Аннотация: Нежданно-негаданно получился киберпанк с элементами сюра. Плюс эротика, конечно.
ЭНДОРФИНЫ
ЭНДОРФИН (endorphin) - представитель группы химических соединений, которые естественно вырабатываются в головном мозге и обладают способностью уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние.
Подземка
Подземка Тихорецка - это не то место, куда ходят на пикники. И воду с ароматизаторами здесь бесплатно не раздают, так что делать в подземке, по большому счету, нечего. Вы же не собираетесь устраивать экскурсию, чтобы посмотреть на: железные трубы, сырой бетон и зловонные белые испарения?
Под потолком и на стенах тут светятся тусклые желтые фонари - кажется, что они освещают мой персональный путь в ад.
Тоннель. И свет в конце тоннеля.
Сами понимаете, свет в конце тоннеля - это движущийся поезд. Десяток или около того вагонов, в которых сидят на неудобных пластмассовых скамеечках усталые пассажиры. Женщины в основном.
На часах светятся цифры: 23:55.
Кто в такое время пользуется подземкой? Влюбленные, которым просто некуда пойти - и они оттягивают момент прощания? Воры, что весь день толклись на заполненных остановках, шаря по карманам честных граждан? Неформалы, которые активизируются по ночам?
Да, черт его знает. Не знаю, да и не тянет узнавать как-то.
Мне важнее то, что здесь делаю я.
Стою в тоннеле и жду приближающийся поезд.
Рельсов здесь нет, они просто не нужны. Поезд на воздушной подушке, движется на высоте в четверть метра над поверхностью. Движется по заданной программе, а программа она умная, все знает. Где повернуть, где притормозить.
Надеюсь, что она не в курсе, что делать, если на пути стоит человек.
В принципе справа от меня есть ниша. В нише находится вот что: щиток, какие-то проводки, маленький рычажок. Но это неважно.
Что важно: можно нырнуть в нишу и дождаться, когда поезд проедет мимо. А потом спокойно выйти и вернуться на остановку.
Пожалуй, подумаю над этим вопросом - полминуты у меня еще есть.
Это очень много, хватит, чтобы сказать громко:
- Ира, я скучаю!
Но еще лучше прошептать:
- Иринка, прости меня...
На самом деле, много чего можно сказать. И если я действительно хочу, чтобы не осталось времени нырнуть в нишу - надо закрыть глаза и говорить. Надо отвлечься, чтобы и мысли не возникло спрятаться, убежать, скрыться.
Предложение I
Они сказали, что у меня что-то с гипофизом. Редкая мутация, и теперь он, гипофиз этот, выделяет слишком мало эндорфинов, что-то в этом роде. Поэтому у меня все время болит голова. И не только голова - все тело словно прокрутили через мясорубку.
Они мне сказали: опиаты запрещены. Вообще, все наркотики запрещены. Так что, придется тебе, дружище, почаще заниматься сексом. Или научиться рисовать. А, может, писать фантастические романы?
Будешь получать от этого эстетическое удовольствие, уверяли они, глядишь, не так больно будет. Начнут выделяться эндорфины - и все хоккей.
У меня болело все: мышцы, голова, сердце. Руки и ноги - как не мои. Какое к черту эстетическое удовольствие?
Я сказал:
- Нашли траханного писаку, мать вашу! А малевать рисунки я еще со школы перестал. Вколите лучше героина, морфина или еще какой-нибудь хрени. Черт подери, вы же доктора!
Они улыбнулись, профессионально так, понимающе.
Один из них, маленький, плюгавенький докторишка в халате цвета наждачки, сказал:
- Молодой человек, вы не понимаете. Наркотики запрещены. Мы, конечно, можем вколоть ударную дозу героина, чтоб вы никогда больше не мучились, но... вы ведь этого не хотите, правда?
Я промолчал. Встал со стула - задница болела жутко.
Теперь настала очередь пяток. Словно я - русалочка, в нежные ножки которой впиваются сотни ножей.
На девятьсот девяносто втором ножике сбился со счета, застонал и упал на колени.
Доктора посмотрели сочувственно.
