Ермаков Эдуард Юрьевич : другие произведения.

Р.Киплинг "Стеблик и Ко"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Полный перевод сборника рассказов Р.Киплинга "Stalky & Co" (1899 год). Наполненные юмором рассказы, основанные на реальных событиях из школьной жизни Киплинга, несут в себе, по замыслу автора, достаточно серьезное содержание: это пример настоящего "мужского" воспитания, готовящего к настоящей жизни.
  
  Полный перевод сборника рассказов Р.Киплинга 'Stalky & Co' (1899 год). Наполненные юмором рассказы, основанные на реальных событиях из школьной жизни Киплинга, несут в себе, по замыслу автора, достаточно серьезное содержание: это пример настоящего 'мужского' воспитания, готовящего к настоящей жизни.
  
  
  
  Редьярд Киплинг
  
  Рассказы
  
  Сборник рассказов 'Стеблик и Ко.'
  
  (Stalky & Co.)
  
  1899 г.
  
  
  
  Предисловие:
  
   В 1874 году на западном побережье Англии (графство Девон), в местечке с забавным названием Курс-на-запад! (Westward Ho!) был основан новый частный колледж, названный Колледжем Объединенных Служб (United Servises College, USC). Его создатели, группа английских офицеров, преимущественно прибывших из колоний, желали дать своим сыновьям 'ускоренное' и дешевое образование, достаточное для поступления в военные училища. Колледж разместился в приспособленном помещении - так называемой 'террасе', т.е. группе домов, размещенных под общей крышей и с общими коммуникациями, и юридически представлял собою акционерное общество - родители, желающие поместить в школу своих детей, должны были приобрести некоторое количество акций (впоследствие получая небольшие дивиденды). В первый год там обучалось всего двенадцать мальчиков. Директором школы стал опытный учитель Кормел Прайс. В 1878 поступил учиться в колледж четырнадцатилетний Редди Киплинг - его родители были хорошо знакомы с Прайсом и доверяли ему (Киплинг окончил школу в 1882 г и сразу уехал в Индию, работать журналистом). Таким образом, перед нами автобиографическая книга, хотя документализм не был целью писателя; он стремился описать 'настоящую' школу, в которой детям не только вбивают в головы некоторый набор сведений, но действительно готовят к жизни. Киплинг сделал главным героем не себя, а заводилу своей школьной компании, худого и долговязого паренька Артура Коркрана по кличке Стеблик (Stalky, что можно перевести и как проныра, пролаза). Сам Киплинг выведен в образе толстого очкарика Жука, ученика не особо выдающегося (настоящих его имени и фамилии - Арчибальд Фидс - никто не помнил, и даже учителя и школьные работники звали по прозвищу). Третий из неразлучной троицы друзей - ирландец по кличке Турок (Уильям МакТюрк).
   Поступив в военизированную школу, хотя он был по состоянию здоровья (сильная близорукость) не годен к военной службе, Киплинг - юноша, против ожиданий, почувствовал себя в ней своим. Впоследствии он писал об этих своих рассказах: 'книга сочинялась не как юмористическая, но как книга о Воспитании, о вещах значительных'. По его убеждению, пронесенному через всю жизнь, ребенку нужны не искусственно - тепличные условия, но примеры дружбы, искренней заботы, и в то же время субординации и строгости. Поэтому с теплотой вспоминает он не только о шалостях своих и своих друзей, о насмешках над преподавателями, но и о наказаниях (ведь они были справедливыми).
   Эта сторона книги вызвала бурю негодования как в викториански-ханжеских кругах, так и в среде сторонников прав и свобод человека. Первые увидели в ней пропаганду детской разнузданности и непослушания (действительно, трое друзей иногда вытворяли весьма жестокие шуточки, не только против нелюбимых наставников, но и против своих сокурсников). Вторые - апофеоз грубости, солдатчины и культ телесных наказаний. 'Более одиозной книги о школе я еще никогда не встречал', писал, к примеру, Сомерсет Моэм. Но, несмотря на критику, эти рассказы остаются популярными на родине писателя и сегодня.
  
   Здесь помещены переводы всех рассказов, вошедших в издание 1899 года. Впоследствии Киплинг неоднократно возвращался к героям Колледжа - новые рассказы о Стеблике и его школьных приятелях встречаются в различных сборниках.
  
  Э.Ермаков
  
  ***
  
  
  Молим мы больших людей -
  Люди малых знаний -
  Пусть продолжатся труды,
  Пусть умножатся труды,
  Принесут итог труды
  Превыше упований.
  
  Нас унес морской прилив
  От материнских платьев;
  Здесь живем на берегу
  (Зданий ряд на берегу,
  Да, семь лет на берегу!)
  Меж двух сотен братьев.
  
  Славных встретили людей,
  Посланных водить нас;
  Розгами нас здесь секли -
  Не жалея сил секли -
  Каждый день с утра секли -
  Нежили в любви нас!
  
  Из Египта в Трою путь
  Через Гималаи -
  Ветру брел отряд вдогон
  С Амазонки в Вавилон,
  И под Юга небосклон,
  В города Катая!
  
  Мудрых славили людей -
  Старожилов Школы;
  Нам дарили здравый смысл -
  Дать старались здравый смысл -
  Честный, Божий здравый смысл,
  Что выше знаний голых!
  
  Каждый градус Широты,
  Завит вокруг Творенья,
  Одного будил из всех,
  Закалил не сразу всех,
  Лучшим повелел из всех
  Постичь Предназначенье.
  
  Ум скучал - он мал и слаб,
  Но сердца внимали:
  - Важен только труд дневной,
  Нужно кончить труд дневной -
  Сложно, просто - труд дневной,
  Не ленясь нимало.
  
  Слуги цепи и шеста,
  Гильз, гранат, турели -
  Не боялись Королей,
  Многих зрели Королей,
  Угощали Королей
  Залпами шрапнели.
  
  Старших основной урок
  Постигали сразу:
  Как полезно научить,
  Очень мудро научить,
  Всех немедля научить
  Выполнять приказы.
  
  Мы под дальнею звездой
  Бились о преграды:
  Вдалеке пришлось служить,
  Средь враждебных нам служить,
  Чуждый род любя, служить,
  Не прося награды.
  
  Все зубрили наизусть,
  Не поняв значенья.
  Удалось чрез годы нам,
  Довелось чрез годы нам,
  Разъяснили годы нам
  Все плоды ученья.
  
  Вот за что наш славит хор
  Тех, что нас учили:
  Отрекались от Сейчас -
  Радостей своих Сейчас -
  Тяжкий брали труд Сейчас -
  И Завтра нам дарили!
  
  Бог храни больших людей -
  Ждут люди малых знаний!
  Пусть продолжатся труды,
  Пусть умножатся труды,
  Принесут итог труды
  Щедрей всех предсказаний.
  
  
  В УКРЫТИИ
  
  Летом все правильные, благонамеренно мыслящие мальчики строят хижины на заросшем холме позади Колледжа - этакие логовища, вырубленные в центре колючего куста, полные пеньков, торчащих корней и острых шипов, но необыкновенно ценные из - за своей явной запретности. И в лето пятого года обучения Стеблик, Мак - Тюрк и Жук (это было до того, как все они стали людьми уважаемыми) сложили, подобно бобрам, 'хатку' для уединенных размышлений, а также для тайного курения.
  Сейчас же ничего внушающего уважение не находил в их характерах господин Праут, учитель; не доверял им и Лис, тощий рыжеволосый школьный смотритель. Его работой было носить теннисные туфли и бинокли, да склоняться, подобно коршуну, над плохими мальчишками. Будь он здесь единственным командиром, хижины подверглись бы разорению - он хорошо знал повадки врага; однако Провидение подвигло г-на Праута, который прозывался в школе, за размер своих ступней, Чечеточником, предпринять расследование на собственный манер. И именно осторожный Стеблик заметил Праутовы вмятины у самого порога их убежища, в один тихий полдень, когда Стеблик совсем было позабыл г-на Праута, занявшись выпуском Сюрти [1] и новой можжевеловой трубкой. Крузо, увидевший следы ног на песке, действовал не быстрее Стеблика. Он вытащил изо рта трубку, подобрал упавшие спички и поспешил предупредить Жука и Мак-Тюрка.
  
  Очень характерно для этого мальчика - прежде чем подойти к своим товарищам, он встретился и переговорил с коротышкой Хартоппом, председателем Общества Естественной Истории - предмета, который Стеблик глубоко презирал. Хартопп был более чем удивлен, когда ученик робко (это он умел) попросил принять его, Жука и Мак-Тюрка кандидатами, признался в давнем и подавленном интересе к первоцветам, весенним бабочкам и перелетным птицам, выразив надежду, что, если сочтет нужным г-н Хартопп, они готовы немедленно начать новую жизнь. Хартопп был учителем, а значит, человеком подозрительным; но он также был энтузиастом, и его маленькая благородная душа возрадовалась нежданному признанию этой троицы, а особенно Жука. Так что он великодушно внес имена раскаявшихся грешников в свою книгу. Затем, и только затем, Стеблик встретился с друзьями в их классе. Те отложили прочь книги, собравшись тихо пересидеть жаркий полдень в кустах утесника, который прозвали 'вуззи'.
  
   - Ну, всё, - сказал безмятежно Стеблик. - Я приметил лапищи Чеча вокруг нашей хижины, вот только после обеда. Слава богу, что они такие здоровенные!
  
   - Черт побери! Ты спрятал наши трубки? - сказал Жук.
  
   - Ну конечно, нет. Оставил прямо посреди пола, ясно же. Ну что ты за болван, Жук? Думаешь, никто кроме тебя думать не умеет? Ну, больше мы ходить туда не сможем - Чечеточник будет за ней следить.
  
   - Вот забота! Бесподобно! - сказал задумчиво Мак-Тюрк, вынимая тома, давившие ему на грудь (мальчики носили свои библиотеки между воротником и поясом). - Милое дело! Теперь мы под подозрением до конца курса!
  
   - Почему? Чеч ведь только хижину нашел. Он с Лисом будут за ней следить. Нас это не коснется, надо только и близко там не показываться.
  
   - А что же еще нам делать - то? - сказал Жук. - Ты выбрал то место, и я - апчхи! - как раз собрался там почитать днем.
  
  Стеблик уселся на парту, барабаня пятками по боковине.
  
  - Ты просто отчаявшаяся скотина, Жук. Иногда я думаю, что с тобой надо совсем расстаться. Ты что, решил, что ваш дядюшка Стеблик забыл про все? Rebus infectis [2]- я, как увидел следы Чеча вокруг хижины, нашел малыша Хартоппа - destricto ense [3]- машущего сачком над бабочкой. Я его задобрил. Сказал, что мы мечтаем читать книги Охотников на Клопов, если он позволит нам присоединиться. Вот так, Жук! И что ты очень любишь бабочек, Турок. В общем, я умаслил Картоффа, и теперь мы Охотники на Клопов.
  
   - И зачем это нам? - ответил Жук.
  
   - Ох, Турок, дай ему пинка!
  
  В интересах науки границы дозволенного были в значительной степени расширены для членов Общества. Они могли бродить, держась вдалеке от школьных зданий, практически где угодно: г-н Хартопп брал на себя ответственность за их поведение. Жук начал понимать это, отведав пинков Мак-Тюрка.
  
   - Я был ослом, Стебик! - крикнул он, защищая пораженную часть тела. - Pax, Турок![4] Я осел.
  
   - Продолжай, Турок! Ну, отвечай, разве твой дядюшка Стеблик не великий человек?
  
   - Великий! - завопил Жук.
  
   - И все-таки натурализм - пакостное занятие, - сказал Мак-Тюрк. - С чего, бога ради, начинать надо?
  
  - Вот с чего, - отвечал Стеблик, поворачиваясь к ящичкам малявок. - Малявки - вот знатоки Естественной Истории. Заглянем в ботанический ящик юного Брэйбрука. - Он вытащил клубок каких-то спутанных корней и захлопнул крышку. - Придаст любому вид знатока, я думаю. А вот геологический молоток Клая - младшего. Его может носить Жук. Турок, а тебе лучше всего стащить где - нибудь сачок для бабочек.
  
   - Провалиться мне, если я смогу! - искренне и с чувством сказал Мак-Тюрк. - Жук, отдай мне молоток.
  
   - Ладно, я не гордый. Сдерни - ка нам вон ту сетку с верха ящичков, Стеблик.
  
  - Отлично. Это просто праздник души! Чертовски запасливые песики эти малявки. А вот что-то вроде удочки. Клянусь святым Сэмом, да мы теперь заправские Охотники! Теперь слушайте вашего дядюшку Стеблика! Мы собираемся ловить бабочек вокруг утесов. Туда редко кто ходит. Так что нам самая дорога - туда. Вам лучше оставить здесь свои книжки.
  
   - Вот еще! - упрямо сказал Жук. - я не желаю отказаться от всякого веселья ради грязных бабочек!
  
   - Ну, ты здорово вспотеешь. Неси тогда и моего Джоррока [1]- труднее не будет.
  
  Они все вспотели, так как Стеблик погнал ребят быстрым маршем к западу вдоль утесов под холмом, через все новые глубокие расселины. Они шли, не обращая внимания на вспугнутых кроликов и трепещущие рябчики; а то, что Турок говорил на ходу о геологии, здесь привести возможным не представляется.
  
   - Мы что, в Кловли идем? - пропыхтел он наконец, и все они опустились на полоску мягкого дерна между шумом моря внизу и гудением ветра в кронах деревьев. Перед ними была ложбина, наполовину заполненная старым, высоким утесником в веселых цветках и переходившая в заросли ежевики и далее - в густой лес, полный кустов падуба. Казалось, половина оврага залита золотым огнем, до самого основания утесов. С ближней же стороны виднелся лужок, украшенный досками с запретительными надписями.
  
   - Сур-ровый малый, - проговорил Стеблик, указывая на ближайшую. - 'Строжайше преследуется законом, Д.М.Дабни, Полковник, Мировой Судья', и так далее! Кажется, никто не решится здесь пройти, как думаете?
  
   - Чтобы преследовать кого-то по суду, сначала придется доказать ущерб. За проход наказать нельзя! - заявил Мак-Тюрк, отец которого имел много акров земли в Ирландии. - Надувательство!
  
  - Я рад, потому что место как раз нам подходит. Не напрямик, Жук, ты, слепой лунатик! Любой нас увидит за полмили. Вот сюда; и разбери свой жуткий сачок.
  
  Жук снял кольцо, засунул сетку в карман, сложил рукоятку в двухфутовую палку, а кольцо надел на пояс. Стеблик вел их в лес, расположенный не меньше чем в четверти мили от моря. Они достигли края ежевичных зарослей.
  
   - Вот теперь мы можем идти прямо через утесник, и никто нас не заметит, - заявил великий тактик. - Жук, иди разведай впереди. Фу! Фу! Где-то лисья вонь!
  
  На четвереньках, по временам поправляя очки и взвывая от боли, Жук заполз в кусты и вскоре бодро объявил об обнаружении отличного лисьего следа.
  
  К счастью для себя, потому что Стеблик уже кольнул его a tergo [5]. Все полезли в тоннель. Очевидно, он был торным путем для обитателей ложбины, и, к невыразимой радости приятелей, выводил на самый край скалы, где утесник непроходимой крышей укрывал несколько квадратных футов сухой земли.
  
   - Боже мой! Да здесь можно только лежать! - воскликнул Стеблик, пряча в карман нож. - Смотрите!
  
  Он раздвинул перед собой жесткие стебли, и как будто окно открылось, с видом на далекий Ланди и глубокое море, лениво катавшее гальку в ста футах внизу. Они могли слышать крики молодых галок на выступах скалы, шипение и бормотание в невидимом отсюда гнезде ястреба; и Стеблик в глубокой задумчивости плюнул на спину юного кролика, принимавшего солнечную ванну далеко внизу - там, где только кролики способны найти опору для лапок. Большие черные и серые чайки кричали, подлетая к галкам; акры источавших сильный аромат кустов оживляли гнездящиеся птицы, певшие и замолкавшие, когда тени парящих ястребов приближались и отдалялись; а на голой земле в ложбине скакали - веселились кролики.
  
   - Ух! Вот так место! Самое место потолковать о Естественной Истории! - заявил Стеблик, набивая трубку. - Потрясающе! Старое доброе море! - Он сплюнул еще раз и погрузился в безмолвие.
  
  Мак-Тюрк и Жук достали свои книги и улеглись на животы, опершись подбородками на руки. Море ворчало и шипело; птицы, на время вспугнутые появлением этих новых животных, вернулись к привычным делам, и ребята читали в тишине, тепле, покое.
  
   - Эй, посмотрите, вон там лесник, - сказал Стеблик, бережно закрывая 'Хэндли Кросс'[6] и вглядываясь сквозь эти джунгли. На фоне неба, на востоке виднелся силуэт человека. - Черт его побери, он усаживается.
  
   - Он поклянется что мы браконьерствовали, - воскликнул Жук. - А ведь от этих фазаньих яиц никакого толка - всегда тухлые!
  
   - Думаю, лучше нам убираться в лес, - ответил Стеблик. - Мы же не хотим, чтобы вскоре Д.М.Дабни, Полковник, Мировой Судья озаботился нашими делами? Скорее в вуззи, и потише там! Он может пойти за нами, сами понимаете.
  
  Жук уже был в тоннеле. Слышались тяжкое пыхтение и треск тяжелого тела, ломящегося сквозь кусты.
  
   - Эгей! Там! Чертова рыжая лиса! Я т-тя вижу! - Лесник снял ружье с плеча и выпалил из обоих стволов в направлении шума. Дробь сокрушила сухие стебли прямо вокруг них, и одновременно крупная лиса проскочила у Стеблика между ног и понеслась к краю скалы.
  
  Они молчали, пока не добрались до леса, грязные, ободранные, взъерошенные, потные, но незамеченные.
  
   - Почти накрыл, - сказал Стеблик. - Мог бы поклясться, что пара дробин прошла мне сквозь волосы.
  
  - Видали? - крикнул Жук. - Я почти доставал до него рукой. Вот мазила! Чертов вонючка. Эй, Турок, что это с тобой? Тебя задело?
  
  Тощее лицо Мак-Тюрка стало совсем белым; рот его, обыкновенно полуоткрытый, был сомкнут, а глаза горели. Они никогда не видели его таким - разве что в печальные времена гражданской войны в Ирландии.
  
   - Знаете, что это было почти что убийство? - проскрежетал он, стряхивая сор с шевелюры.
  
   - Ну, он же нас не задел, - ответил Стеблик. - Похоже, он просто пошутил. Эй, ты куда?
  
   - Я иду к дому, если здесь есть дом, - отвечал Мак-Тюрк, продираясь сквозь заросли падуба. - И собираюсь все рассказать полковнику Дабни.
  
  - Ты спятил? Да он скажет, что так нам и надо - проучили! Он донесет на нас. Это же кончится публичной поркой. О, Турок, не будь ослом! Подумай о нас.
  
   - Сами дураки! - яростно оборачиваясь, крикнул Турок. - Я же не о нас, а об лесничем!
  
   - Он рехнулся, - печально сказал Жук, и они поплелись за другом. Действительно, это был какой-то новый Турок - надменный, жесткий, с задранным носом - и они сопровождали его через заросли к лужайке, на которой старый джентльмен с седыми бакенбардами и клюшкой для гольфа попеременно то неловко бил по мячу, то яростно ругался.
  
   - Вы - полковник Дабни? - начал Мак-Тюрк в своей новой манере, резким голосом.
  
   - Д-да, я... я и есть, - он обмерил глазами мальчиков, - а кто... чего вам, черт возьми, надо? Вы распугали моих фазанов. Не пытайтесь отрицать! - (Тут и так не слишком привлекательное лицо Турка сморщилось, и он громко хрюкнул от смеха при слове 'фазан'). - Ага, вы ходили за птичьими яйцами. И не прячьте шапки - я вижу, что вы из Колледжа. Не пытайтесь отрицать! Да! Немедленно ваши имена и номера, господа! Хотите поговорить, хе? А вы видели мои доски? Должны были. Не пытайтесь отрицать! Вот так! Негодяи, о негодяи!
  
  Он трясся от наплыва чувств. Мак-Тюрк стал немного заикаться и постукивать пяткой по земле - две верные приметы того, что запал начинал его покидать. Но разве можно было позволить обидчику изливать ярость на них?
  
  - П-посмотрите, сэр. В-вы охотитесь на лис? Если не сами, то ваш лесник их убивает. Мы сами видели это! Я не обижаюсь на ваши оскорбления, но - это ужасная вещь. Это разрушает все добрые связи между соседями. Ч-человек должен решить раз и навсегда, как относиться к охоте. Это хуже чем убийство, потому что не запрещено законом. - Мак-Тюрк, стесняясь, цитировал слова своего отца, в то время как старый джентльмен с хрипом прочищал горло.
  
   - Да вы знаете, кто я такой? - просипел он наконец. Стеблик и Жук вздрогнули.
  
   - Нет, сэрра, и мне наплевать, хотя будь вы из Замка. Отвечайте сейчас, как один джентльмен другому. Вы стреляете лис или нет?
  
  А ведь уже четыре года назад Стеблик и Жук выбили из Мак-Тюрка его ирландский диалект! Он явно сошел с ума или получил солнечный удар, и конечно, он должен быть дважды сражен - сначала этим стариком, а потом Главой (директором Колледжа). Публичная и особо длительная порка - вот самое меньшее, что могло их ожидать. И однако - если глаза не начали их обманывать - старик стушевался. Это могло быть только затишьем перед бурей, но...
  
  - Я не охочусь. - Он все еще сипел.
  
  - Тогда вы должны выгнать своего лесничего. Такому не место в краю богобоязненного лиса. И лисицы тоже - в это-то время года!
  
   - Вы что, с этим пришли? - спросил полковник Дабни Мак-Тюрка.
  
   - Вот именно, глупый вы человек, - отвечал тот, стуча пяткой. - Вы очень меня обяжете, если проследите, чтобы такие дела больше не творились на моей земле.
  
  Забыт, позабыт был Колледж и солидность, приличествующая старшим ученикам. Мак-Тюрк вновь шагал по голым пурпурным скалам дождливого западного побережья, где на каникулах он становился вице-королем сорока тысяч пустых акров - единственный сын трехсотлетнего дома, лорд вертлявой рыбачьей лодки, идол своих предков - беспечных арендаторов. Это владетель земель говорил с равным - бездна призывает бездну - и старый джентльмен расслышал зов.
  
  - Я извиняюсь, - сказал он. - Я приношу искренние извинения вам и нашему Отечеству. А теперь - не будете ли вы любезны рассказать вашу историю?
  
   - Мы забрели в ваши кустарники, - Мак-Тюрк начал рассказ внятно и последовательно, как школьник, а продолжал, когда сознание перенесенной несправедливости овладело им, как разгневанный сквайр; он заключил так: - Как видите, лесник делал это явно не в первый раз. Я - мы - не следует обвинять добрых соседей, но - в данном случае я оставляю за собой право...
  
   - Я понял. Точно так. Причины у вас были. Позор, о да - позор!
  
  Они ступали рядом по лужайке, и полковник Дабни говорил доверительно: - Зря я поощрял этого рыбака - рыбака! - с его садком для омаров. Достаточно, чтобы опорочить и архангела. Не пытайтесь отрицать! Ваш отец очень хорошо вас воспитал. Это точно. Было бы очень приятно с ним познакомиться. Очень, очень. А эти юные джентльмены? Они англичане. Не пытайтесь отрицать. Они пришли с вами? Экстраординарно. Очень экстраординарно! При нынешнем положении в образовании не ожидал встретить сразу трех таких воспитанных мальчиков. Но у всех во рту пусто - нет, нет! Не пытайтесь отрицать! Все сразу ясно. Шерри всегда дерет мне глотку, но - пиво, а? Сейчас? Что скажете - пиво и чего-нибудь поесть? Как давно я был мальчишкой - отвратные воспоминания! Но исключения только подтверждают правило, нет? И еще эта лиса! - Все уже сидели на террасе, и седовласая служанка кормила их. Стеблик и Жук просто ели, но Мак-Тюрк с горящим взором продолжал свободную и возвышенную беседу, и старик, похоже, уже держал его за брата.
  
   - Ну дорогой мой, конечно, вы можете приходить снова. Разве я не говорил - исключения подтверждают правило? Насчет той ложбины? Дорогой, приходите куда пожелаете, только не пугайте моих фазанов. Эти два были совсем неплохи. Не пытайтесь отрицать! Неплохи! Никогда больше не дозволю ружей, никогда! Приходите когда угодно. Нам не обязательно видеться для этого. Вы так хорошо воспитаны. Еще стакан пива, нет? Рыбаком он был, я говорю, и рыбаком станет уже завтра утром! Станет! Жаль, надо бы его утопить. Я провожу вас до главных ворот. Мои люди не очень любят мальчишек - о да! но вас они будут знать.
  
  Он отпустил их лишь у Больших ворот усадьбы, между рядов старых, растрескавшихся дубов. Они стояли тихо; даже Стеблик играл в тот миг второстепенную - если не сказать 'немую' - роль, взирая на Мак-Тюрка как на существо другого мира. Два стакана крепкого домашнего пива навели на мальчишку меланхолию, так что он, медленно опустив руки в карманы, почти пропел: - Ой, Падди, слышал, какой тут вышел чудесный случай в этот самый миг?
  
  При других обстоятельствах Стеблик и Жук навалились бы на него, потому что эта дразнилка была меж ними строжайше - анафема! - запрещена, как колдовское заклинание. Но, понимая, что он совершил, они в молчании танцевали вокруг друга, ожидая, когда будет ему угодно вернуться на землю.
  
  Звонок к обеду прозвучал, когда они были еще за полмили от зданий Колледжа. Мак-Тюрк, вздрогнув, освободился от власти грез. Ореол его каникулярных землевладений погас. Он снова был всего лишь Учащимся Колледжа, говоря простым английским языком.
  
   - Турок, это было здорово! - величаво сказал Стеблик. - Не знаю, что такое на тебя нашло. Но ты обеспечил нам логово на весь остаток курса, и такое, что было нам явно не по зубам. Фидс! Фидс! О, Фидс! Я тащусь! Смотри, я просто тащусь!
  
  Они диковато приплясывали и пели йодлем - типичная манера 'тащиться', недалеко отстоящая от победных песен первобытных людей - а затем понеслись вниз от газометра по тропинке, успев как раз вовремя, чтобы натолкнуться на своего учителя - тот провел полуденный час за осмотром их пустой хижины в кустах 'вуззи'.
  
  К несчастью, весь мыслительный процесс г-на Праута обращался постоянно к темной стороне жизни, так что он смотрел на этих ясноглазых херувимов чрезвычайно кисло. Мальчишки, как он их понимал, все посещали хижины для тайного курения, и застать их там можно было всегда. Конечно, он слышал, будто Мак-Тюрк открыто высмеивал даже крикет, не то что тайное курение; взгляды Жука на ценность тайных хижин он знал менее определенно, и точно не мог никогда угадать, когда тихий и улыбчивый Стеблик тайно смеется над ним. Следовательно - людскую натуру не исправишь - эти трое занимались чем-то запрещенным. Он надеялся, не особенно серьезным, но...
  
  - Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! - Стеблик все крутился на пятках, будто танцующий дервиш, несясь в обеденный зал.
  
   - Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! - Жук спешил за ним с распростертыми руками.
  
   - Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! - голос Турка прерывался.
  
  Так был или же не был ощутим запах пива, когда они пролетели мимо г-на Праута?
  
  К сожалению, запах был - потому что совесть учителя заставила Праута сообщить о своих сомнениях коллегам. Забежал бы он со своей трубкой и своими затруднениями в комнату малыша Хартоппа, так, может быть, избежал бы конфуза - Хартопп верил в этих ребят и знал о них кое-что. Но рок привел его к Кингу, другому учителю, не большому другу Праута, но ревностному ненавистнику Стеблика и компании.
  
   - Ага! - воскликнул Кинг, выслушав рассказ, и потер руки. - Чудно! В моем корпусе о таком и подумать не смеют!
  
   - Но знаете, у меня нет явных доказательств.
  
   - Доказательства! С этим вопиющим Жуком! Зачем они нужны! Думаю, для нашего смотрителя не составит труда их добыть? Наш Лис, похоже, по меньшей мере равен самому изворотливому мальчишке в моем корпусе. Ясно же, что где-то они курят и пьют. Этот сорт мальчишек всегда шалит. Считают это признаком возмужания!
  
   - А еще у них нет друзей в школе; и они явно - гм - жестоки по отношению к младшим, - жаловался Праут, с интересом наблюдавший, издали, сцену возвращения Жуком сачка для бабочек плачущему малявке.
  
  - Ага! Считают себя выше обычных радостей! Самодостаточные маленькие зверьки! Есть в этом Мак-Тюрке с его ирландской ухмылкой что-то неприятное. И они так предусмотрительны, никогда не переходят грани, вот как! Это просто расчетливая наглость. Я всегда возражаю, вы знаете, против вмешательства в дела другого корпуса, но - им нужен урок, Праут. Жестокий урок, чтобы сбить самонадеянность и спесь. На вашем месте я посвятил бы недельку этим выскочкам. Мальчишки такого пошиба - может быть, я себе льщу, но я знаю мальчишек, уверяю вас - присоединяются к натуралистам не из-за любви к природе. Велите смотрителю пошире раскрывать глаза; и будьте покойны, я в странствиях своих тоже буду держать глаза открытыми.
  
  - Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! - донеслось из дальнего коридора.
  
   - Отвратительно! - сказал Кинг. - Где они научились таким непристойным крикам? Один хороший урок - все, что им нужно.
  
  Мальчишки на несколько следующих дней позабыли об уроках. Для их игр было в распоряжении все имение полковника Дабни, и они исследовали местность со скрытностью Красных Индейцев и осторожностью взломщиков. Они имели выбор - выйти через Ворота на верхнюю дорогу, не забывая задобрить сторожа и его жену, и потом забраться в лощину, возвращаясь через утесы, или начать с лощины и вскарабкаться на верхнюю дорогу.
  
  Они старались не пересекать пути полковника - он свою роль сыграл, и они боялись испытывать на прочность его любезное приглашение - а также не показывались на фоне неба, если была возможность двигаться скрытно. Укромные заросли утесника на краю утесов стали их излюбленным убежищем. Стеблик окрестил их Счастливым островом Авес [7], за тишину и укромность; и тут, где в условленном месте хранились трубки и запас табака (на выступе футом ниже), их позиция была воистину неприступной.
  
  Заметьте, полковник Дабни не пригласил их навещать его дом. Но просить специального разрешения на посещение им не требовалось; школьные правила были четкими в этом вопросе. Он просто открыл для них свои земли; и, поскольку они были теперь законными Натуралистами, их дальние экспедиции достигали досок с объявлениями полковника и ворот его дома на холме.
  
  Они сами были потрясены собственным величием.
  
   - Да и будь все не совсем так, как вышло, - размышлял Стеблик, лежа на спине и глядя в синеву. - Только подумайте, что мы на мили от всех цепей, и никто не достанет нас в этом 'вуззи', если не знает туннеля. Не лучше ли это, чем лежать прямо позади Колла, трясясь от испуга при каждой затяжке? Разве ваш дядюшка Стеблик...
  
   - Нет, - ответил Жук, лежавший на краю утеса, задумчиво поплевывая вниз. - Благодарить надо Турка. Мак-Тюрк - Великий Человек. Турок, ты обвел самого Чеча.
  
   - Старый тупой осел! - буркнул Турок, весь в своей книге.
  
   - Мы у них все еще под подозрением, - сказал Стеблик. - Шляпа временами такой подозрительный, а Лис делает из каждого случая нечто - нечто...
  
   - Охоту за скальпами, - засмеялся Жук. - Лис - наш дурацкий Чингачгук.
  
   - Бедняга Лис, - сказал Стеблик. - недавно он почти нас поймал. Говорит мне сегодня ночью в Гиме: 'Я с вас не спускаю глаз, мастер Коркран! Все для вашего же блага!'. А я ему: 'Вам следует немедленно оставить это дело, иначе будут затруднения. Говорю для вашего же блага'. Уж Лис и разозлился!
  
   - Да, но для него это просто развлечение, - отвечал Жук. - У кого злобный ум, так у Чечепочки. Клянусь, он думает, что загнал нас в угол.
  
   - Я напивался только раз - на каникулах, - сказал Стеблик задумчиво, - и мне было очень плохо. Однако клянусь святым Сэмом - имея такое животное своим преподом, поневоле запьешь!
  
   - А если мы на матче, вопим наш клич - 'О-эй, сэр, крутой удар!', прыгаем на одной ноге и скалимся все время, так этот Чеч, как всегда - 'Не правда ли, ребята?' и 'Да, сэр', и 'Нет, сэр' и 'Пожалуйста, сэр' - вежлив, как стадо проклятых ма-малявок! Ну так мы от него не отстанем! - ухмыльнулся Мак-Тюрк.
  
   - Да поздно вспоминать.
  
   - Самый раз. Чечепочка - хорошо звучит, подходит. Но он просто осел. И мы ему покажем, какой он осел. И он нас не любит. Сказал мне ночью после молитвы, что он нам in loco parentis [8], - фыркнул Жук.
  
   - Черт знает что! - крикнул Стеблик. - Это значит, он затеял что-то особо подлое. Недавно сказал, что мне зададут три сотни строчек за танцы и качучу в Десятой спальне. Loco parentis, черт побери! Но что нам, в общем, за дело? Мы примерные ребята.
  
  Действительно, они ими были, и эта примерность поведения озадачивала Праута, Кинга и Лиса. Мальчишки с нечистой совестью себя выдают. Они крадутся через Пятый Двор в спешке и нервничают, когда им задают вопросы. Они возвращаются в неположенное время, растрепанные, не успевая на перекличку. Они кивают и подмигивают друг дружке, исчезая при приближении учителя. Но Стеблик и его компаньоны давно изжили эти признаки незрелости. Они ходили беззаботно, возвращались в нужное время, слегка освежив рты земляникой и сливками у Больших ворот.
  
  Сторож полковничьих ворот был возвышен до лесника, взамен рыбака - лисоубийцы, и его жена души не чаяла в ребятах. Ее муж, со своей стороны, поймал им белку, представленную в Общество Естественной Истории - к посрамлению малыша Хартоппа, желавшего узнать про их дела на пользу Науки. Лис усердно трудился на Девонских дорогах за одинокой гостиницей на перекрестке; и, что интересно, Праут и Кинг, в учительской обычно не выказывавшие взаимной дружбы, прогуливались вместе в том же - северо-восточном - направлении.
  
  Однако Счастливый остров Авес лежал к юго-востоку. - Они далеко, чер-ртовски далеко! - сказал Стеблик. - Почему они шарят там?
  
   - Это я, - ласково отвечал Жук. - Я спросил Лиса - не пробовал ли он тамошнего пивка? Этого оказалось достаточно для него, он просто расцвел. Они с Чечем так долго обшаривали наше старое логовище, что мне подумалось - перемена обстановки их обрадует.
  
   - Ну, это долго не продлится, - предположил Стеблик. - Чеч надувается грозовой тучей, а Кинг ходит, потирая свои лапищи и ухмыляясь как гиена. Мы жутко выводим Кинга из себя: близится день взрыва!
  
  Этот день настал даже раньше, чем они ожидали - настал, когда смотритель, в чьи обязанности входил отлов нарушителей дисциплины, не явился на дневную перекличку.
  
   - Устал от пивных, э? Он полез на вершину мыса с биноклем, чтобы нас выслеживать, - сказал Стеблик. - Удивительно, как ему раньше в голову не пришло? Видели, как старина Чеч таращился на нас, когда мы отозвались на свои имена. Он тоже в курсе. Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! Вперед!
  
   - На Авес? - предложил Жук.
  
   - Конечно, но я не буду курить aujourd'hui. Parceque_je ясно pense, что мы будем suivi [9]. Мы пойдем вдоль утесов, медленно, и дадим Лису достаточно времени для путешествия параллельным курсом.
  
  Они поспешили к ванным комнатам, где повстречали Кинга. - О, не смею вам мешать, - сказал тот. - Заняты научными изысканиями, конечно? Верю, что вы получите большое удовольствие, мои юные друзья.
  
   - Видите? - заговорил Стеблик, когда они были вне зоны слышимости. - Не умеет хранить секреты. Он пойдет следом, чтобы отрезать пути к отступлению. Он ждал у ванных, пока Чеч пройдет вперед. Они изучили все благословенные места, кроме утесов, и теперь думают - загнали нас в бутылку. Не надо спешить.
  
  Они лениво прошли вдоль ложбины, пока не добрались до досок с объявлениями судьи.
  
   - Ловите звук шагов. Лис покатится с вершины холма как фасолина. Как услышите, что он вломился в кусты, бегите прямо на Остров. Они хотят взять нас flagrante delicto [10].
  
  Они нырнули в утесник под прямым углом к тоннелю, открыто пересекли луг и залегли на Авесе.
  
   -Ну, что я говорил? - Стеблик осторожно спрятал трубки и табак. Запыхавшийся смотритель, опершись на изгородь, изучал заросли через бинокль. Это было так же бессмысленно, как смотреть через мешок с песком. Вскоре Праут и Кинг догнали его. Троица посовещалась.
  
   - Ага! Лису не нравятся эти доски, но и колючки он не любит. Теперь снова в тоннель и пойдем к воротам. Эй! Они послали Лиса в бой.
  
  Смотритель по грудь погрузился в трещащие, гнущиеся кусты, шум от собственного продвижения стоял у него в ушах. Мальчишки достигли своего лесного убежища и выглядывали из пояса падубов.
  
   - Чертовский шум! - критически заявил Стеблик. - Не думаю, что полковник Дабни будет в восторге. Предлагаю пойти к Воротам и чего-нибудь поесть. Это представление увидим и оттуда.
  
  Вдруг рядом с ними пронесся лесничий. - Боже-ж мой, да кто там в кустах? Хозяин взбесится! - воскликнул он.
  
   - Да это ж браконьеры ж, - ответил Стеблик тем девонским говором, что служил мальчишкам 'языком войны'.
  
   - Ну, я им счас побраконьерствую! - Он нырнул в узкий тоннель, и тот сразу наполнился криками. Громче всех вопил Кинг: - Сюда, смотритель! Оставьте его, сэр! Он исполняет мои распоряжения!
  
   - Да кто ты такой, чтоб давать распряжения, рыжая борода? А ну, пойдем к хозяину. Выходь из куста! (Это он смотрителю). Да уж мы знаем таких ребят-то! Знаем, кого вы тут ловите - с длинными ушами, и по мешкам соваете, когда помрут! А ну, пошли к хозяину! Он все прознает, чего задумали. Не надо вам, ребята, соваться на эту сторону забора!
  
   - Объяснимся с собственником. Вы же все объясните, смотритель, - кричал Кинг. Похоже, смотритель готов был сдаться непреодолимой силе.
  
  Жук лежал на земле около ворот, буквально молотя ногами грунт в припадке восторга. Стеблик дал ему пинка. Он сам и Мак-Тюрк не проявляли признаков веселости, не считая подергивания лицевых мышц.
  
  Они постучали в ворота - там всегда ждал теплый прием. - Входите же скорее и садитесь здесь, мои милые, - пригласила жена сторожа. - Им моего не одолеть. Он им покажет как воровать. Чудесненько! Вот свежая земляника и сливки. Мы, дартмурцы, друга никогда не забудем. Он на этих байдеворских браконьерах клочка не оставит. Сахарку? Муженек-то вырыл вам барсука, мои милые. Вон он в ящике, в льняной соломке.
  
   - Мы возьмем с собою, когда покончим здесь. Мыслю, вы ж заняты ж. Мы придем еще на купальный день, запросто, - сказал Стеблик. - Такой компании нам и надо. Нас не забывайте. Спасибо, достаточно сливок.
  
  Женщина отошла, вытирая красные руки о передник, и оставила их одних в комнате. Послышался звук шагов по гравию за толстыми блестящими стеклами, а затем и голос полковника Дабни, чуть звонче армейского горна.
  
   - Вы читать умеете? У вас глаза в голове есть? Не пытайтесь отрицать! Есть!
  
  Жук схватил вязаную салфеточку с яркой мохнатой софы, засунул ее в рот и укатился из поля зрения друзей.
  
   - Вы видели мои объявления. При исполнении? Позор вашей наглости, сэр. Ваша обязанность - держаться подальше от моих земель. Так - так - так, браконьеры вы мои вне брака рожденные, вы меня учить азбуке будете? Ревели в кустах как быки! Мальчишки? Мальчишки? Держите своих мальчишек дома! Я за ваших не отвечаю. И я не верю ни одному слову! У вас глаза бегают - хитрые, змеиные, браконьерские у вас глаза, такие глаза и архангела опорочат. Не пытайтесь отрицать! Кто вы? Смотритель? Тем хуже для вас, самое вы неподходящее приобретение для Ее Величества! Смотритель, на довольствии - и бегает по кустам браконьером! Негодяй! Какой негодяй! Но я буду справедлив. Я буду милостив. Боже-ж мой, это будет самая вершина милосердия! Так видели вы или нет мои доски? Не пытайтесь отрицать! Видели? Молчать, смотритель!
  
  Двадцать один год армейской службы оставил свой след на Лисе. Он повиновался.
  
   - А теперь шагом марш! - Ворота захлопнулись с грохотом. - Мой долг! Смотритель меня будет учить долгу! Святый Боже! Еще смотритель!
  
   - Кинг! Кинг! - пискнул Стеблик, не в силах оторвать голову от мохнатой подушки. Мак-Тюрк жевал тряпичный коврик около потухшего очага, тогда как софа колыхалась от веселья Жука. Через толстое стекло фигуры снаружи рисовались синими, искаженными, угрожающими.
  
   - Я... я протестую против этого безобразия! - Кинг задыхался, как будто долго бежал в гору. - Этот человек был всецело при исполнении. Позвольте вручить вам мою визитку.
  
   - Он же в спортивных брюках! - Тут Стеблик снова зарылся в подушку.
  
   - ...К прискорбию - к моему глубокому прискорбию - у меня нет с собой ни одной, однако меня зовут Кинг, я заведую корпусом в Колледже, и вы найдете меня готовым - готовым полностью - отвечать за поступки этого человека. Мы ищем троих...
  
   - А вы видели мои объявления?
  
   - Признаю, видели; однако, учитывая обстоятельства...
  
   - Я им in loco parentis. - К дискуссии добавился низкий голос Праута. Они слышали его хриплое дыхание.
  
   - Вы им какой? - речь полковника становилась все более ирландской.
  
   - Я отвечаю за этих ребят лично.
  
   - Вы отвечаете - чаете? Так все, что могу сказать - вы подаете плохой им пример - чертовски плохой, говорю вам. Они мне никто, эти мальчишки. Я их не видел, но даже если бы они ухмылялись изо всех кустов, вы не имели и тени права входить в лощину этим путем, всех распугивая. Не пытайтесь отрицать. Вы это сделали. Вам надо было подойти к воротам и позвать меня, как подобает христианам, а не охотиться на ваших чертовых мальчишек по всей длине моих владений. In loco parentis вы им? Ну, так я тоже помню латынь, и вот что скажу: Quis custodiet ipsos custodies? [11] Если учитель преступил закон, чего требовать от учеников?
  
   - Но позвольте поговорить с вами по-приятельски, - попросил Праут.
  
   - У меня с вами нет ничего общего! Я готов поговорить по - приятельски, когда вы будете на той стороне ворот - и тогда пожелаю вам всем приятного дня.
  
  Ворота лязгнули во второй раз. Они подождали, когда полковник Дабни вернется в дом, и протянули друг другу руки, тяжело дыша.
  
   - О моя душа! О мой Чеч! О мой Кинг! О мой Лис! Очень, очень хорошо, мастер Простак! - Стеблик вытирал глаза. - Ох, ох, ох... Я прямо сварился! Надо идти, или мы опоздаем к чаю.
  
   - На-на-надо взять барсука и осчастливить малыша Хартоппа. Все-всех обрадовать! - всхлипнул Турок, продвигаясь к двери и пиная простертого на полу Жука.
  
  Они нашли зверька в вонючем ящике, оставили две полукроны и поспешили домой. Этот барсук пыхтел в точности как полковник Дабни, и ребята по пути подбрасывали его дважды или трижды под взрывы подавленного смеха. Они еще не успели восстановить дыхание, когда Лис встретил их в Пятом Дворе и приказал идти в спальную и ждать, когда вызовут.
  
   - Хорошо, но возьмите эту коробку для мастера Хартоппа. Мы же сделали кое-что для Общества, ничего не скажешь.
  
   - Боюсь не могу ничем помочь вам, господа, - зловещим голосом отвечал Лис. Он был порядком ошарашен.
  
   - Все sereno [12], Лисибус. - Стеблик жутко икал. - Мы... мы тебя не бросим, Лис. Собакам, которые гонят лису в кустах, нужны ли доказательства, а? Нет, вы правы - я не совсем в порядке.
  
  'Ну, они зашли в этот раз слишком далеко, - думал в это время Лис. - Слишком далеко, скажу я вам, разве что вином не пахнут. И все же на них это не похоже. Кинг и Праут провалились так же, как я - одно утешение'.
  
   - Ну, теперь надо собраться, - сказал Стеблик, вставая с кровати, на которую только что бросился. - Мы сама оскорбленная невинность, как обычно. Мы не знаем, зачем нас вызывают, не так ли?
  
   - Никаких объяснений. Лишение чая. Выставят на позор перед корпусом, - блуждая взором, предположил Мак-Тюрк. - Это все чертовски серьезно.
  
   - Надо держаться, пока Кинг не выпустит злость, - сказал Жук. - Он же лживая старая дрянь, и к тому же буйный ирландский псих. Да и Праут дьявольски хитер. Следите за Кингом, и если он даст шанс, обращайтесь к Главе. Это всегда их пугает.
  
  Они были призваны в кабинет учителя, где Кинг и Лис готовились поддержать Праута, причем Лис держал под мышкой три трости. Кинг взирал зловеще и победоносно, видя слезы - невысохшие слезы веселья - на щеках мальчиков. И тут началось следствие.
  
  Да, они гуляли среди утесов. Да, они заходили на земли полковника Дабни. Да, они видели запретительные объявления (тут Жук что-то истерически пробормотал). Так зачем они заходили на земли полковника Дабни? 'Там был барсук, сэр'.
  
  Тут Кинг, ненавидевший Общество Естественной Истории, из неприязни к Хартоппу, не мог больше оставаться в стороне. Он потребовал от них не добавлять лжи к явной дерзости. Но барсук сейчас в комнате мастера Хартоппа, сэр. Смотритель любезно согласился передать его от нас. Это кружение вокруг барсука и затягивание допроса довели гнев Кинга до точки кипения. Они могли слышать его топот по полу, пока Праут вываливал кучу своих вопросов. Они уже вошли в накатанную колею. Глаза перестали сверкать, лица окаменели, руки неподвижно висели по швам. Они хорошо выучили, на примере соотечественников, мудрость своего племени - изгнав все эмоции, уметь подловить противника в нужный момент.
  
  Пока все неплохо. Кинг более других втянулся в ход процесса, по своей мстительности, тогда как Праут только огорчался. Известно им наказание за самовольный проход? Мастерски изображая нерешительность, Стеблик признался, что имеет некоторую, весьма смутную информацию на этот счет, но думал... Он растягивал свою речь, насколько смог - Стеблик не хотел быстрого триумфа над столь ничтожным противником. Г-н Кинг возражений не терпел, не заинтересовался и увертками Стеблика. Однако мальчики, со своей стороны, могли извлечь пользу из его убогих воззрений. Мальчишки, что крадутся - проползают - таятся - переходя границы, пусть и слишком широкие границы этого Общества Естественной Истории, к которому обманно присоединились ради прикрытия своих безобразий - пороков - низостей - аморализма...
  
   - Он истощится через минуту - сказал себе Стеблик, - потом мы накинемся на него, прежде чем он сможет отступить.
  
  Такие дети, шелудивые дети, морально прокаженные - поток слов сносил с ног самого Кинга - злоречивые, лгуны, слабоумные, - да, неисправимые пьяницы... Он просто любил разглагольствовать, все это знали; но Мак-Тюрк прервал его пенящуюся речь, а другие вторили ему:
  
   - Я апеллирую к Директору Колледжа, сэр.
  
  - Я апеллирую к Директору Колледжа, сэр.
  
  - Я апеллирую к Директору Колледжа, сэр.
  
  Это было их неоспоримым правом. Пьянство означало исключение после публичной порки. Их обвинили в пьянстве. Дело подлежало рассмотрению Главы, и только Главы.
  
   - Ты воззвал к Цезарю, и Цезарь услышит тебя, - эту сентенцию они слышали уже раз или два за свою школьную карьеру. - Тем не менее, - произнес Кинг с недовольством, - вам было бы лучше положиться на наше решение, мои юные друзья.
  
   - Позволено ли будет нам отправиться в класс, прежде чем мы увидим Главу? - спросил Мак-Тюрк у своего учителя, игнорируя Кинга. Это сразу подняло ситуацию на высший уровень. Более того, это означало отстранение от занятий, так как моральная проказа подлежала строжайшей изоляции, а Глава никогда не начинал свой суд раньше чем через двадцать четыре томительных часа.
  
   - Ну, - гм - если вы упорствуете в предосудительном поведении, - сказал Кинг, любовно взглянув на трости в руках Лиса, - то нет иной альтернативы...
  
  Через десять минут новость распространилась по школе. Стеблик и Ко наконец-то попались - попались на пьянстве. Они напились. Они пришли из логова в стельку пьяные! Они сейчас лежали безнадежно одурманенные прямо на полу спальни. Самые смелые духом решили проверить - и получили от преступников ботинком по головам.
  
   - Мы поддели его прямо на Каудинские вилы! [13] - заявил Стеблик, убедившись, что намеки были поняты. - Кинг будет должен доказать свои претензии, по самую рукоятку!
  
  - Не защекочи, а то лопнет, - процитировал Жук из прочитанной книжки. -Я ж говорил, что он треснет, если мы привяжемся?
  
   - Никаких занятий в студии, о вы завзятые пьяницы, - сказал Мак-Тюрк, - Это будет та еще ночка! Ого! Вот и наш друг дорогой Лис. Снова пытки, Лисибус?
  
   - Я принес вам кое-что поесть, юные джентльмены, - отозвался Лис из-за заставленного подноса. Их войны всегда проходили без озлобления, к тому же в уме Лиса витало подозрение - ребята, так легко дающие себя выследить, могут держать что-то в запасе. Лис служил во времена Мятежа, когда своевременная и точная информация многого стоила.
  
   - Я... я заметил, что у вас нечего поесть, и поговорил с Гамбли, а тот сказал, что вы вовсе не отрезаны от снабжения. Вот я и принес это. Вот и ваши мясные консервы, а, мастер Коркран?
  
   - Ну, Лисибус, вы молодчина, - ответил Стеблик. - Я-то думал, что у вас... как это говорится, Жук?
  
   - Кишка тонка, - точно сформулировал Жук. - Спасибо, Смотритель. А ведь это тушенка молодого Картера.
  
   - На ней буква К. Я подумал, это г-на Коркрана. Это очень серьезное дело, юные джентльмены. Я не знаю, но, может быть, есть что-то, чего вы не сказали господам Прауту и Кингу, а?
  
   - Есть. Целая куча, Лисибус. - Это с набитым ртом пробурчал Стеблик.
  
   - Тогда, знаете, ну если такое дело, я бы мог пересказать все, тихонько, так сказать, самому Главе, когда он будет спрашивать. Сегодня ночью мне докладывать перед ним, и , знаете, все выглядит плохо.
  
   - Ужасно плохо, Лисибус. Двадцать семь ударов в Гиме перед всей школой и позорное изгнание. ' Вино обманывает, крепкие напитки гневят', - процитировал Жук.
  
   - Тут не над чем смеяться, юные джентльмены. Я предстану перед Главой со своими обвинениями. Вы... вы, должно быть, не могли знать, что я следовал за вами в тот полдень, имея свои подозрения.
  
   - Видели вы мои доски? - захрипел Мак-Тюрк, точно имитируя голос полковника Дабни.
  
   - У вас глаза в голове есть? Не пытайтесь отрицать! Есть! - подхватил Жук.
  
   - Смотритель? На довольствии - и бегает по кустам браконьером! Негодяй! Какой негодяй! - безжалостно ляпнул Стеблик.
  
   - Боже правый! - сказал смотритель, тяжело опускаясь на койку. - Где... где, черт возьми, вы были? Я бы знал, если бы поблизости.
  
   - О, премудрый вы маниак! - подытожил Стеблик. - Так мы не могли знать, что вы преследуете нас в полдень, так? Хотя вы крались следом, а? Да мы вас заманили, в самом деле! Полковник Дабни - вот уж хороший человек, не так ли, Лис? - наш особо близкий друг. Мы ходили туда неделя за неделей, по его приглашению! Вы и ваш долг! К черту ваш долг, сэр! Ваш долг - держаться подальше от частных владений.
  
   - Да вам никогда не поднять теперь головы, Лис. Малявки будут помирать со смеху, - прибавил Жук.
  
   - Подумайте о своей дурацкой репутации!
  
