В статье рассматриваются условия движения на примере его ключевых форм -- механического перемещения в пространстве, эволюционного развития, логического мышления. Показывается, что одним из таких условий является всеобщая информационная связь и работа глобальных информационных систем. Обращение к таким из них, как биологический код, речь, творческий поиск, отражают общие законы природы, в которых прямая детерминация явлений обнаруживает взаимодействие с обратной -- способностью следствий корректировать весь ряд собственных причин.
Ключевые слова: вектор развития, всеобщая связь явлений, причинно-следственная зависимость, корпускулярно-волновой дуализм, суперпозиция, пространственно-временная локализация, обратная детерминация, зависимость причины от следствия, роль информации, коммуникационные системы.
I
Как и любое движение вообще, эволюционное развитие таит в себе много загадок. Возможно, главная из них касается вектора; смысл жизни и, в особенности, жизни человека -- это не что иное, как его иносказание. Скрытой предпосылкой любой эволюционной теории является необходимость выявления логики формирования сегодняшнего состояния объекта, что (в опоре на принципы детерминизма) позволяет делать известные прогнозы на будущее. Поэтому она всегда содержит в себе скрытый логический круг, в котором ход решения корректируется конечным результатом.
Было бы ошибкой видеть в этой логике порок. В сущности, здесь мы сталкиваемся с недокументированной опцией человеческого сознания, смутно осознающего, что всеобщая детерминация явлений не сводится к односторонней связи следствия с причиной, но включает в себя и обратную зависимость всего причинного ряда от конечного следствия. Другими словами, эволюционный взгляд на вещи немыслим без смыкания в круг всей цепи перемен, а с нею -- и самого времени.
Впрочем, вектор -- это не только об эволюции, но и о любой форме движения. Мы вправе задаться вопросом: откуда неодушевленное физическое тело "знает" направление, в котором ему следует двигаться под влиянием импульса? Ведь если настоящее исчезает уже в следующий момент, действие причины должно умирать по завершении предыдущего, откуда любое направление становится равновероятным.
О невозможности объяснить природу движения с помощью простых механистических представлений говорил еще Зенон. Но, кроме тех противоречий, с которыми столкнулся он, существует загадка направления, и эта загадка неразрешима, если видеть в самом теле жестко локализованное в пространстве и времени образование.
Только отказ от локализации способен убрать логические барьеры, и уже интерференционная картина, рисуемая прохождением электрона через щели прибора, показывает, что даже простое перемещение в пространстве вовсе не так просто, как это рисуется обыденному сознанию. Она свидетельствует об отсутствии единственно возможной траектории, но что еще более парадоксально -- движение точечного тела реализуется не по одной из них, но сразу по всем. Словом, в микромире как локального объекта классической реальности его попросту нет, перед нами куда более сложное формирование, нежели сведенная в точку масса.
Впрочем, не только микромир не знает локализации: эксперименты, проводившиеся с более крупными телами, говорят о том, что и они (например, молекула C70, содержащая 70 атомов углерода, объект, намного превышающий масштабы, которыми оперирует квантовая механика) обнаруживают корпускулярно-волновой дуализм, т.е. рассеиваются на дифракционной решетке. Отсюда не случайны предположения того, что в состоянии суперпозиции (наложение друг на друга всех возможных его состояний) находится любой ненаблюдаемый объект, аналог кантовской "вещи в себе", независимо от его внутренней структуры и размеров. Только считывание информации о нем внешним приемником приводит к коллапсу волновой функции и переходу в классическое (доступное сенсорному восприятию) состояние. Но такой переход способен необратимо изменить его или, как минимум, показать, что "проявленное" состояние не имеет ничего общего со "скрытым" (об этом было сказано еще в знаменитом мысленном эксперименте над неким котом). Одновременно высказывается мнение, согласно которому приемником может служить любой материальный объект, вступающий во взаимодействие [4].
Принципиальная невозможность согласования парадоксов квантовой механики с обыденными представлениями породила гипотезу Х. Эверетта (1954) о расщеплении Вселенной, которое происходит всякий раз, когда находящаяся в суперпозиции "вещь в себе" становится объектом наблюдения, "вещью для нас". Им было предположено, что в момент открытия ящика вся она расщепится на две, при этом в одной животное погибает, в другой остается жить. Между тем считывание информации осуществляется в мире ежесекундно, и, следовательно, каждый миг он ветвится на бесконечное множество параллельных миров. Сегодня гипотеза Мультивесума получает новый импульс [3, гл. 2]. Но и Мультиверсум -- это не что иное, как попытка согласования законов микромира с механистическими представлениями, которые способны видеть лишь локализуемые в пространстве и времени тела.
Допустимо задаться вопросом: состояние суперпозиции делает невозможным только пространственную локализацию, или получившая импульс частица заполняет и все точки временнСй координаты своего движения?
Есть основания полагать, что устранение пространственной локализации -- не более чем полумера, парадоксы, сформулированные античной философией школой, разрешаются лишь при одновременном допущении временнСй. Суперпозиция объекта должна заполнять не только спектр допустимых траекторий, но одновременно и всю протяженность каждой из них. Другими словами, если сообщаемый телу импульс формирует в системе окружающих его полей сеть свободных каналов, каждый из них должен одновременно заполняться движущимся объектом на всю длину и оставаться заполненным все время движения. Даже если преодоление дистанции требует миллиардолетий.
Словом, не только сознательное действие руководствуется конечным результатом и согласовывает с ним промежуточные стадии -- неодушевленное движение обязано подчиняться этому же закону.
