|
|
||
= перевод рассказа Роальда Даля = | ||
Миссис Фостер всю жизнь страдала патологическим страхом опоздать на поезд, на самолёт, на корабль, или хотя бы в театр. В других отношениях она не была такой уж нервозной, но одна лишь мысль о том, что грозит опоздание в перечисленных случаях, могла довести её до нервических конвульсий. Всего лишь лёгкое подёргивание в углу левого глаза, как бы подмигивание украдкой, но раздражало то, что оно отказывалось исчезнуть, пока не проходил час или даже больше с момента, когда поезд, или самолёт, или что угодно, в очередной раз оказывались настигнутыми вовремя. Странно, у некоторых людей опасение, как бы не опоздать на поезд, может перерасти в настоящую навязчивость. Не меньше чем за полчаса до того момента, когда наставала пора отправляться из дому на станцию, миссис Фостер уже, бывало, выходила из лифта, готовая к отбытию, при шляпе, в пальто и перчатках. Не в состоянии присесть, она слонялась и беспокойно сновала из комнаты в комнату до тех пор, пока муж, который прекрасно отдавал себе отчёт в её состоянии, не возникал наконец-то из своих покоев, сообщая холодным сухим голосом, что, может быть, им лучше выйти прямо сейчас, или нет? Возможно, мистер Фостер имел право раздражаться из-за этой глупости супруги. Но зачем увеличивать её страдания, лишний раз заставлять ждать? Имейте в виду, это было именно так. Куда бы они ни собирались, он аккуратно следил за временем — всего минута-другая опоздания, вы понимаете,— при этом оставался вежливым и мягким. Неужто и вправду это была маленькая собственноручная пытка несчастной леди? Одно он должен был знать совершенно точно: она никогда не посмела бы раскричаться и велеть ему пошевеливаться. Он знатно выдрессировал её. И прекрасно понимал: балансируя чуть-чуть за пределами последнего безопасного момента, легко довести её почти до истерики. Раз или два в последние годы их брака и вправду казалось, будто он решил опоздать на поезд — просто для того, чтобы усилить страдание бедной женщины. Если он и вправду виновен в этом, то вдвойне неблагоразумен, ведь за исключением этого единственного, маленького, но неустранимого слабого места миссис Фостер всегда была доброй и любящей женой. Более тридцати лет она верой и правдой служила ему. В этом не было сомнения. И хотя она годами гнала от себя мысль, что мистер Фостер способен сознательно мучить её, были недавно такие моменты, когда она ловила себя на том, что невольно начинала задумываться об этом. Мистер Юджин Фостер, почти семидесяти лет, жил с женой в большом шестиэтажном доме в Нью-Йорке на Шестьдесят второй Восточной улице, и у них было четверо слуг. Мрачное унылое место; немногие люди наносили им визиты. Но в это январское утро дом ожил и суматохи хватало. Одна служанка разносила по комнатам связки противопылевых чехлов, другая натягивала их на мебель. Дворецкий таскал вниз чемоданы и ставил в холле. Повар то и дело выскакивал из кухни, чтобы перекинуться парой слов с дворецким, сама же миссис Фостер в старомодном меховом пальто и чёрной шляпе летала из комнаты в комнату, пытаясь направлять ход всех этих действий. Она вообще-то не думала ни о чём, кроме того, что, наверное, опоздает на самолёт, если муж сейчас же не выйдет, уже готовым к пути. — Который час, Уокер? — спросила она дворецкого, проходя мимо. — Десять минут десятого, мадам. — А машина приехала? — Да, мадам, машина ждёт. Я как раз собираюсь уложить багаж. — Нужен час, чтобы добраться до Айдлуайлда,— сказала она.— Самолёт летит в одиннадцать. Мне надо быть там за полчаса для оформления. Я опоздаю. Это точно! — Думаю, у вас масса времени, мадам,— мягко заметил дворецкий.