Аннотация: ВНИМАНИЕ! исследдование читателепотока на ЭФ: пожалуйста, если вы читаете этот рассказ, укажите в комментариях КАК Вы к нему пришли! Спасибо.
Пот
И вот что удивляет - казалось бы, в каждой отдельной жизни нет ничего такого уж особенного, всё, казалось бы, уже было. Тогда где же ответы. Должны быть ответы, если уже было, и вот это чувство близости ответов, их доступности, кажущейся доступности - это чувство свербит, от него хочется смеяться.
1.
Квартира оказалась неудачная. Дело в том, что с наружной стороны слепой стены в спальне, как выяснилось ближе к вечеру, было привинчено баскетбольное кольцо, и соседская девочка-подросток швырялась мячом с шести до восьми тридцати, а потом ушла ужинать. В голове у Сидорова стучало до десяти, малолетняя сука. Репродукция Моне покосилась налево, и Сидоров брезгливо поправил ее. "Малолетняя сука!" - подумал он, выключая свет, ложась в холодную кровать, слабо пахнущую стиральным порошком (свежие простыни, и почему я подумал о похоронах?).
Утро выдалось удачное, еще хуже.
Скатываясь по лестнице (коленки в стороны, в левой руке зажат портфель, во рту кисловатый утренний привкус, очень хочется сплюнуть и вот терпишь пока на улицу не выйдешь) встретился с малолеткой. Та сидела на перилах и болтала голыми ногами, облизывая мороженое. "Добрый день!", болтая ногами. Лолита хренова. Через открытую створку дверей косо падал желтый свет, пылинки танцевали в лучах. Сидоров остро почувствовал прилив желания, еще острее ощутил его неуместность, показалось, что он как-то тотально опоздал, жизнь прошла мимо, и вот эта девочка - она уже из другого мира, она из "завтра", а он, Сидоров, остался в отцепленном вагоне, и поезд все дальше и дальше, и девочка болтает ногами и лижет мороженое, а он, Сидоров, уже старый. Старый. Протиснулся мимо, ударился коленом, выскочил наружу. Не угадал с погодой - в пиджаке было слишком жарко, рубашка под мышками мгновенно пропиталась потом. Капля противно стекла по боку, щикотно раздавилась между складками жира на животе. Автобус уже вывернул из-за поворота, тормозя к остановке; пришлось бежать.
Портфель раскрылся в двух шагах от остановки.
Ну ёб твою мать.
2.
Вечером баскетбол возобновился, даруя мигрень. Сидоров, зажав в руке банку с пивом, ходил по квартире как раненый зверь, раненый зверь в трусах семейного образца. Уплачено было за два месяца вперед, и хозяева уехали на юг на прошлой неделе. За окном автоматически наступал летний вечер, и иногда малолетняя сука теряла мяч, и ожидание очередного удара в стену затягивалось, растягиваясь резинкой хулиганской рогатки - ииииии---и-и-и-еблысь! Пиво было явно не первой свежести, и остатки Сидоров вылил в унитаз, сдернул, долго смотрел на бегущую воду. В пятнадцать минут девятого мучение кончилось, сука проголодалась и пошла домой. Летние каникулы следует запретить. Чтобы сидели дома и учились, сидели дома и никакого баскетбола, никаких подвижных игр на свежем воздухе. Хотя, впрочем, можно их в летние лагеря, подальше. В летние концентрационные лагеря.
Спать всё рано было невозможно - после всего того, что случилось за день, уснуть смог бы только последний идиот - и Сидоров решил выйти подышать свежим воздухом, в смысле покурить. Во дворе стояли прозрачные летние сумерки, было прохладно. В небе висела полная луна, как безумный прожектор убитого часового, который больше не охраняет наш сон, наш - твой, мой, его, её, их. Ничей, и никогда больше, теперь мы одни и все мы сиротки. Часового убили. И кто он был, ты его - помнишь? Нет? И я не помню. Не это ли и был тот самый Бог? Нет ответа.
Сидоров вспыхнул огоньком, кинул спичку на землю. Вдохнул глубоко успокоительное, выдохнул, закрыл глаза. "Эй, дяденька, сигареткой не угостите?" - услышал он голос откуда-то сзади.
