Все началось, разумеется, неспроста. Началось все с автомобиля. По сути - даже раньше. Когда какой-то разгильдяй выдал водительские права другому разгильдяю. Вероятно, совсем не бесплатно, но это уже другой разговор. Для Олега все началось именно с автомобиля. Который проскочил под красный, потому что водила-чайник отвлекся на телефонный разговор и затормозил в самую последнюю секунду. В дело вступили законы физики. Кинетический импульс бампера передался бренному телу пешехода, наглядно продемонстрировав закон сохранения энергии. Энергии этой хватило, чтобы журналист весом в девяносто два килограмма отлетел метра на два и крепко приложился головой об асфальт.
Водила, понятное дело, был далек от классической механики, поэтому напугался до синевы. Зубами застучал и затрясся, как велосипедист на брусчатке. Извинялся вполне натурально - руки заламывал, едва на коленки не падал. Олег и пожалел бедолагу, не стал заявлять. Решили дело миром. Отвез водила пострадавшего домой, компенсировал временную потерю трудоспособности некоторой суммой наличных, бутылкой хорошего коньяка и богатой закуской. В редакции Олег сказался больным и взял отгул. Да и делов-то - шишка. Большая, конечно, но дело не смертельное. Как в народе говорят - обделался легким испугом. Только вот сон ему в ту ночь приснился странный.
Приснился Олегу рейсовый автобус. Такой обычный с виду зеленый 'караван-сарай', каких по городу полно бегает. На боку реклама стирального порошка, на задней двери неприличное слово накарябано. Только не в автобусе Олег будто бы едет, а словно поодаль за ним движется, в каком-то странном оцепенении. И аккурат на перекрестке у площади вылетает, откуда ни возьмись, груженый трубами МАЗ - не иначе, тормоза отказали - да сходу зеленому 'сараю' в борт - хрясь! Понятное дело, крики, визг истошный отовсюду. Автобус точнехонько по 'гармошке' пополам порвало. Глядь - а из него тела человеческие сыплются, как потроха из распоротой рыбы. Тут оцепенение спало, вздрогнул Олег и проснулся в холодном поту на диване.
Сна - ни в одном глазу, в шишку на голове кровь стучит, сердце готово через рот выскочить. Поднялся Олег, принял контрастный душ, чаю вскипятил. Отлегло, вроде. А там уж и рассвело - на работу пора. Сжевал без аппетита безвкусный бутерброд и подался на остановку. А как автобус подкатил - тут Олега взяло по-настоящему. Смотрит он, а 'сарай' тот самый. И реклама, и слово на двери неприличное. Оно, конечно, могло бы и раньше запомниться: каждый день, поди, перед глазами мелькает. А тут и всплыло, как по кумполу дали. Только не идут ноги в салон, хоть тресни - сразу холодный пот прошибает, и дрожь в коленках. Ну, автобус ждать не стал, все три свои челюсти захлопнул и повез тех, кого заглотить успел.
Постоял Олег немного, в себя пришел и на работу на такси поехал. Еще войти не успел, а его уже главвред поджидает. Никого в отделе нет еще, а горячий материал пропадает: на площади авария, груженый МАЗ в переполненный автобус въехал. Тут Олега в третий раз оторопь взяла. Шутка ли - сон в руку! Поехал на место - впрямь, все как ночью еще видел. Разваленный автобус, толпа зевак и опрокинутый грузовик с трубами. 'Неотложек', понятное дело, полдивизии. Вернулся Олег слегка не в себе. Пока под впечатлением был - такую красочную заметку накатал, что шеф лично поблагодарил, и заметил, что такому ответственному журналисту можно бы всю рубрику передать.
Ночью Олегу приснилось, что горит старое крыло городской больницы. Пожарные тщетно пытались управиться с огнем, жадно пожирающим деревянные перекрытия. Лестниц не хватало. Ходячие больные сами пытались выломать решетки. У кого получалось - прыгали с четвертого этажа, спасаясь от пламени. Жуть, да и только. Олег не мог успокоиться, пока не опрокинул стопку коньяку. Приведя в порядок нервы, он первым делом решил записать все увиденные подробности. На случай повтора невероятных совпадений.
Больница загорелась по плану, в одиннадцать двадцать. Олег, сидя в кафе напротив, сравнивал происходящее с написанным и вытирал со лба холодный пот, поеживаясь от невозможного сходства сновидения с реальностью. Заметка снова не осталась незамеченной. Главред имел весьма довольный вид.
Так и повелось. Ночью Олегу снились катастрофы, которые днем повторялись наяву. Очень скоро подающий надежды журналист привык и к истошным крикам, и к чужой боли. Мог смотреть на кровь без малейшего содрогания. Стал рассматривать видения более внимательно, старался узнать о каждом пострадавшем побольше. Одно дело - заметка о безымянном штукатуре, переломавшем ноги при падении с лесов, и совсем другое, если штукатур этот - самородок-танцор, который больше не сможет заниматься любимым делом. Происшествие получает совсем другой драматический поворот, более глубокий трагический оттенок. Народ это ценит. Народ любит, когда к нему ближе. А это рейтинг, это способствует подъему тиража.
Через месяц Олег получил не просто рубрику, а целую полосу в пять колонок и подвал в придачу. Материала хватало. И не газетной водицы, а настоящего 'мяса'. Увесистых и ярких фактов. Олег записывал их утром, на свежую голову, а в редакции только дошлифовывал, укладывая, словно кирпичики, в цельное и стройное здание очередной статьи. Дошло до того, что даже перестал выезжать на происшествия. А зачем, если в подчинении целый штат молодых, голодных до работы журналистов? Знай себе рассылай по городу, да вноси корректуру в готовые заметки.