— Я предупредил мистера Фостера, что вы должны выехать в девять пятнадцать. Ещё есть пять минут. — Да, Уокер, знаю, знаю. Будь добр, уложи поскорее багаж. Она расхаживала по холлу, и всякий раз, когда дворецкий проходил мимо, спрашивала, который час. Это — повторяла она себе — единственный самолёт, на который нельзя опоздать. Месяцы ушли на то, чтобы убедить мужа позволить ей ехать. Если она сейчас опоздает, муж сразу решит, что всё отменяется. Как назло, он настаивал на том, чтобы проводить её в аэропорт. — Боже правый,— сказала она вслух,— я опоздаю. Я знаю, знаю, знаю, что опоздаю на самолёт.— Тик в углу левого глаза сделался уже бешеным. Ещё чуть-чуть, и из глаз брызнут слёзы. — Который час, Уокер? — Восемнадцать минут, мадам. — Теперь я на самом деле опоздаю,— вскричала она.— Ну почему же он не идёт! Путешествие это было для миссис Фостер очень важным. Она отбывала в Париж, чтобы повидаться со своей единственной дочкой, которая была замужем за французом; она души в ней не чаяла. Да и увидать троих внуков хотелось всё сильнее. Она знала их лишь по множеству фотографий, которые расставила по всему дому. Прекрасные детки! Она до безумия любила их, и всякий раз, когда прибывала новая фотография, уносила её и подолгу сидела, влюблённо разглядывая, изучая родные личики в поисках утешительного кровного сходства, значащего столь много. И всё яснее делалось ей, что не хочется доживать свои дни там, где нельзя быть рядом с этими детьми. Они приходили бы к ней в гости, а она гуляла бы с ними, покупала им подарки и наблюдала, как они растут. Конечно, она знала, что это неправильно и немного нечестно — предаваться подобным мыслям, ведь муж её пока жив. Она прекрасно знала, что, хотя его активность и многочисленные предприятия остались в прошлом, он ни за что не согласится покинуть Нью-Йорк и жить в Париже. Чудо уже то, что он согласился позволить ей улететь к ним в одиночку на шесть недель. Но как же ей хотелось поселиться там, быть рядом с ними! — Уокер, который час? — Двадцать две минуты, мадам. При этих словах дворецкого дверь растворилась и мистер Фостер вышел в холл. Он немного постоял, решительно глядя на жену, она ответила на его взгляд. Некрупный, но энергичный старик с непропорционально крупным бородатым лицом — удивительное сходство со старыми фотографиями Эндрю Карнеги. — Что ж,— сказал он,— думаю, надо побыстрее отправляться, если хочешь успеть на самолёт. — Да, дорогой — да! Всё готово. Машина ждёт! — Это хорошо,— сказал он. Склонив голову набок, он в упор глядел на неё. У него была особая манера поднимать голову, затем голова дёргалась мелкими, быстрыми толчками. По этой причине, и оттого, что он сцеплял руки, держа их перед грудью, он походил на белку: вот стоит умная пожилая белочка из Центрального Парка. — Дорогой, вот Уокер с твоим пальто. Надевай его. — Я сейчас подойду,— сказал он.— Только помою руки. Она ждала. Высокий дворецкий, держа пальто и шляпу, стоял рядом с ней. — Уокер, я опоздаю? — Нет, мадам,— ответил дворецкий.— Думаю, вы успеете, и всё будет хорошо. Вскоре мистер Фостер появился снова, и дворецкий помог ему с пальто. Миссис Фостер поспешила наружу и забралась в нанятый Кадиллак. Муж вышел следом. Спускался по ступеням медленно, сделал паузу на середине пути, чтобы взглянуть на небо и втянуть холодный утренний воздух. — Похоже, немного туманно,— сказал он, усевшись в машине рядом с ней.— А в аэропорту это всегда проблема. Не удивлюсь, если рейс уже отложен. — Не говори так, дорогой,— пожалуйста... Они молчали. Машина пересекла реку и въехала на Лонг-Айленд. — Со слугами я разобрался,— сказал мистер Фостер.