Мы проводили вечер у камина. На улице еще не зашло солнце, и там, за стеклом напоённый ароматами цветущих магнолий воздух весенней Праги морочил души, слепил глаза, там горожане спешно укрепляли вдоль вздувшейся Влтавы дамбы, а у нас, за ставнями, за шторами было сумрачно и лениво. Каминный огонь не столько освещал комнату, сколь исполнял ее тенями, неожиданно острыми и причудливо рваными. Они метались среди гобеленов, путались по одежде, трогали кожу.
- Врут поэты, среди заклятий Огня нет Наваждения страсти... Оно из книги Воды.
- Думаю? Кто способен думать, когда не думает никто? - улыбнулся я.
- Ты. Я, - слабая улыбка акварелью затуманила и ее губы. - Зааргументируй.
Шашни с алхимиками Золотой улицы не прошли для неё бесследно.
- Мы - да, поэты - нет. "Огонь желания"!... "пламя страсти"!... Горячка похоти иссушает их мозги, и они слепо повторяют сказанное первым из них тысячелетия назад то, что первым пришло тому в голову ... Страсть и пламя противоположны, как...
- Как...
- Как половодье и самум.
- Образно... но это лишь слова, слова, слова...
- А ты вспомни исток страсти...
- А страсть можно забыть? - и опять тень акварели смутила линию губ. - Правда, если выжить, её можно выжечь.
- Или, если отдаться её стремнине, излить.
- Игра слов не может быть доводом.
- Зато довод может быть игрой слов.
- Не в нашей забаве. - она ласкала ноготком капельки рубина, дремавших в глубоком вырезе. - Ну, не молчи... Продолжай.
- Я жду.
- Чего?
- Воспоминаний - о первом мгновении страсти.
- Когда тебя вдруг опаляет?...
- Когда тебя вдруг... Вспоминай, ну же!
Её ноготь бросил баловаться с камнями и забывчивыми касаниями подразнивал теперь сладостное всхолмье. Но каминные отблески объяли драгоценности и, потешившись, утешили их.
- Я вспомнила.
- Тогда скажи: тебя - жгло, или ты... - тонула?
Наконец, Каролина и в самом деле вспомнила, у неё сорвалось дыхание, но она тут же пришла в себя, с забавным недоумением скосила взгляд на свою руку, опустила ее на подлокотник, вспомнила про меня, вспомнила про мой вопрос...
- Можно, я немножечко совру?
- Вот так же врут все поэты.... Понемножечку. Впрочем, у каждого своя норма. У кого-то - на мензурку, у кого-то - бокал, а большинство хлещет - пивными кружками. А страсть, она...
- Она?... - эхом отозвалась женщина.
Но мне не дали времени сформулировать.
Они ввалились раскрасневшиеся, запыхавшиеся, от них разило потом, кровью и... и страстью. Четверо. Троих я знал - та ещё компания: русская княжна Алла, изгнанница-девчонка, чью мать Иван Ужасный казнил за колдовство, французская герцогиня Ирэн де Мофриньез, лучшая подруга главной интриганки города отравителей - Маргариты Наварской и барон Виктор фон Гродис - первая шпага мятежных протестантских городов Германии. Но сегодня их одежда не соответствовала титулам. Ну, Аля - ладно. Она пользовалась нарядами, как актерка на сцене, как мастеровой инструментами, да и Виктор... тот тоже умел быть своим и на королевском приёме, и в пригородной корчме. Но Ирэн... Её-то что заставило надеть эту хламиду?
Я уже встречал их, встречал, и когда они не были знакомы, и вместе. Я видел - мне дано это - как их тащило друг другу, каждого к каждому... к каждой, как они не могли понять себя, решить, как не могли решиться. Я был уверен, что такие узлы не развязываются - рубятся. Мечом, ядом, заклятием. Я ставил на чары.
Четвертый был не знаком мне. Судя по чудовищности его одеяний - московит. Странно, княжна с трудом переносила соотечественников.
О! они решились... О... у них еще ничего не решено... Как раньше их томило невысказанность желания, так сейчас они пытались загасить ревность... Забавно, они не могут поделить мужчину или девушку? Или женщину? В любом случае, я по-прежнему ставлю на юность.
