Томсетт Элена : другие произведения.

Закованные в броню

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Самые крепкие доспехи не всегда те, что создаются оружейниками. Для многих это доспехи гордости, власти, славы или горя. Закованные в броню своих страстей, люди делаются слепыми и глухими к окружающему их миру. В начале 15 века Польша и Великое княжество Литовское и Русское начинают объединяться для отпора набегам со стороны Тевтонского Ордена. Эвелина, дочь польского воеводы Ставского, поклялась, что сделает все, чтобы увидеть, как упадут в пыль штандарты Ордена. Книга опубликована издательством "Ridero.ru" в апреле 2016 г, и доступна в электронном и печатном формате. ISBN 978-5-4474-7325-9.
  

Закованные в броню

  
  
  

Пролог

  
  
   В начале 15 века могущественный Тевтонский Орден крестоносцев , для которого мирное существование было губительным бездействием, разъедавшим изнутри, подобно коррозии, его великолепно отлаженную военную машину, рвался, развивая свою экспансию, на восток. На его пути в этом направлении стояла западнославянская провинция Жемайтия, принадлежавшая Литве .
   Великий литовский князь Витовт , принявший христианство из рук Польши и получивший суверенитет государя по договору в Острове 1392 г., вел обширную войну с соседями за расширение своего княжества на нескольких направлениях. Одно время он деятельно сотрудничал со своим западным соседом - немецким Орденом крестоносцев, и даже уступил ему по договору владение этой землей, но жемайты упрямо сопротивлялись латинизации и онемечиванию, и вновь и вновь взывали ко всем европейским государям и самому Витовту о помощи. Ловкий и беспринципный политик, истинный сын своего времени, великий литовский князь попеременно поддерживал, то предавал жемайтов в их освободительной борьбе, используя Жемайтию как своего рода оружие против крестоносцев, своих слишком опасных и динамичных соседей на Западе.
   Правители сопредельных с Орденом земель: королевств Польши, Верхней и Нижней Мазовий и Подолии, в интересах безопасности своих территорий стремились сохранить мирные отношения с Орденом, хотя терпение короля самого крупного и сильного из этих государств - Польши, уже подходило к концу. Постоянные раздоры на границах, переходившие в открытые военные столкновения между поляками и комтурами-правителями орденских земель, в начале века, как никогда, стали предметом пристального внимания глав королевства Польши и Ордена. Оба правителя, магистр Ордена и польский король, были обеспокоены тем, чтобы эти пограничные столкновения не спровоцировали открытой войны. Орден опасался, что в этом случае, воспользовавшись обстановкой, ему в спину ударит вероломный Витовт, а затем по очереди начнут предавать владетели других соседних славянских государств, противившихся усилению немецкого влияния в своих землях, ибо война с Польшей, при всем могуществе Ордена, обещала быть изнурительной и долгой. Польский король, в свою очередь, не хотел войны. Польша традиционно поддерживала христианизаторскую миссию Ордена в прибалтийских землях, где, по существу, располагались владения литовских и русских князей, оказавших неожиданно сильный и организованный отпор врагу.
   Блокированный в своей экспансии, Тевтонский Орден крестоносцев, тем не менее, не мог остановить маховика своей военной машины - он должен быть сражаться, чтобы жить, следовательно, он должен был найти себе противника. Князья обеих Мазовий, Силезии, владетели Польши, Венгрии, Чехии, восстанавливаемые друг против друга коварными орденскими послами, старавшимися использовать вековые противоречия и соседские свары между ними в своих целях, склонялись к тому, чтобы снова и снова принести в жертву Ордена непокоренную литовскую Жемайтию, раз уж никак не получалось отдать Литву.
  
  
  
  
  
  

Глава 1.

  
  
  Приграничные земли Польши и
  Тевтонского Ордена, декабрь 1401 г
  
   Эвелина, дочь королевского воеводы пана Ставского, не помнила тот момент, когда на них напали. Она спокойно спала в крытом зимнем возке, который под охраной вооруженных людей ее отца, вез ее из имения ее тетки под Ольштыном, где она гостила, домой, в Познань. Все произошло так быстро, что она даже не успела ни опомниться, ни как следует проснуться. Храп лошадей, крики и стоны раненых, грубая брань, гортанные голоса, разговаривающие на немецком, который она прекрасно знала, и еще каком-то другом языке, который был ей незнаком. И наконец, раздвинутые грубой рукой полы ее теплого зимнего возка, а затем - сильная мужская рука, которая вырвала ее из теплого гнездышка одеял и, одновременно с тем, навсегда из розового уютного мира ее детства. Очутившись босиком на снегу, она, четырнадцатилетняя девчонка, дико озиралась по сторонам, пытаясь определить, где она и что происходит. Но видела лишь темную холодную декабрьскую ночь, тесно сомкнувшуюся вокруг нее густой зимней мглой; свет факелов, бьющийся на ветру; истоптанный конями и людьми снег вокруг перевернутого возка и неясные силуэты конных рыцарей, некоторые из которых были в белых плащах с черными крестами, а некоторые просто в темной броне, наседавших на нее храпящими и фыркающими, прядающими ушами конями, дыхание которых белыми клубами облаков стояло в морозном воздухе. Из всех людей, путешествующих с ней, она одна пока была жива.
   Один из всадников в темной одежде соскочил с коня, и в ту же минуту факел в его руке, подсунутый прямо ей под нос, осветил ее лицо, заставив ее зажмуриться.
  - Это она, - коротко сказал неизвестный по-немецки и скомандовал остальным: - Бросайте все и уходим. Дайте знать комтуру , что девчонка у нас.
   'Комтуру? - смутно удивилась Эвелина, когда ее, подхватив с земли, как мешок, забросили поперек седла одного из воинов в темной броне, - Какому комтуру? Что происходит? Это, наверное, сон, дурной сон, потому что она слишком много съела за ужином. Но во сне не бывает так холодно и страшно, и никто не...'
   Она не успела додумать свою мысль до конца, ее рот автоматически открылся в диком вопле, огласившем окрестный лес. Рыцарь, уложивший ее поперек седла, вздрогнул от неожиданности, выругался и сильным ударом по голове заставил ее замолчать, погрузив в спасительное небытие бессознания.
   Очнулась она уже в тепле. Она сидела, или точнее, полусидела на широкой лавке или узкой кровати, в полной темноте она так и не могла определить, что же это было. Ее руки были туго замотаны за спиной, но ноги, к счастью, свободны. Эвелина поднялась на ноги и, морщась от боли в стянутых запястьях, наощупь стала двигаться в темноту. Ее длинные волнистые светлые волосы, распустившиеся во время тряски на крупе коня рыцаря, падали ей на лицо, глаза, она мотала головой из стороны в сторону, досадливо сдувала их с лица - руки были связаны, так что она не могла поправить волосы. Наткнувшись лбом о стенку и изрядно ударившись, она обругала себя за неосторожность и потихоньку двинулась вдоль стены. Через некоторое время, к своей величайшей радости, она на ощупь нашла косяк - это значило, что рядом с ней была дверь. Обнаружив дверь, Эвелина навалилась на нее всем своим весом и в следующую минуту головой вперед вывалилась наружу, в слабо освещенный, пустой, вымощенный каменными плитами коридор. Проклиная собственную неловкость и невезучий день, Эвелина кое-как сумела вновь подняться на ноги. Поскольку она не имела привычки передвигаться с завязанными за спиной руками, это было чрезвычайно трудным и утомительным занятием - ей пришлось сначала привалиться к стенке и, опираясь на нее своим телом, потихоньку встать сначала на одну ногу, затем на другую, делая все это в страшно неудобном, согнутом вперед положении. Очутившись, наконец, на ногах, она осторожно, стараясь ступать как можно тише, пошла вперед по коридору.
   Коридор оказался неожиданно коротким, не успела она ступить и дюжины шагов, как он раздвоился, и Эвелина очутилась на перекрестке, не зная, какое направление ей выбрать - длинные полутемные туннели шли в противоположные стороны, расходясь практически под прямым углом, и выглядели абсолютно одинаково и зловеще. Недолго думая, Эвелина повернула направо. Через некоторое время ей показалось, что туннель начал медленно, но ощутимо спускаться вниз, словно вел в подземелье. Стены по обе стороны коридора казались более темными и словно влажными. Факелы на стенах попадались все реже и реже. В добавление к этому туннель начал сужаться. Скороговоркой читая про себя молитву, отчаянно труся, Эвелина, тем не менее, упрямо двигалась вперед. Наконец, когда туннель сузился до размеров кошачьего лаза, она без колебаний встала на колени и поползла. Мозг работал четко и ясно: живя с отцом почти на самой границе с землями ордена, Эвелина наслушалась огромное количество историй о похищении рыцарями детей и подростков из знатных и богатых семей с целью получения выкупа. Слышала она и историю Дануси, которую рассказывал отцу сам рыцарь Мацко из Богданца. Она четко сознавала, что поскольку она девушка, ситуацая, в которую она попала, чревата для нее опасными неожиданностями. И хотя она была абсолютно уверена в том, что она крепче Дануси и вынесет все, что угодно ради своего спасения, она понимала, что должна использовать любой, даже самый малейший шанс для побега. Отец, несомненно, начнет искать ее через несколько дней, когда осознает, что от тетки она уехала, но дома не появилась, а затем обнаружит трупы своих людей. До тех пор она должна постараться помочь себе сама, тем более что она всегда гордилась тем, что по бабушке приходилась родственницей русской жене князя Витовта-Александра Анне Святославне, подвигами которой в плену у крестоносцев она так восхищалась. Эвелина была уверена в том, что не посрамит отважной и изобретательной литовской княгини. Поэтому, сжав зубы, чтобы они не клацали от страха и возбуждения, подобрав полы суконной юбки, она упрямо ползла вперед, справедливо полагая, что у каждого лаза есть начало и есть конец. Узкий и низкий коридор, по которому она двигалась, не был похож на звериную нору, значит, у нее есть шанс дождаться, когда она закончится.
   Эвелина не знала, сколько времени прошло, час, два или все три, когда она вылезла из зарослей кустарника, прикрывавшего дыру, которой заканчивался этот странный подземный ход. Вся исцарапанная, с оборванным подолом платья и растрепанными волосами, в которые набились крохотные комочки земли и пыли, так и не вставая с колен, она быстро огляделась по сторонам. Вокруг нее тесным строем смыкались деревья, высокие, тонкие, уходящие макушками в небо. Трещала под ногами сухая листва характерного для леса толстого ковра из сухих веточек, обломков шишек, ягеля, травы и еще всякой всячины, устилавшая землю. Дороги не было. По одну сторону от нее земля круто уходила вверх, все также густо покрытая плотным строем деревьев, стоящих ряд к ряду, словно воины плечом к плечу. По другую сторону земляная поверхность круто обрывалась вниз, и сквозь тонкие стволы деревьев она могла видеть, как глубоко на дне лощины текла небольшая, бурлившая по камням речушка. Эвелина еще раз растерянно осмотрелась.
   Местность выглядела абсолютно безлюдной и казалась необитаемой. Глубоко вздохнув от огорчения, она почувствовала себя такой одинокой и неимоверно уставшей, что уселась на землю недалеко от выхода из подземного хода, и, свернувшись в клубок от холода, подтянув колени к подбородку, постепенно согрелась и мгновенно уснула.
   Пробуждение не было особенно приятным: зевая во весь рот и поеживаясь от утреннего холода, Эвелина с гримасами растирала затекшие руки и ноги. Ремень, стягивающий ее запястья, она с большим трудом стянула еще перед тем, как улечься спать, и теперь внимательно рассматривала его, пытаясь придумать, каким образом его можно использовать. Так и не найдя ему никакого применения, Эвелина решила снова пуститься в путь. Никакого плана, куда идти, у нее не было, поэтому она решила попытать счастья, взобравшись на крутой бугор с другой стороны. Это оказалось для нее не так уж и просто. Вся в поту, пыхтя как загнанная лошадь, она продиралась сквозь деревья, пока, наконец, не очутилась на верхушке долгожданной насыпи. И тут же остановилась, не веря своим глазам.
   На вершине бугра действительно проходила дорога, причем довольно широкая дорога, поскольку вдалеке виднелись очертания крепостных стен какого-то города. Эвелина могла поклясться, что это не Познань и не Ольштын. В настоящий момент дорога была пустынна. Не считая десятка вооруженных до зубов всадников, которые безмолвно стояли прямо посередине дороги, словно поджидая, пока Эвелина поднимется вверх.
   Эвелина быстро обернулась, чтобы пуститься бежать вниз с холма, рискуя при этом поломать себе кости, но несколько сыромятной выделки петель со свистом взвились в воздух и затем обвились вокруг ее плеч, пояса и колен. Она едва удержалась на ногах. Вздернув голову, постаравшись придать себе максимально более независимый вид, какой только можно было изобразить в ее незавидном положении, она стала с достоинством ожидать, когда всадники приблизятся к ней. Все из них, кроме одного, оставшегося на коне, спешились, и по их одежде Эвелина с удивлением узнала в них простых ландскнехтов. Среди них не было ни одного человека в белом плаще.
   Когда они приблизились к ней, Эвелина вздернула подбородок еще выше и как можно холоднее, стараясь, чтобы ее голос не дрожал, а звучал с гордыми взрослыми интонациями, сказала:
  - Я происхожу из знатной шляхетской семьи! Меня похитили! Если вы отведете меня в Познань к моему отцу, воеводе Ставскому, живой и невредимой, вы получите за меня богатый выкуп.
  К ее удивлению, солдаты расхохотались.
  - Сомнений нет, это та самая девчонка, - пробормотал один из них голосом, в котором явно чувствовалось удовлетворение, и, доставая из-за сапога лошадиный кнут, довольно добавил: - Надо ее связать и заткнуть рот. В прошлый раз я чуть не оглох от ее воплей.
  - Постой, Вилс, - скороговоркой перебил его самый низенький, словно опасаясь, что его не будут слушать. - Может быть, нам стоит как следует проучить ее за побег? Разреши мне?
   Солдаты захохотали, а Эвелина вздрогнула от нехорошего предчувствия, хотя не могла слышать содержания разговора. Она лишь видела, как внезапно вся группа ландскнехтов пришла в непонятный экстаз - все они размахивали руками и, столпившись возле командира, что-то кричали на различных диалектах Германии гортанном немецком языке.
  - Молчать! - перекрывая их голоса, басом заорал командир. - Ты что, совсем мозгов лишился, Ланс?! Брату Ротгеру это не понравится!
   Потом он повернулся к Эвелине и, приподнял концом ручки кнута к себе ее лицо, коротко и свирепо сказал:
  - Будешь орать или брыкаться - убью. Поняла?
   Эвелина, как зачарованная, уставилась в его лицо, красное и обветренное от частого пребывания на свежем воздухе, бородатое и сердитое, с темными глазами, на которые свисали пряди немытых волос.
  -Значит, это похищение? - дерзко сказала она ему в лицо. - Вас найдут и накажут! Мой отец служит польскому королю!
   Вилс некоторое время в задумчивости смотрел в необыкновенные серебристо-голубые глаза юной девушки, светловолосой, с тонкими чертами лица, красивой, словно принцесса из сказки, а потом поднял руку и все той же рукояткой кнута несильно ударил ее в висок. Потеряв сознание от удара, Эвелина без звука упала к его ногам.
  
   Эвелина очнулась от яркого утреннего солнечного света, бившего ей в лицо и разбудившего ее. Морщась от сильной головной боли, она пыталась сосредоточиться и вспомнить, что с ней случилось, и почему она лежит в кровати в незнакомом ей месте.
   Она огляделась вокруг себя, внезапно осознавая всю роскошь покоев, в которых находилась. Стены и потолок комнаты были обиты золотистым сукном с тиснеными на нем розами. Лучи яркого солнечного света, струившиеся из открытого окна, придавали стенам волшебное золотистое свечение, словно теплым светом пронизывающее всю атмосферу комнаты. Кровать Эвелины, массивная, но изящной работы, с затейливым балдахином, в расцветке штор которого преобладал такой же теплый золотистый оттенок, стояла почти напротив окна, у стены. Последнюю оставшуюся стену занимало огромное, венецианской работы зеркало в высоту человеческого роста. На полу возле кровати, под окнами, стояли букеты цветов в вазах, глиняных горшках, плошках, букеты и кусты роз, преимущественно белых и розовых, а на маленьком, изящной работы столике у изголовья кровати рядом с мраморной скульптурой Дафны, убегающей от Аполлона, по виду настоящего произведения античного искусства, распласталась, раскинув вовсе стороны ветки, усеянными шипами, великолепная королевской красоты чайная роза, вся усыпанная крупными бело-розовыми бутонами. Вдоль стены, укрепленные на витых золотистого цвета канделябрах, покоились толстые восковые белые свечи, которые обычно делались в монастырях.
   Вздохнув, ибо варварское великолепие этой комнаты подавляло ее, Эвелина вылезла из кровати и подошла к зеркалу. Из глубины благородного хрусталя на нее смотрела молодая девушка с длинными светлыми волосами, распущенными по плечам, бледная и красивая, но это не была уже прежняя Эвелина, очаровательная девочка с лукавой улыбкой и светящимися от счастья смеющимися голубыми глазами. Изумленная метаморфозой, Эвелина подошла поближе. Собственное лицо, смотревшее на нее из отражения в зеркале, казалось ей родным и чужим одновременно, подобно тому, как происходит при встрече с друзьями, которых мы не видели по нескольку лет. Это было, несомненно, ее лицо, но, одновременно, словно лицо другой девушки, похудевшее, измученное, но в то же время прекрасное уже взрослой красотой, а не детской привлекательностью. Внезапно, она вспомнила. Ночь, ландскнехты, похищение. Где она?! И что же с ней произошло после того, как Ланс ударил ее?! Ее изнасиловали?! Что с ней сделали и почему она здесь, а не в тюрьме какого-нибудь рыцарского замка?! Кто ее похититель?! Она еще долго всматривалась в прозрачную чистоту стекла, раздумывая о том, что же ей теперь делать. Отец, несомненно, уже ищет ее. Он выкупит ее в любом состоянии, но что она будет делать, вернувшись домой? Ни о каком браке теперь, разумеется, не может быть и речи, ей лучше постараться забыть своего богатого молодого жениха, придворного короля Ягайло, брак с которым так старательно и любовно готовил для нее отец. В монастырь она тоже не пойдет. Возможно, удастся, не раскрывая отцу правды о том, что произошло, уговорить его оставить ее жить в одном из удаленных поместий в Литве?
   Так ничего не придумав, Эвелина вернулась в постель и постаралась заснуть. Однако стоило ей закрыть глаза, как двери в ее спальню распахнулись, впуская шебечущую стайку девушек из прислуги. Эвелина с изумлением смотрела на принесенную ими небесно-голубого цвета тунику, усыпанную пылинками вкраплений серебра, которую они разложили на кровати для того, чтобы она могла надеть ее поверх пенно-снежной белизны нижнего платья, тоже принесенного ими с собой. Девушки проворно извлекли ее из постели, умыли, переодели в роскошную одежду, расчесали волосы, оставив их свободно виться вокруг ее лица, падая на плечи и грудь, и одели ей на голову узкий золотой обруч, удерживавший тончайшее полотно головного покрывала. Затем ее вывели из комнаты и повели вдоль по коридору, где Эвелина увидела рыцаря в белом орденском плаще с черным крестом. Первым ее побуждением было отшатнуться от него и убежать прочь, но она быстро взяла себя в руки и с каким-то болезненным интересом посмотрела ему в лицо. Она была готова поклясться, что никогда в жизни не видела этого человека. Он знаком предложил ей последовать за собой.
   Пройдя вслед за ним по длинным гулким коридорам замка, сворачивающим все время куда-то налево под прямым углом, Эвелина и ее провожатый очутились перед неплотно прикрытой дверью, из-под которой виднелся свет и слышались голоса. Рыцарь кивком указал Эвелине на дверь и удалился.
   Глубоко вздохнув для храбрости, Эвелина открыла дверь и вошла в залу, украшенную внутри толстыми пестрыми коврами, лежащими на полу шкурами медведей и, что сразу же бросилось ей в глаза, висевшим на протовоположной от входной двери стене охотничьим трофеем хозяина замка, которым он, несомненно, весьма гордился - огромными лосиными рогами. От стола, находившегося в самом центре залы, которую она определила как трапезную, поднялся и поспешил ей навстречу человек с распростертыми для объятий руками. Он был невысокого роста, довольно крепкий на вид, немолодой, с хищным загнутым на конце носом и маленькими глазами. Эвелина с первого взгляда определила, что это вовсе не ее отец. Тем не менее, приглядевшись к нему, она с удивлением должна была признаться, что она его знает.
  - О, Эвелина! О, мое дорогое дитя! - воскликнул Карл фон Валленрод, комтур города Гневно, подходя к Эвелине и заключая ее в мягкие отцовские объятья. - Какое счастье, что я, наконец, нашел тебя!
   Комтур Валленрод был одним из многочисленных знакомых ее отца, которых он имел среди немцев, принадлежащих к членам Тевтонского ордена крестоносцев. Жизнь в приграничной полосе научила воеводу Ставского стараться завести если не друзей, то союзников на стороне Силезии, занимаемой Орденом. Как сосед, комтур Гневно был вовсе не плох. Он был сговорчив, покладист, и не задира. Пан Ставский даже установил с ним особый род полу-дружеских взаимоотношений, которые хотя и не позволяли им ходить семьями в гости друг к другу, подобно обычным соседям в отдаленных глубинных районах Польши, но были весьма полезны в случае необходимости оказания мелких, но порой так необходимых услуг. Комтур был довольно частым гостем в семье пана Ставского, состоявшей из его единственной обожаемой дочери Эвелины.
   Поэтому, увидев и узнав Валленрода, Эвелина почувствовала неизмеримое облегчение. Появление комтура из Гневно могло означать только одно - отец знает, где она и прибудет, чтобы забрать ее, со дня на день, с минуты на минуту.
   Она также протянула руки по направлению к Валленроду и с чувством сказала:
  - Я так рада вас видеть, господин комтур! Вы не представляете, что мне пришлось пережить!
  - О, дорогая моя! - растрогался комтур, охватив Эвелину за плечи и подводя ее к столу. - Садись и поешь со мной, и расскажи, что с тобой произошло. Как это случилось, что всегда такой осторожный воевода Ставский отправил тебя одну? Ты что-нибудь знаешь о тех людях, которые пытались тебя похитить?
   Эвелина отрицательно покачала головой.
  - Боюсь, что нет. А где мой отец?
  - Полно, полно, деточка, - замахал руками комтур, - ты же знаешь, я послал за ним, и он прибудет, как только сможет. А пока, дорогая моя, ты ведь не откажешься исполнять роль хозяйки дома в моем скромном жилище? Беда в том, что у меня, как у всякого подлинного члена Ордена, нет семьи, но по роду своего положения я должен принимать много гостей. Ты ведь не откажешь в маленькой услуге своему дядюшке Валленроду, правда, девочка моя?
   Таким образом, Эвелина совершенно неожиданно для самой себя получила в распоряжение замок комтура в Гневно. Отказаться от подобной мелкой услуги человеку, от которого теперь зависела ее дальнейшая судьба, даже не пришло ей в голову. Кроме того, познанский воевода, также живший холостяком, очень рано приучил Эвелину к исполнению подобного рода обязанностей. Это не требовало от нее каких-либо дополнительных усилий - она исполняла роль хозяйки дома так же естественно, как дышала. Понимая, что гневский комтур принадлежит к европейскому рыцарству, она согласилась носить европейскую женскую одежду, и старалась вести себя по всем правилам европейского этикета, принятого при дворах в немецких княжествах, благо, сопровождая отца в многочисленных поездках к его союзникам и знакомым из Силезии, она имела прекрасную возможность наблюдать все их обычаи. По-немецки же она говорила свободно с детства.
   Комтур, в свою очередь, даже не старался скрывать свою пылкую благодарность ей за это. Он дарил ей цветы, маленькие подарки-безделушки, покупал ей прекрасные платья, драгоценности, уверяя, что они являются всего лишь частью того образа очаровательной хозяйки его замка, который отныне создан в умах и памяти людей, познакомившихся с нею лично. Как-то раз, на одном из приемов местной рыцарской верхушки, он по-рассеянности даже назвал Эвелину своей дорогой племянницей. Она промолчала, ибо ей показалось, что комтур был не совсем трезв.
   Прошло еще несколько месяцев, а ответа от отца все не было, он не приезжал сам и не присылал никого, кто хотя бы мог объяснить ей, что происходит. Эвелина начала беспокоиться.
  Однажды, уже где-то в середине лета, оставшись наедине с комтуром во время завтрака, она озабоченно спросила, передавая Валленроду чашечку с дымящимся чаем:
  - Разве не удивительно, господин комтур, что мой отец все еще никак не найдет время, чтобы приехать и забрать меня отсюда? Признаться, я начинаю думать, что происходит нечто странное. Это так не похоже на моего отца!
   Широкое, цветущее здоровьем лицо комтура омрачилось.
  - Разве тебе плохо у меня, деточка? - обеспокоенно спросил вместо ответа он.
   Эвелина поправила выбившийся из прически локон и рассудительно заметила:
   - Дело совсем не в том, плохо или хорошо мне у вас, господин Валленрод. Вы прекрасно ко мне относитесь, вы замечательный человек и разумный хозяин, но я должна вернуться домой.
   Комтур некоторое время помолчал, не притрагиваясь к еде, и слегка наигрывая кончиками пальцев по белой скатерти на столе, выбивая мелодию или просто стремясь погасить свое беспокойство.
  - Почему ты так стремишься домой, дорогая моя? - наконец спокойно спросил он. - Ты ведь помнишь, что произошло с тобой в злополучном гневском лесу? Я тоже знаю это! Поверь мне, я совсем не думаю, что это была твоя вина! Я даже распорядился повесить этих ублюдков-ландскнехтов, всех до одного! Но после того, что произошло, что может ожидать тебя в Польше? Сожаление, если не гнев отца. Потерянный жених, прекрасная партия, не спорю, но, поверь мне, как только обнаружится, что ты не девственница, он откажется от тебя. И что потом? Монастырь, не правда ли, дорогая моя? Ты так красива, ты так сказочно красива, моя дорогая Эвелина, ты не заслуживаешь подобной участи! Твоя красота необыкновенная, чарующая и дурманящая, как экзотический цветок. Я понял это еще в тот момент, когда впервые увидел тебя девчонкой два года назад в доме твоего отца. И ты станешь еще красивее, поверь моему опыту. Ты хорошеешь с каждым днем, проведенным в моем доме! Я дам тебе все, что ты пожелаешь: драгоценности, платья. Почему бы тебе не остаться со мной? Жениться на тебе я не могу: как рыцарь ордена я принимал монашеский обет. Но никто и никогда не узнает в блистательной, ну скажем, племяннице комтура Валленрода, той польской девочки-подростка, которой ты была год назад.
   Ошарашенная его словами, Эвелина молчала. В ее уме постепенно зрело страшное подозрение, основанное на обрывках фраз, которые она слышала от своих похитителей. Их голоса с неожиданной силой вновь зазвучали в ее памяти: 'Это она! Бросайте все и уходим... Дайте знать комтуру, что девчонка у нас...', а затем от неизвестного, названного просто вашей милостью на дворе замка: 'Что ты с ней сделал Вилс?! Уезжайте немедленно! Пока комтур не велел четвертовать вас всех за то, что вы с ней сделали!' Комтур! Кто был тот таинственный комтур, которому нужно было дать знать, что она похищена? Кто же иной, как не Валленрод! Он хочет оставить ее у себя, он приказывает похитить ее, месяцы прошли, а отец все не едет за ней. Сейчас Эвелина готова была поклясться, что Валленрод даже не дал отцу знать о том, что она находится у него. Теперь он уговаривает ее остаться с ним, он внушает ей, что у нее нет иного выхода: она обесчещена и изнасилована солдатами в лесу. Хотя она сама ничего подобного не помнит. Подозрительный мозг Эвелины заработал четко и ясно. Что там сказал Вилс незнакомцу, которого он назвал вашей милостью? Что-то вроде того, что он приказал проучить ее за побег. Если у Валленрода хватило наглости похитить ее, он вполне мог приказать своим солдатам ее изнасиловать. Но зачем?! Эвелина не сомневалась, что ее отец готов был заплатить любой выкуп за то, чтобы получить ее назад целой и невредимой.
   Ход ее мыслей внезапно изменился, и все стало на свои места. Если она расскажет отцу, что произошло в лесу под Гневно, разразится ужасный скандал. Она - не простая паненка из захудалого замка, она дочь одного из известных вельмож польского короля. Она была похищена и изнасилована людьми, принадлежащими к Ордену крестоносцев. Она сохранила рассудок и может говорить, может обвинить того, кто это сделал. У Эвелины упало сердце, когда она подумала, что теперь она, пожалуй, представляет определенную опасность для Валленрода и его людей. Если бы он хотел выкуп и похитил ее ради выкупа, как это делали некоторые рыцари Ордена в приграничных с Польшей землях, он бы ее и пальцем не тронул. Он бы сразу послал людей к ее отцу с требованием выкупа, возможно, астрономической суммы, но он бы берег ее как зеницу ока. Но он не послал за отцом и ничего не говорит о выкупе. Он не собирается ее убивать, он хорошо обращается с ней. Он предлагает ей остаться в его замке. Что, черт возьми, происходит?
  - Что вы от меня хотите, господин комтур? - непроизвольно вырвалось у нее, когда она дошла в своих размышлениях до этого места.
   Валленрод ответил мгновенно, словно ждал этого вопроса или мог следить за течением мыслей в ее голове по выражению ее лица.
  - Ты умная девочка, Эвелина, - в его голосе звучала бархатистость, скрывающая острые когти хищника. - Ты умеешь слушать и делать выводы. Ты ведь уже поняла, что произошло, не правда ли? Я видел это по твоим глазам.
  - Я задала вам вопрос! - резко сказала Эвелина.
   Валленрод весь так и залучился светлой отеческой улыбкой.
  - Я хочу тебя, моя прекрасная Эвелина. У меня нет семьи. А мне так не хватает рядом такой очаровательной девочки, как ты.
  ' Он сумасшедший!' - с испугом подумала Эвелина, глядя в его добрые голубые глаза.
  - Разве я был груб с тобой? - продолжал комтур с легким укором. - Разве я хотел причинить тебе вред? Я позволил тебе жить в моем прекрасном доме и обращаюсь с тобой, как со своей собственной дочерью. Почему же ты выглядишь такой испуганной, дитя мое? Я не собираюсь тебя обижать. Поверь мне, этот ужасный инцидент в гневском лесу вовсе не был спланирован мною заранее, эти варвары должны были лишь немножко испугать тебя, чтобы в твою умненькую головку больше не приходила идея убегать от меня.
  - Но у меня есть отец, которого я люблю! У меня есть мой дом! - со слезами на глазах сказала Эвелина.
  -Дорогая моя! - вскричал комтур, на глаза которого, к удивлению Эвелины, тоже навернулись слезы. - Разве же я не понимаю тебя! Очень хорошо понимаю! Но ведь отец упрячет тебя в монастырь! Тебя, такую красавицу, такую умницу! Ты - просто совершенство, ты настоящий цветок, прекрасная белая роза, великолепный и душистый полураспустившийся бутон!
   Комтур остановился на секунду перевести дыхание, словно не замечая, с каким испугом и отчаяньем смотрит на него Эвелина.
  - Мой отец ищет меня, он будет искать меня до тех пор, пока не найдет! - не сдавалась Эвелина, лелея надежду, что ей все-таки удастся достучаться до здравого смысла гневского комтура. - И он меня найдет, рано или поздно, живой и невредимой или только мой хладный труп. Что случится тогда?!
  - Твой отец не будет тебя искать, деточка моя, - с каким-то оттенком сожаления, как показалось Эвелине, сказал Валленрод. - Ибо на столе в твоей комнате у тетки осталась записка, написанная твоей рукой. Что-то типа, дорогой отец, я вынуждена покинуть вас из-за большой любви, навсегда связавшей меня с рыцарем-крестносцем.
  - Нет! - вскричала Эвелина, вскакивая из-за стола. - Нет! Только не это! Вы не могли так поступить со мной!
  - Конечно же, нет! - горячо уверил ее Валленрод, утирая салфеткой рот после еды. - Я бы никогда не поступил с тобой столь подлым образом! Да я и писать то по-польски не умею, как и все мои люди. И уж тем более мы бы никогда не смогли подделать твой почерк. Это сделала твоя дорогая кузина Марина Верех, вместе с которой ты гостила у своей тетки. Откуда, как не от нее, я мог узнать о дате твоего отъезда, о твоем маршруте и все прочее? Тебя предали, мое дорогое дитя, и предали отнюдь не крестоносцы, которые лишь воспользовались создавшейся ситуацией. Тебя предали твои родные. Твои родные, которые сейчас презирают тебя за то, что ты, якобы, убежала из родительского дома с крестоносцем. Мне право очень жаль, дорогая моя!
   Словно в подтверждение своих слов комтур тяжело вздохнул и вышел из-за стола.
  - Подумай о том, что я тебе сказал, Эвелина, - добавил он и пошел к двери. - Я знаю, что ты очень разумная девочка, и я уверен, ты примешь правильное решение.
   Когда за ним захлопнулась дверь, Эвелина бессильно опустилась в свое кресло за столом. Голова шла кругом от того, что она сейчас услышала. Конечно же, вот она, отгадка, почему отец до сих пор не нашел ее! После обнаружения подобного письма он не только не станет искать ее, но даже всеми силами постарается скрыть ее отсутствие, не позволив искать ее никому другому. Бедный отец! Он думает, что она предала его, не оправдала его доверия, его надежд. Но ее кузина Марина Верех! Зачем Марина сделала это?! Зачем она толкнула ее прямо в пасть к волку? Зачем?! Ведь без ее помощи весь этот великолепный план Валленрода бы с треском провалился!
   Эвелина оставила на столе нетронутый завтрак и вернулась в свою комнату. Она не останется с комтуром. Он, конечно, постарается удержать ее силой, но этого еще не удавалось никому, ни одному в мире замку. Она должна встретиться с отцом и все ему объяснить. Гневно всего в нескольких десятках километров от Познани, если она рассчитает все правильно и ей удастся ускользнуть из замка однажды ночью, она доберется до отцовского дома верхом за несколько часов. А потом - пусть монастырь! И для нее, и для ее дорогой сестренки - Марины Верех. Эвелина мстительно прищурила глаза. Она сделает все как надо, ее план так прост, что просто не может не удаться!
  
   Удобный для побега случай подвернулся лишь через неделю. Поздно ночью, никем не замеченная, Эвелина спустилась во двор, оседлала в полутемной пустой конюшне лошадь, прикрыла свою голову широкополой шляпой, а плечи - белым орденским плащом комтура, и без помех выехала из ворот замка. Пропуск обеспечило послание комтура в Гданьск, позаимствованное ею у оруженосца упившегося вдрызг рыцаря Вольфганга. Поеживаясь от ночной прохлады и бившего в лицо ветра, она поскакала знакомой дорогой на Познань.
   Рано утром, когда караульные на городских воротах опустили мост, Эвелина вместе с повозками сельских жителей, отправлявшихся в город на продажу, без всяких препятствий въехала в Познань. Дом отца, к ее величайшему облегчению, также оказался на месте. За исключением того, что он был вопиюще пуст, пуст настолько основательно, что покинувшие его люди даже заколотили широкими досками окна в первом этаже.
   Покрутившись немного возле здания, Эвелина в растерянности, без всякой цели поехала по улице. Что же ей теперь делать? Как найти отца? Что если он поехал в Краков ко двору короля и не сможет вернуться в Познань в ближайшие несколько месяцев? Раздумывая о том, что ей предпринять, Эвелина не заметила, как пришел вечер, а сама она оказалась на дороге, ведущей в направление Кракова. 'Черт возьми, - мрачно подумала она. - Я поеду в Краков ! Я брошусь к ногам короля и расскажу ему свою историю. А затем потребую возмездия!'
   Некоторое время она с удовлетворением наслаждалась видением этой замечательной картины, пока дробный топот копыт по дороге, приближавшийся в ее направлении, не заставил ее опомниться. В тот же миг из-за поворота дороги показались несколько всадников в темной броне. 'Ты на земле своего отца, - напомнила себе Эвелина, когда у нее заняло дыхание от страха. - Это Польша, и люди комтура не посмеют преследовать меня здесь!'
   Но в следующую секунду конный отряд окружил ее, и Эвелина с ужасом поняла, что сопротивление бесполезно. Все тот же ухмыляющийся Вилс, которого, по словам Валленрода, он распорядился повесить вместе с другими ландскнехтами, учувствовавшими в ее похищении, подхватил ее и перекинул перед собой на седло, словно мешок с картошкой.
   По прибытии в Гневно, прямо со двора замка в сопровождении рыцарей ее повели не в жилую часть, а туда где находились караульные помещения и склады боеприпасов и продовольствия. Возле дальней стороны крепостной стены, окружавшей замок, оказалась узкая галерея, ведущая по направлению к донжону. Где-то на середине пути галерея неожиданно закончилась, приведя к низкой темной двери в стене, открывшейся совершенно бесшумно по знаку одного из рыцарей, сопровождавших Эвелину. Вздрогнув от нехорошего предчувствия, она вошла под низкие каменные своды. Их дальнейший путь продолжался все ниже и ниже под уклон. Когда впереди под ногими оказалась длинная каменная лестница с множеством ступеней, уходящих в темноту, Эвелина пояла, что ее ведут в подземелье. О подземелье Гневского замка ходили страшные слухи. 'Не страшнее чем о подземелье любого другого замка в стране', - пытаясь приободриться, быстро подумала про себя Эвелина. И тут же вспомнила, что по слухам, гневский комтур держал в подземелье свой гарем - сотни девушек и женщин, украденных или уведенных по его приказу из дома со всей Силезии и пограничных земель. По рассказам, ходившим среди дворни и челяди отцовского дома в Познани, каждый день кровожадный Валленрод убивал одного мужчину и насиловал одну из девушек, которых он держал в подземелье. Затем, используя кровь младенцев, он окроплял ею изуродованное тело девушки и убивал ее, расчленяя на части, вынимая органы, тщательно вымытые и засушенные им впоследствии для совершения своих колдовских обрядов. Конечно, Эвелина слабо верила всем этим слухам, но, несмотря на это, почувствовала себя не лучшим образом.
   Вдали темного туннеля, по которому шли Эвелина и ее сопровождающие, показался слабый проблеск света факелов. Эвелина до рези в глазах всматривалась в него, пытаясь разобрать, что происходит внизу, но так ничего не смогла увидеть. По мере того как они продолжали свой путь, свет становился все ближе и ярче. Наконец, нескончаемая лестница неожиданно закончилась, и они оказались на центральном дворе подземелья, представляющем собой квадратную комнату с высоким потолком, вдоль стен которой стояли странные конструкции (в одной из них Эвелина тут же с ужасом узнала 'испанский сапог'), а на каменных стенах висели в ряд страшные орудия, предназначенные для пыток. В дальнем углу комнаты сидел на низкой деревянной скамеечке коренастый здоровый мужик в темном фартуке поверх голого тела, забрызганном свежей кровью.
   Эвелина почувствовала, как зашевелились от ужаса волосы на ее голове, а руки и ноги стали слабыми и какими-то ватными. При ее появлении мужик поднялся со скамьи, его мутный взор скользнул по ее фигуре, а затем он взмахнул рукой и коротко сказал:
  - Комтур велел положить ее на стол.
   Эвелина закричала от ужаса и начала брыкаться. Стража навалилась на нее всем скопом, выкручивая ей руки и ноги, раздавая пинки и удары куда придется и в конце концов, с большим трудом, им удалось уложить ее извивающееся тело на широкий стол возле передней стены, чем-то отдаленно напоминающий катафалк. Крепкими сыромятными ремнями они привязали ее руки и ноги к специальным крючьям по разным углам стола так, что Эвелина оказалась жестко зафиксирована на нем, словно распята в горизонтальном положении. Затем они удалились.
   Как только они ушли, зловещего вида малый в забрызганном кровью фартуке подошел к ней и с любопытством ее ощупал. Эвелина следила за ним расширенными от страха глазами. Она не могла ни пикнуть, ни пошевелиться - рот ее был плотно забит кляпом. К ее величайшему ужасу, закончив свой осмотр, палач начал срывать с нее одежду. Эвелина к тому времени настолько ослабела от страха, что просто закрыла глаза и начала молиться. Покончив с раздеванием, палач еще раз внимательно осмотрел ее, а затем исчез в одном из темных углов пыточной, словно испарился. Эвелина лежала и ждала его возвращения, но время шло, а никто не появлялся. Время тянулось ужасно медленно. В подземелье было холодно, пахло кровью и еще чем-то невыразимо гадким, однако никого, кроме нее в данный момент на других пыточных столах не было. Час проходил за часом, руки и ноги Эвелины затекли от неудобного положения, но никто так и не появлялся. Измученная и невыспавшаяся, Эвелина, наконец, забылась неглубоким тревожным сном. Сколько времени она спала, она не помнила.
   Отголоски далеких твердых шагов по каменным плитам пола подземелья вырвали ее из небытия. Решив не открывать глаз до тех пор пока ее не заставят это сделать, Эвелина тихо лежала, прислушиваясь к приближающимся шагам, звуки которых становились все четче и отчетливее, пока не смолкли совсем близко от нее.
  - Эвелина! - позвал ее по имени голос комтура Валленрода.
   Эвелина открыла глаза.
   В изголовье катафалка, держа в руках факел, стоял комтур и смотрел прямо ей в лицо. Лицо его выглядело бледным и осунувшимся, темные маленькие глаза мрачно вспыхнули в свете колеблющегося пламени. Некоторое время он продолжал в молчании смотреть на нее.
  - Я так разочарован в тебе, моя дорогая девочка, - наконец, нарушив молчание, медленно и как-то даже печально произнес он. - Ты хотела от меня убежать? Зачем? Ты поступила так неразумно и безрассудно! Теперь я буду вынужден тебя наказать.
   Неожиданно его тон изменился и стал резким и злым.
  - Я хочу, чтобы ты как следует представляла себе, Эвелина, что отныне за каждый свой поступок ты будешь платить. Я буду наказывать тебя как строгий, но справедливый господин. Ты хотела убежать от меня? Когда ты сбежала в первый раз, вспомни, что с тобой случилось? Какое наказание ты понесла? Вспомнила?
   'Он собирается отдать меня ландскнехтам? - с ужасом подумала Эвелина и отчаянно замотала головой. - Я не переживу этого! Только не это! Пожалуйста! ' - мысленно взмолилась она.
   Комтур словно прочитал ее мысли.
  - Я не могу сделать тебе поблажку, дорогая моя, - снова все так же печально произнес он. - Это вселит в тебя надежду, что возмездия за содеянное можно избежать. А это весьма вредное заблуждение, которое может иметь трагические последствия. Как для тебя, так и для меня. Так что, ты будешь наказана. Но, исходя из моего величайшего расположения к тебе, моя дорогая племянница, я сделаю это сам.
   Замерев от удивления и непонимания того, что он только что сказал, Эвелина смотрела, как комтур повесил факел на специальный крюк в стене и принялся неторопливо расстегивать свой камзол и штаны. 'Он сумасшедший! Он сумасшедший!' - птицей билось у нее в мозгу. Но она была не в силах не только закричать или убежать, но даже пошевелиться. Расстегнув камзол и оголив нижнюю часть своего тела, комтур подставил к столу табурет, с его помощью залез на катафалк и навалился на Эвелину, придавив ее всей своей тяжестью. Его суетливые жесткие скрюченные пальцы коснулись ее тела, и она вздрогнула от отвращения. Потом он потянулся своим слюнявым ртом к ее губам, она с омерзением откинула голову набок, настолько, насколько позволяли стягивающие ее веревки. Ее длинные светлые волосы упали ей на лицо, прикрывая одновременно шею и часть груди. Тогда Валленрод оставил свои попытки поцеловать ее и, откинув с ее груди волосы, сосредоточился на том, что стал одной рукой ритмично сжимать ее грудь, а другой постарался воткнуть свой разбухший член между ее ног. Эвелина пыталась сопротивляться, но крепкие веревки слишком сильно стягивали ее, фактически не оставляя возможности двигаться. Гневский комтур, отнюдь не слабый мужчина, был достаточно крепок и здоров для того, чтобы получить то, что он хотел. Разрываясь от нестерпимой боли внизу живота, Эвелина металась из стороны в сторону на жестком столе, пока, наконец, не затихла, потеряв сознание в тот момент, когда комтур достиг вершины чувственного удовольствия.
   Когда она пришла в себя, Эвелина увидела, что все еще находится в подземелье, привязанная к тому самому столу, на котором ее насиловал комтур. Словно ночной кошмар, Валленрод приходил еще дважды, снова так же деловито раздевался, демонстрируя свое нестарое, сухое, с прожилками вен и следами ранений, начинавшее увядать тело, и снова и снова жестко насиловал ее. Эвелина только молила бога о том, чтобы он дал ей возможность умереть. Наконец, вместо комтура появился все тот же мрачный детина в забрызганном кровью фартуке, отвязал ее от стола и, не сказав ни слова, ушел, словно растворившись в темноте подземелья. Сначала она даже не почувствовала, что ее положение как-то изменилось, затем холодные и мокрые камни пола привели ее в себя от пережитого шока.
   Она осмотрелась по сторонам, и поняла, что находится себя в крохотной каморке возле главной пыточной. С влажных, покрытых вонючим налетом от плохой воды, стен срывались ледяные капли, попадающие ей прямо на тело. Эвелина со стоном приподнялась на руках и села. На полу собралась целая лужа воды, и она обнаружила, что частично сидит в ней. Ей не оставили одежду, она была нагая и вся склизкая от крови, пота и спермы комтура. С трудом поднявшись на ноги, Эвелина подошла к дальнему углу каморки, где с потолка стекал журчащей струей целый ручей воды, и сначала умылась, а затем, вздрагивая от холода, кое-как обмыла свое тело. Потом снова села на пол, выбрав уголок, где не было камня и стоячей воды, и стала тупо думать о том, что же теперь будет.
   Через какое-то время тюремщик, все тот же зловещего вида парень, только без своего заляпанного кровью передника, принес ей кусок темного хлеба и глиняный горшок с водой. Когда он ушел, Эвелина пожевала хлеб, запивая его время от времени водой. От ее неловкого движения глиняный горшок упал на каменный пол и разбился вдребезги. Эвелина вздрогнула и даже перестала жевать от внезапной мысли, пришедшей ей в голову. Она поднялась на ноги и тщательно подобрала все осколки, пробуя каждый из них пальцем на остроту краев. Выбрав самый острый, она спрятала его в дальнем углу своей каморки, там, где текла с потолка вода, воткнув его в землю почти целиком. Когда ее тюремщик возвратился за горшком, она лишь безмолвно указала ему на кучу мелких обломков на полу. Отчаянно ругаясь, парень сгреб их все вместе и, наконец, ушел. Эвелина вновь осталась одна. Она подождала, пока, по ее расчетам, должна начаться ночь, а затем осторожно вытащила из земли длинный острый осколок от сломанной посуды. К счастью, он резал превосходно, она даже повредила себе палец до крови, когда пыталась очистить его от грязи под проточной водой с потолка. Потом она поудобнее села в углу, так, чтобы все время слышать шум текущей воды, и острым краем осколка принялась методично резать себе вены, сначала на одной, затем на другой руке. Вскоре руки ее слиплись от крови, она видела, как ее кровь стекает на пол, но упрямые вены требовали прямо титанических трудов для того, чтобы их поймать; юркие, как ртуть, они прятались, уходя все глубже и глубже внутрь ее запястий.
   Наконец, она почувствовала такую слабость и головокружение от потери крови, что выпустила из немеющих пальцев осколок и привалилась головой к стене. Вода все текла и текла, своим мерным журчанием унося ее дальше и дальше, пока вдруг какая-то неведомая сила не стала неумолимо выталкивать ее на поверхность. Она словно медленно, преодолевая сопротивление, вынырнула со дна глубокой реки, ощущая тугую плотность рассекаемой сознанием воды забвения, возвращаясь к поверхности, где были свет и воздух. Она чувствовала, что задыхается, и на какое-то время была уверена, что уже умерла. Затем ощутила боль в запястьях, и сознание начало постепенно возвращаться к ней.
  
   Эвелина очнулась, словно от толчка, в своей постели в комнате с золотистого цвета стенами. Она попробовала пошевелить рукой, и, к ее слабому удивлению, рука ей повиновалась! Она опустила глаза к своему телу и увидела на своих тонких запястьях белые повязки. Сразу же, с беспощадной точностью она вспомнила, как кричал и злился комтур после того, как ее вернули в его дом после побега; как жестко и безразлично он изнасиловал ее, чтобы добиться повиновения и как на следующий день она попыталась вскрыть себе вены. Судя по всему, им удалось ее спасти. Она отвернулась к стене и снова закрыла глаза. Ей не хотелось жить.
   На следующий день она попробовала сесть в кровати. После нескольких неудачных потыток ей все-таки удалось подняться и сесть в постели. Некоторое время она сидела без движения, переводя дыхание, погруженная в море подушек и одеял, а затем ее взгляд наткнулся на собственное отражение в зеркале на противоположной стене. Эвелина чуть не ахнула от удивления. Девушка, смотревшая на нее из зеркала, не имела ничего общего ни с прежней веселой маленькой Эвелиной, любимицей отца, по-девчоночьи лукавой, долговязой, с большими любопытными светлыми глазами, пухлыми румяными щеками и яркими губами, ни с красивой, бледной белокурой измученной девушкой, отражение которой она видела в зеркале прошлый раз. В таинственной глубине стекла она увидела тонкое, палевой бледности, лицо молодой женщины, с голубоватыми тенями под глазами, такое красивое, что у нее на секунду замерло сердце, она ли это? Да, конечно, много раз ей говорили о том, что она красива и будет еще красивее, когда подрастет, но теперь, после того, как она пережила подобное унижение, ее утончившаяся, новая, какая-то взрослая красота показалась ей ужасающим кощунством. Как она могла выглядеть такой красивой, если в душе она видела себя просто старухой, злобным монстром, с иссушенной предательством любимой сестры душой; существом с таким отчаяньем в душе, что оно способно было напугать кого угодно. Существом, которое должно было умереть. Потому что, если она выживет, она отомстит за себя. И самое мягкое наказание для ее сестры Марины будет смерть.
   Эвелина еще раз взглянула в зеркало. Да, несомненно, она каким-то чудовищным, невероятным образом становится все красивее и красивее, словно вся та грязь, через которую ей пришлось пройти, делала ее лицо и тело совершеннее и прекрасней. За эти несколько месяцев, которые минули с момента, когда она покинула дом тетки, она сильно похудела, стала тонкой и хрупкой, словно воздушной. Она почти с ненавистью смотрела на свое нежное, с четкими правильными чертами лицо, с тонкой, матовой белизны, безупречно чистой кожей, большими светлыми серо-голубыми глазами с темными, длинными загнутыми ресницами, взгляд которых придавал всему лицу выражение неуловимой невинности и светлой безмятежности. Ее бело-золотистые волнистые волосы, как следует вымытые и просушенные, значительно отросли с момента ее изчезновения из дома, и свободно вились вокруг лица, ниспадая на плечи, спину, грудь, делая ее еще более нежной, словно сказочной принцессой из детских сказок, в то время как в душе у нее царила ночь.
   Эвелина отвернулась от зеркала. Год назад она мечтала быть красивой. Мечтала о счастье, которое даст ей ее красота. Но теперь ей все равно, как она выглядит, ведь, судя по всему, ей придется жить в тюрьме.
   Ее выздоровление шло на редкость тяжело и медленно: безразличие абсолютно ко всему происходящему словно держало ее в странном постоянном вакууме, преграждая доступ воздуха, пищи, воды. Ее пытались отвлечь, несколько раз выводя на прогулки по Гневно; с ней пытались говорить, но она молчала. В один прекрасный день Эвелина с удивлением заметила, что из ее зрения стал пропадать цвет, она словно смотрела на мир сквозь призму черного и белого цветов, краски имели обыкновение исчезать, оставляя ее один на один с черно-белым миром вокруг.
   Комтур несколько раз приходил навещать ее, но она не хотела с ним говорить.
   Когда Эвелина почувствовала себя значительно лучше, она снова стала надевать свои европейские платья по утрам, но спускаться в трапезную и есть завтрак с 'дядей' не соглашалась категорически. В один из таких дней комтур пришел в ее опочивальню собственной персоной.
  - Завтрак на столе, Эвелина, - холодно сказал он.
  - Я не голодна, - безразлично ответила она.
  - Ты должна есть, - возразил Валленрод. - Нам предстоит долгое путешествие в цитадель Ордена, замок Мальборг , куда я должен явиться по приглашению самого магистра Конрада фон Юнгингена. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Тебе надо хорошо питаться, чтобы выдержать эту поездку.
  - Я буду только счастлива умереть, - сказала Эвелина без всяких эмоций. - Вы знаете это, комтур.
   Валленрод зачем-то потрогал цепь с непонятным талисманом, висевшую у него на шее поверх камзола, подумал, помолчал, а потом начал говорить мягко и вкрадчиво:
  - Мне не нравится твое настроение, девочка моя. Ты молода и красива, но бог явно обделил тебя умом. Я не могу полагаться отныне на твою смекалку, я должен сам четко и ясно рассказать тебе, что в данный момент происходит.
   Эвелина с досадой вздохнула и отвернулась к окну.
  - Мне все равно.
  - Не думаю, - зловеще сказал комтур. - Настало время решать свою судьбу. Послушай теперь, что я тебе скажу. Мне нужна женщина, подобная тебе. Красивая, с хорошими манерами и послушная. Послушная, Эвелина! Мне надоели твои выходки! Ты красива, ты просто сказочно красива, девочка, будь же благоразумна! Еще одна попытка самоубийства, и я отдам тебя ландскнехтам. Ты ведь хорошо помнишь своих друзей-солдат, не так ли? И будь уверена, в этот раз они тебя точно прикончат своей похотью, это будет так желанная для тебя смерть, только смерть тяжелая и постыдная, они будут насиловать тебя до последнего вздоха.
   Комтур прочистил горло и снова заговорил:
  - Я дам тебе все, что должна иметь девушка из знатной семьи, подобная тебе. Я никогда не соглашусь на выкуп за тебя. Ты или умрешь, или подчинишься мне. У меня уже есть любовница. Мне нужно лишь твое полное послушание и повиновение. Хотя, возможно, иной раз я и захочу получить твое прекрасное тело. Но основное твое назначение будет другим. Ты готова меня слушать, девочка?
   Эвелина безразлично смотрела в потолок, но молчала.
   Комтур удовлетворенно вздохнул.
  - Ну что ж, я счастлив, что ты образумилась. Мне нужна женщина, которая поможет мне укрепиться в Мальборге. Красивая, умная, обращающая на себя внимание. Ты просто создана для того, чтобы мне в этом помочь. Я объявлю тебя своей племянницей и поселю в Нижнем замке. Ты получишь красивую одежду, слуг и сможешь посещать все рыцарские турниры и увеселения в замке. Если ты будешь достаточно ловка и умна, ты вскоре ты займешь место за столом магистра в Большой трапезной рядом с леди Рейвон и графиней Альмейн. Если ты предашь меня, я тебя убью, убью медленно и мучительно, расчленяя твое тело по кусочкам. Если ты начнешь блудить с рыцарями и гостями замка, я отдам тебя в послушницы или - солдатам. Если ты поможешь мне, ты получишь жизнь, достойную такой красавицы, как ты. Легкую смерть, знаешь ли, нужно еще заслужить.
   Эвелина невесело усмехнулась про себя. Он был прав - легкой смерти ей теперь не видать. Страшные события последних месяцев ее жизни сделали свое дело. Она чувствовала себя невероятно усталой, усталой и опустошенной, желавшей только одного - чтобы ее оставили в покое. Комтур имел все основания собой гордиться. Ей нужна была передышка, и с хитростью затравленного зверя Эвелина решила выждать, сделать вид, что она смирилась.
  
   Все произошло так, как он и говорил. Осенью того же года, когда комтур был приглашен в Мальборг, Эвелина без сопротивления согласилась поехать с ним.
   Солнечным осенним утром редкий лесок на их пути неожиданно заончился, и они очутились на крутом берегу Ногаты, как раз напротиыв легендарного рыцарского замка. Первое впечатление от него было грандиозным. Как только кортеж комтура Валленрода вынырнул из леса, перед ними открылась величественная панорама полноводной, медленно катящей свои свинцовые волны, реки Ногаты. За ней, на фоне предзакатного, красного с синими и желтыми полосками неба, высилось замечательное архитектурное сооружение, созданное руками мастеров могущественного и богатого Тевтонского Ордена крестоносцев - замок Мальборг, представлявший собой огромный ансамбль, располагавшийся уступами на высоком холме. Его основание составляли массивные классические крепостные стены с дозорными башнями и бойницами, окруженные глубоким и широким рвом с водой, подъемный мост был поднят. За ними, уступом повыше, виднелись отделанные знаменитой серой штукатуркой, ставшей архитектурной эмблемой рыцарских строений, стены Среднего замка. И наконец, вершину холма занимал четко выделяющийся, словно парящий в воздухе, строгий изящный силуэт Высокого замка, своеобразного центра рыцарского Города, с небольшим храмом Пресвятой Богородицы, построенным в его стенах, на куполе которого, далеко различимом с расстояния многих миль, виднелось сделанное на золотом фоне мозаичное изображение Святой Девы.
  Эвелина вздохнула и отвела глаза. Никто не мог сказать, что принесет ей пребывание в стенах Мальборга. Она ехала туда племянницей гневского комтура Валленрода, а на самом деле являлась его послушной рабой. Панна Эвелина Ставская отныне исчезла навсегда.
  
  
  
  

Глава 2.

  
  
  Мальборг, земли Ордена, май 1404 г
  
   Великий Магистр Тевтонского Ордена Святой Богородицы герцог Конрад фон Юнгинген внимательно смотрел на стоявшего в приемной зале его личных покоев в Высоком Замке посла польского короля Владислава Ягелло .
   Этот посол, князь Острожский, прибыл в замок Мальборг лишь несколько часов тому назад и сразу же, по его первой просьбе об аудиенции, о нем было доложено магистру. Посол привез не только грамоты о его полномочиях от короля Владислава, но также письмо от плоцкой княгини Александры , супруги мазовецкого князя Земовита , ставшей после смерти польской королевы Ядвиги первой защитницей и покровительницей Ордена перед ее братом, королем Польши. Из писем следовало, что этот молодой человек, прибывший с письмами и поручениями от обеих царственных особ, был для них ближайшим родственником. И хотя он казался довольно молод, неуловимая уверенность в его манере держаться свидетельствовала о том, что он весьма опытен в своем деле, что также импонировало герцогу Конраду фон Юнгингену.
   Слушая спокойную гладкую речь князя Острожского, говорившего на безукоризненном немецком языке, великий магистр меланхолически думал, как радикально изменились за эти двадцать лет, с тех пор как они вышли из диких лесов Литвы и приобщились к свету христианства, король и его многочисленная литовская родня. Конечно, этот молодой человек принадлежал к новому поколению поляков и литвинов и даже выглядел настоящим европейским рыцарем, но это становилось уже скорее правилом, чем исключением из него. То, что ему дала рекомендацию княгиня Александра, значило, что он, по крайней мере, лояльно относится к Тевтонскому Ордену. Конрада фон Юнгингена это вполне устраивало. Он знал, что ему снова придется встретиться с королем Владиславом Ягелло за столом переговоров. Как и польский король, он не хотел войны. Идея о проведении переговоров, уже прозванных съездами в Раценже, призванных если не сделать Владислава Ягелло своим союзником в борьбе с восставшей Жемайтией и великим литовским князем Витовтом Александром, то хотя бы примирить его с Орденом, принадлежала все той же мазовецкой княгине Александре. Она даже предложила ему и королю предварительно встретится для обсуждения условий нового мирного договора в столице ее княжества - городе Плоцке. В рамках этого предложения и прибыл в замок неофициальный королевский посланник, князь Острожский, который должен был представить перед капитулом Ордена некоторые принципиальные вопросы будущей повестки дня в Плоцке.
   Магистр знал, что главным камнем преткновения на пути переговоров о мире, будет недавний захват крестоносцами принадлежащей Польше Добжинской земли. Это было то, что вызывало недовольство польского короля. Однако, что сделано, то сделано, и по объективным причинам Конрад фон Юнгинген не мог пойти на безвозмездную передачу Добжинской земли назад в пользу польской короны. Он четко сознавал, что за его спиной в капитуле, да и в Ордене, стоят многочисленные сторонники открытых военных действий с Польшей, готовые развязать войну немедленно. Конрад фон Юнгинген, как никто другой в Ордене, понимал, что от открытых военных действий против польской короны в настоящей ситуации будет больше вреда, чем пользы, и что Орден не был готов к войне с христианским европейским государством ни в плане военном, ни в политическом. Не говоря уже о том, что это резко уронило бы престиж Ордена как главного защитника христианства в глазах папы и самого Бога. Конрад фон Юнгинген был убежденным воином-миссионером, классическим типом рыцаря-монаха с мечом в руках и крестом не только на плаще, но в сердце, готового до последней капли крови защищать веру Христову.
   Прежде чем представлять посла капитулу, он хотел поговорить с ним сам, посмотреть на его поведение и определить, к чему именно он должен приготовиться, когда этот молодой человек предстанет перед советом комтуров. Первый взгляд на посланника Ягайло его вполне удовлетворил: молодой человек выглядел по-европейски, держался в соответствии с правилами европейского этикета и производил приятное впечатление. Конрад фон Юнгинген должен был еще раз признать, что княгиня Александра всегда обладала почти таким же хорошим вкусом в подборе своих людей, как и покойная королева Ядвига.
   Князь Острожский, который давно уже завершил свою речь, спокойно ждал, когда великий магистр закончит свои размышления. Он также встречался с Конрадом фон Юнгингеном в первый раз. Уже с первого взгляда на магистра можно было сказать, что он болен - желтизна его лица и сухость утончавшихся черт, обтянутых кожей, словно пергаментом, говорили о том, что Конраду фон Юнгингену оставалось уже недолго восседать в кресле главы Ордена в Высоком замке. Но взгляд его бледно-голубых глаз по-прежнему оставался тверд и проницателен, а сила воли, поддерживающая священный огонь непоколебимого духа воина-крестоносца, вызывала невольное уважение к его усилиям сохранять вырождающийся Орден во всем ореоле его могущества.
   Терпение и такт молодого человека, дававшего ему возможность начать беседу первым, также понравились Конраду фон Юнгингену. Он пошевелился, вздохнул и решил, что пришло время начать конфиденциальную беседу.
  - Присаживайтесь, князь, - несколько усталым мелодичным голосом сказал он. - Что предпочитаете, красное и ли белое вино? Или вы не пьете, как великий князь Литвы?
   Молодой человек опустился в предложенное ему кресло.
  - Благодарю вас, ваша светлость, я не умираю от жажды, - непринужденно ответил он. - Честно говоря, меня больше привлекают ваши знаменитые наборы шашек и шахмат, которые я вижу на вашем столе.
   Великий магистр удивленно поднял бровь.
  - Вы хорошо играете? - несколько меланхолично осведомился он.
  - Вполне прилично.
  - О! - в голосе Кондрата фон Юнгингена послышалось непонятное удовлетворение. - Может быть, в вашем лице у меня наконец-то появится достойный соперник. Мои рыцари больше предпочитают молитвы или военные забавы.
   Конрад фон Юнгинген заметил быструю улыбку, мгновенно промелькнувшую на лице молодого человека.
   Князь Острожский хорошо понимал, что именно значила эта личная встреча в покоях великого магистра. Конрад фон Юнгинген встречался с ним сейчас, как с частным лицом, с другом или с потенциальным другом Ордена, с посланником княгини Александры, а также польской партии, не желавшей войны с Орденом. Официальная встреча состоится позже, в главном приемном зале Высокого замка, где перед советом комтуров будет стоять уже уверенный и непоколебимый в своих требованиях посол польского короля Владислава Ягелло. Поэтому он присел на указанное ему место за небольшим, инкрустированные слоновой костью, столиком и вслед за Конрадом фон Юнгингеном принялся расставлять на доске свои фигуры.
  - Итак, чего же хочет король? - спросил великий магистр вполне буднично, опровергая все слухи о его воинствующей кровожадности.
  - Только того, что, по его мнению, и без того принадлежит Польше - Добжинской земли, - коротко отвечал поляк.
  - Барон де Отс передал принадлежащие ему Добжинские земли в безвозмездное пользование Ордена, - пожав плечами, сказал Конрад фон Юнгинген. - Сделка совершена по всем правилам, принятым при заключении подобного рода соглашений, и я право не понимаю, почему богобоязненный и поклявшийся свято блюсти законы христианских государств король Владислав предъявляет претензии братьям Ордена.
   Молодой человек слегка заметно улыбнулся, забирая с поля боя выигранную им у магистра ладью.
  - Претензии, ваша светлость, - спокойно и благожелательно сказал он, - предъявляет не король Владислав, а сам барон де Отс. Он утверждает, что братья Ордена, узнав о его намерениях присягнуть на верность польскому королю, заманили его в замок, напоили и заставили подписать документ о купле-продаже. Барон, как вам известно, обратился к моему королю, равно как и к вам, ваша светлость, с жалобой на братьев Ордена и просьбой рассмотреть это запутанное дело.
  - Сделка оформлена по всем правилам, - возразил магистр, совершая рокировку. - Мне ничего не известно о том, что действительно случилось с бароном. Возможно, это очередные проделки приграничных комтуров, до которых просто не дотягивается справедливая карающая длань правосудия Ордена. Но сделка была совершена согласно букве закона и потому считается законной. Я ничего не могу с этим поделать. Закон есть закон, мой дорогой князь.
   Он умолк. Польский князь также сидел в кресле напротив магистра и казался сосредоточенным на шахматной игре.
  - Я не могу отдать Добжинскую землю, - сделав свой ход, снова начал говорить первым великий магистр. - Даже если бы я захотел. Капитул никогда не позволит мне этого, я должен считаться с мнением высших сановников Ордена. Но вы можете поднять этот вопрос на совете комтуров .
  - Это основное требование короля, - заметил польский князь. - Так или иначе, этот вопрос будет рассматриваться в числе первых. И от способа решения этой проблемы зависит дальнейшее развитие переговоров. Мой король довольно категоричен относительно Добжинской земли.
   Магистр некоторое время молчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, и казался полностью погруженным в обдумывание нового хода.
  - Единственный выход, который представляется мне реальным в данной ситуации, - наконец сказал он, - это выкуп. Совет комтуров может согласиться продать Добжинские земли Польше. Король Владислав купит их, и проблема будет решена. Не пострадает ни законность этой сделки, ни интересы обеих сторон. Абсолютно все, таким образом, будут удовлетворены.
   Теперь уже польский князь выглядел задумчивым.
  - Со своей стороны, категорическим требованием Ордена является прекращение поддержки князем Витовтом-Александром повстанцев в Жемайтии, - пошел в наступление великий магистр. - Король должен найти возможность отозвать Витовта из Жемайтии и восстановить в этой провинции справедливость! Наместничество в Жемайтии по праву принадлежит князю Скирвойлу, брату короля, который в настоящее время обратился к нам за помощью в восстановлении его прав, так как происки Витовта заставили его покинуть страну. Король Владислав Ягелло должен обратить на эту проблему весьма серьезное внимание, пока рыцари Ордена не вынуждены взяться за ее решение самостоятельно.
  - Это внутреннее дело польского государства, - заметил князь Острожский, нападая на короля магистра одновременно ладьей и ферзем.
  - До тех пор, пока они не затрагивают интересов Ордена! Князь Витовт Александр передал Жемайтию под управление рыцарей церкви, и уж если он и вправду почитает себя христианским государем, он должен вести себя как таковой.
  - Боюсь, что князь Витовт ведет себя не так, как он должен, а так как ему нравится. Вам хорошо известно это по прошлому, ваша светлость, не правда ли? - уронил польский князь, не отрывая глаз от шахматной доски. - К тому же, Литва, как известно, получила суверенитет от Польши в 1392 году, а в 1401 году Витовт был провозглашен великим князем.
  - Какова же позиция короля Владислава в этом деле? - спросил Конрад фон Юнгинген, впервые с начала беседы поднимая глаза на молодого человека. - О чем вам поручено говорить завтра на совете комтуров?
  - О том, что вы называете законностью, ваша светлость. По договору, заключенному в Острове, князь Витовт-Александр был провозглашен великим князем литовским, и все бояре и князья Литвы присягнули ему на верность.
   Магистр склонил голову, давая понять, что он слушает и соглашается со справедливостью слов молодого польского князя. Все так же вежливо, негромким спокойным голосом польский посол продолжал:
  - Теперь я призываю вас, ваша светлость, постараться сконцентрировать свое внимание на принципах законности. То, что произошло со Скиргайло, можно вкратце охарактеризовать как следующее. Неважно, по каким причинам, мы ведь говорим о законе, а не о справедливости, не так ли, но он восстал против своего законного христианского суверена и бежал к его, извините, противникам, к которым обратился с просьбой помочь ему свергнуть законного государя Литвы и занять престол самому. О какой законности может идти речь в данном случае?
  - О! Вы действительно серьезный противник, мой дорогой князь, - заметил магистр, с трудом уклоняясь от очередной угрозы мата его королю. - Давно я уже не получал такого удовольствия от шахматной игры.
  - Благодарю вас, ваша светлость.
  - Думаю, это влияние ваших дам, королевы Ядвиги и княгини Александры, - рассеянно сказал магистр, все еще раздумывая над следующим ходом. - Поляки, как правило, не знают этой игры.
   Молодой князь неожиданно усмехнулся.
  - Уроки шахматной игры давал мне в своем походном шатре во время Крымской кампании князь Витовт, - в ответ на удивленный взгляд магистра пояснил он.
  Конрад фон Юнгинген приподнял брови в знак неожиданности для него подобного заявления и не удержался от вопроса:
  - Так вам уже приходилось воевать вместе с этим замечательным христианским владыкой, изменником и клятвопреступником? В Крымском походе погиб весь цвет польского рыцарства, если не ошибаюсь?
  - Думаю, что не весь, - вежливо возразил князь Острожский. - Но народу погибло много. В том числе и 500 рыцарей Ордена и его гостей.
  - Многие из поляков после этой кампании остались в Литве и в настоящее время воюют там против Ордена, сражаясь на стороне восставших жемайтов и Витовта, - обвиняющим тоном сказал магистр. - Как быть с законом в данном случае, дорогой князь? Разве мы в состоянии войны с Польским государством?
  - Многие подданные польского короля принадлежат по своим корням равно как Польше, так и Литве. Король не может запретить им посещение своих литовских владений, а в некоторых случаях они делают свой выбор самостоятельно, подчиняясь слепому гневу на поведение некоторых комтуров в пограничных землях, которые воруют ради выкупа детей богатых родителей или молодых девушек из хороших семей. Для примера могу привести историю шестилетнего Яська из Кречетова, Дануты, дочери главы из Спыхова, и многих других. Хотя король и не одобряет подобного поведения своих подданных, он может их по-человечески понять и оправдать. Думаю, вы тоже, ваша светлость.
   Они снова помолчали, занятые обдумыванием ситуации на шахматной доске. Позиции поляка были лучше, с неудовольствием констатировал для себя великий магистр. Он никогда не вел себя смешно в отношении игры, игра - это игра, жизнь - это жизнь. До тех пор, пока он побеждал в жизни, нет никакого смысла побеждать также и в игре. Все это, в конце концов, суета сует, но он принадлежал не только к церкви, но и к миру, и не мог обходиться без использования в светской жизни всех ее атрибутов и аксессуаров. Раздумывая, признать ли ему поражение или постараться свести партию вничью, он задал поляку вопрос, ответ на который волновал его особенно:
  - Будет ли в такой ситуации король Владислав продолжать оказывать попустительство и, тем самым, негласную поддержку князю Витовту в войне за Жемайтию? Или он встанет в ряд с защитниками веры Христовой и законными владельцами этой земли - Тевтонским Орденом Святой Богородицы?
   Польский князь посмотрел в лицо магистра своими темными искристыми глазами и мягко сказал:
  - Я думаю, что об этом вам и придется говорить в Плоцке с королем Владиславом. Одно могу сказать определенно - король не желает войны с Орденом, но если обстоятельства будут подталкивать его к войне, он пойдет на это под давлением своих сановников и шляхты, рвущейся в бой. Я не получал никаких инструкций об обсуждении этого вопроса. Боюсь, что король не имеет четкого мнения относительно Жемайтии, литовские дела всегда были прерогативой князя Витовта, и Владислав Ягелло предпочитал в них не вмешиваться. Не думаю, что что-то изменилось теперь.
  - Не вмешиваться даже как посредник между Орденом и Литвой? - уточнил магистр.
  - Возможно, вам удастся заставить его выступить в таком качестве, - спокойно согласился молодой князь.
  - Пойдет ли король навстречу Ордену?
  - Если Орден, в свою очередь, пойдет навстречу королю.
   Магистр откинулся на спинку своего кресла.
  - Дадите ли вы мне закончить партию вничью? - спросил он, указывая глазами на шахматную доску.
   Темные, внимательные, весьма необычные для светловолосых и светлоглазых поляков, заметил про себя Конрад фон Юнгинген, глаза польского князя скользнули по положению фигур на шахматной доске.
  - У вас мало шансов, ваша светлость, - через минуту уверенно сказал он. - Через два хода вас ожидает шах и мат. Но до тех пор, пока вы не сделали эти два хода, ваше положение остается вполне стабильным. Давайте просто отложим партию.
   Выслушав его ответ, Конрад фон Юнгинген сначала нахмурился, а потом покачал головой.
  - Это самое оригинальное решение шахматной партии, которое я когда-либо видел в своей долгой жизни, - сказал он. - Оно не только спасает мою репутацию, как игрока, но и дает мне возможность оценить ваши взгляды и вашу позицию на переговорах, принц.
   Он неторопливо поднялся со своего места, давая понять, что аудиенция закончилась.
  - Вы предстанете перед капитулом Ордена, как только это представится возможным, - протягивая польскому князю руку на прощание, сказал великий магистр.
   Он уже принял решение. И в этом была несомненная заслуга этого красивого, спокойного молодого человека, посланника короля и княгини Александры. Он непременно напишет плоцкой княгине и поблагодарит ее за прекрасный выбор, а также намекнет на то, что хотел бы иметь этого твердого, но вежливого в своих манерах князя поблизости от короля на переговорах. С ним приятно иметь дело и он ему понравился. Кроме того, он великолепно играет в шахматы. Поэтому великий магистр даже позволил себе слабую улыбку, ощутив вежливую крепость рукопожатия польского князя.
  - Желаю вам удачи, молодой человек, - в его устах это прозвучало неожиданно по-человечески тепло. - Надеюсь, мы с вами еще не раз встретимся за столом в Большой трапезной. Будьте моим гостем, князь.
  
  
  
  

Глава 3.

  
  Мальборг, земли Ордена, июль 1404 г
  
   Цвет вернулся в жизнь Эвелины неожиданно, как когда-то померк в ее глазах. Она стояла на пустом турнирном поле под Мальборгом, где завтра утром ожидался турнир в честь приезда в замок польского посла, ожидая, когда за ней вернется комтур Валленрод, один из организаторов будущего турнира и, от нечего делать, безразлично смотрела по сторонам. Предложение комтура отправиться вместе с ним на турнирное поле Мальборка, чтобы провести последнюю проверку готовности к празднеству, застало ее врасплох, но она не возражала. Прогулки на свежем воздухе всегда действовали на нее благотворно.
   Комтур задерживался. Уже в который раз, оглядывая взором ристалище, с полем для боев, обильно посыпанным песком, чтобы скрыть свежие следы крови, и установленными палатками, она внезапно услышала раздавшиеся почти в нескольких шагах от нее, смех и молодые голоса, принадлежащие оруженосцам или молодым рыцарям, гостям крестоносцев. Повернув голову, она рассеянно взглянула в их сторону. И замерла от удивления при виде странного зрелища.
   Два молодых рыцаря, в латах, но со снятыми боевыми шлемами, усевшись на траве перед крайней палаткой, весело болтая, ели вишню. Первое, что поразило ее до глубины души, был цвет этой вишни - темно-бордовой, блестящей полированными боками на солнце, крупной и гладкой. Перед молодыми людьми на траве стоял боевой шлем одного из них, доверху наполненный этой удивительной крупной, яркой вишней.
   Оба были молоды, может быть, чуть старше Эвелины. Одного из них, барона Карла фон Ротенбурга, она знала. Он был рыцарем Тевтонского Ордена Богородицы, еще не принявшим монашеский обет. Его рыжие волосы золотились на солнце, светлые глаза улыбались, как улыбался он сам, подставив солнцу и ветру свое мальчишеское лицо с четкими, крупными чертами. Второй, по-видимому, принадлежал к гостям крестоносцев. Эвелина затруднялась сказать сразу, какой национальности он был. Примерно того же возраста, что и Ротенбург, он отличался холодной красотой кельтского бога из ранних легенд средневековья. Она не сумела удержаться и некоторое время с любопытством разглядывала его. Этот незнакомый молодой человек был одарен той редкой привлекательностью, которая при первом взгляде на него заставляла невольно оборачиваться, чтобы снова взглянуть. Тем не менее, его нельзя было назвать исключительно красивым в обыденном смысле этого слова. Его лицо казалось столь примечательным благодаря редкому сочетанию холодной царственной пропорциональности черт, с ярким живым пламенем в темно-фиалковых искристых глазах, составляющих необычный контраст золотистому оттенку его темно-каштановых волос и бледному цвету твердо очерченного, с правильными чертами лица, отмеченного неуловимой печатью изысканности принца крови.
   Почувствовав ее взгляд, он поднял голову и его необыкновенные темно-фиалковые искристые глаза случайно встретились с ее испуганным, заметавшимся во все стороны взглядом. В следующую минуту его глаза удивленно расширились, остановившись на ее лице. Затем, с легкостью и грацией молодого хищника, он поднялся с травы и неторопливо приблизился к ней, миновав широкий барьер из воткнутых в землю флажков, отделявший ристалище от трибун, отведенных для зрителей. Высокий, молодой и сильный, в полном боевом снаряжении, с непокрытой головой, он остановился перед Эвелиной, дерзко и лениво улыбаясь, держа в руках все тот же, по-видимому, его шлем, полный вишни.
   Эвелина не успела сообразить, чего он хочет от нее, как рыцарь опустился перед ней на одно колено, склонил в полупоклоне голову и протянул ей свой шлем с блестящей на солнце, крупной спелой ягодой.
  - Князь Острожский, к вашим услугам, сударыня, - помедлив, подняв на нее глаза, представился он.
   Эвелина сначала увидела ровный пробор в его коротко подстриженных густых, волнистых каштановых волосах, шапкой обрамлявших бледной матовости лицо с классически правильными чертами. Затем из-под полуопущенных густых, темных ресниц блеснули темно-синие, фиалкового цвета глаза, а раздвинутые в улыбке пурпурные губы продемонстрировали его великолепные белые зубы. Сама не зная, зачем она это делает, Эвелина взяла из протянутого ей шлема несколько ягод с самого верха и положила одну из них себе в рот.
   Инцидент скоро забылся, но само имя, произнесенное молодым рыцарем по-немецки и на немецкий манер, еще долго сидело в ее памяти щемящей занозой. Она слышала это имя. Она была уверена, что она знала этого молодого человека в своей той, полузабытой, польской жизни.
  
  - Кто она такая? - удивленно спросил князь Острожский после того, как Эвелина ушла в сопровождении подоспевшего комтура из Гневно.
   Барон Карл фон Ротенбург ехидно осклабился.
  - По официальной версии, племянница комтура Валленрода, - немедленно, с готовностью отвечал он.
  - Есть еще неофициальная версия? - поинтересовался поляк, снова присаживаясь рядом с бароном на траву.
  - Разумеется, - отвечал Карл, налегая на вишню. - По неофициальной версии, она его любовница.
   Князь задумчиво приподнял бровь.
  - Ты хочешь составить конкуренцию нашему комтуру? - не сдавался барон. - Сразу скажу, не советую. Уже пробовали. До тебя. Безрезультатно. То ли он действительно ее любовник, причем, крепко ее поколачивает, то ли она просто холодная, манерная, красивая кукла, не более, и наш общий друг комтур Валленрод подыскивает ей богатого жениха. Кстати, через полчаса ужин в Большой трапезной по случаю турнира и твоего приезда. То есть наоборот, твоего приезда и турнира. Тебе, конечно, это не впервой, князь, говорили, что сам магистр принимал тебя лично в Высокой зале со всеми комтурами и послом герцога Бургундского.
   Польский рыцарь промолчал, ограничившись легким кивком головы и сосредоточив все свое внимание на содержимом его боевого шлема.
  - Черт, надеюсь, мы не должны тащиться на ужин во всей этой боевой сбруе? - внезапно забеспокоился барон фон Ротенбург. - Я, черт возьми, устал носить на себе весь этот хлам!
  - Ты монах, Карл? - подал голос князь Острожский.
  - Почти. Еще немного осталось до монаха. А что, не похож?
  - Да ты ругаешься хуже, чем Свидригайло.
  - А, черт, мне не до церемоний! Кроме того, я не знаю, кто такой Свидригайло. Если ужин в доспехах, по этой чертовой рыцарской моде, чтобы продемонстрировать нашу военную доблесть, то я должен подняться в замок и переодеться, потому что мой нагрудник абсолютно разбит, просто в ужасном состоянии, и мой дражайший дядюшка со своей кислой монашеско-рыцарской физиономией не преминет указать мне на это. Пойдем со мной, князь! Ты тоже сможешь переодеться, ты ведь должен выглядеть на ужине как настоящий представитель своего грозного короля. Кем он там тебе приходится? Черт возьми, память совсем никуда от этих вечных зубрежек молитв. Кузен, брат?
  - Дядя, - подсказал поляк.
  - О господи! - с притворным отчаяньем вскричал барон. - Так у тебя тоже дядя! Пойдем, несчастный, я научу тебя, как жить с такой бедой. Надо же, дядя! И у каждого свой. Не удивляюсь, почему эта красотка Эвелина Валленрод всегда такая грустная. У нее ведь тоже дядя, хоть не великий комтур и не польский король, не чета нашим, но - дядя!
  
   Барон Карл фон Ротенбург приходился племянником великому комтуру Куно фон Лихтенштейну. В противоположность суровому, аскетическому комтуру, барон Карл был молод, легкомыслен, происходил их хорошего германского рода и любил все то, что нравится в его возрасте всем его ровесникам - вино, турниры, карты, женщин и войну. Для него не было никакой разницы, с кем воевать. Война представлялась ему большим рыцарским турниром, с той разницей, что он продолжался немного дольше по времени. В его голове царила полнейшая неразбериха. До недавнего времени он ненавидел поляков и всерьез готовился к крестовому походу на Польшу, но только до тех пор, пока в замке не появился польский посол, князь Острожский, который выглядел вовсе не грубым варваром в волчьей шкуре, а настоящим европейским принцем. Как оказалось, сам правитель Самбийский, ныне маршал Ордена герцог Ульрих фон Юнгинген , не жаловавший поляков, предпочитал его общество обществу рыцарской братии. Более того, вскоре выяснилось, что этот странный польский князь мог с легкостью говорить на латыни с дядей Карла, великим комтуром Куно фон Лихтенштейном; на немецком языке с Карлом и герцогом Ульрихом фон Юнгингеном; на французском - с рыцарями-гостями Ордена из Франции; и даже на итальянском - с богатыми итальянскими рыцарями из солнечной Флоренции и Венеции, прибывшими под стены Мальборга для крестового похода против язычников и предпочитавшими держаться особняком от остальных. Польский князь оказался не только полиглотом, но и изрядным фехтовальщиком. После того, как он хладнокровно победил в поединках нескольких задир из младших рыцарей, остальные предпочли внять строгому предупреждению великого магистра и больше не провоцировать польского посла. Он жил вместе с другими рыцарями хорошего происхождения в казармах на территории Среднего замка и выбрал это место проживания для себя сам, хотя почти каждый день, будучи посланником польского короля ко двору Ордена, обедал в компании магистра и великих комтуров в Высоком замке. С его помощью Карл обзавелся прекрасной, миланской работы, броней, которой цены не было, и которую поляк предложил ему небрежно, как товарищу по казарме. Благодаря его обществу, за столом в Большой трапезной Карл уже не чувствовал себя так невыносимо скучно - у польского посла был неплохо подвешен язык, и сам великий магистр, к удивлению рыцарской братии симпатизировавший князю Острожскому, пользовался любым поводом для того, чтобы пригласить его разделить трапезу в мрачном зале Высокого замка.
   Сам Карл предпочитал дружескую раскованную атмосферу общей трапезной. Благодаря его мальчишескому обаянию и легкому характеру у него было много друзей. Француз Генрих де Фалавье, немец Дитрих фон Дитгейм и молодой госпитальер брат Зигфрид были его любимыми сотрапезниками за большим столом. Все они были молоды, честолюбивы и жизнерадостны. Генрих де Фалавье был прирожденным военным. Он мог часами с упоением пересказывать детали знаменитых сражений всех времен и народов. Библиотека в покоях гостей Среднего замка и поле ристалища были любимыми местами его времяпровождения. Как и Карл, он обожал турниры и поклонялся физической силе, будучи весьма субтильным по части своего телосложения. В противоположность им, Дитрих фон Дитгейм был настоящим богатырем. Будучи вынужден служить Тевтонскому Ордену как младший сын в своем многочисленном семействе, Дитрих четко понимал, что его судьба и карьера находятся в его собственных руках, и использовал малейшую возможность для того, чтобы улучшить свою долю и урвать кусок пожирнее. Однако в глубине души он был сентиментален и отзывчив. Женская красота и слабость повергали его в замешательство. Необыкновенно сильный от природы, он относился к своей физической силе несколько пренебрежительно, воспринимая ее как нечто само собой разумеющееся для мужчины, и не был сторонником длительных упражнений на ристалище. Ежедневные тренировки рыцарей в утренние часы он принимал как должное, но вне этого времени никакая в мире сила не могла заставить его взяться за оружие.
   Брат Зигфрид был самым старшим из друзей Карла. По своему духу, по целеустремленности и честолюбию, он был истинный сын Ордена, к которому принадлежал. Брат Зигфрид был рыцарь-монах в высшем и лучшем смысле этого слова, готовый отдать свою жизнь для блага Ордена в любую минуту и ставивший его интересы превыше всего. Насмешливый Карл фон Ротенбург даже прозвал его в шутку 'псом господним', и это прозвище, как ничто другое, отличало самую сущность его натуры.
   Карл Ротенбург казался самым легкомысленным из друзей. Он жил одним днем и признавал высшим авторитетом только свои собственные желания. В отличие от остальных, он был влюбчив и переменчив, как девушка. Присутствие в общей трапезной женщин волновало его кровь и вдохновляло на странные сумасбродства. Англичанка леди Рейвон и племянница гневского комтура Эвелина Валленрод наиболее полно отвечали его идеалам женской красоты, строгой, неприступной, холодной, требующей поклонения. Только этих двух женщин из многочисленной армии знатных дам и простолюдинок, связанных узами дружбы, подчинения и обслуживания нужд рыцарей Ордена, никто в замке Мальборг не мог назвать доступными.
   В тот вечер в Большой трапезной на ужине, который давался в честь польского посланника, которому предстояло пробыть некоторое время при дворе магистра в Мальборге из соображений государственного порядка, Карл Ротенбург увидел за столом в числе немногих официально приглашенных дам обеих своих муз, леди Рейвон и фройлян Эвелину Валленрод.
   По официальному представлению, сделанному магистром, посланник польского короля, князь Острожский, оказался знатен, как принц: он принадлежал к литовскому княжескому роду Гедеминовичей, и приходился родным племянником королю Владиславу Ягелло и его сестре, мазовецкой княгине Александре Плоцкой, которая весьма благоволила к Ордену.
   Карл также с удовлетворением заметил, что глаза польского посла, пробежав по лицам присутствующих, тут же безошибочно выхватили из них лицо прекрасной Эвелины Валленрод. Эвелина Валленрод, племянница гневского комтура, высокого, довольно красивого мужчины средних лет с хищным профилем и улыбкой гиены, по мнению Карла, была просто сказочная красавица. Среднего роста, стройная, но не худая, удивительно грациозная, со странным отрешенным взглядом светлых серо-голубых глаз, почти всегда скрытых темными, длинными стрельчатыми ресницами, она, едва лишь появившись в замке с дядей несколько лет назад, произвела грандиозное впечатление на рыцарей. Ее бледное лицо с идеальными чертами мадонны, обрамленное роскошными бело-золотистыми волосами, было столь совершенно, столь прекрасно и изысканно, что иногда повергало в трепет тех, кто отличался избытком воображения или жаловался на нервы. Сам магистр Конрад фон Юнгинген, увидев ее впервые, был поражен ее холодной красотой Богородицы и, нарушив приличную рыцарю-монаху сдержанность и благопристойность, с чувством сказал, что эта девушка достойна стать символом Ордена, как известно, носившего имя Пресвятой Богородицы на своем щите. После этого замечания магистра Эвелина Валленрод стала неизменной королевой рыцарских турниров Мальборга. В нее влюблялись и ей поклонялись практически все, от мала до велика, от великих комтуров и приезжих богатых европейских рыцарей до мальчишек-оруженосцев. Она не отличала никого. Она была холодна и совершенна, абсолютно недостижима, и за это ее любили и боготворили еще больше. Она могла просить кого угодно и о чем угодно, и все в замке в пределах этикета с готовностью стремились выполнить ее любое желание. Единственным человеком, повелевавшим ею, был ее дядя, гневский комтур Валленрод.
   Карл фон Ротенбург имел счастье подружиться с нею, так как красавица Эвелина обладала четким, ясным умом и насмешливостью, граничившей с цинизмом. Он также хорошо запомнил их утреннюю встречу на турнирном поле и тот интерес, который проявил к ней посланник польского короля. Поэтому Карл занял свое место за столом и с интересом принялся наблюдать за тем, что происходило и что могло произойти сейчас в трапезной.
   На обычно невозмутимом лице князя Острожского было написано удивление: красавица Эвелина Валленрод даже не посмотрела в его сторону. Чуть склонив набок маленькую изящную головку с короной светлых волос, она рассеянно, с неподражаемой грацией, перекладывая пищу в своей тарелке, слушала болтовню сидевшего по левую руку от нее за столом Генриха Фалавье и, казалось, не обращала внимания на то, что происходило в зале. Леди Рейвон, занимавшая место рядом с ней с другой стороны, переговорив со своим соседом, казначеем Ордена господином Бурхардом фон Вобеке, всегда бывшем в курсе о прибытии в замок новых людей, и особенно, об их придворных связях и социальном положении, наклонилась к уху Эвелины и сказала, указав глазами на польского посла:
  - Ты говоришь по-польски, Эвелина, не правда ли?
   В голосе леди Рейвон было плохо скрытое любопытство и еще нечто такое, что Эвелина сразу не могла определить.
  - Господин Бурхард хотел бы задать ему вопрос, но он, как ты знаешь, не говорит по-польски, и просит тебя помочь ему с переводом. Вполне логично, - предупреждая удивленный взгляд Эвелины, поспешила пояснить англичанка, - он хотел бы, чтобы это сделала ты, а никто другой из силезских немцев, ну хотя бы потому, что ты красивая женщина, и поляк выслушает тебя и ответит тебе более благосклонно, чем мужчине. И что самое важное, это уже от меня, этот поляк чертовски привлекателен, ты не находишь? У меня даже мурашки по спине бегают, какой он необыкновенный. И он не сводит с тебя глаз.
   Леди Рейвон, высокая, стройная до худобы, немного скованная в движениях, с бледным, несколько длинноватым, лицом и светлыми зеленовато-голубыми глазами, в общем, производила впечатление очень привлекательной женщины. Она была умна, рассудительна, неизменно доброжелательна к каждому, и пользовалась заслуженной симпатией как самой братии во главе с магистром Конрадом, так и приезжих рыцарей из Европы. Ее муж возглавлял роту английских лучников, присланных королем Генрихом в поддержку рыцарей Ордена.
   Пожав плечами, Эвелина с холодной любезной улыбкой обернулась к великому казначею Ордена, ужинающему сегодня в Большой трапезной Высокого замка. Тот глазами указал ей на польского посла, сидевшего через несколько человек от него, на противоположной стороне стола, ближе к его началу. Эвелина кивнула, давая ему знать, что она согласна переводить для него.
   Назвав поляка по имени, господин Бурхард довольно развязно спросил по-немецки:
  - Дорогой князь, ваш покойный родитель приходился, если я не ошибаюсь, братом польскому королю Владиславу?
   Эвелина не успела открыть рот, как поляк ответил крестоносцу на безукоризненном немецком:
  - Вы правы, господин фон Вобеке. Мой отец, князь Наримант, наместник в Новгороде и Пскове, был родным братом его величества польского короля Владислава Ягелло.
  - А правда ли то, - по устам крестоносца пробежала хищная улыбка, - правда ли то, что он был умерщвлен этим гнусным язычником, гордо именующим себя христианским принцем, этим отродьем дьявола, литовцем Витовтом?
   Все разговоры за столом постепенно смолкли. Глаза рыцарей и гостей Ордена были обращены к бледному лицу посла короля Польши.
  - Да, правда, - не моргнув глазом, спокойно подтвердил поляк.
   Карл фон Ротенбург с удовлетворением заметил, что в холодных глазах красавицы Эвелины Валленрод появилось осмысленное выражение. Она уже с каким-то интересом рассматривала сидящего наискосок напротив нее молодого польского князя. Он не только красив, мельком подумала Эвелина, он, кажется, не глуп, и, скользнув взором по его густым блестящим темно-каштановым волосам, спускавшимся не длиннее воротника камзола, она с удивлением призналась самой себе, что он вовсе не похож на поляка, а тем более на литвина.
   Между тем великий казначей Ордена, недолюбливающий великого литовского князя по целому ряду объективных причин, корни которых уходили еще в то время, когда крестоносцы считали его своим другом и союзником против польского короля, с горячностью продолжал:
  - Злодействам этого нехристя, позорящего звание христианского государя, должен быть положен конец! Почему же ваш король, столь ревностный поборник христианской веры, не предпримет мер для прекращения его бесчинств? Мало того, что он назначает его своим наместником в Литве, он позволяет ему развязать и поддерживать кровавую войну с рыцарями Господними, единственными защитниками христианства в этом диком краю! Он позволяет ему убивать своих братьев, топтать христианские святыни любви к ближнему своему, а вместе с тем, все писанные и неписаные договоры, скрепленные Крестом!
  - Господин Бурхард, - голос молодого польского князя был холоден и любезен, - я здесь не для того, чтобы обсуждать внутреннюю политику моего короля. Я просто не уполномочен заниматься подобными дискуссиями. Его величество король Польский Владислав Ягелло делает то, что он считает правильным и нужным для своей страны и своей христианской веры.
   Крестоносец на мгновение словно поперхнулся заготовленными словами порицания позиции польского короля, как куском оленины, который он обгладывал, воспользовавшись урывками между разговором. Вытирая масляные пальцы о салфетку, он с кислым выражением на лице промямлил:
  - Вы чрезвычайно лояльный подданный, князь.
  - Это мой христианский долг перед моим королем, - незамедлительно получил он в ответ.
   Разговоры за столом возобновились.
   Эвелина рассеянно слушала рассуждения рыцаря Фалавье о тактике боя литовских язычников. В ее памяти крутились какие-то смутные обрывки воспоминаний детства: польский король Владислав Ягелло, с темными длинными волосами и смуглым лицом; бледная темноволосая красавица королева и что-то еще, кроме бесчисленного количества лиц польских вельмож, придворных короля, одним из которых был ее отец.
  - Браво, князь! - тем временем сказал Острожскому Карл фон Ротенбург со своего места за столом, через соседа справа от польского князя. - Ты весьма удачно избежал долгой и нудной дискуссии о сомнительном поведении царственных особ. Думаю, Бурхарда убил также твой великолепный немецкий.
   Рыцарь де Лорш, сидевший по другую сторону от Острожского и встречавшийся с польским князем еще при дворе короля Владислава Ягелло несколько лет тому назад, с триумфом объявил:
  - Польский принц также хорошо говорит по-французки!
  - В самом деле? - удивился Генрих де Фалавье, в то время как часть рыцарей, прислушивающихся к беседе, удивленно переговаривалась.
   Большинство из них принадлежало к европейским рыцарям, гостям крестоносцев из других стран Европы, которые до момента своего приезда в Мальборг полагали, что поляки все как один - неотесанные варвары в звериных шкурах. Появление посланника польского короля в Мальборге произвело на них поистине неизгладимое впечатление: князь Острожский выглядел и вел себя как настоящий европейский рыцарь, был красив, изящен, тактичен и умен, словом, олицетворял в себе редкое сочетание качеств военного и придворного, достойное любого из европейских королевских дворов. Некоторые из наиболее любопытных, подобно Карлу фон Ротенбургу, даже успели лично познакомиться с ним накануне турнира, используя для этого плохой немецкий или латынь. К их величайшему изумлению, они обнаружили, что 'дикий варвар' неплохо говорил на их родных языках.
  - А как насчет испанского, принц? - закричал через стол успевший как следует набраться один из испанских рыцарей, находившийся в данный момент в Мальборге, сеньор Лопес де Мендоса, за три года пребывания у крестоносцев научившийся пить и весьма сносно говорить по-немецки.
  - У вас явно выраженный акцент Арагона , - вежливо ответил ему поляк по-испански. - Мой испанский, к сожалению, с кастильским акцентом, но, я думаю, это не помешает нам понять друг друга.
   Сеньор Лопес де Мендоса так удивился, что словно даже протрезвел.
  - Скажите честно, дорогой принц, - улыбаясь, заметила леди Рейвон, весьма благосклонно взиравшая на польского посла с той самой минуты, когда увидела его впервые. - Какого из европейских языков вы не знаете?
  - Английского, - под смех окружающих ответил князь Острожский.
  - Вы хотели бы выучить и его? - многозначительно приподняв бровь, кокетливо спросила англичанка, подмигивая ему.
   Рыцари за столом разразились улюлюканьем и насмешливыми восклицаниями.
  - Соглашайтесь немедленно, князь! - сказал Карл Ротенбург под одобрительные возгласы окружающих. - Я тоже хотел бы выучить английский, но никто, увы, не предлагал мне этого.
  Леди Рейвон со смехом погрозила ему пальцем.
  - Даже не предполагала, что вы столь необыкновенная личность, милорд, - заметила леди Рейвон через некоторое время, когда обстановка за столом стала непринужденной.
   Европейское рыцарство, занимавшее добрую половину огромного стола в общей трапезной, словно приняло польского князя в свой круг и признало его. Он отвечал на сыпавшиеся к нему со всех сторон вопросы на различных европейских языках и наречиях, любезно улыбался, отшучиваясь от неизбежных намеков дурного тона, словом, вел себя так, как будто очутился среди друзей.
   Леди Рейвон интересовалась им все больше и больше. Этим было вызывано ее пристальное внимание к особе князя и ее следующая реплика:
  - Вы просто заинтриговали меня, мой принц. Вы родились в Литве, вы жили при дворе польского короля, лишь в зрелом возрасте принявшего христианство, откуда же у вас это знание европейских обычаев и языков? Вы даже по-латыни говорите лучше, чем наш капеллан!
  Генрих де Фалавье, не любивший монахов, захохотал, как мальчишка, а брат Зигфрид лишь усмехнулся, тем не менее, признавая правоту англичанки.
  - Все объясняется весьма просто, миледи, - любезно пояснил польский князь. - Покойная королева Польши, которая, как вам известно, была дочерью короля Людовика Анжуйского и, кроме того, чрезвычайно образованной женщиной, двадцать лет назад учредила Академию при дворе короля Владислава Ягелло. Она также имела обыкновение посылать литовских юношей из знатных семей для обучения в европейские университеты. Так что, французский, - он сделал быстрый кивок, сопровождаемый улыбкой, адресованной рыцарю де Фалавье и сеньору де Лоршу, - я изучал в Сорбонне , испанский, - он взглянул в сторону рыцаря Лопеса де Мендосы, - в Мадриде, а итальянский и латынь - в Риме.
  - А я думал, что Польша - это дикая, варварская страна, и приехал, чтобы помочь доблестным рыцарям Господним привить в ней христианство, - раздался недоуменный голос одного из итальянских сеньоров, совсем молоденького мальчика со светлым, смазливым кукольным личиком.
   - Не волнуйтесь, Бартоломео, - хлопнул его по плечу приятель. - Вам тут дела хватит. Остается еще огромная, дикая, языческая Литва!
  - К сожалению, должен вас огорчить, - заметил князь Острожский по-итальянски. - Князь Витовт и Литва уже приняли христианство из рук короля Владислава Ягелло и королевы Ядвиги. Он носит христианское имя Александра и, помимо наместничества в Литве, владеет громадной частью земли московитов и крымских татар.
  - В самом деле? - упавшим голосом переспросил тот самый итальянский мальчик, которого сосед назвал Бартоломео. - А эта его восточная империя, случайно, не является языческой? Может быть, ему нужна помощь в обращении ее к истинной вере?
   Польский князь остался невозмутим, когда спокойно ответил:
  - Московия уже давно является христианской державой, правда, ортодоксального образца, а крымские татары Белой и Синей Орды в прошлом веке приняли ислам.
  - Какая жалость! - пробормотал молодой итальянец. - Ну что ж, тогда нам остается лишь Жемайтия, если уж во всех других странах, как оказывается, уже имеются свои собственные христианские короли и их посланники, спокойно объясняющиеся на дюжине европейских языков.
   Он замолчал, и вниманием польского князя сразу же завладел Генрих де Фалавье, вновь, уже на родном французском, заведший с ним нескончаемую беседу о военных компаниях, в которых он когда-либо участвовал или надеялся принять участие.
   Леди Рейвон удалось привлечь внимание красивого поляка лишь ближе к окончанию ужина, когда многие придворные и рыцари уже покинули свои места за столом и небольшими группами разбрелись по обширной зале трапезной. Очутившись рядом с князем Острожским и Карлом фон Ротенбургом, она с чисто женским любопытством мимолетно спросила:
  - Говорят, польские леди весьма хороши собой, милорд? Покойная королева Ядвига была красавицей, как и княгиня Анна, жена великого литовского князя.
   Князь Острожский внимательно посмотрел на нее и с любезной придворной улыбкой ответил:
  - Вы правы, миледи, полячки действительно в большинстве своем красивые женщины. Хотя вы не слишком удачно подобрали примеры: королева Ядвига была дочерью венгерского короля, а жена великого князя, как известно, русская.
  - О! - приоткрыла рот от неожиданности леди Рейвон. - Какая глупость с моей стороны! А я уже хотела было упомянуть и княгиню Александру Мазовецкую, но вовремя вспомнила, что она - литовская сестра короля Владислава. Стало быть, мне придется целиком положиться на ваше мнение. Судя по вашему положению и вашей внешности, мой дорогой принц, вы должны быть большим знатоком женской красоты, не так ли?
   По устам польского князя скользнула мимолетная ироничная улыбка. Он наклонил голову в знак согласия, но не проронил ни слова, ожидая продолжения, которое последовало незамедлительно.
  - Кто из женщин в этой зале нравится вам лично, дорогой принц? - не заставив себя ждать, лукаво спросила англичанка.
  - Вы, моя дорогая леди! - склонившись к ее руке в поцелуе, галантно отвечал поляк.
   Карл Ротенбург рассмеялся.
  - Льстец! - притворно нахмурилась леди Рейвон, тем не менее, чрезвычайно польщенная его заявлением. - Я хотела сказать, кто из молодых женщин в этой трапезной, на ваш взгляд, может сравниться красотой с самыми красивыми из полячек? Кто из них мог бы понравиться лично вам, красивому и благородному молодому человеку королевского происхождения?
   Польский князь быстро пробежал глазами по рядам людей, сидевших за длинным, казавшимся бесконечным столом. Его взгляд снова остановился на склоненной долу светловолосой головке племянницы Гневского комтура. И, к величайшему изумлению леди Рейвон и Карла Ротенбурга, он безошибочно назвал ее по имени:
  - Фройлян Эвелина Валленрод.
  - Вы не слишком оригинальны, мой дорогой принц, - засмеялась англичанка, быстро оправившись от удивления его великолепной памяти. - Эвелина Валленрод нравится всем!
  - Вполне вероятно, - согласился поляк. - Думаю, эта девушка обладает тем уникальным классическим типом женской красоты, которая привлекает многих мужчин. А ее холодное высокомерие прямо-таки раззадоривает мое мужское самолюбие.
  - Я вас поймала, милый принц!
   Леди Рейвон захлопала в ладоши.
  - Идемте, я хочу представить вас Эвелине. Она вовсе не высокомерна, а ее холодность объясняется лишь тем, что еще не нашелся тот доблестный рыцарь, которому удалось бы завоевать ее сердце.
   Эвелина удивленно подняла глаза, когда леди Рейвон подошла к ней в сопровождении Карла Ротенбурга и польского князя. Память об удивительной темно-бордовой вишне была еще жива в ней, она прекрасно запомнила и этого красивого молодого человека, которого она в тот момент приняла за европейского рыцаря, но который, как оказалось, представлял при орденском дворе интересы польского короля Владислава Ягелло. Она даже вспомнила его имя, но, не подав виду, спокойно и холодно выслушала леди Рейвон, с удовольствием взявшей на себя обязанность представить их друг другу. Затем безразлично взглянула в красивое лицо молодого человека, смутно напомнившее ей кого-то из ее прошлой жизни, сделала легкий реверанс вежливости и сейчас же, пролепетав нечто вежливо-неразборчивое, что правила приличия диктовали говорить в подобных случаях, отвернулась к своему дяде, гневскому комтуру, занятому разговором с рыцарем де Фалавье. Краем глаза она со смутным удовлетворением успела заметить, как изменилось от изумления таким небрежным и холодным приемом лицо польского рыцаря.
  - Та-та-та, моя дорогая сводня! - шепнул на ушко леди Рейвон насмешливый Карл Ротенбург. - Боюсь, что ваш фокус не удался. Эвелина остается верна сама себе. Снежная королева! Белая Роза Ордена!
  - Это только первый шаг, - огрызнулась леди Рейвон как-то немного рассеянно, потому что взор ее был устремлен на польского посла, на лице которого появилось задумчивое выражение.
   'Эта девушка так удивительно похожа на покойную королеву, - размышлял Острожский, продолжая следить за холодным, прекрасным лицом Эвелины, на котором отражалось лишь вежливое внимание к беседе, которую она продолжала поддерживать с дядей и рыцарем Фалавье. - Внешнее сходство, конечно, не так важно, она гораздо красивее молодой королевы, но она принадлежит к тому самому типу женщин, что и Ядвига. И, подобно ей, она вся в сияющих доспехах своего безразличия и ледяной холодности некогда разбитого сердца. Она не похожа на немку, хотя ее немецкий безупречен. Кто она такая? Ее лицо кажется мне знакомым, хотя, возможно, это просто от того, что она так классически, так совершенно и безупречно красива. И абсолютно спокойна. Хотел бы я знать, о чем думает сейчас эта Снежная королева замка Мальборг!'.
   Эвелина думала о том, что этот странный поляк слишком уж внимательно ее разглядывает. Так внимательно, как будто он ее узнал, или в чем-то подозревает.
   К ее величайшему изумлению, как только заиграла музыка, он пригласил ее танцевать. Они стали второй парой, вошедшей в круг после герцога Ульриха фон Юнгингена и графини Амалии Альгейм.
  - Я слышал, что вы говорите по-польски, фройлян Валленрод? - любезно спросил ее польский принц после нескольких минут молчания.
  - Немного, - ответила Эвелина, поднимая к нему лицо и улыбаясь ему стандартно вежливой придворной улыбкой. - Я несколько лет прожила с дядей в пограничных землях.
  - Где именно? - поинтересовался поляк.
  - В Гневно, - односложно ответила Эвелина.
  - Откуда вы родом, фройлян Валленрод? - спросил он, когда они снова встретились в танце после продолжительных фигур перехода. - Вы не похожи на немку.
  - На кого же я похожа? - светлые глаза прекрасной девушки на этот раз с непритворным удивлением остановились на лице польского посла.
   Князь Острожский был почти на голову выше ее ростом, и Эвелине пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Его необыкновенные темно-фиалковые глаза сверкнули от удовольствия тем, что ему удалось пробить броню ее холодности и заинтересовать ее. Какое-то время он внимательно рассматривал ее, а потом задумчиво заметил:
  - Я бы сказал, что вы больше похожи на уроженку Северной Греции или итальянской провинции Эстии. Или на славянку, возможно, даже полячку.
  - Touche , принц! - ее холодное прекрасное лицо внезапно осветила улыбка, от вида которой у Острожского сильнее забилось сердце. - Вы почти угадали. Моя бабка была итальянкой. Только не из Эстии, а из Венеции.
  - Вы говорите по-итальянски? - тут же спросил он, изогнув губы в пленительной улыбке.
   Эвелина со смутным чувством недовольства отметила, что польский князь, несомненно, не только очень привлекательный, но и довольно наблюдательный и проницательный молодой человек. Если бы он не смотрел на нее с таким явно выраженным определенного типа интересом, она бы с удовольствием использовала шанс поговорить с ним. Но в подобной ситуации, его внимание к ней могло вызвать недовольство комтура Валленрода. Поэтому она постаралась загладить свою невольную ошибку, вернувшись к прежней холодной отстраненности, недвусмысленно прозвучавшей в ее ответе на его вопрос:
  - Совсем немного, принц.
  - Это значит, так же хорошо, как и по-польски? - приподняв бровь, спросил он.
  - Это значит, что вам не стоит надеяться на продолжение нашего короткого знакомства, - холодно сказала она. - Мой дядя очень строг, и я не хочу расстраивать его.
  - У вас есть жених, фройлян Валленрод?
   От удивления его вопросом Эвелина чуть не наступила на подол своего платья. Посмотрев ему в лицо, она увидела, что он не шутит. Все с той же любезной улыбкой он ожидал ее ответа.
  - Я не чувствую призванья к замужеству, принц, - помедлив, сказала она, не глядя на него.
  - Я не спрашивал вас о ваших чувствах, фройлян Валленрод, - ей показалось, что в его голосе прозвучала насмешка. - Я спрашивал вас о том, есть ли у вас жених.
  - Нет, мой принц.
   Эвелина подняла голову и с холодным высокомерным выражением взглянула в его искристые глаза.
  - Благодарю.
   Его глаза тут же спрятались в тени длинных стрельчатых ресниц, которым могла позавидовать любая девушка.
  - Будете ли вы возражать, фройлян Валленрод, если я попрошу у комтура вашей руки? - все так же любезно и спокойно, как будто речь шла о приглашении на следующий танец, спросил он.
   Эвелина на секунду замерла от неожиданности. Красивое лицо польского посла оставалось бесстрастно и невозмутимо.
  - Мой дядя никогда не согласится на подобный брак, - тщательно подбирая слова, сказала она, в то время как он склонился перед ней в поклоне после окончания танца.
  - А вы? Согласитесь ли вы, фройлян Валленрод? - негромко спросил он, предлагая ей руку, чтобы отвести ее на место рядом с ее дядей.
   Комтур Валленрод скользнул по завершившей танец паре беглым взглядом и отвернулся к великому маршалу, задавшему ему какой-то вопрос. Эвелина подняла глаза, неожиданно почувствовав на своем лице чей-то внимательный взгляд. Великий магистр Клнрад фон Юнгинген чуть приметно улыбнулся ей, встретившись с ней глазами. На лице его застыло задумчивое и какое-то меланхолическое выражение.
  - Фройлян Валленрод? - напомнил о своем вопросе польский князь.
   Взглянув на него через бахрому полуприкрывших глаза темных ресниц, Эвелина вежливо ответила:
  - Я последую воле моего дяди, дорогой принц.
  - У вас нет своего мнения? - удивился польский князь. - Или я вам просто не нравлюсь? Ваша красота сразила меня в самое сердце. Более того, как принц крови, я смогу предложить вам многое в придачу к моей любви и моему поклонению.
  - Это что же, любовь с первого взгляда? - с легкой насмешкой, просквозившей в ее голосе, спросила она.
  - Почему бы и нет? - в тон ей, ответил он все с той же любезной улыбкой.
  - Я вас не знаю и знать не хочу, - сдержанно сказала Эвелина, любезностью своего тона смягчая грубость своих слов. - Я так часто слышу восторженные вопли о любви, что теперь даже не желаю слышать этого слова. Более того, я не верю в любовь с первого взгляда. Вы довольны, любезный принц? Надеюсь, я не вышла за рамки придворной учтивости, удовлетворив ваше любопытство?
  - Вы еще больше возбудили его, моя принцесса, - с легкой улыбкой сказал он, вложив в свое обращение к ней тонкий намек двусмысленности.
   В этот момент они приблизились к комтуру Валленроду и окружавшим его придворным из свиты великого комтура и великого магистра. Князь Острожский любезно раскланялся с ними, Эвелина со вздохом облегчения сняла с обшлага его рукава свою руку и упорхнула под спасительную тень окружения леди Рейвон и графини Амалии Альгейм.
  - Он тебе понравился? Не правда ли, хорош? - живо спросила леди Рейвон, заметив выражение досады, появившееся на подвижном лице Эвелины.
  - Даже слишком хорош, - к удивлению англичанки произнесла молодая девушка. - На мой взгляд, у него есть один недостаток. Он идиот!
   Леди Рейвон в недоумении вскинула вверх свои тонко выщипанные брови.
  -Он показался мне весьма разумным молодым человеком, - рассудительно произнесла она. - Кроме того, он произвел прекрасное впечатление на старого магистра и совет комтуров. Скажу более, он большой поклонник твоей красоты, Эвелина. Он что, позволил себе лишнее?
   По губам прекрасной и холодной Белой Розы Ордена просквозила ледяная улыбка:
  - Он сказал, что намерен просить у комтура моей руки, Джейн. Вы все еще считаете его разумным молодым человеком?
  
  
  
  

Глава 4.

  
  
  Мальборг, земли Ордена, 5 августа 1404 г
  
   Рыцарские турниры в Мальборге традиционно проходили на противоположном от города-крепости пологом берегу Ногаты. В тот день, с самого утра поглазеть на состязание рыцарей, в котором, как правило, с охотой принимали участие не только европейцы, но и отважные поляки, начал потихоньку стекаться народ, как из самого замка, так и из окрестных земель и комтурств.
   Приготовления к турниру начались с первыми лучами солнца. Его распорядители деловито, со сноровкой, свидетельствующей об огромном опыте в подобного рода делах, разметили вбитыми в землю колышками пространство ристалища, вокруг которого вскоре разноцветными пятнами запестрели знамена и вымпелы с гербами участников. С левой стороны ристалища были установлены белые палатки с развевающимися на ветру флажками, предназначенные для облачения и отдыха поединщиков. С противоположной стороны, на короткой стороне прямоугольника, который был образован выделенным ристалищем, возвели высокий помост-трибуну для великого магистра и высших сановников Ордена, а также для наиболее знатных гостей и дам. Вдоль дороги, от главных крепостных ворот Форбурга до самого помоста, был выстроен широкий коридор из нескольких цепей ландскнехтов, по которому они должны были пройти, чтобы достигнуть своих мест.
   Давно прошли те времена, когда рыцари Ордена Святой Богородицы были воинами-монахами, сражавшимися в простой черной броне, со шлемами и кольчугами, не украшенными ничем, кроме доблестного духа и сердец, которые скрывались под ними. Могущественный Орден ныне был богат и славен, постоянное участие в придворной жизни Европы сделало его рыцарей уже не только монахами, но и придворными. Их боевая броня, теряя первоначальный черный цвет отречения от всего мирского, все чаще заменялась светлыми миланскими латами, украшенными насечками и сложными узорами, представляющими собой подлинные произведения искусства. На их боевых шлемах как-то незаметно появились традиционные для Европы пышные перья, красиво покачивающиеся при движении богато экипированных всадников, а высшие сановники Ордена и члены капитула стали не только надевать на себя всевозможные драгоценности с символикой крестоносцев, но и позволили себе мирскую, дорогую и соответствующую моде одежду. Кроме того, появление на турнирах дам стало отныне уже не исключением, а правилом. Жены и дочери комтуров, европейских гостей, принцев и королей союзных Ордену земель, стали подлинным украшением довольно многочисленного двора великого магистра. И, несмотря на то, что Конрад фон Юнгинген по своему характеру был человеком совсем иного склада - рыцарем-монахом, подчиняющимся только интересам своего Ордена, среди его окружения в Мальборге существовала партия европеизированных светских рыцарей-придворных, возглавляемых его братом, герцогом Ульрихом фон Юнгингеном. Именно она получила в свое распоряжение проведение рыцарских турниров, и делала это блестяще: о богатстве и живописности рыцарских турниров Мальборга гремела слава по всем европейским дворам.
   К полудню колыхающееся людское море уже полностью заполонило все пространство на берегу Ногаты, из окон Высокого замка было видно лишь волнующиеся волны людских голов, посреди которых площадка ристалища казалась лишь зеленым прямоугольником, окаймленным трепещущими на ветру полотнами значков и вымпелов.
   Когда часы на башне Форбурга пробили полдень, магистр и гости Ордена прошли на свои места на трибуне. Великий магистр дал распорядителю турнира знак начинать. На поле тут же высыпали герольды и, после громкого туша фанфар, объявили имена и гербы рыцарей, которые изъявили желание ради чести своей страны и любви к своим дамам сразиться со всеми, кто готов принять их вызов. Герольды с противоположной стороны, под взрывы аплодисментов зрителей, объявили гербы и имена участников, принявших вызов. Затем вышедший на середину поля главный распорядитель турнира, также под звук фанфар, объявил условия турнира, суть которых была довольно типичной для европейских стран и сводилась к следующему: каждый участник должен был выиграть не менее трех схваток, а общая победа будет принадлежать той партии, которая выиграет наибольшее число боев. Каждой паре рыцарей было предписано сражаться до первой крови или до тех пор, пока у одного из рыцарей не будет явного преимущества над другим. По условиям турнира, тот из выигравшей партии, кто покажет себя лучшим бойцом, должет был получить Золотой Кубок победителя из рук магистра Ордена, а лучший из партии проигравших награждался поощрительным призом в виде денежного вознаграждения.
   Под звуки труб и приветственные клики присутствующих участники турнира от каждой партии двинулись вперед цепью, друг за другом, и остановились, образовав полукруг, перед трибуной магистра.
   Леди Рейвон, занимавшая место среди гостей турнира по левую сторону от представителей капитула и магистра, со смешком заметила, имея в виду участников, появившихся на ристалище:
  - Выглядит очень забавно, не правда ли? Партия гостей и партия хозяев, рыцарей Ордена.
   По одну сторону от нее находилась Эвелина Валленрод, по другую - крестоносец и друг Карла Ротенбурга, брат Зигфрид.
  - Посмотрите, Эвелина, - продолжала неугомонная англичанка, - там, в тевтонской партии, если мне не изменяет память, сам Ульрих фон Юнгинген, это ведь его герб? Затем - красные львы на золотом поле. Кто это?
  - Барон Карл фон Ротенбург, - услужливо подсказал брат Зигфрид, также пристально наблюдая за разворачивающейся на арене красочной кавалькадой. - Слева от него барон фон Дитгейм, затем Дипольд Кекериц, барон фон Дибер.
  - А вон те двое, - леди Рейвон перебила его и с живостью обернулась к Эвелине. - Вы только посмотрите, дорогая моя. Это же поляки? Это польские гербы, не правда ли, Зигфрид? Кто этот рыцарь?
   Брат Зигфрид внимательно разглядывал фигуру рыцаря в серебристых доспехах с гербом на щите, который представлял собой голубое поле с перевернутой вниз серебристой подковой.
  - Кто бы ни был этот парень, - проговорил он, наконец, - он явно королевского происхождения, и явно поляк. Здесь вы правы, сударыня.
  - Может быть, это наш красавец-посол? - заинтересовалась леди Рейвон. - Он ведь, если не ошибаюсь, родственник польского короля?
  - Это герб Доленга, - медленно сказала Эвелина, в свою очередь пристально рассматривая изображение на щите серебристого рыцаря.
  - Да, кажется, я тоже что-то припоминаю, - сказал брат Зигфрид, не сводя с Эвелины странного взгляда, и процитировал наизусть фразу из своего гербовника, который он с завидным упорством собирал в округе уже в течение 10 лет: - 'На голубом поле белая подкова изображена, в ее середине стрела, называемая рогатиной, а над ней золотой крест намалеванный'.
  - Откуда вы знаете этот польский герб? - заинтересовалась леди Рейвон, также страстная любительница рассуждений на подобную тему. - И вообще, вы сразу сказали, что герб польский.
  - Фройлян Валленрод? - вопросительно произнес брат Зигфрид, большой знаток геральдики. - Что вы скажете на это?
  - Это проклама , - отворачиваясь от поля и, видимо, уже заранее теряя интерес к происходящему, сказала Эвелина.
   Брат Зигфрид несколько раз легонько похлопал в ладоши, подражая аплодисментам.
  - Очень хорошо, Эвелина! По-видимому, у вас была возможность как следует познакомиться с жизнью и обычаями польского рыцарства во время вашего проживания в Гневно.
  Комтур Валленрод, сидевший по другую сторону от Эвелины на той же скамье, обитой бархатом и гобеленами с эмблемами-гербами Мальборга, бросил на Эвелину предостерегающий взгляд.
  - Ну, а что вы скажете о втором гербе? - прекрасно заметив неудовольствие комтура, тем не менее, как ни в чем ни бывало, спросил брат Зигфрид, обращаясь к Эвелине. - Только я что-то не вижу рыцаря с таким гербом на поле.
  - Этот герб принадлежит тому же самому польскому рыцарю, - даже не утруждаясь повернуть свою изящную головку в сторону всадников, гарцующих на конях на поле ристалища в предвкушении поединков, холодно и словно безразлично отвечала Эвелина. - Это литовский герб с изображение Погони , и это герб литовского великокняжеского дома. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю, Зигфрид! - предупреждая вопрос крестоносца, быстро сказала она, указывая глазами на мрачное лицо дяди.
  - Ну что ж! - сказал молодой монах, поднимаясь с места. - Вы меня ужасно заинтриговали, но если вы больше не хотите говорить со мной об этом, я лучше пойду и спрошу господина гофмаршала. Может быть, он будет более снисходительным и объяснит мне все тонкости польской геральдики.
  - Я готова держать пари, что серебристый рыцарь с голубым гербом - очаровательный польский принц! - воскликнула леди Рейвон, вполуха слушавшая их разговор и все это время не сводившая глаз с поля ристалища. - Эвелина, посмотрите, он едет сюда!
   Комтур Валленрод недовольно покрутил головой, со стороны это выглядело так, словно ему жал золотой обруч шейного украшения, положенный поверх одежды, возле основания его воротника. В свою очередь, Эвелина, по обыкновению, осталась холодной и бесстрастной.
  - Действительно, - только и ответила она англичанке.
   Рыцарь в серебристых доспехах, картинно осадив белого арабского жеребца перед барьером из колышков, вымпелов и флагов, ограждавших ряды зрителей от арены, открыл забрало своего шлема и отсалютовал дамам легким кивком головы и поднятым к небу острием меча.
  - Это поляк! - с удовольствием воскликнула леди Рейвон. - Я была права!
   Она приветственно помахала рыцарю рукой, он еще раз склонился в полупоклоне к гриве своего коня, приложив руку, закованную в сталь перчатки, к своему серцу, но глаза его были устремлены на Эвелину. Леди Рейвон склонилась к ней и негромко сказала:
  - Он явно неравнодушен к тебе Эвелина.
   Эвелина выразительно указала ей на сидевшего рядом гневского комтура Карла Валленрода, своего дядю. Англичанка понимающе улыбнулась и сказала, обращаясь уже к гневскому комтуру, с самым чарующим выражением, создавать которое она была такая мастерица:
  - Сир, вы не позволите своей дорогой племяннице отдать свой шарф нашему милому гостю, господину послу, принцу польского королевского дома. Он явно отличает Эвелину среди других прекрасных дам, и это послужит нашему общему делу - посол будет польщен, а мы, как известно, в настоящее время только и делаем, что пытаемся задобрить короля Владислава Польского.
  - Вздор! - буркнул комтур, но, тем не менее, сказал Эвелине: - Хорошо, дайте ему свой шарф. Эти варвары чрезвычайно падки на все блестящее и показное, как сороки.
   Эвелина встала и, привлекая внимание польского князя, не спускавшего с нее глаз, подняла руку, в которой затрепетал на ветру ее бледно-голубой шарфик, снятый ею с полуобнаженных платьем плеч. Сорвавшись с места, арабский скакун Острожского, как вкопанный, остановился внизу под трибуной, нетерпеливо перебирая тонкими ногами и пофыркивая. В ту же секунду Эвелина разжала пальцы, и легкое газовое облачко шарфа опустилось почти на плечи поляка. Он взял его в свою закованную в латы перчатку, поднес его к губам, затем поднял голову, и взглянул на Эвелину. Она на мгновение увидела его ослепительную улыбку, блеск темных искристых глаз. Он поднял руку, салютуя ей ее шарфом, а затем прикрепил его к своему боевому копью, чуть пониже значка со штандартом польского короля. Снова отсалютовав ей, князь развернулся и поскакал к центру ристалища, куда уже сзывали рыцарей звуки труб и звонкие голоса герольдов.
   Первым был объявлен поединок на копьях. Со стороны партии крестоносцев его начал герцог Ульрих фон Юнгинген, без каких-либо усилий выбивший из седла Генриха де Фалавье из партии европейских рыцарей. Затем Карл фон Ротенбург выбил из седла бургундца сира де Альбера, а другой француз, рыцарь де Лорж, возродил надежды партии европейских рыцарей, сразив копьем крестоносца барона Дитгейма. Многоопытный тевтонец, рыцарь Дипольд Кекериц, барон фон Дибер, был также вынужден уступить огромному, как скала, нормандцу, при схватке с которым у него неожиданно переломилось копье.
   В это время при установившемся внезапно тяжелом молчании среди зрителей, большинство которых болело за крестоносцев, со стороны партии гостей выехал суровый рыцарь в вороненого цвета доспехах с насечками из серебра и гербом, который слишком хорошо знали многие из собравшихся.
  - Сеньор Лопес де Мендоса! - с удовлетворением сказал брат Зигфрид, успевший вернуться на свое место сразу перед поединком. - Один из лучших рыцарей воинственного Арагона, прославившийся в боях с маврами. Клянусь, вашему изящному поляку придется с ним несладко!
  - Что? - удивилась леди Рейвон. - Польский принц сражается в партии Ордена? Конрад, случайно, его не усыновил?
   Брат Зигфрид не удержался от улыбки.
  - Не совсем так, моя дорогая леди. Господин гофмаршал объяснил мне это следующим образом. Поскольку в схватке принимают участие партия гостей и партия хозяев, то польский князь, по логике вещей, должен быть в партии хозяев, поскольку вместе с союзным Польше Орденом Пресвятой Богородицы он защищает в этих краях правое дело христианства, предоставив рыцарям церкви свои земли, свое покровительство и свою дружбу. Магистр и капитул собираются заключать с Польшей мирный договор по всем правилам и на этот раз, похоже, без дураков. Поэтому в качестве будущего союзника магистр и распорядился включить польского князя в число партии хозяев.
   Вылетевшая на арену с противоположносй стороны от испанца казавшаяся изящной игрушкой фигура серебристого рыцаря в плотно пригнанных легких доспехах миланской работы, на горячем белом арабском скакуне, с развевающимся на ветру бледно-голубым шарфом Эвелины, была встречена звуками труб и приветственными криками сторонников крестоносцев.
  - Вы удовлетворены? - ядовито спросил комтур у Эвелины. - Теперь он будет сражаться за честь польского короля с шарфом прекрасной Эвелины Валленрод на стороне Ордена крестоносцев!
   Его губы сложились в ироническую ухмылку над смыслом сказанного, который был понятен только ему и Эвелине. Она промолчала. Ее шарф разыгрывался практически при каждом турнире, и ей было абсолютно без разницы, кто с ним сражался. Если поляк выиграет, она просто положит корону победителя на его голову, и все. Большего от нее, слава богу, и не требовалось.
  - А вы не сражаетесь сегодня? - мило полюбопытствовала между тем леди Рейвон у комтура.
  - Нет, - коротко отозвался тот.
  - Плохо себя чувствуете?
   Эвелина слабо усмехнулась. Леди Рейвон взяла ее под свое покровительство практически с момента появления в замке, и всегда сильно возмущалась тем, как деспотично обращался с ней дядя, тем не менее, не догадываясь об истинной подоплеке отношений между ними. При каждом удобном случае она старалась уколоть самолюбивого и осознающего, что он начинает стареть, гневского комтура, делая это строго в рамках приличий, и оттого еще более раздражая его, особенно когда он находился в обществе Эвелины.
   Смерив леди Рейвон неодобрительным взглядом, комтур Карл Валленрод, стараясь оставаться любезным, ответил:
  - Сегодня я не в том настроении, чтобы сражаться. Завтра утром я должен съездить на неделю в Гневно, решить там кое-какие проблемы. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности присмотреть за моей племянницей во время моего отсутствия, леди Рейвон? Признаться, я хотел забрать ее с собой, но магистр просил меня оставить Эвелину в Мальборке, он чрезвычайно высоко ценит ее присутствие в замке.
   По тону Валленрода можно было догадаться о его отношении к подобному распоряжению Конрада фон Юнгингена, но ему не оставалось ничего иного, как смириться с ним, сделав это по возможности с максимальной вежливостью и демонстрируя свою добрую волю и отеческую заботливость о безопасности племянницы.
  - Со всем моим удовольствием, сир Валленрод! - живо отозвалась леди Рейвон, действительно чрезвычайно обрадованная тем, что хмурый дядя-тюремщик Эвелины на какое-то время исчезнет со сцены, и она, возможно, сможет наблюдать, как без всяких помех расцветет цветок романтических взаимоотношений между холодной красивой Эвелиной Валленрод и сдержанно-пылким, очаровательным польским послом.
   Отослать комтура в Гневно была ее идея, которой она поделилась вчера вечером за карточной игрой с леди Амалией, на протяжении многих лет остававшейся тайной пассией великого магистра, намекнув при этом о явном расположении молодого поляка к прекрасной племяннице Валленрода. Леди Рейвон даже показалось, что создавшаяся ситуация забавляет магистра и, возможно, за нынешним отъездом Валленрода стоит желание столпов Ордена немного поразвлечься, одновременно поощряя сердечную склонность польского посла с тем, чтобы после проследить, как возможность какого-либо продолжения романа будет отрезана раз и навсегда. Впрочем, может быть, они и отдадут ему Эвелину, подумала леди Рейвон, взглянув на непроницаемое лицо, с каким наблюдал за поединком один из великих комтуров, Ульрих фон Юнгинген, сам увлеченный турнирный боец, оказывающий свое явное расположение польскому послу за его выдающие качества подлинного стратега ристалищных поединков. Кроме того поляк - племянник короля Владислава, и что особенно важно, плоцкой княгини, покровительницы крестоносцев. Он красив, умен, он умеет делать друзей, и даже не просто друзей, а влиятельных друзей, с циничным смешком поправила она сама себя, в его активе не только дружба с братом великого магистра, но также с племянником нового великого маршала, бароном Карлом фон Ротенбургом. Плохо только то, что Эвелина не интересуется мужчинами вообще, а польским князем - в частности. Впрочем, если дело дойдет до серьезного, ее согласия даже не спросят, как не спросят и согласия ее дорогого дядюшки, гневского комтура Карла Валленрода.
   Взглянув на сосредоточенно-отрешенное выражение ее лица, словно озаренного светом невидимого вдохновения, комтур Валленрод еще сильнее нахмурился, как будто сумел прочитать ее мысли.
  - Весьма вам за это признателен, - тем не менее, стараясь казаться вежливым, сказал он.
   Толпа зрителей внезапно с силой в несколько тысяч глоток сделала громкий вздох. Леди Рейвон бросила взгляд на ристалище и тут же воскликнула:
  - Господи Всемогущий! Он победил де Мендосу!
   Польский рыцарь столь метко направил свой удар, что заостренный конец его копья вошел в забрало испанца, снес переднюю часть его шлема и буквально оглушил сеньора де Мендосу. Покачнувшись на коне, он накренился в седле и через минуту тяжело рухнул на арену. Партия крестоносцев заревела от восторга, в воздух полетели тысячи шапок простонародья, в то время как по многочисленным рядам рыцарей-гостей из Европы гулял легкий ропот удивления и недоверия.
  - Клянусь святым ковчегом! - вскричал брат Зигфрид, вскакивая с места и начиная вместе с простолюдинами аплодировать серебристому рыцарю, застывшему посреди арены в гордой позе победителя. - Я бы никогда не поверил в это, если бы не видел своими собственными глазами! Вышибить из седла сеньора де Мендосу?! И кто?! По сути, польский князь еще совсем молод!
  - Для монаха вы слишком эмоциональны, мой дорогой, - несколько язвительно заметила леди Рейвон, глядя на возбужденное лицо, пылающие щеки и блестевшие глаза молодого человека. - Вы говорили с гофмаршалом, если не ошибаюсь? Что же ожидает нас теперь? Новый круг поединков или что-то в этом роде?
  - Отнюдь, - ничуть не сконфуженный замечанием англичанки, сказал брат Зигфрид, усаживаясь на место. - Нас ожидает общий поединок на мечах.
  - Что это значит? - сразу же спросила неутомимая леди Рейвон. - Вы хотите сказать, что все эти храбрецы вывалят на поле одновременно и устроят нам нечто, напоминающее бои гладиаторов Древнего Рима? Бьюсь об заклад, у меня неделю будут болеть уши от нестерпимого грохота сшибающихся мечей!
   Брат Зигфрид не успел ей ответить. Вновь грянули фанфары, герольды зычно прокричали что-то неразличимое, и участники турнира, пешие, держа на плечах свои двуручные мечи, вышли на поле ристалища и полукругом выстроились перед помостом, где располагались места магистра и членов капитула.
   С руки гофмаршала слетела перчатка, и сражение началось. Леди Рейвон оказалась права. От ужасающего звука сшибшихся в одно мгновение пяти пар тяжелых двуручных мечей у Эвелины на какое-то время заложило уши. Рыцари работали мечами с таким ожесточением и энергией, партия крестоносцев - стараясь защитить честь своего Ордена, а партия европейских рыцарей - стремясь нанести поражение хозяевам, выигрывающим турнир, что чудовищный звон и звяканье высекавших искры при ударах мечей создавали у Эвелины впечатление присутствия в тесном помещении орденской кузни в то время, когда в ней работали несколько десятков кузнецов одновременно. Солнечные блики от отражений в сверкающих лезвиях, описывающих непрерывные круги, россыпью солнечных зайчиков мелькали в воздухе, слепя глаза и заставляя прищуриваться. Эвелина не выдержала и отвела взгляд.
  - Ты не болеешь за своего рыцаря? - не удержавшись, поддела ее леди Рейвон.
  - Я не могу его различить, - коротко ответила Эвелина.
  - Я тоже, - пробормотал со своей стороны брат Зигфрид. - Одно я знаю точно, похоже, что наш великий маршал Ульрих фон Юнгинген лишится сегодня так любимого им страусиного пера на его шлеме.
   В толпе зрителей раздались восклицания. Противник брата великого магистра в этом поединке рыцарь де Альбер внезапно обрушил ужасный удар по забралу шлема маршала Ульриха, застежки лопнули и пернатый шлем разлетелся на куски, оставив его с непокрытой головой. На помощь младшему Юнгингену тут же поспешили с одной стороны серебристый рыцарь с польским гербом, а с другой, заметно опаздывая, барон Дипольд фон Дибер. Польский князь со звоном отбил опускавшийся по инерции в пылу боя смертельный удар меча француза, направленный с присущим хорошим воинам автоматизмом, чтобы ударить в промежуток между латами и оказавшейся беззащитной без шлема полоской шеи Ульриха фон Юнгингена и поразить противника. Дав маршалу Ордена возможность вернуться к палатке и одеть другой шлем, серебристый рыцарь и барон фон Ротенбург в течение нескольких минут удерживали вдвоем одновременно трех противников. Затем Ульрих фон Юнгинген, в новом пернатом шлеме, присоединился к схватке, и с ожесточением принялся обрушивать удар за ударом на своего противника, тесня его, свирепо коля и рубя тяжелым двуручным мечом, словно стараясь отыграться за тот короткий миг, когда жизнь его висела на волоске.
   Толпа то ревела от восторга, то издавала патетические возгласы. Через несколько минут первым выбыл из строя противник Карла фон Ротенбурга, рыцарь де Фалавье. Зажав рукой кровоточащее плечо, молодой француз отделился от сражающихся, и, поддерживаемый за руки своим оруженосцем и Карлом фон Ротенбургом, поспешил в сторону, не соглашаясь идти в палатку, а желая досмотреть, чем окончится поединок. Следующим покончил со своим противником рыцарь де Лорж. Барон Дитгейм, с расползающимся на рукаве белого плаща красным пятном, также отправился на заслуженный отдых к барьеру с флажками и вымпелами. Вслед за ним польский князь выбил у своего противника, громадного нормандца, его не менее огромный старинный двуручный меч, и они, мирно беседуя, присоединились к остальным.
  На арене все еще оставались Ульрих фон Юнгинген с бургундским рыцарем де Альбером и барон Дипольд фон Дибер с сеньором Лопесом де Мендосой.
  - Шуму стало заметно меньше, - жизнерадостно сообщила леди Рейвон Эвелине. - Смотри, твой красавчик опять выиграл. На этот раз мирным путем, без особого членовредительства. Видимо, этот парень чертовски сообразителен, поскольку уступая в силе, он в прошлый раз он свалил с седла де Мендосу, а в этот - играючи разделался со здоровяком-нормандцем.
  - Он оказал великому маршалу довольно серьезную услугу, - задумчиво проговорил брат Зигфрид, наблюдая за поединком герцога Ульриха фон Юнгингена и рыцаря де Альбера.
   Леди Рейвон проследила за направлением его взгляда.
  - Их силы примерно равны, - продолжал монах, не сводя глаз с кряжистой фигуры бургундца. - А наш господин великий маршал никогда не был особо искусен в поединках на двуручных мечах. Тем более что такой меч, на мой взгляд, слишком тяжел для турниров.
   Эвелина отвернулась, больше не интересуясь поединком. Она думала о своем. Известие об отъезде Валленрода не было для нее новостью, но то, что, по настоянию магистра, она должна будет отказаться от сопровождения дяди в Гневно, ее несказанно обрадовало. Конечно, комтур приставит к ней дюжину своих людей, которые не будут спускать с нее глаз, но, по крайней мере, сам он на какое-то время изчезнет из замка, и она получит хоть некоторую передышку от его капризного, вспыльчивого нрава, оставшись одна. Она уже давно перестала думать о побеге, надеясь на собственные силы. Было очевидно, что если она захочет бежать, ей понадобится чья-либо помощь. Пока Эвелина не располагала человеком, на честность и порядочность которого она могла бы положиться в столь важном и рискованном для нее предприятии.
   Единодушный крик, вырвавшийся из глоток тысяч людей, заставил ее оторваться от своих размышлений. По знаку великого магистра распорядитель турнира уронил наземь свой жезл, что служило знаком к его окончанию. Участники двух последних поединков сейчас же остановились и подняли вверх свое оружие. Турнир закончился.
   Все десять участников вновь построились полукругом пред помостом, на котором сидели члены капитула Ордена и великий магистр, ожидая его решения. На тех рыцарях, которые получили ранения в схватках, видны были временные шелковые повязки. День уже клонился к вечеру. Неяркое послеполуденное солнце, отливавшее багрянцем, подсвечивало сталь различных по цвету лат участников, создавая довольно оригинальную цветовую гамму переливающихся на них отблесков, ложившуюся частично на лица самих людей, стоявших в молчании, ожидая суда магистра. Склонив головы, держа на локте руки снятые боевые шлемы, все они замерли в суровой замкнутости воинов, на секунды до принятия решения магистром поразительно единодушно безразличные к одобрительным возгласам толпы, поощрительным приветствиям друзей и соплеменников, улыбкам прекрасных дам, махавших им платками и шарфиками.
  - Дорогие рыцари, - сказал Конрад фон Юнгинген, и толпа замерла, стало так тихо, что почти каждый из собравшихся мог отчетливо слышать густой, низкий голос великого магистра. - Мы все сегодня наслаждались зрелищем того великого мастерства и отваги, которыми наградил вас Бог. Я горжусь тем, что при дворе моего возлюбленного Ордена собрался сегодня весь цвет европейского и германского рыцарства, подобного вам. И еще более благодарен Богу за то, что он даровал победу в сегодняшнем турнире воинам, представлявшим черный орденский крест!
   Крестоносцы и та часть горожан и крестьян, которые были подданными Ордена, заревели от восторга, но часть собравшихся, состоявшая из представителей европейского рыцарства, хранила тяжелое молчание, как бы выражая недовольство фактом того, что несмотря на незаконченные поединки, в которых силы сражающихся соперников были равны, чаша весов склонилась в пользу партии хозяев, и стало быть, все призы достанутся им.
   Магистр немного помедлил, а затем продолжал:
  - Главный приз турнира, золотой кубок Ордена, по правилам турнира, будет отдан сражавшемуся в рядах победителей рыцарю Польши князю Острожскому, показавшему нам сегодня чудеса отваги, военного мастерства и силы духа!
   Гром аплодисментов, которыми разразилась толпа, немецкие рыцари, горожане и крестьяне, явно свидетельствовал об одобрении соломонова решения магистра - поляк действительно был храбр, хорошо сражался, фактически спас жизнь своего товарища по оружию во время финального поединка, и, при выигрыше рыцарей Ордена, пальму первенства, тем не менее, получал светский рыцарь. Европейские рыцари также с охотой присоединили свои голоса к приветствиям в честь победы польского князя, и самым громким из них, как ни странно, был голос сеньора Лопеса де Мендосы, 'карающего меча Арагона', как иногда в возвышенно-патетической манере предпочитал именовать себя он сам.
   Согласно условиям турнира, лучший рыцарь из партии победителей должен был получить золотой кубок Ордена из рук самого магистра. Конрад фон Юнгинген уже повернулся к устроителям турнира и получил кубок в свои руки от одного из них, одетого в белую монашескую рясу с черным крестом на груди, затем обернулся к польскому князю, выступившему вперед из полукруга, образованного его соратниками, и сделал несколько шагов в его направлении. В это же время толпа с удивлением могла наблюдать, как поляк что-то сказал великому магистру, на лице того попеременно отразилось изумление, недоверие, а потом оно озарилось редкой для него улыбкой. Конрад фон Юнгинген жестом подозвал недоумевающего рыцаря-монаха с крестом на груди и вернул в его руки золотой кубок победителя.
   В толпе послышался ропот и недовольные возгласы. Магистр поднял руку, и они стихли.
  - Доблестный посланник друга и брата нашего короля Польши Владислава Ягелло, - сильным голосом сказал магистр, - отказывается от золотого кубка победителя в пользу поцелуя прекрасной дамы, с шарфом которой он сражался на турнире.
   Секунду толпа оставалась безмолвной, словно переваривая сказанное, а затем тишина взорвалась еще более громкими криками одобрения, смеха и шквалом аплодисментов красивому, улыбающемуся поляку, приложившему руку к сердцу и слегка поклонившемуся всем собравшимся в знак благодарности за их поддержку и понимание.
   Леди Рейвон тоже смеялась и хлопала в ладоши, комтур Валленрод сидел молча и неподвижно, нахмурившись, а Эвелина с изумлением смотрела на рыцаря в серебристых доспехах, который мерными шагами приближался к той стороне арены, где, сразу же за барьером, сидели на своих местах Эвелина, леди Рейвон и гневский комтур.
  - Вставай, несчастная! - со смехом затеребила Эвелину леди Рейвон. - Иди и поцелуй его. Что это за выражение на твоем лице? Он что, тебе не нравится?
   Тем временем серебристый рыцарь дошел до края арены, остановился в нескольких шагах от нее, и со звоном лат опустился на одно колено, устремив взор на поднявшуюся и застывшую на своем месте с тем, чтобы, согласно неписанным традициям турниров, все присутствующие могли ее как следует разглядеть, Эвелину.
  - Эвелина Валленрод! - прошелестело по рядам, ее имя повторяли полушепотом, словно предавая по цепочке из уст в уста, тысячи людей, а затем толпа вновь разразилась криками.
   На этот раз это были выкрики одобрения и поощрения, обращенные уже больше к самой Эвелине, целью которых было подтолкнуть ее к исполнению желания победителя, который предпочел ее поцелуй золотому кубку Ордена.
   Эвелина еще немного помедлила, осмотрелась по сторонам и, приняв предложенную руку помощи от брата Зигфрида, сошла из рядов для зрителей на траву арены. Коленопреклоненный польский рыцарь, успевший снять свой шлем, стоял теперь в нескольких шагах от нее. Когда она приблизилась к нему, он поднял голову, она увидела его красивое лицо с правильными чертами, темными непроницаемыми глазами и пурпурным ртом, изогнутым в извиняющейся полуулыбке. Ветер шевелил пряди его ровно подстриженных, густых блестящих каштановых волос, красивыми волнами ниспадавших к шейному обручу его кольчуги, часть влажных волос прилипла к его лбу, но это, как ни странно, делало его еще более привлекательным, придав ему неуловимо-мальчишеский шарм и обаяние. Эвелина почти с сожалением подумала о том, как он привлекателен. Положив ладони ему на плечи, она склонились к его лицу и слегка коснулась своими губами его губ. В эту секунду горячие, обветренные от постоянного пребывания на свежем воздухе и возбуждения поединка губы польского князя, нарушая все правила ритуального поцелуя победителя, с жаром прильнули к ее устам, словно стремясь передать ей желание и страсть, обуревавшие молодого человека, и Эвелина вздрогнула от непонятного ощущения несчастья, которое вместе с обычным чувством омерзения от прикосновения к ней мужчины вновь всколыхнулось в ее душе.
  - Вы с ума сошли! - не удержавшись, прошептала она по-польски, отстраняясь от него и с негодованием глядя прямо ему в лицо. - Что это вы себе позволяете?
  - Я покорен вашей красотой, сударыня, - с легкой улыбкой ответил он, все еще оставаясь коленоплеклоненным и глядя на нее снизу вверх. - Я подумал над вашими словами, сказанными на вчерашнем приеме, и они еще больше укрепили меня в моем намерении просить вашей руки у магистра. Надеюсь, вы не ответите мне отказом?
   Эвелина в невольном порыве неприятного изумления почти оттолкнула его от себя.
  - Вы безумец, князь! - уже в полный голос произнесла она.
  - Вы не ответили мне, моя принцесса, - он поднялся на ноги, сжимая в своей ладони ее ускользающие пальцы.
  - Идите к черту, Острожский! - сердито прошептала она, почти вырывая у него из рук свою руку.
   Стараясь сохранять на лице маску привычного вежливого безразличия, Эвелина развернулась, подхватила подол своего платья и почти побежала к трибунам для зрителей.
  - Типично по-польски, - проворчал между тем комтур Валленрод, не отводя взора от двух фигур на арене ристалища. - Отказаться от золота ради поцелуя девчонки! Эти поляки просто непроходимо глупы!
  - Да что вы, господин комтур! - возмутилась до глубины души оскорбленная в своих лучших чувствах леди Рейвон. - Это же так романтично! У меня прямо слезы на глаза наворачиваются!
   Гневский комтур что-то невразумительно проворчал о том, чего стоят слезы и сопли избалованных девиц, но постарался сделать это так неразборчиво, чтобы леди Рейвон, при всем желании, не могла ничего расслышать.
   Фигуры на арене, между тем, разделились. Рыцарь в серебристых доспехах, с непокрытой головой все еще стоял, коленопреклоненный, провожая взором удалявшуюся от него стройную фигуру молодой женщины в голубом платье.
   Эвелина вернулась на свое место. Лицо ее было печально.
  
