Невдалеке от древнего города Звенигорода средь живописных холмов, на берегу тихой Вязёмки, отражаясь в «зерцале вод» ныне заросшего пруда, расположено село Захарово. Село старинное, отмеченное в летописях с XVI века, но за всю свою историю примечательное лишь тем, что здесь в тёплые месяцы года в имении своей бабушки Марии Алексеевны Ганнибал живал маленький Пушкин. И этого факта вполне достаточно, чтобы Захарово навсегда осталось знаковым местом для тех, кому не безразлична русская поэзия.

  
Захарово. Усадьба М.А. Ганнибал.

  

   Захарово не было просто дачей московской семьи со свежим воздухом и парным молоком, где Саша Пушкин, до шести лет не знавший ни слова по-русски, ознакомился с русскоязычной частью русского общества, играя с крестьянскими детьми. Эта «подмосковная» спасла для нас наше всё.

  Захарово было куплено «московской бабушкой» Пушкина в 1806-ом году сразу после того, как её супруг Осип Абрамович, необузданный гуляка, мот и игрок, с которым она почти всю жизнь прожила врозь, почил в бозе. Мало скорбящей вдове отошла часть наследства, на которое она и приобрела это подмосковное сельцо. Захарово правильнее называть сельцом, а не селом, так как оно не имело своей церкви. А, возможно, церковь в старинном Захарове и была до того, как там похозяйничали поляки — в тех краях много чего повыгорело в Смутное время.

  
Мария Алексеевна Ганнибал

  

  Приобретя подмосковную, Мария Алексеевна вывезла туда семью своей дочери Надежды Осиповны Пушкиной. И с этой поры вплоть до поступления внука Саши в лицей, откуда учеников не отпускали даже на летние каникулы, с ранней весны и до наступления зимы младшее поколение семьи проводило время в Захарове. То, что имение было куплено в основном для маленького Пушкина, подтверждает тот факт, что сразу же после его поступления в лицей в 1811-ом году бабушка продала Захарово и переселилась в Михайловское, также доставшееся от усопшего Ганнибала.

  До недавнего времени долицейское детство Пушкина ускользало от внимания исследователей. Ну, приставили к нему Арину Родионовну, собирательницу фольклора, честь ей и хвала, а больше ничего заметного и не было. Гуру советской культурологи Ю.М.Лотман даже как-то выразился в том духе, что Пушкин представляет собой в своём роде феномен — человек, вычеркнувший детство из жизни, человек без детства. Но таких людей не бывает, вычеркнуть самый важный период, из которого потом происходит вся оставшаяся жизнь, невозможно.

   К шести годам — когда для А.С.Пушкина появилось Захарово — в ребёнке уже заложены основные черты характера, его отношение к людям и к окружающему миру, проявляются наклонности и способности, полностью складываются архетипические образы, намечаются вкусы.

  Произошедшее с Пушкиным в Захарове можно считать чудом. Из толстого, неповоротливого, вечно сопливого ребёнка, с мутным взглядом и вялыми реакциями, производящего впечатление умственно отсталого, каким его привезли туда весной, он уже к осени превратился в шустрого сообразительного шалуна с лучистыми голубыми глазами, живо интересующегося окружающим миром.

  Столь резкая перемена с шестилетним ребёнком была бы невозможна, если бы, когда мальчику едва исполнился год, в доме, где проживала семья Пушкина, не появились Мария Алексеевна и её верная Арина Родионовна.

  Пушкина не любили родители. В той семье вообще были равнодушны к детям. Исключением для матери стал младший брат Александра Сергеевича, единственный ребёнок, на которого она с избытком, искалечившим Лёвушкин характер, выплеснула всю свою, наконец, прорвавшуюся материнскую нежность. Александра отец не любил так же ровно, как не любил остальных детей, а вот нелюбовь матери к старшему сыну была особенной — он уродился смуглым арапчонком. То, что её саму, обладательницу экзотической внешности, доставшейся от африканских предков, называли «прекрасной креолкой», дело не меняло; да и прекрасным внешне этого мальчика назвать было трудно. С раннего детства его дразнили обезьянкой, в лицее называли уже без уменьшительного суффикса — обезьяной, позже, когда окреп его нрав — смесью обезьяны с тигром.