- Ты не один? - удивилась Алла. - Извини, у нас не было другого выхода. За нами погоня.
Камердинер беспомощно выглянул из-за спины длиннобородого варвара - бесцеремонная девица, видимо, просто не стала слушать моего слугу.
- Русским духом слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел... - акцент Каролины придал бы изысканности даже татарскому языку. Она не спешила оборачиваться к вошедшим, и они могли видеть лишь плетение ее высоко-подобранных волос, лишь лебяжий выгиб ее шеи, на которой нежился только один освобожденный локон. - Роман, представь меня. - перешла полячка на немецкий.
И она встала.
И она повернулась.
И она подняла огненные свои очи.
Где-то там, за окном заходило, расплескивая брызги заката солнце, где-то там, за окном приготовлялась расплескать марево полнолуния луна, где-то там шумела столица Империи, а здесь рухнула тишина.
Я подыграл своей давней знакомой. Я длил и длил паузу, медленно поднимаясь из кресла, не спеша поправляя подсвечник, неторопливо подходя к ней.
- Графиня Собаньска. - принял я ее руку. - Каролина Собаньская.
На месте Кары я бы поостерегся: каждый из них... каждая... словно бы удивился, словно бы прошептала: "та самая?". Но Каролина осталось безмятежной - лишь плескалось мятежное черное пламя ее очей. А где-то там, за окном наполненная половодьем Влтава готовилась выплеснуться из своего ложа.
Первой опомнилась Аля, и словно с лязганьем упала решетка осаждённого замка.
- Княжна Алла, - представил я ее. - Алла Корчагина.
Рука в моей руке чуть сжалась.
- О, - обозначила реверанс Каролина, - наслышана о вас.
- От кого же? - ответила реверансом княжна. Её серое платье простолюдинки только подчеркнуло изысканную точность движения.
- Последний раз от мессира Браге. Он в восхищении от вашей аккуратности в расчетах гороскопов, - улыбнулась графиня.
Я улыбнулся тоже, вспомнив дотошного астролога. Каролина рассказывала, что тот тайком принял еретическое учение Николая Коперника, потому как, исходя из него, математика получалась точнее... Аля не улыбнулась.
- Я тоже наслышана о вашей... аккуратности.
Слабую паузу расслышал, наверное, только я. Впрочем, рука моей подруги опять сжалась... почти незаметно. Стрела, пущенная из крепости впилась в древко, герольд не дрогнул, и почти не дрогнул штандарт.
Теперь я не стал длить паузу.
- Герцогиня де Мофриньез, - повернулся я к ней.
Да, для Ирэн простое одеяние было в тягость, хотя и ее реверанс выглядел безупречным.
- О! - опять показала удивление Каролина. - Молва о ваших приключениях обошла всю Европу.
Нет, это не было рассчитанным ударом. Кто-то из защитников крепости случайно опрокинул жбан с кипятком, плесканула вода, и капли скатились по доспехам - безвредно, почти неощутимо. Но у Кары опять дрогнули пальцы, а у Али - губы.
И опять я не стал затягивать паузу.
- Барон фон Гродис.
Еще минуту назад барон, войдя - ворвавшись! - в комнату, бессознательно прикидывал, чем при случае забаррикадировать дверь, безопасны ли окна, и где тут пути отхода, но теперь...
Как по-разному действует на людей столкновение с нечеловеческой красотой.
Аля... если бы она была оборотнем, то уже перекинулась бы в... нет, не в волчицу - в самку ирбиса, снежного барса, и сейчас бы хвост ее хлестал по бокам, уши были прижаты, зубы оскалены, а из горла выцеживались запредельно высокие ноты.
Ирэн - растерялась, как путник, застигнутый небывалым зарядом всё заглушающего, всё подавляющего снегопада... Но ведь это же Ирэн... Басня о соломинке, ломающей спину верблюдицы, не про неё, про неё - сказ о последней снежинке, срывающей лавину.
А Виктор... да и этот московит... Ну, как дитё годовалое... Увидели красивую игрушку, и в глазах только одно - "дай!" Даже шпага барона, с которой, наверняка еще не стёрта кровь недавнего боя, за пару мгновений стала атрибутом куртуазии - уж Виктор-то знал, как действует на прекрасных дам кровь врага на руках рыцаря.
