Ермилов Александр Александрович : другие произведения.

Вселенная Марка Сенпека. Глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В будущем новый закон запрещает фантазию. Писатель Марк Сенпек оказывается под надзором. За ним следят Наблюдатели, а Контроль Воображения пытается уличить в крамольной деятельности. Марк не сдается, и каждый день тайно пишет новые рассказы. Он втягивается в круговорот необычных событий. Ночами путешествует по выдуманным мирам, ищет давнюю возлюбленную и отправляется в будущее. А еще к нему обращается тайная организация за помощью в съемках фильма по его рассказу, который должен все изменить.
  ВСЕЛЕННАЯ МАРКА СЕНПЕКА
  
  ГЛАВА 2. "ФАЛЬШИВОЕ ЛИЦО". ЧАСТЬ 1
  
  Дверь аэротакси громко хлопнула, но я по-прежнему удерживаю ее трясущейся рукой. Внутри салона громко стучит музыка, пульсирует в висках и ушах. На окнах трясутся украшения в виде пластмассовых бус, вырезанные из разноцветной бумаги снежинки и угловатые снеговики, наклеены плакаты с девушками в купальниках. Мои уши горят от нехватки годжолоина, который я два дня не втирал. И я, кажется, каждую минуту чешу их.
  С меня стекают капли дождя, я залил все сиденье, когда открывал дверь. Таксист придирчиво смотрит в зеркало на мой старый пиджак и промокшее сиденье.
  ― Говори, куда ехать, ― бормочет он.
  Я показываю на карте смартбраслета точку приземления и откидываюсь на жесткую спинку кресла. Водитель морщинит нос: не в восторге лететь к границе Клоповника. За окном дождь по прогнозу скоро должен смениться снегом.
  Слышится щелчок, такси прикрепляется длинным крюком к таксоканату, и скользит по нему над темными проспектами, переполненными машинами и толпой. В пути салон потряхивает, машина скрипит всеми частями, каждой деталью, и мне все слышится громче обычного. Изредка внизу виднеется огонек ночного магазина, а далеко на горизонте пламенеет ярким излучением граница богатой Мерингтонии.
  Я чувствую привычную ломоту во всем теле и непреходящий зуд в ушах от недостатка годжолоина, еще известного как Радость. Первая доза обычно правда радует. Вспоминаю приятную прохладу пузырька с веществом, радужную основу внутри. Начинаю скрежетать зубами, ощущая и ощущая жуткий зуд, и я расчесываю уши до красноты, словно стирая кожу. Пистолет как будто успокаивающе действует на меня, приятной тяжестью оттягивая кобуру под пиджаком.
  Водитель посматривает в зеркало на меня, тянет надменную улыбку в зарослях бороды. Узнает наступающую без-Радостную ломку.
  ― Попробуй зевнуть, ― советует он. ― Будто уши заложило, должно помочь.
  Но тут его голос тонет в жутком скрипе крюка о таксоканат. Сыплются искры. Льется ругань таксиста. Ржавые воздушные рельсы и крюки почти отрываются из-за старости и перегруженности. Сзади в такси едва не влетает аэрокар, и водитель плюется от злости.
  А я щекочу уши, и пытаюсь зевнуть.
  Такси сотрясается, летим дальше, и вскоре неоновый розовый ореол слепит нас. Приглашенный актер на огромном видеоплакате повторяет и повторяет приветствие и приглашение в район. Мы спускаемся, не долетая до границы. Я расплачиваюсь остатками старых джуттсов в кармане, недовольно бурча, что у таксиста нет бесконтактного терминала, и выковыриваю себя на мокрый тротуар.
  На слабость нет времени, пистолет проверяю на каждом шагу. Как и было обещано, чувствую на лице первый снег и кутаюсь в пиджак. Делаю несколько шагов, снег превращается в небольшую метель, осыпая все вокруг тонким белым слоем. Снежинки на ушах, словно мокрый холодный компресс. Плакаты Мерингтонии включают режим обогрева, растапливая налетевший снег.
  Высокий Забор держится на спинах, прислонившихся к нему бездомных. Жилые многоквартирники, часто насаженные взгляды из квадратов окон.
  В проулке между домами захожу в магазин фейерверков, в котором никто фейерверки не покупает. Продавец встречает каждого посетителя подозрительным взглядом. Все серое и коричневое, ни одной неоновой подсветки, ни сенсорного монитора, а вместо планшета с информацией ― на картонках маркерами написаны цены.
  Приветствую Торгаша кивком, мои губы трясутся, зубы стучат, и я спрашиваю, есть ли в наличии Радость, а продавец удивленно говорит, что такого фейерверка нет. Притворяется, хитрец. Ему все известно. У каждого вещества есть свое тайное название.
  ― Это салют, ― поправляю его, и мой голос дрожит. ― Ментальный салют, мужик, я уже покупал несколько залпов, хочу еще, и где кофе для постоянного покупателя?
  На лице Торгаша появляется удивление, он типа искренно не понимает.
  ― Радость, ― напоминаю ему и подмигиваю. ― Пузырек, радуга внутри.
  Он мотает головой и тряпичной куклой падает на стул. Намеренно глядит на выпуклый монитор престарелого компа, словно и нет меня. Слышу какое-то жужжание, едва различимое, и писк, противный комариный писк, от которого мои измученные уши начинают пульсировать сильнее. Я стучу кулаком по прилавку и требую принести мне годжолоин. Торгаш подпрыгивает, и почти сразу передо мной оказывается долгожданный пузырек.