  Сержант был тугодумом. - Послушайте, юные джентльмены! - взволнованно начал он, - Вы, конечно, никому не расскажете, ага? Праут и Кинг - они ж не замешаны в этом?
  
   - Лисибускулус, они попались. Притом жутко попались. Больше чем вы. Мы слышали каждое слово! Но вы сравнительно легко отделаетесь. Будь я на месте судьи Дабни, я бы вас засадил. Надо бы посоветовать ему утром.
  
   - И все это дойдет до Главы. О Боже мой!
  
   - Каждое дурацкое слово, мой Чингачгук, - повторял Жук, приплясывая. - Почему бы нет? МЫ не сделали ничего плохого. МЫ не браконьеры. МЫ не вели себя как бедняки-воры. Невинные мальчики - и НАС обвиняют в пьянстве!
  
   - Я не говорил ничего такого, - сказал Лис. - Я... я только сказал, что вы вели себя необычно, когда вернулись с тем барсуком. А мастер Кинг мог просто неправильно понять.
  
   - Конечно, он неправильно понял, и чертовски точно, что он свалит весь позор на вас, когда поймет, что ошибся. МЫ знаем Кинга, если вы не знаете. Мне стыдно за вас. Вы не годитесь в смотрители, - заявил Мак-Тюрк.
  
   - Да, с такими тремя прожженными дьяволами, как вы - не гожусь! Я все повидал. Сидел в осаде. Пешком, на коне, с ружьем - все прошел, и ... и как сохранить силу после этого! А тут еще Глава как есть пошлет меня к полковнику Дабни с запиской, узнать, все ли было так с приглашением, как рассказываете.
  
   - Тогда вам лучше было пойти прямо к его Воротам, а не охотиться на 'этих чертовых мальчишек' - цитирую по Посланию от Кинга - вот как надо было. Ну-ну, Лис? - Стеблик, опершись подбородком на руку, восторженно рассматривал жертву.
  
  - Ти - ра - ра - ля - йю - ту! Я тащусь! Слушай меня! - пропел Мак-Тюрк. - Лис принес нам чай, нам, морально прокаженным. У него есть сердце. И к тому же Лис служил в Армии.
  
   - Эх, быть бы вам в моей роте, юные джентльмены, - сказал Лис от всей души. - Уж я бы вам устроил кой-чего!
  
   - Молчать, барабан полевого суда! - продолжал Мак-Тюрк. - Я адвокат арестованного; и слишком много чести - рассказывать другим бестиям в Колледже. Они ничего не смыслят. Играют в крикет, да твердят: 'Да, сэр!' и 'О, сэр!', и 'Нет, сэр!'
  
   - Не обращай внимания. Продолжай, - сказал Стеблик.
  
   - Ну... этот Лис - приятный малый, когда не считает себя умным.
  
   - В сильную бурю не выпускай собак, - заметил Стеблик. - Я не буду возражать, если вы его освободите.
  
   - И я, - прибавил Жук. - Чеч единственная моя радость - Чеч и Кинг.
  
   - Я должен был это делать, - сказал жалобно смотритель.
  
   - О, точно! Совращен с пути дурными приятелями при исполнении обязанностей - или какие там еще слова подходят? Вы освобождаетесь от ответственности с порицанием, Лис. МЫ никому не расскажем о ВАС. Клянусь в этом, - заключил Мак-Тюрк. - Плохо для школьной дисциплины. Весьма плохо.
  
   - Ну, - сказал смотритель, собирая посуду, - зная то что я знаю о юных дьяв... джентльменах Колледжа, я очень рад слышать. Но что же мне сказать Главе, а?
  
   - Все, что сочтете интересным, Лис. Мы не преступники.
  
  Сказать, что Глава был рассержен, когда Лис явился после обеда с ежедневным отчетом о нарушениях - почти ничего не сказать.
  
   - Коркран, Мак-Тюрк и Ко, знаю. Обычное дело. Эй! Это что, Бога ради? Подозрение в пьянстве. Чье это обвинение?
  
   - Мастера Кинга, сэр. Я поймал их за границами Колледжа, сэр: по крайней мере так это выглядит. Но тут есть еще многое, сэр... - Смотритель был в явном затруднении.
  
   - Продолжайте, - приказал Глава. - Выслушаем вашу версию. - Они с смотрителем знали друг друга семь долгих лет; и Глава понимал, что заявления г-на Кинга весьма зависят от его, Кинга, настроения.
  
   - Я думал, что они вышли за пределы школы, на утесы. Да выходит, было не так, сэр. Я увидел их в леске полковника Дабни, и ... туда пришли также г-да Кинг и Праут... и, правду говоря, сэр, нас приняли за браконьеров люди полковника Дабни - г-на Праута, и г-на Кинга, и меня. Были такие слова... сэр, с обеих сторон. А юные джентльмены как-то пробрались домой, и казались веселыми, сэр. Сам полковник Дабни отчитал г-на Кинга, вы ж знаете, он строгий. Потом они решили обратиться непосредственно к вам, сэр - потому что... г-н Кинг сказал кое-что об их привычках в кабинете г-на Праута. Я только сказал, что они были веселыми, смеялись и хихикали, как будто малость не в себе. И они мне рассказали, очень весело, сэр, что полковник Дабни приглашал их ходить в свой лесок.
  
   - Понимаю. И они не сказали об этом своему учителю, конечно?
  
   - Они высказали протест сразу как г-н Кинг произнес про их привычки. Сразу высказали, сэр, и были посланы в спальню ожидать вашего вызова. Я тут понял, сэр, по их смешкам и словцам, сэр, что так или иначе они слыхали каждое слово, что говорил полковник Дабни г-дам Прауту и Кингу, когда принял их за браконьеров. Я... я бы понял, сэр, что они меня ведут, но у них была вторая линия коммуникации. Это... это было здорово сделано, сэр, спроси вы меня; и они потешались над этим в спальне.
  
  Глава понимал - прозревал все до последнего гроша - и потому губы его немного скривились под усами.
  
   - Пришлите их ко мне тотчас же, смотритель. Случай не терпит отлагательств.
  
   - Добрый вечер, - сказал он, когда троица явилась с эскортом. - Прошу предельного внимания на несколько минут. Вы знаете меня пять лет, а я вас знаю - уже двадцать пять. Думаю, мы отлично понимаем друг друга. Не собираюсь награждать вас горячими похвалами (коричневую, смотритель, пожалуйста. Спасибо. Можете идти). Я собираюсь решить дело неладным и нескладным образом, слышишь, Жук? Я знаю, что вы пошли во владения полковника Дабни по приглашению. Я даже не собираюсь посылать смотрителя к полковнику для проверки ваших слов; я уверен, что в том пункте вы строго придерживались правды. Я также знаю, что вы не пили. (Сотрите с лица это добродетельное выражение, Мак-Тюрк, или я подумаю, что вы меня не понимаете). Ни у одного из вас нет в душе порока. Вот почему я хочу свершить вопиющее беззаконие. Ваши репутации были затронуты, не так ли? Вас опозорили перед всей школой, не так ли? Вы очень заботитесь о чести школы, не так ли? Ну что ж, сейчас я поколочу вас.
  
  По шесть на каждого обещали им эти слова.
  
   - Я полагаю, вот это, - Глава положил свою трость и бросил бумагу с обвинением в корзину, - закроет дело. Когда вы встречаетесь с отклонением от нормы - запомните, это будет полезно в вашей дальнейшей жизни - поступайте ненормально. А, чуть не забыл. На этой полке куча книжонок. Вы можете их взять, если пообещаете вернуть. Не думаю, что открытое их чтение принесет какой-либо вред. Вы можете идти заниматься в комнате сегодня, как обычно. До свидания, - сказал этот поразительный человек.
  
   - Я буду сегодня молиться за Главу, клянусь, - заявил Жук. - Два последних были просто щелчками по воротнику. Там на нижней полке стоял 'Монте-Кристо', я видел! Я богач, и теперь пора на Авес!
  
   - Бож-же правый! - сказал Мак-Тюрк. - Ни тебе исключения. Ни наказания. Ни жестоких допросов. Все улажено. Эй! Да что же теперь будет с Кингом - с ним и Праутом?
  
  Какова бы ни была природа их разговора с Главой, он не расправил потрепанные перышки Кинга и Праута: когда они шли из дома Главы, ребята заметили, что один был красно-синим до самого носа от сдерживаемых чувств, а другой изрядно вспотел. Зрелище вполне окупило вынужденные неоднократные визиты к попечителю, Подбороде Испанской. Оказалось - и кто был более удивлен, чем они? - что они скрыли улики; они были виновны одновременно в suppression veri и suggestion falsi [14] (широко известные божки, против которых ребята часто восставали); далее, они были злонамеренны в своих замыслах, не достойны доверия по душевному складу, пагубны и мятежны в своих влияниях, преданы диаволам своеволия, гордыни и самого нетерпимого тщеславия. В-девятых, и напоследок, они должны остерегаться и быть осторожными.
  
  И они были осторожными, насколько могут быть мальчишки, когда есть реальная угроза. Они выжидали всю исполненную вздохами неделю, пока Кинг и Праут снова стали Их Величествами; выжидали, пока не случился матч между корпусами - их корпус также участвовал, и сам Праут; выжидали до того момента, когда Праут твердо стоял своими лапами в павильоне, намереваясь наступать, Кинг вел в счете, а троица сидела на скамейке вне поля.
  
  И сказал Стеблик Жуку: - Говорю тебе, Жук: quis custodet ipsos custodies?
  
  - Не спрашивайте, - отвечал Жук. - Я не имею с вами ничего общего. Вы можете быть свободны, как пожелаете, на другом конце скамейки; желаю вам доброго вечера.
  
  Мак-Тюрк зевнул.
  
   - 'Вам надо было подойти к воротам и позвать меня, как подобает христианам, а не охотиться на ваших чертовых мальчишек по всей длине моих владений'. Я-то думаю, все эти матчи - сплошное гнилье. Пойдемте-ка к полковнику Дабни, поглядим, может он схватил за воротник еще каких браконьеров?
  
  И было веселье в тот полдень на острове Авес.
  
  
  РАБЫ ЛАМПЫ
  
  
  Музыкальный салон на верхнем этаже Пятого был забит членами кружка 'Аладдин', собравшимися на репетицию. Диксон Квартус, более известный как Дик Четыре, был Аладдином, режиссером, балетмейстером, половиной оркестра, и в особенности либреттистом - автором 'книги', написанной от руки и наполненной намеками на школьные дела. На следующей неделе должны были давать пантомиму в верхней студии, занятой Аладдином, Абаназаром и Императором Китая. Рабу Лампы, вместе с Принцессой Бадрульбудур и Вдовой Твенки [15], принадлежала студия напротив, так что вся компания могла легко собраться. Пол содрогался от балетных па, пока Аладдин, в хлопковом трико, синей куртке с мишурой и в шляпе с пером, бренчал то на фортепиано, то на банджо. Он был движителем игры, как и положено старшему, который уже прошел Предварительную
  Подготовку и надеялся поступить в Сэндхерст [16]следующей весной.
  
  Аладдин, наконец, одержал победу, Абаназар корчился отравленный на полу, Вдова Твенки танцевала свой танец, и компания решила, что 'дело будет на мази'.
  
   - А как же насчет финальной песни? - сказал Император, долговязый, светловолосый мальчик с призраком усов, которые он мужественно вытягивал. - Нужна веселая старая мелодия.
  
   - 'Джон-Кожура'? 'Пей, Пёсик, пей'? - предложил Абаназар, поглаживая свой мешковатый лиловый костюм. 'Кис-Кис' Абаназар всегда выглядел полусонным, но была у него эдакая мягкая, медленная усмешка, что очень подходило для роли Коварного Дяди.
  
   - Избито, - сказал Алладин. - Скажи еще - 'Дедушкины Часы'. А что ты такое напевал в классе вчера вечером, Стеблик?
  
  Стеблик, Раб Лампы, в черных трико и камзоле, в шелковой черной полумаске, поднятой на лоб, лениво промурлыкал мотив, возлежа на крышке фортепиано. Это была прилипчивая песенка мюзик-холла.
  
  Дик Четыре критически задрал голову, а потом повесил свой длинный красный нос.
  
   - Еще раз, и я схвачу мотив, - сказал он, бренча по клавишам. - Напой слова.
  
   - Арра, Пэтси, вспомни сына! Арра, Пэтси, вот дитя! Дикий вырастет детина, оберни плащом, крестя! Арра, Пэтси, вспомни сына! Позаботься, не шутя! Плачет, бьется он всю ночку, Арра, Пэтси, вот дитя! [17]
  
   - Классно! Точно, класс! - сказал Дик Четыре. - Только нам не позволят играть на фортепиано среди ночи. Придется разучить ее на банджо - играть и одновременно танцевать. Попробуй, Терциус.
  
  Император откинул длинные рукава своего облачения и принял от Дика Четыре тяжелое, с никелированными деталями банджо.
  
   - Да я же к этому времени мертв. Сражен в середине пьесы. - заметил Абаназар.
  
   - О, так это для Жука дельце, - крикнул Дик Четыре. - Давай, импровизируй. Не заставляй нас сидеть всю ночь. Тебе надо как-то вывести Кис-Киса из игры в середине, и включить в общий танец в конце.
  
   - Хорошо. Вы двое, сыграйте снова. - Жук, наряженный в серую рубаху, каштановый парик с большими буклями, в косо сидящих очках со старомодным шнурком, представлял Вдову Твенки. Он заиграл, по временам касаясь ногой кованой основы фортепиано, отчего банджо звучало громче.
  
   - Ну... Хмм... Э... - У Алладина есть жена ! - запел он, и Дик Четыре вторил.
  
   - И Император рад. - Терциус расправил грудь, произнося свои слова.
  
   - Давай вперед, Кис-Кис! Говори: 'Теперь простите колдуна!' А потом мы беремся за руки и подходим к зрителям: 'И все пойдет на лад'. Одобре-ву?
  
   - Ну ву одобрямс. [18] Очень хорошо. Как же с хором в конце балета? Четыре взмаха и поворот. - предложил Дик Четыре.
  
   - Джон Коротышка гасит свет,
  И зазвенел звонок.
  Прощаясь, шлем мы вам привет,
  Старались, кто как мог.
  
   - Классно, классно! Теперь сцена Вдовы и Принцессы. Поспешим, Турок.
  
  Мак-Тюрк, в фиолетовой шелковой кофте и кокетливом синем тюрбане, неловко выступил вперед, как человек, жутко стесняющийся самого себя. Раб Лампы соскочил с фортепиано и хладнокровно пнул его. - Играй же, Турок! - сказал он. - Будь серьезнее. - Но тут в дверь решительно застучали. Это оказался Кинг, в форме и шапочке с квадратным верхом, наслаждающийся привычным субботним вечерним обходом.
  
   - Закрыть двери! Закрыть двери! - забурчал он, злобно смотря на всех. - Это что значит? Я спрашиваю, что все это значит, и каково назначение ваших женских нарядов?
  
   - Пантомима, сэр. Глава дал разрешение, - сказал Абаназар, как самый ответственный из шестерки. Дик Четыре стоял прямо - трико было очень тесным; а Жук попытался спрятаться за фортепиано. Серая рубаха принцессы, занятая у матери мальчишки-уборщика, и грязный лиф, беспорядочно украшенный бумажными аппликациями, делали его действительно смешным. К тому же совесть у Жука была нечиста.
  
   - Опять как всегда! - фыркнул Кинг. - Пустое шутовство, как раз когда карьера ваша висит на волоске! Я вижу! Точно! Вся старая преступная банда - союз сил разрушения - Коркран (Раб Лампы вежливо улыбнулся) - Мак-Тюрк (ирландец нахмурился) - и уж конечно, этот невыразимый Жук, наш господин Зарубкинс! - Абаназар, Император и Аладдин обладали более или менее спокойными характерами, потому Кинг их пропустил. - Выйдите-ка, мой буффон чернильный, из-за музыкального инструмента! Вы сочинили, не сомневаюсь, стишонки для этого зрелища? Считаете себя - как это - поэтом?
  
  'Сам он, кажись, поэт', - подумал Жук, видя румянец на Кинговых щеках.
  
   - Я уже имел счастье прочитать одно ваше излияние в мой адрес - кажется, с претензией на рифму. Так - так, вы меня презираете, господин Зарубкинс, а? Знаю, точно знаю - не надо объяснять - что сочиняли вы его явно не в назидание мне. Я очень смеялся - да, очень! Эти бумажные катышки чернильных малышей - а вы же еще малыш, да, Жук? - не выводят меня из равновесия.
  
  'Интересно, о каком он', - думал Жук. Он запустил множество пасквилей, к восторгу читателей, когда понял, что способен зарифмовать свои насмешки.
  
  Обозленный нерушимым спокойствием Жука, которого он по-прежнему обзывать Зарубкинсом, Кинг продолжал медленно разрывать его на части. Пройдясь от его спутанных шнурков до чиненых очков (тяжка жизнь поэта в провинциальных школах), он старался выставить мальчишку на позорище перед товарищами - с обычным эффектом. Дико-цветастая речь - язык у Кинга был неуклюжий - постепенно вернула ему хорошее расположение духа. Нарисовав яркую, но аляповатую картину ранней кончины Жука - непризнанного и бездарного памфлетиста - на чердаке, рассыпав несколько 'комплиментов' Стеблику и Мак-Тюрку и напомнив, что Жук должен являться, когда его вызывают наверх, он пошел в преподавательскую, где продолжал торжествовать новую победу над врагами.
  
   - И что хуже всего, - разглагольствовал он над супом, - я должен рассыпать такие перлы сарказма перед этими тупыми головами. Я уверен, все прошло на милю выше их!
  
   - Ну-у, - протянул школьный капеллан, - не знаю, каковы способности Коркрана понять ваш стиль речи, но юный Мак-Тюрк читает Рескина для собственного удовольствия.
  
   - Чепуха! Он делает это напоказ. Не доверяю этим темным кельтам.
  
   - Он ничего такого не делает. Я заходил в их рабочую комнату прошлой ночью, неофициально - и Мак-Тюрк склеивал четыре нечетных номера 'Форс Клавигера'. [19]
  
   - Я ничего не знаю об их личной жизни, - горячо сказал математик, - но на горьком опыте убедился, что Пятый Номер лучше оставить в покое. Они просто бездушные дьяволята.
  
  Он покраснел, когда другие засмеялись.
  
  Но в музыкальном салоне царил гнев и звучали ругательства. Лишь Стеблик, Раб Лампы, недвижно возлежал на фортепиано.
  
   - Наверное, это тот маленький свинтус, Мандерз - младший, показал Кингу твои стишки. Он всегда к нему подлизывается. Иди и убей его, - протянул он. - Какие же это были?
  
   - А я знаю? - выкрикнул Жук, стягивая рубаху. - Были насчет его охоты на поголовье маленьких детей, и еще насчет как он попал в ад, и сказал Сатане: 'я человек Баллиола'.
  [см. прим. 42] Клянусь, оба зарифмованы что надо. Боже мой! Наверно, Мандерз показал ему оба! Я ему устрою caesuras [20] за это!
  
  Он промчался на два этажа вниз, налетел на маленького бело-розового мальчика в классе рядом с кабинетом Кинга (а тот был как раз под его собственным) и загнал, преследуя по коридорам, в классную комнату, что была святым местом пирушек Младшего Третьего. Потом возвратился назад, встрепанный, и застал Стеблика, Мак-Тюрка и прочих из компании за обильным 'угощением' - кофе, какао, булочки, свежий, горячий и дымящийся хлеб, сардины, сосиски, паштет из говяжьих языков, шпроты, три банки с вареньем и как минимум столько же фунтов девонширских сливок.
  
   - Великая шляпа! - воскликнул он, бросаясь к еде. - Кто устроил такой банкет, Стеблик? - Был еще месяц до конца учебы, и голод воцарился в классах на недели.
  
   - Ты, - невозмутимо отвечал Стеблик.
  
   - Черт побери! Вы что же, рылись в моих воскресных мешках?
  
   - Нет. Это всего лишь твои часы.
  
   - Часы! Да я потерял их, и уже давно. Там, на Ямах, когда мы хотели подстрелить старого барана - помните взрыв пистона?
  
   - Они выпали из твоего кармана (ты же такой раззява, Жук!), а Мак-Тюрк и я сохранили их для тебя. Я таскал их неделю, а ты и не заметил. Отнес их в Байдефорд сегодня после обеда. Выручил тринадцать и семипенсовик. Вот и чек.
  
   - Ну, это крутая выдержка, - заметил Абаназар из-за горы банок с вареньем и сливками, когда Жук, успокоенный насчет судьбы выходных брюк, не выразил ни удивления, ни сожаления. На самом деле, это Мак-Тюрк разгневался:
  
   - Ты даешь ему чек, Стеблик? Ты заложил их? Законченная скотина! Да в конце месяца вы с Жуком мои продадите. Я никогда даже не нюхал закладных!
  
   - А это потому, что ты закрыл свой сундук на замок. Мы полдня провозились, ломая его! Мы бы заложили твои вещи, если бы ты вел себя как подобает честному христианину, Турок!
  
   - Тетеньки мои! - сказал Абаназар. - Да вы коммунисты, парни. Впрочем, голосую за благодарность Жуку.
  
   - Это скотски несправедливо, - сказал Стеблик, - что я взял на себя все заботы с закладом. Жук и не знал, что часы у него еще есть. О, кстати: Кроличьи Яйца подвез меня до Байдефорда.
  
  Кроличьи Яйца был местный извозчик, образчик древней девонской породы. Именно Стеблик наградил его таким нелестным прозвищем. - Он был хорошенько пьян, иначе не взял бы меня. Кроличьи Яйца меня немного стесняется, так как-то. Но я сказал ему, что между нами pax, и еще маленько толкнул. Он остановился у двух пабов на пути, так что к ночи будет пьяный в дым. Ой, не начинай читать, Жук - это военный совет. Что, ради Бога, с твоим воротником?
  
   - Это все Мандерз-младший в классе Младшего Третьего. Все его маленькие дружки навалились на меня, - ответил Жук из-за банки со шпротами и книжки.
  
   - Осел! Любой дурак предсказал бы, куда станет удирать Мандерз, - сказал Мак-Тюрк.
  
   - Я не подумал, - кротко ответил Жук, ворочая ложкой в банке со шпротами.
  
   - Конечно нет. Ты никогда не думаешь. - Мак-Тюрк поправил воротник Жука мощным рывком. - Не капай маслом на мои 'Форс' или придушу!
  
   - Заткнись, девчонка ирландская. Это не 'Форс', это одна из моих!
  
  Это был толстый том начала шестидесятых в коричневом переплете. Однажды Кинг двинул им Жука по голове, так что тот понимал, откуда Кинг взял имечко 'Зарубкинс'. Жук по-тихому присвоил книгу и кое-что в ней нашел. На четверть понятые стихи жили и ели вместе с ним, как указывали на то затрепанные страницы. Он отделился от всего внешнего мира, дрейфуя в безбрежных, чудесных 'Мужчинах и женщинах' [21] , пока Мак-Тюрк не ударил его испачканной в шпротах ложкой по голове, и он заворчал.
  
   - Жук! Ты унижен, оскорблен и истерзан Кингом, понимаешь? Ты разве не чувствуешь?
  
   - Оставьте меня одного! Я смогу написать еще поэму о Кинге, полагаю.
  
   - Свихнулся! Совсем! - сказал Стеблик визитерам, как бы демонстрируя редкого зверя. - Жук читает осла по имени Броунинг, а Мак-Тюрк читает осла по имени Рескин, и...
  
   - Рескин совсем не осел, - возразил Мак-Тюрк. - Он почти так же хорош, как 'Пожиратели опиума'. Он сказал: 'Мы дети благородных рас, воспитаны на близком нам искусстве'. Это про меня, и про то, как я украсил стены комнаты, пока вы, барсуки, тащили сюда только полочки да рождественские открытки. Дети благородных рас, воспитанные на близком нам искусстве, кончайте читать, или я вам шпроты за шиворот залью!
  
   - Двое за одного, - предупреждающе сказал Стеблик, и Жук закрыл книгу, повинуясь закону, по которому он и его друзья прожили шесть этих пестрых лет.
  
  Визитеры восторженно взирали. Комната Номер Пять имела такую репутацию обители изощренных безумцев, какой не смогла заслужить вся остальная школа, вместе взятая; и, насколько позволял внутренний кодекс, обитатели ее были открыты и дружественны к соседям.
  
   - Какая дурь на вас сейчас нашла? - спросил Жук.
  
   - Кинг! Война! - крикнул Мак-Тюрк, бросая взгляд на стену - там висел маленький деревянный западно-африканский боевой барабан, подаренный Турку дядей, военным моряком.
  
   - Тогда нас снова погонят из нашей комнаты, - заявил Жук, любивший 'дым родного очага'. - Мейсон уже выгонял нас - а мы просто чирикали! - Мейсон был тот учитель математики, который недавно проверял их в комнате для занятий.
  
   - Чирикали! О Господи! - сказал Абаназар. - Мы сами себя не слышим в своей комнате, когда вы адски шумите. И что такого, если вас выгонят?
  
   - Мы тогда прожили неделю в классе, - отвечал Жук трагически, - и там было чертовски холодно.
  
   - Да-а, но комната Мейсона была полна крыс каждый день, когда мы жили в классе. Ему понадобилась неделя, чтобы вывести правильное заключение, - вступил Мак-Тюрк. - Он ненавидит крыс. Но в ту же минуту, когда он позволил нам войти обратно, крысы исчезли. Теперь Мейсон нас немного побаивается, только виду не показывает.
  
   - Это было не очень весело, - заметил Стеблик, - лезть на крышу и спускать проклятых тварей в его дымоход. Но слушайте - вопрос в том, хватит ли у нас характера, идти войны тропой за студию на бой?
  
   - Обо мне и не говорите, - вступил Жук. - Кинг поклянется, что у меня характера нет.
  
   - Я о тебе и не говорю, - ответил Стеблик. - Ты же не собираешься в Армию, мышь летучая. Я не хочу быть исключенным - а Глава теперь тоже нас 'побаивается'.
  
   - Чушь! - крикнул Мак-Тюрк. - Глава никого не исключает, разве за воровство или разврат. Впрочем, я забыл - вы со Стебликом теперь воры - обыкновенные взломщики.
  
  Визитеры охнули, но Стеблик встретил намек открытой насмешкой.
  
   - Да, знаете, эта маленькая свинья Мейсон-младший видел Жука и меня, когда мы подламывали ящик Мак-Тюрка в спальне, в прошлый месяц, когда и часы подобрали. И конечно же, он нашептал Мейсону, а тот торжественно представил это как случай воровства начальству - чтобы расплатиться с нами за крыс.
  
   - Так он и попал в наши умелые руки, - с улыбкой комментировал Мак-Тюрк. - Мы обошлись с ним гуманно, ведь он был новым учителем и старался найти общий язык с ребятами. Стеблик пошел к нему в кабинет, похныкал и обещал начать новую жизнь, если тот отстанет от него на этот раз, но Мейсон не захотел. Сказал, мол это его обязанность - все сообщить Главе.
  
   - Свинья злопамятная, - сказал Жук. - Это все те крысы! Тогда и я похныкал, а Стеблик признался, что ворует постоянно все шесть лет, с начала учебы, и что это я его подучил - a la Феджин. [22] Тот аж побелел от радости. Думал, поддел нас на вертел!
  
   - Чудно! Чудно! - заметил Дик Четыре. - Мы об этом и не слышали.
  
   - Конечно, нет! Мейсон держал все в секрете. Он записал наши показания. Да чему он только не поверит! - сказал Стеблик.
  
   - Он все оформил для Главы, как внезапное раскаяние. Целых сорок страниц, - рассказывал Жук. - Я ему помог немного.
  
   - А дальше что, стукнутые? - спросил Абаназар.
  
   - Ну, нас вызвали; там Стеблик попросил зачитать 'показания', но Глава швырнул их в мусорную корзину. Потом выдал нам по восемь ударов на каждого - куда пришлось - за...за... неслыханно! - за вольности по отношению к новому наставнику. Я видел - его плечи тряслись, когда мы выходили. Знаете, - задумчиво заметил Жук, - Мейсон на втором уроке как на нас поглядит - краснеет. Мы втроем пялились на него по временам, так он пОтом изошел. Чертовски чувствительная скотина этот Мейсон.
  
   - Он читал 'Эрик, или Мало помалу', - и мы подсунули ему 'У Св.Винифриды, или Школьный мир'. Там герои проводят все свободное время, воруя у Св.Уинифриды - когда не молятся или не пьют в пабе. Так вот, всего неделя прошла, и Глава на нас маленько дуется. Он назвал это 'деятельным беснованием'.
  
   - Мало радости биться с учителем, если не можешь выставить его ослом, - заявил Стеблик, удобно растянувшись на коврике у камина. - Если Мейсон не понимал, что такое Пятый Номер - теперь он это понял, вот и все. - Ныне же, о внимающие, - продолжал он, подбирая под себя ноги и обращаясь к компании, - сей строгий и непреклонный человек именем Кинг оказался в наших руках. Он явился за много поприщ от пути своего, дабы раздуть свару. - (Тут Стеблик натянул свою черную маску и принял вид судии). - Он преследовал Жука, Мак-Тюрка и меня privatim et seriatim [23], раз за разом, где только мог настичь. Но теперь он оскорбил весь Пятый Номер в сей музыкальной студии, в присутствии этих... этих оссифиальных представителей Девяносто Третьей третировал нас как брадобреев. Бинджимин, мы должны крикнуть им: 'Capivi!'.[24]
  
  Круг чтения Стеблика не включал Рескина или Броунинга.
  
   - Кроме того, - встрял Мак-Тюрк, - он филистер и вешалка для корзин. Он носит тартановый галстук. Рескин говорит - всякий, тартановый галстук носящий, да будет проклят навеки.
  
   - Браво, Мак-Тюрк, - сказал Терциус, - Я-то думал, он простая зверюга.
  
   - Конечно, он таков, но он еще хуже. Он вывесил у окна китайскую корзинку с синими лентами и розовыми котятами и растит в ней мускус. Помните, когда я сорвал ту старую дубовую резьбу с Байдефордской церкви, когда ее реставрировали (Рескин пишет - всякий, поновляющий церковь, есть законченный мусорщик) и приклеил ее здесь? Так Кинг зашел к нам и пожелал узнать - мы это лобзиком выпилили? Да! Он король всех вешалок!
  
  Запачканный чернилами большой палец Мак-Тюрка повернулся вниз над воображаемой ареной, полной истекающих кровью Кингов. - Placete [25], дети благородной расы, - крикнул он Жуку.
  
   - Ну, - сказал Жук в сомнении. - Он, конечно, пришел от Баллиола, но я готов дать бестии шанс. Вы знаете, я всегда смогу заставить его подпрыгнуть с помощью стихов. Он не станет жаловаться Главе, чтобы не стать посмешищем (тут Стеблик прав). Но ему нужно оставить шанс.
  
  Жук открыл книгу, повел пальцем по странице и прочел наугад:
  
  ...Иль как перед Царем в Москве
  Покорно, медленно ступал
  По белым мраморам Кремля,
  Где в камень убрана земля -
  С пятью другими пленный генерал...
  
   - Это не подходит. Попробуй еще, - сказал Стеблик.
  
   - Подожди - ка; я вижу, что там дальше, - Мак-Тюрк читал из-за плеча Жука.
  
  ...Вдруг встал, дабы достать табак,
  Отверженным отрады знак;
  Снял пояс - сзади заколоть:
  Он - мягок пусть - даст кое-как
  
   (Черт! Вот так закручено!)
  
  Защиту там, где с лязгом цепь
  Ползет по шее, раня плоть...
  
  (Стоп! Хватит!)
  
   - Ни понял ни слова, - заметил Стеблик.
  
   - Ну и дурак. Толкую, - сказал Мак-Тюрк. - Те шесть дядек придушили Царя, и никаких следов. Actum est с Кингом. [26]
  
   - Он же дал мне эту книгу, - думал вслух Жук, облизывая губы.
  
  ...Есть важный текст в Послании к Галатам:
  Тот, кто запнется, мигом обретет
  Десятка три отличнейших проклятий,
  На случай, что иное не дойдет...
  
  А потом без всякой связи:
  
  '...Всё Сетебос, да Сетебос, всё лишь о нём!
  Так думаешь - что спит он в холоде Луны...
  
   - А вот и он, возвращается с ужина, - заметил Дик Четыре, глядевший в окно. - С ним Мандерз - младший.
  
   - Для Мандерза - младшего это самое безопасное сегодня место, - сказал Жук.
  
   - Тогда вам, ребята, лучше выметаться, - заботливо сказал визитерам Стеблик. - Не надо вам вмешиваться в бой за комнату. И потом, нам не нужны свидетели.
  
   - Вы собираетесь начать прямо сейчас? - спросил Аладдин.
  
   - Сейчас, если не раньше, - подтвердил Стеблик, выключая газ. - Могучий, беспощадный Кинг. Так пусть закричит: Capivi! Вперед, Бенджимин!
  
  Компания отступила в свою просторную и опрятную комнату для занятий, в душе завидуя и ожидая чего-то необыкновенного.
  
   - Когда Стеблик фыркает, словно конь, - сказал Аладдин Императору Китая, - он на тропе войны. Интересно, что сделает Кинг?
  
   - Ерунда, - ответил Император. - Пятый Номер всегда платит по счетам.
  
   - Может, мне надо бы сообщить обо всем этом официально? - подумал вслух Аладдин, тем напоминая, что является старостой.
  
   - Это не твое дело, Кис-Кис. К тому же, если ты так поступишь, они станут нам врагами; и тогда нам никаких дел сделать не удастся, - сказал Император. - Слушай, они начали.
  
  Тот западно-африканский боевой барабан был сделан, чтобы разносить сигналы над эстуариями и дельтами. Пятому Номеру было запрещено приводить орудие в действие в пределах слышимости. Но глубокий, устрашающий гул заполнил коридоры, когда Жук и Мак-Тюрк опытными руками застучали по верху барабана. Затем гул сменился взрывами рева - охотничьими криками дикарей. Потом, когда Мак-Тюрк шлепнул по кожаному боку, запятнанному кровью от старых жертвоприношений, рев перешел в серию коротких, кашляющих завываний, какие издает в родном лесу раненая горилла. Последний звук сопровождался признаками гнева Кинга - три шага вверх по ступеням и шелест одежды. Аладдин и компания, напряженно слушавшие, возбужденно вскрикнули, когда дверь с треском распахнулась. Кинг ступил в темноту, проклял исполнителей всеми богами Баллиола и затем заговорил спокойнее.
  
   - Изгнаны на неделю, - сообщал Аладдин, чуть приоткрыв дверь студии. - Ключи должны быть в его кабинете через пять минут. Скоты! Варвары! Дикари! Дети! - Аладдин несколько переволновался. - Арра, Пэтси, вспомни сына, - пропел он шепотом и, уцепившись за дверную ручку, задергался в беззвучном боевом танце.
  
  Кинг пошел вниз, и Жук с Мак-Тюрком зажгли газ, чтобы посовещаться со Стебликом. Однако тот испарился.
  
   - Как будто плохой конец, - сказал Жук, собирая свои книги и поднимая ящик с математическими инструментами. - Неделя в классах: не очень-то нам на пользу.
  
   - Да, но разве не видишь, что Стеблик не здесь, филин! - ответил Мак-Тюрк. - Прими скорбный вид и неси вниз ключи. Кинг всего только пожует тебя полчаса. А я почитаю в нижнем классе.
  
   - Почему-то всегда я... - жалобно сказал Жук.
  
   - Жди, пока не увидишь, - с надеждой отвечал Мак-Тюрк. - Я сам не знаю точно, что задумал Стеблик, но это будет что-то. Иди и предстань под огонь Кинга. Тебе же не привыкать.
  
  Как только ключ повернулся в двери, осторожно открылась крышка угольного ящика, служившего также и подоконником. Ларь был тесен даже для тощего Стеблика - голова между коленей, правое ухо прижалось к желудку. Из ящичка парты он достал отличную рогатку, пригоршню крупной дроби и дубликат ключа от двери студии; бесшумно открыл окно и встал коленями на подоконник, обратившись лицом к дороге, качающимся под ветром деревьям, темной линии Ям и белым волнорезам, уходящим к Пебблриджу. Издалека, с линии уступчатых девонширских берегов, он услышал низкий хрипящий звук рога извозчика. Был призрак мелодии в нем, будто ветер пытался спеть, свистя в бутылке, 'В Армии вот так порядок'.
  
  Стеблик ухмыльнулся, не размыкая губ, и открыл огонь с предельной дистанции: старая кляча почти перевернулась в оглоблях.
  
   - Да что тебя такое? - икнул Кроличьи Яйца. Второй залп со зловещим шипеньем пронесся сквозь ветхий брезент.
  
   - Habet! [27]- промурлыкал Стеблик, когда Кроличьи Яйца стал ругаться сквозь терпеливую ночь, выглядывая в окнах напавшего на него 'клятого студента'.
  
   - Итак, - говорил громким голосом Кинг Жуку, распекая его в присутствии Мандерза - младшего, прекрасно зная, что нет ничего хуже для пятикурсника, чем быть осмеянным малявками, - итак, господин Жук, несмотря на все наши стишки, которыми мы так горды, когда мы осмелились вступить в открытый конфликт со столь скромным представителем власти, как я, мы были изгнаны из студии, не так ли?
  
   - Да, сэр, - отвечал Жук, с овечьей улыбкой на губах и жаждой убийства в сердце. Надежда почти его покинула, но он поддержал себя прочной верой в то, что никогда Стеблик не бывает столь опасным, чем когда делается невидимым.
  
   - Нам вашей критики не нужно, благодарю. Изгнаны мы из комнаты, да, будто мы ничем не лучше малыша Мандерза. Всего лишь чернильные детишки мы, и так с нами обращаться надлежит.
  
  Тут Жук навострил уши, потому что Кроличьи Яйца начал свирепо ругаться на дороге, и некоторые выражения достигали и верхних этажей. Кинг верил в вентиляцию. Он подошел к открытому окну, в преподавательской форме, величественный, отлично различимый на фоне газового светильника.
  
   - Вижу ево! Вижу ево! - заорал Яйца, наконец нашедший врага в зримой форме; и тут последовал новый залп из окна этажом выше. - Тыы, тыы... твою так... долгоносый, пучеглазый, рыжемордый нищеброд! Да я те покажу такие дела. Ай! Припарку те на нос, грю! Примочку на длинный твой нос!
  
  Сердце подпрыгнуло в груди Жука. Где-то, как-то - он знал! - за всем этим скрывался Стеблик. Появились надежда и планы мщения. Он готов был воплотить замечания насчет носа в бессмертные строки. Кинг высунулся из окна и сурово отчитывал извозчика. Но Кроличьи Яйца был уже позади страха или веселья. Он вылез из тележки и наклонился к обочине дороги.
  
  Все происходило быстро, как во сне. Мандерз - младший с криком закрыл лицо руками, когда зазубренный кремень грохнул о какой-то богатый кожаный переплет на книжной полке. Другой проскакал по обеденному столу. Жук резво кинулся ловить его, и в избытке усердия опрокинул лампу, которая упала via [28] бумагам Кинга и особо ценным его книгам, а потом залила маслом персидские ковры. Звенели, вылетая, стекла оконного переплета; китайская корзина - предмет отвращения Мак-Тюрка - разбилась на кусочки, вывалив мускусные растения и землю на красные репсовые подушки; Мандерз зажимал кровавую рану на скуле; а Кинг, используя странные слова, каждое из которых было высоко оценено Жуком, ринулся вызывать смотрителя, дабы Кроличьи Яйца был немедленно водворен в тюрьму.
  
   - Бедный малый! - вздохнул Жук с фальшивой, притворной симпатией. - Пусть покровоточит немного. Это защищает от апоплексии, - и он умело провел беспомощную голову Мандерза над столом, над бумагами Кинга, выводя плачущего малыша из комнаты.
  
  Вот так Жук, оставленный один в месте разгула стихий, отплатил добром за зло. Но как, в таком случае, сумел один единственный кремень пропороть переплеты ВСЕХ томов 'Гиббона'[29], как столь много черных и фиолетовых чернил, смешанных с кровью Мандерза, пролилось на скатерть, почему бутылка с клеем оказалась откупоренной, когда описывала полукруг по полу, и как белая китайской работы дверная ручка в изобилии перепачкалась кровью юного Мандерза - этого он не стал объяснять вернувшемуся Кингу - просто спокойно стоял посреди дурно пахнущего каминного коврика.
  
   - Вы не велели мне идти, сэр, - заявил он, с видом невинного мученика, и Кинг изгнал ученика во тьму внешнюю.
  
  Но добежал Жук только до шкафа для обуви на лестнице первого этажа, чтобы там высвободить веселье, разрывавшее его на части. Он еще не успел набрать воздуха для первого победного вопля, как две руки зажали ему рот.
  
   - Иди в спальню и неси мне мои вещи. Принеси в уборную Пятого Номера. Я все еще в трико, - прошипел Стеблик, навалившись ему на голову. - Не беги! Иди спокойно.
  
  Однако Жук поспешил в класс дверью дальше, и передал свои обязанности все еще неосведомленному Мак-Тюрку, истерически кратко изложив итог разыгранной выше кампании. Так что это Мак-Тюрк, с деревянным лицом, принес одежду в уборную, пока Жук восстанавливал дыхание в классе. Затем вся троица укрылись в ванной Пятого Номера; отвернув все краны и наполнив помещение паром, они забрались в ванны, выйдя таким образом из боя.
  
   - Moi! Je! Ich! Ego! [30]- запыхтел Жук. - Я своих мыслей слышать не мог, так вы барабанили! Спрятаться в угольном ящике - подколоть Кроличьи Яйца - в тот обстрелял Кинга! Разве не здорово! Вы слышали как стекло зазвенело?
  
   - Да уж, хэ-хэ-хэ, - задребезжал Мак-Тюрк, дрожащим пальцем тыча в Жука.
  
   - Да уж, а я...я...я прошел через все, - взвыл Жук. - В той комнате, пока меня грызли.
  
   - Ох, душа моя! -сказал Стеблик с подвыванием, скрываясь под водой.
  
   - Сте...стекло - это ничего! Мандерсу - младшему всю башку разбили. Ла...ла...лампа изгадила весь ковер! Кровь на книгах и бумагах. Клей! Клей! Клей! Чернила! Чернила! Боже мой!
  
  Стеблик вынырнул, весь розовый, из воды, и шлепнул Жука, стараясь вернуть связность его речам; но его рассказ вновь заставил всех изнемочь.
  
   - Я нырнул в то ящик, как только услышал - Кинг идет вниз. Жук захлопнул его надо мной. Запасной ключ был под отставшей доской. И никаких улик, - сказал Стеблик. Они запели хором.
  
   - И он сам - сам - сам! нас выгнал! -это Мак-Тюрк. - Он нас даже не заподозрит. Ой, Стеблик, это самая классная вещь, какую мы устраивали!
  
   - Клей! Клей! Ведра клея! - кричал Жук, блистая очками сквозь море пены. - Смесь крови и чернил. Я провел головой этой маленькой твари над всеми латинскими отрывками на понедельник. Ей-богу, масло ужас как воняло! А Кроличьи Яйца советовал Кингу поставить примочку на нос! Ты задел Яйца, Стеблик?
  
   - А ты как думал? Обстрелял его сверху донизу. Слышали, как он чертыхался? Ой, я сейчас лопну, если не остановлюсь!
  
  Но надевание одежд стало долгим процессом, потому что Мак-Тюрк должен был станцевать, когда услышал о гибели мускусной корзины, а потом Жук приводил список всех словечек Кинга, с разъяснениями и пометками на полях.
  
   - Жуть! - сказал Стеблик, запутавшись в перекрученных брюках. - Просто дьявольски плохо для таких невинных мальчиков, как мы! Интересно, что бы сказали об этом у Св. Уинифриды, в 'Школьном мире'. Черт возьми! Я вспомнил, что мы задолжали Младшему Третьему за покушение на Жука, когда он загнал Мандерза-младшего. Это алиби, Самивель; и если мы им спустим, в следующий раз они сделают еще хуже.
  
  Младшая Треть выставила стражу у двери своего класса на свободный час, который является основным временем жизни для учеников. Сейчас они были заняты обычными субботними делами - жарили на газу воробьев прямо в перьях, готовили в аптечных банках подозрительные напитки, обдирали карманными ножиками кротов, смотрели, как выводятся шелковичные черви в картонных коробках и обсуждали притеснения со стороны старших - с такой свободой, живостью и своеобразием, которые поразили бы родителей. Удар последовал без предупреждения. Стеблик опрокинул скамейку, окруженную мальчишками, установившими на ней свои кухонные посудины; Мак-Тюрк вскрывал грязные шкафчики с настойчивостью терьера, атакующего кроличью нору, а Жук обливал чернилами те головы, которые не мог достать Смитовским словарем классических языков. Три минуты буйства стоили множества шелковичных червей, личинок, домашних заданий по французскому языку, помятых форменных шапок, полуобработанных костей и черепов, и дюжин банок домашнего тернового варенья. Ущерб был огромен, и класс выглядел так, словно три урагана соперничали в нем.
  
   - Фу! - выдохнул Стеблик снаружи двери (среди воплей вроде 'Грязные скоты! Думаете, вы ужасные весельчаки!' и т.п.). - Дело сделано. Никогда не позволяйте закатиться солнцу вашего гнева. Чертовы пьяные твари эти малявки. Не слышали ничего о 'соединении сил'.
  
   - Шестеро уселись мне на голову, когда я гнался за Мандерзом-младшим, - сказал Жук. - Но я же их предупреждал, что даром не пройдет.
  
   - Отплатить сполна - приятное чувство, - рассеянно сказал Мак-Тюрк, когда они шли по коридору. - Не думаете, что нам лучше еще позлить Кинга, а, Стеблик?
  
   - Не 'еще'. Помните, наша линия - оскорбленная невинность, как когда нас подозревали в курении в подвалах. Если бы я не догадался купить перца и обсыпать всю нашу одежду, он бы унюхал. Кинг жутко хитроумный в этих делах. Называл нас чучельных дел мастерами в классе всю неделю.
  
   - Он ненавидит Общество Натуральной Истории, потому что там малыш Хартопп председателем. Ничего в Колле не должно происходить, что не во славу Кинга, - сказал Мак-Тюрк.- Но он должен быть ослом вонючим - думать, что при нашем образе жизни мы будем набивать птичек, как приготовишки.
  
   - Бедный старый Кинг! - сказал Жук. - Его не любят в учительской. За Кроличьи Яйца его осмеют, как мякиной набитого. Ей-богу! Как здорово! Как чудно! Святое дело! Вам бы видеть его лицо, когда первый камень влетел! И земля из корзины!..
  
  Тут все стали на пять минут беспомощны от смеха.
  
  Наконец они добрались до студии Абаназара, где были встречены с почтением.
  
   - А в чем дело? - спросил Стеблик, ощутив изменение атмосферы.
  
   - Да сами знаете, - отвечал Абаназар. - Вас бы исключили, если бы поймали. Кинг бормочет, словно маньяк.
  
   - Кто? Как? Какие? Исключить за что? Мы только сыграли на боевом барабане. И за это уже изгнаны из студии.
  
   - Вы что, ребята, отрицаете, будто напоили Кроличьи Яйца и подговорили закидать камнями комнату Кинга?
  
   - Напоили? Нет, клянемся, мы этого не делали, - заявил Стеблик со спокойным сердцем, ибо не любил лгать. - Что за пошлый ум у тебя, Кис-Кис? Мы же принимали ванны. Кроличьи Яйца кидался в Кинга? Строгого, неумолимого Кинга? Мы шокированы!
  
   - Еще бы. У него пена изо рта идет. А вот звонок на молитву. Идем.
  
   - Еще секунду, - продолжал Стеблик громким, невинным голосом, когда они спускались. - Так за что Яйца закидал камнями Кинга?
  
   - Я знаю, - заявил Жук, когда они проходили у открытой двери Кинга. - Я же там был.
  
   - Тише, ослы! - прошипел Император. - О, он пошел вниз к молящимся, - сказал Жук, увидев тень учителя на стене. - Кроличьи Яйца был немного пьян, ругался на свою лошадь, а Кинг начал из окна его пилить, вот тот и кинул камнем.
  
   - Ты хочешь сказать, - спросил Стеблик, - что Кинг сам начал?
  
  Кинг был над ними, и каждое хорошо взвешенное слово летело вверх по лестнице как стрела. - Могу только поклясться,- продолжал Жук, - что Кинг бранился, как грузчик. Просто превосходно. Я напишу об этом отцу.
  
   - Лучше сообщить Мейсону, - советовал Стеблик. - Он знает, какая у нас ранимая совесть. Ладно, поспешите. Я завяжу шнурок.
  
  Компания из другой комнаты поспешила уйти; они не хотели втягиваться в это представление, ввиду ее опасной природы. Так что пришлось Мак-Тюрку подвести итоги под огнем неприятеля.
  
   - Знаете, - сказал он, облокотившись на перила, - он начал с оскорблений в адрес младших, потом стал оскорблять старших ребят, потом оскорбил того, кто вообще не связан с Колледжем, за что и получил. Это послужит ему уроком... Извините, сэр, я не видел, что вы спускаетесь по лестнице.
  
  Черная мантия вихрем пронеслась мимо, а за ней спешила к молитве компания Алладина; взявшись за руки, плечо к плечу, они пели с самой невинной интонацией:
  
  - Арра, Пэтси, вспомни сына! Арра, Пэтси, вот дитя! Дикий вырастет детина, оберни плащом, крестя! Арра, Пэтси, вспомни сына! Позаботься, не шутя! Плачет, бьется он всю ночку, Арра, Пэтси, вот дитя!
  
  
  НЕЧИСТОПЛОТНАЯ ИСТОРИЯ
  
  Это незамужняя тетка Стеблика прислала ему те две книги, с подписью: 'Дражайшему Арти на семнадцатую годовщину'; это Мак-Тюрк предложил заложить обе; и никто иной как Жук, вернувшись из Байдефорда, зашвырнул книжки на подоконник студии Пятого Номера, с известием, что Бестейбл дает за обе только девять пенсов; а ведь книжка 'Эрик, или Мало помалу' считалась почти столь же сильнодействующим средством, как 'Св. Уинифрида'. 'И мне мало дела до твоей тетки. У нас почти кончились патроны, дражайший Арти!'
  
  Тут Стеблик вскочил, чтобы задать Жуку взбучку, но Мак-Тюрк повис у него на плечах, назвал его 'благонамеренным мальчиком' и держал, покуда не был объявлен мир. И, поскольку они грандиозно отставали по латинской прозе, и был сияющий июльский полдень, а также поскольку они должны были быть на школьном крикет - матче, ребята возобновили знакомство, близкое и нечестивое, с толстыми томами.
  
   - Вот так так! - сказал Мак-Тюрк. - Телесное наказание плохо повлияло на Эрика. Он загорелся не раскаянием и сожалением, а - заметь, Жук! - стыдом и яростным негодованием. Он смотрел свирепо - ох, этот непослушный Эрик! Давайте - ка перелистнем туда, где он идет за выпивкой.
  
   - Подожди чуток. Вот еще пример. 'Шестой класс, - написано, - есть палладиум [31] всякой государственной школы'. Но это все, - Стеблик перевернул страницу, - 'не предохраняет старших учеников от пьянства и воровства, от выбрасывания малявок ночью из окна, и от - от желания делать что захочется'. Боже, сколько мы пропустили, не попав к Св.Уинифриде!
  
   - Я очень огорчен, видя в мальчиках моего корпуса столь малый интерес к собственному матчу.
  
  Мастер Праут мог двигаться почти бесшумно, если хотел, пусть это и не было достоинством в глазах учеников. Он вошел в открытую дверь комнаты для занятий без стука - еще грешок - и подозревающее смотрел на них. - Очень жаль, право, видеть вас бездельничающими в студии.
  
   - Мы не были там с обеда, сэр, - сказал Мак-Тюрк устало. - Один матч так похож на другой, а все их 'хитрости' на этой неделе похожи на стрельбу по кроликам из пистолетов.
  
   - А я не могу видеть, как мяч летит, - заявил Жук. - Я разбил свои стеклышки в тренировочной 'сетке' и был освобожден. От меня там пользы меньше, чем от приготовишки, сэр.
  
   - Похоже, окурки - вот ваши ценности. Окурки и пиво. Ну почему вы трое не волнуетесь о чести своего корпуса?
  
  Эта фраза успела их утомить. 'Честь корпуса' была слабым местом Праута, и ребята хорошо знали, как втянуть его в драку.
  
   - Если вы велите нам идти вниз, сэр, мы конечно же пойдем, - сказал Стеблик с раздражающей вежливостью. Но Праут знал что почем. У него был опыт одного большого матча, когда эта троица, самоизолировавшись, стояла неподвижно и навытяжку целых полчаса, в виду у всех посетителей, причем малявки, подкупленные, указывали на них как на жертв тирании Праута. А Праут был стеснительным человеком.
  