Врач, длинный и плоский, словно шпала, поправил квадратные очки, взъерошил жиденькие желтые волосы и пробурчал:
- Все-таки, секс. Больше вам ничего не поможет.
Очень хотелось схватить стул и разбить его о голову профессора. Чтоб кровь разлетелась во все стороны, кусочки черепушки поцарапали обои ну и так далее.
Да-да, когда болит голова, хочется, чтоб кому-то, кто рядом с тобой, было плохо.
Тоже.
Но когда болит все тело - хочется, чтоб было плохо всему этому проклятому миру.
Не думайте, человек я мирный, добрый даже. Просто, когда каждый вздох отдается болью в горле, а каждый шаг раздирает на части тело, хочется убить всех. Сволочей этих, у которых ничего не болит.
Я закрыл глаза, чтобы свет не высекал из зрачков искры боли, и прошептал:
- Какой, к черту, секс? Все болит... у меня не встанет даже на фотомодель. В принципе, у меня и раньше на нее не встало бы... фотомодели, они худющие сволочи, плоские, некрасивые. Плэйбоевские красавицы? А у них груди надутые, как шарики, жутко ненатуральные. Нет, мне нравятся самые обычные девчонки, брюнеточки и рыжие, улыбчивые девчонки...
Понял, что заговариваюсь и открыл глаза.
Прошептал:
- Не смогу.
Они переглянулись.
Щуплый докторишка сказал:
- Мы можем выписать "солтекс", он обеспечит вам постоянную эрекцию. С эякуляцией проблем тоже не будет, не переживайте.
А долговязый костоправ сказал вот что:
- Но это дорогое, очень дорогое лекарство. Боюсь, денег у вас не хватит.
И они притихли, замолчали, уставились на искореженного болью меня.
Щуплый произнес:
- Есть, правда, один способ. Решение вашей проблемы, так сказать. Совместить секс и работу.
Долговязый вкрадчиво проговорил:
- Вы ведь хотите избавиться от боли, правда?
Конечно же, я хотел.
Наташа
Мир, он серый и пыльный, радиактивный и отравленный - все в одном флаконе. Мир за окном - это такая штука, с которой ни в коем случае не хочешь связываться. Наблюдать в окно за чахлыми серыми деревцами и зданиями под куполами, еще куда ни шло, но выйти в этот ад? Нет уж, увольте.
Поэтому я предпочитаю работать на дому.
Наташа.
О, я обольщал ее с неделю, а это рекорд! Долго девчонка сопротивлялась, очень долго!
Познакомились мы в одном из туннелей, соединяющих дома - "бородавки". Наташу уволили, она шла с работы и плакала. За стеклянными стенами туннеля каркали вороны, насмехаясь над горем несчастной, прохожие невежливо толкались, и тут появился я. Притворяющийся скромным интеллигентом я, парень лет двадцати пяти, для которого весь мир состоит из боли и постоянной эрекции.
Я обнял и утешил. Отвел в кафе и подарил искусственную розу.
Потом повел Наташу к себе в отсек, но все в тот вечер закончилось чашечкой растворимого кофе, слезной историей о том, какой бывший начальник козел, и робким поцелуем в щечку.
Отношения наши развивались медленно, но верно.
Во второй день - влажный поцелуй в губы.
В третий я залез ей под блузку.
На подоконнике сидела взъерошенная, черно-белая сорока. Грудная клетка птицы торчала наружу и была покрыта гнойными волдырями. Из волдырей торчали тонкие бледные черви. Они шевелились, словно водоросли в море.
Я ласкал маленькую, почти подростковую грудь Наташи и размышлял, что с сорокой - мутация или эти черви - живые? Этакий симбиоз...
Сосочки у Наташи встали почти мгновенно. Как два маленьких членчика.
На этом все и закончилось - Наташа сказала:
--
Извини, Родя. Не стоит продолжать...
Потом она прошептала:
- Я еще не готова.
Я мысленно заглянул в словарь и тут же нашел подходящий ответ:
- Конечно, милая, все понимаю.
Потом был день, когда я прижал Наташку к окну и гладил ее мокрые, почти прозрачные от выступившей влаги трусики.
