Шум битвы удалялся, и скоро стало совсем тихо. Гайди открыла глаза, выползла из-под трапа, огляделась. Бочки. Солонина и вода - хорошо. Она спрячется тут, затаится между бочками... она маленькая худенькая, над ее худобой смеялись и в Обители Света, и во дворце: "Рядом с этим цыпленком даже Высочайший Нимаадар - силач..." Что ж, теперь это может принести какую-то пользу... и еды ей много не надо - никто не заметит.
Девушка облюбовала себе уютный уголок и улеглась. Надо бы поспать, хоть немного, пока прошлые беды позади, а новые еще не настигли. Но сон не шел. Каждый скрип, каждый шорох заставлял ее вздрагивать, сердце сжималось, а дыхание перехватывало.
"Трусиха! Жалкая! И что только нашел Светлейший Рун в такой малодушной твари, - обругала себя Гайди, - если не перестану трястись, ни за что не справлюсь!.." Она вынула из-под рубашки амулет и зажала в ладони. Блеклый белый металл, черная эмаль и мутный темно-синий камень... безделушка, ничего примечательного, брось - не подберут, но в руке чувствительно потеплело. Теперь девушка и сама верила в сокрытую силу древней реликвии. "Жалкая трусиха Гайди. Но больше некому..." Девушка закрыла глаза и прошептала: "Все же надо постараться уснуть. Если думать о доме, можно стать сильнее..."
Ее дом - самое лучшее место на свете!..
Гранитные скалы, хрустальные струи Раанари, бирюза, нефрит и яшма уютной гавани, между ними - сердце Майордана, тысячу лет не знавшее войн и разорения: город купцов и мореходов, оливы и ванили, прекрасных дев и душистых роз, город золотой мечты - Испакраан. А сердце Испакраана - Дворец Шахов. На плоской вершине гранитного кряжа, словно в воздухе, парят дивные сады и фонтаны, пронзают небо две иглы башен: дымно-черная Обитель Тени на севере и бело-сахарная Обитель Света на юге. Между башнями - резиденция правителей острова. Произнося "дом" Гайди вспоминала дворец, и не за его роскошь, славу или красоту, нет! За то, что именно там остались два самых любимых человека в ее жизни...
Гайди родилась в знатной ипакраанской семье. Мать ее умерла вторыми родами не дожив и до двадцати, и пока молодой вдовец оплакивал свою первую любовь, его родитель думал о дальнейшей жизни, и рассудил так: трагический брак первенца - не простая случайность, не иначе, заслужил чем род божью немилость. А, кроме того, рано или поздно слезы юноши иссякнут, он приведет в дом других женщин: сладко ли будет старшей дочери в окружении мачех? И принес Обители Света щедрые пожертвования, а еще отдал сестрам-жрицам в обучение малышку - пусть вернет семье мир и благоденствие своими молитвами. Семь лет прожила Гайди в Обители Света среди таких же, как она, послушниц, прилежно училась и работала, молилась, не слишком истово, но с искренней верой и почтением. И вот произошло то памятное событие...
Ранним утром верховная жрица, Возлюбленная Света, вызвала ее и еще шесть девочек в храм у подножья башни. В храме их ждали двое вельмож - девочки и наставницы опустились на колени и низко склонили головы. Мужчины так ярко выделялись своими шелками и драгоценностями в строгой сияющей белизне молитвенного зала, так горделиво держались в присутствии могущественной верховной жрицы что юные послушницы растерялись, некоторые даже заплакали.
- Что это за трусливых дурочек ты мне предлагаешь, Возлюбленная Света? - проворчал тот, что был выше и много старше своего спутника, - неужели ты думаешь, я допущу к моему мальчику недотепу или плаксу?
- Это очень умные и воспитанные девочки, - возразила старшая из сестер-наставниц. Она очень обиделась за своих учениц, но глаз поднять не посмела, - они нежны, скромны и учтивы...
- Не хватало, чтобы и он набрался этих слюнявых привычек, - лица вельможи Гайди видеть не могла, но голос, недовольный и скрипучий, пугал ее.
- Им всего по восемь, Светлейший Хранитель Майордана, - сухо отозвалась верховная жрица, - к тому же они - дочери лучших семей Испакраана. Если тебя интересуют грубость и жестокость - отправляйся на ближайшую псарню и поищи там. Однако же я считаю, что одна из моих воспитанниц будет наилучшей компанией для юного шаха.