К невозможности объяснения тайны движения в привычных схемах (а именно в их ряду лежит потребность в локализации) вела долгая эволюция мысли. Еще со времен Галилея явленный "здесь и сейчас" предмет перестает быть объектом изучения; физической реалией становится закон природы -- начало, в принципе нелокализуемое в доступных сенсорному восприятию границах. Открытия рубежа XIX-XX столетий показали необходимость отказа от представлений механики точечных масс. Говоря словами Б. Рассела, обыденный здравый смысл считал, что "...физический мир состоит из "вещей", которые сохраняются в течение некоторого периода времени и движутся в пространстве. Философия и физика развили понятие "вещь" в понятие "материальная субстанция" и считают, что материальная субстанция состоит из очень малых частиц, существующих вечно. Эйнштейн заменил частицы событиями; при этом каждое событие, по Эйнштейну, находится к каждому другому событию в некотором отношении, названном "интервалом", который различными способами может быть разложен на временной элемент и элемент пространственный <...> физика делала материю менее материальной..." [10, с. 957-958]. Впрочем, революционные изменения во взглядах на мир были столь велики, что даже Эйнштейн не смог принять "играющего в кости" Бога. Но если трудно примириться с тем, что "вещь" одновременно существует в любой точке пространства, еще труднее -- с ее (одновременным же) присутствием в каждом пункте собственной истории.
К единому ряду "дематериализации" физического объекта может быть отнесена и гипотеза Дэвида Бома. Ее появление было обусловлено, с одной стороны, способностью элементарных частиц независимо от расстояния мгновенно сообщаться друг с другом (Алан Аспект, 1982), с другой -- так называемым информационным парадоксом, испарением черных дыр, которое влечет стирание всей информации о них. Идея состоит в том, что вся Вселенная есть одна панкосмическая голограмма, род трехмерной фотографии, сделанной с помощью некоего сверхгигантского лазера [11, с. 47]. Трехмерность -- не единственное ее свойство, главное в том, что каждая часть, сколь бы микроскопичной она ни была, сохраняет информацию обо всем объекте (пусть и с потерей четкости при уменьшении). Элементарные же частицы взаимодействуют на любом расстоянии не благодаря обмену сигналами между собой, а вследствие иллюзорности их автономного существования. На более глубоком уровне реальности они, как, впрочем, и любые другие тела, являются не отдельными объектами, а частью чего-то более фундаментального. Не лишенным внутренней структуры точечным телом, но сгустком информации, информационной копией всего Универсума предстает даже элементарная частица. Ее метаморфозы -- вот что выходит на первый план.
Не будет преувеличением сказать, что в результате своей эволюции физический артефакт (именно так, поскольку он все больше и больше утрачивал независимость от наблюдателя) становится подобным артефакту искусства. Рождаемый сценическим действием, запечатлеваемый на полотне, застывающий в мраморе, художественный образ всегда остается за чертою того, что поддается ограничению в осязаемом объеме пространства и времени. Аутентичное представление о нем способно дать лишь то, что не сводится ни к каким чувственно воспринимаемым формам. Так что кот Шредингера и чеширский кот -- в какой-то мере зеркальные отражения друг друга, и точная модель суперпозиции физического тела ничем не отличается от художественного образа, витающего над контурами любой материализации. Все сказанное справедливо и в отношении любых научных истин: не существует ни одной из них, по поводу которой не возникало бы самых радикальных разночтений. И все же единство понимания и в сфере науки, и в мире искусства остается, вот только было бы ошибкой искать его даже в самом "продвинутом" индивидуальном сознании. Словом, "корпускулярно-волновой дуализм", невозможность строгой локализации предмета поиска, будь это научный или художественный -- явление, простирающееся далеко за пределы квантовой механики. Впрочем, и физики в целом. Его существо раскрывается только в более широкой, нежели цеховые представления, системе явлений.
Но вернемся к физическому содержанию. В микромире съём информации пресекает траекторию свободного движения тела или, по меньшей мере, вводит ее в прокрустово ложе некоего "туннеля". В макромире познанное человеком замещает суперпозицию живой "вещи в себе" лишенными движения структурами формализованных моделей. Но и в этих моделях "формалин" абстрактно-логических построений лишь мумифицирует ее останки. Это видно уже из стандартных процедур анализа. Так, например, изучение клетки под микроскопом требует сложной предварительной подготовки. Она погружается в фиксирующие жидкости, которые денатурируют (проще говоря, убивают) белки и стабилизируют структуры, подлежащие исследованию. Наиболее распространенным фиксатором является формалин, смертельный яд для всего живого, который уничтожает все бактерии, вирусы, грибки и их споры. После фиксирования и промывания объект погружается в спирты возрастающей концентрации для обезвоживания и пропитывается специальными веществами, что позволяет резать клетку на тонкие пластинки. Чем больше их сумма (чем тоньше каждая), тем точней наше знание о микроструктуре. Но, при всем том, что клетка -- это наименьшая частица, наделенная жизнью и свойствами целого организма, тайна жизни остается непостижимой, ибо на каждом шагу (внимательно вчитаемся в описание) уничтожается ее возможность.
О траектории движения органической природы и природы в целом, как уже сказано, можно только гадать.
Таким образом, кроме контуров обратной детерминации перед нами проступают следы жесткой зависимости между информацией об объекте и его реальной жизнью. Между тем, информация -- категория нематериальная, вместе с тем она существует только там, где наличествует специфическая реальность, способная связать ее с физической основой. Лишь благодаря ей она может проявиться, передаваться и сохраняться, и если никакое движение немыслимо вне информационных потоков, то даже простейшее перемещение в пространстве и времени не может быть понято вне сложных коммуникационных систем, преобразующих физическое в метафизическое и обратно. Эти преобразования осуществляются за пределами взаимодействия "передатчика" и "приемника", они принадлежат иной сфере, нежели пространственно-временное поле их физического контакта. Поэтому и проявление контуров обратной детерминации явлений не должно удивлять.
