Эльберд Гаврилович : другие произведения.

Пол шага в сторону

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Пол шага в сторону.
  
  
  Никогда не понимал городские власти. Причем независимо от их названия. Будь то мэрия, магистрат, дума городская. А вот интересно, как аппарат городничего назывался? Городничество? Все руководители этих структур и с экранов телевизоров, и со страниц газет денно и нощно рассказывают о том, как пашут и пашут на наше благо. А мы вот, тупердяи, никак пользы своей не поймем. Странные какие. Вот и наш то ли мэр, то ли голова, то ли атаман городской не далее как на прошлой неделе рассказывал какие дома, построили, какие к ним подъездные пути проложили, а парк какой насадили - это же сказка, а не парк, чудо света, висячие сады Семирамиды. Сидя перед телевизором, я ему очень сопереживал, когда он говорил о грубости подростков, что разрисовывают стены, сволочизме новоселов, КАМАЗами завозящими добро в новые дома, отчего дороги портятся. Не хочется даже упоминать, сказал нам голова, несознательных владельцев крупного рогатого скота, что умышленно выпускают живность в парк. Подкормиться. Иногда мне казалось, что наш микрорайон построен для людей, которые вообще ничего не видят. Еще это очень закаленные люди, потому что отопление подключить забыли, а вода этим странным созданиям нужна час утром и два вечером. А от такой глупости как электричество надо вообще отвыкать. Поэтому его порой отключают на весь вечер. И вообще, самый полезный сон - до полуночи.
  Вот с такими веселыми мыслями я шел от платной стоянки по остаткам асфальта, похоже, уложенного прямо в раскисшую от осенней непогоды землю. Помнится первый день дорога смотрелась празднично. Когда по ней пронеслись "мерседесы" приемной комиссии. А вот когда злые новоселы нахально повезли свои вещи, дорога не устояла.
  Вот так вот я прыгал, пытаясь отыскать кусочек дороги побольше и, желательно, чтобы грязи было поменьше. Но нельзя витать в эмпиреях, а также критиковать руководство, занимаясь при этом еще каким-нибудь делом. Ведь первые два требуют серьезного напряжения душевных и умственных сил. Умственные больше приложимы ко второму случаю в плане отыскания соответствующих эпитетов. А не думайте, что прыганье по камушкам не требует соответствующей концентрации! Не думайте.
  Я и поскользнулся. Причем поскользнулся паскудно. Ногу повело, и она успешно влезла в жирную грязюку по самый обрез туфля. Или туфли. Обуви, в общем. Но чудовищным напряжением мышц паха и брюха я таки удержал равновесие. Судорожно для этого помахав руками и совершив ряд загадочных телодвижений.
  И вдруг - спасение. В полушаге от колеи, названной по ошибке нашим городским атаманом дорогой, торчал из грязи девственно серый кусок гранита. Солидный такой, со срезанной верхушкой. Но был он недосягаем. Вот в чем беда. Для того чтобы кошачьим прыжком взлететь на его вершину, мне надо было опереться как раз на ту ногу, которая оказалась в луже. А как уже было отмечено, вода плескалась у самого среза обувки. Но еще не затекала. Однако в голову мою закралась мысль, что конечность и так погружается, а значит стоит спасаться.
  Из раскоряченной позы, в которой я находился, прыгнуть было сложновато, но как сказано в песне "мы преодолеем". И мы преодолели. Пузатым тигром сквозь тьму метнулся мой организм и застыл в шатком равновесии на камне. Носок, я думаю, запачкался, но грязная жижа в обувку не попала.
  Кругом измена. Измазанная грязью подошва скользнула по грубой башке булыжника. Метнулись огненными полосами освещенные окна в темных глыбах домов, тело напряглось в ожидании удара, но нога вдруг с тугим шлепком встретила препятствие. И я выровнялся. Скосил глаза и увидел, что вторая нога тоже стоит на булыжнике. Крепко так. Я немного проморгался, потому что в глазах рябило. И в голове слегка шумело. Все-таки резкие движения мне еще противопоказаны. Голова хоть и костяная, а нежного обращения требует. Сотрясение мозга как известно штука коварная.
  Стало как будто светлее и вдруг я совершенно четко увидел почти сухую тропинку идущую к дому. Сразу уверившись в себе и прекратив критику руководства города, легко добрался до нее и уже не судорожными прыжками, а основательным таким шагом солидного мужчины, занимающего определенное положение в обществе, направился к дому. И скоро вышел на качественный уже асфальт. Сбил грязь с подошв и двинулся туда, где меня ждал телевизор, диван и яичница с колбасой. Шикарный холостяцкий ужин.
  На углу стояли подростки. Сначала я не понял, что отличалось. И понял. Музыка. В кругу мальчишек надрывался магнитофон. Вообще-то у нас как-то такое не принято. А посреди в некоем подобии брейкданса ломался сын моего соседа. Человека весьма сурового. Нет, не подумайте, я не против танцев. Очень даже за. Но не принято. Понимаете? Не принято. Архаичные у нас в этом плане нравы.
  Мало того, что орала музыка, и кто-то там бесновался в кругу. Детки встали так, что обойти их, не вляпавшись при этом в грязь, не было никакой возможности. Это было весьма удивительно. Молодежь у нас по сравнению с тем, что пишут в газетах о подрастающем поколении, весьма прилично воспитана. Казаки.
  Чтобы не мешать молодежи веселиться я попытался аккуратно подвинуть одного, но встретил очень неожиданную реакцию. Парень вдруг с шипением вывернулся из-под моей руки и отскочил, выставив перед собой скрюченные пальцы.
  - Проходишь - проходи, - с ненавистью выдохнул мальчишка.
  - Вовка, да ты что, не узнал меня? - оторопел я.
  - Узнал. Узнал. Я тебя на всю жизнь запомнил. Метку твою ношу. Сам-то узнаешь? - и коснулся скрюченным пальцем взявшийся коростой рубец на щеке.
  Я, конечно, узнал. Когда мы вселялись, дерзкий малолетка вскарабкался на столб, чтобы вкрутить лампочку. Хвастался. Как же. Весь двор шелохнуться боялся, пока он там, как обезьяна, висел. А вот когда спускался, руки видно устали и решил парень по столбу съехать. Да вот, похоже, столб этот в пятницу после обеда делали. Кусочек арматуры торчать и остался. Небольшой такой, острый. Хватило его мальчишке щеку до скулы пропороть. Хорошо глаз целым остался.
  Я его и повез к знакомому челюстно-лицевому хирургу. Сам и за руку держал, чтобы страшно не было. Так что помню я этот рубец, помню.
  - Узнаю, - так и ответил.
  А мальчишка дальше шипит.
  - Подожди, нежить, до полнолуния немного осталось. Поплатимся.
  С Вовкой явно было что-то не то. Хотел я ему замечание сделать. Нельзя де так со старшими разговаривать. Только все остальные тоже в стайку сбились, зарычали, заворчали как псы. И тут я вдруг врезал Вовке в челюсть. Да так смачно, что его плотная, но небольшая фигурка тринадцатилетнего пацана, протаранив воздух, глухо шарахнулась спиной о кирпичную стену. Сполз он по ней и сложился грязноватой кучкой.
  Внутренне ужаснувшись сделанному, я рванулся было к ударенному ребенку, но ворчащая стайка встала у меня на пути.
  - Не тронь его, Петрович. Не вправе ты. Пустолуние сегодня, - донеслось с их стороны.
  - Пропадите вы, - в сердцах сплюнул я.
  И ломая голову над странным поведением своим и ребят, двинулся к подъезду. А Сашке надо будет сказать, что с пацаном неладно. Сейчас столько всякой наркоты с Закавказья идет. Привыкнет, не дай Бог. Пропадет пацан.
  
  Я даже не знал, что у нас в городе делают такие двери для подъездов. Матово поблескивающая жирноватая поверхность сильно отличалась от разукрашенных в разные цвета металлических створок. Деньги мы сдали, в общем-то, немалые, но такого я, признаться, не ожидал.
  Поставили двери, похоже, пока я был на работе, и ключи у меня естественно отсутствовали. Проблемы вроде серьезной нет. Надо лишь ткнуть пальцем в любую кнопку домофона.
  Однако космически-прекрасная дверь уже открывалась. Я отступил в сторону. Сосед Славка выводил свою звероподобную псину погулять. А попросту говоря попакостить на отведенной микрорайону территории. Животина была хоть и здоровенная, но беспородная. Наверное поэтому и не злая. С детками игралась.
  - Привет, Славка.
  Мрачно глянул на меня исподлобья сосед. Не торопясь наклонился, отстегнул карабин ошейника, выпрямился. Показалось, что взгляд его отсветил алым.
  - Взять, - скомандовал.
  И добродушная псина, на которой вечно катались дети, оскалив сахарно-белые клыки, молча бросилась в атаку.
  Тут бы мне и конец пришел. Вспорол бы меня пес как консервную банку. Не смог. Я быстро прыгнул вперед и в сторону. Пнул растянувшуюся в прыжке собаку прямо под ребра. Ее хребтом ударило о ребро толстой двери, и я уже замахнулся, невесть откуда взявшимся клинком, чтобы отвалить псу голову.
  Мою руку стиснуло, как тисками и в лицо глянула жуткая физиономия, совсем отдаленно напоминающая человеческую. Подсвеченная красным из глаз, рожа впечатляла.
  - Не вправе ты сегодня. Пустолунье теперь.
  Да что, в конце концов, происходит? Какое пустолунье?
  Я убрал в пояс палаш, спрятал в рукав стилет, что упирал в живот Славика с нечеловеческим лицом. И молча пошел к себе. Дошел. И в недоумении остановился. Вместо моей железной двери, обшитой досками, на меня матово поблескивала такая же дверь, что и внизу. Только эта была ощутимо массивнее.
  А вот ключей у меня от этой волшебной дверцы быть не могло. А ведь и палаша быть не могло, и стилета? Я ничего уже не понимал и в отчаянии уперся лбом в дверь, положил на нее руки. Врата отворились.
  