- Тихо-тихо! - голос второго вельможи показался Гайди куда приятнее, - Дядюшка Вахраи, Возлюбленная Света, ведь это я должен выбрать ученицу, не так ли? Не бойтесь, девочки, я только посмотрю на вас. Мне нужна... - он подошел к одной из послушниц и приподнял ее голову за подбородок, - добрая... - заглянул в глаза следующей, - ласковая и смелая девочка... - и остановился напротив Гайди, - вот! Это точно она! Именно такую я и ищу. Я беру эту, дядя.
Теперь Гайди уже могла видеть их лица. Тот, которого называли Светлейшим Хранителем, показался ей вовсе не злодеем, но строгим и даже капризным стариком, которому непросто будет угодить. Зато второй, который брал ее к себе в обучение, - веселый и приветливый, понравился с первого взгляда.
Старик внимательно осмотрел девочку и равнодушно прикрыл глаза.
- Худющая... что ж, Светлейший Рун, если ты хочешь заботиться еще и об этой крохе - твое дело. Но смотри мне, если я увижу печаль или скуку в глазах Нимаадара...
Он развернулся, и бодро, шагом более подобающим юноше, а не старику, направился к выходу.
- Не бойся, малышка. Этот строгий человек - первый визирь Вахраи Раан-кари, он очень любит нашего шаха, поэтому и беспокоится: у мальчика слабое здоровье, скоро ты все сама увидишь... Я - Рун Раан-кари, лекарь Высочайшего Нимаадара и очень дальний родственник... да, при дворе еще многие носят это родовое имя, ты привыкнешь. А как зовут тебя?..
Так Гайди сделалась ученицей Светлейшего Руна, которого полюбила с первой встречи. Учитель был для нее почти всем: отцом, советчиком, утешителем.
А всем остальным для нее стал Высочайший Нимаадар Восьмой, шах Майордана, ее ровесник, хрупкий мальчик с недетской мудростью в больших синих глазах: "Ради Света и Тени, Гайди! Маад - так меня зовут. И поднимись сейчас же! Для титулов и ритуалов у меня слишком мало друзей, а времени и того меньше..."
Гайди невольно улыбнулась воспоминаниям... как же давно она его не видела! Прошел всего месяц, а кажется - целая вечность...
Поначалу девочка боялась, вдруг маленький правитель окажется властным, своенравным и жестоким, будет ее высмеивать, обижать или заставит выполнять всякие глупые приказы? Таких детей она, худенькая и слабенькая, видела во множестве, особенно среди тех, которые не жили в храме, а лишь приходили, чтобы получать уроки. А этот был к тому же мальчиком и шахом... Но опасения, к счастью, не подтвердились: юный властелин Майордана отличался скорее упрямством и терпением, чем капризами или пустой гордыней.
После убийства красавицы-невестки Высочайшего Нимаадара Седьмого, всех его жен и детей поразила неизвестная болезнь, за три года дворец опустел. Единственным наследником остался маленький внук шаха. Сначала казалось, что несчастье обошло малыша, до семи лет он рос сильным и веселым ребенком, любил шумные игры и вполне справлялся и с науками, и с оружием. Но на восьмом году все изменилось. Легкая слабость перешла в обмороки, потом приступы удушья, озноб и ночные кошмары... "Синеглазое проклятье Раан-кари". С тех пор от него удалили не только детей, но и большинство придворных - нездоровье Нимаадара было государственной тайной, знать, а тем более обсуждать которую опасно, это Гайди усвоила быстро - поэтому мальчик почти сразу искренне привязался к своей единственной подружке. Они с равным удовольствием устраивали конные прогулки, веселые игры или жаркие ученые споры, а порой просто валялись на траве и разговаривали или читали друг другу вслух... Только вот продолжалось это недолго. К тринадцати годам он уже с трудом садился в седло, о скачках наперегонки или прогулках в лес пришлось забыть, пара кругов по саду и потом долгий отдых - все, на что хватало его сил.
Несмотря на слабое здоровье, юный правитель считал себя шахом Майордана со всеми правами и обязанностями - он потребовал своего присутствия при решении всех вопросов, касающихся управления государством и ничто не могло заставить его отступиться. Изучение экономики и политики, да еще и долгие часы на публике стоили мальчику недешево, но спустя месяц Гайди сама слышала, как Светлейший Вахраи с гордостью и печалью говорил учителю: "Маад мог бы стать незаурядным правителем: все, что он говорит - очень разумно. Но его разум сияет еще ярче, когда он молчит и не вмешивается в то, чего понять не в состоянии, доверяя решение более опытым и мудрым".
