Еловенко Вадим Сергеевич : другие произведения.

Проблеск

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мистические приключения помогают преодолеть герою страх собственной памяти о детстве. Основная идея, что все пройдет и перемелется.


   Проблеск.
   Недобрая сказка.
     

Посвящается той, с кого все началось...

     
      Вместо пролога:
     
      Мне было всего десять лет, но я отчетливо помню даже сейчас, когда уже отпраздновал свое пятидесятилетие, то с чего все и началось. Нехорошо было начало, но из песни слов не выкинешь. Да и почему нехорошее? Для злой сказки вполне ничего такое начало. Сказочно злое.
   Это случилось тогда, когда отец уехал на север на заработки, а я остался с мамой в маленьком городке Латвии в ожидании, когда и мы уедем следом. Время шло, а мы все не уезжали. Тянулись месяца ожидания. А ведь, забери нас отец сразу с собой, пусть и не на обустроенное место, ничего этого не случилось. И не вспоминал бы я то, чего якобы не было. Но от чего до сих пор меня бросает в холодный пот.
   Это произошло, когда еще бился в конвульсиях издыхающий Советский Союз, а я был пионером. Пионерия это нечто. К чему это я говорю? Многие уже не помнят, кто такие пионеры. А я помню. И далеко не самое хорошее. Когда я рассказал об увиденном мной своей вожатой, меня еще долго дразнили и припоминали о рассказанном. Как я жалел, что не утаил. Как я страдал от насмешек. Как я пытался доказать, что это правда...
   Мне уже пятьдесят и я так и не смог убедить никого в том, что все мною сказанное тогда, случилось на самом деле. Что последующие события лишь подтверждают мои слова. На меня смотрят как на фантазера, излишне сильно поверившего в собственную фантазию. Я, иногда, даже сам себя пытался убедить, что виденное мною лишь плод моего больного разума. Убеждал, а потом снова разочарованно смотрел на прошлое и содрогался от воспоминаний...
      В итоге, сознаваясь перед самим собой, я невольно думаю, что сделал в свое время неправильный выбор. Что, может, надо было идти... Идти к свету. К проблеску в кромешной тьме.
     
      Глава первая. Латвия.
     
      Подвал, в который меня завело мальчишеское любопытство, был мне знаком и раньше. Именно сюда мы бегали, чтобы в тайне от взрослых покурить и напиться утащенной Янисом у своего отца браги. Комнатка, в конце длинной и трудной тропы, между затопленных нечистотами подвальных помещений, была для нас подобием подарка. Ее построили старшие мальчишки и, ввиду того, что сами редко там появлялись, разрешили нам "малышне" собираться в ней. В светлой, даже всего от одной лампочки комнатке не было ничего кроме кровати под самым духовым оконцем и пары стульев. Но разве больше мальчишкам нужно, чтобы убивать время? И меньшего бы хватило. А девчонок в этот подвал мы никогда не пускали. Как бы они не просились с нами. Оттого и удивился я...
   Я ведь лично видел, как старшеклассники втащили ее сюда. Девочку, что отчаянно кричала и отбивалась, пытаясь привлечь внимание взрослых. Но окружающие подумали, что это очередные игры детишек и не обратили своего слуха к ее крикам. Я же наоборот, бросив гонять мяч по двору со своими друзьями, устало сел на траву и уставился на вход в подвал, куда взрослые мальчики ее затащили. Ушибленная нога отчаянно болела и я ее беспрестанно тер, дожидаясь, когда боль ослабнет. Очень хотелось подкрасться к отдушине и подглядеть что же там делают эти трое. Но когда на улице снова появились те старшеклассники, я даже не смог понять что это с ними. Глаза у них были откровенно ошалелые, а на лицах читалась такая неприкрытая растерянность и страх, что даже я понял - что-то случилось. Они быстро убежали, а я десятилетний писюк, поковылял к входу в подвал, силясь понять, отчего девчонка, да еще не самая смелая, я ее чуть знал и она мне нравилась, решила остаться в мерзком, вонючем подвале, а не выскочила за теми двумя следом.
      Я соскочил с лестницы на песок и направился к затопленной канализацией части дома. Скоро я уже скакал на больной ноге по маленьким островкам в этом зловонии, отчаянно стараясь не дышать. До комнатки я добрался так ни разу и не соскользнув в зловонные лужи на полу. Что было, кстати, удивительно при моей вечной неуклюжести.
      Я чуть подождал, прежде чем войти, перед самодельной дверью, прислушиваясь к звукам изнутри. Тишина. Какая-то неправильная тишина. Плотная и душащая. Даже звуки с улицы не доносились в тот момент в глубину подвала.
   Наконец решившись, а может просто устав стоять на ноющей, ушибленной ноге, я осторожно потянул на себя дверцу и вошел в освещенную комнатку. Я, конечно, сразу заметил, что вся одежда, натасканная сюда нашими пацанами и служившая лежанками на досках пола, скинута на кровать. И не удивился такому делу. Мало ли людям было неудобно на пружинистой, ржавой кровати. Вот и решили закидать ее.
   Я уже почти смело подошел к ней и потянул на себя верхнюю куртку, немедленно собираясь навести порядок. Хотя... Я не могу точно вспомнить, отчего я это сделал. Мне сейчас кажется, что я должен был, просто, взглянуть в пустую комнату и выйти. Просто должен был. Что же меня заставило зайти в пустое с виду помещение? Да еще и стянуть эту замасленную всю в дырах одежду? Я не знаю. Но я сделал это и под курткой я увидел белую, чуть посиневшую в свете из окошка, ногу. Я испугался. Еще бы не испугался. Я рванулся обратно к двери, даже не соображая что, потянул за собой зажатый в пальцах рукав. Куртка окончательно свалилась с кровати, приоткрыв мне, обернувшемуся у входа, голову девочки.
      Ее рот был раскрыт, словно она умерла, еще продолжая кричать. Ее глаза, широко распахнутые, с болью смотрели в потолок над собой. А рука отчаянно сжала пальцами какую-то тряпку.
      Я выронил рукав и закричал. Закричал настолько громко, что невольно закрыл руками уши. Потом я побежал. Я, кажется, уже не разбирал куда бегу. Проваливаясь по колено в болота нечистот, я, безумно крича продолжал пробираться к выходу. На воздух.
   Вот и выход. Вот и мои друзья, что еще гоняют мяч на площадке перед девятым домом. Но я, не обращая на них внимания, захлебываясь криком и плачем, бежал домой.
      Мама, только дав мне воды, смогла узнать, что я видел в подвале восьмого дома. Она стала сразу какой-то непонятно жесткой. Словно одеревеневшей. И взгляд у нее был в тот момент такой, кокой я никогда у нее не видел. Отсутствующий и серьезный одновременно.
   Она немедленно позвонила коменданту нашего военного городка и тот уже через пару минут зашел к нам в квартиру. Благо жил этажом выше в нашем подъезде. Он расспросил меня, вздрагивающего и всхлипывающего, о том, что я видел и, вызвав солдат из гарнизона, ушел с ними. Только вечером я узнал от мамы, что мальчиков убивших мою знакомую уже ищут, и я сделал правильно, что так быстро добежал до дома и рассказал ей об этом. Комендант, пришедший позже, еще немного поговорил со мной. Он был серьезный мужик, и я до сих пор вспоминаю, как он смог мне десятилетнему объяснить скупо, но честно, что девочку изнасиловали и убили. Он попросил меня, чтобы, когда убийц задержат, просто для формальности, я зашел посмотреть на них. Они это или не они.
      Вечером маме пришлось давать мне валерьянку и успокаивать рассказами, что этих ребят поймают и они понесут заслуженное наказание. А я никак не мог уснуть: сразу виделись раскрытые в крике губы девочки и ее глаза отчего-то вдруг смотрящие именно на меня. Я промучился пол ночи и промучил маму, которая уже и не знала, как меня успокоить.
   Уснул я только около трех и проспал до обеда. Что для меня было делом редким. Но не это удивительно, а то, что один отрывок из сна я до сих пор помню настолько отчетливо, что страшно становится. Я бежал по длиннющему подвалу, еле передвигая ноги в жиже помоев и экскрементов. А сзади меня, медленно, словно нарочно пугая, брела девочка все с таким же раскрытым ртом и вытаращенными глазами...
      Мальчиков нашли через три дня в лесу, где они жили в землянке, каждую минуту опасаясь, что их сыщут и накажут. Когда их доставили в офицерскую гостиницу, туда же привели и меня, специально забрав с уроков.
      Я зашел в комнату, где на стульях сидели эти мальчики и, конечно, немедленно узнал их. На меня смотрели с ненавистью и презрением. Я искренне боялся этих взглядов, тем более, что вид их, был ужасен сам по себе. Все в грязи. На одежде налипли хвойные иголки. Руки, перепачканные в сосновой смоле и оттого казавшиеся совсем черными от налипшей грязи. Я побыстрее ушел, надеясь больше никогда их не видеть.
   Комендант вечером снова зашел ко мне и поблагодарил за помощь. Я тогда смог выдавить из себя вопрос, что же с ними теперь будет? Комендант пожал плечами и сказал, что это суд решит.
      Весь военный городок стал ожидать суда. Нас там жило не так много, чтобы кто-то чего-то не знал. К тому же на похоронах девочки были почти все жители.
      Ее хоронили в белом подвенечном платье. Отчего я не знал. Рот ей закрыли и глаза тоже. Кто-то даже смог придать лицу девочки умиротворенное выражение. Я долго не мог оторваться от него взглядом, запоминая каждую деталь ее красивого лица. И это учитывая что я, как и любой десятилетний, до ужаса боялся мертвецов.
   Похороны шли своим чередом. К открытому гробу подходили подруги девочки, друзья ее родителей. Просто соседи. Они прощались с ней молча, без слов. Лишь не многие позволяли себе плакать. Я лично не позволил себе. До того самого момента когда
   отчетливо понял, что девочка в гробу на меня смотрит.
   Да ее глаза были закрыты, но маленькие щелочки, сквозь которые я увидел блеск, я помню до сих пор. Мама на мой испуганный вопрос сказала, что мне показалось. Но я то знаю что это не так...
      Ее звали Ольгой. На памятнике, поставленном за счет городка, это имя было написано не как на остальных надгробиях печатными буквами, а прописными с наклоном. Даже в этом я увидел что-то неправильное. Что-то из ряда вон выходящее. Какое-то исключение нехорошее.
   Я, не первый раз был на похоронах. Я знал, как больно людям терять своих близких. Сам просто представил однажды что и мама может умрет. Это вот раннее мое понимание сказывалось и на моем поведении. Я не позволял себе на кладбище громко говорить или того хуже смеяться. За меня моей маме было не стыдно. Но она все-таки решила увести меня пораньше оттуда. Может, чтобы чересчур не травмировать. Дома я спрятался в свою комнату и не выходил из нее до вечера. Моя мама изредка заходила и приглашала к столу, за которым они с тетей Ирой нашей знакомой, тихо поминали девочку, но я отнекивался и мотал головой.
      Сейчас жизнь значительно изменилась. А раньше бы и вопроса не возникло, почему посторонние люди поминают? Или если бы вы жили в военном городке, то знали бы. У нас было все еще запущеннее, чем в деревне. Мы не просто знали довольно неплохо всех жителей, но и еще могли детьми постучаться в любую квартиру и попросить воды попить или в туалет сходить! Вы представляете, как мы жили? Новый год праздновался всем городком, причем заранее нельзя было спланировать, где ты его, у кого в гостях, закончишь праздновать. А майские праздники так вообще превращались в шоу. Летчики проносились над нашим городком в строгом строю, словно над красной площадью. Рев их двигателей глушил нас, но и приносил радость с восторгом. Мы забирались на пятиэтажки чтобы лучше увидеть тяжелые корпуса "мигов" и "сушек" что, поднимаясь с недалекого аэродрома, делали разворот и заходили на городок. И все знали, чьи это отцы, братья или мужья ведут сейчас свои машины в нелегком параде на потеху маленькому двухтысячному городку.
      Отец похороненной девочки был командиром эскадрильи. И его, разумеется, знали так же все. Они только прибыли из Анголы, где выполняли интернациональный долг. Сейчас, когда много пишут о стремлении Советского Союза присутствовать во всех конфликтах, я думаю, что это, наверное, было и не плохо. По крайней мере, летчики прошедшие Афган, Анголу, Вьетнам... эти летчики были первоклассными пилотами. И вся семья Ольги гордилась тем, что их отец и муж один из ассов. Латвия куда их выводили, казалась для их семьи каким-то, безусловно, спокойным и хорошим местом. Они не догадывались, что на родине, в Советском Союзе их дочь проживет всего год и будет убита. Да и как мы или кто другой можем предсказывать? Едешь на отдых в Абхазию, а там война начинается...
      Я тогда впервые задумался, что мир может быть несправедливым не только ко мне, но и к другим. И еще я подумал, что мои беды с джинсовым костюмом, который мама не могла мне купить из-за его стоимость в пятьдесят рублей, и вечные проблемы с мопедом, это пустяки в сравнении с такой вот страшной смертью в ее то четырнадцать лет. Я помню, как, размышляя над этим, страшно испугался, что со мной обязательно тоже что-то плохое случится в этом возрасте. Я был уверен что не переживу этой страшной для меня цифры... Найдутся подобные отморозки, которые на дискотеке или где еще могут и ножом ударить и еще чего удумать...
      Суд признал в итоге подростков больными и отправил их на лечение. Весь городок считал, что это несправедливо. Все хотели, чтобы их отправили в колонию или тюрьму, тем более что обоим было уже по шестнадцать и они отвечали по закону. Но возмущение стихло вскоре, а об этом случае и об Оленьке старались больше не вспоминать. Все словно забыли о трагедии, кроме ее родителей и, наверное, меня.
      Она оставила такой глубокий шрам в моей душе своим взглядом из-за прикрытых век, что я иногда даже плакал ночами и по прошествии года с той истории.
      Однако на моей жизни до тринадцати лет это мало отразилось. Учился себе потихоньку. Летом купался в Даугаве - самой лучшей, на мой взгляд, реке в мире. В двенадцать на спор переплыл ее в самом широком месте. Зимой катался с ледяных горок, играл в хоккей. Обычная жизнь мальчишки. Были драки, были шпынянья со стороны взрослых пацанов. Я рос хоть и с мамой, но за себя постоять мог как не многие другие. Конечно, если не напрягали дылды типа метр на два. Отец несколько раз приезжал с севера, но мы оставались жить в Латвии. Намечалось, что уедем мы, когда он там получит квартиру и не надо будет жить в общежитии. Хотелось уехать как можно быстрее. Хотелось посмотреть мир. Но мы оставались. И ждали. И дождались...
      Три года прошло с той поры как двери психушки закрылись за убийцами. И вот они снова на свободе. Мне всего тринадцать, а они... Их по понятным причинам не взяли в армию, и они целыми днями слонялись по городку в поисках развлечений. Уходили они совсем пацанами, не знающими жизни и ее нравов, а вернулись полными, на мой взгляд, отморозками. Не было тех в нашем городке, кого бы не затронуло их возвращение. Дети при виде этих чудовищ старались уйти подальше. Мы, подростки, испытывали что-то типа ужаса, когда они появлялись в местах наших игр. Но сбежать нам редко удавалось. И тогда мы получали ни за что. И это не были банальные щелбаны или подзатыльники. Они на нас отрабатывали удары по болевым точкам.
      Меня по понятным причинам они любили больше всех. Я уже только при их приближении судорожно сжимался и боялся даже посмотреть им в лицо. Меня часто избивали ногами в кровь. Моя мама, в конце концов, не выдержала и написала заявление в милицию. Им сделали внушение, но и только. Посадить их, оказывается, было нельзя, как мне потом сказали. Они стали меня целенаправленно выискивать и демонстративно избивать. Я плакал так часто, что для меня все мое тринадцатилетние слилось в один сплошной плач. Моя мама не знала, что и делать в такой ситуации. Она общалась с другими родителями и узнала, что кроме нее еще несколько подавали жалобы, но безрезультатно. А мне стало даже до школы не добраться. Учась во вторую смену, я просто не мог не пересечься с этими даунами, которые ошивались возле неофициальной школьной курилки, выколачивая из моих друзей сигареты и обеденные деньги. Что вы! Заметив меня они бросали моих друзей и спешили за мной пытаясь перехватить по дороге ко входу. Я стал бояться ходить в школу. Тем более что в три из пяти дней учебы я все равно первый урок всегда пропускал, умывая кровь в туалете.
      Я не знаю, как они того добились... Со временем многие из старших ребят видя, что меня избивают эти отморозки и им это сходит с рук, тоже стали прикладываться. Теперь уже не было дня, чтобы я не дрался или не был избит. От меня отвернулись многие из друзей. Это аксиома, никто не хочет быть с тем, кто вечно ревет. А ревел я часто. От бессилия и гнева. От боли и разочарования в жизни. Воистину чертов год тринадцатый. К лету, к школьным каникулам, я был не просто изнасилован морально, но и еще вдобавок не видел выхода из этой ситуации. Друзей у меня не осталось совсем. Я сидел дома и даже боялся в магазин пойти, когда меня просила мама. Я непременно нарывался на неприятности. Словно я их притягивал. Так вот и наступило лето.
      Отпуск и каникулы мы проводили в городке. Мне стало полегче от того, что многие разъехались на юга и по родственникам. Я стал чаще бывать на улице и даже завел себе новых друзей, из тех с кем раньше почти не общался. Среди моих друзей оказались и латыши: Янис и Валлис. Они откровенно называли меня оккупантом, что впрочем, не мешало им со мной мастерить луки и на спор выбивать жестяные мишени позади кладбища на горке. Кроме них со мной завели дружбу еще Федя и Кирилл. Нас было пятеро, кто на каникулы не собирался, и кому было достаточно не плохо в общей компании. Мы рыли землянки и строили шалаши. Жгли вечерами костры и бегали на речку купаться. Я научил их ездить на мопеде, а они помогали мне возиться с ним. Находили бензин и масло для бака. Вместе и часто уматывали на велосипедах за тридевять земель, играя в первопроходцев на новой обетованной планете. Даже на рыбалку несколько раз ездили. Я даже не верил в свое счастье, что не пересекаюсь с теми... из психушки.
      Но счастье, а это было именно оно, не может длиться вечно. Однажды когда мы играли позади кладбища на склоне, нас заметила парочка этих психов. С ними были и девушки, их ровесницы. Вот уж воистину бог отвернулся от меня в тот момент. Уж я так и не понял, зачем они решили оставить своих подруг, чтобы поймать меня. А бегал я уж поверьте быстро. Год насилия меня научил любить спорт. Но они меня поймали, когда я спустя минут пятнадцать дикой гонки между деревьев, упал в какую-то яму и попытался спрятаться в ней. Они меня нашли словно по запаху. А может по слуху. Мое сердце казалось, бьет как набат.
      Выволокли наверх и, заломив руки, потащили к тому месту, где оставили девушек. Я плакал всю дорогу и просил отпустить меня, но они только били меня коленями в ребра и тащили дальше.
      Наконец они меня доволокли до своих подружек и бросили на землю.
      - Вот - сказал один девушкам - вот это чмо нас и сдало тогда коменданту.
      - Это за ту телку? - спросила одна из девиц.
      - Ага. Это говно нас видело.
      - Надо был тогда его еще еб...ть. - заявила вторая и я ужаснулся. Я то надеялся, что девчонки пожалеют меня и остановят этих кретинов, а они сами... Я не мог понять, зачем они унижают меня, и от этого ревел в голос. Наверное, мерзкое зрелище ревущий тринадцатилетний пацан? Но я сам себя со стороны не видел.
   Дальше было просто ужасно. Они пинали меня все вчетвером. Потом поднимали и заставляли унижаться перед ними. Приказывали мне говорить, что я "чмо и лох" и что я занимаюсь онанизмом ночью и в ванной. Девушек это забавляло, и они придумывали все новые предложения для меня. Я был настолько избит и унижен, что повторял все, чтобы не приказывали. Девушки и эти психи ржали над моими унижениями. Один, вот ведь урод, пока я отвечал сзади расстегнул ширинку и справил нужду на мои ноги. Я до сих пор вспоминаю эту мерзкую струю стекающую на мои носки. И не судите меня строго, все, что я смог это отскочить и снова умолять, чтобы меня отпустили. Они даже несколько раз порывались меня освободить, но когда я уже радовался про себя этому, они передумывали и задавали мне еще одну трепку. Наверное это была такая игра для них. Дать надежду, что отпустят, а потом начинать все сначала.
      Поймали они меня в обед, и я ужаснулся, когда понял, что вокруг стало совсем темно. Но даже тогда они меня не отпустили. Эти твари, в кульминацию повалили меня на живот и, задрав мне майку и спустив трусы, тушили об меня сигареты. Казалось что я не переживу этого вечера. Я уже плохо соображал, точнее совсем ничего не понимал, когда они в очередной раз меня поставили на ноги и приказали меня назваться фашистом и прокричать "хайль гитлер". Что после этого последует очередное избиение с криками "бей фашистов" я не сомневался. И тогда мои уже в мясо порванные губы проговорили:
      - Это вы фашисты. Вы твари! Гады! Ненавижу вас! - Кричал я исступленно, даже когда меня ударили в пах, и я снова повалился на землю.
      Я орал на весь лес, что я их ненавижу. А они, веселясь и смеясь, били меня, норовя попасть по голове и между ног.
      Я четко помню следующий момент. Но никогда я не мог объяснить даже себе, почему я прокричал:
      - Я проклинаю вас! Своим именем я проклинаю вас. Именем Ольги я проклинаю вас.
      После этого от удачного удара в голову потерял сознание окончательно. Да и этот последний мой крик вырвал из меня и силы и душу. Позже, много лет спустя, я подумал, что именно тогда я понял, что погибаю. И сделал последнее что мог - проклял своих убийц. Я даже вроде припоминаю что, вспомнив Ольгу в тот момент, вспомнил, и то, как думал ночами, что не переживу рубеж в четырнадцать лет.
      Я отчетливо помню, что в обмороке моя душа жила своей жизнью. Она словно оторвалась от тела и провалилась в неизвестность и пустоту. Я был слепцом в ней, но я чувствовал, что я не один. Кто-то или что-то было рядом и словно вилось вокруг меня. Оно рассматривало меня, как бы оценивая, и потом, решившись, приблизилось. Я почувствовал его колючие прикосновения и очнулся.
      Я был абсолютно гол. Все мои вещи исчезли. И шорты, и майка, и трусы с носками и даже драные кроссовки. Я лежал на хвойных иголках и меня, живьем, поедали комары. Целый ковер их был на моем животе и ногах. Только я почувствовал боль, как взвыл и дернулся в судороге всем телом. Жужжащая туча поднялась с моего тела и роем повисла надо мной. Я вскочил и неуверенно наступил ногой на землю. Попавшаяся под ногу шишка принесла боль, но не такую сильную, что уже жила в тот момент во всем теле.
      Сначала потихоньку, а потом все быстрее и быстрее, я зашагал в неизвестном направлении, надеясь скоро выйти на тропинку или дорогу. Я почти бежал, терзая свое тело, руками пытаясь унять чесотку от укусов. Я так и не понял, в какое время все-таки вышел в городок. Огни горели на всех улицах, но никто уже не ходил. Мне повезло. Если бы кто увидел меня в тот момент, потом бы всю оставшуюся жизнь как-нибудь прозывали типа голого спринтера. Я забежал домой и моя мама, вся в слезах от нервного ожидания, совсем чуть не лишилась сознания от моего вида. Хорошо она у меня сильная женщина. Преодолев себя, она немедленно затащила меня в ванну и налила ее полной теплой воды. Я стал отмокать. Через некоторое время она принесла тройной одеколон и смазала все места укусов. Мне было безумно стыдно. А уж как больно особенно в тех самых местах, вы не поверите. Но потом опять ванна и скоро я разомлевший уснул прямо в ней.
      Проснулся я в собственной постели и увидел рядом с кроватью милиционера и мою маму. Милиционер долго и подробно расспрашивал меня о случившемся, и я ему все рассказал. Мама только охала и ахала от подробностей. Милиционер нахмурился, оттого что они заставляли меня говорить, что я фашист. Кто помнит те времена, тогда в народном фронте Латвии встречались и откровенные нацисты. Впрочем никуда они и не делись сейчас. И она будет еще долго лечить свой спрятанный в глубину Земгале и Латгале недуг. Милиционер ушел, особо отметив националистический выпад, а спустя десять дней моей болезни я узнал, что и это сошло моим мучителям с рук. Девушки свидетельствовали, что они все вместе провели вечер в недалеком поселке Лиелварде. На квартире одной из них. Я даже не знал, что делать мне теперь. На улицу я не мог появиться. Если они до такого-то докатились, то своими тринадцатилетними мозгами я понимал, что и убить они вполне могут.
   Моя мама тоже заламывала руки в бессилии. Она уже совсем собралась было увозить меня к отцу на север и бросать свою работу на Огрском комбинате, когда я вдруг преобразился непонятным даже для себя образом. Я сам отказался от прогулок. Я принял вполне резонное решение, что так безопаснее. Я повесил в комнате турник и, подтягиваясь, представлял, как я, еще сопляк, буду их бить. Я научился преобразовывать страх в ненависть. То есть я, попросту говоря, научился ненавидеть. И не просто ненавидеть, а всем своим существом излучать эту ненависть. Помните слова Высоцкого: "Ненависть юным уродует лица" ?
      В сентябре я пошел в школу. Я знал, что теперь уже не смогу скрываться и с лютой ненавистью ждал очередной встречи. Я даже решил для себя, что как их увижу, сам брошусь на них и там... хоть помирай. Я буду бить их в горло и глаза, я буду кусать их, пока мне не выбьют все зубы. Я буду царапать их и рвать, пока меня не забьют насмерть или не переломают руки. Каждое утро начиналось с внушения, что я иду на войну. И в моей войне все против меня.
      Я готовился к встрече только с теми двумя психами... А зря. Очень многое быстро узнается в маленьких поселках. "А правда что ты фашист?", "А тебе не стыдно дрочить по ночам?", "ЧМО! Ты сам сказал, что ты чмо!". И я дрался. Со всеми и против всех...
   Я понял, что побеждаю не сразу. Я понял это когда подрался сразу с тремя. И я победил, к собственному, кстати, изумлению! Я разбил им носы и, заливаясь кровью, они валялись и просили их больше не бить. Тогда я был благороден и милостив. Я уходил, не издеваясь больше над побежденными. Меня начали называть отморозком. Я никогда не уклонялся от драки. Но если вы думаете, что моя плаксивость прошла, вы ошибаетесь. Она стала притчей. Я плакал от горести проигрыша, они еще случались, и от радости победы. Я ревел от натуги, пережимая горло ногами здоровенному лосю и требуя его сдачи. Я кстати плакал, когда видел кровь в большом количестве. Эти мои слезы достали меня больше, чем кого бы то ни было. Но я медленно и верно со слезами на лице пробивал дорогу в неприкосновенность. Такое кто забыл, в школе есть. Когда даже захотят тебя все равно не трогают. Что с ним драться, когда синяков будет одинаково, а удовольствия от победы не получишь с выбитым зубом? Я полз наверх и все еще мечтал о встрече с теми двумя психами.
      И вот в один прекрасный солнечный почти зимний день они приперлись к школе и снова стали сшибать деньги и сигареты. Я шел, поправляя на плече сумку с книгами, и даже по сторонам не смотрел. Я не заметил, как один из них подбежал с сзади и ударил меня в спину. Я все понял только уже лежа на асфальте.
      Видно плохо я готовился. Глядя на своих врагов перед собой, я снова наполнился животным ужасом. Меня словно парализовало при виде моих мучителей. Я заскулил. Снова полились слезы из глаз. А они начали меня обрабатывать с криками "Стукач и падла". Я, который уже со всей школой сцепился и дрался наравне от этих двадцатилетних уродов уползал на коленях с белужьим ревом и потоком слез. Я даже не защищался. Я дополз до крыльца школы и там они меня отпустили. Я весь первый урок как раньше умывался и ревел в туалете. Иногда в него заходили, и другие ученики и я видел их издевательские улыбки и только сильнее взвывал. Наверное, во всех классах было слышно, как я страдаю.
      Но на этом ничего не кончилось. Хоть я и просидел на подоконнике до закрытия школы внизу меня ждали эти отморози и, наверное, готовили мне не кислый разбор. Я вышел из школы с учителем пения. Я думал он меня защитит, когда они попытаются меня избить. Он оказался трусом, и максимум на что его хватило это погрозить пальчиком и быстро убраться. Я остался один на двоих. Старше меня они были, как я понимаю на шесть лет. Умом, по-моему, младше меня на столько же. Зато с силой и изуверством у них было более чем хорошо.
      Вы думаете, что я собрался с силами и бросился в атаку? Нет. Еще хорошо в моей памяти сидели избиения при девушках и девушками. Я не мог преодолеть страх. Я сделал то, что делать научился превосходно. Я убежал. Я понесся ветром за школу, где начинался подъем на кладбищенскую гору. Взлетел, потеряв по дороге сумку с учебниками, на откос и побежал, лавируя между хаотично разбросанными могилами. Они, тяжело дыша, скакали по пятам. Мат сопровождал каждый их вдох или выдох. Я радовался последний раз в жизни, что не курю. Я просто обошел их на длительной дистанции. Скоро я начал забирать влево, чтобы, сделав круг, вернуться за сумкой и сбежать домой. Но они оказались не лыком шиты и, разделившись, продолжили преследование меня. Я смог снова добраться до кладбища, но не найдя сумки потерял уйму времени. Когда я опомнился, то оказался в западне. По склону поднимался один, а второй шел изнутри кладбища, прижимая меня к обрыву. Паника и до этого прочно сидевшая в моей голове заполнила каждую клеточку моего тела. Я метнулся глупо почти в руки нижнему подонку и отскочил от него успев унюхать алкоголь. Чуть не попавшись, второму я подбежал к семиметровому обрыву и замер над пропастью. Внизу под обрывом была кладбищенская свалка. Там среди стащенных деревьев виднелись и стекла и камни. И я стоял перед этим мусором, чувствуя сзади приближение врагов. Они уже протянули руки к моей куртке, когда я искренне сказав маме "прощай" оттолкнулся и прыгнул вниз.
      Я не должен был выжить. Да ладно выжить. Я не должен был обойтись без переломов и ушибов. Однако обошлось. Бог миловал.
      Чуть придя в себя, я взглянул наверх и замер... Вместо моих преследователей я увидел ЕЁ. Сначала я увидел развивающееся свадебное платье. Но и его хватило мне, чтобы испугаться. И я совсем ошалел, когда разглядел ее чуть улыбающийся аккуратный ротик и прикрытые веки. Из под них на меня сверкнули ее глаза. Она подняла медленно вверх левую руку и так же медленно помахала мне. Я лежал на спине на вырубленных кустах и не мог пошевелится. Девочка опустила руку и спиной вперед отошла от края. Я потерял ее из виду.
   Ужас, наконец, отпустил меня и я со стоном собрался. Все-таки я подвихнул ногу тогда. Ковыляя, я добрался до подъема на кладбище и нашел в самом низу среди высокой травы свою сумку. Я готовился к тому, что сейчас на меня по откосу свалятся мои преследователи, но они так и не появились.
      Хромая я дошел до дома и успокоил маму, сказав, что просто подвернул на физкультуре ногу. Уже совсем поздно ночью я рассказал ей обо всем. Что поделать, когда растешь с мамой, лучшего друга кому доверить тайны у тебя и быть не может. Но мама только улыбнулась, посчитав мой рассказ фантазией. Ее и тогда у меня было чересчур. И зачастую ей было трудно отобрать истину из моего рассказа.
      Наутро у нас было собрание пионерской дружины. И вот кто придумал такую чушь, что надо о своих страхах говорить при товарищах. Мол, тогда и страхи пройдут и товарищи помогут если что. Только что закончившая среднее педагогическое, вожатая настойчиво требовала, чтобы мы сознались в своих тайнах. Извращенка думаю я сейчас, а тогда я все рассказал. Представляете, толпа пионеров, а я байку про мертвую девочку, которая помахала мне рукой. Я проклял тот день...
      Само собой за мною закрепились несколько прозвищ. Одно из них "Злодей". От моей фамилии тогда, а второе "профессор". Но было еще и третье, самое обидное для меня. "Некрофил", мол, девочки ему мертвые грезятся. И так далее. Снова дрался. Снова бился со слезами на лице. Снова побеждал, иногда проигрывал. И ждал встречи с теми двумя психами. Уже более осторожно ждал.
      Они не появлялись долго. Я даже, верите, нет, устал их ждать. Устал бояться наступающего дня и того, что он может принести. Однажды я нагло подошел к толпе ребят, с которыми враждовал и дрался почти без перерыва, и спросил где эти отморозки. Ребята от такой наглости даже не стали ссору разводить и честно сказали, что их друзья психопаты снова в психушке. У них случился знатный кризис, и собственные родители отправили этих двадцатилетних даунов в желтый закрытый дом.
      Вам, наверное, не надо говорить, что я был рад? Да к черту... Я был счастлив! Я даже не смог сдержать улыбки на лице и такой вот счастливый вернулся домой. Я рассказал все маме, и она меня обняла, сказав, что теперь уж точно все будет нормально.
      Целых полгода я жил счастливым. Я смог получить впервые за всю жизнь четверку в четверти по математике. Я на крыльях летел на английский. А на физ-ре я покорил сальто через "козла". Да так что наш латыш физрук захотел, что бы был у него в группе легкой атлетики. Я отказался.
   Я занялся компьютерами, и всерьез собирался связать с ними жизнь. Я паял ZX-Spectrum и откровенно плакал от счастья, когда он у меня без лишней наладки заработал! Мой отец, конечно, добивал эту технику до ума, он тогда приехал с севера, готовясь нас забирать, но я сделал это своими руками! Я много что успел в те полгода. Я отошел от страха подальше и обещал себе, что больше никогда никого я не буду бояться. Я еще не знал о моих грядущих впереди проблемах в жизни. Выполнить свое обещание я смог только в двадцать семь. Но тогда в детстве я этого еще не знал. И я клялся себе всем возможным, что не буду бояться ни в бою, ни в мире. Я пообещал научиться убирать инстинкт самосохранения, и я этому научился. Позже, конечно, в двадцать три. И не полностью, но научился. Многое я обещал себе... С осторожностью, пообещал что, уезжая, пойду на могилу Ольги и возьму с собой частичку земли. Не знаю, зачем я это пообещал. Но перед отъездом я пошел к ней на кладбище с баночкой из под лекарства.
      Это была суббота. Мы уже собрали вещи и должны были выехать в Ригу к бабушке, чтобы там ждать вахтовый самолет до Ноябрьска. Мама отпустила меня попрощаться с друзьями. У меня их не было практически и, не зная как убить время, я пошел на кладбище. Собрал все силы и пошел.
      Я пришел в полдень и, для субботы, было странно наблюдать совершенно пустое кладбище. И как не храбрился, я немного поеживался от мысли, что я совершенно здесь один. С трудом я нашел могилу Ольги. Помню, подошел к памятнику с ее написанным курсивом именем и, наклонившись, зачерпнул с могилы земли.
      Не понимаю отчего, но когда я разогнулся, у меня закружилась голова и, не устояв, я упал на дорожку. Больно упал. Хоть и мягким местом.
      И не сдержавшись, засипел от боли. Даже зажмурился. Но, преодолев боль, я встал. Огляделся и...
      Конечно, Она была там. Ведь я пришел к Ней. Она сидела на могильном памятнике в метрах тридцати от меня и легкий ветерок раздувал ее подвенечное платье. Она улыбалась и чуть наклонив голову, смотрела на меня в щелочки между веками. Подняла левую руку и, как в тот памятный раз на откосе, помахала мне. Я, наверное, к своему стыду оцепенел от ужаса. Помните, я до этого обещал, что ничего больше не буду бояться? А тут вот взял и оцепенел, покрывшись испариной. Я до сих пор вспоминаю, что у меня схватило спазмами живот.
      А она... Она словно понимая мой страх, помахала мне рукой, чтобы я не боялся и шел к ней. На негнущихся ногах, с потом текущим ручьем по спине, я сделал шаг. Потом еще один. Я подошел к ней и остановился в метрах трех. Я слишком явственно слышал шуршание атласного свадебного платья. Она положила ручку на камень, предлагая мне сесть рядом. У меня пошли слезы. Я даже не понимал от чего. Но не от страха это точно. Точнее не только от страха. Страх был, но чуть-чуть. А слезы... От ее улыбки, наверное. Это была самая прекрасная и самая пугающая улыбка на свете. Я до сих пор вижу ее во сне. А тогда она улыбалась мне наяву. И было в ее улыбке и сочувствие к моим страхам, и нежность, и еще что-то.
      Она снова показала мне на место рядом с собой. Я "сломал" себя и, подойдя сел рядом подвинув ледяное на ощупь платье, чтобы его не помять. Сидя в сантиметрах от нее я чувствовал лед ее тела и платья, но терпел и что самое интересное этот лед даже не вызвал мурашек на моей спине.
      Она смотрела на меня, открыв глаза. Я только искоса увидел, что она раскрыла их, и боялся взглянуть прямо ей в лицо, предпочитая смотреть на землю под ногами. Тогда она подняла руку и указала куда-то вперед. Я невольно посмотрел и увидел что на могильном камне напротив нас свежая надпись белой краской. Я долго рассматривал ее, прежде чем понял, что она на латышском. Я со второго класса его учил, но не смог перевести. Тогда прямо на моих глазах надпись стала размываться и спустя мгновение она снова стала четкой. Только в этот раз я читал уже по-русски: "Запомни: Проклятье, до самой смерти связывает проклявшего и проклятого. И коли не исполнено оно, то ложиться бременем на плечи потомков".
      Девочка опустила руку и снова посмотрела на меня.
      Я решился. И закрыв глаза, повернул голову к ней. Наверное, я надеялся, что морок исчезнет и, раскрыв глаза я не увижу ни ее, ни этой надписи, а может, вообще, проснусь дома. Когда же я, сжав зубы, открыл глаза, то подавился криком. То есть заглох напрочь.
      На ее красивом лице вместо глаз были черные выпуклые... я не знаю до сих пор как назвать их... Глаза, в которых белок чернее ночи, а зрачки сливаются с чернотой белка. Я опустил глаза ниже и посмотрел, что она больше не улыбается. Верите нет, но я стал молиться. Тогда она снова улыбнулась. Поднялась и пошла, выметая подолом своего драгоценного платья дорожку. Отошла чуть и поманила меня за собой. Мне хоть и было страшно, но успокаивало то, что она не сделала до сих пор мне ничего плохого. Я поднялся и подошел за ней. Девушка взяла меня под руку, и я отдернул локоть от внезапной боли. Я посмотрел на кожу и увидел, что в месте прикосновения она покраснела словно от ожога. Я подумал тогда что такое и от льда может быть. Но больше всего меня удивило, что она всплеснув руками прижала ладони ко рту и было, похоже что она испугалась за меня. Я невольно выдавил вымученную улыбку, потерев обожженное место. Она тоже извинительно улыбнулась. И показала рукой вперед. Мы пошли рядом, и я вслушивался в звуки шуршащего платья. Как она пугающе... красива, думал я, пока мы неспешно спускались к откосу. Но это я о ее лице, а не о глазах. Они меня пугали до дрожи. Но девушка снова прикрыла их оставив маленькие щелочки. Но даже так мне казалось, что сама тьма на меня смотрит. Что кто-то темный и страшный рассматривает меня из этих глаз словно из окон. Она проводила меня до откоса и показала рукой на школу. Я понял это как жест, чтобы я уходил. Я еще раз посмотрел на ее вновь появившуюся печальную улыбку, вбивая очертания губ себе в мозг раскаленным долотом. Каждый изгиб. Сейчас я уже не нарисую ее лица. Но вот улыбку... Улыбку у меня никто отнять не сможет. Как и фразу: "Проклятье, до самой смерти связывает проклявшего и проклятого. И коли не исполнено оно, то ложиться бременем на плечи потомков ".
      Я спустился к школе и посмотрел назад. Она стояла на склоне развернув обнаженные плечики, ее пальчики теребили платье, которое развивалось как от ветра при полном штиле. Гордо вскинув головку и смотря на меня через чуть прищуренные глаза, она как бы прощалась со мной. Или нет. Она провожала меня. Провожала, зная, что мы еще встретимся.
      Я вернулся домой и понятно, что ничего не рассказал маме и отцу. Я не хотел попасть туда, куда засадили этих гавриков. Я хотел успеть еще мир поглядеть. Сразу после моего возвращения мы вызвали машину и, не спеша, поехали в Ригу.
      У бабушки мы пробыли почти неделю. В ожидании вахтового самолета мне предоставили полную свободу и я исползал еще раз до каждого камушка такую знакомую Ригу. Планетарий уже не работал в то время. Он еще не превратился в собор, но уже не работал. Я разочарованно пошел в кинотеатр "Пионерис" неподалеку и просмотрел подряд три фильма. Один в большом зале и два в маленькой комнатке, где крутили фильмы с видеомагнитофона. Я тогда страдал по Брюс Ли. Да все тогда страдали по его фильмам. Вот я и таращился, слушая приятные отчего-то мальчишескому уху звуки ударов и гнусавый голос переводчика. Я ушел только под вечер из кинотеатра. Сразу уехал в Межциемс. Это район рядом с бикерниекской гоночной трассой. Там на улице Гайлезерс жила моя бабушка. Я не пошел, конечно, домой. Наоборот я решил аернуться домой совсем поздним вечером. Я словно понимал, что больше никогда не смогу возвратиться в Латвию. Надо было набраться этого воздуха. Этого спокойствия. Этого шума сосен над озером. Лишь искупавшись на лесном озере, я решительно направился к дому. Но еще долго сидел перед подъездом, сквозь просвет домов, наблюдая за закатом.
      На следующий день меня снова выпустили в город и я пересмотрел фильмы в "Риге" и "Палладисе". И так я гулял все оставшиеся дни за исключением тех, в которые мы окончательно собирали вещи.
      Небольшой самолет принял нашу семью на борт и мы, в компании уже от трапа пьющих нефтяников, поднялись в воздух. На самом дне моей сумки лежала коробочка из под лекарств с землей моей родины, и с могилы девушки, которую я так плохо знал, но которой обязан тем, что я стал тем, кем стал.
      Самолет поднимался под крутым углом. Аэропорт Риги проносился подо мной. Вот его сменили леса. Вот вдали после разворота я вижу Ригу и отчего-то мне горько на душе. Родители непонимающе смотрят на меня, когда я говорю "Прощай..."
     