  В этот момент в магазин заходят двое в униформе, и мои кошмары преследуют меня наяву, то, чего я боялся больше всего: быть арестованным за употребление наркоты. Мне показывают удостоверение, тянутся наручниками к моим рукам, я даже замечаю лазервер в кобуре одного. Вместо безвольного подчинения, которое ждут от меня, я хватаю пузырек и, оттолкнув Торгаша, бегу в заднюю комнату магазина, сшибая коленями коробки с фейерверками.
  Натыкаюсь на сваленную кучу старых вещей, куртки, джинсы, пыльные мониторы и телевизоры, ящики со всяким тряпьем и барахлом, которым, наверное, барыжит Торгаш. Поломанные тумбочки, кривые стулья, на одном храпит пухлый кот. Еще коробки, открытые шкафы, по полу рассыпаны петарды и шутихи. Ныряю в узкий коридор, уводящий вниз, и слышу позади топот. В конце коридора дверь, и я на бегу прыгаю, вываливаюсь в темную комнату, которая оказывается подвалом многоэтажки. Узкое окно стоит почти на тротуаре.
  Поднимаюсь и стучу каблуками по ступеням, отталкивая жителей подвала, возмущающихся моим появлением. Дважды спотыкаюсь, поскальзываюсь на чем-то жидком, разлитом на лестнице. Зажимая нос от резкого запаха немытых тел и скопившегося в углах мусора, толкаю железную дверь подъезда и скачу по пустырю, огибая припаркованные автомобили и редких прохожих. Шахматно раскиданы кучи старых компьютеров, набросаны баррикадами по дворам сожженные диваны и разломанные стулья. В темных углах дома толкутся мужчины и женщины, покрытые одинаковыми татуировками. Над головами зависли тучи сигаретного дыма, сквозь которые виден блеск охочих глаз. Несколько мужчин втирают годжолоин, и уши блестят в свете редких уличных фонарей.
  Мимо меня пролетают искрящиеся заряды лазервера: законники стреляют, а я не решаюсь доставать пистолет. Кричу всем, чтобы прятались, облава (!), но несколько парней достают старые револьверы и обрезы. Дробь от первого выстрела попадает в мусорные контейнеры. Законники ― сотрудники Отдела по борьбе с наркотиками ― стреляют в ответ, отвлекаясь от меня. А я бегу дальше, мимо старых палаток с бездомными, костров с чем-то жарящимся на вертелах.
  Оказавшись в узком проулке между заводом и старыми высотками, понимаю, что уже не могу бежать, изо рта роняю только хрипы. Падаю на сетку забора, вновь чувствуя гул и ушной зуд, приглушенный от бега. Капаю из пузырька на ладони и втираю, втираю, втираю в уши, чувствую приятный жар, и на мгновение холод отпускает меня. Я вновь кутаюсь в пиджак, поджимая колени к подбородку, и понимаю, что совершенно не хочу возвращаться домой. На мне пиджак от костюма, в котором я когда-то женился на Карине. Она мне его подарила, а я плакал от благодарности и переполняемой меня любви к ней.
  Дрожащим пальцем тыкаю в смартбраслет, вызываю обычное такси и жду-жду-жду такое нужное дребезжание автомобильного двигателя.
  Мы едем слишком медленно. В такие моменты ненавижу, что так далеко живу от границы Клоповника и Мерингтонии. Автомобиль заехал на верхние полосы эстакады, и я увидел далеко-далеко в ночной тьме подсвеченные простыми уличными фонарями поля пшеницы и кукурузы, и прочего, что выращивается и увозится в город. Давно, когда наша семья сбежали в Клоповник, подростком я работал в Полях. Там же пристрастился к годжолоину. Все его втирают. Помогает заглушить страх облучения, а кто-то верит, что помогает не заболеть. Никто за Забором, словно не помнит о гуляющей радиации за Полями и ее "отсветы" на работников, отчего и получаемый урожай с каждым годом мельче. Работающие там мужчины и женщины живут меньше и болезненней. Помимо болезней им приходится защищаться от набегов приверженцев Храма Радиации, которые воруют урожай, когда не поклоняются радиации.
  Когда я смог уйти с Полей, то бросил Радость. Возможно, у меня получилось это благодаря недолгому периоду втирания, возможно благодаря моему отцу, который быстро узнал о моей зависимости и запер в комнате на неделю, вместе пройдя со мной период болезненного выведения из организма наркотика. Но не всем так везет, и многие уходят на другую сторону радуги безвозвратно. Строить специальные поликлиники для годжолоинистов никто в Клоповнике не собирался, а в Мерингтонии он под строгим запретом, даже если и попадаются, даже если кто-то посмеет поставить в графе больничной карточки этот синдром, его тут же уволят и заменят покладистым и послушным врачом. Пару десятков лет спустя я вновь вернулся к старой зависимости.
  Согревшись в такси, чувствую, как сонливость и леность укутывают меня, и Радость наконец-то бегает по всему телу, электризуясь и искрясь. Когда автомобиль резко тормозит перед моим домом, я влетаю в спинку переднего кресла, ругаюсь, недовольно бурчу и засовываю руку в карман пиджака. Но внутри пусто, а у нового таксиста тоже нет терминала. В смартбраслет шепчу Карине, чтобы вышла и заплатила.
  Меня втаскивают в дом, кажется, несут над полом и укладывают на диван. Жесткие пружины, шершавое покрывало, старое и ненавистное. Я начинаю задыхаться, мне душно. Стаскиваю с себя фальшивое лицо, и Карина помогает мне, потом подкатывает баллон с чистым кислородом, и я долго откашливаюсь и дышу, дышу глубоко и полной грудью. Прочищаю легкие после городского маслянистого воздуха.