- "... и женщина, в чьих взглядах мрак ночной....", - пробормотал он, вроде бы про себя. Но я услышал. И услышала Каролина. И обе его... кто ж они ему теперь? - ладно, скажем нейтрально: обе женщины. И, как оказалось, услышал русский варвар. Интересно, неужто он знает ещё и английский? Или интонация и ритм стихотворной строки были красноречивы сами по себе?
- "... Нет на свете царицы краше польской девицы...", - ухмыльнулся он.
Я взглянул на Алю, но она только качнула головой.
- Познакомиться мы не успели, - русский заметил и мой взгляд, и её жест. - Не до того было...
Рука его легла на рукоять сабли. У Каролины дрогнули веки. Тоже кровь?
-... поэтому представлю себя сам, - он легко склонился на восточный манер, опустив к земле правую руку, выпрямился. - Посол государя всея Руси Иоанна Васильевича - Леонтий Шевригин. Сын боярский. Но... - он опять выщерил все свои 32 зуба, - но почему-то все кличут меня - Истомой...
Боярин недоумённо пожал тяжелыми плечами и огляделся. Картина медведя, незнамо как, оказавшегося в малиннике, нарисовалась сама собой и очень отчетливо. И ни одна из ягодок не сумела удержаться от улыбки.
Их реверансы были почти синхронны, и почти синфазным были волны излучения их обаяния. Мне не мешало даже то, что оно было направлено не на меня.
- Просто поразительно, что у столь грозного государя русского такие... не грозные посланники, - Каролина выпрямилась и рубины на её декольте опять вернули отсвет каминного пламени.
- Не грозный? - хмыкнула Аля. - Двое, только что зарубленных его саблей бандита были бы с вами не согласны.
- Очевидно, графиня имела в виду другую битву, ту в которой бесполезна его сабля, - вступил в разговор Виктор, - а грозный вид - не лучшие доспехи.
И он протянул руку московиту.
Их рукопожатие не было кратким. Они не отказали себе в удовольствии в мужской забаве. И признали друг друга равными.
- Его сабля... - мурлыкающие интонации Каролины были за пределами слуха. - Виктор, я не думаю, что ваша шпага слабее.
- Мы не мерились клинками, - в глаза ей улыбнулись глаза барона.
- Пару одолел я, он тоже - пару, - опять встрял боярин. - Но думаю, что двое - не предел для его... клинка, - он старался не смотреть на Ирэн и Алю. - Да и для моего тоже.
- Когда поле боя освещено огнями столь прекрасных глаз - клинки неутомимы.
Каролина колыхнула ресницами. Двойной смысл похвальбы двух, только что вырвавшихся из боя мужчин её забавлял. Я бы посоветовал ей притушить пламя своих очей. Но когда это она слушала чьи-либо предостережения?! Вот и сейчас она не слышала даже оглушительного молчания двух сумасшедших баб.
А где-то там, за окнами, за домами истошно забил колокол - Влтава прорвала дамбу. А где-то там за окнами, за Влтавой выплеснулись из-за горизонта первые брызги полнолуния.
- А ваши глаза, Каролина... Пересверки в них не уступят искоркам в рубинах, - он наблюдателен, этот варвар: красные огни камина отразившись в зеркалах плавились в ее очах.
- Но и от рубинов трудно отвести взгляд, - не удержался барон. - Ведь лучшая подсветка драгоценностям - отсвет женской кожи.
Русский тоже опустил глаза ниже...
Каролина вздохнула. Камни послушно брызнули красноватыми искорками. Вдох был глубоким и выдох - тоже. Ткань платья сначала натянулась, потом.... потом...
- Каролина! - сорвался голос у Али.
- Да?
Кара смотрела вникуда... Туда, наверное, где были слышны и ее беспощадное мурлыканье, и яростный визг ирбисы. А красные искорки всё целовались с камнями, а красные искорки всё нежились, нежились её в глазах.
- Обернись!
- Да? - женщина повернула голову к девчонке.
- Ты поняла меня! Улыбнись!
Это было секундная пауза, секундная не более...