      Глава вторая. Ноябрьск. Тюменская область. Росиия.
     
      В школу я пошел здесь в самую лучшую. В восьмую. В математический класс к лучшему на мой взгляд математику за мою жизнь Тишкину. Он был нашим классным руководителем вдобавок. Если сказать, что нас "драли", это ничего не сказать. Он никогда не кричал, но иногда я думаю, что в этом был наш кошмар. Два часа лекций, как в институте, а в конце контрольная на усвоенный материал. И он, постукивая линейкой по ладони, ходит молча между нами всматриваясь в написанное в тетрадях. В следующий раз сначала урока десятиминутная контрольная по пройденному и лекции с последующей контрольной. Мы вешались. Причем все одинаково. Что отличники, что такие двоечники как я. Физику нам преподавали на таком же уровне. Через полгода и я и Тишкин взмолились. И ему и тем более мне было понятно, что в классе мне делать нечего. Мы прекратили взаимное насилие и я ушел в девятую школу, где после Тишкина, мне так ничего нового и не преподали. Потом мне в жизни пригодились только знания, полученные у него за каких-то полгода. В девятке я откровенно забил на все точные науки только потому, что в Восьмой уже проходил институтскую программу. Зато приналег на историю и Литературу. Как можно приналечь на литературу? Перечитать всех классиков в округе. Попробуйте. Голова кругом от количества.
      С англичанкой мне повезло. Инна... отчества не помню. Да и не важно это сейчас, все равно мы ее Иннушкой звали. Она нас учила с точностью до наоборот, от педагогики Тишкина. Она занималась только с теми кто хотел учится, но как занималась! Я до сих пор вспоминаю ее хорошими словами. Я потом в Училище только вспоминал английский, а не заново учил. Тихой сапой я осваивал науки.
      Про мою дворовую жизнь могу сказать просто. Многие не знали, что я прошел, и обожглись крутенько на этом. Хотя были и те, от которых я получил ожоги на всю последующую жизнь. В частности господа милиционеры, пытавшиеся выгородив одного мальца и ни за что ни про что посадить меня, когда я даже в том районе не был, заставили меня задуматься первый раз о хозяевах жизни. Они же мне и привили неискореняемую ненависть к себе. Все остальные мои стычки с Внутренними органами и их жесткость и кровавость обуславливались моими подростковыми воспоминаниями об избиениях на третьем этаже ГОВД. Четыре пьяных мента мочалили меня, заставляя подписать чистосердечное признание. Хрен вам! Спасибо родителям успели вытащить до того, как я бы уже согласился сесть за незнакомого мне, но так отчего-то дорогого ментам пацана.
      Во дворе я пользовался репутацией, если не отмороженного, то уж и не вменяемого точно. Я специально создавал такой ореол, чтобы не сталкиваться с дерьмовыми "кто круче". Я мог и зажигалку в глаз воткнуть... Я встал на ноги как личность, наверное, именно в тех дворах. И еще именно во дворах я стал забывать о Ней. Она мне даже почти не снилась. И если я раньше спрашивал у Нее совета и она как бы отвечала мне, то скоро и эта игра разума улетучилась.
      Это был уже одиннадцатый класс, когда прошлое напомнило о себе. История это длинная, и достойная внимания. И своей фантастичностью и своими последствиями она сказалась на всей моей судьбе...
      Я познакомился с одним пацаном, Олегом Кировым. Фамилия героическая... Мы с ним долго общались после школы на разные темы и он мне открыл интересную на тот момент вещь. Оказывается не я один встречался с различной мистикой в жизни. Он был вообще кладезем этого, как бы помягче назвать. Вокруг него происходили страннейшие вещи. Под его взглядом человек мог уронить свою ношу. А мог и вовсе упасть. Он видел ауру человека и говорил по его руке о том, кто он, что он и зачем он. Даже в чем именно интересы человека он мог сказать. Олег на мой взгляд был почти богом. Интересный человек.
      Сошлись мы с ним тоже интересно. Я пил пиво на стадионе за школой и забавлялся, глядя на девчонок второй смены сдающих кросс. Он подошел ко мне и сказал:
      - Я вот за тобой наблюдаю и в толк не возьму...
      Само начало разговора меня удивило до той степени, что я поперхнулся пивом. Мало того, что за мной наблюдают так еще и анализируют. Вот ведь не лень...
      - Что? - спросил я.
      - На тебя ничего не действует.
      - Что не действует?
      - Ничего. - Сказал он присаживаясь. - Стою на балконе, курю, тебя заметил. Вижу тебе делать нечего... Ты, словно на ипподроме сидишь, смотришь, как лошади бегают. Я этих десятиклассниц имею ввиду. Дай, думаю и я над тобой приколюсь. А ты, как ни в чем не бывало, сидишь и в ус не дуешь.
      - Да ты о чем? - вообще ничего не понимая, спросил я - И кто ты вообще?
      На вид он был младше меня. По голосу наглее меня и вдобавок увереннее. Я решил повременить с посылом его куда подальше до поры до времени.
      - О чем я? - переспросил паренек и указывая на бегущую по кругу девушку сказал: - Видишь ее... сейчас она упадет.
      Я со смешанным чувством смотрел, как девчонка, пробегая мимо нас, спотыкается на ровном месте и падает, до крови расцарапывая себе локти и колени. Дорожка, посыпанная гравием, не приспособлена для падения. Подбирая челюсть, я спросил, пытаясь выдавить ухмылку.
      - И что?
      - Что? - снова переспросил он. И тут произошло совсем невероятное. Все бросившиеся к плачущей девушке ее подруги во главе с тренером упали на гравий в одну секунду и недоуменно поднимаясь, стали озираться вокруг. Придя в себя, они все же поспешили на помощь плачущей.
      Я сообразил, что девушка может быть случайностью, но не весь класс.
      - Пойдем-ка отсюда. - Сказал я делая со всем старанием строгое лицо. За которым по-детски прятал изумление ситуацией..
      - Ну, пошли. - Забавляясь сказал он.
      Мы прошли до магазина, и я взял еще две бутылки пива. Одну протянул ему со словами:
      - Это за аттракцион.
      - Ага. - согласился он. - Пойдем сядем?
      В детском садике в одной из беседок мы устроились друг напротив друга. И честно вам сказать, я даже не знал с чего начать-то. Мне было интересно многое, а начинать-то надо с одного.
      Предугадывая мои мысли, он сказал:
      - Не ломай голову. Треск же слышен. Кто я? Я Олег. Фамилия Киров. Даже не родственник. Как я это делаю? Всегда молча. Меняю фокусировку взгляда, вхожу в состояние, когда осознаю душой, что мне надо, и вперед. Если не умеешь, сейчас и не пробуй. Прецедентов чтобы на кого-то не действовало, у меня еще не было. Ты первый. Теперь кто ты? Ну, давай, говори.
      Отпив пива и закурив, я сказал, подражая ему:
      - Кто я? Вадим Злодеев. Фамилию оправдываю. Таких как ты еще не видел. Ты первый. Пробовать, как ты это сказал... Менять фокусировку... даже не собираюсь.
      Олег усмехнулся и сказал:
      - А кто тебе сказал, что ты оправдываешь фамилию? Это ты имя оправдываешь. Оно к себе неприятности должно тянуть. А судя по фону, ты далеко не злодей.
      - Как понять оправдываю имя?
      - Ну, есть такая даже наука о воздействии имени на психику человека и на окружающих. Может, потом расскажу о примерах. Но твое имя тяжелое. Не каждому по плечу. Это тебе не Владимир. Это Вадим. Вадимир. Приводишь и уводишь мир. Кому талисманом, кому проклятьем. Но всегда ты виноват даже когда прав.
      - Это что-то новое.
      - Но... мы же не об этом? - Улыбнулся он и мне, по-настоящему, понравилась эта нагловатая улыбка.
      - Ага. А кстати о чем мы?
      - Почему на тебя не действует? - Напомнил он свой дурацкий вопрос.
      Я задумался и высказал, дурачась идею:
      - Иммунитет.
      - Вероятно. Но он должен был отчего-то возникнуть. Расскажи мне.
      Я смотрел на него, изучая, и потом попросил:
      - Знаешь что. Для чисто эксперимента и прочищения мне мозгов. Сделай еще что-нибудь.
      Он засмеялся. А потом пояснил свой смех:
      - Ты знаешь это на уровне знания другого языка. Ты его к примеру знаешь... Вот к тебе подходит человек, который в нем как свинья в апельсинах и говорит восхищенно: Вот вы этот язык знаете!? Скажите что-нибудь на нем... Так же ты и меня просишь.
      Я его понял и начал с вопроса:
      - Двигать предметы?
      - Нет. Могу работать только с одушевленными предметами. Кстати трава, деревья, животные в них входят. Я уж не говорю о человеке.
      - Хорошо. Вон дерево... можешь его наклонить.
      - Нет. У дерева нет моторных функций. Точнее есть, но они мизерны и неуправляемы. Легче заставить цветок сложиться как на ночь.
      - Мда? Ну, хорошо. - Оглядевшись я предложил: - Вон пацан идет с бутылкой кваса. Пусть он ее уронит.
      Я еще не договорил, а пацаненок шарахнулся от выпавшей из подмышки стеклянной бутылки. Тогда квас был в бутылках по ноль пять. Я почесал затылок и спросил:
      - То есть, ограничений нет?
      - Есть, но только моральные.
      - И откуда ты такой? - с подозрением в голосе спросил я.
      - Родился на Кубани. Сюда с родителями приехал лет восемь назад. Вот с ними и живу.
      - А ЭТО откуда?
      - ЭТО? Не знаю. Я только смог это понять и научится управлять. А так... наверное оно всегда со мной было.
      - Ну, у других-то нет?
      - Мне кажется, есть у всех. Причем в детстве у всех одинаково. Это потом жизнь либо тушит ЭТО либо заставляет развиваться. Я же слепой был от рождения...
      - Чего? - не понял я.
      - Да! Хочешь верь, хочешь нет. В восемь мне операцию сделали. Я первый раз увидел небо.
      - Не верю. Те, кто от рождения слепы, уже практически неизлечимы!
      - А меня вот вылечили. - Упрямо с улыбкой сказал он.
      Я посмотрел на него, изучая лицо. Ничего примечательного. Кроме улыбки. Она была слегка ехидной и надменной одновременно.
      - Итак?
      - Что?
      - Откуда у тебя этот иммунитет?
      - Не знаю. - Честно сказал я. - Как и ты не знаешь, откуда у тебя то... То что ты умеешь.
      - Я же сказал что оно от рождения. - сказал Олег.
      - Значит у меня иммунитет от рождения.
      Мы с ним топтались на одном месте около часа. Он, развлекая меня, заставил за это время и собачку потанцевать, как он сказал, попеременно раздражая нервные узлы. И бабульку старую-престарую заставил пробежаться метров сто. Его не смутили ни ее старость, ни вообще... такое насилие над ней.
      - Родители твои знают об этом? - спросил я.
      - А как же. При них то все и начиналось. - Кивнул парень.
      - И как они? - осторожно спросил я.
      - Просят не афишировать. - Пожал Олег плечами.
      - А что ж тогда ко мне подошел?
      - Так ты ж один такой. - Снова со смешком сказал он. - Я подумал, что ты умеешь то же, что и я и поэтому непробиваем для меня.
      - Но ты же понял что я не такой.
      - Ты интереснее. - Заявил Олег. - Ну, представь, что вот ты встречаешь старого знакомца. У вас есть и темы для разговоров и повод для них. Но вы обсуждаете волей неволей прошлое. Что с кем случилось, что и как произошло. Кто из вас теперь кто... И как этим КТО стал. А вот если ты встречаешь незнакомца, да еще в нем состоит интерес. То по-любому этот интерес на будущее. Изучая, его ты планируешь настоящее и будущее. А уж если он обладает чем-то важным для тебя, то это только на будущее работа. Так что ты интереснее.
      Я помню, что в тот момент растерялся и даже чуточку испугался его самоуверенности. Мне, конечно, было тоже интересно. Да что там... я такое видел впервые и был удивлен до забывания вопросов. А такая степень удивления последняя. Но кроме всего, меня подтачивал страх. Передо мной кто? Маг, волшебник, демиург, воплощение бога? И что он может сделать со мной, если по каким-то причинам соврал насчет моего иммунитета.
      - Только ради бога не вздумай испугаться - предупреждая меня, сказал Олег - это и глупо и мне противно.
      - А ты бы не испугался? - спросил я его неуверенно.
      - Нет.
      - Ты че такой крутой? - спросил я и скептически улыбнулся.
      - Нет. Просто... трусость как сказал Булгаков, это самый страшный грех. Ты можешь не умереть от выстрела в упор даже в голову, но у тебя все шансы на это, если кто-то выстрелит над ухом в воздух, когда ты этого не ждешь. Или наоборот, когда ждешь, что тебя застрелят. Ты скажешь, что испуг это инстинкт? На фиг мне такой инстинкт нужен. Я его себе удалил.
      - То есть ты вдобавок еще и ничего не боишься? - уже открыто улыбался я.
      - В твоем понимании нет. Я бываю осторожным. Особенно с другими. Но это далеко не страх.
      Я прикинул про себя, долго ли проживет человек на одних мозгах без инстинкта самосохранения. Получалось не очень...
      - Ты о чем там мозгами скрипишь? - спросил он меня, ставя пустую бутылку на дощатый пол беседки.
      - Да думаю об услышанном. - Признался я.
      - Ты что-то чересчур осторожничаешь. - сказал Олег.
      - Приходится думать, о чем говоришь.
      - Скажи одно. После увиденного ты мне веришь?
      Я пожал плечами и сказал, что да верю. Тогда он задал следующий вопрос:
      - Тогда откуда у тебя иммунитет?
      - Я не знаю.
      - Это нечестно. Я открыл тебе себя. А ты не хочешь мне открыть свою фишку. Расскажи о своем детстве...
      Мы проболтали с ним до вечера. Выяснилось, что он учится в шестой школе и свято блюдет обещание не глумиться над людьми там. Что его жизнь не смотря на умение, скучна и однообразна. Мол, друзей у него нет совсем да и не может быть друзей, если над каждым он может обрести контроль. Олег рассказывал что даже гулять редко ходит предпочитая сидеть на балконе и читать когда тепло или дома на диване глотать книгу за книгой. С книгами, мол, ему интереснее, чем с людьми. Я почти не перебивал его. Мне было действительно все интересно об этом парне. Не каждый день такого чудака встретишь.
   Когда он, наконец, засобирался домой, я подумал что не плохо было бы встретиться еще раз. Договорились на следующий день в станции юных техников, где он частенько играл на компьютерах. Я подумал, что и сам с удовольствием поиграл бы в "дюну". Так и порешили.
      Ночью, поверьте, мне было о чем подумать. О чем голову ломать. А утром в школе я откровенно забивал на то, что препод говорил. Сидел, рисовал в тетрадке что-то совсем левое и думал об этом уникальном пацане. На станцию я пришел много раньше его и, оплатив час, засел гонять в хвост и гриву Атрейдесов играя за Харконненов. Я прошел три миссии, когда почувствовал что он, стоит за спиной и так же несерьезно улыбается. Повернулся. Поздоровался. Он был с двумя бутылками пива. Одну протянул мне и сказал:
      - Это за честные ответы. Я всю ночь не спал и, если не ответишь, помру от бессонницы.
      Я про себя улыбнулся, подумав, что помирать от любопытства мы будем на пару.
      ...В тот раз я рассказал ему свое детство. Он только приговаривал: "Не то! Не может такое... Тоже не то" Он искал ответ, а я ему рассказывал только то, за что стыдно не было. Наконец ему надоело и он заявил:
      - Ну, будем работать или Ваньку валять? Давай обо всем, что было странного в твоей жизни. Страхи, переживания, НЛО, приведения, чертики зеленые... Все давай. Мои уши железные я все стерплю.
      ЕЁ он не стерпел. Он вошел в состояние близкое к коматозу. Потом долго переспрашивал. Задавал кучу второстепенных вопросов. Много говорил непонятных слов и, в конце концов, утвердительно кивнул: "Оно".
      - Нашли. - Сказал он как-то печально.
      - Ты во все это веришь? - спросил я его. - Я сам иногда думаю, что мне это примерещилось все. А ты веришь.
      - А я всему верю. - Просто сказал он. - Я такое повидал... Я же тоже привидение видел в детстве. Хотя может это и чушь. Представляешь, стою я трехлетний, смотрю за темное окно на балкон, а там вдруг глаза появляются светящиеся и контур какой-то темный с ночью сливается. Мне потом родители говорили, что я с глазами спутал окна пятиэтажки напротив. Но я то помню... Я потом по ночам в своих снах частенько с ним встречался. Страшно до жути было. Ну, это поначалу. А потом привык и научился снами управлять.
      - Чего? - мне показалось, что я ослышался.
      - Снами управлять. Нет, ты не понял. Это не сюжет задавать, но коррекцию событий проводить. Интересно становится, будто книгу читаешь. А мне такие сны снятся! И про другие миры. И про Землю, но в других местах. Мне пару раз было такое во сне... будто я за сон чью-то жизнь прожил. Интересно до чертиков.
      - Я так не умею. - признался я.
      - Научись. Для этого надо научится управлять глубиной сна. Как дремать знаешь? Чуткий сон. И глубокое состояние знаешь, да? А по середине там пластов не меряно! Че хочешь со своим сном сделать можно.
      - Попробую.
      - Я тебя научу. - пообещал Олег.
      - Окей.
      - А ты меня научишь своей непрошибаемости. - сказал он снова улыбаясь.
      - Я не смогу.
      - И не надо. Я сам научусь. Буду рядом и со временем пойму.
      Мы встречались каждый раз либо в СЮТе либо на стадионе. Я знал, где он живет, но ни разу не заходил. Как-то повода не находилось. Чем мы занимались? Пиво пили. Говорили. Много говорили. Иногда он ради забавы показывал на людях свои фокусы. Мы обычно по часа четыре вот так бродили и рассуждали о всякой всячине. Сказать, что мне с ним было интересно это соврать. Нет. Он был наглым, навязчивым со своими идеями и трюками. Он был несдержан на язык и меня иногда это прямо бесило. Но он был не такой как все и я хотел искренне понять, как это у него получается. Хотел научиться такому же. А что плохого, если, как он утверждал, я тоже такое могу. Раз каждый такое может. Но я не понимал. А он не мог объяснить по-человечески. Больше нескольких часов я его не выдерживал и сбегал к своей недавно обретенной подруге Инессе. Уже с ней я отдыхал и телом и душой от этого странного человечка и его странных взглядов на жизнь.
   Ина ничего не знала об Олеге. Я не решился ей о нем рассказывать. Мало ли не правильно поймет. Да нам было чем заняться и без Олега. Я у нее то понятно не первый был да и предпочитала она парней постарше, но у меня она была первой любовью. И я как и всякий не переживший этого чувства с головой нырнул не удержавшись на краю простого знакомства или постели. Она училась в параллельном классе и была для меня все равно что спичкой для пороха. Когда она подходила я прямо вспыхивал чувствами. А когда смотрела готов был спалить весь мир ради нее. Но это обыкновенные детские чувства. И я был полон ими как бочка водой. Чуть ослабнет стенка разума и хлынут они на объект обожания лавиной. Я ходил к ней домой где меня благосклонно принимали ее родители. Мы гуляли по городу и мне честно говоря многие завидовали. Она была не просто красива... Она... Я не могу даже описать ее. Могу нарисовать. Хотя например сейчас это удастся сделать с огромным трудом. Я боялся ее со своими друзьями знакомить, опасаясь что мне предпочтут кого другого. Так и с Олегом я по первой не хотел ее знакомить. От Олега я хотел только одного научится его фокусам.
      Ни он, ни я ничему не научился. Через неделю наших встреч он не пришел. А я его как раз хотел со своей подружкой познакомить. Иннушка Хижнякова тогда была со мной моей королевой. Я решился развлечь ее с помощью Олега и в назначенное время мы пришли к стадиону. Хорошо я ничего заранее не говорил и мне не пришлось краснеть. Он не пришел. Я тогда повел подругу к его дому. Нам было все равно где гулять от постели до постели. Оставив ее на скамейке перед подъездом, я поднялся к нему домой и позвонил. Я у него еще ни разу не был, но могу спорить, открыл мне дверь не его отец. Молодой еще парень осмотрел меня и спросил что мне нужно. Я просил позвать Олега. Парень ответил мне, что они больше здесь не живут. И только тогда я заметил под тяжелой курткой ремни кобуры. Я тогда посчитал, что это мент и поспешил быстрее смыться.
      На мой ошалелый вид Инесса ничего не сказала и мы позже разговорились о чем-то банальном и глупом. Помню, я отвечал и говорил рассеянно, не прекращая думать о человеке с кобурой в квартире Олега. Ночью я так и не смог уснуть. Все думал и гадал, где он и что с ним. Я просидел на кухне со включенным светом, раздражая родителей, которые велели мне спать. Но я погряз в своих вопросах и мне спать никак не хотелось.
   А утром я почти усыпал на уроке. И уснул бы если бы мозги закипая не представляли себе самых страшных картин. Я передумал все к обеду и, решившись, снова пошел на квартиру к Олегу. Я долго и настойчиво жал кнопку звонка и, наконец еще один незнакомый мне не старый человек открыл дверь. Я почему-то сразу обратил внимание, что этот-то без кобуры. И даже подумал, может это и есть отец Олега.
   С плохо скрываемой тревогой снова попросил позвать моего друга. Но и этот человек, внимательно присматриваясь ко мне, ответил, что они переехали. Я спросил, куда и мужчина сказал дословно такую фразу:
      - Это не важно. Главное что он никогда сюда не вернется. Так что мальчик не ходи сюда больше. Если не хочешь неприятностей себе и родителям.
      Я спросил, понимая, что играю с огнем:
      - Вы его арестовали?
      Мужик оттолкнул меня от двери и сказал криво усмехаясь:
      - Ты все слышал? Давай топай отсюда. Что бы я тебя больше не видел.
      Я уже спускался вниз, когда дверь снова открылась и голос крикнул вниз:
      - Эй, парень постой-ка!
      Я сбежал. Мои легкие от курения уже не были такими выносливыми, но убежать я смог. Из дома напротив я через дверную щель видел, что человек перед Олеговым подъездом суетится, мотаясь вправо и влево и что-то говорит по огромной рации.
      Я пошел не домой, а к Ине. Кстати наши ней в ту пору отношения до сих пор мне не шибко понятны. Я даже не знаю, любила ли она меня или это было такое возрастное решение сексуальных проблем. Я был таким заморочным пацаном, что не уверен, испытывала ли она ко мне какие-то сильные чувства. Я же любил её разве что не до беспамятства. Но кого любишь тому и доверяешь. Я сныкался у нее, а потом мы уже вместе пошли к ее подруге Марине и у нее какое-то время пили чай.
   К ночи я все-таки осторожно вернулся домой и сразу спросил родителей, не заходил ли кто ко мне. Оказалось, что нет. И даже никто не звонил. Я чуть успокоился. И снова задумался об Олеге. Только ближе к утру я уснул. Организм хоть и молодой не понимал такого насилия над собой в виде двух суток без сна.
   В школу меня так и не добудились. И я не пошел. После занятий ко мне зашла Ина и мы, готовящиеся к последним экзаменам, решили сделать передышку в учебе, отправившись на крышу загорать. Загорание на крыше превратилось в сексуальное приключение, а сами мы еще долго смеялись и краснели, случайно увидев разглядывающих нас из окон недалекой высотки людей. Наглые такие физиономии.
   С Иной я не мог оставаться серьезным ни минуты. До сих пор вспоминаю, как легко и быстро рядом с моей любовью рассеивались все мои тяжкие думы и куда-то исчезали вечные проблемы. Совершенно понятно, что скоро, а точнее спустя две недели после выпускного, я уже и думать забыл об Олеге. И вспоминал его, как и Её. Словно два призрака промчались через мою жизнь, а не один. Но, как и ОНА, он скажет свое слово позже. И как и ее так и его слова навсегда перевернули... и наверное искалечили мою жизнь.
   Но тогда я еще не думал о таком готовясь поступать в Высшее военное заведение. Так получилось, что я сам хотел стать офицером. И желательно морским. Даже не могу сказать, откуда у меня такое желание возникло. Может оттого, что дед был военным моряком, а может, просто фильмов героико-патриотических пересмотрел. Навроде "Секретного форватера". Так или иначе, я возмечтал о черной форме и золотых погонах.
   Пролетели последние деньки перед моим отбытием в Санкт-Петербург. Я каждый день морально насиловал Ину вопросом, а любит ли она меня. Естественно это гуманное создание отвечало, что да. На вопрос будет ли она меня ждать, я тоже получил утвердительный ответ. Со спокойной душой я был готов отправляться.
   Я почти созрел морально ехать - прибыть в Училище надлежало в конце июня, единственное, что меня удерживало это безумная тоска по оставляемой мной девушке. И все вечера мы неразлучно проводили с ней. Я часто сидел на кухне с Инушкой и пил чай, слушая ее рассказы о своих подругах. Я о чем-то сам смешном рассказывал ей и одновременно как бы успокаивался. Ведь я был молод и верил в людей. Верил что Инна меня дождется. Верил что вернусь к ней в парадной форме и заберу ее туда где мне предстоит учиться. И даже, вот странно, для меня казались будущие пять лет учебы чем-то мимолетным. Чем-то что очень быстро пройдет. Пролетят, мол, эти годы, как и те, что отделяли меня от моего давно забытого пятого класса.
   В один и таких говорильных вечеров мама и подала мне конверт который нашла в почтовом ящике. То-то я удивился. Даже насторожился, прочитав, что оно от абсолютно незнакомого мне человека. Аккуратно я извлек из конверта письмо и вчитался в первые строчки:
      "Привет, Вадим. Я все-таки смог отправить тебе письмо. Это было, поверь не легко. Я в Подмосковье. В специальном учреждении, где ученые изучают таких как я. Нас тут пять пацанов и шесть девчонок. Родители живут здесь же при нас. Нам разрешают гулять по территории, но не дальше. По одному из наших даже стреляли, он пытался сбежать. Обошлось. Я понимаю, что ты волнуешься, так как наш разговор не закончен. Да и еще этот спешный отъезд. Но хочу предупредить тебя, старайся не попасться им в руки. Я нечаянно рассказал им о тебе. И ты знаешь, их твой дар заинтересовал, чуть ли не больше нашего. Я, сам понимаешь, не мог ничего скрыть. Тут расскажешь все что знаешь и еще спасибо скажешь, что разрешают говорить. Они знают о тебе. Они не знают твоего места жительства, но думаю, по имени и фамилии им много времени не понадобится, что бы тебя найти. Сможешь - скройся. А иначе попадешь к нам или еще куда".
   На этом письмо заканчивалось. Обрывалось так ничего и не объяснив лишь вывалив на меня ушат новых вопросов на которые просто не у кого было спросить ответы.
      Я зашел в ванную и умыл лицо, покрывшееся испариной, словно я получил письмо от мертвеца. Вышел из ванной и вдруг почувствовал уже забытый холод ЕЕ близости. Я, и это я помню точно, даже услышал шуршание платья. Моя голова как тогда на кладбище закружилась, и я начал валиться на бок, судорожно расставляя руки и ноги. В глазах совсем потемнело, и я услышал испуганный крик Инны. И скоро надо мной засуетилась мама.
   Меня привели в чувство и я еще раз умылся сидя на краю ванной. Ноги были совсем как чужие и я боялся стоять на них. Да чего там... Адреналин, вброшенный страхом в кровь, даже руки мои заставил трястись. Лишь чуть погодя я вышел на дрожащих ногах и подошел к маме. Решение странное, но, как мне казалось, исключительно верное, возникло сразу.
      - Я должен уехать не двадцать седьмого, а как можно быстрее...
   Сказано - сделано. Билет на двадцать третье я получил уже на следующий день.
   Наверное, стоит сказать, что я так никому и не показал того короткого письма. Я сжег его на лестничной площадке, а пепел растоптал. Ина тоже ничего так и не узнала. Я подумал, что об этом не стоит говорить.
      Ну, как ей объяснить кто такой Олег. Как рассказать всю эту историю, что бы она поверила? Не знаю. Я и о Ней-то умолчал. А уж о нем и подавно надо молчать, считал я тогда...
      Последнюю ночь мы провели вместе с Иной и я к своему стыду разревелся, словно научился чувствовать будущее. Я помню, что мне говорили друзья, когда я уезжал. Что она меня не дождется. Я, наверное, теми глупыми слезами прощался с ней. И хотя ночь прошла не вся в слезах, оттенок горечи был во всем, чтобы мы не делали. Она же наоборот кажется искренне клялась, что будет ждать и что приедет ко мне в гости в Питер.
      - Оставить девушку на гражданке, - шутил я - это все равно, что бутылку водки на дороге.
      Она хмурилась и, смотря мне в глаза, говорила:
      - Ты еще не знаешь, как я умею ждать.
      - Посмотрим. - Только и сказал я в итоге.
      Я так и не уснул в ту ночь. Я лежал, прижавшись к ней такой теплой и такой любимой, и страдал от расставания, словно уже никогда и не увижу ее. Я подумал обо всех, с кем когда-то был знаком. Я вспомнил всю свою жизнь, стоя перед чертой, за которой, как я знал, возврата не будет...
      Я перешел эту черту утром, пройдя регистрацию на самолет и помахав в тоске на прощание моей подружке.
      Поднимаясь над взлетным полем, я точно знал что вернусь. Сказал городу "Пока" и завалился в кресле. Бессонная ночь вышибла меня из жизни в утренний сон на высоте три тысячи метров...
      Она стояла ко мне спиной и я боялся тронуть Ее. Но привлечь внимание мне было надо, и я чуть хмыкнул. Она не повернулась, а вытянув руку указала куда-то вперед. Я посмотрел. Оказалось, что мы с ней стоим на вершине крутого холма и под нами простирается до самого горизонта целый океан тумана. Ее рука чуть опустилась, и я посмотрел в указанном направлении. У самого подножья холма в тумане мелькали какие-то огоньки. Я скорее понял, что это факелы, а не фонари или еще что. Странно, но огоньки суетились практически на одном месте, словно их хозяева искали в траве что-то ими потерянное.
      - Что они ищут? - спросил я с тревогой в голосе.
      Она повернулась. Когда-то она была четырнадцатилетней девочкой и ее звали Ольгой. Сейчас передо мной стояла девушка на вид моя ровесница и ее точеное лицо заворожило меня своей красотой на несколько мгновений. Видя мою растерянность, она улыбнулась одними губами и распахнула глаза...
   Все те же, все то же. Взгляд изнутри этих черных провалов буквально пробил мою душу. Схватил ее за самое больное и, рассмотрев, благосклонно отпустил. Девушка улыбнулась еще шире и, указав сначала рукой на мелькающие факелы, следом сразу указала на меня.
      - Зачем? - спросил я с откровенным страхом.
      Она прикоснулась к моим плечам, закрытым джинсой, и повернула меня на месте. Я сразу увидел перед собой столб. Оказывается, я все это время стоял к нему спиной почти впритык. Я хорошо рассмотрел его. Дерево все рассохлось и покрылось длиннющими продольными трещинами. Проследив за одной трещиной взглядом, я задрал голову и увидел что столб украшен сверху черепом какого-то рогатого животного. Сам череп был раскрашен в красно-белые цвета и почему-то обвязан, развивающимися, на не чувствующимся ветру, лентами. Я не испугался ни черепа, ни самого столба, но я недоумевал и повернулся спросить ее о том, что это значит.
   Девушка с прикрытыми вновь глазами стояла отвернувшись. Я осторожно позвал ее:
      - Оль!
      Она дернула плечиком, мол, подожди. Я посмотрел вниз. Из тумана поднимался по склону один из огоньков. Царящие вокруг сумерки не давали мне его разглядеть. Я уже подумал, что сейчас проснусь, но девушка вцепилась мне в руку своей обжигающей ладонью, словно удерживая во сне, и показала на этот огонек. Я стал ждать, пока тот приблизится. Благо он поднимался быстро и уже спустя минут десять я смог разглядеть лицо этого человека. И конечно, я радостно воскликнул:
      - Олег!
      Я рвался ему на встречу, но властно Ольга удерживала меня на месте. Вот Олег совсем близко. Я уже даже машу ему рукой. Но он словно не видит меня и спешит к вершине. Вот он совсем близко и он нас замечает. Резко останавливаясь, он медленно поднимает голову и я с ужасом вижу оранжевое пламя в его глазницах. Мой необычный друг поднимает факел повыше и взмахом направляет его на меня. Медленно открывает рот и призывно кричит...
      Свист реверса турбин вырвал меня из сна. Пулково мелькало за иллюминатором чередой строений. Я встряхнул головой и, потирая руку, за которую меня держала Ольга тихо выругался. Боль словно от ожога не проходила. Закатав рукав, я разглядел на коже раскрасневшийся след от пятерни.
      Невольно я вздрогнул от шелеста воздуха из включившегося соседского кондиционера. Словно рядом вновь зашелестело Ее платье. К черту такие сны!
     
      Глава третья. Испытания силой.
     
