Аннотация: Рассказ по "Рождественской истории" Чарльза Диккенса, повествующий о том, как Эбенезер Скрудж дошел до жизни такой.
Ничего и полпенни в придачу.
- Эбби, очнись, Эбенезер!
Тот вздрогнул, кто-то тряс его за плечо, будто случился пожар.
- Просыпайся, Скрудж, просыпайся, - все звучал над ним взволнованный голос. Юноша поднял голову от стола, выпрямился на колченогой скамейке. Шея отчаянно ныла, он так и заснул за конторским столом.
- Дик? - язык плохо слушался, он еще не проснулся. - Дик, что стряслось, Дик? Ах ты холера! - Дик Уилкинс хохотал и смеялся над ним, веснушки так и плясали на впалых щеках. - Я уж думал, беда.
- Беда, конечно, беда, - Дик только кивал. - Сочельник на улице, во всем мире Сочельник, уже звезды высветили на этом небе, а наш лежебока спит, будто кот, нализавшийся сливок. Я доложу о тебе полисмену.
Юноша нехотя улыбнулся, сон медленно покидал его мысли. На руке и щеке отпечатались чернила с бумаги. Свечной огарок догорел почти до конца, он проспал часа полтора, уж не меньше.
- Все еще здесь, Эбенезер, все еще здесь - я никак не пойму! Весь в чернилах, зарылся в бумагу и цифры. Старик Феззивег отпустил всех еще в два пополудни, отправил готовиться к празднику. Его дочка - Клодетт, ты же помнишь - рассказала мне по секрету, что на столе будет целых четыре индюшки! Четыре, Эбенезер, подумай! Правда, видится мне, что троих Феззивег оставит себе одному, - Дик фыркнул и вспомнил, каких необъятных размеров был их старый конторщик. - А еще - будто бы будет мороженое. Эх, напасть, зря я тебя разбудил, мне бы больше досталось.
- Я еще не окончил работу, - Эбенезер ласково посмотрел на старого друга. - Иди же, Дик, веселись. Без тебя и праздник не праздник. Обещаю, когда вы с Клодетт достанете с чердака коробку с ватными ангелами, я непременно спущусь.
- Клодетт достала ее еще после завтрака. Дай ей волю, достала бы ее еще в ноябре. Вздорный ребенок, но кудряшки отменные, разобьет немало сердец лет через семь. А работу бросай. Старик Феззивег от щедрот заплатил за три дня вперед, так что уж...
Дик замолчал и упер свои руки в бока.
- Так, так, так, вот что тут приключилось и прямо под носом! - он громко воскликнул и снова затряс его за плечо. - Бэлла! Это ведь Бэлла, ну же, ответь!
Юноша старался отбиться.
- Что Бэлла? Причем тут Бэлла? Зачем тебе Бэлла, Дик?
Он отчаянно хмурился, но улыбки сдержать не сумел. Бэлла была старше на год, со вздернутым носиком, черными прядями, что блестели на тусклом декабрьском солнце, и бедна, как церковная мышь. Беднее, чем он, а это уже достиженье. Компаньонка жены Феззивега, читала газеты ей по утрам, слушала досужие сплетни, вплетала ей в волосы папильотки. И любил он ее уже третий год как без памяти. Может статься, она его тоже.
- Что Бэлла? - снова промолвил он.
- Ты ждешь прибавку от старика за усердие! - Дик хлопнул его по спине. - Ты надумал жениться!
- Да, да, сотню раз да, и еще с десяток "да" сверху, доволен теперь? - юноша смеялся в ответ. - Знал бы ты, Дик, как она запала мне в сердце, как повсюду мне чудится ее нежный голос...
- Знаю, - друг важно кивал и вертел в руке старую трость. - Мне точно также чудится нежное шкварчание жаркого на кухне. Эй-эй, вот только без рук! - и снова увернулся от ловкого подзатыльника.
Эбенезер рассеянно покачал головой.