  
  
  
  

Глава 5.

  
  
  Мальборг, земли Ордена, апрель 1404 г
  
   Первый и самый протяженный ярус сложного архитектурного ансамбля Мальборга состоял из предзамковых укреплений. Он начинался сразу же после того, как входящий миновал комплекс циклопедических ворот, и состоял из трех основных дворов, Высокого, Среднего и Нижнего. Каждый из них был квадратным по форме и укреплен стенами с башнями. Каждый из них имел свой особый подъемный мост и особый ров, наполненный водой, а также свой вал, отделявший один двор от другого.
   В среднем и самом большом из них, Форбурге сосредотачивалась вся активная жизнь замка. Здесь находился ряд гражданских построек, обслуживающих нужды рыцарей Ордена: небольшой пруд с мельницей, лазареты, тюрьмы, склады, арсенал, литейни, кладбища, конюшни: одна огромная, в несколько этажей, внизу которой находились собственно конюшни на 400 лошадей, а верхний этаж занимали хлебные склады; а другая - конюшня рыцарей Ордена и самого магистра. Здесь также располагались покои правителей и служителей Ордена, казармы для рыцарей-наемников и оруженосцев, а также трапезная для наемников и слуг. Рыцари и служители Ордена жили и пользовались общей трапезной ярусам выше - в Высоком замке, где располагались также покои всех великих комтуров и самого магистра.
   На Среднем дворе Мальборга находился военный центр предзамковых укреплений. Именно из этой части Форбурга рыцари могли попасть на территорию Нижнего, а затем и Высокого замков, отделенных друг от друга серыми стенами с башнями, мостами и рвами с водой перед каждым из них. В Восточном крыле Форбурга находились специальные покои для гостей Ордена, в основном богатых европейских рыцарей и знати, а на Нижнем подворье размещались покои для гостей, которым, по некоторым объективным причинам, не дозволялось проживать на территории Высокого замка. К подобным 'гостям' Нижнего подворья относились женщины. Согласно строгому уставу Ордена, разработанному в раннее Средневековье, женщины вообще не могли находиться в стенах их замков. Но с течением времени нравы и пристрастия рыцарей-монахов заметно мягчали, и это проявлялось уже не только в их пристрастии к светской одежде, но и в отношении к проживанию в замке дам. Компромиссный вариант, принятый ныне в Мальборге, ясно гласил, что женщины не могут проживать в замке, под которым подразумевались два верхних, собственно Орденских яруса Мальборга, Высокий и Средний замки, но и могут иметь покои на территории предзамковых укреплений. Им также позволялось присутствовать на пирах рыцарей, как в Среднем, так и в Высоком замке.
   В Восточном крыле Форбурга, в покоях для гостей, располагались апартаменты, отведенные польскому послу князю Острожскому. Сам князь, к слову, находил свое пребывание в Среднем замке весьма неудобным для себя, и дело было вовсе не в комфортабельности отведенных ему помещений, а в том, что, по соображениям безопасности, мост, отделявший Форбург от других замков, поднимался ровно в 9 часов вечера, отрезая ему возможность оставаться на территории предзамковых укреплений, где располагались казармы Карла фон Ротенбурга и его друзей. Под друзьями он всегда подразумевал, кроме всех прочих, леди Рейвон и Эвелину Валленрод.
   Пребывание польского посла в замке продолжалось уже две недели, он уже успел предстать перед советом капитула и через день-два планировал возвратиться ко двору короля Владислава-Ягелло с подробным докладом о том, чего ему удалось достичь в качестве личного и особого посланника короля и княгини Александры. Князь знал, что он с блеском выполнил возложенную на него миссию. Он расположил к себе великого магистра и заставал членов капитула прислушаться к мнению короля и польских князей.
   Теперь, в преддверии отъезда, все его мысли были заняты племянницей гневского комтура. С момента турнира, ему больше ни разу не удавалось встретить прекрасную Белую Розу Ордена, чей образ постоянно присутствовал в его мыслях. Он мог сколько угодно смеяться над собой, но не мог остановить себя думать о ней. Она явно избегала его. Стремясь отвлечься от несвоевременно вспыхнувшего в его душе романтического увлечения, князь Острожский проводил все свободное от своих официальных обязанностей время во дворе Форбурга, практикуясь в усовершенствовании навыков различных родов боя. Глядя на неутомимого поляка, самозабвенно сражающегося на мечах с обрадованным такой удачей поразмяться Генрихом де Фалавье, жадно впитывающего несколько отличные от европейских специфически славянские приемы боя, взял в руки меч даже абсолютно равнодушный ко всякого рода состязаниям медлительный барон Дитрих фон Дитгейм и легкомысленный Карл фон Ротенбург.
   В одно прекрасное утро накануне отъезда поляка из замка, Ульрих фон Юнгинген со смехом подвел маршала Куно фон Лихтенштейна, дядю Карла, к окну Большой трапезной Высокого замка, из которого открывался прекрасный вид на простиравшийся внизу мощеный двор Форбурга с местом для упражнений.
  -Вы только посмотрите на этих негодяев, маршал!
   Куно фон Лихтенштейн прищурил светлые глаза, стараясь разглядеть группу молодых людей, устроивших небольшой общий поединок на мечах на дворе Форбурга.
  -Один из них - польский посол, - сообщил ему брат великого магистра. - Ни у кого в Мальборге нет такой великолепной золотисто-каштановой шевелюры. Второй - барон Дитгейм, я прекрасно помню этого ленивого увальня. Третий - европейский рыцарь. А кто, по-вашему, последний?
  -Карл! - вскричал неимоверно удивленный маршал. - Никак мой легкомысленный повеса-племянник изволил появиться на плацу?!
  -Что они там делают, шалопаи? - тут же, присмотревшись, возмутился он. - Никто из них не потрудился одеть доспехов! Они же поубивают друг друга! Все как на подбор в одних рубашках, даже без камзолов... идиоты!
   Ульрих фон Юнгинген с нескрываемым интересом наблюдал за поединком.
  -Знать бы, каковы условия, - пробормотал он. - Они дерутся партиями или за личную победу?
   В эту минуту схватка неожиданно закончилась. Молодые люди, как по сигналу, прекратили поединок и с воплями, которые можно было слышать через неплотно прикрытое окно Высокого замка, бросились на траву возле площадки на плацу, где они сражались, предварительно кучей воткнув мечи в землю. Карл Ротенбург случайно поднял к небу глаза, проверяя, начался ли дождь или ему это мерещится, и увидел в окне Высокого замка лица Ульриха фон Юнгингена и своего дяди. Догадавшись по растерянному лицу маршала, что он только что наблюдал за его необычным участием в военных упражнениях, неугомонный Карл вскочил на ноги и изящно раскланялся в их сторону.
   Куно фон Лихтенштейн с досадой отвернулся от окна.
  -Этот мальчишка невыносим! - сердито сказал он.
   Ульрих фон Юнгинген улыбнулся.
  -Полно вам, маршал! Словно вы никогда не были молодым.
  -Держу пари, ты его достал, - сказал Карлу Ротенбургу серьезный барон фон Дитгейм. - Ты дождешься, что он пошлет тебя на исправление воевать в Жемайтию или куда-нибудь еще.
  -Что я могу поделать, если его так легко достать? - огрызнулся потный, взъерошенный Карл, снова растягиваясь во весь рост на траве. - Уф! Как я устал. Вы просто дьявол, князь! Вы даже не сбили себе дыхания!
   Он раскрыл ворот белой нижней рубахи, в которой сражался, и через образовавшуюся щель блеснул на его груди небольшой нательный крест. К изумлению остальных, Острожский протянул руку, и его пальцы коснулись креста на шее Карла.
  -Вы не возражаете, барон?
   Польский князь внимательно осмотрел небольшой изящный плетеной работы крестик, в котором, по мнению Карла, не было ничего особенного.
  -Увлекаетесь предметами старины? - невинно полюбопытстввал Карл. - В таком случае, ничем порадовать не могу. Крест принадлежит лично мне, мне одному, он и сделан-то был для меня.
  -Когда вы уезжаете, князь? - спросил у Острожского барон фон Дитгейм.
  -Через день-два, - рассеянно ответил поляк, думая о чем-то своем. - Завтра у меня последняя встреча в капитуле, а затем - увидимся в Плоцке на переговорах. Вы ведь поедете в свите магистра, Карл, не правда ли?
  -Я с удовольствием встречусь с вами и в Плоцке, и в Торуни, - жизнерадостно подхватил Карл.
  Тут уже оживился рыцарь де Фалавье.
  -О! Я слышал, крестоносцы планируют пригласить польского короля в Торунь и устроить там грандиозные турниры в честь подписания мирного договора между Польшей и Орденом. Князь, я тоже надеюсь встретиться с вами там на поединке. Вы принимаете мой вызов? Состязание на копьях!
  -Безусловно, - серьезно уверил его Острожский. - Сочту за честь сразиться с вами.
  -А я не буду рисковать, - зевнув, сказал Карл. - Зачем? Не люблю падать носом в пыль.
  -Куда же ты любишь падать? - поддел его мстительный де Фалавье, обиженный тем, что Карл сразу же предсказал исход поединка в пользу его противника.
  -В объятья прекрасных дам! - с пафосом отозвался барон Ротенбург.
   Все трое захохотали.
  -Тогда вам сам бог велел ехать с магистром в Польшу, - немного успокоившись, снова поддразнил приятеля рыцарь де Фалавье. - Говорят, полячки - такие красавицы! Вот и князь не даст соврать.
   Карл снова прямо-таки душераздирающе зевнул.
  -Может быть, они и красавицы, - философски заметил он, - но наш дорогой господин польский посол выбрал предметом своих воздыханий девушку из замка Мальборг. О господи! - внезапно оживился он, сначала приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть, затем усаживаясь на колени, а потом и вовсе вскочил на ноги. - Я видел носилки леди Рейвон на Среднем дворе! Кажется мне пора. Встретимся на ужине в общей трапезной.
  -Постой, малахольный! - закричал ему вслед Дитгейм. - Меч свой забыл!
  -Заберу его вечером у тебя из казармы, - отмахнулся Карл, поддавая еще быстрее, чтобы успеть застать на Среднем дворе носилки леди Рейвон.
  -Я, пожалуй, тоже пойду, - сказал Острожский. - Хотел занести в литейню свой меч.
  -С ним что-то случилось? - удивился рыцарь Фалавье.
  -Ничего страшного.
   Острожский вложил меч в ножны и показал рыцарю Фалавье пустое гнездо на отполированной до блеска рукояти клинка, в котором, по-видимому, некогда находился драгоценный камень.
  -Это меч моего отца, - пояснил князь, - два изумруда выпали вчера вечером, когда оруженосец чистил меч. Хочу вставать их на место, пока у меня есть время.
  -Идите к Гойте из Силезии, - тут же посоветовал ему живо интересовавшийся оружием и всем что с ним связано Генрих де Фалавье. Он знал всех мастеров оружейного дела в замке по имени, и именно к нему обычно обращались друзья за советом, когда нужно было отдать оружие в хорошие руки. - Он замечательный мастер.
  -Благодарю вас, Генри.
   Польский князь был уже хорошо знаком с оружеником Гойтой. Им пришлось встретиться в первый же день прибытия Острожского в замок, когда у него неожиданно захромал конь. Гойта великолепно справился с перековкой белоснежного арабского скакуна Острожского, а узнав, что его заказчик - польский посол, прибывший в замок в качестве посредника при готовящихся переговорах, со слезами на глазах спросил его по-польски, когда же, наконец, король Ягайло придет с войском и вышвырнет из страны всех этих рыцарей к чертовой матери. Гойту привели в замок с веревкой на шее, как пленника, много лет назад. С тех пор он уже давно 'вышел в люди', заслужив себе славу превосходного мастера оружейных дел и кузнеца, и имел неплохие деньги, достаточные для того, чтобы выкупить из плена себя и свою семью, но по-прежнему не любил немцев.
   Между старым кузнецом и молодым князем Острожским с первой минуты знакомства возникло необъяснимое чувство взаимной симпатии друг к другу. За две недели пребывания в замке, молодой человек даже несколько раз посетил его мастерскую, познакомился с его семьей, и старый мастеровой с удивлением убедился, что вопреки его представлениям о кичливой польской шляхте, князь не чурался надеть фартук мастерового и постучать молотком.
   Литейная мастерская Гойты находилась в специальном оружейном квартале на территории Среднего замка. Сворачивая по узкой улочке к ее дверям, Острожский увидел выскользнувшую из дома гибкую стройную женскую фигурку, закутанную в белый орденский плащ. Через секунду он столкнулся с женщиной лицом к лицу. Ветер завернул полу ее плаща, из-под него показалось бледно-лиловое платье, а снятый порывом ветра капюшон растрепал светлые волосы Эвелины Валленрод, которая прошла мимо оторопевшего от неожиданности польского князя, даже не взглянув в его сторону. Он все еще не мог прийти в себя от того, как застучало при виде прекрасной племянницы комтура его сердце, когда зашел в мастерскую и увидел фигуру склонившегося над работой у горна Гойты.
  -Вы выглядите удивленным, мой князь, - заметил оружейник, не поднимая головы, но мигом оценивая выражение лица поляка.
   Острожский покачал головой.
  -Я имел весьма интересную встречу у твоих дверей, Гойта, - медленно сказал он, словно взвешивая каждое слово. - Прекрасное видение в светло-лиловом платье под белым орденским плащом.
  -Эвелина! - подняв голову, усмехнулся в усы мастеровой.
  -Племянница гневского комтура, - уточнил молодой князь. - Холодная красавица-королева почти всех рыцарских турниров в этом году. Что она делала в сумерках у ворот твоего дома? Ты случайно не ее тайный любовник, старик?
  -Скажешь тоже, - проворчал мастер, вновь принимаясь за работу. - Делаю для нее всякий мелкий ремонт, вот и все.
  -По ночам? - удивился князь.
  -А когда ж еще? Днем ее цепные псы комтура стерегут, да по турнирам и замкам водят. На пятки бедняжке наступают. А вечерами ей немного посвободнее. Псы то они псы, да порой ведут себя лучше людей. Покуда она не на свиданья с рыцарями бегает, они и делают ей маленькие поблажки. Девчонка-то - красавица писаная, и сердце у нее доброе. Никого не обидит. Даром что крестоносцы нашего брата не жалуют.
  -Ты никак ее жалеешь, Гойта? - заметил Острожский, который слушал его очень внимательно, изумленный теплотой, звучавшей в тоне мастерового, в общем-то, не любившего крестоносцев, при упоминании этой девушки из их круга.
  -Как же не жалеть, - согласился мастеровой. - Помог бы ты ей, князь.
  -Помог?! - переспросил Острожский, не веря своим ушам. - Чем я могу ей помочь?!
  -Говорят, что на переговорах в Плоцке, - доверительно сообщил ему мастер, ни на секунду не отрываясь от работы, так что стук его молотка по наковальне иногда заставлял его на некоторое время прерывать свою речь, - ваш король и наш магистр, помимо всего прочего, будут говорить об обмене пленными. Это так, мой князь?
  -Вполне вероятно, - согласился Острожский, не понимая, к чему клонит Гойта.
  -Включи девчонку в список пленных, поговори со своими друзьями-рыцарями и монахами из замка. Пропадет ведь ни за что красота такая, имей жалость к девчонке!
   Князь Острожский открыл рот, чтобы его прервать, но затем снова закрыл его и выслушал слова Гойты до конца, после чего, убедившись, что тот закончил, осторожно уточнил:
  -Ты хочешь сказать, что эта королева рыцарских турниров, Белая Роза Ордена, как называет ее мой друг Карл фон Ротенбург, пленница комтура, а не его обожаемая племянница?
   От удивления Гойта выронил молоток.
  -Племянница Валленрода? - глупо вытаращив глаза, переспросил он. - Да ты в уме ли, князь?! Где ты слышал такую глупость?! Племянница Валленрода!
  -Но рыцари в замке убеждены в этом, - все также осторожно сказал Острожский.
  -Рыцари из Среднего замка все равно, что дети, - презрительно сказал Гойта, приходя в себя, и, наклонившись, полез под стол в поисках молотка. - Они верят всему, что скажет им братия.
  -Но она не похожа на пленницу! - вскричал Острожский.
   Гойта вылез из-под верстака весь в пыли с молотком в руке и, сплюнув себе под ноги, с сердцем сказал:
  -Важно, не на кого она похожа, а кто она на самом деле, мой князь! Она полячка из достаточно знатного рода, если судить по ее манерам и тому, как она держится. Она не хочет открывать мне своего имени, но она - пленница комтура, это точно. От людей я слышал, что он даже какое-то время держал ее в подземельях Гневно, стремясь получить ее повиновение. А при случае, когда она в очередной раз положит венец победителя турнира на твою глупую голову, мой князь, взгляни хорошенько на ее запястья. Она несколько раз резала вены, пытаясь убить себя и спасти свою семью от позора. Комтур держит ее под замком и бережет как зеницу ока. Только долго она не проживет. Ее красота все расцветает с каждым годом, но ее сердце умерло, оно даже уже не кровоточит. Помог бы ты ей князь, - снова повторил он. - Красота-то какая погибнет зазря!
   Острожский был потрясен до глубины души.
   Загадка поведения этой молодой женщины, ее бледность, странная трагическая красота при полном отсутствии какого-либо интереса в ее светлых холодных глазах, ее надменное презрение к мужчинам, - все, буквально все нюансы ее поведения внезапно обрели под собой основание. И оставалось лишь удивляться, как слеп он был до сих пор. Ночью он ходил взад-вперед по зале в своих покоях в гостевом крыле Среднего замка и никак не мог успокоиться. Ее прекрасное лицо, так живо напоминавшее ему лицо покойной королевы, неотступно стояло перед его мысленным взором, в то время как слова Гойты, сказанные на прощание, звучали в его ушах: 'Самые крепкие доспехи князь - это не те, которые делают оружейники, поверьте мне. Самые крепкие доспехи создает человеческая гордость, доведенная до абсурда. Тогда она побеждает и порабощает человеческий дух и отныне ведет его прямиком к гибели, неважно, к чему она направлена, к освобождению ли гроба Господня или к вполне объяснимому человеческому желанию сохранить в чистоте свое имя. Э-эх! Поклоняемся Господу, а в душе горды как Сатана!'
  
   Перед отъездом из Мальборга князь Острожский был вновь приглашен на личную встречу с магистром. В конце официальной части беседы, посвященной последнему уточнению аспектов встречи короля и магистра в Плоцке, которая должна была состояться сразу же после праздника Тела Господня, Конрад фон Юнгинген вежливо, с долей несвойственного для него любопытства, поинтересовался, как понравилось польскому послу его пребывание в замке. Князь Острожский, в свою очередь, учтиво поблагодарил магистра за оказанный ему теплый прием, призванный, без сомнения, продемонстрировать добрые дружеские отношения, которые в настоящее время пытаются достичь могущественный Орден и сильное Польское королевство.
   Усмехнувшись в усы велеречивости поляка, стремящегося словно пародировать принятый при орденском дворе дипломатический этикет образца Священной Римской империи, Конрад фон Юнгинген доброжелательно спросил:
  -Каковы ваши личные впечатления от пребывания при моем дворе, князь? Вам понравился Мальборг?
  -Великолепный замок! - честно ответил поляк. - В военном отношении просто идеальный. Весьма впечатляет. Но, на мой взгляд, слишком мрачноват. Хотя возможно, это потому, что я - человек светский.
   Великий магистр согласно наклонил голову.
  -Я слышал, вас весьма благосклонно приняли гости Ордена, европейские рыцари. Только вчера маркграф Бранденбургский рассказывал мне о ваших глубоких познаниях в военном деле, а посланник его высочества герцога Бургундского отпускал комплименты вашим дипломатическим способностям и превосходному французскому.
  -Да, ваша светлость, - чуть улыбнувшись, согласился молодой князь, - в этом отношении я нахожу пребывание в Мальборге чрезвычайно приятным. Более того, если уж мы заговорили об этом, я могу назвать его незабываемым.
  -Надо полагать, большая заслуга в том принадлежит фройлян Эвелине Валленрод? - невинно заметил Конрад фон Юнгинген.
   Поляк удивленно приподнял бровь, а затем покачал головой и посмотрел на великого магистра. Конрад фон Юнгинген, удобно устроившись в кресле, слегка барабанил пальцами по подлокотнику. В глазах его, устремленных на молодого человека, сквозила добродушная насмешка.
  -Отдаю должное вашей проницательности, ваша светлость, - ограничился нейтральным замечанием Острожский.
   Магистр уже откровенно улыбался.
  -Какая уж там проницательность, мой дорогой князь. Вы были столь эффектны и недвусмысленны в демонстрации своей симпатии фройлян Валленрод, что только слепой мог этого не заметить.
  -Значит ли это, что вы одобряете мой выбор? - тут же поинтересовался польский князь.
  -Выбор? - удивленно переспросил магистр.
   Молодой человек спокойно и невозмутимо встретил его взгляд.
  -Будете ли вы возражать, если я попрошу руки фройлян Валленрод? После того, как получу на это разрешение моего короля, разумеется.
   Конрад фон Юнгинген широко раскрыл глаза.
  -Даже вот как, - задумчиво протянул он, оставив в покое подлокотник кресла, и переключаясь на поглаживание материала своего церемониального роскошно отделанного одеяния магистра Ордена. - Ну что ж. У меня нет причин возражать. Вы лично мне глубоко симпатичны, по своему социальному положению вы выше фройлян Валленрод, но она, в свою очередь, племянница одного из моих комтуров, и я не вижу никаких препятствий со стороны орденского капитула этому браку. Возможно, они могут появиться у комтура Валленрода или у самой фройлян Эвелины, она, как мне известно, уже отклонила несколько предложений о замужестве.
  -Возможно ли мне, в качестве личного одолжения, просить вас поговорить об этом деле с господином комтуром? - помедлив, спросил Острожский.
   Конрад фон Юнгинген поднялся с кресла и подошел к молодому князю.
   Протягивая ему руку для прощального рукопожатия, он добродушно проговорил:
  -Вы действительно большой дипломат, мой дорогой князь. Хорошо, я поговорю с Валленродом. Надеюсь, переговоры в Раценже будут успешными, и вы еще вернетесь в замок в качестве официального польского посла при Орденском дворе. По крайней мере, я буду просить короля об этом. А сейчас прощайте, князь, получите ваши охранные грамоты и езжайте с Богом.
  
  
  
  

Глава 6.

  
  Вавель,
  Краков, Польское королевство, осень 1404 г
  
   Косые лучи утреннего солнца струились из высоких, стрельчатых окон Вавельского собора в Кракове и неровными бликами ложились на холодные мраморные плиты пола. Блистал и парил под куполом торжествующе непобедимый солнечный свет, пенящийся в воздухе мириадами мельчайших пылинок. Подсвеченная им, загадочно переливалась витражная мозаика, бросая живые теплые тени на непорочно белые колонны внутреннего убранства собора. Лишь стыли в гулкой тишине надменно-безмолвные королевские гробницы, овеянные ледяным дыханием смерти. Опершись на безжизненные камни надгробий, равнодушно взирали с высоты своих пъедисталов беломраморные статуи польских королей. Торжественные звуки органа наполняли просторное помещение собора, взмывая под его высокие купола.
   Высокий молодой человек в темном плаще остановился возле усыпальницы последних королей из династии Пястов. На какую-то минуту он вступил в полосу солнечного света, тотчас в его темно-каштановых густых волосах вспыхнули золотистые, тонкие, как кружево, лучи. Затем он безмолвно опустился на колени возле одной из гробниц и, наклонив голову в знак траура, надолго замер в такой позе.
   Бросив на молодого человека беглый взгляд, старый каноник Вавеля узнал его сразу. Это был племянник ныне царствующего короля Владислава-Ягелло молодой князь Острожский, сын покойного князя Нариманта, новгородского наместника и любимого брата короля. После убийства отца король взял его к польскому двору, где тот был воспитан под присмотром благочестивой королевы Ядвиги. Каноник покачал головой, вспомнив свое собственное удивление и недоверие двадцать лет назад, когда в храмах Польши впервые появились эти суровые, остававшиеся в душе язычниками, литовские по происхождению родственники короля. Теперь уже многие из них, особенно молодежь, искренне восприняли веру христову.
   Присмотревшись, каноник понял, что молодой человек стоял, преклонив колени, перед статуей королевы Ядвиги, воздвигнутой на ее могиле в полумраке фамильного склепа Пястов в Вавеле. Вот уже пять лет после смерти молодой и благочестивой королевы, дочери последнего короля Анжуйской династии, князь Острожский постоянно приходит сюда два раза в год, в день ее рождения и день ее смерти. Каноник покачал головой. Вокруг этого молодого человека всегда витала тайна, тайна его рождения, тайна его связи с королевой. Тайна, которая все больше и больше проявлялась в его чертах, в звуках его голоса, в его манере говорить и двигаться. Каноник был уверен, что, не умри король Людовик Анжуйский так неожиданно и скоропостижно, существование этого молодого человека изменило бы судьбы европейской политики. Задумчиво глядя на него, каноник поймал себя на мысли, что молодой князь Острожский, без сомнения, унаследовал лучшие черты трех королевских семейств. Знает ли он сам о своем происхождении? Каноник вздохнул. Несомненно, знает. Покойная королева знала правду и, возможно, она открыла ее этому мальчику накануне своей смерти. Но сейчас это ничего не меняло. Каноник вновь взглянул на преклонившего колени перед могилой королевы князя Острожского.
   Молодой князь был красив. Камзол черного бархата, отделанный серебром и сшитый скорее по европейской, чем по польской моде, оттенял бледность его лица, подчеркивал темный, почти черный, цвет глаз, и главное, что больше всего поразило святого отца, какое-то непередаваемое по скрытой силе, затаенное, почти трагическое, их выражение.
   Каноник видел, как тени воспоминаний скользили по его лицу. Глаза его то искрились, то туманились. Торжественные звуки органа наполняли просторное помещение собора.
   Молодой князь думал о бренности всего сущего. Прекрасная королева была так же сияющее недоступна при жизни, как эти великолепные создания рук неизвестного ему человеческого гения в Вавеле. Она жила, и словно не жила, овеянная ореолом святости и непорочности, закованная в блистающую броню своей красоты и добродетели. Он знал, он всегда чувствовал, как глубоко несчастна она была под ней. Вся ее жизнь казалась ему чей-то злой шуткой, определившей ей жребий быть символом королевской Польши, женщиной, которую любили и боготворили за то, что она ею не была. Словно в четких контурах этих великолепных, волшебных по красоте, оправленных в свинец цветных витражей, ее жизнь не создавала впечатление реальности. События ее жизни: рождение, первая несчастливая любовь, брак с Ягайло, служение своей стране, являлись отдельными этапами этого недолгого пути и как будто отделялись друг от друга свинцовыми перегородками витражей, разделяя один цвет от другого. В них не было подлинной жизни, лишь струящийся, льющийся с неба, идущий от Бога свет, наделенный всеми чарами цвета. Сияющее чистыми красками великолепие готического Вавеля, волшебное и сказочное, отрицало реальность. Это был холодный свет бестелесности, мистического чувства причастности к вратам царствия Божия. В нем не было места для жаркой искристой любви земной, дарящей тепло истерзанной человеческой душе и плоти, в нем лишь блистал иней непорочной любви к Господу, словно сковавший льдом скульптуры людей в храме, обращенных им в камни.
   'Бедная королева, - снова горько подумал молодой князь. - Ты обрела столь желанный твоему исстрадавшемуся сердцу вечный покой. Я рад за тебя... но я скорблю обо всех нас, любивших тебя на этой земле. Я скорблю о своей душе, о своем сердце, разбитом твоей смертью на мириады цветных осколков, не складывающихся отныне в затейливые картинки витражей. Пожалуй, я был одним из немногих, любивших в тебе живого человека, плоть от плоти, кровь от крови, видевших в твоих прекрасных чертах не святость отречения от земной жизни, а лицо любимой сестры, матери, друга. Покойся с миром, моя королева!'
   Он не заметил, что давно уже не один. Неслышно ступая по гладким отполированным плитам мозаичного пола, король Владислав-Ягелло, оповещенный служкой каноника о появлении в соборе князя Острожского, подошел сзади и остановился немного поодаль за его спиной, уважая чувства молодого человека, испытывавшего подлинную привязанность к покойной королеве.
   Выражение лица молодого князя вновь изменилось, словно подернулось траурной дымкой. 'Она предупреждала меня. Она кричала об опасности Крымского похода великого литовского князя Витовта во всеуслышание. Она умела смотреть в будущее. Но никто не хотел ее слушать. Даже я, который обычно был так внимателен к ее словам. И случилось непоправимое. Не просто первое разочарование в непоколебимом убеждении юности, что все, что происходит с тобой, не может быть несправедливо. Грязь и кровь составляют непременные атрибуты жизни мужчины. Но не чувство вины за свое неумение защитить женщину, которая заменила тебе мать. Если бы я остался, - в который раз с раскаяньем повторил сам себе он, - возможно, Ядвига сейчас была бы жива. Я бросил ее в самый трудный момент ее жизни, я оставил ее один на один с ее болью и одиночеством среди людей, которые любили, но никогда не понимали ее. Я чувствую себя так, словно я ее предал'.
   Его мысли вновь смешались, клубясь, как утренний туман над рекой.
  В эти редкие минуты, когда он приходил к могиле Ядвиги, он всегда словно ощущал рядом с собой ее присутствие. Она всегда направляла его и советовала ему.
  'Я встретил девушку, - снова начал свой безмолвный монолог с королевой он. - Она напомнила мне тебя. Она красива, как ты, и она несчастна, как ты. В ней нет ничего от твоей добродетели, но она так же, как и ты, вся закована в блистающую броню своей красоты и холодности. Она живет и словно не живет, она как будто застыла во времени. Она поразила мое воображение. Она очаровала и околдовала меня, моя королева. Я хочу ее. Хочу так сильно, как никогда не хотел ничего в жизни. Помоги мне. Подскажи мне, как поступить'.
   Король Владислав Ягелло безмолвно стоял за его спиной, наблюдая за племянником, ожидая, когда он отдаст дань памяти его покойной жены, которая всегда покровительствовала ему, приемному сыну его брата Нариманта. Король думал, как сильно меняются молодые люди его возраста буквально за несколько лет. Еще, кажется, вчера он был всего лишь хорошеньким стройным мальчиком с обаятельной улыбкой, умненьким, изящным, умеющим держать в руках оружие, с неуловимым налетом мальчишеского персикого пушка на нежных щеках. За пять лет, прошедших с момента смерти королевы и поражения Крымского похода Витовта, он превратился в красивого молодого человека, умного и искушенного в придворных интригах, с любезной улыбкой на устах, под которой он научился хорошо скрывать свои чувства. Его великолепные каштановые волосы, некогда длинные, пышные, волнистые и блестящие, предмет постоянного восхищения Ядвиги, теперь были коротко пострижены и, вопреки польской моде на длинные локоны, едва достигали до ворота камзола. В нем все больше проявляются черты принца крови анжуйского дома, с незнакомой ему нежностью вдруг подумал Ягайло. Он всегда относился к этому мальчику, которого так отличала среди всех родственников королева Ядвига, с каким-то самому себе удивительным чувством сердечной привязанности, словно он был его собственный сын. Сын, которого у польского короля Владислава Ягелло в его неполные пятьдесят лет еще не было.
   Вспомнив об этом, король нахмурился. Через два года спустя после смерти королевы Ядвиги он вступил в новый брак - Польше нужна была королева, а ему - долгожданный сын, так необходимый каждому суверену престолонаследник. Но прошло еще три года, а желанный наследник так и не появился на свет. Король чувствовал себя усталым и разочарованным. Ядвига, которая научила его быть королем, ушла и бросила его на произвол судьбы. Господь послал ему все эти испытания, и рядом с ним не было женщины, способной утешить его, какой была в свое время для него молодая наследница анжуйского королевского дома. Возможно, уже в который раз суеверно подумал он, это случилось потому, что он не исполнил последнюю волю Ядвиги. Он снова вспомнил о тайне, которую поведала ему королева перед своей кончиной. Она также просила его позаботиться о молодом князе Острожском. Одним из пожеланий королевы был его скорейший брак с девушкой, которую она выбрала для него самолично. И вот, спустя пять лет после ее смерти, князь Острожский все еще холост. Королю внезапно пришла в голову шальная мысль о том, что как только князь женится, последнее желание Ядвиги будет соблюдено, и он получит долгожданного наследника. Подумав об этом, король приободрился.
   Еще немного помедлив, Владислав-Ягелло подошел к коленопреклоненному молодому человеку и положил свою крепкую ладонь, унизанную перстнями, ему на плечо. Молодой князь обернулся к королю. Слезы, стоявшие в его темно-фиалковых глазах, поразили Ягайло. Он порывисто обнял его за плечи и внезапно почувствовал слезы, катившиеся по его собственным щекам. Словно неведомая тяжелая рука легла ему на сердце и сжала грудь, не давая возможность не дышать, не вымолвить ни слова.
   Торжественные, строгие звуки органа плыли над их головами, взмывали к высокому куполу собора, отражались от него и вновь звучали в сердцах молчаливо взирающих на холодный камень надгробий людей. Игра света и тени, цвета и его оттенков, то сверкающего, то приглушенного и таинственного в полумраке проходивших по небу облаков, создавала под взлетом могучего готического свода собора волнующе-тревожное настроение, увлекавшее их обоих от земного мира крови и смертей в мир небесный, неосязаемый и лучистый, с вершины которого улыбалась им она - навеки юная и прекрасная королева, царившая отныне только в их сердцах.
  - Я хочу, чтобы ты женился, Зигмунт, - совладав со своим голосом, после долгой паузы, сказал король. - Это была последняя воля Ядвиги. Ты слышишь меня?
   Молодой человек согласно наклонил голову.
  - Мой верный воевода Адам сейчас находится в Кракове. Я вызову его с дочерью ко двору Александры в Плоцке . Его дочь, насколько мне известно, является той невестой, которую сосватала тебе Ядвига.
   По лицу молодого князя прошла тень. Нахмурив темные четкие брови, он напряженно вспоминал, пытаясь ухватиться за конец каких-то беспорядочных мыслей, хаотично роившихся у него в мозгу. Двенадцатилетняя девочка с длинными светлыми волосами, собирающая в поле маки, а затем подарившая свой букет ему. Если ему не изменяет память, он встречался с ней как раз накануне печально знаменитого Крымского похода князя Витовта, по возвращении из которого и должна была состояться свадьба. За прошедшие пять лет он совсем забыл о существовании своей невесты.
  - Да, ваше величество, - тем не менее, коротко сказал он, предпочитая не прекословить королю в храме. - Я никогда не сомневался в выборе моей королевы.
   Король Владислав умиротворенно вздохнул.
  - Ты женишься сразу после того, как закончишь свою миссию в Плоцке. Твоя кандидатура в качестве представителя польского посла в замок крестоносцев была одобрена на вчерашнем заседании сейма. Наша сестра, княгиня мазовецкая Александра, очень довольна выбором сейма. Пан казначей и его службы приступили к изготовлению твоих верительных грамот. Они будут готовы к концу апреля.
   Король еще немного помолчал, прислушиваясь к звукам органа, а потом добавил:
  - Магистр, княгиня Александра и сам Витовт настаивали на твоем участии в переговорах в Плоцке. Кстати, великий князь и твой дед, старый князь Острожский, все еще надеются, что ты сделаешь выбор в пользу Литвы.
  - Я уже сделал выбор, мой король, - все так же скупо произнес молодой человек. - И вы хорошо знаете, каков он.
   Король удовлетворенно кивнул.
  - Ты остаешься в Польше! Что ж, я весьма рад, что ты последовал воле покойной королевы.
  - Что касается моей женитьбы, - поднял на него темные глаза князь Острожский, но король с нетерпеливым жестом перебил его:
  - Мы поговорим об этом сразу же после того, как прибудем на переговоры в Плоцк. Но сначала мы с тобой отправимся к Витовту, в Вильну .
  
  
  
  

Глава 7.

  
  Вильна, Литва, осень 1404 г
  
   Осенью 1404 г., в преддверии переговоров с крестоносцами в Плоцке, великий князь Витовт неофициально встретился со своим братом, польским королем Владислава Ягелло в нескольких верстах от некоронованной столицы Литовского княжества - города Вильны. Королю дали понять, что речь пойдет о судьбе Жемайтии, главном камне преткновения на переговорах о мире в Раценже между поляками и крестоносцами.
   Начавшиеся два года назад, эти переговоры не были особенно успешными. Их первый тур был сорван военной компанией князя Витовта против крестоносцев в 1401-1402 гг, после которой литовцам пришлось пойти на подписание мира с крестоносцами, ибо у Витовта начались проблемы на другом фронте - в отношениях со своими восточными соседями и родственниками - с Москвой. В своей нынешней ситуации Витовт был готов уступить рыцарям Жемайтию до тех пор, пока он не решит свои проблемы на востоке. Именно этим положением дел и поспешили воспользоваться польский король и его советники, чтобы снова начать переговоры о мире с Орденом, остановив надвигающиеся кровопролитие и войну.
   В начале февраля королевское посольство приближалось к Вильне. Князь Витовт в сопровождении небольшой свиты выехал навстречу сюзерену. С ним были лишь несколько мелких удельных Гедеминовичей и оруженосцев, в числе которых он особо выделял молодого Донатаса Доманского и князя Кароля Радзивилла. Все до одного в наглухо застегнутых походных одеждах в плащах, давно уже заменивших традиционные медвежьи шкуры, в рысьих шапках или беретах с перьями литвины, неспеша, покинули город и спустя четверть часа хорошей езды увидели впереди на горизонте передовой отряд королевского посольства.
   По знаку великого князя литвины придержали коней и в молчании ждали их приближения.
   Князь Витовт был впереди. Породистый каурый жеребец под ним нервно прядал ушами и без устали танцевал на месте, перебирая тонкими сухими ногами.
   Великий князь улыбался. Ему было под шестьдесят, но он прожил настолько бурную жизнь, что, несмотря на возраст, выглядел прекрасно. Высокий, сухощавый, со светлыми янтарно-желтыми пронзительными глазами, он производил впечатление человека незаурядного и энергичного, каким, по отзывам современников, и являлся в свое время. Его боялись и ненавидели или любили и были до конца ему преданы, но не было в Литве феодала, который бы относился к нему равнодушно. Вся его жизнь прошла в борьбе, сначала - в жестокой борьбе за жизнь, затем в не менее беспощадной - борьбе за власть.
   Человек, с которым он должен был сейчас встретиться, бывший литовский князь Ягайло, а ныне польский король Владислав Ягелло, был его двоюродным братом и участником убийства его отца, доблестного князя Кейстута. Человек, которого он ожидал, четверть века тому назад силой и коварством заключил его в Кревский замок и держал там более двух лет, прежде чем ему удалось оттуда выбраться. Человек, ставший ныне его союзником и сюзереном, был бы неминуемо убит им в борьбе за власть еще тогда, двадцать лет назад в Литве, как были уничтожены его братья Наримант и Свидригайло, не подвернись ему счастливый случай стать польским королем.
   Великий князь был спокоен. За ним, как и двадцать лет назад, стояла Литва, за ним стояло будущее, в лице окружавших его сейчас молодых представителей литовской шляхты, таких как, например, его любимцы: русоволосый, серьезный, в бою смелый до безрассудства князь Кароль Раздивилл, готовый пойти за него и в огонь, и в воду; и светлоглазый, с темными длинными кудрями, ниспадающими из-под темного шерстяного берета, пан Донатас Доманский, рассудительный и спокойный, но непоколебимый в своем желании умереть за интересы Литвы.
   Свита великого князя безмолвно и терпеливо ждала. В утреннем весеннем воздухе, все еще прихваченном морозцем, слышалось только короткое ржание коней. Поляки медленно приближались, пока не подозревая об их присутствии. Вскоре, по легкому движению в передних рядах, дальнозоркий князь Витовт догадался, что литвинов увидели. А еще немного погодя от отряда отделилась группа в десяток человек и стала быстро передвигаться в их направлении. Великий князь подал своим людям сигнал двигаться им навстречу и, когда расстояние между всадниками сократилось настолько, что Витовт сумел узнать в переднем из них самого короля, он жестом подозвал к себе Доманского и Радзивилла и вполголоса стал называть им людей из свиты Владислава Ягелло.
   Великий князь видел их всех прекрасно.
  - Впереди, разумеется, сам король, его величество Владислав Ягелло, по-простому, мой двоюродный брат или, как изящно выражаются наши общие друзья крестоносцы, кузен из Литвы, Ягайло. Вы ведь еще не имели чести лицезреть его величество лично, Доманский? Не правда ли, мы с ним похожи? Прекратите улыбаться, Радзивилл! - нарочито строго заметил он, обращаясь к одному из своих любимцев.
  - Так, далее. Свита, или королевские рыцари, как вам угодно, у Ягайло все с величайшей помпой, даже названия. Так уж ему хочется прослыть богобоязненным европейским государем с приличным европейским двором. Рядом с королем, по левую руку от него, Пашко Злыдзей из Бискупиц, темная личность, типичный мазур, одни бредни в голове, настоящий придворный. Пан Зындрам из Машковиц, краковский мечник, хороший воин, один из лучших полководцев Ягайлы. Левее, да-да, чуть левее него, пан Завища Чарный из Гарбова, особенно рекомендовать не смею, его репутация говорит сама за себя. Насколько бессовестным считают меня, настолько честен и достоин он. Сами крестоносцы, по слухам, советуются с ним в вопросах этой самой рыцарской чести. Вы, кстати, не знаете что это такое, Радзивилл? Рядом с ним, с правой стороны, небезызвестный нам всем пан Повала из Тачева, знаменитый турнирный боец, недавно совершил турне по европейским странам, поддерживает, так сказать, реноме польского рыцарства на международной арене. Дома ему, бедолаге, скучно, делать нечего. А вот мальчика слева от него я что-то не припомню. Хотя есть в нем что-то ужасно знакомое.
   Князь прервал свой монолог, чтобы перевести дыхание. Радзивилл опять смотрел куда-то явно не туда. В голосе Витовта послышалось уже нескрываемое раздражение.
  - Радзивилл, вы что это? Куда это вы загляделись? Девок в польском посольстве, вроде бы, нет. Слушайте внимательно, нам скоро воевать с ними, и не между собой, а, кажется мне, на одной стороне, а это хуже, гораздо хуже, чем между собой, поверьте!
  - Одесную от короля, один из Гедеминовичей, молодой князь Ямонт, если не ошибаюсь, да, точно он. Ага, а вон тот свирепый на вид молодец - княжич Александр, сын плоцкого Земовита и сестры Ягайло, княгини Александры, которая так любит крестоносцев, ну прямо совсем как покойница королева Ядвига. Что-то не видно их младшенького, Земовита, он у них пошел по военному делу, кстати, вопреки семейной традиции, рыцарей не жалует.
  - Так... далее чехи... дай бог памяти! Барон Жулава, да, кажется, и Бениаш Веруш. О, и князь Федушко с ними! Прочую мелкую сошку я не называю, хотя, клянусь Вижутасом, как же я не заметил! Вон тот крайний, в подбитом соболями плаще, знаменитый Добко из Олесницы, известный силач и опять-таки турнирный боец, заметьте, Радзивилл, как поляки любят всякие куртуазности. Ну вот, пожалуй, и все. Только мальчика рядом с Завишей не помню. Разве сын? Да нет, у него дети вроде постарше будут. - Великий князь на секунду задумался. - Готов поклясться, где-то я его видел! Уж больно мне знаком его синий берет и эта великолепная каштановая шевелюра. За исключением явно литовского по происхождению берета, он выглядит больше как крестоносец, чем поляк.
  - Что вы собственно пытаетесь сказать мне, Доманский? - недовольно спросил он в ответ на явные попытки молодого литвина из его свиты привлечь его внимание заговорить.
  - Синий литовский берет! - вскричал князь Радзивилл. - Клянусь душой, пане-коханку, это молодой Корибут, племянник князя Сигизмунда!
  - Не кричите так, Кароль, - поморщившись, попросил великий князь. - У меня, право, уши закладывает.
   Прищуренные ястребиные глаза князя Витовта внимательно разглядывали всадника в синем берете.
  - Да помню, - наконец, сказал он. - Конечно же, помню.! В Польше этого мальчика знают под именем его матери, княгини Острожской.
  - Тоже наш, литвин! - вполголоса сказал один из старейших воинов в свите великого князя. - Гедеминович.
  - Иезус Мария! - огрызнулся Витовт. - Ягайло тоже не поляк! - а затем, скорее для себя, чем для своих людей, с сарказмом заметил: - Отец молодого князя Острожского, князь Наримант Ольгердович, младший брат Ягайло, наместник Новгорода и Пскова, был убит во время междоусобицы в Литве. После чего его мать, полячка, урожденная княгиня Острожская, замечательная, кстати, женщина, царство ей небесное! увезла сына в Польшу ко двору короля. И не смотрите на меня так, Радзивилл! - сердито сказал он. - Все прекрасно осведомлены, что это именно я убил несчастных Нариманта и Свидригайлу, у меня просто не было другого выхода. В конце концов, Ягайло тоже не всегда был святым, как сейчас: в свое время, если мне не изменяет память, именно он распорядился убить моего отца, доблестного князя Кейстута ! Что касается этого умненького мальчика, сына Нариманта, то его взяла под свое крылышко королева Ядвига, кроме того, он оказался действительно умен. Он воевал со мной на Ворскле и остался жив, несмотря на то, что большинство поляков, доблестных и благородных, славных своими подвигами на турнирах, а не на войне, сложили головы в Крымском походе. Теперь он снова при дворе Ягайлы, и тот весьма благосклонен к нему, но я хочу, чтобы он вернулся ко мне в Литву. Чем вы опять недовольны, Доманский?
  - Но, князь! - попробовал возразить молодой литвин.
  - Да, я прекрасно знаю, что вы хотите сказать! - брюзгливо заметил Витовт. - После Ворсклы молодой князь Острожский заявил, что не вернется в Литву. Вы ведь, кажется, с ним лично знакомы, не правда ли? Это именно он, ваш, кстати, ровесник, если мне не изменяет память, вытягивал вас с Раздивиллом, мокрых и трясущихся от страха, за уши из Днепра, когда нам на пятки наступали башибузуки Тимур-Кутлука? А сейчас Ягайла отдал ему в распоряжение что-то в виде военной разведки. Парень не дурак, он улыбается крестоносцам, но при случае довольно успешно дает рыцарям по рукам. Поэтому он мне и нужен. Я, знаете ли, секретарей, на манер его королевского величества, не держу! Мне нужны воины, а не...
   Великий князь запнулся, подбирая нужные слова, но так и не нашел на его взгляд достаточно хлесткого и полностью отражающего суть вещей выражения. Махнув рукой на словесные фокусы, он сердито подкрутил усы, тронул шенкелями бока коня и двинулся навстречу королю.
   Молодые литвины выразительно переглянулись за его спиной.
  - Это про нас с тобой, - подмигнул Доманскому Радзивилл.
  - Хорошо, хоть не обозвал, - со вздохом отвечал ему пан Донатас. - До конца дней своих буду вспоминать тот день, когда Корибут попросту выкинул нас на берег Днепра, как тонувших котят.
  - Меня, в частности, он назвал мокрой курицей, - подчеркнуто сокрушенно заявил Радзивилл, усмехаясь.
   Литвины и поляки съехались.
   Король Владислав Ягайло, грузный, немного хмурый на вид, набычившись, смотрел на брата. Ему было 56 лет. Карие, несколько водянистые, глаза его светились мягким приглушенным светом. Он был опрятен, аскетически суров в одежде и в речах, очень набожен, бледен и спокоен. Ратных подвигов не любил, хотя, если нужда толкала его на брань, старался держать себя как можно достойнее. Его оружием был расссудок. Именно рассудительность заставила его в 1380-м, после того как он обещал Мамаю помощь против Москвы, в решающий момент отвернуть от Куликова поля . Благодаря своей рассудительности, он имел скверную репутацию неважного политика и никуда не годного полководца.
   Князь Витовт-Александр лучезарно улыбался ему в ответ. Они были ровесниками. Два брата, два родных внука князя Гедемина, воинственного и в своем роде гениального авантюриста, неизвестно каким образом очутившегося на литовском престоле.
   Князь Витовт больше походил на деда. С братом же его роднило лишь пристрастие к колдунам и хлодникам. Нынешний великий князь Литвы был печально знаменит в Европе недюжинными полководческими и дипломатическими талантами вкупе с неразборчивостью средств, которые он использовал для достижения своих целей. Несколько лет тому назад он имел честь быть союзником крестоносцев, воевал вместе с ними против своих же мятежных князей, пока не решил, наконец, что пришло время обнародовать свое собственное политическое кредо. Его целью было объединить Литву с русскими княжествами, страдавшими от политической раздробленности и отсутствия сильного политического лидера, и создать огромную славянскую империю от Балтики до Крыма. В 1395 г. он выдал свою дочь за московского князя Василия, но недолго дружил с Москвой, ибо его молодой зять неожиданно уперся и не захотел отдать ему так необходимый Витовту стратегически важный Смоленск. Великий князь тут же обратился за помощью к крестоносцам. Вскоре тяжелые рыцарские пушки уже день и ночь обстреливали Смоленск. Когда же рыцари Ордена Святой Богородицы под шумок вознамерились прибрать к рукам Литву, великий литовский князь ни секунды не колебался - он развернул жерла своих пушек против крестоносцев. Это показалось столь обидным и несправедливым великому магистру Ордена, герцогу Конраду фон Юнгигену, что в наказание за вероломство великого князя он приказал умертвить двух его малолетних сыновей, оставленных в замке Мальборг заложниками верности их отца. Детей, по слухам, убили. Те же слухи называли имена их убийц - рыцарей Маркварта, Зальцбаха и Шанберга. Нынешний великий магистр Ордена Конрад фон Юнгинген добавлял к их списку и имя их отца. Ненависть и опасение к Витовту в среде крестоносцев были так велики, что в кругу своих придворных магистр мрачно шутил, что, создавая Витовта, Бог не досмотрел и Сатана вдохнул ему душу.
   Королю не нравилась улыбка князя Витовта. Тем не менее, он добросовестно приготовился к самому худшему - его брат был слишком самобытен, чтобы предсказывать его действия наперед.
   Обмен приветствиями между двумя царствующими братьями занял немного времени. По окончании его король и великий князь, как добрые друзья и союзники, обнялись и облобызались. Эта картина вызвала противоречивые чувства в свитах королей.
  - Ну, прямо идиллия! - насмешливо шепнул Доманскому Радзивилл. - Витовт неподражаем!
  - Да сохранит нас Бог от этого человека! - тихо сказал князю Острожскому пан Завиша Чарный из Гарбова.
   Молодой человек с легким удивлением взглянул на него.
  - Великий князь ведет себя безукоризненно, - скупо ответил он.
  - Вот это меня и пугает, - вздохнул в ответ тот. - Берегитесь его, Зигмунт, это опасный человек! Помните, в ваших жилах течет литовская кровь, и он слишком хорошо запомнил вас по Крымскому походу. Ваш дед, князь Острожский, также ратует за ваше возвращение в Литву. Король обеспокоен.
  - Вы хотите сказать, что Ягайло просил вас проследить за мной? - уточнил молодой человек с едва заметной улыбкой.
   В эту минуту великий князь неожиданно обернулся в сторону свиты короля, рассеянно скользнул взором по лицам придворных, которых он хорошо знал, и взгляд его остановился на лице князя Острожского. 'Вот, значит, каким он стал, - подумал великий князь, рассматривая молодого придворного короля с все возрастающим интересом. - Сын Нариманта и любимчик покойной королевы. Мой умненький племянник, сумевший уцелеть на Ворскле. Восходящая надежда польской дипломатии, обласканный при обоих мазовецких и польском дворах и замеченный двором самого магистра. Говорят, Ягайло обращается с ним почти как со своим собственным сыном'.
   Была еще одна черта, роднившая, словно клеймо родового проклятья, двух литовских братьев, короля Владислава Ягелло и великого князя Витовта. Об этом ни тот, ни другой не любили упоминать. У обоих не было сыновей. Не было наследников. Каждый утешал себя как мог. Князь Витовт с присущей ему самонадеянность полагал, что у него все еще впереди, а король Владислав-Ягайло, в промежутках устройства своих династических браков с целью приобретения сыновей и укрепления своего престола, всей душой прилепился к красивому сироте-племяннику, о судьбе которого просила позаботиться перед смертью его покойная жена, королева Ядвига. Память о ней сблизила их. На какое-то время мальчик заменил ему сына, заняв в сердце бездетного короля ту пустую нишу, которую каждый мужчина осознанно или неосознанно оставляет для своего наследника; король успел полюбить его и привязаться к нему.
   'Мальчишка Острожский даже в свои пятнадцать лет был умен и честолюбив, - рассуждал тем временем князь Витовт. - К тому же, он мне такой же племянник, как и Ягайле. Он даже больше похож на меня, чем на него! Он прекрасно знает повадки рыцарей, выглядит и ведет себя как европеец, но не забывает об интересах своего народа. Его военные и дипломатические успехи говорят о том, что он настоящий Гедеминович. Что может дать ему король, этот монах, насквозь пропахший ладаном! Он молод, он хочет войны, славы, любви. Мне нужны такие люди! Я дам ему почувствовать пьянящий привкус свободы, власти, я дам ему возможность сражаться под моим руководством, или у Лугвения , ему дам ему в жены красавицу-литвинку и, клянусь Перкунасом ! он - настоящий литвин, он останется у меня!'
   Великий князь снова повернулся к королю, некоторое время, оживленно жестикулируя, поддерживал беседу на прежнюю тему, после чего напрямую осведомился у короля Владислава Ягайло о своем молодом племяннике, внуке одного из его самых сильных и преданных феодалов, князе Острожском. На лице короля Владислава отразилось недовольство, но он, тем не менее, сделал князю Острожскому знак приблизиться.
  - Помни о том, что я сказал, - быстро шепнул молодому человеку пан Завиша. - И да хранит тебя Бог!
   Острожский согласно наклонил голову и, тронув поводья своего коня, приблизился к королю.
  - Зигмунт, - постным голосом сказал король Владислав, после того, как Витовт и молодой князь Острожский обменялись традиционными приветствиями. - Великий князь предлагает тебе роль одного из своих облеченных неограниченной властью представителей в Жемайтии. Он, как выяснилось, хорошо запомнил и по достоинству оценил твою доблесть на поле у Ворсклы.
  - Мне казалось, что я уже имею дипломатические полномочия для переговоров в Мальборге, мой король, - возразил Острожский, глядя на Владислава Ягайло. - Их дали мне ваше величество, княгиня Мазовецкая и польский сейм.
  - Вы примете участие в войне! - живо откликнулся князь Витовт, блистая глазами. - Хотите, в качестве моего особого, облеченного всей полнотой власти, полководца, как князь Сигизмунд, например, ваш дядя. Ваше имя, ваше происхождение, ваша отвага, ваша удача, черт возьми, дают вам право на это!
  - Вы очень щедры, великий князь. Благодарю вас, - невозмутимо любезно отзвался Острожский.
   Король Владислав молчал, хотя в душе его бушевала буря - он не хотел войны с Орденом из-за Жемайтии, и совместно со своими сановниками предпринимал поистинне титанические усилия для того, чтобы предотвращать неминуемые столкновения с рыцарями-монахами, как литвинов, так и польских рыцарей.
  - Вы получите людей и полную свободу действий, - еще более воодушевляясь, говорил Витовт. - Вы смелый человек, Корибут, вы будете творить чудеса! Вы докажете крестоносцам, что литвины - храбрые и умелые воины, а не стадо баранов, которых можно безнаказанно истреблять и перегонять с места на место!
   Король Владислав поморщился, как будто проглотил пилюлю. Он уже хотел было сказать нечто, что остановило бы словесный поток любившего и умевшего поговорить великого литовского князя, как с удивлением услышал ровный и любезный ответ острожского князя:
  - Насколько мне не изменяет память, ваша светлость, в настоящее время мы не воюем с крестоносцами. Более того, наш король пригласил вас на встречу, чтобы обсудить детали мирных переговоров с Орденом.
  - Да, конечно! - рассеянно сказал Витовт, но в ту же минуту его лицо вновь порозовело от возбуждения, заискрились, засверкали превратившиеся из янтарных в золотистые его хищные рысьи глаза.
  - Я имею в виду компанию против Руси, мой дорогой мальчик! Конечно же, мы заключим мир с рыцарями, бог с ней, с Жемайтией, мы пока еще не настолько сильны, чтобы воевать с Орденом, но я уже сейчас могу позволить себе свести счеты со своим московским тестем! В Польше на настоящий момент такому доблестному воину, как вы, все равно будет делать нечего!
   Король и князь Острожский обменялись взглядами. В глазах короля сверкало негодование, в то время как глаза молодого человека все так же ровно светились мягким приглушенным светом в тени ресниц, не позволяя определить, о чем он раздумывает.
  - Ну же, Корибут, решайте, - подзадорил Витовт Острожского, искоса поглядывая на Владислава Ягайло, намеренно, в пику королю, продолжая называть его родовым литовским именем,
  - Я уже давно все решил, - спокойно сказал молодой князь. В его мыслях быстро промелькнул и изчез образ белокурой красавицы из рыцарского замка. - Я непременно приму участие в войне. Немного позже. Если она будет официально объявлена. Я более дипломат, ваша светлость, хотя и не чуждаюсь поорудовать мечом.
   Это был вежливый отказ.
  - Достойный ответ, - несколько разочарованно заявил Витовт, тем не менее, с привычной улыбкой на устах. - Приятно видеть, что молодое поколение в наши дни отличается таким благоразумием и рассудительностью!
   Молодой человек неожиданно приобрел в его глазах еще большую ценность. Теперь уже улыбался король, но Витовт поклялся самому себе, что он дорого заплатит за эту улыбку. 'Что ж, если у него нет самолюбия военного, - философски подумал великий князь, - придется сыграть на чем-нибудь другом. А Ягайло, Ягайло право рано радуется. Как правило, при всех наших с ним столкновениях последним всегда смеюсь я!'
  
  
  
  

Глава 8.

  
  Ставицы под Плоцком,
  королевство Верхняя Мазовия,
  земли Польши, осень1404 г.
  
   Русский боярин Твердислав Верех слыл у себя в Новгороде человеком упрямым, как черт, и корыстным до крайности. Он мог выйти сухим из воды в любой ситуации, отпереться от чего угодно, продать всех и каждого, если того требовали интересы дела, которые, по необъяснимой, но приятной случайности, почти всегда совпадали с его собственными интересами. Вместе с тем, боярин был человеком, необыкновенно привязанным к семье. После безвременной смерти жены на его руках остались две дочери - Марина и Елена, которых он любил, пожалуй, даже больше своей мошны. От покойного отца, наряду с солидным капиталом и большим делом, он унаследовал также неистребимую тягу ко всякого рода эффектам, авантюрам и сомнительного рода предприятиям. Эта семейная черта стала настоящим безумием для всей его родни. Его отца, кандидата в посадники, она незаметно, но верно привела в потайной проруб новгородского Судилища; его старшую сестру, красавицу Анастасию, она толкнула на побег из-под венца с богатым новгородцем к ее любезному другу, знатному поляку пану Ставскому, и последующее затем замужество с ним в Польше. Пятнадцатилетняя племянница боярина, Эва Ставская, также унаследовавшая тень фамильного безумия, несколько лет назад, по слухам, сбежала из дома отца с крестоносцем. А собственное чадо Вереха, очаровательная боярышня Марина в головокружительных скачках на диких литовских лошадях, шутя, обгоняла литовских молодцов великого князя Витовта, к слову, приходившегося ей крестным отцом.
   Самого Вереха эта фамильная черта, в конце концов, заставила покинуть Великий Новгород и искать пристанища у гостеприимного, знаменитого своим хитроумием и коварством, литовского князя, с которым ему удалось поладить без особых проблем. Злые языки объясняли его успех у Витовта родственностью душ, и, пожалуй, были правы, поскольку великий князь и боярин частенько засиживались при свечах до самого утра, ведя долгие беседы при закрытых дверях. Радушный, распологающий к себе людей боярин с двумя милыми юными дочерьми довольно часто с успехом выполнял деликатные поручения великого князя.
   По странному стечению обстоятельств в конце 1404 г. боярин Верех неожиданно покинул Вильну и двор Витовта и отправился погостить к своему деверю в Польшу. Возможно, причиной этого была новая военная кампания, развязанная великим князем против Москвы. Хотя боярин никогда не слыл патриотом, он, тем не менее, ни при каких условиях не участвовал и не спонсировал 'русские' походы Витовта.
   Деверь Твердислава Вереха, муж его ныне покойной сестры Анастасии, польский воевода из Познани, пан Адам Ставский, происходил из известного герба Сулима, и к тому времени являлся уже видным вельможей при дворе короля Владислава II Ягелло. Его единственная дочь, Эва Ставская, была ровестницей и некогда подругой старшей дочери новгородца, Марины. Она так и не вернулась домой из Пруссии, куда, согласно записке, найденной именно Мариной, убежала со своим сердечным другом крестоносцем. Пан Ставский, в свое время, приложил много усилий для того, чтобы правда об исчезновении его дочери не выплыла наружу, утверждая, что она уехала погостить на родину матери, в Новгород. Он проводил все свое время на службе короля, а когда у него выдавалась свободная минута и подходящая оказия, посещал рыцарские замки, пытаясь узнать хоть что-нибудь о судьбе своей дочери. Одно из многочисленных его имений, по счастливому для боярина Вереха стечению обстоятельств, находилось под Плоцком, и по большей части пустовало, так что хитроумный Твердислав Ярунович без всяких усилий, как он и рассчитывал, получил разрешение погостить там со своими дочерьми столько, сколько ему заблагорассудится.
   В Плоцке, в 20 милях от имения пана Ставского, располагался второй по значению и первый по изысканности и куртуазности манер двор княгини Александры, сестры короля Владислава Ягелло, и ее супруга, мазовецкого князя Земовита IV. Блистательная княгиня, как некогда королева Ядвига, была поклонницей западной моды и образа жизни и покровительницей крестоносцев. Про себя Твердислав Ярунович решил во что бы то ни стало посетить Плоцк и побывать при дворе княгини, особенно, когда там будут проходить переговоры поляков с крестоносцами. В Литве говорили о том, что в Плоцке встретятся лично герцог Конрад фон Юнгинген, великий магистр Тевтонского Ордена, и польский король Владислав Ягелло. Инструкции великого князя, данные Твердиславу Яруновичу, были тайные, четкие и недвусмысленные. Кроме того, у хитрого боярина имелось письмо князя Витовта к его молодому племяннику, некогда воевавшему под его руководством с Тимур-Кутлуком. Этот молодой человек, князь Острожский, весьма интересовал Твердислава Яруновича с точки зрения его собственных матримониальных планов. В неполные 24 года он все еще был не женат, что являлось явлением необычным для польского шляхтича. Кроме того, он был также непозволительно богат, соединив крупное состояние в Польше, доставшееся ему от матери, княгини Острожской, с не менее крупным состоянием от его отца, литовского князя Нариманта, княжившего некогда в Новгороде, и приумножив их своим личным участием во многих удачных военных кампаниях. В добавление ко всему, он приходился родственником всем коронованным владыкам польских и мазовецких земель, что автоматически обеспечивало ему карьеру при дворе.
   Развалившись на крепкой лавке возле стола в большой горнице Ставиц, в имении деверя, разряженный в алый кафтан с темной соболиной оторочкой, боярин размышлял, глядя на дочерей, кто лучше сможет осуществить его честолюбивые намерения, Марина или Елена.
   Они жили в Ставицах уже почти два месяца. Общество, собиравшееся обычно у Вереха, было немногочисленным. Его представляли два посланные вместе с боярином в Польшу литовцы, пан Доманский и князь Радзивилл с сестрой, темноволосой и темноглазой, как цыганка, Эльжбетой, которую в кругу семьи называли 'ведьмой', а также поляк пан Станислав, сын краковского каштеляна пана Тенчинского. Обстановка в доме отличалась крайней простотой: стол, лавки, застеленные дорогими коврами, на столе белая, шелковая, с узорами скатерть. На стенах ничего, кроме тяжелого, украшенного драгоценными камнями фамильного оружия да тяжеловесных, старомодных настенных канделябров для факелов, освещавших горницу по вечерам.
   В тот день вся компания с нетерпением поджидала возвращения пана Ставского из Плоцка. В городе уже открыто говорили о том, что Владислав Ягайло и свита польского короля будет в Плоцке завтра в середине дня. В просторной горнице Ставиц с самого утра царила нервозная обстановка ожидания, не исчезавшая на протяжении всего дня.
   Доблестный пан Доманский, с некоторых пор зачастивший в дом Верехов, в расстройстве чувств ходил взад-вперед по горнице. Он был, пожалуй, единственным человеком, который знал о матримониальных планах боярина Вереха. У него также имелись веские основания подозревать, что его чувства по отношению к младшей дочери новгородца уже не являются для него тайной, и что в любой момент он может запретить ей даже думать о нем.
   Боярышня Марина сидела на лавке у стены с рукоделием в руках. Тоненькая, гибкая, как литовская хмелинка, с глубокими, словно озера, серо-голубыми глазами, пленяющими выражением задорного вызова, она обладала столь редким чистым девичьим обаянием, что немногие молодые люди могли забыть ее озорного взгляда и ясной улыбки. Пылкие литвины ловили каждое слово, жест, улыбку, и готовы были умереть за малейшую прихоть молодой боярышни.
   Пан Станислав Тенчинский стоял подле нее, опершись коленом о лавку и склонившись к Марине. Как обычно в ее присутствии, он говорил, говорил, не умолкая, обо всем и ни о чем, стремясь привлечь и удержать внимание Марины. Верех задумчиво смотрел на них. Он не любил пана Тенчинского, хотя не раз, видя расположение к нему Марины, уже прикидывал выгодность подобного союза, но всякий раз отметал его как неподходящий. Пан Станислав, по его мнению, был недостаточно родовит, чтобы разбогатеть милостями короля, и недостаточно умен и храбр, чтобы достичь богатства самому.
   Еще ниже склонившись к русоволосой головке боярышни, пан Тенчинский, улыбаясь и поблескивая глазами, рассказывал, судя по легкой улыбке, коснувшейся уст боярышни, что-то забавное. Боярин слегка нахмурился. Несомненно, пан Станислав был хорош собой. Черты его лица отличались замечательной правильностью и гармонией, невысокий гладкий лоб покат, тонкие дуги бровей словно выписаны кистью иконописца. Голубые, немного водянистые глаза были, пожалуй, маловаты, но в общем, красивы; длинный орлиный нос трепетал тонкими подвижными крыльями, выдавая легковозбудимую натуру поляка; и наконец, полные, по-женски капризные по рисунку, губы четко оттенялись негустыми темными усами над верхней губой. Удивительно белый цвет нежной кожи, казавшейся почти алебастровой по контрасту с темными, цвета воронова крыла, длинными кудрями пана Станислава, по польской моде завитыми в локоны, и здоровый румянец во всю щеку вместе с немного заносчивым выражением, которое придавала ему оттопыренная нижняя губа, довершали примечательный портрет молодого поляка. Он был, бесспорно, красив, но красив слишком уж манерной, женственной красотою. В его облике не было ничего от воина.
   В своих размышлениях боярин Верех упустил тот момент, когда в беседу Марины и пана Станислава включились остальные - немногословный пан Доманский, экспансивный князь Радзивилл и резкая в суждениях, темноволосая и темноглазая 'ведьма' Эльжбета Радзивилл. Ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы понять, что Марина и насмешница Эльжбета втянули в рассуждения о литовских князьях, ставшими польскими вельможами, всех, не исключая меланхолически настроенную Елену Верех.
   Прислушавшись к разговору, боярин еще больше нахмурился. В данный момент беседа плавно перешла к младшим представителям трех королевских дворов Польши. Обсудив достоинства и недостатки мазовецких принцев, молодежь заговорила о младшем племяннике короля, стремительно начавшем восхождение при польском дворе князе Острожском, кузене и друге Эльжбеты и Карла Радзивиллов, с которым они вместе росли.
  -Не спорю, Станислав, у тебя есть особые причины не любить Острожского, - посмеиваясь, заметила Эльжбета, выразительно посмотрев на брата. - При всем этом, ты должен согласиться, что он сделал просто головокружительную карьеру при польском дворе.
   Пан Тенчинский презрительно усмехнулся, чванливо поправил прядь волос надо лбом и посмотрел на заинтересованно разглядывающую выражение досады, появившееся на его лице, боярышню Марину.
  -Карьеру? - сквозь стиснутые зубы процедил он. - Он обязан расположению короля только усилиям своей матери и покойной королевы! Без них он бы так и остался мелким литовским князьком и сидел бы в своем литовском болоте до скончания века. Он ничем не лучше всех остальных!
   Эльжбета сверкнула своими цыганскими темными глазами, и алые губы ее растянулись в насмешливой улыбке.
  -Ты лукавишь, Станислав, - поддразнила его она. - Даже если отнять у моего кузена все остальные его достоинства, ты должен признать, что он замечательно умен и удачлив.
  -Он просто невыносимый, самовлюбленный тип! - безапелляционно заявил пан Тенчинский, словно подброшенный невидимой пружиной, вскакивая с лавки. - А после смерти королевы, когда Ягайло неизвестно за какие заслуги приблизил его к себе, он стал еще хуже! При его смазливой наружности, он любимец всей женской половины семейства его величества, ему покровительствует княгиня Плоцкая, княгиня Анна-Данута , и даже новая королева!
  -Смазливой наружности? - меланхолически переспросила боярышня Елена. - Он что же, красивее вас, Станислав?
   На мрачном лице пана Радзивилла, втайне питавшего пылкие чувства по отношению к боярышне Марины, впервые отразилось некое подобие удовольствия.
  -Ну что вы! - тут же с готовностью отозвался пан Доманский. - Красивее пана Станислава никого в Польше нет!
  -И умнее, - впервые подал голос пан Радзивилл.
   Боярин Верех совсем развеселился. Пан Тенчинский оскорблено поджал свои красивые пухлые губы, и демонстративно не отвечая на невежливые выпады со стороны литвинов, снова обратился к боярышне Марине, начав рассказывать ей очередную байку.
  -Вы были когда-нибудь в Плоцке? - осмелился спросить пан Доманский у светловолосой синеглазой сестры боярышни Марины, Елены, которая понравилась ему с первого же взгляда, когда их представили друг другу вчера утром, и в присутствии которой он робел, как мальчишка.
  -Один лишь раз, - тихо ответила ему та, тоже смущаясь от его явного внимания.
  -Карл обещал взять меня с собой завтра в Плоцк, - заметила Эльжбета Радзивилл, оборачиваясь за подтверждением своих слов к брату.
  -Ты счастливица, - со вздохом заметила Елена. - А мне тут скучно, хоть плачь. Отец все время занят своими делами. Марина красуется в обществе пана Тенчинского, а я сижу одна, как сыч.
  -Вас же представили княгине Мазовецкой, - возразил боярин Верех с некоторым неудовольствием к претензии, высказанной дочерью.
  -Судя по всему, мы ей не понравились, - сокрушенно сказала Елена.
  -Марина - слишком красивая девушка, чтобы не вызвать недовольства княгини Александры, у которой двое дочерей-дурнушек на выданье, - язвительно заметил пан Тенчинский. - К тому же в Плоцке со дня на день должен появиться ее племянник, князь Острожский, а у княгини, с недавних пор, появилась идея сосватать его со своей младшей дочерью. Вот она и не хочет появления других красивых девушек при дворе!
  -Какой ты злой, Станислав! - хмыкнула Эльжбета Радзивилл. - Юная княжна Мария вовсе не дурнушка, она очень даже миленькая, только, разве что, совсем еще ребенок. А что касается князя Острожского, тут ты снова несправедлив, и все уже знают, почему. Ты ему просто завидуешь.
  -Ничего подобного! - с апломбом заявил Тенчинский.
   Помимо воли в голосе пана Станислава послышалось беспокойство и раздражение. Марина изумленно взглянула на него, и в словах ее, обращенных к Эльжбете, влюбленный молодой человек с дрожью сердечной прочел худшие свои опасения:
  -Он что же, действительно не только умен и удачлив, но и так же хорош собой, как пан Станислав?
  -Конечно же, нет! - с досадой сказала Эльжбета Радзивилл. - Острожский очень привлекательный молодой человек, но в нем нет придворной сусальности пана Тенчинского. Тем не менее, никто из женщин еще не был в состоянии устоять пред ним, - ехидно протянула она, наслаждаясь досадой, отразившейся на лице мгновенно потерявшего всю спесь самодовольного поляка.
   Серебристый смех Марины ручейком разлился по горнице.
  -Эльжбета, ты нарочно дразнишь Станислава? - отсмеявшись, спросила она у литвинки.
   Эльжбета Радзивилл фыркнула и пожала плечами.
  -Ему это нравится, ты не находишь?
   Боярин наблюдал, как тоненькие иконописные брови пана Тенчинского в гневе сошлись в переносье в одну линию, а на бледных щеках выступили алые пятна румянца. Он уже не мог больше оставаться рядом с Мариной, неведомая сила заставляла его в возбуждении мерить горницу крупными шагами, в то время как с уст его слетали сердитые слова:
  -Дело даже не в его смазливой наружности! Наши дамы в таком восторге потому, что он, задрав нос, не смотрит ни на кого из женщин, оправдывая свое невежливое поведение страданиями по поводу неразделенной любви. Ничто так не привлекает женщин, как слезливые любовные истории!
  -Неразделенной любви? - переспросила Марина. - Что это за история? Расскажите мне, Станислав. Право, я чувствую себя так, что за те несколько лет, что мы прожили в Литве, я отстала от жизни.
  - Соскучилась по сплетням? - снова фыркнула Эльжбета Радзивилл, и словно утомленная разговором, прикрыла ресницами темные, искристые, 'ведьминские' глаза. - Говорят, мой великолепный кузен влюблен в девушку из Мальборга, племянницу гневского комтура Валленрода.
  - Князь Острожский влюблен? - заинтересовался боярин.
  - Это только слухи! - сказала Эльжбета Радзивилл.
  - Это не слухи, - возразил наслаждающийся вниманием Марины пан Станислав Тенчинский. - О красоте племянницы гневского комтура ходят легенды. Эту девушку называют Белой Розой Ордена Богородицы. Немудрено, что наш такой уж необыкновенный Острожский в нее влюбился. Ему всегда достается самое лучшее. Но в этот раз он может сколько угодно мечтать о Розе Ордена, король никогда не разрешит ему жениться на ней!
  - Почему? - удивленно спросила Елена Верех.
  - Потому что у него уже есть невеста.
   Боярин Верех заерзал на лавке, чувствуя себя старым идиотом - он даже не подозревал, что вокруг польского племянника Витовта бушуют такие страсти.
  - Кто же его невеста? - легкомысленно спросила Марина.
   Эльжбета Радзивилл снова открыла свои темные ведьминские глаза и внимательно посмотрела на боярышню.
  - Эва Ставская, - ответил пан Тенчинский.
  - Какая Эва? - еще больше удивилась Марина, широко раскрывая глаза.
  - Ставская! - сердито отрезала Эльжбета. - Эва Ставская! Твоя кузина, сестричка. Дочь воеводы Адама Ставского. Совсем памяти лишилась с годами? Замуж пора?
   Боярин увидел, как от гневного движения Марины, разозленной резкостью Эльжбеты, работа упала с ее колен, и пан Тенчинский, чуть не перевернув лавку, на которой она сидела, поспешно бросился поднимать вышивание. Схватив его, он старательно отряхнул и расправил ткань, а затем учтиво подал ее Марине. Скривив губы в усмешке, Эльжбета Радзивилл наблюдала за ним с нескрываемым презрением во взоре. По мгновенной ассоциации, причудливо всплывшей в мозгу, боярин Верех вдруг вспомнил, что Эльжбета Радзивилл была лучшей подругой дочери воеводы Ставского, той самой его юной племянницы, двоюродной сестры Марины, которая внезапно изчезла из родительског дома пять лет тому назад и, по слухам, самовольно венчалась с крестоносцем. Боярин не знал, правда это или нет, сам Ставский что-то туманно твердил о поезке дочери на Русь, к родственникам матери, но на взгляд Вереха, это выглядело неубедительно и маловероятно.
  -Жених Эвы был литвин! - твердо сказал Марина, принимая из рук пана Тенчинского свое вышивание. - Племянник великого князя Витовта. Очень милый юноша, князь Корибут, но он погиб на Ворскле почти шесть лет тому назад.
   Князь Кароль Радзивилл, также, по наблюдениям боярина, весьма чувствительный к красоте его дочери, с любопытством посмотрел на боярышню, делая вид, что не замечает предупреждающего взгляда пана Тенчинского и сказал, обращаясь только к Марине:
  - Разве вы не знали, боярышня, что князь Зигмунт Корибут вовсе не погиб на Ворскле? После поражения в Крыму и трагической гибели своего названного отца, пана Спытко из Мельштына, он покинул Литву и присоединился к польскому королевскому двору. Ведь он не только племянник Витовта, но и его величества польского короля. В Польше его знают под именем князя Острожского.
  - Не может быть! - вскричала Марина. - Я все время думала, что он погиб в Крыму! Кто бы мог подумать! Ведь имя князя Острожского у всех на слуху.
   Поерзав на лавке, устраиваясь удобнее, немного успокоившийся боярин Верех добродушно спросил:
  - Кстати, Карл, а почему поляки зовут молодого Корибута князем Острожским?
  - А почему литвины зовут его Корибутом? - вмешалась неугомонная Эльжбета Радзивилл.
   Боярин пожал плечами, поморщился, недовольный ее вмешательством, но тем не менее ответил:
  - По-видимому, потому, что князь Сигизмунд утверждает, что он его племянник и сын покойного брата Ягайло, князя Нариманта Новгородского. Таких Корибутов в Литве хоть пруд пруди, это известный княжеский род, их все знают.
  - Поэтому поляки и зовут его по второму титулу, доставшемуся ему от матери, княгини Острожской, - буркнула снова опередившая брата Эльжбета Радзивилл. - А то действительно не поймешь, какого Корибута имеют в виду.
  -Ох, и бойкая у тебя сестрица, пан Кароль! - покачал головой боярин, с неодобрением глядя на светлокожее, вызывающе яркое по контрасту с темными волосами и глазами, лицо Эльжбеты.
   Заметив взгляд боярина, литвинка ослепительно улыбнулась ему в ответ, темные глаза ее засветились насмешкой, полные алые губы соблазнительно изогнулись. Темные, с синеватым отливом волосы, волнистые и длинные, свободно рассыпавшиеся по плечам, придавали ей сходство, по мнению пана Тенчинского, с языческой ведьмой из дремучих лесов, красивой и опасной, словно ядовитая змея.
   Пан Раздивилл только усмехнулся в ответ. Он и его младшая сестра Эльжбета были единственными наследниками старинного литовского рода, постепенно и неуклонно близившегося к упадку. Оставшись без отца в раннем младенчестве, они росли под присмотром матери, сестры княгини Острожской, и были частыми гостями в ее большом имении, Остроленке, где до сих пор, несмотря на смерть княгини, часто бывала и подолгу жила их мать, вдовствующая княгиня Радзивилл. До Крымского похода князя Витовта они были очень дружны со своим польским кузеном, князем Острожским, однако после того, как тот ушел на службу к польскому двору короля в Кракове, а Кароль Радзивилл выбрал для себя двор великого князя в Вильне, их встречи стали достаточно редкими. Однако Эльжбета Радзивилл, оставшись жить вместе с матерью в Остроленке, любила Острожского, как родного брата, и ладила с ним лучше, чем со своим собственным братом.
   Задумавшись, боярин снова пропустил значительный кусок разговора, очнувшись только от язвительного замечания пана Тенчинского на рассказ о крымском походе князя Витовта. Чувствительный поляк снова не смог перенести даже беглого упоминания об участии в этой кампании юного князя Острожского, которое с невинным коварством подбросила в разговор, чтобы его позлить, Эльжбета Радзивилл.
  -Словом, ваш Острожский и там отличился! Прямо второй воевода Спытко Краковский!
  -Воевода Спытко был только один. Больше такого не будет, - с грустью сказал пан Доманский. - Но пятнадцатилетний Острожский спас нам с Радзивиллом жизнь в этом походе. Если бы не он, мы бы просто утонули в Ворскле, как многие другие.
  -Подумаешь, герой! - пренебрежительно сказал пан Станислав, подбоченившись.
  -Вот бы уж никогда не подумала, что вы такой завистник, Станислав, - прищурившись, сказала Марина.
  -Панна Марина! - с укором вскричал поляк, устремляя на нее одновременно умоляющий и негодующий взгляд.
  -Все здесь гораздо проще, - лениво пояснила Эльжбета Радзивилл с ее обычной легкой усмешкой, бесившей пана Тенчинского до умопомрачения. - Мой великолепный кузен отнял у пана Станислава почетный венец самого выгодного жениха Польши, и теперь, он не без оснований опасается, что твой отец сочтет его лучшей партией для тебя, чем он сам, а, лично встретившись с Острожским, ты, чего доброго, еще и влюбишься в него! Ведь ты, помнится, весьма неровно дышала к молодому жениху Эвы.
   Она еще не успела закончить своего язвительного замечания, как пан Тенчинский вскочил на ноги, с шумом уронив на пол скамью. Все, что с улыбкой сказала Эльжбета, было правдой, более того, жестокой и неприятной правдой, которой пан Течинский стыдился сам. Поставленный перед ней лицом к лицу довольно грубо, да еще в присутствии прекрасной боярышни Марины, он сначала побледнел, а затем покраснел, как рак, от бурного прилива гнева.
  -Это ложь! - пылко воскликнул он. - Будь вы мужчиной, вы бы ответили за ваши слова, Эльжбета!
   Литвинка взглянула на него словно на надоедливого комара.
   Взор ясных, прозрачных от негодования глаз Марины, устремленный на непроизвольно сжавшиеся в кулаки руки пана Тенчинского, сделавшего шаг по направлению к Эльжбете, отрезвил поляка. Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь погасить свой гнев, но не сумел справиться с ним, и все клокотавшее в его груди негодование излилось на голову пана Доманского, продолжавшего бесконечное хождение по горнице из угла в угол.
  -Донатас! Сядьте, ради бога! У меня уже в глазах рябит от вас!
   Пан Доманский удивленно покосился на него, но, тем не менее, внял его просьбе, сделанной, правда, в несколько необычной форме. Еще раз украдкой посмотрев на Елену Верех, он уселся на скамью рядом с ухмыляющимся во весь рот Каролем Радзивиллом.
   Молчание продолжалось недолго.
  -Куда же подевался дядя? - со вздохом спросила боярышня Марина, снова склонившись над своим рукоделием, чтобы не видеть молящий о прощении взор пана Тенчинского.
  -Ты что же, скучала по мне, детка? - раздался от дверей веселый голос воеводы Ставского, в эту минуту появившегося на пороге.
  -Дядя Адам! - радостно воскликнула Марина, вскакивая с лавки, и в порыве чувств бросилась на шею вошедшему в горницу поляку, высокому, крепкому, как дуб, мужчине, с обветренным, потемневшим от загара лицом, на котором выделялись яркие голубые глаза.
  -Ну-ну, полегче, дорогая, - пробормотал воевода, осторожно сжимая в медвежьих объятьях хрупкое тело изящной, как статуэтка, боярышни, словно боясь ненароком его повредить.
  -Рад тебя видеть, Тверд! - поверх головы Марины приветствовал он новгородца, а затем по очереди, улыбаясь в усы, поздоровался со всеми находившимися в горнице его дома людьми.
   Эльжбета Радзивилл, которая также приходилась родственницей поляку со стороны матери, и, была с детства привязана к нему, повисла было на другом, свободном плече воеводы, известного своей недюжинной физической силой рыцарей герба Сулимы, но, взглянув через его плечо в проем открытой двери, вскрикнула от удовольствия и неожиданности:
  -Острожский!
   В этот момент из полутьмы коридора вступил в горницу доселе никем не замеченный спутник воеводы Ставского. Очутившись на свету, он остановился, на секунду прикрыв глаза от яркого после сумрака коридора света, и всем присутствующим вполне хватило этого времени для того, чтобы как следует рассмотреть молодого князя. Острожский хорошо знал это выражение растерянности, так или иначе проступавшее в лицах встречавшихся с ним в первый раз людей. Едва уловимая усмешка тронула его губы при мысли о том, что он пришел к воеводе в надежде отдохнуть и расслабиться от кутерьмы и сутолоки мазовецкого двора, а застал полон дом гостей.
   Приоткрыв от изумления рот, Марина смотрела на молодого князя, не отводя глаз. Яркий свет горницы золотил упругие кольца его густых каштановых волос, ниспадавших ровной волной до ворота плаща; невозмутимо-спокойное, матовой бледности лицо, отмеченное печатью благородства рождения, было примечательно не столь классической правильностью черт, а привлекало внимание изысканностью волевого очерка, твердой определенностью выражения темных искристых глаз. Высокий, худощавый, с широкими плечами и узкий в поясе, он был одет в простой дорожный камзол и высокие мягкие литовского покроя сапоги. Тем не менее, эта простая одежда лишь подчеркивала достоинства его фигуры. В нем чувствовалась врожденная грация, неуловимо сквозившая в каждом движении, в каждом жесте изящного придворного, за обликом которого отчетливо проглядывала непреклонная выучка воина.
  -Князь Острожский, надо полагать? - с шутливой торжественностью провозгласил боярин Верех, обрадованный впечатлением, которое произвел на разборчивую Марину красивый и необычный польский вельможа. - Приятно познакомиться, дорогой князь!
   Марина со странным чувством смотрела в лицо Острожского в то время, как он здоровался с отцом и приветствовал всех остальных. 'Помнит ли он меня? - гадала она. - Это просто судьба, что Эва умерла, а он остался жив! Теперь нет никаких препятствий к нашему с ним браку. Он будет моим мужем, клянусь!'
  -Мои племянницы: Елена, Марина, - сказал воевода Ставский, представляя сестер Верех польскому князю.
   Марина с трудом поняла, что воевода попросту развернул ее лицом по направлению к Острожскому. Словно во сне, она повернулась к нему, улыбнулась, подала ему руку. Когда князь, склонившись к ее руке, по польскому обычаю, поднес ее пальцы к своим губам, она вздрогнула и еле сдержалась, чтобы не отдернуть их. Ей целовали руки по много раз на дню, иногда - люди, пламенно обожавшие ее, но этот обычный вежливый поцелуй князя словно обжег ее. Со смутным удовольствием она отметила, наблюдая, как он выпрямлялся, гордый постав его головы, словно точеную линию шеи, слегка округлый подбородок, прямой нос и высокий лоб.
  -Радзивилл! Доманский! - суетился Верех. - Что же вы стоите, как изваяния?
  -Мы знакомы, боярин, - улыбаясь, сказал Острожский, обмениваясь с молодыми литвинами традиционными дружескими приветствиями.
  -И довольно давно, - не удержалась от замечания Эльжбета Радзивилл. - Я лично знаю пана Зигмунта с рождения!
  -Язва! - беззлобно сказал Кароль Радзивилл, и, обращаясь к бессильно опустившейся на лавку от смятения чувств боярышне Марине, спросил: - Хотите, я расскажу вам, при каких занятных обстоятельствах состоялось наше знакомство?
   Боярин Верех с удовольствием отметил, что глаза Марины неотступно следили за фигурой красивого польского князя, который по приглашению воеводы Ставского, прошел через горницу и присел за стол рядом с ним. От его глаз также не укрылось беспокойство, отразившееся на лице пана Тенчинского, и откровенное презрение, светившееся в глазах Эльжбеты Радзивилл. Раздумывая, каким образом он сможет извлечь из всего происходящего наибольшую для себя пользу, боярин уселся на лавку у стола по другую сторону от Ставского, по-свойски слегка пихнув его в бок, и охотно поддержал предложение пана Радзивилла.
  -Говорите же, Кароль, мы вас слушаем.
  -Это замечательная история, - посмеиваясь, начал Кароль Радзивилл, который слыл при литовском дворе хорошим рассказчиком. - Вот и Доманский не даст соврать.
   На лице Острожского было написано вежливое любопытство. Не прислушиваясь к рассказу Радзивилла, он немного помедлил и повернул свой чеканный профиль к соседу справа, воеводе Ставскому. Темно-каштановые волосы князя отливали оттенком червонного золота при свете пламени свечи, горевшей на столе в нескольких дюймах от него.
  -Вы встречались с королем, пан Ставский? - вполголоса спросил он у воеводы.
   Польский воевода собрал в щепоть брови и печально покачал седеющей головой.
  - Пока нет. Король слишком занят подготовкой к переговорам.
  - Я поставлен в весьма сложное положение, - тихо продолжал Острожский. - Вчера вечером он вызвал меня в замок. Король настаивает на нашем с Эвой скорейшем браке. Я бы хотел встретиться и поговорить с вашей дочерью.
  - Зачем? - настороженно спросил Ставский. - Вы хотите разорвать помолвку, князь?
  - Для начала, я хотел бы познакомиться с Эвой. Я полагал, что она прибудет в Ставицы вместе с семьей дяди, боярина Вереха.
   Воевода Ставский все также настороженно смотрел на него. Красивое лицо поляка было спокойно.
  - Дело в том, что Эва пропала, князь, - наконец, почти прошептал пан Ставский.
  -Как пропала? - удивился Острожский. - Что вы имеете в виду?
  -Этого не может быть! - недоверчиво вскричал вдруг пан Станислав, прерывая их тихую беседу.
   Ставский нехотя обернулся к гостям, чтобы посмотреть, что происходит. Боярышни смеялись. Оживленно сверкая глазами и жестикулируя, взъерошенный от успеха своего рассказа и внимания Марины пан Радзивилл обратился к Острожскому:
  -Князь! Мне не верят! Скажите вы.
  -Если не верят вам, почему вы думаете, что поверят мне? - резонно возразил Острожский.
  -Вы - гость! - нашелся Радзивилл.
  -Да-да, - поддержал его боярин Верех. - Расскажите нам всю правду, князь. Разоблачите этих молодых авантюристов, готовых даже войну превратить в забаву. Что там произошло в Крыму?
   На чистый лоб молодого польского князя набежала тень при упоминании о Крымской кампании.
  -Я не помню ничего, что было бы забавным или смешным в поражении на Ворскле, - медленно сказал Острожский, и в его голосе, отстраненном и неестественно спокойном, Марине послышалось подлинное страдание. - Были лишь горы трупов и реки крови, как и предсказывала покойная королева!
   В горнице установилась тишина.
   Марина полными слез глазами смотрела на потемневшее лицо прекрасного принца ее мечты. 'Боже мой! - потрясенно думала она, - а я никогда и не слышала про этот дурацкий поход. Ну, может быть, совсем чуть-чуть, от отца и Эвы'. Кароль Радзивилл растерянно смотрел по сторонам. Эльжбета с нескрываемым удовольствием наблюдала откровенную растерянность всегда такого самоуверенного старшего брата.
   Разряжая обстановку, воевода Ставский положил тяжелую, загрубевшую в частых военных походах ладонь на плечо молодого князя. Он справедливо подозревал, что в резкости ответа Острожского было виновато его собственное замечание о пропаже своей дочери.
  -Полно вам, князь. Что прошло, то прошло. Расскажите лучше боярышням про свое посещение рыцарского замка. Да мне и самому интересно. Мне как-то раньше никогда не приходилось бывать в Мальборге.
  -Говорят, там замечательные входные ворота! - оживился старый Верх. - А еще там сосредоточены просто огромны запасы золота и драгоценных камней, свезенные в тайную сокровищницу Башни со всех концов света. На эти деньги великий магистр Ордена может купить не только всех европейских королей, но и самого папу римского! Говорят, что богатства Ордена огромны, замок неприступен, а рыцари Христовы непобедимы, потому что им помогает сам Всевышний!
   Кароль Радзивилл громко фыркнул.
  -Княгиня Анна , жена Витовта, рассказывала нам немного о замке, - сказала в свою очередь рассудительная боярышня Елена. - По ее словам, Верхний замок - это нечто великолепное, просто замечательное, рыцари едят там на золоте и серебре, и они настолько богаты, что полы Большой трапезной, как и потолок, отделаны плитами из чистого золота.
  -А по ночам на их небе движется алмазная луна, - серьезно добавил Острожский после того, как она умолкла, и укоризненно посмотрел на расмеявшуюся от этих слов Эльжбету.
   Теперь уже развеселились все. Боярин Верех громко хохотал, поблескивая белоснежными крепкими зубами, не без удовольствия наблюдая, как обычно холодная, гордая и привередливая Марина не сводит с Острожского немного влажных от смеха серых глаз. Воевода Адам тоже смотрел на боярышню, но думал о своей дочери Эве, ровеснице Марины Верех, точно также не скрывавшей счастливой улыбки при виде юного князя, тогда еще просто красивого мальчика с золотисто-каштановыми волосами до плеч, темноглазого, с обаятельной улыбкой, приехавшего просить ее руки согласно воле его отца и королевы Ядвиги. Как давно это было, с тоской думал он.
   Пан Станислав Тенчинский, скорчив гримасу, молчал, предпочитая лучше придержать свои замечания при себе, нежели поссориться с Мариной, поведение которой оправдывало его худшие опасения. Она улыбалась князю, ловила его взгляды, улыбку, попеременно краснела и бледнела, глаза ее искрились приглушеным тихим и мягким светом, туманились от стеснявших ее грудь чувств. Боярин Верех был в восторге. Происходящее с Мариной не могло укрыться от его цепкого отцовского взгляда. 'Она влюбилась! Она, несомненно, влюбилась, - пело у него в душе. - Князь Острожский будет моим зятем! Никто не может устоять против чар моей дорогой девочки!'
   Он полуобернулся и благосклонно, даже покровительственно взглянул на высокую фигуру молодого князя. Предчувствие, та самая интуиция, которая никогда не обманывала его при заключении сделок, внезапно заставило его насторожиться. Пользуясь всеобщим весельем, Острожский и пан Доманский о чем-то тихо и серьезно, вполголоса, беседовали. На лице пана Доманского было написано недоумение. Видимо уступая настоянию поляка, он достал из-под одежды свой нательный крест и показал его князю. Острожский взял его в руки, долго осматривал со всех сторон, затем, покачав головой, вернул обратно со словами то ли огорчения, то ли извинения. Пан Донатас кивнул, лицо его озарилось выражением крайнего удовлетворения, он засмеялся, по обыкновению, не преминув пошутить, ибо Острожский ответил ему своей неподражаемой ослепительной обезоруживающе любезной улыбкой.
   Эту улыбку приняла на свой счет очарованная князем боярышня Марина. Она молила Бога о помощи в соблазнении князя, снова чувствуя себя девчонкой, когда шесть лет назад она мгновенно и безвозвратно влюбилась в красивого польского вельможу, жениха своей двоюродной сестры. 'Это, наверное, какой-то рок! - с некоторым испугом думала она, - просто удивительно, как меня тянет к нему!' Сама того не замечая, она пытливо и жадно вглядывалась в чистые классические черты молодого польского князя, его невозмутимое лицо, бледность которого оттеняли густые черные бархатные ресницы и пурпурный, изящно очерченный рот. Занятая своими мыслями, она не замечала, что молодой князь никак не поощряет ее внимания.
   Подивившись про себя странному поведению князя Острожского, боярин Верех тут же забыл об этом, поскольку разговор неприметно перешел на предметы ювелирного искусства. Под снисходительные смешки дочерей, он тут же хвастливо заявил, что в настоящий момент не существует лучшего знатока золотых изделий и драгоценных камней, принадлежащих представителям знатнейших родов Руси, Польши и Литвы, чем он. Воевода Адам, случайно обернувшись, заметил, что при этих словах новгородца взор темных глаз Острожского стал глубоким и острым.
  -Князь! - тут же шепнул ему Доманский. - Рискните. Боярин действительно большой знаток драгоценных изделий.
   Воевода Адам решил, что пришло время вмешаться.
  -Хорошо, Тверд, - сразу же приступил к делу он. - Всех нас ты знаешь, как облупленных, да мы и не принадлежим к верхушке знати. А вот что ты можешь сказать, например, о кресте князя Острожского?
   Негодующе фыркнув от возмущения при мысли о том, что можно так грубо усомниться в его знаниях, боярин Верех ловко выхватил из камина уголек и прямо на белоснежной скатерти, постеленной поверх дорогого ковра на столе, в несколько приемов нарисовал ажурный, с затейливой вязью, крест.
  -А ну-ка, - заинтересовался Кароль Радзивилл, обращаясь к Острожскому, - покажите ваш крест, князь!
   Тот, поколебавшись секунду, расстегнул ворот камзола и неприметным движением вытянул из-под шелковых кружев нижней рубашки свой нательный крест. Резким жестом оборвав тесьму, он протянул его Радзивиллу. Литвин взял его в руки и поднес ближе к свету.
  -Силы Христовы! - вскричал он, сличая крест с нарисованным на скатерти изображением. - Боярин, я недооценивал вас!
   Польщенный похвалой, Верех выкатил грудь колесом и гоголем прошелся по горнице.
  -Таких крестов было три, - пояснил он глубокомысленно, не без удовольствия поглядывая на сохранявшего молчание Острожского. - Все три попали к вашему отцу, князю Нариманту, молодой человек. В этом не может быть сомнений, все три креста делались в моей новгородской мастерской. Так что, - обращаясь в воеводе Адаму, подмигнул ему боярин, - это было легкое задание, мой дорогой шурин. Придумайте что-нибудь посложней.
   Он гордо оглядел горницу и всех находящихся в ней людей. Прежде, чем кто-либо из них успел опомниться, в горнице мягко прозвучал голос молодого польского князя:
  -Где же два остальных креста, дорогой боярин?
   Верех поперхнулся от неожиданности, но тут же доброжелательно, с полным знанием дела пояснил:
  -Ничего не могу сказать о них, князь, кроме одного: в настоящий момент ни у кого из сиятельных особ в Польше и Литве их нет. Два остальных креста, которые я делал по заказу вашего отца, бесследно исчезли после его смерти. Если бы они объявились, я бы непременно узнал об этом. Такой крест - слишком дорогая вещь для простого шляхетства и слишком заметная, если не приобрести ее законным путем.
  -Благодарю вас, боярин, - серьезно отозвался Острожский, казалось, теряя интерес к дальнейшему продолжению беседы.
   Но Твердислав Ярунович уже вошел в раж, и его трудно было остановить.
  -Нарисуйте мне любой крест, - наступая на князя, продолжал хорохориться он. - Любой крест, который вы когда-либо видели на шее влиятельных людей из Польши, Литвы и Руси, и я скажу вам, кто его владелец!
   Он почти силой всунул в руку Острожского уголек и подтолкнул его к столу.
  -Вы пропали, дорогой князь, - извиняюще улыбнулась поляку тихая боярышня Елена. - Папа может говорить на эту тему до бесконечности.
  -Рисуй, Зигмунт! - подбодрила Острожского неугомонная Эльжбета Радзивилл. - Разве тебе самому не интересно? Загони дядю в угол, только ты в состоянии сбить с него спесь.
   Незнакомый Марине холодноватый ледок просквозил во взгляде Острожского. Он взял уголек и несколькими штрихами обрисовал контур, а затем и мелкие детали рисунка креста. Боярышня подозревала, что он сделал это лишь из вежливости, но увидев, как глубокая вертикальная складка пересекла гладкий, несмотря на годы, лоб боярина, угадала неладное.
   Вся хвастливая спесь мигом слетела с Вереха. Он некоторое время, как завороженный, созерцал грубый набросок на белоснежном полотнище скатерти, а затем, словно сделав над собой усилие, оторвал взор от изображения и, обращаясь почему-то не к Острожскому, а к воеводе Адаму, шепотом, почти не сказал, а выдохнул, словно не веря самому себе:
  -Это - крест Гедемина ! Крест старшего сына князя Витовта, убиенного крестоносцами!
   Марина ахнула и прижала руки к щекам. Воевода Адам порывисто наклонился вперед, словно хотел соскочить с лавки навстречу бледному, но спокойному польскому князю. Кароль Радзивилл круто обернулся от окна, недоуменно подняв брови, а пан Станислав с видимым наслаждением покрутил пальцами у виска.
   В горнице стало тихо.
   Прошло некоторое время, прежде чем смысл произнесенной фразы дошел до самого боярина Вереха. В следующую минуту он покачнулся и без сил опустился на лавку.
  -Это ваш крест?! - неожиданно резко, почти грубо спросил у Острожского воевода Ставский.
   Польский князь отрицательно покачал головой, нимало не удивившись, словно ожидая этого вопроса.
  -Где вы видели такой крест?! - словно подброшенный пружиной, вскочил с лавки боярин Верех, в возбуждении не замечая, как пот катится по его холодному лбу, затекая ему за уши. - Отвечайте же, ради Христа!
   На миг у него мелькнула шальная мысль. У княгини Анны золотисто-каштановые волосы и темные глаза. Маленький Витень был тоже золотоволос. Может ли быть?! Он лихорадочно считал в уме. Двадцать два-двадцать пять, не больше, было бы теперь Витеню, старшему сыну великого князя Витовта. Примерно столько же, сколько молодому польскому князю. Откуда у него этот крест? За что Витовт убил Нариманта? Может быть за то, что он был каким-то образом замешан в истории с крестоносцами и его детьми?!
   Бесстрастный, спокойный голос Острожского несколько остудил пыл боярина:
  -Я не помню, Верех. Где-то видел. Сожалею, что так расстроил вас.
   Боярин шумно вздохнул и кивнул головой, то ли просто в знак согласия, то ли принимая извинения Острожского. Алые пятна возбуждения постепено сходили с его лица. Он пригладил разметавшиеся по лбу редкие серебряные пряди, еще раз искоса, пытливо осмотрел молодого князя с ног до головы, а затем сделал вид, что окончательно успокоился, в то время как напряженная работа продолжалась в его мозгу. Больше за весь вечер он не сказал ни слова.
   Эпизод с крестом очень скоро был благополучно забыт всеми остальными, молодые люди смеялись, шутили, так как совместными усилиями воевода Ставский, Эльжбета Радзивилл и польский князь окончательно очаровали всю компанию, вызвав под конец улыбку на даже лице впавшего было в черную меланхолию пана Станислава Тенчинского. Боярин Верех не слышал ни слова из того, о чем они говорили. Он мучительно размышлял о том, что же теперь ему делать. Он не мог легкомысленно отнестись к поручению великого князя, которое тот дал ему перед отъездом в Польшу, и покинуть страну до того, как исполнит его. Но то, что он хотел сообщить Витовту, он не мог доверить простому письму или гонцу. К концу вечера боярин, наконец, нашел компромисс. Он постарается закончить все дела как можно скорее и после этого незамедлительно покинет Польшу. В деле, которое тянется двадцать лет, несколько дней ничего не решают.
  
  
  
  
  

Глава 9.

  
  Плоцк,
  королевство Верхняя Мазовия,
  земли Польши, осень 1404 г.
  
   Барон Карл фон Ротенбург приехал в Плоцк вмеcте с людьми торунского комтура Иоганна фон Остероде, давнего знакомого его дяди. Хотя комтур Куно фон Лихтенштейн совсем не приветствовал поездку племянника с миссией магистра, призванной оказать ему достойный прием и заодно попытаться прощупать позицию короля в деле о Добжинских землях, тем не менее, он ей не препятствовал. Сочтя, что близость к магистру может сослужить хорошую службу в будущем продвижении племянника по орденской карьерной лестнице, он ограничился лишь скупым предупреждением вести себя как настоящий рыцарь Ордена, а не подражать 'добродушным медведям-забулдыгам из польских лесов'. Прижав руку к сердцу, Карл согласился со всеми вздорными требованиями дяди, и 4 октября 1404 г., с наслаждением вдыхая свежий весенний воздух, наполненный ароматом трав и цветущих деревьев, въезжал в городские ворота древней столицы Мазовии.
   Расположенный на скрещении важных торговых путей (водного - по Висле, и сухопутного - с юга к Балтике), стольный город могущественного плоцкого князя Земовита IV, некогда претендовавшего на польский престол, и княгини Александры, любимой сестры польского короля Владислава-Ягелло, длинной грядой из пышной зелени протянулся вдоль низкого, пологого берега Вислы. Внизу, по берегу, виднелась россыпь веселых рыжих черепичных крыш. На холме, возвышаясь над ними, поднимались кирпичные стены и две башни-близнецы старинного княжеского замка, заложенного еще королем Казимиром Великим. Рядом с замком высился широкий купол каменного романского стиля собора, а чуть поодаль находилась башня бенедиктинского аббатства, датировавшаяся XII столетием.
   Город Карлу понравился. Внутри было весело, сновали люди, простолюдины и рыцари, одетые порой с изысканной роскошью, кипела жизнь на рынках, строились новые дома, спешили куда-то, подбирая полы ряс, священники и церковные служки, проезжали в паланкинах дамы, порой тянувшие за собой целые процессии сопровождавших их слуг. На стенах княжеского замка развевались знамена и флаги, от обилия которых у Карла пестрело в глазах. Золоченые купола соборов, горделиво поблескивающих венчавшими их крестами, сияли на солнце, слепя глаза, а густой колокольный звон, отметивший полдень, чуть не оглушил его. Почти на каждой улице, по которой проезжали послы Ордена, красовались яркие вывески постоялых дворов, число которых приятно удивило Карла.
   Посланников магистра разместили на подворье княжского замка и предоставили им возможность свободно передвигаться в пределах городской черты. Как только они очутились на княжеском подворье, стало известно, что король со свитой прибудет завтра в середине дня, таким образом, рыцари Ордена могли позволить себе некоторый отдых. Отклонив любезное предложение плоцкой княгини на ужин, Карл отправился ужинать в город.
   На маленьком постоялом дворе на окраине Плоцка ему предложили на выбор столько всякой закуски, что Карл озадаченно подумал, что проведи он в этом милом городке неделю, ему придется делать новую мерку для своих доспехов. Выпивка тоже была отменной - наливки, квасы, бражка, темное виноградное и светлое яблочное вино, крепкая польская водка, Карл даже растерялся от ее количества. Поляки также не высказывали немедленного желания его убить или растерзать. Карл отчетливо сознавал всю опасность своего пребывания в богатых рыцарских доспехах и орденском плаще среди простолюдинов и вспыльчивой польской шляхты. Рассудив что, в любом случае, он лишь входит в число светского посольства, он оделся в обычную повседневную одежду состоятельного рыцаря - темный камзол с галунами, шляпу с широкими полями и перьями и темный плащ, и, таким образом, выглядел как любой иноземный путешественник, которых в Плоцке было хоть пруд пруди. Лишь на боку, несколько нарушая миролюбие его облика, зловеще покачивался в ножнах боевой меч, ибо превыше всего в жизни Карл ценил собственную безопасность, стоившую, несомненно, гораздо больше, чем причиняемые излишней предосторожностью некоторые неудобства.
   В ожидании ужина Карл с интересом осматривался по сторонам. В корчме было многолюдно, но довольно мирно и спокойно. Поляки сидели за столами, сколоченными из свежеструганных досок, на широких лавках, пили, ели и разговаривали, отчего в помещении стоял непрерывный гул голосов. Как и в общей трапезной замка, некоторые из них говорили тише, некоторые - громче, других же вообще не было слышно. Когда Карлу подали пышущего жаром поросенка с гречневой кашей, в корчму зашла женщина, лицо которой было закрыто густой вуалью.
   Судя по легким порывистым движениям, она была молода. Ее европейская по покрою одежда удивила Карла. Хозяин корчмы, видимо, хорошо знал молодую женщину, он тут же подбежал к ней и, немного переговорив, отвел ее к пустому столику в самом углу корчмы, где она и опустилась на скамью, сложив руки, обтянутые черными бархатными перчатками, на столе и устремив глаза на дверь. Забыв об остывающем поросенке, Карл заворожено смотрел, как она сняла свою вуаль. У нее были темные, цвета воронова крыла, волосы и казавшееся бледным по контрасту с темными волосами лицо с яркими алыми губами. Когда она скользнула скучающим взором по посетителям корчмы, он успел заметить, что глаза у нее тоже темные, скорее, даже карие. Ее тонкие пальцы в нетерпении барабанили по столешнице, а выражение лица оставалось настороженным, но одновременно рассеянным.
   Мысленно обругав себя за тупость, Карл отвернулся к своей тарелке. Какое ему дело до полячек, разгуливающих по улицам без сопровождения, к тому же, судя по всему, ее здесь хорошо знали и не обидят. Может быть, хозяин корчмы ее отец брат или муж. Карл поморщился. Он определенно не хотел бы узнать, что хозяин корчмы был ее мужем. Что-то в облике этой девушки его задевало, делало в его глазах неизмеримо привлекательной. Он снова обернулся, чтобы еще раз увидеть ее бледное лицо в таком контрастном обрамлении черных густых волос. Девушка смотрела прямо на него. 'Я ошибался, - со странным чувством подумал Карл, не в силах оторвать от нее глаз, - у нее вовсе не карие глаза. Они скорее коричнево-золотистые, словно расплавленное червонное золото, и выражение у них такое же завораживающее, словно у древних статуй азиатских народов, которые он без счета повидал, путешествуя по Святой земле. И она красива, красива той странной загадочной красотой этих варварских славянских народов'.
   Не сознавая, что он делает, встретив ее взгляд, он приподнял в знак приветствия свою шляпу, словно они были знакомы, и постарался улыбнуться как можно приятнее. 'Возможно, она тоже путешествует, - не совсем последовательно промелькнуло у него в мозгу, - и в таком случае, он может предложить ей свою помощь и содействие'. Он отставил блюдо со своим недоеденным поросенком в сторону, вытер руки полотенцем и, в последний раз хлебнув для храбрости крепкой польской водки, бросил на стол золотые монеты в плату за ужин. Затем поднялся и, не спеша, ленивой походкой хорошо тренированного человека, направился прямо к крайнему столику в углу корчмы.
  -Разрешите, сударыня? - вежливо снимая свою шляпу, осведомился он, останавливаясь перед привлекшей его внимание польской красавицей с темными волосами.
   Эльжбета Радзивилл с изумлением и неудовольствием посмотрела на него, но тем не менее, не желая показаться невежливой, кивком разрешила незнакомцу, по виду явно европейскому рыцарю, присесть за свой стол, сама тотчас же вернувшись к созерцанию входной двери.
  -Черт, она не слишком-то любезна со мной, - пробормотал Карл, усаживаясь за стол.
   Эльжбета старалась не смотреть в его сторону. Карл фон Ротенбург, напротив, не сводил с нее глаз. По-хозяйски расположившись за ее столом, он подозвал хозяина и заказал бургундского вина, вежливо предложив его предварительно даме. Эльжбета отрицательно покачала головой в ответ, по-прежнему не произнося ни слова.
  -Может быть, я помешал вам, сударыня? - все также по-немецки спросил Карл некоторое время спустя.
   Темно-золотистые глаза Эльжбеты Радзивилл, наконец, остановились на его лице со смешанным выражением одновременно любопытства и неприязни.
   Перед ней сидел молодой человек лет двадцати, двадцати пяти, несомненно, европеец. Гладкий лоб его обрамляли, ниспадая к вороту камзола, рыжевато-соломенного цвета волосы, казавшиеся жесткими, коротко подстриженные по моде рыцарей Ордена. Большие, янтарного цвета, широко расставленные глаза были холодны, как сталь. Он смотрел не нее с приветливой улыбкой, открывавшей ослепительной белизны зубы, но смотрел пристально и сурово, что никак не вязалось с его любезной улыбкой. Великолепные белокурые усы по саксонской моде шли от его верхней губы к подбородку, подчеркивая форму твердого, небольшого, но изящно очерченного рта.
   В ответ на его вопрос Эльжбета снова отрицательно покачала головой.
  -Вы говорите по-немецки? - вышел из терпения немного экспансивный Карл.
  -Не хуже чем вы! - немедленно, с высокомерной улыбкой на устах, отзвалась литвинка.
  -Даже лучше! - тут же горячо уверил ее Карл. - В отличие от меня, у вас голос ангела.
   Эльжбета Радзивилл снова, уже укоризненно, покачала головой и взор ее возвратился к входной двери.
   Прошло еще четверть часа. Разговор не возобновлялся, прекрасная незнакомка Карла по-прежнему нетерпеливо поглядывала на дверь, в то время как он, потягивая бургундское, старался определить про себя, кто же она такая и что здесь делает. Эльжбета Радзивилл с отчаяньем перебирала в уме предлоги, под которыми ей можно было бы избавиться от этого прилипчивого немца до того, как здесь появятся люди из свиты великого князя Витовта: ее брат, литовский князь Радзивилл, а с ним, возможно, пан Доманский и другой ее литовский кузен, князь Острожский; которые уж точно будут хохотать до упаду, застав ее в подобной компании. Как назло, на ум ей не шло ничего иного, кроме как встать и уйти. Она уже решила, по возможности вежливо попрощаться с иностранным рыцарем и сделать вид, что уходит, а потом снова вернуться, но неожиданно сказала совсем другое, на редкость нелюбезное, что, несомненно, заставило бы ее мать покраснеть от стыда за ее поведение:
  -Вы собираетесь сидеть передо мной столбом вечно, господин не знаю вас как?
  -Барон Карл фон Ротенбург, к вашим услугам, сударыня, - тут же вскочив с лавки, преувеличенно вежливо представился Карл. - Имею честь состоять при особе посланника магистра Ордена, ожидающего приезда вашего короля в Плоцке. Что же касается первого вопроса, то могу заверить вас, что готов сидеть, стоять или лежать перед вашими глазами весь остаток моей жизни. Я покорен. Вы убили меня своей несравненной красотой.
  -Я не собираюсь оставаться здесь до конца своей жизни! - с досадой сказала Эльжбета, пытаясь определить, является ли он буйным сумасшедшим или просто одним из тех многочисленных идиотов, симулирующих, по обыкновению, любовь с первого взгляда к ее богатому приданому.
  -Какая жалость, сударыня, - сокрушенно отозвался Карл, получая удовольствие от растерянного выражения, на миг промелькнувшего на ее лице. - Я действительно искренне огорчен. Было так приятно сидеть в вашем обществе и молчать. Могу заверить вас, что вы - единственная из женщин, которых я встречал за всю мою жизнь, сумевшая промолчать пять минут подряд. Все остальные дамы до невозможности болтливы!
  -Могу сказать то же самое о вас! - не осталась в долгу Эльжбета.
  -Miserere, мадам! - взмолился Карл. - Моя последняя фраза была самой длинной из того, что я сказал за последние полгода!
  -В самом деле?
   Эльжбета Радзивилл решительно поднялась с места и надела на голову шляпу с вуалью.
  -Прощайте, сударь. Мне пора.
   Она грациозно наклонила головку в знак прощания и собралась покинуть корчму, но в это время в низкий зал стремительно вошли три высоких стройных молодых человека, облаченных в темные походные камзолы и плащи, сапоги которых были щедро усыпаны дорожной пылью.
  -Эльжбета?! - в изумлении воскликнул один из них, широко раскрывая такие же темно-золотистые, как у молодой женщины, глаза.
  -Кароль! Ну, наконец-то!
   Карл Ротенбург успел заметить, как просияло лицо молодого человека, навстречу которому поспешила его прекрасная незнакомка. Затем, когда они оба упали друг другу в объятья, он отвернулся, прилагая усилие, чтобы оторваться от созерцания этой неприятной для него картины, и встретил откровенно насмешливый взгляд темных искристых глаз второго из вошедших в корчму молодых людей, который оказался, к его величайшему удивлению, князем Острожским.
  -Рад видеть вас в Плоцке, барон! - протянул ему руку первым поляк и, немедленно обернувшись к стоявшему рядом с ними третьему молодому человеку, представил их друг другу: - Карл фон Ротенбург, племянник Куно Лихтенштейна. Пан Донатас Доманский, свитский великого князя Витовта. А сладкая парочка, - указывая глазами на оживленно обменивающихся приветствиями прекрасную литвинку и ее спутника, добавил он, - мои кузены из Литвы Кароль и Эльжбета Радзивилл.
  -Черт возьми, Эльжбета! - воскликнул Кароль Радзивилл, обнимавший сестру, от удивления выпуская ее из своих рук. - Что ты тут делала в обществе одного из людей великого магистра?! Ты же ненавидишь рыцарей Ордена Черного Креста!
  -Так вы еще и крестоносец! - с упреком сказала Эльжбета, глядя на Карла Ротенбурга.
  -Интересно, кем бы еще я мог быть, говоря с вами по-немецки, - с достоинством заявил в ответ молодой человек. - К тому же, не в пример вам, я представился!
   Пан Доманский не выдержал и прыснул со смеху.
  -Он мне нравится, Зигмунт, - сказал он Острожскому и, обращаясь уже к Карлу, заметил: - Ее имя Эльжбета Радзивилл, если она вам так и не представилась, а этот молодой человек - ее брат, князь Кароль Радзивилл, литовский кузен князя Острожского. А сейчас мы просим извинить нас, но мы должны уйти. Нас ждут при дворце князя Земовита.
  -Давайте возьмем барона с собой, - предложил Острожский. - Я уверен, княгиня Александра приглашала его на ужин вместе с послом, господином фон Остероде, но Карл, видимо, чувствовал себя не совсем уютно, лишенный общества друзей. К тому же, могу с полной ответственностью заявить, что я горд назвать барона своим другом.
   Карл заметил, как молодые люди быстро переглянулись между собой, и холодное выражение лица Эльжбеты Радзивилл неожиданно смягчилось, ее глаза потеплели, и в них разлилось медовое золото нескрываемой, на сей раз, симпатии.
  -Ну что ж, Корибут, - сказал Кароль Радзивилл, обращаясь к Острожскому и по привычке называя его родовым литовским именем, - твоей рекомендации мне достаточно.
   И он протянул руку Карлу со словами:
  -Рад познакомиться с вами, господин барон.
   После этого, Эльжбета Радзивилл с мягкой извиняющей улыбкой тоже протянула Карлу свои тонкие, затянутые в черную замшу пальчики, и он благоговейно коснулся их губами.
   За обедом в Большом зале княжеского замка в Плоцке Карл сидел рядом со своей прекрасной незнакомкой. Он говорил и говорил, не останавливаясь ни на минуту, потому что ее золотисто-янтарные глаза сияли ему навстречу, она внимательно слушала его, смотрела ему в лицо и была с ним удивительно тактична и мила. Когда Карл узнал, что она, как и ее брат, родилась и выросла в Литве, удивлению его не было предела. В его представлении, основанном на рассказах ветеранов из замка, повоевавших в свое время на просторах Литвы, это была дикая страна, населенная варварами в медвежьих шкурах.
  -В волчьих шкурах! - смеясь, поправила его Эльжбета, когда он откровенно сказал ей об этом. - Один из предков Острожского, он ведь тоже родом из Литвы, не правда ли, Зигмунт? князь Воишелг, для устрашения германских рыцарей, подобных вам, господин барон, распорядился подбить свою одежду волчьей шкурой.
  -Бьюсь об заклад, он сделал это из соображений практичности, - вступился за своего предка Острожский. - Я сам носил волчий кожух, когда жил в Литве, и могу со всей ответственностью сказать, что он прекрасно спасает от влаги.
  -Вы носили волчий кожух?! - спросил шокированный Карл, во все глаза глядя на невозмутимого красавца польского князя, одетого по последней европейской моде.
  -Помнится, мы одевали его на голое тело, - подлил масла в огонь Кароль Радзивилл. - И до сих пор одеваем, когда отправляемся на охоту. Корибут прав, это удивительно практичная вещь. Хотите, барон, я подарю вам один, я привез его для участия в королевской охоте здесь, в Мазовии.
  -Нельзя быть таким самоотверженным, Кароль! - под смех остальных осадил Радзивилла Острожский. - Оставь свой кожух при себе. Не доводи барона до культурного шока.
  -Культурный шок у него будет, когда он увидит в кожухе Эльжбету, - проворчал Радзивилл, подмигивая Острожскому. - Потому что моя сестра использует на охоте только свою волчью безрукавку и сыромятные литовские кожаные штаны.
  -Это правда? - спросил Карл у Эльжбеты, в то время как его услужливое воображение мгновенно нарисовало ему красавицу-литвинку, облаченную в этот экзотический наряд, причем картина была такая яркая, что краска возбуждения прилила к его щекам.
  -Ты еще забыл сказать, как хорошо я управляюсь с рогатиной, когда хожу на медведя! - с упреком сказала Эльжбета, посмотрев на брата.
   Молодые люди за столом рассмеялись.
  -Вы меня разыгрываете! - вскричал Карл.
   Он взъерошил рукой тщательно уложенные пряди своей прически и тоже рассмеялся вместе со всеми.
   Со своего места за столом за ним осуждающе, но с некоторой долей зависти, следил торунский комтур Иоганн фон Остероде, глава делегации магистра, сидевший в одиночестве и чувствовавший себя за княжеским столом христианским миссионером, вынужденным делить трапезу с язычниками. Это выражение было ясно написано на его лице. Княгиня Александра проследила за его взглядом, увидела веселую польско-литовско-немецкоязычную компанию, усмехнулась, поняв причину угрюмости тевтонского рыцаря, и немного погодя, воспользовавшись предлогом, устроила так, что в разговор за княжеским столом включились все из ее людей, свободно владеющие немецким, особенно, хорошо знакомый рыцарям князь Острожский. Посол Ордена заметно взбодрился, но все же, несмотря на явное желание придворных княгини, получивших строгие инструкции быть как можно вежливее с людьми магистра, речь его время от времени начинала дышать сдержанным ядом по отношению к его собеседникам, которым он вполне ощутимо старался выказать, насколько они необразованны и провинциальны.
   Торунский комтур был несправедлив, и сам знал это. Двор мазовецкого князя Земовита IV и княгини Александры по праву считался одним из лучших среди соседних королевств Польши, Венгрии, Чехии и Литвы. Сам мазовецкий князь, богатый, могущественный и по тем временам весьма образованный человек, по праву своего рождения и политического авторитета двадцать лет назад претендовал на польский престол. Будучи по происхождению из древнего польского королевского рода Пястов, славившихся недюжинной физической силой, он в свои неполные шестьдесят лет все еще без усилий ломал пальцами подковы и выжимал, зажав в кулаке ветку березы, из нее сок. Высокий, с красивыми волнистыми каштановыми волосами, тронутыми сединой, и приятным славянским лицом, следующий в своей одежде своеобразному смешению стилей последней европейской моды и традиционной одежды предков, он казался живым олицетворением европейского государя, спокойного, мудрого, невозмутимого, как сфинкс, осторожного и велеречивого, подобного папским легатам.
   Княгиня Александра была полной противоположностью своего супруга. Тоже высокая, как все литовские князья, темноволосая, темноглазая, со смуглым цветом кожи, она так и искрилась еле сдерживаемой энергией, которая, казалось, была готова выплеснуться наружу в любую секунду. Глаза ее, темные, выразительные, большие, как вишни, видели и замечали все, и очень немногие могли скрыть от проницательной плоцкой княгини то, что она хотела от них узнать. Она приехала ко двору мазовецкого князя тридцать лет назад одиннадцатилетней девчонкой из глухой провинциальной Литвы, хорошо умея стрелять из лука, объезжать норовистых лошадей и вести большое хозяйство, но совсем не зная европейского придворного этикета. За последующие тридцать лет княгиня Александра совершила невероятное - ее имя стали упоминать рядом с именем королевы Ядвиги, выросшей и получившей образование при блестящем дворе отца, венгерского короля Людовика Анжуйского. После смерти Ядвиги именно к ней перешла пальма первенства и звание самой изящной, образованной и культурной женщины западнославянского мира. Знание немецкого языка и явная симпатия плоцкой княгини ко всему европейскому, ее восприимчивость к кодексу куртуазности, введенному ею при дворе князя Земовита, способствовали тому, что магистр Тевтонского Ордена, оценив по достоинству такие качества княгини Александры, как податливость лести и ее влияние на своего нерешительного и вспыльчивого брата, польского короля, объявил ее лучшим и преданным другом Ордена. Княгиню довольно часто приглашали на рыцарские турниры и празднества в замок Мальборг, из подвалов которого, узнав о ее пристрастии к хорошему вину, сам великий магистр присылал ей каждый месяц лучшие и отборные вина Европы.
   Среди напитков, подававшихся к столу, Карл сразу же и безошибочно узнал монастырское вино из личных запасов Конрада фон Юнгингена, которое ему не раз приходилось пробовать за столом великого магистра во время официальных обедов в Большой трапезной Высокого замка.
   К его удивлению, прекрасная литвинка не пила. В ее бокал, как успел заметить Карл, наливали странный янтарно-коричневый напиток, называемый квасом. После прекрасного выдержанного вина крестоносцев эти питие показалось любопытному барону, тотчас же попросившему обслуживающего его виночерпия налить бокал и ему, просто отвратительным пойлом, типа того огуречного рассола, который ему предлагали как лекарство от похмелья в польском кабаке. Он недоверчиво посмотрел на улыбавшуюся при виде его растерянного лица Эльжбету, краем глаза заметил беглую усмешку Острожского, а затем снова попробовал напиток на вкус.
  -Квас! - повторил он, приподнимая брови и стараясь не морщиться от отвращения.
   Несдержанный пан Доманский не выдержал и захохотал.
   В это время княгиня Александра несколько раз хлопнула в ладоши и в трапезной зале постепенно установилась тишина. По знаку княгини в дверях появился менестрель . Карл скривился от досады, когда тот запел слащавую балладу о благородном рыцаре, уходящем в крестовый поход и оставившем на родине верную невесту, которая умерла от горя в тот самый момент, когда сердце благородного рыцаря поразил кривым мечом кровожадный язычник-сарацин. Но прекрасная литвинка внимательно прислушивалась к пению менестреля, который, как скрепя сердце честно должен был признаться себе Карл, обладал замечательным высоким и чистым голосом подростка. От нечего делать, Карл принялся рассматривать певца. Ему было лет пятнадцать, не больше. Бледный, тонкий, с огромными синими глазами и льняными кудрями, ниспадающими до плеч, оп производил впечатление церковного херувима, а его немецкий был выше всяких похвал. Оглядевшись по сторонам, Карл заметил, что торунский комтур, глава рыцарской миссии, выглядел умиротворенным пением молодого менестреля. С другой стороны стола он заметил быстрый выразительный взгляд, которым обменялись мазовецкие супруги, причем, в темных больших глазах княгини Александры, устремленных на тевтонского посла, светилась нескрываемая циничная насмешка.
   В следующий момент Карл почувствовал, что княгиня перевела взгляд на него. Он быстро сменил скучающее выражение своего лица на вежливое и оживленное, и обратил на нее взгляд, полный восхищения и признательности, обнажив в улыбке свои великолепные крупные, белые, как у волка, зубы. Княгиня насмешливо скривила губы и снова хлопнула в ладоши. На смену молодому певцу, закончившему полную сентиментальных жалостливых образов балладу, столь тронувшую черствое к страданиям женщин и детей, убиваемых по его приказанию в набегах на пограничные земли сердце комтура фон Остероде, вышел суровый, благообразный, с седыми, коротко подстриженными волосами старик, запевший на польском языке песню о походах королей древних времен. Карл прекрасно знал, что комтур фон Остероде, как и многие из силезких немцев, хорошо понимал и говорил по-польски. Это и было одной из главных причин, по которой магистр назначил его главой тевтонской делегации, несмотря на его явную антипатию к полякам.
   Песня была ритмичной и суровой. Даже Карл, не понимавший по-польски ни слова, мог по достоинству оценить древность и простоту ее слога. Поляки и литвины в трапезной княгини постепенно начали постукивать каблуками сапог в такт медодии и негромко подпевать. На лице комтура Остероде застыло брезгливо-недоуменное выражение, словно он неожиданно обнаружил в поданном ему блюде аппетитного жаркого дохлую лягушку.
   Карл повернулся к Эльжбете Радзивилл, лицо которой порозовело от возбуждения, вызванного напевом древней баллады, судя по всему прославлявшей подвиги ее предков, и спросил:
  -Могу я узнать, о чем гласит это замечательное музыкальное произведение, фройлян?
  -Не знаю, покажется ли оно вам таким замечательным, когда вы узнаете, о чем оно гласит, - несколько невежливо в своей обычной манере ответила литвинка. - Впрочем, извольте. В нем рассказывается о большом сражении, состоявшемся во времена короля Болеслава Кривоустого между поляками и пруссами, и о некоем рыцаре Доленга, прославившемся в этом сражении небывалым мужеством и застрелившем прусского вождя из арбалета.
  -И ничего такого, что могло расстроить комтура Остероде? - не поверил Карл.
  -Кроме упоминания о поражении Пруссии? - предположила Эльжбета Радзивилл.
  -Вы двое стоите друг друга, - подал голос пан Доманский, сидевший рядом с Эльжбетой с другой стороны. - Прекратите ехидничать! Кажется, князь и княгиня собираются предложить нам полонез. Или не полонез, а мазурку? Ах, какая жалость, что я не разбираюсь в танцах и не умею танцевать!
  -Полонез? - удивился Карл. - Что это? Никогда не слышал о нем.
  -Сейчас увидите, - загадочно сказала литвинка.
   В это время в зале сначала тихо, а затем все громче и отчетливее зазвучала музыка, настолько оригинальная и красивая, что Карл просто сидел и слушал ее, наслаждаясь звуками, вызывавшими в душе тревожное чувство ожидания чего-то хорошего, что должно случиться сейчас, знакомое ему по временам его ранней юности. Он так увлекся, что не заметил, как поднялись со своих мест князь и княгиня Мазовецкие, князь Острожский и очень многие из поляков, очнувшись только тогда, когда услышал рядом с собой шуршание платья уходившей Эльжбеты Радзивилл.
   Он поднял глаза и был поражен теперь уже красотой и изяществом разворачивающегося у него на глазах действа. В этом старинном танце не было ничего от манерности придворных танцев, которые он не раз наблюдал, будучи по поручениям Ордена, при дворах Франции и Чехии, а также императора Священной Римской империи. То, что его начинали мужчины, возглавляемые самим князем Мазовецким Земовитом IV, в глазах Карла только подчеркивало его древний серьезный рыцарский характер. За мужчинами, держась за руки, следовали дамы с открывавшей цепочку княгиней Александрой, и только затем пары смешались. Карл с восхищением не сводил глаз с четких, отшлифованных до совершенства, свидетельствующих о большой практике, движений польского посла в Мальборге князя Острожского и мягкой грации Эльжбеты Радзивилл, оказавшейся его партнершей в танце. Красота и отточенность поз танцующих, переплетавшаяся с красотой и совершенством древней мелодии, производили завораживающее впечатление на отзывчивую и чувствительную ко всему прекрасному и естественному душу барона фон Ротенбурга. На какую-то долю секунды ему даже показалось, что глаза его защипало от навернувшихся не прошеных слез. Это было так красиво, что не могло быть правдой, подумал он, постепенно успокаиваясь. С трудом оторвав взгляд от князя Острожского и Эльжбеты Радзивилл, он посмотрел на князя и княгиню Мазовецких, улыбавшихся друг другу во время переходов и танцевавших с неменьшим изяществом, получая явное удовольствие от того, что они делали.
   Танец продолжался долго, но Карл не чувствовал себя утомленным. Наблюдая за парами, он твердо решил, что, когда переговоры закончатся, и посол польского короля вновь вернется в Мальборг, он непременно упросит Острожского научить его основным фигурам этого красивого танца. В следующий раз, очутившись при дворе этой замечательной женщины, плоцкой княгини Александры, Карл будет танцевать с очаровательной литвинкой Эльжбетой Радзивилл. И тогда она непременно сменит свою надменную литовскую невежливость на пленительную улыбку, подобную той, которую она сейчас, на его глазах, дарит своему польскому кузену, князю Острожскому.
   За полонезом, древним танцем, общим для всех польских земель, как объяснила Карлу Эльжбета Радзивилл, вернувшаяся на место вместе со своим братом, таким же темноволосым и темноглазым, как и она, последовала мазурка, танец, принятый при дворах мазовецких князей. Также с четким ритмом, с мелодичной красивой музыкой, это был, несомненно, более придворный и более современный танец. Около дюжины пар, образовав широкий круг, плавно двинулись под музыку, пристукивая каблуками; кавалеры, заложив одну руку за спину, а дамы, подхватив рукой подолы длинных, польских по покрою, чрезвычайно понравившихся Карлу своей простотой и изяществом платьев, которые были в основном, бледно-голубых и бледно-розовых тонов, отделанные кружевами и золотыми или серебристыми шнурами, с пеной белоснежных нижних юбок, видневшихся из-под них.
   Открывали танец князь Острожский, как обычно невозмутимый, улыбающийся и великолепный в своем белом, атласном, отделанном золотыми шнурами и позументами, костюме, и младшая дочь мазовецкого князя Земовита, двенадцатилетняя княжна Мария. Ее хорошенькое беленькое личико, обрамленное соломенными кудряшками, раскраснелось от удовольствия от приглашения красивого польского князя, по которому открыто вздыхали все невесты при мазовецком дворе.
  -Этот ваш с Ядвигой-покойницей протеже, сын Алиции Острожской и Нариманта Литовского, меня просто поражает, - заметил князь Земовит, обращаясь к своей супруге, указывая глазами на князя Острожского и свою дочь. - Он говорит на полудюжине европейских языков, все знает, вежливый, обаятельный, такой замечательный, что все молодые дамы при нашем дворе с его появлением только и делают, что шушукаются о нем по углам. Что за монстра вы воспитали, сударыня? Более того, сегодня утром я получил письмо от Конрада фон Юнгингена, в котором он благодарит меня за ваш прекрасный выбор посланника в Мальборг, князя Острожского.
  -Тебе он не нравится? - улыбаясь, спросила мужа княгиня Александра, с удовольствием поглядывая на плавно движущегося в танце элегантного польского князя и тоненькую, как былинка, золотоволосую княжну.
  -Если он такой замечательный, что покорил сердце даже великого магистра Ордена крестоносцев, - ворчливо сказал мазовецкий князь, - может быть, стоит женить его на одной из наших дочерей? Он ведь племянник Владислава Польского, если не ошибаюсь?
  -А также племянник мне и Дануте, супруге князя Януша Мазовецкого, - добавила, откровенно забавляясь, княгиня Александра. - А уж про все те слухи, которые ходят об особом отношении, которое питала к нему покойница польская королева, даже и говорить не хочется. Ты, помнится, также был неравнодушен к его матери, тридцать лет назад.
  -Тридцать лет назад! - пробормотал князь Земовит. - И с тех пор ты не даешь мне об этом забыть ни на минуту, дорогая! Так за чем же дело стало?
  -Дело в том, что он уже обручен, Вит. Еще с рождения. С девушкой, которая бесследно изчезла несколько лет тому назад, дочерью воеводы Ставского из герба Сулима, кузена нашего дорогого пана Завиши Чарного.
  -Ну и что с того? - заметил князь Земовит. - Сколько ему сейчас лет? Двадцать? Двадцать пять? Что же, Ягайло намеревается держать его в холостяках вечно? А если девчонка не найдется вообще?
  -Я уже давно хотела поговорить об этом с Ягайло, - задумчиво проговорила княгиня.
  -Вот и поговори! - живо отозвался князь. - Пусть берет в жены Марию, если она ему нравится. Старшие две все равно уже просватаны. То-то Александр наш обрадуется, - с усмешкой добавил он погодя, имея в виду своего старшего сына. - Они же с молодым Острожским всегда были неразлучны, как братья.
  -Мне кажется, у самого князя несколько иные планы по этому поводу, - дипломатично заметила княгиня Александра. - Правда, магистр в своем письме лишь намекнул мне на это. Я толком и не поняла, что он имел в виду.
  -Что такое? - подозрительно спросил Земовит IV.
  -Ничего определенного, - уклонилась от ответа княгиня, и мазовецкий князь, хорошо зная характер своей жены, не стал настаивать на немедленном ответе.
  -Кстати, - оживился он, меняя тему беседы. - Как идут приготовления к большой охоте, которая должна состояться после того, как Ягайло закончит переговоры с крестоносцами? Думаю, магистр также не откажется принять в ней участие.
  -Для охоты все готово, Вит, - сейчас же заверила мужа княгиня Мазовецкая. - Остается лишь дождаться появления Ягайло. Он будет здесь со своей свитой завтра утром. По крайней мере, так говорят поляки и такого же мнения придерживаются твои осведомители и шпионы магистра.
  -Ужин удался замечательно, не правда ли? - помедлив, добавила она, оглядывая по очереди гостей-крестоносцев и собственных придворных, образовавших смешанные компании в разных концах большой приемной залы. Некоторые из них даже танцевали, в то время как другие наблюдали за танцами.
  -Комтур фон Остероде - явно знаток дворцового политеса, - кивая в сторону тевтонского посла, ядовито сказал князь Мазовецкий, не любивший силезских немцев. - Его больше всего заинтересовали танцы.
  -По крайней мере, он перестал выглядеть как надутая жаба, - справедливо заметила княгиня Александра. - Даже боюсь подумать, что он будет рассказывать в Мальборге о нашей мазурке.
  -Не сомневаюсь, что он изобразит в лицах, как развлекаются дикие мазуры! - брюзгливо сказал князь. - В прошлый раз, помнится, князь Януш говорил мне, что, побывав при дворе Витовта, послы крестоносцев рассказывали что-то о свальном грехе во время одного из его пиров.
   Княгиня рассмеялась, и ямочки, появившиеся при этом на ее щеках, сделали ее еще молодое подвижное лицо почти таким же юным и привлекательным, как у ее дочерей.
  
  
  
  

Глава 10.

  
  
  Плоцк,
  королевсвтво Верхняя Мазовия,
  земли Польши, осень 1404 г.
  
   Личная встреча князя Острожского с королем Владиславом Ягелло носила совсем не столь мирный характер. Король не поверил своим ушам, когда его молодой племянник совершенно спокойно попросил его расторжение помолвки с панной Ставской и разрешения на брак с другой девушкой, в которую он был влюблен.
   Княгиня Александра, также присутствующая при этой примечательной беседе в ее резиденции в Плоцке, откровенно посмеивалась над растерянным выражением лица своего царственного брата. После известия о том, что дочь королевского рыцаря не горит желанием вернуться в Польшу из Ногорода Великого, чтобы встать под венец с князем Острожским, королю Владиславу-Ягелло никак не удавалось склонить Острожского даже к самой мысли о женитьбе.
  -И кто же эта твоя счастливая избранница? - придя в себя от удивления, буркнул король.
  -Фройлян Эвелина Валленрод, племянница гневского комтура, - спокойно сказал молодой князь.
  -Девушка из Ордена?! - вскричал король.
  -Янек, принеси его величеству пива, - попросила княгиня Александра одного из своих придворных, стоявших поодаль и потому не имеющих возможности слышать содержание разговора.
   Молодой поляк опрометью выскочил в коридор, напуганный и несколько озадаченный выражением мгновенной ярости, отразившейся на лице короля после слов вежливого, всегда выдержанного князя Острожского.
  -К черту пиво! К черту Янека! - рявкнул король. - Я хочу поговорить с Зигмунтом наедине! Надеюсь, вы не возражаете, сестра моя?
   Княгиня Александра ободряюще подмигнула Острожскому и вышла, уведя за собой всех своих придворных и приказав плотно прикрыть двери.
   Первый порыв гнева короля, как обычно, был страшен.
  -Ты соображаешь, о чем ты меня просишь? - вне себя от ярости орал он, расхаживая по просторной зале обширных покоев парадных апартаментов княжеской четы в Плоцке.
   Красивое лицо Острожского казалось невозмутимым, и именно это, пожалуй, еще сильнее распаляло гнев короля.
  -Да, черт возьми, я слышал об этой девушке! Белая Роза Ордена! Племянница гневского комтура, которая, по слухам, имеет отдаленное сходство с Ядвигой, упокой господи ее душу! Да, она молода, она прекрасна! Но она надменна и холодна, как Снежная королева, уж прости мне этот каламбур! Говорят, у нее нет сердца. С какой стати тебе приспичило жениться на этой девушке из Ордена? По причине сходства с обожаемой королевой?
  -Пане кралю, - дождавшись окончания его тирады, сухо сказал молодой князь. - Не знаю, откуда вы почерпнули сведения о внешнем облике племянницы гневского комтура, но в любом случае, не следует делать из меня дурака. Я хочу жениться на ней потому, что она мне нравится, независимо от того, похожа она на королеву Ядвигу или на правителя Самбийского!
  -Опомнись, Зигмунт! - устало сказал король, чувствуя себя разбитым от внезапно налетевшего и также внезапно испарившегося приступа гнева, обессилевшего его. - Не делай глупостей. Прошлого не воротишь. Послушай меня и откажись от этой бредовой затеи.
   Молодой человек некоторое время внимательно смотрел на короля, по-видимому, о чем-то раздумывая. Король уже начал успокаиваться, полагая, что тема исчерпана, и князь больше не намеревается настаивать на своей причуде, поэтому спокойное и твердое замечание Острожского повергло его в еще большую ярость.
  -Дело в том, что я влюблен, мой король.
  -Это меня не удивляет! - уже не сдерживаясь, загрохотал Владислав-Ягелло. - Если девчонка похожа на Ядвигу! Я уверен, что проклятые рыцари нарочно подставили тебе ее!
   Теперь уже темные глаза молодого Острожского князя заискрились гневом.
  -Что касается покойной королевы, - пристально поглядев на короля, тихо, сдерживаясь, сказал он. - То мы с вами условились никогда не упоминать ее имя всуе. Относительно же коварства крестоносцев могу сказать лишь одно: окажись все так, как вы предполагаете, то вы ведете себя именно так, как ожидает магистр - устраиваете трагедию из ничего, и одновременно восстанавливаете меня против вас, в то время как магистр, по его намекам, готов отдать девушку мне в жены. Более того, запрети вы мне жениться, Конрад фон Юнгинген снова будет говорить о предубежденности Польши против Ордена. Я уверен, что в своем очередном письме к Его Святейшеству Римскому Папе он непременно прибавит к этой, в принципе, простой истории что-нибудь еще, уже лично от себя, и повесит всех собак за все ссоры, происходящие в последнюю сотню лет между Орденом и Польшей, на упрямых, не знающих о христианских методах решения проблем польских королей.
  -Чтоб он сдох, проклятый! - в сердцах вскричал король.
   Острожский пожал плечами.
  -Мне право, очень жаль, Ваше Величество, - он опустил голову и не смотрел больше на короля. - Я люблю эту девушку, и я намерен просить ее руки. У вас нет причин отказать мне в подобной просьбе. Пусть она ниже меня по социальному положению, но она не простолюдинка. Я могу на ней жениться.
  -А как же быть с дочерью пана Адама?
   Владислав Ягелло постарался взять себя в руки, и ему это удалось. Когда он снова заговорил, его голос прозвучал уже несколько язвительно:
  -Как же быть с волей покойного отца и покойной королевы, которых ты так любил? Ведь это они постарались устроить твой брак с панной Эвой Ставской. А что ты намерен сказать воеводе Адаму, хотел бы я знать? Что ты передумал?
  -По заявлению пана Адама, Эва Ставская исчезла. О ней никто ничего не знает, ее никто не видел. Полагаю, она совсем не горит желанием вернуться ко двору, чтобы стать моей женой, - нахмурив темные брови, возразил Острожский.
  -Скажи это Ставскому! - вспыхнул король. - Вы ведь, кажется, с ним большие друзья? Он утверждает, что его дочь уехала на Русь навестить родню ее матери!
  -Родня ее матери сейчас в имении пана Адама. Сам боярин Верех, ее дядя, и его две дочери. Панны Эвы среди них нет.
  -Это не имеет никакого значения! Пока воевода не заявит официально о смерти его дочери, ты повязан по рукам и ногам. Ты обручен! И даже думать не смей об этой девчонке из замка!
  -Но это несправедливо, мой король!
   Владислав Ягелло жестко взглянул во взволнованное лицо всегда такого спокойного и невозмутимого молодого князя. Его ответ был точно таким же, как и его взгляд, жестким и недвусмысленным:
  -Я ничего не желаю слышать! Если ты хочешь остаться при моем дворе, расстанься с мыслью о женитьбе. Хотя бы повремени с ней. Повремени! Ты слышишь меня, Зигмунт? Ну а потом... Пока не станет известно, что случилось с твоей невестой, тебе даже нет смысла думать о женитьбе на других женщинах! Положись в этом на Божью волю!
  -А если Эва Ставская не найдется вообще? - резонно возразил Острожский. - Сколько лет я должен ждать, пока станет известно, что с ней случилось? В конце концов, существует такой способ решения этой проблемы, как расторжение помолвки.
  -Ты скажешь об этом пану Адаму сам или будешь просить меня сделать это за тебя? - язвительно спросил король.
   Темные глаза Острожского предупреждающе блеснули.
  -Вы знаете, я всегда делаю все сам, мой король!
  -Не сомневаюсь! Ты даже можешь заручиться одобрением Ядвиги и своих родителей с того света, мой дорогой самонадеянный племянник?
  -Я уверен, что при сложившихся обстоятельствах отец и королева не стали бы возражать против моего брака с другой девушкой! - твердо ответил молодой человек.
  -Но их с нами нет! - отрубил Владислав Ягелло, давая понять, что ему надоело препираться. - Вместо них у тебя есть я. Что Я думаю по этому поводу, я уже сказал. Все! Я больше не желаю говорить на эту тему!
  -Стало быть, вы запрещаете мне жениться? - вежливо уточнил Острожский.
   Задыхаясь от возмущения, король почувствовал, что его терпению пришел конец. Брызгая слюной и поводя очами, словно норовистый конь, он топнул ногой в накатившем на него новом приливе ярости и прохрипел:
  -Моего согласия на этот брак нет! А если ты обвенчаешься самовольно, то навеки распростишься с Польшей! Можешь тогда убираться куда захочешь, хоть к пану Витовту, хоть к черту на рога!
   Острожский в молчании еще раз взглянул на короля, отвернувшегося к нему спиной, давая понять, что разговор окончен, затем, согласно придворному этикету, отвесил глубокий поклон спине короля и, повернувшись на каблуках, вышел.
   Ожидавшая в приемной зале окончания этой беседы, отдельные фрагменты которой были столь бурными, что отголоски их гуляли по дворцовым коридорам, княгиня Александра с сочувствием посмотрела на расстроенное лицо молодого князя, но ни о чем не спросила, дав ему возможность уйти.
   Она вновь вернулась в парадную залу, где ее царственный брат порывисто ходил из угла в угол, все еще полный негодования после разговора со своим любимцем. По знаку княгини им принесли чаю, вина и любимых пирожных короля Владислава-Ягелло, на которые он тут же с жадностью накинулся. Потягивая хорошо выдержанное бургундское, присланное ей из винных погребов Мальборга магистром Конрадом фон Юнгингеном, княгиня Александра, время от времени поглядывая на короля, терпеливо ждала, когда он успокоится. Наконец Вдадислав Ягелло окончательно пришел в себя.
   Немного погодя, во время пышного королевского обеда, княгиня вновь заговорила об Острожском. За столом было шумно, все присутствующие уже изрядно выпили и чувствовали себя совершенно свободно, даже два рыцаря Ордена, торунский комтур Фридрих фон Венден и комтур из Остероде Иоганн фон Шенфилд, которых магистр послал для того, чтобы приветствовать короля от его имени в Плоцке. Разговоры то и дело вспыхивали и замирали за столом, некоторые говорили одновременно и никто уже не обращал на это внимания. Рыцари обсуждали победы на турнирах, государственные сановники - перепитии предстоящей встречи с магистром, и княгиня Александра решила, что, наконец, настал подходящий момент смягчить гнев короля, направленный против предполагаемого брака его племянника и девушки из замка Мальборг, известной как Белая Роза Ордена, сама идея о заключении которого ей так понравилась.
  -Честно говоря, я не понимаю причин твоего неудовольствия, Ягайло, - примирительно сказала она. - Что, если Зигмунт действительно влюбился? Он хочет жениться? Почему бы и нет? Рано или поздно он должен жениться все равно.
  -Дело вовсе не в том, - кисло сказал король.
  -А в чем? Надеюсь, весь сыр-бор не из-за того, что он нашел себе невесту в рыцарском замке? Вспомни, что ты сам женат на немке.
  -Да причем тут немцы! - не выдержал Владислав Ягелло. - У него есть невеста, ты не помнишь? Дочь одного из лучших и знатных польских военачальников и верных вельмож. Что скажут поляки, что скажут в сейме, что скажет церковь, черт возьми, если я разрешу ему жениться в то время, как дочь пана Адама еще жива?! Никто не знает, где она: на Руси у родни матери, как утверждает воевода, в Литве, как уверены мои поляки, или сбежала из дому с крестоносцем, как говорят злые языки. Я не знаю, что произошло! Но я знаю, что они были обручены еще при жизни Нариманта и Ядвиги, и я намерен соблюсти их волю! Пока я не получу веских доказательств того, что панны Эвы нет в живых, я не разрешу ему жениться!
   Княгиня Александра вздохнула и покачала головой.
  -Конечно, ты прав, дорогой, но это ужасно жестоко по отношению к мальчику. Мои люди в Мальборге рассказывают прямо-таки о феерическом романе Зигмунта и этой девушки, фройлян Валленрод, романе, который поощряют оба фон Юнгингена.
  -Еще бы им не поощрять! - буркнул король, и тут же сердито добавил: - Но это не основание для того, чтобы восстанавливать против себя польскую шляхту.
  -Не стоит восстанавливать против себя также и рыцарей Христовых, - кротко возразила ему княгиня Плоцкая. - Иногда лучше уступить, и затем поиметь больше, чем можно добиться глупым бессмысленным упрямством.
  -Ты говоришь о Зигмунте или о чем-то другом? - подозрительно спросил Ягайло.
  -Я говорю обо всем сразу. Подумай, стоит ли ссориться с Орденом из-за Жемайтии. Витовт - крайне ненадежный союзник для тебя, брат. Сегодня он воюет с Орденом, завтра - его лучший друг. То он отдает Жемайтию немцам, то отбирает ее обратно. Никто на самом деле не знает, чего он хочет и что замышляет. Я даже, право, не понимаю, как можно говорить о нем, как о твоем вассале. Он тебя просто ни во что не ставит! Он украл из состава Польши Подолию, наследство Скиргайла, который должен был бежать к немцам, чтобы добиться справедливости, поскольку ты не захотел его слушать! Он - лжец, клятвопреступник и убийца, он одного за другим убивает твоих братьев, а ты просто смотришь в его лживые глаза, как завороженный, и вновь и вновь даешь ему выйти сухим из воды!
  -Довольно! - вскричал Владислав-Ягелло, поднимая ладонь вверх, словно защищаясь от нападок сестры. - Я уже слышал все это! И я уже принял решение. И в отношении Зигмунта, и в отношении Скиргайла, и в отношении Витовта! И я не желаю обсуждать это за обедом! Иначе у меня, чего доброго, еще желудочные колики начнутся.
   Оставшись один, король задумался. Бессмысленное упрямство? Кажется, так она сказала. Витовт - лжец и клятвопреступник? Кто же этого не знает! Скиргайла просто пешка в его игре за независимое королевство Литвы. Польша не может себе позволить воевать с Литвой либо с другими потенциальными союзниками в славянских землях. Самая экстремальная мера, которую сейчас можно предпринять против Литвы - это заставить Витовта пойти на ее католизацию. Покойница Ядвига показала ему всю силу и мощь церкви. На это требуется время, но оно того стоит. Придет день, и Литва сольется с Польшей так тесно, что забудет свое имя, и королями нового, могучего славянского государства станут его наследники. А проклятый Витовт будет лежать во прахе, потому что наследников у него нет и не будет! Так сказала перед смертью молодая королева-провидица, и он от всего сердца надеялся, что ее пророчество сбудется. Еще она просила его позаботиться о юном острожском князе, ее воспитаннике, а согласно злым слухам, ее сводном брате от последнего романа короля Людовика Анжуйского с известной польской красавицей. Владислав-Ягелло неожиданно усмехнулся. Молодой князь Острожский действительно красив красотой венгерских Анжу, но слишком умен, чтобы замечать это; в то же время у него быстрый ум и чертовская проницательность, свойственная всем потомкам Гедемина, и за эти несколько лет со дня смерти Ядвиги он привязался к нему даже больше, чем к собственному сыну. Конечно, он своеволен, бывает резок, но никогда не осмелится пойти против воли своего короля. Что касается женитьбы, то он женится. И очень скоро. Завтра же Ставский ответит, где его дочь. Женой Острожского должна стать Эвелина Ставская. Так просила его покойница Ядвига, которая предсказала, что его сыновья станут королями Великой Польши, поглотившей Литву. Король свято верил, что если последняя воля Ядвиги, касающаяся князя Острожского будет соблюдена, то ее пророчество сбудется!
  
