Знаешь ли ты, каково это Быть вечно под прицелом, быть в бегах И веселиться, Когда ты так молод?
Motley Crue, "Враг Народа Номер Один".
Калифорния, 1981 год.
Когда-то давно, в незапамятные времена, люди жили в раю. Все было у них, но они вкусили запретный плод, и Бог в наказание изгнал их из рая на землю.
Жизнь на Земле протекала в мучениях. На людей обрушились голод, болезни и смерть. Они работали в поте лица своего, но дожди и холод губили их урожай... Но во много раз страшнее были зависть и злость. Люди стали убивать друг друга. Они стали воевать. И чем больше становилось людей, тем больше они воевали друг с другом. И чем больше они воевали, тем несчастнее они были... И когда Господь увидел страдания рода человеческого, он сжалился над детьми своими и создал рай на земле - Калифорнию.
О, Калифорния, земля обетованная для каждого американца! Нет на твоем небе туч, нет на твоем море бурь, дни твои полны золотистым солнечным светом, ночи озарены серебристым лунным сиянием. Твоя благословенная земля не знает зимы, не знает дождя и снега.
О, Калифорния! Много на небе звезд, и все они ярки, но что тебе до них? Ведь звезды мирские ступают по твоей земле.
О, Калифорния! Каждый вечер где-нибудь в Канзасе припадают люди к экранам своих телевизоров, чтобы хоть одним глазком взглянуть на твои пляжи, на твое небо, на твои улицы. Словно загипнотизированные, они сидят, уставившись в экран, и губы их повторяют волшебные слова "Калифорния... Лос-Анджелес..."
Лос-Анджелес - неведомое испанское слово ласкает слух любого обывателя. Тридцатилетние домохозяйки, прыщавые шестнадцатилетние девицы, тощие шкеты с неправильным прикусом и растолстевшие от фаст-фуда работяги с блестящими лысинами твердят, словно заклинание: "Лос-Анджелес". Как мало они знают! Как много они видят!
Они видят Тихий океан, лениво катящий свои воды к залитому золотом солнца пляжу, они видят полуголых куколок, соблазнительно растянувшихся на горячем песке, они видят мускулистых красавцев, скользящих на своих досках для серфинга по изумрудным волнам. Им кажется, что все в Лос-Анджелесе - сплошь Аполлоны да Афродиты, и что каждый, кто приедет туда, сразу же станет таким. По вечерам женщины смотрят мелодрамы, а ночью их мужья и старшие сыновья смотрят порно, но мелодрама - не мелодрама, и порнофильм - не порнофильм, если их снимали не в Лос-Анджелесе.
И людям кажется, что здесь, в этом Городе Ангелов, все по-другому. Будто солнце здесь ярче, а ветер - теплее, будто деревья здесь выше, а трава - зеленее. Будто только здесь преступники совершают по-настоящему страшные злодеяния и только здесь полицейские умеют работать. И словно женщины здесь красивей, а мужчины - благородней, и только здесь вечно длятся чувства, словно в Лос-Анджелесе любят друг друга и занимаются любовью не так, как во всем остальном мире, а больше, чаще, лучше...
Так думают люди, прилипшие к своим телевизорам. Они глотают эту сладкую телевизионную пилюлю под названием "Калифорния", и им и впрямь кажется, будто нет на земле места прекраснее.
И однажды их нервы не выдерживают низкого серого неба Айовы или непроходимых лесов Вашингтона, толстого, никуда не годного мужа, протирающего штаны перед телевизором, холодной, вечно недовольной жены, непослушных детей, строгих родителей... они пакуют вещи и едут в Лос-Анджелес.
Туда, куда едет сейчас черный внедорожник. Он мчится из Сан-Франциско, и временами на поворотах его колеса взметают тучу пыли и песка. В салоне громко играет рок-н-ролл, а за рулем сидит девушка.
Она причесана по последней моде, ее длинные черные волосы взъерошены, и челка падает на лоб, чуть закрывая ее зеленоватые глаза. Ее тонкие пальцы украшены железными кольцами и алыми накладными ногтями. Из кроваво-красных губ под углом градусов в сто торчит сигарета. В ушах болтаются серьги - два больших тонких серебряных кольца, которые делают ее немного похожей на цыганку. На ее черной кожаной куртке сияет миллион заклепок и фальшивых камней. Ее длинные ноги обтянуты блестящими черными лосинами. Ступня в черной лакированной туфельке на остром каблуке жмет на педаль газа.
Девушку зовут Фрэнки.
Всю свою жизнь ее предки провели в Сан-Франциско. Они были скромными, добропорядочными и честными людьми. Им удалось добиться успеха и уважения. У них был не очень большой, но красивый дом в тихом и спокойном районе, населенном только белыми людьми. Фрэнки ходила в платную школу, дети в которой тоже были исключительно белыми. Все мужчины в ее семье получили замечательное образование, а женщины крайне удачно вышли замуж за уважаемых и приличных людей.