- Тебе это будет дорого стоить, - бесцветным голосом проговорила Каролина. - Очень дорого.
И я выдохнул. Драки не будет, не будет смертей, и не будет мести за эту юную ведьмочку, дочку погибшей ведьмачки, внучку страшной живой ведьмы... Может, мы укрылись бы на просторах Нового Света, но до берега океана, до судна надо было бы ещё добраться, а потом плыть, плыть, плыть - долго плыть на маленьком беззащитном кораблике...
Мужчины не сразу поняли, что теперь будет не бой, а торг, и ещё готовились выхватывать свои... хм... свои клинки, отпрыгивать, оборонять, они уже знали кого - своих женщин, готовились убивать, они уже знали кого - друг друга. Но... почему-то самым пугающим для меня оказалось растерянное движение Ирэн: она обеими руками пригладила выбившиеся из-под дурацкого чепчика волосы...
- Я заплачу, - тихо ответила Аля. - Не продешевишь.
Моя подруга кивнула мне, я понял ее, шагнул к окнам и отдернул одну за другой все шторы. Люди глядели недоуменно - для них за окнами лишь томился сумрак: лунный ручеёк не мог ещё пересилить заграду каминного огня, но мы с Каролиной давно слышали его всплески.
Кара взглянула на ничего не понимающее лицо... этого...как там его... боярского сына... Истомы. Взглянула и улыбнулась.
Один придурок-шляхич, считавший себя поэтом, говорил, что с чернотой её очей способна соперничать только белизна её зубов. Ужасное сравнение. Он плохо кончил.
Но Каролина...
Начало обращения поймать невозможно. Даже мне. Даже мне туманит голову ее нестерпимое обаяние... Мгновение - она ведет язычком по идеально ровным, идеально белым зубам, но еще мгновение - и клыки ее уже на дюйм удлинились, а глаза... Искорки в ее глазах расплавились и красным затопили зрачки. И всё-таки, всё-таки по-прежнему, нестерпимым было ее обаяние - нестерпимое обаяние вампирессы.
Говорят, кобра предупреждает о своем нападении, раздувая капюшон, гремучая змея - треском своих погремушек, но самые ядовитые змеи кидаются молча.
Я и не предполагал, что в сложных женских нарядах можно двигаться так стремительно... Я еле успел. Впрочем, успели все.
Ирэн успела метнуть что-то невидимое в Виктора. Виктор успел широким рукавом прикрыть лицо, Ирэн успела сблизиться с ним, Аля успела несколько раз отшвырнуть её всторону, успела крикнуть Каре: "Помоги же!", Кара успела перехватить следующий бросок сошедшей с ума герцогини, сжать ее правую ладонь, в которой посверкивала иголка, успела примериться к изгибу ее шеи... Вот тут успел я.
Любой вампир сильнее любого человека, но я-то человеком не был. И любая женщина слабее меня. Даже вампиресса. Я зажал ей голову, не давая её клыкам добраться до шеи жертвы.
И тут подоспел барон... Выпад его стальной шпаги вряд ли убил бы Кару, но, поверьте мне: воскресать больно, ужасно больно. Но успел и Истома - он отбил шпагу. И опять успела Аля:
- Всем стоять! - зарычала она.
И зарычала, пытаясь вырваться от Кары, Ирэн.
И зарычала, пытаясь дорваться до шеи Ирэн, Кара.
И зарычал, пытаясь удержаться от поцелуя хоть кого-то из двух прекрасных женщин, я.
И зарычал от беспомощности, барон, со звоном вгоняя свою шпагу в ножны.
И тут, глядя на нас всех, захохотал Истома.
Смех помог унять того, кто во мне. Обе обезумевшие самочки еще были в моей власти, они бились в моих руках, их волосы дразнили мое лицо, они бёдрами касались моих бёдер, их ноги заплетались в моих, под моими руками оказывались то голые плечи Кары, то голые - под одеждой, но всё равно голые! - груди Ирэн, но волны похоти уже... Теперь уже в них можно было плескаться, как в прибрежном прибое теплого моря.
А Аля вытянула из-под рукава стилет.
Русский оборвал смех. Сабля в его руке вернула каминный отблеск, а со стороны опять послышался вкрадчивый шелест мягко выходящей шпаги.
