Аннотация: Посвящается латиноамериканским мыльным операм и голливудским ужастикам
Жоао Матеуш де Силва
Трап подали в точно назначенное время, и поток пассажиров устремился на причал. Большинство прибывших были несчастными работягами, одурманенными призрачной надеждой построить счастливую новую жизнь на богатом севере. Они спускались на берег и останавливались, сбиваясь плотной серой толпой, словно пришибленные красками, звуками, самой атмосферой чужого города.
Сэм Браун смотрел на бедолаг почти с жалостью - он-то прекрасно знал, что уже завтра большинство их пополнит ряды дешевой, почти бросовой рабочей силы, а остальные вольются в местные банды и довольно скоро окажутся в числе его близких знакомых - на этом и закончатся все мечты о прекрасном будущем. Однако их с напарником, встречавших "Морскую деву", рабочие-эмигранты интересовали в последнюю очередь. Их клиент, если телеграмма из Рио не ложный след и не чья-то тупая шутка, должен был путешествовать первым классом.
Респектабельной публики оказалось совсем немного, а под известное описание подходил только один. Это был высокий блондин лет двадцати пяти в дорогом костюме с небольшим саквояжем в руках. Какая-то дамочка, не первой свежести, но усиленно молодящаяся, подхватила его под локоть, заворковала что-то, кокетливо улыбаясь. Он почти не обратил внимания на эту фамильярность, как и на двух хорошеньких девушек, путешествующих в сопровождении пожилого господина, по всей видимости, отца, которые то и дело стреляли глазками, перешептывались и хихикали, прикрыв платочками губки - казалось, ему вообще нет дела до того, что вокруг происходит. "Хорош, сволочь... именно то, что надо этим дурам, - неприязненно подумал Сэм, - Моя малышка Лора непременно бы запала..."
- Вот он, наш клиент, - голос напарника отвлек от размышлений о дочери и вернул к работе, - экий золотой мальчик! Будем брать?
Молодой коллега так и рвался в бой. Браун и сам чувствовал бы себя спокойнее, когда они закончат, и парень окажется в надежной клетке. Чего только он не нагляделся за годы службы, но подвиги этого красавчика все равно произвели сильное впечатление: невероятная жестокость, разорванные тела, никаких мотивов и почти никаких следов. По прикидкам - более двадцати жертв, и это только в Рио за последние пару лет. Хотя, как обычно и бывает в случаях серийных убийств, уверенность в том, что преступник именно он, держалась больше на всеобщем желании уничтожить зверя, чем на обоснованных доказательствах.
- Подожди, Рик, - Браун остановил напарника жестом, - пусть попрощаются и разойдутся. Вдруг это ошибка, и парень чист? Попадешь за клевету - простыми извинениями не отделаешься.
- Как же, чистенький... Ублюдок, который думает, что ему все можно, властелин мира! я таких за милю вижу.
Рик сплюнул, больше для того, чтобы показать, как презирает вех этих богатеньких сынков, надежно защищенных родительскими капиталами, чем по естественной надобности, но послушался. Все ж мудрый совет...
Вскоре пассажиры "Морской девы", обменявшись прощальными улыбками, расселись в автомобили и укатили в разные стороны, и причал опустел. Только белокурый парень все еще стоял столбом, даже не глядя по сторонам, словно решал для себя что-то куда более важное, чем прибытие в Штаты.
Ждать больше было нечего.
- Господин Жоао Матеуш де Силва?
Парень растеряно поглядел на полицейских:
- Что Вам угодно?
Светловолосый и синеглазый, что само по себе было нетипично для бразильца, он обладал тонкими породистыми чертами и тем особым взглядом сильного, но глубоко страдающего человека, который так производит впечатление на романтичных девиц любого сословия и любой страны. Браун усилием воли прогнал всякие мысли о своей малютке Лоре в объятиях этакого красавца, назвал себя и предъявил документы.
- Вы имеете право хранить молчание...
Однако де Силва снова уставился в пространство, словно вся эта тирада о правах и обвинениях относилась не к нему, щелчок наручников на запястьях - и тот оставил его равнодушным. Внезапно что-то яркое, похожее на озарение, вспыхнуло в синих глазах, совершенно изменив его лицо. Он глянул на скованные руки и угрожающе улыбнулся:
- Вы уверенны, что это поможет?
- Слушай, ты, ублюдок, - Рик вдруг выхватил пистолет и приставил к подбородку арестанта, - вот это уж точно поможет, не сомневайся. У нас приказ доставить тебя живым или мертвым, понял? Так что не зли меня, мозгляк: наделаю дыр в башке, кто докажет, что ты не пытался бежать?
Мексиканец Риккардо был смугл, кривоног и едва доставал бразильцу до виска, к тому же не имел ни гроша за душой. Сэм подумал, что изрядная доля ненависти связана была именно с этим. Лишний раз припугнуть клиента иногда полезно, но что-то подсказывало старому копу, что это - не тот случай.
- Рик, брось, он все понял.
Арестованный перестал улыбаться и посмотрел на Брауна, как тому показалось, с затаенной надеждой:
- Да, я понял: если что, вы будете стрелять. В самом деле? Тогда стреляйте, это куда лучше, чем вести меня в участок...
Когда на линии горизонта стали различимы портовые постройки, Жоао собрал все безделушки, сунул в резную шкатулку и поднялся на палубу. В терпкий морской воздух уже вплелись едва заметные струйки дегтя, мазута и гнилой рыбы. Он долго стоял у фальшборта, вглядываясь в мутную зелень воды, и все старался вспомнить, понять... Истина витала где-то совсем близко, слегка касаясь его сознания, дразнила, пугала, но не давалась.