И только Фрэнки была исключением.
В четырнадцать лет она обнаружила, что ее неудержимо влечет к подонкам. Симпатичные, улыбчивые, всегда чисто одетые и коротко постриженные мальчики из хороших семей, окружавшие Фрэнки в школе, повергали ее в скуку. Их помыслы относительно нее были чисты (они даже называли ее "Фрэнсис"), их идеи были глупы, их речи - пресны. Зато, выходя иногда на прогулку в парк, Фрэнки встречала своего тайного приятеля Дейва. Он носил рваные на коленях джинсы и длинные нечесаные рыжие патлы, называл ее "детка" и без конца матерился. Вместо хождения в школу Дейв целыми днями просиживал в комнате своего старшего брата, такого же оболтуса, как и он сам, и слушал там тяжелый металл. Во время их встреч в парке Дейв брал Фрэнки за руку, мял ее пальцы и трепался о всякой ерунде. Он поливал грязью ее родителей, учителей и одноклассников, он рассуждал о достоинствах и недостатках рок-групп, он глумился над Китсом и Шекспиром. В конце концов он затащил Фрэнки к себе домой, в комнату своего брата, и трахнул ее там под музыку "Блэк Сэббат".
Вскоре об этом узнала широкая общественность.
Общественности этой казалось, что Фрэнки медленно, но верно покатилась под откос. Мальчики и девочки из хороших семей отвернулись от нее. Теперь окружение Фрэнки составляли Дэйв и его друзья - музыканты, которые ничего не играли, писатели, которые ничего не писали, просто творческого вида парни в странноватых прикидах. Один из них, Клифф, и подбил Фрэнки поступить в художественный колледж.
Заявление о выборе профессии художника было последней каплей, переполнившей чашу терпения родичей Фрэнки. Они заявили, что и так сыты по горло ее дружками, вечеринками и прочими выходками, что во всей округе только о ней и судачат, что картинами на хлеб не заработаешь. На что Фрэнки ответила, что плевать она хотела на их мнение, что все соседи - старые пердуны, и что она все равно хочет стать художником, независимо от того, какие деньги ей это сулит. В ответ мама с папой махнули рукой и сняли дочери комнату в многоквартирном доме: уж лучше пусть живет там, и не позорит честное имя семьи. И правильно сделали: меньше знаешь - крепче спишь.
Еще через два года они оба погибли в автокатастрофе. Два месяца Фрэнки рыдала и одевалась исключительно в черное. Потом - примирилась с потерей. Родители умерли для нее гораздо раньше, чем это случилось на самом деле. Но только их смерть дала Фрэнки почувствовать, что она отныне - одна. Одна во всем Сан-Франциско, во всей Калифорнии, во всей Америке.
К двадцати четырем годам Фрэнки выкрасилась в жгуче-черный цвет, пробила пять дырок в левом ухе и сделала татуировку на спине. Она курила постоянно, сигарету за сигаретой и пачку за пачкой.
Ее картины кочевали с выставки на выставку и продавались - не то чтобы плохо, но и не так хорошо, как хотелось бы. Если дела шли совсем погано, Фрэнки рисовала рекламные плакаты и обложки для книг. Специалисты хвалили ее за "свежие взгляды на привычный мир". Придурки! Фрэнки рисовала, что в голову взбредет. Как-то раз она, смеха ради, изобразила дикую галиматью - ярко-розовую кошку, предававшуюся любви с ослепительно-синим котом на лугу, усеянном одуванчиками и ромашками. И что бы вы думали? Они проглотили это! Проглотили, как миленькие! Толпы "ценителей живописи" стояли у холста, обсуждая "творческий замысел" художника, и каждый из них думал, что же Фрэнки хотела сказать. А она ничего не хотела. Она хотела узнать, удастся ли ей провести их, таких образованных и умных?
Удалось. Более того, о ней заговорили. Картину купили в тот же день.
Унаследованный от родителей дом Фрэнки продала и купила другой - он влетел ей в копеечку, но зато он был почти у моря, и, к тому же, на отшибе. Это нравилось Фрэнки: нет соседей, некому и судачить о тебе за твоей же спиной.
В этом новом доме можно было, зазевавшись, полить салат белилами вместо майонеза, поскользнуться на кисточке или жирном пятне масляной краски, а кусая бутерброд, неожиданно обнаружить в нем ластик.
