... ты знаешь, старик, все это было странно с самого начала. А потом вообще поехало вкривь и вкось.. ну ты знаешь, как это бывает. Во-первых... это место, вообще эти края, горы, индейцы, и все это... Оно все не справляется, когда концентрация выше, чем один ебанутый на сто квадратных миль, а у меня сложилось такое мнение, что там все утыкано ебанутыми - их по крайней мере дюжину можно было насчитать в одной избушке. Ну не совсем избушке, это был вроде бы как кемпинг, бревенчатый такой домец, где не грех пропустить пару крепеньких в холодную зимнюю ночь, когда "ветер воет, вьюга носит" и все такое. Ок-Торк. Это место называется Ок-Торк. И что это значит по ихнему - черт его знает.
Сказать по правде, это все никто не замышлял, вообще никто ничего подобного не планировал, так как приехали мы туда в безрадостном настроении - мы теряли деньги, и деньги большие. И возможно теряли и работу тоже. Слишком много всего было поставлено на ставку. С самого начала это выглядело как афера -весь это мусор в резервации. Сколько индейцев там живет, столько томагавков ты и получишь себе в жопу. Так было сто лет назад, так и осталось по сей день - вот что я тебе скажу. Договариваться с ними совершенно бесполезно! Все аргументы разбиваются как об стену. Они открывают казино, перевозят торчок, торгуют волшебными грибочками, но только ты приходишь на их землю строить дорогу, нефтепровод, электростанцию, они втыкают перья себе в очко, делают торжественные лица и притворяются, что они и есть их великие предки - бобры всякие там, орлы и прочее.
- Там и казино у них есть?
Нет, но это для дела неважно. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты видишь - не было смысла даже пытаться. Но наш проект мог бы и проскочить, потому что мы спланировали свалку чуть ниже по ручью, уже за границей их земель и черт бы с ними. Эти ребята, кстати - они не совсем аборигены. Они смешаны с кем-то еще, но все еще держат свой индейский статус и не платят налоги. Не платят! Не то что мы с тобой.
Так вот, наш босс вложил в эту аферу кучу денег, мы наняли буровиков, заплатили авансы и купили уже, фигурально выражаясь, бусы и огненную воду для вождей. И тут все полетело к черту. Они всем племенем наняли этого парня из русских иммигрантов, а ему случилось быть когда-то доктором наук в этой области, и тут, в Канаде, он жил, как мог, ловил любую подработку на таких вот сомнительных проектах. Ну значит вот этот русский - из тех, кто всегда так и шныряют, чтобы что-нибудь ухватить, провел через какую-то фирму экологические исследования и все на хрен зарубил. Вернее официально еще не зарубил - но было ясно, что все кончено. Пиздец. И мы уже всей компанией были морально готовы идти на пособие по безработице. И у нас не было никакого шанса выкрутиться.
- Ну и какого хрена вы делали там в этой избушке в связи с этим?
- Я бы не стал так трепаться, если бы ничего интересного не было, правда? Вобщем за день до этого босс зажал этого парня в углу, и тот говорит - тридцать тысяч баксов - и все будет тип-топ. Перенесите свою свалку на две мили на север, и мои люди будут спокойны.
- Фигня. Если бы все было так - тебе бы никто не рассказал.
- Мне никто и не рассказывал. Я ездил в банк за деньгами. Сорок миль по гравию от этой избы до Лакс-Галпа. Гнал, как пожарник, было велено обернуться в одну секунду. Тридцать тысяч наличными.
Оттуда и пьянка. Надо было отпраздновать и умилостивить вождей напоследок. Полно бузы и все за счет компании. Из наших был босс, я, Харви, Джеймс, Брайан, еще кто-то, не помню. Ну и конечно этот русский со своей девчонкой, а от местных - пожилой усатый дядька в инвалидном кресле, пара мрачных длинноволосых парней и старуха. Представители общины. Резервация Ок-Торк и ее старейшины. Как-то так вышло, что уже через полчаса все там были пьяные вдрыбадан - жали друг другу руки и говорили об обоюдном удовлетворении сторон, инвалид отдавливал всем ноги своей каталкой, и мне кажется, что босс уже думал, что тридцать тысяч было многовато, можно было бы отделаться десятью кусками и тремя ящиками виски. Но опять же - это расходы компании.
- Слушай, когда уже начнется история? Пока что ты какой-то производственный доклад делаешь.