— Они все сегодня уходят. Я заплатил им половину за шесть недель и сказал Уокеру, что, когда мы решим его вернуть, пришлю телеграмму. — Да,— ответила она,— он сказал мне. — Вечером отправлюсь в клуб, развеюсь. — Да, дорогой. Я тебе напишу. — Время от времени буду проверять дом, всё ли в порядке, и брать почту. — А может, Уокеру стоило бы остаться и следить за домом? — спросила она кротко. — Ерунда. Ни к чему это. К тому же, тогда пришлось бы платить ему полную плату. — О, да,— отвечала она,— конечно. — Да и потом, никогда нельзя знать, что взбредёт в голову людям, которых оставили одних в доме,— заявил мистер Фостер, и с этим вынул сигару, обрезал кончик серебряным ножичком и раскурил её при помощи золотой зажигалки. Она молча сидела в машине, крепко сцепив руки под меховой полостью. — Будешь мне писать?— спросила она. — Поглядим,— сказал он.— Вряд ли. Ты же знаешь, я не люблю писать письма, если особенно нечего сообщить. — Да, дорогой, я знаю. Ничего страшного. Они ехали по Бульвару Куинс. По мере приближения к плоскому болотистому месту, где построен Айдлуайлд, туман начал сгущаться, и машине пришлось замедлить ход. — О, дорогой! — вскричала миссис Фостер.— Теперь я точно опоздаю! Который час? — Не суетись,— сказал старик.— Это уже не важно. Рейс наверняка отменили. Они не летают в такую погоду. Не стоило тебе беспокоиться и выезжать. Ей показалось, что в его голосе вдруг появилась новая нота; она обернулась, чтобы взглянуть на него. Трудно заметить изменение в выражении лица под всеми этими волосами (борода). Рот красноречив. Она хотела бы ясно видеть его рот. Глаза никогда ничего не показывают, если он не в бешенстве. — Конечно,— продолжал он,— если он вдруг всё-таки отправляется, тогда я согласен — ты уж точно теперь опоздаешь. Лучше примириться с этим. Она отвернулась и уставилась сквозь окно на туман. Казалось, он густеет по мере того, как они продвигаются вперёд, и теперь оставался различим лишь край дороги и — немного — покрытая травой земля. Она знала, что муж продолжает глядеть на неё. Вновь бросила на него взгляд, и с ужасом заметила, что он пристально вглядывается в уголок её левого глаза, где она ощущала подёргивание мускула. — Ну как? — спросил он. — Что «как»? — Будь уверена, что ты опоздала на него, если он вылетает. Видишь, как мы тащимся в этой мерзости. И больше он с нею не разговаривал. Машина ползла и ползла вперёд. Жёлтая фара, направленная на край дороги, помогала водителю продолжать путь. Другие огни, некоторые — белые, другие — жёлтые, возникали из тумана, приближались, а один, особенно яркий, всё время следовал прямо за ними. Шофёр вдруг остановил машину. — Ну вот! — вскричал мистер Фостер.— Мы застряли. Я так и знал. — Нет, сэр,— сказал, оборачиваясь, шофёр.— Мы добрались. Мы в аэропорту. Ни слова не говоря, миссис Фостер выпрыгнула и сквозь главный вход поспешила в здание аэропорта. Внутри была масса народу, в основном — безутешные пассажиры, обступившие билетные стойки. Она пробилась сквозь них и обратилась к служителю. — Да,— сказал он.— Ваш рейс временно отложен. Но не уезжайте, пожалуйста. В любой момент мы ожидаем прояснения погоды. Она вернулась к мужу, который всё ещё сидел в машине, и рассказала ему новости. — Но не жди, дорогой,— добавила она.— В этом нет смысла. — Не стану,— ответил он.— Водитель может отвезти меня назад. Вы можете доставить меня назад, водитель? — Думаю, да,— ответил тот. — Багаж выгружен? — Да, сэр. — До свидания, дорогой,— сказала миссис Фостер, наклоняясь вовнутрь машины и оставляя на покрытой шершавой седой растительностью щеке небольшой поцелуй. — До свидания,— отвечал он.