Спальня вечно была неубрана, а кровать оставляла жуткое впечатление. Фрэнки застилала ее исключительно по-английски, да и то в особо торжественных случаях - на Рождество и День Независимости. Что было под кроватью - было тайной для нее самой. Но сущность жизни не изменилась. Фрэнки по-прежнему была окружена толпой веселый приятелей - музыкантов, писателей, критиков и художников. С кем-то она была на ножах, с кем-то изредка перебрасывалась парой малозначащих фраз, с кем-то весело болтала при встрече, с кем-то дружила, с кем-то спала... Но никто не задерживался надолго. И это бесило Фрэнки больше всего. Ей надоело оставаться одной по вечерам и, перелистывая телефонную книгу, названивать всем знакомым в алфавитном порядке. Надоело засыпать, зная, что утром лежащий рядом скорее всего, просто-напросто исчезнет, оставив о себе лишь смутное воспоминание, и, встретив, нервно улыбнется, постаравшись как можно скорее ускользнуть. Последним в ее списке был Брюс. Он был старше ее - ему было под тридцать. И он был успешнее. Брюс был писателем.
Первая книга его имела неслыханый успех. Речь в ней шла о каком-то английском лорде, любителе лошадей, носившем женскую обувь, и его окружении, отягощенном полным набором комплексов и сексуальных извращений. Американцы читали этот шедевр, покатывались со смеху, и раслывались в довольных улыбках: "Ну уж мы-то точно не такие". Брюс ненавидел англичан - это было видно сразу. Но потом он написал продолжение своего бестселлера, перенес действие книги в Америку - и стало ясно, что американцев он тоже ненавидел. Причем всех - респектабельных сенаторов и простых работяг, стариков и детей, приличных женщин и порнозвезд. Он высмеял их всех - и не менее жестоко, чем британских лордов и леди.
Позднее Фрэнки поняла, что Брюс ненавидит всех - французов, немцев, русских, арабов, евреев, китайцев, стриптизерш, мусорщиков, гангстеров, полицейских - буквально всех вокруг. И эта ненависть сближала их. Ведь Фрэнки тоже ненавидела. И когда они были вместе - они говорили о том, насколько тупы и бездарны все вокруг. Они издевались и высмеивали всех тех, перед кем им приходилось лебезить. Брюс рассказывал о своей писанине, иногда зачитывал что-то вслух. Фрэнки объясняла ему сюжеты своих малеваний и показывала наброски. Это был, без преувеличений, странный союз.
И в один прекрасный день Фрэнки сказала себе: хватит. Все. Больше никаких розовых кошек, никаких плакатов, никаких подонков. Повеселилась, и будет. Решение было принято за первой утренней сигаретой и чашкой кофе, во время просмотра свежих газет. Почти во всех говорилось о тщетных поисках какого-то парня - не то проповедника, не то лжепророка.
Никто не знал, откуда он родом и как его зовут. "С-Ф. Таймс" заявляла, что он родом из Нью Джерси, "Ньюс Оф Зе Уорлд" считала его техасцем, а "Нэшнл Инкуайрер" и вовсе объявила его ирландцем. Первая его проповедь прозвучала в Портленде, штат Орегон. Народу было немного - около сотни человек, но и они устроили драку, в которой у кого-то стянули бумажник, кому-то подбили глаз, кому-то сломали пару ребер, а кого-то, говорят, и вовсе прирезали.
Это было особенно странно - ведь этот парень, если верить газетам, говорил все то, что обычно говорят проповедники - про мир, любовь, про Бога в наших душах и прочее, и прочее, и прочее.
Его выступления были спонтанны - он просто приходил куда-то и начинал говорить, а, отговорив, сразу уходил неведомо куда. С прессой он тоже не общался. Но отныне, где бы он не появился, где бы не пытался посеять слово Божье - везде начинались беспорядки. А поскольку маршрут его был прост и ясен - он передвигался вдоль Западного Побережья - газеты со дня на день ждали его появления в Калифорнии.
Ждала и полиция, готовившаяся арестовать его за организацию массовых беспорядков. Тщетно. В Сан-Франциско он либо не пришел, либо его никто не заметил. - Мать твою, что за бред,- сказала Фрэнки, отхлебнув кофе.
На следующий день, покидав первые попавшиеся под руку вещи в сумку дикой леопардовой расцветки и не сказав никому ни слова, она с преспокойной совестью укатила в Лос-Анджелес.
Мерное рычание мотора успокаивало нервы, горячий ветер, залетавший в окно, играл с ее волосами, игравшие на всю катушку "Синие Замшевые Туфли" заставляли все сильнее давить на педаль газа.
Фрэнки было весело, словно шоссе, по которому она ехала, вело ее прямо на небо. Она даже запела вместе с радио, старательно подражая Элвису и постукивая в такт пальцами по рулю:
Можешь тачку украсть, Хату поджечь, Мой ликер Можешь выхлебать весь. Делай все, Что захочешь ты, Но, дорогая, не трогай шузы...
Вдруг она замолчала. Где-то вдалеке маячила крохотная человеческая фигурка. Потом уже, подъехав ближе, Фрэнки увидела длинноволосого парня в потрепанных джинсах и линялой рубахе. Он пытался привлечь к себе внимание хоть какой-то проезжающей мимо машины, но, очевидно, до сих пор ему не очень везло. "Хиппи...- мелькнуло у Фрэнки в голове.- Неужели они еще остались?"
