Елена Владимировна Вакуленко : другие произведения.

Столичные легенды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это истории нашего мира.Это то,что могло бы быть. А, может, действительно, было? Где-то, когда-то, с кем-то...Допустим, в Москве...

СТОЛИЧНЫЕ ЛЕГЕНДЫ

Памяти Кира Булычева

Содержание

  
      -- Извините, вы ошиблись реальностью...
      -- Здесь есть кто-нибудь?
      -- Коснусь тебя туманною рукою...
      -- А разве вы не видите?
      -- Целуй меня, целуй меня крепко...
      -- Вы видите только себя, мадам!
      -- Явись мне ветер, явись мне дождь!
      -- Это новое совсем, хорошее кино
      -- Пока не повернешь...
      -- Мухтарский и Плюшкинзон
  
  
  

ИЗВИНИТЕ, ВЫ ОШИБЛИСЬ РЕАЛЬНОСТЬЮ...

  
   Это было паршивое произведение Тайваня или Гонконга, сделанное, наверное, в ту самую пору, когда остров еще не отдали китайцам. Надпись, смутно напоминавшая "Самсунг", но не имеющая с ним ничего общего, была уже еле видна, когда Кирюша купил его с рук у какого-то хмыря в подземном переходе.
   Это была самая неудачная покупка в его жизни, хотя и обошлась ему всего в десять баксов.
   У чертова телефона был совершенно невыносимый характер. Кирюша всю жизнь уважал технику, относился к ней как к живому существу, но этот сотовый... Он прерывал беседы на самом интересном месте, показывал вместо времени температуру воздуха и соединял совершенно не с теми, кому Кирилл хотел позвонить.
   Через два месяца, истрепав Кире все нервы, телефон был благополучно отправлен пылиться в кладовку, поскольку Кирюшин-старший, безмерно гордый, тем, что его талантливый сын без проблем и связей поступил на физмат, вручил ему барсетку, в которой лежали ключи от БМВ и новенький с иголочки "Сони" со всеми прибамбасами.
   "Соня" служила хозяину преданно и верно все четыре года, а машину Кирилл сменил несколько раз, пока не остановил свой выбор на серебристом "Пежо", прельщенный гордым львом и желанием сделать все в пику своим друзьям, бредившим исключительно мерседесами и лексусами. Кроме того, Кирилл был Львом по гороскопу. И было чертовски приятно объяснять это знакомым и незнакомым девчонкам, небрежно показывая рукой на эмблему.
   У пежака характер оказался подстать эмблеме. Он органически не выносил машин впереди себя, и все время старался их обогнать, устрашающе рыча и прижимая соперников к обочине. За вредность Кирюхина компания прозвала его Терминатором, после чего пежак, как и его знаменитый тезка, стал признавать только одни правила - свои собственные.
   Частично его наглый характер и стал причиной, того, что Кириллу спустя столько времени пришлось снова взять в руки "самконг", как окрестили его трубу шустрые младшие братья.
   Еще вчера, долголетний владелец верной "Сони" праздновал на даче Новый год в узкой, но приятной компании старых друзей и дежурных девочек, на этот раз из биофака, однокурсниц его братьев, категорически не воспринимавших начинающих экологов как представителей мужского пола. Стол был обильным, выпивка - марочной, а девчонки - весьма симпатичными, но не общедоступными.
   В сущности, желания уединяться так ни у кого и не возникло. Все было так мило и весело, так зачем же портить компанию каким-то интимом, для которого всегда можно найти время и место.
   Часам к семи утра девушки, у которых следующий экзамен был только третьего, завалились спать, а Кирилл с ребятами, стеная и охая, потащился откапывать Терминатора.
   Садисты-преподаватели назначили квантовую механику второго января на восемь утра. И не было никакой возможности поспать прежде, чем Терминатор доставит его с друзьями за двести с лишним километров. Ко всему прочему начиналась еще и метель, так что сколько времени им понадобится, чтобы добраться до дома, Кирилл даже боялся себе представить.
   Вредная машина, недовольно порыкивая, сначала все же завелась, видимо, чувствуя важность момента, но быстро заглохла - едва они выбрались с дачного асфальта на грунтовку.
   Разбитая еще осенью, а теперь заносимая снегом скользкая дорога несколько раз вцеплялась своими лапами в днище Терминатора и каждый раз им всем приходилось вылезать и толкать французского льва, который от возмущения рычал так, что даже испуганная метель затихала.
   Неизвестно, сколько они бы проваландались, если бы не какой-то браток на джипе, который, тащась от собственного благородства, взял их на буксир, видимо, полагая, что в такой день и в такую погоду могут двигаться только деловые. Он доволок их до шоссе, с удовольствием приложился к серебряной фляжке с марочным виски - подарок последней пассии Кирилла и, оставив визитку - ежли чо, братан, давай, звони, мы, в натуре, без проблем, умчался в метель на своем "Чероки".
   На трассе было уже проще.
   Хотя метель и разыгралась вовсю, и "дворники" стучали по стеклу как ненормальные, пытаясь создать хозяину хоть какую-то видимость, двигаться было не в пример легче. С заднего сидения доносился богатырский храп, вызывавший черную зависть у Кирюши, не спавшего вот уже вторые сутки. Конечно, можно было бы смениться с кем-нибудь и тоже поспать, но Кирилл просто физически не мог доверить чужим рукам своевольного и властного Терминатора.
   До кольцевой уже оставалось около сорока километров, когда откуда-то из темноты вылетел черный "мерс" с мигалкой и эскортом и, несмотря на полное отсутствие видимости, обошел едва тащившегося Кирилла, и, рванув вперед, тут же начал резко тормозить, чтобы не расшибить в лепешку чью-то подмосковную "Самару". От этого его машина пошла юзом и завертелась на обледенелой дороге, словно Иванушки-дурачки на сцене.
   Кирилл едва успел сбросить газ, а все остальное сделал верный Терминатор. Словно во сне, Кирюшины конечности прилепились к рычагам и педалям и, разозленный донельзя, грозно рычащий царь саванны, уходя от стремительно несущегося на него германского зверя, выполнил такой редкий по красоте и сложности маневр, что у самого Шумахера от зависти волосы сначала бы стали дыбом на голове, а потом просто бы выпали.
   Мерседес, наконец-то, перестал вертеться и снова было начал набирать скорость. И Кирюша с Терминатором не выдержали. Еще чуть-чуть притормозив, как лев, готовящийся к прыжку, он вдруг рванул вперед и полетел по трассе, набирая обороты. Лихо подрезав наглого "мерса", он, продолжая увеличивать скорость, обошел впритирку эскортных мальчиков и вышел на финишную прямую к дому.
   Позади послышался злобный вой сирен, заглушивший даже метель. Но, разбушевавшийся не шутку Терминатор, сделал вид, что не замечает робких Кирилловых попыток сбросить скорость и увеличил ее до ста двадцати. А еще через двадцать минут, гордый донельзя, разве что не задирая хвост трубой, он уже сворачивал в сторону проспекта Вернадского.
   Через некоторое время Кирюша плавно въехал в их двор, где его друзья оставили свои машины. Благодаря соседям, людям не без влияния в определенных кругах, украсть отсюда тачку мог или совсем приезжий или самоубийца.
   Дав, возимые с этой целью, пару бутылок двум бомжам, тут же кинувшимся отчищать от снега их транспортные средства, приятели, выкурили под навесом по сигаретке и, обсудив очередной подвиг Терминатора, повысили его в чине, единодушно присвоив ему звание Губернатора.
   Кирилл же тем временем, решил звякнуть девочкам и сообщить, что они добрались домой по-живу, по-здраву, чего и им желают. Он полез в карман за сотовым и тут обнаружил, что прослужившая столько лет "Соня" исчезла бесследно как стипендия в фирменном кафе.
   Они обыскали всю машину, но Кирюша уже чувствовал, что это было бесполезно. Он не был барахольщиком, но знал цену качественным вещам и уважал труд, который люди вложили в них. Может быть, поэтому, все вещи так долго и верно служили ему - они отвечали ему взаимностью.
   Потеря сотового была, конечно, неприятностью, но ни в коем разе не трагедией. Кирилл считал, что каждая вещь сама определяет срок службы и сама решает, когда ей уйти. И, вообще, "Сонька", скорее всего, убежала, когда они пытались вызволить машину из сугробов.
   Распрощавшись с друзьями, он вошел в подъезд и поплелся к себе на второй этаж.
   Дома была только бабушка - братья, пользуясь тем, что родители уехали на Сейшеллы, где-то праздновали свою первую сессию. Значит, все-таки, придется лезть в "пещеру" за "Самконгом", понял Кирилл, поскольку старушка, прочитав в "МК", что от мобильных телефонов развивается рак чего-то, категорически отказывалась даже находиться с ними одной комнате.
   Поцеловав бабулю и поздравив ее с Новым годом, Кирилл, солидно проголодавшийся за время путешествия, положил себе в тарелку кучу всяких вкусных вещей и отбыл в свою комнату. Посмотрев по телевизору какую-то фигню и основательно перекусив, он, взяв с кухни тряпку для пыли, полез в кладовку, называемую всеми "пещерой".
   Там, благодаря бабуле, царил образцовый порядок. Кирилл легко нашел коробку из-под телевизора с надписью "Кир О,Шин" - период его увлечения "Ю Ту" и вытащил из нее завернутый в платок - чтоб не пылился, злосчастный сотовый. Он собирался скачать в него с компьютера информацию безвременно ушедшей "соньки" и сделать несколько - двадцать-пятьдесят звонков, не считая эсэмэсок, которые просто необходимо было отправить всем друзьям, а особенно подругам.
   Плата за "Самконг", на всякий случай, регулярно переводилась все эти годы с его банкового счета - по инициативе его папы, личности, широко известной в кругах теневой экономики как человека более, чем предусмотрительного.
   Благословляя про себя эту самую предусмотрительность, которая иначе раздражала его безмерно, Кирилл воткнул слегка запыленный аппарат заряжаться, а заодно подключил его к компьютеру для обновления информации. Пока "Самконг" лопал байты и амперы, Кирилл быстро просмотрел электронную почту. Интересного ничего не было - так, поздравления от друзей, переведенная бывшей подругой статья раннего Фейнмана, приглашения на несколько тусовок, затмевающих, судя по отправителям, своей тупизной, даже пресловутую "золотую", шесть просьб о свидании и одна - о невозможности такового, в связи с внезапным возвращением непунктуального супруга. Кроме того, латиноклуб, куда он хотел сходить потанцевать с новой рыженькой звездой из попсы, прислал ему расписание и абонемент на год.
   Все было как обычно и все было невероятно тупо.
   В институте проблем не было - физика и математика давались ему еще с раннего детства, с пугающей окружающих легкостью. Учителя в школе не решались его спрашивать, поскольку он задавал такие вопросы, на которые человечество вот уже второй век только искало возможность ответа. Он искренне не мог понять, как это так - не воспринимать физику - там же все предельно ясно! Не говоря уже о математике!
   После абсолютной победы в двух республиканских олимпиадах для школьников, он отказался от участия в них, поскольку решал все задачи в течение нескольких минут, а остальное время умирал от скуки в коридоре, в ожидании результатов. Кроме того, у него была раздражающая преподавателей привычка сразу писать ответы - Кирюша искренне недоумевал, ну что может быть неясного в том, как решать эту задачу.
   Все считали его гением, но это относилось только к точным наукам. Иначе он был таким же как все - предпочитал физкультуру биологии, прогуливал, получал пары и усиленно отправлял сообщения девчонкам из старших классов. Он отказался от спецшколы, а позже и от лицея, поскольку, просмотрев их учебные программы, убедился, что ничего нового они ему не дадут, а все его друзья были тут, в старой школе.
   Родители его поддержали, как поддерживали всегда и во всем. Его папа, в свое время скромный продавец из Столешникова переулка, искренне изумлялся гениальности своего сына и гордился им невероятно. Мама, оставившая работу медсестры в поликлинике, чтобы воспитывать троих мальчишек, прилагала все усилия, чтобы ее старший сын мог развивать свой, необыкновенный для нее, дар - в их роду образованию не придавали особого значения.
   Возможности для воспитания были. На "скромную" зарплату папы еще в то время можно было жить хорошо. А наступивший вскоре бурный рост демократии дал неограниченные возможности для Кирюшина-старшего. Он воспользовался ими настолько удачно, что теперь предпочитал вести свои дела исключительно за рубежом, где заодно и жил вместе со своей супругой, которую, вопреки моде, не сменил ни на молодую красивую актрису, ни на манекенщицу.
   Кирюша с братьями и бабушкой остались жить в пятикомнатной квартире - отец не хотел, да и вся семья его поддержала, чтобы их доходы били в глаза тем, кому не надо. Мальчики хотели выучиться в России - значит, пусть так и будет, а пока они ездили на выходные и праздники в Базель к родителям, затрачивая на эту поездку гораздо меньше времени, чем на дорогу на их старую дачу в Подмосковье.
   Кирюша доедал последний пирожок с капустой и грибами, когда вредная труба сообщила коротким, но на редкость противным, с кирюшиной точки зрения, сигналом об очередной проблеме - зарядка приостановилась.
   Чертыхнувшись, он постучал ею об стол, а когда это не помогло, стал нажимать на разные цифры, поскольку это, как он вспомнил, иногда помогало. 1..1...1...3...3...3...7...7...7...9...9...9...
   Кирюша машинально выстроил квадрат и ухмыльнулся, увидев, что телефон ожил. После последней девятки раздался сигнал и на дисплее появилась надпись - "Подождите, пожалуйста, сейчас соединим с дежурным оператором".
   Ну, "Мегафон", круто, уже на любой набор цифр реагируют, подумал Кирюша, устраиваясь поудобнее на своем любимом черном кожаном диване и, ожидая, что еще предложит ему аппарат. В последнее время, благодаря зверской конкуренции всевозможные услуги, предоставляемые телефоном, по сложности приближались к компьютерам последнего поколения.
   Единственное, что раздражало Кирилла, в этом техническом прогрессе, были электронные мелодии, отличавшиеся мертвизной звуков и, все больше раздражавшей его, банальностью. Музыка была его второй страстью вместе с математикой, и его хорошо воспитанный вкус категорически отвергал все ухищрения дешевой раскрученной попсы, безуспешно пытающейся с помощью трех нот и двух слов скрыть полное отсутствие каких-либо талантов.
   Для Кирилла не было альтернативы - классическая или современная музыка, его деление было другим - настоящая и подделка, что, между прочим, было одной из причин, по которой его связи с девушками так быстро заканчивались. Стоило его очередной даме сердца попытаться затащить его на концерт очередного молодежного идола, как Кирюша мягко, но настойчиво переводил их отношения на чисто дружеские рельсы. То же случалось и на вечеринках, тусовках, днях рождения... Его окружение легко нашло выход из положения - музыкальную часть целиком и полностью отдавали на его усмотрение, оставляя себе заботы о выпивке и закуске.
   Тем временем, на дисплее появилась новая надпись - "Извините, пожалуйста, оператор заканчивает разговор, послушайте пока музыку".
   - О, нет, только не это, - простонал поклонник гармонии и едва собрался накрыть телефон подушкой, как раздались совершенно невероятные звуки, слагающиеся в мелодию, подобную которой Кирилл еще не слышал.
   Перезвон колокольчиков, пение птиц, журчание ручья - одновременно и музыка, и звуки, и чей-то нежный голос, поющий восхитительные вокализы... Эту мелодию можно было слушать часами и она ничуть не приедалась.
   Вновь раздался необычайно мелодичный звон и на дисплее появилась новая надпись -"Нажмите А#С и наберите ваш номер".
   - Нет проблем, - пробормотал Кирилл, выполняя требуемое. Новая надпись гласила - "С кем желаете вас соединить?"
   Это было уже что-то на японском русском и напоминало инструкции к импортной аппаратуре, которые Кирилл предпочитал читать на немецком, поскольку т о т русский приводил его в недоумение. Однако, решив не придираться к людям - судя по всему, они внедряли новую программу, он быстренько отстучал свое пожелание - "речевой диалог с оператором", поскольку хотел задать несколько вопросов, а заниматься азбукой Морзе ему было лень.
   "Нажмите 2 и 5 одновременно", гласил следующий текст. Странно, подумал Киря, они что, решили ликвидировать символ трубки как класс, но выполнил пожелание. Снова раздался мелодичный звон и послышался голос. Это был певучий и молодой как весна, звенящий и радостный голос, полный с трудом сдерживаемой энергии и хорошего настроения.
   Таких голосов Кирюша не слышал лет десять. Подобный этому был у его старенькой учительницы музыки, но она уже давно не преподавала и даже не поддерживала отношения со своими бывшими учениками.
   Другую странность он заметил не сразу - голос звучал так, словно Кирилл нажал кнопку "микрофон", хотя на этой модели такой кнопки не было.
   - Здравствуйте! Я очень рада, что вы хотите говорить со мной! Я учусь быть оператором, это очень счастливая работа! Мне скоро будет 18 и меня зовут Фэй.
   - А я Кирилл, - растерянно назвался Кирюша, - мне летом будет 23 и я учусь на физика. И математика.
   - Какое интересное имя! - восхитилась Фэй. - А кто ваш Учитель?
   - Профессор Новгородцев, - машинально ответил Киря, видевший звезду современной физики пару раз на кафедре и один раз - на вступительной лекции первокурсникам.
   - А что такое профессор? - абсолютно серьезно спросила собеседница.
   - Вы шутите? - попробовал засмеяться Кирилл, но у него не очень-то получалось. Ее голос исключал даже мысль о шутке.
   - Я люблю шутить, но сейчас я серьезна. А вы любите петь?
   - Петь? - изумился Кирилл. - Почему петь?
   - У вас красивый теплый голос и очень доброе звучание.
   В ее словах не было ни капли кокетства, она говорила так, словно всю жизнь привыкла говорить только то, что думает и ее ничуть не смущало то, что над ней могут посмеяться или сказать грубость или пошлость.
   - Фэй, я люблю петь, и я бы с радостью спел вместе с вами. Но вас не уволят за то, что вы говорите с клиентами, как с друзьями? Я бы этого не хотел!
   - Что значит уволить? И что такое клиент? Это новое слово для друзей по беседе? Я еще его не слышала!
   -Фэй! Вы же сказали, что вы оператор!
   - Да, я учусь оперировать понятиями и категориями дружбы, учусь разговаривать с друзьями и помогать им, если они хотят беседы и не с кем разделить мысль или радость, учусь быть выросшей и настроенной на людей. А потом, когда мне исполниться 18, я выберу Путь познания и тогда...
   - И что тогда, Фэй? - спросил затаивший дыхание Кирилл.
   - И тогда я решу, чему посвятить следующее семилетие. А что будете делать вы, Кирилл?
   - Не знаю. Я через год закончу учебу и, скорее всего, уеду в Штаты. Попробую поступить в аспирантуру в Массачусетском технологическом. Вы знаете этот институт, Фэй? - спросил Кирилл, уже догадываясь, какой будет ответ и боясь его.
   - Нет, я его не знаю, но ведь Мир так велик... А что такое аспирантура?
   Кирилл принялся ей объяснять, потом он рассказал ей про Штаты, а заодно и про Москву, а также про Землю и она всему верила и ужасно удивлялась, правда, большую часть его слов она так и не смогла понять.
   Кирилл говорил, говорил и не мог выговориться - он ни с кем в жизни еще не был так откровенен. А еще он слушал. Слушал ее весенний голос и пытался представить себе то, что она видела - розовые рассветы в тишине серебряных гор, поющие леса, чью мелодию он услышал в самом начале, синие океаны с серебряной пеной и серебряные облака, плывущие по ярко-синему небу... И два солнца - большое и малое - так она назвала Луну, дневное и ночное.
   Он слушал ее и отчаянно боялся, что связь прервется и он уже никогда в жизни не услышит ее голоса и не узнает о ее жизни, такой обычной для нее и похожей на сказку - для него.
   - Кирилл, а почему вы хотите ехать в эти Штаты, если там все так, я даже не знаю, как сказать... Я понимаю, я еще очень молода и не выбрала Путь, я не могу советовать, но, вы не хотели бы продолжить ваш Путь познания у нас? Я вас чувствую очень близким мне. Вы бы могли бы быть моим другом...
   - Я бы отдал за это все на свете!
   - Вы так интересно говорите, Кирилл! Я никогда не слышала таких сравнений. Вы такой мудрый, Кирилл. И такой...
   И тут связь прервалась. На дисплее появилась надпись - "Извините, вы ошиблись реальностью. Надеюсь, наш оператор не отнял у вас слишком много времени? Мы просим прощения за потерянное время. Пожалуйста, нажмите С # А. После музыки вновь наберите наш код. Прощайте. Мы понимаем вас. Мы очень сожалеем".
   Кирилл нажал кнопки, вновь зазвучала музыка, теперь ее тон изменился - она была осенней, в ней звучали печальные голоса журавлей, шорох осенних листьев и пение первых хрупких льдинок. Он понимал, что еще несколько секунд и мир Фэй уйдет от него навсегда. Но он не мог подвести людей, не знавших даже значения этого слова. Он плакал, не замечая этого, но все-таки набрал три единицы, три тройки, три семерки и три девятки. Дисплей погас. И, не выдержав, хотя и понимая, что чудеса случаются только раз, он снова набрал его. И поднес трубку к уху. "Вы набрали несуществующий номер", - сказал голос автомата. Кириллу хотелось швырнуть проклятый телефон в стену, но он не стал этого делать - это не понравилось бы Фэй.
   И он стал жить, соизмеряя свои поступки с тем, что понравилось и не понравилось бы ей. Как физик, он довольно-таки легко мог объяснить случившееся с ним, так же как и то, что если электромагнитные колебания могут кругом найти себе дорогу, то телу этого пока не дано.
   Через год подошла дипломная пора. Вокруг суетились, бегали, нервничали - его не волновало ничего. Старую компанию он забросил, а обзаводиться новой у него не было ни малейшего желания. О случившемся он рассказал только родителям. Они поверили ему, потому что такое выдумать он был просто не в состоянии. Мама даже всплакнула, поняв его чувства, а отец сказал - если бы хотя бы наши праправнуки смогли бы дожить до такой поры...
   Защита диплома прошла блестяще - Кирилл выбрал малоизученную область топологии и попробовал математически обосновать теорию параллельных пространств. Прямо во время нее Новгородцев предложил ему аспирантуру и кандидатскую без защиты. Кирилл поблагодарил и отказался.
   Во дворе института его курс собирался обмывать дипломы и обсуждал, куда пойти. Кирилл обошел их стороной и сел под деревом на скамейку.
   - Киря! Тебя опять девушка спрашивает! - раздался голос его однокурсника.
   Весь этот год Кирилла осаждали девицы. Все уже знали, что он едет в Штаты, что аспирантура у него в кармане, а кроме того, молодой, красивый, ну, ладно, очень симпатичный, не бедный... Кирилл все это понимал, но не мог никого обидеть и отделывался от них по-джентельменски.
   - Скажи ей, что я устал после экзамена, пусть даст номер, я ей перезвоню.
   - Да нет, она сама тут, мы тебя не заметили и подумали, что ты в аудиторию вернулся, она туда пошла тебя искать.
   Кирилл облегченно вздохнул и повернулся, собравшись уходить.
   - Странная она какая-то, - продолжал приятель, - улыбается все время и смотрит по сторонам так восторженно. Иностранка, что ли?
   У Кирилла перехватило дыхание. Он вскочил со скамейки и рванулся ко входу в институт. Там уже почти никого не было - последние экзамены закончились полчаса назад. Он влетел в пустой вестибюль и не увидев никого, заорал во весь свой музыкальный голос:
   - Фэй! Я здесь! Не уезжайте, Фэй! Я знаю, что это вы! Мы должны увидеться! Фэй! Пожалуйста! Фэй!
   - Кирилл? - прозвучал сверху такой знакомый, снившийся ему каждую ночь, весенний голос. - Здравствуйте! Вы уже закончили учиться?
   И по лестнице со второго этажа сбежала тоненькая высокая девушка. У нее были серо-голубые глаза и густые русые волосы, а ее улыбке могла позавидовать сама весна.
   - Вы поедете к нам, Кирилл? Вы же сказали, что очень хотите... Я пришла за вами. Вы мне рады? Мне так было трудно ждать, когда пройдет это время, а позвонить вам уже было нельзя... У вас тут все так удивительно!
   - Фэй! Я поеду с вами хоть сейчас! Но мне сначала надо попрощаться с семьей.
   - А разве у вас семьи разлучаются? Но это же больно! Как можно быть счастливым, если близкие так далеко... Ой, а если им у нас не понравится?
   Им понравилось. Понравилось абсолютно все. И поющие леса, где братья пропадали неделями, вопя, что "Гринпису" здесь нечего ловить. И шелковые поля изумрудной травы, где бабушка часами собирала лечебные травы, и лаборатория мысли, где на охапках душистого сена в тени задумчивых древесных великанов так хорошо работалось Кирюше... Но больше всего маме понравились розовые восходы и серебряные облака.
   А отцу - рыбалка. В синем океане была такая рыба!
  