      Военное училище было для меня всем только не домом или раем. Я и здесь слишком часто привлекал к себе неприятности. А к сентябрю второго года обучения и вовсе подал рапорт на флот. Самому подать рапорт на флот это... нет не геройство, но и не идиотизм, как назвал это мой хороший знакомый поэт Коля Перлов. Я не могу даже сейчас рассказывать о том, что там было. Из первого года помню только несколько вещей. Хотелось спать и есть. Причем постоянно. И то и другое. Нас дрючили все, и старшекурсники, и офицеры. Сказать можно просто - без вины виноватые. Точнее курс назывался "Приказано выжить".
   Я прошел самый трудный первый курс, а к зиме собирался уйти на флот. Нет, с учебой все уже было нормально. Все было более-менее хорошо со службой. Но я подаю рапорт. Мотивировка? Да не было ее. И без нее взяли и удовлетворили прошение. Я очень "любил" своего командира - "комбижира", а он меня. Он с этим рапортом сам побежал по инстанциям, чтобы все полностью завизировать. И никто не пытался меня остановить тогда. Может, будь тогда кто-то близкий рядом, достаточно сильный, чтобы убедить меня не делать глупости, и все тогда было бы по-другому. Пусть не ругают меня те кто, правда, пытался все исправить. Вы не понимали из-за чего я шел на откровенно самоубийственный шаг, и не могли помочь. А я не видел в вас тех людей, кто может внятно мне растолковать, в чем я не прав. Сам я как понимаю, был в некотором состоянии, не позволяющем мне правильно толковать даже свои действия...
      В конце первого курса я, как и почти все мои сокурсники, уехал в отпуск, тем более, что долгов по учебе за мной не числилось и мне не надо было сидеть и повторно сдавать экзамены или зачеты. Я прибыл в Ноябрьск и был радостно встречен моей Инушкой.
   Я помню, что ехал со страхом в душе. За зиму я получил много писем и в них было то, что давало поводы для размышления о том, как ждет меня моя подружка. Я, конечно, страдал, но еще верил, что все обойдется. И приехав в Ноябрьск, признаюсь, вздохнул с таким облегчением, что казалось, разревусь как в детстве от радости и нежных щемящих чувств. Она тоже вроде была мне рада и мы отметили мой приезд не плохой постельной баталией.
   На следующий день мы много гуляли. Все казалось прекрасным и благополучным. Но прошло два дня, и я заметил неладное. Особенно с тем пареньком, о котором она мне писала в письмах говоря, что он с ней учится в Лицее и помогает на зачетах и экзаменах. Алексей Киселев. Он зашел к ней когда я был у нее дома. Я совершенно невольно услышал, как мама, открывшая дверь позвала Инну, сказав, что к ней ее друг пришел. Я говоря простым языком "что-то недопонял", и как потом выяснилось, мама Инушки, просто забыла, что я в гостях у них. Я понятно первый пошел к двери с непонимающей улыбкой и вышел за нее. Леха, мы с ним совсем не много знали друг друга поздоровался и мы пару минут поговорили о чем-то левом.
      - А я хотел Инну пригласить на аттракционы. - Сказал он. - У меня там знакомая работает, так нам это бесплатно обойдется.
      Я чуть изумился этому в голове, но промолчал. Если у них так принято тут... если я настолько отстал от жизни... Я пошел в комнату к Инне, где она гладила блузку и сказал, что там Леха Киселев ее дожидается. Из-за напрягшейся спины я только уверился в своих подозрениях. А дальше все просто. Я сказал ей, что она может ехать с ним, тем более что мне надо на телефонный пункт для разговора с своей мамой. Она в Калужской области в то время была.
      Расчет был прост. Она знала, что я не надолго в отпуск и какие бы бесплатные аттракционы не были бы, ну, не могла она променять общение со мной на них. Она могла променять общение со мной только на общение с Лехой. Она поехала с ним, а я и правда пошел на переговорный пункт...
      Я немного повидал жизнь в военке. И на примерах других ребят мог понять, что все совсем не так чисто, как мне хочется думать. И можно сказать в тот день я уже все понял.
      Ина "сломалась" и рассказала обо всем чуть позднее. Это не войдет в анналы отношений молодых людей, но...
      - Вадик. Я больше не буду тебя ждать.
      Мое молчание в ответ. Мои слезы, мгновенно вставшие в горле.
      - Почему?
      - Пять лет это слишком долго.
      - У тебя кто-то есть?
      - Нет.
      - Это этот Леша Киселев?
      - Нет.
      - И давно вы с ним?
      - Вадим...
      - Давно?
      - После отпуска твоего зимнего начали встречаться, а потом... А потом наши отношения зашли глубже.
      Эта фраза присоединилась к моим выдолбленным каленым долотом в мозгу фразочкам и воспоминаниям. На мой вопрос как понять "глубже", Инесса ответила, что как бы... совсем глубоко.
   У меня тогда не было сил смеяться. Я шел в город с победой. Кто доживал до конца первого курса Военного Училища, вам скажут с усмешкой, что это делали многие. Но они соврут вам, если сами не считали это подобием подвига. Я пришел в город победителем. Я знал, что теперь и до пятого курса раз плюнуть. Победа оказалась Пирровой. Я потерял настолько дорогое мне, что даже не мог сдержать слез, как не крепился. Моя мама мне всегда говорила, что ей были противны мальчики, которые плакали при ней. Я думаю, что был тоже противен Инушке в тот момент.
   Сейчас я уже даже не знаю, может, это было фатальным? Может, и не могло быть по-другому. Может, звенья моей жизни небесный отец выковал, так что цепь Инессы осталась в стороне, и нам просто не суждено было быть вместе. Кто знает эту дуру судьбу...
      Я всегда и везде возил с собой ее письма ко мне. И немедленно вечером отдал их ей. Сказал, что надеюсь, она передумает и есть еще шанс все повернуть. Да плевал я всегда на преданность мне. Мне только надо было совсем чуть-чуть. Что бы она... что бы она осталось со мной.
   Что-то я перегнул насчет "чуть-чуть". Наверное, это было для нее многое. Когда я спросил почему, за что и как? Она мне повторила, что пять лет это слишком долго. Я сжал челюсть и как тогда во дворе "сделал шаг", а потом подумал...
      - Я буду ждать, может, ты одумаешься, ровно пять лет. Через пять лет я больше не буду ждать.
      Я не понимал тогда много это или мало. Я вообще не дружил со временем. Но я знал, что я смогу такое. Я знал, что и Инушка смогла бы. Тем более, что я ничего не запрещал. Я просил, чтобы она потом была со мной. Что-то было в тот момент в моем лице, отчего она поняла, что я буду ждать. Она меня уговаривала, что я найду лучше и добрее чем она. А я плавил паяльной лампой в мозгу одну из моих самых любимых ее фраз: "Ты еще не знаешь, как я умею ждать". Я выжигал дорожки моего мозга ведущие к чувствам. Я тогда первый раз понял, что когда захочу я сожгу свой мозг и не кукарекну.
      Дальше все провалилось во тьму. В лед. Я знал, что это за лед и тьма. Рядом со мной была ОНА. Ольга пыталась, зачем-то поддержать меня и укрепить. Холодом могилы, остужая мои плавящиеся мозги. И ОНА искренне пыталась меня восстановить. Просто она не понимала глубины разрушений и силы того желания саморазрушения.
      День в день я прибыл в военное Училище. Я обрубил все каналы связи с родственниками. Я искал только одного - забытья и, наверное, смерти. Через несколько дней я подал рапорт. Я был настолько измучен изнутри, что не смог даже проанализировать того, что делаю. Я тогда подумал, что даже те... в том лесу... Что даже те четверо не сломали меня, а лишь в последствии укрепили. А это... Рапорт был подписан и к зиме меня ждала отправка на флот.
   Меня искали "с собаками" мои родственники. Даже Инушка что-то написала. Я не смог открыть письма. Я чувствовал, что "предохранители" держаться уже просто на честном слове и вскрой я тогда это письмо и... прости, прощай рассудок. Я тогда смеялся, думая, что если бы этот Алексей Киселев знал, к чему приведет его желание перепихнуться, он бы пошел на это? Я не понимал. Он знал, что она моя подруга и обещала ждать. Они оба учились в тот момент у моего отца и искренне уважали всю мою семью. Я в который раз не понимаю. И, наверное, уж так сложилось, что никогда и не узнаю.
   Письмо от нее я не вскрыл никогда. Я сжег его спустя почти два года на маленьком костерке в глухом лесу, где перечитывал письма и не стыдился слез. Оно было последним. Я даже думал, что не выдержу. Но нет, я смог аккуратно положить его нераспечатанным в костер, где уже пылали листки со следами ее красивого подчерка и ее прекрасных губ.
      А в Училище, я, за день до отправки, в самоволке, сбежав из-под надзора, стоял надо льдом Невы на Дворцовом мосту и думал как в той песенке: А может сразу пулю в лоб и делу крышка, ла, ла, ла...
      В неудобной шинели я перелез через перила.
      Мне нечего было терять. На флоте меня ждали одни издевательства и насилие. Я это не просто знал. Мы похоронили шестерых отчисленных. У отмороженных матросиков аргумент простой: Ах, ты хотел офицером стать и мной командовать? Получай гнида! А дальше и весь корабль принимал в этом участие. Имена тех, убитых и списанных Краснознаменным Северным Флотом курсантов, как на обелиске выбиты в моей памяти. Флот заминает такие дела. Флоту не выгодно позорить себя. И хотя я шел на это, я понимал, что ФЛОТ ПРАВ! Что такое судьба неудачника в его рядах, когда речь идет о сотнях жизнях офицеров и матросов. И прокуратура закрывала дела. Но шестерых из них я поминаю до сих пор.
      Ледяной ветер трепал подол шинели и замораживал мои ноги в легких туфлях. Я стоял и смотрел в маленькие смерчики из снежной пыли и поземки. Вращаясь, они проносились подо мной. Я заворожено наблюдал за этим танцем и не сразу понял, что среди кружащегося снега танцует ОНА. В своем белоснежном атласном платье. Повзрослевшая. С такой же доброй улыбкой на губах. Но она не звала меня к себе. Она хотела, чтобы я просто смотрел на нее. А я и взгляда-то оторвать не мог.
      Вдруг она поскользнулась, и мое сердце ухнуло вниз ко дну Невы. Я так перепугался, видя, как она больно и неловко упала, что чуть не забыл, что стою на маленьком карнизике на приличной высоте над толстенным льдом реки. Дернись я на помощь и тогда бы не писал бы всего этого. А может, и надо было дернуться... Все бы мои горести прошли бы мгновенно. Но она уже поднималась. Отряхивала платье и, выждав мгновение, снова закружилась под одной ей слышимый ритм. Это было красиво. Это было необычайно. Это был настоящий бальный танец. И она улыбалась.
      Я вдруг тоже осознал что улыбаюсь. Я вспомнил, наконец-то, где нахожусь и перелез обратно. Посмотрел как она кружится и побежал, придерживая одной рукой шапку на голове. Я хотел добежать до спуска с набережной и встретится с ней! Я несся плача от ледяного ветра, бьющего в глаза, и умолял всех кто меня слышит из небесных, чтобы она не исчезла. Я уже был на льду и сквозь невольные слезы видел ее танец. Я бежал к ней и был уже почти рядом, когда она вдруг превратилась в кружащийся вихрик и рассыпалась...
      Я остановился и медленно опустился на колени. Слезы замерзали на моем подбородке, но я даже не утирал их. Я стоял на коленях и проклинал всех и вся, за свою такую неудачную жизнь, где мне каждый день приходится доказывать, что я имею право на нормальное существование, а взамен не могу получить не то что тепло любимой девушки, но даже взгляда своего ангела-хранителя. Я бил лед, голыми руками не причиняя ему ровным счетом никакого вреда. Я уже разбил руки в кровь, а боль так и не наступала, чтобы отрезвить меня. И тогда я упал лицом в тонкий снег. Мои слезы и жар моего лба плавили его и почти сразу, я уперся щекой в лед. Ни одной мысли больше не осталось в моей голове. Только пустота и горечь. Не помню сколько я так проторчал там на льду. Но помню что промерз основательно. До дрожи всем телом.
   Когда я задрал голову к небесам, я случайно заметил идущего ко мне по льду человека. Судорожно вытирая слезы, я поднялся. У меня ничего не осталось в душе кроме злости и сделай этот человек неверный шаг, я бы бросился на него с разбитыми в кровь кулаками. Но он прошел мимо меня, кутаясь в воротник. Нашел сволочь, где ходить, думал я тогда. Для тебя люди мост построили, чтобы ты по льду не шлялся.
   Он уже отошел прилично, когда вдруг остановился и, повернувшись ко мне, я все еще смотрел на него с ненавистью, крикнул, перекрывая вой ветра:
      - Испытания... даются... для преодоления... А не гибели! Держись парень.
      Я оторопел от его слов. Я даже забыл про свою злость. Про свою ненависть. Ну конечно! Это испытание. Это все испытания. Мое детство это тоже испытание. Моя юность это тоже испытание. И вот на этапе взросления мне дали тоже испытание. И я должен пройти его. Я должен выжить и пройти. Только вот зачем? Зачем все эти унижения. Зачем мои раны. Зачем нужно калечить меня. Почему мой мозг полон боли и ненависти к этой жизни и людям меня калечащим.
      Я стоял и глотал слезы. Человек исчез в пурге. Я был один. Мне стало бесконечно одиноко под низкими звездами, открывшимися над головой.
      Кутаясь в шинель, я побрел в Училище...
      Я собирал вещи перед Севером ровно одну минуту. В вещмешок стандартно укомплектованный я положил последние письма и тетрадь со стихами, что писал Инушке, но так и не смог ей показать. По команде я вместе с пятнадцатью другими отчисленными и подавленными людьми встал в строй на плацу и нас повели на московский вокзал. Уже выйдя в Александровский садик, я повернулся к воротам Адмиралтейства и, не смотря на окрики старшины, смотрел на заснеженное Училище запоминая его и может быть прощаясь. В Питер я вернулся только спустя много лет.
      Когда мы отчалили от перрона, я написал на заиндевевшем окне "До встречи". Многие потом из тех с кем я ушел на флот сознавались мне, что боялись не выжить. Боялись, что их там убьют. Не спрашивайте меня, почему мы не убегали. Мы все были созданы для службы, а у многих, как и у меня, и предки служили. Мы даже не думали о побеге. Как и о комиссации не думали, и поэтому не косили. Они почти все боялись, что погибнут и их родителям пришлют похоронки. Я к своей гордости, могу сказать, знал что выживу. Знал что вернусь. Не имел права не выжить и не вернуться. Иначе для чего танцевала ОНА на льду, падая и вставая. Иначе для чего меня ломает и корежит, а не сразу отправляет на тот свет. Я проходил еще одну ступень становления. Я вступал в еще одну фазу безумия. Я расчищал место в мозгу для будущих огненных скрижалей. И я рисовал. Я рисовал Инушку такой, какой я ее запомнил. Чуть с грустинкой в глазах с очень подозрительно знакомой улыбкой. Я ее рисовал и с фотографии, но по памяти она получалась живее и красивее. Все в моем "отсеке" в дороге пили "по-черному". Я нет. Я запретил себе пить. Я рисовал ЕЕ и Иннушку. И что-то неуловимо знакомое было и в той и другой. Я так и не понял что. Некоторые из ребят рассматривали мои рисунки и восхищались ими. А моя душа рвалась на части от их обсуждений.
      Мурманск я не запомнил. Нас посадили на автобус и немедля отправили в учебно-распределительную часть Североморска. Не помню ее номера, а военник далеко.
      Мне оставалось чуть больше полугода до "дембеля". Но мой срок учебы по понятиям флота ничего не значил и с избиениями и кровью меня и других курсантов заставляли драить гальюны своими зубными щетками. Мыть окна шваброй, к которой была привязана пятикилограммовая гантель. У меня-то ладно... я не разбил. А вот мой сокашник умудрился. Его отправили в госпиталь с тяжелейшим сотрясением мозга и множеством кровоточащих ран. Старшины в бешенстве и показательно для нас провели с ним такую обработку, что вышел он с больнички как раз на дембель. Нас, остальных, держали даже не как "карасей", а как каких то рыб без названия. Мы были и мальчиками для битья и ломовой силой для тяжелых нарядов. Мы спали по три часа и не знали от чего проснемся, толи от побудки и крика "рота подъем" или от пинка в ребра от командира или старшин. И мы терпели. Точнее когда за мной и двумя ребятами последними прибыл "покупатель" из нас пятнадцати одновременно отчисленных более-менее в строю осталось десять. Это круче чем на войне. Поверьте. На войне проще... Двоих моих сокашников разобрали до нас, а остальных прописали до выписки, считай до дембеля, в госпитале. Один после госпиталя еще много лет пытался восстановить здоровье. Но никто не сдался и не сбежал. Даже Мишка, у которого был блат в самом министерстве. Он отказался, как и я от всех связей с родней. С ним-то мы скорефанились на "коробке". В итоге он попал в трюмные, а я в то же БЧ-5 того же корабля, но электриком...
      Вот уж воистину, есть бог на небесах. Мне повезло с моим старшим. Талибан у него было прозвище. Звали его Анатолием и он был контрактником-старшиной на мичманской должности. Он меня учил, как выживать и если бы не он, то вполне вероятно, что, либо я сам, либо мне бы помогли, ушел бы за борт на переходе Североморск-Балтийск...
      Наш корабль направлялся на ремонт в Германию, и все мы искренне радовались этому везенью. Никто не знал, что это будет не экскурсия в загранку, а реальный боевой поход. С полным набором приключений. На перегоне в калининградскую область, у нас умудрился взорваться котел, а швы в рулевом наложенные еще после Анголы, в которой этот корабль успел побывать на боевой, дали течь. Это были еще те забавы. Ни хрена на коробке не работает, не зря же ее на ремонт аж в Германию отправили, а мы тут тонем и горим. Обалдеть. Я тогда тоже "навоевался"...
      Вторым электриком группы со мной был срочник и он откровенно ненавидел меня. И хотя ему было далеко до тех, кто меня унижал раньше, он приложил максимум усилий для того, чтобы я не смог его забыть. Но дембель неизбежен, как крах капитализма...
      Я провел эти полгода без НЕЕ. Она отчего-то попрощалась со мной на время тем танцем на льду Невы и более не показывалась. Воспоминания о ней становились смутными и нелогичными. Я мог помнить ее улыбку, зато мозг стал вытеснять из памяти ее страшные глаза, заменяя их глазами Инушки Хижняковой. Я искренне боялся, что со временем вообще забуду ее.
      Зато об Инушке я не забывал ни единого дня...
     После всех наших приключений мы, уже проходя датский пролив, встали в ожидании лоцмана. Команда отдыхала. Кто где. Я, одевшись потеплее, топтался на верхней палубе, изображая, что меняю лампочки освещения. Ну, иначе нельзя было стоять на открытой палубе в чужих водах. Была ночь и я с замиранием сердца смотрел на сверкающие огни по обеим сторонам пролива. Такая красота вам скажу. Это просто сказочно. Я с грустью подумал что Инушке наверное понравился бы этот вид. Я даже на секунду, на мгновение забыл, что она теперь с другим. Я словно с ней разговаривал. А она будто стояла рядом со мной и тоже зачарованная красотой отвечала мне. Господи, словно и не было этого идиотского лета. Словно я не сломался тогда. Будто мы с ней волшебной силой перенесены сюда, чтобы оценить красоту и сказку.
      - Все мечтаешь? - окликнул меня Талибан с усмешкой. - Пошли автомат менять. Пользы от тебя мало, Вадюх, так хоть поможешь с этой тяжестью.
      Смеясь, мы пошли внутрь. Но прежде чем задраить люк я посмотрел на то место где как я представлял, стояла она и тихо прошептал: "пока".
      Со временем уже в Балтийске я чуток отошел и даже смог чаще улыбаться.
      Я стал писать родителям. Не помню с чего я начал писать... кажется, меня начали разыскивать по официальным каналам и командиру дали приказ проследить, чтобы я связался с родственниками. Кажется с этого, если мой больной мозг не подводит меня. Но я связался и опять провалился в неизвестность на месяцы. Наверное, я из Германии больше им написал чем, будучи в России.
   Что там происходило у Ины я, естественно, не знал. И верите, нет, но со временем наступил момент, когда я смог оправдать ее. Нет, горя моего это не вылечило, но понимание принесло чуточку облегчения. Я не мог еще вспоминать о ней без слез, но уже не боялся вернуться в Ноябрьск.
      И я стал готовиться к возвращению.
      Жарким летним днем меня уволили в запас. Я сошел с корабля и не мог понять, что за чувства мною владеют. Такое ощущение, словно я отсидел срок за какое-то преступление. И опьяняющая свобода разлилась, очищая от гнета последних месяцев мой мозг.
      Я хотел ехать один. Но не получилось. Пришлось париться в вагоне с толпой списанных с моего корабля. Там произошел последний из неприятных мне инцидентов связанный со службой. Одни из тех мудаков кто меня как бывшего курсанта и в грош не ставил, решил и в вагоне продолжить это дело. Извини дорогой, что так получилось. Просто я вспомнил в одночасье, что прожил и пережил больше чем ты. Короче, я поставил его на место, так что больше ни у кого вопросов не возникло. Заодно напомнив ему, что такое гражданка и какие здесь правила игры. На всякий случай я, конечно, спрятал деньги, которые вез из Германии, но и только. В Москве прямо на вокзале я "потерялся". Группа моя еще, кажется, хотела бухать где-то, но мне это было до лампочки. Я спешил.
      Мама в то время жила в Кондрово Калужской области и занималась тем, что отстраивала дом буквально с нуля. Я прибыл к ней и принял самое живое участие в ремонте комнат и всего дома в целом. Я так соскучился по куску жилплощади, которую мог бы назвать своей. Я сам сделал себе маленькую комнатку, обклеив ее картами этой местности и дальних тихоокеанских островов, что нечаянно оказались у мамы среди ненужных вещей. Я не помню, сколько провел у нее времени. Наконец, подошел срок и мне надо было уже ехать отмечаться в Ноябрьском военкомате и я рванул на севера.
      Я выполнил свое "Пока" сказанное перед отъездом. Поезд выпустил меня на станции Пелей глубокой ночью. До отца же я дошел только к обеду.
      Что я делал все это время? Я плохо, честно говоря, помню. Я ходил по тем местам, где мы куражились с друзьями, вспоминая и веселые и грустные моменты. Я, конечно, сидел и с горечью курил на том месте, где мы с Иннушкой целовались в ночь перед моим отъездом в Училище. Я снова и снова спрашивал себя, а стоило оно того или нет. И снова не находил ни одного категоричного ответа. Я чуть не плакал вспоминая, как мне было сказано о том, что я вычеркнут из жизни и стал помехой. Я снова с грустной улыбкой думал, знал ли Алексей, на что меня обрекает? И снова отвечал сам себе, что если это судьба, то мог быть и не он, а кто-то другой. А то, что он ученик отца и знал меня лично это просто совпадение. Глупейшее, но совпадение. Я казнил себя за то, что уехал из города и понимал, что перестал бы себя уважать, если бы не пошел служить, как это делали мои предки. Я смотрел на краснеющее небо, любуясь великолепной белой ночью и словно прощался с прошлым. Смешно... я только приехал, а прощаюсь...
      Солнце уже стояло высоко и я четко шел домой, но случайно заметил белоснежный блеск на одной из пятиэтажек. Мое сердце сжалось, когда я рассмотрел фигурку на крыше в белом подвенечном наряде. Девушка стояла лицом к солнцу и мне казалось, что я узнаю ее. Да это ОНА! Я побежал к тому дому, на крыше которого она стояла.
      Я не добежал. Резко остановился, видя, что к девушке подошел парень и обнял ее. Она повернулась к нему и нежно поцеловала. Это было часов одиннадцать. Точно. И это была суббота. Никого в округе. Только они любящие друг друга и я одинокий и как мне казалось искалеченный. Я видел их счастье, и улыбался от радости за них. А может от того, что солнце светило мне в глаза, когда я смотрел вверх, и мир словно сам весь улыбался...
      Я, конечно, не смог удержаться и зашел к Ине. У нее были проблемы с родителями. Точнее это у родителей были проблемы друг с другом. Они готовились к разводу. И я, честно говоря, заявившись с самого утра - часов в девять был более чем некстати. Ина со мной держалась строго и отчужденно. Словно я никогда с ней и знаком-то не был. Но кофе мне налила. Когда ставила передо мной чашку, она наклонилась и сквозь опустившийся разрез я рассмотрел ее грудь. И кажется, покраснел. Это для меня стало отчего-то стыдным поступком. Словно... Словно я посягнул на что-то мне не принадлежащее. Я выросший с мамой имел полный набор комплексов относительно чужого... И они до сих пор как предохранители стоят в моей психике. Я покраснел, и она это заметила. Даже поняла из-за чего. Сухо улыбнулась.
      Я не стал задерживаться. Я не стал ни о чем спрашивать кроме стандартных вопросов, на которые получил стандартные ответы. Уходя, я лишь сказал, что прошел год с копейкой от отпущенных мною самому себе пяти лет. Она кажется, разозлилась. Она, наверное, была права. У нее своих в жизни проблем хватает, а тут я еще после флота потерянный в этой жизни, лезу не понимая зачем... Я прошу прощения. Я тогда еще на что-то надеялся.
      Я пошел, прогулялся с сумкой на плече до своего старого дома, в котором мы когда-то жили. Побродил рядом, вспоминая и пытаясь отойти от встречи с моей любимой. А к обеду поспешил к отцу.
      У меня не было времени, чтобы оклематься после Флота. Практически сразу я поступил на учебу в Лицей на программиста. Тем более что в Училище полюбил это грязное дело. В лицее завел себе компанию, это было не сложно. Я был старше многих и ко мне тянулись. Мы куролесили с песнями и пьянками по всему городу. И точно больше времени развлекались чем учились.
      Однажды я увидел их. Я был пьян до чертиков. А они шли мне на встречу. Инна и Алексей. Я хотел справедливости и наказания. Я даже не сомневался, что с моим опытом я один расправлюсь с ним как с той грелкой и я даже начал движение вперед, разогревая мышцы, как научил меня на флоте Талибан.
      Они заметили меня метров за сто. И если до этого они шли, держась за руки то, заметив меня, разошлись на метра три. Я со своими пьяными мозгами так и не понял этого маневра. Я поспешно выгонял из мозгов хмель, накачивая кровь адреналином и кислородом, как научил меня кода-то Мишка. Я был трезв как стекло, приготовившись к мощнейшему рывку. Я твердо решил, что даже порву в этой бойне связки мышц, потерявшие эластичность, но завершу дело за несколько секунд. А они осторожно поглядывая шли ко мне. Она, больше смотря под ноги, да и он тоже... Я даже не понял ни фига. Они же видели меня! Они знали, что я здесь и нет никого на свете опаснее меня в ту секунду. Что я не буду бить в торс или лицо я дотянусь до глаз и гортани. Я перебью этому "лешеньке", рубящим "с плеча", шею и только тогда остановлюсь. А дальше будь что будет.
      И я сделал шаг...
      В глазах мгновенно потемнело. Я ощутил, что стою на самом краешке огромной пропасти, из которой чувствительно пахнет гнилью и рядом со мной ОНА. О нет, она не улыбалась. Она не была снисходительной. Повзрослевшая вместе со мной он смотрела на меня зло и ненавидя. И ТОТ за ее глазами смотрел так же. Они осудили меня, когда я еще только задумал сделать что-то. И ОНА дала мне пощечину...
      Медленно вернулся свет. Я расслабил мышцы и протянул руки в разные стороны заставляя отступить тех кто был со мной и пьяно куражился, поняв из моего поведения что передо мной мой личный враг. Я стал шаг за шагом отступать и, наконец, всей тусовкой сменив тему мы отошли подальше и заржали над чем-то совершенно левым.
      Это потом, добравшись до садика, и отойдя якобы по маленькому, я "сломался" и тихо заскулил. Я чувствовал себя полным кретином, каким и являлся. Я осознал насколько был близок точке "не возврата". Я представил на секунду горе и ненависть в глазах Ины и мне стало совсем тошно. Я трезвый и жестокий к самому себе гнул себя самыми несносными оскорблениями. Господи, как я страдал от того чего не сделал, но собирался... Я просто представил себе, что я с собой бы совершил потом, если бы не ОНА. Адреналин не входит из крови без последствий. Сердце мое посаженное еще раньше стало совсем раскалываться от боли. Я загибался к коленям, хватая жадно ртом воздух. Ни до этого ни после я никогда не чувствовал такой боли. А к боли, напомню, добавлялся стыд. Мне не хватило пары секунд, чтобы успеть проклясть себя именем Его.
      Я "отключился" и снова встал на обрыве. Я стоял совершенно один, и запах гнили наполнял мои легкие. Посмотрев вниз, я увидел клубы зеленоватого тумана стелющегося в километрах ниже. И языки этого тумана изредка выстреливали вверх, словно пытаясь дотянуться до меня. Я обернулся. Увидел невдалеке этот треклятый столб с головой какого-то рогача. А перед ним стоящую и смотрящую на меня Невесту. Она поманила меня к себе и я облегченно заметил, что она более не сердится. Она даже улыбнулась мне. Я подошел, тоже смущенно улыбаясь. Девушка зачем-то показала мне на камешек под ногами и предложила жестом поднять его. Я поднял. Она указала вдаль и показала, мол, бросай. Я, дурак со всей дури и швырнул. А камушек, словно на привязи обернулся вокруг столба и попал мне прямехонько в область сердца. Девушка улыбнулась грустно и подошла ко мне. Она хотела прикоснуться рукой к ушибу, но я отстранился, вспоминая ожог на руке. Она не стала прикасаться, а только подняла указательный палец вверх. Я подумал и понял этот жест как запомнить.
      - Что запомнить?
      Она весело и одновременно изумленно показала на столб и на камешек у моих ног.
      - Чтобы я не сделал, все вернется?
      Она радостно закивала.
      - А если со мной что-то сделают?
      Она пожала плечами.
      - Прекрасно. Я так понимаю, что я в этом мире самый бесправный, да?
      Она сменила улыбку на возмущенность и помотала головой.
      - Нет? Тогда я не понимаю...
      Снова улыбка и медленный прощальный жест...
      Я очнулся и ощутил себя не только трезвым, но еще и сильным и уверенным. От былой трагедии осталось только разочарование. Но я привык, что некоторые разочарование несу с собой сквозь года. Я подумал, что и через десять лет я буду вспоминать, как чуть не сделал глупость, и краснеть...
      Я с Иной еще несколько раз виделся. Словно мазохист бередил свои раны и злил ее. Мы встречались и у ее друзей и на нейтральной территории. Несколько вечеров провели даже вместе. Не вдвоем разумеется. Я бы не посмел ее компрометировать перед Лешкой. Мало ли у них там совсем все запущено и серьезней хрен придумаешь. Правда несколько раз она приглашала меня к себе на работу, но это скорее из жалости к выгнанной за дверь собаке. Я ничего, я смирился и радовался редким моментам, когда могу ее увидеть. Я ждал этих моментов. Я мечтал о них. Итс проблем... Сказал Стас Зубов, когда выслушал всю мою историю. Я так и не понял, вник он в нее или просто из дружеских чувств посочувствовал. Не знаю. Я как бобик бегал вокруг ее окон пытаясь создать видимость случайной встречи. Господи, как я глупо выглядел. Сейчас я, конечно, смеюсь над тем собой. Но даже сегодня иногда горечь охватывает мой смех. Она думала, что меня вылечит это ее сочувствие, а оказалось наоборот, я еще больше сходил с ума и все меньше мог контролировать свою речь и действия.
   Чтобы, наверное, излечиться я хотел получить свои письма. Те частички души, что я отрывал от себя для нее. Она не знаю, по какой причине не хотела их возвращать. Сначала я даже подумал, что ей доставляет удовольствие меня так мучить, но потом решил, что они элементарно могли быть раскиданы по всей квартире и собрать их или невозможно или лениво. Я не знаю, что двинуло меня на злость. Я же зарекся... Но что-то сработало и я нагрубил ей по этому поводу. Мы расстались с полной уверенность что уж теперь все. Больше не будем общаться с друг другом.
   Но однажды она, позвонила в квартиру моему отцу и позвала меня в коридор. Там она мне вручила... мои письма обвязанные ленточкой с моей первой бескозырки. Мне стоило огромного количества нервов сжать губы и просто кивнуть. Мне вроде кажется, хотя я могу ошибаться, что я даже что-то типа "спасибо" промямлил.
      В тот день я ушел в тайгу. Я брел, совершенно не выбирая направления, как придурок, неся в руках свои письма и нечаянно нашедшиеся в квартире письма от нее. Я был уже на приличном расстоянии от города, когда подумал что дальше и идти не стоит. Я разжег костер. Долго таскал камни с недалекой дороги, чтобы обложить его. Сухой лес все-таки.
      Я сидел прямо перед веселым пламенем и читал свои письма ей. Разглядывал, свои рисунки и перечитывал стихи, что писал. Закончив читать, я расправлял письмо и аккуратно укладывал его в огонь. Брал другое. И перечитывая, вспоминал все. И то когда писал и, то отчего писал так, а не иначе. Видел свои грамматические и орфографические ошибки и краснел, представляя, как она их, получая, смеялась над моей безграмотностью.
      Я потратил на сжигание весь вечер и ночью вернулся домой, прижимая к груди мой бесценный груз. Это были еще не прочитанные и не уничтоженные письма.
      С утра я снова ушел в лес в пропахшей накануне одежде. Пришел на Очаг. Снова читал письма, но представляете, я даже иногда смеялся, перечитывая уже забывшийся анекдот или случай из моей курсантской жизни. Хотя конечно чаще читая строчки о моей любви к ней, я горевал. Каждое письмо ей я подписывал "да святится имя твое!". Глупо, наверное. Но вся моя жизнь к тому моменту состояла из глупостей, непонятностей и неприятностей. Я закончил сжигание только на утро. Я даже не заметил, как белая ночь сменила день, а ее в свою очередь сменило утро. Костерок горел хорошо, и я отчего-то захотел прилечь рядом с ним. Прилег. Поднявшееся солнце пригревало мне бок и я откровенно разнежился в его лучах как котяра на завалинке.
      Мне кажется, я уснул, хотя не уверен. Так все перепуталось в моем больном мозгу тогда. Мне сначала показалось, что я заметил движение за пламенем костра. Я приподнялся на локте и точно... Среди серых поваленных прошлогодним ураганом деревьев я увидел сверкающее атласное платье. Вы не поверите, но я давно уже не чувствовал страха перед ней. Даже глядя в ее странные глаза. Точнее я старался в них не глядеть, а смотреть только на ее губы. А тут и вовсе идиллическая картина. Идет себе, перешагивает через посеревшие стволы. Иногда поглядывает на меня и улыбается. Я даже не вставал. Она сама подошла ко мне и подбросила несколько сучьев в огонь. Я знаете, чем был удивлен? Тем, что заметил сосновую иголку, прилипшую к ее белоснежному платью. Я как уставился на нее, так и взгляда оторвать не мог. Она заметила ее и скинула щелчком. Причем даже следа от смолы не осталось. Она села на землю как-то боком и подогнула колени проступающие сквозь платье. Я не знаю, сколько мы так сидели, смотря на огонь, но я уснул. Уж в этот раз точно, так как помню, что проснулся от надвигающейся грозы. Ее уже рядом не было и я подумал, что уснул с самого начала и ОНА мне только приснилась. Я посмотрел в костер. Брошенные ею ветки я бы заметил, но костер уже прогорел и я не смог выяснить это.
      Поднялся и побрел к городу. Я опоздал. Огромное скопление туч закрыло небо и стало темно, как в поздний вечер. И что самое интересное дождь не шел. Молнии сверкали, да. Но хоть бы капля. Я спешил к городу, надеясь успеть до этих самых капель.
      Мне стало как-то не по себе, когда до города было уже рукой подать. Мне стало настолько жарко и душно, что я невольно расстегнул рубашку. Но и это не помогло. Пот катил с меня градом, и я не понимал отчего. Наконец совсем измотавшись, я остановился.
      И что меня заставило повернуться?
      Я посмотрел в ту сторону откуда пришел и увидел что по моему следу четко движется какое-то черное существо. Оно очень походило на человека. Но вот как оно двигалось, вселило в меня ужас. Размашистые движения руками, высоко задираемые колени... не мог так человек идти и... все что угодно, но я никогда не видел человека трех метров росту. А на мой взгляд в нем было именно столько. Я не смог сдержаться и начал отступать, поспешно перебегая и оглядываясь. Существо приближалось. Я побежал уже в полную силу и даже боялся посмотреть назад. Я добрался до дороги перед первыми пятиэтажками на границе города и только тогда позволил себе повернуться. Существа не было. У меня от страха аж язык к небу прилип. Я стоял посреди дороги и пытался сообразить, что же это такое было.
      Наконец, я повернулся все еще не в очень вменяемом состоянии и чуть под "Урал" не попал. Вот было бы с чего прикалываться. Сбежал от неведомого чудища, чтобы намотаться на шины вахтового "Урала". Водитель только "клаксон" дернул, но так и не стал останавливаться. Я помню, что пока до дома добрался десяток, версий обработал и все отбросил. Ну не мог это быть снежный человек или инопланетянин. На беса тоже вроде не тянул. Я никак не мог восстановить в памяти его лицо виденное мною мельком и на расстоянии.
      Страх из меня выходил с обильным потом. Только дома, залившись кофе, я пришел в себя и подумал, что с походами в лес надо повременить. Психику лечить надо.
      Дождь таки начался. Даже не дождь, а ливень. С грозой и молниями. Я смотрел за окно и даже в шахматы не пошел с отцом играть, так я был озадачен и напуган. Даже сделал честную попутку убедить себя, что это мне померещилось спросонья. Но четко стоявшая перед глазами картина этого... не давало возможности представить все как воображение.
      В лес я понятно больше не ходил. На занятиях стал регулярно учится, а не дурью маяться. И скоро этот инцидент начисто выветрился из памяти. А к первому снегу мы собрались в лес на шашлыки. Я, три наших сокурсницы - две Таньки и Наташка, и два моих друга, Пылинский и Шаров. Шашлыки готовил я, и мне было не стыдно за них. А пиво набрали столько, что под него и сырые куски мяса съели и не заметили бы. Наклюкались кто до чего... Две Таньки стали гоняться за одним Пылинским по лесу. Шаров пустился в умную беседу с Натальей, а я как вечный каторжник пошел за хворостом. Причем себя еле нес, и даже не представлял, как дрова понесу. Однако случилось нечто, отчего и дрова не понадобились.
      Я отошел настолько далеко, что не слышал даже звонких визгов Таньки Найман. Вместо того чтобы собрать дрова я сел на мох и что-то себя не очень хорошо почувствовал. Мне стало жарко и немного затошнило. Я закрыл глаза, давя головокружение и тошноту, а когда открыл их... Короче сбежать я уже не мог.
      Это трехметровый урод возвышался надо мной как памятник Ленину средних размеров. И тут я смог уж рассмотреть его рыло. Иначе не назовешь. Хорошо, наверное, что я был пьяный. Иначе мой мгновенный страх убил бы меня быстрее карабинной пули в сердце. Безносое, с двумя продольными отверстиями, безгубое, маленькая щель вместо рта и с огромными пылающими оранжевым светом глазами, существо пристально рассматривало меня. Оно не подходило, но я знал, что если что ему до меня максимум два шага. А уж то что оно способно меня убить я не сомневался. Интересное общение у нас с ним получилось:
      - Страшно?
      - Д-да. - с дрожью в голосе сказал я.
      - Ты вырос...
      Я даже не знал что ответить.
      - Ты прошел первый круг.
      Тут я тоже молчал.
      - Ты пойдешь на второй.
      - Куда?
      - На второй круг.
      - Зачем?
      - Вспомни свое детство и поймешь.
      - Вы о чем?
      Он мне, кажется с удовольствием, напомнил:
      - Проклятье, до самой смерти связывает проклявшего и проклятого. И коли, не исполнено оно, то ложиться бременем на плечи потомков...
      Я с содроганием вспомнил надпись на камне.
      - Я не понимаю. Какие круги? Зачем. Мне тогда было плохо и я не знал, что еще сделать кроме как прокричать ту глупость.
      - Они тоже не знают, что сделать, чтобы избавится от этой глупости. У них только один выбор. Это убить тебя или умереть самим.
      - Где они?
      - Пока еще далеко. Но ты сам приедешь к ним. Тебя позовет и разум и душа к ним. К тем к кому ты привязан сам и к кому привязал невинную душу.
      - Кого?
      - Ты знаешь.
      - Она привязана к ним?
      - И к тебе. И нет ни ей, ни тебе успокоения пока не совершиться в жизни проклятья последний час.
- Но это же чушь! Сколько людей проклинает окружающих и ничего! - возмутился я перестав боятся этого монстра.
      - Они не взывают душой к отмщенью в последнюю секунду жизни.
      - Но я же не умер!
      - Ты умер в тот момент. ТЫ УЖЕ НИКОГДА НЕ СТАНЕШЬ ТЕМ, КЕМ ДОЛЖЕН БЫЛ СТАТЬ. А значит, что тогда, в лесу, ты умер. И твое проклятье уже не только обрело силу, но и начало действовать.
      - Как?
      - Ты узнаешь это со временем. И помни. Тебе надо быстрее пройти второй круг.
      - А если я не пройду?
      - Ты пойдешь снова на него, и так пока не пройдешь или тебя не потянет душа к месту встречи.
      - Я не поеду.
      - Пока они под проклятьем, а ты жив, не смотря на твою смерть, у тебя никогда ничего не получится. Любое серьезное дело тобой никогда закончено не будет. Ибо мертвый не может вершить дел и истории. А связанные проклятьем судьбы не развязать на расстоянии.
      - Кто ты? - взмолился я, ужасаясь перспективе.
      Существо помолчало, словно обдумывая ответ, и заявило:
      - Я тот, кто заберет или тебя или их в итоге. Уничтожу. Поглощу душу либо проклятого, либо проклявшего. Ибо ни тому и ни другому до решения спора не дано жить после смерти. Ваши души не соединятся ни с чем пока проклятье в силе.
      - Но кто ты? Ты же не дьявол и не посланец бога!
      - Ты не знаешь, о чем говоришь, а я не смогу тебе ничего объяснить. Скованный тобой дух молит о даровании ему свободы. И ни ты, ни они не стоите этой мольбы. Она должна быть отпущена. И я сделаю все, чтобы ты встретился с проклятыми. У тебя есть еще один круг. Свои два они уже прошли.
      Я попятился, упираясь ногами в мох, видя, что он сделал шаг вперед.
      - Я жду только тебя, человечек.
      Я вдруг испытал невыносимую тяжесть в душе и выпалил:
      - Я ни в чем не виноват! Где вы все были, когда они унижали меня и глумились надо мной что бы теперь требовать от меня что-то?
      - Нас не было.
      Я еще хотел что-то зло сказать, но промолчал, переваривая его слова:
      - Как?
      - Мы не были нигде, когда ты страдал. Но отсчет пошел с момента проклятья. Мы часть того, что ты призвал. И вы, решив спор, решите, когда настанет последний час и для нас. Но пока вы не будете готовы, вам не дано встретится.
      - Зачем мы готовимся!? Что бы убить друг друга?
      - Что бы судить. Судить честно и справедливо. А чем кончится...
      - Что судить? Их поступки?
      - Нет.
      - А что?
      - Друг друга. Они уже готовы судить человека на основе опыта и морали, которую приобрели. А вот ты в судьи еще не готов. Судья должен оценивать поступок, а не просто выносить решение. Он должен пропустить этот поступок через свою душу. Он должен пропустить душу стоящего перед ним и понять ее. Он должен...
      Я очнулся, уткнувшись лицом в мох. Он был влажным и я понял по запаху и привкусу во рту, что меня вырвало.
      Поднялся, обтер рукавом подбородок и лицо и, часто оглядываясь, поплелся обратно.
      - Ну, наконец-то! - зашумела Найман Танька - Пошли домой совсем же сейчас дуба дадим.
     
      Глава третья. Испытания правдой.
     