Наверно, он не первый день голосует на дороге. Только кто согласится подобрать его? Семья, отправляющаяся в Л.-А. на выходные? Никогда. Водители-дальнобойщики? Черта с два, они никого не подсаживают - разве что дешевых шлюх. А если учесть еще и длинные волосы, то каждый автомобилист считал своим долгом сбить этого хиппаря и педика. Наверно, этот парень протопал не одну милю пешком... у него, скорей всего, и денег-то с собой никаких нет...
Стоп, сказала себе Фрэнки. Она обещала - не важно, кому - что больше не будет никаких подонков. Никаких. А этот - наверняка подонок... как и все они, впрочем. Фрэнки с утроенной силой надавила на газ.
И случайно увидела взгляд этого парня. Он не просил даже - умолял, но все равно безо всякой надежды. Что-то было в его лице странное... Теперь, подъехав ближе, они видела, что его обувь, его джинсы, рубаха, волосы - весь он в бесцветной дорожной пыли. Значит, и впрямь блуждает не первые сутки. Она вдруг представила себе, каково это - идти, идти часами и сутками, не зная куда и не помня откуда, не ведая, придешь ли ты, успокоишься ли ты, найдешь ли ты свой дом или же тебе суждено всю жизнь дрейфовать из города в город, без работы, без денег, без особых мыслей в голове, без всяких планов... и в ту же минуту резко затормозила. Прямо перед хиппи.
- Куда ты идешь? - спросила она, стараясь перекричать приемник.
Он уселся на переднее сиденье и сразу же принялся болтать.
- Как тебя зовут? - обратился он к Фрэнки.
Она представилась.
- Красивое имя,- услышала она в ответ.- А меня зовут Джошуа. Вообще-то моя мама хотела назвать меня Робертом, но папа настоял, чтоб моим первым именем было "Джошуа". Мой отец был родом из...
"Твою мать,- подумала Фрэнки.- Зря я остановилась. Он болтун, каких свет не видывал. За те два дня, что я буду добираться до Лос-Анджелеса, он выпьет из меня всю кровь. Но не высаживать же его теперь".
- Тебе подходит это имя, - сказала Фрэнки, пока ее попутчик не успел поделиться с ней очередной порцией информации о своем имени.
- Ты думаешь?
- Конечно.
Фрэнки бросила на него взгляд. Длинные, грязные, нечесаные волосы - вроде бы их природным цветом был золотистый, но сейчас они были настолько запачканы, что никто не решился бы утверждать это наверняка. Запыленное лицо - сразу и не скажешь, сколько ему лет, но на губах - едва заметная доброжелательная улыбка, а глаза смотрят весело и миролюбиво. Стоптанные кроссовки, цветная рубаха да расклешенные джинсы - во времена юности самой Фрэнки половина подростков в Америке ходила так, подражая Роберту Планту из Led Zeppelin.
- Твое имя тебе тоже идет,- заметил Джошуа.
Была в его голосе какая-то странная хрипловатая трещина, к тому же в его произношении маячила тень того акцента, который американцы называют "немецким", хотя так же говорят и норвежцы со шведами. Этот акцент раздражает меньше, чем итальянский и французский, но изжить его гораздо труднее. - Спасибо,- уголки губ Фрэнки резко дернулись вверх и тут же опустились: это означало улыбку.
- Зачем ты едешь в Лос-Анджелес? - с любопытством спросил он.
- Хочется, - грубовато ответила Фрэнки. - А что, нельзя? - она с вызовом посмотрела на Джошуа.
Тот поспешил заверить ее в обратном:
- Да нет, почему же? Не хочешь говорить - не надо, я все равно пойму, зачем.
- Поймешь? Как? - усмехнулась она.
- Я всегда понимаю,- загадочно улыбнулся Джошуа.
Она промолчала, но, кажется, ее нового спутника это мало волновало. Через минуту он, как ни в чем не бывало, продолжал:
- Я пришел сюда из Сиэтла...
- Что, пешком?- удивилась Фрэнки.
- Не совсем,- скромно признался Джошуа.- Иногда меня подвозили.
- Твою мать, ну ни хрена себе,- сказала Фрэнки.- А зачем ты пришел в
Калифорнию? - Здесь тепло,- просто объяснил Джошуа.
- Что, твою мать, только поэтому?
- Нет, не только... есть еще одна вещь...
- Какая?
- Здесь живет мой друг.
- Ты перся к другу в гости пешком из Сиэтла?- Фрэнки подняла одну бровь.- Ну ни хрена себе...
- Его зовут Фрэнк Карлтон Серрафино Феррено,- пояснил Джошуа.- Но я зову
его Фрэнк.
- Он что, испанец?