  

ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО-НИБУДЬ?

  
   Компьютер опять барахлил. Он зависал самым наглым образом по совершенно неизвестной причине и вот уже третий день доводил Ларису до слез. Ее, чьи хакерские умения в свое время заставили весь Фидонет лопнуть от зависти и обеспечили ей место в МЭИ без экзаменов. Когда же она ради шутки на глазах у самого декана перекинула на его закрытый счет с жалкими двустами долларами два миллиона из банка, чья защита была покруче, чем у самого Петрокомерца, а затем все вернула, да так, что никто ничего не заметил, ее перевели на индивидуальный спецкурс, готовивший космических инженеров связи и обеспечили ей место в отряде еще на первом курсе. И вот теперь, в первую же рабочую неделю практики какой-то паршивый Пентиум осмеливался ей сопротивляться!
   Она была уже близка к тому, чтобы используя любимое орудие легендарных советских инженеров - молоток и зубило, разнести этого выскочку вдребезги и поставить на его место свой - домашний, надежный и любимый зверь, слушавшийся ее беспрекословно и только довольно урчавший при каждом обновлении.
   Да черт с ним, с софтуэром, а заодно и с хардуэром, но вот файлы... Лариса не могла к ним пробраться никоим образом, словно они были заколдованы и категорически отказывались заниматься даже самой элементарной телеметрией. Они сопротивлялись ей. Ей, известной всему Интернету под кодовым именем Лара Кошмарного, покорителя и разбивателя, сопротивлялись какие-то паршивые программы, написанные паршивыми недоучками из Майкрософта, не имеющими ни малейшего понятия о настоящей работе...
   И тут она заплакала. Даже не заплакала, а заревела самым постыдным девчоночьим образом, с всхлипами и вздохами, периодически сморкаясь в рукав новенького белого халата, накинутого на комбинезон.
   - Ну, ты, чаво, девонька, чаво, ить успокойсси, да шо ж это за бяда такая! - раздался сзади чей-то скрипучий голосок.
   Только этого ей не хватало! Застать ее в слезах, в первую же рабочую неделю!
   - И вовсе я и не плачу, - всхлипнула она, оборачиваясь и пытаясь сквозь слезы разглядеть того, кто застукал ее в момент непростимой для нее слабости.
   Сзади было пусто. Она огляделась. В всей рубке корабля, чей старт был назначен через месяц не было никого. Она придвинула к себе наушники с микрофоном.
   - Хьюстон, у нас проблемы! Нас подслушивают, - выдала она своему однокурснику, который сегодня дежурил в Звездном вместе со старшим поколением.
   В ответ раздался шорох и легкий шум. Тьфу ты, она совсем забыла, что переключила всю связь на себя и выключила ее, пытаясь таким образом устранить возможные помехи компьютеру. В грузовых помещениях возились еще трое, но она бы услышала, если бы кто-то попытался открыть массивную дверь отсека. Она заоглядывалась по сторонам, ища другой источник связи и собираясь высказать тому, кто установил его без ее ведома, все, что было у нее на сердце по поводу и без повода.
   - Аль потеряла чо, милая? - снова заскрипел тот же противный голосок.
   На этот раз она была наготове и засекла источник звука - откуда-то из-под пилотского кресла и быстро наклонилась, пытаясь найти спрятанный динамик, несомненно, принесенный кем-то из хитроумных коллег, постоянно достававших ее комплиментами, нет, не ее таланту, а ее каштановым, буйным от природы кудрям и персиковому румянцу на щеках. Эти тридцатипятилетние старики, давным-давно отставшие от всего, что происходило в виртуальном царстве упорно не хотели видеть в ней грозу защит, а всего лишь только хорошенькую шестнадцатилетнюю девочку, совершенно случайно попавшую в мир мужских игр. Не выйдет!
   - Ну я вам всем покажу! - грозно произнес Лар Ужасный, забираясь под кресло и доставая из кармана комбинезона любимую отвертку.
   Там ничего не было. То есть, было, конечно, много чего, но вот средствами связи там и не пахло.
   Она поползла на четвереньках к пульту и только собиралась проверить там все как следует, как снова раздался тот же голос.
   - Никак, нашла чаво, красавица?
   Лариса медленно подняла голову и увидела источник звука прямо напротив себя. И если бы уже не сидела бы на полу, то точно, шлепнулась бы на него при виде собеседника.
   Это был какой-то серенький запыленный дедок, лет так, семидесяти, в серой рубашке, серой жилетке, сером треухе и в лапоточках. Серые же его шаровары, формой и размерами напоминали знаменитые запорожские штаны, точь-в-точь, как в фильме "Ночь перед Рождеством", который она смотрела исключительно ради Киркорова, изображавшего там черта. Все это было неважно, в наше время каждый носит такой прикид, какой хочет, но вот рост деда... Лариса протерла кулаком заплаканные глаза и снова посмотрела на... на... на это существо. Росту в старичке было от силы сантиметров пятнадцать, и за километр было видно, что это не робот и не пришелец, которыми забивали себе голову журналисты из пресс-центра городка, и даже не мутант. Перед Лариской сидел дедок высотой с динамик от ее компьютера и разговаривал человеческим голосом.
   - И чо молчим, девька, давай знакомится будем. Мы, стало быть, Кузьма Ерофеевич, можно просто Ерофеич, а ты чьих же будешь?
   - Я Лариса, а вы кто такое?
   Спросить "что" она не решилась. Уж слишком земным и домашним выглядел дед Ерофеич.
   - Я-то?
   Было видно, что дед удивлен безмерно тем, что его не узнают. Неизвестно, что он хотел еще сказать, но дверь рубки отъехала в сторону и на пороге появился Шурик, ее однокурскник и старый приятель по виртклубу еще со школы. Дежурство, видно уже закончилось и он, как и обещал, собирался подвезти ее до дому.
   - Мать, ты чего это казенным комбом пол вытираешь? - удивился он. - Ну что, нашла?
   - Так все ж потеряла чой-то! Знал ведь! - торжествующе отозвался Ерофеич.
   Шурик посмотрел вниз и увидел дедка. В отличие от Лариски, он особенно не растерялся, а тут же, присев на корточки, протянул к нему палец.
   - А это что еще за Покемон?
   - Какой такой Пакивон! - возмутился дед. - Ерофеичи мы! Испокон веку Ерофеичи и никакие тебе не Пакивоны! Ишь, выдумал чего! Ты сам-то, кто будешь? Как звать-величать?
   - Шурик я, - ответил тот, растерявшись от неожиданной атаки.
   - Да разве ж это имя для мужика? Александр, и точка! А скажи мне, Лександра, чево это девица красная Лариса потеряла, и чо так плачет горько?
   - Ларка? Да она никогда не плачет, что-то ты, Ерофеич, путаешь...
   Лариса свирепо посмотрела на старика и тот, видимо, сообразив, что выдал ее, откашлялся и снова обратился к Шурику.
   - Да я, ить, в переносном, метафоричном, стало быть смысле, выражаюсь...
   - Ну, так и говори. Связь Ларка потеряла, компьютер этот должен телеметрию обеспечивать, он контролирует все бортовые датчики, короче, не пашет, собака, и все тут.
   - Этт машина, которая с умными словами, стало быть, не работаить?
   -Точно, дед, то есть, я хотел сказать, Ерофеич!
   - А как же он тебе работать будеть, когда у него внутрях вся платка в искрах, как елка новогодняя! - торжествующе выдал доморощенный программист.
   Ну конечно, же, проблема была не в Ларискином неумении, а в самом обыкновенном пробое! Как же она раньше-то не догадалась! А все самолюбие - сидела тут трое суток, пробуя какие-то совершенно невозможные решения, не хотела вызывать на помощь, дежурную бригаду стариков, хотела доказать им, что она - это не просто розовые губки и румяные щечки, а тут все было так элементарно...
   - Эй, девонька, дак ты не расстраивайси, машина-то, вообче не должна была картинки показывать, етт ты ее заставила...
   - Правда? - приободрилась Лариска. Значит, все-таки, что-то она может...
   - Ну, если Лар Кошмарный чего-то не может, значит, не может никто, - с фанатичной преданностью непосредственного свидетеля чудес заявил верный Шурик. - Ну, что, Ерофеич, накрутим хвост этому сачку?
   - А ить, давай! Пущай, работаить, коробка железьная, неча лектричество даром есьть. А ты, девонька, отдохни, мы, мущины, щас сами все сделаем!
   - Правильно, старина, ну-ка, давай, показывай, где там эта коварная платка!
   Проблема оказалась действительно пустяковой и через час Лара уже гоняла "дарьмоеда", как прозвал его дедок, во всех режимах.
   Снова отъехала в сторону дверь рубки и на пороге появился командир звездной экспедиции, живая легенда еще со времен советской космонавтики.
   - Ну, как, стажеры, порядок? - спросил он, наблюдая, как порхают над клавиатурой Ларины пальцы.
   - Полный! - восторженно уставился на легенду Шурик, пытаясь заслонить собой развалившегося на его сумке Ерофеича.
   - А, Ерофеич! Опять шефствуешь? - спокойно обратился к деду командир.
   - А как же Витенька! За молодыми глаз да глаз нужон! - уселся поудобнее дедок. - Ну вот, стало быть, все в порядке, значить, я пошел, пора и честь знать.
   И он словно сквозь землю провалился.
   - Это он нашел повреждение в компьютере, - честно призналась Лариса, - без него я бы не справилась...
   - И в ремонте мне помог, - добавил Шурик.
   - Ерофеич - добрая душа. Ну а кроме того, смысл у него в жизни такой - помогать дому, в котором живет. А этот корабль - его дом, он с нами уже в трех экспедициях с ним побывал.
   - А откуда он? - не выдержала Лариса. - Неужели, все-таки, с другой планеты? Вот, никогда бы неподумала!
   - Да с этой, он, с этой! Я с ним с самого детства знаком. Я же родом из-под Мурома, деревенский, там мы с ним и познакомились. От деревни нашей уже давно ничего не осталось - вот Ерофеич и подался со мной. Сначала у нас жил, а потом, когда на этот корабль в первый раз попал, облюбовал его, и теперь уже отсюда - никуда. Заботится о нем, ухаживает, теперь это его дом. Такой уж он у нас заботливый, наш Ерофеич.
   - Да кто же он все-таки такой? - удивился Шурик.
   - Эх, вы, племя младое, городское, компьютеризированное! Да домовой он, ребятки! Самый обыкновенный домовой.
  
  

КОСНУСЬ ТЕБЯ ТУМАННОЮ РУКОЮ...

