Еловенко Вадим Сергеевич : другие произведения.

Очищение. Часть вторая. Агония веры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Еще думаю над аннотацией. Хотя это роман о людях и нелюдях. Кто где решайте сами.


   Очищение.
   Фантастический роман.
   Часть вторая. Агония веры.
  
   Вместо пролога ко второй части
  
   "Отчего-то приходят на ум старые детские мысли. Глупые желания. Помню, когда мы дрались и случалось, что я зареванный бежал домой, в голове не было ни одной мысли кроме жалости к себе. А потом вдруг накатывала злость. Нет даже не злость, а именно НЕНАВИСТЬ. Такая необъяснимая и такая, в то же время, понятная. Я ненавидел люто своих обидчиков и жаждал мести. Причем мой детский разум рождал совсем уж невозможные картины. Что я, словно тот чудак Монтекристо, наступит время, и приду за ними. За всеми ними. Я каждому найду именно то наказание, которое сведет обидчика в могилу. Ну, а если не в могилу, то, по крайней мере, заставит так же проливать слезы бессилия. Потом злость отступала, оставляя за собой опустошение. И странное состояние охватывало меня. Усталость и непонятное самодовольство. Будто уже свершил я свою месть уже. Словно те, кто заставил меня бежать, уже умылись горючими слезами и даже просили о пощаде. Как будто все уже свершилось.
   Кто-то назовет это защитным механизмом мозга. Кто-то, как и я, устыдится таких своих мыслей и скажет что это просто глупость. Психологи разовьют на эту тему отдельный диспут, где все участники будут как всегда правы. Но сейчас, независимо от желаний, я словно в том далеком детстве думаю, как отомстить людям, подобным образом поступающие со мной и с другими? Какую кару придумать им, чтобы они прочувствовали то бессилие и ненависть, которые охватывают нас, когда говорят: "Одевайтесь, возьмите самое необходимое и следуйте с нами".
   Неужели действительно, надо таких заразить, чтобы они все осознали? Неужели надо без жалости воткнуть им в руку иглу и передать вирус. Ведь только это заставит их испытать СТРАХ! Настоящий страх грядущего конца. А потом, когда и за ними придут.... И сразу как в детстве возникают картины униженных обидчиков. Вот они, надрывая связки, кричат и молят, чтобы их оставили в покое и дали дожить в своем доме. Вот их волокут в кузов и пристегивают наручником к поручню. Вот им привычно, словно ритуал произносят фразу: "Так положено", а они бьются на привязи, раздирая кожу о края стальных колец наручников.
   Глупость? Уже и не уверен. Ведь не осознавая как все это страшно, так легко этим людям принимать законы о принудительной ссылке. Как славно у них, получается говорить о гуманизме и защите общества. Как многозначительно звучат фразы о всемерной заботе о больных.
   Ложь. Ложь кругом. И вранье в глаза. Даже автоматчик на мои вопросы, когда приедем, отвечает "Скоро". А сами уже, который час трясемся в неизвестном направлении. Или это только для меня субъективное время стало настолько бесконечным?
   Но вот мы остановились. Открылась дверь. Опять заломило глаза от яркого света. Звонкий девичий голос, приветствующий автоматчика. Пока я протираю глаза, меня отстегивают от поручня и вообще снимают наручники. Помогают подняться. Уже стоя на асфальте пустынной трассы, я разглядываю девушку в форме. Она улыбается мне и говорит, чтобы я ничего не боялся. Я улыбаюсь в ответ и заверяю, что не боюсь. И, действительно, ее улыбчивое красивое лицо словно успокаивает меня. Она показывает на машину, стоящую на обочине и приглашает садиться. В машине никого нет. Неужели она сама поведет, а я просто буду рядом с ней сидеть? А охрана? Неужели не будет? Как-то не верится. Я искренне жду подвоха.
   Но она, не дожидаясь меня, садится за руль и заводит автомобиль. Я же стою на дороге растерянный и жду, что мне четко скажут что делать. Поворачиваюсь к грузовику, на котором меня привезли. На выходе, свесив ноги вниз, сидит автоматчик. Он щурится на солнце и затягивается дымом сигареты. Ему хорошо и я ему нисколько не интересен.
   - Садитесь же! - с улыбкой зовет меня девушка в форме и я, спохватившись, бегу к машине. Залезаю на переднее сидение и слышу слова: - Сумку назад бросьте. Ехать долго, устанете на коленях держать.
   Странно. Но я совсем не ощущаю, даже видя ее форму, что попал в жестокий оборот Системы. Словно мы на прогулку, какую едем с ней. И пусть я не знаю ее имени, пусть я вижу кобуру у нее на поясе, но что-то в ее глазах заставляет меня забывать о том, что я изгой...
   - Ничего не бойтесь! Все теперь будет хорошо. Вот увидите. - Говорит она мне, объезжая замерший на обочине грузовик и по-доброму улыбаясь. - Проедем последний кордон, и вы вообще будете свободны. Я вас сразу на КПП познакомлю с тем, кто вам поможет устроиться. Он хороший человек, вот увидите. И он вас ждет.
   - Кто ждет? - спрашиваю я изумленно.
   - Вы увидите. - Повторяла она со своей сказочной улыбкой. - Это он меня попросил вас между кордонами забрать, чтобы без волокиты прошли, и чтобы вам не страшно было. Первое время всем страшно. Так уж получается. Все новое, незнакомое. Люди чужие. Да еще везут сюда... некоторых в наручниках. Вам еще хорошо - на машине ехали, а как по железке людей доставляют, так это мрак сплошной. Вагоны набивают под завязку. Все закрыто, опечатано. Духота страшная. А там ведь и детей перевозят.
   - Дети тоже здесь? - возмущенно спросил я.
   - Ну, конечно! - ответила она и кажется, удивилась моему возмущению. - А вы что хотите, чтобы их в интернаты? От родителей отрывать?
   Я не ответил. А что я мог бы ей ответить? Что я вообще знал тогда о том месте, куда меня везут? Я просто отвернулся к окну и стал глядеть на проносящиеся мимо деревья.
   Какие мысли у меня были в тот момент? Уже и не помню. Зато хорошо помню, что я действительно перестал бояться. И все больше происходящее начинало напоминать какой-то сюрреалистический сон. Девушка, остановившая машину конвоя и забравшая меня без каких либо видимых формальностей. Автоматчик курящий и греющийся на солнце, вместо того чтобы, наведя на меня оружие, следить, как бы я не сбежал. Невыносимо прекрасная погода. Даже открытая, бесхитростная улыбка девушки в той ситуации казалась ненормальным явлением! И солнце. Яркое солнце, которое словно согревало душу и заставляло таять глыбу страха в моей груди".
  
   Глава первая.
  
   1.
  
   Пастор крепился и старался сдержаться. И ему даже самому казалось что он сможет удержать свой гнев в узде. Не позволит ему вырваться вместе с бранью неподобающей его сану. Но когда в библиотеку вошел лейтенант, ярость все-таки прорвалась из отца Марка:
   - Сын мой, - обратился стальным голосом пастор к стражнику, - я не нахожу слов! Прочитайте это письмо и внятно ответьте мне, как это оказалось возможным!?
   Побледневший лейтенант взял в руки письмо и стал читать про себя, резко перескакивая взглядом со строки на строку. Чем дальше он читал, тем тяжелее становился его взгляд. Тем глубже прорисовывалась морщинка у него меж бровей. Дочитав, он вернул письмо пастору и замер в ожидании справедливого взрыва ярости.
   Но пастор уже взял себя в руки и говорил тихо и жестко:
   - Мальчишка ясно сказал, в какое время он пересек стену. Он рассказал, как он это сделал. Он даже описал, что в него стреляли. Барон жаждет наказать тех, кто это допустил! И предотвратить подобное... - пастор глядел на лейтенанта в ожидании ответа, но тот молчал, рассматривая пастора со странным любопытством. И пастор, вздохнув, сел в кресло и, продолжил, медленно откинувшись в нем: - Да, сын мой, мы все устали. Но это не значит, что мы можем подобное допускать. Если те, кто не доложил, боялись наказания... то зря... я бы просто послал погоню за мальчишкой. Но теперь... Я даже не знаю, как наказать тех, кто упустил его, и кто умолчал об этом. Я хочу, чтобы вы выяснили, кто эти стражники и примерно их наказали. Вы меня слышите, сын мой? Очнитесь! У вас потерянный взгляд.
   Лейтенант кивнул и пастор добавил:
   - На счет вас барон никаких распоряжений не прислал, как видите. Но я лично усматриваю в этом и вашу вину. И советую вам не медлить с наказанием. Вся стража должна понимать, что... все мы люди и все допускаем ошибки. Но ошибки можно и нужно исправить, а это... это почти измена! Вы меня понимаете?
   - Да, ваше преподобие. - Отозвался лейтенант и кивнул: - Но я не накажу стражников без прямого на то приказа барона. Я проведу расследование, выясню... сообщу вам, раз барон счел нужным поставить вас во главе всей власти в городе. Но не накажу без приказа его милости.
   Отец Марк поглядел на лейтенанта с интересом и спросил:
   - Что вы хотите, чтобы стражники отделались плетьми или чтобы их вздернули за измену на торговой площади? Вы сами зачитывали приказы у ворот. Вы знаете, что если я сейчас вызову судью... какое решение он вынесет. Это ведь содействие побегу. Вы пойдете против решения Суда? И тоже взойдете на эшафот? Никто в это страшное время цацкаться с вами не будет. Особенно королевская стража.
   - Вы мне угрожаете, святой отец? - от изумления лицо лейтенанта прояснилось и на нем даже появилось подобие улыбки.
   - Нет, конечно, - отмахнулся пастор и отвернулся к окну.
   - Это хорошо. - Странно весело, но с желчью в голосе сказал лейтенант: - А то вы совершенно правы, в это страшное время такое случиться может... господь, упаси нас грешных. Если проклятого нельзя взять под стражу его следует уничтожить. А тело сжечь или захоронить в тот же день. Но, наверное, лучше сжигать... чтобы наверняка. Так, святой отец?
   Отец Марк повернул голову к лейтенанту. В глазах его вспыхнуло пламя настоящей ненависти, а губы сжались и странно обескровили, превратившись в белесые ниточки. Казалось, он выпалит нечто, что поставит зарвавшегося лейтенанта на место, или того хуже забыв о сане, вызовет его на дуэль. Но он молчал, а лейтенант все так же весело кривясь, с почтением поклонился, и сказал:
   - Ваше преподобие, я немедленно займусь расследованием. И, конечно, буду держать вас в курсе всех событий. А дальше что будет, только богу ведомо.
   Отец Марк переборол в себе негодование и сказал тихо:
   - Ступайте, сын мой, оставим наши разногласия до лучших времен. А пока у нас с вами есть Долг. Не будем забывать о нем.
   Лейтенант ушел, а отец Марк сел за ежедневный отчет барону. Ему сильно мешали мысли о дерзости лейтенанта, но сообщать о стычке с ним он не желал. Все на нервах. Надо набраться терпения. И так смертей в городе слишком много.
   Накануне отец Марк отпевал сразу девятнадцать человек ушедших в лучший мир. Вся семья пекаря. Столяр и его сын. Скоро отпевать и его жену. Стража уже отвела ее в сарай у городской стены, чтобы там она в мучениях, наконец, ушла за своим мужем и сыном. Из погибших накануне было и три "брата" Котелка. Сам воришка, пока был жив и даже мародерствовал понемногу по домам умерших с "братьями" оставшимися в городе. Стража пыталась его изловить, но тщетно. Отец Марк не сомневался, что и сам Котелок скоро предстанет перед лицом господа и приятели его. Его мучил вопрос, скольких они успеют заразить, пока их окоченевшие трупы обнаружат в каком-нибудь сливе или закутке заброшенной каменоломни. Скольких сведут они своих же в могилу. А скольких простых горожан будут обязаны им быстрой дорогой в чистилище?
   Но страшнее всего было то, что появились первые погибшие от рук человеческих. Здоровые люди. Одним оказался трактирщик, которого закололи прямо в сердце в его же собственном трактире. Пользуясь вынужденным простоем трактирщик решил подновить свое заведение. Работал там сам и днем и ночью, никого не нанимая и опасаясь заболевших. Но видно сильно прижало кого-то, что за брагой и пивом полезли к нему после полуночи. А он там оказался некстати. Как доложил лейтенант, трактирщик ничего не успел сделать. Его просто зарезали, как только он поднялся со своей лежанки, на которой ночевал в трактире. Найти убийц было делом абсолютно невозможным. И хоть лейтенант грешил на Котелка, отец Марк сомневался, вспоминая как тот наотрез отказался убивать даже несущих погибель. Котелок воровал, но не убивал. Такого греха за ним не водилось. Вот кого серьезно подозревал отец Марк так это саму стражу. Вот эти да... и ворваться могли и слету заколоть и растащить пойло по своим закуткам. Но при лейтенанте отец Марк держал подобные соображения в себе. Да и пьяную стражу он не замечал ни на одном из постов, которые привычно объезжал поутру.
   Повествуя о кошмаре, происходившем в городе, пастор не забывал упомянуть и о странном поведении врача присланного из столицы. С утра до ночи тот пропадал не пойми где со своими гвардейцами. Только к ужину, и то не всегда, возвращались они грязные, измотанные и обозленные. В скупых комментариях врач говорил, что они готовят затопление сливов. Нанимают в городе людей и контролируют работы по заваливанию стоков. Но слухи от стражи доходили и иные. То в каменоломни врач спускается, то на яхту барона поднимается и о чем-то ведет долгие беседы с капитаном.
   Сам отец Марк даже во славу Господа не стал бы спускаться в темные лабиринты каменоломни. Не столь это было опасно, сколько брезгливость не позволила бы ему. Давно обжитые нищетой и бродягами каменоломни были отвратительны и для взгляда и для носа пастора. Пахло там значительно хуже, чем в нужнике у церкви, когда золотари месяцами не выгребают...
   А еще что очень не нравилось пастору, стали находить умерших зараженных... в том смысле что умерли они не от Черной смерти, а словно от удушья какого. Посиневшие лица их и вываленные языки еще долго не выветривались из памяти отца Марка. И в этом он подозревал, и почти не скрывал подозрений, врача. Не даром тот говорил о яде, привезенном с собой. Такой мог бы и травить. А какая сложность? Набрал хлеба или чего другого, ядом приправил и ходи раздавай нищим да убогим, встречающимся, и на ком следы Зла видишь. Может он и в каменоломни ходит, чтобы людей изводить? Кто знает эту бестию, думал отец Марк, но в отчет свои страхи не вписал.
   Закончив письмо, он задумался снова над тем, отчего мальчишка, у которого в городе семья, мать и отец, побежал за бароном, которому служил. Питер, маленький негодник Питер, бросил здесь родителей надеясь спастись у барона? Слабо верится.
   Вызвав посыльного, Отец Марк потребовал, чтобы нашли жилище этого Питера. Поварята, с которыми общался мальчик, должны были знать, где тот жил.
   Когда спустя час отцу Марку доложили, что в том доме найдена мертвая женщина, пастор только покивал и велел отправить ее в ямы у стены. Дрова на сожжение берегли для благородных, кои не хотели покоиться в общей могиле.
   Похоронщики даже в это чудовищное время неплохо наживались, продавая свои услуги. Ночами они втайне от отца Марка хоронили богатых в отдельных могилах на кладбище, и оставляли доску, кто и от чего умер. А куда было деваться пастору? Он отпевал их, уже не веля выкапывать и переносить тела в ямы или сжигать. Все были, разумеется, довольны. И родственники, что ушедшего не сжигают и не валят в общие могилы. И похоронщики, которые давно уже брали не медью, но серебром за работу. И даже стража была довольна, что ей не приходилось руки марать, перетаскивая баграми и на телегах тела. Один пастор смиренно исполнял службу по усопшим и про себя обещал строго наказать похоронные команды.
   Попыток вырваться из города больше почти не было. Или стража о них умалчивала, как и с этим мальчуганом. Самое страшное было четыре ночи назад, когда люди массово пытались по реке уйти на лодках и плотах. Это была дикая ночь. Стража развела огромные костры на берегах и в свете их с лодок и с берега просто расстреливала пытающихся сбежать. Два раза даже прогромыхали пушки "Удачи" разнося в щепы особенно большие плоты.
   Говорят, что второй залп капитан приказал дать кнителями. И половинки ядер, скрепленные цепями, просто косили все над волнами. Снаряды, изобретенные чтобы срубать мачты и реи, рвать паруса и сносить все с палубы, неплохо справились и с несчастными, что еще стояли и сидели в своих лодочках и на плотах. Сколько погибло в ту ночь пастор, не знал. Но поутру, осматривая только городской берег и выставленные рыбаками сети, стража собрала сорок тел. Взрослые и дети, мужчины и женщины. И главное, за исключением пары человек, они все были ЗДОРОВЫ!
   Это ужасающее событие почти подорвало веру отца Марка в то, что он делал. Люди так хотели вырваться, что шли на верную смерть. Люди так хотели бежать из проклятого города, что внутренний голос пастора спрашивал его: А что ты скажешь Господу, когда он призовет тебя? Ты ведь не солдат, и сказать, что тебе приказали, не сможешь. Да и солдата не спасут от чистилища подобные слова. Как ты оправдаешь себя в Его глазах? Кто ты такой, чтобы убивать невинных? Чтобы своим словом и приказами нести страдания тем же детям? Это не арбалетчик убивал той ночью. Это не канонир "Удачи" наводил пушки и подносил огонь к запальному пороху. Это ведь не лейтенант вешал черное знамя на ворота. Это только твои руки в крови... только твои...
   Хмурясь, отец Марк поднялся из кресла и быстро вышел прочь из библиотеки. Он прошел мимо залы, где обедала стража. Он стремительно пронесся мимо караула на крыльце. Он никого не уведомляя вскочил в седло и велел открыть ему ворота.
   Охрану свою он ждать не стал. Только ворота раскрылись, как отец Марк привычно ударил в бока лошади пятками и та, не спеша, направилась к онемевшей на выезде страже. Отец Марк ехал в церковь. Отец Марк шел к Господу в дом Его. Им было о чем поговорить.
  
   2.
  
   - Питер! - позвала мальчика, склонившаяся над решеткой, Ингрид. Подняв голову Пит увидел, что вместе с баронессой приперся этот хлыщ - майор гвардии. Хмуро шмыгнув носом, Питер довольно сильно простыл сидя который день в яме под навесом, он тихо отозвался, мол, тут еще и даже, кажется, жив.
   - Как у тебя дела-то там!? - спросила снова Ингрид. Мальчику совершенно не нравился ее почти смеющийся голос, а еще больше ему не нравилась насмешливая улыбка майора. Он бы многое отдал, чтобы не видеть этой улыбки. И еще больше отдал чтобы не видеть самого майора.
   - Нормально... - глухо и обиженно отозвался мальчик.
   - Ты там держись! - сказала Ингрид. - Если сегодня у тебя не появятся бубоны, папа обещал выпустить тебя!
   - Я тут без ваших бубонов помру от холода. Знаешь как тут ночью холодно!? И еще тут крысы! Да-да, крысы! Твоего папу бы сюда...
   - Ты как с баронессой разговариваешь, щенок?! - спокойно без эмоций спросил майор. Он даже улыбаться не перестал.
   - Вас не спросил! - нагло заявил Питер и отодвинулся поближе к стене, чтобы этот гад вдруг не плюнул в него. Но майор даже не думал плевать или обижаться. Он засмеялся в голос и пообещал надавать палок по спине Питеру, если тот сдуру решит выжить в яме. Ингрид тоже улыбалась и подбадривала Питера простыми словами. Он слушал ее и надеялся, что барон сдержит обещание и выпустит его из ямы, куда его посадили сразу, как поймали.
   Потом решетка открылась и на веревке стражник спустил корзину с едой. Помимо хлеба и воды, Ингрид положила в корзину зажаренный кусок зайца, на которых ее отец и гвардейцы охотились накануне. Благодарно поглядев на баронессу и, еще раз одарив майора хмурым взглядом, мальчик забрал все из корзины и та стремительно улетела наверх. Не медля ни секунды, Питер вцепился зубами в хлеб.
   Ингрид сверху по-доброму улыбнулась и сказала негромко:
   - Ты тут не скучай главное. А я к тебе еще заскочу. Обязательно! Слышишь меня? Обжора!
   Мальчик закивал, что-то бубня набитым ртом. А майор уже взял под руку баронессу и повел ее прочь от ямы. Даже шум от пережевывания не помешал Питеру услышать гадкие слова гвардейца:
   - Как вы позволяете этому подлому мальчишке говорить с вами в подобном тоне? В его словах ни грамма уважения. Да и вы заметили, он не сказал даже простого "спасибо".
   - Ах, оставьте Питера в покое. - Попросила уже невидимая Питу девушка: - У него погиб отец, умерла мама. Он остался совсем один на белом свете. Я знаю, что такое потерять маму. Проявите сочувствие, дорогой Карл. Больше того. Когда мой отец прикажет его выпустить, я уже упросила сделать Питера моим личным слугой. И очень надеюсь именно на вас, Карл, что вы привьете мальчику нужные качества. Как я понимаю вы у нас надолго. А это столь незначительная просьба, что я надеюсь, вы не откажете в паре уроков этому как вы его назвали подлому мальчишке.
   Ответ майора не гремел восторгом от этой идеи, но он учтиво сказал:
   - Конечно, баронесса, ваша просьба для меня закон. - Тут же ловко отвлекая Ингрид от мыслей о Пите, он спросил: - Как вы относитесь к вечерней прогулке на лодке? Ваш отец и госпожа фон Керхен приглашали всех сегодня на ужин. Прямо посередине озера на плоту. Наверное, это будет забавно. Главное воздержаться от большого количества вина. Мне стыдно сознаться, но я совершенно не умею плавать...
   Они уходили все дальше и навес над ямой больше не отражал их голоса. Питер снова остался в одиночестве. Только хруст камешков под сапогами стражника наверху говорил ему, что он еще не последний человек на земле.
   Поймали его совершенно по-дурацки. И Питер злился на себя именно из-за этого. Если бы он хотя бы догадывался, что вместо радушного приема при его виде баронесса закричит напугано, а стража немедленно упечет его в яму, он бы прошел мимо замка дальше в лес. А он, увидев, что мост поднят, а на низких, но грозных башнях торчат стражники, просто спрятался у дороги в лесу и стал ждать. Ну не безвылазно же все сидят в замке!?
   Он оказался прав. Как только рассвело и над озером еще туман не рассеялся, мост опустили, ворота раскрылись и из них выехала целая процессия. Среди стражи оказались и сам барон и его любовница, которая обожала поорать на прислугу и даже юная баронесса.
   Это была обычная утренняя прогулка. Необычного в ней оказался один Питер. Радостно выскочив навстречу лошадям, он перепугал всех. И лошадей в том числе. А с перепугу барон страшен. Почему он сходу не рубанул своей широкой, тяжелой шпагой, наверное, осталось тайной и для него самого. Вместо этого, он, чуть мотнув головой и смешно наморщив лоб, скомандовал страже отвести мальчика в яму до разбирательств. Он просто почти сразу вспомнил своего маленького служку. Но единственное что он хотел узнать от него в подробностях, как тот выбрался из города.
   И вечером присев на корточки у решетки барон внимательно слушал историю мальчика. Выслушав до конца, барон ни слова не произнес. Только хмыкнул неопределенно и велел страже получше кормить "сорванца". После барона прибежала Ингрид и даже потребовала, чтобы стража отошла и не подслушивала. Стража понятно никуда не отошла и совершенно понятно, что внимательно "подслушивала". Но им вдвоем это не мешало. Снова рассказав теперь уже девушке, что с ним было и как он оказался на лесной дороге, Питер, слушая слова сочувствия, позорно разревелся. Ему так хотелось, чтобы хоть кто-то его пожалел в тот момент. Чтобы хоть к кому-то можно было прижаться. Или что бы хоть эта девушка погладила его по волосам, как она иногда это делала.
   Заплакала, выслушав историю, и Ингрид. Она шмыгала носиком и обещала вытащить Питера из ямы. Сразу же она побежала к отцу и как сама сказала: "Учинила скандалище!". Отец не сдался полностью, но обещал, что выпустит, если мальчик здоров. Майор гвардии, немного сведущий в Черной смерти, сказал, что если человек болен, то через несколько дней это уже будет видно. Сообща решили, что мальчик просидит в яме четыре дня и если на его теле за это время не появится признаков чумы, его выпустят на все четыре стороны. Но Ингрид настояла, чтобы мальчика оставили хотя бы при кухнях, а лучше, что бы он просто остался при ней, как старый товарищ по играм. Барон скривил ухмылку, но ничего не сказал, согласно покивав. Он, как не крути, видел насколько тоскливо в замке его дочери.
  
   3.
  