В скрытом виде идея обратной детерминации лежит не только в основании эволюционных представлений. Она свойственна любой теории, если угодно, научной (впрочем, гораздо шире -- человеческой) мысли вообще. Логика обычного двоечника, подгоняющего решение к ответу,-- это магистральный ее путь. В сущности, здесь мы сталкиваемся с недокументированной опцией человеческого сознания, смутно осознающего, что причинно-следственная связь не сводится к односторонней зависимости, но включает в себя возможность обратного определения следствием собственной причины. Эволюционный взгляд на вещи немыслим без смыкания в круг самого времени и без сведения мирового пространства в фокус некой точки.
Именно эта логика породила так называемый антропный принцип, один из фундаментальных в современной космологии. Он фиксирует связь между крупномасштабными свойствами Вселенной и существованием в ней человека, наблюдателя. Сегодня существуют две его формулировки: "слабый" (устройство Вселенной допускает зарождение жизни и разума) и "сильный" (Вселенная должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе появлялся субъект разума).
Сам термин был предложен английским математиком Б. Картером (1973). Но, строго говоря, не он был его первооткрывателем, если еще античной мыслью утверждалось: "Познай самого себя, и ты познаешь богов и Вселенную" (Солон), "Человек мера всех вещей" (Протагор). Этот же принцип (пропустим истекшие тысячелетия) лежал в основе вывода Канта: "рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей" [5, с. 140]. Он же и сегодня роднит любого двоечника с обладателями ученых степеней.
Обратная детерминация есть не что иное, как его же иносказание. С открытием парадоксов микромира именно она начинает проступать как неотъемлемое свойство объективной реальности. Не случайно, возможность будущего воздействовать на прошлое, не вызывает отторжения у современной физики. О том, что необратимость явлений не является незыблемой истиной, говорится в лекциях Р. Фейнмана. Чтобы стать ею,-- утверждает он, -- где-то в природе должен существовать принцип, согласно которому из елки можно сделать палку, из палки же елку -- нет, в связи с чем наш мир может менять свой характер только с "елочного" на "палочный", но никогда в обратном направлении. Однако такой принцип не найден; во всех законах физики, обнаруженных до сих пор, не наблюдается никакого различия между движением в прошлое и будущее [12]. О ней свидетельтвуют и автобиографические реминисценции Стивена Хокинга: "...я понял, что если в теореме Пенроуза изменить направление времени на обратное, так, чтобы сжатие перешло в расширение, то эта теорема тоже будет верна..." [13, с. 70].
Таким образом, есть основания думать, что связь времен не носит односторонний характер. А значит, имеет смысл под специфическим углом зрения вглядеться в детали того механизма, который лежит в основе и информационных процессов, и эволюционного развития.
II
В 1866 вышла статья Г. Менделя "Опыты над растительными гибридами", которая заложила основы генетики как самостоятельной науки. Практически одновременно, в 1868 году, Иоганном Ф. Мишером были открыты нуклеиновые кислоты. Этапным в развитии новой науки оказался 1912 год, когда Томас Г. Морган предложил теорию локализации генов в хромосомах. Развитая им и его школой (Г. Дж. Меллер, А. Г. Стертевант и др.) генная теория включала в себя ряд законов, дополняющих законы Менделя. В 1944 году основываясь на результатах исследований Френсиса Гриффита, проводившихся еще в 1928 году, Освальдом Т. Эвери, Колином М. Маклеодом, Маклином Маккарти была выделена дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК). Через 18 лет Морису Х. Ф. Уилкинсу на основе рентгеноструктурного анализа удалось объяснить структуру ДНК. В следующем, 1953 году Джеймсом Д. Уотсоном и Френсисом Х. К. Криком была создана ее модель в виде двойной спирали.
Нуклеиновые кислоты представляют собой простую последовательность связанных между собой нуклеотидов. Каждый из них включает в себя по одной молекуле фосфорной кислоты, сахара и органического основания.
Фосфорная кислота во всех случаях одинакова, каждый нуклеотид включает в себя одну и ту же молекулу. В отличие от нее, сахара представлены в двух вариантах: рибозы и дезоксирибозы. Эти два сахара никогда не встречаются одновременно в одной и той же цепочке нуклеотидов, и если обозначить их начальными буквами Р (рибоза) и Д (дезоксирибоза), то получатся известные каждому аббревиатуры: РНК и ДНК. Основания также отличаются друг от друга. В состав ДНК входит четыре разновидности: аденин (А), гуанин (Г), цитозин (Ц) и тимин (Т); в состав РНК входят три: А, Г, Ц, а вместо тимина появляется урацил (У). Таким образом, с позиций структурной химии ДНК представляет собой последовательность связанных между собой дезоксирибонуклеатидов, РКН -- рибонуклеатидов. Общая длина нуклеатидных цепей может достигать миллионов звеньев, что позволяет кодировать огромные объемы информации.
В молекулярных цепочках каждые три следующие друг за другом основания составляют собой так называемый триплет. Каждый триплет назначен кодировать определенную аминокислоту, служить сигналом к ее включению в состав синтезируемого белка. Таким образом, триплет предстает как значимая единица сложной коммуникационной системы, в основании которой лежат сравнительно простые механизмы межатомных и межмолекулярных связей. Но именно эта простота и вызывает скепсис.
В сущности, первые представления о генетическом коде ничем не отличались от столь же механистических (не побоимся этого слова) взглядов Лапласа. В них на новой основе воспроизводилось сказанное еще в начале XIX столетия. Если,-- утверждалось им, -- известны "все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей", возможно обнять "в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями мельчайших атомов". В результате для человека не осталось бы ничего, что было бы "недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором" [7, с. 9].