  Среди множества мелких конфедераций Преподавательской та, что состояла из Праута и Макри, приятелей - преподавателей, вЫносила представление, будто через игры, и только через игры, достигается спасение. Ученики, пренебрегающие ими, были учениками погибшими. Их надлежало приструнить. Праут был учителем вполне доброжелательным; но никогда он не сталкивался с юнцами, столь дьявольски ясно понимающими, откуда берется усердие учителя.
  
   - Так нам нужно идти туда, сэр? - спросил Мак-Тюрк.
  
   - Я не могу приказать вам делать то, что разумно мыслящие мальчики делают с радостью, извиняюсь. - И он вышел, запинаясь, со смутным ощущением, что сеял семена добрые в почву бесплодную.
  
   - И что теперь он станет с этим делать? - спросил Жук.
  
   - О, он сломался. Кинг все время жует его в учительской, что нам спускать нельзя, Макри бурчит насчет 'диссиплины', а старина Чеч сидит меж ними, потея крупными каплями. Я слышал, Оук (лакей из преподавательской комнаты) говорил Ричардсу (слуга Праута) об этом в служебном этаже, прошлого дня, когда я ходил стащить хлеба, - рассказал Стеблик.
  
   - И что же Оук рассказывал? - спросил Мак-Тюрк, отбрасывая 'Эрика' в угол.
  
   - Ох, - он сказал - они громче шумят, чем полное гнездо галок, и половина из них как будто не думает, что у нас тоже есть уши, чтобы слышать. Говорят о старине Прауте - что он сумел сделать и не сумел с этими ребятами. И как их ребята - примерные ребята, а его ребята чертовски плохи. Ну, вы знаете, он так говорит, а Ричардс стал жутко злиться. Он зуб имеет на Кинга, за что-то такое. Интересно, за что?
  
   - Так Кинг болтал насчет Праута в классе - делал намеки и все такое - будто хоть половина такие ослы, чтоб не понять, куда он клонит. А помните, как он сказал насчет 'дешевой ночлежки' во вторник? Это о нас. Рассказывают, он говорит чертовские грубости в своем корпусе, насмехаясь над Праутом, - сказал Жук.
  
   - Ну, так мы не затем здесь, чтобы вмешиваться в их драчки, - ответил Мак-Тюрк гневно. - Кто пойдет купаться после переклички? Кинг ее устроит прямо на крикетном поле. Пойдемте, - Турок захватил свою мочалку и пошел вперед.
  
  Они достигли сожженного солнцем павильона напротив серого Пебблриджа как раз перед перекличкой, и, не успев задать вопросов, по тембру голоса Кинга поняли, что его корпус на пути к победе.
  
   - А-га! - сказал тот, обернув к ним сияющее лицо. - Вот и украшение ночлежного дома, наконец. Вы выше крикета, я подозреваю, - фланелевая толпа захихикала, - и, как я смог уже убедиться сегодня, добрая часть вашего корпуса того же мнения. А позвольте спросить, для каких нужд выделят ваши сиятельства время до чая?
  
   - Мы пойдем купаться, сэр, - отвечал Стеблик.
  
   - А откуда столь внезапное рвение к чистоте? В поведении вашем такого не замечалось. Ну да, как я помню - недолгое время назад...
  
   - Пять лет, сэр, - сказал горячо Жук.
  
  Кинг нахмурился. - Пять лет назад один из вас страдал водобоязнью. Точно, водобоязнью. Так нынче вам хотиться помыться? Очень хорошо. Чистота ребятам - и корпусу - не повредит. Но займемся делом, - и он начал перекличку.
  
   - Зачем, Бога ради, ты вообще говорил с ним, Жук? - сердито проговорил Мак-Тюрк, когда они спешили к большим, открытым морским ваннам.
  
   - Эт-то нехорошо было - напоминать о боязни купания. Мой первый год здесь. Да множество народу тут плавать не умело.
  
   - Да, да, осел; но ведь он заметил, что достал тебя! Лучше никогда не разговаривай с Кингом.
  
   - Все равно это нехорошо было.
  
   - Шляпой клянусь! Ты здесь шестой год, и все ожидаешь справедливости. Ну, ты просто буйный идиот.
  
  Куча ребят Кинга, тоже собравшихся купаться, приветствовала их, умоляя вымыться - ради чести Корпуса.
  
   - Вот чем кончается Кингово жевание и пережевывание! Эти юные болваны ни о чем таком и не думали, пока Кинг не вложил им в головы. Теперь будут тешиться этим не одну неделю, - сказал Стеблик. - Не обращайте внимания.
  
  Мальчишки подходили ближе, выкрикивая оскорбительные слова. Наконец, они стали с наветренной стороны от друзей, демонстративно зажимая носы.
  
   - Очень мило, - сказал Жук. - Теперь станут говорить, что наш корпус воняет.
  
  Когда они вернулись после купания, с мокрыми головами, размякшие, примирившиеся со всем миром, предсказание Жука сбылось даже с избытком. В коридоре их встречал малявка - самый обыкновенный второклассник - вручивший им вытянутой рукой старательно завернутый в бумажку кусок мыла, со словами 'с уважением от корпуса Кинга'.
  
   - Терпение, - сказал Стеблик, предупреждая немедленную атаку. - Кто тебя подучил, Никсон? Рэттри и Уайт? (Это были два вожака в Кинговом корпусе). Спасибо. Ответа не будет.
  
   - Ох, меня тошнит от подобной гнили - устраивать такое приятелям. Какой смысл в этом? Какое веселье? - заявил Мак-Тюрк.
  
   - И теперь это продолжится до конца курса, - горестно покачал головой Жук. Он-то испытал на себе множество затасканных шуточек.
  
  Через несколько дней легенда о том, что ученики корпуса Праута не моются и потому воняют, вполне утвердилась в Школе. Кинг не упускал случая сочно, с удовольствием ухмыльнуться, когда один из его воспитанников отскакивал от Жука с красноречивыми жестами.
  
   - Кажется, с вами, мой Жук, связывают некий порок - иначе отчего бы это Бартон-старший отрясает, так сказать, края одежд своих? Признаюсь, я еще не просвещен на этот счет. Может быть, кто-либо излечит незнание мое?
  
  Разумеется, его тотчас же просвещали - с не меньшим удовольствием.
  
   - Необычайно! Весьма необычайно! Однако же каждый корпус имеет свои традиции, в которые я ни в коем случае не стану вмешиваться. Мы, к примеру, имеем предубеждение о пользе чистоты. Продолжайте, Жук, - от 'jugurtha tamen' [32] - и старайтесь избегать особо смелых догадок.
  
  Корпус Праута был разъярен, потому что корпуса Макри и Хартоппа присоединились к Кингу в оскорблениях. Была созвана сходка после обеда - яростный и возбужденный митинг всех учеников, кроме старост, чье положение, хотя эти ребята и симпатизировали остальным, не позволяло участвовать в самовольных сборищах. Были составлены безграмотные декларации, говорились речи, начинавшиеся 'Господа, мы собрались по поводу' и кончавшиеся 'это же чертовский позор', в точности как заведено в школах и корпусах с момента их сотворения.
  
  Пятый Номер выжидал, со своим обычным видом мягкой снисходительности. Наконец Мак-Тюрк не сдержался, сказав с откровенной грубостью:
  
   - Бормотать, пузыриться и щелкать зубами - вот все, на что вы способны. Какой в этом прок? Корпус Кинга только тащится оттого, что нас достал, и Кинг тащится тоже. А в резолюции Оррина жуть какая грамматика - Кинг будет тащиться и от нее тоже!
  
   - Полагаю, вы с Жуком ее исправите и, э... ну, мы вывесим ее в коридоре, - кротко сказал составитель.
  
   - Par si je le connai [33]. Не желаю встревать в это дельце, сказал Жук. - Кинг со своими только тащиться будет. Турок прав.
  
   - Ну, а Стеблик?
  
  Но Стеблик надул щеки и пальцем искривил нос, на манер Панурга [34], сказав только: 'Бурчуны вы несчастные'.
  
   - А вы все трое - скоты чесоточные, - немедленно среагировали широкие народные массы и вышли, демонстрируя свое презрение.
  
   - Все это чепуха, - сказал Мак-Тюрк. - Пойдемте прогуляемся, постреляем длинноухих.
  
  ***
  
  Три мелкокалиберных пистолета для тира, с запасом капсюлей и пулек, хранились в сундучке Стеблика, тот находился в их спальне, спальня на три кровати помещалась в аттике, а тот открывался в комнату на десять кроватей, сообщавшуюся, в свою очередь, с длинным рядом спален, проходивших от одного конца здания Колледжа до другого. Корпус Макри был рядом с корпусом Праута, Кинг размещался после Макри, а корпус Хартоппа был после них. Тщательно запертые двери отделяли один корпус от другого, но внутреннее их устройство было одинаковым - Колледж ранее был 'террасой' [35] двенадцати соединенных вместе больших домов, покрытых одной длинной кровлей.
  
  Войдя к свою комнату, они обнаружили, что кровать Стеблика была отодвинута от стены влево - к окну; из двухфутовой ниши в стене торчала задняя часть Ричардса.
  
   - Что это значит? Я раньше ее не замечал. Что ты хочешь сделать, Толстик?
  
   - Наполнить баки, мастер Коркран. - Голос Ричардса звучал гулко и неразборчиво. - От них мне одна трудность. Да-с.
  
   - Похоже на то, - сказал Мак-Тюрк. - Эй! Ты там застрянешь, поберегись!
  
  Ричардс с пыхтением выбрался назад.
  
   - Мне не долезти до него. Да-с, там краник, мастер Мак-Тюрк. Продуваем все трубы в верхних этажах, под давлением вроде как. Все выходные. Вот только до краника не долезти.
  
   - Дай-ка попробую, - сказал Стеблик, ныряя в отверстие.
  
   - Стащите ее налево, мастер Коркран. Стащите ее налево, и там смотрите в темноте.
  
  Стеблик сдвинул крышку влево и увидел длинную трубу, идущую в треугольном тоннеле - 'крышей' его стали стропила кровли, 'полом' - ребристые балки перекрытий, а третью сторону составили грубо оштукатуренные доски стены их спальни.
  
   - Веселенький видок. А далеко она идет?
  
   - Прямиком, мастер Коркран - прямиком из конца в конец. Держится на балках. Ну так доставши до краника? Мр. Кинг велел пойти сюда одному, чтобы потом воду в баки не таскать снизу. Не место для дородного человека вроде Ричардса. Я слишком толстый для водопроводчика. Благдарю, мастер Коркран.
  
  Вода зашумела в кране как раз под нишей, и благодарный Ричардс, наполнив резервуары, удалился.
  
  Мальчишки сидели на койках с вытаращенными глазами, осмысливая возможности, данные нежданным открытием. Двумя этажами ниже себя они могли слышать недовольный шум своего корпуса: нигде не бывает так тихо, как в спальнях теплым полднем в середине лета.
  
   - Надо все сработать сейчас же, - заявил Мак-Тюрк, изучая дверцу. - Эх, нам бы знать раньше!
  
   - Думаю, надо слазить и исследовать. Никто туда сегодня не сунется. Не надо держаться cave.
  
  Они забрались внутрь, Стеблик первым, закрыли за собой дверку и поползли на четвереньках по пыльной и узкой дорожке, полной известки, стружек и всего того мусора, что оставили строители. Проход был примерно трех футов шириной, и, кроме участков, освещенных пробивавшимися через дверцы лучами (в каждой спальне было по такой дверце), почти совершенно темный.
  
   - Это корпус Макри, - сказал Стеблик, прильнув к трещине в третьей дверце. - Могу различить имя Барнса на сундуке. Не шуми так, Жук! Так мы можем доползти до конца Колла. Идем! ... Теперь мы у Кинга - могу различить край сундучка Рэттри. Эти чертовы доски мне все колени отбили! - Было слышно, как он скребет ногтями по штукатурке.
  
   - Под нам потолок. Смотри-ка! Если ударить, то штукатурка в спальню посыплется, - сказал Жук.
  
   - Давай! - прошипел Мак-Тюрк.
  
   - Чтобы нас сразу схватили? Нет, спасибо. Смотрите, я могу руку просунуть сквозь эти доски!
  
  Стеблик просунул руку до локтя между балками.
  
   - Не надо тут оставаться. Думаю, нужно вернуться и все обсудить. Мерзкое место. А надо сказать спасибо Кингу за водопроводные работы.
  
  Выкарабкавшись, они отчистили одежду друг друга, засунули пистолеты поглубже в брюки и поспешили в ту удаленную и пустынную девонширскую аллею, в уголках которой мальчишка может иногда подстрелить молодого кролика. Они спрятались в рядах старых кустов и заговорили громко.
  
   - Знаете, - сказал под конец Стеблик, - мы можем тайно путешествовать там, как раньше в других местах.
  
   - Кха! - Жук резко вдохнул, поперхнулся и прокашлялся. Он молчал с тех пор, как они вышли из спальни. - А вы читали книгу 'История нашего Дома' или как-то так? Я брал ее недавно в библиотеке. Написала ее француженка, Виолетта ...Как ее там. Но, вы знаете, она переведена, и там много интересного. Рассказано, как был построен дом.
  
   - Ну, если тебе это так интересно, иди вниз, там строятся новые коттеджи для береговой охраны.
  
   - Шляпой клянусь - пойду! - Он поискал в карманах. - Дайте мне два пенса кто-нибудь.
  
   - Чушь! Стой здесь и не заслоняй нам солнце.
  
   - Дайте два пенса!
  
   - Слушай, Жук, ты на что-то в обиде, что ли? - спросил Мак-Тюрк, доставая медяки. Его тон был серьезен, ведь хотя Стеблик и, эпизодически, Мак-Тюрк свободно управляли финансами товарищей, сам Жук так никогда так не поступал, за всю историю их дружбы.
  
   - Я не в обиде. Я размышляю.
  
   - Ну, так мы тоже, - заявил Стеблик, с чувством генерала, усомнившегося в преданности союзников.
  
   - Да не надо.
  
   - О, оставим его одного. В нем зреет поэма. Теперь пойдет, бормоча, до самого Пебблриджа, и выложит все в студии, когда вернется.
  
   - Тогда зачем ему два пенса, Турок? Он становится слишком, дьявольски независимым. Эй! Вот крольчонок. Хе! Это не он, это кошка, клянусь Юпитером! Ты первый.
  
  Двадцать минут спустя мальчишка в соломенной шляпе, сдвинутой на затылок, засунув руки в карманы, наблюдал за рабочими на стройке коттеджа. Он принес им какой-то жуткий табак и, пропущенный со двора внутрь здания, задал там множество вопросов.
  
   - Ну же, выкладывай свой дикарский эпос, - потребовал Мак-Тюрк, когда приятели ворвались в свою комнату для занятий и нашли там Жука, погруженного в Виолетту ле Дюк и какие-то чертежи.
  
   - Эпос? Какой эпос? Я был внизу, у береговой охраны.
  
   - Нет эпоса? Так мы казним тебя, о Жук! - воскликнул Стеблик, готовясь к атаке. - У тебя что-то есть в рукаве? Я знаю, КОГДА ты говоришь таким тоном!
  
   - Ваш дядюшка Жук, - попытка имитировать боевой глас Стеблика, - великий человек.
  
   - Ой, нет: ты так не шути. Ты наказываешь сам себя, Жук. Турок, хватай его за шею!
  
   - Великий человек, - пробулькал Жук с пола. - Вы все праздные, - убери руки с моего воротника! - праздные болтуны. Я великий человек. Тащусь! Уфф! Слушай меня!
  
   - Жук, дорогуша! - Стеблик буйно бросился ему на грудь, - мы любим тебя, ведь ты поэт. Если я когда и назвал тебя виршеплетом, то извиняюсь. Но ты сам знаешь, так же как мы: чего бы не делал - падаешь в грязь лицом.
  
   - Я получил откровение.
  
   - И ты все провалишь, если не расскажешь своему дядюшке Стеблику. Крякни нам, уточка, и мы рассудим, что делать. Откровение! Ты, толстый самозванец - я видел, как оно тебя прочь понесло! Турок сказал, это была поэма.
  
   - Я узнал, как построен дом. Дайте встать. Балки пола верхнего этажа являются балками потолка для нижнего этажа.
  
   - Не надо этих тухлых технических словечек.
  
   - Ну, так строители мне объясняли. Пол лежит на верхних сторонах этих перекрытий - тех балках, по которым мы ползли - но пол прерывается над внутренними стенами. Короче, если ты дойдешь до стенки, как делал это в нашем аттике, ты увидишь, что можешь просунуть что захочешь между полом сверху и слоем оштукатуренных досок потолка снизу, понял? Я нарисовал это.
  
  Он показал чертеж, грубый, но достаточный для просвещения товарищей. В программах современных школ нет ничего, связанного с архитектурой, и друзья раньше даже не задумывались, являются полы и потолки полыми или сплошными. Вне области собственных интересов ученик так же невежественен, как дикарь, которыми он так восхищается; но у него есть и дикарские ресурсы.
  
   - Я понял, - сказал Стеблик. - Я просовывал туда руку. И что?
  
   - А то, что ОНИ нас называют вонючками, знаете. Мы можем затолкать туда серу, или еще что-то особо мерзкое - и выкурить их. Я понял, что это можно устроить. - Взор Жука обратился к Стеблику, державшему рисунок.
  
   Выкурить? - сказал Стеблик непонимающе. Затем его лицо осветилось восторгом. - Боже! Все понял. Жуткие вонючки! Турок! - Он подскочил к ирландцу. - Сегодня вечером - как раз когда ушел Жук! ОНА нам подойдет!
  
   - О светозарный мальчик мой! - пропел Мак-Тюрк, и они упали друг другу в объятия, продолжая скакать. - О чудный день! Кэллу, кэллэнь! [36] ОНА подойдет, ОНА подойдет!
  
   - Постойте, - сказал Жук. - Я не понимаю.
  
  - Дражайший мой! Все придет. О Арти, юнец мой простодушный, позволь поведать милому Реджи о Вредоносных Вонеодорах?
  
   - Только после вечерней переклички. Пойдем!
  
  ***
  
   - Я предлагаю, - заявил Оррин, чопорно, когда они занимали свои места у стенки гимнастического зала, - провести еще одно собрание корпуса.
  
   - Ну давайте, - ум Стеблика где-то блуждал.
  
   - Насчет вас троих, в этот раз.
  
   - Очень хорошо, передавайте всем мою любовь... Здесь, сэр! - и он рванул по коридору.
  
  Резвясь как дети малые, с оглядками и ужимками, прыжками и сменами галсов, они вели готового взорваться Жука в кроличью аллею, где достали из кучи камней тушку недавно убитой кошки. Только тут Жук осознал тайный смысл слова ОНА и вознес глас свой в благодарственной молитве за то, что в мире есть столь мудрые воины, как Стеблик и Мак-Тюрк.
  
   - Очень упитанная старушка, а? - сказал Стеблик. - Как по вашему, сколько времени потребуется ей, чтоб хорошенько протухнуть в замкнутом пространстве?
  
   - Протухнуть! Да ты скотина бесчувственная! - отвечал Турок. - Разве не может бедная киска спокойно пойти умирать под спальней Кинга без твоих преследований и пошлых приставаний?
  
   - А почему это она умерла под полом? - спросил Жук, проницая взором грядущее.
  
   - О, они об этом не задумаются, когда найдут, - сказал Стеблик.
  
   - Кошке разрешено сидеть и при Короле, - Мак-Тюрк перевернулся на скамейке от собственного остроумия. - Кошечка, ты представить не можешь, как будешь полезна трем добродетельным, благонамеренным мальчикам!
  
   - Им придется перекрытия вскрывать из-за этого, как когда в Девятом Номере крыса завелась! Вот забота - чертовски большая забота! Уфф! О, Боже, как же мне от смеха удержаться? - простонал Жук.
  
   - Вонючки! Ох, вонючки! Липкие вонючки! - хрипло сказал Мак-Тюрк, усаживаясь. - И, - тут комизм предстоящего заставил их упасть друг на дружку в конвульсиях, - все ради чести Корпуса!
  
   - А они снова митингуют - теперь насчет нас! - вздохнул Стеблик, лежа на боку в траве, коленями в грязи. - Давайте же скорее вынем пулю и поспешим домой. Чем скорее она там очутится, тем лучше.
  
  Сообща совершили они необходимую, малоприятную работу с помощью карманного ножа; сообща, не споря, кто хочет тащить трупик за пазухой, спешно понесли его в корпус. Стеблик на бегу дорабатывал план.
  
  Полуденное солнце, разлегшись широкими квадратами на покрывалах, видело, как трое ребят и один зонтик исчезают в стене спальни. Через пять минут они вылезли, быстро почистили друг на друге одежду, вымыли руки, расчесали волосы и спустились вниз.
  
   - А ты уверен, что глубоко ее засунул? - внезапно спросил Мак-Тюрк.
  
   - Поверь, дружок, пропихнул на всю длину своей руки и зонтика Жука. Должно быть, шесть футов. Она как раз над серединой комнат Кинга, над десятикроватной спальней. Приемлемое центральное положение, так я это называю. Выгонит всех его дружков и Хартоппа с Макри, когда хорошенько закоптит. Клянусь, ваш дядюшка Стеблик великий человек. Ты понимаешь, сколь я велик, Жук?
  
   - Ну, я же первый придумал, а... и потом...
  
   - Ты же ничего не смог бы без дядюшки Стеблика, не так ли?
  
   - Они зовут нас вонючками уже неделю, - сказал Мак-Тюрк. - Ну, они попались!
  
   - Вонючка! О-хо-хо! Во-нюч-ка! - донеслось из коридора.
  
   - А она уже там, - сказал Стеблик, положив руку на плечо друга. - Там, и готова поднести сюрприз. Сегодня она начнет нашептывать им во снах. Потом завоняет. Ей-богу, она так завоняет! Благодарите меня, думая об этом в ближайшие две минуты.
  
  Они вернулись в свою студию более или менее в молчании. Потом стали смеяться - смеяться, как умеют только мальчишки. Смеялись, уронив головы на парты, а также на полу; смеялись стоя, откинувшись на спинки стульев или опершись на книжную полку; смеялись до икоты.
  
  В середине веселья вошел Оррин, 'именем Корпуса'.
  
   - Не обращайте внимания, Оррин, садитесь. Вы же знаете, как мы восхищены и пленены вами! Есть что-то неотразимо привлекательное в этом юном высоком лбу, полном невинных дум молодости. Точно, есть.
  
   - Корпус уполномочил меня отдать вам это, - он положил на стол согнутую пополам бумажку и удалился с нахмуренным лбом.
  
   - Это резолюция! Прочитайте, кто-то один! Я слишком одурел от смеха, чтобы читать, - сказал Жук. Стеблик развернул бумажку с предостерегающим фырканьем. - Фу-ты! Слушайте! 'Наш Корпус с болью и огорчением отмечает явную и постоянную индиферентность...' - а сколько 'эф' в этом слове, Жук?
  
   - Два, по правилам.
  
   - Ну, тут только одна... 'проявленную обитателями Пятого Номера по отношению к оскорблениям в адрес Корпуса Праута, прозвучавшим на собрании в классе Двенадцатого Номера , и посему Корпус объявляет бойкот вышеуказанной студии. Это все'.
  
   - А ведь она всю рубашку мне кровью залила, - горько сказал Жук.
  
   - А я весь кошатиной воняю, - заявил Мак-Тюрк, - хотя два раза мылся!
  
   - А я зонтик Жука чуть не сломал, помещая ее в место процветания!
  
  Ситуация была за пределами спокойного обсуждения, но не смеха. Ночью была предпринята некая попытка демонстрации против нашей троицы в ее собственной спальне; поэтому они начали контрнаступление.
  
   - Знаете ли, - вкрадчиво начал Жук, шелкая подтяжками, - ваша проблема в том, что вы тупые ослы. Ума не больше, чем у пауков. Мы ж вам это твердили много раз, нет?
  
   - Мы вас троих заставим пол в спальне лизать или выпорем. Вы все время пилите нас, как старосты, - выкрикнул кто-то.
  
   - О нет, не выпорете, - ответствовал Стеблик, - потому что знаете - все вам вернется рано или поздно. Мы не спешим. Мы можем подождать со своей маленькой местью. Вы сами себя сделали ослами ревущими, и раньше, чем Кинг ознакомится завтра с вашими милыми резолюциями, вы это поймете. И если вы не почувствуете стыда и раскаяния следующей ночью - я... я шляпу съем.
  
  Но обитатели корпуса Праута сожалели о своих ошибках уже ко времени обеденного звонка. Кинг проявлял при встрече с отдельными его членами преувеличенное беспокойство, даже страх: не было ли целью их единодушной резолюции добиться его отставки с поста преподавателя? Расскажите, каковы ваши взгляды на порядок управления школой, и он поспешит реализовать их! Ради всего в мире, он вовсе не хотел оскорбить их, но опасается - с огорчением опасается - что его собственный Корпус, который резолюций не составляет (но моется), будет немножко смеяться...
  
  Кинг был счастлив, а его корпус, греясь в лучах его улыбки, весь день изображал ритуал отпущения грехов беспутным Праутовцам. Сам же Праут, с лицом вытянувшимся и тусклым, пытался обдумать все плюсы и минусы происходящего, но только все больше погружался с недоумение. Почему это его учеников называли 'вонючками'? Конечно, это мелочи, но он привык считать, что малый камешек рождает лавину, и что дыма без огня не бывает. Он подошел к Кингу в преподавательской, жалуясь на несправедливость, но Кинг наслаждался, паря в потоке прозрачных намеков, и очерчивал блестяще построенные диалектические круги вокруг собеседника.
  
   - Ну, - говорил Стеблик вечером, свершая паломничество по комнатам спальни, когда старосты еще не вернулись, - ну так что вы можете рассказать о себе и делах своих? Фостер, Кэртон, Лонгбридж, Мерлин, Бретт! Я слышал, вы все получили от Кинга - он вас как сено изжевал - а вы только и могли что извиваться, ухмыляться и говорить 'Да, сэр!' и 'Нет, сэр!' и 'О, сэр!' и 'Пожалуйста, сэр!'. Вы, с вашими резолюциями! Ф-фу!
  
   - Да заткнись, Стеблик!
  
   - И не подумаю! Вы все - напыщенное сборище резолюционистов! Устроили позорную сцену из этого! Может быть, теперь вы сообразите оставить нас в покое в следующий раз?
  
  Тут все разозлились и хором указали, что это смятение не произошло бы, если бы Пятый Номер помог им в самый первый раз.
  
   - Но вы, парни, вы так мерзко самодовольны, и - и вы издевались на митинге, будто мы стадо идиотов, - упрекал Оррин, творец резолюции.
  
   - Так вы именно ими и являетесь! Именно это мы и пытались вдолбить в ваши тупые башки! - ответил Стеблик. - Но ладно, мы вас прощаем. Улыбнитесь. Кто осел, тому все равно не помочь, - и, ловко рассеяв таким образом орды врагов, Стеблик отошел ко сну.
  
  Это была первая горестная ночь в торжествующем стане Кинга. По какой-то прихоти подпольных сквозняков кошка начала тревожить не помещение прямо над ней, но спальню справа, исподволь распространяя скорее блеклое, смутное предвкушение, чем явно неприятный запах. Но даже такого намека на вонь было достаточно для чувствительных носов и чистых языков юности. Кингу были вежливо высказаны требования разместить несколько пропитанных карболкой листов в спальне, и Кинг ответил на них. Он искренне гордился своим корпусом и заботился обо всем, что способствует его процветанию. Он пришел; он принюхался; было сказано несколько энергичных слов. На следующее утро один мальчишка доверительно рассказал своему приятелю, малявке из корпуса Макри, что у них в спальне 'возникли трудности' и Кинг велел держать все в секрете.
  
  Но ученик из стана Макри тоже имел друга, малявку из корпуса Праута, с взлохмаченными волосами и дурными наклонностями, и тот - посвященный в тайну - выдал ее, выдал своим высоким голоском, разнесшимся по коридору подобно писку летучей мыши.
  
   - Ага! - Ага, они называли нас вонючками всю неделю! Ну так Харленд-младший говорит, они у себя в спальне спать не могут из-за вони. Скорее!
  
  Тут, 'с криком единым, в едином порыве', Праутовы ученики младших курсов ринулись в битву, и на перемене между первым и вторым уроками пятьдесят двенадцатилетних мальчишек, сгрудившись на дорожке под окнами корпуса Кинга, исполняли песню, лейтмотивом которой было слово 'вонючки'.
  
   - Послушайте-ка минутку - ударили корабельные пушки! - сказал Стеблик. Они в своей студии собирали книги для второго урока - латыни, предмета Кинга. - Мне показалось, что его лазурная бровь была малость нахмурена на молитве. ОНА грядет, сестра Мери! Она...
  
   - Если у них сейчас такие беспорядки, что они сделают, когда она по-настоящему покажет себя?
  
   - Ну, не надо вульгарных шуточек, Жук. Все, чего мы хотим - остаться в стороне от их склок.
  
   - Да, кажется, цветочек начал вянуть. Где же мой Гораций? А вообще, не понимаю, зачем она сначала стала вонять в спальне Рэттри. Мы же поместили ее под Уайтом, да? - спросил Мак-Тюрк, нахмурив брови.
  
   - Капризная малышка. Она обходит свои новые владения, я так понял.
  
   - Тетей клянусь! Кинг будет удобным клиентом на втором уроке. Я же плохо подготовил Горация, - с надеждой сказал Жук. - Идем!
  
  Они уже были за дверью своей комнаты. Звонок прозвенел уже пять минут назад, и Кинг мог явиться в любую секунду.
  
  Турок вломился в буйную когорту малявок, выхватил Торнтона-третьего (того самого задушевного друга Харленда) и велел ему рассказать всю историю.
  
  История была короткая, и прерывалась слезами: многие из Кинговцев уже поколотили его как клеветника.
  
   - Ничего особенного, - воскликнул Мак-Тюрк. - Он рассказал, что в корпусе Кинга воняет. Только и всего.
  
   - Старо! - крикнул Стеблик. - Мы все знали уже годы назад, только не желали кричать 'Вонючки!'. У нас хорошие манеры, а у них - нет. Поймай малявку, Турок, и убедись.
  
  Длинная рука Турка выхватила кого-то из беспокойного клубка Второго Младшего.
  
   - Ох, Мак-Тюрк, позвольте мне идти. Я не воняю - клянусь!
  
   - Совесть нечиста! - крикнул Жук. - А кто говорил, что воняешь?
  
   - Что об этом скажешь? - Стеблик переправил мальчугана в руки Жука.
  
   - Фу! Фу! Воняет, точно! Думаю, это проказа или молочница. А может, все вместе. Уберите ЭТО от меня!
  
   - Действительно, господин Жук, - Кинг уже был в классе, через одну или две минуты после звонка, - мы очень признательны вам за ваш диагноз, который проливает ясный свет равным образом на нездоровье вашего рассудка и на вашу полнейшую неосведомленность о тех болезнях, о коих вы столь самоуверенно рассуждаете. Однако же, мы протестируем ваши знания в иной области!
  
  Урок все же вышел веселый, потому что, спеша уязвить Жука, Кинг нежданно дал толчок его воображению, и пока он насыщал Жука бесполезными прилагательными для позднейшего повторения, мальчик был доволен, и весь третий урок (алгебра, с Хартоппом) усердно занимался составлением стихотворения под названием 'Лепрозорий'.
  
  После обеда Кинг повел своих купаться на пляж дальше Пебблриджа. Это было давно обещано; и все же Кинг предпочел бы отказаться от мероприятия - весь корпус Праута выстроился вдоль Пятого Двора и намекающе приветствовал их. В отсутствие Кинга добрая половина Школы посетила его спальни, чтобы сделать свои собственные выводы. Кошка делала успехи в последние двенадцать часов, и все же поле боя на пятый день не могло быть столь живописно, как докладывали вернувшиеся лазутчики.
  
   - Клянусь, она должна гордиться собой, - сказал Стеблик. - Вы бы смогли так вонять? О, и все-таки ее еще нет под спальней Уайта.
  
   - Будет и там, дайте ей время, - заявил Жук. - Разрастется как дурацкая жимолость. Ну они и воют, как Лазаря поют! Ни один корпус не имеет права пускать вонь в ноздри порядочных...
  
   - Глубокомысленных, благонамеренных мальчиков. Тебя стыд терзает или сожаление? - спросил Мак-Тюрк, когда все они спешили встретить корпус, возвращавшийся с купания. Кинг дезертировал, так что стеснения в словах не было. Вокруг печальной колонны клубилась толпа застрельщиков - смесь ребят из всех корпусов - они скакали, перемешивались, выкрикивали оскорбления. По бокам истерзанного корпуса шагали гоплиты, старшие ученики, обмениваясь жестами - простыми и примитивными жестами каменного века. Наша троица замешалась в эти ряды, с видом хладнокровно - высокомерным, почти сочувствующим.
  
   - Ну, они выглядят что надо, - сказал Стеблик. - Ой, это не Рэттри? Это ты, Рэттри?
  
  Ответа не было.
  
   - Рэттри, милый? Он, кажись, дуется на нас за что-то. Да слушай, старина, мы же совсем не в обиде за то мыло, что ты лил на нас всю неделю! Улыбнись, Рэт! Ты переживешь все это. Прямо сказать, тут всего-то несколько малявок. А вот корпус ваш слабину кажет, жуть!
  
   - Вы же не в корпус возвращаетесь, точно? - говорил Мак-Тюрк. (Жертвы только вернуться домой и желали). - Вы просто не представляете, как там воняет. Конечно, с вашей неряшливостью, вы этого не замечали; но теперь, после такого омовения и чистого, свежего воздуха, даже вам не по себе станет. Лагерь в Ямах много лучше. Мы вам соломки принесем. Хотите? - Корпус втянулся внутрь под звуки песни 'Тело Джонни Брауна', исполненной любящими сокурсниками, и забаррикадировался в классе. Стеблик немедля начертил углем большой крест на двери, с подписью 'Боже, смилуйся над ними', предоставив Кингу возможность обнаружить это художество.
  
  Ветер сменился ночью и понес вонь мертвечины прямиком в спальни Макри; мальчишки в ночных одеяниях застучали в запертую дверь между корпусами, умоляя Кинга проветрить. Пятый Номер вышел на второй урок с запасом камфары, не менее полфунта на каждого, запрятанной в карманах; и Кинг, слишком подавленный, чтобы требовать объяснений, пробормотал что-то и выставил их вон. Жук сумел в тишине студии закончить уже второе стихотворение.
  
   - Они используют карболку, Мельпес мне рассказал, - сообщил Стеблик. - Кинг думает, это поможет.
  
   - Ей потребуется уйма карболки, - отвечал Мак-Тюрк. - Но попытаться не мешает, я думаю. Это отвлечет Кинга от его гадостей.
  
   - Клянусь, он хотел меня убить, когда я сегодня принюхался. А когда Бертон - млаший обнюхивал меня, его это не беспокоило. И Александера не останавливал, когда тот выл 'Вонючки!' в нашем классе, но теперь - теперь мы его научили. Он только скалится теперь, - сказал Стеблик. - Что ты там пузыришься, Жук?
  
   - А! это только моя маленькая шутка. Я его на тост намазал. Вы помните, он всегда прохаживается насчет 'премудрого Липсиуса'?
  
   - Это который малец четырех лет? - спросил Мак-Тюрк.
  
   - Да. Каждый раз, когда узнает, что я стих написал. Ну так вот, когда я сидел на уроке, я прошептал Бертону-старшему: 'Как насчет премудрого Липсиуса?'. Старина Берт как сова ухмыльнулся. Он не знал, куда я клоню; но Кинг - тот догадался. Вот почему на самом деле он нас выгнал. Вы благодарны? Теперь помолчите. Я собираюсь написать балладу 'О премудром Липсиусе'.
  
   - Только не надо грубостей, - сказал Стеблик. - Не хочется быть пошлым в такой счастливый момент.
  
   - И речи нет. Какая рифма на 'зловоние', знаете?
  
  В преподавательской Кинг едко разглагольствовал перед Праутом об учениках с чесоточными мозгами, обратившими свои скудные и гибельные дарования на ослабление дисциплины и совращение своих сотоварищей, сотворение мерзких художеств и оскорбление почтенных людей.
  
   - Но, кажется, вас это не заботило, когда ваш корпус обзывал моих 'вонючками'? Если бы вы не заверили меня, что не вмешиваетесь в дела других корпусов, я мог бы счесть, что это ваши замечания спровоцировали все нелепые события.
  
  Праут, многое вынеся, стал решительным - обычно Кинг его просто пожирал.
  
   - Вы же говорили с Жуком, не так ли? Что-то о немытых и боящихся воды? - добавил школьный капеллан. - Я тогда вел счет в том павильоне.
  
   - Может быть... в шутку. Я, конечно, не намерен запоминать каждую реплику, какую отпустил этим малышам; и конечно, я уверен, что Жук не обиделся.
  
   - Может быть; но он - или они, что одно и то же - дьявольски умело определяют слабые места своих обидчиков. Сознаюсь, я на многое пошел, чтобы завоевать расположение Пятого Номера. Может, это не так, но я уверен - я единственный человек здесь, на которого не обращено их сводящее с ума - как сказать? - внимание.
  
   - Это все к делу не относится. Я ошибся, думая справиться с ними в одиночку, когда нужда придет. Но если они морально поддержаны теми, от кого я ожидал абсолютной и благожелательной справедливости, то мой жребий действительно труден. Среди всех вещей, какие я ненавижу, на первом месте стоят уклонение от долга и отсутствие солидарности в нашей среде.
  
  Тут обитатели преподавательской украдкой переглянулись, а Праут вспыхнул.
  
   - Абсолютно не согласен, - заявил он. - Я...гмм...да, я признаю, что недолюбливаю именно этих троих. И все же не следует...
  
   - Как долго вы собираетесь терпеть все это? - спросил Кинг.
  
   - Но все же, - вступил Макри, предавая своего обычного союзника, - позор, если он и был, останется при вас, Кинг. Вы не сможете доказать их ответственность за - вы же цените старый добрый англосаксонский язык - смрад в вашем корпусе. Мои ребята тоже на него жалуются.
  
   - А чего вы ждали? Вы знаете, каковы эти мальчишки. Естественно, они стараются извлечь все, что могут, из этой свыше посланной ситуации, - заявил малыш Хартопп. - Так в чем же проблема в ваших спальнях, Кинг?
  
  Г-н Кинг заявил, что, поскольку он ставит правилом никогда не вмешиваться в дела других корпусов, то не желает подобного вмешательства со стороны других. Им следовало бы уже понять (тут капеллан тяжело вздохнул), что он уже предпринял все действия, которые, по его скромному разумению, необходимы для исправления ситуации. В частности, он уже самостоятельно потратил, не предполагая требовать возмещения, сумму, точную величину которой он не считает нужным указывать, на приобретение дезинфицирующих средств. Он пошел на это, поскольку на опыте - на горьком опыте - убедился, сколь слабо управляется колледж, медленно и неэффективно. Можно даже прибавить к сказанному, что слабой является и администрация некоторых корпусов, а именно она и пытается тут судить об его действиях. Кратко изложив основные вехи удачной учительской карьеры, а также свидетельства своей высокой квалификации, включая сюда наличие ученых степеней, он удалился, хлопнув дверью.
  
   - Вот так так! - воскликнул капеллан. - Жизнь наша ничтожна и жалка, братие. Боже спаси всех учителей! Они в сем нуждаются.
  
   - Я не люблю этих ребят, сознаюсь, - Праут злобно ковырнул вилкой скатерть, - и я не претендую быть сильным человеком, вы знаете. Но скажу откровенно - я не вижу оснований, по которым я мог бы предпринять действия против Стеблика и прочих: не потому же, что Кинг раздражен этими... этими....
  
   - Он сам попал в яму, которую копал, - заметил Хартопп. - Конечно, вы не должны, Праут. Никто не обвинит вас в попустительстве вражде одного корпуса против другого.
  
   - Ничтожна жизнь наша, ничтожна. - Капеллан встал из-за стола. - Я пойду проверять упражнения по французскому. В обед Кинг одержит очередную победу над несколькими несчастными тринадцатилетними мальчишками; и потом придет, перескажет нам все свои удачные реплики и поучения, и успокоится.
  
   - Но насчет этих троих. У них действительно зудящие мозги?
  
   - Чепуха, - ответил Хартопп. - Подумайте минуту, Праут, и заметите, что все эти 'преждевременно развившиеся склонности к поганым фантазиям', о которых говорит Кинг, у него же и куплены оптом. Как говорится, 'гонит перышком то, что подчинится лишь стали'. Конечно, результат ему не нравится. Зайдите-ка на минуту в вешалку. Нехорошо подслушивать ребят, но они наверняка сейчас 'перетирают' корпус Кинга. Малым умам - маленькие радости.
  
  Крошечное логово рядом с преподавательской использовалось для хранения форменной одежды. Стекла в нем были матовые; никто бы не смог ничего увидеть, но слышно оттуда было каждое слово, произнесенное на дорожке снаружи. Свет и шаги приближались со стороны Пятого Номера.
  
   - Рэттри! - приглушенным голосом (студия Рэттри была по соседству). - Не знаешь, Кинга нет поблизости? У меня ... - Мак-Тюрк предпочел не заканчивать фразу.
  
   - Нет. Он вышел, - беспечно отвечал Рэттри.
  
   - Ага! Премудрый Липсиус дышит свежим воздухом? Его Королевское Величество ушли покурить. - Мак-Тюрк вскарабкался на ограждение и уселся, словно неугомонный грач.
  
   - Нынче нигде нет в Колле вони такой, как в Кинговом корпусе, потому как сильна она и не знает никто, что делать. Кроме Кинга. А он моет малявок privatim et seriatim. В Хесбоновских рыбных садках омывает он их, препоясав чресла передником.
  
   - Заткнись, заткнись, ирландец сумасшедший! - Слышен был звук мяча, ударившегося о гравий дорожки.
  
   - Не стоит гневаться, Рэттри. Мы пришли поболтать с тобой. Иди сюда, Жук. Они все дома. Надо их проветрить.
  
   - Где же Помпозо Вонеадоре? Глубокомысленным, благонамеренным мальчикам небезопасно показываться вблизи дома его в эти дни. Ушел, говоришь? Неважно. Я сделаю все, что смогу, Рэттри. Теперь я in loco parentis.
  
   - Один в вашу пользу, Праут, - прошептал Макри (такова была одна из излюбленных фраз Праута).
  
   - У меня есть несколько слов, которые необходимо сказать вам, мой юный друг. Побеседуем немного наедине.
  
  Слушатели вздрогнули: Жук, изменив голос, подражал одному из излюбленных гамбитов Кинга.
  
   - Повторяю, мастер Рэттри, нам надо побеседовать, и предметом нашего разговора будет не вонь, ибо это слово мерзкое и грубое. Мы, с вашего любезного позволения - оно получено, смею верить, мастер Рэттри, получено - обсудим это...гм, это скабрезное проявление скрытой деморализации. Особо меня поражает не то явное бесстыдство, с которым вы смеете разносить везде груз своей гнилостности, сколько - (вообразите себе это выступление, прерываемое иногда шлепками мяча для гольфа - но Рэттри всегда бил плохо) - то циническое безобразие, с которым вы распространяете эти отвратительные ароматы. Не в моем обычае вмешиваться в дела другого корпуса, но...
  
   ( Боже правый! - воскликнул Праут. - Это же сам Кинг! Слово в слово, точка в точку! - Слушайте! - сказал малыш Хартопп. )
  
   - ... однако сказать, что вы воняете, как сказали бы некоторые людишки низшего сорта, значит не сказать ничего - меньше чем ничего. В отсутствие вашего любимого учителя, к коему никто не относится с большим почтением, чем я, я должен - если вы позволите мне - известить вас о ненормальности - несравненной чрезвычайности - ужасающей зловонности того смрада (да, я верю в старый добрый англосаксонский язык), смрада, сэр, которым вы, по свидетельствам, наполнили свой корпус.... О, какая досада! Я забыл остальное, но оно тоже было восхитительно! Ну, разве ты не благодарен нам, Рэттри, за проведенную с тобой работу? Многие не взяли бы на себя такие заботы, но мы люди благодарные, Рэттри.
  
   - Да, мы ужасно благодарные, - добавил Мак-Тюрк. - Мы не забыли того мыла, Рэттри. Мы вежливы. А ты почему не вежлив, Рэттри?
  
   - Привет, - встрял в разговор Стеблик, надвинувший кепку на один глаз. - Увещеваешь Дымокура, а? Боюсь, он слишком далек от раскаяния. Рэттри! Уайт! Пероун! Мельпес! Нет ответа. Это печально. Это очень печально! Вынесите своих мертвых, сапом прокаженные!
  
   - Считаешь себя остроумным, да? - спросил Рэттри, выведенный из спокойствия последним выражением. - Это всего лишь крыса или что-то подобное под полом. Завтра мы достанем ее.
  
   - Не смейте издеваться над бедным слабым животным. И мертвым к тому же. Я уверток не потерплю. Ей-богу, Рэттри...
  
   - Стоп. Картофф никогда не говорил 'ей-богу', за всю свою маленькую жизнь, - заметил Жук критически.
  
  ( - Ох! - сказал Праут малышу Хартоппу).
  
   - Клянусь, сэр, клянусь, я ожидал от вас большего, Рэттри. Почему бы не признать свои прегрешения, как подобает мужчине? Разве Я когда - либо допускал недоверие по отношению к ВАМ?
  
  ( - Это не грубость, не грубость, - пробормотал Хартопп, будто отвечая на незаданный вопрос. - Это просто мальчишество, мальчишество).
  
   - И этот самый корпус, - Стеблик перешел от кудахчущего, дрожащего голоса к трагической серьезности. - Эта... гм, выгребная яма называла нас 'вонючками'. А теперь - а теперь они стараются скрыться за дохлой крысой! Ты разочаровал меня, Рэттри. Ты мне не нравишься! Ты меня чрезвычайно раздражаешь! Слава Небесам, я человек ровного темперамента...
  
  ( - Это в ваш адрес, Макри, - сказал Праут.
  
  - Боюсь, что так, боюсь, что так).
  
   - Иначе я вряд ли смог бы сдержаться при виде вашего хамского лица!
  
   - Cave! - раздался полушепот. Жук заметил, что Кинг выступает по коридору.
  
   - И что же вы можете здесь делать, мои маленькие друзья? - начал учитель. - Я уже как-то заметил вам - поправьте меня, если я ошибаюсь (тут все слушатели дружно вздрогнули) что если застану вас поблизости от моего корпуса, то не миновать вам суровых кар и наказаний?
  
   - Мы просто прогуливаемся, сэр, - отвечал Жук.
  
   - И остановились поболтать с Рэттри en route? [37]
  
   - Да, сэр. Мы тренировались с мячами для гольфа. - это сказал Рэттри, выходя из дома.
  
  ( - Старина Рэт более дипломат, чем я представлял. Пока что он не отклонился от истины. - заметил малыш Хартопп. - Какая в этом мораль, Праут?)
  
   - О, вы занимались спортом с ними, так? Я не завидую вашей способности выбирать друзей. Я думал, они намеревались завести одну из тех отвратных дискуссий, в которых они великие мастера - рано или поздно. Я настоятельно советую вам впредь вести себя более обдуманно. Подберите мячи.
  
  Он пошел дальше.
  
  На следующий день Ричардсу, который служил плотником на Флоте и которому доверяли все необычные дела, приказали вскрыть пол в спальне; Кинг полагал, что там кто-то сдох.
  
   - Не следует пренебрегать нашей работой ради таких ничтожных событий, хоть и ясно, что мелкие дела привлекают маленькие умы. Да, я приказал поднять доски пола после лэнча, под присмотром Ричардса. Я не сомневаюсь, что это будет крайне интересно для некоторых так называемых умов; однако любой, кого застанут хотя бы на лестнице, ведущей в спальни, ipso facto [38] получит сверх урока три сотни строчек.
  
  Мальчишки на лестнице не толпились, но большинство их стояло рядом с корпусом Кинга. Ричардса упросили сообщать новости из окна спальни, и, если можно, продемонстрировать труп.
  
   - Это кошка, дохлая кошка! - из окна высунулось красное лицо Ричардса. Ему пришлось немалое время простоять в этой комнате смерти на коленях.
  
   - К чертям кошку! - выкрикнул Мак-Тюрк. - Это мертвый малявка, он там лежит с прошлого года! Трижды приветствуем мертвого малышку Кинга!
  
  Они плотоядно ухмыльнулись.
  
   - Покажите! Покажите! Дайте хоть глазком взглянуть! - закричали младшие. - Отдайте ее натуралистам. (Это кричало Общество Естественной Истории). - Киска взглянула на Кинга - и сдохла! У-ха-ха! О-е! Мяу! Ррр-мяу! Брысь! - были наиболее типичные возгласы толпы.
  
  В окне вновь показался Ричардс.
  
   - Она была, - возгласил он, потом внезапно понизил голос, - давнешеньки мертва!
  
  Школа гудела.
  
   - Ну, пойдемте гулять, - сказал Стеблик, умело вклинившись в паузу. - Это все отвратительно, и надеюсь только, что этот лепрозорий такого больше не устроит.
  
   - Чего такого? - в бешенстве крикнул Кинг.
  
   - Убийства несчастных невинных кошек, каждый раз, когда нужно выгнать всех на помывку. Очень трудно выбирать между вами, не различишь. Но мне милее кошечка, она не так пахнет. Куда пойдем, Жук?
  
   - "_Je vais тащиться. Je vais тащиться tout le чудный полдень. Jamais j'ai тащился, comme je тащился aujourd'hui. Nous скамей aux скамейках." [39]
  
  Им всем показалась замечательной эта идея.
  
  Внизу, в подвале, где мерцали газовые фонари и стояли в ряд ботинки, Ричардс, окруженный сапожными щетками, разглагольствовал перед Оуком из преподавательской, Гамбли из столовой и прекрасной прачкой Леной.
  
   - Да-с. Она дошла до самой кондиции. Я близко чуть не умер, грю. Но я все сделал как надо, как надо сделал, в аккурат, пусть она воняла как выгребная бочка.
  
   - Она сдохла, на мышей охотясь, я так думаю. Бедняжка! - ответила Лена.
  
   - Ну, тогда она охотилась не так, как все Божьи кошки на свете, Лена. Я поднял доску, и она лежала там на спине, и я перевернул ее шваброй, и у нее вся спина была в штукатурке измазана, насквозь. Да-с, вам говорю. А под ее головой лежала, как бы сказать, маленькая подушка - кусок штукатурки, чтобы она не переворачивалась. Кто-то пропихнул ее внутрь, как смог пропихнуть. Кошки сами себе не делают подушек, чтобы помереть. Запихнули, когда была уже холодная, вот так.
  
   - Ой, да ты слишком умный для жизни, Толстик. Тебе надо жениться и здравому смыслу научиться, - отвечала Лена, помолвленная с Гамбли.
  
   - Да я учен еще раньше, чем некоторые девицы на свет родились, Лена. Служил на Королевском Флоте, и там смотреть научили. Шла бы ты по своим делам!
  
   - И как ты объяснишь, что нам рассказал? - спросил Оук.
  
   - Не спрашивайте, и врать не надо будет. У ей пулевая рана от бока и до бока, и ребра против сердца треснули. Я видел, когда перевернул. Хитры они, хитры, да старика Ричардса не перехитришь! Я уж хотел все рассказать, да ... он говорил, мы не моемся. Пусть мои мальчишки подразнят их вонючками, он говорил. Им это впрок пойдет, говорил!
  
  Ричардс плюнул на чистый сапог и продолжил свою работу, посмеиваясь.
  
  
  ИМПРЕССИОНИСТЫ
  
  В субботнюю ночь они закатились в комнату капеллана, чтобы покурить - четверо преподавателей (из них трое любителей вересковых трубок и один ценитель сигар), объединившихся под надежным руководством Преподобного Джона Джилетта. После обнаружения дохлой кошки Кинг был склонен видеть враждебность там, где ничего серьезного не подразумевалось, и Преподобный Джон, как 'буферное государство' и лицо, пользующееся доверием, потратил целую неделю, пытаясь вернуть всеобщее взаимопонимание. Он был человек толстый, гладко выбритый, исключая роскошные усы, с непоколебимо хорошим настроением; а кроме того (так говорили те, кто мало его любил), он был хитрым иезуитом. Сейчас он доброжелательно улыбался, посматривая на плод трудов своих - четверых надежных мужчин, говорящих уже без ожесточения.
  
   - И запомните, - сказал он, когда разговор свернул в нужном направлении, - я ни на чем не настаиваю. Однако каждый раз, когда кто-нибудь начинает прямую атаку на студию Пятого Номера, исход оказывается более или менее унизительным для него.
  
   - Я с этим не согласен. Я наголову разбиваю этого ужасного Жука каждый день, для его же блага; и других заодно с ним, - заявил Кинг.
  
   - А вы вспомните собственный опыт, Кинг, вернитесь на пару семестров назад. Как вы с Праутом преследовали их за курение и незаконное проникновение - помните? Неужели забыли полковника Дабни?
  
  Все, кроме Кинга, засмеялись; он, конечно, не желал вспоминать свою карьеру браконьера.
  
   - Это один случай. Потом, когда вы жили в комнате прямо под их студией - я всегда говорил, что это словно жить рядом с логовом льва - и решились выгнать их!
  