"Мог бы стать... Вахраи любит Маада... Любит! Разве может быть иначе?"
Гайди в сотый раз задавала себе этот вопрос, зная, что ответа нет.
В тот последний день учитель Рун как обычно растер юного шаха согревающими маслами, а Гайди приготовила успокаивающий чай, настало время короткой беседы перед сном.
- Дядя Рун, - Маад, словно стесняясь своих слов, смотрел в чашу, а не на лекаря, - некоторые ученые мужи пишут, что раньше, когда боги ходили среди людей, все правители Майордана были синеглазыми... Они считают синие глаза признаком божественного происхождения.
- Да, некоторые думают так, Высочайший... - учитель кивнул и снисходительно улыбнулся, - Это только предположения. В зале Суда сотни ликов твоих предков. Много ли среди них синеглазых?
- Ты прав... только четверо. И трое из них такие древние, что никто не может помнить, какие у них были глаза, - согласился юноша, - Но... Божье Око, - он вынул из-под рубашки свой амулет, - смотри, оно синее.
Светлейший Рун кивнул на чашу.
- Пей свой чай, Маад, а то остынет, потеряет половину полезных свойств.
- Мне важно твое мнение, дядя, иначе я бы не спрашивал, - при всей своей мягкости, юноша умел быть настойчивым, и учитель как никто другой, знал об этом.
- Хорошо, ты пей - а я расскажу. Я думаю, когда-то давно, очень давно, когда Майордан, возможно, носил другое имя, на острове жил народ, для которого такой цвет глаз, как у тебя, был обычным. Возможно, у них была и белая кожа, как у нашей Гайди... потом с соседних земель пришли другие люди, смуглые и черноглазые, как я - таких и похожих ведь много на соседних островах и на материке. Может, была война, а может, островитяне просто были малочисленным народом, но они постепенно растворились среди более темных пришельцев. Поэтому иногда появляются дети с признаками той древней расы, причем как в благородных родах, так и в семьях простолюдинов - поровну. Случается это очень-очень редко... а за морем таких синих глаз нет вовсе, оетсюда и растут легенды.
- Да, те, кто родился под осенним солнцем... Значит, ты думаешь, в этом нет никакой магии?
- Синеглазое проклятье Раан-кари? - учитель нахмурился, - зачем ты забиваешь себе голову этими глупостями, мой мальчик? Твоя мать не была ни демоном, ни богиней - просто молодой женщиной... очень красивой... - он вдруг опечалился, - красивой, любящей и несчастной. Твои мать и отец любили друг друга. Он отказался взять вторую жену, вот ее и обвинили в колдовстве... Тот, кто держал кинжал, был суеверным фанатиком, но тот, кто направил его руку - настоящим злодеем, для которого Копи - не наказание... А мор - простое совпадение.
Нимаадар опустил недопитую чашу и внимательно посмотрел на учителя
- Я недостойный шах, дядя. Я слаб, болен, слишком чувствителен... и Око не отвечает мне. В руках моего отца оно горело.
- В день совершеннолетия, да... Око должно загореться в день совершеннолетия. Принц Фаруз мог бы стать великим правителем. Но это совсем не значит, что ты плох. Может быть в тот день, когда ты выедешь в город, чтобы выбрать себе невесту, Око будет сиять на твоей груди, и вспыхнет еще ярче, когда ляжет на грудь твоей избранницы.
- Сиять на груди? Шестнадцатилетний наследник Раан-кари верхом на лошади, одетый только в цветы... жалкое должно быть зрелище, если этот наследник - полудохлый Нимаадар Восьмой, - усмехнулся юный шах, - а искать избранницу мне нужды нет - если доживу, я возьму Гайди. Гайди, ты пойдешь за меня такого?..
- Что это за речи, мой повелитель, - возмутилась девушка, - ты будешь жить долго и счастливо! Да и какое-такое зрелище? Зрелище будет великолепным: сотни дев осыплют тебя цветами, ты увидишь многих гораздо краше меня...
А на следующий день ей пришлось бежать...