Наташа стонала.
Симпатичная она была, особенно, когда возбуждалась. Пухлые щечки краснели, курносый носик задирался кверху, глазки закрывались, а с губок срывалось:
- Да... о, да... Родион...
В тот день я проник пальцем внутрь ее, и Наташа кончила.
Чертовка не работала, и мне приходилось её кормить. Маленькая тварь, она ела за четверых - я потратил на Наташу уйму денег.
В общем, на седьмой день, утром, мы лежали на кровати в ее маленькой комнатке, обклееной старыми газетами. Мы лежали жутко уставшие и разбитые после ночи сумасшедшего секса.
И я совсем не огорчился, когда лампочка на датчике загорелась красным.
- Что это такое? - спросила Наташа, доверчиво уткнувшись носиком мне в плечо.
Я смотрел на ее худющие ноги, едва прикрытые тонким одеялом, и вертел в руках похожий на пульт дистанционного управления датчик.
Потом налил в граненый стакан воды и протянул Наташке:
- Хочешь, милая?
Она взяла стаканчик, понюхала.
- О-о, очищенная вода с ароматом апельсина! Это так дорого! Спасибо, солнышко!
Наташа сначала чмокнула меня в щеку и лишь потом отпила.
Я тогда сказал:
- Эта штучка - специальный такой датчик. Пока ты спала, я взял на пробу немного влаги из твоей щелки, милая.
Щечки Наташи зарделись.
- Зачем? - тихо спросила она.
- Чтоб определить забеременела ли ты, и какой пол будет у ребенка, - ответил я.
- Эгм... - пробормотала Наташа. Похоже, она собиралась сказать что-то другое, но вместо этого схватилась за горло и упала на подушку.
Ноги девушки несколько раз конвульсивно дернулись, изо рта потянулась тягучая струйка вонючей слюны.
Розовые щечки посинели очень быстро.
Предложение II
Задняя стена бара-ресторана "Evergreen" - это голографический экран. На экране поют птички, шелестит зеленая трава, а по голубому небу плывут пушистые облака.
Противоположная стена бара - панорамное окно. За окном черное небо, пепел вместо земли и белые гнойники-купола. В этих чертовых "бородавках" живут и работают люди.
Иногда хочется, чтобы настоящим был мир на экране.
Иногда плевать.
Напротив меня сидит улыбчивый плюгавенький доктор.
Я сосредоточенно жую поджарку и жареную картошечку. Запиваю все это томатным соком. Неслыханное расточительство! Если толкнуть стакан томатного сока на черном рынке, можно безбедно жить полгода.
Вот оно, эстетическое удовольствие, кстати. Я пью неслыханное богатство, и боль отходит.
Доктор заговаривает, и боль возвращается:
- Вы должны понять, Родион, мы действуем в обход существующих правил. Действуем против правительства нашего города. Мы - повстанцы, можно и так сказать.
Плевать, плевать. Я сейчас как художник, который рисует томатным соком прекрасную картину у себя в желудке.
- Ситуация очень сложная, - объясняет врач. - Чертовы мутации! На десять девочек рождается только один мальчик.
Плевать с самой высокой колокольни! Теперь я - писатель, пишу томатными рунами по пищеводу.
Писатели и художники, они такие, на все им наплевать.
- К тому же городу грозит перенаселение, а нынешний мэр ничего не предпринимает!
Поджарка, конечно, дешевле сока. К тому же она, наверняка, из этих чертовых сорок-мутантов. Но все равно, немножко эстетического удовольствия можно получить и от нее.
Плюгавый врач спрашивает:
- Родион, вы меня слушаете или нет?
Хмуро киваю.
Все-таки этот врач - моя муза. Обеспечил вдохновением: соком и поджаркой.
Можно чуть-чуть и послушать.
Лола
Лола была пухленькая и жутко сексуальная. Она все время носила черные очки, а в ушах у девушки торчало сразу по три кольца-сережки. Как выяснилось через три часа после знакомства, сережками у Лолы было проткнуто практически все.
Мы хлебнули с Лолой самогона в какой-то забегаловке и спустились в отстойник для поездов.