   Время в молитвах и размышлениях летело невероятно стремительно. До самой ночи пастор не выходил из церкви, лично меняя свечи и заботясь об утвари. Он как раз искал ответы в библии на свои тяжелые вопросы, когда двери церкви отворились и на пороге замерло несколько человек. Медленно повернувшись к ним, священник почувствовал, как сердце в груди словно погрузили в лед. И холод этого льда заморозил и само нутро пастора.
   Они все до единого были больны. Следы вскрывшихся бубонов были даже на лицах. Обезображенные еле стоящие на ногах, с заплывшими глазами и каким-то шумным хрипящим дыханием они вызывали в пасторе почти панику. Но он стоял, сжимая библию в руках и внимательно рассматривал уродливые лица, выискивая среди вошедших лидера.
   Вожак нашелся сам:
   - Пастор... - прохрипел он. - Наш добрый пастор. Наш милосердный, отпускающий грехи и спасающий души пастор... вы ли это?
   Отец Марк опустил руки с библией, чуть склонил голову на бок и сказал тихим ровным голосом:
   - Сын мой, что привело тебя в столь поздний час? Разве ты не знаешь о запрете короля? В церковь нельзя ходить пока болезнь не покинет наш город. Неужели ты хочешь, чтобы другие добрые прихожане, что придут, потом заразились здесь и поносили Спасителя нашего... ведь в Его доме они обретут проклятие, которое уже на тебе.
   Мужчина хрипло рассмеялся, отчего у пастора даже мурашки по спине пошли. Это было словно в глупых запрещенных церковью фантазиях про призраков и злых духов. Там тоже пугающе смеялись бесы и подвывали неуспокоенные души. Кто же стоял перед ним? Бесы или все-таки неуспокоенные души, пришедшие за отпущением грехов?
   - Мне поссать на волю короля и на баронские указы тоже поссать... Разве, отче, вы не видите что я умираю? Да и на других людей мне погадить... Пусть хоть все передохнут, раз я заживо гнию.
   Все-таки бесы пожаловали в гости, хмуро подумал про себя пастор и пожалел сразу о многом. Что не взял даже кинжала ведомый в церковь жаждой успокоения. Что не запер двери, провалившись в свои тяжелые думы и молитвы. Что не позвал охрану, которая наверняка и рада была остаться в баронском доме, а не лезть на охваченные страхом и злобой улицы.
   Собравшись с духом, Отец Марк спросил все так же тихо и ровно:
   - Чем же я могу помочь тебе, сын мой?
   - Вы? - спросил зараженный и громко рассмеялся: - Вы не можете мне помочь, да и господь тоже, раз он отвернулся от меня и дал умереть моей семье, а теперь вот и я подыхаю...
   Он раскашлялся, выплюнул кровавую мокроту на пол и священник подумал, что от таких плевков может не помочь и окуривание заезжего врача.
   Справившись с кашлем, мужчина, медленно наступая на пастора, сказал:
   - Вы там что-то говорили про то, что господь сохранил вас чтобы вы уберегли нас от этой заразы... Видать ошиблись вы в замыслах божественных, святой отец. Не уберегли вы нас... И думаю, теперь я знаю зачем вы выжили там... в столице. Вам просто господь дал отсрочку. Но она закончилась, святой отец. Я стану волей господа и подарю вам то, отчего вы спаслись там. Чего же вы так побледнели, святой отец? Причастите меня? Дайте мне тела и крови христовой! Ведь я христианин! - Мужчина уже кричал, все так же медленно и неотвратимо наступая на пастора. Отец Марк крепился, но разум его словно взбесившись требовал только одного - бежать. Ведь всего одного касания может хватить! Всего одного касания этого беса хватит, чтобы уволочь в могилу и его...
   Не выдержав, пастор отступил на шаг. Потом еще на один. Он уперся спиной в алтарь с горящими на нем свечами и понял, что время отступления кончилось. Словно проклятый из могилы вставал в нем баронет Роттерген. Безумием наполнились глаза священника и этот, почти нечеловеческий взгляд, стал цепко осматривать все вокруг. И высмотрел на расстоянии протянутой руки тяжелый бронзовый подсвечник на широком круглом основании.
   Мгновение и это уже не подсвечник - это тяжелая булава времен не столь далеких. И это уже не отец Марк. Поколения Роттергенов медленно поднимались в его сознании. Не умеющие отступать и оттого так часто погибавшие за своего сюзерена. Не умеющие боятся и потому безумные в своих атаках.
   Отец Марк отвел руку назад и, держа подсвечник чуть выше головы, был готов к любому движению проклятого. Втянув другую руку вперед, словно в предостерегающем жесте, отец Марк сквозь прищуренные глаза внимательно следил за противником.
   Только вот противник, видя воинственного пастора, захохотал, потешаясь оттого как нескладно выглядел отец Марк в своем одеянии и замерший в хищной стойке.
   - Святоша... Я десятник баронской стражи Родерик. И это тоже стражники. Просто мы ушли, когда поняли, что больны. А то знаем мы вас добрых, живьем ведь закопаете. И ты хочешь потягаться со мной?
   Откуда-то из-за спины проклятый вытащил тяжелый стражницкий палаш и словно взвесил его в руке, поглядывая на отца Марка.
   - Поиграем напоследок, святой отец? Или вы как это положено доброму христианину смиренно встанете на колени и примите дар господень коим он наградил всех нас?
   Отец Марк глядя в изуродованное лицо бывшего стражника, только диву давался, как оказывается много от него скрывал лейтенант. У него даже дезертиры есть, а он молчал.
   Почти не слушая хрипящий голос проклятого, отец Марк уже представлял, как все произойдет. Как он отстранится от первого удара палаша и как попытается размашистым ударом дотянуться основанием подсвечника до этой безобразной твари. Если он дотянется, то одного удара хватит что бы проломить голову или ключицу. Если поймать стражника на провороте можно перебить ему спину. А дальше те трое. Но они не страшны. Они еле на ногах стоят. Это именно мертвые. Мертвые восставшие из могил по упущению господнему. - Заверял себя, отец Марк готовясь принять бой. - И эти мертвые еще не знают, кем я был когда-то... надеюсь, я смогу с честью пройти и это.
   Но Родерик не был тупицей. И по стойке и по глазам, а самое главное по тому, что священник не метался, спасаясь от него, а приготовился к схватке, стражник понял, что перед ним не простой святоша. И сомнение закралось в его терзаемую болью душу. А выдюжит ли. А успеет убить с одного, максимум с двух ударов этого крепкого, бодрого и далеко не старого священника с глазами убийцы, а не слуги божьего.
   И, может быть, Родерик отступил бы. Может быть, он снова скрылся бы в ночи и дальше мародерствовал пока бы не сдох и не свалился с разложившимся нутром. Но двери церкви незапертые налетчиками раскрылись и на пороге замер вечно улыбающийся врач. Но как бы эта улыбка не раздражала священника, в тот момент он был ей рад. И врачу был рад. И особенно был рад двум пистолетам в его руках. И у него даже не повернулся язык закричать, что бы не осквернял убийством дом божий. Мягко ударили стальные дуги с зажатыми в них тлеющими фитилями в пороховые каналы. И сначала один пистолет глухо рявкнул и плюнул большой пулей в полумертвого проклятого, а затем и второй выстрелил в Родерика, в изумлении замершего спиной к пастору. Оба чумных упали на пол, но Родерик продолжал сучить ногами и изгибаться, желая подняться. А когда он снова со сдавленным полукриком повалился, то попытался отползти в угол, оставляя за собой след своей проклятой крови.
   Еще двое обезображенных мужчин закрываясь руками от врача, отступали к алтарю, словно огромное распятие над ним должно было их непременно спасти. Но врач, как ни в чем не бывало заправил за пояс опустошеннее пистолеты и не торопливо словно растягивая удовольствие, вытянул свой недлинный и узкий клинок.
   Проклятые тоже попытались достать свои палаши хитро подвязанные за спиной. Но они были слишком обессилены болезнью, а врач двумя стремительными скользящими движениями уже подобрался к ним.
   С хирургической точностью Андре Норре нанес каждому из оставшихся на ногах по уколу и они повалились на пол заливая все вокруг кровью из пробитых насквозь гортаней. А сам врач, не обращая на бедняг внимания, подошел к скулящему и хватающемуся за разорванный пулей живот Родерику и спросил насмешливо:
   - Отпущение грехов требуется? - Родерик в ответ что-то прохрипел, но врач вряд ли разобрал слова. Он занес шпагу над искаженным гримасой боли лицом стражника и напутствовал того: - Удачной дороги в Ад.
   А дальше вызывая отвращение на лице пастора, кончик шпаги сначала проколол глаз и вся церковь огласилась истошным воплем, а затем мягко почти без сопротивления погрузился в мозг. Вой смолк оборванный в апогее, и тело бывшего десятника безвольно распростерлось на полу.
   Подсвечник выпал из рук священника и покатился по дереву, грохоча и чуть подпрыгивая на стыках досок. Отец Марк устало опустился на ступени, ведущие к алтарю, и не сразу заметил, что врач откровенно улыбается, поглядывая на него. Наконец пастор не выдержал и спросил:
   - Вы, почему улыбаетесь? Что вы нашли смешного в том, что произошло... какой вы к ... господи прости, врач? Вы убийца. Клятва Гиппократа... моральные ценности врача, доброта... человеколюбие... вам ведь все чуждо!
   Андре Норре остановился перед алтарем и стал прокаливать в огоньке свечи лезвие своего клинка, испачканное в крови проклятых.
   - Да я заметил, что вы тоже не были готовы подставить другу щеку... - непонятно ответил врач.
   Когда отец Марк понял, к чему это было сказано, и поглядел на укатившийся подсвечник, он сказал:
   - Я бывший капитан королевской стражи. Баронет Роттерген... Я не знаю, что на меня нашло. Дьявол верно овладел...
   - Ну, вот и отлично. Считайте что нами обоими овладел дьявол... Хотя как мне казалось он сегодня в ударе... этот враг человеческий... не только нами овладел. - Врач выразительно посмотрел на тела поверженных и продолжил гонять взад вперед клинок в большом пламени свечи. Потом он снова растянул свои губы в улыбке и сказал капризным тоном, словно изображая юную девицу: - Ваше преподобие, а вы так и не сказали мне спасибо.
   Отец Марк опомнился, поднялся и, кивая, сказал:
   - Я вам очень благодарен, сын мой. - Подумав, он добавил: - Действительно благодарен и был бы рад совершить подобное ради вас. Если бы не мой сан... Если бы я не служил богу...
   Осмотрев почерневший клинок и, скептически кривя губы, Андре Норре сказал тихо, словно сам себе:
   - Да какой, к черту, из вас пастор, Марк. Знание библии и умение проповедовать еще не делает вас человеком божьим. Я наслышан, какую вы резню устроили в столице... Я восхищался рассказами о том, как вы, попав на фонтанной площади в окружение, не только не сдались на милость наемников, но и смогли их гнать до самого арсенального рва. Я видел работу Карисса, где вы изображены в атаке... Да-да... не все, но некоторые знают, кто вел остатки растерянной стражи ко дворцу спасая короля от этих иноземцев. И хоть это и строжайше запрещено иногда вас вспоминают и вспоминают королевскую "благодарность".
   - Короля не было во дворце... - сухо сказал отец Марк, снова садясь на ступени перед алтарем.
   - Король там был. - С веселым светом в глазах ответил врач. Он вкинул клинок в ножны и удовлетворенно обтер руки. Присаживаясь рядом со священником он сказал тихо и доверительно: - Это его мать снарядила кортеж, чтобы отвлечь чернь и этих наемников. Но король все время оставался во дворце. И никогда в жизни не отступал от навязанной матерью сказки, про то как он уезжал на охоту. Он даже в подробностях может описать, какую дичь сразил из старого отцовского арбалета.
   - А вы откуда знаете? - совсем ничему не удивляясь, спросил пастор.
   - Я был рядом с ним в те дни. - Запросто ответил Андре Норре. Потом он подумал и сказал: - И я был должен убить его, чтобы он не достался в заложники иноземцам или черни. И что самое печальное в этой истории... мальчик знал об этом и все равно не отставал от меня ни на шаг. Наверное, в те дни, когда смерть была везде... в городе, за воротами дворца, и даже постоянно стояла радом с ним, он и стал взрослым. До этого, не смотря на свои шестнадцать, в нем всегда присутствовала некоторая инфантильность. Потом нет. У него очень изменился взгляд после тех событий.
   - Я знаю. - Кивнул пастор. И словно что-то вспомнив, сказал, перед этим выразительно и с насмешкой хмыкнув: - Даже когда он прогонял меня со службы, он боялся смотреть мне в глаза. До этого никогда...
   - Говорить "боялся" в отношении короля - измена, святой отец. Да и не правы вы. Наверное, ему было стыдно. Кто знает?
   - А говорить о постыдном в действиях августейших особ не измена? - горько усмехнулся пастор.
   Андре Норре рассмеялся, но ничего не сказал. Он оглядел трупы и поднявшись подошел к одному из них. Постоял над ним, словно подозревая жизнь в этом безвольном теле, и добавил как бы невзначай:
   - А вы знаете, что из ссылки возвращены все Гайхгены? Да-да, представьте себе. Старик-то понятно с радостью заперся в своем особняке, а вот все три его сына теперь в личной гвардии короля.
   - Они же изменники!? - изумился пастор.
   - Ну, Марк, не больше чем вы... или я. Просто такая ситуация была. А теперь, когда прошло восемь лет и все забыто и прощено... король собирает верных людей снова вокруг себя. Король в опасности, Марк. Вы знаете об этом? - Врач посмотрел на качающего головой отца Марка и сказал: - Именно так и есть. Его святейшество Папа Римский уже открыто поддерживает эрцгерцога... ну вы понимаете о ком я. И недалек тот день, когда нашего любимого государя отлучат от церкви. И распространение чумы очень хорошо укладывается в контекст отлучения. И покарает господь всякого, кто следует за лжепророками и безбожниками. Как вы думаете, через какое время восстанет тот же барон фон Эних, если короля отлучат от церкви? Ведь подчиняться отлученному от церкви самому быть отлученным.
   Отец Марк, немного шокированный такими откровениями, честно признался:
   - Я сильно отстал от дворцовой жизни. Я вообще слабо понимаю, как эрцгерцог поднимет оружие на своего... можно сказать, брата.
   - Как всегда поднимали. Как поднимали до нас и будут поднимать после нас. - Легко ответил Андре Норре. Словно спохватившись, врач спросил: - А вы, кстати, чью сторону выберите в этом конфликте? Сторону законного короля или сторону Его Святейшества?
   Понимая, что вопрос с десятком подвохов минимум, пастор хотел отмолчаться, но, видя внимательное лицо Андре Норре, признался:
   - Я всегда любил нашего короля. Никогда не верил в его распутство, о котором кричат мои братья. Я знаю его королеву и его любовь юности. Но я как-то легко принял, что при государе будет две женщины. Королева, насколько я знаю, тоже смирилась с этим. Она родила королю наследника и, собственно, на этом ее Долг был выполнен. Она окружена заботой и вниманием. Она не знает ни в чем отказа. Но вот два раза в месяц король покидает дворец и отправляется на охоту в леса графини... ээээ...
   - Не утруждайтесь, я, разумеется, знаю о ком вы говорите. - Поднял руку Андре Норре. - Но я спрашивал не об этом.
   - Я знаю... Я люблю нашего короля... Но я всегда был верен присягам которые давал. Когда я служил королю я ни делом, ни словом не изменил присяге. Король прогнал меня. И церковь освободила меня от клятв и обязательств перед миром, взяв с меня новую, можно сказать, присягу. Пока меня не освободят от сана... от клятвы... Я буду им верен. Если его отлучат, то у него всегда будет возможность поехать в Рим на покаяние. Милосердие Папы и основа христианства не позволят Его Святейшеству после покаяния не вернуть короля в лоно святой Матери Церкви.
   - Пока король будет на покаянии, трон захватит эрцгерцог! - без улыбки и зло сказал Андре Норре.
   Словно не слыша его, отец Марк продолжил:
   - ...Но если Его Святейшество призовет христианский мир на войну, против нашего государя... Я буду на стороне Церкви. Я честен с вами, Андре. Хотя понимаю, что мои слова сослужат мне плохую службу.
   Ухмыльнувшись, Андре Норре с досады пнул мертвое тело. Снова повернув голову к священнику, он спросил:
   - И все из-за дурацкой клятвы? Или это обида на то, что король прогнал вас? - разглядев медленный кивок отца Марка, врач сказал: - Ну, тогда нет ничего проще. Завтра я отпишу епископу, что вы убийца поневоле. Вас, не смотря на невиновность, лишат сана. Ведь священник не может быть убийцей.
   - И вы на такое пойдете? - улыбнулся вопросительно пастор.
   - Мы оба с вами, баронет, знаем, на что пойдет человек связанный присягой.
   - Не понял? - сказал отец Марк, поднимаясь.
   - Вы действительно давно не были при дворе, раз не понимаете намеков. - Откровенно потешался Андре Норре. - Ну, тогда скажу прямо. Король очень хочет видеть вас подле себя в это непростое время. Он не забыл капитана, что спас его от гибели, хотя и отказался, из-за своих глупых предрассудков резать подлое племя. Он даже восстановит вас в звании. Вернет вам ваш патент капитана! Доверит собственную безопасность и безопасность столицы со временем. Это великолепные перспективы, баронет. Он многое сделает для вас, как уже сделал для других... Но только когда вы и я покончим с этой заразой. По крайней мере, если и отлучат нашего монарха от церкви, то простой народ не сможет сказать, что чума послана за его безбожные деяния. И мы должны действовать быстро.
   Отец Марк повернулся к распятию и тихо спросил:
   - А в остальных городах? Куда уже пришла и буйствует Черная смерть?
   Андре Норре уже от выхода крикнул:
   - Я позову стражу, чтобы убрали тела.
   - Вы не ответили! - резко повернувшись, воскликнул отец Марк. Но Андре Норре уже ушел. Тяжелая церковная дверь медленно закрылась, оставив отца Марка наедине с телами четырех несчастных, которых тоже надо было отпевать. И отец Марк следуя обязательствам, которые когда-то на себя взял, стал готовиться к службе.
  
   Глава вторая.
  
   1.
  
   Толик, как всегда сияющий своей улыбкой, только для формы постучавшись, ввалился в квартиру Вики. Она и Андрей, который совсем недавно был привезен в город, сидели на кухне и просто пили чай, коротая время в пустой болтовне.
   Андрей изумленно поглядел на вошедшего человека и так же перевел взгляд на Вику. А она, легко махнув рукой, сказала весело:
   - А, не обращайте внимания. Это Веккер. Он такой. Войдет без спроса, посмеется над вами и, пока вы не опомнились, уйдет. Со мной он именно так и поступает.
   Не смотря на столь сомнительный отзыв, к удивлению Андрея, Вика поднялась и поцеловала вошедшего в щеку. Больше того, она шутливо уперлась ему в спину и стала направлять к столу:
   - Садись сейчас чаю попьем и мне ехать пора.
   Веккер поздоровался за руку с Андреем и еще раз представился. Потом он, не отрывая взгляда от чашки, в которую Вика наливала душистый заварной чай, сказал извиняясь:
   - Вы меня извините, что не смог вас встретить на КПП. У нас тут ЧП небольшое было. Прорыв Периметра. Меня выдернули буквально за полчаса до вашего приезда.
   - Да я уже говорила... - сказала Вика, убирая заварной чайник в сторону и подвигая Веккеру сахарницу. Но тот не стал накладывать себе и отпил горячего чая, наслаждаясь несладким вкусом.
   Андрей не знал, что сказать на это и просто улыбнулся. Улыбка понравилась и Вике и Веккеру. Это была улыбка не глупого, растерянного человека, а улыбка уверенного в себе и отдающего просто дань, сказанным ему каким-то извинениям.
   - Как вы устроились здесь? - спросил Веккер.
   - Спасибо, неплохо. - Покивал Андрей. - Это конечно не моя московская квартира, но я понимаю, что могло быть хуже.
   - Сколько у вас соседей? - озабоченно спросил Веккер.
   - Меня разместили в трехкомнатной квартире. В одной комнате семья с маленькой девочкой. Во второй молодой парень какой-то. Кажется наркоман, но тихий. Мне консьержка уже сказала, что если буквально только намек на конфликт с кем-либо, немедленно вызывать оперативную службу. И даже памятку дала со всеми телефонами.
   Веккер покивал и сказал:
   - Ну, да. Наркоманы это наш большой головняк. Этот и соседний районы области изолированы. И двадцатипяти километровая зона отчуждения вокруг. Наркоты здесь просто нет. Кроме той, что в аптеках. Но там охрана. Так что они тут с ума сходят. Причем натурально. С крыш бросаются, на прорыв периметров идут. А там автоматчики, собаки. Я не совру, если скажу, что всю криминогенную обстановку тут можно свалить на нариков. Но если такой месяц тут удержался и глупостей не наделал, то начинает потихоньку выкарабкиваться.
   - Вы их не лечите? - спросил Андрей.
   - А вы знаете лекарство от наркомании? Я вам обещаю нобелевку за него! - Весело сказал Веккер.
   - Толик, не издевайся над Андреем. Тебе меня мало потешаться? - сказала Вика, подпирая кулачком щеку.
   - Я не издеваюсь. - Не прекращая улыбаться, сказал Веккер. Обращаясь к Андрею, он спросил: - Вы уже надумали, чем хотите здесь заниматься?
   - Честно говоря, пока нет. - покачал головой Андрей.
   - А не хотите в школу пойти? Поработаете в школе, наберетесь впечатлений. Вы же писатель. Вам непременно нужны новые впечатления. Вы без них хиреете!
   - А кем? Я же не педагог. - Удивился усмехаясь Андрей.
   - Ну, у нас тут педагогов вообще мало. И, слава богу, если честно. С нашей подготовкой педагогов в стране уж лучше без них. Я только вчера в школе был вон в той, что в окне видна. Физику и химию преподают настоящие профессора. Я не шучу. Это практические химики и физики. Они, правда, за это затребовали у комендатуры, какое-то дорогущее оборудование и пока его нет, выбили допуск в лаборатории завода машиностраительного. Убейте меня, я не знаю, что они там изобретают, но детей учат хорошо. Правда, как-то однобоко на взгляд директора. Математику тоже хорошо дают два бывших преподавателя из ВУЗов Новосибирска. Ну, сами знаете, студентки молодые, то да се... ну и влетели, что медкарты у них отобрали. Когда привезли сюда, оба были готовы покончить с жизнью, но сейчас взялись за обучение и вроде отошли. Работа лечит.
   - Труд освобождает... - как-то странно проговорил Андрей, но Веккер уловил мысль.
   - Вы о девизе над одним из концентрационных лагерей нацистов? Ну, не знаю. Давайте я еще ляпну тогда до кучи: "Каждому свое". Вы ведь тоже подхватили эту херню не на переливании крови и не на операции по удалению аппендицита. Я ваше дело плотно изучал, пока ждал вас.
   Улыбка Веккера стала раздражать Андрея. Гуимплен какой-то, думал он брезгливо про Толика. Но, видя, как Вика, улыбаясь, рассматривает лицо Веккера, Андрей смягчился. Эта девушка ему многим помогла, когда привезла сюда. А он не был неблагодарным человеком. Если она к этому чудаку так хорошо относится, он не станет ее расстраивать и ссорится с Веккером.
   - Да, не на переливании крови. По дурости. - Согласился Андрей кивнув.
   - Тут все по дурости. - Беззаботно сказал Веккер. - По своей или чужой...
   - И даже вы? - Насмешливо спросил Андрей.
   - А я здоров. - Положив локти на стол, сказал Толик.
   Андрей был изумлен. Он недоверчиво посмотрел на Вику и словно попросил у нее подтверждения. Но Толик видя все эмоции на лице Андрея, просто достал из нагрудного кармана свою карточку медицинского контроля. Многое бы отдал Андрей, чтобы у него никогда не забирали эту карту. Многое. Но в запуганной стране даже за большие деньги было нельзя купить подобную пластиковую карту. А за подделки не сюда бы отправили, а на север. В обезлюдившие города. Там даже Периметров не было. Все равно хрен сбежишь.
   - А что вы тут делаете тогда? - прямо спросил Андрей.
   Толик пожал плечами и ответил:
   - К Вике приезжаем часто. Она же здесь уже полтора года. Год училась на спецкурсе ускоренном, теперь тут работает, если задания не за пределами периметра и зоны отчуждения. Помимо этого я, так скажем, наблюдаю. У местных сил оперативных глаз замыливается быстро, да и они несколько мягко иногда реагируют на проступки. Если реагируют вообще. Недавно подрались двое тут... инструкция ведь четкая - нарушение требований пребывания - выписка на север. Там тоже нужны люди. Но их просто разняли, разогнали по домам и умолчали о происшествии. Когда я получил оперативные данные, уже ничего сделать не мог. Ну да ладно, пусть живут. - Поглядев на Вику, Толик спросил: - Тебе не пора, красавица?
   Она словно очарованная смотрела на Веккера и, не отрывая взгляда, покачала головой.
   - У тебя вид влюбленной кошки! - засмеялся Толик.
   - Ну, ты же знаешь, что я от тебя без ума! - подыграла Вика ему и поднялась. Оправила форму и сказала: - Ну, ладно, я, правда, поеду. Андрей, вы не теряйтесь, я вернусь сегодня вечером или максимум через пару дней. Там ситуация сложная. Найду вас, и вы научите меня в бильярд играть. А то эти вот... сами не умеют толком.
   На выходе, одев форменные туфли и кепи, она повернулась к мужчинам и спросила:
   - Ну, как я вам?
   - У тебя вид мелкой уголовницы, когда козырек глаза закрывает! - усмехнулся Толик, и девушка поправила кепи. Тогда Веккер кивнул и сказал что это лучше.
   - Ты дверь сам закроешь? - Спросила Вика, не требуя особо ответа. Веккер пошарил по карманам, нашел ключ от Викиной квартиры и кивнул. Девушка игриво помахала им ладошкой и выскочила за дверь.
   Когда молчание слишком затянулось, Андрей произнес:
   - Славная девушка.
   - Да. - Кивнул Веккер и отхлебнул уже остывшего чая. Отставив кружку, он спросил неожиданно: - Вы не подозреваете, что ваша болезнь, так скажем, была устроена?
   Вопрос озадачил Андрея. Он не сразу нашел что сказать. Но когда произнес, озадачил Веккера:
   - А если и так, что вы сделаете с теми, кто мог бы это устроить?
   Веккер достал сигареты и признался без обиняков:
   - Ничего, конечно. Хотя разные ситуации бывают. Может найтись еще один Ступник... помните, который с крыши расстрелял массу народа в Москве. Или еще одна Поляева которая стреляла дротиками с этой заразой.
   - Ну, и методы у вас...
   Веккер ничего не ответил, закуривая и беря с раковины пепельницу. Только выдохнув дым, он спросил, совершенно меняя тему разговора:
   - Признайтесь. Ведь "Демиурга" вы написали?
   Поражаясь, как его просто сбивают с одной темы на другую, Андрей сказал:
   - И да, и нет.
   - Это как? Поясните? - попросил Веккер.
   - Я написал это руками... - попытался объяснить Андрей. - Но мысли там не мои. Сейчас попробую сказать лучше. Я написал Демиурга за неделю. Десять авторских листов... это нормально, ничего выдающегося. Если прижмет, я могу и больше. Но когда я дописал... я был истощен невероятно. Не помогало ничего. Ни шоколад, ни рыба, ни другие вкусности, которые всегда мне мозги на место вправляли. Просто в голове не было ни одной мысли и была такая апатия. А потом когда это прошло, через несколько дней, я сел читать и корректировать. И я понял, что это писал не я. Я не помнил ничего из написанного. Словно я взял в руки неизвестную книгу. И тогда я отложил карандаш. Я прочел "Демиурга" за вечер. Не мог оторваться. Это писал не я. Не мой стиль, не мои слова, не мой жанр. И самое главное! Та НЕДЕЛЯ, которую я потратил на написание, стала стираться из памяти. Словно сон... ну вы знаете. Отрывок тут, отрывок там... Мне было так страшно. Нет, мне не стыдно признаться. Да я испугался. Я испугался, что у меня какая-то болезнь, от которой начинаешь забывать сначала то, что было недавно, потом что было раньше и так пока в воспоминаниях не остается одно детство. Я не помню, как она называется. Но нет. Из памяти исчезла только одна та неделя. Я выложил текст в инете. Раскидал ссылку по приятелям. Они прочли и активно стали раскидывать ссылку дальше. Меня все хвалили. Издатели прибежали тут как тут... А я, понимаете, не могу сказать что это мой текст... ну как объяснить. В итоге я потребовал, что бы все было издано анонимно и без авторства. Даже это издатели обернули в охренительный пиар ход. Читайте голос человечества. Услышьте глас Демиурга.
   - Да-да... Я помню рекламную компанию. Всего неделю крутилось все это, а потом книга была запрещена как призывающая к экстремизму. - Толик потушил окурок и внимательно поглядел на Андрея. - Мне не понравилась ваша книга, Андрей. Она отлично написана. Легко читается. Но после этого... словно кто-то душу из тебя вынимает. И понимаешь, что там... за порогом смерти ничего нет. Что нет ни бога, ни рая... да ладно рая... даже ада и того нет. И что не будет никакого божьего суда и совесть твоя это лишь вековые выработанные табу и запреты... Эта книга развязывает руки всем кто хочет убивать. Всем желающим грабить. Всем моральным уродам в этой жизни.
   Андрей открыто улыбнулся и сказал:
   - Вы просто не так ее поняли! Я тоже, когда читал, думал, господи, что я натворил, как вообще это в моей больной башке родилось!? Но когда дочитал, я понял! Самая важная мысль этой книги одна - сострадание. Ведь страх перед тьмой смерти невероятен в нас и это не мнимый налет веры, это не выдуманная мораль, это настолько вещественно! Все нутро человека сопротивляется смерти и оно содрогается от страха перед ней. И именно страх перед собственной смертью должен не давать остальным убивать друг друга. Ведь ты отправляешь в небытие не просто душу, которая якобы воскреснет, а РАЗУМ. Такой уникальный и неповторимый. Такой беззащитный, словно огонек свечи и в то же время такой мощный инструмент познания мира. Ты обрываешь не абстрактно жизнь, ты, словно сам становишься на край этой черноты... Это страх и сострадание. Мне сложно высказать всю глубину этого. И конечно книга нашла отклик не потому что она как вы говорите развязывает руки... А потому что она своими трехстами страницами отменяет тысячелетние религии! Не просто отбрасывает их, а вплетает в себя и показывает, какое извращенное нутро кроется в каждой из них. Каким больным должен был быть разум, что бы родить подобные верования. Как же жутко боялся человек смерти, что создал эти сказки про бессмертие и как жестоко он за них поплатился. Ведь мы воспитывали тысячелетия веру во все что угодно. Воскрешение души, реинкарнацию, переселение душ, но не пустое и понятное - темнота смерти. Раз и навсегда! Как было бы меньше войн, если бы не было этих обманок... этих ловушек для нашего мозга. Половина трагедий бы не случилось, знай бы точно солдаты, что дальше ничего не будет. Сколько бы глупостей не наделали люди.... И главное, они по-другому бы прожили жизнь! Посмотрите на молодежь... посмотрите, как они убивают свою жизнь и время в Интернете. А если им до паранойи вдолбить, что жизнь одна... что потом ничего не будет, что надо насладиться теплом близких тебе людей. Надо хоть кого-то согреть в этом холодном мире. Надо успеть оставить после себя хоть что-то! А не кучу экскрементов!
   Веккер видел, что такой показавшийся ему спокойным Андрей просто на грани странного и неадекватного срыва. Он поднялся и, пройдя к окну, сказал:
   - Я рад, что вы здесь. - Чувствуя даже не поворачиваясь к Андрею его недоумение, Веккер объяснил: - Здесь я и Вика, и такие как Вика сможем защитить вас от того мира. И тот мир от вас. Ваша мораль опасна не потому что развязывает руки... Это все глупости. Да и нечего плохого в этом бы не было... может хоть те, у кого эти руки и так развязаны деньгами вели бы себя поскромнее. Ваша книга, ваши мысли опасны другим... Они просто отрицают смысл существования человека. Даже я еще ищу этот смысл, не смотря на свои годы. Вот я действительно хочу понять нахрена я такой родился именно в это время, именно в этой стране и для чего это понадобилось Богу, Вселенной, человечеству в конце концов. А то что вы говорите... надо все успеть... Вы лично уже все успели... После такой книги, как Демиург и писать больше не надо. Она и так все с ног на голову ставит и заставляет любого сломать мозг, чтобы докопаться до сути самого себя. Это... пойдемте на улицу. Я провожу вас до вашего дома. Надо уже ехать в Москву. А то я отгулы взял именно чтобы встретится с вами. Но все что произошло вчера и сегодня... По пути мы еще поговорим. Два философа в городе объятом чумой... Так что вы думаете на счет школы?
  
   2.
  
   Семен открыл дверцу Вике, и она забралась на заднее сидение. Там уже сидел один из бойцов и он приветливо поздоровался. Сам Фомин сел за руль и спросил весело:
   - Ну, как там ваше Коммуниздякино?
   - Фу, блин! Сема! Я это слово даже повторить не смогу. И причем тут коммунизм?
   Засмеявшись, Фомин вывел машину с парковки от КПП и сказал, доставая сигарету:
   - Мечта моих родителей была в свое время! Денег нет, все бесплатно. От каждого по способностям каждому по труду. Хотя это вроде социализм, а не коммунизм. Короче, нихрена я в этом не понимаю.
   - А ну это да... - улыбнувшись, сказала Вика. - Если бы не умирали так быстро, особенно наркоманы, был бы вообще рай.
   - Ну, нарики передохнут рай и настанет. - Заверил ее Фомин. Он довел скорость до сотни и, откинувшись, расслабился в кресле: - Правда что с вашими камикадзе делать никто не знает. Вон Толик рассказывал двенадцать человек на прорыв пошли... среди них наркоманов не было. Чего им там не сиделось...
   - Скученность большая. - Пожав плечами, попыталась объяснить Вика. - Да и все равно не смотря на огромную выделенную территорию и несколько городов, чувствуешь себя в тюрьме... или в резервации. Выехать-то нельзя... Тем кто не думает о том что там за колючкой и зоной отчуждения, тем хорошо. Быстро работу находят быстро квартиры получше получают. Живут себе припеваючи. Ведь по сути поффигу, где жить, как мне кажется. Лишь бы чувствовать себя человеком. А вот с этим у нас в Комуниз... блин как ты назвал наш город? Ну, в общем, с осознанием себя людьми у нас проблема. Серьезная проблема.
   - Даже у тебя? - спросил автоматчик справа от нее.
   Вика пожала плечами, но через некоторое время ответила:
   - Ну, вообще-то да. Даже у меня. Иногда хочется в Москву смотаться просто погулять, а не только по делу и с кучей бумажек удостоверяющих, что я не верблюд. Форма спасает, но в метро без карты медконтроля не сунешься. В автобус не влезешь. Везде сканеры стоят. Приходится частника ловить, если добраться куда-нибудь хочешь. А откуда у меня деньги? У нас там деньги не нужны, а что я в бухгалтерии на работу получаю так это копейки. В общем, куда не кинь везде клин.
   - Да что ты расстраиваешься? - Фыркнул Семен с переднего кресла. - Приезжай, я тебя встречу, свожу в ресторан нормальный, просто погуляем.
   - Да я вообще не об этом, между прочим! - сказала Вика, доставая пистолет и проверяя его, нацелив в пол. - Я просто чувствую себя как в гетто еврейском времен второй мировой войны. Там тоже заработать денег было нереально. А евреям в Польше вообще запрещалось иметь больше двух тысяч злотых, которые они там внутри и тратили на самое необходимое. И тоже... ну даже вырвутся они за черту гетто ну и куда дальше без денег, без всего. Мне кажется, наше правительство слишком многое переняло у тех... в черной форме.
   - Ну, голодом же вас там не морят!? - спросил автоматчик. - Работать просто уговаривают. Я сам видел... не рассказывай. Кто не хочет, не работает. Лекарство все исправно получают, причем бесплатно! То есть на ваш маленький коммунизм хреначит вся страна!
   - Да вот это-то и плохо! - заявила Вика, пряча оружие в кобуру. - Вся страна нас ненавидит и считает, что мы сидим на ее шее. Все просто мечтают, что бы мы там перемерли. А когда ввели налог этот долбанный всем? Ну, который там еще обозвали хитро, но все поняли, что это на содержание нас убогих. Думаете, любовь или терпимость прибавилась. Словно спецом стравливают здоровых и больных.
   - Не кипятись, Вик. - попросил спереди Фомин. - Сейчас работа будет сложная, там молодая семья... тебе надо быть в форме. Прибереги для них красноречие. А что касается разжигания ненависти... дура ты Вика. Они просто страх пытаются разжечь, чтобы люди головой думали, а не членом или еще не скажу чем...
   К дому, где предстояла работа, они подкатили вместе с другой группой. Вика сразу узнала в первом вышедшем из машины Павлика - отличного парня из ее же курсантской группы. Она вылезла тоже из салона и они обнялись.
   - Павлик! Я тебя три месяца не видела! Где ты шлялся, обормот!
   Парень смущенно улыбался, видя усмешки бойцов милиции, и сказал тихо:
   - Я с дежурки уже два месяца не снимаюсь. Через неделю, наконец, отпуск. Приеду к вам. Там мою квартиру еще не заняли?
   - Пусть попробуют только! - заявила Вика, показав неизвестно кому кулачок.
   Из микроавтобуса выбрался капитан по форме и спросил насуплено:
   - Ну, чего? Все готовы?
   Вика обрадовано улыбнулась ему и сказала:
   - А Виктор Федорович такой важный, как всегда. Даже не здоровается.
   - Прости, мелкая. - Улыбнулся капитан и, подойдя к ней, поцеловал ее в щеку. Небритостью он царапнул нежную кожу девушки, отчего она, позабавив всех, густо покраснела. А капитан, вот гад, подняв в воздух палец процитировал: - Как говорят восточные мудрецы: девушка, много краснеющая, познала много стыда!
   Не смотря на капитанские погоны, он получил ощутимый тычок в свой отвисший живот, притворно заохал и поднял руки, сдаваясь на милость победительницы.
   - Ты на дежурку или на задержание только и обратно их повезешь? - Спросил Павлик, пытаясь хоть как-то всем вернуть рабочее настроение.
   Вика задумчиво подняла глаза вверх и сказала:
   - Я на дежурку только в следующем месяце и то по Юго-западному буду работать. Этот район я вообще не знаю никак. Сейчас посадим их в машину и поедем обратно...
   - Твои слова да богу в уши! - сказал капитан и обратился к остальным бойцам: - Так, все как обычно. Никаких отклонений. Первыми входят они двое. Вика берет на себя мать, Павел отца. Мы только в прикрытии. Не суемся и ничего не делаем. Только если угроза жизни тогда стреляем. В прошлый раз ты, по-моему, Семен сунулся помогать спецгруппе? Чтобы я на своих операциях этого не видел. Столько рапортов писать по заражению сотрудника я не осилю. Так что без самодеятельности. С ВИЧ-инфицированными работают только Паша и Вика.
   Уже стоя перед дверью на седьмом этаже Павел спросил у Вики:
   - Ты как? Готова? Помнишь, что говорить надо, как вести себя?
   - Ничего я не помню, чего пристал?! - шутливо возмутилась Вика, - И вообще, у меня память девичья. Отстань. Звони, давай, а то до ночи домой хочу... Я с таким мужчиной познакомилась. Не поверишь. Он писатель и Демиурга, кажется, он именно написал!
   - Мля! - выругался Павел. - Ты о деле думаешь или о мужиках!?
   Вика, не сдержавшись, засмеялась, прижимаясь к стене.
   - Я так не могу! - сказал, почти смеясь, Павел: - У нее абсолютно нерабочее настроение! Я один двоих не выдюжу!
   Снизу раздался голос капитана, что прятался за спинами бойцов.
   - Так, ты, малая, харе ржать! Дурная примета. По твоей вине кого положим, утомишься оправдываться.
   Это подействовало. Но Вика все еще улыбалась, когда Павел надавил на кнопку дверного звонка.
   Дверь не открыли сразу. И на второй звонок не открыли. И на третий... Капитан уже хотел давать команду на взлом, но в это время ожила рация и что-то прохрипела.
   - Все вниз. Семен и еще кто-нибудь, тут останьтесь. Вика, Павел, за нами!
   Им пришлось оббежать дом. Но еще когда они только спускались, Вика уже все поняла. Она уже слышала о таком. Теперь предстояло увидеть.
   Трава под телами почернела от крови. Мужчина переломился пополам и половина его туловища была так изогнута, что сомнений не оставалось - позвоночник так изгибаться просто не умеет... Женщина угодила в железный люк канализационного колодца и Вике пришлось собрать все свое мужество, чтобы хотя бы взглянуть на разбросанные по траве соколки черепа и мозгов.
   Капитан, осмотрев тела, сказал в рацию, что скорая не нужна и что надо отправлять тела на вскрытие. Кто-то ему что-то ответил, но пораженная картиной двух молодых людей выбросившихся с седьмого этажа, Вика даже не расслышала ответ.
   - Ребенка нет. - Сказал один из автоматчиков.
   - А ребенок был заражен? - спросил другой, нервно закуривая.
   - Ага. - Отозвался капитан. - Но, может, пожалели? Надо ломать двери.
   Не пожалели. Тело годовалого мальчика обнаружили утопленным в ванной. Оператор, снимая все это на камеру, наверное, и сам не замечал, как у него подрагивают руки. Вика в совершенной прострации прошла на кухню и села там за стол. Достала сигареты и закурила. Павлик присоединился к ней. Группе задержания они были больше не нужны. Задерживать было некого.
  