- История будет. Ну вот, я уже сказал, что среди них была одна старушка, трудно сказать насколько старая, но все же еще чем-то хороша - зажмурь глаза и можно пристроить ладошку где-нибудь там, где помягче. Седая такая тварюшка, разбитная, шутила напропалую. Но это выглядело не глупо. Да, это было даже сексуально.
После того, как мы пропустили по паре коктейлей, мне показалось, что ей сорок, а потом, как дерябнул еще и полстакана виски - уже стало все равно. А дальше я не считал, сколько выпил.
И вот сколько-то времени прошло, и гляжу я - а мы стоим в темном закутке и обжимаемся и танцуем под какую-то ихнюю музыку, но сейчас я уже и не могу сообразить - может эта музыка была у меня в голове. Помню только, что надо танцевать, потому-что пить больше не могу.
А в соседней комнате все орут - "Речь, прочитай речь!" И босс что-то кашляет там, а мы с бабкой вертимся на одном месте и она извивается в моих руках и я чувствую, что сейчас кончу. И еще помню, что сильно затошнило. Может из-за грибов, они там солят грибы - под водку, и вроде бы и ничего, завлекает, один съешь, и сразу тянешься за другим, как маслины, но вкус мочи потом какой-то во рту, не отмоешь..
- Да брось ты на фиг свои грибы, ты говори - вскочил на бабку?
- Почти. Мы плясали и плясали, а я уже ничего не чувстовал кроме того, что у меня штаны рвутся от напряга...
- Ты был все еще в штанах? Удивительно..
- Без шуток. Вобщем я попробовал завалить ее на пол, но она вывернулась, схватила меня за плечи, оскалилась и шипит - хочешь видеть его? Я как-то ожидал услышать "ее", в смысле мол - трусы долой, и даже оторопел. Говорю - кого - его? - "Белого Когтя!"
Ну, говорю, хочу. И она схватила меня в охапку и потащила в ванную. Сорвала через голову платье, откинула шторку и залезла прямо в ванну. Голая. Голая абсолютно. И я не могу понять - старая она или молодая - в висках стучит. Вобщем понимаешь - пиздец. Пиздец.
- Понимаю, что ж. Слово выбрано верно.
- Ну вот, стал я стаскивать брюки, но напряжение мое уже достигло предела и я пальнул прямо по бабке. Стою значит с хуем наперевес - из него праздничный салют в двадцать пять залпов. Ору чего-то. Вобщем даже чуть не обосрался - скажу честно.
- То есть не дотянул несколько дюймов до цели...
- Да. Но это не все. Тут внезапно открывается дверь, и входит эта девчонка. Русская. А надо сказать, что эколог всюду таскал за собой эту девку - лет двадцати двух, не больше, тоже из иммигрантов - маленькую такую, не сказать, чтобы очень симпатичную, но все же с каким-то шармом. Вобщем она за ним носила бумаги, все записывала и больше помалкивала. Такая маленькая секретутка с искусительной скромностью в очах. И вот она, эта девчонка, Маринка - так ее звали все, и я не знаю имя это или кличка, открывает внезапно дверь в ванную и...
- Ну тут, конечно , силы к тебе вернулись.
- Нет, не о том речь. Ничего ко мне не вернулось, тем более, что у меня тогда как пелена с глаз упала и я увидел, что бабке-то - лет девяносто, и у нее все тело в морщинах, и она стоит голая в этой ванне и манит меня за шторку.... Вобщем жутко. Просто жутко..... Да, и тут входит эта Маринка, и старуха зыркнула на нее глазами и говорит ей - "Лезь ко мне!"
- Слушай, это все хуйня. Все что-ты рассказываешь.
- Да, верно. Хуйня. Я и тогда это понимал, но от этого было не легче... Ну вобщем будешь слушать или сам придумаешь, что было дальше?
- Рассказывай, рассказывай, нам еще часа два пилить до Ванкувера... Только руль не бросай, а то что-то ты слишком разволновался.
- Так вот, говорит бабка - лезь ко мне. А девчонка - ты слышишь? - отвечает - как же я полезу в ванну одетая? И без стеба, без смеха, как-то даже испуганно.
- А бабка?
- Бабка говорит - "Знамо дело! В одежке в бане не моются, скидавай все с себя". И можешь представить, я со спущенными штанами, в ванне стоит морщинистая растрепаная ведьма, и красивая девушка медленно снимает с себя юбку, свитер... и все остальное. Медленно снимает, понимаешь, и - я тебе говорю - даже грустно как-то, как будто на казнь идет...