— Счастливого пути. Машина отъехала, и миссис Фостер осталась предоставленной сама себе. Остаток дня обернулся кошмаром. Час за часом сидела она на скамье, у самой стойки авиалиний, и каждые полчаса поднималась и спрашивала у служащего, не изменилась ли ситуация. Всякий раз получала один и тот же ответ — надо ждать, туман может сдуть в любой момент. И только после шести вечера громкоговорители объявили, что рейс отложен до одиннадцати часов следующего утра. Услышав это, миссис Фостер прямо не знала, что и делать. Она просидела на скамье по крайней мере ещё полчаса, устало гадая, куда отправиться на ночь. Страшно не хотелось покидать аэропорт. Не было желания увидеть мужа. Она жутко боялась, что, так или иначе, а ему всё-таки удастся не допустить, чтобы она добралась до Франции. Уж лучше остаться прямо здесь, просидеть всю ночь напролёт на скамье. Это — самое безопасное. Но силы были на исходе, и очень скоро она поняла, что поступить так — смешно для немолодой леди. В конце концов она подошла к телефону и позвонила домой. Муж как раз собирался отправиться в клуб и поднял трубку сам. Она рассказала, как обстоят дела, и спросила, на месте ли ещё слуги. — Они все уже ушли,— ответил он. — В таком случае, дорогой, я просто раздобуду где-нибудь комнату на ночь. И пусть это тебя совсем не беспокоит. — Это было бы глупо,— отозвался он.— У тебя есть большой дом. Возвращайся. — Но, дорогой, дом ведь пустой. — Тогда я сам останусь с тобой. — В доме нет еды. Ничего нет. — Ну, поешь где-нибудь и приезжай. Не будь такой глупой, женщина. Вечно ты поднимаешь суматоху на ровном месте. — Да,— сказала она,— прости меня. Я тут найду себе бутерброд, а потом приеду. Туман снаружи немного расчистился. Потом была долгая, медленная езда в такси. Она прибыла в дом на Шестьдесят второй Улице довольно поздно. Муж возник из своих покоев, услышав, что она приехала. — Ну,— сказал он, стоя у дверей кабинета,— как там Париж? — Завтра утром в одиннадцать,— ответила она.— Это точно. — Ты хочешь сказать: если туман расчистится. — Он уже расходится. Поднимается ветер. — Ты выглядишь усталой,— сказал он.— У тебя, должно быть, выдался беспокойный денёк. — Было не слишком уютно. Думаю, сразу пойду спать. — Я заказал машину на утро,— сказал он.— На девять. — О, спасибо, дорогой. Ты ведь не собираешься снова утруждать себя моими проводами? — Нет,— сказал он медленно.— Пожалуй, не буду. Но, может, ты подбросишь меня до клуба? Она взглянула на него, и ей показалось, что он далеко-далеко, за границей чего-то. Вдруг сделался таким маленьким и далёким, что непонятно было, что он делает, о чём думает, и вообще — что он такое. — Клуб в городе,— сказала она.— Это не по пути. — Но у тебя будет масса времени, моя дорогая. Что, не хочешь подбросить меня в клуб? — Конечно же, хочу. — Вот и отлично. Тогда до встречи утром в девять. Она вошла в спальню на втором этаже и, поскольку вымоталась за день, уснула сразу, как только легла. Наутро миссис Фостер поднялась рано. К восьми тридцати спустилась вниз и была готова к отъезду. Вскоре после девяти появился муж. — Ты сделала кофе? — спросил он. — Нет, дорогой, я подумала, ты отлично позавтракаешь в клубе. Машина уже здесь. Она ждёт. Я готова. Они стояли в холле — похоже, они теперь всегда встречались в холле,— она со своей шляпой, пальто и сумочкой, он — в странно обрезанном пиджаке эпохи короля Эдварда с высокими лацканами. — А твой багаж? — Он в аэропорту. — Ах, да,— сказал он,— конечно. Если собираешься подвезти меня к клубу, то, полагаю, нам надо поскорее отправляться, а? — Да! — вскричала она.— О, да! Пожалуйста! — Только захвачу несколько сигар. Прямо сейчас вернусь. Садись в машину. Она повернулась и вышла; шофёр открыл ей дверцу машины. — Который час? — спросила она. — Примерно девять пятнадцать. Мистер Фостер вышел через пять минут. Наблюдая, как он неторопливо спускается по ступеням, она заметила, что его ноги походят на козлиные в этих узких трубообразных штанах. Как и накануне, он остановился на полпути вниз, чтобы втянуть в себя воздух и осмотреть небеса. Погода всё ещё хмурилась, но сквозь дымку слабо пробивалось солнце. — Может, на этот раз тебе повезёт,— сказал он, усаживаясь возле неё в машине. — Поторопитесь, пожалуйста,— сказала она шофёру.