  Но не в том заключалась проблема, что внешность сына не понравилась Надежде Осиповне. В новорожденном ребёнке она увидела черты своего отца, причинившего ей и матери много страданий. «Бабушка и мать — их бедность» — записал Пушкин в набросках так и не законченных «Воспоминаний». Бедность, настоящая тяжёлая бедность — вот на что обрекла себя и свою дочь Мария Алексеевна, красавица и хорошо образованная девушка из древнего рода Ржевских, уходящего к Рюриковичам, когда по страстной любви связала себя браком с Осипом Ганнибалом. «В Москве нашлась такая дура», — так начиналась частушка, гулявшая после известия о свадьбе Марии Алексеевны с третьим, неудачным, сыном арапа Петра Великого.

  Чтобы добиться отказа на какое-нибудь воспомоществование после того, как он промотал немалое приданое жены, Осип Абрамович отнял у неё дочь — мать Пушкина. До трёхлетнего возраста девочка жила без матери, не нужная никому, под присмотром чужих людей, и это злое событие не могло не отразиться на характере Надежды Осиповны. Пушкин комментирует поведение деда следующим образом: «африканский характер... пылкие страсти, соединенные с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения».

  Мария Алексеевна, лишилась отца — того хватил удар, как только он узнал в какое положение попала дочь — и, не имея средств к существованию, вынуждена была христорадничать у тестя. Абрам Петрович нравом был крут — свою первую жену как-никак, а держал на цепи, истязая и моря голодом, пока не передал под суд за то, что она родила ему белого ребёнка — но принял сторону невестки. Мария Алексеевна написала «отказную» от мужниных денег, предпочтя бедность и зависимость от помощи Ганнибалов разлуке с дочерью: «Государь мой Осип Абрамович!.. Уже я решилась более вам своей особою тягости не делать, а растатся на век и вас оставить от моих претензий во всём свободна... и с тем остаюсь с достойным для вас почтением, ваша, государь, покорная услужница, Марья Ганнибалова». Позже «покорная услужница», зажатая в тиски нужды, всё же добилась от мужа мизерного содержания, обратившись за помощью к Екатерине II.

   Спустя год после рождения внука Александра бабушка вместе с любезной Ариной Родионовной перебралась на жительство в семью дочери. Мария Алексеевна, хоть и не пребывала там на правах приживалки, но власти в доме первые годы не имела. Заботы бабушки и ласковости няни Арины Родионовны к Саше, самому несчастному ребёнку в семье, не хватало для того, чтобы перебить ту гремучую смесь ужаса и отвращения, которую испытывала к старшему сыну мать. Надежда Осиповна однажды целый год не разговаривала с Пушкиным-ребенком; «для него специально изобретала особые наказания, недовольная его рассеянностью, неуклюжестью и неизящною внешностью». И на фривольную обстановку в доме Пушкиных, где отец читал детям французские стихи, полные эстетизированного эротизма, бабушка не имела возможности повлиять.

  
Сергей Львович Пушкин. Бумага, итальянский карандаш К. К. Гампельн.

  
Надежда Осиповна Пушкина. Художник де-Местра-Ксавье.

  

  

   Не Мария Алексеевна выбирала для внуков гувернёров и гувернанток, беспрерывно сменявших друг друга, но остававшихся такими же легкомысленными, а порой и жестокими. «Нестерпимое состояние» — такую скупую, но выразительную запись сделал Пушкин в «Отрывках лицейских записок», вспоминая раннее детство. Он не вычеркнул детство из памяти, как утверждал Ю.М.Лотман. В своих «Воспоминаниях» Пушкин описывает московское землетрясение, а ведь в пору, когда оно произошло, мальчику было около трёх лет. Память раннего детства была нестерпимой, поэтому он почти никогда не упоминал об этом периоде своей жизни. Оттого и складывается поверхностное мнение о Пушкине как о человеке без детства.