- Нет, его родители из Колумбии.
- Колумбии? Он продает кокаин?- заинтересовалась Фрэнки.
- По-моему, нет... Он ворует гитары... украл одну в Сиэтле... когда ему было четырнадцать. - Он что, музыкант? У музыкантов тоже можно достать кокаин.
- Ты нюхаешь кокаин?- не выдержал Джошуа.
- Сегодня - нет. А завтра - кто знает?- пожала плечами Фрэнки.
- Кокаин - это мерзко,- решительно заявил Джошуа.
- Много что мерзко... Телевидение мерзко... соседи - мерзки... Продавцы из бакалейной лавки - последние сволочи... проповедники мерзки... особенно Сваггарт...
- Я не знаю, о ком ты говоришь.
- Он телеевангелист.
- Я не смотрю телевизор.
- И правильно делаешь, - сказала она. - Никогда не позволяй никому засирать тебе мозги, особенно телеевангелистам и священникам.
- Ты не любишь священников? - с любопытством спросил Джошуа.
Фрэнки остановила машину и внимательно посмотрела на него.
- Я никого не люблю,- очень тихо и внятно сказала она.
Теперь они молчали. Фрэнки смотрела на дорогу, вцепившись в руль, а Джошуа вскоре задремал, развалившись в кресле.
Вот черт, мелькнуло в голове у Фрэнки, кажется, бензин скоро кончится. Да, надо бы еще найти подходящую гостиницу. Твою мать, уж лучше бы она купила билет на самолет.
Фрэнки бросила взгляд на часы... уже пять. Как раз сейчас должен позвонить Брюс, он всегда звонит в пять. Интересно, что он сделает, когда на том конце провода никто не снимет трубку? Побежит ли он к ее дому, будет ли колотить в ее дверь, вызовет ли полицию, когда ему не откроют? Перевернет ли он весь Сан-Франциско вверх дном, чтоб узнать, что с ней случилось?
Уж это вряд ли, ответила себе Фрэнки и покачала головой. Чтобы Брюс, который письма своей родной сестры сжигает, не читая, в камине, стал волноваться за Фрэнки? Чушь собачья.
Ее кольнула жалость к себе. Одна, одна, всегда она одна, всегда одинока. Одинока в своей кухне с чашкой кофе в руке и сигаретой в зубах, одинока в объятиях Брюса, в компании друзей и переполненном людьми супермаркете. И сколько не старайся скрыть свое одиночество за маской самоуверенной, курящей, ярко накрашенной девицы, все равно рано или поздно правда выйдет наружу. Сколько не матерись, доказывая себе свою силу и крутость, рано или поздно все равно тебя прорвет...
Фрэнки хотелось заплакать, но она боялась, что потечет тушь. Случайно подумалось о Джошуа - он ведь тоже одинок. Возможно даже, не менее одинок, чем она сама. А может, и больше - его дом черт-те где, в Сиэтле, штат Вашингтон, практически на другом конце побережья...
И тут же подумалось: "Хорошо все-таки, когда он молчит". Впрочем, у Фрэнки были подозрения, что этот парень молчит только когда спит. А не спал он, наверно, долго - вон как быстро заснул, хоть и в машине, да еще и сидя...
- Эй, Джош... Джо-о-ош,- позвала она- проснись, мать твою... - Что-то случилось?
- Хотела спросить - а этот твой друг знает, что ты к нему едешь?
Джошуа неопределенно пожал плечами.
- Я звонил ему, когда был в Портленде... но это было в апреле, а сейчас июнь... Фрэнки хохотнула.
- Наверно, он уже про тебя забыл, - весело предположила она.
- Может быть...- задумчиво протянул Джошуа и вдруг спросил:
- Ты веришь в Бога?
Внедорожник нервно дернулся в сторону, и едва не слетел с дороги.
- Что, твою мать?- крикнула Фрэнки.
Очевидно, подобная реакция казалась Джошуа странной.
- Я просто спросил, веришь ли ты в Бога...
- Тебе действительно хочется это узнать?
- Ну, в общем-то...
- Так вот, если ты хочешь это знать: я не верю в бога. И больше не спрашивай меня об этом, а не то пойдешь до Лос-Анджелеса пешком.
Кажется, это на него подействовало. До самой остановки Джошуа молчал. И в мотеле, где они остановились, он тоже молчал. Портье, мерзкий тип с зачесанными на плешь сальными волосами и квадратной челюстью, усмехнулся, глядя на них. Протягивая Фрэнки ключ, он кинул на нее изучающий взгляд, так что ей даже захотелось влепить ему пощечину. Вместо этого она только процедила сквозь зубы:
- Ублюдок...
