В первые дни все было слишком легко. Спустя месяц это стало затягивать. А уже через полгода он ничего в происходящем уже не понимал. Но с непосредственным начальством в лице Кроуфорда предпочитал личными впечатлениями от работы не делиться. И даже старался находить в ней положительные стороны. Иногда казалось, что находил.
Так понемногу протекали дни.
Ночи были разными. От механического "до-подушки-и-вырубиться" до бесконечных бессонных размышлений, которые обволакивали мерзостью все происходящее, которые словно притягивали всю пролитую Шульдихом кровь в его тесную спальню, которые просачивались в его воспоминания, и без того не безоблачные, и выводили длинные ряды доказательств полной безнадежности всего сущего.
Положение усугублялось с самой неожиданной стороны. Прирожденный телепат, Шульдих не представлял своей жизни без соседства с потоками чужого сознания, но оказался не готов к тому, что они будут настолько ЧУЖДЫМИ ему. Вся система мировоззрения, все ценности тех, с кем приходилось сталкиваться на работе - от заказчиков до "клиентов" - были ЧУЖИМИ ему в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова. Он их не понимал.
Правда, в их головах он находил очень много новой, совершенно ранее незнакомой ему информации. Но, как выяснилось вскоре, лучше было не обнаруживать своего незнания - для них-то все это были элементарные вещи, и Шульдих не хотел быть объектом их удивленных насмешек и нездорового любопытства.
Так или иначе, все, с чем приходилось ему сталкиваться по работе, было совершенно чуждым и далеким для него. Хотя Кроуфорд был им очень доволен и не раз повторял, что Шульдих - лучший партнер, которого только можно пожелать, однако тот быстро понял, что в обычном мире, где ему теперь приходилось жить, он не был ничем примечательным, даже скорее - странноватым, но блеклым исполнителем.
Им хотелось слежки - он следил. Им хотелось охраны - он охранял. Им хотелось убийств - он убивал, стараясь выполнить задание как можно лучше. Надо всем, с чем приходилось сталкиваться, он размышлял, но не всегда отстраненно. Бывало, даже заводил с Кроуфордом долгие разговоры по поводу того или иного задания или эпизода, даже спорил с начальником до хрипоты, даже горячо что-то доказывал+ Но, оказываясь в тихой резиденции Шварц - так теперь называлась команда, состоявшая пока из них двоих - все забывал, и с головой уходил или в книги, или в какие-то бытовые проблемы, стараясь чем-то себя занять и опять же выполнить то, что делал, как можно лучше.
А бывало, ложился спать - и сон исчезал, и полночи крутился рыжий телепат по постели, тщательно заблокировав свое сознание и мучительно вороша истерзанный за день мозг вопросом: "Так чего ж тебе еще надо-то? У тебя есть намного больше, чем у твоих сверстников, даже у выпускников Розенкройц. У тебя есть все! Чего еще?.."
Ответа он не знал. Не было недостатка ни в развлечениях, ни в девицах, ни в путешествиях. Ни в разнообразии, ни в стабильности. На редкие вопросы любителей "поговорить по душам" Шульдих неизменно отвечал, что он счастлив. С гордо вздернутым подбородком и знающим выражением лица. Они верили.
Приглашение на встречу выпускников Розенкройц он выбросил в мусорную корзину, передернувшись от неприятного какого-то, бессильного холодка, шевельнувшегося внутри.
***
В полутемной тишине он тихо гладил пальцами обложку старинной книги. Превосходный материал. Мастерская обработка. Было что-то бесконечно успокаивающее в том, чтобы гладить линии и сгибы книжного тельца нервными сильными прикосновениями, чтобы спасаться этим даже не от себя+ а от безликой неотвратимости, имени которой не было.
Нет, он убил в этот раз совершенно спокойно. И патетические вопли жертвы его действительно не тронули. Слишком ничтожен был алчный старикашка с трехслойным животом и задушенными глазками, которые пытался полузабытыми хрестоматийными словами остановить профессионального телепата, с детства умевшего быстро убивать. Пожалуй, даже приятно было прекратить эту жизнь именно так - если бы был заказ просто свести с ума, Шульдих испытал бы слишком сильное отвращение, роясь в этих прямолинейно примитивных мозгах.