Здесь было влажно и темно. В метрах ста от нас бегало пятнышко карманного фонарика - то трудился над стенкой вагона малолетний граффитист.
А нам было плевать. У меня болела голова, а Лола плевала по жизни. На всё.
Поэтому и лишилась очередной работы.
Пока я расстегивал "молнию" на Лолкиной блузке, она шептала:
- Разве это жизнь? Ох... Родя... Разве жизнь, спрашиваю? Дома под куполами, туннели, мутанты, радиация?.. Да... еще чуть-чуть...вот так, да...
Потом я стащил с нее блузку - показались Лолкины чуть обвисшие груди. Лифчик она не носила, наверное, принципиально. Я укусил Лолу за сережку на правом соске, она застонала и сказала:
- Ой... да, так я и сказала шефу, когда он предъявил мне, что пришла на работу пьяная... да, Родечка!.. Я так и сказала: этот чертов мир! Как можно не пить, когда вокруг только грязь и мерзость? Да, да, да... о, да!..
Я стянул с Лолки бриджи и впился губами в сережку, которая протыкала половые губы моей подруги.
Лола прошептала:
- Проклятый мир... чертовы люди, да, да, да, ох!.. в смысле, чертовы люди, когда же они успокоятся?.. ай, Родя!.. кровь и смерть... ядерные бомбы... люди, они хуже зверей, да!.. да! Да! Мой котеночек!
Котеночком Лолка назвала меня, когда я вошел в нее. Грубо, почти как насильник. Внутри у Лолки было еще достаточно сухо, чтобы она почувствовала боль.
Осточертела мне болтовня этой дуры, если честно.
Ночевали мы в поезде: пролезли в разбитое окно одного из вагонов и удрыхлись прямо на пластмассовой скамейке. Часов в пять утра я достал датчик.
Лампочка загорелась красным.
Bye-bye, Лолка.
Предложение III
Говорят, иногда сквозь черные тучи, что непрерывной вязкой пеленой покрывают небо, проглядывает солнце.
Не знаю, ни разу не видел.
И дуракам, что вечно стоят на смотровой площадке самого высокого здания города и смотрят в небо с надеждой, я не завидовал. Ну, пускай даже, увидят солнце - и что? Фигня это все. Главное - здесь и сейчас.
А "здесь и сейчаc" у меня жутко болит голова. И доктор, на этот раз долговязый, говорит:
- Я помню небо. Не эту жуткую пародию на него, а настоящее голубое небо.
Пожимаю плечами. Ну и что? Где обещанный "солтекс"? Где таблетки для эрекции?
Доктор протягивает мне вместо таблеток черную пластмассовую коробочку с тонким стерженьком на конце.
- Мы будем сообщать вам о неблагонадежных субъектах женского пола. Тех, кого стоит проверить. Задание у вас простое: совершить половой акт, оросить спермой матку жертвы, а утром проверить с помощью этого устройства, забеременела ли она.
Да, этот ученый говорит очень смешно.
Как жаль, не могу похохотать от души - ноги разрезают невидимые лезвия.
Валерия
С Леркой я схалтурил. Не стал проверять ее после первого раза - слишком уж хорошо эта подруга трахалась. Хватило на три дня, в течение которых я чувствовал себя настоящим живчиком - ни боли, ни ножей в подошвы.
Сплошной, так сказать, эндорфин.
Потом руководство намекнуло, что нужен результат.
Весьма огорченный, я привел Лерку к себе, раздел до гола и предложил заняться тантрическим сексом.
- Э? - спросила Валерия, нахмурив бровки.
Я пару секунд полюбовался на аккуратные пухлые груди Лерки, на ее точеную шейку, на ромбик волос между ног и сказал:
- Садись в позу лотоса.
Сам я, полностью обнаженный, уселся рядом. Прошептал, когда Валерия устроилась:
- Закрой глаза. Вытяни вперед указательный палец... сосредоточься на нем... будто больше ничего вокруг нет...
Технику такого секса мне рассказал какой-то доходяга, может он и врал, но получилось здорово.