  А вот квартира была моя. И мебель моя. Скинув обувь, я прошел на кухню. Включил чайник, дождался пока закипит, сотворил чай. Закурил и плюхнулся в кресло. Ничего не понимаю. В башке сумбур.
  Щелкнул дистанционкой. Попал на рекламу, хотел было переключить... Палец замер над кнопкой.
  На экране вампир, встопорщив пасть резцами, собрался вонзить их в нежную шейку милой барышни. Вдруг сделал идиотское лицо. Представляете вампира с идиотским лицом!? За кадром зазвучал вкрадчивый голос.
  - Косметическая линия "Дракула" защитит вас и ваших близких.
  Потом корчился в истерике здоровущий волк, попытавшийся куснуть ребенка.
  - Белье из Белоруссии. Серебряное микро напыление.
  Золотоволосый эльф поражал с разворота в шею летящую лань. А потом, слизнув с наконечника каплю крови, радостно скалил в объектив белоснежные лошадиные зубы.
  - Только продукция "Россвооружения". Стрелы с лазерной наводкой.
  Полуобнаженный громила с мускулатурой культуриста бил блестящим двуручным мечом по дипломату, которым прикрывался интеллигентного вида мужчина в очках под Леннона. А на экране стальными буквами: "Защитные системы "Пасадена".
  Семейство большеглазых людей наслаждалось разноцветным питьем из высоких стаканов. А дедуся поучал внучка.
  - Эти точно без примеси. Все из человека.
  Потом многозначительно смотрел в экран продолговатыми зрачками и весело сообщал.
  - Все соки "Его семья".
  Я защелкал дистанционкой.
  На одном канале хорошие вампиры убегали от плохих людей.
  На другом - хорошие люди жгли деревню злых вампиров.
  На третьем хорошие вампир и оборотень, прорубаясь сквозь сонмы очень плохих людей, спасали прекрасную эльфийку.
  Дальше шел какой-то очень запутанный фильм, где все любили друг друга.
  Потом злобные люди в рясах жгли одного доброго мужчину и одну очень добрую вампирессу на одном, но очень большом костре.
  В новостях сообщали о визите Императора Франков в Великую Океанию и переговорах о выдаче пленных, уже откормленных океанцами.
  Арабский террорист-оборотень подорвался в автобусе с еврейскими эльфами. Есть убитые и раненые. По последним данным российских граждан среди пострадавших нет.
  Недалеко от чеченского села Гехи-Чу обстреляна колонна российской миротворческой миссии "Вервольф". Как утверждают наши эксперты, на месте трагедии обнаружены стрелы прибалтийского производства. Глава общественной организации "Эстлийский лев" не отрицает возможности участия своих компатриотов в боевых действиях в Чечне.
  На Стальных Островах бастуют фермеры. Они протестуют против увеличения квот на поставки крови с Черного континента. После программы новостей смотрите интервью с Робертом Йорком, членом Брайтонского Магистериума, о различиях в жизненой субстанции различных рас.
  Понийская Империя отрицает участие в боевых действиях в Манчоу-То вампиров-командос, зараженных вирусом "серебряного гриппа".
  
  Мне показалось - схожу с ума. Куда я попал?
  Встал и поплелся на кухню. Стресс снимать. Как? Водкой.
  Наверное, я все-таки человек. Потому что морозильник был забит заледеневшими бутылками с прозрачной влагой. Налил полный стакан и опростал единым духом. Волшебный сок успокоить не успокоил, но страх приглушил. Посмотрел я на бутылку. Тьфу ты, пропасть! "Бледноглазая ведьма". Фигуристая такая бабенка. Слегка одетая. Формы - весьма.
  В дверь заколотили. Руки привычно скользнули по оружию. Все не месте. Глянул на экран домофона. От сердца отлегло. Сашка пришел. В камеру смотрит, улыбается. Руку за спиной держит. Видно опять от Таньки с пузырем сбежал. Дверь открыл.
  - Заходи.
  - Допрыгался ты, Петрович, - говорит друг Сашка и достает из-за спины... Нет, не бутылку. Обрез. Калибр двенадцатый. Два ствола как два туннеля. - На, - говорит.
  И как дал. Знаете, в таких случаях время правда замедляется. Очень четко я увидел, как на срезах стволов полыхнули огненные цветы. Меня через весь длинный коридор до дверей ванны донесло и об нее с разгона приложило. Сполз я по дверям. Глаза на грудь скосил. Крови нет. Не зря я пол зарплаты за кевларовый френч отвалил. А то бы дышал сейчас напрямую. Легкими.
  Сашка надвигался темной тучей, поигрывая мясницким тесаком.
  - Человек, говоришь? Колдун, говоришь? Сейчас поглядим - жидка ли кровь твоя. Или нет крови? А, тварь?
  Зря он болтать начал. Фильм такой есть "Злой, плохой, хороший". Так вот там один из героев говорит крылатую фразу: "Пришел стрелять - стреляй". В этом мире она бы звучала иначе. Пришел убивать - убивай.
  Я зацепил ногой его пятку и другой влепил в колено. Он обрушился с грохотом.
  В квартиру ворвались соседи. Решил я, что смерть моя пришла, когда глаза их яростно горящие увидел. Но нет. Кто-то набросил на Сашкину толстую шею серебряную цепь. Кто-то ловко треснул по покатому лбу резиновой дубинкой. Подбежал Игорь. Помог подняться. В груди скрипело, сипело, с хрустом шевелились ребра. Наконец вздохнул. Игорь грозно глянул на набившихся в коридор. Те угрюмо смотрели на связанного Сашку.
  - Я человек. Я вправе. Вызываю Инквизицию.
  Холодом дохнуло от этих слов. Взгляды стали еще угрюмее.
  - Я эльф. Я вправе. Согласен, - вдруг сказал Валерий Павлович, инженер с пятого этажа.
  - А ты? - взгляды присутствующих остановились на мне.
  - Вызывайте, - с трудом выдохнул я.
  Кто такая Инквизиция мне было неизвестно, но пальбу в себя приветствовать тоже не стоило.
  - Говорить не о чем. К Камню обоих, - привычно скомандовал Сергей Сергеевич, отставник.
  