   3.
  
   Толик сидел в приемной ожидая, когда его вызовут. Он был все так же просто одет. В растянутом застиранном свитере и в легких летних брюках. Его тяжелые ботинки как-то вообще не вязались с этой долговязой фигурой. А весь вид следователя не вязался с этими странными и непонятными ему людьми в строгих черных костюмах. Единственное что он за все время научился отличать так это то, что чиновники в черных костюмах не ходит. А значит, наблюдали за ним сотрудники безопасности и просто персонал.
   - Анатолий Сергеевич, - Обратилась к нему женщина лет тридцати сидящая за столом с компьютером: - Вас просят зайти.
   Веккер поднялся и чуть отстранился в сторону, когда один в черном костюме попытался взять его за руку и проводить. Тот все понял и далее следовал на пару шагов сзади, больше не приближаясь к Веккеру.
   В кабинет он вошел один и еще даже повернуться не успел, как услышал довольный голос:
   - Здравствуй, здравствуй Веккер! Хорошо, что приехал. Я думал не поедешь на ночь глядя. С тебя станется.
   Без приглашения проходя и присаживаясь в кресло напротив стола за которым сидел говоривший, Веккер буркнул:
   - Ну, раз просил приехать значит действительно нужен был. Так бы на дачу к себе вызвал, если просто потрепаться за жизнь.
   - Пропуск не забудь продлить. - Напомнил хозяин кабинета. - А то опять будешь доказывать, что ты не террорист. И одевайся приличнее. Охрана не верит, сопровождение не верит... никто не верит, понимаешь... а все из-за твоего вида.
   Веккер растянул губы в улыбке и сказал:
   - В следующий раз я в шортах приеду.
   - Ловлю на слове. Я тебя вызову тогда спецом в феврале. И посмотрим, отморозишь ты себе что-нибудь или нет. - Хозяин кабинета попросил в микрофон, чтобы подали чай и "что-нибудь" и, откинувшись в кресле, спросил: - Как вообще дела?
   Толик пожал плечами и, поглядев на флаг в углу сказал, как бы обращаясь именно к нему:
   - Доклады-то у тебя каждый день на столе. Не ленись, читай.
   - Лень не при чем. Просто некогда реально ВСЕ читать. Проще со специалистом, поговорить который быстро и четко обрисует ситуацию.
   - Ну, если в двух словах... у нас жопа.
   Хозяин кабинета поправил полы расстегнутого пиджака и, рассматривая свой галстук, спросил:
   - Это уже привычное состояние. Но что на этот раз?
   - Тебе писали... заключенные стодевятнадцатой совершили массовый побег. Грешник на свободе.
   - Это там, куда постоянно всякие правозащитники катаются и где мы курорт устроили, а не колонию? - услышав угуканье Толика, хозяин сказал: - Это не жопа, Толик. Всех переловят. А лучше не ловить... при обнаружении уничтожать. И бюджету хорошо и мне спится лучше. Ты летал в Калининград, как я просил?
   - Да. И там тоже... еще тот цирк. Лагерь - проходной двор. Зона отчуждения - место для пикников. И это в регионе, где зараженных на квадратный километр... - Веккер восхищенно присвистнул.
   - Я не хочу ничего пока менять... Пусть там перемены идут более плавно. Губернатор мне жаловался давеча, что у него под окнами марши протеста и сидячие забастовки зараженных?
   - Да. Чтобы хоть как-то собрать их воедино мы запретили раздачу бесплатки везде кроме лагеря. Жить захотят, приедут. - Жестко сказал Веккер.
   - Правильно. - Кивнул хозяин кабинета. Но пусть в вашем штабе придумают что-нибудь, чтобы предотвратить забастовки. Это Европа. Пойми, там другой менталитет. Или сразу под каблук, или тогда уж нежно и ласково. А главное незаметно. По одному выдергивать их. Если вы можете это в Москве делать, почему не можете там?
   - Штата не хватает. Ребят обученных не хватает. Не все, кто к нам попадают, готовы таких же, как они таскать в лагеря. Мы пытаемся объяснять, но сам понимаешь... плюс проблема выявления. Есть там люди, которые, даже не смотря на закон, плевали на карты медицинского контроля. Их когда задерживают, проверяют экспресс тестом и отпускают, только штраф взяв. А он живет в какой-то деревне и в следующий раз попадется только через пару лет. Такое по всей стране, но там это просто принцип какой-то...
   - Что предлагаешь? - Видя, что Веккер не готов ничего предложить хозяин кабинета спросил: - Как там писателешка этот...
   Но ответить Веккер не успел. Внесли чай и большое блюдо со всякой снедью. Не дожидаясь пока женщина выйдет Толик совсем в наглую протащил кресло по дорогому ковру и пристроился поближе к блюду.
   - Нормально... - ответил он, когда двери закрылись. - Умный мужик.
   - Чересчур. - Сказал хозяин кабинета, беря стакан с чаем. - Ты помнишь, какой он план мирной аннексии России накатал. Наши аналитики прочли и за голову схватились. Знаешь, есть в шахматах ситуации, когда у тебя выбора нет, и ты будешь ходить именно, как хочет противник. Так вот мы именно в такой ситуации. И как не крути с этого плана мы не сдвинемся. Вопрос только один кто сожрет Россию в итоге. Китай или Европа...
   - Подавятся. - Высказал коротко Толик свое мнение о плане.
   - Толик... - насмешливо сказал хозяин кабинета. - Ты что-то знаешь, чего я не знаю?
   Ничего не говоря и только кивая, Веккер с чувством жевал. Он был голоден. Он с обеда ничего не ел.
   - Согласно его плану. - Сказал, прожевав, следователь: - У нас в любом случае еще двадцать пять лет есть. Пусть даже пять из них мы потратим на план изоляции всех деструктивных... ну в общем ты понял... даже в этом случае рожденные через пять лет будут уже совсем иным поколением. Здоровым. А главное защищенным от этого зла. Понимаешь, что это значит? Это значит что они там со своими демократиями и прочим будут продолжать плодить инфицированных, а мы это остановим... И вот тогда через двадцать пять лет и посчитаем... у кого чего осталось... с каждым годом у них будут умножаться количество этого дерьма, а мы сокращать через изоляцию. У нас будут рождаться здоровые поколения, защищенные государством от этой мерзости, а у них? Ну, давай просто возьми калькулятор и посчитай. Цифры больных по странам Европы у тебя есть. По Китаю цифрам не верь но там все тоже не сладко. Если за эти двадцать пять лет не изобретут лекарство от этой чумы... то мы просто выиграем. И пата не будет. И мирной аннексии тем более. А если ты еще, как обещал мне когда-то, алкоголь выведешь с продажи...
   - Толик, не насилуй меня. Сам смотри на цифры. Потребление крепкого алкоголя снизилось в РАЗЫ. Но полностью его вывести я не могу.
   - Сигареты? Ты знаешь, сколько людей дохнет от этой мерзости?
   - Не могу, Толик. Запретить не могу. И так запретили курить, где возможно. И так признали это НЕ ЛЕГКИМ наркотиком и требуем уведомления на каждой пачке. Люди не должны заблуждаться на свой счет, они должны знать, что они наркоманы. И человек, презирающий обдолбанных нариков возле подъездов, постепенно откажется и от этой отравы. Другого пути нет. Запрет породит сопротивление. Запрет алкоголя так и вовсе может к смене власти привести. Это я шучу...
   Веккер отставил стакан и сказал:
   - А мне лично не до шуток. Через два года выборы. Придет мудак, который скажет, что надо быть гуманнее. И погубит все, что мы сделали. Понимаешь?
   - Получше тебя понимаю. Но и это отменить не смогу. Единственное... я тебя знакомил с тем кого на мое место будем проводить... Постарайся найти с ним тоже общий язык. Ну, или через меня общаться будете.
   Они оба помолчали и хозяин кабинета, поднявшись, сказал:
   - Что-то я заработался сегодня. Поехали ко мне. Там договорим. А то чем больше обо всем этом я думаю, тем больше понимаю, что мы просто просираем страну. А с тобой пообщавшись у меня какая-то надежда возникает.
   - Угу... я это заметил... - сказал Толик поднимаясь. - Я вот с утра с зеркалом поговорю и тоже верить начинаю, что у нас есть шанс.
   - А зеркало? - спросил хозяин улыбаясь.
   Толик не ответил, он просто вышел из кабинета следом за гостеприимным хозяином. Он спешил по красным ковровым дорожкам, на ходу доедая бутерброд. Крошки падали из его неловких рук и даже охрана укоризненно смотрела на него. Они что голодных людей не видели?
  
   4.
  
   - Скажи, Сема, - сонно спросила с заднего сидения Вика. - А в еврейских гетто кто порядок поддерживал?
   - Евреи сами. - Отозвался ведущий машину Семен. - Их так и называли, еврейская полиция.
   - Блин, как все похоже... - сказала Вика.
   - А знаешь, как тут Толик на днях отчебучил? Начальству ляпнул, я уж думал его уволят нафиг за такое.
   - Что он учудил? - Чуть бодрее спросила девушка.
   - А на планерке, сказал: В мире все давно стало с ног на голову. Евреи, лучшие торговцы, стали лучшими вояками. Немцы, лучше вояки, стали лучшими торговцами. А Россия, потопившая в крови нацизм, вовсю пользует его методы. Охренительный мир!
   Вика засмеялась сзади, хотя ей было не сказать чтобы шибко весело. А Семен спереди пояснил:
   - Это не Толик придумал, но на планерке прозвучало так... в общем потом еще минут десять в нашем спецуправлении была гробовая тишина. Чую Веккера следаком куда-нибудь в провинцию отправят за такие разговорчики.
   - Не отправят. - Уверенно сказала девушка, и устав лежать села нормально. - Скорее он отправит все ваше спецуправление. На камчатку! Фомин ты хочешь на камчатку? Там горы! Там такая красота... хотя я там никогда не бывала.
   - И ты туда же! - изумился Фомин. - Да что вы все знаете о Веккере, чего я не знаю!? Рассказывай!
   - Не могу. - Как-то странно горько сказала девушка. - Я слово дала. Спроси у него сам. Может, расскажет. Но я не думаю. Такие вещи не расскажешь никому.
   - А ты как узнала? - спросил Фомин.
   - По улыбке... - глухо ответила девушка, разглядывая черноту за окном. - Разве ты не видел его улыбку? Приглядись, он смотрит на все и на всех, словно все это уже было когда-то. Словно он все это прошел. Будто он знает, чем все это кончится. Знаешь как обидно что он ничего не рассказывает...
   Осень уже вовсю буйствовала в тех краях, а скоро и холода обещали настоящие. С осенью девушку все чаще посещали странные депрессии. Она сама смеялась над ними, обзывая обострениями шизофрении, но в душе у нее что-то ворочалось нехорошее и словно кричало. Веккер назвал это предчувствием, когда она пожаловалась ему. И она поверила. Кажется, это было именно предчувствие. Глубокое, выработанное за века предками предчувствие беды. Большой беды.
   Она вдруг всхлипнула и жалобно, и ни с того ни с сего, попросила:
   - Сема, поцелуй меня. Только молчи и поцелуй!
   - Чего? - изумился Фомин, чересчур кромко.
   - Ну, хоть ты поцелуй, раз Веккер, сволочь, на меня даже не смотрит. Я что крокодил какой? От этого не заразится! Ты этого боишься!?- возмутилась девушка.
   - Нет. - Жестко сказал Семен. - Но ты же...
   - Ну и что? Я что перестала быть человеком от этого? Перестала дышать, думать, любить?! Да?
   - Но как бы тебе сказать... Честно говоря стремно... - признался Семен сам не понимая как обижает Вику.
   - Останови машину! - Потребовала девушка жестко.
   - Это зона отчуждения! - Возмутился Фомин. - Нас потом задрючат какого хрена мы ее не проскочили, а остановились. А вдруг мы кого подобрали!?
   - Останови машину, дурак! Подобрать можно в ту сторону, а какой смысл подбирать бегущих из-за колючки, чтобы их обратно вести!?
   Фомин остановил. Вика вышла из салона и ее сильно передернула от контраста температур. Уже через минуту она обхватила себя за плечи и просто дрожала всем телом. Фомин тоже вышел и, закурив, предложил ей. Но девушка отказалась. Так они и стояли на трассе. Парень, не боявшийся смерти, но напуганный простым поцелуем с зараженной, и девчонка натасканная задерживать или убивать, но так желавшая простой любви. А мир-то действительно свихнулся...
  
   Глава третья.
  
   1.
  
   Питер, сидя на краю бочки с дождевой водой с завистью смотрел на стражника, который заряжал арбалет. Глупо было просить его дать выстрелить, но мальчик, невольник детских желаний, решился:
   - Господин стражник, а можно я попробую!?
   Через губу, сквозь зубы, сплюнув, стражник даже ничего не ответил. Тогда Питер повторил свою просьбу канючащим голосом.
   - Слышь ты, кусок ... - разъяренно прорычал стражник. - Ты знаешь хоть, сколько стоит эта машина!? Уйди отсюда вообще. Ты где должен быть? На кухнях? Вот и вали. А то приперся дармоед...
   Все это услышали спустившийся по каменным ступеням со стены барон и его подруга фон Керхен. Походя, барон махнул рукой стражнику и сказал:
   - А ну, дай мальцу выстрелить! Поглядим. - Обращаясь к обрадованному Питеру, барон флегматично пообещал: - Если в кого-нибудь попадешь, со стены за ногу свешу.
   Питер еле удержал тяжеленное ложе большого арбалета. Стоящий рядом стражник с сомнением глядел на это дело и кривился как отчего-то очень горького. А барон улыбался, наблюдая, как мальчик пытается навести оружие на цель - мешок с соломой подвешенный к шесту. Мальчику было очень неудобно тянуть рычаг тугого спуска, но Питер справился и со стальным звоном арбалет выстрелил. Он конечно не попал. Но это ничуть не уменьшило его восторга. Он был счастлив. Он сиял улыбкой и искренне говорил спасибо и стражнику и господину барону. Питер уже хотел было и, правда, бежать на кухни, где ему предстояло затирать опустевшие котлы после трапезы стражи, но барон его остановил:
   - Ты же на кухнях сейчас? - Увидев кивок мальчика, барон сказал: - Моя дочь просила дозволить тебе быть при ней. Ну, так я дозволяю. Из обязанностей по замку... будешь помогать конюху. Заодно в лошадях научишься разбираться. В жизни тебе точно пригодится. Остальное время можешь развлекать баронессу. И у меня к тебе будет личная просьба.
   Питер насторожился, когда Барон взял его за плечо и отвел в сторону от стражника и чем-то недовольной госпожи фон Керхен.
   - Мне не нравится, как майор гвардии осаждает мою дочь. По нему видно, что он опытен в этих делах. Поглядывай и за ним и за ней. Если что усмотришь постыдного, сообщай немедленно. Тебя награжу. А с майором подумаю что сделать.
   Это было сказано весомо, четко, без сюсюканий. Мальчика даже не смутила та некрасивая роль, которую ему доверили. Это было Дело. Дело важное и нужное, не кому-нибудь, а самому барону!
   Он кивнул и ответил, как отвечали стражники:
   - Слушаюсь, господин барон.
   Фон Эних потрепал Питера по заросшей голове и сказал уже уходя:
   - Сходи к стражнику Гарольду, он еще и брадобрей искуссный. Скажи от меня. Пусть подстрижет.
   Когда барон ушел со своей подругой, мальчик встал в оцепенении. Он просто не знал, что первым делом делать. Бежать в конюшни и "обрадовать" конюха, что он новый его помощник. Или спешить на кухню сказать повару, что бы тот "шел лесом" и не смел больше пинать его, Питера, по утрам на растопку печей? Или надо было отправляться к баронессе и приступать к тайной миссии, что возложил на него сам барон. Наверное, только в этот момент он задумался, а как баронесса сама воспримет, что он будет соглядатаем при ней. Не сейчас, а когда узнает? И стоит ли сообщить ей об этом не шибко красивом поручении или все-таки умолчать?
   Впервые встав перед таким огромным количеством задач и вариантов, Питер растерялся. И что самое обидное оказалось в его положении - ему совершенно не у кого было спросить совета. Раньше мама или отец помогали решать то, что не понимал Питер, а теперь к кому обратится? Кого, кроме баронессы, он мог назвать в замке своим другом? Но не у баронессы же спрашивать "подглядывать за тобой или нет"?
   Рассеянно мальчик поднялся на стену замка и прошел по ней к узкой дверце в башню. Зайдя внутрь, он сел на солому, вываленную на пол у бойницы и стал размышлять все о том же только уже более спокойно и уверенно. Вечерний сумрак помогал ему думать, а близкий конец дня успокаивал. Не решит проблемы сегодня, с утра будет решать. И вообще, правда, чего голову ломать сегодня? Завтра с утра он пойдет к конюху и сразу же наверное отправится на выпас. Это спасет его от разъяренного повара, который наверняка не сможет никого заставить топить ему печи. Раньше этим какой-то стражник занимался, но с появлением мальчика эту "почетную" обязанность доверили ему.
   Разрубив свои проблемы простым переносом "на завтра" мальчик поднялся и вновь вышел на стену. Ему надо было спуститься и зайти в додж, чтобы найти баронессу, с которой он не редко коротал вечера, если рядом не было майора гвардии.
   Но искать никого не пришлось. Ни баронессу, ни майора. Они, премило улыбаясь, о чем-то шептались стоя на стене и рассматривая черное зеркало озера отражавшее хмурые, подкрашенные красным, облака.
   Заметив мальчика, баронесса обрадовано позвала его к себе и спросила:
   - Ну, как ты? Освободился уже?
   Мальчик кивнул, хмуро глянув на майора, а тот, насмешливо скривив губы, сказал:
   - Когда я еще был пажом, наши обязанности заканчивались далеко за полночь. Хорошо и вольготно живется подлому люду. Ни тебе труда серьезного, ни тебе службы.
   Мальчик покраснел и зло выпалил:
   - Сегодня господином бароном я назначен помощником конюха. И только завтра должен придти на конюшню.
   Майор рассмеялся в голос:
   - Помощник конюха, да ты растешь!
   Самое обидно было мальчику, что баронесса тоже засмеялась. Он был готов расплакаться от этой странной, вроде бы необидной насмешки. Но, сдержавшись, он поклонился, как его уже научили стражники и, извинившись, откланялся. Эта странная ранее не виданная за Питером учтивость и поведение заставила перестать баронессу улыбаться. Она догадалась, что мальчика глубоко оскорбили не насмешки майора, которые Питер легко бы стерпел, а именно ее смех. Но что она могла поделать, если ее так забавляли все шутки сказанные гвардейцем.
   Поздним ночью, когда уже прошла полуночная смена караулов, баронесса пришла на кухню, где остался последний раз ночевать Питер и, разбудив его, спросила тихо:
   - Ты обиделся на меня?
   - С чего ты взяла? - буркнул он, даже не собираясь подниматься.
   - Может, прогуляешься со мной на стену? Я одна в темноте боюсь. - скромно попросила она.
   Мальчик даже покраснел. Ведь она пришла к нему, а не попросила этого хлыща ее сопровождать! Он немедленно сел и радостно кивнул.
   Уже стоя на стене и кутаясь в один плед на двоих, девушка сказала задирая голову и рассматривая звезды меж облаков:
   - Никогда на меня не обижайся. Слышишь меня, Пит? - он кивнул и девушка продолжила: - Ведь ты, если честно, мой единственный настоящий друг. У меня больше никого и нет. Не только здесь. Даже в городе... Ну, разве ты вспомнишь чтобы я хотя бы с той же Цайндлих или Кляйн часто общалась? Они хоть и подруги мои, но такие глупые. А ты не такой. С тобой мне интересно. Ты по-другому смотришь на вещи. Правда-правда, я давно заметила.
   Что-то такое невероятно щемящие возникло в груди мальчика от этих слов. Одинокий во всем мире он был готов стерпеть все от этого беспощадного света. Он был, наверное, готов и к бегству и к вечным гонениям. Он наверняка понимал, что в этом мире он просто никому не нужен. Одинокий ребенок, каких множество по всей стране. Он может быть даже вполне осознавал, что без родителей и без поддержки у него никогда ничего и не получится. Не получится стать кем-то или даже просто вырасти. Чувство грядущей безысходности вполне почувствовалось мальчиком. И это чувство сделало его черствым. Душа мальчика огрубевала с каждым днем. Сомневаться не приходилось, что еще бы пару лет, и он вполне бы превратился в жесткого подростка, абсолютно не ведающего жалости. Ведь много ли его жалели чужие? Но вот эти откровения баронессы стали для него тем тараном, что прошибает ворота мощнейших крепостей. Они разрушили странную стену между миром мальчика и всем белым светом. И баронесса мягкой поступью входила в через разлом в стене даря такое забытое тепло и чувство защищенности.
   Он прижался к ней сильнее и тихонько шмыгнул носом.
   - Ты чего? - удивилась девушка, поглядев на его нестриженную голову. - Ты плачешь? Прекрати реветь. Я не люблю ревущих мальчишек!
   Питер прижался мокрым лицом к ее груди и что-то промычал. Девушка не разобрала и попросила повторить. Но Питер замотал головой и отказался повторять. Но хоть и плакать перестал. Проходя мимо них, стражник сказал:
   - Госпожа, вы простудитесь, ветер северный. С моря.
   - Спасибо, мы сейчас уже уйдем. - Отозвалась она.
   Они действительно пошли в комнату баронессы и там при свете свечи почти до рассвета играли в каменные шарики, выбивая их поочередно из "магического" круга. Ингрид выигрывала. Но и Питер не расстраивался. Что стоят все проигрыши и бессонные ночи, после которых приходится работать, если коротаешь их с самим ангелом?
  
   2.
  
   И возвестил ангел час Страшного суда...
   Не ангел, но стражник выдернул пастора из размышлений в библиотеке и заставил все-таки обратить внимание на шум и крики доносящиеся с улицы. Взяв двумя руками библию со стола, отец Марк поспешил за взволнованным стражником вниз.
   Видя взбудораженную толпу за распахнутыми воротами, пастор молился только об одном. Чтобы пока он говорит они не бросились на пики стражи и не началась бы настоящая резня.
   Горожане были вооружены. Кто чем. От самодельных пик и топоров, до дедовских тяжелых мечей. В толпе отец Марк заметил даже пару арбалетов и серьезно обеспокоился. Всего одна пущенная стрела и начнется бойня. И кстати не факт, что стража одолеет горожан. Оставшись без лейтенанта, которого пастор и гвардия упекли под замок до разбирательства преступлений, стража была готова массово дезертировать. Все что ей мешало так это понимание что после зверств, которые они учинили накануне, им в городе не житье и бежать придется очень далеко.
   А накануне пришли и вовсе страшные вести. Те кто покупал хлеб у хлебопека, а не сам готовил его дома, заболели. Ну, правильно. И он сам и вся семья его сгинула уже в заваленном рву у стены. И пастор откровенно клял себя. Каким надо было быть глупцом, чтобы не догадаться, как, продавая хлеб, они передавали с ним и заразу. Просто представив, сколько заразилось таким способом, пастор почувствовал дурноту. Он велел страже собираться. Он снимал с участков стены по одному человеку и строил всех у баронского дама. И когда подтянулись с берега не занятые стражники, пастор повел их за собой. Не церемонясь, дом за домом они взламывали двери, если их не отпирали добровольно, и осматривали жителей. Сарай, выделенный заболевшим, был переполнен уже к обеду. К пяти вечера была забита проклятыми вся южная башня. Все три ее яруса. Там сидели, лежали, стояли больные в ожидании неизвестно чего. К сумеркам количество выявленных больных перевалило за ТРИСТА человек.
   Стража была вымотана. За ней шлейфом ходила голосящая толпа и проклинала всех от стражника до короля за то зло, что они чинили. Но выбора не было. Передвигаясь большими, по двадцать человек отрядами, стража блокировала все новые и новые улицы, досматривая горожан отводя заболевших уже в один из опустевших особняков. Пастор был вне себя, когда ему в лицо начали лететь обвинения что он никто иной, как сам антихрист. Опомнитесь! - кричал он в ответ, - только ради блага здоровых чиним мы это. Что бы хоть кто-то спасся, а не вымерли все. Но его редко слушали. Ночью в них полетели первые камни. К утру было найдено три трупа стражников. Противостояние началось...
   И вот оно достигло апогея, когда вооруженная толпа горожан пришла к баронскому дому и стала требовать ни больше, ни меньше как отпустить всех задержанных накануне. Причем угрозы силой освободить их казались отцу Марку вполне реальными. Да еще этот врач и гвардия.
   - Только скажите, Марк, - проникновенно говорил врач, - и мы избавим вас от всех кого вы задержали. Яд, кинжалы, пули... все, что у нас есть, к вашим услугам.
   Озверело поглядев на него пастор высказал все без слов. Одно дело те сами помрут и некого будет в этом винить другое дело взять грех на душу и ответить за него перед вот подобной собравшейся толпой.
   - Дети мои! - в который раз пытался перекричать собравшихся пастор и простирал руки с распятием и библией над головой. - В городе и так много смертей! Не берите грех на душу не начинайте кровопролитие!
   - Пусть выпустят мою маму!
   - Где моя жена!..
   - Где мой старый Отто!
   - Выпустите всех!
   Пастор глох и терялся среди этих выкриков. Видя его растерянность, вперед уже ни на кого не обращая внимания, выступил Андре Норре.
   - Именем Короля! - закричал он, перекрывая голосящую толпу - Я приказываю всем разойтись! Вы все преступаете закон, нарушая Его указ о сборищах! Вы все совершаете измену, придя сюда с оружием! А изменников в нашем королевстве вешают и лишают головы! Я считаю до пяти и после этого прикажу убивать всякого, кто останется здесь. Те, кто выживут, будут повешены! Я клянусь своей честью в том! Пошли вон мрази! РАЗ!
   Толпа заколебалась.
   - ДВА! - проорал Андре Норре, вытаскивая свой клинок.
   Люди озирались друг на друга. А пастор вдруг с ужасом понял, как же это хорошо когда находится кто-то способный взять чужой грех на себя. Действительно камень с души свалился.
   - ТРИ! Гвардия, зажечь фитили!
   Гвардейцы, стоящие за рядами стражников с абсолютно непроницаемыми лицами, стали готовить оружие к стрельбе.
   Толпа подалась назад, когда, никуда не торопясь, гвардейцы, выставив упоры, навели свои мушкеты.
   Ни "четыре", ни, тем более, "пять" так и не прозвучали. Когда дорога перед домом барона расчистилась, врач язвительно обратился к пастору.
   - Вы еще в сутане!? Вам не кажется, что она мешает вам выполнять то, к чему вы имеете предназначение?
   Пастор молчал, оглядывая стражу. Он видел неуверенную радость на лицах стражников и это ему не отчего-то не нравилось. Лучше бы они были хмуры и злы. Тогда было бы все понятно. А эта неуверенная радость показывает, что они испугались. Что толпа поколебала их уверенность в своих силах. А ночью ведь наверняка найдут еще убитых стражников... и тогда они побегут. Побегут, спасаясь не столько от чумы, сколько от этих безумных людей.
   В библиотеке пастор склонился над планом города и сказал Андре, замершему у окна:
   - За сутки мы выявили очень многих на ком есть следы черной смерти. Но наверняка не всех. Конечно же не всех. Что у вас, Андре, со сливами и каменоломнями?
   Врач, не оборачиваясь, ответил:
   - Только вы скажете, и я направлю потоки в каменоломню. И утоплю все, что там еще шевелится.
   - А сливы?
   - А кто будет крыс бить? - вопросом на вопрос ответил Андре Норре. - Вы да я? Без горожан не справится. А они, я подозреваю, не захотят нам ничем помогать. Даже если по ним побегут эти выкуренные полчища все равно не будут помогать.
   Непонятно к чему пастор сказал:
   - Плохо, что Судья сегодня умер.
   Андре покивал, но ничего не ответил. Пастор, перескакивая на другие думы, спросил:
   - Вы осматривали вместе со мной задержанных. Как на ваш взгляд, сколько они протянут?
   - Первые уже сегодня... Готовьтесь к долгим отпеваниям, святой отец.
   Пастор вздохнул и признался:
   - Служба меня не тяготит. Я думаю о том, что поутру мы можем не досчитаться стражников. Их и так всего сто семнадцать осталось.
   - Измените караулы. - Пожал плечами Андре Норре. - Выставите большие караулы у Южной башни, около сарая, около особняка, где держат задержанных. Не меньше двадцати на каждый заслон. Пусть спят и питаются там же. Никуда не отлучаясь. Такому стаду будет сложно сговориться о побеге. А на стенах и на реке оставьте только самых верных. И снимите матросов с "Удачи" их всего сорок, но это тоже сильный прибавок.
   - Я не знаю, кто из стражи верен, а кто уже думает о побеге. - Признался пастор. - А матросов капитан не пустит на берег. Он жутко боится чумы.
   - Пустит. - Коротко и уверенно сказал Андре Норре. Поясняя, он повернулся к пастору и добавил: - Я с ним говорил. Он даст вам людей даже без прямого приказа барона. Даст вам пушки и порох. Даст вам мушкеты, если у вас будут верные вам горожане. Вы сможете пополнить ряды, святой отец? Вы же всех их знаете!? Вы должны знать, кто эти люди и чего ждать от каждого.
   - В это время я не знаю даже чего от себя ждать... - горько признался отец Марк. - Сегодня поймал себя на малодушии. Обрадовался, когда вы начали командовать. Так себя сейчас презираю. Но спасибо вам. Лучше пострадает мое самолюбие, чем люди. Вы нашли более весомые аргументы, чем я, чтобы разогнать толпу.
   - Обращайтесь, если понадобится стальная воля и крепкий кулак. - С невеселой насмешкой ответил Андре Норре.
   - Надеюсь, обойдется. - Искренне сказал пастор.
   - Не обойдется. Нигде не обходилось, а тут вот возьмет и обойдется? - снова раздражал пастора своей улыбкой врач. - Так не бывает, святой отец.
   Кивая, пастор даже не заикнулся, что на все воля божья. Медленно, но верно он старался теперь реже прибегать к такому непостоянному аргументу как вера.
  
