|
|
||
окончательный вариант | ||
Одноактная пьеса Действующие лица: Поприщин: В фуражке русской армии времён I Мировой. Чичиков: С кожаным портфелем. Хлестаков: Без особых примет. Одноместный двухкомнатный номер в недорогой римской гостинице. Поприщин в фуражке сидит за столом, пишет. Перед ним ворох бумаг. Чичиков сидит в кресле в дальнем углу комнаты. Портфель на коленях. Обрабатывает пилкой ногти. Явление I. Поприщин и Чичиков Поприщин. (поднимает голову от бумаг) Чичиков, не говорите пока ничего этому человеку. У меня есть подозрения, что это не Хлестаков, а самозванец. Я хочу сперва убедиться, что это и вправду он. Чичиков. Надо немедленно развеять эти сомнения. Поприщин. Или, напротив, увериться, что это не он. Чичиков. Да, конечно. Но как, Поприщин? Ведь у нас с вами нет детектора лжи. А почему вам кажется, что это не Хлестаков? Поприщин. Он слишком сильно радуется. Чичиков. А что тут такого: человек вдруг взял да попал в Италию, в Рим! Вот и радуется. Поприщин. Скачет, кричит, машет руками. Чичиков. Что же вас убедит, что к нам приехал именно Хлестаков? Поприщин. Не знаю, поглядим. Я должен это почувствовать. Он сказал вам, куда пошёл? Чичиков. Не сказал, но, наверное, скоро вернётся. Поприщин. Почему вы так думаете? Чичиков. Вряд ли он сходу отправится в длительную экскурсию. Поприщин. (собирает бумаги в стопку и убирает в стол) А если цель его приезда - именно посетить какие-нибудь места или людей? Чичиков. Вы переоцениваете его. Кто такой Хлестаков? Пустейшее создание. Не берите его в расчёт. Разве что как балласт. (входит Хлестаков) Явление II. Чичиков, Поприщин и Хлестаков Поприщин. А, легки на помине! Хлестаков. Привет всей честной компании! На улице страшная жара, а у вас тут хорошо! Чичиков. Кондиционеры, Хлестаков, кондиционеры. Поприщин. Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Ну, вы устроились? Хлестаков. (садится на стул рядом со столом Поприщина) Устроился, и даже смотался ненадолго на побережье. Чичиков. Экий вы непоседа! Это очень хорошо, потому что я взял три билета в Театро дель Опера. Обожаю бельканто! Жить в Риме и не побывать в Оперном театре... Поприщин. Ненавижу бельканто, пение и вообще музыку. Чичиков. Ах, какая жалость! Говорят, людей, которые не любят музыку, лучше избегать. А вы, Хлестаков? Хлестаков. Я с удовольствием схожу. Надеюсь, в опере тоже кондиционеры. Чичиков. Да вы что, Хлестаков, ни в коем случае! Певцы тут же простыли бы. Вы, я вижу, в опере такой же дилетант, как Поприщин. Поприщин. С нас довольно и одного профессионального любителя. Чичиков, а если вам надо нанять водолазов, вы не возьмёте тех, кто не любит музыку? Чичиков. А это идея! В следующий раз, когда буду нанимать водолазов, непременно устрою им спевку. Поприщин. Я тоже люблю музыку. За то, что она сама по себе, а я - сам по себе. И вообще, мы люди простые, вот (берёт со стола колоду карт), в картишки, бывает, рубимся. Не хотите ли? Я жду одного важного звонка, без которого мы продвигаться дальше не в состоянии. Хлестаков. Отчего же нет! Чичиков. Ну разве что за компанию. А давненько я не брал в руки эту гадость. Хлестаков. Всякий раз замечаю: за границей тянет играть в карты с соотечественниками. Поприщин. А вы часто бываете за границей? Хлестаков. Раньше чаще, теперь редко. Мне сейчас на улице одна итальянка так улыбнулась! А я раскис от жары и не сумел ей ответить должным образом. Чичиков. Привыкайте, Хлестаков. Вам тут на каждом шагу улыбаться будут, и не оттого, что вы такой уж авантажный парнишка или ревизор с секретным предписанием, а просто потому, что здесь так уж принято. И ничего это не значит. Поприщин. Это они зубы друг другу показывают на всякий случай: мол, не зевай. Чичиков. Кстати, Поприщин, я и не предполагал, что вы с вашей нелюдимой натурой умеете в картишки. Поприщин. С чего вы взяли, что я нелюдим? Я всегда с людьми. Вот и сейчас. Черви. Хлестаков, что вы на меня так смотрите? Я про масть, не про вас. Чичиков. (Поприщину) Смотрите-ка, а вам везёт. Или вы передёргиваете? Поприщин. Чистый расчёт и ясный рассудок, только и всего. Должен заметить, что пребывание в сумасшедшем доме очень обострило мои умственные способности. Хлестаков. Чем это может объясняться, по-вашему? Поприщин. Видимо, это оттого, что, когда там сидишь, поневоле приходится много думать. Хлестаков. О чём там думать? Поприщин. Не скажите, много о чём. Это в обычном мире всё идёт по накатанному, можно не думать всю жизнь. А вот угодишь туда, сразу поймёшь, зачем человеку голова. Например, выстроить правильную линию поведения, чтобы не застрять там навсегда. Хлестаков. А ведь сумасшедший дом - не самый плохой вариант. Кормят, поят, лечат. Чего ещё надо человеку. Поприщин. Интересная мысль. Когда ты внутри, она в голову не приходит. Хочется поскорее выбраться. Чичиков. Человек так устроен. Пока он снаружи, ему хочется внутрь. А окажется внутри - караул, хочу наружу. Хлестаков. Там ведь, поди, санитары бьют? И кормят отвратительно? Поприщин. Не без этого. И всё-таки многие довольны и наружу не рвутся. Только я - не из их числа. Чичиков. А продвинулась ли наука в понимании душевных расстройств? Поприщин. Движение есть. Они теперь не делают разницы между здоровыми и теми, кто внутри. Чичиков. Ну вот, пожалуйста. По-моему, демонстрация полного бессилия. Поприщин. Да нет, я бы не сказал. Психику они понимают теперь не в пример тоньше. Потому и не видят особой разницы. Хлестаков. Зачем же тогда одни снаружи, а другие внутри? Поприщин. Это просто судьба. Чичиков. Скажите, долго ли вы считали себя испанским королём? Поприщин. Всё относительно, Чичиков, всё относительно. В каком-то смысле я и сейчас испанский король. Ну так что ж? Мне ходить с табличкой на груди? Вы вот миллионер, а с нами в картишки бросаетесь, и от этого миллионы ваши разве исчезают? Вы понимаете меня? Чичиков. Пытаюсь. Трефы. Главное, что вы с нами, это тоже судьба. Хлестаков. Кстати, о судьбе. Объясните, наконец, зачем вы меня сюда дёрнули? Конечно, я благодарен и всё такое, я в Риме ни разу не был. А всё же хотелось бы узнать причину. Чичиков. Не спешите, скоро узнаете. Слыхали, что сказал Поприщин? Надо дождаться важного звонка. Не сомневайтесь, раз уж вы здесь, то всё будете знать. Со своей стороны хочу сказать: не последнюю роль будет играть взаимопонимание. А то знаете, как у нас: сошлись двое, тут и споры, и рукоприкладство. Зато стоит двум-трём сговориться, и они могут горы свернуть. Хлестаков. Забавно, что именно вы это говорите. Чичиков. Что же здесь забавного? Хлестаков. Мне в ваших словах всё время чудится обман, ну, не обман, это сильное слово, а хитрость. Чичиков. Рассудите здраво: мне сейчас выгодно действовать заодно с вами обоими. Хлестаков. Поприщин, может, вы объясните, зачем меня