Это была малолетняя сука, в темноте блестели белки глаз, светились голые руки.
Сидоров поперхнулся, бросил сигарету (трассирующая дорожка, искры) и взбежал в квартиру. Одно к одному, а завтра рано вставать.
Из зеркала глянул усталый человек, жертва экспериментов.
3.
На следующий день Сидоров прочно решил покончить с кошмаром раз и навсегда. "Так, сейчас я пойду и скажу ей, чтобы она прекратила, сейчас я пойду и скажу, так больше нельзя, - накручивал он себя, мечась по квартире с банкой тепловатого пива в руке, - всё, всё". В какой-то момент даже выскочил на лестничную клетку, но потом передумал и тихо прикрыл дверь. Потом всё-таки собрался с духом, с достоинством вышел из своей двухкомнатной, с грохотом захлопнул дверь и медленно спустился во двор.
Выходя во двор Сидоров отчетливо понял, что единственные ключи остались в захлопнутой квартире, а хозяева уехали на юг. На прошлой неделе. Укатили на поезде, они поехали СБ, и ночью, под стук, колес муж стал приставать к жене на нижней полке, обнимать и неловко целовать, неловко шутить, жена жаловалась на усталость, но муж был настойчив, он вроде бы ничего не слышал и не понимал, он прикинулся глупым и глухим, это случалось все чаще, что он старательно не понимал её, он зажмуривался, прикидывался ребенком, что он заставлял жизнь двигаться дальше по обычному руслу через силу, за зря, да, он зачем-то был настойчив, не понимая, что делает только хуже, и вот и на этот раз жена все-таки разрешила, она лежала на спине и ждала, когда же всё наконец кончится. Поезд пролетал мимо неизвестных населенных пунктов, мимо переездов с шлагбаумами и светящимися изнутри будочками, а жена всё ждала и ждала, когда же наконец всё кончится, слушала стук колес и дыхание мужа и ненавидела его все больше и больше, пока наконец он дёрнулся и прижался к её груди. Жена погладила мужа по затылку, как ребёнка. Слабо пахло потом. В стакане позвякивала ложечка. Слабо ныла лобковая косточка. За окном пробежали синеватые огни станции. Они ехали на юг, отдыхать.
Но вернемся к Сидорову.
На Сидорова навалилась чудовищная слабость, и вот он уже вышел во двор, в левой руке банка тепловатого пива, и наглая малолетняя сука смотрит ему прямо в глаза, зажав в руках большой баскетбольный мяч, как голову этого самого святого, как его там. Иоанна Крестителя, подсказывают из зала.
Девочка, - на автомате, по ошибке, всё еще не осознавая до конца весь ужас случившегося, начал он, - девочка, не нужно." Сидоров замолк, ибо неприятностей вдруг стало столько, что можно было лишь стоять и молчать, вопрошая - за что, Господи? Почему я? Пустые летние небеса безмолвствовали, мигающий крестик заходящего на посадку лайнера проваливался за пазуху кучевых облаков, и вот он исчез. Сидоров медленно выдохнул. Рубашка липла к вспотевшему немолодому телу, лето, влажный воздух. Малолетка ударила мячем в землю, попала в лужу, брызги метнулись, подумалось - кровь.
Ты думаешь это смешно? Смешно, да? Ну, тогда читай дальше, посмотрим, как ты будешь смеяться. Посмотрим-посмотрим.
4.
Ситуация складывалась идиотская. Без ключей, без денег, без жилья. Просто замечательно, и всё из-за какой-то малолетней идиотки.
"Что не нужно?" - вдруг спросила малолетняя сука.
"Ничего не нужно! - закричал Сидоров, - ничего не нужно. Я из-за тебя ключи захлопнул, дура малолетняя!" "Какие ключи? - нагло спросила та, - почему из-за меня?" "Обычные ключи, от квартиры, - сказал Сидоров, и стал рыться в карманах в поисках сигарет. Сигареты нашлись, а вот спичек не было. "У тебя спичек нет? - раздраженно спросил он малолетку, - ты же уже, кажется, куришь?"