      Я пошел работать в Линейный отдел внутренних дел на станции Ноябрьск. Помните о хозяевах жизни? Можете забыть. Это не про меня. Я даже форму ни разу не надел. Сидел себе потихоньку ковырялся с компьютерами. Настраивал их. Иногда секретаршей у начальника штаба работал. Кононенко Андрей Иванович, кажется так его звали. Хороший мужик. Не только со стороны ментов и персонала. Я видел, как он с людьми работает. И до сих пор кроме хороших слов его личность у меня ничего не вызывает. А улыбался он словно вообще весь мир любил и все любили его. Он прошел Афган и, по-моему, тот на нем нисколько не отобразился. Хотя не мне судить. Он был майором. Именно он нашел меня через непонятно кого и просто чуть ли не насильно привел в отдел. Посадил за компьютер пробил мне зарплату и сказал - работай. Я и работал. При этом я продолжал обучаться. В дневное время! Не знаю, как где, а в отделе я был один такой наглец, что официально мог приходить, когда хочет. Точнее когда занятия заканчиваются.
      Так потихоньку прошла зима. Я общался со старыми друзьями, заводил себе новых. Я почти забыл тот сон с чудовищем, хотя я почти уверен, что это было наяву. И совсем бы забыл, если бы не понял, что основательно увяз во втором кругу, как он его назвал... Как это понял я? Да по глупостям, что начали вокруг меня происходить.
      Самым таким неприятным был один случай с моим другом Алексеем Николаевым. Однажды уже давно он рассказал мне про то, как провел службу. Он служил где-то в специальной части охраняющие толи золотодобычу или просто стоящей в тех местах. Он рассказал в качестве шутки про то, как кто-то из прапорщиков состояние делал на этом золоте. Ну, сами знаете эти байки. А в один не очень хороший зимний день спустя уже большой срок я приехал к нему домой и узнал, что он в милиции. Об этом мне рассказала его молодая жена. Девчонка, что дождалась таки его из армии, и которую он любил как маньяк. Она почти плакала, когда рассказывала что Николаева таскают в милицию именно из-за чего-то такого, что произошло на службе. Я тогда не придал особого значения этому факту. Я думал, ну, поговорят и отпустят. Ну, не отпустят, я найду способ с ним встретиться и помочь ему. Кононенко в крайнем случае попрошу.
      Его отпустили. И что бы вы думали? Когда мы с ним встретились я думал он расскажет с усмешкой о своих приключениях и мы посмеемся над этим. А он...
      - Это ты им рассказал...
      - Не понял?
      - Да ладно тебе. Это ты им рассказал про золото и так далее.
      - Чего? - искренне изумился я. - Где я линейщик, а где они говэдэшники?
      - Да все вы от туда... Молодец что им рассказал. Теперь тебя за недонесение не привлекут.
      - Ты чего идиот? Я никогда бы не сказал об этом, тем более, что и не знал ничего толком. Да и отменили эту статью за недонесение.
      - Короче мне менты сказали что это, мол, твой дружок нам все рассказал. А кроме тебя я никому не говорил. Точнее говорил, но они точно не могла рассказать.
      Я разозлился:
      - А я значит мог? Я вот пошел в ментуру и сказал: Там мой друг, которого я знаю не меряно лет и его мама лучшая подруга моей мамы, так вот он там знает про мичманов что золото воровали. Так да?
      От волнения я назвал прапорщиков морским званием.
      Он только отмахнулся и сказал:
      - Да все знаю я...
      Раз все знаешь то и хрен с тобой засранец. Я в негодовании ушел. Сколько я у него не появлялся, я не помню. Мне было противно что, во-первых, сама такая история произошла, а во-вторых, что он посмел подумать на меня. Время рассудит...
      Буквально через неделю я сталкиваюсь со своим знакомым и он говорит что Инушка беременна. И что они с Лехой намечают свадьбу. Я, сжимая губы, остался бесстрастным и только потом, в самнабулическом состоянии идя по улицам, только одно твердил: "Поздно... Все теперь поздно...". Я метался по городу стараясь ее найти и выяснил, что она уже живет с Лехой в Пурпэ. В недалеком и небольшом поселке. Я пулей полетел на работу и стал просить Кононенко отправить меня туда к ней. Он был вершителем моей судьбы. И он ее свершил. Вместо Пурпэ он отправил меня провожать призывников на вторую станцию Ноябрьска. Мол, там я в чувства приду.
   Я в полном трансе прибыл к вечернему поезду.
      Мне стало не до моих переживаний. Сотрудников было всего около двадцати, а провожающих более тысячи. И вот нам предстояло сдерживать толпу во время проводов и, когда тронется поезд, не дать ей вдавить под колеса людей. Это было страшно. Я же первый раз был в таком переплете. Рядом со мной оказался прапорщик, который коротко рассказал мне, что делать.
   Когда погрузка закончилась, и поезд готовился тронуться началось самое кошмарное. Толпа напирала на нас и пыталась пробиться к окнам и дверям вагонов. Они лезли прямо на нас, упершихся спинами в вагоны. И ни одного трезвого. Я видел как плачущая девчонка поднятая над нашим ограждением целовалась, заливаясь слезами с наполовину высунувшимся из окошка пацаном. Господи как мне было жалко и ее и его. По разным причинам.
      Но вот вагоны тронулись и толпа совсем обезумила. Кто-то уже дрался на другом фланге с нашими бойцами. Прапорщик взял меня за локоть и, толкая от себя ногами асфальт, попер вперед, тесня толпу и заставляя меня тоже двигаться от вагонов. Я покрепче ухватил его тоже за локоть и схватил с другой стороны сержанта. И мы пошли. Словно бульдозеры грудью сминая толпу и тесня ее назад подальше от набирающего ход поезда...
      Я устал как собака и не мог даже на ногах стоять. Нам там даже драться пришлось. А я по гражданке! Мне тоже пришлось повоевать... Ладно. В итоге от усталости я сел прямо на клумбу и только косо поглядывал на целующуюся парочку в углу. Руки и ноги дрожали от усталости и я невольно закурил, пытаясь успокоиться. Поглядывая по сторонам, я находил своих сослуживцев среди поредевшей на порядок толпы. Кто-то курил группой стоя на перроне. Кто-то тащил в "воронок" особо ретивого и пьяного пацана. Это кстати вообще было не понятно. Приказ был четкий. Сдерживать и силы не применять. Когда в оцеплении так мало сотрудников, то любое проявление силы может спровоцировать толпу на погром. И тогда бы тысяча провожающих от нас бы и мокрого места не оставила. Задерживать мы тоже никого не могли. А вот его задержали. Это потом я уже узнал, что он в толпе ножом размахивал. Именно Кононенко кажется, или дежурный, не помню, его уже под ночь отрезвевшего из клетки отпустил. Нож изъяли, дело не завели. Никого не поранил и, слава богу. Линейщики Ноябрьские мне нравились. Чтобы без причины на конфликт идти!? Это не для них. Но они и не были нюнями. Табуны наркокурьеров прямо из нашего отдела отправлялись в ГОВД. Как сказал Кононенко, мы были последним кордоном на их пути наркоты в город. Сейчас, когда знаю о безумии наркотиков в Ноябрьске, я его вспоминаю и думаю, про себя, неужели что-то случилось с "последним кордоном"? Наркотики для Ноябрьска нынче это страшнейший бич.
      Я еще немного посидел на клумбе и, собравшись, все-таки поднялся и пошел к машинам. Вместе со мной начала движение и парочка целовавшаяся неподалеку. Я когда узнал девушку даже замер с поднятой ногой. Да это же ты дурочка только что нависала над нами, со слезами целуя своего парня и отправляя его на службу! Я же даже ее крики про любовь слышал! Я встряхнул головой и, совсем потерявшись в мыслях, смотрел, как она садится следом за парнем на мотоцикл и они стартуют с площади перед вокзалом.
      Вот ведь блин! Это просто песец какой-то.
      В машине я рассказал прапорщику о том, что видел, и он только усмехнулся:
      - Ты только один раз такое видел, а я раз через три точно вижу подобное.
      Я так и сказал Кононенко, что больше не поеду на заград отряды. Столько цинизма и пьяных я не видел никогда ни до, ни после. И тем более, больше никогда не сдерживал толпу. Я технарь, а не мент в душе.
      Я заставил себя не думать об Инушке и о ее предстоящей свадьбе. Я больше не просил отправить меня в Пурпе. Я уже просто не понимал, а что я ей скажу, когда увижу?
      Это уже весна была. В Ноябрьске весной меняются запахи и цвет неба. Снег остается в том же количестве. Только чуть грязнее становится. Но с людьми происходит что-то невообразимое. Меня это мало затронуло. Я жил как во сне. Работал. Учился. Выходные играл на компьютере либо с друзьями, либо один дома. Я даже не помню точно дату, когда меня нашел Олег...
      Я его не узнал. Он стоял в какой-то грязнущей куртке перед подъездом и смотрел на меня. Я возвращался от друзей... да кажется это все-таки выходные были. Я не учился в тот день и не работал. И на то и на это я редко когда забивал вместе.
   Вот стоит перед подъездом какой-то БОМЖ. Таращится на меня. А я стараюсь его не замечать спешу к дому. К дверям в теплое помещение. Это только называется она весной, а на улице минус двадцать пять хоть и солнце. И вдруг, когда я уже берусь за ручку, сзади меня зовут.
      - Вадим!
      Я останавливаюсь и поворачиваюсь. Вглядываюсь в лицо все какое-то темное и противное и узнаю в этом парне Олега! Я подошел и, скрывая брезгливость, поздоровался с ним за руку.
      Я не помню почему, но его появление не вызвало во мне радости. Скорее тревогу.
      - Откуда ты? - спросил я.
      - К тебе можно? Я голодный, как не знаю кто. И умыться бы надо...
      Дома я отдал навсегда ему свой старый тренировочный костюм, старые вытертые джинсы. Фланелевую рубашку. Трусы, носки и футболку. Дал ему два пакета для его вещей. И велел мыться идти. Моих родителей, слава богу, дома не было. Они в гостях были у тети Яны. У матери Лехи Николаева, золотоискатель блин... Я не пошел, предвидя, что будет и он сам. Ну не хотел я встречаться с тем, кто мог усомниться во мне настолько.
      Вот мы в квартире были с Олегом одни. Он долго, почти час отмывался и когда вышел, одетый в мои вещи, то даже тогда он был плохо узнаваем. На картошку с луком и колбасой он накинулся с такой звериной жадностью, что я не мог даже представить сколько дней он нормально не ел.
      Потом он пил горячий кофе и рассказывал:
      - Они нас как собак держали... подопытных. Год назад нам запретили жить с родителями. Перевели их куда-то на поселение под охраной. Из одиннадцати нас к концу осталось трое всего. Что с остальными происходило, мы не знали. Раз в пол года кого-то ночью уводили, и он уже больше не возвращался. Нас часто по ночам водили на всякие тесты. Мол, ночью изменяется активность поля и так далее... Потом спрашивай хорошо? Я пока просто расскажу, чтобы ты знал, кого приютил... Пока твои родители не пришли. Так вот. - говорил он напрягая скулы и зло глядя куда-то в пространство. - Они придумали что-то, что было нам не подвластно никому. Мы не могли ничего сделать ни с охраной ни с учеными. Я только раз заметил, что они в одно и то же время принимают пилюли и становятся на вроде тебя... Не чувствительными. Что с нами только не делали. И под электричеством заставляли действовать на животных. Одурманенных наркотиком выпускали в зал с кошками и смотрели, как те ведут себя. Они нас даже били добиваясь ненависти и смотря на эффект от нее. Девчонку одну, как она сама сказала, изнасиловали и потом забавлялись от ее состояния в шоке. Они это наукой называли. Мы понятно, что не могли такого терпеть. И бастовали, отказываясь принимать участие в их программе. Даже голодали. А толку-то? Нас им на откуп отдали. На полное уничтожение, если бы они того захотели.
      Он допил кофе и попросил себе еще. Я налил. У меня было много вопросов и тревог, но я слушал его и не перебивал.
      - Однажды мы узнали, что нас будут перевозить куда-то на юг. К этому времени нас осталось трое, как я говорил. Я и две девчонки. Я кстати так и не узнал, куда остальных перевели или вообще что с ними сделали. В общем, подумали мы, подумали и решились бежать при удобном случае. Побеги и раньше делались, но всегда наших возвращали. Я же даже не пытался. Да и привык я там. По часам кормят, в положенное время спать укладывают. Не хочешь спать вот тебе таблеточка. Или наоборот. Вы, типа ночью идете лабораторию и вот вам пилюлька, чтобы не спали. Я так все это время и прожил. Считай три года. Но вот мы решились на побег. Девки давай там кашу разводить, а я им и говорю, мол, не сыте, что-нибудь обязательно подвернется.
      Когда уже всю мебель увезли и лабораторию, нас еще неделю там держали. Но вот и за нами приехали. Ночью подняли, сказали одеться. Я в коридор выхожу, смотрю и девчонок тоже вывели из их комнат. Ну, поздоровались, перемигнулись, а эти... Они на нас наручники надели и на ноги кандалы с цепями, словно мы преступники. Словно убийцы опасные. Я тогда чуть крик не поднял. Мне и сказали, мол, езжай сам и тихо, иначе морфина вдарим, и поедешь тихо посапывая. А так может и улицу увидишь.
      Нас повезли. Я не помню, сколько мы ехали, но долго. Мне разрешили устроиться у шторки и смотреть на ночные улицы.
      Олег вдруг заулыбался, и я вспомнил его прежнего: уверенного, нахального и никак не озлобленного.
      - Я когда девчонку увидел пьяненькую, - сказал он с улыбкой, - шла пошатывалась, а на лице улыбка такая непонятная, я чуть не заулюлюкал ей. И знаешь, каждый человек кого я видел из-за шторки, казался мне самым счастливым на земле. По сравнению со мной, конечно. Я радовался за них и плакал. А потом этот козел охранник закрыл шторку и сказал, мол, хватит. Я чуть с ума не сошел, когда от меня закрыли мир. Повернулся к нему и стал на него кричать. Они сразу за шприцы схватились. А я не понял, что сделал даже сначала... Они повалились на пол между сидений и больше даже не встали. Я только позже сообразил, что они раньше на таблетках сидели, а в поездке их не приняли ну, а когда я разозлился... в общем, я им нечаянно сердце остановил. Угу. Не смотри так... Я сидел и смотрел на них и не знал, что делать-то мне теперь. Два трупа и я такой вот классный парень. Ну, просто Д'артаньян, мля...
      А потом плюнул и постучал водителю автобусика в перегородку. Двери то закрытые все были снаружи. Когда заслонка открылась, я остановил сердце и ему... Он на руль упал и даже не вскрикнул. Автобус в столб въехал, а до этого на бордюр заскочил. Я ударился головой больно. Но ничего. Не потерял ни памяти, ни сознания. У охранников ключи от кандалов вытащил. Расковался и бежать. От удара двери выскочила чуть-чуть и я ее пинками открыл. А дальше...
      Его глаза затуманились. Я беспокойно заерзал, ожидая продолжения.
      - Я сюда три месяца добирался. Ни документов, ни одежды у меня не было. Все пришлось находить. Одного парня в электричке встретил... ну, блин, вылитый я. Я теперь по его документам и живу. Одежду тоже... Пришлось.
      Я почесал лоб и спросил:
      - Ты еще убивал.?
      Его взгляд так и не концентрировался ни на чем.
      - Да. - Сказал он. - У меня не было даже одежды. Мне пришлось убивать или грабить. Мне надо было выжить. Но я никого не убил просто так. Только того пацана, чей это паспорт... Одежда эта мента одного, который пытался меня в дежурку затащить. Я в таких лохмотьях был. На свалке нашел их...
      - Эта не лучше, чтобы из-за нее убивать. Да и вообще... - неуверенно произнес я.
      - Я же спал в ней и на снегу и в подвалах. Я много где спал, пока сюда добирался.
      Я не мог определиться осуждаю я его или нет. Мне даже в тот момент казалось, что он о ком-то другом все это говорит. Что это не он убийца. И хотя я слышал, как он сознается, я думал, наверное, что это он от излишнего дурного хвастовства. И я совершенно не знал, что с ним дальше делать.
      - Куда ты пойдешь?
      - Не знаю. Наверное, на чердаке сегодня переночую. А завтра что-нибудь придумаю.
      От его обыденного "на чердаке" я поежился. Он заметил и сказал:
      - Да брось... там же тепло. Оно со всего дома вверх поднимается.
      Я, уже чувствуя, что скоро придут родители, спросил:
      - Я чем-нибудь могу помочь?
      Он посмотрел мне в глаза и сказал с тоской:
      - Да. Только ты и можешь.
      - В смысле?
      - У меня здесь больше никого нет. Ни друзей не осталось, ни даже врагов. А меня ищут. Я почувствовал, что в моей квартире кто-то есть. Я под окнами стоял и... Они там были.
      - Кто?
      - Это федеральная служба. Отдел по контролю и пресечению преступлений на религиозной почве.
      - Это что такое? - удивился я, впервые подобное название услышав.
      - Сектантами занимаются. А нас уж так... им дали для темы создания еще одного отдела.
      - ФСБ?
      - Ага, вроде того. Только среди них больше ученых и специалистов чем всяких там крутых шпионов. Я вообще, насколько понял, они туда после своих институтов попали. Там психологи, нейрохирурги, терапевты. Специалист связи и по излучениям... даже ядерщика одного знаю. Короче могу тебя заверить, что мучили меня истинные фанаты своего дела. Они за неделю разработали защиту против нас. А потом уже только совершенствовали.
      - И они тебя ищут?
      - Ищут-то меня как раз оперативники отдела. Чисто воспитанные в Москве и на подмосковных полигонах.
      - А девчонки? Те, что с тобой были.
      Он весь как-то скуксился. Погрустнел. И в его глазах появилась вина, что ли...
      - Не знаю. - Сказал он собравшись - Они в другой машине ехали.
      - Их увезли на этот самый юг?
      - Я не знаю! - воскликнул он сгоряча. - Я ничего не знаю! И где мои родители не знаю!
      Он ушел сразу после прихода моих. Мне не пришлось, краснея просить его уйти. Он сам поднялся и сказал что пойдет уже... На прощание я сунул ему пакет с хлебом, консервами и бутылкой пива из холодильника. Договорились, что встретимся обязательно завтра.
      Вечером, совсем поздно, я ушел по своим делам и могу спорить, что он видел меня с одного из чердаков. Я прямо кожей почувствовал его взгляд и испуг, а не в те самые органы ли я иду? А я даже не знал, есть ли в городе у нас их офис.
      На следующий день он ждал меня перед подъездом. Я помню, спешил на работу, решив забить на учебу. Он попросил меня не ходить, а провести весь день с ним. Я его понимал, да вдобавок, если честно, мне было и самому любопытны именно подробности его жизни после того исчезновения. Мы, стараясь идти безлюдными улочками, выбрались к лесу, и пошли по утоптанной тропинке. Сойти с нее это было верным шансом провалиться по самое "не балуйся". Кто был на севере, тот знает, что снежный покров особенно отчего-то в лесу может достигать полутора метров. Мы отошли от города так, что потеряли из виду ближайшие пятиэтажки и пошли дальше куря по дороге и разговаривая ни о чем.
      - Классно в лесу. - Сказал он.
      Я пожал плечами. Я-то к лесу равнодушно отношусь.
      - Тебе не понять. - С горечью сказал он. - А я три года не видел зимнего леса. Да и вообще... леса.
      - Еще бы... - сказал я имея ввиду его заточение.
      Мы прошли совсем порядочное расстояние, когда я, наконец, устал и предложил сесть на поваленное дерево и перекурить. Он сел прямо в снег. Точнее полулег.
      - Самая мягкая постель. - Пояснил он. - Всегда принимает удобное для тебя положение.
      - Ага. - С усмешкой сказал я - И подушка никогда не нагревается.
      Он усмехнулся и вспомнил, что последний раз на подушке спал в поезде Тюмень - Сургут.
      - Это небольшое расстояние, но выспаться мне было больше чем нужно. Я даже там умыться смог.
      - А из Сургута как добрался?
      - У мелкого пацаненка денег отобрал на автобус. Блин как я в нем промерз. - Он сказал это буднично и считая совершенно нормальным свой поступок.
      - А че пацаненок? Не кричал?
      - Я ему нерв один пробил. Думаю, он еще суток трое не то, что кричать, говорить не мог.
      - Жестоко. - отозвался я утаптывая под ногами снег.
      Он только пожал плечами. Посмотрел в сияющее голубое небо и проговорил:
      - Я имею на это право.
      - На что? - не понял я.
      - На жестокость к другим.
      - Это от чего?
      Он не отрывая глаз от неба, сказал:
      - Я столько пережил боли от людей, что вправе наносить им боль.
      - Ты бредишь. Ты же мою жизнь знаешь? - усмехнулся я.
      - Ну, то, что ты рассказывал только... - сказал он пожимая плечами.
      - И что? Я тоже имею право?
      - Тебя не запирали без причины в тюрьме. - сказал он глухо.
      - Я не хило отсидел на флоте. - улыбаясь сказал я. - Как за изнасилование крупного рогатого скота.
      Он усмехнулся.
      - Все равно - нет.
      - Почему? - удивился с улыбкой я.
      - Ты боишься. У тебя есть страх. - Безапелляционно заявил он.
      - У тебя тоже. Я видел, как ты боялся попасть в руки федералам.
      - Нет, это не страх. Это осторожность. - серьезно сказал он и пояснил: - Глупостью было бы снова к ним вернуться.
      - Наверное. Только тогда и я тоже не боюсь ничего. Я что угодно обзову осторожность. Даже если обосраться от страха. Видишь как осторожно насрал... все в штаны ни капли мимо.
      - Ага конечно... никого не боишься. - усмехнулся он. - А ЕЕ? Твою эту в подвенечном...
      Я усмехнулся:
      - Не поверишь, наоборот радуюсь ее появлению.
      - Во дожил... привидениям рад. У тебя все так плохо с нормальными подругами? На привидение готов бросаться в гормональном угаре?
      - Ну, блин... Нихрена ты не понимаешь - улыбнулся я. - Теперь там все запущеннее стало.
      - В каком смысле?
      - Да тут еще один чудик объявился... - сказал я и рассказал ему о черном великане.
      - Ты совсем сбрендил. - уверенно в итоге сказал он. - Вот тебя колбасит. Ты что такое куришь на ночь, что такие сны сняться?
      Мы чуть посмеялись, но и только. Я рассказал ему и о странном разговоре с этим чудовищем и о том как мы с ним встретились.
      - Нет, Вадюх, тебе лечиться надо.
      - А тебе?
      - Что мне? - вскинул брови Олег.
      - Всякие твои фокусы, это же несерьезно.
      - Ты мне, что не веришь? Ты же видел сам! - воскликнул он.
      - Считай, что я подумал и решил, что это ты меня разыграл...
      Он насупился и снова перевел взгляд с неба на меня. Раздался шорох и я обернулся. Рыжая белка, ударяясь о ветки, неспешно валилась вниз. Когда она упала в снег, то полностью скрылась в нем.
      - Снова не веришь? - спросил он ехидно.
      - Верю - ответил я. - Только вот раньше у тебя шуточки были безобиднее. Даже смешные иногда.
      - Я стал другим. - Признался он с какой-то горечью.
      - Я тоже. Однако не бросаюсь на людей. И не убиваю.
      Он словно знал обо мне что-то. Просто приподнял голову и спросил, уходя от неприятной темы:
      - Слушай, а ты говорил, что у тебя подружка тут есть. Ну, тогда еще. И что? Где она? Дождалась?
      Я сглотнув слюну ответил что нет, не дождалась и после долгого молчания рассказал ему обо всем. Он не глумился, только удивленно сказал:
      - Я бы не отпустил, если бы так ее любил.
      - И чтобы ты сделал?
      - Да много чего. И много глупостей бы твоих не сделал. Не стал бы конечно бегать под ее окнами и думать о первой невинной фразе. Не стал бы даже внимания обращать на нее. Уж точно бы не пошел с поезда к ней домой. Я бы заставил ее думать о себе и недоумевать, что это со мной и как это я так переменился. Я стал бы самым знаменитым среди ее круга общения. Кому подарки, кого на шашлыки, с кем в сауну. Со временем я бы стал душой компании. Иногда милостиво разрешая ей быть с ее же друзьями и подругами. Даже бы на перемирие не шел. Это потом, дав ей раскаяться, я может быть и помирился. Хотя вряд ли. Видя, ее состояние я не думаю, что она бы мне приглянулась. Я бы нашел лучше среди ее подруг и сделал бы и ее и себя счастливыми. На зависть ей. Вот она бы слюной исходила и раскаивалась.
      - Она не такая. Она гордая.
      - Ага. Все они гордые. А она как все. И потрахаться хочет аж мочи нет. И онанизм надоел.
      - Слышь... - остановил я его. - полегче.
      - Что полегче? Это ну-ка расскажите-ка мне, какое и кто имеет право лезть в мой огород? А твоему Леше я бы в подъезде инфаркт сделал. Вот бы врачи головы ломали и диссертации писали. А ты как нюня.
      - Я тебе сейчас покажу нюню.
      - Успокойся. Я лишь сказал, что и как бы я сделал. И сказал свой взгляд. Он тебе может не нравиться, но это не повод для драки. Это не я у тебя подругу увел и тебя поимел, так сказать.
      Я молча смотрел на него и не понимал, он меня специально злит или что? Он тоже замолчал и, откинувшись, посмотрел в небеса.
      - Это бы не помогло. - Уверенно сказал я.
      - Кто знает. Я бы попробовал. А ты испугался и пробовать не стал. Вывод ты трус. За это можно и подраться.
      - А ты козел неблагодарный. - выругался я.
      Он перекатился на бок и с усмешкой сказал:
      - Я самый благодарный. И сильный настолько, что имею право на правду. И я в благодарность тебе говорю, что ты трус. Ни от кого ты больше никогда не услышишь этого, а вот я говорю. И ты знаешь, что я прав. Ты испугался того, что может быть потом. Ты испугался неизвестности. Ты подумал, что у тебя не получится. И отказался. От будущего отказался. От неизвестности впереди отказался из трусости, что она может быть хуже предполагаемой. И пошел по пути, на котором все и так понятно. По которому прошли миллионы. Ты отказался от своего интереса в пользу чужого. И ладно если бы этот Леша был твоим другом... Есть, наверное, такие жизненные ситуации, когда такое можно позволить. Я даже бы понял, если бы ты его прикончил и потом бросил бы на хрен эту стерву, которая тебе искалечила душу. Но ты что делаешь? Ты позволяешь на своем несчастье строить им дворцы наслаждения.
      - На чужом несчастье, счастья не заработаешь. - отозвался я.
      - Туфта и лажа. - Он снова откинулся на спину. - Это придумали трусы и слабаки, чтобы оправдать трусость и слабость. Это придумали те, кто не смог удержать своего в руке. Которые позволили другим разграбить свой дом и свою жизнь.
      - Ты преувеличиваешь.
      - Может быть. Но мне кажется, что я прав. И твоя отмазка насчет того, что тебя привидение остановило... Не больше обыкновенной отговорки. Ты сильнее меня. Я это вижу. И не, потому что у тебя груды мышц. У тебя навыки и болевой порог высокий. Я задолбаюсь тебя колотить. А ты меня в драке сломаешь, как нечего делать. Но... я полезу в драку, а ты от нее отказался.
      - Отчего. - С угрозой сказал я - С тобой я легко подерусь.
      - Кроме того, что ты трус ты еще и ... не знаю кто. Я же только что сказал, что слабее тебя. И ты меня не боишься. Тем более что знаешь, что я на тебя воздействовать не могу.
      Я поднялся и пошел прочь. Мне был противен этот человек. И не думайте, что от того, что он говорил правду. А о того, как он убеждал насильственно меня в своей правоте им выдуманной.
      - Эй. Ты куда? - спохватился он, тоже вставая.
      - Пошел ты. - Сказал я через плечо, двигаясь дальше.
      Я сошел с тропинки и провалился по пояс. Это меня не смутило. Задирая ноги, я шел дальше, оставляя за собой колею. Я знал, что где-то недалеко от Очага и спешил к нему. Так хотелось разжечь костер и смотреть в его пламя пока не успокоюсь. Пока все не вернется на свои места и слова Олега станут не больше чем глупой насмешкой над моими чувствами и жизнью.
      Я поднялся к очагу и наугад, действительно нашел его. Стал разгребать снег, пока перчатки не зачерпнули сырую золу. Я повернулся к сухому дереву и стал обламывать с него ветки и кидать их в эту яму в снегу. Я слышал что, пыхтя, Олег пробрался за мной. Но я не обращал на него никакого внимания, занимаясь своим делом.
      - Ну хорошо. - сказал он извинительно. - Я дурак. Я дурак, потому что сказал тебе правду, когда думал что ты ее достоин.
      Я усмехнулся и продолжил собирать вигвам из веток. Наконец стащил перчатки и мокрыми пальцами достал коробок. Поджег одну спичку и поднес ее к сосновым иголкам. Затрещав, они мгновенно разгорелись. Каким бы сырым не был хворост, но от температуры горения постоянно подкидываемой хвои и он схватился и запылал. Я сел на снег перед костерком и протянул озябшие и сырые ладони к пламени. Сзади подошел Олег и сбросил на снег еще хвороста. Я даже не видел, что он его ходил собирать.
      - Правда, это такая вещь... - начал он разговор с моей спиной.
      - Это не правда. Да, это так... потом я сам испугался за то, что мог сделать. Но остановила меня Она.
      - Ну, вот видишь. Значит, я правду сказал, что ты испугался таки последствий?
      Я промолчал.
      - Пусть ты боялся только гнева твоей как ее... Ины. Но боялся... А бояться нельзя. Можно раскаиваться. Можно осторожничать и даже слишком. Но трусость это самый страшный грех. Из-за трусости бойцов или командиров пали империи. Из-за трусости аристократии к власти пришли большевики. Из-за трусости происходят все самые страшные дела на земле.
      - А если люди бояться перестанут, то они вообще себя уничтожат. - высказал я.
      - Я не говорю о глупости. Я говорю о страхе. Они всегда рядом, но это не одно и тоже. Приходится различать. Вот ты просчитал последствия таким образом, что она будет тебя осуждать за тот поступок. Окей. Но это ведь глупость! Может она наоборот броситься на шею победителю? Откуда ты знаешь?
      - Я ее знаю.
      - Это тоже глупость. - уверенно отмахнулся он. - Если бы ты ее знал, то знал бы что она тебя не дождется. И не страдал бы так зная неизбежное.
      - Я это знал и все равно страдаю. - Упрямо возразил я.
      - Ну и чем это не глупость? - удивился он.
      Я промолчал. А Олег не видя моей реакции сказал:
      - По-моему, ты ее слишком идеализируешь. Телка как телка. Таких много.
      - Она такая одна.
      - В определенном смысле все мы уникальны. - зафилософствовал этот беглый раб науки. - Но отчего-то поступки многих похожи на поступки других. И она не исключение.
      - А ты? - злился я.
      - Я исключение хотя бы по другим факторам. - флегматично произнес Олег.
      - Исключительный ты наш... - проговорил я и подбросил его хворост в костер. - И еще правильный.
      - Ага. - Согласился он просто.
      - Вот сдам тебя федералам будешь им рассказывать какой ты хороший.
      - Не сдашь. - уверенно сказал он.
      - Почему.
      Он молчал. Потом сказал:
      - Я вчера смотрел за тобой. И если бы ты меня сдал, я бы успел смыться.
      - То есть ты испытывал меня и не доверял?
      - Ага.
      Я почувствовал злость как с Лехой Николаевым.
      - То есть ты... пришел ко мне домой. Я тебя накормил, напоил, хавчика дал с собой. Ты, который мне письмо отправил из своей тюрьмы. Ты еще мне и не верил!?
      Он казалось, несколько опешил. И, оправдываясь, сказал:
      - Да я не верил. Многие при упоминании федералов или убийств, сдали бы меня с потрохами. Ты пошел против закона. Против правил общества. Ты скрыл меня и стал моим соучастником...
      - Не приписывай меня к своим подвигам. - заявил я.
      - Нет, я-то не приписываю. Припишут другие.
      - Ну и что?
      - Вот сейчас я вижу что тебе "ну и что". А тогда не видел. - признался он и шмыгнул носом.
      - И испугался? - язвительно спросил я.
      - Дурак. Если бы мне было страшно, я бы тебе и не рассказал бы ничего. Мне нужна была помощь и не единовременная, а постоянная поддержка и для этого я должен был быть с тобой честным. Я должен был быть уверенным, что и после ты меня не сдашь. И я ничего не скрыл от тебя.
      - Может зря... - проговорил я, ворочая палкой в костре.
      - Я достаточно сильный чтобы говорить правду, а ты, чтобы ее слушать. Мне так кажется, по крайней мере. - сказал Олег проводя рукой под носом.
      - Чтобы говорить правду и ее слушать не нужна сила. Достаточно дурости. - Сказал я и посмотрел в его задумчивое лицо.
      - Сила нужна, чтобы отринуть глупость и отринув ее, только тогда ее увидишь... эту правду. И конечно, сможешь сказать о ней. Сила нужна, чтобы отринуть приятную ложь в словах собеседника и выслушав его понять истину. Я не знаю, понял ли ты, но надеюсь на это.
      Мы долго молчали и я, отчего-то вспомнив, сказал вдруг:
      - Я именно здесь сжигал письма Инны.
      - Дважды дурак.
      - На этот раз почему?
      - Да они должны были остаться у тебя. Они должны были бы валяться по всей квартире!
      - Я бы совсем чокнулся.
      - Нет. - убеждал он меня. - Со временем ты бы перестал уделять им столько трагического внимания. Ты бы смотрел на них с нежностью простой. Вот ведь любил дурак когда-то девчонку. И даже письма писал. А теперь? Они отданы небу!? И ты себя разве что мученником не считаешь. Да надо было в первый день, после того как узнал, набрать водки, нажраться и снять себе и другу парочку девок. Отыметь их и на утро выбросить из головы! Для чего они еще нужны?! Тоже мне, Ромео!
      Я невольно засмеялся. Он был рад, что поднял мне настроение своими язвами. И продолжил в том же духе:
      - Короче я себе представляю это так... Ты чувствуешь себя героем, вернувшимся с войны и застаешь свою подругу с другим. Вот блин незадача. И вместо того, чтобы вспомнить что круче тебя только яйца, а выше только звезды ты спиваешься в подворотне. Становишься БОМЖом и все из-за несчастной любви. Ааааааа. - притворно заревел он, и вдруг серьезно так добавил. - Станешь писателем обязательно напиши. Бабок срубишь. Тема то вечная.
      - Ты циник.
      - Ты где это слово вычитал? - подколол он меня.
      - В Большом Энциклопедическом Словаре! - засмеялся я.
      - А перевод знаешь?
      - Неа.
      - Циник в переводе - правильный пацан! - уверенно заявил Олег.
      Мы уже ржали с ним, наполняя нашим смехом пустой и звонкий лес.
      - Это с какого языка?
      - С правильного, пацанского. - отвечал он мне.
      У костра мы совсем отогрелись и даже вспотели. Я достал последние две сигареты из пачки и мы закурили.
      - Домой надо. Сигаретам йок. - сказал я.
      - Ну, скоро пойдем.
      Посидев еще с полчаса, мы затушили костер. Я подумал что будет, если сейчас появится моя Подружка из детства. Испугается Олег или все-таки он и вправду, такой как говорит... храбрый. Я уже сошел с холма, когда словно призванная явилась. И заметил первый ее не я...
      - Твоя? - Спросил меня весело Олег показывая куда-то назад.
      Я медленно повернулся и увидел Ее. Она стояла в своем вечном платье и махала нам рукой. Я улыбнулся от прилива нежности и помахал в ответ.
      Олег тоже махнул, а потом, вдруг сорвавшись с места, бросился к ней. Он увязал в снегу, но, чертыхаясь, продолжал переть вперед. Я смеялся, глядя на него. Она тоже весело улыбалась. Он уже был на середине подъема, а она взмахнула мне рукой на прощание и, когда я моргнул, исчезла.
      Олег, не смотря на то, что она пропала, все-таки дополз доверху и крикнул оттуда:
      - Даже следов не оставила зараза!
      Когда он весь вспотевший и веселый добрался до меня, я спросил:
      - Ну, веришь?
      - Я и раньше верил! - заявил он. - Помнишь же я говорил что и сам привидение видел. Да и твой иммунитет это ведь не фикция!
      ... Я устроил его в тот же день к своему знакомому жить в поселке "укрдорстроя". Купили приятеля тем, что ему не с кем было резаться на компьютере. Да и пивом обещали залить. Естественно ничего о таланте Олега не говорил.
      Встречались мы с ним потом каждый день пока однажды...
      ...Я понял, что за мной следят. Причем так отчетливо, что даже как-то страшновато стало. Я уже был возле кафе "Золотой ключик" и до дома моего знакомого, где наверняка еще спал Олег, оставалось метров триста. Я огляделся рассеянно и не заметил того, кто за мной мог наблюдать. Все вроде по своим делам идут. Только стайка детей, которым явно во вторую смену в школу, гонялись с санками по проезжей части изредка и нехотя, уступая ее машинам.
      В тот день я прогулял Лицей, так как предметы были более чем нудные и не интересные. И я честно собирался пойти на работу после двух.
      Как сказал, я никого не заметил перед "Золотым ключиком". Но ощущения были настолько сильными и ясными, что не доверится я им не смог. Пусть меня посчитают параноиком, но я лучше лишних полчаса кофе попью и мороженного поем. Сидя в кафе я пытался успокоиться и привести чувства в порядок. Я помнил ощущения, вызванные во мне наблюдением взглядом Олега. Я оказался прав тогда. И наверняка сейчас тоже снова кто-то смотрел на меня и, причем, не без интереса. Что они хотят? Или он один? Или это вообще она?
      Не меня это точно они выслеживают, решил я. Это наверняка ищут Олега. Значит, я не должен идти к нему ни под каким предлогом. Черт. У меня даже телефона нет. В те времена мобильных на севере вообще не было ни у кого. Да и сот не было. Разве что радиоузлы торчали повсюду. Мне нужен был срочно телефон, чтобы позвонить Олегу и предупредить, что я не смогу к нему придти. В кафе телефона не оказалось. А на улицах города таксофонов до сих пор нет. Это я знаю. Недавно был в местах боевой юности.
   Единственное что я мог сделать и что я собственно сделал, это поймал частника и рванул в отдел на работу. Кононенко был удивлен, увидев меня с утра. Я, чтобы не светиться со своим разговором долго ждал пока он уйдет по своим делам. Наконец он вышел, и я набрал телефон. В квартире хозяина не было, он как примерный человек упер на учебу. Трубку поднял сам Олег.
      - Ну и кто звонит и кого вам нужно? - спросил он раздраженно, явно только поднявшись.
      - Это я. Я не смог придти.
      - А зря. - Откликнулся он. - Я кажется, во сне видел разгадку твоей непрошибаемости. Она тебе не понравится. Честно-честно...
      - Не смейся. За мной кто-то следил. - сказал я.
      - И как он выглядел? - спокойно поинтересовался Олег
      - Я не знаю. Я просто почувствовал и успел убраться подальше.
      Молчание.
      - Может это паранойя? - С надеждой съязвил он.
      - Пошел ты знаешь куда? - сказал я раздраженный его беспечностью.
      - Знаю. Но сам подумай... были бы это из ФСБ. Ты бы уже дал показания и меня бы взяли. Если бы я дался, конечно. А другие... Да и черт с ними.
      - Мне неприятно, что за мной следят.
      - Верю. Но что-то в то, что следят, верю плохо.
      - Ты че думаешь, я выдумал?
      - Нет. - Сознался он. - Но наши чувства они так часто обманывают нас.
      - Короче. - Перебил я его боясь длинной лекции этого чурбана о человеческих чувствах. - Я к тебе не еду. Хочешь, приезжай сам. Или ко мне на работу или... нет, домой нельзя.
      - Тогда и на работу нельзя. - С издевкой сказал мне он. - Слышь Штирлиц, не выдумывай ничего и дуй в "три толстяка" Я туда минут через тридцать подойду. Ты угощаешь.
      - Еще бы... у тебя-то и денег нет.
      В кафе мы пересеклись только час спустя. Раньше я не смог вырваться с работы. Посидели, попили пива. Я еще раз рассказал о своих чувствах. Пришлось все-таки выслушать лекцию о способностях мозга.
      - Наконец он предложил, только чтобы меня успокоить.
      - Сейчас ты идешь домой. Заходишь. Сидишь, пьешь с родичами чай, а потом выходишь и идешь к "укрдорстрою". Пешком не на автобусе.
      - Холодно же.
      - Пусть тебе станет легче оттого, что я тоже буду мерзнуть. Если впереди себя увидишь падающих, поскальзывающихся людей, то сворачиваешь и идешь к "золотому ключику". Я рублю на корню хвост и иду к тебе. Если нет... И перед тобой люди нормально ходят, иди сразу домой ко мне. Точнее... ну ты понял. Там я еще раз над тобой посмеюсь.
      - Отлично! - просто ответил я и пошел на выход.
      До дома от "толстяков" десять минут ходьбы. И я прошел это расстояние, почти не замерзнув. Зашел в подъезд и вскоре и, правда, сидел на кухне и пил чай. Один, правда. Никого дома не было. Только поднялся, чтобы одеваться и выходить, как прозвенел дверной звонок. Я, понятно, открыл дверь и даже не спросил кто там.
      На пороге стоял Олег, и он осведомился у меня:
      - Сколько чай пить можно? Чуть дуба не дал!
      Я только развел руками. Он прошел в квартиру, и я ему налил чашку крепкого кофе.
      - Ты прав. - Сказал он.
      - Слежка была? - спросил я
      - Ага. Только не была, а есть.
      - И что? И ты спокойно так об этом говоришь?
      - А что? Я должен изображать испуг, когда это даже смешно?
      Я растерялся.
      - Ну, что-то же надо делать?
      - Зачем?
      - Кто это? - спросил я раздраженный его беспечностью.
      - Не федералы, это точно. Подростки какие-то. Я одного пощекотал и тот сбежал. Второго я оставил. Хочу посмотреть, что он будет делать.
      - Не вздумай их наводить на место, где живешь. Ты не себя подставишь.
      - Что ты переживаешь? - спросил он осаживая меня. - Все нормально будет. Это же пацаны! Им по восемнадцать лет где-то!
      - И что?
      - И ничего. Все нормально будет. Поговорю с ними и тогда уж решу что делать.
      - Как поговоришь? - не понял я.
      - Просто поговорю. Вот кофе допью и выйду к тому, который остался. Мы с ним поговорим и я его отпущу.
      - Окей. - просто сказал я. Мне даже стало забавно от его нарочито спокойного голоса. Правильно, что суетится? За нами же каждый день кто-то следит. Кто-то нас выслеживает. Ну, его к лешему...
      Он допил и, выходя, поднял кулак вверх. Я тоже поднял руку и подумал, что вот может, никогда его больше не увижу. Тогда он тоже исчез внезапно. А ведь это единственный человек, кто видел вместе со мной Её. Будет жаль потерять единственного доверенного друга. Он спускался по лестнице, натягивая подаренные мною перчатки, когда я внезапно даже для самого себя позвал его:
      - Олег!
      Он остановился, повернулся, посмотрел на меня.
      - Я знаю... - сказал он грустно. - Только ничего не изменить. Это процесс. Это то, что должно произойти. И максимум на что могу оттянуть этот процесс... это на чашку кофе. Я давно понял, что иду по кем-то намеченной мне тропе и не могу свернуть. Я даже когда сбегал... Мне показалось, что по-другому и не могло быть. Что пришло время возвращаться на свободу. Я когда убивал людей, понимал что за это придется платить. Так может пора платить? Мне надо знать, кто осведомлен обо мне. Я не смогу спокойно жить, не зная это еще один враг или просто любопытный субъект. И ты был прав это за мной. И они знают все обо мне. И если бы я мог боятся... Я бы обязательно испугался.
      Он развернулся и скрылся этажом ниже.
     
      Глава четвертая. Испытание верой.
     