вызвали сюда? Поприщин. Конечно. В своё время. А пока суть да дело, сходите в город, осмотритесь. Вернётесь, всё и узнаете. Хлестаков. Хорошо, я и правда собирался пройтись, а то с непривычки голова начинает болеть. Непруха. (Хлестаков бросает карты и выходит) Явление III. Поприщин, Чичиков Поприщин. Да, это он, я теперь убедился. Чичиков. А я начал сомневаться. Поприщин. Отчего же? Взгляните на него. Конечно, это уже не тот шалопай, нет. Не пустышка и не балласт, как вы изволили выразиться. Ветер в голове улёгся. Не может ветер дуть вечно, даже в голове. Вспомните, как с ним обошлись. А вы так снисходительно! Это же глубочайший характер! Выпал ему стараниями Николая Васильевича звёздный час, угодил ненароком в ситуацию, где он - бог. Да-да, просто бог! Все окружающие, в высоких чинах, раболепствуют перед ним. В пыли ползают. Ловят благосклонный взгляд. Рады исполнить любое вздорное желание. Подумайте, кто это выдержит? Он и задумывается, в меру сил: что происходит? Реальную интригу не видит, и на ум приходит единственная разгадка. Просто все вокруг поняли, что за замечательный человек Хлестаков. Оценили так, как он заслуживает. Это так понятно, каждый из нас чувствует, что достоин гораздо более доброго отношения. Даже - поклонения! Вот и он. А вы с ним так покровительственно. Чичиков. Допустим, вы правы. И всё-таки надо убедиться наверняка, что этот человек - не самозванец. Чего тянуть; пойду перехвачу его, пока он не ушёл. Поприщин. Вы становитесь подозрительней меня, а это не так просто. Явление IV. Чичиков и Хлестаков Чичиков. Хлестаков, хорошо, что я вас догнал. Хлестаков. А что, хотите составить компанию? Давайте пройдёмся, я с удовольствием! Чичиков. Я, пожалуй, в гостинице останусь. Просто хотел показать вам, взгляните-ка. (протягивает Хлестакову бумаги, тот берёт) Хлестаков. Что это? (рассматривает) Билет 'Рим - Москва', два билета. Что это значит? Чичиков. Это значит, что мы с вами улетаем. Здесь оставаться глупо и небезопасно. У Поприщина бредовые идеи. Хлестаков. Какие именно? Чичиков. Он выдумал, что сам Николай Васильевич скоро сюда к нам явится. Хлестаков. Какой Николай Васильевич? Чичиков. Тот самый, тот самый! Я не хочу участвовать в дурацком спектакле, и вам не советую. Хлестаков. А подробнее? Чичиков. Ну, давайте с самого начала. Все знают, что Николай Васильевич питал привязанность к этим местам. Странную привязанность, надо сказать. Хлестаков. Что же тут странного? Чичиков. На родине ему, видите ли, не работалось. Разве не странно? За углом есть дешёвая столовая, он там просиживал часами, писал. Хозяин выделил ему постоянное место, как любому завсегдатаю. Поприщин считает, что, хотя мы не знаем причину его тяготения к этим местам, всё равно должны это использовать. Нас тут трое. Триумвират, так сказать. Поприщин полагает, что этого достаточно. Хлестаков. Для чего достаточно? Чичиков. Он забрал себе в голову, что наше присутствие в этом составе в Риме приведёт к тому, что где-нибудь здесь будет и Николай Васильевич. Хлестаков. Что значит 'будет'? Чичиков. Я ведь вам говорю. Чистый бред. Вот и давайте улетим подобру-поздорову. Хлестаков. Как-то это неожиданно. Не укладывается в голове. Я ведь Рим совсем не посмотрел. Ладно, значит, не судьба, летим в Москву. Чичиков. Только не сразу. Сначала до конца узнаем, что у него на уме. На тот случай, если это и нам чем-нибудь грозит в будущем. Давайте сейчас вернёмся, билеты с открытой датой. К тому же, мне хочется отыграться. Поприщину дико везёт. Хлестаков. А я при своих. Чичиков. Ну и отлично. Хлестаков. А это не опасно? Чичиков. Что именно? Хлестаков. Да все эти идеи Поприщина. Чичиков. Я не вижу опасности. Что здесь может быть опасного? Поприщин всё-таки не буйнопомешанный. Он нам ничего не сделает. И вот ещё что. Отнеситесь к этому серьёзно. Да, у Поприщина, скорее всего, бред. А вдруг его бред ближе к реальности, чем наше с вами благоразумие? Поэтому давайте считать, что время терпит. У вас на родине срочных дел нет? Хлестаков. Я иначе бы и не прилетел. Чичиков. Вот и хорошо. Хлестаков. Ну, вы тут вообще... Чичиков. Да, мы тут вообще. И не забывайте: то, что нас трое, это важно. Так и должно быть. Мы втроём образуем некую пространственную фигуру. По уверениям Поприщина, наше с вами присутствие залог того, что и Николай Васильевич тоже где-нибудь неподалёку. Хлестаков. Это как? Чичиков. Ну, существует, живёт. Ест, пьёт, спит. А теперь главное: мы собрались, чтобы образовать триумвират и изменить способ жизни Николая Васильевича в необходимом направлении. Хлестаков. Что вы такое говорите? Изменить? Да как это возможно? Чичиков. Во всяком случае, именно для этого мы здесь и собрались в таком составе. Хлестаков. Бред какой-то... Чичиков. Мы же с вами ничего не теряем. Окажется прав Поприщин - прекрасно, нет - тоже ничего; Италию посмотрите. Хлестаков. А, я понял! Речь идёт об убийстве. Чичиков. Да почему же сразу убийство? Ну что вы, право. Произойдёт некое событие, вот и всё. Мы, может, и не заметим ничего. Никто из нас не догадывается о своей роли в общем деянии и о характере этого деяния. Вы вот решили почему-то, что это может быть убийство. Ладно, допускаю. Почему бы и нет. Но можно ведь предположить и другое - к примеру, усиление и исправление дальнейшей жизни. Нашей в том числе. Хлестаков. Занятно это всё, занятно. Надо крепко обдумать. Чичиков. Вот именно! И взгляните на это как на приключение. Хлестаков. Меня убивать никакого резона никому нет. Чичиков. Ну вот видите. А всё остальное - уж как там повернётся. Вы пока прогуляйтесь по окрестностям, осмотритесь чуток, и к Поприщину. Я там буду. Явление V. Поприщин и Чичиков Поприщин. Каковы результаты? Чичиков. Я убедился, что он - это он. Проинформировал его в общих чертах. Пришлось сказать, что у вас бред. Тем более, всё это и вправду смахивает на... Поприщин. Договаривайте. Вы и впрямь считаете меня душевнобольным? Ну, отвечайте. Чичиков. Вы давеча говорили, что по современным научным представлениям все люди одинаковы. Так будьте логичны и не приписывайте мне устаревшие взгляды. Поприщин. Ну ладно, ладно. А что Хлестаков? Как он к этому отнёсся? Чичиков. Разочарован, старается этого не показать. Идейка ваша не сразу доходит, по себе знаю. Поприщин. Как же вы убедились, что он - это он, а не подставное лицо? Чичиков. Очень просто. Я предложил ему немедля лететь домой, раз тут затевается что-то непонятное. Если бы он отказался, я сомневался бы и дальше. А он согласился. Так что это действительно он. Поприщин. А вы не допускаете, что он разгадал вашу уловку и ответил так, как вам хотелось? Чичиков. Глупость симулировать невозможно. Это он. Поприщин. Что, подставное лицо не может оказаться болваном? Ну ладно. Теперь получается, что мы используем