Аля не обратила на них внимания - она вытянула чернёное лезвие ко мне.
- Серебряная насечка? - понял я.
- Да.
- Давай, - пришлось согласиться мне.
Она поколебалась и протянула стилет боярину. Что ж тот сам напросился.
- В бедро, - подсказал я ему. - На полдюйма-дюйм.
- А-а-а-а! - завизжала вампиресса, пытаясь вырваться, пытаясь увернуться, но укол был точен.
- А-а-а-а! - опять завизжала та. Теперь - от ледяной боли.
Возврат не отличается стремительностью обращения. Оскаленные клыки уменьшались в три приёма, потом начала покидать её её нечеловеческая сила, потом и человеческие - тоже...
Истома не отскочил от неё после удара, он даже не отодвинулся, и я передал графиню ему - с рук на руки.
Всех медленнее - возвращалась в ее глаза ночь.
- Ну, здравствуй! - пробормотал Истома и перестал сдерживаться. Его поцелуй был грубым.
- Сумасшедший! - выкрикнула Аля. Она хотела, было, вмешаться, но её перехватил барон. Его поцелуй был грубым тоже.
- Эй... - через некоторое время попытался привлечь к себе внимание я. - Мне-то что делать?
Герцогиня все шипела в моих руках. Одна отравленная иголка поблескивала из рукава барона, вторая - из ковра, но женщины... они такие запасливые...
- Есть средство, - Аля отпихнула, наконец, Виктора. - Где у тебя спальня?
- Я? - повернулся к ней барон.
- Опять ты?! - сорвался голос у девчонки.
- Вдвоём? - предложил мужчина.
- Нет! - опять выкрикнула Аля, и начала подыскивать оправдание. - Я не верю ни ей, - она указала на Кару, - ни ему - "посланник"! - почти прошипела она. - Да и ему тоже, - это уже обо мне. - Ты будешь с ними.
И он был с нами. Правда, сначала мы оттащили Ирэн наверх, в спальню и приковали её к кровати. У меня... у меня там есть приспособления. А когда закрывали тяжелую дверь, я успел услышать, как визг ирбисы оборвал шипение черной мамбы. И был в нём такой напор желания, страсти, похоти, что барона качнуло. Я схватил его за плечо. Вдвоём мы выгребли.
- Что с вашей подружкой, барон? - выразила общий интерес моя подружка, когда мы спустились к ним.
Она отгородилась от молодого боярина столиком, позой выражением лица, тоном голоса. Она даже курила мою трубку! Она городила баррикады из всего, что подворачивалось под руку. И этим вопросом тоже!
Но русский уже опомнился и теперь колебался. Мы пришли слишком рано: ещё пару минут, и Кара поняла бы: он был готов испугаться.
Виктор ответил не сразу. Он даже не стал скрывать свои раздумья о дозе откровенности.
- Это... - всё-таки решился он, - ...бабка Али назвала это "летящим копьём" Не представляю, говорит ли вам...
- И ты её цель?! - не поверила ему Кара.
- И ты, зная это - рядом?! - не поверил ему я. - И давно?
- Уже более суток. Около 30 часов.
- И ты ещё жив? - барон только раздраженно сжал зубы. - Кто метнул копьё?
- Не знаю.
- Почему?
- Не знаю. Я здесь уже давно, с нею общаюсь - давно. И только вчера... - замолчал он.
- Кажется, знаю я, - проговорил посланник государя русского после паузы, долгой паузы. Видимо, у него тоже сливались в глазах чересчур мелкие деления на мензурке правды. - Вчера, во время моего представления во дворце, я краем уха слышал, что "император всё-таки согласился принять протестанта...". Барон, ты же протестант?
- Он согласился! - барон влепил кулаком по столу. - Тогда понятно...
- Что же такого ты можешь предложить римскому императору германской нации, что на тебя открыли такую охоту? Почему они рискуют даже герцогиней? - вопрос русского дипломата был мягок. Он словно бы и не спрашивал, а только размышлял вслух, но пауза требовала ответа.
Паузу встретила пауза.
- Я возможно отвечу, - наконец-то... всё-таки... всё-таки ответил Виктор фон Гродис. - Возможно. Если ответишь ты.
