|
Наступила зима,
и в предчувствии белого снега
на земле возникают
невидимые волдыри.
И не надо ума,
чтоб понять, что там, где я не был,
там меня не узнают
слепые поводыри.
Опустело внутри.
Это вырвалась яркая птица
из груди, и умчалась,
махая крылами, в ничто.
И смотри, не смотри —
ничего уже не случится.
Что теперь мне осталось?
Ботинки, шапка, пальто,
и пойти поутру,
прикрываясь от белого ветра,
не здороваясь, молча,
не знают меня всё равно.
В этом белом миру
есть часы и есть километры,
Путь длинней, день короче.
И похоже, что всё решено.
Без тебя во мне мрак
ест всё то, что находит,
и себе повторяю я:
это — ещё не конец.
Ты сказала: я так
жить могу, но никак не проходит
ощущение, будто внутри меня —
мёртвый близнец.
А теперь, а теперь...
«Атеперя», как видно, не будет,
и не будет «а после»,
как нету «сейчаса» нигде.
Есть «тогда», есть «вчера»,
есть машины, заводы и люди,
скоро дедка Мороз
улыбку скривит в бороде.
А в кафтане его
есть карман, мне залезть бы, пригреться
и уснуть, подложив,
как подушку, под голову льдинки-снежки,
и поспать. Ничего,
ничего, аритмичное меццо,
ничего, буду жив.
И далёкие огоньки.
1.12.8.
|
|