  
  

Глава 11.

  
  Мальборг,
  земли Ордена, конец мая 1404 г
  
   Переговоры между магистром Тевтонского Ордена и польским королем Владиславом II Ягелло состоялись в Раценже в мае 1404 г. Несмотря на то, что результатом их стало подписание мирного договора, обе стороны остались недовольны друг другом. Как и в Плоцке, Конрад фон Юнгинген потребовал присутствия на переговорах если не самой княгини плоцкой Александры, то ее доверенного лица, молодого князя Острожского, к которому он проникся доверием во время пребывания его в Мальборге в качестве особого королевского посланника. Недовольный король Владислав посадил Острожского возле себя и возложил на него все обязанности переводчика, как для себя лично, так и для Конрада фон Юнгингена. Остеродский комтур Иоганн фон Шенфельд, взятый магистром в свою свиту исключительно по причине того, что он свободно говорил по-польски, будучи родом из Силезии, таким образом, остался не у дел. Все свое нерастраченное красноречие он направил на пикировку с польскими рыцарями за пиршественным столом.
   Суть подписанного договора вкратце сводилась к следующему. Добжинская земля, предмет спора, допускалась для выкупа польской стороной. Не без колебания и недовольства король Владислав Ягелло принял этот пункт договора, который значил введение в Польше нового налога на шляхту для того, чтобы покрыть расходы на выкуп.
   Дебаты за Жемайтию закончились полной капитуляцией - Жемайтию князь Витовт должен был уступить Ордену. Великий литовский князь обязался также не помогать жемайтам продовольствием и войсками, кроме того, магистр Конрад фон Юнгинген с укоризной посетовал королю на недопустимость участия польских рыцарей в военных действиях против Ордена на территории Жемайтии. Подобные инциденты, подчеркнул магистр, будут рассматриваться правителями Ордена как прямое подстрекательство к развязыванию войны. В ответ на это заявление магистра, король Владислав-Ягелло в довольно резкой форме указал на бесчинства немецких комтуров в приграничных польских землях. Конрад фон Юнгинген устало прикрыл ладонью глаза и пообещал разобраться.
   Отдельным пунктом договора стал взаимный обмен пленными. Поляки отдавали крестоносцам захваченных в разбойных нападениях на пограничных землях тевтонских рыцарей, взамен Орден обязался освободить уведенных в рабство польских женщин и детей.
   Польское представительство по обмену пленными отправилось в Мальборг вместе со свитой самого магистра. Воевода Ставский был включен в состав польской делегации, куда входили также князь Острожский, лучший полководец и стратег короля пан Зындрам из Машковиц, а также другие польские рыцари, надеявшиеся отыскать в замке следы своих пропавших родных.
   Прогулка по зеленеющему весеннему лесу, погожие майские дни и то обычное, чуть приподнятое состояние духа, которое охватывает всех в первых месяц пробуждения и расцвета природы, вселили в сердце воеводы Адама радостное ожидание. Во время путешествия ему, наконец, удалось переговорить с глазу на глаз с князем Острожским о судьбе своей дочери, его нареченной невесты. К его удивлению, польский князь отнесся к сообщению о побеге Эвы с крестоносцем на редкость спокойно.
  - Как я понимаю, это только слухи? - невозмутимо спросил он.
  - Разумеется, - осторожно подтвердил воевода Ставский. - Я не имел никаких вестей о судьбе моей дочери с того памятного дня. Возможно, она была похищена одним из этих негодяев - комтуров, которые так восхищались ее красотой.
  - Эва была красива? - нейтрально спросил Острожский, думая о своем.
   Воевода Ставский неодобрительно покосился на него.
  - Я предпочитаю не говорить о ней в прошедшем времени, мой князь.
  - Примите мои искренние извинения, пан Ставский, - тут же извинился Острожский, словно очнувшись от своих мечтаний. - Если вы подозреваете, что она была похищена во время одного из многочисленных набегов на ваши земли три года назад, то сейчас у вас появится прекрасная возможность осмотреть в ее поисках весь замок и дворцовые подвалы снизу доверху. Я уверен, герцог фон Юнгинген откроет для поляков все двери, какие возможно. В данный момент он как никогда заинтересован в союзе с Польшей.
   Пан Адам согласно наклонил голову, но в его словах, обращенных к князю, прозвучала горечь:
  -Я уже не чаю ее найти. Иногда я думаю, что ее и в живых то нет! Если она не ушла с парнем добровольно, а мне так не хочется в это верить, то ее увели насильно, а моя дорогая девочка такая упрямая и вспыльчивая, что ее, наверное, сразу же прибили или изнасиловали до смерти...
  -Я бы не советовал вам отчаиваться, - осторожно посоветовал ему в ответ князь.
  -Сейчас мне почему-то кажется, как я с каждым шагом приближаюсь к ней, - доверительно заговорил пан Ставский, помолчав. - Конечно, это звучит глупо, - тут же сокрушенно признался он, - но у меня есть предчувствие. Не знаю, как вы, князь, но я просто не могу поверить, что моя милая Эва сбежала из дому с рыцарем Ордена. Эта ее записка все никак не идет у меня из головы. Что-то здесь не так, концы с концами не сходятся. Если проклятые крыжаки украли ее, они должны были сделать это ради выкупа. Но никто и никогда не обращался ко мне с предложением о выкупе!
   Он помолчал, рассеянно прислушиваясь к приглушенному цокоту копыт кавалькады по мягкой, свежей весенней траве. Деревья обступали дорогу со всех сторон, нарядные, ярко-зеленые, пахнущие весной и свежестью. На редких полянах и между деревьев цвели поздние подснежники и белели нежные пахучие ландыши. На одном из привалов юный оруженосец Острожского нарвал целую охапку этих весенних цветов, и польская часть кавалькады магистра двигалась далее, окутанная дурманящим ароматом лесных цветов.
  -Что меня настораживает, - через некоторое время без всяких предисловий продолжил разговор воевода Ставский, - так это одна странная вещь. Хорошо, допустим на минуту, что она действительно сбежала из дому с крыжаком. С ее стороны, в таком случае, было бы глупо брать с собой вооруженный эскорт из моих слуг. Всякая другая на ее месте убежала бы с милым одна, полагаясь на его людей, а не на моих. Мои рыцари скорее бы повязали Эву по рукам и ногам, чем позволили ей совершить такую глупость.
   Князь уже внимательно прислушивался к рассуждениям воеводы.
  -Что же случилось с вашими людьми, пан Адам? - спросил он.
  -Их нашли изрубленными в капусту почти возле границ владений моей сестры, у которой гостила в то время Эва. Моя сестра Ягенка утверждает, что она взяла их с собой, точнее, она уехала с ними, отправляясь по ее словам, домой.
  -А что это за записка? - нахмурив брови, спросил Острожский.
  -Обыкновенная записка, - вздохнул пан Ставский. - Что-то вроде того: прости, отец, но я люблю его и уезжаю с ним. Хуже всего мне становится при мысли о том, что люди, к которым она попала, может быть, вовсе не рыцари, а обыкновенные разбойники-мародеры. В таком случае...
  -Она бы назвала им свое имя и пообещала хороший выкуп, - сказал Острожский. - Они бы не упустили такую прекрасную возможность сорвать с вас приличный куш. Скорее всего, отсутствие подобного рода известий значит именно то, что никто из нас не хочет признать: она действительно влюбилась и сбежала из дому со своим избранником.
   Говоря это, князь смотрел в другую сторону и потому не мог заметить странный взгляд, который бросил на него воевода.
  -Вы совсем не знали моей дочери, князь, - глухо сказал пан Ставский, помедлив. - И не любили ее так, как люблю ее я. Никто не может винить вас за это. Более того, я бесконечно благодарен вам за все те усилия, которые вы потратили, помогая мне в ее поисках. И за ваше молчание, разумеется. Король уже ясно дал мне понять, что если в ближайшее время Эва не появится при польском дворе, он будет искать вам другую невесту.
  -Король вспыльчив, - нейтрально заметил Острожский. - Он никогда не забудет ваших заслуг. Не беспокойтесь воевода, он будет ждать столько, сколько понадобится, чтобы узнать о судьбе вашей дочери.
   Воевода Ставский пристально посмотрел в лицо молодого человека, внешняя красота которого всегда немного сбивала его с толку, заслоняя порой его душевные качества. Острожский поднял голову и встретил его суровый взгляд, пытавшийся проникнуть в самые тайники его души.
  -А вы, князь? Будете ли ждать вы?
  -Я жду уже пять лет, - пожал плечами Острожский, не отводя глаз. - Честно говоря, я даже не помню, как выглядит ваша дочь.
   Воевода Ставский печально покачал головой.
  -Я все понимаю, князь. У вас просто не было шанса ее полюбить. Если вы не помните Эвы, приезжайте в мое имение в Познани, у меня есть замечательный портрет ее матери, на которую Эвы была похожа. Вы увидите, какой красавицей она была. Я не смог полюбить ни одной женщины после смерти своей жены. Впрочем, - помолчав, добавил он, - я слышал, что вы встретили девушку, ради которой были готовы порвать помолвку с Эвой, если бы не король.
   Острожский слегка нахмурился. Тонкая морщинка залегла между его бровей.
  -Я не стану вам лгать, воевода, - скупо подтвердил худшие опасения воеводы он.
  -Марина Верех? - почти утвердительно спросил Ставский, прикрывая от острой сердечной боли глаза.
  -Нет.
   Воевода так удивился, что даже на секунду забыл обо всех своих проблемах.
  -Кто же тогда? Княжна Мазовецкая, как судачат при плоцком дворе?
  -Бог с вами, пан Адам, - засмеялся Острожский. - Малышка Мария еще слишком молода, чтобы говорить о замужестве.
  -Княгиня Александра так не думает, - медленно, словно раздумывая, сказал воевода.
   Он внезапно вспомнил, как нахмурились тонкие брови плоцкой княгини, когда она читала послание от магистра, которое привез ей молодой польский князь.
  -Кто же она такая, князь? - полный смутных опасений, спросил воевода, не замечая своей настойчивости.
   Острожский помедлил, но тем не менее ответил:
  -Это девушка из Мальборга. Сирота-племянница одного из Орденских комтуров.
   В словах его была некая уклончивость, которую моментально почувствовал воевода.
  -Кого именно? - осторожно, словно ступая по скользкому льду, спросил пан Ставский.
  -Какое это имеет значение, - вздохнул Острожский. - Ее дядя достаточно знатен, чтобы я мог на ней жениться. Но я обручен, и король категорически против подобного мезальянса. Кроме того, девушка меня не жалует. Она красива, у нее много поклонников и вокруг нее витает атмосфера какой-то тайны. Тайны, которая заставила ее несколько раз покушаться на собственную жизнь.
  -Будьте осторожны с этими рыцарскими тайнами, - неодобрительно предупредил погрустневшего князя старый воевода. - Как правило, ничего хорошего за ними не стоит.
  -Благодарю вас, Ставский.
   Князь поднял голову, подставляя ветру разгоряченное воспоминаниями лицо.
   На горизонте показалась кирпичная кладка крепостной стены Нижнего замка Мальборга, над которой серели мрачные своды Среднего и Высокого замков со сверкающим в свете яркого солнца мозаичным изображением Богородицы на золотом фоне купола храма Святой Девы. Острожский почувствовал, как по его телу пробежали мурашки волнения при мысли о том, что очень скоро он сможет снова увидеть холодную красоту племянницы гневского комтура. Резкий стук копыт лошадей кортежа магистра по доскам подъемного моста прозвучал в его сердце приятной музыкой. Минуя Сапожные ворота и Воробьиную башню, процессия медленно проехала на территорию замка Мальборг. Тяжелые циклопедические ворота с грохотом захлопнулись, как крышка мышеловки.
  
   Несколько дней подряд после прибытия польской делегации в замок князь Острожский был занят с утра до вечера, вместе с братом Зигфридом показывая полякам замок, крепостные сооружения, роскошные палаты гостей и трапезные. К его удовольствию, лучший полководец короля, краковский мечник Зындрам из Машковиц сосредоточил все свое внимание на дворах предзамковых укреплений, особенно Форбурге, предпочитая говорить с мастеровыми, литейщиками, простыми рыцарями и вообще, с дворцовыми служителями, пользуясь для этого помощью Острожского, с которым они были хорошими знакомыми. Воспользовавшись случаем, молодой князь свел его с мастером Гойтой, который еще не забыл польский, а затем, посмеиваясь, пил чай с пирогами в его гостеприимном доме, отдыхая от трудов праведных и слушая их страстные споры о неприступности замка для осады и о возможности решить эту проблему тем или иным образом.
   Воевода Ставский нашел его на дворе Форбурга лишь к концу третьего дня. Он выглядел подавленным и разочарованным.
  -Я прошел по всем подземельям, просмотрел всех узников Мальборга польского происхождения, но не нашел моей Эвы. Ее здесь нет, князь! А я так надеялся ...
  -Мне очень жаль, - сочувственно сказал Острожский.
  -Мне тоже, - вздохнул воевода. - Пойдемте. Мне отвели покои в Среднем замке. Скоро стемнеет, и этот рыцарь-монах, который таскался за мной, предупредил, что в 9 часов вечера они поднимут мост, разделяющий замки.
  -Идите со всеми, пан Адам, - указывая воеводе на приближающуюся к мосту группу польских шляхтичей, судя по всему, намеревавшихся отправиться на обед, который давал магистр в честь приезда польских гостей в Большой трапезной Среднего замка. - Я вернусь позже, с паном Зындрамом из Машковиц.
  - А где сам Зындрам? - удивился воевода.
   Острожский глазами указал ему на беседующих, оживленно жестикулируя руками, краковского полководца и мастерового из Мальборга, которые медленно перемещались ближе к крепостной стене Форбурга.
   Взглянув вниз, на Нижнее подворье, он внезапно с холодком в груди заметил мелькнувший там тонкий силуэт в белом орденском плаще, скрывшийся в дверях часовни Св. Николая. Еще со времен своего прошлого посещения замка он знал, что эта часовня была излюбленным местом посещения Эвелины. Небольшая, очень хорошей, древней постройки, она была уютным и уединенным местом, где племянница гневского комтура могла часами стоять на коленях на холодном мраморном полу со сложенными в молитве руками и устремленными к иконостасу глазами. О чем она в это время думала, Острожский мог только догадываться. Причетник, отец Оганес, чувствовал себя весьма польщенным, что из всех церквей и храмов, находящихся на территории Мальборга, красавица Эвелина Валленрод предпочитала именно его.
   Когда воевода ушел в Средний замок, князь воспользовался первым же предлогом, чтобы спуститься на Нижнее подворье. Несмотря на то, что он спешил, это заняло у него некоторое количество времени, и к тому моменту, когда он, стараясь не слишком сильно греметь шпорами по каменным плитам пола, вошел в часовню, там уже никого не было. 'Возможно, она мне лишь примерещилась, - с горечью подумал он, опускаясь на колени и осеняя себя крестным знамением, - это немудрено, если я все время думаю о ней'. Но он был уверен, что не ошибся.
   Он увидел ее сразу же, как только покинул часовню, и про себя удивился, как мог не заметить ее с самого начала, когда только подходил к маленькой церквушке со стороны Николаевского моста. Она стояла на крепостной стене и смотрела на спокойные волны Ногаты. На фоне сумеречного вечернего неба Острожский отчетливо видел ее тонкий силуэт и развевающиеся на ветру длинные светлые волосы, стянутые обручем, придерживающим покрывало у нее на голове. Он знал, что это была она, хотя с такого расстояния не мог видеть ее лица. Немного помедлив, он поднялся на стену и остановился рядом с ней. Она обернулась на звук его шагов, но ничего не сказала. Он снова поразился красоте ее тонкого выразительного лица, бледного, с четкими иконописными чертами, обрамленного светлыми локонами, отливающими золотом в свете вечернего солнца. Она показалась ему еще более хрупкой, более беззащитной, чем он запомнил ее два месяца назад. И еще более красивой. Но, судя по тому, что она даже не посмотрела на него, она по-прежнему не хотела его знать.
   Он еще немного подождал, а потом заговорил первым, заговорил по-польски:
  -Послы короля Владислава-Ягелло приехали за пленными, фройлян Валленрод. Сейчас уточняются списки. Вы не хотите, чтобы ваше имя было внесено в них?
  -Какое это имеет отношение ко мне? - высокомерно спросила Эвелина, не оборачиваясь к нему.
  -Я знаю, что вы полячка.
  -Знаете? - Эвелина осталась неподвижной.
   На губах ее появилась презрительная улыбка.
  -Откуда? Вам снизошло озарение свыше?
  -Я знаю! - твердо сказал Острожский.
  -Замечательно. И что я должна для этого сделать? - все также холодно спросила Эвелина, не поворачиваясь к нему. - Быть более благосклонной к вам, принц?
   В ее тоне прозвучало такое невыразимое презрение, что он содрогнулся.
  -Я хочу вам помочь, - стараясь контролировать эмоции в своем голосе, сказал он.
  -Помочь?! - она, наконец, обернулась и посмотрела на него. - Что-то вы перестали говорить о моей красоте, вашей любви и намерении просить моей руки, дорогой принц. Теперь, когда вы случайно узнали мою тайну, вы уже не хотите получить в жены Белую Розу Ордена?
   Острожский невольно отшатнулся от нее, столько холодного безразличия и откровенного презрения было в льдисто-голубых глазах этой прекрасной светловолосой девушки.
  - Вы несправедливы, фройлян Валленрод, - сдержанно сказал он, пытаясь не показать обиды и недоумения, вызванного ее словами. - Поскольку вы явно дали мне понять, что никоим образом не намерены поощрять мои матримониальные намерения, я полагал, что для начала я смогу помочь вам вернуться на родину, и только после этого буду снова пытаться завоевать ваше доверие и вашу любовь.
   Она некоторое время смотрела ему в лицо, словно наслаждаясь его замешательством, а потом все с тем же ледяным безразличием сказала:
  - Помогают тем, кто нуждается, дорогой принц. Я ни в чем не нуждаюсь. Ни в вашей любви, ни, тем более, в вашей помощи.
  -Вы убиваете себя, Эвелина! - глядя ей в лицо, взволнованно сказал он, называя ее по имени. - Остановитесь! Остановитесь, пока еще не совсем поздно! Дайте мне помочь вам!
  -Я думала, что вы умнее, принц! - покачала головой она. - Все дело лишь в том, что я не хочу жить! Понятно вам это, самодовольный болван?!
   Она подобрала полы своего белого орденского плаща с крестом и ушла, не оглядываясь, оставив его в изумлении столбом торчать на стене.
  
  
   Глубокой ночью Эвелина проснулась вся слезах и в поту от снова и снова повторяющегося кошмара, преследовавшего ее после второго побега из Гневно три года назад. Он начинался так же жутко и страшно, как она помнила его на самом деле...
   ... По прибытии в Гневно, прямо со двора замка ее вели не в жилую часть, а туда где находились караульные помещения и склады боеприпасов и продовольствия. Возле дальней стороны крепостной стены, окружавшей замок, оказалась узкая галерея, ведущая по направлению к донжону. Где-то на середине пути галерея кончается, и Эвелина в сопровождении рыцарей через низкую темную дверь в стене, открывшуюся совершенно бесшумно по знаку одного из них, входит под низкие каменные своды. Их дальнейший путь продолжается все ниже и ниже под уклон. Когда впереди под ногами оказывается длинная каменная лестница со множеством ступеней, уходящих в темноту, Эвелина понимает, что ее ведут в подземелье. Внизу темного туннеля, по которому идут Эвелина и ее сопровождающие, показывается слабый проблеск света факелов. Эвелина до рези в глазах всматривается в него, пытаясь разобрать, что происходит внизу, но так ничего и не может увидеть. По мере того как они продолжают свой путь, свет становится все ближе и ярче. Наконец, нескончаемая лестница неожиданно кончается, и они оказываются на центральном дворе подземелья, представляющим собой квадратную комнату с высоким потолком, вдоль стен которой стоят странные конструкции, а на каменных стенах висят в ряд страшные орудия, предназначенные для пыток. В дальнем углу комнаты сидит на низкой деревянной скамеечке коренастый здоровый мужик в темном фартуке поверх голого тела, забрызганном свежей кровью.
   Эвелина чувствует, как начинают шевелиться от ужаса волосы на ее голове, а руки и ноги становятся какими-то ватными. Стража наваливается на нее всем скопом, выкручивая ей руки и ноги, раздавая пинки и удары, куда придется и, в конце концов, с большим трудом, взгромождает ее извивающееся тело на широкий стол возле передней стены, чем-то отдаленно напоминающий катафалк. Крепкими сыромятными ремнями они привязывают ее руки и ноги к специальным крючьям по разным углам стола так, что Эвелина оказывается жестко зафиксирована на нем, словно распята, в горизонтальном положении. Время тянется ужасно медленно. В подземелье холодно, пахнет кровью и еще чем-то невыразимо гадким, однако никого, кроме нее в данный момент на других пыточных столах нет. Час проходит за часом, руки и ноги Эвелины затекают от неудобного положения, но никто так и не появляется. Измученная и невыспавшаяся, Эвелина, наконец, забывается неглубоким тревожным сном. Сколько времени она спит, она не помнит. Отголоски далеких твердых шагов по каменным плитам пола подземелья вырывают ее из небытия. Эвелина тихо лежит, прислушиваясь к приближающимся шагам, звуки которых становятся все четче и отчетливее, пока не смолкают совсем близко от нее.
  - Эвелина! - называет ее по имени голос комтура Валленрода.
   Она не в силах не только закричать или убежать, но даже пошевелиться. Словно ночной кошмар, Валленрод снова и снова склоняется над ней, и ....
  
  Эвелина проcнулась, вся в слезах и в поту. Проклятый кошмар повторяется из ночи в ночь, убивая ее. Через несколько минут она снова впадает в неглубокий тревожный сон.
  
   ... Картина неожиданно изменяется. Она осматривается по сторонам и видит себя в крохотной каморке возле пыточной. С влажных, покрытых вонючим налетом от плохой воды, стен срываются ледяные капли, попадающие ей прямо на тело. На полу целая лужа воды. С трудом поднявшись на ноги, Эвелина подходит к дальнему углу каморки, где с потолка стекает журчащей струей целый ручей воды, и умывается, а затем осторожно вытаскивает из земли длинный острый осколок от сломанной посуды. Потом, острым краем осколка она принимается методично резать себе вены, сначала на одной, затем на другой руке. Вскоре руки ее слипаются от крови, она видит, как ее кровь стекает на пол, но упрямые вены требуют титанических трудов для того, чтобы их поймать, юркие, как ртуть, они прячутся, уходя все глубже и глубже во внутрь ее запястий. Наконец, она чувствует такую слабость и головокружение от потери крови, что выпускает из немеющих пальцев осколок и приваливается головой к стене. Вода все течет и течет, своим мерным журчанием унося ее все дальше и дальше, пока вдруг какая-то неведомая сила не начинает неумолимо выталкивать ее на поверхность. Она словно медленно, преодолевая сопротивление, выныривает со дна глубокой реки, ощущая тугую плотность рассекаемой сознанием воды забвения, возвращаясь к поверхности, где были свет и воздух. Она задыхается и хочет вновь увидеть солнце. Какое-то время она уверена, что уже умерла. Затем чувствует боль в запястьях, и память начинает постепенно возвращаться к ней...
  
   Эвелина выбралась из влажных простыней постели и подошла к окну. Весенняя ночь была еще прохладной, но ей было жарко от прилившей к лицу крови и бешеного стука сердца, вызванного воспоминаниями и кошмарным сном. Слезы опять текли по ее лицу, хороня и оплакивая красивую наивную девочку Эву, дочь могущественного воеводы Ставского, как это происходило в течение каждой ночи всех этих долгих трех лет в замке. Она снова и снова заставляла себя осознавать, что, поскольку ей не дали тогда умереть, ей придется жить, жить, жить с тем грузом, который всегда будет лежать на ее плечах. После этого обычно приходило глубокое безразличие, словно спасительный якорь, который позволял ей все еще держаться за жизнь.
  
   Утром следующего дня Эвелина столкнулась с отцом лицом к лицу на территории Среднего замка, почти возле покоев комтура Валленрода. Она была в компании с леди Рейвон и неизменным бароном Карлом фон Ротенбургом. Все вместе они направлялись в трапезную в Высокий замок. Члены польского посольства собрались возле здания главной конюшни в ожидании, когда им подадут лошадей. Все произошло мгновенно, как в ночном кошмаре минувшей ночи. Она почувствовала на своем лице чей-то пристальный взгляд, обернулась и встретила напряженные глаза воеводы Ставского, устремленные, как ей показалось, прямо ей в сердце.
   'Какая красавица! - мельком подумал воевода Адам, глядя на изменившееся от удивления, видимо, под его пристальным взглядом, лицо молодой девушки, принадлежавший, по всем признакам, к верхушке орденской знати. К его сердцу прилила внезапная горечь. - Наверняка, чья-то гордость и надежда. А я вот свою не уберег. Что-то в ней есть, в этой девочке, что почему-то напоминает мне мою милую дочь. Видимо, возраст'.
   'Он постарел, милый, добрый отец, - с нежностью и печалью подумала Эвелина, стараясь удержаться от слез при виде его такого родного и такого дорогого лица. - Я так тебя люблю, дорогой! Ты искал меня. Искал повсюду, ты даже приехал в этот богом проклятый замок за мной! Но я не могу броситься тебе на шею и назвать тебя отцом. Потому что прежней Эвы нет. Я всего лишь обесчещенная рабыня Валленрода, нечто среднее между продажной девкой и маркитанкой. Я не хочу снова позорить твое имя, милый отец. Я останусь Эвелиной Валленрод'.
  Воевода Адам мог прекрасно слышать и понимать разговор между орденским вельможей и сопровождавшими его дамами, который велся на немецком языке.
  -Мы идем или не идем? - удивленно спросил Карл фон Ротенбург, глядя на своих спутниц, остановившихся без всякой видимой причины.
  -Ищешь своего красавца-поляка? - не удержалась от вопроса леди Рейвон, с любопытством наблюдая за приготовлениями польских послов.
  -Его здесь нет, - вмешался по обыкновению всеведущий Карл фон Ротенбург. - Он в Высоком замке на приеме у магистра. С остальными поляками, которые приглашены на обед в Большую трапезную.
  -А эти что? - леди Рейвон кивнула в сторону поляков у конюшни.
  -Они занимаются пленными и выкупами, - пояснил Карл. - К завтрашнему дню все списки будут окончательно согласованы и поляки уедут. Жаль, что все наши турниры сорвались, говорят, и Конрад, и Ягелло в жутком настроении - оба ожидали от этих переговоров большего, чем обмен пленными.
   Эвелина не слышала, о чем они говорили. Воевода Адам давно уже ушел, но его лицо все еще стояло перед ее мысленным взором. К кошмару, пережитому прошлой ночью, добавились воспоминания о родительском доме, о жизни в Польше. Она с трудом удержала набежавшие на глаза слезы, и уже не хотела никуда идти, никого видеть, лишь вернуться, наконец, в свои покои, и там как следует выплакаться о своей горькой доле. Отец не узнал ее, он смотрел на нее в упор, смотрел в течение таких долгих нескольких минут, но не узнал. Ей показалось, что она снова переживает тот страшный момент, который ей уже довелось пережить три года назад в Гневно - горькое ощущение того, что она умерла и все забыли о ней.
  -Что случилось, Эвелина? - вывел ее из размышлений обеспокоенный голос англичанки.
  -Мне что-то нехорошо, - пролепетала Эвелина первое, что пришло ей на ум, и тут же добавила: - Пожалуй, я вернусь к себе, у меня отпала всякая охота обедать в компании.
  -Возможно, ты права, - леди Рейвон внимательно смотрела на нее. - Иди к себе и приляг. Ты такая бледная, что похожа на привидение. Барон проводит тебя до твоих покоев, правда, Карл? - И не возражай! - сердито добавила она, видя, что Эвелина уже открыла рот, чтобы отказаться от помощи Карла фон Ротенбурга.
   Очутившись в своих покоях, Эвелина прилегла было на постель, но никак не могла заснуть. Промучившись некоторое время в постели без сна, она вскочила на ноги и лихорадочно заметалась по опочивальне. За окнами хлестал дождь. В комнате стало темно, хотя не было еще и четырех. Эвелина уже жалела, что отказалась от обеда в Общей трапезной Высокого замка. Возможно, среди людей она бы чувствовала себя лучше. Не в силах больше оставаться одна, она прекратила, наконец, бесконечные метания по опочивальне, накинула на плечи белый орденский плащ Валленрода и вышла на улицу.
   Дождь обрушился на нее сплошной стеной. Освеженнная его ледяными струями, заливавшими ее горящее от возбуждения лицо, Эвелина побрела, сама не зная куда, чувствуя как враз намокла и потяжелела от влаги ее одежда. Она не помнила, сколько времени прошло, где она и что происходит, пока не увидела чадящий от сплошной стены дождя факел в чьей-то руке и услышала знакомый голос, назвавший ее по имени. Эвелина хотела ответить, но не могла сказать и слова. Дрожь сотрясала ее тело с ног до головы.
   Она стояла, прислонившись спиной к холодной каменной стене, и в свете факела, который он держал в своей руке, Острожский увидел, что лицо ее залито дождем и слезами. Длинные волнистые светло-русые волосы растрепались, плащ, накинутый поверх белого атласа вечернего платья, почти спустился с ее плеч, один конец его лежал на земле, и маленькая ножка Эвелины в атласном башмачке стояла на вышитой свастике орденского креста. Даже заплаканная, с разметавшимися в беспорядке по лицу, плечам, спине, груди волосами, в помятом испачканном платье, она была так желанна для него, что у Острожского защемило сердце.
   Не говоря ни слова, он подошел к ней, обнял ее тонкий стан и, успокаивающе поглаживая ее содрогающиеся от рыданий плечи, положил ее голову себе на плечо. Бессильно обвиснув в его объятьях, Эвелина уткнулась лицом в теплый бархатный воротник его камзола и расплакалась, как ребенок. Он так же безмолвно, сжимая ее в объятьях, ждал, когда она успокоится. Факел, воткнутый им в уключину на стене литейни, бросал рваные, мечущиеся от ветра тени на их лица. Промасленная пакля тихо шипела, когда капли дождя попадали на нее, и начинала смрадно дымить, в конце концов, совсем намокла и пропиталась влажностью, и факел погас. В кромешной темноте слышалось только завывание ветра, плеск воды у мельничного пруда, да тугие струи дождя хлестали по плечам стоявших без укрытия людей. Своим плащом Острожский прикрыл плечи Эвелины, его одежда, сделанная наполовину из кожи и отделанная кожаными полосками и ремешками, несмотря на дождь, не промокла насквозь, подобно нежному, легкому, белому атласному платью Эвелины.
  -Спасибо, Гойта, - наконец, в последний раз шмыгнув носом, сказала Эвелина, и сделала попытку освободиться из его объятий.
   Со вздохом сожаления Острожский разжал свои руки и выпустил ее.
  -Гойта? - неуверенно позвала Эвелина.
   В темноте она не могла видеть его лица, но чувствовала что-то неладное. Мужчина, стоявший рядом с ней, который так недавно держал ее в своих крепких руках и уютных объятьях, давая выплакаться, был, как ей показалось, выше и крепче старого мастерового. Не имея возможности рассмотреть его в темноте, она подняла руку и коснулась его лица. Острожский вздрогнул от легкого прикосновения ее холодных пальчиков к своей щеке. Ее рука скользнула по густой шевелюре коротко подстриженных волос, вороту его камзола, прошлась вдоль груди, словно пытаясь определить ширину плеч, наконец, скользнула в его ладонь. Гибкие сильные пальцы князя, привыкшие сжимать узду коня или рукоять меча, вполне можно было принять за руки мастерового. Но он был гораздо крупнее и выше Гойты, несмотря на его достаточно тонкую и гибкую для столь физически сильного мужчины фигуру.
  -Кто вы такой? - шепотом спросила Эвелина, и в ее голосе Острожский не уловил ни страха, ни удивления.
  -Князь Острожский, к вашим услугам, сударыня, - снова, как при первой встрече с ней, повторил он в ответ с едва уловимой иронией.
  -Это опять вы! - вздохнула Эвелина.
   Она подняла голову и некоторое время в молчании смотрела ему в лицо.
  -Что вам от меня нужно? - наконец, тихо спросила она. - Почему вы преследуете меня?
  -Почему вы плакали? - не отвечая на ее вопрос, спросил князь.
  -Вам-то какое дело, - устало и безразлично сказала Эвелина.
  -Почему вы не захотели включить свое имя в списки пленных? - снова спросил Острожский. - Должна же быть причина, черт возьми! Не влюблены же вы в своего комтура, в самом деле!
  -Оставьте меня в покое! - с досадой в голосе ответила Эвелина.
  -Послушай, девочка! - Молодой князь, неожиданно рассердившись, схватил ее за плечи и с силой развернул к себе.
   Дождь к тому времени постепенно прекратился, небо прояснилось, а так как шел лишь шестой час вечера, темнота уже не казалась Эвелине такой кромешной и абсолютной, какой была до этого. Возможно, ее глаза стали привыкать к ней. В любом случае, она могла четко различить заблестевшие гневом глаза молодого человека, крепкие пальцы которого сжимали ее плечо.
  -Я хочу всего лишь помочь тебе.
  -Я, кажется, уже сказала вам, что я думаю о вашей помощи! - сердито ответила Эвелина, поводя плечами в тщетной попытке высвободиться от его железной хватки. - Я не хочу возвращаться домой, понятно вам, твердолобый болван!
  -Ты хочешь остаться в замке до конца своих дней? - тоже повысил голос князь. - Чтобы иметь возможность наконец-то прикончить себя во время очередной попытки самоубийства?
   Эвелина перестала сопротивляться, и князь несколько ослабил хватку, но по-прежнему крепко придерживал ее за плечи, не давая ей возможности ускользнуть.
  -Стало быть, Гойта проникся к вам таким доверием, что выболтал чужую тайну, - с горечью сказала она, помолчав.
  -Он хочет тебе добра. Поверь, я действительно могу тебе помочь. Почему ты упрямишься, Эвелина? - тихо спросил Острожский, пытаясь разглядеть выражение ее лица.
  -Оставьте меня в покое! - она еще раз дернулась в его крепких руках.
  -Отпустите меня немедленно, слышите вы, наглец!- помедлив, чтобы собрать в кулак всю свою волю и противостоять ему, нарочито спокойно произнесла она, холодно взглянув сначала ему в лицо, а затем на его крепкие пальцы у себя на плечах. - И не смейте обращаться ко мне на 'ты'. Мы с вами детей не крестили, и я не ваша любовница!
  -Почему вы не хотите вернуться домой? - не сдавался Острожский, казалось, ничуть не обескураженный ее неожиданной вспышкой высокомерия.
  -Потому что не хочу! - не выдержала Эвелина, и ее холодное безразличие внезапно разбилось на мелкие осколки, разлетевшиеся брызгами гневных нетерпеливых слов во все стороны: - Не хочу позорить свою семью! По-вашему, это достаточно веская причина для того, чтобы отказаться от свободы? Но если вы действительно так уж хотите мне помочь, как говорите, то помогите мне выбраться из замка. Я хочу воевать, хочу попасть к князю Витовту в Жемайтию! Поляки меня разочаровали. Они лишь болтают о мести, а сами ездят кумиться к крестоносцам, похваляясь победами на рыцарских турнирах! Вы отпустите меня, наконец?! Или мне что, пожаловаться на вас комтуру?
   Князь разжал руки, и Эвелина, потирая затекшие от железной хватки его пальцев плечи, с укором взглянула на него своим огромными серо-голубыми глазами.
  -Вы сделали мне больно, князь!
  -Будете жаловаться комтуру? - приподнял бровь Острожский.
   Она непонимающе взмахнула длинными ресницами.
  -Вы находите это смешным?
  -Скорее, забавным.
  -Забавным? - она как-то странно посмотрела на него, нахмурив брови, а затем ее нежные губы искривила усмешка: - Простите, ради бога, дорогой князь, я и забыла, что вы того же поля ягода, что и мой хозяин. Христианский рыцарь. А они большие забавники!
  -Я хочу помочь вам, Эвелина, - серьезно сказал Острожский. - Я ваш соотечественник.
  -Ах да, я снова об этом забыла! Вы так удачно притворяетесь своим среди крестоносцев! Еще раз прошу прощения, пане коханку. Так о чем же мы с вами говорили, милый князь? Не о том ли, что вы не даете мне проходу, пытаясь помочь? Надеюсь, вы не влюблены в прекрасную племянницу гневского комтура, как все остальные ослы из Среднего замка? Как своему соотечественнику могу дать вам хороший совет. Чем скорее вы обо мне забудете, тем лучше для вас. Мой дядя-комтур строго предупредил, что если он услышит хоть единую сплетню относительно меня и одного из гостей-рыцарей замка, то он, не колеблясь, отдаст меня на потеху ландскнехтам. Не правда ли, забавно? Мне, конечно, все равно, какой смертью умирать. Но такая - уж очень трудная и, извините, позорная. Что же вы молчите, милый князь, вы всегда были так разговорчивы со мной? Вам нечего сказать? Я удивлена!
   Она смахнула навернувшуюся на глаза слезу бессилия. Стоя пред ним, с высоко поднятой головой, сверкающими от негодования глазами, мокрыми волосами, прилипшими к щекам, в своем белом атласном платье с открытыми плечами и пышной юбкой, Эвелина казалась ему обольстительной русалкой, вышедшей из воды для того, чтобы очаровывать мужчин, а затем сводить их с ума разочарованием в любви. Но в глазах ее сквозил совсем не любовный призыв, а боль и отчаянье. То ли от холода, то ли от пережитого возбуждения, она дрожала, как в лихорадке. Плащ Острожского уже давно спал с ее плеч.
  -Вам холодно, - помолчав, скупо сказал князь. - Возможно, вам лучше всего вернуться к Гойте и просушить одежду.
  -Я не нуждаюсь в ваших указаниях, князь! - снова высокомерно возразила ему Эвелина, в то время как ее зубы выбивали дробь от холода. - До моих покоев совсем недалеко. А вот вам уже точно не попасть в Средний замок. Мост подняли сразу же после девяти. Идите к своему другу Карлу Ротенбургу в казармы, а я вернусь к себе. И не надо меня провожать. За мной присматривает один из людей комтура, так что ничего со мной не случится. Прощайте, милый князь. Было очень приятно с вами побеседовать.
   Легкая издевка, неизменно сквозившая в ее голосе в разговоре с рыцарями, и с ним самим, в частности, окончательно вывела Острожского из себя. Он внезапно даже для самого себя схватил ее за руку, и притянул к своей груди. В следующую секунду Эвелина с изумлением почувствовала на своих губах вкус его поцелуя, который, против обыкновения, не вызвал в ней никаких отрицательных эмоций. Она была так удивлена этим, что даже не сопротивлялась. Ее губы полураскрылись ему навстречу, как у неопытной девочки. Острожский почувствовал, как кровь бросилась ему в голову и одновременно бешено запульсировала в том месте, о котором не принято говорить. Он понял, что еще минута, и он не сможет сдержаться. Поэтому он резко отпустил ее, словно оттолкнул от себя, с непроницаемым лицом учтиво произнес вежливые слова извинения и, круто развернувшись, пошел по направлению к казармам для наемников, служивших Ордену.
  
  
  
  

Глава 12.

  
  
  Мальборг,
  земли Ордена, конец мая 1404 г
  
   Эвелина побрела было в сторону своих покоев, но на полдороге внезапно вспомнила, что комтур Валленрод покинул замок сегодня утром, сказав, что по важному поручению магистра он должен уехать на пару дней в Торунь. Когда комтур уезжал, Эвелине разрешалось проводить ночь в домике Гойты, к суровой, молчаливой жене-немке которого Валленрод испытывал непонятное доверие. Эвелина не без оснований полагала, что в свое время Марта, жена Гойты, была одной из многочисленных любовниц Валленрода.
   Сразу же забыв о встрече с поляком, Эвелина развернулась и побежала в направлении мельничного пруда, за которым находился маленький уютный домик мастерового.
   Гойта был возбужден и, казалось, думал и говорил только о предполагаемой войне с Орденом. Визит польской делегации и разговор, состоявшийся у него с краковским мечником Зындрамом из Машковиц, считавшимся одним из самых опытных и знающих полководцев короля Владислава Ягелло, вызвал в нем радостные предвкушения и смутную надежду изменить свою жизнь к лучшему. Его жена никак не разделяла его энтузиазма. Помогая Эвелине снять ее промокшую насквозь одежду для того, чтобы повесить ее сушиться над очагом, хмурая сухопарая немка ворчливо напомнила мужу, что его мастерство литейщика приносит ему немалые доходы в замке. Неизвестно еще, что он получит в случае войны с Польшей. Может случиться и так, что поляков разобьют, а заодно с ними лишатся голов и те, кто не хочет или не может придержать свой длинный язык.
   В ответ на это замечание Гойта не на шутку обиделся и замолчал. Эвелина сидела у очага, закутанная в теплое, сухое одеяло и грустно думала о том, что силы Ордена настолько велики, что он, пожалуй, непобедим. Она вспомнила ту смесь мгновенного ужаса и глубокого сожаления, которую она испытала, увидев на подворье Форбурга в числе польской делегации своего отца, и грустно покачала головой: возможно, эта встреча была последним подарком судьбы за много лет. Отец не узнал ее, да и не мог узнать. Прошло почти три года с тех пор, как она не по своей воле покинула родительский дом. За это время из девочки-подростка она превратилась в молодую женщину.
   Она была так расстроена, что даже громкий стук в дверь дома Гойты не вывел ее из состояния задумчивости. Очнулась она только тогда, когда возле очага рядом с ней уселся в старое скрипучее кресло князь Острожский.
  -Какого черта! - только и произнесла она, плотнее заворачиваясь в одеяло. - Что вы тут делаете?
  -Могу сказать то же самое! - не очень вежливо отозвался князь. - Вы же собирались домой, шановне панна? Это мне деваться некуда, мост действительно уже поднят, а мое появление в казармах без Карла фон Ротенбурга, который невесть где болтается в подобный час, вызовет среди братии ненужные разговоры.
   Жена Гойты вошла с подносом, на котором дымились две чашки горячего шоколада. Эвелина была права. Много лет назад молоденькая жизнерадостная девочка из предместья Мальборга действительно стала одной из многочисленных любовниц комтура Валленрода. Но в отличие от всех остальных она глубоко и преданно любила его, и чуть не умерла от горя, когда он равнодушно, как старую тряпку, выкинул ее из своей постели и из своей жизни. Время несколько залечило ее душевные раны, она вышла замуж, родились дети, но прежнее сильное чувство к комтуру Валленроду не пропало, а переродилось в глубокую ненависть, которую она тщательно скрывала за любезной улыбкой всякий раз, когда встречала его. Она поклялась отомстить ему, и терпеливо ждала повода сделать это. Красивая молодая пленница Валленрода, которую он выдавал за свою племянницу, и к которой он, в свою очередь, питал странное для него чувство болезненной привязанности, могла стать прекрасным орудием для ее мести. Все в замке знали о том, что молодой польский князь, богатый и знатный, после недели пребывания в замке просил руки Эвелины Валленрод, и получил отказ. Познакомившись с ним лично в литейне Гойты, фрау Марта сразу же поняла, что этого молодого человека не остановить. Он привык получать то, что хотел. Зная жизнь, видя, как красив и обходителен поляк, она поняла, что более удобный случай отомстить Валленроду ей вряд ли представится - нет такой женщины, которая бы могла устоять перед богатым, красивым, молодым, и невероятно упрямым поклонником. Сам случай привел их обоих в ее дом в один и тот же час. Она не собиралась терять время. Валленрод в отлучке, и она сделает все для того, чтобы создать молодым людям подходящую атмосферу для грехопадения. Она покроет их сейчас, и будет покрывать в будущем, она дождется, пока их отношения перейдут в серьезную фазу, а потом откроет самонадеянному, злобному комтуру глаза на предательство Эвелины и сполна насладится зрелищем его страданий. Заодно она преподаст урок этой надменной девчонке, которая смотрит на нее, как на несчастную, безвольную жертву, какой была она сама, и не хочет пользоваться всеми благами, исходящими из положения любовницы Валленрода, за обладание которыми она, Марта, готова была заложить черту свою душу. Что же касается поляка, то он быстро утешится. Все мужики одним миром мазаны.
   Поэтому, ничтоже сумняшеся, фрау Марта быстренько отправила рыцаря-монаха, по поручению Валленрода присматривающего за Эвелиной, в казарму спать, заявив ему без обиняков, что сама присмотрит за девчонкой и сделает это, в любом случае, лучше его.
   Дуя на обжигающий шоколад, князь исподтишка посматривал на Эвелину. Ее волосы высохли и пушистым покрывалом лежали на ее плечах и груди, ничем не стянутые, струились вниз по спине, прекрасное лицо было бледно, и лишь ярко-красные губы и бисеринки пота на висках говорили о том, что она уже согрелась. Длинные ресницы прикрывали глаза, время от времени она взмахивала ими, но он никак не мог уловить выражение ее глаз. Возможно, в них и не было никакого выражения, внезапно с досадой подумал он, кроме обычной безразличной холодности, которую он видел в них до сих пор.
   Эвелина была раздражена. Его присутствие стесняло ее, хотя, казалось, уже не было ничего на свете, к чему бы она испытывала какие-либо эмоции. Особенно по отношению к мужчинам. Все они были или настойчивые, похотливые и грубо-напористые, как Валленрод, или утонченно-рафинированные, и от того еще более неприятные ей, как вздыхающие от придуманной ими самими галантной любви к абстрактной Даме сердца рыцари-гости крестоносцев из Европы. Она никогда никого не любила и не хотела любить. Пребывание в лапах ландскнехтов три года назад, а затем грубое изнасилование Валленрода заставляли ее содрогаться от отвращения при упоминании физической близости. Разговоры о возвышенной любви вызывали у нее лишь горький смех или циничную улыбку. Она знала, что красива. Она видела, наблюдала в зеркале день за днем, как ее красота становится все совершеннее и утонченней, вызывая в ней самой легкое недоумение и еще большую досаду на саму себя. Она ненавидела свое оскверненное тело, но оно было совершенно. Она боялась заглянуть в свою растоптанную душу и, замечая влюбленные взоры мужчин, слушая их пылкие признания в любви, лишь с досадой сетовала на свой жребий быть объектом подобных излияний. Она не изменяла Валленроду не потому, что боялась его угроз. Все вокруг него были подобны ему. В глазах каждого из мужчин она видела похоть или глупую восторженность, которая бесили ее до умопомрачения. Она знала, что никогда не сможет никого полюбить, но леди Рейвон открыла ей глаза на возможность использовать физическое влечение мужчины в своих целях. Дело было в том, что у нее не было целей. Она не знала, чего она хотела бы получить в обмен на возможность владеть ее телом. До недавнего времени она хотела лишь одного - получить возможность умереть тихо и спокойно, в мире сама с собой.
   Эвелина сидела в кресле у камина и напряженно думала. Встреча с отцом на подворье в Мальборге внезапно вызвала в ней бешеное желание дорого продать свою жизнь, и она с изумлением вдруг ощутила, что к ней вернулось давно забытое желание сражаться, сражаться если не за свою жизнь, то за свою свободу. Она хочет убежать из замка и драться в рядах литвинов, потому что литвины и жемайты, а с ними князь Витовт, были единственными людьми, которые воевали с проклятыми крестоносцами. Возможно, кровавый дурман постоянных сражений был бы единственным лекарством от ее ночных кошмаров.
   Сидя в кресле у очага, она вдруг подумала, что этот молодой самодовольный мужчина, сидевший рядом с ней в кресле у очага, может быть ей полезен. Он мог помочь ей покинуть замок. Он был неравнодушен к ее красоте. Замечая его взгляды в свою сторону, Эвелина импульсивно приняла решение. Она должна попытаться. Он был ее единственным шансом. Крестоносцы и рыцари-гости из Европы не бесполезны для нее в данной ситуации. Они не позволят ей покинуть замок. Зато этот странный польский князь, так похожий на крестоносца, может не только помочь ей выбраться из Мальборга, но и указать дорогу к литвинам, а, может быть, даже добраться до них. Все зависит от того, что именно он хочет за свою помощь. Она тут же с усмешкой одернула сама себя. Что он хочет? Все они хотят одного. Эвелина мстительно нахмурила брови. Красивый поляк получит все, что он запросит, если поможет ей. Она влюбит его в себя, она отдаст ему свое тело и свою душу, она сделает так, что даже если он захочет ее обмануть и не выполнит своих обещаний, он не сможет без нее жить. А рано или поздно, он должен будет покинуть Мальборг по приказу короля. И тогда она уедет с ним, а затем, если он захочет удержать ее возле себя, просто сбежит от него при первом удобном случае. Но для начала она должна стать его любовницей.
   Эвелина на минуту прикрыла глаза, чувствуя себя страшно утомленной нервными потрясениями прошедшего дня и, незаметно для себя, задремала.
   Острожский сидел в кресле подле полыхающего жаром очага и думал о том, что же скрывает от него эта очаровательная девушка с холодным сердцем и завораживающей душу красотой. Она, видимо, уснула, и во сне лицо ее, спокойное и мирное, с четкими тонкими чертами, было классически совершенно, как лицо мадонны с фронтонов костела Святой Богородицы.
  
   Когда Эвелина проснулась, польский князь и Гойта говорили о короле Владиславе-Ягелло, о военных приготовлениях поляков и о мире, который был заключен в Раценже несколько дней назад. С изумлением она услышала, что столь любезная ее сердцу Жемайтия была вновь отдана в руки крестоносцев.
  -Князь Витовт не мог поступить так с Жемайтией! - не успев подумать, вскричала она.
   Мужчины обменялись удивленными взглядами.
  -Князь Витовт всего лишь наместник короля в Жемайтии, - вежливо объяснил ей Острожский. - Решение в данном случае принимали король Владислав Ягелло и польский сейм. Кроме того, Витовт согласился с ними, он собирается воевать с Русью и хочет иметь для этого развязанные руки. Жемайтии вновь придется подождать, как и всем нам.
  -Все вы, мужчины, предатели! - пробормотала Эвелина.
   Князь сделал вид, что не услышал ее слов.
  -Вы, князь, не пойдете с Витовтом в этот раз? - спросил между тем у Острожского Гойта.
  -Думаю, что нет, - отвечал поляк. - Я останусь при дворе короля Владислава.
  -А что, вы воевали вместе с великим князем, знаете его лично? - снова вмешалась в разговор Эвелина, вспоминая о своем великолепном плане.
  -Да, - скупо ответил Острожский.
  -В Жемайтии?
  -В Синей Орде, с Тимур-Кутлуком и Едигеем.
   Эвелина широко открыла глаза.
  -Вы хотите сказать, что вы были в том самом крымском походе князя Витовта, неудачу которого предсказала королева Ядвига?
   Теперь уже князь посмотрел на нее с любопытством.
  - Для такой красивой женщины, вы хорошо информированны, дорогая фройлян Валленрод. Откуда вы это знаете?
  -Вы сражались на Ворскле? - вместо ответа снова спросила Эвелина. - И остались живым? Но позвольте, сколько вам тогда лет? Пять лет назад вы, видимо, были оруженосцем!
  -Я находился в свите князя Витовта, - слегка улыбаясь, отвечал ей князь, радуясь тому, что холодная королева Мальборга внезапно заинтересовалась его персоной. - Мне было тогда 15 лет, и я только что получил золотой пояс и шпоры рыцаря.
  -Вы просто везунчик, - буркнула Эвелина, отворачиваясь от его слишком пристального взгляда и, казалось, теряя интерес к беседе.
   Выждав некоторое время, которое мужчины посвятили живому обсуждению отличий тактики и стратегии планирования военных компаний и сражений между крестоносцами и славянским миром и татарами, Эвелина вновь воспользовалась наступившей паузой для того, чтобы узнать, что она хотела, о самом князе. Пока она раздумывала, с чего начать, разговор между Гойтой и Острожским плавно перешел к русской супруге великого князя, княгине Анне Святославне, дочери смоленского князя, а затем коснулся покойной польской королевы Ядвиги и плоцкой княгини Александры, сестры короля Владислава-Ягелло и тетки Острожского. В конце концов, беседа о роли женщин в истории Польши и Литвы завершилась обсуждением особы нынешней супруги короля, целейской графини Анны, правнучке короля Казимира Великого . Подождав, пока Гойта сведет 'женскую тему' к сетованиям по поводу суровости своей немецкой супруги, Эвелина, невинно округлив глаза, спросила, обращаясь к князю:
  -А вы, вы были женаты, мой принц?
   Она тут же отметила, как помрачнело лицо поляка.
  -Нет, - коротко ответил он.
  -А как же ваш долг перед Польшей? - слегка поддразнила его она. - Шляхтич должен жениться как можно раньше, чтобы в случае своей смерти иметь десяток-другой сыновей, которые заменят его на службе своей стране и королю.
   Видя, что князь никак не прореагировал на это замечание, она подмигнула Гойте и снова спросила с невинным любопытством:
  -Ну, а невеста то у вас есть?
  -И есть, и нет, - поднял голову князь.
   Глаза его блеснули то ли гневом, то ли сожалением, и погасли.
  -Как это так? - удивилась Эвелина, и не смогла удержаться от вопроса: - Она что же, об этом не знает? Или она еще слишком молода для брака?
   Князь смерил Эвелину таким холодным взглядом, что она тут же пожалела о своей дерзости. Затем, пожав плечами, с появившимся в его темных глазах прозрачным ледком отчуждения, любезно, но в то же время холодно объяснил:
  -Не угадали, фройлян Валленрод. Несколько лет тому назад моя юная невеста сбежала из дому с крестоносцем.
   Гойта соболезнующе поцокал языком, одновременно подавая Эвелине знак немедленно прекратить расспросы. Эвелина сама уже была не рада своему любопытству, ответ князя поразил ее, но то, что он сказал далее, повергло ее в состояние, близкое к умопомрачению.
  -Что же вы не спрашиваете, кто она такая, Эвелина? Не смущайтесь, я охотно вам отвечу. Вы видели членов польской делегации сегодня, не правда ли? Тех самых поляков, которые приезжали договариваться об обмене пленными. Среди них был и отец моей несостоявшейся невесты, воевода Ставский, который до сих пор продолжает поиски своей дочери и расспрашивает о ее судьбе всех, кого может, объезжая рыцарские замки один за другим. Но девочка, видимо, вышла замуж за своего любовника, потому что он до сих пор не нашел никакого упоминания о ней. Никаких следов.
  -А вы? - немного осипшим от волнения голосом спросила Эвелина, когда смогла заговорить. - Вы не искали ее?
   Во взгляде поляка просквозило высокомерие.
  -Искал. Но она ясно написала в письме к отцу, что уезжает со своим возлюбленным. К тому же я не знал ее лично. Свадьба была задумана много лет назад по инициативе моего покойного отца и королевы Ядвиги.
  -Но, позвольте, дочь пана Ставского была обручена с одним из литовских принцев Корибутовичей, племянником Витовта! - воскликнула Эвелина.
  -Корибут - родовое имя моего отца. В Польше меня предпочитают звать князем Острожским, наследником польских владений которых я стал после смерти моей матери, - пояснил Острожский, и тут же не удержался от замечания. - Я вижу, вы хорошо знакомы с генеалогией польской аристократии, фройлян Валленрод.
  -Пан Ставский принадлежит к гербу Сулима, - машинально ответила Эвелина, даже не думая о том, что говорит. - В Польше этот род знает каждый ребенок.
  -А вы полячка, Эвелина?
   Она поспешно отвернулась к спасительному огню очага. Ах ты, боже мой! У нее дрожали губы, руки, все поджилки внутри. Значит, он и есть князь Зигмунт Корибут! Пятнадцатилетний мальчик с ослепительной улыбкой, который ушел на войну с князем Витовтом и не вернулся. Точнее, вернулся, но тогда, когда настала очередь исчезнуть ей. Ее несостоявшийся жених, по слухам, то ли брат, то ли просто протеже покойной королевы, взявшей его под свое покровительство после смерти отца, брата короля Владислава Ягелло, литовского князя Нариманта, княжившего в Новгороде Великом. Ее литовский принц, в которого она когда-то была так влюблена! Значит, он и есть польский посол в замке Мальборг! Действительность оказалась даже хуже, чем в ее кошмарах!
  -О Господи!- искренне вырвалось у нее.
   Князь снова пристально посмотрел не нее своими странными темными глазами, но промолчал. Тем временем Гойта встал и пошевелил кочергой угли в очаге.
  -Поздно уже, - сказал он, широко зевнув. - Я, пожалуй, пойду спать. Ваша светлость помнит, где мы поместили его, не так ли? Эвелина же - частый гость в моем доме, она знает, куда ей идти. Еще раз прошу простить старика за то, что нарушаю компанию. Спокойной ночи.
   Когда он ушел, они долгое время молчали, смотрели на полыхающие в очаге угли и думали каждый о своем.
  -Так в чем же причина того, что вы плакали сегодня, Эвелина? - вдруг спросил князь, поднимая на нее глаза.
   От неожиданности Эвелина смешалась.
  -Я была расстроена, - совладав с собой, наконец, сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно холоднее.
  -Чем? Тем, что польские послы покидают Мальборг с освобожденными пленными, а вы остаетесь здесь?
  -Этим тоже, - пробормотала Эвелина.
  -Я все время думаю о вас, - продолжал, между тем, Острожский. - Что заставлят вас так маниакально стремиться к собственному саморазрушению? Вы сказали что-то о том, что ваше возвращение навлечет позор на вашу семью. Что же с вами случилось, Эвелина? Вас изнасиловали? Вы кого-то убили? Что произошло? Сотни женщин попадают в плен, половина из них теряет рассудок и умирает от надругательств, но другая половина выживает и возвращается к нормальной жизни. Поляки только что обменяли большое количество пленных, среди них преимущественно женщины и дети, захваченные во время набегов. Не думаю, что их семьи примут их как опозоренных или выгонят их вон. Что с вами происходит?
  -Не хотите сделать этого по официальным каналам, - добавил он после короткой паузы, - скажите ваше имя мне. Я вернусь в Польшу и найду ваших родных. Если у вас нет родных, я выкуплю вас сам.
   Эвелина уже пришла в себя окончательно.
  -А вы не думали, дорогой князь, - произнесла она с ноткой увещевания в голосе, в манере, какой говорят обычно с непослушными детьми и которая так раздражала Острожского. - Вы не думали, что все рыцари, комтуры и магистр вместе с ними полагают, что я племянница Валленрода, а не какая-то там полячка, и ничто на свете не заставит их изменить это мнение. Особенно если Валленрод сделает большие глаза и скажет, что вы, или кто там еще, ошиблись. Я попала в плен больше четырех лет назад. За это время никто меня официально не искал. Никто в настоящий момент не может доказать, что я - это я, а не Эвелина Валленрод. Никто, кроме комтура Карла фон Валленрод. Он никогда не пойдет на это. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.
  -Даже если дело коснется больших денег? - спросил Острожский, который слушал ее очень внимательно.
   Эвелина покачала головой.
  -Комтур знал, что мой отец богат. Он прекрасно осведомлен, что мой жених также обладает большим состоянием. Дело не в деньгах.
  -У вас есть жених? - быстро спросил князь.
  -Был, - в голосе Эвелины прозвучала горечь. - Только не спрашивайте меня, кто он.
  -Вы полагаете, что я с ним знаком, не так ли? - полуутвердительно сказал Острожский.
  -Я уверена в этом.
   Князь в изумлении приподнял бровь, некоторое время о чем-то раздумывал, а потом снова заговорил:
  -Не хочу казаться невежливым, но чего, в таком случае, добился Валленрод, получив вас? Он что же, питает к вам греховную страсть?
  -Как вы догадались? - с откровенной издевкой в голосе спросила Эвелина. - Полагаю, что если вы еще несмого подумаете, то придете к такому же выводу, что и я - у меня нет иного выхода, кроме, как вы выражаетесь, саморазрушения или побега. Но никто в этом замке не поможет мне бежать!
  -Возможно, есть и другой выход, - помолчав, сказал князь. - Если Валленрод так дорожит вами, что объявил вас своей племянницей, а не любовницей, ведь жениться на вас он не может по уставу Ордена, вы можете выйти замуж. Это реальная возможность уладить дело наиболее оптимальным образом для всех, кроме него.
  -Вы смеетесь! - вскричала Эвелина с ужасом. - Даже если Валленрод сохранил мою репутацию, я ненавижу мужчин!
  -В любом случае, - добавила она немного погодя, заметив странное выражение, появившееся на лице молодого князя, и стараясь лихорадочно исправить впечатление, произведенное ее импульсивным порывом и вырвавшимися словами на польского князя, поддержка которого была ей так нужна, - я не хочу замуж. Я хочу сражаться против Ордена, я хочу отомстить за себя!
   Князь покачал головой и прикрыл глаза, словно утомленный беседой.
   Часы на полке у камина пробили два раза. Эвелина смотрела на его бледное красивое лицо, тени от ресниц на его щеках, каштановые волосы, казавшиеся более темными в полусвете пламени, отбрасываемого огнем очага, на совершенную, классическую линию его носа, четкий очерк губ, разлет бровей, и лихорадочно думала о том, что именно она должна сделать, чтобы привлечь его на свою сторону. На секунду у нее даже мелькнула мысль сознаться ему, кто она такая, и отдаться во власть его решений, дать ему возможность улаживать все проблемы, а самой, наконец, отдохнуть, вздохнуть спокойно по окончании всего этого трехлетнего кошмара. Но она осадила себя, трезво рассудив, что произойдет потом. Отец, несомненно, отдаст ее в монастырь, а в глазах этого красивого молодого князя будет светиться сожаление и жалость, поскольку даже если он неравнодушен к ней, он не сможет на ней жениться, и даже не захочет взять ее в любовницы. Она закончит свою жизнь в монастырской келье. Нет, решительно подумала она, после того, что я перенесла, мне не стоит так легко сдаваться. Леди Рейвон указала мне другой путь. Мне ничего ни стоит попробовать его. В любом случае, мне нечего терять.
   Выпитое для того, чтобы согреться терпкое, темное вино, предложенное Гойтой, давало о себе знать. Ее глаза начали слипаться, по всему телу разливались восхитительные спокойствие и слабость. Она вдруг подумала, что для привлечения мужчины на свою сторону есть древний и веками испытанный способ, путь Саломеи. Она должна сделать его своим любовником. Это ее последний шанс выбраться из замка. Если она потерпит поражение, и комтур узнает о ее измене, то она умрет. Пусть так. Она должна попробовать. Такой шанс не дается дважды.
   Затем, прерывая ее размышления, словно сквозь сон она снова услышала голос князя:
  -Вы устали, Эвелина. Идите спать.
   Она неожиданно развеселилась, решив, что игра стоит свеч.
  -Вы снова командуете, князь! Но дело в том, - она засмеялась, - дело в том, что я не привыкла пить дешевое крепкое вино, и сейчас просто не могу встать. У меня кружится голова.
   Острожский, как зачарованный, смотрел на нее. Улыбка преобразила лицо Эвелины, словно ледяная маска холодности Снежной королевы спала с него, открыв прекрасное, оживленное нежным румянцем лицо молодой девушки, которой она оставалась под покрывалом своего горя. В обычно спокойных серо-голубых глазах заблистало веселье, маленькие нежные ямочки прорезались на щеках, ярко-розовые губы приоткрылись в пленительной, чуть удивленной полуулыбке:
  -Что же мне делать?
  -Я помогу вам подняться, - проглотив ставший в горле от волнения ком, сказал он, поднимаясь из своего кресла и подходя к ней.
   Опершись на его крепкую руку, Эвелина некоторое время стояла, покачиваясь, возле своего кресла, а потом подняла на него глаза и с извиняющей слабой улыбкой сказала:
  -Мне, право, очень жаль, князь. Я не могу идти. Оставьте меня в кресле, я прекрасно высплюсь в нем.
  -Это глупо, - спокойно возразил Острожский. - Вы скажете мне, где находится ваша комнате, и я отнесу вас в постель. Обхватите меня руками за шею и не дергайтесь. Я не кусаюсь.
   В следующую минуту он поднял ее на руки и понес вдоль по коридору в самый конец маленького домика Гойты, где фрау Марта приготовила ей в одной из свободных комнат постель на кровати, по размерам напоминающей супружеское ложе.
  -В скупости нашу хозяйку уж никак не обвинить, - заметил он, осторожно опуская Эвелину на край постели.
   Эвелина с удовлетворением вздохнула, когда ее щека коснулась подушки. Она вытянулась на постели во весь рост и, лежа на спине, сквозь полуприкрытые ресницы смотрела на то, как польский князь покрывает ее одеялом, тщательно подтыкая его концы, словно заботливая нянька. Затем она протянула руки и ее ладони легли на плечи не ожидавшего этого молодого человека.
  -Что вы хотите, Эвелина? - приглушенным от волнения, вызванного ее близостью, голосом спросил он.
   Ладони Эвелины скользнули с его плеч выше по его шее, коснулись густых темных волос. Она взъерошила их и рассмеялась, с удовлетворением заметив, как исказилось судорогой желания его красивое лицо.
  -А чего хотите вы, милый князь? - спросила она. - Ну же, поцелуйте меня вновь, как сделали это во время дождя. Меня еще никто так не целовал. Это забавно. Вы ведь любите все забавное, князь? Остальным, как правило, нужно другое.
   Наслаждаясь замешательством молодого человека, она притянула к себе его голову, и чуть приподнявшись, коснулась своими губами его рта. Когда он, сначала слегка, а затем все крепче и крепче, ответил на ее поцелуй, руки Эвелины вновь скользнули к его плечам и сплелись вокруг его шеи. Она с мгновенным удовлетворением отметила про себя, что отсутствие в его поведении неприкрытого грубого желания, обычно судорогой сводящего мышцы мужчин и ставшего для нее первым побудителем к приступам омерзения, которые она испытывала в лапах своих насильников, не пробуждает в ней обычного отвращения к мужским объятьям. Он просто сначала отвечал на ее поцелуи, а затем, склонившись к ней, опершись коленом о постель, стал целовать ее сам. Его дыхание участилось, но поцелуи были долгими и нежными, он не делал попытки навалиться на нее всем телом и, пользуясь своим физическим превосходством, принудить делать то, что она не хотела. Она не чувствовала ничего, кроме приятного ощущения теплой, словно струящейся по всему телу воды, которое вызывали в ней его поцелуи. Она вновь положила свои ладони ему на плечи, на сей раз, ее пальцы скользнули вниз, под тонкое полотно его рубашки и, раздвинув его, двинулись по твердым буграм мускулов его предплечий к его груди, попутно расстегивая застежки рубашки. Покончив с ними, она стала потихоньку стягивать ее с его плеч. От прикосновения ее рук его тело вздрогнуло и напряглось. Сжимая зубы, чтобы не закричать от страха перед тем, что снова должно было произойти сейчас с ней, Эвелина ощутила, что его тело внезапно вновь расслабилось, поцелуи стали мягче и нежнее, а затем он вообще оторвался от нее.
   Распахнув зажмуренные глаза, Эвелина столкнулась с внимательным взором его темных глаз.
  -Что с тобой происходит, девочка? - мягко спросил он.
   Выпитое вино придало Эвелине смелости.
  -Я не хочу, чтобы вы играли в благородного рыцаря, Острожский. Вы знаете, кто я такая, и что со мной произошло. Я хочу, чтобы вы стали моим любоником. За это вы поможете мне убежать из замка.
   Заглушая сорвавшиеся с губ молодого человека слова протеста, она провела своим пальчиком по его губам, а потом ее ладонь быстро скользнула по его груди, к животу, коснулась жесткой ткани все еще зашнурованных штанов в том самом месте, прикосновение к которому вызвало всплеск яростного восторга во всем его теле.
  -Остановитесь, Эвелина! - сдавленным голосом ответил он, не в силах поверить в то, что происходит. - Я всего лишь мужчина. Я могу и не устоять.
   Сдерживая колотящееся сердце, Эвелина постаралась успокоиться. Он не выглядит насильником, утешала она сама себя, в любом случае, он не будет хуже, чем Валленрод. И он ей нужен, ей так нужна его поддержка и его помощь, может быть не сейчас, но в ближайшем будущем. С его помощью она выберется из этой темной норы, в которой она оказалась, к свету в конце туннеля, который кажется уже так недалеко. Если ей хоть немного повезет, и комтур пусть даже несколько месяцев не узнает о ее измене, то у нее появится реальный шанс раз и навсегда ускользнуть из его цепких лап. Если же он догадается о том, что происходит, она просто примет смерть с достоинством, какая бы она не была. Она не может больше жить так, как она жила последние два года. Всему на свете есть конец.
   Она не успела додумать свою мысль до конца. Гибкое, сильное, горячее тело молодого князя скользнуло в постель рядом с ней, она задрожала, когда его руки коснулись ее тела, но он всего лишь помог ей избавиться от ее платья. Затем их обнаженные тела соприкоснулись. Эвелина почувствовала где-то возле своего живота его возбужденное естество. Ее желание покончить с неприятной для нее неизбежной процедурой как можно скорее было так велико, что она сама прижалась к его груди, положила голову ему на плечо, а свою руку на его гладкое, твердое, словно отполированное бедро, продвигаясь все ближе и ближе к самому опасному месту его тела, надеясь пробудить в нем желание, которое заставит его сделать все, что ему нужно, до конца и уже без ее помощи. Князь не нуждался в поощрении. Его желание захлестнуло его с головой, сметая все опасения и доводы рассудка. Эвелина почувствовала, что постепенно погружается в какое-то странное состояние, приятное и блаженное, как сон или беспамятство.
  
  
  
  
  

Глава 13.

  
  
  Мальборг,
  земли Ордена, конец мая 1404 г
  
   Когда Эвелина спустилась к обеду в зал Большой трапезной во второй половине следующего дня, леди Рейвон встретила ее насмешливой улыбкой.
  - Ну, наконец-то! Наш очаровательный господин польский посол уже выжег дырку своим взглядом на твое пустое кресло!
   Опустив глаза, Эвелина заняла свое место за столом и ничего не ответила. Леди Рейвон пожала плечами и занялась дегустацией блюда, которое лакей тут же поставил перед ней, а затем и перед Эвелиной. Прошло некоторое время, прежде чем Эвелина отважилась бегло взглянуть через полуопущенные ресницы в сторону, где, по-обыкновению, сидел князь Острожский, и с облегчением перевела дыхание. Польский посол о чем-то оживленно разговаривал с бароном Ротенбургом, не обращая никакого внимания на нее, и к их беседе с видимым интересом прислушивались соседи.
   Эвелина успокоилась и взялась за вилку и нож, отдавая должное кулинарному искусству дворцового повара. 'Я определенно сошла с ума, - напряженно размышляла она, машинально, не чувствуя вкуса, пережевывая нежнейшее мясо седла барашка. - Только этим и можно объяснить то, что вчера ночью я прыгнула к нему в постель. Господи Всемогущий! Валленрод прибьет меня на месте за подобный проступок!' Особенно после того памятного разговора с магистром, когда Конрад фон Юнгинген сказал комтуру о том, что польский посол намерен просить у него руки Эвелины. Она вспомнила апоплексический удар, который чуть не получил после этого разговора с магистром комтур Валленрод, и ее настроение немного улучшилось. 'В конце концов, что сделано, то сделано', - философски подумала она. По-крайней мере, у поляка хватает такта не афишировать их отношения. Комтура в настоящий момент нет в замке, и все еще может сойти ей с рук, если она будет достаточно ловкой и сумеет, воспользовавшись помощью князя Острожского, ускользнуть с ним в Польшу, а затем и в Литву.
   Эвелина тряхнула головой, отгоняя докучливые мысли, и тут же заметила быстрый взгляд темных, внимательных глаз польского посла, на миг скользнувший по ее лицу.
  - Ты поедешь с нами на прогулку, Эвелина? - услышала она рядом с собой голос леди Рейвон. - Так, ничего особенного, просто небольшой пикник в лесу на другой стороне Ногаты. Хотя общество, надо сказать, самое избранное. Ульрих фон Юнгинген, мессир де Лорш, мой муж, тоже, согласись, не последний человек в замке, Карл фон Ротенбург, с которым никогда не приходится скучать, наш очаровательный польский посол и еще десятка два рыцарей и дам. Фрау Амалия Альгейм, в том числе. И господин великий казначей. Погода великолепная. Ты едешь?
  - Пожалуй, да.
   Эвелина положила на полуопустошенную тарелку нож и вилку и поднесла к губам салфетку.
  - Бьюсь об заклад, поляк будет кружиться возле тебя, как пчела возле ложки с медом, - подмигнув, сказала ей леди Рейвон, вставая из-за стола.
   Леди Рейвон ошиблась. Когда кортеж праздных придворных собрался во дворе замка, и процессия сформировалась, князь Острожский оказался позади Эвелины и леди Рейвон, рядом с европейскими рыцарями и Карлом фон Ротенбургом. По одну сторону от Эвелины гарцевал на черном аргамаке великий казначей фон Вобеке, по другую, рядом с леди Рейвон, находился ее муж, высокий, сухопарый, молчаливый англичанин, командир Белого отряда , пришедшего из Англии с целью помочь рыцарям Ордена воевать с язычниками в Литве. Герцог Ульрих фон Юнгинген и графиня Амалия Альгейм были соседями Эвелины и леди Рейвон впереди.
   После почти получасовых приготовлений, во время которых оруженосцы рыцарей носились взад-вперед, как стрижи, доставая забытое или доделывая недоделанное, Ульрих фон Юнгинген, наконец, дал сигнал к отправлению.
   В воротах они оказались одновременно с отрядом тяжеловооруженных итальянских рыцарей, также отправлявшихся прочь из замка, но, судя по качеству и обилию их брони и оружия, вовсе не на прогулку, а на войну.
  - Один из отрядов, посланных на подкрепление комтуру Вернеру фон Теттинхему в Литву, - уловила Эвелина отрывок фразы, которую произнес, обращаясь к графине Амалии, галантный брат великого магистра.
   Пока они ожидали, когда опустят мост, европейские рыцари из кортежа придворных переговаривались с итальянцами, расспрашивая их о цели похода, о сроках возвращения, давали им советы и шутливые напутствия. Итальянцы, кто в шлемах с поднятыми забралами, кто вообще пока без шлемов, охотно шутили и смеялись, предвкушая грядущие сражения и возможность легкой наживы. Один из них, совсем еще мальчик, тот самый, который во время обеда, даваемого в честь представления польского посла, так искренне пожалел о том, что крестить в Польше и Московии уже некого, сеньор Бартоломео Контарини, застенчиво улыбнулся и отважился помахать рукой Эвелине, с которой у него установились добрые, дружеские отношения. Она прекрасно говорила по-итальянски и была так красива, что впечатлительный итальянский мальчик сразу же влюбился в нее и объявил ее своей дамой сердца. Оказалось, что он происходил из знатного римского рода Контарини, к венецианской ветви которого принадлежала покойная мать Эвелины. После того, как юноша узнал об этом, он стал относиться к ней, как к обожаемой старшей сестре, раз в неделю посылал ей цветы и приглашал на все мероприятия итальянцев, чем весьма раздражал подозрительного комтура.
   В ответ на приветствие сеньора Бартоломео, Эвелина также улыбнулась и помахала ему рукой. Юноша зарделся ярким мальчишеским румянцем, а в душе его взыграло столь понятное для семнадцатилетнего юнца непреодолимое желание сейчас же, на глазах своей дамы сердца, совершить незабываемый подвиг, который будут воспевать в столетиях, или, по-крайней мере, показать ей, какой он красивый, ловкий и сильный.
   К тому времени мост спустили, и кортеж придворных, давая дорогу военному отряду, немного посторонился, пропуская его вперед, а затем пристроился в арьергарде. Сеньор Бартоломео еще раз обернулся, чтобы последний раз взглянуть на Эвелину, увидел ее улыбку, все еще поднятую в приветствии, затянутую в белый шелк перчатки руку, и неожиданно решил, что пришло время действовать. Он поднял на дыбы своего коня, заставил его развернуться по направлению к кортежу придворных, и гордо отсалютовал Эвелине своим тяжелым старинным мечом, доставшимся ему от предков, эфес которого был усыпан бриллиантами чистой воды. Его огромный каурый жеребец, обычно спокойный, внезапно испугался обилия людей, близости реки, сверкания и отблесков на солнце доспехов и оружия, и сделал пару громадных скачков в сторону, расстраивая ряды итальянцев, а затем загарцевал на месте, тщетно усмиряемый рукой всадника, рассерженного тем, что конь не желает ему повиноваться. По молодости и неопытности, сеньор Бартоломео натянул поводья слишком сильно и повредил чувствительные ноздри животного. Жеребец взревел от боли и, уже ничего не видя перед собой, рванулся вперед, сделал несколько судорожных скачков взад, вперед, вбок, и в следующее мгновение всадник с конем уже летели вниз с моста, с расстояния в несколько десятков метров, туда, где бурлила неспокойная вода глубокой Ногаты.
   Все это произошло так быстро, что улыбка не успела сойти с губ Эвелины. Итальянцы, как один, ахнули и столпились, разрушив стройные ряды воинского построения, на краю моста. Кортеж придворных, моментально рассыпавшись, присоединился к ним.
   Леди Рейвон, бледная, прикрыв рот рукой, неотрывно смотрела вниз, где расходились круги от ушедших от удара под воду молодого рыцаря и его коня. Итальянцы вокруг заголосили, закричали, заламывая руки и указывая в направлении падения. Эвелина, с бьющимся где-то возле горла от ужаса сердцем, заледеневшим взглядом, до рези в глазах, уставилась на неспокойную рябь воды, словно надеясь, что случится чудо, и сеньор Бартоломео, живой и здоровый, вынырнет сейчас из воды и улыбнется ей ясно и светло, как умеют улыбаться не знающие жизни семнадцатилетние мальчики.
  - Он утонет! - услышала она рядом с собой голос великого казначея Ордена фон Вобеке. - Если уже не утонул. Доспехи слишком тяжелые, он не сможет избавиться от них самостоятельно, кроме того он на коне. Глупый мальчишка!
  - Но ведь кто-нибудь из рыцарей мог бы ему помочь, - непослушными губами прошептала Эвелина. - Кто-то из его друзей, оруженосцев. Он богат, этот мальчик, они получат хорошее вознаграждение!
  - Итальянцы все в доспехах, пока они станут их расшнуровывать, юнец успеет отдать богу душу, да и не будет никто из них ради него снимать доспехи! Что же до оруженосцев, надо быть сумашедшим, чтобы прыгать с моста с такой высоты, кроме того, редко кто из них умеет плавать.
  - Плавать достаточно хорошо, чтобы достать его со дна, - с мягким французским акцентом сказал по-немецки рыцарь де Лорш с сожалением в голосе. - Бедный мальчик! Если бы на реке были рыбаки. Но сегодня, как назло, никого нет! Слишком поздно!
  - Они что же, не собираются помогать мальчишке?! - раздался позади Эвелины такой знакомый голос польского князя.
   Эвелина резко обернулась.
   Позади нее стояли, разговаривая, также как все, не сводя глаз с поверхности воды, барон фон Ротенбург и князь Острожский.
  - Он же утонет, идиоты! - уже возмущенно сказал Острожский.
  - Сейчас ему может помочь лишь господь бог! - сокрушенно откликнулся Карл фон Ротенбург.
  - Стоит ли затруднять его по таким мелочам! - сердито пробормотал поляк.
   Замедленно, словно во сне, Эвелина видела, как он скидывает свой белый атласный камзол, расшитый жемчугом и серебром, его длинные гибкие пальцы, в спешке ломавшие застежки легкой парадной кольчуги. Затем, отбросив в сторону железо кольчуги, польский князь одним движением соскользнул с коня. Уже на полпути к краю моста он сбросил с пояса перевязь с мечом, а затем, на миг замешкавшись, отстегнул шпоры со своих мягких низких, литовских по покрою, сделанных из лосиной шкуры, сапог, и тут же, не останавливаясь, прыгнул в воду. Его гибкое сильное тело изогнулось в воздухе дугой, затем выпрямилось, как струна, и он вошел в воду почти без брызг, с легким всплеском. В тот момент, когда он нырнул, Эвелина со свойственной в минуты опасности пристальностью взгляда к деталям успела заметить, как сверкнул в его руке вытащенный одним движением из-за голенища сапога длинный острый кинжал.
   Дамы снова ахнули, леди Рейвон прижала одну руку к сердцу, другую - к голове, а итальянцы разразились целым каскадом беспорядочных восклицаний, обозначающих все оттенки чувств, от восхищения благородным поступком придворного магистра, до вспыхнувшей вдруг в их сердцах надежды на спасение мальчика.
   Все столпились на краю моста, напряженно вглядываясь в поверхность воды. На стенах замка караульные, побросав посты, маячили тут и там, с упоением наблюдая захватывающий спектакль, разворачивающийся на их глазах.
   Первым на поверхность вынырнул храпящий конь с обрезанными удилами и стременами. Теперь уже в воду прыгнул оруженосец польского князя и, доплыв до немного успокоившегося к тому времени животного, ухватил его за узду, затем - за мокрую гриву, и стал подталкивать его в направлении берега. Затем на какое-то мгновение вынырнула темноволосая голова польского князя, он вдохнул в легкие воздуха и снова стремительно ушел на глубину. Наконец, несколько томительных минут спустя, он вытолкнул на поверхность воды безжизненно мотавшуюся из стороны в сторону голову сеньора Бартоломео.
   Итальянцы на мосту бешено зааплодировали и закричали что-то нечленораздельное. Польский князь, тем временем, удерживая на плаву обмякшее тело юноши, который судя по всему, находился без сознания, поплыл, увлекая его за собой, к противоположному пологому берегу Ногаты.
  - Какой великолепный мужчина! - выдохнула леди Рейвон, все еще прижимая руку к груди. - И какой благородный рыцарский поступок!
  - Сумасшедший! - с лаконичностью англичанина отозвался ее муж.
  - Чтобы извлечь парня из воды, ему понадобилось обрезать удила, подпруги у коня, а затем все ремешки, которые удерживали доспехи парня, - со знанием дела пояснил Эвелине великий казначей Ордена фон Вобеке. - Жалко, латы утонули. У этих итальянцев, знаете ли, прекрасные доспехи из хорошей стали, крепкие и красивые, и, конечно же, неимоверно дорогие.
  - Я думаю, мальчика все равно уже не спасти, - меланхолично вздохнула графиня Амалия Альгейм. - Так что, польский принц совершенно напрасно рисковал своей жизнью. Он, несомненно, успел захлебнуться.
  - Пошлите за доктором, - коротко распорядился Ульрих фон Юнгинген и, пришпорив коня, поскакал вперед, стремясь скорее пересечь мост и увидеть, что происходит на другом берегу.
   Придворный кортеж, разбив стройные ряды, предписанные этикетом, устремился вслед за ним. Итальянцы уже ускакали на другой берег, сразу же после того, как увидели, что именно туда направлялся польский князь. Эвелина, старавшаяся не отставать от Ульриха фон Юнгингена, оказалась на противоположном замку берегу Ногаты уже после того, как польский князь вытащил на берег безжизненное тело сеньора Бартоломео. Итальянцы и несколько человек из придворного кортежа, успевшие прискакать раньше Эвелины, уже окружили их плотной толпой, из которой слышались возгласы сожаления и горестные восклицания. Нарушая все правила поведения благовоспитанной барышни, Эвелина протиснулась между рыцарями в самый центр толпы, где на траве лежало тело юноши, и непроизвольно издала тихое, сдавленное восклицание ужаса. Несчастный мальчик, несомненно, был мертв. Его лицо отливало на солнце какой-то невероятной смесью синевы с зеленоватым оттенком, глаза были закрыты, руки и ноги безжизненно обмякли, а рот так и остался полуоткрыт, словно в последнем крике о помощи.
   Эвелина опустилась перед ним на колени и взяла его руку в свою. Рука сеньора Бартоломео была мокрой и холодной как лед.
   В это мгновение кто-то тронул ее за плечо. Эвелина подняла глаза и увидела напряженное лицо польского князя, которого в первый момент она и не заметила, движимая неудержимым стремлением узнать, что же стряслось с бедным мальчиком. Поляк был так же вопиюще мокр, как и молодой итальянец, с его одежды ручьями стекала вода, но он уже восстановил дыхание после изнурительной борьбы с течением Ногаты за свою жизнь и тело несчастного сеньора Бартоломео. Отводя назад с лица влажные пряди волос, казавшихся темнее обыкновенного, он тихо заметил:
  -Отойдите от него, Эвелина, и отпустите его руку. Это неприлично, в конце концов! Вспомните, что говорил вам дядюшка насчет ландскнехтов. Вы весьма художественно мне это описали.
  -По-крайней мере, мы сможем достойно похоронить его тело, - в волнении не замечая сарказма, прозвучавшего в его голосе, сказала Эвелина, устремляя на него полные горя и боли светлые глаза.
  -Он еще нас с вами переживет, если вы немедленно от него отойдете. Оставьте его, мадмуазель Валленрод! - со светской любезностью, с какой он обычно говорил с дамами, так не вязавшейся с трагизмом нынешней ситуации, повторил свою просьбу польский князь и бросил несколько слов по-литовски своему оруженосцу.
   Тот подошел поближе, вдвоем они аккуратно уложили мальчика на спину, так, что его подбородок оказался приподнят, а руки и ноги свободно разметались по траве. Карл фон Ротенбург и Ульрих фон Юнгинген одновременно протянули Эвелине руки, чтобы помочь ей подняться.
   Дальше, к ужасу Эвелины, началось нечто невообразимое. Острожский стал на колени перед телом сеньора Бартоломео и, упершись коленом ноги о землю, сложенными в замок ладонями рук начал равномерно, сильно, ритмичными ударами нажимать на грудную клетку юноши, так сильно, что Эвелине казалось, у трупа трещали кости, а лицо сеньора Бартоломео стало странного красновато-фиолетового оттенка. Потом он сменил положение и, зажав пальцами его нос, приник своим ртом к его рту, несколько раз резко вдохнув в него воздух, словно стремясь передать тому часть своего собственного дыхания. Онемев от кощунства происходящего на ее глазах надругательства над трупом, Эвелина смотрела на него, не в силах проронить ни слова. Поляк, между тем, повторил эту процедуру несколько раз, прежде чем Эвелина уже немного пришла в себя от ужаса и избавилась, наконец, от сжавшей ее горло судороги, мешавшей ей закричать и просить брата великого магистра прекратить это издевательство над бездыханным телом сеньора Бартоломео. Она только открыла рот, чтобы сделать это, как лицо мальчика внезапно стало пунцовым, он вздрогнул, закашлялся, и из горла его несколько раз подряд низверглись потоки речной воды. Потом он распахнул глаза, схватился за руку польского князя и, с его помощью поднявшись на колени, продолжал и продолжал выливать из своего желудка неимоверное количество воды, которое он наглотался, будучи в реке. Наконец он остановился и мутными глазами уставился в лицо Острожского.
  - Спасибо, принц, - сипло сказал он и снова в изнеможении повалился на траву.
  - Вот теперь ему нужен доктор, - удовлетворенно сказал поляк, поднимаясь.
   Мальчик-оруженосец немедленно набросил ему на плечи теплый плащ.
  - Распорядитесь отвести его обратно в замок, - сказал Острожский, обращаясь к командиру итальянцев, рыцарю Лоренцо дель Ортега, - боюсь, ему придется на некоторое время отложить исполнение своей мечты о миссионерской деятельности в Литве. В любом случае, ко времени вашего возвращения он будет здоров.
  - Вы совершили чудо! - взволнованно произнес, протискиваясь к Острожскому, дядя сеньора Бартоломео, граф Контарини. - Вы спасли ему жизнь дважды! Это невероятно! Я глазам своим не верю! Это просто чудо, чудо, знамение Божье!
   Губы польского князя изогнулись в насмешливой улыбке.
  - Ну что вы, сеньор Контарини! Это просто один из литовских трюков. Тот самый, каким, знаете ли, дикие языческие племена возвращают с того света утопленников. Мне, право, было даже как-то неудобно применять его в таком благочестивом обществе. В любом случае, благодарю за комплимент.
  -Отныне и навсегда я ваш должник! - торжественно заявил в ответ от волнения не особо прислушивавшийся к смыслу его слов итальянский граф. - Этот мальчик - единственный наследник своего рода. И этот поход в Литву должен был стать для него последней вехой его крестового похода за славой! Родные настоятельно требуют, чтобы он вернулся в Рим и вступил в права наследия после неожиданной трагической смерти его старшего брата. Это очень, очень богатый и влиятельный род в Италии, поверьте мне!
   Судя по всему, взволнованный граф Контарини мог говорить на эту тему еще довольно долго, но тут, к явному облегчению поляка, в дело вмешался герцог Ульрих фон Юнгинген.
  - Очень жаль прерывать вас, господин Контарини, - вежливо, но твердо сказал он, - но князю нужно вернуться в замок и сменить одежду, кроме того, сеньор Ортега получил предписание двигаться в поход, а мы, люди военные, не в состоянии игнорировать подобного рода приказы. Вы сможете встретиться с князем и поблагодарить его позже, когда вернетесь в замок. Не беспокойтесь, я возьму все хлопоты о здоровье и благополучии сеньора Бартоломео под свое личное наблюдение, - добавил он, проследив за направлением обеспокоенного взгляда итальянского рыцаря. - Идите с Богом и вернитесь назад живым!
  - Идите и бейте язычников, чьи приемы возвращения к жизни утопленников спасли жизнь вашему племяннику, - ехидно прошептал на ухо Эвелине барон Карл Ротенбург. - Жизнь - забавная штука, вы не находите, фройлян?
   Эвелина не ответила. Она смотрела в сторону замка, от которого по мосту катила большая дорожная карета, приближаясь в их направлении. Когда она остановилась, не доезжая нескольких метров до сидевшего на траве сеньора Бартоломео, из нее выскочил маленький, толстый человечек, в котором Эвелина безошибочно узнала дворцового врача, по отзывам комтура Валленрода, шарлатана, невежду и чернокнижника. Сеньора Бартоломео уложили в карету, и она вновь запрыгала по булыжным камням мощеной дороги назад к мосту, ведущему к воротам замка. Эвелина поискала глазами стройную фигуру в темном плаще, пытаясь определить, куда делся польский князь, и барон Ротенбург тут же услужливо показал ей две темные точки, маячившие уже почти возле самых ворот - князя и его оруженосца, возвращавшихся в замок.
  -Боюсь, без нашего милейшего господина польского посла прогулка будет менее увлекательной, - со вздохом сказала леди Рейвон, ни к кому не обращаясь.
  -Он уже предоставил в ваше распоряжение, миледи, целое представление, - все с тем же непроницаемым выражением лица сказал ее муж. - Грешно, право, требовать от него большего!
   Под смешки придворных леди Рейвон сделала кислое лицо и закатила глаза, прежде чем ответить ему с кротким выражением, но с сочившимся в голосе сдержанным сарказмом:
  - Меня бы устроило просто само его присутствие, милорд, его обаяние и его улыбка, а так же то ощущение безопасности, которое я при этом испытываю. Оно дает мне уверенность в том, что если я, не дай, бог свалюсь с моста в воду или на меня нападет волк, рядом со мной будет этот очаровательный, сумасшедший, как вы выразились, милорд, молодой человек, который не задумается рискнуть своей жизнью, чтобы меня спасти!
   Ульрих фон Юнгинген, уже сидевший на коне и слышавший их перебранку, опустил поводья и, подняв руки, несколько раз похлопал затянутыми в серые лайковые перчатки ладонями, подражая аплодисментам:
  - Достойный ответ, моя дорогая леди! Я думаю, вы выразили мнение всех без исключения дам. А теперь, господа, я прошу вас всех занять места в кортеже, и мы продолжим нашу прогулку. Господин польский посол, - добавил он, посмотрев в сторону леди Джейн, ответившей ему почтительным наклоном головы, - присоединится к нам позднее. По крайней мере, так он мне заявил, отправляясь в замок.
   Полчаса спустя кортеж придворных достиг живописной деревушки в излучине небольшой реки, притока Ногаты, конечной цели путешествия, где находился охотничий домик, принадлежавший магистру, который так же, как и многие королевские особы того времени, был страстным любителем охоты.
   Возле коновязи у домика придворные спешились и, по-обыкновению, дожидаясь сигнала к начале охоты, разбрелись кто куда, пользуясь возможностью побыть на свежем воздухе после недель, проведенных в душных и влажных стенах холодного замка.
   Карл фон Ротенбург принес леди Джейн и Эвелине высокие запотевшие бокалы с холодной водой. Они сидели на поваленном стволе дерева, и Эвелина с наслаждением вдыхала свежий весенний воздух, запахи леса, коры, еще не оттаявшей от зимнего холода земли, и влажный, немного тягучий запах болота, располагавшегося, судя по лягушиному кваканью, где-то неподалеку.
  - Вернулся Острожский, - жизнерадостно сообщил Карл Ротенбург, протягивая бокалы дамам. - Сеньор Бартоломео чувствует себя вполне сносно, учитывая его положение, а наш господин посол свеж и чист, как новая монетка, словно и не нырял сегодня в поисках железного болвана и его коня на самое дно Ногаты. Ульрих пригласил его на охоту, и все европейские рыцари тотчас же сгрудились вокруг него со своими поздравлениями его невероятной отваге, словно в предчувствии того, как необходимо им завести знакомство с поляком на случай, если им когда-либо приведется грохнуться с моста.
  - Вы неисправимы, Карл! - покачала головой леди Джейн, улыбаясь.
  - За это вы и любите меня, миледи, - осклабился в ответ барон фон Ротенбург, оглядываясь по сторонам, нет ли где поблизости лорда Рейвона.
   Эвелина почувствовала себя лишней. Она мило поблагодарила Карла за освежающий бокал воды, поднялась с их импровизированной скамьи и, предупредив леди Джейн, что она присоединится к остальным, пошла в сторону раздававшихся с поляны громких голосов.
   Возле коновязи, разговаривая, стояли рыцарь де Лорш, сеньор де Мендоса, великий казначей фон Вобеке и графиня Амалия Альгейм. Первое, что бросилось в глаза Эвелине, была высокая гибкая фигура польского посла среди них, сменившего белый костюм, который был на нем утром, на серый с серебром. Он выглядел по обыкновению безукоризненно, как настоящий придворный, словно находился сейчас не в центре немецкой провинциальной деревеньки, а на приеме у великого магистра в Высоком зале Верхнего замка. Единственным послаблением, сделанным в пользу прогулки на природе, были его низкие, мягкие сапоги из лосиной кожи, скроенные по литовской моде, но согласно европейской традиции, имеющие жесткую подошву и небольшой каблук.
   При появлении Эвелины разговор тут же оборвался. Удивленный этим поляк обернулся, увидел ее и, сказав присутствующим несколько слов, встреченных понимающими улыбками и насмешками, пошел ей навстречу.
  - Чертовски красивая девчонка! - пробормотал сеньор де Мендоса себе под нос, не сводя глаз с Эвелины, одетой в белую, с золотым шитьем амазонку, распущенные светлые волосы которой отливали на солнце золотом, делая ее похожей на небесного ангела с церковных фресок.
   Рыцарь де Лорш тонко усмехнулся.
  - Похоже, нашей снежной принцессе-недотроге нашелся достойный принц.
  - Комтур Валленрод никогда не согласится с этим, - заметила графиня Амалия, обращаясь к великому казначею фон Вобеке. - Сам Конрад говорил с ним о желательности брака поляка и Эвелины, но Валленрод с негодованием его отверг. Ни за что и никогда его дорогая девочка не достанется этому проклятому племени! - с легкой гримасой процитировала она слова комтура.
  - Дело кончится адюльтером! - с пафосом предсказал сеньор де Мендоса.
  - Типун вам на язык, сеньор! - замахал на него руками рыцарь де Лорш.
   Эвелина и князь Острожский встретились где-то на середине поляны. Протягивая ему руку для поцелуя, Эвелина сдернула перчатку и, глядя на его склоненную к ее руке голову с безукоризненно уложенными темно-каштановыми волосами, взволнованно сказала:
  - Спасибо вам за Бартоломео, князь! Я просто не знаю, как вас благодарить за спасение его жизни! Этот мальчик - мой единственный настоящий друг в замке!
   Поляк разогнулся, все еще удерживая руку Эвелины возле своих губ. Взгляд его темных глаз скользнул по ее лицу.
  - Такой же, как и я? - в следующую минуту, приподняв бровь, с легкой насмешкой спросил он.
  - Вы - мой любовник, князь, - понизив голос, быстро ответила Эвелина, глядя прямо ему в лицо. - А он - мой друг. Вы не находите разницы?
  - Допустим, - в глазах польского князя промелькнуло удивление. - Разве что, одно. На каком языке проходит ваше дружеское общение с сеньором Бартоломео? Он же, если мне не изменяет память, не знает немецкого языка.
  - На итальянском, - коротко сказала Эвелина.
   Острожский едва приметно усмехнулся.
  - Значит, ваш итальянский действительно так же хорош, как и польский.
  - Я, кажется, упоминала, что моя мать была наполовину итальянка, - неохотно пояснила Эвелина. - К тому же, по ее линии мы с сеньором Бартоломео дальние родственники.
  - Даже вот как! - Острожский выглядел озадаченным. - Разрешите полюбопытствовать, кем была ваша матушка на вторую половину?
  - Русская.
  - Так вот значит в чем причина, которая заставляет вас так стремиться в Литву, - задумчиво пробормотал польский князь, словно сам про себя. - У вас там родные?
  - Вы снова не угадали, - сказала Эвелина, вежливо пытаясь освободить из его рук свою ладонь. - Моя мать была из Новгорода Великого.
  - Как тесен мир! - снова приподнял бровь Острожский, внимательно глядя на Эвелину. - Мой отец, князь Наримант, как вы, может быть, слышали, был одно время князем-наместником в Новгороде и Пскове, и я провел там свои ранние детские годы. Ваш дед был богатым купцом, надо полагать? Судя по тому, что его угораздило жениться на итальянке.
  - Сейчас же прекратите меня расспрашивать! - рассердилась Эвелина, выдергивая свои тонкие пальчики из его рук. - Я никогда не скажу вам своего имени! Для вас я Эвелина Валленрод, и только.
  - Думаю, мне не особенно сложно будет узнать, кто из польских вельмож Ягайлы женат на русской из Новгорода Великого, чья мать была итальянкой, - с вежливой улыбкой сказал Острожский, и в тот же миг заметил, как на дне светлых, прозрачных серо-голубых глаз Эвелины вспыхнул беспокойный огонек страха.
  - Вот вам и разница между другом и любовником! - быстро, с горечью, сказала Эвелина. - Бартоломео принимает меня такой, какая я есть, а вы выспрашиваете и вынюхиваете то, что я хотела бы сохранить в тайне!
   Она отвернулась от него, подхватила подол своей юбки, и побежала по направлению к небольшой рощице, находившейся в противоположной стороне от того места, где сидели, любезничая, на стволе поваленного дерева леди Рейвон и барон фон Ротенбург.
   Когда Острожский догнал ее, она уже была в подлеске, надежно скрытом от взглядов остальных густой листвой. Польский князь остановил Эвелину, развернул ее к себе и приблизил к ее лицу свое красивое бледное лицо. В его темных глазах блеснуло предупреждение.
  - Единственной целью моих изысканий является всего лишь пылкое желание встретиться с вашим отцом, - медленно, глядя в глаза Эвелины напряженным и откровенно чувственным взглядом, сказал он.
   Его губы легонько коснулись волос на ее виске и мягко скользнули вниз, к изгибу шеи Эвелины.
  - Я хочу встретиться с ним с единственной целью просить у него вашей руки. Потому что с Валленродом мне не везет.
   Он отстранился от Эвелины в то самое мгновение, когда она собиралась оттолкнуть его.
  - Нам лучше вернуться к остальным, - тут же заметил он. - Я не хочу, чтобы впечатлительная графиня Альмейн рассказывала всем и каждому, что господин польский посол и фройлян Эвелина Валленрод в разгар светских развлечений предпочли сбежать в лесок. Вашему дядюшке это определенно не понравится.
   Он сделал паузу, после чего обычным будничным голосом, словно само собой разумеющееся, добавил:
  - Мы встретимся с вами в глухом крыле Среднего замка, сегодня после ужина.
  - Как мне это понимать? - внимательно глядя на него снизу вверх, спросила Эвелина и, понизив голос, спросила: - Вы принуждаете меня, князь?
  - Я?
   Поляк уже было отвернулся, намереваясь покинуть рощицу первым, но после ее слов вновь обернулся к Эвелине. Гибкость и кошачья мягкость его движений завораживали Эвелину. От него шли ощутимые даже ею флюиды опасного мужского обаяния, привлекательности хищника, играющего со своей добычей перед тем, как ее съесть. Затем он улыбнулся, его глаза холодно блеснули.
  - Это вы, Эвелина, лишь минуту тому назад объявили меня своим любовником. После единственной ночи, проведенной вами по большей части в пьяном угаре. Это вам, по-видимому, так нужна моя помощь, что вы согласны терпеть мою любовь. Вы же знаете, что я люблю вас, не правда ли? И я так, черт возьми, по-глупому влюблен, а в настоящее время еще и лишен возможности получить вас, что готов терпеть подобное положение дел. Но берегитесь, я человек упрямый, и я клянусь вам, вы будете принадлежать мне!
  - Никогда, по своей собственной воле, я не буду принадлежать ни одному мужчине! - вежливо сказала в ответ Эвелина, поравнявшись с ним, и вслед за тем, подняв голову и расправив плечи, вышла на поляну.
  - Даже если полюбите его? - бросил ей в спину польский князь.
  - Я не могу любить! - не поворачивая в его сторону головы, ответила Эвелина, рассеянно оглядывая поляну в поисках леди Рейвон или Карла фон Ротенбурга, общество которых помогло бы ей избавиться от опасной близости польского посла.
  - Разве вы не человек? - тихо удивился князь.
  - Нет! Та, кем я когда-то была, умерла несколько лет назад. Я всего лишь красивая кукла-марионетка в руках комтура Валленрода.
  - Потому что вы смирились с этим, - сказал Острожский, выходя вслед за Эвелиной из рощицы и делая выражение своего лица надменно-спокойным, любезным и даже скучающим, потому что при его появлении глаза многих придворных на поляне обратились к нему. - Боритесь, Эвелина, но боритесь так, чтобы вас трудно было наказать и вам не пришлось снова резать себе вены! Не бойтесь принимать чужую помощь - большинство мужчин готово помогать прекрасной даме если не бескорыстно, то в кредит.
  - Как вы, например, - сохраняя маску радушия на своем лице, уточнила Эвелина.
   Князь повернулся к ней с выражением непонятного сожаления на его красивом бледном, с чеканным профилем, лице.
  - Вы пытаетесь узнать, можно ли просить меня об услуге, предварительно заплатив мне вперед? - медленно спросил он с таким выражением, что у Эвелины вспыхнули щеки.
  - Всем мужчинам всегда нужно только одно, - сердито сказала она, стараясь контролировать свои эмоции, потому, что на поляне было слишком много людей.
  - Не спорю, - спокойно согласился польский посол. - Так о чем же вы хотели меня просить?
   Эвелина как можно непринужденнее огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого не было, и, видимо, вполне удовлетворенная результатом своего осмотра, тихо, не поворачивая в сторону князя головы и не глядя на него, чтобы сохранять видимость ничего не значащей светской болтовни, сказала:
  - Я хочу, чтобы вы увезли меня из Мальборга и помогли добраться до Литвы.
   Князь ничего не успел ответить, потому что в это время заиграл охотничий рожок, означавший сигнал к началу охоты, и к ним галопом, красуясь на своем черном, с белым пятном на лбу, жеребце подскакал возбужденный барон Карл фон Ротенбург.
  - Острожский, ну что же вы! - закричал он. - Кончайте с любезностями, мы опоздаем к травле!
  - Я подумаю над вашим предложением, - обращаясь к Эвелине, сказал поляк.
   Расторопный оруженосец уже подвел ему коня, он по-литовски, не касаясь ногой стремян, взлетел в седло, ибо к тому же, в отличие от остальных, не был обременен кольчугой, и разбирая поводья, наклонившись к Эвелине с седла, негромко повторил:
  - Мы поговорим сегодня вечером в замке.
  - Безопаснее всего говорить о делах в местах скопления людей! - запрокинув голову, не согласилась Эвелина, глядя на него, большими светло-серыми глазами, свет которых, казалось, зачаровывал князя. - Езжайте вперед, Острожский, я присоединюсь к охоте позже, и тогда мы сможем обсудить все серьезно.
  - Я не могу обсуждать дела на охоте, - насмешливо сказал молодой князь. - На охоте я думаю только о звере, которого хочу затравить. Будьте благоразумны, Эвелина. Мы поговорим в Мальборге, после ужина. В глухом крыле Среднего замка. И помните, я вам еще ничего не обещал.
  
  
  

Глава 14.

  
  Мальборг,
  земли Ордена, конец мая 1404 г
  
   Эвелина отправилась на встречу с польским князем сразу же после того, как покинула трапезную, однако опередить Острожского ей не удалось. Еще только поворачивая в дальний конец коридора, она увидела в его глубине высокую стройную фигуру Острожского. Он обернулся в ее сторону и ждал, пока она приблизится, не сводя с нее взгляда темных, непроницаемых, как ночь, глаз.
   В полутьме коридора она казалась ему небесным виденьем: все в том же белом платье, отделанном золотыми нитями, с распущенными по плечам густыми светло-русыми волосами, удерживаемыми лишь тонким золотым обручем на голове.
  -Вы подумали над моим предложением? - спросила Эвелина, помедлив, остановившись рядом с ним.
   Он коротко кивнул и, заложив руки за спину, чтобы удержаться от желания коснуться ее, просто смотрел не нее и ждал, что она скажет.
  -Вы поможете мне? - не дождавшись, пока он заговорит сам, снова спросила Эвелина.
  -Да, - коротко сказал князь.
   В полутьме коридора Эвелина не могла рассмотреть выражение его лица. Тряхнув распущенными по плечам золотистыми кудрями, по которым скользнул взгляд князя, она неизвестно почему досадуя на себя, в очередной раз спросила:
  -И какова же будет ваша цена?
   На лице поляка показалось задумчивое выражение, в его голосе, когда он, помедлив, ответил на ее вопрос, звучала двусмысленность:
  -А у вас есть что предложить?
  -Ничего, кроме собственного тела! - вспыхнула Эвелина, награждая его сердитым взглядом. - Не морочьте мне голову князь. Скажите, что вы хотите, и давайте поскорее покончим с этим!
   Острожский с непроницаемым выражением посмотрел на нее. Эта странная девушка, казалось, не замечала своей красоты и не понимала, какое действие она производила на мужчин. Он был готов каждую минуту рисковать своей жизнью за то, чтобы получить ее в свое владение, получить ее тело, получить ее душу, получить ее любовь. Он был молод, красив, знатен, богат, он мог выбирать себе невесту при любом европейском дворе, но не мог завоевать любовь этой странной девушки из Орденского замка. Его губы изогнулись в насмешливой улыбке над самим собой, когда он мягко ответил, заставив Эвелину вздрогнуть от изумления и пристально посмотреть ему в лицо:
  - В таком случае, я хочу, чтобы вы поклялись мне, что когда я сделаю вам очередное предложение, мы с вами немедленно обвенчаемся.
  - Нет! - вырвалось у нее непроизвольно, и она тут же прикусила себе язык.
   Острожский остался невозмутим.
  - Что ж. Будем считать, что наша сделка не состоялась.
   Он повернулся, собираясь уйти.
   Эвелина до боли закусила губу.
  -Я предлагаю вам себя, князь, - сказала она ему в спину. - Разве этого мало?
  -Вы предлагаете мне любовную связь? - уточнил Острожский, с трудом удерживая себя от того, чтобы не обернуться и снова увидеть ее.
  -Да, - побледнев, ответила Эвелина.
   Острожский обернулся. Она стояла рядом с ним, опустив голову, он видел, как пушистые светлые локоны, упавшие ей на грудь, подрагивали от ее дыхания. Один из них запутался в кружевах низкого лифа ее платья, в котором он с волнением в крови увидел полуоткрытые полушария ее судорожно вздымавшейся от волнения груди. Он поднял к себе ее лицо. Она вздрогнула, как от озноба, когда темные глаза молодого человека вновь изучающе скользнули по ее лицу.
  -Вам очень тяжело расстаться с милордом Валленродом, надо полагать? - негромко заметил он.
  -Если бы мне не была нужна ваша помощь, я бы плюнула вам в лицо, - сообщила в ответ Эвелина, изо всех сил стараясь сдержать себя.
  -Я долго ждал, когда вы это скажете.
   Он внезапно улыбнулся, его белые зубы сверкнули в полутьме коридора, красивое с точеными чертами лицо стало еще более привлекательным, вызвав в душе Эвелины непонятное чувство тянущей боли и досады.
  - Видите ли, Эвелина, - снова становясь серьезным, медленно сказал он, не сводя с нее глаз. - Вы можете не поверить мне, но, делая вам предложение о замужестве, я оказываю вам большую услугу. Вы сказали, что Валленрод объявил вас своей племянницей, хотя, на самом деле, вы являетесь его пленницей, но он никогда не признается в этом и не захочет взять за вас выкуп.
   Забыв о своей досаде, Эвелина внимательно смотрела на князя, прислушиваясь к каждому его слову.
  -Я достаточно знатен, чтобы мое предложение вам было одобрено капитулом Ордена, - продолжал Острожский. - Милорд Валленрод в настоящее время поставлен в ситуацию выбора. С точки зрения капитула, я для вас - выгодная партия, и упрямству Валленрода нет объяснений, ведь рано или поздно он должен отдать вас замуж.
   Острожский сделал паузу, а затем все тем же тихим голосом спокойно продолжал:
  -Если Валленрод не захочет с вами расстаться даже под давлением магистра и капитула, он потеряет возможность своего карьерного роста. Поверьте мне, он хорошо это понимает. Если им движет страсть, он может заявить, что вы не его племянница, а его пленница, и это и есть причина его отказа. В таком случае, я найду ваших родных или выкуплю вас сам, хотя сумма, которую он запросит, без сомнений, будет огромной. Но дело пойдет по официальным каналам магистра. Не знаю, понимаете вы это или нет, Эвелина, но ваше дело сдвинулось с мертвой точки. Я буду повторять свое предложение снова и снова. Валленрод должен будет что-то предпринять!
   Эвелина сжала пальцы так, что хрустнули суставы.
  -Если он согласиться на ваше предложение, я должна буду выйти замуж!
  -Это так угнетает вас? - небрежно спросил Острожский, стараясь справиться с возбуждением при мысли о том, что Эвелина Валленрод может стать его женой: - Большинство женщин находят это приятным.
  -Я не принадлежу к их числу! - резче, чем намеревалась, сказала Эвелина. - У меня нет чувств, за исключением ненависти и желания отомстить. Вы пожалеете о своем браке в тот же день, когда заключите его!
   Никогда, мысленно поклялся про себя Острожский. Никогда в жизни я не пожалею об этом браке, моя дорогая Снежная Королева. Но для начала мне надо узнать, что с тобой случилось, узнать твое имя, получить тебя в жены и завоевать твое доверие и твою любовь.
  -В таком случае, я, возможно, сначала помогу вам отомстить, а уж затем мы вместе постараемся обнаружить ваши чувства, - задумчиво сказал он.
  -Вы?
   От неожиданности Эвелина чуть не рассмеялась.
  -Почему бы и нет?
  -Вы, такой изящный придворный и велеречивый дипломат?
   Он усмехнулся.
  -Давайте скажем по-другому. Я, который сражался с татарами в Московии и рыцарями в Жемайтии. Под рукой великого литовского князя, которого вы так почитаете.
  -Даже если для этого понадобится повернуть ваше оружие против столь возлюбленных вашей королевой рыцарей Ордена? - не без ехидства спросила Эвелина, с удовольствием замечая, что его лицо стало сердитым.
  -Вам не кажется, моя дорогая, что вы слишком много обо мне знаете? - угрожающе любезно спросил князь, делая шаг по направлению к ней.
  -Вы действительно незаконный сын Ядвиги? - не удержалась от того, чтобы уколоть его Эвелина.
   Она видела, как по красивому лицу поляка просквозила тень удивления.
  -Я отвечу вам, если вы скажете мне, кто, в таком случае, мой отец, - помедлив, сказал он.
  -Герцог Австрийский, кто же еще, - удивилась Эвелина.
  -Так вот кто распространяет эти слухи! - заметил Острожский, ничуть не смутившись. - Крестоносцы! Рыцари-монахи! Но почему именно он?
  -А вы не знаете? - откровенно забавлялась Эвелина, используя возможность досадить ему и таким образом взять реванш за те минуты унижения, которые он доставил ей ранее. - Во-первых, он несостоявшийся жених и тайная любовь королевы. Это всем известно.
  -Во-вторых? - с не предвещавшим ничего хорошего выражением на лице спросил Острожский, видя, что она запнулась и замолчала.
  -Во-вторых, все, кто знал короля Людовика Анжуйского, утверждают, что вы на него похожи. Высокий рост герцогов Анжу, изящное сложение при большой физической силе, золотисто-каштановые волосы и этот перстень на вашем пальце.
   Эвелина заметила, как напряглось лицо молодого человека при упоминании о перстне.
  -Перстень? - в его голосе, мягком и бархатном, послышалась сталь. - Что в нем особенного?
   Эвелина посмотрела прямо ему в глаза.
  -На обратной стороне камня печать Анжуйского дома, - тихо и отчетливо сказала она.
   Внезапно насторожившись, князь Острожский, в свою очередь, испытывающе взглянул на Эвелину, но потом, покачав головой, расслабившись, заметил:
  -Его видели только вы, не правда ли, сударыня? Никто другой не был со мной столь близок, чтобы так хорошо рассмотреть перстень на моем пальце.
  -Это правда, - шепотом сказала Эвелина. - Теперь ваша очередь. Я сказала вам имя вашего отца. По происхождению вы знатнее вашего короля!
   Острожский в удивлении смотрел на нее. Кем бы ни была эта прекрасная загадочная девушка, даже если она полячка из хорошего рода, как утверждал Гойта, она должна принадлежать к верхушке польской или литовской знати, чтобы обладать такими познаниями в генеалогии европейских королевских дворов и таким развитым уровнем логического мышления. Впрочем, она могла получить все эти знания в замке, подумал про себя он, и тут же мысленно усмехнулся тому, как глупо это прозвучало. Еще раз посмотрев в лицо ожидавшей его ответа Эвелины, он, тем не менее, спокойно опроверг ее умозаключения:
  -Вы ошибаетесь, Эвелина. Все это слухи. Королева была слишком молода, чтобы быть моей матерью. Хотя она и относилась ко мне, как мать, а я, я ее очень любил и уважал.
   Эвелина вздохнула, внезапно теряя интерес к разговору, и устало и рассеянно сказала:
  -Какое это имеет значение! Королева действительно была прекрасной женщиной, но, на мой взгляд, немного деспотичной.
   В глазах Острожского вспыхнул неподдельный интерес.
  -Вы встречались с Ядвигой при дворе? - вкрадчиво спросил он, чувствуя себя как никогда близким к разгадке ее тайны.
  -Да! - вскричала Эвелина, неожиданно для самой себя, раздражаясь от его неотступных вопросов. - И не один раз, милорд ищейка! Ваш король гладил меня по головке и говорил, что я вырасту красавицей! Я не единожды была при дворах Януша и Земовита Мазовецких, после смерти королевы мне было приготовлено место при дворе княгини Александры Плоцкой! Мой отец богат, знатен и могуществен! Но это не спасло меня от насилия и позора! Вы довольны?
   Она смахнула со щеки слезу и вызывающе уставилась в наглое, красивое лицо этого самодовольного поляка. Он уже не улыбался.
  -Я убъю этого мерзавца! - холодно сказал он.
  -Слишком поздно! Лучше помогите мне. Сделайте то, что я прошу! Увезите меня из замка!
   Молодой князь неожиданно протянул руки и привлек Эвелину к себе. Она почувствовала сухое тепло, исходившее от его тела, и выставила вперед ладони, упершись ему в грудь. Ее голова едва доходила ему до подбородка. Он наклонился, и в следующую минуту Эвелина ощутила на своей щеке его дыхание, а затем его губы нежно и страстно прижались к ее рту. Она не могла удержаться от искушения вернуть ему поцелуй. Его губы были неожиданно мягкими и нежными. Эвелина слишком хорошо помнила удивительное открытие прошлой ночи - сладость и сводящее с ума наслаждение его поцелуев. Ее руки ослабли, она уже без возражений позволила ему прижать себя к своей груди и, согретая теплом его тела, разрешила себе на короткий миг окунуться в спасительную атмосферу его пылкого влечения.
   Призывая себя к сдержанности, князь старался не думать о ее роскошном теле, все изгибы которого он чувствовал через тонкое сукно своей туники и мягкий шелк ее легкого одеяния. Готовность, с которой Эвелина сначала робко, а потом все смелее и смелее откликалась на его поцелуи, удивляла его и одновременно лишала сил сопротивляться жгучему желанию немедленно бросить ее на постель и насладиться близостью ее тела, сводившего его с ума. Но он слишком хорошо помнил, как напряглось и затвердело такое гибкое и желанное тело Эвелины после того, как пылкие поцелуи и сдержанные ласки сменились прошлой ночью физической близостью. Ее лицо исказилось страданием, хотя он был очень нежен и осторожен с ней, и с той минуты, как ему показалось, она словно ушла от него, ушла в себя, предоставив ему в распоряжение только свое прекрасное тело манекена, не способное ни чувствовать, ни получать наслаждение. 'Во всем виноват этот изверг Валленрод! - с холодным бешенством вновь подумал он. - Придет день, и этот подонок сполна заплатит за все! Это будет несравненно легче, чем завоевать доверие и любовь Эвелины!'.
  -Так вы поможете мне? - прошептала Эвелина, сгорая от непонятного внутреннего огня, начинавшего разгораться в ее теле от его поцелуев. Его длинные пальцы сдвинули платье с ее правого плеча, и она вздрогнула от целого всплеска ощущений, когда они коснулись моментально затвердевшего соска ее груди.
  -Вы же знаете Эвелина, - его голос прервался, - я сделаю для вас все, что в моих силах и даже свыше того.
  -Вы увезете меня из замка?
  -Я попытаюсь.
   'Черт бы тебя побрал! - с досадой подумала Эвелина. - Он достойный ученик крестоносцев скользкий, как угорь!'
  -Вы дадите мне слово? Вы поклянетесь мне? - слегка оттолкнув скользящую по ее груди руку молодого человека, взволнованно спросила она, уклоняясь от его губ.
  -Вы хотите, чтобы я поклялся на Библии? - с неуловимой иронией в голосе спросил он.
   Эвелина почувствовала, что его настроение изменилось, в то время как его руки все так же крепко держали ее за талию, не давая освободиться.
  -У вас есть меч, - едва слышно сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал умоляюще, но не был полным страха перед тем, что он не согласится, и ей снова придется жить в аду, без всякой надежды на освобождение.
  -Что вы имеете в виду? - внимательно посмотрев ей в лицо, спросил Острожский.
   Выражение светлых серо-голубых глаз Эвелины было озабоченным и умоляющим и только, в них не было ни намека на расчетливое лукавство или какую-то игру.
  -Литвины приносят клятвы верности на мече, - также негромко сказала она.
  -Это язычество.
   Холодное лицо Эвелины озарилось неожиданно мягкой улыбкой, от которой у Острожского остро защемило в груди: такой сказочно красивой и юной выглядела она, когда улыбалась.
  -У меня была подруга, князь, - с каким-то мечтательным выражением на лице сказала она. - Просто очаровательное создание! Честная, пылкая и язычница до мозга костей. Единственный человек на этой земле, которому я смогла бы доверить любую тайну. Мне нравятся язычники. Если они дают клятву, они держат ее. Могу я обратиться к языческой части вашей души?
   Острожский помедлил, прежде чем ответить, но удержался от искушения.
  -Я христианин.
  -Тогда идите к черту! - резко сказала Эвелина, стряхивая со своей талии его руки. - Я не верю в клятвы рыцарей и крестоносцев!
   На глазах у изумленного таким поворотом дел Острожского она подобрала юбки своего платья и побежала прочь от него по коридору.
  -Мне показалось, что вы просили меня о помощи! - опомнившись от внезапной смены ее настроения, бросил вдогонку убегающей девушке Острожский.
   Эвелина остановилась. Даже на таком расстоянии от него князь с сердечной дрожью видел, как вздымается от волнения ее наполовину открытая глубоким вырезом фасона модного платья грудь.
  -Мне показалось, что вы отказали мне! - слегка запыхавшись, ответила она.
   Он быстро приблизился к ней и снова властным жестом положил ладони на ее талию.
  -У меня тоже есть литовская кузина, - слегка насмешливо сказал он, не сводя глаз с тонкого прекрасного лица Эвелины, безупречно совершенного, словно лицо мадонны. - Тоже весьма замечательная личность. Кстати, чем-то напоминает мне вашу подругу. Может быть, вы с ней знакомы? Ее зовут Эльжбета Радзивилл.
  -Эльжбета! - Эвелина быстро отвернулась, чтобы он не заметил выражение панического страха, на миг захлестнувшего ее с головой. Эльжбета Радзивилл, ее лучшая подруга детства, которую она только упомянула в разговоре, не называя ее имени. Он словно читает ее мысли!
  -Вы знакомы! - с удовлетворением сказал Острожский, не сводя испытывающего взгляда со стоявшей к нему вполуоборота Эвелины. - У меня странное впечатление, что при таком количестве общих знакомых мы тоже должны быть знакомы с вами в вашей той, прошлой жизни. Я не прав?
   Сверкнув глазами, Эвелина сердито отчеканила прямо ему в лицо, сама внутренне холодея от своей дерзости:
  -Конечно же, вы правы, князь! Еще минута и я сознаюсь, что я - ваша пропавшая без вести невеста!
   Вместо того чтобы разозлиться на подобную бестактность, польский князь лишь на минуту, словно от нестерпимого света или боли, прикрыл глаза, а затем, покачав головой, мягко и не без сожаления сказал:
  -Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой!
  -В самом деле?
   Эвелина почувствовала себя неимоверно уставшей. События этого долгого дня измотали ее. Было уже довольно поздно, и хотя комтур все еще отсутствовал по своим делам, приставленные к ней наблюдатели, пожалуй, уже начали беспокоиться, куда она пропала после ужина. Кроме того, следовало навестить и справиться о здоровье несчастного Бартоломео.
   Вспомнив об этом, Эвелина заторопилась.
  -Словом, вы не хотите мне ничего обещать, князь? - быстро и с некоторой долей раздражения сказала она, подводя итог разговору.
  -Я не хочу приносить никаких клятв, - бесстрастно уточнил молодой человек. - Если мне представится малейшая возможность вам помочь, я помогу.
   Эвелина вздохнула.
  -Тогда прощайте князь. Ждите своей возможности. У меня нет времени ждать.
   В мгновение ока молодой князь оказался рядом с ней, словно по волшебству, и его пальцы отнюдь не с нежностью прекрасного принца сжали ее предплечье.
  -Надеюсь, вы не собираетесь делать глупости, Эвелина? - тихо и угрожающе спросил он. - Например, в очередной раз резать себе вены или подсыпать яду в тарелку комтура? И потом вспомните, вы обещали мне себя!
  -Всего лишь свое тело, - машинально поправила его Эвелина, удивленная выражением тихой ярости, написанной на его лице.
  -Помните, мы заключили сделку! - сказал он, разжимая пальцы. - Отныне вы целиком и полностью принадлежите мне, и вы будете делать все, что я вам скажу, чтобы выбраться из замка, даже если вам потребуется ради этого выйти за меня замуж.
  -Мы говорили об адюльтере, а не о рабстве, - заметила Эвелина из чувства противоречия его повелительному тону, потирая свою руку в том месте, где кожа все еще горела от прикосновения его пальцев. - И, кроме того, все это действительно лишь в том случае, если вы поклянетесь увезти меня из замка!
   Польский князь уже открыл рот чтобы ей ответить, как в конце коридора послышалось гулкое эхо шагов. Эвелина инстинктивно бросила быстрый взгляд на Острожского, в ее глазах явственно отразились беспокойство и страх - по коридору необитаемого левого крыла Среднего замка определенно шли два или три человека, и, судя по звяканью лат и оружия, это были рыцари. Князь взял в свою руку холодные тонкие пальцы Эвелины и указал ей глазами в направлении глухой внешней стены. Не понимая, что он имеет в виду, Эвелина вопросительно посмотрела на него, он прошел несколько шагов вперед и, прежде чем сумел коснуться вытянутой рукой стены, словно испарился. Озадаченная Эвелина не успела удивиться, в следующий момент его крепкая ладонь, появившись словно ниоткуда, обхватила ее запястье, он сильно дернул ее по направлению к себе, и она очутилась рядом с ним в небольшой нише, сделанной между внешеней стеной замка и внутренней стеной покоев. Тот, кто не знал о существовании этой ниши, никогда не смог бы догадаться о превосходном убежище, которое она собой представляла. Единственным неудобством был ее небольшой размер. Эвелине пришлось стоять почти вплотную к молодому человеку, который при своем изящном сложении был рослым и крепким мужчиной.
  -Кого мы ищем, черт побери! - раздался почти под ухом у Эвелины раздраженный голос барона Карла фон Ротенбурга.
  -Не знаю! - не менее любезно отвечал ему рыцарь Фалавье. - Мне приказано осмотреть пустующее крыло замка. Похоже, господин казначей намерен отремонтировать его заново и размещать здесь все пребывающее и пребывающее европейское рыцарство.
  -К черту приказы! - с апломбом заявил барон Ротенбург. - Надеюсь, ты не собираешься открывать здесь каждую дверь и вымазаться в паутине? Я бы с удовольствием вернулся домой и что-нибудь выпил.
   Фалавье ответил ему что-то, но Эвелина уже ничего не слышала. Тесно прижав ее к своему сильному крепкому телу, польский князь наклонился к ее уху и прошептал:
  -Я вам клянусь, что увезу вас отсюда, Эвелина! Только, ради бога, будьте осторожны, когда обстоятельства заставят меня на некоторое время покинуть замок и вернуться в Краков.
  -Вы уезжаете? - вздрогнув, спросила Эвелина, рассеянно прислушиваясь к звукам удаляющихся шагов.
  -Ненадолго, - быстро сказал он.
  -Когда?
  -Через пару часов.
  -Один?
  -Я не могу взять вас с собой сейчас, - помедлив, мягко сказал он.
  -Я не это имела в виду.
   Эвелина вздохнула и отвела с лица упавший локон светлых волос, выбившийся из-под придерживающего газовое покрывало золотистого головного обруча. Руки князя по-прежнему лежали на ее талии, ее грудь была прижата к его груди, на своей щеке она чувствовала тепло его дыхания.
  -Поляки, которые приехали за пленными, - осторожно спросила она, помолчав, - они останутся в замке? Вы уедете один?
  -Они уедут завтра утром, - отвечал князь. - Обмен состоялся, их миссия завершена. Все, за исключением пана Ставского, удовлетворены.
   Резко подняв голову, Эвелина успела заметить тень, скользнувшую при упоминании имени отца по красивому подвижному лицу Острожского, на какую-то долю секунды словно затвердевшему в чертах. Решив не испытывать судьбу, Эвелина сдержала рвавшийся с языка вопрос об отце и благоразумно промолчала.
  -Ну, что ж, - вежливо сказала она, потихоньку высвобождаясь из его рук, так как в коридоре стало тихо, и им уже не было необходимости скрываться в узкой нише. - Я буду с нетерпением ждать вашего возвращения, князь!
  
   Двумя часами позже, полностью экипированный и готовый к путешествию в Польшу, князь Острожский в ожидании своих людей вышел на широкий двор Форбурга.
   Стояла прозрачная июньская ночь. На стенах внутренней галереи чадили факелы, где-то негромко перекликались часовые. Прислонившись спиной к баллюстраде, Острожский смотрел на усыпанное звездами небо и думал о Эвелине.
   В конце галереи внезапно скрипнула дверь, послышался голос Гойты, затем другого мужчины, а затем отчетливо прозвучал нежный, мелодичный голос Эвелины:
  -Вы плачете?
   'У меня начинаются галлюцинации, - со вздохом подумал Острожский. - Каждый женский голос напоминает мне голос Эвелины. Я слишком много думаю о ней'.
  -Благослови тебя бог, деточка! - ответил дрожащий голос воеводы Ставского.
   Острожский оторвался от перил и, оставаясь в тени, пошел в направлении отчетливо раздававшихся в тишине голосов. Он сделал всего лишь пару десятков шагов, как в колеблющемся свете факелов увидел на галерее фигуры пана Ставского и Эвелины. Он не ошибся. Это была она. Скрытый темнотой, он остановился почти в двух шагах от них, наблюдая за выражением лиц обоих, которые он четко мог видеть в свете факелов. Суровое лицо воеводы Ставского было скорбным и печальным, на одной его щеке виднелся след, оставленный слезой. В следующую минуту Острожский с изумлением увидел, как всегда такая холодная, надменная племянница комтура Валленрода вдруг протянула руку и коснулась пальчиками шершавой щеки воеводы, останавливая катящуюся из глаз того слезинку.
  -Что случилось? - ее голос звучал непривычно мягко и нежно, так, как она никогда не говорила с ним.
   Воевода Ставский, растроганный ее жестом, живо напомнившим ему любимую дочь, сжал в своей руке ее тонкие пальчики и по очереди коснулся губами каждого из них.
  -Ты словно святая, деточка, - пробормотал он, вглядываясь в безупречно красивое лицо молодой девушки, стоявшей перед ним. - Глядя на тебя, я все время вспоминаю мою несчастную дочь.
  -Она умерла? - спросила Эвелина, испытывая сердечную боль при виде несчастного лица отца и редких слез, катившихся по его изборожденному морщинами лицу.
  -Думаю, что да, - тяжело вздохнул воевода. - Я ищу ее уже пять лет, и никак не могу найти. Вполне вероятно, что ее и в живых-то давно нет.
  -Мне очень жаль!
   Эвелина взволнованно покрыла своей ладонью дрожащую руку отца.
  -Не отчаивайтесь, милостивый пан! Пути Господни неисповедимы. Может быть, она жива.
  -Благослови тебя бог за такие слова, деточка! - поднял голову Ставский. - Она была для меня всем, такая милая, добрая, горячая, честная. А потом сбежала из дома с крестоносцем, и думать об отце забыла!
   У Эвелины потемнело в глазах, она уже жалела о том, что затеяла этот разговор с отцом, увидев, как он одиноко плачет, привалившись спиной к стене нижней галереи.
   Никем не замеченный, Острожский стоял в тени и через своды галереи отлично видел при свете факела лица обоих: седого сурового воеводы и красивой молодой женщины. Прекрасное, обычно холодное и отрешенное, лицо Эвелины было искажено страданием.
  -Может быть, все не так, как вы думаете, - осевшим голосом сказала она, наконец. - Может быть, с ней случилось несчастье? Может быть, кто-то хотел того, чтобы все это выглядело так, как будто она сбежала?
  -Что толку гадать, - горько сказал воевода. - Главное, что она не со мной. Даже если с ней случилось несчастье, почему она не дала мне об этом знать? Я бы всегда ей помог, независимо от того, что с ней произошло.
   Эвелина покачала головой, чувствуя, что отец, насторожившись, смотрит на нее, но уже не могла остановиться, стараясь только, по возможности, контролировать свои эмоции.
  -Вы не понимаете, милостивый пан! С молодой девушкой может случиться такое несчастье, что она скорее наложит на себя руки, чем сознается в этом кому-либо, даже отцу.
  -Что ты имеешь в виду, деточка?
  -Ее могли изнасиловать, - с трудом подбирая слова, медленно сказала Эвелина. - Запугать, да мало ли что?! Или, может быть, она слишком горда, чтобы навлечь на вас позор, рассказав о своих несчастьях.
  -Ты думаешь, она жива? - вскричал воевода, сжимая в руках ее узкую ладошку и с надеждой заглядывая ей в лицо.
  -Я не знаю! - уклончиво сказала Эвелина, жадно вглядываясь в такие родные черты лица отца, словно стараясь запечатлеть их в своей памяти на долгие годы. - Только на вашем месте, я бы не стала так жестоко судить вашу дочь. До тех пор, пока вы не узнаете всей правды о том, что с ней случилось.
  -Я не могу ее найти! - не помня себя от волнения, вскричал воевода. - Я уже давно ее за все простил. Мне все равно, что с ней случилось! Я лишь хочу прижать ее к своей груди и никогда больше не отпускать!
   Эвелина почувствовала, что на глаза ее тоже наворачиваются слезы. Она уже открыла рот, чтобы еще раз повторить отцу о необходимости положиться на волю Господа, как обеспокоенный голос Гойты окликнул ее от дверей:
  -Эвелина, вам пора! Охрана будет беспокоиться.
  -Эвелина? - повторил за ним воевода Ставский. - Тебя зовут Эвелина, дитя мое? У тебя есть родители?
   Легкая, как тень, фигура девушки в светлом платье скользнула к дверям. На пороге она остановилась и обернулась к взволнованному донельзя воеводе, в сердце которого внезапно вспыхнула искра безумной надежды. Он снова увидел ее бледное, кроткое лицо, обрамленное белокурыми, серебристыми при свете факела, волосами, слегка вьющимися у висков.
  -Я сирота, милостивый пан, - прозвенел в ночи ее нежный голос. - Я живу с дядей, комтуром Валленродом.
   Острожский безмолвно отошел в темноту. В этой сцене, невольным свидетелем которой он стал, было что-то неуловимо важное, значение которого он не мог постичь. Каждый из них был взволнован своей болью, но они прекрасно поняли друг друга. И по какой-то непонятной причине Эвелина говорила с польским воеводой по-немецки. Учитывая таинственность, окружавшую Эвелину, он не удивится, что если в той, прошлой жизни, она тоже была с ним знакома. Пожалуй, ему действительно стоит навести в Польше справки об этой красивой, загадочной девушке, которой он отдал свое сердце, даже не зная, кто она такая.
  
  
  
  

Глава 15.

  
  Мальборг,
  Земли Ордена, лето 1404 г.
  