- Спрашивай.
Боярин был готов к торгу, и я поморщился: русские - отвратительные торговцы: вечно они пытаются поначалу сбыть залежалый товар, поэтому всё время кажется, что ничего стоящего у них нет.
Я догадывался, о чём будут вопросы барона, но их было много, слишком много, а на обмен у Виктора был только один ответ.
- Зачем ты здесь? - браво! - он сумел все свои гроши перелить в один золотой. - Здесь. - повторил он, обведя руками нас.
Теперь пришла очередь московита пересчитывать медяки.
- Я здесь, чтобы прекратить войну.
О какой войне шла речь, он уточнять не стал. Царь Иван IV уже 20 лет воевал с Тевтонским орденом, Литвой, Швецией, Данией, Польшей. Воевал так, что заслужил прозвище - "Ужасный", воевал так, что Европа вспомнила 300-летний ужас нашествия татар.
- Что?! - барон не стал сдерживаться. - Вот-вот и вы потеряете ваш Псков, а потом придет очередь Новгорода. Вот-вот и турки в очередной раз подстегнут татар, и их рати опять дойдут до вашей Москвы, а ты - посланник! - бесстыдно целуешься с упырихой, чтобы, чтобы "остановить войну"?!
Лицо Каролины осталось бесстрастным, но на сына боярского было страшно смотреть. Стыд, страсть, долг и... юность, отчаянная юность... Я был готов, что он выхватит саблю, но долг пересилил всё.
- Мы не сдаём свои города!
- А Старая Русса?
- Все жители покинули её, а город - сожжён, нами сожжён. Псков - выстоит. А целуюсь я, потому что... потому что целуюсь!
- С...
- Я - вампиресса, барон, - голос Кары был спокоен, но я почти слышал звяканье очередной гири, швыряемой ею на весы. Алле придется потрудиться, чтобы... - как там говорят ростовщики-евреи? - чтобы "свести дебет с кредитом".
- Она - женщина, барон, женщина. Живая.
- Она - внушила тебе страсть, мальчик, понимаешь - внушила!
- Так поступают все женщины, - ухмыльнулся пацан. - А потом... потом отвечают любовью на любовь. Разве не так, рыцарь? Разве не так, дама?
- Ты сумасшедший, Истома, - не веря себе, против своей воли улыбнулась Кара.
- Ты сумасшедший, боярин. - убеждённо сказал барон. А потом что-то вспомнил и... и улыбнулся.
- Уж кто бы говорил... - вспомнил я тоже и возвёл очи горе.
И мальчишка захохотал. Умеет же...
Я умею улыбнуться так, что у женщины опустятся руки, ослабеют ноги, и она поймет: "всё". Каролина умеет улыбнуться так, что мужчина понимает: отныне его жизнь потерянна. Но этот... Как, где в темной, задушенной Руси нашли такого... такого светлого? Каролина, кажется, размышляла о том же и уже ничего не понимала, ничего. А в крайнее окно заглянула Луна.
- Зачем тебе Ала?
- У нас здесь не осталось союзников...
- А не надо было разграблять селения, вырезать гарнизоны, сажать на кол военноначальников!
- А не сдавайтесь! Как можно: утром сдать свой город врагу, а вечером выводить прогуливать собачку?! Вы никогда не воевали с татарами!
- Да вы сами - хуже татар!
- Мы не хуже, не хуже, - боярин замолчал.
- Аля. - напомнил я ему, - зачем тебе Аля?
- Мне необходимо... Я должен встретиться с цесарем и папой.
- Всего-навсего... - пробормотал Виктор.
- Я объясню им, что Русь - щит Европы от татар, турок - от неверных. Что, если Русь рухнет, то вы увидите настоящих татар. Здесь! Вот тогда и сравните. И через пару столетий тоже выучитесь - не сдавать города! Вчера мне отказали в аудиенции, - он почти не сделал паузы, - но это ожидалось. От меня... от меня требовалось найти Аллу Корчагину и уговорить её нам помочь.
- Вы... - Виктор запнулся. - Вы не преувеличиваете её возможности? Кто она, и кто - "цесарь"?