его втёмную. Чичиков. Нам ничего другого не остаётся. Поприщин. Это вносит дополнительный хаос, а он и так обступает нас со всех сторон. Ну да ладно. Чичиков. Я кстати, вот о чём хотел вас спросить. Отчего вы всегда в этой фуражке ходите? Она небось вся уж насквозь просолела. Поприщин. А, вы заметили. На самом деле у меня три совершенно одинаковые фуражки. Одну ношу, вторая наготове, а третья в химчистке. Откуда они взялись - то отдельная история. Был у меня одно время небольшой театр. Пыль, так сказать, Мельпомены. Запах кулис... Чичиков. (кивает) Актрисы... Поприщин. А что ж, и актрисы. А больше хотелось выщелкнуться перед соседями. Режиссёра выписал из столицы. Была такая по вечерам восходящая, а по утрам заходящая звезда, Изольд Полупенов. Я, говорит... Впрочем, не помню досконально, что именно он говорил. У меня его звезда и закатилась окончательно. Рассудок не выдержал. Взялся ставить пьесу со Змием-Горынычем в главной роли. Играть Горыныча должен был, заметьте, человек с тремя головами. Заказал для него Изольд три фуражки. Но, странное дело, актёра с тремя головами так и не нашли, сколько ни искали, даже среди гастарбайтеров. Ну вот, а вскоре Изольд окончательно стал недоступен... С той поры взял я привычку носить эти фуражки. Чувствую себя истинным Змием Горынычем. Чичиков. Понятно. Поприщин. Теперь по делу. Надо привлечь Хлестакова к выработке общей линии поведения на случай, если и вправду удастся выйти на связь с Николаем Васильевичем. Чичиков. Что вы предлагаете? Поприщин. Ну давайте подумаем. Как вы знаете, к сороковым годам Николай Васильевич запутался. Пишет человек повести, пьесы, и вдруг замечает: герои-то живые! И современники живейшим образом реагируют на персонажей. Чичиков, вы меня слушаете? Что с вами? Чичиков. Ничего-ничего, я слушаю; разморило немного. Сейчас сконцентрируюсь. Поприщин. Может, вам пойти поспать пару часов у себя в номере? Чичиков. Я днём не привык спать. Просто накопилась усталость внутри. Беспокоюсь, не заболел ли я часом. Много у меня всего было в жизни: и удачных предприятий, и не совсем, и катастроф. И знаете, что я заметил? Иногда решительный успех оборачивается настоящим кошмаром. А провал бодрит. В чём тут дело? И как к этому относиться? Что вы об этом думаете? Поприщин. Не отвлекайтесь, Чичиков. Ваши вопросы мы решим в рабочем порядке. Перед нами стоят гораздо более масштабные и важные задачи, разве не видите? Чичиков. Да, вижу. Поприщин. Ну, так вот. Николай Васильевич убеждается в сокрушительной силе своего слова. Каково осознать, что твоё слово способно порождать жизнь. И возник роковой, неподъёмный вопрос. Как употребить эту способность? Продолжать создавать живых персонажей? Или исправлять созданное, причём, заметьте, созданное не им, а до него. Вот вопрос! И мы, если хотим помочь Николаю Васильевичу, должны быть на уровне. Быть не просто прощелыгой, аферистом и умалишённым, выйти за эти рамки! Всё можно изменить, было бы желание, воля! Надо начать уважать себя и заставить других уважать нас. У меня есть чёткий план, по нему мы будем действовать и добьёмся успеха. Если вы с Хлестаковым мне не поможете, мы все пропадём, исчезнем. Чичиков. Жаль, что он сейчас вас не слышит. Придётся ему всё это пересказывать. Вы только что так блестяще изложили свои мысли, я не уверен, возможно ли всё это повторить. Поприщин. Не беспокойтесь, скоро и вы сможете изложить всё это. Я вижу, вы уже начинаете понимать. Нет ли у вас, кстати, диктофона в портфеле? Чичиков. Диктофона у меня нет. (входит Хлестаков) Явление VI. Поприщин, Чичиков, Хлестаков Чичиков. А, наконец-то вы вернулись! Охота вам по такой жаре трепать ноги! Хлестаков. Вы же сами мне посоветовали... Чичиков. Ладно, ладно! Я вам советовал выйти и оглядеться, а вы пропали. Выпьете чего-нибудь? Хлестаков. Ложку цианистого калия, будьте так любезны! Чичиков. Я серьёзно. Хлестаков. Воды бы минеральной с удовольствием. Жара проклятая. Чичиков. Возьмите там, в шкафчике-холодильнике. Да только осторожно, не застудите горло! Поприщин. Хлестаков, как я понял, вы уже в общих чертах ориентируетесь в ситуации. Хочу сразу подчеркнуть: если не предпринять радикальных мер, исчезнет и Николай Васильевич, и все его персонажи. Я получил на этот счёт самые верные сведения. Дело обстоит так, что нам надо бороться за жизнь. Бороться за жизнь или исчезнуть. Хлестаков. Как это понимать, 'исчезнуть'? Поприщин. А так и понимать, что никто никогда про нас уже не вспомнит. Хлестаков. Но ведь есть разница между тем, как существуем мы, и как существует Николай Васильевич. Нас можно пощупать, а он - это только наши мысли о нём. Поприщин. Разницы никакой нет. Имеет значение только одно. Если человек влияет на жизнь людей, значит, он существует. Хлестаков. Ну, допустим. Поприщин. Не 'допустим', а так и есть. И хватит теории. Основное вам понятно. И заметьте, времени у нас не осталось. Совсем. Чичиков. Что же мы можем сделать? Поприщин. По аналогии с критической массой урана, которая нужна для ядерной реакции, речь идёт о критической массе персонажей. Мы с вами собрались. Это само по себе было очень непросто. Мне выбраться в Рим - как вам, Чичиков, съездить на Луну. Всеми правдами и неправдами я залучил вас обоих. И вот мы здесь. Так будем же надеяться на лучшее. Хлестаков. Я всё-таки не понял. Что делать-то надо? Поприщин. Не всё сразу, не всё сразу. Давайте для начала немного привыкнем друг к другу. А там и дела не заставят себя ждать, будьте уверены. Хлестаков. Прекрасно! Тогда у меня сразу деловое предложение: перейти всем на 'ты'. Ведь у нас с вами много общего. Происхождение, например. Поприщин. А что, это идея. Как, Чичиков, согласны? Чичиков. Я, собственно, всегда за упрощение условностей, но не за амикошонство. Надеюсь, на брудершафт пить не обязательно. Хлестаков. А что, боишься подцепить заразу? Чичиков. Тебя, пожалуй, подцепишь. Хлестаков. (смеётся) Поприщин. А представьте, если бы Николай Васильевич поместил нас с вами в одну и ту же пьесу. Чичиков. Он же не такой дурак, как мы. Поприщин. Ты хотел сказать, не такой дурак, как я? Чичиков. Я? Хлестаков. Прошу на немецкий не переходить. Давайте продолжим в карты. (играют) Хлестаков. И вот ещё что. Мне тягостно в чисто мужском обществе. Чувствую себя как в казарме. Поприщин, нельзя ли пригласить, ну, хотя бы Панночку, например? Поприщин. А тебе неймётся? Закажи себе ночную даму и успокойся. Тут это недорого. Хлестаков. Мужики, я почему-то боюсь проституток. И у меня с ними ничего не получается. Чичиков. Какие мы тебе с Поприщиным мужики! Остепенишься ли ты? Я так полагаю, никогда. Не могу тебя представить в законном браке. Поприщин. А я так очень даже представляю. Жена ему нужна простая, любящая дом и семью, и тебя, лоботряса. Ты будешь скакать, она - ждать тебя, нянчить детей и, кстати, будет счастлива, если сумеет понять, что, несмотря на измены, ты её по-настоящему любишь и прожить без неё не сможешь. Да она ведь и мамкой тебе будет. Но если ты дашь маху и отхватишь эмансипе - тут-то тебе, братец, и каюк придёт. Дома шаром покати, запросы, и, конечно, встречные измены. И сам во всём виноват всегда будешь. Высосет она тебя, как паук муху, и выбросит вон. Так что мой тебе совет: женись, но осмотрительно. Хлестаков. Сколько цинизма в вас обоих. А ведь любовь... Чичиков. Одна моя знакомая говорила, что любовь придумали мужчины, чтобы не платить за постель. Поприщин. Да-да, и ещё запомни: проститутка берёт деньги один раз, а жена - всю жизнь. Хлестаков. Неужели каждый с годами становится таким вот чудовищным циничным крокодилом, как вы оба? Поприщин. Ты знаешь, некоторые ухитряются сохранить свежесть и пушок восприятия, и восторженность, практически до дедушкиных лет. Я думаю, с твоими данными у тебя есть все шансы оказаться среди таких винтажных розанчиков. Хлестаков. Всё, не хочу больше с вами об этом. Давайте уж лучше обсудим что-нибудь другое. (Чичикову) Не желаешь ли, к примеру, узнать, как я существовал в такой личине, которую за полтора века никто не смог понять? Чичиков. Так уж и никто. А впрочем, расскажи; любопытно будет послушать. Хлестаков. Что ж тут рассказывать, когда сто пятьдесят лет одного принимают за другого. И верят Городничему, и кричат: сосулька! тряпка! А поставили бы лучше себя на моё место - узнали бы, как легко прослыть дураком, и никогда уже не отмоешься, никогда. Чичиков. Позволь, а не ты ли обобрал всех этих господ как липку? По-моему, это было совсем не глупо! Хлестаков. Что ж, по-твоему, для этого разве много ума надо? Положение у меня было редчайшее, вот что главное, возможности самые блистательные! И я всё это так по-дурацки профукал. Слупил по сотне и убежал! И вправду кретин! Поприщин. Ну, не по сотне, положим. Чичиков. Раз тебя это до сих пор гнетёт, то ты уж реши раз и навсегда, как сам-то думаешь об этом. Хлестаков. Да я уж давно решил! Не так надо было! А ведь, преуспей я тогда в губернии, то и на Санкт-Петербург мог после влияние оказывать. Поприщин. Хорошо, предположим, что у тебя открылась возможность влиять на столицу. Что бы ты тогда сделал? Хлестаков. Уж не знаю, а только запомнили бы меня самым благоприятным образом. Поприщин. У нас, знаешь ли, вспоминают про таких, которые масло давили из холопов. А тех, кто отчего-то делал добро, не помнят. Чичиков. Экий ты мизантроп! Поприщин. Ну что ты, я люблю людей. Во всяком случае, не меньше твоего. Хотя на твоём месте я не любил бы их. После того, как они с тобой обошлись. Раззвонили на всю губернию, что ты фальшивые бумажки шлёпаешь! А, может, и вправду шлёпал? Дыма без огня, говорят, не бывает. Чичиков. Мало ли чего говорят. Хлестаков. Мне надо было тут же, мгновенно жениться, никуда бы они тогда не делись! Поприщин. А ты всё о том, бедняга! Хлестаков. Да, в тот же день окрутиться с дочкой. Поприщин. Что ж, нашли бы тебя через пару дней, жертву несчастного случая. Погоревали бы, не без этого. Хлестаков. Значит, ты думаешь, сделать было ничего нельзя? Поприщин. Я думаю, что ты сбежал в самое время. Николая Васильевича благодари. Сообразительным слугой снабдил тебя, раз у самого башка не работала. Хлестаков. Я сейчас вернусь. (выходит) Поприщин. Куда это он? Обиделся, что ли? Ну, я так и знал. Всякий думает только о себе. И я в том числе. Вот мы с вами беседуем, и каждый из нас ждёт, когда беседа зайдёт обо мне и тогда уж станет по-настоящему интересной. Хлестаков. (внезапно войдя) Предлагаю за ведение беседы о себе высшую меру, расстрел. Поприщин. А ты думаешь, кого-нибудь и вправду расстреливают? Как бы не так! Из них формируют особые подразделения. Им есть чем заняться. Хлестаков. Уж это ты, батюшка, воля твоя, подзагнул - втроём не разогнуть. Поприщин. Я знаю это наверняка. Да и вообще, эти отставные военные живут в своём воображаемом мире. Вот есть у нас во дворе такой Василий, ветеран Чечни. Заезжают как-то раз к нам во двор два джипа, знаете, такие огромные, не разбираюсь в их марках. Василий как заорёт: 'Танки! Отделение, цепью!', хвать кирпич, да по лобовухе со всей дури. Хлестаков. Пьян был, наверное. Поприщин. Ясное дело. Джипы развернулись и прочь подались. А через недельку Василий наш пропал. Мы уже решили, добрались они до него, а он вдруг появляется - к тётке ездил, в Саратов. Хлестаков. Который раз замечаю: как начинает идти мне карта, так ты сразу отвлекаешь меня своими историями. Чичиков. А ты свою историю нам расскажи, раз такое дело. Хлестаков. Моя история простая. Помните клетчатые сумки, с которыми челноки ездили? Знаете, кто придумал их шить? Чичиков. Кто же ещё, ты, конечно. Хлестаков. Зря иронизируешь! Разбогател я тогда страшно, просто неприлично. Купил два особняка: на Васильевском острове и внутри Садового кольца. Кончилось это быстро. Пришлось всё отдать. Знаю я цену большим деньгам: ничего не стоят они. Чичиков. Ты прав, Хлестаков. Но бывают исключения. Те, кто умеет обращаться с крупными состояниями. Хлестаков. Может быть. Да, так вот, вышел я из больницы и устроился курьером. Работёнка беспокойная, хлопотная. И тут мне кто-то возьми да и скажи: иди и добейся, чтобы тебе присвоили звание экспедитора. Трефы. Поприщин, ходи, не спи. Ходил я, ходил. Бухгалтер наш мне объясняет: если выгорит дело, я получу прибавку в сто пятьдесят рублей. Перейду в другой разряд по налогам. Они вырастут больше, чем на сто пятьдесят. Каково, а? Поприщин. Бывает. Мне вот пару лет назад приснился вдруг ни с того ни с сего сам Николай Васильевич. Поприщин!,- говорит,- у тебя паспорт есть? Конечно, говорю, есть, Николай Васильевич, как же вы могли подумать, что у меня паспорта нет! - и бегу туда, где у меня самые важные бумаги и документы лежат. Перерыл всё - нету. Оглянулся, а Николай Васильевич стоит и в спину мне молча смотрит. Обмер я. Что ж делать, лихорадочно думаю. Снова ищу, каждую бумажку на свет, да трясу ещё. Представьте, нашёл! Беру бережно, почтительно подаю Николаю Васильевичу. Он пролистал небрежно, и говорит. Эх ты, говорит, Поприщин, я же тебя про внутренний твой паспорт спрашиваю, а ты мне какую-то книжку тощую суёшь. И невыносимо так, укоризненно глядит, и чувствую, глядит как-то криво, вроде не на меня, и вдруг понимаю: как же он на меня без внутреннего паспорта смотреть прямо будет, невозможно это. Отчаяние сотрясло меня всего, и тут проснулся я, весь в поту и дрожащий, и вот с той поры и не знаю, станет ли Николай Васильевич со мной говорить, если внутреннего своего паспорта я так и не нашёл. Да что там, я даже не представляю, как он выглядит. А Николай Васильевич так в меня верил, а я его