  
  
   Вечер подходил к концу, а клиентов все еще не было. То ли это была погода виновата - в Москве вторую неделю царила ужасная промозглая осень с бесконечными дождями и вечными, не уступающими Лондону туманами. Из-за них машины двигались еле-еле и уж, конечно, ни за что бы не стали бы останавливаться, завидев кусочек освещенной улицы, а наоборот, дали бы газу, стараясь проскочить, пока еще видно. То ли удача уже отвернулась от нее, зарабатывавшей, бывало за ночь, побольше, чем все ее "коллеги", вместе взятые.
   А может быть дело было в ней самой? Может быть она в свои двадцать пять уже выглядит не так привлекательно, чтобы конкурировать с пятнадцати-шестнадцатилетними, жадными до денег и удовольствий профессионалками, которых не нужно ни заставлять, ни запугивать, и которые хотели от жизни всего, кроме того, чтобы учиться и работать.
   Леся достала из сумочки зеркальце. В нем беспристрастно отразилось красивое лицо с тонкими чертами и огромными черными глазами, вызывающе контрастировавшими с пепельной стрижкой. Никто не верил, что она не красится. Все, даже, шеф, думали, что она выбрала этот цвет для того, чтобы подчеркнуть свою необычность. Но поскольку это приносило доходы, с ней не спорили. Так же, как и два месяца назад, когда она заявила, что гостиницы ей надоели и она хочет выйти на трассу.
   Все считали ее ненормальной - там стояли или те, кто только начинал, или совсем уже вышедшие из игры. Ниже были только вокзалы.
   Она сама не знала, почему так решила, но она никогда не меняла решений. Так же как и девять лет назад, когда надумала оставить ребенка, не зная толком, кто его отец. У них была веселая школьная компания - три девочки и пять мальчиков и они все перепробовали друг друга и им все время было весело, даже без таблеток. Когда же она поняла, что беременна, ушла из школы, которая и так ее не интересовала и устроилась на работу продавщицей в кооперативный ларек.
   Ее тихая, печальная мама не протестовала. Она вообще не спорила ни с кем, с тех пор, как отец Ларисы и ее младших сестричек не поднялся из шахты вместе с еще пятью товарищами. Их даже не нашли под обвалом и только скромный обелиск возле конторы напоминал рудничному управлению о том, что они некогда существовали.
   Жить было тяжело, а стало еще тяжелее. Людям не платили зарплату месяцами, а аппетит у Леси был волчий - малыш требовал свое. Ларек выручал - там продавались продукты, так что семья хоть не ложилась спать голодной. На третьем месяце беременности расцветшую Лесю приметил женатый менеджер из соседнего городка и предложил ей съездить с ним в столицу. Она вернулась оттуда через две недели, разодетая, с солидной суммой зеленых, завернутых в целлофан и спрятанных, для надежности, в лифчик и твердым решением обеспечить своей семье будущее.
   Влюбленный в юную красавицу менеджер, хотел жениться - развестись с его деньгами ему было без проблем, усыновить ребенка - Леся не скрывала беременности и обеспечивать все семейство. Но Лесю это не устраивало - по возрасту этот крепкий мужик годился ей в отцы и, хотя она очень хорошо относилась к нему, решила взять все в свои руки. Мужчины хотели ее красоту - они ее получат, но за приличную сумму.
   Сначала она "работала" в Киеве, но потом один из ее знакомых сводников заболел лейкемией и никакие деньги так и не смогли его спасти. Потом разболелась ее приятельница, с которой они устраивали на пару представления типа - смотри, но не трогай, и Леся, испугавшись за маму и детей, уехала в Москву.
   Ее последний хозяин, чьи анализы крови совсем не нравились его личному врачу, помог ей связаться с нужными людьми и вот уже пять лет Шахтерочка, как ее прозвали, пользовалась постоянным спросом, особенно у солидного контингента. У нее был дом в Подмосковье, сын учился в престижной школе, тихая, ни во что не вмешивающаяся мама вела хозяйство, сестрички на будущий год собирались поступать в институт...
   Все это требовало денег и Леся совершенно не собиралась бросать свой прибыльный "бизнес". Кроме того, со своими покровителями она объездила полмира, насмотрелась на все и поняла, что жизнь кругом одинаковая, а когда у человека есть деньги, ему кругом хорошо, без значения, как эти деньги к нему попали.
   Но все эти годы, поселившаяся в ней с момента гибели отца черная тоска не переставала терзать ее душу. Она все время вспоминала ночной вой сирены, возвестившей об аварии и лицо матери, слушавшей его.
   Леся преуспевала на своем поприще. Она безразлично относилась к своему телу, воспринимая его как инструмент для добывания денег. Не страдая ни фригидностью, ни нимфоманией, она была так же безразлична и к партнерам и только старалась не выглядеть совсем уж равнодушной. Но видно в ней самой от природы было что-то такое, что заставляло мужчин терять голову и снова и снова встречаться с ней.
   Когда она перешла на трассу, все ее прежние клиенты, смирившись с ее капризом и видя в этом нечто в стиле Джулии Робертс, продолжали один за другим подкатывать к ней, не давая любителям магистральных девочек даже подъехать к ее перекрестку. Она больше не соглашалась быть ни с кем целую ночь, а, словно, в поисках чего-то или кого-то, меняла партнеров каждый час, становясь все капризнее, все лихорадочнее и тем самым буквально сводя их с ума.
   Тем необъяснимее был сегодняшний вечер, уже перешедший в ночь - одиннадцатый час, а до сих пор - никого! Облава, что ли, подумала Леся, так предупреждают же всегда...
   Раздался скрип тормозов. Она приняла привычное, надменно-капризное и вместе с тем обещающее выражение лица и повернулась к будущему клиенту. И тут же опять стала сама собой.
   Это был Резаный - один из ребят шефа, собиравший дань и защищавщий их от опасных клиентов и ситуаций. Его обезображенное лицо наводило на всех страх, но Леся знала, что это следы от обстрела, под который он попал со всей семьей в селе возле Грозного, после чего они - те, кто уцелели под снарядами, были добиты боевиками. Он выжил только благодаря своей спортивной закалке - когда-то, давным-давно, еще в прошлой жизни, он вместе с Лесиным последним шефом тренировался в одной команде. Шеф был единственным, кого он знал по Москве и он приютил Резаного, вышедшего из больницы без денег и документов - все осталось в разбомбленном доме, и дал ему какую-никакую, но все же работу.
   Резаный не был злым, но его молчание было таким красноречивым, что никто не осмеливался утаить от него даже рубль. Наглые клиенты, пытавшиеся качать права, тоже затихали при его виде, и только Леся его ничуть не боялась. Она чувствовала внутри него ту же черную тоску, что и у нее и понимала, что он, так же как и она, не живет, а просто существует на этом свете, поскольку он остался единственным кормильцем отца, уехавшего в этот день в какой-то кишлак за продовольствием. Теперь этот трясущийся, седой как лунь старик, был единственной ниточкой, связывающей его с этим миром.
   - И у тебя - ничего, - сказал, а не спросил он. - У всех - ни души, ровно, как сглазили. На других улицах у конкурентов тоже пусто - специально промотался. Вымер город. Если хочешь, я тебя домой отвезу, Антон чего-то дергается, говорит, не к добру это, велел всем уматывать. А еще сказал, что, если те, кто стоят над ним, недовольны, так пусть сами становятся у обочины.
   - Неужели опять переворот какой-то назревает? - мрачно спросила Леся.
   - Так люди бы ходили, шумели бы...
   Близилась полночь. Движение на улице замерло совсем. Вдруг Леся увидела, как тонкие нити дождя протянулись от облаков к земле, обволакивая редких прохожих, которые застыли словно манекены, совсем замерли едва движущиеся машины и только они с Резаным были прежними и смотрели на все это испуганными глазами.
   - Что за чертовщина, - не выдержал он, - ты понимаешь, в чем дело?
   Но Лесе ничего в голову не приходило.
   И тут в полной тишине раздались чьи-то медленные шаркающие шаги. Из-за угла показалась старушка в поношенном пальто и пуховом платке, она медленно приблизилась к ним и тут же все снова пришло в движение.
   - Чего только не померещиться в этом тумане, - сплюнул Резаный и обернувшись, тоже заметил старуху.
   - Вам чего, бабушка? - спросила жалостливая Леся, но Резаный уже доставал из кармана стобаксовую купюру и протягивал ее старушке.
   - Спасибо тебе сынок, - ее голос совершенно не походил на голоса нищих, каждый день собирающих в подземном переходе дань с доверчивых прохожих и был полон самой искренней благодарности.
   - И от меня возьмите, - спохватилась Леся, протягивая ей несколько банкнот - все, что были у нее в сумочке.
   - Последнее отдали оба, - задумчиво сказала старушка.
   - Ну, что вы, бабушка, не волнуйтесь, у нас еще есть, берите, берите, а если что нужно - приходите еще, я всегда на этом углу стою.
   - А я тут каждый час, если кто обидеть захочет, ты, мать, скажи, с Резаным будет иметь дело!
   - Вот уж действительно, не место красит человека, а человек место. И обретешь ты милосердие там, где его быть не может.
   - Все мы люди, или когда-то были ими, - мрачно подытожил Резаный.
   - Спасибо вам, детки! И, дай вам Бог, никогда больше не встретить меня.
   Она поковыляла дальше, иногда останавливаясь и всматриваясь в лица, проходивших мимо людей. Потом посмотрела наверх, в серую мглу и остановилась. Через несколько секунд возле нее притормозил джип Коляна, напарника Резаного. Он вылез из машины и, помахав им рукой, пошел к ним навстречу, неся в руках бутылку водки. Видно, ему было скучно и он решил, что поскольку шеф объявил отбой, по такому поводу не грех выпить в хорошей компании.
   Он не прошел и нескольких шагов, как старушка, дотронулась до него рукой и проговорила что-то речитативом. Леся расслышала только - "...коснусь тебя невидимой рукою...". Потом поклонилась низко не замечавшему ее Коляну и Леся увидела, как у нее на глазах показались слезы.
   Через мгновение послышался рев мотора и из-за угла вылетела машина. Из ее окна раздалась автоматная очередь и Колян упал как подкошенный, хрипя и пузырясь кровью. Машина пролетела мимо них и Леся узнала Гниду из бригады конкурентов ее шефа, давно уже пытающегося подобрать под себя их хлебный район. Смерть Коляна была предупреждением ее шефу, а она и Резаный были выбраны в качестве свидетелей, чтобы шеф не подумал, что это ошибка.
   Леся бессильно заплакала, когда Гнида издевательски послал им воздушный поцелуй и скрылся в тумане.
   - Опять разборки, - обреченно сказал Резаный, - опять кровь. Да будет ли покой когда-нибудь на этой земле?
   Леся продолжала плакать.
   Во вновь наступившей тишине был слышен лишь затихающий звук удаляющихся шаркающих шагов.
  

А РАЗВЕ ВЫ НЕ ВИДИТЕ?

  
  
   Мальчишка склонил набок лохматую русую голову и показал Юльке язык. Потом, словно этого ему было мало, скорчил рожицу и схватился за уши, оттопыривая их и, очевидно, изображая обезьянку. Это был так похоже, что девушка не выдержала и засмеялась. Из-за соседнего столика на нее оглянулись трое круто прикинутых то ли бизнесменов, то ли братков - в нынешней России их стало трудно различать, и один из них, решив, что смеются над ними, привстал и только хотел, вероятно, высказаться по этому поводу, как хорошо разглядев Юльку, умильно заулыбался сам и разве что не промурлыкал - как, мол, приятно, что у такой красивой девушки такое прекрасное настроение. Это, наверное, потому, что сегодня первый день настоящей весны.
   - И первое весеннее новолуние, - добавила Юлька, привыкшая в Китае к трепетному отношению к лунному календарю. После чего, считая инцидент исчерпанным, вернулась к необыкновенно вкусным щам, которые пробовала, наверное, сто лет назад, когда приезжала с родителями в Москву к бабушке и дедушке.
   Мальчишка за маленьким, стоявшим у стены, столиком уже покончил с кашей, размазав ее по всей тарелке и начал складывать аккуратно нарезанные кусочки хлеба пирамидкой, видимо, стараясь, оттянуть тот момент, когда ему придется ее, все-таки, съесть. Он уставился в тарелку, а потом опять поглядел на Юльку с такой тоскливой физиономией, что она не выдержала и снова засмеялась.
   - Вы загадочная девушка, - раздалось из-за соседнего столика, - смотрите куда-то вдаль и вам так весело...
   Юля поскучнела. Опять начиналось то же самое. Благодаря папиной маме, наполовину китаянке, она родилась со столь необычной внешностью, что когда отца, благодаря великолепному знанию языка и обширным родственным связям, отправили на работу в Пекин, ее двоюродный дедушка из Гуаньчжоу уже в пятилетнем возрасте привел ее за руку к своему другу - непревзойденному мастеру стиля пантеры, очень редкого и практически забытого искусства, предшествовавшего кунг-фу.
   Девяностовосьмилетний старик, состоящий, казалось из одних мышщ, поглядев на невиданное в Китае сочетание зеленых раскосых глаз и пепельно-белокурых вьющихся волос, обрамлявших типично восточное, но с прямым красивым носиком личико малышки, только покачал головой. И сказал, что его долг как таоиста, научить этот редкий цветок красоты тому, что умели только личные стражи Генри Пу И, последнего императора Поднебесной империи. И добавил, что иначе он будет чувствовать себя виновным в том, что может случиться с ней, когда она немного подрастет.
   К девятнадцати годам Юлька превратилась в поразительную красавицу с изумительно гладкой кожей, под которой незаметные чужому глазу перекатывались стальные мускулы.
   Ее внешность пока доставляла ей одни неприятностию. Все добивались ее благосклонности, предлагали ей руку и сердце, миллионные состояния и положение в любом интересующем ее обществе, а ей ничего этого было не надо.
   Нет, как всякая нормальная девушка она мечтала о любви. Но, именно о любви, а не о будущем в качестве красивой вывески для чьих-то амбиций. Несколько раз ей приходилось применять свои умения, чтобы отбиться от чересчур назойливых поклонников, но пока все обходилось без неприятностей.
   И они не заставили себя ждать. Правда, совершенно не с той стороны, о которой предположила Юлька.
   Из-за столика у самого входа поднялся, явно считающий себя очень крутым, тип, с выражением брезгливого недовольства на одутловатом лице.
   - Ну ты, - высокомерно произнес он, подходя к ее столику, - сучка, мало того, что пасешься на чужой территории, так еще и в моем заведении снимать пытаешься? А ну, пошла вон отсюда!
   И он попытался схватить Юльку за руку, чтобы вытащить ее из-за стола. Из-за соседнего столика ей уже спешили на помощь разгневанные мужики, вполне способные отличить нормальную девушку от профессионалки, из кухни, размахивая полотенцем, бежала немолодая приветливая женщина, обслуживавшая Юльку, но она этого не замечала. Никогда в жизни ее так не оскорбляли. И она дала выход своему возмущению, влепив негодяю такую пощечину, что тот пошатнулся и отступил на два шага в сторону.
   - Не пачкайте руки, девушка, - сказал уже не умильным, а жестким голосом браток или все же бизнесмен и, только шагнул навстречу, как, пришедший в себя тип, выхватил из-за пояса пистолет. Это было уже по Юлькиной части. Никто, даже прибежавшая на зов официантки из вестибюля охрана, не успел ничего заметить, как Юлька уже сидела на спине лежавшего ничком негодяя, держа в одной руке его пистолет, а второй, свитой наподобии звериной лапы, отгибала ему голову назад так, что тот боялся пошевельнуться. Охранники застыли.
   - Гляди, хорошо, Сереня, - сказал один, - я такое только один раз в кино видел - это же школа барса!
   - Пантеры, - поправила его машинально Юлька, протягивая ему пистолет.
   - А за этого не беспокойтесь, девушка, мы с ним сами разберемся! - сказала женщина, - Говорила же я Вадьке, когда забирали эту точку у прежних хозяев, не оставляй его, ну какой из него управитель, только водку жрет да перед клиентами позорит!
   - Это что ж получается, девушка, - заговорил, улыбаясь мужчина, который первым бросился ее защищать, - выходит, что это не мы вас, а вы нас спасли?
   - Ну, да, в натуре, - продолжил второй, все-таки не бизнесмены, подумала Юлька, - этот отморозок мог нас грохнуть как нечего делать...
   - Папа, дайте нам этого козла, мы его поучим, - вмешался третий, мужик могучего сложения, но, видно, недалекого ума. - А девочке спасибо и от меня лично. Заказывай, чо хочешь, банкую.
   Двое его сотрапезников улыбнулись, но не обидно и "папа" подмигнул Юльке, как подмигивают родители, когда их дети что-нибудь ляпнут.
   - Разноцветное мороженое и "фреш" из мандаринов, можно? - улыбнулась она в ответ.
   Охранники, поглядывая с любопытством на Юльку - видно, хотели расспросить поподробней, уволокли не пришедшего в себя, бывшего, как видно, управителя, а подоспевшая официантка принесла Юльке заказ и, извинившись, подсела за ее столик.
   - Чего этот придурок к тебе привязался? Нет, ты ему правильно врезала, я ведь видела, как от тебя стащить со стула пытался...
   - Да я мальчишке улыбалась, забавный такой пацанчик, все кашу есть не хотел, вон там сидел, у стены, за маленьким столиком...
   И Юлька только хотела показать, как вдруг заметила, что у стены нет ни мальчишки, ни столика, а только деревянная стенка, на которой красиво располагались различные растения.
   - А где же столик? Маленький такой, детский, как в садике... И мальчика нет...Такой лохматый, светленький, в синей кофточке и серых шароварах... Хлеб пирамидкой складывал...
   Официантка испуганно посмотрела на Юльку и только хотела что-то сказать, как из-за соседнего стола ее позвали.
   Рассчитавшись и что-то сказав, от чего официантка засмеялась и махнув рукой, сказала: "Да ну тебя, Степка, вечно ты выдумываешь!" мужчины подошли к столику попрощаться с Юлькой.
   "Папа", которого женщина называла Степкой, обратил внимание на ее растерянное выражение лица.
   - Что такое? Я могу вам чем-то помочь?
   - Да понимаешь, Степа, - вмешалась официантка, - девушка говорит, что у стены, напротив ее столика, стоял детский столик и за ним мальчонка сидел...
   - Где? - оглянулся Степа. - Может и сидел, мы же все спиной к этой стене сидели. А что, вы уже и детские столики ставите? Это похвально, значит можно и внуков привести...
   - Разуй глаза, сосед, - не выдержала официантка, - где ты видишь столик?
   - Унесли, что ли?
   - А че спорите, - вмешался подошедший охранник, - нет проблем, ща проверим - камеры-то пишут. Да вы не волнуйтесь, девушка, может от солнца че померещилось, бывает, вон дружбану на прошлой неделе...
   Но что померещилось его дружбану, так и осталось загадкой, поскольку Степа, привычно взявший инициативу в свои руки, решительно повернулся и зашагал вглубь зала, к двери с надписью "Для персонала".
   - Идемте! - позвала остальных официантка. - Чего ждете? Народу всего равно нет, а ты, Виталик, закрой-ка входную дверь на ключ, возьми кассету с записью и подходи. Тут все дело в том, ч т о именно девушке померещилось.
   Они дружно ввалились в просторный кабинет, где за столом что-то считал лохматый русоволосый парень. Возле него пирамидкой громоздились какие-то коробочки. Юлька сразу же поняла в чем дело.
   - Так это был ваш сын! - облегченно сказала она. - Он так на вас похож! Значит мне не померешилось.
   - Кто мой сын? - растерялся парень. - У меня нет никакого сына. У меня и жены нет. И не было.
   И тут он разглядел Юльку.
   - Н-не может быть! Золотая фея! Фея, которая мне улыбалась! Значит мне тогда не приснилось! Тетя Поля! Я же вам говорил, что видел!
   - Говорил, а я запомнила. Тебе тогда шесть лет было, ты никогда не врал, а сочинять сроду не умел. Мы еще с твоей мамой подумали, что тебе приснилось. А вот и твоя фея в золотом костюме...
   Все посмотрели на Юлькин брючный костюм, отливавший золотистым цветом.
   - А ведь точно, Полина! - ахнул Степан. - Вадька тогда в детский сад с моим обормотом ходил, они даже подрались из-за этого - Ванька все спорил, что феев не бывает, а твой племянник ему нос расквасил. А садик-то, раньше здесь был!
   - Так что же это получается... - дрожащим голосом начала Юлька.
   - Погоди, девонька, - сказала Полина, - а ты, Виталька, чего уши развесил, пускай кассету!
   Кассету вставлять пришлось самой Полине - у Виталика дрожали руки, а Вадим, судя по всему, просто не мог встать из-за стола.
   На экране пошли кадры - вот Юлька входит, садится, начинает есть щи...
   - Смотрите, смотрите! - завопил Сереня, второй охранник, - Вадька, это же ты, как в детском саду! У меня фотка сохранилась еще с тех времен!
   На экране абсолютно ясно был виден столик с забавным, корчившим рожи, мальчишкой, и профиль улыбающейся ему Юльки.
   - А это что? Смотрите, смотрите! - снова завопил эмоциональный Сереня.
   Сквозь изображение столика просвечивало еще одно, которое становилось все более и более ясным.
   - Ну и дела! - сказал ошарашеннный Степан. - Вы-то сами хоть понимаете, что мы видим?
   - А что ж тут непонятного, - весело поглядывая на Юльку, заявила Полина. - Мне так все очень даже ясно!
   А на экране Юлька с Вадимом усаживали за маленький столик у деревянной стенки с цветами лохматого русоволосого мальчишку с миндалевидными зелеными глазами, который держал их за руки и корчил им рожи.
  