  Спускался я с трудом. Тяжело хлопало в груди. Но помощь Игоря отверг. Я - человек.
  Все к Камню. Там, где у нас во дворе стояло длинное приземистое строение для проведения массовых мероприятий высился приличных таких размеров булыжник, от которого ощутимо веяло древней, лютой какой-то мощью. Действительно - Камень.И вокруг него собрался почитай весь наш двор. Странно было. Лица ну абсолютно все знакомые, только вот выражение.. Возвышенное и суровое. У нас на югах если больше двух собираются, то балаболят почем зря. Это обычно. Сейчас же все молчали. Торжественно.
  Цепь, обвившую Сашкину шею, швырнули на Камень, и она, странным образом вплавилась в него.
  Во двор со скрипом тормозов, ослепляя всех яркими сполохами, ворвался длинный черный автомобиль. Резко встал, качнувшись на подвеске. Шесть широких дверей открылись и из них нет, не вышли, а сразу встали шестеро рослых в черных сутанах. Грубые кресты, метнувшись на толстых угловатых цепях, тяжко улеглись на мощных грудных клетках. Глубокие капюшоны скрывали лица, но не могли спрятать мощно торчащие подбородки. Спрятав ладони в широкие рукава ряс, великаны мерно двинулись к ожидавшей их толпе.
  И только тогда из машины вышел еще один. С белоснежной мантией, с тиарой, с золотым посохом резко контрастировала гордая осанка воина. Круглые серые глаза яростной хищной птицы, крепкие надбровные дуги, крючковатый нос. Крепко сжатые губы над глыбой подбородка. Совсем был дядька не похож на попов из телевизора.
  Неспешно, в несколько шагов он оказался в середине мрачного строя. Не доходя до толпы нескольких шагов, черные встали. Но яростнолицый прелат остановился, лишь когда подошел вплотную к народу.
  - Воззвали к Инквизиции, - обвиняюще рявкнул. - В Пустолунье. Мы здесь.
  Вперед протолкался Валерий Павлович. Затюканный интеллигент, явный подкаблучник, мишень для плоских шуточек наших "козлистов". Сейчас он выглядел постаревшим, но яростным и умелым воином. А горделивостью осанки мог поспорить с великаном в белом.
  - Я человек. Я вправе.
  - Ты - вправе.
  - В дни Пустолунья Александр Трофимович Весин, оборотень, напал на Виктора Петровича Скакуна, человека. Выстрелил в него с обреза. После чего был схвачен.
  - Так? - громыхнуло над толпой.
  Взгляды соседей сфокусировались на мне.
  - Так, - согласно кивнул я головой.
  - Снимите с напавшего цепь.
  Охотно выполнили. Облегченно. А по мне мазнуло не ненавистью. Гадливостью. А я вот видел только Вовку, восторженно пожиравшего глазами батьку, что не побоялся даже в Пустолунье за него вступиться. И как!
  Сашка стоял набычено, но могучие плечи обреченно сутулились.
  - Сына он моего, - с трудом протолкнул он сквозь помятую глотку, - ударил.
  - Так? - полоснули по мне стальные клинки глаз. И нехотя, - сын мой.
  - Так.
  - За что?
  - Я напал на него, - яростно взлетело над толпой. - Я напал на него.
  Ахнули все.
  - Молчи! - рявкнул Сашка, поворачиваясь.
  - Ложь - звякнуло.
  И потом понял что голос мой.
  Один из черноризцев наметил движение к Сашке, но был остановлен властно вздетой рукой.
  - Подойди, дитя, - И Вовка подошел. - Посмотри мне в глаза.
  Взъерошенным волчонком уставился пацан, а лютые серые глаза прелата вдруг потеплели.
  Минута - и Вовка потупился.
  - Лгать грешно, - просветил старец ребенка. - Веруешь ли ты в Господа Бога нашего.
  - Я волк, - опять взъерошил загривок пацан.
  - Волк, волк, - грустно качнулась тиара. - Иди, дитя.
  Вовка протолкался к Таньке, что стояла чуть в стороне, перевозя обезумевший взор с меня на своего мужа, обнял. И мать вцепилась в пацанячьи плечи.
  - Человек Виктор Скакун! - громыхнуло вновь. - Напавший на тебя в дни Пустолунья Александр Весин достоин смерти. Жаждешь ли ты его кончины?
  Странно было. Но эти вот взгляды. Молящие? А ведь чуть не убил, зараза.
  - Да нет вроде.
  - Да или нет, - стегануло бичом.
  - Нет.
  - Нет, - повторил прелат.
  - Нет, - выдохнула толпа.
  - За нападение же получи урок, - негромко, но чтобы все слышали, проговорил прелат.
  Облитая сталью рука черноризца метнулась вперед и сдавила Сашкино горло. Тот судорожно открыл рот и сразу получил порцию мутноватой жидкости. Резко запахло давленым чесноком.
  Сашку стало корежить. Лицо то удлинялось, превращаясь в волчью морду, то разглаживалось в пустой плоский блин. Конечности покрывались шерстью, ногти перерастали в когти, которые оставляли страшные борозды в камне. Рев стоял такой, что хотелось заткнуть уши. Наконец серебряная цепь не выдержала и с громким звоном лопнула. Пыльный запах горелой шерсти забил ноздри. Резко завоняло, над Сашкой сбилось небольшое черноватое облачко и вдруг лопнуло, заплевав всех смрадом.
  На мрачной плите лежал Сашка. Только Сашка, постаревший лет на десять. Глубокие морщины избороздили его лицо, глаза запали, щеки ввалились. Он попытался встать, но повалился обратно. С обеих сторон подскочили жена и сын. Но отстранил их. Поднялся. Его повело в сторону. Поймав равновесие, Сашка утвердился на ногах. Повернулся к толпе соседей, сочувствующих.
  - Спасибо обществу.
  Низко поклонился монахам.
  - Благодарность моя Святой Инквизиции.
  Глянул искоса в нашу сторону. Бросил.
  - И вам спасибо.
  Золотой молнией мелькнул тяжелый посох, больше похожий на лом, ударил под руку. Громко хрустнули ребра.
  - Как Право велит, благодари, тварь! - раскатился по двору свирепый рык патриарха. Как пишут в романах, лик его был ужасен. Такой убьет и не заметит.
  Черноризцы слаженно бросили руки под сутаны, отшагнули назад, набирая разгон для атаки. На черноте ряс ослепительно блеснули серебряные крыжи мечей.
  Толпа отшатнулась, а двое, что вызвали монахов, придвинулись ко мне. Мелькнула сталь клинка в трости Валерия Павловича, из-под выпущенной джинсовой рубахи вылетела и шлепнула искристым оголовьем о ладонь ладная секирка Игоря.
  Но Сашка уже опустился на колени. Низко склонил голову, блеснул волчьим взором сквозь битловские космы. В наступившей тишине громко скрипнули зубы.
  - Вас, человеки, и тебя, эльф, за науку и заботу благодарю. И детям своим накажу благодарить, - он прервался.
  - Продолжай, - грубо пнул голос старца.
  - И крест в том целую, - значительно тише добавил Сашка.
  - Так целуй, сын мой. Или не носишь ты креста, как дитя твое?
  Не думал, что голову можно опустить ниже, но Сашка смог.
  - По Древнему праву ответствуй мне, раб, - очень тихо, но очень гулко.
  Я в пару шагов оказался рядом с Сашкой, присел на корточки.
  - Не ты уронил, сосед? - протянул на ладони свой такой маленький, но вечно блескучий, крестик.
  Широкие плечи дрогнули, сквозь путаницу волос дико, удивленно уставились волчьи глаза. Изумление сменилось благодарностью.
  - Мой! Как же! Мой. Видно как корежило меня, так бечевка и перетерлась, - быстро заговорил он, протягивая на ладони прелату символ.
  - Бечевка перетерлась, говоришь? - тяжко спросил прелат.
  В ушке креста качалась длинная, массивная цепь из угловатых нарочито грубых звеньев. Страшнолицый опустил пудовый взгляд на Сашку, тот потупился. Потом взгляд яростных серых глаз вонзился в мое лицо.
  - А носишь ли ты сам крест, сын мой?
  - Ношу, брат мой, - правая рука откинула полу спасительного френча.
  На широком толстом поясе, касаясь друг друга краями перекладин - кресты. Много.
  Он опустил взгляд на пояс, посмотрел мне в лицо, в глазах колыхнулась боль.
  - Носишь, брат мой, - констатировал.
  Повернулся и, вдруг став ниже ростом, устало пошел к машине.
  