Девочка молча протянула коробок. Сидоров чиркнул, затянулся. Помолчали. "Вообще можно у нас пожить, если совсем идти некуда, родители на юге", - вдруг предложила девочка. Сидоров закашлялся.
Хотя вариантов, по сути, было не так уж много. Вариант был один, он же - правильный ответ. Это как в школьной задаче про велосипедистов, помнишь? Их двое, велосипедистов, один с усиками, второй - чуть постарше, у него отдышка, поэтому ему разрешили иметь скорсть 15 км/ч. И вот они покидают город А, одновременно, в противоположных направлениях. Смотри, вот они одновременно оборачиваются и машут друг другу рукой, кричат что-то, не предусмотренное условиями задачи. Одновременно. Тот, что с усиками, - он умрёт раньше, на 8 лет раньше. Последними его словами станут "Позвони Спиридонову, напомни ... (далее неразборчиво)".
5.
На ужин были пельмени. Варя - так, оказалось, звали малолетнюю суку, - забралась на стул с ногами и блестела в полумраке серебром белков раскосых глаз. Сидоров молча поглощал еду, защитно пригнув голову к тарелке. Во дворе кто-то играл на расстроенной гитаре и пел расстроенным голосом:
"Ты ушла, меня оставив,
я остался и стою.
Как жемчужина в оправе -
я один в своём строю.
Ты ушла, а я остался.
Оказалось - можно жить.
Мир внезапно не распался,
Не ты связуящая нить."
Наконец, наконец с пельменями было покончено. Помолчали. Варя сладко потянулась, зевнула, зажмурилась, молодая сука, интересно, какого цвета у неё соски? Сидоров с омерзением ощутил прилив похоти - и свою старость, возраст, складки на животе. Подумал о том, что ото всех нас пахнет. От всех и каждого, да, а еще, подумалось, слишком много подумалось за раз, что всё можно подсчитать, всё в этой жизни, и от этого очарование момента пропадет, вот например количество глотков, сделанное Сидоровым за ужином, фу, пошлая механика. Нарочно громко откашлялся, стукнул ложкой о край стола, с шумом встал.
"Ну и где я буду спать?" - спросил он.
Варя молча встала и убрала его тарелку в раковину. "Сейчас я тебе постелю, можешь пока чистить зубы, твоя красная щетка, - сказала она и повернула вскрикнувший раненой птицей кран, - ну же, иди, я сейчас". Сидоров послушно проследовал в ванную.
"Малолетняя сука специально всё подстроила!", - думал он, глядя в галаза своему отражению в зеркале. Изо рта лезла зубная паста, он сплюнул тягучую пену, прополоскал рот, наклонился к струе холодной воды, и ловил ее, верткую, жадным ртом. В этом было что-то детское. Что-то из воспоминаний. Родители запрещали пить воду из-под крана, помню, потому и хотелось, да? Сидоров ощутил взгляд затылком. Оторвался от крана, капли на подбородке.
Это была Варя.
Улыбаясь, она протянула ему полотенце. "Спасибо", - хрипло поблагодарил Сидоров и зарылся лицом, вытираясь.
Когда он вытерся, он уже был в ванной один.
6.
Есть вещи, у которых... нету смысла.
Есть вещи, у которых может быть:
присутствие
возможность
даже - числа.
Но смысла у вещей
не может
быть.
Уснуть было невозможно. Лежа на спине, Сидоров глядел в потолок, по потолку иногда пробегали тени от фар проезжающих автомобилей. Тонкая простыня была чуть влажной от пота. Сидоров закрыл лицо руками, потер глаза. От рук слабо пахло зубной пастой. Повернулся на бок, поджал ноги. Нервно зевнул во весь рот, так, что выступили неуместные слезы; сел на кровати.
Почесал подбородок, вечерняя щетина. Девчонка, Варя, что за чертовщина. "Женщины, бабы, суки...", - задумчиво произнес Сидоров и откинулся на спину, заложив руки за голову.
Отношения с противоположным полом у Сидорова всегда были сложные.