  

ЦЕЛУЙ МЕНЯ, ЦЕЛУЙ МЕНЯ КРЕПКО...

  
   "С тобою осталась всего нам последняя но-о-о-о-чь..." - тянул изо всех сил Анхелио свой вольный перевод бессмертной "Беса ме мучо", наблюдая за изгибающимися в страстном латино стройными парами. Сюда, к ним в клуб ходили танцевать только очень хорошие танцоры. Кроме фэйс-контроля, распорядитель первое время еще и наблюдал за парами, вручая отличившимся абонемент на годовое посещение.
   Эта тактика оправдала себя - посмотреть на отточенные движения молодых тел приходили как любители, так и знатоки танца, приносившие хороший доход заведению наверху. Вниз спуститься посетители не могли - владелец клуба справедливо решил, что если кто-то из "стариков" начнет внаглую бить клинья под танцующих, молодые пары просто перестанут к нему ходить, а, значит, исчезнет главная приманка заведения и оно превратится в заурядный притон.
   Ну, а чтобы не мешать тем, кто был не против заручиться поддержкой богатого папика, он устроил внизу почту - долговязая, почти натуральная блондинка, бывшая манекенщица, ставшая для подиума старой - ей шел уже двадцать восьмой год, с удовольствием подрабатывала, устраивая чужое счастье, в том смысле, как она его понимала.
   Конвертики с надписью - "кареглазому танцору в прикиде от Армани" или "воздушной рыжеволосой мечте в мини-юбке и черном блузоне", всегда находили своих адресатов. Однако, было и другое правило, о котором блондинка деликатно осведомляла богатых искателей знойного счастья - если тебе не ответили, больше не имеешь права беспокоить. Крыша у клуба была железобетонная, охрана - исключительно азиатская, так что желающих наглеть пока что не находилось.
   Манекенщица Тома была девицей глуповатой, как и большинство представительниц этой профессии, но в отличии от своих бывших коллег, добродушной и совершенно не завистливой. Благодаря ее легкой руке, уже двое папиков обзавелись молодыми супругами из приличных интеллигентных семей, а, вышедшая на пенсию, бывшая звезда Большого, нашла свое счастье в объятиях начинающего киноактера из провинции, решив тем самым свою личную и его жилищную проблему.
   Да и сама Тома с удовольствием принимала приглашения, привыкнув к ним еще со времени первых кастингов. Она любила шумные кабаки, громкую музыку и горячих и щедрых мужчин. И искренне не понимала тех, кто теряет молодые годы в бесплодном ожидании принца на белом коне.
   Но самой заманчивой мишенью был солист группы с экзотическим именем и не менее экзотической внешностью. Кроме латиноамериканских песен, он бесподобно исполнял французские шансоны, вызывавшие слезы на глазах как у иностранных гостей, так и у совсем старшего поколения. А женщины - так те просто не сводили с него глаз.
   По этому поводу ходили слухи, что его мама кое-что привезла в свое время с Гаити, где она подвизалась в качестве единственного туроператора, знающего то креольское наречие, на котором разговаривали местные бабалоа - жрецы культа вуду, пугающего до сих пор всех очень суеверных дам и не очень тоже. И это кое-что - то ли грубое деревянное изображение какого-то страшно древнего идола, то ли магическая раковина небывалой формы и величины, одаривало его притежателя такой необыкновенной силой воздействия, что никто не мог перед ним устоять.
   Ходили также совершенно пугающие рассказы об отравившихся, повесившихся и бросившихся в реку девушках, а также дамах, которым солист не захотел ответить взаимностью. А научил его всему этому отец, который был кубинским жрецом этого самого вуду.
   Все это было враньем чистейшей воды, распускавшимся Томой по просьбе самого Анхелио.
   Единственной правдой во всей этой истории было то, что его папа был кубинцем, сменившим еще студентом сомнительное удовольствие вечно строить социализм на еще более сомнительное - жить в уже построенном таковом. Мама же стала туроператором сразу после перестройки и теперь вместе с папой проводила шикарные туры по различным экзотическим местам нашей планеты, что, несомненно, способствовало, благосостоянию семьи.
   Слухи же давали Анхелю - его так и не смогли перекрестить на русский лад, поскольку не нашлось созвучного имени, если, не считая, конечно, "ангела", но это он позволял только разнежившимся девочкам, да и то не в рабочее время, возможность держаться в стороне от чересчур щедрых дамочек не первой и даже не третьей молодости, потративших целое состояние на пластические операции и еще одно - на тех, кто пытался доказать им их успешность. Его же самого от этих искусственных лиц, напоминавших свежезабальзамированные трупы, бросало в дрожь.
   В перерывах, когда звучала запись, он спускался в зал, чтобы пообщаться со знакомыми, потанцевать, поскольку умел это изумительно, обменяться сплетнями - кто, с кем, когда, что прикупили, куда поедем на праздники... Если не считать ярко выраженной внешности героя-любовника из латиноамериканских сериалов, во всем остальном Анхель был самым обыкновенным московским девятнадцатилетним мальчишкой, русским гражданином, отмазанным родителями от армии под каким-то, найденным услужливыми врачами предлогом.
   Мать, когда он после школы сказал, что вместо института хочет идти работать в этот клуб была категорически против, поскольку навидалась в поездках как оттягивались омоложенные дамочки. Отец же, ухмыляясь в усы, заявил, что Анхелио уже "мачо", так что пусть решает сам. В конце концов, он не девушка и вполне в состоянии за себя постоять. Короче, маму уговорили и, попереживав первое время, она успокоилась, потому как девушкам, которых он время от времени приводил в гости попить кофе, восемнадцать можно было дать с очень большой натяжкой.
   Слух, пущенный Томой, разил наповал. Чем старше женщина, тем она суевернее, а омоложенные мадамы не имели ни малейшего желания попасть в рабство к мальчишке - за свои бабки они хотели иметь, то что устраивало их, а не партнера. Тем более, что желающих подработать было достаточно.
   Так что все устроилось как нельзя лучше.
   Хозяин клуба, узнав о выдумке, веселился как мальчишка и пообещал его не выдавать. Но взамен попросил придумать что-нибудь и для него, дабы его четвертая жена не ревновала и не ходила постоянно в клуб, бдительно наблюдая, чтобы какая-нибудь крыса не увела его во время танцев от законной жены, как это, совсем недавно, сделала она сама.
   Анхелио, не особенно задумываясь, принес ей раковину, из числа тех сувениров, которые мама привозила килограммами и посоветовал держать талисман возле кровати, тем самым привязывая мужскую силу супруга к одной женщине. Наталья по молодости и по глупости поверила и отношения в семье наладились. Поскольку, как ему сообщил шеф под большим секретом, его уже едва хватало на Наташку, где уж там думать о других, годы, ничего не поделаешь!
   Посетителей в клубе всегда хватало, но в последнее время, особенно по праздникам и выходным наплыв был такой, что хозяин всерьез задумался о расширении помещения.
   Для этой цели идеально подходил соседний дом, где, уже не по слухам, а по архивным данным в свое время размещался модный кафе-шантан и был настолько удобный зал для танцев, что его реконструкция обошлась бы в несколько раз дешевле строительства. Выкупившие этот дом какие-то потомки его прежних владельцев согласились продать его с такой неприличной быстротой, что весь персонал клуба решил, что их, обычно, мягкий шеф натравил на продавцов кого-то из крыши, что, впрочем, никого не волновало.
   Правду знал один только Анхель, поскольку хозяин, проникшийся к нему доверием, как-то попросил разрешения придти к нему домой и посоветоваться с ним и его отцом.
   Раскланявшись с папой и подарив ему бутылочку его любимого "Баккарди", он преподнес маме орхидеи и попросил разрешения посоветоваться по очень деликатному вопросу. Он заявил им, что не верит ни в какую муть - тут все засмеялись, вспомнив выдумку Анхеля, но что-то с этим домом нечисто - его нынешние владельцы не только мгновенно согласились его продать за первую же, названную им цену, но и предложили взять все расходы, связанные с оформлением покупки, на себя.
   - Это, действительно, выглядит очень подозрительно, но что я могу вам посоветовать? - удивился папа Анхеля.
   - Сеньор Рауль, я, как уже говорил вам, я не верю ни в какую чертовщину, - смущаясь заявил шеф Анхеля, - но, знаете, мне было бы спокойнее, если бы кто-нибудь, кто разбирается в этих вещах, посмотрел - что там и как. За деньгами я не постою, ведь, не дай Боже, случится что-нибудь - сгорю синим пламенем!
   - Так в газетах же полно этих, как их, полунормальных специалистов? - удивился сеньор Рауль.
   - Да знаю я, знаю! Но я бы предпочел что-нибудь настоящее. Может быть, вы кого-нибудь знаете, там, у вас на родине или по соседству? Все-таки, вековые традиции и все такое, - выплюнул, наконец-то, камешек шеф.
   - Знаете, если бы мой сын там не работал... - папа Анхеля задумался. Потом достал из письменного стола какую-то старую записную книжку, из которой выпадали листочки и стал их перебирать.
   - Был у нас селении, откуда я родом, один человек... В прошлом году, когда я ездил к племяннику на свадьбу, мне сказали, что он переехал в Испанию к каким-то родственникам в маленький городок где-то возле Барселоны.. Вот его телефон. Нет, лучше я сам.
   Через полчаса оживленной эмоциональной беседы, о которой Анхель сказал шепотом шефу - передают приветы родственникам и знакомым и обмениваются новостями, Рауль посерьезнел и начал что-то доказывать, наконец, стороны пришли к согласию и обменявшись традиционными "аста ла виста" и "аста маньяна" папа Анхеля положил трубку.
   - И вам, и нам повезло. Нина - это наша служительница, сейчас в Испании, через два дня возвращается с группой в Москву. Дон Игнасио прилетит вместе с ней.
   - Сколько надо денег? Билет, расходы, гостиница - я все беру на себя!
   - Агентство пришлет вам счет за все расходы, а дон Игнасио денег не берет и не советую вам предлагать.
   - Сеньор Рауль, я сделаю все, как вы скажете! У меня очень нехорошее предчувствие.
   Анхелио чувствовал себя так же. То ли он заразился сомнениями от шефа, то ли сама атмосфера бывшего кафе-шантана, куда они вчера одили вместе с ребятами из группы - примериться к дансингу, влияла на него угнетающе, но мысль, что ему придется там петь, почему-то вызывала в нем панический ужас. Конечно, он мог совершенно спокойно посоветовать шефу плюнуть на эту затею и тот бы его послушал, поскольку, как все бывшие артисты, безоговорочно верил в предчувствия, но что-то не давало ему это сделать. Со вчерашнего вечера словно какая-то ниточка протянулась между ним и темным полуразрушенным залом и не давала ему покоя. Он чувствовал, так, словно его куда-то зовут, словно просят о чем-то, а он никак не может осознать, что же, все-таки, он должен сделать.
   В этот же вечер, после представления и, как обычно, долгих вызовов на "бис" после "Беса ме мучо" Анхелио, ужасаясь самому себе, решил один пойти в здание.
   Оно было совершенно пустым - там никто не жил вот уже лет тридцать и совершенно ободранным внутри. Все, сколько-нибудь ценное, растащили и спалили бомжи, а стекол не было еще с начала перестройки.
   Несмотря на теплую июльскую ночь, Анхеля пробирала дрожь, когда он входил в огромный пустующий зал, высотой в два этажа, служивший раньше клубом какому-то давным-давно забытому ведомству.
   До полнолуния оставалось три дня и луна вовсю светила в высокие стрельчатые выбитые окна, освещая, уже раскаявшемуся в своем решении, Анхелю путь к сцене.
   Осторожно перешагивая через сломанные и уничтоженные ступеньки, он забрался на авансцену и огляделся по сторонам. Шеф был прав. Если удастся справиться с чертовщиной, народ хлынет сюда толпой. В самих пропорциях зала, в его, казавшемся, бесконечном объеме, таилось что-то манящее, разгульное, привлекательное. И чертовски легкомысленное. Так и хотелось запеть что-нибудь из репертуара Мориса Шевалье и пройтись по сцене вальсом с Мистингет, а еще лучше, со знаменитой звездой и приятельницей Тулуз-Лотрека нахальной и волнующей Ла Гулю...
   Анхель уже не понимал, почему он так боялся идти сюда. Здесь было просто великолепно! И он запел свои слова на мелодию песни Эдит Пиаф: "Сильнее нету чар, чем женских глаз пожар, пожары сердца раздувает он! Пусть правит красота, она мужчин мечта и я пред этой красотою преклонен!" Голос звучал великолепно без всякого микрофона и Анхель, увлекшись спел весь свой репертуар, заканчивая, как обычно, "Беса ме мучо".
   На втором куплете вступили гитары, за ними маракасы, в освещенном призрачным светом луны зале изгибались в знойном танго соблазнительные силуэты, стреляли пробки от шампанского, раздавался игривый смех, а к его спине прижимался, кто-то гибкий и грациозный, в пушистых мехах, пахнущий жасмином и духами "Коти" - это Анхель почему-то знал точно. На самом Анхеле был фрак, а его длинные волнистые волосы были завиты и напомажены.
   "Наш последний танец, котик", - промурлыкал ему на ухо кто-то. Да нет, не кто-то, а Кончитта! Его мечта и его звезда, недосягаемая и одновременно обманчиво-доступная Кончитта, по чьему танго сходили с ума две Америки и эта заснеженная, но горячая Россия! Семнадцатилетняя огненноглазая красотка, в которой смешались бразильская и индейская кровь, к чьим ногам бросали состояния, и которая только смеялась и говорила, что отдаст свое сердце тому, кто будет танцевать не хуже ее самой, а пока, клянусь девой Марией, ее чистота останется при ней! Как и ее стилет, скрытый в исссиня-черном море волос - для непонятливых мужчин, не понимающих, что "но, сеньор" означает "нет".
   По традиции, последний танец программы всегда принадлежал им. Под его пение они танцевали и звуки этой сладострастной песни могли разбудить даже мертвого и зажигали неумолимый огонь в крови живых.
   - Браво! Браво! Брависсимо! - неслось отовсюду, а Кончитта уже улыбалась, обнимая обеими руками букеты пунцово-алых роз и прижималась спиной к держащему ее Анхелю.
   Анхелю? Почему Анхелю? Кто такой Анхель? Он же Мануэль, кастильский соловей, бывший звездой этой труппы, пока хозяин не пригласил в начале сезона эту дикую кошку, укравшую у него все - и, в первую очередь, его сердце! Эта девчонка кокетничает с ним, но не дает ответа! Она что, не понимает, что испанец в двадцать лет - уже зрелый мужчина, и что его наваха легко вырежет ее неверное сердце! Он ощутил под судорожно сжатой рукой холод металла и ... очнулся.
   Приснится же такое! Он сидел на сцене, прислонившись спиной к стене и сжимал рукой кусок арматуры. Уже совсем рассвело. В этом свете зал казался еще заманчивее, чем ночью. Анхелио не видел ни мусора, ни разрушений. Перед его глазами стояла картина его сна, в которой зал блистал во всем великолепии огней, с огромной сценой для танцоров и изящными столиками красного дерева для посетителей внизу, отделенными друг от друга ширмами и завесами в мавританском стиле.
   На улице послышались встревоженные голоса - это ребята из клуба искали его. Он вышел из здания и подошел к ним.
   - Вы чего развопились как ненормальные! Пол-Москвы разбудите!
   Анхель посмотрел на часы. Пол-седьмого, как раз через полчаса конец работы ночной смены - тех кто мыл, убирал и, вообще, наводил порядок за гостями.
   - Что случилось? Зачем я вам понадобился?
   - Ну, ты даешь! Ты, что, издеваешься? Где ты был?
   - Что значит где? Здесь. Осмотрел здание, даже попел, а потом незаметно уснул на сцене. Часа три всего и поспал. Зато такой сон приснился!
   - Какой сон! Тебя не было три дня! Твоя мама с ума бы сошла, если бы не дон Игнасио.
   - Он звонил?
   - Он приехал. Идем в клуб, тебя там все ждут.
   Дон Игнасио, маленький сухонький старичок, сидел с его родителями и шефом за столиком на дансинге и пил кофе. Выждав, когда закончится, естественная, в таком случае суматоха, вызванная появлением Анхеля, он взял инициативу в свои руки. Пока он говорил, сеньор Рауль тихонько переводил его слова тем, кто не знал испанского.
   - Это зал тебя позвал, мой мальчик. Он столько лет стоит пустой, без музыки и танца. Ему, привыкшему к песням знойного юга, стало тоскливо, когда с его сцены зазвучали холодные гимны и фальшивые слова. А потом он остался один. А рядом звучала музыка - такая близкая, такая знакомая. А кроме того... покажи ему, Рауль.
   И не только Анхелио, но и все в клубе посмотрели на старую, ломкую афишу.
   - Да это же, ты, Анхель! - взвизгнула Тома. - А кто это рядом с тобой?
   - Это мои бабушка и дедушка, - лукаво улыбаясь сказал папа Анхеля, - да ты же их знаешь с детства!
   Никогда, подумал Анхелио, никогда не узнал бы их, глядя на афишу, где влюбленно глядела друг на друга ослепительно красивая пара, застыв в страстном танго. "Неудержимые Кончитта и Мануэль Родригес", гласила надпись.
   - Ничего не поделаешь, время, - тихонько сказал ему дон Игнасио. - Зал не случайно позвал тебя - узнал родную кровь тех, кто вдохнул в него душу.
   - А как же ...
   - А я объяснил ему, что если он хочет новой жизни, то пусть расстанется с призраками. И вернет тебя, если хочет снова жить, а не просто грезить.
   - Ну, ребята, вы и представить себе не можете, какая у нас в новом клубе будет программа! - не выдержал шеф и снова зарылся с головой в старые афиши и программы из архива семейства Родригес.
  