Между тем задача коммуникационной системы, контуры которой теряются в механизмах биологического синтеза, не сводится к межпоколенной преемственности. В действительности геном кодирует не только структуры организма, но и его связь со средой, что в конечном счете означает прием/передачу ключевой информации также и о внешнем окружении. Другими словами, "контекст" информационного посыла, оказывается гораздо объемнее "текста", и уже это говорит о том, что знание второго недостаточно для понимания. Справедливо утверждать, что двойная спираль ДНК -- это род самовоспроизводящейся памяти планеты, единого организма, в структуре которого дискретный биологический вид предстает подобием "клетки". В образном виде, наша общая обитель создает и хранит в порождаемых ею органических структурах все необходимое ее огромному саморегулирующемуся телу для собственного воспроизводства в случае какой-то катастрофы. Или для какого-то космического "оплодотворения" всего, что попадает в сферу ее экспансии. Поэтому ограничивать содержание интегральных коммуникационных процессов потребностями отдельного вида (и тем более группы индивидов), глубоко ошибочно.
Таким образом, информация, записанная в структурах ДНК, выходит далеко за пределы того, что (гипотетическим аналогом лапласовского "демона") может быть дедуцировано из анализа межатомных и межмолекулярных связей. Подтверждение этому являются уже первые результаты международного проекта "Геном человека", начало которому было положено в 1988 г. Они показали, что собственно гены составляют незначительную часть ДНК, на их долю приходится всего 3% общей длины ДНК, функциональная роль остальных 97% не установлена. К тому же общее число генов оказалось значительно ниже ожидаемого, но одновременно встречается огромное количество повторяющихся. Например, ген, кодирующий рРНК повторяется около 2 тыс. раз. Наконец, обнаружилось, что каждый из них кодирует не один (как это виделось вначале и формулировалось в так называемой "центральной догме" молекулярной биологии), но несколько разных белков... Словом, обнаружилась и "синонимичность" разных знакосочетаний, и неоднозначность отдельных "лексических единиц" биологического кода, так что от сравнительно несложной механистической модели матричного синтеза, которая была построена в пятидесятых годах прошлого столетия, не осталось следа.
III
Случайно или закономерно происходит формирование упорядоченных последовательностей знаков? Положительный ответ означал бы, что простое сочетание физических и химических свойств отдельных веществ способно порождать одновременно и концепцию жизни, и точные пошаговые инструкции построения каждого биологического вида, и механизм обратного перевода этих "текстов" на язык конкретных органохимических реакций, в результате которых должны синтезироваться необходимые белки. Отрицательный -- существование еще непознанных зависимостей на фундаментальном уровне строения материи.
Аналогии с коммуникационными системами не случайны. Отождествление последовательности триплетов с кодом, а значит, и с языком, давно уже вошло в научный оборот. Но если верно сравнение, то должны действовать те же законы, которым подчиняется речевое общение. Поэтому если в нем возможно формирование смыслов путем механического перебора букв или звуков, необходимо согласиться и с возможностью самопроизвольного формирования механизма биологического синтеза, и с последующим строительством на его основе цивилизации, которой по плечу панвселенская экспансия.
Можно ли в языке породить что-то осмысленное простым сочетанием звуков? Отчасти да. Свой смысл одной и той же фразе может придать и знакообразующая аура, тональность речения, жестикуляция, мимика и пр. Нередко она способна означать прямо противоположные вещи. Но все это -- лишь дополнительный смысл, который выходит за пределы обиходного значения слов, и допустимо утверждать, что он в принципе не может быть образован, там, где отсутствует базовый. А еще там, где отсутствует развитая языковая среда, вне ее никакие сочетания не способны породить ничего осмысленного.
Таким образом, понять и логику формирования информации, и принципы ее декодирования можно лишь в языковой среде. Вот и обратимся к языку.
Начнем с самого простого. Представим обыкновенное зеркало. Каждый раз, глядя в него, мы обнаруживаем на его поверхности некоторое изображение. Между тем, в действительности его гладь пуста, зрительный образ рождается в глубинах нашего собственного сознания. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно сместиться на некоторое расстояние; теперь мы смотрим под другим углом, поэтому что-то уходит из поля зрения, что-то добавляется. Можно без конца повторять процедуру перемещения -- отражение каждый раз будет другим. Чтобы на поверхности зеркала могло сформироваться отражение чего-то, необходимо сочетание, как минимум двух вещей: физической реальности и механизма распознавания. Если нет первой, никакое отражение невозможно; помещенное в пустоту зеркало может отразить только пустоту. Если наличествуют дефекты зрительного восприятия, психический образ не возникает. Отражаемая реальность существует вне и независимо от зеркала, вне и независимо от него существует и механизм восприятия и дешифрации. Словом, образ возникает лишь в том случае, если само зеркало существует внутри сложной системы взаимодействий "физического" и "психического".
Описываемая ситуация является точной достаточно близкой моделью знаковых систем, наиболее известными разновидностями которых является речь, письменность. Не случайно там, где мы сталкиваемся со знаками, возникают те же превратные представления.
Возьмем любую книгу. Типографские знаки на ее листах, мы привычно называем информацией, и говорим, что они содержат какие-то сведения. Причем тут зеркало? А притом, что книга -- это его точный аналог. Точно так же вся информация, не принадлежа ни одному, ни другому, существует только между ее физическими носителями и механизмами психики. Кроме того, она требует существования более широкой и развитой системы явлений, которая обязана включать в себя:
-- язык с его фонетикой, грамматикой, лексикой, семантикой;
-- совокупность общепринятых соглашений об окружающих вещах, т.е. все то, что определяется собирательным понятием культуры;
-- систему письма;
-- механизм распознавания и дешифрации письменных знаков;
-- реальную действительность (включая ее духовную составляющую.
Если нет письменности, не может быть никаких книг. Гомер был записан лишь в VI веке до н.э., до этого его поэмы могли восприниматься только на слух и храниться исключительно в людской памяти. Если мы не умеем читать, никакое письмо не скажет ничего. Если неизвестен язык, на котором написан текст, результат будет таким же. Если мы знаем язык, но недоступны используемые в нем понятия, идеи, образы, мы в лучшем случае поймем лишь отдельные фрагменты содержания.