   Не удивительно, что при таком положении вещей мальчик развивался замедленно и производил на окружающих чуть ли не отталкивающее впечатление. Е.П.Янькова в «Рассказах бабушки», где были записаны её воспоминания о стародворянской Москве, так пишет о маленьком Пушкине: «Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за это оштрафован; а иногда и он с другими пустится в плясы, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол, и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит... Не знаю, каков он был потом, но тогда глядел рохлей и замарашкой, и за это ему тоже доставалось... Мальчик Грибоедов, несколькими годами постарше его, и другие их товарищи были всегда так чисто хорошо одеты, а на этом всегда было что-то и неопрятно, и сидело нескладно».

  
Портрет Пушкина в детстве. Акварель. Неизвестный художник, предположительно Ксавье де Местр

  

  Но всё же «дозахаровское» детство Пушкина нельзя назвать беспросветным: у него была любящая бабушка, которую он называл мамушкой — сирота волен сам выбирать себе мать.

  

  Но детских лет люблю воспоминанье.

  Ах! умолчу ль о мамушке моей,

  О прелести таинственных ночей,

  Когда в чепце, в старинном одеянье,

  Она, духов молитвой уклоня,

  С усердием перекрестит меня

  И шопотом рассказывать мне станет

  О мертвецах, о подвигах Бовы...

  От ужаса не шелохнусь бывало,

  Едва дыша, прижмусь под одеяло,

  Не чувствуя ни ног, ни головы.

  Под образом простой ночник из глины

  Чуть освещал глубокие морщины,

  Драгой антик, прабабушкин чепец...

  

  Бабушка Пушкина, много испытавшая на своем веку, в отличие от матери сохранила доброту души, которая сказалась на формировании личности поэта. В память любимой бабушки свою первую дочь Пушкин назвал Марией.

  Была у Пушкина в детстве ещё одна отрада — Арина Родионовна, богато наделенная здравым смыслом и поэтическим чутьем. Сердечность этих двух женщин спасла будущего поэта от превращения в злобного зверёныша, а именно к этому располагало родительское «воспитание».

   И всё же радикальные перемены произошли с Пушкиным именно в Захарове, где Мария Алексеевна, почувствовав себя, наконец, полноценной хозяйкой, завела свои порядки. А.А.Дельвиг писал о бабушке Пушкина: «Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею будущего поэта... Она выучила его русскому чтению и письму».

   Бабушка запретила говорить в Захарове по-французски, разогнала оттуда иноземных гувернёров, доверив внука только Арине Родионовне и «дядьке» Никите Козлову, тому самому, который переносил раненого на дуэли Пушкина из кареты в квартиру, а потом провожал гроб с телом своего воспитанника в Святогорский монастырь — «не отходил почти от гроба; ни ест, ни пьет». Благодаря этим двоим дворовым слугам в Пушкине развилось понимание, по выражению Н.В.Гоголя, «простого величия простых людей».

  Легковесный и сентиментальный отец, записной остроумец и патетичный декламатор, до конца жизни порхавший из салона в салон и из будуара в будуар, скучал в деревне. Вспыльчивая и капризная мать, чувствующая глубокое отвращение к хозяйственным и семейным заботам, желающая только блистать в обществе, также всегда была рада сбыть детей с рук. Таким образом, тягостное участие родителей в жизни Пушкина-ребёнка в Захарове сводилось к минимуму. В обществе бабушки, няни и дядьки мальчик ощущал себя счастливым. А «счастие, — напишет Пушкин, — есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному».

   С жадностью вырвавшегося на свободу Пушкин-ребёнок впитывал впечатления, которых ему хватило потом на всю творческую жизнь. О каком вычеркнутом детстве толковал Ю.М.Лотман? При изучении биографии важны не столько самооценка субъектом исследования какого-либо периода жизни, а прежде всего степень запечатления, его воздействия на душу и разум.

  Всякому, кто хоть как-то изучал в школе литературу, знакомы тёплые строки Пушкина, посвящённые Арине Родионовне, «дряхлой голубке», «доброй подружке бедной юности моей», «подруге дней моих суровых», «моей старушке, приумолкнувшей у окна».