      ...Я вернулся с работы и мама передала мне записку от Олега. "Сегодня в восемь" прочитал я в ней и улыбнулся. Намечался очередной аттракцион для меня. Посмотрел на часы и поспешил поужинать. Без пятнадцати восемь я выскочил из дома и полетел на встречу. До места добирался пешком и успел еле-еле.
      Войдя в здание кинотеатра, я сдал в гардеробе одежду и поспешил туда, где проводил последнее время все чаще и чаще.
   Среди собравшихся я не сразу смог заметить Олега, а уж тем более пробиться к нему. В зале собралось, наверное, никак не меньше тысячи людей. Олег же был среди тех, кто торчал на сцене и о чем-то призывно вещал с нее. И хотя он прятался за спинами стоящих впереди, я знал что он, наверное, самое главное действующее лицо.
      Пробившись к сцене я подошел к охраннику и тот узнавший меня пропустил наверх. Олег сразу меня заметил и поспешил навстречу. Он пожал мне руку и на молчаливый вопрос своего начальника ответил:
      - Да, это Вадюха. Вы же помните его с прошлого раза.
      Начальник вспомнил меня и, наверное, вспомнил, как меня эта ехидна представила. "Ему не везет с девушками, но, блин, с привидениями у него все ништяк". Мужчина усмехнулся посчитав это шуткой, а я Олегу чуть не зарядил наедине.
      - Да забей! - сказал он - Босс и не таких шизиков, как ты видел. Это его работа из дурачков бабло выкачивать.
      Я чуть не расстроился. Олег смягчил пилюлю:
      - Одного меня идиота ему по самое "не балуйся" хватает.
      В этот раз нам даже поговорить не дали. Я пришел практически к самому началу. Ничего потом поговорим, подумал я и спрятался за кулисами, откуда мог видеть зал. Босс остался на сцене и, призывая тишину, поднял руки вверх.
      - Здравствуйте, братья и сестры. Благословенен этот день, когда мы снова вместе. Многие из вас, я знаю, с нетерпением ждали этого дня. И радость наполняет меня, когда я вижу вас. Христос радуется вам. И вы рады ему в своем сердце. Что может быть большим счастьем, чем удовольствие единения с Христом. С Живым БОГОМ. Он вечно будет наполнять наши сердца благодатью от прикосновения веры его. Наша вера жива вместе с нашими душами и будет вечно хранить нас. Дьявол не подступит к нам, пока в наших глазах горит вера в НЕГО, Господа всемогущего и всепрощающего. Так вознесем свои хвалы ему и грядущему царствию его!
      Весь зал поднялся и без напоминания, взявшись за руки, замер. На сцене звонкими голосами запели три девушек и, подхватив, зал грянул...
   Вот тут вступает в игру Олег. Я посмотрел на него отгороженного от меня кулисами и снова удивился пустоте его взгляда во время работы. Как он это называет? Щекоткой нервов? Да вроде. Он теребит нервную систему людей, вызывая прилив радости и удовольствия. А уж то, что они взялись за руки упрощает ему задачу в сто раз. Вот я увидел, как капелька пота катится по его лбу. У него таких активностей за одну встречу от трех до пяти. Это когда он кровь из носу должен добиться единения всего зала. Потом будет работа для психологов-грузильщиков. Они обработают новеньких, укрепят сомневающихся. Вон уже и девочки начали работу! Они с восторгом после сеанса обратятся к новеньким соседям и проговорят с блеском в глазах: "Брат мой, какая это радость! Только здесь я поняла, что есть место на земле где мне рады!" И в том же духе.
   И, блин, у них получается! После прошлого сеанса я подглядел в тетрадь одного служащего - братство увеличилось на сотни две одураченных. Этот зал не единственное место, где они собираются. Всего членов "живой веры" около пяти тысяч в Ноябрьске. Собираются в основном в будние дни на квартирах служителей и там ведут свои разговоры. Иногда они мне напоминают детство и пионеров. "Расскажи брат мой о своих страхах. Господь сильнее тьмы и врагов. Он поможет тебе и мы тебе поможем..." И сидит дородная тетка рассказывает, что ей изменяет муж. И общее негодование ей в радость. Они говорят, что бес поселился в ее муже. Что он тянет его на супружескую измену. И спасет брак, только если она приведет своего мужа на следующее общее собрание и там уж "отцы основатели" выгонят из него беса и станет он новым братом в вере истинной и живой. И ведь приводят мужей, детей, братьев и сестер. И друзей. И просто знакомых.
      - А что плохого? - спросил меня Олег, когда я сказал, что мне не нравится такая паутина. - Для меня в кайф! Они же не просто так ходят! Они же десятую часть своего заработка приносят. А иногда и машины и квартиры отписывают. Глядишь, босс мне и квартиркой поможет отписанной на божье дело. Вот в прошлом месяце я знаешь сколько получил?
      - Сколько? - спросил я, дуясь на его цинизм.
      - Шестнадцать миллионов. Это когда ты, дурачок, всего три в своем отделе заработал...
      - Еще раз обзовешься уйду.
      - Забей. Это у меня вырвалось нечаянно. - отмахнулся он, - Ну, так в чем плохо?
      - Это для тебя хорошо. А им?
      - А они вообще счастливы! - сказал он, смеясь и попивая пиво. - Наши ребята их счастливыми делают не на один день, а на несколько. Так чтобы как раз, затосковав, они спешили на собрание и не забывали жертвовать на церковь.
      - Это подло.
      - Не тебе судить. Раньше вообще наркотики добавляли пока первых свихнувшихся скорая не увезла. Потом стали психологов вербовать. Потом понадобилось чудо... Ну и меня тогда, помнишь? После разговора пригласили...
      - Россия страна идиотов и людей кто этим пользуется.
      - Да брось... - сказал он - Живая вера в Россию пришла из Германии. А насчет пользуются... Ну не мы так кто-нибудь другой. И тем более мы делаем полезное дело! - опомнился он.
      - Какое? - с усмешкой спросил я тогда.
      - Ну, во-первых, мы их пить, курить заставляем бросать. А согласись это тебе не фунт изюма. Сам попробуй бросить, прежде чем говорить, что это туфта.
      - Заменяете это другим наркотиком. Верой.
      - Ну и что? От нее здоровью никакого вреда. - легко отозвался он.
      - А психике.
      - Слушай ты и без нас ненормальный. - наконец устав от меня, сказал он.
      - Себя видел в зеркале? - огрызнулся я.
      - А я и не говорю что я эталон. - опомнившись и улыбаясь сказал Олег. - Просто все эти кризисы в жизни сводят с ума людей похлеще, чем всякие там Марии Дэвис Христос с ее "белым братством" и мой босс с его "Живой верой". Мы подбираем потерявшихся в этой жизни людей и даем им заменитель удовольствий, спасая, наверное, от суицида.
      - Ты сам то в это веришь?
      - Неа. - со смехом сказал он. - Я верю, что раз мне платят то моя работа кому-то нужна...
      Я снова посмотрел за кулисы и увидел по сосредоточенному лицу Олега, что он отработал первое выступление и норовит смыться покурить. Он не мог без сигареты после сеанса.
      Вот он незаметно стал отступать и уже совсем решившись, скрылся за кулисами. Помощник режиссера постановки "обращения к богу" подлетел к нему и, сунув в губы сигарету, поднес зажигалку. Олег затянулся и спросил:
      - Когда опять.
      - Минут через тридцать.
      - Это основа или вспомогательная будет?
      - Основа.
      - То есть на сцену обязательно?
      Помощник режиссера пожал плечами и убежал к монитору, на котором был отображен зал. Я услышал голос режиссера:
      - Девочки что-то вялы. Пусть по цепочке передадут, чтобы собрались. И побольше радости. Радости не вижу! Вижу амеб растекшихся по креслам, а радости не вижу...
      Ассистент передал кому-то пожелание режиссера и тот убежал.
      - И тебе не противно самому? - сотый, наверное, раз спросил я у Олега, когда он подошел.
      - Неа. - ответил он и огляделся по сторонам, куда бы окурок кинуть. Наконец он заметил щель в досках настила и, потушив о подошву уголек, запихал окурок в подполье. - А что предлагаешь? Есть у тебя идеи как за вечер заработать три-четыре миллиона? У меня нет. А сам знаешь, мне деньги нужны позарез. Тем более, что на другую работу я со своими документами не пойду. А сидеть у тебя на шее или грабить ночами старушек это еще противнее. Так что давай не будем об этом. Мне через десять минут на сцену. Кстати хочу попробовать вырубить передние ряды от экстаза. Эффект головокружения я освоил, теперь бы надо заставить их моральный оргазм испытать.
      - Штаны запачкают. - Горько усмехнулся я глядя в зал.
      - Ничего... на первом ряду только те, кто может купить себе еще одни штаны и трусы заодно. Да я вроде сказал, что только моральный оргазм...
      - Опять переборщишь. - Вспоминая старушку, что в приливе радости совсем с ума сошла и на старости лет в психушке оказалась.
      - Ты про бабульку? - Догадался он - Я же говорил, что я не виноват. Это этот кретин как его там... не помню, сказал ей, что ей будет огромная радость от того, что она приведет сюда внучку. Ну и видно чересчур убедительно сказал. Говорят, она скакала как молодая и утверждала, что вокруг нее ангелы.
      Я знал и раньше эту историю, но, снова представив старушку, к своему стыду усмехнулся. Мы еще минут пять поболтали и снова нас прервал помощник режиссера.
      - Вам пора. Они на минуту раньше идут, чем по графику. Отрабатываете и получасовой передых. Вам принесут кофе и бутерброды.
      - И моему другу тоже.
      - Да конечно. - Ответил помощник и исчез.
      Олег уже без разговоров причесался, дождался кивка помощника и вышел на сцену позади певчих. А сцену и слушателей ведущий программу уже "передавал" женщине якобы, которой "Живая вера" изменила жизнь и теперь она служитель и хочет чтобы все ее братьям в вере стало так же хорошо, как и ей. С песней она начала, а Олег довел толпу до пароксизма довольствия. Отработав, он вывалился за кулисы и потребовал громко:
      - Пива мне.
      - Что вы так кричите? - ужаснулся помощник. - Я вам кофе и бутерброды поставил в гримерной. Там у Афанасия Федоровича есть коньяк. А за пивом, сами понимаете, никто сейчас для вас не побежит.
      Олег с усмешкой сказал мне:
      - Видишь? Им для меня даже пива жалко.
      Мы перекусили в комнатке переделанной временно под гримерную. Отхлебнули коньяка и Олег пожаловался:
      - Черт, изматывает... Я думал сегодня полегче будет, а там новеньких десятков пять. Короче задний ряд полностью. Сидят, ржут я не могу пробить их и одновременно держать зал. Они у меня дождутся... Этих я точно не выпущу без промывки чувств и мозгов. Вот в следующий раз только ими и займусь.
      - Дались они тебе...
      - Дались. Я тут одновременно тренируюсь. Я уже столько нового узнал. Я многое о себе узнал там... в лаборатории. А здесь так еще больше того. Пределов нет! Есть только предел желания. Предел твоей фантазии.
      - Научил бы ты меня.
      - Отстань. - сказал он - Я не могу научить сам не понимая как оно действует. Хочешь я Афона попрошу, он тебя научит гипнозу? Даже я не умею! А ты уметь будешь!
      - Согласен. - Легко кивнул я. А что плохого научится этой забавной вещи?
      Поздно вечером мы с ним пили пиво в кабаке и он, можно сказать, "зализывал раны", плачась мне, что вымотан и высосан.
      - Ну, так прекращай! - предложил я. - Или реже выступай.
      - Не прокатит. Босс знает мои пороги.
      - А ты на нем пробовал?
      - Упаси Спаситель! Он на меня всю свору спустит! Так и сказал. Я подумал и решил, что пробовать даже ради баловства не стоит.
      - Ты ему нужен. - уверенно сказал я.
      - Без меня как-то жил он? Так что не особо я ему нужен. Его шалавы, что по залу бродят и соблазняют молодежь ему нужнее.
      - Соблазняют? Трахаются?
      Он засмеялся и, чтобы хоть как-то унять смех, отпил пива из бутылки. Проглотил и сказал:
      - Мы проповедуем братскую любовь, а не плотскую. Однако у меня ощущение, что там все уже перетрахались. На их внутренних собраниях. Они же чуть ли не каждый день собираются на квартирах. Как это у них называется? А! "Звездочка. Блин, как в пионерах.
      - Точно. - Согласился я удивленно. - Как в пионерах. И октябрятах.
      - А этим летом, мне Макс рассказывал, они в леса да на озера повадились. Вот где секс был во весь размер. Днем стояние в воде, распевание гимнов и работа психологов, а вечером бл...во на всю длину и возможности.
      - Во, им весело было. - усмехнулся я.
      - Да ты че! - засмеялся он - Там вообще мрак был. Одна дура после этого забеременела и давай всем кричать, что это от святого духа. Во там вой был. Босс ее за свой счет куда-то подальше отправил.
      - Че серьезно?
      - Ага. А вторая там была... Она с мужем развелась после этих лесов, полей и огородов... Сказала, что идет в Господни невесты. Муж то не дурак был ее в охапку и в психушку. А там таких штук сорок уже было. Короче врачи за деньги и чудеса готовы делать.
      - Как и ты.
      - Я ни одного врача нормального верующего не видел. Все четко знают, что бога нет. И других убеждают.
      - Мало видел, значит.
      - Может быть. - Согласился он. - Но уж что все они циники это точняк.
      - Может быть - Согласился теперь уж я.
      Допили пиво, взяли еще.
      - Что будешь делать, когда тебя федералы найдут? Ты же не думаешь что, так светясь, останешься незамеченным.
      Он почесал лоб и сказал:
      - Может сбегу. А может, грохну к чертям.
      - Что? Серьезно?
      - А что на них смотреть что ли? - зло высказал Олег.
      - Тогда они точно в следующий раз снайпера пошлют, а не опер группу. - Заметил я.
      - Значит судьба. - Сказал он вздыхая. Еще отпил и спросил: - А ты что предлагаешь?
      Я пожал плечами, а он продолжил:
      - В лабораторию больше не вернусь...
      - А родители?
      - Что родители?
      - Ты не скучаешь по ним?
      - А они живы? Вот и я не знаю. А насчет скучаю ли я... Да. Мама снится иногда. Но я не могу идти на риск и сдаваться в руки федералов тем более, что и не скажут они где мои родичи. А прятать они умею так, что никто никогда не найдет. До сих пор целые города у нас спрятанные стоят. И ничего. А уж что такое два человека?
      Чуть помолчали. Я попытался представить себя на его месте. Не получилось.
      - Грустно. - Сказал я и запил пивом.
      - Грустно. - Согласился Олег. - А могло быть печально...
      - Не понял?
      - Ну, если бы я знал, что они их убили или еще что...
      - Зачем им их убивать. - Попробовал я успокоить друга.
      - А гемора меньше. Я есть. Меня тоже можно грохнуть.
      - Кстати, ты говорил, что у них пилюли были против таких как ты? - вспомнил я.
      - Были. Они их принимали с завидной периодичностью. - кивнул Олег.
      - И как они действовали?
      - Так же как твой иммунитет.
      - Ты так и не понял его сути? - поинтересовался я отодвигая от себя опустевшую кружку.
      - Неа. - ответил он. - И, наверное, не суждено понять. Уж все слишком запутано. А, учитывая твою Подружку... совсем безнадежно пытаться понять. Как, кстати, она? Не появлялась?
      Я улыбнулся грустно и сказал, что не появлялась и что незачем ей пока второй круг не пройден. Олег давно ломал голову над смыслом этих кругов и, кажется, готов был бросить эту идею. Наверное, тщеславие не позволяло.
      - И когда завершение?
      - Не знаю. Наверняка знаю, что будет сильное испытание. Только вот какое не знаю.
      - Я догадываюсь.
      - Да ну... - усомнился я.
      - Будут бить, где больнее. А где у тебя самое слабое место?
      Я пожал плечами, а он, издеваясь, сказал:
      - Наверняка опять эта твоя Инушка...
      Я вздрогнул. Зачем он опять...
      Он хлопнул меня по плечу и сказал:
      - Может тебе жениться к чертям?
      - Это еще зачем? - возмутился я.
      - Вылечивает от дури. По чужим результатам говорю, а не по собственному опыту.
      - Пока сам не пройдешь даже не рекомендуй. - сказал я чуть отодвигаясь в сторону.
      Он пожал плечами и закурил. Я подкурился от его сигареты и глубоко затянулся. Это была моя третья сигарета за день. Я сдуру решил попробовать бросить и Олег откровенно веселился, глядя на мои мучения. Помочь он был не в состоянии, а вот вредил здорово. Его подначки меня уже доставали. В этот раз он смолчал, задумавшись о чем-то своем.
      Наконец он сказал мне:
      - Давай поспорим.
      - Ты о чем? - не понял я.
      - Что круг закончится на Инушке?
      - Да что ты вцепился в нее?
      - Это не я, а ты вцепился. - парировал Олег.
      - Ну, и зачем спорить?
      - Просто так.
      - А на что?
      - Да тоже просто так... Ни на что. Я хочу понять, будет Судьба или кто там... переигрывать сценарий, если мы разгадали их замысел.
      - То есть с богом хочешь поспорить?
      - Не с ним, а с тобой. Спор с ним я в прошлый раз выиграл, а повторять не хочу. Может плохо кончиться.
      - Боишься?
      - Ты достал уже. Нет, не боюсь. Просто я верю, что Он есть. И споры с ним это все равно, что с нашей страной в азартные игры играть. Новичкам везет, а дальше...
      - Богохульник.
      - Хуже. - С удовольствием сказал он. - Еще и в секте один из лидеров.
      - Позор! - с усмешкой сказал я.
      - Ага. - Согласился он.
      После кабака мы пошла к нему домой. Деньги, полученные на его "работе", позволяли снимать ему двухкомнатную квартиру и он словно не замечал этих трат. Дома мы достали из холодильника еще пива и засели за пиццу, что он разогрел в микроволновке. Поели и включили телек для фона. Расставили шахматы и не заметили, как пронеслись три или четыре партии. Шахматы отложили и я засобирался домой. Уже ночь как никак. Стоя и куря на лестничной площадке, я задал ему вопрос, который меня мучил и давно:
      - Тебе жалко тех... кого ты тогда убил?
      Он тяжело вздохнул и сказал почти зло:
      - Зачем ты об этом?
      Я сказал, что хочу понять просто.
      - Хреново мне, хреново... - сознался он. - Но не из-за самого факта убийства.
      - А из-за чего?
      - Я не понимаю, когда этот бумеранг вернется...
      - Что? - спросил я, морща лоб.
      Он махнул рукой, мол, отвяжись, но подумал и сказал:
      - Вообще-то, всё, кто и что бы ни делал, возвращается к нему со временем.
      - Ну это я уже слышал. - Сказал я.
      - Вот и я жду возвращения. - Признался он.
      - Ты боишься?
      - Нет. - Категорично сказал он. - Просто само незнание бесит.
      - А их-то тебе жалко?
      - Да, наверное. Но не очень. Жалко... вот именно искренне жалко, того парня на меня так похожего. Но я стараюсь об этом не думать. И не напоминай мне больше.
      Мы попрощались. Дома я сразу завалился спать и проспал до обеда следующего дня. На субботу у меня планов не было и я даже не знал чем себя занять. К Олегу не хотелось. Ну, надо от него иногда отдыхать. Его распущенность и наглость иногда утомляли даже меня, его искреннего друга. У меня уже традицией стало в дни, которые становились пустыми, я ходил и отдыхал на Очаг. Всякий раз я надеялся увидеть ЕЕ и боялся увидеть Черного. Но в тот день и в лес я не хотел. Там мокро, сыро, и если во всем городе снег почти сошел то в лесу как были сугробы, так и остались. Можно было пойти в парк. Но одному не очень хотелось, а своих друзей Шарова с Пылинским или Зубова я основательно потерял из виду еще месяц назад. Где они были и что творили, я не знал.
      Оторвавшись от кружки кофе, я решил просто пойти по городу погулять. И пошел. Я зашел в магазин и, купив себе пива, выбрался на солнечную сторону улицы. Просто шел и пил не обращая ни на кого внимания. Прошел я так не много не мало почти километр. Добрел ни о чем не думая до автобусной остановки и сел на первый поткативший автобус. Я ехал по солнечным улицам, улыбаясь веселым ручьям и ярким бликам на них. Ни одного такого времени счастливого, как весна не может быть. И это солнце что светит, улыбаясь словно одному тебе. И это небо, дарящее радость твоей душе одним своим видом. И первые грозы тоже, как ни странно, несут счастье. Счастье обновления. И весна это пора встреч и любви. Кстати иногда это пора разочарования.
      Когда очередной раз автобус останавливался я заметил в толпе ожидающих ее... Инушку. Все мое веселье сразу как-то оборвалось. Я не знаю, отчего, но жуткий страх охватил меня тогда. Я, толкая стоящих, забился в самый угол за запасное колесо и отвернулся от салона смотря якобы наружу. На самом деле я боялся посмотреть назад и увидеть ее рядом. Все такую же нежную, невысокую, с такой милой улыбкой. Горло словно пережало. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. На следующей остановке я вырвался никого и ничего не видя, и быстро ушел от остановки. Я так и не знаю, видела они меня или нет.
      Вечером меня совершенно расстроенного и пьяного нашел в моей квартире Олег. Родители снова ушли куда-то и нам никто не мешал выяснять отношения.
      - Да не могла это быть она! - кричал он на меня. - Придурок! Тебе когда сказали, что она беременна? У нее сейчас уже пузо как барабан должно быть! А ты ...мааааленькая, строоооойненькая... Придурок. Пива меньше пей!
      - Я знаешь, что вспомнил тогда? - сказал я раздосадованный.
      - Ну?
      - Наш спор.
      - И что?
      - Ну, типа это испытание...
      Он с истерическим хохотом свалился на пол.
      - Увидел... чуть не обосрался... потом напился... и туда же главное... испытание.
      Он ревел огромными слезами от смеха и я, понимая, что сморозил полную глупость, тоже захохотал. Успокоившись, он мне сказал:
      - Ты даже не уверен, что это она.
      - Я, самое смешное, уверен. Это она была. А твои доводы про живот только смущают меня.
      - Сильно смущают? - издевался он.
      - Не по-детски. - Сознался я и подумав добавил: - Кажется, у меня совсем крыша съезжает.
      - Она у тебя всегда протекала.
      - Прекрати. Она села возле "детского мира" и поехала дальше. А я сбежал.
      - Ты это себя уговариваешь или меня? - спросила эта ехидна.
      - Иди ты...
      Его нежданный приход, конечно, помог мне придти в себя после встречи с ней. Но я не мог врубиться только в одно: это правда была она или мне померещилось? Я так никогда и не узнал этого. В тот вечер мы с ним явно переборщили водки с пивом. Воскресенье провели, лечась от похмелья и не желая друг друга видеть. Только утром он позвонил и сказал:
      - Я тебя ненавижу.
      - За что в этот раз? - страдая головокружением, поинтересовался я.
      - Твоя больная голова очень нехорошо влияет на мою больную печень.
      Смеяться было тяжело и мы положили трубки. Я засел в ванной с пивом. А он как потом рассказывал, начал для поднятия настроения издеваться над прохожими, роняя их на остатках льда в грязь весны.
      Если моя встреча с ней была не испытанием, то тогда точно прелюдией.
      В один из дней конца весны я встретился со старым знакомым. Потом, анализируя эту встречу, я думал, что этого даже произойти не могло. Человек этот учился в Новосибирске и в это время года его просто не могло быть в Ноябрьске. Однако он был и это произошло. Мы с ним знатно налакались в тот день, не зная как еще отметить встречу, с кем не виделся столько времени. Ну, а под вечер он мне и выдал:
      - Знаешь же, что Инка замуж выходит?
      Я кивнул.
      - А знаешь когда.?
      Я отрицательно мотнул головой и он назвал мне дату и место.
      - Ты откуда знаешь?
      - Моя подруга будет там. Да ты ее знаешь...
      - А ты? - спросил я.
      - А меня не приглашали.
      - Меня тоже. - Сказал я.
      - А ты возьми и сам заявись. Она тебе рада будет.
      Я хотел его послать, но промолчал. А он... Он сказал такое, отчего все зарубцевавшиеся "раны" моментально вскрылись и кровь хлынула фонтаном из них.
      - Моя подруга говорит, что она о тебе вспоминает. Говорит, жалеет, что вы не смогли остаться друзьями...
      Этого мне хватило, чтобы почти протрезветь. Нет, я не испортил ему вечера. Мы расстались с ним, обещая встретиться еще летом. Когда он приедет на каникулы.
      Домой я не пошел. Я, как заправский алкоголик, взял бутылку водки и пошел по старой дороге к далекому озеру Ханто. Была почти ночь, когда я добрался до его еще покрытых льдом берегов. Только несколько полыней на поверхности этого лесного гиганта напоминали о весне. Я совсем замерз в ту ночь. Собрал костер и разжег его. Стало чуть теплее. Но не на столько чтобы перестать дрожать или стучать зубами.
      Я сидел на берегу перед пламенем и пил водку как воду. Не чувствуя ни вкуса ни жжения. Я не поверите, скакал в душе между счастьем и слезливой трагедией. Она вспоминает обо мне. Он жалеет. Она разрешит быть мне рядом... Она не прогонит... Да я не смогу быть с ней, но мне можно будет быть рядом.
      Но она ведь не приглашала. А этот тип соврет недорого возьмет. И вообще как можно взять и просто так приехать? А если все наоборот? Если она до сих пор с ненавистью вспоминает мое имя? Сказки в жизни не могут иметь хэппи-энда. Это не фильм и не компьютерная игра. И она не Христос воспеваемый этими... из Живой веры. Она может и не уметь прощать... Ей это не обязательно.
      Но не может же так продолжаться всю жизнь, смотрел я с вопросом в небеса.
      А водка, вливаясь, говорила:
      - Может, может...
      С тех пор я не пью водки ни грамма. Не люблю вспоминать ее "может". То был последний вечер, когда я ее пил.
      До назначенной даты оставалось несколько дней, и я молил бога, чтобы она смилостивилась и пригласила на свадьбу. Я бы засунул язык себе в задницу и сидел бы как мышь, только чтобы видеть ее хоть издалека. Только что бы хоть краем уха услышать в свадебном гвалте ее смех. Насладится ее улыбкой. Мне большего было и не надо. Я не мечтал о большем.
      Я вернулся домой под утро и под хмурое мамино "нагулялся?" лег спать.
      У меня был только один поверенный в моих делах это Олег. Я, даже зная, что он будет смеяться, рассказал ему о том, что узнал. И о том, что был на Ханто, тоже рассказал.
      Он не смеялся. Он только вздохнул и сказал:
      - Тогда было понятно, что это случай. Сейчас я, правда, в этом не уверен... как и ты. Словно тебя дернули для наживки, а этим полностью подцепили. Я даже не понимаю, что тебе посоветовать. Ты меня знаешь... я бы поехал и порезвился бы там всем назло, себе на веселье. Но ты другое дело. Так что тебе и решать. Да по любому тебе решать и я боюсь что-то говорить или советовать.
      Я сначала не понял, а потом, опешив, спросил:
      - Ты боишься?
      Он осознал, что сказал и поправился:
      - Это я так к слову... А на самом деле тебе придется решать. Никуда не денешься. Так что думай. Чего будет больше зла для тебя или добра, если ты поедешь.
      - Да при чем здесь я? - возмутился я чересчур громко. - Я о ней думаю, а не о себе.
      - А зря. Я думаю о себе сначала. Ее Леха могу спорить тоже думает о себе, а потом о других. Зубов твой... тоже. Да все такие. Один ты дурачок...
      Я уже давно не обижался на него. Я отчего-то и, правда, считал себя уже каким-то неправильным.
      - Ты уверен, что он тебе не соврал, этот твой знакомец?
      Я ответил, что нет, не уверен.
      - Тогда я не прав. Тогда и не думай. Тогда и не решай. Если в основе цикла рассуждений лежит ложь, то весь цикл становится ложным, хоть он дальше может быть и трижды логичным и правильным.
      Я его понял. И потратил остаток дня на поиск подтверждений информации. Я получил данные, что она и правда именно того числа как мне и сказал знакомый играет свадьбу, но о ее отношении ко мне так ничего и не понял. С этим я вернулся к Олегу.
      - Ничем помочь не могу.
      - Можешь. - Упрямо сказал я.
      - Чем?
      - Ты самый логичный из моих знакомых и друзей. Ты циник. Ты ни в грош не ставишь жизнь человека... - я осекся от того, как он посмотрел на меня.
      Он не обиделся, а только сказал:
      - Думай, как знаешь, но надеюсь, сомнений нет, что твою жизнь я ценю больше? Больше чем грош? Так вот при всем своем цинизме и правильности как ты говоришь, я не могу дать совет. Я могу сказать только одно: Это и есть оно. Твое испытание. Поехать на свадьбу, может разрушить ее. Может вернуть себе свою подругу, хотя она того и не стоит. Или забить большущий болт. И чтобы ты не выбрал, у тебя будет только два вывода из него. Новый круг или, как твое страшилище говорит, встреча с теми отморозями. Я и в этом случае не могу сказать что лучше.
      Я опешил от простоты конструкции. И от ужаса что вот и все. Это финиш. Что дальше либо одно, либо другое. И собственно все равно для Судьбы, что я выберу.
      Я не поехал. Я сидел весь вечер, перед телевизором пугая родителей своей отрешенностью и поведением. Они забыли, когда я последний раз смотрел ящик. А я просто не знал, как загрузить мозги, чтобы не думать о том, что в этот вечер происходит. Я надеялся, что свадьба у нее пройдет нормально и без эксцессов. Без пьяного мордобоя присущего нашим свадьбам на Руси. Без пьяных за рулем. Без разбитых голов и мебели. Наверное, я хотел заплакать тогда, но не смог отчего-то. С тех пор я вообще не могу выдавить слезу. Было пару жизненных срывов после. Но там бы другие сломались. А я прошел. С зубовным скрежетом, но прошел.
      Вечер прошел тихо и незаметно. Я лег рано спать и, хотя боялся бессонницы, спокойно уснул.
      Вот только ночью я подорвался и потянулся к воде. Раскрыл глаза и увидел сидящей на стуле рядом со мной Её. Я вспомнил, что это за ночь и не мог не съязвить:
      - А это ты, значит, будешь моей невестой сегодня?
      Она посмотрела на свое платье и, потеребив его пальчиками, отрицательно помотала головой. В темноте я не видел ее лица. Мне казалось в тот момент, что оно слишком похоже на лицо Ины. И от этого мне стало вдруг смешно. Словно волшебной силой дорогая мне девушка оказалась сейчас рядом, улетев от своего жениха. Я усмехнулся и спросил:
      - Я прошел?
      Она повернулась к окну, и я четко рассмотрел ее профиль. Медленно словно неуверенная она кивнула.
      - И что теперь?
      Когда-то преподаватель ОБЖ в восьмой школе сказал навсегда засевшую в мозгу у меня фразу:
      - Всю жизнь ты тренируешься и учишься только для одного момента. Ты учишься ползать на карачках, чтобы когда-нибудь не задохнуться в дыму пожара и проползти под дымом. Ты учишься драться и бегать только для того, чтобы однажды спасти себе жизнь. Чувствуешь? Вся жизнь ради одного момента!
      И вот ОНА поднялась и подошла к окну. Почти прижавшись к нему лицом она дохнула морозом на стекло и написала пальцем выводя буквы. "Время".
      Она села обратно и смотрела в окно, ожидая, когда я усну. А я боролся со сном, стараясь выгравировать в мозгу ее профиль. Но я уснул и она ушла.
     
      Глава пятая. Испытания дружбой.
     