- Знаешь, если б я мог, я подарил бы ей кольцо из этих искристых снежинок, что намерзли на оконном стекле. Каждая горит, как алмаз от свечи. Каждая тает, словно слеза. Только куда мне мечтать об алмазах...
- Нюня ты, Эбби, какая же нюня, - товарищ дернул его за рукав с крохотной дыркой. - Шапку хватай, хватай свою старую куртку. Старик Феззивег заплатил мне лишний два шиллинга сверху. Если сложимся, может добудем тебе золотое колечко. Не с алмазами, правда, это забудь.
Тот отмахнулся.
- Не могу я, Дик, не могу...
- Все ты можешь, болван. Только не надо копаться.
Он сунул ему в руки шапки и тонкую курточку с драной подкладкой. Пальцами затушил огарок свечи, в комнате стало темно. Только свет угольков из печи чудился красным. Он вытолкнул его на крыльцо и в лицо Эбенезеру Скруджу ударила волна морозного воздуха. Он вдохнул его во все легкие и чуть не задохнулся от счастья. Под штанину попал осколочек льдинки и тут же растаял. Эбенезер запрыгал на одной ноге.
- Идем, - Дик толкнул его по скользкой дороге на шумную улицу. - У меня только два условия, дорогой ты мой старый приятель. Чтоб на свадьбе был торт со взбитыми сливками. И чтобы, упаси Господь, ты не разревелся на ней. Кольцо из снежинок, скажете, сударь... Бедная Бэлла, достанется ей сущий ребенок.
***
На дворе и улицах до того было холодно, что Эбенезер старательно прятал озябшие пальцы в карманах своей тонкой куртки. Правый карман был дырявый и мизинец обдавало потоком холодного ветра. Перчатки он потерял еще на прошлой неделе.
- Скорее, - подгонял его Дик, заставляя скользить по тонкому льду мостовой. - Скорее, скорее. Тебя ждать не будут, все скоро уйдут уплетать и гуся, и жаркое, веселей переставляй свои неуклюжие ноги.
Эбенезер скользил, падал уличные мальчишки гоготали заливистым смехом, от них от не отставал. Ладони покраснели, горели от колючего снега и льда, под рубашкой стекала капелька пота. Он то и дело хлопал себя по куртке. За пазухой лежали заветные восемь шиллингов. Не мало дней и не мало недель откладывал он их россыпью монеток помельче. Дик подшучивал над ним, что мол пост растянулся на долгие годы - и то верно, даже птицы, не то что мяса юноша не видел уже будто бы месяц. Старая миссис Боббинс в таверне напротив наливала ему чечевичной похлебки с морковью и репой. Не то что бы скудно, не то что бы мерзко - готовить миссис Боббинс умела - но ночами Эбенезеру снились и утки, и гуси, и молочные поросята с яблоками и мочеными сливами.
Восемь шиллингов и из них целый шиллинг монетками в кроху-полпенни, а еще один - фартингами. И еще два, еще целых два от лучшего друга. Эбенезер с братской нежностью посмотрел на идущего Дика. У самого ни гроша за душой и живет от получки до следующей, да вот только достает у него как-то сил и на смех, и на гордо задранный нос, и на твердую упругую поступь. С Бэллой это он его познакомил. Без излишних метаний и без лишнего такта. Было это на прошлое Рождество, хотя раньше он видел ее только издали. У нее были такие чудесные бумажные цветы в волосах. Он увидел тогда эту улыбку и пропал окончательно.
Дик окрикнул его, юноша со всех ног тут же метнулся за ним. Он прав, в окнах давно горят уже свечи, мерцают яркими звездами, словно та девятнадцать с лишним веков назад. Скоро все разойдутся по теплым домам, нужно спешить, медлить не стоит, если быть может именно в эту звездную ночь он получит счастье на все свои долгие дни.
- Эбби, пришли, - Дик смахнул иней с густых и длинных, точно девичьих, ресниц, потер шерстяными перчатками свои красные щеки. - Итак, помни, Эбби, у нас десять шиллингов, купи милой Бэлле то, что будет ее точно достойно.