  

ВЫ ВИДИТЕ ТОЛЬКО СЕБЯ, МАДАМ!

  
  
   Катя повернулась в профиль, полюбовалась собой, потом сделала, к восхищению подружек, самое настоящее фуэтэ и, грациозно опустив руки, улыбнулась своему отражению. Зеркало послушно продемонстрировало изящную - но не костлявую! девушку, которая на "ты" с балетным станком, а также с плодово-овощной диетой. Предназначенное для любой женской фигуры, весеннее пальто МаксМары сидело на ней как влитое и делало ее стройный силуэт еще выше, а лицо - еще воздушнее и одухотвореннее.
   Стоило оно недорого, в сравнении, например, с Эскадой, не говоря уже о парижских прет-а-портэ и, судя по качеству ткани, ниток и геометрически идеальным линиям шва, действительно принадлежало фирме великого итальянца, сменившего адвокатское кресло на швейную машинку, а не очередной подпольной вьетнамо-китайской фабрике.
   - Берите, Каток, берите, - томно протянула ее подружка Алена, - ну право же, мамзель, в сравнении даже с вашим далеко не скудным гардеробом, этот салон предлагает куда более элегантные образцы мануфактуры.
   Алена в прошлом году закончила Щепку и пока подвизалась на ролях типа "кушать подано" в каком-то маленьком театрике, где платили чисто символически - до первого успеха, а потом, как говорили в труппе, золотой дождь осыплет нас всех. Но зато там не было нужды нырять в постель ни к режиссеру, ни, тем паче, к художественной руководительнице, поскольку эта молодая семейная пара была из весьма редкой нынче породы идеалистов, все еще появляющихся иногда в новой театральной среде и свято верила в чистоту пламени факела Мельпомены.
   Катя так и не смогла понять, откуда там взялся пламень, но как сравнение, оно ей очень нравилось, тем более, что своим покровителем она считала бога солнца и искусств Аполлона, охранявшего и вдохновлявшего ее знаменитый театр. И его коней тоже, как добавляла в таких случаях ехидная Машка, трудившаяся на подпевке у стареющего, но не теряющего успеха у публики, некогда весьма популярного дядечки, чей голос даже без микрофона все еще легко заполнял любой зал.
   Трио муз, как любили называть себя подруги или музыкальное трио, как называла их далекая от мира искусства Машкина мама, жило бедновато, но весело. Девчонки активно сидели на диете, что, кроме чисто профессионального плана, давало выигрыш и в материальном, позволяя время от времени прикупить какую-нибудь фирменную обновку.
   Этот магазинчик с нехилым названием "Мир плюс вся Европа" нашла вездесущая Машка, имевшая, в отличие от подруг, массу свободного времени днем, поскольку бывшая звезда советской эстрады придерживалась строгого режима в целях сохранения вечной молодости и время подъема для нее наступало точно перед временем обеда. Раньше пяти вечера в репетиционном зале он не появлялся, а потому, в отличие от подтанцовки, у "подголосков" времени было достаточно.
   Внутрь магазина Машетту, как называла ее Алена, заманило зеркало. Его было видно даже сквозь витрину - огромное, овальное, украшенное затейливой, серебряной, с виду, рамкой, оно неудержимо привлекало к себе внимание.
   Когда же, не удержавшись, Машка, все-таки, заскочила в торговый зал, она почувствовала себя аферисткой, поскольку в кармане у нее сиротливо шуршали три сторублевки, заначенные на всякий случай и бережно сохраняемые вот уже вторую неделю.
   Окинув опытным взглядом полки и вешалки, Машетта поскучнела. Все было настолько красиво и умело пошито, что ей, с ее заначкой на мороженное здесь было просто нечего делать. Она вздохнула и только хотела выйти, как вдруг увидела на полке безумно элегантный сиренево-розовый шарф, в котором ее опытный глаз сразу же распознал Кардена. Или Живанши. А может быть даже и Коко Шанель - надо же ей было одевать что-то к ее знаменитому маленькому черному платью! Так почему же не шарф, символизирующий знаменитые сиреневые сумерки Парижа?
   - Нравится? - раздался за спиной теплый, с хрипотцой голос, и, обернувшись, Машка увидела немолодую, элегантно одетую женщину, которая улыбнулась ей искренне и приветливо.
   - Не то слово! - выдохнула Машка, пожирая глазами это произведение портновского искусства.
   - Хотите его рекламировать? Вы девушка элегантная, современная, часто появляетесь в популярных оживленных компаниях - вы можете быть прекрасной эмблемой нашей конфекции. Ну, как?
   - А что скажет ваша хозяйка? И откуда вы сказаете, что я буду носить его постоянно? А вдруг я его продам?
   Женщина засмеялась. Это был совершенно необидный дружеский смех. Так раньше смеялась ее бабушка, когда была еще жива, слушая Машкины пародии на известных певиц.
   - Деточка моя, поживите с мое - научитесь разбираться в людях. Да вы скорее вообще перейдете на хлеб и воду, чем расстанетесь с ним. А когда он выйдет из моды - а с такими вещами это, как правило, не случается, вы сначала спрячете его в свой гардероб, а потом все равно будете его доставать при каждом удобном случае.
   - Откуда вы знаете? - поразилась Машка, поступавшая с любимыми вещами именно таким образом.
   - Ах, миленькая, да я же до сих пор так делаю!
   И она снова засмеялась, но уже вместе с Машеттой.
   - А насчет владелицы магазина не беспокойся - я и есть его владелица. Здесь обычно дочь с внучкой продают, но сейчас они вместе с моим и ее мужем в Европе, договора подписывают. Ну, что, будешь пробовать?
   Еще не веря в свое счастье, Машка осторожно дотронулась до почти невесомого шарфика, потом взяла его и артистически небрежно набросила его на плечи. Затем задрапировала голову на грузинский манер, потом повязала его на шее по-французски... В общем, следующие полчаса она провела как приклееная у семейной реликвии, как назвала "серебряное" зеркало Анна Петровна, хозяйка этого чудесного волшебного места.
   Среди знакомых шарф произвел фурор. Машка добросовестно раздавала визитки с координатами магазина всем желающим, которых оказалось несметное количество.
   Через неделю Анна Петровна ей позвонила и предложила зайти за процентами - оказывается, ей полагался еще и какой-то процент, кроме уже любимого шарфика! Испросив разрешение взять с собой подруг, Машка прилетела в магазинчик в тот же день.
   Как и она, девчонки были очарованы Анной Петровной, а с ее вернувшейся внучкой Настей, такой же страстной любительницей модной и красивой одежды как и они сами, сразу же нашли общий язык. И Настя тут же предложила бабушке сделать всех троих живой рекламой их магазину.
   И вот, спустя некоторое время, Настя срочно вызвала музыкальное трио, чтобы обсудить образцы новой продукции, которую предложил им один московский бизнесмен, активно торгующий со всей Европой сразу.
   - Да, это действительно МаксМара, - в конце концов пришли к заключению девушки. - А по этой цене вся коллекция улетит меньше чем за неделю. Бери, Каток, ты и будешь его рекламировать.
   - И я так думаю, Катюша. И ты можешь идти прямо в нем, тогда брючный костюм от Лакосты возьмет Машенька, а Настенька с Аленушкой будут демонстрировать куртки сразу нескольких модельеров - они у нас девушки более спортивного плана, - подвела итог полуторачасовым буйным дебатам Светлана Алексеевна, Настина мама.
   Она отобрала образцы и Настя только начала их упаковывать, как над дверью звякнул колокольчик и в магазин вошли сразу четверо. Первой семенила молоденькая испуганная девушка с маленькой собачкой на руках, закутанной в норковую муфточку. Нос и уши девушки, прихваченные мартовским морозцем, пламенели не хуже, чем у Деда Мороза на новогодней елке. Видно, курточка была, как говорится, на рыбьем пуху, и не очень-то ее согревала. Так же как и старенькие кубинки, судя по виду, служившие своей хозяйке уже не первый год и не один сезон подряд. За ней по-мужски вышагивала высокая худая женщина с недобрым подозрительным взглядом и дамской сумочкой в руках, поразительно не сочетавшейся с ее джинсово-меховым прикидом. След за ними, бережно поддерживаемая под руку мужчиной неопределенного возраста и еще более неопреденной внешности шествовала с презрительно-высокомерным видом дама, судя по украшениям и одежде, располагающая массой денег и полным отсутствием хорошего вкуса.
   - Это, что ли, место? - небрежно обратилась она к мужчине, тыча похожим на сардельку пальцем куда-то в прилавок. - Ну так что ж тут есть такого, чего нету в фирменных магазинах?
   - Ну, что ты, рыбка, в них все есть, - залебезил, судя по манерам, затюканный супруг надменной особы, - все, что тебе захочется, но может, ты и тут найдешь что-нибудь, что тебя порадует?
   И он так угоднически улыбнулся ей, что даже песика, преданно глядевшего на замерзшую девушку и периодически лизавшего ей нос, это возмутило, что он тут же выразил коротким заливистым тявканьем.
   - Танька, ведьма бестолковая, убери сейчас же Джина от своей холодной морды, простудишь собачку! - тут же распорядилась дама, презрительно глядя на девушку, на что пес тут же принялся облизывать ей щеки, вызывающе поглядывая на хозяйку.
   - Ну и черт с вами с обоими, дома разберусь, - отвернулась она от верных друзей и обратила свое внимание на заканчивавшую упаковывать Настю.
   - Послушайте, милочка, - произнесла она ледяным голосом, презрительно посмотрев на Катю в новом пальто, - бросьте вы заниматься с этой нищетой! К вам пришла настоящая покупательница. Вы что, оглохли? Так я вас быстро уволю! По всей Москве работы не найдете! Калерия! Ну-ка, найди мне хозяйку!
   Настя, остолбенев от такого обращения, не знала что сказать. Светлана Алексеевна, возмутившись до глубины души, только собралась ей ответить соответствующим образом, как из подсобки величаво, как королева, выплыла Анна Степановна.
   - Трудно забыть человеку твой визгливый голосок, Клавдия, - спокойно сказала она богатой хамке. - Да-а уж, какой ты была сорок лет назад, такой и осталась. Что, все что папочка украл в ЦК, досталось доченьке?
   - Ты? - испуганно сказала мгновенно потерявшая всю свою наглость дама. - Не может быть! Тебя же выслали! За сто первый километр! За буржуазное разложение! И преклонение перед Западом! За твои журналы мод! И твои платья!
   - И вернули - насмешливо улыбнулась Анна Степановна, - через два месяца вернули, поскольку в моих буржуазных платьях все ответственные жены щеголяли. Просто перевели в другой институт - от тебя подальше. Ни тебя, ни твоего папу уже тогда никто не любил. Просто в то время никто не мог с вами справиться. Ну, да дело прошлое. А теперь слушай. Этот магазин мой. А также моей старшей дочери и моей внучки. У тебя же, как я понимаю, кроме собачки, так никого и не появилось. Говори, что хочешь или убирайся отсюда.
   - Я...я ... я хотела бы на весну что-нибудь... пальто или манто, может быть, - глядя со страхом на Анну Степановну, прошептала нежеланная покупательница.
   - Примерь-ка это, - небрежно подала ей откуда-то из-под прилавка изысканное розовое манто Анна Петровна, - по-моему, точно как на тебя сшито.
   Та, не смея спорить, накинула его плечи и подошла к зеркалу.
   Девчонки огорченно переглянулись между собой - манто сидело просто изумительно, а им так не хотелось, чтобы эта мерзкая особа осталась довольной.
   - Ну, что же ты, бабушка! - чуть ли не плача, сказала Настя, глядя с укоризной на свою всегда такую мудрую и справедливую бабулю.
   - Не спеши, внученька, - тихо сказала та и озорно подмигнула насупившимся девушкам.
   - Что, обида обидой, а денежки - они всегда дорожку протопчут! - с пренебрежением глядя на Анну Степановну, заявила уже пришедшая в себя Клавдия. - Не боись, заплачу, сколько скажешь, дам. Я беру эту вещь - права ты была, Анька, она точно, как на меня сшита.
   - Ну, что ж, будь по-твоему! Коль на тебя сшита - тебе ее и носить! - при этих словах голос Анны Степановны зазвучал по-другому и словно заполнил собой все помещение.
   - Что, что, что это!!! - вдруг завизжала, глядя на себя в зеркало, наследница партийных богатств. - Что ты со мной сделала, ведьма сибирская! Сейчас же все исправь! Я тебе приказываю! Перестань меня гипнотизировать,! А-а-а-а-а! Кто это там? Не может быть!
   - Все может! А там, в зеркале - это ты. Такая, какая ты есть на самом деле. И не надейся - это не гипноз. Зеркало мне по наследству от моей бабушки из Иркутска досталось, а ей его на свадьбу друг мужа подарил. Ученый человек был, далеко свое время опередил. Она и предупредила меня, чтобы была с ним поаккуратнее, поскольку показывает оно саму суть человека. А если я захочу - то будет эта его суть видна не только в зеркале, но и на лице!
   - И что, никакая, косметика и пластика не помогут? - с надеждой подал голос несчастный супруг Клавдии.
   - Что бы она ни делала - все опять станет прежним, - торжествующе сказала Светлана Алексеевна, - об этом зеркале мне мама рассказала, когда мне двадцать пять исполнилось.
   - Так вот почему я еще ничего не знаю! - тут же отозвалась Настя.
   - Каля! Слышишь? Она навсегда такой останется! - и с этими словами преобразившийся на глазах супруг подошел к заулыбавшейся секретарше, забрал у нее сумочку жены и бросил ее под ноги Клавдии.
   - Неужели такой выглядит ее суть? - пораженно прошептала Алена.
   - А мы, честно сказать, так вообще не видим никакой разницы! Правда Джиник? - дерзко сказала отогревшаяся в тепле магазина девчушка с собачкой и смело посмотрела на когда-то ухоженное, а теперь больше всего походившее на грубую свиную морду, лицо Клавдии.
  