  Маска искрится на ковре, став пластиковой, едва я стянул ее. Лицо молодого человека с легкой щетиной на щеках, шрамом на лбу, в толстых очках. Лицо человека, которым я не являюсь. У меня слипаются глаза, но я успеваю заметить, что рядом со мной не Карина. Мой отец готовит обезболивающее и ставит стакан воды на журнальный столик.
  Карина давно ушла.
  
  ***
  
  Через щели окна слышу свист зимнего ветра. Во рту пересохло. В голове пульсирует вчерашний годжолоин, отзываясь эхом в горящих ушах, которые скоро заново начнут зудеть. Немного приоткрыв окно, наслаждаюсь морозным воздухом. На меня сразу обрушивается гвалт проезжающих и пролетающих машин, гомон толпы, выбравшейся на дневную охоту за едой и запретными ощущениями. Между мужчинами и женщинами шныряют вооруженные доставщики чистого кислорода. На их спинах несколько пар баллонов, в руках автомат, а под курткой в кобуре наверняка прячется пистолет или револьвер. На курьеров редко нападают, все они работают на банды, поэтому кража кислорода, даже попытка его отнять, всегда наказывается расстрелом. Кислород слишком дорогой.
  Отец на кухне сварил гору синтетических яиц, смотрит на меня тем взглядом, будто удивлен, что я выжил, а я замечаю его надувающиеся седые усы, как он обычно делает при недовольстве. С моего первого класса школы его усы постоянно брюзгливо надуваются.
  Усаживаюсь нахулиганившим школьником за стол и молчаливо закидываюсь парой-тройкой синтяиц, запивая вчерашним чаем. Настоящие куриные яйца остались только в истории. Телевизор кричит свежими новостями. Отец молчит, и я предпочитаю изображать интерес к телику. Миловидная телеведущая рассказывает о крупной краже с аптечного склада компонентов, из которых приготавливают годжолоин. Едва заканчивается репортаж, пищит мой старенький смартфон, выданный еще в первый рабочий день в ОБН двадцать лет назад, требуя явиться срочно в Отдел. Я поспешно накидываю пальто поверх нового пиджака, надеваю фетровую шляпу фасона хомбург, доставшуюся от деда, проверяю лазервер в кобуре и выхожу из дома, так ничего не сказав и не услышав ни слова от отца.
  В автомобиле я сильно давлю на клаксон, чтобы все расступились перед законником. Уверен, каждый пожелал мне смерти. По бокам дороги только кривые таунхаусы и острые недоверчивые взгляды. Кто-то поприветствовал меня, а я в ответ кивнул куда-то в пространство, не имея понятия кому. На улицах законников приветствуют только знакомые, или желающие выслужиться доносчики. Некоторые становятся пожизненно информаторами, взамен казни. Обычно живут они потом недолго.
  Смартфон вновь вибрирует вызовом, и капитан Малуновец велит ехать по другому адресу ― в Мерингтонию ― и отключается. Выезжаю на эстакаду, прикуриваю сигарету и выдыхаю дым в приоткрытое окно. Морозный воздух холодит лицо, от него слезятся глаза. Таунхаусы давно исчезли позади, но теперь по бокам от меня высотки и жилые муравейники. Серое зимнее небо сливается с серо-черными домами, в пыльных окнах ― пиксели облаков. Сигарета немного снижает подкатывающий Зуд.
  Увидев вдалеке пограничный пункт Мерингтонии, я выкидываю сигарету, поправляю волосы в подобие прически, и стараюсь не думать о ломке. Снижаю скорость и на ходу копаюсь в бардачке, вспоминая, где мое удостоверение, а найдя его и положив в нагрудный карман куртки, ломаю голову, куда я положил пистолет. Он краденый, перепроданный множество раз, а потом осевший в ломбарде Клоповника под эстакадой. С приклеенным фальшивым лицом я купил его три месяца назад, когда вновь начал баловаться Радостью.
  Пограничный пункт как обычно распух от желающих въехать, но я включаю сирену и нагло требую пропустить. Почти сразу после погранпункта меня встречает яркий плакат с улыбающимся счастливым актером, приветствующим белыми зубами и зацикленной картинкой с раскрывающимися объятиями. Виделись вчера, думаю я.
  Чистый район блестит помытыми улицами и глянцевыми домами. Широкий проспект от пограничных ворот разветвляется множеством дорог. Раннее утро, но, кажется, почти все жители вышли на улицы. Кто-то даже машет мне рукой, хотя видно, что моя машина из Клоповника. На мне моя лучшая одежда. Синдром клоповщика: когда едешь в Мерингтонию, одеться лучше, попытаться стать одним из тех, кто за Забором. Неуверенность периферийного жителя.
  Каждый мерингтонец кичится своим воспитанием, своим происхождением. Так воспитывали моего отца и так воспитывали меня, когда мы еще жили в Мерингтонии. В детских садах мы надевали визоры, плотно прилегающие к голове, укрывающие от постороннего вмешательства, и смотрели Теленяню. Приятный женский голос в игровой форме воспитывал из нас настоящих мерингтонцев, прививая правила поведения наглядными картинками быта. Потом гипномультиками нас вводили в обязательный дневной сон.
  Двигатель вдруг натужно затарахтел, закашлял, сзади что-то хлопнуло, и машина заковыляла дальше. А я начал безудержно зевать, вспоминая сон в детском саду.