подвёл - хуже не бывает. Чичиков. Да, ну и сон... Вини. Кстати, раз уж о паспортах зашла речь. Не пора ли заказать ужин? Хлестаков. Я заметил, там у них шведский стол. Поприщин. Ты проголодался? Чичиков. А что тут удивительного? Сколько уже сидим тут. Хлестаков. Я говорю, там у них шведский стол внизу. Поприщин. Ну что ты заладил. Знаем. Только вы как хотите, а я больше шведского стола не хочу. Так и кажется, что бармен считает куски у тебя во рту. И вот-вот скажет: сколько берёшь, скотина! Положи на место. Чичиков. И мне надоело шляться по этажам. Поприщин, а давай закажем ужин к тебе в номер? Поприщин. Заговорили вы о еде, и тут только я понял, что тоже не прочь перекусить. У меня даже мусли пытаются натощак. То есть, наоборот: мысли. Путаются. Но устраивать тут у меня общественную столовую - увольте. Чичиков. Ну вот, вниз идти ты не хочешь, в номер заказывать на всех не согласен... Тогда сиди в номере, закажи ужин. А мы сходим, отведаем, что у них там. И мой тебе совет: сыр не заказывай. Отдаёт кадушкой. Хлестаков. Иди вперёд, я сейчас тебя догоню. Чичиков. Хорошо, хорошо! (выходит) Явление VII. Поприщин, Хлестаков Хлестаков. Поприщин, скажи, отчего наши люди мрачные и злые, а в Италии весёлые и беспечные? Поприщин. На то, сударь ты мой, несколько есть причин. Во-первых, климат. Из-за холодов, или, уж не знаю, от чего другого, наши пьют водку. От неё злоба и мрачность. Хлестаков. Так ведь они пьют её для веселья, разве нет? Поприщин. Это они так думают. Достигают же всегда обратного результата. Хлестаков. Вот дураки-то. Поприщин. Может, наши и дураки, только и итальянцы не умнее. Просто при жаре невозможно пить водку, вот они и дуют кьянти, и дуреют, следовательно, меньше. Хлестаков. Складно у тебя получается. Поприщин. Я назвал первую причину. Вторая в тебе самом. Ты принадлежишь к культуре, представители которой считают себя хуже других. И детям внушают сызмала: дурак ты, говорят, дурак! Он и вырастает в твёрдом убеждении, что дурак. Наши предки, говорят, просили варягов прийти и владеть ими. Хотя, это сами варяги подправили историю. Хлестаков. Да, я читал об этом. Варяги явились, и стало хуже. Татаро-монгольское иго ничего не улучшило. Иван Грозный - вообще труба. Смутное время - полная разруха. (загибает пальцы) Пётр I переломил хребет стране. Аляску продали. Чуть не победили в войне - нате вам большевиков! Ленин страну отменил. Сталин страну раздавил. Хрущёв раздал политые кровью земли. Брежнев страну сгноил. Горбачёв отбросил на триста лет. Ельцин добил. Путин и Медведев... Поприщин. Хватит, хватит! Избавь меня от этого. Если б наши так не любили прибедняться, то поняли бы, что люди везде совершенно одинаковые. Да, они могут ухудшить условия своей жизни, как у нас, а могут сделать хотя бы удобной, раз всё равно смысла в ней нет. Хлестаков. Поприщин, скажи, а я смогу поговорить с Николаем Васильевичем? Ответь, для меня это очень важно. Поприщин. Ты вторгаешься в материи, до конца мне не понятные. Я всегда стараюсь давать ответы наиболее точные. Но не на всякий вопрос можно дать точный ответ. Ты понимаешь меня? Хлестаков. Пока не очень. Поприщин. Во всяком случае, можешь быть уверен, до него дойдут твои слова. Большего обещать не могу. Кто знает, услышишь ли ты ответы. Но хоть выскажешься. Да ты уже и так начал. Все мы начали. Хлестаков. Ничего себе! Но это тоже всё вокруг да около. Скажи основную мысль; может быть, я пойму. Поприщин. Вот, слушай. Мы собрались, чтобы исправить и свою жизнь, и жизнь Николая Васильевича. Хлестаков. Как такое возможно? Поприщин. Подумай, что, по-твоему, нуждается в исправлении? Хлестаков. Николая Васильевича исправлять? Пусть литературоведы займутся. Это ведь их работа? Поприщин. Да что литературоведы! У них Николай Васильевич давно поделен на молекулы. Каждому по молекуле, и живут себе потихоньку. Я их не осуждаю, такая у них работа. До феномена в целом им дела нет. Тем более, всем остальным. Редко, редко увидит кто, что он не каменный, он - живой. Хлестаков. Ну, если так, мне всё понятно. У меня к Николаю Васильевичу достаточно претензий. Он со мной поступил, как садист. Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти! Дай только добраться до него, уж я выскажу! Поприщин. Хорошо, хорошо, пока обдумывай. Хлестаков. Ладно, пойду догонять Чичикова, пока он не обнулил продуктовые запасы отеля. (выходит) Явление VIII. Чичиков, Хлестаков Чичиков. Садись, Хлестаков. Набери себе всего. Хлестаков. (набирает полную тарелку всего с горкой) У меня от этой жары и от самолёта совсем нет аппетита. К тому же, я перекусил на пляже. Чичиков. А, так вот куда ты бросился в первую очередь. Хлестаков. Море меня примиряет со всем остальным. Оказывается, тут до моря всего полчаса на электричке. Это сказка. Песок серый и чистый. Походил по полосе прибоя, что ещё надо. Голову напекло, кажется. Надо завести фуражку, как у Поприщина. Стильно выглядит. Чичиков. А ты одолжи; у него их три штуки! Хлестаков. Неужели? Нет, я брезгую. Лучше куплю себе что-нибудь с дырочками для вентиляции. Чичиков. У нас в городе тоже есть набережная. Хлестаков. Так то речка у вас. Или море? Чичиков. Да, речка. Хлестаков. Это не то. Чичиков. Да, надо бы съездить завтра утром на морской бережок. Хлестаков. Зачем утром, именно на закате хорошо на берегу, когда не так жарко. Вообрази: солнце красное и большое, собирается садиться в волны, небо серое от дневного зноя, песок тоже серый. Ветер улёгся, играет музыка. Чичиков. Что уж это за пляжная музыка, представляю. Хлестаков. Пляжная - не обязательно плохая. Чичиков. Ну да, ну да. Что такое пляж? Место, где бездельничают голые люди. Хлестаков. А, может, это и есть тот самый рай, тебе не кажется? Чичиков. Для рая жарковато. Ты бы смог провести на пляже всю жизнь? Хлестаков. Это было бы отлично. Чичиков. А мне на пляже через час делается невыносимо скучно. Я привык делом заниматься. И если, например, представится случай продать с выгодой - да хотя бы вот вас обоих - продам. И себя продам, и продавал не раз. Хлестаков. И что ж, выгодно это? Чичиков. Дело не в выгоде. Может возникнуть ситуация, когда не останется вариантов. Их просто не будет. Хлестаков. Раз ты приехал, рассчитываешь нажиться? Возьми меня в долю. Чичиков. Мы и так все в доле. А продать можно всё. В том числе и вас с Поприщиным. Хотя бы на мыло! Ладно, ладно, шучу! Когда Поприщин со мной связался, у меня возникло ощущение, что ехать надо. Беда в том, что это ощущение до сих пор не оформилось в мысли и планы. И Поприщин тянет с решительным объяснением. Телефонный звонок какой-то выдумал. Я почти уверен, что не было никакого звонка. Просто ему надо потянуть время. Хлестаков. Зачем? Чичиков. Чтобы мы приползли к нему на брюхе и взмолились: мы не знаем, что делать! Научи