  Вот тут- то меня и нагнала черная пустота. Перед глазами закрутилось, и я почувствовал как падаю.
  Пришел в себя на заднем диване шикарного автомобиля. Рядом сидел нахмурившийся прелат.
  - Уже скоро. Держись, брат мой, - не поворачивая головы и почти не разжимая губ, проговорил он.
  - Кого благодарить мне, кроме Господа Бога нашего?
  - Все мы в руке его, - смиренно сложил он ладони на груди. - А зовусь я брат Гильденбрандт.
  Хорошее имя для служителя Божьего. На старогерманском это как пламя войны звучит. Смиренное такое имя.
  Второй раз я пришел в себя в палате. Совершенно обнаженный лежал под тонкой простыней. Испуганно дернулся, но все оружие и пояс лежали на прикроватной тумбочке. И пояс!? Я рывком сел и расслабленно шлепнулся на хрустящие простыни. Запястье правой руки было обвязано толстой шелковой бечевкой, с которой свисал грубо кованый крестик.
  Дверь открылась. В кабинет стремительно вбежал молодой человек, почти мальчишка.
  - Славный вечер, - поприветствовал и сразу схватил за руку чуть выше кисти. - Так, пульс у нас нормальный. Томография показывает - внутренних повреждений нет. Усталость, переутомление, возможно психический шок. Ну и конечно потрясение при ударе. В целом вы в норме. Так что хоть сейчас домой.
  Вдруг взгляд его зацепился за пояс.
  - Ого! Можно посмотреть?
  - Нельзя, - гораздо резче, чем хотелось, ответил.
  - Забавно. Настоящий. Не думал, что вы остались, - вежливо улыбнулся он мне.
  И показалось, что клыки растут, а белый до этого плащ вдруг потемнел, его раздуло ветром. Хотя какой ветер в палате? Очень захотелось ударить этого с виду симпатичного парнишку и похоже именно это я собирался сделать. Рука дернулась, качнулся крестик и наваждение рассеялось.
  - Так я вас больше не удерживаю, - белозубо улыбнулся доктор и распахнутые в дружеской гримасе зубы опасно блеснули. - Вам прислать сестру или вы предпочитаете сами?
  - Если сестра за счет заведения, то присылайте.
  Он коротко хохотнул и откланялся.
  Одежда нашлась в шкафу. Здесь же висела оперативка с двумя "Береттами". Странно, я не заметил. Кем же я работаю? Это сколько же проносить надо было, чтобы не замечать. Причем в обойме одного из стволов головки пуль вроде серебряные.
  Я едва успел надеть френч, укрывающий весь мой арсенал, как щелкнул выключатель и палату залил яркий белый свет.
  В дверном проеме стояла длинноногая медицинская сестра. Тесноватый халатик жадно охватывал призывно прогнувшийся гибкий стан. Края глубокого выреза с большим трудом не пускали рвущиеся на свободу молочно-белые полушария. Весьма, я бы сказал, аппетитный цветок душистых прерий.
  - Виктор Петрович Скакун.
  С ударением на последнем слове осведомилось чудесное видение, умышленно или случайно вставшее так, чтобы полутьма коридора подчеркнула точеность фигуры. Нет, скорее умышленно. Ведь в той войне, что ведется от века мужчинами и женщинами, обе стороны измыслили множество уловок. И горе тому, кто на них попадется.
  Отлепив руку от косяка, она откинула назад плечи, отчего соски уставились в потолок и от бедра повела вперед длинную мускулистую ногу. Пошла. Как пошла! Играя всем телом, не отрывая от меня наглого, дразнящего взгляда. И когда прошла мимо, на ходу задев крутым бедром, жаркая, привыкшая к раздевающим взглядам, я вдруг понял, что все это время не дышал. Долгоногая, играя бедрами, подошла к кровати и аккуратно положила планшет на тумбочку. Наклонилась, отчего коротенький халат почти совсем обнажил вздернутые ягодицы, провела ладонью по простыне, хранящей тепло моего тела, другую заложила между ног. Лукаво глянула через плечо, спросила чуть хрипловато:
  - Есть ли жалобы к администрации?
  Мне пришлось откашляться, чтобы ответить.
  - Ни одной.
  Зажатая промеж ног рука туго пошла вверх, когда медсестра стала медленно выпрямляться. Достигла развилки. На долю секунды задержалась. Выскользнула. Ничего не показала. Но возбужденное воображение нарисовало такие картины райского блаженства, что зубы свело.
  - Предложения? - голос упал почти до шепота.
  - Только лично к вам.
  - Тогда распишитесь.
  Тягуче гибко наклонилась за планшетом, подхватила. Выпрямилась, отчего бюст едва не вырвался из тесного плена. Утвердилась на высоких каблуках. Пошла.
  Я всегда говорил, что высокие каблуки вещь опасная. Но в некоторых ситуациях и полезная донельзя. За пару шагов до меня у девчонки подвернулась лодыжка, высокий каблук сыграл и она стала падать. Я с готовностью шагнул навстречу. Подхватил налитое веселой силой тело, руки сами сомкнулись на упругой талии. Левая нахально скользнула чуть ниже.
  Дерзко торчащий бюст уперся мне в грудь, которая раздулась вдвое. Острые соски почти насквозь прожгли кевлар. Узкие дамские кисти с удовольствием легли на мои плечи, отчего я еще и выпрямился, раздувая шею.
  Высокие скулы, пухлые губы, длинный каре-зеленый взгляд сквозь упрямую пепельную челку, чуть длинноватый прямой нос.
  Сочные губы раздвинулись в довольной улыбке.
  - Так вы подпишете, Человек Скакун?
  - Только после удовлетворения моих претензий, - с трудом вытолкнул я сквозь пересохшую глотку, едва сдерживая горловое клокотание.
  - Тогда не здесь. - На секунду прижалась и вдруг гибко вывернулась, сдирая с меня кожу вместе с кевларом жаркой силой вкусного тела. - Пойдем.
  Я шел за ней по коридору, а сознание рисовало приятные картины того, что сделаю с ней, как вдруг теплый толчок в грудь прервал течение похотливых мыслей. Будто упала стена. Тяжелая волна женских феромонов ударила в нос и вдруг перед моим взором, что никак не мог оторваться от литых ягодиц, играющих на длинных мускулистых ногах, от гибкой послушной талии, что ловко раскручивала это великолепие, появился красивейший зад волчицы с призывно задранным хвостом. Картина появилась так внезапно, что я даже встал. Закрыл глаза, потряс головой, открыл. Видение не пропало, а запах текучей волчицы забивал ноздри.
  - Что с тобой? - остановилась красотка, полуобернувшись, отчего изгибы тела стали еще аппетитнее.
  Уж не знаю, где так учат двигаться медицинских сестер, но посетить это учебное заведение стоит.
  Я огляделся. Мы были уже явно не в обитаемой части медицинского учреждения. И света поменьше и стены поплоше.
  - А куда мы идем? - спросил я, внезапно протрезвев.
  - Ко мне, - гибко шагнула в мою сторону очаровашка.
  - Ты знаешь, что-то не хочется. Выведи меня отсюда. Да хоть в ту же палату. Там и кровать хорошая.
  - У меня лучше, - уверила она, прикусив вдруг губу.
  Обманутый столь шаблонным проявлением страсти, я едва не зевнул атаку и еле-еле успел убрать глотку. Тонкая сталь планшета со свистом вспорола воздух. Сразу пришлось блокировать и удар ногой, такой длинной, такой красивой. Весьма милый, изящный каблук может нанести серьезный вред пищеварению. Барышня очень активно махала конечностями, при этом очаровательная улыбка так и не покинула ее милого лица. В глазах даже присутствовала некая истома. Она явно кайфовала. Такой вот апологет физических нагрузок мне подвернулся. К сожалению, пора было заканчивать, хотя смотреть за переливами этого прекрасного тела было очень и очень приятно. Однако, дама с нетерпением поглядывала в глубь коридора, явно ожидая прибытия подтанцовки.
  Пропустив над головой столь оригинально использованный планшет, я дал ей по печени и, пока железка не прилетела обратно, слегка добавил в челюсть. Не хотелось ломать столь аппетитную шейку. Дама сложилась на пол. Вас никогда не били по печени? Тогда вам не понять всей прелести ощущений.
  Нет, но какова, зараза! Она так эротично отхватила свой нокаут, что сразу захотелось воспользоваться ее беспомощным состоянием. Вероломно воспользоваться. Я в задумчивости постоял, оценивая эту любопытную идею. В грудь опять тепло толкнулось. Да что со мной? Никогда патологической сексуальной агрессивностью не отличался. В меру, все в меру. А сейчас я буквально не мог оторвать глаз от крепких даже на взгляд ягодиц, нахально вылезших из-под халата. Белья, как выяснилось, барышня не носила.
  В грудь опять тепло толкнулось. Кто это у меня там? Ладонь нырнула между липучками френча и наткнулась на тяжелый, теплый крестик. Я достал его. Разглядел с удивлением. Грубо кованный, видны следы молоточка, странно уютный, защищающий. Он лежал на ладони надежным успокоением. Ко лбу, к губам, за пазуху.
  А девчонка. Красивая такая девчонка. Только вот кидаться на нее не хотелось. Пусть так полежит. Я подошел к стене и увидел план эвакуации на случай пожара. Ага, вот мы где. Сориентировались. Теперь побредем.
  Спиной почувствовал взгляд. Развернулся, привычно выцеливая врага поверх ствола вскинутого пистолета. Из-под густой челки спутанных волос на меня смотрел глаз. Удивленно. Надо же. Очнулась. Крепкая какая. Надо будет запомнить.
  - Тебе лучше лежать. Или уйти. Выбирай сама. Если нападешь - убью. А хотелось бы увидеть тебя еще. В другой обстановке.
  - Я встану?
  - Да. Только без глупостей.
  Она медленно поднялась. Тесный халат не выдержал падения и растерял все пуговицы. Высокая грудь, наконец, получила свободу и теперь нахально торчала, презирая попытки квадратных валиков пресса превзойти ее торчлявость. Руки откинулись назад, еще больше усиливая естественный изгиб балетной осанки и халат, мягко шелестнув шелком, наверное, сложился у ее ног. У меня прямо дух захватило от совершенной грации зверосильного тела.
  - Я тоже хочу с тобой увидеться. В другой обстановке.
  - Да? - умно спросил я.
  - Да, - подтвердила она. - Хочу узнать, не врут ли легенды о таких как ты, Человек Скакун.
  Я приосанился.
  - А сейчас я уйду. До встречи.
  Повернулась и пошла. Как пошла! Как пошла!
  В грудь успокаивающе толкнуло. Ну, пошла и пошла.
  До цивилизации добрался я скоро, руководствуясь схемами, висящими на стенах.
  
  В огромном, ярко освещенном холле, меня уже ждали. В пышном кожаном кресле сидел брат Гильденбрант. Он уже сменил свое роскошное пастырьское одеяние и теперь был в цивильном. До бритвенной остроты отглаженные белоснежные брюки. Ослепительно белый френч с серебристо поблескивающей полосой воротника. И волосы прелата казались не седыми. А серебристо-колкими, как сталь на изломе. Светлое пятно шляпы на черной столешнице. И диссонансом в праздничном ансамбле солидная трость черного дерева с оголовьем в форме топорка. Левая рука, затянутая в белую кожу перчатки, держит длинный серебряный мундштук с пахитоской. Правая как кота поглаживает трость. Или секиру?
  - Присаживайся, - пахитоска оставила округлый дымный след. - Что-то ты долго.
  - Задержали, ваше степенство. Вы простите уж меня, грешного. Девушка одна энергичная поближе познакомиться очень захотела.
  - Высокая. Глаза каре-зеленые. Волосы пепельные. Нос длинноватый. Фигура отличная. От попки глаз не оторвать. - констатировал.
  - Ваше степенство! - укорил я.
  - В миру живем, - отмахнулся лениво. - И не степенство я. Преосвященство. А повезло тебе весьма. Кубанская волчица. Который год за ней гоняюсь. Как же ты от нее ушел? А? Моя менада ее охрану доламывает. Сама же как сквозь землю провалилась.
  - Как ушел? Вырубил и ушел.
  - Как вырубил? - удивился он. - Она, месяца не прошло, четверых из Святой Стражи разменяла. Хотя ладно. Оставим. Мои, похоже, возвращаются.
  
  В коридоре тяжело загрохотали шаги. Дежурная девчонка испуганно вжала голову в плечи. От страха даже ушки посерели. Из одного из шести коридоров выходили те самые, или другие, но очень похожие на давешних воинственных монахов. Откинутые капюшоны и закатанные рукава широких ряс бесстыдно оголялили блестящую сталь доспехов. Четверо идущих впереди лениво пинали большие, по колено победно шагающим богатырям, мячи. За ними двое поддерживали третьего, заметно приволакивающего ногу. Следом двигались остальные. Всего из коридора, нескромно звеня подкованной обувью, неторопливо вышла дюжина черноризых спецназеров.
  Последний ленивыми пинками гнал перед собой высокого сухощавого парня в сером комбинезоне. Лицо пинаемого украшал здоровенный кровоподтек.
  Агрессивные монахи с грохотом пересекли холл. Мячи подкатились к столу, за которым сидел Гильденбрандт. Тот, что шел последним, небрежным движением швырнул на пол пленника и впечатал ему промеж лопаток тяжелый сапог. Коснулся камней, закрепленных на висках. Забрало, покрывающее лицо как вторая кожа, с готовностью убралось под черный обод, короной охвативший голову.
  Физиономия у монаха была довольная, широконосая, украшенная старым шрамом от виска до подбородка. Крепкая, как кулак, рожа прапора ВДВ. Не того, что в складе, а того, что забыл сколько у него выходов. Боевых.
  - Ваше преосвященство, докладываю. Стаю выбили. Четверых спеленали. Этот, - кивнул тяжелым подбородком в сторону распростертого на полу, - ранил брата Холстомера. Других потерь нет.
  - Ранил? - удивленно поднялись кустистые брови. - И как же?
  - Сирийский клинок.
  - Любопытно. Не простой парень. Волчица ушла? - скорее утвердительно.
  - Ушла, ваше преосвященство. Подопечного прикрывали плотно. Он вышел с медсестрой на выписку, - замолк. - Дурак я, ваше преосвященство.
  - Дурак, - согласился старик.
  Я все понять не мог, что за мячиками балуется спецназ Святой Инквизиции. А когда понял - похолодел. Плотные шары, охваченные серебристой бечевой, оказались людьми, очень странно упакованными. Человеколюбивая такая структура, эта ваша Инквизиция.
  - Подними, - велел тем временем прелат.
  Одним движением прапор вздернул на ноги пленника.
  - Назовись, сын мой.
  - Я не сын тебе, убийца.
  Почтенный старец очень холодно посмотрел в лицо диссидента.
  - Орвас Салай. Проходил подготовку в Турции. Тренировочный лагерь Братства "Серые Волки". Разыскивается по всей Евразии. А попался у нас. Приятная новость ждет моих турецких коллег. Напомни, сын мой, ведь Турция не подписала Венский протокол? Не подписала. А поскольку Братство "Серые Волки" признано Высшим Судом Его Звездоподобного Величия, задумавшим злобное против короны, ожидает тебя, сын мой, милое времяпрепровождение на толстом осиновом колу. На толстом, - воздел палец благообразный старец.
  - Вас всех ждет отмщение.
  - Как же, как же, - изящно отмахнулся прелат. - В манор всех. Тебе тоже стоит проехать с нами, - обратился он ко мне. - Не знаю уж, чем ты кого заинтересовал. Но убить тебя пытались сегодня дважды. А я знаю о тебе все. И тебя не за что убивать.
  А этот самый Орвас Салай совсем не хотел сидеть на толстом осиновом колу. Он вдруг крутанулся на месте и впечатал ботинок в стальной живот прапора. Того лишь слегка качнуло, но и этого слегка хватило, чтобы серый волк серой змейкой проскользнул между черноризцами и метнулся к двери.
  - Уйдет? - спросил прелат.
  - Не уйдет, твое преосвященство.
  - Рискуешь. Не возьмешь - самому в подвале кряхтеть придется.
  Старшой выдернул из-под рясы нечто широкоствольное и выпалил в сторону беглеца, которому до дверей оставалось всего ничего. Ртутная капля стремительно рванулась, разворачиваясь в крест, и с влажным шлепком влипла в затылок Орвас Салаю. Удар швырнул его вперед, пригнул голову к коленям. Крылья креста внезапно вытянулись. Не прошло и секунды как у дверей лежал аккуратный мячик. Такой же как у ног гвардейцев. И никакие кандалы не нужны. Гуманизм полный.
  