   3.
  
   Ингрид перевязывала ногу Питера и шипела на него:
   - Ну, терпи! Что ты как маленький! Когда моего отца на охоте, на всем скаку из седла выбросило, он вообще ногу сломал! И не стонал и не плакал как ты.
   - Он вообще умеет плакать? - глухо поинтересовался Питер, честно стараясь сдерживать себя и не переставая, утирать слезы.
   - Раньше умел. - Уверенно кивнула Ингрид. - Он мне сам признался, что сильно плакал, когда мама моя умерла.
   - Не надо о маме, - попросил Питер. - Пожалуйста.
   Закончив с перевязкой, Ингрид поднялась и спросила:
   - И ты теперь вечно будешь бояться о маме думать, раз она умерла? Все умрут, Пит. Вечных людей не бывает. Бессмертна только душа человеческая. А тело стареет, дряхнет.
   - Я понимаю. - Насуплено сказал мальчик и попытался встать на больную ногу. Поморщившись, он прошелся по комнате и попросил: - Просто пока не надо.
   Ингрид пожала плечами, ничего не сказав, и убрала ненужные тряпки в льняной мешочек.
   - Завтра после обеда приходи ко мне, я тебе перевязку сделаю. А эти надо будет выстирать и на кухне прокипятить. Так меня старая карга учит. Говорит, что хорошая жена должна уметь врачевать. В ее, мол, времена домой настоящие рыцари только ранеными и заявлялись. А все остальное время непонятно где шлялись.
   - Я выстираю! - пообещал мальчик.
   - Конечно, выстираешь! - засмеялась Ингрид подразумевая, что уж она точно этим заниматься не будет.
   Незаметно для них в раскрытую дверь вошел сам барон и сказал, умиляясь от увиденной картины:
   - Питер, получил боевое крещение?
   Пит молчал, а Ингрид убирая в сундук мешок с тряпками ответила:
   - Конюх над ним пошутил. Без седла посадил на жеребца и влупил хорошенько. Слава Спасителю, шею не свернул... ногу о камни только разодрал. А конюх сволочь, за то, что конь убежал еще и плетей дал.
   Барон наморщил лоб в удивлении, отчего Пит даже засмотрелся на ставшее странно добрым и забавным лицо.
   - И как ты, парень? - спросил барон, присаживаясь на сундук.
   Пожав плечиками, Пит покосился на Ингрид и перевел взгляд на пол.
   - Спасибо, ваша милость. - Пробубнил он еле слышно: - Я могу работать.
   - Спина не болит? От плетей?
   Мальчик густо покраснел и признался:
   - Мне все пониже спины попало...
   Барон заулыбался и видно он находился в хорошем расположении духа, раз произнес такое:
   - Конюха накажу. Больше того... если за неделю он не научит тебя в седле держаться, уволю. Вот и пусть он попрыгает вокруг тебя, чтобы ты старался. Только сам не ленись. Увижу, отлыниваешь и тебя вышлю с замка. Научишься, сможешь Ингрид сопровождать на охоте. А то она там скучает. А так вместе скучать будете...
   С этими словами барон ушел и даже не расслышал запоздалой благодарности мальчика. От таких заявлений даже у дочери барона сделалось изумленным лицо.
   - Папочка, опять думал о вечном... ходит добрые дела творит. - только и сказала баронесса пожимая плечами и разводя руки в стороны.
   Она помогла Питеру дойти до кухни и там повар, не по-доброму разглядывая раненного, поставил перед мальчиком тарелку с супом.
   - Давай ешь, - сказала Ингрид, а сама отошла в сторону с поваром. Мальчик, уплетая, вполне четко слышал, как баронесса отдает указания: - Когда бы не пришел - кормить. Он не сможет иногда с остальными слугами обедать или со стражей, так что, я надеюсь, вы меня не подведете.
   Питеру приятно было услышать, как повар пусть и удивленно заверил баронессу, что мальчик будет сыт. Доев суп, Питер сполоснул тарелку в ведре. И поставил ее на окно к другой посуде сушиться.
   Потом они с Ингрид с разрешения ее отца вышли из замка, и пошли гулять по берегу. Питер хоть и ковылял, но старался не отставать от девушки, которая так о нем заботилась. Он был так ей бесконечно благодарен. Но он, конечно, жутко раздосадовался тем, что на другом берегу озера у навеса для прикормки животных их поджидал все тот же майор гвардии Его Величества.
  
   4.
  
   Ночь выдалась ужасная. Андре Норре был сто раз прав, рекомендуя выставить усиленные караулы. И пастор благодарил Господа за то что тот дал ему разума внять словам врача.
   Под самое утро горожане стали по одному, по двое, стекаться к местам изоляции. Сначала они вели себя мирно, просто просили дать пообщаться напоследок с родственниками. Но когда стража выставила пики, не подпуская никого, в сторону солдат понеслись угрозы и брань. Когда и вовсе рассвело, оказалось что стража на всех своих постах стоит в окружении озлобленных толп. Посыльные пробивались и приносили вести одна хуже другой. Снова обнажалось оружие, вновь прозвучали призывы силой открыть ворота.
   К десяти утра появились первые жертвы того дня. Возле сарая у городской стены толпа выдавила на выставленные пики человека и тот сильно был ранен. А у ворот, у одного из арбалетчиков спонтанно разрядилось оружие прямо в толпу. Насчет спонтанности пастор глубоко сомневался. Скорее нервы сдали у стрелка при виде напирающей массы. Но человек был ранен серьезно, если не смертельно. Все это естественно ни порядка, ни покоя не добавляло. "Летучий" отряд оставшийся только с одним своим десятником пытался патрулировать улицы, но был остановлен неизвестно как за ночь выставленными баррикадами.
   Десятнику удалось пинками и угрозами пригнать жителей и заставить их разбирать завалы. Но пока разобрали два, появилось еще пять. Видя как противостояние неуклонно возрастает пастор и врач все больше хмурились и злились. Это походило на весенний паводок. Тот, от которого уже не спасают выложенные плотины и укрепленные берега. Медленно и неостановимо злость и решительность росли в горожанах. И так же с быстротой убегающей в слив воды утекала храбрость и уверенность стражи.
   Что бы хоть как-то поддержать караулы, а скорее что бы просто владеть ситуацией Пастор и врач пустились в объезд постов. И что тут сказать... на улицах полных озлобленных людей пастор чувствовал себя уверенней только в окружении пятерых молчаливых гвардейцев.
   Закончив объезд к полудню, пастор так и не смог выкроить время, что бы написать очередной отчет барону. Буквально наскоро пообедав, он уже даже шел в библиотеку, описывать страшные события того утра, когда со двора раздались до холода в груди пугающие крики:
   - Измена! Измена! Закрыть ворота! Они идут!
   А дальше все события того дня превратились в хаос образов, движений, криков...
   Гвардейцы, отбрасывая стулья, хватались за оружие и спешили во двор. Врач зло ударил по столу, отчего несколько кубков опрокинулись, а от брани раздавшейся из его уст отец Марк устыдился. Отдыхающая стража была поднята воплями тревоги и, пошатываясь, на ходу поправляя амуницию, они спешили во двор и на второй этаж к окнам выходящим на улицу. Арбалетчики готовили оружие, гвардия во дворе заряжала мушкеты, врач, сжав губы и играя желваками, прямо посреди тарелок выложил пистолеты и готовил их к стрельбе. Лошади во дворе, видя суету людей, безумно заржали, предчувствуя беду.
   Пройдя к окнам, ведущим на улицу, пастор высматривал противника, но улица была пуста. Прошло не мало времени, прежде чем отец Марк сначала услышал шум приближающейся толпы, а потом и увидел ее. И впереди всего этого сброда, словно сель идущий по склону и сносящий все на своем пути, вышагивала озлобленная стража...
   Это действительно была измена.
  
   Глава четвертая.
  
   1.
  
   Семен держался двумя руками за ручку двери, но от болтанки это ни сколько его не спасало. "Уазик", прыгая на рытвинах и кочках, на безумной скорости пытался нагнать ушедшую вперед колонну. Уже была видна грязь и пыль, поднятые в воздух идущими впереди БТРами и грузовиками, но казалось это было так далеко.
   Водитель не щадил ни машину ни себя ни пассажиров. Бедная Вика сзади уже не раз и не два испытывала головой прочность крыши автомобиля. И она уже давно убедилась, что крыша точно прочнее ее головы. Один только Веккер сзади сполз с сидения так, что словно полулежал на нем и откровенно забавлялся этим непредвиденным развлечением. Американскими горками он называл подобную езду.
   - Ооо! - протянул он зачарованно и, поясняя свое восклицание выкрикнул что бы его расслышали за ревом двигателя: - Вон вертушки уже туда ломятся.
   - Не нравится мне все это. - Отозвался еле слышно Семен и в очередной раз чуть не ударился головой о дверцу. Не слыша ответа на свое высказывание, он громко повторил оборачиваясь: - Не нравится, говорю, мне все это. Словно война, какая там намечается!
   Толик, улыбаясь, чуть повернул голову к Вике и почти не слышно ей что-то сказал. Семен спросил, чего они там шепчутся и Веккер, перекрывая грохот в кабине, почти проорал:
   - Да тебя обсуждаем! Вот Вика сказала, что ты трусоват, раз тебе война не нравится!
   Вика изумленно поглядела на мужчин и закричала, тоже стараясь перекрыть шум:
   - Неправда! Сема! Врет он все! Веккер, я от тебя не ожидала!
   Семен покачал укоризненно головой, а Толик только флегматично улыбнувшись, снова стал смотреть в окно. Ему тоже все это не нравилось, но выбора не было...
   Периметр был прорван в пять сорок утра. Сразу пущенные по следу отряды отыскали тридцать человек из почти сотни сбежавших. И пока тех вязали и возвращали обратно, остальные прямехонько устремились через полосу отчуждения на свободу. Сам побег был не новостью. Мало ли этих бегунов... Но что никому не нравилось так это неизвестно откуда взявшееся оружие у беглецов. Та большая группа, что все-таки ушла от преследования довольно активно отстреливалась. Может именно поэтому ее и не стали преследовать оперативные отряды? Посчитали, зачем нужно это, если можно вызвать из-за кордонов спецчасти?
   А спецчасти, пока расчухались, пока собрались да выехали... беглецы, в общем, лихо меньше чем за два часа вышли к последним рубежам и прорвали их, выкатившись на просторы калужской области. А там леса, поля, реки... благодать, в общем, для тех, кто бежать хочет.
   И может быть, будь порасторопнее спецназ удалось бы сразу и всех накрыть, но... из всей этой толпы остановить смогли только пятнадцать или двадцать человек. И то, потому что они выдохлись, таща на себе раненого. Видя, что бежать дальше бесполезно, эти "добрые люди", ни в чем не сомневаясь и не рассуждая особо, с лету взяли в заложники весь состав одной из сельских администраций и по всем правилам заняли оборону в в ее здании. Они не собирались сдаваться и никто не сомневался, что этим людям особо терять было нечего.
   Когда Веккер получил приказ выдвигаться на место, с террористами, а именно такой статус был немедленно присвоен беглецам, уже вступили в переговоры. Зачем было надо выдергивать его и Семена, Толик вообще не понимал. Ну ладно если бы это происходило на территории Москвы, в их районе... Но тут... Объяснения который пришли сверху Толика не устраивали. Да он, конечно, долго занимался подобными отморозками, но и спецназ не даром хлеб свой ел. Попытавшись возмутиться, Веккер сказал, что они все там только мешаться будут штабу операции. Но большие начальники может это и понимали, но отменять ничего не стали. И Веккер, собрав с трех районов дежурных, из числа тех зараженных кто проходил спецкурсы, погрузил всех в автобус и двинулся к Обнинску. Уже в Обнинске они пересели в этот шедевр отечественной автомобильной промышленности и решили сократить путь, пока автобус своим ходом будет добираться до места операции.
   Не сказать что ребята узнав о предстоящем были в восторге. Даже совсем наоборот. Обстановка в автобусе пока группа двигалась к Обнинску была угрюмая, удручающая. Только Вика, выдернутая с другой операции, была как обычно жизнерадостна и пыталась поднять всем настроение. Но безуспешно. И потому, когда Веккер и Толик собрались слинять на машине местного угрозыска, она чуть ли не взмолилась, упрашивая, чтобы ее взяли с собой. Толик не смог отказать.
   - Подъезжаем! - проорал водитель, указывая на какую-то деревню впереди них. - Я же говорил что полями быстрее!
   Семен разве что не выругался. Но он сразу забыл обо все когда уазик, надрываясь, выкатил к дорожной насыпи и поднялся на нее. Больше не трясло. Больше не надо было хвататься за все что под руку попадалось, чтобы удержаться на месте. Переведя дух Семен закурил, приоткрыв форточку.
   - Мать моя женщина... - только и сказал он, почти успокоившись. - Что бы я еще раз согласился на короткий, быстрый путь? Никогда.
   Вика, тоже счастливо улыбаясь, вытянула вперед руку, и Семен без вопросов отдал ей подкуренную сигарету. Веккер не стал курить. Он все так же полулежал и глядел в окно. Только когда уазик остановился перед заслоном выставленным спецназом, Толик с кряхтением сел нормально и сказал:
   - Ну что... пошли работать. Хотя на кой хрен мы тут нужны, ума не приложу.
   В штабе расположенном в одноэтажной сельской школе, целый полковник насел на Веккера с градом вопросов:
   - Где ваши? Где люди, которых вы должны были с Москвы привезти?
   - Скоро будут. - Уверенно сказал Веккер.
   - Сколько их? Нам надо не меньше десяти-пятнадцати человек!
   - Там семнадцать. - Вяло ответил Веккер, поглядывая на тех, кто готовил операцию. - С трех районов выдернул народ.
   - Какой у них опыт?! - требовал полковник ответов.
   - Никакого! - с улыбкой и абсолютно пофигистечески ответил Веккер, но, видя изумление на лице офицера, пояснил: - Ну, естественно в задержаниях все участвовали, но не думаю что кто-нибудь побывал в ситуациях с вооруженным сопротивлением.
   - Побывают! - уверенно заявил полковник и позвал Веккера и Семена к столу, на котором в беспорядке были разбросаны какие-то рисунки и планы, начертанные от руки. - На данный момент план такой. Вы как более опытный в работе с ними берете переговоры на себя. Сами пытаетесь понять, что они хотят и к чему все ведут и готовятся. Потому что, то, что они нам говорят это какой-то бред. Им какие-то лекарства требуются, а я даже не в курсе таких названий. Первый раз слышу. Но лекарства уже едут с Обнинска. Они хотят вертолет и летчиков. Ну, как обычно все. На критический случай с Серпухова уже сняли один вертолет с экипажем. Стоят за тем вот лесом. Летчики военные и побывали в таких передрягах... короче, они добровольцы. Говорят, что вполне справятся с задачей в случае нужды отвезти, куда террористы хотят и на месте сами разделаются с ними. В кабине есть, где спрятать оружие. Так же при взлете мы можем подцепить двух бойцов. Под днище. Только надо тут уже площадку оборудовать. Чтобы не попалили раньше времени. Летчики в курсе и будут лететь, не забираясь высоко. Тепло, так что думаю, не замерзнут мои бойцы.
   Полковник перевел дух и с недоумением посмотрел на зачарованную такими вещами Вику. Он хотел спросить, что она там делает, но передумал. Вместо этого он продолжил:
   - Это раз. Второе мы можем хоть сейчас начать штурм. Здание хлипкое. Без шуток можем целую стену вырвать. Но тут будет тогда фарш. Можно как обычно через окна, двери крышу... но у них грамотный кто-то... расставил бойцов так что простреливают все. А стену проще простого. БТРом поддеть... там щитовое здание. Можно просто проломить. В общем вариантов просто всех покрошить множество... Но какой-то мудак наверху очень хочет показательный процесс над этими учинить. Мало им говна по телевизору. Так еще страсти подстегнуть хотят. Чтобы, озверев, народ, наверное, уже сам вырезал тех, кто без карты мед контроля. Как же это дурачок назвал один... типа самоочищениие.
   - Извините, вы отвлеклись. - Насмешливо сказал Веккер и полковник осекся. Снова поглядел на Вику и на Семена.
   - Да, наверное. - Кивнул он соглашаясь. - Эти варианты резервные. Понятно? Вы сейчас приступаете к работе и думаете как всю эту шваль живьем взять... И еще... заложники не важны. Нужны только эти...
  
   2.
  
   Вика с крыши автобуса, прищурившись, рассматривала здание, захваченное ВИЧ инфицированными, полностью понимая, что полковник имел ввиду под словом "хлипкое". Странно, что оно вообще стояло. Один из скатов крыши словно прогнулся внутрь, а стена, о которой упоминал полковник, даже с такого расстояния не внушала никакого доверия. Вся в подтеках и словно ее тоже уже пытались проломить внутрь. И это здание сельской администрации! - поражалась Вика.
   Веккер, сиял на корточках рядом с ней, тихо говорил:
   - ...Ты не должна входить внутрь. Вы со Стасом будете подносить коробки к окну, и передавать и просто их. Твоя задача и Стаса... Стас ты меня слышишь? - парень, стоящий на капоте автобуса просто кивнул, давая понять, что тоже все слушает. - Вы со Стасом только должны рассмотреть, что внутри происходит. Сколько там людей, есть ли в этой комнате заложники. Ясно? Если вас будут о чем-то спрашивать... отвечайте. Слышите меня? Разговаривайте о чем хотите. Чем больше вы проговорите, тем более разрядится обстановка. Это касается в первую очередь тебя Вика. Красота - великолепное оружие в умелых руках. Если заговорят сами... заболтай их досмерти. Кокетничай... делай что хочешь, но тяни время и НЕ ВХОДИТЬ ВНУТРЬ!
   Пусть распушат хвосты перед тобой. Пусть попонтуются. Восхищайся тем, что они делают, расстраивайся, что вы по разные стороны баррикад. Покажи им свое уважение и просто вздыхай, когда тебя будут звать к ним. Постепенно переходи к тому, что ты уважаешь, что они борются за равные всем права и больным и здоровым, только вот убийств не приемлешь... Ну и так далее. Ты еще не все со спецкурса забыла?
   Вика покачала головой в полном молчании. Она была очень серьезна. И еще без своего умения и знаний Веккер видел, что она напугана. Семен стоящий внизу и неторопливо курящий, тоже это видел. В качестве поддержки он сказал:
   - Вика. Хочешь, я с тобой пойду вместо Стаса? У меня и опыта побольше... и вообще.
   Упрямо покачав головой, Вика сказала тихо:
   - А если они дротик кинут? Или еще что? Как и я будешь собачкой по вызову работать?
   - Вика! - одернул ее Толик. Вздохнув, он сказал уже мягко: - Мы уже столько раз обо всем этом говорили. Ты сама мне заявляла что это лучше чем сидеть сиднем там и помирать от тоски и ничего не делания... Говорила? Это работа Вика... Простая работа. Все что тебе надо сделать, это пойти туда. И если они заговорят с тобой... то только тогда отвечать и говорить с ними. Если они не станут говорить, ты и Стас просто возвращаетесь к бронетехнике.
   Вика насмешливо посмотрела на него сверху вниз и сказала:
   - Веккер!? А слабо тебе со мной сходить?
   Толик поднял голову, поглядел как-то странно без вечной своей дурацкой улыбки. Вике даже стало не хорошо от такого Веккера. Она наверное, любила Толика улыбчивого. Толика насмешливого. Даже Толика по-доброму издевающегося она тоже любила... Но этот вот Веккер был что-то новое для нее. Она впервые отчетливо поняла, что серьезно обидела его. И что, наверное, впервые видит Веккера настоящего. С которого скинута шелуха брони и улыбок. Этот Веккер ей не понравился. Он ее пугал.
   Толик очень мягко поднялся на ноги и сказал:
   - Стас, иди к остальным. Готовьтесь к штурму. С Викой пойду я.
   Семен внизу в это время затягивался дымом и совсем уж комично раскашлялся, услышав слова своего старшего.
   - Ты с ума... сошел ... - сдавлено выпалил Семен: - А если там те, кого ты запирал сам? Лично!? Они же не дротик кинут, а весь боезапас в тебя разрядят!
   - Молчи, Фомин! - скомандовал Веккер, спрыгивая в траву с крыши автобуса. Он неудачно приземлился. Ему пришлось руками упереться в землю, что бы не упасть. Но вот он разогнулся, и сходу вытянул свое оружие из кобуры. Протягивая его другу, он сказал:
   - Сохрани до возвращения. Мы скоро будем.
   Вика, растерянно стоя на крыше, смотрела на него и очень хорошо осознавала, что Веккер зол. Невероятно зол. Только не могла понять, почему его так разозлила эта невинная шутка. Он ведь над ней шутил еще злее иногда!
   Девушка, не зная как исправить ситуацию, сказала:
   - Толик. Пожалуйста. Ну, извини меня. - Не оборачиваясь, Веккер шел к коробкам, что надо было доставить террористам. Вика в отчаянии крикнула ему: - Толик! Слышишь меня? Не надо так! Пусть Стас идет.
   Во всей этой истории только Стас оставался холоден. Ему даже, наверное, было все равно идти или не идти. Семен нагнал Толика и что-то попытался ему высказать. Но разве Веккер его слушал? Он принципиально не обращал внимания на Семена и проверял картонные коробки. В них была вода для террористов и заложников. В них была еда. Какие-то странные треугольные сэндвичи в коробках. В коробках был, наверное, месячный запас лекарств небольшого реабилитационного центра для ВИЧинфицированных. Все что требовали террористы, все им было подготовлено.
   - Слезай! - скомандовал Веккер Вике и та, все еще пытаясь в чем-то Толика убедить, соскочила сначала на капот, а потом и на землю.
   Подошел полковник и спросил в чем дело. Толик пожал плечами и ответил:
   - Слушайте. Ну, у меня точно все лучше получится. Я прогуляюсь с Викой. У меня и опыта навалом и я детали подметить смогу.
   Полковник удивился, но не сильно. В его понимании это действительно было лучше.
   - Хорошо даю команду и этим... этим сообщу, что все им несут.
   Веккер взял тяжелую коробку с бутылками воды в руки и, кивнув на коробку с сэндвичами, сказал Вике, что бы она ее брала.
   Уже ничего было не исправить. Уже никого нельзя было отговорить и Вика только закусив в отчаянии губу взяла легкую коробку с едой.
  
   3.
  
   Окно им открыли не сразу. У Веккера уже стали пальцы затекать, но на землю ставить коробку он не решился. Вика угрюмо смотрела перед собой, и все ее мысли казалось были написаны на ее лице. Она ни черта не думала о работе. Она думала о том, как все некрасиво получилось с Веккером. Для нее, такой маленькой и решительной оставалась последняя надежда. Заслонить близкого человека, если и, правда, эти... гады, спрятавшиеся в доме, попытаются что-нибудь этакое вытворить.
   Она не думала ни о чем кроме тех некрасивых минут, что ей пришлось пережить. Она не думала ни о ком кроме Веккера, с которым надеялась помириться после всего этот. А вот он... да он вообще-то тоже не особо думал о работе. Но на его спокойном лице не отображалось ничего кроме раздражения глупой ситуацией. Стоять с коробкой и ждать, когда ему соизволят открыть.
   Окно отворилось, но за ним никого не было. Веккер если и удивился, то вида не подал. Он хмурым тоном громко поинтересовался:
   - Так... кто тут пиццу заказывал?
   Отозвались не скоро. Словно перед тем как ответить решили хорошенько рассмотреть "разносчиков пиццы". Веккер уже хотел поставить коробку на подоконник и уйти, но прозвучавшие слова его остановили:
   - На землю поставь и раскрой. Я покажу, какую бутылку тебе взять и отпить!
   Ни мгновения не прошло, а Веккер зло огрызнулся:
   - Перебьешься! На заложниках проверишь! - С этими словами он поставил коробку на подоконник и пока там не опомнились от его наглости, сказал: - Сейчас ваши лекарства принесу.
   И он действительно просто ушел за коробкой с лекарствами. Так спокойно, словно грузчик в магазине пошел за новой ношей. Если так можно сказать обалдели все. И даже Вика. Она со своей коробкой замерла, не зная, как поступить, и смотрела только вслед ушедшему Толику.
   - А ты чего встала? - позвал ее грубый голос из сумрака комнаты.
   Опомнившись, Вика тоже поставила свою ношу на подоконник и собиралась уйти, просто промолчав, но не судьба...
   - Вика?! - позвал ее молодой и странно знакомый голос.
   Обернувшись, Вика никого не рассмотрела, но просто кивнула.
   - Ты с ними!? - недоумевал непонятно кто внутри дома.
   Вспоминая все, чему ее когда-то учили, она посмотрела куда-то с тоской вдаль и ответила глухо:
   - А у меня что, выбор есть?
   Эти слова и жалкий вид красивой девушки открывали ее уже бессчетную шахматную партию. И словно действительно в шахматах она теперь просто выжидала ход противника. Кто бы там ни был, как бы хорошо он не знал Вику... Если там кто-то возмутится, она скажет другие заученные слова. Если в голосе появятся нотки непонимания, она сможет продавить на сочувствие и начать плести паутину слов. Если там сразу будет ей сочувствующий она скромно и горько улыбнется и скажет, что-нибудь горько веселое. Она готовилась подцепить собеседника на крючок любопытства и сочувствия. Она была уже готова сыграть на заинтересованности противника.
   Но все игры как-то сами по себе отпали, когда в окне появился Антон. Тот самый, совсем мальчик, который помог ей тогда... помог справится с кризисом. Помог удержаться от самоубийства. Буквально приютил у себя дома ничего, не требуя взамен. Он ей просто помогал, не думая ни о чем большем. Он был бесконечно добр к ней тогда, и у Вики сердце обливалось слезами, вспоминая, как она ездила с этими славными ребятами на Воробьевы горы. Как они жарили там шашлыки, наплевав на всех вокруг. Как именно Антон не позволял ей грустить и думать о той страшной беде, что ее постигла.
   - Антошка? - спросила она срывающимся голосом. Справившись с голосовыми связками, она чуть ли не умоляла глазами объяснить ей, что происходит. Она с почти физической болью в груди спросила: - Откуда ты здесь!?
   А он стоял и смотрел на нее, ничего не отвечая. И столько было горя обиды в его глазах, что Вика чуть сама не разревелась. Ей с трудом удавалось удерживать себя, когда появился Веккер и безобразно развязано вручил в руки Антону коробку с лекарствами.
   - Лечитесь мля. Авось поможет. - Сказал он и, повернувшись, пошел прочь, даже не взглянув на Вику.
   А девушка растеряно глядела то на Веккера, то на Антона и не знала, что сказать или что сделать. Мальчик поставил коробку у своих ног, и, разогнувшись, вдруг спросил то, что меньше всего Вика ожидала от него услышать:
   - Ты как сама-то?...
   Вика думала над вопросом непростительно много. На этот вопрос не учат отвечать правильно на спецкурсах. А ответ, набивший оскомину "нормально" тут не годится. И пытаясь совладать с взбесившимся сердцем и растерянными мыслями, Вика, словно завороженная подошла впритык к окну. Протянула руку и осторожно, словно касаясь чего-то почти неосязаемого, провела ладонью по волосам Антона.
   - Антон, Антошка... бедный мой... - говорила она глупости, абсолютно не соображая, что делает. Она протянула вторую руку к мальчику и тот тоже, словно под гипнозом приник к подоконнику. Сколько же непонимания было в его глазах. Сколько вопросов, которые он хотел, но не мог задать. Сколько обиды... Нет не на нее, а наверное на всю эту глупую ситуацию. Он никогда бы не пожелал встретится с ней вот так. Да и она бы отказалась, напрочь идти зная, что он внутри.
   Между молодыми людьми был только низкий подоконник домика почти вросшего в землю. Но казалось между ними выросла невероятной толщины невидимая стена, которую ни он, ни она не имели сил разбить, как бы того не желали.
   Не понимая, что делает, девушка потянулась к склоненной голове Антона и аккуратно поцеловала его в лоб.
   - Сбереги себя. Пожалуйста, Антон. Сбереги себя. Умоляю... Я буду очень плакать, если ты погибнешь... Я не знаю... мне так больно сейчас... пожалуйста. - И она заплакала. Открыто и, кажется не чувствуя, что слезы заливают ее щеки. Она не знала, что оператор через мощный объектив снимает эту сцену. Она забыла о микрофоне на ней. Перед ней стоял человек, который ей помог никак не меньше чем Веккер. Побольше чем Семен... и очень может оказаться, что ей придется стать его палачом. Именно ей может быть придется идти с другими на захват. Именно она будет без сожаления стрелять в это доброе лицо с такими растерянными глазами уже тоже полными непонятных никому слез.
  