- Цесарь - помазанник Божий, а у Али... у Али - свои заступники... свои силы. Иван Васильевич считает - не меньшие. Её бабка... Ты же видел её бабку, Виктор?
Барон видел. Сразу стало очевидным - видел.
- Как... - спросил он. - И как ты собирался её уговаривать?
- Я умею, - Истома бесхитростно посмотрел на Кару. - Женщины любят меня слушаться, но...
- Но?
- Но есть ещё один довод. Еще - она могла бы послушаться своего отца.
- Её отец уже 15 лет с лишним как мёртв!
- Её отец уже 30 лет с лишним, как царь и великий князь всея Руси. И он, слава Богу - жив.
- Этого не может быть!
- Это может быть, - проговорил я. - И это многое объясняет. Очень многое... хотя бы то, почему...
- ... почему девочка-изгнанница до сих пор жива... - договорил за меня Виктор.
- Она жива не только поэтому, - не согласился с нами Истома. - Когда брали ее мать, погибло пятеро воинов, пятеро! И не опричников, а воинов... И поэтому... поэтому, когда я увидел, как девчонка запутала, в его собственных одеждах запутала и обезоружила бандита, я насторожился, а когда она крикнула "Виктор!", не "Виктор", а "Виктор!", я влез в драку.
- Ты откровенен.
- А ты, барон, ты - будешь откровенным?
- Зачем тебе это?
- Затем, что ты встречаешься с цесарем, у тебя есть, что ему предложить, и ты - должен мне! Что это, барон фон Гродис?
Барон молчал.
- Я понимаю: Русь если не разбита, то обессилена, и твои враги - на другом конце Европы от нас, но... но именно там у нас есть друзья! Которые враги твоим врагам... И ещё... У нас есть золото. Много золота... которого в войнах никогда не бывает достаточно. Даже в ещё не начавшихся войнах... Что это барон?
И барон потянулся к притороченной к поясу сумке. Достал свёрток тонко выделанной кожи. Развернул. Нетронутый ржавчиной наконечник копья, казалось, вбирал свет. Даже лунное сияние не давало на нём отблесков.
- Не может быть... - прошептала Кара.
- Не может быть, - подтвердил я.
- Что это? - ничего не понимал русский.
- Копьё святого Маврикия, - ответил барон.
- Что-что? Какое копьё?
- Которым 15 с половиной веков тому назад был окончена человеческая жизнь Иисуса Христа.
- Не может быть, - прошептал боярин.
- Оно хранилось в Вислбадене, в посвященном этой реликвии храме. Но мы не верим в реликвии. Ни в иконы, ни в мощи. Ни в... артефакты. Было решено, предложить его Рудольфу в обмен на... хотя бы на нейтралитет.
- И он согласится?! Перессориться со всеми своими родственниками в Вене и Мадриде, пойти наперекор Риму только ради... ради "реликвии"?
- Ну у этой "реликвии" есть и другие названия - "копье Власти", например. И... И Рудольф тяжело болен, постыдно болен. Он собрал алхимиков со всей Европы. А копьё Лонгрина... В нём эхо удара архангела и отсвет выбитого им изумруда из короны Люцифера... Оно - универсальный усилитель, абсолютный катализатор. Оно не только способно поразить всё, но и... - барон вдруг запнулся, - но и, вроде бы, исцелить всё.
- Даже копье Власти не сделает мечтателя - деятельным, меланхолика - воином, - проговорил я. - Вот к примеру, даже если он излечится от сифилиса, он не станет обольстителем. Выберет себе самую уродливую фрейлину, и будет ей верен и счастлив. Вы, люди, слишком недолго живете - вам не хватает стратегического мышления. Вы не на того ставите, барон...
- Иван Васильевич мне тоже говорил, что через 10 лет здесь снова будет провинция. - подтвердил боярин. - А столица - в Вене. А императором - его брат. Потому что...
- Истома, - прервала его Каролина. Она положила мою трубку на столик и чуть наклонилась к боярину. Он повернулся к ней.
- У нас тоже много об этом спорили, - не обратил внимание на её вмешательство Виктор, - но...
Истома не успел отвернуться от Кары. Она открытой ладонью ударила по столу - прямо по моей любимой трубке. Брызнули осколки. Ладонь закровоточила. Скатерть затлела. Женщина схлопнула искорки, потом - с акцентированной паузой! - слизнула кровь.
