Аннотация: В догонку к "Звука... нет". Вешаю, но явно буду еще пилить. Цикл "Спартак:Зенит 0:3".
Кавказ - уникальное место, серое, пыльное, яркое бесцветием под летним солнцем. Даже проведя там годы, не понимаешь, как может быть зеленый цвет листвы выцветшим и затертым. Мало, кто из обывателей, догадывается об оттенках этой горной системы, где и цвета, и солнечный свет, и люди медленно плавятся и сходят с ума в кольцевых выбросах. Что знают в России о Кавказе? Что там всегда воюют? Не с нами, так меж собой. Там уникальный климат, там живет своя культура? Мало, беспрецедентно мало. Я не буду спрашивать людей, они давно мне не говорят ничего нового: грунтовые воды, подвижные литосферные плиты, высотность, активное солнце и природа, - ученые кто как пытались объяснить кавказский бардак. Я не объясняю; и тем более не лезу в учебники. Просто с гор идут круги - самые настоящие волны, где-то они сталкиваются, где-то перепахивают собой целые луга и поля, отроги. Первое, что поражает тебя на Кавказе - это бесцветность яркости и ощущение, что привычная подушка давления и пластов реальности перемешана каким-то маньяком. В любой местности, где живет человек или не живет - есть свой обустроенный мирок связей: от пищевой пирамиды до причинных сеток, - выверенное желе лучшего приготовления. Продираясь сквозь иссушенную траву алтайской степи, ты оставляешь четкий след, за тобой идет хвост-трассер причинности. На Кавказе этого нет. Ты идешь по траве, сминаешь в хлам куст, но безумный фокусник тут же затирает за тобой след. След просуществует день, два, может месяц, но ты назойливым холодом в спину ощущаешь, что эту часть тебя стирает шторм, бесконечный и бушующий. Ты делаешь, но у твоих дел нет ни твоих причин, ни твоих последствий, - тебя носит как щепку в то раздувающемся, то затихающем урагане.
Местные жители и чувствуют, и не чувствуют этого.
Я был на Скандинавских отрогах и фьордах, был в Уральских горах, в Турецких и отрогах Алтая, в вылизанных льдом исполинах Европы, Кавказ - другой. Он похож на горы Атласа. Но если Атлас спит, бушуя лишь изредка, то Кавказ бурлит постоянно. Ты чувствуешь его пульс.
В перемешанной пляске волн и потоков - почти жутко. Странное чувство рождает хрупкий пейзаж: полувысохшая река в обрамлении камней, мост, местами ржавый, местами совновьё, и такая же, с "проплешинами", растительность, даже камни у речушки где-то крупнее, где-то мельче подроблены временем.
Люди ходят, хмурятся, ругают жару и солнцепек. Ты смотришь на команду, а у наших "снулых рыбешек" из научников рвет крыши и якоря. Они отфыркиваются, теряют привычки, выровненный годами и экспедициями распорядок дня и жизни. Хватаются за свои электронные игрушки - но и те их подводят, местами то сети нет, то аномалии.
Кавказ похож на перемолотое желе, которое выложили на поддон и периодически встряхивают и перешивают.
Мы приехали, когда желе уже в очередной раз успокаивалось после перекрутки. Война тут не утихает никогда, просто последние годы она стала "цивилизованнее" и упорядоченнее. Я помню ее другой - дикой и буйной от волны, что сметала и переворачивала куски желе, разбрасывала их на многие километры по карте.
Мы могли идти по горам и найти "провал" - место, где ничего вообще нет - ни пространства, ни времени, - кусок выдрали, а на его воронке осталась слабая иллюзия - тень, войдя в которую, ты и сам этот мир покинешь.
Приписанные к нам сотрудники от науки и отдела, тряслись над своим оборудованием, натянуто улыбались, щурились, пытались шутками убрать накат. В Махачкале он еще не так чувствуется. В Гудермесе тебя уже не накрывает перепад, но до точки нас везла вертушка, а потому привыкнуть и "обтереться" с реальностью городские не успели. Их кинули как котят в бульон - и это правильно. Сам настоял, иначе бы они еще долго своим "не верю, но проверю" мешали работать.