      Утро следующего дня началось для меня со звонка Олега.
      - Они нашли меня.
      - Кто? Федералы?
      Его голос был сух и зол:
      - Ты можешь мне помочь?
      - Конечно! - Воскликнул я с готовностью.
      - Не спеши... дай я сначала скажу чем...
      Я уже и так понял, что не денег он попросит.
      - Я... да к черту... я бессилен против них. Помнишь о таблетках? Вот. Я ранен. Нет не сильно. Они стреляли по ногам. Но мне надо срочно покинуть город. Один я не выберусь. Ты должен вытащить меня.
      - Как?
      - Придумай что-нибудь. - попросил он и тихо застонал.
      - Что?
      - Я не знаю. Они найдут меня быстро. Они научились находить таких как я. Видно есть какое-то действительно поле или излучение... Я не знаю. Я даже не знаю, сколько у меня осталось времени.
      - Откуда ты звонишь? - спросил я.
      - Это пока не важно.
      - Ты мне не веришь?
      - Да причем тут это? - зло выпалил он. - Они же могут слушать тебя.
      - Тогда и вычислить, откуда ты звонишь, тоже могут. - Резонно сказал я.
      - А вот это фигушки... - сказал он, видно силясь выдавить усмешку. - Я позвоню тебе и ты должен мне просто сказать готов у тебя план или нет.
      - Хорошо... Когда ты позвонишь?
      - Вечером...
      - Удачи и... держись.
      - Спасибо и... помоги мне...
      - Я сделаю...
      Я выскочил на улицу, абсолютно реально чувствуя за собой наблюдение. Но толку-то с этого. Я "летел" на работу. Только там я мог что-нибудь придумать.
      Уже в отделе я обратился к тому прапорщику, что был со мной на проводах призывников и, делая скучающее лицо, спросил:
      - Слушай, а как эти... наркоту провозят?
      Прапор не удивился. Вопрос был не праздный. Мы готовили в те дни план-рекомендацию для новых сотрудников. В ответ я услышал такое, отчего волосы зашевелились. Кроме различных частей тела курьеры использовали и сам вагон. И оказалось, что в нем можно не только человека спрятать, но и слона по частям распихать. Технологических полостей в вагоне было больше чем нужно. Вскоре я даже увидел их. Раззадорившийся прапорщик, видя мое им восхищение, решил показать наглядно, где и как обычно прячут контрабанду и наркотики. И показал на примере стоявшего в отстойнике поезда. Я все тщательно запомнил. Зарубил можно сказать на носу. К вечеру я, переписав все поезда годные для моего плана в блокнот, побежал домой и до ночи прождал звонка Олега.
      - Ну? - спросил он.
      - Есть.
      - Хорошо. - И положил трубку.
      Я даже растерялся и разозлился. Что хорошо? Я же тебе дурак еще ничего не сказал. Я стоял перед телефоном в надежде, что он мне позвонит. И он позвонил. Только в дверь. Я его запустил, а маме спрашивающей кто это в такую темень к нам пришел, ответил, что это ко мне. Он втащил за собой сумку и устроился на кухне, вытянув под столом ногу.
      - Где они тебя поймали?
      - На выступлении, где еще?
      - Ты ушел от них, но как? - изумился я видя как под штаниной выпирает плотная повязка.
      - Босс помог. - отозвался он.
      - Звучит, как бес помог. - хмыкнул я.
      - Пофигу, как звучит. Главное что я успел домой добраться, хоть и раненый, но быстрее их. У меня всегда сумка стояла наготове. Тут и деньги и вещи. Схватил и на чердак. Там только перевязался и по крыше и через другой подъезд ушел. Поймал машину и к тебе.
      - Подожди, а где ты все время-то ныкался? - Удивился я.
      - У тебя на чердаке.
      - А откуда звонил?
      Раздраженно он достал из сумки телефонный аппарат и бросил его на стол.
      - Все равно больше, наверное, не понадобится. А вес приличный.
      - Ты на чердаке к телефонной паре подключился?
      Он кивнул и сказал:
      - Это все не важно. Говори свой план.
      Я рассказал. Он его зарубил на корню. Кучу аргументов привел и зарубил.
      - Хреновый из тебя наркокурьер. - Сочувственно сказал он и предложил свой обдуманный до мелочей план.
      Я его пробовал раскритиковать в отместку, но он его оправдал полностью, и мне пришлось согласиться, что он лучше моего. Дело было за малым. Найти тачку, чтобы можно было из под слежки увезти раненого Олега.
      Машину я предложил взять на улице, и мы договорились, что я подъеду к самому дверям подъезда, чтобы забрать его. На ночь глядя, я вышел из дома, оставив Олега под удивленным взором моей мамы.
      Частника я поймал почти сразу. Объяснив как проехать к моему дому, мы почти добрались, когда под колеса нам бросился сам Олег с сумкой на плече. Водитель еле затормозил. А Олег, запрыгнув в машину, сказал "Газу. Газу давайте." Я попросил водителя быстрее нас увезти, тем более, что у своего подъезда заметил странно суетящихся людей.
      - Ты как выбрался?
      - Как обычно. - Ответил он. По чердаку и в другой подъезд.
      - Они тебя видели?
      - А то! - зло сказал он.
      - И что?
      - Потом расскажу.
      - Окей. - сказал я и объяснил водителю, что нам надо попасть на автовокзал.
      На автовокзале мы нашли такси и бодро так сказали:
      - Нам в Сургут.
      У водителя чуть челюсть не грохнулась об пол. Нет, ну, понятно бывали эксклюзивные поездки на машине в этот город южнее. Но старались днем. А тут ночью. Два пацана. Один, из которых, хромает и еле терпит боль. За два миллиона вас еще могли туда отвезти, но только днем. Напомню, что инженером я в ЛОВД получал три миллиона месяц. Водитель же нахрапом сказал:
      - Четыре...
      - Два! - сказал Олег. - Всегда было два.
      - Два всегда днем. А тут ночь в дороге. Значит двойной тариф.
      - Три и ни рублем больше. - Сказал Олег.
      Три миллиона это около недельного заработка таксиста в то время. Мы ему предлагали за ночь сделать недельную норму.
      - Хорошо. - Сказал он и перекрестись сел в машину. Мы забрались то же. Водитель посмотрел на нас и сказал: - Деньги вперед.
      Олег отсчитал ему три миллиона чуть ли не десятитысячными купюрами. Здоровая пачка хочу заметить... Он посмотрел на меня и сказал:
      - Я не молюсь богу, хотя верю в него. Я не поклоняюсь дьяволу. Если ты хоть в кого веришь, помолись чтобы на ментовских постах не было федералов с таблетками.
      Я кивнул и попросил:
      - Только без смертей.
      Он пожал плечами, мол, как получится.
      Первый пост мы пролетели. Он был как вымерший. Я уже подозревал что Олег что-то сделал, но, посмотрев на него, увидел что тот спит. Укатали сивку крутые горки.
      Я перебрался на ходу на переднее сиденье и всю дорогу до Сургута рассказывал водителю истории, чтобы он тоже не уснул как мой друг.
      Без приключений мы на рассвете вышли в этом маленьком, не на много больше Ноябрьска, городке и поспешили на автовокзал. Сургут нам ничем не запомнился. Такие же двухэтажные сборные деревянные дома. Такие же редкие пятиэтажки. Сваи вбитые в мерзлоту и готовые для дальнейшего строительства. Люди, кутающиеся в полушубки, хотя уже и потеплее было. Редкие машины и еще более редкие автобусы. Оранжевые вахтовки на базах "уралов". Автовокзал - обшарпанное здание с извечными таксистами перед ним и десятком автобусов ожидающих своей очереди.
      Сели на автобус до Тюмени. А! Забыл. Я еще домой звонил из Сургута. И хотя на меня страшно ругался Олег, но не мог же я заставлять маму и отца волноваться. Сказал что в командировку по службе на несколько дней еду. И если что отзвонюсь снова. Я так же позвонил Кононенко и предупредил, что меня несколько дней не будет. Что я готовлюсь к экзаменам. Он сказал "окей" и рассказал, что мною тут интересовался шестой отдел. Этот отдел в то время базировался на нашем втором этаже и я подозреваю что там же сидели и федералы. Шестой отдел это УБОП.
      Я только тогда подумал, что не все так просто с моей работой у них под носом. Но потом, здраво поразмыслив, я решил, что это случайность и Кононенко там вообще не причем...
      В Тюмени мы застряли на сутки. На поезд мы взять билетов не могли, как и на самолет, а промежуточных станций кроме Свердловска не знали, чтобы до них автобусом добраться. Побродили по улицам думая, что же дальше делать. Перекусили в какой-то подворотни литром кефира и буханкой хлеба. В кафе или ресторан Олег идти не хотел. Уж не знаю почему, при его деньгах. Но и не потому что думал о возможности задержания его федералами. Мы искренне считали, что они сбились со следа. И нам хотелось только решить куда же мы двинем чтобы обезопасить моего друга.
   Но мы так ничего и не придумали относительно дальнейшей поездки. Пришлось рисковать и опять нанимать таксиста. До Свердловска, какие-то сумасшедшие деньги ему заплатили. Но Олег не расстраивался. Я только потом увидел почему. У него пол сумки этих пакетов с деньгами было.
      - Откуда? - спросил я.
      - Я не мог тебе сказать совсем правду, сколько я из босса вытянул за свою работу. Ты бы не поверил. Да и зависть съела бы.
      Я обиделся на его слова. Он в знак примирения попросил остановиться шофера и сбегал мне за пивом.
      Я пил пиво и смотрел на зеленеющий пейзаж за окном и думал что в Ноябрьске еще снег, наверное, выпадает, а здесь в километрах восьмистах уже тепло и девчонки в легких платьицах и сарафанах. Водитель был немногословен и нам удалось в поездке и выспаться и насмотреться на природу. Один раз только мы останавливались в дороге, чтобы недалеко от поста ГАИ перекусить в придорожном кафе. Не смотря на отказы водителя, мы накормили и его. Сами, соскучившиеся по горячей и жидкой пище налегли на солянку, а он нами уговоренный взял себе сосиски и пюре. Потом мы пиво в дорогу взяли, а он себе пол-литровую бутылку "спрайта". Так и добрались до Екатеринбурга, он же Свердловск.
      В Москву из Свердловска, в котором мы пробыли всего два часа, решились ехать поездом. Но не покупали билеты в кассах, а договорились с проводником. Нам отдали купе в туже цену, что и в кассах было бы. Олег посчитал это халявой. В дороге ящика три опустошили пива. Пили и спали, что бы убить время. Вот такие все разнузданные мы и добрались до Москвы.
      Москва. Мне иногда приятно вспоминать про Столицу. Трое суток мы по ней лазили и почти не спали. Исползали кучу парков и площадей. Жили один день у проститутки. Причем ни я, ни Олег на нее не позарились. Хоть и симпатяга была девчонка из Твери. Заплатили и ночевали. Она нас с перепугу даже завтраком накормила. А мы поели, попили и свалили. Надо было дальше рвать когти. И так задержались, травясь столичным воздухом.
      Олег хотел пробиваться вглубь европейской России. И мы выехали на автобусе до Клина.
      Тут то мы и поняли что попали... Вернее я первый понял, а он за мной.
      В Клин мы прибыли вечером. Понятно что, выехав в шесть вечера, мы прибыли, когда почти совсем стемнело. Хочу отметить, что для нас только что вырвавшихся с севера погода стояла вокруг летняя. Мы потоптались на автобусной станции, так и не поняв как же мы поедем дальше и обратились к нестарому мужичку, что бродил неподалеку с собакой.
      - А на запад из Клина автобусы не идут. Междугородние здесь не останавливаются, а местные недалеко отходят. Вам вы говорите в Питер? Так надо в Москву вернуться и там сесть на поезд или на автобус. А здесь безнадежно... Или автостопом.
      Мы посовещались и, не желая трогаться в путь по темноте, спросили у мужчины насчет гостиницы. Он нам указал, где она. Мы дотопали и скоро мы выяснили, что мест нет. Даже не расстроились. Имея опыт ночного брожения по Москве, мы, не сильно досадуя, пошли в поисках места для ночлега.
   Оказалось что Клин то сам по себе и не велик! Мы вышли за его пределы и оказались на трассе до Питера. Вдоль трассы стоял жиденький лесок, и мы, не долго думая, углубились в него.
      Разложились на берегу какой-то траншеи и достали свои припасы. Копченая курица, купленная на автовокзале в Москве, хорошо пошла под пивко и редкое ночное покрикивание птиц. Разожгли небольшой костерок и устроились вокруг него, подложив под себя ставшие здесь почти бесполезными зимние куртки.
      - Я когда сбежал... Это же в этих местах где-то было. - Вспоминал Олег - Вот также ночевал в лесах. Только представь, что еще холодно до жути и костерок не разжечь.
      - Почему?
      - Могли заметить. А парень в обносках, возле костра в лесу и ночью, зрелище более чем подозрительное. Могли лихо в ментуру сдать.
      - Мерз?
      - Еще как. Болел даже.
      - Сильно?
      - В подвале с неделю отлеживался на батареях. - признался Олег. - Но организм вытянул.
      - Повезло. - сказал я.
      - Нет.
      - Что нет?
      - Никакого везения нет. - веско заявил он.
      - Ты о чем?
      - Просто мне суждено было дожить вот до этого момента и значит, я не мог умереть раньше.
      - Поэтому ты ничего и не боишься? - хмыкнул я его наглости.
      - Наверное. Зачем бояться, если вся твоя жизнь уже расписана. И смерть тоже.
      - Не знаю... - с сомнением сказал я.
      - Это еще до меня знали. Точнее в это верили.
      - Я слышал о таких теориях. Но как-то верится с трудом.
      - Ты Веллера читал?
      - Что именно?
      - Ну, что-нибудь?
      - Ага, и приключения майора и все о жизни.
      - И как тебе?
      - Ну... - затруднился я. - Он как-то все упрощает.
      - Он не упрощает, а констатирует факты. Что все просто и от этого не может быть страшно.
      - А это тут причем?
      - Да что-то вспомнилось к ночи. Он проповедует бесстрашие и разум, а уже причину для этого люди сами додумывают. И хотя он говорит, что все в твоих руках, я решил для себя, что судьба это не изменяемая вещь. Что как кто-то решил так оно и будет.
      Он кинул окурок в угли и добавил:
      - И теперь вот спустя столько лет могу говорить о том, что я ничего не боюсь.
      Я посмотрел на плавящийся и вспыхивающий в огне фильтр от его окурка и сказал то, о чем давненько подумывал:
      - А я думаю, что нашими судьбами кто-то играет. Что разыгрываются определенные партии и турниры. Круги ведь не просто так...
      Олег с сомнением посмотрел на меня и спросил:
      - Что всеми играют?
      - Нет, наверное. У игроков есть основные фигуры, а вот остальные окружающие служат как бы запасом для игры. Если твою фигуру рубят, то берешь со стороны и вводишь в игру.
      - Интересно... - искренне сказал Олег - И отчего ты так решил?
      - Все великие люди... Они шли к власти, к победе... иногда к поражению. Они шли, словно ведомые кем-то.
      - Ну, это не факт...
      Я улегся поудобнее на куртке положив под голову руку и продолжил:
      - Тогда просто понятно, отчего войны и другие страшные вещи. Просто начинается очередная игра и игроки натравливают фигуры друг на друга, заинтересовывая их богатством противника или еще чем-нибудь.
      Олег слушал и не перебивал.
      - Мы играем с тобой в шахматы и ты понимаешь о чем я?
      Олег кивнул, думая о том, что я сказал:
      - Да. Только не понимаю другого...
      - Чего.
      - А мелкие конфликты?
      - Но и игроки, наверное, бывают разного уровня!
      - А бытовые конфликты?
      - Это уже издержки. - отмахнулся я.
      - Чего издержки?
      - Ну, к примеру... вот игрок берет фигуру и начинает ее двигать. Человек начинает себя чувствовать важным. Все у него идет хорошо и так далее. Но вот наступает момент в игре, когда эта фигура уже не нужна. И ее отдают на размен или она просто замирает на поле в бездействии.
      - И что?
      - Я не знаю, сколько в масштабах игроков идет игра, но для человека это тяжело. Годами топтаться на одном месте. Он начинает чувствовать неудовлетворенность.
      - Я бы чувствовал себя неудовлетворенно, если бы меня наоборот слишком часто дергали.
      - И это тоже бывает. Стрессы и так далее это тоже издержки напряженности игры.
      - Странная теория.
      - Она не новая.
      - Да?
      - Древний Рим. Олимпийские боги... Подвиги Геракла.
      - Да ну... - отмахнулся образно Олег: - Там у них тоже были боги судьбы, что пряли твою жизнь.
      - Да что-то такое было. Но может они и были игроками судеб? Ведь там у них в древности была возможность изменить судьбу. Заинтересовать богов своей фигурой.
      Олег закурил еще одну сигарету и, выпуская дым, сказал:
      - Не доказуемо...
      - Как и твоя заранее спланированная и неизменная судьба.
      - Да, наверное. Я не говорю, что теория игры не имеет права на жизнь. Я говорю, что и она не имеет основы кроме как умозрительной.
      - Как и религия. - Сказал я.
      - Да. Как и религия. - Согласился он. Помолчал и добавил. - Есть тогда уж и еще одна вещь касаемая религии и всего остального.
      - Какая?
      - Ну что боги живы, пока в них верят.
      - Не оригинально. - Усмехнулся я.
      - Да уж. - Сказал он. - Но тогда тоже все классно получается. Типа мы верим во всемогущего и всеми правящего бога. Он под нашей верой живет и является всемогущим и правящим нами. Чтобы мы его не забывали он поддерживает веру в себя через служителей и всякие чудеса. И мы не забывая его почитаем и он продолжает править. Замкнутый круг.
      Я сказал:
      - Я думал над таким положением. И тоже не знаю, правда ли это.
      Олег засмеялся.
      - Если бы хоть один знал как оно на самом деле... - затягиваясь сказал он. - Все было бы по-другому. А так мы живем и верим, что есть кто-то выше нас кто справедливее и умнее. Верующие превозносят своих богов. Атеисты верят в разумную вселенную и НЛО. Я вот верю в бога, но не знаю надо ли ему молиться. Может, наоборот, от него надо скрываться и прятаться. Типа пока он меня не видит, то и не может ничего со мной сделать. Но я знаю одно. - Сурово сказал он и замолчал.
      - Что? - спросил я когда пауза на мой взгляд затянулась.
      - Любая вера останавливает в развитии человека.
      - Чего? - искренне удивился я, считая как раз наоборот.
      - Веря во что-то человек развивается медленнее, чем, если бы он существовал на основе того, что кроме него никто не поможет ему. Что нет никаких богов распоряжающихся его судьбой и в случае чего могущих помочь или наказать. Это не только божеств касается. Но и жизни. Нельзя ни на кого рассчитывать и ни на кого надеется. Как там сказано... Не верь, не бойся, не проси. Ну, что-то в этом духе.
      - Вот это точно глупость. - уверенно заявил я.
      - Обоснуй?
      - Пока мы в сообществе мы быстрее достигаем успехов. Ну, вот пример. Втроем дом построить легче и быстрее чем одному или вдвоем. Таким образом, рассчитывая на помощь друзей, я могу решиться на постройку.
      - Не хороший пример. - сказал Олег - Ведь и им тоже надо строить дом. И получится, в конце концов, что и сил и время на постройку домов вы потратите одинаково.
      - Окстись. Есть же вещи, которые в одиночку не сделать вообще!
      - Сам окстись. Не надо строить того чего не можешь. Тем более, не рассчитывая на помощь других.
      - Согласен, что не лучший пример, но он дает понимание, что в группе некоторые сложные задачи решаются быстрее.
      - А без группы они и не встают перед человеком... эти сложные проблемы. - Усмехаясь сказал Олег.
      - Окей... - сказал я и уже хотел обвинить Олега в том, что он противник прогресса на основе выводов родившихся у меня. Но я не успел. К нам на огонек пришел третий человек.
      Совсем пацаненок, он заранее крикнул, что извиняется за беспокойство и только после этого, появился на свету. Встал, переминаясь с ноги на ногу и попросил огня. Я плохо рассмотрел его, но понял что тот уж чересчур жеманный, а его длинные волосы заставили меня подумать совсем про него плохо.
      Благосклонно Олег, не вставая, протянул ему зажигалку.
      Паренек прикурил и спросил с надеждой:
      - Парни можно погреться с вами у костра.
      - Грейся. - Сказал Олег, забирая зажигалку и пряча ее в нагрудный карман.
      Мы порасспрашивали его кто он и откуда и он коротко рассказал о себе:
      - Игорь я. Из под Питера. Колпино. Может, знаете? - мы мотнули отрицательно головой, и он пояснил просто: - Ну, есть там такое...
      - А что тут делаешь? - спросил я.
      - Я автостопом еду в Москву.
      - А чё не на поезде?
      - Ну, я подумал что, наверное, прикольно вот так доехать...
      Олег прыснул от смеха.
      - Ну, ни хрена себе прикольно. Ночевать на улице. Трястись в машинах. Да еще неизвестно... доедешь ли.
      Пацан не обиделся, а, улыбнувшись, сказал:
      - Ну, меня не будут просто так убивать. Денег у меня нет. А насчет остального... А мне нравится. Вот вас встретил... Сейчас покурю, погреюсь и пойду дальше. В Клине заночую.
      - Где? Гостиница занята. - сказал я.
      - А у меня и денег нет для нее. - Сказал просто он. - Так... устроюсь где-нибудь.
      - В подвале или на чердаке? - съязвил Олег.
      - Сейчас тепло. Можно и в парке на скамейке. - Серьезно сказал паренек.
      - Тоже мне бомж... - сказал Олег и снова закурил. - И все ради чего? Ради простого "нравится"? Не верю.
      Парень протянул ладони к костерку и сказал:
      - Ну, еще и себя проверить. Смогу ли. Без денег и билетов доехать. Сами-то пробовали?
      Олег, ухмыляясь, показал на меня и сказал:
      - Вот он специалист по всяким испытаниям. Сам их выдумал и прошел не меряно. Героически, можно сказать преодолел.
      Я усмехнулся этому стервецу и в ответ сказал:
      - А это консультант по безгеморройной жизни. Он тебе расскажет, как жить надо. Ты не обращай внимания, что он сам так не живет. Из него только преподаватель хороший.
      Олег, смеясь, покачал головой и потушил окурок. Я тоже смеялся. Скоро, видя, что мы искренне стебемся над друг другом, шире заулыбался и этот Игорек.
      - Вдвоем, наверное, не скучно? - спросил он, подозревая, что мы тоже автостопщики.
      - Ага. С нами хрен соскучишься. Скорее повесишься. - сказал Олег. - Мы из Ноябрьска. Тюменская область. Тоже считай автостопом доехали. Вот он, Вадим, скоро еще и обратно поедет. А я где-нибудь под Питером осяду.
      - А тебя как зовут?
      - Олегом...
      - Олег? А что вы-то не на поезде или самолете? Я так понимаю, что до Тюмени три тысячи километров.
      - А для бешенной собаки сто верст не крюк... - отмахнулся Олег.
      - Нет серьезно? - не унимался пацаненок.
      Олег промолчал, предоставив мне отмазываться.
      - Для нас это тоже типа испытания. - Пояснил я, а Олег добавил:
      - С возможным летальным исходом.
      Паренек почесал затылок и сказал:
      - Что, так все серьезно?
      Я кивнул без комментариев. Пацаненок внимательно рассматривал меня словно... знал меня и думал обо мне что-то нехорошее. Я очень удивился этому взгляду.
      - А хотите, я вам погадаю? - спросил, оживившись, этот Игорь. - Я всем гадаю если хотят.
      Олег с усмешкой отмахнулся и отказался. Мне тоже было не очень интересно, но от нечего делать я согласился. Игорь достал карты. "Таро", я прочитал на коробке колоды. Я такие карты раньше видел у мамы. Долго рассматривал масти и арканы. Читал даже, как гадать ими. Но не увлекся и вскоре забыл. А вот паренек, похоже, относился к ним с должным уважением. Он разложил карты и стал проводя по ним пальцем читать:
      - Вот Король мечей, он вас ждет. Вот еще два короля вас ожидающие. Вот слезы и насилие. Вот шут. Это вы не внимите предупреждению и сделаете что-то неправильное. Вот тут... Это тебе Вадим гадаю. Что-то из прошлого даст жизнь настоящему. Вот боль и потери. А это проблемы и не очень хорошее их решение. Вот ты деньги тратишь и у тебя поездка дальняя. Едешь один. С тобой больше никого.
      - А где Олег? - поинтересовался я, думая, как же от этого "психо-террориста" избавлюсь.
      - Я его больше не вижу. - Сказал Игорь и пробежался ладонью над картами. - Нет его с тобой больше.
      - А дальше что?
      - Вот эти карты в сумме дают мир и спокойствие.
      Олег сказал, глядя в костер:
      - То есть хэппи-энд ему обеспечен?
      - Ну. - Пожал плечами Игорь и собрал карты. - На тебя погадать?
      - Ну, уж нет. - ответил он. - Кстати, если ты вот гадаешь...
      Он посмотрел сначала на меня, а потом спросил у Игоря:
      - Вот ты предсказываешь жизнь. Да? И что ты считаешь? Только честно... Окей? Судьба неизменима? То есть она человеку сразу дается и он проживет жизнь заранее кому-то известную? Или... Или он может что-то изменить.
      Игорь убрал карты в карман и сказал:
      - Если честно?
      - Да!
      - Я думаю, что жизнь не изменить.
      - Почему.
      - Все мои предсказания сбываются. Сбывались до сих пор. - поправился он. - Но люди даже зная, что их ждет, не могут исправить ничего. Ну, может чуть раньше это случится или чуть позже.
      - Совсем ничего? - Спросил я, раздосадованный тем, что из моей головы уже вылетело все размытое предсказание Игоря.
      Паренек только покивал. Олег поворошил угли и подкинул хворост.
      - И что? - спросил он. - И зачем ты предсказываешь тогда?
      Пожав плечами, паренек ответил:
      - Потому что могу. А зачем... потому что люди хотят знать будущее. Не все и не всегда, но в большинстве хотят.
      - И ты всем счастливый конец обещаешь? - глумился мой друг над Игорем.
      Парень хотел сказать нет, но подумал и ответил что да. И пояснил:
      - Все равно рано или поздно будет хороший момент, который не влез к примеру в предсказание. Почему бы не воодушевить человека, если у него впереди неприятности? Мол, да, будет трудно, а потом хорошо.
      - А если у него не будет хорошо? - требовал Олег. - К примеру, он погибнет?
      - Рано или поздно он все равно умрет.
      - И что? - спросил я.
      - И ему будет хорошо. - Пожал плечами парень.
      Я чуть усмехнулся. Еще один циник.
      - Почему ты считаешь, что смерть это хорошо? Попадешь в ад и пиши пропало.
      Игорь поправил веточку в огне и сказал:
      - Я думаю, ада нет. Я думаю что ад... он здесь... на земле. А там только рай. А значит выбраться из ада в рай это хорошо. Но в чистилище я верю. В своеобразный отстойник для потерянных душ.
      Я задумался.
      - И как ты его себе представляешь? Рай, я имею ввиду. - Спросил я. Олег внимательно смотрел на Игоря и тоже ждал ответа.
      - Не знаю. - Пожал плечами паренек. - Но знаю, что нет там никаких райских садов или еще чего такого.
      - А что есть?
      - Я же говорю, что не знаю...
      Тут Олег спросил:
      - Не знаешь или не предполагаешь? Или не хочешь делиться предположениями?
      Парень промолчал, а потом выдвинул версию:
      - Я думаю, что там будет именно то, что желает душа человека. То есть если у него душа жаждет покоя и рая, там будет покой и рай. А если в душе Ад и человек не думает о покое, стремясь к суете, то он получит себе Ад и суетящихся чертей. Но и это будет для него раем, ибо этого требовала его душа.
      - Оригинально. - Сказал я.
      - Ничуть. - Ответил Олег. - Я это уже где-то слышал.
      Игорь подумал и сказал:
      - Я тоже ее уже слышал. Но после того как сам пришел к этому.
      - А сам как пришел к выводу такому? - поинтересовался я.
      - Уже и не помню. - признался он.
      Олег предложил ему перекусить с нами. Мы то уже ели, но подумали, что не плохо и еще раз что-нибудь в желудки закинуть. Разломали буханку на три части. Вскрыли тушенку и сайру. Я орудовал пластиковой вилкой. Олег тоже. А у Игоря оказался такой "весь правильный" ножичек. Даже с ложкой и вилкой. Перекусили и подкинули еще дров в костер.
      Решили укладываться спать. Само собой Игоря мы уложили с нами. Возле костра всем места хватит. А в Клин он и утром может войти.
      Я перед сном еще чуток порассматривал звезды и только потом закрыл глаза и приказал себе спать.
      Будил меня Олег. Игоря рядом не было и я, испугавшись, спросил его:
      - Он что что-то стырил и сбежал?
      Олег посмотрел на меня и сказал:
      - Ты еще не проснулся видно. Нет, он ничего не стырил. Он меня разбудил перед уходом и попрощался. Я, конечно, проверил вещи.
      - А меня что не добудились? - спросил я раздраженно.
      - Неа.
      - Ну, могли же пнуть, в конце концов! - возмутился я.
      - Могли. Но не пнули.
      - Блин. - Сказал я. - парень был странный.
      - Это тебе показалось. Что это парень был.
      - Чего?
      - Это девчонка была. Катя. А пацаном бродит, что бы неприятностей избежать.
      Я ошалело на него смотрел и не верил. Но он не шутил. Поклялся все, чем мог, что она сама ему наутро рассказал об этом.
      - Во, блин. - только и сказал я.
      - Во-во. - Сказал он подкидывая зачем-то еще веток в костер. - Как она сказала... Это дорога... она и кормит и дает пищу для размышлений.
      Я закурил свою первую утреннюю сигарету. Катя... Блин... вот уж правда пища для размышлений. Это представляете...Девчонка, ну пусть с Питера... в одиночку автостопом катается. Но на холодной земле ей не поспать. Мучиться вдобавок со своими ежемесячными проблемами. Много она пройти не может. Черт ее дернул видно.
      - А какого хрена она поперлась она тебе не сказала? - спросил я.
      - Сказала. - Как-то странно ответил он. И не продолжил.
      - И че? - напомнил я ему о себе.
      Он посмотрел на меня. Молча достал из сумки банку сгущенки и бутылку спрайта. Пробил ножом две дырки в банке и присосался к одной из них. Поставил ее на землю передо мной и отпил из бутылки. Спрайт он тоже поставил мне под ноги. Утерся рукавом и только после всего этого сказал:
      - И ничего. Тебе не стоит об этом знать.
      Я аж обмер на месте.
      - Да ты чего. Это меня касается... Это что тайна что ли? Тогда вообще говорил зачем? - возмутился я.
      Он почесал лоб, потом спину и сказал, как ни в чем не бывало:
      - Блин, помыться, где бы...
      Я выпрямился и навис над ним.
      - Если ты не скажешь я сейчас уйду. - Поставил ультиматум я. - Ты меня достал своими умствованиями. Своей исключительностью и так далее. Если это тайна тогда я просто обижен, что ты даже начал о ней говорить. А если ты мне просто мозги травишь очередной раз тогда...
      Он выслушал меня и не вставая спросил на полном серьезе:
      - И что тогда?
      - Да пошел ты... - сказал я зло и начал собирать свои вещи в сумку.
      - И куда ты? - спросил он.
      Я не ответил. Я собрал куртку и, закинув сумку на плечо пошел прочь даже с ним не попрощавшись.
      Я прошагал почти сто метров, когда понял что иду не туда. Я же должен был к дороге выйти. Я повернул и, сделав крюк, огибая нашу стоянку, прошел еще метров триста. Но и там я не вышел на трассу.
      Я остановился полностью в недоумении. Прислушался к звукам. Но не услышал характерного шума трассы. Зато птичий щебет в этой тишине вокруг просто был оглушающим. Я растерянно огляделся и все так же ничего не понимая сделал машинально несколько шагов в разные стороны. Прошел еще метров пятьдесят в одном направлении. Еще метров сто в другом. Я ходил взад вперед в поисках дороги и вконец потерялся. Я бы даже на стоянку не смог вернуться нашу. А кричать этой сволочи мне не хотелось.
      Я сел на поваленное дерево и пригорюнился, думая самые невероятные вещи. Что за ночь этот придурок смог меня перетащить в другое место, а я даже не проснулся. Зачем это ему? Да просто так прикалывается. Он же любит над людьми издеваться. Я его ругал самым разнообразным образом, пока не подумал, что надо же что-то делать, а не словоблудствовать.
      Оторвал задницу от ствола и пошел строго по прямой. Я решил, что рано или поздно выйду к какой-нибудь дороге или тропинке. А может речка попадется и тогда по ее течению и выберусь.
      Я не прошел и пятидесяти метров, когда меня окликнул этот придурок.
      - Не бесись, пошли я тебе все расскажу. - Сказал он сзади.
      Я повернулся и зло спросил:
      - Куда ты меня затащил?
      Он горько усмехнулся и сказал:
      - Пошли, пошли... Щас все узнаешь.
      Он повернулся и пошел назад. Я за ним. Оказалось, от места привала мы были всего буквально в двух шагах.
      Я скрыл свое удивление и, набычившись, сел на землю поставив сумку рядом. Он сел напротив меня и странно посмотрел в мое лицо.
      - Сумку переставь. - сказал он мне.
      - Еще чего...
      Он пожал плечами и пересел рядом с костерком. Протянул к нему руки хотя было не холодно и не смотря на меня сказал:
      - Утром она меня разбудила и сказала чтобы я уходил. Мол, я не могу с тобой оставаться. Что это твой путь и еще что-то. Я ее не понял и возмутился. Тогда она сказала чтобы я уходил иначе мне же хуже будет. Я ясно ее послал. Она тогда и сказал кто она. Что девчонка и что она ни из какого, ни из Питера. Я удивился, но не много. А она продолжила. Она мне в лицо заявила, что я свою задачу выполнил и дотащил тебя до Клина. Я опять не понял. Она объяснила, что для последнего часа проклятья выбрано это место. Оно типа не здесь и вообще... Короче наговорила кучу всяких бредовых вещей. Я повел ее к дороге и показал на трассу. Она мне сказала, что как только уйдет все это исчезнет. Я рассмеялся. Ну, думаю, она и больная. Думаю я шизик, но она вообще в хлам ненормальная. И тогда она мне показала...
      - Что? - спросил я с легким нетерпением и огромным неверием.
      - Трасса сначала стала прозрачной. Потом исчезли звуки. Я понятно начал думать что сплю. Она меня убедила, что это не так. Сказала что Клин это место перехода. Что словно клин вбит в наш мир и мы можем перейти по нему в другой. Я уже верил. Я уже хотел тебя будить бежать. Она остановила и сказала, что в тот мир ты должен идти один.
      - Почему?
      - Мол, это твое проклятье. Я же тоже ее спрашивал почему. Она мне доходчиво объяснила что в нашем мире ты не сможешь победить никогда. Ибо тебя уже нет, можно сказать. Любое твое дело будет незаконченным. Чтобы ты ни начинал. Ну, кроме маленьких там всяких... Я не понял чуть-чуть, но основное видишь уловил. А в этом мире ты сейчас как бы это сказать, временно прописан. Твоей судьбе дали свободу. Теперь ты не можешь никем вестись кроме себя самого. Но... До цели тебя доведут. Там где стоит твоя сумка... Подними.
      Я поднял и переставил. Под ней ничего необычного не было.
      - Вот ветка лежит. Видишь? - я увидел показанную им ветку. - Вот куда она показывает туда нам и идти. Девчонка положила... Иначе заплутаем и нас на цель выводить будут менее приятными вещами...
      - Чем?
      - Она сказала, что будут травить на нас зверей. Пожары на пути будут, если мы пойдем не туда. Другая гадость.
      - Я не понял... - все еще не веря сказал я. - А ты что тогда здесь делаешь? Она же сказала тебе уходить.
      Олег осклабился и заявил гордо и шутя одновременно:
      - Я друга в беде не брошу!
      - Я серьезно?
      Он почесался и сказал:
      - Скажем так. Я не люблю когда меня используют. Без моего согласия конечно... Они затравили меня до сюда, чтобы ты пришел вместе со мной. И вот когда я можно сказать тебя привел... что мне после делать? Бежать? Оставить тебя одного? Я не трус. И я тебе многим обязан. Я помню все, что ты для меня делал. И как тогда кормил. И как к другу устроил. И как потом волновался за меня. И... - он сказал, словно сглотнул что-то. - И у меня никого кроме тебя нет. Я всех растерял в своей жизни. Тебя бы еще потерять, себе не простил бы никогда. Я ей так и сказал...
      Я начинал потихоньку соображать. Вместе с соображением пришла и вера в услышанное. Ну правильно... Никуда он не мог меня перетащить я вешу столько, что хрен он меня бы сдвинул. Да я и сам все видел и слышал. Нет дороги рядом. И она эта Катя, мне же сразу показалось... я же видел в ней что-то не то. Да и какой из нее автостопщик? Ни сумки ни рюкзака с минимально необходимыми вещами. Да и Олег...
      Я смотрел на него и мне становилось жутко. Я никогда не видел плачущего Олега, а тут он готов был мне кажется разревется от того в чем сознался. Я понял, что это не шутки. Я понял, что он говорит правду как бы бредово она не звучала. И еще я понял самое главное. Что он никогда не бросит меня в беде. Я, наверное, именно тогда осознал, что у меня есть человек, которого я имею право назвать другом. У меня было за всю жизнь много людей, что я называл друзьями. Но я уже не мог поставить их в один ряд с ним. Они превратились в знакомых...
      - И еще... - сказал он подкидывая ветку в огонь. - У тебя больше нет иммунитета. Здесь ты свободен от судьбы.
     
      Глава шестая. Испытание духом.
     
      Мы прошли километров шесть-семь, когда вышли к непреодолимой преграде...
      До этого мы шли лесом. Летним веселым лесом, иногда встречая на пути и полянки и маленькие журчащие ручейки, мы двигались вперед и горя не знали. Замеченные птицы и звери были нами интерпретированы как хороший знак. В крайнем случае, навяжем силков и пищу добудем. Вопрос о питании мы успели обсудить сразу. Консервов у нас оставалось всего три банки. На сутки максимум. И добро бы по лесу и шли... Но то что открылось нам спустя часа два нашего похода заставило нас приуныть.
      Пред нами был обрыв. Узкая полоска травы между лесом и уходящей вниз пропастью без другого края. Я искренне струхнул когда посмотрел вниз и вдаль. Мы без слов переглянулись и отошли от края. В смущении я разглядывал горизонт. Спустя какое-то время я все-таки разглядел вдалеке другую гигантскую стену. Она сливалась с горизонтом и словно была закрыта атмосферной дымкой на секунду ставшей прозрачной.
      - Я так понял нам туда. - сказал я Олегу.
      - Ну ясно что не тут торчать. Как ты себе представляешь спуск? Там поверь мне высота километра четыре.
      - Не знаю. - Сказал я и снова подошел к краю.
      Местность внизу была вся какая-то полосатая. Только вот полосы были какого-то уж совсем странного цвета. Если с самолета мы видим зелено-желто-серую землю, то с обрыва я и Олег зеленых полос видели совсем мало. Были и черные и фиолетовые и голубые. Мы разглядели далеко впереди узкую ленточку реки поблескивающую на солнце.
      - Сколько до конца? До той другой стены? - спросил я указывая вдаль где различал узкую полоску на горизонте.
      Олег пожал плечами и сказал:
      - Километров двести. Наверное...
      - Обалдеть... - только и сказал я.
      - Но нам, могу спорить, именно туда. - сказал Олег.
      - А ты почему так решил?
      - Эта Катя... сказала, что спустя неделю мы встретимся с противником.
      - Что она еще сказала, чего ты мне не сказал? - поинтересовался я и приуныл. Охотиться придется точно, питания на столько не хватит.
      Вместо ответа Олег пожал плечами.
      Решили пойти вдоль обрыва налево. Вот мы и узнали, что такое нас будут направлять... Спустя минут сорок неспешной ходьбы впереди мы услышали вой.
      - Собаки. - Сказал я.
      - Или волки... - поморщившись сказал Олег. - Дальше пойдем?
      Решили попробовать чуток пройти. Прошли мы и правда чуток. Спереди из тянущегося вдоль обрыва леса нам навстречу выскочила стая собак. Все какие-то драные. Шерсть клочьями. Глаза злющие и намерение нас сожрать слишком явное. И, блин, не болонки... Вообще непонятно какой породы большинство... Маленькие и большие они неслись нам навстречу. Я перепугался и, забыв обо всем на свете, бросился к деревьям в надежде найти на них спасение от разъяренной стаи. Я уже почти добежал, когда услышал сзади множественный визг. Обернувшись на ходу, я резко замер.
      Олег не торопясь, подходил к пушистым тельцам, замершим на траве. Я, чуть переведя дыхание, тоже пошел к нему. Когда я приблизился. Олег пнул одну из собак и сказал:
      - Дикие. Я лапы посмотрел. Да и по шкурам видно...
      - Всех убил? - спросил я.
      - Ну не ждать же пока они укусят. Насколько я понял здесь нет медпункта. И не думаю что когда-нибудь был. А столбняк - фиговая штука.
      Мы насчитали всего двадцать одну псину.
      - Дальше идем или поворачиваем? - спросил я у Олега.
      - Ну, его к бесу... пошли обратно. В следующий раз может их быть тысяча, и тогда я не знаю, что с ними делать. Всех хрен убьешь разом.
      Мы повернули. Потопали обратно. Час ухлопали, чтобы дойти до места нашего выхода из леса.
      - Надо дальше идти. - Сказал я. - Где-то должен быть спуск. Не думаю, чтобы они желали нашей смерти от полета вниз.
      Олег пожал плечами. Он и не такое мог предположить.
      Направо мы шли до самого заката. Видно мы держали правильное направление, раз ни одна тварь нас не побеспокоила. Когда уже ничего нельзя было различить в полной темноте мы набрали хвороста разожгли костер и вскрыв последнюю банку консервов поужинали. Голод не уняли, но залив сайру лимонадом почувствовали себя чуток увереннее.
      - Ну что спать по очереди будем? - спросил Олег.
      - Да наверное... - отозвался я. Я про себя взмолился непонятно кому, чтобы не я первый начинал вахту. У меня слипались глаза и я чувствовал, что просто не выдержу этой усталости и желания спать.
      Но первым дежурил я. На "камни, ножницы, бумагу" сыграли и мои "ножницы" затупились об его "камень".
      Он устроился прямо на траве, даже не подложив куртки под себя. Я наоборот оборудовал себе местечко и полулежал на его сумке, таращась до боли в глазах на костер, чтобы не уснуть. Я выкурил за вахту всего две сигареты. Больше Олег запретил курить. Из его блока в сумке осталось только три пачки. И когда в следующий раз мы увидим ларек у дороги, мы даже не предполагали. Да и когда мы просто дорогу увидим, тоже было не ясно. Вахта моя прошла без, приключений, если не считать что от усталости я чуть не упал с обрыва, когда захотел по маленькому. Я аж полностью проснулся от того, как похолодело у меня в груди. Еще чуть подул бы ветерок, и я бы такой вот махающий руками ухнул бы вниз.
      Еще один случай произошел. Но он был на уровне "показалось". Внизу вдалеке я вдруг увидел вспышку, которая впрочем, была мимолетной. В три часа ночи по своим часам я растолкал Олега.
      - Че нить было? - спросил он зевая.
      - Ага. Вурдалаки и оборотни всю ночь нападали на лагерь и пока ты спал я его доблестно защищал.
      Он не мог даже шутку не изгадить:
      - Это чем же? Газами своими?
      - Иди ты...- усмехнулся я и улегся с чистой совестью на свою лежанку.
      Он меня не будил, и ждал когда я сам не проснусь. А я проснулся от солнца бьющего мне в лицо сверху. То есть был минимум полдень, когда я соизволил встать. Хороший весенний день. Я, хорошо выспавшийся. Казалось весь день пройдет на ура. Но нет же... Оттого что я увидел, только поднявшись, мне стало плохо. Олег, в крови по локоть, разделывал чей-то трупик. Снятая, с кусками мяса, шкура, валялась половой тряпкой в стороне, а перед Олегом, мучающегося маленьким ножиком, на земле лежало освежеванное тельце, несомненно четвероногого.
      - Кто это? - Спросил я, давя в себе брезгливость.
      - А! Встал? Что ты там говорил насчет вурдалаков и оборотней? Вот эта дворняга следила за нами, как я понимаю аж с того побоища. Видно в твою вахту она боялась к нам приблизиться, но час назад обнаглела и пошла прямо на меня. И главное рычит! Ну, я ей такой засадил... Короче сейчас будет жаренное мясо.
      - Я собаку есть не буду. - Категорично заявил я другу и еле сдержал рвотный порыв.
      - Значит помрешь от голода. - Только и сказал он.
      Насадив целиком тушку на толстенную ветку и соорудив для нее две рогатины он собрал всю конструкцию над огнем. Мясо мгновенно зашипело в пламени.
      - Ты чё делаешь? - Возмутился я. - Сейчас обуглится!
      - А как надо? - Спросил он на полном серьезе.
      Я поднялся и пинками выбросил из костра все свежие ветки оставив только раскаленные угли. Потом надавил по очереди на рогатины вжимая их в землю. Мясо теперь висело в сантиметрах пятнадцати над углями. Я осмотрел. Попробовал рукой воздух рядом с тушкой и, одобрительно кивнув, отошел. Лег опять на лежанку и посмотрел на Олега. А этот ... только улыбался глядя на меня. Я понял с чего он улыбается и отвернулся.
      Есть хотелось жутко. А когда пошел приятный запах жареного мяса я образно чуть слюной не захлебнулся. Олег словно издеваясь надо мной спросил:
      - Слушай, посмотри... Надо переворачивать уже?
      - Переворачивай... - огрызнулся я.
      - Да ты даже не посмотрел...
      - Я по запаху чувствую... - грустно сказал я.
      Он перевернул тушку.
      - А ты знаешь, что собачье мясо от туберкулеза полезно? - спросил он словно не видел моей реакции на мясо собаки.
      - Знаю. - Ответил я даже не повернувшись.
      - Она скоро приготовится...
      Я повернулся и посмотрел на мясо оценивающе.
      - Через полчаса проткни его... сок если пойдет еще держи. Хрен знает чем эта собака болела здесь... - сказал я и стал наблюдать за действиями Олега.
      Я конечно ел. А кто бы не ел? Не знаю таких. Всю собаку мы так и не осилили. Бережливый Олег завернул остатки в целлофан и положил к себе в сумку. Мы допили лимонад и решили, что не плохо бы воду найти.
      Пока шли вперед, трепались в основном ни о чем. Он меня убеждал, что уйди он тогда когда Катя ему предлагала и помер бы я с голоду. Я усмехался, понимая, что он прав. Да и со скуки бы я тоже помер, продолжал он. И собаки бы меня точно съели. Так что вот он какой классный парень и я с него пылинки должен сдувать. Так за пустой болтовней мы дошли до ручья, что, вытекая из леса, срывался с обрыва.
      Радости-то сколько у нас было! Мы не просто напились из него и наполнили пустую бутыль из под спрайта, мы еще и полностью раздевшись залезли в его прохладную воду. Это сказка. Я от пота себе в паху уже кожу натер. Надев чистое белье давно еще купленное из-за необходимости в Свердловске на вокзале, мы почувствовали себя людьми. Если так можно выразиться. Я свои трусы и носки заложил камнем на дне ручья что бы какое-то время они хоть прополоскались. А вот Олег, скомкав и то и другое, швырнул за обрыв. Я усмехнулся, спрашивая, что он типа через неделю оденет. Но в это время вода чуть подвинула камни, наваленные на моих вещах и, вырвав их из под груза отправила вслед за олеговыми. У меня остался только один носок, кроме тех, что были на мне. Второй и трусы были потеряны навсегда. Этот спасшийся носок я пустил сам по течению и, улыбаясь с Олегом, смотрели, как он исчезает на водопаде.
      - Да и хрен с ними. - Рассудил Олег и стал собирать пожитки в путь.
      Мы уже собрали все, когда Олег за обрыв выкинул и куртку.
      - Тяжелая. - Пояснил он.
      - Я пожалуй свою еще потаскаю. - Сказал я. - Да и спать на ней удобнее.
      На закате мы добрались до странного сооружения. Это было что-то вроде круглого бассейна без воды и дна. Этот своеобразный туннель уходил безумно глубоко и там, в темноте мы различали его заворот.
      - Это что? Скоростной лифт? - спросил я.
      - Вряд ли. - Ответил Олег. - Легче за обрыв выброситься. А по этому туннелю до низа один кисель докатится.
      - Тогда непонятно, что это за хрень.
      - Вот нашел непонятность... А где мы находимся вообще, тебе, конечно абсолютно понятно?
      Рассудили что раз мы находимся в неизвестной местности, которой под Москвой и быть не может, то не стоит удивляться чему бы-то ни было. Олег прикола ради кинул в "дырку в земле", как он ее назвал, камушек и тот не задевая стенок улетел в глубь. Он ударился первый раз только на завороте, но мы и звука не услышали и его больше не видели. Выразительно вскинув брови, Олег подошел к краю обыва и, встав на четвереньки, посмотрел вниз. Выразился насчет того, что с такой высоты, наверное, классно с парашюта прыгать. Я же только плечами пожал.
      - Странно, что не холодно на такой высотище. - сказал Олег, осторожно отодвигаясь от края и становясь рядом со мной. - И ночью мы не замерзли.
      Я сказал, указывая на горизонт:
      - Там дальше такая же стена. Это вроде гигантского ущелья. Воздух в нем видимо прогревается и поднимается наверх.
      Олег помотал головой и заявил:
      - Нет тут дело в чем-то другом.
      Высказав ряд предположений, мы успокоились на теории что это не наш мир и его законы нам не ведомы.
      Ночевать мы решили у "дырки в земле".
      У костра доели собаку. На утро, правда, оставили по маленькому кусочку. В этот раз первым дежурил Олег. Когда он меня разбудил в три ночи, я проклял все! Лучше я бы еще раз отстоял с вечера. Но делать нечего и я, подкинув дров принесенных Олегом скурив оба выделенные Олегом сигареты, засел нас сторожить. Чуть погодя я прилег и стал смотреть на звезды. С интересом обнаружил, что не узнаю ни одного созвездия на небе. А уж родное небо я знал, как свои пять пальцев. Штурман на флоте, ради хохмы научил меня узнавать их. Тут я сам мог придумывать созвездия и называть их первым попавшимся именем. Я уже штук восемь прорисовал в своей голове, когда коварный сон сморил меня. Хорошо, что я проснулся раньше Олега. Хотя, что там, все равно не помогло... И вот из-за чего.
      Из нашей "дырке в земле" занимая все пространство до краев вылезла полусфера. Я как взглянул на нее спросонья, так и сон мгновенно выветрился. Растолкал Олега. Он тоже быстро пришел в себя. Спросил, когда она появилась и мне пришлось сознаться, что я уснул. Я думал он на меня посмотрит как на врага, а он только усмехнулся и сказал:
      - Я тоже вчера вырубился от усталости. И кстати иначе бы собака и не подошла. Хорошо я проснулся...
      Грустно усмехнулись нашим сторожевым качествам и подошли к полусфере. Пощупали ее поверхность. Ну, камень как камень.
      - И что это за хреновина? - спросил я впрочем догадываясь.
      - Думаю лифт. - Сказал Олег и обойдя полусферу крикнул с другой стороны - А вот и вход!
      Я подошел к нему. Вся полусфера возвышалась метра на три над нами, а вход - небольшое круглое отверстие был как раз на уровне наших глаз. Я заглянул внутрь и выяснил что лифт полностью сферический. По крайней мере, изнутри. Я дал посмотреть Олегу и сказал:
      - Внутри нет ни за что держаться, ни вообще...
      - А ты что хотел панель с кнопками этажей? - спросил он меня отступая от сферы. - Полезли внутрь...
      - Ты чего? - С сомнением посмотрел я на его решительное лицо.
      - А что ждать пока голос скажет осторожно двери закрываются? - спросил он и пошел к костру еще дымящемуся слегка.
      Собрали вещи и снова подошли к отверстию. Сначала закинули сумки, потом с трудом залезли сами.
      - И что теперь? - спросил я.
      - Ждем. - Ответил Олег пробуя прочность пола прыгая на нем.
      - Окей. - Сказал я и, расстелив куртку, лег на вогнутую каменную поверхность.
      - Ты... - начал он что-то говорить и замер.
      Я сначала не сообразил, а потом понял, что не могу дышать. Хотел подняться и не получилось, словно я затвердел на месте. И тут от ускорения внутри меня все ухнуло куда-то.
      Когда я уже терял сознания видя черные круги перед глазами, вдруг оцепенение спало и я взревел набирая изголодавшимися легкими воздух в грудь. В ушах еще шумело, когда взор прояснился, и я увидел стоящего на коленях Олега. Он кашлял и никак не мог прокашляться. Я поднялся и чуть не упал от накатившего головокружения.
      Наконец мы оба пришли в себя, и Олег выглянул осторожно наружу.
      - Приехали... - сказал он и я почувствовал по его голосу, что снаружи что-то неладно. Ну ладно "что-то"... но то, что я увидел, было вообще ни на что не похоже. Шар-лифт снова торчал из земли, а вокруг нас непроходимым лесом из земли торчали какие-то ржавые конструкции и части арматур.
      - Мать... - только и проговорил я.
      Выбравшись, мы обошли шар кругом и увидели стену в километрах двадцати от нас.
      - Ни чего себе. - Только и сказал Олег, почесав грудь. - Сутки пути минимум сэкономили. Если не двое.
      - Это за минуту.
      - Перебьешься... мы четыре минуты летели. - Сказал Олег веско и добавил - с копейками... У меня в голове таймер не вырубается вообще никогда.
      - Да разница какая... - пожал я плечами. - Главное что так быстро.
      Мы закинули сумки на плечи и хотели уже отправиться только не могли решить вопрос куда. Плюнули и пошли в противоположную от стены сторону. Ну, просто из всех возможных вариантов этот был на наш взгляд самым логичным.
      Лавируя среди ржавых остатков каких-то машин и построек мы только удивлялись размерам этой свалки. Тут были и остатки механизмов неизвестного нам назначения и просто сваленные в беспорядке ржавые трубы и жестяные листы. И ни звука над этим кладбищем металла. Нагретое солнцем оно казалось, выделяет какой-то запах. Так, наверное, можно назвать трупный запах машин. Целые строения были погребены под ржавыми конструкциями. Огромные размером с корпуса заводов площади были ограждены стальными заборами, а за ними мы видели горы того же мусора. Жутковатое место думал я, а Олег, наоборот, с откровенным интересом заглядывал в каждую щель и пытался выяснить для чего может использоваться тот или иной агрегат встреченный на пути. Мы даже танк нашли без колес и гусениц. Он словно призрак нашего мира печально возвышался над нами, покрывая своей тенью груду мусора, что его поддерживала.
      - Как памятник... - сказал я.
      - Ага. - Согласился Олег и естественно залез внутрь. Он крикнул, что в кабине ни одного устройства и что она вообще пуста. Лезть и смотреть на пустую кабину танка мне не хотелось. Я лишь подумал что танк с явной тоской задрал свой ствол в небо прося объяснить ему, какого черта он тут делает. Но танку, конечно, никто не отвечал. Олег выбрался из его нутра и долго отряхивал джинсы от ржавчины, налипшей на них. Полностью так и не отряхнувшись, он подобрал сумку и выжидательно посмотрел на меня. Я тоже взвалил ношу на плечо и мы пошли дальше. По дороге встречали и автомобили разных времен и народов. Иногда встречали такие конструкции, которые ну никак не могли быть применены на земле. В частности торчащее из груды мусора колесо. Оно возвышалось над нами метров на пятьдесят если не больше и я подумал что вот такие конструкции можно пускать на "Колеса обозрения" в детских парках развлечений. Однако истинного назначения гиганта мы так и не поняли. Прошли мимо.
      Через километра полтора мы вообще нашли почти свеженький самолет. На огромном, словно три стадиона расчищенном участке он стоял посередине и словно ждал нас. Ну, мы к нему подошли.
      - Ты летать умеешь? - спросил Олег.
      - Нет.
      - А жаль... Вот бы прокатились.
      - А он заправлен, посмотри сначала? - спросил я, убежденный в обратном.
      - А где смотреть?
      Я пожал плечами. Мы забрались в кабину. Он на пилотское кресло, я рядом.
      - Круто. - Сказал он подергав штурвал и посмотрев как сзади меняют свое положение плоскости.
      А я первым делом увидел фотографию приклеенную кусочком скотча к панели приборов. Приглядевшись, я немедленно ее оторвал. На ней была Она. Чуть улыбающаяся снисходительно. С прикрытыми глазами.
      Олег тоже посмотрел и сказал в своей манере:
      - Ну, правильно... а то я думаю, как-то давно мы ее не видели...
      Перевернув фотографию, мы обнаружили надпись сделанную красивым подчерком.
      "Я жду. И я надеюсь".
      Олег только присвистнул.
      - Так... - заявил он. - Это блин мне уже меньше нравится.
      - Ты о чем?
      - Короче я понимаю это так... - сказал он, отводя руку с фотографией и смотря на Оленьку издалека. - Мы с тобой герои какой-то блин еще не написанной сказки, что идут освобождать принцессу.
      Я усмехнулся:
      - С фантазией у тебя еще лучше, чем у меня.
      - Я жду! Я надеюсь! - передразнил он надпись и положил фотографию на панель - Мать... а мы тут думали, что на разборку чисто идем пацанскую...
      Я засмеялся от его наигранного разочарования.
      - Ну, думал типа как правильные пацаны по морде пару раз друг другу дадим и успокоимся. А тут дело-то все в бабенке. Да какое там. В привидении от бабенки.
      Я улыбнулся чуть грустно, вспоминая ее, а он со смехом добавил:
      - Все фигня... только вот что мы с тобой будем с драконом делать?
      - Каким драконом? - не понял я.
      - Который по всем правилам должен эту принцессу охранять.
      Я опять прыснул смехом, а он развивал тему дальше:
      - Нет, конечно, его можно и зажарить. Тогда надо прекращать есть уже сейчас, чтобы аппетит, так сказать, нагулять. Кстати ты не знаешь драконы съедобные? Ага... и я не знаю. Надо будет спросить кого-нибудь по дороге. Хотя кого тут встретишь.
      Тут он осекся.
      - Если есть самолет, то должен быть и пилот...
      Я подумал и согласился. Мы вышли из кабины к своим вещам и огляделись. Никого. Только по краям этого импровизированного взлетного поля горы металла и мусора.
      - Нет. Здесь людей нет. - Сказал уверенно Олег. - А ты что чувствуешь?
      - Ничего...- сказал я, прислушиваясь к себе.
      - Ах да... Ты же иммунитет потерял, так может и свой дар чувствительности...
      Тут я только пожал плечами. У меня этого дара и не было никогда. Это он сам мне его приписывал постоянно. А то что я потерял иммунитет он мне доказал заставив чесаться по всему телу. Больше он не проказничал. Но я все понял.
      Мы еще постояли, прислушиваясь к звенящей тишине и надеясь заметить хоть какое-то движение. Тщетно.
      Нам не хотелось уходить от самолета, но надо было идти. Не торчать же здесь на виду у всех кто захочет с нами пообщаться. Хоть мы таких и не обнаружили. Я только забрал фотокарточку повзрослевшей Ольги и спрятал ее в сумке. Зачем бросать хорошую вещь?
      Видно мы своим смехом беду привлекли. Только мы углубились в мрачные лабиринты железа и непонятных конструкций, как сзади послышались характерные звуки. Словно кто-то плакал.
   Я дернулся на месте, а Олег сказал шепотом:
      - Мы сколько прошли а? И ни одного человека. А тут плач. И мне кажется детский.
      Если он просто осторожничал, то я от его слов испугался даже. И, правда, что тут делать ребенку, на этой помойке?
      Плач приближался. Олег потянул меня наверх какой-то кучи и сказал:
      - Что бы там ни было, надо встречать лучше, будучи на высоте...
      Мы присели за каким-то ржавым листом и смотрели в ту сторону откуда шел такой жалобный, но такой пугающий звук. Ждали минут тридцать. Уже от напряжения хотели просто подорваться и сбежать. Дождались, мать его...
      То, что появилось на тропинке между ржавыми арматуринами, я даже не знаю как назвать. Существо... Точно! Просто существо. Нет, уродливое существо. Даже страшное. Ростом оно было и, правда, с невысокого ребенка. Ног у него не было. Вместо них существо опиралось на гигантскую, формой как у улитки "подошву". И слизистый след оставляемый им был так же похож на улиточный. А выше. Сгорбленное серое худощавое тельце. Лапки расставленные суставами наружу. Постоянно трясущаяся голова с перекошенным ротовым отверстием. Носа у существа не было. Глаза - черные буркала, казалось, видели на триста шестьдесят градусов вокруг, так они были расставлены. И выделяемая на черепе слизь тягучими волнами скатывалась на плечи, разрываясь тянулась. Брр. Мерзко.
      Даже Олег скривился, изменив самому себе. Я так вообще отвернулся.
      - Как бог черепаху... - пробурчал себе под нос Олег и уже мне громко сказал: - Пошли... Оно даже если захочет нас не поймает.
      Мы поднялись и начали спускаться. Существо нас заметило и еще жалобнее заплакало. Поползло к нам. Мы, брезгливо отстраняясь, поспешили отойти. И тут Олег весь как-то провалился в себя - глаза потухли, лицо размякло. Он медленно оседал на землю и чуть провернулся под тяжестью сумки при падении. Я испугался и не на шутку. А существо наползало на нас уже не плача. Оно начало еще сильнее выделять слизь от чего, казалось, его скорость еще увеличилась. Оно уже наползало на ноги Олега, когда я понял, что не приласкать его хочет эта тварь. Схватив друга под мышки, я потащил его прочь. Спиной уперся в стену из металла и запаниковал. Оставив его без сознания я схватил какую-то метровую железную полосу с земли и, махая перед собой, попытался отогнать "улитку-мутанта". Она не сдавалась даже когда я ее задел и чуть повредил кожу. Я не мог допустить, что она притронулась к Олегу и с размаху ударил ее по голове.
   Полоса металла раскроила ее, но "улитка", как ни в чем не бывало, продолжала ползти дальше. Я еще раз ударил. С таким же результатом. Схватив Олега на руки, я потащил его прочь вдоль стены. Улитка приотстала и тут я со страхом увидел, что мой проруб в ее голове быстро затягивается и даже следа не остается. И на теле, куда я ударил второй раз, тоже края раны быстро сходились.
      Сумка сорвалась с плеча моего друга и я почувствовал облегчение. Я смог затащить его на поверхность какого-то металлического куба, а сам, подхватив трубу, длиной не меньше двух метров и побежал навстречу "улитке". Я никогда и ни для чего не прикладывал столько сил как для того удара. Я чуть не упал, когда труба почти без сопротивления проткнула тело уродца и застряло в нем. А он продолжил наступать на меня. Шаг за шагом я отходил и тут вообще чуть в панику не ударился, когда увидел что слизь, натекая на трубу, воткнутую в тело, плавит ее словно свечка парафин. Вот кусок трубы спереди согнулся к земле и вовсе отвалился. "Улитка" прошлась по нему своей подошвой. Я отбежал к кубу из металла и, подхватив Олега на плечо, со стоном побежал прочь от этого чудовища. Я не далеко отбежал. Может метров сто или сто пятьдесят. Упав на колени я смог все-таки без удара уложить Олега на землю. В спине, когда я его нес, что-то хрустнуло, но пока боли не было. Может и обойдется, подумал я тогда.
   Не обошлось. Я попытался снова встать и страшнейшая боль пронзила мне позвоночник. Я чуть не заплакал от этой боли. Сдержался только тем, что сжал зубы до скрежета. Повалился на огромный кусок жести. О том чтобы идти дальше и речи не могло быть, не говоря уже о том, чтобы тащить бесчувственного Олега.
      Скоро из-за поворота тропинки показался плачущий уродец. Он снова плакал, вызывая во мне ненависть.
      Я отдал, наверное, пол жизни за этот рывок. Превозмогая боль, я поковылял на встречу улитке и уперся в кусок железного столба стоящий рядом с тропинкой. Напрягся весь и с уже несдерживаемыми слезами и ревом, повалил таки его на пути "улитки". Вместе со столбом на уродца повалился и какой-то строительный мусор. Целое облако пыли и ржавчины поднялось над погребенной улиткой. Я не знал сдержит это ее или нет но все равно возликовал. Даже на секунду боль прошла. А потом... А потом она нахлынула непереносимой волной и я потерял сознание.
     