- Покусаю, - предупредила она.
Я исполнился благоразумия и не стал улыбаться. Барон - тоже. Улыбнулся русский боярин. Он - любовался.
- Истома, ты понимаешь, что я - твоя смерть?
- Да, - спокойно ответил он.
- И ты был готов драться за меня?
- Да.
- И ты готов ввергнуть своё сердце в любовь?
- Да.
- И остаться со мной? Здесь и сейчас?
- Нет, - он был всё так же спокоен: - на мне долг. Миссия. За мной - Псков и Москва. За мной - Русь. За мной - царь.
- Ты вернешься, и твой безумный царь отрубит тебе голову!
- Ну и что? Будут стоять Псков и Москва. Будет стоять Русь. И царствовать царь.
- Ты сам - безумен, Истома!
- Нет, я - русский. Но... - он вникуда улыбнулся: - ... я не вернусь. Я не доеду. Исполнив долг, я заеду в Прагу, зайду к тебе, останусь на ночь... Правда... - опять улыбнулся, в лицо ей улыбнулся он, - это может быть нескоро, очень нескоро.
- Это может быть гораздо быстрее, чем ты думаешь, - в лицо ему улыбнулась Кара... Как они смотрели! Мне вспомнилась фреска в Падуе - "Поцелуй Иуды"... Вот такое же напряжение было в их прямом взгляде друг в друга! - Потому что за вашей "Алей" - долг мне. Я не знаю как, но...
- Я знаю, - в тени на лестнице стояла Ирэн, за ней, обнимая ее за плечи, Аля. - Моё "копье" метнул в Виктора специальный посланник папы епископ Киприани. Но ему не нужен барон, ему нужно копье Лонгрина... Даже не так... Ему нужно, чтобы Рудольф не завладел этим... - она узнала, она знала его! - да, именно этим артефактом. Барон, тебе не кажется, что у нас есть, чем поторговаться?
- Барон, - вмешалась Аля, - этим можно излечить Ирушку! У нас 6 часов до следующего приступа. Надо только пробиться на Золотую улицу, к алхимикам... Увидев это - о, дьявол! - они нам отдадут свои души! - она взглянула на русского. - Истома, поможешь? И потом - уговорить Виктора? Ты - идеальный посредник между ним и Киприани! И тогда... Киприани поможет тебе добиться аудиенции у Рудольфа. И в Риме тебе тоже не откажут в том же! И тогда, тогда...- она улыбнулась. - ты гораздо раньше будешь здесь... возвращаясь... проездом... гораздо...
- Да! - выдохнул он. И это был выдох облегчения! - Я помогу. Виктор, ты же хочешь вылечить свою даму?
Барон ему не ответил, он его не слушал. Он аккуратно, стараясь не коснуться темного металла, обворачивал наконечник тонко выделанной кожей.
Русский не удержался, он повернулся к Каре:
- Можно, я тебя поцелую? - спросил он её. - Мне можно тебя поцеловать?
- Не знаю, - ответила она. - Рискнёшь?
- Я выведу вас через западный выход, - обратился я к Але. Сил смотреть на целующуюся пару не было. - Там вплотную пристраивает свой дворец герцог Тьери. Леса, беспорядок - вы проскользнёте. Наёмники давно потеряли ваш след или убедили себя, что потеряли... - я говорил, говорил, говорил, давая время на любовь - им, давая время впитать её - себе...
- Эй! - наконец, не выдержала Аля. - У нас уже на 5 минут меньше!
Боярин выпутался из путаницы женских рук, губ, тряхнул головой, пытаясь освободиться от дурмана... На прощание он коснулся пальцем щеки Каролины... Они смотрели друг на друга, они улыбались друг другу, они любовались друг другом... рука его пошла вниз, по лицу, по шее, по...
- Эй! - захохотала Аля. - Ну, не здесь же! И ещё не сейчас.
- И за это - тоже... - успели услышать они задыхающийся голос Кары.
Они шли стремительно. Их ждали улицы средневековой Праги, алхимики, любовь... И полнолуние! И наводнение! В этом сумасшествии они прорвутся, обязательно прорвутся.