  А Филипьевна, няня Татьяны Лариной — разве это не Арина Родионовна по отношению к нему, к Пушкину? Те же «преданья простонародной старины», та же недозируемая душевная щедрость к недолюбленному ребёнку («она в семье своей родной казалась девочкой чужой»). Как Флобер, заявивший «Эмма — это я», Пушкин мог бы сказать, с оговорками, конечно, что Татьяна — его альтер эго. Кажется, что-то в этом духе он и говорил. Во всяком случае, Кюхельбекер написал: «Пушкин похож на Татьяну», говорил это и Вяземский, и кто-то ещё. Пушкин усиливает свою близость Татьяне, вставляя в роман отсылку к себе и своей няне:

  

  Но я плоды моих мечтаний

  И гармонических затей

  Читаю только старой няне,

  Подруге юности моей.

  

  Говоря скучным языком, Арина Родионовна стала прототипом ряда пушкинских героинь. Это и мамка Ксения в «Борисе Годунове», и няня Дубровского Орина Егоровна, которая даже писала письмо, похожее на те, что диктовала няня Пушкина: «Вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда засну, то забуду вас и ваши милости ко мне. Приезжай мой ангел, к нам в Михайловское, всех лошадей на дорогу выставлю... остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родионовна».

   Её же образ мы встречаем в стихотворении «Сват Иван»:

  

  Мастерица ведь была

  И откуда что брала.

  А куды разумны шутки,

  Приговорки, прибаутки,

  Небылицы, былины

  Православной старины!

  
Арина Родионовна. Неизвестный художник.

  

  А как быть с тем фактом, что дядька Никита Козлов, которого Пушкин называл «благообразным служителем» стал прообразом преданного и мудрого Савельича в «Капитанской дочке»?

  

Юный Пушкин на памятнике скульптора А. Хижняка смотрит в сторону захаровского пруда, на котором дядька Никита Козлов учил его плавать.

  

   И само Захарово накрепко запечатлено в памяти поэта.

  

  Мне видится мое селенье,

  Мое Захарово; оно

  С заборами в реке волнистой,

  С мостом и рощею тенистой

  Зерцалом вод отражено...

  

С мостом и рощею тенистой

Зерцалом вод отражено...

  

  Небогатая, но полная сердечности жизнь в Захарове отражена Пушкиным в различных произведениях, а в «Послании к Юдину» он так оживляет память своего захаровского детства:

  

  Но вот уж полдень. — В светлой зале

  Весельем круглый стол накрыт;

  Хлеб-соль на чистом покрывале,

  Дымятся щи, вино в бокале,

  И щука в скатерти лежит.

  

   «Комната полна была народу. Были колбинские, захарьевские, приказчица с дочерьми, хлупинские...», — встречаем в «Барышне-крестьянке». Описание Захарова и его окрестностей есть в «Дубровском», в «Истории села Горюхина», в «Борисе Годунове».

  Интерес Пушкина к отечественной истории тоже зародился в Захарове. Само по себе сельцо, хоть и было старинным, в историческом плане отметилось не особенно, но оно расположено между двух перенасыщенных историей мест. Чуть дальше от Москвы по Старой Смоленской дороге стоит древний Звенигород с его Саввино-Сторожевским монастырём, основанный в XIV веке сыном Дмитрия Донского Юрием и чудотворцем Саввой, ближайшим учеником и сподвижником Сергия Радонежского.

  

  На тихих берегах Москвы,

  Церквей, венчанные крестами,

  Сияют ветхие главы

  Над монастырскими стенами.

  Кругом простёрлись по холмам

  Вовек не рубленные рощи,

  Издавна почивают там

  Угодника святые мощи.

  

Сияют ветхие главы

Над монастырскими стенами.

  

   В Савино-Сторожевском монастыре Русью пахнет с такой силой, что только человек начисто лишённый душевного обоняния не сумеет этого почувствовать. Пушкин уж точно таким человеком не был.

  

«Царицыны палаты» Савино-Сторожевского монастыря.