   Следствием второго Раценжского съезда, как окрестили переговоры между магистром Тевтонского Ордена и польским королем, стало неопределенное состояние нейтралитета с крестоносцами. Князь Витовт целиком и полностью погрузился в восточные дела, с упоением громя одну за другой русские вотчины свой московской родни. Король Владислав-Ягелло и его сановники, делая вид, что их совершенно не интересуют дела Ордена, с величайшим вниманием присматривались к тому, что происходило в его землях. Послы Ордена почти постоянно оставались при дворе польского короля, в то время как послы Польши находились в Мальборге. Главой польского посольства в замке был назначен один из авторитетнейших польских вельмож, остававшийся в Кракове, в то время как все его практические обязанности были возложены на князя Острожского, которого по-прежнему высоко ценил старый магистр. Здоровье Конрада фон Юнгингена заметно ухудшалось, параллельно с этим начинала набирать силу партия сторонников войны с Польшей и Литвой, возглавляемая братом магистра, графом Ульрихом фон Юнгингеном, которого его единомышленники в полный голос прочили в преемники магистра. Но пока старый магистр был жив, никто не мог открыто выйти из-под его повиновения. Дисциплина военно-монашеского образования, каким продолжал оставаться и поныне Тевтонский Орден, несмотря на то, что была заметно ослаблена временем и возросшим богатством и роскошью, в которых жили отныне не только члены капитула, но и рядовые рыцари, в принципиальных случаях оставалась довольно жесткой.
   Тем не менее, все, начиная с рыцарей Ордена и кончая сановниками короля Владислава-Ягелло при далеком польском дворе, прекрасно осознавали, что смерть старого магистра станет сигналом к новой войне.
   Связь между Мальборгом и Краковом осуществлялась обычной курьерской службой, но в ряде особых случаев или инцидентов князь Острожский выезжал в Краков для разговора с королем и членами сейма собственной персоной. По указанию Владислава-Ягелло двери королевских покоев были открыты для него днем и ночью.
   За минувшие полгода князь покидал замок дважды. Первый раз это произошло сразу после подписания договора и посещения Мальборга польской делегацией. Он вернулся через несколько недель и почти три месяца безвыездно оставался в замке.
   Двор Конрада фон Юнгингена, и ранее благосклонный к молодому польскому князю, без колебаний принял его в число своих почетных гостей. Обаятельный, легкий в общении князь Острожский, свободно говоривший на нескольких европейских языках, стал желанным гостем не только на приемах, даваемых хозяевами Мальборга, но и на светских развлечениях европейских рыцарей - гостей Ордена, особенно итальянцев. На всех этих развлечениях, словно по воле рока, всегда присутствовала прекрасная племянница гневского комтура, и молодой польский князь не переставал демонстрировать ей недвусмысленные знаки внимания. Он повторил свое предложение о браке с Эвелиной комтуру Валленроду, и снова получил отказ.
   Между тем, судя по всему, сердце прекрасной Эвелины Валленрод начало постепенно оттаивать. Она стала принимать корзины цветов, преподносимые ей почти ежедневно польским князем, несколько раз на турнирах позволяла повязывать ему на копье свой шарф, и, встречаясь с ним на официальных приемах, первой протягивала ему руку для поцелуя. Никто не подозревал, что под прикрытием этих мелких знаков внимания, сразу после возвращения князя в замок Эвелина и Острожский стали встречаться почти каждый день, и их свидания вовсе не были невинными встречами романтических влюбленных.
   Первое их свидание наедине состоялось через неделю после возвращения князя в Мальборг и проходило за пределами замка, в маленьком охотничьем домике магистра. Оно неожиданно превратилось в самый ужасный провал планов Эвелины совратить Острожского, чтобы заставить его влюбиться в себя и увезти ее с собой в Литву. Тем не менее, оно стало поворотным моментом в их отношениях. В тот день, ступив на порог охотничьего домика и увидев в полутьме горницы высокий силуэт Острожского, Эвелина решила сразу же взять быка за рога. Недолго думая, она протянула к нему руки и, пробежав через горницу, кинулась ему в объятья. Приятно удивленный таким поворотом событий, Острожский прижал к себе ее хрупкое тело, и с наслаждением вдохнул слабый запах лаванды и розового мыла, исходящий от ее волос.
  -Вас не было почти месяц, принц! - сказала Эвелина, улыбаясь и поднимая к нему свое оживленное зарумянившееся лицо. - Я успела соскучиться.
  -Бьюсь об заклад, все это время вы составляли хитроумные планы, как бы уговорить меня увести вас в Литву, - насмешливо прошептал Острожский, прежде чем поцеловать ее.
   Прикосновение его жарких твердых губ было неуловимо приятно, и Эвелина позволила себе дать ему увлечься этой игрой, которая неожиданно понравилась ей самой. Она сильнее прижалась к его телу, чувствуя сквозь ткань своего платья и его одежду, как стремительно нарастает его возбуждение. Но хотя его объятья были крепкими, они казались ей нежными. Он просто целовал ее, не делая никаких попыток зайти дальше или принудить ее к чему-то другому. Поэтому Эвелина успокоилась и, расслабившись, отдалась во власть пленительной сладости его поцелуев. Ей даже вдруг смутно захотелось большего, захотелось, чтобы его руки коснулись ее тела, нежно и ласково, как он сделал это в домике Гойты. Острожский словно почувствовал ее настроение.
  -У вас есть возможность доказать мне ваши слова на деле, - прошептал между поцелуями он, мягко увлекая ее к покрытому меховыми покрывалами ложу маленькой опочивальни.
   Смирившись с неизбежным, Эвелина позволила ему себя раздеть, со смутным удовольствием разглядывая широкие плечи князя, его грудь, укрытую тугими пластинами мускулов, его узкие бедра, и, сделав над собой усилие, наконец, прильнула к нему в объятьях, пытаясь изобразить страсть. Поцелуи князя становились все крепче и жарче, его руки ласкали ее грудь, это было так приятно, особенно после того, как жаркие губы князя переместились к ее груди. Она вздрогнула от удовольствия и выгнулась ему навстречу. В этот момент он быстрым движением вошел в нее и начал двигаться в ней. Сначала это было вполне переносимо, но потом, когда он впился губами в ее губы, а затем навис над ней и прижал ее к постели своим сильным худощавым телом, ускоряя движения внутри нее и вкладывая в них все большую и большую силу, Эвелина почувствовала, как мысли ее смешались, и нарастающая волна паники начала все сильнее и сильнее овладевать ее душой. Она напряглась, внутри нее словно сжалась какая-то невидимая пружина, захлопнувшая перед ней ожидание наслаждения и превратившая его в ожидание боли и пытки, подобной той, которые она испытывала в объятьях Валленрода. Она сжала зубы, зажмурила глаза, почувствовав, что ее начинает бить дрожь холодного омерзения, и постаралась скрыть свое состояние от князя. Все еще не замечая этого, Острожский еще крепче приник к ней, стремясь проникнуть как можно дальше в глубины сводящего его с ума совершенного тела, которое внезапно, как по волшебству вдруг одеревенело и застыло, став холодным, словно тело русалки.
   Застонав от неудовлетворенного желания, он остановился и резким движением вышел из нее, перекатившись на спину. Прикрыв глаза ладонью, он несколько раз глубоко вздохнул, приходя в себя, прежде чем снова открыть глаза, чтобы посмотреть на девушку, находящуюся рядом с ним в постели.
   Эвелина лежала рядом, холодная, с закрытыми глазами, полуприкрытая разметавшимися по ее телу и мехам постели длинными светлыми волосами.
   Острожский приподнялся и сел, а затем внимательно посмотрел на оставшуюся неподвижной девушку, находившуюся рядом с ним.
  -Господи Иисусе! - вскричал он, коснувшись мертвенно холодной, покрытой потом кожи Эвелины. - Да что же вы с собой делаете?!
   Быстро одевшись, он накинул на ее дрожащее тело свой подбитый соболями плащ, и, пройдя к двери, открыл ее наполовину, достаточно лишь для того, чтобы увидеть в проеме стоявшего на страже оруженосца.
  -Айвар, у тебя есть что-нибудь выпить? - попросил он. - Что-нибудь покрепче.
  -Только польская водка, - сказал мальчик, протягивая ему фляжку.
   Вливая в рот Эвелины водку, он с жалостью смотрел на ее бледное лицо с неизвестно откуда появившимися синими кругами под глазами. Крепкий напиток обжег Эвелине горло, она поперхнулась, закашлялась и моментально пришла в себя. Отстранила руку князя с флягой и, чувствуя озноб, села на постели, обхватив руками себя за плечи. Затем, заметив, что из одежды на ней остался лишь роскошный плащ поляка, накинутый поверх ее обнаженного тела, с ужасом посмотрела на князя.
  -Все в порядке, моя дорогая, - он поставил фляжку с водкой на пол рядом с ложем, боясь прикоснуться к ней, чтобы не вызвать неприязненного взгляда. - Успокойтесь, Эвелина, я наконец-то в полной мере ощутил, как неизмеримо отвратителен вам мужчина. Я и раньше догадывался...
   Эвелина распрямилась, как разжатая пружина.
  -Тогда какого черта вы тащили меня в постель? - словно выплюнула злые слова она.
   'О господи! - подумал князь, - что с ней сделали эти ублюдки?!'
   Не слыша ответа, Эвелина вне себя от пережитого ею ужаса, срывающимся голосом потребовала:
  -Дайте мне слово, что вы больше никогда не коснетесь меня!
  -Нет, я не дам вам такого слова.
   Он мягко уложил ее на кровать и прикрыл одеялом прямо поверх плаща, с которым Эвелина так и не хотела расставаться.
  -Успокойтесь, Эвелина, я не собираюсь вас насиловать. Давайте поговорим позже, когда вы придете в себя.
  -Нет! - Эвелина рывком села на постели. - Я не хочу больше ни о чем говорить. Ни о чем! Только оставьте меня в покое. Я больше никогда не хочу пережить это вновь, сначала безумное греховное желание, а затем, затем такой ужас в моей душе... Я не хочу ни видеть вас, ни даже слышать о вас! Будьте вы прокляты с вашей любовью! Мне не нужна ваша помощь! Только не ваша! Лучше бы мне умереть!
  -Что же с вами произошло, Эвелина?
   Он сел на ложе рядом с ней, взял в свою руку ее пальцы и легким ласковым движением отвел с ее лба спутавшиеся волосы.
  -Расскажите мне, вам сразу станет легче, я обещаю.
  -Рассказать? - Эвелина спрятала лицо в густой белой опушке его плаща. - Если я расскажу вам, что со мной сделали, вы в ужасе убежите и больше никогда даже не захотите дотронуться до меня!
   Он молча сжал ее пальцы, некоторое время помолчал, а потом снова заговорил.
  -На этом свете нет ничего такого, что оттолкнуло бы меня от вас, Эвелина. Расскажите мне. Я постараюсь вам помочь. Комтур Валленрод...
  - Идите к черту! - всхлипнула Эвелина, не открывая лица. - Это не ваше дело! Оставьте меня в покое! Какого черта вы пристаете ко мне со своими исповедями! Я ненавижу мужчин!
  -Как вы попали к Валленроду, Эвелина? - подождав, пока она успокоится, спросил Острожский.
  -Меня украли практически из дома отца, - помедлив, все-таки ответила она. - Большего я вам не скажу.
   Эвелина перевела дыхание и села на постели, прикрывшись плащом князя, и избегая смотреть в его сторону.
  -Где мое платье и накидка?
  -Зачем вам платье и накидка, Эвелина? У нас есть еще два часа. Вам надо успокоиться.
  -Идите ко мне, - сняв через голову свою европейского покроя рубашку и развязав кушак, он снова растянулся на ложе рядом с сидевшей, закутавшись в его плащ , Эвелиной.
  -Что вы имеете в виду? - подозрительно посмотрев на него, спросила она, в последний раз шмыгнув носом.
  -Ложитесь рядом, мы согреемся и немного поспим. Было бы глупо упускать такую возможность побыть вдвоем. Не волнуйтесь, Эвелина, я полуодет, - добавил он, видя выражение паники, появившееся на ее лице, - а против поцелуев вы ведь не имеете ничего против, не правда ли?
   Эвелина некоторое время недоверчиво смотрела на него, и в ее светлых глазах он почти мог различить отражение ее смятенных мыслей, затем он заметил, что как она немного расслабилась.
  -Я неодета, - неохотно привела последний аргумент она.
  -Я не собираюсь вас насиловать, - терпеливо повторил он. - Я просто хочу еще раз насладиться ощущением прикосновения к вашему телу. Пусть даже прикосновением.
  -Вы странный человек, князь, - посетовала Эвелина, тем не менее, удовлетворенная его ответом.
   Отбросив его плащ, со вздохом непонятного ей самой удовлетворения она вытянулась в постели подле него и, помедлив, положила руку ему на грудь. Острожский закрыл глаза. Эвелина поерзала рядом с ним, устраиваясь поудобнее, натянула на их тела меховое покрывало, а потом осторожно придвинулась к Острожскому.
  -Да что такое, в самом деле! - не открывая глаз, пробормотал молодой человек, одним движением привлекая ее к себе.
   Эвелина почувствовала, как ее грудь плотно прижалась к его груди. Его кожа была гладкой и горячей, от нее шло приятное сухое тепло. Она обхватила его торс одной рукой, чтобы ей было удобнее лежать, и положила голову ему на плечо. Ее длинные светлые волосы покрывалом легли ему на грудь. Острожский еще крепче закрыл глаза и мысленно прочитал молитву, стараясь успокоить возбуждение, вызванное прикосновением к ее телу.
  -Вы спите? - через некоторое время тихо спросила она, прислушиваясь к его ровному дыханию.
   Острожский не ответил. Тогда, осторожно приподнявшись на локте, Эвелина заглянула ему в лицо. Его глаза были закрыты, красивое, с четкими чертами лицо, казалось спокойным и расслабленным. Пользуясь случаем, Эвелина откровенно разглядывала его, невольно отмечая чистую кожу его лица, длину темных ресниц и классическую пропорциональность черт. Выпростав из-под покрывала руку, она легко, едва касаясь, провела пальцами вдоль его короткого прямого носа, обвела полукружья бровей, а затем ее палец слегка прошелся вдоль его скулы и коснулся линии его четко очерченных губ.
  -Вы очень красивый мужчина, Острожский, - едва слышно пробормотала она, чувствуя желание коснуться своими губами его губ, но не решаясь сделать этого. - Какого черта вы нашли во мне, просто непонятно.
   Ее рука соскользнула с его лица и переместилась на его грудь. Отодвинув одеяло, Эвелина осторожно исследовала его тело. Ее пальцы прошлись по всей ширине его плеч, скользнув вдоль гладких твердых бугров мускулов на его предплечье и груди и постепенно спустились к узкому поясу, дойдя до того места, где начиналась хорошо выделанная кожа его узких, литовских по покрою брюк, плотно облегавших его длинные мускулистые ноги. У нее снова возникло искушения коснуться его в том самом месте, которое почему-то вызывает наибольшее удовольствие у мужчин, но она благоразумно удержалась от этого. Молодой князь, к конце концов, человек, не стоит провоцировать его, тем более что ее последняя попытка удовлетворить его как мужчину закончилась полным крахом. Но лежать рядом с ним и касаться его было даже приятно. Снова натянув на них обоих одеяло, Эвелина осторожно положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Незаметно для себя она согрелась и заснула.
   Разбудил ее жаркий поцелуй князя. Спросонья, не поняв в чем дело, а ощутив только приятное возбуждение, Эвелина невольно ответила на него, крепче прильнула к теплому телу князя в постели, но ощутив мгновенное непроизвольное напряжение его тела, немедленно проснулась, сделав над собой усилие, чтобы не оттолкнуть его от себя. В следующую минуту, князь сам отстранился от нее, сел на краю ложа и стал одеваться.
  -Нам пора, Эвелина, - негромко сказал он. - Сейчас я принесу вам ваше платье и накидку.
   Быстро и со знанием дела, он помог ей натянуть платье, и даже не запутался в застежках, как всегда делала ее маленькая немецкая горничная.
   Обернувшись к нему, чтобы поблагодарить, Эвелина с легкой усмешкой заметила:
  -Из вас вышла бы прекрасная горничная, Острожский. Чувствуется большой опыт в одевании и раздевании дам.
  -Вы ревнуете? - удивился князь, поднимая на нее глаза. - Какое вам дело до моего опыта в подобных делах?
  -Не знаю, - откровенно сказала Эвелина, и тут же с удивлением добавила: - Но мне почему-то все равно неприятно.
   Глаза князя блеснули насмешкой, но он ничего не сказал.
  -Когда я увижу вас снова? - спросила она Острожского в тот момент, когда он подсаживал ее в седло ее лошади на дворе.
  -Вы хотите снова меня увидеть, Эвелина? - удивился он. - Зачем? Физической близости вы не переносите, а в официальной обстановке и на разного рода рыцарских посиделках мы и так встречаемся каждый день. Стоит ли так рисковать из-за возможности просто поспать рядом? Я обещал, что помогу вам, и я помогу вам выбраться из замка. Я буду повторять свое предложение снова и снова. Вам необходимо только демонстрировать всем окружающим, что вы принимаете мои ухаживания. Это все.
   Уже сидя на лошади, Эвелина снизу вверх посмотрела в его поднятое к ней лицо. Его каштановые волосы разметало ветром, темные искристые глаза вприщур полоснули по ее лицу. Она неожиданно для него нагнулась в седле и поцеловала его в четко очерченные губы. Он вздрогнул, и тут же стащил ее с седла и поставил перед собой.
  -Что вы от меня хотите, Эвелина? - недоуменно спросил он.
  -Вы ведь нарочно все это сделали? - спросила она, полу утверждая, глядя ему в лицо, чтобы видеть его выражение, в то время как она говорила.
  -Сделал что?
  -Вы нарочно уложили меня с вами в постель и оставили спать рядом с вами. Для того, чтобы приручить меня, чтобы я привыкла к вашему телу, к вашим рукам, вашим губам. Вы дали мне слово, что не коснетесь меня и вы сдержали ваше слово, хотя вам безумно хотелось, - она запнулась, но затем все-таки договорила, - хотелось пересечь черту. Но вы не сделали этого. Вы хотели, чтобы я вам поверила. Поверила в том, что вы можете держать свое слово и сдерживать вашу похоть. Так вот, знайте, вам это удалось. Я вам верю. Скажу больше, вы мне нравитесь. Поймите меня правильно! - она приложила к губам Острожского свой палец, в жесте, умоляющем его не перебивать его. - Я не говорю, что вы нравитесь мне, как мужчина. Хотя, даже не так, конечно же вы нравитесь мне как мужчина, но больше, как друг. Я имею в виду, что я не люблю вас, и может быть, никогда не полюблю. Причина не в вас, причина во мне, я не могу любить. Но вы, точнее ваши прикосновения не омерзительно противны мне, как прикосновения всех остальных мужчин. И я, я готова рисковать, чтобы снова пережить это ощущение прикосновения к вашему телу. Прикосновения мужчины, которые не вызывают у меня ужаса и омерзения.
   Она перевела дыхание и тут же быстро добавила, боясь, что не сможет сделать этого через минуту:
  -Я уверена, что у вас в арсенале имеются еще несколько подобного рода уловок с тем, чтобы сделать вашу постель привлекательной для меня. Научите меня, князь!
   Острожскому показалось, что ее светлые глаза заглянули прямо ему в душу.
  -Научите меня, как справиться с моим отвращением к мужчинам. И я ваша.
  -Я не верю ни одному вашему слову, - опомнившись от изумления, сказал он, прикрывая насмешливой улыбкой свое волнение, вызванное ее словами. - Вы просто хотите меня использовать.
  -Какая вам разница? - возразила Эвелина. - По-моему, это вполне справедливая сделка. Даже если я хочу вас использовать, как вы только что выразились, а на моем языке это звучит, как использовать вашу помощь для того, чтобы убежать из замка, то все равно, в обмен на эту услугу, я хочу доставить вам удовольствие. Научите меня как, и я это сделаю.
  -Теперь я понимаю, почему во все времена красивых женщин, подобно вам, жгли на костре, - пробормотал Острожский. - Вы просто ведьма-искусительница из литовских легенд. Зачем вам это надо, Эвелина? Ведь если я научу вас, и мне понравится, я вас не отпущу!
  -Отпустите, - отстраненно сказала Эвелина. - Вам, блистательному и неповторимому князю Острожскому, принцу крови, никогда не позволят связаться с девушкой, потерявшей свою честь до свадьбы, типа меня.
   Она с холодной улыбкой на губах смотрела в его ставшие сердитыми глаза.
  -Это мы еще посмотрим, - ограничился нейтральным замечанием он, так и не поняв, то ли она его провоцирует, то ли говорит серьезно.
  -Мне пора, - Эвелина повернулась к своей лошади.
  -Я помогу вам подняться в седло, - галантно предложил Острожский.
  -Не стоит, князь.
   На Эвелину вдруг накатило детское желание похулиганить, которого она не испытывала с тех пор, как лишилась теплого крова дома отца. Вспомнив уроки своего литовского воспитателя и тот факт, что когда-то, во времена своей юности, она часами не вылезала из седла, она быстро подошла к своей лошади, сбросила накидку и, подвернув полы своего платья, едва коснувшись стремени ногой, как учил ее Гунар, по-литовски вскочила в седло. Изумленный Острожский только что заметил, что против обыкновения, ее лошадь была оседлана мужским седлом.
  -Так гораздо удобнее, - проследив за его взглядом, сказала Эвелина, подражая его насмешливому тону.
  -Вы не перестаете меня удивлять, фроляйн Валленрод, - покачал головой Острожский.
   Он поднял с земли накидку Эвелины и подал ее девушке, гарцевавшей на лошади.
  -Так когда мы встретимся, князь? - повторила Эвелина, удерживая нетерпеливо перебиравшего копытами жеребца.
   Острожский подумал и вскинул на нее ставшие темными и непроницаемыми глаза:
  -Через три дня, в пятницу, приходите в часовню Святого Николая. Там и решим.
  - Я приду.
   Эвелина пришпорила коня и галопом вылетела со двора располагавшегося в лесу уединенного охотничьего домика великого магистра. Молодой оруженосец Острожского подбежал к нему и недоуменно спросил, глядя ей вслед:
  -Эта девушка, должно быть, литвинка?! Ее конь оседлан по-литовски, и она управляет им также по-литовски, при помощи ног. Откуда она взялась такая, в этом замке?
  -Хотел бы я сам знать, откуда, - пробормотал Острожский, возвращаясь в дом. - Она меня совершенно запутала, эта загадочная фроляйн Эвелина Валленрод!
  
  
   Никогда в жизни Эвелина не предполагала, что она сможет испытывать такое неизмеримое удовольствие от предвкушения свободы. Она словно проснулась, в ее светлых глазах, всегда таких спокойных и безразличных, вспыхнул огонь жизни и мести. Желание реванша сделало ее дерзкой и бесстрашной. Острожский и сам не сознавал, какие тайные и глубоко запрятанные силы ее натуры вызвала к жизни в Эвелине одна только мысль о его поддержке.
   В пятницу, презрев недовольство комтура Валленрода, она битых три часа простояла на коленях в церкви Святого Николая на Нижнем Подворье замка, но Острожский так и не появился. К ее величайшему огорчению, комтур не оставлял ее без присмотра ни на минуту. Полагая, что именно присутствие рядом с ней комтура является причиной того, что князь не хочет появляться, Эвелина была необычно резка с Валленродом. Раздосадованный этим обстоятельством, комтур коротко приказал ей покинуть церковь немедленно.
   Она уже шла к дверям, когда прошмыгнувший мимо нее мальчишка из служек с совершенно безразличным видом, прямо в присутствии комтура сунул ей в руку клочок бумаги и независимо прошел мимо. Эвелина так обрадовалась, что на обратном пути даже лицемерно кротко извинилась за свою резкость с комтуром, свалив всю вину на женские недомогания. Валленрод дернул плечом, ничего не ответил, но, тем не менее, после обеда разрешил ей остаться в постели в своей комнате. Забравшись под одеяло, Эвелина развернула записку.
   'В понедельник, после дневной обедни, на том же месте в лесу', - лаконично гласила записка, написанная по-польски.
   Она поспешила в охотничий домик сразу же после окончания обедни, воспользовавшись тем, что Валленрод был занят делами, но ей снова пришлось ждать. Уже находившийся в домике мальчишка-оруженосец Острожского, тот самый, что передал ей записку в церкви, с сожалением посмотрев на нее, сообщил, что князь неожиданно был вызван на прием к магистру.
  -Могу я подождать? - несколько разочарованно спросила Эвелина, проходя в маленькую опочивальню, где они были с князем в прошлый раз.
  -Да, конечно, ваша светлость, - быстро пробормотал паренек. - Только никто не знает, когда князь освободится, а за вами следят.
  -Следят? - Эвелина внимательно взглянула на тонкого, высокого мальчишку. - Откуда ты знаешь?
  -За вами следили в замке. Сейчас вы не привели их за собой. Но будьте внимательны, ваша светлость, они умны и хитры.
  -Как тебя зовут? - заинтересовалась Эвелина.
  -Айвар.
  -Ты литвин?
  -Да, - гордо сказал он. - Вы ведь тоже литвинка, ваша светлость?
   Эвелина вздохнула.
  -Пожалуй, в какой-то мере, да. В детстве я долго жила в Литве, и у меня там много друзей. Мой воспитатель тоже был литвин.
  -Так вот почему вы седлаете лошадь и ездите по-литовски! - хлопнул себя ладонью по лбу мальчишка.
  -Я скучаю по Литве, - с грустью сказала Эвелина, - скучаю по своей вольной жизни, и по своей свободе. Я уже забыла, как пахнет степной ковыль. Ты знаешь, что такое жить в плену?
  -Не переживайте так, ваша светлость, - шмыгнув носом, сказал Айвар, - мой князь вам обязательно поможет. Он из-за вас последнего покоя лишился. Вы знаете, как него кричал король, когда он сказал, что хочет на вас жениться? Прямо ногами топал! И все про какие-то там обязательства говорил, про его обязательства перед этой польской паненкой, дочерью воеводы Сулимы.
  -Какой еще паненкой? - недоверчиво спросила Эвелина, боясь поверить в то, что она услышала. По ее разумению, после предполагаемого побега с крестоносцем, ее имя не должно было даже упоминаться рядом с именем князя Острожского.
  -Не берите в голову, ваша светлость, - поспешил успокоить ее услужливый мальчишка. - Паненка эта все равно где-то в Новгороде Великом и уезжать оттуда не хочет. Да и князь с ней незнаком. Она ему не за надобностью. А после того, как он познакомился с вами, он вообще ни на кого другого смотреть не хочет. Вы такая красавица!
   В голосе Айвара прозвучало искреннее восхищение.
   В тот же момент они услышали дробный звук копыт на дороге, ведущей к охотничьему домику.
  -Вам лучше зайти внутрь, ваша светлость! - быстро сказал мальчишка. - Вас никто не должен здесь увидеть!
   Эвелина без пререканий вошла в дом, прикрыла за собой дверь, но осталась стоять у порога, наблюдая через узкое окошко в двери за появившимися на дороге двумя всадниками. В первом из них, одетом, как европейский рыцарь, она сразу же безошибочно узнала Острожского. Второй, постарше, лицо которого она рассмотреть не успела, был, по всей видимости, одним из его людей. Осадив коня на дворе, князь спешился, бросил поводья мальчику и что-то быстро у него спросил. Айвар ответил, и Острожский сразу же поспешил в дом.
   Эвелина успела отскочить от двери, но не сумела уклониться, когда он сразу же заключил ее в объятья и поцеловал. Она с удовольствием вдохнула исходивший от его одежды запах кожаных ремней, перемешанный с легким запахом терпкого лошадиного пота и полевых трав.
  -Простите, что я опоздал, - прошептал он ей в ухо, отрываясь от ее губ и касаясь своими губами ее волос у виска.
   Эвелина почувствовала смутное сожаление от того, что его поцелуй так быстро закончился.
  - Когда вам нужно возвращаться назад в замок? - помедлив, спросил он.
   Эвелина пожала плечами и теснее прильнула к его теплому, крепкому телу.
  -Не знаю. Я убежала сразу же после обедни, комтур был занят с герцогом Ульрихом. Думаю, до вечера он меня не хватится.
  -Как вы сюда добрались? Под видом конной прогулки?
  -Нет. Я просто взяла из рыцарской конюшни коня, и все. Брат Зигфрид иногда позволяет мне делать это.
   Острожский отстранил Эвелину от себя и с удивлением посмотрел ей в лицо.
  -В самом деле? Вам нельзя больше так рисковать. В следующий раз мы встретимся в замке.
  -В замке за мной следят. Только что ваш милый оруженосец подтвердил мне это. Жалко, что мне нельзя иметь при себе подобного оруженосца, иначе бы я выпросила бы его у вас. Мальчик умен.
  -И, кроме того, он литвин и большой льстец, - улыбаясь, сказал Острожский.
  -Не без того.
   Высвободившись из рук князя, Эвелина подошла к застеленному мехами ложу, села на него и стала расстегивать верхние пуговицы своего плотного суконного платья. Острожский внимательно смотрел на нее.
  -Зачем вы хотели видеть меня, Эвелина? Что-то случилось?
  -Я как раз хотела задать этот вопрос вам, князь. Вы не изменили своих намерений?
  -Каких намерений?
  -Вы поможете мне?
  -Я уже обещал вам свою помощь, - сдержанно сказал Острожский. - И я не собираюсь отказываться от своего слова.
  -Даже в свете последних событий? - с замиранием сердца спросила она.
  -Каких событий? - нахмурил четкие нити бровей князь.
   Эвелина испытывающе смотрела ему в лицо.
  -Ну, скажем так, я оказалась не совсем такой замечательной любовницей, какую вы ожидали.
  -Вы не интересуете меня в качестве любовницы, - его голос стал холодным и высокомерным. - Я сделал вам предложение, и насколько я понял, вы приняли его.
  -На определенных условиях! - светлых глазах Эвелины зажегся огонек предостережения.
   Острожский вздохнул.
  -Разумеется.
  -У вас уже есть план? - не сдавалась Эвелина.
  -Предоставьте это дело мне, фроляйн Валленрод. И, умоляю вас, не делайте резких движений. Вы можете все испортить.
  -Испортить что?
  -Эвелина, - он поднял ее с ложа, поставил перед собой, вытащил у нее из рук уже снятый ею теплый плащ и отбросил его в сторону. - Вы сказали, что доверяете мне, не правда ли?
  -До определенной степени.
   Эвелина подняла голову и посмотрела ему в лицо.
  - И до какой именно степени? - почти язвительно отозвался князь. - Вы доверяете мне или нет? Мне нужно знать, являемся ли мы союзниками. Могу ли я доверять вам?
  -В каком смысле? - удивилась Эвелина, забывая возмутиться его уклончивостью.
  -Мы заключили с вами определенное соглашение, - вздохнув, напомнил ей он.
  -Вы имеете в виду ваше предложение? - уточнила она.
  -Да.
  -И это все? Вы намерены ждать, когда мой любезный дядюшка сменит гнев на милость? Если это и есть ваш план, то я сразу скажу вам, что он провальный! Потому что комтур никогда, слышите, никогда не согласится на этот брак! Право, я была о вас лучшего мнения!
   Эвелина сердито сверкнула глазами, нагнулась и, подобрав с полу свой плащ, снова накинула его себе на плечи.
  -У вас есть другие предложения?
  -Да!
  -Какие же?
  -Когда вы в очередной раз покинете замок, возьмите меня с собой. Довезите до границы, и отпустите на волю!
  -Это просто смешно! - сложив руки на груди, отозвался Острожский. - Вы сами-то понимаете, что говорите? Во-первых, мы просто не доедем до границы. Теперь, после того, как я несколько раз сделал вам предложение и получил отказ, где вы думаете, вас будут искать в первую очередь, если вы внезапно исчезнете из замка? И догадайтесь, что за этим последует? Дипломатический скандал. Для меня - немедленный отзыв из замка назад в Польшу. Для вас - возвращение к вашему дядюшке.
   Эвелина с досадой уставилась в невозмутимое лицо польского князя, сознавая справедливость его слов. Вздохнув, она сняла плащ и снова опустилась на застеленное медвежьей шкурой ложе.
  -Вы все просчитали и подстроили, не правда ли? - устало спросила она, поднимая глаза на Острожского. - Вы, вы просто не оставили мне выбора... Или вы, или Валленрод!
   Молодой польский князь встал на колени перед ложем, чтобы заглянуть ей в глаза.
  -Я никогда не скрывал от вас цены за мою помощь. Я дал вам свободу выбора. Я ни к чему не принуждал вас силой. Я не воровал вас из дома вашего отца. Я не предлагал вам стать моей любовницей. Я не угрожал вам. Я обещаю вам не просто помощь, я предлагаю вам свою руку и свое сердце. Более того, я люблю вас. Вы понимаете, Эвелина, что своими словами вы оскорбляете меня?
  -Так не бывает! - выпрямив спину и напрягшись, как струна, сказала Эвелина. - Я не верю в благородные намерения! Всему на свете есть цена. Какова ваша цена, князь?
   Молодой князь поднялся на ноги и, скрестив на груди руки, некоторое время в молчании смотрел на нее.
  -Я уже неоднократно повторял вам, фроляйн Валленрод, - наконец, ответил он. - Вы принимаете мое предложение, и я беру на себя заботу обо всем остальном.
  -Что останется у меня после того, как я приму ваше предложение? - вскричала Эвелина. - Ровным счетом ничего! Только ваше слово!
  -Вы мне не верите? - вкрадчиво спросил Острожский.
  -Вы отпустите меня воевать в Литву?
  -Через год. И при условии, что в Литве будет война.
  -Почему это через год? - недоверчиво переспросила заинтригованная Эвелина. - Что это за срок такой?
  -Какая вам разница. Это мое условие.
   С некоторой долей цинизма Эвелина подумала, что ей действительно без разницы, каковы его планы на дальнейшую жизнь в Польше и Литве. Скорее всего, она даже не доберется с ним до Польши, а успеет сбежать по дороге. Его матримониальные планы также мало интересовали ее. Ее главной целью было выбраться из замка. Она вздохнула и решила перевести разговор в другое русло.
  -Зачем вас вызывал к себе магистр, князь? - неожиданно для Острожского спросила она.
   Острожский удивленно приподнял бровь и взглянул на Эвелину. На прекрасном тонком лице племянницы Гневского комтура было написано откровенное любопытство, по-крайней мере, как ни пытался, он не мог определить никакого подвоха. Эта девушка не уставала изумлять его.
  -Вы чем-то напоминаете мне мою тетушку, княгиню Александру, - невесело пошутил он. - Та тоже готова говорить о политике даже в постели.
  -Вы спите со своей тетушкой? - поддразнила его Эвелина.
  -Нет, мне жаловался на это мой дядя, - рассмеялся в ответ он.
  -Князь Земовит? - тут же уточнила она.
  -Да, моя милая всезнайка, он самый. Я уверен, что вы понравитесь им обоим. Впрочем, по вашим словам, с моей тетушкой вы уже встречались.
  -У вас хорошая память. Мне было тогда одиннадцать лет. Она меня не помнит, - мило заметила Эвелина, а потом снова перевела разговор на то, что заинтересовало ее. - Так о чем вы говорили с Конрадом? Я заметила какие-то странные признаки военной активности в замке. Они что, готовят очередной набег на Литву?
  -На Жемайтию, - уточнил князь, уже с новым интересом посмотрев на нее. - Вы очень наблюдательны, Эвелина.
  -И зачем позвали вас? Чтобы заручиться согласием на эту разбойничью акцию со стороны польского короля?
  -Браво, мой очаровательный политик! Именно так все и было.
  -Вы уезжаете в Польшу? - воскликнула Эвелина, поднимаясь на локтях и садясь в постели.
  -Зачем? - удивился он, забавляясь разочарованием, отразившимся на ее лице.
  -Разве вам не нужно встретиться с королем?
  -Нет. С какой стати рыцари будут спрашивать на свои набеги разрешения короля? Меня просто поставили в известность об этом. Я поставлю в известность короля.
  -Значит, вы не собираетесь уезжать?
  -Вы разочарованы?
  -Нет. Я буду по вам скучать.
  -Даже так?
  -Вы мне не верите?
   Эвелина соскользнула с ложа и приблизилась к нему. Помедлив, положила ему на плечи ладони и прижавшись своим телом к его телу, дотянувшись до его губ, поцеловала его.
  -Я смотрю, вы быстро учитесь, мадмуазель, - насмешливо прошептал он, отвечая на ее поцелуй.
  -Не так быстро, как мне хотелось бы, - с сожалением отвечала она.
  -Не огорчайтесь. У нас еще все впереди.
   Эвелина опустила голову, отчасти, чтобы скрыть свое облегчение от того, что он не требовал от нее немедленно разделить с ним ложе, а также чтобы укрыться от его понимающего чуть насмешливого взгляда.
   Громкий стук в дверь прервал затянувшееся молчание.
  -Князь, уже шесть часов! - донесся со двора голос Айвара. - У вас назначена встреча в замке. Этот человек не любит ждать!
  -Нам пора.
   Уже в который раз за этот вечер, Эвелина потянулась к своему плащу, чувствуя неимоверное облегчение, что их снова прервали. Острожский знаком остановил ее.
  -Не торопитесь, Эвелина. Мы отвезем вас в замок, так будет гораздо безопаснее для вас. Возьмите мой плащ, и как следует в него закутайтесь. В таком виде вы сойдете за моего оруженосца, никто в замке никогда не смотрит на слуг. Айвар поедет на вашем коне чуть позже и поставит его в конюшни. Мы остановимся у Гойты, скажем, что захромал один из коней. Там мы вас и оставим. Не знаю уж по каким причинам, но ведь вам разрешено проводить время в доме у Марты и Гойты?
  -Причина проста, - сказала Эвелина, накидывая предложенный князем плащ с гербами его дома. - Марта - одна из многочисленных любовниц комтура в замке, и он ей доверяет. Доверяет приглядывать за мной. Превосходный план, князь. Даже если мы столкнемся с Валленродом у дверей дома Гойты, у меня будет время потихоньку скрыться.
   Эвелина словно в воду смотрела. Через час, когда они благополучно добрались до замка, прошли на территорию Нижнего подворья, и уже расседлывали коней на дворе Гойты, в раскрытые ворота подворья въехал на коне сам комтур Валленрод.
  -Что я вам говорила? - шепнула Эвелина Острожскому, прежде чем скрыться в глубинах дома. - Задержите его разговорами хоть на минуту, мне надо переодеться, чтобы прилично выглядеть.
   Острожский кивнул и, придав своему лицу выражение холодного высокомерия, соответствующее его статусу принца крови, пошел навстречу комтуру, чтобы приветствовать его.
  
  
  
  

Глава 16.

  
  Мальборг,
  Земли Ордена, лето 1404 г.
  
   В последовавшие за этим два месяца Эвелина, казалось, наслаждалась представившейся ей возможностью нарушать все запреты, наложенные на нее комтуром. Она ускользала на встречи с князем, обманывая как самого Валленрода, пытавшегося за ней следить, так и его наемников, убегая от них по темным ночным коридорам в прозрачном пеньюаре, выскочив прямо из постели. Острожский умолял, заклинал ее быть осторожнее, но она лишь презрительно улыбалась и, склонив изящную светловолосую головку, клала ему на плечи свои ладони, после чего, обнимая ее тонкий стан, князь уже не помнил ни о чем, кроме всесокрушающего желания обладать этой женщиной, которое лишало осторожности его самого.
   Это было безумием. Эвелина старалась не думать о возможных последствиях ее ночных похождений, она делала все, чтобы спровоцировать ярость Валленрода и, озадаченный дерзкой ненавистью, словно отточенный клинок сверкавшей в ее глазах, комтур недоумевал, что происходит. Он уже подумывал увезти Эвелину из замка, чтобы вновь проучить ее как следует, но, догадавшись об этом, бессовестная девчонка пожаловалась леди Рейвон и графине Альмейн, и за нее вступились сами братья фон Юнгингены.
   В довершение ко всему польский посол, все еще находившийся в Мальборге, надменный красавец-племянник польского короля, словно в насмешку, повторял свое предложение руки и сердца Эвелине с упрямством осла, так свойственным проклятым варварам. И самое главное, что больше всего бесило комтура, большинство иноземных рыцарей в замке сочувствовало поляку, а орденский капитул каждый раз после его очередного предложения, вежливо, но неумолимо советовал господину комтуру подумать обо всех преимуществах подобного союза.
  -Ты слишком рискуешь, дорогая! - заметила леди Рейвон Эвелине на очередной прогулке, организованной по инициативе Карла фон Ротенбурга для развлечения приезжего рыцарства. - На твоем месте я не стала бы так вызывающе игнорировать волю твоего дядюшки.
  -Это говорите мне вы, леди Джейн! - вскричала Эвелина, быстро оборачиваясь к англичанке. - Я была так глупа, что не послушалась вашего мудрого совета раньше и давным-давно не завела себе любовника. Жизнь прекрасна и удивительна!
  -Я тебе верю, дорогая. А где же наш очаровательный польский князь?
  -Он уехал, Джейн. Что-то срочное. Генрих Фалавье, который был на посту прошлой ночью, сказал мне сегодня утром, что прибыло сразу два курьера от польского короля. Затем принесли записку от князя, что он должен немедленно вернуться в Краков. Думаю, если он задержится, я буду по нему скучать.
   Леди Джейн с трудом скрыла циничную усмешку, подумав про себя, что неожиданный роман совершенно преобразил хрупкую, грациозную, и равнодушную, как тень, Эвелину Валленрод. Ее бледное лицо подернулось слабым румянцем, в глазах засветилась уверенность и насмешка, отчего ее красота снежной принцессы стала опасной и еще более вызывающей, словно сверкающий на солнце лед.
   -Все равно, на твоем месте я была бы более осмотрительной, - покачав головой, заметила англичанка, понизив голос.
  -Что вы имеете в виду? - легкомысленно спросила Эвелина, с улыбкой принимая из рук рыцаря де Лоржа букет свежесорванных полевых цветов.
  -То, что ты сейчас делаешь.
   Леди Рейвон неодобрительно посмотрела на склонившегося в поцелуе над рукой Эвелины молодого сеньора Бартоломео, уже окончательно выздоровевшего после его неудачного пируэта на мосту через Ногату.
  -Ты что же, решила теперь пуститься во все тяжкие?
   Сказав несколько ласковых, ободрительных слов юному итальянцу, Эвелина отослала его от себя, а затем, перестав улыбаться, взглянула в такое же серьезное лицо леди Рейвон.
  -Если таким образом ты пытаешься отвести подозрения от своего любовника, ты серьезно ошибаешься, деточка, - негромко заметила англичанка. - Все, у кого есть глаза, догадываются, что это наш неподражаемый господин польский посол. А те, у кого их нет, думают, что леди Снежная Королева сошла со своего пъедистала, и у них появился шанс запустить руку ей под юбку.
  -Какая вы все-таки грубиянка, Джейн! - с осуждением заметил подъехавший к дамам в эту минуту барон Карл фон Ротенбург. - Вы вечно вгоняете всех в краску! Посмотрите на фроляйн Валленрод, на ней же лица нет!
   Так как обе молодые женщины промолчали в ответ, он выдержал паузу, а потом снова заговорил, спешившись и опускаясь на траву рядом с сидевшими на скамье у охотничьего домика дамами.
  -Между прочим, у нас в замке снова гости. Догадайтесь кто, фроляйн Валленрод? Земовит Мазовецкий со своей супругой, княгиней Александрой! Думаю, нас снова ожидает большой турнир. Кстати, сразу после приветствия мазовецкая княгиня заявила мне о свом желании познакомиться с фроляйн Валленрод. Что вы об этом думате, Эвелина?
   Леди Джейн удивленно приподняла брови.
  -Не смешите меня вашими намеками, Карл. Ему никогда не разрешат на ней жениться!
   Похлопав себя кнутовищем хлыста по голенищу сапога, молодой барон самоуверенно заявил, обращаясь к леди Рейвон, но краем глаза наблюдая за выражением лица прекрасной Эвелины Валленрод:
  -Вы плохо знаете Острожского, Джейн. Если он захочет жениться, он пошлет всех к черту и женится!
  -Вы плохо знаете фроляйн Валленрод, - не осталась в долгу англичанка. - Если она не захочет выходить замуж, она пошлет всех к черту и не выйдет!
  -Не делайте из меня монстра, Джейн, - засмеялась Эвелина. - Польский князь - очень привлекательный мужчина. Пожалуй, я подумаю о пересмотре моего жизненного кредо и, возможно, в один прекрасный день приму его предложение.
  -Если вы готовы пересмотреть ваше кредо отшельницы ради него, он поистине чудотворец! Тогда я готов молиться на него!
   Карл Ротенбург поднял к небу глаза, молитвенно сложил на груди руки и на секунду замер в такой позе.
  -Вы забыли встать на колени, Карл, - язвительно заметила англичанка.
  -Это не обязательно. Я не церковник, - легкомысленно отозвался барон.
  -Вы - богохульник, дорогой Карл!
   Все трое одновременно обернулись на звук раздавшегося за их спиной голоса. На лужайке перед охотничьим домиком остановилась высокая темноволосая женщина со смуглым лицом и темными, проницательными глазами. Первым, что бросилось Эвелине в глаза, было то, что она была одета по-польски, в кремового цвета шелковую тунику, стянутую в поясе плетеными золотом ремешками с затейливой пряжкой. Надетый поверх нее казакин был из золотистой парчи, вышитой цветами и узорами. Тончайшее газовое покрывало, прикрывавшее ее волосы, было увенчано небольшой золотой короной. Властные манеры женщины и ее гордый открытый взгляд не оставляли сомнений в том, что их обладательница принадлежала к миру власть имущих. Вокруг ее толпилось не менее полудюжины людей, готовых, по первому ее знаку выполнить малейшее ее желание.
  -Ваша светлость, принцесса Александра! - вскричал Карл фон Ротенбург, обладавший уникальной способностью приходить в себя от любых неожиданностей с похвальной быстротой истинного придворного, и Эвелина тут же узнала в женщине княгиню Мазовецкую. - Счастлив видеть вас в Мальборге, ваша светлость!
  - Не сомневаюсь!
   Княгиня Александра насмешливо посмотрела на склонившегося в низком изящном поклоне барона фон Ротенбурга, а затем ее глаза обратились к леди Рейвон и Эвелине. Вслед за учтивой леди Джейн, Эвелина склонила голову и сделала глубокий реверанс.
  -Леди Рейвон, - благосклонно кивнула княгиня, обращаясь к англичанке, с которой она была хорошо знакома по своим предыдущим визитам в замок. Ее темные, искристые глаза, напомнившие Эвелине глаза Острожского, с интересом остановились на лице Эвелины, и она тут же с живостью спросила: - Это молодая девушка рядом с вами, надо полагать, фроляйн Эвелина Валленрод?
  -Вы правы, ваша светлость.
   Леди Рейвон выразительно посмотрела на Эвелину и подтолкнула ее вперед.
  -Фроляйн Эвелина Валленрод, маленькая племянница нашего старого комтура из Гневно.
  -Подойдите ко мне, дитя мое, - милостиво, но твердо попросила княгиня.
   Эвелина подобрала полу своего длинного, голубого с серебряной отделкой платья и подошла ближе к мазовецкой княгине. Они были почти одинакового роста, княгиня Александра чуть выше, шире в плечах и крупнее в кости. Рядом с ней стройная, изящная Эвелина, с ее распущенными по плечам, скрепленными только головным обручем светлыми волосами, серебрившимися на солнце, казалась лесной феей, призрачной и прекрасной, готовой улететь от малейшего дуновения ветра.
  -Господи, какая вы красавица! - не удержалась от вздоха княгиня Александра, когда ее глаза оторвались от созерцания грациозной фигурки девушки, и она посмотрела ей в лицо. - Просто невероятно. Я глазам своим не верю!
  -Вы очень добры, ваша светлость, - заученно сказала Эвелина, делая положенный реверанс.
  -Ягайло просто ума лишился, запрещая Зигмунту этот брак! - продолжала княгиня, беря Эвелину за руку и отводя ее в сторону от любопытных взглядов своих придворных. - Запомните, деточка, для вас и моего дорогого племянника всегда найдется место при моем дворе. Что бы ни случилось, смело обращайтесь ко мне, и я вам помогу. Вы мне нравитесь. Вы просто потрясающе красивы, словно русалка из моих далеких литовских лесов, мне все время хочется дотронуться до вас, чтобы убедиться, что вы настоящая.
   Это прозвучало так неожиданно по-детски и непосредственно, что Эвелина не удержалась от улыбки, осветившей ее лицо мягким светом очарования, и княгиня запнулась на полуслове, забыв о том, что собиралась сказать, увидев, как преобразилось и просветлело от этой улыбки ангельски прекрасное лицо молодой девушки.
   В этот момент раздалось характерное покашливание леди Джейн, которым она всегда предупреждала Эвелину о появлении поблизости ее дорогого дядюшки. Мгновение спустя старый маршал уже отвешивал учтивый, но сухой поклон мазовецкой княгине.
  -Ваша племянница - очаровательная девушка, - заметила княгиня Александра, когда с формальностями было покончено. - Мой польский родственник просто счастливчик.
  -Не стоит ему завидовать, - буркнул комтур. - Я не давал разрешения на этот брак.
   Княгиня Александра широко распахнула от удивления глаза. Эвелина заметила, что по цвету они совсем не черные, как ей показалось сначала, а темно-коричневые, большие и подвижные.
  -Но почему? - недоуменно спросила она, глядя на комтура как на слабоумного. - Принц крови, связанный родственными связями со всеми польско-литовскими по происхождению государями окрестных земель, по-вашему, недостаточно выгодная партия для вашей племянницы?!
  -Даже слишком выгодная! - в голосе комтура послышалась неприязнь. - Подождем чего-нибудь попроще. К тому же, она слишком молода.
  -Молода? - недоверчиво переспросила княгиня, подозрительно глядя на комтура. - Ей что же, нет еще двенадцати?
  -Вот что, моя дорогая, - не дожидаясь следующего замечания комтура, княгиня вновь обернулась к Эвелине. - Не знаю, как мой венценосный брат, но я лично буду покровительствовать вашему браку. Ваш дядя, видимо, слишком сильно за вас волнуется. Это вполне объяснимо с человеческой точки зрения, но несправедливо по отношению к вам и Зигмунту. Я поговорю с магистром, и мы подумаем, как утрясти этот вопрос к всеобщей пользе. Прощайте, дитя мое!
   Княгиня Александра ласково коснулась рукой щеки Эвелины и ободряюще улыбнулась ей. Затем, не обращая внимания на поклоны придворных, милостиво кивая в ответ на приветствия рыцарей, подняв голову, гордо, как королева, прошла через расступившуюся перед ней толпу.
  -Вы удостоились благословения мазовецкой принцессы! - задумчиво сказал барон Карл фон Ротенбург, провожая взглядом гордую прямую фигуру княгини.
  -Конрад прислушивается к ее мнению, - подала голос леди Джейн. - Думаю, мой дорогой господин Валленрод, что на этот раз вам придется расстаться с Эвелиной.
  -Черта с два! - лаконично отозвался комтур. - Это мы еще посмотрим!
  
  
  Краков,
  Польша, лето 1404 г.
  
   Сразу же после возвращения из Мальборга в Краков, воевода Ставский получил приглашение на аудиенцию с королем в Вавеле. Владислав Ягелло хотел видеть его незамедлительно, и чем скорее, тем лучше. Весьма обеспокоенный подобным нетерпением короля, пан Ставский, ополоснувшись с дороги, надел свой лучший выходной наряд, изрядно устаревший с точки зрения придворной моды, но все еще выглядевший весьма внушительно: темно-синего бархата камзол с алмазными пуговицами, каждая из которых была величиной почти с грецкий орех; палевого цвета штаны, искусно скроенные из выделанной кожи лося, лично убитого паном Ставским на охоте, украшенные по бокам золотым тиснением и шитьем. Затем он покрыл свои плечи плащом из тяжелого черного бархата, подбитого для утепления соболями, завил свои все еще густые русые волосы, подчиняясь принятой при дворе моде, и, запрятав глубоко на дно своего сердца ставшую неотъемлемой частью души щемящую печаль о потерянной дочери, с приятной улыбкой на устах отправился на аудиенцию с королем.
   Королевская стража завернула его карету на расстоянии примерно двух кварталов от Вавельского дворца, по соображениям безопасности. В Вавеле в настоящее время находились послы папы римского, а также императора Священной Римской империи Сигизмунда, брата покойной королевы Ядвиги. Видимо поэтому большая часть пространства узких, мощеных кирпичом улочек, примыкавших к Вавелю, и огромная площадь перед дворцом были уставлены различного размера и фасона каретами, ландо и еще бог знает какой иностранной моды средствами передвижения, назвать которые даже весьма бывалый в придворных делах воевода Ставский бы затруднился.
   Собрав полдюжины своих людей, которых он все время водил с собой на придворные приемы для представительства, воевода начал решительно пробиваться к высоким готическим дверям королевского дворца, потрясая в руке украшенным большой гербовой печатью письмом об аудиенции, полученным им из канцелярии короля. Дворцовая стража, набранная из суровых, мрачных на вид литвинов, высоких и стройных, как на подбор, без задержки пропустила его во дворец. В приемном покое он тут же лицом к лицу столкнулся с паном Повалой из Тачева, разговоривающим с иностранным рыцарем, судя по его виду, французом или итальянцем, но не крестоносцем.
  -Ставский! - воскликнул пан Повала, хлопая его по плечу в знак старой дружбы и нарушая при этом все строго установленные нормы дворцового этикета, который так ревностно прививал в Вавеле Владислав-Ягелло, ориентируясь при этом на европейские дворы. - Рад вас видеть живым и здоровым, друг мой! Вы откуда? Последнее время вы не слишком частый гость в Вавеле, а?
   Высокий, разряженный в пух и прах европейский рыцарь с благожелательным любопытством осмотрел богатый костюм пана Ставского.
  -Да вот, пришел повидаться с Ягайло, - буркнул пан Ставский, чувствуя себя не совсем приятно под откровенно изучающим взглядом рыцаря.
   Пан Повала из Тачева хлопнул себя руками по бокам и расхохотался.
  -Повидать Ягайло, говоришь? Ох, Ставский, Ставский.
   Он не успел договорить. Дверь в королевские покои отворилась и герольд, вышедший из нее, чтобы назвать имя следующей особы, приглашенной на аудиенцию у короля, звонко выкрикнул имя познанского воеводы. Неторопливо раскланявшись с удивленным паном из Тачева и выглядевшим еще более заинтригованным европейским рыцарем, пан Ставский поспешил в покои короля.
   Владислав-Ягелло сидел за маленьким инкрустированным янтарем столиком и что-то торопливо черкал на листе бумаги. Услышав шаги, он поднял голову, увидел воеводу и, по своему обыкновению, порывисто обросил в сторону перо и вскочил на ноги.
  -А, воевода! - быстро сказал он. - Как поживаете, друг мой? Поздравляю вас с успешным выполнением миссии в Мальборге.
   Поблагодарив короля, Ставский отметил, что тот выглядел обеспокоенным и изрядно нервничал.
  -Как поживает ваша красавица-дочь на Руси или в Литве, не знаю уж, где она сейчас находится? - между тем, вдруг сказал король Владислав-Ягелло и уставился своими темными подвижными глазами прямо в лицо опешившего воеводы. - Не собирается ли она, наконец, возвратиться в Польшу? Хотя бы ради того, чтобы пресечь все ходящие при дворе вокруг ее имени сплетни и выйти замуж за моего дорогого племянника, который в этот сезон просто нарасхват, как горячие пирожки.
   Воевода озадаченно молчал, в уме лихорадочно соображая, что же сказать в ответ королю. По обыкновению, король Ягайло не любил долго ждать.
  -Где ваша дочь, Ставский? - уже более резко и требовательно спросил он. - Если она на Руси, отправляйтесь и привезите ее ко двору. Если же у ваших родственников в Литве, я попрошу нашего брата Витовта дать ей надежную охрану и отправить в Краков.
  -К чему такая спешка, мой король? - осторожно спросил пан Ставский, переводя дух, ибо нетерпеливый король никогда не ждал ответов на свои вопросы больше минуты.
  -Потому что, черт возьми, брак вашей дочери и князя Острожского был спланирован больше десяти лет назад! - снова вспылил Владислав-Ягелло. - Спланирован никем иным, как моим покойным братом Наримантом и самой Ядвигой, благослови их обоих Господь на том свете! И что же? Острожскому уже двадцать четыре, вашей дочери давно перевалило за пятнадцать, если я не ошибаюсь, а они еще не женаты. Черт побери!
   Король крутанулся на месте на каблуках, так, что шпоры его скроенных по последней придворной моде сапог, совершенно непригодных для езды на лошадях, высекли искру из мраморного пола.
  -Причина в том, мой дорогой воевода, что я хочу женить Острожского. В его возрасте у меня уже было трое сыновей, которых я, правда, не могу признать своими наследниками, но дело не в этом! Мой племянник сделал себе головокружительную карьеру при дворе. Все мои советники прислушиваются к его мнению в области наших дипломатических дел, особенно с Орденом, точно также, как они ценят мнение молодого Земовита Плоцкого в делах военных. Меня не устраивает его женитьба на иностранке. Я готов благословить его брак с вашей дочерью, потому что глубоко уважаю волю покойницы-королевы, но если к концу года ваша дочь не появится при дворе, я буду искать ему другую невесту в Польше.
   Несмотря на очевидное недовольство короля, к которому опытный воевода уже успел привыкнуть за время своей придворной службы в Кракове в течение двадцати лет, а также явной категоричности его неожиданного заявления, воевода Ставский был заинтригован совершенно по другой причине.
  -Женитьба на иностранке? - озадаченно повторил вслед за королем он. - Что вы имеете в виду, ваше величество?
   Владислав-Ягелло, наконец, остановил свои беспорядочные метания по зале, и с удовольствием разрешил самому себе излить негодование, разразившись во все стороны потоками нескрываемого возмущения, которое он неизменно испытывал при упоминании о недавнем поведении своего племянника.
  -Пару месяцев назад, вернувшись из Мальборга, Острожский просил у меня разрешения жениться на некой Эвелине Валленрод, племяннице гневского комтура, пребывающего в настоящее время в замке, в свите великого магистра.
   Эвелина Валленрод! Воевода внезапно вспомнил встречу на дворе Форбурга: ослепительно красивая девушка со светлыми волнистыми волосами и глазами, прозрачными, как речная вода, в которых отражалась непонятная в столь юном возрасте и при такой совершенной красоте горечь разочарования и печаль. Встретившись с ней глазами, он испытал невероятное потрясение, сам не зная отчего, точнее, с горечью тут же сознался он сам себе, оттого, что она напомнила ему, что у него тоже была дочь, возможно, не такая красивая, но выглядевшая более счастливой. Она едва взглянула на него и тут же ушла в сопровождении своих спутников, рыцаря-крестоносца и другой дамы, но он узнал у одного из ландскнехтов ее имя - Эвелина Валленрод. Затем, перед самым отъездом, он неожиданно встретился с ней вновь, случайно, как и в прошлый раз, столкнулся лицом к лицу поздним вечером в галерее Нижнего замка. Тогда, на какую-то секунду, ему померещилось, что он увидел свою Эву, и когда он осознал, что ошибся, горечь разочарования была так велика, что слезы выступили на его глазах. Эта красивая девушка из замка, племянница одного из комтуров, сделала жест, поразивший его до глубины души - своими тонкими нежными пальчиками она смахнула слезинки с его щек, как когда-то, после смерти жены, сделала маленькая Эва. Потом она заговорила с ним, и казалась такой нежной и внимательной, хотя говорила ему странные вещи.
  С тех пор каждый раз, когда он вспоминал об этой девушке, в его душе словно саднила заноза: было в ней самой или в ее имени что-то странное, какое-то бросающееся в глаза несоответствие, которое на уровне подсознания не давало ему покоя, но которое он, как ни старался, не мог определить.
   Сам того не сознавая, король дал ему в руки разгадку этой головоломки.
  -Племянница гневского комтура? - пробормотал он, сознавая, что это чрезвычайно важное обстоятельство, которое может пролить свет на окружающую блистательную Эвелину Валленрод тайну. - Позвольте, пане кралю, это не Карла ли Валленрода, моего соседа в Силезии?
  -Какая разница! - махнул рукой король, словно отгоняя все второстепенные обстоятельства, всплывающие по ходу беседы. - Одним словом, я хотел бы, пан Ставский, чтобы ваша дочь появилась при дворе не позднее, чем в январе нового года. Мы сыграем свадьбу незамедлительно, пока у нас еще есть время, и этот упрямец Витовт, мой кузен, не вернулся из литовского похода.
  Он замолк на минуту, а потом нетерпеливо закончил аудиенцию со словами:
  -Можете идти, воевода, я все сказал.
  -Нет, постойте, - тут же добавил он уже в спину отходящего после глубокого поклона воеводе. - Благодарю вас за верную службу! К вашим владениям в Силезии, о которых вы только что упомянули, я добавлю еще полудюжину деревень, так что теперь вы можете построить второй замок на вашей земле. Это было бы очень полезно в случае внезапного нападения или, не дай бог, войны с Орденом. Думаю, в этом случае вам весьма полезным окажется ваш будущий зять, у него уйма энергии и денег, необходимых для строительства. А там и внуки поспеют.
   Выходя и королевских покоев с бумагой, скрепленной королевской печатью и дарующей ему довольно обширное владение по соседству с его собственными землями в Силезии, воевода Ставский продолжал озадаченно размышлять о том, что сказал ему король. Племянница гневского комтура...
  -Что тут у нас? - осведомился пан Повала из Тачева, сразу же выхватывая из толпы в приемной зале озабоченное лицо Ставского.
  -Король наградил меня за верную службу, - рассеянно сказал Ставский, протягивая пану Повале бумагу с гербовой печатью. - Послушай, Повала, ты знаешь Карла фон Валленрода, гневского комтура?
  -Черт возьми, прекрасный кусок земли! - воскликнул пан из Тачева, торопливо пробегая глазами королевскую грамоту. - Ты счастливчик, Ставский! Что ты там сказал о гневском комтуре? Я лично с ним не знаком, не люблю, знаешь ли, немцев, но вот господин де Лорш, думаю, его знает.
   Он заговорил с рыцарем-европейцем на французском языке, и воевода Ставский сейчас же отметил, что при упоминании имени Валленрода рыцарь встрепенулся, закатил глаза и прижал руку к сердцу.
  -Он говорит о красавице-племяннице комтура, Эвелине Валленрод, - с улыбочкой пояснил пан Повала воеводе Ставскому. - Похоже, сам комтур ему глубоко неинтересен. Он знает лишь, что комтур с племянницей приехал из гневского замка, где Карл Валленрод сидел на комтурстве, похоже, довольно долгое время.
  -Ну, конечно же, Карл Валленрод, гневский комтур! - вскричал в порыве озарения Ставский. - Но у него никогда не было семьи! Я хорошо знал Валленрода по Силезии, их было два брата, и оба монахи, и больше никого на свете, ни братьев, ни сестер. И вдруг, красавица-племянница?
  -Никогда не знаешь, когда на твою голову свалятся неожиданные родственники, о существовании которых ты даже не подозревал, - философски заметил пан Повала, разводя руками. - Но, похоже, девчонка оказалась настоящим подарком для старого казнокрада. С ее помощью он крепко обосновался при дворе магистра. Француз говорит, что она - королева рыцарских турниров в Мальборге, и сам магистр частенько приглашает их с дядюшкой отобедать в Большой зале Верхнего замка.
   Торопливо распрощавшись с паном Повалой и рыцарем де Лоршем, воевода Ставский поспешил домой. Он попытался было занять себя, посвятив остаток дня разбору своих финансовых бумаг, пользуясь помощью молодого писца из канцелярии короля, Збышека из Олесницы, отец которого был его хорошим другом и неизменным советчиком в отношении всех проблем, связанных с его деньгами и землями. Но разговор с королем так и не шел у него из головы.
   Найти Эву и представить ее ко двору! Можно подумать, он не ищет ее, сбиваясь с ног, в течение ближайших четырех лет! Каким ослом он выставит себя через полгода, которые дал ему король для того, чтобы представить дочь при польском дворе! И почему он, старый дурак, не заявил о пропаже Эвы сразу же после того, как узнал об ее исчезновении от сестры Ягенки?! Всему виной эта проклятая записка, которую с широко раскрытыми от удивления глазами принесла ему племянница Марина, заявив, что она нашла ее в комнате Эвы, на ее столе. Ох уж эти пролазливые девчонки! Если бы Марина не видела записки Эвы, и не успела бы уже показать ее Ягенке, своему отцу, и чуть ли не каждой собаке в поместье сестры, он бы просто порвал и выбросил этот несчастный клочок бумаги, и принялся бы за поиски дочери, не постеснявшись обратиться за помощью к самому королю. Но что бы сказал ему Ягайло, покажи он ему эту записку? Что он не сумел как следует воспитать свою дочь? Что его малышка Эва - рыцарская подстилка, и что он даже не будет утруждать себя думать о поисках какой-то там взбалмошной девчонки, сбежавшей с рыцарем, в которого она скоропалительно влюбилась.
   Воевода вздохнул и отложил счета. Молодой Збышко ушел полчаса назад.
  Стоял довольно прохладный для начала лета вечер, и неслышные как тени, вышколенные слуги краковского дома воеводы, развели в камине огонь и подали Ставскому подогретого вина. Сидя в кресле, с удобно заложенными друг на друга ногами, обутыми в теплые просторные домашние тапочки; откинув голову на высокую спинку кресла и время от времени потягивая крепкое подогретое вино, воевода смотрел на горящие в камине поленья, охваченные золотистыми язычками пламени, и перед глазами его снова и снова вставало прекрасное лицо девушки из замка, Эвелины Валленрод, племянницы комтура, у которого никогда не было племянницы. Было в нем что-то до боли знакомое и давно забытое, что заставляло сердце старого воеводы сжиматься одновременно от счастья и чувства неизмеримой потери, нечто, о чем он долгое время не позволял себе вспоминать. Ставский так задумался, что уже не замечал, как бокал выскользнул из его рук и покатился по ковру.
   В его мозгу смутно забрезжило воспоминание, становясь все отчетливее и отчетливе, словно густой утренний туман, тающий под лучами восходящего солнца, внезапно рассеялся, отрывая перед ним давно забытое, прекрасное лицо покойной жены, какой он увидел ее в первый раз в Новгороде, в доме отца боярина Тверда. Эвелина Валленрод выглядела почти точной копией его покойной жены, от которой ему остался лишь портрет, запертый после ее смерти в потайной комнате дома Ставского в Познани. Потому что всякий раз, когда он смотрел на него, он не мог есть, не мог спать, подавленный болью утраты женщины, которую он любил больше чем себя, больше чем жизнь, на которую она обрекла его, умерев и оставив ему на попечение их маленькую дочь Эву.
   Воевода внезапно замер, словно окаменел в кресле, уставясь невидящим взглядом в пространство, словно боясь потерять ту смутную мысль, которая зрела в его мозгу. Он так долго и сосредоточенно думал над ней, что когда одна простая ясная догадка, которая неизбежно должна была рано или поздно всплыть в его мозгу, появилась, наконец, и оформилась в его сознании, ему на минуту показалось, что он сходит с ума. Между тем, только эта простая мысль объясняла все несоответствия и все нелепости истории с исчезновением его дочери, а также тот факт, что сейчас, почти четыре года спустя, он так и не смог ее найти. Но возможно ли это?! Воевода вскочил на ноги и взволнованно заходил по обширной зале гостиной. Если он не совсем рехнулся, и эта девушка, Эвелина Валленрод, не может быть племянницей Валленрода, то тогда кто она? Светлые волосы, светлые глаза, почти точный портрет его покойной жены, по возрасту ровесница его Эвы. Может ли это быть Эва?! Ведь полное имя Эвы Ставской было тоже Эвелина! И комтур Валленрод прекрасно об этом знал! Более того, он был единственным в те далекие годы, кто называл маленькую Эву Эвелиной. Воевода снова плюхнулся в кресло, недоуменно посмотрел на раздавленный его каблуками бокал на ковре и потребовал еще вина.
   'Спокойно, Ставский, только не теряй головы! - уговаривал он сам себя, глядя на то, как слуга убирал осколки разбитого бокала с ковра. - Думай, в первую очередь, думай своей старой, глупой головой. Призови на помощь весь свой опыт и знание подлой породы приграничных комтуров-крестоносцев, да и всего рода людского, в особенности'.
   Ночь застала его в кресле, с так и не допитым бокалом вина в руках. Широко открытыми глазами он незряче смотрел в окружающую его темноту, не видя ничего, кроме призрачных картин и воспоминаний прошлого, проходивших перед его мысленным взором одно за другим, перебивая и наслаиваясь друг на друга.
   Рано утром он послал из своего краковского дома двух гонцов. Один из них, немецкого происхождения, отправился с весьма неблаговидной шпионской миссией в Гневно. Второй, старый литвин Гунар, воспитатель маленькой Эвы Ставской, которого, к несчастью, не было возле нее во время побега, поехал в поместье сестры воеводы, Ягенки, под Ольштыном, и должен был по дороге заглянуть в Познань.
   Сам воевода после этого сменил одежду, побрызгал водой себе в лицо, обновил свой костюм и вновь отправился ко двору короля Владислава-Ягелло в надежде встретить там князя Острожского. К его глубочайшему разочарованию пан каштелян Януш Тенчинский тут же сообщил ему, что молодой князь буквально вчера вчером отправился обратно в Мальборг, и, по приказанию короля, останется там, по-видимому, до конца года, если ничего не случится и между Орденом и Польшей внезапно не вспыхнет война. Воеводе не оставалось ничего иного, как ждать вестей от своих гонцов и, в случае необходимости, слать своего человека к Острожскому в Мальборг.
  
  
  
  

Глава 16.

  
  Мальборк,
  Земли Ордена, осень 1405 г.
  
   Очередная отлучка из замка князя Острожского на сей раз затянулась, он пробыл в Кракове почти два месяца.
   Карл фон Ротенбург, леди Рейвон и даже, к ее удивлению, Эвелина, чувствовали себя так, словно из их жизни внезапно ушло нечто весьма значимое. Карл откровенно скучал и во всеуслышание говорил об этом, леди Рейвон с интересом присматривалась к выражению легкой досады на немного оживленном за последнее время лице Эвелины, и с нетерпением ожидала возвращения князя. Она и Конрад фон Юнгинген по-прежнему были намерены покровительствовать тайному роману молодого польского вельможи и Эвелины Валленрод, будучи при этом весьма мало осведомлены о том, что происходит между ними на самом деле.
   Острожский вернулся в замок серым ненастным днем начала осени 1405 г. По его просьбе его сразу же провели к магистру, и Конрад фон Юнгинген незамедлительно принял его. Запершись в личных покоях магистра, они проговорили наедине почти половину дня.
   Эвелина увидела князя только за ужином в Общей трапезной Среднего замка. Он сидел за столом на своем обычном месте, рядом с Карлом фон Ротенбургом и они, по обыкновению, с увлечением что-то обсуждали, заставляя прислушиваться к их разговору всех остальных. Леди Рейвон немедленно склонилась к плечу Эвелины, которая спустилась к ужину в числе опоздавших, чем удостоилась раздраженного взгляда магистра.
  -Твой красивый поляк вернулся, - шутливо, по обыкновению, сказала она. - И уже расспрашивал меня о тебе. Мы с Карлом даже пошли тебя искать, но по дороге заблудились.
   Эвелина едва удержалась от смешка, вспомнив, что когда подобный инцидент случился с бароном фон Ротенбургом в прошлый раз, весь замок буквально сотрясали пароксизмы хохота от того, в каком пикантном месте он заблудился. В этот момент она почувствовала чей-то взгляд, подняла голову и встретилась с откровенно обжигающим, страстным взором польского князя. Она вздрогнула и опустила глаза. Решительно, она просто проклята! Что бы она ни делала, все выходит против нее! Ей хотелось всего лишь использовать физическое влечение к ней этого красивого молодого человека для того, чтобы уговорить его взять ее с собой, когда он вернется в Польшу. Она надеялась лишь на взаимное сотрудничество, на дружбу, скрепленную постелью, и все! Она вовсе не хотела, чтобы он влюбился в нее так сильно! Как она может ему доверять, если отныне он готов сделать все от него зависящее, чтобы получить ее для самого себя. Черт бы побрал этих мужчин! Она так рисковала из-за него, не может быть, чтобы все ее планы сорвались из-за подобного просчета! В любом случае, она должна попытаться что-то сделать.
   Весь ужин Эвелина просидела, как на иголках. Покидая трапезную, она еще раз встретилась взглядом с темными, искристыми глазами польского князя. Он быстрым кивком указал ей на левое крыло Среднего замка, таким образом, подтверждая, что будет ждать ее в их условном месте. Фрау Марта, прислуживающая в этот вечер за столом в общей трапезной, была единственным человеком, кроме Эвелины, которая заметила их мгновенный обмен взглядами, и то, только потому, что ожидала подобного. Нахмурившись, она посмотрела на безмятежное, и все еще красивое, несмотря на годы, лицо комтура Валленрода, благодушное и расслабленное, и решила, что время пришло.
   Сразу же после ужина, Эвелина поспешила в условленное место их свиданий, надеясь на то, что ситуацию еще возможно будет как-нибудь уладить. Тщательно запутывая приставленных к ней телохранителей Валленрода, она выбрала несколько замысловатый путь по многочисленным коридорам замка. Когда она, чуть не заблудившись, запыхавшаяся и обеспокоенная, очутилась, наконец, в тупиковом крыле коридора Среднего замка, нежилого и неосвещенного, а оттого почти полностью погруженного в полутьму наступающего вечера, он показался ей зловеще безмолвным и пустынным. Она чуть не вскрикнула от испуга, когда из тени возле стены быстро отделилась знакомая высокая фигура польского князя. Он молча схватил ее в объятья и втолкнул в незапертую дверь пустующих покоев для гостей.
  -Я так скучал по тебе! - прерывистым шепотом шептал он между поцелуями, которыми он осыпал ее лицо, шею и полуобнаженную в низком лифе темно-вишневого платья грудь.
   Его пальцы ловко вытаскивали шпильки из ее поднятых и уложенных в прическу волос, пока они, наконец, не упали светлым, волнистым водопадом ему на лицо, грудь, руки, лихорадочно расшнуровывающие ее корсет, и не закрыли их обоих по плечи теплой душистой шелковистой волной. Его губы не могли оторваться от ее рта; и Эвелина вновь почувствовала в его поцелуях нечто особенное, еще никогда не испытанное ею; нечто, подлинный смысл которого она не могла понять, да, впрочем, и не пыталась. Когда его нетерпеливые губы коснулись ее освобожденной от лифа платья груди, она застонала, и ее тело вдруг, независимо от ее воли, изогнулось в порыве желания. Тогда он поднял ее на руки и отнес на кровать.
   Эвелина покорно закрыла глаза, расслабилась, с привычным уже удовольствием слушая прерывистый шепот его пылких признаний, который постепенно сменился лишь звуками его возбужденного дыхания и легкими стонами, которыми она время от времени симулировала свое отношение к происходящему. Впрочем, в этот раз ей даже не пришлось особенно притворяться. Не сознаваясь себе в этом, она все-таки по нему скучала. К тому же, скрепя сердце, она должна была согласиться с тем, что для любой женщины, умеющей чувствовать, он был прекрасным любовником, нежным, чутким, внимательным и весьма умелым. В его объятьях Эвелина даже умудрялась скрывать свое непреодолимое отвращение к физиологии любви, хотя простое прикосновение руки других мужчин вызывало у нее дрожь едва сдерживаемого страха и омерзения. Он был ей чем-то приятен, приятен сам запах и тепло его тела, прикосновение его рук.
   Однако на этот раз все случилось по-другому. Они уже были в постели, и князь, не в силах больше сдерживать своего нетерпения, начал пленительное погружение в глубины ее желанного тела. Выражение его красивого лица, отражавшего пламень сжигавшего его подлинного чувства, неожиданно вызвало в ее душе едва уловимое сожаление о собственной бесчувственности и неумении получить удовольствие в объятьях мужчины. Она не успела понять, чего больше было в этом сожалении - желания почувствовать радости физической любви как таковой или именно любви красивого польского князя, как дверь в опочивальню вдруг с грохотом распахнулась, и кто-то весьма бесцеремонно вошел внутрь с факелом в руках. Князь, со сдавленным проклятьем, отшатнулся от Эвелины и начал лихорадочно приводить себя в порядок, одновременно стараясь рассмотреть, кто именно вошел в опочивальню для гостей. Словно стремясь помочь ему в этом, передний из вошедших людей выше поднял факел, так, что внимательно взглянув на него, Острожский без труда узнал в нем брата великого магистра, графа Ульриха фон Юнгингена. За его спиной, также с факелом в руках, стоял комтур Карл Валленрод.
   Еще раз взглянув на их ошеломленные лица, Острожский понял, что они видели все или почти все, что происходило в опочивальне. Отрицать очевидное было бессмысленно. В свете факелов оба мужчины могли прекрасно разглядеть сидевшую в постели в расстегнутом платье и с распущенными волосами девушку. Лицо Эвелины покрыла мертвенная бледность, а прекрасные глаза с ужасом остановились на исказившемся от злости лице комтура Валленрода.
  -Черт возьми, Эвелина! - непроизвольно вырвалось у графа Ульрика фон Юнгингена. - Я всегда считал вас такой разумной девушкой!
   Дрожащими пальцами натягивая на плечи свое платье, Эвелина затравленно думала о том, что с ней сейчас будет. Убьет ли ее Валленрод на месте или все-таки отдаст на потеху ландскнехтам? Внезапно она почувствовала на своей талии сильную руку князя. Она обернулась и дико посмотрела на него блуждающим взглядом, словно забыв, что он все еще находится возле нее.
  -Господин великий маршал! - голос Острожского был глух, но тверд, он крепко прижал к себе Эвелину, словно боялся, что она вырвется и убежит. - И вы, комтур Валленрод. Мы все знаем, что то, что происходило сейчас в этой зале - великий грех прелюбодеяния, который мы совершили. Но вы должны понять, что нас толкнула на это не обычная похоть, а любовь, которая вспыхнула в наших сердцах с первого взгляда и которой мы не в силах были противиться, несмотря на неодобрение наших родных. Мы готовы на любое церковное покаяние, чтобы искупить наш грех, но, будьте милосердны к бедным влюбленным, позвольте нам соединиться перед богом и людьми в лоне христианской церкви законным браком и тем самым искупить нашу вину, причиной которой стало наше непреодолимое влечение друг к другу.
   Подчиняясь сильной руке Острожского, Эвелина одновременно с ним преклонила колени перед опешившим от неожиданности и велеречивости его заявления великим маршалом Ордена графом Ульриком фон Юнгингеном и покрасневшим от гнева Валленродом, отдавая им дань уважения в лице как официальной власти Ордена, так и власти родственных связей, и обрекая себя, таким образом, на их суд и милосердие. Немного опомнившись от молниеносно разворачиваемого на их глазах действа, Ульрих фон Юнгинген с усмешкой заметил, как крепко сжаты переплетенные друг с другом пальцы рук Острожского и Эвелины.
  -Так вы что же, князь, снова официально просите руки фроляйн Эвелины Валленрод? - наконец, помедлив, с каким-то веселым удивлением в голосе спросил Ульрих фон Юнгинген.
  -Да, господин маршал, - незамедлительно отозвался Острожский. - Думаю, это самое меньшее, что я в таких обстоятельствах могу сделать для спасения чести фроляйн Валленрод и собственной репутации.
  -А вы, мадмуазель, согласны на такое решение проблемы? - вежливо поинтересовался у Эвелины Ульрих фон Юнгинген.
  -Да, мой маршал.
   Эвелина в этот момент была готова согласиться на что угодно, что вырвало бы ее из цепких когтей ее тюремщика. К тому же, по ее мнению, уловка князя была просто великолепна, она вплотную поставила гневского комтура перед нелегким выбором сказать правду или отдать ее в жены родственнику польского короля.
  -Это прекрасная партия для нее, Валленрод! - воскликнул Ульрих фон Юнгинген. - Ты, черт возьми, породнишься с самим королем Владиславом-Ягелло!
  -Я несогласен! - холодно заявил комтур Валленрод. - Будь он хоть родственником самого Господа нашего, я бы не согласился на этот брак! Этот мерзавец соблазнил мою племянницу, мою чистую, нежную, прекрасную девочку, которую я берег как зеницу она и которую я любил даже больше, чем если бы она была моей собственной дочерью! Он ее обманул и обесчестил!
  -Он готов жениться на ней, - философски заметил великий маршал Ордена, воспользовавшись первой же паузой в его речи.
  -Никогда! - вскричал Валленрод. - Никогда он не получит моей Эвелины! И он заплатит мне за подобное оскорбление своей кровью! Завтра же! На рыцарском поединке! Я вызываю нас на поединок, князь, поединок, который закончится полько смертью одного из нас!
  -Ну-ну, Валленрод! - попытался утихомирить гневского комтура великий маршал. - Зачем столько патетики? Уже не говоря о том, что мы не можем позволить никому из братьев Ордена убить во время пребывания в замке официального посланника и родственника польского короля, у вас, собственно говоря, немного шансов выстоять против такого сильного и молодого турнирного бойца, как князь Острожский. Почему бы вам не смириться с судьбой и не попытаться уладить это семейное дело мирным путем? В конце концов, рано или поздно, вам придется расстаться со своей дорогой племянницей, как бы сильно вы ее не любили. Такова жизнь. Фроляйн Эвелина делает прекрасную партию.
  -Я никогда не дам согласия на этот брак! - злобно сказал Валленрод, с ненавистью глядя в красивое лицо польского князя. - Вы ее не получите, молодой человек, не получите никогда! Пока я жив, пока я дышу!
  -Я молю вас о справедливости, мой маршал! - Эвелина взволнованно схватила унизанную перстнями руку Ульриха фон Юнгингена и прижала ее к губам. - Я люблю князя, и я принадлежу ему целиком, и душой и телом. Не разлучайте нас с ним, умоляю вас! В том, что произошло, нет большой вины, мы всего лишь виновны в том, что любили друг друга, зная, что наша любовь обречена. Мой дядя и слышать не хотел о моем браке с князем Острожским!
  -Замолчи, бесстыдница! - комтур Валленрод неожиданно подскочил к Эвелине и сильно ударил ее по лицу, а затем, обезумев от ярости, принялся ногами избивать упавшую на пол девушку, закрывающую руками лицо, пока опомнившийся от изумления Острожский не отшвырнул его прочь, к противоположной стене.
   Ульрих фон Юнгинген, приоткрыв от удивления рот, не веря глазам своим, наблюдал эту отвратительную сцену.
  -Я принимаю ваш вызов, Валленрод! - глухим от ярости голосом сказал Острожский, помогая Эвелине подняться с пола. - И никакая на свете сила не заствавит меня теперь отказаться от поединка. Это дело чести.
  -Великолепно! - вскричал комтур, потирая ушибленную при падении голову. - Я убью вас! Вы мне за все ответите, мерзавец! В течение последних десяти лет я был самым сильным турнирным бойцом в Мальборге. Вы напрасно думаете, что ваша молодость даст вам преимущество передо мной! И зарубите на своем славянском носу - Эвелина пока все еще моя племянница. И она будет делать то, что я ей скажу! Сейчас она пойдет со мной!
  -Он ее убьет, Ульрих! Или покалечит, - Острожский смотрел в лицо великого маршала, с которым его всегда связывали узы дружеской симпатии и уважения. - Ты видел, как он с ней обращается. Христом богом тебя заклинаю, позволь ей остаться на эту ночь с кем-нибудь из придворных дам. Пошли за леди Рейвон или кем-нибудь еще. После того, что я сейчас увидел, я не могу оставить ее в руках Валленрода!
  -Это мое право! - вскричал обозленный комтур, вскакивая на ноги. - У нее нет родных, я ее единственный родственник и опекун! В моей власти ее наказать, убить или, вообще, продать
  в рабство!
  -У нее есть родные, - медленно сказал князь в установившейся внезапно тишине. - И я знаю, кто они. Если ты не отпустишь ее сейчас, Валленрод, я буду защищать ее здесь с мечом в руке, и клянусь всеми святыми! я буду кричать имя ее отца до тех пор, пока сам магистр не выслушает от меня, от нее и от ее отца всю эту историю с начала и до конца!
   Эвелина затаила дыхание. 'Что же тут происходит, Господи! - молилась она про себя. - Господи, святой и всемогущий, это только блеф, он не знает, он не может знать имя моего отца, он не знает, кто я, и, дай Бог! никогда не узнает. Господи, святой и всемогущий, помоги мне, вразуми его!'
  -Вы блефуете, молодой человек! - несмотря на пафос заявления гневского комтура, в его голосе не было уверенности.
   Вместо ответа князь одной рукой привлек к себе Эвелину, а другой наполовину обнажил из ножен на своем поясе тяжелый боевой меч.
  -Ну, все, довольно! - вмешался, наконец, Ульрих фон Юнгинген. - Я сыт по горло всей этой историей. Отойдите в сторону, комтур, а вы, дорогой князь, вложите в ножны свой меч. Фроляйн Эвелина, следуйте за мной, я сейчас пошлю за леди Рейвон, и вы проведете остаток ночи в ее покоях.
  -А вы оба, - он по очереди повернулся сначала к Острожскому, затем к комтуру Валленроду. - Отправляйтесь в свои апартаменты. Завтра утром мы увидим вас на турнирном поле, если капитул разрешит вам это.
   Уходя вслед за великим маршалом Ордена, Эвелина чувствовала переполнявшее ее сердце ликование от того, что произошло. Если они и не поубивают друг друга завтра на поединке, думала она, то, по крайней мере, на какое-то время выведут друг друга из строя. Этого времени ей должно хватить для того, чтобы сбежать.
   Как только за Ульрихом фон Юнгингеном закрылась дверь, комтур Валленрод с нехорошей улыбкой на бледном от гнева лице, повернулся к польскому князю:
  -Вы думаете, что вы победили, не правда ли, Острожский? Вы думаете, что я такой болван, что выйду завтра на турнирное поле, чтобы сразиться с вами? Вы думаете, что эта маленькая сука любит вас? Вы просто идиот, в таком случае, мой дорогой князь! Единственный, кто выиграл эту партию, это Эвелина. Одним ударом она вывела из игры и меня, и вас. Но ненадолго.
   Он открыл дверь и по-немецки крикнул в темноту брошенного крыла Среднего замка несколько слов, ни значащих ничего, кроме того, что они были паролем. Вслед за этим в покои для гостей один за другим, молчаливые, как тени, вошли четверо мужчин, высоких, плечистых, в темной одежде рыцарей-монахов Ордена. В их руках угрожающе поблескивали обнаженные мечи.
  -Сейчас мы быстро и тихо, по-семейному, решим все наши разногласия, - ласково улыбаясь, пообещал Валленрод. - Не волнуйтесь, князь, я не собираюсь вас убивать. Ордену не нужны лишние хлопоты. Я всего лишь отрежу вам ту небольшую часть тела, которую вы использовали для того, чтобы блудить с моей очаровательной племянницей. Я думаю, это справедливо. Если вы - крепкий человек, князь, вы даже сможете после этого выйти на турнирное поле завтра утром.
   Не давая Острожскому времени опомниться, четверка убийц безмолвно двинулась ему навстречу, выставив вперед мечи. Вторая четверка приготовилась к бою.
  -Вы рехнулись, Валленрод, - с усмешкой сказал князь, вынимая из ножен свой меч. - Вы что же, думаете, что сумеете меня оскопить силами десяти человек? Мы, воспитанные в лесах Литвы, вовсе не столь прямолинейны и благородны, когда нас загоняют в угол, как выросшие на равнинах поляки.
  -Мы сейчас это проверим, - с не предвещающей ничего хорошего улыбкой заметил Валленрод, давая своим людям сигнал начинать.
   Грохот столкнувшихся мечей эхом прошел по коридорам замка. Неизвестным рыцарям приемом польский князь немедленно убил на месте первого из нападающих, завладел его мечом и, непрерывно, с устрашающей скоростью вращая вокруг себя обеими мечами, образующими таким образом полукруги бешено сверкающей стали, разившей наповал, проложил себе дорогу к двери, убив и ранив при этом еще четверых из нападающих. Пинком ноги распахнув дверь, он неожиданно остановился на пороге и посмотрел сначала на Валленрода, а затем на потных, с трудом переводящих дыхание оставшихся в живых пятерых противников.
  -Продолжим наш разговор в коридоре? - предложил он. - Только в коридоре другие правила. В коридоре я убиваю сразу. Раненых не будет. Впрочем, вас может спасти шум. Думаю, не все члены братии Ордена придерживаются подобных способов решения семейных проблем, как наш дорогой комтур Валленрод.
   Люди гневского комтура молча стояли, опустив мечи, ожидая, что скажет Валленрод. Лицо старого комтура исказила гримаса ненависти.
  -Убейте его! - резко бросил он, наконец, после минутного колебания, и повернувшись, без слов исчез в темноте коридора.
   Полчаса спустя, когда затихли последние звуки сражения, комтур Валленрод, держа в одной руке длинный кинжал, а в другой - зажженный факел, осторожно прошел в конец коридора пустующих покоев для гостей. Четверо из его помощников лежали вдоль стены в разных позах, отличительной чертой которых было то, что в таком неудобном положении могли оставаться безмолвными только трупы. В дальнем углу покоев слабо стонал один из выживших во время схватки черных рыцарей. Валленрод поднял факел, подошел ближе, нагнулся над истекающим кровью человеком и молниеносным движением воткнул ему в сердце кинжал. Он снова прошел мимо остывающих трупов, по очереди освещая их лица. Затем с помрачневшим лицом, вернулся к себе в опочивальню, пустую и темную, как его душа. Князя Острожского среди убитых не было.
  
  
  

Глава 17.

  
  
  Мальборг,
  Земли Ордена, весна 1405 г.
  
   Утром следующего дня, глядя на бешено мчащихся друг на друга всадников, одного, в темной броне и белом плаще Ордена, а другого - в серебристых латах с развевающимся разноцветным флажком польского герба на острие копья, леди Рейвон внезапно поняла, что ситуация вышла из-под контроля. Невинная тяга к развлечению, в свое время подтолкнувшая верхушку орденского рыцарства и ее саму поощрять необычный роман между принцем крови польского королевства и племянницей одного из орденских комтуров, ненавидевших поляков, стала причиной трагедии для каждого из них.
   В следующую минуту всадники сшиблись на середине арены. Треск копий был просто ужасающим. Леди Рейвон, как и Эвелина, а с ними и большинство присутствующих дам, зажали руками уши и закрыли глаза. Когда леди Рейвон открыла их вновь, первое, что она увидела с чувством невероятного облегчения, была фигура польского князя, с его неподражаемой гордой посадкой восседавшего на неизменном белом скакуне, неподвижно замершая посредине ристалища. Конь комтура бился в судорогах недалеко от того места, где в пыли неподвижно лежал, напоминая по виду кучу железного лома, комтур Валленрод. В его груди торчало острие копья, мощным ударом пронзившее толстую броню его миланских, непробиваемых лат насквозь. На верхушке копья князя чуть колыхался ветерком флажок со штандартом польского короля.
   Оглушительная тишина стояла над ристалищем. Слышно было, как тяжело дышали усталые кони, позвякивали железные вставки наборных уздечек и, что показалось совсем диким леди Рейвон, пели птицы. Фигура польского рыцаря в серебристых доспехах, замершего на поле боя, с далекого расстояния трибун казалась маленькой статуэткой, отлитой из бронзы. Затем всадник пошевелился, сделав движение, неожиданно разрядившее напряженную обстановку: тяжело грохнув доспехами, польский князь соскочил с коня, и, не обращая внимания на позвякивающие при каждом его шаге оторванные ударом комтура завязки его нагрудника, подошел к бившемуся в агонии коню комтура, поломавшему передние ноги. Вытащив из ножен узкий короткий боевой кинжал, он перерезал ему горло, прекратив мучения животного.
   Леди Рейвон взглянула на Эвелину - та сидела в своем кресле бледная, как мел, а из глаз ее катились слезы. Она перевела взор на ложу, занимаемую столпами Ордена - Конрад фон Юнгинген устало прикрыл рукой глаза, его брат, великий маршал Ульрих фон Юнгинген, озадаченно смотрел на кучу железа посреди поля боя с таким выражением, словно надеялся, что могучий гневский комтур сейчас встанет и приветственно взмахнет рукой. Невоенные члены капитула Ордена - великий казначей и великий ризничий - глядя на ристалище, неодобрительно покачивали головами.
   Затем звонко запели трубы и голоса герольдов, опомнившихся от замешательства, вызванного результатом поединка, объявили о победе польского рыцаря.
  -Мне очень жаль! - сочувственно сказала леди Рейвон, коснувшись руки бледной и неподвижной Эвелины.
  -Мне тоже.
   Глаза Эвелины неожиданно вспыхнули такой неимоверной радостью, что леди Рейвон в изумлении откинулась на спинку своего кресла - холодная, совершенная красота Эвелины стала ослепительной от света искренней торжествующей улыбки, скользнувшей на секунду по ее устам, и тут же погасшей.
  -Мне очень жаль, что он недолго мучился! - шепотом добавила Эвелина. - Гордый поляк убил его сразу.
   Леди Рейвон приподняла бровь.
  -В самом деле? Никогда не подозревала в тебе склонность к подобной жестокости.
   Эвелина нахмурилась.
  -Ты не подозревала и о многом другом, Джейн.
  -Он тебя бил? - с некоторой запинкой спросила, помедлив, леди Рейвон, и в голосе ее просквозило нехорошее предчувствие.
   Эвелина повернулась к ней. Ее тонкое, прекрасное лицо осталось совершенно спокойно, когда она обыденным тоном ответила:
  -Он меня насиловал, Джейн.
   Леди Рейвон всегда поражало то леденящее душу безразличие, с каким говорила о мужчинах эта молодая, красивая девушка. Произнесенные ею с обыденным выражением ужасные слова, смысл которых медленно доходил до ее сознания, странным образом поставили все кусочки той загадочной головоломки, какой казалась ей Эвелина, на свои места.
  -Так эта дуэль была вызвана тем, что польский принц узнал, - она запнулась.
   Эвелина покачала головой.
  -Нет, Джейн, - грустно сказала она. - Комтур застал нас с князем на месте преступления прошлой ночью. Острожский тут же повторил свое предложение о замужестве, а Валленрод его категорически отверг и вызвал его на поединок. Князь принял вызов, потому что у него не было выбора.
  -Я не понимаю.
  -С Валленродом был граф Ульрих фон Юнгинген. Что же теперь будет, Джейн? - внезапно с испугом спросила она.
   Тонкие ниточки бровей англичанки взметнулись еще выше.
  -Что будет? Думаю, тебе придется выйти замуж за своего красивого любовника.
  -Но я не хочу выходить за него замуж! - со слезами на глазах вскричала Эвелина, снова поставив немало повидавшую на своем веку англичанку в состояние глубочайшей растерянности. - Я его не люблю, и наши отношения ограничивались лишь элементарным адюльтером. Они не могут меня заставить, не правда ли, Джейн?
  -Ты меня разыгрываешь? - недоверчиво спросила леди Рейвон, вглядываясь во взволнованное лицо девушки, чтобы определить ее настроение. - Тебе не сделать лучшей партии, чем молодой, богатый, красивый польский принц крови! Ты богу должна молиться, чтобы капитул позволил ему на тебе жениться.
  -Нет, Джейн, я говорю серьезно! Я бы предпочла уехать из замка куда-нибудь в деревню и прожить там в покое до конца своих дней.
  -Ты переволновалась, - наконец, поставила диагноз леди Рейвон. - Иди к себе и выспись. Эта ночная жизнь, которую ты ведешь во время пребывания поляка в замке, определенно повлияла на твои умственные способности. Когда ты отдохнешь и выспишься, все предстанет перед тобой в совершенно другом свете.
   Выспаться Эвелине так и не удалось. Вскоре после того, как она вернулась в свои покои, посыльный графа Ульриха фон Юнгингена известил ее о том, что великий магистр просит ее незамедлительно прибыть на аудиенцию с капитулом Ордена в Высокий замок.
  
  
   Капитул собрался в огромной сумрачной зале Большой Трапезной. Эвелина много слышала про это изумительное, оригинальное по своему архитектурному решению помещение в самом сердце Мальборга - Высоком замке, по соседству с которым располагались покои самого магистра Ордена с легендарной сокровищницей крестоносцев - 'башней, полной золота', и главным храмом св. Девы Марии.
   Как только она вошла в залу в сопровождении молчаливого монаха-посыльного в белом плаще с черным орденским крестом, Эвелине сразу же бросился в глаза поистинне гигантский размер этой комнаты, скудно освещенной тусклым светом пасмурного весеннего утра, едва проникавшего сквозь узкие, стрельчатые, согласно европейской моде на готику, окна. Пальчиковый свод высокого лепного потолка поддерживался в центре этой необычной залы всего лишь одной высеченной из цельного камня колонной, украшенной рельефным рисунком с изображением сюжетов библейских катаклизмов. В целом вся зала производила впечатление аскетичной торжественности, главным образом обязанной необычности, отличающей ее от классических канонов, принятых в зодчестве.
   Вокруг длинного прямоугольного стола в центре залы сидело несколько человек. При появлении Эвелины никто из них не поднялся со своего места, никто не сделал ни шага ей навстречу. Магистр, занимавший кресло во главе стола, отослал сопровождающего Эвелины рыцаря и мелодичным голосом предложил ей пройти к столу. Пересекая залу, Эвелина имела возможность рассмотреть людей, которые собрались за столом. Кроме Великого Магистра Ордена, Конрада фон Юнгингена, выглядевшего последнее время невероятно усталым и больным, здесь были: Ульрих фон Юнгинген, великий маршал Ордена, брат магистра; недавно получивший великое комтурство дядя Карла фон Ротенбурга, суровый Куно фон Лихтенштейн; великий госпитальер Конрад фон Лихтенштейн, великий ризничий Румпенгейм и великий казначей Ордена Бурхард фон Вобеке. Всех из них Эвелина хорошо знала в лицо, со всеми, кроме великого ризничего, была знакома лично, неоднократно встречаясь на турнирах и различного рода праздненствах, проходящих в замке.
   Кроме высшего орденского капитула в зале Большой Трапезной находился князь Острожский. В первую минуту Эвелина не заметила его. Когда магистр и все члены капитула заняли свои места за столом, польский князь, как и Эвелина, остался стоять. Оглядев их обоих по очереди, Конрад фон Юнгинген поднял на Эвелину водянистые голубые глаза с красными прожилками и, обращаясь к ней, устало сказал:
  - Мы собрались здесь сегодня по весьма необычному поводу, фроляйн Валленрод. Как вам уже известно, мы с прискорбием должны констатировать, что сегодня утром, сражаясь на турнире, погиб ваш дядя и наш брат по Ордену гневский комтур Карл фон Валленрод. Мы скорбим вместе с вами об этой утрате, мое дорогое дитя.
   Все члены капитула и князь Острожский склонили головы, подчиняясь молчаливому ритуалу дани памяти покойного комтура, для чего великий магистр на секунду прервал свою речь. Затем он снова, глядя на Эвелину, сказал:
  -Но жизнь есть жизнь, и она движется вперед. Смерть дяди, фроляйн Валленрод, поставила вас в сложное положение. Отныне вы остались одни. Должен вам сказать, перед вами не в коей степени не возникнут проблемы проживания, моя дорогая девочка. Могу вас заверить, что Орден сумеет позаботиться о семье своего верного брата. В данном случае речь идет о другом. Поскольку отныне вы отвечаете сами за себя, орденский капитул пригласил вас сюда, чтобы в присутствии вашей семьи, которой отныне стал для вас Орден, и посланника польского короля Владислава-Ягелло передать вам предложение брака и покровительства, сделанное князем Острожским. Польский князь является весьма значительной особой при дворе короля Владислава, его близким родственником, поэтому церемония передачи вам его предложения о замужестве и происходит столь официальным образом. Поставив вас перед фактом этого предложения, а также в связи с некоторыми недавними событиями, мы хотели бы узнать, желаете ли вы принять или отвергнуть его.
   Эвелина недоверчиво смотрела на великого магистра, словно пытаясь определить, уж не разыгрывает ее он. Конрад фон Юнгинген молчал, терпеливо ожидая ее ответа. Никто из комтуров также не проронил ни слова. Обведя по очереди лица каждого из них вопрошающим взглядом, Эвелина повернулась к стоявшему чуть поодаль от нее Острожскому. Его лицо было замкнуто и строго, как и подобало при столь официальном случае, он был тщательно одет, одет, как европейский рыцарь, как крестоносец, что всегда удивляло в нем Эвелину, и привлекало к нему благожелательное внимание женщин и рыцарей ордена. На фоне бледной матовости его лица четко выделялись темные ресницы, прикрывающие опущенные долу глаза, и темные брови, подчеркивающие контраст с золотисто-каштановыми волосами. Он был красив, снова непроизвольно отметила про себя Эвелина, и он решил добиться своего во что бы то ни стало. Даже напрямую обратившись к орденскому капитулу с просьбой разрешить ему этот брак сразу после смерти убитого им на поединке чести ее дяди.
   Эвелина видела, как глаза членов капитула попеременно обращались то к князю Острожскому, то к ней самой. Она не знала, о чем они размышляли, но их лица выглядели задумчивыми. Она бы еще больше удивилась, если бы узнала, что думали они, как ни странно, об одном и том же - это двое, оба бледные, оба красивые, пожалуй, действительно составляли неплохую пару.
  -Мы ждем вашего ответа, фроляйн Эвелина, - наконец резко, как он привык говорить, сказал по обыкновению нетерпеливый великий маршал, граф Ульрик фон Юнгинген.
  -Возможно, вы не готовы ответить сейчас, и вы хотели бы вновь обдумать этот нелегкий для вас шаг в течение сегодняшнего дня, а затем дать нам ответ завтра утром? - мягко спросил великий магистр, стремясь сгладить невольную бестактность брата.
  -Благодарю вас, но я готова ответить сейчас, - с улыбкой, чтобы скрыть свою нервозность от того, что она собиралась сделать, сказала Эвелина, не глядя на Острожского.
   Ей показалось, или на самом деле, что в эту минуту поляк приподнял завесу своей невозмутимости, и его темные глаза блеснули предупреждением. Но Эвелина уже приняла решение. Точнее, она приняла его вчера вечером, во время ужина в трапезной, когда с полным хладнокровием должна была сознаться себе, что ее план не удался - посланник короля Польши слишком сильно в нее влюбился. Теперь, даже если она сумеет сбежать с его помощью из замка, он не оставит ее в покое, и он не даст ей свободы, которой она хотела. Он будет принуждать ее выйти за него замуж, что в ее глазах было равносильно смене одного тюремщика на другого: ведь, очутившись с ним в Польше, она снова окажется в полной зависимости от мужчины, пусть более молодого и красивого, чем старый Валленрод, но мужчины, стремящегося ее себе подчинить, если не своей силой, то своей любовью. Здесь, в замке, после смерти дяди, у нее оставалась свобода. Свобода выбрать монастырь или сбежать в Литву. Она четко сознавала, что в Польшу ей дорога заказана раз и навсегда, с того самого декабрьского вечера, когда тетка нашла на столе в ее комнате написанную Мариной от ее имени записку. Оставаться в Мальборге она тоже не хотела. Ну что ж, по крайней мере, она может убежать в Литву, убежать, переодевшись рыцарем, присоединившись к войскам великого маршала в Жемайтии, и умереть в бою, если уж ей не суждено жить в мире и она не хочет жить в монастыре. Сейчас перед ней стояла задача избавиться от польского посла. Он был ей больше не нужен. Она глубоко вздохнула, прежде чем, повернувшись к Острожскому, с вежливой официальной улыбкой мягко и сочувственно начала говорить. Только открыв рот, по его глазам, пристально следящим за выражением ее лица, она поняла, что он догадался, что именно она собралась ответить.
  -Я весьма польщена вашим предложением, дорогой князь, - проговорила она почти автоматически, пораженная отразившейся в глазах красивого поляка разочарованием от ее предательства их договора. - Но я вынуждена с сожалением отказаться от него. Боль и скорбь от потери моего дяди затмевают во мне сейчас все другие чувства. Я не могу принять предложение о замужестве, когда тело его еще не предано земле, кроме того, от человека, который, пусть даже неумышленно, явился причиной его смерти.
   По загоревшемуся в глазах Острожского презрительному огоньку Эвелина могла догадаться, что он думает о ее лицемерии.
  -Возможно, фроляйн Эвелина нуждается во времени, чтобы пережить свое горе, и тогда она сможет подумать о предложении князя более рассудительно и более справедливо, - примирительно заметил великий магистр, глядя на Эвелину, в то время как члены капитула, удивленные и в то же время приятно пораженные ее отрицательным ответом, переговаривались между собой.
  -Нет! - поспешно, с чуть большей горячностью, чем позволяли правила приличия, вскричала Эвелина. - Я не чувствую призвания к замужеству! Возможно, когда боль от утраты моего дядюшки немного утихнет, я буду серьезно думать о принятии монашеского сана, чем о светской жизни.
   Ульрих фон Юнгинген, единственный профессиональный военный и светский по образованию рыцарь в Орденском капитуле, от удивления даже откинулся на спинку своего кресла. Эвелина Валленрод, прекрасная, холодная гордячка Эвелина Валленрод говорит о монашестве? Мир действительно сошел с ума! Никто, кроме нее, не смог так жестоко унизить этого высокомерного красивого польского князя, которого не знали чем задеть даже правители Ордена. Не имеет значения, что сам он весьма симпатизирует этому парню, так непохожему на поляков, которых он немало повидал в Мальборге и при польском дворе королевы Ядвиги и княгини Александры. Эта девчонка просто великолепна! Если бы по уставу Ордена он мог жениться, он бы, пожалуй, весьма серьезно подумал о ее кандидатуре в первую очередь.
   -Ну что ж, - медленно произнес, между тем, великий магистр, переводя свой взгляд с лица Эвелины на лицо посла короля Владислава-Ягелло. - Фроляйн Валленрод высказалась вполне определенно. Весьма сожалею, мой дорогой князь, но боюсь, что ваше предложение отвергнуто. Мне очень жаль, поверьте мне.
   Поляк безмолвно наклонил голову, принимая его соболезнования. Он казался, по обыкновению, бледен и невозмутим.
  
  
  -Ты определенно рехнулся, - с присущей ему откровенностью заявил в тот же вечер Острожскому Карл фон Ротенбург. - Ты что, в самом деле собрался на ней жениться? Не говоря уже о том, что она гораздо ниже тебя по происхождению, ты даже не подумал спросить разрешения на это своего короля! Думаешь, королю Владиславу понравится такой брак?
  -Княгине Александре понравится наверняка, - заметил казавшийся немного рассеянным князь. - В любом случае, сделанного не воротишь. Кроме того, я получил отказ. В присутствии всего капитула прекрасная племянница Валленрода заявила, что, скорбя по своему дяде, она готова провести остаток своих дней в монастыре.
   Карл захохотал.
  -Я должен рассказать эту историю леди Рейвон! Я ни за что не хочу пропустить момент, когда она хлопнется в обморок от этой новости прямо мне в руки. А, кстати, послушай, - спохватился он, - все эти полунамеки и шушуканье о существовании между Эвелиной и тобой неких, мм... особых, скажем так, отношений, которые и стали причиной вашего столкновения с Валленродом... они как? Или я ошибаюсь? Впрочем, это уже вопрос дурного тона. Можешь не отвечать, если тебе не хочется. Мне, право, очень жаль расставаться с тобой. Я к тебе привык.
  -Ты всегда будешь моим желанным гостем в Остроленке, - сказал Острожский. - До войны или после войны, если мы оба останемся живы.
  -Ты думаешь, война будет? - заинтересовался Карл.
  -Думаю, да, - лицо поляка по-прежнему оставалось отрешенно-задумчивым, словно какая-то мысль упорно грызла его изнутри. - Конрад фон Юнгинген не вечен, а кто бы ни пришел к власти после него, ему будет очень трудно сопротивляться запущенному его смертью маховику войны. Все это лишь дело времени.
  -Я тоже так думаю, - мрачно сказал Карл. - А потом мы все пойдем и славно сдохнем во славу Ордена или короля!
  -Не будь так пессимистичен. Ты не сдохнешь. У тебя сильно развит инстинкт самосохранения.
  -Ты серьезно так думаешь? - с надеждой спросил Карл. - Возможно, поэтому мне так трудно забыть эту тоненькую девушку-литвинку из Плоцка.
  -Эльжбету Радзивилл, - уточнил, посмеиваясь, поляк.
  -Я должен запомнить ее имя, - согласился Карл. - Надеюсь, мы с ней еще встретимся. Боюсь только, что я не произвел на нее такого впечатления, как ты.
  -У меня к тебе просьба, Карл, - в тоне польского князя барону почудилась несвойственная ему неуверенность.
  -Все, чем могу, - широко развел руками он.
  -Помоги Эвелине Валленрод, когда я уеду.
  -Как? Разве не ты должен утешать свою осиротевшую красавицу? Впрочем, ты говорил что-то о монастыре?
  -Присмотри за ней, - серьезным тоном попросил Острожский. - Не дай ей наделать глупостей. По каким-то причинам, она не хочет принимать помощь от меня.
  -Забавно, почему бы это?
  -Она меня боится.
  -Еще бы! - присвистнул Карл. - Ты пригрозил ей браком! Впрочем, кроме шуток, я обещаю тебе сделать для нее все, что в моих силах. Должен сознаться, что в свое время я тоже был по уши влюблен в прекрасную фроляйн Эвелину, но она меня отвергла. Правда, всякую мысль о женитьбе я сразу же отбросил из-за мрачного нрава комтура Валленрода.
  -Я твой должник, Карл.
   Ротенбург насмешливо прищурил свои золотисто-карие глаза, посмотрел на князя, словно раздумывая, стоит ли посвящать его в свою тайну, а потом все-таки сказал:
  -Ты можешь отдать долг немедленно, мой дорогой принц.
  -Правда? - удивленно приподнял бровь Острожский. - Так сразу?
  -Я хочу, чтобы ты, в свою очередь, присмотрел за моей литвинкой. И не вздумай жениться на ней сам!
  -Бог с тобой, Ротенбург! - искренне рассмеялся князь. - Не говоря уже о том, что она моя кузина, Эльжбета слишком эскпансивная особа для меня.
  -Экспансивная? - переспросил Карл. - Ты несправедлив к ней. Она замечательная! Я никогда не встречал такой язвы. Такой красивой язвы. Жаль, что я не могу увидеться с ней вновь. И вообще, я не уверен, что она помнит мою плоскую физиономию.
  -Это легко проверить, - подумав, заявил Острожский. - Между Орденом и Польшей сейчас мир, и если я не уеду с Витовтом воевать против Москвы, добро пожаловать ко мне в Остроленку. Княгиня Радзивилл - старая подруга моей покойной матери и в настоящее время они с Эльжбетой живут у меня, поскольку Кароль отстраивает Радзивиллово заново. Рядом с моим поместьем Плоцк и княгиня Александра, так что твой дядя, я думаю, не будет возражать. Предупреди меня заранее письмом, как соберешься, и я пошлю людей встречать тебя на границе.
  -Надеюсь, это не шутка? - недоверчиво спросил Карл. - Ты готов принять в своем доме крестоносца? Поляки ведь не особенно любят рыцарей.
  -Не более, чем рыцари любят поляков, - усмехнулся князь.
  -Я приеду! - сказал Карл. - Я обязательно приеду, благодарю вас, князь! Черт с ними, с этими королями и герцогами, почему мы, в самом деле, не можем себя вести как нормальные люди?
  
  
  
  

Глава 18.

  
  Мальборг,
  Земли Ордена, весна 1405 г.
  
   Леди Рейвон, сгорающая от любопытства, чем закончилось свидание в Высокой зале, не поверила своим ушам, когда Эвелина усталым и отрешенным голосом, не поднимая глаз, но довольно подробно пересказала ей содержание беседы в Большой трапезной и предложение польского князя.
  -Ты с ума сошла! - возмущенно воскликнула она, стоило Эвелине умолкнуть. - Ты, ей богу, сумасшедшая, Эвелина Валленрод! Ты отказала князю перед всем орденским капитулом?! После того, как Ульрих фон Юнгинген и Карл Валленрод застали тебя в его постели? Ты соображаешь, что делаешь? Ты же, черт возьми, себя скомпрометировала! Да он обязан на тебе жениться! Ты не какая-нибудь девка-маркитанка, которая дает каждому, кто попросит. Неужели ты думаешь, что это сойдет тебе с рук просто так?
   Эвелина полулежала на низком диванчике в своей гостиной, и ей хотелось провалиться под землю от стыда или, по крайней мере, повернуть время вспять, чтобы она успела покинуть свои покои еще полчаса назад, до прихода леди Рейвон, как она и намеревалась. Но энергичная англичанка была настроена воинственно. Она всегда благоволила к Эвелине, с первого же дня ее появления в замке, точно так же, как ей сразу понравился молодой польский князь, и с той минуты, как она узнала о его предложении фройляйн Валленрод, она горела решимостью устроить этот брак, который еще несколько месяцев тому назад казался предприятием весьма сомнительным. Теперь, из содержания разговора с Эвелиной, леди Рейвон точно знала, что Конрад фон Юнгинген решил пойти навстречу посланнику польского короля, одобрив его появление в капитуле Ордена с предложением руки и сердца девушке из среды европейского рыцарства. Но эта сумасбродная девчонка смешала все карты! Что она о себе воображает? То, что их рано или поздно застанут в постели, было ясно с самого начала. Никогда и никому еще не удавалось скрывать адюльтер так, чтобы никто не догадался. Следовало ожидать, что хитрый комтур неминуемо выследит их, а то, что на месте преступления оказался еще и Ульрих, младший брат магистра, один из благоволивших поляку рыцарей Ордена, положения дел не меняло. Напротив, делало его еще более шатким и двусмысленным. Хорошо, что Острожский тут же, пытаясь загладить свою вину, просил у комтура руки Эвелины. Взбешенный таким поворотом дела, Валленрод отказал ему и вызвал на поединок. Молодой и сильный поляк убил перехитрившего самого себя комтура, но факт остается фактом: Эвелину Валленрод застали в постели с князем Острожским. И в этой чрезвычайно деликатной ситуации она наотрез отказывает поляку, еще раз во всеуслышание повторившему свое предложение на совете комтуров. Не говоря уже о том, что князь один из самых красивых мужчин, которых леди Рейвон встречала в своей жизни, он еще и родственник польского короля, он молод, богат, умен, а у Эвелины в ее положении нет выбора. Она опозорена, обесчещена, если князь не женится на ней! Нет, у этой девчонки просто с головой не в порядке!
   Леди Рейвон была действительно расстроена. Можно представить, как чувствует себя сейчас очаровательный поляк, который на самом деле серьезно увлекся племянницей гневского комтура и рисковал расположением своего короля, осмелившись, вопреки его воле, всеми средствами добиваться ее руки. Леди Рейвон почувствовала себя полностью опустошенной. В очередной раз люди демонстрируют потрясающую тупость и равнодушие к своей судьбе и чувствам других людей, ставя себя на край пропасти, свалившись на дно которой уже поздно будет молить о снисхождении.
  -Ты представляешь, что теперь с тобой будет? - тем не менее, с жаром спросила она, расхаживая по небольшой, уютной гостиной Эвелины. - Ты даже не думаешь об этом, глупышка. Валленрод мертв. Острожский уедет. Что будет с тобой? Ну, представь на минуту. Что? Не забудь, что ты скомпрометирована, и никто из наших любезных рыцарей больше не захочет на тебе жениться или обхаживать тебя, как заморскую принцессу. После того, что случилось, забудь об уважении рыцарей и о своем имидже королевы Ордена навсегда. Для них сейчас ты ничем не лучше обычной замковой шлюхи, которой можно воспользоваться в любую минуту. Не спорю, среди них в Мальборге довольно много особ благородного происхождения, но разве это устроит тебя, гордую и холодную красавицу Эвелину Валленрод? Они будут вытирать об тебя ноги, также как это делал старый Валленрод! Только тогда ты была в более выигрышном положении, он защищал тебя от всех других. Сейчас защитить тебя некому. Ты пойдешь в шлюхи, Эвелина?
  -Никто не смеет называть шлюхой графиню Альмейн, - холодно заметила Эвелина, оскорбленная тоном леди Рейвон. - Но все прекрасно знают, что она делит постель с магистром.
  -Конечно, - не осталась в долгу англичанка, - но она его официальная любовница, все знают это и никто, кроме него, не забирается в ее постель. Тебя прельщает такая участь, Эвелина? Если бы князь был одним из рыцарей Ордена, он, возможно, сумел бы тебя защитить от других, но он здесь - явление временное. Зачем ты ему отказала?
  -Я не хочу снова попасть во власть мужчины! - упрямо повторила Эвелина, вскакивая с диванчика и, подобно леди Рейвон, начиная расхаживать из угла в угол.
  -Ты смеешься! - почти закричала ей в лицо англичанка. - Или ты глупа как пробка! Что ты себе напридумывала?! Мы всегда во власти мужчин, с рождения и до смерти! Сначала отец, потом - муж. Лучше иметь одного мужчину, чем дюжину за ночь, ты не находишь? Не хочешь попасть во власть князя, достанешься всем похотливым козлам при дворе Мальборга! Не сомневайся, отбою от тех, кто захочет тебя трахнуть, не будет! Что, по-твоему, сделает теперь магистр? Что он должен с тобой сделать после того, что ты натворила? Отдаст тебя в монастырь или в бордель! У него нет другого выхода.
  -Я лучше пойду в монастырь! - твердо заявила Эвелина, подходя к двери и приказывая горничной принести чаю.
  -В монастырь? - расхохоталась экспансивная леди Рейвон. - В твоем возрасте? С твоей внешностью? Ты когда-нибудь была в католическом монастыре Европы?
  -Нет!
   Эвелина с вызовом посмотрела в широко раскрытые глаза англичанки, с непонятно откуда взявшейся неприязнью замечая вдруг, какая чистая и нежная у нее кожа и как воинственно раздуваются ноздри ее точеного классической формы носика.
  -Ты знаешь, что братья Ордена, монахи, как твой Валленрод, которым законы их братства не позволяют жениться, берут себе наложниц из монашенок соседних монастырей? Ты знаешь, несчастная, что в Мальборге не осталось уже ни одной монашенки-девственницы, даже если их приводят в монастырь еще детьми? Ты знаешь, что настоятели монастырей, сами братья и сестры Ордена, торгуют послушницами, как рабынями на античных постоялых дворах? Ты думаешь, что такая жизнь устроит тебя больше, чем замужество с князем?!
   Израсходовав в своем благородном негодовании почти весь запас воздуха из легких, леди Рейвон должна была сделать передышку. Глубоко вдохнув, чтобы восстановить дыхание, она, после некоторой паузы, заговорила снова.
  -Ты должна найти Конрада фон Юнгингена и князя Острожского, пока он еще не уехал, и все переиграть. Ты примешь предложение князя, капитул завтра утром одобрит ваш брак, днем состоится обручение, и князь уедет, потому, что должен вернуться ко двору короля. Ты же останешься в замке, потому что обручение - почти ничего, всего лишь формальность, кроме того, князь должен сначала заручиться согласием на брак его короля. Но твое положение будет ясным и определенным.
   Пока она говорила, Эвелина лихорадочно раздумывала. Пожалуй, в словах англичанки был определенный здравый смысл. В конце концов, она действительно скомпрометирована в глазах светских рыцарей Ордена, а формальное обручение и вправду ни к чему не ее обязывает, она может порвать помолвку в любой момент, когда это будет ей удобно. Польский князь не выглядит злым или жестоким человеком, на взгляд Эвелины у него был всего лишь один недостаток - он был в нее влюблен. Если бы дело касалось только постели, она уверена, они смогли бы стать друзьями и этот временный фиктивный брак, возможно, мог бы быть даже приятным. Несмотря на то, что князь сумел сделать так, что ей не хотелось кричать от страха и омерзения каждый раз, когда он касался ее, подобно тому, что происходило с ней, когда речь шла о других мужчинах, он претендовал на ее любовь. Это было то, что Эвелина категорически не могла себе позволить. Она была Эвелиной Валленрод, а не панной Ставской! Она осталась жить для того, чтобы отомстить и умереть, а не для того, чтобы выйти замуж и наслаждаться счастливой семейной жизнью и любовью мужа. Она не знала и не хотела знать, что такое любовь. В ее глазах, любовь была всего лишь опасной слабостью. Чужой слабостью, которую можно и нужно использовать.
  - Приятно видеть, что ты, наконец, обретаешь способность соображать, - пробормотала леди Рейвон, следя за тем, как подернулись дымкой задумчивости глаза Эвелины, и с интересом наблюдая, как ее лицо попеременно разглаживается и проясняется, а потом вновь омрачается в раздумье.
  -Ну что, - помедлив, давая Эвелине время придти в себя, уже довольно мирным тоном произнесла она. - Я права?
  -Пожалуй! - Эвелина тряхнула головой, отбрасывая нелепую мысль о том, что это обручение - дело, по сути, совершенно излишнее, ибо она была обручена с князем Острожским еще с рождения. - В любом случае, это даст мне время подумать о том, что делать дальше. Но как мне поступить сейчас? Джейн, я совершенно растеряна! - вскричала она, умоляюще взглянув на англичанку. - Я не могу быть в двух местах одновременно! Но я должна поговорить с обоими, с магистром и с Острожским!
  -Ты просто в рубашке родилась, потому, что у тебя есть я! - с чувством сообщила ей обрадованная подобной разумностью, высказанной с ее стороны, леди Рейвон. - Я пойду к Конраду и поговорю с ним, а ты беги и ищи поляка и поторопись, потому что, по моим сведениям, он должен покинуть замок завтра утром, а если он расстроен твоей глупостью, то может в свою очередь совершить другую - уехать еще сегодня ночью.
  -Но где мне его искать? - растерялась Эвелина. - Замок огромен!
  -Начни с его покоев в Среднем замке, - деликатно посоветовала ей леди Рейвон. - По крайней мере, слуги смогут посоветовать тебе, где его искать.
  -Я веду себя глупо, - сокрушенно призналась Эвелина. - Но поверь, перспектива пусть даже не настоящего брака приводит меня в отчаянье!
  
   Когда, решительно постучав и получив приглашение войти в покои великого магистра, леди Рейвон взглянула в лица обернувшихся в ее сторону людей, она убедилась, что ей улыбнулась удача и отныне все пойдет как по маслу - в гостиной магистра за карточным столом собрался почти в полном сборе весь капитул.
  -Входите, Дженифер, - мелодичным голосом сказал, не поворачивая головы от стола великий магистр, которому слуга уже доложил о позднем визитере. - Не хотите ли к нам присоединиться?
   Внимательно присмотревшись к сидящим вокруг стола гостям магистра, леди Рейвон тут же поняла причину подобного приглашения - среди мужчин за столом Конрада фон Юнгингена непринужденно восседала графиня Альмейн.
  -Благодарю вас, ваша светлость, - согласилась леди Рейвон, моментально оценив все преимущества своего пребывания в компании членов капитула в личных покоях магистра.
   Она прошла в глубину залы и заняла место рядом с графиней Альмейн. Канцлер фон Вобеке, самый старый по возрасту из членов капитула, неодобрительно покачал головой. Братья Ордена принадлежат к монашескому сану, а пребывание женщин в пределах замка вообще запрещено Уставом, но в последнее время старинные правила и регуляры, которые в былые времена позволяли хранить силу и дисциплину Ордена, очевидно, сходят на нет. Мальборг, по сути, превратился в обыкновенную резиденцию магистра Ордена, словно миниатюру одного из европейских королевских дворов. Разница лишь в том, что, по традиции, рыцари-монахи все еще носят кресты поверх сутан, все чаще и чаще заменяемых на европейскую светскую одежду. И женщины, полный замок шлюх и маркитанок, женщины проникли даже в святая святых - Высокий замок, где они преспокойно играют в карты за столом в покоях великого магистра Ордена. Еще раз покачав головой, канцлер фон Вобеке погрузился в созерцание своей сдачи. Великий канцлер слыл большим знатоком и любителем светской карточной игры, страсть столь простительная для педантичного последователя всех прочих догматов своего Ордена рыцаря-монаха.
  -Что привело вас к нам в столь поздний час, леди Джейн? - склонив голову и глядя в свои карты, спросил немного погодя Конрад фон Юнгинген в порядке поддержания светской беседы. - Неотложное дело, надо полагать?
  -И да, и нет, милорд, - рассеянно сказала леди Рейвон, увлеченная возможностью своего явного выигрыша.
  -Вот как? - уронил магистр. - Тогда, это ваше неотложное дело, собственно, видимо, не совсем ваше.
  -Вы как всегда правы, ваша светлость, - опомнилась леди Рейвон, вспоминая, зачем она вторглась в Святую святых Ордена в столь поздний час.
   В 9 часов вечера, согласно строгому воинскому уставу, мосты, разделяющие замки от Форбурга и друг от друга, поднимались, отрезая любую возможность проникнуть на территорию орденской твердыни ночью.
  -Это дело частного характера.
  -Тогда, видимо, оно может подождать до утра? - с надеждой спросил Конрад фон Юнгинген.
  -Боюсь, нет, милорд, - сокрушенно призналась леди Джейн. - Но я, право, не прошу вас о личной аудиенции в 12 часов ночи, поскольку дело, по которому я поспешила сюда, может быть, и даже желательно, требует при обсуждении присутствия членов капитула.
   Великие комтуры, словно по команде, подняли от карт головы и с неудовольствием уставились на леди Джейн. Обсуждать какие-то дела в 10-м часу вечера за карточным столом магистра?
   Конрад фон Юнгинген положил свои карты на стол, поставил локти на столешницу и, сложив пальцы домиком, упер в них свой длинный костлявый подбородок.
  -Клянусь ранами Христовыми, я, кажется, догадываюсь, в чем дело, - задумчиво сказал он. - Дело личного порядка, которое требует присутствия членов капитула. Вы пришли заступаться за Эвелину Валленрод?
   Комтуры также положили карты на стол и стали перешептываться между собой.
  -Совершенно верно, - леди Джейн упрямо выпятила вперед подбородок. - А вы не считаете, что за нее нужно заступаться? Девочка совсем растерялась и сама не понимает что делает.
  -Девочка выглядела весьма решительно, отказывая сегодня на капитуле польскому послу, - заметил Куно фон Лихтенштейн, выражая общее мнение.
  -И сказала, что мечтает о монастыре, - саркастически подсказал Ульрих фон Юнгинген, поблескивая глазами. - Хотя я с трудом представляю себе эту гордую принцессу в роли монахини.
  -Это ее выбор! - ворчливо сказал комтур фон Вобеке. - Не надо было грешить с польским послом, а потом еще отказывать ему в ответ на предложение о замужестве.
  -Он убил ее дядю, - резонно заметил молчавший до сих пор великий госпитальер. - Девочка оказалась в сложной ситуации. Она молода, вспыльчива и вполне могла совершить необдуманный поступок. Возможно, мы должны были дать ей время опомниться.
  -Время опомниться? - язвительно подхватил комтур фон Вобеке, - после того скандала, который немедленно разразится при известии о том, что дядя застал ее в постели с поляком? Не смешите меня, Герхард! Она должна выйти замуж или уйти в монастырь!
   Он плотоядно улыбнулся, подумав о том, что красавица Эвелина Валленрод в скором времени может занять место в одной из келий ближайшего монастыря, настоятелем в котором был его хороший приятель аббат Отто, который имел обыкновение оставлять для него самых привлекательных и свежих послушниц.
  -Забавно то, - сказал Ульрих фон Юнгинген, отодвигая свое кресло от карточного стола, - что прежде Эвелина Валленрод не отличала никого. Даже улыбкой. Признаться, я был просто шокирован, застав ее в объятьях поляка.
  -Князь Острожский - очень привлекательный мужчина, - снова негромко заметил великий госпитальер.
  -Итак, в чем же суть вашего заступничества за фроляйн Эвелину? - подвел итог обсуждения животрепещущей темы Конрад фон Юнгинген. - Учтите, моя дорогая леди Рейвон, мы не можем оставить подобный инцидент без последствий.
  -Вы правы, ваша светлость, - снова сказала леди Рейвон и тут же невинно добавила, заранее наслаждаясь эффектом произнесенной в следующую минуту фразы: - Эвелина Валленрод умоляет о встрече с господином великим магистром или капитулом, тут уж вам решать, господа, чтобы извиниться за свою несдержанность и горячность, вызванную, несомненно, шоком от потери дорогого дядюшки. Она готова извиниться перед всеми вами и господином польским послом, а также сообщить о том, что она принимает его предложение.
   Комтур фон Вобеке откинулся на спинку кресла, великий госпитальер понимающе покачивал головой, Ульрих фон Юнгинген выглядел озадаченным, а сам великий магистр даже не повел бровью.
  -Что ж. Все предельно ясно, - сухо сказал он. - И по-человечески понятно. Что мы будем делать господа?- уже другим, деловитым тоном произнес он.
  -Соберем капитул завтра утром, - помедлив, сказал он, так как все остальные молчали. - И посмотрим, как фроляйн Валленрод будет извиняться перед нами и перед князем Острожским.
  -Не забудьте пригласить капеллана, - неожиданно раздался серебристый голосок графини Амалии Альмейн. - Обвенчайте их, пока Эвелина снова не передумала.
  -Это уже, право, слишком круто! - вступился за Острожского Ульрих фон Юнгинген. - Парень должен поставить в известность о предполагаемом браке своего короля. Думаю, помолвки или обручения будет вполне достаточно.
  -Тогда Эвелина сможет остаться при моем дворе, - сказал Конрад фон Юнгинген с насмешливым выражением и посмотрел на затаившую дыхание от боязни сглазить его благожелательное настроение леди Рейвон. - Придумано великолепно, миледи! Примите мои поздравления.
  
   Эвелина настигла Острожского в одном из долгих переходов из Высокого в Средний замок, ведущих в покои для гостей Ордена, где располагались апартаменты польского посла. При виде его высокой фигуры, мелькнувшей в полутемном переходе замка, что-то дрогнуло у нее в груди. Было уже довольно поздно, и эта часть покоев братьев Ордена казалась безлюдной. В полутьме перехода она едва не пропустила его появления, и была несказанно рада, что ей все же удалось так быстро найти его.
   Он безразлично посмотрел на нее, вежливо кивнул в знак приветствия и прошел мимо.
  -Подождите, князь! - она должна была ухватить его за рукав камзола, чтобы он остановился. - Я должна поговорить с вами. Сейчас!
  -Хорошо, - он резко остановился. Глаза его холодно сверкнули, когда он был вынужден взглянуть ей в лицо. - Тогда, для начала, я хотел бы знать, что происходит. Почему вы отказали мне перед капитулом, маленькая лицемерка?
  -Мне очень жаль, - прошептала Эвелина.
   Острожский насмешливо изогнул бровь.
  - Правда? Тогда я поставлю вопрос другим образом. Почему вы не сказали ни слова об отказе вчера вечером перед Ульрихом, напротив, дали нам ложное впечатление, что вы готовы принять мое предложение, а потом вдруг отвергли его перед советом комтуров сегодня утром. Почему?
   Эвелина молчала.
  -Я скажу вам, почему, - тихо и жестко сказал князь, приближая свое лицо к лицу Эвелины. - Потому, что вы, таким образом, моими руками хотели избавиться от Валленрода. Я был нужен вам как противовес Валленроду. Теперь, когда он убит, вы надеетесь прожить и без него, и без меня. Вы хотели меня использовать и, надо сказать, у вас это прекрасно получилось. Но могу сказать вам сразу, что ваша основная затея не удастся. Вы слишком красивы, Эвелина. Всегда найдется кто-то, кто захочет вами завладеть. Ваша относительная свобода в данный момент - только иллюзия. Вы не сможете прожить одна.
  -Я постараюсь! - так же тихо и упрямо сказала Эвелина, глядя в его темные сердитые глаза. - Я не хочу вновь связываться с мужчиной. Ни с вами, ни с кем-либо другим. Но я всегда буду бесконечно благодарна вам за то, что вы для меня сделали. Если вы придете ко мне, вы будете единственным из всех мужчин, кто получит то, что все они так добиваются. Вы помогли мне, когда я нуждалась в помощи. Вы сделали это бескорыстно и щедро, и я никогда не забуду этого. Но я не собираюсь отдавать вам за это свою свободу!
  -Сильно сказано, фроляйн Валленрод! - Острожский сложил руки на груди и насмешливо улыбнулся. - Я чуть было не заплакал во время вашей трогательной речи. Пока не вспомнил о том, что вы нарушили главное условие нашей сделки!
  -Думайте, что хотите! - сверкнув глазами, ответила уязвленная Эвелина. - Вы не можете меня судить, потому, что не знаете, кто я такая! Вы не понимаете, что назад в Польшу мне пути нет!
  -Скажите мне ваше имя. Я уверен, что смогу вам помочь.
   Эвелина внезапно вновь испытала такое сильное и непреодолимое желание рассказать ему обо всем, что случилось с ней, начиная с той минуты, когда она услышала голоса всадников возле своего возка морозной ночью пять лет тому назад, что у нее, как от сильной боли, сжало горло. Она может попытаться, но она знала, что никогда не сможет произнести вслух ни слова. Она сердито тряхнула головой, отгоняя несвоевременные сентиментальные мысли и резче, чем предполагала, заметила:
  -Если вы действительно хотите мне помочь, возьмите меня с собой в Литву, а затем отпустите на все четыре стороны. Мне не нужен исповедник!
  -Что вы собираетесь делать в Литве? - снова, как много месяцев назад, терпеливо спросил князь.
  -Воевать! - как и прежде твердо ответила Эвелина.
   Он вздохнул.
  -Зачем вам воевать? Выходите за меня замуж, и я буду воевать и за себя, и за вас. И клянусь вам, я отомщу за все ваши обиды сполна!
  -Я хочу сделать это сама! Я не гожусь в жены.
  -Почему?
  -Чтобы выжить у Валленрода, я должна была стать слишком расчетливой, даже подлой. Я все время думаю о том, как использовать людей, и я, - невесело улыбнулась она ему, - я имею скверную привычку не выполнять условий заключенных сделок!
  -Я уверен, что сумел бы с вами справиться, - пробормотал князь, несколько смущенный откровенностью и прозвучавшей в голосе Эвелины горечью.
  -Я не доверяю мужчинам. Ни одному из них! - шепотом добавила Эвелина. - Даже вам.
  -Вы научитесь мне доверять, - спокойно сказал он. - Как только получите возможность лучше меня узнать. Что-нибудь еще?
   Эвелина сверкнула глазами.
  -Я не девственница, мой дорогой князь!
  -Кому же, как не мне это лучше всего знать, - чарующе любезно согласился Острожский.
  -Вы надо мной смеетесь? - недоверчиво спросила Эвелина. - Для любого из мужчин даже одного из этих недостатков было бы более чем достаточно для того, чтобы отказаться от мысли от женитьбы на мне раз и навсегда.
  -Для любого, может быть, и достаточно, а для меня - нет.
   Лицо князя оставалось невозмутимым.
  -Я говорю с вами совершенно серьезно, Эвелина. Подумайте и решите, что вы будете делать. Таких предложений не получают каждый день. Мне все равно, что с вами произошло в прошлом. Я люблю вас и хочу вас для себя. Мне безразлично, захотите вы рассказать мне то, что с вами произошло, или нет. Если вы расскажете, я выслушаю и постараюсь вас оправдать, если нет - я не буду пытаться узнать то, что вы не хотите, чтобы я знал. Если я узнаю что-либо о вашем прошлом случайно, я оставлю это при себе. Но если вы согласитесь выйти за меня замуж на таких условиях, я потребую от вас примерного поведения как моей жены. Это все. Идите и подумайте. Я уезжаю завтра вечером. Навсегда. Моя миссия в замке закончена.
   Эвелина помедлила, прежде чем уйти.
  -У меня есть другое предложение, - покусывая губу, сказала она. - Возьмите меня с собой и довезите до Литвы. За время в пути я обещаю вам подумать над вашим предложением.
   Князь рассмеялся.
  -Нет, мой очаровательный жулик, - мягко сказал он. - Так не пойдет. Вы приметет мои условия, а не я - ваши.
  -Вы так уверены, что я их приму? А если нет?
   Эвелина сложила руки на груди и вызывающе уставилась на него.
  -Что вы со мной сделаете? Свяжете по рукам и ногам и увезете насильно, как это сделал когда-то Валленрод?
  -Даже не мечтайте об этом.
   Князь также сложил руки на груди и насмешливо смотрел на Эвелину. Его золотисто-каштановые волосы выглядели почти темными из-за плохого освещения в темной башне Среднего замка, в сумерках черты лица не казались уже столь резко очерченными и определенными, столь классически совершенными. Зато Эвелине вдруг показалось, что он похудел за эти три месяца, которые его не было в замке, пожалуй, даже за эти сутки с момента их встречи вчера вечером.
  -У вас есть выбор, - сказал он. - Вы останетесь в замке, или уедете со мной. Но уедете на законных основаниях, как моя невеста, с ведома магистра и капитула. Я не хочу скандалов вокруг моего брака. И вы дадите мне слово, что не попытаетесь сбежать. Иначе я устрою венчание немедленно.
  -Я вас не понимаю, князь! - вспылила Эвелина. - Я прошу вас о малости, всего лишь увезти меня из замка, а вы пристаете ко мне с браком! Что мне вам сказать, чтобы эта идея-фикс вылетела, наконец, из вашей головы? Может быть то, что боюсь и ненавижу мужчин, что я испытывала неодолимое отвращение в ваших объятьях, и я просто использовала вас для того, чтобы получить то, что я хотела - свободу! Но вы не оправдали моих надежд! И я глубоко сожалею, что я сразу же не поняла своей ошибки и не попыталась отделаться от вас раньше!
   Железные пальцы молодого князя сжали ее плечи.
  -О, мой дорогой князь, кажется, вам не нравится, что я сейчас говорю?
   Эвелина откинула голову назад, стремясь избежать посмотреть в его глаза, поскольку поляк теперь стоял слишком близко к ней, бессознательно сжимая ее плечи своими руками, и словно даже собирался как следует встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. Вместо этого его губы вдруг легко коснулись ее шеи в том месте, где она плавно переходила в белоснежную, совершенную линию плеча, а затем скользнули вверх, к ее подбородку. Эвелина сердито тряхнула головой. Он сразу же отпустил ее. В волнении глядя на него огромными серо-голубыми глазами, Эвелина рванула застежки корсажа своего платья.
  -Что вы делаете? - тихо удивился князь.
  -Хочу заплатить вам за одну услугу и просить о другой! Это - честная сделка, не чета вашему браку!
   На скулах князя заиграли желваки.
  -Прекратите немедленно! - холодно сказал он. - Меня больше не интересуют сделки с вами.
  -Почему? - удивилась Эвелина, сгоряча обрывая застежки лифа, который тут же медленно сполз с ее плеч. - Разве вас больше не интересует мое тело? Ведь только таким образом от мужчины можно что-то получить! Мне нужна ваша помощь, князь, мне действительно она нужна! Забирайте все, что у меня есть, только оставьте мне мою свободу!
   Князь все-таки встряхнул ее как следует, прежде чем попытаться прикрыть ее обнаженную грудь своим плащом. Но по иронии судьбы его пальцы все время натыкались на мягкие тугие полушария ее грудей. Улучив момент, Эвелина прижала его ладонь к своей груди.
  -Что случилось? - отстраненно спросила она. - Вы больше не хотите меня, князь?
   Ее ладонь тут же скользнула к его самому чувствительному месту и снова, как всегда, она не почувствовала никакого отвращения от прикосновения к его упругой гладкой плоти под тонкой тканью светлых, литовских по покрою, сделанных из сыромятной выделанной кожи штанов. Зато она внезапно испытала желание. Она так удивилась этому, что подняла к нему свое лицо с полуоткрытым от изумления ртом. И тут же осеклась.
   Лицо молодого князя было искажено, словно от боли, от нестерпимого желания, оно казалось неправдоподобно бледным, и в то же время неправдоподобно красивым.
  -Я люблю тебя, маленькая идиотка! - почти с ненавистью выдохнул ей в лицо он. - Я ничего не могу с собой поделать. Твоя плоть сводит меня с ума, я всего лишь мужчина. Но всему на свете есть предел.
   Сам того не подозревая, он повторил слова Эвелины в тот знаменательный вечер в доме Гойты.
  - Остановись сейчас же! - прошептал он, вновь приникая в страстном поцелуе к ее шее. - Оттолкни меня, не унижай меня больше, пользуясь моей беспредельной страстью к твоему великолепному телу. Ты знаешь, что я помогу тебе. Остановись, пожалуйста, у меня нет сил сделать это самому.
  -Я... Я не хочу, - Эвелина со вздохом прильнула губами к его губам, и прижалась к его твердой груди, повторяя про себя, что она должна убедить его в своей искренности для того, чтобы с его помощью вновь обрести свободу.
   Больше не говоря ни слова, молодой князь поднял ее на руки и отнес в свои апартаменты в покоях для гостей, которые находились рядом. Айвор проводил Острожского удивленным взглядом, когда он, распахивая ногой створки дверей, пронес Эвелину прямо себе в спальню и положил на кровать, а потом просто захлопнул дверь своей опочивальни у него перед носом. Эвелина не успела опомниться, как его гибкое сильное тело прижало ее к перине кровати и он, продолжая целовать ее все глубже и глубже, совершенно лишил ее всякого желания к сопротивлению. Принимая его ласки, Эвелина с неизведанным прежде волнением внезапно почувствовала, как всколыхнулось запрятанное где-то в тайниках ее души инстинктивное женское стремление быть с мужчиной. Ее тело потеряло обычную скованность, стало мягким и податливым, губы доверчиво раскрылись навстречу его поцелуям, она обвила руками его шею, прильнула к нему, и наслаждаясь его страстью. Доведя его почти до экстаза, она сладострастно изогнулась, когда он снова и снова с ее именем на устах сильно входил в нее, но внезапно ослепленный и оглушенный наивысшими пароксизмами желания князь почти в бессознательном состоянии прошептал какую-то фразу на неизвестном ей языке. Перед ее внутренним взором встало холодное декабрьское утро в лесу и незнакомые отрывистые фразы ландскнехтов. Ее тело мгновенно застыло и одеревенело. Застонав от разочарования, князь разжал объятья и почти скатился с нее на покрытый коврами пол.
   Вновь чувствуя себя униженной и опустошенной, Эвелина упала лицом вниз на постель и расплакалась, даже не заботясь о том, что плащ князя соскользнул с ее плеч от резкого движения, и она оказалась почти обнаженной, прикрытой лишь густой гривой своих белокурых волос. Острожский тут же предусмотрительно накинул на ее тело легкое покрывало со своей постели, потому что услышал, как в соседней с его спальней приемной раздались голоса, а затем шаги.
   В следующую минуту, несколько раз резко постучав, прежде чем открыть дверь, в опочивальню князя вошли великий магистр и Ульрих фон Юнгинген.
  -Прошу простить наше вторжение к вам в столь поздний час, - с порога учтиво начал Ульрих фон Юнгинген, глядя на Острожского и пока не замечая Эвелины в его постели.
   Взгляд великого магистра Конрада фон Юнгингена, бегло скользнув по фигуре князя, одежда которого была в беспорядке, вполне извинительном для ночного времени, остановился на Эвелине, рывком севшей в постели при первых звуках его голоса.
   Конрад фон Юнгинген кашлянул и выразительно посмотрел на своего младшего брата.
  -О, черт! - совсем не по христиански вырвалось у Ульриха фон Юнгингена, когда он проследил за направлением взгляда великого магистра. - Бога ради извините нас, князь. Ваш слуга сказал, что вы еще даже не собирались спать.
  -Кажется, вы просили меня об аудиенции, фроляйн? - спокойно заметил магистр, обращаясь к Эвелине, но деликатно не глядя в ее сторону. - Ваша просьба удовлетворена. Завтра утром вы вновь предстанете перед капитулом. И мы все ждем ваших извинений. Вы принесете их его светлости господину польскому послу, в том числе.
  -Извинений? - Острожский непонимающе переводил взгляд с Эвелины на Конрада фон Юнгингена. - Что происходит?
  -Фроляйн не сообщила вам об этом? - поднял брови магистр, едва удерживаясь от желания расхохотаться от комичности положения, в котором они все оказались. - Она дала свое согласие на ваше предложение. Думаю, у нее не было другого выхода - за последние сутки вас застают вдвоем в постели второй раз! Мы не зря послали за капелланом.
  -Еще раз примите мои извинения за неожиданное вторжение, князь. Увидимся завтра на совете капитула. Прощайте, Эвелина.
   Великий магистр и Ульрих фон Юнгинген вышли также стремительно, как и появились. Проводив их взглядом, князь подошел к столику у изголовья кровати, взял с него бокал польской водки, приготовленный Айвором для Эвелины, и залпом выпил его сам.
  -Что это за цирк? - обернувшись, спросил он Эвелину после того, как осторожно словно, боясь разбить, поставил хрустальный бокал на его прежнее место. - Вы дали согласие на мое предложение? И за что это вы собрались извиняться на капитуле?
  -За свое легкомыслие, - буркнула Эвелина, вставая и оборачивая себя покрывалом с постели князя. - Где моя одежда, князь?
  -Вы согласились выйти за меня замуж? - все еще не веря своим ушам, переспросил Острожский, подходя к Эвелине.
  -Вы же обесчестили меня, дорогой принц, - мило улыбнувшись, огрызнулась в ответ Эвелина. - Значит вы должны, как порядочный человек, жениться на мне, не правда ли? Вы сделали мне предложение. В состоянии аффекта, вызванного смертью любимого дядюшки, я отказала вам. Ведь вы, черт возьми, убили его на турнире! Но потом, когда я опомнилась и смогла трезво оценить положение, в котором оказалась (как ядовито, но точно выразился наш великий магистр, нас действительно дважды за сутки застают вдвоем неглиже), то решила, что лучше всего выйти за вас замуж. Не идти же мне в монастырь, в самом деле, с моей внешностью и в мои годы! Здесь уже я цитирую нашу дорогую леди Джейн, которая к вам неравнодушна. Она и устроила мне 'прощение' магистра и капитула. Завтра в Большой трапезной Эвелина Валленрод будет извиняться перед магистром, капитулом и князем Острожским за свою горячность и неблагоразумие, и примет предложение о замужестве со стороны его светлости польского посла. Теперь вы удовлетворены моими объяснениями, принц? Магистр уже даже позаботился о капеллане. Так что завтра утром, судя по всему, князь Острожский будет обручен с фроляйн Эвелиной Валленрод. Разве это не то, что вы так хотели, князь?
  -Нет, черт возьми! - вспылил Острожский. - Вы же не Эвелина Валленрод! Вы постараетесь избавиться от меня и аннулировать этот брак при первой возможности! Зачем весь этот фарс, Эвелина?
  -Фарс? - теперь уже повысила голос Эвелина. - Разве вы не знали о том, что я не Эвелина Валленрод, когда просили моей руки у магистра?
  -Тогда скажите мне свое настоящее имя, и я буду просить вашей руки у вашего отца!
   Эвелина снова резко опустилась на кровать, предпочитая промолчать в ответ на отповедь молодого князя.
  -В конце концов, вы обещали мне одежду, - спустя некоторое время заметила она, избегая смотреть на расстроенное лицо Острожского. - Где она?
   Князь отвернулся и пошел к двери.
  -Айвар, - устало сказал он, обращаясь к мальчику-оруженосцу. - Принеси одежду, которую я тебя просил, а затем возьми охрану из внутренних покоев и отведи фроляйн Эвелину в Нижний замок. Ей необходимо приготовиться к встрече с капитулом через несколько часов. Затем возвращайся обратно. Я буду ждать тебя через час. Мне нужно привести в порядок свои бумаги.
  
   Утром следующего дня бледная Эвелина в белом, специально приготовленном для обручения, платье, присела в глубоком реверансе перед вновь собравшимся в леденящей атмосфере Большой трапезной Советом капитула Ордена. Чуть поодаль от круглого стола, за которым восседали восемь членов капитула, стоял высокий стройный мужчина в темном европейском камзоле, отделанном серебром - представитель польского короля при дворе великого магистра князь Острожский.
  -Ваша светлость господин великий магистр, - ясным и чистым, словно хрустальным, одновременно таким же твердым и ломким голосом сказала она, не разгибая спины, но поднимая голову, - и вы, господа великие комтуры. Я бесконечно благодарна вам за то, что вы предоставили мне возможность вновь предстать перед капитулом Ордена и молить вас о снисхождении!
   Скептически приподняв бровь, Острожский с щемящей сердце болью смотрел в ее чистое, ясное, с безупречными чертами лицо, прекрасное красотой и одухотворенностью ангела, такое же непроницаемое, холодное, как ее сердце, не умеющее любить, и с горечью думал о том, что эта девушка ускользает от него, как вода между пальцев, как бесплотная тень от касания света. Она нереальна, как тень, у нее нет имени, как у тени, она не любит его, и ей не нужна его любовь. Он словно пытается поймать ветер в поле.
  -Я хотела бы принести свои извинения так же и вам, господин посол, - задумавшись, словно издалека услышал он голос Эвелины, и в следующий момент осознал, что она уже смотрит на него и обращается к нему. - Я неимоверно польщена той честью, которую вы мне оказали вашим предложением. Поскольку у меня не осталось не только отца и матери, но и других прямых родственников, то я прошу его светлость господина великого магистра принять ваше предложение, как если бы он был моим отцом, и вместе с тем передать вам мое бесконечное удовольствие от предстоящего союза.
   Острожский поймал смеющийся взгляд Конрада фон Юнгингена, который тот послал ему поверх головы Эвелины.
  -Ваши извинения приняты, фроляйн, - тут же совсем другим, сухим и официальным голосом сказал великий магистр. - Князь?
   Острожский кивнул и на секунду прикрыл глаза.
  -Ваше преподобие, - сказал в ту же минуту Конрад фон Юнгинген, обращаясь к умостившемуся в кресле в углу Большой трапезной и потому, видимо, сразу не замеченному Эвелиной капеллану. - Если господа комтуры не возражают, мы хотели бы провести обряд обручения немедленно. Князь без промедления должен вернуться ко двору своего короля.
   Комтуры издали некую разновидность звуков, состоящую из покашливания, возгласов одобрения и невнятного бормотания одновременно. Конрад фон Юнгинген кивнул капеллану.
  -Можете приступать к процедуре, святой отец.
   В полуоткрытое окно величественного, с готическим потолком зала, било утреннее солнце, беспощадное и ослепительно непобедимое. При его свете суровые лица воинов-монахов - членов Капитула, проживших полную тревог и волнений, жестокости и беспутства жизнь, казались Эвелине словно вырубленными из камня, неотвратимыми как нависший над ней рок. Скосив глаза, она почти робко, из-под полуопущенных ресниц взглянула на стоявшего рядом с ней князя. Солнечный свет высвечивал его четкий профиль, словно камею. Он был серьезен и сосредоточен, и так красив, что ей захотелось плакать от собственной ничтожности. По знаку капеллана Острожский взял в свою руку тонкие холодные пальчики Эвелины, они опустились на колени на мраморные плиты пола, капеллан проговорил над их склоненными головами несколько невразумительных фраз по латыни, слегка побрызгал на них святой водой, а затем разрешил им подняться. Помогая Эвелине встать на ноги, Острожский заметил, что ее рука дрожит, а когда он заглянул ей в лицо, то у него упало сердце - в светлых, прозрачных, как речная вода, глазах Эвелины застыл ужас, словно в эти минуты произошло нечто страшное и непоправимое, испугавшее ее до полусмерти.
   По немецкому обычаю, процедура обручения требовала обмена кольцами, но не настаивала на этом как на обязательном. Помедлив на мгновение, польский князь снял со своего мизинца узкое, небольшое, золотое с филигранью, кольцо и одел его на безымянный палец Эвелины.
  -Вы будете моей женой, Эвелина, - тихо сказал он, поднося ее руку к губам. - И я клянусь вам, что сделаю все от меня зависящее, чтобы растопить лед недоверия и обиды в вашем сердце. Даже если мне придется сравнять с землей этот замок.
   Его внимательный испытывающий взгляд, прикосновение его губ к коже тыльной стороны ее кисти вызвали у Эвелины мучительное желание вырвать у него свою руку и убежать, куда глаза глядят.
  -Я вернусь, как только позволят обстоятельства, - между тем также негромко и любезно сказал ей поляк. - К счастью, его светлость великий магистр все это время будет присматривать за вами. Это - его условие. По крайней мере, в ближайшие месяцы мне не нужно будет опасаться, что вы удерете от меня. Вам придется оставить свои планы сбежать в Литву.
   Опустив голову, Эвелина промолчала.
   Часом позже с крепостной стены Форбурга она наблюдала, как покидал замок небольшой эскорт личного посланника польского короля, несколько темных силуэтов в кольчугах и латах, с развевающимися на ветру знаменами Великой Польши и значком Доленга, личного герба князя Острожского. Миновав мост через Ногату, один из всадников придержал коня, загарцевавшего на месте, обернулся в сторону замка и помахал рукой, словно зная, что Эвелина стоит на крепостной стене. В своем воображении Эвелина с промелькнувшим в душе теплым чувством на секунду увидела ослепительную улыбку польского князя, одновременно нежную и насмешливую, но немедленно с досадой напомнила себе, что она вовсе не сентиментальная провинциальная барышня, а Эвелина Валленрод, и этот брак заключен против ее воли.
   'Я должна действовать, - хмуро напомнила она сама себе, - а не вспоминать о том, как красив и обаятелен этот человек. Еще не хватало распустить сопли и влюбиться в него. Вот будет потеха, когда он узнает, кто я такая и как позабавился со мной проклятый Валлленрод, который, благодарение Господу и князю, сейчас, наверное, горит в аду за все свои прегрешения! Он просто выкинет меня на улицу или, еще хуже, запрет в монастырь, и в его красивых темно-фиалковых глазах будет холодный лед отчуждения и презрения. Ну, уж нет! Лучший путь избежать неприятностей, это не ввязываться в них. Я должна действовать!'
  