нас! Вразуми! Всё это бесит. Хлестаков. А что у тебя в портфеле? Зачем ты его таскаешь везде с собой? Чичиков. А какая, собственно, разница. Тебя это никак не касается. Хлестаков. Ой, сколько в нас таинственности! А заглянешь в портфель - обычная лабуда: бритвенный прибор, смена белья, ещё какой-нибудь дрязг. Чичиков. Прямо таможенник: насквозь видишь! Да только что толку. Пыжимся мы, пыжимся, а всё как дети малые. Так ты хочешь знать, что у меня в портфеле? И, конечно, готов к полной правде? А ты знаешь, полной правды я бы не пожелал никому. Ни к чему она, полная правда. Хлестаков. Тогда давай неполную! Чичиков. Ты пьяный, что ли? Трезвый? А ну, дыхни! Нет, не дыши на меня! Зачем тебе вообще правда, полная или неполная? Ты вот решил, что ты очень важная персона. Поприщин прозревает тайные ужасные знаки всюду, даже в собачьем лае. А я? А я однажды вдруг взял, да и понял, что ничего на самом деле нет. Атомы, пустота, и никакого значения ни в чём. Выдумывают слабые люди, чтобы не так страшно было... Что-то повело меня на мрачняк, извини. Это желчный пузырь. Хлестаков. Так выпей чего-нибудь. Чичиков. Дома забыл, а здесь всё по-другому. Хлестаков. Погоди-ка... (выходит и через несколько секунд возвращается) Хлестаков. Держи. От желчного пузыря и от печени. Чичиков. Спасибо! (достаёт таблетку, выпивает с водой) Как это ты? Хлестаков. Запросто: тут аптека у них рядом с ресепшен. Подхожу, прикладываю ладонь к печёнке, делаю страдальческую рожу. Аптекарша поняла, закивала, ну и вот. Чичиков. Спасибо! Сколько я тебе должен? Хлестаков. (машет рукой) Да брось, это копейки! Чичиков. Копейки - не копейки... (открывает портфель, достаёт купюру, кладёт на стол перед Хлестаковым) Всё равно теперь мрачный буду, пока не посплю. Хлестаков. (берёт купюру, кладёт в карман брюк ) А хочешь, я тебя развеселю? (корчит рожи) Чичиков. (невесело смеётся) Ну что, я поел. И ты, я вижу, поклевал. Больше не хочешь ничего? Ну, тогда пошли. (выходят) Явление IX. Поприщин, Чичиков, Хлестаков (Поприщин сидит за столом, перед ним кружка. Входят Чичиков и Хлестаков) Поприщин. А, явились наконец? Чичиков. А ты нам будто и не рад. Поприщин. Чичиков, вот, между прочим, из-за таких, как ты, всё плохое и происходит со всеми вокруг. Чичиков. У тебя тоже печёнка шалит? Ладно, пусть я буду самый плохой. Пусть тебе легче от этого станет. Поприщин. Перестань. Чичиков. Как же я перестану. Мне ведь надо всё испортить. Чтобы такие, как ты, не пахали землю на битюгах... Поприщин. А переселились в твои любимые блочные курятники. (некоторое время внимательно молча глядят друг на друга) Чичиков. Ладно. Поприщин. Ладно! Чичиков. Давайте не отвлекаться. Давайте по делу. Поприщин. Давайте по делу! В чём главная проблема Николая Васильевича? Он понял, что люди не могут начать жить правильно, пока остаются такими, какие есть. А поняв это, что должен сделать наш Николай Васильевич? Вот он и принялся напрямую: люди! станьте хорошими! это же так просто! Взывал, и в глубине души понимал, что ни он, ни они не ведают, как это: сделаться и, главное, остаться хорошими. Чичиков. Насколько я помню, в нагорной проповеди написано, как быть хорошими. Поприщин. Да, конечно. Николай Васильевич отчётливо видел человека, знал, как устроен. Это и привело его к пропасти. И он логично решил, что его долг - броситься в эту пропасть. Забрал себе в голову, что смерть художника вдохновит нас всех на лучшую жизнь. Не буду больше выписывать во всей красе разные кривые рожи. Создам образы прекрасных, совершенных людей. Одним словом, от эстетики наш дорогой Николай Васильевич перешёл к этике. (внезапный храп Чичикова) Поприщин. Чичиков! Чичиков. А? Поприщин. Так что там насчёт этики у Николая Васильевича? Чичиков. Наверное, Николай Васильевич полагал, что все прекрасные слова ста, двухсот, и сколько их ни есть, художников, не могут изменить жизнь людей. Поприщин. Всё наоборот, Чичиков! Чичиков. Ну как же наоборот! Вспомните, сколько было замечательных художников в девятнадцатом веке, и что сделалось со страной в двадцатом. Поприщин. Не будем спорить. Подхожу к итогу. Во времена Николая Васильевича надеялись, что люди могут устроить хорошую жизнь своими силами. Чичиков. А ты выйди на улицу. Здесь жизнь устроена. Поприщин. Тебе напомнить, как она была тут устроена в прошлом веке? Мы видим фасад, глянец. Как заметил наш дорогой Хлестаков, люди научились улыбаться и делать вид, что всё хорошо. А что внутри? Может, там всё давно обрушилось? Они ведь разрешили себе всё. А когда можно всё, не нужно ничего. Человек - это запрет. Разреши всё - и нет человека. Хлестаков. Ужасно это всё, ужасно. Поприщин. Европу доедают приезжие. В Европе теперь всё можно. В том числе и жрать её от пуза. Ну что ж, она прожила славную жизнь. Хлестаков. Ладно, хватит на сегодня. Давайте прервёмся. Утро вечера мудренее. Чичиков, тебя ведь тоже разморило? У меня глаза прямо слипаются. Спать, спать, спать! Не скажу, что счастливейший день моей жизни, но и не из плохих. Спокойной ночи! (выходит) Явление X. Поприщин, Чичиков Поприщин. Ну что, жизнь продолжается, а, Чичиков? Чичиков. Да, конечно. Отчего бы ей не продолжаться. Кстати, о Европе: она ещё нас с тобой переживёт. Поприщин. Посмотрим. А скажи, что ты поделывал в советское время? Ты же прирождённый бизнесмен. Был цеховиком? Сидел в тюрьме? Чичиков. От тюрьмы да от сумы уберёг меня Создатель. Поприщин. Что ж, ты был заседатель народный? Страховой агент? В партию вступил? Я теряюсь в догадках. Чичиков. Ничего особенного. При всяком строе достаточно мест, где не обязательно быть дураком. Поприщин. Ну, не хочешь отвечать - твоя воля. Меня вот что ещё интересует. Ради цели ты готов на всё. Какая цель перед тобой сейчас? Тебе ведь исправление кармы Николая Васильевича не интересно. Тебя эта лирика не волнует. А что тебя волнует? (Чичиков молчит) Поприщин. Не хочешь говорить, понятно. А скажи, какова твоя последняя цель? Набрать приличный капиталец, засесть в замке и давить мух всю оставшуюся жизнь? Продуть всё в карты проезжему пехотному капитану с искусственной рукой? Чтобы можно было начать сначала? Чичиков. Камень не может не стремиться к земле, как ты знаешь. Таково его устройство. Вот и я устроен так, люблю организовывать, делать что-нибудь. Иначе и жить зачем. Взять, скажем, скандально известное предприятие, которое Николай Васильевич описал. Знаешь ли, что в нём была спортивная составляющая? Я ведь побился об заклад с приятелем своим, коллежским секретарём Антиноменко, что к Новому Году соберу не менее полутора тысяч этих самых душ, мёртвых как бы. Капиталец у меня к тому времени был и без того неплохой, я мог вести жизнь размеренную. Да не тут-то было. Охота пуще неволи, в моём случае это всегда так. Такие, как я, прямую пользу приносят обществу, ведь ему достаются потом все результаты. Поприщин. Общество! Никакого общества нет, это выдумка учёных глупцов. Есть одни только индивиды. Их набор тысячи лет не меняется, ничего нового со времён обитателей пещер. Чичиков. А ты хотел бы, чтобы явился новый человек? Человек с большой буквы? Во всём своём великолепии? Поприщин. Ты знаешь, хотел бы. Но опыт не удался. Людям не под силу себя ни улучшить, ни ухудшить. Надо это признать и успокоиться. И вообще, пора объявить где-нибудь там наверху, что проект под названием 'человек' позорно провалился. Он исчерпал себя. Люди теперь не знают, чем бы заняться, что бы такого ещё они могли сделать. Самое время явиться новому разумному виду, одарённому щедрее нашего. Чичиков. Я так полагаю, новый разумный вид начнёт с того, что сведёт под корень человека? Поприщин. Э, нет! 