Эбенезер кивнул и прильнул и носом, и лбом к стеклянной витрине, точно мальчишка-посыльный у окон кондитерской. Он смотрел на колье из тусклого золота, на серьги из черненого темного серебра, в центре которых мерцали гранаты. На кольца, на настоящие кольца-снежинки с россыпью льдинок-бриллиантов, как те, про которые он грезил в полумраке конторы. Как бы он хотел, точно царь вавилонский, бросить это к ногам Изабеллы, его милой Бэллы, осыпать ее золотом и каменьями, унизать ими все ее тонкие пальцы, а потом во всем облачении царя упасть на колени и просить ее о любви. О, тогда-то она не откажет! Эбенезер прижался к стеклу со всей силы. Свет канделябров отражался от золотых ободков. Он почувствовал тихий злой шепот где-то внутри и изумился тому. Внутри ювелирной лавчонки стоял господин в толстой шубе, он громко смеялся, пальцем грозил ювелиру, шутил, под конец купил диадему из серебра с бирюзой, пару брошей, вынес все это в бархатных узелках. А отчего же это не он? Отчего это не он несет своей жене и возлюбленной подарки царицы? Отчего он не царь?
Он нечаянно толкнул его, когда незнакомец выходил из дверей. Зависть шепнула не извиняться.
- Прошу прощения, джентльмены, - пробасил незнакомец, в полумраке не разглядев в них ничтожных маленьких клерков. - Счастливого Рождества!
- Ну, - приятель подтолкнул его локтем. - Как тебе это? Всего девять шиллингов и четыре крохотных пенни, еще останется на кружечку теплого эля, - он ткнул пальцем в неприметное золотое колечко. Тусклое и гладкое, даже без узоров и линий, слишком рыжее, точно сплав с медью. Да, конечно, там была медь. Может и золото там только сверху, как на позолоченных рождественских яблоках. - Бери его, бери, Эбенезер, ты точно не прогадаешь.
Эбенезер снова почуял, как обида заполняет его. Будто он пришел к сладкому пиру, а ему дают одну полоску лакрицы и говорят идти восвояси. Это колечко, эта жалкая кроха... Он снова вспомнил, что у него целый шиллинг монетами бедняков и сирот. Каково ему будет войти туда под свет канделябров в залатанной куртке с серым мешочком монет. Такие кольца, верно, дарят друг другу богатые дети в накрахмаленных платьицах и рубашках на игру в помолвку и свадьбу. Не на его настоящую. Не на его счастье всей жизни. Он почти хотел оттолкнуть радостного Дика, протягивающего ему две монетки, по шиллингу каждая. Ему захотелось внезапно, чтобы все эти свечи погасли. Чтобы он не видел ни чьих больше улыбок, ни звонкого смеха. Это ведь неправильный смех, это ведь такая наивная глупая радость. Кому-то из них через неделю будет нечего подкинуть в камин, так пускай же не лгут, не смеются, зачем столько лжи, столько лжи в эту священную ночь, в этот радостный праздник. Он подогрел свою тихую злость и обиду, они почудились ему единственно праведными.
- Ну же, иди! - Дик со смехом подтолкнул его к двери. - На твоей свадьбе я оттопчу обе свои старые туфли.
Эбенезер вырвался, хотел уже крикнуть "довольно", хотел развернуться, метнуться, точно мышь в подворотню, подальше от света - ведь он ей и был, просто мышь, просто крыса, так зачем же плодить нищету? Зачем он вообще пойдет к своей Бэлле - как вдруг раздался пронзительный крик:
- Вор, вор, держите бандита!
Из двери лавки с золотом, кольцами и колье выскочил растрепанный человек в расстегнутом красивом пальто. Он был молод и вроде богат, а еще очень громко смеялся. Он толкнул Дика, повалился на лед вместе с ним. Какой-то миг он таращились друг на друга, а потом юнец сунул Дику в руки коробку с сережками. Его визгливый голос смешался с криком хозяина лавки.