  

   Дворец был построен в середине XVII века для царицы Марии Ильиничны Милославской, супруги царя Алексея Михайловича. В подклете Царицыных палат после подавления стрелецкого бунта перед казнью содержали около сотни мятежных стрельцов. Из распоряжения Петра: «Держать их в том монастыре... скованных и связанных... и никого к ним не подпускать....

  

  А с другой стороны от Захарова, всего в трёх километрах, расположена усадьба Большие Вязёмы, в которую Мария Алексеевна регулярно наведывалась с внуками.

  

   Господский дом усадьбы Большие Вязёмы

  

  Почтенный замок был построен,

  Как замки строиться должны:

  Отменно прочен и спокоен

  Во вкусе умной старины.

  Везде высокии покои,

  

  В гостиной штофные обои,

  Царей портреты на стенах,

  И печи в пестрых изразцах.

  

  Большие Вязёмы упоминаются ещё в грамотах Ивана Калиты. В XVI веке там располагалась царская резиденция Бориса Годунова, со времён которого сохранились роскошный пятиглавый храм, особо отмеченный в работах по истории древнерусского искусства, и его уникальная звонница.

  

В вязёмский Спасо-Преображенский собор Мария Алексеевна Ганнибал регулярно приводила внуков на службы.

  

   Звонница-аркада или «звонница на столпах» возле вязёмского храма представляет собой очень нехарактерное сооружение для московского зодчества. Ещё необычнее применённый в данном случае стиль звона — очепный, когда звонят, не раскачивая язык колокола — исключительно русский способ «в языки», — а путем заимствованного в Европе раскачивания самого колокола на вращающемся валу-«веретене».

  

Звонница Спасо-Преображенского храма.

  

   До наших дней сохранилась плотина, сооружённая при Борисе Годунове, которую Пушкин, несомненно, видел ребёнком. Над плотиной — мост постройки 1824-ого года, через который Пушкин мог проезжать, когда в 1830-ом году совершал «сентиментальное путешествие» в Захарово. По действующему мосту сейчас проходит автомобильная дорога.

  

На другой стороне запруженной Вязёмки видны плотина конца XVI и мост начала XIX века.

  

   В Смутное время в Больших Вязёмах похозяйничали Марина Мнишек с Лжедмитрием I, развлекаясь потешными боями и обустройством конюшни в великолепном белокаменном храме. Небезынтересная деталь: сразу после отъезда сладкой парочки из Вязём неожиданно загорелся и дотла сгорел деревянный дворец Бориса Годунова, о котором восторженно отзывались иноземные послы. Прав был Шеллинг: историческое есть лишь некий род символического.

   В 1694-ом году усадьба Большие Вязёмы была пожалована Петром I князю Борису Голицыну в благодарность за поддержку во время стрелецкого бунта. И в это же время Пушкины подверглись монаршей опале за противодействие петровским реформам. Видимо императорская немилость оказалась слишком тяжёлой, если с той поры активно участвовавший в государственных делах и не раз отличившийся на поле брани род Пушкиных перестал играть заметную роль на арене российской истории. Между тем Голицыны набирали силу.

  

  Мой предок Рача мышцей бранной

  Святому Невскому служил;

  Его потомство гнев венчанный,

  Иван IV пощадил.

  Водились Пушкины с царями;

  Из них был славен не один,

  Когда тягался с поляками

  Нижегородский мещанин. ...

  

  Упрямства дух нам всем подгадил:

  В родню свою неукротим,

  С Петром мой пращур не поладил

  И был за то повешен им.

  

   В те времена, когда Пушкин жил в Захарове, хозяйкой Больших Вязём являлась дальняя родственница его бабушки Наталья Петровна Голицына — «Пиковая дама»! Не остаётся сомнений в том, что зёрна основных произведений Пушкина были посеяны в захаровский период, то есть с 1806-ого по 1811-ый год. Вот вам и человек без детства.