   - Потому что они безобразно шумели. Конечно, Джилетт, вы не оправдываете...
  
   - Я лишь сказал, что вы изгнали их из комнаты. И в тот же вечер ваша студия была разгромлена.
  
   - Это с обочины кидал камни Кроличьи Яйца, в стельку пьяный, - возразил Кинг. - И что такого?
  
  Преподобный Джон продолжал:
  
   - Наконец, на них посыпались насмешки по поводу личной чистоплотности - предмета, очень чувствительного для любого мальчишки. Оч-чень хорошо. Проследите, как в каждом случае наказание следовало за преступлением. Неделю ваш корпус дразнил их 'вонючками', а потом - говоря попросту - ваш корпус был выкурен вонью дохлой кошки, которая почему-то решила умереть именно в том месте, где принесла вам наибольший вред. Опять длинная рука случайности! Summa.[40] Вы обвинили их в проникновении. В результате нелепой цепи совпадений - неясно, стояли ли они на другом ее конце или нет - нарушителями предстали вы с Праутом. Вы изгнали их. Спустя некоторое время ваша комната стала непригодной для пребывания. По последнему случаю я уже приводил параллели. Каково?
  
   - Она лежала под центром спальни Уайта, - упрямился Кинг. - Там двойной пол до этого адского запаха. Никто - даже ребята моего корпуса - не смог бы приподнять доски, не оставив следов; а Кроличьи Яйца был просто феноменально пьян той ночью!
  
   - Им исключительно благоволит удача. Вот все, что я утверждаю. Лично я их очень люблю и надеюсь, что пользуюсь ответным доверием. Признаюсь, мне нравится, когда меня зовут 'Падре'. У нас мир; потому я и не поверил фальшивым обвинениям в воровстве.
  
   - Вы имеете в виду случай с Мейсоном? - мрачно спросил Праут. - Это очень меня задело, чрезвычайный скандал. Я надеялся, что Глава расследует дело более тщательно. Мейсон мог заблуждаться, но все же он честен и желал только блага.
  
   - Признаюсь, не согласен с вами, Праут, - отвечал Преподобный Джон. - Он устремился вслед за глупым враньем про их кражу; он поверил обвинениям другого мальчишки без расследования, как я понял; и, честно говоря - получил по заслугам.
  
   - Они подло сыграли на лучших чувствах Мейсона, - сказал Праут. - Один разговор со мной по их инициативе - и дело было бы решено. Они же предпочли морочить Мейсона, сыграли на его неопытности, незнании их характеров...
  
   - Может, и так, - заметил Кинг, - но я не люблю Мейсона. Не люблю как раз за то, за что его ценит Праут. Благие намерения.
  
   - В наших уголовных традициях не красть - у своих, по крайней мере, - сказал Хартопп.
  
   - Не слишком ли смелое заявление - для учителя, уведшего семь голов скота у неповинных поваров из Нортхема? - сказал Макри.
  
   - Именно так, - не смутившись, отвечал Хартопп. - Это, наряду с поборами за проезд, с браконьерством и с соколиной охотой на утесах - наше спасение.
  
   - Столь большой вред для Школы... - начал Праут.
  
   - Больший, чем любой скрытый скандал, скажете? Согласен. У нас ужасная репутация среди местных фермеров. Но я скорее готов иметь дело с преступлениями такого рода, чем с некоторыми иными провинностями...
  
   - Может, они и в порядке, но они ненормальны, неподобающи и, по моему мнению, нездоровы, - настаивал Праут. - Моральные последствия их выходок могут проложить дорогу большим бедам. Я не знаю, что с ними делать. Может быть, разделить их?
  
   - Вы можете, конечно, - ответил Макри. - Но они пришли на шесть лет в Школу ВМЕСТЕ. Я не желаю делать это.
  
   - Они принципиально говорят 'мы', - вступил вдруг Кинг. - Это раздражает меня. Ну как ваша проза, Коркран? - Но, сэр, мы еще не приготовили урок. - Мы принесем все через минуту, - и так далее. Так и остальные.
  
   - Есть большое достоинство в этом 'мы', - отвечал Хартопп. - Вы знаете, я гонял их по тригонометрии. Мак-Тюрк еще имеет какие-то представления о смысле этого слова; Жук, словно зверек, тонет в синусах и косинусах; он все копирует у Стеблика - тот находит вкус в математике.
  
   - Почему бы вам не прекратить это? - спросил Праут.
  
   - Все само собой решится на экзаменах. Жук показывает мне чистые листы, и надеется, что английский язык спасет его от провала. Думаю, большую часть урока он пишет стихи.
  
   - Всевышним клянусь, я хотел бы, чтобы он часть своей энергии направил на Элегии. - Кинг резко выпрямился. - Он - после Стеблика, конечно - самый гнусный производитель 'варварских гекзаметров', с каким я только дело имел.
  
   - В их студии работа разделена, - сказал капеллан. - Стеблик делает математику, Мак-Тюрк - латынь, а Жук выполняет за них задания по английскому и французскому. По крайней мере, когда он был в больнице, в прошлый месяц...
  
   - Симулянт! - перебил Праут.
  
   - Очень возможно. Тогда я заметил значительное ухудшение их перевода 'Roman
  d'un Jeune Homme Pauvre'.[41]
  
   - Я считаю это весьма безнравственным, - заявил Праут. - Я всегда выступал против системы самостоятельных занятий.
  
   - Будет трудно найти такую студию, где ребята не помогают друг другу; но в Пятом Номере это, кажется, возведено в систему, - заметил малыш Хартопп. - У них система почти во всем.
  
   - Они и не скрывают, - сказал Преподобный Джон. - Я видел, как они загнали Мак-Тюрка наверх, перелагать 'Элегию на церковном дворе', а сами пошли разминаться перед игрой.
  
   - Это перерастает в систематическое списывание, - голос Кинга становился все грозней и грозней.
  
   - Неважно, - отвечал Хартопп. - Корову играть на скрипке не научишь.
  
   - Это же ведет к списыванию.
  
   - Наш разговор останется тайной, как исповедь, не так ли? - спросил Преподобный Джон.
  
   - Но вы говорите, что слышали, как они замышляли нечто в этом роде, Джилетт? - настаивал Праут.
  
   - Святые Небеса! Не делайте из меня доносчика, друг мой. И моего сообщника из Хартоппа. Если они узнают, как-нибудь, что я 'стучал', наши отношения разрушатся - а я ими дорожу.
  
   - А я считаю, что ваш отношения с ними недостойны, - Праут оглядел слушателей, ища поддержки. - мне кажется, будет полезно на время разогнать эту студию - не так ли?
  
   - Да. Разгоните их, любым способом, - поддержал его Макри. - Посмотрим тогда, не даст ли течь теория Джилетта.
  
   - Будьте благоразумны, Праут. Оставьте их в покое, или бедствия одолеют вас; и, что имеет большее значение, они разочаруются во мне. Я слишком толст, увы! чтобы сражаться с плохими мальчишками. Куда вы?
  
   - Чепуха! Они не осмелятся... но я должен все обдумать, - ответил Праут. - Мне нужно подумать. Они хотят списывать, и я должен решить, чем мой долг.
  
   - Он точно способен задеть честь мальчишек. Кто дурак - так это я! - сокрушенно оглядел всех Преподобный. - Никогда больше не забуду, что учитель - не человек. Помяните мои слова, - добавил Преподобный Джон, - ждите проблем.
  
  ***
  
  ...И был над желтым Тибром
  Великий шум и страх.
  
  Средь бела дня (ребята все еще наслаждались воспоминаниями о кошачьей войне) г-н Праут ворвался в студию Пятого Номера, прочитал лекцию о пагубности списывания и приказал с понедельника работать в классной комнате. Они протестовали, поодиночке и хором всю тихую субботу, потому что их грех был обычным, более или менее, для всех рабочих комнат Школы.
  
   - Что толку в проклятиях? - спросил наконец Стеблик. - Мы все в одной лодке. Надо вернуться и помириться с корпусом. Шкафчик в классной комнате, и место в студии Двенадцатого Номера. (Он с печалью оглядел уютную комнату для подготовки к урокам, которую Мак-Тюрк, их эксперт в области Искусства, разукрасил стеновыми панелями, трафаретными узорами и кретоновыми драпировками).
  
   - Да! Чеч заползает к нам в комнату будто лазутчик тухлый, высмотреть, не делаем ли чего такого. Вы же знаете, он наш дом в покое не оставит, особенно теперь, - поддержал Мак-Тюрк. - Ох, это уж чересчур!
  
   - 'А почему вы не идете смотреть крикет? Мне нравятся крепкие, здоровые детки. Не надо вам задыхаться в этом классе. Почему вы не разделяете интересы нашего корпуса? А?' - процитировал Жук.
  
   - Ну, так почему бы нет? Вперед! Мы разделим интересы нашего корпуса. Конца не будет этим интересам! Нас целый год не будет в классах! Мы там уже переучились. О, мы добавим пр-релести этому корпусу, прежде чем уйдем! Помните того парня в 'Эрике' или 'Св.Уинифриде'? Белиал [42] или как там его? Я иду к тебе, Белиал! - сказал Стеблик с обольстительной улыбкой.
  
   - Прямо в точку, - ответил Жук. - а я буду Маммоной. Займусь ростовщичеством - так делается во всех школах, согласно 'Б.O.П.' [43] - пенни на шиллинг в неделю. Это поразит слабый умишко Чеча. Ты станешь Люцифером, Турок.
  
   - Что я должен сотворить? - ухмыльнулся Мак-Тюрк.
  
   - Зловещие заговоры - интриги - компании протеста. Займемся же теми 'воровскими интригами', о которых твердит Чеч! Вперед!
  
  Корпус встретил их возвращение криками и знаками сочувствия, обычно проявляемого к тем, кого изгоняли из студий. Всем известная замкнутость троицы делала ее еще более интересной.
  
   - Как в старые времена, да? - Стеблик выбрал шкафчик и забросил туда свои книги. - Мы пришли развлечься с вами, старые друзья, потому что любимый учитель вырыл нас из привычных норок.
  
   - И поделом вам, - крикнул Оррин, - любителям сдувать!
  
   - Не надо так делать. - укорил его Стеблик. - Как нам поддерживать свой высокий престиж, милок, если ты будешь делать такие замечания?
  
  Заключив парня в любящие объятия, они подтолкнули его к открытому окну и опустили раму на затылок и шею. С той же быстротой они связали ему руки за спиной при помощи куска бечевки, а затем, так как он яростно пинался, стащили с него ботинки. В таком виде и обнаружил Оррина через несколько минут г-н Праут - гильотинированного, беспомощного, окруженного буйствующей и не спешившей придти на помощь толпой.
  
  В классе наверху Стеблик искал союзников для борьбы с мстителями. Оррин уже рвался внутрь во главе абордажной команды, и класс весь заполнился пылью, в которой верещали, стучали ногами, визжали и выли школьники. В битве была сорвана классная доска, клубок катавшихся воинов разбил дверь, окно, повредил газовые светильники. В пылу боя троица выскользнула в коридор и начала призывать всех вокруг присоединиться к сражению.
  
   - Кинговцы, на помощь! Сюда, класс Двенадцатого Номера! Праутовцы, Праутовцы! Макри, на помощь! Хартоппы, сюда!
  
  Младшие слетались отовсюду, словно рои пчел, не задавая вопросов и, взбежав по ступеням, вливались в битву.
  
   - Неплохо для первого вечера! - сказал Стеблик, поправляя воротник. - Кажется, Праут будет немного недоволен. Нам нужно алиби. - И они сели на перила у студии Кинга.
  
   - Знаете, - продолжил он, когда они влились в одуревшую толпу, - смешать все корпуса в большой свалке - это даже лучше, чем когда какой-нибудь осел начинает настоящую ссору. Привет, Оррин, ты выглядишь несколько сверхошеломленным.
  
   - Это ваша вина, скоты! Вы начали все это. Нам каждому задали по двести строчек, а Чеч ищет вас. Только взгляните, что эта свинья Мельпас сделал с моим глазом!
  
   - Мне нравится это твоё: 'вы начали'. Кто назвал нас любителями сдувать? Твой детский ум неспособен соединить причину и следствие? В один прекрасный день ты поймешь, что шутить с Пятым Номером не стоит.
  
   - А где шиллинг, что ты мне должен? - внезапно спросил Жук.
  
  Стеблик не мог видеть Праута за спиной, однако вернул пулю не дрогнув: - Я должен тебе только девять пенсов, старый ростовщик.
  
   - Ты забыл про проценты, - объяснил Мак-Тюрк. - Полпенни на шиллинг в неделю в пользу Жука. Ты теперь чертовски богат, Жук.
  
   - Так... Жук ссудил мне шесть пенсов, - Стеблик остановился и стал считать на пальцах. - Шесть пенсов до девятнадцатого, не правда ли?
  
   - Так. Однако ты забыл заплатить проценты по прошлому долгу.
  
   - Но ты же взял часы в залог! - Игра развивалась почти без усилий.
  
   - Не надо. Плати проценты, или я возьму проценты и за них. Помни, у меня твоя расписка! - заорал Жук.
  
   - Ах ты еврей безжалостный! - стонал Стеблик.
  
   - Тихо! - очень громко зашептал Мак-Тюрк, будто бы только что увидев Праута за собой.
  
   - Вас я почему-то не видел в этой позорной драке в классной комнате! - сказал тот.
  
   - Как, сэр? Мы только что пришли от г-на Кинга. Пожалуйста, сэр, как насчет студии? Они разбили парту, за которой вы велели мне сидеть, а форма плавает в чернилах.
  
   - Найдите другую парту - просто другую парту. Вы меня нянькой считаете? Я спрашиваю - давно ли у вас в обычае ссужать деньги своим товарищам, Жук?
  
   - Нет, сэр: это исключительный случай, сэр.
  
   - Это самый предосудительный обычай. Я надеялся, что мой корпус, по крайней мере, от него - то свободен. Несмотря на мое мнение о вас, я с трудом верю, что вы подвержены и такому пороку.
  
   - Нет вреда в ссудах, сэр, разве не так?
  
   - Я не намерен перебрасываться с вами словами о морали. Сколько вы ссудили Коркрану?
  
   - Я... я точно не знаю, - сказал Жук. Трудно импровизировать, ежеминутно балансируя на острие!
  
   - Минуту назад вы знали точно.
  
   - Мне кажется, шесть пенсов, - вмешался Мак-Тюрк, бросив полный презрения взгляд на Жука. В безнадежно расстроенной финансовой системе их студии это было как раз той суммой, на которую Мак-Тюрк и Жук оба предъявляли права, как на свою долю от заложенной второй выходной пары брюк Стеблика. Однако тот уже два курса как утверждал, что это его комиссионные за заботы насчет ломбарда; хотя он, конечно же, истратил деньги на их общие 'угощения'.
  
   - Понятно, так. Вы больше этим заниматься не будете. Шесть пенсов вы сказали, Коркран?
  
  Стеблик промолчал, но кивнул.
  
   - Ваше дурное влияние на друзей и так достаточно велико, не надо еще и подкупать их. - Праут порылся в карманах и (о счастье!) извлек флорин и четырехпенсовик. - Принесите мне то, что вы называли распиской Коркрана, и будьте довольны, что я не стану сообщать никому обо всем. Эти деньги будут удержаны из ваших карманных, Коркран. Расписку ко мне, немедленно!
  
  Очень они огорчились! Шесть пенсов с р а з у было гораздо лучше, чем шесть пенсов, разделенные на семь дней любой голодной недели!
  
  ***
  
   - Но что за штука эта долговая расписка? - спросил Жук. - Я только в книге о них читал.
  
   - Теперь тебе придется исхитриться и изготовить одну, - отвечал Стеблик.
  
   - Да... но чернила высохнут только к утру. Думаешь, он не заметит?
  
   - Только не он. Слишком озабочен, - сказал Мак-Тюрк. - Напиши - ка свою фамилию на листке бумаги, Стеблик, и потом: 'Я.Д.В. два и четыре пенса'. [44] Потрудись передать это Прауту. Стеблик никогда не платит... Ты что делаешь, осел?
  
  Машинально Жук подвинул обретенные деньги к Стеблику, как к казначею студии. Нелегко отказаться от многолетней привычки... Получив расписку, Праут прочитал Жуку лекцию о недопустимости займов и ростовщичества, которое (как и все, кроме обязательного крикета) развращает корпус и рушит добрые отношения между учениками, делает юность холодно-расчетливой и открывает путь всякому злу. Наконец, не знает ли Жук о других таких случаях? Если знает, то его долг и способ доказать искренность раскаяния в том, чтобы информировать своего наставника. Все останется в тайне.
  
  Жук не знал. Вообще - то, я не уверен, сэр. Как можно свидетельствовать против друзей? Корпус, вполне вероятно - тут он изобразил страдания деликатного человека - полон такими явлениями. Он не может сказать. Он не сталкивался с конкуренцией в своем деле; однако если г-н Праут считает, что все это затрагивает честь Корпуса (Праут уверил, что воистину так), то может быть стоит старостам...
  
  Он продолжал так канючить, даже выходя от учителя.
  
  - Ну, - сказал Шейлок - любитель, возвратившись в классную комнату и плюхнувшись рядом со Стебликом, - если он не уверен теперь, что корпус пропитан ростовщичеством, то будь я рыбой пропахшим датчанином, вот так... - Я был у кабинете г-на Праута, сэр (это он учителю). - Он сказал, что мне можно сидеть где я хочу, сэр. - Ох, его прямо трясло от возбуждения. - Да, сэр, я только попросил Коркрана отлить мне чернил.
  
  После молитвы Харрисон и Крэй, двое усердных главных старост, встретили их на пути к спальням, пылая гневом. - Что ты выкинул с Чечем на этот раз, Жук? Он нам покоя не дает весь вечер.
  
   - И чем же обеспокоены Их Невозмутимая Ясность? - спросил Мак-Тюрк.
  
   - Будто Жук ссудил деньги Стеблику, - начал Харрисон, - а потом Жук пришел к Прауту и наябедничал, что у нас многие этим занимаются.
  
   - Не надо так, - ответил Жук, усевшись на короб для обуви. - Этого я как раз не говорил. Я сказал чистую правду. Он спросил, не занимается ли кто у нас этим, я сказал, что не знаю.
  
   - Он думает, что вы кучка грязных Шейлоков, - добавил Мак-Тюрк. - Очень лестно для вас, что он не считает вас шайкой взломщиков. Вы знаете - его старая честная голова всегда заботами полна.
  
   - Человек благонамеренный. Все для нашего же блага. - Стеблик изящно облокотился на перила. - Голова в водосточной трубе. Полное признание в левом ботинке. Плохо для чести Корпуса, очень.
  
   - Заткнись, - сказал Харрисон. - Вы, парни, всегда так себя ведете, будто не мы вас, а вы нас отчитывать должны.
  
   - Слишком вы развязны. - сказал Крэй.
  
   - Не вижу, где тут развязность, разве в вашем поведении - вмешиваетесь в наши личные дела с Жуком, когда Праут уже все уладил. - Стеблик добродушно подмигнул старостам.
  
   - Что хуже всего в таких маленьких зубрилах, - вздохнул Мак-Тюрк, прибавляя газа, - это что они становятся старостами, не обретя достаточно здравого смысла, и оттого утомляют именно тех ребят, которые помогли бы им поддержать честь корпуса.
  
   - В этом мы вам не мешаем! - горячо сказал Крэй.
  
   - Ну так чего же вы нас злите? - спросил Жук. - Вы сами так плохо управляетесь с делами, что Праут стал подозревать, будто корпус заполнен ростовщиками. Я сказал ему только, что одолжил денег Стеблику, и больше ничего. Не знаю, поверил ли он, но мой случай на этом исчерпан. А остальное - ваши заботы.
  
  Таким образом, мы находим, - голос Стеблика зазвучал громче, - что корпус пронизала система тайных заговоров. Насколько можно догадываться, малявки дают и берут взаймы суммы, далеко превосходящие их финансовые возможности. За это мы не ответственны. Мы здесь только рядовые.
  
   - Почему вы удивлены, что мы не заботимся об интересах корпуса? - с достоинством сказал Мак-Тюрк. - Мы занимались собой, пока нас не выставили из студии, и вот теперь мы замешаны в такие нехорошие дела! Это несправедливо.
  
   - Вы ругаете и запугиваете нас на лестнице, - заявил Стеблик, - из-за таких вопросов, которые целиком в вашем ведении. Вам же известно, что мы не старосты.
  
   - Только что вы нам угрожали поркой, - добавил Жук, вдохновенно фантазируя - он заметил признаки ошеломления на лицах старост, - но если в надеетесь что-то получить от нас таким образом, с наскока, то вы сильно ошибаетесь. Вот и все! Спокойной ночи.
  
  Они пошли наверх, излучая чувство оскорбленной добродетели каждым квадратным дюймом спин.
  
   - Но... но какого черта мы им сделали? - спросил изумленный Харрисон у Крэя.
  
   - Не понимаю. Только - только так бывает каждый раз, когда с ними связываешься. Они так дьявольски умеют вывернуться!
  
  Тут г-н Праут снова вызвал двух хороших мальчиков к себе и успешно погрузил их и свой умы фатомов на десять вглубь болота слепого одурения. От разглагольствовал о шагах и мерах, о верном тоне и лояльности корпусу и в корпусе, и под конец повелел обоим быть более тактичными.
  
  Тогда они потребовали у Жука ответа: нет ли у него влиятельных заступников? Жук немедленно поспешил в учителю, желая узнать, по какому праву Харрисон и Крэй вновь поднимают дело, успешно уже решенное между ним и учителем. Нет равного Жуку в искусстве оскорбленной невинности.
  
  Потом Прауту пришло в голову, что он мог быть несправедлив к виновным, которые не пытались отрицать или смягчать его обвинения. Он снова вызвал Харрисона и Крэя, попенял им очень мягко, тем тоном, который хорош для кающихся грешников; и когда они возвратились к себе в комнату, из уст их лились слова отчаяния. Старосты предприняли в корпусе долгое расследование, доведя младших до истерики, и раскопали, с большой помпой и торжеством, естественную и неизбежную для школы систему мелких займов, распространенную среди малявок.
  
   - Вы знаете, Харрисон, Торнтон-младший одолжил мне один пенни до субботы, потому что я должен был заплатить за разбитое окно; и я его потратил в магазине. Я думал, тут нет ничего плохого. А Врэй-старший одолжил у меня два пенни, когда дядя прислал мне перевод - я его обналичил на почте, пять шиллингов - но он мне вернет до воскресенья! Мы не думали, что это запрещено!
  
  Они часами продирались через случаи подобного рода, но так и не обнаружили ростовщичества, ничего, близкого к заявленной Жуком шкале высоких процентных ставок. Старшие - в Школе не было особого уважения к старостам, за пределами обязательных для исполнения правил - попросту предлагали им заняться своим прямым делом. Они ничего не скажут ни при каких условиях. Харрисон, говорили они - идиот, а Крэй - второй идиот; но самый тупой, добавляли они - это учитель.
  
  Когда корпус раздражен - и при том не чувствует вины за собой - он делится на группки и кружки: сборища в полумраке, совещания в чуланах, скопления в коридорах. А когда от группы к группе, изображая величайшую секретность, крадется тройка хитрых подростков, кричит: 'Cave!' [45] там, где нет опасности, шепчет 'Только никому!', рассказав минуту назад выдуманные нелепицы - вокруг школы начинает виться явственный дымок заговора и восстания.
  
  Через несколько дней Праут стал понимать, что он живет и действует в атмосфере бесконечной осады. Тайны окружали его со всех сторон, предостережения шагали быстрее его больших ног, за его настороженной спиной кто-то шептал пароли. Мак-Тюрк и Стеблик изобрели множество абсурдных и пустых словечек - эти прилипчивые фразы проносились по корпусу, словно огонь по жнивью. Это была восхитительная игра. Единственным практическим итогом работы Комиссии по Ростовщичеству стали разговоры между учениками: 'Ты думаешь, у нас действительно много такого?' - спрашивал один с печалью; 'Знаешь, в таком деле нельзя быть слишком бдительным', отвечал другой. Влияние этой борьбы за чистую совесть и добрые намерения на учителя вообразить нетрудно. Опять же, человек, искренне посвятивший себя завоеванию доверия подопечных, не будет рад услышать, пусть издалека, как темный и мрачно - язвительный кельт зовет его 'Сверхпопулярным Праутом'. Молва об историях - странных историях - которые рассказываются в сумраке класса учеником, не заслуживающим доверия, почему-то возбуждает таких учителей; и та деланная и тщательно разработанная вежливость, которую дикарь - воспитанник бросает в бой против учтивости преподавателя - такую плел вокруг Праута Стеблик - не могла, конечно, успокоить его дух.
  
   - Общий тон нашего Корпуса изменился - и в дурную сторону, - сказал Праут Харрисону и Крэю. - Вы заметили? Я никого не обвиняю, ни на минуту...
  
  Он никогда никого не обвинял; но, с другой стороны, чем же иным он занимался? - и, из самых лучших намерений, Праут поставил своих старост на грань нервного срыва, насколько это возможно для таких крепких мальчишек. Хуже всего, те начинали временами сомневаться - не было ли изрядной доли истины в уверениях Стеблика и Ко, что учитель туп, как осёл?
  
   - Вы знаете, что я не такой человек, чтобы волноваться из-за каждой услышанной мелочи. Я верю, что корпус сам поработает над своим спасением - разумеется, кто-то должен при этом держать поводья твердою рукой. Однако же тут ясно виден недостаток почтительности - дурной тон для нашего корпуса, просто безобразие.
  
  О, Праут благороден, благороден, благороден!
   Наш Чеч ужасно благороден!
   Добра он нам желает.
  Иначе популярность -
  О, попу - попу - лярность!
  Большая популярность
   Немного пострадает!
  
  Двери студии были распахнуты, и эта песня, исполненная в классе двумя десятками звонких голосов, хорошо слышалась в ней. Малявки любили этот напев; слова сочинил Жук.
  
   - На такие вещи разумный человек внимания не обращает, - с кривой улыбкой заявил Праут. - Но, как говорится, 'оттуда соломка летит, откуда ветер дует'. Можете ли вы проследить, от кого все исходит? Я обращаюсь ко всем вам как к руководителям.
  
   - Тут сомнений быть не может, - злобно сказал Харрисон. - Я понимаю, на что вы намекаете, сэр. Все началось, когда Пятая Студия вернулась в классы. И не надо мигать, Крэй. Ты тоже это знаешь.
  
   - Они нам все осложняют, иногда, - заметил Крэй. - Такова их манера, вот что хотел сказать Харрисон.
  
   - Значит, они препятствуют вам в исполнении обязанностей?
  
   - Ну... нет, знаете ли, сэр - они только смотрят и ухмыляются, а обычно вообще отворачивают носы.
  
   - Ага, - сказал Праут сочувственно.
  
   - Я думаю, сэр, - продолжал Крэй, решительно переходя к сути дела, - было бы лучше, если бы их возвратили в студию - лучше для нашего корпуса. Они уже не малыши, чтобы околачиваться в классах.
  
   - Он младше Оррина, Флинта и дюжины других ребят, насколько я понимаю.
  
   - Да, сэр; но тут есть разница. Они пользуются влиянием. Они могут втихаря устроить столько неприятностей, сколько другим и в голову не придет. По крайней мере, если кто-то...
  
   - И вы полагаете, что в своей студии они станут вести себя лучше?
  
  Решительно, Харрисон и Крэй были такого мнения. Как позднее сказал Харрисон Крэю, 'Они ослабляют наш авторитет. Их уже не высечешь, как маленьких; они устроили нам представление из этого дельца с займами, и мы стали посмешищем для школы. Я поступаю на следующий год (имелось в виду, в Сэндхерст). Они почти выбили меня из рабочей колеи своими - как бы сказать - безумствами. Если они возвратятся в студию, для нас наступит мирное время'.
  
   - Приветик, Харрисон. - Мак-Тюрк неторопливо вышел из-за угла, обшаривая взглядом окружность горизонта. - Все бдишь, старина? И правильно. А вообще-то, кончай! Кончай!
  
   - Что ты имеешь в виду?
  
   - Ты слишком задумчив, - ответил Мак-Тюрк. - Изнурительная работа - надзирать за честью Корпуса, не так ли? Кстати, не хотите ли пойти разорять гнезда?
  
   - Слушай, - Харрисон надеялся на благодарность, - мы рекомендовали Прауту вернуть вам студию.
  
   - Очень мило! А кто вы такие, чтобы встревать между нами и учителем? Сэмом клянусь, вы нас очень разозлили. Точно. Конечно, мы не знаем, как сильно вы оговорили нас перед господином Праутом, но когда вы меня дружески останавливаете и бесстыдно сообщаете, что сговариваетесь за нашими спинами - секретно - с Праутом - я даже представить не могу, что нам с вами делать.
  
   - Это чертовски неправильно! - крикнул Крэй.
  
   - Точно. - Мак-Тюрк принял весьма невозмутимый вид, что очень шло его вытянутому, худому лицу. - Черт возьми! Староста - это одна беда, а учитель - другая; но вы сумели их скомбинировать! Вы рекомендовали то - вы рекомендовали сё! ВЫ решаете, когда и как нам вернуться в студию!?
  
   - Но...но... мы думали, тебе понравится, Турок. Правда думали. Знаешь, вам будет там действительно удобнее, - Харрисон едва не плакал.
  
  Мак-Тюрк отвернулся, будто бы стараясь скрыть свои чувства.
  
   - Они сломались! - всполошил он Стеблика и Жука в кладовой. - Они растаяли! Они уже умоляют Чеча вернуть нас в Пятый Номер. Бедные черти! Бедные чертенята!
  
   - Это оливковая ветвь, - прокомментировал Стеблик. - Это тот самый белый флаг, клянусь! Только подумайте, мы их сверхошеломили.
  
  Сразу после чая г-н Праут вызвал их, чтобы сказать, что если они желают погубить своё будущее, пренебрегая учебой, то это всецело их проблемы. Однако, он желает внушить им, что их присутствие в классах больше не может быть терпимо. Его лично не заботит, сколько времени придется потерять, искореняя следы их дурного влияния. Как далеко Жук зашел в возбуждении темной стороны своего юного воображения, это выяснится впоследствии; однако Жук может быть уверен, что г-н Праут встанет на пути любых душе-разлагающих последствий...
  
   - Последствий чего, сэр? - спросил Жук, совершенно одурманенный этим потоком. Мак-Тюрк тихонько пнул его в лодыжку, чтобы не поддавался Прауту. Жук, продолжал учитель, прекрасно понимает, о чем речь. Карьера их будет коротка и дурна, на его взгляд; и как тот, кто стал in loco parentis их еще не развращенным товарищам, Праут обязан принять меры. Возврат в студию - таково было завершение его речи.
  
  - Но что такое было 'возбуждение темной стороны воображения'? - спросил Жук на ступенях к студии.
  
   - Я не знаю никого, кто выставлял бы себя таким ослом, - отвечал Мак-Тюрк. - Надеюсь, я хорошенько ободрал тебе лодыжку. Зачем позволять кому-то заводить себя?
  
   - К чертям завод! Я пощекотал его чем-то, сам не знаю чем. Знал бы заранее, был бы осторожнее. Поздно теперь. А жалко! 'Темная сторона...'. Куда это он клонил?
  
   - Не важно, - сказал Стеблик. - Я знал, что мы способны осчастливить этот маленький домик. Я так и говорил, помните? Но клянусь, не думал сделать это так быстро.
  
  ***
  
   - Нет, - очень сурово заявил Праут в учительской. - Я настаиваю, что Джиллет был неправ. Хотя я и позволил им вернуться.
  
   - Это невзирая на ваше всем известное отношение к списыванию? - промурлыкал малыш Хартопп. - Что за безнравственный компромисс!
  
   - Один момент, - вмешался Преподобный Джон. - Я - мы - все мы перенесли немало душераздирающих переживаний за эти десять дней. Сознайтесь - была ли у вас хоть одна спокойная, счастливая минута с того момента...
  
   - Среди забот о делах корпуса - не было! - ответил Праут. - Но вы совершенно заблуждаетесь в оценке этих ребят. Чтобы отнестись равным образом ко всем - и защитить себя...
  
   - Ха! Я говорил, что к этому придет! - пробурчал Преподобный Джон.
  
   - ...я был вынужден отослать их в студию. Их нравственное воздействие невыразимо - просто невыразимо.
  
  И, мало помалу, он выложил всю историю, начиная с ростовщичества Жука и кончая напрасными усилиями старост.
  
   - Жук в роли Шейлока - это новость для меня, - заметил Кинг, поджав губы. - Слухи доходили, но...
  
   - До событий? - спросил Праут.
  
   - Нет, после ваших разбирательств; но я был осторожен и не встревал. Я никогда не вмешиваюсь...
  
   - Лично я, - вмешался Хартопп, - охотно дал бы ему пять шиллингов, если бы он смог рассчитать сложный процент с них без трех грубых ошибок.
  
   - Вот - вот - вот! - заикаясь проговорил Мейсон, математик, и лицо его озарилось свирепой радостью. - И я хотел бы сделать точно то же!
  
   - Итак, вы провели расследование? - голос малыша Хартоппа заглушил реплику Мейсона, прежде чем Кинг уловил смысл сказанного.
  
   - Мальчик сам намекнул на существование подобного в моем корпусе, - отвечал Праут.
  
   - Он мастер на такие дела, - заявил капеллан. - Однако, говоря о чести корпуса...
  
   - Они уронили ее за неделю. А я создавал ее годами! Мои старосты - мальчики, не привыкшие жаловаться на других - сами пришли ко мне с просьбой избавиться от этих. Говорите, пользуетесь у них доверием, Джиллет? Но они вам все расскажут по-другому. Сейчас я так настроен - пусть идут к дьяволу, как сами пожелают. Я от них устал, - голос Праута был полон горечи.
  
  Однако Преподобный Джон сам, с улыбкой на лице, посетил обитель дьявола - как раз когда троица умяла небольшое, но вкусное 'угощение', стоимостью ровно в шесть пенсов, и устраивалась на старом месте.
  
   - Входите, падре, входите! - воскликнул Стеблик, выставляя лучшее кресло. - Эти десять дней мы встречались только 'официально'.
  
   - Вы наказаны, - заявил Преподобный Джон. - Я не общаюсь со злодеями.
  
   - Но мы же исправились, - сказал Мак-Тюрк. - Господин Праут смилостивился над нами.
  
   - И на наших натурах теперь не пятнышка, - продолжил Жук. - Это был печальный эпизод, падре, и болезненный.
  
   - А теперь успокойтесь немного и взвесьте все, mes enfants.[46] Именно о ваших натурах я раздумывал всю ночь. Говоря школьным языком, какого черта вы делаете в корпусе Праута? Тут не над чем смеяться. Он говорит, что вы так понизили моральный уровень корпуса, что вас вынуждены изолировать в студии. Это верно?
  
   - Верно каждое слово, падре.
  
   - Не дерзите, Турок. Слушайте меня. Я не раз говаривал вам, что никто здесь не обладает таким влиянием - и дурным, и хорошим - как вы трое. Вы знаете, что я не разглагольствую об этике и правилах морали, потому что не верю, будто юные особи рода человечьего способны думать о будущем. С другой стороны, не хотелось бы счесть, что вы развращаете младших. Не прерывайте, Жук! Слушайте меня. Г-н Праут замечает, что вы развращаете, так или иначе, всех своих товарищей.
  
   - Г-н Праут выдает так много замечаний, падре, - устало ответил Стеблик. - О каком именно вы?
  
   - Ну, он говорил, будто слышал, как вы рассказывали что-то в классе, погасив свет, шепотом. А когда он открыл дверь, Оррин сказал: 'Замолчи, Жук - все это просто ужасно!'. Было такое?
  
   - Вы помните книжку г-жи Олифант 'Осажденный город', которую сами мне одолжили в прошлый семестр? - спросил Жук.
  
   Падре кивнул.
  
   - Я взял идею оттуда. Только, вместо города, я говорил 'Колледж' - в тумане, осажденный духами мертвых учеников, похищающих ребят прямо из постелей в спальнях. Все имена заменил на настоящие. Ну, знаете, как это действует, с именами, когда говоришь зловещим шепотом. Оррину это очень не нравилось. Никто ни разу мне не дал закончить. К концу там совсем страшно.
  
   - Но почему же, чего ради вы не объяснили все это г-ну Прауту, вместо того чтобы оставить
  впечатление...
  
   - Падре - сахиб [47] , - заявил Мак-Тюрк. - Бесполезно объяснять что-то г-ну Прату. Если он составил впечатление, он его не переменит.
  
   - У него же лучшие мотивы. Он нам in loco parentis, - промурлыкал Стеблик.
  
   - Дьяволята! - воскликнул Преподобный Джон. - Я должен так понимать, будто ростовщичество - только еще одно 'впечатление' г-на Праута?
  
   - Ну, мы ему помогли немного, - признал Стеблик. - Я действительно должен был Жуку шесть пенсов, он подтвердит, но я вообще не собирался платить проценты. Потом мы обсуждали эти дела на ступеньках, а Праут... Праут наткнулся на нас... случайно. Вот как все было, падре. Он дал мне наличные, совсем как Добрый Доктор (хотя потом вычел из моих карманных). А Жук дал ему мою расписку, собственноручную. Что случилось потом - не знаю.
  
   - Я слишком правдив, - добавил Жук. - Я всегда такой. Видите ли, он любит 'впечатляться', настоящий импрессионист [48]. Думаю, падре, что смог бы подкорректировать его впечатление, но с другой стороны - я же не был уверен, что в корпусе совсем нет займов, ведь так? Я подумал, что старосты могут знать об этом больше. Они могли бы. Они же тот самый 'палладиум государственных школ'.
  
   - И они узнали, - сказал Мак-Тюрк. - Под конец. Типичная парочка совестливых, благонамеренных, правильных, простодушных мальчиков, как раз о каких вы мечтаете, падре. Он - Харрисон и Крэй - вывернули корпус наизнанку, с самыми лучшими на свете намерениями.
  
   - Точно так. Они об этом твердили, громко и ясно. Приходили и кричали нам прямо в уши, - заметил Стеблик.
  
   - Мое личное впечатление - вас троих непременно повесят, - сказал Преподобный Джон.
  
   - За что? Мы ничего не сделали. - ответил Мак-Тюрк. - Это все г-н Праут. Вы читали книгу о японских борцах? Мой дядя - он военный моряк - дал мне одну, очень интересную.
  
   - Не пытайтесь сменить тему, Жук.
  
   - Я не пытаюсь, сэр. Я хотел дать иллюстрацию, как будто в проповеди. Эти борцы... парни придумали такие трюки, чтобы дать сопернику сделать всю работу. Потом один маленький толчок, и враг роняет сам себя. Это называется 'шиббувичи', или 'токохома', или как-то так. Г-н Праут - наш шиббувичер. Это его собственные промахи.
  
   - Вы что, верите, будто мы околачиваемся и ищем, как бы развратить умы младших? - спросил Жук. - Начнем с того, что у них нет умов; и потом, они уже давно развращены. Я сам был малявкой, падре.
  
   - Ну, я-то думал, что знаю границы вашей находчивости; но если вы так усердно собираете свидетельства против самих себя, вы не можете обвинять никого...
  
   - Мы никого не обвиняем, падре. Разве мы сказали хоть слово против г-на Праута? - Стеблик оглядел всех. - Мы его любим. Он и не представляет, как мы его любим.
  
   - Гм! Очень умело скрываете любовь. Вы задумывались, почему и кто выгнал вас из студии?
  
   - Это г-н Праут сделал, - многозначительно протянул Стеблик.
  
   - Нет, это был я. Я не хотел; но несколько моих слов, боюсь, впечатлили г-на Праута...
  
  Пятый Номер дружно рассмеялся.
  
   - Видите, с вами тот же случай! - объяснял Мак-Тюрк. - Он очень легко составляет впечатление, правда? Но вы не должны думать, что мы его не любим - потому что мы его обожаем. В нем ни капли порока.
  
  В дверь стукнули два раза.
  
   - Глава немедленно желает видеть Пятый Номер в своем кабинете, - донесся голос школьного смотрителя Лиса.
  
   - Ух! - выдохнул Преподобный Джон. - Кажется мне, что некие люди получили порцию серьезных проблем на свои головы.
  
   - Слово даю - г-н Праут ходил жаловаться Главе, - сказал Стеблик. - У него двойная мораль. Не годится вмешивать Главу в свары корпуса.
  
   - Могу рекомендовать тетрадь для защиты... гмм... некоторых мест, - посоветовал с бескорыстным видом Преподобный Джон.
  
   - Ух! Он бьет прямо по плечам, и так сильно, как будто чертовым засовом, - простонал Жук. - Доброй ночи, падре. Нам надо идти туда.
  
  Еще раз они встали пред Главой - Белиал, Маммона и Люцифер. Но они имели дело с человеком более утонченным, чем они сами. Г-н Праут говорил с директором, устало и разочарованно, более получаса; и взору Главы открылось то, что было сокрыто от учителя.
  
   - Вы обеспокоили господина Праута, - сказал он задумчиво. - Ученикам не следует беспокоить преподавателей чаще, чем необходимо. Я не люблю заниматься такими делами. Вы обеспокоили МЕНЯ. Это серьезное преступление. Понимаете?
  
   - Да, сэр.
  
   - Хорошо. Тогда я намерен побеспокоить ВАС, частным и неофициальным образом, потому что вы тратите мое время. Вы уже слишком взрослые для порки, так что я выражу свое неудовольствие другим способом. Скажем, по тысяче строк на каждого, запрет на прогулки на неделю и что - нибудь еще в таком роде. Пороть - это слишком, да?
  
   - О, нет, сэр! - радостно сказал Стеблик: недельное заключение в доме в разгар летней жары было наказанием нешуточным.
  
   - Оч-чень хорошо. Тогда сделаем, что сможем. Я надеюсь, что больше вы меня не побеспокоите.
  
  Это были отличные, продолжительные, сильные побои, с небольшими перерывами, но самым чувствительным был его возмутительный обычай - разговаривать в интервалах между экзекуциями. Например: 'Среди низших классов (шлёп) это навлекло бы на меня обвинение в (шлёп) оскорблении действием. Вам надо бы быть более благодарными за ваше (шлёп) привилегированное положение, а вы?! Есть границы (шлёп), человек их находит опытным путем, Жук (шлёп), за которыми небезопасно продолжать персональную (шлёп) вендетту, потому что (шлёп) не дергайся (шлёп) - рано или поздно ты приходишь (шлёп) в столкновение с высшим авторитетом, а он хорошо изучил привычки животных. Et ego - Мак-Тюрк, не надо! -in Arcadia vixi. [49] Есть какая-то вопиющая несправедливость в этом, она может задеть (шлёп) ваше самолюбие. Ну, все! Можете сказать вашему учителю, что я вас официально поколотил.
  
   - Мое слово! - сказал Мак-Тюрк, дергая лопатками. - Вот это дело! У Пруссака Бейтса отменно острый глаз!
  
   - Может, я ошибся, прося порки вместо других наказаний? - спросил Стеблик.
  
   - Чушь! Нам этого и надо было. Я знаю этот его взгляд, - сказал Жук. - Я был на дюйм от рёва.
  
   - Ну, и я не смеялся, - признался Стеблик.
  
   - Пойдем вниз, в ванную, посмотрим на ущерб. Один может держать зеркало, а другие с - с - смотреть.
  
  Добрых десять минут они занимались осмотром. Полосы были очень красными и ровными.
  Ни на пенни не было между ними разницы в тщательности и эффективности нанесения, и в том изяществе очертаний, что отмечает работу мастера.
  
   - Что вы тут делаете? - На ступенях ведущей в ванные лестницы стоял Праут, привлеченный шумом и плеском.
  
   - Нас выпорол Глава, сэр, и мы смываем кровь. Глава велел рассказать вам. Мы готовы были это сделать через минуту, сэр. (Sotto voce) [50] Это в счет Чеча.
  
   - Да, он заслужил, чтоб хоть что-то выиграть, бедный чертяка, - заявил Мак-Тюрк, одевая рубашку. - С тех пор как все началось, мы его досуха выжали, и даже больше.
  
   - Но слушайте - почему мы не злимся на Главу? Он сказал, что это вопиющая несправедливость!
  
   - Дорогой мой! - сказал Мак-Тюрк, и больше не соизволил произнести ни слова.
  
  Стеблик первый рассмеялся, держась рукой за стенку бассейна.
  
   - Чего это вы, ослы? - удивился Жук.
  
   - Я.. я думаю о вопиющей несправедливости всего этого!
  
  
  
  ИСПРАВИТЕЛИ МОРАЛИ
  
  В отступлении не было позора. Победа за Праутом, но они не роптали. Он нарушил правила игры, обратившись к Главе, но зато они воспользовались его деньгами.
  
  Преподобный Джон искал возможность поговорить и уладить это дело. Преподавательская (для холостяков) школы, в которой кабинеты преподавателей были намеренно перемешаны с классами и рабочими комнатами учеников, давала своим завсегдатаям возможность заметить за учениками многое, подлежащее осуждению. Пятый Номер также несколько долгих лет тщательно проверял Преподобного. Тот был настоящим джентльменом. Он стучал в дверь студии, прежде чем войти; он вел себя как посетитель, а не как строгий 'ликтор'; он не сплетничал и никогда не придавал официального хода тому, что говорилось в часы досуга. Праут - сама бесконечная утомительность; Кинг рыщет, будто кровавый мститель; даже малыш Хартопп, рассуждая о естественной истории, редко перестает быть официальным; но Преподобный Джон - всегда желанный гость в Пятом Номере.
  
  Взгляните, вот он восседает в их единственном кресле, сжимая в зубах трубку и опустив складки подбородка на воротничок священнического одеяния, пыхтя как дружелюбный кит, а Пятый Номер рассуждает о жизни, какой она им видится, и в особенности о последней встрече с Главой - по делу о ростовщиках.
  
   - Хорошая порка раз в неделю принесла бы вам много пользы, - сказал капеллан, мигая и сотрясаясь, - и, как вы сказали, вы же полностью невиновны.
  
   - Од-нако, падре! Мы могли оправдаться, если бы он позволил нам говорить, - возмутился Стеблик, - но он не дал. Глава - продувная бестия!
  
   - Он отлично вас понимает. Ха-ха! Ну, вы усердно приближали этот час.
  
   - Но он такой искренний. Он не станет пороть человека утром и причитать над ним в полдень, - сказал Жук.
  
   - Не станет: он же не в Церкви, слава богу! - заявил Мак-Тюрк. Пятый Номер был настроен решительно против учителей духовного звания и хотел поспорить со своим пастором по этому поводу.
  
   - Почти во всех школах есть учителя-клирики, - сказал Преподобный спокойно.
  
   - Это плохо для ребят, - отвечал Стеблик. - Они злятся. Конечно, вы-то совсем другой, сэр. Вы принадлежите Школе, почти как все мы. Я имею в виду обычных священников.
  
   - Я самый обычный священник, и г-н Хартопп тоже в Церкви.
  
   - Ну да; но он вступил после того, как стал работать в Колледже. Мы видели, как он ехал сдавать экзамены. Это ничего, - сказал Жук. - Но только представьте, что Глава примет сан!
  
   - Что же тогда, Жук?
  
   - О, тогда Колл за год на куски распадется, сэр. Нет никакого сомнения.
  
   - Почему вы так решили? - с улыбкой спросил Преподобный Джон.
  
   - Мы здесь почти шесть лет. Очень мало таких вещей в Колледже, о которых мы не знали бы, - заявил Стеблик. - Да даже вы пришли на год позже меня, сэр. Я помню, как вы записывали наши имена на первом уроке. Г-да Кинг и Праут, и Глава, конечно - только они старше нас, так сказать.
  
   - Да, мы многих уже видали - в преподавательской.
  
   - Ха! - буркнул Жук. - Они приходят, а потом уходят в брак. Ну без них и легче!
  
   - Что же, наш Жук ищет подходящую пару?
  
   - Нет, падре; не делайте из меня посмешище. Я встречал на каникулах ребят, у которых преподы женаты. Ужасное дело! У них дети, у детей режутся зубки и корь, и все такое, прямо в школе, а их жены устраивают званый чай - званый чай, падре! и зовут учеников на завтрак.
  
   - Это все не очень плохо, - сказал Стеблик. - Но учителя бросают свои корпуса, и все спускают на старост. В одной школе парень рассказывал мне, что у них между корпусом и домом учителя дорога в милю, и еще дверь завешена занавеской. Они могут делать все, что захочется.
  
   - Сатана, грехи чужие усердно обличающий.
  
   - Хорошо смеетесь; но вы же понимаете меня, падре. С ними все хуже и хуже, мало помалу. Много скандалов и ссор, с последствиями - многих исключают, сами знаете.
  
   - Никто не без греха, не забывай. Хотите какао, падре? - спросил Мак-Тюрк, поднимая чайник.
  
   - Нет, спасибо; я курю. Никто не без греха? Продолжай, мой Стеблик.
  
   - А потом, - Стеблик разогрелся, - все говорят: 'Кто бы думал? Ужасные мальчишки! Чертова ребятня!' Это все от женатых преподов, я думаю.
  
   - Собрался судить простак Даниэль...
  
   - Но это так! - прервал священника Мак-Тюрк. - Я встречался кое с кем на каникулах, и они рассказывают то же самое. Это может показаться милым - отдельный домик с заботливой леди , и все такое. А все не так. Учителя отрываются от работы, старосты получают слишком много власти, и...и... все гниет. Мы же не в обыкновенной школе. Репетиторы нам недоступны, даже таким благополучным, как Стеблик. А нам нужно сделать себе имя, разумеется, мы же будем поступать в Сэндхерст так или иначе, разве не правильно?
  
   - Верно, Турок. Как по писаному говоришь.
  
   - И поэтому нам нужны особые учителя, не как в других местах, не так? Здесь не как в других школах.
  
   - Это приводит ко всяким хулиганствам, так мне рассказывали, - добавил Жук.
  
   - Да, столько времени на вас тратить сможет только свободный мужчина, - подытожил Преподобный Джон. - А вы ни разу ни чувствовали, что мир - или Преподавательская - слишком стесняют вас?
  
   - Не всегда - не летом, к примеру. - Стеблик с довольным видом взглянул на окно. - Наши цепи очень длинны, и нам остается много времени на самих себя.
  
   - Вот, к примеру, я сижу в вашей студии и время отнимаю, так? А?
  
   - Конечно нет, падре. Сидите. Не уходите, сэр. Вы же знаете, мы всегда вам рады.
  
  В голосах звучала неподдельная искренность. Преподобный Джон покраснел от удовольствия и вновь стал набивать трубку.
  
   - И мы обычно знаем, где находятся завсегдатаи преподавательской, - с триумфом признался Жук. - Вы, например, разве ночью, после десяти, не проходили через наши нижние спальни, сэр?
  
   - Я шел выкурить трубку с учителем. Нет, я не внушил ему никаких 'впечатлений'. Я срезал путь через ваши спальни.
  
   - Тем утром я учуял запах табаку. Ваш сильнее, чем у г-на Праута. Я понял, - сказал Жук, важно покачивая головой.
  
   - Святые небеса! - рассеянно сказал Преподобный Джон. Только через несколько лет Жук осознал, что это было скорее данью его наивности, чем проницательности. Длинные, светлые, целиком просматриваемые, лишенные дверей спальни постоянно посещались учителями, ходившими в гости один к другому - ведь холостяки ложатся позднее женатых. Но Жук и подумать не мог, что в этих хождениях был умысел!
  
   - Говоря о хулиганстве, - сменил тему Преподобный, - вы на себе его немало испытали, когда были малявками, так?
  
   - Ну, мы и сами были маленькими бестиями, - ответил Жук, мысленно созерцая промежуток между одиннадцатью и семнадцатью годами. - Шляпой клянусь, какие были задиры! Фэйрберн, Маунселл - Зубастик, и вся эта шайка!
  
   - Помните, как Зубастик называл нас 'три слепых мышонка', и заставлял петь, стоя у шкафчиков, а сам брызгал чернильницей? - спросил Стеблик. - Вот это были хулиганы, так хулиганы!
  
   - Но сейчас ничего такого нет, - осторожно заявил Мак-Тюрк.
  
   - Вот тут вы ошибаетесь. Все мы склонны счесть, что все хорошо, когда нас самих ничто не задевает. Я бы удивился, если бы оно затихло - хулиганство.
  
   - Малявки сами дико друг друга угнетают; но в старших классах все зубрят перед экзаменами. У них уже есть, о чем заботиться, - сказал Жук.
  
   - Ну? Что вы думаете? - Стеблик внимательно наблюдал за выражением лица капеллана.
  
   - У меня есть сомнения. - Потом, загораясь: - Право слово, для таких сравнительно умных ребят маловато внимательности. Подозреваю, что вы слишком увлеклись деланьем пакостей учителю и не заметили происходящего у вас под носом в классе, в эти дни.
  
   - О чем вы, сэр? Я - я клянусь, мы ничего не видели, - удивился Жук.
  
   - Тогда предлагаю посмотреть. Когда малыш хнычет в углу и одежда у него мокрая, как тряпка, и он не учится, и грязнее всех в Колле, и ходит озираясь - где-то что-то не в порядке.
  