Но даже если мы знаем язык, если доступны все понятия и образы, используемые в тексте, но неизвестен контекст, информация остается по-прежнему закрытой. Это можно видеть не только на примере какого-то сложного повествования, но и в любом отдельно взятом слове. Ведь известно, что каждое имеет множество различных значений, поэтому понять, что именно имеется в виду, когда произносят его, можно только зная полный контекст разговора или требующей осмысления ситуации. Словом, никакая даже самая упорядоченная совокупность знаков не может рассказать ничего, где не соблюдаются все эти условия. Так, на последнем пиру Валтасара таинственная рука начертала письмена, но разгадать их смысл не смог никто, кроме пророка Даниила.
Перечисленные условия построены в нисходящем порядке, при этом каждое из них является строго необходимым, но все же недостаточным для формирования того, что расположено ниже. Умение создавать и распознавать знаки письменности не существует вне системы письма. Письмо не существует вне уже сформировавшейся культуры. Наконец, культура немыслима вне языка. А значит, везде, где обнаруживается упорядоченная последовательность письменных знаков, должны существовать и умение их создавать, и определенная система письменности, и язык, и... субъект интегрального разума (социум).
Все сказанное можно выстроить строже, хотя при этом отчасти теряется полнота представления:
1. Уровень концепций.
2. Уровень фраз.
3. Лексикон.
4. Алфавит.
Легко видеть, что этой иерархии будет соответствовать иерархия биологических информационных структур:
1. Геном организма.
2. Гены, ответственные за структуру и функции отдельных органов.
3. Коды 20 аминокислот.
4. 4 нуклеотида.
Впрочем, какую систематизацию мы ни примем, вывод будет один: каждый нижестоящий уровень формируется всей совокупностью предшествующих ему ступеней, в то время как ни один из более высоких уровней не может быть создан путем простых комбинаций и перекомбинаций структурных элементов, относящихся к низшим.
Можно ли из нее сформировать текст или хотя бы отдельные лексические единицы? На первый взгляд, да. Но только в том случае, если мы уже располагаем развитой лексикой. В противном случае ничего из приведенной россыпи мы извлечь не сможем. Чтобы легче было понять сказанное, попробуем составить из нее же хотя бы несколько значащих слов, но уже не на русском, а на языке каких-нибудь "тау-китайцев". Совокупность же лексических единиц: "восемь год двадцать май наполеон одна один пять смерть сто тысяча", напротив, позволяет выделить некоторые его элементы. Хотя и не дает уверенности в том, что алфавит представлен полностью.
Вместе с тем эта совокупность не позволяет построить осмысленную фразу. Правда, иллюзия существует, но вспомним, что предложение должно строиться по правилам языка, законы которого нам неизвестны.
Даже относительно связное высказывание: "Наполеон смерть пять май одна тысяча восемь сто двадцать один год" все еще не обладает смыслом. Видимость того, что здесь утверждается о дате смерти Наполеона -- только видимость. Дело в том, что связь между числительными предполагает известные сведения о летосчислении, которых, по условию, нет. Связь значений слов "смерть" и "человек", в свою очередь, задается лишь на высшем уровне, она утверждает о наличии обобщений, касающихся суетности бытия и конечности всего сущего. Но и этими знаниями мы, тоже не располагаем.
Таким образом, только знаковый для всей истории девятнадцатого столетия факт: "Наполеон умер пятого мая 1821 года" наполняет смыслом каждую единицу, формирует и уровень фразы, и уровень лексикона, и уровень алфавита. Но исключительно потому, что за фиксацией этого факта стоит и весь язык, и вся система наших знаний, и, разумеется, тот культ, который был создан вокруг имени Наполеона. Стоит свести все только к цепочке пятен типографской краски, как немедленно исчезнет и смысл, и определенность всех структурных составляющих записи.
Общий вывод заключается в том, что позитивный смысл любому письменному тексту придает, в конечном счете, только высший иерархический уровень знаковой коммуникации. Незнание его законов лишает смысла любое письмо. Так, египетские иероглифы были известны еще задолго до 27 сентября 1822, когда Шампольон представил Французской академии надписей и изящной словесности сообщение о расшифровке надписей на Розеттском камне. Долгое время оспаривалось, что те являются памятником письменности, в иероглифических записях отказывались видеть фиксацию фактов, они уподоблялись чему-то вроде национальных орнаментов.
Взятый же как целое, язык способен придать смысл даже заведомо бессмысленным знакосочетаниям. Иллюстрируя эту мысль, выдающийся российский лингвист, Л. В. Щерба построил искусственную фразу, ставшую с тех пор известной каждому начинающему языковеду: "Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка". Высказывание, составленное из слов, не встречающихся ни в одном словаре, как ни парадоксально, поддается прочтению, детальный анализ его грамматической структуры способен нарисовать довольно живую картину. Такой вывод сам Щерба афористически выразил подобием известного суворовского афоризма: "Лексика -- дура, грамматика -- молодец!". Но заметим и другое: та же самая фраза в иноязычной среде не будет означать собой решительно ничего; для турка, венгра, араба, набор этих слов предстанет полной абракадаброй.
Но вернемся к "языку жизни". Все сказанное здесь означает, что если биологический код является элементом сложной системы коммуникации, то необходимо искать следы того иерархического уровня, законы которого управляют им и сообщают смысл и каждой записи, и каждой информационной единице. Мы не вправе утверждать, что четырехбуквенный алфавит, способен создать и наделить смыслом слова (аминокислоты), из слов -- сформировать фразы (структуру органов и функциональных систем живого тела), наконец из фраз -- создать целостную концепцию рождения жизни и развития разума.