  В проулке между двумя складами недалеко от берега реки столпились люди в форме и блики проблесковых маячков на полицейских и обээновских автомобилях. Капитан Малуновец стоит возле незнакомого мне человека, по чину выше его, и подхалимничает ненатуральной улыбкой подчиненного. Едва он увидел меня, сразу жестикулируя, подозвал к себе, а когда я подошел ближе, то вместо рукопожатия, отчитал, что слишком долго добирался. Стоявший рядом бюрократ не удостоил меня и словом.
  Возле складской стены в мусорном контейнере лежит мертвый мужчина, по виду немного младше меня. Присмотревшись, замечаю плохо скрытые черные пятна и точки на ушах. Мужчина явно сидел на годжолоине. Возможно, вскоре и у меня появятся кровавые трещины в ушах. Я вновь закурил, искренне надеясь, что это поможет понять, для чего капитан заставил меня прибыть на место убийства. Вокруг суетится пара десятков криминалистов, фотографируют, слегка освещая сумрачный проулок вспышками. Натянутые по периметру ленты болтаются и скрипят на ветру.
  Наконец, труп вытащили из мусорного бака и положили на носилки патологоанатомов. Покойный одет в костюм и пальто, стоимостью, вероятно, выше моей годовой зарплаты, на руках пара колец, на ноге дорогой ботинок, другой положили рядом. Городской богач, который решил попробовать запретную Радость. Пулевые отверстия свидетельствуют, что он вряд ли отправился на небеса из-за наркоты. Докурив, направляюсь к капитану, а тот вновь не дает мне сказать и слова, приказывает расследовать дело вместе со следователем из Мерингтонии. Я только пытаюсь спросить, почему наш отдел расследует убийство, но я уже знаю, какой будет ответ.
  К нам подходит женщина лет тридцати, с черными волосами, стянутыми в тугой пучок, в кожаной короткой куртке, и тянет мне руку для пожатия. Роана Норутин. Ее ладонь такая же жесткая и теплая, как моя. Замечаю, что у нее карие глаза. Наши начальники поспешно разошлись по автомобилям, кивая в прощании головами.
  Я достаю блокнот, изрезанный записями и вклейками прошлых дел:
  ― Вы здесь дольше меня, видимо. Что-то уже узнали?
  Норутин возвращается к телу, предлагая следовать за ней.
  ― Мужчина из обеспеченной семьи, 25-30 лет, на голове сильный ушиб, кровоподтеки на лице. Его сначала избили.
  ― Причину смерти уже выяснили?
  Рядом появляется городской патологоанатом, имя которого мне неизвестно:
  ― Застрелен из обычного пистолета. Три пули в сердце. Может, бывшая любовница? ― ухмыляется собственной шутке, но поспешно отходит, увидев наши с Норутин каменные лица.
  ― Тогда почему вызвали ОБН? Не вижу рядом с ним сумку с наркотой. Принимал, но это его проблема.
  Норутин поджимает губы, как раньше губы поджимала Карина, недовольная моим непониманием ее чувств.
  Наркотики и богатые семьи. Теперь это наша проблема.
  Через полчаса труп погрузили и увезли. Роана Норутин предложила свои варианты действий, и мы договорились, что я пойду по следам годжолоина, а она займется убийством. Заводя свой ржавый седан, я успеваю заметить новенький внедорожник, на котором уезжает Роана по-прежнему с непроницаемым лицом.
  На обратном пути пограничный пункт пустует: желающих въехать в Клоповник почти не бывает. Я заезжаю в ОБН переодеться в удобные джинсы и кофту, чтобы слиться с окружением и вернуться к привычному виду. Капитана нет в кабинете, но он, словно прочитав мои мысли, присылает сообщение, чтобы я докладывал ему о каждом проделанном шаге и "подвижках в деле".
  Оставляю машину на стоянке и пересаживаюсь на трамвай. Так от меня не сбегут, едва завидев автомобиль законника издалека.
  В Старом квартале Клоповника дома покрыты желтизной и чем-то землистым, словно их откопали недавно. В окнах видны любопытные жители. В такое время по домам сидят только безработные и те, кто работать никогда не планировал, попав в банды: по собственной воле или вынужденно. Третий вид дневных обителей своих квартир ― проститутки.
  Стучусь в дверь Алой Розы, как представилась она мне год назад. Посещал я ее не по работе, но вскоре превратил в своего доносчика. Услугами уличных девок часто пользуются дилеры и Толкачи, так называют членов верхушки управления бандами, промышляющих продажей годжолоина. Они обеспечивают защиту девочкам и часто, катаясь на радуге, исповедуются перед ними, болтая лишнее.
  Алая открывает дверь, подготовив фирменный соблазняющий взгляд, но я замечаю кровоподтек под ее глазом, и нижняя губа у нее треснула. За такое любят доплачивать. Увидев меня на пороге, Алая убрала улыбку, но внутрь квартиры пустила. Нас окружает множество мебели, по полу разбросаны подушки. Смежные комнаты переходят одна в другую, оканчиваясь ванной и крохотной кухней с круглым столом и парой табуреток. На столе заполненная пепельница пыхтит тонкой струей остывающей сигареты. Клиент ушел недавно, возможно, решив воспользоваться лабиринтом железных лестниц и переходами, накинутыми между домами.
  Роза усадила меня на диван и попросила сигарету. Я помог ей прикурить, а вместе с зажигалкой показал фотографию жертвы на телефоне:
  ― Сегодня нашли. Когда-нибудь видела в Клоповнике? Может, прикупал для улета?