   - Это Клюер, - выдохнул Мак-Тюрк.
  
   - Да, Клюер. Он ходит ко мне на французский. Это его первый семестр, и он почти так же беспомощен, каким вы были, Жук. Он и от природы не очень умен, но тут его забили до превращения в полного идиота.
  
   - О, нет! Они притворяются дураками, чтобы меньше бранили, - заявил Жук. - Уж я-то знаю.
  
   - Я никогда не видел, впрочем, чтобы его колотили, - заметил Преподобный Джон.
  
   - Мастера этого дела на публике не выступают, - возразил Жук. - Фэйрберн никогда не трогал меня, если кто-то мог увидеть.
  
   - И говорить не нужно, Жук, - вмешался Мак-Тюрк. - Мы все испытали подобное в свое время.
  
   - Но мне досталось больше, чем кому бы то ни было, - настаивал Жук. - Если вам нужен специалист по хулиганам, падре, обращайтесь ко мне. 'Пробка', 'головомойка', 'ключи', выкручивание шеи, заламывание рук, подножки, 'ква-ква' - и все остальное.
  
   - Да уж. Мне нужны твои советы, но еще больше мне нужно, чтобы ты остановил это.
  
   - Как насчет Аваны и Фарфара, падре - то есть Харрисона и Крэя? [51] Они - любимцы г-на Праута, а мы даже не помощники старост, - с оттенком горечи сказал Мак-Тюрк.
  
   - Это я знаю, но с другой стороны - ведь большинство бесчинств идут просто от неведения...
  
   - Никоим образом, падре, - мгновенно ответил Мак-Тюрк. - Хулиганы - это хулиганы. Они всегда прекрасно знают, что делают. Задумывают на уроках и исполняют замысел на переменах.
  
   - Неважно. Если дело дойдет до старост, вы опять побоище устроите, как недавно. Уже было. И не смейтесь! Слушайте. Я прошу вас - мой личный Десятый Легион - решить эту задачу по-тихому. Я хочу, чтобы малыш Клюер выглядел опрятным и достойным...
  
   - Черт меня дери, если стану его МЫТЬ! - прошипел Стеблик.
  
   - Достойным и уважающим самого себя. Что касается другого, кто бы это ни был - вы можете использовать все свое влияние (тут странный огонь сверкнул в глазах священника) без всяких ограничений, чтобы - ну, скажем - переубедить его. Вот и все. Остальное - на ваше усмотрение. Доброй ночи, mes enfants.
  
   - Ну, что нам делать? - Обитатели пятого Номера уставились друг на друга.
  
   - Маленький Клюер глаза отдаст за место, где можно укрыться. Я точно знаю. Что, если позвать его жить в нашей комнате, а?- сказал Жук.
  
   - Нет! - твердо ответил Мак-Тюрк. - Это грязный маленький скот, он тут все испортит. И вообще, нам не нужен собственный чертов Эрик. [52] Вы хотите ходить с ним в обнимку?
  
   - Не очень весело, - сказал Стеблик, с грохотом подтянув на стол обе ноги. - Надо найти того шутника, что хулиганит, и устроить ему веселую жизнь - вот тогда все будет кончено. Но почему мы не заметили его, когда были в классе?
  
   - Может быть, Клюера колотят сами малявки. Они такое устраивают, иногда.
  
   - Тогда придется дать пинков всем в младших классах корпуса - для вразумления. Пойдем! - решил Мак-Тюрк.
  
   - Держи карман! Нам нельзя устраивать заваруху! Кто бы это ни был, он держится тихо, или мы заметили бы, - ответил Стеблик. - Будем вынюхивать и следить, пока все не поймем.
  
   Они перетряхнули все классы, пересчитав каждого - младшего и старшего - ученика, исследовали (по настоянию Жука), даже умывальники и чуланы, но безрезультатно. Все были на виду, кроме Клюера.
  
   - Чудеса! - Стеблик задержался снаружи класса. - Что за черт?
  
  Тоненький голосок, пение пополам с рыданьями, еле слышался из-за стены.
  
   - Красотка Китти как - то шла...
  
   - Громче, чертенок, или двину книгой!
  
   - С молочником болтая,
  
   Ой, Кэмпбелл, не надо!
  
   - На ярмарку...
  
  Послышался удар книгой или еще чем-то мягким, а затем визг.
  
   - Ну, я и не думал, что это кто-то из наших. Вот почему мы этого не замечали, - заявил Жук. - Сефтон и Кемпбелл парни здоровые, опасно связываться. К тому же - к ним не зайдешь так легко, как в наш класс.
  
   - Вот свинья! - Мак-Тюрк прислушивался. - Какая в этом забава? Подозреваю, что Клюер прислуживает им.
  
   - Они не старосты. Единственная хорошая новость. - Стеблик скорчил воинственную гримасу. - Сефтон и Кемпбелл! Г-мм! Кемпбелл и Сефтон! Ага! Ведь одного из них натаскивают, как щеночка?
  
  Это были двое преждевременно созревших юнцов семнадцати - девятнадцати лет, посланные родителями в школу в тщетной надежде, что полгода зубрежки смогут подготовить болванов к поступлению в Сэндхерст. Номинально они числились в корпусе Праута; но в действительности за ними надзирал сам Глава; и поскольку он опасался продвигать новых, непроверенных людей в старосты, парочка была озлоблена на всю школу. Сефтон провел три месяца с лондонским репетитором, и рассказы о его приключениях никогда не были скучными. Кемпбелл, имевший вкус к изысканным нарядам и грубой ругани, следовал привычке дружка свысока глядеть на окружающий мир. Это был их всего лишь второй год, и школа, взирая на новичков с немалой долей раздражения, прозвала их 'щеночками' - обычное звание зубрил. Однако их бакенбарды - Сефтон уже имел настоящую бритву - и усы были, вне всякого сомнения, впечатляющими.
  
   - Так мы будем 'разубеждать' их? - спросил Мак-Тюрк. - Я с ними мало дела имел, но шляпу даю в заклад, что Кемпбелл - трусишка.
  
   - Не-ет! Это все oratio directa![53] - отвечал, качая головой, Стеблик. - А я люблю oratio obliqua. К тому же, где тогда наше 'моральное влияние'? Подумали об этом?
  
   - Чушь! Что ты хочешь сделать? - Жук свернул в младший класс Девятого Номера, рядом со своей студией.
  
   - Я? - Боевой огонь сверкал во взоре Стеблика. - Я желаю пошутить с ними немного. Теперь помолчи!
  
  Он засунул руки в карманы и уставился на море, посвистывая сквозь зубы. Потом нога ударила в пол; вздернулось одно плечо; он прокрутился вокруг своей оси и начал вытанцовывать вычурный шаффл, типичный для военных размышлений Стеблика. Он трижды пересек комнату, сжав губы и держа нос по ветру, едва не переходя в квикстеп. Наконец, он остановился перед безмолвным Жуком и ласково стукнул его по голове (Жук отклонился). Мак-Тюрк тем временем слонялся туда-сюда, поглаживая колено. Были слышны завывания Клюера, будто у того сердце разрывалось.
  
   - Принесем Жука в жертву, - объявил Стеблик. - Мне очень жаль, Жук. Вспомни 'Опыт путешествий' Гальтона (эту замечательную книгу изучали на одном из курсов) и того козлика, чье блеяние приманило тигра!
  
   - О, черт! - сказал Жук с беспокойством. Это был уже не первый случай принесения его в жертву. - А без меня никак нельзя?
  
   - Боюсь, нет, голубчик. Мы с Турком станем тебя тиранить. Чем больше воплей с твоей стороны, тем лучше для дела. Турок, найди-ка подходящую палку и веревку. Мы привяжем его и оставим на смерть, как у Гальтона. Помнишь, как Фэйрберн - Тряпка устраивал нам петушиный бой, сняв ботинки и связав колено к колену?
  
   - Но это ж чертовски больно.
  
   - Еще бы. Ты просто мудрец, Жук! Турок прокатает тебя по всей комнате. Помни, что мы решили устроить погром и тебя заманили во все это. Одолжи платок. - Жука связали для 'петушиного боя'; была не только вставлена палка между локтей и колен, но их еще и стянули веревкой. В таком положении он повалился на пол от одного тычка Стеблика, собирая одеждой всю пыль.
  
   - Взъерошь ему волосы, Турок. Теперь тоже ложись. Блеяние козленка возбуждает тигра. Вы так злы на меня, что можете только чертыхаться - помните! Я вас обоих привяжу к палке. Пора хныкать, Жук.
  
   - Еще бы! Я теперь с полпинка обозлюсь! - ответил Жук.
  
   - Ну, начали - и помните о блеянии козленка!
  
   - Заткнитесь, скоты! Отстаньте! Вы мне колени оторвали! Ох вы сволочь зверская! Замолчите! Это не игрушки! - протесты Жука были, по тонкости интонаций, настоящим произведением искусства.
  
   - Разберись с ним, Турок! Пни его! Катай его! Забей! Не увиливай, Жук, скотина! Турок, дай ему еще!
  
   - Он ненатурально орет. Повернись, Жук, или я тебя об камин ударю! - заорал Мак-Тюрк. Они устроили жуткий шум, и приманка не замедлила сработать.
  
   - Привет! Что тут за игры? - Сефтон и Кемпбелл вошли, обнаружив Жука лежащим на боку у камина, плачущим, пока Мак-Тюрк тыкал ему в спину большим пальцем левой ноги.
  
   - Да это все Жук, - объяснил Стеблик. - Не хочет играть, притворяется. Никак не могу стравить его с Турком. - Сефтон искусно пнул обоих, его лицо просветлело. - Вот отлично. Я о них позабочусь. Вставайте и деритесь, вы оба! Дай-ка мне палку. Я их расшевелю. Вот так игра! Иди сюда, Кемпбелл! Только посмотри.
  
  Тут Турок повернулся к Стеблику и обозвал его очень плохими словами.
  
   - Ты же сказал, что тоже будешь играть, Стеблик. Иди и ложись!
  
   - Ну вы и ослы, мне поверили! - взвизгнул Стеблик.
  
   - У вас что, ссора? - спросил Кемпбелл. - Ссора? - Стеблик был удивлен. - Нет, я их только поучил малость. А ты понимаешь в петушиных боях, Сэффи?
  
   - Понимаю? Да у Маклагана, в городе, где меня натаскивали, мы ТАКОЕ устраивали в чертежной, и малыш Маклаган слова не смел сказать. Ну, здесь мы не разучились, эт точно. Я сейчас покажу.
  
   - Мне можно встать? - застонал Жук, когда Стеблик уселся на него сверху.
  
   - Молчать, хвастунишка. Ты будешь биться со Сэффи!
  
   - Да он убьет меня!
  
   - Тащите их в нашу студию, - предложил Кемпбелл. - Там тихо и спокойно - для таких дел. Я побьюсь с Турком. Это лучше малявки Клюэра. - Они перебрались в комнату Сефтона и Кемпбелла.
  
   - Точно! Ну-ка, разомнемся, покатаемся, - веселился Сефтон, когда парочка укладывалась на пол.
  
  Стеблик закатил их за кресло. - Теперь я вас свяжу и объявлю корриду! Черт, ну и ручищи у тебя, Сэффи! Платка не хватает, нет ли веревочки?
  
   - Смотри там в углу, - посоветовал тот. - Давай же! Кончай хныкать, Жук, скотина. Мы составим славную пару. Проигравшие поют для победителей - песнь победы завоевателям! Ты себя зовешь трепаным поэтом, Жук? Ну так счас нам поэт споёт!
  
  МакТюрк занял позицию напротив Кемпбелла. Быстро и умело палки были просунуты через скрюченные конечности, запястья стянуты узлами, под аккомпанемент проклятий со стороны Мак-Тюрка, связанного, преданного, бьющегося бессильно у кресла. Стеблик отвернулся от Кемпбелла и Сефтона и взглянул на дверь.
  
   - Ну, вот и все в порядке, - сказал он совсем иным тоном.
  
   - Какого черта...? - начал Сефтон. Фальшивые путы Жука были сброшены; Мак-Тюрк, улыбаясь, вставал с пола. Вместе они связали руки и ноги врагов еще надежнее.
  
  Стеблик, заняв кресло, освещал сцену нежнейшей улыбкой. Связанный для 'петушиного боя' человек - возможно, самое беспомощное существо во вселенной.
  
   - Блеяние козленка приманивает тигра. Ох, вы сказочные ослы! - Он откинулся, смеясь, пока не стал задыхаться. Жертвы медленно 'въезжали' в суть ситуации. - Мы вам устроим такую порку, какой вы не терпели за всю жизнь молодую! - заревел Сефтон с пола. - У тебя рот на затылке откроется, когда мы кончим с вами. Что вы хотите всем этим, черт возьми?
  
   - Вы поймете с полпинка, - отвечал Мак-Тюрк. - Не ругайтесь так. Мы только хотим узнать, почему вы, кабаны жирные, издеваетесь над Клюэром?
  
   - Да не ваше дело!
  
   - За что вы издевались над Клюэром? - Вопрос был повторен более нетерпеливым и угрожающим тоном. Они знали все тонкости запугивания.
  
   - Просто нам захотелось позабавиться! - прозвучал наконец ответ. - Дайте нам встать. - Даже сейчас они не понимали, во что вляпались.
  
   - Ну-ну. Мы хотим поиздеваться над вами - для забавы. Поиграем так же весело, как вы с Клюэром. Он ничего не мог с вами поделать. Как вы с нами сейчас. Равный счет, не так ли?
  
   - Не можем? Ну, погодите!
  
   - Ах, - задумчиво протянул Жук, - да над вами просто никогда не издевались надлежащим образом. С нашими милыми шутками и публичная порка не сравнится. Ставлю шиллинг, что вы будете рыдать и обещать все что угодно.
  
   - Смотри, жучок сопливый, мы тебя до полусмерти изобьем, как освободимся. Я тебе обещаю - сколько угодно!
  
   - Сначала мы вас отделаем до полусмерти. Вы лупили Клюэра по голове?
  
   - Вы лупили Клюэра по голове? - как эхо, повторил Мак-Тюрк. После двадцатого вопроса - ни один мальчишка не выдержит пытки бесконечным повторением, главным приемом всякого хулигана - последовало признание.
  
   - Лупили, черт вас побери!
  
   - Тогда вас следует отлупить по головам. - И они были отлуплены со знанием дела. Удар кулаком по голове - это не пустяки; Фэйрберн - Тряпка в старые добрые дни не смог бы поработать лучше.
  
   - Вы устраивали Клюэру 'головомойку'? - В этот раз ответ последовал куда быстрее, и процедура 'головомойки' продлилась пять минут (время замечали по часам Стеблика). Верзилы не могли даже корчиться в тесных путах. А ведь при 'головомойке' используются вовсе не мягкие мочалки...
  
   - Устраивали ли вы Клюэру 'ключи'?
  
   - Нет! Никогда! Клянусь, никогда! - завопил Кемпбелл, катаясь в агонии.
  
   - А мы вам устроим, просто чтобы вы поняли, на что это похоже.
  
  Пытка 'ключами' - которые вовсе не обычные ключи - чрезвычайно болезненна. Она заняла несколько минут, и жертвам потребовалось вставить кляпы.
  
   - Устраивали ли вы Клюэру 'пробку'?
  
   - Да. Конечно, тупицы! Оставьте нас в покое, скоты!
  
  Но им устроили 'пробку', а пытка 'пробкой' - которая также не имеет ничего общего с обычными пробками - еще более мучительна, чем 'ключи'.
  
  Методичность и неумолимость палачей расшатала нервы жертв. Каждая новая мука перемежалась дождем колючих, бесконечных вопросов, а когда они отказались отвечать, в рты им были воткнуты грязные платки.
  
   - Это все штучки, которые вы устраивали Клюэру? Вынь кляпы, Турок, дай им ответить.
  
   - Да, клянусь, это все. Ох, вы нас убьете, Стеблик! - провыл Кемпбелл.
  
   - Как раз такое он вам кричал. Мы слышали. А теперь мы вам покажем, что такое НАСТОЯЩЕЕ хулиганство. Вот чем ты меня разочаровал, Сэфтон: ты пришел в Школу в жестком воротничке, в модных ботинках, и думаешь, что способен нас учить хулиганству. Думал, мы не все знаем о хулиганстве? Вытащите кляп, дайте ему ответить.
  
   - Нет! - раздался яростный крик.
  
   - Он говорит - нет. Укачаем его, пока не уснет. А Кемпбелл пусть посмотрит.
  
  Чтобы 'укачать, пока не уснет', требуются как раз трое ребят - и две боксерские перчатки. Опять-таки эта операция ничего общего с колыбельками не имеет. Сэфтона 'укачивали', пока глаза не полезли на лоб и он не захрипел, задыхаясь, полудохлый и ошеломленный.
  
   - Тетеньки мои! - выдохнул Кемпбелл из своего угла, побелев.
  
   - Уберите это прочь, - приказал Стеблик. - Возьмемся за Кемпбелла. Вот это так хулиганство! О, забыл! Так зачем, Кемпбелл, вы издевались над Клюэром? Вытащите кляп, дайте ему ответить.
  
   - Я... я не знаю. Ох, отпустите! Клянусь, все будет тихо. Pax! Не 'качайте' меня!
  
   - 'Блеяние козленка приманивает тигра'. Говорит, что не знает. Посади его прямо, Жук. Вставь кляп и дай мне перчатку.
  
  При полном молчании Кемпбелла 'качнули' шестьдесят четыре раза.
  
   - Кажись, я умираю! - прошептал он. - Говорит, что умирает. Отложите его пока. Теперь Сэфтон! О, забыл! Сэфтон, зачем вы издевались над Клюэром?
  
  Ответ был непечатным; однако он не вызвал у Стеблика ни малейшего румянца.
  
   - Сделай ему 'ква-ква', Турок!
  
  'Ква-ква' было немедленно исполнено. (В их распоряжении - хотя они не осознавали этого - был нелегко доставшийся опыт почти девятнадцати лет детства).
  
   - Говорит, что мы мусорщики. Отложите его пока. Теперь Кемпбелл. О, забыл! Я спрашиваю, Кемпбелл, за что вы издевались нал Клюэром?
  
  Тут полились слезы - горячие слезы; раздались мольбы о прощении и униженные обещания вечного мира. Пусть они прекратят пытки, и Кемпбелл никогда руки на них не поднимет. Допрос продолжился - под аккомпанемент умеренных 'убеждений'.
  
   - Вам, кажется, больно, Кемпбелл. Больно?
  
   - Да! Ужас как!
  
   - Говорит, что больно. Вы сломались?
  
   - Да, да! Клянусь! Прекратите!
  
   - Говорит, что сломался. А вы смирились?
  
   - Да!
  
   - Говорит, что смирился. Вы чертовски смирный?
  
   - Да!
  
   - Говорит, что он теперь чертовски смирный. Будете еще приставать к Клюэру?
  
   - Нет! Ох, неееет!
  
   - Говорит, что не будет приставать к Клюэру. А к кому другому?
  
   - Нет. Клянусь, что нет.
  
   - И ни к кому другому. Как насчет порки, которую вы собирались нам задать?
  
   - Не будем! Клянусь, не будем! Не будем!
  
   - Говорит, что не будет бить нас. Вы по-прежнему полагаете себя мастерами хулиганства?
  
   - Нет, нет!
  
   - Говорит, что ничего не понимает в хулиганстве. Разве мы не научили вас кое-чему?
  
   - Да! Да!
  
   - Говорит, что научили. Вы благодарны?
  
   - Да!
  
   - Говорит, что благодарны. Отложите его. О, забыл! Кемпбелл, за что вы издевались над Клюэром?
  
  Кемпбелл уже рыдал, его нервы совершенно сдали. - Я был хулиган! Это вы хотели услышать!?
  
   - Говорит, что был хулиганом. Он прав. Положите его в угол. И больше никаких шуток с Кемпбеллом. Теперь Сэфтон!
  
   - Черти! Мелкие черти! - орал Сэфтон, пока его умелыми пинками двигали по ковру.
  
   - 'Блеяние козленка приманивает тигра'. Ну, мы тебя украсим. Где он держит бритвенные принадлежности? (Кемпбелл сказал, где). Жук, принеси воды. Турок, взбей пену. Мы хотим побрить тебя, Сэфтон, так что лежи тихо, или порежешься. Я раньше никого не брил.
  
   - Не надо! Прошу, не надо! Нет!
  
   - Становишься вежливее, да? Я просто хочу сбрить эти маленькие бачки...
  
   - Я буду... буду смирным, если оставите в покое. Клянусь, что не стану вас бить, когда освобожусь!
  
   - ... а также половину тех усов, которыми мы так горды. Говорит, что не будет нас бить. Разве не мило?
  
  Мак-Тюрк фыркнул в никелированный тазик и поместил голову Сэфтона между коленей Стеблика.
  
   - Подожди, - вмешался Жук. - ты не сможешь сбрить длинные волосы. Сначала обрежь, потом брей начисто.
  
   - Вот еще, я не собираюсь искать ножницы. Не все ли равно? Дай-ка спички. Он же кабан, так что можно подпалить щетинку. Лежать! - Он зажег спичку, но тут же погасил. - Я же хотел убрать только половину...
  
   - Вот это подойдет. - Жук помахал щеткой. - Я намылю половину, а ты подожги остальное.
  
   Жесткие первые волоски сгорели, оставшись только над мокрой половиной губы. Стеблик пальцем сковырнул обгоревшие остатки. Это было бритье не очень мягкое, но чистое.
  
   - Теперь бакенбарда с другой стороны. Поверните его! - Процедура была повторена. - Дайте ему зеркальце. Уберите кляп. Хочется слышать, что он скажет.
  
  Слов не было. Сэфтон пялился, в ужасе и отчаянье, на причиненный ущерб. Две слезинки покатились по щекам.
  
   - О, забыл! Так за что, Сэфтон, вы издевались над Клюэром?
  
   - Оставьте меня! Чертовы хулиганы, оставьте меня! Достаточно!
  
   - Говорит, что надо оставить его, - подсказал Мак-Тюрк.
  
   - Говорит, что мы хулиганы, а ведь мы еще и не начали, - добавил Жук. - Вы неблагодарны, Сэффи. Черт побери! Вы познали только половину нашей жестокости!
  
   - Говорит, что с него довольно, - сказал Стеблик. - Заблуждается!
  
   - Так за дело, за дело! - запел Турок, помешивая пену. - Иди сюда, о милый мой Нарцисс. Не воспылай любовью к собственному отражению!
  
   - Ох, оставьте его, - воскликнул Кемпбелл из своего угла, - он тоже рыдает.
  
  Сефтон плакал как двенадцатилетний мальчик, плакал из-за боли, стыда, уязвленного самолюбия и полной беспомощности.
  
   - Ты же смиришься, Сефтон, да? Тебе не совладать с этими дьяволятами...
  
   - Не грубите, Кемпбелл, - заметил Мак-Тюрк, - или получите еще!
  
   - Вы и есть дьяволята, сами знаете, - отвечал Кемпбелл.
  
   - Что? И это за мелкое хулиганство вроде того, что вы творили с Клюэром?! Как долго вы 'шутили' с ним? - спросил Стеблик. - Весь курс?
  
   - Но мы его никогда не добивали!
  
   - Вы добьете его, когда поймаете, - ответил Жук, сидевший скрестив ноги на полу и постукивавший время от времени бритвой по подошве Сефтона. - Мне ли не знать!
  
   - Я... может быть, и так.
  
   - И вы пойдете на охоту? Мне ли не знать! Ведь он же чертов маленький звереныш, а? Мне ли не знать! Но теперь, видите ли, это ВЫ - чертовы звереныши, и вы получите то, что получал он - за свое зверство. Мы так решили.
  
   - Мы никогда не били его по-настоящему, как вы нас.
  
   - Ух! - сказал Жук. - 'Они никогда не били по-настоящему'. И Тряпка не бил. Просто учил немного. Так все они говорят. Вынимают из детей душу, и идут они плакать в класс. Рыдают, засунув голову в пальто. Пишут домой три раза в день - да, скоты, и я так делал - прося забрать подальше отсюда. Никогда вас не побьют по-настоящему, Кемпбелл, к сожалению - вы запросили мира.
  
   - А я не жалею, - ответил Кемпбелл (он был остроумным, в некотором роде). - Смотрите, вы уже убили Сефтона.
  
   Жук разволновался и потому слишком сильно резанул бритвой; Сефтон завыл, прося пощады.
  
   - А ты, - закричал Жук, поворачивая голову, - ты никогда раньше не плакал, похоже. Где ты был до школы?
  
   - Я... у меня был учитель.
  
   - Ух-ты! Еще бы. Ты никогда не плакал в жизни. А теперь рыдаешь, клянусь! Или ты не рыдаешь?
  
   - Сам не видишь, слепая скотина? - Сефтон перевалился на другой бок. Слезы проложили дорожки через пену на его щеках. По краям она уже засохла и потрескалась.
  
   - Слепой, это я, - размышлял вслух Жук, - и скотина в придачу? Замолчи, Стеблик. Я хочу немного позабавиться с моим дружком, на манер Фейрберна - Тряпки. Я полагаю, что не лишен зрения. Не лишен, Сефтон?
  
   - Хорошее начало, - заметил Мак-Тюрк, наблюдая за сим живым ремнем для правки бритв. - Лучше вам сказать, что не лишен, Сеффи.
  
   - Ты зрячий... не лишен! Клянусь, не лишен! - завыл Сефтон, устрашенный их безотказной аргументацией.
  
   - Разве у меня не отличные глаза? - Бритва резко поднималась и опускалась под аккомпанемент неторопливых вопросов.
  
   - Точно.
  
   - Орехового оттенка, да?
  
   -Да! О - да!
  
   - Ну ты и лжец! Они светло - голубые. Разве не светло - голубые?
  
   - Да - о да!
  
   - Ты сам не знаешь, что сболтнешь через минуту. Надо учиться - учиться надо.
  
   - Ну ты разошелся! - сказал Стеблик. - Сохраняй спокойствие!
  
   - Я держу себя в руках, - отвечал Жук. - А теперь о том, скотина ли я...
  
   - Pax - о, pax! - завопил Сефтон. - Помиримся! Сдаюсь! Отпустите! Я сломался! Я больше не могу!
  
   - Ух ты! А мы только разогрелись. - пробурчал Мак-Тюрк.
  
   - Они не отстанут от Клюэра, клянусь.
  
   - Признавайтесь - извиняйтесь - немедленно! - приказал Стеблик.
  
  Прямо с пола Сефтон подтвердил безоговорочную капитуляцию, еще более горячо, чем Кемпбелл: он никого больше не тронет; он будет смирным и тихим всю оставшуюся жизнь!
  
   - Придется поверить, точно? - сказал Стеблик. - Ну ладно, Сефтон. Вы сломались? Очень хорошо. Заткнись, Жук! Но прежде чем мы вас отпустим, вы из благодарности споете нам 'Китти из Колерена' - а ля Клюэр.
  
   - Это нечестно, - заявил Кемпбелл. - Мы же сдались.
  
   - Еще бы. Теперь будьте любезны выполнять все, чего мы захотим - в точности как Клюэр. Не сдались бы - мы вас отделали бы как следует. Капитулировав - улавливаешь, Сефтон - вы споете оду победителям. Быстро!
  
  Они развалились в креслах. Кемпбелл и Сефтон посмотрели друг на друга и, не найдя знаков ободрения, запели 'Китти из Колерена'.
  
   - Отвратительно, - заявил Стеблик, когда смолкло жалостное блеяние. - Если бы вы не сдались на нашу милость, мы просто обязаны были бы - с сожалением, поверьте! - двинуть вас книгой по головам за фальшивый тон. Ну ладно.
  
  Он освободил их из пут, но жертвы еще несколько минут не могли подняться. Кемпбелл встал первым, принужденно улыбаясь. Сефтон уцепился за стол, спрятал голову между рук и продолжил рыдать. В обоих не осталось ни следа воинственности - лишь ошеломление, испуг и стыд.
  
   - А мо... можно ему побриться начисто перед чаем? Пожалуйста? - вякнул Кемпбелл. - Через десять минут звонок.
  
  Стеблик покачал головой. Он намеревался сопровождать полуобритого верзилу на чай.
  
  Мак-Тюрк зевнул в кресле, а Жук скривил лицо. Оба взмокли от возбуждения и трудов праведных.
  
   - Знал бы, что вы так осмелеете - прочитал бы еще моральное поучение! - сказал Стеблик сурово.
  
   - Ладно, не жуй их - они же сдались, - сказал Мак-Тюрк. - Эти моральные увещевания совсем их доконают.
  
   - Видите, как мы были великодушны? Могли бы пригласить Клюэра, поглазеть на ваше наказание, - добавил Стеблик. - Блеяние козленка приманивает тигра. Но мы больше не будем. Мы лишь расскажем обо всем этом нескольким парням в Колле, и вас будут гонять по всем углам. Вас такая жизнь ждет - не позавидуешь. Нет, мы и этого не сделаем, ладно. Мы сторонники морального увещевания, Кемпбелл; так что, если сами не проговоритесь, никто не узнает.
  
   - Клянусь, вы молодцы, - ответил Кемпбелл. - Мы действительно грубо обошлись с Клюэром.
  
   - Точно так, - сказал Стеблик. - И думаю, что Сефтону не следует являться в общий зал с такими петушьими гребнями. Ужас, если малявки увидят. Может побриться. Вы благодарны, Сефтон?
  
  Тот не поднял головы. Сефтон погрузился в тяжелый сон.
  
   - Смехота, - сказал Мак-Тюрк, слыша, как рыданья смешались с храпом. - Готов, я думаю; или ловко притворяется?
  
   - Нет, не притворяется, - заявил Жук. - Когда Тряпка гонял меня часами, я иногда уходил забыться сном в классе. Бедный чертяка! Впрочем, он назвал меня плохим поэтом.
  
   - Ладно, пойдем. - Стеблик понизил голос. - Пока, Кемпбелл. Помни: если сам не скажешь, никто не узнает.
  
  Следовало бы сплясать боевой танец; но все трое были так измотаны, что сразу задремали над своими чашками в студии, и проспали до вечера.
  
  ***
  
   - Очень необычное письмо. У нас все родители буйно помешаны? Что вы скажете? - спросил Глава, показывая восемь мелко исписанных листков Преподобному Джону.
  
   - Он единственный сын у матери, а она вдовица. Вот единственная возможная причина. - Капеллан читал, поджав губы. - Если бы он испытал хоть половину этих мучений, то оказался бы в сумасшедшем доме. А между тем он в добром здравии. Хотя он точно побрился. Я это заметил.
  
   - Принудительно, как подчеркивает мать. Удивительно! Какое благотворное изменение!
  
   - Вам не надо ей отвечать. Я обычно знаю все, что происходит в школе, но о таком ничего не слышал. Если спросите меня, я не стал бы разбираться с этим. Когда вас заставляют принимать таких зубрил...
  
   - Он держался молодцом на дополнительных со мной, утром, - рассеянно сказал Глава. - Необычайно вежлив.
  
   - ...либо они переделают школу, иди школа, как в данном случае, переделает их. Я предпочитаю наши методы, - заключил капеллан.
  
   - Думаете, так и было? - Бровь Главы поползла вверх.
  
   - Уверен! И ничто не извиняет тех, кто хотят опорочить имя Колледжа.
  
   - Я провожу как раз такую линию, - отвечал Глава.
  
  Авгуры подмигнули друг другу.
  
  ***
  
  Несколькими днями позже Преподобный Джон вызвал к себе Пятый Номер. - Почему мы так давно вас не видели? - спросили трое.
  
   - Я наблюдал времена и перемены, события и людей - и особенно мальчиков, - отвечал тот. - Я доволен моим Десятым Легионом. Мои комплименты. Клюэр сегодня бросал в классе чернильные бомбы вместо выполнения заданий. Сейчас переписывает пятьдесят строк за - неслыханно! - за дерзость.
  
   - Нас не в чем обвинить, сэр, - ответил Жук. - Вы просили избавить его от - гм - давления.
  Для малявки нет этого хуже.
  
   - Я знаю мальчиков на пять лет старше - они тоже делают чернильные бомбы, Жук. Таким я задаю по две сотни строк - вот совсем недавно. И сейчас хочется вспомнить, показывали ли мне их?
  
   - Показывали, Жук? - спросил Мак-Тюрк, не краснея.
  
   - А вам не кажется, что Клюэр стал чище, падре? - сменил тему Стеблик.
  
   - Мы еще не закончили исправление морали, - добавил Мак-Тюрк.
  
   - Это все Стеблик, но и мы повеселились, - сказал Жук.
  
   - Я уловил нравственные перемены в некоторых областях. Разве не говорил я вам, что вы были бы влиятельнее любого в Колледже, если бы захотели?
  
   - Они малость утомительны при частом использовании - наши методы морального влияния. И вообще, разве Клюэр не раздобрел?
  
   - Я думаю не о Клюэре, я думаю обо всех остальных, Стеблик.
  
   - О, мы мало заботимся обо всех остальных, - сказал Мак-Тюрк. - Разве нет?
  
   - Зато я забочусь - с самого начала.
  
   - Значит, вы все знаете?
  
  Поплыло вниз кольцо дыма. - Ученики учат один другого, и скажу вам, что учителям далеко до такой эффективности. Если бы я использовал половину тех методов морального убеждения, что вы...
  
   - Из самых лучших побуждений. Не забудьте наши высокие мотивы, Падре, - вступил Мак-Турк.
  
   - ...то думаю, что сидел бы сейчас в Байдефордской тюрьме, разве не так? Ну, как говорил Глава в том деле, о котором мы решили забыть, я чувствую вопиющую несправедливость... Над чем смеетесь, юные грешники? Неправда? Я не позволю смеяться над собой. Если я заглянул в это гнездо беззакония, то только чтобы спросить - не хочет ли кто пойти купаться за Ридж? Но вижу, что вы не хотите.
  
   - Мы не хотим?! Минутку, Падре Сахиб. Мы возьмем полотенца и - nous sommes avec vous! [54]
  
  
  
  ЛИШНЕЕ ЗАНЯТИЕ
  
  Прошел всего месяц весеннего семестра, когда Стеттсон - старший, ученик, живший вне школы, подхватил дифтерию. Глава был в гневе. Он провозгласил новые, более строгие правила поведения - инфекция было прослежена до одного отдаленного фермерского дома - приказав старостам сурово наказывать всех нарушителей и обещав таковым существенную добавку от своей собственной руки. Для Стеттсона - старшего, помещенного в карантин в материнском доме, но все - таки понизившего общешкольные показатели здоровья, не найти достаточно крепких слов. Так сказал Глава в гимнастическом зале после молитвы. Затем он написал более двухсот писем обеспокоенным родителям и стал возвращать школьные дела к обычному состоянию. Болезнь не распространялась; однако ночью к двери квартиры Главы подъехал экипаж, и поутру он отбыл, оставив все дела г-ну Кингу, старшему учителю. Глава часто отлучался в город, где, по всеобщему убеждению школьников, давал взятки чиновникам, узнавая заранее вопросы Армейских Экзаменов; но на этот раз отсутствие его необъяснимо затянулось.
  
   - Бедный старый сыч! - сказал Стеблик, когда все трое одним дождливым днем сидели в студии. - Должно быть, он ударился в запой и сейчас сидит в кутузке под чужим именем.
  
   - С чего бы это? - спросил Жук, радостно присоединяясь к сочинению вздора.
  
   - Пятьдесят шиллингов штрафа или месяц тюрьмы за подножку вышибале в 'Павви'. Бейтс всегда кутит, укатив в город. Но я желаю ему вернуться. Меня тошнит от Кинговых 'плетей и скорпионов' и лекций о 'духе частной школы и школьном товариществе'!
  
   - 'Глупость и воплощенная брутальность средних классов - читают только ради отметок. Ни одного настоящего школьника во всей школе' - процитировал Мак-Тюрк, в задумчивости оставляя отметины горячей кочергой на облицовке камина.
  
   - Пакостный способ проводить день. Здесь воняет. Пойдемте наружу курить. Здесь опасно. - Стеблик держал длинную индейскую сигару. - Добыл у фатера в последний выходной. Но я ее стесняюсь - это больше чем трубка. Мы будем курить ее торжественно. Пустим по кругу, а? Спрячемся под старой бороной у дороги на Манки-Фарм.
  
   - Нарушение правил. Правила дьявольски строгие сейчас. К тому же нас от нее стошнит. - Жук критически обнюхал сигару. - Типичное Помпозо Смрадодоре.
  
   - Тебя стошнит, а меня нет. Как ты, Турок?
  
   - О, будет здорово, я полагаю.
  
   - Хватай тогда фуражку. Двое на одного. Жук, ты идешь!
  
  Они увидели толпу учеников у доски объявлений в коридоре; рядом виднелся щуплый Лис, школьный смотритель.
  
   - Новые оковы, я думаю, - сказал Стеблик. - Привет, Лисибус, кого вы оплакиваете? - На рукаве у Лиса красовалась широкая черная повязка.
  
   - Он служил в моем полку, - отвечал Лис, оглядываясь на голоса и сжимая в руке затрепанную газету.
  
   - Черт возьми! - сказал Стеблик, открывая страницы и читая. - Это старый Данкан - Жирный Кабан Данкан - убит при исполнении - или как там - под Коталом. [55] 'Объединявший своих солдат бесспорным благородством'. Точно, этот мог. 'Тело было обнаружено'. Хоть это хорошо. Они изуродовали его, как думаешь, Лис?
  
   - Ужасно, - кратко отвечал смотритель.
  
   - Бедный старый Кабан! Я был малявкой, когда он вышел. Насколько он нас старше, Лис?
  
   - Г-н Данкан? Девять лет. Он пришел сюда, и был не больше Грея-третьего. Да, девять лет старше вас, г-н Коркран, в точность.
  
  Ребята быстро зашагали под дождем.
  
   - Интересно, каково это - быть убитым и все такое? - сказал Стеблик, когда они шлепали по аллее. - Где это случилось, Жук?
  
   - О, где - то там в Индии. Мы там всегда воюем. Но слушай, Стеблик, что за удовольствие сидеть под забором и блевать? Чертовски холодно сегодня. Чертовски сыро, и нас поймают. Как пить дать.
  
   - Заткнись! Да разве ваш дядюшка Стеблик когда попадал в беду? - Подобно большинству лидеров, Стеблик не любил напоминать о прошлых неудачах. Они проскочили через ветхий забор, прошли по намокшей почве и уселись на ржавую борону. Сигара дымила и выбрасывала искры селитры. Мальчишки осторожно курили, держа сигару между большим и указательным пальцами и передавая друг другу.
  
   - Хорошо, что у нас всего одна, - пробормотал Стеблик, стуча зубами. В доказательство своих слов он немедленно выложил перед друзьями содержимое своего желудка, и они последовали его примеру.
  
   - Я ж говорил, - простонал Жук, выплевывая последние капли. - Ну ты и дурак!
  
   - Je блюю, tu блюешь, il блюет. Nous блюемс! - Мак-Тюрк внес свой вклад и беспомощно откинулся на холодное железо.
  
   - С этой гадостью что-то не так. Жук, а ты не добавлял в нее чернил?
  
  Но Жук был не в силах ответить. Больные и опустошенные, они разлеглись на бороне - ржавчина оставила полосы на плащах, а от холодных носов воняет сигарой. Затем - они ничего не слышали - сам Глава встал перед ними - Глава, который должен был быть в городе и подкупать экзаменаторов - Глава, фантастически выглядевший в старом твидовом костюме и охотничьей шляпе!
  
   - Ах, - сказал он, покручивая усы. - Очень хорошо. Я должен был догадаться, что это вы. Теперь идите в Колледж, передайте мои комплименты г-ну Кингу и попросите особой порки для себя. Потом перепишите по пятьсот строк. Я вернусь утром. Пятьсот строк к завтрашнему чаю. И еще - вы лишаетесь права на прогулки на неделю. Это не время для нарушения правил. Спасибо, удружили.
  
  Он исчез за изгородью так же быстро, как и появился. Послышалось бормотание женских голосов в аллее.
  
   - Ах ты Прусская скотина! - высказался Мак-Тюрк, когда голоса стихли. - Стеблик, это все твоя глупость!
  
   - Убить его! Убить! - шипел Жук.
  
   - Не смогу....Я снова блюю. Не хочется говорить, но Кинг поиздевается над нами всласть. Удружили, вот так так!
  
  Стеблик не ответил - даже не заикнулся. Они пошли к Колледжу и получили все то, что им было прописано. Кинг наслаждался неимоверно, ведь как старшекурсники мальчишки были неподвластны его руке, кроме особых случаев. К счастью, он не был знатоком изящных искусств.
  
   - 'Как странно, что желание не в силах все исполнить' - неточно цитировал Жук из пьесы Шекспира, которую они зубрили в этом семестре. Ребята вернулись в студию и зализывали раны.
  
   - Ты совершенно прав, Жук. - Стеблик говорил сердито, но тихо. - Теперь, если Глава пошлет нас к старостам, будет что вспоминать.
  
   - Слушай сюда. - Голос Турка был полон яда. - Мы не ругаемся с тобой из-за этого дела, потому что ссориться плохо; но мы хотели бы дать тебе понять - ты полностью провалился, Стеблик. Ты тупой осел.
  
   - Да разве я мог угадать, что Глава нас выследит? И зачем он оделся так по-дурацки?
  
   - Не увиливай от темы, - сурово буркнул Жук.
  
   - Ну, это все вина Стеттсона - старшего. Не подхватил бы дифтерию на стороне - не было бы проблем. А вам не кажется забавным - как Глава наткнулся на нас?..
  
   - Заткнись! Ты покойник! - сказал Жук. - Мы срезали шпоры с твоих петушьих голеней. Мы продырявили твой щит насквозь, и - и я думаю, что мы месяц тебя не подпустим к 'угощению'.
  
   - Ой, хватит жевать меня. Я хотел...
  
   - Хватит!? Как ... как, мы же заперты на неделю! - Мак-Тюрк почти завыл, когда трагизм ситуации дошел до него. - Порка от Кинга, пятьсот строк и взаперти. Ты ждешь поцелуев, Стеблик, скот эдакий?
  
   - Не воняй хоть минуту. Я хочу обнаружить, как Глава очутился там, где он был.
  
   - Ну, ты обнаружил. Ты обнаружил его вполне сытым и здоровым. Когда он крутил любовь с мамашей Стеттсона - младшего. Это она была в аллее - я слышал голос. Так что нас послали на порку перед лицом мамаши приходящего ученика. Костлявой старой вдовой, - сказал Мак-Тюрк. - Еще чего хочешь 'обнаружить'?
  
   - Мне все равно. Клянусь, однажды я с ним рассчитаюсь, - прорычал Стеблик.
  
   - Оччень похоже на то. - Мак-Тюрк ухмылялся. - Удружили. Неделя взаперти, пятьсот строчек... и ты хочешь еще шума по этому поводу! Придуши его, Жук! - Стеблик швырнул в них томом Вергилия.
  
  Глава возвратился на следующий день (без всяких объяснений) и обнаружил, что пятьсот строк готовы, а школа немного успокоились под регентством Кинга. Г-н Кинг вдоволь наговорился поверх мальчишеских голов, в возвышенном и многозначительном стиле, о духе государственной школы и традициях древних очагов: он не упускал малейшей возможности. Впрочем, кроме зарождения в двухсот пятидесяти юных сердцах горячей ненависти к этим учреждениям, он мало чего добился; настолько мало, что, когда два дня спустя после возвращения Главы ему случилось пересечься в коридоре со Стебликом и Ко., запертыми, но неунывающими (они играли в шарики), он заявил, что вовсе не удивлен - ни в малейшей степени не удивлен. Ничего иного он и не ожидал от личностей подобного morale.
  
   - Но правила не запрещают играть в шарики, сэр. Очень интересная игра, - сказал Жук, испачкавший мелом и пылью все колени. Тут же они получили двести строк за дерзость, кроме приказа явиться к ближайшему старосте для суда и казни.
  
  Это случилось перед запертой дверью студии Флинта, а тот был Главой всех игр.
  
   - Ох. Сам слышал, Флинт. Кинг послал меня к тебе за игру в шарики в коридоре и за крики 'мимо линии' и 'кулак в землю'.
  
   - Почему он заподозрил, что я с этим связан? - был ответ.
  
  Не знаю. Ну? - Жук зловеще ухмыльнулся. - что мне сказать ему? Он, кажется, малость в гневе.
  
   - Если Глава вывесит в коридоре запрещение играть в шарики, я смогу что-то сделать; но приказа учителя для меня недостаточно. Он сам это знает.
  
  Смысл этого оракула, нимало не подслащенный, Жук донес до Кинга, и тот поспешил к Флинту.
  
  Флинт провел в Колледже семь с половиной лет, считая шесть месяцев у лондонского репетитора, от которого он, истосковавшийся, вернулся к Главе для окончательной предармейской полировки. Таких было еще четыре или пять, не упоминая об учениках, отвергнутых другими учебными заведениями вследствие определенного малоумия, но доведенных Главой до нужной формы. Как довелось понять Кингу, это был не беспомощный пятикурсник.
  
   - Насколько я понял, это по вашему попустительству допущены дворовые игры в стенах колледжа? Если это так, то могу лишь сказать... - и он сказал очень много чего, а Флинт вежливо слушал.
  
   - Ну, сэр, если Глава пожелает созвать собрание старост, мы поднимем этот вопрос. Но традиция школы такова, что в делах, затрагивающих всю школу, мы ничего не смеем делать без прямого приказа Главы.
  
  За этими словами последовали еще многие, и наконец обе стороны стали успокаиваться.
  
  После чая, на дружеской встрече старост в студии Флинта, тот рассказал о произошедшем.
  
   - Он нарывался всю неделю, и теперь получил что хотел. Вы знаете так же хорошо, как я, что если бы он не наседал на нас с болтовней, дьяволенок Жук и не вспомнил бы о шариках.
  
   - Знаем, - подтвердил Пероун, - но не в том проблема. Судя по твоему рассказу, Кинг готов устроить старостам первоклассную заварушку. Отбросы репетиторства, неуправляемые сосунки и так далее? Теперь нам не удастся...
  
   - Чушь, - сказал Флинт. - Кинг - лучший из репетиторов по классическим языкам, что у нас могут быть; и к тому же не стоит раздражать Главу. Он зависит от экзаменаторов, а Армия работает как умеет. К тому же, как я и сказал Кингу, здесь не государственная школа. Мы - общество с ограниченной ответственностью и выплачиваем по четыре процента. Мой отец тоже среди пайщиков.
  
   - И что же со всем этим делать? - спросил Веннер, рыжий парень девятнадцати лет.
  
   - Ну, мне кажется, что мы должны сделать выбор сами для себя. Хотим мы в Армию или нет, в конце концов?! Кинг нанят попечительским советом нас учить. Все остальное - полная чушь. Понимаете?
  
  Может быть, Глава чувствовал некое напряжение в воздухе, потому и заявился со своей сигарой в комнату Флинта; но он так часто бывал вечерами в этой студии, что не вызвал удивления, задумчиво вплыв к ним после вежливого стука в дверь.
  
   - Собрание старост? - Многозначительно поднятая бровь.
  
   - Не совсем, сэр: просто обсуждаем дела. Садитесь, вот удобное кресло.
  
   - Спасибо. Отличные вы все ребятки. - Он опустился в мягкое кресло Флинта и некоторое время молча попыхивал. - Ну, раз уж вы все тут, должен сознаться: сегодня я - немой со шнурком. [56]
  
  Лица стали серьезными. Эта фраза означала отмену всех игр и соревнований ради дополнительных уроков. Им, конечно, могло вскоре повезти с поступлением в Сэндхерст, но сейчас Лучшая Команда переставала существовать.
  
   - Да, я пришел за моим фунтом мяса. [57] Я должен был бы отказаться и от матча с Эксетером, но побить Эксетер - ваша священная обязанность.
  
   - Да, матч Старичков - дело святое! - сказал Пероун. (Матч Старичков был главным спортивным событием весеннего семестра).
  
   - Будем надеяться, что ТЕ тоже не тренируются. Теперь о списке. Прежде всего - Флинт. В тебе нуждается Эвклид. Будешь прорабатывать дедуктивные заключения со мной. Пероун, тебе - дополнительные занятия черчением. Доусон пойдет на латынь к Кингу, Веннер - ко мне заниматься немецким. Я сильно навредил Команде? - Он весело улыбнулся.
  
   - Совсем развалили, сэр, я думаю, - сказал Флинт. - Нельзя ли подождать до конца семестра?
  
   - Невозможно. В Сэндхерсте в этом году будет великая давка.
  
   - И все ради того, чтобы попасть в мясорубку к каким-нибудь скотам афганцам, - сказал Доусон. - Вы уверены, что будет большой конкурс? Точно?
  
   - О, чуть не забыл. Со Старичками приедет Кренделл - я попросил помощи у двенадцати человек, но все равно получится слабая команда. Не уверен, что и от него будет польза. Он весь издергался, доставляя тело бедняги Данкана.
  
   - Кренделл - старший, артиллерист? - спросил Пероун.
  
   - Нет, младший, Кренделл - Конфетка, из полка туземной пехоты. Он вышел прямо перед твоим поступлением, Пероун.
  
   - В газетах ничего не было о нем. Вот о Жирном Кабане мы читали, конечно. И что сделал Кренделл, сэр?
  
   - Я захватил индийскую газету - его мать прислала ее мне. Это был чертовски - так вы говорите, я полагаю? - громадный труд. Прочитать? - Читать Глава умел замечательно. Когда он процитировал всю статью - на четверть разворота, и притом мелкого шрифта - ребята благодарили его.
  
   - Это честь для нашего старого Колла! - заявил Пероун. - Жаль, что он не успел спасти Кабана! А Кабан вышел три года назад, да?
  
   - Точно... Вот так я отстранял и старину Данкана ради дополнительных занятий - пять лет назад, - вздохнул Глава. - Кстати, кому вы передадите командование, Флинт?
  
   - Еще не думал, сэр. Кого посоветуете?
  
   - Нет уж, спасибо. Я случайно слышал шепотки за спиной, мол, Пруссак птица хитрая, но он не захочет брать на себя ответственность за нового Главу Игр. Решайте между собой. Спокойной ночи.
  
   - И вот такого человека, - сказал Флинт, едва закрылась дверь, - ты хотел беспокоить школьными заварушками.
  
   - Я только тебя за пятку потянул, жиряк, - злобно огрызнулся Пероун. - Ты так легко ловишься, Флинт.
  
   - Ладно, хватит. Глава расколотил Первый Состав на кусочки, и нам надо склеить их, иначе для Старичков игра станет загородной прогулкой. Давайте искать пятнадцать игроков во Вторую команду. Надо вовлекать всю массу. У нас найдутся таланты, только бы успеть их отполировать перед матчем.
  
  Бедствие было расписано всей Школе в таких ярких красках, что даже Стеблик и Мак-Тюрк, обычно презиравшие футбол, усердно отыграли один матч. Их немедля включили в состав - пока не успел остыть задор; а честь Школьной Команды кое к чему обязывала. Команда тренировалась по крайней мере четыре дня в неделю, и надежда вновь засияла впереди.
  
  На последней неделе семестра начали приезжать старые ученики, и привечали их в строгой зависимости от статуса. Господа кадеты из Сэндхерста и Вулвича, окончившие Школу год назад, встречались дружелюбными приветствиями старых знакомых: 'Хэлло! Как дела в Верхах?'. Ополченцы территориальных частей принимались с большим уважением, но все знали, что они - люди не самого чистого металла. С 'изменниками', ушедшими из Армии ради работы в конторах и банках, здоровались ради старой дружбы, но довольно неохотно. Но когда настоящие субалтерны и офицеры - истинные джентльмены, побывавшие на краю земли и вернувшиеся, не увиливая от службы - проходили к Главе, толпа молчаливо и почтительно расступалась по сторонам. И, если кто-нибудь из них хлопал по плечу Флинта, крича: 'Боже правый! Как ты сумел так вырасти? Ты же был чертовым малявкой, когда я уходил?', того окружал ясно видимый ореол. Приезжие ходили взад и вперед по коридору вместе с низеньким рыжим смотрителем, рассказывая новости из знакомых ему частей; они могли сидеть по классам, вдыхая ностальгические запахи чернил и мела; или находили племянников и кузенов среди младших учеников, потрясая тех своим блеском; или они могли оккупировать спортивный зал, а Лис показывал им новые гимнастические снаряды.
  
  Но в основном они беседовали с Главой, своим отцом-исповедником и доверенным лицом; ибо то, что они выкрикивали в буйном детстве, они потом сумели проверить в беспечной юности: Пруссак Бейтс 'хитрая птица'. Пылкий, не знающий, как объясниться с дочкой кондитера из Плимута; и хитрый, получивший небольшое наследство и не доверяющий юристам; и амбициозный, вставший на перекрестке дорог, не зная, какая именно поведет его к высотам; гуляка, преследуемый заимодавцем; неуживчивый, зажатый в тисках полковых шеренг - всяк нес свои проблемы Главе. И этот Хирон-наставник подсказывал им - языком, совершенно неподходящим для детей - простой и надежный способ проскочить, поднырнуть и обойти кругом. И они заполняли его дом, выкуривали его сигары и пили за его здоровье, как пили и курили везде, где бы ни сходились двое или трое выпускников Школы.
  