Я хотел, чтобы Валерке понравился её последний секс.
И все-таки, когда датчик загорелся красным, сильно пожалел.
Черт, да я почти плакал, когда приставил к затылку спящей Валерии дуло ПМ и нажал на курок.
Предложение IV
Они оба были здесь, долговязый и плюгавый. Врачи, которые решили спасти мир.
Они сказали мне:
- Женщины рожают девочек. Нам необходимо вычислить женщин, которые смогут родить мальчика. Это сделаешь ты - датчик покажет, забеременела ли девушка и какой пол будет у ребенка.
Долговязый пробурчал:
- Женщин, которые забеременеют девочками, ты убьешь.
- Начнем с безработных. Все равно они не приносят никакой пользы обществу.
Плюгавый подмигнул мне и хлопнул по плечу:
- Все понял? Мы предлагаем тебе всех женщин этого грязного города!
Я кивнул.
Ирина
Хорошую я нашел работу.
За полгода - почти пятьдесят женщин.
Зеленым "засветились" три. Их забрали себе врачи.
Остальных я убил.
А потом появилась она, Иринка.
Девушка с грустными зелеными глазами, самая обыкновенная. Таких сотни, если не тысячи. Может, даже больше.
Ну, вы понимаете, да?
Я влюбился.
А датчик загорелся "красным".
Я лежал рядом с любимой, и смотрел на ее черные, как крыло у вороны, волосы. Слышал ее дыхание, слышал, как она тихонечко сопит. Чувствовал, как ее кожа покрывается мурашками - утром прохладно.
Я любовался ее точеной фигуркой и смотрел на чертов датчик.
Красный цвет.
Дочка.
Не сын, а дочка!
Я плакал, но голова не болела. Совершенно.
Как там говорили "мои доктора"?
Эстетическое удовольствие?
Секс, творчество... любовь?
За что все это, Господи?
Но Бог молчал.
Он, вообще-то, не склонен разговаривать.
Я потянулся, заглянул под кровать и нащупал свой верный ПМ.
А когда поднялся, на меня смотрела Ирина. Она перевернулась на другой бок и внимательно разглядывала мое лицо.
Сказала:
- Доброе утро, Родя.
Пистолет задрожал вместе с рукой, а она прошептала:
- По городу бродили слухи, что кто-то убивает женщин, не способных родить мальчика. Я... я почему-то сразу поняла, что это ты. Почувствовала как-то. Но все равно пошла... пошла за тобой.
- Почему? - машинально спросил я.
Иринка улыбнулась:
- У тебя глаза зеленые. Прямо как у меня, Родик.
Она спросила:
- Правда, я глупая?
За окном клубились черные тучи, белели дома-купола и каркали сороки-мутанты.
Это был мой мир, такой близкий и понятный.
А Иринка... она словно пришла из другого мира, такого прекрасного далекого мира.
Из прошлого.
Из того времени, когда люди умели любить беззаветно.
Я сказал:
- Знаешь, думаю, доктора мне наврали. Все у меня с гипофизом, эндорфинами этими нормально, точно-точно! Просто напичкали таблетками, козлы. Ну, чтоб всё болело. Чтоб я стал марионеткой в их руках. Понимаешь? Я просто к тому, что, в общем-то, не виноват, просто так сложилась ситуация. Было медицинское обследование и выбор пал на меня, ага. Вот и... ну... так и получилось... в общем... никто не виноват, я - тем более...
Ира коснулась указательным пальчиком моей руки. Той самой, в которой крепко сжимал пистолет.
Прошептала:
- Не мучайся, Родик. Стреляй.
Мы долго молчали: смотрели друг дружке в глаза и молчали.
Молчание - это здорово.
Оно лучше томатного сока, творчества и секса вместе взятых.
Это что-то волшебное.
Я молчал и смотрел в глаза любимой.
Долго-долго.
А потом все-таки выстрелил - не было во мне смелости ни на грош.
Подземка
И вот теперь стою в темном тоннеле Тихорецкой подземки, а навстречу мчится поезд. Мерцает огнями, шуршит нагретым воздухом по стенам, тихонько гудит - его почти неслышно.