- Да, ситуация просто уникальная. Если бы без бабки, то был бы просто треп. А с бабкой это прямо праздник какой-то! Так, а что дальше?
- А дальше они уже говорили на каком-то другом языке. И тут я не понял - вроде бы это был не русский, я знаю, как русский звучит. Странный такой был у них разговор - почти из одних гласных. Может они там в своем племени на нем говорят. Но удивительно, что девчонка все понимала и отвечала даже. А потом старуха протянула ей руку из- за шторки и эта Маринка шагнула туда к ней и.....
* * *
- А ты кто, бабушка?
- Кто-кто... бабушка и есть, бабушка-старушка, вот по бане сегодня старшая.
- Над кем старшая? Здесь кто-то еще есть?
- Нету никого. На этого, без штанов, не обращай внимания, мы его с собой не возьмем. Зачем он нам, девчатам? Ну что, полезай, лохматая, щас отдраю тебя на славу!
Темная морщинистая рука высунулась из-за шторки и...
* * *
-Чулки снимай! - неожиданно громко заорала бабка. -Не дикари тут, в одежде мыться!
- Сейчас, сейчас...
Бабка пригнула Маринку к бурой бревенчатой стене и начала остервенело натирать ее бока и спину мочалкой.
- Я из тебя сейчас городскую дурь-то вычищу ! Ты когда в бане была последний раз?
- Не помню... никогда не была.. А как зовут тебя, бабушка?
- Зовут? Чередой зовут, Бабка Череда.
- Череда - это же русское слово, да? А ... мы с тобой по русски говорим?
- Нет, по русски я не понимаю, мы по орохски говорим. По орохски все понимают - и гвалли, и налла-галп, и канадские, и русские... Все, кто в Ок-Торке живет.
Старуха достала из кадушки кислое моченое яблоко и протянула девушке.
-Ешь, набирайся витаминов, ишь какая бледная. И давай, ложись, ложись под веник, не сиди зря. Мужик любит, когда попка розовая, а у тебя желтая, как незрелая. Ну щас я тебе краски то подбавлю. Мясцо у тебя есть, а кровь не ходит. А ну повернись, я тебя и по сиськам прохлещу.
- Не надо бабушка, больно!
-Надо, надо! Это наша деревенская наука. Не то что все ваши журнальчики бесстыдные. Оголятся, выщипаются, как будто тифозные. Не мясов, не шерсти. Мужик любит, чтобы баба шерстяная меж ног была, а не то, что вы - мокрощелки. Давай, я тебя мочалочкой. Да не смущайся, там-то тоже мыть надо.
Жесткая волосяная мочалка заходила по бедрам девушки. Маринка закрыла глаза и неожиданно для ее самой тело ее заходило вверх-вниз.
- Заиграла кобылка! - пропела бабка,- Эх, сейчас бы тебе парубка, да чтоб вставил елду по самый пупок... да где его найдешь, все разъехались, разбрелись из Ок-Торка... Кого медведь забрал, кого Белый Коготь. Так и маемся мы бобылками. Скорей бы уж помирать...
* * *
В сугроб! Бабка ногой распахнула дверь и желто-коричневая палитра банного закута сменилась блестками лунной снежной ночи. Маринка, ежась, попробовала ногой синеву, и тут Череда толкнула ее в спину, да так, что та с визгом упала грудью в колючий снег. Странно, но холода она не почувствовала совсем. Бабка сиганула вслед за ней и стала горстями сыпать снег ей на живот, на ноги, втирать его меж грудей.
-Охлади, охлади рожалку-то!
Ледяная пригоршня обожгла Маринке набухшую от банного пара плоть и короткая судорога сжала ей живот. Она была готова застонать в голос от странного возбуждения.
-Чуешь? Схватил тебя мороз за нутро? То-то же. Это мужик- всем мужикам мужик. "Без орехов, без сучка, продерет он до торчка!" Это про него, про морозного всадника! Так мы тут одинокие бабы и спасались. Ноги врозь, скакнешь в сугроб и не нужен муженек!
Они обхватили друг друга и провалились в податливую глубину сугроба... Маринка задохнулась, закричала сойкой и вскочила на ноги, горстями втирая снег себе в бока, в грудь. Ее тело исходило паром, а снег темнел, таял и тек по дрожащим, покрытой гусиной кожей бедрам.