Портье сделал вид, что не расслышал, и подмигул Джошуа. Ключ был липкий от его потных рук, и Фрэнки вытерла его носовым платком. Внутри она клокотала от ярости. Этот урод подумал, что они с Джошуа любовники... вот дерьмо, дерьмо, дерьмо... да как он смеет вообще такое думать? Какое правно он имеет так смотреть на Фрэнки, и лезть, куда его не просят? Дерьмо, дерьмо, дерьмо... Ведь туп как пробка. Только в портье и годится, да и то только в придорожном мотеле... и эта грязь смеет так смотреть на Фрэнки? - Ладно,- уговаривала она себя,- плюнь на этого жирного импотента и все будет в порядке... кому какое дело до того, что...
Но когда она вошла в номер и включила свет, ее нервы сдали. Ублюдок портье!
Кровать была двуспальная.
- Вот сволочь, - прошипела Фрэнки. - Я же просила номер для двух человек... твою мать, а?
Она накинула только что сброшенную куртку.
- Куда ты,- поинтересовался Джошуа.
- Устраивать скандал- честно сказала Фрэнки и хлопнула дверью.
Он вылетел за ней.
- Стой, стой, стой!- крикнул он ей вслед.
Фрэнки развернулась.
- Если тебе противно спать со мной в одной кровати,- сказал Джош,- я могу поспать и в кресле. Ты ведь из-за этого рассердилась?
- Да,- призналась Фрэнки и повернулась, чтобы уйти.
- Куда ты теперь?
- Здесь есть магазинчик. Пойду куплю чего-нибудь поесть.
И она быстро-быстро зацокала каблуками по асфальту...
Даже зимой в Калифорнии столбик термометра редко опускается ниже пятнадцати градусов по Цельсию, но ночи в этом штате всегда прохладны. Совсем другое дело штат Монтана - по сравнению с Калифорнией настоящий холодильник. Фрэнки была в Монтане - у сестры ее матери была ферма на юге штата. Она жила там вместе с мужем, а Фрэнки как-то раз приехала к ним на каникулы. Хозяин фермы не понравился Фрэнки сразу. Что-то было зловещее в его небольших голубых глазах, грозно сдвинутых светлых бровях, поджатых губах - даже его высокий лоб, казалось, таил в себе что-то зловещее, нехорошее. Голос у него был немного гнусавый, низкий, к тому же он был родом из Уэльса и говорил так, словно рот его был набит сыром. Такими в фильмах изображают серийных убийц. Фрэнки в вспомнила холодную, прозрачную воду Йеллоустоунской реки... голубиные перья, плывущие по течению... она спускает на воду кораблик... вдруг - ба-бах! - выстрел, совсем близко, чуть ли не над головой. Затем мягкий стук - это падает на землю убитая птица.
Фрэнки оборачивается. Хозяин фермы стоит с ружьем в руках, футах в десяти от нее.
- Привет, - говорит он.- Я испугал тебя?
- Нет, мистер Дживс,- врет Фрэнки; она чертовски боится, но ведь не скажешь же...
- Сейчас хорошее время для охоты. Вы там, в Калифорнии, на кого-нибудь охотитесь?
- Нет, - медленно говорит Фрэнки.- Только ловим рыбу. Иногда.
- Рыбу? - усмехается валлиец. - Что же вы можете поймать в вашем Сан-Франциско? У вас же небось всю воду уже изгадили купальщики, да и рыбу всю распугали... как вы там вообще живете, в такой жаре - философски протянул он.- Вы, верно, и еды-то человечьей не ели, все из супермаркетов, а? Вот скажи, ела ты когда-нибудь... ну хотя бы жаркое из голубя?
Фрэнки качает головой.
- То-то же. Ничего-то вы не понимаете... - вздохнул он и побрел домой.
...Кораблик уже скрылся из виду... Фрэнки присаживается и ловит пальцами последние солнечные блики в осенней воде... ветер, холодный ветер шевелит ее волосы. В Калифорнии такой ветер бывает только ночью. Только сейчас. Бродя между уставленными яркими коробками и пакетами прилавков, Фрэнки вспоминает: вот сестра ее матери, вот ферма... вот Фрэнки возвращается домой и первым делом идет в парк, гулять с Дейвом. А вот и его дом... комната его брата, увешанная плакатами Лед Зеппелин и Блэк Сэббат, "Лестница в Небо", бутылка вина, сигареты... и голова такая тяжелая... Дейв ставит "Параноид"... он говорит, Фрэнки должна это слышать... Фрэнки ложится на кровать, и тяжелые аккорды "Железного Человека" льются, словно раскаленный свинец, а мир всерьез летит ко всем чертям... Дейв ложится рядом...
Вот Фрэнки на кладбище. "Прах к праху..." - читает священник. А солнце такое яркое, и ветер такой теплый... жить бы да радоваться... Дома Фрэнки рыдает. Вот Брюс - рыжеватые волосы, длинная челка, вечная ухмылка... Исторический день, когда было принято решение уезжать. Бредовая статья в газете. И наконец, как достойное завершение - Джошуа. Джошуа, автостопом пытающийся добраться из Сиэтла в Лос-Анджелес. Судя по его восторженным речам - ни дать ни взять... О Господи Иисусе!!!