Из-за угла раздался свисток. Тут же вынырнул полисмен, за ним второй в помятой фуражке. Хозяин лавки в суконной жилетке выскочил на мороз. Он обхватил себя руками и удивленно уставился и на юношу, и на Дика, и на двух служителей правопорядка.
- Вор, - снова раскрыл рот юнец и, не моргнув и глазом, указал всем на Дика. - Господа полисмены. Потрудитесь взять этого мерзавца с поличным.
- Но... - открыл было рот старичок-продавец, глядя то на Дика, то на богатого юношу. - Позвольте же, сударь...
- Рад, что такие молодые люди, как вы, мистер Лэнг, следите за порядком и процветанием нашего города, - громко пробасил полисмен и шумно высморкался в кулак. - Передавайте мои приветы вашей достопочтимой тетушке и сестре, я непременно буду завтра у нее на обеде. Так, так, мистер вор...
Он подошел к Дику и выхватил шкатулку с серьгами из его крепких рук.
- Побрякушки, значит, - проворчал второй. - И как вам, крысюкам-то, не совестно под самое Рождество. Возьмите, любезный, - он протянул шкатулку хозяину. Тот открыл было рот, посмотрел на юнца. Его улыбка была широкой, невинной и очень доходчивой. Таким же был взгляд. Хозяин только пожал худыми плечами. Шкатулка с товаром была у него, дома ждал поросенок с терпкой подливой - не хотелось ему говорить. О чем говорить с полисменом, о чем говорить с мистером Лэнгом, наследником хозяйки половины пекарен этого шумного города. Он кивнул. Он кивнул и ушел восвояси. Несказанное "Счастливого Рождества" так и повисло в морозном воздухе.
- Пойдем-ка, дружище, - толстый полисмен подтолкнул Дика вперед. - О судьбе своей не гадай - судьбинушка у тебя всех воров. В порту или на старых шахтах и стройках железной дороги. Может даже получится выбрать.
- Что со вторым? - бросил худой. - Зря он что ли здесь околачивается.
Полисмен посмотрел на Скруджа взглядом ленивой сытой собаки.
- Отпусти его, Седрик, Рождество же. Пусть идет восвояси в свою конуру. Встретим его через месяц, неделю. Никуда он не денется.
У Эбенезера наконец-то прорезался голос.
- Постойте! - крикнул он и метнулся за ними. - Это не он ведь, не он, я все видел!..
- Шел бы ты мимо, родной, - добродушно отозвался один, подталкивая оцепеневшего Дика вперед. - А то пойдешь как подельник - и кому будет радостно?
- Дик! Дик! - кричал Эбенезер, пока перед ним захлопывалась дверь небольшого участка. - Дик, не молчи, ну скажи же им!
Дворник погнал его от ворот. Лохматой макушки Дика он больше не видел. Он зацепился за куст у забора, в ярости дернулся, подкладка кармана жалобно треснула и разошлась. Шиллинг монетами по полпенни рассыпался по покрытой льдом мостовой.
***
Предложение Бэлле он сделал всего через час после беды. Влетел впопыхах в ее комнатку, выложил ей все, что случилось - а раз уж рассказал про кольцо, можно и руки попросить. На удивление, та согласилась - так поспешно, покорно, так радостно и светло, на мгновение радость Эбенезера сменилась отчаянием, неужели она не поймет, что Дик, их милый Дик, сейчас осужден, точно самый последний злодей?
На следующий день было Рождество и заутреня, в участок их не пустили, да и ни одна лавочка в городе не распахивала двери гостям.
Через пару дней Эбенезера все же пустили в участок. Перед самым судом. Все те десять шиллингов он отдал младшему полисмену, чтобы его пропустили в ворота. Камера была крохотная. Узкая кушетка да маленькое оконце под протекающим потолком. Было раннее утро, но Дик, казалось, еще не ложился. При виде товарища лицо его просветлело.
- Эбби, ты?
Эбенезер почувствовал, будто в горле комок.
- Бэлла со мной, она уже в зале.