Не забудем еще об одной из особенностей, свойственной любому языку: смысл фразы не складывается автоматически из значений всех входящих в нее слов. Так, "кузькина мать" -- вовсе не родительница Кузьмы, "всыпать перцу" -- не значит "заправить суп". Смысл любой фразы гораздо более тонкая и сложная материя, нежели сумма значений входящих в нее лексических единиц. Это прослеживается не только в идиоматических оборотах, присутствующих в любом языке, -- каждый, кому приходилось изучать чужую речь, не однажды сталкивался с ситуацией, когда выяснено значение всех слов, но общий смысл фразы остается неуловимым.
Впрочем, такое случается и с родной. Так автор долгое время не мог понять, что значит фраза, крупными буквами начертанная на одной из куртин Петропавловской крепости: "Не бросать якорей -- электрический кабель". Что такое "якорь", ему было хорошо известно. Об "электричестве" любой городской мальчишка мог рассказать многое, ибо каждому, по подначке старших, доводилось засовывать пальцы в розетку. "Кобель" -- это что-то вроде Борьки с третьего этажа, молодого красивого парня, только что вернувшегося с армейской службы (так на весь двор его чихвостила дворничиха). Но связать вместе "электрический кобель" и представить, что тот может сделать железному якорю, сознание едва научившегося читать ребенка решительно отказывалось.
Точно так же общий смысл любой концепции не складывается из суммы значений слов и предложений, которыми она описывается. Можно понимать каждое слово, в отдельности любую фразу, но для того, чтобы усвоить существо неизвестной до того концепции требуется затратить огромный объем интеллектуальной энергии. Однако и эти затраты способны увенчаться успехом лишь там, где уже наличествует определенный фундамент образования, индивидуализированной культуры.
Существует до сих пор не оспоренный критерий поиска внеземных цивилизаций. сформулированный Карлом Саганом. Его существо сводится к тому, что всюду, где обнаруживается упорядоченная последовательность посылаемых/воспринимаемых знаков, которая не может быть объяснена действием случайности, обязан скрываться чужой разум. Иначе говоря, если мы воспримем из космоса некую последовательность сигналов, доказывающих, скажем, простейшую геометрическую теорему, мы будем вправе утверждать об установлении контакта с чужим миром, который обладает не одним этим знанием. Между тем, биологический код обнаруживает не просто упорядоченность. А значит, за языком биосинтеза должно стоять Нечто, способное к созданию не только системы биологической "письменности", но и самой жизни. Больше того, мы обязаны предположить, что искомое обладает не только этими способностями.Но не станем говорить о надмирном. Все проще, речь идет о контакте с более высокой стадией развития породившей нас природы, другими словами, о ни на мгновение не прерывающемся контакте с ее будущим. А значит, в какой-то мере и с нашим собственным.
Заметим еще одну особенность языков. Любая совокупность сигналов отображает элемент действительности. При этом каждый из них может быть выражен разными последовательностями знаков (синонимия), в то же время каждое слово имеет не одно значение. Далее, любое слово может быть выражено с помощью разных систем письма. Наконец, существует множество разных языков, и даже в пределах одного -- множество диалектов. Словом, в природе нет таких, где для отображения какой-то концепции может использоваться только один алфавит, один лексикон, один способ построения фраз. Если бы что-то такое существовало, ему "по определению" не было бы дано породить литературу, и неизвестно, смогла бы в таких условиях сформироваться цивилизация?
Если биологический код -- это тоже язык, на него должны распространяться все его законы. Поэтому общая концепция земной жизни может быть выражена с помощью разных "алфавитов", многовариантной "лексики", поддающимся инверсии способом построения "фраз", наконец, с помощью разных способов изложения одних и тех же "сюжетов" (целостных геномов).
До сего дня не умирает надежда построить математическую модель, позволяющую создавать упорядоченные последовательности элементов, из которых складываются атомы, организмы и цивилизации. Так называемая "Теория всего" в конечном счете сводится именно к этому. "Мы уже знаем <...> самые важные законы, лежащие в основе химии и биологии. Тем не менее мы <...> мы пока не добились почти никаких успехов в предсказании поведения человека на основе математических уравнений! Таким образом, если мы и найдем полную систему основных законов, перед нами на много лет вперед будет стоять вызовом нашему интеллекту задача разработки новых приближенных методов, с помощью которых мы могли бы успешно предсказывать возможные результаты в реальных сложных ситуациях. Полная, непротиворечивая единая теория - это лишь первый шаг: наша цель - полное понимание всего происходящего вокруг нас и нашего собственного существования" [13, с. 94]. Обратим внимание на последнюю фразу: слова "наша цель -- полное понимание..." произносит один из наиболее влиятельных ученых, который, конечно же, отдает отчет в том, что выступает не только от своего собственного, но и от имени своего цеха. В сущности, то же утверждает и С. Вайнберг, посвятивший "Похвале редукционизму" целую главу своей книги [1, с. 44-53]. Впрочем, другие ее представители делают опровержение редукционизма одними из ключевых идей своих монографий [3].
Не станем судить ни тех, ни других. По-видимому, правы обе стороны, ибо в обращении к редукционным моделям, как мы уже видели, обнаруживается не только лежащая на поверхности, но и другая, скрытая, логика. Если обнажить ее до голой схемы, она сведется к существованию механизма, способного формировать последовательность элементов в соответствии с заранее заданным образцом, который принадлежит высшей ступени эволюционного восхождения. Другими словами, в ней постулируется возможность материального формообразующего воздействия результата на те исходные элементы, из которых ему еще только предстоит сложиться.