      Глава седьмая. Испытание болью.
     
      На носилках мне было удобно. Хотя нет, это не носилки. Это волокуша. На ней устроился я и наши сумки заметно облегченные. Тащил нас понятно Олег. Он матерился, чертыхался, но тащил. Уже сутки прошли со встречи с улиткой, а он при воспоминании о ней еще содрогается. Он говорил, что она его "съела". Я этого тогда не понял и он растолковал.
   Он когда попытался выяснить что у нее болит и чего воем воет, нарвался на непонятность. Фишка в том что нервов у твари почти не было зато как он выразился, были пустоты в нервной системе, которыми она его и сожрала. Лакуны как черные дыры потянули в себя сознание Олега. Он потерял ориентацию мгновенно. Его словно всосало в уродца, когда он прикоснулся к ней... как он это назвал... Черт, не помню. Последнюю мысль свою он помнил хорошо и первую после пробуждения тоже. А что было между ними вычеркнуто под ноль.
      Когда же Олег пришел в себя, то увидел, как я валяюсь на земле и из моего носа капает кровь на металл столба, который я зачем-то обнимал. Он даже еще не разобрался ни в чем, но быстро стащил меня на землю, уложил на спину и повернул голову набок. Прислушался и поняв что сердце бьется, стал разгадывать что же было пока он отсутствовал. Чуть раскопав завал он обнаружил под ним расплавленный метал и куски какой-то органики. По слизи скорее всего он узнал "улитку". По слизкому следу пришел на то место где отрубился. Подобрал свою сумку и только удивился тому расстоянию, что я его протащил.
      Вернулся и осмотрел еще раз остатки твари. Заметил, что отдельные куски плоти и не думают умирать. А наоборот перерубленные пытаются хоть как-то соединится. Этого Олег ей позволить не мог. Он на плавящихся кусках металла растащил за десятки метров в разные стороны остатки и только тогда успокоился и занялся мной.
      Олег провел мне терапию отключения боли. Хоть он практически не умел, ему пришлось осваивать это в полевых условиях. Потом дал "разгон" моим нервам и привел меня в чувства.
      Боль он потушить до конца не мог, но и до слез она меня не доводила пока. Я рассказал ему, как все было, и он только хмыкал, когда меня слушал. Ничего не сказал. Ушел неизвестно куда и вернулся с убитой небольшой птичкой. Ощипал ее. Я еще стебался лежа, мол, где ты дрова найдешь. А он их и не искал. Обглодал кусок сырого мяса и предложил мне. Я сознаюсь, попробовал. Но, как резиновое, мясо и сырые жилы захрустевшие на зубах вызвали во мне рвоту. Меня стошнило желудочным соком. Потом я долго запивал этот противный вкус водой из бутылки. А он ничего съел и даже не "мяукнул".
      Потом он из подходящих кусков жести собрал волокушу и, накинув на нее и закрепив мою куртку, перетащил меня на нее. Я чуть снова не вырубился от боли. Поставив сумки мне на ноги и прикрутив их проволокой он без лишних слов, зато со множеством лишних междометий и сокращений матерных, потащил меня.
      К вечеру мы выбрались со "свалки". Наверное, лучше бы не выбирались. Хрен с ними с улитками... Тут вообще бардак был. И змеи ярко красные пятиметровой длинны и зверюшки размером с тушканчика, но клыками больше половины тела. И птицы клювастые, что летали не выше деревьев. Да и сами деревья... листва глянцево-фиолетовая, стволы свивающиеся спиралями и уносящиеся к небу. Короче иная планета, мать ее... А уж запахи были такие, что по первой еле давили рвотные рефлексы. Олег только прибавил мата.
      То, что вся живность в округе опасна, мы уяснили без экспериментов и потерь. Достаточно было взглянуть, как они друг друга жрали, чтобы все понять. Очень медленно Олег двинулся вперед. Применял он свой дар только, когда уж совсем обнаглевшая тварь приближалась к нам. Он не убивал никого, но болью отпугивал еще лучше опасность. Пару раз на нас спикировали птицы и тогда он вручил мне палку, чтобы я держал ее над ним и собой. Опасность сверху он мог и проморгать.
      Мы хотели пройти этот лес как можно быстрее, но сумерки и последующая тьма остановили нас прямо посреди этого ада. Встали на стоянку и жгли мясистую фиолетовую листву. Ветки этих деревьев оказались не горючи. А вот листва горела хоть и не большим пламенем, зато долго и бездымно почти. Одной охапки хватало на несколько часов. Только мы не поняли, как листья умудряются полностью прогореть не оставляя даже пепла. Но это мы так для формы пытались понять... на самом деле Олег радовался отдыху, а я жареной птице, что он смог приготовить без моего участия.
      Как не устал Олег, но он отказался спать ночью, сказав, что поспит утром когда солнце встанет и я заодно. Мол, утром мне будет легче присмотреть за ним спящим, чем ночью. Ну-ну.
      Выяснили, что я себе просто связки сильно растянул. Хорошо не порвал. Я даже в принципе, если Олег смягчал боль, мог идти. Так и решили что завтра я какое-то расстояние пройду сам.
      Я уснул быстро и подозреваю, что Олег в этом сыграл не последнюю роль. Сам бы я промучился с ноющей спиной до утра, тем более что за целый день так и не устал. Утром он меня разбудил и показал убитую им змею. Эта была какая-то желтая. Но не на это он обратил мое внимание. Я видел ее зубастую безглазую морду, а тут он, кряхтя, подтянул мне и хвост. И на нем я увидел точно такую же морду.
      - Червяк что ли? - спросил я изумленно.
      - Да хрен ее знает. Но чем она срет я не понял... - пожал плечами Олег и стал устраиваться рядом со мной, чтобы если что я его толкнул.
      Мое дежурство до обеда, слава Небесам прошло без инцидентов. Он проснулся сам когда солнце встало в зените и мы, доев птицу, тронулись в путь. Я кое-как шел сам. Он тащил сумки и держал в узде мою боль.
      К полудню мы покинули фиолетовый лес, и вышли к воде. И встали. Что делать дальше мы вообще не знали. Плот из этих спиральных деревьев не сделаешь. Да и нечем их рубить было.
      - Наверное, для этого самолет и стоял на "свалке"... - сказал я, глядя на широченную водную гладь.
      - А что толку? - пожал плечами Олег. - Взлететь может быть и получилось бы. Думаю, разобрались бы как-нибудь. А вот сесть никогда бы не смогли.
      - Выпрыгнули бы в воду на том берегу.
      Он посмотрел на меня и спросил, уж не желаю ли я в обратный путь. Я замахал на него руками, чур меня... да и не дойдем. Загрызут нас саблезубые тушканчики.
      Он усмехнулся этому новому прозвищу зверюшек и мы стали располагаться на длительный отдых. А что еще делать? Реку не переплыть, так что надо радоваться вынужденному отдыху.
      Утром ели змею. Дура. Решила нами полакомится. Без Олега может номер и прошел бы, а так... От боли ее не хило скрутило и мы потратили час, разделывая маленьким ножичком ее толстенное тело. Не знаю, что люди в змеях находят. Без соли, без перца и других приправ наимерзейшее мясо. Или это наш экземпляр такой был? Ничего, съели вроде.
      Страдая от скуки, завели разговор о превратностях мира и существования. Решили, что может само приключение и неплохо, но ему не хватает комфорта и экскурсовода. И что гостеприимные хозяева зря не подумали о том, чтобы предоставлять гидов из местных жителей. Да и с жителями в этой местности были не шуточные проблемы. Так вот переговариваясь и усмехаясь над тем местом куда нас занесла нелегкая, мы досидели до обеда.
      В полдень я увидел, как действует Олег методом квадратно-гнездового метания. Он расслабился опять ушел в себя расфокусировав взгляд и жахнул. Мне тоже досталось краем. Но я то ладно, а из реки повсплывало...
      - И даже не предлагай вплавь. - Сказал Олег указывая на всплывшие гигантские туши.
      - Я и не предлагал. - отозвался я тоже пораженный увиденным.
      - Это я так сказал... Ты только погляди у них голова равна телу! А зубы подозреваю с мою руку. Ротаны переростки!
      Я был с ним согласен.
      Рыба и непонятные твари повсплывали на всем протяжении взгляда Олега до другого берега. Даже рядом с нами оказалось, что в воде было живности не так уж и мало. Особенно меня привлекла на вид обыкновенная рыбина метровой длинны, совсем близко у берега.
      - Слушай вон смотри возле берега всплыла! Доставай ее! - сказал я Олегу, так как меня беспокоили более насущные интересы.
      Он достал из воды метровую рыбину. Поглядел на нее подозрительно и отложил на берегу. Ничего, на ужине выяснили что она вкуснее змеи, которая уже пованивала невдалеке.
      Ночью он меня разбудил и указал на другой берег. Я спросонья не сразу понял, что там кто-то жжет костер.
      Будь что будет, решили мы и распалили наш выше человеческого роста. Срок подходил и скоро, если верить всему что нам говорили, мы должны встретится с теми... Странно было чувствовать, что я их больше не боюсь. Прошедшие года излечили во мне страх и даже обида за детство уже давно отступила. Сказав об этом Олегу, я нарвался на насмешку. Он мне предлагал, не смотря ни на что, повернуть назад и посмотреть чем кончится мое не желание участвовать в чужой постановке.
      Я махнул рукой и опять лег спать до своей утренней вахты.
      Разбудили меня голоса.
      Я осторожно открыл глаза и увидел довольно ухмыляющегося Олега и какого-то бородатого мужика. Еще двое бородачей сидело в легкой и неуклюжей на мой взгляд лодочке прибитой к берегу.
      - ... А за скалой надо было не прямо идти, а влево забирать. Там и тропа шире и свалка ниже. А слизни туда вообще не забираются. Потом бы уже, когда на зараженную землю вошли бы мы вас бы у тропы и подобрали бы. Наши на промысле там постоянно... Кожа нужна. А этих Червяков зубастых там пруд пруди.
      Я приподнялся и меня заметили.
      - Это Вадим. - Представил меня Олег.
      - Очень приятно. - Чуть кивнул бородач. - Я Андрей, это братья Эмиль и Рави.
      - Очень приятно. - Сказал я хриплым спросонья голосом.
      Они продолжили разговор. Олег говорил, что мы естественно не знали куда идти и как проходить. Да и вообще как мы лифтом додумались воспользоваться не понятно...
      - Так всегда бывает, когда человек с той стороны идет.
      - Вы говорите с вашей чаще?
      - Да. В основном с нашей. С той одни шизофреники прут. Извини, конечно. Вы-то на шизиков не похожи.
      Мой друг ухмыльнулся и сказал Андрею, что круче безумцев, чем я и он сам, еще никогда не видел. Посмеялись нашей самокритичности.
      - Ну что... нас на тот берег? - спросил Олег.
      - Ну конечно... Если вы тут что-то не забыли.
      Мы конечно ни чего там не позабыли. Слизни, змеи, саблезубые тушканы и птицы непонятной планеты нас мало интересовали. Точнее не интересовали вовсе.
      Мне помогли подняться и сесть в лодку. Закинули наши вещи. Андрей и Олег сели последними.
      - Их вчера на берег привлекло огромное количество рыбы выбросившейся. Они ее пол ночи собирали. Ну я сказал, что у нас тоже самое было. - Пояснил мне Олег. Мы поняли друг друга без слов.
      - А мне старшой и говорит. - сказал Андрей мне - Видели костер на другом берегу. На наших не похоже... Ну, я взял на всякий случай ребят и сюда...
      Братья резво гребли, и я только удивлялся их сноровке. Сама лодка сделанная из железа мне доверия не внушала. Хоть она и была чем-то тягучим зеленого цвета обмазана, казалось что она вот-вот даст течь и мы пойдем на дно. А тут эти... с головой больше тела плавают.
      - И сколько вас там живет? - спросил Олег у бородача.
      - Ну, так-то я не знаю. Но домов сорок есть наверняка. А в поселке чудиков... - Андрей пожал плечами - Ну, наверное, человек сто живет постоянно.
      - А остальные? - спросил я.
      - Что остальные? - не понял Андрей.
      - Ты говоришь постоянно живет около сотни. А остальные уходят и приходят?
      - Чаще уходят и с концами. Они же все сюда с бредовой идеей какой-нибудь приходят. Мстить кому-то идут. Иногда ищут что-то... Но это не ко мне... вот у нас старший Угорь живет. Это по его части. Он всех Богов здесь знает. В прошлом году только благодаря ему город устоял. Он как-то подмазал того, что бушевал у нас с неделю, и он нас не тронул.
      - Кто не тронул? - не понял я, посчитав что просто не расслышал.
      - Бог там какой-то. Я не знаю парни честно... Это Угорь всех знает.
      Олег выразительно посмотрел на меня. Решили про себя ждать встречи с этим Угрем.
      До другого берега около часа гребли. Может чуть больше, точно не помню. На берегу нас встретил странный человечек все время теребящий правой рукой свое ухо и, представившись Марком, взялся провести нас в поселок.
      Мы шли по обыкновенному нашему, земному лесу и с радостью слушали пение птиц. И у меня даже без Олега спина меньше болеть стала. Солнце было уже на закате, когда мы вышли к городу, как они его называли.
      Собранные из дерева, железа и еще непонятно чего конструкции занимали поле размером со стадион и были окружены частоколом с заостренными вершинами кольев. Ворота перед нами отворились и Марк предоставил нас самим себе объяснив что староста деревни живет в таком-то месте, а Угорь живет в таком-то. Мог бы и не объяснять. Все равно мы ничего не поняли. Пошли по этой деревне. Я не знаю где Андрей насчитал сорок домов, на мой взгляд, их было вполовину меньше. Да и не дома это. Так... хибары на соплях скрепленные.
      Дом Угря. Это не дом. Это шатер. Мы, откинув полог, вошли внутрь и сразу встретились с миловидной девушкой. Все у нее было красиво, но только не шея. Она вся была в каких-то рубцах. Да и на открытых плечах мы заметили шрамы.
      - Здравствуйте. Вы новенькие? - спросила она нас с осторожной улыбкой.
      - Да. - Сказали мы.
      - С какой стороны Реки с правой или с левой?
      - А где правая, а где левая? - спросил я.
      - Правая это эта сторона. - Пояснила она, куда-то указывая правой рукой. - Это не надо реку переплывать.
      Олег непонятно пробурчал:
      - Ну, это как обычно. - И добавил для нее - Мы с другой.
      Девушка кажется, расстроилась. Он сказала что пойдет, позовет Угря и исчезла за тканевой перегородкой.
      Мы стояли и мялись, пока к нам не вышел злого вида старик.
      Он трясущейся рукой показал нам на пол и сказал картавя:
      - Садитесь...
      - Мы постоим. - Ответил за нас Олег.
      - Садитесь. - Повторил с трудом старик и мы подчинились.
      - Кто вы и откуда? - спросил он.
      Мы представились и сказали, откуда мы. Я честно вам скажу, подумал, что он еще и год рождения спросит. Но он не спросил. Он наоборот сказал:
      - Вадим... Тебя уже ждут...
      Я растеряно спросил:
      - Кто?
      - Твое проклятье. Они уже ждут, а ты задерживаешься.
      Олег наморщил лоб и потребовал, чтобы ему объяснили подробнее.
      - Они пришли почти месяц назад. Двое. Ободранные и голодные. Их обогрели и накормили. Они пришли с этой стороны и мы предложили им поселиться у Никифора. Они отказались. Взяли пищу и ушли в поселок Чудаков. Или Чудиков как его еще называют здесь. Мы их отговаривали, но один из них сказал, что они должны быть именно там. Их проводник, который пропустил их к нам... настаивал на этом. Они долго вспоминали, как тебя зовут. Потом вспомнили и сказали, что будут тебя там ждать. Я ходил потом в поселок Чудаков и не нашел их. Местные сказали, что они не долго жили там. Неделю или около того. И ушли к Сверкающим Воротам. От туда до старого Поля Брани меньше дня ходьбы. К нам за кожей приходили из деревушки, что возле Ворот, они и сказали, что двое чудаков поселилось у них и ждут с тобой встречи.
      Мы посмотрели с Олегом друг на друга и тот безапелляционно заявил:
      - Бред. Ни хрена не понял.
      Угорь тяжело вздохнул и сказал:
      - Вас таких ничего не понимающих здесь каждый месяц по двое трое... И каждому все объясни да покажи. Зачем? Вы здесь больше недели вряд ли задержитесь. Запомните, что вам надо идти по дороге к Белым Скалам. У Старой Башни на третий день пути повернуть по дороге налево. И через сутки будете на месте. Там Сверкающие Ворота видно за километров двадцать.
      - Может проводника дадите? - Спросил Олег, не сильно на это надеясь.
      - Зачем? Дорогу должен осилить каждый сам. Иначе он не будет готов к встрече на Поле Брани.
      - Окей. - согласился Олег. - Расскажите нам, что тут насчет богов нам один человек рассказывал. Будто вы с ними на короткой ноге и так далее.
      - Я не понимаю о чем вы...
      - Он сказал, что в прошлом году один из этих богов хотел город разрушить, а вы с ним договорились.
      Угорь трясущейся рукой указал на меня и сказал:
      - Вот такими, как он мы и договариваемся с богами. Расплачиваемся.
      Олег чуть повернул голову и сказал:
      - Не понял...
      Угорь посмотрел на меня и, указав на Олега, сказал:
      - А такие, как он ими становятся. Зря вы вместе пришли. Уйти сможет только один.
      Я ничего не сказал. Все равно ничего не понял. А вот Олег казалось, уловил идею и требовал ее подтверждения:
      - То есть из таких как я здесь серийно богов клепают? А как он в жертву приносят?
      Угорь даже не улыбнулся:
      - Нет и... нет.
      - Тогда в чем дело?
      Угорь, чуть покачиваясь, нараспев стал зачитывать:
      - И создал нас Отец по образу и подобию своему. Изгнав из Эдема не мог он отринуть из нас суть свою божественную. Ибо дары Господни неотторжимы. И взрослело человечество и Отец взрослел с ним. Радуясь и печалясь успехам чад своих. Ибо видел, что изо дня в день они становятся старше и мудрее. И родились на земле те, кто уже мог встать на его место. И в печали он смотрел на них. Ибо оставалось в них еще много человеческого. Много из детства оставалось с теми, кто уже был готов придти к его престолу. И тогда он уничтожил их. Утопил в бурлящих водах. Ибо нет места человеческому там, где правит божественное. И снова человечество начало путь свой к мудрости Вселенной. И снова родились те, кто мог встать у престола его. И сказал тогда Он. Не хочу более губить чад своих, ибо долго они страдали, чтобы не познать радости быть со Мной и быть Мной. И открыл он им дар творить и разрушать. И чтобы повзрослели они, Он сказал им: Идите и создайте Вселенные. Чтобы красотой своей не уступали моей. И когда увижу я плоды ваши, то научу, как создать тех, кто будет вам чадами и почитателями. И ушли они. Но много человеческого было в них. Смотрели они на дела друг друга и завидовали успеху и радовались неудачам. А когда кто-то создавал воистину прекрасное, то другие вторгались в пределы его и уничтожали плоды. И взмолились люди Отцу единому о справедливости. И ответил он им: От человеческого можно избавится только человеческим. От детства уходят один раз и навсегда. Пусть познают они божественное терпение и мудрость в воссоздании другими разрушенного. А чтобы не забывали о том, какими их хотят видеть, пусть берут в себя тех, кто приходит за справедливостью. Пусть берут в себя и тех, кто ее рушит. Пусть выбирают. Ибо божественное не может быть добрым или злым оно может быть только справедливым. А для этого они должны решить для себя, что есть справедливость. И решив это, пусть украсят свои вселенные этим законом.
      Зашла девушка и что-то сказала на ухо старику. Тот кивнул и сказал нам:
      - Идите. Ибо те, кто желают знать о справедливости, уже давно ожидают. Ибо на то была и Его воля.
      Я как от дурмана отошел. Помотал головой. Посмотрел на Олега. Тот непонятно улыбался. Он сказал трясущемуся старику:
      - И где в боги нынче записывают? И кто крайний?
      Угорь шуток вообще не понимал.
      - После Поля Брани откроются Сверкающие ворота. И в них войдет победитель. Тот кто желает стать богом, должен идти за понявшим справедливость. Их пути разойдутся. Понявший может по желанию влиться в суть Отца, богов или вернуться. А тот, кто желает идти к престолу, должен пройти дальше... Я не знаю что там дальше. От туда точно не возвращаются.
      От Угря, скупо улыбаясь замороченности старика, мы отправились к старосте. Староста деревни велел нам выделить провизии и воды в дорогу, и разве что не послал, когда мы его благодарили. Наверное, стоит о нем все-таки подробнее.
      Слепой, почти глухой, худощавый старик встретил нас и оказался не рад нашему приходу. Может это и правильно, что не рад, как сказал Угорь много нас таких там шляется.
      Когда я ошалелый, а Олег чрезмерно веселый вошли к нему в покосившийся дом, то он нас уже знал. И как зовут и откуда мы. Мы решили, что ему наши паромщики все рассказали. Он не объяснял ничего о своем знании, лишь сказал, что и не такое о нас знает. И что ему не хочется с нами говорить, но он обязан. Фраза, от которой я смутился, Олега развеселила:
      - Ради Нее тебя призвали к ответу. Какое право ты имел ее имя призывать в проклятье. Она же не прокляла их. А ты за свои страдания заставил страдать и Ее уже невинно убиенную.
      Я даже оправдаться не мог. Он посмотрел на меня и сказал:
      - Она, правда, сейчас тоже жаждет отмщения, иначе бы являлась тебе не агнцем, а кошмаром. Так что иди и развязывай узел связанных судеб.
      Мы переночевали недалеко от поселка. Хотя староста и сказал, что вокруг безопасно мы все же дежурили ночью. И не зря. В мою вахту я увидел нечто, что меня напугало, а Олега смутило. Уже тонкой полоской светился горизонт, когда я, разрывая в зевоте рот, старался не уснуть. Я даже выкурил предпоследнюю сигарету. Голова закружилась от сладкого для моих легких дыма. Я сдержал легкий кашель и, потушив окурок, захотел отойти до ветра. Отошел чуток и тут заметил бредущие между деревьями тени.
   Не знаю даже как передать этот ужас. В полнейшей тишине, они словно плыли над землей. Огибая стволы, эти люди приближались к нам как неторопливо, так в тоже время и неостановимо. Серые лица, морщинистые серые руки, одинаковая сутулость, медлительная походка. Все это навевало мысль о толпе мертвецов какой-то причиной вырванных из могилы. Я даже забыл, зачем отходил с перепугу. В три прыжка оказался у Олега и, растолкав его, указал на уже приблизившихся странных людей. Олег спросонья не придумал ничего лучше, чем скурить последнюю сигарету. Хорошо на пару тяжек мне оставил. Пока мы смотрели за этими утренними ходоками, они приблизились к нам и окружили редкой цепью стараясь не приближаться более чем метров на пять. Короче я чуть в штаны не наделал. А этот...
      - Зомбики... - сказал он с усмешкой.
      Я посмотрел на его ухмылку и сказал:
      - Ни хрена смешного. Убери их как-нибудь...
      Он, уже открыто улыбаясь, посмотрел на меня и сказал:
      - Страшно? Отлично, щас тебя вообще измена скрутит... Я уже пробовал что-нибудь с ними сделать. Не действует...
      Тут я запаниковал. Я заозирался вокруг, ища брешь в ряду этих чудовищ. Бреши не было.
      - Не суетись. - Сказал мне Олег. - Им это не нравится.
      Я и сам заметил что у некоторых начала дергаться верхняя губа задираясь обнажая кривые и почерневшие зубы. Вдруг один из них глухо зарычал и вся толпа пришла в движение. Я думал тут нам и хана настала. Их же никак не меньше двадцати было. Но они повинуясь странному рыку развернулись и пошли за этим вожаком. Последняя женщина проходившая мимо всего в паре шагов словно уже и не видела нас. Не смотрела. Мы ей стали не интересны.
   Переведя дух и подождав пока успокоится сердце, я спросил у Олега:
      - Как такое возможно?
      Олег, снова заваливаясь на траву, сказал:
      - Как возможно, что мы вообще здесь? Не знаю. Поэтому не думаю и не волнуюсь. Если это бредовый затянувшийся сон, то фиг ли боятся. А если это правда, то я верю что мы еще кому-то нужны и он не даст нам пропасть в руках мертвецов, улиток и прочей нечисти.
      - Ты так спокоен...
      - А ты готов расклеится.
      - Но...
      - Я больше федеральную службу боюсь, чем всех этих чудес. - признался с усмешкой Олег.
      - Надеюсь, они до сюда еще не добрались...
      - Я тоже надеюсь. Обратно в лабораторию меня только трупом привезут. Я не рожден подопытным.
      - Однако мы именно такие.
      - Ты о том, что за нами кто-то смотрит и наблюдает? - догадался он. Я кивнул, а он махнул рукой и ответил: - Я мог и не идти сюда. Тем более что в предсказании Кати мы с тобой должны были расстаться. Я надеюсь, что чем-то удивил наблюдающего. Если он конечно есть...
      Я покачал головой и сказал:
      - Я рад, что ты со мной.
      - Я тоже... рад. Не будь тебя этого никогда бы не увидел. Так бы и прожил жизнь, не веря в фантастику.
      - Может это и неплохо.
      - Может. - Легко согласился он и спросил: - Ты будешь дальше стоять или мне тебя сменить?
      - Постою.
      - Отлично. Я тогда дальше спать...
      Я в который раз изумился его спокойствию и наплевательству на окружающее. Спустя несколько минут по его сопению я понял, что он уже в своих снах. Олег раньше говорил, что ими он управлять может. Наверное, это правда, и тогда у него сон превращается в фильм. Но мне хватало фильма вокруг меня, причем со мной лично в одной из главных ролей. Сны мне больше не снились. Вообще никакие. Я просыпался хорошо выспавшимся, даже если проспал всего несколько часов. И не помнил, что там меня волновало во сне. Олег надо мной посмеивался, говоря, что меня вот уже и снами обделили. Не сказать, что я от этого страдал, но было несколько неприятно.
      В обед мы выступили дальше. Я впереди и пустой, за мной Олег с двумя сумками. Почти ни о чем не говорили. Он грыз травинку я шел просто так и страдал без сигарет. Так всегда, наверное: когда сигареты есть, легче переносить длительные промежутки между перекурами. Я когда курить бросал в сотый раз, это понял. Мол, есть сигареты и я могу покурить, но вот не хочу типа и все. А вот когда нет... тогда все, труба дело. Так хочется курить, что все мысли о бросании этого дела на ноль сходят. Меня к моему стыду радовало, что я не один в такой жопе. Что вместе со мной и Олег мучается. Может вдвоем нам легче будет.
      В часа три пополудни мы вышли из леса в полосу непонятно какого пейзажа. Словно на полигон какой попали. Земля вокруг дороги была разворочена и мы наглядно видели слои почвы. И песчаный обрывы каких-то траншей, и воронки с осыпавшейся внутрь землей. Особенно нас удивил канал, который перерубал дорогу и тянулся от горизонта до горизонта. Края канала и его дно были оплавлены и матово блестели в обеденном солнце. Наплывы стекла на стенках канала заинтересовали Олега и он, спрыгнув, долго трогал их и только задумчиво кивал сам себе. Объяснять он мне что либо не стал и только выбравшись на другой стороне, сказал что бы я перебирался. Я слез и с его помощью преодолевая боль, поднялся к нему. Стоя на другой стороне, я посмотрел вдаль вперед, а потом назад. Отчего-то мне показалось что стены, и та, что впереди и та с которой мы спустились теперь на одинаковом удалении. Я сказал Олегу об этом и он согласно кивнул.
      - Может этот выплавленный ров, есть середина? Граница? - Предположил я.
      Олег пожал плечами, на которых весели наши заметно полегчавшие сумки, и сказал:
      - Может быть. Только я не могу взять в толк, чем эта граница проведена. И она странная.
      - Да уж... - согласился я.
      - Нет, ты не понял... если бы ее плавили там чем-нибудь мощным, то на дне было бы больше застекленевшего вещества. А такое ощущение что ее сначала вырыли, а потом оплавили.
      - Зачем.
      - Ты меня спрашиваешь? Я не знаю. - Усмехнулся он.
      Предположений мы сделали море. Однако все были убогими и при ближнем рассмотрении казались вздором. А уж когда прикинули энергозатраты на такую траншею вообще перестали о ней думать посчитав очередным БАМом или Беломорканалом. Так и пошли дальше.
      Спустя час ходьбы мы увидели на дороге труп девушки.
      Олег остановил меня, а сам подошел к ней. Девушка лежала на животе, раскинув руки и ноги в стороны. Ни крови, ни еще чего вокруг я не видел.
      - Нет не твоя... - непонятно сказал Олег.
      Это он подумал, что я испугался, а не Она ли это. Я покачал головой и сказал:
      - Я и не думал о Ней.
      Олег перевернул девушку и пощупал ей горло. Отрицательно покачал головой. Встал. А я рассмотрел смуглое лицо девушки. Курносая с закрытыми глазами и чуть приоткрытыми губами она казалась спящей, а не мертвой. И только жест Олега был однозначен. Мертва.
      Я спросил от чего она умерла и Олег только пожал плечами.
      - Фиг ее знает. Но снаружи ничего не видно. И на мои импульсы она плевала.
      Мы переложили ее на обочину и я предложил Олегу ее закопать. Он отмахнулся от меня и сказал, что если я хочу, могу рыть могилу, а он отдохнет лучше.
      - Я не буду зачищать за другими их говно. - Категорично заявил он. - Да и сама она тоже... нашла где умирать.
      Я начал рыть могилу еле терпя боль. Вместо лопаты использовал кусок дерева найденный неподалеку. Могилу я вырыл конечно не глубокую. Словно и не рыл. Перетащил в нее девушку. Олег помог мне таки ее закопать. Мы уже отошли метров на четыреста от могилы, когда Олег резко повернулся и дернул меня.
      Девушка вся в земле и какой-то еще грязи нагоняя ковыляла за нами.
      Я еще ничего сказать не успел, а Олег уже потерял фокус зрения и напряг мускулы на лице. Девушка проигнорировала его усилия. Придя в себя, Олег схватил меня за руку и мы помчались вперед. Я, конечно, не мог быстро двигаться, но всяко я шел быстрее, чем она.
      Еще несколько раз я оборачивался и видел ее страшное лицо. Она раскрыла глаза и в них я увидел оранжевый отблеск. Ее губа как у тех зомбиков в лесу приподнялась и я рассмотрел ее сгнившие зубы. И эта картина при общем миловидности ее лица была просто ужасна. Олег не давал мне засматриваться на нее, таща меня за плечо дальше.
      Хорошо, что он меня еще не обвинял. Мол, нашел на кого время тратить.
      - Мы не сможем все время убегать от нее. - Сказал я, когда мы уже ушли от могилы на километра три, а эта тварь была от нас в полукилометре.
      - И что ты предлагаешь? - спросил Олег.
      - Надо что-то с ней сделать. - Сказал я останавливаясь.
      Он тоже остановился и, скинув сумки на землю, посмотрел на меня.
      - Что? - спросил он.
      - Уничтожить.
      - Как? - издеваясь спросил Олег. - Голыми руками или нашим гигантским ножиком ее расчленить? Чур я ее держать не буду пока ты ей голову отпиливаешь. Нашим ножиком думаю до ночи управимся.
      - Должен быть способ. - сказал я не обращая внимания на его злые подколы.
      - Думай, значит, раз так считаешь. Я предлагаю добраться до этой башни что Угорь говорил и там переночевать.
      - Она нас нагонит.
      - Мы в ней запремся. - Сказал Олег.
      - Кто тебе сказал, что в ней вообще запереться можно? - спросил я досадливо. - А может, там вообще и нет никакой башни.
      - Угорь сказал, есть сторожевая башня.
      - Он и староста сказали, что возле деревни безопасно, а там зомбики повсюду бродят.
      Пока мы так спорили тварь приблизилась, и мы уже за метров пятьдесят увидели, как у нее с губ срывается в песок слюна. Олег поставил сумки на обочину и встал так, чтобы быть готовым к кулачной схватке. Я судорожно размышлял. Я уже видел пугающий меня оранжевый блеск ее глаз, когда вспомнил глаза Ольги.
      Она уже тянула свои грязные растопыренные пальцы к Олегу, когда я бросился к своей сумке и раскрыв ее, вытянул со дна ту самую фотокарточку с надписью. Я достал и протянул ее перед собой девушке.
      Реакция была мгновенная. "Зомбик" отпрянул с визгом. Олег тоже от неожиданности повернулся и взглянул на меня. Он прямо на глазах побледнел и отступил к мертвечинке словно я напугал его.
      А "зомбик" прямо улепетывала от нас. Она ни разу так и не обернулась. Скрывшись за поворотом она еще раз издала вой и только тогда я повернул карточку к себе, а Олег смог подойти ко мне. На карточке была Ольга. Такая же, как я помнил ее.
      Подошедший Олег потрогал фотографию и сказал:
      - Я клянусь, что когда ты направил ее на эту тварь, на фото была не она.
      Я растерянно посмотрел в Ее лицо и спросил:
      - А что там было?
      Олег помялся, и присев рядом со мной на корточки, сказал:
      - На фото был череп с редкими волосенками. Просто череп с кусками кожи и волосами. А глаза. Словно фотография на них прогорела и обуглилась. Черные и не отсвечивающие. Вся фотка блестит, а глаза нет...
      - Тебе показалось. - Сказал я и погладил фотографию, с которой, улыбаясь, смотрела на меня Она.
      - Может быть. - Неуверенно сказал Олег и встал подбирая сумку. - Пойдем. Я так понимаю, что она далеко убежит, прежде чем очухается.
      Я спрятал фотку на дне и протянул ему свою сумку с извинительным выражением лица. Он и ее повесил на плечо, заметив:
      - Может фотку вынешь и в руках понесешь? Мне кажется, она еще нам пригодится.
      - Испачкаю. - Только и ответил я.
      Мы двинули дальше среди валунов вывороченной земли и оврагов.
      Под ночь встали на непонятной развилке. Дорога уходила прямо вперед к другой стене на горизонте, а в сторону, налево, между каких-то курганов убегала маленькая тропинка. Судя по тому, что никакой башни рядом не было, то это был не "наш" поворот.
   Я только выругался когда Олег предложил прогуляться на ночь глядя по этой тропке. Он успокаивающе поднял руки и сказал, что ладно, и мы никуда не пойдем. Я расположился под навесом земли и разложил свою куртку. Спать на земле как это делал Олег я так и не мог привыкнуть. Олег собрал хворост и даже притаранил не хилое бревно и где он только все это собрал. Вокруг я ни одного дерева не видел. Разожгли моей зажигалкой. Спички Олега кончились прошлой ночью. Я посетовал на то, что зажигалки надолго не хватит, и мой друг философски заметил, что нам не долго и осталось.
      - Что ты думаешь обо всем этом? - Спросил я, имея ввиду наше приключение.
      - Запоздало спросил. - Заметил он, но сказал: - Что я думаю? Ничего хорошего. Я считаю, что мы идем глупо и за глупостью.
      - Так зачем мы идем?
      - Потому что не можем повернуть. Собак, надеюсь, не забыл? Я не знаю, что в следующий раз на нас натравят. Может тех вчерашних ночных гостей. Или этих подруг с десяток. И неизвестно ли поможет тогда ее фотка. И фиг я что с ними сделать смогу. Нам их словно специально показали. Что бы мы даже не помышляли ни о чем другом кроме как спешить на место встречи.
      - А почему глупо?
      - Да потому что я вообще считаю, что запоздалая месть это глупость. - Сказал он. - Либо сразу, либо никогда.
      Я промолчал, смотря на то, как занимается брошенное в костер своей серединой бревно. Я уже много думал обо всем этом походе, и тоже, наверное, считал как Олег, если не хуже. Вздохнув, я сказал:
      - Знаешь... Я жалею, что тогда проклял их. И еще я жалею, что привязал к этому делу Ее.
      Он подбросил хворост, заваливая костер и уложенное в него бревно.
      - Ты слышишь? - Спросил я его, не видя реакции.
      - Слышу. - Ответил он. - Только ты не прав. Жалеть тоже нельзя ни о чем.
      - Почему?
      - Хотя бы потому, что не прокляни ты их тогда не попал бы сюда.
      - И слава богу. - Буркнул я.
      - Так бы и прожил жизнь непонятно где и непонятно кем. Не зная, что мир то устроен далеко не так как ты думал.
      - И слава богу. - Повторил я.
      - Не знаю. - Сказал он. - Я считаю, что поход ради мести это глупо, а вот приключение такого порядка это кул. Еще как круто.
      - Ты авантюрист.
      - Нет. Самое смешное нет. Был бы авантюристом я бы со своим даром такое бы наворотил. А так только мелкие шалости.
      - Кстати, а почему ты не наворотил-то?
      Олег задумался, а потом сказал честно:
      - Я чересчур уж продуманный. Я ничего не боюсь, но моя осторожность иногда хуже страха. Сижу и думаю, как это можно сделать, чтобы никогда никто не узнал. И не получается к примеру. Тогда я не берусь этого делать. Это пример. А в жизни... Ну, вот сколько я просидел в лаборатории? Долго. Ты уже и послужить успел и сгореть в любви. А я этого ничего не знал и не знаю. А мог сотню раз сбежать. Особенно вначале. Но думал, как там родители будут. Потом когда родителей от нас увезли, думал что сбегу сразу. И моменты были. Но потом не решался. Считал, что могут и при побеге пристрелить. Это не страх, но зачем лезть под пули. Я тебе не говорил... Но я решил сбежать, когда узнал, что теперь буду один под опытами. Когда еще девчонки оставались я терпел. Но одиночества бы не вынес. Нас, наверное, поэтому в разных машинах и везли. Под предлогом переезда нас разъединили.
      - Ты что любил кого-то из них? - спросил я ни разу не слышав, чтобы Олег вообще бы кого любил из женщин.
      - Тебе так хочется это знать? - спросил он.
      - Ну... - неуверенно пожал я плечами.
      - Не сказать что любил... Но та девушка, ну которую как она сказала, изнасиловали, была мне не безразлична. Скажем, я чувствовал к ней нежность и... не знаю. Мне было больно от того, что с ней сделали. А так... Но мы все чувствовали какое-то единение. Мы никогда не ссорились в лаборатории. Даже когда нас толпа была. Мы словно были связаны общим несчастьем. И, наверное, удовольствием, что мы особенные. Вначале с нами же профессиональные психологи работали. Они нам внушали нашу исключительность и патриотизм. Что вот ради безопасности Родины мы должны пожертвовать частью своей свободы. Тем более что первоначально нам заявляли, что весь цикл экспериментов пройдет за год. Но год прошел. Потом еще. Потом мы уже психологов посылали и нам перестали их поставлять.
      Он отпил из бутылки воды и продолжил:
      - Депрессия свалила нас всех оставшихся где-то осенью. Мы даже не знали, отчего она. Или простая человеческая или на нас опять что-нибудь испытывают. Нас колбасило не по-детски. Я помню со слезами злости бился в стену обитую войлоком и требовал, чтобы меня выпустили на волю. Нас никто не успокаивал. И тогда мы сделали это...
      Я, дожидаясь продолжения, поправил хворост в костре.
      - Мы договорились с девчонками. Их тогда три было и я еще. Одна отказалась. А остальные... Это было в коридоре когда нас в столовую выводили. Первой атаковала меня моя соседка. Я, позволяя ей себя убивать, атаковал одновременно ее... ну ту которая ко мне хорошо относилась, да и я к ней. Я вложил в удар все чему научился в лаборатории. Она ударила по той, что меня сжигала. Но все мы были идиотами. Мы сжигали друг другу мозг чтобы не чувствовать потом боль смерти. А надо было тупо остановить сердце.
      - И что потом? - спросил я, когда понял что он ушел слишком надолго в память.
      - Охрана... - сказал он. - Мне между ног ударили. Я отвлекся от своей подруги. И потом они меня прикладом вообще вырубили. А девчонок... Я не знаю, но тоже остановили. Потом долго откачивали антидепресантами и наркотиками. Пока нас приводили после этого в норму, исчезла та девчонка, что не пошла с нами на групповое самоубийство. Чуть придя в себя, мы подняли бучу, чтобы нам объяснили, куда исчезли все наши товарищи. Пришел сам начальник этой лаборатории. И просто так сказал, что весь цикл экспериментов с ними закончен. И их, мол, отпустили. Если мы будем себя хорошо вести, то и нас отпустят после завершения цикла. И тут только до нас дошло...
      - Что?
      - Они могли нас убить, но не имели права отпустить.
      - Почему?
      - Мы оружие. А в лаборатории стали хорошим оружием. Мы могли убить существо на расстоянии видимости. И это мог быть и президент и сенатор. Да кто угодно мог стать нашей целью.
      - Понятно.
      - А вот мы такие тупые были, что поняли это так поздно. Ну, это заслуга психологов. Нам так долго объясняли, что мы такие одни на десятки миллионов, что мы не верили, что нас могут спокойненько в расход пускать... Ландыши.... Точно. Нас во всех отчетах Ландышами звали. И пацанов и девок. Ландыш номер такой-то.
      - А у тебя какой номер был?
      - Девятый. Хотя когда я приехал был и одиннадцатый.
      - Интересно.
      - Нисколько. Мне сказали, что предыдущий девятый уехал домой. Я поверил. Это потом я уже узнал, что у него крышу сорвало от какого-то препарата или просто так. Он стал убивать все, что видел и мог убить.
      - А как ты узнал.
      - Случайно. Попытался атаковать охрану и когда меня положили, то кто-то проговорился, что и тот девятый был такой же. И что я так же кончу.
      На открытой местности дул ветерок и я чуть завернулся в куртку. Подумалось что судьба у Олега, наверное, еще веселей моей. Вся моя жизнь состояла из драк, а его изуродована чужой волей раз и навсегда, когда он не смог спрятать свой талант.
      - Знаешь. - Сказал я. - Я уже говорил, не хочу мести. Тем двоим... Ну, больные на голову люди, что с них возьмешь.
      Олег улыбнулся.
      - Мести я тоже не хочу для своих мучителей. Но если я когда-нибудь узнаю, что они всей толпой попали под один запорожец, я честно буду рад. Даже, наверное начну богу молиться. Хотя вряд ли.
      - Меня вот мучает то, что эти... из моего прошлого... Они ведь уже теперь не те, кем тогда были. Они повзрослели, как и я. Они многое пережили в жизни. Знаешь, сколько их по психушкам держали. Так что они озлобленны на весь этот мир... А то, что они Ольгу... Знаешь это ведь могло и случайно случится...
      Олег переменился в лице.
      - Что случайно? Случайно в подвал затащили? Случайно трусы стащили? Случайно трахали ее там? Может еще, и задушили случайно? Я не верю, в месть я верю в справедливость. Я верю, что каждому должно вернуться то, что он сделал. Тем более если это он сделал умышленно. И я знаю, что это закон! Закон нашей Вселенной! Наверное, самый справедливый и честный! - он почти кричал - И я их ненавижу больше чем ты! Знаешь почему? Потому что на них нарушился Закон. Механизм Вселенной дал сбой! И никто не поспешил это исправить. За то дело что они сделали... - он перевел дух. - Я бы их сам придушил. Фиг с ним что изнасиловать их я не найду ни одного человека. А у меня на них не встанет... Но придушить бы смог и сам.
      Я помолчал и сказал:
      - Почему ты считаешь, что это закон? Ведь все проповедуют милосердие к осужденным...
      - И становятся соучастниками! - резко сказал он. - Я верю, что бывают убийства по неосторожности, и я готов понять, что этих людей осуждают в тюрьму. Но когда ясно, что убийца зарезал жертву и даже не раскаивается в этом... Зарезал только из-за пары тысячи долларов, я не понимаю, как его можно жалеть... Я отрицаю гуманизм, я согласен с принципом око за око.
      - Гуманизм это то что делает нас людьми... - сказал я, искренне не понимая что так взвился Олег.
      - Гуманизм придумали, чтобы сделать нас баранами! Нам не нужно выдуманного гуманизма, чтобы мы не убивали людей. Нам нужен запрет на генном уровне! Как у зверей! Не трогай своего по роду и виду. Не убивай. Гуманизм этого запрета не дает. Даже близко не дает. Именно прикрываясь гуманизмом начинаются войны. Мы нанесем превентивный удар, так как это гуманно. Мы разом покончим с войной. Однако кто им сказал, что если они его не нанесут, война начнется? А!? И так во всем. Это гуманный человек давайте его в президенты! Смотрите, как он любит людей! Как он о них заботится!!! А я смотрю телевизор и вижу взгляд пастуха выбирающего барана на живодерню... Ах, это не гуманно электрический стул или расстрел! А вышедший из зоны совсем свихнувшийся маньяк режет полдеревни.
      - Да что ты разошелся?
      - Не знаю... - резко опомнился он. - Курить хочу. Может от этого. Но я верю в то, что сказал. Не смотря на то, как сказал. И не я один в это верю кстати... Сколько страшных преступников умирает в наших тюрьмах? Много. И все от сердечной недостаточности, от церроза печени или просто вешаются на том чего в камере полчаса назад не было... Так что, таких как я много. И... мы правы. Мне так кажется, по крайней мере.
      - Мне так не кажется.
      - Это твои проблемы. - Пожал плечами он. - Я много думал, прежде чем пришел к этому. Я много с кем общался из неглупых людей. И пришел к выводу. Что нам кто-то сверху пытается навязать идею о том, чтобы мы забыли, как такое быть несогласным, как организованно противится чужой воле. Как убивать, в конце концов, тех, кто нас убивает. Навязывает, причем оставляя за собой все эти возможности, словно ему это по праву рождения положено. То есть они стремятся стать мясниками и пастухами. А нас превратить в баранов.
      - Сильно все преувеличено. - Осторожно заметил я.
      - Тоже может быть. Я не настаиваю. Но вот вспомнилась еще одна идея об устройстве мира. Просто о стадах заговорили... Блин как курить-то хочется...
      - Ну? - нетерпеливо спросил я.
      - Вот представь. Стадо козлов к примеру. Вот живут они не тужат. Вот пора умирать и козел сдыхает. Да? А вот он не просто сдыхает, а его режут. Копченая козлятина или соленая это прелесть, поверь мне. Вот выдернули его из стада и зарезали. Шкуру сняли и так далее. Заметит это стадо?
      - Наверное. - Пожал плечами я.
      - Конечно заметит. - Продолжил он. Но воспримет как должное. Вот это страшно! Как должное. И как должное воспримет то, что их стригут. Они не будут даже думать справедливо это или нет. Не потому что мозгов нет. А потому что они другого и не знают.
      - И что?
      Олег встал, переломал прогоревшее бревно и уложил его снова в огонь. К небу взвились миллионы искорок. Исчезая, они растворялись в темном беззвездном небе. Олег тоже на них взглянул. "Во-во" Сказал он сам себе под нос и продолжил:
      - У меня такое ощущение, что наши души тоже кто-то выращивает на забой...
      - Чего? - искренне удивился я и даже улыбнулся.
      - Того! НА ЗАБОЙ!!! - сказал он зло и с какой-то ненавистью. - Вот созрела душа и ее на мясокомбинат. И мы как должное воспринимаем смерть. Как те козлы! Словно кто-то нами питается. Словно для кого-то мы лакомое блюдо. Вот вам душа молочного младенца. Вот молодого человека. Вот жестковатая, но тоже пикантная душа старой суки...
      Я представил и мне стало страшно и неуютно под зловеще темным небом.
      - И кто? - спросил я. - Кто нами питается?
      - Я пока знаю только одного. - Я уже знал что он дальше скажет и он сказал: - БОГ.
      - Чушь. - Заявил я.
      А он, словно не слыша, продолжил:
      - Вот поэтому я и не молюсь. Надеюсь чем меньше буду блеять в небеса, тем позже меня заметят и отведут на живодерню прозванную святошами последним судом.
      - Чушь. - Повторил я.
      - Это теория и как все остальные она имеет право на жизнь.
      - Эта вряд ли. - Сказал я спокойно надеясь что и он успокоится.
      - Я все больше в нее верю. При ней и никакой гуманизм не нужен. Надо искать ген агрессии давить его на корню. Пусть все мы будем тюфяками и так далее. Но будем дольше жить и Он, наверное, успеет подохнуть с голоду.
      Я лег на бок и сказал просто:
      - Спокойной ночи.
      Он не ответил. Он сидел перед пламенем и смотрел в него. Я, закрыв глаза, через щелочки видел, что взгляд его почти безумен. Он ненавидел кого-то или что-то так сильно, что тут уже не до курения, чтобы на него ссылаться. Я тогда подумал, что раньше за ним такого не замечал.
      Неожиданно снилась всякая чушь. И то, что за мной охотится мясник размером с гору и что я, разговариваю с козлами, и они мне отвечают человеческим голосом. Потом я и Олег кажется, снова спорили во сне. А потом приснилась Она. За Ней Инушка. И та и другая убеждали меня, что бы чаще молился и не забивал голову всякой чушью, что вливает нам в уши Враг человеческий. Я кивал и соглашался. Даже вроде молился во сне... Короче такая чушь била ключом в моей голове, что я был рад проснуться сам, не дожидаясь побудки Олега.
      Уже рассвело, и я встал оглядываясь. Олега не было. Я не много заволновался. Но уже через минут десять он пришел. Я как раз разжег заново почти потухший костер. Он пришел с той тропинки, что убегала влево.
      - Ты где был? - спросил я облегченно.
      Он подошел и помог мне перевалить бревно так за ночь и не сгоревшее.
      - Да... ходил туда. Думал что-то интересное увижу.
      - И что?
      - Ничего. Такие же канавы, рвы, эрозия...
      - Ты далеко ходил?
      - Неа... - ответил он и достал из сумки хлеб, выделенный нам старостой.
      Перекусили хлебом, запив его водой. Я думал, что он сейчас спать до обеда завалится, но он собрал вещи и сказал, что мы выходим.
      - Ты спать не будешь?
      - Нет... не хочу. - Ответил он - Захочу если сильно, тогда и остановимся.
      - Окей. - Сказал я и собрал свою сумку. В тот день я решил, что понесу ее сам. И смог! Даже Олег не помогал.
      Мы уже отошли километров на десять, и местность снова сменилась, став теперь ровным степным пейзажем, когда Олег сознался:
      - Там куда я ходил... - начал он. - Ну, ночью когда. Я там кое-что видел. Но только обещай мне не страдать дурью и не бежать обратно.
      - Что ты там видел? - настороженно спросил я.
      - Обещай сначала.
      - Хорошо обещаю - Сказал я без задней мысли.
      Он все равно не сразу рассказал. Шли молча почти метров сто и только тогда он начал:
      - Я в два ночи услышал шум какой-то. Не понял сначала. Сунулся в ту сторону. Гляжу по тропинке от меня дальше идут две фигуры. Они не могли мимо меня попасть на тропу там вокруг такие косороги... Я понятно не сдержался, попытался их чуть дернуть. Нервишки проверить. Хоть бы хны. Я не удивился. Привык уже тут... Они меня не замечали и продолжали идти по тропе дальше. Я за ними. Я тогда подумал и тебя разбудить, но боялся этих гавриков упустить. Развернулся и жахнул по тебе в надежде, что ты проснешься и сам о себе позаботишься. Проверять встал ты или нет, я не стал. По тропинке мы шли долго. Причем потом я уже и не скрывался. Эти постоянно о чем-то говорили и им не до меня было короче. Так мы протопали, наверное, с километра три. И тут они останавливаются. Я тоже. Потом они исчезают... натурально исчезают и я осторожно приближаюсь к тому месту где они растворились. Подхожу, а там обрыв вниз. И тропинка по склону вниз уходит. И они уже на дне... Там что-то типа котлована огромного. А посреди котлована холм стоит, чуть ли не выше краев этой ямы. А внизу все огнями залито. Люди бегают. Одежда странная. Факелы. Костры. Но на самом холме...Там только один факел был.
      Он посмотрел на меня и сказал:
      - И это ты с ним стоял.
      Я пока вник, пока сообразил...
      - Как это я?
      - Я тоже сначала не поверил, а потом подумал что сплю. Нет, блин... от щипка синяк даже остался. Ну, думаю обогнать ты меня не мог, значит, глюк все это. Думаю, что тут типа все может быть. Я присмотрелся к дну, а там туман начал собираться. Странный такой...
      - Зеленый. - Сказал я.
      - Зеленый. Светился зеленоватым. - Кивнул Олег и пристально посмотрел на меня. - Тебя там быть не могло, так откуда ты знаешь?
      - Потом. Расскажи дальше.
      - Когда туман пошел, люди внизу стали факелы гасить и к холму подтягиваться. А ты на нем стоишь с факелом в руке и в ус не дуешь. А я же вижу, что они тебя хотят... Да и кричат они... там все понятно. А на холме как раз позади тебя стоит столб тотемный.
      - Какой?
      - Там на столбе чья-то башка рогатая. Скорее буйвола какого-то. Вот ты к столбу поворачиваешься и что-то кричишь. Я не слышал. Или это не ты кричал... Потом снова лицом к поднимающимся повернулся и давай перед собой факелом махать. И к столбу отступать... А много уже наверх поднялось. Тебя рогатинами прижали и на землю свалили. Блин странно так говорить об этом... И там еще был... Короче мне показалось. Ну, в общем...
      - Там был ты. - Сглотнув сказал я. - И ты первым поднялся на холм. И глаза твои горели страшным пламенем. Оранжевым...
      Олег молчал.
      - А что с ней сделали? - спросил я, чувствуя какую-то опустошенность в себе медленно заполняющуюся страхом.
      - С кем? - спросил он.
      - С ней. С Ольгой.
      Он пожевал травинку, сорванную по дороге и сказал:
      - Ты был один.
      - Я был с ней! - повысив голос, сказал я.
      - ТЫ БЫЛ ОДИН! - почти прокричал мне с лицо Олег, отбрасывая травинку.
      Мы остановились. Он, сжав губы, глубоко носом вздохнул и сказал:
      - Ты был один. Ты и этот столб. И я не был первым... Если это вообще я и ты... И Ее там не было. И глаза... Они горели у тебя, а не у меня или у тех, кто шел снизу. Ты словно демон выглядел. До тебя даже дотронуться боялись эти... Поэтому и рогатинами к земле прижали.
      Я успокоился, глубоко дыша, и спросил уже тихо:
      - Что дальше было?
      - Я не видел. Там слишком много народу поднялось. Все загородили.
      - А туман?
      - Он рассеялся, когда твой факел потушили. И...
      - Что?
      - Ничего... Я когда обратно пошел тропинка меня вообще завела непонятно куда в какие дебри. Видел червей светящихся и еле сбежал от них. Быстро гады ползают. И на них я не смог действовать. Уже светало, когда я вернулся к котловану. Смотрю никого нет. Столб повален, Череп разбит. Тебя нет. И на дне котлована только следы людей.
      Я в каком-то странном отупении сел на дорогу и посмотрел в ту сторону, откуда мы пришли. Он стоял надо мной и тоже ждал пока я приду в себя. Медленно и не хотя, вспоминая я рассказал ему свой давнишний сон или не знаю что это было:
      - Только не было у меня факела в руке. На холме костер горел. И там Она была. Она мне указала на столб и на тебя. И ты с горящими глазами поднялся первым на холм и крикнул что типа нас нашел.
      Олег присел на корточки и вытащил из кармана мятую сигарету:
      - На покури. Я берег ее для другого случая, но лучше сейчас. Наверное...
      Я отказался и он, прикурив ее, насильно поднес ее к моим губам. Я затянулся. Голова мгновенно улетела в вихре кружения. Он следом сделал тяжку и сел, как и я, на дорогу.
      - И что это было? - Спросил он будто я знал.
      Я взял из его рук сигарету и сказал:
      - У меня это сном кажется было, у тебя не знаю. Словно...
      - Что?
      - Словно нам показывают, что рано или поздно мы станем врагами или...
      - Ну, договаривай!
      - Или даже больше чем врагами...
      Он снова затянулся и протянул мне докуривать остаток. Я докурил до фильтра и потушил окурок о камень рядом. Потом Олег с трудом поднялся и сказал:
      - В общем так... Я не знаю что ты там, правда, думаешь, но вот что я скажу. Мне лично кажется, что кто-то нас натравливает друг на друга. А поэтому... Я не люблю игры вслепую... Поэтому я тебе обещаю, что если произойдет что-то подобное... Ну, мы поссоримся или еще что... Я уйду. Уйду, чтобы не навредить тебе. И не вернусь ни за что. Я не вернусь никогда, если буду знать, что это тебе навредит. Ты мне веришь?
      Я кивнул.
     
