Аннотация: Боль прячется под тысячей масок, неопределенность пугает, и нет места "выпавшим из жизни", но есть Судьба, а потому минутная встреча может изменить все. Стихотворение в конце текста - песня на два голоса, начинаемая женским.
Она шла по улице, зачарованными глазами смотря в небо. Бледно-голубое, нежное, над раскаленным городом, спасающимся в порывах щедрого ветра, оно манило и звало. Теплый, золотисто-белый свет заливал улицу, искрился на листве тополей и пронизывал даже серую гладь асфальта, заставляя ее переливаться, как ковер из драгоценных камней. Солнечный Мир. Солнце слепило, ветер раздувал подол легкого синего сарафана на тонких бретельках, многослойный шифон обнимал фигурку, просвечивая, а желтые подсолнухи подмигивали прохожим с темной синевы. Она шла и улыбалась, не смотря под ноги, не оглядываясь, но видя и слыша всех. Шумели проезжающие мимо машины, спорили люди, гудели клаксоны, на соседней улице таджики в рыжих жилетах трудолюбиво чинили трубы, стоя по пояс в земле. А она улыбалась. Кто-то спешил и проходил мимо, кто-то останавливался, смотря на нее, сгорбленный дедок с палочкой поцокал языком ей в след, качая головой. Девушку всю овивала легкость, настолько светлая и чистая, что она и сама светилась, а в робкой улыбке мелькало что-то блаженное.
Улочка свернула к площади, где на гранитных плитах важно разместился у памятника фонтан. По площади деловито сновали голуби, подвигая на своем пути прохожих, и те вскидывались, отрывали взгляд от гранитных плит и собственных забот, удивленно моргали, вырванные на миг из привычного русла комками перьев и пуха.
Сарафан едва-едва прикрывал колени, а ветер настойчиво сносил его куда-то влево, развивал светло-русые пряди до плеч. Разве можно идти, не касаясь земли? Но именно так она и шла, тут и, одновременно, где-то еще: в полном солнца небе, в запахах майского парка, тонущего в гроздях сирени. Зачарованные глаза и блаженная улыбка, нежная, как оттенки лепестков. На нее поглядывали мамаши с колясками и бабульки с лавок, зашушукалась парочка подростков с пивом, оседлавшая спинку скамейки...
Шаги, шаги, шаги... И солнце.
На граните фонтана "Лебедь, рак и щука", в тени ясеня, небрежно привалившись к распахнутому крылу, сидел парень с гитарой: линялые шорты, простая майка и платок цвета хаки на голове. Он не столько играл, сколько кормил голубей или просто перебирал струны, щурясь от солнечного света. Слишком загорелый, слишком расслабленный... Оба они были чужими в понедельник в этом парке, слишком неправильными для простого города: где стоит час-пик, стремятся машины и жужжат кондиционеры в жмущихся друг к дружке офисах, прячущихся в недрах двухэтажных старинных домов, в этом строгом парке, у статуи давно умершего писателя. Он перебирал струны почти наугад, не составляя мелодии и не придерживаясь ритма, играл первое, что придет в голову, а она стояла на раскаленных плитах гранита босяком и улыбалась, невидяще смотря в небо, слишком расслабленно и слишком безвольно опустив руки. Сначала она еще шла к переходу, потом просто любовалась радугой, искрящейся в брызгах фонтана, и прислушивалась к рваным, грустным ритмам, так не идущим солнечному дню весны. И когда он закончил играть, она присела перед ним на корточки, в зачарованных глазах медленно таяло солнце потоками слез на щеках, меркла блаженная улыбка, а он рассматривал ее колени в обрамлении синевы и подсолнухов. По зебре перехода скользили машины, сновали прохожие, шелестели листья деревьев и кустов. Солнце играло на воде, на его обветренном лице и ее золотистой макушке.
- Спасибо, что слушала. - У него был хриплый, глухой голос и тяжелый тусклый взгляд.
- Ты откуда? - Она склонила голову к плечу, от чего светлая челка упала на глаза.
- С войны, сестренка. - В уголках его губ залегли глубокие складки, чуть прищурились глаза. Взгляд снайпера, слишком пристальный и жутковатый для мирных улиц. - А ты?
- Я ...я уже не знаю... - И мягкая виноватая улыбка, слезы так и текли по лицу, капая с подбородка.
- Вот и я не знаю. Но у нас есть время узнать. - Он откинулся обратно на статую и снова заиграл что-то бодро-военное, напевая об отряде, заблудившемся в лесу, отряд терял бойцов, но шел вперед через кочки, ухабы, страх и ошибки, через боль и дыхание смерти... Девушка поднялась на затекших ногах, качнулась, ухватившись за гранит фонтана, а затем быстро брызнула на гитариста холодной водой из щедрых струй. И когда он умолк, подняв на нее хмурый взгляд, улыбнулась настоящей, живой улыбкой этого мира:
- Хорошо, когда времени много!
- Спасибо, что напомнила, - Серьезно кивнул парень, стирая капли с небритой щеки.
- Спасибо, что остановил. - Легко откликнулась девушка, убирая за ухо надоедливую прядь волос.
Город жил своей жизнью, в сквере с сиренью сменились лавки, рабочие выкрасили паребрики в белый цвет, все так же гуляли пары и мамы с колясками, - только в конце мая, когда зацветают бело-синие гроздья, прячущие трилистник желаний, а сквер наполняет легкий аромат, на гранитной плите фонтана появляются два букета: букет синих васильков приносит светловолосая женщина с шелковым платком на шее, любящая пройтись по скверу, а букет декоративных подсолнухов оставляет солидный мужчина в костюме, приезжающий на черном джипе. Они никогда ничего не обсуждают, только молча смотрят на воду и цветы, чтоб через пару минут разойтись до следующего года...
![[]](/img/e/end1/ruchnoesolnce/dljasolnca2.jpg)