- Ну хорош, а то застудишь естество-то. Пошли еще раз тебя веничком простучу, теперь мяконько.
Бабка взяла обессилевшую Маринку за плечо и опять утянула ее в жаркую тьму.
* * *
Маринка сидела на лавке, приткнувшись спиной к боку печки, как щенок прижимается к теплому мамкиному животу. Грубая материя небеленой домотканой рубахи царапала соски и они твердели, как под пальцами желанного... Картошка в топленом масле, скользкие тугие грибочки с кольцами лука, темно-бордовая моченая клюква - вся эта простая деревенская еда казалась Маринке вкуснее, чем любые изощреные явства городских ресторанов.
-Хороши у тебя карандашики-то, как шишечки молодые сосновые.. у меня тож были не хуже... только когда это было. Ну, давай еще по стопочке.
Череда подлила Маринке в граненый лафитник тяжелой мутноватой жидкости с серовато-зеленой пылью, плавающей на поверхности. - Пей, не бойся! После баньки по три стопки, чтобы жар пошел по попке...
Маринка поперхнулась от ожога, закашлялась, но как-то ухитрилась проглотить огненную самогонку.
- Пей, пей не гневи, Когтя Белого зови... - бабка понизила голос и что-то зашептала непонятно.. Маринка только разобрала в конце - "..в крови", но не была уверена в этом - уж слишком было не к месту.
- Ну что ж, посидели знатно и кости попарили. Пора и спать ложиться. Давай-ка я тебя подсажу.
Череда подтолкнула сухими ладошками Маринку, вжав кривые твердые пальцы в ее бедра. Маринка подтянулась , перевалилась через край и оказалась на высокой печке среди пахучих шкур со свалявшейся длинной шерстью.
- Сейчас и я... сейчас и я... - бормотала бабка, гремя заслонками со всех сторон печки - ... сейчас засов проверю.- ..и вдруг с шумом выдохнула воздух. Свеча погасла и темнота заволокла избу... Не было видно ни предметов, ни их теней, ни саму старуху. И нельзя было сказать - близко ли стены избы, или вообще их нет, и если соскочить с печки и побежать вперед, то глядишь и не прибежишь никуда, и придется бежать, идти, ползти, вытягивая руки перед собой, пытаясь нащупать шершавую бревенчатую стенку... Маринка попыталась раскрыть глаза шире, как будто от этого тьма рассеялась бы, и тут бабка на удивление легко и бесшумно вспрыгнула на печку и легла у нее в ногах.
* * *
Маринка лежала неизвестно сколько долго, видя только зеленоватые расплывчатые круги, расходящиеся из центра к окраине, как на масляной черной воде, пока постепенно глаза ее не привыкли к темноте и она сквозь травяные пятна различила серую рубаху старухи и ее длинные седые космы, обрамляющие сухое морщинистое лицо...
-Бабушка... Череда...
-Что, родная?
-Бабушка, а вы... а когда ты была молодая, ты..?
- Молодая... Ишь ты, сразу видно что девка в соку, только об этом и думает... Скажу тебе - нам, Орохам, любить нельзя. Не в том дело, что кто-то не велит, а просто не получится... не получится. Хотя пробовать - кто ж не даст...
- Раскажи...
- Рассказать? Слов то нет, чтобы рассказать это. В словах все по- людски
получается.
- А как было? Не по-людски, это как? Расскажи!
- Говорю ж тебе, упрямая, рассказать нельзя. Показать только можно.
- Ну покажи!
- Спи лучше, сама будешь жалеть потом, что попросила.
- Да мне сон-то не идет, все в глазах зеленое - листья, трава... яркое все...
- А... Пробрала тебя моя настойка-то... ну ты присмотрись пока, кого ты там в траве видишь, а я соберусь, подготовлюсь, дело-то такое...
Бабка поползла по необъятной печкиной спине и стала шелестеть какими-то свертками, бормоча себе под нос невнятные длинные слова...
Маринка поворачивала голову из стороны в сторону и тени ходили влево и вправо в ее голове. Было безразлично - закрыты у нее глаза или открыты - все оттенки зеленого цвета переливались у нее в зрачках. Она совершенно определенно знала, что лежит на спине, но видела все так, как будто висела в воздухе на расстоянии ладони от густой, жирной травы, в которой копошилась какая-то зеленая же многоногая и многокрылая мелочь. Бархатная землеройка с розовым рыльцем лежала в траве не шевелясь, и задрав лапки кверху - видимо мертвая. Блестящая, но явно сухая на ощупь, если бы хватило смелости потрогать ее, тонкая змея проползла между голенастыми колосками шелестя чешуйками... и много еще чего с зудом, шелестом и жужжанием возилось в этой траве...