  

ЯВИСЬ МНЕ ВЕТЕР, ЯВИСЬ МНЕ ДОЖДЬ!

  
   В оффисе, как всегда, толклось много народу. Одни хотели изменить судьбу, другие - вернуть удачу, а третьи - в их числе больше всего было женщин лет за сорок, вернуть загулявших с молодыми, красивыми неверных мужей. И всех их надо было терпеливо выслушать, с ними надо было поговорить, объясняя им, что все зависит от них самих и что она - всего лишь психоаналитик. А ее задача - научить их решать проблемы, разбираясь в них, а не давать им сомнительные, с точки зрения психологии советы.
   Они все это выслушивали - терпеливо, кивая головой и поддакивая, соглашаясь со всеми ее рецептами и методиками, но желая взамен только одного - чтобы она пожелала им исполнения желаний. Тина возмущалась, сердилась, называла это абсолютно ненаучным подходом, но потом, в конце концов, остывала и, глядя на человека, ясно и четко представляла себе развитие событий, так, словно находилась в кинотеатре и смотрела фильм.
   Ненаучный, не имеющий ничего общего с психологией метод, отдававший, по ее мнению, шарлатанством чистейшей воды, срабатывал. Заключались успешные сделки, бухгалтера становились киноактерами, а неверные мужья с рыданиями возвращались к уже любимым женам и не отходили от них больше ни на шаг.
   Тина не знала, что и думать. Ни одно из ее трех высших образований не помагало ей - объяснить всю эту чертовщину она была просто не в силах.
   Она всегда скептически относилась к различным сверхъестественным явлениям, а, читая в газетах многочисленные объявления, поражалась, как только могут трезвомыслящие, и кем уже только не обманутые люди, снова и снова попадаться на крючок различных приманок, начиная от тысячи процентов прибыли и заканчивая полным омоложением за одну неделю.
   На этом фоне скромные обещания мэтров паранормального - наказать соперниц или снять венец безбрачия выглядели как что-то очень будничное и общедоступное.
   Ее клиенты, а особенно клиентки, не раз рассказывали ей о тех поразительных, не имеющих никакого научного объяснения эффектах, которыми заканчивалось их посещение некоторых магов и колдунов. До недавнего времени Тина отмахивалась от этих историй, считая их симптомами, типичными для уходов от реальности или, в крайнем случае, просто совпадениями. Этому в немалой степени способствовало и то, что большинство так называемых экстрасенсов и магов были самыми обыкновенными жуликами или психопатами, что, впрочем, относилось в последнее десятилетие практически к любой области деятельности.
   Но с тех пор, как ее "картинки" стали сбываться, Тина начала искать хоть какое-нибудь реальное объяснение, не связанное с высшими силами или уже набившими оскомину пришельцами. А тут еще восьмилетняя Маруся, любившая, как все дети, спать под бочком у мамы, начала жаловаться на странные сны, в которых она вместе с Тиной взбиралась на какую-то гору и с кем-то сражалась. Тина спокойно могла бы отнести эти сновидения к области детской фантазии, навеянной видиком или компьютером, если бы ей самой не снился тот же самый сюжет.
   Как назло, именно в это время на работе случилась накладка с одним клиентом, о которой Тина узнала слишком поздно.
   Маленький плешивый мужичонка, страдавший от наполеоновского комплекса, возомнил себя к тому же еще и Казановой, несмотря на то, что пришел к Тине со всеми симптомами импотенции на психологической основе. Она началась после развода с молодой женой, которая заявила на суде во всеуслышанье, что никаких денег ему не хватит, чтобы заставить ее поверить в то, что этот мерин может быть мужчиной.
   Добил же несчастного ее новый брак - с мужчиной, лет на десять его старше и на пять сантиметров ниже, от которого она, как это было видно за километр, была без ума и даже тут же забеременела - результат, не постигнутый им, несмотря на восемь лет совместной жизни.
   Такие случаи или делают человека снисходительнее и внимательнее к окружающим, чтобы не повторять прежних ошибок, или, что случается гораздо чаще, заставляют его возненавидеть всех женщин и делать все возможное, чтобы унизить и оскорбить их. А это могло привести к трагическим последствиям.
   Федя, как звали соломенного вдовца, все это прекрасно понимал, и, не желая провести остаток дней в психушке или на нарах, велел своим служителям из-под земли достать ему настоящего специалиста, чтобы тот во всем разобрался и немедленно ему помог.
   На его несчастье, единственным таким специалистом оказалась Тина. Мало того, что она была женского пола, так к тому же внешне она как две капли воды походила на Марину Мнишек, за что еще в школе была прозвана прекрасной полячкой. Только ее чувственной красоты и не хватало Феде для полного счастья!
   Сеансы психотерапии шли ни шатко, ни валко, но, по крайней мере, Федор уже прекратил кидаться стаканами в секретарш и даже без особого раздражения выносил общество своего коммерческого директора, без чьей мощной поддержки и аналитического ума он мог погибнуть как бизнесмен меньше, чем за месяц.
   Возможно, что за следующие полгода Тине удалось бы все-таки перевоспитать ярого женоненавистника в умеренного женолюба, но тут, по вине ее новой секретарши, случилась накладка.
   Люся временно замещала уехавшую на месяц к матери в Подмосковье ее верную и преданную, а главное, знающую всю подноготную, Дашу. Уж она-то никогда бы не допустила, чтобы один пациент оказался у раскрытой двери ее кабинета и услышал ее разговор с другим пациентом. Это был мужчина, которому она с помощью "картинок" помогла помириться с женой и тем самым сохранить брак.
   Федор не очень понял, как она это сделала, но зато хорошо запомнил, что сделано это было всего за три дня. А ему объясняли, что лечение должно продлиться еще полгода, чтобы был нормальный результат! Значит, как и все женщины, и она - врач, психолог, психотерапевт, обманывала его! Она хотела, как и его прежняя жена, выдоить из него побольше денег, а на него и на его здоровье, ей было просто наплевать!
   Воспаленный мозг несчастного уже не мог провести границу между выдумкой и реальностью и Федор затаил недоброе. Уже никто, и в первую очередь, сама Тина не смогли бы объяснить ему разницу между помощью в обычной семейной ссоре и лечению застарелого психоза, обременненого кучей фобий. Да он бы и не понял ничего, поскольку не имел к медицине никакого отношения.
   Это случилось 30 апреля. А первого мая наконец-то утихли грозы, бушевавшие последние дни, что заставляло Тину несколько раз откладывать вылазку на природу с пациентами из группы природной терапии.
   Но, наконец-то, ко всеобщей радости к обеду выглянуло солнышко и, превратившиеся в радостных мальчишек и девчонок, солидные бизнесмены обоего пола погрузились в автобус, что тоже входило в ее методику и, весело обмениваясь впечатлениями, отправились в путь.
   Эту гору Тина облюбовала давно и решила, что подъем на нее, доступный даже ребенку, не затруднит ее засидевшихся в своих кабинетах и оффисах пациентов.
   Наверху было прекрасно. На небе не было ни облачка, весеннее солнце уже грело по-летнему, а первая зелень вокруг радовала глаз и душу. Тина только выстроила полукругом всех пятнадцать человек, чтобы сделать несколько дыхательных упражнений, как из-за дерева появился Федор - растерзанный, в грязной одежде, с безумным мутным взглядом.
   - Занимаетесь? - хрипло сказал он. - Денежки платите? Давайте, давайте, кто больше заплатит, тому прекрасная полячка и поможет! Я ее насквозь вижу! Мы ей не нужны, нужны только наши денежки! Ну что, Тиночка, сколько вам дать, чтобы вы меня опять нормальным мужиком сделали? Десять? Сто тысяч? Берите! Все берите!
   И он начал разбрасывать по поляне различные банкноты.
   Растерявшиеся в первый момент пациенты, кинулись их собирать и складывать на камень возле Тины.
   - Может, охрану вызвать, а потом в Кащенку? Видать у мужика круто крыша поехала, - озабоченно сказал старший группы, вальяжный директор трех концернов, страдавший от бессоницы и страха перед темнотой. - Как вы считаете, Тина Сергеевна?
   - Да мы и сами с ним справимся, - загомонили остальные мужчины, - в нем и пятидесяти кэгэ не будет, к чему нам охрана, вы только скажите, Тина Сергеевна!
   Тина не слышала их. Вот она, эта битва на горе, осенило ее. Но не с человеком, а болезнью, с тем злом, что поселилось в его душе, измученной болью и предательством близкого человека.
   - Мама, - взяла ее за руку Маруся, - там, во сне, ты говорила красивые стихи и у дяди Феди голова перестала быть черной, а стала золотой!
   Вспомнила! Тина вспомнила свой сон! И, чеканя каждое слово и представляя каждую фразу как картинку, она начала:
   - Явись мне ветер, явись мне дождь...
   Слова возникали сами по себе, древние, полузабытые и вместе с тем такие знакомые, словно она уже произносила их, когда-то, давно, может быть, в прежней жизни...
   - И засияет радуга в руках моих!
   Закончила она ликующе и огляделась. Мужчины отпустили Федора, а он стоял и говорил, не глядя на Тину, смущенно озираясь вокруг и отряхивая, прилипшие во время схватки листья и траву, со своего промокшего насквозь костюма.
   - Извините, меня, ради Бога, Тина Сергеевна, не знаю, что на меня наехало, конечно же, я буду ходить на все сеансы, сделаю все, что вы посоветуете. А кроме того, я думаю, пора забыть Надю, у нее своя жизнь, а у меня будет своя...
   И он посмотрел на маленькую, худенькую Тоню из группы, которая никак не могла найти себе верного спутника жизни и так застенчиво и мило улыбнулся ей, что тому, кто это видел, сразу бы стало ясно, что будет у Феди своя личная жизнь и гораздо раньше, чем он сам об этом думает.
   Но на него никто не обращал внимания. Вся группа вместе с Марусей в изумлении смотрела на Тину, а она - на свои широко раскинутые руки, из ладоней которых сквозь последние капли весеннего дождя подымалась в небо сияющая разноцветная радуга.
  