  
  
  

Глава 19.

  
  Плоцк,
  Королевство Верхняя Мазовия, осень 1405 г
  
   По дороге из Мальборга в Краков князь Острожский на день остановился в Плоцке: великий магистр воспользовался случаем передать с ним дюжину ящиков крепкого выдержанного вина из монастырский подвалов Мальборга в дар князю и княгине Мазовецким, а кроме того - письмо для самой княгини Александры.
   Князя Земовита в Плоцке не оказалось: вместе с младшим сыном, княжичем Земовитом, он отправился в гости к князю Янушу в Нижнюю Мазовию. С какой целью, княгиня Александра если и знала, то не торопилась сообщать Острожскому, от которого у нее обычно не было секретов. Но на этот раз они оба находились в щекотливом положении - князь Острожский был официальным лицом, представляющим интересы польского короля. Поэтому они, не сговариваясь, обсуждали за ужином погоду, красоты природы Пруссии, великолепие и неприступность Мальборга, двор великого магистра и разного род дворцовые сплетни. Как оказалось, княгиня Мазовецкая успела посетить замок в те несколько недель, на которые пришлась последняя отлучка Острожского в Краков по приказу короля.
  -Я даже видела твою пассию, князь, - между прочим, сказала она, оживленно делясь впечатленияями о своем визите. - Эвелина Валленрод, если не ошибаюсь? Признаться, я была потрясена. Такой красивой девушки мне еще не приводилось видеть. Плюс ко всему прекрасные манеры и эта особая изысканность западных дам! Только увидев ее воочию, я поняла, Зигмунт, почему спрашивая у короля разрешения на брак, ты проявил столь редкостное упрямство. Эта девушка стоит того, чтобы за нее бороться!
   Княжич Александр, старший сын и наследник мазовецкого князя и приятель князя Острожского с юных лет, комично поднял вверх брови и подмигнул ему, не переставая жевать.
  -Хотите, я напишу Ягайло? - спросила княгиня, с сочувствием глядя на то, как омрачилось лицо Острожского при упоминании имени Эвелины Валленрод. - В конце концов, есть же у него сердце!
   Молодой князь вздохнул и положил на стол нож и вилку, закончив с основным блюдом.
  -Боюсь, это немного поздно, тетушка, - помедлив, сказал он. - Дело в том, что я уже формально обручен с Эвелиной Валленрод. С согласия великого магистра и без разрешения короля. Так что, если вы хотите мне помочь, я буду просить у вас места при вашем дворе, потому что король если и не убьет меня сгоряча в порыве гнева, то непременно выставит из Вавеля и Кракова, как он и предупреждал.
   Княгиня Александра, в свою очередь, отложила в сторону вилку и нож, и с недоверием посмотрела на Острожского.
  -Ты что же, шутишь, Зигмунт? - подозрительно спросила она. - В замке мне сказали, что этот монстр, гневский комтур, ее дядюшка, никогда не даст согласия на ваш брак.
  -Он и его и не давал, - как-то отрешенно, как показалось княгине, сказал Острожский. - Я просил дважды, - молодой князь сделал паузу, посмотрел сначала на озадаченное лицо княгини, а затем - княжича Александра, который даже перестал жевать и оторвался на секунду от своего любимого блюда - гуся с яблоками.
   Он немного помедлил, а затем будничным тоном добавил:
  - Пришлось его убить.
   Княгиня Александра закашлялась от неожиданности, глотнув слишком много воздуха в легкие, а молодой княжич захохотал, пихнув в бок своего соседа по столу, толстого придворного капеллана, закатившего в ужасе глаза.
  -Как убить? Прямо насмерть? - отсмеявшись, спросил он.
  -Еще бы! Он вызвал меня на дуэль, - сообщил Острожский, приступая ко второму блюду с серьезностью и сосредоточенностью истинного гурмана.
  -Зачем? - пролепетал капеллан, посмотрев в сторону княгини Мазовецкой.
  -Сказал, что я компрометирую его дорогую племянницу, - охотно пояснил поляк, сосредоточенно ковыряясь в своей тарелке.
  -Зигмунт! Немедленно перестань паясничать и расскажи нам все по порядку! - не выдержала княгиня Александра, сделав рассерженное лицо.
  -Да-да, - подхватил княжич Александр с пафосом. - Расскажи нам, как именно ты его убил. Бьюсь об заклад, это весьма гастрономическая беседа!
   Княгиня наградила его таким взглядом, что молодой княжич, посмеиваясь, предпочел снова взяться за вилку и нож.
  -Собственно говоря, здесь уже и рассказывать нечего, - спокойно сказал Острожский, обращаясь к княгине. - Я убил старого подонка на поединке, на рыцарском турнире, а затем, в присутствии капитула, с одобрения великого магистра, просил у него руки Эвелины. Конрад дал ей возможность ответить за саму себя. И она мне отказала.
  -Отказала? - как эхо повторила вслед за ним завороженная таким поворотом дела мазовецкая княгиня.
  -Она сумасшедшая! - подвел итог княжич Александр, не отрываясь от тарелки, - отказать князю Острожскому, принцу крови и просто хорошему человеку. Молодая еще!
  -Но затем на нее нажали, - не обращая внимания на выпад кузена, с непроницаемым выражением лица досказал Острожский, - пригрозили ей монастырем, и она согласилась. Помолвка состоялась вчера утром в присутствии герцога Конрада и всего капитула Ордена. Теперь я еду сообщить эту новость королю.
  -Останься в Плоцке, - сразу посоветовал ему княжич Александр, самозабвенно обгладывая костяшку гусиной ножки. - Пусть мама пошлет в Краков гонца с письмом. Ягайло, конечно, встанет на рога, а когда он успокоится, тогда и поедешь. Охота в этом году в Мазовии замечательная. Вместе на медведя сходим. Мы давно собирались.
  -Боюсь, что нашу охоту придется снова отложить, - сказал Острожский, заканчивая с обедом и прикладывая салфетку к губам. - Я должен вернуться в Краков. Я находился в замке как официальное лицо, и пока Ягайло не освобождал меня от моих полномочий, я все еще посол его величества польского короля в Мальборге.
  
  
  Краков, Польша, осень 1405 г
  
   Шпион из Гневно прибыл в краковский дом воеводы Ставского спустя месяц после его отъезда, весь заляпанный дорожной грязью, измученный, но с горящими глазами на похудевшем лице. Ставский уже собирался идти в постель, но его нетерпение узнать о результатах поездки было так велико, что он сделал исключение и велел Гану войти в его опочивальню в то время, как он принимал ванну. Ворча и фыркая водой во все стороны, как сердитый морж, пока слуга торопливо смывал с его тела остатки мыльной пены, а потом бережно обворачивал его мягким полотенцем, воевода сразу же спросил:
  -Что тебе удалось узнать, Ганек?
  -И много, и мало, ваша милость, - бойко сказал гонец. - Комтур Валленрод покинул Гневно четыре с половиной года назад, вместе с девушкой, которую он называл своей племянницей. Девушка появилась в замке комтура неожиданно, где-то за два-три месяца до того, как они покинули Гневно.
   Кивая головой в знак того, что он внимательно слушает, воевода начал натягивать одежду, но продолжение Ганеком рассказа заставило его застыть с поднятыми и растопыренными вверх руками.
  -Мне удалось найти одного из людей, служивших в доме комтура в то время, и он рассказал мне весьма любопытную вещь. Он сказал, что девушка была вовсе не племянницей Валленрода, а он содержал ее в замке насильно, один раз даже в подземелье Гневно, когда она пыталась от него убежать. Он слышал также, по крайней мере, о ее двух неудачных попытках самоубийства, кажется, она резала вены или еще что-то в этом роде, он не знает точно.
   Воеводе, наконец, с проклятьями удалось втолкнуть свое грузное тело в одежду. Громко отдуваясь и почти задыхаясь от учащенного сердцебиения, он сел на кровать и уставился на Ганека, который с нескрываемым интересом наблюдал за его неравной борьбой с трещавшей по всем швам нижней шелковой рубахой и камзолом с алмазными пуговицами, добрый десяток которых уже валялся на полу.
  -Что-нибудь еще? - рявкнул воевода, стараясь скрыть свое замешательство и восстановить, наконец, дыхание, обретя контроль над разошедшимся, канонадой стучавшим сердцем.
  -Самая малость, ваша милость, - сказал Ганек, с сочувствием глядя на хозяина. - Он сказал, что слышал от прислуги, как в бреду девушка плакала, звала отца и говорила по-польски.
   Воевода, как подрубленный пень, рухнул на пол, держась за сердце. Не на шутку обеспокоенный, Ганек выскочил в коридор, громовым голосом созывая слуг. Грузное, обмякшее тело воеводы перенесли в кровать, и Ганек на цыпочках удалился на людское подворье.
   За столом на кухне, наворачивая за обе щеки кашу, сидел другой посланник воеводы, серый от усталости литвин Гунар. Ганек шлепнулся на скамью рядом с ним, пододвинул к себе тотчас же поданную кухаркой огромную тарелку, по размерам скорее напоминавшую корытце для поросят, полную ароматной, политой жиром, сочащимся от положенного сверху куска поросенка, кашей, и также молча принялся за еду.
  -Что узнал? - спросил он полчаса позже у Гунара, утирая рот рукавом.
  -Ничего нового, кроме того, что девчонку через три месяца после побега видели возле познанского дома воеводы, а затем - на дороге в Гневно, в окружении людей Валленрода.
  -Ты думаешь, что паненка убежала из дома с комтуром? - с любопытством спросил Ганек, во все глаза глядя на хмурого литвина.
   Гунар хмыкнул, словно каркнул, как огромная черная ворона, которую он Ганеку всегда напоминал.
  -Сомневаюсь. Она его терпеть не могла, кроме того, он минимум на 30 лет старше ее. Это, должно быть, был один из его людей.
   Тут уже Ганек с сомнением покачал головой. На лице его отразилось явное несогласие со словами литвина.
  -Ты помнишь, какой она была, Гун? Красивая и гордая, как маленькая принцесса, к тому же, если мне не изменяет память, по уши влюблена в своего жениха, этого польского князя, племянника Ягайлы, молодого и богатого. На кой шут ей дался этот паршивый немецкий рыцарь, просто ума не приложу! Да она с ними и не больно-то любила общаться. Разве что, когда отец велел.
   Гунар хмуро кивнул, соглашаясь.
  -Вот сестрица ее, боярышня Марина, - задумчиво продолжал Ганек, - та, напротив, пользовалась любым предлогом, чтобы поговорить с рыцарями, получала от них записочки, цветочки, вино, совсем как наша мазовецкая княгиня!
  -Но сбежала из дому с рыцарем все-таки не она, а наша гордая и красивая Эва! - с непонятной злостью сказал Гунар, перебивая его на полуслове.
   Ганек снова с недоверием покачал головой.
  -Знаешь, Гун, воевода отправил меня с поручением в Гневно, и там, в замке, я случайно узнал прелюбопытнейшие вещи.
  -Меня не интересуют сплетни, - хмуро проворчал Гунар, в свою очередь, отодвигая тарелку с едой.
  -Молодую паненку похитили! - вскричал раздосадованный его пренебрежением Ганек прямо ему в лицо. - В замке комтура открыто говорят об этом!
  -Расскажи это своей бабушке, - посоветовал ему литвин. - А меня оставь в покое, я должен пойти к воеводе и доложить ему о том, что узнал в Ольштыне. А потом буду проситься назад в Литву, к князю Витовту.
  
   Не вняв просьбам Гунара, воевода Ставский не только не отпустил его в Литву, а взял его с собой, отправляясь утром следующего дня в замок Мальборг.
   Завернув по дороге в Плоцк, ко двору мазовецкого князя Земовита и княгини Александры, Ставский с огорчением узнал, что разминулся с князем Острожским всего на каких-то полдня - неуловимый атташе Владислава-Ягелло, остановившись в Плоцке на несколько часов, поспешно уехал в Краков, едва дождавшись смены коней.
  -Думаю, он не вернется в Мальборг, - сказал в порыве неожиданной откровенности княжич Александр старший сын князя Земовита, приятель Острожского, за столом во время обеда в плоцком замке, на который пригласила расстроенного воеводу княгиня Александра. - У него там вышли большие неприятности.
  -Ты имеешь в виду Эвелину Валленрод? - с замиранием сердца спросил воевода, знавший молодого княжича с пеленок.
   Княжич Александр прищурил свои светло-серые, как у мазовецкого князя, глаза и некоторое время задумчиво рассматривал оторванную у ворота одну из алмазных пуговиц на камзоле воеводы.
  -Не знал, что слухи распространяются из Мальборга до Кракова скорее, чем они приходят в Плоцк, - наконец сказал он.
  -Это только предположение, - успокоил его воевода, горя желанием узнать, что же в самом деле случилось.
  -Наш друг Острожский, - все также меланхолично сказал княжич Александр, перекладывая пищу в своей тарелке, - избрал весьма оригинальный способ ухаживания за своей зазнобой из Мальборга. Для начала он убил на турнирном поединке ее дражайшего дядюшку, комтура Валленрода.
   Воевода непроизвольно ахнул.
  -А затем, - насладившись произведенным эффектом, сказал княжич Александр все с тем же монашески-отрешенным видом, - он просил у капитула руки фроляйн Эвелины Валленрод. Капитул и весьма благосклонный к нему магистр предоставили решение дела девушке. И она ему отказала.
   Воевода сглотнул ставший в горле ком.
  -В конце концов, она согласилась, - добавил княжич, сделав внушительную паузу и, с откровенной усмешкой посмотрев на прислушивавшуюся к их разговору мать, с сарказмом добавил: - Не родилась еще женщина, которая смогла бы отказать князю Острожскому!
   Пан Ставский непонимающе смотрел на него, боясь поверить в такую неожиданную удачу. Княжич Александр истолковал его растерянность по-другому.
  -Большого скандала, я думаю, не будет, - заметил он уже с каким-то воодушевлением, вернувшим краски на его бледное лицо. - Ягайло, конечно, придет в ярость, как обычно, будет стучать ногами и бросать табуретками, но потом отойдет и успокоится. На расторжение обручения он не пойдет, скорее всего, ограничится лишь высылкой Острожского в Литву. На год-полтора, не больше.
  -Поскольку небольшая война всегда хорошо помогает при сердечных ранах! - подражая манере говорить и голосу короля Ягайло, назидательным тоном добавил он, вызвав тень улыбки на лице воеводы, и снова посмотрел на мать.
   Княгиня Александра по-девчоночьи фыркнула и закашлялась, подавившись вином.
  Ставский сосредоточенно размышлял. Итак, комтур Карл Валленрод убит, Эва приняла предложение польского князя, состоялось нечто вроде обручения. Острожский поспешил в Краков сообщить эту новость королю. Реакцию Владислава-Ягелло нетрудно предугадать, судя по тому, как он был расстроен, сообщая ему, что Острожский нашел себе невесту в замке. Все дело в том, как далеко зайдет в своем гневе король. Что в таком случае делать ему? Благодарение богу, все устраивается само собой, Острожский женится на Эве и таким образом покроет всю историю покрывалом легальности. Он, Ставский, немедленно заявит, что нашел свою дочь, и князь, как верный подданный своего короля, примерный сын и почитатель воли покойной королевы, поспешил скрепить договор почти пятнадцатилетней давности узами брака. Но как скрыть, что Эвелина Валленрод и его дочь - одно лицо? И вдруг Ягайло, в самом деле, пошлет Острожского в Литву и пойдет на расторжение обручения? Тогда Эва должна будет остаться в замке! И последний вопрос. Может ли быть, что все это лишь чудовищное совпадение, и девушка из Мальборга вовсе не его дочь?
   Ставский вздохнул. Слишком много вопросов и слишком много 'если'. Он должен как можно скорее добраться до Мальборга и еще раз увидеть эту девушку. Воевода был убежден, что если его подозрения оправдаются, и Эвелина Валленрод на самом деле является его обожаемой малышкой Эвой, все остальное решится само собой. Он знал, что не найдет покоя, пока не увидится с этой девушкой и не выяснит все от начала и до конца.
   Слуга за его спиной, подававший закуски и занимавшийся сменой блюд, неожиданно перегнулся через его плечо и положил на пустую, чистую тарелку воеводы, приготовленную для следующего блюда, сложенную в четверть листа записку. Поколебавшись, воевода вскрыл ее на глазах скептически приподнявшего брови княжича Александра, и неодобрительно поглядывавшего на него соседа напротив, одного из вельмож мазовецкого князя. Записка была написана знакомым размашистым почерком князя Острожского и была, против обыкновения, довольно длинной.
   'Дорогой пан Ставский, - писал князь, - можете ли вы назвать мне имя девушки из родовитой польской семьи, похищенной крестоносцами четыре-пять лет назад, зная те обстоятельства, что: она прекрасно говорит по-немецки, знает литовский, разбирается в политике, весьма превосходно для особы с ее сложением и физической силой владеет мечом. Она была лично знакома с королем и покойной королевой и верно описывает княгиню Дануту, супругу Януша Мазовецкого, знает вашу семью, и Эльжбету Радзивилл. К моему величайшему удивлению я обнаружил у нее беглое знание итальянского языка, что сбило меня с толку окончательно. Ей примерно 18 лет, она светлая блондинка с серо-голубыми глазами. На ее правом предплечье небольшой звездообразный беловатый по цвету шрам, словно нанесенный острым четырехгранным европейским боевым кинжалом'.
   Воевода положил записку себе в карман и на секунду прикрыл глаза от нестерпимой печали и одновременно с ней хлынувшего в его душу облегчения. 'Да, дорогой князь, - с горечью подумал он, - я могу назвать тебе имя этой девушки, говорящей по-итальянски, владеющей мечом и обладающей характерным в роду Контарини родимым пятном в форме беловатого звездообразного шрама на правом предплечье. Это моя дочь, Эва Ставская, мать которой происходила из венецианской ветви семьи Контарини и передала своей маленькой дочери вместе со шрамом и знанием итальянского языка, свою красоту и свою несчастливую звезду. Где ты видел эту девушку, князь?' - кричал в глубине его мозга отчаянный голос отца. Это, случайно, не твоя роковая любовь из мрачного рыцарского замка, прекрасная фроляйн Эвелина Валленрод? Если это она, - внезапно подумал воевода, - тогда я, пожалуй, могу объяснить, почему она отклонила твое предложение о замужестве. Хотя могла бы сразу его принять и вернуться на родину, к отцу. Что же случилось с моей дорогой девочкой, что такое страшное случилось с ней в Мальборге, что она не захотела признаться мне там, поздно ночью на дворе Форбурга в том, кто она такая?!' - все так же отчаянно продолжал кричать голос в глубине его мозга.
   Он вытащил из кармана записку, попросил у прислуги перо и большими четкими буквами написал поверху, перечеркивая ровную вязь почерка князя: 'Это моя дочь, Эвелина Ставская, по матери из рода венецианских Контарини'. Затем свернул записку и положил ее возле своей тарелки. Слуга в очередной раз переменил ему тарелку и записка исчезла.
   Рано утром следующего дня воевода Ставский со своими людьми, в числе которых были Ганек и мрачный литвин Гунар, покинул гостеприимный двор мазовецких князей в Плоцке и продолжил свое путешествие в Мальборг.
   Неделю спустя, на постоялом дворе под стенами замка они узнали, что магистр и его светский двор покинули замок и отправились на запад страны. По мнению единственного оставшегося в замке из членов капитула, великого комтура Куно фон Лихтенштейна, с которым пан Ставский несколько раз встречался при польском дворе, они собирались вернуться в Мальборг несколько месяцев спустя, в начале следующего, 1406-го года.
   Донельзя огорченный таким поворотом дел воевода остался на несколько дней в замке, после чего, обсудив ситуацию со своими доверенными людьми, почел за лучшее вернуться в Краков. Оттуда, получив охранные грамоты короля и подробные инструкции Ставского, отправились на поиски Острожского несколько его слуг, проворный Ганек - в польское поместье князя, Остроленку, а мрачный литвин Гунар - в Литву.
  
  
  Королевский дворец в Вавеле, Краков,
  Польша, июнь 1405 г
  
   Через день после отъезда воеводы Ставского из Плоцка в Мальборг, в Краков неожиданно вернулся князь Острожский.
   Согласно договоренности, существовавшей при дворе короля, его доставили на аудиенцию в покои Владислава Ягелло немедленно. По мере того, как король сначала читал конфиденциальное послание великого магистра, а затем слушал сдержанный рапорт Острожского, его лицо наливалось краской, а к концу его стало угрожающе красно-лиловым. Несколько минут после того, как молодой человек закончил говорить, он молчал, борясь с приступом гнева, а когда нашел в себе силы заговорить, в его голосе прозвучала мрачная угроза:
  -Твоей ноги больше в этом замке не будет, Зигмунт! Так и заруби себя это на носу. Ты поедешь в Литву, к Витовту. Немедленно, завтра же утром! Если ты скажешь хоть слово возражения мне сейчас, я посажу тебя под замок в башню Вавеля! О расторжении помолвки я сообщу Конраду лично. Пусть ищет девчонке другого жениха.
  -Это невозможно, мой король, - негромко возразил Острожский. - Дело в том, что я ее скомпрометировал. Более того, я убил на дуэли ее дядю и лишил ее, таким образом, средств к существованию. Я просто обязан на ней жениться!
  -В таком случае, ты внесешь за нее вступительный взнос в монастырь и оплатишь полный пансион до конца жизни! - взорвался король. - И таким образом загладишь свою вину. Но не более! Ты слышал меня?
  -Я не могу так с ней поступить. Я порядочный человек!
  -А я нет! - закричал Ягайло. - Я научился этому у своего брата Витовта, и сейчас даже нахожу это полезным! Пан каштелян, распорядитесь позвать королевскую стражу! Князь Острожский отправляется в королевскую тюрьму. Там у него будет время подумать о христианском долге подданного подчиняться воле короля!
   Озадаченный пан Повала из Тачева, возглавлявший в этот день дворцовую стражу, отдал необходимые распоряжения своим людям. Когда князь Острожский, окруженный кольцом вооруженной охраны, вышел из покоев короля и прошел по длинному гулкому коридору, отделявшему королевские покои от официальной части Вавеля, в подвалах которого находилась дворцовая тюрьма, он поравнялся с ним и удивленно спросил:
  -Хотел бы я знать, что, черт возьми, здесь происходит?
  -Его величество Владислав Ягелло награждает меня за верную службу, - сказал Острожский, по лицу которого, по обыкновению, нельзя было прочитатать никаких эмоций.
  -Ты что же, натворил что-то в Мальборге? - догадался пан Повала.
  -Не в бровь, а в глаз.
  -Но что именно?! - недоумевал поляк. - Просто ума не приложу, что именно мог сделать ты, такой выдержанный и спокойный, такой, черт побери, идеальный, что Ягайло топал на тебя ногами и брызгал слюной!
  -Убил на поединке чести гневского комтура Валленрода и скомпрометировал его племянницу, а потом, чтобы поддержать реноме рыцарственного поляка, должен был с ней обручиться.
  -Ты шутишь? - не поверил пан Повала.
  -Какие уж тут шутки! - с непроницаемым лицом отвечал Острожский. - Дело пахнет подземельями Вавеля. Прощай, Повала, может быть, еще встретимся.
  -Да ты что?! - поразился поляк, не уловив саркастической нотки в тоне молодого князя. - Не может быть, чтобы все было так серьезно! Ягайло тебя любит. Он отойдет. Часок-другой, и я поведу тебя обратно во дворец. С большим удовольствием!
   Когда за ним захлопнулась дверь подземелья, лязгнули засовы, и в небольшой мрачной комнате с крохотным окошком на самом верху, возле потолка, стало темно, князь сел на убогий топчан, который отныне должен был стать его ложем на период, пока Ягайло не сменит гнев на милость, и задумался. Пойдет ли король на расторжение обручения, как обещал, или это была простая угроза? Если да, то эта новость несказанно обрадует Эвелину Валленрод, и он потеряет ее, потеряет навсегда, поскольку такой шанс представляется всего лишь раз в жизни. Острожский вскочил на ноги и в беспокойстве заходил взад-вперед по узкому пространству подвала. Черт возьми, он должен выбраться отсюда как можно скорее! Через два часа беспорядочного движения и томительного ожидания того, что дверь подвала внезапно распахнется и на пороге покажется улыбающийся пан Повала, который подмигнет ему и скажет: 'Ну, что я говорил?', обессиленный от навязчивых мыслей о потере Эвелины и собственной беспомощности в данной ситуации, мрачный Острожский вновь уселся на топчан, вытянул свои длинный ноги и постарался успокоиться.
   Король Владислав, наверняка, не захочет выставить себя посмешищем в глазах крестоносцев, расторгая своей волей это обручение. Значит, скорее всего, самое большее, что ему грозит за ослушание - неделя, может быть больше, в дворцовой тюрьме, пока король не придет в себя и не выпустит его на волю. В конце концов, философски попытался утешить себя он, это мизерная плата за то, чтобы получить в жены Эвелину.
   Однако расчеты князя не оправдались.
   Взбешенный неповиновением Острожского, которого старый король в глубине души считал почти что своим сыном, Владислав-Ягелло, под горячую руку, не послушав осторожного совета пана каштеляна, написал и отправил в замок письмо великому магистру, в котором в самых нелестных выражениях отзывался о методах братьев Ордена вести свои дела, в общем, и о том, что он своей королевской волей намерен расторгнуть спровоцированное крестоносцами обручение своего ближайшего родственника с племянницей безродного гневского комтура, в частности. Возможно, король даже добавил фразу о том, что сам князь в настоящее время содержится под стражей для того, чтобы пребывание взаперти немного прочистило его мозги.
   Письмо короля, о котором Ягайло пожалел сразу же после того, как оно было отправлено, было положено на стол великого магистра, чей двор в это время остановился в Ольштыне. Конрад фон Юнгинген внимательно прочитал его и собственноручно написал два письма в Краков, одно из них было адресовано королю Владиславу-Ягелло, другое - князю Острожскому.
   Результатом этой переписки стало то, что два месяца спустя с того дня, как его отвели в подземелье Вавеля, князь Острожский, наконец, наяву увидел, как, неимоверно скрипя, медленно поворачиваясь на петлях, открылась тяжелая дубовая дверь его застенка. На пороге появился пан Повала из Тачева, который вовсе не улыбался, а был серьезен и хмур.
  -Выходи, князь, - коротко сказал он. - Король ждет тебя в своей приемной.
   Острожский без возражений последовал за ним. Проведя его через анфиладу комнат и коридоров сразу в кабинет короля, сопровождаемые любопытными взглядами и приглушенным шушуканьем расфранченных вельмож и иностранных рыцарей и послов, сразу же узнавших хорошо известного при многих европейских дворах Острожского, пан Повала и его люди поклонились и бесшумно исчезли, как привидения.
   Едва взглянув на короля, Острожский понял, что тот неимоверно взволнован. Его сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
  -Ты свободен, - хмуро сказал король Владислав Ягелло. - Благодари бога и мою сестру Александру за то, что я так отходчив!
   Острожский в молчании поклонился.
  -Я получил письмо от Конрада фон Юнгингена, - дернув головой и не глядя на него, сообщил, помедлив, король Владисслав Ягелло. - Он пишет о недавней вспышке холеры в замке, от которой в одночасье скончалась почти четверть его придворных, среди которых была и фроляйн Эвелина Валленрод, твоя невеста. Вот письмо, которое магистр просил передать тебе лично.
   Острожский машинально принял из рук короля письмо, в то время, как смысл сказанного им еще медленно и постепенно доходил до его сознания. Письмо Конрада фон Юнгингена, немного суховатое, в его обычной манере, но, тем не менее, написанное с искренним сочувствием к его горю, заставило его с беспощадной ясностью осознать, что спешить в Мальборг ему больше не зачем.
   'Дорогой принц, - писал великий магистр, - я был искренне удивлен, когда в замок прибыл новый посол короля Владислава, который, увы, не показался мне не столь понимающим, не столь умным, и не столь образованным и галантным, как Вы. Однако, пути Господни неисповедимы, и мы должны с покорностью принимать все даруемое нам судьбой. Послание короля Польши тоже не обрадовало, но и не удивило меня. Признаться, с самого начала зарождения вашего романа я втайне опасался нечто подобного. В настоящий момент, видимо, и король, и Бог препятствуют вашему с Эвелиной союзу, посему я приступаю сейчас к наиболее болезненной части своего повествования. Дело в том, мой дорогой князь, что с я прискорбием должен сообщить Вам страшную весть: эпидемия холеры в этом году, столь обычная для весенне-летнего периода в этих землях, оказалась гибельной для прекрасной фроляйн Валленрод. После недели в лихорадке она скончалась на руках нашей дорогой леди Джейн, которая все это время самозабвенно ухаживала за нею, не отходя от ее постели. Похороны состоялись 3 марта сего года, и отныне она покоится на кладбище Мальборга, рядом со своим дядей, комтуром Карлом фон Валленрод. С прилагаемой к этому письму охранной грамотой магистра Вы можете вернуться в замок в любой момент, чтобы оплакать и отдать последнюю дань уважения даме своего сердца и вознести молитвы за ее душу перед Господом нашим в дворцовой часовне или в храме Святой Богородицы. Искренне Ваш, герцог Конрад фон Юнгинген. Написано в день 7 марта 1406 года от рождества Христова'.
   Острожский еще раз быстро пробежал глазами по строчкам письма, носившего, несомненно, приватный характер. Он не мог и не хотел поверить, что Эвелина мертва. В глубине души при воспоминании о ней сидела какая-то ноющая заноза, не желающая так просто исчезать из его сердца. Подобно влюбленным, описанным в древних легендах, он испытывал странное ощущение присутствия Эвелины в этом мире, словно изначальное знание души о том, что она жива. Возможно потому, что он просто не хотел верить в то, что ее больше нет, с мрачной иронией подумал он. Хотя странность была в том, что в смерть королевы Ядвиги, которую он так любил и уважал, в свое время он уверовал сразу, решительно и безоговорочно.
  -Ты не поедешь в Мальборг, - выждав некоторое время, кашлянув, сказал король.
   Острожский оторвался от своих мыслей и поднял голову.
  -Почему? - удивленно спросил он.
  -Потому что ты едешь к Витовту в Литву, в качестве моего эмиссара и координатора. Ты ведь сам хотел принять участие в его кампании после завершения своей миссии в Мальборге? Так вот, твоя миссия в Мальборге официально завершена. Я могу теперь оставить в замке обычного посла или не затрудняться вообще. Больше нет и личных причин, которые могут удерживать тебя в замке. Более того, - король порылся в своих бумагах на столе и протянул Острожскому на сей раз другое письмо. - Воевода Ставский уведомляет меня, что он нашел свою дочь и она в Литве. Я хочу, чтобы ты встретился с ней, а затем уже принимал какое-либо решение.
  -Выслушай меня! - рявкнул Ягайло, увидев, что Острожский поднял вверх ладонь, словно защищаясь от его слов. - Хотя бы посмотри на нее, а потом уже пошли к черту волю своего отца, покойной королевы и мою собственную! Если ты не захочешь на ней жениться, я не буду тебя принуждать. Я думаю, что это справедливо.
  -Благодарю вас, ваше величество! - Острожский сглотнул ставший в горле ком и как-то отрешенно подумал, что, может быть, Ягайло и прав, настаивая на том, чтобы он не ездил в Мальборг. Если он не увидит могилы Эвелины, он никогда не поверит, что она умерла. Он сохранит ее образ в своем сердце, поставит его рядом с образом покойной королевы, с которой они были так похожи, и будет возносить ей молитвы в глубине своей души, а не под холодными пустыми сводами церкви.
  -Отправляйся в Остроленку, - ворчливо сказал король, пристально следивший за различными оттенками чувств, сменявших друг друга на лице Острожского. - Отдохни там недельку, и как только будешь готов, возвращайся ко мне за бумагами к Витовту. Я хотел бы встретиться с тобой непосредственно перед твоим отъездом и обсудить несколько щекотливых вопросов, касающихся Витовта и твоей миссии к нему.
   Владислав-Ягелло отвернулся, давая таким образом понять, что аудиенция закончилась. Князь Острожский поклонился королю, развернулся и, бесшумный в своих мягких литовских сапогах, вышел в приемную.
  
  
  

Глава 20.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия,
  Польша, начало весны 1406 г
  
   Четыре дня спустя, загнав нескольких коней, Острожский приехал в свое поместье в Верхней Мазовии, и, не обращая внимания на удивленные восклицания слуг, пробежав наверх по ступеням лестницы, заперся в своей опочивальне. До самого вечера оттуда не донеслось ни единого звука. Обеспокоенная дворня ходила на цыпочках, прислушиваясь к каждому шороху.
   За ужином княгиня Раздивилл, старинная подруга матери Острожского, жившая в имении князя последние несколько лет со своей дочерью, кузиной князя, Эльжбетой Радзивилл, удивленно спросила, ни к кому не обращаясь, глядя на пустое кресло хозяина дома во главе стола:
  -Что же, молодой князь сегодня не ужинает с нами, надо полагать?
  -Его светлость нездоровы, - скупо сказал дворецкий, сделав знак слугам переменить блюда.
   Представительная, все еще не потерявшая своей царственной осанки и былой красоты, княгиня Радзивилл скептически приподняла бровь:
  -В его возрасте? Что же это могло с ним случиться? Упал с коня? Перепил?
  -Его светлость пробыл два месяца в королевской тюрьме, - возразил дворецкий, защищая своего хозяина.
   Княгиня Радзивилл фыркнула и положила на стол вилку:
  -В Вавеле, а не в застенках крестоносцев. Его там не били и не мучили, ведь правда? Придумай что-нибудь другое, более убедительное, иначе после ужина я лично пойду навестить нашего невежливого хозяина, и тогда он ответит на все мои вопросы в полной мере.
  -Его светлость получили неприятное известие, - неохотно приоткрыл завесу тайны дворецкий, не глядя на княгиню.
  -Известие? - недоверчиво переспросила старая княгиня. - Откуда, хотела бы я знать? Что-то я не видела в замке королевских курьеров!
  -Письмо, - коротко сказал дворецкий. - Его светлость держал в руках письмо.
  -И что же это за письмо? - не сдавалась княгиня.
  -Я не знаю, - пожал плечами дворецкий. - Оно было написано по-немецки.
  -Мама, перестаньте его мучить! - возмутилась Эльжбета Радзивилл. - Он и по-польски-то читать не умеет, что вы от него хотите?
  -Деточка, я живу на свете гораздо дольше, чем ты, - живо перебила ее княгиня со снисходительной улыбкой, - и знаю, что даже если прислуга не умеет читать, она прекрасно осведомлена обо всех делах своих господ, причем, порой лучше, чем они сами. Так что, Войтех, уберите со своей физиономии то глупое выражение, которое вы напустили для того, чтобы меня обмануть, и скажите мне немедленно, в чем дело. Я уверена, вы все знаете. Не вынуждайте меня на крайние меры.
  -Какие меры вы считаете крайними, мама? - спросила Эльжбета Радзивилл, едва удерживаясь от смеха, глядя на обеспокоенное лицо Войтеха, с опаской присматривающегося к княгине.
   Княгиня Радзивилл в свою очередь задумчиво посмотрела на Войтеха.
  -Можно поджарить ему пятки, - с сомнением сказала она, - как это делают наши друзья европейские рыцари, но Войтех, судя по всему, крепкий орешек, он может и не сказать.
   Старый дворецкий Остроленки, служивший еще покойной княгине Острожской, побледнел и попятился.
  -Бог с вами, ваша милость! - скороговоркой сказал он. - Что это вы такое говорите? Конечно же, я скажу вам, что случилось, и не потому что вы так шутите, а потому что я сам обеспокоен.
  -Ну, тогда поспеши, - благодушно сказала княгиня, сменяя гнев на милость. - А то мне уже и спать пора.
  -Его светлость господин князь получили письмо из Мальборга, в котором написано, что та девушка из замка, на которой он собирался жениться, умерла во время эпидемии холеры. По мне-то, оно все к лучшему, - добавил он, - но молодой князь уж больно убивается по этой паненке.
  -О господи! - вскричала, побледнев, Эльжбета Раздивилл, вскакивая на ноги. - Эвелина Валленрод, первая красавица Мальборга, умерла от холеры? Поверить не могу! Зигмунт был так в нее влюблен!
  -Он даже пошел за нее в дворцовую тюрьму, рискнул расположением короля и своей карьерой,- заметила княгиня, качая головой. - Похоже, дело серьезное. Ты уверен, Войтех, что не ошибаешься?
  -Как можно, ваша милость! - поспешно сказал дворецкий. - Все так, как я вам сказал.
  -Я пойду к нему!
   Эльжбета оттолкнула стул, упавший на пол и, подобрав полы своей длинной юбки, выбежала из столовой, столкнувшись в дверях с входившим в зал князем. Машинально пробормотав извинение, она помчалась по коридору, но осознав, кого именно она встретила, резко остановилась, словно натолкнувшись на невидимую преграду, развернулась и бросилась обратно. Вбежав в столовую, она с изумлением увидела княгиню Радзивилл и Острожского, спокойно, как ни в чем не бывало, сидевших за столом и беседующих о погоде.
  -Зигмунт! - с укором вскричала он, плюхаясь на свое место несколько более развязно, чем полагалось приличной девушке, - почему ты нам ничего не сказал!
  -Твои манеры с возрастом только ухудшаются, дорогая! - заметила княгиня Радзивилл, качая головой. - Князь может подумать, что ты дурно воспитана.
  -Ничего подобного, - невозмутимо уверил ее Острожский. - У меня довольно богатый опыт общения с Эльжбетой, и я стараюсь не обращать внимания на ее манеры. В конце концов, на приеме у мазовецких князей она вела себя безукоризненно, и даже покорила сердце одного знатного немецкого барона. Кстати, я пригласил его в гости, княгиня. Надеюсь, вы не будете возражать?
  -С какой стати? - удивилась княгиня. - Я с удовольствием посмотрю на человека, который воспринял мою невыносимую Эльжбету так серьезно.
  -Вы просто пара идиотов, играющих пошлое представление 'ничего не случилось'!
   Эльжбета с возмущением посмотрела на свою мать и своего любимого кузена и отбросила с лица упавшую прядь темных волос.
  -Ты знаешь, Зигмунт, - обращаясь к Острожскому, сказала она. - Я вывела в твоем саду новую породу роз. С большими прекрасными белыми цветами, самыми большими по размеру цветами, которые я когда-либо видела. Я назвала их в честь твоей невесты, этой девушки из замка, которую ты любил.
  -Эльжбета! - резко одернула дочь княгиня Радзивилл, заметив, как при этих простых словах исказилось от боли красивое лицо молодого князя. - Будь милосердна! Дай ему хоть на минуту ее забыть!
  -Забыть?! - закричала Эльжбета матери в лицо. - А ты уверена, что ему нужно именно это?
  -Ну, вот что! - уже не на шутку рассердилась княгиня. - Немедленно выйди вон! Я не собираюсь с тобой препираться!
   Высоко подняв голову, Эльжбета выскочила из столовой, громко захлопнув за собой дверь в знак возмущения.
   Поздно ночью, не в силах заснуть, она вышла на просторную террасу господского дома, спустилась по ступеням в сад и прошла между рядами цветущих кустов и деревьев на небольшую балюстраду, устроенную князем, когда он перестраивал старый дом матери на европейский манер. Эта балюстрада представляла собой своеобразную открытую террасу, нависавшую над обрывом с видневшимися далеко внизу деревьями и лентой мерцающей серебром реки. Подойдя к перилам балюстрады, она перегнулась через них и глубоко вдохнула чистый холодный ночной воздух.
  -Смотри не свались! - раздался за ее спиной негромкий голос Острожского.
   Эльжбета вздрогнула и быстро обернулась.
  -Ты не спишь!
   Молодой князь сидел на садовой скамье в тени, отбрасываемой большим кустом сирени. Он был в белой сатиновой рубашке с открытым воротом, отделанным кружевами, и в светлых, сшитых из выделанной лосиной кожи литовских штанах, с непокрытой головой. Даже при взгляде на него Эльжбете стало холодно. Сама она перед тем, как выйти в сад, накинула поверх своей одежды украшенный мехом горностая темно-вишневый плащ.
  -Ты простудишься! - немного погодя заметила Эльжбета, садясь рядом с ним на скамью. - Поедешь к Витовту с лихорадкой, а по дороге, чего доброго, вообще сляжешь. Так и загнешься в какой-нибудь захудалой корчме!
   Помолчала, ожидая ответа, но так как князь не отзывался, снова начала говорить сама.
  -Она была очень красивая, Зигмунт?
   Острожский повернул в ее сторону свой чеканный профиль, и Эльжбета поразилась выражению отрешенности на его лице.
  -Да, - скупо сказал он. - Как та роза, которую ты вырастила в саду. Я видел ее сегодня днем.
  -Она любила цветы? - спросила Эльжбета, желая отвлечь его от грустных мыслей, которые вызывали странную задумчивость на его обычно непроницаемом лице.
  -Цветы? - рассеянно переспросил Острожский. - Да, конечно.
   И тут же вспомнил, с каким брезгливым безразличием Эвелина выбрасывала огромные букеты цветов, подносимых ей поклонниками ее красоты на турнирах. Розовые розы, которые обычно дарил ей комтур Валленрод, она просто относила в свою любимую маленькую часовню св. Николая на Нижнем дворе замка. Такая же участь постигла корзины великолепных красных роз, которые Острожский специально для нее привез из Остроленки в последний раз. Зато букет простых полевых цветов, наспех собранный им во время одной из загородных прогулок, доставил ей искреннее удовольствие, и он до сих пор с замиранием сердца вспоминает ее улыбку, подаренную ему, когда она прижала букет к груди и почти зарылась в него лицом, вдыхая ароматы луга и поля.
   Он чуть не застонал от бессилия вслух. Она не могла умереть! Он бы почувствовал это. Боль не разрывала с такой силой его сердце на куски, когда он узнал о смерти обожаемой им со всем пылом пятнадцатилетнего юнца королевы.
   Эльжбета с жалостью смотрела на тени, скользившие по его лицу.
  -Можно мне поехать с тобой в Литву? - наконец спросила она.
  -Что ты там будешь делать? - очнулся от своих мыслей князь. - Пойдешь навестить Марину Верех? А впрочем, король что-то говорил мне о том, что в Литве сейчас дочь воеводы Ставского, твоя подруга, кажется?
   -Дядя нашел Эву? - ахнула Эльжбета, в порыве чувств вскакивая с лавки и начиная тормошить Острожского, одновременно засыпая его беспорядочными вопросами: - Где? Когда? Откуда ты знаешь?
   Лицо ее разрумянилось от возбуждения, темные глаза блестели, как звезды. Молодой князь не разделял ее энтузиазма.
  -Мне сообщил об этом король, - сухо ответил ей он. - Владислав Ягелло хочет, что бы во время моей поездки в Литву я встретился с ней, и, если я уважаю волю моего покойного отца, королевы и его собственную, на ней женился.
   Эльжбета вздохнула, но ничего не сказала.
   Некоторое время они молчали, Эльжбета смотрела в небо, разглядывая яркие звезды, и думала о том, что больше всего на свете она хотела бы уметь поворачивать время вспять.
  -Могу ли я чем-нибудь тебе помочь? - помедлив, осторожно спросила она, нарушая затянувшееся молчание. - Тебя ведь беспокоит что-то другое, правда, Зигмунт? Не спорь со мной, я же вижу, я колдунья.
   Острожский повернулся к ней и посмотрел на нее внимательнее, в его темных глазах появилось странное выражение раздумья и нерешительности. Эльжбета видела, что он колеблется, но, тем не менее, он спросил:
  -Ты помнишь дочь воеводы Ставского?
  -Эву? - переспросила Эльжбета с удивлением. - Конечно, помню! Она была моей лучшей подругой, и я сразу скажу, что, как и воевода Ставский, я ни капли не верю в тот идиотский слух, который распространяет о ней эта вредная красотка Марина Верех! Мы были с Эвой как сестры. И я уверена, что случись ей влюбиться, пусть даже в крестоносца, она бы не сказала об этом никому, но сказала бы мне! Зигмунт, у нее не было никакого романа, поверь мне! С ней случилось несчастье.
  -Ты знаешь, - с внезапным вдохновением добавила она, искоса взглянув на ставшее непроницаемым при тех похвалах, которые она расточала подруге, лицо Острожского. - Я уверена, что если бы Эва была жива и ты встретился с ней сейчас, ты бы влюбился в нее без памяти и даже смотреть не захотел на какую-то там красавицу из рыцарского замка! Эва была не только красивая, она была, - Эльжбета запнулась, пытаясь подобрать правильное слово. - Она была необыкновенная. И она была твоей невестой, не так ли?
  -Уже вторая невеста, - вздохнул Острожский, - которая исчезает после обручения. В следующий раз я не буду размениваться на формальности.
  -Почему ты спросил меня об Эве? - со смутным подозрением проговорила Эльжбета, не спуская пристального взгляда с его лица. - Ты ведь и знать ее не хотел с тех пор, как влюбился в свою зазнобу из Мальборкг. Или ты передумал и решил последовать воле короля?
  -У меня есть подозрение, - задумчиво сказал Острожский, - но я не уверен. Могла бы ты описать мне панну Ставскую?
  -Описать? - протянула вслед за ним Эльжбета без особого энтузиазма. - Когда она изчезла, ей было лет 14-15. Не думаю, что за прошедшие с тех пор три-четыре года она сильно изменилась, может быть, стала еще красивее, как всегда утверждала моя мать. Ну, она блондинка с таким редким цветом волос - серебристо-золотым, очень светлая кожа, белая, как мрамор, темные брови и светлые, серо-голубые глаза, тоже странные, радужка голубая, как холодная речная вода, и на ней словно мелкие серые камешки. Примерно моего роста, примерно моей комплекции, но не поручусь за это, в детстве она была тоненькой, как веточка. И красивая, Зигунт, очень красивая. В пятнадцать лет я была все еще большеротой длинноногой лягушкой, а она уже была красивой. Спроси мою мать. Она говорила по-немецки безукоризненно, словно родилась и выросла не в Польше, а в Прусии.
  -Так же хорошо, как ты? - спросил князь, все это время внимательно слушавший ее.
  -Даже лучше! Мы учили язык вместе. По каким-то причинам, воевода Ставский придавал этому большое значение. И еще, он учил ее драться.
  -Что ты имеешь в виду? - удивился Острожский.
   Эльжбета замялась.
  -Его человек, литовец или русский, я не уверена, учил Эву драться на мечах, она хорошо стреляла из лука, великолепно ездила верхом. Ума не приложу, зачем ей это надо было?
  -Существовало ли что-то, что могло связывать ее с Литвой? - тщательно подбирая слова, спросил князь.
  -С Литвой? - Эльжбета пожала плечами. - Не знаю. Может быть, наша семья? Мама, помнится, ее любила, и когда мы были поменьше, Эва часто жила у нас в Раздивиллово. Ты же знаешь, наверное, что у нее не было матери?
  -А что с ней случилось? - несколько рассеянно спросил Острожский, после последних слов Эльжбеты казалось, теряя интерес к разговору.
  -Не помню точно. Знаю только, что она умерла, когда Эва была совсем малышкой. По матери она была кузиной этой расфуфыренной новгородке, Марине Верех. Они и гостили у сестры воеводы в Ольштыне вместе, Марина и Эва, когда случилось несчастье.
   Острожский снова заинтересовался, упоминание Новгорода вызвало у него в памяти какую-то непонятную тревогу. Он нахмурил брови, и некоторое время о чем-то напряженно раздумывал. Затаив дыхание, Эльжбета смотрела на него, с нетерпением ожидая следующего вопроса.
  -Значит, жена Ставского была русской? - наконец скупо спросил князь. - Сестрой матери Марины Верех?
  -Нет, - теперь уже Эльжбета наморщила лоб. - Насколько я помню, она была сестрой ее отца. Они тогда жили в Новгороде Великом и оттуда же воевода ее и привез. Эва рассказывала мне, что она пару раз гостила у бабки с дедом в Новгороде, они ее очень любили, потому что Эва была очень похожа на мать, ну просто вылитый портрет. О! Я вспомнила!
   Эльжбета с триумфом посмотрела на Острожского.
  -Я вспомнила! Это все время вертелось у меня в голове, но я никак не могла понять, что именно. Бабка у Эвы была итальянкой! Она научила ее говорить на своем языке.
   К вящему удивлению Эльжбеты, это сообщение произвело неожиданно сильный эффект на ее невозмутимого кузена. Он вскочил на ноги, схватился за голову и в буквальном смысле слова простонал:
  -Боже мой, какой же я глупец! Господи, что за слепым ослом я был все это время! Она же сама мне сказала! Эва Ставская! Ну, конечно же, Эвелина! Эвелина - это полный вариант ее имени, не так ли?
  -Что такое? - закричала Эльжбета. - Ты что, видел Эву?
   Острожский оставил в покое свою шевелюру и лихорадочно, взад-вперед, прошелся по балюстраде, задевая на ходу ветки сиреневого куста, росшего на краю террасы.
  -Да скажи ты мне все толком, черт побери! - не выдержала Эльжбета, хватая его за руку и насильно усаживая на прежнее место, рядом с собой на скамью. - Что происходит?
  -Ты знаешь комтура Валленрода? - снова вскочил на ноги Острожский, возобновляя свои бесконечные хождения по террасе.
   Эльжбета задумалась.
  -Он, случайно, не из Гневно? - наконец, неуверенно спросила она. - Это не сосед воеводы по его силезскому поместью в Ставицах? Такой здоровый мужик, лет, может, под пятьдесят, или больше.
  -Это он!
   Острожский остановился.
  -Что ты знаешь о нем?
   Эльжбета привычным движением пожала плечами.
  -А что я должна о нем знать? Мерзкий тип, на мой взгляд. Помню, он часто гостил у воеводы в Ставицах, и пан Адам заставлял нас с Эвой быть любезными с ним. Он еще все время смотрел на Эву как кот на сметану и привозил ей подарочки, то бусы какие-то, то зеркальце с лентой, то ларчик резной, такой, знаешь, как у немцев принято. О! Послушай, - Эльжбета тоже вскочила на ноги. - Эта твоя пассия из замка, Эвелина Валленрод, случайно, ему не родственница?
  -Он называл ее своей племянницей, но она ею не была, - медленно и очень спокойно ответил Острожский и опустился на лавку. Его подвижное лицо вдруг окаменело так, что показалось Эльжбете маской.
  - Вот и все, фроляйн Валленрод, я и разгадал вашу тайну, - с горечью добавил он, помолчав. - К сожалению, слишком поздно, Эвелина. Слишком поздно!
   Эльжбета сбегала в дом и принесла бутылку вина и бокалы. Плеснув в один из них вина, подала его кузену.
  -На, выпей!
   Налила в другой бокал вина для себя, залпом выпила его и, почувствовав прилив храбрости, сказала:
  -Я давно уже об этом думала. Если бы хоть кто-то захотел меня слушать, я сказала бы, что комтур Валленрод был самой подозрительной фигурой для меня с самого начала. Это ведь он украл Эву, правда? Поэтому то и никто не просил за нее выкуп, она как в воду канула. Но что эта твоя роковая любовь из замка и Эва могут быть как-то связаны между собой, мне и в голову не могло придти! Значит, ты влюбился в свою собственную невесту? Вот здорово!
  -Охолонь!
   Выпив свой бокал, Острожский налил себе еще, а также налил вина в бокал, протянутый ему к Эльжбетой.
  -Теперь послушай, дорогая моя кузиночка, - хмуро сказал он. - Комтур Валленрод украл Эвелину совсем не для того, чтобы заменить ей отца. Судя по тому, что я слышал, он ее бил и насиловал, добиваясь повиновения и, в конце концов, в этом преуспел.
   Эльжбета сдавленно вскрикнула и тут же зажала рукой рот, глядя, не отрываясь, на Острожского огромными, широко открытыми от ужаса темными глазами.
  -О том, что Эвелина Валленрод - дочь воеводы Ставского, знают, на сегодняшний момент двое, ты и я. Я не хочу, чтобы об этом узнал кто-то еще. Если бы не эта эпидемия холеры, я бы вернулся в замок, женился на ней и покрыл бы всю эту историю завесой добропорядочности и законности.
  -Ты хочешь сказать, - медленно произнесла Эльжбета, - что ты женился бы на ней даже после того, что сделал с ней комтур Валленрод?
  -Только не закатывай глаза, Эли! - сердито сказал князь. - Что же тут можно поделать, если я такой же сумасшедший, как мой отец!
  -Ты - благородный человек, Зигмунт! - с чувством сказала Эльжбета, наливая себе еще вина.
  -Я вовсе не вел себя благородно по отношению к Эвелине, - заметил Острожский, отбирая у нее бутылку.
  -Да, я помню, - сказала Эльжбета, поспешно допивая вино из бокала. - Ты говорил что-то о том, что ты шантажом заставил ее пойти на обручение. Хотя я ума не приложу, зачем тебе это понадобилось? Она же просто мечтала в свое время быть твоей женой. Все уши прожужжала мне, какой ты распрекрасный после той вашей встречи в имении Ставских, когда ваш мудрый король и ее папаша решили вас, наконец, познакомить. Ну помнишь, накануне того самого похода Витовта на татар.
  -Не помню, - покачал головой князь, выглядевший удивленным ее словами.
  -О господи! - рассердилась Эльжбета, обнаружив, что бутылка исчезла. - Ну, цветочки она там, что ли собирала на поле, не помню уже, а ты, молодой и красивый, на коне проскакал и то ли помахал, то ли улыбнулся ей на прощание.
  -Постой-постой!
   Чистый лоб Острожского пересекла глубокая вертикальная морщина. Нахмурив темные четкие брови, он напряженно вспоминал, пытаясь ухватиться за конец каких-то беспорядочных воспоминаний, хаотично роившихся у него в мозгу. Двенадцатилетняя девочка с длинными светлыми волосами, собирающая в поле маки, а затем подарившая свой букет ему.
  -Вспомнил? - поинтересовалась Эльжбета. - Так после этого она не ела-не спала, все о своем прекрасном женихе думала, и мне, бедной, рассказывала. Был у воеводы среди людей один литвин, ее воспитатель, так она с ним часами могла говорить про Литву и обсуждать это его идиотское мероприятие под названием Крымского похода. Это, кстати, и было второй причиной, по которой я не верила в россказни о крестоносце-любовнике. Эва говорила и думала только о своем красивом литовском женихе.
   Она внезапно замолкла и уставилась на сидящего, опустив голову, князя.
  -Но почему она не сказала тебе, кто она такая? - недоумевала Эльжбета, думая вслух. - Почему она не попросила помощи у тебя как у представителя польского короля, если уж она не могла сложить два и два и сообразить, что ее литовский жених князь Корибут может носить другой титул в Польше.
  -Она прекрасно знала, кто я такой, - горечью произнес Острожский, поднимая голову. - Я сам сказал ей это, когда она впервые заинтересовалась мной для того, чтобы использовать меня и убежать из замка. Она держалась безукоризненно, мне бы и в голову не пришло, что она не избалованная племянница гневского комтура, которой разве что луны с неба не хватает в жизни. Было чистым везением, что один из оружейников, с которым я подружился в замке, оказался поляком из числа тех, кто пришел в замок с веревкой на шее, а затем своим мастерством выбился в люди. Он и просил мне ей помочь, он знал, что она из Польши, но не знал ее имени. Все мои попытки выбить из Эвелины имя ее отца, чтобы найти ее родных, закончились ничем. Знаешь почему?
  -Догадываюсь, - вздохнула Эльжбета и странным голосом, помолчав, добавила: - Мне кажется, я даже знаю, почему эта твоя Эвелина Валленрод, если она на самом деле Эва, так с тобой себя вела.
   Князь покачал головой, словно заранее, прежде, чем слова были сказаны, уже сомневаясь в них, но, тем не менее, спросил:
  -И почему же?
  -Ты, наверное, и сам догадался, да? - упавшим голосом сказала Эльжбета. - Проклятая гордыня! Если бы на твоем месте посла в замке был кто-то другой, она бы открыла ему свое имя и просила бы о помощи. Но это был ты, великолепный жених, обожаемый ею, когда она была девчонкой, почти идол, которому она поклонялась! Она просто не в состоянии была перенести жалость и презрение, когда бы ты узнал всю правду о том, что случилось с ней.
  -Ты фантазируешь, Эльжбета, - сухо сказал князь, дождавшись, пока она закончит. - К тому времени, когда я встретил ее в замке, у Эвелины больше не было никаких романтических грез. Ей внушали глубокую антипатию все мужчины без исключения. Она играла моими чувствами к ней потому, что хотела, чтобы я увез ее из замка и помог добраться до Литвы. Вот и все причины, толкнувшие ее в мою постель.
  -Так ты с ней еще и спал?! - в ужасе вскричала Эльжбета.
  -Я же говорил тебе, что я не святой, - заметил Острожский. - Она предложила мне эту сделку, а я был так влюблен и не имел ни малейшего шанса завоевать ее любовь, что с отчаянья готов был зацепиться за малейший предлог остаться рядом с ней.
  -Вот это да!
   Эльжбета с потрясенным видом огляделась по сторонам, провела ладонью по глазам и снова уставилась на Острожского.
  -Слушай, а это мне не снится, часом?
  -Может быть, еще выпьешь? - предложил князь.
  -А что, еще что-то осталось?
  -В твоем распоряжении весь винный погреб Остроленки, - заверил ее Острожский.
  -Ты меня споить хочешь? - обиделась Эльжбета. - Чтобы я забыла тебе напомнить, что дядя Адам тоже имеет право знать, что случилось с Эвой.
  -Ах, да! - спохватился Острожский. - Король передал мне письмо от воеводы, которое тот оставил для меня при мазовецком дворе два месяца назад. Я сунул его в карман камзола, не читая, и забыл о нем.
  -Где камзол? - деловито спросила Эльжбета. - Лопух несчастный!
   Острожский нагнулся и пошарил в темноте руками по траве в радиусе сначала метра, затем двух метров от себя. Когда он, наконец, нашел сброшенный им вчера вечером прямо на землю камзол, Эльжбета коршуном набросилась на него, проверяя подряд все карманы. Смятое письмо воеводы Ставского обнаружилось почти сразу. Острожский развернул сложенный вчетверо лист плотной бумаги, в свете поданного ему Эльжбетой факела увидел написанные воеводой поперек его письма несколько строк и глубоко вздохнул.
  -Что там? - нетерпеливо спросила литвинка.
   Острожский протянул ей письмо.
  -Я должен ехать в Ставицы, - помедлив, сказал он. - Судя по всему, воевода ничего не знает об эпидемии холеры в замке. Иначе бы он так уверенно не обещал королю, что его дочь в Литве.
  
  
  Ставицы,
  Королевство Верхняя Мазовия, весна 1406 г
  
   Воевода Ставский находился в имении под Плоцком, когда ему неожиданно доложили о приезде князя Острожского. Прошло почти три месяца после того, как он оставил ему свой ответ на заданный князем в письме вопрос, а затем узнал, что за самовольную помолвку с племянницей комтура Валленрода король отправил своего ослушавшегося протеже в подземелья Вавеля. Отложив в сторону черновик послания, которое он писал королю по поводу отъезда за дочерью в Литву, он поднялся и поспешил навстречу вошедшему в залу князю.
  -Рад вас видеть, Острожский! - с чувством сказал он, раскрывая объятья и обнимая широкие плечи молодого человека.
  -Я получил ваше письмо, - глухим от усталости голосом сказал князь.
   Воевода Ставский всплеснул руками.
  -Только сейчас?
  -Несколько дней назад, - пояснил Острожский, оглядываясь по сторонам в поисках кресла. - Могу я присесть? Я был в седле больше четырех суток.
  -Конечно же! - засуетился вовевода. - Славек, принеси нам пива и распорядись накрыть стол на двоих в большой зале. Да пошевелись!
  -Господи, как я счастлив, князь! - после этого заявил он, вскакивая с лавки, на которую он было присел, так как не мог оставаться спокойным при мысли о том, что теперь-то уж Острожский, которого король выпустил, наконец, из тюрьмы, поедет в замок за своей невестой и привезет ему назад любимую дочь. - Где только были мои глаза, когда я увидел эту девушку в замке в первый раз! Она же - вылитый портрет ее матери, моей обожаемой Анастасии! Пойдемте, князь, я хочу вам что-то показать.
   Он подскочил к Острожскому, почти силой поднял его с лавки и увлек за собой в глубину своей опочивальни, в дальнем углу которой оказалась небольшая дверца. Воевода открыл ее ключом, который он носил на золотистом шнурке на шее, и, распахнув дверцу, вошел в нее, предварительно нагнув голову под низкой притолокой. Не задавая лишних вопросов, Острожский последовал за ним. Распрямившись в небольшой комнатке, оказавшейся перед ним, он замер от удивления, на секунду потеряв дар речи. Всю переднюю стену помещения занимал большой портрет, тщательно выполненный неизвестным талантливым художником. На нем была изображена молодая девушка в богатой европейской одежде с длинными золотистыми волосами, свободно ниспадавшими ей на плечи и грудь. Прекрасное, совершенное лицо Эвелины смотрело на Острожского с портрета, заставив на секунду усомниться в реальности происходящего. Единственное различие портрета с оригиналом было в том, что волосы Эвелины были на несколько тонов светлее по цвету. Воевода созерцал изумленное выражение, появившееся на лице молодого человека с понимающей улыбкой, видя, какое огромное впечатление произвел на него портрет из потайной комнаты.
  -Это моя покойная жена, мать Эвы, - нарушив молчание, сказал он. - Портрет был сделан в Италии 30 лет назад. Здесь она примерно в возрасте Эвелины.
   По-прежнему не проронив ни слова, Острожский еще некоторое время рассматривал удивительный портрет, в котором слились воедино образы двух ушедших из мира прекрасных женщин, горячо любимых их мужчинами, сердца которых были навсегда разбиты их ранней кончиной. Потом, внешне спокойный и выдержанный, закаменевший от горя еще несколько дней назад, после получения письма магистра, обернулся к Ставскому и спросил:
  -Почему вы не показали мне этот портрет раньше, пан воевода?!
   Ставский сокрушенно вздохнул. Неподвижное, против обыкновения, принявшее пепельно-серый от усталости оттенок, лицо Острожского внушало ему какие-то смутные опасения.
  -Помните, накануне вашего отъезда в Мальборг с миссией короля, я предлагал вам это. Тогда вы еще сказали, что не помните Эвы в лицо. Вы отказались. Поэтому я посчитал это бесполезным, вы не любили мою дочь, да вы и не могли ее любить, вы видели ее лишь раз в жизни, когда она была еще девчонкой. Я полагал, что этот брак был для вас лишь данью памяти вашего отца и покойной королевы и вы, простите меня, князь, даже испытывали некоторое облегчение, что моя дочь исчезла, и никто не может принудить вас на выполнение воли покойных родителей.
   Острожский вздохнул и отвернулся от портрета. В словах старого воеводы была жестокая правда. Нагнув голову, он прошел через низкую дверцу назад в опочивальню и остановился у высокого окна, устремив бессмысленный взор на колышущиеся от ветра кроны тополей. Сколько 'если' управляет нашей жизнью, с горечью думал он. Если бы он знал, что Эвелина - дочь Ставского, если бы он увидел портрет раньше, сумел бы он ее спасти? Изменилось ли бы что-то от этого? Эвелина знала, кто он такой с самого начала, и она явно не хотела, чтобы он узнал, кто такая она. Хотя судьба давала ему столько поводов догадаться об этом! Один подслушанный ночью на дворе Форбурга разговор чего стоил! Воистину, если господь хочет наказать, он лишает нас разума!
  -Мне очень жаль, князь, - раздался за его спиной голос воеводы Ставского. - Я как-то привык к мысли, что эта комната и портрет в ней принадлежат мне одному, и я не с кем не хотел их делить.
  -Когда вы собираетесь в Мальборг? - помедлив, с замиранием сердца спросил он.
  -В Мальборг? - переспросил Острожский, не отрывая взгляда от волнующегося зеленого моря за окном и думая о чем-то своем.
  -Да, в Мальборг, - несколько раздраженно повторил воевода. - За Эвелиной.
   Острожский резко отвернулся от окна, его темные глаза блеснули и погасли.
  -Вы действительно ничего не знаете, Ставский? - через минуту, справившись со своей болью, спросил он, глядя в расширившиеся от страшного предчувствия глаза воеводы.
  -Что я должен знать? - рассердился Ставский, в душе которого с каждым словом молодого человека стремительно нарастала тревога.
  -Вот это письмо, - запнувшись, медленно сказал Острожский, протягивая поляку свернутый в трубку свиток с личной печатью магистра, - я получил из рук короля в день своего освобождения из Вавеля. Прочтите его, я просто не в состоянии сделать это снова.
   Воевода Ставский выхватил из рук Острожского письмо, развернул свиток и поднес его к глазам.
  -Я не верю! - глухо сказал он, дочитав послание Конрада фон Юнгингена до конца.
   С тихим шелестом свиток пергамента выпал из его рук на пол.
  -Проклятые крыжаки снова лгут!
  -Зачем? - спросил Острожский. - Старый магистр лично повел Эвелину к священнику, присутствовал при церемонии обручения, дал согласие на наш брак. Зачем ему лгать?
  -А это что? - воевода поднял с полу второй свиток, выпавший при падении первого письма. Он был значительно тяжелее самого письма, поскольку на коротком золотистом шнурке, прикрепленном к нему, висела тяжелая личная печать самого Конрада фон Юнгингена.
   Острожский мельком взглянул на свиток.
  -Охранная грамота магистра, - коротко сказал он. - Конрад приложил ее, чтобы я смог приехать в замок на могилу Эвелины.
  -Вы поедете? - помедлив, спросил воевода.
  -Нет! - быстро сказал Острожский. - Я не могу, я просто не в состоянии ехать в замок сейчас. Кроме того, король посылает меня к Витовту, в Литву.
   Предупреждая готовый сорваться с уст Ставского вопрос, он с горечью добавил:
  -Я просил у Конрада в качестве личного одолжения забрать тело Эвелины и похоронить ее в Остроленке. Магистр отказал, мы были всего лишь обручены, не женаты. По их правилам, она все еще принадлежит Ордену.
  -Черт бы их побрал! Дьяволы! - разразился градом проклятий всегда такой спокойный воевода Ставский. - Даже похоронить ее не дадут по-человечески! Будь они прокляты, душегубы!
  -Вы абсолютно уверены, что не хотите поехать в замок? - через некоторое время, немного успокоившись и придя в себя, спросил он, внимательно глядя на бледное лицо Острожского.
   Молодой человек все так же неподвижно стоял у окна и взор его, устремленный через стекло на зеленую листву сада, был все также неподвижен и мрачен.
  -Да, - односложно повторил он, не меняя позы.
   Воевода помедлил, словно раздумывая, стоит ли говорить об этом, а потом, понизив голос, все-таки спросил:
  -Вы не хотите проститься с ней?
  -Нет! - снова сказал Острожский. - В моем сердце она осталась живой, я не хочу с ней прощаться. - Его слова падали тяжело, как камни. - К тому же, поехав в замок, каждый угол в котором напоминает мне о ней, я не смогу заставить себя увидеть ее могилу. Я предпочитаю верить в то, что она жива!
  -На охранной грамоте не проставлено имя, - помедлив, добавил он, не глядя на Ставского. - Вы можете воспользоваться ею, пан воевода, чтобы побывать на ее могиле.
  -Нет!
   Ставский с шумом выдохнул из себя воздух. Он не хотел видеть могилы любимой дочери. Он просто не смог бы этого перенести. Сам того не подозревая, молодой князь высказал вслух его потаенные мысли.
  -Это правда, что вы убили на поединке Валленрода? - помолчав, неожиданно для Острожского спросил он.
  -Да, - сказал князь без всяких эмоций, не поворачиваясь от окна.
  -Почему? - почти шепотом спросил воевода.
   На застывшем лице Острожского мелькнула слабая тень. Обернувшись от окна, он взглянул на Ставского в упор.
  -Потому что он застал нас с Эвелиной вдвоем, в спальне в глухом конце Среднего замка. Вы можете сами догадаться, чем мы там занимались.
   Лицо воеводы на секунду вспыхнуло гневным румянцем, но он тут же справился с собой и, стараясь держаться в рамках приличий, официально, словно Острожский просил у него руки дочери, спросил:
  -Вы любили Эву?
   Молодой человек усмехнулся и отошел от окна.
  -Любил? - горько спросил он, вскинув глаза на воеводу Ставского. - Так просто? Это было безумием, Ставский, это словно отрава, медленно разъедающая ваше сердце. Любил? Замечательное чувство: солнечный день, ослепительное счастье, переливающееся через края. Возможно, для кого-то существует такая любовь. Для меня же она стала отчаяньем, горечью и безысходностью, жалкой подачкой, словно брошенная собаке за службу кость! Да, я ее любил, любил так, что благословлял каждый нож безразличия, который она втыкала мне в сердце. А теперь, когда она умерла и унесла с собой в могилу мою душу, как я буду жить без нее, я, черт возьми, понятия не имею! Я не поеду в замок, ни сейчас, ни потом. Только когда союзные войска возьмут Мальборг приступом, как предсказывала покойная королева, и не оставят от него камня на камне, я перевезу ее гроб в Остроленку и тогда, может быть, эта бешеная ярость, которая отныне сжигает мое сердце изнутри, как когда-то она жгла сердце Эвелины, будет немного смягчена!
   Воевода с сочувствием взглянул на ожесточенное выражение, исказившее классические черты лица молодого князя, и утешающим жестом положил руку ему на плечо.
  -Оставайтесь на несколько дней со мной, в моем поместье, князь, - будничным тоном, стараясь не выказывать своей собственной боли, предложил он.
  -Благодарю вас, воевода, но я не могу, - не сразу отозвался Острожский. - Моя безумная ярость должна выйти наружу. Я еду в Литву, к Витовту.
  -Примете участие в московской кампании князя? - удивился Ставский.
   Острожский покачал головой.
  -Она уже завершилась. Постараюсь выполнить все тайные указания короля и перетянуть великого князя на сторону Польши. А пока они будут договариваться о деталях, вернусь в Остроленку и займусь укреплением замка. Приезжайте, когда у вас будет время, Ставский. А время у вас будет, король и слышать ничего не хочет о войне с рыцарями и пролитии христианской крови.
   Он повернулся и пошел к дверям.
   Неделю спустя, после очередной аудиенции при закрытых дверях с королем в Вавеле, он уехал в Литву.
  
  
  
  

Глава 21.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша,
  весна 1407 г
  
   Карл фон Ротенбург приехал в Остроленку весной 1407 года.
  Прошло почти пять месяцев после того, как Острожский получил письмо магистра о смерти Эвелины. Оставаясь при литовском дворе по поручению короля Владислава Ягелло, он проводил в Остроленке большую часть своего свободного времени, и приезжал в Вильну только тогда, когда того требовали обстоятельства. Великий литовский князь был слишком занят своими восточными делами для того, чтобы обращать на отсутствие Острожского при его дворе большое внимание. И хотя, возвращаясь в Литву, он всегда встречался с молодым князем и даже не раз приглашал его принять участие в русской кампании, сражаясь под предводительством лучшего полководца Литвы, князя Семена-Лугвениуса, его двоюродного дяди, Острожский неизменно отказывался, отговариваясь особенностями его дипломатической и военной службы.
   Согласно договору, Карл отправил польскому князю гонца с известием о своем приезде, и был несказанно обрадован, когда на границе Литвы и Ордена князь встречал его самолично.
  -Благодарю вас, Острожский, - с чувством сказал он.
   Не любивший крестоносцев, хмурый литвин Гунар, испросивший у воеводы Ставского разрешения остаться с князем после выполнения его миссии и отныне сопровождавший его повсюду, как тень, только хмыкнул.
   Небольшой изящный замок, заново отстроенный князем после смерти матери, сложенный из белого камня, стоящий на высоком утесе на излучине реки, и словно парящий в воздухе, видимый на сотни миль окрест, произвел на Карла неизгладимое впечатление.
  -Он подходит вам, князь, - заметил он после того, как выразил Острожскому свое восхищение по поводу столь совершенной постройки. - Даже чем-то напоминает мне вас - такой же оригинальный, ни на что не похожий, словно изящная игрушка, видимый отовсюду и царящий надо всем.
   Скептически приподняв бровь при этом комплименте, Острожский промолчал. Никаких особенных перемен в его внешнем облике Карл не заметил, словно и не было между ними этих десяти месяцев с тех пор, как они расстались, в течение которых князю пришлось пережить смерть женщины, в которую он был безумно влюблен.
   Они ехали верхом по широкой зеленеющей равнине, испещренной мелкими речками и ручьями, заросшей кустами с яркими благоухающими цветами азалий и сирени. Теплый летний воздух обдувал их разгоряченные от скачки лица. До замка, по словам Острожского, оставалось ехать, по крайней мере, полтора часа, и Карл чувствовал себя таким свободным и расслабленным, что чуть не засыпал в седле. В его душу снизошло внезапное умиротворение. После наполненной интригами затхлой атмосферы промозглого холода замка, гудение пчел, птичье пение, шорох ручьев и ропот небольших потоков и речушек, шелест волнуемых ветром полевых трав, аромат диких цветов, разлитый в воздухе, жарком и тягучем, сладком, как мед, - все вместе, наряду с присутствием человека, который был ему глубоко симпатичен и которому он доверял, привели его в состояние глубокого покоя, бальзамом пролившегося в его истерзанную душу. Кроме того, в крови пьянящими шариками покалывало тайное предчувствие того, что в Литве он, возможно, снова встретит свою литвинку, темноволосую ведьму по имени Эльжбета Радзивилл.
   Словно отгадывая его мысли, Острожский, также прикрывший глаза и мерно покачивающийся рядом с ним в седле своего иноходца, лениво заметил:
  -У меня в Остроленке гости - воевода Ставский и Кароль Радзивилл, с матерью и сестрой. Надеюсь, это не огорчит вас, господин барон?
  -Эльжбета Раздивилл! - вскричал Карл, оживляясь.
  -Вы запомнили ее имя? - удивился Острожский.
  -Я твердил его наизусть весь год, с тех пор, как мы расстались с ней после приема в Плоцке! Вы думаете, она не забыла меня? Будет ли она рада меня видеть?
  -Думаю, что да, - скрывая улыбку, серьезно сказал Острожский. - Но за Кароля Радзивилла поручиться не могу. Он, знаете ли, напоминает мне вашего герцога Ульриха фон Юнгингена. Как и брат великого магистра, он сторонник экстремальных мер, в том числе, непримиримой войны со всяким, кто носит плащ с крестом.
  -Я оставил свой плащ в замке! - сказал Карл, блеснув глазами.
  -Я горжусь вашей предусмотрительностью! - заметил князь с тенью улыбки в темных глазах. - В любом случае, вы мой гость и мой друг. Радзивиллу придется учиться политесу. Это ему не помешает, особенно если он намеревается сделать карьеру при дворе Витовта.
   За разговорами Карл не заметил, как они пересекли равнину, и дорога теперь шла густым лесом, поднимаясь все выше и выше в гору. Когда лес неожиданно закончился, он невольно вскрикнул от изумления. На открывшейся пред ним лужайке с ровно подстриженной травой примерно на полмили растянулось небольшое озеро, вода которого была такой чистой, что в нем, словно в зеркале, отражался белоснежный замок, расположенноый на другом его берегу.
  -Остроленка, - произнес князь, наблюдая за восхищенным выражением лица Карла.
  -Потрясающе! - пробормотал барон. - Думаю, что Эвелина была бы в восторге. Кстати, князь, раз уж я так невежливо вспомнил о прекрасной племяннице гневского комтура при виде вашего замечательного замка, я должен рассказать вам весьма любопытную вещь. Я тут провел небольшое расследование в Мальборге, и обнаружил в этом деле несколько совершенно изумительных деталей.
  -Каких именно? - спросил князь, поколебавшись, в то время как лицо его при упоминании о Эвелине Валленрод заметно помрачнело.
  -Вообще-то, это долгий и серьезный разговор, - сказал Карл, ступая в предложенную ему лодку, и не удержавшись, полюбопытствовал: - А что, другого пути, кроме водного, в вашу замечательную крепость нет?
  -Есть, - согласился Острожский. - Если вы умеете летать.
  -Не умею, - честно сознался Карл, улыбаясь.
  -Чем вам тогда не нравится водный путь? У вас, случайно, нет водобоязни, как у нашего капеллана?
  -А что, у вас и капеллан есть? - удивился Карл.
  -А как же. Все, что полагается приличным христианам-католикам. И домашняя часовня, и семейное кладбище.
  -Где же кладбище? - тут же заинтересовался неугомонный барон. - Я видел замок со стороны скалы. Там и места-то нет даже для садика, не говоря уже о кладбище. Разве что, если вы трупы в озере топите, и называете это семейным кладбищем?
  -Скорее, бросаем вниз со скалы, - скупо заметил князь. - Звучит более практично, чем топить их в озере. Если все действительно так плохо, как вы описываете.
  -Так где же кладбище? - не сдавался упрямый крестоносец.
  -С противоположной от скалы стороны, где начинаются пролески. Кстати, там у матери был большой сад, и сейчас стараниями княгини Радзивилл и Эльжбеты он выглядит почти таким же прекрасным, каким был при ее жизни.
  -А что еще делает Эльжбета у вас в замке? - жадно спросил Карл, поглядывая в сторону приближавшегося белоснежного строения.
  -Охотится. В лесу полно медведей.
  -Вы шутите! - не поверил Карл. - Вы опять меня разыгрываете, князь!
  -Ну, хорошо. Сидит в замке у окна и занимается рукоделием. Теперь вы удовлетворены?
  -Теперь я не верю! - пробормотал барон.
  -Ну, Карл, на вас не угодишь, - заметил Острожский в то время, как лодка причалила к поросшему зеленой травой низкому берегу озера.
   Примерно в несколько десятков метров от причала виднелись въездные ворота, вырубленные в белокаменной стене замка, уже не казавшегося с такого расстояния маленькой, изящной игрушкой, а производившего впечатление мощи и неприступности. Прямо от причала к воротам замка вела мощеная булыжником дорога, заросшая по обеим сторонам высокими кустами сирени, разноцветная пена цветов которых причудливо сливалась в замысловатые узоры. На высокой башне замка - донжоне, трепетали на ветру флаги Польши, Литвы и, чуть пониже, голубой флаг с золотой подковой и крестом, гербом Доленга, оповещавщий о том, что хозяин замка, князь Острожский, в настоящее время находится дома.
   При приближении князя и Карла Ротенбурга высоко на стене запел рожок и ворота замка открылись, пропуская их внутрь.
   К величайшему облегчению Карла, князя Радзивилла в Остроленке не оказалось. Как объяснил ему за обедом Острожский, по приказу государя Литвы, великого князя Витовта, на службе которого имел честь состоять молодой литовский вельможа, он должен был вернуться в Литву.
  -Как далеко отсюда Вильна? - сразу же спросил любопытный Карл.
  -Две недели пути.
  -А Троки ?
  -О! - удивилась старая княгиня Радзивилл, также присутствовавшая на обеде в честь прибытия гостя и занимавшая место по левую руку от сидевшего во главе длинного стола хозяина, князя Острожского. - Пан крестоносец интересуется Троками?
  -Он участвовал в их осаде в 1402 году, - любезно пояснил Острожский, за что Карл наградил его свирепым взглядом, заставившим улыбнуться Эльжбету Радзивилл, сидевшую за столом напротив Карла и наблюдавшую за ними.
  -В самом деле? - удивилась княгиня, и ее темные, как у Эльжбеты глаза остановились на покрасневшем от досады лице барона фон Ротенбурга. - Зачем вам это понадобилось, молодой человек?
  -Я - военный, - пробормотал Карл, - куда меня пошлют, там я и воюю.
   Княгиня понимающе покачала головой и примирительно сказала:
  -Да, конечно, я понимаю. Короли и герцоги решают за нас, где и с кем нам воевать, и с кем дружить. Кстати, дорогой Зигмунт, - повернулась она к Острожскому, меняя тему, - Кароль упоминал что-то о том, что князь Витовт намерен довести войну с Московией до победного конца, несмотря на первые неудачи. Готовится новый большой поход, и это было одной из главных причин, почему он должен был срочно уехать в Вильну.
  -Лавры дядюшки Лугвения не дают ему спать спокойно, - заметила Эльжбета Радзивилл, по своему обыкновению, немного резковато и не совсем вежливо.
   Отщипнув от веточки виноградинку, она положила ее в рот, делая вид, что не замечает, каким взглядом смотрит на нее барон фон Ротенбург. Зато значение этого взгляда очень хорошо уловила старая княгиня. Она удивленно посмотрела, в свою очередь, на Острожского, словно спрашивая его, не ошибается ли она, доверяя тому, что увидела и своему богатому жизненному опыту. Князь едва заметно кивнул, подтверждая ее подозрения, и пожал плечами. На лице княгини Радзивилл показалось озадаченное выражение, которое вскоре сменилось задумчивым, после чего она неожиданно для Карла спросила:
  -Вы монах, молодой человек?
  -Э-э... в каком смысле? - растерялся Карл фон Ротенбург, отрываясь от созерцания Эльжбеты.
  -Ну, кажется, князь говорил нам о том, что рыцари Тевтонского Ордена принимают клятву служения ему до гроба и обет безбрачия, - не совсем уверенно сказала княгиня Радзивилл.
   Эльжбета громко фыркнула и посмотрела на Карла.
  -Какая глупость! - громко сказала она, выходя из-за стола.
  -Ну почему же? - пришел на помощь растерявшемуся Карлу Острожский.
  -Они же насилуют женщин во время своих набегов на Литву, - дерзко заметила Эльжбета к ужасу матери, закатившей глаза к небу от богопротивности подобного заявления, исходившего из уст молодой невинной девушки.
  -Насилие не имеет ничего общего с обетом безбрачия, - в тон Эльжбете отвечал ей невозмутимый Острожский. - Напротив, это одно из средств их служения интересам и целям Ордена, которые заключаются... в чем они заключаются, Карл?
  -Уничтожение язычества и язычников огнем и мечом, - буркнул Карл, вновь чувствуя себя дураком.
  -Где же вы нашли язычников? - изумилась в свою очередь княгиня Радзивилл. - Ведь Ягайло и Ядвига крестили Литву двадцать лет назад! И до них много охотников было, если не ошибаюсь. Миндовг, Воишелг, Гедемин, Ольгерд , все ведь крестились и давно уже!
  -Князь Витовт, так тот вообще дважды крещен, - подхватила никогда не упускавшая возможности съязвить Эльжбета Радзивилл. - Один раз на православный лад, другой - на католический. И оба раза как христианский князь Александр, чтобы не забыть свое новое имя, наверное.
  -При дворе Ордена, которому имеет честь служить барон Карл, - серьезно заметил Острожский, - за подобные вольности в беседах по поводу царственных особ слишком разговорчивым рыцарям рубят языки.
  -Я не рыцарь! - дерзко сказала Эльжбета.
  -А дам отдают в монастырь, - не остался в долгу Острожский.
  -Чтобы отдать в монастырь, сначала надо меня крестить! - рассмеялась Эльжбета, глядя на изумленное лицо Карла, с недоверием переспросившего:
  -Вы что же, не крещены, Эльжбета?!
  -Немедленно прекрати дразнить барона! - строго сказала княгиня Радзивилл, тем не менее, не в силах подавить усмешку. - Не то из-за таких любителей пошутить, как ты, мое дорогое дитя, у рыцарей Ордена и складывается превратное впечатление, что литвины все, как один, темные язычники, погрязшие в грехе.
  -Да крещена она, Карл, - сказал Острожский, поднимаясь из-за стола и бросая на пустую тарелку использованную салфетку, - И наречена христианским именем в честь Св. Елизаветы. Эльжбета - литовский вариант этого имени. Пойдемте, барон, нам надо с вами поговорить. Княгиня Радзивилл и Эльжбета, я думаю, извинят наше отсутствие. Впрочем, если они пожелают, мы снова присоединимся к ним через полчаса в саду.
  -Конечно, пожелаем! - согласилась Эльжбета, прежде чем старая княгиня успела открыть рот. - Ведь мама так и не выяснила, монах Карл или нет.
   Острожский и княгиня Радзивилл обменялись многозначительными взглядами поверх голов Эльжбеты и снова залившегося краской от прозрачности намека барона фон Ротенбурга. Старая княгиня едва удерживалась от смеха.
  -Что это за намек вы отпустили по поводу деталей вашего расследования в Мальборге, связанного с именем Эвелины Валленрод? - спросил князь Острожский через некоторое время после того, как они, оставшись наедине, вышли из залы на широкую лужайку, с одной стороны окаймленную вымощенным из камня высоким барьером, с другой - граничившую с садом.
   В вечернем воздухе стоял сладковатый запах свежесцеженного меда и слышалось непрекращающееся гудение пчел.
  -Видите ли, князь, - сказал Карл, принюхиваясь и вертя головой в разные стороны, пытаясь обнаружить, где же расположена пасека. - Дело в том, что меня, как и вас, не было на ее похоронах. Я, как вы справедливо заметили, в это время штурмовал Троки.
  -Ерунда! - не совсем любезно отозвался князь. - Троки вы штурмовали двумя годами раньше. Не думаю, что упоминание о том, что вы крестоносец, остановит пани Радзивилл, если она решит, что вы подходящая партия для ее Эльжбеты. Она - женщина либеральных взглядов, подобно княгине Александре и покойной королеве Ядвиге.
  -Стало быть, у меня есть шанс? - недоверчиво спросил Карл.
  -Если вам удастся убедить ее, что вы - не монах.
   Карл рассмеялся.
  -Где у вас пасека, князь? - неожиданно спросил он.
  -За садом. Но мед вы получите только тогда, когда расскажете мне все то, что вам удалось обнаружить в замке.
  -Вообще-то, это должны были сделать вы, - трезво заявил Карл, взглядом отыскивая место, где бы можно было присесть.
   Князь жестом указал ему на широкий каменный барьер.
  -Пойдемте не террасу. Я распорядился установить по краю скалы скамейки, и вы сможете потешить свое столь падкое на драматические эффекты воображение, созерцая открывающийся оттуда вид.
   Панорама, явившаяся перед взором Карла после того, как он встал перед барьером, достигавшим ему до пояса, в самом деле, была захватывающей. Он на секунду почувствовал себя птицей, парящей в воздухе, которая может видеть землю на сотни верст вокруг: зеленые кровы вековых дубов, казавшихся крошечными с такой высоты, причудливые изгибы речушек и ручьев, распаханные пашни и заросшие разноцветными полевыми цветами луга.
  -Моему воображению далеко до вашего, - выдохнул он немного погодя. - Я могу только оценить гений вашего предка, построившего замок в таком живописном месте.
  -Вы мне льстите, - с притворной кротостью в голосе, подражая манере говорить рыцарей Ордена, сказал Острожский. - Мои предки построили замок на две мили дальше вглубь леса, но от него, к сожалению, остались одни развалины. Я, в свое время, не стал ворошить их, и построил новый замок на вершине скалы.
  -Вы настоящий стратег! - похвалил его Карл фон Ротенбург, усмехаясь. - А озеро вы тоже выкопали?
  -Нет. Я только его расширил и углубил, - доверительно сказал князь. - Так как же насчет того дела, которое, по вашим словам, я должен был сделать в Мальборге самолично?
   Карл плюхнулся на скамью у барьера, еще раз взглянул на величественный вид, открывавшийся со скалы, и, с неохотой оторвавшись от его созерцания, положив на лавку вытянутые ноги, которые он тут же скрестил для удобства, уже серьезно сказал, глядя в лицо Острожского:
  -Вернувшись в Мальборг и узнав от милейшей леди Рейвон потрясающую новость о том, что Эвелина Валленрод скоропостижно скончалась от холеры и ее даже уже успели похоронить, я, честно говоря, был неприятно поражен. Черт возьми, такая красавица, как Эвелина, не могла умереть от эпидемии какой-то холеры, которая, к тому, же вспыхивает в Мальборге почти каждый год. Чушь какая! Леди Рейвон, конечно, била себя кулаком в грудь и клялась, что она сама ухаживала за умирающей Эвелиной, но меня это не убедило. Женщины, знаете ли, князь, большие лгуньи. Сегодня она клянется тебе в любви до гроба, а завтра спит с твоим лучшим другом.
  -Что же вы сделали? - спросил князь, усаживаясь рядом с ним на скамейку.
   Карл лениво повернул голову в его сторону.
  -А что бы на моем месте сделали вы?
   Острожский пожал плечами.
  -Да что угодно, - с сомнением произнес он. - Например, заставил бы леди Рейвон сказать правду. Или, еще больше, раскопал бы могилу Эвелины Валленрод.
  -Я так и сделал! - торжествующе подтвердил Карл. - Взял, так сказать, грех на душу. Ближайшей же ночью, вооружившись киркой и ломом, я собственноручно вскрыл могилу Эвелины. Заметьте, это произошло через неделю после похорон. Стояла ранняя весна, и за такое время труп не мог быстро разложиться. Вот теперь вам пора хвататься за сердце, князь. В гробу не было ничего, кроме камней!
  -Прямо какой-то восточный роман! - пробормотал Острожский, стараясь скрыть свое изумление.
  -Сначала я просто глазам своим не поверил, - довольный произведенным эффектом, продолжал Карл. - Какого черта ей понадобилось объявлять себя умершей? Да еще накануне свадьбы с таким завидным женихом, как вы, мой дорогой принц крови.
  -Прекратите острить, Карл, и говорите по существу, - посоветовал ему Острожский.
  -И, самое главное, куда она после этого могла подеваться? - посмеиваясь, продолжал барон. - Вашу кандидатуру как ее соучастника и избавителя, я отмел сразу же. В этом не было никакого смысла. Во-первых, за всем этим спектаклем стояло явное стремление удрать, простите, именно от вас. И, во-вторых, дядя что-то упомянул о письме, в котором ваш темпераментный король сообщал о том, что посадил вас в крепость за самовольный брак. Сколько вы там просидели, князь, если это, конечно, не происки моего любезного дядюшки, любящего позлословить о нравах и обычаях полуязыческого польского двора?
  -Два месяца.
  -Так это правда? - присвистнул Карл. - Примите мои соболезнования.
  -Вы знаете, как с ними поступить, - не совсем вежливо сказал князь. - Так что же случилось дальше? Вам удалось раскрыть эту зловещую тайну?
  -И да, и нет. Точнее, уверенности в том, что я прав, вы сами понимаете, нет никакой. Но существует довольно веское подозрение.
  -Гойта? - спросил Острожский.
  -Ничего подобного! - отмахнулся Карл. - Да, конечно, в первую голову я пошел к оружейнику, но он, утирая слезу, не смог сообщить мне ничего путного, кроме того, что он уже возложил букет к могиле незабвенной Эвелины. Тогда я отправился к итальянцам. Помните того венецианского парня, которого вы выудили из Ногаты, когда ему вздумалось похвалиться своими кавалерийскими способностями перед Эвелиной?
   Сведя воедино темные нити бровей, князь кивнул и задумчиво сказал, тщательно выговаривая каждое слово:
  -Его имя, кажется, Бартоломео Контарини. Ее итальянский кузен.
  -Не знаю, кузен он или не кузен, но что он - итальянец, это точно. Завидую вашей памяти, князь. Так вот, этот ее кузен, Бартоломео Контарини, уже в течение долгого времени собирался вернуться на родину, в Венецию. Он там единственный сын, наследник, то ли просто единственный уцелевший из всего семейства, за точность не поручусь. Зато могу поручиться за то, что он уехал в любезную его сердцу Венецию не один. Естественно, и здесь я опоздал. Бартоломео Контарини и его отряд покинули замок за два дня до моего приезда. Зато Дитгейм, который возглавлял в этот день дворцовый караул, сам того не подозревая, сообщил мне важную вещь. Капитан итальянцев, дель Альбино, рассказал ему о двух молодых сеньорах, которых должен был сопровождать в Венецию его отряд. Проводив их туда, дель Альбино вернулся в замок. Я переговорил с ним, и, в настоящее время, могу почти присягнуть на Библии, что вторым 'сеньором' была Эвелина. Итальянец описал ее как весьма тщедушного и застенчивого юношу, который на привалах стеснялся даже снимать свою шляпу, и старательно отворачивал ото всех свое лицо.
  -Значит, она в Италии, - задумчиво подытожил Острожский.
  -Она жива, князь! - убежденно сказал фон Ротенбург, и тут же не смог удержаться от насмешки: - Правда, постаралась убежать от вас как можно дальше.
  -Что ж, здесь я бессилен. Как говорят русские, насильно мил не будешь.
  -Но ведь у вас был с ней роман, если не ошибаюсь, - возразил Карл, внимательно вглядываясь в бледное лицо Острожского. - Все эти шуры-муры, жмурки-пряталки, которые стоили жизни ее любезному дядюшке, гори он в аду! Вас ведь даже, кажется, застукали где-то в разобранном виде? И это, насколько мне помнится, вовсе не выглядело так, словно вы поймали ее е темном переходе и насильно принудили к соитию. Видимо, вы оба были здорово разобраны, если Конрад фон Юнгинген позволил вам сделать ей предложение, и созвал капитул специально для того, чтобы одобрить ваше обручение. Какого же рожна тогда она устроила весь этот некрофильный маскарад с гробами, камнями и переодеваниями?
  -Вероятно, этот брак по каким-то причинам перестал ее устраивать, - сухо сказал Острожский.
  -Помилуйте! - вскричал Карл фон Ротенбург в удивлении. - Вы, черт возьми, принц крови! Не на короля же она, в конце концов, глаз положила!
  -Возможно, ее кузен, - начал Острожский, и Карл тут же с издевкой перебил его: - который вовсе не приходится ей кузеном, увел ее у вас из-под носа? Чушь собачья! Она знала его до того, как появились вы. Если бы ей нужен был ее кузен, то она, простите за грубость, князь, спала бы не с вами, а с ним.
  -Мы никогда не сможем понять женской логики, - подытожил Острожский, уклоняясь от дальнейшей дискуссии. - По крайней мере, вы успокоили меня, барон, она жива.
  -Не будьте таким Исусиком, как эти проклятые монахи! - закричал Карл в возмущении. - Вспомните, как в замке вы взяли ее сердце приступом!
  -У этой девушки нет сердца! - тихо и жестко сказал князь и, взглянув в его потемневшие от боли глаза, Карл фон Ротенбург, которого трудно было смутить или вывести из себя, растерялся. - Послушайте меня, Карл. Когда-то давно ее обидели, и обидели так сильно, что, возможно, понадобится целая жизнь для того, чтобы она могла это забыть.
  -Тогда найдите ее и заставьте забыть! - так же тихо и твердо сказал Карл, не отводя взора.
  -Сначала влюбитесь, барон, - не совсем вежливо ответил князь, - а потом приду я и буду давать вам советы!
  
  
  

Глава 22.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, весна 1407 г
  
   Месяц, проведенный Карлом в поместье Острожского, показался ему бесконечным блаженным сном. Никто и ничто не нарушало идиллию разворачивающихся на фоне живописной природы в расцвете лета его романтических взаимоотношений с прекрасной темноглазой литвинкой, которая нравилась ему все больше и больше с каждым днем. Он едва ли заметил появление в Остроленке воеводы Ставского, пропустил отъезд Острожского в Вильну на несколько дней и его возвращение, и уж тем более не замечал снисходительных взглядов старой княгини Радзивилл, несомненно благоволившей к нему настолько, что она казалась абсолютно слепой и глухой, словно не замечая пылких взглядов и речей Карла, обращенных к Эльжбете Радзивилл.
   Они проводили в обществе друг друга все свободное время: катались по озеру на лодке, бродили по лугам и полям. Набирали огромные охапки цветов, которые Эльжбета потом расставляла в букеты по всему дому, собирали в лесу душистую землянику и чернику, и, наевшись ее до отвала, хохотали до изнеможения, как дети, глядя на перемазанные лица друг друга.
   Как-то раз за завтраком Эльжбета спросила у Острожского разрешения поохотиться. Тот, поочередно посмотрев на пани Радзивилл, слегка качнувшую утвердительно головой, и Карла, глаза которого загорелись азартом, подумал и согласился. На первый раз договорились устроить гон лисы, поскольку Карлу, не знакомому с обычаями охоты литовских племен, необходимо было некоторое время, чтобы забыть о куртуазностях декоративных охот, принятых в замке, и приобщиться к тем жестким правилам, по которым, по старинке, было принято охотиться в польских и литовских лесах.
   На рассвете назначенного дня охоты, Карл, одевший, по обыкновению, свой камзол и тяжелые рыцарские сапоги со шпорами, вышел на крыльцо дома, огляделся по сторонам, и почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
   Несмотря на то, что только начинало светать, на дворе суетились люди, слышался лай собак, ржание коней, словом, царила та приятная сердцу Карла суматоха, которая обычно предшествует полному событий дню охоты. Рядом с князем, одетым в польский полукамзол, узкие, в обтяжку, литовские штаны из сыромятной кожи, и высокие сапоги, еще более подчеркивающие стройность и длину его ног, стояла, сжимая в руках плеть, Эльжбета Радзивилл. Ее темные, длинные волосы были распущены и небрежной волной ниспадали ей на плечи. Когда она повернулась и приветственно помахала ему рукой, у Карла захватило дыхание. Прекрасная литвинка была также одета в узкие, обтягивающие ее стройные бедра и длинные ноги, литовские штаны, на ногах у нее были короткие легкие полусапожки, а прямо на голое тело одета безрукавка из волчьей кожи, вывернутая мехом наружу, оставляющая обнаженными ее руки, открытую шею и верхнюю часть груди. Карл взглянул на нее еще раз и почувствовал, что вся кровь отлила от его щек и разом прилила к тому самому месту, о котором не принято говорить.
  -Ты не думаешь, что поторопилась, моя маленькая кузина? - спросил у Эльжбеты Острожский, сочувственно поглядев не побледневшее лицо Карла. - Так ведь и до сердечного приступа довести недолго.
  -Ты знаешь, где у мужчин сердце? - дерзко спросила Эльжбета.
  -На месте твоей матери, я бы тебя высек, - серьезно заметил князь. - Имей в виду, он в тебя влюбился.
  -Он слишком скромный, - сказала Эльжбета, понизив голос. - И по-христиански целомудренный. У них там, знаешь ли, сплошные запреты. Врага не убей, с женщинами не прелюбодействуй, чужого коня не укради и все такое прочее.
  -Кто тебя крестил, несчастная? - разразился смехом Острожский. - Похоже, рыцари правы, говоря о погрязшей в язычестве Литве. О чем только думает Радзивилл, когда у его дорогой сестрички такая мешанина в голове?
  -И мама, и Кароль разрешают мне делать все, что я хочу, - заметила Эльжбета, глядя на приближающегося к ним Карла фон Ротенбурга.
  -До поры, до времени. Смотри, не соблазни мне барона! У них, по их христианским законам, как ты выражаешься, свальный грех запрещен.
  -Да что ты! - усмехнулась Эльжбета. - Что, ты думаешь, он откажется, если я предложу ему греховные утехи?
  -Отказаться, может, и не откажется, но потом или заставит тебя выйти за него замуж, или сам отправится в монастырь, чтобы замолить ваши грехи.
  -И часто он их замаливает? - невинно полюбопытствовала Эльжбета, поглядев на невозмутимое лицо Острожского.
  -В Мальборге, если мне не изменяет память, - отвечал князь, - он сидел на исповеди у дворцового капеллана так долго, что за ним выстраивалась очередь.
  -Врун! - возмутилась Эльжбета, в сердцах ударив кнутовищем плети по отвороту своего сапога.
   Острожский рассмеялся.
   Барон фон Ротенбург подошел к ним, стараясь выглядеть как можно естественней, словно ему приводилось наблюдать полуобнаженные руки и грудь Эльжбеты каждый день, но глаза его, помимо воли, так и обращались к немного просторным вырезам безрукавки литвинки, сквозь которые он мог видеть покачивание ее высокой, круглой, крепкой молодой груди.
   Поздоровавшись с ним, князь велел подавать коней и сделал все распоряжения, касающиеся начала охоты.
   Только очутившись в седле, Карл почувствовал себя немного лучше. По правую руку от него ехал, как всегда, спокойный и невозмутимый Острожский, начавший расспрашивать Карла об его охотничьих трофеях, а затем рассказавший ему забавную историю о том, как он в четырнадцатилетнем возрасте пошел на свою первую самостоятельную охоту на медведя. По левую сторону от Карла, куда он старался не смотреть, ехала молчаливая Эльжбета Радзивилл.
   Собаки внезапно заволновались, и вдали, в лесу, зазвучал охотничьий рожок.
  -Лиса! - сказала Эльжбета и ударила свою лошадь по бокам ногами, пришпоривая ее.
   Как в замедленном действии Карл успел заметить, как плавно и стремительно, словно выпущенная из лука стрела, сорвалась с места лошадь Острожского. Опомнившись, издавая помимо воли воинственные крики своих предков, за ними последовал барон фон Ротенбург.
   Следующие четыре часа все трое провели в бешеной гонке по полям и лесам в погоне за жалким комком рыжей шерсти, который, по мнению Карла, вовсе не стоил поднимаемого из-за этого шума. С трудом поспевая за скачущей впереди Эльжбетой, с развевающимися на ветру темными волосами, словно древняя Валькирия, уклоняясь от хлеставших его по лицу веток, Карл забыл о времени и обо всем остальном. Остались только бурлящий в крови азарт преследования и доминировавший над самим его существом древнейший охотничий инстинкт человечества на самой заре его существования - догнать и убить, а потом хоть трава не расти!
  Лису, к своему собственному удивлению, совершенно случайно убил Карл. Разрубленное сильным ударом пополам тельце рухнуло на землю, и свора собак тут же растерзала его на куски. Карл наклонился с седла и поднял пушистый лисий хвост. Потом подъехал к Эльжбете, также остановившейся и заворожено смотрящей на лужу крови и кучку шерсти, все, что осталось от лисы, и положил ей на плечо пушистый хвост.
  -Возьмите на память обо мне, Эльжбета, - хриплым от усталости погони голосом сказал он.
   Литвинка откинула со лба прядь влажных волос.
  -В моем народе, - тоже хрипловатым и низким голосом сказала она, - мужчины оставляют на память о себе детей, а не жалкие останки животных.
   Карл вспыхнул от внезапно пронзившего его желания, от нестерпимой боли в паху, преследовавшей его все утро по вине этой дерзкой девчонки, бесстыдно обнажившей свое тело, а теперь еще словно подталкивающей его к греху.
  -Я не принадлежу к твоему народу, - устало сказал он, тяжело спрыгивая с седла и, растянувшись на траве возле ног своего коня, сразу же принявшегося щипать траву, добавил: - Мы потеряли Острожского.
  -Охота еще не завершена, - заметила литвинка, также спешившись и садясь на траву рядом с Карлом. - Я слышу рожок справа. Князь, наверное, погнался за второй лисицей, я слышала, как выжлятники говорили о двух или трех крупных лисьих норах в лесу.
   Карл кивнул, прикрыл на секунду глаза, и словно провалившись в темную дыру, мгновенно, на несколько минут, как крупный хищный зверь, уснул. Проснулся он от того, что Эльжбета легко коснулась рукой его плеча.
  -Эй, крестоносец, ты что, спишь? - удивленно спросила она.
   Открыв глаза, Карл увидел, что она, наклонившись над ним, смотрит на него своими огромными черными колдовскими глазами, ее волосы спадают ему на грудь, а в приоткрывшемся при наклоне вырезе ее волчьей безрукавки откровенно виднеется ее неприкрытая ничем другим грудь. Тогда он медленно, глядя прямо в ее огромные глаза, сделал то, что мечтал сделать с самого раннего утра - протянул руку и коснулся ее груди, соски которой тут же предательски затвердели. Гибкое тело Эльжбеты непроизвольно изогнулось от неожиданного наслаждения, волной прошедшего по нему от простого прикосновения его руки, и она быстро отшатнулась от него, сама напуганная той готовностью и жадностью, с которой откликнулось на его ласку все ее существо.
   Но Карл схватил ее за плечи и повалил на траву.
  -Ты этого хотела, да, маленькая чертовка? - задыхаясь от возбуждения, прошептал он. - Ты специально надела эту безрукавку, чтобы подразнить меня, правда? Совершенно невинно показать мне свои прелестные маленькие грудки? Так вот, ты в этом преуспела! Но сейчас моя очередь! Не беспокойся, красавица, я тебя не трону, всего лишь проучу, чтобы ты раз и навсегда перестала шататься полуголой в моем присутствии.
   Он прижал ее к земле, одним движением сорвал кушак, стягивающий половинки ее волчьей безрукавки, и в следующую минуту она полетела в кусты вслед за кушаком, а Эльжбета оказалась лежащей на земле под Карлом, обнаженной до пояса. Он крепче сжал ее тонкие запястья и завел их за ее голову, прижав к земле, упершись коленом ноги в бедро Эльжбеты, не позволяя ей двигаться. Затем он наклонился к ее груди и стал легко и нежно целовать ее, играя языком с твердыми, как горошинки, сосками.
   Эльжбете казалось, словно внутри ее тела вдруг вспыхнул пожар, судороги восторга и незнакомого ей прежде вожделения скручивались и раскручивались внутри нее. Она закрыла глаза, чтобы не видеть прижимающуюся к ее груди рыжеволосую, с густыми, коротко подстриженными волосами, голову Карла, вид которой вызвал у нее еще больший прилив греховных желаний, но ничего не могла с собой поделать. Пожар захватывал уже не только ее грудь, а начинал медленно спускаться вниз. В тот же момент крестоносец внезапно отпустил ее. Встал, отряхнулся, потом полез в кусты, достал из них ее волчью безрукавку и кушак, прежде чем снова подошел к затихшей на земле Эльжбете. При его приближении она вскочила на ноги, как кошка. Карл протянул ей одежду, все еще не в силах отвести взгляда от ее груди, и старательно скрывая от нее свое возбуждение. Больше всего на свете в этот момент ему хотелось снова повалить ее на землю и заняться с ней любовью.
  -Немедленно прекратите на меня таращиться! - прошипела Эльжбета, чувствуя себя униженной от неутоленного желания.
   Карл отвернулся и пошел к лошадям.
   Он хотел было помочь ей забраться на коня, но Эльжбета отбросила его руку и с кошачьей ловкостью вскочила в седло, по-литовски не касаясь ногами стремян. Пришпорила коня, и, не сказав ему ни слова, даже больше не взглянув на него, умчалась вперед.
   Всю ночь Карл не смог сомкнуть глаз. Перед его мысленным взором все время стояло видение красивой высокой груди Эльжбеты, с напрягшимися сосками, на губах словно застыл вкус ее кожи, тонкой и нежной, под которой бушевало горячее пламя желания его, Карла, поцелуев. Он не мог спать, не мог есть, не мог думать. Спазмы желания, неуемной мужской похоти, как со злостью говорил себе он, сотрясали все его тело.
   Удивленный отсутствием барона за завтраком, Острожский пришел навестить его самолично, когда Карл не появился к обеду. Ничем не выдав своего изумления, он только приподнял бровь, когда хмурый Карл, снова отказавшись от еды, прямо сказал:
  -Мне нужна женщина, князь!
  -Любая? - не моргнув глазом, уточнил Острожский.
  -Да! - выпалил Карл. - Не думаю, чтобы вы держали подобного рода женщин в своем замке.
  -Мы поедем в Остроленку, - согласился Острожский. - Городок всего в пяти верстах от замка. Даже если бы я держал подобного рода женщин для гостей, то не думаю, что вам хотелось бы, чтобы о ваших забавах узнали наши дамы. Особенно моя маленькая темпераментная кузина.
   Они провели в городе два дня, в течение которых Карл не обошел своим вниманием ни одного кабака. После второй дюжины перепробованных женщин, самого верного средства от романтических привязанностей, Карл сдался.
  -Я чувствую себя как дерьмо, и я есть дерьмо! - откровенно сообщил он Острожскому, проснувшись в комнате на втором этаже постоялого двора, которую они занимали.
  -Во всем виновата Эльжбета, надо полагать? - поинтересовался князь, и как бы вскользь, добавил: - Надеюсь, вы хорошо представляете себе, барон, что Радзивилл убьет вас, если вы коснетесь его сестры раньше, чем сделаете ей предложение?
  -Надо думать, покойный комтур Валленрод тоже не погладил вас по головке, когда узнал, чем вы занимались с его племянницей, - огрызнулся в ответ Карл. - Все мужчины одинаковы. Вы рисковали, и я рискую.
  -Уже рискуете? - удивился Острожский. - Зачем же тогда вам эта утомительная экскурсия по местным домам терпимости?
  -Я уже рискую в моих мыслях, - поправил себя Карл.
  -Ах, только в мыслях! Тогда, может быть, останемся еще на день?
  -Нет, - твердо сказал Карл. - Мы возвращаемся в Остроленку.
   Первое, что они увидели, вернувшись на рассвете следующего дня в замок Острожского, была огромная туша дикого кабана, которую дворовая челядь разделывала недалеко от господского дома.
  -Вот так Эльжбета! - присвистнул князь, аккуратно обходя лужи крови на лужайке. - Признайтесь, Карл, вы с ней поссорились, что ли? Если да, то можете быть уверены, что она думала именно о вас, заваливая эдакого зверюгу.
  -У вас, у литвинов, странное чувство юмора, - пробормотал себе под нос барон.
   Острожский, тем не менее, его услышал, и усмехаясь над явной растерянностью, в которой, казалось, пребывал молодой крестоносец, вошел в дом.
   В гостиной мирно сидели и разговаривали о погоде старая пани Радзивилл и воевода Ставский.
  -Князь! - весело прощебетала пожилая литвинка, поднимаясь навстречу вошедшему Острожскому, и протягивая ему, согласно польским традициям, в знак приветствия свою руку для поцелуя. - Вы не поверите! Это уже второй кабан за второй день вашего отсутствия!
  -Что я говорил? - через плечо сказал Острожский следовавшему за ним Карлу фон Ротенбургу. - Будьте осторожнее, барон, а то третьим кабаном можете быть вы. У нас, у литвинов, знаете ли, странное чувство юмора.
  -Рад вас видеть, воевода! - тут же сказал он пану Ставскому и, вытолкнув вперед Ротенбурга, немедленно представил его поляку: - Барон Карл фон Ротенбург, мой гость. Воевода Ставский, из герба Сулима, королевский рыцарь, подданный его величества короля Владислава Ягелло, которого так уважает ваш магистр.
  -Я видел вас в Мальборке, - нахмурив брови, сказал Карл.
   Воевода внимательней взглянул на молодого человека.
  -На территории Нижней крепости, - медленно произнося каждое слово, подтвердил он, вспомнив о впечатлении, которое произвела на него тогда встреча с ослепительной красавицей Эвелиной Валленрод, стоявшей рядом с этим крестоносцем в обществе еще одной красивой и, судя по виду, иностранной, дамы.
  -Точно! - вскричал Карл. - Два года назад. Помнится, мы с леди Рейвон и Эвелиной Валленрод как раз собирались на ужин в Верхнем замке, даваемый в честь приезда польской делегации, прибывшей по поводу обмена пленными. А за столом магистра вы сидели почти напротив меня!
  -Вот видите, пани Радзивилл, оказывается, мы здесь все старые знакомые, - сказал Острожский, проходя вглубь гостиной и останавливаясь у высокого стеклянного окна, занимавшего почти всю противоположную от входной двери стену, от пола до потолка.
   Это окно, так необычное для интерьера домов в Польше, было сделано в замке по личному заказу князя и привезено из Италии. По слухам, оно стоило ему немало денег, и в первые годы после того, как Острожский отстроил замок, многие из известных вельмож Польши стремились попасть к нему в дом лишь для того, чтобы своими глазами посмотреть на эту диковинку. Через стекло открывалось изумительное зрелище цветущего сада, возрожденного стараниями пани Радзивилл и Эльжбеты во всей его былой красе и великолепии.
  -Где же Эльжбета? - оторвавшись от созерцания разросшегося рядом с тропинкой розового куста, спросил Острожский, оборачиваясь к пани Радзивилл.
  -Пошла переодеваться, - охотно откликнулась старая княгиня. - Она приехала вся заляпанная кровью, как мясник.
  -Я говорил княгине, - вмешался в разговор пан Ставский, - что довольно рискованно отпускать девочку на охоту на такого зверя одну, но она только смеется в ответ.
  -Этой весной, - с улыбкой сказала пани Радзивилл, обращаясь к Карлу и пану Ставскому, - Эльжбета и Острожский вдвоем ходили на медведей.
  -И что же? - спросил Карл, подозревая подвох.
  -Эльжбета заколола рогатиной двоих, а я всего одного, - с сожалением заметил Острожский, поглядев на залившуюся смехом княгиню. - А потом мы завалили медвежьим салом все погреба Остроленки. Кстати, Ставский, как ваша больная спина? Пани Радзивилл утверждает, что для старых ран нет ничего лучшего, чем медвежье сало.
  -Зато ты убил рысь! - сказала Эльжбета, появляясь на пороге гостиной в белом домотканом платье, поверх которого была одета темно-синяя туника, подвязанная узорным литовским пояском.
  -Ты подслушивала! - обвиняющим тоном сказал Острожский.
  -Я только что вошла!
  -Может быть, тогда ты поздороваешься с нами, как подобает благовоспитанной девушке из хорошей семьи? - ласково спросил Острожский, подмигивая Карлу.
   Воевода Ставский с видимым удовольствием наблюдал их веселую перепалку, чувствуя себя словно вернувшимся домой после долгого отсутствия. Даже пребывание в замке чужака - этого светлоглазого рыжеволосого крестоносца, не могло нарушить его умиротворенного настроения.
   Сердито блеснув глазами, Эльжбета вежливо раскланялась перед всеми присутствующими. Посмотрев на ее зарумянившееся лицо, пан Ставский сказал:
  -Знаешь, малышка, в Вильну вернулся боярин Верех со своими девицами. Я видел их перед отъездом. Марина приглашала тебя погостить.
  -Терпеть не могу Марину! - фыркнула Эльжбета в ответ.
  -А если Кароль на ней женится? - поддразнил ее Острожский.
  -Тогда я утоплюсь!
  -Не утопишься, - сказала княгиня Радзивилл под смех окружающих. - Я тебя замуж отдам. У меня уже и жених на примете есть.
  -Еще чего! - рассердилась Эльжбета.
  -Распустили мы молодежь, - притворно горестно посетовал воевода Ставский, обращаясь к старой княгине. - Ты им слово, они тебе десять в ответ.
   По знаку Острожского проворная дворня начала накрывать к завтраку стол, на котором вскоре появился травяной чай, свежеиспеченные булочки, взбитые сливки и малиновое варенье. Выслушав сообщение одного из его людей, князь извинился и вышел вслед за ним. Воевода Ставский и княгиня Радзивилл, увлеченные горячей дискуссией о заветах старины и падении нравов, казалось, не обращали на Карла и Эльжбету никакого внимания, предоставив им развлекать самих себя.
   Отпив чаю, Эльжбета поднялась из-за стола и отошла к стеклянной двери в сад, возле которой чуть раньше стоял, созерцая розовые кусты, князь Острожский. Карл тоже встал и, пользуясь тем, что старшее поколение продолжало беседу, приблизился к Эльжбете.
  -Поздравляю вас, княжна, - несколько сухо произнес он.
   Эльжбета подняла на него свои темные русалочьи глаза.
  -С чем это, господин барон? С убитым кабаном, что ли?
  -Матушка нашла вам жениха, - стараясь быть спокойным, сказал Карл, делая вид, что не замечает намеренного высокомерия в ее голосе.
  -Ну и ладно, - равнодушно сказала Эльжбета, открывая стеклянную дверь, ведущую в сад и переступая через порог. - Все равно замуж выходить придется, пусть у матушки голова о женихах и болит. А мне пока беспокоиться не о чем.
   Она прошла вдоль ряда цветущих кустов роз, крупных, преимущественно белых и красных по цвету, с хрустальными капельками росы, застывшими на их лепестках. Карл последовал за ней, горя желанием схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока в ее глазах не появится осмысленное выражение. Эльжбета присела на колени перед одним из кустов, усыпанным на удивление большими чайными розами и легонько, нежно коснулась пальчиками лепестков одного из бутонов на самом верху.
  -Вы любите цветы, барон? - спросила Эльжбета, не поднимая головы.
  -Не знаю, - вздохнул Карл. - Никогда не думал об этом. Да, честно говоря, никогда не обращал внимания на цветы. За исключением тех случаев, когда они намалеваны на боевых гербах.
  -Да вы просто варвар! - от улыбки Эльжбеты, взглянувшей ему в лицо, у Карла сильнее забилось сердце.
   На ее щеках появились маленькие ямочки, темные глаза лучились смехом, и от этого казались уже не черными, а темно-синими, ровные, блестящие белые зубки мелькнули на секунду из-под приоткрытых в улыбке алых и пухлых, как свежая черешня, губ.
  -Я вывела этот сорт розы сама, посмотрите, какие у него большие цветы, и какого они красивого, необыкновенного для роз цвета. Князь назвал эти розы моим именем - Эльжбета!
  -Весьма странно для человека, по уши влюбленного в другую женщину, - пробормотал Карл, подозрительно глядя в безмятежное лицо литвинки.
  -Постойте, я вам еще кое-что покажу.
   Эльжбета схватила его за руку и потащила за собой в глубину сада к небольшому, заросшему желтыми кувшинками и лилиями пруду, где подле затейливо сплетенной из ветвей деревьев беседки, подчеркнуто одиноко, словно отгороженный от всего окружающего, демонстрируя отстраненность и обособленность от всего мира, рос небольшой куст белых роз, цветы которого поражали взгляд даже неопытного в подобного рода вопросах Карла аристократичностью изящно сложенных бутонов и совершенством словно вырезанных причудливым воображением королевы эльфов лепестков.
  -Это тоже ваша работа? - помедлив, спросил Карл, любуясь выражением восхищения, появившимся на подернутом легким румянцем лице Эльжбеты.
  -Да, - просто отозвалась девушка. - Мама сказала, что эта роза - настоящий шедевр, и мое имя будут помнить через столетия за то, что я вывела такое чудо. Князь тогда только что вернулся из Кракова. И я спросила его, как было имя той девушки из замка, которую он так любил и которая умерла. Ее звали Эвелиной. У меня когда-то была подруга, Эва, тоже очень красивая девушка, дочь воеводы Ставского. Поэтому я и назвала эту розу 'Эвелиной', - она порывисто перевела дыхание. - Хотела бы я, чтобы кто-нибудь любил меня так, как любил эту девушку Острожский, - шепотом договорила она.
  -Любовь никогда не приносит ничего, кроме горечи и страданий, - помолчав, сказал Карл. - Не стоит мечтать о такой призрачной вещи, как она.
  -Что же тогда настоящее? - вскричала Эльжбета, вскакивая на ноги и отряхивая подол своего платья.
  -Дружба, преданность долгу, вера, - пожав плечами, сказал Карл. - Семья, дети.
  -Семья и дети без любви? - удивилась литвинка.
  -Чем меньше чувств вы вкладываете в жизнь, тем более организовано и устроено ваше будущее, - несколько лапидарно произнес Карл, оставшийся недовольным самим собой за то, что позволил втянуть себя в подобный разговор.
   Эльжбета, приоткрыв рот от изумления, смотрела на него чистыми, темно-синими глазами русалки.
  -Кажется, я вас понимаю, - медленно сказала она, не отрывая взгляда от лица Карла. - Это ведь из области вашей христианской веры, не правда ли? Типа, с женщиной не прелюбодействуй, а держи ее для того, чтобы делать себе наследников и хранить в чистоте свое жилище.
  -Какой кошмар! - совершенно непроизвольно вырвалось у Карла, пораженного ее своеобразной трактовкой божественных заповедей.
  -Вы правы! - тут же с чувством откликнулась Эльжбета. - Потрясающая глупость! Эти священники выставляют женщину просто какой-то служебной собакой! Или породистой кобылой, годной только на ожереб!
  -Замолчите немедленно! - приказал Карл, кусая губы, чтобы не рассмеяться, так непосредственно и так расстроено смотрела на него литвинка. - Иначе вас сожгут на костре за богохульство!
  -В Литве еще никого не сжигали на кострах! - вскинулась Эльжбета. - Это вы, богобоязненные слуги вашего жестокого Бога, убиваете и жгете людей, которые молятся другим богам! Наши языческие боги старые и мудрые, они не призывают к убийству, они готовы принять в свой круг всех других богов и жить с ними мирно и дружно, не проливая крови! Лучше бы вы вообще не приезжали в Остроленку, самодовольный болван!
   Она сорвалась с места и хотела убежать от Карла, но единственная возможность покинуть сад была через стеклянную дверь гостиной господского дома, а на тропинке к ней стоял, сложив руки на груди, рассерженный рыжеволосый мужчина с темно-янтарными глазами, который так напоминал Эльжбете самого любимого из богов - золотоволосого Леля.
  -Дайте мне пройти! - наконец, сердито сказала она, останавливаясь в двух шагах от него.
  -Вы еще не рассказали мне до конца о ваших добрых и мудрых языческих богах, - насмешливо сказал Карл.
  -Вам это неинтересно!
  -Напротив, очень даже интересно. Помнится, наш полковой священник говорил что-то о свальном грехе прелюбодеяния во время одной летней ночи в июле. Когда каждый может переспать с тем, с кем хочет, и притом, совершенно безнаказанно.
  -Чушь! - топнула ногой Эльжбета. - В Купальскую ночь ты можешь найти свое счастье и богатство, и только!
  -Ах да, красный цветок! - вспомнил Карл.
  -Огненный цветок папоротника, - поправила его Эльжбета.
  -Но за тобой будет гоняться целый легион языческих чертей, - тут же добавил Карл.
  -За вами точно будет! - крикнула рассерженная Эльжбета и, сильно толкнув его в грудь кулачком, сбила его с тропинки, заставив на секунду потерять от неожиданности равновесие.
   В ту же минуту, быстрая и проворная, как кошка, она прошмыгнула мимо него, хлеснув подолом своего платья по его ногам. Отбежав на безопасное от него расстояние по направлению к дому, она остановилась на лужайке, положив ладошку на ручку двери в гостиную, и крикнула Карлу:
  -Купальская ночь будет завтра, господин служитель Жестокого бога! И уж если вы так интересуетесь добрыми и мудрыми языческими богами моих предков, я могу взять вас с собой к капищу. Если вы не боитесь легиона чертей, мы сможем даже поискать огненный цветок!
  -А как насчет свального греха? - крикнул в ответ Карл.
   Эльжбета рассмеялась, сверкнули на солнце ее белоснежные ровные зубки, в ту же минуту темные волосы, поднятые ветром, залепили ей лицо.
  -Свального греха не обещаю, - сказала она. - Сама такого никогда не видела.
  
   В гостиной сидел в кресле, заложив ногу за ногу и прислушиваясь к беседе пана Ставского и княгини Радзивилл, казавшийся озабоченным Острожский. После того, как он перекинулся парой слов по-литовски с Эльжбетой, появление Карла, он встретил насмешливо-удивленным взглядом.
  -Рад, что вы не скучаете, барон, - только и заметил он.
  -Пани Эльжбета не дает мне скучать, - обнажив в волчьей улыбке крепкие белые зубы, любезно подтвердил Карл.
  -К сожалению, я должен покинуть вас на пару недель, - сказал Острожский, по очереди поглядев сначала на Карла, а потом на Эльжбету. - Надеюсь, за это время вы не разнесете мне замок в пух и прах? У меня уже есть развалины в двух милях отсюда, помнится, тогда моя мать не поделила что-то с ее родственниками.
  -Не волнуйтесь, князь, - успокоил его Карл, - княгиня Радзивилл ведь останется с нами?
   Эльжбета неудержимо рассмеялась и тут же закашлялась, прикрыв рукой рот. Взглянув на нее, Карл приподнял брови в знак удивления, но ничего не сказал. Вместо него снова заговорила Эльжбета:
  -Я обещаю вести себя прилично, князь.
  -А вы, барон? - посмотрел на Карла Острожский.
   Карл пожал плечами.
  -Если никто не будет меня обижать, я постараюсь сдерживать кровожадные инстинкты как самого себя, так и моего жестокого Бога, - сказал он, покосившись на Эльжбету.
  -А! - князь откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, - Эльжбета, что ты там ему наговорила?
  -Ничего, кроме правды! - обиженно поджав губы, сказала литвинка.
  -Ну, хорошо, - согласился Острожский. - Придется вас развести. В таком случае, дорогая, ты поедешь со мной в Вильну, погостишь у Верехов, пока я буду занят с великим князем. А Карл останется с княгиней Радзивилл.
  -Я передумал, князь! - быстро сказал Карл фон Ротенбург. - Я буду вести себя прилично, даже если фройлян Эльжбета будет меня обижать. Вашему замку ничего не угрожает. Только не увозите ее от меня, я буду по ней скучать.
   Княгиня Радзивилл начала с интересом прислушиваться к их беседе. Эльжбета недоверчиво посмотрела на Карла.
  -Что ты имеешь в виду, крестоносец?
  -Только то, что сказал, фройлян, - любезно заметил Карл. - Я буду по вам скучать. Мне даже не хочется возвращаться в Мальборг, потому что в таком случае мне придется расстаться с вами.
  -Тогда сделайте мне предложение, - буркнула Эльжбета, отворачиваясь к матери.
   На некоторое время в гостиной установилась тишина, через открытую в сад дверь слышалось пение птиц, шелест листвы и гудение пчел. Потом Карл одернул полы своего камзола, провел ладонью, приглаживая, по взъерошенным ветром в саду рыжеватым волосам и быстрым шагом пересек гостиную, остановившись перед креслом, в котором сидела, разговаривая с воеводой Ставским, княгиня Радзивилл.
  -Дорогая пани Радзивилл, - официальным голосом сказал он, склонив в полупоклоне голову.- Я имею честь просить у вас руки вашей дочери, панны Эльжбеты!
   Приоткрыв от удивления рот, воевода Ставский смотрел на склоненную рыжеволосую голову высокого, стройного молодого человека, стоявшего перед растерявшейся от стремительности разворачивающихся событий княгиней Радзивилл. Наконец, оторвав зачарованный взгляд от созерцания терпеливо ожидающего ее ответа крестоносца, пожилая литвинка беспомощно посмотрела на Острожского. Князь также казался удивленным таким поворотом дела.
   Только Эльжбета, никогда не терявшая присутствия духа, обернулась и широко раскрытыми глазами уставилась на Карла.
  -Вы шутите! - сказала она.
  -Я разговариваю не с вами, Эльжбета, а с вашей матерью, - терпеливо, словно ребенку, объяснил ей Карл фон Ротенбург.
  -Разговариваете? Да вы ее напугали до смерти!
  -Разве? - вежливо удивился Карл, улыбаясь. - А я думал, что она потеряла дар речи от счастья, что наконец-то кто-то другой, а не она, будет слушать ваши дерзости!
   Старая княгиня не выдержала и рассмеялась.
  -Вы действительно хотите взять ее в жены, молодой человек? - спросила она, отсмеявшись, и посмотрела в лицо Карла своими темными проницательными глазами.
  -Должно быть, я сошел с ума, - сокрушенно признался Карл, - но хочу! Если вы не возражаете, я сейчас же венусь в замок, чтобы получить благословение своего дядюшки.
  -Куно фон Лихтенштейна! - с нажимом сказал пан Ставский. - Он не позволит! Да и княгиня не может вам ответить. Вы должны просить руки Эльжбеты у ее брата, князя Кароля Радзивилла. Он единственный ее родственник-мужчина. И, возможно, он будет возражать, так же, так и Лихтенштейн.
  -Дядю я беру на себя, - уверенно сказал Карл.
  -Я поговорю с Радзивиллом, - подал голос Острожский.
  -А меня никто не собирается спрашивать?! - возмущенно завопила Эльжбета.
   Карл повернулся к ней с обезоруживающей улыбкой.
  -Литва теперь живет по заветам моего бога, дорогая Эльжбета. Кем, кстати, считает женщину жестокий бог христиан? Как вы недавно изящно выразились, служебной собакой? Или породистой кобылой?
  -Что ты ему такое наговорила? - схватилась за голову княгиня Радзивилл. - Иезус Крайст! Ты с ума сошла, девочка!
  -Ну вот, теперь все встали на сторону крестоносца! - с досадой сказала Эльжбета. - Ничего я ему такого не говорила, чего бы он сам не знал!
   Сдерживая смех, Карл серьезно согласился:
  -Это правда.
  -А в вашем заступничестве я вообще не нуждаюсь! - выпалила Эльжбета, обращаясь к нему.
  -Ну ладно, ладно, - вмешался, усмиряя страсти, воевода Ставский. - Разговорилась. Покричали и хватит.
  -Мы еще и не начинали кричать, - пробормотала Эльжбета, отходя к матери, которая дала ей знак приблизиться к ее креслу.
   Карл с удовольствием уселся в пустое кресло, стоявшее рядом с креслом Острожского. Воевода Ставский, также переместившийся поближе к молодому князю и оставивший княгиню Радзивилл наедине с дочерью, начал увлеченно рассказывать внимательно слушавшему его Острожскому о последних событиях при польском дворе. Делая вид, что прислушивается к их беседе, Карл Ротенбург краем глаза наблюдал за своей литвинкой.
   Эльжбета теперь стояла перед креслом матери, которая что-то строго выговаривала ей. Опустив голову, литвинка слушала ее, не перебивая, и только кивала в ответ. От нечего делать Карл внимательно присматривался к тому, что происходило в настоящий момент между матерью и дочерью. Вот княгиня что-то категорично сказала, Эльжбета подняла голову и возразила. Княгиня повторила, судя по тому, как шевелились ее губы, одну и ту же фразу несколько раз, Эльжбета снова сказала что-то в ответ, нечто, явно не понравившееся ее матери, потому что лицо старой княгини стало сердитым. Наконец, Эльжбета неохотно кивнула головой в знак согласия и демонстративно отвернулась к окну.
   Княгиня Радзивилл поднялась из своего кресла и медленно сказала, смотря прямо на Карла, и торжественностью своего тона подчеркивая важность своего объявления:
  -Барон фон Ротенбург, ваше предложение принято. Я сейчас же распоряжусь отправить гонца в расположение литовской армии, где находится мой сын. Если князь Кароль Радзивилл одобрит ваше предложение Эльжбете, никто из нас не имеет против этого брака никаких возражений.
  -Багодарю вас, княгиня! - приложив руку к сердцу, поклонился в ответ Карл, также вставший со своего кресла с первыми словами княгини Радзивилл.
   Она благосклонно кивнула ему, давая понять, что вполне удовлетворена его ответом и поведением, и снова опустилась в свое кресло. Тогда Карл подошел к Эльжбете, все еще стоявшей у окна с непривычным, грустным выражением на ее красивом смуглом лице, и взял в свои руки ее вялую кисть.
  -Эльжбета, - мягко окликнул ее он.
   Литвинка неохотно подняла на него темные глаза.
  -Вы пойдете за меня замуж, Эльжбета? - также мягко, глядя прямо в глубокую темноту ее больших глаз, спросил Карл. - Я буду любить и заботиться о вас в болезни и здравии, в печали и радости, пока смерть не разлучит нас.
  -Какие прекрасные слова, и какие лживые! - тихо, так, что ее мог слышать только Карл, сказала литвинка. - Любовь свободна, как птица, ее невозможно посадить в клетку вечности.
  -Вы расскажете мне про любовь завтра ночью, когда мы будем искать цветок папоротника, - также тихо согласился Карл. - А сейчас скажите, согласны ли вы выйти за меня замуж?
  -Да! - громко сказала Эльжбета, поглядев на мать. - Если мой брат даст согласие на этот брак.
  -Это лучше, чем ничего, - успокоил Карла Острожский вечером того же дня, собираясь уезжать в Вильну. - Когда я буду при дворе Витовта, я найду минуту и переговорю с Радзивиллом. Но ничего обещать не могу. Кароль иногда упрям и непредсказуем. Признаться, я и в мыслях не держал, что дело пойдет так быстро, когда приглашал вас погостить в Остроленку, - помолчав, добавил он. - Что скажет на это наша дорогая леди Рейвон?
  -Что вы лучшая сваха, чем она! - ухмыльнулся Карл. - Вы не собираетесь возвращаться в Мальборг в качестве польского посла, князь? Мы по вам скучали.
   Острожский отрицательно покачал головой.
  -Думаю, в этом не будет больше необходимости.
   Его темные внимательные глаза на секунду остановились на лице Карла, и барону показалось, что он хотел что-то ему сказать, о чем-то предостеречь, но в последнюю минуту удержался, а вместо этого произнес, тщательно подбирая слова:
  -Судя по всему, Конрад фон Юнгинген доживает последние дни. Как только он умрет, Карл, между Орденом и Литвой, а скорее всего, и Польшей, начнется война. Нам никуда от этого не деться, вы знаете это лучше меня. Ульрих фон Юнгинген, который непременно сменит своего брата на месте великого магистра, хорошо сознает, что Орден развалится, если его не скрепить свежей кровью. Король Сигизмунд Венгерский уже подписал с партией Ульриха негласное соглашение о разделе Литвы. Поляки не отдадут Литву ни венграм, ни Ордену, они хотят ее для себя. Так что постарайтесь успеть утрясти ваши личные дела до того, как разразится гроза. Я люблю малышку Эльжбету и хочу, чтобы она была счастлива.
  