Он вздохнул, потом занес руку со шкатулкой над водой и медленно разжал пальцы.
Все. Теперь у него остались только воспоминания.
Решиться на такое было непросто...
Истомившись в ожидании прибытия, Жоао отодвинул чашку с остатками дрянного корабельного кофе и достал свой саквояж. На кровать упали смена белья, пачка батистовых платков и пара галстуков, дорожный несессер, коробка сигар и, наконец, небольшая резная шкатулка из кости, чьей точно Жоао никогда не знал.
Он долго держал шкатулку в руках, потом раскрыл и высыпал на стол содержимое: сувениры, подарки, всякие мелочи. Люди. Близкие, далекие, ушедшие...
Почему, ну почему все это происходит именно с ним?!
Вот нательный крестик - подарок Марианны: серебро жжет пальцы. Или это не серебро, а чувство утраты?
Марианну похоронили в закрытом гробу, и он даже не смог проститься. Ему запретили: ни его родители, ни ее не желали, чтобы они были вместе, даже страшная гибель девушки не могла их примирить. Но он все равно пришел, стоял у могилы...
"Скажи мне, Жоазинью, что мы всегда будем вместе" - "Всегда, Марианна" - "Твой отец в жизни нам этого не позволит" - "Тогда мы сбежим" - "Ты сделаешь это для меня? - смех, бархатный и мягкий... как же он любил, когда она смеялась! - не верю!". Тонкий запах розы едва коснулся лица и пропал.
- Зря ты не верила мне Марианна, зря... вот видишь, теперь я бегу один.
Трубка. Старая, потемневшая от времени, с небольшой щербиной сбоку, она густо пахла дорогим табаком и чуть заметно - сладкими фруктами... Луиш любил ее, говорил, что от деда досталась. Лучший друг с детства, друг, на которого можно было положиться. Однажды именно он, Жоао, затеял драку с портовым отребьем, а в результате Луишу сломали нос... А потом, когда Луиш заигрался в политику, Жоао впервые воспользовался деньгами и влиянием де Силва. Отец сначала взбесился, потом испугался и выслал сына в Европу от греха подальше. Уже в Париже Жоао узнал: трагедия случилась накануне его отъезда... как трубка попала в шкатулку, до сих пор оставалось для него тайной.
Медальон, ножной браслет, шейный платок, шахматный король из нефрита... все эти вещи принадлежали людям, погибшим внезапно и страшно. Некоторых он помнил, словно видел только вчера, некоторых успел забыть. Единственное, что он знал наверняка - это то, что все они были связаны. Связаны между собой и странным образом - с ним. Если не жизнью своей, то смертью - точно. Он хотел понять, как. Хотел вспомнить... Мужской перстень, изящная девичья сережка, очки в тонкой золотой оправе... нет, все это не то, что он искал, не то, что ему поможет.
Глаз внезапно зацепился за одну вещичку - тонкую шпильку с жемчужной головкой. Алисья, маленькая сестренка: ангельское личико, белое платье первого причастия, золотистые локоны уложенные в сложную прическу и десяток вот таких жемчужных шпилек. Страшные раны припудрены и прикрыты легким шелком... Жоао помнил, как плакала мама... тихо, беззвучно, только слезы катились по бледным щекам. И все прижимала его, восьмилетнего мальчишку, к себе, словно хотела защитить, словно боялась, что кто-то и его отнимет.
А потом вспомнился крик... тонкий, отчаянный крик ребенка. Алисья!
Жоао зажал ужи и упал на кровать, пытаясь зарыться головой в подушку:
- Не надо, Алисинья... я прошу... не надо!
А Алисья все кричит и кричит...
... пока темная морщинистая рука не затыкает ей рот. Роберта... Старая ведьма Роберта открывает резную костяную шкатулку, что-то глухо нашептывая. В нос бьет запах какао, тяжелый, плотный и сладкий.
"Будь умницей, Жоазинью, выпей это - тонкая расписная чашка в старушечьих пальцах клубится паром, черные глаза улыбаются ласково и страшно, - и с твоей маленькой сестренкой ничего не случится. Ну же, мой милый! Только не смей рассказывать родителям, если не хочешь беды! Они и сами все узнают... Когда твой отец поймет, передай ему пожелания долгой жизни от старой Роберты Лопеш. Долгой, долгой жизни, Жоазинью, пусть знает и помнит. Пусть вспомнит моих мальчиков, Франсишко, Раула и Антонио..."
Сладкая тягучая жижа льется в рот, заполняет горло, туманит голову... Алисинья больше не кричит, только тихонечко всхлипывает в уголке комнаты, а Роберта все повторяет и повторяет: "Франсишко, Раул и Антонио, пусть Томазо де Силва помнит..."
Чужой порт, чужой город, чужие небо и запахи... Идиотка Катарина что-то лепечет и хватает его за руку, господин Соуза сажает дочерей в автомобиль и машет рукой, а это что? Полиция?
"Серия зверских убийств в Рио.. за последние три месяца восемь человек стали жертвами..." Заголовки газет не кричат - вопят в истерике. Почему-то от них пахнет... тяжело и тягуче пахнет какао. Как кровь старухи Роберты...
Жоао видит ночь, чувствует прохладную росистую траву под ногами, втягивает ноздрями свежий прозрачный ветер, полный радостного молодого дурмана. И пред ним распахивается небо: звезды совсем рядом, большие и яркие, а луна кажется голубой и звенящей...
Ему почти смешно - он все вспомнил.
- ...тогда стреляйте, это куда лучше, чем вести меня в участок. У вас есть серебряные пули?