  Там, откуда я пришел, на этом месте стоит здание КГБ, сейчас это как-то по другому называется. Белокаменное, праздничное такое.
  Здесь же многоэтажное, но какое-то приземистое, ребристое, как готовый к атаке тиранозавр, ярко освещенное. Все окна горят, несмотря на поздний час. Поздний?
  - Брат Гильденбрандт, не подскажешь, который час?
  - Двадцать пятьдесят две, - ответил он с военной четкостью.
  Часть одной из башен манора стала поворачиваться вокруг своей оси, открывая широкий въезд, куда тотчас нырнули наши автомобили.
  К моему огромному сожалению никаких неожиданностей технического характера не обнаружилось. Стоящих вдоль коридора эсэсовцев тоже. Нормальное такое учреждение. В котором работают одни трудоголики. А может, они просто ничего о трудовом законодательстве не знают?
  Мы вышли из здоровенного, с полвагона, лифта, украшенного зеркалами и распятьями, немного прошли по широкому коридору с резными панелями на стенах. А вот и первая стража. Стоящий у высоких, блестящих сталью дверей, черноризец широко раскрыл перед моим спутником тяжелую створку. Но тот, сделав приглашающий жест, пропустил вперед меня. В огромном холле нас поприветствовало полдюжины широкоплечих черноризцев, вставших из-за столов. Голубоватый свет мониторов придавал их и без того жизнерадостному облику дополнительный потусторонний шарм.
  Дверь в кабинет брат Гильденбрандт открыл сам.
  - Проходите, брат мой.
  Я воспитанно прошел. На меня даже не напал никто.
  - Свет, - небрежно бросил прелат.
  Я чуть не ослеп. Представьте себе зеркальный спортзал, на стенах которого висит множество распятий. Очень щедро освещенный зал. И вы поймете, почему мне стало так страшно за свое зрение.
  Посреди этого сверкающего великолепия обнаружился огромный крестообразный стол белого мрамора, вокруг которого стояли готические черные кресла. Шикарный дизайн. Но как глаза слепит.
  - Располагайтесь.
  Прелат небрежно бросил на стол свою щегольскую белую шляпу. Затем непринужденно хлопнулся в председательское кресло. Я последовал его примеру.
  Он сложил пальцы под подбородком и исподлобья глянул на меня.
  - Виктор Петрович Скакун. Человек. Тридцать пять лет. Разведен. Ратник второго уровня резерва. Ныне управляющий артели "Минасские кузнецы". По образованию - счетовод. Не имел. Не состоял. Не сидел. Крещен с соблюдением обряда Большого Джира Веры Правой Славы. Так?
  Я хмыкнул. В общем-то нет. Но кто ж спорит с таким авторитетным дядькой.
  - И вот такой простой парень носит пояс полузабытого Ордена Жеребцов Господних, с двумя сирийскими клинками. А каждый из них стоит столько, что если рекомый Виктор Петрович Скакун продаст квартиру, дом, дачу, машину и всю оставшуюся жизнь станет копить. Не питаясь и не одеваясь. К моменту ухода в лучший мир может и наберет нужную сумму. И купит себе маленький ножик. И потомки его станут людьми весьма состоятельными.
  Он широко улыбнулся.
  - Еще он не убоялся одеть на шею Святой Крест прелата Единой Церкви.
  Этот человек играл лицом как актер. Кустистые брови сдвинулись, серые глаза полоснули лютым холодом.
  - Кто ты?
  И в тот же момент мирно стоящее кресло ожило. Из спинки, поручней и ножек шустро так выскочили широкие серебристые ленты, быстро меня иммобилизовали, то бишь обездвижили. Поерзали, удобнее устраиваясь. Вдруг как будто учуяли что-то и как-то виновато убрались обратно.
  Я удивленно уставился на своего хозяина. Он с не меньшим изумлением - на меня. Встал. Извлек из-под френча большое, с ладонь распятие. Протянул ко мне.
  - Именем Господа Бога нашего, заклинаю. Скажи. Кто ты?
  И сейчас вижу, как стоял он, широко развернув плечи. Гордый, отважный, измученный и бесконечно уставший человек.
  И я рассказал все.
  