ЭТО НОВОЕ СОВСЕМ, ХОРОШЕЕ КИНО

  
   В павильоне пахло клеем, краской и дешевыми сигаретами. Рабочие, ставившие выгородку для очередной сцены сериала, старались использовать все, что можно из прошлых сцен в целях экономии бюджета.
   Такая сознательность встречалась не часто. Но строгий бригадир, студент последнего курса ВГИКа, разъяснил всем, что их вознаграждение целиком и полностью зависит от их экономии. И ребята старались. Кроме всего прочего продюссер, она же режиссер, а также исполнительница главной роли Машуля железно пообещала им роли в следующем сериале и даже не в массовке.
   В этом же, кроме как статистами во всех эпизодах, только самому бригадиру удалось сняться в качестве актера окружения, а точнее, изобразить телохранителя героя, которого, к сожалению, пришили уже во второй серии.
   Но и это было уже что-то. Не секрет, что из-за выпускников многочисленных театральных студий, а также по чисто политическим причинам, на актерской бирже труда процветал вместо кастинга демпинг, в связи с наводнившим Москву русскими и русскоговорящими актерами изо всех бывших пятнадцати республик. Получить более-менее приличную роль молодым неизвестным студентам, если они не из школы мэтров с талантами и связями - это было что-то из области научной фантастики.
   Оставались эпизоды, массовки и, конечно же, криминальные сериалы, где персонажей отстреливали настолько часто, что у молодых появлялся шанс быть если не открытыми, то, по крайней мере, замеченными.
   Так что вгиковцы молились богу на Машулю и ее беспокойного сценариста, постоянного убиравшего одних персонажей и вводившего следующих, тем самым давая им возможность хоть как-то помелькать на экране.
   Сюжетная линия фильма уже давно никого не волновала, поскольку все кримисериалы развивались по одной и той же схеме и различались только количеством серий и трупов.
   Для следуюшего сериала, чьи съемки должны были начаться через месяц, Машуле удалось найти двух смышленных "негров", которые за совсем приличную сумму состряпали ей нечто вроде вечного двигателя - сериала, не имеющего ни начала, ни конца, который можно было спокойно догнать до трехсот, а то и до пятисот серий, чем обеспечить прочное благополучие себе и своему преданному творческому коллективу.
   Верным вгиковцам в этом сериале отдали все выигрышные мужские роли, включая главные. Женские же были распределены между неувядающими дивами эпохи брежневского кино и молодыми профурсетками из числа спонсоровских давалок, которых Машуля на дух не выносила, но вынуждена была терпеть, поскольку только для пилотного фильма ей был необходим миллион с хвостиком. Причем не в усиленно теряющей стабильность зелени, а в старых добрых лирах имени новой королевы Елизаветы.
   Искомые же банкноты находились у старичка-боровичка, вовремя слинявшего задолго до начала перестройки - сначала в родной Израиль, а затем - в не менее родную Америку. Оттуда его путь лежал на остров, именуемый Великой Британией, где он и бросил якорь.
   Теперь же, оставив на произвол судьбы детей, внуков и правнуков, он резво припылил в родное отечество, встретившее его с распростертыми объятиями. Дедок он был не вредный и не жадный, но вот только после почти десятилетнего вдовства слегка ошалел и сейчас наверстывал упущенное, ощущая себя кем-то вроде Саввы Морозова. С той разницей, что великий меценат посвятил свою жизнь картинам, а мистер Смит - бывший Смирнович, - картинкам. Живым, прелестным и отзывчивым. Трое из таких и заняли вакантные места главных героинь, не умея изображать ничего другого, кроме апогея радости в соответствующий момент, да еще столь талантливо, что боровичок был абсолютно убежден, что как мужчина он еще о-го-го!
   Мудрая Машуля недрогнувшей рукой уничтожила прежний сценарный план и тут же велела верным "неграм" переделать эпизодические роли трех потаскушек в главные, где жрицы любви из патриотизма добывали сведения у криминального элемента и через одну-две серии верно сносили информацию родной милиции.
   Она также не поскупилась на роскошный антураж - море, виллы, казино...
   Короче, если до сих пор съемочная группа обожала Машку, то теперь стала ее боготворить, поскольку влюбленный дедок безропотно отстегнул миллионы и вся группа уже жила в предвкушении предстоящей поездки в Сен-Тропе, где и должно было развиваться действие.
   А пока все дружно добивали шестьдесят пятую и шестьдесят шестую и последнюю серию.
   - Внимание! Камера! Мотор! Снимаем!
   Машуля в очередной раз застыла у разбитого окна, поглядела с ужасом вниз и завопив: "Нет! Я его не убивала!" бросилась в это самое окно, привычно приземлившись на два спортивных мата.
   - Жернова Господни мелют медленно... - выдал финальную реплику Костик, игравший шустрого лейтенанта, имевшего склонность к философствованию.
   - Стоп! Снято!
   - А где же дубль номер - какой там у нас дубль?
   - Забудьте, никаких дублей, все снимаем с первого раза - пленку надо экономить. Дубли будут в Ницце! - успокоила ответственного Гену, ассистента помрежа, тоже студента, Машуля.
   - И то верно. Тогда на сегодня все?
   - Не только на сегодня! Ребята, вообще все! Отстрелялись! Ночью смонтируем, утром на телевидение - и неделю гулять, спать, дышать чистым воздухом...
   - Подтверждаю, - вмешался зам "по всему", как его называли в группе, Олег Иванович, мужчина без возраста и без актерских амбиций, но зато прирожденный хозяйственник, способный достать все из-под земли за весьма умеренную цену. - Все визы готовы, билеты тоже, места в отеле - пять звезд, между прочим, забронированы...
   - На сколько уезжаем? - не выдержал Костик, пытаясь открыть великую тайну, которой Машка изводила всю группу. Правда не из вредности, а из суеверия - а вдруг что-то не сбудется?
   - Подумай! - улыбнулась она ему.
   - Неделя?
   - Не-а.
   - Две! - включился в игру бригадир Славик.
   - Кто больше? - начала подзуживать всех забиравшая вчера билеты помреж Анечка.
   - Ну не месяц же? - недоверчиво скривила губы самая хорошенькая из "гарема" Зиночка.
   - Благодаря вашим доблестным усилиям попасть на экран, девочки, - твердо сказала Машуля, собиравшаяся раз и навсегда дать им понять, кто в доме хозяин, и посмотрела на них взглядом Вассы Железновой, которую играла в дипломном спектакле, - и благодаря вашей самоотверженной пропаганде всему французскому, давшей, между прочим, вам возможность появиться на экране, мы уезжаем во Францию... на год! Но учтите все, - перекричала она восторженные вопли девчонок и всей своей группы, - если у меня с вами будут хлопоты - ищите себе другого режиссера. На съемках должна быть железная дисциплина, но...
   - Но? - затаив дыхание повторила Люся, самая молоденькая из трио и самая глуповатая.
   - Но, благодаря мистеру Смиту и его заботе о свободном времени коллектива, съемочный день будет продолжаться не более четырех часов, а в субботу и воскресенье съемок не будет вообще!
   - Этого не может быть Машенька, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, - не выдержав, заплакала одна из "див", - в наше время это...
   И она снова залилась счастливыми слезами, так и не докончив фразы.
   - Да правда это, правда, перестаньте вы воду лить, - презрительно и вместе с тем сочувствуюше посмотрела на заметно стареющую "звезду" Тоня, девица, обладавшая весьма прагматичным складом ума и начисто лишенная каких-либо сантиментов. Она твердо решила пойти по пути Анн Никольсон и женить на себе любвеобильного миллиардера, а там - там видно будет. Подружек своих она держала в ежовых рукавицах, а к Машуле относилась с искренним уважением одного профессионала к другому и уже пообещала ей полную поддержку во всем, что необходимо, включая и дисциплину.
   - Тони права, - называя ее на английский манер, согласилась с ней Машуля. - Так что попрошу всех выместись отсюда к чертовой матери и дать нам возможность с Анечкой и Геной закончить чертовы серии и развязаться до завтра со всеми делами.
   - А, того.. - начал было Костик.
   - А того самого, его мы будем отмечать в доме отдыха, я же вам сказала - неделю - свежий воздух, прогулки... Как? - фальшиво удивилась Машуля, лукаво улыбаясь, - неужели я забыла упомянуть, что послезавтра Яша Смит улетает с экспертами, - при этих словах Тоня подмигнула игриво Костику, отчего тот покраснел, - на Лазурный берег, чтобы подготовить все к съемкам, а нас, несчастных, отправляет на две недели, а что, я говорила, неделю? Ах, какая же я рассеянная, или на сколько там было, Олег Иванович, ах, да, простите, на три недели, в Подмосковье...
   - Ну если в "Малиновый звон", то я поверю в чудеса, - недоверчиво заявил Толик, игравший всех злодеев подряд.
   - Смотрите, какой хороший мальчик! Именно туда! А сейчас - выметайтесь! Встретимся в "Малиновом звоне"! Олег Иванович, отдаю всех в ваши железные руки!
   В середине мая "Малиновый звон" обыкновенно закрывался на профилактику перед началом летнего сезона. Делать, в сущности, там было особенно нечего, клиент сюда ехал вполне воспитанный, достаточно богатый и со своей прислугой, так что освежительный ремонт отнимал неделю, а остальное время все неторопясь наводили глянец на пять аккуратно построенных коттеджей и территорию около них.
   В этом же месяце, вдохновленные щедрыми доводами Яши Смита, они справились за четыре дня и пятнадцатого мая группа из двадцати человек вольготно расположилась в одном коттедже, чья архитектура и планировка позволяли поселить туда еще столько же с неменьшими удобствами.
   Первые два дня все отсыпались - сказались последствия трехмесячной гонки. Потом, пройдя в лечебнице обследования и получив назначения на различные процедуры, усиленно занялись своим здоровьем, не пренебрегая, баней, ваннами, сауной, массажами, бассейном и прочими достижениями цивилизаци, включая косметологов, личных поваров, тренеров по всяким шейпингам и аэробикам... Этот список можно было продолжить еще на две страницы, но через неделю все привыкли и ходили на разные процедуры и роскошества как на работу.
   Вопреки всем культурным традициям кино, алкоголь и даже пиво Машуля запретила категорически, прекрасно понимая к чему это может привести в условиях полного безделия. Под угрозой отлучения от прекрасной Франции, вся группа быстро переквалифицировалась в трезвенников, и почти все с помощью чудо-доктора Василия Ивановича, стоически смирившегося с неизбежным прозвищем "Чапай" бросили курить.
   Через десять дней киношники выглядели отменно, но начали скучать. Смотреть телевизор в номерах никто не хотел, спать ложились рано, предпочитая все свободное от процедур время проводить на воздухе и, в конце концов, народ захотел зрелищ, поскольку с хлебом все было в порядке.
   Перед Машулей встала нелегкая задача. Ну чем развлечь оборзевающих от лени киношников, пока они не сорвались с цепи? Ну не в кино же их вести, в конце концов?!!
   А почему бы и нет? Смотря, в какое кино!
   Вечером с шуточками и прибауточками все отправились в местное Простоквашино, как обозвал Костик так и не ставший дачным поселок. В нем сохранились домики добрежневской эпохи и - вот чудеса-то! клуб, в котором до сих пор крутили запасы старых фильмов. Об этой реликвии Машуле рассказала повариха, с которой она подружилась на почве обмена рецептов заготовок.
   В этот вечер показывали какой-то старый, еще черно-белый фильм с совершенно незапоминающимся названием. Да и сюжет был банальнее некуда - любовь, ревность, разлука, ну и так далее. И все это на фоне производственного конфликта.
   Но вот что было странно - вся группа смотрела фильм как завороженная. Мужчины покашливали в наиболее напряженных моментах, женщины, не скрывая, лили слезы, оплакивая невезучую участь героини и только уставшая за день от работы по сценарию Машуля - она в очередной раз перекроила замысел "негров", мирно продремала весь фильм, уютно свернувшись калачиком на невероятно мягком диване, неизвестно как попавшем в этот клуб.
   Разбудили ее свет и шум голосов, оживленно комментировавших содержание фильма.
   "Ну, слава Богу, угодила", - пробормотала она, зевая и потягиваясь, благо диванчик стоял в заднем ряду да еще в уголке и никто не обратил внимания на ее богатырский сон.
   Назавтра только и было разговору что о кино. Все настолько оживленно обсуждали перипетии сюжета, что Машуля даже пожалела - как же она проспала такой замечательный фильм!
   К вечеру все опять собрались в культпоход, а ее, как назло, вызвал на переговоры Яша Смит, чтобы уточнить всякие нюансы, связанные с предстоящими съемками.
   Как всякий деловой человек, он экономил свое и чужое время, но, тем не менее, прошло больше сорока минут, пока они утрясли некоторые вопросы. Идти в кино уже не было смысла и Машуля отправилась в круглосуточный бассейн, где совершенно великолепно поплавала в гордом одиночестве. Потом она заглянула на кухню к поварихе Любе, обсудила меню на завтра и, не веря сама себе, завалилась спать в одиннадцатом часу.
   Наутро за завтраком все опять обсуждали фильм, делая это настолько увлеченно, что Машка решила - кровь из носу - но она на него пойдет.
   Вечерний диалог с Яшей на этот раз ограничился десятью минутами, но на начало она все же опоздала.
   Устроившись поудобнее на диванчике она первые пять минут добросовестно наблюдала развитие сюжета, который ничем не отличался от прежнего, даже актеры, как ей показалось, были те же самые, затем зевнула, едва не вывихнув челюсти и, решив, что фильм - скука смертная, потихоньку выползла из зала, чтобы не мешать остальным "наслаждаться" этим черно-белым безобразием.
   На пути к "Малиновому звону" она столкнулась с Любой.
   - Ох, - испуганно сказала та, переводя дух, - ты чой-то как привидение выскакиваешь?
   - Где это ты, интересно, видела скачущих привидений? - съехидничала Машуля.
   - Где надо, там и видела, - сердито заявила Любаня, переводя дух от испуга. - А ты чо это по ночам сама шастаешь?
   - Да остальные эту тупизну в клубе смотрят, а я не выдержала и сбежала.
   - Ну, на вкус и цвет...
   - Ты хочешь сказать, что тебе это черно-белая муть нравится?
   - Какая черно-белая?
   - Ну фильмы эти старые, сороковых или пятидесятых годов, что в вашем клубе крутят.
   - Ну ты и горазда выдумывать! Да откуда же в нашем клубе черно-белые фильмы?
   - Не знаю, может кто-то копии из Госфильмофонда на прокат взял, они же копейки стоят, а может у вашего киномеханика со старых времен остались.
   - Может и остались, я не проверяла. Да я и не хожу на наши фильмы. Только когда чего-нибудь голливудское показывают. Знаешь, эти с музыкой, с танцами, с костюмами шикарными... Век бы их смотрела! А наши что? Ни любви тебе захватывающей, ни костюмов, одни производственные глупости. Ну, ладно, тебе завтра спать да спать, а мне к шести на смену. Давай, за завтраком увидимся.
   - Пока.
   Распрощавшись с Любаней, Машуля задумалась. Голливудские фильмы с музыкой, танцами, яркие и красочные...
   - Эй, Любаня, постой!
   - Чего еще?
   - А ты не помнишь, как этих актеров голливудских звали? Ну хоть кого-нибудь?
   - Как это не помню? - обиделась Люба. - Ты чо думаешь, раз на кухне - значит безграмотная? Джуди Гарланд, Джинджер и Фред, Мерилин Монро, ну эту все знают...
   Не дослушав ее, Машка резко повернулась и побежала к кинотеатру.
   Фильм еще шел, но она, не заходя в зал, обошла клуб и сзади увидела то, что ожидала - металлическую лесенку, ведущую в будку киномеханика.
   "Совсем как в детстве", - подумала она, карабкаясь по крутым ступенькам.
   Дверь была не заперта и Машуля на цыпочках вошла внутрь, направляясь в полутьме к человеку, увлеченно глядевшему через окошечко на экран. Стрекотала лента, знакомо пахло нагревшимся железом, а на аппарате сверху лежал кулечек с семечками.
   На столе лежали номера "Советского экрана" за семьдесят какой-то год, стоял графин с водой и чешская вазочка из разноцветного стекла с искусственными ромашками - точь-в-точь как, хранимая на память о первой зарплате у Машиной бабушки.
   - Добрый вечер, - смело сказала Машуля, подойдя к механику. - А какое сегодня кино крутите?
   С этими словами она посмотрела на пустой экран, по которому бегали какие-то цветные зигзаги.
   - Хорошее кино, - спокойно повернулся к ней тот. - Это новое кино, можно сказать, кино будущего.
   - А почему же я ничего не увидела? - спросила Машуля, забираясь с ногами на стул и доставая из кармана конфеты.
   - Хотите? - протянула она пакетик мужчине.
   - Спасибо, с удовольствием. Так вот, в первый раз вы проспали, а во второй - увидели кое-что, но ушли, и не успели настроить свой мозг на фильм. А отсюда, из будки, вы вообще ничего не увидите - аппарат настроен только на зал.
   - Он что, гипнотизирует зрителей?
   - Ничего подобного! - возмутился мужчина. - Насмотрелись, видать, всякой чуши, вот и выдумываете невесть что!
   - Извините, конечно, но как же тогда получается?
   - Аппарат дает только первые кадры - настройку на эпоху, так сказать, а все остальное зависит от зрителей. И всегда находятся несколько лидеров, которые ведут за собой остальных.
   - Значит - сам себе режиссер?
   - А также сценарист, костюмер... Человеческая память - уникальная вещь, особенно зрительная. Она хранит в своем подсознании абсолютно все, что видит человек за свою жизнь. А мозг, с помощью аппарата, комбинирует, создает или просто вспоминает.
   - Но как же Любаня могла вспомнить голливудские фильмы? Они же здесь не шли...
   - А это один киновед здесь был на отдыхе, специалист, можно сказать, по Голливуду тех лет.
   - Послушайте, это, конечно, глупо, но обязательно ли надо, чтобы в зале была группа людей?
   - Разумеется, нет, а в чем дело? А-а, понимаю, понимаю. Ну, что ж, через полчаса фильм закончится и, давайте, попробуем.
   Через час, устроившись поудобнее на мягком диванчике с кульком семечек в руках Машуля с киномехаником с упоением наслаждались "Миллионом лет до нашей эры".
  

ПОКА НЕ ПОВЕРНЕШЬ ...

  
  