'Свести под корень' - это человеческий подход, его фирменный знак. Этим он и занят всегда. Новый более разумный и более добрый вид укажет нам наши естественные границы, которые мы по неразумию пытаемся штурмовать. Внутри мы сможем и дальше со всеми удобствами уничтожать друг друга. А другие живые существа нам будет велено оставить в покое. Не мы создавали, не нам и уничтожать: справедливо, как по-твоему? Чичиков. Эти фантазии твои весьма любопытны. Поприщин. Это не фантазии. Ты привык жить в бухгалтерских бумагах, а по мне, так они как раз и есть самая фантазия. А что до человека, то у меня ещё есть надежда на чёрную расу. Это наш последний резерв. Белый человек, как правило, злобен и упорен, жёлтый - скрытен и изворотлив, зато чёрный - жизнерадостен и добр. Чичиков. А ты оригинал! Поприщин. Все три ингредиента сольются, и явится миру смесь положительных качеств. Человек станет упорным, хитроумным и добрым. Пока же всё, как обычно. Очень плохих мало, очень хороших тоже, а всё остальное так, серединка на половинку. Обиднее всего, что человек до ужаса предсказуем. Представится случай, украдёт; соблазн даровых денег побороть невозможно. И дальше будет жить припеваючи, а если совесть засвербит, он с ней как-нибудь сладит. И поможет иной раз, если не так обременительно. И гордиться будет добрым поступком. Так всё и идёт неизвестно куда и зачем. Взгляни хотя бы на наш маленький коллектив. Осталось только, чтобы Чичиков продал Хлестакова в рабство, Хлестаков надавал Чичикову по сусалам, а Поприщин отравил кого-нибудь из них ядом в бокале. В один из двух бы всыпал яд и посмотрел, кому достанется, кто выиграет в лотерее. Вот это будет по-нашему! Чичиков. Чего уж мелочиться, пусть будет три бокала. Что, самому рискнуть слабо? Поприщин. На слабо берёшь? А вот и не слабо! Погоди, настанет утро, там и поиграем в лотерею. Чичиков. А у тебя и яд есть? Поприщин. У меня есть всё, что нужно. (входит помятый Хлестаков) Явление XI. Поприщин, Чичиков, Хлестаков Хлестаков. Ну что ты будешь делать! Никак не могу уснуть. Поприщин. Кофейку сейчас, а, Чичиков, ты не против? Или спать? Чичиков. Нет, я перехотел. Кофейку - идейка отличная. Хлестаков. Давайте я сделаю. (подходит к кофейной машине и готовит кофе на троих) Чичиков. На кой ляд попёрся он в Италию? Жарко, воды холодной - и той не допросишься у проклятой прислуги. Поприщин. А ты им на чай не скупись, попробуй! Хлестаков. А скажи, Поприщин, каким ты видишь будущее человечества? Поприщин. Неужто тебе интересно? Изволь. Раньше я мечтал о том, что никто не будет болеть, об убийствах забудут, не будет злобы, обмана, нищеты. Будет одно только счастье. А потом пригляделся к этой лубочной картинке и понял истину простых слов: царство Божье внутри вас. Чичиков. Врёшь ты, Поприщин. Сказал бы прямо, что у тебя на уме. Хлестаков. (Поприщину) Значит, по-твоему, невозможно наладить счастливую жизнь на земле? Поприщин. Возможны приближения. Вот как раз в Европе последние пятьдесят лет было неплохо, совсем неплохо. Наверное, пару веков в Риме эпохи упадка жилось недурно. И, кто знает, может, при фараонах тоже. Но достичь этого всем, я думаю, никогда не удастся. И зря у нас некоторые думают, что наворуешь денег - и обеспечишь счастье себе и детям своим. Можно ли чувствовать счастье, когда вокруг тебя умирают обездоленные тобой и такими как ты? Хлестаков. Ты знаешь, по-моему, для них это запросто. Поприщин. Да, они простодушно счастливы, и ничего такого в голову не приходит. Они пока весело гикают на пепелище. Но, может, их дети поймут, или внуки, если выживут. А что до Николая Васильевича, мне почему-то кажется, что он каждого из нас жутко боится. Чичиков. (пожимает плечами) А что ж страшного-то в нас? Поприщин. Ну, как, сами подумайте: только-только написал, что меряет военный сапоги, и готово. Появился человек и зажил своей жизнью. И до сих пор сапоги по ночам меряет. Ясное дело, боялся. Оттого и ездил постоянно с места на место. А в Риме ему было легче, тут непонятно говорят, и легко вообразить, что о чём-нибудь прекрасном и неземном. Или хотя бы не о мерзком и отвратительном. А на понятном языке послушаешь, жутко становится. Хлестаков. А я прежде всего испытываю к Николаю Васильевичу сыновнюю любовь. Кто я такой, чтобы жаловаться! Спасибо, что так щедро снабдил меня. А ведь мог бы, как того капитана с сапогами, или как с тем твоим другом, Поприщин, который только и делает, что хорошо умеет играть на трубе. Вот досталось человеку! А я сам виноват, не сумел распорядиться всем, как следует. Он мне открыл перспективы самые блистательные, а я... Да что теперь. Всё равно я счастливейший человек на свете. Потому что живу! Да и надежды ещё как бы не все умерли. Чичиков. Поприщин, ты в лирику ударился, да и ты, Хлестаков, думаешь хоть и правильно, а всё-таки не о том. Спору нет, мы все ему благодарны. Только мне вот кажется, причём, всё чаще, что его давным-давно подменили. Это уже не он. Оттого и прячется. А где истинный он, настоящий? Где? Да в том и дело, что именно он и стал другим. Совсем другим. И ему на нас на всех наплевать. Он больше не наш. И мы - не его. И я его больше не хочу видеть. И раньше-то не пылал, как говорится. Какие были встречи, все состоялись. Что добавишь к тому, что уже было? Одним словом, Николай Васильевич, конечно, есть, только я в него больше не верю. Да и вообще: что эти писатели! Не знают они реальных проблем. Поприщин. То-то ты вчера орал: Гоголь - гений, гений! А вы кто такие? Ни один из вас даже простого письма написать не в состоянии. У меня, кричит, помощник, так тот хоть и на костылях ходит, но талантливый. А вы? Дай, кричит, вам новорождённого, вы передерётесь над ним, а грудь никто дать не догадается! Хлестаков. Неужто так вот прямо и орал? Чичиков. А что ты удивляешься? Да, орал. И от своих слов не отказываюсь. Сейчас я говорю про Николая Васильевича, а кричал про нас, разве