А ощутимый гонорар и царский подарок от Кроуфорда - разрешение восстановить пошатнувшееся здоровье в полном одиночестве на отдаленной базе отдыха Эстет были очень приятными последствиями хорошо выполненного приказа. В некоторой степени Шульдих даже гордился собой.
Но проклятый вопрос, монотонно и неумолимо сверлящий его, не желал утихать - и интуиция подсказывала телепату, что если ответ все же будет найден, проблемы явно будут большие. Так что лучше и дальше размышлять над этим, не стараясь "дойти до самой сути".
Правда, это не очень хорошо получалось. Вопрос накатывал с каждым разом все сильнее, задевал везде - в каждом разговоре, в каждой прочитанной книге речь неизбежно приходила к одному и тому же. И вот уже начали предательски отчетливо вырисовываться контуры ответа+
"Это неправда. Этого не может быть. Это будет что-то другое", - успокаивал себя Шульдих, стараясь унять адскую головную боль, которая не отпускала вторые сутки. Попутно сжимая в руках первую попавшуюся книгу, - ему страшно было отпустить ее, страшно было остаться одному в этой огромной комнате, и больно даже положить голову на спинку кресла.
***
Он не помнил, что спал. Казалось, не смыкал глаз ни на секунду - однако уже в следующий миг в комнате неуловимо изменилась сама атмосфера, и затоплен камин, и ее холодные пальцы - на его висках.
- Снова болит голова?
Шульдих автоматически кивнул, растерянно понимая, что разум ее не сканируется.
Она сочувственно провела ладонью по его лбу. Отошла к дальним стеллажам, совершенно непринужденно продолжая что-то искать - очевидно, занималась этим и раньше, пока он спал.
А он молчал, ошеломленный, обездвиженный, не понимая, что ему нужно сделать и сказать и что вообще говорят в таких случаях. Выговорилась, наконец, какая-то банальность.
- Ты откуда здесь?
Она на мгновение оторвалась от увлеченного поиска книги:
- Прости, ты что-то сказал? А.. Да так, по работе. Кофе будешь?
- А ты сделаешь?
- Нет, я занята, ты сделаешь его сам.
- Тогда зачем предлагаешь? - хмуро пожал плечами, словно от холода, Шульдих, поражаясь тому, зачем они вообще все это говорят.
- Должна же я была предложить тебе кофе в собственном доме, - улыбнулась Рут.
- Это твой дом?
- Да, - просто ответила она и, очевидно, не найдя того, что искала, вышла из комнаты.
***
Это действительно было ее поместье. Просто так вышло, что она им не пользовалась, а организация Эстет, как ее детище, могла вполне рассчитывать на площади, принадлежащие основательнице. Правда, лишь для строго оговоренных целей. Среди прочих - реабилитация сотрудников в особо тяжелом состоянии.
- Так у меня особо тяжелое состояние? - удивился Шульдих, потянувшись за очередным персиком.
- Судя по рапортам Кроуфорда, нелегкое. А сейчас я убедилась в этом и сама, - ее светский тон раздражал все больше. Шульдих снова потянулся за книгой, оставленной в кресле, и зачем-то прижал к груди, обняв обеими руками. Промолчал. О чем говорить, по-прежнему толком не знал. Задавать ей проклятый вопрос попросту боялся. Боялся, что она знает ответ. Боялся, что она его не знает.
- Метерлинк? - она бросила взгляд на обложку. - Нравится?
- Ага, - почему-то тема книг не вызывала у Шульдиха болезненного раздражения. Он надеялся, что о книгах они поговорят достаточно долго, чтобы можно было попрощаться, сославшись на поздний час, и уйти в спальню, а уже там тихо выть в подушку и сжимать кулаки, раздирая кожу. Но Рут словно чувствовала, куда можно ударить, чтобы было еще больнее.
- Откуда ты знаешь этого автора?
- Мама в детстве читала, - буркнул разозленный окончательно Шульдих.
- Твоя мама была библиотекарем? - по-прежнему вежливо спросила Рут.