  Алая пристально посмотрела на фото, потом также пристально на меня и отрицательно помотала головой. Она выпустила в меня густое облако дыма и затянулась еще больше. Ее веки слегка подрагивают. Она сонно прикрыла глаза, словно окунаясь в фантазии. Развеяв облако веером своей ладони, я прошу рассказать все, что она слышала в последнее время.
  Фотографию с изображением жертвы она рассматривает несколько секунд, а потом кидает мне телефон и мотает головой: никого и ничего не видела. Ее пересказ слухов объемен, но малополезен. Я говорю, что погибший из богачей Мерингтонии, но Алая вновь тараторит, что не видела его среди посетителей. Я киваю, наигранно делаю ей реверанс и выхожу.
  Середина дня. Солнце слишком горячее для зимы. Хочу вновь почувствовать снег на ушах. Медленно подкрадывается Зуд. Перебирая в уме имена других информаторов, получаю сообщение от Норутин: на внутренней стороне бицепса жертвы обнаружена татуировка. Присылает фотографию, и я почти сразу узнаю тату.
  Я решаю пройтись по улицам района. Вскоре хватаю в переулке малолетнего дилера, по незнанию предложившего мне писклявым голосом дозу, которую я быстро прячу в пальто. Перед его удивленными и испуганными глазами появляется мое обээновское удостоверение, и парень пытается убежать. Я говорю, чтобы успокоился, лучше слушай: передай Дорану, что я приду через час, есть разговор. Едва я отпускаю его, он словно на пружине, убегает куда-то вглубь переулка, скрываясь в тенях и свалках. Я стою еще несколько секунд, заполученная доза приятно оттягивает карман и, кажется, что постепенно Зуд стихает. Слегка потираю уши, кутаюсь в пальто, и иду на бессмысленную прогулку, лишь бы скоротать час.
  Доран один из главных Толкачей. Много лет назад я закрыл его в тюрьме на несколько недель, поймав на перепродаже антибиотиков. Вскоре он стал моим первым доносчиком и главой самой крупной банды Клоповника. Татуировка у жертвы на сгибе локтя ― знак его банды. Он в долгу передо мной, знает, что мне нужно только сказать пару слов о его тайном хобби, сколько он пересказал мне информации, позволившей арестовать конкурентов, и он проживет не дольше недели. Известно ему и про мою страховку в виде доказательств его многолетнего предательства, спрятанную в тайном месте; она увидит свет сразу же, если меня убьют. Поэтому он даже предложил охранять меня.
  В отделе никому неизвестно, что Доран мой информатор, даже Малуновцу. Я рассказал обо всех, про Алую, про мелких дилеров, продавцов в магазинах, нескольких поставщиков кислорода. Если узнают о такой крупной фигуре, как Доран, то захотят переманить, а еще могут выяснить о моей зависимости. Переодеваясь днем в ОБН, я услышал рассказ младшего офицера, как они с напарником гонялись вчера ночью за наркоманом возле Забора.
  Расчесывая уши, я зашел в лабиринт жилых многоэтажек, высматривая высотку, два верхних этажа которой заняты Дораном и его вооруженной свитой. Дома стоят по четыре, образуя замкнутое пространство, входы которого охраняются и закрыты ржавыми воротами. Квартиры заняты ближайшими подручными Дорана и его армией, остальные пустуют или переделаны под склады оружия и контрабанды, ночные клубы и комнаты варки годжолоина, сдаются в аренду смелым жильцам.
  Возле ворот я показываю удостоверение, и меня нехотя впускают. Двое сопровождают через двор, вместе мы поднимаемся в лифте на последний этаж, а там в одной из комнат Доран сидит на пухлом диване и играет в видеоприставку. В комнате пара десятков его бойцов расставлены по периметру, подпирают стены и окна. Кроме дивана и телевизора из мебели больше ничего. Я рассматриваю блестящие гелем волосы на затылке моего давнего информатора, как подручный наклоняется к нему и шепотом указывает на меня. Доран поворачивается ко мне и вместо приветствия говорит, что не помогает законникам. Это наш с ним пароль. Я отвечаю, что обязанность каждого гражданина Клоповника или Мерингтонии помогать ОБН и полиции. Значит, что нам необходимо поговорить наедине. Он кивает и приказывает всем выйти.
  Когда закрывается дверь, он снова кивает и ведет меня в соседнюю комнату, которая оказывается частью огромной квартиры, переделанной из нескольких. Мы усаживаемся на кухне, где жена Дорана поставила кипятить воду. И этот образ Дорана, как семейного человека, не укладывался у меня в голове. Будто он заехал в обед с работы выпить чай. Его жена ― слегка пухлая брюнетка ― поставила перед нами кружки и уселась рядом. Она единственная знает нашу давнюю с ним историю.
  Я показываю фотографию жертвы, но Доран едва смотрит на нее. Ему уже все известно. Он говорит, что погибший ― Антон Морин, сын Артура Морина, Главы ОБН. Я бросаю все силы, чтобы не раскрыть в удивлении рот и не чертыхнуться. Потом думаю, почему я такой идиот.
  ― Он был в твоей банде? ― недоверчиво спрашиваю, прихлебывая кипяток чая.