  Потом он долго молчал.
  - Да вы смелее. Вы не побоялись того, что устрашило нас. Вы приняли войну на уничтожение. Вы бились и вы победили. Ценой огромных потерь. Разбившись на множество враждующих церквей, вы победили нелюдь. Ту самую, с которой мы живем в подобии мира. Ведь один лишь наш вид вызывает в них желание вспороть горло, выпить кровь.
  Когда-то давно нас объединил один враг. Страх перед ним. А вы другие. Вы ударили и против врага и против этих. Одни. И не только выстояли, но и победили.
  У нас было по-другому. Жалкими островками в море ненависти стояли твердыни людей, когда в мир пришел Враг. Ему не нужны были рабы, подданные. Нет, ему был нужен наш мир. Без обитателей. Сначала, несколько раз Враг попытался напасть на города и крепости людей, но они, привыкшие биться вместе, с такой силой и яростью ответили на его вызов, что он отступил. А вот нелюди не привычны к единению. И пришлось им тяжко. Клевреты Врага рыскали по лесам и жгли с одинаковой легкостью становища оборотней, замки вампиров и укрывища эльфов. Гордые в своей извечной непобедимости гномы, закрылись в подгорных чертогах, не желай никому спасения, но погибли первыми. Клевреты Врага вызвали из недр земли смрад и огонь, которые почти полностью уничтожили этот гордый народ. Почти полностью. Лишь в Сирии осталось их несколько поселений.
  А Враг крепчал с каждым убитым, ибо меньше становилось тех, кто осмеливался поднять против него оружие. Первыми к людям пришли эльфы. Могучие маги, непревзойденные стрелки, они потерпели столь жуткое поражение, что готовы были бы принять помощь и от Врага, но как я говорил, ему не нужны были подданные. Почти весь свой народ подняли эльфы в тот страшный день, надеясь разгромить пришельцев, но почти все и погибли, попав в огромную обложную засаду. К крепостям людей вышли едва ли сотни из огромного народа, что почти властвовал на континенте. И Всеблагая Мать наша Святая Церковь согласилась принять этих закоренелых грешников в свое лоно. Так крестились гордые эльфы. В обмен на спасение. Крещение забрало у них много чудесного, оставив лишь долголетие, впрочем, вполне теперь сравнимое с человеческим и безупречную меткость. Ненамного, но лучше стало. Враг и раньше старался не сталкиваться с людьми. А теперь уж. Тяжелую стену щитов выстраивали люди. И из-за этой стены клевретов били остроглазые эльфы. Тяжело идти на укрытого стеной воина, который стреляет так же быстро, как рассыпает монетки. И не промахивается. Объединенные силы нанесли несколько серьезных поражений Врагу.
  Тогда к людям на поклон пришли оборотни. Непревзойденные мастера одиночных схваток, против бьющейся правильным строем кавалерии Врага, они были бессильны. Сбереглось их в темных пущах немало, много больше чем эльфов. Немало потребовалось времени, чтобы научить их биться в строю. А когда научили, не знали, как радоваться. Бесстрашные, упрямые, стойкие, они раз за разом вырывали победу у клевретов Врага. Ты что-то хочешь спросить? Да и они прошли обряд святого крещения. И странно. Почти не изменились. Также перекидывались, как и прежде, что делало их незаменимыми в глубоких рейдах. Только вот раны на них заживать стали гораздо медленнее, почти как на людях. Это ведь всегда так - получая одно, теряешь другое.
  Последними к союзникам присоединились вампиры, полуночный народ. Потерпев несколько поражений, они забились в свои высокогорные пещерные города, послушно выплачивая до времени страшную дань живым мясом. Но превозмогли свой страх и пришли. Эти от крещения выиграли больше всех. Перестали бояться солнечного света и не чахли уже не насосавшись человеческой крови. Сейчас им вообще заменителей хватает. Многим во всяком случае.
  И вот тогда-то и столкнулись объединенные силы и армия Врага. Несколько дней продолжалась страшная битва, пока не затихла сама собой. Никто не смог взять верх. Конница Врага не смогла разорвать строй пехоты, а та никак не могла угнаться за конными.
  Наступило вялое затишье. И продолжалось полгода. Нападений не было, так всех измучила эта страшная битва. А клевреты Врага даже стали что-то строить в захваченных землях.
  Когда в один из дней к воротам Редхорст подошел одинокий странник и потребовал провести его к капитулярию Ордена Святого Доминика, что держал ставку в этом маноре. Не знаю уж, чем он так зачаровал стражу, но на прием он попал. Не сказав ни слова, подошел и положил на стол малую скрижаль стальную, на которой якобы проявились огненные слова, развернулся и пошел. Когда же капитулярий понял, что написано на той скрижали, и приказал вернуть посланца, тот достал из пояса, вот такого же, как у тебя, два клинка и проложил себе дорогу к воротам. Только отходя от манора, он повернулся и крикнул, что послан помогать, а не карать. Ах, да. Он не убил ни одного. Даже не ранил. Но помял многих.
  А капитулярий в тот же день разослал гонцов по манорам, твердыням, крепостям и обиталищам с призывом на Совет. И прошел Совет. И армия союзников, вдохновленная пылкими речами, подступила уже сама к границам Врага. Зашевелились клевреты, удивленные, но даже собраться не успели. Ибо обрушился на земли их неведомый никому Орден Жеребцов Господних. И страшен был этот удар. Стальным скребком промчались ярые воины по землям, занятым Врагом, с корнем вырывая и выжигая скверну. Никому не было спасения, лишь женщины, что бились в воинстве Врага, ненадолго переживали своих соратников. Но ненадолго. Ибо неистова была мужская сила воинов этого Ордена. И мало кто выживал после утех.
  Устрашенный Враг собрал невиданное воинство, дабы справиться с Гневом Господним. И лишь тогда незнаемый Орден обратился за помощью к союзникам. Да и то лишь за тем, чтобы не дать бежать ни одному из клевретов, просил широким кольцом окружить место битвы.
  И увидели мы, что значит ярость Господня. Грозной волной накатился на Вражий строй вал вороных красногривых коней без седоков. Проломили построение и обратившись в людей и пардусов бросились убивать. И раненный человек обращался в пардуса, а уставший пардус - в человека. Но бились среди них и жеребцы, что вдруг обращались в хлещущего клинками воина.
  К закату солнца от воинства Врага не осталось ничего. Вся земля на многие мили была покрыта убитыми. И много воинов неведомого Ордена пало. Лишь одну ночь провели они в ликующем лагере союзников. А на утро ушли. Без слов. Лишь через девять месяцев люди поняли, какой подарок оставили им воины в странных поясах, когда у многих людских женщин закричали новорожденные детки. И это был великий подарок. Нет. Это были просто детки. Не оборотни, не жеребцы Господни. Детки. Просто черным умением Врага уже не один год не слышали в людских домах плач новорожденного. и стали жить. Все вместе. Желали жить по новому. Но разные мы. Очень разные. Лишь общий Враг смог объеденить нас. А вскоре после победы, оборотни, которых было больше всех, ибо плодятся они столь же быстро как волки, возжаждали власти. И сумеречный народ поддержал их. Нет для пасынков Луны ничего слаще на свете чем кровь человеческая. Но и эльфийской они не брезгают, что сделало Дивных нашими естественными союзниками. Хотя и не все дети Волка желали возврата к прошлому, поняв выгоды жить с Человеками в мире. И грянула Война. Долгая и страшная. Умелых воинов сделали наши воеводы из оборотней. А таланты пасынков тебе похоже известны. Но не оставил Господь наш детей своих перед лицом опасности. И силой вразумил отступников. И заключен был Договор. Не добыча отныне друг другу разумные в мире живущие. И следить за Договором поставлена была Святая Инквизиция.
  Брат Гильденбрандт замолчал. Налил в два высоких, тоже совершенно готических, бокала солнечно-желтого сока, отпил из своего и задумчиво продолжил.
  - Орден Жеребцов Господних громко проявлялся еще трижды. Повторюсь, громко. Про мелочи и говорить не стоит. Бывало и так, что в ворота манора Святой Инквизиции, испуганно озираясь, стучался тот, за головой которого мы долго и безуспешно гонялись. Всякое бывало.
  Дважды Орден появлялся, когда оборотни и вампиры вновь желали сбросить бремя Креста. И дважды перед появлением его являлся посланец и вручал Магистру Ордена Святого Доминика стальную скрижаль.
  Но третий...
  Он опять замолчал. Было видно, как тяжело ему говорить.
  - Не одни мы искали абсолютное оружие. Нет. И мы старались найти панацею. Искали. Искали. Судорожно искали что-либо, что могло бы уровнять нас в силах с теми. Другими. И раз показалось - нашли. И нашли вовремя. В тот раз вампиры, которых было более всех, опять решились. И оборотни опять поддержали их. Нас было меньше. Много меньше. И даже то, что эльфы встали рядом с нами, не могло уровнять нас в силах с восставшими. Но мы вышли в поле. Ведь у нас было то самое оружие, на которое мы уповали.
  Но и враги наши знали о нашей надежде. И в ночь перед боем оборотни проникли в лагерь, дабы похитить наше оружие.
  Он опять надолго замолчал.
  - А что это было за оружие? - осмелился прервать я его размышления.
  - А это, - поднял он голову, - в тайный лабораториях были выведены мельчайшие существа, что опасны были лишь для тех, в ком полуживая кровь вампиров. А ведь укус вампира делает живущего почти бессмертным и многие оборотни приняли укус. Так что оружие было одинаково губительным и для тех и для других.
  Но они напали. И к горю нашему как раз тогда, когда со стальной скрижалью к предводителю нашего объединенного воинства, Магистру Ордена Святого Доминика, прибыл посланец Ордена Жеребцов Господних. И именно тогда, когда он собрался вручить скрижаль, затылок его пробила стрела. И ворвались враги. Как не отважны были они, но пали в бою с тяжелой пехотой Ордена Святого Доминика, а скрижаль поднял Повелитель Эльфов. Никто не знает, что за видение дано было ему. Но, забрав скрижаль, он бежал в свой лагерь и в ту же ночь эльфы ушли.
  А утром грянул бой. И даже без помощи эльфов и Ордена Жеребцов Господних, превозмогли люди объединенную рать.
  Но вот что было дальше. Этого предвидеть не смог никто. Предводители людских воинств решили разделиться и строить жизнь сами, не подчиняясь, Матери нашей Святой Церкви. Лишь Святую Инквизицию пустили они в свои земли, чтобы могла она следить за Древним Договором. Ибо и тогда не пожелали людские владыки нарушить Древний Договор полностью уничтожить нелюдь.
  - А Мать ваша Святая Церковь настаивала? - уже догадываясь о последствиях, спросил я.
  - Да, - удивленно стрельнул он в меня взглядом.
  - И нелюдь, что оставалась в ваших землях, побежала в земли других владык?
  - Да.
  - А потом была война?
  - Да.
  - И вы проиграли?
  - Да.
  - И нелюдь уравняли в правах с человеком.
  - Откуда ты это все знаешь, пришелец? - поднялся он во весь свой немалый рост.
  - Ты знаешь, там, откуда я пришел, есть такая наука - аналитика.
  - Я не желаю знать, что это за наука. Я желаю знать, откуда тебе все это известно. Или ты можешь рассказать, что было дальше?
  - Могу. Только сядь, не горячись, - и руки в непривычном мне жесте улеглись вдруг на пояс
  Как ни странно, он сел, не отрывая глаз от моего пояса, а я с удивлением уставился на две рукоятки, в которые обратилась сложная пряжка.
  - Ты посланник, - мертвыми губами констатировал брат Гильденбрандт.
  - Да? - счел необходимым удивиться я.
  - С чем пришел ты к нам? - тускло спросил прелат. - Что принес и кому?
  И вдруг дошло. Прежде чем дать Вовке в челюсть, я переложил в правую руку (чтобы не покалечить дите) портфель. А в портфеле была та самая нагрудная пластина, которую Леха, наш друг ювелир, покрыл по просьбе Маги арабской вязью.
  - Какая с виду эта твоя скрижаль?
  - Широкий полумесяц, покрытый письменами, - быстро ответил мой собеседник.
  - Какими?
  - Обычными. Лишь при прочтении они вспыхивают священным зеленым огнем.
  - Дай мне какой-нибудь письменный текст.
  - Какой?
  - Любой.
  И оторопевший от этой бурной реакции старик протянул мне лист бумаги. А на нем четким почерком струйного принтера изгибалось в вечном танце вызывающе красивое арабское письмо.
  - Мать твою, - я вскочил, отчего высокое готическое кресло с грохотом рухнуло на пол. - Эта штука у меня дома! Едем!
  Почтенный старец резко хлопнул снизу по столу и одним прыжком перелетел через стол.
  - Что же ты молчал? - проорал он на меня, яростно вытаращив круглые серые глаза.
  - А что же ты не спрашивал?
  Вбежавший секретарь, увидев как мы весело орем друг на друга, торопливо сунул руку под обширную черную рясу.
  Дед яростно блеснул в него глазами.
  - Машину к первому подъезду, - и заметив заминку, - Бегом!
  Секретарь рухнул на одно колено и с громким стуком шарахнул головой по полу.
  - Инш-алла, - люто рявкнул в ответ и ломанулся к дверям, выдергивая из-под рясы мобилу.
  - Это кто еще? - в очередной раз столкнулся я со странностью этого мира.
  На что услышал равнодушное:
  - Шахид.
  Я поперхнулся услышанным и не смог сдержать следующего вопроса.
  - А во что вы веруете?
  Брат растер меня презрительным взглядом по полу.
  - В Единого Господа Бога нашего. Распятого Христа и брата его Меченосного Магомеда.
  - А господь кто? - Обалдел я.
  И получил как дубиной промеж ушей.
  - Оба.
  Я замолк. На бегу такое множество информации усвоить трудно.
  