  
  

Глава 23.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, лето 1407 г
  
   Вечером следующего дня Карл нервно расхаживал по лужайке перед замком, поджидая Эльжбету, которая обещала взять его с собой, чтобы показать ему языческую литовскую купальскую ночь. Время шло к шести, а прекрасная литвинка все так и не появлялась. Он уже начинал подумывать о том, а не сыграла ли она с ним злую шутку, и прикидывать, что, в таком случае, было бы более правильной линией поведения - плюнуть на все и пойти в свою комнату спать или найти Эльжбету и с ней поругаться. Пока он думал, стеклянная дверь гостиной распахнулась, и из нее вышла Эльжбета.
   Карл с первого же взгляда оценил всю прелесть и простоту ее наряда. На ней была длинная юбка из небеленого полотна, доходившая ей до лодыжек, с широкой узорной каймой черного и красного цветов по подолу, и белая, с глубоким вырезом, присборенная на груди и широких рукавах, доходящих до локтя, рубашка. Тот же самый, черно-красный узор был вышит на ней вдоль ворота и на концах рукавов. Тонкая талия Эльжбеты была стянута красным кушаком, темные волосы распущены и схвачены на голове повязкой, представляющей собой узкий плетеный ремешок, также из черного и красных цветов, образующих все тот же причудливый узор.
   Карл смотрел на нее, как зачарованный, открыв для себя еще одну неизвестную ему грань этой загадочной литовской красавицы, образ которой так глубоко запал ему в сердце, поразив его воображение еще в Плоцке. В ней было что-то неуловимо привлекательное для него, какое-то ведьминское притяжение, точное имя которому он затруднялся определить. Даже не ведьминское, тут же поправил сам себя он, а скорее русалочье, возможно, из-за формы ее узких и длинных по рисунку, чуть приподнятых к вискам больших темных, словно омуты, глаз.
  -Чего это ты так на меня уставился, крестоносец? - подозрительно спросила Эльжбета, в свою очередь украдкой разглядывая Карла, одевшего литовскую одежду, которую она дала ему сегодня утром.
   Узкие, эластичные, скроенные из лосиной кожи литовские штаны, позаимствованные Эльжбетой из гардероба брата, слывшего при литовском дворе за модника, плотно обтягивали длинные сильные ноги Карла, подчеркивая каждый мускул, низкие литовские полусапожки Радзивилла также пришлись ему впору. Однако с рубахой Карлу не повезло. Он был почти вдвое шире в плечах, чем худощавый литвин, поэтому, наверное, в пику Эльжбете, с умыслом добавившей к одежде волчью безрукавку брата, надел эту безрукавку прямо на голое тело, подвязав ее в талии черным кушаком. Эта обычная безрукавка внезапно придала его облику совершенно новую черту: из немецкого рыцаря-христианина он превратился вдруг в красивого диковатого литовского парня, широкоплечего, мускулистого, а вид его сильных, игравших мускулами при каждом движении предплечий, вызвал в теле Эльжбеты какую-то вибрирующую тревожность, время от времени горячей волной пронизывающую ее с ног до головы. Рыжеватые волосы Карла и его яркие, темно-янтарные глаза необычайно подходили к его новому облику, делая его неуловимо похожим на молодого хищного волка из литовских лесов.
   Эльжбета так увлеклась своим открытием нового облика Карла, что даже прослушала, что именно он сказал ей в ответ. Только его ехидное замечание, пародирующее ее собственную фразу на охоте, заставило ее опомниться:
  -Ты что, уснула, литвинка? - насмешливо спросил Карл.
  -Похоже, что да, - мигом обретая свою обычную невежливость, сказала Эльжбета. - И во сне вижу вместо крестоносца красивого литовского парня.
   Карл, собиравшийся что-то сказать, чуть не откусил себе язык от неожиданности. Красивого литовского парня! Она сказала это? Эта дерзкая насмешливая девчонка, Эльжбета Радзивилл, под давлением старших едва пробормотавшая вчера единственную добрую фразу в его адрес, назвала его красивым литовским парнем? Впрочем, до этого дурацкого инцидента на охоте они прекрасно ладили друг с другом, и иногда Карл досадовал сам на себя, зачем ему захотелось тогда ее поцеловать и сделать это таким вызывающим образом. Возможно, потому, что он всегда втайне мечтал о той минуте, когда она будет принадлежать ему?
  -Так и будете стоять, как пень, или мы все-таки пойдем? - привело его в чувство нахальное замечание Эльжбеты.
  -Я забыл сказать вам, панна Эльжбета, - признался в ответ Карл, стараясь придать своему голосу некоторую небрежность и следуя за ней по пятам после того, как, высказавшись, она повернулась и пошла по направлению к лесу, - что вы сегодня выглядите просто потрясающе! Именно поэтому я на вас так и уставился.
  -Пытаетесь стать немного повежливей, потому что вашему самолюбию польстило то, что я назвала вас красивым литовским парнем? - спросила Эльжбета, не оборачиваясь.
  -Просто удивительно, как это никто еще не свернул вам шею! - пробормотал Карл, чувствуя себя после ее замечания полным идиотом.
   Но Эльжбета услышала. Остановилась и полными смеха искристыми темными глазами уставилась на него.
  -Может быть, вы хотите попробовать? - с улыбкой спросила она.
  -С какой стати! - удивился Карл. - Я лучше сначала женюсь на вас, а потом уже буду учить вас хорошим манерам.
   Эльжбета прыснула со смеху и схватила Карла за руку.
  -Хорошо, барон! Только на сегодняшнюю ночь, чур, больше не ругаться. Это особая ночь, и я не хочу провести ее, пикируясь с вами по каждому пустяку.
  -Благодарю тебя, Господи! - с чувством сказал Карл. - Ты услышал мои молитвы и вложил в ее хорошенькую головку крупицу здравого смысла! Я согласен. Кстати, куда это мы идем, моя очаровательная русалка?
  -В лес! - сказала Эльжбета, переходя сначала на быстрый шаг, а затем, выпустив руку Карла, почти побежала, невесомая и легконогая, как парящий ангел.
  -Поспешим, барон, - на бегу прошептала она ему, - а то мы пропустим все самое интересное!
   Карл уже собирался открыть рот, чтобы спросить, что именно интересного ему нужно ожидать, как они, миновав лес, вышли в низину у реки, которая прямо-таки кишела народом, преимущественно молодыми парнями и девушками, одетыми почти также, так Карл и Эльжбета. По другую сторону низины начинался уже настоящий густой литовский лес. Эльжбета тянула Карла прямо в толпу, кружившуюся, взявшись за руки, в неком подобии гигантского хоровода без начала и без конца, и, на взгляд Карла, без всякой системы. Однако, оказавшись поневоле втянутым в эту длинную движущуюся цепь, сжимая в своих руках тонкую ладошку Эльжбеты, через некоторое время Карлд неожиданно для себя подумал, что ему это, пожалуй, даже нравится. Чем-то напоминает венецианский маскарад, в котором ему приводилось принимать участие, бывая в Венеции вместе с дядей по поручениям магистра.
   Эльжбета смеялась, на ее смуглом лице блестели белые ровные зубки, темные длинные волосы растрепались, несмотря на стягивающую их повязку.
   Движение хоровода становилось все более и более хаотичным, наконец, все остановились и уставились куда-то на вершину холма. Карл тоже взглянул в эту сторону и увидел дюжину или больше пылающих ярким пламенем огненных обручей, катившихся, подпрыгивая и разбрасывая во все стороны трещавшие искры, с вершины холма прямо в середину веселящейся толпы. На фоне темного вечернего неба, усыпанного звездами, и тихой глади лениво катящей свои воды реки, в которой пятнами отражались блики факелов в руках многих десятков собравшихся людей, это представляло собой феерическое зрелище. Дикие крики, которыми разразились литвины при виде огненных обручей, несколько озадачили Карла, выросшего вдали от природы в холодном, промозглом мешке рыцарской крепости. Они были похожи на боевые вопли, но с какой стати их издавала в разгар веселья вся эта невооруженная толпа, Карл не понимал.
  -Что это значит? - спросил он у Эльжбеты.
  -Закрой рот и смотри, - не совсем вежливо отозвалась литвинка. - Я все объясню тебе потом, хорошо?
   Карл пожал плечами, закрыл рот и продолжал наблюдать. Как только огненные обручи скатились с горы вниз, в низину, толпа расступилась перед ними, освободив место, и они без помех достигли реки, с шипением и плеском плюхнувшись в воду. Тогда вся нарядная веселая толпа снова разразилась смехом и криками, и сразу же после этого гигантский хоровод распался. Парни и девушки разбились на небольшие группки, которые постепенно, но последовательно начали стягиваться к берегу реки. У Карла рябило в глазах от множества мелькающих в чистом прозрачном ночном воздухе огней факелов.
   Эльжбета снова взяла Карла за руку, видимо, чтобы не потерять его среди толпящихся вокруг людей, и он с удовольствием обхватил своими пальцами ее тонкую, узкую ладошку. Видя, что все стремятся пробиться ближе к воде, он, пользуясь своим внушительным внешним видом и физическим превосходством, вежливо, но твердо оттирая других парней и девушек, отвоевал себе и Эльжбете место почти в первых рядах собравшихся в низине реки, лишь гадая о том, что должно будет здесь произойти. Эльжбета с благодарностью взглянула на него после того, как он, как нож в масло, войдя в толпу, и ведя ее за собой, протиснулся почти к самому берегу, а затем поставил ее впереди себя, словно ребенка, чтобы ей было лучше видно, одновременно защищая ее от случайных толчков напиравшей толпы. Но Карл не заметил ее взгляда. Глаза его были прикованы к реке, по которой плыли какие-то странные сооружения из соломы, украшенные свежими цветами.
   Пользуясь моментом, пока действо еще не началось, Эльжбета потихоньку рассматривала Карла. Этот рыжеволосый крестоносец с самого первого момента их встречи в Плоцке не переставал удивлять ее. Он был изменчив, как хамелеон, постоянно обращаясь к ней разными гранями своей натуры. Сначала Эльжбета недоумевала, что общего было у всегда такого проницательного и знающего толк в людях князя Острожского с тупым, необразованным рыцарем-крестоносцем, но познакомившись с Карлом поближе, она, кажется, начала понимать, что их странная дружба и взаимная симпатия базировалась на общей и доминирующей черте их характеров. Как и Острожский, Карл был чрезвычайно восприимчив к чужой культуре и неосознанно, а может быть, и сознательно, оставаясь самим собой, обладал уникальной способностью приспосабливаться и существовать в ней не как инородное тело, а как равный, не отрицая ее, но и не растворяясь в ней, не старясь изменить ее под самого себя, а принимая ее как данность.
   Глядя на него, в волчьей безрукавке, подпоясанного кушаком, смотревшейся на нем на удивление естественно и уместно, словно он носил ее всю свою жизнь, с взлохмаченными ветром рыжевато-каштановыми волосами и любопытным взглядом темно-янтарных рысьих глаз, которыми он бесстрашно зыркал по сторонам, осматриваясь и стараясь понять, что происходит, наблюдая за своими соседями в толпе и не подавая вида, что он чем-то удивлен или заинтригован, Эльжбета испытывала какое-то теплое чувство признательности к нему - она не знала, что творилось у него в душе, но внешне он вел себя весьма уместно, если не сказать, безукоризненно.
   Она заметила и уважительные взгляды литовский парней, которые они бросали на широкие плечи и тугие узлы мускулов, видневшихся из-под волчьей безрукавки Карла, вот кто-то хлопнул его по плечу, в ответ тот легонько ткнул шутника кулаком в бок, тут же растянув в улыбке губы, и прошел дальше.
   Внезапно ей пришло в голову, что она рискует, взяв его с собой, он едва понимал литовский с ее слов, а если выяснится, что он - крестоносец, просто страшно подумать, что может произойти, но, взглянув на умиротворенное лицо Карла, она успокоилась. Он был просто великолепен, никто и никогда в жизни не сможет догадаться, что он не литвин, а уж она постарается быть как можно ближе к нему, чтобы в корне пресечь любую возможность инцидента. Неожиданно для самой себя, вероятно потому, что другие парочки уже стояли в обнимку, Эльжбета качнулась, словно березка от ветра, и на секунду прижалась к сильному теплому телу стоявшего рядом с ней Карла. Он тут же обхватил ее талию своей большой теплой рукой, и Эльжбета с ужасом почувствовала, что ей это нравится. Нравится так сильно, что она хочет большего, хочет, чтобы он ее обнимал и целовал, хочет провести с ним эту удивительную и принявшую новый оттенок купальскую ночь, так, как проводят ее со своими парнями литовские девушки, ее подружки.
   Эльжбета подняла голову и увидела, что он смотрит вдаль. Проследив за его взглядом, она увидела пылающее чучело Купалы посреди реки, с расставленными в стороны руками, оно вдруг напомнило ей картинку христианского святого из церковной книги, которую ей много лет назад показывал в Вавеле ксендз.
  -Кого это вы жжете? - тут же, как будто прочитав ее мысли, тихо прошелестел ей на ухо голос Карла. - Надеюсь, это не чучело великого магистра? А то дядюшка еще, того и гляди, обвинит меня в государственной измене.
   От неожиданности его слов Эльжбета рассмеялась так, что на них стали оглядываться.
  -Полегче, моя дорогая, - также тихо прошептал он, не отводя странного, тягучего взгляда своих темно-янтарных глаз от ее губ. - Похоже, здесь ребята серьезные, если опознают, то побьют.
   Между тем, чучело Купалы догорело, и толпа потихоньку начала расходиться в разные стороны, оставаясь, тем не менее, все еще в пределах низины, ограниченной, с одной стороны, холмами и рекой, а с другой - лесом.
   Карл оттащил Эльжбету в негустой подлесок, подальше от любопытных глаз, и спросил:
  -Может быть, ты все же объяснишь мне, что происходит, литвинка? Я устал чувствовать себя дураком!
   Посмотрев прямо в его сердитые темно-янтарные глаза, Эльжбета, замирая от непонятного сладкого предчувствия, с нервным смешком заметила, кивнув в сторону остальных:
  -Они, между прочим, думают, что ты утащил меня в лес для свального греха, крестоносец.
  -Ты принимаешь меня за идиота, литвинка? - сердито спросил Карл. - Судя по всему, представление еще не закончилось, по крайней мере, все еще чего-то ожидают, и, судя по их физиономиям, не свального греха.
   Эльжбета еще раз поразилась его наблюдательности.
  -Я жду, - напомнил о себе Карл.
  -Чего? - не поняла она, в то время, как сердце ее бешено заколотилось.
  -Объяснений! - почти рявкнул Карл.
  -Объяснений чего?
  -Что это все значит, - сердито пояснил он.
   Эльжбета вздохнула и попыталась привести себя в порядок, перестать, наконец, думать о том, что сейчас он ее поцелует, и с замиранием сердца ждать этого.
  -Это языческий праздник природы, - переводя дыхание, почти пролепетала она. - День Ярило-солнца, когда наступает самый длинный день в году и самая короткая ночь. День наибольшего расцвета и совершенства всего, что создано природой, ибо после этой ночи начнется ее медленный закат, и ночь начнет побеждать день, а смерть побеждать жизнь, пока все не погрузиться в холод и сумерки зимы. Только Ярило, торжествующий и всепобеждающий бог Солнца, символ которого и есть это горящее колесо, сможет тогда снова принести нам свет, тепло и жизнь.
  -Ну, все не так уж и плохо, как я погляжу, - буркнул Карл, терпеливо выслушав ее несвязные объяснения до конца. - Единственно, чего я не могу понять, почему именно этот день, точнее, ночь, используется для свального греха и поиска богатств?
  -Ты помешался на этом свальном грехе, крестоносец! - воскликнула с досадой Эльжбета.
  -Ты упомянула о нем первой, - возразил Карл.
  -Ну, хорошо, - вынуждена была согласиться Эльжбета. - Я же сказала, что эта ночь - особенная, ночь, когда природа находится в пике своего расцвета, ночь, благословленная богами, когда они открывают перед людьми сокровища земли и сокровища души. В эту ночь ты можешь обрести богатство земное и, что более важно, найти свою любовь, ибо это ночь расцвета всего живущего на земле, в том числе, и отношений между людьми.
  -Что-то слишком сложно для меня, - заметил Карл, - для бедного рыцаря-христианина. Я, пожалуй, остановлюсь на том, что это ночь, когда можно найти сокровища и, - он запнулся.
  -Что же ты замолчал, крестоносец? - насмешливо спросила Эльжбета.
   Его глаза были устремлены теперь на поляну, где он заметил приготовления, озадачившие его вновь. Молодые парни таскали вязанки дров и сучьев, складывая из них кучи, которые обычно делают с намерением разжечь костры.
  -Чучело ведь уже сожгли? - удивленно спросил он, оборачиваясь к Эльжбете. - Надеюсь, ваши добрые и мудрые языческие боги не требуют человеческих жертвоприношений?
  -А если требуют? - поддразнила его Эльжбета. - Ведь вы же, христиане, жжете на кострах красивых женщин.
  -Красивых женщин? - не понял Карл. - Ах да! Ты имеешь в виду ведьм? Красивых женщин с длинным языком, которые привораживают мужчин и сводят их с ума, а потом бросают без капли сожаления? Таких надо жечь!
  -Ты - настоящий христианин! - язвительно подытожила Эльжбета.
  -Это правда! - согласился Карл. - Но мне все-таки хотелось бы посмотреть, что там происходит. Подойдем поближе?
  -Ты рискнешь? - удивилась Эльжбета. - Вы, христиане, жжете на кострах красивых женщин, а мы, язычники, может быть, жжем доверчивых крестоносцев, которых заманивают в леса другие красивые женщины, чтобы отомстить за своих сестер-ведьм?
   Карл усмехнулся. При свете запылавших в ночи костров его янтарные глаза на миг полыхнули раскаленным золотом, а в усмешке проглянуло что-то волчье.
  -Не думаю, - ответил он, - ведь ваши боги мудрые и старые, они не призывают к убийству, как мой молодой и жестокий бог!
   Когда они вновь очутились на поляне, литвины уже начали водить свои бесконечные хороводы вокруг костров. Карл снова взял в свою ладонь пальцы Эльжбеты и с удовольствием включился в знакомую забаву. Однако на этот раз в ней появился новый нюанс. Через некоторое время Карл с удивлением заметил, что парни и девушки в хороводе перед ним стали исчезать, словно проглоченные пламенем костра. Сначала он с недоверием подумал, что они, возможно, просто бросались в костер, совершая неведомый ему обряд самоубийства, но когда подошла очередь парня, который шел в круге перед ним, тот крякнул, разбежался и изчез в пламени костра.
  -Прыгай! - шепнула ему Эльжбета. - Не бойся, пламя не обожжет тебя.
  -Что оно, особенное, что ли! - проворчал Карл, прежде чем одним гигантским прыжком, вызвавшим одобрительные восклицания литвинов, перемахнул через опалившее его жаром пламя костра. - Береги свои волосы, литвинка! - успел все-таки съязвить он, прежде чем исчезнуть в пламени.
   Эльжбета вынырнула из огня вслед за ним, насмешливо улыбаясь над выражением его лица, которое он скорчил, почуяв запах паленой шерсти, исходивший от его волчьей безрукавки. Хоровод пошел на новый круг, но Эльжбета неожиданно разорвала цепь и, потянув за руку, вытащила Карла из него.
  -В чем дело? - возмутился он. - Мне понравилось!
  -Ты же собирался искать сокровища, - напомнила ему она.
  -Ерунда! - отмахнулся Карл. - Какие тут могут быть сокровища! Кроме того, я достаточно богат, силен и молод. Если я хочу сокровища, я сам могу их для себя завоевать. Нет никакой необходимости болтаться для этого ночью по темному лесу.
  -Тогда оставайся, - согласилась Эльжбета, отпуская его руку. - Я найду тебя позже.
  -Куда ты идешь? - он загородил ей дорогу, опасаясь, что быстрая Эльжбета исчезнет в темном лесу, и он не сумеет потом ее найти.
  -К капищу, - серьезно сказала она.
  -Можно мне пойти с тобой?
  -А как же твой бог? Я хочу совершить древний обряд.
  -Ты христианка! - ужаснулся Карл.
  -Я не собираюсь приносить языческие жертвы! Это только старинная традиция, она существует и у вас, христиан. Я просто хочу совершить ее на свой лад, так, как делали это мои предки.
  -Что это за традиция?! - недоверчиво спросил Карл и тут же безапелляционно добавил: - Я пойду с тобой! Я, в конце концов, твой жених!
  -Почти жених, - уклончиво сказала Эльжбета, наклонив голову. - Если Кароль согласится на наш брак.
  -А он что, может и не согласиться? - тихо и серьезно спросил Карл, привлекая ее ближе к себе, чтобы заглянуть в лицо.
   Эльжбета подняла на него темные, загадочные русалочьи глаза.
  -Скорее всего, он не согласится, Карл, - также серьезно сказала она. - Кароль ненавидит крестоносцев. Нам придется расстаться. Я не пойду против воли брата.
  -Что за чушь! - рассердился Карл, властным жестом притягивая ее к себе. - Я не могу с тобой расстаться! Твоя мать не возражает против нашего брака, Острожский обещал поговорить с Радзивиллом. Откуда ты знаешь, что Кароль будет возражать?
  -Я - колдунья, - грустно улыбнулась Эльжбета. - Нет, конечно, хотя я хотела бы быть ею. Просто я очень хорошо знаю своего брата. Ну что, пойдешь со мной, крестоносец?
  -Пойду! - сказал Карл почти сердито, озадаченный ее странными словами и грустным видом. - Только если ты начнешь губить свою душу, то, клянусь крестом господним! я вмешаюсь и спасу тебя от греха!
  -Ты не сможешь спасти меня от самой себя, крестоносец, - загадочно заметила Эльжбета.
  -У меня, между, прочим, есть имя! - возмутился Карл.
  -Прости, Карл.
   Эльжбета снова взяла его за руку и уверенно, словно она находилась в саду Остроленки, пошла вперед, углубляясь все дальше и дальше в лес, становившийся все гуще и гуще. Ветки цепляли ее за волосы, хватались за подол платья, Карл со сдавленными проклятьями отдирал их от шерсти своей волчьей безрукавки, отводил с пути руками, оберегая лицо и глаза. Эльжбета все шла и шла вперед, и ему оставалось только гадать, как она могла видеть в этой полной кромешной мгле, в которой они очутились, и каким-то чудом находить дорогу.
  -Здесь есть волки? - нарушив молчание, наконец, спросил он, подозрительно рассматривая зеленоватые и желтоватые огоньки звериных глаз, провожавшие их со всех сторон из темноты.
  -Да, - не оборачиваясь, сказала Эльжбета. - И медведи. Ты боишься?
  -Нужно быть совсем сумасшедшим, чтобы напасть на меня, - проворчал Карл ей в спину, - даже если ты волк или медведь.
   'Это точно, - подумала про себя с грустной улыбкой Эльжбета, - надо быть совсем сумасшедшим, чтобы быть с тобой врагом, мой милый, сумасшедший, рыжий крестоносец. Почему я не могла влюбиться в кого-нибудь другого, литвина или поляка, на худой конец, русского, чеха или венгра, но не в крестоносца! Кароль никогда не согласиться на этот брак, даже если будет знать, что я его люблю'.
   Она внезапно остановилась, так резко, что Карл почти сбил ее с ног, не ожидая этого.
  -Что случилось? - встревожено спросил он, с шумом продираясь мимо нее вперед, чтобы увидеть, почему она остановилась.
  -Ничего.
   Эльжбета прижала палец к губам.
  -Теперь постарайся быть тихим и незаметным, крестоносец. Не шуми, как голодный лесной медведь, продирающийся напролом в поисках съестного.
   Карл оскорблено выпрямился, задел головой о низко нависшую толстую ветку столетнего дуба и, выругавшись, потирая ушибленное место, обиженно заметил:
  -Во-первых, я старался шуметь как можно больше, оберегая тебя от диких зверей. А во-вторых, попробуй-ка быть тихим, когда тебе приходиться лазить по таким дебрям!
  -Мы почти пришли, - успокоила его Эльжбета. - Постарайся не шуметь. Здесь совсем недалеко - жилище моего бога.
   'Языческое святилище! - с суеверным ужасом подумал Карл. - За такие штучки полковой капеллан посадит меня на полгода на хлеб и воду!'
   Тем не менее, изнывая от любопытства, испытывая холодок, прошедший вдоль его спины при мысли о том, что он совершает серьезный проступок, Карл без колебаний последовал за Эльжбетой, стараясь ступать как можно тише, подражая ее легким и неслышным шагам. Через несколько минут густой лес неожиданно расступился перед ними.
   На небольшой, почти круглой по форме поляне стояло нечто, напоминающее грубо сколоченный домик на сваях, покрытый соломой и чем-то неуловимо смахивающий на голубятню, с нервным смешком подумал Карл. Возле него полукругом располагались торчащие вертикально вверх из земли недлинные, узкие по форме палки, похожие на невысокие, в несколько дюймов по вышине и чуть больше дюйма в диаметре колья, сужающиеся на концах и гладко отполированные то ли природой, то ли следящими за святилищем бога людьми. Было во всем этом зрелище нечто непонятно жуткое, отчего Карл почувствовал, как дрожь отвращения пробежала по его телу.
  -Это и есть твой бог? - тихо спросил он у Эльжбеты, осматривающейся вокруг.
  -Это его святилище, - уклончиво и непонятно сказала литвинка.
  -А где же бог? - удивился Карл.
  -Он здесь, вокруг тебя, - снова немногословно и скупо, словно занятая обдумыванием своих собственных мыслей, сказала Эльжбета рассеянно.
  -Ты собираешься молиться? - осторожно спросил Карл.
  -Молиться? - Эльжбета удивленно, словно проснувшись, оглянулась на него. - Ты шутишь? Я собираюсь отдать ему единственное, что у меня есть, и просить его о милости.
  -Что ты собираешься делать? - подозрительно спросил, перебив ее, Карл. - Ты хочеь сказать, что у тебя есть что-то, принадлежащее богу? Твоя душа? Что же еще! Ты собираешься продать дьяволу душу за то, чтобы он исполнил твое желание? Ты сгоришь в аду, литвинка!
   Он схватил Эльжбету за руку и потащил обратно в лес.
  -Я не дам тебе сделать такой глупости! - почти кричал он. - Я, черт возьми, хочу жениться на тебе, и ты будешь принадлежать моей вере, и телом и душой!
   Эльжбета вырвала у него свою руку и расхохоталась.
  -Ты просто прелесть, Карл!
   Ее глаза блестели сдержанным возбуждением, в них появилось нечто колдовское и притягательное, отчего Карл почувствовал, как внутри него вспыхнуло неудержимое желание положить ее на алтарь святилища ее бога и раз и навсегда доказать ему, что отныне и навеки веков эта девушка и душой и телом будет принадлежать только ему одному.
  -О чем ты подумал? - вдруг с любопытством спросила Эльжбета, внимательно глядя ему в лицо. - Только скажи правду! Даже если она касается запрещенных для вас, христиан, тем.
  -О свальном грехе! - буркнул Карл, отворачиваясь, чтобы скрыть свое смущение и свое все нарастающее желание физической близости с нею, которое ему все труднее и труднее становилось контролировать.
   Чтобы как-то изменить тему разговора, он кивнул головой, указывая на торчащие из земли колья, и просто так спросил:
  -Это что? Слуги твоего бога?
  -В некотором роде, - загадочно сказала Эльжбета, по-прежнему, не отрываясь, глядя Карлу в лицо. - Существует древний обычай, по которому девушки, готовящиеся вступить в брак, приходят к святилищу этого бога и отдаст ему свою невинность в надежде получить от него в дар счастливую семейную жизнь.
  -Как это, отдают свою невинность? - изумленно переспросил Карл. - Он что, спускается что ли, чтобы ее забрать?
   Эльжбета едва приметно, одними губами, улыбнулась, все так же внимательно и напряженно наблюдая за выражением лица Карла.
  -Нет, его слуги, как ты выразился, делают это, - сказала она, указывая на торчащие из земли колышки.
   Шокированный ее словами и внезапно пришедшей на ум догадкой, Карл недоверчиво переспросил, оглядываясь по сторонам, словно стараясь отыскать этого невидимого бога, который, по словам Эльжбеты был вокруг него, но он не мог его видеть, и слуги которого в настоящий момент собирались забрать то, что по его мнению, принадлежала только ему одному.
  -Ты хочешь сказать, что ты собираешься добровольно подвергнуть себя этой ужасной процедуре, после которой ни один порядочный христианин не захочет на тебе жениться?
  -Ну почему же, - сказала Эльжбета, наблюдая за тенями, которые попеременно скользили по подвижному лицу Карла. - Любой знакомый с обычаями моей страны мужчина будет горд взять меня в жены после того, как узнает, что я сделала ради получение от бога благословения на этот брак.
  -К тому же у вас, христиан, тоже есть нечто подобное этому древнему языческому обряду, - помедлив, добавила она.
  -Ничего подобного! - твердо сказал Карл.
  -А право первой ночи сеньора? - тихо спросила литвинка. - Вы уступаете свою молодую невесту земному владыке, а мы, язычники, можем уступить ее только богу. Гордыня, не правда ли?
   Карл схватил Эльжбету за плечи и притянул ближе к себе, чтобы взглянуть, наконец, ей в глаза и убедиться, говорит ли она серьезно или просто его дурачит. Глаза литвинки были все такие же темные, непроницаемые и загадочные. Прикосновение к ее теплой плоти жгли пальцы Карла огнем.
  -Я не позволю тебе сделать это! - сказал он. - Ты принадлежишь мне!
  -Нет, - все также тихо сказала она, - пока я принадлежу своему богу и своей семье. Что тебе говорит сейчас мой бог?
   Карл растерянно посмотрел по сторонам, а затем - снова в глубокие, темные глаза литвинки.
   -Что ты имеешь в виду? - переспросил он.
  -Что ты чувствуешь? - еле прошелестел в темноте ее голос. - То, что ты чувствуешь, велит тебе сделать мой бог.
  -Твой бог! - воскликнул Карл, еще жестче сжимая пальцы у нее на плечах, а затем склонился над ее поднятым к нему бледным в ночном свете лицом и поцеловал, глубоко и жестко, словно обуреваемый нестерпимой жаждой. - Если то, что я сейчас чувствую, велит мне сделать твой бог, тогда берегись, литвинка! Тогда это твой бог велит мне положить тебя, обнаженную, между этих дьявольских камней и забрать у тебя то, что принадлежит, по твоим словам, только ему, твою невинность, и тогда твое прекрасное тело будет навеки принадлежать мне, рыцарю-христианину, который постарается получить для своего бога и твою душу. Ты все еще думаешь, что это твой бог сейчас говорит моими устами?
  -Да! - сказала Эльжбета, сбрасывая с себя одежду. - Сделай так, как велит тебе мой бог! И он поможет нам, потому что нам нужна будет его помощь. Доверься его воле, и он не оставит нас!
  -Это какое-то сумасшествие! - простонал Карл, провожая глазами ее стройную, обнаженную, молочно-белую в свете взошедшей луны фигурку, направляющуюся к алтарю, намеченному кольями, словно зубьями чудовищной пасти неведомого дракона.
   Войдя в круг, образованный кольями, Эльжбета обернулась. Темные густые волосы прикрывали ее спину почти до талии, Карл на минуту увидел в свете луны ее высокую грудь, плоский живот, темную тень в треугольнике у начала ее ног и с ужасом почувствовал, что горячая лихорадка желания буквально потрясла его с ног до головы. Словно огненные иглы впились в его мозг, сердце и естество, которые отныне управляли его разумом, телом и волей и безудержно влекли его к этому белевшему в темноте леса и ночи, словно фосфорицирующему в тайном заповедном месте глухого леса, желанному и обольстительному женскому телу. Почти обезумевший от желания и горячечных мыслей, крутящихся у него в голове, Карл быстрыми движениями сорвал с себя одежду и подошел к Эльжбете.
   Коснувшись ее тела, он уже не мог сдерживаться. Стараясь не быть слишком грубым, словно утеряв свою волю, и отныне подчиняясь только воле безымянного незнакомого ему языческого бога, он уложил ее на землю, так, как показал ему в его воображении этот языческий бог, головой к странному святилищу, а ногами - между дьявольскими кольями, широко развел ее согнутые в коленях ноги. Затем с удивительным чувством отрешенности от всего земного, словно и в самом деле совершая некий таинственный обряд, глубоко и сильно вошел в ее покорное лоно. В ту же минуту словно огненный дождь посыпался на его обнаженную кожу, в глубине тела вспыхнул неугасимый огонь, сжигавший его заживо, утолить который могли только неистовое движение его тела, погруженного в раскаленную лаву раскрывшегося перед ним тела Эльжбеты, возносившие его вперед, к звездам, достигнув которых, он словно взорвался на тысячи огненных искр, рассыпавшихся в воздухе подобно огненному цветку из языческих сказок. Он забыл свое имя, забыл, кто он такой и что делает этой ночью в лесу. Все его сознание и душа сосредоточились в мерцающем мареве неведомого мира блаженства и забвения, в которое унес его всесильный бог Эльжбеты, подаривший ему этой ночью наслаждение и боль, так тесно связанные друг с другом, что их невозможно разделить, и которые он отныне не сможет забыть.
  
  
  
  

Глава 24.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, лето 1407 г.
  
   Прощаясь с Эльжбетой и ее матерью вечером следующего дня чтобы вернуться в Мальборг за благословением на женитьбу от своего дядюшки, Карл стоял в залитой летнем солнцем гостиной господского дома в Остроленке, смотрел в темные, искристые глаза Эльжбеты, и не мог оторваться. Словно она и в самом деле околдовала его. Княгиня Радзивилл сдержанно улыбалась, глядя на его расстроенное в ожидании разлуки лицо, его крепкие пальцы, которые он сам, не замечая того, переплел с тонкими пальчиками Эльжбеты, его темно-янтарные глаза, горевшие огнем неутоленного желания.
  -О Карл, - неожиданно встрепенулась Эльжбета, осторожно высвобождая из его пальцев свою ладонь. - Я кое-что забыла...
   Она вышла из гостиной и спустя несколько минут вернулась с небольшой клеткой, сплетенной из гибких ивовых прутьев, в которой сидели два белых голубя. Эльжбета сунула эту клетку в руки оторопевшего Карла и быстро сказала ему:
  -Это особые почтовые голуби князя. Он подарил мне их много лет назад, когда они были птенцами. Где бы ты ни был, если ты хочешь послать мне известие, привяжи записку к ноге голубя и выпусти его. Он меня найдет.
   Приподняв бровь, Карл посмотрел на княгиню Радзивилл, словно спрашивая у нее поддержки.
  -Эльжбета, детка, ты еще не все сказала, - заметила старая княгиня, подходя к Карлу и кладя ему на предплечье свою холеную белую руку. - Это хорошая идея, Карл. Мы будем знать, что с вами и где вы, и в то же время вы сможете в любой момент узнать, что происходит с нами.
  -Но голубь не сможет вернуться ко мне с вашим письмом, - возразил Карл, переводя взгляд на Эльжбету. - Он не знает дороги, да и не захочет возвращаться к незнакомому человеку.
  -Поэтому я и даю вам двух птиц, - мягко сказала Эльжбета. - Голубя и голубку. Если вы будете осторожны и никогда не станете посылать их с письмами одновременно, они будут возвращаться, не к вам, а друг к другу. Всегда держите голубку у себя, а голубя шлите ко мне. Это и есть гарантия того, что он вернутся.
  -Люди все-таки дьявольские создания, - пробормотал Карл, признавая правоту ее слов. - Для них нет ничего святого, они готовы мыть ноги святой водой, если это их устраивает.
  -Я возьму твоих голубей, Эльжбета, - он с удовольствием произнес ее имя, - но не думаю, что они мне понадобятся. Я вернусь, как только дядя даст разрешение на мой брак.
  -Никогда не знаешь, что с тобой может произойти, - философски заметила княгиня Радзивилл. - Как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Поэтому берите голубей, молодой человек, и не зарекайтесь.
  -Я как ваш голубь, - сказал Карл, переглянувшись со старой княгиней. - Будьте уверены, я возвращусь к Эльжбете даже с того света!
  -С того света не надо! - твердо сказала литвинка. - С того света вас ваш бог не отпустит.
   Грустный отчего-то воевода Ставский молчаливо сидел на покрытой толстым персидским ковром лавке у стены и смотрел в окно, краем уха слушая их веселую, но в то же время проникнутую щемящей тоской перед неминуемой разлукой, беседу. Глядя на ровную зеленую траву лужайки за окном, на вьющихся в воздухе пчел, пышные цветы азалий и крупные бутоны роз, он думал о своей несчастной Эвелине, которую он давно потерял, и призрак которой, словно по злой насмешке судьбы, возник перед ним недавно в образе золотоволосой красавицы из рыцарского замка, и отныне уже изчез навсегда, окончательно и бесповоротно.
   Взрыв смеха старой княгини отвлек его от грустных мыслей. Он оторвался от созерцания сада и посмотрел на веселую компанию посреди гостиной, удивляяясь, чем это рыжеволосый светлоглазый барон сумел так рассмешить пани Радзивилл.
  -Голубь и голубка, - между тем, сказал Карл с внезапно вспыхнувшим в голосе подозрением. - Послушайте, а они мне в замке яиц нести не начнут? Дядя прикончит меня за голубятню!
  -Карл, вам пора, - наконец сказала Эльжбета после того, как веселье, вызванное его словами, немного улеглось. - Если вы действительно хотите уехать сегодня. Если нет - отпустите людей и пойдемте обедать. Я умираю от голода. Как вам только не жарко в ваших доспехах!
  -Мне жарко, - возразил Карл, - но я терплю. И я уеду сегодня, как и намеревался. До свиданья, дорогая княгиня.
   Он склонился к руке княгини Радзивилл в вежливом поцелуе, как это делали поляки.
  -Было очень приятно с вами познакомиться!
  -Надеюсь, наша знакомство на этом не закончится, - благодушно сказала старая княгиня, глядя на его склоненную к ее руке рыжеволосую голову. - Буду снова ждать вас в Остроленке. А потом, даст бог, и дома, в Радзивиллово. Счастливого пути, Карл!
  -Благодарю вас, - повторил барон.
  -Эльжбета, деточка, проводи Карла до крепостной стены, - сказала она дочери, одновременно подмигнув Ставскому. - А потом возвращайся и будем пить чай.
  -Весьма приятный молодой человек, не правда ли? - заметила она воеводе Ставскому, когда Эльжбета и Карл Ротенбург ушли.
  -Не думаю, что ваш Кароль одобрит его предложение Эльжбете, - сказал воевода со вздохом.
  -Почему? - встрепенулась княгиня. - Он из хорошей семьи, обеспечен, и Эльжбета благоволит к нему. Что еще нужно? В конце концов, Карл собирается осесть на своей земле после женитьбы и раз и навсегда покончить с этим мальчишеством - участием в крестовых походах и подобного рода мероприятиях.
  -Дело вовсе не в его жизненных планах, - терпеливо объяснил княгине воевода Ставский. - Дело в том, что он крестоносец.
  -Чушь! Чушь! Чушь! - закричала княгиня, от негодования вскакивая с лавки. - Он такой же человек, как и все остальные! И он очень милый мальчик! В конце концов, Острожский не стал бы приводить его в дом, если бы с ним было что-то не в порядке!
  -Острожский сам уже заплатил за то, что вздумал последовать по тернистому пути добрых взаимоотношений с рыцарями, - мрачно сказал воевода.
  -Вы имеете в виду этот его роман с племянницей гневского комтура? - с любопытством спросила княгиня Радзивилл, тут же забывая о своем гневе.
  -У гневского комтура никогда не было племянницы! - неожиданно для старой княгини вспылил всегда такой спокойный и уравновешенный поляк. - Черт бы побрал этих проклятых рыцарей! Вы забываете княгиня, что он жених моей дочери!
   Пристыженная княгиня, качая головой и ругая себя за бестактность, сочла лучшим закончить разговор о крестоносцах и добрых взаимоотношениях между ними, но в душе ее с той минуты вспыхнула тревога. Такой выдержанный и благоразумный воевода Ставский, в принципе, всегда лояльный к рыцарям, поскольку сам владел землями на границах Ордена и был вынужден в силу объективных обстоятельств поддерживать с ними хотя бы видимость добрых отношений, при одном упоминании о возможности брачного союза с одним из них превратился в раздраженного шмеля. Что же тогда скажет ее вспыльчивый, невоздержанный в гневе Кароль, когда узнает о предложении, сделанном Эльжбете крестоносцем бароном фон Ротенбургом? Если он откажет ему, это разобьет бедной девочке сердце. Эльжбета, кажется, в самом деле увлечена этим обаятельным рыжеволосым крестоносцем, племянником Куно фон Лихтенштейна, известного сановника великого магистра и одного из лучших бойцов и фанатичных приверженцев идей Ордена.
   Если Кароль откажет барону фон Ротенбургу, что, в таком случае, сделает Эльжбета? Княгине Радзивилл даже не хотелось думать об этом. В ее памяти сразу же всплыла история дочери воеводы Ставского, которая, по слухам, влюбилась в крестоносца и убежала с ним из родительского дома, и она еще раз сердито обругала себя в душе за бестактность. Теперь призрак подобного скандала вполне ощутимо навис над ее собственной семьей.
  
   Опасения княгини Радзивилл оправдались целиком и полностью. Через несколько недель после отъезда Карла фон Ротенбурга, в Остроленку приехал разгневанный князь Кароль Радзивилл.
   Глядя на темное от ярости лицо сына, потребовавшего немедленного разговора с сестрой, старая княгиня еще раз пожалела об отсутствии Острожского. Вернувшись буквально за несколько дней до приезда Радзивилла в Остроленку, князь был вынужден срочно отбыть ко двору польского короля в Краков, поскольку король Владислав Ягелло потребовал его присутствия через специального гонца, передавшего ему приказ прибыть в Вавель незамедлительно и как можно скорее по делу чрезвычайной важности, не терпящему отлагательств.
   Пока они ждали в гостиной, когда слуга, посланный за Эльжбетой, найдет ее и она спустится встречать брата, старая княгиня осторожно попыталась выяснить причины столь плохого настроения наследника Радзивиллов.
  -Что-нибудь случилось, Кароль? - наивно спросила она. - Ты выглядишь немного расстроенным.
  -Немного расстроенным?! - вскричал Радзивилл. - Да я просто больной от ярости! Как вы могли такое допустить, мама! Как вы могли позволить этому проклятому крыжаку сделать Эльжбете предложение!
  -Карл - очень милый молодой человек, - осторожно сказала княгиня. - И я поняла, что ты лично знаком с ним.
  -Какое мне дело, знаком я с ним ли не знаком, милый он или нет! - взорвался литвин. - Он крестоносец! Я никогда не позволю Эльжбете выйти замуж за проклятого крыжака! О чем она думает, в самом деле? Того и гляди начнется война, а она крутит романы с нашими извечными врагами! Острожский тоже хорош! Пригласить крыжака к себе в гости! Просто курам на смех!
  -Если мне не изменяет память, - спокойно, стараясь сдерживать свои эмоции, строго сказала старая княгиня, - твой обожаемый князь Витовт - большой друг крестоносцев. Несмотря на то, что они в свое время умертвили его двоих детей, в том числе и наследника престола Литвы, княжича Витеня. При дворе твоего князя находится, как минимум, одна делегация орденского посольства, и проклятые крыжаки, как ты выражаешься, просто снуют туда-сюда из Вильны в Мальборг и обратно.
  -Но они не делают предложений его дочерям!
  -У князя Витовта только одна дочь, и она давно уже замужем за московским князем, что не мешает ему с ним воевать.
  -Мне наплевать на то, что делает Витовт! - не выдержал Радзивилл. - Он политик, и его семейные дела меня не касаются! Но в своем доме я буду делать то, что считаю нужным, и я никогда не соглашусь на этот брак! Эльжбета должна будет смириться с этим! Я найду ей другого жениха! Да где же она, черт возьми?!
   Он обернулся к двери гостиной, словно ожидая, что сейчас она распахнется и из нее выйдет Эльжбета, которой он, наконец, не сдерживаясь более, ибо переполнявшая его ярость грозила взорвать его изнутри, выскажется, сразу и определенно, что он думает о подобном браке, и раз и навсегда запретит ей даже думать о крыжаке как о своем женихе.
   Дверь действительно распахнулась и в нее, не замечая пока Кароля, влетела радостная, возбужденная Эльжбета с клочком бумаги в руке и тут же, бросившись на шею матери, счастливо рассмеялась:
  -Посмотрите, мама!
   Она развернула тщательно сложенную записку, на которой рукой Карла фон Ротенбурга четкими буквами на немецком языке было написано: 'Дядя дал согласие на наш брак, любимая! Надеюсь скоро увидеть тебя. Как поживает твоя матушка? Есть ли известия от твоего брата? Целую и люблю, твой Карл'.
   Неслышно подойдя и встав за спинами матери и Эльжбеты, пока они читали записку, Кароль Радзивилл также быстро пробежал глазами короткое послание.
  -Так, так, так, - зловеще сказал он, глядя в изменившееся от неожиданности его появления лицо Эльжбеты. - Значит, Куно фон Лихтенштейн разрешил своему племяннику жениться на литвинке? Чтобы он смог потом как следует поиздеваться над ней?
  -Кароль, что ты говоришь, - тихо сказала Эльжбета. - Карл любит меня.
  -Даже так? - удивился Радзивилл, отходя от матери и сестры и принимаясь расхаживать по застланному коврами полу гостиной, похлопывая себя по голенищу сапога сложенной вчетверо затейливо плетеным хлыстом. - И что теперь прикажешь мне делать? Пустить слезу умиления и тут же благословить этот брак?
  -Почему бы и нет? - сказала Эльжбета, чувствуя всю силу его сдерживаемого раздражения и с ужасом убеждаясь, что Кароль настроен решительно.
   Радзивилл одним прыжком оказался рядом с ней. Его темные глаза сверкали как угли на бледном от гнева лице, темные длинные волосы, схваченные на затылке по литовскому обычаю кожаным ремешком, от гневного движения подпрыгнули на его спине.
  -Потому что он - крыжак, идиотка! - закричал он в лицо сестре, уже не сдерживаясь. - Ты что, серьезно ожидала, что я завоплю от радости, пущу сопли умиления и отдам мою единственную сестру в жены этому варварскому немецкому рыцарю? Ни-за-что! - отрывисто, по слогам сказал он, глядя прямо в ее перепуганные глаза. - Ни-ког-да! Чем скорее ты осознаешь, что это мое последнее слово, и что, пока я жив, этому браку не бывать, тем лучше для тебя! А если ты начнешь упрямиться и продолжать слать ему свои писульки, - он пренебрежительно кивнул на письмо Карла, все еще зажатое в руке Эльжбеты, - я поотрываю головы всем этим голубям и запру тебя в самой высокой башне Радзивиллова!
  -Тогда я брошусь головой вниз из твоей этой высокой башни Радзивиллова, и навсегда освобожу тебя от необходимости заботиться о твоей единственной сестре! - сверкнув глазами, почти прошептала потрясенная неожиданным крушением всех своих надежд на счастье Эльжбета.
  -Только попробуй! - возразил ей бледный от ярости Кароль, уставившись на нее горящим взглядом.
  -Еще как попробую!
   Княгиня Радзивилл обеспокоенно смотрела на своих детей, всегда таких дружных и искренне привязанных друг к другу, а сейчас с ненавистью смотревших друг на друга горящими от гнева глазами. Оба выглядели одинаково бледными, с трясущимися от ярости губами, темноволосые, белокожие, одинаково упрямые и не склонные уступать друг другу, и казались в эту минуту смертельными врагами, но в то же время были похожи, словно две горошины одного стручка.
  -Кароль! Эльжбета! Немедленно прекратите! - энергично вмешалась она. - Не то вы сейчас поубиваете друг друга!
  -Кого бы я убил, так это проклятого крыжака! - сказал Радзивилл, но, все же, повинуясь требовательному тону и взгляду матери, отошел от Эльжбеты в другой угол гостиной, делая вид, что ему наскучило препираться и он просто любуется буйно расцветшими алыми розами почти у самой стеклянной двери окна, идущего почти до потолка.
  -Кароль! Не будь ослом! - сказала ему в спину Эльжбета. - Сам Куно фон Лихтенштейн дал разрешение на наш брак.
  -Мне наплевать на всех! - тут же с пол-оборота завелся Радзивилл, словно только и ожидал этих слов. - Ты моя сестра, и ты будешь считаться с тем, что я, твой брат и опекун, Кароль Радзивилл, никогда, слышишь меня, никогда, не позволю тебе выйти за него замуж! Пока я жив!
  -Тогда я буду молиться, чтобы ты умер! - в сердцах выпалила Эльжбета, выскочив из гостиной и хлопнув дверью так, что задрожали стены.
   Не веря своим ушам, Кароль Радзивилл уставился на мать, не менее его пораженную последними словами Эльжбеты.
  -Я не ослышался, мама?!- переспросил он с изумлением. - Ты тоже слышала, что она сказала?
   Княгиня вздохнула.
  -Не бери в голову, Карл. Она просто расстроена. Это пройдет.
  
  
  
  

Глава 25.

  
  
   К началу 1408 г. отношения меду Орденом и Польшей, как и предсказывал Карлу Острожский, вновь ухудшились.
   Началось с того, что нетерпеливые и агрессивные приграничные комтуры, уставшие ожидать смерти магистра Конрада фон Юнгингена для того, чтобы развязать открытую войну со славянскими державами, напали на старопольские замки Дрезденко и Санток, отданные польскими королями в залог рыцарям-ионнитам.
   Одновременно с тем, более хладнокровные и хитрые сановники Ордена, хорошо знавшие Витовта, прилагали титанические усилия для того, чтобы склонить его на свою сторону, разбив политический союз Польши и Литвы, чтобы затем разделаться с ними поодиночке. Послы Ордена, зачастившие ко двору великого князя в Вильне, осыпали его дарами, безоглядно льстили его самолюбию, называя его величайшим христианским владыкой Востока и ставя его имя в лист благодетелей Ордена и ревностных поборников христианства вслед за именем самого Господа. Они умоляли великого князя принять на себя посредничество в споре Ордена и Польши о Дрезденко и Сантоке. Они рассчитывали на то, что взявшись судить польского короля, отношения с которым у Витовта никогда не были особенно дружественными, несдержанный и злой на язык великий князь непременно, так или иначе, оскорбит Владислава-Ягайло, и добрые отношения меду Прольшей и Литвой будут нарушены. Если не навсегда, то на довольно значительное время, которое позволит Ордену без помех разгромить союзников поодиночке.
   Но королевские советники в Кракове, благодаря информации разведки и собственных шпионов в Мальборге, хорошо понимая происходящее, убедили короля Владислава-Ягайло в свою очередь избрать великого князя посредником в этом сложном и неразрешимом по сути деле. Возглавил королевское посольство, повезшее это предложение Витовту, немедленно затребованный Владиславом-Ягайло из его поместья в Остроленке князь Острожский.
   Его миссия была с блеском завершена к середине 1408 г. Ордену пришлось пожалеть о своем выборе посредника в конфликте с Польшей. Великий литовский князь не только присудил Дрезденко и Санток полякам, но, предвидя, к чему идет дело, снова призвал к оружию Жемайтию и, грозя Ордену войной, стал помогать жмудинам людьми, оружием и хлебом, доставляемыми из польских земель. Захват одного из таких 'хлебных' караванов рыцарями Ордена на Висле, который не дошел до голодающей Жемайтии, позволил Витовту открыто крикнуть в лицо тевтонскому послу в Вильне, графу Альберту фон Гуссену:
  -Берегитесь, крестоносцы! Мое терпение лопнуло! Как только поспеет жито, я подниму против вашего Ордена не только Жемайтию, но и всю Литву, и тогда уже ничто не помешает мне огнем и мечом погнать вас к морю, чтобы утопить в нем всех, к чертовой матери!
   При этом эмоциональном высказывании великого князя граф фон Гуссен, не изменившись в лице, откланялся и в тот же день покинул Вильну, а князь Острожский, все еще остававшийся при литовском дворе, заметил тень мрачного удовлетворения, прошедшую по лицу хмурого Кароля Радзивилла.
   Война с Орденом казалась всем событием уже решеным и неотвратимым.
   В декабре того же года в литовском городке Новогрудке произошла тайная встреча и совещание между великим литовским князем Витовтом и польским королем Владиславом-Ягелло, на котором было принято стратегическое решение об объявлении войны Тевтонскому Ордену.
  
  
  Мальборг,
  земли Ордена, февраль 1409 г
  
   В начале 1409 г. неожиданно скончался в Мальборге великий магистр, старый герцог Конрад фон Юнгинген. Решением капитула, немедленно собравшегося в замке, новым магистром был избран его брат, Ульрих фон Юнгинген, возглавлявший в Ордене партию сторонников открытой войны с Польшей. Польские послы, согласно принятому этикету прибывшие поздравить Ульриха фон Юнгингена с новым назначением, напрасно ждали официального приема у нового магистра - узнав об их приезде, магистр демонстративно покинул Мальборг за час до их появления. Послам также было объявлено, что отныне языком переговоров между Орденом и Польшей становится вместо традиционной латыни немецкий язык. Ульрих фон Юнгинген официально перенес столицу Ордена в Мальборг и с небывалой энергией принялся за приготовления к большой войне, объявив о начале нового крестового походя против язычников. На боевой зов крестового похода в Мальборг, привлеченные жаждой легкой наживы, начали стягиваться полки рыцарей со всей Европы.
   К огорчению Карла фон Ротенбурга, в составе польского посольства не было князя Острожского. На осторожный вопрос барона о польском князе, глава делегации, пан Повала из Тачева, немало раздосадованный унизительным приемом, устроенном полякам в замке, хмуро и немногословно ответил, что в настоящее время князь Острожский пребывает в Литве, при дворе великого князя Витовта-Александра.
   Карл был раздосадован больше, чем ожидал. Он никогда не был в рядах рыцарей Ордена, стремившихся развязать войну с поляками, и в этом вопросе стоял целиком и полностью за политику осторожного балансирования, которую так блестяще проводил покойный магистр. К тому же, ему не нравилась даже сама идея воевать против Острожского и Карла Радзивилла, брата Эльжбеты. Прошел почти год с того времени, как надменный литвин грубо объявил ему в лицо в присутствии великого князя Литвы и всей его свиты, что он отказывается отдать ему в жены свою сестру. У Карла до сих пор сводило скулы от нестерпимого желания поколотить дерзкого литовского мальчишку, чтобы вправить ему мозги. Но тогда он просто развернулся и уехал, с непроницаемым лицом выслушав сочувственную речь великого князя. С тех пор Эльжбета прислала ему с голубем лишь одно письмо, еще раз подтвердив, что, хотя она и любит его, но, как она предупреждала, не пойдет против воли своего брата. Она просила его набраться терпения и переждать. С приходом к власти нового магистра, с мрачной иронией думал Карл, им не придется долго ждать, война может разразиться со дня на день, и остается только молить бога, чтобы целым и невредимым из нее вышел кто-то один, или он, или Радзивилл.
   Обстановка в замке тоже не располагала к оптимизму. На фоне все прибывающих и прибывающих отрядов рыцарей из Бургундии, Флоренции, многочисленных германских княжеств и вообще бог знает откуда, с досадой думал Карл, настроения мародерства в этой разноплеменной армии все более усиливались.
   Еще хуже была атмосфера интриг, плотно окутывающая отныне герцога Ульриха. Карл знал о тайных переговорах с чешским королем Вацлавом IV и венгерским Сигизмундом II, шурином покойной королевы Ядвиги, которые проводили высшие сановники Ордена с целью перекупить этих славянских государей на свою сторону и лишить Польшу потенциальных союзников. Ульрих фон Юнгинген также использовал все свое влияние, чтобы нейтрализовать мазовецких князей Земовита IV и Януша II, чьи земли непосредственно граничили с территориями, принадлежащими Ордену.
   Даже рыцарские пиры в общей трапезной не поднимали больше настроения Карла. За столами постоянно звучали призывы одним ударом 'покорить кукольное королевство Ягайло', 'стереть его с лица земли на вечные времена, так, чтобы от него и следа не осталось'. Окончательно вывело его из себя абсолютно бессмысленное и глупое заявление самого великого магистра, сделанное им на одной из последней попоек в ответ на донесения разведки об активизации польского ополчения в приграничных землях.
  -Чем больше их будет, - сказал, со смехом поднимая чару с вином, Ульрих фон Юнгинген, - тем дешевле станут потом в Прусии кожухи!
   Рыцари смеялись так, что дрожали на столах пивные кружки.
   После этого Карл почувствовал желание немного отойти от шумной светской жизни. Запершись в своих покоях, он пил один, с ностальгией вспоминая о веселых временах Конрада фон Юнгингена, когда в замке, может быть, было не так шумно и весело, но более спокойно и безопасно; когда за столом Высокой трапезной можно было встретить красавицу Эвелину Валленрод, князя Острожского и множество доблестных рыцарей, всегда готовых на честный поединок, и когда он мог открыто смотреть в глаза удивительной литвинке по имени Эльжбета Радзивилл.
   Он казался так непривычно тих, что вызвал удивление своего собственного дяди. Получивший, наконец, великое маршальство при новом магистре, Куно фон Лихтенштейн был в настоящее время чрезвычайно занятым человеком, но, тем не менее, он нашел время для того, чтобы посетить племянника.
  -Чем это вы занимаетесь, Карл? - спросил он, брезгливо оглядывая опочивальню барона, полную пустых бутылок, валяющихся где попало, и самого Карла, возлежащего на кровати в заляпанных грязью после верховой прогулки ботфортах.
  -Как, чем? - слабо отозвался с постели Карл. - Пью, как видите. Что же мне еще делать?
  -И вы находите это нормальным? - загремел Куно фон Лихтенштейн.
  -Зависит от того, как на это посмотреть, - отводя взор, кисло произнес Карл, готовясь к продолжительной нотации.
  -Как на это не смотри, пьянство не доведет вас до добра! - решительно заявил великий марщал, разбрасывая в разные стороны пустые бутылки, чтобы очистить себе место и сесть в кресло у изголовья кровати Карла. - Вы же никогда не увлекались спиртным, Карл! Что с вами происходит? Раньше замок буквально сотрясали волны конвульсий и анекдотов о ваших амурных похождениях. Что это сотворила с вами эта ведьма из литовских лесов? Вы непочтительны со старшими. Вы все время о чем-то думаете, словно вынашиваете в голове какие-то смехотворные замыслы!
   Карл уронил голову на руки и кротко сказал:
  -Если они такие смехотворные, дядюшка, стоит ли забивать ими вашу умную голову?
   Куно фон Лихтенштейн коротко хмыкнул, а затем уже более спокойно, но в более агрессивной манере, продолжал:
  -Если вы не хотите прислушаться к голосу рассудка, я должен буду принять меры!
  -О Господи и пресвятая Богородица! - простонал Карл, держась за голову, которая нестерпимо болела с похмелья. - Какие еще меры? Подайте ка мне бутылку со стола, дядюшка, будьте так любезны. У меня в голове словно дворцовая кузня работает.
  -Тысяча чертей! - не выдержал великий маршал, в негодовании обрушивая на стол свою тяжелую длань. - Вы слушаете меня или нет, Карл! Я сказал вам, и снова повторяю - перестаньте пить!
   От удара его руки канделябр со свечами на столе упал и опрокинулся, свечи покатились по столу и погасли, в полной темноте Куно фон Лихтенштейн нащупал руками спинку стула и вновь уселся в кресло, пытаясь определить, где же может находиться колокольчик для вызова слуги. Насколько он помнил, колокольчик всегда стоял на столе. Но все содержимое стола в настоящее время было разбросано по ковру и недосягаемо. Наконец, он сдался.
  -Карл! - негромко окликнул он. - Карл! Что, черт возьми, происходит? Почему так темно?
  -Вероятно, мы попали в ад, дядюшка, - последовало ему в ответ все тем же слабым голосом. - Вы ведь позволили себе помянуть нечистого в нашей святой обители!
  -В ад попадешь ты! - не по-христиански отозвался великий комтур, - если сейчас же не перестанешь пить и не вызовешь своего болвана-оруженосца принести нам свет.
  -Зачем вам свет, дядя, - мрачно пошутил Карл. - Темные дела лучше вершить в темноте. Шучу-шучу. Ганс, где ты? - крикнул он оруженосца, но так как ответа не последовало, наморщив брови, неуверенно проговорил: - Может быть, он вовсе не Ганс? Фриц? Нет, не Фриц.
   Куно фон Лихтенштейн издал некий звук, отдаленно напоминающий сдержанное рычание.
  -Минуточку, - заторопился Карл. - Эрих, где тебя черти носят? Я вспомнил, конечно же, Эрих!
   Когда расторопный и молчаливый оруженосец Карла принес новый канделябр со свечами, навел порядок на столе, убрал весь мусор и битые бутылки с ковра, и сделал все это так ловко и быстро, что, несомненно, свидетельствовало о его навыках в подобного рода делах, Куно фон Лихтенштейн вновь уселся в кресло возле камина. Стараниями того же Эриха в камине уже весело потрескивали поленья.
  -Итак, Карл, - вполне благодушно сказал, наконец, великий маршал, - на чем мы остановились?
  -Что так больше жить нельзя, - с готовностью подсказал Карл. - Я с вами целиком и полностью согласен, дорогой дядюшка. Сейчас мы с вами выпьем по стаканчику бургундского, а затем вы расскажете мне, как жить можно.
   Он хлопнул в ладоши, и услужливый Эрих тут же поставил на стол поднос с кубками и несколько запыленных от долгого стояния в погребах Мальборга бутылок выдержанного монастырского вина. Взяв со стола кубки, Карл уже намеревался было разливать вино, как голос Куно фон Лихтенштейна, не терпевшего пьяниц, заставил его замереть на месте:
  -Карл!
  -В чем дело, дядюшка? - обернулся к нему барон.
  -Немедленно прекратите пить! Вы рыцарь великого Ордена крестоносцев, не превращайте себя в грязную пьяную свинью!
  -Что-то я не припомню в Библии заповеди 'Не пей!', - пробормотал Карл. - 'Не убий!', 'Не укради!', 'Не прелюбодействуй!', ага, 'Уважай отца своего!'. Это есть. Больше, к сожалению, не помню. Зато, если мне не изменяет память, все наши святые в довольно больших количествах употребляли заветное зелье, а?
  -Мое терпение кончилось, - холодно сообщил великий комтур, в негодовании вскакивая со своего места. - Завтра же утром я отправлю вас в Жемайтию. Маленькая война - самое радикальное средство вправления мозгов для шалопаев, подобным вам, мой дорогой беспутный племянничек. Собирайте свои вещи. Приказ о вашей отправке в Литву, в распоряжении комтура Вернера фон Теттинхема будет готов завтра утром.
   После того, как Куно фон Лихтенштейн покинул его покои, Карл налил себе вина и выпил. Затем, усевшись в мягкое, глубокое кресло у камина, где только что восседал великий комтур, он положил свои длинные ноги на стол и задумался. Война в Жемайтии была, пожалуй, действительно благоприятным предлогом, которого ему недоставало, чтобы покинуть замок. В раздумьях, он прикончил еще одну бутылку вина, затем сбросил ноги со столика, потребовал от Эриха бумагу и перо и, покусывая кончик пера, раздумывая над каждым словом, написал короткую записку, которую тут же отправил по назначению, специально вызвав для этого Эриха.
   На рассвете следующего дня, с приказом великого магистра в кармане, он отправился в место своего нового назначения - крепость Ольштын. Ольштынский комтур, старый, закаленный в боях с литвинами Вернер фон Граффе, происходивший из силезских немцев, прочитав прилагаемое к приказу магистра послание Куно фон Лихтенштейна, недолго думая, назначил его командиром сотни и послал с подкреплением дальше, в Литву. Первым же военным мероприятием, в котором пришлось участвовать Карлу сразу же по прибытии на временную базу крестоносцев в Жемайтии, был захват польского каравана с хлебом, идущего по Висле в голодающую Литву.
  
  
  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, февраль 1409 г.
  
   Голубь ударился в стекло с таким шумом, что Эльжбета проснулась. Сумрачное мутное мартовское утро едва начиналось за окном, казавшиеся темными кроны деревьев в саду мотались от ветра, щедро сдобренные дождем. Некоторое время Эльжбета лишь бессмысленно смотрела в окно, стараясь определить, что стало причиной шума, а потом вид белого голубя, забившегося в стекло, заставил ее вскочить на ноги.
   Она подбежала к окну и рывком открыла на себя сразу обе створки. Целый душ холодной воды обрушился на нее. Мокрый, фыркающий, возмущенно хлопающий крыльями голубь, разбрызгивая во все стороны капли дождя, пролетел через всю горницу и уселся возле подвешенной над кроватью Эльжбеты клеткой, в которой заволновалась, почуя друга, молодая снежно-белая голубка. К ноге голубя была привязана записка! Сдерживая нетерпение, Эльжбета ласково заговорила с птицей, давая ей возможность узнать голос хозяйки и успокоиться, а когда голубь перестал бить крыльями и курлыкать, предложила ему мисочку с зерном и блюдечко с водой. Как можно осторожнее, стараясь не потревожить занятую едой птицу, она ловко отцепила от ее ноги сложенный вчетверо лист тонкого пергамента. Зажмурив глаза от вспыхнувшей в сердце надежды и боясь ошибиться, сначала развернула лист, не глядя в него, а затем распахнула глаза и уставилась на четкие, выведенные рукой Карла немецкие буквы.
   В волнении ей пришлось три раза прочитать короткое письмо, прежде чем она поняла, о чем в нем говорилось. От безумного счастья, накатившего на нее горячей волной, она чуть не закричала в голос.
   Карл, ее Карл, ее рыжий белокожий немец с янтарными глазами, был в Литве, всего в 20 верстах от Ольштына, в нескольких часах езды от поместья Острожского. Завтра или послезавтра, если она поведет себя умно, она сможет увидеть его! Пока Радзивилл в Вильне, никто не помешает ей встречаться с ним хоть каждый день, даже если для этого ей придется проводить по несколько часов в седле. Управляющий Остроленки, пан Тадеуш, получил от князя указание принимать Эльжбету Радзивилл в любое время дня и ночи, и если сам князь сейчас в отъезде, Эльжбета может беспрепятственно жить в замке Острожского столько, сколько ей понадобится.
   Не в силах сдерживать нетерпение, Эльжбета быстро оделась и принялась торопливо собирать свои вещи. К полудню следующего дня она была в Остроленке. После сытного обеда с обрадованным ее приездом паном Тадеушем, она поднялась в башню и выпустила голубя с запиской.
   Ей пришлось ждать неделю, прежде чем голубь вернулся.
  'Жду тебя на окраине Остроленки каждый день на рассвете или после заката. Твой Карл'. Пожав плечами, Эльжбета мельком отметила, что письмо слишком сухое, но не стала задумываться над этим. Она не виделась с Карлом почти год. Этот год стал самым унылым годом в ее жизни. Вопреки ожиданиям Кароля Радзивилла, ее внезапная страсть к крестоносцу не угасла, напротив, долгая разлука еще больше укрепила ее. Долгими одинокими ночами она ворочалась без сна, вызывая в своей памяти образ Карла, его лицо, насмешливую улыбку, вспоминала ощущения, которые она испытывала, обнимая его, пропуская через пальцы пряди его жестких рыжеватых волос, вкус его губ на своих губах и ту безумную ночь на Ивана Купалу, которая никогда не даст ей его забыть. Она плакала в подушку и просила Господа только об одном, чтобы он не дал Карлу забыть ее.
   Бог услышал ее молитвы. Карл был здесь, в Ольштыне, он покинул замок для того, чтобы быть ближе к ней. Он помнил ее, он ее звал!
   Эльжбета схватила с вешалки у дверей темный, плотный походный плащ князя Острожского, накинула его себе на плечи, и, завязывая на ходу тесемки, решительно сбежала по ступеням во двор. До рассвета оставалась еще пара часов. Она все равно не сможет заснуть, твердо подумала Эльжбета про себя, часа ей хватит для того, чтобы добраться до городка Остроленки, а там, там она попытается отыскать Карла. В конце концов, она была и в худших передрягах, и, появляясь в Остроленке, Карл рискует больше, чем она.
   Когда Эльжбета добралась до городка, уже почти рассвело. Ворота были уже открыты, через них тянулась целая вереница крестьянских телег, груженных съестными припасами и другим добром, предназначенным на продажу на рынке. Замявшись у ворот, Эльжбета с досадой вспомнила, что в записке ничего не говорилось о месте встречи. Где она будет его искать? Он не мог рисковать, появляясь в городе. Эльжбета развернула коня и, двигаясь против потока людей и телег, вливавшихся в ворота города, выбралась из толпы на дорогу. Где он может быть, лихорадочно думала она. Он был в Остроленке всего лишь раз, но наверняка помнит дорогу от города к замку князя.
   Пришпорив коня, она поскакала назад. Миновав первый же поворот на дороге, она увидела одинокого всадника, скачущего ей навстречу. Он тоже был в темном плаще, рыжеватые волосы, не покрытые шляпой, сияли в лучах восходящего солнца, отливая червоным золотом.
   У Эльжбеты сильно забилось сердце. Она привстала в стременах, пытаясь лучше разглядеть его лицо, но, увидев ее, всадник махнул рукой, указывая ей в направлении леса, находившегося с левой стороны дороги и, сойдя с накатанной колеи, первым устремился в указанном им направлении. Не думая о собственной безопасности, Эльжбета поскакала вслед за ним, опомнившись только тогда, когда жесткие ветки стали больно хлестать ее по плечам и по лицу. Тут она увидела, что всадник впереди нее остановился, спешился, бросил поводья и, обернувшись к ней, в молчании ждет, пока она приблизится. Эльжбета спрыгнула с коня и побежала ему навстречу. Не доходя до него пару шагов, она остановилась и взглянула ему в лицо.
   Это действительно был Карл, похудевший, возмужавший за тот год, что она его не видела, но все тот же рыжеволосый, белокожий, с яркими янтарными глазами, в которых блестела насмешка. Только лицо его стало строже, в уголках глаз четко обозначились стрелочки-морщинки, а суровая складка губ свидетельствовала о том, что его жизнь тоже не была сладкой за этот год.
   Гибкая, тонкая литвинка осталась такой же обольстительной темноглазой колдуньей, какой Карл запомнил ее, какой она являлась ему во сне, снова и снова завлекая его своей пленительной улыбкой и смуглым телом, прикрытом водопадом струящихся темных волос. Безумие, овладевшее им в ту памятную ночь на Ивана Купалу, продолжало кипеть в его крови, не давая ему ни сна, ни покоя до тех пор, пока он снова не заключит ее в объятья и она не останется рядом с ним навсегда.
   Не сводя с нее взгляда янтарных, золотистых глаз, Карл протянул к ней руки, и Эльжбета без слов, без звука упала ему в объятья. Он сжал ее гибкое, податливое тело с такой силой, что у нее хрустнули кости, его губы прильнули к ее рту, опаленному жаждой. У Эльжбеты сразу же подогнулись колени от слабости, вызванной ощущением его поцелуя, и они оба мягко соскользнули в высокую траву. Между ними не было сказано ни единого слова, Карл чувствовал только, что Эльжбета все крепче и крепче прижимается к нему, пылко отвечая на его поцелуи. Знакомое и почти забытое красноватое марево страсти, так долго сдерживаемое им, выплеснулось наружу, и они оба уже не осознавали, что они делали, древний всесокрушающий инстинкт управлял их телами, в то время как души их, слившись воедино, воспарили к небесам.
  -Я не могу без тебя жить, - хрипловато сказал Карл, едва отдышавшись, чуть приподнимаясь на локти от земли, чтобы заглянуть в лицо Эльжбеты, навзничь лежавшей на траве.
  -Я люблю тебя, Карл, - прошептала она, глядя на него своими темными русалочьими глазами снизу вверх.
  -Мы обвенчаемся в какой-нибудь деревенской церкви, и ты поедешь со мной, - продолжал Карл, целуя ее лицо. - Я не могу так больше жить. Я болен, я умираю без тебя.
  -Это было бы чудесно! - Эльжбета с сожалением вздохнула, ероша его жестковатые рыжие кудри, - но я не могу. Кароль так и не дал согласия на наш брак. Если я убегу с тобой, моя мать проклянет меня. Я люблю тебя, Карл. Я люблю тебя больше жизни. Но я не могу убежать с тобой.
   Карл откинулся спиной на траву и уставился глазами в небо, понимая, что уговорить ее невозможно. Теперь уже Эльжбета приподнялась и села, поправляя растрепавшиеся волосы.
  -Ты... сердишься на меня? - повернувшись к Карлу, с запинкой спросила она, глядя на его лицо с прикрытыми глазами. - Эй, крестоносец, ты часом, не уснул?
  -Нет, - тут же отозвался Карл, распахивая янтарные, золотистые глаза. - Хотя, честно говоря, жутко устал.
  -Чего же ты делал? - поддразнила его Эльжбета.
  -Последние две недели? Грабил польские караваны, которые везли хлеб для Витовта в Литву.
  -Ты-ы?!
  -Ну, не я один. Еще сотни две крестоносцев вместе со мной. Будь я проклят, если мне нравилось делать это!
  -Зачем же ты делал?
  -Черт возьми, Эльжбета, я же уже объяснял тебе, что я военный! Я делаю не то, что мне нравится, а то, что мне приказывают.
  -Но совесть-то у тебя есть?
   Карл рывком поднялся, сел на траву рядом с Эльжбетой и принялся натягивать через голову белую тунику, которую рыцари-крестоносцы обычно одевали под доспехи. Потом застегнул поверх нее темный камзол и вздохнул:
  -Ты права, литвинка, совесть, к сожалению, у меня есть. Я написал дяде, что хочу покинуть ряды крестоносцев, потому что глубоко не согласен с политикой нынешнего великого магистра и теми безобразиями, которые творят, прикрываясь его именем, проклятые комтуры, но дядя заявил, что сгноит меня в подземельях Мальборга, если я выкину что-нибудь подобное. На кой черт я ему сдался, ума не приложу. Мальборг буквально кишит от приезжего рыцарства. В любом случае, никто не помешает мне снять рясу рыцаря Ордена перед моим полковым командиром, сложить оружие и вернуться домой.
  -Будь осторожен, Карл, - задумчиво сказала Эльжбета, тоже неторопливо одеваясь.
  -Куда уж осторожнее, - пробормотал Карл, натягивая сапоги. - Все, турниры кончились. Сегодня грабим караваны, как разбойники, завтра, того и гляди, пошлют насиловать женщин и детей и жечь мирные деревни. А проклятый Ульрих все надувается и надувается спесью, как индюк. И мой дражайший дядюшка с ним.
   Он вскочил на ноги, протянул Эльжбете свою крепкую ладонь и, подняв ее с земли, как пушинку, крепко, властным жестом, прижал к себе.
  -Ты будешь со мной, литвинка?
   В его янтарных глазах читалось беспокойство, рыжие, густые отросшие волосы, мягкими волнами обрамлявшие его лицо, чуть растрепались, меж золотистых прядей запутались сухие травинки. Его взгляд жадно и недвусмысленно не отрывался от ее припухших от поцелуев губ.
  -Я люблю тебя, Карл, - мягко сказала Эльжбета, прижимаясь к нему еще крепче. - Я сделаю для тебя все, что смогу! Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Только, умоляю тебя, будь осторожен, и не делай того, что заставило бы меня стыдиться моей любви. Рано или поздно мы будем вместе, я в этом уверена.
   Карл поднес ее руку к губам и по очереди поцеловал каждый ее пальчик.
  -Ты поразительная девушка, Эльжбета, - глядя на нее и не отрывая от своих губ ее руку, сказал он. - Я никогда не встречал девушки, подобной тебе. Может быть, потому, что ты колдунья, а? Я не могу тебя забыть, я не хочу тебя забывать, я, черт возьми, готов сразиться со всем светом за твою любовь. Мне просто жутко, сказочно повезло, что я тебе не безразличен. Посмотри, - он отпустил ее кисть и, пошарив по карманам камзола, достал и показал Эльжбете тонкое серебряное колечко, усыпанное прозрачными жемчужинами. - Я просил ювелира сделать кольцо для девушки, чистой, как роса, крепкой, как клинок, и нежной, как морская пена. Не знаю, будет ли у меня еще возможность просить тебя быть моей женой. Если ты согласишься, я буду бороться за тебя и за нас, за наше будущее и наших детей.
  -Мы дадим наши клятвы сейчас! - с загоревшимся взглядом сказал он.
  -Думаю, нам не стоит торопиться, - осторожно сказала Эльжбета, с благоговением рассматривая лежащее на ее ладони колечко.
  -Торопиться? - внезапно весь подобрался Карл. - Что ты имеешь в виду, литвинка?
   Эльжбета с беспокойством заметила, как напряглась, словно в ожидании опасности, его крепкая ладная фигура, непроизвольно нахмурились брови и потемнело лицо.
  -Я возьму твое кольцо, - тщательно подбирая слова, сказала она, внимательно следя за выражением его лица, - и буду носить его на сердце, потому что мое сердце принадлежит тебе. Но я не хочу приносить тебе никаких клятв, которые я не смогу исполнить.
  -Что ты хочешь этим сказать? - тихо спросил Карл.
  -Я не пойду с тобой под венец и не дам никаких клятв без согласия моей семьи, - прошептала в ответ Эльжбета, чувствуя себя глубоко несчастной.
  -Прелестно, - очень спокойно сказал Карл.
   Эльжбета подняла голову и увидела, что глаза его заблестели от гнева, став золотисто-желтыми, как у рыси, или, со смутным чувством подумала она, как у великого литовского князя, когда тот бывал в ярости.
  -Прелестно, - повторил Карл. - А что говорят по этому поводу твои мудрые языческие боги? Прелюбодействовать без согласия семьи можно, а в брак вступать нельзя? Я, черт возьми, совратил тебя, ты что, не понимаешь, как я себя чувствую? Ты была девственницей, когда встретилась со мной!
   Эльжбета умоляющим жестом положила ладонь на обшлаг его рукава.
  -Не терзай себя, Карл. Это все моя вина. Я дразнила, я соблазняла тебя, потому что ты мне понравился, и я хотела тебя.
  -А теперь больше не хочешь, - с тяжелым сарказмом закончил за нее Карл.
  -Ты - настоящий крестоносец! - с гневом вскричала Эльжбета. - Что бы ты не получал, тебе все мало и мало! Подожди немного, и все устроится. Кароль не может упрямиться вечно!
  -Еще как может! Почтеннейший пан Радзивилл редкий осел! Я ждал год, целый год! За это время его просили одуматься ваша мать, наш общий друг князь Острожский. Плоцкая княгиня Александра писала ему и королю, ходатайствуя за меня. Княгиня Анна-Данута, сестра Витовта и жена князя Януша Мазовецкого, при мне разговаривала с великим князем и паном Каролем о нашем браке. И что же? Пан Радзивилл уперся, как баран, и не с места! Что мне теперь прикажете делать? Встречаться с тобой украдкой, как вор, по лесам и полям, и молить бога о том, чтобы у тебя не начал расти живот?
   Эльжбета покраснела и уставилась себе под ноги, избегая встречаться глазами с Карлом.
  -Я не верю, что ты настолько легкомысленна, чтобы не думать об этом! - приподняв ее лицо к себе за подбородок, чтобы заставить ее посмотреть ему в глаза, сердито сказал Карл. - Или, может быть, ты надеешься разыграть эту карту в своих интересах? Позволь тебя предостеречь, литвинка! Такой человек, как твой брат, скорее отдаст тебя в монастырь, а моего ребенка выкинет собакам, чем при известии о твоей беременности смягчит свое сердце и разрешит нам пожениться.
  -Я прекрасно знаю своего брата! - вскричала Эльжбета, отталкивая его руку и оскорблено выпрямляясь во весь рост. - Он упрям, но он не такой зверь, как вы, крестоносцы!
  -Вот и договорились, - с горечью сказал Карл. - У тебя замечательный брат, желающий тебе счастья. Не стоит размениваться на такое дерьмо, как крестоносец.
  -Карл!
  -Когда решишь, нужен я тебе или нет, - сказал Карл с холодным бешенством, делающим его голос неестественно спокойным, а белокожее лицо бледным, как бумага, на котором, по контрасту, расплавленным золотом сверкали янтарные глаза. - Пошлешь мне записку с твоим голубем. А пока - забудь об этом, - он взял из ослабевших пальцев Эльжбеты кольцо и одним сильным движением забросил его далеко в кусты. - Я не желаю больше блудить по лесам и губить свою бессмертную душу!
   Он повернулся и пошел к своему коню, мирно щипавшему травку на поляне у редеющего подлеска.
  -Можно подумать, ты не блудишь в замке! - крикнула ему вслед Эльжбета, задыхаясь от едва сдерживаемых слез.
   Карл обернулся.
  -Что ты знаешь обо мне, литвинка? - высокомерно спросил он. - Еще не зная, кто я такой в Плоцке, ты судила меня как насильника и убийцу только потому, что я принадлежал Ордену. Ты такая же, как твой твердолобый брат. Вы и думать не хотите, что в Ордене много достойных и порядочных людей.
  -Пусть так! - крикнула Эльжбета вне себя. - Мне все равно! Я просто не могу понять, почему термин 'блудить' ты прилагаешь только ко мне, а не ко всем этим 'падшим ангелам' из твоего рыцарского замка.
  -Объяснить? - глаза Карла блеснули. - Потому что они 'падшие ангелы', а ты - девушка из хорошей семьи. Потому что я люблю тебя и хочу на тебе жениться. Но тебя, по-видимому, это ни капли не беспокоит!
  -Я должен вернуться в полк, - немного погодя сказал он уже обыденным голосом. - Прощай, Эльжбета!
   Он отстраненно, как незнакомой, кивнул ей на прощание, ловко вскочил в седло и, не оглянувшись, поскакал по направлению к большой дороге. Когда дробное эхо от стука копыт его лошади затихло в дали, Эльжбета села на землю, обхватила рукам свои дрожавшие, словно в лихорадке, плечи и, безуспешно стараясь сдержать себя, безудержно разрыдалась.
   Каждый день в течение следующих трех недель на рассвете и на закате она приходила на это самое место в тайной надежде, что застанет там Карла, но его не было. На исходе третьей недели белый голубь принес ей письмо: 'Я должен вернуться в Мальборг. Карл'.
   Эльжбета бросила листок бумаги на пол и ушла в сад, полный благоухания цветущих роз и жасмина. Белые, крупные бутоны выращенной ею в Остроленке розы, получившей имя прекрасной девушки из рыцарского замка, разбившей сердце ее кузена, князя Острожского, казались неправдоподобно большими и красивыми. Покачиваясь от ветра, пружиня на длинных крепких стеблях, усыпанные каплями утренней росы, они внезапно напомнили ей, каким несчастным и полным отчаянья вернулся в Литву после окончания своего романа ее великолепный польский кузен. Эльжбета провела пальцем по длинному стеблю, избегая шипов, но не рассчитала и уколола палец. Эти люди из замка, рыцари, их жены и дочери, их племянники и сыновья, с горечью подумала она, они все как эти розы, колючие и опасные, даже если они такие красивые, как Эвелина Валленрод или рыжеволосый золотоглазый барон фон Ротенбург.
   'Я должна его забыть', - твердо сказала она про себя и повторяла эту фразу в течение всего дня как заклинание.
   'Я не могу его забыть', - решила она на рассвете после бессонной ночи, проведенной в полубреду.
   Пропустив завтрак, она сошла в трапезную Остроленки только к обеду, не чувствуя голода, просто потому, что больше не могла оставаться в своей комнате одна.
   На другом конце длинного стола огромной трапезной, стены которой были увешаны гобеленами с оружием, с одной стороны, и портретами предков в проемах высоких окон, с другой, сидел, потягивая темное вино в ожидании обеда, выглядевший усталым и вероятно только что вернувшийся в замок князь Острожский.
  -Похоже, этот дом становится приютом разбитых сердец, - заметил он вместо приветствия, взглянув на бледное, грустное лицо Эльжбеты. - Садись, поешь, привидение. Потом расскажешь мне, что произошло. Надеюсь, ты знаешь, что Карл в Ольштыне?
  -Он хочет, чтобы я вышла за него замуж против воли Кароля! - сказала Эльжбета, бессильно опускаясь на стул, заботливо отодвинутый для нее дворецким.
  -Он любит тебя.
   Острожский кивнул дворецкому и в трапезную одно за другим стали вносить блюда, распространяющие изумительный аромат свежеприготовленного жареного мяса, зелени и приправ. Непроизвольно сглотнув слюну, Эльжбета с несчастным видом посмотрела на строгое красивое лицо кузена, на котором не отражалось никаких эмоций.
  -Он больше не хочет меня видеть, - прошептала она.
  -Ты отказала ему? - уточнил Острожский.
  -Я сказала ему, что не пойду против воли Кароля.
   Острожский пододвинул ближе к ней блюдо с жарким и собственноручно полил его соусом
  -Ну, и в чем дело? Почему такой похоронный вид? Ты сделала так, как хотела. Теперь ешь.
  -Я не хочу есть! - Эльжбета отодвинула тарелку.
  -Ну, не ешь, - легко согласился Острожский, с удовольствием принимаясь за трапезу. - Надеюсь, ты не возражаешь, если я буду есть? Я вернулся в замок час тому назад, и через пару часов должен снова ехать в Вильну. Хочешь поехать со мной?
  -Я останусь в замке, - хмуро сказала Эльжбета.
  -Дело твое, - заметил князь и, как бы между прочим, через минуту добавил: - Карл уедет в Мальборг завтра утром. Оттуда он намерен вернуться к себе в Вестфалию. Ты еще не передумала?
  -Нет! - Эльжбета вскочила, уронив стул. - Я не могу венчаться с ним без согласия Кароля!
  -Зачем же так волноваться? - мельком взглянув на нее, сказал Острожский, делая вид, что полностью поглощен едой. - Не можешь, не венчайся. Дай ему уехать и не трави себя. В конце концов, при дворах литовских кузенов сейчас целая куча молодых мужчин, из которых ты можешь выбирать практически любого. Кароль закроет глаза и благословит тебя с кем угодно, только не с бароном Ротенбургом.
  -Мне не нужен никто другой, кроме Карла! - безапелляционно сказала Эльжбета, снова усаживаясь на заботливо пододвинутый дворецким стул.
  -Зачем же ты отказала ему? - удивился Острожский.
  -Ты издеваешься надо мной! - Эльжбета снова вскочила на ноги. - Ты все прекрасно понимаешь! Почему Эвелина сначала тоже отказала тебе?
  -Потому, что она меня не любила, - спокойно ответил Острожский, бросая на стол вилку и прекращая есть.
  -Чушь! - фыркнула Эльжбета, порывисто отходя к окну. - Как можно не любить тебя? Она ведь в конце концов согласилась, не правда ли? Она просто не хотела идти против воли дяди. Неважно, что он им не был.
  -Ты выбрала неудачный пример, Эльжбета, - заметил князь, совершенно откладывая в сторону столовый прибор и отодвигая от себя тарелку с благоухающим мясом. - Эвелина Валленрод никогда не любила меня, и ей было совершенно наплевать на волю ее дяди. Принять мое предложение ее заставил банальный шантаж. Я не безгрешный ангел, моя дорогая кузина. Я любил ее до безумия и точно так же хотел получить ее себе в жены, и мне было наплевать на запреты Ягайло или кого бы там ни было. Я шантажировал Эвелину и заставил ее принять мое предложение, убив на рыцарском поединке ее дядю, которого она ненавидела. Но меня она ненавидела не меньше, и поэтому постаралась избавиться от меня при первом удобном предлоге.
  -Но ведь она умерла! - ошеломленно прошептала Эльжбета, напуганная ожесточенным выражением, появившимся на лице Острожского.
  -Карл уверен, что она жива. Если так, то рано или поздно я найду ее и не уступлю больше никому!
  -Но если она ненавидит тебя, как ты говоришь, - пробормотала Эльжбета, все еще находясь под влиянием сказанных князем слов. - Стоит ли так напрягаться? Зачем тебе жена, которая тебя ненавидит, даже если она прекрасна, как ангел небесный? Ты красив, богат, знатен, ты можешь выбрать себе другую, не менее красивую, которая будет любить тебя!
   Острожский усмехнулся и, вздохнув, принял от камердинера бокал с вином.
  -Почему бы тебе не сменить Карла на кого-нибудь другого, более приемлемого для твоей семьи? - задал встречный вопрос он.
  -Ты все еще любишь ее? - тихо спросила Эльжбета, подходя к его креслу сзади и кладя свои ладошки ему на плечи. - Два года спустя и после того, как она с тобой поступила?
   Князь Острожский отпил вина из своего бокала и ничего не ответил.
  -Если ты не остановишь Карла сейчас, то он уедет, - меняя тему, сказал он.
   Эльжбета пожала плечами, взъерошила каштановые, отросшие длиннее обычного, волосы Острожского, снова пригладила их и села рядом с ним за стол, жестом попросив камердинера налить вина и ей. Отхлебнув глоток, поставила бокал на стол и посмотрела на кузена.
  -Если он уедет, ты думаешь, он забудет меня?
  -Думаю, что нет.
   Острожский немного помедлил, прежде чем добавить:
  -Если это так важно для тебя, Эли, я могу через голову Кароля дать тебе благословение на брак. Я твой следующий в ряду после Радзивилла мужчина-родственник.
   Эльжбета в изумлении уставилась на него.
  -Ты шутишь? Кароль тебя живым сожрет!
  -Не сожрет, не беспокойся. Думай лучше о себе. Это твоя жизнь, а не Кароля или кого другого.
  -Черт! - Эльжбета посмотрела на Острожского, словно очнувшись ото сна. - Ты что, глухой? Я же говорила тебе, что Карл, кажется, меня бросил.
  -А он мне говорил, что это ты его бросила.
  -Ты что, его видел?!
   Опрокинув от неожиданности бокал с вином, Эльжбета со сдержанными восклицаниями стала стряхивать со своего светлого платья разлившиеся по нему густые потоки красного вина.
  -Сегодня утром, в Ольштыне, - ответил князь, с интересом наблюдая за ее действиями.
  -Войтех, помогите моей дорогой гостье, пока она не залила вином всю комнату, - как бы между прочим, попросил он вышедшего на шум, производимой Эльжбетой, дворецкого.
  -Пани желает переодеться? - услужливо спросил Войтех.
  -Пани желает узнать, что случилось в Ольштыне, - сказала Эльжбета, обращаясь к Острожскому, но одновременно благодарно кивая и улыбаясь старому управляющему Острожского, с которым она всегда была на дружеской ноге.
   Князь поднялся из-за стола и предложил Эльжбете выйти в сад. Пропуская ее вперед перед тем, как пройти через стеклянную дверь, он распорядился, чтобы в трапезной убрали со стола и приготовили ему коня.
  -Карл принял решение, - сказал он, как только они с Эльжбетой очутились на свежем воздухе. - Он едет в Мальборг для того, чтобы поставить дядю в известность о своем нежелании продолжать службу в Ордене. Как только с формальностями будет покончено, он уедет в свое поместье в Вестфалии.
  -Эльжбета, прошу тебя, - его голос был очень серьезен, - подумай, как следует. Карл - замечательный парень, может быть, он выглядит немного легкомысленным, но у него золотое сердце и чистая душа. Он будет тебе хорошим мужем.
  -Скажи это Каролю! - огрызнулась Эльжбета, мигом теряя весь свой апломб.
  -Речь идет о твоей судьбе, а не о судьбе Кароля.
  -Он мой брат. Я не могу идти против его воли.
  -Я тоже твой брат, - заметил Острожский. - И я снова повторяю свое предложение. Если ты любишь Карла и хочешь выйти за него замуж, я благословлю вас вместо Кароля. Я имею на это право. С Каролем мы договоримся после.
   Эльжбета задумчиво обрывала головки ромашек.
  -Я люблю Карла, - наконец, сказала она, - но... я не знаю, что со мной, Зигмунт. Я все время помню о том, что он крестоносец. Иногда, - она запнулась и с видимым усилием продолжала, - иногда я ненавижу себя за то, что я его люблю!
  -Вот она, гордыня Радзивиллов! - сухо сказал Острожский. - А если бы он не был крестоносцем?
  -Я бы вышла за него замуж немедленно, - быстро отозвалась Эльжбета. - Даже против воли Кароля!
  -Это и есть та причина, по которой ты второй день опустошаешь винный погреб моего замка? - поинтересовался князь. - Ну что ж, пей, трусиха! Карл, как всегда, оказался прав. Женская любовь - вещь загадочная, все про нее говорят, но никто из нас ее не видел. Сплошные гордыня и амбиции.
  -Ты несправедлив и знаешь это! - тихо сказала Эльжбета, поднимая на него полные отражающегося в них страдания, глаза. - Ты и Карл слишком молоды и самонадеянны. Женскую любовь надо завоевать!
  -Нельзя завоевать того, чего нет.
  -Нельзя завоевать то, во что не веришь, мой великолепный кузен! Запомни это, если ты найдешь Эвелину. А с Карлом я разберусь сама. Гордыня здесь не причем. Я уверена в своей любви, но не уверена в том, что он любит меня.
   Острожский удивленно взглянул на ее склоненную голову.
  -Иногда ты меня просто удивляешь, Эли. Он целый год добивался вашего брака. Он даже расстался со своими многочисленными подружками. Со всеми до одной. Даже с леди Джейн.
  -Ах, какая жертва! - не удержалась от сарказма Эльжбета, поднимая голову. - Кто она, кстати, эта замечательная женщина?
  -О, леди Джейн! - Острожский улыбнулся. - Ты права, она действительно замечательная женщина. Годится ему в матери. При этом умна и красива.
  -Он в нее влюблен?
   Улыбка Острожского стала насмешливой.
  -Карл? Эльжбета, ты меня убиваешь! Неужели ты не интересовалась его жизнью в замке, когда вы тут крутили с ним романы прошлой весной?
  -Как я могла интересоваться, если мама не отходила от нас ни на шаг! - возмутилась Эльжбета.
  -Даже в Купальскую ночь? - небрежно поинтересовался Острожский.
   Лицо Эльжбеты мгновенно залила мертвенная бледность, оно даже приняло какой-то синеватый оттенок. Она прикрыла рукой невольно вырвавшееся из горла восклицание и схватилась за руку Острожского, чтобы не упасть. Обеспокоенный князь подвел ее к скамейке под цветущим жасмином, усадил на нее и с тревогой посмотрел в ее бледное лицо. Эльжбета помедлила, потом открыла темные глаза, в которых попеременно отразились страх и сомнение.
  -Ты знаешь? - тихо спросила она.
   Сложив руки на груди, Острожский холодно смотрел на кузину.
  -Скажи мне, Эльжбета, - вместо ответа так же тихо и, как показалось литвинке, мягко проговорил он. - Это вовсе не упрек, а просто любопытство, поскольку твоя подруга поступила таким же образом со мной. Я еще могу понять то, что это своего рода жестокая забава для красивых девушек - влюблять в себя молодых людей, а затем наслаждаться, играя их любовью. Бог с ними, со всеми этими играми. Но, в конце концов, существует определенная черта, дальше которой благоразумные девушки не заходят до венца. Ради бога, объясни мне, Эли, если ты не хочешь Карла в мужья, почему ты с ним переспала?
  -Потому что я так хотела! - с мгновенно высохшими на глазах слезами сказала Эльжбета с вызовом, вскидывая голову. - Не могу сказать за Эвелину, но мне нужна была не только его любовь, но и весь он, его тело и его душа!
  -Зачем, ради всего святого, зачем они тебе понадобились?! - повысил голос князь. - Мы же мужчины, черт возьми, и для нас этот жест с вашей стороны означает только одно, вы доверились нам настолько, что отныне мы ответственны за вас целиком и полностью! Мы взяли на себя обязательство любить и защищать вас!
  -Когда ты задираешь юбку дворовой девке, то тоже говоришь о любви и ответственности? - вышла из себя, обозленная его серьезным тоном Эльжбета.
  -Нет, не говорю, - сухо сказал князь. - Во-первых, я не задираю юбки дворне, ты прекрасно об этом знаешь. Во-вторых, ты и Эвелина - не девки!
  -Ваша светлость, вам пора, - сказал незаметно подошедший со стороны дома Войтех, дипломатично стараясь держаться на некотором расстоянии от господ и избегая смотреть на сконфуженное лицо Эльжбеты. - Кони готовы. Вам нужно выехать сейчас, чтобы прибыть в Вильну засветло. На дорогах неспокойно. Эти крыжаки совсем обнаглели!
  -Благодарю, Войтех.
   Острожский развернулся и пошел к стеклянной двери, ведущей из сада в трапезную, откуда они вышли, намереваясь пройти к парадному выходу через весь дом. Взявшись за ручку двери, он остановился, обернувшись к Эльжбете.
  -Прощай, моя маленькая кузина! Мой винный погреб в твоем полном распоряжении.
  -Как долго ты пробудешь в Вильне? - крикнула ему вслед Эльжбета.
  -В этот раз недолго. Но через месяц-два вернусь опять и останусь у Витовта на все время войны.
  -Войны? - Эльжбета широко открыла глаза. - Ты уверен?
  -Абсолютно. Военные приготовления идут полным ходом, как у рыцарей, так и со стороны союзников. В данном случае, речь идет о месяцах, поверь мне, Эли. Герцог Ульрих фон Юнгинген - военный до мозга костей, он не будет ждать долго, он просто не может себе этого позволить. Напиши Карлу, не вредничай. Может быть, ради твоих прекрасных глаз, он предложит свою службу Витовту, сумеет отличиться, и тогда Кароль будет смотреть на него совсем другими глазами.
   Эльжбета задумчиво кивнула в ответ на его короткое прощание, поражаясь тому, что такая простая мысль не пришла ей в голову раньше.
  
  
  
  

Глава 26.

  
  
   К маю 1409 г. восстание в Жемайтии, начавшееся с ведома и согласия князя Витовта, оказывающего повстанцам полную поддержку, за исключением введения туда регулярных военных сил Литвы, было в самом разгаре.
   Солнечным весенним днем 22 мая комтур Куно фон Лихтештейн, посланный великим магистром ко двору польского короля в Кракове и в течение нескольких недель пытавшийся осторожно выяснить, окажет ли Владислав-Ягелло открытую дипломатическую поддержку и военную помощь Витовту, стоял на залитых солнцем мраморных плитах приемной залы короля Владислава в Вавеле. Он только что огласил ультиматум магистра о необходимости открытого осуждения Польшей политики великого литовского князя и оказании любой, дипломатической и военной помощи Ордену крестоносцев.
   Великий комтур ожидал ответа короля. Вместо него перед ним предстал князь Острожский, по обыкновению, ведущий все переговоры с послами Ордена от лица короля. Комтур смотрел в красивое, с классическими чертами лицо польского князя, и слушал эхо чеканных жестоких фраз, с видимым удовольствием произносимых молодым человеком, приятелем его племянника, на безукоризненном немецком языке, лишенном какого-либо акцента, словно он был рожден в Пруссии:
  -Мой король, его величество Владислав Ягелло, может ответить посланникам Ордена только одно - врагов Литвы Польша считает своими врагами!
   Два месяца спустя, 6 августа 1409 г. Орден официально объявил Польше войну.
   Свиток с печатями магистра и всех комтуров тяжело шлепнулся на ковер перед королевским троном, на котором восседал бледный от выпавшей на его долю подобной ответственности и важности происходящего момента король Владиславом Ягелло, а посол Ордена, обернувшись к королю спиной, не оглядываясь, покинул залу.
   Князь Острожский наклонился, поднял с полу свиток и, преклонив колено, протянул его королю.
  -Это война! - сказал архиепископ Польши Анджей из Ястршембец, и по рядам сановников и королевских рыцарей, присутствовавших в тот день на королевском приеме в Вавеле, прошло с тайной надежой и облегчением:
  -Война! Наконец то, война!
   Через десять дней крестоносцы неожиданно пересекли границу и сожгли замки в Добжино, Бобровниках, Златорые и Липне, вырезав до последнего человека их гарнизоны, не пожалев при этом ни женщин, ни детей. Силы польского ополчения, которое, возмущенный этим варварским актом расправы с мирным населением, король созвал на 15 сентября в городе Вольбоже, в ответ на это 28 сентября осадили принадлежащий Ордену город Быдгощ, и на восьмой день осады взяли его.
   В самый разгар осады в лагерь Владислава Ягелло прибыло посольство чешского короля Вацлава Четвертого, пожелавшего выступить в качестве арбитра в разногласиях между Польшей и Орденом. Усилиями чешских дипломатов, и под давлением других христианских королей Восточной Европы, польский король пошел на заключение временного перемирия с Орденом, сроком с 8 октября 1409 года до 24 июня 1410 года, в течение которого третейский суд во главе с Вацлавом Четвертым должен был рассмотреть все детали инцидента и вынести решение, которое удовлетворило бы обе стороны.
   Ни рыцари Ордена, ни правящие круги Польши и Литвы ни на секунду не сомневались в истинном смысле этого перемирия. Это была передышка для мобилизации всех сил. Великий магистр Ордена Ульрих фон Юнгинген немедленно объявил в Европе о всеобщей мобилизации христианских сил для борьбы с язычеством и ренегатами в лице польского короля и великого литовского князя.
   С целью разработки детального плана летней кампании против крестоносцев, на декабрь 1409 г. в Бресте была, в свою очередь, назначена новая личная встреча и совещание между великим литовским князем Витовтом и польским королем Владиславом Ягелло.
  
  
  Вильна,
  Великое княжество Литовское, осень 1409 г
  
   Высекая шпорами искры из каменных плит пола на подворье княжеского замке в Вильне, высокий, с выгоревшей на солнце каштановой шевелюрой, казавшийся золотоволосым, с неизменной чуть насмешливой улыбкой на устах, князь Острожский в третий раз за последние полгода предстал по поручению польского короля пред очи ясновельможного пана Витовта.
  -Опять вы! - с довольной улыбкой произнес великий князь. - Значит ли это, что я снова должен готовиться к встрече с моим дорогим кузеном Ягайло?
  -Разумеется! - согласился Острожский, на литовский манер пожимая протянутую ему руку великого князя, обращавшегося с ним как со своим родственником, а не с официальным лицом.
  -Троки? - с надеждой спросил Витовт, подмигнув Острожскому. - Надеюсь, в этот раз мне удастся заманить Ягайло в башню Гедемина?
  -Краков! - с ноткой иронии в голосе отвечал молодой князь. - Владислав Ягелло приглашает вас к себе в Вавель, ваша светлость.
  -В Вавель, так в Вавель, - бодро согласился великий князь. - Главное, чтобы он не передумал воевать. Составите мне компанию, дорогой князь?
  -Я и послан затем, чтобы вы не заблудились.
   Великий князь откинул голову и захохотал.
  -Что, Ягайло боится, что я уеду по ошибке в Венгрию к моему дорогому другу Сигизмунду, который сначала пытается оттяпать под шумок у меня Волынь и Подолию, а потом обещает мне королевскую корону?
  -Береженого бог бережет, - дипломатично заметил Острожский. - Как здоровье вашей очаровательной супруги?
   Супруга великого литовского князя Витовта-Александра, Анна Святославна, была дочерью смоленского князя Святослава Игоревича. Спокойная, приятная, с красивым русским лицом и большими выразительными изумрудными славянскими глазами, она прославилась тем, что была не только женой, но и деятельной помощницей своего беспокойного мужа. В бытность свою в 1382 г., когда князь Витовт сидел в мрачном каземате Кревского замка, заключенный туда братом Ягайло в процессе борьбы за власть, княгиня Анна, придя к нему на свидание, обменялась с мужем одеждой и, таким образом, спасла ему жизнь. Отец Витовта, князь Кейстут, был умерщвлен в тот самом подземелье некоторое время спустя. Несколько позже, пережив убийство крестоносцами ее малолетних заложников-сыновей, она сама не единожды ездила в Мальборг и оставалась заложницей рыцарей, принимая активное участие в их переговорах с Витовтом. Под покровительством деятельной русской княгини был заложен и посторен в Вильне католический костел, получивший имя костела св. Анны, в котором под конец жизни сама княгиня приняла католичество.
  -Моя очаровательная супруга также спрашивает о вашем здоровье при каждом удобном случае, - сверкнул желтыми, рысьими глазами великий князь. - Хотя больше всего на свете ей хочется заключить вас в донжон Тракайского замка и не выпускать до тех пор, пока вы не сознаетесь, что крест Гедемина, который вы по памяти нарисовали на столешнице боярину Вереху - это ваш крест!
  -Мне очень жаль, - откровенно сказал Острожский, открыто встречая испытывающий взгляд Витовта, - но я не могу с этим согласиться. Хотя было бы весьма заманчиво назвать вас отцом и получить из ваших рук на блюдечке огромную империю Литвы и Западной Руси!
  -Черт возьми, тебе бы я ее, пожалуй, и отдал! - проворчал великий князь, вздыхая. - Все равно, упрямец, пойдем во дворец, выпьем медовухи и тогда уже поговорим о делах. Ты знаком с Джелаладином, сыном моего друга Тохтамыша? Похоже, во всей Литве только три трезвенника, предпочитающих медовуху более крепким рыцарским напиткам: Джелаль, ты и я.
   В большом просторном Виленском замке, отстроенном по приказу Витовта европейскими мастерами, полном света и запаха полевых цветов, к которым питала пристрастие русская княгиня, Острожский склонился в приветственном поклоне вышедшей их встречать миловидной светловолосой супруге Витовта, которая смотрела на него с материнской заботой.
  -Вы похудели, князь, - заметила она, глядя на золотисто-каштановую шевелюру Острожского в то время, как он целовал ей руку. - Не надоела вам еще такая бродячая жизнь? Так и не собираетесь жениться?
  -Что ты, ей богу, Анна, все об одном! - пришел на помощь Острожскому великий князь. - Скажи-ка лучше, что чаще всего происходит, когда к нам из Польши жалует великолепный князь Острожский? Кроме переполоха в твоей свите, разумеется.
  -Надо ждать приезда короля? - спросила княгиня с ноткой недоверия в голосе. - Вы меня разыгрываете? Третий раз за последние полгода?
  -Не угадала! - закричал Витовт. - Мы едем в Краков! Точнее, не мы, а я! А ты остаешься в Вильне достраивать свой собор.
  -Не собор, а костел, - поправила его княгиня.
  -Один черт, - отмахнулся Витовт.
   Высокий, стройный татарский царевич, с красивым смуглым лицом, на котором застыло настороженное высокомерное выражение отлично сознающего свое положение принца крови в изгнании, сдержанно приветствовал Острожского, будучи осведомлен, что тот является родственником великого князя, к которым, за некоторым исключением, Витовт всегда питал чисто языческую привязанность и расположение.
  -Клянусь Вижутасом, по-татарски наш дорогой князь не говорит, - констатировал Витовт, уловив их вежливый обмен кивками. - Приятно видеть, что хоть что-то он не умеет, правда, Анна?
   Помешивая ложечкой чай в хрупком хрустальном бокале, княгиня Анна, улыбаясь, смотрела на Острожского. Она также была прекрасно осведомлена о том, что произошло в тереме Твердислава Яруновича в Ставицах. Но, в отличие от своего супруга, втайне лелеявшего надежду на то, что красивый польский племянник может на самом деле оказаться его чудом уцелевшим сыном, она ни на минуту не верила в это. 'Странно, что он совсем не похож ни на Нариманта, ни на покойную княгиню Острожскую, - про себя думала она. - Вероятно, на этом и базируются слухи о том, что он незаконный сын Людовика Анжуйского. Но какой, в самом деле, красивый мальчик, просто поразительно. И, кажется, неглуп. С чего это Вит решил, что он - наш несчастный сын? Скорее уж он похож на сына Ядвиги, а когда улыбается, я даже готова поверить, что он анжуец - та же очаровательная улыбка Людовика, тот же бархатный взгляд из-под полуопущенных пушистых ресниц'.
  -Я слышала, ваша невеста, дочь польского воеводы из Ставиц, сейчас в Литве? - снова вступила в разговор княгиня после того, как очнулась от своих мыслей.
  -Возможно, - согласился Острожский.
   Он прошел к столу и сел на указанное ему место, ибо князь Витовт, его жена и татарский царевич уже расположились за столом.
  -Как это, возможно? - удивился тем временем великий князь. - Встретишь - не узнаешь? Вы что, с ней не знакомы, Острожский?
  -Нет, - пожал плечами князь.
  -Александра сказала мне, - заметила княгиня Анна, искоса поглядывая то на Острожского, то на своего мужа, - что Ягайло просто помешан на этой свадьбе, и не желает ничего слушать о том, что девушка, видимо, не собирается возвращаться в Польшу, а у князя имеются совершенно другие планы относительно его брака.
   Великий князь хлебнул медовухи, и его желтые пронзительные глаза остановились на лице Острожского, с удовольствием разделывавшегося со своей порцией хлодников.
  -Ваш покойный отец устроил этот брак, если я не ошибаюсь? - спросил он.
  -И Ядвига, - добавила княгиня Анна.
  -Ну, конечно же, Ядвига! Как же можно нарушить волю этой святой королевы! - вскричал великий князь. - А почему бы вам не положить на все запреты Ягайло и жениться на той, на ком вы хотели бы?
  -Я так и сделал, - улыбнувшись княгине, сказал Острожский, спрашивая добавки.
  -Как? Так вы женаты? - удивился Витовт.
  -Не совсем. Обручен.
  -Против воли короля? - недоверчиво спросила княгиня Анна, доставая с середины стола запотевший кувшин медовухой и разливая ее по чашам. - Вы меня разыгрываете?
  -Ничуть.
  -И Ягайло об этом знает?
  -Конечно. Его поставил в известность об этом прошлой весной сам великий магистр.
  -Так это та самая девушка, - начала было княгиня Анна.
  -Которая умерла, - досказал за нее великий князь. - Еще раз приношу свои сожаления, Острожский. Но почему бы вам теперь не жениться на литвинке? Вам ведь все равно придется жениться?
  -Вит! - остановила его княгиня Анна. - Ты забыл, что существует эта девушка, дочь польского воеводы.
  -Ах да! - согласился великий князь. - Теперь уж князю нечем крыть, и, судя по всему, придется все-таки жениться? Только для начала вам, видимо, надо найти эту самую невесту. Все как в хорошей русской сказке, пойди туда-не-знаю-куда, принеси то-не-знаю-что.
  -Я найду ее и женюсь, - Острожский поставил на стол пустую чашу и успокаивающе улыбнулся в ответ на обеспокоенно-сочувствующий взгляд княгини Анны. - Раз уж король так настаивает на этом, что просто приказал мне жениться.
  -Слова, достойные мужчины. Хотите, я помогу вам искать?- предложил великий князь.- Если она в Литве, я вам ее из-под земли достану!
  -Благодарю вас, ваша светлость. Это было бы весьма кстати.
  -Когда вы ее найдете, - серьезно сказала княгиня Анна, кладя руку на лежавшую на столе ладонь Острожского, - прошу вас, князь, разрешите мне с ней познакомиться. Я хочу своими глазами увидеть эту удивительную девушку, которая столько лет бегает от такого жениха как мой дорогой племянник.
  -Это будет легко устроить, - согласился Острожский и посмотрел на великого князя. - По королевскому указанию я остаюсь в распоряжении вашей светлости до конца летней кампании. Мне приказано вернуться в Краков лишь к началу июня.
  -Великолепно! - вскричал Витовт, вскакивая из-за стола. - Что вы собираетесь делать?
  -Отправлюсь воевать в Жемайтию.
  -Великолепно! - повторил великий князь. - Заодно приведете в порядок мои сторожевые полки! Мои лучшие люди заняты обучением формирующихся войск для сражений с крыжаками, набираясь опыта военных действий в Жемайтии. Вы получите столько людей, сколько захотите! Разведка, позиционная война, открытые военные действия, выбирайте, что хотите. Можете приступать сразу же, как только мы вернемся из Кракова. Клянусь Вижутасом, вы никогда не пожалеете об этом! Литва не похожа на богадельню Ягайло, это вечный бой, успех, слава! может быть, и поражение порой, но зато не жизнь в тихом омуте! Хотя, как утверждает русская пословица, и в тихом омуте черти водятся. Я не верил, что в омуте короля Владислава может завестись черт. Я ошибался. Этот черт - вы, милый князь!
  -Вы мне льстите, ваша светлость? - вопрошающе поднял бровь Острожский.
   Княгиня Анна неудержимо рассмеялась.
  -Почему ты решил, что это Витень? - после ухода Острожского с недоумением спросила она мужа.
  -Он тебе не нравится? - удивился великий князь.
   Княгиня Анна печально улыбнулась.
  -Он очень мил. Очень красив. И он очень поляк, Вит.
  
  
  
  Волковыйск,
  Земли Литвы, 1409 г
  
   Не доезжая 20 верст до города Волковыйска на пути из Вильны в Краков, великий князь и его люди остановились передохнуть в маленькой западнорусской деревушке Русиновке. Небольшой мобильный отряд великого князя насчитывал не более 25 человек, ибо Витовт не любил ездить с большой свитой, сильно затруднявшей стремительные марш-броски, которыми он предпочитал передвигаться по стране.
   Шел нудный весенний дождь. Люди и лошади устали, но великий князь торопился добраться до Волковыйска, где было намечено переночевать, до темноты, поскольку утром того дня они сильно задержались в Сергиеве, разбираясь с запутанной тяжбой о рыбных ловлях, которую староста представил на суд великого князя.
   Как только свита Витовта покинула Русиновку и пан Доманский со вздохом проводил глазами последний теплый и сухой деревенский домик, из трубы которого приветливо вился синеватый дымок, от кучи голубей, паривших в небе и принадлежавших, судя по всему, деревенским мальчишкам, с криками гонявшими их, стоя на крышах с гибкими длинными шестами в руках, отделился белый пернатый голубь, который, плавно спланировав по низкой дуге, опустился прямо на плечо князя Острожского.
  -Почта! - сказал смешливый пан Доманский, указывая князю на записку, привязанную к ноге голубя.
   Острожский снял птицу со своего плеча, осторожно отцепил от ее ноги сложенную в несколько раз бумажку, исписанную мелким почерком и, развернув ее, тут же прочитал. Брови его сдвинулись.
  -Неприятное известие? - снова полюбопытствовал пан Доманский.
   Острожский кивнул и еще раз перечитал письмо от начала и до конца. Лицо его еще более потемнело. В следующую минуту он пришпорил коня и, поравнявшись с великим князем, спросил:
  -Где мы собираемся ночевать, ваша светлость?
  -Волковыйск, - отрывисто сказал Витовт. - Что, устали, Острожский?
  -Устал, - согласился князь, - но предпочитаю сделать еще пять верст до Слонима, чем ехать в Волковыйск.
  -Но позвольте! - вмешался удивленный пан Радзивилл. - Маршрут великого князя тщательно спланирован, и его уже ждут в Волковыйске!
  -Вы не представляете, как вы правы! - любезно согласился Острожский и, обращаясь к Витовту, снова повторил: - Послушайте моего совета, ваша светлость, и езжайте в Слоним.
   Витовт пристально смотрел в невозмутимое лицо польского князя, во взгляде которого явственно читалась обеспокоенность, и пожалуй, некоторая озадаченность. За свою долгую жизнь, полную тревог и опасностей, великий князь не раз рисковал, но никогда не делал этого без необходимости. К тому же его опыт, знание людей и удивительное чутье, свойственное людям, привыкшим все время ходить по острию бритвы, внезапно всколыхнули в нем предчувствие грозящей опасности. Даже не разбираясь, на основании чего молодой князь делает свое предупреждение, он, повысив голос, сказал двум литвинам-разведчикам, ехавшим впереди:
  -Поворачиваем на Слоним! Я передумал, и на следующую ночь мы остановимся там, а не в Волковыйске, как это было намечено раньше.
   Они въехали в Слоним два часа спустя после наступления темноты. Так как приезда великого князя здесь не ждали, то после непродолжительной, но весьма бурной деятельности, которую развили квартирмейстеры Витовта, одним из которых был пан Радзивилл, великого князя и его свиту разместили в двух избах, принадлежавших самому старосте Слонима и городскому наместнику.
   Рано утром следующего дня в дверь горницы, которую отвели для ночлега Острожскому, постучал пан Радзивилл.
  -Войдите, - тут же отозвался князь.
   Радзивилл вошел и увидел польского князя, стоявшего посреди горницы и уже почти полностью одетого для дальнейшего путешествия, в то время как его оруженосец помогал ему зашнуровывать и приладить кольчугу.
  -Рано встаешь, Кароль, - заметил князь, глядя на подтянутого, тщательно одетого литовского вельможу Витовта.
  -Служба, - коротко отозвался Радзивилл.
  -Я слушаю, - немного погодя сказал Острожский, обращаясь к нему, после того, как Гунар тщательно закрепил все застежки его фризской работы, серебристой, отделанной темно-синей филигранью кольчуги, которую князь в свое время купил у итальянских рыцарей в Мальборге.
  -Его светлость великий князь просит вас пожаловать к нему, - сказал Радзивилл.
  -Я не удивлюсь, если его светлость вчера ночью, ложась спать, послал гонца в Волковыйск, - небрежно заметил князь.
   Изогнутые в иронической улыбке пурпурные губы поляка, из-под которых блеснула полоска белых зубов, его удивительные, темные искристые глаза чем-то напомнили Радзивиллу Эльжбету, которая после его отказа на предложение своего крестоносца просто перестала с ним говорить. Он вспомнил, что именно в Остроленке, поместье князя, начался этот казавшийся ему позорным роман его сестры с крестоносцем, и не удержался от того, чтобы с горечью заметить:
  -Ваши друзья-крестоносцы вчера ночью захватили Волковыйск! По-видимому, они знали о маршруте великого князя. Идите, Витовт хочет задать вам несколько вопросов.
   Не говоря больше ни слова, Острожский накинул на плечи темный плащ, поданный ему Гунаром, и последовал за паном Радзивиллом. Великий князь, по-видимому, уже ждал его. Он беспокойно расхаживал взад-вперед по горнице, отведенной ему в доме княжеского наместника, так что только половицы трещали под его тяжелыми стремительными шагами.
  -А, наконец-то! - вскричал он, когда пан Радзивилл и Острожский, постучав, вошли.
  -Идите сюда, мой дорогой князь, и расскажите мне, как это случилось, что ваши шпионы сработали лучше, чем мои!
   Великий князь улыбался, но янтарно-желтые глаза его испытывающе обшаривали каждую черточку лица польского князя, словно в поисках ответа на вопросы, которые он держал у себя в уме.
  -Я получил письмо, - лаконично сказал Острожский, занимая место на лавке возле стены, покрытой ковром и увешанной по русско-литовской моде оружием.
   Остановившись посреди горницы, великий князь остро взглянул на его наклоненную голову.
  -Его принес белый голубь, - живо добавил Витовт. - Белый голубь из Остроленки. По крайней мере, так мне сказал пан Доманский.
  -Вы послали гонца в Волковыйск? - спросил Острожский, поднимая голову.
  -Там были немцы, - охотно пояснил великий князь, подходя к Острожскому и присаживаясь на лавку рядом с ним. - Отряд рыцарей-крестоносцев, диверсантов, которые вчера ночью захватили Волковыйск и ждали там моего появления. Сегодня утром они все уже трупы, но, появись я вчера вечером в Волковыйске, Ягайле пришлось бы вести военные действия одному. Я бы сидел в Мальборге, а Литва никогда бы не пошла в бой под его руководством!
  -Скорее всего, - медленно сказал Острожский, глядя в глаза великому князю. - На этот раз они бы вас все-таки убили. Литва погрузилась бы в распри за наследование великокняжеского престола, и герцогу Ульриху фон Юнгингену не стоило бы больших трудов сначала расправиться с Польшей, а затем с Литвой.
  -Замечательный план, не правда ли? - согласился великий князь.
   Он положил руку, затянутую в кожаную, по локоть, перчатку, на плечо Острожского и, возвращая пристальный взгляд князя, спросил, не отводя взора от глубокой темноты его искристых, необыкновенного темно-фиалкового цвета, чуть прищуренных глаз:
  -Кто был тот шпион, который сообщил вам это известие?
  -Я не могу открывать имен своих осведомителей, - спокойно сказал Острожский с вежливой улыбкой. - Кто-то из ваших людей продал маршрут вашего путешествия крестоносцам, не правда ли? Могу лишь сказать, что получил эти сведения от моего личного друга, а не от шпиона.
  -Я хочу знать имя вашего осведомителя потому, что его ожидает награда! Он спас мне жизнь.
  -Этому человеку не нужны награды.
  -Не нужны земли, люди? - удивился великий князь. - Ни за что не поверю!
   Острожский опусил голову, словно сосредоточенно рассматривая голубую финифть на своих латах.
  -Он что, святой или сумашедший? - недоверчиво переспросил Витовт.
  -Он принадлежит к Ордену.
  -И продает его секреты?
   Резко вскинув голову, молодой польский вельможа с негодованием посмотрел на остановившегося посреди горницы великого князя, в свою очередь, с любопытством наблюдавшего за выражением его лица.
  -Этот человек, - медленно, тщательно подбирая слова, сказал Острожский, - обладает удивительным для своей среды качеством: он честен, и последователен в своей глупой честности до конца. Такой тип, знаете ли, который изначально было принято называть рыцарем чести. Он предупредил вас об опасности только потому, что считал методы, какими пытается устроить свои дела Ульрих фон Юнгинген, недостойными чести рыцарей Ордена. За свою услугу он не примет от вас ничего, никакой платы, так что о продаже секретов не может быть и речи.
  -Вы не шутите? - недоверчиво спросил великий князь.
  -Сам не могу поверить, что он сделал такую глупость, - задумчиво произнес Острожский. - Рыцари, как всегда, проведут скрупулезное расследование причин неудачи их операции и рано или поздно у него будут большие неприятности. Человек крестоносцев среди ваших людей наверняка даст им знать, что вас предупредили.
  -Белый голубь из Остроленки! - неожиданно вскричал Карл Радзивилл, до сих пор не принимавший участие в разговоре. - Господи всемогущий, только не это! Как же я сразу не догадался!
   Великий князь посмотрел на всегда такоего сдержанного молодого литовского вельможу, а затем снова обернулся к Острожскому.
  -Я хочу видеть записку, которую вы получили, князь. Это приказ!
  -К сожалению, я уничтожил ее сразу же, как только прочитал, - холодно отозвался молодой князь.
  -Тогда скажите мне, кто ее послал! - закричал Витовт, потеряв терпение. - Что здесь, черт возьми, происходит?! Белый голубь, какие-то тайны, честные крестоносцы и пан Радзивилл, с криками хватающийся за голову при упоминании об этом. Пан Радзивилл, который в моем присутствии и голос никогда в жизни не повысил! Рыцари-диверсанты в Волковыйске! Это уже ни в какие ворота не лезет, тут я с вашим другом-крестоносцем полностью согласен. Итак, имя! Я хочу знать, кто послал эту чертову записку!
   Острожский помедлил, и вместо него вновь заговорил, обращаясь непосредственно к нему, а не к великому князю, бледный пан Радзивилл:
  -Это Эльжбета, князь, не так ли? Белый голубь из Остроленки! Это должна быть она! Ее крестоносец, видимо предупредил ее, а она послала письмо вам.
   Великий князь быстро переводил взгляд с пана Радзивилла на Острожского и обратно, пытаясь определить, о чем шла речь.
  -Это ведь Эльжбета? - настаивал пан Радзивилл, наступая на Острожского.
  -Она сделала только то, о чем просил ее человек, которого она любит. Сделала потому, что великому князю угрожала опасность. Я, право, не понимаю, почему вы так возбудились, Радзивилл.
   Холодный голос Острожского произвел впечатление ушата ледяной воды, вылитой на голову молодого литовского вельможи.
  -Сегодня он предупреждает ее о планах Ордена, а завтра она может оказать ему подобного рода услугу, - с горечью сказал он, отворачиваясь и от Острожского, и от великого князя.
  -Вы так плохо знаете свою сестру, Кароль? - покачав головой, отозвался в ответ Острожский.
  -Она влюбилась в крестоносца! - закричал Кароль Радзивилл, больше не в силах скрывать своих чувств и негодования, переполнявшего его сердце.
   Он обернулся к Витовту, продолжавшиму с нескрываемым любопытством наблюдать за происходящим, и звенящим от волнения голосом повторил:
  -Моя сестра, Эльжбета Радзивилл, влюбилась в немца-крестоносца! Он просил ее руки, и она согласилась! Какой позор для Радзивиллов! Еще немного, и она начнет кричать об этом на всю Литву, и все потому, что я не дал согласия на этот брак! И не дам никогда, никогда! Слышите, Корибут, никогда! Пока я жив!
  -Весьма эмоционально! - заметил Витовт, который решил, что ему пора вмешаться. - Но это все ваши дела семейные, разбирайтесь в них сами. Хотя я, на вашем месте, не стал бы отказывать парню только потому, что он немец.
  -И крестоносец!
  -Один черт. Значит, письмо отправила Эльжбета Радзивилл?
   Карл понуро кивнул, в то время как польский князь невозмутимо встретил испытывающий взгляд великого князя.
  -Решено! - со свойственной ему стремительностью сказал Витовт. - За оказанную ей услугу я жалую ей поместье на Волыни и деревеньку Каменец. Все грамоты, подтверждающие эти владения, будут отосланы в Остроленку, когда я вернусь назад в Литву. Что, старая княгиня, подруга вашей матери, так и живет у вас в Остроленке? - спросил он Острожского как бы между прочим. - А Радзивиллово, надо полагать, сгорело, или Карл манкирует своими прямыми обязанностями, посвятив себя государственной службе?
   От неожиданности незаслуженного упрека пан Радзивилл сначала покраснел, потом побледнел, открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, но потом снова закрыл его и промолчал. Вместо него великому князю ответил Острожский:
  -Княгиня Радзивилл часто гостит в моем поместье, ваша светлость, но большую часть своего времени она и Эльжбета проводят в Радзивиллове.
  -Ваша сестра, - спросил великий князь, снова обращаясь к безмолвному Радзивиллу, - она моложе вас, не так ли? Сколько ей? Пятнадцать? Шестнадцать?
  -Восемнадцать, ваша светлость, - сказал Радзивилл.
  -Должно быть, красивая девушка, - задумчиво пробормотал великий князь. - Помню, старая княгиня Радзивилл в свое время была удивительной красавицей. На пару с матерью Острожского они разбивали сердца нашей молодежи. А почему она не при моем дворе? Анна, помнится, что-то говорила о недостатке девушек среди ее придворных. Когда вернемся в Вильну, привозите свою сестру ко двору, я уверен, что Анна будет счастлива взять ее в свою свиту. К тому же, это достойное место для вашей сестры, Радзивилл. Возможно, при моем разноплеменном дворе она сможет позабыть своего немца и, к вашему удовольствию, выбрать себе в мужья одного из моих придворных.
   Он снова подобрался, голос его окреп и стал, по-обыкновению, резким.
  -А теперь седлайте коней, панове! Мы должны быть в Кракове как можно скорее.
  - И еще, - остановил он готовящихся покинуть его горницу молодых людей. - Князь Острожский, будьте так любезны, передайте мою личную благодарность вашему другу-крестоносцу.
   Польский князь наклонил голову, принимая поручение великого князя.
  -Боюсь, что очень скоро ему понадобится не только ваша благодарность, а ваша помощь, ваша светлость, - заметил он.
  -За чем же дело стало! - усмехнулся Витовт. - Вы не похожи на человека, который бросает в беде своих друзей. Помогите ему, делайте то, что вы считаете нужным. В любом случае, когда мы вернемся в Литву, у вас будет достаточно людей и достаточно полномочий для того, чтобы украсть для меня самого магистра.
  
  
  
  

Глава 27.

  
  
  Великий князь оставался при королевском дворе Польши ровно неделю. Завершив последний тур переговоров с королем Владиславом Ягелло относительно деталей летней кампании 1410 г., он поспешил как можно скорее вернуться в Литву. Его сопровождали кроме собственной свиты, большой отряд королевских рыцарей, которых отрядил, чтобы проводить его до границ Литвы польский король, обеспокоенный инцидентом, чуть не стоившим жизни Витовта в Волковыйске.
   Князь Острожский, последовавший вместе с великим князем в Литву, получил под свое командование несколько сотен людей, а также полномочия особого представителя великого князя в Жемайтии. Эти полномочия позволяли ему, наряду с участием в военных действиях, заниматься обучением и переформированием нерегулярных литовских войск, готовящихся стать армией к началу летней кампании 1410 года. Под его начало перешли также функции координатора военной разведки в специально учрежденных для этого особых сторожевых полках, по приказу великого князя, подчиняющихся отныне только ему одному. Польский князь, хорошо знавший методы функционирования подобного рода формирований в Европе, учитывая опыт литовской разведки и при активной помощи лучших людей князя Витовта, с успехом завершил формирование трех основных литовских сторожевых полков, каждый из которых получил, после долгих дискуссий с великим князем, тщательно подобранного и проверенного командира. Один из таких полков по просьбе Острожского возглавил он лично под своим родовым литовским именем князя Корибута, чем немало польстил как самому великому князю, так и всей литовской шляхте.
   Решением Виленского сейма восстание в Жемайтии, разросшееся, по сути дела, в настоящую войну, возглавил литовский князь Скирвойло, под начало которого перешли все пожелавшие участвовать в кампании польские рыцари. Против польско-литовских частей действовали регулярные отряды Тевтонского ордена, возглавляемые самим великим маршалом, Фридрихом фон Валленроде.
   Открытые военные приготовления интенсивно велись с обеих сторон. К Мальборгу потянулись отряды европейских рыцарей, обозы с оружием и продовольствием, в то время как в орденских кузнях ковали оружие, отливались пушки и бомбарды. Обе стороны также проводили оживленные дипломатические переговоры, выявляя и привлекая на свою сторону возможных союзников, покупая друзей и задабривая нейтралов.
   Война в Жемайтии, между тем, бушевала с неистовством лесного пожара. Горели замки, леса, пашни, истекали кровью измученные люди. Упрямые жемайты с какой-то сверхъестественной мстительностью постоянно вырезали целые контингенты рыцарских гарнизонов в провинции. По всему краю гремела история свирепого рыцаря Шпильмана, которого мятежные рабы заживо сожгли в собственном замке. Говорили, будто злобный крестоносец до последнего вздоха швырял со стены замка громадные глыбы неотесанных камней, пытаясь поразить осаждавших, и умер без причастия, со страшной бранью на устах. Суеверные крестились, охали и по привычке предрекали неминуемый конец света.
  
  
  Мальборг и земли Ордена,
  осень 1409 г
  
   Всю весну в резиденции Великого маршала ордена в Ольштыне циркулировали непомерно преувеличенные слухи о злодеяниях князя Корибута, возглавлявшего один из мобильных, подвижных, как ртуть, отрядов, действовавших против сил Ордена в приграничной полосе и дерзко вторгавшегося в погоне за своими жертвами на территорию рыцарей Черного Креста. От рук бандитов Корибута уже погибло несколько известных немецких комтуров, все из которых, по роковой случайности, участвовали некогда в покушении на детей великого князя или не брезговали благородным разбоем на рубежах Польши. После того, как умер попавший в западню последний из них, могучий рыцарь Маркварт, в замке заговорили, что следующей жертвой Корибута станет сам великий маршал, Фридрих фон Валленроде, родственник погибшего несколько лет назад на турнире в Мальборге комтура Гневно, Карла фон Валленрода. Но, как ни странно, на этом дерзкие нападения литовского князя на какое-то время прекратились. Слухи о нем тоже несколько затихли, а затем, осенью 1409 года, по необъяснимой причине, возобновились с новой силой, доставляя пищу мрачной иронии великого маршала.
   Имя Корибута все чаще и чаще начало фигурировать даже в донесениях охраны Ольштына, самого сильного приграничного гарнизона Ордена.
  -Что это еще за благородные разбойники почти под стенами моего замка?! - как-то не выдержал после очередного доклада великий маршал.
   Караульные на башнях зажигали факелы. Воздух был сыр и свеж, в роскошных кронах столетних дубов, со всех сторон обступавших дорогу к замку, едва заметно шелестел ветерок. Становилось прохладно.
   Великий маршал отошел от окна и велел зажечь камин.
  -Ну что вы молчите, как проклятый? - уже с раздражением спросил он, обращаясь к стоявшему подле стола рыцарю сухощавое лицо, на котором причудливо играли трепетные отблики огня в камине.
   Тяжеловесный, немного неуклюжий в своей броне рыцарь Дитгейм переступил с ноги на ногу и, с трудом разжав уста, хмуро промолвил:
  -От моих 20 копий осталось меньше половины!
  -Ваше донесение я прочитал! - с нажимом сказал великий маршал. - Надо сознаться, оно доставило мне мало удовольствия. Какого черта вы пишете бумажки вместо того, чтобы попросту стереть этих наглецов с лица земли без всяких разговоров! Неужели до этого так трудно додуматься?!
   Рыцарь Дитгейм молчал.
   Великий маршал остыл так же внезапно, как и вспылил.
  -Кстати, уж не с вашей ли легкой руки по замку идут нелепые слухи о каком-то божьем ангеле, который будто бы спустился с небес покарать зарвавшихся крестоносцев? - резко поменяв манеру разговора, как-то даже ласково осведомился он.
  -Я слышал подобные разговоры, ваша светлость, - скупо подтвердил рыцарь Дитгейм.
  -Вот как? Слышали? Забавно-забавно. Что же вы мне можете сказать по этому поводу? Как человек, видевший этого самого ангела во плоти, а не в кошмарном сне. Это ведь князь Корибут, не так ли?
  -Он храбр, а его люди отчаянны, как дьяволы. Даже врагу было бы жестоко пожелать встречи с князем Корибутом.
  -Князь Корибут, говорите? Старинный литовский род.
   Великий маршал поднял брови, костяшками пальцев непроизвольно выстукивая 'Глорию' по подлокотнику своего кресла.
  -Занятно-занятно, - повторил он. - Но у него ведь есть имя? В Литве этих Корибутов хоть пруд пруди.
  -Я слышал, что вовсе не литвин, а поляк, - поспешил добавить рыцарь Дитгейм.
  -Поляк? Сражающийся в Жемайтии?
  -Да, ваша светлость.
  -Чертово семя! Какого поляка не поскребешь, из-под него все время выглядывает дикий литвин! - проворчал великий маршал, отрывая взор от пылающего в камине огня и обращая его на стоящего перед ним человека. - Да и вы хороши! Крестоносец! У вас под носом целая банда орудует, а вы бегаете жаловаться к великому маршалу.
  -Пошел прочь!
   Рыцарь Дитгейм, вздрогнув от неожиданности, сделал шаг назад.
  -Ры-ыцари! - с издевкой продолжал Фридрих фон Валленроде, целым рядом крепких выражений подтверждая свое нелестное мнение о слабости приграничной охраны.
   Когда он сделал паузу, чтобы перевести дух, уши у рыцаря Дитгейма были багровыми. Великий маршал удовлетворенно отметил это и, круто сменив тон, вкрадчиво поинтересовался:
  -Хотел бы я знать, дружок, какой болван произвел вас в рыцари?
   Лицо рыцаря Дитгейма приобрело специфический, ни с чем несравнимый оттенок его ушей. Великий маршал некоторое время наслаждался зрелищем вышеописанных метаморфоз, а потом со вздохом спросил:
  -Ну и что прикажете мне с вами делать после этого? Разжаловать в кухмейстеры? Что вы глядите на меня с такой мукой, Дитгейм, словно разродиться не можете?
   Рыцарь молчал.
  -Лишить вас шпор я всегда успею, - рассуждал вслух, разговаривая с самим собой великий маршал, - но сможете ли вы когда-нибудь оценить то, что я не сделаю этого? Сможете ли вы оценить всю силу моей отеческой привязанности к вам? Хотя, после того, что выкинул Карл фон Ротенбург, этот обещающий молодой человек, я разочаровался во всем роде человеческом и окончательно уверился, что он - порождение дьявола. Послушайте, Дитгейм, вы часом не откусили себе языка?
  -Нет, ваша светлость, - уронил рыцарь.
  -Отрадно слышать. Подозреваю, что он вам еще понадобится.
   Великий маршал поднялся, порывисто прошелся, чтобы размять ноги, по мягкому персидскому ковру, небрежно брошенному у камина, такому толстому, что он совершенно скрадывал звуки шагов.
  -Итак, черт с вами! Езжайте с богом! - внезапно остановившись, жестко сказал он, - Но без головы этого польского разбойника в следующий раз не рискуйте появляться мне на глаза!
  -Идите! Что вы вылупились на меня, как на икону!
   Рыцарь Дитгейм не заставил себя долго ждать, и уже через два часа покинул замок во главе своих копий, несколько растерянный, но в целом все же вполне довольный тем, как обернулось дело.
  
  
  Жемайтия,
  пограничные земли между Литвой и Орденом, осень 1409 г
  
   Месяц спустя после этого примечательного разговора рано утром дозорные отряда рыцаря Дитгейма увидели совсем близко, за купами деревьев метрах в двадцати от себя быстро приближающийся отряд литовской конницы. Передвижение его было столь стремительно, кони мчались так легко и упруго, а синий литовский берет и серебристые доспехи командира столь печально знамениты, что дозорные не сомневались:
  -Князь Корибут!
   Рыцарь Дитгейм проворно выдернул из ножен меч.
  -К бою!
   Крестоносцы засуетились, бряцая мечами, седлая коней, но не сумели дать достойного отпора язычникам, ибо конница литвинов смяла, расстроила их ряды, обрушившись подобно шквалу. Литвины сражались молча. Через четверть часа только груда трупов напоминала о побоище. Большая часть отряда Дитгейма полегла на месте. В живых остался только Дитгейм и несколько рыцарей, которые не желали сдаваться, несмотря на то, что половина из них была ранена. К удивлению Дитгейма литвины не стали добивать их. Они только молча и быстро, как тени, разоружили его и остальных рыцарей.
   Князь Корибут снял шлем и бросил его оруженосцу. Тряхнув длинными темными кудрями, провел рукой по влажным волосам. Дитгейм впился глазами в его холодное, суровое лицо, ожидая увидеть нечто ужасное; может быть, даже чудовищное, с ослиными ушами и козлиными рогами существо с заросшими волосами и щетиной лицом, с чем в его мозгу увязывалось это резкое, как удар хлыста, имя - Корибут.
   Знакомое лицо и необыкновенная, тревожная красота молодого польского князя, некогда посла в замке Мальборг, кем оказался страшный Корибут, поразили его.
  -Князь Острожский! - невольно воскликнул он.
   Взор князя бегло скользнул мимо напряженного ищущего взгляда крестоносца, словно не замечая его, и остановился на фигуре здоровенного, разбойного вида молодца из литвинов, гордо восседавшего на могучем мекленбургском жеребце.
  -Гунар, раненые есть? - отрывисто спросил он.
  -Литавор, - коротко отозвался литвин.
   В ту же минуту из подлеска внезапно выскочил большой отряд европейских рыцарей, вооруженных до зубов, закованных в латы но, судя по одежде и доспехам, не монахов-крестоносцев. Увидав их европейский штандарт, рыцарь Дитгейм вскрикнул от радости и громким голосом закричал:
  -К оружию! Бей язычников!
   Литвины, не успевшие спешиться, быстро перестраивались, подчиняясь рекким командам Корибута, в то время как отряд новоприбывших рыцарей, пришпорив коней, устремился прямо в их направлении.
   Пригнувшись к лукам седла, литвины двинулись им навстречу, образовав широкий полумесяц, подобно мусульманам в Палестине, с испугом подумал рыцарь Дитгейм, вспоминая рассказы своего начитанного друга француза Фалавье, почерпнувшего эти знания в тиши библиотеки Парижского университета. Неприметные глазу, в их руках появились небольшие луки, с которых они, подобно татарам, стреляли на всем скаку, с седла, причем их стрелы легко пробивали доспехи европейских рыцарей.
   Стройная колонна европейцев поколебалась, несколько человек упало с коней на полном скаку, не в силах освободиться от стремян, храпящие кони волокли их тела по камням и пыли, страшно грохоча поврежденными доспехами.
   Бывший посланник польского короля в замке Мальборг, всегда выглядевший как утонченный европейский принц, что-то гортанно крикнул своим людям на непонятном Дитгейму языке, и, по мере приближения к европейцам, луки литвинов куда-то мгновенно исчезли, а в их руках появились скрученные бухты сыромятных ремней, с петлями на концах. Брошенные меткой рукой опытных воинов, они были не менее страшным оружием, чем тугие луки: свистя в воздухе, петли затягивались на шеях, туловищах закованных в броню европейцев, которые с грохотом валились на землю, выдернутые из седла, так и не успев осознать, что же с ними произошло.
   В течение нескольких страшных минут почти с половиной европейских рыцарей, явно не привыкших к таким условиям войны, было покончено. Внезапно один из европейцев, судя по его звонкому голосу, совсем молоденький мальчик, закричал сначала по-литовски, а затем по-польски:
  -Остановитесь! Если вы люди князя Витовта, заклинаю вас, остановитесь! Мы не хотим воевать с литвинами! Мы - итальянцы, а не рыцари Ордена, и мы хотели бы поговорить с вашим командиром!
  -Чушь! - закричал Гунар, стараясь зацепить горластого мальчишку мечом. - Ты кто такой, что так хорошо шпаришь по-литовски! Тоже этот самый итальянец, что ли?
  -Я - поляк! - огрызнулся мальчишка, ловко отбивая его удары. - Я хочу видеть Корибута!
  -А я хочу встретиться с вашим магистром! - сумрачно пошутил Гунар.
   В этот момент еще один из европейцев упал с коня, и мальчишка, отбросив в сторону меч и рискуя попасть под копыта разгоряченных лошадей, бросился к нему, упал рядом с ним на колени, приподнял забрало, и заглянул ему в лицо:
  -Бартоломео! Бартоломео! Ты жив?
  -Прямо детский сад какой-то! - проворчал Гунар, тем не менее, воздержавшись от соблазна огреть мальчишку по голове мечом и раз и навсегда покончить с ним.
  -Вы убили его! - вскричал мальчик, поднимая залитое слезами лицо.
   В следующую секунду он внезапно, выхватив со спины небольшой лук, умело, накладывая одну за другой, выпустил подряд пять стрел, абсолютно наугад по направлению, расстроенный смертью товарища и горя желанием немедленно за него отомстить.
   Пронзительно резко запела тетива. Никто не успел и глазом моргнуть, как одна из стрел скользнула почти по волосам князя Корибута, так и не успевшего надеть шлем перед сражением с рыцарями. Он инстинктивно и довольно своевременно пригнулся к луке седла, ибо, не сделай он этого, ему пришлось бы отправиться на тот свет вместе с упокоившимися навек крестоносцами.
  -Остановите сражение! Немедленно! - вновь закричал мальчишка по-польски, словно не замечая, какое впечатление произвели его выстрелы на литвинов. - Мы не желаем сражаться с людьми князя Витовта! Я требую, чтобы князь Корибут выслушал меня!
   Он обернулся к европейцам и что-то прокричал им на итальянском языке. Европейские рыцари с некоторым колебанием опустили оружие и, сгрудившись в кучу возле мальчишки, выжидательно смотрели в сторону литвинов.
  -Не стрелять! - тут же громко воскликнул Острожский, видя, как сразу несколько литвинов схватились за свои луки.
  -Не стрелять, - уже спокойнее повторил он после того, как обе стороны замерли в напряженной тишине.
   Европейцев было больше. Правда, почти половина из них уже успели получить ранения, но даже начни они сражение с теми, кто еще был невредим, литвинам пришлось бы драться не на жизнь, а на смерть. Один из их командиров был ранен, а мальчишка, заменявший его, был непредсказуем.
  -Что же ты остановился, дружок! - закричал в азарте рыцарь Дитгейм. - Всади еще парочку стрел в этого дьявола и тогда, клянусь всеми святыми, я упрошу магистра даровать тебе золотые шпоры рыцаря!
  -Заткните ему глотку, - не оборачиваясь, спокойно сказал Острожский.
  -Бей их! - закричал рыцарь Дитгейм.
   Но мальчишка, бросив наземь свой лук, пришпорил коня и, безошибочно распознав в молодом литовском князе лидера, подъехал к нему, делая вид, что не замечает, как встали, окружив Корибута, его люди.
  -Я хочу поговорить с вашим командиром! - бесстрашно глядя на Острожского, сказал он по-литовски.
  -Я тебя слушаю, - ответил князь, делая знак своим людям отойти в сторону.
  -Мое имя Эван Контарини, я - итальянец, и наш отряд был снаряжен на деньги моего друга и брата сеньора Бартоломео Контарини. Мы пришли в Жемайтию с миром. Мы не хотим сражаться на стороне Ордена, и просим вас пропустить часть наших людей, следующих домой, в Италию. Другая часть хотела бы остаться в Литве, примкнуть к отрядам литовской армии и сражаться на ее стороне.
  -Никакой армии в Жемайтии нет, - выслушав его, скупо заметил князь.
  -К какой же армии принадлежит ваш отряд? - спросил нахальный мальчишка.
  -К моей собственной.
  -А кому принадлежите вы?
  -Богу и королю, - отвечал Острожский.
  -Тогда укажите нам дорогу к Вильне, и мы встретимся с князем Витовтом для того, чтобы предложить ему свою помощь!
  -Вы что же, не знаете, куда идете? - удивился здоровый, диковатого вида литвин, стоявший рядом с князем.
  -Кругом одни леса и болота! - сказал мальчишка с непонятной досадой. - Нет ни дорог, ни деревень!
  -Все сожгли крестоносцы, - проворчал Гунар.
  -Я не жег! - внезапно рассердился мальчишка.
   Острожский, все это время молчавший и о чем-то напряженно раздумывающий, поднял руку ладонью вверх, призывая к тишине.
  -Хорошо, - в установившемся молчании жестко сказал он, - я доведу вас до Вильны и представлю великому князю. Оттуда все, кто пожелает, отправятся куда глаза глядят, но не к крестоносцам. Что делать с остальными, решит сам Витовт.
  -Благодарю вас, князь! - с чувством сказал мальчишка.
  -Я еще не закончил, - холодно заявил Острожский. - Поскольку наши силы почти равны и мы все еще на территории Ордена, я предлагаю вашим людям сдать оружие. Это всего лишь мера безопасности. Я гарантирую вам, что никто из литвинов не тронет вас и пальцем, если ваши люди не нападут на нас первыми.
   Мальчишка наморщил нос, раздумывая над словами князя, потом кивнул головой и сказал:
  -Я думаю, что это справедливо. Мы можем положиться на ваше слово, ваша светлость.
  -Поговорите с вашими людьми! - посоветовал ему князь, внимательно присматриваясь к нему.
  -Мои люди доверяют мне целиком и полностью! - довольно высокомерно заявил мальчишка, но, подумав, добавил: - Как, видимо, ваши доверяют вам. Иначе бы вы не говорили за них так уверенно.
  -У европейских рыцарей другие законы, - несколько нетерпеливо сказал Острожский. - У меня нет времени с вами пререкаться. Или вы подчиняетесь моим распоряжениям, или уходите.
  -Хорошо.
   Мальчишка вернулся к застывшей неподалеку настороженной группе европейцев и о чем-то оживленно стал с ними разговаривать. Острожский наблюдал за ним со все возраставшим чувством неосознанной тревоги, и лицо его постепенно темнело. Он медлил, сам не отдавая себе отчета в том, что же настораживало его в поведении этого юнца. Было в нем нечто странное, заставлявшее обычно проницательного князя Острожского, хорошо знавшего крестоносцев и орденских рыцарей, подозревать нечистое.
   Европейцы выслушали мальчика и, судя по их жестикуляции, стали с ним спорить.
  -Какого черта они там обсуждают? - пробурчал за спиной Острожского Гунар. - Они что, собираются тут ночь сидеть? Мы должны уходить немедленно, князь, пока до комтура не дошло, что Ольштын остался практически без охраны, и неплохо было бы послать сюда подкрепление, пока не нагрянул сам Скирвойло.
  -Потерпи немного, парень возвращается, - заметил ему в ответ единственный поляк в отряде Корибута, пан Торва из Златорыи.
  -Что сказали ваши люди? - холодно спросил Острожский у мальчишки, который возвратился к литвинам с несколько вытянутой физиономией.
  -Они сказали, что в данной ситуации сдавать оружие глупо и небезопасно, - вздохнул юнец.
   Острожский прищурил темные глаза, раздумывая.
  -Они правы! - неожиданно согласился он. - Я хочу поговорить с ними сам.
   Европейцы удивленно зашумели, когда к ним подъехал на коне сам литовский князь.
  -Кто ваш командир? - негромко спросил Острожский по-итальянски.
   Итальянская речь 'дикого литвина' произвела на европейцев такое неизгладимое впечатление, что многие из них поснимали шлемы, не ограничиваясь поднятыми забралами, чтобы получше его разглядеть. Наконец, один из них сказал, указав на распростертое на земле тело рыцаря, над которым проливал слезы мальчишка:
  -Его светлость граф Бартоломео Контарини.
  -Бартоломео Контарини, - задумчиво повторил вслед за ним князь. - Откуда-то мне знакомо это имя.
  -Это один из знатнейших родов Венеции! - с пафосом заявил рыцарь, казавшийся старше остальных.
  -Меня не интересуют генеалогические изыскания, - холодно сказал Острожский. - Все, что я хотел узнать, сводится к следующему. Вы согласны добровольно последовать за нами в Литву и в знак этого поклясться на кресте, что вы не причините нам вреда?
   Итальянцы ответили нестройными выкриками и бешеной жестикуляцией, судя по всему, обозначающей согласие.
  -Я признаю справедливость вашего требования сохранить оружие, - негромко сказал князь, по очереди оглядывая каждого из рыцарей внимательным взором темных глаз. - Мы все еще на территории Ордена и может случиться всякое. Согласны ли вы не поднимать ваше оружие против нас в случае стычки с рыцарями Ордена, а напротив, оказать нам поддержку, если она нам понадобится?
   Итальянцы заволновались, зашумели, потом тот из них, кто выглядел старше остальных, деловито сказал:
  -Мы согласны с вашими требованиями, Корибут. Взамен, вы гарантируете нам полную безопасность в Литве.
  -Хорошо. В таком случае, сеньор Бартоломео Контарини и этот расторопный молодой человек пойдут с моим отрядом. Вы двинетесь вслед за нами. Как ваше имя, сеньор? Думаю, что именно вы возглавите итальянцев.
  -Сеньор Д'Ольмио, - поклонившись, назвал свое имя польщенный итальянец.
  -Вы знаете, кто я такой, - кивнув в ответ, в свою очередь, коротко сказал Острожский. - Вы под защитой моего слова. Стройте своих людей, сеньор Д'Ольмио. Время не ждет. Мы уходим немедленно.
  -Но наш сеньор Бартоломео, - начал было один из рыцарей.
  -Среди моих людей есть целитель, - сказал Острожский, давая знак своим литвинам поднять с земли безжизненное тело молодого рыцаря. - Если есть хоть малейший шанс спасти жизнь вашему сеньору, он это сделает. Его кузен, или брат, также отправится с нами.
   Д'Ольмио кивнул и бросился отдавать команды своим людям. Острожский мельком взглянул на замершего, как изваяние, рядом с ним мальчишку-итальянца, который начинал вести переговоры. Очнувшись, он уже хотел было последовать вслед за литвинами, которые подхватили на руки и понесли его брата, но по знаку князя, Гунар остановил его.
  -Сеньор Эван, - сухо сказал Острожский, приближаясь к нему, - вы единственный из итальянцев, кто не обнажил головы во время переговоров. Более того, у меня создалось впечатление, что вы даже постарались ниже опустить забрало. Снимите шлем, я хочу посмотреть вам в лицо.
   Мальчишка скривил губы, но, тем не менее, послушно стащил с головы шлем. Его волосы под ним были так туго стянуты сеткой, что казались прилипшими к его голове. Уткнувшись взором в землю, он что-то негромко пробормотал себе под нос, а когда, удивленный его несговорчивостью, князь приподнял концом кнутовища его подбородок вверх, чтобы посмотреть ему в лицо, ясные светло-голубые глаза юноши вспыхнули гневом.
   Не отдавая себе отчета в том, что заставило его так поступить, Острожский резким быстрым движением отвел с его головы тугую сетку. Длинные светлые вьющиеся волосы водопадом упали на плечи мальчика, покрыв его плечи и спину блестящим покрывалом цвета бледного золота.
   Литвины за спиной князя охнули. Итальянцы перестали греметь оружием и все, как один, уставились на мальчика, оказавшегося в одночасье прекрасной польской кузиной их сеньора, Эвелиной Контарини, с которой многие из них были лично знакомы в Риме. Изумленный Дитгейм уронил на лицо планку забрала и никак не мог справиться с ней, пока сжалившийся над ним Гунар не водворил ее на положенное место.
   Острожский онемел от неожиданности, мгновенно узнавая в ничем не примечательном мальчишке прекрасную племянницу комтура Валленрода.
  -Кто вы такая, сударыня? - тем не менее, стараясь не выдать себя, по-итальянски спросил он. - И что вы делаете в отряде сеньора Бартоломео?
   Эвелина стряхнула упавшие на лицо светлые пушистые пряди волос и впервые за все время пристально и внимательно посмотрела на князя. Лицо молодого человека, легендарного князя Корибута, к встрече с которым она так стремилась, чтобы упросить его позволить ей сражаться в его отряде в Жемайтии, показалось ей чем-то смутно знакомым, так же как и взгляд его прищуренных, словно от ветра, темных глаз.
  