      Глава восьмая. Испытание испытаниями.
     
      До башни мы добрались к обеду. От нее собственно только основание осталось. Интересно если бы без ночевки добрались бы до сюда, где бы в ней спрятался Олег от той дуры с кривыми зубами и мертвым сердцем? Он только усмехнулся моему вопросу. Мы пошли посмотреть и выяснили, что когда-то она еще и горела. Изнутри все стенки были закопчены и мы пачкали пальцы от легкого прикосновения.
      Сделали возле нее маленькую остановку. Оказывается Олег хотел именно на этом месте скурить сигарету. Ведь башня начинала последний участок похода. Но мы просто попили воды, посетовали что очень уж жаркий день выдался и встали.
      Свернули, как и говорил старик налево, хотя и дальше прямо дорога была, и направо можно было пойти по приличной дороге. Уже к вечеру мы увидели впереди искорку отраженного солнца.
      - Они. Ворота. - Сказал Олег и добавил: - отсюда двадцать километров до них как этот Угрище говорил.
      Я промолчал. Отчего-то между нами возникла, если не стена отчуждения, то уже и не осталось старых отношений, когда и он и я могли говорить друг другу все что думали.
      - Пойдем или привал сделаем? Утром встретимся с твоими визави.
      Я пожал плечами и он, плюнув на обочину, пошел вперед. Я следом.
      Совсем ночью мы подошли к арке. Людей мы так и не встретили. Нас это не особо расстраивало, но Угорь говорил о какой-то деревне там и это нас волновало. Куда дальше идти могли только местные сказать.
      Разложились без костра прямо у подножия арки. Спать хотелось до чертиков в глазах. Вырубились мгновенно. Не договариваясь, решили, что пусть нас теперь охраняют те, кто нас сюда довел. Достали эти игроки... Я даже на ночь не стал молиться, как делал последнее время. Просто полежал, посмотрел на открывшиеся незнакомые звезды. Нашел ранее мною отмеченные созвездия и вырубился. Без сновидений и не планированных полуночных подъемов.
      Утром я поднялся первым и разбудил Олега. Арка так нами и не рассмотренная ночью поразила своим великолепием и монументальностью. Каждое из цилиндрических оснований было не меньше пяти метров в диаметре. Поверхность арки вся изрезанная мелкими геометрическими рисунками вызывала рябь в глазах. А материал - хрусталь насколько я понял, отражая свет вставшего солнца объяснял почему назвали их именно Сверкающими Воротами. Правда, арку мы видели, а вот с воротами было напряженно. Ворот не было.
      Часа через два мы случайно заметили дымок невдалеке за холмами и пошли к нему.
      Если это деревня то я памятник. Всего мы насчитали около десяти землянок. Из которых только две или три хоть чуть возвышались над землей. Мы прошли в деревню и спросили старика сидящего на "крыше" одного из "домов":
      - Мы только прибыли. К кому нам можно обратиться?
      - Ко мне. - Ответил старик.
      Мы переглянулись с Олегом и я спросил у старче:
      - Нам сказали прибыть сюда. Здесь должны ждать двое. Ждать меня.
      - Как их зовут.
      - Не знаю. - Ответил я смутившись. - Не помню уже.
      - Старые счеты? - Ехидно так спросил Старик.
      - Да. - Тихо ответил я.
      - Тогда вы здесь их не найдете.
      - Почему?
      - Они здесь, но вы их не увидите. Вам надо идти на Поле и там вы с ними встретитесь. А до этого никак. Вам не дадут встречи пока вы не готовы. А готовы вы считаетесь только когда добрались до места.
      - Опять бред. - В сердцах сказал Олег.
      Старик только прищурился на него. Олег в смятении отошел на пару шагов и отвернулся.
      - Как мне добраться до поля? - спросил я.
      Старик, кряхтя, поднялся и пошел, зовя нас с собой в сторону.
      Мы вышли из деревушки и прошли к ручью, что, извиваясь, исчезал среди деревьев нависших над его руслом.
      - По реке вам идти часов шесть. Если пойдете, то от реки не отходите. Там такое зверье страшное ходит. Если встретите Чумазого, под три метра ростом без носа страшный как бес, спросите его о правилах. Не встретите то и не надо. Сами там поймете. Я понял уже, что это ты Должник, а значит разберешься.
      - Почему Должник? - спросил я.
      - Ну, мы это так тут называем... Те, кто идут к полю те Должники. Кто идет оттуда это уплатившие долг.
      - Но скорее это мне должны!
      - Это нам только так кажется... Иногда оказывается наоборот.
      - Но я-то что кому должен?
      - Раз пришел сюда значит, есть должок. Перед Богом, перед собой, или еще кем-то. И не можешь его отдать. Можешь только расправиться с кредитором.
      Олег прыснул в кулак и пояснил:
      - Вот как жить надо понял? - спросил меня он - Для них это способ выяснения отношений... с Богом.
      Я отмахнулся и обратился к деду, отвлекая его от изучения Олегова лица:
      - Окей. А вы мне можете сказать о правилах?
      - Нет. - Сказал дед. - Их никто не знает. А кто знает, молчат. Я думаю, что для каждого правила свои. Ведь все люди разные.
      Мы так ничего из старика конкретного не вытянули. Олег, правда, напоследок глумясь, спросил:
      - А что вы в землянках-то дед живете?
      Дед сказал улыбаясь:
      - Если человеку хорошо в землянке, то почему бы ему там не жить?
      Олег только головой покачал, но промолчал.
      Спустившись в овраг, мы с ним отправились вдоль ручья.
   Прежде всего, мы наполнили опустевшую бутылку из под спрайта. Этикетка окончательно оторвалась от нее и уносимая течением скрылась с наших глаз. Дальше мы, обливаясь потом, шли, переступая или перепрыгивая препятствия. Олегу надоело постоянно огибать стволы деревьев, и он предложил поднять наверх. Я напомнил ему о предостережении старика, но тот только пожал плечами. Мол, если что увидим, спустимся к воде. Поднялись. Стало значительно легче идти. Вроде никто не собирался нас съедать или просто атаковать. Постепенно мы расслабились и снова заговорили ни о чем только чтобы не свихнуться от ожидания предстоящего.
      Шли мы по самой кромке оврага, в котором и тек ручей и даже не вспоминали о том, что старик сказал об опасных зверях. Пока на Олега с верхушки одного из деревьев, что подступали к ручью не бросился паук. Размер у паука был поражающий воображение. Метр в поперечнике только тело и еще по метру толстенные мохнатые лапы. Жвалы что щелкнули при прыжке, мне удалось разглядеть, но лучше бы я не видел. Думаю и шкуру слона бы прокусил, как нечего делать. Одну ошибку допустила эта тварь. Она, прыгнув с дерева, не рассчитала скорость и движение, и вместо того, что бы подмять под себя добычу, отбросила ее. Олег отлетел в самый ручей, и я отступил к нему, готовясь драться с этой тварью. Я собственно только сейчас вот думаю, а что бы я ей сделал?
      Олег, очухавшись по пояс в воде, забыв, что я рядом бухнул в паука всем, чем владел. Я стоящий неподалеку от линии соединяющей взгляд Олега и его цель испытал что-то сродни ощущениям в сфере-лифте. Отказали легкие и я рухнул без движения на землю. Хорошо он быстро привел меня в чувство. Я его долго материл на чем свет стоит, а потом только спросил насчет паука.
      - Сбежал. - Пожал плечами Олег. - Похоже чем мы дальше идем тем на меньше тварей распространяется мое умение.
      Я подумал, что он прав. Начиная с улитки-уродца, нам его умение только в добыче пищи помогло и со змеей.
      Дальше мы старались не подниматься наверх оврага без крайней нужды. Паучий лесок остался далеко позади и вокруг опять была степь, но мы уже не рисковали. Ну, его к бесу. Тут наверняка и змеи гигантские найдутся и еще что похлеще.
      Часов через пять мы встретили моего Чумазого...
      Он стоял на пляжике разлившегося в стороны ручья и, заметив нас, повернулся на встречу.
      - Верю что ты чуть не обгадился его увидев. - "по-доброму" заметил Олег на подходе изучая существо.
      Я промолчал. Мы подошли и толи от усталости, толи от наглости, толи от ощущения сна и нереальности я сказал:
      - Давай... Показывай куда идти.
      Чумазый как его назвал старик, посмотрел с высоты на нас таких мелких по сравнению с ним и заявил:
      - Не зная правил на Поле не пройти.
      - Тогда давай правила и не держи нас. - Сказал зло Олег. - Ты знаешь, что мы пережили пока к тебе сюда шли? Штаны раз двадцать стирали. А ты тут еще о правилах толкуешь.
      Уж не знаю, что на него подействовало, наша наглость или еще что, но правила, он изложил быстро и четко. "На поле идет только Должник. Тебе дадут возможность поговорить с противником. Вы не должны предпринимать никаких действий пока не прозвучит сигнал. Потом вас начнут спрашивать. Вы должны отвечать предельно честно... О чем спрашивать?... Даже о том любители вы собак... Понятно... Дальше вам объяснят последствия проигрыша... Зачем?... Что бы даже мысли о гуманизме и отказе не было" Правила, правила, правила. А в конце: "Победитель становится прав в любом споре до этого возникшем. Он в праве изменить историю. Он вправе сделать даже так, чтобы его противник и никогда не рождался... Победителю помогут исправить историю".
      Я вместе с Олегом дошел до озера, в которое впадал ручей. В центре озера был плот, к которому тянулись с разных сторон озера понтонные мостики. На мостик я должен был зайти уже один.
      Я, не смотря на последние наши непонятности, обнялся с Олегом. Он даже не смог мне ничего сказать на прощание. Промямлил что-то типа: "Ты это... возвращайся". Я кивнул и ступил на мостик. Он прогнулся подо мной в воду и целый стык поменял свое положение из ровного с остальными опустившись до самой воды. Я дошел до следующего стыка и ступил на него. Так я прошел половину и только тогда повернулся взглянуть на Олега. Его не было. Зато на берегу стояла Она. Платье развивалось по ветру и она мне улыбалась. Я поставил сумку на мостик и помахал ей. Она помахала в ответ. Я засмеялся. Она тоже. Я ее правда из-за расстояния не слышал, но Она, прижимая платья к коленям, прямо сгибалась от смеха, когда я мимикой показывал ей что вот, блин, притащили сюда... а там впереди вообще хрен знает, что меня ждет. Я потом просто стоял и, улыбаясь, смотрел как Она, чуть походив по песку пляжа, остановилась и с улыбкой взглянула на меня. Потом она наклонилась и, подобрав горсть песка, подбросила ее вверх. Вместо того, что бы осесть песок замер в воздухе и мгновенно приобрел форму. Форму песочных часов.
      Время, понял я, и последний раз улыбнувшись поднял сумку на плечо, чуть охнув от боли. Отвернувшись, я пошел к плоту.
      Войдя на него, я почувствовал легкое головокружение, словно плот стал подо мной проседать. В глазах чуть потемнело и когда прояснилось, я увидел Их.
      Один сидел на настиле и, обняв колени, тупо смотрел перед собой. Он был лыс. На голове я заметил несколько язвочек, словно от вскрывшихся фурункулов. Он так и не посмотрел в мою сторону, даже когда я свистнул. Он смотрел перед собой и ничего не видел. Я подумал, что это уж крайняя степень аутизма. Зато второй...
      Второй был без одной руки. Израненная культя торчала из майки сантиметров на десять. Этакое "крылышко". Вид ее заставил мои внутренности похолодеть. Словно я увидел подобное первый раз в жизни. Понятно, что я не сразу обратил внимание на лицо и вообще вид всего человека передо мной. А он был жалок. Худощавый, рябой, с редкой бороденкой и такой же лысый, как и его друг, он стоял передо мной и зло разглядывал меня. Его глаза словно две маленьких пуговки буравили меня и я, честно говоря, немного растерялся от такой уж неприкрытой ничем ненависти.
      Это, несомненно, были они. Я их узнал, не смотря на десятилетие пролетевшее так быстро. Как когда-то в офицерской гостинице я сейчас смотрел на них и мне было их отчего-то жаль. Одетые в драные майки и протертые до рванья джинсы. У одного сандалии на босу ногу у другого вообще обуви нет. Все какие-то грязные, запаршивевшие. Они вызывали у меня не только жалость, но и брезгливость. Словно бомжи собирающие бутылки, чтобы купить себе выпивки, а потом уснуть пьяному в парке, во сне обоссаться, а, проснувшись, идти снова собирать бутылки чтобы опохмелиться. Они были не просто неухоженными. Они были... Я не знаю. Это, наверное, называется потерянностью. И хотя второй смотрел за каждым моим движением, люто меня ненавидя, я старался не показать что как-то плохо отношусь к ним.
      Я поставил сумку на настил к самому краю плота и обратился уже не свистом к этим двум:
      - Я пришел.
      Сначала они мне не ответили, а потом безрукий сказал:
      - Еще бы ты не пришел. Тебя бы эта стерва изуродовала бы еще хуже меня.
      Я не понял, а когда сообразил, все равно переспросил:
      - Это она тебя?
      Ему видно вообще не хотелось со мной разговаривать, но он пояснил:
      - Появилась передо мной, когда я через забор перелазил из психушки... в очередной раз бежал. Ну, я и сорвался. А там внизу железо кругом было, мне локоть и перерубило напрочь. А остальное уже врачи отрезали.
      - Печально. - Серьезно сказал я.
      - Не пи...и. - сказал он - Ты рад небось до усрачки.
      Вместо ответа я спросил:
      - А с ним что? - И указал на первого, сидевшего на настиле.
      - Перекололи лекарствами. Он теперь всегда таким будет. На час максимум нормальным становится.
      Я еще раз пригляделся к первому. Его тусклые глаза не излучали ни разума, ни воли.
      - Так вы что все это время... все десять лет по больницам? - изумился я.
      Вместо ответа безрукий, злобно сверкнув глазами, закричал куда-то вверх:
      - Где ты урод! Начинай! Я хочу иметь шанс этому говнюку кишки вынуть! Он мне всю жизнь испоганил!
      Последнее что я помню это то, что я с изумлением отметил, что выше него на пол головы...
      ...С годами забывается все. Многое из того, что было ужасным начинает кажеться смешным. Что казалось веселым не вызывает даже улыбки. Первая любовь, говорят не забывается... Это чушь. Все забывается. Все стирает наш мозг, освобождая оперативный простор для новых ощущений и знаний. Нет, мы продолжаем помнить сам факт чего-то. Но уже забываем запахи тех времен. Когда мы их чувствуем, мозг выдает, что мы когда-то уже их знали. Может даже не выдать, когда именно и кому принадлежал этот запах. А просто уведомить, что он знаком. И не только это. Входя редко в метро, я смотрю на людей и вижу, что многим из них присущи жесты и движения, которые я считал индивидуальными для каждого из своих друзей. Я вижу улыбку и вспоминаю, что так улыбался Леха Николаев. А вот так смотрел, чуть отстранившись Зубов, когда удивлялся чему-то. А вот это ну явно усмешка Олега. А вот так я обычно укладываю волосы. А вот смех похожий на Инушкин. И хотя все это так похоже я не могу понять, а не обманывает ли меня мозг подсовывая ложные воспоминания. И пытаюсь искренне вспомнить своих друзей и подруг в тех или иных ситуациях. И плохо у меня это получается.
      Был момент в моей жизни, когда я, оборачиваясь назад, пытался пересчитать все плохие события в моей жизни. Когда и как они происходили. Кто при этом присутствовал. Какие запахи были. Какой свет все это освещал. И мне с трудом, честно говоря, удалось вспомнить десяток экстремальных ситуаций. И я с ужасом обнаруживаю сейчас, что никого из тех... я не виню. Словно они, правда, не ведали что творят. Но я не Христос. И даже близко не праведник. И я удивляюсь сам себе. Неужели для всепрощения необходимо прожить много времени и чтобы стерлись воспоминания об оскорбленьях и унижениях. Или надо сразу подумать о том, что спустя десятилетия это вот все... оно забудется. Или наоборот надо себя травить каждый день, чтобы не забывать ничего и помнить обиды? Тогда становится тяжело жить. Душа загибается под гнетом воспоминаний. Так может наша память это и есть наш самый страшный враг? Может благословенен тот, кто все сразу забывает, страдая этой редкой болезнью. Может врачи зря пытаются вылечить этот недуг. Не знаю. А может сумасшествие это не кара, а дар Господень. Тоже не ведаю. Но сейчас я очень жалею, что вообще начинал вспоминать о плохом в своей жизни. Обновленные воспоминания слишком сильно ударили. Нет, они не потребовали мести. Они заставили подумать, что может, именно я виноват в том или ином. Что может, это я спровоцировал многие беды обрушившиеся на меня. Я прощаю и надеюсь быть прощен. Хотя...
      ...Первое что я помню, это как иду по мостику обратно. Увидел, как с песка поднимается Олег. Заметил что уже небо красное от заката. И засмотревшись удивленно, отметив про себя, что я все забыл о том, что было на плотике, спотыкнулся. Сумка слетела с плеча, и я еле за ремешок ее удержал. Но к моему разочарованию она все-таки задела воду и намокла.
      - Ну! - закричал Олег, когда я почти подошел к берегу.
      - Чего ну? - крикнул я в ответ.
      - Ты победил?
      Я подошел к нему и сказал, бросая сумку в песок:
      - Я даже не помню, что там было. А ты спрашиваешь, победил ли я.
      - Как так?
      - Вот так. - Сказал я и сел на еще теплый песок.
      Во мне такое умиротворение было, что мне даже говорить не хотелось. А Олег чуть ли не прыгал вокруг меня.
      - Раз ты вернулся, значит, победил! - убеждал он себя и меня заодно.
      - Вероятно. - Просто сказал я.
      - Ты вообще ничего не помнишь?
      - Неа. - ответил честно я.
      - Врешь. - Сказал он обижаясь.
      - Вру. - Подтвердил я опомнившись. - Начало помню. Как встретил их и мы поговорили.
      - Ну?
      Я посмотрел на него снизу вверх и сказал:
      - Знаешь, я не понимаю, почему я здесь. Когда я их увидел, мне так жалко их стало. Я не мог их убить там. Я не поднял бы руку. И тогда бы со мной было бы то, что обещал этот Черт. Но я здесь. Неужели я их все-таки...
      - А что с ними не так было?
      Я усмехнулся, откинув голову.
      - Представляешь... Я их выше оказывается. Вырос что называется...
      - Ничего удивительного. Дети имеют свойство расти.
      - Угу. - Сказал я и снова посмотрел на закат. Опомнился и сказал: - Они из психушки после случая на кладбище так больше и не выходили. Одного закололи до состояния "ушел в себя и не вернулся". А другой... Он убегал и часто. В один из разов он неудачно упал и потерял руку. Врачи ампутировали аж вот по-сюда. У того, что совсем без крыши вдобавок вся голова и тело в каких-то ранах не закрывающихся. У них вся жизнь по-идиотски сложилась. Если бы не "приглашение" сюда они бы и не вырвались никогда из психушки. Я не знаю, но мне кажется, что к ним даже родители не приезжали...
      Олег зло плюнул на песок и сказал:
      - Да, блин, тогда и я не знаю, как ты тут сидишь передо мной. Такой всех жалеющий.
      - Прекрати. - Лениво сказал я, перебирая пальцами песок. Раскрыл сумку и полез на дно. Достал Ее фотографию и посмотрел. Она намокла в воде, но не сильно пострадала. Жаль только надписи размылись до нечитабельности.
      - Красивая. - Ни с того ни с сего сказал Олег.
      Я просто кивнул и протянул Ее ему.
      - Зачем?
      - На память о приключениях. - Ответил я.
      - А ты?
      - Я книгу напишу... - я усмехнулся - фантастическую.
      - Тогда не фантастика, а мистика. - Поправил он меня. - И ты че серьезно писать хочешь?
      Он прилег на песок рядом и посмотрел на меня:
      - Ты хоть знаешь что они, писатели, копейки получают?
      - Знаю. Но я не собираюсь только писать. Буду работать еще. - Сказал я.
      - Интересно. - Выдавил непонятно Олег. - И про меня, что ли напишешь?
      - И про тебя.
      - Не смей. - Сказал он требовательно.
      - Почему?
      - Я сам себе не нравлюсь... Так другим и подавно.
      Я усмехнулся. Пол ночи мы с ним проговорили. Думали о будущем. О прошлом вспоминали как о чем-то безмерно веселом. Вспоминали гонку из Ноябрьска до Клина. Он меня травил моими нюнями насчет Инушки, а я благодушно улыбался и смеялся вместе с ним. Я так спокойно себя никогда ранее не чувствовал. В нигде, под несуществующими звездами, между двумя стенами. Меж двух сторон морали давящих на нас маленьких людей. С человеком, которого точно нормальным не назвать. И при всем при этом полный покой и удовлетворение. Что-то я там такое сделал, от чего моей душе стало легко. Что-то там случилось от чего я понял, что все пройдено. Что впереди все будет нормально. Все будет хорошо. И у меня все получится.
     
      Эпилог.
     
      Там, входя в Сверкающие Врата мы навсегда попрощались с Олегом. Он обещал мне, что когда-нибудь он станет... главное не сглазить. И вытащит меня отсюда. Но вот уже пятьдесят лет. Жизнь прошла. И я вспоминаю о Воротах. Я мог уйти с ним. Я мог уйти дальше в блеск и сверкание извечного потока.
      Когда мне говорят, что я чего-то достиг, что я достаточно известный в определенном кругу человек... Когда мне предлагают чем-то заняться еще... Я отчего-то вспоминаю две вещи. Первое конечно старика и его: "Если человеку хорошо в землянке, то почему бы ему там не жить?". А второе думаю... что я непонятно ради чего отказался от неизвестного. От тайны проблеснувшей перед моими глазами. И грусть накатывает на меня. Но когда мне надоедает грустить, я вспоминаю тот тихий вечер на берегу озера отчего-то названного Полем брани. Вспоминаю Олежку. И мне становится так же хорошо и спокойно как тогда.
      Эх, где ты? И кто ты теперь?
     
     
      Конец.
      Кондрово 2003г.
      Еловенко В.С. 1
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"