   4.
  
   - Что произошло! - Требовательно спрашивал Веккер. - Почему ты ушла! Этот мудак уже был у тебя на крючке! Он и все кто там был в комнате! Почему ты не сделала того, что должна была!?
   Вика растерянно молчала, глядя в пол перед собой. Она сидела в штабе, в соседнем помещении на учительском стуле и хотя бы сама себе пыталась объяснить, что же действительно произошло и почему. Почему жизнь такая несправедливая штука она уже не спрашивала. Она хотела узнать почему жизнь совсем стала сволочью раз сталкивает ее с человеком, который ей нравился и которому она была обязана... кто знает не покончила бы Вика с собой тогда... Когда узнала свой диагноз? Кто знает, что бы она могла еще натворить, если бы не этот мальчик и его приятели просто и без задних мыслей взявших ее под опеку.
   - Я не могу. - Сказала тихо девушка. Словно Веккер должен был понять, о чем идет речь, она сказала: - Это Антон. Я не могу.
   Веккер отвернувшись на Семена, сказал без сомнения, издеваясь:
   - Понял? Это Антон. И мы не можем.
   Семен поморщился от язвительного тона Веккера и промолчал, не желая, пока ничего не понял, ляпнуть глупость.
   - Кто этот Антон? - устало спросил Толик, садясь перед Викой на стол учителя.
   - Он там... Он из тех кто мне помог... помнишь ты говорил что они меня втянут... ну когда вы поймали меня, я с ними расклеивала в метро листовки.
   - Это все херня... - жестко отбросил от себя слова Вики Толик. - Это твой парень или кто? Твоего парня я еще тогда нашел... Этого Сережу. Он сейчас со своим диагнозом бизнес в зоне отчуждения под Казанью строит! А этот-то кто?!
   - Ты не понимаешь! - воскликнула Вика.
   Объяснить ей не дал сам Толик:
   - Да, я не понимаю! - заорал он. Никогда ни до, ни после, ни Семен, ни Вика не видели сорвавшегося Веккера: - Я нихрена не понимаю, почему ты плюнула на Дело! Я так просто не умею! И, наверное, потому не понимаю! Если я взялся я доведу до конца начатое! А ты? Ты хоть соображаешь, что натворила? Это был шанс всем им спасти пусть не свободу, но жизнь. Всем им! Я не говорю о заложниках... ты сама все слышала. Но этих бы задержали, судили и отправили на север! Дрессировать блох в бараках! Эти бы идиоты выжили! Но сейчас ни у кого выбора нет. Понимаешь? Ты меня понимаешь? Вас, именно вас всех, пошлют на штурм! И поверь тому полкашу насрать сколько зараженных друг друга поубивают. Понимаешь меня!? Насрать! Ему и на заложников насрать, да и на меня и на Семена. Пусть мы хоть все здесь сдохнем, но если хоть над одним из них, будет проведен процесс за терроризм ему дадут генерала... понимаешь? Его назначат командовать всеми этими долбанными спецчастями. И когда человек, которому на всех наплевать берет в руки такую власть... Ты своими соплями погубила даже не этих... ты погубила других. Многих и многих... которых этот гаврик будет приказывать не щадить. Да, он уже отдал приказ готовиться к штурму! И не пройдет и пары часов как ты лично. Да именно ты лично. Я тебя дуру заставлю! Ты сама упакуешь своего Антона в целлофан и повезешь в морг! Чтобы на всю жизнь знала цену соплям!
   Вика разревелась. Ее лицо раскраснелось, тушь давно и так потекла, и весь ее вид ничего кроме жалости и даже, наверное, отвращения не вызывал. Семен поднялся со своего места, подошел к ней и молча прижал ее ревущую к своему животу. Поглядев на Веккера, который зло закуривал очередную сигарету, Фомин сказал:
   - Ты зря орешь, Толик. Я ведь тоже не уверен что окажись ты там, а я на ее месте... Что я бы продолжал тебя разводить... А что ж ты от девчонки хочешь? Я и тогда сомневался, что из этого что-нибудь путное выйдет, использовать ... этих... ну ты понял.
   Веккер покачивая головой и ничего, не говоря, ходил между партами и словно лихорадочно думал о чем-то. Вика резко отстранила Семена и умоляюще попросила:
   - Толик! Анатолий Сергеевич, пожалуйста. Ну, пожалуйста... - ее слова снова были прерваны плачем, но Веккер обернулся к ней и Семену и вопросительно смотрел на них. Сквозь всхлипы девушка выдавила: - Спаси их... Я знаю, ты можешь. Спаси их. Помнишь, ты говорил, что нет ничего невозможного. Все что человек может представить, возможно. Значит, ты можешь это...
   Веккер задрал брови в удивлении. Он вероятно и сам не догадывался, как же эта девчонка верит в него. В его возможности и силу. Ничего не отвечая, он стремительно вышел прочь из кабинета.
   Штурм начался через два часа. Успокоенные невидимым и не чувствующимся газом, террористы почти не оказали сопротивления. Перед этим они ведомые толи злобой и ненавистью, толи просто жаждой мщения хоть кому-либо, заразили всех заложников.
   Взбешенный Веккер прямо на месте устроил допрос с пристрастием отсеченному от группы лидеру этих уродов. И толи Веккер был столь искусен в подобных допросах, толи лидер имел низкий болевой порог. Но через двадцать минут всплыло имя Грешника. Семен схватился за голову. А человек под настойчивым взглядом Веккера продолжал говорить и говорить. И об инструкциях правдами и неправдами, попадающими в руки зараженных. И о том, что идея заражать заложников и делать их невольными союзниками не самая плохая идея. И даже как вести себя с органами тоже инструкции были у этих ребят. Только вот не было у них инструкции как себя вести с Веккером. Человеком, для которого во главу стал не Закон. А Выживание.
   И только Семен смотрел на это и вспоминал старые добрые времена, когда цель еще не оправдывала средства.
  
   Глава пятая.
  
   1.
  
   Врач и священник, оба прихрамывая, двигались по берегу вдоль воды. Священник разодрал сутану и теперь его худые обнаженные ноги нет-нет, да и мелькали, удивляя своим словно мертвецким иссиня-белым цветом.
   Врач тоже выглядел потрепанным. В ножнах отсутствовал его изящный хоть и коротковатый клинок. Сломанный при отступлении он так и остался валяться на мостовой недалеко от церкви. На одной из туфель врача отсутствовал каблук, и именно это вызывало у него хромату. Рана, нанесенная в запястье удачным ударом клинка одного из стражников, уже была перетянута и почти не кровоточила. Врачу можно сказать повезло, и кисть сохранила свою работоспособность. Единственное, наверное, что пугало его, а не рубил ли раньше этот палаш зараженных и не начинает ли в нем уже разрастаться его будущая смерть? Но, отгоняя прочь подобные мысли, Андре Норре упрямо шел вперед и только изредка словно боясь увидеть погоню оглядывался в сторону уже невидимого оставленного ими города...
   Дом барона продержался до ночи. Все попытки горожан взять штурмом этот можно сказать городской замок были отбиты. Особенно храбро себя показали гвардейцы. Они девять часов не отходили от окон и ворот, отстреливая и рубя всех кто пытался забраться внутрь. Воодушевленная ими стража тоже приободрилась и без особых сомнений кромсала своих бывших товарищей переметнувшихся на сторону горожан. А над всеми ними, словно злой дух, вещал и командовал Андре Норре. Он обещал личное дворянство каждому, кто останется верен из стражи. Он обещал и от имени барона о будущей награде верным. Даже от имени пастора и Всевышнего он обещал спасение всем на небесах, кто погибнет за правое дело. Он был мастером обещать и убеждать.
   Но что стоили потом его убеждения, когда с темнотой озверевшие горожане смогли ворваться на баронскую яхту. Команда, по слухам, стойко держалась и лишь когда капитан погиб сраженный одним из ренегатов-стражников все попрыгали в воду. Но не то было страшно, что двенадцатипушечный пакетбот - яхта барона, оказался в руках безумцев. А то, что им достались и орудия и порох. Всего несколько часов потребовалось горожанам, чтобы переправить несколько пушек на берег и установить напротив дома барона.
   Дальше все было просто и отвратительно безысходно. Ничего нельзя было сделать с теми, кто навел орудия на ворота. Лишь одну попытку совершили гвардейцы отбить орудия и повели стражников за собой.
   Уставшие, за целый день осады, голодные и злые они уже оказались не теми вояками. Все они полегли там же на камнях мостовой перед домом барона. Когда же двумя выстрелами ворота были снесены, даже отец Марк, помолившись о прощении грехов, взялся за оружие. Приятно в руку лег эфес отцовской тяжелой шпаги. Этой и с коня было удобно рубить и фехтовать тоже удавалось неплохо. Странная радость наполнила вдруг отца Марка в тот момент. Словно не он, не епископ или кардинал, не его Святейшество Папа Римский... а сам Господь Бог освобождал пастора от обетов и клятв. Сутана была больше не нужна. Она только мешала. Но имело ли смысл переодеваться, когда во двор с истошным криком ворвались первые безумцы?
   Лестницу смогли удерживать почти полчаса. Стража, просто выставив пики, степенно отступала под напором и удачными выпадами врага. Но когда раздались выстрелы захваченных на "Удаче" аркебуз всем им пришлось ретироваться на второй этаж, оставив за собой пятерых своих погибших товарищей.
   Второй этаж... именно на втором этаже впервые за столько лет отец Марк обагрил чужой кровью свои руки. И сразу понял, что обратного пути больше нет. Он видел с каким бесовским весельем колол, рубил, бил наотмашь Андре Норре и не отставал более от него. Рука словно сама знала что делать, а может это сам Господь правил рукой пастора? Все это было не важно. Они смогли выдавить наступавших снова на лестницу и те покатились по ней, спасаясь от двух бесов один из которых был в рясе священника. Снова пустив впереди себя стражу, Андре Норре не позволил отдохнуть ни пастору, ни себе. Они оббежали второй этаж и наметили себе путь отступления, если им не удастся обратить толпу в бегство.
   Но толпу ничего не могло остановить. Наверное, даже если бы сам Спаситель явился в тот миг и потребовал бы опомниться, и его бы разорвала безумная и жаждущая крови и мести толпа. Через еще полчаса, когда стало ясно по выстрелам мушкетов что удержать этаж не удастся, последние несколько стражников, пастор и Андре Норре покинули дом просто спрыгнув чуть ли не на головы сгрудившимся на улице людям. Неожиданность и свирепость нападения ошеломили толпу. Священник, прижатый к стене, почти не участвовал в бое, только продвигался вдоль нее в направлении выбранном Андре Норре. А вот тот стал самой смертью. Едва ли не хуже того Зла, что поработило их город. Его точные экономные удары, словно работа косаря в поле прокладывали путь страже и священнику на свободу. Страже оставалось не более как удерживать один фланг и тыл не подпуская ни кого к Собирающему Жатву. Через десять минут по трупам, поскальзываясь в крови, они вышли к церкви и пастор, всех пустил внутрь. Заперев высокие двери на засов, отец Марк опустился обессиленный на пол и с чувством невероятной скорби поглядел на распятого Спасителя.
   Андре Норре, тяжело дыша, сидя так же на полу, хотел что-то сказать, но вместо этого просто махнул рукой. Все что ему было нужно это передышка. И он ее получил. Пока снаружи ломали массивные двери, врач зарядил оба своих только чудом не утерянных пистолета и отполз в сторону от прохода. Спрятавшись за какой-то утварью, он оттуда позвал отца Марка и велел ему уйти с прохода. Или дверь вышибут и толпа просто затопчет пастора. Или по двери выстрелят из пушки. Итога, это понятно, не изменит, но будет менее приятно эстетическом взгляду врача.
   Удивляясь, откуда у врача остаются силы шутить и пастор и стража убрались с прохода и сгрудились у одной из стен. Совершенно спонтанно возник план побега. Ни черта не продуманный и рискованный он был всяко лучше, чем просто умереть задавленный толпой горожан. Но претворить в жизнь свою идею Андре Норре не успел. Вдруг двери перестали ломать и стража перекрестилась, ожидая залпа орудия. Какого же было удивление всех, когда вместо разбитой в щепы двери объявился другой кошмар. А именно лейтенант стражи. Он негромко, но размеренно постучал в двери и в щель обратился к пастору:
   - Святой отец? Вы узнаете меня? Вам не стоило меня запирать... Видите как все обернулось. Мои люди не забыли того, кто спасал их от ваших глупых требований. Нам нужен только ваш друг... Андре Норре. Как он себя называет. Ведь на самом деле он и есть враг рода человеческого! Лукавый проник в дом Господа, пастор. И именно вы его привели туда.
   Никто понятно не отвечал безумцу. Но все внимательно его слушали. И по эту и по ту сторону двери. А лейтенант говорил спокойно и уверенно в своих словах.
   - Вы пастор принесли тоже много горя. Но вы божий человек и мы не поднимем на вас руку. Ступайте с миром прочь из города. Замаливайте свои грехи сами. Но нам нужен этот отравитель. Он извел всех людей в каменоломнях. Вы разве не знали об этом пастор? А разве вы не знали, что именно он и его гвардейцы поджигали дома? А скольких он убил своим дьявольским клинком? Вы оставили за собой больше трупов, чем раненных, святой отец. И нам хочется повесить этого мерзавца, разорившего наш город и убившего так много наших друзей. Но думаю повесить его не удастся скорее его разорвут на части... Но вы, вы пастор, еще можете спастись. Откройте засов и выйдите на улицу. Взгляните в лица настоящих людей, а не бесов в людском обличии. Они простят вас пастор. Они прощают вас. Только отдайте мне этого негодяя для справедливого суда. Иначе... Орудие наведено. Фитиль уже тлеет. Понадобится меньше минуты, чтобы открыть эти двери. Я дам вам пастор две минуты. Решайте сами. Мне будет жаль вас. Не смотря на то, что мы бывало, вздорили с вами. Решайтесь. Решайтесь, святой отец. С народом божьим или со врагом человеческим...
   Двух минут вполне хватило, чтобы совершить самое жуткое святотатство. Не теряя мгновений, Андре Норре подбежал алтарю. Вскочил на него и не стыдясь ничего полез по деревянной фигуре распятого спасителя наверх к разноцветным стеклам витража. Стоя грязными туфлями на плечах Бога, он эфесом шпаги разбивал стекла, делая лаз для всех. Стража крестилась, видя подобное, а отец Марк даже не знал, что делать, крестится или плакать.
   Наконец большой участок витража остался без стекол и легко подтянувшись Андре Норре уселся на стене. Он весело улыбнулся оттуда и спросил просто и без изыска: "Желает ли кто спастись СЕГОДНЯ через Бога нашего Иисуса Христа? Или вы подождете Страшного Суда?"
   Пастор так и не понял, как его слугу божьего понесли ноги к алтарю. Он даже не оскорбился от подбадривающих шуточек восседавшего наверху врача. Он полз по фигуре Спасителя, пока не добрался до разбитого витража. Хитро изогнувшись, Андре Норре позволил пастору забраться и проследил, как тот удачно спрыгнул вниз.
   - Ну же... - весело крикнул врач стражникам, но те, только крестясь, замотали головами.
   Они пошли к дверям, что бы их открыть и один повернувшись к врачу, сказал удивленно:
   - А вы и, правда, Дьявол.
   Грустно улыбаясь, Андре Норре смотрел на стражников что уже стояли у двери и оттягивали засов, желая выйти к людям и покаяться, что защищали беса.
   У них не получилось. Раздался оглушительный грохот, и двери словно взорвались мелкой щепой. Это, выждав две минуты, лейтенант дал приказ стрелять по дому Божьему. Одного стражника разорвало ядром пополам, другого же убило большим куском дерева вонзившимся ему в шею.
   Еле удержавшись на стене и чуть не вывалившись наружу, Андре Норре странно засмеялся. Его безумный смех, словно действительно смех дьявола носился под сводами церкви, отражаясь и множась. Ворвавшиеся люди замерли в испуге глядя на врача и не понимая... неужели он и, правда, взобрался туда по деревянному распятию.
   Из толпы вышел лейтенант и пальцем указывая на врача, воскликнул что-то типа "Вот вы и сами видите, кто настоящий враг!". А вот врач, перестав смеяться, сощурил глаза и с огромным трудом, но заметил бурый готовый вскрыться бубон на шее лейтенанта. От вида этой мерзости врач только пуще захохотал.
   - Так ты тоже болен!? - спросил он сверху сквозь смех. - Ну что же, значит, скоро ты предстанешь и сам перед Спасителем. Но я не могу отказать се6е в удовольствии. Лейтенант! Ты обвиняешься в измене королю и Стране! И именем короля, я, Андре Норре, полномочный поверенный в делах короны. Его посланник в вашем городе! Приговариваю тебя к смерти!
   Пистолет уже был у него в руке. Он легко навел оружие на лейтенанта, и толпа шарахнулась в стороны от уже больного ренегата. Эхо выстрела еще носилось под потолком, лейтенант еще валился на пол сраженный на повал прямо в лоб большой тяжелой пулей, люди забрызганные кровью и осколками затылочной части черепа лейтенанта еще визжали, а сам Андре Норре уже стоял внизу рядом с пастором и отряхивался после не сильно удачного падения.
   - Дело сделано. - Сказал Андре, и неподобающе схватив пастора потянул его за собой.
   Именно там возле церкви они столкнулись с двумя предателями стражниками спешивших верхом поучаствовать в казне сопротивляющихся. Им не повезло. Впрочем, как и клинку врача, что сломался прямо в теле стражника. Клинок, оружие, это всего лишь инструменты. И как любые инструменты у них есть срок жизни и пользы. Клинок врача покинул мир, но успел подарить своему хозяину жизнь и лошадь.
   Дальше они скакали к воротам города, ведомые лишь надеждой, что безумцы открыли их. Но ворота были все так же заперты, только стражу у них несли горожане. Завидев всадников, они обрадовались и стали требовать новостей. Поймали ли пастора? Убили ли врача? Со злости Андре Норре разрядил второй пистолет в того, кто показался ему старшим в этой банде у ворот.
   И они поскакали дальше. Чувство безысходности напомнило пастору о том, как смог сбежать мальчик. Не мешка ни секунды он погнал коня к дому его доброй прихожанки Фрейлих.
   Андре Норре уловив чувство момента и уяснив, что пастор знает, что надо делать, поспешил за ним. Они были не слабее мальчика взобравшегося на козырек. Они были просто неуклюжи. И их, разумеется, заметили вставшие на стражу на стене горожане. И тогда пастор в полной мере испытал то, что чувствовал Питер, когда словно загнанный зверек не знал куда деться.
   Им было очень страшно прыгать в темноту и неизвестность. Но они не считали себя трусливее сопляка, который уже это сделал. И они прыгнули...
   Пастор остановился и обессилено сел на песок.
   - Андре, друг мой. Спешите дальше. Мне же нужен отдых. Если по нашим следам идут эти безумцы они отвлекутся от меня и вы сможете спастись. Если же нет, то я нагоню вас или как мы и говорили, встретимся в замке барона на озере.
   - Вы несете вздор, баронет! Я никогда не объясню ни барону, ни королю как моя честь позволила вас бросить одного и в беде.
   - Андре... поверьте, так будет лучше.
   - Да я-то вам верю! - легко признался склонившийся над пастором врач. - Только это никак не отразится ни на моей совести на мнении окружающих обо мне... - он помог подняться пастору и повел его дальше: - Ведь у меня, как и у вас, баронет, кроме чести ничего нет. И вряд ли будет. Имение дано королем за службу. Жена умерла не оставив мне ни дочери ни сына. На всем свете меня может быть ждет только мой незаконнорожденный сын. Я его пристроил в пажеский корпус в столице. Надеюсь, станет человеком... Я вас не утомляю разговорами? А, баронет?
   - Ничего, Андре... мне даже начинает казаться, что мы не бежим от озверелого люда, но просто с вами на прогулке.
   Коротко гоготнув, Андре все-таки замолчал.
  
   2.
  
   Суматоха, поднявшаяся в замке, когда в него добрались пастор и врач откровенно напугали и Питера и баронессу. Они спрятались на самой высокой башне и оттуда смотрели, что происходит во дворе. Барон страшно ругался, стражники, выстроенные верхом на своих лошадях, получали последние указания от него. Во все концы своей земли рассылал барон страшную весть, что его город взбунтовался. Вся стража по другим селениям и дорогам должна была немедленно спешить к его замку на озере, что бы соединиться с ним и вместе ударить по обезумевшей черни.
   А напротив них майор гвардии и этот странный врач наперебой объясняли свои задачи шеренге гвардейцев. Почти десяток верховых майор посылал на дороги и тропинки к городу, чтобы знать двинется ли куда восставшая масса или они останутся в своем городе подыхать, как им и следовало сделать. Во всем замке не суетились, казалось только Питер и баронесса, напуганные и ждущие чего-то очень плохого, и господин пастор. Который как теперь все понимали, больше не был божьим слугой. Барон от щедрот своих одел его в свое не самое плохое платье. Отдал свою любимую перевязь для шпаги, хоть и не украшенную камнями, но отделанную искусно золотой нитью. Подобрал хорошие добротные сапоги. Пусть старые, но от этого не ставшими ни грубыми, ни ветхими. И в завершении преподнес так много пережившему и сделавшему отцу Марку шляпу с серебряной бляхой и одну из своих лучших шпаг, взамен утерянной в городе.
   Оглядев с доброй насмешкой своего друга, барон сказал кивая:
   - Отпущение грехов нам пока не нужно... да и за хорошие деньги я вам привезу бумагу, подписанную лично Папой римским. А вот хорошего бойца в это время я даже за деньги могу не достать. Добро пожаловать, баронет, ко мне на службу. Когда все уляжется, решайте сами. А пока, не оскорбляйтесь, примите меня как сюзерена, и жалование от меня как от вашего патрона. Это в божьем мире деньги не нужны. Но наш мир давно забыт богом. Здесь чем больше лиц короля в кошеле, тем увереннее ты себя чувствуешь!
   Андре Норре при этой церемонии в обеденном зале только непристойно хрюкнул и извинившись вышел прочь. А вот баронесса, впервые увидев пастора в таком наряде, долго изучала его стоя в тени арки. Осанке баронета мог позавидовать и сам майор гвардии. А манеры и учтивость, ставшего светским человеком пастора, были, по мнению провинциальной аристократки, просто без изъяна. Она очарованная изучала НОВОГО отца Марка и даже не заметила ревность в глазах мальчика, что украдкой наблюдал за ней стоя в ожидании указаний барона.
   - Скажи конюху, пусть Агора переведут в общую конюшню. - Сказал барон Питу, - Почистишь мое второе седло, то которое обшито красной каймой. Подгонишь снаряжение все под господина баронета. Головой отвечаешь... понял меня? Мы не на прогулку собираемся. Мы едем на войну...
   Ну, пока еще та война случилась... много событий произошло. Из неприятных для Пита и для майора гвардии учинилось только одно. Баронесса, юная баронесса, на которую отец Марк потратил столько времени и сил, направляя ее познавать слово божье, по уши втрескалась в баронета Роттерген. И сама себя спрашивала, как она не разглядела в скрытом сутаной человеке всех этих качеств помимо доброты и терпения. Знала бы скольких человек положил, пробивая дорогу из города, этот добрый и терпеливый... может быть, она и не так думала о нем. Но Роттерген не распространялся об этом, а смиренный отец Марк угасал в нем с каждой минутой.
   За два дня, что весь замок жил ожиданием прибытия подкреплений, баронет окончательно околдовал юную баронессу и на этой почве даже успел поссориться с майором. Тот всерьез полагал, что баронесса его добыча. Его трофей. Сам барон от Питера знал об этих дрязгах, но ничего не предпринимал, справедливо считая, что еще не время вмешиваться.
   Все началось именно спустя два дня, когда стало известно, что людей придет очень мало. От силы наберется верных барону стражников и потомственных рыцарей не больше двухсот. Они да двадцать гвардейцев это все чем располагал барон, что бы вернуть власть на своей земле.
   - Не много... - глубокомысленно заметил барон и ушел к себе думать о грядущем. Его уединение смогла нарушить только баронесса, пришедшая перед сном пожелать спокойной ночи. Но отец выглядел рассеянным, он коротко поцеловал дочь и отправил ее спать.
  
   3.
  
   Андре Норре был убедителен. Он говорил очень разумные вещи. Он просто был самим РАЗУМОМ. Но это никак не останавливало методично готовящегося к грядущему пастора:
   - Марк, баронет... - обращался в который раз Андре Норре: - Будьте благоразумны. Вы восемь лет никого не убивали!
   - Нет. Всего лишь три дня. - Хмуро заметил баронет.
   - Но он не неумеха стражник, - умолял Андре, - он майор гвардии. За ним побед в дуэлях больше чем у вас спасенных грешников.
   Хмуро кивая, баронет продолжал изучать хитрое устройство дуэльного пистолета. Французы, чье изделие он держал в руках, были грязными извращенцами, если придумали такое неудобное непрактичное оружие для защиты своей чести. Готовясь к дуэли, будучи вызванным, баронет еще не решил, на каком оружии он будет драться. Выбери он клинки, и шансов у него бы не было вообще. Оставалось только огнестрельное оружие, в котором он, кстати, тоже не сильно преуспел, но тут был шанс. В дуэли на шпагах отвыкший от оружия баронет шанса на победу не имел.
   - Оступитесь, баронет. Ради нашей дружбы. Ради вашей благодарности мне за спасенную вам жизнь. - Продолжал безнадежно уговаривать Андре Норре баронета.
   - Не могу. Андре, действительно не могу. Я без вас понимаю, в какую глупую ситуацию попал. Но отступить не могу. Да и вы бы не могли. Вы мне тогда на берегу говорили о чести. Я ведь с вами полностью согласен и сам бы в жизни вас не оставил даже если бы умер сражаясь там на берегу. Это не бравада. У вас была возможность увидеть, что я редко бравирую. Так и тут. Баронессе вздумалось поцеловать меня в щеку! Даже ее отец громко рассмеялся и нашел это невинным... действием. Но майор, он просто сошел с ума. Он, из какой деревни выбрался ваш майор!? За столом, при двух дамах бросить мне вызов! Что за... не понимаю и не могу принять. Сам этот вызов уже оскорбление. Словно он решил похвастаться перед госпожой Керхен. Или что мне больше кажется, перед самой юной баронессой. И вообще, Андре, какого черта вы не сказали ему, что я учил дочь барона!
   Непонятно для баронета, врач захохотал. Успокоившись и вытирая слезы смеха, он сказал:
   - Вы как три дня не священник и так отлично поминаете врага рода человеческого!
   Только отмахнувшись, Роттерген положил на стол пистолет и вдруг тоже засмеялся, понимая, что выглядит смешно и нелепо.
   - Андре, - произнес с улыбкой баронет, - я бы многое отдал, чтобы этой дуэли не состоялось. Но, во-первых, я не могу отказаться от вызова. А майор боюсь не заберет свой вызов обратно, так искусно сделав его при женщинах. Этот позор будет ничем не смыть. Ни ему, ни мне. Мы в глупейшей ситуации. Да еще и сам барон пусть с неохотой, но согласился стать секундантом майора. Я удивлен, что вы стали моим. Он ведь ваш друг?
   Андре поднялся со стула, на котором сидел и, пойдя к окну, сказал:
   - Нет, Марк. Он мне не друг. Мы даже довольно плохо знакомы. Хотя и часто виделись при дворе. Вы угадали... насчет какой деревни... Он из глубокой провинции. Да-да. Для меня тоже было удивительно, как же он попал ко двору и тем более был принят после пажеского корпуса в чине лейтенанта в королевскую гвардию. Но прояснилось все довольно быстро. Он, как и я, выполняет личные поручения короля. О которых мы не знаем. Ни он о моих ни я о его. Точнее его поручения я знаю.
   - Тогда все понятно о его манерах и поведении. - Сказал Марк.
   - Манеры и поведение не помогут победить вам. У него может плохие манеры, но сильная рука. Меткий взгляд. И опыт... который он не растерял.
   - А что вы говорили о его задании? - спросил невзначай баронет.
   Андре рассмеялся, снова уселся на стул и, поглядев на отца Марка, сказал:
   - Вы знаете все предпосылки. Вам не сложно будет понять, почему он здесь при бароне с таким количеством людей. Когда будь он там, в городе, мы бы сами подавили это восстание.
   Баронет задумчиво поглядел на Андре Норре и словно о чем-то догадавшись, спросил:
   - А как он отрекомендовался барону и что сказал, почему вынужден остановиться у него?
   - Без понятия. Но это и не надо знать чтобы все понять. - с грустной насмешкой сказал Андре Норре. - Я же вам говорил... и кто знает, на чьей стороне выступит барон, если отлучат короля от церкви.
   Баронет все понял. Он обескуражено присел на другой стул и поглядел в насмешливые глаза Андре. В них отражалось скачущее пламя свечей и суеверный человек подумал бы что само пламя ада смеется из этих глаз.
   - Они убьют его? В случае измены? - спросил баронет глухо.
   - И его. И юную баронессу. Не спешите бежать их спасать. Вы прослывете сумасшедшим. Вам даже барон не поверит.
   - Но зачем?!
   - Земля, дорогой Марк. Земля. Наше королевство так раздроблено, но это еще полбеды. В руках довольно ненадежных вассалов огромные площади. Вы знаете процедуру увода земли. Если наследников не остается, то земля отходит королю. Так что все очень просто. Если барон сохранит верность, не поддастся на провокации, которые ему учинил бы майор... то пусть владеет своей землей и не забывает принимать участие в войнах со своими людьми. Если же нет... То у этой земли появится наместник, а не владелец.
   - Но дочь...
   - Баронет, дети так часто умирают. Девушки иногда заканчивают жизнь самоубийством от несчастной любви. Да мало ли что. Но в голове этого, моего друга, как вы его назвали, как мне кажется, созрел изящный план. Простой и красивый.
   - Убить отца, жениться на баронессе, получить все в свои руки и стать владетельным? - догадался Марк.
   - Да, что-то в этом роде. Но не думаю, что баронесса переживет первый год супружества.
   - Какой подонок. - Толи восхищенно, толи невероятно осуждающе заявил Марк.
   Андре хитро улыбнулся и сказал:
   - Его можно понять. Бедный благородный юноша из провинции...
   - Какое к черту благородство! - возмутился Марк и пообещал: - Я его убью таки. Ступайте Андре к барону. Объявите, что я выбрал оружие и согласен с предложенным местом дуэли. Пусть уведомит этого недоноска.
   - Пистолеты?
   - Да. - Кивнул Марк. - Мою пулю направит сам Господь. Может именно для этого, он и вынудил меня снять сутану.
   Покачав на прощание головой, Андре вышел прочь.
  
   4.
  