- Нашла! Вот он - скрипнула Череда. Маринка дернулась и сбросила с глаз зеленую пелену.
- Вот он. - Бабка держала в руке что-то маленькое, но что- рассмотреть в темноте было невозможно... Она завозилась, кряхтя, и навалилась на Маринку. Чиркнула спичка и в рыжем всполохе Маринка увидела, что Череда, совершенно голая, сидит на корточках на ее бедрах. Огонь погас. Бабка поймала пальцами воротник Маринкиной сорочки и рванула его. Ветхая материя легко разошлась и груди девушки дернулись в стороны.
С треском зажглась вторая спичка. В левой руке Череда держала кривой узловатый корешок, который выглядел так же, как и ее скрюченый палец. Поднеся спичку к разлохмаченому кончику корешка, она пыталась поджечь его. И со второй и с третьей спички ей ничего не удалось... Но четвертая вспышка запалила бородавчатую деревяшку и над печкой разнесся сладкий и острый запах.
- Что, что? - залепетала Маринка
- Что.... суженый наш идет к нам. Хочешь видеть его?
Маринка хотела сказать, крикнуть - не хочу! Но почему-то неожиданно для себя прошептала "хочу..."
- Вот так-то, вот так-то оно...бормотала бабка через губы, сжатые, как тугой кожаный кошелек... - что хочешь, то сбывается, а поди, скажи "не хочу". Не сможешь, не решишься сказать это. Лучше бы не сказала, оно меньше хотения -меньше тревоги.
Красноватая пчела тлеющего корешка освещала лицо старухи. На шее ее покачивалось ожерелье из когтей и косточек каких-то мелких тварей, воткнутых в кожаную полоску. Сухие морщинистые груди мешочками спадали на складки живота.
Череда поднесла корешок к левой груди и начала круговыми движениями водить вокруг вялого соска, окуривая свою плоть тонкой струйкой пахучего дыма, и грудь ее стала приподниматься, набухать, сосок пополз вверх. Старческая кожа разгладилась и побелела. Теперь это была крепкая высокая грудь двадцатилетней нерожавшей женщины, подергивающаяся в такт сердцу, молящая о губах ребенка и пальцах мужчины. Контраст с дряблым мешком, висящим справа, был отвратителен....
Маринка не понимала, что бормочет Череда, не только слова, но и сами звуки были незнакомы - то ли гласных было больше, то ли они были какие-то другие... да это было и неважно. Перемены, которые происходили со старухой - вот что приковало ее взгляд. Да это уже была и не старуха... Медленными круговыми движениями Череда окуривала свои груди, живот, шею. И медленно, постепенно, кожа ее стягивалась и белела. Длинные волосы из белых, седых стали черными с медным оттенком, ресницы удлинились, зубы заблестели и выпрямились. Странная развратная полуулыбка ее казалось висела в воздухе, впереди лица.
Череда тряхнула прядями, закинув их себе за плечи и резко прогнулась назад, коснувшись затылком Маринкиных ступней. Одной рукой она опиралась о печку, а другой, в которой был тлеющий сучок, стала трясти у себя между ног, стараясь разжечь пламя, пока не послышался треск и костяной запах паленых волос.
Маринка приподнялась на локти и в неровном свете уголька увидела, как между ногами Череды медленно разворачиваются изнутри розовые складки, набухая и из морщинистых становясь гладкими и блестящими. Из лона женщины сочилась тягучая прозрачная жидкость, пачкая Маринкины бедра.
Еще одно движение сучка - вверх вниз, а не по кругу теперь - и из под складок, раздвигая их смыкание, вырос алый блестящий стерженек, налитый кровью и пульсирующий в такт хриплому дыханию Череды.