  ― Хотел "наладить бизнес", как он выразился. Чтобы я поставлял Радость напрямую в Мерингтонию. Он бы договорился с пограничниками и обээновцами, а с меня доля от продаж и призовые дозы. Я ему отказал, не хочу проблем с Артуром Морином, а проблемы наступили бы вскоре. Антон не понравился мне, постоянно дергался, тер уши, крепко сидел на дури. Вчера он вернулся, сделал татуировку моей банды, типа в честь уважения, и снова попросил поставку. Я вежливо отказал, ты меня знаешь, я умею, широко улыбнусь, подарю какой-нибудь контрафакт, ему он, правда, был ни к чему. Он взбесился, начал орать, что натравит фанатиков из Радиационного Храма или как там их. Мои люди аккуратно вывели его и терпеливо ждали, пока он кричал за воротами, что заставит меня поставлять годжолоин.
  ― В котором часу он ушел от тебя?
  ― Около десяти.
  Когда громилы Дорана сопроводили меня за ворота, позвонил Малуновец.
  ― Где клятый отчет?! ― отчитывает меня капитан, а я мямлю сопливым пятиклассником в ответ, что лишь только получил хоть какую-то полезную информацию.
  ― Живо свяжись с Норутин!
  Я встречаю Роану на углу продуктового магазина возле Забора. Нас окружают спальные палатки бездомных и горы мусора. Усаживаюсь в ее внедорожник, умиротворенно улыбаясь теплу. Норутин уже известно, кем был убитый. Про себя я снова чертыхаюсь. Она опросила семью Морина. Антон не появлялся дома несколько дней, что было обычным. Раньше он устраивал вечеринки в доме, пока Артур со второй женой ― Томирой ― уезжали из города, посещали благотворительные вечера в помощь нуждающимся клоповщикам.
  Став взрослее Антон Морин уходил в загулы по ночным клубам, искал особенные ощущения, что-то новенькое. Роана догадывалась, какие именно. Обыденные вещи, как например, дозы годжолоина или всевозможные интимные утехи давно надоели Антону. Ему могли разрешить убить человека, украденного для таких услуг из Клоповника.
  И я слышал подобное, но ни одного клоповщика мы так и не нашли. В закрытом сарае или заброшенном заводе организовывали стрельбище, иногда отпускали жертву, которая пыталась спрятаться в остатках станков или разрушенных комнатах, а заказчик гонялся за ней с револьвером или дробовиком, любимым старым оружием, которое должно быть давно утилизированным. Антона Морина нашли возле склада, который пустует несколько месяцев, если верить документам и словам владельца.
  ― Думаешь, очередная игра пошла не по правилам клуба? ― спрашиваю я и прикуриваю последнюю в пачке сигарету.
  ― Или организаторам игры он чем-то не понравился, может, не захотел платить или нахамил. По рассказам друзей он не отличался спокойным нравом.
  Я вспомнил рассказ Дорана об упорстве Антона, его возмущение за воротами, и кивнул, соглашаясь.
  ― А что насчет Храма Радиации? Наверняка они как-то связаны с его смертью.
  ― Проверим всех, ― говорит Роана, и я впервые вижу ее улыбку. Она давит на педаль газа, и внедорожник мчится в Мерингтонию к человеку, которому все известно про охотничий бизнес.
  
  ***
  
  Внедорожник останавливается перед старым зданием с панорамными окнами и свежей краской. Над входом две каменные фигуры орла и льва покрыты новыми трещинами и темными от растаявшего снега пятнами.
  Вместе с Норутин синхронно показываем удостоверения охраннику, потом в его сопровождении дежурно улыбаемся секретарю, сидящему перед массивной резной дверью в кабинет директора фирмы, предоставляющей туристические услуги для любителей радиоактивной рыбалки и охоты. Буклет на столе секретаря красочно призывает участвовать в походах за Поля, охотится на пострадавших от радиации животных и птиц, заниматься ловлей мутированных рыб.
  Директор выказывает радушие, пожимает нам руки, приглашает присаживаться в кресла. Роана показывает фотографию Антона Морина и напрямую спрашивает об охоте на клоповщиков. Директор предсказуемо отрицает свое участие в "подобном зверстве", играет роль возмущенного добропорядочного гражданина. Замечаю, как на лице Норутин едва заметно промелькнула тень. Я мельком кладу руку на ее локоть, и спрашиваю директора, участвовал ли Антон Морин в туристической рыбалке или охоте на животных. Глубоко вздохнув, директор листает ежедневник. Найдя нужную страницу, он называет дату туристического похода, но несколько раз уточняет, что не устраивает охоту на людей. Он щелкает кнопкой телефона, и через минуту секретарь сопровождает нас по коридорам компании, а из каждого угла на нас смотрят с подозрением и страхом. Я вдруг понимаю, что совершенно не запомнил голос директора, а еще в моем сознании он останется просто Директором, без имени и фамилии. Этот факт заставляет меня задуматься, что отобранная недавно у малолетнего дилера доза пригодится сегодня вечером.
  В дальнем конце офисов мы проходим за металлическую дверь и попадаем в коморку три на четыре метра, вместившую тощего холерика и множество мониторов и системных блоков. Сотрудник поправляет очки, кивает, показывает записи с камер видеонаблюдения, а там Антон Морин выходит из автомобиля, широкая улыбка актера заполняет его лицо. Вытаскивает из кузова убитого им мутанта с двумя овечьими головами и победно трясет. Мы обмениваемся с Роаной разочарованными взглядами и записываем все данные, особенно время возвращения Антона, когда он еще был жив. Холерик показывает другую видеозапись, на которой младший Морин выходит из офиса и уезжает в своем дорогом автомобиле. Вчера около десяти вечера. В следующие несколько часов его настигнет убийца возле склада.