   Свидетелей для такого интимного дела как дуэль собралось чересчур много. Тут и гвардейцы присутствовали, и даже госпожа Керхен взирала на двор из окон опочивальни со всевозрастающим интересом. За телегами стояла стража ждущая развязки, а конюх и его маленький помощник смотрели на все стоя на лавках у отдушин в стене конюшни.
   Майор давно уже был на месте. Минут пятнадцать он ходил по двору, выжидая, и о чем-то нервно пересмеиваясь со своими гвардейцами. Барон, будучи его секундантом, не поддерживал ни смеха майора, ни его странного настроения. Он весь вечер убеждал гвардейца, что пастор легкая добыча. Восемь лет без опыта боев и рубки человеческого мяса. Майор радовался, как ребенок этим сведениям. И даже когда объявили выбор оружия, нисколько не расстроился. Пистолеты так пистолеты. Откуда у провинциального священника опыт в стрельбе?
   Баронет появился бодро спускаясь по ступеням и вежливо поздоровался с бароном и Андре Норре. По правилам он ничего не мог сказать майору. И он даже не порывался этого сделать. Спокойно он выслушал правила. Так же спокойно кивнул, соглашаясь с ними. Единственное попросил барона обеспечить интимность так сказать этой "встречи". Барон кивнул разумности и попросил стражу и гвардию подняться на стены, а не торчать во дворе.
   После того как установили разметку и объявили стрелкам занять свои места, каждый из дуэлянтов подпалил фитиль от поднесенных им секундантами факелов. Наблюдая за этой молчаливой церемонией, Питер мучился вопросом, а может быть такое, что эти два напыщенных петуха поубивают насмерть друг друга?
   - А что будет, если они промахнуться? - спросил он у стоящего рядом конюха.
   "Мастер конюшен" уже не сердился на мелкого недотепу и последние два дня даже хвалил его усердие. А потому он ответил спокойно и с легкой усмешкой:
   - Могут прекратить дуэль, могут продолжить.
   - А если одного ранят? Не убьют, а только ранят?
   - Тоже самое. - Отозвался конюх.
   - А может быть такое, что оба помрут?
   - Ага. - Кивнул конюх, не отрывая взгляда от действия.
   - Вот хорошо бы было! - проговорил Питер и получил несильный подзатыльник.
   - Глупости не говори.
   Во всем замке, наверное, только Ингрид не наблюдала, пусть даже скрыто, за этой дуэлью. Но она не спала. Она сидела на кровати, обняв колени, скрытые ночной рубашкой и что-то шептала сама себе. Любой взглянувший на нее в тот момент подумал бы, что она молится. Но не так как учил ее отец Марк, теперь готовящийся отдать жизнь за ее простенький знак симпатии. И кажется не тому... А по-своему. Так как она научилась сама в детстве. Она обращалась к Неведомому не униженно умоляя, а словно почти на равных разговаривала с ним. Он был старше ее и мудрее. Он был добрее ее и сдержанней. И он милостиво отвечал на ее вопросы и просьбы. Если бы у кого-то была возможность заглянуть в этот разговор девушки с ее фантазией, то он был бы очень удивлен. Несказанно удивлен.
   - ... Ну, пусть тогда победит отец Марк! Он же Твой слуга! Он столько лет служил Тебе! - словно у своего отца что-то требовала Ингрид.
   - Нет. Все люди даже те, кто служит Мне, служат лишь себе.
   - Он восемь лет помогал людям!
   - Нет, он восемь лет помогал себе. Забыть прошлое. Очистится от гнева ко Мне. Он ведь ненавидит меня.
   - Неправда! Он и меня научил любить Тебя!
   - И потому ты молишься не на коленях и требуешь, а не просишь? - в голосе собеседника послышалась незлая насмешка.
   - Это так важно? - смутилась девушка готовая хоть немедленно встать на колени.
   - Нет. Это не важно. Важно чтобы ты понимала, ВСЕ, что Я делаю, несет смысл и само по себе является смыслом. И, если должен умереть баронет, это не потому что я его не люблю. Это не так. И не потому, что он не любит меня...
   - Так он умрет!? - чуть не заплакала девушка.
   - Я этого не сказал.
   - Зачем ты издеваешься надо мной! Я-то, что тебе сделала плохого!
   - Тебе лишь кажется, что я издеваюсь. На самом деле я просто еще ничего не решил. И не твои уговоры заставят меня принять решение. Скорее я именно поступлю наоборот. И ты со временем поймешь почему.
   - Но как тогда? Отчего это...!? - утирая ненавистную слезу, спросила Ингрид.
   - Только оттого... готов он или нет.
   - К чему!? - продолжала надрывать душу себе баронесса.
   Ответа долго не было. Очень долго. Прошло не меньше нескольких минут растянувшихся в вечность, прежде чем Ингрид услышала:
   - Не сейчас. Не сегодня. Через века, мне понадобится такой как Он, чтобы стать моей дланью очищающей людское море от ила и грязи. И его душа должна быть готова жечь и убивать. И не смотря на то, что он НИКОГДА не получит моего прощения, он не будет злым. Наоборот. Доброта его сердца и станет тем препятствием, через которое ему придется каждый раз переступать. И лишь, если его душа, не смотря ни на что, не очерствеет, я призову его и потом. И буду звать его из пучин ада, отбывающего наказание, чтобы учинить очищающий Ад на земле. Он не слуга Ангела Несущего Свет. Он Мой слуга... но так надо.
   Внизу раздались выстрелы и слезы уже ничем не сдерживаемые хлынули из глаз девушки. Она закинула голову и зарыдала.
   И плачем наполнилась не только комната баронессы. Звуки ее рыданий, словно ручеек воды по ступеням спускались все ниже и ниже пока не достигли уха, вошедшего в холл барона. Испуганно он прислушался к этим звукам и, не медля ни секунды, бросился наверх.
   Ворвавшись в комнату дочери, он бросился к ней и крепко прижал к себе. Гладил ее по спине и что-то говорил, а девушка все больше и больше плакала, разрывая себе и отцу душу. В клочья, в лоскутки.
   Только когда она смогла чуть успокоиться, Ингрид расслышала успокаивающие слова отца:
   - ... аленькая, все же хорошо... все хорошо. Все будет просто отлично. Ты еще не знаешь. Я знаю! Верь мне. Верь мне и никому больше. Я знаю, что все будет хорошо. Я и перед этой дуэлью все знал. Бог никогда не оставлял Энихов и он обязательно кого-то прислал бы, чтобы избавить нас от этого убийцы. И когда пастор пришел сюда... я все понял. Бог послал своего слугу, чтобы избавить нас с тобой от этого зла. Все теперь будет хорошо... Ничего не бойся.
   Девушка ничего не понимала, а спросить у нее не доставало сил. Она еле удерживалась, чтобы снова не сорваться в громкий плачь. Какие уж тут силы на вопросы.
   Чуть отстранив от себя дочь, барон взглянул в ее зареванное лицо и сказал:
   - Ну, вот как такую некрасивую я выдам замуж!? Ну, все... давай улыбнись! Ты прекрасна, когда улыбаешься.
   На пороге комнаты появился Питер и, обращаясь к барону, громко сообщил:
   - Там прибыли люди вашего брата и королевская стража, господин барон. Их много! Очень много! Они готовы хоть сейчас идти в город. И отец Марк говорит, что поведет их!
   Мгновенно позабыв о дочери, барон поднялся и, проходя мимо Пита, легонько ударил того по затылку:
   - Он не отец Марк. Он баронет Роттерген! Еще раз услышу, уши лично надеру!
   Ингрид утерла слезы о маленькую подушечку и спросила когда, отец вышел. Чересчур радостно спросила:
   - Так Марк жив!?
   Покачав головой, мальчик грустно вздохнул и сказал:
   - А чего с ним станется? Он же слуга божий!
   - А майор!?
   - Наповал... - хмыкнул мальчик и показал себе на лоб.
   Девушка вскочила с постели и подбежала к окну во двор, где уже даже тело убрали и кровь закрыли соломой. Посреди двора стоя в окружении офицеров стражи, баронет что-то им объяснял, жестикулируя рукой. Стражники кивали и внимательно слушали. Многое бы отдала баронесса, чтобы Марк поднял голову и посмотрел на нее. И, наверное, умерла от счастья, если бы он послал ей воздушный поцелуй. Но он был занят. Эти мужчины вечно заняты. Они вечно не видят ничего важного!
   Не сразу, но Ингрид заметила, что на каменных ступенях ведущих на стену сидит этот странный Андре Норре и, не отрываясь с улыбкой, смотрит на нее. Словно оценивая... стоила она этой дуэли или нет. Фыркнув, девушка отошла от окна и посмотрела на Пита.
   - Правда, Марк лучше этого майора? - спросила она, задорно вскинув голову.
   Пит, поражаясь женщинам все больше и больше, ответил все-таки как можно честнее:
   - Ну, стреляет он точно лучше.
  
   Глава шестая.
  
   1.
  
   - Андрей, я хочу уйти с этой работы. - Призналась тихо Вика. - У вас найдется место в школе для меня? Я могу вести труды для девочек.
   Озадаченный такими откровениями Андрей пожал плечами и сказал, что конечно узнает.
   - Узнайте, пожалуйста. - Еще раз попросила Вика.
   - А у вас что-то случилось? - переживая за девушку, спросил Андрей.
   Вика только хмуро покивала. Андрей оставался в недоумении. Никогда на своем дежурстве в Москве Вика не возвращалась в их город, чтобы провести выходные. Никогда до этого раза. Приехала, позвонила консьержке и просила передать Андрею, что она приглашает его в гости. Андрей, разумеется, пришел сразу, как узнал. Он думал, что их встреча пройдет как обычно легко и беззаботно. С прогулками по городу и даже может поездкой на природу, если девушка уговорит своих коллег. Но все оказалось очень нехорошо. Вика была откровенно в депрессии. И Андрей не знал чем ей помочь.
   Осторожно подбирая слова, он сказал:
   - Но может школа не лучший вариант? Вы, наверное, не знаете, что у нас недавно произошло? У нас же и здоровые и больные дети учатся. Родители не желают отдавать детей в интернат и привозят сюда. И вот позавчера... даже не знаю, как сказать. В общем, детишки устроили обряд посвящения незараженных в свое братство... - Видя недоуменный взгляд девушки, он пояснил: - Они резали руки себе и обменивались кровью. Так сказать, скрепляли кровью. Скандал жуткий. Вчера в школе работали даже две опербригады. Разбирались так, что, кажется, директора сместят.
   Вика ничего об этом не знала. Зато вот Андрей ничего не знал о другом недавнем случае в другой школе, и там она принимала участие в расследовании. Ужасающее дело о том, как старшеклассники умышленно заразили здоровую девочку из девятого класса. Они ее просто покусали...
   Дикий, немыслимый в нормальном обществе случай. Шутки ради толпа здоровых идиотов, словно стая ротвейлеров, искусала девочку и довела ее до шокового состоянии. Вика лично без сомнений и сожалений ездила по домам забирала из семей этих уродцев и готовила к этапу на север. И ей было все равно, что они несовершеннолетние. Там интернаты тоже были. А уж когда Семен привез ей копию решения суда, скорое и беспощадное она с довольным и ожесточенным лицом зачитала его. Дети, пусть безумные, пусть злые, но дети... они разревелись, что везут их не в простой интернат, а настоящую колонию для несовершеннолетних. Исправительное заведение, как везде это пишется. В котором еще ни разу никого не исправили. Злая радость исчезла из глаз девушки, когда она видела матерей приходящих прощаться со своими детьми. Она даже сама готова была разреветься вместе с ними. Но вспоминала девочку в больнице, ее швы, наложенные на лицо, шею, руки и ноги... и ей очень хотелось взять осиновый кол в руки и вбить этим нелюдям в грудь.
   Нет, надо заканчивать с этим, думала она все чаще и чаще. Столько слез, нервов, боли, глупости... проще, правда, сидеть в этом городе, найти работу, чтобы получать нормальные карточки и из квартиры в комнату не переселили. Школа для этого вполне подходила. Уж там она сможет не допустить подобное. Уж она мозги на место всем вправит.
   Странное ожесточение все чаще и чаще охватывало ее после того случая с Антоном. Она все больше и больше злилась то на себя, то на Веккера который втянул ее в это. Но злость на Веккера проходила, когда он появлялся улыбчивый и добрый, а на себя не проходила никогда.
   Они помирились с Толиком. Просто устроили пикник на троих в зоне отчуждения и все обсудили. Ей, конечно, стало легче, что все непонятности были разъяснены. Но ей стало в пять раз труднее от понимания того как к ней относятся подобные Веккеру. Нет, Толик был ее другом. И в тайне она даже иногда думала что он был бы неплохим мужем, если бы не ее болезнь... Но он так спокойно говорил о том что даже их, тех, кто всем чем может помогает родной стране и здоровым людям, даже их ненавидят и обыватели и сотрудники органов. И даже наверху на них смотрят с презрением. Она не понимала за что. А Веккер так и не подобрал нужных слов, чтобы объяснить. Семен же просто молчал в такие моменты.
   Именно на том пикнике она и сказала, что может быть уйдет. Веккер сначала помолчал, но потом кивнул и сказал:
   - Может ты и права. Для такой работы нужны, так сказать, зрелые люди. Осознающие все разумом, а не чувствами. Но мне хотелось тебя спасти от всего этого кошмара с пересылками этапами размещением в чужих забитых битком квартирах. А в итоге я тебя втянул в такое дерьмо.
   - Не надо так, - попросила она его.
   - Доработай эти полгода и мы не продлим с тобой контракт. Что тут осталось? Ерунда. - сказал он.
   - Я просто боюсь что сорвусь.
   - Возьми отгулы или отпуск. - резонно предложил Семен - Он тебе как раз положен через первые полгода.
   - Нет, отпуск я не хочу. Я точно свихнусь от безделья. - призналась она. - Я просто на месяц раньше уволюсь. Так же можно будет? да?
   - Конечно. - Заверил ее Толик.
   И тогда она спросила то, что ее волновало больше всего:
   - А ты еще будешь приезжать ко мне?
   Веккер улыбнулся и признался:
   - Буду. Но значительно реже. Так хоть мы по работе видимся. А без повода я сюда, сама знаешь, редко попадаю.
   Вика покивала и спросила у Семена:
   - А ты?
   Тот пожал плечами не решаясь ничего загадывать.
   - Обидно. - Призналась она.
   Мужчины покивали. Костер горел ярко и жарко словно тогда... той ночью когда Веккер только вез ее в закрытый санаторий, где готовили ее потом целый длинный год. И ей показалось это символичным. Тогда она у костра вступала в новую жизнь, а теперь вот уходила из нее. Сама, добровольно. Не продержавшись и двух лет. Но не это угнетало ее. Да мало ли на какую работу попадали люди и понимали довольно быстро или не сразу, что это не их и уходили. Но там не терялись связи, друзья, приятели и знакомые. Всегда можно было съездить к ним в гости, а здесь...
   Уходя, она закрывала для себя дверь в большой мир. Ее никогда не выпустят больше в Москву. Ей никогда больше не удастся побродить по улицам столицы, или просто съездить в гости к Веккеру или Семену. Если она уходила, она должна была проститься с этим. Они сначала еще будут приезжать, заглядывать, привозить ей сладости, которые на карточки в городе было не купить. Но потом они будут это делать все реже и реже. Однажды они не приедут, а просто передадут с кем-нибудь привет. Она передаст в ответ. И все их общение сведется ко всем этим незначительным "посланиям". В какой-то день они вспомнят о ней и приедут. И они вдруг, непонятно почему, будут не знать, о чем говорить. Это молчание станет их угнетать. И они больше никогда не встретятся друг с другом.
   Она тогда всхлипнула у костра, словно готовясь разреветься, и мужчины сразу стали ее заверять, что все будет хорошо. Что уж они ее в жизни одну прозябать не оставят. Она им не верила и грустно улыбалась, глядя на огонь. Было темно и холодно. Только лицу и ногам было тепло от пламени. Да еще рукам, если их вытягивать к костру. Зато вот никакой холодильник был не нужен этим мужланам. Доставая из тени бутылку водки, они разливали себе по стаканчикам и чокаясь пили все время за нее... Хоть додумались не за ее здоровье пить.
   Сама Вика пила теплое вино из железной кружки, иногда подвигая посуду к огню что бы вино нагрелось. Ей было странно, что когда-то она пила Бейлис со льдом. Ее поражало, что когда-то у нее были планы и мечты. Ее удивляло, что раньше она и в мыслях не могла подумать, что научится стрелять и будет, походя, вышибать двадцать шесть из тридцати.
   - А кто из вас в бога верит? - спросила она тогда неожиданно. Видя, что мужчины не спешат прямо ответить на этот она спросила: - Ну, тогда не так. Кто из вас верит, что все это замысел божий.
   Отозвался Толик:
   - Я верю. Не спрашивай почему. Просто верю... даже не так. Знаю. Знаю что это его проделки...
   - Проделки? - изумилась Вика.
   - Ну, дела. Как хочешь, назови. Суть не изменится.
   - А для чего он такое делает?
   - Как узнаю, обязательно скажу! - засмеялся Толик. Но что-то странное было в его смехе тогда. Какая-то чересчур наигранность. Она его уже хорошо знала. Что скрыл от нее этот вечно улыбающийся человек она так и не поняла...
   ...Поглядев на Андрея, Вика сказала:
   - Я там... в Москве, прочитала конфискованного у кого-то Демиурга. Ответьте мне Андрей. Неужели это правда, что мы человечество просто убийцы замысла божьего. Убийцы мира, который он создал?
   Андрей тяжело вздохнул и сказал:
   - Я уже вашему Анатолию говорил по Демиургу. Это написал я, но мысли там не мои. НЕ знаю, чьи они. Но если приглядеться, то такое впечатление действительно появляется. Вымирают озера и реки. Умирает, да-да, именно умирает вся биосфера. Исчезают уникальные виды растительности и животных. Даже не потому что человек их уничтожает сознательно. Нет, он и пальца для этого не приложил. Они умирают, потому что не могут сосуществовать с человечеством. С его отходами так сказать. Иногда мне кажется, что эта планета давно поделена на мир природы... мир бога и мир человека. И как бог создает свой мир миллионами лет проверяя каждую фигню как она приживется и не нарушит ли баланса. Так мы с точностью до наоборот просто упрощаем Его мир, не думая о последствиях. Да. Вы не ослышались. Все что мы смогли сделать для этой планеты это упростить ее. Нам все надо упрощать. Ведь, по сути, у человека и стремления другого в генах нет. Он стремится к упрощению. К упрощению отношений между людьми. К облегчению труда. К простоте форм. Кубы, параллелепипеды это ведь основная черта нашей цивилизации. Задумайтесь, что в природе этого нет. А мы гордимся этим. Ведь форма, не вписывающаяся в природную, характеризует разум. Даже в этом наша величайшая глупость. О кстати... Вы видели изображение нашего вируса? На рисунках? Видели? Это и есть ответ. Задумайтесь, насколько он красив и как смертелен для Человека. Он словно именно направлен, чтобы уничтожить опасность от всего, что угрожает Миру бога... то есть от нас с вами. И подумайте как он симметричен и красив. Это насмешка. Они убивают нас красотой. Не спрашивайте кто они. Я не знаю. Но не верю что это всевышний послал нам это... В искусственное происхождение вируса я тоже сомневаюсь. Но я верю вот во что. Мы уже почти переделали эту планету. Нет мест, в которых бы человек не наложил большую кучу, не скажу чего. И вот эта красивая мерзость в нашей крови это именно... сейчас попытаюсь сказать. Это порождение уже нового мира... мира человека хотя сам человек для его создания не приложил ни грамма усилий. Как умирают растения и животные от соседства с человеком, так и рождается нечто ранее невиданное приспособленное жить в этом измененном мире. Мы становимся Демиургами, сами того не понимая. Мы создаем не создавая. Мы уничтожаем, не желая этого. Словно мы сам процесс. Ведь Бог это не существо, по моему глубокому убеждению. Это некий процесс растянутый сквозь века и измерения. Так и мы, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, растянули себя сквозь века. И мы как процесс порождаем что-то совсем чудовищное на взгляд Бога и вполне приемлемое для нас. Но он не осуждает нас больше. Он на нас, наверное, учится чего делать никогда не стоит. Думаю, нигде больше во вселенной он не породит разумных существ, один раз обжегшись на нас.
   Андрей улыбнулся. Вика, тяжело вникающая в сказанное им, поняла только одно: Тот, кто живет над высотками, уже сто раз пожалел, что создал Человека.
  
   2.
  
   Семен стоял в очереди на экспресс анализ и рассматривал таких же, как он, страдальцев. Каждые два месяца люди приходили на пункты уже даже не думая, зачем это нужно. Человек странное существо. Он ко всему привыкает. Даже к полной несвободе человек привыкает, сколько бы романтики не писали об обратном. Человека можно сделать животным за неделю и за год снова попытаться вернуть подобие человеческого облика.
   Человек очень интересный материал. В нем вековые табу борются с многовековыми желаниями. А разум такой удивительный и неповторимый, способный просто интеллектом познавать Вселенную, направлен на добывание хлеба насущного. Человеческие мозги гниют в каждодневной рутинной работе за то, что люди назвали деньгами. Великий обман человечества свершился еще до рождения Семена и тот глубоко сомневался, что люди когда-нибудь смогут открыть глаза. Он даже не верил, что среди этой очереди хоть кто-нибудь догадывался, что деньги в их карманах не стоят ничего. Это обман, фикция. А доллары спрятанный в банки и под подушку обман еще больший. Вряд ли во всем мире нашлась бы страна способная выкупить у того же своего населения собственную валюту за заявленный эквивалент в золоте или других ресурсах. И Россия была не исключением. Ей, конечно, было далеко до США наплодивших долларов больше чем стоят сами США раз в надцать. Но какова красота обмана, невольно восхищался Семен. По сути ведь все работали в мире ни за что. Кто-то возразит, что цена деньгам определяется тем, что на них можно купить. Отлично, ответил бы Семен на такое, и сразу бы вспомнил монопольные цены или картельные сговоры. Разве когда искусственно задирается цена, на какой либо товар, это не есть его настоящая цена? Ведь и по ней люди будут покупать жизненно необходимое. Так что размышления о цене, да и о "корзине товаров" было для Семена чем-то вроде зарядки для ума. Он уже привык стоя раз в два месяца в подобных очередях позволять мозгу думать, о чем тот хочет. И мозг, радостно гребя "веслами" вопросов заплывал в такие дали, что иногда Семен сам не понимал, как же его в размышлениях о форме мебели заносило к вопросу о странном сроке беременности женщин. Девять месяцев. Он потом, даже напрягаясь, не мог восстановить ход своих мыслей и жалел об этом считая, что в самой механике ненаправленного мыслительного процесса кроется какая-то тайна именно человеческой психики. Почему человек ведет себя именно так, а не, к примеру, согласно логике.
   В тот день очередь шла на удивление быстро. Уже через сорок минут вместо обычного часа, Семен вошел в кабинет и сел на свободное место за одним из столов. Пройдя уже ставшую привычной процедуру, он сидел в ожидании результатов теста, абсолютно не думая, что что-то может быть не так. Но когда девушка вернулась с бланком-отчетом и демонстративно на глазах Семена вставила его карту в УНИЧТОЖИТЕЛЬ, он словно получил разряд тока.
   Состояние Фомина было близко к обмороку. И это у вполне вменяемого взрослого человека, рассуждающего пусть и по-дилетантски о философии и психологии. Иногда Семен думал о себе как о флегматике, Но в тот ужасный момент он понял, что никакой он к черту не флегматик. Больше того. Флегматиков на белом свете вообще не бывает!
   Девушка, увидев, что Семен побледнел как мел, громко спросила, что с ним. Потом повторила вопрос и лишь, затем громко кого-то позвала. Быстро появился мужчина в белом халате и уже привычно, немедленно поднес Семену ватку с нашатырным спиртом.
   - Что с вами? - спросил теперь мужчина в халате.
   Не в силах произнести ни слова Семен указал рукой на уничтожитель карт и промычал нечто нечленораздельное. Доктор его однако понял. Он обратился к девушке и спросил:
   - Ты карту из оборота изъяла?
   - Ну да! - с вызовом ответила девушка. - Там срок серии вышел! Ему новая положена! Год же прошел!
   Семен постепенно приходил в себя... он уже все понял и только еле сдерживал в себе нервный истерический смех. Какая философия и психология, какое понимание мира и человечества, когда он чуть не умер от одного страха оказаться в среде отчужденных от здорового общества. Какой вообще к черту мир, если ему важнее он сам!? Ядерная война так не напугала бы Семена как, то, что с ним произошло.
   На улице, держа в руке карту нового образца, синюю с золотой полосой и рекламой какой-то фармакологической компании, Семен не сдержался. Глупо хихикая, он только с пятой попытки смог достать дрожащими пальцами сигарету из пачки и закурить. Никаких фильмов ужасов не надо - адреналин тряс Семена, пока тот не докурил сигарету до фильтра.
  
   3.
  
   Когда ее позвали к телефону, Вика даже сперва не поверила услышанному. Ну, если бы ее искал Семен или Веккер они бы позвонили на сотовый. Но вот так звонить в дежурную часть управления и приглашать ее? С Викой подобное было впервые.
   - Да? - спросила она в трубку.
   - Викуля, солнышко! Наконец-то, я тебя слышу.
   Девушка от узнанного голоса и от слабости, вдруг охватившей ее ноги, никого не стесняясь, присела прямо на стол в дежурной часть. В последний момент дежурный офицер успел выдернуть из-под нее какие-то важные бумаги. Не замечая укоризненного взгляда офицера, Вика потерянно смотрела в окно. Не сразу, но она ответила:
   - Привет, пап. Как вы меня нашли?
   Отец что-то говорил, что им дал ее телефон какой-то мужчина на КПП. Что он посоветовал снять номер в гостинице и дождаться выходных, когда их дочь сможет приехать из Москвы.
   - Зачем вы приехали? - спросила она, может и грубо, но по делу. Последний раз, когда она общалась с родителями из центра подготовки, и мать и отец поносили ее такими словами, что Вика долго еще краснела и плакала, вспоминая об этом. И вот теперь непонятно зачем они приехали. Снова унижать ее и обвинять во всех смертных вещах от проституции до наркомании? Снова кричать на нее? Выплевывать ей в лицо слова, от которых она и дальше будет реветь ночами напролет.
   - Мы к тебе приехали доченька. Нам надо просто с тобой поговорить. Мы тебе привезли тут много чего. Мы тебе письма от твоих школьных подруг привезли. От Насти и Саши. Надо передать тебе все... и просто мама, да и я, очень хотим увидеть тебя.
   Вика, сдерживая комок слез в горле, проговорила:
   - А мама там? Рядом?
   - Да, конечно, сейчас дам ее.
   Когда Вика услышала мамин голос, она уже почти сломалась. Боясь пальцами протереть защипавшие глаза, она просто подняла лицо к потолку и стала глядеть на сияющие лампы дневного света. Она только слушала и молчала. Она улыбалась готовая расплакаться. Она не понимала, что за странный комок боли, тоски и какой-то странной неизвестной ранее грустной радости, так прочно встал в ее груди. И точно не знала, как с ним бороться.
   - Я приеду, мам. Сегодня вторник. В пятницу я приеду. Может, отпрошусь пораньше. Но в пятницу я точно буду у вас. Дождитесь меня. Я так хочу вас всех увидеть...
  
   Глава седьмая.
  
   1.
  
   Зубы уже давно жили своей жизнью. Казалось именно это клацанье выдаст всех с потрохами на милость засевших на "Удаче". Руки, вцепившиеся в бревно, словно одеревенели и баронет сильно сомневался, что они станут его верно слушаться, когда придет время.
   Корпус "Удачи" нависал над головами подплывающих бойцов, а отец Марк не видел даже часовых на борту. Неужели горожане были столь беспечны, что оставили двеннадцатипушечный корабль без присмотра? В это баронет слабо верил, хотя и признавался сам себе в безумном желании, чтобы именно так все и оказалось.
   Вся группа, отправленная бароном фон Эних на возвращение корабля, насчитывала от силы тридцать человек. Он справедливо рассудил, что вряд ли горожане смогут разместить на судне больше человек пятидесяти, и тридцать отборных убийц без проблем с ними справятся. Но если не справятся, то тогда все равно тридцать или триста. В данном вопросе большое количество людей только послужило бы помехой.
   Полностью согласный с ним Андре Норре в тоже время не выказал огромного желания участвовать в ночном заплыве. Зато с удовольствием делился своим опытом захвата фламандских кораблей в прошлую войну. Марк не судил врача, и внимательно слушал его советы. Он сам вызвался старшим на это дело и именно ему предстояло придумать и осуществить план захвата "игрушки" барона.
   Но родившаяся в его голове задумка не блистала ни оригинальностью ни изяществом. Все что он смог придумать, это снарядить бойцов "кошками" с подвязанными к ним веревками, и благословить все это дело как еще не отлученный от служб священник. Барон фон Эних уже самолично приказал изготовить плот-брандер, на случай если захват корабля провалится. Он очень не желал, чтобы его корабль поднял паруса и уплыл в неизвестном направлении. Пусть уж лучше взлетит на воздух, думал он, чем потом краснеть перед людьми за то, как у него украли корабль и отправились на нем пиратствовать простые горожане.
   Попытка штурма города с налета не удалась. Жители под руководством предателей из бывшей баронской стражи уже разместили на основных участках три орудия с "Удачи" и могли поутру снять и остальные с корабля, сделав штурм вообще невероятно сложной задачей. Именно поэтому, когда стало ясно, что ни заготовленные лестницы, ни таран для городских ворот ничем не помогут барону и его собранной небольшой армии, было решено что надо искать иные пути атаки на город. Одним из них и был захват судна. Имея его в руках можно было сделать многое. Можно и бомбардировку города устроить, чтобы навести панику и отбить охоту у горожан сражаться против своего сюзерена. А можно было бы дождаться обеденного или вечернего ветра с моря и подняться по течению. Там взять на борт достаточное количество стражи, и спустившись высадить десант на каменной набережной. В общем, судно, конечно, не являлось ключевым этапом всей задумки, но было без сомнения немаловажным. Доверяя эту задачу баронету, отец Ингрид попросил только об одном:
   - Не надо, Марк, там думать о человечности и прочем в том же духе. Это сброд, который пошел против своего властителя. Властителя, который сделал все возможное для них, что бы они сами выжили в это время. Я отдал горожанам свои склады с продовольствием. Я оставил им стражу, чтобы защитить от мародеров и от уже заболевших. Я хороший правитель, Марк, мне не стыдно этим хвастаться. Я сделал все, что от меня зависело, чтобы и другие люди на моей земле не заболели Черной смертью. Никто из них не скажет что их барон сидел сложа руки когда умирали они и их дети. Моя совесть чиста. Сейчас же я делаю то, что обязан сделать как их сюзерен для их же пользы. Я обязан, навести порядок. Пока они там резать друг друга не начали за корку хлеба... Я обязан спасти и защитить тех, кто не участвовал в мятеже и кто мне, своему господину исправно платил подати. Я же не бандит с большой дороги, который, обирая людей, уходит дальше. Это моя земля, Марк. Я люблю всех ее жителей. Они мне платят и я обязан сдохнуть за свою землю и за них, когда придет время умирать. Понимаете меня? Я вижу, что понимаете. И да не остановит вашу руку жалость к изменникам. Иначе они... А впрочем, не будем о плохом. Ступайте с богом, баронет. Я на вас очень надеюсь.
   Лагерь барона разместился напротив ворот города на достаточном удалении, чтобы пушки не добивали до него. Город удалось осадить и окружить полностью. И Марк искренне недоумевал как, имея всего шесть сотен барон смог это осуществить. Даже отец нынешнего короля, осаждая этот городок, не смог добиться полной го блокады со всей своей армией. Но это действительно была земля барона и он сам ручался, что никто не выйдет из города и не войдет в него пока он того не разрешит. Марк верил барону. Костры пылали повсюду. Ездовые посменно объезжали вдоль его стен высматривая возможных лазутчиков и беглецов. Даже зная, что против него простые горожане, барон готовился к схватке как против нормального полностью укомплектованного гарнизона с отличным командиром.
   Но Марк не знал, что остались обсуждать Андре Норре и барон. Он даже не подозревал, как именно барон собирается прорываться в город в случае неудачи с захватом яхты.
   Течение было не сильным. Оно вообще едва чувствовалось, когда баронет отлепился от бревна и приник к еле покачивающемуся корпусу судна. Он видел смутно, как по якорной цепи уже кто-то стал подниматься на корабль. Он хотел остановить этого, но не решился нарушить тишину. Оглядев головы тех, кто уже прибыл и, видя, как подплывают остальные, баронет кивнул своему помощнику. Тот осторожно оттолкнулся от борта и поплыл на другую сторону командовать захватом.
   Рассчитав время и надеясь, что помощник уже на месте баронет негромко скомандовал начинать. Брызги залили ему лицо, когда стражники стали закидывать "кошки" на борта. А уж когда полезли вверх, так и просто с них полило на голову баронета сплошным потоком. Но он терпеливо молчал, отфыркиваясь и моля бога, что бы никто из этих полуголых увальней не свалился ему на голову.
   Вскоре пришла и его очередь взбираться на борт. Сравнительно легко он вытащил тело из воды, но вот дальше требовалась сноровка, которой у бывшего пастора не было. Шажок за шажком он ступал по борту, подтягивая себя руками. А тем временем к его злости на борту уже началась резня. Крики, шум и даже несколько пистолетных выстрелов, это нисколько не ободрило баронета. У всех его "пиратов" что и было от силы так это ножи да пара шпаг у самых выносливых. Да просто, потому что потонули бы все с большей амуницией. Взбираясь на борт, баронет только гадал, засада ждала их на борту или это спонтанный отпор, данный горожанами.
   Наконец он выбрался на палубу и разглядел нескольких поверженных людей на ней. Из своей полуголой команды он упавшими не увидел никого. И то радость. Подобрав с палубы тяжелый армейский палаш, баронет обрадовался и вовсе. С ножом пусть и длинным он управлялся хуже, чем с этим оружием.
   - Вниз! - скомандовал он и открыл люк, ведущий в трюм. Сам он не стал спускаться. Вместо этого он, взяв с собой еще пятерых, направился к дверям, ведущим в каюты штурмана и капитана. К его несказанной радости там было пусто.
   Через десяток минут ему доложили, что корабль полностью в их руках. Кроме уснувших вечным сном охранников на палубе больше ничья кровь пролита не была.
  