Эта неявная логика содержит в себе две возможности. Первая сравнительно проста и привычна: существует некий надмировой разум. Но стоит усомниться в его существовании и перед нами встанет вторая, в которой таится возможность обратной детерминации, где сами следствия диктуют законы всему ряду собственных причин. Впрочем, и первое предположение является не чем иным, как иносказанием второго. Ведь для любого разума, стоящего над той действительностью, которой он повелевает, согласование конечных результатов с заранее заданным планом -- это и есть перманентная их корректировка, поступательное исправление всей цепи предшествующих причин.
Если принимается концепция сотворения мира, трудности разрешаются легко. Собственно, никаких вопросов здесь вообще не возникает, ибо все то, что существует вокруг нас, оказывается результатом созидательной деятельности Творца. Правда, не существует единого взгляда на хронологию творения, и под шестью его днями могут пониматься очень противоречивые вещи: от понятых буквально астрономических суток, до неопределенных эпох, длительность которых может составлять миллиардолетия ("Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний" [6, 89, 5]), которые к тому же способны перепутываться друг с другом самым причудливым образом, Поэтому в действительности далеко не все противоречия разрешаются простым предположением акта творения. Чужой разум, тем более разум Абсолюта, не может быть постигнут нашим, а значит, простор для приложения интеллектуальных сил человека остается открытым. Но если речь идет об эволюции, то согласование ее теорем с фактами требует еще большего напряжения мысли.
Казалось бы, субъектом, который управляет формированием биологического кода, является сама природа. Но если так, она уже изначально совсем не слепа. Или на каждом этапе ее развития в ней самой присутствует нечто более высокое, чем она сама. При этом искомое начало не может быть вне- и над-дприродным.
Последнее предположение, не укладывается вообще ни в какую логику, но в системе эволюционных представлений неизбежно. Поэтому отказ от механистически истолкованной идеи всеобщего развития является единственным залогом истины. Речь идет о поиске новых, скрытых, законов организации бытия. Общие контуры решения сводятся к следующему. Любая форма движения складывается под непосредственным влиянием более высокой. При этом каждая "более высокая", в свою очередь, образуется лишь под управлением еще более совершенной. Отсюда:
-- восхождение по лестнице качественных превращений должно иметь предел (о чем говорилось еще у Фомы Аквинского);
-- как первый, так и любой промежуточный эволюционный шаг осуществляется под эгидой высшей ступени развития (и всех промежуточных);
-- на всех ступенях организации материи существует возможность многовариантного развития, поэтому реализовавшийся в действительности -- не является исключительным, но всегда лишь один из возможных;
-- высшая форма развития, низшая и все промежуточные сосуществуют в пространстве и времени и непрерывно взаимодействуют друг с другом.
Многовариантность возможностей и необходимость постоянных корректив касается и жизни, существующей на нашей планете. Вовсе не исключено, что утвердиться в качестве единственной она была способна лишь в результате первичного (в сущности, пред-эволюционного) отбора, в результате определенной конкурентной борьбы. Словом, видеть в тех ее формах, которые существуют сегодня, единственно допустимое природой -- неправильно.
Свидетельством коррекционных вмешательств в ход эволюционного развития могли бы служить какие-то иные принципы строения органической ткани на Земле. Еще недавно их возможность исключалась, сегодня -- это уже не просто логическая абстракция. Утверждается, что даже в настоящее время может существовать "альтернативная микробная жизнь". Эта "теневая биосфера" может иметь другую молекулярную архитектуру и биохимию, а потому ее невозможно зарегистрировать. Таким образом, необходима смена научной парадигмы, необходимо более общее определение жизни, нежели то, которое базируется на единственном примере.
Наиболее перспективными кандидатами на роль альтернатив предстают биологические аномалии, во множестве встречающиеся и в нашем собственном "доме" в относительно изолированных экологических нишах. Изучение подводного вулкана, одного из так называемых черных курильщиков, обнаружило, что, несмотря на несовместимые с жизнью условия, там царят свои, необычные, формы органики [8, с. 47-55; 9, с. 42-46]. Как они могут существовать на километровых глубинах, при полном отсутствии солнечного света, при колоссальном давлении и температуре более трехсот градусов по Цельсию -- неизвестно. Ведь уже одна температура исключает многое, поскольку белок начинает денатурировать при 42 градусах. Незнакомые науке микроорганизмы обнаружены в ходе бурения дна Атлантического океана; оказалось, что на глубине четырех километров в земле обитают бактерии, генетическое строение которых полностью отличается от всех известных на Земле видов. Высказывается предположение о том, что наша планета может быть буквально нашпигована еще неизвестными формами жизни.
Словом, возможность альтернативных форм не исключена. Но если видеть в них следы коррекционных действий, то вмешательство высших форм организации материи в зарождение и эволюцию своих собственных первооснов оказывается не только возможным, но и необходимым.
IV
Только ли сложные формы строения материи нуждаются в обратной детерминации, требуют вмешательства еще более сложно организованных начал? Ведь и на противоположном полюсе эволюции простейшие формы движения немыслимы без соотнесения с целью; даже на фундаментальном уровне реальности лишь результат движения может сформировать его вектор и служить залогом сохранения импульса.
Напрашивающийся вывод вытекает из самого существа гипотезы эволюционного развития. Да, он противоречит необратимости времени и ее зеркальному отражению в логике (необратимости причинно-следственной связи). Но если эволюция немыслима вне информационных потоков, сама же информация нематериальна, то никакие физические законы в принципе не способны объяснить даже простое механическое движение. Поэтому противоречит ли он истине, если даже элементарная частица, обнаруживает связь со всей бесконечностью мирового пространства и с вечностью? Ведь само движение со скоростью света сообщает ей способность служить средством переноса информации против временного градиентав инерциальных системах, движущихся с субсветовой скоростью.