На юге в дымке чернели горные вершины с сумасшедшей системой отрогов, где поднимаясь на один, ты можешь обнаружить, что чувствуешь на вершине отрога его "дно" - фрагмент должен был быть дном, но его вывернуло, и он стал опорой под твоими ногами. Безумная фантасмагория для сенсора. А людям... Ничего. Идут, носятся с баулами. По идее, мне б прощупать горы на предмет встречающих, но... Роль нашей охраны в этот раз играют другие. Дико возвращаться сюда так, и одновременно очень нормально. Для этого места.
Не мешай, не лезь, но веди.
Отдел заинтересовал старый "миф", что в этих отрогах есть место с "а12 аномалией". Казенный текст, пустые слова. Когда мы стояли рядом с ним лагерем меньше десяти лет назад, он просто был "нехорошим выступом". Но местные, из тех, кто хоть что-то помнит, в один голос поют о "запретно-проклятости", боевиков тут никогда не было, да и "местные" - понятие удаленное.
Я был. И помню.
Собственно за это к научникам и приписали. Сделайте замеры, оцените обстановку...
Чиновники, работающие с военными - самый твердолобый контингент.
Пока команда и их "охранка" с автоматами суетятся, можно просто вдохнуть густой от перекрученности воздух из слегка разряженных частиц.
Думаете, так не бывает?
Я тоже считал.
На соседнем отроге - где-то на двух третях высоты,- в покореженной растительности стоит круг. Не материальный, просто выбоина в реальности. За семь лет ничего не изменилось, кроме, пожалуй, моего удивления: "Я реально смог в потемках туда допилить?". И пустоты.
Там, за дрожащей зыбью воздуха, именно пустота.
Из людей, мало кто знает термин "Слово мертвых" - последний наказ. То, что лежит на отроге напротив, именно "Слово мертвых" в худшем его понимании. Я не знаю, создали ли его местные "шаманы" когда-то или это придурь здешней природы, но... Напротив лежит обычный пейзаж.
Сигарета крутится меж пальцев, хотя не нужно ни никотина, ни огня.
На солнцепеке не холодно, но зябко.
Ночи здесь иные...
Холодно,
Сижу на ветру -
Днем жара, а
Ночью - пустыня,
Инеем прорастаю в скалу,
Под луной, что с точками злыми
Меж кустов лелеет меня.
У бугров есть местное имя -
"Слово мертвых", -
Я шел сюда зря:
Мертвые не лопочут с живыми.
Мой "насяльник" - умнейшая тварь,
Сам отправил пройтись до зубила,
Убивать его было бы жаль -
Нервам пять минут не хватило.
Выплюнуть окурок в ладонь,
Сжать, да так чтоб в глазах затрещало, -
Тишиной объятая ночь...
На чужой земле время встало.
Мне бы вспомнить, что было да как:
Дом, семью, собаку, "карьеру"...
Как с тобой гулял по дворам,
А на нас
Мамаша гундела.
Мне бы вспомнить аул и дувал,
Что ты брал за моею спиною,
Мне бы просто вспомнить ребят,
Средь которых терся с тобою, -
Пусто.
Эта ночь холодна,
Боль застыла кубиком соли,
Как от пули - меру свинца,
Так и эту тешу собою.
Увернусь...
Есть маятник... Путь.
Глаз луны - холодное дуло.
Где? Зачем?
С чего вышел в ночь?
Видно в мозге что коротнуло.
По утру придя в наш расклад,
Фотку выну с кармана устало...
Говоришь, камрад, то мой брат?
Я не помню,
Памяти...
Мало.