"Я бы сто раз согласилась! Да что там... я бы сто раз отдала тебя другой. Только дождись меня, - девушка сжала в ладони амулет, - только дождись, Нимаадар..."
Она ждала все утро. Прикрыв лицо шелковым платком от палящего солнца, Гайди раз за разом обходила причалы, вглядываясь в лица встречных, но разве найдешь человека в порту в разгар весны? Несколько раз ей казалось, что знакомый силуэт мелькнул в толпе, за одним она даже бросилась вдогонку, но, нагнав, обнаружила, что обозналась: из-под пестрой шали на нее удивленно посмотрели глаза чужого человека. В довершение всего какой-то пьяный купчишка попытался сдернуть с нее платок, чтобы разглядеть лицо. Девчонка убежала, а потом, забившись под кусты у стены старого склада, долго плакала от страха и растерянности.
Наконец, осознав, что никто за ней не явится, и придется как-то самой выпутываться из истории, Гайди постаралась успокоиться и придумать, как попасть на корабль. Для начала она сняла с себя все украшения и стала прикидывать, сколько это может стоить. Тут она вспомнила, как пару дней назад, несмотря на скверное самочувствие, Высочайший все же согласился принять заморских торговцев, и перед встречей ей пришлось трижды перечитывать вслух доклад казначея о ценах на столичных базарах и размерах пошлин. Тогда она злилась на упрямство коронованного мальчишки, теперь готова была благодарить - теперь она не только знала, сколько стоят все ее ценности, но и вполне здраво могла оценить, ту выручку, что получит, сбыв все быстро и без лишнего шума. Выходило немного, но вполне достаточно, чтобы прожить пару лет в Испакраане... еще бы знать, сколько будет стоить место на корабле и жизнь за морем...
Покончив с продажей украшений, девушка обзавелась простенькой хлопковой рубашкой, шерстяным верхним платьем простолюдинки и неброским белым платком. Надо было бы и переобуться, но расстаться со своими удобными сандалиями с мягкими кожаными ремешками вместо веревок, которые точно сотрут ноги в кровь, или вовсе отправиться в путь босой она не решилась. Нарядные шелка придворной дамы тоже кое-чего стоили, но, поразмыслив, Гайди решила не рисковать и утопила все это богатство под старыми рыбацкими причалами.
Когда же, гордая своей предприимчивостью, девочка вернулась в порт, то поняла, что трудности в ее жизни еще даже и не начинались. Торговаться с алчными скупщиками, привыкшими греть руки на чужих бедах, было стыдно и противно, но все это оказалось сущими пустяками по сравнению с переговорами о месте на корабле! Майорданские капитаны наотрез отказывались брать к себе молоденькую женщину без личного позволения отца, мужа или другого опекуна, а во взглядах иноземцев было столько похоти, что Гайди сразу пугалась. Каждый второй прямо заявлял, что и медяка с нее не возьмет, даже приплатит, а вдобавок научит ее всяким полезным для ублажения мужчины премудростям, если она и в самом деле девственна. Другие же подбирались окольными путями, мол, на Майордане явный избыток женщин, или с порога пытались демонстрировать власть и силу. Поняв, наконец, что ничего таким образом не добьется, Гайди крепко задумалась... и тут решение пришло к ней само.
- Что, Мерлиз, домой?
Гайди оглянулась и увидела невысокого плотного майорданца в серой с красными кистями шали таможенника, приветствовавшего молодого северянина, наблюдающего за погрузкой небольшого торгового судна. "Верная Морячка" прочла она на борту.
- Да, Себех, пора. Сегодня заканчиваю - и прощай Майордан... люди у вас хорошие, а вот солнце просто адское... После майорданского солнца меня ни одна девка целовать не хочет, знаешь, как я горюю? - засмеялся северянин.
Лица иноземца Гайди видеть не могла, но со спины он производил впечатление редкого красавца: высокий, стройный, широкоплечий, с тугой золотистой косой толще ее руки, торчащей из-под моряцкой косынки.
- В Копях солнца нет, Мерлиз, не гневи богов!
- А женщины? Если в ваших Копях хватает зрелых, ядреных баб, то Сады вместе с солнцем и девами мне ни к чему, я попрошусь к Тени!..