— Не волнуйтесь, я сама устроюсь. Пожалуйста, поезжайте. Я опаздываю! Водитель вернулся за руль и завёл двигатель. — Одну минуточку! — вдруг сказал мистер Фостер.— Подождите секунду, шофёр, хорошо? — Что, дорогой? — Она видела, как он шарит по карманам пальто. — У меня был небольшой подарочек, я хотел, чтобы ты отвезла его Элен,— сказал он.— Так, куда же он запропастился? Я помню, он был у меня в руках, когда я спускался. — Я не видела, чтобы ты что-нибудь нёс. Что за подарок? — Маленькая коробочка, завёрнутая в белую бумагу. Забыл отдать тебе вчера. Не хочу забывать сегодня. — Маленькая коробочка! — вскричала миссис Фостер.— Я не видела никакой маленькой коробочки! — она принялась неистово искать позади в машине. Муж продолжал искать в карманах пальто. Затем расстегнул его и стал ощупывать карманы пиджака. — Чёрт возьми,— сказал он.— Должно быть, оставил в спальне. Один момент. — Прошу тебя! — закричала она.— У нас нет времени! Пожалуйста, оставь это! Ты можешь выслать по почте. Это же всё равно только один из этих дурацких гребней. Ты всегда даришь ей гребешки. — А что плохого в гребнях, позволь узнать? — спросил он, вне себя оттого, что она на миг забылась. — Ничего, дорогой. Ничего. Но... — Будь здесь! — скомандовал он.— Я принесу. — Поскорее, дорогой! О, пожалуйста, поскорее! Она сидела и ждала, и ждала. — Водитель, который час? Мужчина взглянул на наручные часы. — Что-то около девяти тридцати. — Мы можем добраться в аэропорт за час? — Да, примерно. И тут миссис Фостер заметила на той стороне, где сидел муж, угол чего-то белого, вклинившегося в щель сиденья. Она дотянулась и потянула наружу небольшую завёрнутую в бумагу коробочку, и сразу поняла, что она вклинена прочно и глубоко, как будто её впихнули туда толчком руки. — Вот она! — закричала она.— Я нашла её! О, дорогой... а он теперь будет искать её там наверху вечно! Водитель, быстрее, побегите туда и позовите его вниз, будьте так добры! Водитель сжал своевольные ирландские губы и не слишком обеспокоился, но всё же выбрался из машины и пошёл вверх по ступеням к парадной двери. Затем повернулся и возвратился. — Дверь заперта,— объявил он.— У вас есть ключ? — Да; подождите минуту.— Она принялась с остервенением рыться в сумочке. Её маленькое лицо было искажено тревогой, губы вытянуты. — Вот он! Нет — я пойду сама. Так будет быстрее. Я знаю, где он там. Она поспешила из машины и вверх по ступеням к парадной двери, держа ключ в руке. Вставила ключ в замочную скважину и уже собиралась повернуть его — и тут замерла. Стояла абсолютно неподвижно, приподняв голову. Её тело застыло посреди спешного действия — повернуть ключ и войти в дом. Она ждала — пять, шесть, семь, восемь, девять десять секунд, она ждала. Напряжённо стоя с приподнятой головой, она ждала повторения звука, чуть раньше услышанного откуда-то глубоко изнутри дома. Да, она точно прислушивалась. Вся обратилась в слух. Одно ухо медленно приближалось к двери — и вот оно уже прямо на ней. Ещё несколько секунд она оставалась в этом положении — голова приподнята, ухо на двери, рука на ключе, готовая войти, но не входя, а пытаясь — или это только так казалось? — услышать и понять звуки, слабо доходившие из глубины дома. Внезапно она снова ожила. Вынула ключ из двери и сбежала по лестнице. — Слишком поздно! — закричала она шофёру.