  Любовь Александра Сергеевича Пушкина к родной природе не могла зародиться ни в каком другом месте кроме Захарова — до шести лет его ни разу не вывозили за город. Но ведь природа, это не только ландшафтная эстетика, это язык, на котором с нами разговаривают Небеса. И маленький Пушкин сумел расслышать негромкую речь подмосковной природы.

  
Захарово. Осень.

  

   Будущий поэт грустил при расставании с осенним Захаровым. Его особое отношение к октябрю, возможно, объясняется тем, что в этом месяце семья перебиралась на зиму в Москву. И осень сливается для него с образом нелюбимого ребёнка:

  

  Дни поздней осени бранят обыкновенно,

  Но мне она мила, читатель дорогой,

  Красою тихою, блистающей смиренно.

  Так нелюбимое дитя в семье родной

  К себе меня влечет.

  

  Так что неправ Ю.М. Лотман, в долицейском детстве поэта произошло мощное вникновение ощущений и впечатлений, живительных и ранящих, запечалившихся его в душе и сознании на всю жизнь.

  У Пушкина нет стихов, посвящённых матери или отцу, в его произведениях нет описания материнской любви, близости ребенка с матерью, детства в семейном кругу. Из-за этого исследователи делают вывод, что Пушкин был равнодушен к родителям. Он любил-де бабушку, Арину Родионовну, сестру Ольгу, нежно относился к Дядьке Никите Козлову, а вот родителей не любил. Есть этому выводу и некоторые документальные подтверждения. Александр Сергеевич, «поэт гармонии, согласия и счастья», никогда даже с самыми близкими друзьями не говоривший о бедах своего детства, в этом вопросе почему-то был откровенен с графом И.А.Каподиострия, будущим первым президентом независимой Греции. Этот человек вместе с К.В.Нессельроде возглавлял Коллегию иностранных дел, к которой по окончании Лицея был причислен Пушкин. Каподиострия писал после смерти Пушкина: «...исполненный горестей в продолжение всего своего детства, П. оставил родительский дом, не испытывая сожаления. Если поэт и склонен был позднее вспоминать золотые дни своего детства, то это объяснимо и его незлопамятливостью, и тем, что, благодаря равнодушию родителей, он создал свой, особый мир, в котором был по-своему счастлив».

  

  На ложе роз крылатые мечты,

  Волшебники, волшебницы слетали,

  Обманами мой сон обворожали,

  Терялся я в порыве сладких дум

  В глуши лесной, средь Муромских пустыней,

  Встречал лихих Полканов и Добрыней

  И в вымыслах носился юный ум...

  

  Свой особый мир, полный волшебства и поэзии, Пушкин, конечно же, создал в детстве, но равнодушие к родителям... Оно чревато для человека постепенным вымораживанием души.

  Мать не любила Александра Сергеевича на протяжении всей жизни. Успехи сына на литературном поприще огорчали и раздражали её. Баронесса Е.Н.Вревская вспоминала: «...она предпочитала ему второго своего сына (Льва), и притом до такой степени, что каждый успех старшего делал ее к нему равнодушнее и вызывал с ее стороны сожаление, что успех этот не достался ее любимцу». Но во время последней болезни Надежды Осиповны, когда она, будучи прикованной к постели, осталась в одиночестве в своей деревне, из всех детей только Александр Сергеевич приехал к ней. Несколько месяцев он, по свидетельству Е.Н.Вревской, «ухаживал за нею с такой нежностью и уделял ей от малого своего состояния с такой охотой, что она поняла свою несправедливость и просила у него прощения, сознаваясь, что не умела его ценить. Он сам привез ее тело в Святогорский монастырь, где она похоронена. После похорон он был чрезвычайно расстроен и жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнскою, которой до того времени он не знал...».

  Пушкин всех простил. Простил и своего безалаберного отца, и ещё более непутёвого, многократно его подводившего брата Лёвушку, и, конечно, простил мать, которую, надо полагать, всегда любил горькой любовью. Только однажды в письме к брату1820-ого года прорывается его горечь: «... жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался». И потому, что Александр Сергеевич всех простил и принял в своё сердце, он сумел стать для нас нашим всем. Поэзия — это любовь.