Сигарета измочалена в ноль. В ту ночь я не думал о демаскировке, да и вообще ни о чем не думал. Эти горы давят, как ничто другое. Может я плохой спец, но мы осели в отрогах, в точке, где нас точно не ждали и не стали бы искать - по очень даже ясным причинам. Аномалии всегда давят на психику, только сверху по сетке приказов об этом не помнят. На третий день у нас сорвался парень из Рязани, попытался почистить боекомплект ножом - да так и колол, пока не скрутили. Нам стоять было ориентировчно две недели - до прибытия объектов. Даже привыкшие к работе в перегрузе без сна и пищи мозги сдают под прессом. Все чувствовали угрозу, шкурой ощущали ненормальность местности, к концу недели мы уже не общались друг с другом - просто каждый замкнулся в себе, возведя бастион. Любая попытка к общению рисковала стать последней. "Майор" думал так же.
Когда у тебя много времени, шалят нервы, а приспособится к миру не удается - будто спишь на простынях, в которые песка сыпанули: спать можно, но как же бесит несоответствие, - приходит память. Я не помню, что я вспоминал, о чем думал - те дни всегда в дыму, куда как гуще чем сигаретном. Знаю, что сказал отправить меня в разведку, и в красных от бессонницы и нервов глазах "майора" отразился звериный огонек. Мы давно уже не напоминали людей - теней с изнанки, что втиснуты в человеческие тела, - возможно. Я видел, как в нем растет черное бешенство, не смотря на все попытки держать нас спаянной и живой командой, знал, что если он скажет "нет" или попробует придушить за нарушение приказа "свыше" - убью. Этого знания хватало, чтоб плевать на ночь, на неестественный холод, на то, что остальным уже плевать на мою "просьбу" - они вряд ли, сидя рядом, ее слышали.
"Майор" выдохнул: "Пш-ш-шел. Вон"
Тихо и пусто, он явно боролся внутри с желанием расчленить меня на массу частей, что так и не удалось с автоматом К*. По издерганным нервам желания и борьба с собой "майора" скользнули очередным махом шкурки: уже почти не больно и не страшно, - как есть. Мы слишком глубоко ушли в себя, я точно знаю, что часть команды даже не узнавала друг друга. Было... странно.
Я не помню, как я добрался до точки. Огромное расстояние, ночью, без фонаря, с южной-то луной - самой как точка, но не свернул себе шею и залез ровно туда, откуда шла холодная тишина.
Если наш отрог бурлил и "скалился", перемешивался жгутами, то противоположный был тих. Метров на сто левее и правее от зоны моей цели еще были какие-то возмущения, но там... Не было даже характерного для перепадов высот ветра или хоть сквозняка.
Сейчас бы я подумал, что это - провал, но тогда... В голове крутились воспоминания. Как в центрифуге или барабане стиральной машинки: какие-то пятна выцветали с тряпок, какие-то размазывались по соседним.
Я не знаю, сколько лет провел, сидя в этом почти кругу неуловимой зоны, бездумно смотря в пустоту, стирая и вновь вылавливая кривым крюком сознания застиранные до белил воспоминания. Какие-то распадались на нитки, какие-то переплетались в канаты - хрен разделишь. Мне было все равно. Ныло тело, а мыслей не было. Помню, качался, охвтив себя за плечи, как от ветра деревья, в такт чужеродному ритму, не помню, дышал ли. Ото рта не парило.
На утро я спустился с отрога в сиреневой хмари с выпадом воды - резким, как удар ножом.
У лагеря меня встретил "майор" с пустыми глазами и бледным лицом.
Он спросил только: "Цел?"
Я кивнул.
И он ушел к завтракавшим.
Что было той ночью? После моего похода стало легче. И команде и мне. Меня больше не корежило, я ни о чем не вспоминал, даже почти наслаждался отдыхом на природе. Вся сенсорика оглохла и мир стал плоским до простоты: встать, сделать пару шагов, съесть паек, лечь, - функционал гусеницы или улитки богаче. А главное - не помнить.
Операция закончилась через четыре недели. По полному медицинскому осмотру после нее мы смутно догадывались, что место нашей ночлежки было выбрано не случайно. А потом... У команды стали сдавать нервы.
Странно, что первым сорвался "майор" - уйдя с кулаками через нач.морду на гражданку.