В юношестве с ним, как и со всеми, случилась затяжная неразделенная любовь. Первые полгода было невыносимо. Потом стало хуже. А потом всё стало заживать, вывих стал вправляться. Эта любовь, болевшая зубом, эта сводящая с ума песчинка в сердце постепенно стала обрастать перламутром. Однажды утром, наливая самому себе заварку, он понял, что его любовь к ней - это его любовь, ничья больше, и никто, в том числе она, на неё не имеет на эту любовь никаких прав. На радостях он перелил заварки, вышло слишком крепко, хотя, впрочем... Улыбался, глядя в окно. Никто, даже она. Ей он ничего не сказал, пусть думает, что он страдает, ха, дура. Дальше всё было еще удивительнее. Оказалось, что любовь можно локализовать, оцепить зону поражения, ввести карантин - и пусть тлеет, пусть. Сам же предмет любви постепенно отделялся от собственно любви всё более. В какой-то момент Сидоров понял, что она, эта дура, ему вообще более не интересна. И даже если бы она вдруг сказала ему "да" - он бы не согласился. Ибо больше она ему дать ничего не могла, она была уже просто чужой человек.
А Сидоров теперь был устрица с жумчужиной внутри.
И теперь он лежал на постели в чужой квартире, и положение было сложное. В подобные моменты автор, а в данном случае это я, применяет слово "вдруг". Ибо ему, автору, уже писать скучно, и для того чтобы чувство не передалось читетелю, приходится применить бессмысленный, с бухты-барахты, "вдруг". Итак...
Вдруг за окном что-то гулко взорвалось, и все машины вразнобой заорали сигнализацией. "Что за черт! - выругался Сидоров, встал с кровати и подошел к окну, - что за?" Во дворе было темно, ничего разглядеть не удалось. Мужчина прижался к стеклу лбом, это было приятно, от этого впадаешь в маленькое оцепенение, небольшая пауза.
Сидоров на мгновенье забыл себя, лоб приятно холодило.
Дверь за спиной Сидорова тихо скрипнула, и Варя прокралась внутрь. "Мне страшно, - шепнула она, обнимая Сидорова теплыми руками, тыкаясь в него лицом, - мне страшно". Сидоров неловко обнял девушку, прижал к себе. "Стоило всё же помыться", подумал он. Дальше мыслей уже не было. У девушки оказались очень смешные соски, трогательные. Сидоров был старше. Она была опытнее. В её движениях чувствовалась нежная забота. В его - доверчивая растерянность. Он совсем не умел целоваться, кусался. Она улыбалась, гладила его по лицу, шептала. Глупый, он был немого растерян, и прелюдия длилась немного дольше, чем нужно. Она мягко, но настойчиво направила. Он был неловок. Её шея напряглась, потом стало хорошо, она расслабилась и улыбалась. Она обняла его ногами. Быстрее. Ещё. Она поймала его в последний момент, они упали на бок, она укусила его в плечо.
Он уснул первый. Она лежала в темноте на спине и слушала его ровное дыхание, и улыбалась, а потом тоже уснула.
Когда люди занимаются любовью, у них лица обиженных детей. Нет ничего смешнее.
7.
Сидоров проснулся поздно. Впрочем, опаздание на работу его не очень волновало. На работу можно было вообще не ходить, после всего того, что случилось. Смешно заботиться о мелочах, когда жизнь вверх тормашками. Хотя обычно именно этим и занят - штопаешь носки в падающем самолёте, ну или еще что в подобном духе, смешное, забавное до слёз. Сидоров потянулся, перевернулся на бок. Потянулся еще раз. Свесил ноги с кровати, дотянулся до лежавших на полу джинсов, нашел в кармане сигареты, закурил. Долго внимательно глядел на кончик сигареты. Забавно. Докурил, затушил сигарету. Откинулся на спину. Это ханжество - полагать, что секс бывает только про высокую любовь и - про низменные инстинкты. Ха, улыбнулся Сидоров. Ха. Бывает про всё. Главное - искренность и желание слушать, это разговор, разговор телом, ты рассказываешь, и я тоже, и это диалог. Главное - искренность, и тогда можно рассказать про: благодарность, боль, нежность, отсутствие цели, усталость, восхищение, рассказать про себя, да и про тебя тоже.