— Я не могу его ждать, просто не могу. Я опоздаю на самолёт. Быстрее, шофёр, быстрее! В аэропорт! Если бы шофёр пристально посмотрел на неё, он мог заметить, что лицо сделалось абсолютно белым. Всё выражение лица изменилось. Мягкого простецкого вида как не бывало, проступила жёсткость. Маленький рот, обычно вялый, подобрался, глаза сверкали, а в голосе появилась нотка властности. — Скорее, водитель, быстрее! — Разве ваш муж не едет с вами? — спросил озадаченный водитель. — Конечно, нет! Я только собиралась подвезти его до клуба. Ничего страшного. Он поймёт. Возьмёт такси. Нечего сидеть и болтать. Вперёд! Мне надо успеть на самолёт в Париж! Понукаемый с заднего сиденья миссис Фостер, водитель всю дорогу мчал, и она успела на самолёт за две минуты до отлёта. Вскоре она была высоко над Атлантикой. С удобством откинувшись в самолётном кресле, слыша гудение моторов, она наконец-то направлялась в Париж. Её не покидало новое состояние. Она ощущала себя замечательно сильной и, как ни странно, это было чудесно. Слегка напряжена и озадачена своим поступком. Самолёт всё удалялся и удалялся от Нью-Йорка и Восточной Шестьдесят второй Улицы, и на неё начало опускаться великое спокойствие. Из самолёта в Париже выходила сильная, холодная и спокойная женщина. Она встретилась с внуками. Во плоти они оказались даже милее, чем на фотографиях. Они — настоящие ангелы, говорила она себе,— так прекрасны. И каждый день она гуляла с ними, кормила их пирожными, тортами и пирогами, покупала им подарки, рассказывала чудесные истории. Раз в неделю, по вторникам, она писала письмо мужу — милое болтливое письмо,— полное новостей и сплетен, которое всегда завершалось словами: «Старайся питаться регулярно, дорогой, хотя боюсь, что этого-то и не будет, пока я не рядом». Когда шесть недель миновали, все ощутили грусть оттого, что ей надо возвращаться в Америку, к мужу. Все, кроме неё. Удивительно, но она, похоже, переживала меньше, чем можно было ожидать. Когда она перецеловала их всех на прощание, они ощутили, что она, быть может, скоро вернётся. Тем не менее, будучи преданной женой, она не стала задерживаться. Ровно через шесть недель послала телеграмму мужу и села на обратный самолёт в Нью-Йорк. Прибыв в Айдлуайлд, миссис Фостер отметила, что встречающей машины не наблюдается. Возможно, это её даже слегка удивило. Однако, она была крайне спокойна; не дала лишних чаевых носильщику, который помог загрузить вещи в такси. В Нью-Йорке было прохладнее, чем в Париже. Комья грязного снега лежали в уличных водосточных желобах. Такси подрулило к дому на Шестьдесят второй Улице, и миссис Фостер попросила водителя отнести два больших чемодана на верхние ступеньки лестницы. Затем расплатилась и позвонила в звонок. Ответа не было. Позвонила снова. Было слышно, как резко звякает звонок далеко в кладовой, с другой стороны дома. Но никто не вышел. Тогда она вынула свой ключ и открыла дверь. Первое, что она увидела,— огромная куча почты на полу, под щелью для писем. Было темно и холодно. На дедушкиных часах всё ещё красовались противопылевые чехлы. Несмотря на холод, атмосфера была тягостной; слабый непонятный запах стоял в воздухе, какого раньше она не знала. Быстро пройдя через холл, она на миг исчезла за углом слева. Её действия были обдуманы и целеустремлённы; она выглядела как женщина, которой приходится проверять слухи или подтверждать подозрения. И когда через несколько секунд вернулась, на её лице был слабый отсвет удовлетворённости. Она помедлила в центре холла, раздумывая, что предпринять. Затем повернулась и пересекла холл, вошла в кабинет мужа. На столе обнаружила его адресную книжку. Немного поискав, подняла трубку и набрала номер. — Алло,— сказала она.— Я звоню из девятого дома по Восточной Шестьдесят второй Улице... Да, верно. Не могли бы вы послать кого-нибудь сюда поскорее? Да, похоже, он застрял между вторым и третьим этажами. По крайней мере, так показывает счётчик этажей... Прямо сейчас? Очень мило с вашей стороны. Знаете, мои ноги не годятся на то, чтобы подниматься на этажи. Большое спасибо. До свидания. Она повесила трубку и села за стол мужа, терпеливо поджидая человека, который скоро должен был явиться для починки лифта. |
|