   - Не стесняйтесь курить, - сказал Глава. - Чем меньше напряжения, тем лучше для вас. Я деморализовал Первую Команду дополнительными занятиями.
  
   - Ну, мы еще та команда. Вы им сказали, что нам нужны запасные игроки, даже если Кренделл сможет играть? - спросил лейтенант инженерных войск, уже в должности окружного штаб-офицера.
  
   - Он пишет, что играть сможет, что не очень болен. Он прибывает завтра утром.
  
   - Это Кренделл - младший вынес тело бедняги Данкана? - Глава кивнул в ответ. - Где вы его поместите? Мы уже выжили вас из дома, Глава-сагиб! - это был командир эскадрона бенгальских улан, приехавший в отпуск.
  
   - Боюсь, ему придется пойти в свою старую спальню. Знаете, старшие ребята посчитают это привилегией. Да, полагаю, Кренделл - младший должен поспать там еще раз.
  
   - Бейтс - сагиб, - артиллерист положил тяжелую руку на плечо Главы, - у вас есть что-то в рукаве. Сознайтесь! Я помню это подмигивание.
  
   - Что, сам не видишь, кукушка? - прервал его флотский минер. - Кренделл пойдет в спальню как живой урок, для поднятия боевого духа и так далее. Разве не правда, Глава - сагиб?
  
   - Точно. Ты слишком много знаешь, Парвис. Я колотил тебя за это в семьдесят восьмом.
  
   - Уж это я помню. Вы ведь тростью своей в бильярд играли?
  
   - Вот тут ты ошибся. У меня просто глазомер точный.
  
   Открылись шлюзы недавних воспоминаний, и притом все они любили прихвастнуть...
  
  Когда Кренделл - младший - лейтенант Р.Кренделл из индийского пехотного полка - приехал утром из Эксетера на матч, его встретили приветствия всей Школы, ведь старосты пересказывали то, что читал Глава в студии Флинта. Когда корпус Праута понял, что Старичок будет сегодня ночевать среди них, Жук вбежал в двери корпуса Кинга и исполнил боевой клич 'я тащусь' в классе, отступив под градом чернильниц.
  
   - И что вы скажете об этих скотах? - Стеблик был великолепен на скамейке запасных, в черной куртке, белых штанах и черных носках. - Я говорил с НИМ в спальне, пока он переодевался. Стянул с него свитер. Так у него все руки в рубцах - жуткие, красные. Он расскажет все нам нынешней ночью. Я попросил, пока шнуровал ему бутсы.
  
   - Да уж, ты сумел, - с завистью сказал Жук.
  
   - Уронил одну, даже не заметил. А он совсем не рассердился. Это свойский парень! Клянусь, сегодня буду играть как зверь. Скажи Турку!
  
  Техника этого матча была заимствована из прошлого века. Горячие и долгие схватки; прямые и жесткие удары; а вокруг толпилась вся Школа, завывая: 'Намылить им башку!' К концу все приличия были забыты, и матери приходящих учеников слышали слова, не включенные ни в какие учебники. В действительности с поля никого замертво не вынесли, но обе стороны почувствовали облегчение, услышав финальный сигнал, и Жук помог Стеблику и Мак-Турку надеть плащи. Эти двое все время находились в многоногом сердце схватки, и, по словам Стеблика, 'могли гордиться друг другом'. Когда они покорно застыли позади команды - запасные не встают в ряд с основными бойцами - мимо стены проскрипела повозка, и сиплый голос крикнул: 'Отлично сыграно. Вот это игра!'. То был Стеттсон - старший, бледный, с запавшими глазами; он пытался проложить себе путь вниз, с подножки при сопротивлении нетерпеливого кучера.
  
   - Привет, Стеттсон, - сказал строго Стеблик. - Тебе не опасно выходить?
  
   - О, нет. Со мной все в порядке. Меня не хотели выпускать, но я должен был попасть на этот матч. А что у вас рожи такие довольные?
  
   - Попали в Особо Благоприятные Обстоятельства. Ну, я рад, что тебе лучше - мы ведь тебе кое-чем обязаны. Ты и твои пленки втянули нас в хорошую заварушку, приятель.
  
   - Я слышал, - сказал парень, ухмыляясь. - Сам Глава мне рассказал.
  
   - Вот молодец! Ну и?
  
   - Эй, пойдем в Колл! У меня подбородок замерз стоять и болтать здесь.
  
   - Заткнись, Турок. Я хочу разобраться. Ну?
  
   - Он жил в нашем доме все время, пока я болел.
  
   - Зачем это? Дезертировал из Колла таким образом? Мы думали, он в городе.
  
   - Я бредил, вы же слышали; ну, говорят, что я звал его все время.
  
   - Вздор! Ты же со стороны.
  
   - Он все равно пришел, и почти что жизнь мне спас. У меня все горло забило той ночью - только хрипеть мог, так доктор говорит - и мне вставляли трубку или что-то такое в глотку, а Глава отсасывал пленки.
  
   - Бррр! Я лопнул бы, не стал!
  
   - Он сам мог получить дифтерию, так доктор говорит. Так что он остался, не пошел назад. Я бы крякнулся минут через двадцать, так доктор говорит.
  
  Тут кучер, исполняя приказ хозяйки, хлестнул лошадь и чуть не задавив всех троих, полетел домой.
  
   - Моя шляпа! - протянул Жук. - Это почти что героизм.
  
   - 'Почти что!' - Колено Мак-Тюрка пнуло Жука пониже спины, отправив его прямо на Стеблика, а тот пихнул приятеля обратно. - Тебя повесить надо за такие слова!
  
   - Глава мог бы получить Крест Виктории, - сказал Стеблик. - Да он мог бы уже умереть сейчас, похороны бы были! Но он не умер. Его так не возьмешь! Хо! Хо! Он просочился сквозь изгородь, чертов старый дрозд. Особая порка, пять сотен строк, взвперти неделю - все sereno!
  
   - Я читал о таком в книгах, - проговорил Жук. - Вот так молодец! Только подумать!
  
   - Да уж, - сказал Мак-Тюрк; и они испустили столь дикий ирландский клич, что вся команда обернулась.
  
   - Заткните свои жирные пасти, - приплясывая от нетерпения, сказал Стеблик. - Дайте волю вашему дядушке Стеблику, и он Главу на бутерброд намажет. Скажи хоть слово, Жук, прежде чем разрешу, и я тебя прихлопну! Habeo Capitem crinibus minimis. [58] Я ухвачу его за волосы, пусть они короткие. Сделайте вид, что ничего не происходит.
  
  Хотя таиться смысла не было. Вся Школа слишком буйно радовалась выигрышу в матче. Толпа скакала около умывальников, в грязных ботинках, пока команда мылась. Все приветствовали Кренделла - младшего, как только замечали его, а после вечерней молитвы радость еще усилилась, потому что Старички в парадных нарядах, открыто теребя усы, стояли не с учителями, но замешавшись в ряды учеников за спинами старост, а Глава выкликал их фамилии между прочими - первых, вторых и третьих сыновей, произнося и хорошо знакомые имена.
  
   - Да, все замечательно, - сказал он гостям после ужина, - но ребята понемногу стали отбиваться от рук. Боюсь, потом возникнут печали и проблемы. Вам лучше прекратить все это в зародыше, Кренделл. Наводите порядок в спальне. Не знаю, до каких головокружительных высот доведет вас карьера, но такого беспредельного обожания вам больше не испытать.
  
   - К черту обожание. Я хочу докурить сигару, сэр.
  
   - Чистое золото. Вперед, туда, где слава ждет, Кренделл - младший.
  
  Центром распространения 'апофеоза' была спальня в аттике, на десять кроватей, сообщавшаяся через арки с тремя другими спальнями. Газовые рожки поблескивали над мокрыми деревянными умывальниками. Слышался нескончаемый свист ветра, и за открытыми окнами море билось о песок Пебблриджа.
  
   - Старая кровать - и те же самые матрасы, полагаю, - сказал Кренделл, зевнув. - Все как прежде. Разве что я охромел. Я и забыл, как могут сражаться малыши. - Он потер разбитую в игре ногу. - Вы заставили нас о многом вспомнить.
  
  Потребовалось немного времени, чтобы ребята освоились; и, сами не зная почему, они почувствовали себя спокойнее, когда Кренделл отвернулся и вознес вечернюю молитву - обычай, которым он пренебрегал последние несколько лет.
  
   - О, я забыл. Надо было завернуть газ.
  
   - Пожалуйста, не беспокойтесь, - поторопился староста спальни. - Это сделает Вортингтон.
  
  Мальчик двенадцати лет, одетый в пижаму и уже готовившийся ко сну, пошел к рожкам мимо умывальников и обратно.
  
   - Что вы сделаете, когда он уснет? - спросил Кренделл.
  
   - Засунем холодный клик [59] в воротник.
  
   - В мои годы это была мокрая губка... Хэй! Что случилось?
  
  Тишина наполнилась шепотками, шелестом отодвигаемых половиков, стуками голых пяток о голый пол, протестами, смешками, подавленными командами вроде: 'Тише, ослы!... Лягайтте-ву на пол, быстро!... Клянусь, ты на мою кровать не сядешь!... Держи стакан для полоскания, упадет!' и т.п.
  
   - Сте... Коркран сказал, - начал староста, всем тоном осуждая безобразную натуру Стеблика, - что вы, может быть, расскажете нам о том деле с телом Данкана.
  
   - Да, да, да, - зашумели голоса, - расскажете?
  
   - Тут нечего рассказывать. Да чего ради вы, малышня, сидите на холодном полу?
  
   - Не обращайте внимания, - закричали голоса. - Расскажите про Кабана.
  
  Тогда Кренделл удобнее улегся на подушку и заговорил с теми, кого не мог увидеть.
  
   - Ну, три месяца назад он командовал денежным обозом - повозкой, полной рупий для выплаты солдатам - пять тысяч рупий там было. Он следовал к месту, называемому Форт Пирсон, у Калабага.
  
   - Я там родился, - пискнул крошечный малявка. - Меня назвали по дяде.
  
   - Заткнись ты со своим дядей! Не обращайте внимания, Кренделл.
  
   - Хорошо. Афридии [60] дознались, что перевозится сокровище, засели в кустах мили за две до форта и отрезали сопровождение. Данкана ранило, а отряд разбежался. Там и была то дюжина сипаев, на кучу афридиев. Когда случилось это дело, я был в Форте. В-общем, я услышал пальбу и пошел узнать, что такое, когда отряд Данкана вбежал внутрь. Мы вернулись с ними вместе. Они твердили что-то об офицере, но я не понимал, что случилось, пока не увидел парня под колесами телеги - высунув руку, он стрелял из револьвера. Понимаете, когда эскорт покинул повозку, афридии - подозрительный народ - подумали, что бегство было обманным маневром, а телега - приманкой. Поэтому они не спешили нападать на бедного старину Данкана. Через минуту они поняли, как нас мало, и началась дикая гонка по равнине - кто первым доберется до Данкана. Мы бежали, и эти бежали, и мы победили, и после небольшой рубки они отступили. Я и не знал, что он один из наших, пока не подошел. Много Данканов в войсках, и имя меня не зацепило. Он мало изменился, впрочем. Бедняге прострелили легкие, , и он просил пить. Я дал ему воды и сел рядом, и - забавная штука - он сказал: 'Привет, Конфетка!', а я ему: 'Привет, Жирный Кабан! Надеюсь, это не серьезно', или что-то вроде. Он умер через минуту или две - так и не поднял головы с моих колен... Я же говорю, вы здесь от холода помрете. Лучше идите по кроватям.
  
   - Идем, через минуту. Но ваши шрамы - ваши шрамы. Как вас ранили?
  
   - Это когда мы везли тело обратно в Форт. Они опять набежали, и была жаркая схватка.
  
   - Вы убили какого-нибудь?
  
   - Да. Ничего интересного. Спокойной ночи!
  
   - Спокойной ночи. Спасибо вам, Кренделл. Большое спасибо, Кренделл. Спокойной ночи.
  
  Невидимая толпа рассосалась. Обитатели его спальни улеглись в кровати и некоторое время молчали.
  
   - Можно сказать, Кренделл? - голос Стеблика был полон необычайного почтения.
  
   - Ну, что там?
  
   - Представим, что один парень видит, что другой подыхает от дифтерии - все горло забило - и этот парень вставляет трубку тому в горло и отсасывает слизь - что бы вы подумали?
  
   - Гм, - задумчиво сказал Кренделл. - Я слышал однажды про такое, и там был врач. Он сделал это для женщины.
  
   - Нет, тут была не женщина. Простой мальчишка.
  
   - Тогда еще замечательнее. Это самая смелая вещь, какую мог сделать человек. Ну?
  
   - О, я просто слыхал о таком. Вот и все.
  
   - Это смельчак.
  
   - Вы бы испугались?
  
   - Возможно. Любой бы боялся. Подумай, каково умирать от дифтерии - кровь холодеет.
  
   - Ну...гмм...Хм! Вот как! - Речь Жука оборвалась каким-то бурчанием, потому что Стеблик соскочил с постели и вместе с Мак-Тюрком уселся ему на голову, а Жук пытался выбраться, бросаясь вправо и влево.
  
  Следующий день - последний день семестра, отданный разным не особо важным экзаменам - начался с вражды и гнева. Г-н Кинг обнаружил, что почти весь его корпус - находящийся, как вам известно, после двери в комнату Кинга и далее по длинному коридору, соединяющему здания - открыв двери между спальнями, пошел слушать рассказы Кренделла. Он явился к Главе, негодуя, вопия и пустословя; он же 'никогда не одобрял контактов юных господ из, так сказать, мира разгула и непотребства с незрелыми умами школьников'! Очень хорошо, отвечал ему Глава, я позабочусь об этом.
  
   - Ну, я очень извиняюсь, - сказал Кренделл с виноватым видом. - Я не думаю, что сказал им нечто, чего не следует слушать. Не хотелось бы, чтобы по моей вине у них возникли трудности.
  
   - Тсс! - ответил Глава, едва заметно подмигнув. - Это не ребята создают трудности, а учителя. Однако же Праут и Кинг не одобряют раскрывания дверей, по любому поводу, а наставников надо уважать. Более того, бессмысленно наказывать только эти корпуса, да еще в конце семестра. Следует быть справедливыми и включить в списки всех. Посмотрим. У них есть домашние задания на Пасху, к которым они, разумеется, и не приступали. Дадим - ка всей школе, исключая старост и приходящих, задания на ночь; а преподавательская выделит на этот случай дополнительные силы. Будем равно относиться ко всем.
  
   - Занятия в последнюю ночь семестра. Фу! - сказал Кренделл, вспоминая дни своей дикой юности. - Думаю, это забавная шутка.
  
  Школа, веселившаяся между готовых к отправке сундуков, завывавшая в коридорах и вопившая в классах, встретила новость недоумением и бешенством. Ни в одной школе нашего мира не дают заданий в последнюю ночь перед каникулами. Это была вещь тираническая, чудовищная, извращающая закон, веру и нравственность. Им пришлось плестись в надоевшие классы, неся с собой домашние задания, но - там все принимались смеяться, прикидывая, какого рода бойца выставит против них преподавательская. Жребий пал на Мейсона, человека увлекающегося и доверчивого, любящего юность. Никакой другой учитель не пожелал взять эту 'подготовку' на себя, ведь она не соответствовала установившимся традициям Школы; люди, приверженные привычной рутине и старым обычаям, находили всю ситуацию возмутительно нарушающей порядок вещей. Четыре просторных класса, в которых все, кроме приходящих учеников, сидели над тетрадками, встретили учителя громом аплодисментов. Не успел он два раза кашлянуть, как ему продекламировали основы брачного законодательства Британии, в полном соответствии с заветами Первосвященника Израильского и примечаниями Начальника Воинств. Младшие курсы напомнили ему, что сегодня последний день семестра, так что 'все это игра'. Когда же он вскинулся, чтобы осадить учеников, Младший Четвертый и Старший Третий курсы заболели, все как один, громко и реалистично хрипя. Г-н Мейсон попытался - самая жалкая под небом сим попытка - убеждать их, но какая-то смелая душа из-за классной доски громко пожелала ему 'написать пьят'десят строчечек за непаслушание и балтавню'. Мейсон, гордившийся безупречным произношением, рассвирепел и попытался обнаружить обидчика, но в это время Вторые курсы, находившиеся в дальней комнате, погасили газ и стали кидаться чернильницами. Вообще, 'занятие' получилось замечательным и очень полезным. Старосты и приходящие ученики издалека слышали его эхо, а преподавательская смеялась (отличный десерт к ужину).
  
  Стеблик выжидал, пока не прозвенит полдевятого. - Если так будет продолжаться, нагрянет Глава, - сказал он. - Надо предупредить студии и спальни. Осторожнее!
  
  Не оставив времени Жуку на рассуждения и Мак-Тюрку на промедление, он повел их от студии к студии рассказывать свою удивительную историю, переходя дальше, как только аудитория начинала понимать смысл сказанного, и до того, как начинались вопросы и комментарии; а тем временем шум этого дьявольского 'занятия' становился все громче и разнузданнее. У двери в комнату Флинта они встретили Мейсона, вылетевшего в коридор. - Пошел жаловаться Глава. Скорее! - Они вломились в класс Двенадцатого Номера, задыхаясь и толкаясь.
  
   - Глава! Глава! Глава! - Заглушив на минуту шум этим кличем, Стеблик вскочил на парту и выкрикнул: - Он пошел отсасывать дифтерийную слизь из горла Стеттсона - старшего, когда мы считали, что он в город уехал. Хватит дурить, ослы! Стеттсон задохнулся бы, если бы Глава не помог. Глава сам мог помереть. Кренделл говорит, это самое храброе дело, на какое живой человек может решиться, и я, - тут голос внезапно осип, - Глава не знает, что мы знаем!
  
  Мак-Тюрк с Жуком, прыгая с парты на парту, доносили новость до младших. Затем, после некоторой паузы, вошел Глава, и за ним Мейсон. Было в порядке вещей, что ни один ученик не смел болтать или шалить перед взором Директора. Он ожидал молчаливого почтения. Он был встречен аплодисментами - громкими, долгими. Человек мудрый, он тут же вышел, а класс остался сидеть тихо, немного испугавшись.
  
   - Все правильно, - сказал Стеблик. - Большего ему не сделать. Это вам не как на занятиях со старым Карлтоном, когда парты ломали. Кончим дело! Слышите, как в студиях веселятся. - Он ракетой, к воплем вылетел наружу, столкнувшись с Флинтом и прочими старостами, подбиравшими штукатурку с полов.
  
  Когда директора общества с ограниченной ответственностью (четыре процента годовых) на почтенном его пути встречают улыбками и аплодисментами не только четыре класса учеников, ожидающих наказания, но и верные старосты, он должен либо требовать объяснений, либо продолжить свое шествие с достоинством, даже если заведующие корпусами ухмыляются подобно шальным котам, указывая пальцами на бледного и дрожащего учителя математики, чьи обычные методы - благодаря Богу, не ему самому - неожиданно дали необычайные результаты. Из деликатности Старички не пришли на перекличку, и Глава холодно обратился только к ученикам, выстроенным в гимнастическом зале.
  
   - Не часто доводится мне не понимать вас; но сознаюсь, сегодня именно такой случай. Кое-кто, после этих идиотских выходок на занятиях, почему-то решил, что я - персона, достойная обожания. Я хочу доказать, что я не таков.
  
   Хлоп-хлоп-хлоп - прозвучали три дружных хлопка, опровергая сказанное, и Глава, стоявший под газовым рожком, нахмурился,. - Довольно. Этим ничего не добьетесь. Начальные (Младшие курсы Школы не любили такого обращения) должны мне по триста строк на каждого после каникул. Старшие должны будут переписать по тысяче строк на каникулах, и показать в первый же день возвращения. И кроме того...
  
   - Черт, вот ненасытный, - прошипел Стеблик.
  
   - За ваше отношение к г-ну Мейсону я намерен высечь все Старшие курсы, завтра, когда буду раздавать прогонные. Включая трех приходящих учеников, которых я, входя в классы, застал танцующими на партах. Старост жду на порку после переклички.
  
  Школа вытекала из зала в безмолвии, сбиваясь в группки перед дверями, ожидая, что будет.
  
   - А теперь, Флинт, - начал Глава, - соблаговолите дать мне объяснение вашего поведения.
  
   - Да, сэр, - сказал Флинт с безнадежностью, - если вы спасаете жизнь человеку, рискуя умереть от дифтерии, и Колл. узнает об этом - чего вы бы ожидали, сэр?
  
   - Гм, понимаю. Так весь этот шум не... а, вижу. Я могу простить безнравственность, но не терплю наглости. Впрочем, это не извиняет ваших безобразий по отношению к Мейсону. Я отменяю строчки, запомните; но порка остается в силе.
  
  Когда новость распространилась по Школе, все, помирая от удивления и восторга, следили, как Глава идет в свой дом. То был человек, достойный почтения. В тех редких случаях, когда он работал тростью, он делал это с истинно научной основательностью, и порка сразу сотни учеников должна была стать событием, достойным эпоса.
  
   - Хорошо, Глава - Сагиб. Мы-то понимаем - сказал Кренделл, когда Глава с ворчанием стягивал куртку мундира в своей курительной. - Я узнал все от своего запасного. Он спрашивал мое мнение о вашем поступке этой ночью, в спальне. Я тогда не понимал, что говорили о вас. Ловкий щенок. Веснушчатый, большеглазый такой - Коркран, кажется, его имя.
  
   - О, я его помню, спасибо, - задумчиво отвечал Глава. - Да-да, я должен был включить их в список, даже если бы не заметил.
  
   - Если бы старый добрый Колледж не был малость вне себя, мы пронесли бы вас в кресле по коридору, - сказал военный инженер. - О, Бейтс, как вы могли? Могли бы заразиться, и что бы с нами было?
  
   - Я всегда знал, что вы стоите дюжины нас. Совершенно уверен. - добавил командир эскадрона, оглядываясь в ожидании возражений.
  
   - Но вы же не пригодны управлять школой! Обещайте, что больше так не сделаете, Бейтс - Сагиб. Мы спокойно жить не сможем, если вы станете брать на себя такой риск, - уговаривал артиллерист.
  
   - Бейтс - Сагиб, вы же не собираетесь пороть все Старшие, да? - спросил Кренделл.
  
   - Я могу простить безнравственность, как я говорил, но не терплю наглости,. Мейсону здорово досталось, хотя я его и защищал. К тому же, даже в гольф - клубе слышали, как они орут 'Аарон и Моисей'. Мне родители приходящих учеников жаловаться будут. Надо заботиться о благопристойности.
  
   - Мы хотим помочь, - сказали гости.
  
  Старших пороли одного за другим, когда плащи уже висели у них на руке, повозка ждала внизу, а прогонные деньги - на столе. Глава начал со Стеблика, Жука и Мак-Тюрка. Все было очень мило.
  
   - А вот и ваши прогонные. До свидания, хороших каникул.
  
   - До свидания. Спасибо, сэр, до встречи.
  
  Пожали друг другу руки. - Надеемся, его напор в ...э... делах этого утра не усилится. Мы сняли все сливки, - сказал Стеблик. - Теперь подождем, пока выйдут еще обработанные, и устроим настоящую овацию!
  
   - Не ждите нас, прошу, - говорил Кренделл гостям. - Мы начинаем снова.
  
  Все было хорошо, пока овация ограничивалась коридором, но когда она распространилась на Гим, в котором стояли ожидавшие очереди, Глава сдался в отчаянии, и неохваченные поркой пожали ему руку. Затем они торжественно продолжили аплодировать, пока извозчики не стали разъезжаться с этого странного представления.
  
   - Разве я не обещал, что разберусь с ним? - спросил Стеблик, когда повозка вырулила на узкую Нортхем - Стрит. - А теперь все вместе - поддержите вашего дядюшку Стеблика:
  
   Так ведут дела в пехоте,
   Так ведут дела на флоте,
   Так ведут дела и в школах,
   И не вздумай отрицать!
  
  
  
  ФЛАГ РОДНОЙ СТРАНЫ
  
  Зимой утро обыкновенно бывает жгуче - холодным. Соответственно, Стеблик и Жук - но не Мак-Тюрк, человек того упрямого типа, который тщательно следит за собой при всяких обстоятельствах - зимой дремали до последнего момента перед утренней перекличкой в освещенном газовыми рожками гимнастическом зале. Поэтому они часто опаздывали; и поскольку каждое опоздание налагало на них черную метку, а три черных метки в неделю означали дополнительную муштровку, из этого следует, что они проводили многие часы под командой школьного смотрителя. Лис муштровал нарушителей со всем тщанием, усвоенным во время прошлой службы. 'Не думайте, что мне это доставляет удовольствие' - его внушения разнообразием не отличались. 'Я б лучше спокойно покурил трубочку в своей квартере, да вижу - сегодня у меня под началом Старая Гвардия. Мне б ваше постоянство, г-н Коркран', сказал он, выравнивая шеренгу.
  
   - Вы нас получили на шесть недель, старый барсук. С правого фланга рассчитайсь!
  
   - Не так скоро, пжалуйста. Здесь я командую. Пол-оборот налево! Шагом - марш! Медленнее! - Двадцать пять лентяев, старинных его неприятелей, пошли в гимнастический зал. - Внимание! Обеспечить себя необходимыми отягощениями! Вернуться в строй! Нечетные номера - шаг вперед. Четные номера - на месте. Теперь наклониться вперед от бедра, начинаем наши занятия.
  
  Гантели вздымались и опускались, выбрасывались и возвращались назад синхронно. Мальчишки давно освоились с этой унылой игрой.
  
   - Оч-чень хорошо. Я буду огорчен, если кто-либо сохранит такое вот постоянство. Осторожно положили гантели. Теперь попробуем одно простое упражнение.
  
   - Уф! Я знаю это 'простое упражнение'!
  
   - И стыдно было б не знать, г-н Коркран. В то ж время, оно не такое уж простое.
  
   - Ставлю шиллинг, что умею не хуже вас, Лис.
  
   - Посмотрим. Теперь представьте-ка, что вы совсем не нарушители, а полурота на параде, а я ваш командир. Приказа смеяться не было. Если такие весельчаки, муштроваться вам полжизни будущей. Окажите мне маленько доверия. Вы ж опытные, видит Бог.
  
  Они построились в четыре колонны, двигались вперед, делали повороты, двигались назад, во власти строевых заклинаний. Как и говорил Лис, они давно были приучены к этому.
  
  Дверь Гима открылась, впуская Мак-Тюрка и какого-то пожилого господина.
  
  Смотритель, выстраивая 'общий поворот', не видел вошедших. 'Неплохо', бормотал он. 'Совсем неплохо. Стержень 'колеса', отлично считаете время, да, г-н Свейн. Г-н Коркран, вы говорите, что знаете упражнения? Тогда принимайте командование и, повторяя мои слова в обратном порядке, вернёте строй в первоначальное положение.
  
   - Это что такое? Это что такое? - крикнул визитер повелительным тоном.
  
   - Э... строевые упражнения, сэр, - пролепетал Лис, от неожиданности смешавшись.
  
   - Превосходно, превосходно. Хотелось бы, чтобы здесь тренировались больше, - каркнул гость. - Не обращайте на меня внимания. Вы только что передавали командование кому-то, так?
  
  Он уселся, выдыхая пар в холодном воздухе. - Я все завалю. Я знаю, завалю, - отчаянно прошептал Стеблик; и его страх только усилился, когда кто-то сзади сказал, что это генерал Коллинсон, один из членов Совета учредителей Школы.
  
   - Э... ну? - сказал Лис.
  
   - Коллинсон, К.О.Б.[61] - Он командовал Помпадурами - старым полком моего отца, - прошипел Свейн - старший.
  
   - Начинайте, - сказал посетитель. - Я знаю, каково это. Ваше первое упражнение, да?
  
   - Да, сэр. - Стеблик с трудом выдохнул. - Внимание. Равняйсь! - эхо голоса вернуло ему бодрость духа.
  
  Поворот был выполнен, прежний строй восстановлен без малейших ошибок. Срок наказания давно прошел, но никто не хотел расходиться. Они стояли за спиной Стеблика - Стеблика, боявшегося, что голос подведет его и дрогнет.
  
   - Он заслуживает доверия, сержант, - прокомментировал гость. - Отличная маршировка - и отличный материал. Но это необычайно: я обедал с вашим директором, и он не упомянул, что в школе есть кадетский отряд. [62]
  
   - У нас его нет, сэр. Это только муштра, - сказал смотритель.
  
   - Ну разве они не опытны в своем деле? - в первый раз заговорил Мак-Тюрк, мигая глубоко посаженными глазами.
  
   - А ты почему не с ними, Уилли?
  
   - О. я непунктуален, - соврал Турок. - Смотритель выбирает самых лучших.
  
   - Прекратить! Молчать! - закричал Лис, страшась взрыва смеха в строю. - Я ... я должен сказать вам, сэр, что...
  
   - Но вам следует иметь кадетский отряд. - Генерал придерживался своего мнения. - Вы ДОЛЖНЫ иметь отряд волонтеров, если мои рекомендации не пустое место для Совета. Не припомню, когда еще меня так радовали. Парни столь высокого духа могут явить пример всей школе.
  
   - Так и будет, - сказал Мак-Тюрк.
  
   - Побери мою душу! Как я опоздал! Я заставил их ждать добрых полчаса - надо бежать. О своем все время забываю. Покажешь дорогу, Уилли? Кто тот парень, что сейчас командовал?
  
   - Коркран его фамилия, кажется.
  
   - Тебе надо познакомиться с ним. Такой тип учеников следует культивировать. Он явно из ряда вон. Чудесное зрелище. Двадцать пять ребят, которые, смею полагать, с большей охотой играли бы в крикет (был самый разгар зимы; но взрослые, особенно те, что много лет жили за границей, часто делали подобные ошибки, и Мак-Тюрк не стал поправлять его), но занимаются строевой подготовкой из любви к ней. Позор - не использовать такой материал; но я постараюсь донести до всех свою точку зрения.
  
  ***
  
   - А кто он, твой друг с седыми баками? - спросил Стеблик, когда Мак-Тюрк вернулся в студию.
  
   - Генерал Коллинсон. Он иногда приезжает поохотиться с моим отцом. Честный старый грубиян. Говорит, я должен дорожить знакомством с тобой, Стеблик.
  
   - Он тебе подкидывает?
  
  Мак-Тюрк показал новенький соверен.
  
   - Ох, - сказал Стеблик, казначей троицы, принимая золото. - Будет роскошное угощение. Да ты крутой мошенник, Турок - так расписывать нашу пунктуальность и старательность.
  
   - Разве старики не знают, что мы нарушители? - вмешался Жук.
  
   - Только не он. Приехал на обед с Главой. Я заметил, что он высматривает тут что-то, непонятно зачем, и решил показать вашу хорошую маршировку. Он был очень доволен, и я не решился остудить его дурацкий задор. А то он бы золотой не дал.
  
   - А разве старик Лис не был доволен? Видели, как покраснел до ушей? - сказал Жук. - Отличная оценка для него. Разве мы не отплатили добром? Пойдем к Кейту, купим какавы и сосиссонов.
  
  Они догнали Лиса, который спешил поделиться своими приключениями с Кейтом, прежде старшиной в кавалерийском полку, а ныне израненным ветераном, местным почмейстером и торговцем.
  
   - Вы нам должны теперь, - значительно сказал Стеблик.
  
   - Черезвычайно благодарен, г-н Коркран. Вам от меня доставалось, по службе, и там и тут, но я скажу, что вне службы - побеги и курево, понимай же - я лучшего порядочного парня не хотел бы в помощь себе. Вы маршировали просто здорово, скажу я. Ну, если вы и дальше так же...
  
   - Но он и дальше будет опаздывать раза три в неделю, - сказал Жук. - Вы же не ждете, что он станет стараться только чтобы вас порадовать, Лис?
  
   - Точно так. И все ж, если вы - и вы, г-н Жук - постараетесь, я отлично вам помочь бы сумел в этой кадетской роте, что заорганизуют. Надеюсь, Генерал сумеет порекомендовать.
  
  Они обшарили магазинчик Кейта почти без присмотра, ведь старик, хорошо их знавший, с головой ушел в разговоры с Лисом. - Я набрал как раз на тринадцать пенсов, - наконец позвал Стеблик продавца, - но вам лучше самому пересчитать.
  
   - Нет, нет. Я верю вам на слово, г-н Коркран. Так он в Помпадурах был, сержант? Мы как-то раз квартировали с ними под Умбаллой...
  
   - - Я не пойму, эта банка ветчины с языком на одиннадцать пенсов или на шиллинг и четыре?
  
   - Скажем, один и пять, г-н Коркран... Конечно, сержант, если бы я мог посвятить себя этому, я бы с радостью, но я стар слишком. А хотелось бы снова увидеть строй.
  
   - Да пойдем, Стеблик, - крикнул Турок. - Он тебя не слышит. Отдай монету.
  
   - Я хочу разменять ее, осел! Кейт! Рядовой Кейт! Капрал Кейт! Старрршина Кейт, вы разменяете соверен?
  
   - А...да, конечно. Семь и шесть. - Торговец взглянул на них рассеянно, сунул серебро и скрылся во тьме задней комнаты.
  
   - Теперь эти двое будут жевать жвачку о Мятеже до вечернего чая, - хихикнул Жук.
  
   - Старик Кейт был при Собраоне, - сказал Стеблик. - Послушал бы, как он рассказывает! Лис перед ним пустышка.
  
  ***
  
  Глава, как всегда непроницаемый, склонил лицо над грудой писем.
  
   - Что думаете? - спросил он наконец Преподобного Джона Джиллетта.
  
   - Это добрая идея. Не стану отрицать - многообещающая идея.
  
   - Допустим. Но?
  
   - У меня есть сомнения - вот и все. Чем больше узнаю школьников, тем меньше я способен проникнуть в их мысленный строй; но я буду очень удивлен, если эта схема сработает. Это... это не в сущности нашей Школы. Мы готовим в Армию.
  
   - Мой долг - в данном случае - воплощать желания Совета. Они желают видеть здесь отряд волонтеров. Такой отряд будет создан. Я все же настоял, что мы не можем позволить себе дополнительных расходов на такие занятия. Так Генерал Коллинсон присылает пятьдесят единиц 'смертельного оружия' - 'почти настоящие' винтовки Снайдера, так он пишет, с хорошо запаянными стволами.
  
   - Да, уж это необходимо в школе, в которой разрешено ношение заряженных пистолетов, пусть и мелкокалиберных, - улыбнулся Преподобный.
  
   - С другой стороны, мы потратим только время смотрителя.
  
   - Но если он не справится, вас засмеют.
  
   - Еще бы. Прикажу вывесить объявление в коридоре, сегодня же, и...
  
   - Я буду следить за развитием событий.
  
  ***
  
   - Держите руки подальше от новой пирамиды. - Лис сражался с бурлящей в Гиме толпой. - Пусть эти 'снайдеры' и списанные, не следует вам теребить замок, г-н Свейн. Да-с, униформу получим позднее, когда разбогатеем; сейчас же посвятим себя тренировке. Я здесь для той надобности, чтоб переписать имена желающих. Положите-ка 'снайдер', г-н Хоган!
  
   - Жук, ты как поступишь? - послышался голос.
  
   - Я уже намуштровался, спасибо.
  
   - Как? После всего, что ты тут освоил? Давай! Не будь уродом! Из тебя за неделю капрала сделают! - кричал Стеблик.
  
   - Я не собираюсь в Армию. - Жук поправил очки.
  
   - Держите руку, Лис, - сказал Хоган. - Где вы будете учить нас?
  
   - Здесь, в Гиме - пока не будете готовы выйти в поле. - Смотритель выпятил грудь.
  
   - Чтоб все парни Нортхема глазели? Не получится, Лисибус.
  
   - Ну, я не стою на этом. Сначала обучитесь, там видно будет.
  
   - Привет, - бросил Энсел из корпуса Макри, протолкнувшись сквозь толпу. - Что тут с этим чертовым кадетством?
  
   - Оно сэкономит вам немало времени в Сэндхерсте, - четко ответил смотритель. - Быстрее окончите курс строевой подготовки, если умение будет.
  
   - Гм! Об этом не спорю, но я не желаю шляться по округе с игрушечной винтовкой. Пероун, ты как решил? Хоган присоединяется.
  
   - Не знаю, найду ли время, - ответил Пероун. - Конца нет дополнительным урокам.
  
   - Ну, и это считай дополнительным, - советовал Энсел. - Муштра много времени не займет.
  
   - Это-то верно, но как насчет публичных шествий? - сомневался Хоган, не знавший, конечно, что три года спустя погибнет на глазах у всех под солнцем Бирмы, недалеко от форта Минхла.
  
   - Боишься, униформа не налезет на нежные твои плечи? - с гнусным фырканьем подначил Мак-Тюрк.
  
   - Заткнись, Турок. Ты же сам не идешь в Армию.
  
   - Нет, но хочу послать заместителя. Хэй! Моррел и Вейк! Вы, малявки рядом с пирамидой - вам идти в волонтеры.
  
  Глубоко покраснев - они все еще были стеснительны - двое проследовали под крыло смотрителя.
  
   - Но мне не нужны малыши - не сейчас, точно, - сказал смотритель недовольно. - Я хочу - мне надобен кто - нибудь из Старой Гвардии бездельников, чтоб поумнели хоть немного.
  
   - Не будьте неблагодарны, смотритель. Они почти большие, таких и в Армию возьмут. - Мак-Тюрк читал газеты и доверял полученной информации, стреляя ей как из рогатки. Но он не догадывался, что Вейк - младший в свои тринадцать лет мог бы уже быть 'бимбаши' в египетской армии.
  
  Хоган, Свейн, Стеблик, Пероун и Энсел озабоченно совещались за 'конем', Стеблик, как всегда, развалившись на полу. Смотритель озабоченно глядел на них, зная, сколь многое зависит от мнения вожака.
  
   - Лису не нравятся мои рекруты, - обиженным тоном сказал Мак-Тюрк Жуку. - Давай еще.
  
  Жук безмолвно притащил еще двух малявок, ростом не выше карабина. - Вот вам, Лис. Пушечное мясо. Забудьте о доме и маме, молодцы, и вперед, труба зовет.
  
   - Он все еще не счастлив, - сказал Мак-Тюрк.
  
  Вот такие мы в пехоте,
  И такие же на Флоте...
  
  Тут Жук присоединился к песне. Они нашли этот стишок в старом номере 'Панча', и он явно подходил к ситуации:
  
  Счастья тута не найдете -
  Не пытайтесь отрицать!
  
   - Тише, молодые джентльмены. Если не помогаете - так не мешайте. - Лис не сводил глаз с совета за 'конем'. Картер, Уайт и Тиррел, всё влиятельные личности, подошли туда. Остальные нерешительно трогали ружья. - Погодите, - крикнул Стеблик, - а можно выпереть этих болванов, и начать работу без них?!
  
   - Конечно, - ответил Лис. - Те, кто желает, станьте здесь. Те, кто не намерен, идите вон, и закройте дверь за собой - осторожно.
  
  Полдюжины решительных ринулось вперед, и двое приятелей получили возможность улизнуть.
  
   - Ну, ты-то почему не с ними? - Жук поправлял ворот.
  
   - Зачем это? Мы не собираемся в Армию. К тому же я знаю строевые, кроме штыкового боя, конечно. Интересно, что они там делают внутри?
  
   - Договариваются с Лисом. Ты слышишь, как Стеблик говорит: 'Так мы делаем, а кто не доволен - пусть подавится'? Лис у них заместо репетитора будет. Сам не понял, идиот? Им в Сэндхерст идти или в другую лавочку меньше чем через год. Они научатся строевым и потом как ядра полетят. А ты думал, парни с таким количеством дополнительных веселья ради пошли в строй?
  
   - Ну, не знаю. Написать стих об этом, что ли - чертях этих - 'Баллада о Победителях Шавок', что-то такое?
  
   - Думаю, не успеешь, потому что Кинг обрушится на нашу роту, как вагон кирпича. С ним не посоветовались, и он рыщет у доски объявлений. Пойдем поманим его. - Они осторожно приблизились к учителю - не найти парочки тише.
  
   - Что такое? - начал Кинг тоном крайнего удивления и разочарования. - Я - то думал, вы желаете сражаться за родину.
  
   - Похоже, войско уже набрано, - сказал Мак-Тюрк.
  
   - Очень жаль, - добавил Жук.
  
   - Пятьдесят храбрых защитников, уже? Какая доблесть! Какая преданность! Но я склонен думать, что желание пренебречь обычными обязанностями лежит в подоплеке их рвения. Несомненно, они получат особые привилегии, подобно Хору или Обществу Естественной Истории - чтобы не говорить 'охотникам на жуков'.
  
   - И я так думаю, сэр, - радостно ответил Мак-Тюрк. - Глава еще не объявлял об этом, но объявит, конечно.
  
   - Еще бы!
  
   - Вполне возможно, Жучок мой, - крутанулся Кинг к заговорившему, - что старший учитель - необходимая, но презираемая деталь нашей скромной схемы существования - может иметь что сказать по данному вопросу. Жизнь, и для молодых в особенности, не вся состоит из оружия и подготовки к войнам. Вот образование - одна из наших целей, кстати сказать.
  
  
   - Ну что он за законченная свинья, - проворковал Мак-Тюрк, когда они оказались за пределами слышимости. - Всегда знаешь, как его подцепить. Заметил, как он вскинулся, говоря о Главе и особых привилегиях?
  
   - И черт с ним, пускай гордится, что подпер спиной 'схему существования'. Я мог бы сочинять чудесную балладу, так и растак; а теперь мне надо быть энтузиастом дурацким. А нам теперь можно г-на Стеблика за ногу тянуть с кровати, или уже нет?
  
   - Можно: но в Школе мы должны быть прокадетскими, как все. Можешь смастерить эпиграммку какую-нибудь про Кинга, как он всем мешает, а ля Катулл? - Жук занимался решением сей благородной задачи, когда в студию ворвался Стеблик, весь в поту после первого занятия.
  
   - Привет, мой полу-солдафон, - начал Мак-Тюрк. - Где же побитые шавки? Корона или Оборона?
  
   - Корона, - отвечал Стеблик, напрыгивая на приятеля. - Слушай, не разлагай нам отряд. Мы все замечательно устроили. Лис клянется, что не выведет наружу, пока мы сами не запросим.
  
   - О, отвратная демонстрация недозрелых недорослей, обезьянски копирующих предков своих. Фуу!
  
   - Это ты достал Кинга, Жук? - прервал глумление друга Стеблик.
  
   - Не совсем: это просто его обычный стиль.
  
   - Тогда послушайте вашего дядюшку Стеблика - он человек великий. Постепенно и последовательно Лис собирается дать нам руководить отрядом - по очереди, privatim et seriatim, так что каждый поймет, как управлять полуротой. Ergo , и propter hoc [63], когда мы отправимся в Лавочку, мы пройдем тамошнюю муштру с легкостью, сочетая, о возлюбленные слушатели, образование с удовольствием.
  
   - Вижу, ты нашел себе еще один факультатив, хладнокровная скотина, - отвечал Мак-Тюрк. - Ты случаем не желаешь умереть за эту чертову страну?
  
   - Нет, если смогу этого избежать. Так что не разлагай отряд.
  
   - Мы же все поняли много лет назад, - язвительно сказал Жук. - Кинг, вот кто разлагает.
  
   - Так ударь по нему, чертов поэт. Сочини прилипчивый лимерик, пусть все малявки его распевают.
  
   - Слушай, привязался к волонтерам, так не раскачивай наш стол.
  
   - А вы ничего и не сможете сделать, - сказал Стеблик с мрачной многозначительностью.
  
  Они не понимали, что это значило, пока спустя несколько дней не решили посмотреть на тренировки Отряда. Дверь Гима оказалась на замке, и малявка охранял ее. - Вот так штука! -сказал Мак-Тюрк, ссутулясь.
  
   - Даже в замочную скважину нельзя подсматривать, - заявил часовой.
  
   - Ну, мне нравится. Слушай, Вейк, это я сделал тебя волонтером.
  
   - Ничем не могу помочь. У меня приказ никого не впускать.
  
   - А положим, мы сумеем, - сказал Мак-Тюрк. - Положим, мы сейчас тебя размажем?
  
   - Согласно приказу я должен буду сообщить имя того, кто пререкается с часовым, отряду, и они разберутся с таковым после тренировки по законам военного времени.
  
   - Что за скот наш Стеблик! - воскликнул Жук. Они ни на минуту не задумались, кто же изобрел такой прием.
  
   - Ты себя воображаешь чертовым центурионом, да? - спросил Жук, прислушиваясь к шуму и стуку ударявших об пол прикладов.
  
   - Согласно приказу я не должен вести разговоры ни с кем, только объяснять суть моей миссии - меня вздуют, если буду.
  
  Мак-Тюрк взглянул в глаза Жуку. Покачав головами, оба пошли восвояси.
  
   - Клянусь, Стеблик ДЕЙСТВИТЕЛЬНО великий человек, - сказал Жук после долгой паузы. - Единственное утешение, что такого рода тайное общество с тайными делишками доведет Кинга до бешенства.
  
  Озабочен был не только Кинг, однако члены отряда молчали как устрицы. Лис, не связанный клятвой, донес свое беспокойство до Кейта.
  
   - Я в жизни такой чепухи не видал. Они устроили настоящий гарнизон, с внутренней и внешней стражей, а потом взялись за работу, горячие как горчица.
  
   - Но зачем им все это? - спросил бывший старшина.
  
   - Изучают строевые приемы. Ты никогда такого не видал. Они начинают свое, когда я распускаю их - всякие штуки прорабатывают; но в поле 'не пойдут' - даже если прикажу. Вообще, это, аб...абсурт какой-то. Если у вас кадетский отряд, так будьте кадетами, а не прячьтесь за запертыми дверьми.
  
   - А что начальство говорит?
  
   - Еще того пуще. - Смотритель был раздражен. - Я пошел к Главе, а он не помог. Иногда думаю, он со мной шутки шутит. Я никогда не был сержантом у волонтеров, упаси Боже - но я всегда таких сержантов жалел. И правильно делал.
  
   - Хотелось бы посмотреть на этих, - сказал Кейт. - Из твоих речей я не понял, чего ж они хотят.
  
   - Не спрашивай, Старшой! Спроси лучше у веснушчатого Коркрана. Он ихний генералиссимус.
  
  Никто не пренебрегает воином Собраона, а пуще того - единственным пирожником в округе. Так что Кейт пришел по приглашению, опираясь на трость по причине старческого дрожания ног, и уселся в уголке.
  
   - Хорошо работают. Необычайно хорошая работа, - бормотал он между экзерсициями.
  
   - О, это у них не главное. Подожди, пока я их распущу.
  
  После команды 'разойдись' ряды продолжали стоять. Пероун вышел вперед, обернулся лицом к строю и, заглядывая для освежения памяти в красную книжку с металлическими застежками, муштровал всех еще десять минут. (Это был тот самый Пероун, несколько лет спустя застреленный в Экваториальной Африке своими солдатами). Затем командовал Энсел, а за ним - Хоган. Прежние командиры беспрекословно подчинялись приказам новых. Затем Стеблик отложил свой 'снайдер' и, глубоко вдохнув, обложил отряд смачными ругательствами.
  
   - Молчать, г-н Коркран. Такого нет ни в одном упражнении, - закричал Лис.
  
   - Так точно, Смотритель. Но никогда не знаешь, что придется говорить подчиненным. - Бога ради, постарайтесь стоять, не падая друг на друга, вы пустоглазые, кособрюхие помоечники. Мне не в радость вас песочить. Могли бы понять до прихода сюда, ополчение метельное.
  
   - Старые словечки, очень старые. МЫ такие знавали, - сказал Кейт, вытирая слезящиеся глаза. - Но где он их подцепил?
  
   - От отца, или дяди. Не спрашивай! Половина из них, должно быть, родилась в десяти ярдах от казармы. - (Лис очень мало ошибался в своих догадках). - Я услыхал больше ругани с тех пор, как этот бред волонтерский начался, чем слыхал за год службы.
  
   - Там, в заднем ряду, смотрите будто брюхо в ломбард заложили! Да, вы, вы, рядовой Энселл. - И Стеблик поливал жертву добрых три минуты, касаясь и общего и частностей.
  
   - О-го! - Он вернулся к нормальному тону. - Первая кровь! Ты покраснел, Энселл. Ты задергался.
  
   - Не могу не краснеть, - был ответ. - Но я не дергался, точно.
  
   - Ну, тогда твоя очередь. - Стеблик встал в строй.
  
   - Боже! Боже! Это прямо спектакль какой-то! - захихикал под нос внимательно наблюдавший Кейт.
  
  Энселл, при полной покорности сотоварищей, излил, пусть медленнее и ленивее - его стиль был более вдумчивым, чем Стебликов - мерзкие глубины своей индивидуальности.
  
   - Я задел! - закричал он торжествующе. - Ты тоже не способен терпеть. - Стеблик стоял весь багровый, и 'снайдер' заметно подрагивал в руках.
  
   - Я и сам не надеялся, - отвечал он, стараясь вернуть самообладание, - но в конце я стал воспринимать все это как наживку на крючке. Забавно все это!
  
   - Хорошо воспитывает волю, - заметил медлительный Хоган, когда все ставили ружья в пирамиду.
  
   - Ну хоть что-либо...? - беспомощно спросил Лис у Кейта.
  
   - Я мало смыслю в кадетах, но это самое веселое шоу, какое я видал. И я догадался, чего ж они добиваются. Боже ж мой, как часто меня поливали с ног до головы, в старые дни! Они хорошо держатся - очень хорошие у них намерения.
  
   - Мне бы вывести их на смотр - чего бы я только не сумел с такими, Старшой! Надеюсь, они передумают, когда привезут униформу.
  
  Действительно, наступило время, когда отряд сделал уступки любопытству школы. Трижды стража была оскорблена действием, и трижды кадеты разбирались с обидчиком по законам военного времени. Школа взбесилась. Какой прок, говорили все, от кадетского отряда, который никто не видит? Кинг поздравлял всех с обретением Незримых Защитников, и эти словесные удары не проходили мимо цели. Лис становился беспокойным и гневливым. Кое-кто из кадетов открыто выражал сомнения в пользе занятий - ведь вопрос обмундирования по-прежнему маячил где-то на горизонте. Была бы форма, им волей - неволей пришлось бы показать ее.
  
  Но, как часто бывает в сей жизни, вопрос был решен внешней силой.
  
  Глава своевременно уведомил Совет о принятии к исполнению его рекомендаций, о том, что по мере возможностей ученики проходят усиленную строевую подготовку. Он ничего не писал об условиях их занятий. Естественно, генерал Коллинсон был в восторге и рассказывал о своем достижении друзьям. Один из них пересказал историю СВОЕМУ другу; тот был Членом Парламента, человеком усердным, образованным и, важнее всего, настоящим современным патриотом, старающимся сделать как можно добрых дел в отпущенное ему время. Но - увы! - мы не можем отвечать за друзей наших друзей. Если бы друг Коллинсона познакомил парламентария с генералом, последний избежал бы многих хлопот. Но друг просто рассказал генералу о своем приятеле; и, как это бывает между даже близкими людьми, информация была доведена с искажениями. К тому же ТОТ был Членом Парламента, неисправимым Консерватором, а генерал, как все военные, питал мало уважения к депутатам Последнего Призыва. - Он должен ехать в западные графства, нести свет некоему отсталому избирательному участку. Разве не хорошо было бы ему, вооружившись рекомендациями генерала, встретиться с новоиспеченными кадетами, сказать пару слов? Поговорить с ребятами немного - а? Вы же знаете, что приемлемо в таких случаях, а он - тот человек, которому можно доверять. Тот сорт бесед, которые нравятся ребятам, знаете...
  
   - В мои времена политики со школьниками не беседовали, - сказал генерал недоверчиво.
  
   - Времена меняются - с распространением образования и так далее. Сегодняшние ученики - мужчины завтрашнего дня. Впечатления юности бывают стойкими. А в наши времена, знаете, когда страна катится к чертям?
  
   - Вы совершенно правы. - Остров пережил пять лет правления г-на Гладстона, и генералу не нравились результаты этого правления. Он, конечно же, напишет Директору, потому что, без сомнения, сегодняшние мальчишки - это мужчины завтрашнего дня. Это, если можно так выразиться, необычайно остроумные слова.
  
  Глава в ответ сообщал, что он будет очень рад приветствовать г-на Раймонда Мартина, Ч.П.[64] , о коем так много наслышан, разместить его на ночлег и позволить ему адресоваться к Школе по любой теме, которая будет интересна гостю. Если г-н Мартин еще не имел возможности прямого знакомства с этим особым классом британского юношества, Глава надеется, что таковое знакомство окажется ему очень полезным.
  
   - И я уверен, что не ошибаюсь в последнем, - сказал он Преподобному Джону. - Вы что-либо знаете о Раймонде Мартине?
  
   - Я учился в колледже с человеком, носившим такое же имя, - ответил капеллан. - Он был человеком открытым и честным, насколько помню, но неисправимо серьезным.
  