Тот улыбнулся.
- О, значит, вы сговорились. Рад, очень рад... Не знаешь, дружище, до Ньюкасла сколько дней плестись по дороге?
Вечно он несет околесицу.
- Ньюкасл? Причем тут Ньюкасл?
Дик усмехнулся.
- Ходят слухи, что меня отправят туда. Возить тачки с углем. Знаешь, тоже занятие. И незазорное. Теплое.
Он помолчал с минуту и уставился на собственные ботинки. Эбенезер вспомнил, как Дик через три года мечтал открыть свою лавку. Чем он хотел торговать? Сахаром? Бакалеей? Даже место он присмотрел. Обещал, что возьмет его тут же в партнеры. Слишком в дорогую цену встали эти два шиллинга. Не принесла его Дику счастья прибавка.
- Они предлагали мне решить все по-мирному, праздник же, - продолжал все с той же улыбкой Дик. - Приходил тот толстяк, ну ты помнишь. Просил о подарке на Рождество, сущие мелочи, полтора жалких фунта.
Сердце Эбби упало - полтора фунта - жалкие крохи для многих, для него же плата за месяц, где он найдет их, Бэлла уже без кольца.
- Мы попросим у старика, - выпалил юноша. - Феззивег не откажет, он любит тебя, и жена его, и дочка, и даже собака!..
Дик покачал головой. Полисмен в конце коридора многозначительно закряхтел.
- Феззивега не буду просить. Моя совесть чиста. Выше нос, Эбенезер, может еще не сошлют меня за углем.
- Тот гаденыш - свидетель против тебя! - выпалил юноша. - А после суда он присяжных зовет на банкет. Дик, мой милый, мой добрый Дик, наивный, им это игра. Всего лишь игра, все равно что бои петухов для мальчишек, неужто не видишь...
- Я вижу, - кивнул осужденный. - А еще я вижу, что все решает чистая совесть. Особливо под Праздник, мой дорогой.
- Деньги, деньги решают, глупец, - Эбенезер стукнул рядом с узким оконцем, осталась заноза от деревянной двери. - Мы живем в этом городе, как блохи на кошке - бесправные и немые. Только и можем, что прыгать. Прыгать, скакать, веселиться, пока не прихлопнули. Что же ты, Ричард? Что же не прыгаешь? Полтора фунта!.. За нашу жизнь, дорогой, не дадут даже пенни.
- А ты за мою? - с горечью посмотрел на него заключенный. - Важно, сколько мы друг за друга дадим.
Эбенезер посмотрел на старого друга, на замок на двери. На самого себя, на драный карман, на полисмена в углу.
- Ровно столько же, - прошептал он в отчаянии. - И за тебя, и за себя - ничего. Ровным счетом нисколько. И полпенни за Бэллу. Кудряшки у нее очень даже.
Он тихо вышел оттуда и даже двери не затворил. В зал суда не пошел, не пошел к Феззивегу, не пошел даже невесту забрать. По углам раздавались колядки, которые он не мог уже слышать. Снег скрипел под старыми сапогами, снег лежал на душе.
Кто-то окрикнул его. Раз, другой.
- Эбенезер! Ах, ты старая шельма!
- Джейкоб?
Старый школьный задира довольный стоял у пивной и светил перед ним щербатой улыбкой.
- Сколько лет, сколько зим, - хохотал Джейкоб Марли и трепал его за плечо. Голос его звенел в голове, Эбби казалось, что она расколется надвое. Образ Дика таял и таял.
- Ну, будет, - Джейкоб смахнул снежинки, оправился, одернул сюртук. - Очень славно, что я тебя повстречал.
Он обнял его, так крепко обнял и потащил его в полумрак погребка. Ноги сами шли, куда поведут.
- Знаешь, Эбби, есть работенка, есть одно дельце и прибыльное.
В нос ударил запах кислого эля, в уши - шумный заливистый смех.
А потом глаза стали привыкать к темноте.
Да.
"Все началось с того, что Джейкоб Марли был мертв."