   Весь день преследующее Острожского предчувствие несчастья сбылось самым невероятнейшим образом. Давняя забытая картина со скоростью молнии проскользнула в его мозгу: рыцарский турнир в Мальборге, он, посол польского короля Владислава Ягелло, князь Острожский, принадлежащий к литовской семье Корибутов, коленопреклоненный перед королевой турнира, фройлян Эвелиной Валленрод, которая кладет ему на голову венец победителя. Словно много лет назад через забрало своего шлема, он увидел ее красивое бледное лицо, тонкие кисти рук, державшие золотой убор, и вспомнил то самое чувство, которое испытал, взглянув ей в лицо. Это была любовь, любовь с первого взгляда, неожиданная и обжигающая, но, кроме того, оскверненная самим звуком ее имени, которое - польская наложница гневского комтура Валленрода, драгоценная игрушка похоти старого развратника, которую он держал в своих апартаментах как в тюрьме. Бедная пленница, чем-то неуловимо напомнившая ему покойную красавицу-королеву. Он знал, что любил эту женщину и всегда будет ее любить, ибо сквозь черты ее он всегда будет видеть образ своей королевы, прекрасной и надменно-холодной, словно закованной в доспехи ее горя и одиночества. Сам Господь снова направил ее в его руки!
   Сквозь полуопущенные ресницы Эвелина чувствовала невидящий, пристальный взгляд странного литовского князя. Какое-то смутное воспоминание зашевелилось у нее в памяти. Его выразительный жест, поворот головы, сильная сухая кисть его руки с длинными пальцами аристократа, на которую она смотрела, кого-то напоминали ей. Мысль билась в мозгу, как птица в клетке, но она никак не могла ухватить ее. В следующее мгновение она снова услышала его голос, который на сей раз стал неожиданно язвительным:
  -Что же вы молчите, сударыня? Надеюсь, вы не преданная невеста сеньора Контарини, последовавшая за ним на войну потому, что не желали покидать своего возлюбленного?
  -Это не ваше дело, ваша светлость! - громко и четко сказала Эвелина по-польски, уязвленная его тоном.
  -Серьезный малый, - ворчливо заметил Гунар, в свою очередь внимательно присматриваясь к ней.
  -Она полячка! - удивленно прошелестело по рядам воинов Острожского, столпившихся на поляне и не сводивших глаз с Эвелины.
  -С каких это пор на стороне Ордена воюют итальянцы, среди которых обнаруживаются поляки? - неумолимо спросил Острожский, все так же пристально глядя на Эвелину.
   Эвелина сдула с лица упавший локон из копны своих белокурых волос, и устало сказала:
  -Поляки, ваша светлость, кажется, воюют где угодно, только не под польским флагом своего короля!
   'Ответ, достойный Эвелины Валленрод!' - мельком, с циничной усмешкой подумал князь. Ее намек был так кристально ясен, что вызвал усмешки на лицах итальянцев, ропот среди литвинов и легкую краску, появившуюся, как заметил Дитгейм, на лице молодого князя.
  -Ну что ж, - заметил казавшийся, тем не менее, невозмутимым, Острожский, - приятно встретить в вашем лице соотечественницу.
  -Князь!
   Из рядов литвинов выступил старый, с обветренным лицом, воин-литвин, который год назад приехал к Острожскому с поручением от пана Ставского, а затем пожелал остаться с князем в Литве.
  -Гунар?
   Изломив бровь, Острожский вопросительно смотрел на него.
   Литвин насупился и кивнул головой в сторону безмолвно стоявшей Эвелины, чувствовавшей себя весьма неуютно под его тяжелым, обвиняющим взглядом.
  -Эта девушка - пропавшая дочь воеводы Ставского! Та, которую король и Витовт приказали искать в Литве, - медленно, точно неохотно сказал он. И тяжело добавил, словно повесив жернов на ее тонкую длинную белую шею: - Та, которая сбежала из дому с крестоносцем!
   'Вот и все! - с горечью подумала Эвелина, - моя песенка спета. Как минимум, меня ждет монастырь!'
   В голосе старого литвина прозвучал металл, который отныне светился во взглядах всех людей князя Корибута на поляне, с хмурым удивлением обратившихся к Эвелине. Она отважилась взглянуть на молодого литовского князя, ожидая увидеть в его глазах то же осуждение и презрение, что и у остальных, но с изумлением отметила, что по его лицу скользнула лишь тень неудовольствия и сожаления, а через минуту услышала его спокойный голос:
  -Я не ожидал от тебя, Гунар, повторения этой сплетни! Никто не знает, что именно случилось с дочерью Ставского, известно лишь, что несколько лет назад она пропала из дома. Если эта девушка, в самом деле, дочь воеводы Ставского, мы должны доставить ее в Литву к великому князю, который, по просьбе короля, обещал пану Ставскому ее найти. В таком случае, тебя ожидает награда.
  'Конечно же, он прав! - подумал Острожский. - Это действительно Эвелина - польская наложница комтура Валленрода и, одновременно с тем, дочь воеводы Ставского, девушка, которую мого лет назад определили ему в невесты покойный князь Наримант, его отец, и королева Ядвига'. Девушка, которую он любил, и которая никогда не любила его. Девушка, которая была предназначена ему и знала это еще тогда, в замке. Подумать только, не будь этой позорной Крымской кампании Витовта, его бы заставили жениться, и она уже несколько лет могла бы принадлежать ему! Как принадлежала ему в замке. Боже мой, сколько боли и стыда принесла ему эта любовь! Бессмысленное, ошеломившее его самого по глубине чувство к этой прекрасной молодой женщине, выглядевшей холодной и гордой, словно снежная королева, которую комтур украл практически из дома ее отца. Она не поверила ему, как не верила никому, даже Господу, обрекшему ее на подобную участь, и не захотела уйти с ним. Просто отдала ему свое тело, свое восхитительное молодое, гибкое тело, вкус которого до сих пор жарким пламенем поднимается в его крови при упоминании ее имени, свое великолепное тело, с которого он снял скверну бесчестия, и предложил ей взамен свое имя и свою любовь. Она была предназначена ему. Он знал это всегда, даже когда она была для него тайной, загадкой, девушкой без имени и без родных, с которой случилось несчастье. Он знал это и сейчас, когда она снова стояла перед ним, опустив голову от стыда. Эта женщина принадлежала ему. И он больше не выпустит ее из своих рук. Он снова вспомнил свою надменную фразу, которую он бросил ей в ответ на ее само обличительную речь во время их первого знакомства: 'Мне нет никакого дела до того, что случилось с вами. Я хочу вас для себя'. Это была правда. Он ее хотел. Это было сильнее него. А она, судя по всему, даже не помнит его. Господи, он потратил почти два года, чтобы ее найти! Он был бы счастлив, если бы мог возненавидеть ее за все то, что она с ним сделала!
   Князь очнулся от своих дум от звука ее голоса:
  -Вы зря тратите время, панове! Я не собираюсь ни перед кем оправдываться! Думайте, что хотите! Я стремилась к встрече с князем Корибутом, и я добилась этой встречи! Я буду говорить только с ним.
   Как ни странно, но от этих решительных слов настроение литвинов несколько смягчилось. Они зашумели, сдержанно заулыбались.
   Молодой литовский князь усмехнулся, и Эвелина с облегчением увидела, что он, наконец, отвернулся от нее, перестав сверлить ее своим пристальным взглядом. Пан Рында из Бискупиц, один из немногих поляков в отряде Корибута, лично знавший воеводу Ставского, подъехал к нему сзади, прокашлялся, не решаясь начать разговор, а потом, набравшись духу, брякнул:
  -Что вы собираетесь с ней делать, князь?
   Острожский быстро обернулся к нему, глаза его сверкнули:
  -Разве у меня есть выбор? Отвезу ее в Вильну, к Витовту. И дам знать об этом ее отцу.
  -Вы скажете ей, кто вы такой?
   Острожский снова взглянул на Эвелину. Она непроизвольно поежилась от его тяжелого взгляда, в котором, однако, светилось какое-то странное выражение.
  -О чем вы хотели говорить со мной, сударыня? - как ей показалось, холодно и отстраненно спросил он у нее, не отвечая на вопрос пана Рынды.
  -Я хотела попросить вас о милости позволить мне воевать в вашем отряде! - вскинув голову, быстро ответила Эвелина. - Я хочу сражаться с рыцарями! Поверьте мне, князь, у меня есть все причины просить вас об этом! Не смотрите на то, что я девушка! Не верьте слухам! Я не убегала из дома с крестоносцем! Бартоломео Контарини - мой кузен по материнской линии. Он мой друг, и он привел своих людей в Литву для того, чтобы присоединиться к армии Витовта.
   Литвины смолкли, прислушиваясь к разговору.
  -Вы понимаете, о чем меня просите? - помолчав, спросил князь. - Если бы не обнаружилось, что вы девушка, я бы оставил вас в отряде. При условии, что вы сказали мне правду. Если бы обнаружилось, что вы девушка, но у вас есть повод отомстить крестоносцам и хоть какие-то навыки военного дела, я бы сделал исключение и подумал бы над вашей просьбой. Но я знаю, кто вы такая, я знаю ваше имя и ваше положение, и в настоящей ситуации у меня нет выбора. Я должен отправить вас в Вильну. Вы принадлежите к знатному роду. Слишком много людей волнуются о вас и разыскивают вас в Литве.
  -Оставьте меня в своем отряде!
   Голос Эвелины сорвался, когда она увидела в глазах молодого человека, таких до боли знакомых и незнакомых, непреклонную решимость, и она упавшим голосом договорила почти полушепотом:
  -Пожалуйста!
  -Я не могу этого сделать, панна Ставская.
   Повернувшись к Гунару и больше не глядя на Эвелину, Острожский коротко приказал:
  -Отвечаешь за нее головой!
   Тот молча кивнул в ответ. Его вмиг отяжелевшие веки, казалось, совсем прикрыли глаза.
   Пан Рында, не отрываясь, смотрел на Острожского. Пожалуй, он один в отряде, кроме Гунара, знал, что дочь воеводы Ставского до сих пор считалась невестой литовского князя Корибута, бывшего одновременно польским князем Острожским. Официально, сплетня о том, что Эва Ставкая сбежала из дома с крестоносцем, была ничем не подтверждена. А сам воевода упрямо твердил всем, даже королю, что его дочь гостила у родителей ее матери в Новгороде. Но видимо, слухи не были лишены основания, потому что стоявшая сейчас перед ними девушка была обнаружена в отряде итальянских рыцарей, служивших Ордену, и совсем недавно она так трогательно рыдала над телом своего раненого сеньора. Пану Рынде было очень любопытно узнать, о чем думал, и что собирался делать со своей так неожиданно объявившейся невестой князь Острожский. Пойдет ли он она этот брак в стремлении удержать благоволение короля и выполнить волю своих родителей? Или откажется от нее, и при подобных обстоятельствах ни одна живая душа в Польше и в Литве, ни даже в рыцарском замке, не сможет осудить его за это.
   Лицо молодого князя было непроницаемо спокойно и не выражало ничего. Подчиняясь его резким, четким приказам литвины забегали, готовясь к отъезду. Пан Рында увидел, что к нему подвели рыцаря Дитгейма и краем уха услышал, как крестоносец неуверенно сказал:
  -Вы не можете нас повесить, князь, не правда ли? Мы же все еще на территории Ордена.
   Литвины, окружавшие князя, как-то по-обидному рассмеялись. Князь остался спокоен.
  -Никто не собирается вас вешать, Дитгейм. По-крайней мере, не сейчас.
  -Стало быть, я ваш пленник? - уточнил сразу же помрачневший рыцарь.
  -Стало быть, так.
  -Но я в плену у литвинов или у поляков? - продолжал допытываться дотошный Дитгейм.
  -А какая вам, собственно, разница?
  -О, князь, разница огромная! - уверил его серьезный рыцарь. - Литвины - дикари и язычники. Смотрите, как косится на меня вон тот, рыжий, - тут немец неожиданно для пана Рынды указал на него, - Живьем сожрать готов. Он ведь литвин, не правда ли?
   Острожский кивнул в сторону пана Рынды.
  -Этот-то как раз и есть поляк, - коротко сказал он. - Угомонитесь, Дитгейм, никто не собирается есть вас живьем или поджаривать на медленном огне. С вами мы побеседуем попозже.
   В фамильярности, с которой разговаривал литовский князь с Дитгеймом, было нечто, напомнившее Эвелине о замке, словно они были старыми знакомыми, рассеянно подумала она, пытаясь сосредоточиться, чтобы вспомнить, где же она могла видеть этого человека. Она знала, что он ей знаком, она чувствовала это.
   Негромкий, с хрипотцой, голос Гунара нарушил ее мысли.
  -Пошли.
   Эвелина повиновалась. Ей было все равно. Бородатый, свирепый на вид литвин подвел к ней коня, играючи, одной рукой подбросил ее в седло и, подавая поводья, неожиданно наклонил ее к себе, чуть не свалив с лошади, заглянул в лицо. Усмехнулся, будто осклабился:
  -Не признала еще, малышка?
   Эвелина впервые внимательно взглянула на него и тут же вскрикнула от неожиданности, узнав в нем человека ее отца и своего прежнего учителя.
  -Гунар! - голос ее сорвался на шепот. - Что ты делаешь в Литве? И зачем ты сказал, что я сбежала с крестоносцем? Это неправда!
  -А кто этот сопляк итальянец? - хмуро спросил ее в ответ Гунар, и, не дожидаясь, пока она снова заговорит, грубо добавил: - Счастье твое, что князь тебя не повесил. Просто удача, что ты его не поранила своим глупым выстрелом, дурочка. А то бы литвины растерзали тебя на куски. И правильно бы сделали. Таких, как ты, нужно топить еще в малолетстве, как котят.
  -Дай мне меч! - вспыхнув, сквозь зубы, быстро сказала Эвелина. - Или заруби меня сам!
  -Я за тебя перед князем отвечаю, - угрюмо проворчал Гунар, но больше с ней не заговаривал, только без конца понукал, хотя Эвелина чуть не валилась с седла от усталости.
   Небольшой отряд Острожского, несколько обремененный тяжеловооруженными итальянскими рыцарями, которые затрудняли его передвижение, двигался хорошей рысью почти до заката дня. Как только стало темнеть, по приказу князя литвины и европейцы спешились, и быстро и умело разбили в лесу лагерь. По знаку Острожского раненого сеньора Бартоломео и Эвелину в сопровождении Гунара повели дальше в лес.
   Закусив губу, Эвелина терпеливо тащилась за своим стражем. В горле першило, хотелось сесть на землю и разреветься от нестерпимой жалости к самой себе. Но Эвелина понимала, что ее слезы только позабавят литвина, ибо во времена далекого и счастливого детства она была любимицей старого и преданного всей душой воеводе Ставскому и его семье литовского воина. Он был ее нянькой и учителем с юных лет, и не чаял в ней души до той самой страшной декабрьской ночи, когда случилось несчастье. С первых же его слов она поняла, что он поверил в историю ее бегства с Валленродом, которую придумала Марина Верех, и с той минуты возненавидел ее также люто, как сильно когда-то любил. Кроме того, эта ненависть, по-видимому, усугублялась и тем, что она чуть не убила легендарного князя Корибута, известного своими дерзкими вылазками против крестоносцев, которого почти обожествляли литвины и жемайты, хотя по происхождению, как она слышала, он считался поляком и был подданным его величества польского короля Владислава-Ягелло. Князь чудом остался невредим, но это не меняло отношения к ней. Он...
  
   Эвелина резко остановилась. Смутное подозрение о том, что она знает его, мучившее ее с той самой минуты, когда она только увидела молодого литовского князя, внезапно разрешилось с простотой и ужасом от мгновенной догадки. Ну, конечно же! Недаром ей все время казалось, что она должна вспомнить что-то важное, связанное с замком, недаром ей казался знакомым этот поворот головы, прищур темных искристых глаз, сам голос литовского князя. Да кто же еще мог быть одновременно поляком и литвином, свободно объясняться на немецком и итальянском языках! Блистательный польский посол в замке Мальборг, племянник и протеже покойной королевы Ядвиги и плоцкой княгини Александры. Частый победитель турниров, красивый, высокий, с густыми блестящими каштановыми волосами, с темными искристыми глазами и редкой ослепительной улыбкой, напоминавшей ей милого литовского мальчика-принца, ее жениха. Ее заставили с ним обручиться. Но она глубоко сожалела, что пошла на это, потому что знала, что он ее любил, в то время как в ее сердце тогда царили только чернота и отчаянье преданного ребенка, каким она была в момент, когда с ней случилось несчастье, и которые вопили об отмщении. Только один этот вопль и стоял у нее в ушах, заслоняя от нее все другие звуки окружающего мира.
   Перед мысленным взором Эвелины снова пронеслись события двухлетней давности. Она вспомнила, как через несколько дней после того, как состоялось их обручение, и он покинул замок, экипированный во всем великолепии польского королевского посла, она пришла в покои сеньора Бартоломео, приходившимся ей дальним родственником по матери, и слезами и мольбами добилась от него согласия помочь осуществить ее рискованный план. Они вместе придумали и разыграли все представление - болезнь Эвелины Валленрод, по роковой случайности заразившейся холерой, эпидемия которой вспыхивала в замке почти каждую весну. Затем - ее роскошные похороны за счет Ордена, когда Эвелине пришлось пережить несколько неприятных моментов, лежа в своем собственном гробу. Итальянский лекарь Бартоломео дал ей сонного зелья, и она благополучно проспала тот ужасный момент, когда ее заживо закапывали в землю. Ночью Бартоломео, лекарь и сын Гойты откопали могилу и вытащили ее на свет Божий. Помедли они еще несколько часов, и она бы умерла в гробу от удушья! Все это было сделано для того, чтобы избавиться от этого поляка, навязанного ей в мужья! Если бы он только согласился просто помочь ей бежать с ним в Литву! Она не хотела его обманывать, она даже в некотором роде привязалась к нему! Она смутно скучала по нему несколько лет, которые она провела после своего побега в солнечной Италии, со своей итальянской родней, пока слухи о боях в Жемайтии и объявлении Орденом войны Польше и Литве не пробудили в ней давнее желание сражаться с проклятыми рыцарями и отомстить им за свой позор. Она снова упросила чувствительного к ее обаянию кузена Бартоломео позволить ей вернуться на родину. Вернуться, чтобы воевать, чтобы отомстить за себя и умереть в бою. Но даже этого ей было не дано! Судьба прямиком привела ее к человеку, избавиться от которого ей стоило таких титанических усилий! Будь проклят этот проницательный и упрямый мужчина, который словно играючи разгадал ее тайну!
   Эвелина с усилием удержалась от слез.
  -Эй! Стой!
   Она вздрогнула и очнулась.
  
  -Стой! Да стой же, тебе говорят! - повысив голос, сказал Гунар все с той же явной недоброжелательностью. - Разбежалась!
   Эвелина оглянулась по сторонам, чтобы осмотреться, но неумолимый литвин сильно толкнул ее сзади, и к ее величайшему изумлению, она оказалась перед входом в полуземлянку, прикрытую ветками кустарников, о существовании которой она за минуту до этого даже не подозревала. Гунар быстро разбросал ветки и валежник, прикрывавшие вход и бесцеремонно втолкнул Эвелину внутрь.
   Внутри землянки было темно. Когда глаза Эвелины привыкли к полутьме, она различила в глубине очертания стола и лавки, составляющих, по-видимому, единственные предметы интерьера. Пол, к ее удивлению, был выстелен обстуганными досками, сухими и пахучими, что несколько скрывало общее впечатление подземелья, которое создалось у нее сразу же, как она вошла. В землянке пахло землей и лесом, но не сыростью и запустением.
  -Это, конечно не Мальборг, - с издевкой сказал наблюдавший за ней Гунар, утрируя извиняющийся тон. - Но все же лучше, чем ничего. Не правда ли, панна Эвелина?
   Эвелина ничего не ответила, даже не взглянула на него. Послушно опустилась на указанное ей место и стала наблюдать, как Гунар и другой литвин раскидывают на полу перед ней мохнатые рысьи и медвежьи шкуры, которые, очевидно, должны были служить ей ложем. Латы нестерпимо жгли и давили ей кожу, но она молчала, ловила враждебные взгляды Гунара, дожидаясь, когда он, вместе с другим литвином, уйдет, оставив ее одну. Когда они, наконец, ушли, Эвелина долго сидела одна, в полной темноте, без движения, слезы текли по ее лицу, но она не могла вытереть их железной перчаткой.
   За стеной землянки явно слышались голоса, смех, брань. Потрескивал костер. Эвелине даже на секунду показалось, что она смогла различить в общем шуме голос польского князя. Голос Острожского, единственного мужчины, к которому она испытывала противоречивое чувство влечения и ненависти одновременно. Мужчины, с которым она была физически близка и которого она выбрала себе в любовники сама. Он, конечно же, узнал ее с первого взгляда, как узнавал ее в Мальборге по шороху шагов, по шелесту платья, когда она прибегала к нему через коридоры Среднего замка, ускользнув от бдительного ока комтура. Краска прилила к ее щекам от мгновенного воспоминания о том, как нетерпеливо он срывал с нее одежду и страстно и пылко любил ее. Он открыл ей желания и потребности ее тела, о которых она раньше даже и не подозревала, щедро и бескорыстно отдал ей всего себя, предложив не только свое сердце, но и свое имя. Он научил ее всем тонкостям плотской любви, к которой она испытывала до этого чувство глубокого отвращения, пробудил в ней желание близости с мужчиной. Но ее душа, глубоко раненая всем случившимся с ней в ранней юности, оставалась холодной и безмолвной.
   Ее тревожила странная предопределенность их встреч, словно предназначенных судьбой. Он не наказал ее за дерзость, за то, что она стреляла в него, пусть даже по случайности, но, наверняка, запомнил это, присоединив к долгому списку ее прегрешений против него. Недаром он был так высокомерен и горд, хотя Ставские ничем не уступают Острожским, к тому же, выходцам из захудалых литовских князей. Как он смотрел на нее! Как на мерзкое привидение, осмелившееся потревожить его из пыльного гроба!
   Она уже почти засыпала от усталости, как кто-то со скрипом открыл дверь.
   Мгновенно проснувшись, Эвелина тревожно вскинулась, затаила дыхание, прижавшись спиной к стене. В следующую минуту она с облегчением услышала тихий голос Острожского.
  -Черт знает что творится! - ругался сквозь стиснутые зубы молодой князь, налетая в темноте то ли на ведро, то ли на какой другой предмет. - Гунар! Айвар! Поумирали вы все что ли? Свету!
   Что-то ворча себе под нос, предприимчивый Гунар притащил толстую сальную свечу и водрузил ее на стол. Эвелина невольно прищурилась от ударившего в глаза яркого света. Мельком взглянув на нее, князь скупо заметил:
  -Не стоит меня бояться, панна Ставская. Я не кусаюсь.
  -Я и не боюсь, - пробормотала Эвелина, без сил опускаясь на пол.
   Жалобно стукнули о свежевыструганные доски пола ее латы.
  -Гунар! Кинжал, - Острожский был явно рассержен. - А до моего прихода вы, конечно, не могли сообразить вытащить ее из скорлупы?
   Он взял протянутый литвином кинжал и подошел к ней. Эвелина невольно зажмурилась от нахлынувших на нее воспоминаний о его близости, недоумевая, как она могла даже думать о том, что она его забыла. Она с трудом переводила дыхание, ощущая на своей щеке его дыхание, несколько раз его волосы коснулись ее лица. Он терпеливо подрезал кожаные ремешки лат, которые сильно запутались, поскольку Эвелина слишком неумело и поспешно затянула их сегодня утром. Чувство глубокого облегчения хлынуло ей в душу одновременно с необычайной легкостью в теле, освобожденном из тесноты доспехов. Латы, проклятые латы, ношение которых доставляло ей столько физических страданий, деталь за деталью падали на пол. Вместе с тем пришла слабость.
  -Все.
   Острожский бросил кинжал.
  -Гунар, собери весь этот хлам и выкини его подальше. Панне Ставской он больше не понадобится.
   Глубоко вздохнув, Эвелина снизу вверх благодарно посмотрела на него.
  -Благодарю вас.
   Но он остался неподкупен.
  -Не стоит. Простите за недосмотр, панна Ставская. Спокойной ночи.
   Глядя вслед уходящему молодому человеку, Эвелина вдруг подумала, что сейчас он изчезнет, и ей останется только темнота и страх, да хмурый Гунар за порогом. Эта мысль внезапно так напугала ее, что она быстро окликнула князя, не подумав, назвав его по имени:
  -Не уходите, Острожский.
   Он обернулся.
   В неясном свете свечи его темные глаза блеснули сталью.
  -Вы узнали меня, не правда ли? Я видел это по вашим глазам.
  -Да, - стараясь оставаться спокойной, подтвердила Эвелина, опуская глаза под его пристальным взором. - Я узнала вас. К сожалению, не сразу.
   Не поднимая глаз, услышала, как он подошел к двери, открыл ее и сказал в глухую темноту:
  -Гунар, ты свободен. Я останусь с панной Ставской вместо тебя. Подготовь все к отъезду.
  
   Шпоры его сапог тихо побряцывали, когда он прошелся взад вперед по землянке.
   Эвелина не сводила глаз с колеблющегося пламени свечи. Чувствовала, что он смотрит на нее, не отрываясь, и в первый раз за эти кошмарные несколько лет, проведенные в застенках Мальборга, благословляла Бога за то, что он сделал ее красивой. Сейчас, когда она рассмотрела его лучше, она могла понять, почему не узнала его раньше. Он был одет как литвинский воин, в кожаные облегающие штаны и кожаную куртку, отделанную плетеными ремешками. Его волосы отросли длиннее обычного и густыми прядями ниспадали ниже воротника, отливая золотом при свете свечи. Лицо утончилось и затвердело, и стало так определенно классически красиво, что вызвало у нее учащенное сердцебиение. Исчезла только его ослепительная улыбка. Он молчал, и это заставляло ее беспокоиться.
   Острожский испытывал волшебное чувство нереальности. Знакомый изгиб губ, крохотные ямочки на щеках, большие загадочные глаза под темными ресницами, а в них та же боль, то же выражение величия неизмеримого страдания и кроткой задумчивой нежности. 'Она совсем не изменилась, - смятенно думал он, не в силах оторвать от нее взгляда и сердясь на себя за это. - Она по-прежнему красива, и я по-прежнему ее люблю. Ее сходство с покойной королевой становится все заметнее. Что же мне с ней делать? Я все еще люблю ее, люблю так же слепо и безоглядно, как много лет назад. И она снова причинит мне боль'. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сердце перестало гудеть набатным боем, руки успокоились, а лицо и голос вновь стали холодными и сухими.
  -Вас, черт возьми, не мучает совесть за то, что вы сделали со мной? - намеренно сухо спросил ее он, нарушая затянувшееся молчание.
   Эвелина вскинула на него глаза.
  -Что я с вами сделала, князь? - тихо спросила она. - Разве вы не знали, что я не хотела выходить за вас замуж? Разве вы не чувствовали, что я не любила вас? Разве вы не понимали, что меня принудили на это обручение? Вы все знали! И вы игрались со мной, как кошка с мышью! У вас нет выхода, фройлян Эвелина Валленрод!
  -Неправда! - возразил князь. - У вас был выход. Я предлагал взять вас с собой на ваших условиях, в ту последнюю ночь, когда вы нашли меня в одном из переходов Среднего замка. Я был зол на вас. Вы только что отказали мне перед Советом капитула, и тогда я начал думать, что дело, пожалуй, становится очень серьезным, и за вашим упрямством стоит, видимо, довольно веская причина. Потом явились Юнгингены и заявили, что вы извинились перед Советом комтуров за свою горячность и приняли мое предложение. Одного я понять так и не смог. Зачем вам все это понадобилось?
  -Вы убили Валленрода, - отвернувшись в сторону, тихо сказала Эвелина. - Я была скомпрометирована. Магистр дал мне понять, что у меня не остается выбора, кроме как пойти в монастырь или выйти замуж за вас. Леди Рейвон убедила меня, что я неправа, не доверяя вам.
  -Несравненная леди Рейвон! Почему вы доверились ей, но не доверились мне? - с упреком сказал князь.
  -Потому что я не верю мужчинам! Кроме того, вам ведь втемяшилось на мне жениться, не правда ли? А я не нуждаюсь в благотворительности! Вы знали, кто я такая и что со мной произошло, и все равно упрямились! Какого черта я должна вообще перед вами оправдываться?
  -Вы моя невеста, Эвелина, - любезно пояснил ей Острожский, словно проигнорировавший последнюю часть ее речи. - Причем, дважды невеста, как панна Эва Ставская, и как фройлян Эвелина Валленрод. В этот раз вам никуда от меня не деться, вы выйдете за меня замуж.
  -Вам не надоело это повторять? - устало спросила Эвелина. - В конце концов, подумайте сами. Ведь именно для того, чтобы избавиться от вас, я придумала и разыграла всю эту историю со своей смертью от холеры и уехала в Италию с Бартоломео.
  -Ну что ж, вы должны признать, что здесь вам не повезло, - сухо сказал князь. - Правда, я не ожидал подобного поступка со стороны сеньора Контарини. Вы полагали, что я умру от разрыва сердца, узнав о вашей смерти?
  -По крайней мере, выкинете меня из головы и найдете для себя кого-нибудь получше! - с досадой сказала Эвелина.
   Губы князя растянулись в саркастической улыбке.
  -Я не мог этого сделать при всем желании. Король свято соблюдает волю своей покойной жены, королевы Ядвиги и моего отца, князя Нариманта, которые еще при их жизни обручили меня с дочерью воеводы Ставского. Так как пан Ставский не сознавался в том, что произошло с его дочерью, и не желал признать тот факт, что она умерла, Ягайло распорядился найти вас и доставить ко двору. Вот уже два года его люди методично прочесывают Литву в ваших поисках, несравненная панна Эвелина. После того как вас найдут, я обязан на вас жениться. Такова воля короля.
  -Мне теперь что же, попросить у вас прощения за свое существование? - вспыхнула Эвелина.
  -Не стоит! - усмехнулся князь. - Я рад, что вам удалось вырваться с того света, и вам представляется уникальная возможность начать жизнь заново. В конце концов, в том, что произошло с вами, не было вашей вины. Я не намерен ссориться с Ягайло из-за такой мелочи, как женитьба. Поэтому мы обвенчаемся на границе Польши и Литвы, в нескольких километрах отсюда. Я надеюсь, вы образумитесь и перестанете упрямиться, я не хочу тащить вас к алтарю волоком.
  -В любом случае, - помедлив, с непонятным выражением добавил он, - у вас есть время подумать об этом. Ночью я уеду на несколько суток, но на этот раз вам не удастся сбежать. А теперь давайте спать. Уже поздно.
   По просьбе князя молчаливые литвины принесли еще несколько шкур, Острожский расстелил их на полу, соорудив импровизированное ложе, приглашающим жестом указал на него Эвелине, а сам, вопреки ее опасениям, отстегнув меч, уселся на широкую лавку и стены, и прикрыл глаза.
   Эвелина задула свечу. Где-то в углу мерно стрекотал сверчок. Эвелина лежала с открытыми глазами, прислушивалась к ровному дыханию Острожского, еле уловимому в тишине ночи, легкому и мерному, которое, тем не менее, не давало ей заснуть. Князь больше не казался влюбленным в нее мальчишкой, как это было при Орденском дворе несколько лет назад. Тем не менее, он был твердо намерен на ней жениться, выполняя волю своего короля. Подумать только, стать княгиней Острожской! И при этом не лгать, не прятаться от своего позора, вознестись всего за несколько часов из грязи орденских подземелий к вершинам польской знати, выйдя замуж за принца крови. О чем он думает, этот загадочный, красивый и безжалостный князь? О своей карьере при польском дворе? О благоволении короля? В конце концов, если никого не смущает ее подмоченная репутация, почему бы ни доставить всем им такого удовольствия? Она устало закрыла глаза. Марина Верех будет просто рыдать от досады. Еще бы, один из лучших женихов Польши и Литвы! Она снова увидит отца, его дом в Кракове, чистые, мощеные камнем улицы краковского предместья, величественный Вавель, вдохнет запах ладана и старинных книг в церкви, чистый свежий запах свежескошенной травы, меда и сливок в загородном поместье отца в Ставицах. Потом наступит лето, с ясными знойными днями, и снова можно будет без устали носиться по лугам верхом на ее любимице, белоснежной кобыле Звездочке, которую отец наверняка сохранил для нее, валяться на спине, закусив травинку, в полевой траве, усеянной васильками и колокольчиками...
   Но остается князь. Она распахнула глаза и снова бессмысленно уставилась в потолок. Будь она проклята, эта ее дурацкая щепетильность! Какое ей дело до его чувств! Он женится по приказу короля. Он достаточно ясно дал ей понять это. Но знает ли король о том, что произошло с панной Ставской? Эвелина задумчиво смотрела в темноту. Она была готова поклясться, что нет. Почему Острожский покрывает ее? Из-за дружбы с ее отцом? Из-за его влияния при дворе? Но главное, сможет ли она жить с вечным чувством вины перед князем, сможет ли вынести даже тень вежливого презрения в его глазах? В конце концов, она достаточно знатна, ему, наверняка, нужны от нее только наследники, а потом, после того, как они появятся на свет, он оставит ее в покое, предоставив ей жить по своему усмотрению. Это во много раз лучше, чем монастырь. Она должна согласиться.
   Эвелина не заметила, как уснула.
  
   Она спала недолго.
   В ее сне причудливым образом сплетались две реальности. Ей снился замок и холодный, красивый польский принц, с его темными искристыми глазами, ослепительной улыбкой, который внезапно словно раздвоился, а затем растроился в образе милого литовского мальчика-принца, ее обожаемого жениха; красивого придворного, посланника польского короля Владислава Ягелло в замке Мальборг; и, наконец, грозного князя Корибута, с его такими странными темными глазами южанина, таким же мягким голосом и обволакивающей атмосферой предопределенности их встреч, словно назначенных Богом. Он был ее любовником в замке, он говорил ей о своей любви, и вот судьбы свела их вновь. Он снова хочет ее в жены, и что бы он там не говорил, рано или поздно, он предъявит на нее свои права мужа и господина и тогда этот кошмар, связанный в ее душе с замком и насилием, не закончится для нее никогда! Ей нужно бежать!
   Она проснулась вся в слезах и поту, приподнялась на локте и быстро осмотрелась.
   Ни князя, ни Гунара в землянке не было. За стеной слышались приглушенные голоса. В окошке было темно. Видимо, она проспала всего несколько часов. Эвелина прислушалась и скоро смогла даже различить отдельные слова.
  -Князь, - угрюмо спросил Гунар. - Вы что же, действительно собираетесь в Ольштын?
   Голос Острожского звучал по обыкновению спокойно.
  -И что с того?
  -В Ольштыне немцы, крестоносцы, - жестко напомнил литвин.
  -Там не может быть никого другого, - согласился Острожский.
  -Ежели ваш друг сидит в казематах Ольштына у комтура фон дер Венде вторую неделю, - не сдавался упрямый Гунар, - то к тому времени, как вы явитесь в замок, от него останется разве что крест на неизвестной могиле, а его место как раз освободится для вас.
  -Ты думаешь поднять мне настроение, говоря об этом, мой верный Гунар? - Эвелине показалось, что в голосе князя послышалась насмешка.
  -Нет, князь, я думаю, что вам не следует ехать. Ни один крестоносец не стоит вашей жизни.
  -Этот стоит, - заверил его Острожский. - Этот стоил жизни князя Витовта. Предоставь уж мне решать, что делать. Кони готовы?
   Гунар что-то ответил, Эвелина не разобрала слов. Затем их голоса стали удаляться. Эвелина бесшумно поднялась со своего ложа и тенью выскользнула вслед за ними. Укрываясь за деревьями, она тихонько прокралась вслед за ними до поляны, на которой располагался основной, литовский лагерь князя. Там уже шли быстрые и бесшумные приготовления к отъезду. Европейцы, расположившиеся рядом, мирно спали, положась на дозорных, выставленных литвинами. Эвелина с удивлением заметила, что кони литовцев теперь оседланы на европейский, рыцарский манер, а десяток людей, которые, по-видимому, должны были сопровождать князя, тоже одетые как рыцари Ордена, торопливо прилаживали чужие доспехи, время от времени помогая себе крепким словцом.
   В следующую минуту она увидела самого князя, одетого в униформу командира рыцарского пограничного разъезда, уже в латах, но еще без шлема, который говорил с высоким молодым литовцем, по-видимому, остававшимся за старшего. Тот внимательно прислушивался к его словам и послушно кивал в знак согласия головой.
   Возле лошадей закричали, требуя его присутствия, и литовец, оставив князя, проворно побежал на зов. Эвелина немного помедлила, а потом вышла из своего укрытия навстречу князю.
  -Проснулась? - казалось, он не был удивлен.
   Эвелина смотрела ему в лицо.
  -Что происходит, князь?
   Лицо ее было бледно, в казавшихся темными глазах блестел вызов.
  -Что вам понадобилось в Ольштыне? Там сейчас великий комтур со своим отрядом. Плюс регулярный гарнизон комтура фон дер Венде. И все задались целью поймать князя Корибута.
  Вы понимаете, как вы рискуете?
  -Для вас это великолепный повод от меня избавиться, - усмехнулся он.
  -Не говорите ерунды.
   Эвелина не могла оторвать от Острожского взгляда. Она была поражена. Переодевшись в одежду крестоносца, князь смочил темной растительной краской свои великолепные золотисто-каштановые волосы, так хорошо знакомые в качестве основной приметы литовского князя, и зачесал их назад. От этого его лицо показалось Эвелине вдруг пугающе незнакомым, превратившись в лицо типичного европейского рыцаря, француза или итальянца, отличающегося от остальных лишь резкой, еще более подчеркнутой темным цветом его волос, красотой.
   Воздержавшись от дальнейших замечаний, они некоторое время молча стояли, глядя друг на друга. Деревья бросали неясные тени на лица обоих, в неверном свете луны простоволосая Эвелина казалась ему прекрасной бесплотной тенью, мечтой, и князь, очарованный, безотрывно смотрелся в неизъяснимо притягательную глубину ее очей. Колдовское, таинственное обаяние тихой весенней ночи, смутные шорохи ветра в кронах деревьев, бесконечное звездное небо, матовый, разлитый по поляне тихо мерцающий лунный свет стерли грани между настоящим и прошлым, между мечтой и реальностью.
   Эвелина смотрела ему в лицо и не могла насмотреться.
  -Постарайтесь вернуться живым, - услышал он ее шепот. - Я буду вас ждать.
  -Как? И не попытаетесь сбежать? - стряхивая очарование, пошутил он.
   Эвелина осталась серьезной.
  -Я подумаю над вашим предложением.
  -Это не предложение, моя дорогая. Это ваша судьба. Постарайтесь с ней смириться.
   Их взгляды встретились. Выражение странно смягченных, напоенных нежностью темных глаз Острожского было так очевидно, что у Эвелины неожиданно перехватило дыхание.
  -Вам пора, князь, - негромко сказал незаметно приблизившийся к ним Гунар.
  -Ты прав.
   Острожский кивнул Эвелине на прощание и вместе с литвинами отошел к коням. Эвелина безмолвно смотрела ему вслед, растерянная от хаоса нахлынувших к ней в душу противоречивых чувств.
  
  
  

Глава 28.

  
  Ольштын,
  земли Ордена, осень 1409 г
  
   Смутно и сумрачно, нависая мрачным грозным утесом, высился среди необозримых просторов лесов и равнин некогда принадлежавшей Польше земли, суровый замок Ольштын, тяжелый, приземистый, старинный, заново отстроенный и отреставрированный комтуром Тевтоноского Ордена ван дер Вельде в начале столетия. Всесокрушающая сила времени, казалось, не коснулась его - высокие башни взирали окрест также надменно и гордо, как и столетия тому назад, узкие стрельчатые окна-бойницы навеки затаили в своей глубине неотвратимую немую угрозу. Веяния нового времени ничуть не сгладили его внушительные черты, скорее, еще более усугубили воинственный характер старинного строения, остававшегося мрачным и грозным независимо от времени года, утопая в зелени лесов летом или занесенного снежными ветрами зимой.
   Стояла вторая половина марта, неожиданно хмурый, по-зимнему холодный день подходил к концу, и хотя еще не было и четырех часов пополудни, сумерки уже начали спускаться на землю, и часовые по опыту знали, что через четверть часа станет совсем темно. Жуткая грозная громада медленно погружалась в тень, последние лучи закатного, кроваво-красного солнца скользнули по его угрюмо-серым стенам, но ступенчатые башни с неудовольствием поглотили их, а узкие щелки-бойницы потемнели и, в считанные минуты, сливаясь с общим фоном стен, превратились в неясные расплывчатые тени.
   Через несколько часов после наступления темноты в ворота Ольштына забарабанила охрана большой дорожной кареты, окна которой были плотно задернуты малиновыми шторками. Рыцари с грохотом подняли решетку, при колеблющемся свете факелов бегло просмотрели бумаги, затем пропустили карету и два копья охраны при ней на территорию замка. Несколько раз подпрыгнув на мощеных булыжником плитах двора, карета остановилась.
   Охрана спешилась. Один из рыцарей почтительно открыл дверцу, остальные вытянулись в струнку, и на свет божий вылез господин Дитгейм в легкой кирасе и длинном белом плаще. Дитгейма хорошо знали в замке. Охранник на донжоне отвернулся и широко зевнул во весь рот. На ходу бросив рыцарям скупые распоряжения никуда не отлучаться на ночь, Дитгейм знаком приказал высокому воину, по всему, начальнику охраны, следовать за ним.
   Оба сняли шлемы и не спеша стали подниматься на галерею.
  -К господину великому комтуру! - резко бросил Дитгейм, когда его попыталась остановить стража в коридоре.
   Рыцари расступились.
   Фридрих фон Валленроде стоял в глубине высокой звездчатой залы за полированным дубовым столом с разложенными на нем бумагами. Его холодные водянистые глаза бегло скользнули по Дитгейму и на секунду задержались на смутно знакомом лице командира охраны.
  -Что-то вы зачастили ко мне, Дитгейм! - насмешливо сказал он. - Что, опять пришли жаловаться?
  -Нет, ваша светлость, - бесстрастно, делая вид, что не замечает оскорбительного тона магистра, ответил рыцарь Дитгейм. - На сей раз я принес вам хорошие новости.
  -Новости? Это прекрасно, Дитгейм. Вы могли бы привезти их мне еще в прошлый раз, если бы хорошенько постарались. Итак, говорите же, черт возьми! Из вас нужно клещами слова тянуть!
   Вместо ответа рыцарь Дитгейм развернул то, что до сих пор держал в руках, прикрывая полой своего плаща и бросил к ногам великого комтура окровавленную человеческую голову.
  -Что это значит? - вскричал Фридрах фон Валленроде, инстинктивно делая шаг назад.
  -Это? - Дитгейм помедлил и, пожав плечами, сказал: - Это голова князя Корибута!
  -Вот оно что... Даже не верится, - прошептал великий комтур, с некоторой долей брезгливого любопытства вглядываясь в искаженные черты трупа.
   Внезапно лицо его построжело, а пронзительные глаза подозрительно зыркнули на Дитгейма.
  -Однако, ходят легенды о том, что Корибут - один из самых красивых мужчин Польши и Литвы, - с расстановкой произнес он.
  -Был, - снисходительно уронил Дитгейм. - Все трупы выглядят одинаково омерзительно.
   Фридрих Валленроде негромко и поощрительно рассмеялся, хлопнул в ладоши и крикнул заглянувшей в залу страже:
  -Свету!
   Мальчики-оруженосцы принесли еще с полдюжины смоляных факелов, по знаку комтура вставили часть из них в крючья на стенах, один подали ему, а последний унесли с собой.
  -Прекрасно!
   Великий комтур дождался их ухода и лишь тогда хладнокровно и деловито, носком сапога, перевернул мертвую голову лицом вверх.
  -Посветите мне! - хрипло бросил он командиру охраны Дитгейма, стоявшему к нему ближе, чем рыцарь.
   Тот принял из рук великого комтура чадящий факел, невозмутимо поднес его чуть ли не к лицу обезображенного трупа, ничем не выдавая своих чувств.
   Великий комтур некоторое время с жадностью изучал черты лица мертвеца, потом, подняв взор на командира охраны, хотел что-то сказать ему, но осекся, увидев при ярком свете пламени его показавшееся ему знакомым аристократически красивое лицо. Дитгейм успел перехватить взгляд Фридриха Валленроде и, что самое главное, правильно его истолковать.
  -Зигфрид, - повелительно сказал он командиру охраны. - Оставьте нас!
   Командир охраны безмолвно повиновался.
  -Кто это? - отрывисто спросил великий комтур ему вслед.
  -Младший фон Дибер, - хладнокровно пояснил ему Дитгейм.
  -Да? Это многое объясняет. Никогда не подозревал, что у Дипольда есть брат. Вы ручаетесь за него?
  -Да, ваша светлость. Абсолютно.
  
   Дежуривший в тот день начальник дворцового караула был неприятно поражен и расстроен. Выйдя их покоев великого комтура, тот рыцарь, кого называли бароном фон Дибером, предъявил ему приказ за личной печатью самого великого магистра вкупе с устным распоряжением передать ему в руки с целью препровождения в Мальборг упомянутого в приказе рыцаря фон Ротенбурга, совсем недавно уличенного в государственной измене. Между тем, никаких уведомлений от великого комтура о подобном приказе магистра дежурный начальник дворцового караула не получал.
   Тем не менее, на свитке пергамента болталось не менее дюжины разноцветных печатей комтуров, в том числе и личный знак Ульриха фон Юнгингена, посему дежурный не рискнул ослушаться.
   Рыцаря, назвавшегося бароном фон Дибером, превели через подъемный мост, охраняемый закованными в броню стражами, затем провели далее, по узкому темному коридору, со стен которого сочилась вода, в самый низ подземелья, где, за окованной железом дверью, находилась камера для особо важных государственных преступников. Молчаливый стражник подал ему факел. Лязгнули упавшие запоры, с пронзительным скрипом медленно открылась разбухшая от влаги тяжелая дверь.
   Барон фон Дибер пригнулся, чтобы не задеть головой притолоки, и вошел в камеру. Подняв факел, он безмолвно осмотрел крошечную, вырубленную в скале комнату, за стенами которой ясно слышалось журчание Вислы, а сквозь земляной пол просачивалась и не просыхала грязная ледяная вода. В дальнем углу комнаты лежал человек, прикрытый окровавленным тряпьем. Он тяжело и хрипло дышал, отчего грудь его высоко вздымалась и опускалась. Роскошные рыжие волосы, потемневшие от пота и крови, частью прилипли к его лбу, частью небрежной волной лежали на холодных каменных плитах пола.
   Некоторое время барон фон Дибер молча глядел на него, а потом обернулся к начальнику дворцового караула:
  -Будьте так любезны, сударь, крикните моих людей. Они наверху.
   Когда тот, недовольно ворча, но не смея ослушаться, поковылял ввверх по лестнице, лязгая висевшей у него на поясе связкой ключей, фон Дибер мельком огляделся по сторонам и преклонив колена, наклонился к лежащему в полузабытьи барону фон Ротенбургу.
  -Карл! Вы слышите меня? - требовательно произнес он. - Карл!
   Человек на полу пошевелился и заскрипел зубами от боли, причиненной этим движением. Немного погодя он окрыл глаза.
  -Кто вы? - хрипло спросил он.
   Тот, кого называли бароном фон Дибером, внимательно смотрел на него. Под его взглядом в глазах Карла Ротентурга засветилось сознание.
  -Ну же, напрягите свою память, барон! - требовательно сказал молодой человек.
  -Постойте, - едва слышно прошелестел подбитыми губами молодой крестоносец, - или я сошел с ума, или это мой друг, князь Острожский! Как вас теперь зовут литовцы? Корибут! - он попытался усмехнуться, но закашлялся кровью. - Неуловимый князь Корибут! Какого черта вы здесь делаете? Или вы мне просто снитесь?
  -Нет, это вы скажите мне, какого черта вас занесло в это подземелье, Карл?! - сердито спросил Острожский, поднимаясь на ноги. - Вы что же думаете, что я господь Бог, доставать вас отсюда?
  -Черт возьми! я же не знал, что вам захочется нанести мне визит вежливости... в самый неподходящий момент!
   Барон фон Ротенбург задохнулся и замолчал. Эта маленькая тирада стоила ему немалых сил. Тоненькая струйка крови засочилась из уголка его рта.
  -Немедленно закройте рот! - посоветовал ему Острожский, проворчав сквозь зубы проклятия по адресу крестоносцев.
   Однако упрямый барон, отдышавшись, так же прерывисто продолжал:
  -Я весьма признателен вам за то... что вы меня не забыли, но, черт возьми! - он тихо, сдавленно выругался от резкого вздоха, вызвавшего в груди острую боль, - вы так и не сказали, какого рожна вам надо? Хотите, чтобы ваша башка красовалась на воротах замка?
   Князь усмехнулся.
  -Вы угадали, Карл. Она уже там болтается.
  -С каких это пор?! - тяжело дыша, изумился Карл.
  -С сегодняшней ночи! - любезно пояснил Острожский. - Проделки нашего общего друга Дитгейма, у которого почему-то большой зуб против великого маршала. Он же, кстати, получил вознаграждение за мою голову. Сколько там ему причиталось?
   Карл Ротенбург присвистнул.
  -Тысяча гульденов? Я тоже хочу вашу голову! Если у вас есть еще одна запасная, разумеется!
  -Вряд ли великий комтур отсыплет такую сумму второй раз, - серьезно сказал Острожский. - К тому же, вы слишком заняты, Карл. Мы с вами едем в Вильну!
  -Даже так? - на губах барона показалась слабая улыбка. - И, каким же, позвольте, образом?
  -Контрабандой, разумеется. Вы же большой любитель сильных ощущений.
  -Кого мне надо будет изображать? Как Эвелине, свой собственный труп?
  -Ваш труп не нужен даже вашему дяде.
  -А кому тогда нужен мой полутруп? - уточнил нахмурившийся при этих словах Ротенбург.
   Холодная, несколько высокомерная улыбка исказила тонкие, классические черты лица молодого князя.
  -Вы забыли, что у вас есть могущественный должник?
  -Вы?
  -Витовт!
   Карл Ротенбург напрягся, рыжие, сильно отросшие локоны упали ему на глаза, он словно размышлял над тем, что сказал ему князь. Потом, чуть приподнявшись на согнутых в локтях руках, он тихо, как будто еще не веря в смысл услышанного, спросил, глядя в спокойное лицо Острожского:
  -Вы хотите сказать, князь, что явились сюда, рискуя своей жизнью, забрать меня с собой в Литву?!
  -Именно. Надеюсь, вы не возражаете?
  -Князь! - на глазах барона выступили слезы.
  -Полно, Карл, сейчас не до сантиментов! Что они с вами сделали? Вы в состоянии сидеть в седле или мне придется тащить вас на горбу?
   Ротенбург нахмурился, пытаясь сосредоточиться и понять, а может быть, вспомнить, что с ним произошло за последние несколько суток.
  -Помнится, когда эти подонки напали на меня, я оказал сопротивление. Кажется, я даже кого-то убил или ранил... Но затем меня сильно ударили сзади по спине, и боюсь, что у меня сломан позвоночник. Ног, по крайней мере, я не чую!
  -Понятно.
   Острожский некоторое время в раздумье смотрел на барона.
  -Знаете что, - понизив голос, наконец, сказал он в то время, как бряцанье ключей, нарастая откуда-то издали, извещало их о приближении начальника дворцового караула. - На несколько последующих часов я советовал бы вам притвориться трупом!
   Ротенбург кивнул и закрыл глаза.
   Через полчаса барона фон Ротенбурга, вынесенного со всеми предосторожностями из подземной тюрьмы Ольштына, уложили в карету с малиновыми шторами, в которую вслед за ним влез довольный рыцарь Дитгейм. Начальник охраны, мнимый барон фон Дибер уселся в седло и дал приказ к отправлению. Небольшой кортеж неторопливо проследовал через замковый двор, а затем вышел на дорогу по направлению к главным воротам и подъемному мосту.
   Начинало светать. Рассвет вставал медленно и неохотно. Было еще темно и, видимо, поэтому Ольштын казался безлюдным. Стаж на главных воротах лениво просмотрел бумаги, отсалютовал Дитгейму и поднял решетку. Широко и душераздирающе зевая, начал опускать мост. Отдохнувшие за ночь кони резво простучали копытами по доскам моста, и через несколько минут, миновав мост, карета запрыгала на утоптанной грунтовой дороге, ведущей через лес.
   Под купами деревьев царил полумрак, было мокро и влажно. В добавление ко всему пошел холодный мелкий дождь. Люди Острожского накинули на головы капюшоны плащей. Дитгейм из кареты соочувственно поглядывал на высокую прямую фигуру князя в седле. Несколько раз он предлагал ему место в карете. Но польский князь любезно благодарил его и отказывался. Его лицо становилось все серьезнее и серьезнее.
   Дождь вскоре прекратился, но тучи не рассеялись. В лесу было все также холодно и влажно, солнце, казалось, не собиралось выглядывать из-за верхушек елей, видневшихся от горизонта до горизонта. Хмурые люди угрюмо и сосредоточенно двигались вперед.
   Еще через два часа пути Острожский остановил кортеж.
  -Мы движемся слишком медленно! - озабоченно сказал он.
   Дитгейм целиком и полностью разделял его беспокойство.
  -Что вы предлагаете, князь? - прямо спросил он. - Мы не можем посадить барона в седло!
  -Почему бы и нет? - с сомнением заметил Острожский. - У нас нет другого выхода. Мы или успеем к границе к началу ночи, либо нас настигнет разъезд, посланный великим комтуром. Если он обнаружил подвох, то его курьеры уже в пути.
  -Помогите мне, Дитгейм, - спустя минуту, попросил он, открывая дверцу кареты.
  -Карл, как вы себя чувствуете? - спросил он бледного, с бисеринками пота на лбу барона фон Ротенбурга.
  -Только не говори мне, что я должен сесть на коня! - кусая губы от стреляющей боли в пояснице, сказал Карл, в то время как Дитгейм и Острожский на руках вытаскивали его из кареты.
  -Ты что же, разучился ездить верхом?
  -Ты называешь это верхом?! - возмутился барон в то время, как его осторожно опустили на спину мелкорослой, но резвой литовской лошадки. - Где ты взял это убожество? У меня же ноги по земле волочиться будут!
  -А ты их подбери и поставь в стремена, - посоветовал ему Острожкий.
  -Тебе легко говорить! - проворчал Карл, морщась от боли в непослушных ногах. - Никто не огрел тебя по спине оглоблей!
  -Что, это была оглобля? - тут же поинтересовался Острожский, тихонько подтягивая ему стремена.
  -Откуда я знаю! - огрызнулся Карл. - У меня же на спине глаз нет! Может быть оглобля, может быть дрын, а может быть и железная нога господина великого комтура.
   Дитгейм не выдержал и захохотал.
  -Барон очень веселый человек, - согласился с ним Острожский.
   Начавший прислушиваться к их разговору Гунар, как и все люди Ставского понимавший немецкий язык, с любопытством и невольным уважением смотрел на полуживого крестоносца, тем не менее, мужественно державшегося в седле.
   Он зашел к лошади барона с другой стороны, подал ему поводья и мрачно сказал:
  -Могу тебя успокоить, крыжак! С позвоночником у тебя все в порядке. Иначе бы ты не смог согнуться и сидеть в седле. Держись крепче, лошадь быстрая и нервная.
   Ротенбург сжал в руках поводья и тихонько натянул их. Запрядав ушами, лошадка пошла шагом, а затем сбилась на мелкую рысь. Проехав несколько шагов, барон натянул стремена, оглянулся на стоявших на дороге людей и, с бледным от боли лицом, но, тем не менее, бодрым голосом удивился:
  -Что, мы остаемся здесь ночевать?
  -Недурно, князь? - заметил Дитгейм, вскакивая на подведенного к нему Гунаром запасного коня. - Этот парень просто двужильный. Вы посмотрите, как он держится в седле!
  -Как кот на заборе, - отдавая команду отправляться, с гримасой заметил Острожский. - Но, может быть, до конца дня и выдержит.
  -Выдержу! - храбро пообещал барон, морщась от боли, причиняемой его спине каждым движением быстрой лошадки.
  
   Дождь все лил и лил, как из ведра, когда великому комтуру принесли и положили на стол большой свиток пергамента, увешанный печатями всех комтуров и самого магистра, оставленный начальником охраны Дитгейма дежурному дворцового караула Ольштына. Сам дежурный, рыцарь фон Тротте, бледный и напуганный, стоял рядом. Не понимая, что происходит, великий комтур с интересом развернул свиток и принялся его читать.
   'Великому комтуру тевтонского Ордена св. Богородицы рыцарю Фридриху фон Валленроде. Настоящим посланием спешу уведомить Вас, господин великий комтур, что в нижеозначенный день сего года я увез из замка Ольштына осужденного на смерть за государственную измену барона Карла фон Ротенбурга. На сем остаюсь с надеждой на встречу на поле боя, Зигмунт Корибут, князь Острожский. Ольштын, март 1409 года от Рождества Христова'.
   Великий комтур дочитал до конца и, пожав плечами, сбросил свиток со звякнувшими печатями на ковер.
   К великому изумлению фон Тротте, с трепетом душевным ожидавшим вспышки гнева, проклятий на его голову или чего-либо подобного, Фридрих фон Валленроде с усмешкой заметил:
  -Все-таки он поразительный человек, этот польский князь! Что самое забавное, я встречался с ним при дворе магистра, когда он был там в качестве польского посла. Один черт знает, почему я его не узнал!
   И тут же, сменив тон, сухо и жестко добавил:
  -Фон Тротте, распорядитесь немедленно послать гонца фон Кекерицу на литовскую границу в Жемайтии! Далеко они уйти не смогут. Пусть перебьют всех, кроме польского князя. Я хочу получить его живым.
  
   За два часа до границы с Жемайтией Острожский снова остановил своих измученных долгой гонкой людей.
  -Пришла пора попрощаться с вами, Дитгейм, - коротко сказал он.
  -Вы что же, меня отпускаете? - поразился рыцарь.
  -Если мне не изменяет память, именно таков был наш договор.
  -И вы не нарушите его?
  -С какой стати я должен это делать? - несколько высокомерно, как показалось Дитгейму, спросил Острожский.
   Дитгейм растерянно огляделся по сторонам. Хмурые литвины, уставшие и безмолвные, казалось, не обращали на него никакого внимания. Только диковатый на вид Гунар, заросший черной бородой от глаз до бровей, обычно пристально наблюдавший за безопасностью князя, окинул его взглядом темных, как ночь глаз и снова равнодушно отвернулся, словно решив, что он не заслуживает внимания.
   Дитгейм не мог не восхищаться этими людьми. Конечно, они жестоки, кровожадны по отношению к рыцарям (а этот разбойник Гунар с удовольствием поджарил бы его на костре!), но теперь в их глазах нет ожесточенной злобы. Он честно выполнил свое обещание князю и заслужил этим их уважение. Они храбры и великодушны. Израненного, слабого, как ребенок, Ротенбурга, они последние несколько миль пронесли на своих плечах, опекая с заботливостью матери. У сентиментального Дитгейма защипало глаза.
   Князь внимательно смотрел на него.
  -Мой вам совет, не возвращайтесь в замок, - спокойно сказал он, наконец.
  -Куда же мне идти? - несколько растерянно спросил Дитгейм просто так, все еще не веря, что князь отпускает его.
   Они стояли возле лошадей, разделенные их крупами, и Острожский, по обыкновению, чуть насмешливо улыбаясь, не сводил глаз с растерявшегося крестоносца.
  -Куда хотите, Дитгейм. Возвращайтесь на родину, вы ведь фламандец? Ваша война здесь уже закончилась. У вас теперь достаточно денег для того, чтобы возродить ваш фамильный замок. Держите со мной связь, и дайте знать, если у вас появятся какие-либо проблемы.
   Дитгейм согласно кивнул и одним махом взлетел в седло.
  Прищурив темные глаза от утреннего солнца, князь все также насмешливо улыбался. Блики предутреннего солнца лежали на его лице. Золотисто-каштановые, выцветшие на солнце волосы слегка шевелил легкий утренний ветерок.
  -Счастливого пути, Дитгейм!
   Князь одел шлем. Блеснули в прорези забрала его темные искристые глаза.
  -Я запомню вас на всю жизнь! - серьезно сказал рыцарь. - Я вас никогда не забуду!
   Он тронул шпорами бока своего коня.
   Немного отъехав, он обернулся, чтобы помахать рукой князю и литвинам, и чуть не вскрикнул от удивления - на том месте, где только что стояли люди, уже никого не было.
  
   Версты полторы до леса Гунар внезапно тронул Острожского за плечо и молча показал рукой на запад. Белое облачко пыли клубилось по дороге. В неярком свете весеннего солнца колыхались пернатые гребни на поблескивающих шишаках рыцарских шлемов.
  -Разъезд? - взглянув в ту сторону, отрывисто спросил князь.
  -Он самый, - коротко подтвердил литвин. - И не один.
  -Судя по гербу, это сам фон Кекериц, - вглядевшись в скачущего впереди всадника, сказал Острожский.
  -Как далеко?
  -С немцем нам не уйти.
  -И без немца тоже, - подал голос оруженосец Острожского в Мальборге, Айвар. - Несколько копий, довольно необычный разъезд! Судя по всему, нам оказал честь сам великий комтур.
  -Они нас увидели, - мрачно сказал Гунар. - Смотрите, как насторожился старший. Самое большее через четверть часа нас догонят даже в том случае, если мы, сломя голову, сейчас же ринемся к лесу. Кони устали, да и с нами раненый.
  -Нас десять человек, не считая немца, - перебив его, быстро сказал Айвар. - Десять человек против нескольких отборных копий Кекерица!
  -Но нам ничего не остается, кроме как обнажить мечи, - буркнул Гунар. - Иначе они перережут нас как цыплят.
   Князь кивнул.
  -С Богом!
   Литвины сомкнули ряды, встали тесным кругом, плечом к плечу, так, чтобы каждый был защищен с двух сторон мечом соседа.
  
  
   В лагере суетились и бегали люди. Ржали кони.
   Эвелина несколько раз порывалась выглянуть из землянки и узнать, в чем дело, но лежавший на полу Бартоломео, рану которого она старательно умащивала травами, каждый раз начинал громко стонать.
  -Потерпи еще немного, - заново принималась увещевать его Эвелина.
   Рана была страшная. Багровая, с кроваво-красными рваными краями, она начинала загнивать, и если бы не вмешательство Эвелины, молодой наследник графского титула и несметного богатства Контарини вряд ли бы остался в живых.
  -Ну, вот и все.
   Эвелина наложила повязку.
  Бартоломео облегченно вздохнул и вскоре задремал. Пользуясь свободной минутой, Эвелина тихонько прикрыла за собой полог и вышла наружу.
   Суета в лагере не прекращалась.
  -Что случилось? - понаблюдав некоторое время за торопливыми распоряжениями молодого, энергичного князя Нариманта, оставленного Корибутом за старшего, спросила она у польского воеводы, пана Рынды из Бискупиц, единственного поляка в отряде, которого она знала с детства.
   Хмуря брови, он то ли не слышал ее вопроса, то ли просто не хотел отвечать.
  На князя Нариманте не было лица. Бледный, порывистый, он обернулся к воеводе, что-то громко и нервно втолковывая ему, но, увидев Эвелину, обо всем забыл.
  -Что ты тут делаешь? - свирепо закричал он.
   Эвелина, оскорбленная его тоном, ответила ему в том же духе:
  -Жду, когда вы перестанете орать и объясните мне, в чем дело!
  -Наримант!
   Воевода с трудом осадил разошедшегося литвина. Он был явно растерян и в каждой черте его лица дрожал тщательно скрываемый испуг, который, однако, он все-таки старался обуздать. Но в таком состоянии он не был способен командовать людьми или принимать ответственные решения.
  -Там! - между тем, махнув рукой в сторону леса, возбужденно бросил Эвелине князь Наримант. - Корибут и его люди против нескольких копий крестоносцев!
  -Так что же вы стоите! - рассердилась Эвелина, чувствуя, как холодные пальцы ужаса, казалось, легли ей на горло. - У вас что, нет людей и оружия?! Помогите ему!
  -Нас не больше десятка! - зло сказал пристыженный князь Наримант. - Остальных воевода распорядился отправить за кордон еще вчера вечером!
  -Я выполнял распоряжение Острожского! - возмутился воевода Рында.
  -Но они погибнут!
  -А что я могу сделать? - огрызнулся бледный пан Рында.
   Глаза литовского князя мрачно блеснули.
  -Тогда я пойду в бой один, со своими людьми!
  -Не дури, Наримант! - воевода схватил под уздцы его прядающую ушами и рвущуюся в бой лошадь. - Ты погибнешь сам, но не сможешь помочь князю!
  -По крайней мере, я хоть умру с честью!
   Литвин выдернул у него из рук поводья и пришпорил коня.
  -Наримант! - крикнула ему вслед Эвелина. - Постой!
  -Иди в землянку, девчонка! - обернулся к ней литвин и высокомерно добавил: - Война - не женское дело!
  -Подожди меня! - быстро сказала Эвелина, игнорируя его оскорбительный тон. - Я подниму итальянцев!
   Литвин недоверчиво покосился на нее, но натянул поводья своего грызущего удила коня и что-то прокричал, удерживая на месте своих людей.
  -Д'Ольмио, коня, немедленно! Поднимайте людей! Корибут нуждается в вашей поддержке!
   Эвелина удивилась, как непривычно твердо прозвучал ее голос. Капитан итальянцев, тем временем, быстро выстраивал своих людей, не дожидаясь дальнейших распоряжений, настолько военный до мозга костей, что, получив основной приказ, уже не нуждался во второстепенных указаниях. Эвелина прыгнула в седло первого подвернувшегося на пути коня в рыцарском убранстве, и нетерпеливо натянула поводья, поскольку тот загарцевал на месте от неожиданности, оказавшись под незнакомым седоком. Кляня свою неловкость, она вынуждена была схватиться за его шею, чтобы не упасть. Конь зафыркал и встал на месте. Совершенно случайно, взор Эвелины упал на синий берет и темный, с серебром, плащ князя, лежавший на земле возле потухшего с вчерашнего вечера костра; плащ и литовский берет, хорошо известные всей Литве и, одновременно, пограничным войскам крестоносцев.
   Эвелина ахнула от внезапно снизошедшего на нее озарения и кубарем скатилась с седла.
  
  
   'Черт возьми! - думал Гунар, краем глаза наблюдая за сражавшимся бок-о-бок с ним Острожским. - Какое счастье, что у нас хватило ума не снимать рыцарские латы! Все-таки неудобная в движениях скорлупа здорово помогает при ударах мечами. Этот рыжий болван уже пару раз огрел меня мечом по голове с такой силой, что, не будь она защищена железом, давно превратилась бы в лепешку. А так, ничего... гудит, правда, немного, но в порядке! Только облысею, наверное, если останусь жив... Князь - молодец! Работает мечом как ветряная мельница. Сражаться рядом с ним - одно удовольствие. Интересно, видно ли из лагеря нашу мясорубку? По идее, должно быть видно, но не отвел ли Наримант людей дальше в лес?!'
   Здоровенная палица рыцаря на секунду оглушила Гунара. 'Как только не снесла башку!' - опомнившись, подивился он. Из под железного шлема потекла тоненькая струйка крови. 'Все-таки задели. Айвар тоже весь в крови. Один князь держится. Заговоренный он, что ли? А немца, наверное, уже порубили в капусту. Зря князь пуп надрывал из-за него... Айвар упал! Князь, правда, пока прикрывает его, но так долго продолжаться не может...'.
   'Мне то что, - мрачно думал Гунар, вращая тяжелым двуручным мечом. - Черт с ней, с жизнью, я уже свое прожил. Князя жалко. Молодой, красивый. Иезус Мария!'
   На этот раз удар пришелся прямо по темени. 'Доконал все-таки, подлец! - успел подумать он, падая на карачки. - Только бы встать! Но это проклятое железо так и тянет вниз...'.
   Гунар с усилием приподнял голову, чтобы осмотреться, и неожиданно для самого себя испустил такой исступленный крик радости, что собиравшийся прикончить его крестоносец удивленно опустил меч. Прямо на них с горы мчался небольшой, но внушительный отряд литовской конницы, который нельзя было спутать не с чем иным на свете. Потому что впереди него скакал человек, на голове которого был синий литовский берет, а на плечах развевался на ветру черный с серебром плащ. На конце поднятого меча его, как символ неизбежности, сверкал луч предзакатного солнца.
  -У него синий берет! - проворчал рыцарь, занесший меч над головой Гунара, вставляя его в ножны.
   А сам Гунар, откуда только силы взялись! уже приплясывал на месте от возбуждения и восторженно орал: 'Князь Корибут!', хотя прекрасно знал, что подлинный князь Корибут стоит сейчас рядом с ним и благодарит небо за то, что у Нариманта хватило ума проделать такой трюк.
  -Корибут? - переспросил старший, разворачивая коня. - Тогда наше дело плохо.! Маршал, проворней поворачивайтесь и уходим в лес. Иначе от нас не останется и мокрого места. Корибут и так дружелюбием не отличается, а в данном случае мы еще напали на его людей...
  -Но, позвольте, фон Кекериц, нас больше! - возразил тот, кого назвали маршалом. - И потом, мы все еще на земле Ордена! Он не посмеет!
   Первый рыцарь захохотал.
  -Он позволяет себе куда больше, мой маршал! И если вы не хотите попасть в когти этого дьявола, уносите ноги. Торвиц, это касается и вас! Своих людей можете оставить, чтобы прикончить этих ублюдков, но сами убирайтесь восвояси. И поторопитесь! Это только кажется, что у нас еще есть время. Я встречался с этим дьяволом и прекрасно знаю все его повадки!
   Фон Кекериц не договорил. Он развернул коня, пришпорил его, и, показывая пример всем остальным, во весь опор поскакал в противоположную сторону. Маршал подумал и ринулся за ним. Торвицу не оставалось ничего другого. Вопреки приказу не отступать, рядовые рыцари развернули коней и вмиг рассыпались по равнине во все стороны, как татары.
   В ту же секунду серебристые латы европейских рыцарей и кожаные жупаны литовцев заплескались вокруг четырех оставшихся в живых воинов. Ряды смешались.
  -Князь! Князь! - неслось со всех сторон.
   Острожский растроганно пожимал железные перчатки протянутых к нему рук европейских рыцарей, поверх лат которых были накинуты литовские плащи, и с удивлением видел князя Нариманта в полном воинском облачении, а не в черном с серебром плаще своего двойника. Заметив того в толпе, он дождался, пока он окажется ближе к нему и от избытка чувств схватил его в охапку, прижал к груди, чуть не свалив с коня. Синий берет не выдержал такого обращения, немедленно упал с головы рыцаря, и светло-золотистые волосы Эвелины заструились под его пальцами.
   Кругом хохотали, плакали от избытка чувств и смеялись над ее удачной выдумкой итальянцы и литвины, и Эвелина, улыбаясь сквозь слезы, смотрела в серьезное лицо князя.
  -Никогда больше не пугайте меня так, Острожский! - сердито сказала она, смахивая слезы.
   'Эвелина Валленрод? - с мгновенным удивлением подумал барон Ротенбург, проваливаясь в небытие.
   Последним, что он услышал, был лаконичный ответ Острожского:
  -Не буду! Обещаю вам, моя княгиня.
  
  
  
  

Глава 29.

  
  
  Жемайтия,
  Пограничные земли между Литвой и Орденом,
  осень 1409 г
  
   Когда всеобщие восторги несколько улеглись, а раненые были перевязаны, оказалось, что барон фон Ротенбург и переживающий часы жесточайшего кризиса Бартоломео Контарини не выдержат немедленного и длительного прехода к Вильне, который намечал князь. Узнав об этом, Острожский не колебался. Отведя своих людей на несколько верст дальше, на территорию мятежной Жемайтии, он распорядился отложить отъезд на несколько дней, которых, по уверению Эвелины, должно быть достоточно для того, чтобы дать всем раненым возможность окрепнуть и ехать верхом.
   Литвины уже без опаски разбили лагерь на берегу небольшой речушки, запалили костры и тут же начали жарить пойманную в реке рыбу и сбитую меткими стрелами в лесу дичь. Пользуясь неизбежной в таких случаях неразберихой, царившей в литовском стане на первых порах, Эвелина сумела незаметно ускользнуть от всеобщей суеты. Выбравшись на обрывистый берег реки, она уселась прямо в густую траву, скрывавшую ее с головой и, оборвав травинку, небрежно вертела между пальцами хрупкий, терпко пахнувший стебелек, раздумывая о своем положении.
   Она успела хорошо рассмотреть вывезенного князем из замка человека. Это был Карл Ротенбург, один из рыцарей Ордена, приятель Острожского по Мальборгу. Она слышала, что он был осужден капитулом за государственную измену и приговорен к смертной казни. Что таилось за расплывчатой фразой государственной измены, она не знала, да и не хотела знать, но появление Карла Ротенбурга в Литве могло расстроить все планы Острожского касательно женитьбы на дочери воеводы Ставского, знавшего ее под именем фройлян Эвелины Валленрод. Впрочем, зная о дружбе, связывающей молодых людей, можно было предположить, что Карл Ротенбург сделает вид, что познакомился с Эвелиной, когда она была представлена ему уже под именем княгини Острожской. Но дело было даже не в этом. Карл Ротенбург был для нее человеком из ее прошлого, которое она не хотела вспоминать, и поэтому ей казался неприятным даже сам его вид, его взгляд, его голос.
   Эвелина нервно скомкала и выбросила травинку. Что общего могло быть у князя с бароном Ротенбургом? И что, черт возьми, теперь делать ей? Закрыть глаза, закрыть уши и довериться во всем князю? Сердце снова сжималось от страха и тоски. В высоком темном летнем небе стыли холодные, мерцающие ярким отраженным светом звезды. Луна еще не вышла, было темно.
   Так ничего и не придумав, Эвелина встала и побрела по берегу речушки, старательно глядя себе под ноги, чтобы в темноте ненароком не слететь в воду с обрыва. Неожиданная идея, пришедшая ей в голову, заставила ее замереть от удовольствия. Как она не догадалась раньше! Искупаться в чистой прохладной воде, что могло быть лучше! Надо только найти подходящее укромное место, не слишком близкое, но и не слишком удаленное от лагеря. Несколько раз она оглядывалась назад, пытаясь определить, достаточно ли далеко она отошла от костров. Когда сквозь тугие ветки деревьев не стало видно ничего, кроме густой тьмы, она быстро разделась, уложила холмиком свою одежду на берегу и, испустив вздох наслаждения, бросилась в прохладную темную воду, в которой отражалась серебристая дорожка взошедшей луны.
   Холодная вода смыла усталость с тела, прояснила голову. Эвелина плескалась и плавала уже в течение часа, со временем совершенно забыв об осторожности, ибо место казалось удивительно пустынным, когда с темного берега послышался негромкий голос, который она не могла спутать ни с каким другим:
  -Вы замерзнете, Эвелина.
   От неожиданности она оттолкнулась от дна и встала в полный рост, поскольку сама уже собиралась выходить на берег, а река в этом месте оказалась мелкой.
   Вода струями стекала с намокших волос, с ее тела, казавшегося при свете луны изящной статуэткой, вылепленной из белого мрамора. Она со смутным удовольствием увидела, как сначала расширились, а затем сузились при взгляде на нее темные глаза Острожского, и в следующий момент с тихим восклицанием нырнула в воду.
  -Как вы меня нашли? - спросила она немного погодя, высунув из воды только голову.
  -Дозорный рассказал, что в реке плещется русалка невиданной красоты, - с легкой насмешкой ответил князь. - Поет песни, и даже пыталась заманить его в омут, чтобы там до смерти защекотать, но он закрыл рукам уши и глаза и, бросив пост, убежал. Так как русалки в литовских лесах уже давно перевелись, я подумал, что это должно быть вы, моя дорогая.
  -Я вовсе не пела песен! - с досадой сказала Эвелина. - И уж тем более не пыталась заманить этого дурня в омут! Я его и не видела. Да и омутов в этой реке нет!
  -Успокойтесь, Эвелина. Я вам верю, - сдерживая смех, уверил ее князь. - А теперь вылезайте на берег, вы, должно быть, совсем замерзли.
  -Не хочу, - честно созналась Эвелина, плескаясь в реке как настоящая русалка. Длинные светлые волосы ее намокли и облепили лицо и плечи.- Здесь так прохладно и хорошо. Не хотите присоединиться, князь? Обещаю, что не защекочу вас до смерти! А омутов, как я уже сказала, здесь нет.
   Князь задумчиво смотрел на нее.
  -Ну, песен, допустим, вы действительно не поете, - помолчав, сказал он. - Но в омут бедных странников точно заманиваете.
   Эвелина вдруг почувствовала себя невыразимо молодой и свободной, словно годы рабства, проведенные в Мальборге, вдруг выпали из ее памяти навсегда. Романтическая атмосфера ночи, предвкушение приключения и то, что князь снова превратился в прежнего влюбленного в нее молодого рыцаря из замка, возбудили кровь и заставили ее дрожать от предчувствия чуда, которое должно было случиться с ней. В следующую минуту ее тихий смех разлился по поверхности реки, мерцающий серебром в лунном свете.
  -Полно вам кокетничать, князь! - сказала она. - Вы вовсе не бедный странник, вы - великолепный князь Острожский, и я заманиваю вас в омут не как первого встречного, а как очень хорошего знакомого, - голос ее дрогнул, когда она с удивившей даже саму себя дерзостью, добавила. - Как мужчину, принадлежащего мне по всем человеческим и божьим законам.
  -Даже так?
   Эвелина вынырнула на поверхность воды и увидела, что князь уже успешно справился с застежками своего европейского камзола, все еще остававшегося на нем после путешествия в Ольштын. Обрывая кружева, он снимал нижнюю рубашку.
  -Это что же, обещание? - полувопросительно произнес он, поднимая голову и увидев, что Эвелина смотрит на него.
  -Обещание чего? - поддразнила его она.
  -Не знаю уж чего! - проворчал Острожский, сражаясь с застежками модных при французском дворе штанов с буфами. - Вам лучше знать, что вы имели в виду, упоминая наше близкое знакомство.
  -Вы умеете плавать, князь? - спросила Эвелина, меняя тему, ибо взгляд на обнаженные плечи Острожского, его сильную грудь, прикрытую, словно стальными пластинами лат, перекатывающимися тугими узлами мускулов, его узкие, словно отполированные бедра и длинные стройные ноги, внезапно вызвал прилив крови к ее щекам.
  -К счастью, да. Так что утопить вам меня не удастся!
   Острожский, наконец, избавился от последних мешавших ему предметов придворного туалета европейского рыцаря. Так же, как и она, полностью раздетый, он стоял на берегу реки, и Эвелина видела его высокую стройную фигуру с широкими плечами и узкими бедрами так отчетливо, что могла разглядеть малейшее движение мускулов под его гладкой белой кожей.
  -Я и не хочу вас топить, - сказала она, отводя от него взор, поскольку, в свою очередь, встретила прямой насмешливый взгляд князя.
  -Благодарю вас!
   Он вошел в воду, нырнул, почти не взметнув брызг, так же бесшумно вынырнул рядом с вскрикнувшей от неожиданности Эвелиной и только тогда, фыркая и разбрызгивая во все стороны брызги воды, заметил:
  -У меня почему-то создалось впечатление, что вам хочется продолжить наше близкое знакомство. Уверен, что вам снова что-то от меня нужно.
   Рассмеявшись, Эвелина плеснула ему в лицо водой.
  -Вы неисправимый циник, князь! Что у вас есть, кроме вашего великолепного тела и длинного языка?
  -Вы несправедливы ко мне, панна Ставская! - отворачивая в сторону лицо от брызг, сказал Острожский. - У меня есть еще несколько громких титулов и огромное состояние.
  -Идите сюда!
   Он протянул руку, схватил Эвелину за плечо и притянул к себе. В следующую секунду, погрузив обоих в воду почти с головой, он припал к ее губам в поцелуе.
  'Боже мой! - смятенно подумала Эвелина, закрывая глаза и сдерживая дыхание. - Это безумие! Я должна остановиться, немедленно. Подумать только, я сама спровоцировала его!'
   Разомкнув губы, они оба вынырнули на поверхность.
  -Отпустите меня, князь, - задыхаясь не от попавшей в рот воды, а от его поцелуя, сдавленным голосом попросила Эвелина. - Вы меня утопите!
  -Вас? Прекрасную русалку? - голос князя, низкий и прерывистый, заставил сердце Эвелины сжаться и провалиться куда-то в желудок.
  -Я хочу на берег, - быстро сказала Эвелина, нервно облизывая губы.
  -На берег? Я думал, игра только началась, - поддразнил ее Острожский.
   Эвелина откинула с лица прядь намокших волос и, вырвавшись из рук князя, отплыла от него на расстояние вытянутой руки.
  -Вы не поняли, князь, - обернувшись, сказала она. - Я хочу вас на берегу...
   В ту же минуту она увидела, как изменилось лицо Острожского.
  -Ушам своим не верю! - медленно, растягивая слова, протянул он после долгой паузы, в течение которой он пытался рассмотреть выражение, появившееся на мокром лице Эвелины с прилипшими к нему волосами. - Воздух родины творит с вами чудеса. Я даже мечтать о таком не смел с той поры, как вам вздумалось умереть! Надеюсь, я не ослышался, а вы не оговорились?
  -Не смейте перечить мне, князь! - Эвелина брызнула водой ему в лицо. - Я спасла вам жизнь. По законам Литвы вы теперь принадлежите мне! И душой, и телом.
  -Я принадлежу вам уже давно, с того момента, как наши предусмотрительные родители заключили эту помолвку, - вздохнул Острожский.
   Глаза Эвелины, казавшиеся глубокими и темными при свете луны, превратились в омуты.
  -Тогда делайте, что вам говорят!
   Острожский почувствовал, как горячая волна желания обладать этой женщиной захлестнула его с головой. Увидев выражение, промелькнувшее на его лице, Эвелина развернулась и поплыла к берегу. Даже не оборачиваясь, она слышала, как вслед за ней, вспенивая воду короткими резкими гребками, плыл князь.
   Когда ее ноги коснулись дна, она встала на них и побежала к берегу. Князь настиг ее уже на мелководье. Молча, без слов, схватил ее за плечи, развернул к себе, Эвелина тут же прильнула к нему всем телом, закинув обе руки ему за шею. Ощутив на своих губах его губы, почувствовала, как задрожали и вмиг ослабли ноги. Она еще крепче обхватила его за шею, с изумлением заметив, что у нее закружилась голова, словно от излишка выпитого за столом магистра монастырского вина. Тяжесть прилила к ее бедрам, она неосознанно изогнулась и крепче прижалась к обнаженным, крепким и гладким, словно отполированным, чреслам Острожского. Все произошло мгновенно, она даже не успела уловить тот момент, когда он быстро и сильно вошел в ее тело, и оно с готовностью приняло его. В ту же секунду пелена наслаждения заволокла ее прежде испуганные глаза, и Острожский почувствовал, что теряет голову.
   Он поднял ее на руки и отнес на берег, выбирая место с густой мягкой травой. Испытав мгновенное разочарование, когда он вышел из нее, Эвелина смутно ощутила, как он укладывает ее на траву, а затем давний кошмарный сон снова настиг ее - он опять соединился с ней, и она почувствовала знакомую смесь ужаса, отвращения и греховного восторга, заставившего ее со стоном потянуться ему навстречу.
  
  
   Гунар с хмурым удивлением наблюдал за происходящим из кустов, где находился его пост, брошенный недавно молодым парнем, лепетавшим что-то про русалок в реке. 'Даже ежу понятно, - думал он, стараясь не смотреть на сплетенные в объятьях тела, - что эти двое были знакомы до встречи в лесу. Но князь на баб и смотреть не хотел. На всех, кроме одной. Девушка из замка, Эвелина Валленрод! Именно та, которой сильно интересовался и воевода Ставский. Если это была, как он подозревал, его дочь, то концы головоломки в моих руках. Все сходится, кроме одного - зачем эта сумасшедшая девчонка сбежала с комтуром Валленродом?'
   Он раздумчиво покрутил головой. 'А если на секунду предположить, что то, что говорил Ганек в Ставицах боярину Адаму, правда, и Эвелина действительно была похищена старым комтуром?' Гунар даже думать об этом не хотел, не веря ни одному его слову, хотя парень клялся и божился, что нашел в Гневно человека, прямо указавшего ему на то, что дочь воеводы Ставского была похищена комтуром, который затем долгое время продержал ее в подземелье. Связывая вчера вечером руки Эвелины перед тем, как привести ее в землянку, Гунар невольно заметил беловатые бугристые шрамы на ее запястях. Сейчас он вспомнил, что Ганек тогда сказал ему еще одну вещь, которая внезапно всплыла в его памяти - похищенная девушка в Гневском замке несколько раз пыталась покончить с собой, вскрывая вены!
   Гунар сидел в кустах и чувствовал себя полным идиотом. Кляня себя на все корки за тупость и недоверие, он удивлялся, как он мог так ошибиться, ведь он сам с малолетства вырастил ее на своих руках. Его Эвелина не могла написать эту дурацкую, глупую записку. Зачем ей было ее писать, если она вовсе не добровольно сбежала, а ее внезапно похитили люди комтура?! Прежде чем она была в Гневно, записка уже лежала на ее постели в имении тетки. Значит, записка была написана заранее. Но кем? Это не мог быть комтур. Записка была на польском, к тому же написана женской рукой, почерком, неотличимым от почерка Эвелины.
   Гунар стер со лба выступивший от напряжения пот. Если он не ошибается, он точно знает, кто мог быть автором этой записки!
  
  
   'Это безумие!' - с отчаяньем подумала Эвелина, когда к ней вернулась способность соображать.
   Князь потянулся и сел, обхватив руками колени. Она молча смотрела в его спину, сильную и мускулистую, с беловатыми следами шрамов, оставшихся от былых сражений.
  -О чем вы хотели просить меня на этот раз, моя дорогая? - повернув в ее сторону голову, спросил он, не меняя позы.
   Эвелина машинально отметила, что с отросшими волосами, пышными волнами обрамлявшими его лицо, он выглядел моложе и показался ей просто невероятно привлекательным.
  -Почему вы решили, что я хочу вас о чем-то просить? - рассеянно спросила она, занятая своими мыслями.
  -По горькому опыту.
   Острожский снова опустился на траву, забросив руки за голову.
  -Всякий раз, когда вам что-то нужно, вы стараетесь меня соблазнить, - хладнокровно пояснил он.
  -Для этого не надо сильно стараться! - выпалила Эвелина, разозленная его циничным тоном.
  -Вам - да, - все также спокойно согласился он. - Остается лишь тешить себя мыслью, что я не разочаровал вас как любовник. К несчастью, я слишком влиятельный человек, чтобы поверить в это. Вам, скорее всего, нужна от меня еще одна услуга. Говорите же, Эвелина, я всегда помогу вам, если это в моих силах.
   Эвелина нагнулась над ним, чтобы заглянуть ему в глаза. Ее длинные волосы упали ему на грудь, он поднял руку и лениво намотал на свое запястье лежавшую на его груди светлую прядь, словно поймав Эвелину в западню.
  -Вы говорите со мной как со шлюхой, - тихо сказала она, глядя ему в глаза.
  -Вы ведете себя со мной как шлюха.
   Его красивое лицо осталось совершенно невозмутимо, только в темных глазах зажегся предостерегающий огонек.
  -Отпустите меня! - Эвелина дернула головой.
   Князь разжал пальцы, и светлая прядь выскользнула из его рук.
  -Впрочем, простите, возможно, я поторопился.
   Из-под полуопущенных век он внимательно смотрел на Эвелину, ей казалось, что его взгляд буквально жег ее огнем.
  -Возможно, вы решили принять мое предложение, - медленно досказал он, - и ведете себя как жена.
  -Нет! - прежде чем успела подумать, выплюнула Эвелина.
   Острожский скептически поднял бровь.
  -Ну что ж, значит, ничего не изменилось.
  -Так о чем вы хотели меня просить? - помедлив, спокойно спросил он.
   Эвелина гибким движением поднялась на ноги и, прикрытая лишь копной густых светлых волос, отливавших в лунном свете белым золотом, пошла по берегу в поисках своей одежды. Она обнаружила ее почти сразу, не пройдя и нескольких шагов.
  -Мне от вас ничего не нужно, - заметила она, посмотрев в сторону Острожского перед тем, как набросить на голову нижнюю рубаху. - Ни ваших титулов, ни вашего состояния. Вы действительно замечательный любовник.
   К ее удивлению, Острожский промолчал. Также поднявшись, он быстро одевался, причем вместо европейского костюма натягивал, видимо, захваченные им с собой узкие кожаные литовские штаны и куртку. Только помогая ей наматывать портянки перед тем, как всунуть ноги в ненавистные сапоги, он, как бы между прочим, заметил:
  -Я не верю ни одному вашему слову, дорогая! Вы снова кусали губы и дрожали, как осиновый лист, от моих прикосновений. Вам не нужна ни моя любовь, ни мое тело. Я уже давно смирился с этим фактом. Что касается нашего брака, то могу заверить вас, что он состоится, согласны ли вы на это или нет. Так велел король, так хочет ваш отец, так завещали люди, которые мне дороги и которых уже нет в живых. Я дал клятву королеве и не собираюсь ее нарушать.
  -Какое мне дело до ваших клятв! - вспылила Эвелина, выдергивая у него из рук портянку. - Вы что же, надеетесь силой поволочь меня к алтарю?
  -Почему бы и нет?
   Князь неожиданно улыбнулся, белые зубы сверкнули в темноте, улыбка смягчила его лицо, и у Эвелины снова что-то болезненно сжалось внутри.
  -Хотя хотелось бы обойтись без этого.
  -Вы просто беспринципный монстр! - стряхивая с себя наваждение, сердито сказала она. - Вам, что же, наплевать на то, что я вас не люблю? На то, что я любыми путями пыталась от вас избавиться?
   Подняв на него глаза, она увидела на его лице откровенную насмешку.
  -Перестаньте усмехаться, немедленно! Я не сказала ничего смешного!
  -Вам просто хотелось мне нагрубить, - успокаивающе сказал Острожский, снова забирая из ее рук портянку и осторожно наматывая ее на тонкую лодыжку Эвелины. - Я прекрасно вас понимаю, - и, помолчав, неожиданно спросил: - Единственно, чего я не понимаю, если уж вам действительно так хотелось от меня избавиться, зачем вы повели своих людей в бой, чтобы спасти меня?
  -Временное помешательство! - расстроено сказала Эвелина, стараясь не смотреть на его красивое лицо, освещенное улыбкой. - Я туго соображаю. Кроме того, вы нужны нам, чтобы довести нас к князю Витовту. Так что не воображайте себе ничего лишнего. Я спала с вами в замке потому, что хотела вас использовать!
  -А как насчет сегодняшней ночи? - услужливо подсказал он.
  -Сегодня?
   Эвелина замялась.
  -Сегодня я просто... просто увидела вас и... сделала то, что мне хотелось!
  -Снова использовала вас! - с вызовом добавила она, вскакивая на ноги.
  -Вы можете гораздо лучше меня использовать, если выйдете за меня замуж, - скрывая усмешку, сказал Острожский, также поднимаясь.
  -Вы мне больше не нужны!
  -Правда? А я думал, вы сказали, что вы намеренно сохранили мне жизнь, чтобы проводить вас в Литву.
   Эвелина досадливо покачала головой.
  -Вы все время ловите меня на слове! Хотя прекрасно понимаете, что я имела в виду.
  -Вот этого я как раз и не понимаю, - вздохнул князь. - Вы говорите одно, а делаете другое.
  -Вы женитесь на мне только по приказу короля! - вскинув глаза, в запальчивости сказала Эвелина.
   Острожский стоял так близко к ней, что она слышала его дыхание.
  -Это правда, - не моргнув глазом, согласился он. - И чем скорее вы привыкнете к этому обстоятельству, тем лучше для вас. Обещаю вам сильно не докучать.
  -Будь прокляты все мужчины на свете! - с сердцем сказала Эвелина, ощущая себя совершенно беспомощной от его жестокой определенности.
  -Я бы на вашем месте не торопился так щедро раздавать проклятья, - вежливо возразил Острожский. - Ведь существует ваш отец и, скорее всего, будут существовать ваши сыновья. Как быть с ними?
  -Если вы немедленно не замолчите, князь, я действительно буду царапаться и кусаться от злости, когда вы поволочете меня к алтарю.
  -Если я замолчу, вы пойдете добровольно? - удивился Острожский.
   Эвелина сердито уставилась на огни дозорных костров.
  -По крайней мере, постараюсь сделать приятное выражение лица, - буркнула она под тихий смешок князя. - Если уж этот брак так важен для вашего короля, моего отца и вас лично, что вы готовы закрыть глаза на мою испорченную репутацию.
  -Ваша репутация чиста, как никогда, - наклонив голову, заметил князь. - Пан Ставский все это время раздувал слухи, что вы гостите на Руси, у родни вашей матери.
  -А вы нашли меня в компании Бартоломео Контарини в Литве!
  -От Руси до Литвы рукой подать, - уклончиво сказал Острожский.
  -А как быть с Бартоломео?
  -Он ведь ваш родственник по матери, не правда ли? Кстати, мне любопытно, родство достаточно близкое или вы могли бы себе позволить сделать его своим любовником?
  -Бартоломео еще ребенок! - возмутилась Эвелина, вскидывая голову.
  -Довольно взрослый ребенок. В его возрасте в Италии уже женятся, имея пару-другую незаконных отпрысков.
  -Вы невозможный человек, князь!
  -Увы! Вы мне не ответили.
  -Нет! Бартоломео никогда не был больше, чем другом. Вы удовлетворены?
  -Вполне.
  -Есть что-нибудь еще, что вас интересует? - ехидно осведомилась Эвелина.
  -Целый список, - уверил ее князь.
  -Ну, например?
  -Например? - Острожский пожал плечами. - Например, я лично вам чем-то неприятен? Почему вы с таким маниакальным упорством от меня убегаете?
  -Потому что я вам неровня, - выпалила Эвелина, прежде чем успела подумать.
  -Неровня? - князь казался озадаченным. - Какая чушь! Этот брак был приемлемым для короля и королевы, а также для моего отца. Ничего не изменилось.
  -Тогда я была порядочной девушкой, - прошептала Эвелина.
  -Прекратите немедленно! - с гневным движением перебил ее Острожский. - Все это в прошлом. Вы начнете жизнь с новым именем княгини Острожской. Тогда все будет зависеть только от вас.
   Эвелина почувствовала, как краска медленно заливает ее лицо. В его глазах сквозила какая-то странная затаенная грусть, и ей вдруг стало невыносимо тяжело и стыдно за все, что она ему когда-либо наговорила. Так стыдно, что она вновь, как в детстве, почувствовала растущую из глубины души злость на саму себя, и где-то внутри ее существа словно отмерли и зашевелились, уползая в небытие, нехотя и неповоротливо, черные тени недоверия и глубокого отчаянья, которые жесткими обручами сдавливали ей сердце. Слезы навернулись на ее глаза, она смахнула их ресницами и упрямо повторила:
  -Если вся эта история выплывет на свет Божий, вам не поздоровится, князь. Вы станете парией, как и я!
  -Позвольте мне самому позаботиться об этом, - спокойно сказал Острожский, все это время внимательно наблюдая за выражением ее лица. - Вы католичка?
  -Да.
  -Прекрасно. С венчанием не будет никаких проблем.
   Эвелина глубоко вздохнула и сделала последнюю попытку отговорить его от этого мероприятия.
  -А вы не боитесь, что я возненавижу вас за все то, что вы для меня делаете? Вы хорошо понимаете, на что вы обрекаете себя, князь?
  -Вполне. Постойте и послушайте меня.
   Острожский взял в свои руки тонкие, холодные пальчики Эвелины. Она не отняла своей руки, стояла рядом с ним, опустив голову, холодная и неподвижная, полная тревожных предчувствий.
  -Я не потребую от вас ни любви, ни прочих нежных или дружеских чувств. Сейчас, когда я уверился в вашем неистребимом стремлении избежать привязанности к мужчине любой ценой, я предлагаю вам только свое покровительство. К сожалению, его необходимо закрепить узами церкви, иначе мой дом превратится для вас в тот же самый монастырь. Мне очень жаль, но в настоящее время я нахожусь под сильным давлением со стороны короля. Я должен на вас жениться, я, черт возьми, вынужден сделать это, и сделать как можно скорее! Пока не началась война.
  -Но я обещаю вам, я клянусь, - медленно и намеренно спокойно добавил он, - что я не коснусь вас и пальцем... против вашей воли.
   Эвелина тихо ахнула про себя. Тогда, в замке, ей так и не удалось получить от польского князя это обещание, которое стало единственным и самым непреодолимым препятствием на пути их сделки. Сейчас он дал ей его добровольно.
  -Соглашайтесь, Эвелина, - повторил он. - Эта сделка даже выгоднее той, что вы собирались заключить со мной в замке.
  -Брак - это не сделка, - тихо заметила Эвелина. - Это уже серьезно. То, что вы мне сейчас предлагаете, это идеальный вариант для Эвелины Ставской, которую в пятнадцатилетнем возрасте утащили из дома крестоносцы и которую затем в течение трех лет насиловал комтур Валленрод. Той Эвелины, которой не приходится говорить о чести. Вашим предложением вы даете мне возможность вернуться на родину не униженной и оплеванной, а под защитой вашего имени и положения. Вы даете мне все и не просите ничего взамен. Или здесь какой-то подвох, или эта сделка просто неприемлема для вас, вы ничего не выигрываете от нее, вы только теряете. Зачем вам это, Острожский?
   Лицо князя стало непроницаемым. 'Вы неправы, Эвелина! - в то же время быстро подумал он. - Я выигрываю от этой сделки даже больше, чем вы. Я люблю вас. Став моей женой, пусть даже на таких условиях, я получу возможность видеть вас возле себя, помогать вам, заботиться о вас. Но, кроме того, я получу пусть даже призрачную надежду на то, что, возможно, через какое-то время ваше сердце смягчится, моя любовь растопит лед недоверия в нем, и тогда мы с вами сможем стать по-настоящему счастливы вдвоем, потому что любовь - это единственное утешение в жизни, которое даровал нам Господь. Вам еще предстоит это постичь, моя дорогая бедная девочка. Как жаль, что я не могу сказать вам все это сейчас! Я не хочу вас пугать'.
   Он помолчал, стараясь овладеть своими чувствами и своим голосом, а потом негромко сказал:
  -Я уже объяснил вам все мои обстоятельства.
  -Какие обстоятельства? - Эвелина внимательно смотрела ему в лицо. - Вы женитесь по приказу короля?
  -Именно так.
   Эвелина опустила голову, скрывая слезы. 'Почему мне так обидно и больно? - с удивлением прислушиваясь к себе, подумала она. - Я ведь не люблю его, какое мне дело до того, по какой причине он хочет на мне жениться?'
   Помолчали. Слышно было, как потрескивали невдалеке костры дозорных, лениво перекидывались замечаниями молодые литвины, стоявшие на посту.
  -Итак?
   Эвелина подняла голову и снова взглянула ему в лицо. Его глаза были серьезны, он ждал.
  -Да или нет? Эвелина! - настойчиво повторил он.
   Она прикусила губу, все еще раздумывая о подвохе, скрывающемся за его предложением. Но он ждал, и так ничего не придумав, она все-таки произнесла слова согласия:
  -Да! У меня ведь нет выбора, не правда ли? И я не хочу, чтобы вы тащили меня к алтарю волоком!
   Острожский удовлетворенно кивнул.
  
  
   Две недели спустя, одетая к венчанию, Эвелина стояла перед высоким, в полный рост, зеркалом, занимавшим половину стены. В комнате было почти темно. Два подсвечника с дюжиной свечей не могли, как следует, осветить обширную залу старинного замка одного из друзей князя на литовско-польской границе. Конца уходящих ввысь темных потолков не было, да и не могло быть видно. Свет свечей выхватывал из окружающей тьмы часть ковров на стенах, тускло поблескивал на развешанном поверх них старинном оружии предков. Двадцать высоких ярких язычков пламени, неподвижно застывших в воздухе, отражались в бесконечной глубине зеркала.
   Эвелина стояла перед зеркалом и боялась посмотреть в него. Укоряя себя за глупые страхи, она немного помедлила, со вздохом отодвинула подсвечники друг от друга и вгляделась в свое отражение, оказавшееся между огнями. Девушка-прислуга на коленях стояла подле нее, торопливо подшивая подол свадебного платья, законченного ей лишь несколько часов назад. Эвелина не видела ее. Широко раскрытыми глазами она смотрела вдаль, в непроглядную мглу темного стекла. Не единой мысли не шевелилось у нее в голове. Застывшая и оцепенелая, она бездумно смотрела в никуда и думала ни о чем.
   Когда князь вошел в залу, Эвелина увидела его отражение в зеркале за своей спиной. В темной, походного покроя европейской одежде, отделанной серебром, с выпущенной поверх ворота камзола белопенной волной кружев воротника и манжет, он был все тот же элегантный и потянутый посланник короля из замка Мальборг. Бледное лицо его оставалось строго, глаза холодны, пурпурные, твердо очерченные губы сжаты, словно он собирался на войну, а не присутствовал на своей собственной свадьбе. Даже при столь плохом освещении было видно, как необыкновенно он красив.
   Предупреждая его вопрос, Эвелина безмолвно указала глазами на склонившуюся над ее подолом девушку. Князь кивнул, показывая, что у них еще есть время. Побряцывая шпорами, он нетерпеливо прохаживался по зале, теребя в руках белые перчатки жениха.
   Странное чувство овладело Эвелиной. Он был ее рок, принц, сказка, судьба...
  Наконец, девушка-прислуга, сделав последний стежок, разогнула усталую спину. В ту же минуту Острожский накинул на плечи Эвелины темный плащ, не дав ей опомниться, укутал в него, подхватил на руки и, распахнув ногой дверь, вынес во влажную прохладу ночи. На дворе при свете факелов она успела заметить несколько оседланных лошадей. В мгновение ока Острожский оказался в седле, Эвелина рядом с ним, так близко, что слышала его дыхание и торопливые, тяжелые удары его сердца. Через несколько минут головокружительной скачки кони остановились перед приютившимся на окраине небольшого предместья каменным костелом. Люди князя поспешно попрыгали с коней и, раскрывая за собой все двери, вошли внутрь.
   Острожский также спешился. Снял Эвелину с седла и на руках внес в костел, где уже суетился поднятый с постели старик-каноник со своей немногочисленной братией.
  -Все готово, князь, - отрывисто сказал один из спешившихся всадников.
   Князь кивнул и осторожно поставил Эвелину прямо на ступеньки возле алтаря. Снял с нее плащ. Не оборачиваясь, бросил назад, уверенный, что его поймают и сохранят. Эвелина мельком заметила восхищенные взгляды людей Острожского, торопливое перешептывание служек, любопытные взгляды за спиной.
   Но ксендз уже стоял у алтаря.
   Церемония венчания началась.
  -Я, Зигмунт Корибут, князь Острожский...
   У каноника, присутствующего на обряде венчания по настоянию отца-настоятеля, снова на минуту захватило дух, как тогда, когда отец настоятель призвал его к себе и сообщил о предполагаемом венчании. Пока князь перечислял свои титулы, он, в который уже раз, судорожно пытался понять, что делает блестящий польский вельможа в его захудалой деревенской церквушке.
   За спиной Эвелины теперь стояла гробовая тишина.
  -Я, Эвелина Ставская, дочь воеводы Адама герба Сулимы, королевского рыцаря...
   'Еще лучше! - с усиливающимся смятением констатировал про себя каноник. - Да что ж такое творится на этом свете?! Князь Острожский, племянник короля и великого князя, любимец покойной королевы Ядвиги, один из богатейших и известных молодых вельмож страны, и дочь воеводы Ставского из рода Сулимы венчаются тайком в каком-то полуразрушенном костеле, где и аналоя то порядочного нет, когда им должно быть в самом Вавеле'.
   Мысли его внезапно приняли совсем иное направление. Что же ему теперь делать? Обвенчать? Всей Польше известно, что эти двое обручены с самого рождения и король давно уже благословил этот брак. Но почему они выбрали его костел? Что за спешка? Что за таинственность? Однако, князь Острожский не тот человек, которому можно задавать вопросы и с которым можно спорить. Сам отец-настоятель дал отцу Якову приказ обвенчать их. Это было странно, очень странно, но ему нет никакого дела до их интриг.
   Высокий, стройный красавец князь Острожский и хрупкая золотоволосая девочка, какой казалась ему Эвелина Ставская, по контрасту со стоявшим подле нее князем, не обращали на него никакого внимания. Их взгляды были устремлены к отцу Игнатию. Каноник незаметно кивнул ему и тот, подчиняясь его разрешению, с видимым удовольствием начал обряд венчания.
   Покачивая головой, каноник задумчиво смотрел на иконостас.
   В этом венчании было что-то странное.
   Никто, кроме отца-настоятеля и князя Острожского не знал, что именно.
  
  
  
  

Глава 30.

  
  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, весна 1410 г
  
   Несколько месяцев Эвелина прожила в отдаленном имении князя, одна, по его настоянию не принимая никого, даже прежних близких родственников и соседей. Отговаривалась болезнью и еще бог знает чем, что приходило в голову.
   Между тем война в Жемайтии завершилась. Обе стороны заключили мир, но всем было ясно, что очень скоро война немедленно возобновиться с еще большей силой. Прежние союзники - Польша и Литва - уже вели переговоры о совместных военных действиях и планировали летнюю кампанию 1410 г. Князь Острожский принимал в них активное участие, разделяя свое время между Краковом и Вильной. Он ни разу не приезжал в Остроленку и не звал Эвелину к себе. Она, впрочем, и не жалела об этом. Она была рада своему вынужденному одиночеству.
   Бледная, как тень, бродила она по гулким залам пустого дома, напоминавшего по постройке венецианский дворец. Яркий солнечный свет заливал по утрам ее постель, будил Эвелину. Она вскакивала с кровати, наспех умывалась, натягивала теплую одежду и, по-мужски усевшись в седло, объезжала свои владения вдоль и поперек. Возвращалась к завтраку, с горящими щеками, сухим блеском глаз и давно забытым ощущением легкости во всем теле. Но днем ее энергия, казалось, угасала. Часами сидела она у окна, не двигась с места, молчала, думала и бледнела на глазах. День за днем вспоминала все перипетии своей недолгой жизни, снова и снова вздрагивая при мысли о замке. И не находила, ради чего ей жить. Замужество дало ей респектабельность и богатство, но лишило ее того единственного на свете, что она хотела и в чем она нуждалась - возможности отомстить за себя и, таким образом, умереть в бою или попытаться начать жизнь сначала. После долгих раздумий она решила, что лучшим выходом для нее самой и для князя будет ее уход в монастырь. Немного поколебавшись, она написала об этом князю, не надеясь, впрочем, получить ответ.
   В ответ на ее письмо князь Острожский приехал сам.
   Звенела капель, таял снег. Эвелине было грустно и тягостно. Весь день, не находя себе места, она бродила по прекрасному парку княжеского замка. В проталинах уже виднелась нежная бархатная зелень свежей травы, с громкими криками кружились над крышей затейливых островерхих башенок горластые вороны и грачи, хотя у стен, в тени, еще лежал опавший, покрытый ноздреватой коркой грязно-белый снег. Небо было высокое, голубое, чистое, воздух казался напоенным свежей влагой весны. В парке наливались весенними соками старые вековые дубы. Листвы еще не было, только почки чуть проклюнулись на толстых коричневых ветках раскидистых великанов.
   Прижавшись щекой к шершавому стволу, Эвелина плакала о своей погубленной молодости и о несбывшихся надеждах на счастье, укоряла себя за то, что поддалась на уговоры князя и венчалась с ним. Но лишком велик казался соблазн - вернуться домой не оплеванной девкой, а женой князя Острожского, молодого, красивого, могущественного польского вельможи. Женой человека, который когда-то ее любил и рисковал ради нее своей жизнью и карьерой, а она предала и растоптала его любовь. Случай помог ему найти ее, и он женился на ней, но женился только по приказу своего короля. Он больше ее не любил. Он женился на ней, а потом запер ее в своем поместье, и уехал, лишив ее возможности отомстить за себя. Она всегда полагала, что он был ее другом, тем единственным человеком, который захотел и сумел ей помочь, еще раз перевернув ее жизнь в другое русло и изменив ее судьбу. Но он, как и все, предал ее.
   Мысли об этом были самым худшим испытанием для Эвелины. Она не понимала и боялась тревожившего ее чувства досады и обиды от того, что он бросил ее и уехал, и одновременно хотела и боялась новой встречи с ним - ей казалось, она могла снести презрение от кого угодно, только не от него. Она неожиданно для самой себя, наконец, поняла, как сильно ей нравился в замке молодой и дерзкий польский посол. Она привыкла гнать его от себя, но в тоже время, даже тогда, несколько лет назад, когда она рассматривала его своим врагом, она не могла противиться исходящему от него обаянию.
   На бобровой шубке, наброшенной на плечи, сверкали капли воды - кристаллики растаявшего снега. Слезы катились по лицу и мягко шлепались в лужицу талой воды у ног Эвелины. Заметив это, она сквозь слезы рассмеялась и утерла глаза тыльной стороной ладони. Сдерживая подступавшие к горлу рыдания, хмуря лоб и кусая губы, обернулась на раздавшийся позади нее шум.
   По длинной аллее навстречу ей торопливо шли два человека. На одном из них, высоком и стройном, был темный короткий плащ, отделанный серебром и темный камзол с выпущенными поверх него у горла кружевами. Его голова была не покрыта и густые каштановые волосы, снова подстриженные так, что лишь касались ворота камзола, отливали на солнце золотом. В ту же минуту Эвелина узнала в нем Острожского.
   Когда они подошли чуть ближе, она вскрикнула от изумления. Второй, запыхавшийся и растерянный, в распахнутой собольей шубе и шапке, с растрепавшимися волосами, был ее отец, королевский рыцарь воевода Ставский.
   Эвелина словно окаменела. Сердце лихорадочно стучало в груди, но руки и ноги, казалось, отказывались служить ей. И лишь когда взволнованый воевода не выдержал и побежал ей навстречу, задыхаясь и проваливаясь в подтаявшие под сугробами лужи, она вскрикнула и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошла ему навстречу.
  -Эвелина! Девочка моя!
   Плача и смеясь одновременно, воевода захватил ее в свои медвежьи объятья, облапил крепкими руками и никак не мог насмотреться и отпустить. Положив голову ему на плечо, Эвелина закрыла глаза и шептала, шептала непослушными губами:
  -Прости меня, папочка, прости...
  -Сокровище мое! - жарко дышал в ответ воевода.
   Старое, больное сердце его, имевшее вредное обыкновение временами и вовсе останавливаться на секунду или две, колотилось сейчас как двадцать лет назад, при первой встрече с боярышней Анастасией Верех.
   Князь безмолвно стоял в стороне. Воевода, казалось, забыл о его существовании, но когда первые восторги встречи немного поутихли, внезапно увидел его понимающую улыбку, вспомнил, что привез его сюда именно он, посерьезнел и, отстранив Эвелину, посмотрел прямо ему в лицо.
  -А теперь объясните мне, Острожский, что все это значит! - сурово сказал он.
   Эвелина взглянула на князя широко раскрытыми тревожными глазами, словно спрашивая, что же ей делать, а потом тихонько сняла с плеча руку отца и подошла к нему.
  -Князь!
  -Эвелина.
   Он поднес к губам ее кисть и, мельком взглянув на Эвелину, мягко привлек ее к себе. Чувствуя на губах вкус его вежливого поцелуя, Эвелина обхватила руками его широкие плечи, на миг прижалась к его груди и, с неожиданно вспыхнувшим в ее душе мстительным чувством намеренно вложила в ответный поцелуй столько страсти, что прохладные губы Острожского дрогнули, а она не спешила отрываться от них. На какой-то момент он пылко сжал ее в объятьях, тесно прижав к себе, но в следующую минуту словно опомнился и, отстраняя Эвелину от себя, посмотрел на воеводу и негромко произнес:
  -Это значит, дорогой воевода, что Эвелина - моя жена. Мне очень жаль, что мы не могли сказать вам об этом раньше.
   Воевода стоял как пень, хлопая глазами, и не мог поверить в то, что происходило перед его глазами. Это было слишком нереально и так ... желанно! Он просто не мог в это поверить. Значит, этот странный литовский князь, племянник короля, все-таки нашел ее, и она теперь здесь, с ним! Эвелина, его маленькая Эвелина, единственное сокровище и утешение в старости, нашлась, и нашлась здесь, в доме Острожского, более того, в глазах красивого, неприступного польского князя сквозит непривычное для него хмельное влюбленное выражение. Это могло означать только одно - что все сказанное было правдой, и, следовательно, Эвелина действительно стала женой князя. Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой! Как, каким образом этому человеку удалось второй раз буквально вытащить ее из могилы! Но что бы там ни было, он готов целовать его сапоги за то, что он вернул ему его единственную любимую дочь!
   Проглотив язык от изумления, воевода Ставский без возражений принял предложение князя пройти в дом. В таком же приподнятом, как во сне, состоянии он пребывал и за столом, придя в себя только тогда, когда в большой светлой столовой Остроленки внезапно появился нарочный от короля, срочно потребовавшего Острожского в Краков.
  -Сейчас? - от воеводы не укрылось, что князь был неприятно изумлен.
   Вместо ответа поляк протянул ему пакет. Острожский вскрыл его и бегло пробежал глазами, причем и воевода и Эвелина отметили, как омрачилось его лицо.
  -Хорошо.
   Он сложил пакет и засунул его за обшлаг рукава камзола.
  -Я еду.
   Кивком головы отпустив посыльного, который немедленно вышел из залы, Острожский поднялся со своего места и, обойдя стол, подошел к Эвелине. Почувствовав его повелительный взгляд, она встала ему навстречу и заставила себя спокойно посмотреть ему в лицо, изобразив при этом не столько мнимую, рассчитанную на то, чтобы продемонстрировать перед отцом прекрасные взаимоотношения любящих супругов, сколько подлинную тревогу. По выражению его глаз она поняла, что сделала то, что он от нее ожидал.
   Взгляд воеводы стал напряженным. Тогда спокойный и невозмутимый, как обычно, Острожский поднес к губам руку жены и со вздохом сказал:
  -Прости меня, дорогая. Я должен снова уехать, Эвелина.
   И, прежде чем она успела как-то отреагировать на его слова, князь уже обернулся к воеводе:
  -Простите и вы меня, Ставский. Дело действительно срочное. Думаю, вы извините меня, если я оставлю вас на несколько дней в обществе моей жены. Надеюсь, - он едва приметно усмехнулся, - ее общество вознаградит вас за мое отсутствие.
   До этого времени события разворачивались с головокружительной для Ставского быстротой, потому только теперь, когда смолкли за дверью быстрые шаги молодого князя, он обрел способность соображать и увидел слезы на глазах Эвелины. И только тогда он наконец-то поверил, что все это не сон, и умилился счастью дочери, ее непритворному огорчению отъезду мужа.
   Ослепительно яркий день постепенно блек для Эвелины. Острожский больше не любил ее. Он оставил ее на несколько месяцев одну в Остроленке, он даже не поцеловал ее как следует на прощание и при новой встрече! Прежние настроения возродились в ней с еще большей силой. Как то сразу дала о себе знать усталость от последних бессонных ночей, заболела голова, стучало в висках, слипались глаза. Воевода Ставский заметил ее состояние и, не слушая возражений, уложил Эвелину в постель и не отходил от нее, прежде чем она не уснула.
   Вечером Эвелина встала, совершенно измученная, чувствуя себя после короткого тревожного сна еще более усталой и измученной, чем прежде. Бесшумно ступая по скрывавшему все звуки толстому ковру в гостиной, ходила взад вперед по зале, не находя себе места, гадая о том, когда вернется князь и что она скажет ему. Перспектива того, что никто из них двоих больше не любит и не хочет друг друга, и она должна будет снова и снова видеть его играющим гнусную комедию любящего мужа перед ее отцом, ужасала ее. 'Монастырь, только монастырь', - твердила она про себя как заклинание. Перед ее мысленным взором вставали давние воспоминания из замка, которые она без устали гнала от себя - его ослепительная улыбка, легкий излом бровей, выражение его темных глубоких глаз, когда он занимался с ней любовью в замке. 'Какое мне дело, любит он меня или нет?!' - в который уже раз спрашивала она саму себя. Она никогда не обманывала его и не обещала ему свою любовь. Он был также предельно честен с ней несколько месяцев назад, когда женился на ней. Это был брак по приказанию короля. В отчаянье от того, что не понимает, что с ней происходит, Эвелина сделала то, чего не позволяла себе доныне никогда. Она стала вспоминать замок, с удивительной ясностью заново переживая все происходившее с ней только ради того, чтобы еще раз полной чашей испить свое унижение и обрести спокойствие, спокойствие безразличия, которое уже один раз помогло ей выжить в замке.
   Но покоя не было.
   Тайком наблюдавший за ней воевода Ставский хмурился и кусал усы. Возбуждение Эвелины все более передавалось ему. И хотя он твердо знал, что князь у короля в Кракове и вряд ли сможет освободиться раньше чем через неделю, он волновался как мальчишка, без конца подгоняя время и надеясь на чудо - отрывающуюся в следующую минуту дверь, на пороге которой покажется улыбающийся великолепный князь Острожский. Но дверь оставалась закрытой, вокруг замка царила тишина и покой, и воеводу брала досада на всех на свете королей - устраивать советы по каждому поводу казалось ему глупой, бессмысленной затеей и, в данном случае, чуть ли не личным оскорблением ему самому. 'О чем можно советоваться неделями, да еще привлекая к подобным делам столь молодого человека, как Острожский князь, - в очередной раз раздражался он, глядя на Эвелину. - Курам на смех! А здесь томится в одиночестве моя милая девочка, бедный, нежный и хрупкий цветочек, единственное, что осталось у меня на земле после смерти ее матери'
   Окончательно отчаявшись занять себя чем-то, чтобы не видеть несчастного лица Эвелины, воевода Ставский, потеряв голову, принялся рассказывать дочери про проблемы, вставшие перед Польским королевством, про переговоры, ведущиеся союзниками, про большой дипломатический талант, который обнаружил в князе Острожском старый король. Он не забыл упомянуть и про сложное положение, в котором оказался благодаря подозрениям Витовта молодой польский вельможа. Ставский описал Эвелине вечер с Верехами в его поместье под Плоцком, рисунок креста Гедемина, сделанный Острожским, волнение боярина и настойчивые попытки Витовта перетянуть Острожского в Литву. В заключение он со смешком заметил, что великий князь, пожалуй, не удовлетворился уклончивым ответом Острожского и, по всему, решил, что красавец-поляк и есть один из его убитых крестоносцами сыновей.
   Мало-помалу, воевода разошелся и с жаром принялся пересказывать Эвелине все циркулирующие в королевстве сплетни, не забыв упомянуть о том, что происходило за эти годы в семье. В числе прочего он упомянул о пане Станиславе Тенчинском, сыне краковского каштеляна, который тщетно добивался расположения ее сестры, прекрасной боярышни Марины Верех. Он также бегло заметил, что, будучи в Вильне, князь Острожский, по настоянию великого князя, ежедневно по вечерам навещал Верехов и что, по-видимому, только ради Марины, очевидно благоволившей к молодому польскому вельможе, не терпящий городов боярин Твердислав перетащил свои пожитки в Вильну.
  -Марина Верех? - тут же насторожившись, спросила Эвелина, и в глазах ее промелькнула искра сознания. - Так моя дорогая кузина в Вильне?
   Воевода внимательно посмотрел на Эвелину и подтвердил:
  -Да, конечно. Где же ей быть? Твердило в большой чести у Витовта.
  -Было время, когда он даже пытался сосватать Острожскому Марину, - сделав паузу, добавил он.
  -Вот как? - уронила Эвелина.
  -Что же касается твоей дорогой кузины, то она всегда неровно дышала к князю. Переходя на простой польский, она в него влюблена. Это так очевидно, что было признано даже осторожным Верехом. Полагали, что князь был также увлечен Мариной.
  -В самом деле?
   Эвелина вспыхнула и закусила губу. Воевода с удовлетворением поздравил себя с первой маленькой победой - Эвелина, кажется, в самом деле была влюблена в своего мужа.
  -Кто только не пытался его женить, - искоса поглядывая на дочь, продолжал откровенничать воевода. - Плоцкие князь и княгиня прочили за него свою дочь, двенадцатилетнюю Марию. Княгиня Радзивилл в свое время серьезно подумывала о его браке с Эльжбетой. Только король стоял как скала. Я весьма признателен его величеству за это. Не будь воли его покойной жены, королевы Ядвиги, Острожскому бы нашли невесту в первый же год твоего исчезновения!
  -Да, я знаю это, - несколько рассеянно сказала Эвелина, вновь погружаясь в свои невеселые мысли. - Он женился на мне только по приказу короля.
   Теперь уже воевода удивленно вскинул седые мохнатые брови.
   В камине ровно гудело высокое яркое пламя. Эвелина смотрела на огонь и размышляла о том, когда же вернется в Остроленку князь. Если она серьезно думала о монастыре, то нужно было покинуть замок до его приезда. 'Чушь какая! - с тоской подумала она, не отрывая глаз от бушевавшего в камине пламени. - Какой, к черту, монастырь?! Стоило ради этого весь огород городить! Как бы то ни было, теперь она княгиня Острожская, и с этим ничего нельзя поделать. Ни ей, ни ему, ни ее дорогой кузине, Марине Верех. Красивый польский князь, в которого она была так влюблена, женат. Подумать только, ради того, чтобы заполучить Острожского, Марина продала ее Валленроду! Хотелось бы ей еще раз посмотреть в ее лживые глаза! Когда она могла всего лишь немного подождать, пока его чувства к Эвелине ослабнут, и получить его в любовники. Право, эти молодые девчонки непроходимо глупы!'
  -Я слышал, вы были очень близкими друзьями с князем в замке, - подбирая слова, осторожно сказал воевода, глядя на освещенное огнем лицо Эвелины.
  -О да! - Эвелина лишь усмехнулась, не в силах отвести глаз от завораживающей игры бликов пламени камина. - Ближе не бывает.
  -Но ты так и не доверилась ему. Как и не доверилась мне, когда я был в замке, - покачав седеющей головой, грустно сказал воевода.
   Эвелина пожала плечами.
  -Князь был просто моим любовником, и только. Я рассчитывала использовать его, чтобы выбраться из замка. А вы... вы, отец, - она подняла голову и посмотрела на воеводу, - вы ведь полагали, что я сбежала из дому с крестоносцем? С чего мне было снова позорить ваше имя?
  -Я знаю все, что произошло с тобой в замке, дитя мое, - сморщив от жалости лицо, тихо сказал воевода, положив тяжелую, унизанную перстнями руку на плечо Эвелины, склонившейся к огню. - Я знаю, что во всем случившемся нет твоей вины.
   Эвелина резко обернулась к нему. Распущенные по плечам светлые волосы взметнулись и упали на руку воеводы, закрыв ее почти по локоть.
  -А чья же тогда вина? - тихо спросила она, глядя прямо ему в глаза.
   Воевода несколько растерялся. В светлых, чистых глазах дочери, так похожих на глаза его покойной жены, плескалось негодование и еще нечто такое, дать название чему он затруднялся.
  -Ты стала жертвой стечения обстоятельств, - медленно произнес он, наконец.
  -Стечения обстоятельств? - тихо и зло повторила за ним Эвелина. - Нет, мой дорогой отец, это было не стечение обстоятельств. Это была западня, тщательно подстроенная и спланированная.
  -Проклятый Валленрод! - в бессильном гневе вскричал Ставский, вскакивая на ноги. - Как бы мне хотелось придушить его собственными руками!
  -Валленрод уже в аду, отец, - прошелестел тихий, снова ставший безразличным голос Эвелины.
  -Но остался еще один человек, который принял участие в грязной игре комтура, - помолчав, добавила она.
  -Он жив? - прямо спросил воевода.
  -Да.
  Эвелина нахмурила брови.
  -Он должен также заплатить за содеянное, - жестко отрубил воевода. - Я этого дела так не оставлю! Допустим, я не могу наказать его открыто, опасаясь огласки, но, клянусь ястребом на моем гербе! он понесет наказание! Он ответит за свое преступление жизнью!
   Эвелина отвернулась от созерцания огня и откинулась на спинку кресла. Ее лицо стало задумчивым и печальным.
  -Этот человек останется безнаказанным, отец, - наконец, грустно сказала она.
  -Клянусь душой, нет! - вскричал воевода. - Кто он?
  -Я не могу назвать тебе имени, - Эвелина уронила голову на сложенные вместе руки, спрятала в них лицо. - Мне стыдно, потому что этот человек принадлежит к нашей семье.
  -Зато это могу сделать я!
   Воевода вздрогнул от неожиданности.
   В полуприкрытую дверь просунулась лохматая голова Гунара. Лицо его было мрачным и жестким, а игра света и тени в темной зале, освещенной только пламенем камина, придавала ему зловещее выражение.
  -Зайди и закрой за собой дверь, - приказал ему воевода, опомнившись от удивления.
  -Я тебя слушаю, - сказал он после того, как Гунар повиновался.
   Литвин посмотрел на склоненную голову Эвелины с рассыпавшимися в беспорядке светлыми, бело-золотистыми волосами, укрывавшими ее плечи, спину и грудь словно покрывалом. Блики огня придали им странный розоватый оттенок свежесмытой крови.
  -Ты всегда была храброй девочкой, Эвелина, - глухо сказал он. - Открой лицо и посмотри на отца!
   Эвелина откинула назад на спину тяжелую массу золотистых волос. Лицо ее было бледно, на глазах блестели слезы. Секунду они с Гунаром смотрели друг другу в глаза, а затем Эвелина дрогнувшим голосом спросила, полуутверждая:
  -Ты все знаешь? Откуда?
  -Я понял это, когда увидел твои запястья, - медленно и тяжело сказал литвин. - Прости меня, деточка, что я поверил в небылицу с твоим мнимым побегом. Все дело в записке, якобы оставленной тобой перед побегом, не так ли? Кто ее написал? Ты? Зачем? Чтобы тебя не искали?
  -Я ее не писала! - вскинув голову, сказала Эвелина. - Я думала, ты понял это! Но если бы я действительно сбежала с крестоносцем, я бы никогда не сделала подобной глупости! Я бы не оставила следов, по которым меня можно было найти!
  -Все правильно, - с удовлетворением заключил литвин. - Я так и полагал. В этой записке заключена та самая отгадка, которая прямо указывает на написавшего ее человека. Эта записка долгое время была камнем преткновения для нас всех. Если ее написала не ты, тогда кто?
   Воевода Ставский вздрогнул от нехорошего подозрения, мелькнувшего в ее мозгу. Старый литвин был прав. Поставив вопрос таким образом, ответ на него становился очевиден. Если Эвелина не писала письма, его, несомненно, написал человек, причастный к преступлению. Человек, который хотел, чтобы письмо выглядело так, чтобы знавшие ее люди поверили в него. Таким образом, он сам оказывался из среды людей, близко знавших Эвелину. Кандидатура старой сестры пана Адама, в поместье которой гостила Эвелина в момент ее исчезновения, отпадала сама собой. Оставался только один человек.
   Воевода не успел додумать свою мысль до конца.
  -Марина Верех! - жестко сказал, словно отрубил, Гунар. - Больше некому!
   Эвелина прикрыла глаза и безмолвно кивнула. Слезы текли у нее по щекам.
  -Я упеку ее в монастырь! - свистящим шепотом проговорил воевода после минутной паузы, в течение которой он тщетно боролся с нахлынувшим на него приступом бешенства. - Я ославлю ее на всю Польшу и Литву!
  -Успокойтесь, ваша милость, - сказал Гунар с досадой. - Не стоит себя так распалять. Панночка права, ее сестрице ничего не грозит. Открой вы рот, вся эта история с похищением выплывет наружу, и уж конечно, она обойдется Эвелине дороже, чем кому бы то ни было.
  -Но что же делать! - вскричал воевода в гневе и недоумении.
  -Ничего, - хмуро сказал Гунар, переводя взгляд с взволнованного воеводы на безмолвно застывшую в кресле Эвелину. - Что мы можем сделать? Все и так закончилось благополучно. Эвелина теперь княгиня Острожская, кем и должна быть по праву. Справедливость восстановлена. Чего вы еще хотите?
  -Я хочу поехать в Вильну, навестить свою дорогую кузину, - подняв голову, неожиданно для всех сказала Эвелина.
  -Навестить Марину? - не веря своим ушам, переспросил воевода Ставский. - Зачем?
  -Хочу познакомить ее с мужем, - мстительно сузив глаза, добавила Эвелина.
   Гунар прикрыл сверкнувшие торжеством глаза: увлеченная жаждой мести, Эвелина, казалось, начисто забыла все мысли о монастыре. Ее лицо посветлело, глаза очистились от мигом высохших слез. От былой апатии прошлых нескольких недель не осталось и следа. Она снова превратилась в отважную до безрассудства девчонку, которую, он всегда помнил, было очень трудно остановить сделать то, что она задумала.
   Эвелина вытерла ладонью мокрое от слез лицо. Внезапно и спонтанно, но решение было принято. Оставалось ждать возвращения князя.
  
   Острожский вернулся в Остроленку через пять дней.
  Переступив порог господского дома, он сразу же увидел несколько сундуков с вещами, стоявших у стены большого холла. Он удивленно приподнял бровь, еще раз внимательно посмотрел на тщательно упакованные вещи, а затем прошел в гостиную. Прислуга носилась по дому с прытью, которую он помнил по временам, когда еще жива была его мать. В общей суматохе возвращение хозяина прошло почти незамеченным.
   В гостиной не оказалось никого, ни Эвелины, ни Ставского. Князю пришлось потратить полчаса, чтобы, наконец, обнаружить воеводу в саду. Он сидел в кресле на балюстраде, с которой открывался вид на окрестности.
  -Рад вас видеть, Острожский, - тепло приветствовал его поляк, не вставая с кресла. - Как съездили?
  -Замечательно, - рассеянно ответил князь, прислушиваясь к звукам хлопающих дверей, раздававшихся со стороны дома.
  -Вы уже видели Эвелину? - скрывая усмешку, спросил воевода, когда молодой князь уселся в кресло у балюстрады рядом с ним.
  -Нет, - честно сознался Острожский, и тут же заинтересованно спросил: - А что здесь происходит, Ставский? Она решила перестроить мой дом?
  -Все не так плохо, дорогой князь, - посмеиваясь, успокоил его воевода. - Эвелина всего лишь собирается с вами в Вильну.
  -В Вильну? - удивился Острожский. - Разве мы едем в Вильну? Может быть, вы знаете, когда именно, Ставский?
  -Я думаю, вам лучше спросить об этом саму Эвелину, - дипломатично заявил воевода.
  -Если вы подскажете мне, где ее найти? - подняв бровь, полувопросительно согласился князь.
   Воевода Ставский едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
  -Она сейчас на кухне.
  -На кухне? - еще больше удивился Острожский. - Надеюсь, она не пакует для путешествия горшки? Вы не сказали ей, что наш великий князь - признанный на всю Литву гурман, и его кухня выше всяких похвал?
   Смеясь в полный голос, воевода замахал на него руками:
  -Идите и скажите ей это сами, князь. Я уже слишком стар, чтобы спорить с женщинами.
   Острожский столкнулся с Эвелиной в дверях из холла в гостиную. Она двигалась так стремительно, что чуть не ткнулась носом в темный походный камзол князя, отделанный серебряными позументами. В следующую секунду она подняла голову, увидела князя, вздрогнула и тут же отшатнулась от него с тихим восклицанием.
  -Вы вернулись!
  -Вы меня ждали? - любезно спросил Острожский, удерживаясь от желания схватить ее в объятья.
  -Да, конечно, - пролепетала Эвелина, не двигаясь с места.
   Бряцнув шпорами, князь сделал было движение по направлению к ней, но сейчас же, заметив, какое смятение отразилось на ее лице, слегка приподняв бровь, спокойно, как некогда в Ольштынском лесу, спросил:
  -Вы боитесь меня, Эвелина?
  -Вы появились так неожиданно, князь, что напугали меня, - сказала Эвелина, чувствуя себя просто полной дурой, не сумевшей скрыть волнение от его присутствия и его беглого прикосновения.
  -Мне очень жаль, - тут же извинился он. - Я так спешил увидеть вас!
   Эвелина выпрямилась и постаралась придать своему лицу спокойное выражение, твердя про себя, что все его слова и поступки продиктованы всего лишь банальной вежливостью. Если он и был вынужден жениться на ней по приказу короля, то было бы просто глупо все время помнить об этом.
   Острожский задумчиво смотрел на нее. Эта красивая девушка, которую он любил и которая, наконец, стала его женой, продолжала оставаться для него загадкой. Было время, когда он много размышлял о том, в чем заключались корни его столь сильного влечения к ней. Помимо того, что она была прекрасна и недоступна, как звезда, в ней было то неуловимое непринужденное изящество в движениях, жестах, даже в голосе, которое он подмечал в женах и дочерях европейских рыцарей, гостей крестоносцев - молодых девушках и дамах преимущественно из богатых и знатных европейских родов. Это был светский лоск, хорошее воспитание, не более, то умение двигаться легко, свободно, грациозно, которое всегда подкупало его в них. Такой мягкой и пленительно женственной он помнил мать и, одновременно с тем, покойную королеву. Он еще раз с горечью напомнил себе, что Эвелина, по-видимому, не разделяет его влечения к ней и мысленно призвал себя к сдержанности.
   Стараясь успокоить стучавшее сердце, прежде чем снова заговорить и не выдать своего смятения, он несколько раз молча прошел по зале из конца в конец, затем остановился в противоположном от Эвелины углу, обернулся к ней и спросил:
  -Могу я узнать, куда вы собрались, сударыня?
   Эвелина помедлила. Стройный длинноногий князь, в высоких ботфортах и перчатках с крагами, с расстегнутым воротом темного камзола, даже в этой походной одежде выглядел удивительно элегантным. Она облизнула пересохшие от волнения губы и ответила:
  -В Вильну.
  -Понятно.
   Он помолчал.
  -Смею полагать, что мы едем вместе? - наконец спросил он.
   Ожидавшая холодного сурового тона со всеми вытекающими отсюда последствиями и уже приготовившаяся к отказу, Эвелина в изумлении взглянула ему в лицо. Князь улыбался, его темные глаза искрились.
  -Вы не шутите? - недоверчиво переспросила она. - Вы действительно возьмете меня с собой в Вильну?
  -При одном условии, - заметил он, не отрывая глаз от ее просветлевшего лица, на котором светилась радостная надежда. - Вы поедете со мной: сначала - в Вильну, а потом - в Краков.
   Не думая о том, что делает, Эвелина бросилась ему на шею.
  -Спасибо, князь!
   Совсем рядом он видел ее блестящие от возбуждения предстоящей поездки глаза, ставшие голубыми, как весеннее небо. Полураскрытые розовые Эвелины губы почти коснулись его шеи у воротника камзола, светлые пушистые волосы щекотили ему губы и подбородок. Он застонал про себя от желания сжать ее в объятьях и, подхватив на руки, унести в спальню, чтобы полностью насладиться ее благодарностью, а вместо этого осторожно поставил ее на землю.
  -И король, и Витовт страшно заинтригованы, - тщательно контролируя тембр своего голоса, сказал он. - Оба в один голос требуют вас ко двору.
  -Меня? - переспросила Эвелина, чувствуя разочарование от того, что он не захотел воспользоваться их близостью, чтобы поцеловать ее.
  -Да, вас, - подтвердил он, делая вид, что не замечает ее замешательства, причины которого он не понимал. - Точнее, княгиню Острожскую. Я признаться, всю дорогу сочинял предлог, под которым хотел заманить вас поехать со мной в Вильну. Вы просто сняли камень с моей души.
   Глаза Эвелины стали огромными, как озера. Он снова испытал привычный приступ плотского желания, которое он всегда чувствовал в ее присутствии, но усилием воли постарался преодолеть себя. Секунду она смотрела прямо ему в глаза, потом быстро опустила голову, подумав, что выдает свои чувства этим взглядом. То, что она увидела в глазах молодого князя, заставило ее вздрогнуть от ужаса и облегчения одновременно. Пожалуй, она поторопилась, решив, что князь больше не испытывает к ней физического влечения. Выражение глаз Острожского было предельно ясно, любил он ее или нет, но он по-прежнему ее хотел. Скорее всего, он просто научился лучше сдерживать себя в ее присутствии. Возможно, потому, что все еще помнил, какую шутку она сыграла с ним в замке. Для нее это значило одно, она могла рассчитывать на то, чтобы снова воспользоваться этим, отдать ему свое тело и получить в обмен на это разрешение оставаться при нем при дворе польского короля, а то и дворе Витовта. Она мечтала вырваться из тихого поместья в тайной надежде, что, очутившись при польском или литовском дворе в условиях готовой разразиться каждую минуту войны, она сумеет исхитриться и принять участие в военных действиях, отомстить за себя. Война Ордену уже почти объявлена. В подобной ситуации она сумеет всех обхитрить и принять участие в решающем сражении. Если оно, конечно, состоится. Но согласится ли с ее планом Острожский, вот в чем вопрос. Вспыхнув под пристальным испытывающим взглядом князя, Эвелина отвернулась к окну.
  -Когда мы едем? - не оборачиваясь, спросила она.
   Острожский наклонил голову.
  -Когда вы будете готовы.
  -Я уже почти готова, - прошептала Эвелина, глядя на свои упакованные сундуки.
   Князь проследил за направлением ее взгляда.
  -Вы хотите сказать, что это все ваши вещи?
   Его лицо подернулось тенью раздумья.
  -Впрочем, я забыл, что у вас и не может быть женских нарядов, - со вздохом заметил он. - Последние несколько лет вы провели, сражаясь в отряде Бартоломео Контарини. Мы займемся вашим гардеробом, когда приедем в Краков. Не знаю, будет ли у нас на это время. Впрочем...
  -Пойдемте со мной.
   Он коснулся своей ладонью руки Эвелины, призывая ее следовать за ним, а потом быстро прошел гостиную и повернул в ту часть господского дома, противоположную от спальни Эвелины, в которую она никогда не затрудняла себя заглянуть. Эвелина послушно следовала за ним, удивляясь размерам дома, о подлинной величине которого она и не предполагала. Острожский дошел почти до самого конца длинного коридора на втором этаже, где внезапно на минуту остановился перед закрытой дверью одной из комнат, словно страшась туда войти. Потом решительно надавил на ручку двери и открыл ее. Эвелина вошла в комнату вслед за ним и остановилась в восхищении и недоумении.
   Большая просторная комната была отделана в итальянском стиле со вкусом и изяществом европейских мастеров. Она отметила это тотчас же, как увидела светлые шпалеры и волны тончайших тюлевых кружев, прикрывавших большое высокое окно. Последи комнаты стояла кровать с балдахином, затянутая таким же кружевным розовато-кремовым покрывалом в тон цветам отделки комнаты, нежнейшим и тонким, как паутинка. Всю противоположную от входной двери стену занимали встроенные шкафы.
   Князь прошел к ней и одну за другой стал раскрывать двери шкафов. Эвелина в немом изумлении смотрела на открывавшиеся ее взору ряды европейских платьев всех цветов и оттенков, груды разнообразной обуви, начиная от бальных туфлей и кончая женскими сапогами для верховой езды, и аккуратно уложенные в стопки пачки тончайшего шелка нижнего белья. Последний небольшой шкаф был сделан в виде сейфа, наподобие того, что она как-то раз видела в покоях великого магистра. В таких сейфах в замке обычно хранили драгоценности. Словно подтверждая ее предположение, Острожский положил на столик у бюро возле окна небольшую связку маленьких ключиков.
   В зеркале на противоположной стене Эвелина мельком увидела свое ошеломленное лицо.
  -Это комната вашей матери? - наконец сумела прошептать она, опомнившись от изумления.
   Князь сухо рассмеялся.
  -Это ваша комната, Эвелина. Я распорядился отделать ее после того, как вернулся из замка после нашего обручения два года назад. Как раз перед вашей безвременной кончиной.
   Эвелина почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
  -Но как вы могли угадать размер одежды? - пробормотала она первое пришедшее в голову, пытаясь скрыть смущение.
   На губах Острожского промелькнула улыбка.
  -Вы забыли у меня в покоях в Среднем замке ваше разорванное платье, - мягко сказал он. - Помните?
  -В любом случае, - тут же добавил он. - Вам, судя по всему, теперь понадобится время, чтобы разобраться с вашим гардеробом и упаковать то, что вы хотите взять с собой. Так что я, пожалуй, оставлю вас и пойду займусь Ротенбургом. Я намерен взять его с собой в Вильну. Вы полагаете, он достаточно крепок для того, чтобы перенести путешествие?
  -Карл? - на лице Эвелины отразилось сомнение. - Даже не знаю, что вам сказать, князь.
  -Скажите правду, - посоветовал Острожский.
  -Если вас интересует позитивный результат нашего лечения, то барон пришел в себя и его выздоровление продолжается, - сказала Эвелина с некоторым колебанием. - Но Марженка утверждает, что последние дни он сильно подавлен. Последнюю неделю он не желает принимать лекарств вообще.
  -Марженка? - переспросил князь, складывая на груди руки и прислонившись плечом к косяку двери шкафа, возле которого он все еще стоял. - Разве вы не говорили с ним?
  -Нет.
   Эвелина отвернулась от него и бездумно уставилась на завешенное тюлью окно, за которым виднелись пестрые пятна цветущих в саду цветов.
   Острожский удивленно приподнял бровь, помедлил, о чем-то раздумывая, а затем снова спросил с непонятным выражением в казавшемся спокойным голосе:
  -Вы что же, не общались с ним все это время?
  -Нет.
   В голосе Эвелины явно прозвучало раздражение.
   Острожский внимательно смотрел на нее.
  -Мне показалось, вы были с ним друзьями в замке? - наконец, осторожно заметил он.
  -Здесь не замок! - вспыхнула Эвелина, оборачиваясь к нему. - И потом, я не знала, что мне делать, как себя вести. Вы ничего не сказали мне об этом, когда уезжали. Что, если Карл начнет называть меня фройлян Валленрод? Вы же, черт возьми, настояли на этом браке и загнали нас обоих в угол! Отец, не переставая, твердит мне о том, что я должна быть осторожной и, ради вас и себя самой, заботиться о сохранении истории с моим похищением в тайне. А вы бросили меня здесь и уехали! Что мне было делать?
  -Успокойтесь, Эвелина.
   Не меняя позы, князь продолжал смотреть на взволнованную Эвелину, его лицо было спокойно, глаза светились из-под темных ресниц все тем же загадочным непроницаемым светом, он даже улыбался и казался полностью расслабленным, по контрасту с чем Эвелина осознала себя невероятно усталой и измученной.
  -Все прошло. Забудьте замок. Все закончилось и больше не повторится. Не бойтесь Карла, Эвелина, никто и никогда не причинит вам больше вреда. Ведь теперь у вас есть муж и защитник, не правда ли? Если я оставил вас одну в Остроленке на какое-то время, то это значило лишь одно - здесь вы в полной безопасности, и мне показалось, вам нужно было время, чтобы придти в себя и успокоиться.
  -Успокоиться! - с жестом безнадежного отчаянья сказала Эвелина. - Как вы это себе представляете, князь? Я столько раз говорила вам, что я хочу воевать! Я не могу успокоиться до тех пор, пока не залью пожар, который бушует в моей душе, кровью этих проклятых рыцарей или не истеку кровью сама. Я не могу думать о покое, и если я не буду что-то делать, я взорвусь изнутри!
  -Вы преувеличиваете, Эвелина, - спокойно сказал Острожский, дождавшись, пока она остановится.
  -Преувеличиваю?!
   Эвелина стремительно подошла к нему вплотную. Он видел ее наполненные страданием, широко распахнутые светлые льдистые глаза, и на секунду ему показалось, что они снова стоят на продуваемой ветрами стене Форбурга и надменная, холодная красавица из рыцарского замка только что бросила ему в лицо так поразившие его слова: 'Мне все равно, жить или умереть. Вы просто болван, что не понимаете этого!' Острожский вспомнил, что многие итальянские рыцари из отряда Бартоломео Контарини, которых он расспрашивал об Эвелине и которые до недавних пор полагали, что она была юношей-родственником графа Бартоломео, не раз говорили ему о том, как жесток и неистов был мальчишка в бою, как не жалел своей крови во время приграничных стычек, и как часто шел на неоправданный риск, чтобы добиться своего.
  -Вы ошибаетесь, князь! - тихо сказала Эвелина, по-прежнему глядя ему в лицо, и, в то время как взгляд ее стал осмысленным, голос прозвучал зловеще, - Моя душа почернела от горя, вы выбили из меня согласие на этот брак, но это не значит, что я сдалась и не хочу продолжить борьбу!
  -А как же монастырь? - невинно полюбопытствовал Острожский. - Вы же собирались в монастырь, если не ошибаюсь. Там бы вам уж наверняка пришлось бы простить всех своих врагов и покаяться.
  -В монастыре я бы заморила себя постами и строгими обетами до такой степени, что перестала бы соображать, - каким-то безразличным голосом отвечала Эвелина. - Впрочем, могу сразу сказать, что я была неправа. Никогда в жизни я не хотела в монастырь. Никогда!
  -Вот и прекрасно.
   Острожский оторвался от косяка и мягко захлопнул дверцу шкафа.
  -Ваше место при дворе. Ягайло будет просто счастлив познакомиться с вами, ведь он почти пять лет с маниакальным упорством пытался устроить этот брак.
  -Я выражу ему за это свою глубочайшую благодарность! - не удержавшись от того, чтобы не съязвить, Эвелина изящно присела в реверансе.
  -Я уверен, что мне не придется за вас краснеть, - также вежливо отвечал князь. - Ни в Кракове, ни в Вильне. Оба короля большие почитатели женской красоты. В Вильне вы сможете осуществить ваше давнишнее пламенное желание встретиться с героем ваших грез - великим князем Витовтом-Александром. И с родственниками тоже. В Вильне сейчас боярин Верех и обе ваши кузины - Марина и Елена.
   Эвелина вздрогнула, как от удара. Имя Марины в устах князя прозвучало для нее неожиданным оскорблением.
  -Марина Верех! - поспешно и черезчур резко воскликнула она.
   С недоумением, к которому постепенно начало примешиваться беспокойство, Острожский смотрел на побледневшее лицо Эвелины и странное выражение, появившееся на нем, словно непонятную смесь страдания и ужаса, скованную ледяной маской кажущегося безразличия.
  -Марина Верех, - повторил он, внимательно наблюдая за ней, и вполне нейтрально добавил: - Очаровательная девушка, любимица Витовта.
   Эвелина почувствовала, что распирающее ее негодование сейчас выплеснется наружу, и сделала последнюю попытку сдержаться. Заложив руки за спину, она отвернулась к окну и уставилась на раскачивающиеся от ветра ветки тополей.
  -Если вы хотите, мы можем остановиться в доме боярина, - продолжал князь, не сводя с Эвелины испытывающего взгляда темных проницательных глаз.
  -Нет, не хочу, - подчеркнуто спокойно сказала Эвелина, не отрывая взгляда от окна.
  -Вы не любите свою кузину? - не сдавался всегда такой тактичный по отношению к ней князь.
  -Нет! - все с тем же выражением повторила Эвелина.
  -Почему? - снова спросил он.
   Терпение Эвелины истощилось. Уговаривая себя держаться в рамках приличия, она резко обернулась к Острожскому, оказавшемуся у нее за спиной, и ядовито вежливо ответила, глядя прямо в его изумленные глаза:
  -Потому что до меня дошли слухи о ваших амурах с моей очаровательной, так ведь, кажется, вы выразились, кузиной! По-вашему, это недостаточный повод для того, чтобы не желать останавливаться в доме ее отца?
  -Что за чушь! - непроизвольно вырвалось у князя. - Какие там еще амуры?
  -Вам лучше знать, - заметила Эвелина, с нескрываемым удовлетворением наблюдая, как изумление на его лице постепенно сменяется досадой.
   В эту минуту Острожский поймал ее взгляд и моментально взял себя в руки. Его лицо снова стало спокойным, а в голосе появилась чарующая мягкость, когда он медленно спросил:
  -Вы что же, ревнуете меня, Эвелина?
  -Ревную? - кротко переспросила Эвелина, глядя в его темные глаза. - С чего бы это? Вы ведь не любите меня. Наш брак - сделка, благотворительный акт с вашей стороны, дань вашей памяти покойному отцу и королеве, устроившим его, а также королю Владиславу, который, опасаясь недовольства польской шляхты, был вынужден настаивать на исполнении слова, данному от вашего имени моему отцу!
  -Вы сами не верите в то, что говорите! - блеснув глазами, ответил уязвленный ее словами князь.
  -Разве это неправда? Вы женились на панне Ставской, как настаивал король, а не на Марине Верех, этой очаровательной девушке, к которой лежит ваше сердце!
  -Черт бы побрал эту Марину Верех! - не выдержал Острожский. - И чего вы к ней привязались, Эвелина, скажите мне, бога ради?
  -Я? - Эвелина широко раскрыла светлые, полные боли глаза. - Это вы не нашли ничего лучшего, чем блудить не с кем-нибудь, а с Мариной Верех!
  -Блудить?! - возмутился оскорбленный ее словами и тоном князь. - Да вы с ума сошли! Какое право вы имеете оскорблять меня, черт возьми! Вы что, свечу нам держали?!
  -О господи! - Эвелина прижала ледяные ладони к пылающим щекам. - Господи, простите меня ради бога, князь! Я сама не понимаю, что говорю!
   Она покачнулась и чуть не упала от сотрясшей ее тело нервной дрожи. Обеспокоенный Острожский подхватил ее обмякшее тело и уложил на постель прямо поверх тончайшего кружевного покрывала.
  -Я позову вам Марженку, - сказал он, разогнувшись от кровати, глядя на бледное лицо Эвелины с прикрытыми глазами, в то же время тщетно ломая себе голову над тем, что же случилось со сдержанной и холодной красавицей из рыцарского замка, заставившее ее вести себя подобным образом.
   Так ничего и не придумав, он спустился в гостиную и распорядился послать прислугу помочь хозяйке, которой нездоровится.
  