   2.
  
   Пробираясь лесом и стараясь никому не попасться на глаза Питер и Ингрид наверное сами бы не смогли ответить, что их так потянуло в это приключение. И он, и она уже не раз поцарапанные ветками деревьев так и не решались слезть с лошадей и пойти пешком. Им, наверное, казалось, что верхом они менее уязвимы для кого-либо.
   Уверенности юным искателям неприятностей прибавляло и оружие, которое они захватили, из замка сбегая. У мальчика на перевязи висел широкий палаш, а, опирая на луку седла, он вез взведенный, но без стрелы арбалет. Болты для этого орудия свисали в обычной, но прочной сумке у его колена. Он искренне надеялся, что у него хватит времени и сноровки, чтобы уложить в ложе стрелу в случае нужды. Он ведь целый день тренировался. Девушка только головой качала на такие заявления.
   Более разумная Ингрид прекрасно понимая, что ни у нее, ни у мальчика никакого опыта в оружии не было взяла стражницкую пику. У этого оружия было одно несравненное преимущество. Оно отпугивала противника и не позволяло ему приблизится. На что собственно она и рассчитывала. Правда она никогда не предполагала, что такая нетяжелая пика уже через пару часов станет просто невыносимым грузом в ее руках. А езда по лесу не позволяла даже упереть оружие в стремя или специальный кожаный упор подвешенный там же на уровне стремени.
   Когда лошади вышли из леса, и мальчик и девушка облегченно вздохнули. Ингрид уложила пику на бедра и уставшей рукой отчаянно заболтала в воздухе. Она так боялась утерять это оружие, что ее пальцы, цеплявшиеся за древко чуть ли не сводило судорогой.
   Оглядывая открывшиеся перед ними поля, Питер и Ингрид заметили вдалеке призрачные струйки дыма уходящие вверх. Еще не подозревая, что это там горит, Ингрид первая погнала лошадь вперед. Питер, закидывая арбалет на плечо, поспешил за ней. Он, конечно, хотел окрикнуть Ингрид, чтобы она не торопилась. В такой густой и высокой траве лошади легче легкого оступиться и выбросить седока из седла. Но Ингрид его бы не услышала, а, даже услышав, вряд ли послушалась маленького помощника конюха. Медленно, но уверенно Питер нагонял баронессу лишь кривясь, когда тяжелый арбалет подскакивая больно ударял по плечу. Вырвавшись вперед на приличное расстояние метров в двести, девушка даже не думала притормозить подождать мальчика. Она только изредка с веселой улыбкой оборачивалась и словно настоящий воин вскидывала пику вверх подавая ему сигнал поспешить. И он спешил, страдая от такого неудобного оружия как арбалет.
   Что случилось дальше, мальчик, сначала не понял. Лошадь Ингрид, словно с подсеченными ногами рухнула и покатилась, подминая хрупкую девушку под собой. С почти остановившимся от страха за нее сердцем, мальчик еще сильнее ударил ногами в бока лошади, подгоняя и заставляя уже полностью выкладываться. Пары минут ему хватило, что бы уже почти добраться до места падения Ингрид. Но заметив нечто странное в густой траве, нечто неправильное, он резко потянул поводья. От боли заржавшая лошадь чуть не скинула его, резко пытаясь, остановится. Арбалет едва не вырвался из рук мальчика. Только чудом никого не поранил оголенный палаш на перевязи.
   Ни секунду не медля мальчик согнулся, сунул руку в мешок с арбалетными болтами и вытянул один. Натренированно он уложил болт в ложе и приготовился к стрельбе.
   И тогда тот в кого целился мальчик поднялся из травы. А за ним, доводя мальчика до паники, стали подниматься и другие. Страшные... с, обезображенными кровоточащими язвами, лицами и руками. Злые и ненавидящие всех вокруг они поднимались из травы и у мальчика от страха стало скручивать в невыносимом спазме живот. Он жмурился от боли, но не сводил своего оружия с того, кто поднялся первым.
   В руках проклятого была здоровая алебарда и на ярком солнце Питер без труда разглядел кровь на ее лезвии. Именно это страшное орудие подрубило на полном скаку ноги лошади. Именно из-за этого страшного как сам черт человека, баронесса скорее всего была мертва.
   Мальчик не понимал, что он делает. Будь на его месте кто другой он быть может испугался этой вставшей из травы армии живых мертвецов. Он испугался бы мести тех, кто, обозлено смотря на него, все приближались, поигрывая своим оружием. Но мальчик кажется давно уже не владел ни собой ни собственными желаниями. Пальцы нащупали спусковую скобу и не спеша, потянули ее вверх.
   Стрела вонзилась в живот алебардщика и кажется в рану даже затянуло его домотканую рубаху. Он согнулся от непереносимой боли и с удивлением поглядел на оперение болта, торчащее из его тела. А потом он закричал. От боли и жалости к самому себе. Хотя чего было себя жалеть, если жить ему оставалось от силы дня три-четыре.
   Крик этот кажется стал сигналом другим заболевшим нападать. И они спешили к побледневшему от страха Питеру, словно через волны ступая сквозь густую траву. Видя, что скоро его достанут пиками и мечами мальчик отогнал лошадь на сотню метров и с отчаянием смотрел на проклятых. Они длинной цепью наступали на него, все больше и больше охватывая мальчика полукругом. Страх его передался и лошади. Кобыла ржала и словно требовала спасаться бегством. Но мальчик не мог. Там в траве, подмятая лошадью, лежала Ингрид. Она быть может и была мертва, но именно в тот момент мальчик решил что теперь он не отступит. Страшный позор того как он оставил собственную мать умирать одну, всплыл в его памяти и он понял что позора оставить еще, и самого последнего на земле человека, которому он не безразличен он не перенесет.
   Если бы кто-то, еще в замке попросил бы его зарядить арбалет сидя в седле... он наверное бы не смог, как бы не старался. Но там, в той критической ситуации, словно не он владел его телом. Словно руки и сами знали всю жизнь как это делать, только глубоко скрывали это знание. Поставив упор себе между ног, мальчик судорожно ухватился за рычаг взвода. Маленькие мышцы вздулись и он ладе приподнялся в седле пытаясь взвести убийственную машину. Казалось неудобный рычаг, прорежет ему руки и оставит без пальцев, с какой болью впилась сталь в его кожу. С нечеловеческой силой мальчик потянул его на себя и попытался зацепить за спусковой крюк. Не получилось... почти ставшими бесчувственными пальцы просто упустили рычаг и он встал на место у приклада, а сам арбалет чуть не упал с седла в траву. Руки предательски задрожали отказываясь второй раз повторять попытку. Но Питер заставил себя и со второго раза он взвел свою смертельную машинку.
   Если уложить стрелу удалось сравнительно быстро и легко то вот навести арбалет на цель не получалось совсем. Оружие скакало в перенапряженных руках мальчика, а он очень не хотел стрелять наугад. Он просто не был уверен, что сможет снова взвести оружие.
   Но руки пришли в себя и мальчик с третьего раза смог навести оружие на ближайшего бегущего к нему и размахивающего топором чумного. Легко слетела стрела с ложа и так же просто она вошла в грудь этого жаждущего крови. Остальные спешащие к мальчику даже на мгновение не остановились. А он довольный своим успехом и увлеченный каким-то непонятным ему азартом, снова быстро отвел лошадь подальше и, уже без прикрас, можно сказать не думая, взвел арбалет. Мышцы гудели. Пальцы раскалывались от боли, но он это сделал. Снова тщательно прицелившись, он выстрелил и в этот раз его снаряд исчез в густой траве перед бегущими к нему. Выругавшись на лошадь, которая, переминаясь, сбила ему прицел, мальчик снова взвел арбалет и понял что это последний раз. Сил на еще один выстрел ему просто не хватит. Он навел оружие и крикнул, что было сил, чтобы остальные остановились. И они его послушались. Они сначала перешли с бега на шаг, а потом устало замерли, пытаясь отдышаться. Хрип их воспаленных глоток Питер слышал даже сквозь щебет птиц кружащихся над полем.
   - У меня полный мешок болтов! - Крикнул он им, коленом поддавая по мешку. - Здесь хватит на всех вас и еще останется! А вы никогда не догоните мою лошадь! Слышите меня!?
   Странное молчание воцарилось на поле. Они стояли, глядя с ненавистью на простого мальчика способного не думая убивать взрослых, а он копил силы. Он не надеялся что они послушают его. Но еще одного он собрался отправить на Суд Всевышнего если они не одумаются.
   И они одумались. Тихо и грязно ругаясь, они отступали к лесу, даже почти не оглядываясь на него. Осторожно обходя проклятых Питер направил свою лошадь туда, где упала Ингрид.
   С трудом, разыскав девушку и ее лошадь, мальчик слез с седла и попытался вытянуть девушку из под тяжеленной туши кобылы. У него не получалось, а лежащая с закрытыми глазами девушка ничем не могла ему помочь. Стараясь не думать о том, что девушка может быть мертва, Питер снова обхватил ее подмышками и потянул на себя, буквально впиваясь каблуками в мягкую землю.
   У него получилось. Уложив Ингрид на траву, Питер стал теребить ее, пытаясь привести в чувства. Но что бы не делал мальчик, только голова девушки безвольно моталась по траве, а сама она даже кажется, не дышала. Не зная, что предпринять и все больше охватываемый отчаянием мальчик даже подумал, что у него хватит сил закинуть девушку в седло и так довезти ее до стражи. Но, только взглянув, на высокий круп стоящей рядом лошади и на седло, в которое он сем-то с трудом взбирался, он в отчаянии откинул эту идею.
   И перед ним встал совершенно чудовищный выбор. Оставить ее одну, беззащитную в траве и самому скакать искать помощь, или остаться с ней в надежде, что девушка придет в себя.
   Но он не слышал ее дыхания, он не видел, чтобы ее грудь вздымалась и опускалась, и все больше и больше впадая в панику мальчик решился. Он взобрался в седло и даже не взял с собой арбалета оставленного рядом с погибшей лошадью. Совершенно позабыв, что конюх говорил о скачках в густой траве, он гнал и гнал свою лошадь к далеким вьющимся дымкам. Он надеялся, что там будут друзья. Он надеялся найти там помощь для Ингрид.
  
   3.
  
   - Она будет жить. - Сказал Андре Норре, вытирая руки о не сильно чистую тряпку, поданную ему одним из стражников. - Перелом руки и бедра. Если не хотите что бы у нее были проблемы, то месяц она должна оставаться в покое. Я вправил кости и закрепил повязку. Единственное что мне надо будет осматривать ее и проверять, как идет срастание. С рукой проще. Там я просто наложил плотную повязку. Хочу вам сказать господа... Это удивительно. Она ни разу не вскрикнула от боли. И у нее нет шока. Она просто сама спокойно стерпела эту боль...
   Барон хмуро кивнул и пробормотал что-то на счет его "породы".
   - За то, узнав, что вы приказали выпороть плетьми этого... Питера, кажется, она, простите меня барон, расплакалась. Навзрыд.
   Фон Эних свирепо взглянул на врача и тот только улыбнулся. Свирепость барона его не пугала ничуть. Но барон, плохо отходящий от той кровавой бани, что они учинили на улицах города, все же нашел в себе силы что-то проговорить уже более спокойно. Ни Андре Норре, ни стража не разобрали, что он сказал. Пройдясь по комнате, в которой он прождал все время пока врач занимался его дочерью, барон, наконец, спросил:
   - А Питер что? Он как там вообще?
   - Ну, я его еще не осматривал. - Сказал врач и добавил: - Но двадцать пять плетей... думаю, он все так же без сознания как его и унесли с площади.
   - Осмотрите его. И остальных наказанных тоже.
   - Повешенных осматривать? - с глупой улыбкой спросил врач.
   - Им-то ваша помощь зачем? - злясь, проговорил барон и вошел в комнату дочери.
   Выйдя на крыльцо, вновь отвоеванного баронского дома, Андре Норре встретился с Марком и спросил его:
   - Ну, как? Нагнали?
   Видно было, что баронету было сложно отвечать, но он заставил себя сказать:
   - Они были заражены. Мы казнили их всех. До единого. Я лично зачитывал приговор барона.
   - Тела сожгли?
   Марк кивнул и сказал:
   - Даже от ворот виден столб дыма там, за лесом. - подумав Марк спросил: - Вы куда сейчас, Андре?
   - Осмотрю мальчика, которого барон так душевно наказал.
   - Они ослушались его. - Напомнил Марк и врач, все понимая, кивнул. Бывший пастор задумчиво поглядел на окна баронессы и сказал: - Я не знаю, что он с дочерью своей за такое сделает.
   - Ничего. Я так понимаю он сейчас читает ей нотации что именно по ее и не по чьей другой глупости пострадала и она, и этот мальчик... Питер.
   - Пойдемте, Андре. Я с вами прогуляюсь. Не буду прерывать семейную сцену. Не хочу оказаться неудобным свидетелем.
   Они ступали по улицам города, на которых уцелевшие незараженные жители под наблюдением верховых приводили дороги и дворы в порядок. Хмуро глядя на Марка и врача они молчали. Но слов было двум друзьям и не надо. Они прекрасно знали, что о них думают. Мало кто не слышал как эти двое попирая веру и все святое, поганили своими ногами священное распятие. А уж про врача и вовсе ходили небылицы. Марку было неудобно от этих взглядов. Почти всех прихожан он знал. Общался с ними. И ему ничего не оставалось, как терпеть и вызывающей отвечать взглядом на взгляд. Зато вот Андре было абсолютно все равно, как на него смотрят. Он степенно вышагивал по мостовой, железные набойки на его туфлях звонко постукивали о камни, а сам он словно напевал про себя какую-то неведомую мелодию. Напевал и улыбался именно ей. А не городу, сжавшемуся в страхе перед карателями.
   Мятеж в чумном городе принес сравнительно немного материальных убытков. Больше было нанесено именно человечески травм. Когда Марк со своей командой захватили "Удачу" они навели орудия на город и полчаса бомбардировали дома и улицы. Но легкие пушки яхты не могли нанести ощутимого вреда. Это скорее была атака на психику жителей. Единственное чем действительно помог Марк это тем, что ближе к обеду он снялся с якоря и, подняв паруса, какие смогла одолеть его сухопутная команда, пошел против течения. В полумили от города они на шлюпке перевезли несколько орудий на берег и передали их барону. Участь ворот ограды города была решена. Взяв на борт максимум людей во главе с Андре Норре, новый капитан Роттерген повел корабль обратно. К каменной набережной города. Но Андре не рискнул высадить своих людей там. Слишком заметно было, что горожане приготовились к отпору, ожидая именно подобных действий. Пришлось Марку выбрасывать корабль на песчаную мель у берега.
   Разделив своих людей поровну он и Андре взяли себе разные задачи. Андре поспешил "чистить" набережную, а Марк повел своих людей к воротам. Именно на торговой площади отряд бывшего пастора встретил ожесточенное сопротивление. У горожан даже оказалась одна из пушек захваченных на "Удаче". Каким чудом, оказавшись в центре мясорубки, пастор уцелел, он не знал, но возносил хвалу Господу и всем святым уберегшим его. Изрядно поредевший отряд Марка вышел к воротам аккурат, когда их уже снесли залпы орудий и в арку под черным полотном врывались никем не сдерживаемые конные стражники.
   Судьба сопротивляющихся была решена довольно быстро. Барон приказал не щадить никого, если тот вышел на улицу с оружием. А потом как это и положено было учинено скорое следствие. Подбивавших на мятеж быстро находили и без рассуждений вешали на торговой площади на глазах пригнанных жителей. Акт устрашения произвел на них должное впечатление.
   Самое сложное Андре Норре, возглавившему следствие, было решать, а что же дальше? В мятеже участвовал почти весь город за некоторым исключением. Не вешать же их всех? Да и плетями такое количество народа просто не наказать физически. Руки устанут у исполнителей, мягко скажем. И тогда барон с площади объявил всем, что город предал его и будет частично разрушен, а оставшихся жителей обложат таким налогом, чтобы быстро восстановить понесенные убытки. Барона не интересовало, что горожане могут сняться с места и двинуть в другой более гостеприимный город. Его не интересовало даже падение своих доходов в связи с этим. Он должен был наказать и он наказал всех и сразу. Правда оговорил что те кто сможет доказать свое неучастие в мятеже на три года будут освобождены от всех взиманий. Да кто ж там что докажет в тех условиях? А пострадавшие соседи еще и с радостью оговорят невиновного. Марк, слушавший это обращение, сильно сомневался в чистоте разума барона. Все что тот говорил, бывший пастор отнес скорее к импульсивному деянию. И думал так пока не запылали деревянные постройки и дома тех, кто умер от Черной смерти. С этого момента Марк думал о бароне не в таких мягких выражениях. Он серьезно испугался за душевное здоровье барона фон Эних. А уж когда маленькому мальчику, сообщившему о горе, постигшем дочь барона, приказали дать двадцать пять плетей, баронет позволил себе сделать замечание владетельному дворянину. И тот в гневе приказал именно Марку искать, преследовать и покарать тех, кто покусился на жизнь баронессы.
   У мальчика все было плохо. Он уже пришел в себя и лежал на животе укрытый влажной простыней. Глаза его, почти прикрытые ресницами, безостановочно исторгали слезы, отчего даже тряпка под его головой напиталась ими сполна. Врач осторожно и медленно убрал ткань с изуродованной спины Питера и почти без эмоций осмотрел их.
   - Организм молодой. Затянет. А вот это... - он указал Марку на буквально сорванный лоскут кожи со спины мальчика, - Это я сейчас удалю. Под влагой, видите, каким стал? Надо что бы он хоть немного так полежал. Что бы схватилось и заживать начало. А так отрезать надо.
   Он снял футляр, подвешенный к поясу и, раскрыв его, выудил изящного вида ножницы. Обращаясь к мальчику, врач спросил:
   - Ты потерпишь? Питер? Слышишь меня?
   Мальчик не отвечал. Он все так же плакал, изредка, скорее рефлекторно, всхлипывая. Врач, больше не интересуясь ничем, подцепил лоскут изуродованной кожи и одним движением срезал его. Питер, казалось, даже этого не заметил.
   - У него шок. Это не хорошо. - Сказал врач, оттягивая губы мальчика и наблюдая, как побелели его десна и язык. Да и вообще, создавалось впечатление, что кровь, покинула все тело мальчика, каким тот выглядел мертвецки бледным.
   Оглядев грязно-серую простынь, которой был накрыт мальчик, врач покачал головой и сказал:
   - В таких условиях он что угодно подхватить может...
   Злым голосом Марк сказал:
   - Вы у стражника кто его наказывал, спросите потом, он этой плеткой зараженных случаем не стегал? А то вместо наказания это станет простым убийством.
   - Верно подмечено. - Кивнул врач. - Но, по сути, не важно.
   Марк удивился и спросил:
   - Андре вы знаете, что этот мальчик увел за собой больных черной смертью от баронессы? Вы знаете, что он лично убил двоих из них? Вы уж спасите его.
   Андре Норре взглянул с легкой удивленной улыбкой на бывшего пастора и сказал:
   - Думаете, этот, подлого рода мальчишка, достоин жить? - видя кивок Марка он сказал: - Ну что ж. Я это берег для себя, но пусть раз уж все вроде бы закончилось.
   Из мешочка подвязанного к поясу он достал стеклянную фляжку, вряд ли больше его ладони и, вынув зубами пробку, открыл ее. И продолжая непонятно улыбаться стал поливать раны мальчика.
   Нечеловеческий крик издал Питер и изогнулся всем телом, словно на спину ему лили не странную прозрачную жидкость, а расплавленный свинец.
   - О! Марк, взгляните! И шок прошел! Согласитесь, это чудо! - словно злой насмешник произнес Андре Норре.
   Мальчик утихомирился не сразу. Но, наконец, он затих и словно уснул только редко-редко всхлипывая, еще продолжал плакать.
   - Что это было, Андре. - Поинтересовался слегка напуганный Марк. - Какое-то чудодейственное средство?
   Задумчиво глядя на окно, за которым в цепях проводили задержанных бродяг, врач кивнул. Потом он повернулся к Марку и сказал, светя своей вечной улыбкой.
   - Это спирт. Обычный спирт. Он сожжет кожу ему, но и уберет всякую заразу. Чуть позже я и, правда, применю одно чудное средство. Мне его присылают с севера. Оно сделано из некоторых хвойных пород деревьев. Даже если грязь попадает в рану, это средство не дает ране загноится. Даже глубокие раны этому средству не помеха. Что-то в нем есть эдакое. Состава я, к сожалению, не знаю. Кстати... Ступайте Марк. Барон, наверное, уже освободился. Мне придется побыть с этим вашим героем.
  
   4.
  
   Питер полностью поправился только к поздней осени. Почти месяц он еле ходил, и все время пребывал в подавленном состоянии. Ничем не занятый при доме барона он приходил только на кухню, где повар по не отмененному никем приказу, продолжал кормить мальчика и даже иногда баловать, зная, что тому пришлось пережить.
   Ингрид ее отец отправил в свой замок на озере, считая, что условия там вполне подходят под определение "покоя". И чем девушка там занималась, Питер не знал и не догадывался. Иногда ему хотелось сбежать от пастора, у которого он жил к баронессе, но он научился здраво оценивать свои силы. И он слабо верил, что дойдет такой изувеченный до нее.
   Только ближе к холодам и снегу, девушка вернулась в город. Но она тоже стала какой-то другой. Молчаливой, неулыбчивой. Она, конечно, обняла мальчика, когда он бросился к ней и даже что-то ему говорила доброе и мягкое. Но она говорила все не то... Она не сказала, что скучала по нему. Она не сказала, что он ей все так же дорог. Она говорила какие-то ненужности и словно считала своим долгом их говорить. Барон увидевший эту сцену ничего не сказал, на свое счастье. Маленький мальчик научившийся взводить арбалет не простил ему той боли и унижения, которые он перенес. И кто знает, не отомстил бы он барону, если бы тот влез в их маленький с Ингрид мирок.
   Только ближе к вечеру, когда баронесса верхом со своими подругами отправилась на прогулку Питер смог поговорить с ней начистоту. Открыто и никого не боясь или стесняясь. Он держался рукой за стремя и задирал голову, что бы видеть серьезное лицо девушки.
   - Инга, что случилось? Почему ты такая?
   Она, наконец, улыбнулась, хоть и горько и спросила в ответ:
   - Какая?
   Мальчик не сразу нашел нужные слова. Он обернулся на подруг баронессы и увидев что те не слушают, сказал:
   - Ты такая задумчивая все время. И словно ничего не видишь вокруг.
   Ингрид снова улыбнулась и, отвернувшись в сторону, сказала тихо:
   - А тебе разве Марк ничего не говорил?
   - Он вообще мало со мной говорит. - Хмуро пробурчал мальчик. - Он меня больше учит и поучает... как обычно... я уже, кстати, свое имя писать умею... и твое тоже...
   Она кивнула, а может это просто лошадь ее так чуть, подкинула, взбираясь на небольшой холмик.
   - Это хорошо. Учись у него. Он хороший человек. Не даром отец согласился выдать меня за него...
   Мальчик не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял, замер на месте, отпустив стремя.
   - А ты? - спросил он у девушки.
   - А я согласилась. - Улыбнулась она.
   Самое глупое, что мог сказать мальчик, он все-таки сказал. А точнее спросил:
   - А я?
   Ингрид даже хотела что-то сказать. Она уже совсем собралась с духом и вдруг подумала, что любой ее ответ будет нехорошим. Некрасивым. Она ничего не ответила. Она попросила:
   - Погуляй со мной, Пит. Хоть не много. И не будем пока об этом. Потом можно, но пока не надо. Хорошо? Помнишь, как ты меня просил там в замке? Я теперь тебя о том же прошу.
   Они шли по промерзшей земле только-только покрываемой снегом и просто молчали. А что было говорить? Ведь все было уже сказано... и все было уже кем-то решено.
  
   Глава восьмая.
  