Мы думали, следующим будет рязанец, но он и сейчас служит, а вот хмурого брюнета, что сидел рядом с ним "у костра", прибрала косая. Это позже в умных отчетах будет написано, что посыпались блоки. Что если заблокировать у человека память, то она как радиоактивная бочка, закопанная в саду, - все равно будет фонить и гадить. А еще ее всегда будет не хватать.
Меня учили вспоминать. Хорошо и крепко учили. Я не могу сказать, что произошло с нами на этих отрогах. Могу ссыпать измятые табачные листья с ладони на пыль у подошв, посмотреть, как разворачивают ученые свою аппаратуру в полтиннике метров от того места, где когда-то был наш лагерь. Могу. А вспомнить нет. И весь арсенал моей сенсорики только подсказывает, что буря улеглась на время. На время это место - почти нормальная аномалия со средними показателями, такие можно и по Восточно-Европеской равнине найти.
За семь лет из команды нас осталось трое. Я, рязанец и "майор". Из всех вернуться сюда, пусть под нехилым "убеждением", согласился только я.
Странная линия пролегает между людьми. Я смотрю на спецов в камуфляже, что прикрывают научный бардак, и вижу в их нервных рывках - еле заметных, почти задавленных,- то как давили нервы мы. Так же и не так.
Когда я понял, что с отрога в ту ночь вернулся кто-то другой?
За столом на базе, отказавшись от мяса? В зале, когда увидел буквально результат спарринга незнакомых мне парней задолго до его начала? А может, когда нашел в кармане разгрузки, оставленной на той же базе, фотографию парня? Парня, которого мои сослуживцы знали по моим рассказам, но не помнил я...
Падать в колодец можно по-разному. Можно резко и в воду, а можно - цепляясь за цепь от ведра. Я цеплялся. Наш блондин из Тюмени, видимо, нет, т.к. снес себе пол башки каким-то складским инвентарем.
У научников опять спор, что куда ставить. Им подавай ровную поверхность в горах, а еще, чтоб все было по "фен шую", чую, пошлет их нач.охраны, хоть и не светит званием, а по морде привычку командовать видно.
Эти люди не нервничают.
То есть они волнуются, они напрягаются от неизвестности и задуманного приключения, но не чувствуют тот пресс, который перепахал нас.
Командованию интересно оружие, способное заставить человека забывать начисто крупные факты в его жизни, интересен сам факт такой возможности. Сейчас модно откапывать по стране потерявших всю память шизиков или копошиться в неизвестном.
За нашим балаганом тоже следят очень внимательные глаза - боковым зрением следят. Один из парней нового "майора" явно из отделов. Его не узнать снаружи, но я давно уже не смотрю только глазами.
Изнутри, я чувствую вялую леность желе вокруг, оно оседает. А в круге на противоположном отроге все так же висит тишина. "Слово мертвых" - так его называли триста лет назад. Я не помню, откуда я это знаю - просто всплывает, будто утерянную в стиральной машине память заполнили нитками со всей прачешной - забили до отказа, до неосознания.
Пропахшие табаком пальцы трут висок с внезапно прострелившей болью. Простой пейзаж - ничем не примечателен, даже серая яркость цветов тут в пределах нормы. Тот же сезон, те же люди - другой фон.
Жаль, что меня не оставляет чувство, будто я унес в себе из "пятна", то что сводило нас с ума. Вернее, поменял местами простого вояку, слишком любившего своего погибшего брата, на себя.
Солнце легко гуляет по загорелой руке. Преступник всегда возвращается на место преступления. Еще две недели и я уеду. Больше никаких заданий от командования, больше никаких услуг. Я честно сказал им, что не знаю, смогу ли сохранить свои мозги второй раз или растекусь ими по контейнерам, в которых вожу из Китая ширпотреб.
Сколько?
Год? Два?
Спец из Тюмени протянул три.
Посмотрим.
Только пустота тишины внутри почему-то уверена, что лет у нас впереди даже слишком много...