Аннотация: Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу...
В конце зимних каникул, первых в жизни дочки, Жанна с семилетней Дашей возвращалась в Москву из Карелии. Десять чудесных дней они провели в здешнем пансионате, старательно напитываясь сосновым духом.
Позади остались закованный льдом залив, утренние лыжные прогулки в Комарово "до Анны Андревны и обратно", вечера под огромным звездным небом и почти круглосуточный веселый и небессодержательный треп в компании молодых питерских писателей. Сейчас они в небольшом помещении вокзала железнодорожной станции с финским еще названием ждали хельсинкского поезда. Жанна с Дашей приехали на вокзал загодя, часа за два до времени, обозначенного в билетах - поезд "Хельсинки-Москва" прибывал в два часа ночи, а они и так рисковали, дотянув до последнего автобуса.
Даша спала глубоким сном, прижавшись к матери, а Жанна, чем меньше оставалось времени до прибытия поезда, тем сильней волновалась. Международный экспресс тут стоял только три минуты, а ей - с ребенком, с огромным рюкзаком, с увесистой сумкой и еще с двумя парами лыж - предстояло угадать место, где остановится их одиннадцатый вагон, и успеть все это в него загрузить. Номер пути, на который прибывал состав, должны были объявить непосредственно перед наступлением времени "Ч" - интригу тут решили держать до конца. "Ну почему я отказалась от провожатых?!" - сокрушалась Жанна, как будто это имело теперь какой-то смысл. Задним числом изводить себя бесплодными сожалениями по поводу сделанного или не сделанного было ее обычным занятием, к тому же Жанна отлично знала, почему отказалась от помощи. Добраться от станции до своего дома творчества посреди ночи друзья могли только пешком, а это часа три хорошего ходу, и то, если напрямик, лесом - Жанне неловко было так их напрягать.
Вместе с ними ожидало того же поезда - другого в ближайшие часы тут не намечалось - человек двадцать, но все они, будто сговорившись, купили билеты в первые вагоны. Жанна начала осторожно отодвигать от себя спящую дочь. Она хотела выйти на перрон и попытаться сориентироваться в расположении путей, но тут с ближайшей к ней скамьи встала женщина, и, подойдя к Жанне, тихо сказала:
- Не отходите от дочери, за ней наблюдает очень подозрительный субъект. Не смотрите сейчас, потом, когда я отойду, аккуратненько взгляните, удостоверьтесь - в противоположном ряду влево от вас сидит мужчина с авоськой. Он уже битый час глаз не спускает с вашей девочки. На что мой муж легкомысленный человек, и то сказал, что здесь что-то нехорошее может произойти - он тоже заметил все это.
У Жанны мгновенно похолодели руки и ноги, она поняла, что уже давно гонит от себя тревожную мысль о странном типе с авоськой в руках. Именно это неприятное соседство и беспокоило ее в данной ситуации больше всего.
Он заявился сюда около часа назад и сразу обратил на себя внимание Жанны, и, похоже, не только ее. Сероватое лицо явно нездорового человека, старый засаленный тулуп, нахлобученная на голову выношенная вдрызг кроличья шапка - он являл собой разительный контраст с тем, как выглядели отдохнувшие бодрые люди в дорогих спортивных костюмах. Он был единственным здесь, у кого не было ни лыж, ни багажа. В руке он нес только старорежимную сетчатую авоську; что-то вроде дорожного набора - пакет кефира, два яблока и пачка печенья - просматривалось через ее крупную сетку.
Мужик вначале послонялся по помещению вокзала; следствием его дефиле стало то, что многие ожидающие поезда, до того беспечно побросавшие багаж, стали придвигать к себе свои баулы, а небольшие сумки, брошенные на сиденья, брать на колени, обмотав ручки вокруг запястий. На какое-то время Жанна выпустила его из виду, а потом обнаружила невдалеке от себя. Сидеть на широких вокзальных скамьях, не откидываясь на спинку, было неудобно; мужик с авоськой, слегка подавшись вперед, замер в напряжённой позе, и пристально разглядывал Дашу.
Возраста он был самого неопределенного, ему можно было дать и пятьдесят, и все семьдесят - уж больно вид он имел изможденный, и запредельную несчастность во взгляде. "Обычный городской сумасшедший, такие чудики везде встречаются", - успокаивала себя Жанна, но перспектива оказаться один на один с подозрительным типом на плохо освещенной ночной платформе не радовала.
Жанна решила "показать характер" и стала вызывающе смотреть на мужика в упор - дескать, что уставился, придурок. Тот, вроде бы даже отреагировал, отвернулся в сторону, но уже через минуту его взгляд, как магнитом, был снова притянут к спящей Даше.