Таможенник прошел мимо девушки, и его приятель оглянулся. Лицо северянина было под стать всему остальному - мужественное и открытое. "Такому ни к чему брать силой то, что можно получить по любви", - подумала Гайди. Но что же творилось с его кожей! Лоб, нос и щеки были покрыты коростами, под которыми угадывалась влага, словно при ожогах. Гайди знала эту болезнь: она никогда не случалась с майорданцами, но была не так уж редка среди иноземцев, особенно северян. В самом деле, всему виной было солнце. Когда таможенник удалился, девушка обратилась к моряку:
- Простит ли добрый господин такую дерзость, если ученица лекаря предложит ему помощь?
Северянин отвлекся от тюков, корзин и бочек и с любопытством посмотрел на Гайди.
- А с чего это ты, птаха, решила, что я нуждаюсь в помощи лекаря? По-моему, на здоровье мне жаловаться грех.
- Ваше лицо, мой господин... я могу вылечить. И еще могу рассказать, что нужно сделать, чтобы впредь уберечь кожу от вредоносных лучей.
- Правда? - иноземец казался всерьез заинтересованным, - ну а что же ты хочешь взамен?
- Покровительства.
- Покровительства? - он удивился, - но разве у тебя нет ни отца, ни брата, ни дедов с дядьями? Да и моя "Морячка" почти готова к отплытию. Дольше, чем на ночь, я в Испакраане не задержусь.
- Я хочу защиты именно от своей семьи, господин. И покровительства в дороге до ближайшего крупного порта Империи или любого другого северного государства. Я всю жизнь мечтаю обучиться целительству, спасать жизнь людям, облегчать их страдания, я многого достигла на этом поприще. Но моя семья хочет выдать меня замуж за старика, который заставит греть его постель и нянчить его внуков, предназначенных на псарню.
- Что ж, доля незавидная, согласен... - красавец-северянин всерьез заинтересовался, - но как же ты, птаха, собираешься прожить одна в чужой стране?
- Я обучена языкам, господин. Могу быть толмачом или писарем. А более всего хочу попасть в обучение к тамошним лекарям. Рассказать, что знают о человеческой плоти, ее страданиях и их исцелении на Майордане и приобщиться к мудрости ваших врачевателей. Так каково будет твое решение?
- Хорошо, птаха, я беру тебя. Только не опоздай к отплытию...
- Да я уже!
Он протянул руку и так искренне засмеялся, глядя на ее радость, что Гайди стало легко и спокойно - она вновь почувствовала себя в безопасности.
Четыре недели плавание продолжалось спокойно. Удо Мерлиз, так звали красивого капитана, в самом деле, отличался отменным здоровьем, потому лечение шло успешно. Коросты подсохли и отпали, на месте струпьев образовалась гладкая кожа, еще нежная, но вполне здоровая. Он преисполнился уважения к "южной птахе", как прозвал Гайди, а сама Гайди была довольна результатом и горда своей самостоятельностью.
Однако девушка ни на миг не забывала о доме. Каждый вечер, устраиваясь на узкой лежанке, она сжимала в ладони Божье Око, и перед глазами вновь вставали образы учителя Руна и Высочайшего Нимаадара. "Свет и Тень, если вы еще не забыли людей в своих чертогах, если вы по-прежнему взираете на Майордан благосклонно, защитите моих любимых и помогите нам снова свидеться!"
И вот, когда до ближайшего порта осталось не более пары дней, на горизонте показались зыямские паруса. Мерлиз пытался сбежать, но тяжело груженая "Морячка" не могла сравниться с хищным зыямцем, и вскоре стало ясно, что боя не избежать.
Капитан велел Гайди запереться в каюте, что она и исполнила, поэтому ни о самой битве, ни о судьбе Удо и его команды ничего не знала. Саму ее нашли довольно быстро, обыскали и, конечно, отняли все припрятанные монеты. Божье Око осталось при ней единственно потому, что на такую чепуху никто не позарился, но саму ее после долгих обсуждений решили сбыть в публичный дом в каком-то порту - кажется они называли Равден - но сами не тронули, даже стеречь не стали. Указали место для сна - и только. Однако Гайди не питала иллюзий насчет своего истинного положения, поэтому как только представилась возможность - сбежала. В разгар битвы никто не заметил маленькую неброско одетую девушку, и она, благополучно избегнув столкновения с пиратами, спряталась тут, в трюме неизвестного корабля.
Если бы она могла знать, что это "Красный Ястреб" Демона Бахруса.