Под звуки Cream в моей голове, под густой листвой парка, переходящего в пустые, лишённые деревьев и травы квадратные метры перед гостеприимным казённым домом, известным мне со времён, когда вывеска "Самиздат", ещё юная и зелёная, трепыхалась над мужественным флагом встречи в Удельном, 2010 год, без всяких обиняков, экивоков и сопутствующих демо-эффектов повстречался я, вылезши из своей помятой красной Nissan Micra, прямо вот-таки взял да и повстречался: сперва с нашим духовным кашеваром и направляющей силой, затем с нашей парой, и наконец с нашим всегдашним переодевателем и носителем всего необычного.
Нас было пятеро.
И мы заселились, как обычно, в апартаменты голицынского гостеприимства.
Кто не знает - а такие наверняка есть, - вокруг на тысячу метров сосны, ели, липы, грабы, каштаны, клёны, рядом прекрасный широкий пруд, трёхразовое питание, заходи, не объешься (не облейся), и всегда в столовой сотни детей, они прибыли сюда с неясными, но наверняка вескими целями, обилие детей настраивает нас пятерых на минорно-мажорный лад, а кое-кто жмёт и на септаккорд, столовая прекрасна, шведский стол, советская лепнина, крики детей и их вожатых.
- А не пойти ли нам туда, где бывал, да и живал, Пушкин Александр Сергеевич? - предложил наш духовный кашевер, кашмир (песня цеппелинов) и непременный лидер.
- Отчего бы и нет, - сказали мы впятером, и отправились туда.
Носитель всего необычного и я отправились в избушку бабы-яги, остальные трое досконально исследовали всё, что подобает.
А под вечер, под липами, унтер ден линден, под закатными толстыми лучами солнца, по-над бережком, под запах налаживаемых шашлыков, бродили мы впятером вокруг прекрасного пруда.
Да, прекрасного. Я сам вижу, что это слово торчит, как фраза Демьяна Бедного в прозе Достоевского, и всё же, да, пруд прекрасен.
И всякий, кто приедет на встречу через год, немедленно убедится в этом.
А, погуляв вволю и поностальгировав о прошлых наших встречах, отправились мы ужинать и катать шары.
Я проиграл, впрочем, достойно, духовному нашему кашеверу, и не только не жалею о том, но и горжусь этим.
Носитель всего необычного сопутствовал нашей игре в шары, добродушно комментируя особо неудачные и блестящие удары, не оставляя, впрочем, без внимания и удары самые что ни на есть проходные.
Он создавал - а мы поддерживали его в этом - уютную речевую атмосфру, в которой - среди нас, своих - сказать можно всё, а ещё больше - понять.
Тем временм наша пара предавалсь неге, прогулке, послеужинному сну, нужное вычеркнуть и забыть.
Эта пара, как два электрона, всегда нерушима, текуча и своеобычна, и стоит одному испытать нечто, как другой (другая) в тот же миг, даже будучи разделена (разделён) пространством, тут же испытывает то же самое.
Это прекрасно.
Наши редкие встречи, думал я, мчась из Голицына в Одинцово на Микре, хороши тем, что ни к чему не обязывают, и вместе с тем дают возможность ощутить нечто необычное, чего, не встретившись, не ощутишь никогда.
И оттого, с чувством признательности к моим четверым соголицынникам, мчался я на Микре, миновав уже и Одинцово, в свои владимирские края.
Да, продолжал я трясти головой за рулём, пробираясь мимо постов гибэдэдэ в кустах, сегодня встречаться сишникам вроде бы тяжелее, чем ещё , скажем, два-три года назад.
А, хотя, если разобраться, встречаться - это кантовский императив, а не встречаться - обычная светло-зелёная тина, которой и так вдосталь, так что не будем увеличивать её мегатонны, станем (не перестанем) встречаться!