  Как мы неслись! А в голове моей неслись с той же скоростью мысли. Что я делаю? Вправе ли я вмешиваться в спор, древний как этот мир?
  И мне сразу захотелось дать себе затрещину. Я не вправе помочь своим братьям, таким же людям, как и я?! Не надо рефлексий. Эти - мои. А те - чужие. Друг с другом мы сами разберемся. И морды друг другу побьем, и напьемся, и нацелуемся. Но это наши морды и бить их вправе только мы. И если в моей голове осмелился появиться такой вопрос, то грош ей цена, да и тому, на чьих плечах она торчит тоже.
  
  Второй раз за сутки во двор наш со скрипом тормозов, распугивая полутьму раннего утра проблесками фонарей, влетали черные лимузины Святой Инквизиции.
  - Одень вот это, - протянул мне вдруг брат Гильденбрандт украшенный камнями обруч.
  - Куда?
  - На голову.
  Он, наверно, уже тогда что-то подозревал, этот зверехитрый инквизитор, человек, верящий сразу в Двоих, последователи которых никак не уживутся в моем мире, привыкший к соседству персонажей из сказок.
  Огненным шаром ударила граната в бок второго лимузина и тот взорвался, расшвыряв пылающие фигурки, куски обшивки, двери. Быстро отворились двери трейлера и в лоб нашей машине из полутьмы огромного короба на колесах ударили струи двух крупнокалиберных пулеметов.
  Секунды держалось лобовое стекло, но избитое трещинами поддалось, и оболоченная смерть в кровавые брызги разнесла двоих, сидящих впереди.
  Меня как морковку из грядки выдернул из машины брат Гильденбрандт на ходу, треснув по ободу, послушно закрывшим мою голову жидким металлом шлема. А у церковного спецназа выучка оказалась на высоте. Меня еще вытаскивали, когда я увидел влетающий в открытые двери трейлера шарообразный предмет, идентифицированный мной как граната. Гулко полыхнуло алым, а с другой стороны лимузина что-то громко охнуло и трансформаторная будка, с которой подорвали вторую машину, сложилась игрушечным домиком.
  Тот, что бросил гранату уже дернул красивую блестящую дверь моего подъезда, когда через крышу изрубленного очередями лимузина перевалился второй, в руках которого густо дымила какая-то толстая труба. А первый распахнул дверь и вдруг замер. Сутана на спине натянулась и с тихим хрустом лопнула под напором узкого лезвия. Он еще секунду постоял и рухнул, громко зазвенев доспехами.
  И переступив через него, нам навстречу шагнула давешняя медицинская сестра в обтягивающем тело как вторая перчатка мышастом костюме для верховой езды. Воздух вокруг нас вдруг загустел, и мы оказались в окружении множества тощих большеглазых людей, вооруженных длинными острыми клинками, с наброшенными на левую руку черными плащами с алым подбоем.
  - Вампиры, - спокойно констатировал я и два меча, смазанными полосами вылетевшие из пояса, заставили потомков товарища Дракулы на пару шажков отступить. Но, тем не менее, треугольник наш был блокирован достаточно плотно.
  - Ты нашел меня, Палач, - с той же волнительной хрипотцой сообщила она. - Вот мы и встретились в другой обстановке, Человек Скакун. Привет и тебе, воин Церкви.
  - Прости, дорогая, но мне сейчас не до твоих прелестей. Ты видишь, сколько гостей. Всех попотчевать надо, - не поворачивая головы, крикнул я. Но краем глаза с сожалением увидел, что из дверей появилась еще полудюжина. И не такие субтильные, как эти кровососущие мастера мимикрии. А крутоплечие, поджарые, с толстыми шеями, вооруженные длинными прямыми палашами.
  - Я не скажу тебе, здравствуй, Палач, и доброго дня не пожелаю. Как, тебе нравится? Теперь понимаешь, что чувствовал мой отец, когда его вели на костер? Понимаешь?!
  - Уйди с дороги, девчонка, - гулко вдруг раскатился тяжелый голос старого воина. - Лишь то, что ты семя брата моего, спасает тебя.
  Окружившие нас недовольно заворчали.
  - Брата?! - гневно взлетело к небу. - А как же на костер брата?
  Но ярость промяла еще более лютая ярость.
  - Замолчи, дитя. Не тебе мерить ту боль, что берем на себя, и не тебе считать те слезы, что проливаем мы, и не тебе мерить длину шрамов на сердцах наших, когда детей Божьих, гордыней и злобой обуянных, во Славу Его на очищение огненное возводим. И не тебе мерить горе мое, когда брат мой, кровь крови моей, плоть плоти моей, моей же рукой к подножию костра был приведен. - Набатом загудел голос прелата
  Не знаю, правильно ли сейчас скажу, но такой тишины я никогда в жизни не слышал. Она длилась и длилась. А потом ее разорвал всегда насмешливый голос веселой волчицы. Только сейчас он звучал горше желчи.
  - К чему слова, святоша? Ни к тебе мое слово. Эй, Человек Скакун! Не бойся, полуночный народ не нападет без моего слова.
  - Меняемся, - вдруг сказал брат Гильденбрандт. И ухватив меня за локоть, вдруг изящным пируэтом оказался на моем месте. Теперь я стоял лицом к лицу с очаровательной предводительницей. Но барышня еще не закончила скандалить с дядюшкой.
  - Ты осторожен, Палач. А где же меч твой, что отдал тебе имя свое? Или теперь ты только клюку свою носишь?
  Улыбка тронула узкие губы прелата. Он подбросил трость. Миг. И в руках его уже узкая секира и длинный меч. Большеглазы отшатнулись.
  - Что, комарье, испугались? - хрипло рыкнул на них старик, как никогда раньше похожий на матерого волка. - Довольна ли ты, племянница? О том ли клинке речь ведешь? Узнала?
  . Черты девичьего лица заострились, пухлые губы сжались в тонкую полоску, в глазах белело страдание.
  - Отдай мне эту скрижаль, Человек Скакун, Воин Ордена Жеребцов Господних. Прошло время людей. Наступает наше время. Отдай. Ведь ты такой же как и мы. Другой.
  - Нет. Все мы создания Господни. Все мы носим искру его. Но лишь тот, кто желает тянуться к Нему, может стать человеком. А тот, кому дорога его звериная шкура, не к Богу тянется. К зверю. А для того ли мы из зверя выходили, чтобы к нему вернуться. Нет. Ведь и Богу помощь нужна, ту тяжесть, что он на себя взвалил, держать. - Услышал я раскатистый речитатив и вдруг понял, что голос-то мой.
  Она неверяще смотрела на меня.
  - Ах, ты...
  В толпу тонколицых со спины ворвался воин, облитый металлом потемневших от жара доспехов. Мутной полосой понесся двуручник, подкидывая головы, руки и страшно завертелся, вгрызаясь в тонкокостные тела.
  - Кто за спиной моей? - хрипло рявкнул голос скандального пастыря.
  - Брат Евпатий.
  - Пятую фигуру делаем, брат Евпатий. А ты, - толкнул он меня плечом, - в подъезд ломись. Нам скрижаль нужна.
  В груди что-то раздулось и лопнуло.
  - Гайда, - вырвалось из глотки и клинки взвыли, бросаясь в атаку.
  Ни секунды не промедлила волчица и в длинном выпаде прыгнула навстречу. Заплутали, закружили, как девчонку молодую, ее шпагу древние, умелые клинки и отлетела назад волчица от тяжелого пинка в грудь. Мало кто выдержит удар тяжелого как палица копыта подкованного.
  Смазкой для клинков тех злых, крутоплечая охрана в дверях оказалась. Попятнали не тяжко вроде, да только у кого бурунчик сбоку шеи вскипал, кто на ослабевших ногах оседал, распахнутой глоткой усмехаясь, кто кишки обратно запихивал, а кто безуспешно воздух втянуть пытался, не понимая как такая маленькая дырочка вдохнуть не дает. А за дверью их вообще как грязи оказалось. Маневра не было. Сначала не было. Когда они меня наружу вытеснить хотели. А вот потом, когда передние под ноги повалились, свободнее стало. Взбесился я. И совсем свободно стало, когда они попытались наверх отступить. Всех догоним, всех попотчуем. Только ребята очень вежливые оказались. Нас тоже угостили.
   Ох, и били меня в тот день. Ох, и досталось мне! Если бы не одежка кевларовая и обруч, что мне брат Гильденбрандт на голову напялил, в мелкий мясной фарш бы изрубили. Но выдержал. Прорубился. Двое их всего осталось. Взрослых. Седых. Умелых. И слаженно напали, пытаясь продавить мою защиту тяжелыми палашами. А я уже, признаться, устал. Полтора этажа мясом завалил. Раньше все понять не мог, как это в кино бывает, то победительный герой одного за другим врагов кладет и вдруг последний его лупцевать начинает. Только перья летят.
  Теперь понимаю. Устает человек. Вот и эти двое слабость мою почуяли и уже на пару ступенек оттеснили. И в горле рык клокочет и ярость красным туманом глаза застилает, а руки не успевают железом крутить. Нет, не успевают. Не добраться мне до портфеля, видно смерть мне пришла. Привет, костлявая. Оборотни, похоже, решили, что совсем я плох стал. Один вперед посунулся, а клинок мой у него под подбородком и пролетел. Булькнул он глоткой и на меня заваливаться начал. Второй вдруг замер и тоже лицом вперед шлепнулся. Прости, стройняшка, не сегодня. А в затылке его Сашкин секач торчал.
  - Ну, ты, Сашка, вообще...
  - А неча, - с хрустом он выдернул тяжелую железяку, - мы со своими и без чужих разберемся.
  - Скакун, помогай - раздалось снизу.
  Я перегнулся через перила. Внизу в дверях яростно рубились.
  Того, без рясы, видно уже не было. В дверь лезли уже не лица, хари. И по ним яростно хлестали тонкая секира и изящный меч брата Гильденбрандта. Гораздо реже, но с убийственной точностью вырывая бойца из рядов нападающих, обрушивался тяжелый двуручник брата Евпатия. Ряса его была изрублена в клочья. Да и прелат выглядел не лучшим образом. Некогда белый костюм был богато залит разноцветной кровью. С клинков при каждом взмахе брызгало.
  - Помогай, Скакун, - запалено прохрипел брат Евпатий и отшагнул назад.
  Я занял его место, в несколько свистящих ударов заставив нападающих отшатнуться.
  - Напри на них, - рявкнул прелат.
  Я послушно швырнул клинки вперед. Большеглазые отшатнулись. Неуемный старикан крюком секиры зацепил ручку двери и потянул ее к себе. Несколько клинков ударили по рукояти и со звоном отлетели. Я пинком вышиб чей-то разрубленный организм и дверь с громким щелчком захлопнулась. Торопливо вбил в скобы, закрепленные на двери, несколько подобранных палашей, потому что шикарный цифровой замок уже был разнесен страшным ударом.
  Глухо простонало железо, и узкий клинок с натугой прорубил толстую дверь.
  - Тьфу ты. Коготь. Бежать надо, не устоит дверь-то, - с опаской сообщил Сашка, наставляя на дверь давешний обрез.
  - А, это ты, Александр Весин, оборотень. Прости, не узнал.
  - Да и тебя, твое преосвященство, особо не узнаешь.
  - Пойдемте, - поторопил я спутников. - Сашка, бери брата Евпатия.
  - Не надо, - остановил его прелат. - Не надо.
  Из множества пробоин в доспехах под черноризца натекла лужа крови. Я нажал на камень в обруче. Металлическая пленка уплыла, открыв бледное бескровное лицо с крепко сжатыми губами. Глаза остались широко открыты.
  Брат Гильденбрандт положил ему руку на лоб.
  - Прощай, старый товарищ, - и веки, вздрогнув, опустились.
  Железо опять взвыло, разрубаемое.
  - Быстрее, - тревожно сказал Сашка, - против Когтя дверь долго не выстоит.
  - А ты не мало знаешь, оборотень, - задумчиво сказал прелат и вдруг рванул вперед, перескакивая через ступеньку.
  Последним в квартиру влетел Сашка.
  - А ты куда? - заорал я на него. - Это ж твои.
  - Ага.
  - А как ты с ними биться будешь?
  - Нормально, - сообщил он, устанавливая на треногу мушкетон. - Нормально. Крестик помнишь? Вот то-то. Иди давай. Я здесь постою.
  Абсолютно разобранный, вошел я в комнату. Здесь основательно порылись. Только вот местная нечисть совершенно не имеет опыта борьбы с несунами. Я бросился к портфелю. Там и лежала эта самая скрижаль. Под подкладкой.
  - Вот, брат Гильденбрандт, возьми.
  - Ты должен положить ее, а я взять.
  - Тогда ответь мне сначала, почему Сашка?.. Ведь он оборотень.
  И прелат мне просто ответил.
  - И я оборотень. Но я - человек. И он - человек. И ты - оборотень. Но ты - человек. Понял?
  - Да, - сказал я и положил пластину на стол.
  Он взял ее в руки, сунул за пазуху. Вытянул из изрубленной шляпы усик антенны.
  - Я в адресе. Сработано. Срочная эвакуация. Три места. И запомни. Девчонку только живой.
  В коридоре грохнула упавшая дверь, взревели радостные голоса. Рев перекрыл гулкий выстрел мушкетона. Лихим свистом забило уши.
  - А ну походи, кому не страшно, - и смачный удар секача показал, что кому-то не страшно.
  - Сашка! - бросился я в коридор.
  - Стой. Властью Ордена Псов Господних...
  - Да понял я, - вырвал руку и...
  А Сашку уже срубили. Он всегда был не очень поворотлив, мой самый веселый друг и собутыльник. И сейчас он сползал по стенке, пытаясь удержать пальцами веселенький бурунчик крови из глубоко разрубленного плеча, а звери лезли и лезли, тыча перед собой остро заточенным железом.
  - Держись, Сашка, - и волкорожий валится под ноги. Проблеск клинка и с распоротым подбородком отлетает к дверям большеглазый вампир. Клинок раскручивается на противоходе и еще один с разбитым виском валится на пол. Напуганные неожиданным натиском твари подаются назад. Я разворачиваюсь, подхватываю грузное Сашкино тело, начинаю пятиться в комнату и краем глаза успеваю увидеть, как мощная, попятнанная кровью, белая фигура нечеловеческим прыжком перепрыгивает с балкона в проем какого-то летательного аппарата, разворачивается, орет что-то мне.
  Гибкой тенью от дверей прыгает серый силуэт, и очередной выкормыш запрещенной организации "Серые волки" с хрустом вгоняет широкий клинок в левую сторону Сашкиной груди. Оборотень на моей руке выгибается и опадает.
  - Сука, - ору я.
  Клинок легко касается глотки ловкача и он заваливается, забрызгивая все своей дурной кровью. А обрадованные успехом твари опять лезут и откатываются, оставляя порубленных у дверного косяка. А из-за спин тех, испуганно торчащих железом, щучкой выскальзывает окованная сталью пика и с размаха бьет в живот. И удар так силен, что меня разворачивает и плоское оголовье проскальзывает меж липучек и больно скрежетнув по ребру, на противоходе, распахивает кевларовый френч. Сразу узкие клинки большеглазых дважды цепляют обнаженную кровь. Но мелкие раны не пугают, а только злят и уже двое владельцев сытых рапир, цепляясь, сползают по косяку. Кошкой в дверь влетает невысокий полуголый человек, весь как будто состоящий из бугрящихся силой шаров. Крутанув сальто, он с маху бьет меня ногами в грудь и я гордо улетаю в глубь коридора, перекатываюсь, поднимаю клинки и они, вдруг закрученные странными финтами, улетают из моих рук. Вот тут-то приходится, в самом прямом смысле слова, покрутиться, потому как невысокий дядька, так и норовит распороть мой организм. Приходится уклоняться, наклоняться, приседать, с абсолютно не свойственной моему мощному телу резвостью. Но он, зараза, цепляет и цепляет меня и, порезов становится больше. И тогда я роняю на него чучело медведя, купленное спьяну, срываю куртку, и жесткая ткань кевлара слету рвет в клочья его коротконосую физиономию и влажный хруст гортани, увенчавший удар ногой, указывает, что восточная угроза ликвидирована.
  А большеглазые воспользовались тем, что схватка унесла нас в глубь квартиры и их черные плащи уже заполнили коридор. Люто взревели, сорванные с пояса "Беретты", ломая тонкокостные тела и вышвыривая их наружу. Поток пуль иссякает, но времени перезарядить нет и два полуторакилограммовых изделия итальянских оружейников, влетев в лицо гиганту со здоровенным двуручным мечом, дарят мне те самые необходимые секунды, необходимые чтобы поднять меч, а кошмарная полоса стали уже раскручивается для удара и успеваешь лишь поставить блок и остановить бритвенно острое лезвие в сантиметрах от лица. Мы закостеневаем в усилии, стараясь превозмочь друг друга, прямо перед моим лицом маячит щека, поросшая густой рыжей шерстью. Я вцепляюсь в нее зубами, чувствую как кровь хлещет в рот и резким рывком головы отдираю кусок плоти. Враг орет, пытаясь прикрыть лицо и два моих клинка бьют по толстой жилистой шее с трудом разрубая жесткую плоть. А в дверь лезут эти, в серых комбинезонах и слаженной атакой выносят меня в комнату.
  - За Сашку, - ору я и один валится с разрубленной головой. - За человека, - и второй отлетает, зажимая борозду на груди. - За человека, - ору я, но клинки вязнут в выверенной защите.
  - Лежать, - кричит истошно женщина.
  Серые послушно валятся. И я вижу волчицу, которая целится в меня из Сашкиного мушкетона. Прекрасное лицо искажено безумной гримасой. Грохочет. Меня слепит пламенем и дымом, что-то жарко бьет в грудь, больно разрывая мышцы, швыряет на окно, я успеваю увидеть, как комнату наполняют черноризцы. И с водопадом осколков валюсь вниз.
  