   - Вылитый князь Багратиони, - пробормотал себе под нос Малхаз, в последний раз охорашиваясь перед зеркалом.
   Оно послушно отразило симпатичного жизнерадостного раблезианца, поклонника хорошей кухни и красивых женщин, любимца всей редакции за щедрость и отзывчивость, свойственную только настоящим грузинам.
   Сам Малхаз в Грузии бывал только во время каникул, а позже - отпусков. Но всегда с гордостью говорил о родине своих предков и не позволял никому делать какие-либо замечания по ее адресу.
   - Малхаз, сыночек, ты готов? - раздался из кухни голос его матери. - Съезди на Ленинградский, там зелень лучше, ты же знаешь, что твой дедушка...
   Ее прервал телефонный звонок. Звонил отец. Он опять задерживался на заседании кафедры и из-за этого не мог поехать в аэропорт. Теперь это надо было сделать самому Малхазу.
   Пришлось срочно менять планы.
   Малхаз, завязывая галстук, пообщался по мобильнику с секретаршей - пусть, мол, начинают "летучку" без него. В конце концов, его зам не напрасно получает свою "министерскую добавку", как ехидно называли его ставку остальные сотрудники. И вполне может обойтись разок без своего шефа.
   Его мать по телефону срочно вызывала на подмогу сестру с мужем. Тем временем она отправила одного своего брата на рынок, а другого - в специализированный магазин деликатесов - для создания действительно праздничного стола ей нужна была серьезная поддержка. Ольга обожала своего невероятно воспитанного свекра и ей очень не хотелось ударить перед ним лицом в грязь. Каждую минуту должны были подойти и другие члены семьи с покупками и отчетом о проделанной работе.
   Малхаз, глядя на часы, прикинул, что если он поторопится, то перед встречей деда совершенно спокойно успеет смотаться в салон к Виктору и подстричь свою буйную растрепанную шевелюру. Иначе ему будет плохо. Его, прославившийся своей элегантностью на все Черноморское побережье, строгий дед, всю жизнь на дух не переносил патлатых расхристанных бездельников, позорящих звание мужчины. И мог, совсем как в юности, в два счета обрить ему макушку, на манер тонзуры, своей опасной бритвой.
   Поцеловав мать на прощание, Малхаз схватил свой портфель, за полминуты преодолел два этажа и остановился в растерянности. Перед их подъездом стоял огромный фургон по перевозке мебели и начисто перекрывал его "вольво" все пути к выезду со двора.
   Судя по количеству коробок и стульев со столами, опять владельцы первого этажа увеличили аренду помещения, выжив тем самым прежних нанимателей.
   Однако Малхазу в этот момент было не до их проблем - в его распоряжении оставалось всего четыре часа. Прикинув так и эдак, он, не долго думая, позвонил в редакцию и велел прислать машину к салону. А сам, не теряя времени на бессмысленные споры с грузчиками, быстрым шагом отправился к проспекту.
   Их трехэтажный дом находился в тихом переулке и поймать там машину было весьма проблематично. Если же идти по улице, то ему понадобится минут пятнадцать, чтобы дойти до проспекта, где шансы остановить кого-нибудь были гораздо выше. Правда, и там, чтобы тормознуть машину, ушло бы какое-то время - все летели как угорелые и никто не рвался подзаработать пару стольников. Ну и, кроме того, вероятность пробок в этот час была равна девяносто девяти целым и девяти десятым процента.
   Но существовал и другой путь, которым он пользовался когда-то, лет, примерно, двадцать назад. Он был тогда еще студентом, чьи опоздания на лекции стали на факультете хрестоматийными. Его особой вины в том не было. От их станции метро до Моховой, тогда еще проспекта Маркса, было ужасно неудобно добираться - сначала четыре остановки на троллейбусе, который вечно сходил с проводов, затем три на трамвае, потом на метро с двумя пересадками.
   Для всю жизнь любящего поспать Малхаза каждая секунда была на счету. Поэтому еще на первом курсе он проложил свою трассу, на которой знал все проходные дворы и переулки. И даже один ход через бывший винный подвал, сокращавший маршрут на две троллейбусные и одну трамвайную остановки.
   За пять лет учебы Малхаз не только выучил наизусть все окрестности, но даже поставил свой личный рекорд, как-то добравшись от дома до метро за двенадцать с половиной минут.
   Однако со временем он перестал гнаться за скоростью. И даже стал просыпаться пораньше, чтобы пройтись, не торопясь, старыми московскими улочками, знакомыми ему с раннего детства и увиденными сейчас совсем другими глазами. А во время своей практики, он, по вдохновению, сделал целую страницу со своими снимками. И так и назвал ее - "Мои переулочки". Эту пожелтевший номер газеты Малхаз бережно хранил до сих пор.
   С тех времен много что изменилось. Но воспоминания юности оставались с ним всегда, помогая не потерять себя во времена тяжелые и не продаться за кусок хлеба с икрой - в сытые.
   Он без памяти любил эти, сохранившие старый московский дух, улицы и улочки и не имел ни малейшего желания сменить их на какой-нибудь шикарный тан-хаус, хотя и мог себе это позволить.
   И вот сейчас его переулочки пришли к нему на помощь, зовя на трассу по старому маршруту.
   И он откликнулся на их зов и пошел, помахивая сохранившимся еще со старых времен "счастливым" дипломатом, который не соглашался сменить ни на какие шедевры кожевенной промышленности объединенной Европы, несмотря на все увещевания мамы и секретарши. Любимые "мокасы" привычно преодолевали не забытые за годы четырехколесного благополучия подъемы и спуски, старые, еще не снесенные предприимчивыми миллиардерами из различных "строев", дворики, радовали глаз июньской зеленью и все настолько напоминало ему счастливые доперестроечные восьмидесятые, что он даже замурлыкал себе под нос свою любимую песню, которую знал в те годы каждый уважающий себя интеллектуал.
   "Не сходить с пути земного, но, так уж суждено!" - припоминая, а кое-где и перевирая слова, запел уже вполголоса неожиданно пришедший в совершенно студенческое настроение владелец и главный редактор популярного географического еженедельника, объездивший полмира и уже издавший не один собственный альбом, в котором запечатлел различные чудеса и курьезы планеты.
   "Всех пугают перемены, но, тут уж все равно! Вот, новый поворот!", - Малхаз завернул за угол и в растерянности остановился. Увлекшись пением, он свернул не туда. Или просто подзабыл дорогу, потому что этого переулка он просто не мог вспомнить.
   Тот выглядел совсем обычно. Полтора десятка двух- и трехэтажных домов с неизменными лавочками у подъездов, будка мороженщика, у которой толпилась стайка ребятишек и ленивый разноцветный кот, разлегшийся прямо посреди дороги.
   На лавочках, разумеется, сидели бабули и мамаши с колясками, а на балконах сушилось белье, поскольку денек выдался на редкость солнечный.
   "Та-ак", - подумал духовный наследник князя Багратиони, - "и куда же это меня занесло?"
   Он огляделся по сторонам, отыскивая на стенах домов название. Найдя же, убедился, что оно ничего ему не говорит. Мало ли как назывался этот Солнечный переулок до того как! А справочник "Дорога к дому" остался в бардачке "вольво".
   "Придется спрашивать местное население", - пришел к гениальному выводу великий путешественник и пошел по направлению к бабулям. Звонок сотового прервал его бодрый шаг. Мама сообщала ему, что самолет задерживается на три часа, а посему папа сам успеет его встретить. Так что пусть Малхаз приведет себя в порядок, чтобы не было стыдно перед дедушкой.
   Зоркие глаза Малхаза тем временем углядели вывеску "Парикмахерская" в конце переулка. Все складывалось очень удачно. Не надо было лететь, сломя голову в салон, а потом в аэропорт. В его распоряжении неожиданно оказались несколько часов совершенно свободного, принадлежащего только ему времени. И он совсем не собирался отказываться от такого редкостного подарка судьбы.
   Отменив машину, он отключил прямой телефон, оставив старый "кривой", чей номер знали только родные и, продолжая напевать, зашагал по Солнечному.
   "За поворот! Новый поворот! Что он нам несет?" - беспечно разливался соловьем главный редактор, аккуратно перешагивая через лениво открывшего один глаз кота и подмигивая ему в ответ. Он даже притормозил было возле мороженщика, но, тут же решив, что парикмахер этого не поймет, бодро направился к салону.
   Клиентов, к счастью, было всего два человека. Малхаз тут же договорился, что мастер, совсем еще молодой парень, но, судя по работе, настоящий виртуоз, сразу же позовет его, как только освободится. А сам он, тем временем, успеет порадовать душу мороженным.
   Это благое намерение было прервано в самом начале. В глубине двора на лавочке какой-то рыжий парнишка в голубой курортной кепочке терзал шестиструнку, выкрикивая ломким голосом ту же самую песню.
   - Побойся Бога, пацан, это же классика! Уродуй что-нибудь свое, крутое, по приколу, блин, не врубятся! - пытаясь подражать молодежному сленгу взмолился Малхаз, подходя к мальчишке.
   - Отстань, Паганини, - огрызнулся тот звонким девичьим голосом и изумленный Малхаз увидел, что это не пацан, а девчонка. Точнее, девушка. Лет двадцати, невысокая, крепкая, коротко подстриженная, в джинсах и черной маечке-самопале с портретом битлов на спине и надписью "Журфак МГУ" впереди.
   - If you wont to drink and ... - машинально вспомнил старую фишку бывший студент этого факультета.
   - Ага, - ухмыльнулась она, - поступайте на журфак!
   Малхаз сообразил, что он, собственно говоря, чуть было не ляпнул и начал заливаться краской. Одно дело, старая компания однокурсников, бойцов со скукой и алкоголем, где боевые подруги могли высказаться не хуже, чем вздрогнуть. И совсем другое - молоденькая, чертовски симпатичная девушка, чей насмешливый взгляд напомнил ему его несостоявшуюся невесту. Она точно также смотрела на него, когда он пытался объяснить ей, что еще не готов для женитьбы. И что тридцать - это еще не возраст для создания семьи, и что он еще не созрел...
   - Смотри, не перезрей, - сказала она ему тогда. И как в воду глядела.
   Следующие годы пролетели на редкость неудачно в личном плане. Неудивительно, что в последнее время Малхаз начал всерьез задумываться - а не суждено ли ему вообще остаться старым холостяком? И оба его брата, и сестра уже давным-давно нашли свои половины. А он, любимый дядя многочисленных племянников и племянниц, все свое свободное время отдавал еженедельнику, заменившему ему в последний год всех его временных подруг.
   - Да вы не краснейте, - снисходительно бросила она, - у нас это до сих пор на столах в аудитории вырезают.
  -- В Ленинской? - машинально вспомнил он старое название.
  -- Ага. И в Коммунистической тоже.
  -- Какой курс, второй? - спросил он, присаживаясь рядом и доставая сигареты.
  -- Четвертый! - обиделась она. - Газета. А вы?
  -- И я заканчивал газетное, - сказал он миролюбиво, щелкая зажигалкой. - И был в футбольной команде.
  -- Правда? А я в волейбольной! А где у вас была практика?
   И они начали болтать, как старые знакомые. Перемыли кости преподавателям, покритиковали предметы и обсуждили ее планы на будущее. Она хотела продолжить начатую ею в прошлом году тему "На грани закона и совести". И отчаянно спорила с ним, доказывая, что равнодушие и журналистика - вещи несовместимые.
   Малхаз давно не чувствовал себя таким живым и счастливым. Словно и не было этих тяжелых лет безвременья и безвластия, а само понятие желтой прессы употреблялось лишь в применении к западной.
   И только одно его волновало - как бы не подошла его очередь к парикмахеру. Потому что, пока он будет приводить себя в порядок, девушка вполне могла исчезнуть. Да и зачем ей сидеть долго с таким старым чертом как он, у нее что, молодых ребят нету? Малхаз прекрасно понимал, что, не считая внешней привлекательности, такая цельная и чистая личность как она, к тому же не пьющая и не курящая - это на журфаке-то! никогда не будет обойдена мужским вниманием.
   Но надо было решаться, поскольку время шло. И, глядя в ее озорные зеленые глаза, он, заикаясь и запинаясь, предложил ей увидеться послезавтра в субботу, поскольку в пятницу у нее был очередной экзамен.
   - Давайте у "Художественного", - предложила она. - Мы после экзамена поедем с моей подругой на дачу в Малаховку - ее мама просила кое-что привезти. А в субботу с утра я вернусь и сразу же поеду на Новый Арбат. Ну, Калининский, у меня там встреча насчет практики. А к часу я освобожусь. Но, если что, вы подождете?
   И она посмотрела на него чуть лукаво.
   Из окна парикмахер, подзывая, помахал ему рукой.
   - Вы уж извините, но не получится со стрижкой - воду отключили...
   - Ничего, бывает, старые дома, все-таки... Ну что, в час? - обратился он к девушке.
   - Договорились! Я понимаю, вам надо бежать, чтобы найти, где подстричься... Но вы не могли бы показать мне аккорды? Я же слышала, как вы пели...
   И Малхаз, с помощью трех блатных аккордов и двух баррэ с блеском вышел из положения. Совсем как в студенческие годы, когда на его песни слетались девчонки со всех факультетов.
   "И ты не разберешь, пока не повернешь!" - закончили они громогласным дуэтом, спугнувшим даже ленивого кота.
  -- До субботы! - уже на ходу попрощался Малхаз, направляясь к выходу из переулка и обернувшись, успел поймать и сохранить ее взгляд и расцветающую улыбку.
   " Мы себе давали слово, не сходить с пути прямого..." - донеслось ему вслед, когда он, кое-как сориентировавшись, выходил на знакомую дорогу.
   В салоне его уже не ждали. Но Виктор тут же бросил под каким-то предлогом крутого денежного клиента и сразу же занялся своим "любимым редактором". Густые и черные как смоль, вьющиеся волосы Малхаза были предметом постоянной зависти и не менее постоянного восхищения всего мужского персонала салона, как назло, имевшего проблемы со своей растительностью. Кроме того, "любимый редактор" исправно и бесплатно поставлял в салон свою продукцию в виде журналов и буклетов. А также исправно и даже безропотно соглашался быть объектом различных экспериментов в области высокого искусства моделирования волос, а попросту говоря, пижонской стрижки.
   Часа через полтора, благодаря искусным манипуляциям, жизнерадостная и обаятельная физиономия Малхаза украсилась очередным шедевром парикмахерского искусства, что было по заслугам оценено и вознаграждено.
   Понравилось даже дедушке и, таким образом, угроза бритья была опять отложена до следующего приезда.
   В субботу, в половине третьего Малхаз все еще прохаживался возле "Художественного" со старомодным букетом из красных роз и ругал себя на все корки. Да мало ли какие обстоятельства могут возникнуть у человека! Тот же экзамен, который могли перенести, автобус, сломавшийся по пути, да все, что угодно! А он, старый осел, не сообразил обменяться номерами сотового! Да что там мобильник - он ухитрился даже имени ее не спросить! Как же она может связаться с ним, когда не знает о нем ничего! А то, что он будет ждать ее до сих пор - ну какому нормальному человеку это придет в голову!
   В пять уже было окончательно ясно, что встреча не состоится. Малхаз решил сразу же поехать в Солнечный переулок и найти ее во что бы то ни стало. Но на всякий случай, он, все-таки, решил заскочить на факультет.
   В деканате он отловил Серегу, старого одногруппника, в отличие от него отрастившего себе солидное профессорское брюшко и уже успевшего трижды жениться и развестись. Выслушав подробное, даже поэтическое описание "девушки с гитарой", тот задумался.
   - Что-то очень знакомое, Малхазик... А что, ты говоришь, она писала? "На грани закона и совести"? Подожди-ка, подожди... - Тут он помрачнел и как-то странно посмотрел на Малхаза. - Я понял, о ком ты говоришь! Ты это всерьез? Ты хотел бы сходить к ней на свидание? Ах, ты ее ждал, и она не пришла... Ты знаешь, что за такие вещи морду бьют? А ну идем! Шут гороховый! Козел!
   Малхаз ничего не понимал. Старый приятель грубо волок его за руку куда-то в конец коридора и просто толкнул к стене, на который висели портреты мужчин и женщин, серьезных и улыбающихся, парадных и совсем домашних.
   - Она? - жестко спросил он, показывая на портрет задумавшейся девушки, висевший под фотографией какого-то очень знакомого парня.
   - Да! - обрадовался Малхаз. - Это она!
   И тут он узнал парня на снимке. Над ее портретом висела фотография молодого и веселого Влада Листьева. И, холодея, он прочел надпись: Мила Антонова. "Нельзя быть на грани закона и совести. Не удержишься". И даты.
  -- Это случилось двенадцать лет назад. Ей было тогда всего двадцать пять. Убийц так и не нашли. Как и во всех остальных случаях.
   С этими словами Серега устало посмотрел на Малхаза и повернулся, чтобы уйти.
  -- Я не знаю, что и как, но я клянусь тебе! Своей жизнью клянусь, честью клянусь, я познакомился с ней позавчера! Я пришел к ней на свидание, я до сих пор ждал ее у "Художественного"! Эти цветы - ей! Это правда, это сама истина! Я не могу объяснить тебе, как это случилось, потому что не знаю! Ты веришь мне?
  -- Кто я такой, чтобы судить, что в этом мире ложь, а что истина, - тихо сказал Сергей. - Я тоже не знаю, как это могло случиться. Но я знаю тебя. Ты никогда бы не смог т а к подшутить надо мной. Никогда. Оставь розы - ты же принес их для нее...
   И, глядя, как не пришедший в себя от шока Малхаз, не сводя глаз с фотографии, роняет цветы мимо стоящего у стены журнального столика, сказал ему: "Пойдем, старик, напьемся. К... матери все экзамены. Я все равно не смогу сегодня работать".

декабрь 2003-апрель2004

МУХТАРСКИЙ И ПЛЮШКИНЗОН

   Светало. Уже можно было различить не только трепыхающуюся леску, на конце которой вел неравную битву с крючком какой-то окунь-неудачник, но и кокетливую, легкомысленную белокурую челочку Аманды, лениво, но со вкусом зевающей во всю пасть прямо в лицо восходящему солнцу.
   - А денек-то, шикарный будет, - глядя на небо заявил, тряхнув седыми кудрями, рыбак, снимая с крючка, наконец-то, прекратившего борьбу полукилограммового окунька.
   - Мрррау? - вопросительно заявила Аманда, кося в его сторону подозрительно-печальным взглядом.
   - Никаких мяу, сказал, погода будет хорошей, значит так он и будет. И не смотри на меня так, скучно, вон иди побегай, мне некогда с тобой заниматься. Отдыхай, скоро кушать будем.
   В ответ рыжая красотка, вся в росе и репьях совсем повернулась в его сторону и уставилась на него с совершенно неотразимым видом. Затем раздался тоненький скулеж, похожий на детский плач. И тут же на колени снова усевшегося на брезентовый стульчик Мухтарского, с силой плюхнулись две когтистые лапы, а кудлатая, нечесанная морда устроилась на плече хозяина и с чувством заявила басом: "Гав!", спугнув стайку подошедших к берегу любопытных рыбок.
   - Обжора, - привычно констатировал рыбак, кладя удочку на стойку и залезая в сумку с продуктами. - Так, сухой корм пусть пьяный ежик кушает, колбаску ты ела... А это что такое? - продолжил он театрально-удивленным шепотом. - Неужели косточка?- сказал он еще тише, наблюдая за тут же насторожившимяся ушами. - Кто косточку попросит?
   И только успел произнести во второй раз волшебное слово "косточка", как тут же был оглушен неистовым требовательным лаем, окончательно распугавшим всю рыбу в радиусе километра.
   - Какая собака нехорошая... - скармливая ей очередную куриную кость, бормотал Мухтарский, почесывая ей уши, - ах, ты, ж, Плюшкин, все ей дайте, и косточку, и колбаску, и рыбку...
   - Рррыб... - тут же отозвалась Аманда и моментально начала оглядываться по сторонам, ища свое любомое лакомство - зажаренных до хруста окуньков и пескариков.
   - А нету, нету, рыбки, только клев начался, ее еще домой привезти, почистить пожарить... Потом, потом, иди поиграй или полежи, где твоя тряпочка?
   Аманда с выражением скуки притащила из машины свой коврик и демонстративно положила его в ноги Мухтарскому.
   - Да не мне, - засмеялся тот, - ты ложись отдыхай, я рыбку ловить буду...
   Но собака уже не слушала его. Насторожившесь и подняв лапу, она застыла в классической охотничьей стойке. Несмотря на то, что этого кокера-спаниэль никогда не учили охоте, инстинкты брали свое.
   - Птичка, Аманда, птичка! - тут же поощрил ее Мухтарский. И она тут же бросилась к кустам, на нижних ветках которых устроилась стайка то ли воробьев, то ли малиновок и весело заскакала возле них, переливисто лая. Старшие птицы продолжала клевать что-то на ветке, не обращая на нее внимания, а молодые тут же сорвались и начали носиться низко над землей, поддразнивая собаку насмешливым пересвистом и пролетая перед самой ее мордой.
   Рыбак только покачал головой , глядя на этот цирк и снова закинул удочку.
   К полудню ведерко уже было полным, а набегавшаяся собака звучно похрапывала в тени машины, на своем любимом коврике.
   Становилось жарко, рыбы было достаточно, да и дома ждали дела. Мухтарский начал собираться. Пока смотал удочки, почистил рыбу, прошел еще час, но вот, наконец, пришло время грузить багаж. И тут он заметил, что пес исчез. Буквально минуту она потягивалась, делая "ласточку", потом реверанс, после чего сонно потрусила к речке попить...
   - Аманда! - позвал он ее, уверенный, что она где-то близко, - поехали!
   Но в ответ никто не отозвался.
   - Плюшкинзон! Иди сюда, что-то вкусненькое дам! Косточку кому дать?
   Но даже на этот самый магнетический призыв, не было никакого ответа.
   И вдруг он увидел ее. Она мчалась по берегу реки, едва касаясь земли, уши развевались по ветру, язык вывалился чуть ли не до земли. Подскочив к нему, она запрыгала около него, тревожно лая и хватая его зубами за старый пиджак.
   - Ты чего, дурочка? - встревожился Мухтарский. - Где тебя носило? Ты зачем к болотам бегала? Кто там тебя напугал - волк? Да тут и волков вроде нет... Ну успокойся, успокойся, иди в машину, поехали домой...
   Но собака продолжала тащить его куда-то, продолжая лаять, и даже зарычала, когда он попытался взять ее на руки и посадить в машину.
   - Ну, хорошо, - смирился рыбак, - пойдем. Да скажи, что там такое?
   - Верррвка...
   - Какая веревка, у меня только трос...
   - Тррро...
   И тут до Мухтарского дошло, с кем он разговаривает. Он ошалело поглядел на собаку, которая вытаскивала из открытого багажника бухту автомобильного троса, кинулся к ней, и, посмотрев в невероятно умные и бесконечно преданные глаза, сказал : "Показывай!"
   Через два часа, отмывшись от болотной грязи сам и отстирав Аманду, он грел на костре горячий чай, для все еще дрожавшего, несмотря на теплый день мальчишки.
   - И что ты, Юрка, туда полез? Какие там грибы? Сам чуть грибом не стал - голова в тине, а башмаки на улице.
   - Я случайно...- заикаясь и стуча зубами , отвечал перепугавшийся насмерть пацан, прижимаясь к мокрому боку Аманды и обнимая ее за шею. Та сидела смирно, хотя и не любила чужих и время от времени облизывала заплаканную физиономию мальчишки, так, словно это был ее щенок.
   Завизжали тормоза и из-за поворота показалась машина Юркиных родителей. Отец был в отъезде и матери пришлось идти на поклон к соседу, чтобы тот довез ее до места. Мухтарский, вытаскивая мальчишку, так повредил себе руку, что о вождении пришлось забыть самое малое на месяц.
   Вскоре приехал и приятель Мухтарского, которого он вызвонил вместе с Юркиной матерью.
   Стоически переждав слезы, поцелуи и благодарности, рыбак начал было складывать вещи, но, задев больную руку, охнул и, смиренно выслушав соответствующий комментарий приятеля, пошел к Юрке попрощаться.
   - Что, мало тебе, глупый старик, что чудом жив остался! Все так и норовит во что-нибудь еще вляпаться, - злобно отреагировал сосед. - Иди уж в свою машину, иди. Вас дураков жалеть - только плодить.
   И пожелал ему вслед издевательски - ну, ни пуха, вам, ни чешуи! Ни тебе, ни твоей дворняжке!
   И тут же застыл как соляной столб, услышав небрежное, классически грассирующее "К чегту!", произнесенное рыжей кокеткой с самым высокомерным видом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   41
  
  
   25
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"