  Когда мы выходим с Норутин из душных помещений туристической компании, я рассказываю о своих подозрениях насчет Директора. Покрасневшие уши предательски выдают его зависимость. Несколько секунд мы молчаливо сидим во внедорожнике: я смотрю на Роану, она наблюдает за входом в офисы фирменным прищуром с подозрением и размышляет над моими словами. По крайней мере, я бы хотел так думать. Через минуту она подмигивает мне с улыбкой и предлагает подождать до вечера.
  Когда на улице включаются яркие неоновые лампы, из офиса выходит Директор. Мы следуем во внедорожнике за его хэтчбеком новой модели, стараясь держать дистанцию случайного автолюбителя. На лобовом стекле мелькают блики подсветок магазинов и небоскребов, уличное освещение оставляет на наших лицах яркие пятна, словно намеренно лишая укрытия темного салона. Проезжаем несколько перекрестков. Директор дважды останавливается, чтобы зайти в продуктовый магазин и в аптеку.
  Вскоре мы заезжаем в район моего детства, и я не могу удержаться, смотрю на свой старый дом и окна квартиры, в которой мы когда-то жили. За стеклами включен свет и виднеются тени на волнистых шторах.
  Мои уши слегка покалывает, я с трудом удерживаюсь, чтобы не почесать их до предательской красноты. Слышу скрип колес. Останавливаемся в тени дома и наблюдаем за Директором. Норутин шепчет, что адрес не соответствует прописке Директора. Тот спешит в подъезд, держа оба пакета в одной руке. Вдвоем с Норутин мы тихо бежим следом, стараясь держаться теней.
  Роана в два прыжка успевает подставить ногу к закрывающейся металлической двери с электронным замком, и мы ныряем в сырое пространство подъезда. Щелкает замок на двери, слышится поскрипывание поднимающегося лифта. Мы бежим по лестнице, оставаясь всегда чуть ниже движущейся кабины.
  Когда лифт останавливается, и из него выходит Директор, мы бесшумно ступаем за ним, предварительно выглянув из-за угла. Он шуршит ключами в замках, тянет массивную дверь на себя и скрывается во мраке квартиры. Я смотрю на Роану: чтобы войти в квартиру нам требуется ордер. Норутин подмигивает мне и спрашивает, разве у меня нет подозрений, что в квартире организовали наркопритон? Напустив на себя суровый вид, я подхожу к входу, собираясь постучать (дверной звонок я не обнаружил), но понимаю, что Директор не запер дверь, и она слегка покачивается на сквозняке.
  В квартире полумрак, только мелькает тусклый свет, освещая частично коридор и двери в дальней стене. Слышны приглушенные голоса, смех, что-то тяжелое падает на пол, словно мешок. Из ближайшей крохотной комнаты, похожей на кладовку, светит экран телевизора. На ковре сидит девчонка в школьной форме Мерингтонии, скрестив согнутые в коленях ноги. Перед ней валяются пустые пузырьки, а на ушах блестит радужная мазь. Глаза закатились под веки, на лице застыла блаженная улыбка, и я понимаю, что она летает где-то далеко и свободно, лишенная Зуда и забот. От зависти я даже слегка прикусываю губу и тяжело сглатываю слюну. Телевизор кричит каким-то шоу. Окно в комнате задернуто плотной черной шторой.
  В другой комнате лежит человек десять. Комнатка тоже небольшая, заставлена диванами и матрасами, на которых в разных позах втирают в уши годжолоин школьники Мерингтонии. С закрытыми глазами они нежатся на мягких подушках, извиваясь в своих ненастоящих видениях будущего. Только подсевший на радужные галлюцинации может понять сладость и безмятежность увиденного. И только втиральщик со стажем знает, что радужные картинки появляются в начале втирания, но как только появляется Зуд, видения исчезают. И каждый раз, спасаясь от Зуда, надеешься, что сможешь вновь увидеть будущее.
  В следующей комнате схожая картина наслаждения годжолоином.
  Прокравшись на кухню, мы видим Директора, сидящего вместе с молоденькой девчонкой и втирающего ей в уши запрещенную радужную мазь. Школьница часто-часто дышит, кажется, впервые пробует годжолоин. На лице Директора растянута гадкая улыбка. Натерев девчонке уши, он начинает разминать ей плечи, поглаживать спину, что-то шепча, уткнувшись в копну ее кучерявых волос.
  Роана громко топает и заходит на кухню. Директор в испуге отшатывается, его нижняя губа дрожит, и, кажется, что он вот-вот расплачется. Девчонка при этом никак не отреагировала, она полностью ушла в мир радуги, упав на диван.
  Норутин широко улыбается, она держит лазервер в руке, но не направляет на Директора. Покачивает оружие, будто и не замечает, что оно в руке. Директор инстинктивно поднял руки. Я надеваю наручники на его тощие запястья и грубо толкаю на табурет.
  Роана подходит ближе к девочке, щупает пульс на ее шее, потом в браслет вызывает наряд медицинской помощи. Я спрашиваю Директора, знает ли он, что годжолоин запрещен? А он поник, склонил голову, и я слышу его детское хныканье. Вся его бравада и надменность исчезла. Склонение несовершеннолетних к употреблению наркотика и последующие взрослые игры особенно "ценятся" в тюрьме Клоповника. В Мерингтонии тюрем не строили.
  В браслет на руке вызываю группу ОБН, а когда отворачиваюсь, Директор слегка привстает и умоляет отпустить его. Он тараторит, что в тюрьме ему не выжить, и он готов на все, расскажет все!