Черт, черт, черт, какой же она была дурой!!!
Ведь только глухой мог не услышать. Только слепой мог не прочитать газеты. И только конченая дебилка вроде нее - не сообразить сразу. Все совпадало. Одно к одному.
На улице Фрэнки бросилась к телефонному автомату.
Во всей Калифорнии был сейчас только один человек, который мог ей помочь.
- Только будь дома, только будь дома, - шептала она, набирая номер.
- Алло, - судя по голосу, он был зол как черт; интересно, на кого.
- Брюс? Это я.
- Фрэнки?! - на том конце провода только что не взвизгнули.- Какого черта ты звонишь? Где ты вообще, мать твою? Вчера я обегал весь гребаный Фриско, пока тебя искал.
- Я еду в Лос-Анджелес, Брюс, - объяснила Фрэнки, - только не ори, ради Бога.
- Ты насмотрелась телевизора и решила стать актрисой?
- Нет, нет, это длинная история, и дело не в этом.
- Тогда в чем же? Просвети меня.
- Ты читал в газетах про того парня... ну короче про проповедника...
- Что-то знакомое... Пророк из Портленда?
- Кажется, да. Его так называют?
- Да что, черт возьми, случилось?
- Я нашла его, Брюс...
- Ты на полицию работаешь или на ФБР?
- Я не специально его искала. Он голосовал на дороге, а я его подобрала... - Гениально! - не без иронии воскликнул Брюс,- все вокруг носятся с поимкой маньяков, и никому еще не пришло в голову просто сажать в машину первого человека, голосующего на дороге...
- Заткнись, твою мать... я звоню тебе не из-за этого...
- Из-за чего тогда ты звонишь?
- Что мне делать, Брюс? - взмолилась Фрэнки.
- Ты точно уверена, что это он?
- Да, твою мать. Смотри... он сказал мне, что в Портленде он был в апреле...
Пророк тоже появился там в апреле. Я помню, в газетах про это писали... - Ну и что? Полиция прочесала весь Орегон и никого не нашла...
- Правильно, потому что он - не из Орегона... что они сделали, когда он появился в Портленде? Они подумали, что он откуда-то оттуда, но нигде не могли найти его следов. А знаешь почему?
- Ну и почему же?
- Потому что он был в Портленде в первый раз! Он там никого не знал... он вообще
до этого ни разу не был в Орегоне... Он не из Портленда и не из гребаного Сан-Антонио, он - из Сиэттла, Брюс...- И как, черт возьми, ты это узнала?
- Он сам мне все это сказал.
- Он хоть понимает, сколько шуму он наделал?
- Нет, по-моему, он вообще не в курсе... он не смотрит телевизор, не читает газет... идет и идет себе...
- Ты уже кому-нибудь это сказала?
- Радуйся, ты первый. Мне звонить в полицию?
- Он тебя бил? Угрожал? У него есть оружие?
- У него ни хрена нет...
- Ну и что ты в таком случае им предъявишь? Свои догадки? Угадай, куда они тебя пошлют? - Да, ты прав... что мне делать?
- Не беси его... он вообще как, агрессивный?
- Смеешься? Да он и мухи не обидит!
- Где он сейчас?
- В моем номере в мотеле. А я говорю из автомата.
- Он знает, что ты его раскусила?
- Ни хрена он не знает... во всяком случае, с виду он очень наивный... - Христос тоже с виду был наивный...
- Ладно... пока, Брюс.
- Пока, детка... если снимешься в порнофильме, дай мне знать - обязательно посмотрю... - Да пошел ты...- Фрэнки повесила трубку.
Она шла, прижимая к себе два здоровых бумажных пакета с покупками. Черные волосы, блестевшие, словно антрацит, от голубоватого света фонарей, падали ей на глаза, заклепки и фальшивые камни на куртке таинственно мерцали в темноте...
Фрэнки шла и покачивалась на высоких каблуках...
Джошуа уже успел вымыться и устроился в кресле. Теперь было видно, что его волосы по-настоящему выбелены жарким калифорнийским солнцем, что они бледно-золотые и немного темные у корней. Вода медленно стекала на его обнаженные плечи.
- Я повесил рубашку в ванную, - объяснил он. - Пришлось ее выстирать.
Фрэнки пропустила его слова мимо ушей.
- Хочешь есть? - спросила она.
- Хочу, - сказал Джошуа.
Фрэнки принялась выгружать продукты. Вернее, она просто доставала бутылки с газировкой, чипсы, шоколадки, батончики мюсли и прочую еду в таком духе, и бросала на кровать.
- Выбирай, что хочешь, - сказала она Джошуа, - нам должно хватить. А если мы не наедимся, то магазин работает круглосуточно.