   - Он выступит перед Колледжем в ближайшую субботу. Тема - 'Патриотизм'.
  
   - Если у наших ребят есть самая нелюбимая вещь, то это - когда нарушают их субботний покой. Патриотизм не имеет шансов в битве с 'угощениями'.
  
   - И искусство - также. Помните наш 'Вечер с Шекспиром?'. - Голова директора качнулась. - Или того весельчака с волшебным фонарем?
  
  ***
  
   - А кто вообще есть этот Раймонд Мартин, Ч.П.? - спросил Жук, увидев в коридоре объявление о лекции. - Почему эти скоты всегда заваливаются по субботам?
  
   - О! Рромео, Рромео! Где же был ты, Рромео?! - Мак-Тюрк, картинно развернув плечи, процитировал речи шекспиристой артистки. - Ну, он не будет так плох, как она, я надеюсь. Стеблик, а ты подлинно патриотичен? Если ты не, этот субботний тип сделает тебя патриотом.
  
   - Надеюсь, он не займет весь наш вечер. Похоже, всем придется идти и слушать.
  
   - А я ни за что на свете его не пропущу, - вмешался Мак-Тюрк. - Многие считают, что дама Ромео-Ромео была занудой. Я так не думаю. Мне она нравилась! Помните, как она начала икать в самой середине действа! Может, и он заикает. Чур, кто первый пойдет в Гим, занимает еще два места.
  
  В поведении г-на Раймонда Мартина, Ч.П., когда он подъезжал к домику Главы, не было торопливости, но была решительная и любезная приветливость.
  
   - Малость смахивает на хама, - прозвучал комментарий Мак-Тюрка. - Не удивлюсь, если он радикал. Он спорил с кучером о плате. Я слышал.
  
   - Это и есть его чертов патриотизм, - объяснил Жук. После чая они помчались занимать стулья, выбрав удобный и незаметный уголок, и начали изощряться в остроумии. Все газовые рожки были зажжены. На небольшом помосте в дальнем конце зала стоял стол Главы, из-за которого гость мог обращаться к слушателям, и ряд стульев для учителей.
  
  Затем вошел Лис, с официальным видом, и прислонил к столу что-то вроде тряпки, обернутой вокруг палки. Наставников еще не было, так что школьники зааплодировали, крича: 'Что это, Лис? Никак, утащил у господина зонтик? - Здесь розги не нужны, здесь тростью бьют! Убери эту лесину! - Забить шара с правого угла!' и т.д., пока появление Главы и учителей не окончило эту демонстрацию.
  
   - Одно хорошо - преподавательская ненавидит все это так же, как мы. Смотри, Кинг мечется, хочет улизнуть.
  
   - Где же Раймондиносец Мартин? Точность, мои возлюбленные слушатели, есть вежливость войны...
  
   - Молчи. Вот и сам Дюк. Жуть, ну и подбородков у него! - Г-н Мартин, в вечернем костюме, был несомненно зобаст - высокий, претенциозный, бело-розовый мужчина. Но все же Жуку не следовало быть таким грубым.
  
   - Смотрите ему в спину, пока толкует с Главой! Не годится поворачиваться спиной к слушателям. Он филистер - музыкантишка - иезуит - мужлан. - Мак-Тюрк высокомерно фыркнул, откинув назад голову.
  
  В нескольких невыразительных словах Глава представил лектора и уселся посреди аплодисментов. Когда г-н Мартин тоже стал хлопать в ладоши, овации, конечно, усилились. Некоторое время он не мог начать. Он не знал традиций и обычаев подобных школ. Не знал, что по данным последней переписи восемьдесят процентов учеников родились за границей - в лагерях, поселениях, посреди морей; что семьдесят пять процентов были детьми офицеров различных родов войск - Уиллоугби, Паулетсы, Де Кастро, Мэйны, Ренделлы... - и собирались наследовать профессии своих отцов. Глава мог бы рассказать ему это и еще многое; но после часовой беседы за чаем решил ничего не говорить. Ему показалось, гость сам все отлично понимает.
  
  Тот начал речь с длинного, скрипучего 'ну, ребятки', что немедленно возбудило даже самых привычных. Он полагает, что все знают - да ну? - зачем он сюда явился. Редко выпадает ему возможность потолковать с детьми. Он полагает, что дети это такой сорт людей - некоторые считают их забавным сортом людей - который не меняется со сменой поколений.
  
   - Это же, - убежденно сказал Мак-Тюрк, - гадаринская свинья какая-то!
  
  Но им следует помнить, что не навсегда они останутся детьми. Им следует вырасти во взрослых, ибо ребенок сегодня - это мужчина завтра, а от завтрашних мужчин зависит добрая слава их родной земли.
  
   - Если так будет продолжаться, возлюбленные слушатели, то мой нелегкий долг - осадить этого урода. - Стеблик пускал боевой пар.
  
   - Такого не достанешь, - возразил Мак-Тюрк. - Он ничего не вкладывает в своего Ромео.
  
  Им пришлось услышать об обязанностях и ответственности за жизнь, открытую перед ними. Жизнь - это не только (он знал немного детских игр, и выбрал, как нарочно, кратчайший путь к бесславному падению) игра в шарики. Да, жизнь это вам - повторил он - не шарики.
  
  Послышался общий вздох - среди младших почти что крик - ужаса: он был язычник - пария - вне всякого предела терпения - сам себя проклявший перед всеми. Стеблик закрыл лицо руками. Мак-Тюрк, с блестящими и ласковыми глазами, всасывал каждое слово, а Жук величественно кивал.
  
  Кое-кто из присутствующих, несомненно, ожидает в самые ближайшие годы удостоиться чести носить шпагу, врученную Королевой. Он сам имеет некоторый опыт в военном деле, как старшина добровольческого отряда, и рад потому слышать, что они учредили в самом сердце своей школы кадетский отряд. Учреждение такого учреждения ведет к подъему высокого духа, коий, правильно выпестованный, даст великую пользу той земле, которую они все любят и принадлежностью к обитателям которой так гордятся. Некоторые из присутствующих жаждут - нет сомнения - страстно желают вести свои полки под пули врагов Англии; жаждут взойти на поле брани - о прекрасная безрассудность юношества!
  
  Ныне запас прочности юноши вдесятеро больше, чем запас прочности девушки, сотворенной лишь одной слепой природой, тогда как первый создан несколькими. Широкой и крепкой рукой сдирал оратор покровы этой тайны, развертывая хорошо отработанную сеть красноречия. Хриплым голосом выкрикивал он всякое о всяком - о желании Наград и ожидании Славы (такое мальчишки не обсуждают даже с лучшими друзьями), искренне полагая, что до его речи они об этом и не думали. Он указывал им сияющие цели, тыча пальцем во все стороны света. Он профанировал самые сокрытые уголки их душ, крича и жестикулируя; он расписывал им 'подвиги предков' таким образом, что краснели кончики ушей. У многих - визгливый голос падал в ледяную неподвижность зала - могут быть родственники, отдавшие жизни за родину. Они помышляют, многие из них, о старой шпаге, висящей в коридоре или в столовой, реликвии, которую трогали украдкой во младенчестве. Он призвал их подражать сим знаменательным примерам; и все смотрели с видом полного недоумения и тревоги.
  
  Возраст не давал им ясно сформулировать мысли. Они лишь чувствовали, смутно, как дикие звери, что опозорены этим жирным мужчиной, воображающим, что шарики - это невинная детская игра.
  
  Так он рассыпал цветы красноречия - которые, между делом говоря, приносили ему позднее ошеломляющий успех на митингах - пока ученики покорно сидели, покрасневшие и мрачные, чувствуя крайнее недовольство. После многих, многих слов он взялся за палку, обернутую в тряпку, и прижал одну руку к груди. Это - это зримый символ родной земли - достойный всяческого уважения и почтения! Да не взирает ни один человек на него без горячего желания внести весомый вклад в непреходящее сияние. Он тряс флаг перед залом - большой коленкоровый Юнион Джек - ожидая грома долгих оваций, долженствующих увенчать его труды.
  
  Ученики молча смотрели. Они, конечно, уже видели ЕГО - над станцией береговой стражи; или через телескоп, полуспущенным, на мачте брига, подходящего к Броутон Сендз; или над крышей Гольф-клуба; или в витрине Кейта, где некоторые сорта леденцов несли изображение флага на каждой банке. Но Колледж никогда его не поднимал; он не входил в их образ жизни; Глава никогда не апеллировал к нему; и отцы не болтали о нем никогда. Это была тема закрытая, священная и 'потусторонняя'. Куда, во имя всего дурного, он выруливает, кто явил этот кошмар перед их глазами? Но - счастливая догадка! Может быть, он просто пьян.
  
  Глава спас ситуацию, быстро поднявшись и попросив оказать почтение гостю; и при первом его движении вся школа дружно захлопала, с чувством облегчения.
  
   - И я уверен, - подытожил он, стоя в свете газовых рожков, - что все вы присоединитесь ко мне в искренней благодарности г-ну Раймонду Мартину за замечательную речь, к нам обращенную.
  
  До сих пор никто не может сказать с уверенностью: Глава всегда это отрицал; или, говорил он, тогда соринка в глаз попала; но все присутствовавшие на том вечере уверены, что при слове 'замечательную' он подмигнул, откровенно и торжественно. Г-н же Мартин принял аплодисменты всерьез: 'Без ложной скромности, мои слова проникли в глубины их сердец. Никогда не видел, чтобы дети так радовались'.
  
  Он уехал со звонком к вечерней молитве, и ребята выстроились вдоль стен зала. Флаг все лежал развернутым на столе, Лис глядел на него с гордостью, ибо был малость тронут Мартиновым красноречием. Глава и учителя, стоявшие на помосте, не могли видеть явного нарушения порядка, когда староста вышел из строя, торопливо свернул знамя, натянул чехол и застежку.
  
  Тогда, как будто прорвался подземный родник, послышался шепот и затем недружные рукоплескания.
  
  Речь обсуждалась в спальнях. Не было ни одного несогласного: г-н Мартин, без сомнения, родился в сточной канаве и был помешен в приют, где играл в шарики. Он был (выбираю образчики из обширного ассортимента определений): Ползучий Гад, Чрезвычайный Вонючка, Желебрюхое Флагопугало (вклад Стеблика); и было сказано много других слов, приводить которые здесь неудобно.
  
  Кадеты собрались в понедельник, унылые, с полными позора взорами. Но, однако, разумное молчание может горы свернуть.
  
  Заговорил Лис. - После прекрасной речи, выслушанной позапрошлой ночью, вы могли бы взяться за учебу с новыми силами. Я не вижу, как вы теперь избежите выхода на люди и открытого смотра.
  
   - Как же, с чем же нам выходить? - Знакомый злой тон Стеблика мог бы насторожить бывшего сержанта.
  
   - Ну, теперь у нас есть флаг, по его милости. Он сказал перед уходом, что отряд может использовать флаг по своему усмотрению. Отличное знамя!
  
  Стеблик вернул ружье в станок и молча отошел. Его примеру последовали Хоган и Энселл. Пероун колебался. - Слушайте, может быть... - начал он.
  
   - Я достану его из ящика за минуту, - сказал смотритель, обернувшись. - Затем мы...
  
   - Пойдем! - заорал Стеблик. - Чего вы ждете? Увольняемся. Хватит.
  
   - А...а...зачем...все...
  
  Грохот 'снайдеров', устанавливаемых в пирамиду, прервал его речь.
  
   - Я... я не знаю, как буду докладывать Главе, - пролепетал смотритель.
  
   - Докладывайте как знаете, будьте вы прокляты, - закричал Стеблик, с бледными губами, и выбежал прочь.
  
  ***
  
   - Вот так дело! - сказал Жук Мак-Тюрку. - Я в студии сочинял небольшую изящную поэму про Желебрюхое Флагопугало, и Стеблик влетел, а я сказал 'Привет!', а он выругался как извозчик, а потом начал хныкать как приготовишка. Уронил голову на стол и рыдал. Что нам делать?
  
   - Мак-Тюрк недоумевал. - Может быть, он ушибся где-то?
  
  Они обнаружили Стеблика насвистывающим сквозь зубы, с подозрительно блестящими глазами.
  
   - Ну, я разыграл тебя, Жук! Получилось? Разве плохая шутка? Ты и взаправду поверил, что я плачу? Хорошо сыграл? Ах ты жирный осел! - И он начал тянуть Жука за уши и щеки, что обыкновенно называл 'дойкой'.
  
   - Я знаю, что ты плакал, - уверенно ответил Жук. - Почему ты не на муштре?
  
   - Муштре? Какой такой муштре?
  
   - Не изображай ученого дурака. На занятиях в Гиме.
  
   - Потому что их больше не будет. Кадетский отряд развалился - рассосался - помер - сгнил - ссохся - протух. Еще раз так взглянешь, Жук, и я тебя убью... О, и меня потянут к Главе за ругань перед смотрителем.
  
  
  
  ПОСЛЕДНИЙ СЕМЕСТР
  
  
  Были последние выходные перед экзаменами, и, что важнее, перед сроком выпуска очередного номера газеты Колледжа, которую редактировал Жук. Он был вовлечен в это предприятие хитростью друзей и крайней жесткостью устава их студии. Однажды занявшись редактированием, он обнаружил, как многие до него, что его дело - работать, а дело приятелей - давать ценные советы. Стеблик наименовал листок 'Уиллингфордским Патриотом', в честь славной памяти Уиллингфорда - Губки, а Мак-Тюрк сравнивал его содержание с творениями Рескина и Де Куинси (не в пользу газеты). Лишь Глава проявил интерес к публикациям, в своей особенной манере. Он предоставил Жуку доступ к своей потрепанной, пожелтевшей, пропахшей табаком библиотеке, ничего не запрещая, ничего не рекомендуя. Жук обнаружил там пухлое кресло, серебряную чернильницу и неограниченное количество чернил и бумаги. Там были дюжины и дюжины томов старинных драматургов; записки о путешествиях Хекльюта; французские переводы московитских сочинителей, именуемых Пушкин и Лермонтов; короткие рассказы стиля тяжелого и необузданного, перемежавшиеся со странными стихами - автора звали Пикок; там был 'Лавенгро' Борроу; странные вещички, предположительно переводы с какого-то языка, названные 'Рубайят' - Глава отозвался о них, что 'тебе пока не понять'; были сотни томов стихов - Крешоу, Драйден, Александр Смит, Л.Е.Л., Лидия Сигурни, а также - Флетчер и его пурпурные острова; Донн; 'Фауст' Марлоу; и (Мак-Тюрк, которому Жук принес книгу, ушел в запойное чтение на три дня) - Оссиан; 'Земной Рай', 'Аталанта в Калидоне', Россетти - [65] вот лишь часть имен. Глава, претендуя на роль цензора, читал стих отсюда, стих оттуда, рекомендуя составителю газеты новые темы. И, наконец, полуприкрыв глаза над тлеющей сигарой, он начинал рассказывать о ныне живущих великих людях и о газетах, давно покойных, основанных в дни его мятежной юности; о годах, когда нынешние планеты были новорожденными звездочками, искавшими себе место на недописанном занавесе мира, а он, Глава, знал их так же близко, как ты знаешь своих друзей. Регулярная издательская деятельность пошла псу под хвост: Жук, переполненный разными историями и истинами, хранил полученное в тайне, лишь иногда раскрываясь перед Мак-Тюрком - пока они бродили по пляжу; тогда Жук торжественно и мерно кружил у погибших галеонов Непобедимой Армады, выкрикивая стихи над шумящими дальними морями.
  
  Благодаря по большей части заслуженному недоверию учителей троица уже третий семестр была обойдена вниманием при назначении старост - должность, добываемая заслугами, облеченная правом носить ясеневую трость и, при известных ограничениях, применять ее.
  
   - Да и сами подумайте, - говорил Стеблик, - мы отпустили больше веселых шуточек в адрес Шестых, чем кто-либо за последние семь лет.
  
  Он гордо вытянул шею. Она была обтянута неудобнейшим из стоячих воротников, какие по обычаю могли носить только шестикурсники. Шестые видели этот воротник - и молчали. Кис-Кис, Абаназар или Дик Четыре могли бы получить предупреждение - снять, или через пять минут... Но Шестой курс в этом году был составлен из ребят молодых, да разумных, любимцев преподавателей, слишком озабоченных своим достоинством, чтобы ссориться с троицей. Так что, пусть они заламывали фуражки на затылки, вместо положенного Пятым надвигания на один глаз, и прохаживались в воскресенье в фирменных ботинках, а по субботам в стильных галстуках, никто не придирался. Мак-Тюрк собирался в Купер-Хилл, а Стеблик - в Сэндхерст этой весной; и Глава сказал им, что, невзирая на распущенное поведение в выходные, им ничего не грозит. Словно заправский конезаводчик, Глава редко ошибался в своих ожиданиях.
  
  Однажды он отвел Жука в сторону и дал очень полезный совет, ни одного слова из которого Жук не мог вспомнить, когда, белый от возбуждения, влетел в их комнату и выложил изумительную новость. Она требовала великой веры.
  
   - Ты начнешь с сотни в год? - переспросил Мак-Тюрк без всякой симпатии. - Бред!
  
   - Это моя путевка в жизнь! Все уже решено. Глава говорит, он давно меня присмотрел, а я и не знал - никогда не догадывался. Никто не может вот так сразу начать писать, знаете ли. Начинают с составления телеграмм и вырезания ножницами любимых статей из газет.
  
   - Ох, Ножницы мои! Ты такой безбожный беспорядок устроишь! - сказал Стеблик. - Но, как никак, это и твой последний год. Семь лет, мои возлюбленные слушатели - пусть и не старосты.
  
   - И неплохих лет, - прибавил Турок. - Мне жалко будет покидать старый Колл., а вам?
  
  Они взглянули на море, взбивающее пену вдоль Пебблриджа в ясном зимнем свете. - Интересно, где мы будем в это время год спустя? - сказал задумчиво Стеблик.
  
   - А спустя пять лет? - спросил Мак-Тюрк.
  
   - Эй, - сказал Жук, - мой уход - это между нами. Глава никому не рассказывал. Я точно знаю, потому что Праут вчера ворчал на меня, что, мол, будь я покладистее - стал бы старостой в следующем году. Похоже, хороших старост не хватает.
  
   - Давайте заканчивать издевки над Шестым, - предложил мак-Тюрк.
  
   - Грязные мелкие школяры! - крикнул Стеблик, уже видевший себя курсантом Сэндхерста. - Зачем?
  
   - Ради морального эффекта, - сказал Мак-Тюрк. - Оставим по себе непреходящую традицию, и все такое.
  
   - Лучше сходить в Байдефорд и закрыть долги, - не соглашался Стеблик. - Я получил три соверена от отца - ad hoc. [66] Впрочем, задолжал там не больше тридцати шиллингов. Пойди, Жук, спроси у Главы увольнительную. Скажи, хочешь откорректировать 'Уиллингфордский Патриот'.
  
   - Хорошо, - ответил Жук. - Это будет мой последний номер, и я хочу закончить достойно. Я поймаю его перед ленчем.
  
  Десять минут спустя они выруливали в аллею, освобожденные от пятичасовой переклички, и весь полдень лежал впереди. К несчастью, туда же шел и Кинг, никогда не упускавший случая поумничать. Но в этот день поколебать радость Жука не смогла бы бригада Кингов.
  
   - Ага! Наслаждаемся изучением беллетристики, друзья мои, - произнес тот, потирая руки. Обыкновенная математика не для ваших грубых умов, да?
  
  ('Сто фунтов в год' - думал Жук, улыбаясь в пустоту).
  
   - Прячем откровенную некомпетентность на цветистых дорожках неуемных фантазий. Но приближается день суда, мой милый Жук. Я лично приготовил несколько любопытных простеньких вопросиков по латинской прозе, каковых даже вы, с вашей знаменитой изворотливостью, избежать не сможете. Да-да, латинская проза. Полагаю, это мог бы быть... но увидим, когда все будет составлено... 'Ульпиан перед ним никто!' гм... 'Ага, ELUCESCEBAT говорит наш друг!?' [67] Увидим! Увидим!
  
  Опять ни знака понимания от Жука. Мысленно тот был уже на пароходе, оплатив путешествие в чудесный, широкий мир - за тысячи миль от местного островка Ланди.
  
  Кинг отпустил его, злобно фыркнув.
  
  'Он тоже не знает. Так и будет назначать дополнительные задания, мотать нервы приготовишкам, выставляться - но уже перед новыми'. - Жук спешил за приятелями по крутой тропке на вершину заросшего кустами холма за колледжем.
  
  Те бросали камешки на верхушку газометра, и мрачный газовщик кричал, чтобы они прекратили. Ребята смотрели, как рабочий смазывает краны в гуще ракитовых кустов.
  
   - Коки, зачем это? - спросил Стеблик.
  
   - Чтоб включить газ на кухне, - отвечал Коки. - Если я не включу здесь, вы, жентльмены молодые, читать в потемках, при свечах будете.
  
   - Ух ты! - Стеблик на минуту замолк.
  
   - Привет! Что вы здесь делаете? - поворот тропинки столкнул их лицом к лицу с Тулке, главным старостой корпуса Кинга - худощавым блондином, из тех, что выдвигаются в старосты благодаря уму и потом не страшатся обратиться к Директору, когда их понимание не поспевает за рвением.
  
  Трое не обратили на него внимания. Они имели законное разрешение. Тулке горячо повторил вопрос, потому что претерпел много обид от Пятого Номера и воображал, что теперь рассчитается.
  
   - А тебе какого черта надо? - отвечал Стеблик с сладчайшей улыбкой.
  
   - Слушай, я не... я не собираюсь терпеть ругань от пятикурсника, - встал на дыбы Тулке.
  
   - Тогда иди и созови встречу старост, - подначил Мак-Тюрк, зная слабости Тулке.
  
  Староста слова сказать не мог от бешенства.
  
   - Не следует таким тоном говорить о Пятом, - сказал Стеблик. - Это плохо.
  
   - Проглоти, голубчик! - добавил Мак-Тюрк спокойно.
  
   - Я... я желаю знать, что вы трое делаете за пределами? - Сказано с многозначительным жестом ясеневой палки.
  
   - Ах! - ответил Стеблик. - Вот и добрались до сути вопроса. Почему же ты раньше не спросил?
  
   - Ну, сейчас спрашиваю. Что вы тут делаете?
  
   - Восхищаемся вами, Тулке, - сказал Мак-Тюрк. - Полагаю, такого молодца мир еще не видел, а?
  
   - Точно так! Точно так! - Повозка с какими-то девицами выехала из-за угла, и Стеблик проворно склонился перед Тулке с видом униженной мольбы. Тулке покраснел.
  
   - У меня есть основания предполагать... - начал он.
  
   - Сюды! Сюды! Сюды! - заорал Жук, на манер городских разносчиков, - У Тулке есть ОСНОВАНИЯ! Трижды УРА Тулке!
  
  Теперь решил отстать и этот. - Эх, наша проклятая восторженность! - сказал Стеблик. - Вы же знаете, как мы вас любим, Тулке. Мы так вас любим, что сочли - вам можно отправляться домой и умирать. Вы слишком хороши для этой жизни, Тулке.
  
   - Да, - добавил Мак-Тюрк, - уж послушайтесь нас, умрите. Только представить, как хороши вы будете в гробу!
  
  Тулке поплелся вдаль по дорожке с нехорошим блеском в глазах.
  
   - Это означает собрание старост - как пить дать, - сказал Стеблик. - того требует честь Шестого курса, и все такое. Тулке будет писать жалобу весь день, а Карсон вызовет нас после чая. Они не осмелятся игнорировать нас.
  
   - Ставлю шиллинг, что он за нами следит! - сказал Мак-Тюрк. - Он служка Кинга, оба готовы с себя скальп снять, лишь бы нас поймать. Тут надо проявить высокое искусство.
  
   - Теперь давайте пойдем к мамаше Йо, пожрем последний раз. Мы должны ей шиллингов десять, но Мэри зарыдает, когда поймет, что мы уезжаем, - предложил Жук.
  
   - Последний раз она здорово дала мне палкой по голове, эта Мэри, - пробурчал Стеблик.
  
   - А надо подныривать, - посоветовал Мак-Тюрк. - Обычно ей достается спина. Пойдем к мамаше Йо.
  
  Они направились к старому, темному, трехсотлетнему дому с подслеповатыми окнами, стоявшему в конце узкой улочки - то ли кабачку, то ли маслобойне. Они полюбили его с первого года учебы и стали почти друзьями семьи.
  
   - Пришли расплатиться с долгами, матушка, - сказал Стеблик, обхватывая рукой многодюймовую поясницу хозяйки заведения. - Заплатить по счетам и сказать 'прощай' - и мы жутко голодны.
  
   - Ойе! - сказала мамаша Йо, - амуры крутите. Стыдоба какая.
  
   - Мы б не посмели, коль Мэри тут случись, - отвечал Мак-Тюрк, проваливаясь в тягучий северо-девонский говор, обычный язык их похождений вне Школы.
  
   - Кто толкует о мне всуе? - Внутренняя дверь открылась, и вошла Мэри, золотоволосая, синеглазая, румяная, держа у живота крынку сливок. Мак-Тюрк поцеловал ее. Жук последовал примеру, сохраняя спокойствие. Оба получили по хорошей затрещине.
  
   - Не целуй служанку, коли можно целовать хозяйку, - сказал Стеблик, бесстыдно подмигивая мамаше Йо и одновременно исследуя полки с вареньем.
  
   - Рада видеть, один уж не хочет получить по темечку! - приглашающее сказала Мэри, глядя в его сторону.
  
   - Ну! Так понимай, што я готов! - сказал Стеблик, оборачиваясь.
  
   - Не дождешса, чудо малое!
  
   - И не прошу. Еще девки найдутся. Вот - Аппледорка, к примеру. - Невоспроизводимое фырканье - наполовину презрение, наполовину сожаление - окончило этот обмен любезностями.
  
   - Ойе! Толка - то нета от ваших разговоров. Как там вы, чуете сливки?
  
   - Оч хороши, ответил Стеблик. - Уж пахнет!
  
   Мэри неосторожно подошла к гостю.
  
   - Только поцелуй!
  
   - Не промахнусь уж, - Стеблик облапил ее, впрочем, без грубости.
  
   - Ты...ты... ты... - начала Мэри, пузырясь от смеха.
  
   - Девки в Нортхеме получше - побогаче, да нас посылают, - сказал он, пока Мак-Тюрк натужно вальсировал с дебелой хозяйкой, а Жук рассказывал Мэри печальные новости. Все уселись за накрытый скатертью стол, к вареньям, сливкам и теплому хлебу.
  
   - Да-сс. Теперьче не свидимся, Мэри. Будем мы попами да миссионерами.
  
   - Держи удар! - закричал Мак-Тюрк, глядевший наружу через ставни. - Тулке таки преследует нас. Взбирается вверх по улочке, вот сейчас.
  
   - Тут они нас не поймают, - ободрила мамаша Йо. - Сидите тихонечко, малышня любезная. - Она выкатилась о внутреннюю комнату составлять счет.
  
   - Мэри, - сказал внезапно Стеблик, с трагической ноткой, - ты любишь ли меня!?
  
   - Дак очень! Так люблю, ишшо как такой махонький вот были! - отвечала девица.
  
   - Дак видать тебе того, вверх идет? - Стеблик показал на считающего себя незамеченным Тулке. - Его ишшо ни одна девка не целовала, никогда вообще за всю жизнь молодую, поняла, Мэри? Это ж стыд какой-то!
  
   - А мне какойе дело? Ему ж то положено по натуре, думаю я. - Мэри благоразумно покачала головой. - Вы ж не хочете, чтоб я его целовала, точно?
  
   - Дам пол-кроны, ежли поцелуешь, - предложил Стеблик, показывая монету.
  
  Полкроны были целым состоянием для Мэри, и шутки ей нравились; но она не решалась.
  
   - Ты ж трусишь, - уловил психологический момент Мак-Тюрк.
  
   - Ойе! - вторил Жук, зная ее слабое место. - Любой девке в Нортхеме только подмигни. А ты ж лучше всех, Мэри!
  
  Мак-Тюрк прижал одной ногой дверь во внутренние помещения, чтобы мамаша Йо случайно не вошла и не увидела вспотевшую от волнения Мэри. И тогда путь Тулке преградила статная дева Девона - страны вольных поцелуев, самых прекрасных на свете. Он вежливо посторонился. Она мгновение поколебалась - и положила длинную руку ему на плечо.
  
   - Куда идешь, голубок мой? - проворковала она.
  
  Стеблик засунул носовой платок себе в рот, видя, как парень становится пунцовым.
  
   - Ну поцелуй меня! Что ж, ты манерам не учен в Колеже?
  
  Тулке повернулся, задыхаясь. Медленно и старательно Мэри дважды облобызала его, прежде чем несчастный староста убежал.
  
  Она вернулась в дом с глазами, полными наивного удивления. - Поцеловала? - спросил Стеблик, вручая монетку.
  
   - Да-сс, ух ты! Но он ж не студент просто, тот парень. Кажись, заплакать собирался.
  
   - Да, уж мы не заплачем. Так нас плакать не заставишь, - сказал Мак-Тюрк. - Попробуй!
  
  Мэри прошлась тяжелой рукой по кругу.
  
  ***
  
   - Не думаю, что нам легко придется на сборе старост, - сказал Стеблик, когда они шли обратно между громыхающих повозок.
  
   - Ну почему же! - возразил Жук. - Смотри. Если это он целовал ее - такова наша версия - то это цинически бесстыдный свин, а поведение его - вопиющая безнравственность. Confer orations Regis furiosissimi, [68] когда он застал меня за чтением 'Дон Жуана'.
  
   - Конечно, он целовал ее! - воскликнул Мак-Тюрк. - Посреди улицы, даже не сняв форменную фуражку.
  
   - Время 3.57 пополудни, отметьте это, господа. Что ты хочешь сказать, Жук? - спросил Стеблик.
  
   - Ну, он скотинка правдолюбивая. Может настаивать, что это она целовала его.
  
   - И что?
  
   - Как что? - Жук подпрыгнул от одной только мысли. - Неизбежно следует вывод из данной теоремы, что Шестые сами не способны сдержать бесчинство и насилие. Да им няньки нужны, надзиратели! Мы только шепнем обо всем Коллу. . Скандал для Шестого! Радость для нас! В любом случае - скандал.
  
   - Черт побери! - сказал Стеблик. - Хорошо кончаем последний курс. Теперь иди доделывать свою старую тряпку, а Турок и я поможем. Зайдем с черного хода! Не станем беспокоить Ренделла.
  
   - Не будем изображать козла в огороде? - Жук знал, как нужна ему помощь, хотя ни за что на свете не стал бы обнаруживать это перед друзьями. Малюсенький чердак над типографией Ренделла стал его собственной территорией, и сидя там, он уже видел себя выпускающим редактором 'Таймс'. Здесь под руководством испачканного чернилами подмастерья он изучал, как искать обходные пути и уловки, и уже чувствовал себя опытным наборщиком.
  
  Школьная газета, еще в наборе, лежала на каменной столешнице, готовая для пробной печати; но ни за что на свете не стал бы Жук корректировать неаккуратно даже пробную версию. Вооружившись молоточком и щипцами, он выбил загадочные клинья, освобождая форму, вынул литеру здесь, заменил литеру там, читая по мере продвижения работы и бормоча под нос свои соображения.
  
   - Когда будешь этим заниматься ради заработка, - сказал Мак-Тюрк, - небось так красоваться не сможешь. Сверху вниз, в зеркальном отражении, что ли? Ну-ка посмотрим, смогу ли я прочитать.
  
   - Прочь! - крикнул Жук. - Иди и читай вон те формы на стеллаже, если такой способный.
  
   - 'Формы на стеллаже!' Что это такое? Не надо этого профессионализма дурацкого.
  
  Мак-Тюрк со Стебликом стали бродить по помещению. Мало что осталось нетронутым.
  
   - Кинь-ка сюда взгляд, Жук. Это что за штука? - спросил Стеблик через пару минут. - Знакомое что-то.
  
  Жук ответил, искоса взглянув: - Это оттиски экзаменационных вопросов Кинга. - 'In...In Varrem: actio prima' [69]. Вот так так!
  
   - Только подумайте обо всех трезвомыслящих, благонамеренных мальчиках - глаза бы отдали за один взгляд на это! - протянул Турок.
  
   - О нет, дорогой Уилли, - сказал Стеблик, - это мысль очень нехорошая по отношению к нашим любимым учителям. Ты же не воришка, Уилли, да?
  
   - Я все равно читать эту дрянь не могу, - прозвучал ответ. - И вообще, мы уезжаем, так что какое нам дело?
  
   - Ты вспомни, что наш Заботливый Садовник устроил Спреггону за Пафингтонских псов! [70]Мы обязаны подсластить Кингу молоко за это, - сказал Стеблик, весь лучась от дьявольских замыслов. - Посмотрим, что может Жук с помощью пинцета, которым так гордится!
  
   - Не знаю, как сделать латинскую прозу еще более кривой, чем она есть, но попытаюсь, - вздохнул Жук, меняя местами aliud и Asiae в двух предложениях. - Ну что же! Давайте удлиним абзац и соединим эту фразу со следующей... Ура! Вот здесь три строчки можно переместить единым блоком.
  
   - Вот вам один из знаменитых маневров, прославивших великого нашего охотника, - Стеблик помнил, что Пафингтон читал классиков наизусть.
  
  - Бери здесь! Вот vol... voluntate quidnam, вполне можно изъять, - сказал Мак-Тюрк.
  
   - Ну посмотрим. Quidnam влезет на место Dolabella.
  
   - Старушка Долабелла, - пропел Стеблик. - Не прерывай его. Дрянную прозу писал этот Цицерон, а? Он нам должен быть благодарен ...
  
   - Хэй! - позвал Мак-Тюрк, стоявший у соседнего набора. - Что дадите за дурацкую оду? Qui...quis...а, это Quis multa gracilis, понял.
  
   - Неси сюда. Мы тут изрядно подсластили, - сказал Стеблик после нескольких минут усердного труда. - Никогда не бей псов своих без нужды.
  
   - Quis munditiis? Думаю, совсем неплохо, - начал Жук, играя пинцетом. - Разве не прекрасная интерпретация? Heu quoties fidem. Звучит, словно кто-то спешит и нервничает. Cui flavam religas in rosa - Чей запах передали розе. Mutatosque Deos flebit in antro...
  
   - Немые боги плачут в пещере, - перевел Стеблик. - Сэмом клянусь, за Горацием нужен глаз да глаз, как за Тулке.
  
  Редакторская работа продолжалась, пока хватало света.
  
   - 'Ульпиан перед ним никто!' 'Ага, ELUCESCEBAT говорит наш друг!' Ну, если Кингу много будет пользы от ЭТОГО, то я синеглазый сквоттер, - сказал Жук, когда они вылезли через чердачное окно на хорошо знакомую улочку и начали трехмильный обратный путь в Колледж. Ревизия классических авторов задержала их. Они остановились, пыхтя и задыхаясь, в кустах у газометра - огни Колла мигали внизу, было уже минут десять после вечернего чая и запирания дверей.
  
   - Плохо дело, - пропыхтел Мак-Тюрк. - Ставлю шиллинг, Лис стережет опоздавших под фонарем в Пятом дворе. Что за досада, ведь Глава дал нам длительный отпуск, и не следует прерывать его.
  
   - Дайте мне только переворошить склады моего знания... - начал Стеблик.
  
   - Чушь! Не будь Джорроком. [70] Как бы нам проскользнуть? - буркнул Жук.
  
   - 'Церковные ботинки г-на Редклиффа, такоже обвиненные, держали речь достойную в защиту чистки голенищ шампанью и абрикосовым джемом'. Где та штука, которую смазывал утром Коки?
  
  Послышался шум шагов по мокрой земле, и тут приключилось великое чудо. Огни коттеджей у моря внезапно погасли; исчезли из виду ярко освещенные великолепные окна Гольф - Клуба, а за ними настал черед фасадов двух ближайших гостиниц. Мигали, меркли и гасли разбросанные огоньки вилл. Наконец пропали и огни Колледжа. Ребята остались в абсолютной темноте, под холодным ветром ночи.
  
   - Разрази мои почки. Вот так мороз. Погибли георгины! - сказал Стеблик. - Даем деру!
  
  Они пробирались через мокрый утесник, пока не достигли тропинки, отделявшей их от студии, а колледж гудел как улей, в столовых вопили 'Газа! Газа! Дайте газа!'. Пролетев сквозь крики подобно пулям, спотыкаясь, они ворвались в комнату, меньше чем за две минуты переоделись в сухую одежду и, выйдя открыто наружу, слились с толпой в столовой - там, казалось, был разгар латиноамериканской революции.
  
   - Жуткая темь и сыром воняет. - Стеблик расталкивал окружающих, требовавших газа. - Коки придется прогуляться. И Лис сейчас пойдет за ним.
  
  Праут, оказавшийся рядом, пытался восстановить порядок, потому что некие хулиганы уже кидались в толпу бутербродами, а Мак-Тюрк опрокинул на младших кипятильник, так что многие обварились и плакали от сильной боли. Старший Третий и Четвертый курсы заорали школьную песню 'Vive la Compagnie'[71], колотя в такт ножами о тарелки; младшие вопили как летучие мыши и тибрили друг у друга еду. Две с половиной сотни учеников, дошедшие до нужной кондиции в поисках света, не уступят в настырности инквизиторам.
  
  Когда противный запах газа дал знать, что трубопровод вновь открыт, Стеблик, в расстегнутом пальтишке, важно уселся перед тем, что могло бы быть его добавочной порцией. - Все отлично, - сказал он. - Ого! А вот и Помпоний Я! [72]
  
  Это был Карсон, староста школы, простая и прямая душа, опора Первых Пятнадцати.[73] Он пересек зал и хриплым, официальным голосом велел троице быть в его комнате через полчаса. 'Собрание старост! Собрание старост!' - понеслось между столами, и все с варварскими жестами изображали эффект и действие ясеневой дубинки.
  
   - Ну как с таким пошутишь? - спросил Стеблик, обращаясь к Жуку. - Теперь твоя очередь!
  
   - Слушай, - был ответ, - все, что мне от вас нужно - не смейтесь! Я собираюсь обличить аморальность юного Тулке - а la Кинг, и мне важно быть серьезным. Если не сможете сдерживаться, не смотрите на меня, или я ржать начну.
  
   - Я понял. Ясно, - отвечал Стеблик.
  
  Тощее тело Мак-Тюрка одеревенело до последнего мускула, и глаза полуприкрылись. Это было боевым сигналом.
  
  ***
  
  Восемь или девять старших учеников, все с суровыми и собранными лицами, уселись кругом Карсона в его чрезвычайно 'филистерской' студии. Тулке не был уважаем между ними, и всякий, хоть сколько-нибудь знакомый со Стебликом и Ко, не сомневался, что Тулке легко мог быть выставлен ослом. Но следовало поддержать незыблемую честь Шестых. Так что Карсон торопливо начал: - Слушайте, парни, я - мы вызвали вас сюда, чтобы сказать - вы были слишком невежливы с Шестыми - какое-то время были - и мы намерены сделать то, что должны, и дело представляется так, что вы обругали и осмеяли Тулке на Байдефордской дороге сегодня в полдень, и мы хотим показать вам, что так не следовало делать. Вот и все.
  
   - Ну, все это очень правильно, - отвечал Стеблик, - но у нас чисто случайно тоже есть кое-какие права. Вы не можете, только потому что назначены старостами, тащить и жевать старшекурсников без доказательств, будто учителя. Мы вам не малявки, Карсон. Такие вещи сойдут с Дэйви Третьим, но не с нами.
  
   - Мы только из-за чудачеств Праута сами не старосты. Вы сами знаете. - добавил Мак-Тюрк.
   - Нет в вас такта.
  
   - Тише. - сказал Жук. - О собрании старост докладывают Главе. Я хочу знать, оставил ли Глава Тулке на его должности?
  
   - Ну...ну, это не совсем собрание старост, - откашлялся Карсон. - Мы только предостерегаем вас.
  
   - Но все старосты собрались, - настаивал Жук. - В чем же разница?
  
   - Черт побери! - продолжил Стеблик. - Не хотите ли сказать, что позвали нас просто на головомойку - после того как забрали нас прямо с чая на глазах всей школы, создав впечатление, что будет собрание старост!? Сэмом клянусь, Карсон, будут у вас неприятности, будут.
  
   - Шулерство тут какое - то, шулерство. - сказал Мак-Тюрк. - Очень подозрительное дело.
  
  Шестикурсники мрачно поглядели друг на друга. Тулке созвал уже три собрания старост за два семестра, и потому Глава предупредил Шестых, что дисциплина должна поддерживаться без создания постоянной угрозы его, Главы, авторитету. Они увидели, что с самого начала допустили ошибку; но любой 'правильно мыслящий' ученик был бы уже подавлен официозностью сборища и трепетал перед Судом. Протесты же Жука были явно нахальными.
  
   - Ну, вы заслужили хорошую взбучку, - не подумав о последствиях, заорал некто Ноутен. Тут Жук воспарил к вершинам вдохновения.
  
   - За помехи амурам Тулке? А? - Тулке стал зеленым, как незрелая слива. - Ну уж, нет, не надо! - продолжал Жук. - Это была твоя подача! Нас потащили сюда за ругань и насмешки над тобою, и мы получили предупреждение? Как бы не так! Теперь принимай мяч от нас!
  
   - Я...я...я, - залепетал Тулке. - Не дайте этим чертенятам молоть вздор.
  
   - Если вам есть что сказать, говорите достойно, - ответил Карсон.
  
   - Достойно? Хорошо. Слушайте. Когда мы пошли в Байдефорд, мы там повстречали сие украшение Шестого курса - достойное выражение? - слоняющееся по обочине с огнем нечистым в глазах. ТОГДА мы еще не понимали, зачем он пристал к нам, но через пять - или четыре - минуты, когда мы были в магазинчике Йо, мы узрели, как Тулке при свете дня, даже не спрятав фуражки, тискает и целует женщину на мостовой. Вот это вы называете 'достойным?'
  
   - Я не ти...всё не так!
  
   - Мы все видели! - обличал Жук. - И теперь - я стараюсь быть достойным, Карсон - вот ты, с ее горячими лобзаниями (не зря читал Жук современных поэтов) на губах созываешь собрание, которое не вполне собрание, чтобы поддержать честь Шестых. - Внезапно перед ним открылась новая, головокружительная возможность развития речи: - И как знать, - воскликнул он - как знать, сколько еще шестикурсников замешаны в этом грязном дельце!?
  
   - Да, вот что хотелось бы знать, - поддержал его, с искренним видом, Мак-Тюрк.
  
   - Мы хотели спустить все по тихому, Карсон, - добавил Стеблик участливым тоном, - но вы сами созвали этот совет...
  
   Шестые были в таком замешательстве, что молчали. И Жук, старательно имитируя стиль Кинга, продолжал атаку, сам себе удивляясь и сам себя превосходя: - Не... не столько циническая аморальность этого дельца, сколько его откровенная мерзость поражает нас. Насколько можно предвидеть, нам теперь не удастся сходить в Байдефорд и не вляпаться при этом в какие-нибудь мерзкие амуры старост. Не надо фыркать, Ноутен. Я не претендую на полное знание всех ваших затей - полагаю, человек должен слишком увязнуть в пучине греха (это было уже из арсенала капеллана), чтобы демонстрировать своих любовниц (это из Хекльюта) пред целым градом (парафраз Мильтона). Было бы достойно, в конце концов - вы ведь ценители достоинств? - подождать покрова темноты. Но он не ждал. Ты не ждал! О, Тулке! Ты - ты распущенная маленькая скотина!
  
   - Эй, помолчи - ка минуту. Что за дела с амурами, Тулке? - сказал Карсон.
  
   - Э... слушайте. Я очень извиняюсь. Я не ждал, что Жук коснется всего этого.
  
   - Раз у тебя - нету - достоинства - ты думал - у меня его нет!? - выкрикнул Жук на одном дыхании.
  
   - Думал все замолчать, а? - добавил Стеблик.
  
   - Прямое оскорбление для всех нас, - сказал Мак-Тюрк. - Ну и грязный ум у тебя, Тулке.
  
   - Я вас выведу за дверь, если будете говорить в таком тоне, - злобно сказал Карсон.
  
   - Вот именно, здесь же заговор, - сказал Стеблик с видом невинного мученика.
  
   - Я это... я шел по улице, клянусь, просто шел, - закричал Тулке, - и... мне ужас как стыдно - женщина подошла и поцеловала меня. Клянусь, я ее не целовал.
  
  Тут наступила пауза, только Стеблик длинно, заливисто свистнул, выражая удивление, презрение и насмешку.
  
   - Ради моей чести, - простонал истязуемый, - не дайте ему молоть вздор.
  
   - Отлично! - прервал его Мак-Тюрк. - Мы должны, я так понял, подписаться под этим странным заявлением.
  
   - Черт побери! - загудел Ноутен. - Ты здесь не главный, Турок.
  
   - Ну, ну, - ответствовал ирландец, - вы лучше нас знаете Тулке. Я говорю лишь за себя. МЫ верим ему на слово. Хочу только сказать, что я оказался вовлечен в очень неприятную ситуацию, и, выслушав его объяснения, гадаю - как они вам пришлись. И все-таки, слово чести Тулке...
  
   - А Тулкок, - о, прошу прощения, - чмок, конечно, - Тулчмок человек достойный, очень, - ввернул Стеблик.
  
   - ... говорит о том, что Шестые не способны защитить себя от целования на улицах! - повысил голос, заканчивая мысль, Жук. - Вот так дела! Хорошо бы рассказать малявкам, а? Мы не старосты, к сожалению, но нас так много и не целуют. По - моему, нам такое вообще в голову не приходит - да, Стеблик?
  
   - Нет, конечно! - сказал Стеблик, отвернувшись, чтобы скрыть веселье. Лицо Мак-Тюрка выражало в основном гордое презрение и немного - усталость.
  
   - Ну, кажется, вы слишком много знаете об этом, - вмешался кто-то из старост.
  
   - Что делать, вы же под нос нам суете свои похождения. - Жук пародировал теперь обидный 'разговорный' стиль Кинга - теплый дождик после шторма. - Ну, это все достаточно гадко и стыдно, разве нет? Не знаю, кто здесь хуже всех: Тулке ли, давший себя поймать, другие ли, доныне не пойманные. И мы... - тут он яростно повернулся к друзьям, - и мы должны выстаивать тут перед вами, унижаться за то, что помешали вашим интригам.
  
   - Хватит! Я только желал сказать вам несколько предостерегающих слов! - не утерпел Карсон, тем самым отдавая себя в руки врага.
  
   - Предостеречь? Ты? - было сказано с видом человека, нашедшего какую-то гадость, подброшенную в личный шкаф. - Карсон, будьте добры сказать, после этого позорища, от каких же дурных дел вы нас предостерегаете? Предостеречь! Это уже слишком! Пойдем поищем местечко почище.
  
  Дверь с грохотом захлопнулась за тройкой возмутителей порядка.
  
   - Ох, Жук! Жук! Жук! Золотой Жук! [64] - всхлипывал Стеблик, входя в студию и обнимая тяжело дышащего приятеля. - Как тебе удалось!?
  
   - Дорогой мой человек! - гаркнул Мак-Тюрк, охватив голову Жука двумя руками и качая в ритм старинной песенки, чуть не срывая с плеч:
  
  Губки твои - слаще чем - вишня и мед.
  Вечно горят - и никогда - не будут как лед!
  Скажут 'Уйди!' -но лишь поцелуй: прежняя страсть!
  Мням - мням! Ням - ням - ням - ням! Экая сласть!
  
   - Слушай, ты! Стеклышки раздавишь! - пропыхтел Жук, отстраняясь. - Разве не славно? Разве я не великолепен - Эрика им устроил? Всю Кингову шпаргалку использовал. О, нет! - нахмурился он. - Одно прилагательное я не вставил - 'омерзительный'. Как я мог забыть? Это одно из любимых словечек Кинга.
  
   - Неважно. Ручаюсь, через полчаса пошлют к нам парламентеров, просить, чтобы мы не рассказали школе. Для них это оч-чень серьезное дело, - сказал Мак-Тюрк. - Бедняги они - наши Шестые!
  
   - Аморальные маленькие развратники, - фыркнул Стеблик. - Что за пример правильно мыслящим мальчикам вроде нас!
  
  А Шестые в комнате Карсона сидели как одурманенные, выпятившись на Тулке, готового в тот момент зарыдать. - Ну-с, - сказал главный староста кисло, - ты устроил чертовски занятную заморочку, Тулке!
  
   - Почему - ну почему вы не отлупили этого чертенка Жука ПРЕЖДЕ ЧЕМ он начал говорить? - стонал Тулке.
  
   - Я знал, что будет скандал. - заявил староста корпуса Праута, - Но ты сам настоял на собрании, Тулке.
  
   - Да, и на нашем собрании нас же и отделали, - добавил Ноутен. - ОНИ пришли сюда и мыли нам головы, когда МЫ должны были изжевать их. Жук говорил с нами, как с кучкой негодяев и... и все такое. Они подвесили нас сушиться после головомойки и хлопнули дверью, как будто уже учителями стали. Все из-за тебя, Тулке.
  
   - Но я не целовал ее!
  
   - Осёл ты! Если бы сказал, что целовал и этим гордишься, это было бы вдесятеро лучше, чем отрицать! - злился Ноутен. - Теперь вся школа узнает - Жук из этого состряпает кучу стишков и поганых прозвищ всем нам.
  
   - Но черт побери, ОНА меня поцеловала! - Вне должностных обязанностей Тулке был тугодумом.
  
   - Я не думаю о тебе. Я беспокоюсь о нас. Пойду к ним и посмотрим, сумею ли их успокоить!
  
  ***
  
   - Тулке, конечно, совсем напортачил, - начал Ноутен заискивающе, когда нашел Жука.
  
   - Так кто его там целовал?
  
   - ...и я пришел просить вас, и в особенности тебя, Жук, не сообщать об этом школе. Я полагаю, старшие, вроде тебя, легко поймут почему.
  
   - Гм! - сказал Жук с неохотой, как тот, кто столкнулся с неприятным, но обязательным делом. - Я думаю, надо опять пойти к Шестым и потолковать.
  
   - Нет ни малейшей нужды, дорогой мой, уверяю тебя, - торопливо ответил Ноутен. - Я передам любое твое послание.
  
  Однако шанс употребить забытое прилагательное был слишком соблазнителен, так что Ноутен вернулся на еще не оконченное собрание в сопровождении бледного, холодного и гордого Жука.
  
   - Кажется, - начал Жук, старательно выделяя каждое слово, - что среди вас есть изрядная доля неуверенности - какие шаги предпринять в связи со вскрывшимися недавно - как бы сказать? - омерзительными фактами. Надеюсь, вас успокоит то, что мы решились - ради сохранения чести школы, как вы понимаете, надеюсь - держать рты на замке, пусть и произошли - как это? - омерзительные события.
  
  Повернувшись кругом, возвысив взор горе, он величаво возвратился в свою студию, где Стеблик и Мак-Тюрк сидели у стола, вытирая слезящиеся глаза, не в силах сделать ни шага.
  
  ***
  
  Латинская проза Кинга имела успех, превосходивший их самые дикие мечты. Стеблик и Мак-Тюрк были, конечно, освобождены от экзаменов (хотя проходили некоторые предметы факультативно, с Главой), но Жук ждал экзаменов с нетерпением.
  
   - Это, я полагаю, ваше финальное усилие, - сказал Кинг, начиная собирать письменные ответы. - Что, последнее представление перед переходом в высшие сферы? Последняя атака на классиков? Кажется, они совершенно вас разбили.
  
  Жук изучал текст со сдвинутыми бровями. - Я здесь ни головы, ни хвоста найти не могу, - бормотал он. - Что все это значит?
  
   - Ну, ну! - сказал Кинг с кокетством схоласта. - Это вы обязаны дать нам перевод всего этого. Это ваш экзамен, Жучок мой, а не игра в загадки и не моя переаттестация. Увидите, ваши сокурсники не находят здесь ничего труд...
  
  Тулке покинул свое место и молча положил перед учителем билет. Кинг взглянул, прочитал и позеленел.
  
   'Стеблик многое пропустил, - подумал Жук. - Интересно, как Кинг выйдет из положения?'
  
   - Кажется, - сказал Кинг и сглотнул, - некое подобие истины есть в ремарке нашего Жука. Я - гмм - я склонен полагать, что достойнейший Ренделл проделал работу in ferule,[75] если вы понимаете, что это значит. Жук, придется вам побыть редактором. Может быть, здесь просто глагол заменить на существительное...
  
   - Как, сэр? Какой глагол? Я тут вообще ни одного глагола в предложении не нашел! И - и вся ода переделана.
  
   - Я должен сказать, прежде чем вы ударитесь в критицизм, что наборщик по беспечности натуры своей не исправил вкравшиеся ошибки. Но, - он держал бумагу в вытянутой руке, - наш Ренделл не знаток Горация и Цицерона!
  
   - Хочет списать все на Ренделла, - шепнул Жук соседу. - Кинг был слеп, как сова, когда это все писал.
  
   - Но мы будем исправлять ошибки, читая по моим записям правильные варианты.
  
