Млада красая сдунулась пригоже,
Чернявым бликом оттопилась гарь.
Невзгод бурлюк со мной одно и то же:
Аптека, перегудо и фонарь.

Горит звезда над фонарём разбитым,
И некому берёзу заломать.
За вычетом трухлявого корыта
Я в шоколаднозайцевом П-5.

Мои слова — весенняя горячка,
Целую лезвий колющую сталь.
Звенит строка, плюжавая гордячка.
Пылит душа, как жариреи встарь.

Миль сарафанчег с пряной рюшкой красной,
И душегубкой мухина коса.
Грезитвой мечу, мучаюсь напрасно
И схолодела как тая роса.

Кузнечика всё жду, считаю до́ ста,
И стебелёк срываю и жую.
Я — Цревна-муха! Тяжко бремя плоти,
Но листья той травы цветут в раю.

Мой конь — огонь, но поздно: полшестого.
И хлопья снег стремались со двора...
Срощенье рук, смещенье ног. Кржилово
В кручёныховском аде до утра!

Разлучница-судьба хитрит и мутит.
«Она любви помеха», — слышу стон.
Пинь, пинь!—тарарахнул зинзивучит,
Трень-брень! — сердец хрустальный перезвон.

Цурюк сего стиха — самоотдача,
А вовсе не шумиха, не успех.
«Я выживу», — пырялась Сирин, плача,
И хлюкотала музыка утех.

Я к вам пришла, бульдог-бульдог, заране.
И жизнь чин-чин, и трамфлевиза внов.
Пускала по спине огонь желанья,
Как молоток вам в голову: ЛЮБОВ!