Чтобы понять это, необходимо вспомнить основоположения. Вошедшие в аксиоматическое ядро теории относительности преобразования Лоренца-Фицжеральда говорят о том, что для тела, движущегося со скоростью света, время останавливается, поэтому вся траектория движения фокусируется в нулевой интервал даже в том случае, если она имеет бесконечную протяженность. Между тем, нуль -- неделим. А следовательно, для такого тела принципиально неделимым оказывается и все то, что сводится в его лишенный протяженности фокус. Другими словами, уже в точке старта перед ним должна открываться вся траектория, даже если в иной инерциальной системе движение будет длиться вечно.
Таков фотон. В мае 2015 г. в заголовках новостей промелькнуло сообщение НАСА о том, что на расстоянии 12,5 млрд световых лет от Земли обнаружена галактика, которая излучает свет в 300 триллионов раз сильнее, чем Солнце [2]. Это время, сопоставимо со сроком существования Вселенной, но все оно без остатка уложилось в единый миг существования элементарной частицы.
Подчиняясь известным законам, она мгновенно "простирает" себя по всей траектории, одновременно оказываясь в каждой ее точке. Между тем, сама траектория определяется не одним импульсом, но еще и распределением силовых полей в мировом пространстве, и, в зависимости от концентрации масс, может отклоняться от прямой. Фотон немедленно становится объектом влияния гравитационных сил, что сообщает ему ускорение по всем возможным векторам, пересекающим его маршрут. Следовательно, на протяжении всего времени волновая функция этого странника Вселенной заполняет собою не только базовую траекторию, которая могла бы быть приписана ему как корпускуле, но и бесчисленное множество других. (Возможно, он оказывается везде, присутствует в любой точке мирового пространства, и в этом смысле, оказывается равным Вселенной, становится воплощением того светоносного эфира, о котором говорила физика XIX столетия, и только "схлопываясь" в одной точке обнаруживает себя как локализованную сущность.)
Геометрия пространства не остается неизменной с течением времени, движение галактик, рождение и гибель небесных тел меняют многое. Поэтому итоговый контур волны обязан вбирать в себя всю информацию о переменах, и это обстоятельство делает его потенциальным вестником не одного того, что уже случилось во Вселенной в промежутке между точкой "старта" и точкой поглощения импульса, но и того, чему еще только предстоит произойти. В затронутом же здесь аспекте важным оказывается то, что для самой частицы информация открывается уже в точке импульса "одновременно". Мы берем это слово в кавычки, потому что к такому состоянию вообще неприменимы категории времени. Образно говоря, в ее "книге времен" пролог и эпилог оказываются связанными воедино, и будущее (замысел автора) точно так же диктует свою волю прошлому (завязке интриги), как прошлое -- развязке. Словом, скорость света образует специфический коридор, попадая в который фотон обретает покой, ибо про него уже нельзя сказать, что он движется. Все предстает качественно иным в имманентных этому коридору измерениях, которые недоступны для любого движущегося с субсветовой скоростью наблюдателя. Но недоступность не означает отсутствия заполняющей его информации. А значит, не означает и невозможность воздействия последней на физический модус единой реальности.
Впрочем, ее носителем оказывается не только пересекающая Вселенную частица. Дисперсия света, в основе которой лежит поглощение фотона атомами вещества, заполняющего траекторию его движения, и мгновенное рождение нового, оборачивается подобием информационной эстафеты. Принципиальная неделимость времени его жизни имеет своим следствием то обстоятельство, что эта эстафета передается в полном объеме, независимо от дистанции свободного пробега, ибо уже в самый момент рождения каждому ее участнику открывается вечность. А значит, каждый становится носителем информации о распределении и динамике полей во всем мировом пространстве, отбрасывает свою тень на Вселенную. В итоге все участники эстафеты становятся структурными элементами целостной "голограммы", подобием лейбницевских монад, вбирающих в себя мир, и вместе с тем сохраняющих индивидуальность.
Уместно предположить, что генеральный вектор истории Вселенной, передаваясь от атома к атому, и формирует вектор движения любого физического тела. Между тем, именно фотон является обязательным агентом фотосинтеза, поэтому свой свет он способен пролить и на рождение жизни, и на вектор ее восхождения к вершинам разума...
Понятно, что аналогичными свойствами обладает любая движущаяся со скоростью света частица. А значит, каждая вносит свой вклад в формирование общего вектора развития Универсума. Впрочем, и это не исчерпывает тему единой информационной эстафеты. Не следует забывать, что любое тело в момент получения импульса совершает скачок от нулевой скорости до бесконечной. А значит, и перед ним на мгновение распахивается всё тот же "коридор покоя" и все та же полнота содержания целостной "голограммы". А значит, и оно становится полноправным участником всеобщего информационного обмена.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Вайнберг Стивен. Мечты об окончательной теории. М .: Едиториал УРСС, 2004.
3. Дойч Дэвид. Структура реальности. Москва-Ижевск, 2001.
4. Заречный М. Квантово-мистическая картина мира структура реальности и путь человека. Изд. "Весь", 2006.
5. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука// Кант И. Соч. М., 1965. Т. 4, ч. 1.
6. Книги Ветхого завета. Псалмы
7. Лаплас. Опыт философии вероятностей. М., 1908, с. 9
8. Леин А. Ю., Москалёв Л.И., Богданов Ю. А. Сагалевич А. М. Гидротермальные системы океана и жизнь. Природа. 2000, N 5, с. 47--55. 9. Малахов В. В. Жизнь без солнца. Экология и жизнь. 2001, N 3, с. 42--46. 10. Рассел Бертран. История западной философии. Новосибирск, 2001
11. Талбот Майкл. Голографическая Вселенная. М., 2004.
12. Фейнман Р. Характеристика физических законов. Лекция 5. Различие прошлого и будущего. Библиотечка "Квант" N 62. М.: Наука, Изд. второе, исправленное, 1987.
13. Хокинг С. Краткая история времени. СПб.: Амфора, 2015.