   - Нет, сэр. - Ответ вырвался из дюжины ртов одновременно. - Это уменьшит время подготовки. Нам дано только два часа, сэр. Это неправильно. Это письменный экзамен. Как нас будут проверять? Это вина Ренделла, сэр. Это не наша вина, вообще. Экзамен есть экзамен! и т.д.
  
  Кинг, разумеется, счел это атакой на его авторитет и, вместо того чтобы сразу начать диктовку, произнес спич о долженствующем для экзаменующихся моральном состоянии духа. Когда буря стала стихать, Жук подбавил огонька.
  
   - Э? Что? Что вы сказали сейчас Мак-Лагану?
  
   - Я только сказал, что думаю, бумаги должно проверять перед раздачей, сэр.
  
   - Точно, точно! - послышалось с задней парты. Г-н Кинг пожелал узнать, готов ли Жук применять это правило к самому себе, соблюдая традиции Школы. Это желание узнать съело еще пятнадцать минут; старосты начали проявлять признаки утомления.
  
   - О, веселые были дела, - рассказал Жук позднее, в осиротевшем Пятом Номере. - Он побурчал немного, а я помогал ему бурчать, а потом успел продиктовать половину Долабеллы и Ко.
  
   - Старушка Долабелла, прелесть моя! Ну? - спросил Стеблик задумчиво.
  
   - Потом мы стали переспрашивать, как пишется каждое слово, и он бормотал еще что-то. Он обругал меня и Мак-Лагана (мы играли в четыре руки) и Ренделла, и 'материализовавшееся равнодушие малообразованных средних классов, жадных до безделия', и все вообще. Это можно было назвать финальным усилием, последним представлением и атакой отчаяния.
  
   - Но он же должен быть в полном запое, когда писал бумаги. Ты ему объяснил это? - спросил Стеблик.
  
   - Да. Я так и сказал Тулке. Я сказал - есть явная параллель между аморальным старостой и учителем - пропойцей. Тулке чуть не лопнул. Он боится нас после встречи с Мэри.
  
  Тулке скрывал свои чувства до последнего момента - пока не были розданы прогонные и ученики не стали заполнять повозки, спеша на станцию. Трое вежливо попросили Тулке 'задержаться немного'.
  
   - Понимаете, Тулке, - сказал Стеблик, - вы, может, и староста, но я покидаю Колл., понимаете, дорогой Тулке?
  
   - Понял. Не держи зла на меня, Стеблик.
  
   - Какой Стеблик!? Не груби, сосунок, - заорал Стеблик, величественный, в цилиндре, манишке с жестким воротником, коротком, пепельного цвета пальто и гетрах. - Вам следует уяснить: я - господин Коркран, а вы - шкодливый школьник!
  
   - К тому же сказочно безнравственный, - прибавил Мак-Тюрк. - Удивляюсь, как тебе не стыдно влезать в компанию правильно мыслящих мальчиков вроде нас.
  
   - Давай, иди сюда, Тулке, - крикнул Ноутен из повозки.
  
   - Да, мы вас покидаем. Идите, толкайтесь, Коллеги. Вам всем сюда возвращаться после каникул, со своими 'Да, сэр!' и 'Нет, сэр!', и 'О, сэр!' и 'Пожалуйста, сэр!'; и перед прощанием мы скажем вам кое-что. Давай, Дики (это было сказано кучеру), мы готовы. Пихните ту шляпную коробку под сиденье, и не давите вашего дядюшку Стеблика.
  
   - Отличная команда высокоумных юнцов здесь перед нами, - сказал Мак-Тюрк, оглядывая всех с покровительственным видом, - малость аморальная, но, в конце концов, чего с детей взять? Не надо пытаться выглядеть солидно, Карсон. Господин Коркран должен рассказать историю о Тулке и Мэри Йо!
  
  
  
  
   РАБЫ ЛАМПЫ (часть 2)
  
  
  Офицер от инфантерии, тот, что рассказал историю пленения Бо На Ги [76] писателю Юстасу Кливеру, вскоре после этого получил в наследство замечательное баронство с обширными доходами, бросил службу и стал, таким образом, землевладельцем. Его мамаша все ждала, когда же он возьмет в жены девушку из 'правильного' семейства. Но он, радуясь неожиданным переменам, возглавил местных волонтеров, выделив им несколько современных многозарядных винтовок и разместив в центре своих владений, милях в двух от усадьбы. Окрестные семьи, жившие в дикарском уединении в полном фазанов лесу, увидели в нем опасного маньяка. Грохот ружейной пальбы пугал домашнюю птицу, и офицер был исторгнут из общества Мирового Судьи и прочих приличных людей до тех пор, пока чья-либо достойная дщерь не вернет его на путь благоразумия. Офицер взял реванш, наполняя дом избранными гостями - школьными друзьями в отпусках, любезными, но бесперспективными в матримониальном отношении; ездившим по округе на велосипедах местным девушкам было дозволено глядеть на них лишь издали. По его приглашениям я узнавал, что в ближайший порт пришел военный транспорт. Иногда мне встречались там друзья одних со мной лет; иногда же то были юные румянощекие гиганты, которых я видывал малявками, не старше Второго курса - таким наш офицер (для друзей - Инфант) и старшие гости подробно разъясняли обязанности служилого человека.
  
   - Мне пришлось оставить службу, - говорил Инфант, - но я не позволю моему обширному опыту пропасть для грядущих поколений. - Ему как раз исполнялось тридцать, и этим летом повелительный кабель призвал меня в баронский замок: 'Большой улов - пришел 'Тамар'. Приезжай'.
  
  На этот раз действительно выпал добрый улов, и мне одному выпало наслаждаться им. Там был бравый, искалеченный капитан туземной пехоты, дрожавший от приступов малярии, с неукротимым насморком - его звали капитан Диксон. Был еще один капитан, и также из Туземной пехоты, человек с русыми усами; лицо его было бледнее стекла, руки дрожали, но он радостно откликнулся на кличку Терциус. Был там и здоровенный, упитанный мужчина, очевидно не служивший уже годы - чисто выбритый, сладкоречивый, походивший на кота, но все же почти прежний Абаназар - так он восторгался индийским Политическим Департаментом. И, наконец, был там и тощий ирландец, военный связист, с лицом, сожженным южными светилами до синих и черных пятен. К счастью, двери в холостяцком крыле дома представляли собой просто висящие куски материи - ведь мы беспорядочно носились по коридору в комнаты друг к другу, болтая, крича, шумя, танцуя попарно под звуки сочиненных Диком Четыре песенок.
  
  Шестнадцать лет различных трудов и происшествий предстояло просеять нам, а поскольку время от времени мы встречались среди быстро менявшихся декораций Индии - ужин, лагерь, скачки, туземное бунгало или железнодорожная станция, там и тут - мы не потеряли дружеских чувств. Инфант уселся на перила, жадно и завистливо впитывая разговоры. Он радовался баронству, но сердце скучало по прежним дням.
  
  Это был веселый Вавилон слухов и событий личных, местных и имперских, обрывков старых послужных списков и новых политических планов, порванных громом бирманского гонга. Мы на полмили от крыльца убежали, спеша встретить мать пехотинца, знавшую всех нас еще школьниками. Она приветствовала нас так, будто прошла всего неделя. Но на самом деле добрых пятнадцать лет минуло с тех пор, как она, рыдая от смеха, одолжила мне серое одеяние принцессы для любительского спектакля.
  
   Начался пир из 'Арабских ночей', накрытый в восьмидесятиярдовом зале, полном предков и горшков с цветущими розами и, что еще более впечатляло, согревавшимся паровыми батареями. Когда он окончился и маленькая мама удалилась ('Вы, ребятки, любите поговорить, так что я скажу 'спокойной ночи''), мы собрались около камина, растопленного яблоневыми дровами, у гигантской полированной стальной решетки, под каминной плитой футов десяти высотой; Инфант угостил нас экзотическими ликерами и тем сортом сигарет, которые разжигают вкус к собственной трубке.
  
   - О, благословение Божье! - пробурчал Дик Четыре с софы, укрывшись разноцветными пледами. - Первый раз согрелся с тех пор, как вернулся домой.
  
  Мы все подобрались к самому огню, исключая пехотинца, который уже давно жил на родине и вспомнил привычку согреваться физическими упражнениями - извращение жуткое, но у живущих на Острове британцев весьма распространенное.
  
   - Если скажешь хоть слово о холодных стволах и пеших прогулках, - буркнул Мак-Тюрк, - я убью тебя, Инфант. У меня холод в печенках. Вспоминаю, когда - то мы считали удовольствием вскакивать с постелей утром воскресенья - пятьдесят семь градусов (по Фаренгейту), если летом - и купаться у Пебблриджа! Фу!
  
   - Вот чего не понимаю, - сказал Терциус, - как мы могли распариваться в ванной до красноты, а потом с раскрытыми порами выскакивать под осенний снежок или даже на мороз. И никто не помер, насколько я помню.
  
   - Если уж о банях, - хихикнул Мак-Тюрк, - помнишь ту баню в Пятом Номере, Жук - когда Кроличьи Яйца обстрелял Кинга? Чего бы не отдал, чтобы снова увидеть Стеблика! Из нашей студии только его и нет здесь.
  
   - Стеблик - великий человек нашего столетия, - сказал Дик Четыре.
  
   - Ты откуда знаешь? - спросил я.
  
   - Откуда знаю? - презрительно отвечал Дик Четыре. - Видел бы его в деле, не спрашивал бы.
  
   - Я не видел его с 87 года, с лагеря у Пинди, - сказал я. - Он вытянулся - почти семь футов роста и ноги - фута четыре.
  
   - Ловкий парень. Чертовски ловкий. - Терциус покручивал усы, глядя в огонь.
  
   - Почти попал под трибунал в Египте, 84 год, - сказал Инфант. - Я был на том же транспорте, что и он - оба юнцы зеленые; но я показывал слабину, а Стеблик - нет.
  
   - А в чем было проблема? - Мак-Тюрк машинально склонился поправить мой галстук.
  
   - Да пустяки. Полковник доверил ему двадцать Томми, или погонщиков верблюдов, или еще кого-то на задворках Суакина, и уже через пяток миль Стеблика окружили Фуззи [77]. Он мастерски отступил и положил штук восемь из них. Он прекрасно знал, что не должен был отходить так далеко, так что взял инициативу в свои руки и написал полковнику письмо - тот пеной исходил - оправдываясь ' недостатками материально - технического обеспечения вверенного отряда'. Боже ж мой, как будто один жирный бригадир отругал другого! Потом он обратился прямо в Штаб.
  
   - Все в его духе, - сказал Абаназар из своего кресла.
  
   - А ты пересекался с ним? - спросил я.
  
   - Да, да, - отвечал он мягчайшим тоном. - Я застал конец той - того эпоса. Вы не слышали, парни?
  
  Мы не слышали - Инфант, Мак-Тюрк и я, потому вежливо запросили более конкретной информации.
  
   - Пустяки, - сказал Терциус. - Мы попали в заварушку на холмах Кайе - Кин [78] пару лет назад, и Стеблик вытащил нас. Вот и все.
  
  Мак-Тюрк взирал на Терциуса со всем презрением ирландца к косноязычному саксу.
  
   - Небеса! - воскликнул он. - И вот ты и такие же правят Ирландией, Терциус. Не стыдно тебе?
  
   - Ну, я не сказитель. Я могу поддержать, когда другие 'заливают'. Его вон спроси. - Он указал на Дика Четыре, надменно высунувшего нос из груды пледов.
  
   - Ясно, что не умеешь, - сказал тот. - Дайте мне виски с содовой. Я цедил лимонный сок и сернокислый хинин, когда вы в шампанском купались, и в голове у меня звенит.
  
  Он выпил лекарство, отер клочковатые усы и, стуча зубами, начал: - Вы знаете об экспедиции к Кайе-Кин-Малот, в которой враг, устрашенный, долго не решался схватиться с нашими силами. Наконец, оба племени - против нас образовалась коалиция - подошли скрытно, без пальбы; волосатые негодяи - вожди, не более контролировавшие своих людей, чем я, наобещали им... чего только не обещали. В связи с отсутствием явных доказательств, дорогой мой Кис-Кис...
  
   - Я был тогда в Симле, [79] - недовольно ответил Абаназар.
  
   - Не важно, все вы одним дегтем мазаны. Понадеявшись на такие-то и сякие-то договоры, вы, ослы из Политического департамента, сообщали, что провинция замирена, и Правительство, по обычной дурости своей, начало строительство дорог, используя местную рабочую силу. Помнишь это, Кис - Кис? Те из нас, кто давно не был в деле, ни о чем не заботились, кроме скорейшего возвращения в Индию. Но я-то побывал в паре стычек, и у меня родились подозрения. Я командировал сам себя - summa ingenio [80] - в дорожный патруль. Никакой пальбы, только марши взад-вперед по трассе. Были отозваны все части, какие только можно было, но я вербанул сорок человек пайтан[82], в основном из строевых, зачислил в мой полк, и потом укрепился в основном лагере, тогда как рабочие отряды выходили на стройку по нарядам Правительства.
  
   - У меня в лагере тоже слухи нехорошие шли, - вставил Терциус.
  
   - Мой щенок (так Дик Четыре назвал своего субалтерна) был скотинкой сообразительной. Он не любил этаких слушков, потому срочно свалился с 'пневмонией'. Я пошарил кругом лагеря - и обнаружил Терциуса, разъезжающего в качестве У.П.Г.Км.[81], для коей должности он не приспособлен. В основном лагере нас, Коллег, было человек восемь (собирались силы против возможных беспорядков на границе), но я знал Терциуса как парня надежного, так что предложил ему сбросить эти брючки У.П.Г.Км. и работать со мной. Терциус как ядро полетел ко мне, мы согласовали его перевод с начальством и вышли в поле - сорок пайтан, Терциус и я, присматривая за дорожными отрядами. Макнамара - помните старину Мака, сапера, что так классно играл на скрипке под Умбаллой? - со своим отрядом был предпоследним. Он работал на новом участке дороги со своими ручными сикхами. Он сказал, что все будет спокойно.
  
   - Стеблик - вот настоящий сикх, - сказал Терциус. - Он возит своих солдат молиться в храм Дурбар Сахиб, в Амритсаре, регулярно, если только есть возможность.
  
   - Не мешай, Терциус. Я отдалился от отряда Макнамары миль на сорок, прежде чем нашел его; и мои люди стали говорить вежливо, но твердо, что провинция скоро восстанет. Какая там местность, Жук? Ну, я не мастер художественного слова, хвала Богу, но ТЫ мог бы назвать ее Адской Страной! Мы шли по горло в снегу и уперлись в пропасть. Благорасположенные туземцы, долженствовавшие пополнить армию наших рабочих (не забывай про ваши отчеты, Кис- Кис!) засели за камнями и лупили по нам из ружей. Старо как мир! Мы с ног сбивались в поисках Стеблика. Я чуял, что он в безопасности; и уже в сумраке мы нашли его - сидит в пыли как клоп в щели - в старом каменном форте Малот, где даже сторожевая башня есть. Он стоит над дорогой, можно обстреливать ее с высоты пятидесяти футов; а сразу под дорогой открывается ущелье глубиной футов пятьсот и шириной полмили. С другой стороны ущелья какие-то люди внимательно изучали наши ряды. Я постучал в ворота, вошел и обнаружил Стеблика, в грязных, окровавленных пайтанских одеждах, пирующим со своими солдатами прямо на земле. Я виделся с ним минуты полторы три месяца назад, но было так, будто мы расстались вчера. Он помахал рукой - 'все sereno!'
  
   'Привет, Аладдин! Привет, Император! - сказал он. - Вы как раз успели к представлению'!
  
  Мне показалось, что его сикхи малость потрепаны. - 'Где твой отряд? Где твой субалтерн?' - спросил я.
  
   'Здесь, все, что остались, - отвечал он. - Если тебе нужен юный Эверетт, то он погиб, и тело лежит в башне. Они напали на нашу команду на прошлой неделе, убили его и еще семерых. Нас осаждали пять дней. Думаю, вас пропустили, только чтобы точно знать, где вы находитесь. Вся округа восстала. Сдается, вы попали в первоклассную ловушку'. - Он ухмыльнулся, но ни Терциус, ни я не видели повода для веселья. У нас не было жратвы для солдат, и у Стеблика был только сухой паек на четыре дня для своих. Это все случилось из-за вашей ослиной политики, милый Кис-Кис, это вы уверяли, что местные дружествены нам.
  
   - Желая нас окончательно ободрить, Стеблик взял нас в сторожевую башню, посмотреть на труп бедняги Эверетта, лежавший в груде снега. Он казался девушкой лет пятнадцати - ни волоска на маленьком лице. Ему прострелило висок, ни и Малот оставил следы. Стеблик расстегнул китель, и показал их нам - здоровенный кривой рубец на груди. Помнишь, как снег лежал, не тая, на его бровях, Тертиус? Помнишь, как Стеблик передвинул лампу и тело, казалось, шевельнулось?
  
   - Да-а, - сказал, содрогнувшись, Терциус. - А помнишь то свирепое выражение лица Стеблика, и как у него ноздри раздувались, словно он готовился нападать на малявок? Да, веселый был вечер...
  
   - И прямо там, над телом Эверетта, держали мы военный совет. Стеблик сказал, что племена Малота и Кайе-Кина объединились, забыв кровную вражду ради нашего истребления. Те, кого мы видели на другой стороне ущелья, были кайе-кинцы. Полмили до нас - пуля долетит - и они поставили ряд стрелков сторожить на бровке утеса, решив заморить нас голодом. А малотцы, сказал он, расположились недалеко от нас. Рядом с фортом нет хорошего укрытия, иначе они подошли бы еще ближе. Малотцев он и вполовину так не опасался, как кайе-кинцев. Малотцы - подлые собаки, объяснял он. Я не мог понять, почему две банды не могут соединиться и пойти на приступ. Там их было не меньше полутысячи. Но Стеблик сказал, что они не доверяют друг другу, что они столетия враждовали до нашего прихода; а когда они все же попытались, он всадил пару разрывных прямо в гущу, и это их немного расхолодило.
  
   - Стемнело, когда мы кончили, и Стеблик, как обычно невозмутимый, сказал: 'Командуй. Полагаю, ты не будешь возражать, если я предприму кое-какие действия для пополнения запасов?' Я сказал, что не буду, и мы погасили лампу. Мы с Терциусом пролезли вниз по ступеням башни (не хотелось оставаться с Эвереттом) и пошли к своим солдатам. Стеблик куда-то ушел - считать запасы, я полагал. Так или иначе, но мы просидели, ожидая атаки (они крепко нас обложили), будя один другого, до рассвета. Наступило утро. Стеблика все нет. Ни следа Стеблика. Я советовался с его старшим туземным офицером - грузным, седоусым мужчиной в летах - Раттон Сингх это был, из Джаллинжерского прохода. Он только усмехнулся и заверил, что все в порядке. Сказал, что Стеблик вернется невредимым, что он из породы неуязвимых гуру. Тем не менее, я уполовинил рацион и приказал засесть за бойницами.
  
   - Снежной буре не было конца, и враг прекратил пальбу. Мы отвечали редко, ввиду недостатка патронов. Не больше четырех выстрелов в час, но достать врага нам удавалось. И, когда я беседовал с Раттон Сингхом, я увидел Стеблика, спускавшегося с башни, с малость опухшими глазами и одеждой, покрытой льдом.
  
  'Не доверяю такой погоде, - сказал он. - Скорее выходите и берите, что успеете. Сейчас начнутся некие трения между племенами'.
  
   - Я послал Терциуса наружу с двадцатью пайтанами, они поблуждали по снегу и наконец нашли некоторое подобие лагеря, ярдах в восьмистах, с несколькими вооруженными охранниками и полудюжиной жареных баранов. Они разделались с людьми, схватили баранов и зерна, сколько могли унести, и пошли назад. Не прозвучало ни единого выстрела вслед. Казалось, никого вокруг не было, но ведь снегопад становился все более плотным.
  
   'Вот это хорошо, - сказал Стеблик, когда ужин был готов, стягивая зубами куски баранины с шомпола, служившего шампуром. - Нет смысла рисковать подчиненными. Отличный шурум-бурум идет сейчас между кайе-кинцами и малотцами, там, в устье ущелья. Не думаю, что эта так называемая коалиция окажется прочной'.
  
   - Знаете, что сделал наш маньяк? Мы с Терциусом хитростью выведали все у него. Там, под сторожевой башней, было подземное зернохранилище, и под шум стрельбы Стеблик выдолбил дыру в одной из его стен. Будучи самим собою, наш Стеблик хранил этот выход в секрете, для собственных нужд; он положил тело бедняги Эверетта на крышку винтовой лестницы, которая вела в зернохранилище. Ему приходилось сдвигать труп каждый раз, когда он пользовался проходом. Сикхи и близко к телу не подходили, разумеется. Ну, так вот он воспользовался лазом и вышел на дорогу. Затем, под вой урагана и пользуясь темнотой, он перебрался через кромку ущелья, спустился на дно, перешел почти замерзшую наллу[83], вскарабкался на противоположный склон по следам, найденным на снегу, и вышел прямо на правый фланг кайе-кинцев. Потом он - только послушайте! - прошел по задам их позиций, углубившись почти на полмили, и вышел на левый фланг, в нижней части ущелья, где было налажено у них сообщение с лагерем малотцев. Было два часа ночи; и тут один из кайе-кинцев заметил его. Стеблик тихо убрал его и оставил на груди знак малотцев - такой, какой был у Эверетта.
  
   'Я старался делать все так быстро , как только мог, - рассказывал он нам. - Если бы тот заорал, меня могли убить. Я никогда раньше не совершал подобного, и я впервые шел по тем тропам. Знаете, пехота там легко пройдет'.
  
   - Расскажи про своего первого.- попросил я.
  
   'О, это было ночью, после того как они убили Эверетта, и я искал путь отступления для своих солдат. Он сам нашел меня. Я прикончил его privatim [84] - задушил. Но потом мне пришло в голову, что сохрани я тело (а я бросил его с какого-то утеса), я мог бы оставить на нем знак малотцев, оставив кайе-кинцам для возбуждения страстей. Я так и поступил, выйдя наружу следующей ночью. Кайе-кинцы шокированы двумя столь вероломными убийствами - после их торжественного отречения от кровной мести. Я положил сегодня труп прямо у их становища и смотрел из укрытия. Они все собрались там и долго совещались. Были очень злы. И с полным основанием.' - Вы помните манеру Стеблика скупо ронять слова, по одному.
  
   - Боже мой! - воскликнул Инфант, когда вся глубина стратегии Стеблика дошла до него.
  
   - Стеблик всюду пролезет, - сказал Терциус. - Такое уж у него свойство.
  
   - Ну нет, - возразил Дик Четыре. - Помните, он всегда настаивал, что только ловит миг удачи? Помните, как Раттон Сингх ползал по снегу и хватался за его сапоги, и как наши солдаты шумели?
  
   - Никто из пайтан не верил, что это просто удача. - сказал Терциус. - Они клялись, что Стеблик родился пайтаном, и - помните, как чуть драка не случилась, когда Раттон Сингх услышал, что Стеблик - пайтан? Боже ж, как яростно старик нападал на моего джамадара! [85] Но Стеблик только пальцем двинул, и все утихомирились.
  
   - Меч старины Раттон Сингха был наполовину вытянут, все же, и потому он поклялся сжигать всякого малотца и кайе-кинца, которого убъет. Мой джамадар чуть ум не потерял, так ему не нравилось сражаться с людьми своей веры; но он не хотел лишать брата - мусульманина шанса попасть в рай. Тогда Стелик перебросился парой слов на пушту и панджаби с враждовавшими сторонами. Где, черт побери, наловчился он болтать на пушту, Жук?
  
   - Не недо о языках, Дик. - сказал я. - Давай ближе к делу.
  
   - Я гордился, что могу при случае сказать что-то на этом поганом наречии, но шутить на нем или связно аргументировать не смог бы. А он смог. Он играл с этими прожженными псами войны как... как на концертине. [86] Он сказал - и те двое оценили его понимание натуры азиатов - что племена нынешней ночью предпримут совместную атаку для проверки взаимной верности. Но никто не поспешит начать первым из-за недоверия; это подтвердил и Раттон Сингх. Стеблик предложил сикхам подкрасться в темноте по козьей тропе, им обнаруженной, в тыл кайе-кинцев, а потом, в разгар атаки, пустить несколько пуль в сторону малотцев. Это смутит их умы и возбудит, объяснял он. Потом вы, ребята, выйдете из крепости и разделите их, и мы встретимся в устье ущелья. Он предложил после боя вернуться в лагерь Мака и подкрепиться.
  
   - А командовал ты? - спросил Инфант.
  
   - Я был на три месяца старше Стеблика и на два - Терциуса, - ответил Дик Четыре. - Но мы все были парнями из старого доброго Колла. Я хочу сказать, что это было маленькое дело, в котором никто никому не завидовал.
  
   - МЫ не завидовали, - ввернул Терциус, - но была распря между Гюль Шер Ханом и Раттон Сингхом. Мой джамадар сказал - и был прав - что ни один сикх не умеет подбираться скрытно; и что Коран-Сагиб взял бы лучше пайтан, знающих толк в горной войне. Раттон Сингх ответил, что Коран-Сагиб чертовски хорошо знает - все пайтаны прирожденные трусы, а сикх есть человек благородный, потому не обязан ползать на брюхе. Стеблик вставил какую-то бабью присказку или что-то такое, отчего оба спорщика одновременно ухмыльнулись. Он сказал, что сикхи и пайтаны разрешат свой спор из-за местных дикарей немного попозже, а пока он берет своих сикхов на эту горную работенку, потому что они умеют стрелять. Они умеют, это точно. Дайте им мула, груженого ружьями и припасами, и они будут счастливы.
  
   - И он вышел наружу. - продолжал Дик Четыре. - Едва стемнело, и как только он смог немного выспаться, он с тридцатью сикхами пролез через дыру в зернохранилище; каждый сукин сын, проходя, салютовал телу Эверетта, прислоненному к стене. Последнее, что он сказал, было: 'Кабадар! Тамблайна!' (смотри, упадешь); и они тамблайнули через черный край пустоты. Вскоре после девяти пополудни начался приступ; кайе-кинцы шли через ущелье, малотцы подступали к стенам, выстроившись в длинный ряд и крича друг дружке, что пора перерезать наши неверные глотки. Потом они сгрудились у ворот и начали старинную игру, обзывая наших пайтан предателями, приглашая присоединиться к священной войне. Один из наших, юнец из Дера Измаила, выскочил на стену, желая укротить их, и упал, крича как ребенок. Его изрубили на куски - попал прямо в центр банды. Не было ни одного, кто смог бы сдержать горькие слезы. Такое очень дух подрывает. Тогда Терциус схватил ружье и начал бить наших по башкам, заставляя тихо сидеть у бойниц. Малыши стремились выйти из ворот и ударить по врагу, но этого не было в наших планах.
  
   - Наконец, около полуночи, я услышал ба-бах 'мартинисов' Стеблика, с другой стороны ущелья, и дикую ругань малотцев, чьи главные силы были скрыты от нас бровкой. Стеблик щелкал их с большой скоростью, и, естественно, они развернулись и стали палить по своим вероломным союзникам кайе-кинцам - большая перестрелка началась. Уже через десять минут после начала диверсии Стеблика они попали под перекрестный огонь с обеих сторон оврага. Видно было, как на поле боя все смешалось. Кайе-кинцы ринулись из своих укрытий на дно ущелья, желая покарать малотцев, а Стеблик - я видел его в бинокль - незаметно скользнул за ними. Отлично. Кайе-кинцам долго бежать пришлось до широкого места на дне, чтобы схлестнуться с малотцами; а эти очень рады были увидеть, что их противника преследуют сзади.
  
   - Мне представилась возможность угостить кайе-кинцев. Я вывел весь свой отряд, и мы пошли a' la pas de charge [87], вдвое превосходя числом правый фланг малотцев, если можно к этой орде применять военные термины. Даже тогда они, если бы отмели свои противоречия, могли бы живьем нас скушать; но они палили друг в друга всю ночь, и утром продолжали. Удивительнейшая вещь, какую увидать можно за всю жизнь! Когда мы ударили на малотцев, они стали палить в кайе-кинцев еще сильнее, и потом, желая показать, что они на нашей стороне, отбежали на полмили и опять начали стрельбу. Стеблик в момент понял нашу игру и повторил ее на своей стороне ущелья; и, о Юпитер! Кайе-кинцы сделали то же самое.
  
   - Да, но, - вмешался Терциус, - не забудь, как Стеблик сыграл 'Арра, Арра, вспомни сына' на горне, побуждая нас поспешить.
  
   - Неужели? - крякнул Мак-Тюрк. Тут мы все вместе затянули песенку, и разговор прервался.
  
   - Однако! - сказал Терциус, когда мы утихомирились. Ни один из актеров 'Алладина' не забыл этой мелодии. - Да, он сыграл 'Пэтси'. Продолжай, Дик.
  
   - Наконец, - заговорил Дик Четыре, - мы согнали обе толпы друг дружке в объятия в нижней части долины, и видели, как они смешались, дерясь, ругаясь, кружась в нестихающем снежном буране. Все это были парни ражие, косматые, и мы старались не вмешиваться.
  
   - Стеблик взял одного в плен - старого сипая, еще двадцатипятилетней службы, некогда давшего самому себе увольнительную. Весьма подвижный оказался плут. Он пытался заставить своих людей напасть на нас днем. Он был зол - бесился от вероломства своих, и Раттон Сингх хотел заколоть его штыком - сикхи не понимают, как можно сражаться против своего правительства после того, как служил ему же верой и правдой; нор Стеблик защитил его и держал при себе - полагаю, из каких-то дельных соображений. Когда мы вернулись в крепость, то похоронили Эверетта - Стеблик и говорить не желал о том, чтобы взорвать его с фортом - и отступили. Потеряли всего десятерых.
  
   - Только десятерых - из семидесяти? - спросил я. - Как они погибли?
  
   - О, когда был налет в начале ночи, нескольким малотцам удалось войти в ворота. Минуту -две было жарко, но наши рекруты показали себя. Хорошо, что не было тяжелораненых, ведь идти пришлось сорок миль до лагеря Макнамары. О Юпитер, как трудно мы шли! На половине пути старина Раттон Сингх сдал, и пришлось положить его на четыре ружья и плащ Стеблика; он, его пленник и два сикха несли эти носилки. Я сразу уснул. Вы знаете, на марше ноги иногда совсем не чувствуешь. Мак клянется, все мы вошли в лагерь храпя и посапывая, и повалились, как только остановились. Его солдаты таскали нас в палатки как тюки с провизией. Помню, я проснулся и увидел Стеблика, спящего, положив голову на грудь Раттон Сингха. Он проспал сутки. Я - только семнадцать часов, но потом у меня началась дизентерия.
  
   - Началась? Вранье! Она была у него уже когда мы присоединились к Стеблику в форте. - сказал Терциус.
  
   - Ну не надо вспоминать! Ты сам поднял саблю на Макнамару и орал 'бей, барабан полевого суда' каждый раз, как с ним встречался. Единственное, что тебя усмиряло - водворение под арест каждые полчаса. У тебя головы на плечах не было три дня.
  
   - Ничего такого не помню, - с честным видом сказал Терциус. - Впрочем, припоминаю, как ординарец приносил мне молоко.
  
   - А Стеблик как проснулся? - спросил Мак-Тюрк, усиленно раздувая трубку.
  
   - Стеблик? Спокойным, как браминский бык. У бедного старика Мака все его военно-инженерные мозги перегорели, не знал, что ему поделать. Видите ли, я был полумертв от дизентерии, Терциус помешался, половина солдат обморозилась, а у Макнамары был приказ покинуть лагерь и вернуться до зимы. Так Стеблик, с которого и волоска не упало, взял половину его имущества (чтобы избавить от трудов по доставке их обратно на равнину), все боеприпасы, какие смог унести и, consilio et auxilio [88] с Раттон Сингхом, побрел назад в свой форт со всеми сикхами, драгоценным пленником и несколькими отъявленными висельниками, которых он и пленник завербовали по пути. У него стало шестьдесят лично отобранных солдат - и собственная медная голова. Мак почти заплакал от радости, когда он ушел. Видите ли, не было никакого определенного приказания Стеблику возвратиться, пока не закрылись перевалы: Мак - великий любитель приказов, и Стеблик - великий любитель приказов, пока они соответствуют его планам.
  
   - Он сказал мне, что идет в Энгедайн, - сказал Терциус. - Уселся на мою койку, покуривая сигаретку, и так насмешил - до слез довел. Макнамара направил всех нас вниз, на равнины на следующий же день. Бродячий госпиталь - вот чем мы были.
  
   - Стеблик говорил мне, что Макнамара просто Богом послан ему, - добавил Дик Четыре. - Я часто видел, как он сидит в его палатке, слушая скрипку, и в перерывах выманивая у Мака то кирку, то лопату, то связку динамитных шашек. Ну, тогды мы последний раз его видели. Неделю - две спустя перевалы были уже закрыты снегопадами, и я не думаю, что Стеблик медлил на них, чтобы попасть под лавину.
  
   - Он не медлил, - сказал толстый, румяный Абаназар. - Не медлил. Ха - ха!
  
   Дик взмахнул своей тонкой, длинной рукой, с синими жилами вен на предплечье: - Минутку, Кис-Кис; я вставлю тебя в представление в нужный момент. Я вернулся в полк и, пять месяцев спустя, весной, был послан с двумя ротами - номинально чтобы приглядывать за некоторыми нашими 'друзьями' по ту сторону границы, а на самом деле - набрать рекрутов. Время было неудачное, потому что один глупый, молодой наик [89] притащил в те холмы кровную месть, унаследованную от своей тетки, и местная знать не желала служить у нас. Конечно, для своих делишек тот наик взял краткосрочный отпуск - все в порядке вещей - но он же охотился за дядей моего любимого ординарца! Это был крайний позор, ведь я знал, что Харрис из Газни пройдет здесь месяцами тремя позднее и приберет тех людей, которых мог бы завербовать я. Все стояли за наика, чувствуя, что он человек благородный и сможет отложить свои личные дела, пока мой отряд был здесь, в полной силе.
  
   - Но этот скот сохранил кое-что из своей профессиональной чести. Он заслал ко мне ночью одного человека из клана своей тетки, сказать, что если я не буду ему мешать, он предоставит мне таких новобранцев, что любо смотреть. Я помчался как ядро, и миль десять в сторону от границы, у наллы, посланец показал мне человек семьдесят, с разномастным оружием, но стоящих браво, как подобает слугам Королевы. И тут один из них выступил из строя, взмахнул старым горном - как в фарсе тот герой - Банкрофт, кажется? - махал найденными очками - и сыграл 'Арра, Пэтси, вспомни сына, Арра , Пэтси, вот дитя...' - их мог ему передать только ОН.
  
  Дальше Дик Четыре продолжить не смог, потому что нам захотелось пропеть старую песенку еще раз, а потом и повторить.
  
   - Человек сказал, что если я знаю продолжение песни, я получу письмо от того, кто сочинил ее. И тогда, дорогие мои, я продолжил мелодию на том горне, и получил вот это. Я знал, что вам захочется взглянуть. Не рвите (мы все бросились взглянуть на знакомый небрежный почерк). Я прочитаю вслух.
  
  'Форт Эверетт, 19 февраля.
  
  Дорогой Дик или Терциус: податель этого письма является командиром семидесяти рекрутов - все отъявленные дьяволы, но желают начать новую жизнь. Они уже малость пообтесаны, а после крутой обработки сгодятся на все. Я хочу, чтобы вы придали тридцать из них моему адьютанту, который, хоть он и Божий осел, будет нуждаться в солдатах этой весной. Остальных оставьте себе. Вам может быть интересно, что я продолжил свой путь в окрестности и дальние уголки Малота. Все племенные вожди и жрецы в сентябре дали согласие работать на дорогах, по месяцу каждое племя, и снабжать стройку металлом из своих запасов. Могилу Эверетта ныне накрывает курган высотой сорок футов, который послужит отличной базой для геодезических измерений. Раттон Сингх шлет вам большой салям. Я заключил некие договоренности и даровал моему пленнику - который также шлет салям - звание хан-бахадура.
  
  Артур Лайонел Коркран'.
  
   - Вот. Это все. - сказал Дик Четыре, когда утих взрыв смеха, криков и, осмелюсь сказать, даже слез. - Я протащил всю банду через границу так быстро, как только смог. Они малость скучали по дому, но повеселели, когда узнали некоторых из моих ребят, бывших при Кайе-Кинском мятеже, и стали отличной командой. От форта Эверетт до места, где я повстречал их, более трехсот миль. А теперь, Кис-Кис, поведай нам о последних деяниях Стеблика, как ты узрел их.
  
  Абаназар улыбнулся, довольно - таки деланной и нервной улюбкой.
  
   - О, у меня новостей немного. Я был в Симле весной, когда наш Стеблик, выйдя из снегов, обратился к Правительству напрямую.
  
   - Манеры настоящего короля, - прокомментировал Дик Четыре.
  
   - Теперь моя очередь, Дик. Он сделал много такого, чего не должен был делать, и конструктивно предлагал Правительству планы различных необходимых мероприятий.
  
   - Заводил часы Государства, а? - сказал Мак-Тюрк, подмигивая мне.
  
   - Вроде того. Но настораживало, как все было хорошо продумано и точно подано, понимаете? Как по маслу катилось - будто он имел доступ ко всей нашей информации, чего быть не может.
  
   - Ух ты! - сказал Терциус. - Я ставлю на Стеблика против Министерства Иностранных Дел.
  
   - Он все точно описал, только не потрудился подсчитать расходы на все эти планы и соображения, все ссылался, что строил чертову дорогу и был застигнут снегами. Рапорт поразил всех. Фон Леннерт волосы рвал на себе, а потом выдохнул: 'Кто такой, черт побери, этот новый Уоррен Гастингс?[90] Просто убить его мало. Надо казнить его официально! Вице - король никогда нас не поймет. Это неслыханно! Пусть Его Превосходительство казнит его лично! Прикажите ему прибыть сюда, высеките и вставьте жало в одно место' Хорошо, я послал ему множество официальных жал по почте, и одновременно высек личной телеграммой.
  
   - Ты!? - пораженно воскликнул Инфант, потому что Абаназар казался безвредным, как жирный персидский кот.
  
   - Да, я. - отвечал Абаназар. - Думаю, этого было недостаточно. Звучит странно после твоего рассказа, Дик (хотя явно простое совпадение), но я телеграфировал:
  
  У Алладина есть жена,
  И Император рад;
  Тебе же выдержка нужна,
  И все пойдет на лад.
  
   Странно, что эта песенка пришла на ум. Это было достаточно неофициально и звучало ободряюще. Единственная проблема, что его Император совсем не готов был радоваться. Стеблик высвобождался из-под власти гор и летел в Симлу, чтобы быть растерзанным на алтаре под звуки труб.
  
   - Но, - начал было я, - конечно, Главнокомандующий нашел способ...
  
   - Его Превосходительство держался мнения, что если вздуть одного юного капитана - так вот и Кинг любил нас мучить - то можно натянуть вожжи всей Империи, и, конечно, Фон Леннарт всемерно поддерживал такое его настроение. Я подозреваю, что именно Фон Леннарт вложил такие идеи ему в башку.
  
   - Похоже, с тех пор как я уехал, порода изменилась, - сказал я.
  
   - Может быть. Стеблика послали к нему на порку, словно нашкодившего ребенка. Я подозреваю, что волосы Его Превосходительства стояли дыбом. Он отчитывал Стеблика целый час - Стеблик стоял навытяжку в центре зала, а Фон Леннерт (он так рассказывал) причесывал хохолок Его Превосходительства, молча стоя позади. Стеблик не смел поднять голову - иначе бы захохотал.
  
   - Но по какой же причине он не был публично растерзан? - с широкой, сияющей улыбкой спросил Инфант.
  
   - По какой причине? - сказал Абаназар. - Дабы дать ему шанс спасти гибнущую карьеру, и чтобы не разбить сердце отца. У Стеблика уже нет отца, но это не важно. Он вел себя как.. гм... как целый Санаварский Сиротский Приют, и Его Превосходительство великодушно пощадил преступника. Потом он зашел ко мне в офис, и просидел напротив меня минут десять, раздувая ноздри. Наконец он заговорил: 'Кис-Кис, если бы я поверил, что эта вешалка для корзин...
  
  - Ага! Он помнит! - встрял Мак-Тюрк.
  
   - ... что две таких вешалки действительно правят Индией, я завтра запросил бы московитского гражданства. Я прямо femme incomprise. [91] Все это разрывает мне сердце. Я возьму шесть месяцев отпуска, охотиться буду в Индии, чтобы все забыть. Как думаешь, мне дадут, Кис-Кис'?
  
   - Ему предоставили отпуск минуты за три, а семнадцать дней спустя он вернулся в сопровождении Раттон Сингха - чрезвычайно возмущенного - с приказом передать командование и т.д. полковнику Каткарту Мак-Монни.
  
   - Observe! - сказал Дик Четыре. - Один полковник из Политического против тридцати сикхов на вершине холма. Observe, дети мои! [92]
  
   - Конечно, Каткарт, не будучи дураком, ХОТЯ он и из Политического департамента, позволил Стеблику охотиться в пятнадцати милях от форта Эверетт все шесть месяцев, и я уверен, что и он, и Раттон Сингх, и пленник раздобрели словно воры. Потом Стеблик вернулся в свой полк, я полагаю. Больше я его не встречал.
  
   - А я встречал, - сказал Мак-Тюрк, раздуваясь от гордости.
  
  Все повернулись к нему. - Это случилось в начале сезона жары. Я был в лагере близ Джаллинжер Доаб и наткнулся на Стеблика в сикхской деревне - он восседал на чем-то вроде трона, перед ним столпилась половина населения деревни, дюжина детишек на руках, старая карга гладит по плечу, а на шее болтается гирлянда из цветов. Сказал,что набирает рекрутов. Мы поужинали той ночью, но он ни словом не обмолвился о делах в форте Эверетт. Еще посоветовал, если мне понадобятся какие припасы, сказать, что я бхай Коран Сагиба; я так и делал, и мне давали все бесплатно.
  
   - Ну, это должна была быть одна из деревень Раттон Сингха, - высказался Дик Четыре, и некоторое время мы сидели и курили молча.
  
   - Интересно, - спросил Мак-Тюрк, возвращаясь на годы назад, - говорил ли кому-либо Стеблик о том, почему Кроличьи Яйца закидал той ночью окна Кинга камнями?
  
   - Нет. - ответил Дик Четыре. Тогда Мак-Тюрк рассказал. - Он практически повторил тот трюк. Другого такого не найти.
  
   - А вот тут ты ошибаешься, -отвечал я. - Индия полна Стебликов - все эти парни из Челтенхама, Хейлибери и Мальборо - мы ничего не знаем о них, но если случится большая замятня, будут сюрпризы.
  
   - Кому будут сюрпризы? - спросил Дик Четыре.
  
   - Другой стороне. Джентльменам, что едут на фронт в вагонах первого класса. Вы вообразите Стеблика, высадившегося к югу от Канала с достаточным количеством сикхов и хорошими видами на грабеж. Подумайте об этом.
  
   - Что-то в этом есть, но ты слишком большой оптимист, Жук.
  
   - Да, есть немного. Но разве я не отвечаю за все? Не смейтесь. Кто написал 'У Алладина есть жена' и все такое, а?
  
   - А что ты сможешь состряпать из наших забав? - спросил Терциус.
  
   - Все что угодно. - ответил я.
  
   - Докажи! - сказал Инфант.
  
  И я сделал это.
  
  
  
  
  ***
  
  ПРИМЕЧАНИЯ
  
  1 - Р. Сюрти - писатель, автор юмористического романа - сериала 'Хэндли Кросс' ('Handley Cross') о любителе охоты на лис Джорроке и его товарищах (Пафингтон, Помпоний и др.) Очевидно, эта книжка была любимым чтивом Стеблика и Ко - скрытые и явные цитаты из нее встречаются в тексте очень часто.
  2 - Rebus infectis - здесь: угрожающее положение (лат.)
  
  3 - destricto ense - с мечом обнаженным (лат.)
  
  4 - pax - мир (лат.)
  
  5 - a tergo - в заднюю часть (лат.)
  
  6 - 'Хэндли Кросс' - см. примечание 1.
  
  7 - остров Авес - остров в Карибском море, описанный в романе У,Демпьера 'Новое кругосветное путешествие' (1697) как место пиратских приключений.
  
   8 - in loco parentis - вместо родителей (лат.)
  
   9 - aujourd'hui - сегодня (фр.). Parceque_je ясно pense, что мы будем suivi - потому что я ясно понимаю, что мы будем преследуемы (англ. - фр. смесь).
  
  10 - flagrante delicto - c поличным (лат.)
  
  11 - Quis custodiet ipsos custodies - кто усторожит сторожей (лат.)
  
  12 - sereno - спокойно (лат.)
  
  13 - Каудинские вилы (вилка) - известная военная операция античности, когда войска римлян были охвачены варварами с флангов и разгромлены.
  
  14 - suppression veri и suggestion falsi - сокрытие истины и внушение ложных сведений (лат.)
  
  15 - твенки (Twankay) - сорт китайского чая.
  
  16 - Sandhurst - престижное военное училище (в наше время - Военная Академия).
  
  17 - Арра (Arrah) - ирландское междометие (означающее 'Ух ты!' или 'Ого!')
  
  18 - Одобре-ву, ну ву одобрямс - подражание французским глагольным формам (одобряете? - мы вас одобряем).
  
  19 - Форс Клавигера - псевдоним писателя и публициста Джона Рескина (серия эссе 'Письма трудящимся и работающим', публиковавшаяся отдельными выпусками).
  
  20 - caesuras - просеки (тут разумеется: вырву волосы)
  
  21 - 'Мужчины и женщины' - стихотворный сборник английского поэта XIX века Р.Броунинга. Далее идут отрывки стихов из него ('Уоринг', 'Монолог в испанском монастыре', 'Калибан и Сетебос').
  
  22 - Феджин - персонаж Диккенса ('Оливер Твист'), содержатель воровского притона.
  
  23 - privatim et seriatim - по одному и группами (лат.)
  
  24 - Capivi! - сдавайтесь (ит.)
  
  25 - placete! - повинуйтесь! (искаж. лат.)
  
  26 - Actum est - покончено (лат.)
  
  27 - Habet! - получил! (лат.)
  
  28 - via - по направлению (лат.)
  
  29 - 'Гиббон' - многотомный труд историка Гиббона 'Упадок и разрушение Римской империи'.
  
  30 - Je! Ich! Ego! - 'я' на разных языках.
  
  31 - палладиум - святыня.
  
  32 - jugurtha tamen - однако Югурта... (отрывок из латинского текста).
  
  33 - Par si je le connai - малограмотная французская фраза, вероятно, означающая в устах Жука 'Да знаю я вас!'.
  
  34 - - Панург - весельчак из романа Ф.Рабле 'Гаргантюа и Пантагрюэль'.
  
  35 - терраса (terrace)- английское название для нескольких домов с общей крышей и коммуникациями (разделенных брандмауэрами).
  
  36 - О чудный день!.. - из стихотв. 'Бармаглот' Л.Кэррола ('Алиса в Стране чудес').
  
  37 - en route - по пути (фр.)
  
  38 - ipso facto - тем самым, 'по факту' (лат.)
  
  39 - "_Je vais тащиться. Je vais тащиться tout le чудный полдень. Jamais j'ai тащился, comme je тащился aujourd'hui. Nous скамей aux скамейках." - фраза на смеси французского и английского языков. Je vais - я иду (также, в составе некоторых глагольных форм: я буду); tout le - весь; Jamais j'ai - никогда я не...; comme je - как я; aujourd'hui - сегодня; Nous - мы; aux - на.
  
  40 - Summa - итог, вывод (лат.)
  
  41 - 'Roman d'un Jeune Homme Pauvre' - 'Роман о бедном мОлодце' (фр.)
  
  42 - Белиал - имя одного из известных в христианстве демонов. Звучит похоже на Баллиол - один из колледжей Оксфорда (там, по-видимому, учился Кинг).
  
  43 - Б.O.П. - журнал для юношества 'Boy's Own Paper'.
  
  44 - Я.Д.В. - 'я должен вам' (формула английской долговой расписки).
  
  45 - Cave! - берегись! (лат.)
  
  46 - mes enfants - дети мои (фр.)
  
  47 - сахиб (сагиб) - обращение индусов к англичанам.
  
  48 - игра слов (impression - 'впечатление', от этого слова происходит название школы художников - импрессионистов (т.е. 'отражающих свои впечатления').
  
  49 - Et ego in Arcadia vixi - и я в Аркадии родился (лат.)
  
  50 - Sotto voce - шепотом (ит.)
  
  51 - Авана и Фарфар - упоминаемые в Библии РЕКИ (так что эти названия используются ребятами как имена совершенно неверно).
  
  52 - Эрик - паинька и маменькин сынок, по имени персонажа повести Ф.Фаррера 'Эрик, или Мало помалу'.
  
  53 - oratio directa - прямая речь, oratio obliqua - косвенная речь (лат.)
  
  54 - nous sommes avec vous - мы с вами (фр.)
  
  55 - Котал - город на западной границе английских владений в Индии.
  
  56 - имеется в виду палач турецкого султана.
  
  57 - образ из трагедии Шекспира 'Венецианский купец'. В ней ростовщик Шейлок требует у неисправного должника взамен денег вырезать фунт мяса из собственного тела.
  
  58 - Habeo Capitem crinibus minimis - держу Главу за короткие волосы (искаж.лат.)
  
  59 - клик - одна из клюшек для гольфа.
  
  60 - афридии - племена из района Восточного Афганистана.
  
  61 - К.О.Б. - кавалер ордена Бани.
  
  62 - кадетский отряд или отряд волонтеров (cadet corps) - формирования добровольцев-резервистов.
  
  63 - Ergo , и propter hoc - значит, и вследствие (лат.)
  
  64 - Ч.П. - член парламента.
  
  65 - Жук получал в библиотеке Главы достаточно хаотическое представление об английской литературе. Многие из упомянутых в рассказе имен были почти забыты уже к концу XIX века. Ричард Хекльют - писатель XVI века, автор очерков о знаменитых путешествиях. Джон Донн, Джон Драйден, Ричард Крешоу - значительные поэты и драматурги XVII века. 'Пурпурный остров' - аллегорический роман Финеаса Флетчера (1633 г). 'Рубайят' - переводы на английский стихов Омара Хайама. 'Песни Оссиана' - стилизация под древние сказания Д.Макферсона. 'Земной Рай' - поэма У.Морриса, одного из поэтов - прерафаэлитов (XIX век), к которым относятся также Россетти и Суинберн ('Аталанта в Калидоне').
  
  66 - ad hoc - отсюда (лат.)
  
  67 - цитаты из стихотв. Р.Броунинга 'Епископ при смерти', в котором говорится об искажении латыни поздними авторами (Цицерон - знаменитый оратор классического периода (отрывки из его трудов и хочет задать Кинг), а Ульпиан - позднеримский писатель).
  
  68 - Confer orations Regis furiosissimi - услышал речи разьяренного царя (лат.)
  
  69 - In Varrem: actio prima - О Варре (речь Цицерона) часть первая (лат.)
  
  70 - 'Пафингтонские псы' - название одной из глав книги 'Хэндли Кросс'. Джоррок (Jorrock) - также персонаж этой книги (см. примечание 1).
  
  71 - Vive la Compagnie - да здравствует компания (фр.)
  
  72 - Помпоний Я (Pomponius Ego - (лат.)) - один из героев юмористического романа Сюрти (см. прим. 1). Помпоний - римское имя, от слова 'pompa' - великолепие.
  
  73 - имеется в виду, что Карсон является капитаном или форвардом основного состава школьной футбольной команды (футбольная команда состоит из 15 человек).
  
  74 - 'Золотой жук' - рассказ Э.По.
  
  75 - in ferule - букв: из стебельков, то есть - на скорую руку (лат.)
  
  76 - См. рассказ 'Собрание Сильных' из сборника "Many Inventions".
  
  77 - Фуззи - суданские повстанцы.
  
  78 - Кайе - Кин - местность в Кашмире.
  
  79 - Симла - город в предгорьях Гималаев, резиденция английского правительства в Индии.
  
  80 - summa ingenio - здесь: собственным гениальным разумением (лат.)
  
  81 - У.П.Г.Км (англ. D.A.Q.M.G) - уполномоченный помощник главного квартирмейстера.
  
  82 -пайтаны - пуштуны, афганцы.
  
  83 - налла - горная река.
  
  84 - privatim - лично, отдельно.
  
  85 - джамадар - здесь: командир туземного отряда.
  
  86 - концертина - вид гармони.
  
  87 - a' la pas de charge - в боевом порядке (фр.)
  
  88 - consilio et auxilio - с советом и помощью (лат.)
  
  89 - наик - капрал туземных частей.
  
  90 - Уоррен Гастингс - первый генерал-губернатор Британской Индии (1773 - 1784гг).
  
  91 - femme incomprise - непонятая женщина (фр.)
  
  92 - observe - внимание! (лат.)
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"