Череда наклонилась над Маринкиным лицом, бормоча что-то уже состоящее из одних гласных, певучих на выдохе и хриплых на вдохе. Маринка попыталась оттолкнуть ее и нажала на тяжелые упругие груди. Из из соска бабки - да и бабка ли это была теперь ? - выдавилась густая тяжелая капля, осязаемо упавшая на шею Маринки и девушка, не понимая саму себя, стала обеими руками сжимать большие груди Череды, оттягивать соски и дергать их вниз. Капли падали Маринке на тело, на грудь, на лицо, обжигая губы острым имбирным вкусом. Маринка завыла от нестерпимого желания, идущего откуда-то из костей, не зная что это, и как это унять... Ей казалось, что мышцы на плечах у нее стали каменными, кожа на животе стянулась и огрубела, а Череда...
Череда опять откинулась назад, разведя руки в стороны. В левой руке у нее по прежнему дымился сучок, освещая мокрые слипшиеся волосы подмышкой и измазаную адским молоком грудь...
- Ну что, хочешь? - прохрипела она
- Хочу!!!
Череда провела ладонями по телу Маринки от шеи до бедер и та с удивлением почувствовала, что грудь ее сжалась и стала меньше и тверже... Бабка сползла назад и села на корточки у ее ступней и Маринка, словно кто-то подсказал ей, согнула ноги в коленях и раздвинула их как можно шире, пока связки не заныли у нее в паху. Негнущимися пальцами она взяла себя за плоть между ногами и растянула ее до боли в стороны. Череда неотрывно смотрела ей в глаза, застыв как каменное изваяние. Внезапно Маринка почувствовала холод и у нее мелькнула мысль - прекратить, сбросить все это колдовство, скатиться с печки и бежать, бежать отсюда из этой проклятой деревни, бежать, пусть голой, по снегу, куда глаза глядят... нет, почему куда глаза глядят - бежать к машине, которую наверное уже наполовину засыпало снегом, включить мотор, печку и переждать ночь - а утром... утром все будет по другому.
Но тут Череда как будто проснулась, медленно поднесла руку к лицу и стала дуть на уголек, разжигая его опять. Сладкий дым защекотал Маринкины ноздри и она поняла, что уже не сможет сдвинуться с места.
Корешок внезапно вспыхул оранжевым пламенем и Череда, размахнувшись, вонзила его огненным концом Маринке между ног.
Маринка закричала, как могла, настолько отчаянно, что глаза ее как бы загорелись внутренним светом и этот свет осветил все вокруг - дальние уголки избы, оленьи рога, кучей валяющиеся в углу, пучки сухих трав под потолком, рысью лапу, прибитую над дверью... Череда, молодая и прекрасная, с голубоватой кожей, мягким девичьим животом, чуть раздавшимися бедрами, смотрела на нее из под опущеных ресниц, придерживая обеими руками груди на весу, как будто готовясь напоить Маринку своим колдовским молоком. Без страха и удивления Маринка поняла, что это она сама, это - ее лицо, ее, Маринкино, тело.
- Белый Коготь, суженый мой, войди в нее, войди в нее, возьми ее!
- Белый Коготь, суженый мой, судьба моя - приди ко мне!
- Возми ее, иди ко мне!
Судорога согнула Маринкино тело и она дугой приподнялась над шкурами, устилающими печку, опираясь затылком и пятками. Стальные струны казалось были натянуты от ее спины к ногам, ягодицы сжались в каменные бугристые комки. Дыхание прервалось и, когда Маринка уже умирала, невидимая рука отпустила ее и она начала мерно дергаться, ударяясь головой и плечами о шкуры.
* * *
Череда наклонилась над ним и обтерла коричневую пену с его лица..
- Ну что, заходи на огонек, сладкий мой, судьба моя, голос мой, смерть моя... Вот и довелось нам увидеться еще разок...
* * *
На какой-то миг Маринка опять ощутила себя в этом теле, поймала ускользающую жизнь. Она чувствовала, что груди ее исчезли, живот и ноги покрылись черным жестким волосом. Все вокруг изменилось - пропала и печка, и сама изба, и вместо шкур под ее спиной была та самая сонная зеленая трава, наполненая мелкой, незначительной жизнью. Все изменилось, но Череда осталась. Она так же сидела на корточках, гладя одной рукой знакомое ей сотни лет птичье лицо с желтым загнутым клювом, а другой лаская то, что появилось на месте Маринкиного женского естества, успокаивая боль, успокаивая боль, успокаивая боль...
Череда взглянула ему в алые глаза , приподнялась и медленно приняв в себя плоть суженого своего, прижалась своей грудью к его груди...
-Сладкий, сладкий, сладкий - шептала она, а потом впилась в его губы и он зашелся орлиным клекотом от яростного счастья...