Коллеги удивлялись необыкновенному предвидению и шушукались в курилках, за глаза называя свежеиспеченного начальника вещим Олежкой. Еще бы: сам не выезжает, а правки вносит, как будто видел все своими глазами. Уважали, однако. Или просто побаивались небывалой осведомленности. Словом, все шло прекрасно вплоть до шестнадцатого ноября. В ночь на семнадцатое Олега сбил грузовик.
Белый, приземистый. 'Все,- успел только подумать Олег со странной, спокойной отрешенностью,- это все'. Он не пытался отскочить - знал, что не успеет. Просто стоял и смотрел в оторопело вытаращенные глаза водителя над сверкающей хромом надписью 'Nissan'. Удара он не почувствовал, просто внезапно наступила темнота, и все кончилось.
Проснувшись, Олег влил в себя добрый стакан коньяка. Перерыл ящики стола и отыскал забытые кем-то сигареты. 'Ничего,- думал он, давясь дымом на застекленном балконе и кашляя с отвычки в предрассветные сумерки,- ничего. Предупрежден - значит, вооружен'. Он не помнил улицы, где это случилось, не помнил времени. Не помнил ничего, кроме выкаченных глаз водителя и блеска хромовой надписи. Но это было не страшно. Достаточно было не ступать сегодня на мостовую - и ничего этого не случится. Его просто вовремя предупредили. Где-то там, внутри, под ложечкой, правда, остался неприятный холодок, который не смогла растопить вера в собственную исключительность. Наверное, что-то надломилось в нем при виде собственной трагедии. Что же - он понял не сразу. Это произошло за два квартала до редакции.
Почему Олег не понял этого сходу - да потому, что никогда не менял авторской позиции. Ни на работе, ни в жизни. Он лишь описывал события, но никогда не пытался их изменить. Ему и в голову не приходило, как запросто можно стать героем собственной статьи. Занять место рядового статиста, обезличенного героя газетной заметки, чье имя лениво просеивается читателем сквозь редкое сито внимания. Некто попал под грузовик. Что же с того? Сегодня он, а завтра другой. Не все ли равно, кто сегодня, кто завтра? Город ежедневно перемалывает с хрустом десятки человеческих судеб. Спаси этого, в сером пальто - его заменит вон тот, в синей куртке. Или тот, в красной. От перемены мест слагаемых сумма трупов не изменится. Каменный Молох так или иначе получит свою порцию жертв. Или же нет? Ведь можно же было попытаться? Почему ему это даже не пришло в голову? Почему? Почему? Когда это началось? Сейчас ли очерствела душа, или давным-давно ему стали безразличны герои собственных репортажей? Может быть, это было всегда? Да и может ли быть иначе? Существует же здоровый цинизм. Нельзя принимать слишком близко чужую судьбу - чужую боль, чужую кровь - это немыслимо. Просто жить не захочется.
Мысли текли ровно, в ритме размеренного шага. Мысли несли оправдание. Только успокоения никак не давали. Олег злился на себя за это. И больше всего злился за то, что ему было в самом деле плевать, кто там упал с крыши, на кого рухнула стокилограммовая сосулька или бетонная плита. Еще вчера он писал о людях, до которых ему не было никакого дела. Вот о той матери-одиночке с двумя детьми, у которой дом сгорел. Сдал заметку, а потом? Съел в буфете пару сосисок с лапшой, запил компотом и преспокойно пошел домой. Ну, а что еще? Что? Что? Завтра кто-нибудь из коллег мог бы написать что-то вроде: 'Под колесами грузовика погиб известный журналист. Короткий некролог и лживые соболезнования'. А потом пошел бы в буфет жрать сосиски с лапшой. Се ля ви. Так почему же один Олег должен страдать от несправедливости мироустройства? Не его дело спасать человечество. Его дело - красиво констатировать факты. А городу все равно, чьи кости перемалывать в каменных жерновах. Его ежедневная жатва - просто сухая статистика. Олегу повезло: его предупредили. Он вне статистики. Кто-то другой, чужой и абстрактный, займет его место в заметке о ДТП, и с этим ничего нельзя поделать, как нельзя отменить восход солнца или приход осени. Какой смысл пробовать? Мысли текли ровно, в ритме размеренного шага. Мысли несли оправдание, только успокоения не давали. До редакции оставалось метров двести. До подземного перехода - пятьдесят.
Белый грузовичок показался из-за поворота, ярко блеснув хромом надписи 'Nissan'. Белая собачонка рванула через дорогу, завидев на другой стороне бездомную кошку. За собакой, размахивая поводком, бросилась девчушка в розовой курточке. Все произошло внезапно. И так же внезапно Олег решился. Вероятно, решился он раньше. Пять минут назад, или даже ночью. Но понял это только сейчас. И был уверен, что успеет - грузовичок проехал только полпути.
Олег отбросил, не глядя, сумку с ноутом, и с места взял спринтерский старт. Конечно же, он догнал ее, соплюху. Схватил сходу одной рукой за пояс, другой за капюшон - девчонка воробышком вылетела на тротуар со своей псиной в обнимку. Но в дело снова вступили законы классической механики. Олег передал импульс, и это привело его массу в состояние покоя. Впрочем, не только массу. Он не пытался отскочить - знал, что не успеет. Просто повернулся навстречу. 'Все,- подумал он со странной отрешенностью,- теперь точно - все'.