Минут за десять до прибытия поезда отъезжающие стали подтягиваться к перрону. Жанна растормошила дочь, и, взгромоздив на себя рюкзачище и лыжи, направилась туда же. Боковым зрением она проследила, что мужик не тронулся с места, у выхода оглянулась - он, кажется, вовсе не собирался никого преследовать.
"Вероятно, он всего-навсего сторож, пришел заранее, ждет, когда придет время заступать на смену, ему с собой жена еды дала - всё, как всегда, просто объясняется. А мы панику тут развели. Может быть, Даша на его внучку похожа. Дедушка любимицу свою давно не видел, соскучился. Скорее всего, дело обстоит так: разошелся его сын с матерью девочки, вот невестка и не дает бабушке с дедом с обожаемой внучкой видеться, а они по ней тоскуют смертельно", - воображение Жанны всегда охотно помогало ей дорисовывать любую жизненную ситуацию.
Гнусавая тетка неразборчиво объявила прибытие поезда, и все находящиеся на перроне, заволновались, принялись, перебивая друг друга, выяснять, что такое она сказала, какой путь объявили? Радиотетка, будто подслушав их недоуменные восклицания, повторила объявление, на этот раз несколько внятнее.
Когда Жанна с ребенком и со всей своей поклажей перебралась на нужную платформу, состав уже остановился и, надо же! - его головная часть пришлась вровень со зданием вокзала. Это означало, что бежать в хвост поезда придется слишком далеко. Жанна еще потеряла какое-то время на выяснение с проводником четвертого вагона того факта, что у нее не получиться перейти в нужное место по вагонам, впусти он ее здесь. Вагон-ресторан, который был седьмым, уже закрылся, через него их бы не пропустили (у них валюта, все серьезно). Таким образом, нужно было успеть добраться как минимум до восьмого вагона.
Дверь восьмого вагона захлопнулась, когда Жанна с Дашей уже почти добежали до него. Тут их поджидал еще один неприятный сюрприз - на этом уровне платформа заканчивалась, а вместе с ней и хоть какое-то освещение. Уровень оконечности платформы оказался высоким, около метра, Жанна слезла, сняла Дашу, и они продолжали бежать уже по галечной насыпи практически в полной темноте.
Девятый вагон был закрыт, и проводника не было видно в тамбуре. Когда они подбежали к следующему вагону, со всего ходу растянулась по камням Даша. Жанна кинулась поднимать дочку, оглянулась и увидела у конца платформы под последним фонарем того самого мужика - с авоськой, который как раз в это время спрыгивал на насыпь. Жанна бросила лыжи (дорогие, финские, совсем еще новые), схватила дочь за руку и помчалась что есть духу. В проеме одиннадцатого вагона стоял проводник с фонарем и подавал им знаки. Жанну подгонял ужас - они с ребенком, если поезд уйдет без них, могли остаться наедине с маньяком в кромешной темноте.
Вагонная ступенька находилась слишком высоко от насыпи, чтобы Даша могла взобраться на нее сама. Жанна подталкивала дочь снизу, а сверху ей помогал проводник. Потом Жанна принялась лихорадочно стаскивать с себя рюкзак, с которым ей было не подняться, но тут кто-то сдернул рюкзак с ее спины и легко забросил в вагон, потом быстрым и мощным усилием подсадил и ее саму. Жанна оглянулась уже из тамбура и увидела, что вокзальный маньяк подает лыжи. Она приняла их и растерялась - теперь он протягивал свою авоську с "дорожным набором". Жанна колебалась, их загадочный провожающий молча смотрел на нее почти умоляющим взглядом - Жанна хорошо видела его лицо при свете фонаря, поезд тронулся. Проводник прикрикнул:
- Берите скорей, я закрываюсь!
Жанна нагнулась, взяла протянутую авоську, мужик махнул рукой, и проводник, быстро опустив плиту, закрывающую ступени, захлопнул дверь. Потом сказал:
- Подождите здесь минутку, я сейчас вернусь и разберусь с вами - с билетами, с местами.
Поезд долго не набирал ход, и когда их вагон медленно проплывал мимо здания вокзала, Жанна из окна тамбура увидела того, кто провожал их только что - он пересек перрон, свернул на дорожку, ведущую в город, и исчез в темноте.
"Все правильно - посадил нас на поезд и пошел домой". - Ирония на этот раз не выручила, незнакомая раньше тоска охватила Жанну, сжала горло с такой силой, что она едва смогла связно поговорить с проводником.