  ― Антон Морин охотился на клоповщиков! Да! Но охоту устраивал не я! Это все приверженцы Храма Радиации. Они! Они выкрадывают людей!
  Его голос зазвенел, смешиваясь с воем ветра за окном. Я почувствовал холод, но уши мои, кажется, загорелись. Инстинктивно я сунул руку в карман, желая ощутить дозу. На секунду подумал, как бы незаметно втереть себе немного, может зайти в ванную комнату под предлогом умыться? Громкий голос Роаны вернул меня в светло-бежевую кухню.
  ― Нам известно о проделках радиационного Храма, ― соврала Норутин, не мигнув, или ей действительно известно больше, чем мне.
  Директор заерзал на скрипучей табуретке:
  ― У них была договоренность! Антон обещал им поставки Радости в Мерингтонию. В Храме самая большая лаборатория годжолоина. Ему обещали жирный процент.
  Девчонка что-то пробормотала, по-прежнему лежа на диване. Я заметил нитку слюны, поблескивающую на ее щеке. Слова на неизвестном языке, выдуманном в радужной стране. Сняв свой пуховик, Роана накрыла им ее, будто опасаясь, что она замерзнет. Проявленные неожиданно материнские чувства Норутин резко контрастировали с ее суровым выражением лица. Лазервер был по-прежнему у нее в руке. На секунду мне показалось, что она выстрелит в Директора.
  Я кивнул ему продолжать.
  ― Антон был напуган! Вчера после охоты он даже спросил, есть ли у меня знакомые Толкачи, могут ли помочь с контрабандой. У него не получалось ни с кем договориться. Наверняка, ему угрожали храмники. А к папе с этой проблемой он точно не мог обратиться.
  Широко раскрытые глаза Директора как будто мгновенно покраснели, воспаленные страхом и попыткой выкрутиться. За окном замерцали синие и красные фонари мигалок ОБН и медпомощи. Когда Директора вывели из квартиры, Норутин сделала глубокий выдох, словно задерживала дыхание с момента входа в притон.
  ― Ты расскажешь, что Директор оказал содействие? ― спросил я ее.
  ― Я ничего не обещала, ― мрачно ответила Норутин, посматривая на девочку, которую на носилках тащили медики.
  Пришлось вызывать еще несколько машин медпомощи, чтобы рассовать в каждую десяток подростков, ставших жертвами Директора и наркотика. Большинство было без сознания, а остальные, вращая глазами, терли и чесали уши, сначала требуя, а потом вымаливая новую дозу радужной мази.
  В дороге Роана привычно молчит, но в ее взгляде на подсвеченную неоном дорогу мелькают едва заметные судороги и волны боли. Знакомые мне волны боли. Я почти уверен, что кто-то в возрасте той девчонки с кухни, кто дорог Норутин, был зависим от годжолоина и не смог эту зависимость пережить.
  Роана подвозит меня до Отдела, и мы договариваемся завтра "проведать" Храм Радиации. Голос Норутин звучит еще суше и отстраненнее. На прощание она кивает, и я захлопываю дверь внедорожника.
  В моем автомобиле холодно и пыльно. Усевшись, несколько секунд смотрю куда-то прямо перед собой в грязное лобовое стекло, сражаясь с усталостью и выбирая: отправиться к себе домой или остаться возле Отдела, проведя остаток ночи, укутавшись в куртку.
  Откинув спинку кресла и приняв расслабленную позу, я все же выбираю романтику ночлега в салоне машины и открываю пузырек. Втираю радужную мазь в уши и одновременно согреваю руки. Привычно закрываю глаза, удовлетворенно и облегченно выдыхая, что Зуд исчезает с каждым прикосновением, а потом впервые за долгое время я вижу лицо своей умершей дочери. Ее разноцветные очертания проявились на лобовом стекле, мерцая и пульсируя вместе с уличным фонарем. И я позвал ее по имени, протянул руки, блестящие от мази, но пальцы наткнулись на холодное ветровое стекло, а лицо дочери исчезло.
  Карина ушла через несколько месяцев, после ее смерти от неизвестной детской болезни, поразившей тогда сотни детей. Едва мы вернулись с организованных массовых похорон, когда отпевали сразу по десятку несчастных маленьких телец, я распечатал литровую бутылку подаренной самодельной браги и выпил всю всего за час. Утром, еле поднимаясь со скомканной болью головой, я вдруг понял, что алкоголь не затупил острие той страшной боли, которую я пытался унять или хотя бы забыть. Совершенно не зная, где находится моя жена, я прошелся по Клоповнику в поисках радужной дозы, навещая старых знакомых. После обеда я осел в одной из общих комнат, похожей на те, в которых мы пару часов назад задержали подростков и Директора. Мои уши были натерты разноцветным годжолоином, а сознание качалось на волнах из созвездий.
  На несколько минут я забывал обо всем. Процедуру повторял поначалу несколько раз в месяц, постепенно учащая, до тех пор, пока, вернувшись домой после очередного радужного загула, обнаружил наш таунхаус опустевшим. Пустые полки, ветер наполнял комнаты одиночеством и холодом, записка на столе в прихожей, и слова, а бумага казалась еще теплой после прикосновения ее ладони. Она не хотела расставаться врагами.
  Через несколько дней в таунхаус переехал мой отец, понимая, что я вновь зависим, и почему-то не осуждая мою слабость. Три месяца он помогает мне в доме, три месяца он вытаскивает меня из такси: я обычно под кайфом, с фальшивым лицом, умоляющий Карину вернуться. Следующим утром я ем синтетические яйца и обещаю завязать.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"