не ясно? Мне кажется, мы ему жутко надоели. Поприщин. Ну, других-то у него нет. Хлестаков. И у нас другого нет. Чичиков. Думает, наверное, сейчас: никуда от них не спрячешься! В Рим уехал - и в Риме преследуют и домогаются аудиенции. Поприщин. А что если мы с вами и есть Николай Васильевич? Коллективный, так сказать, его разум? Чичиков. Эк куда хватил. В эту комнату должны были бы набиться все, кого он описал, сколько их ни есть. А даже и тогда - вряд ли. Он - это он, а мы? Хлестаков. А мы - несчастные в сущности создания, даже не люди почти. Мы думаем, что мы люди. А какие мы люди. Да и люди - подобие, и больше ничего. (Чичиков задумчиво запевает песню 'Дивлюсь я на небо та и думку гадаю'. На второй строке к нему вторым голосом присоединяется Хлестаков. На третьей строке, очень фальшивя, присоединяется Поприщин. Они задумчиво допевают первый куплет, Хлестаков и Чичиков подходят к сидящему Поприщину, испытывая внезапное единение. Допев куплет, замолкают и некоторое время не двигаются. ) Хлестаков. Зачем мы всё время лупим друг друга по башкам. Вот же как хорошо, когда вместе! (Стук в дверь. Поприщин снимает фуражку, оказывается совершенно лысым, кладёт её на стол и крадётся к двери; дверь нам не видна, ничего не слышно; через некоторое время возвращается) Хлестаков. Кто, кто пришёл? Поприщин. (надевая фуражку) Чистильщик обуви. (Чичиков истерически смеётся, быстро берёт себя в руки) Поприщин. (покосившись на Чичикова и вздохнув) Ладно, время позднее. Хоть и невежливо выпроваживать гостей, но мне очень хочется спать. Давайте расстанемся до утра, а там, с новыми силами... Спокойной ночи! Хлестаков. Спокойной ночи. Чичиков. Спокойной ночи. (выходят. Поприщин кладёт голову в фуражке на стол; сцена затемняется.) Явление XII. Поприщин (Тьма на сцене длится всего несколько секунд. Раннее утро. Поприщин спит, сидя за столом и положив голову в фуражке на столешницу. Звонит телефон. Поприщин распрямляется, будто и не спал, достаёт из кармана телефон) Поприщин. Алло! Чичиков? Откуда? Из Фьюмичино? Ты что, сдурел? И Хлестаков с тобой? Не валяй дурака! Сегодня ведь самый важный день! Немедленно сдавайте билеты и возвращайтесь! Ты что, поверил, что я про яд серьёзно? Да нет у меня никакого яда! Подожди-подожди... (Держит трубку в руке, не сразу кладёт в карман) Поприщин. Уехали...(долго молчит, не двигается) Улетели; как птицы прямо. (начинает расхаживать по комнате. Задумчиво и немилосердно фальшиво напевает вчерашнюю песню, с того места, откуда вступил ) Чому тi мне Боже да крыльев не дав, Я б зэмлю покынув та i в нэбо взлэтав... М-да... Зря я Чичикова пугнул ядом. Он рисковать не стал бы ни в коем случае. Гигант. Герой нашего времени. Дрожжи прогресса. А Хлестаков? (морщится) Что ж, бывает, вставит вдруг композитор несуразную ноту, она и удерживает всё от обрушения. Ну, уехали, так уехали. Теперь Николаю Васильевичу не поможешь. Тут себе бы помочь, а не то что Николаю Васильевичу. Вот, пожалуйста. (берёт со стола, рассматривает) Три билета в оперу. (На стене постепенно высвечивается пустая рама, несуществующий портрет Николая Васильевича. Рама богато украшена резьбой) Поприщин. (снимает фуражку, кладёт на стол, обращается к несуществующему портрету) Позволь уж и с тобой, как с родоначальником, на 'ты'. Так, несколько соображений. Вот измыслил ты нас всех, включая даже почти взрослого поросёнка. Создал из ничего. Из одного только помышления. Значит, и мы - твоё продолжение. Так почему ничего у нас не получается, почему ничего мы не можем? Что нам мешает? Или, наоборот, не хватает нам? Я думаю, нет смысла просить тебя дать то-то и то-то. Если бы ты мог, и если бы это так нужно было, дал бы непременно, да и безо всяких просьб наших. И выходит, чего не дано, того, видать, и не нужно. Вот тут-то и ошибся я капитальнейшим образом. Ошибка извинительная, но всё-таки обидная. А, может, и нет никакого Николая Васильевича? Ответь! А мы тогда откуда все взялись? Из глины? Из прихоти природной? Не знаю, не знаю, я бы предпочёл из твоего измышления. Ладно, не смог я угадать, как действовать. В силах ли человеческих угадать это? Смешно и самонадеянно! Смешон человек, когда на своём куцем языке дерзает возносить глупые вопросы, дурацкие просьбы, а не получив ничего в ответ - дерзкую хулу. Какого же ответа ждать ему. Неужели на таком же куцем языке? И человеческими словами? Тишина - не выше ли любого из ответов? А если ты есть, то не сидишь ли под раскидистыми вишнями у озера где-нибудь под Нежином, Пирятином или Конотопом. Ловишь рыбу, вбираешь покой, целомудрие и красоту малорусской природы. Зачем нам тревожить тебя, рыбачь себе, да пиши письма матушке, а тут и коляску починить, да и дом поправить, да мало ли... (Всё постепенно пропадает во тьме, только пустая рама остаётся освещённой тёмным тяжёлым пурпурным светом. Новый свежий и сильный голос произносит): Голос. Иной раз я спрашиваю себя: что, если свести вместе всех героев, смогут ли они создать свой мир, не похожий на наш, лучше, добрее и чище, или не уйти и им от всего того, что омрачает думы человека, если некстати вдруг задумался он о том, зачем существует на широкой, ко всему готовой земле... (входят Санитары, пустая рама погружается во тьму) Явление XIII. Поприщин; Хлестаков и Чичиков: оба в не слишком свежих белых халатах. Хлестаков. Глянь-ка, кто это тут засел в темноте и бормочет? Как это мы забыли его? Все, значит, на занятии, а он тут целый час один, скотина. Влетит нам с тобой! Чичиков. Да мы никому не скажем. Эй, вислоухий, ты чего там? Почему не пошёл со всеми на занятия? Хлестаков. Ладно, оставь его, не говори ничего, а то запомнит и врачу стуканёт. Поприщин. Где только ни приходится засесть нашему брату. Главное - смягчение нравов налицо. И холодную воду не льют уже на голову, отставили. Ну и славно! Стало быть, жить можно. А, кстати, почему на вас эти халаты? Хлестаков. Смотри, какой! Ну-ка, вставай, да пойдём. Поприщин. Куда? Чичиков. С твоим необъятным умственным диапазоном тебе должно быть безразлично, куда. Поприщин. А и верно. Выбор невелик, разница тоже: столовая, мастерские, прогулка, беседа с мозгоправом, сортир. Напомните, если я что забыл. Хлестаков. Ты тут покомандуй! Чичиков. Ладно, не зли его. Хлестаков. Ты кое-что забыл, но я не буду напоминать: пусть будет сюрприз. Поприщин. Вы думаете, молодой человек? В мои лета приятнее неизменность и решительное отсутствие сюрпризов, приятных в том числе. А, может, споём, как давеча? Чичиков. Пойдём, пойдём! Не до песен. Бережно и твёрдо берёт под руку, второй берёт под другую руку. Стоят, не двигаются. Затемнение. Фонограмма давешнего пения втроём. Пение стихает, нарастают приморские звуки: шум волн, чайки, крики пляжников. Высветляется пустая сцена. (занавес) |
|