Тем не менее, нужно было устраиваться на ночлег в купе, где уже спали попутчики. После того, как дочь была уложена, Жанна вышла в тамбур. Вернее, из купе она вышла, а в тамбур вбежала, слезы хлынули из глаз сразу, как только за ней захлопнулась дверь.
"Что это все значит? Он, что ли, и в самом деле пришел, чтобы проводить именно нас? Как такое возможно? Что такого страшного и непонятного могло произойти в жизни этого бедолаги?", - Эти и подобные вопросы, конечно же, мучили Жанну, но главным было другое, еще не осознанное до конца ею - "мужик с авоськой" определенно имел к ней и к Даше какое-то странное отношение. Вернее так: что-то властно и неотвратимо связало их сегодня ночью, это рождало в Жанне тоскливую тревогу. Именно сейчас Жанна была совсем не готова к испытаниям, все последние месяцы она носилась на крыльях новой любви и непреходящего счастья.
Еще одно беспокоило Жанну - у нее появилось ощущение, что когда-то она встречала человека, который сейчас стал "мужиком с авоськой". Она закрыла глаза и напрягла все силы для того, чтобы разобраться со своим ощущением-воспоминанием, это казалось самым важным сейчас.
Впервые Жанне почудилось что-то знакомое в "мужике с авоськой", когда она увидела его на освещенном перроне уходящим со станции. Несомненно, она видела этого человека раньше - и это было сегодня, нет уже вчера - когда она в последний раз отправилась на свой утренний лыжный кросс до могилы Ахматовой и обратно. Подъехав к тропе, ведущей к "Анне Андреевне", она увидела, что возле могилы спиной к ней стоит человек и, кажется, разговаривает с кем-то - он разводил руками, жестикулировал. На обозримом пространстве не наблюдалось ни одной живой души, говорить он мог только сам с собой. Жанна не решилась приближаться к чокнутому любителю изящной словесности, а ждать, пока он вдоволь наговорится... Она отвернула варежку и взглянула на часы, на их электронном циферблате высвечивалось "12.00" - ого! уже пора возвращаться, ее ждали к прощальному обеду, и Жанна укатила.
Теперь она отчетливо вспомнила и тулуп, и шапку, и сутуловатую его спину... Ну и что с того? Допустим, она и впрямь видела именно того человека со спины, но дело-то было в том, что его лицо казалось знакомым, причем как-то непривычно знакомым, совершенно непонятным образом знакомым. Не добившись никакой ясности, Жанна все же немного успокоилась для того, чтобы можно было отправляться спать.
Днем в Москве их встречал жених Жанны - тонкий, великодушный, талантливый, умный, обаятельный, не то, чтобы знаменитый, но все-таки достаточно известный, щедрый, яркий - самый лучший, безо всякого сомнения, мужчина на свете. А имя у него какое необыкновенно благозвучное - Георгий! Но главным достоинством жениха для Жанны являлось то, что он был страстно в нее влюблен. Два года Гоша прикладывал неослабевающие усилия и не отказывался от надежды увести свою любимую женщину от мужа. Он совершил целый переворот в сознании Жанны, убеждая ее, что та не имеет права отказываться от любви из-за страха причинить боль надежному, заботливому, но давно уже ей не интересному, да и вообще ничем не примечательному человеку. Без Гошиной помощи Жанне никогда бы не удалось преодолеть снедающую ее жалость по отношению к бывшему мужу, ни в чем перед ней не повинному. Но она решилась, смогла, и вот теперь Жанна не жила, она летела рядом со своим замечательным во всех отношениях женихом.
Она была в тамбуре первой к выходу, когда в открывшемся проеме вагонной двери показался улыбающийся Гоша. Рюкзак, стоявший перед Жанной, мешал им обняться, Гоша выташил его, следом принял поданные Жанной лыжи. То, как он их перехватил, движения его рук и тела показались Жанне неуловимо знакомыми, и радость, охватившая ее при виде жениха, мгновенно улетучилась. Она вглядывалась в лицо своего возлюбленного и с ужасом понимала, что тот старик в драном тулупе, который провожал их нынешней ночью в Карелии, и этот, одетый с безупречным вкусом, блестящий сорокалетний мужчина - это один и тот же человек. Жанна не смогла бы объяснить, что это, собственно, означает, но в том, что так оно и есть, сейчас не сомневалась.
"Бред, наваждение какое-то" - Жанна рывком вернула себя к реальности и прыгнула из вагона в Гошины объятия. Жанна еще не знала тогда: то, что она назвала "бредом и наваждением", с прошедшей ночи стало для нее реальностью. Жизнь, которая была у нее до вчерашнего дня, конечно, не простая и не слишком понятная, но укладывающаяся в привычные представления, нормальная человеческая жизнь, закончилась. И, возможно, навсегда.