  Все-таки вляпался ладонью в грязь. По-другому встать не было никакой возможности. Прижал к боку портфель, и, пытаясь стряхнуть с руки грязь, почапал к дому. Непонятно почему было редкостно плохо. Болело все тело, как будто избитое. Явно покачивало. Ощущения были такие, как будто поднесли плохой водки. Много. Качнуло очень сильно. Едва не упал.
  От угла отделилось несколько фигурок.
  - Что с тобой, Петрович? Перепил никак? - раздался встревоженный голосок Вовки. - Давай помогу.
  Извазганная рука судорожно метнулась к поясу и остановилась в недоумении. Чего это я? Мальчишки подбежали. Кто-то ухватил портфель. Другие подхватили под руки и дотащили таки мое мощное тело до подъезда и усадили на скамеечку. Пробил холодный пот. Сердце колотилось.
  - Дядя Валера, что, худо тебе? Может "Скорую" вызвать? - забеспокоились детки.
  Кто-то принес воды. Я отпил. Полегчало. Рукой показал, что уже легче. И, правда, отпустило. Встал. Ноги, как ватные. Но утвердился.
  - Дядь Валера, батька с села убоинку привез. Ты оклемаешься, к нам заходи. Батька звал.
  - Ладно, - махнул рукой.
  Подошел к дверям подъезда. А там как раз Славка своего зверя гулять выводит. С соседом нормально поздоровались, а вечно добрая собака, что всегда ласки требовала, вдруг шарахнулась и заполошенно, как на покойника, завыла.
  С трудом дотащил себя до двери. Еле попал ключом в замок. Плечом толкнул дверь, ввалился в прихожую. Тело все огнем горит. Уронил портфель, попал курткой на вешалку. Пиджак, рубашку сбросил, поплелся в душ. Мимо зеркала прошел, остановился. Не мое что-то.
  И, правда, не мое. Вместо обычного левисовского ремня, на поясе красовалось широченное сооружение из толстой кожи, по всей длине которого были приклепаны широкие белые кресты, а вместо пряжки два каких-то зверя сцепились в лютой схватке.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"