   Вика появилась в управлении заспанная, но веселая. Она поздоровалась в дежурке со всеми и, вызвав прохлаждающегося там Семена, потянула за собой в кабинет Веккера. Толик бодрый и улыбающийся только указал им на стулья, а сам продолжил о чем-то переговариваться по сотовому телефону. Вика не прислушивалась, понимая, что все равно ни о чем не догадается из тихих кратких фраз Веккера. Скучая в ожидании она обхватив локоть Семена пожаловалась:
   - Я замерзла! Согрей меня. На улице холод страшный!
   Чувствуя, как холод от ладошек девушки проникает под ткань формы, Семен сказал:
   - Давай мы тебя на батарею посадим!
   - Фомин! Мне человеческого тепла не хватает, балбес! - Возмутилась Вика и отстранилась от него показушно надув губки.
   Веккер закрыл телефон и спросил участливо:
   - У вас в общаге не топят же еще?
   - Угу. Даже нас хотят изжить с бела света! - Возмутилась, больше в шутку негодуя, Вика. Глядя на Толика, она сказала: - Вот дождешься, что я к тебе переберусь. Вот почему когда ты у нас в городе, ты у меня ночуешь, а я когда в Москве не могу у тебя?
   Толик пожал плечами и честно признался:
   - Мне такое в голову не приходило. - Пресекая отстраненную тему, он спросил: - Что там у тебя на юго-западной случилось?
   Вика нахмурилась немного, но ответила честно:
   - Повздорила с заместителем начальника управления. Он на меня кляузу накатал. Я узнала. И на планерке высказала все, что думаю о нем. Видно как-то не так высказала. Даже начальник криминальной милиции покраснел.
   - Понятно... - раздраженно сказал Толик. - Вернешься, извиниться не забудь. Он нормальный мужик, не знаю, что вы с ним не поделили.
   Вика, конечно, покивала, но даже Семен понял, что она скорее убьется головой о стену, чем извинится.
   - Когда ты с дежурки снимаешься? - Спросил Толик.
   - Через два дня. Но хочу раньше. Ко мне мама с папой приехали. Думаю сегодня последний раз на выезды. Завтра вещи собирать буду и дела передавать. Сменщица уже тут. Я ее даже с остальной командой уже познакомила.
   - Это хорошо. - Кивнул Веккер. - Я сейчас по делам уезжаю, Семен тебе все объяснит. Поедете, пацана заберете. Отпоите чаем, успокоите. Ну и думаю, раз ты обратно собралась... то и отвезешь его сама. Нечего мелкого по камерам держать. Он и так, наверное, в шоке.
   - А почему ваши не могут забрать? У вас человек десять наших работает! - возмутилась Вика.
   - Все на задании уже. И я туда же еду. Грешника ночью обложили. Наверху четко дали указание взять живым. Ни в коем случае не грохнуть. Не делать из него мученика за права человека. Да и дело пустяковое... Вдвоем справитесь.
   На словах дело действительно выглядело пустяковым. Надо было забрать шестнадцатилетнего подростка неизвестно где подхватившего это гадство. Родители, узнав о болезни сына, все с ним обсудили и пришли к выводу, что лучше он сам поедет в изоляцию, чем с позором его просто заберут. Парень, видно был не из слабых, согласился сам и тогда его отец позвонил в спецуправление и попросил прислать машину. Заявку приняли, но из-за объявившегося в городе Грешника немедленно выполнить не смогли. И вот наутро Толик, посчитав дело ерундовым, решил вытащить Вику и поручить это ей. Она, конечно, была не в восторге, что работать приходилось в чужом районе, но все-таки она была с Семеном, да и Веккеру отказать бы не смогла.
   Так что настроения это ей не испортило. Наоборот, она всю дорогу издевалась над Семеном и его страхом с ней целоваться. Семен краснел, пыхтел, но молчал, боясь как-либо снова обидеть девушку. А Вика знай себе потешалась над ним. Только когда они свернули с Ленинского в нужный двор "хиханьки" Вики прекратились.
   У подъезда, в котором проживал паренек, она с настороженностью отметила большое скопление людей. Навскидку она бы сказала человек пятьдесят не меньше. Коротко взглянув на Семена, Вика заметила настороженность и на его лице.
   - Это чего... - спросила она у Фомина, прекрасно понимая, что он ответа тоже не знает.
   Он и не ответил. Осторожно припарковал машину напротив подъезда и словно не хотя вышел. Постоял, разминая спину и передергивая плечами, словно боксер перед схваткой. Оглядел весь двор. И как-то странно со злой веселостью сказал:
   - Ну, чего пошли, малая? Или подкрепление вызовем?
   Вика вышла из машины и спросила удивленно:
   - Какое подкрепление? Думаешь, они нам помешают?
   - Уверен... - коротко кивнул Семен, но, подумав, добавил: - А вообще... пойдем, все оформишь, пока я данные запишу... Может и разойдутся.
   Возле подъезда пробираясь между перешепчивающимися людьми, Вика и сама почувствовала как ее охватывает некоторая нервозность ситуации. Она была даже рада когда Семен, добравшись до подъезда и стоя на пороге, грубо обратился к собравшимся:
   - А вы чего здесь собрались? А, ну... немедленно разошлись.
   Вика уже подобралась к нему и собиралась войти в подъезд, когда услышала чье-то наглое восклицание:
   - А на ... бы ты не пошел мент?
   Семен побледнел и зло спросил:
   - Кто это сказал? Эй ссыкло покажись.
   Оно не показалось, и тогда Семен заверил всех:
   - Если через полчаса вы не разойдетесь и не позволите нам выполнить свою работу... я вызову ОМОН. Сутки минимум приятного времяпровождения обещаю каждому.
   Уже в подъезде они услышали нелестные выкрики в свою сторону. Вика от такого морщила носик, а Семен становился только все угрюмей. На пятом этаже он сразу позвонил в нужную дверь и ответил, что они из милиции, когда его спросили "кто там". Дверь осторожно приоткрыли и, убедившись, что все без обмана, сняли цепочку, пропуская сотрудников внутрь.
   Вика привычно уже цепко осматривала квартиру. Этому ее учил еще Семен, объясняя, что по интерьеру легко догадаться, кто обитатели и как с ними надо разговаривать. Да и психологи на курсе натаскивали подмечать мелочи. Вика уже сделала свой вывод о живущих и когда ее провели в большую комнату сходу начала:
   - Здравствуйте. - Сказала она улыбаясь. - Меня зовут Вика. Это Семен Фомин. Он будет обеспечивать мою и безопасность вашего сына, пока не доберемся до места.
   Она оглядела всех. Заплаканную с раскрасневшимися глазами мать. Отца, который растерянно переводил свой взгляд с нее на Семена и обратно. И паренька. Дохлого и щуплого. С напуганными глазами и жестко сжатыми губами, словно он боялся расплакаться.
   - Давайте по порядку. - Сказала Вика, сменяя свой тон на полуофициальный. Это помогало людям, с которыми она общалась держать себя в руках. - Мы здесь сугубо по вашей просьбе. Перед тем как мы уедем, мне надо будет опросить вас всех. Сами понимаете. Надо выяснить как ваш сын... кстати как тебя зовут? Олег? Отличное имя. Мне нравится! Правда!
   Вика улыбнулась пацаненку самой своей очаровательной улыбкой и поглядела на Семена. Тот скептически оценивая худощавого паренька, серьезно кивнул и подмигнул тому.
   - Вот. Сейчас я с ним и с вами поговорю. Запишу ваши ответы. Что бы потом дознавателям не надо было вас лишний раз дергать. Надо выяснить кто разносчик. Кто заразил вашего сына.
   - Он не хочет говорить! - воскликнула мать, и слезы таки прорвались из ее глаз: - Он не хочет говорить! Мы не знаем, как он заразился!
   Вика мягко улыбнулась и сказала:
   - Успокойтесь, пожалуйста. Ну, не хочет и ладно. Может он прячет свою девушку. Это очень плохо. Она может заразить еще кого-нибудь. Но это его право. Его можно понять, ему стыдно ставить свою подругу в неудобное положение.
   Вика угадала. Ей просто повезло. Или она уже настолько отточила свои умения? Сидя на кухне с мальчиком наедине, пока Семен проверял собранные пацану в дорогу вещи, она без труда "расколола" его. Он сознался кто его подруга. Он рассказал все, что знал о ней. И адрес ее и кто ее родители. Вика пообещала ему, что девочке так же предложат тихо и спокойно перебраться на новое место, и она, Вика, проследит, чтобы эти двое оказались недалеко друг от друга. Она заверила мальчика, что ничего страшного в переселении нет. Что она сама без карты мед контроля и живет там же и обещала и его и его подругу пригласить к себе на чай и помочь устроится на новом месте.
   Парень всхлипывал, но уже окончательно погряз в ее чарах.
   - Мы не сегодня поедем туда. - Сказала Вика, улыбаясь и пряча протокол показаний в папку Семена. - Сегодня ты переночуешь в нашем общежитии. Я тебе найду комнату поприличнее. Познакомлю с нашими командами! Это такие классные парни и девчонки. Вот увидишь. А через два года ты сможешь к нам присоединиться, если захочешь. К сожалению, оружие мы шестнадцатилетним не доверяем. А так бы я тебя хоть сейчас в свою команду взяла. Нам жутко людей не хватает, а ты как я погляжу сильный и храбрый. Я видела взрослых мужиков, ревущих навзрыд, когда за ними приезжали. Но ты не такой. Посмотри на себя. Ты красавец парень, ты все еще успеешь в этой жизни! А через пару лет лекарство изобретут и тогда вообще сказка будет! Вернешься оттуда с навыками, со средним образованием. Да и хоть без родителей поживешь. Тебе они не надоели если честно? Только честно скажи? Еще не всю голову проели?
   Парень горько рассмеялся и Вика поняла, что окончательно победила. Все, мальчик был ее "с потрохами", как говорил иногда Семен. Пользуясь навыками, привитыми ей на курсах, она поднялась и осторожно, мягко погладила мальчика по волосам.
   - Все будет хорошо. - Сказала она, глядя в его затуманенные глаза: - И главное теперь ничего не бойся. Я с тобой. Понимаешь? Я тебя в обиду никому не дам.
   Вошел Семен и сообщил:
   - Вещи готовы. Там есть пара запрещенок, но думаю, раз парень с тобой поедет, то ничего страшного. - Увидев кивок Вики, Семен прошел к окну и сказал: - А эти так и не расходятся. Что им нужно тут?
   Вика пожала плечами, а мальчик, тихонько всхлипнув, сказал:
   - Я.
   Семен отвернулся от окна к нему и попросил разъяснить. И мальчик пояснил:
   - Когда я узнал... ну что у меня и у нее это... Я сказал ей валить все на меня. Мол, я ее заразил, а не она меня. Ее ведь бывший заразил. А ее отец... в общем он пообещал меня убить. И других подбивает. Мои, как узнали, сразу решили, что мне лучше там будет. Эти меня там не достанут.
   - Мдаааааа... - протянул Семен. - Не всех долбо... наше время исправило. Тебе не говорили что благородство не порок, но вранье это не хорошо... даже во спасение.
   - Сема! - одернула друга Вика.
   - А чего Сема? - спросил он. - Мы его выведем, они его же на наших глазах и разорвут.
   - Так ОМОН вызывай! - потребовала Вика.
   - Не будет ОМОНа. - Глухо ответил Семен, рассматривая столпотворение внизу. - Они все вокруг Грешника и его банды сейчас. А пока с управления кого вызвоним...
   - И что ты предлагаешь? - спросила Вика.
   Семен поглядел на мальчика и сказал:
   - Слышь, Олежка, иди с родителями прощайся, они к тебе на КПП приехать смогут не раньше чем через неделю.
   Когда Олег ушел к папе с мамой Семен поглядел в глаза Вики и девушка, к своему испугу, поняла, что ничего хорошего ждать не приходится.
  
   2.
  
   - Анатолий Сергеевич. - Позвал Веккера старший на операции. - В принципе, мы готовы начинать. Газ готов. Нам понадобится две три минуты, чтобы занять все здание.
   - Вы можете гарантировать, что Грешник будет жив? - спросил Веккер в десятый, если не в двадцатый раз за день.
   - Анатолий Сергеевич. - Укоризненный, словно жалующийся, голос старшего как-то не вязался с его видом русского богатыря. - Я не могу этого гарантировать. И никто не может. К себе никого не пропускают и никого не выпускают. Мы не знаем даже на каком он этаже. А может, он обвязался толом? Вы же слышали, что нашли в их лаборатории? Ну, сдался вам этот Грешник?
   - Вы все слышали... Хорошо, если вы спасете заложников. Не спасете - плохо. Но если погибнет Грешник... И мне и вам будет очень ... хреново.
   - Что вы предлагаете? - Раздражаясь, спросил старший.
   Показав на телефон в своей руке, Веккер в который раз опять сказал, что стоит потянуть время. Старший заметил что время в принципе работает на всех, в том числе и на террористов, и в сомнении спросил:
   - Вы думаете, вам Он позвонит?
   Вместо ответа Веккер просто кивнул. По лицам офицеров находящихся при штабе операции, Толик понял, что в то, что команда придет сверху никто не верит. Признаться, он тоже сомневался в том, что там, "наверху", захотят "замазаться" принимая это тяжелое решение. Присев на край раскладного табурета у стола с планами здания, Веккер в который раз, почти не думая, рассматривал их. Единственная мысль, которая никуда из головы не исчезала это то, как можно взять живым человека, если он твердо решил живым в руки не даваться? Если он не идет на переговоры, а заложников у него столько... И чего главное может выжидать такой? Чего он ждет? Штурма? Чтобы забрать с собой еще и побольше спецназа? Или он все-таки хочет переговорить, но не знает, как начать? А может его товарищи расколоты на тех, кто хочет переговоров и тех, кто просто в своей ненависти уже ничего не хочет, как только чтобы побыстрее Грешник подорвал здание со всеми ними?
   Но звонок раздался. Телефон завибрировал в руке Веккера, и он с нескрываемым изумлением посмотрел от кого звонок. Пусть и дальше молчат те, кто не верил!
   - Привет. - сказал он в трубку еле скрывая радость.
   - Да. Здорово. Что надумали сами?
   - Штурм. Ситуация внутри нам, конечно, неизвестна. Атаковать будем в слепую. Отключим свет, газ, все... пустим газы и начнем. - Сухо сказал Веккер.
   - И какие шансы? На нормальный исход?
   - Ну, что за вопросы? - с неуместной улыбкой спросил Веккер. - Я от старшего не могу гарантий добиться, что Грешник будет жив, а ты такое спрашиваешь.
   - Грешник должен выжить. Мне он нужен живым. Я его отправлю на Огненный. Он там узнает, что такое чистилище...
   - Стоит оно того? - с сомнением спросил Веккер.
   - Толя, я не знаю стоит ли оно того... Но я знаю что это всяко лучше чем заголовки иностранных газет: "доведенные до отчаяния инфицированные подорвали себя и заложников". Понимаешь? А если вы его живым достанете, он через неделю будет по всем каналам каяться в своих грехах и бить пяткой в грудь, твердя, что был идиотом.
   - Хм... - только и вымолвил Толик.
   - Вот тебе и "хм". Дай трубку старшему. Хочу его послушать.
   Веккер выискал глазами среди офицеров старшего и спросил его:
   - Готовы? Сейчас будете говорить с ним.
   Старший не был робким человеком, но в разговоре по телефону ему стоило больших трудов, чтобы не заикаться и четко докладывать обстановку. Когда трубку вернули Толику и он прижал ее к уху, то услышал:
   - В общем, как-то все у вас там глупо. У вас и техника, и спец оборудование. И вы за ночь не узнали даже где сам Грешник. Маршруты их проходов и так далее. Слава богу, хоть где заложники знаете. Что сам думаешь?
   Веккер ответил предельно честно:
   - Штурмовать нельзя, но выбора нет. Тянуть пока они там голодать начнут? Так они время тоже тянут. Надеются на вмешательство иностранной прессы и госдепов других стран. Самое глупое они не выдвигают требований. Если бы они попросили операторов и журналистов, я бы хоть народ туда послать смог. И пока бы они сочиняли воззвание инфицированным всех стран объединятся, как минимум бы узнали, что и где. А может, и захват провели бы.
   - Тянуть не стоит, ты прав. А не хочешь сам прогуляться к Грешнику?
   - Ээээ... - только и выдавил из себя Толик. - Ты не забыл, что это я его "закрыл"?
   - Ну, вот и поговорите. Пусть выскажет тебе претензии ты выслушаешь, покаешься, что да... идиоты были, не разглядели в нем настоящего Человека. А сейчас зачем становится подонком убивая невинных?
   Веккер был озадачен. Он совсем перестал понимать, зачем его пытаются послать откровенно на смерть. Пытаясь расставить все по местам, он спросил открыто насмехаясь:
   - То есть все? Я тебе точно живой уже не нужен?
   Его собеседник тяжело вздохнул и сказал:
   - Толик, чушь не неси. В общем, думайте там сами. Если до обеда не будет готово решение, подумай над моим предложением.
   Разорвав связь Веккер в задумчивости посмотрел на старшего операции. Потом поднялся и, обращаясь к офицерам, громко сказал:
   - Новая вводная. Слушаем внимательно.
  
   3.
  
   Первым из лифта вышел Семен. Он зло осмотрел собравшихся на лестничной площадке и спросил:
   - А вы, наверное, лифта ждете все?
   Не услышав ответа, он коротко кивнул и Вика за плечи вывела мальчика из лифта:
   - Гнида, паразит...
   - Ублюдок, мразь...
   - Сука! Что сбежать надумал?
   Прорвавшийся гомон пресек рык Семена:
   - Заткнуться и всем два шага назад! - для подтверждения своих слов он достал оружие, что не рекомендовалось и взвел его. А потом вкрадчиво пообещал: - Кто не поймет, всю жизнь на лекарство работать будет!
   Сказав это, Семен первым стал спускаться вниз к выходу. За ним, держа сумку на плече, и угнетенно склоняя голову, поспешил мальчик и уже за пацаном, жестко сжав губы, следовала Вика.
   Казалось, она была готова ко всему. Но когда Семен только раскрывал двери подъезда, а мальчик еще даже не сошел с лестницы, на нее набросились. Она думала, что кинуться на парня. В крайнем случае, на Семена который грудью расталкивал скопление, но набросились именно на нее. Просто, обхватив могучими руками за грудь, какой-то мужик прорычал ей в ухо:
   - Не лезь девка. Эта тварь заразила дочь моего друга. Мы с ним быстро разберемся.
   От сильного хвата у Вики вышел весь воздух из легких и она никак не могла снова вдохнуть. Замолотив руками и ногами ей удалось чуть ослабить хватку и, вдохнув, закричать что было сил.
   Словно в замедленном кино Семен повернулся от входа к ней. Оглушенный ее пронзительным криком, мальчик согнулся и прижался к поручням в испуге. Люди, собравшиеся в подъезде, обрадованные глядели только на нее. Не они ведь первые начали. Нашелся в их бараньем стаде тот, кто решился. Толчок был дан. И потом они всегда смогут сказать, что невиновны.
   На мальчика навалились скопом. Ему драли волосы, пинали ногами и словно действительно намеревались разорвать или затоптать. А миниатюрная Вика, извиваясь в объятиях огромного мужика, ничем не могла ему помочь.
   Семен, скрытый толпой напавших, что-то кричал и грозил, но его не слушали. Он рвал горло, но все без толку. И тогда, все крики безумных остановил выстрел.
   Смолкло все и даже Вика безвольно повисла в руках бугая. Стрелять нельзя... нельзя стрелять... стрелять нельзя... бились в ее голове слова наставника на курсах. Нельзя стрелять, если нет угрозы тебе лично. Нельзя стрелять, если нет угрозы захвата оружия. Нельзя стрелять. Просто нельзя. Нельзя стрелять в спину, даже вооруженному. Нельзя стрелять в невооруженного. НИКОГДА нельзя стрелять в невооруженного.
   Раздались еще выстрелы. Вика увидела, как валится два тела из тех, что наседали на мальчика. За ними она увидела облепленного людьми, словно змеями, Семена, он наводил оружие на нее. Ей так казалось. И она снова закричала.
   Мужик что держал ее, вдруг расслабил объятья, и она вырвалась, падая на цементный пол. Больно ударившись коленом и подвернув ступню, она даже не смогла удержать слезу от боли. Но какая боль, когда почти сваленный на пол Семен уже откровенно разряжал обойму.
   Еще двое человек заорали, валясь на пол. Кто-то скользил по стене, оставляя на ней кровавый след. А люди над мальчиком словно бешенные псы продолжали его рвать.
   Вика вытянула пистолет. Она, заученно целя в пол, взвела его и навела на уродов... Она что-то кричала им. Она что-то требовала. Она угрожала. Но когда увидела окровавленную голову мальчика, которого били о чугунные перла...
   Выстрел за выстрелом она вгоняла пули как на тренировках. Она повалила всех перед собой и повернулась назад. Бугай, который держал ее до этого, отступал, вытянув перед собой безоружные руки. Он что-то говорил, но оглушенная Вика не слышала его. Он ревел и слезы текли по его раскрасневшемуся лицу, но Вике не было его жаль. Словно у нее была вечность в запасе, она медленно нацелила оружие и нажала на курок. Она не видела, во что пуля превратило лицо мужчины. Его голова, разбрызгивая кровь, резко откинулась, а сам он безмолвно повалился на пол. Опережая нормативы, опустошенная обойма вывалилась из пазов и ее место заняла вытянутая из кобуры. Снова взведенный пистолет теперь, словно сама смерть, разглядывал прижавшихся к стенам немногих оставшихся. Когда двери подъезда раскрылись, Вика плавно повернула в ту сторону оружие. Видя завал тел, тот, кто открыл двери, поспешил скрыться.
   Девушка, прихрамывая на подвернутую ногу, подошла к мальчику и убедилась, что тот жив. Проорала ему, чтобы он поднимался. Олег с трудом разогнулся и, размазывая кровь, сопли и слезы, что-то попытался ей сказать. Она его не поняла. Вместо выяснения она скомандовала тому замолчать. Переступая корчащиеся тела, она добралась до поваленного Семена. Она видела боль на его лице, но не могла понять, что с ним пока ужасом не рассмотрела, что из его спины возле поясницы торчит рукоять ножа. И тогда она заплакала.
   Он что-то говорил, цедя слова через обезображенные губы. Он пытался улыбаться. Он стонал, когда она и мальчик волоком тащили его большое тело к машине. Он жмурил глаза и кричал. Но Вика этого не слышала. Она плакала и вообще ничего не понимала. Она словно робот делала то, что должна была делать и это помогало.
   Уложив Семена сзади так, чтобы не тревожить рану и торчащий в ней нож она сама села за руль и чуть не забыла о мальчике, который еле успел прыгнуть на переднее сидение. Он был без сумки. Он был без вещей. Такой же точно обезображенный и залитый кровью, как и ее один из немногих друзей. Она прокричала ему, чтобы он ничего не боялся. Но, скорее всего она прокричала это себе. Она вела машину к ближайшей больнице. Она забыла все инструкции требующие сообщить о происшествии. Она плевала на то, что с ней будет потом. Она вела машину и, кажется, даже дорогу не особо разбирала. Не знаю... Наверное, Бог хранил ее, когда она, сжигая саму себя на последних остатках воли и жизни везла Семена туда, где ему могли помочь.
  
   4.
  
   Веккер сидел напротив Грешника. Стол их разделявший, был пуст за исключением пепельницы и кружки чая, которую принесли Толику.
   - Ты пей-пей... Когда я попал к тебе в кабинет ты меня чаем угощал. Долг платежом красен. - Язвительно проговорил Грешник.
   Толик, только взглянул на кружку и, переведя взгляд на иссиня-черные фурункулы на лице старого знакомого, сочувственно спросил:
   - Все совсем плохо?
   Тот понял, о чем речь, и ответил:
   - Да. В той жопе, куда ты меня заслал лекарств нормальных не дают. За год это дерьмо вот во что меня превратило. Изнутри тоже гнию. Моего кашля испугается даже туберкулезник. А ноги словно у старика... вообще не держат. Организм не борется за жизнь. Какая-то зараза мне мышцы выедает. Кстати, знаешь, сколько я вешу? Только со стула не упади - сорок один килограмм. Когда ты меня выловил, я весил девяносто. И это не диеты как сам понимаешь.
   Веккер покивал, ничего не говоря. Все его слова были бы глупостью. И сочувствие и тем более злорадство. А Грешник, поглядывая на своих людей, заявил:
   - Видите? Ему стыдно. Он молчит.
   И в этот раз Веккер не сказал ни слова. Только когда молчание слишком затянулось, он положил локти на стол и, приблизив лицо к изуродованной фурункулами и язвами физиономии Грешника, почти прошептал:
   - Отпусти заложников.
   Грешник покачал головой и сказал:
   - Неа. Но я их и не держу. Каждый может в любой момент выйти отсюда. - Видя вопросительный взгляд Веккера, Грешник пояснил: - Всего один укол. И мы его не будем держать. Ведь он уже станет нашим. Навсегда нашим. Но, что-то увидев меня, никто из них на свободу таким Макаром не торопится.
   Он засмеялся, от чего Веккеру пришлось всеми силами давить в себе брезгливость. Особенно ему хотелось отстраниться от Грешника, когда прямо на его глазах один их фурункулов лопнул, и капля белесого гноя потекла по щеке, оставляя за собой блестящий след. Грешник почувствовал и небрежно рукой размазал гной по щеке.
   - Ничего... - сказал он - Я привык. Да и не до эстетики мне сейчас.
   - Если ты сдашься, - осторожно предложил Веккер, - то я обещаю, что в госпитале болезнь остановят. Даже на этой стадии. Я серьезно.
   Снова полуистерический смех. Веккер разочарованно откинулся в кресле и спросил:
   - Так чего вы хотите?
   - Я хочу, чтобы власти сознались, что вакцина есть! - Выпалил Грешник.
   - Глупости не говори. Нет никакой вакцины и никакого лечения. Если бы было, я бы знал! - ответил Толик, начиная злиться. - Ты совсем свихнулся видать. Если бы была вакцина разве, мы бы довели ситуацию до подобного?
   - А почему нет? Американцы запугали свой народ обычными террористами и держат его под коленом. А вы вот так вот... нами запугали. Зато как объединилось общество! Зато как оно дружно одобряет методы Президента!
   - Грешник... ты один из немногих знаешь кто я. - Притворно устало сказал Веккер. - И если бы хоть крупица правды была в твоих словах, я бы первый встал на твою сторону. Но лекарства нет.
   - Лекарство есть! - ударил кулаком в стол Грешник. - Я видел излеченных в сто девятнадцатом. Я видел! Я лично видел! На них отрабатывали вакцины. Как минимум три типа отработано для трех штаммов!
   - Это просто те же лекарства что и везде. Задерживающие развитие вируса и снижающие его количества в крови. - Уверенно сказал Толик. - Ничего нового пока не изобретено.
   - Толик... Тюрьма... колония это особый мир. И когда они исчезли из нашего лагеря, и объявились в зоне строго режима, мы об этом знали уже через неделю! Понимаешь!? Они выздоровели и их отправили туда!
   Веккер молчал, не зная, что сказать. Этот фанатик верил в то, что говорил. Ему так хотелось в это верить, и он поверил. Поверил и ослепленный своей верой был готов совершить чудовищный поступок. Лихорадочно соображая Веккер выдал на гора другую параноидальную версию ничем не хуже Грешника:
   - Грешник, а ты не подумал о том для чего можно послать зараженных в зону строго режима. Не в колонию обычную не на поселение, а именно на строгач? И тогда все встает на свои места. Рецидивистов заражают свои же... И больше эта уголовщина никогда из застенок не выйдет. Ведь гениальный план согласись?
   Грешник задумался. Ему было плохо и Веккер видел это. Грешнику было даже больно думать, но другого способа выбить дурь из него Толик не мог пока сообразить.
   - Если это так... То это преступление. Даже по вашим ублюдочным законам.
   - Да? - удивился Толик. - В чем именно преступление и чье? Умышленное заражение предъявят осужденным ВИЧ инфицированным, а уж точно никак не сотрудникам УИНА. Тем только халатность предъявят. Ну и накажут так... для вида.
   Грешник снова утер сочащийся гной и сказал:
   - Я знаю, что вакцина есть. Как только это объявит Президент, я выпущу заложников.
   Веккер посмотрел на него и потянулся рукой в карман, но медленно, чтобы не пугать и не провоцировать автоматчиков. Достал сигареты и закурив помолчал. А потом словно радуясь чему-то сказал:
   - Ну, слушайте меня горе-террористы. Вакцины нет и ближайший год в нашей стране изобретена не будет. Это я вам точно говорю, хотя можете и не верить. Даже если через год случится фантастика и будет найден метод лечения, потребуется еще очень много времени на клинические испытания. И люди будут продолжать умирать. Или будут держаться на тех лекарствах, которые мы сейчас выдаем. Другого ничего пока нет. Сожалею. Но переговоров с Президентом я вам не устрою. А он разумеется с экрана врать откажется.
   - А как же выздоровевшие?! В сто девятнадцатой!? - проорал на него Грешник.
   - Я не знаю о чем ты говоришь... - уверенно сказал Веккер. - За всю историю этого заболевания в нашей стране есть только пара официальных случаев полного исцеления. Почему они излечились медики ответа дать не могут. Над одним из таких был произведен эксперимент, ему привили другой штамм вируса. Все надеялись, что организм подавит и его. Этого не случилось. Человек умер через два года после эксперимента. Нет, не от СПИДа. Он выбросился из окна. Это в принципе секретная информация, но это случилось при предыдущей власти и мне лично нечего стыдится. Так же замечены случаи НЕ заражения. К примеру совсем недавний прецедент. Три месяца мужчина и женщина прожили вместе. Он был заражен, она не заразилась. Они не предохранялись, но заболевание не передалось. Медики ломают голову. Случай единичный. И мы не можем себе позволить, как это было раньше просто ради эксперимента заразить ее принудительно.
   Теперь... Давайте говорите, что вас еще интересует и закончим этот цирк. Ты Грешник, вернешься в колонию. Нет не в сто девятнадцатую. Ты нам нужен живым и почти здоровым. Так что в другое место отправим. Твои пионеры будут осуждены на вторые сроки, но думаю, я до конца своей работы, несколько облегчу их участь. Это все что я могу для вас сделать. Переговоров как вы понимаете, других не будет. Или эти условия или смерть. Вам, невинным заложникам и просто случайно рядом оказавшимся. Что такое двести человек заложников, когда под угрозой интересы государства? А да... кстати. Вы не зараженные ВИЧем, вы террористы с Кавказа. Мы уже объявили это по всем каналам. Так что выбирайте или сдаетесь и отправляетесь, пусть не на курорт, но на лечение и у вас будут все шансы дотянуть до нормального лекарства. Или даже на ваших могилах будут не ваши фамилии... да и фото будут бородатых моджахедов.
   Тишина после этих слов продлилась не меньше трех-четырех минут. Только кивок Толика, указывающий, что надо что-то отвечать заставил Грешника очнуться.
   - А если мы сейчас начнем по одному убивать заложников и выбрасывать их в окно? А если я сейчас кого-нибудь пристрелю? А если... тебя?
   Тяжелый вздох все расслышали очень хорошо. Да и слова, последовавшие за ними, прозвучали жестко и внятно.
   - Грешник. Ну, сколько у тебя взрывчатки? Ну, килограммов двадцать как показали наши эксперты, что твою лабораторию на кусочки разобрали. А знаешь, сколько сейчас уже под вашим зданием? Около тонны. Чтобы наверняка. Я простой человек, но я давно осознал, что одна личность... одна жизнь, пусть даже моя собственная ничего не стоят перед угрозой даже не стране, а всему виду человека. И когда я вошел к вам я простился по телефону со всеми. Не открыто, но так... Хоть пару слов услышать. И я буду очень удивлен и обрадован, если чудом вернусь с того света. Но если не вернусь... Все мои просьбы, которые я передал мне будут выполнены. А вы станете шахидами по неволе... Уж не знаю в кого вы там верите, но рая я вам точно не обещаю. У меня хорошие связи на небе. А теперь все... решайтесь. Думай Грешник. Жизнь и возможное скорое исцеление. Или в компании со мной на вечные муки.
   Грешник еле унял злую дрожь. Он послал к окнам своих бойцов и те подтвердили, что все части спецназа отошли на приличное расстояние. На такое, на котором их не достанет мощный взрыв.
   Толик взял в руки чашку и отпил большой глоток остывшего сладкого чая. Достал новую сигарету и закурил, рассматривая гладкую поверхность стола. Он все сделал. Все что от него зависело. Он сделал даже больше. А теперь будь что будет.
   Ему нравился холодный чай и вкус дыма. Он надеялся, что это не последняя его сигарета.
  
   Вместо эпилога.
  
   "Вчера приезжал Семен. Он сказал, что у Вики все нормально, насколько это вообще может быть нормально в женской спецколонии. Мы долго с ним говорили о том, что Вика, по сути, была не виновата. Она делала свою работу. Но я задумался тогда о другом. А виноваты ли были все те, кто упек нас в это гетто. Ведь они тоже, по их собственному мнению, делали свою работу. Они считали своей работой заботу о здоровых и изоляцию зараженных. Вопрос не праздный нам всем надо хоть кого-то винить в наших бедах. Не абстрактно же ненавидеть мир. Смеюсь в этом месте. Да, я тоже хотел бы что бы во всем что со мной произошло оказался виноват кто-то один. Что бы быть может отомстив мне стало полегче...
   Мальчик, которого Вика спасла, учится теперь в моем классе, как и его подруга. Хорошие ребята. Не хуже и не лучше тех, кто остался там... за полосой отчуждения. Они читали Демиурга и им тоже не понравилось. Они объяснили почему... Может и правда это нехорошая книга? Не знаю. Главное, что они действительно объяснили, почему им не понравилось. Почему не смотря на катастрофы и кризисы. Не смотря на трагедии и мерзость вокруг, всегда будут те, кто не поддастся. Кто останется Людьми. И не, потому что они одурманены вековой моралью. Не потому что они добры по своей природе. Наоборот Люди зачастую злы. Они творят человечные поступки, потому что находятся в вечной борьбе с собой, со своим нутром. Они не могут унизиться до скотства. Им и, правда, легче подохнуть. При выборе жрать своих или умереть они, наверное, с легкостью умрут. И будут счастливы, отправляясь в небытие.
   Я слушал их и понимал что это... эти мальчики и девочки... удачливые и не очень. Счастливые и нет. Иногда понимают в этом мире больше чем мы все вместе взятые, такие взрослые и умные. Ведь всегда будут смертельные болезни. Не чума или ВИЧ так что-нибудь другое. Всегда будут войны и революции. Не в нашей стране, так в другой. Но всегда из тысяч людей будут находиться единицы, глядя на которых можно будет сказать: Бог не зря дал свой Обет больше никогда не устраивать Потопа на земле. Мы, удачное его творение не смотря ни на что. Мы позволим Ему отыскать в Его собственном замысле изъяны и недочеты. И я надеюсь что когда-нибудь из этих мальчиков и девочек родятся настоящие Творцы, а не Демиурги.
   Кто-то назвал "Демиурга" Агонией Веры. Нет. Это не так! Эта книга - лакмусовая бумажка. Не больше. Бумажка... Отделяющая человека от нелюдя. И мне... мне горько оттого что написал ее я".
  
  
   Конец.
   Февраль 2008 года.
   Санкт-Петербург.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"