Особо мудрить с выбором тот не стал - взял лежавшую рядом с ним пачку чипсов.
Фрэнки зашелестела оберткой от шоколадки.
- Зачем ты ушел из Сиэтла?- спросила она у Джошуа.
Он молчал.
- Не сиделось?- улыбаясь, продолжала Фрэнки.
- Довольно странно слышать этот вопрос от тебя,- наконец соизволил ответить Джошуа.
- Один-ноль в твою пользу.
Да, подумала Фрэнки, крепкий орешек этот Джошуа Роберт... как его там? Он же что-то говорил про свою семью, вот только она пропустила это мимо ушей.
- Так откуда был твой отец?- возобновила она атаку.
Ключик был подобран верно - Джошуа не упустил случая потрепаться о себе и сразу оживился.
- Мой отец родился в Сиэтле,- охотно начал рассказывать он,- а вот мой дед был
родом из Польши...
Из Польши? А тогда откуда у него этот странный акцент?.. Впрочем, через какое-то время Фрэнки признала, что славянский акцент звучит почти как немецкий. Во всяком случае, она могла перепутать. Да это и не важно.
На плече Джошуа она разглядела тонкий беловатый шрам.
- А это ты где заработал?
- Что? Ах, это... В Сакраменто.
- Ты с кем-то дрался в Сакраменто?
- Я пришел в бар, и начал разговаривать с одним человеком. Я поспорил с ним, а потом он подозвал кого-то, и меня ударили...
Все ясно, подумала Фрэнки. Не иначе как он связался с Ангелами Ада - воистину непростительная ошибка.
- О чем ты спорил?- спросила она.
- О любви,- просто ответил Джошуа.
Она вдруг живо представила себе, как к нему, увлеченному разговором, подходят Ангелы, и один из них со всего размаху бьет его по лицу. Джошуа падает на пол, толком не успев ничего сообразить. Вроде бы минуту назад он разговаривал, и собеседник его был в меру любезен... а теперь вся свора Ангелов - человек двадцать, не меньше - колошматят его со всей силы. И он не знает, за что. И почему. Ведь сам он никогда бы так не поступил. А когда его полуживого выбрасывают на улицу, в душе у Джошуа нет злости. Есть только непонимание и боль - за что?
- Я говорил, что все наши знания бессмысленны, если в сердце нет любви. Я говорил, что все наши сокровища - прах, если в наших душах нет Бога...
- А они избили тебя?
- Да.
Фрэнки наклонила голову и прикрыла глаза рукой. Не дай бог, он увидит, как она плачет.
Бессмысленно - он все равно заметил.
- Ты плачешь?- голос Джошуа едва заметно дрогнул.
- Нет, просто... просто что-то в глаз попало, - соврала Фрэнки. - Джошуа,- помолчав, добавила она, размазывая по щекам слезы, смешанные с тушью, - откуда ты такой взялся?
Он что-то хотел ответить, но она подняла руку, и он умолк. - Откуда ты?- Фрэнки порывисто встала с кровати.- Зачем ты пришел сюда?
- То есть?
- Ты же знаешь, о чем я! Это ты - тот самый пророк, о котором пишут все газеты. Почему ты не сказал мне сразу?
- О Господи, Фрэнки, о чем ты?
- Не притворяйся!- Фрэнки взяла его за плечи и хорошенько встряхнула.- Ведь ты - это он, я знаю! Зачем ты пришел? Зачем ты пришел сюда? Здесь не место для тебя, Джошуа... и не время!.. Ты пришел слишком поздно!!! Ты уже никого не спасешь! Никто не будет слушать тебя!!! Почему же ты...
- Успокойся, прошу тебя!
- Ты уже никого не спасешь,- обреченно повторила Фрэнки, и снова села на кровать. - Никого... почему я? О Боже, ну почему...
- Я не понимаю, о чем ты, Фрэнки...- повторил Джошуа. Впрочем, судя по голосу,
он и не надеялся это понять.
Он сел рядом с ней.
"О боже, ну почему я не встретила его раньше?- думала Фрэнки.- Почему мне все чего-то не хватает и почему он доволен всем, что есть у него? Почему он - такой дурак, а все же он что-то знает, чего не знаю ни я, ни Брюс? Вот уж действительно - идиотам счастье..."
Джошуа положил руку ей на плечо.
- Все хорошо,- заверил он.
"Ему хорошо, ему всегда и везде все будет о-кей,- подумала Фрэнки - а мне..."
Слезы навернулись ей на глаза.
Вот если бы, тогда, десять лет назад, в парке, она встретила его, а не Дейва...
Ладонь у Джошуа была сухая и теплая. Наверно, подумала Фрэнки, и губы у него такие же - теплые и сухие...
- Я хочу спать,- устало сказала она.
Кое-как они убрали еду с кровати. Джошуа вернулся в свое кресло.