- Моя мама была шлюхой, - отчетливо произнес он и, отшвырнув книгу, выбежал из комнаты.
У замерзшего окна остановился, вглядываясь в маленький просвет наледи, пытаясь разглядеть в неверном лунном свете знакомый пейзаж поместья. Почему-то было удушливо стыдно, хотя сказал он чистую правду. "Она была гораздо большим, чем вы вообще можете себе представить", - прошептал он, вспоминая, какое лицо было у матери, когда она отдавала сына в приют для псиоников.
Стало еще тоскливее. Шульдих не глядя рванул с крючка чей-то широкий плащ и, укутавшись в него, вышел на террасу. Раскидистое дерево у самого крыльца. Небольшое озеро вдали. Какой-то пухлый влажный ветер. Мысли разбредались в сторону, ни одну он не успевал додумать до конца. Почему-то возникло отчетливое ощущение, что теперь идти некуда.
- Как будто раньше было куда, - пожал плечами он, стараясь собственным шепотом отогнать навязчивое и довольно мерзкое чувство.
И снова она появилась почти незаметно. Обняла его сзади, лаская, обвила руками, но в этой ласке - он это почувствовал сразу и резко - не было ничего + что должно было быть, по его отчаянным надеждам и ожиданиям. Материнская нежность+ без материнской неловкости. Все очень + профессионально. Стало еще хуже. Шульдиха передернуло.
- Пойдем в дом. В осени все хорошо, кроме холода, - прошептала она над его ухом одними губами. И было что-то в этом горячем шепоте, что снова заставило все его безумные надежды воскреснуть. Молча, спасаясь, вцепился в ее руку своими пальцами - намертво.
***
И снова был огонь. Тогда, пять лет назад, в палатке, все его существо заполняла она, а сейчас он старался сам заполнить ее всю, бездумно, ожесточенно, забыв о многих, что были кроме нее, забыв о том, что он умел с ними, отчаянно пытаясь спастись от всего холода и всей мерзости, что пережил.
Он стискивал ее изо всех сил, шарил руками по ней, словно слепой, все время ждал, что она скажет+ что? Он сам не знал, двигаясь в бешеном ритме, не в силах молчать от острой и болезненной сладости, беспомощно стонал и сам ненавидел себя за эту беспомощность.
Она же молчала. Она молчала, но отвечала ему, и столько было силы в ее кажущейся покорности, в том, как она предупреждала все его движения, в том, насколько щедрым было ее тело, что он попросту не выдержал, - схватил ее за волосы, намотал их на руку быстрее, чем она успела что-нибудь произнести, а свободной рукой стиснул ее плечи и, всхлипывая, бессильно позволил невыносимо ярким ощущениям увлечь себя к вершине.
Пока он бился в последней сладкой судороге, она осторожно высвободилась и погладила его по плечу, непонятно чему улыбаясь.
***
Заснуть не получалось. Головная боль стала еще сильнее, перед глазами выплясывали цветные круги и сгущались роем черные точки. Тошнило. Все тело словно выкручивало в разные стороны.
- У тебя жар, - спокойно, раздельно, глядя ему в глаза, произнесла Рут. - Тебе очень плохо. Тебе нужно отдохнуть.
Когда она вернулась из душа, Шульдих потянулся было к ней снова, но она, мягко коснувшись его бедра, снова сказала этим странным голосом:
- На сегодня тебе явно хватит.
Он мгновенно почувствовал какую-то ледяную усталость и понял, что ему действительно ничего больше не хочется...
И вместе с тем никакого телепатического воздействия не было; по крайней мере, по знакомым Шульдиху схемам. С новой силой нахлынули неясные мысли, и он, зажмурив глаза, обнял ее и провалился в сон.
***
Проснулся он от звуков музыки. Ее источник был совершенно неопределим - она обволакивала комнату равномерно и, казалось, лилась отовсюду. Это была песня на английском языке. Шульдих вслушался в текст, почти речитативный, медленный, словно заговор.
И его словно обожгли слова:
offer me the future; take it back.
Весь остальной текст был только дополнением к этой простой и жестокой в своей ясности фразе. Don't comment to anything at all, как пелось там дальше.