   Было уже за полночь, когда в нижнюю гостиную, где в кресле у пылающего камина расположился с бутылкой вина из погребов Мальборга Острожский, заглянул встревоженный пан Ставский. В зале было темно, ни свечей, никакого другого освещения, кроме пламени камина, потому польский воевода несколько раз покрутил головой, оглядывая залу, прежде чем увидел неподвижно сидевшего в кресле в глубине комнаты Острожского. Вытянув к огню длинные ноги, князь задумчиво смотрел на полыхающий огонь. Его литовского покроя темный камзол небрежно лежал на лавке у стены, князь был в своих излюбленных узких литовских штанах из лосиной кожи и европейской рубашке с кружевами, ворот которой бы расстегнут почти до середины груди.
  -Садитесь, Ставский, - предложил он воеводе, таким образом, обнаруживая свое местонахождение. - Выпьете, раз вам все равно не спится?
   Пан Ставский замялся.
  -Что-то случилось? - все таким же расслабленным тоном спросил Острожский.
  -Возможно, это глупо, князь, - извиняюще улыбнулся воевода, скрывая тревогу. - Но вы знаете, мне что-то неспокойно.
  -Неспокойно? - переспросил князь, думая о постороннем.
  -Марженка позвала меня потому, что не могла найти вас, - продолжал воевода с беспокойством. - Она говорит, что из спальни княгини слышны стоны, крики о помощи, но дверь заперта, и мы не можем туда попасть.
  -Эвелина!
   В мгновение ока молодой князь оказался на ногах, еще больше встревожив воеводу выражением глубокой обеспокоенности, промелькнувшим на его лице. Не успел он и глазом моргнуть, как Острожский уже бежал по коридору.
   Дверь в спальню Эвелины была действительно заперта. Острожский знал, что закрывать за собой дверь стало привычкой, которую она приобрела в замке, где никогда не чувствовала себя в безопасности. Знал и то, что двери и запоры в Остроленке, отстроенной несколько лет назад им самим, были на редкость крепкими. Но в этот момент он думал только о тех стонах, которые раздавались из-за двери. Не сознавая, что делает, князь налег на дверь плечом, но она не поддалась. Воевода беспомощно смотрел на него встревоженными глазами. Крики и стоны Эвелины возобновились.
   Больше не колеблясь, Острожский сильно толкнул дверь плечом, вложив в удар всю мощь своего тела, но крепкие запоры выдержали. С неприятным скрипом дверь вылетела с петель с другой стороны. Не обращая внимания на изумленное оханье дворни, князь вошел в спальню Эвелины и знаком остановил всех желающих последовать за ним.
   В тот миг слабый стон вновь слетел с уст Эвелины. Острожский прошел к стоявшей в глубине комнаты кровати с пологом и остановился возле нее, не зная, что предпринять. Эвелина металась между скомканных простынь и одеял, полунагая, со спутавшимися волосами, прикрывавшими ей лицо. Глаза ее были закрыты.
   Острожский присел на кровать и, приподняв за плечи ее тело, легонько встряхнул Эвелину, чтобы разбудить ее и остановить поток стонов и криков, которые она издавала во время ночного кошмара.
  -Холодно, как холодно! - пробормотала Эвелина, не открывая глаз.
   Ее голова беспомощно мотнулась из стороны в сторону, когда князь тормошил ее, но она не проснулась.
  -Проснитесь, Эвелина, - негромко, но властно сказал Острожский. - Это всего лишь плохой сон!
   Эвелина открыла глаза и в ужасе уставилась ему в лицо бессмысленным взором.
  -Не делай этого, Марина! - отчетливо сказала она, и в тот же миг ее голос упал до шепота. - Я ведь твоя сестра... не делай этого со мной... это так больно и несправедливо... Они будут меня бить! - она схватилась за руку Острожского и прижалась к нему, шепча лихорадочно, словно в бреду: - Они будут меня мучить... так больно, Марина... не делай этого со мной...
   Обескураженный поначалу Острожский, пришел в себя, поняв, что Эвелине приснился кошмар из ее жизни в замке. С трудом оторвав пальцы Эвелины от своего предплечья, он уложил ее в постель, прикрыл одеялом, плотно закутав в него, обхватив ее за плечи.
  -Марженка! - громко произнес он в сторону двери, где столпилась обеспокоенная прислуга и застыл бледный, неподвижный, в ужасе слушавший бред дочери воевода Ставский. - Несите воды, лед и чистые тряпки! У княгини сильный жар.
   Воевода Ставский услышал, как вздох облегчения прошел по рядам людей. Забегала, торопясь выполнять понятные распоряжения князя, дворня. Немного подумав, воевода, на которого никто уже не обращал внимания, вошел в спальню Эвелины и остановился невдалеке от кровати, за спиной князя.
   После нескольких минут покоя, Эвелина снова заметалась в бреду. Ее лоб вспотел, бледное лицо стало красным, бисеринки пота усеивали его. Длинные светлые волосы, взъерошенные, мокрые, прилипли к щекам и полуобнаженной груди. Князь осторожно убрал их со лба и щек, вытер лицо Эвелины чистой тканью, поданной Марженкой.
  -Он здесь! - Эвелина рывком села на постели, заставив воеводу вздрогнуть от неожиданности. - Что мне делать? - она пошарила руками вокруг себя, словно ища чего-то. - Где мой кувшин? Я спрятала его здесь... Как холодно! ... О, вот и черепок... теперь вены, где же они, эти вены? ... больно, так больно, но лучше умереть... Как холодно! Вода такая холодная...
   С неиссякаемым терпением князь снова уложил ее в постель, завернул в одеяло, положил на лоб чистые тряпки, смоченные в воде с уксусом, поверх которых Марженка приладила кусок льда. Эвелина на минуту замерла, с закрытыми глазами, а потом вздрогнула и закричала, открыв мутные от высокой температуры глаза:
  -Не-ет!
   Князь силой уложил ее в постель. Молчаливая Марженка сменила повязку. Укутав Эвелину в одеяло, Острожский прилег вместе с ней на кровать, сжимая ее в своих объятьях. Эвелина положила голову ему на плечо и, наконец, уснула. Безмолвно сидевший в кресле в глубине комнаты воевода решил задержаться подольше. Марженка тихонько расположилась на лавке у стены. Воевода уже начал клевать носом, как ясный голос Эвелины заставил его очнуться. Теперь она говорила по-немецки.
  -Это больше не сойдет вам с рук, Валленрод! Хотя бы еще один синяк на моем теле и я пожалуюсь леди Рейвон ... я пойду к герцогу Конраду и расскажу ему все... А если вы снова запрете меня, леди Джейн не успокоиться до тех пор, пока не увидит, что со мной все в порядке... Она будет говорить с герцогом обо мне ... и вам не поздоровится! Конрад - хороший человек, он не так жесток к женщинам и детям, как вы... Скоро в замке будет польский посол!
  -Джейн! - внезапным сильным движением Эвелина вырвалась из рук не ожидавшего от нее подобного движения князя и порывисто села в постели, сбросив со лба повязку. - Джейн, польский посол в замке! Я вижу его... Боже мой, это ... мой польский жених?! Это конец, я погибла, никто и никогда не сможет помочь мне, я сгнию в этом проклятом замке! Только не он! Я чувствовала, что знаю его, когда он предлагал мне эту чертову вишню... сочную, темную польскую вишню... Я никогда не смогу выйти за него замуж!.. Никогда! Проклятые крыжаки!..
   Острожский мельком взглянул на несчастное лицо вскочившего на ноги воеводы, потом снова терпеливо закутал сопротивлявшуюся Эвелину в одеяло, посадил к себе на колени, плотно прижав к своей груди, уложил ее голову на свое плечо. На какую-то минуту Эвелина успокоилась, открыла глаза, посмотрела на него и ясным голосом сказала:
  -А, господин посол?.. Вы спасли Бартоломео! Да благословит вас Господь...
   Она на секунду прикрыла глаза, а когда открыла их вновь, они снова стали тусклыми и невидящими:
  -Джейн, он убил его! - взволнованно заговорила она. - Он убил Валленрода!.. Господи, благослови его, все жертвы были не зря!.. Мне плохо... позовите священника...
   При этих словах, произнесенных полушепотом, воевода Ставский вздрогнул и перекрестился. Марженка укоризненно посмотрела на него и молча сменила повязку на лбу Эвелины. Немного полежав с закрытыми глазами, Эвелина начала плакать и вырываться из рук Острожского:
  -Пусти меня, Бартоломео!.. Я хочу вернуться в Литву!.. Я хочу драться!.. Я буду драться!.. Кровь, кругом кровь... Это не моя кровь?!.. Так холодно в подземелье... вода такая холодная... а кровь горячая... течет и течет... я и не знала, что у меня так много крови!..
   Закончив на полувздохе, Эвелина обмякла в руках Острожского. Глаза ее закатились, голова бессильно упала на плечо князя, и она, наконец, расслабилась, бледная, неподвижная, внезапно так похолодевшая, что князь забеспокоился.
  -Марженка! - отрывисто бросил он, не отводя взора от бледного лица жены. - Сходи за Айваром, он в Остроленке!
  -Воля ваша, князь, - сказала Марженка, доброжелательно улыбаясь и переводя взгляд с бездыханного тела Эвелины на обеспокоенное лицо Острожского. - Только ненадобен он теперь. Кризис у княгини уже прошел. Посмотрите, и дышит ровно, и жар спал совсем. Напою ее отваром и пусть спит. И вы спать идите, - добавила она, увидев, что князь, не веря ее словам, склонился над Эвелиной, прислушиваясь к ее тихому дыханию, а затем бегло коснулся губами ее лба, проверяя, действительно ли спал жар.
  -Она права, - через минуту сказал Острожский, обернувшись к воеводе Ставскому. - Похоже, самое худшее позади.
   Воевода кивнул и перекрестился.
   Он уже собрался уходить, когда Эвелина вновь пошевелилась и открыла глаза, которые уже не были подернуты пленой жара и беспамятства, и взгляд ее упал на склонившегося над ее постелью Острожского. Вид взъерошенного и немного помятого в схватке с ней полураздетого князя, опирающегося коленом о постель, пальцы которого отводили с ее лица влажные, спутанные волосы, навел ее на определенные мысли:
  -Вы? - удивленно спросила она, садясь на постели и чуть не сшибая с места Острожского. - Какого черта вы делаете в моей спальне?
  -Успокойтесь, дорогая, - подчеркнуто вежливо сказал князь. - Вам приснился кошмар, и вы перебудили криками весь замок. В добавление ко всему, вы заперли дверь, и мне пришлось ее вышибить. Завтра утром ее поставят на место.
  -О Господи! - Эвелина провела рукой по влажному лбу, огляделась по сторонам, увидела встревоженное лицо отца, улыбающуюся ей Марженку и снова перевела взор на лицо мужа. - Простите, ради бога, князь!
   Потом еще раз посмотрела на сорванную с петель дверь и упавшим голосом спросила, обращаясь к Марженке:
  -Я, что же, так сильно кричала, что князю пришлось вышибать дверь?!
  -Его светлость сильно беспокоится о вас, - скрывая улыбку, отвечала девушка.
  -Слава богу, все утряслось! - заметил воевода Ставский.
   Он подошел к постели дочери, поцеловал ее в лоб, перекрестил и, пожелав ей доброй ночи, вышел из спальни. Следуя его примеру, Острожский с отстраненной любезностью также сказал несколько вежливых, ничего не значащих фраз и пошел к двери.
  -Постойте, князь! - окликнула его Эвелина.
   Нахмурившись при виде уходящего Острожского, Марженка посветлела лицом.
  -Буду ли я еще нужна вам, ваша светлость? - скороговоркой проговорила она, выразительно посмотрев на Эвелину.
   Хорошо уловив многозначительность ее тона, Острожский коротко усмехнулся и снова прошел в глубину спальни, давая Эвелине возможность отпустить прислугу. Когда Марженка ушла, он приблизился к кровати, на которой по-прежнему сидела Эвелина, и, глядя на нее с непроницаемым выражением темных глаз, скупо спросил:
  -Чем могу быть полезен, Эвелина? Приличия в глазах прислуги мы уже соблюли. Отрадно видеть, как трогательно вы заботитесь о поддержании моего имиджа в глазах моих людей.
   Эвелина, с озабоченным выражением на ее бледном, оттого казавшемся Острожскому еще более красивом и изысканном лице, мягко сказала:
  -Я знаю, что вы беспокоились обо мне, князь, когда ломали дверь. Но я боюсь спать с открытой дверью, вы знаете это. Почему бы вам не провести ночь здесь, со мной? Я уверена, что в вашем присутствии я смогу, наконец, уснуть без кошмаров.
  -Вы хотите, чтобы мне постелили на полу? - помолчав, спросил удивленный ее словами Острожский.
   По лицу Эвелины скользнула тень улыбки.
  -Ну что вы, князь! Зачем же так радикально, - склонив голову набок, сказала она без всяких эмоций. - Просто ложитесь рядом со мной. Я чувствую себя с вами в полной безопасности, и я знаю, что вы никогда не нарушите своего слова.
   Острожский на секунду, словно от яркого света, прикрыл глаза. Ее намек был настолько откровенным, что ему захотелось кричать от невыносимой душевной боли, которую причиняла и продолжает причинять ему эта любовь. Держать в своих руках, чувствовать тепло ее совершенного, гибкого, столь пленительно желанного тела, и не иметь возможности получить ее! Поддержка и участие, это все, что она когда-либо от него хотела. Впрочем, он сам согласился и признал это. По крайней мере, она была с ним.
  -Хорошо, - коротко сказал он.
   Укладываясь рядом с ней в постель, он заметил, что Марженка успела перестелить ее. Эвелина доверчиво придвинулась к нему, положила светловолосую голову ему на плечо, закрыла глаза, пробормотала пожелание спокойной ночи и мгновенно уснула. Уже в полусне, устраиваясь поудобнее, она положила ладонь ему на грудь и глубоко вздохнула. Князь также прикрыл глаза и с циничной усмешкой подумал, как кстати оказались те несколько бутылок бургундского, которые он успел выпить в гостиной перед приходом Ставского. Но судя по тому, как среагировало его тело на близость Эвелины, он явно выпил недостаточно. Осознав, что не сможет уснуть, он приготовился к бессонной ночи, но, неожиданно для себя, задремал.
  
   Воевода Ставский дожидался Марженку в коридоре.
  -И часто у ее светлости такие кошмары? - спросил он девушку, наморщив лоб.
  -Почти каждую ночь, пан воевода, - просто ответила Марженка, честно глядя ему в глаза. - По правде сказать, мы очень рады, что его светлость вернулись, а то мы уже не знали, что делать. Бедняжка спать не может ночами, до слез ее жалко. Я уже и травами ее поила, все равно пользы от них мало, да и вредно это, все время дурманить ее травой. Теперь, слава богу, его светлость за ней присмотрит, и ей, и нам спокойнее будет...
   Воевода только молча покачал седеющей головой.
   Острожского разбудил легкий стон Эвелины. Ее ладонь, лежавшая унего на груди, снова стала горячей. Приподнявшись на локте, князь склонился к ее лицу с закрытыми глазами и коснулся губами лба, чтобы проверить, есть ли у нее жар. Лоб был сухой и горячий. Она снова застонала и открыла глаза.
  -Все в порядке, - прошептала она, увидев его обеспокоенный взгляд. - Просто мне снова холодно. Простите, ради бога, князь. Идите к себе и попытайтесь заснуть. Я вела себя как ребенок, когда просила вас остаться со мной. Вам надо отдохнуть.
  -У вас снова жар, - заметил Острожский, теперь уже в открытую касаясь губами ее лба. - Хотите, чтобы я позвал Марженку с полотенцами и льдом?
  -Мне холодно, - повторила Эвелина.
   Князь с удивлением и беспокойством заметил, как за считанные минуты ее тело внезапно похолодело, в то время как голова продолжала гореть от жара. Он осторожно, чтобы не напугать, привлек Эвелину к себе, обхватил ее руками и прижал к своей груди, стремясь согреть стройное, гибкое и такое холодное тело.
  -Господи, как хорошо! - пробормотала Эвелина, в свою очередь, обхватывая его за торс и стараясь прижаться к нему как можно плотнее.
   Он сильного горячего мужского тела шел устойчивый жар, который обволакивал ее словно ватное одеяло. Только сейчас она обнаружила, что он лег в постель одетым. Его рубашка, с каскадом валансьенских кружев на груди и у ворота, мешала ей, отнимала у нее тепло. Острожский вздрогнул от неожиданности, когда она тихо попросила, в то время как зубы ее стукнули друг дружку от заставлявшего ее содрогаться холода, шедшего изнутри:
  -Снимите рубашку, князь. Пожалуйста! Она крадет ваше тепло.
  -Я закутаю вас в одеяла, - сказал он, отстраняясь, боясь потерять над собой контроль от ее прикосновений к его обнаженному телу.
   Эвелина покорно закрыла глаза.
  -Хорошо. Только сделайте что-нибудь. Мне холодно.
   В течение следующего получаса, воспользовавшись помощью Марженки, сильно обеспокоенный состоянием Эвелины, Острожский навалил на нее целую кучу пуховых и ватных одеял. Задыхаясь от недостатка воздуха, бледная Эвелина, не открывая глаз, повторяла, что все в порядке, но тело ее продолжало оставаться холодным, как лед. Острожскому даже стало казаться, что она еще больше похолодела, а судорожная дрожь, время от времени сотрясавшая ее тело, заставляла его сердце сжиматься от беспокойства.
   Марженка тоже хмурилась и кусала губы.
  -Я схожу в Остроленку за Айваром, - наконец, пробормотала она.
  -Ночь на дворе, - возразил князь, не отрывая глаз от Эвелины.
  -Если мы не сможем согреть ее, она умрет, - прошептала девушка с несчастным видом, избегая смотреть на Острожского. - Я должна была послать за Айваром, когда вы велели мне..
  -Разбуди Гунара! - перебил ее Острожский. - Пусть скачет в Остроленку за Айваром. И позови свою мать.
  -Мать тоже в Остроленке, - едва слышным голосом созналась Марженка, чуть не плача.
  -Делай, что я сказал.
   Князь снова обернулся к Эвелине, сразу же словно забыв о ее присутствии. В камине ярко пылали дрова, в комнате было тепло и сухо. После ухода Марженки Острожский в волнении заходил по ковру у потрескивающего от жара пылавших в нем дров камина, раздумывая, хватит ли у него выдержки сделать то, что он считал единственным шансом спасти Эвелину, а затем решительно шагнул к постели. Откинув с нее одеяла, Острожский случайно коснулся ее руки и поразился, какой холодной она была. Больше не колеблясь, он освободил ее от длинной льняной ночной рубашки, обнажив прекрасное, совершенное в своей наготе тело, о котором он так долго мечтал. Затем быстро и бесшумно разделся сам, лег в постель, накинул на себя одеяла и прижал к себе холодное безвольное податливое тело Эвелины, обхватив его руками и ногами, стремясь отдать ему все свое тепло. Голова Эвелины, с рассыпавшимися по подушке золотистыми волосами, лежала у него на плече.
   Прошло полчаса, час. Легкое дыхание Эвелины стало более ощутимым. Острожский боялся пошевелиться, остро чувствуя прикосновение ее груди к своей груди, длинных стройных ног, переплетенных с его ногами, и опасную близость того мягкого шелковистого холмика, куда безошибочно стремилось его естество. 'Господи всемогущий! - безмолвно молился сквозь стиснутые зубы он, - дай мне сил сдержаться. Дай мне сил!'
   Тело Эвелины постепенно становилось все более живым и теплым, мягким и податливым. Ее приоткрытые во сне губы касались его шеи, и ощущение ее дыхания на своей щеке заставляло его буквально содрогаться от усилий удержать просыпающееся желание. 'Я не могу с ней так поступить, - твердил про себя он. - Я не могу, как последний влюбленный идиот, взять ее сейчас, против ее воли, больную и сонную!'. Он повернулся, чтобы сменить положение, и в тот же миг гибкое мягкое тело Эвелины бессознательно прижалось к нему, не желая расставаться с его теплом. Тонкие руки обхватили его шею, шелковистые бедра прильнули к его чреслам. Длинные ноги оплелись вокруг его бедер, стремясь получить его тепло, и в тот самый момент инстинктивно и стремительно, помимо своей воли, его возбужденное естество беспрепятственно вошло в жаркие глубины ее тела. Короткая судорога прошла по телу Эвелины, ее тело выгнулось ему навстречу, ее грудь при прикосновении с его грудью затвердела, она непроизвольно слегка потерлась сосками о его грудь, а ее бедра сделали несколько сокращающихся движений.
   Последнее, что сознательно почувствовал князь, было ощущение того, что в нем словно взорвался огненный шар. Больше не помышляя о сдержанности, он приник в поцелуе к ее губам, в то время как тело его начало, вне зависимости от его воли, содрогаться в вечном, как жизнь, танце всесокрушающего желания. Безмолвная, с закрытыми глазами, словно погруженная в некое подобие глубокого сна, Эвелина отвечала на его поцелуи, ее тело стало горячим, но, вопреки опасениям Острожского, осталось податливым и мягким, страсть, словно отданное им ей тепло, охватила и ее, она дрожала и извивалась в его объятиях, с готовностью отдаваясь ему, что окончательно лишило его рассудка. Он уже не мог сдерживать себя и с ее именем на устах выплеснул в ее лоно свое семя, которое продолжало изливаться горячим потоком все время, пока он парил в небесах удовлетворенного желания, оттого, что ответный взрыв жарким эхом разлился в глубинах мягкого, податливого, прильнувшего к нему в пароксизме страсти тела молодой женщины.
  
   Рано утром, уже одетый, он стоял у камина в комнате Эвелины, в то время как она спала тихим и глубоким сном, смотрел на ее бледное, спокойное, прекрасное лицо и с легкой опаской ждал ее пробуждения. Вспомнит ли она то, что произошло прошлой ночью? Он обещал ей, он дал ей слово, что не коснется ее против ее воли. Значило ли все происшедшее прошлой ночью, что он нарушил свое слово? Он мог поклясться спасением своей души, что тогда она хотела его так же сильно, как и он хотел ее. Его смутное подозрение, что причины холодности Эвелины в постели таились в тайных глубинах ее души, а не тела, полностью подтвердились. Он знал, что перед ним лежал долгий тернистый путь завоевания ее доверия, прежде чем он сможет получить ее любовь, но, сейчас, после прошедшей ночи, он был полон уверенности, что сможет пройти его, не торопясь, от начала до конца, чтобы победить мрачных демонов ночи в душе Эвелины, поселившихся там по вине комтура Валленрода.
   Он стоял и ждал ее пробуждения, желая увидеть выражение ее глаз, когда она только проснется и будет не в силах сразу накинуть на себя маску холодного безразличия, скрывающую ее истинные чувства, которую она с таким искусством научилась носить в Мальборге.
   Однако, ему было не суждено дождаться пробуждения Эвелины. В дверь коротко стукнули. Князь, понизив голос, ответил, приглашая Марженку войти. Ее взгляд быстро скользнул по измятой постели и лицу Эвелины, спавшей крепким сном.
  -Ее светлость чувствует себя лучше? - тактично спросила она, опуская глаза.
  -Бьюсь об заклад, что твоя мать просто умирает от любопытства, стоя за дверью, - со вздохом сказал Острожский. - Почему она не появилась здесь прошлой ночью? И где Айвар?
  -Когда они прибыли в замок, вы уже спали, - проговорила Марженка, старательно отворачивая в сторону лицо. - Мама не разрешила Айвару вас будить.
   Она снова с любопытством посмотрела на безмятежно спавшую Эвелину.
  -Да, ее светлость чувствует себя лучше, - проследив за направлением ее взгляда, сказал Острожский.
  -Мы все ужасно рады, что вы, наконец, женились, ваша светлость! - поднимая на князя веселые, лукавые глаза, живо сказала бойкая девушка. - К тому же наша новая хозяйка такая красавица! Почему она так плохо спит, ваша светлость?
  -Ты немедленно закроешь рот и перестанешь задавать свои несносные вопросы! - прежде чем Острожский успел ответить, сказала, входя в комнату, полная, румяная немолодая женщина с круглым, лучащимся добродушием лицом.
  -Рад тебя видеть, Адель! - усмехнувшись, сказал князь, когда бессменная экономка замка, возглавлявшая хозяйство Остроленки еще со времен его матери, подойдя к нему, по-свойски обняла его большими мягкими руками.
  -Что-то вы похудели, мой дорогой князь, - заметила Адель, разжимая объятья. - По молодой жене скучали, надо полагать? И когда же вы осядете в замке, как сделали это все остальные ваши ровесники?
  -Ты должна бога благодарить, что я женился, - серьезно сказал Острожский.
   Аделина всплеснула руками.
  -Так разве я не заказала благодарственную воскресную обедню на полгода вперед! - вскричала она. - А ты чего ухмыляешься? - повысила голос она, взглянув на Марженку.
   Подчиняясь строгому взору матери, Марженка выбежала из комнаты.
  -Совсем забыла, князь, - сказала Аделина, со снисходительным ободрением матери оглядывая небрежность в одежде молодого человека, - Там, внизу, вас дожидается очередной курьер из Вильны. Еще один, из Кракова, прибыл четверть часа тому назад и сейчас на кухне. Думаю, что перед тем, как спуститься к ним, вы зайдете наверх и приведете себя в порядок. Вся Польша в курсе, что вы недавно женились, но это не дает вам права нарушать приличия, принимая королевских послов полуодетым.
   Острожский только покачал головой, расслышав сдержанную ласку в ее ворчливом тоне.
  -Я позабочусь об ее светлости, - добавила она, предупреждая возражение князя. - Человек от Витовта сказал, что дело срочное.
  -У Витовта все дела срочные! - пробормотал Острожский, тем не менее, делая шаг по направлению к двери. - Когда Эвелина проснется, помоги ей собраться. Завтра утром она поедет со мной в Вильну. Пусть возьмет с собой ту прислугу, которую она сама выберет.
  -Ну и слава богу! - выдохнула Аделина с облегчением. - А то на девочку смотреть больно было, как она бродила по замку без тебя как тень.
  -Ты хочешь сказать, она по мне скучала? - удивился Острожкий.
  -А ты как думал, бессердечное ты созданье! - возопила Адель, покраснев от возмущения. - Я только понять не могу, кого ты хотел обмануть, когда заявил нам всем, что панна Ставская прожила эти годы на Руси!
  -Ты что же, сомневаешься в моей честности? - изогнув бровь, спросил Острожский, останавливаясь на пороге и резко обернувшись к женщине.
  -В кошмарах ее светлости всегда присутствует замок Мальборг! - обвиняющим тоном сказала Адель. - И, я уверена, она хорошо знает пана крестоносца, которого вы привезли с собой. После того, как он пришел в сознание, она его больше не навещала. Особенно после того, как он назвал ее фройлян Валленрод!
  -Гунар! - сказал Острожский, гневно нахмурившись, складывая руки на груди. - Это его работа! Что, ради всего святого, он тебе наплел?
  -Правду! - подбоченилась Аделина, с вызовом глядя в лицо молодого хозяина. - Твоя мать может гордиться тобой, мой мальчик! Ты сдержал слово, данное покойному отцу и королеве Ядвиге, и не бросил девочку в беде.
  -У тебя несколько странное понимание порядочности, - обескуражено сказал Острожский.
  -Ты что же, князь, так озабочен тем, что не был у нее первым? - округлив глаза, с издевкой спросила Адель. - Из-за этого весь сыр-бор и такая таинственность?
  -А что, в таких случаях бьют в колокола? - язвительно откликнулся князь.
  -Так ты в нее влюбился?! - с каким-то радостным удивлением спросила Аделина, всплеснув руками. - Ты, в самом деле, так в нее влюбился, что провел полночи, качая ее на руках, прежде чем взять то, что принадлежит тебе по праву?!
   Острожский сперва было нахмурился, а потом махнул рукой и, не вдаваясь в дальнейшие пререкания с улыбающейся во весь щербатый рот экономкой, взялся за ручку двери.
  -Лучше бы тебе, Адель, заняться своими прямыми обязанностями, - прежде чем покинуть комнату, с усмешкой сказал он, отвечая на ее ехидный взгляд. - Потому что я голоден, как волк, и если после того, как я закончу с курьером великого князь, я не получу завтрак, ты даже представить себе не можешь, что я с тобой сделаю!
   Аделина запрокинула голову и от души расхохоталась.
  
  
  
  

Глава 31.

  
  Остроленка,
  Королевство Верхняя Мазовия, Польша, весна 1410 г.
  
   Во второй половине дня, после того, как оба курьера разъехались, один - в Вильну, другой - в Краков, отдохнувший Острожский, не потрудившись переодеться после разговора с ними, позвякивая шпорами, вошел в залу в левом крыле замка, где были отведены покои раненому барону фон Ротенбургу.
   Карл не подозревал, что перед этим посещением князь имел длительный и подробный разговор о его состоянии с Марженкой, обстоятельно рассказавшей князю все, что она видела и подозревала в отношении его выздоровления.
   Карл был неимоверно рад его видеть. Полчаса Острожский просидел у его постели, расспрашивая барона о пустяках, прежде чем небрежно заметил:
  -На вас жалуются, барон. Лекарств не пьете. Вставать не хотите. Умирать собрались?
  -Имейте совесть, князь! - слабо возмутился Карл Ротенбург. - У меня почти сломана спина...
  -Почти не считается, - отрезал Острожский. - По моим сведениям, спина у вас цела, а шрамы на лице никак не влияют на умение ходить.
  -Так что собирайтесь, мы идем гулять, - сделал неожиданное заявление он.
   Карл поперхнулся.
  -Гулять?!
   Острожский, приподняв брови, смерил его удивленным взглядом.
  -Чего это вы так разволновались? Всего лишь пройдемся по свежему воздуху, это вам не повредит. Заодно проветритесь.
  -Может быть, совершим верховую прогулку? - ядовито осведомился Ротенбург.
  -Прекрасно! Я вижу, к вам вернулось чувство юмора, - тут же отозвался Острожский. - Однако, боюсь, что верховые прогулки, в том числе охоту на лису, которую вы так полюбили во время вашего прошлого пребывания в Остроленке, пока придется отложить. Сегодня мы просто прогуляемся в саду. Посмотрим на розы Эльжбеты. Надеюсь, вы не возражаете? Тогда давайте мне руку и вставайте. Да пошевеливайтесь, не то на ваши стоны сбежится весь дом, в том числе и моя жена, и вы лишитесь этой увлекательной прогулки.
   Барон, покачиваясь, стоял посреди залитой солнцем спальни и, боясь сдвинуться с места, чтобы не упасть, не верил, что стоит на своих собственных ногах. Колени его подгибались, ослабшие за несколько месяцев без движения ноги дрожали, но, тем не менее, превозмогая боль в позвоночнике, он стоял и, помимо воли, губы его растягивались в довольной улыбке.
   Окинув его внимательным взглядом, Острожский оценил крепость его мускулов и, подумав, прошел к двери. Уже от порога он обернулся и, с наигранным удивлением, сказал:
  -Как, вы все еще на том же самом месте? Долго мне еще прикажете ждать?
  -Мне и здесь неплохо, - осторожно отвечал барон, стремясь сохранить равновесие.
  -Здешние дамы слишком благоволят к вам, - сообщил ему Острожский, открывая дверь. - Сюда бы мою очаровательную маленькую литовскую кузину! Вы бы сейчас уже вокруг замка бегали.
  -С какой это стати? - проворчал Карл, ковыляя к двери.
  -Искали бы языческие капища или чем вы там еще занимались?
  -Какие там капища! - простонал Ротенбург, цепляясь за косяк. - Вы, чудовище, подайте хоть руку!
  -И не подумаю, - Острожский шагнул в коридор, тем не менее, придерживая дверь открытой для барона. - Вы выглядите таким унылым, что всякому ясно, небольшое количество физических упражнений вам не повредит.
  -Вы что же, подались в целители, Острожский? - пробормотал Карл, из последних сил вываливаясь в коридор. - Сейчас упаду!
  -Упадете - сделаю костыли!
  -Изверг! - с чувством провозгласил барон. - Иезус Крайст, да здесь еще никак ступеньки!
  -А что же вы ожидали? - удивился Острожский. - Это лестница. Ну да ладно, вы меня убедили. С лестницей я вам, так и быть, помогу.
   Он крепко обхватил за плечи и талию ослабшее и заметно полегчавшее за время болезни тело барона, и, подбадривая его ехидными замечаниями, осторожно и медленно свел его с лестницы.
  -Ну, вот и все, - заметил он, заботливо прислоняя тяжело дышащего Карла фон Ротенбурга к стене. - Дальше вы вполне справитесь сами.
   Он отстегнул свой плащ, накинул его на плечи Ротенбурга и, несмотря на возражения со стороны барона, со смехом нахлобучил ему на лоб шляпу.
  -Красавец! - удовлетворенно сказал он, отступая в сторону, чтобы полюбоваться плодами своих усилий. - Почти такой же замечательный, как и до поезки в замок.
  -Теперь обопритесь на мою руку, барон, и выйдем на воздух. И не вздумайте жаловаться! - сказал он, проследив за направлением взгляда Карла.
   В саду подрезала розы показавшаяся барону чем-то неуловимо знакомой свеловолосая девушка в бледно-голубом платье.
   Снова обхватив Карла за плечи, Острожский ногой распахнул входную дверь и, подлаживаясь под неверные шаги крестоносца, вывел его во двор. Очутившись впервые за время своей болезни на свежем воздухе, барон с наслаждением вдохнул ароматы теплого весеннего утра. Сердце пронзительно и сладко заныло от ощущения на лице теплого дуновения ветерка, ноздри защекотал запах свежесрезанной сочной молодой травы, а в глазах зарябило от пестроты цветущих в саду кустов сирени и азалии.
   Ощущая надежную руку Острожского, Карл шел все дальше и дальше, к казавшейся ему маяком скамье в дальнем углу сада, у баллюстрады, с которой, как он помнил с прошлого посещения Остроленки, открывался потрясающий вид на долину у реки, запавший ему в память во время прошлогоднего посещения замка. Когда князь подвел его к долгожданной скамье, барон без сил рухнул на траву у ее подножия, зарылся лицом в душистые стебли и никак не мог надышаться запахами земли.
   Острожский уселся рядом с ним, одной рукой облокотившись на траву, а другой - опершись на согнутую в колене ногу. Некоторое время оба бездумно слушали жужжание пчел, шелест деревьев, неумолкающее пение птиц, пока Ротенбург, перекатившись на спину, не устремил глаза в безоблачное голубое небо, покусывая зубами сорванную травинку.
  -Скажите, князь, - нескоро, с запинкой промолвил он. - Скажите мне, только честно, зачем вы вытащили меня из Ольштына? Что вы от этого поимели?
   Острожский пожал плечами.
  -Разве нельзя помогать людям безвозмездно, Карл? Мы же, кажется, были с вами друзьями?
  -Не делайте из меня дурака! - вспылил Карл. - Спасая меня, вы рисковали своей жизнью! Зачем это вам было нужно?
  -А вы полагаете, барон, что спасают лишь ради личной выгоды? - вежливо и ядовито спросил Острожский.
   Карл взглянул в темные искристые глаза польского князя и неожиданно увидел в них наряду с обычной насмешкой нечто большее, выражение некой теплоты и участия.
  -Все равно, я не понимаю!
  -Ну, хорошо, - устало, и как ему показалось, с некоторым сожалением, промолвил Острожский. - Если вам так трудно понять иные мотивы, скажем таким образом. Помните Волковыйск? Вы дали мне возможность убедиться в вашей порядочности и благородстве.
  -Так голубь все-таки долетел до Эльжбеты! - вскричал изумленный Ротенбург.
  -А вы сомневались?
   Барон некоторое время размышлял.
  -И это все? - недоверчиво спросил он немного погодя.
  -Мне было достаточно, - отвечал Острожский. - Если же учесть, что мы почти родственники...
   Карл Ротенбург сглотнул ставший в горле ком и вмиг осипшим от волнения голосом повторил всед за ним, как эхо:
  -Родственники?
  -Я сказал, почти родственники, - поправил его Острожский.
   От глаз Ротенбурга не укрылось, с каким странным выражением взглянул на него князь. Этот взгляд пробудил внем внезапную уверенность в том, что сейчас, в этот миг, все загадки и тайны, окружавшие его в течение долгого времени, должны, наконец, разрешиться, и разрешить их может только один человек - тот, что находится сейчас перед ним.
   Потому он нахмурился и твердо сказал:
  -Давайте начистоту, князь! Я устал от недомолвок еще в замке.
  -Хорошо, Карл.
  -Этот крест, что у вас на шее, - Острожский указал глазами на тесьму видневшегося из-под ворота нижней сорочки Ротенбурга маленького нательного креста. - Это ваш крест?
  -Мой, - удивленно отвечал барон.
  -Вы в этом уверены?
  -Что за шутки! - возмутился Ротенбург, оскорбленный, что его подозревают в нечестности.
  -Ответьте, Карл, это очень важно, - серьезно попросил Острожский.
   Молодой крестоносец взглянул ему в лицо. Князь не шутил. Он был бледен, спокоен, темные глаза искрились, или, вероятно, ему так казалось из-за яркого солнечного света, заливавшего лужайку у баллюстрады.
  -Насколько я себя помню, - подумав, не очень уверенно сказал он, - этот крест был на мне всегда. А что, есть надежда, что я подкинутый крестоносцам принц?
  -Что-то в этом роде, - невозмутимо откликнулся Острожский. - Итак?
  -Это мой крест. Если вас интересуют подробности относительно моих родителей-королей, то могу вас порадовать. Законных родителей не имею, по слухам, оба погибли сразу после моего рождения, дядя - Куно фон Лихтенштейн. В детстве пережил одно очень любопытное происшествие. Помню мужчину с темными усами и длинными, до плеч, волосами, каких-то погуголых людей, не то с кольем, не то с дубьем. И мне почему-то кажется, что у меня был брат.
  -Любопытно, - скупо уронил Острожский.
  -Это еще не все, - продолжал, увлеченный собственными яркими воспоминаниями детства барон Ротенбург. - Может быть, вы сможете пролить свет на белые пятна моей биографии? Помню лесную дорогу, зима, снег, голые ветки торчат во все стороны, я сижу в теплом возке. потом скрип, не то стон, лязг оружия, меня вытаскивают из возка. Красивый мужчина, но не немец, с ним еще один - по виду похож на поляка или литвина и мальчик, примерно моих лет.
  -Ваш брат? - быстро спросил Острожский.
  -Нет, другой. И все. Больше ничего не помню. Хотя, постойте, как же не помню! Этот крест, что на мне, одел мне на шею тот самый мужчина в лесу!
  -Я богаче вас, - улыбаясь, сказал Острожский, глаза которого утратили настороженное, выжидающее выражение. - Я помню все гораздо лучше. Хотя мы с вами ровесники.
  -Что это значит, князь? - подозрительно глядя на него, осведомился Ротенбург.
   Острожский расстегнул ворот камзола, быстрым движением поддел и вытащил на поверхность тесьму собственного креста.
  -Смотрите!
   Недоверчиво нахмурив брови, барон взял в руки крест. Взглянул на него, охнул и тут же, не веря своим глазам, для сравнения положил на ладонь крест князя рядом со своим собственным. Кресты были одинаковы. Вплоть до того, что одной и той же была крепкая серебристого цвета тесьма, на которой они висели.
   Ротенбург вопросительно смотрел на Острожского.
  -Что это значит, князь? - наконец хрипло спросил он. - Объяснитесь же, черт возьми! Кто вы? Мой брат?!
   Князь отрицательно покачал головой.
  -Я тот мальчик в лесу.
  -Что-о?!
  -Не кричите, Карл, - кротко заметил Острожский. - А то Марженка прибежил вас спасать. И для поддержки приведет с собой кавалерию в лице своей матушки, а то и моей жены. А наш разговор не закончен.
   Ротенбург снова послушно опустился на траву.
  -Хорошо, я буду молчать. Говорите же, князь, говорите! Кто был тот мужчина в лесу? Кто я? Где мой брат? Кто мои родители?
  -Ваш отец, судя по всему, ни кто иной, как великий князь Литвы и Западной Руси, его высочество Витовт-Александр, - обыденным голосом сказал Острожский.
   Барон непроизвольно охнул.
  -Я думаю, историю об убиенных детях князя Витовта вы не раз слышали, будучи в замке, - продолжал Острожский. - Что же касается мужчин в лесу... Один из них был мой отец, князь Наримант, с которым мы возвращались в Новгород после посещения матери в Остроленке. Другой - поляк, воевода Спытко из Мельштына, который числится без вести пропавшим в Крымском походе князя Витовта, но все, кто сражались с ним на Ворскле, уверены, что он убит.
  -Отец узнал вас, Карл. Вы были старшим из братьев. Все произошло так быстро и внезапно, что мне также очень трудно восстановить в памяти все подробности. Отец и его люди никогда не думали слишком долго. Сопровождавшие вас рыцари были перебиты в мгновение ока. Я до сих пор не знаю, каковы были мотивы отца, заставившие его поступить так, как он поступил. Скорее всего, причиной его поступка были распри братьев Гедеминовичей в Литве. Он не взял вас с собой, чтобы отвезти в Литву к великому князю.
   Острожский на минуту остановился, чтобы перевести дыхание, а затем продолжал:
  -Вы проехали в свите отца до Ольштына. Никто, кроме него и пана Спытко даже не подозревал, что за детей освободили литвины. Под Ольштыным мы случайно наткнулись на пострадавший от нападения литовцев небольшой отряд светских рыцарей-гостей крестоносцев, которые сопровождали торговый караван. Возле одной из перевернутых карет сидел плачущий бюргер с разрубленным мальчиком на руках. Отец заговорил с ним по-немецки и скоро выяснил, что мальчик был знатным немецким бароном, оставшимся без родителей, и он сопровождал его в замок к дяде, комтуру Куно фон Лихтенштейну. Все остальное вы уже сами, наверное, поняли. Бюргеру щедро заплатили за обман, и, после того, как карета и караван были приведены в божеское состояние, вы уехали с ним в Мальборг. Перед отъездом отец надел на вас этот крест.
   Откинувшись на траву, Ротенбург почти не дышал. Пот струился по его бледному лицу, глаза были полузакрыты, но сквозь сомкнутые веки сверкал лихорадочный огонь сжигавшего его возбуждения.
  -А дядя-то всегда уверял меня, что я так похож на свою покойную матушку! - ошеломленно пробормотал он, но тут же опомнился:
  -Но, ради всех святых, скажите мне, князь, зачем это понадобилось вашему отцу?! Почему он не отвез нас в Литву и не завоевал, таким образом, расположение великого князя?!
  -Междоусобные распри! - коротко сказал Острожский. - Вы даже представить себе не можете, какие страшные разборки шли в то время в Литве. Великий князь боролся за свою жизнь и за свою власть зубами и когтями. Оппозиция, в лице его братьев - литовских принцев, была очень могущественной. Скорее всего, отец хотел придержать этот секрет как один из козырей, который он собирался разыграть впоследствии в переговорах с Витовтом.
  -Где же мой брат? - помолчав, дрогнувшим голосом спросил Ротенбург.
  -Ваш брат вернулся вместе с князем Наримантом в Новгород. Через год мой отец был убит в Литве при невыясненных обстоятельствах, так и не успев осуществить свой хитроумный план. Я остался с матерью в Польше, и ваш брат последовал за мной. Он погиб во время крымского похода великого князя, утонул на Днепре.
   Он помедлил, прежде чем добавить:
  -Вот и все ваше происшествие, Карл. Сожалею, что развеял ваши надежды на королевское происхождение. Но не отчаивайтесь. Вивовт имеет такие огромные владения на Западной и Южной Руси, что, проживи он подольше и имей наследника, обладающего хоть четвертью его энергии и предприимчивости, его королевство скоро сможет посоперничать со многими из европейских держав. Особенно, если ему удастся избавиться от разбойничьего гнезда на своих границах, называемого Тевтонским Орденом. Если быть совсем откровенным, Карл, то на сегодняшний момент вы - его старший сын и единственнй наследник.
   Барон ошеломленно молчал.
  -Ну же, Карл! - подбодрил его Острожский. - Скажите что-нибудь! Где ваш неиссякаемый оптимизм?
  -Остался в замке, - буркнул барон. - Господи! Какая простая и замечательная была у меня жизнь до того, как я встретил вас, князь!
  -И какая скучная, - подсказал Острожский. - Помнится, вы все время зубрили молитвы и жаловались на плохую память.
  -Но свидетелей-то нет! - размышлял вслух Карл Ротенбург, голова которого продолжала напряженно работать над тем, что сказал ему князь. - Кто поверит, что я вын Витовта?
  -У меня ваш настоящий крест, - сказал Острожский с непроницаемым выражением лица. - Если пожелаете, я могу помочь вам доказать, кто вы такой на самом деле. Хотите, я завтра же поговорю с великим князем?
  -Вы меня дурачите? - поинтересовался Карл. - Доказать происхождение по какому-то кресту! Да мало ли крестов на этом свете!
  -Такой крест - один! Крест Гедемина.
   Острожский откинулся на траву рядом с Карлом, чтобы лучше видеть выражение его лица.
  -Его знают все крупные князья и вельможи Литвы. Еще до вашего приезда я провел реконгценировку. Сделал беглый набросок креста одному из приближенных советников Витовта. Только набросок, Карл! Шпионы донесли об этом Витовту мгновенно! Не знаю, каким образом, но ему известно, что мой отец был причастен к истории с его детьми.
  -И как отреагировал на это великий князь? - сразу же заинтересовался барон Ротенбург.
  -Он решил, что я и есть его старший сын, княжич Витень, - с досадливой гримасой сознался Острожский.
   Карл хрипло рассмеялся, но тут же закашлялся и схватился за поясницу.
  -Смотрите, не перехитрите самого себя, князь!
   Краем глаза он успел заметить высокомерную улыбку, на миг исказившую безупречно очерченные уста Острожского.
  -Постойте-ка, князь, что-то я плохо соображаю.
   Ротенбург вытер ладонью мокрый от испарины лоб.
  -Значит, мы с вами в родстве, не так ли?
  -Кузены, как лапидарно выражается его высочество польский король, - подтвердил Острожский, уже открыто улыбаясь.
   Прищурив глаза от солнца, он задумчиво смотрел вдаль, на открывающуюся с обрыва панораму, но видел вместо нее золотистые волны кудрей Эвелины, придерживаемые на голове тонким обручем, огромные, серо-голубые глаза, полные отчаянья и надежды... Вилась далеко впреди у горизонта причудливо изгибающаяся лента реки, чья живая вода вспыхивала от солнечных лучей и переливалась роным сиянием, изчезая за массивом леса. Ветер теребил густые пряди его волос, барон Ротенбург, глядя на него, несколько раз порывался было заговорить, но каждый раз останавливался, словно робея от того, что собирался спросить.
  -Говорят, ты женился, князь? - наконец, не выдержал он, переходя на 'ты', как в замке.
   Острожский обернулся.
  -Женился, - спокойно подтвердил он.
  -На дочери польского вельможи, как и велел король? - уточнил Ротенбург. - Этого королевского рыцаря, воеводы из Познани, пана Ставского?
  -Да, именно так.
   Острожский с любопытством посмотрел на него, и спросил:
  -А в чем, собственно, дело? Думаешь, этого не стоило делать?
  -Да боже упаси! - с искренним испугом вскричал Ротенбург. - Я рад, что ты, наконец, внял голосу рассудка и приказу короля и принял правильное решение.
  -Ты еще не видел моей жены? - как бы между прочим полюбопытствовал Острожский.
   Карл откинулся на траву, заложил руки за голову и закрыл глаза.
  -Видел, - через некоторое время сказал он. - Очень красивая девушка. Правда, я видел ее издалека, но та милая девица, которая все время ухаживала за мной, сказала мне ее имя.
  -Держу пари, ты здорово повеселился по этому поводу, - сухо сказал князь.
  -Несомненно. Эва! Ее зовут Эва, или Эвелина! Точно так же, как племянницу комтура Валленрода!
   Он помолчал, а потом, после долгой паузы вкрадчиво продолжал:
  -И она так похожа на прекрасную племянницу комтура из нашего замка! Даже больше, чем похожа. Я готов поклясться, что это она и есть! Значит, ты ее нашел! Перетряс всю Италию, по камешку, как обещал, надо полагать? Надеюсь, обошлось без крови? Этот ее итальянский поклонник уцелел?
  -Не испытывай мое терпение, Карл, - сухо сказал Острожский. - Остановимся на этом.
  -Когда же ты успел на ней жениться? - не удержался от последней колкости Ротенбург. - И как тебе сошло это с рук? Ведь у тебя, кажется, была польская невеста?
  -По официальной версии, я женился на дочери воеводы Ставского, как того и требовал король. Его дочери, которая долгое время прожила вдали от Польши.
  -Вот оно как! Хотел бы я узнать, как тебе удалось провернуть такую аферу!
   Карл приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на Острожского.
  -Стало быть, ты женился на дочери воеводы Ставского, которая просто очень похожа на прекрасную племянницу гневского комтура? Ну, ладно-ладно, я просто шучу. Так, из зависти. В свое время, чуть раньше тебя, я предлагал прекрасной Эвелине свою любовь и покровительство, но она отвергла меня. Помнится, я был безутешен.
  -Я буду вам очень признателен, барон, если вы оставите свои воспоминания при себе - холодно сказал Острожский, и Карл увидел в его сузившихся темных глазах вполне определенное жесткое предупреждение и недвусмысленную угрозу. - Прекрасной племянницы гневского комтура больше не существует. Есть лишь Эвелина Острожская, моя жена. Помните об этом.
   Ротенбург склонил голову в немом признании этого факта.
  -Тогда ты разрешишь Эвелине хотя бы изредка навещать меня? - после небольшой паузы спросил он. - Мы все-таки были с ней хорошими друзьями в замке. Обещаю, что не скажу ей ни слова.
   Молодой князь вздохнул.
  -Ты полагаешь, барон, что только у тебя такое хорошее зрение и такая хорошая память? Или ты думаешь, что Эвелина слепа и глуха? И наконец, разве существует второй рыцарь, подобный Карлу фон Ротенбургу, которого можно не вспомнить, взглянув на тебя? Будь уверен, она узнала тебя в тот самый момент, когда я в бесчувственном состоянии свалил тебя с седла в ольштынском лесу.
  -Так, может быть, это именно ты сломал мне спину?! - вскричал Карл фон Ротенбург с шутливым укором.
  -Кроме шуток, почему же тогда она не пришла навестить меня? - пробормотал в недоумении он. - Хотя бы в память о старой дружбе. Почему не лечила меня?
  -Она была рядом с тобой все время, пока ты был без сознания, - прикрывая глаза от яркого солнечного света, как показалось Карлу, с неудовольствием сказал Острожский. - Но когда ты очнулся, она предпочла, чтобы за тобой, под ее руководством, ухаживала Марженка.
  -Почему? - снова удивился Карл.
   Острожский помедлил, прежде чем ответить.
  -Ты с ходу назвал ее фройлян Валленрод, Карл. Меня не было в замке, и Эвелина не знала, как ей поступить, - наконец, с неохотой ответил он. - Я думаю, она опасалась, что произойдет, если ты будешь упорствовать в своем заблуждении, в то время как все остальные в Остроленке знают ее как Эвелину Ставскую. Но больше всего ее беспокоил тот факт, что ты начнешь интересоваться, каким образом фройлян Валленрод превратилась в панну Ставскую. Она не предполагала, что, сопоставив сведения о кузине Эльжбеты и те слухи, которые ты слышал в замке, ты сможешь сам восстановить всю историю с начала и до конца.
  -Раны Христовы! - пробормотал Карл. - Значит, это правда?! Эвелина Валленрод действительно была польской пленницей комтура?! Так она ведь теперь может и вообще отказаться от встречи со мной!
  -Ты будешь переживать по этому поводу?
  -Конечно, буду! Ради чего я должен терять дружбу прекрасной Эвелины! Только потому, что она полагает мне будет интересно, как именно обращался с ней Валленрод? Или из-за того факта, что супруга князя Острожского досталась ему не девственницей? Ха-ха-ха! Половина королевских особ Европы женаты на дважды-трижды вдовах, и ничего. А если ты литвин, то ваша невеста, вообще, пойдет в этот, прости Господи, языческий храм в лесу и отдаст свою девственность своему богу!
   Нахмурившийся было с начала его речи князь Острожский по мере того, как он говорил, не выдержал и расхохотался. Карл непонимающе посмотрел на него и подозрительно спросил:
  -Чего ты смеешься?
  -Откуда ты знаешь про литовских невест? - немного успокоившись, спросил Острожский.
   Карл погрустнел, но ничего не ответил.
  -Эльжбета Радзивилл! - заметил князь с тенью улыбки в темных глазах.
  -Не говори мне про Эльжбету, - быстро сказал барон, и расстроенное выражение появилось на его подвижном лице.
  -Почему? - изумился князь.
  -Посмотри на меня! Я калека! - вспылил Карл, перекатываясь на живот, и уткнувшись носом в терпко пахнувшую траву, вздохнул: - Мало того, что крестоносец...
  -Я не узнаю тебя, Карл, - сухо сказал Острожский.
   Барон Ротенбург поднял голову и увидел выражение возмущения, которое в следующую минуту сменилось холодной яростью на красивом лице польского князя.
  -Ты мужчина, Карл! Твои раны заживут полностью через месяц или два, и ты даже не вспомнишь о них! Ты принял правильное решение сражаться и отомстить тем, кто сотворил с тобой это. Одним махом ты оказался к Эльжбете ближе, чем мог когда-либо даже мечтать! Ты теперь на стороне ее брата и ее страны. Так какого черта ты капризничаешь? Ты же клялся ей в любви, если я не ошибаюсь? Или вся твоя любовь снова, в очередной раз, ушла, не простившись?!
   Карл в возмущении хотел было вскочить на ноги, позабыв о больном позвоночнике, и тут же рухнул обратно на траву с перекошенным от боли и гнева лицом.
  -Немедленно прекрати! - закричал он. - Я люблю Эльжбету и всегда буду ее любить. Может быть, мои раны и заживут когда-нибудь, но шрамы никогда не сойдут с моего лица!
   -О ком вы говорите, Карл? - послышался за их спиной негромкий мелодичный голос.
  -Эвелина!
   Карл живо обернулся на знакомый нежный голос племянницы гневского комтура, вновь на секунду мысленно перенесясь в далекую счастливую жизнь Мальборга двухлетней давности, и слезы умиления при воспоминании о ней показались на его глазах. В тот же миг резкое движение настречу Эвелине заставило его с гримасой боли потирать занывшие кости позвоночника.
  -Вы неисправимы, Карл! - покачала головой Эвелина, подходя ближе и усаживаясь рядом с молодыми людьми на траву. - Что вы здесь делаете? Вам нужен покой.
  -Скажите это вашему мужу, - простонал Карл. - Это он потащил меня из теплой кровати на этот ужасный сквозняк и, впридачу ко всему, говорит мне гадости!
  -С ним я поговорю после! - твердо сказала Эвелина, выразительно посмотрев на Острожского.
   Заметив укоризну в ее глазах, князь проговорил как можно небрежнее, в глубине души чрезвычайно обрадованный тем, что Эвелина, наконец, оторвалась от созерцания своих собственных проблем и смогла откликнуться на чужую боль:
  -Я только хотел помочь.
  -Коновал! - с чувством сказал Карл, стараясь поудобнее устроиться на траве.
  -Ты хочешь вернуться в дом? - дипломатично спросил у него Острожский, глядя на Эвелину. - Вам бы тоже не мешало позаботиться о своем здоровье, дорогая. Приступ прошлой ночи может повториться, если вы не будете осторожнее.
  -А на мое здоровье вам наплевать?! - возопил Карл фон Ротенбург в притворном возмущении.
  -Немного свежего воздуха тебе не повредит, не так ли, Эвелина? Кстати, барон жаловался мне, что ему не дают зеркал.
  -Зеркал? - с недоумением повторила за ним Эвелина.
   В ее светлых серо-голубых глазах промелькнула, как показалось Карлу, искра понимания, но она тут же погасла. Карл заметил, что за последние два года, как они не виделись, непостижимая прекрасная звезда рыцарского замка изменилась, ее совершенная красота приобрела некую утонченную хрустальную отточенность, то ли оттого, что она стала стройнее и черты ее лица приобрели завершенность, то ли из-за особой, почти болезненной бледности ее лица.
  -Скажите мне честно, Эвелина, - сказал он, посмотрев на Острожского, в свою очередь, не сводившего глаз с жены. - Если бы произошло несчастье, и на лице вашего мужа появились бы такие же шрамы, как у меня, вы бы не разлюбили его?
  -Ты славно разлетелся, Ротенбург, - быстро поправил его Острожский. - Давай поставим вопрос другим образом, если уж тебе так хочется поворачивать нож в твоей ране. Если бы лицо человека, которого вы любили, Эвелина, - он отвел взгляд от взглянувщей на него Эвелины и договорил свою фразу, уже глядя на Карла, - было покрыто шрамами, как у господина барона, повлияло бы это на ваше отношение к нему?
  -Выучка крестоносцев, - одобрительно сказал Карл, пристально глядя сначала на Острожского, а затем на смешавшуюся Эвелину. - Кого ты дуришь, несчастный! Ты что же, не веришь, что твоя жена тебя любит?
  -Так речь идет о моем муже или о фикции? - с притворным нетерпением перебила его Эвелина.
  -О вашем муже, - подтвердил довольный барон.
  -Мне очень жаль, князь, - Острожский увидел, что Эвелина смотрит прямо ему в лицо, не отводя взгляда, и поразился непонятной горечи, прозвучавшей в ее голосе. - Но я бы предпочла, Карл, - Эвелина перевела взгляд на барона фон Ротенбурга, - чтобы у моего мужа на самом деле была бы парочка шрамов на лице, подобных вашим. При всем его богатстве, могуществе и плохом характере ему досталась слишком уж привлекательная наружность.
  -Вы просто ребенок, Карл! - добавила она, сделав паузу. - Если ваша невеста вас любит, ей и в голову не придет, что вы что-то потеряете в ее глазах, став чуть менее красивее, чем вы есть.
  -Вы находите меня красивым? - заинтересовался Карл, с триумфом глядя на пораженного словами Эвелины Острожского. - Почему же вы отвергли мои ухаживания в замке?
  -Потому что я не ваш тип женщины, - с улыбкой, делая над собой усилие, чтобы не смотреть в сторону князя, сказала Эвелина. - Вам бы больше подошла, на мой взгляд, замечательная кузина князя Острожского, Эльжбета Радзивилл.
  -Наповал! - коротко заметил пришедший в себя Острожский, вновь обретая дар речи.
  -Так эта девушка, о которой вы так переживаете, это - Эльжбета Радзивилл? - недоверчиво переспросила Эвелина, по очереди оглядывая их обоих. - Вы не шутите, Карл?
  -Какие уж тут шутки! - пробормотал барон.
  -Да вы просто счастливчик, Карл!
   Лицо Эвелины озарила улыбка. Впервые за несколько месяцев после прибытия в Остроленку она улыбнулась непринужденно и от души, в ее глазах зажглись искры и заблистали насмешка и удовольствие. Острожский, как завороженный, не мог отвести от нее взгляда.
  -Если Эльжбета полюбила вас, нет на свете такой силы, котора бы остановила ее, - в голосе Эвелины явно прозвучала неподдельная привязанность и теплота к Эльжбете и гордость за нее.
  -Она заслуживает лучшего мужа, чем изувеченный крестноносец! - упрямо сказал Карл, стараясь не расслабляться и не поддаваться той искре надежды, которая постепенно начинала разгораться в его очерствевшем за годы разлуки с Эльжбетой сердце.
  -Разрешите ей самой решать, что она хочет и кого она заслуживает, - кротко возразила Эвелина, а затем окрепшим голосом добавила, мельком взглянув на Острожского:
  -Я хотела бы, князь, чтобы вы приказали своим людям отнести барона в его комнату. Боюсь, после сегодняшних упражнений, ему лучше провести остаток дня в постели.
  -Вы ангел, Эвелина! - с благодарностью отозвался Карл.
   Острожский одарил его нарочито свирепым взглядом, поднялся на ноги, бросил на оставшихся сидеть на лужайке Эвелину и Карла последний взгляд, а затем пошел в направлении дома, чтобы сделать необходимые распоряжения.
   Некоторое время оба молчали, наслаждаясь прекрасным весенним днем, солнечным теплом наступающего, судя по всему, жаркого лета, пока Карл не очнулся от своих мыслей и, искоса посмотрев на Эвелину, вдруг миролюбиво спросил:
  -Неужели вы надеялись убежать от него, Эвелина?
   Оторвавшись от созерцания больших белых роз в саду, Эвелина посмотрела на Карла.
   Молодой человек улыбался. Его рыжеватые, отросшие волосы были въерошены ветром, он с удовольствием подставил солнцу свое бледное лицо и, полузакрыв глаза, грелся на солнышке, наслаждаясь ощущением безопасности, как большой сытый кот.
  -Хотя, должен сознаться, ваш побег был обставлен невероятно умно, - сквозь полуприкрытые ресницы наблюдая за Эвелиной, продолжал он. - Даже я всплакнул над вашей могилою. А уж леди Рейвон, не сомневаюсь, рыдала по-настоящему. Я, конечно, знал, что она лицемерка, но чтобы уж до такой степени...
  -Ну же, Эвелина! - он нетерпеливо пошевелился, - скажите что нибудь. Вы же знаете, что я ваш друг, я всегда был вашим другом, а теперь, к тому же, вы еще и жена Острожского. Неужели вы думаете, я способен причинить вам зло?
  -Что же тогда вы собирались делать, когда утащили меня на постоялый двор в Мальборге? - помедлив, спросила Эвелина.
   Карл покраснел.
  -Это было давно. Кроме того, это был несчастный случай, - после небольшой паузы сказал он. - К тому же, я был пьян и не сделал ничего плохого.
  -Откуда вы знаете? - откровенно улыбнулась Эвелина. - Вы же были пьяны?
  -Ну, вообще, в душе, - ободренный ее улыбкой, вновь обретая благодушное настроение, сказал Карл, - я хороший человек! Надеюсь, вы не упоминали об этом маленьком инциденте вашему могущественному супругу?
  -Я подумала, что того разноса, который устроили вам комтур Валленрод и оба фон Юнгингена было вполне достаточно, - Эвелина уже серьезно смотрела в ярко-золотые, необыкновенные глаза Карла. - Кстати, барон, когда же вы успели всплакнуть над моей могилою, если вас не было на похоронах?
  -Неделю спустя, - вежливо пояснил Карл и тут же добавил, усмехаясь: - Я был так безутешен, что даже раскопал ваш гроб!
  -Не может быть! - поразилась Эвелина. - Я вам не верю! Какому ослу могла придти в голову такая дикая идея?
   Карл немедленно наклонил голову в знак искреннего покаяния и признания своей вины.
  -Так вот оно что! - светлые глаза Эвелины сердито блеснули. - Так значит, это вам я обязана тем, что князь искал меня по всем дорогам Литвы в течение двух лет! Теперь мне понятно, почему, увидев меня в лесу, он не удивился!
  -Я старался ради вашего же блага! - поспешил оправдаться Карл, с утрированным опасением отодвигаясь от Эвелины, в порыве возмущения придвинувшейся к нему. - Ну, где же вам найти мужа лучше, чем Острожский? Вы с ним - идеальная пара! Он влюбился в вас с первого взгляда и прямо захворал от горя, когда вы умерли!
  -Не язык, а помело! - подивился Острожский, подходя к ним со стороны дома.
  -Как я рад вас видеть, князь! - закричал Карл, хитро подмигивая Эвелине золотистым глазом. - А мы тут с княгиней вспоминали ее похороны. Веселое было время, вы не находите?
  -Если тебя не убьет Радзивилл, то это сделаю я! - сообщил Острожский, делая знак приблизиться двум крепким парням из дворни, держащим носилки.
  -Какой кровожадный! - пожаловался барон Эвелине в то время, как его укладывали на носилки. - Похоже, даже женитьба на самой красивой девушке в мире не исправила его характера.
  
  
  

Глава 32.

  
  Вильна,
  Великое княжество Литовское, весна 1410 г
  
   Путешествие в Вильну заняло три дня.
   Эвелина сидела к карете рядом с отцом, хмурое, но решительное, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего русской родне, и, время от времени приоткрывая шторку, искала глазами знакомую фигуру князя в темном походном плаще и шляпе, который вместе с Карлом Ротенбургом ехал верхом. В его присутствии она чувствовала себя спокойнее и, как ни странно, полностью защищенной от всяких случайностей.
   Они въехали в столицу Литвы рано утром. На улицах было пустынно, городские ворота были открыты почти час тому назад, и население окрестных деревень, спешившее на рынок, уже успело схлынуть с дороги. Подъезжая, по всем признакам, к центру, первое, что бросилось Эвелине в глаза, были высокие леса огромного строения, судя по всему, церкви, рядом с дворцом великого князя.
  -Костел княгини Анны, - пояснил ей Острожский, который, после того как они въехали в город, старался держаться поближе к дверце кареты со стороны Эвелины.
  -Костел или собор? - переспросила Эвелина, точно знавшая, что жена великого князя была русской и православной.
  -Костел, - скупо ответил князь. - Княгиня Анна - сторонница католизации Литвы.
  -Посмотри на дворец великого князя, - говорил ей с другой стороны отец. - Витовт полностью перестроил его, увеличив почти вполовину!
   Возле дома, на который указал ей отец, стояло несколько карет и около полудюжины возков. К облегчению Эвелины, кортеж Острожского проследовал мимо дворца великого князя, даже не замедлив шага, свернул за угол и, не пройдя еще полсотни шагов, остановился возле двухэтажного каменного дома, огороженного высоким забором.
  -У меня теперь дома в обеих столицах, - услышала Эвелина насмешливый голос Острожского, обращавшегося к Карлу Ротенбургу. - Скоро их станет столько, что я потеряюсь!
  -Вы слишком усердствуете, князь! - отвечал Ротенбург. - Завалите парочку переговоров, и вас быстро попрут назад в Остроленку. Проблема отпадет сама собой.
   Не прошло и получаса с того времени, как они вошли в дом, как в дверь требовательно забарабанили люди, присланные от великого князя. Острожский со вздохом поцеловал Эвелине руку, ободряюще улыбнулся и, пообещав вернуться, как только освободится, отправился во дворец Витовта. Однако к обеду его не было.
   Во второй половине дня непреклонный воевода Ставский, больше всего на свете теперь заботившийся о том, чтобы их приезд выглядел как можно естественнее, потащил Эвелину в гости к Верехам. Еще на подступах к дому боярина Твердислава Эвелину начал бить озноб, не покидающий ее ни на минуту. Она ничего не могла с собой поделать. Но воевода был неумолим. И лишь когда сияющая чистой безмятежной красотой Марина Верех пошла ей навстречу, улыбаясь и протягивая руки, Эвелина овладела собой, сумела улыбнуться ей в ответ и почувствовала, как вместе с холодной яростью, тлевшей в глубине ее души, на нее снизошло непонятное спокойствие.
   Марина Верех не могла опомниться от неожиданности. Эвелина Ставская жива! Господи Всемогущий, думала она в растерянности, спасибо тебе преогромное, что снял с меня тяжесть сознания вины за смерть моей сестры! Сейчас она уже не могла признаться сама себе, зачем она согласилась тогда помочь крестоносцам увезти сестру из дома тетки. Зачем она это сделала?! Отец Эвелины, познанский воевода Ставский, королевский рыцарь, ее родной дядя, которого она любила, был богат и могуществен, близок ко двору короля. Эвелина была его единственной дочерью, он не чаял в ней души и баловал ее безмерно. Эвелина имела все, что она только могла пожелать, ко всему, уже в подростковом возрасте она была красива, и все вокруг, раздражая Марину, хором не уставали повторять, что со временем из нее выйдет первая красавица Польши. Никто до сих пор не подозревал об участии Марины в афере гневского комтура, никто даже не знал о том, кто стоял за похищением Эвелины, и что случилось с ней, хотя воевода Адам и ее жених безуспешно пытались восстановить картину происшествия. Марина хранила молчание и могла лишь надеяться на то, что правда никогда не всплывет на свет божий. Но ее мучила совесть, с годами она все больше и больше изумлялась своему поступку и даже думать боялась, что могло произойти с юной нежной четырнадцатилентней девочкой-Эвелиной в руках жестокого гневского комтура. Ее наверняка уже не было в живых. Пропал без вести в Крымской походе и ее литовский жених.
   Затем она с удивлением узнала, что красавец польский князь, племянник Ягайло и Витовта, князь Острожский, и был тем самым женихом Эвелины, который все-таки уцелел на Ворскле и вместе с воеводой Адамом искал Эвелину по всей стране. Князь Острожский, в которого она была влюблена, когда он был еще просто одним из многих мелких литовских племянников короля Владислава-Ягайло, и новая встреча с которым произвела на нее неизгладимое впечатление несколько месяцев назад. Марине хотелось провалиться на месте от досады, когда она это обнаружила. Получалось так, что она угробила свою сестру, потому что намеревалась отнять у нее жениха! Но она действительно не сознавала, что делает, и вовсе не была такой испорченной девчонкой, которая готова убить всех и вся, кто имел несчастье перейти ей дорогу!
   И вот теперь, когда она почти успокоилась и почувствовала себя в безопасности, причем, настолько, что действительно серьезно увлеклась Острожским, а отец и великий князь обещали ей свою поддержку, красивая и улыбающаяся Эвелина Ставская, словно призрак возмездия, появилась на пороге ее дома, рядом со своим безмерно счастливым отцом, и по выражению ее светлых холодных глаз явно видно, что глупый комтур проболтался об ее, Марины, участие в его афере, и Эвелина ЗНАЕТ все.
   Марина глубоко вздохнула и мысленно призвала себя к спокойствию. В конце концов, Эвелина никогда не была идиоткой, значит, она вовсе не собирается кричать с порога о том, что Марина Верех продала ее комтуру Валленроду, а он, несомненно, надругался над ней. Это не в ее интересах. Осознав это, Марина воспряла духом. Глядя на Эвелину и воеводу Ставского, она также постаралась вести себя как можно более естественней. Она подбежала к Эвелине, обняла ее, едва коснулась губами ее щеки в притворном поцелуе, засыпала ее кучей вопросов и, не дожидаясь на них ответов, начала заново представлять ей своих друзей и родных, которых Эвелина уже успела забыть за долгие годы разлуки.
   Немного холодновато взглянул на нее верный рыцарь Марины, серьезный молодой человек с темными волосами до плеч, выкокий, стройный, с серыми глазами, оказавшийся в одночасье братом Эльжбеты, Каролем Радзивиллом, взглянул сначала мельком, затем, более пристально и более благосклонно, а потом и вовсе не сводил с нее глаз.
  -Иезус Крайст! А сестра-то у вас, Марина, красавица!
   Дядя, боярин Твердислав, по-медвежьи облапил ее большими руками, звучно расцеловал и сразу же принялся расспрашивать про дела Великого Новгорода, откуда она, якобы, недавно вернулась. К счастью, ей не пришлось отвечать на его вопросы. Внимательная Марина увидела на ее руке обручальное кольцо.
  -Боже мой! - со смехом охнула она, чувствуя невероятное облегчение оттого, что сестра, оказывается, уже была замужем, и, стало быть, ее роману с красивым поляком ничего не мешало. - Что я вижу! Радзивилл, не смотрите на нее так умильно!
   Литовский вельможа с удивлением и некоторым беспокойством обернулся к Марине.
  -Я не понимаю вас, боярышня.
  -Ничего, сейчас поймете, - обнадежила его Марина. - Эва, дай ка мне твою руку, - весело скомандовала она. - И честно признайся нам, кто твой муж!
   Воевода Ставский, мгновенно насторожившись, взглянул на дочь, прервав занимательную беседу об экономике Литвы с паном Станиславом Тенчинским. Эвелина помедлила. Марина в ожидании смотрела на нее чистыми светлыми глазами, уверенная в том, что сейчас она назовет одно из незнакомых ей польских имен, она ахнет и примется от души поздравлять ее.
  -А то не знаешь! - послышался из глубины комнаты нарочито медленный, ленивый голос Эльжбеты Радзивилл, всегда раздражавший Марину. - Кто же это может быть, кроме князя Острожского! Они же были просватаны с пеленок никем иным, как королевой Ядвигой!
   Марина вскрикнула и прижала ладони к вспыхнувшим щекам.
   Эвелина в радостном изумлении смотрела на поднимавшуюся из кресла возле окна подругу своих детских лет, превратившуюся в невысокую, стройную темноволосую девушку с темными русалочьими глазами и пленительной улыбкой, напомнившей ей Острожского. Эльжбета, в свою очередь, с восхищением разглядывала новую Эвелину, казавшуюся ей прекрасным призраком с портрета ее матери в старом доме воеводы Ставского, с ее блестящими бело-золотыми волосами, обрамлявшими нежное, красивое, словно точеное из мрамора лицо.
  -Это... правда? - не своим, а каким-то чужим, хриплым ломающимся голосом спросила Марина.
   Воевода решил, что пришла очередь вмешаться ему самому.
  -Представьте себе! - повернувшись к Вереху, с осуждением сказал он. - Я тут с ума сходил, а эти двое встретились где-то здесь в Литве, и, недолго думая, обвенчались. Ну и молодежь пошла, я вам скажу!
  -И.. давно? - таким же, как у Марины, неприятным голосом полюбопытствовал Верех, обращаясь к Эвелине.
  -Год, - глядя прямо в растерянные глаза сестры, сказала Эвелина.
   Марина покачнулась и, закрыв лицо руками, опустилась на лавку, а боярин Верех неожиданно захохотал:
  -Ай да князь! Ай да молодец! Не зря его Витовт так жалует! Берет свое сразу же и полной мерой!
  -Ну, пошли, Адам, - грубовато добавил он. - Обмоем это дело, что ли? Раз на свадьбу нас все равно не пригласили.
   Между тем Эвелина с беспокойством отметила бледность и видимое нездоровье казавшейся, несмотря на воинственный дух, слабой как тень, Эльжбеты Радзивилл, которая снова уселась в кресло у окна. Ее большие темные глаза рассеянно скользили по раскачивающимся за окном от ветра веткам тополей.
  -Что случилось с Эльжбетой? - подчиняясь импульсу, спросила Эвелина у оказавшегося как-то ненароком рядом с ней пана Радзивилла. - Она нездорова?
   Красивый литвин нахмурился.
  -Она долго болела, княгиня.
  -Зовите меня Эвелиной, Кароль, - с улыбкой попросила его Эвелина. - Вы что же, не помните, как мы с вами и Эльжбетой носились в старом Радзивиллове, стреляли из луков и рубились деревянными мечами? Помнится, когда мы были детьми, вы не были таким милым. Вы немилосердно драли нас за косы!
  -Столько времени прошло с тех пор! - смутился литвин. - Вы тогда были маленькой девочкой.
  -Маленькой вредной девчонкой, - добавила Эльжбета от окна. - Вот что он думает на самом деле.
  -Это правда, - согласилась Эвелина. - Помнишь, как мы его дразнили?
  -Я и помыслить не мог, что вы превратитесь в такую красавицу, Эвелина! - с чувством произнес Кароль Радзивилл, не сводя с нее глаз.
  -Перестань подбивать клинья, Кароль, - со смехом сказала подошедшая к ним Елена Верех. - Эвелина замужем и вообще, была просватана с самого рождения. Только вот что-то не торопилась выходить замуж за своего принца.
  -Обе сестрички Верех просто невыносимы! - заметил жених Елены, пан Доманский, глядя на рассерженное подобным намеком лицо Радзивилла. - Не бери в голову, Кароль, она просто смеется.
   Пан Радзивилл с возмущением пробормотал что-то о глупых намеках, которые порождают потом самые невероятные сплетни. Например, такие, как те, что ему привелось слышать: что Эвелина Ставская, эта очаровательная чистая благородная девушка из знатной польской семьи убежала из дома с крестоносцем, или что он, князь Радзивилл, любезно сделавший комплимент красивой жене своего лучшего друга, князя Острожского, начинает 'подбивать клинья'. Затем глаза его вновь обратились к Эвелине, которая, пользуясь случаем, отошла в сторону и приблизилась к одиноко сидевшей у окна Эльжбете Радзивилл.
  -Спасибо за поддержку, Эли! - неожиданно назвала они Эльжбету давно забытым детским именем.
   Эльжбета Радзивилл оторвала взгляд от пейзажа за окном и с проскользнувшей в ее глазах живой искрой интереса посмотрела на Эвелину.
  -Не стоит, Эва, - медленно, словно пробуя на вкус забытое имя, сказала она и снова повернулась к окну. - Терпеть не могу Марину Верех! - добавила она в следующую минуту, ни к кому не обращаясь. - Будь осторожна! Эта стерва положила глаз на моего слишком уж привлекательного для всех кузена!
  -Что с тобой случилось, Эли? - снова спросила Эвелина, игнорируя тот явный неинтерес, который демонстрировала ко всему окружающему обычно всегда веселая и подвижная Эльжбета Радзивилл, с которой они не раз пускались в детстве на разные, порой рискованные шалости. - Что это за болезнь, о которой мне говорил Кароль?
  -Болезнь? - усмехнулась Эльжбета. Ее темные глаза вспыхнули злостью. - Он раз и навсегда испортил мне жизнь!
  -Кароль? - не поверила Эвелина, непроизвольно оглядываясь и встречая преданный взгляд молодого литовского вельможи. - Не может быть! Он выглядит таким милым.
  -Вот именно, выглядит, - вздохнла Эльжбета. - Впрочем, все полностью согласны с ним...
  -Скажи, Эва, - неожиданно спросила она, - это правда, что ты влюбилась в крестоносца и убежала с ним, когда тебе было 15 лет?
   Быстрый холодок страха пробежал вдоль позвоночника Эвелины.
  -Нет, неправда, - тихо сказала она, так что ее могла слышать только Эльжбета. - Но, должна признаться, что довольно часто мой муж выглядит и ведет себя как крестоносец, и иногда мне кажется, что если бы он даже и был крестоносцем, я бы все равно влюбилась в него. Не поверишь, я даже приняла его за крестоносца, когда первый раз с ним встретилась!
  -Правда? - оживилась Эльжбета. - И что было дальше?
  -Он назвал свое имя, - со смешком сказала Эвелина, - и я тут же поняла, что он поляк.
   Они помолчали, а потом Эльжбета снова, более внимательно и испытывающе посмотрела на Эвелину.
  -А если бы оказалось, что Острожский - крестоносец, ты бы могла выйти за него замуж? - спросила она.
   Эвелина с легкой тенью удивления в ее светлых глазах заглянула в бледное лицо и лихорадочно заблестевшие темные, словно агаты, глаза Эльжбеты.
  -Не знаю, - осторожно ответила она, и тут же заметила, как погрустнело лицо Эльжбеты.
  -Ты что же, - помедлив, спросила она, - влюбилась в крестоносца? И Кароль возражает против вашего брака? И потому ты так ужасно выглядишь, а упрямый Радзивилл говорит, что ты болеешь? Послушай, где-то я уже слышала нечто подобное.
   Удивленная Эльжбета смотрела на нее во все глаза.
  -Белый голубь, который спас жизь великого князя, - с тенью улыбки продолжала Эвелина, глядя на вспыхнувшее краской лицо Эльжбеты, - литовская девушка, неведомая никому любовь барона Карла фон Ротенбурга, который ради ее прекрасных глаз уехал из шумного Мальборга в пустынное захолустье Ольштына...
  -Острожский рассказал тебе! - вздохнула Эльжбета, глядя на Эвелину с выражением одновременно сожаления и облегчения на ее подвижном лице. - Не очень-то благородно, знаешь ли, выбалтывать чужие тайны своей обожаемой жене.
  -Почему ты думаешь, что он меня обожает?
   Эльжбета пожала плечами.
  -Не знаю. Может быть потому, то он на тебе женился? Острожский не похож на человека, которого можно заставить делать что-то насильно или против его воли.
  -Как и Карл фон Ротенбург, - добавила, понизив голос, Эвелина. - Ты напрасно грешишь на Острожского, Эли! О своей любви к прекрасной литовской девушке по имени Эльжбета рассказал мне сам барон фон Ротенбург.
  -Карл! - вскричала Эльжбета, чуть не вскакивая на ноги и привлекая общее внимание.
  -Ты с ума сошла, Эли! Зачем ты кричишь и привлекаешь к себе внимание! - прошептала ей на ухо Эвелина, видя, что Кароль Радзивилл, нахмурившись, направляется в их сторону.
   Эльжбета закусила губу и с несчастным видом смотрела на хмурого, словно туча, пана Радзивилла, не зная, как теперь выпутаться из создавшейся ситуации. Однако Кароль Радзивилл сам подсказал ей выход.
  -Ты звала меня, Эльжбета? - холодно спросил он.
   Эвелина тут же подхватила инициативу.
  -Собственно, это была моя идея, пан Радзивилл.
  -Зовите меня просто Кароль, дорогая Эвелина, - мягко сказал Радзивилл, сразу же изменяясь в лице, которое посветлело, словно луч солнца неожиданно подсветил его изнутри.
  -Благодарю вас, пан Кароль, - согласилась Эвелина, делая вид, что не замечает, как Эльжбета сначала удивленно подняла брови от этой метаморфозы, в одночасье превратившей ее хмурого брата в галантного кавалера, а затем поощрительно подмигнула ей. - Мне было, право, очень приятно встретиться с вашей сестрой. Мы, как вы знаете, были с ней хорошими подругами до того, как я уехала на Русь, и мне бы очень хотелось возобновить эту былую дружбу. Не разрешите ли вы Эльжбете навещать меня, пока мы в Литве? - она с улыбкой смотрела прямо в глаза замершего от восхищения ее вниманием пана Радзивилла. - Я уверена, что князь не будет возражать, но Эли сказала, что она должна спросить вашего согласия. Мужья, видимо, гораздо мягче братьев, Эльжбета, не правда ли?
  -Тебе виднее, - пробормотала Эльжбета, с удовольствием глядя на покрасневшее от намека Эвелины лицо Кароля. - У меня никогда не было мужа!
  -А у княгини - брата! - не остался в долгу Радзивилл. - С чего вы взяли, что я буду возражать?
  -Князь говорил, что хотел пригласить Эли в Остроленку, но вы не разрешили, - подмигнув Эльжбете, невинно заметила Эвелина. - Знаете, дорогой Кароль, я так долго прожила вдали от родительского дома, что первое время в Польше, с потерянными связями и отношениями, чувствовала себя не очень уютно. Поэтому и позволила князю привести меня в Вильну, хотя больше всего на свете теперь вновь хочу вернуться в Остроленку и прожить там те несколько месяцев, которые остались до того, как я должна буду вернуться к королевскому двору.
  -Вы поедете в Краков? - живо спросил Радзивилл.
  -Я бы предпочла, чтобы князь остался в Литве, но, увы, это зависит не от меня. Конечно, я поеду с ним, как же иначе.
  -Я смотрю, вы подружились?
   Боярышня Марина, давно уже наблюдавшая за Эвелиной и Эльжбетой, приблизилась к ним, чувствуя себе несколько уязвленной явным невниманием своего верного рыцаря, каким всегда был пан Радзивилл.
  -Мы и не ссорились, - неприязненно заметила Эльжбета Радзивилл, отворачиваясь от нее в сторону и, обращаясь к брату, спросила: - Так ты не возражаешь, Кароль?
  -Конечно, нет, - рассеянно сказал Кароль Радзивилл, не сводя глаз с оживленного лица Эвелины, внезапно подернувшегося дымкой отчужденной холодности при появлении кузины. - Возможно, я также смогу приехать вас навестить.
  -Будем счастливы принять вас в Остроленке, - тут же ответила Эвелина. - Тогда мы сможем завтра же вернуться в замок! О, благодарю вас, Кароль! Эльжбета всегда была моим лучшим другом!
  -Ты не приглашаешь в Остроленку меня? - удивилась Марина. - Твою сестру?
  -Не знаю, как тебе сказать, Марина, - пробормотала Эвелина, в притворном смущении опуская долу очи, а затем, помедлив, подняла глаза на сестру и откровенно сказала: - Говорят, ты неравнодушна к моему мужу? Стоит ли в таких обстоятельствах рисковать?
   Эльжбета Радзивилл даже приоткрыла рот от восхищения.
  -Ты тоже, только появившись, отняла у меня внимание моего верного кавалера, - с натянутым смешком сказала в ответ Марина. - Так что мы квиты.
  -Не совсем.
   Эвелина улыбалась, глядя в раздосадованное лицо сестры, также сохранявшей на губах вежливую улыбку.
  -Я чувствую себя виноватой. Острожский, в которого мы обе с тобой были так влюблены еще девчонками, теперь мой муж, да еще я, по твоим намекам, отнимаю у тебя внимание пана Кароля. Право, я совсем не хотела делать этого!
  -Словно старые времена вернулись, - мечтательно сказала Елена Верех, подходя к ним. - Так приятно снова слышать милые сестринские перепалки. Как поживаешь, Эвелина?
   Простонав про себя от необходимости снова врать и притворяться счастливой и довольной своей судьбой, Эвелина глубоко вздохнула, успокаивая себя и, стараясь казаться беззаботной, ответила:
  -Великолепно!
  -Детишек не ожидается? - спросила Елена Верех, которая всегда была девушкой практичной и привязанной к дому и хозяйству.
   Против своей воли Эвелина покраснела.
  -Ага! - закричала обрадованная Елена. - Чур, если девочка, возьмешь меня одной из крестных! Уговор?
  -Мне кажется, или я действительно что-то пропустил?! - раздался от дверей голос Острожского.
   Эвелина быстро обернулась.
   По обыкновению, внимание всех присутствующих немедленно обратилось к вошедшему в горницу князю. Даже не раз видевшая его во всем великолепии придворных приемов в Мальборге, Эвелина была удивлена тщательностью его одежды и безукоризненностью внешнего облика, которые он выказал, находясь при литовском дворе. Острожский был в белых узких, европейского покроя, лосинах, в высоких, доходивших ему до середины бедер, мягких белых ботфортах с отворотами, расшитых по краям и у носков золотым бисером, и длинном, расстегнутом приталенном польском полукамзоле того же цвета, отделанном золотыми шнурами и позументами. Из-под манжет полукамзола и с ворота его шелковой нижней сорочки пышными каскадами ниспадали волны тончайших кружев. Ворот сорочки у горла был скреплен булавкой с вделанными в нее алмазами. Его темно-каштановые, блестящие при ярком освещении в горнице Верехов волосы, тщательно уложенные и слегка подвитые, отросшие длиннее, чем обычно, мягкими волнами спускались на воротник камзола.
   Марина Верех смотрела на него, чувствуя, что она не может отвести от него глаз. В своих мыслях она уже привыкла думать о нем, как о своем женихе. Всегда такая разборчивая и капризная, она поклялась самой себе, что когда Острожский сделает ей предложение, она согласится немедленно, и настоит на свадьбе как можно скорее. Она была уверена, что во время этого своего приезда в Вильну красивый поляк не устоит перед ней. Вместо этого он вернулся с женой. Женой, которая оказалась воскресший из мертвых Эвелиной Ставской! И он сейчас, только войдя в дом отца, уже не сводил с нее глаз, ища в ее уклончивом взгляде намек на подтверждение тех глупых слов, которые бросила безответственная, как всегда, Елена.
   Князь вовсе не думал о той болтовне, которую услышал, перед тем, как войти. Он смотрел на Эвелину и восхищался ее выдержкой, ее умением высоко держать голову в любых, даже самых трудных и неприятных для нее обстоятельствах. Качествами, которым она должна была научиться, чтобы выжить в рыцарском замке. Ее выносливость и выдержка никогда не переставали изумлять его, напоминая ему крепкую и гибкую сталь итальянской рапиры. Его любовь к этой девушке, похороненная все эти годы в глубине его сердца, растоптанная ее явным стремлением отделаться от него любым путем, даже путем обмана, чуть не разбившего его сердце; любовь, которой он тысячи раз в исступлении желал умереть и исчезнуть навсегда, продолжала тлеть под пеплом горечи и унижений, перенесенных по ее вине. И сейчас, после того, как ему, в конечном счете, удалось жениться на ней, она время от времени ярким языком пламени вырывалась из узилища сердца, в которое он тщательно ее замуровал, зная о неприятии Эвелины его любви и связанный словом не говорить о ней.
   В тот момент в горнице Вереха он на какое-то мгновение не сумел справиться с ней, и Эльжбета Радзивилл, изумленно раскрыв глаза, увидела в его взгляде, обращенном к Эвелине, такую всепоглощающую и исступленную страсть, в которой она никогда не могла заподозрить красивого, избалованного вниманием к своей персоне князя Острожского. Будучи необычайно чувствительной к такого рода вещам, потому, что ее собственное страдание из-за несбывшейся любви к Карлу Ротенбургу наделило ее от природы проницательную душу почти ясновидением, она в ту же минуту внезапно прочитала в душе Острожского не только любовь, но и страдание, тщательно прикрытое и загнанное его железной волей в самые потаенные уголки души. Она взглянула на него с теплотой и сочувствием, словно на брата, товарища по несчастью, страдавшего даже может быть больше, чем страдала она сама.
   Так как все остальные ошеломленно молчали, пораженные эффектным появлением князя, она немедленно пришла всем на помощь.
  -Ты, как я посмотрю, уже при полном параде, Зигмунт, - ехидно заметила она, поднимая боевой дух приунывшего было пана Тенчинского. - С чего это ты так вырядился?
  -Венгерские послы, - вздохнул Острожский, проходя в горницу. - Пан Витовт сегодня принимал послов его величества Сигизмунда Второго.
  -Бьюсь об заклад, Витовт был увешан драгоценностями как рождественская елка! - добродушно сказал боярин Верех, предлагая князю присесть.
  -У него был для этого повод, - спокойно согласился Острожский. - Венгры предлагали ему королевскую корону.
   Кароль Радзивилл и пан Доманский в один голос ахнули.
   Острожский прошел через всю залу по направлению к Эвелине. Она сняла перчатку и протянула ему руку для поцелуя. Вежливо коснувшись губами тыльной стороны ее кисти, князь перевернул ее и прижал ладонь Эвелины к своей щеке.
  -Вы, кажется, хотели поквитаться со своей кузиной? - услышала она над ухом его тихий насмешливый голос. - Давайте сделаем это сейчас, я ужасно соскучился.
   Не дожидаясь ответа, он выпустил из своих рук кисть Эвелины и пылко привлек ее к себе. Его короткий страстный поцелуй обжег губы Эвелины как глоток крепкой польской водки.
   Эльжбета откровенно улыбалась, глядя на побледневшее лицо Марины Верех.
  -И что сказал им на это Витовт? - с жадностью спросил Кароль Радзивилл, дипломатично выдержав паузу и стараясь не смотреть на князя, сжимавшего в объятьях его красивую золотоволосую супругу.
  -Витовт? - Голос Острожского был слегка хрипловат. - Он сказал, что он и так владеет огромными русско-литовскими землями, и это делает его королем больше, чем безделушка-корона, посланная ему братом Сигизмундом.
  -Эх, люблю я великого князя, - крякнул Верех. - Язык у него подвешен, что надо. Если не мечом, так языком бьет наповал!
  -Все куртуазные дипломатические штучки приходятся на долю Острожского, - согласилась с ним Эльжбета. - Видимо, поэтому у него столько работы. В Кракове он просто отдыхает. Король Владислав - ангел небесный по сравнению с нашим великим князем.
  -Зато в случае поражения союзных войск, - ядовито заметил пан Станислав Тенчинский, - наш дорогой князь будет с распростертыми объятьями принят при любом европейском дворе!
  -Боюсь и предполагать, что произойдет в таком случае с вами, - усмехнулся Радзивилл.
  -Вам с удовольствием зальют глотку свинцом. При любом европейском дворе, - мило улыбаясь, добавила Эльжбета.
   Пан Станислав хотел было обидеться, но передумал.
  -Как вам понравилась Вильна, дорогая? - обратился к Эвелине Острожский.
  -Эвелина заявила, что будет счастлива вернуться в Остроленку, - заметила Эльжбета Радзивилл.
   Князь удивленно приподнял бровь.
  -Мне показалось, вы там скучали?
  -Я возьму с собой Эльжбету, - выразительно посмотрев на него, возразила Эвелина.
  -Эльжбету? - удивленно переспросил князь. - Вы забываете о пане Радзивилле, моя дорогая!
  -Пан Радзивилл был так любезен, что позволил Эльжбете поехать со мной, - наслаждаясь его удивлением, сказала Эвелина.
  -Вы шутите? - еще больше изумился князь, по очереди оглядев Эвелину, Эльжбету, и останавливая взгляд на выглядевшим смущенным Кароле Радзивилле.
  -Ничуть. А почему он должен был отказать? - широко раскрыв глаза, спросила Эвелина, обмениваясь многозначительным взглядом с Эльжбетой. - Что же он, монстр какой-то? Кароль - очень милый молодой человек, тебе повезло с братом, Эльжбета. А вам с другом, князь.
   Сконфуженный похвалами, пан Радзивилл предпочел ретироваться. Проводив его взглядом, Острожский снова спросил Эвелину, полагая, что он ошибается:
  -Он что, в самом деле, разрешил Эльжбете поехать в Остроленку? Он же знает, что там фон Ротенбург!
   Эльжбета ахнула и, прикрыв рот рукой, уставилась на Эвелину и Острожского лихорадочным взглядом темных, вспыхнувших от возбуждения и надежды глаз.
  -Ротенбург? О Господи! Благослови вас небо, князь! Вы спасли его!
  -Вы ничего не сказали Эльжбете о Карле? - с упреком обратился к Эвелине Острожский.
  -Я хотела преподнести им обоим сюрприз, - только и нашла, что пробормотать в ответ Эвелина.
  -Вместо этого вы сделали сюрприз мне, - заметил Острожский. - Как это вам удалось уговорить Радзивилла?
  -Я покорила его своей красотой и обаянием!
   Эвелина казалась раздосадованной.
  -Что в этом такого особенного, в самом деле!
  -Он Карла на дух не переносит! - подала голос Эльжбета, и пояснила Эвелине то, что как-то ускользнуло от ее внимания в Остроленке. - Князь неоднократно просил Кароля не быть идиотом и позволить мне приехать в Остроленку, но мой любезный братец был как кремень. Теперь я знаю, почему. Он никак не мог предположить, что в дело вмешаешься ты!
  -Может быть, вам стоит попробовать уговорить его дать разрешение на их брак? - заметил Острожский, наблюдая за взглядами, которые бросал на Эвелину пан Радзивилл, уверенный, что никто этого не замечает.
  -Возможно, я бы и попробовала, - уклончиво сказала Эвелина, - если бы...
  -Если бы что? - спросил князь.
  -Если бы не была уже вашей женой.
   Эльжбета и Эвелина рассмеялись, глядя на омрачившееся лицо Острожского.
  -Ты ревнуешь, мой великолепный кузен? - удивилась Эльжбета. - С какой стати? Взглянув на солнце, уже не видишь ничего другого. Имея тебя в качестве мужа, любой женщине даже в голову не придет думать о ком-то другом.
  -Пошлая лесть! - с чувством заметила Эвелина.
  -Суровая правда! - возразила в ответ Эльжбета.
   Они оба посмотрели на едва сдерживающего смех воеводу Ставского и одновременно закашлялись, чтобы справиться с приступом накатившего на них веселья.
  -Вот уж никогда не думала, что мы снова соберемся все вместе! - заметила, снова приблизившись к ним, словно влекомая как магнитом, присутствием Острожского, Марина.
   Эльжбета закатила глаза, успев перед этим подмигнуть Острожскому. Напряженная, как пружина, Эвелина, наклонив голову, ожидала, что еще скажет кузина. Острожский с удивлением обнаружил, что она сжала ставшие вмиг ледяными пальцы так сильно, что хрупкие косточки сухо щелкнули.
  -Почему не думала? - простодушно спросила боярышня Елена. - Не могла же Эвелина вечно торчать на Руси? Где, кстати, ты жила, Эвелина? В Новгороде? Отец выглядел таким несчастным без тебя!
  -Да и мы скучали, - добавила Марина.
  -А больше всех скучал твой красивый жених! - взглянув на напряженное лицо Эвелины, сочла своим долгом вмешаться Эльжбета Радзивилл. - Его прямо ветром носило по всей Польше и Литве в твоих поисках. Только вот на Русь заглянуть не догадался.
  -Я бы тоже искал! - заметил Кароль Радзивилл, присоединяясь к разговору.
   Эльжбета откровенно насмешливо улыбнулась.
  -Опоздал. Берегись, Кароль! Острожский - ревнивый муж.
  -Правда? - удивилась Елена Верех, обращаясь к Острожскому.
  -А ты сомневалась? - не утерпел уже сам Верех, в течение некоторого времени прислушивающийся к беседе молодежи. - Женился и держал молодую жену почти год вдали от всех, запертой на три замка в своей Остроленке!
  -Думаю, Эвелина не жалуется, - снова вмешалась Эльжбета, чувствуя какую-то странную недоговоренность, скользящую в отношениях Острожского и Эвелины. - Год вдали от всех, - мечтательно протянула она, - с таким красивым молодым мужем как Острожский.... А я-то все голову ломала, почему он в последнее время так откровенно манкирует службой. Никак, вроде, не может решить, остаться ему у Ягайло или у Витовта, а самого все так в Остроленку и тянет.
  -Грубиянка! - сдержанно заметил молодой князь.
  -Она права.
   К удивлению Острожского Эвелина с улыбкой на устах повернулась к нему, ее пальцы скользнули ему в ладонь и переплелись с его пальцами. Всей своей кожей Эвелина чувствовала ненавидящий взгляд Марины, и молила бога, чтобы Острожский понял и поддержал ее игру. Глядя ему в лицо, она увидела, как в глазах его промелькнуло понимание и, одновременно с тем, сожаление. Но он не обманул ее надежд.
  -Еще как права! - понизив голос, согласился он, не сводя с ее губ, находившихся в нескольких дюймах от него, откровенно напряженного чувственного взгляда. - Думаю, в ближайшее время у нас больше не будет подобного шанса так долго побыть наедине.
   Марина Верех стремительно отвернулась в сторону, чтобы не видеть выражение лица молодого поляка, в глазах которого отражалось неприкрытое желание к его жене. Острожский был заинтригован. В отношении кузин друг к другу отчетливо сквозила такая явная неприязнь, что это, казалось, было заметно всем.
   Когда Марина, воспользовавшись первым же удобным предлогом, оставила их, Эвелина испытала такое чувство облегчения, что, пошатнувшись, непроизвольно оперлась на руку Острожского. Он тут же поддержал ее, его сильная рука легла ей на талию, совсем рядом она увидела его встревоженные темные глаза.
  -Ты собираешься грохнуться в обморок? - услышала она возле уха ехидный голос Эльжбеты. - Может быть, в словах Елены была какая-то доля истины?
   Эвелина вздрогнула и побледнела, отчего темные брови Эльжбеты еще выше взлетели от недоумения.
  -Если ты не прекратишь третировать мою жену, - холодно сказал Острожский, не глядя на Эвелину, - я не разрешу тебе навещать Карла в Вильне. Поедешь с Эвелиной в Остроленку.
  -Так ты привез его в Вильну? - вскричала Эльжбета, блестя глазами. - О Зигмунт! Я люблю тебя!
   Непонятное чувство, промелькнувшее в глазах Острожского, заставило Эвелину подумать, как она сама хотела бы так бездумно и счастливо повторять подобные слова.
  -Как? И ты тоже? - добродушно хохотнул Верех, обнимавший за плечи расстроенную Марину, не желавшую покидать горницу, но в то же время испытывающую невероятные мучения при виде князя, улыбавшегося не ей и смотревшего не на нее.
  -Она сама не знает, что говорит, - проворчал сердитый отчего-то пан Радзивилл. - Сегодня она любит одного, завтра - другого.
  -Больше всего я люблю тебя, мой дорогой брат! - под смех присутствующих громогласно объявила Эльжбета Радзивилл, полная самых радостных предчувствий при мысли о том, что она, может быть, сумеет увидеть Карла уже сегодня.
  -Простите меня, князь! - тихо сказала Эвелина, вновь касаясь своими пальцами руки Острожского.
   Тот остался неподкупен.
  -Вам не стоит так явно провоцировать вашу кузину.
  -Я не это имела в виду.
  -Ах, вот вы о чем, - со спокойным безразличием, больно уязвившем Эвелину, сказал Острожский. - Не стоит беспокоиться, дорогая княгиня, к вашим провокациям я давно уже привык.
  
  
  

Глава 33.

  
  Вильна,
  Великое княжество литовское, весна 1410 г
  
   Эльжбета вступила на просторный двор дома Острожского в Вильне с тайным, глубоко запрятанным в сердце чувством страха увидеть Карла лежащим без сил, изувеченным, павшим духом или, того хуже, равнодушным и холодным, как труп.
   Действительность превзошла все ее ожидания.
   Во дворе дома шло настоящее побоище. Дюжина людей в шлемах и доспехах всех и сравнимый, характерный шум рыцарской схватки. Казалось, что во дворе работала огромная дьявольская кузня. Гул ударов заглушал эхо человеческих голосов. В первых рядах схватки рубился, словно викинг, вращая тяжелым двуручным рыцарским мечом, Карл фон Ротенбург. Он был без шлема, длинные, до плеч, рыжие волосы, намокли от пота и прилипли ко лбу, янтарные глаза сверкали от упоения битвой.
   Обернувшись к Эвелине, Эльжбета молча указала ей глазами на барона-крестоносца.
  -У меня почему-то было впечатление, что он тяжело ранен! - только и сказала она.
  -Ты приготовилась за ним ухаживать? - спросил Острожский.
  -Ну, что-то в этом роде.
  -Что-то в этом роде досталось на долю моей жены, - сухо сказал князь. - Кажется, они с Эвелиной стали хорошими друзьями. Настолько хорошими, что он рассказал ей о своей несчастной любви.
   Сражение закончилось. Рыцари разразились криками и, вложив в ножны оружие, по одному стали входить в дом.
   Словно почувствовав на себе чужие взгляды, Карл фон Ротенбург обернулся к воротам и увидел стоявших возле них людей. Его лицо прояснилось. Вложив в ножны меч, он приблизился к ним, громко постукивая при каждом шаге железом своих лат. Поприветствовав Острожского, он галантно, на польский манер, склонился к руке Эвелины.
  -Ваше здоровье, панна Радзивилл! - в следующую минуту вежливо сказал он, посмотрев на Эльжбету.
   Его янтарные, желтые глаза стали совсем прозрачными.
  -Как поживает ваш любезный брат?
   Эвелина взглянула на Острожского и увидела пляшущие в глубине его глаз смешинки.
  -Спасибо, благоденствует! - так же вежливо, но ядовито ответила Эльжбета.
  -Отрадно слышать. А ваша матушка?
  -И она процветает.
   Карл утер рукою пот со лба.
  -А вот вы что-то не совсем хорошо выглядите, - обнажив в хищной улыбке великолепные белые зубы, невежливо заметил он.
   Эвелина увидела, как бледные щеки Эльжбеты вспыхнули румянцем.
  -Зато вы выглядите замечательно! - прищурив темные искристые глаза, процедила сквозь стиснутые зубы литвинка. - Что юродивые, что крестоносцы. Им все как с гуся вода!
   Острожский поперхнулся и закашлялся, скрывая смех.
   Янтарные глаза Карла стали желтыми, как у разозленной рыси, он весь подобрался, словно приготовился к прыжку. Обеспокоеная Эвелина положила руку на локоть Острожского и громким шепотом, с таким расчетом, чтобы ее хорошо расслышали и Карл, и Эльжбета, спросила куда-то в воздух, обращаясь, тем не менее, к Острожскому:
  -Они не подерутся, князь?
  -Как можно! - уверил ее Острожский. - Это просто обмен любезностями. Видели бы вы, что они выделывали у меня в замке прошлой весной.
  -Что именно? - округлив глаза, спросила Эвелина, на всякий случай, беря под руку Эльжбету и крепко прижимая к своему боку ее локоть.
  -Ну, - Острожский на секунду замялся, а потом посмотрел на красного, взъерошенного, злого Карла фон Ротенбург и все-таки досказал: - Эльжбета побила всех кабанов в округе, воображая, что сражается с милейшим бароном.
  -А Карл? - спросила Эвелина, видя, что он умолк.
  -Карл? - рассеянно переспросил Острожский, глядя на бледную Эльжбету, привалившуюся к плечу Эвелины.
  -Что сделал Карл? - Эвелина выразительно смотрела на мужа. - Поборол всех медведей в местном лесу?
   Эльжбета хмуро улыбнулась.
  -Нет, - мстительно сказала она, мельком взглянув на покрасневшего барона. - Он просто устроил такой загул в Остроленке, что его еще долго будут там вспоминать. И называть его именем маленьких байстрюков!
   Карл вскинул голову, словно рыцарский конь, услышавший звук походного горна. Его яркие, цвета расплавленного золота, глаза, сверкающие солнечным блеском от негодования, встретились с темными, как ночь, искристыми глазами Эльжбеты.
  -Эльжбета, наверное, устала с дороги, - быстро сказала Эвелина, вставая между литвинкой и непроизвольно подступившим к ней бароном. - Мы, пожалуй, пойдем с ней в дом. А вы, князь, - она с укором посмотрела в сторону явно забавлявшегося всем происходящим Острожского, - сообщите тем временем Карлу хорошую новость.
  -Какую еще новость? - проворчал Карл, не сводя глаз с Эльжбеты.
   Ее бледность и темные круги под глазами, наконец, привлекли его внимание, и ему внезапно захотелось заключить ее в объятья, обнять и успокоить, как ребенка, нашептывая на ухо милые бессмысленные глупости.
  -Вы зачислены в польский Иностранный легион , - сказал Острожский. - Поздравляю вас, барон!
  -Даже так? - Карл выглядел озадаченным.
  -Эй, литвинка! - крикнул он вслед Эльжбете, уходящей в дом в сопровождении Эвелины. - Будет ли это достаточно для того, чтобы смягчить сердце твоего твердолобого брата?
   Эльжбета вырвала у Эвелины свою руку и порывисто обернулась к нему.
  -Что ты имеешь в виду, крестоносец? - высокомерно спросила она.
  -Согласится ли он на наш брак теперь, когда я буду воевать на польской стороне?
   Эвелина увидела, как темные глаза Эльжбеты вспыхнули от радости.
  -Тебе лучше спросить его самого, - тем не менее, стараясь казаться безразличной, отвечала она.
  -Если он мне снова откажет, - с угрозой сказал Карл, не сводя глаз с бледного лица Эльжбеты, - я украду тебя и увезу к себе в Вестфалию! Месяц-другой ты поплачешь, а потом станешь моей женой.
  -Может быть, наоборот? - ехидно подсказала Эльжбета. - Сначала стану вашей женой, а потом поплачу? По крайней мере, при таком раскладе у меня будут причины плакать. С чего бы это я стала рыдать, когда ничего страшного еще не произошло?
  -А вот и Радзивилл! - заметил Острожский, увидев входящего на подворье одетого по последней литовской моде молодого вельможу.
   Наметанный женский глаз Эвелины сейчас же отметил всю изысканность и тщательность его дорогого наряда, но, кроме того, и то, что не привыкший его носить Радзивилл чувствовал себя скованно и стесненно.
  -Надо полагать, я обязан этому визиту прекрасным глазам моей молодой жены? - добавил он едва слышно для стоявшей рядом с ним Эвелины.
  -Может быть, вы постараетесь смягчить его дурной характер? - спросил он все так же тихо, склоняясь к ее уху.
  -Горбатого могила исправит! - с сердцем отрезала Эльжбета Радзивилл, демонстративно поворачиваясь к брату спиной.
   Но Кароль не услышал ее. Все его внимание было приковано к стройной фигурке золотоволосой красавицы в бледно розовом атласном платье, опиравшейся на руку ее мужа.
  -Что-то я не пойму, - прозвучал за спиной Эльжбеты язвительный голос барона Ротенбурга. - У твоего братца совсем с мозгами не в порядке, что ли? Он никак положил глаз на молодую жену Острожского?
  -Кароль по мелкой не ходит, - согласилась Эльжбета, оборачиваясь к нему. - Уж влюбляться, так в самую красивую женщину Польши, да еще и жену члена королевского дома!
  -Бедняга Радзивилл, - сокрушенно вздохнул Карл, глядясь в искристые глаза улыбающейся ему Эльжбеты. - Я, пожалуй, даже не буду его убивать, если он мне откажет. Он сам засохнет от неразделенной любви.
  -О Карл! Я так скучала без тебя! - понизив голос, сказала Эльжбета.
   Карл фон Ротенбург почувствовал, как вся кровь бросилась ему в лицо. Он огляделся по сторонам, увидел, что Острожский и пан Радзивилл заняты беседой, по двору деловито шныряет во все стороны прислуга, и мгновенно оценил ситуацию. Похоже, Эльжбета поняла, о чем он подумал. Она выразительно посмотрела на него и пошла по направлению к дому. Карл без слов последовал за ней. У самого крыльца Эльжбета свернула за угол. Карл увидел, что здесь они оказались скрытыми от взглядов людей на дворе, но сами могли хорошо видеть то, что там происходит.
  -Твой голубь спас жизнь Витовту! - сказала Эльжбета, очутившись в крепких руках Карла.
  -О, боже мой! - она провела ладонью по его щеке, - мне кажется, я не видела тебя целую вечность!
   Карл поймал ее пальцы, скользившие по его лицу, и прижал их к своим губам.
  -Я думал, ты совсем забыла меня, литвинка!
  -Бессовестный! - с чувством сказала Эльжбета, кладя руки ему на плечи. - Это ты изчез и велел не приставать к тебе, если я не собираюсь за тебя замуж!
   Карл невесело усмехнулся.
   Эльжбета гладила его рыжеватые волосы, пропуская их через пальцы, чувствуя, как в глубине ее тела просыпается желание. Даже сквозь тонкую ткань своего платья она ощущала жар и крепость его тела.
  -Тебя не смущают шрамы на моем лице? - замирая сердцем в ожидании ее ответа, спросил Карл.
  -Шрамы? - Эльжбета выглядела удивленной.
   В следующую минуту она подняла руку и коснулась своими прохладными пальцами его лица. - Действительно шрамы, - констатировала она, легко касаясь заживших рубцов на щеке Карла уже своими губами.
   Карл с шумом выдохнул из легких воздух и, глядя ей в лицо пронзительными янтарными глазами, снова, как несколько лет назад, спросил:
  -Так ты выйдешь за меня замуж?
  -Да!
   Эльжбета теснее прижалась к его стройному мускулистому телу.
  -Лгунишка! - пробормотал Карл, зарываясь лицом в ее темные, как ночь, волосы, распущенные по плечам и покрытые газовым покрывалом под широким серебряным обручем. - В последний момент ты струсишь и не посмеешь ослушаться своего брата!
   Эльжбета легонько оттолкнула его от себя, заставив Карла удивиться.
  -Ты ничего не понял, крестоносец, - тихо сказала она, неотрывно глядя ему в лицо. - Я чуть не умерла после того, как ты исчез и не давал о себе знать несколько месяцев. Чего я только не передумала!
   Карл порывисто сжал ее в своих объятьях и начал целовать ее глаза, губы, лицо.
  -Подожди, Карл, - остановила его Эльжбета.
   Ее глаза были глубокими и серьезными, ведьмински завораживающими, как омуты.
  -Я клянусь тебе, Карл! - понизив голос, сказала она, - что после завершения этой кампании я выйду за тебя замуж. Даже если Кароль будет возражать! Ты мне веришь?
  -Посмотрим.
   Карл напряженно смотрел куда-то вдаль через ее плечо. Обернувшись, Эльжбета увидела, что к ним торопливо приближается франтовато разодетый брат, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего.
  -Куда ты запропала, Эльжбета? - с ходу начал Радзивилл, игнорируя присутствие барона фон Ротенбурга. - Княгиня Анна тебя обыскалась!
  -Рад снова видеть вас, пан Радзивилл! - лениво приветствовал его Карл, удерживая в своих руках тонкую кисть Эльжбеты. - Не желаете поздороваться?
   Кароль Радзивилл сердито сверкнул глазами.
  -Какого черта вы здесь делаете, барон? Почему вы не точите свой меч в Мальборге?
  -Потому что теперь я точу его в Вильне, - подбоченившись, ответил Карл.
  -Точнее, в Кракове, - буркнул Радзивилл. - Рад за вас лично, пан крестоносец! Для наемника вы весьма сообразительны.
  -Для придворного вы не очень то любезны, - не остался в долгу Карл.
   Эльжбета расстроено подумала, что ее брат и мужчина, которого она любила, никогда не станут друзьями. При каждой встрече между ними незримо, но явственно проскакивали искры взаимной неприязни, иногда настолько сильной и необъяснимой, что это ставило ее в тупик.
  -Поскольку теперь вы хорошо знаете, на чьей стороне я намерен сражаться, - после недолгой паузы сказал Ротенбург, - возможно, вы более благосклонно посмотрите на предложение, которое я сделал вашей сестре?
  -Какого черта! - процедил Радзивилл, меряя барона уничижающим взглядом. - Это ничего не меняет!
  -Кароль! - с упреком вскричала Эльжбета. - Ты же сам говорил, что единственным препятствием для нашего с Карлом брака было то, что он крестоносец!
  -Тогда я не знал господина барона лично! - отчеканил Радзивилл, с неприязнью смотря в лицо рыжеволосого светлоглазого немца, подернувшееся румянцем гнева от его слов.
   -Пойдем, Эльжбета, нам пора, - сказал он, беря Эльжбету за руку.
   Она вырвала у него руку, гневно зыркнула на него темными глазами и побежала к воротам.
  -Эй, литвинка! - крикнул ей вслед Карл. - Не забудь о своем обещании. И помни, ты поклялась!
  -О каком еще обещании? - подозрительно спросил Радзивилл.
   Карл выпрямился во весь рост. Стройный, среднего роста Радзивилл оказался на полголовы ниже него и, как сердито подумал он сам, в два раза уже в плечах.
  -А вот это уже не ваше дело, господин брат, - смерив его насмешливым взором золотисто-янтарных глаз, лениво и вызывающе сказал барон фон Ротенбург.
   Пан Радзивилл фыркнул, как норовистый конь, сделал было шаг по направлению к Карлу, но встретив издевательски подбадривающий взгляд сильного, мускулистого барона, сжавшегося как пружина в ожидании последней провокационной фразы, вдруг отступил на несколько шагов назад.
  -Берегись, крестоносец! - свистящим от ненависти шепотом сказал он, сузив глаза. - Если ты посмеешь коснуться Эльжбеты, я тебя в порошок сотру!
  -Сколько бы ты не пыжился, самовлюбленный болван, я все равно женюсь на Эльжбете - отчетливо выговорил Карл.
  -Может быть, сразу вызовешь меня на поединок? - прищурившись, добавил он.
   Кипя возмущением, Кароль Радзивилл, тем не менее, трезво оценил свои силы, молча развернулся и вошел в дом, по пути чуть не ударившись головой о низкую притолоку.
  -Береги свою шею, шурин, - сказал ему вдогонку барон Ротенбург. - Не ровен час, сломаешь. А я без тебя буду скучать!
  
  
  

Глава 34.

  
  Вильна,
  Великое княжество Литовское, весна 1410 г
  
   Сразу же после того, как воевода Ставский и Острожские покинули гостеприимный терем Твердислава Яруновича, а вслед за ними ушел пан Радзивилл и пан Станислав Тенчинский, Марина Верех под предлогом головной боли удалилась в свою горницу.
   Она была расстроена и рассержена как никогда. Мало того, что Эвелина Ставская каким-то невероятным образом осталась жива! Она знала об участии Марины в ее похищении! И она вышла замуж за Острожского только для того, чтобы насолить ей! У Марины шла кругом голова. Что произошло с Эвелиной в Гневно у комтура? Знает ли Острожский, что Эвелина побывала в лапах крестоносцев и они, наверняка, надругались над ней? И если нет, то что он сделает, когда узнает об этом? А если да, то как он осмелился жениться на ней? Где они встретились и как узнали друг друга? Самым худшим было то, что Марина просто чувствовала себя больной при мысли о том, что она потеряла красивого польского князя. Она вдруг с ужасом осознала, что влюблена в поляка гораздо серьезнее, чем сама предполагала. Сотни раз после того, как воевода и Эвелина покинули терем боярина, она старалась убедить себя в том, что Острожский для нее потерян, и она должна смириться с этим. И каждый раз что-то из самой глубины ее существа кричало ей: 'Нет!' В конце концов, измученная до предела своими противоречивыми мыслями, она решила, что будет бороться.
   Марина начала с того, что наутро следующего дня отправилась навестить Эвелину.
  В доме Острожского было шумно. На дворе царила та особенная оживленная суматоха, которая свойственна после того, как хозяева возвращаются с охоты или коллективной прогулки верхом: ржали лошади, сновали туда-сюда конюхи и домашние слуги, хлопали двери, слышались веселые молодые голоса. Возле парадного входа стояли и о чем-то разговаривали Елена Верех и пан Доманский. Пан Доманский был одет во франтоватый кожух, его длинные каштановые волосы были завиты, как будто бы он собирался на прием, на котором будут присутствовать царственные особы. Елена Верех, напротив, выглядела очень по-домашнему: в длинном, с расклешенной юбкой, платье польского покроя и накинутом на плечи польском полукамзоле, отделанном позолотой и галунами. Голова ее была непокрыта, в светлых глазах блистало откровенное удовольствие и симпатия к ее собеседнику, также оживленному и разрумянившемуся от ее внимания. Они настолько увлеклись беседой, что даже не заметили Марину, хотя та прошла в нескольких шагах от них.
   Самих хозяев в доме не оказалось. Один из слуг в просторном нижнем холле с готовностью объяснил Марине, что пан Ставский сразу же после охоты должен был уехать по срочному делу, а князь Острожский вообще отсутствует с самого утра. Все остальные сейчас в зале. Пан крестоносец и пани Эльжбета Радзивилл играют в тавлеи, пан Радзивилл наблюдает за игрой, а пани Эвелина почувствовала себя нехорошо после прогулки и поднялась к себе в опочивальню отдохнуть. Лично он, Яцек, парень подмигнул Марине, думает, что недомогание пани Эвелины такого характера, что к концу года бесследно пройдет вместе с появлением на свет наследника в роду Острожских князей. Несколько резковато оборвав не в меру разговорчивого слугу, Марина осведомилась, где именно находится опочивальня пани Эвелины и, получив указания, без труда нашла искомую дверь. Она постучала и, немного помедлив, вошла.
   Эвелина лежала на большой просторной двуспальной кровати, занимающей почти половину комнаты. Когда на звук открываемой двери она приподнялась и села на постели, Марина увидела, что она бледна и, по-видимому, действительно нездорова. Ее глаза лихорадочно блестели, а казавшиеся вишневыми, горящие жаром губы четко выделялись на фоне бледного лица.
  -Ты плохо себя чувствуешь? - непроизвольно вырвалось у Марины, когда она вошла и захлопнула за собой дверь. - Ты что же, действительно беременна?
   В светлых глазах Эвелины блеснул вызов.
  -Почему бы и нет! - холодно сказала она, приходя в себя от внезапности появления Марины. - Разве в этом есть нечто неестественное? Я замужем, я люблю своего мужа, и он хочет детей. В чем же дело? Почему ты выглядишь такой осуждающей?
  -Думаю, знает ли князь, какой подарок ты приготовила ему.
  -Нет, не знает.
   Они говорили, словно иносказаниями и, самое главное, сами четко сознавали это. Недаром, когда они еще были девочками, они были так близки, что иногда им удавалось понимать друг друга без слов.
  -А твой отец?
   Эвелина отрицательно покачала головой.
  -Ну что ж, - Марина присела на краешек кровати, не сводя взгляда с бледного лица сестры, - Самое время поставить их в известность обо всем. Ты знаешь, Эва, я всегда думала, как это несправедливо, что ты красивее, чем я. Ведь из двух сестер моя мать была красивее твоей.
  -Зачем ты мне все это говоришь, Марина? - осторожно спросила Эвелина, не понимая, куда клонит боярышня.
  -Потому что из двух кузин Острожский выбрал тебя!
  -Ты не права, - Эвелина откинула с глаз цвета белого золота пряди своих спутанных ветром утренней охоты волнистых волос, пригладила ее ладонью и снова легла в постель, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, чтобы не видеть красивого и злого лица Марины.
  -Он меня не выбирал. Меня выбрали для него его покойный отец и королева Ядвига, царство ей небесное. Он лишь следовал их воле, как настаивал на ней сам польский король.
  -Ты хочешь сказать, что это согласно их воле он женился на девушке, сбежавшей из дома с крестоносцем? - насмешливо бросила Марина.
   Война была объявлена. Эвелине на секунду стало неизмеримо больно и жалко себя саму, испуганную пятнадцатилетнюю девчонку, все еще хранившую в памяти ужас той страшной декабрьской ночи. Вместе с тем, она почувствовала, как словно вновь разогнулась в ней упрямая сталь стремления выжить и сохранить себя, выкованная в ее душе за время пребывания в рыцарском замке. Она снова стала Эвелиной Валленрод, холодной и высокомерной, жесткой и бескомпромиссной, когда ей нужно было спрятать свой страх.
  -Он женился на девушке, которую предала собственная сестра! - холодно возразила она Марине.
   Лицо боярышни залила мертвенная бледность.
  -Ты не можешь этого доказать! Зато я могу ославить тебя на всю Польшу и Литву! И красавец князь будет вынужден отказаться от тебя и сдать тебя в монастырь!
  -Это будет более милосердно, чем то, что ты сделала со мной!
   Марина вскочила с кровати и застывшими от обуявшего ее истерического приступа глазами, посмотрела на Эвелину безумным взглядом, словно не видя ее.
  -Ты просто жалкая шлюха, о которую вытирали ноги все рыцари в Мальборге и сам комтур Валленрод! - с ненавистью сказала она. - Ты посмела вылезти из той грязи, в которой ты должна находиться, и снова покуситься на то, что принадлежит мне! Берегись, Эвелина, если ты не отступишь и не отдашь мне князя, я обесчещу и его, и тебя!
  -Каким это, интересно, образом? - в противоположность сестре Эвелина, будучи взволнованной, словно застывала изнутри, ее лицо становилось бледным, черты его словно каменели, а голос звучал холодно и отстранено по контрасту с бурей отчаянья, которая бушевала у нее в груди.
   Кажущееся спокойствие Эвелины еще больше вывело Марину из себя.
  -Я расскажу всю правду о тебе князю! - запальчиво сказала она.
  -Какую правду? - устало уточнила Эвелина. - Правду о том, как ты сговорилась с Валленродом о моем похищении, потому что считала, что я красивее тебя, и ты не могла больше этого переносить? Ты расскажешь о том, как писала записку моему отцу о моей якобы великой любви к крестоносцу? Как пыталась подделать на записке мой почерк? Как выдала людям Валленрода дату и час моего отправления домой? Как все эти годы тихо радовалась тому, что ты хорошеешь и процветаешь, а мне приходится быть шлюхой в рыцарском замке?
  -Нет! - Марина со злорадным чувством смотрела на проступившее в классических чертах прежде невозмутимой Эвелины подлинное страдание. - Я расскажу ему о том великом романе между тобой и комтуром Валленродом, который разыгрывался пять лет тому назад на моих глазах. О том, как ты умоляла меня помочь тебе скрыться с ним, но я предупредила слуг, и они все пали лютой смертью, пытаясь спасти тебя от бесчестья, о котором ты мечтала. Острожский - поляк, а поляки не любят крестоносцев. Еще больше они не любят продажных тварей, вроде тебя!
  -Марина, ну почему бы тебе не остановиться? - вздохнула Эвелина, натягивая на себя легкое одеяло.
   Возбуждение, неожиданно накатившее на нее, спровоцированное вызывающим поведением сестры, так же неожиданно улеглось при мысли о том, какому риску подвергалась репутация князя.
  - В конце концов, я не предъявляю к тебе никаких претензий за то, что случилось в прошлом, и ничем тебе не угрожаю. Оставь меня в покое, и живи с миром, если можешь. У тебя не менее красивый и богатый жених, чем Острожский. Просто остановись и все. Давай сделаем вид, что ничего не произошло. Хотя бы ради наших родных.
  -Ты не понимаешь!
   Марина страдальчески заломила руки.
  -Ты думаешь, я не хотела бы остановиться?! Ты думаешь, я такая мерзкая, что испытываю удовольствие, вытаскивая на свет божий всю эту грязь? Ты думаешь, я не жалею, что я с тобой сделала? Но, Эвелина, пойми меня! Я люблю Острожского. Я всегда его любила, и буду любить! Мне не нужен никто, кроме него. И я его получу! Пожалуйста, отойди в сторону, и не мешай мне. Я не хочу снова причинять тебе боль! Отдай мне его, и мы снова станем друзьями. Когда-то мы были неплохими кузинами, не правда ли?
   Эвелина почувствовала, что по ее позвоночнику пробежали мурашки озноба. Марина была явно не в себе. Тем не менее, она решилась предпринять еще одну попытку образумить ее.
  -Марина, пожалуйста, постарайся быть разумной. Ты же знаешь, что сейчас слишком поздно об этом говорить. Я - жена Острожского. У тебя есть какой-нибудь другой план, кроме того скандала, которым ты мне угрожаешь? Если да, скажи мне, и я подумаю над ним, при условии что репутация князя при этом не пострадает. Ты ничего не добьешься скандалом. Если ты захочешь погубить меня, ты погубишь этим и его, и себя. Подумай, Марина!
  -Я знаю такой путь! - сверкнув глазами, сказала Марина. - Ты заявляешь князю, что хочешь уйти в монастырь!
  -Я уже пробовала это. Муж должен дать мне разрешение на постриг. Острожский никогда в жизни не согласится на это.
  -Даже под угрозой разоблачения?
   Эвелина пожала плечами. Она лихорадочно размышляла, знает ли Марина о том, что Острожский полностью посвящен во все перипетии ее жизни.
  -А теперь ты еще и беременна! - вскричала Марина с досадой. - И, хуже всего, слуги уже начинают говорить об этом. Поверь моему опыту, князь узнает об этом гораздо раньше, чем ты решишь осчастливить его радостным известием.
   'О Господи! - подумала Эвелина с нервным смешком. - Вот уж действительно верное средство для развода! Учитывая то, что последний раз я была близка с князем почти за полгода до предполагаемого зачатия ребенка! Откуда она взяла, что я беременна?'
   За дверью послышался шум шагов, шелест одежды, затем легкий стук, и в опочивальню Эвелины просунулась рыжеволосая головка Марженки:
  -Пани Эвелина, ваш отец, пан воевода, и его светлость князь Острожский уже в зале, и оба спрашивали о вас. Пан воевода велел передать, что просит вас спуститься к обеду. И вас тоже, боярышня.
   Эвелина кивком головы отпустила девушку и, как только за ней закрылась дверь, вопросительно посмотрела на сестру. Марина дернула плечом, высоко подняла голову и безмолвно вышла в коридор. Эвелине причесала свои длинные светлые волосы, одела поверх них газовое покрывало и золотой обруч, и последовала за ней. Стоя возле лестницы на первый этаж, Марина поджидала ее.
  -Мы еще продолжим наш разговор, - тихо сказала она. - В другое время и в другом месте. Тебе придется капитулировать, моя дорогая кузина. Если ты так дорожишь репутацией своего князя.
   Как только обе молодые женщины одновременно вошли в трапезную, воевода Ставский взволнованно уставился на Эвелину, ища в выражении ее лица подтверждение своих самых мрачных опасений. Во взгляде князя отразилось лишь вежливое любопытство.
   Воинственный вид Марины мгновенно сменился очаровательной кокетливой улыбкой. Пан Станислав Тенчинский, увязавшийся вслед за Острожским, и боярин Верех, пришедший забрать дочерей, а вместо того угодивший к обеду, были единственно новыми лицами среди тех, кто уже присутствовал в доме Острожского до сих пор.
   Вежливо ответив на приветствие Марины, польский князь ловко миновал ее сети и подошел к Эвелине. Целуя ее руку, он поднял на нее свои темные проницательные глаза.
  -Что-то произошло, Эвелина? - тихо спросил он.
  -Я не могу сказать вам это сейчас.
   Под пристальным взглядом Марины, Эвелина вымученно улыбнулась ему в ответ.
  -Скажете позже, - так же тихо заметил князь, подводя ее к столу.
  
  -Так что же случилось? - повторил Острожский позже, заходя вслед за Эвелиной в ее опочивальню после ужина.
   Эвелина прикрыла за ним дверь и тут же бессильно привалилась к ней спиной.
  -Мне очень жаль, что я снова должна об этом говорить, - грустно сказала она.
  -Не надо долгих вступлений, - нетерпеливо перебил ее князь.
   Все время, пока она говорила, Острожский, по своему обыкновению, расхаживал взад-вперед по опочивальне, опустив голову, внимательно слушая каждое ее слово. Когда она закончила, он остановился и взглянул на нее.
  -Не стоит беспокоиться, моя дорогая, - мягко сказал он. - Вы вовремя предупредили меня, и я постараюсь все уладить. Скажите, ваш отец сохранил эту записку?
  -Я думаю, да, - растерянно сказала Эвелина, не понимая, почему он спрашивает об этом.
  -Все будет в порядке, - снова повторил Острожский, уже от дверей.
  -Не волнуйтесь так, Эвелина, - добавил он, увидев, что Эвелина сделала шаг по направлению к нему и уже открыла рот, намереваясь что-то сказать. - Положитесь на меня. Никакого скандала не будет. Это я вам обещаю.
   Но Эвелина не могла перестать беспокоиться. Она видела, как полчаса после разговора с ней воевода и князь Острожский вместе покинули дом, не сказав никому ни слова. Прошел час, два, три. Наступила ночь. Ушел к себе несколько обескураженный отсутствием Острожского Карл фон Ротенбург. Несколько раз за князем приходили люди Витовта, но, не застав его дома, последний из них оставил на столе пакет из Кракова.
   Эвелина спустилась в гостиную, отослала спать Марженку и уселась в кресло у окна, твердо намереваясь дождаться возвращения князя.
   Первым вернулся отец. Не заметив Эвелины, которая сидела в полутемной гостиной, в то время как свет горел только к коридоре, воевода медленными, тяжелыми шагами поднялся по лестнице на второй этаж, замешкался было возле опочивальни Эвелины, но затем звук его шагов возобновился и стал удаляться по направлению к занимаемой им комнате.
   Подавляя тревогу, Эвелина ждала, потому что все равно бы не смогла бы спать. Через час после прихода отца она услышала, как, лязгнув массивным затвором, отворилась входная дверь, звякнули шпоры, и вслед за тем в гостиную вошел князь. Еще не видя ее, он распорядился, чтобы ему принесли свечу. Когда зевающая во весь рот Марженка внесла в комнату свет, темные брови князя взлетели вверх от удивления.
  -Эвелина? Вы знаете, который час?
  -Я ждала вас.
   Эвелина мягко высвободила из его рук знаменитый синий берет, положила его на стол. Пройдя к лавке, Острожский отстегнул от пояса меч, и, со вздохом удовольствия, опустился на скамью. Лицо его было усталым, темные тени залегли под глазами. Эвелина, подчиняясь внезапному порыву сочувствия, подошла к нему и положила ладонь на его плечо. Подняв голову, князь бегло улыбнулся ей, взлохмаченные на улице ветром волосы делали его похожим на мальчишку.
  -Вы совсем себя не жалеете, Острожский, - негромко сказала она.
  -У меня нет на это времени, - согласился в ответ он. - Что это за пакет на столе?
  -Его принес человек от Витовта, - вспомнила Эвелина.
  -Ну конечно, - устало сказал князь. - Боюсь, у меня плохие новости, Эвелина.
  -Плохие? - переспросила она с тревогой. - В чем дело, князь? Где вы были? Что произошло?
   Он повернулся к ней и снизу вверх, не вставая с лавки, взглянул ей в лицо. Прядь каштановых волос упала ему на глаза, темные, усталые, в которых, вопреки обыкновению, не было насмешки и проницательности, заставлявших Эвелину отводить взгляд.
  -Я и ваш отец посетили Верехов. Все в порядке, Эвелина, мы все уладили. Ваша дорогая кузина больше не осмелится шантажировать вас или меня.
  -Что она вам сказала? - с замиранием сердца спросила Эвелина.
  -Много интересного. Кто бы мог подумать, что у такой внешне привлекательной девушки такое черное сердце! - с горечью сказал Острожский.
  - Она сделала это потому, что хотела получить вас, - помедлив, напомнила Эвелина. - Она все еще влюблена в вас. Может быть, вам все-таки стоило жениться на ней, а не на мне?
   Лицо Острожского закаменело.
  - Позвольте мне сами решать, на ком мне жениться, а на ком нет, - холодно сказал он. - Больше всего мне хотелось бы знать, почему вы не рассказали мне с самого начала об участии вашей сестры в вашем похищении и об ее сговоре с Валленродом?
  - Я ничего не могла доказать, - тихо сказала Эвелина, отводя взгляд.
  - И, кроме того, вы мне не доверяли, - добавил за нее он.
   Эвелина пожала плечами и отвернулась.
  - Вы сами все понимаете. Меня извиняет то, что как только со слов Марины я поняла, что это становится опасным для вас, я сразу же рассказала вам все, что вы должны знать.
  - Стало быть, это еще не конец, - устало вздохнув, подытожил Острожский. - Вы уверены, что на настоящий момент вы сказали мне все, что мне полагается знать? И ничего не забыли?
  - Вы обещали, что не будете спрашивать меня о том, о чем я не хочу вам говорить!
  - Это правда, я обещал, - он невесело усмехнулся. - Но я надеялся, что со временем вы начнете мне больше доверять.
  - Давайте прекратим этот бессмысленный разговор, - Эвелина положила его берет на стол и, вновь осмелившись посмотреть на князя, спросила, пытаясь переменить тему разговора: - Вы не голодны, Острожский? Почему вы сказали, что у вас плохие новости?
   Острожский встал с лавки и, расстегнув застежки плаща, бросил его в кресло возле камина. Помедлив, справившись с чувством обиды от того, что она так до сих пор и не доверяет ему, повернулся к Эвелине и будничным тоном сказал:
  -Я должен ехать в Краков.
  -Я знаю, - тихо сказала она. - Мы поедем завтра утром?
  -Я должен уехать сегодня ночью, - без всякого выражения сказал Острожский.
  -Как? - удивленно обронила Эвелина, внимательно вглядываясь в его усталое лицо. - Вы говорите только про себя?
  -На весь путь до Кракова у меня неделя. Я должен буду скакать верхом день и ночь.
   Лицо Эвелины вспыхнуло от возмущения.
  -Вы хотите бросить меня здесь, одну? - спросила она.
   Тень неудовольствия скользнула по его лицу.
  -Вы поедете завтра с отцом. Он не торопится, и у вас будет время спокойно добраться до Кракова неделю спустя после меня.
   Эвелина порывисто отвернулась от него, скрывая закипающие на глазах слезы.
   Острожский посмотрел на нее и вздохнул.
  -Я должен добраться в Краков за неделю, - мягко повторил он, приближаясь к ней.
  -Вы возьмете меня с собой! - Эвелина вскинула на него сердитые глаза. - Даже не думайте избавиться от меня! Вы мой муж, и я, черт возьми, не позволю со мной так обращаться! Я тоже могу скакать верхом день и ночь, я полгода провела в седле, сражаясь среди мужчин, и осталась жива. Что вам еще надо?
  -Это опасно, - сказал он устало. - Я не беру с собой много людей.
  -Я хочу ехать с вами! - выпрямилась Эвелина.
  -Будьте же благоразумны! - сказал Острожский, отворачиваясь, чтобы не видеть умоляющее выражение ее глаз, и, помедлив, добавил: - Я устал. Мне надо хоть немного передохнуть перед дорогой. Вы поедете с отцом завтра вечером. Спокойно, под охраной моих людей. Мы встретимся в Кракове две недели спустя.
   Не глядя больше на Эвелину, он сбросил на лавку свой темный камзол и стал расстегивать воротник рубашки. Не отрывая глаз от его гибкой фигуры, Эвелина шепотом сказала:
  -Я боюсь оставаться без вас. Если вы оставите меня, со мной снова что-нибудь случится!
   Пальцы князя застыли, коснувшись пуговиц на груди.
  -Вы сами знаете, что говорите чушь! - сказал он, поворачиваясь к ней.
  -Хорошо, уезжайте, - холодно скзала Эвелина, встречая его внимательный взгляд. - Я поеду с отцом. В конце концов, это всего лишь глупые страхи, если со мной что-то случится, какая разница, будете вы со мной или нет. Вы не обязаны считаться с моими чувствами, ведь мы оба прекрасно знаем, что наш брак покоится на ваших чувствах!
   Краем глаза она с удовлетворением успела заметить, как темные брови князя гневно сошлись в одну четкую полосу.
  -На что это вы намекаете, княгиня? - сквозь стиснутые зубы спросил он. - Разве я вас к чему-нибудь принуждал?
  -Черт бы вас подрал! - не сдержалась Эвелина. - Конечно же, принуждали! Но это не важно. Вы ведь уже забыли об этом! Вы хотели ехать? Езжайте! Счастливого пути!
   Острожский, не говоря ни слова, пошел к двери.
  -Кто еще едет с вами? - быстро спросила Эвелина ему вслед.
  -Карл фон Ротенбург и Гунар, - не оборачиваясь, ответил он.
  -И это все? - изумилась Эвелина.
  -Я говорил вам, что это опасно.
  -Вы принц крови, один из богатейших людей страны! - с горячностью воскликнула Эвелина. - Как вы можете так рисковать своей жизнью? Пересекать всю Литву и Польшу с тремя товарищами! Я ушам своим не верю!
   Князь обернулся и взглянул на нее в упор. Темные, искристые глаза его блеснули вызовом, в то время как красивое, с четкими правильными чертами лицо стало холодно и бесстрастно.
  -Вы должны радоваться, дорогая княгиня, - с леденящей душу любезностью сказал он. - Чем скорее меня убьют, тем скорее вы избавитесь от этого ненавистного вам брака.
   Эвелине показалось, что он ударил ее. Ее губы задрожали, глаза налились слезами, она низко нагнула голову, стараясь, чтобы он не сумел заметить ее боли.
  -Счастливого пути, князь, - сказала она через минуту почти спокойно. - Я сделаю все так, как вы меня просили.
   Острожский почувствовал, как в душе его закипает гнев.
  -Замечательно, - словно сквозь сон услышал он свой собственный голос. - Буду с нетерпение ожидать вас в Кракове, дорогая.
  
  
  Земли Польши, май 1410 г
  
   Покачиваясь в карете рядом с Эльжбетой Радзивилл, Эвелина думала о странном поведении князя. В замке он был нежен и страстен, оставаясь с ней наедине, отважен и дерзок до безрассудства, добиваясь ее расположения и не имея ни малейшего шанса получить ее в жены. Обстоятельства неожиданно изменились. Весь мир словно сошел с ума, и все перевернулось с ног на голову. Она и опомниться не успела, как оказалась его женой, и теперь этот необычный польский князь, так похожий на европейских рыцарей, каждое движение которого, помимо его воли, было полно скрытой чувственной силы привлекательного мужчины, сух и холоден с нею. Но самое главное даже не это, сердито подумала она про себя. Самое главное в том, что она, пожалуй, скучает по тому, не скрывающему своей любви блистательному, сумасшедшему по дерзости польскому послу в Мальборке, каким она помнила Острожского. Его нынешнее сдержанное поведение лишает ее уверенности в ее привлекательности. Что с ним происходит? Ни разу после их таинственной свадьбы в маленькой часовенке на границе Литвы, он не взглянул на нее так, как привык смотреть, не поцеловал ее так, как привык целовать, ни разу не претендовал на ее постель.
   Эвелина чувствовала себя растерянной. Она все чаще и чаще вспоминала их разговор в лесу, когда он безапелляционно заявил, что ей придется выйти за него замуж, и при этом, странно серьезный, обещал, что никогда не коснется ее и пальцем против ее воли. Он, который буквально приступом брал ее в темных коридорах замка, теряя голову от захлестывающей его страсти, каждый раз при этом рискуя своей жизнью.
   Эвелина расстроено прикрыла рукой глаза. Хотела бы она знать, что происходит!
  -Ты бледна как простыня, Эва, - раздался у нее под ухом голос Эльжбеты Радзивилл.
  -Со мной все в порядке, - рассеянно сказала Эвелина, думая о своем.
   Эльжбета встревоженно посмотрела на нее, но ничего не сказала. Ей не нравилась алебастровая бледность лица Эвелины, темные круги под глазами, а неожиданный приступ тошноты, который она наблюдала сегодня утром, позволил ей спонтанно поставить ошеломивший ее диагноз. Еще более ошеломляющей была для нее реакция Эвелины.
  -Господи, да вы что, сговорились все, что ли? - вспылила она. - Как будто бы на свете нет такой простой вещи, как головная боль?
  -Я не могу быть беременной!- с тихой яростью пояснила она Эльжбете чуть позже, глядя прямо ей в глаза своими необыкновенными серо-голубыми льдистыми глазами. - С момента нашей свадьбы полгода назад я не спала ни с кем, даже с князем.
   Открыв рот от неожиданности, Эльжбета промолчала. Конечно, несколько натянутые отношения между Эвелиной и Острожским с первой минуты, как она увидела их вместе, невольно бросились ей в глаза, но она и думать не могла, что дело зашло так далеко. Ей показалось, ее дорогой кузен был так безнадежно влюблен в свою красавицу-жену.
  -Так в чем же дело? - недоуменно спросила она скорее саму себя, чем Эвелину, вслух.
  -Дело, Эли, в твоем замечательном кузене, - сердито сказала Эвелина. - Я лично его не интересую! Наш брак - всего лишь сделка, которую он заключил по настоянию короля в память о своих покойных родителях.
  -Какая глупость! - фыркнула Эльжбета. - Жениться против его воли Острожского не заставил бы даже призрак восставшего из гроба Гедемина!
   Помолчали. Потом Эльжбета осторожно, словно ступая по тонкому льду, сказала:
  -Я никогда не могла поверить этой глупой записке. Кто ее написал? Марина?
   И полутьме кареты, закутавшись в одеяло, Эвелина пошевелилась, вздохнула и согласно кивнула головой. Рука Эльжбеты скользнула поверх одеяла и обняла ее за плечи.
  -Я все знаю, - прошептала она, касаясь губами волос Эвелины у виска. - Вчера у Верехов был грандиозный скандал. Взбешенный боярин топал ногами и грозился отдать Марину в монастырь. Твоя несравненная кузина валялась в ногах у отца и Острожского и рыдала, что ты оговорила ее из зависти. К сожалению, я не дослушала этой замечательной сцены до конца. Пришел Кароль и уволок меня домой. Кажется, господь, наконец, вразумил его, и он больше не хочет на ней жениться! Но Острожский.... Скажи мне, ради бога, почему ты решила, что он женился на тебе только по настоянию короля? Он же тебя любит, Эва, он тебя безумно любит. Что с вами обоими происходит, хотела бы я знать?
   Покусывая губы, Эвелина молчала.
  -Ты любишь его, Эва? - после долгой паузы отважилась задать вопрос Эльжбета.
  -Ну что ты говоришь?!
   Эвелина почти кричала.
  -Ты претендуешь на то, что знаешь, что случилось со мной! Но ты даже не представляешь, что сделал со мной этот гнусный старик и его люди! Мне почти пять лет самой, зубами и когтями, пришлось воевать за выживание! Я обманывала и шантажировала Острожского, чтобы продать ему свое тело в обмен на его помощь при побеге из замка! А потом? Ты знаешь, что я сделала с ним потом?! Я постаралась уверить его в том, что я умерла! Чтобы он, наконец, отвязался от меня. И я знала, что он меня любил! Как ты думаешь, можно ли после этого говорить о любви? Как с моей, так и с его стороны.
  -Он сказал, что тоже шантажировал тебя, - тихонечко заметила Эльжбета.
   К ее изумлению, Эвелина невесело рассмеялась.
  -Да, в этом мы стоим друг друга. Вот такая вот любовь.
   Эльжбета задумчиво грызла кончики своих ногтей.
  -Мне жаль, Эва, - также тихо возразила она, - но я знаю другую любовь. Бурлящую в крови, словно шампанское. Гремучую смесь восхищения, душевной близости и физического влечения.
  -Физического влечения, - так тихо, что Эльжбета едва расслышала ее, повторила Эвелина. - Эли, что ты чувствуешь, когда Карл целует тебя?
   Эльжбета с горечью рассмеялась.
  -Я похожа на девушку, которая разрешает себя целовать человеку, который никогда не сможет стать ее мужем?
  -Да, - спокойно подтвердила Эвелина. - За годы, проведенные в замке, я узнала много вещей, которые не полагается знать порядочным девушкам. И, более того, научилась не судить людей. Мы все - рабы обстоятельств, даже самые лучшие и достойные из нас. Ты и Карл словно созданы друг для друга. Только не говори мне, что ты его не любишь!
  -Люблю, - сокрушенно призналась Эльжбета. - Только Кароль никогда не согласится на наш брак.
  -Плюнь на Кароля! - посоветовала Эвелина.
  -Легко сказать, плюнь! Я несовершеннолетняя, он мой опекун, все мое приданое, состояние, оставшееся от матери, в его руках.
  -Ротенбург достаточно обеспечен, чтобы вы могли прожить без твоего приданого. Кроме того, Кароль не будет противиться вечно.
  -Я тоже сначала так думала.
   Эльжбета только тяжело вздохнула в ответ.
   Ночью, на постоялом дворе, Эвелина без сна ворочалась в постели, стараясь не разбудить Эльжбету. Перед ее мысленным взором снова вставали далекие, полузабытые картины, которые с ненужной услужливостью тасовала перед ней память. Ленивая грация в походке молодого человека, приближающегося к ней со шлемом, полным ярко-бордовой, блестящей на солнце отполированными боками вишней, его густые каштановые, спутанные ветром волосы и темные искристые глаза. Затем по полю ристалища под Мальборгом скакал рыцарь в серебристых доспехах с голубым щитом, на котором горела золотая подкова Доленги. Вот он опустился на колено, сняв шлем, ветер ерошит и перебирает пряди его густых волос, его шершавые горячие губы коснулись ее губ. Гордая посадка головы, точеные черты лица, темные глаза, искрящиеся весельем, насмешка и достоинство во взгляде, когда он говорит и шутит с рыцарями за столом Большой трапезной в замке. И страсть, пылкая неподдельная страсть, жгучая мужская улыбка, когда он склонялся над ней в пустующей спальне покоев Среднего замка. Ее внезапно пронзило ощущение прикосновения его гладкого сильного тела, которое дошло к ней сквозь годы, то самое чувство, которое она должна была испытывать тогда, но не испытала. Или испытала совсем недавно? Ее снова и снова тревожило воспоминание о своем недавнем полусне, полу-грезе, когда она лежала больной в Остроленке месяца полтора назад. В этом сне она испытала острое и греховное удовольствие от того, что он снова был с ней, целовал ее, любил ее со своей обычной, всегда ошеломлявшей ее страстью, и она, отдаваясь ему, чувствовала только радость от соединения с ним, радость, не омраченную ничем, ни отвращением, ни болью. Был ли это сон, игра ее воображения или нечто другое? Может ли быть, что в один прекрасный момент этот сон станет явью, и она сможет полюбить своего мужа?
   Эвелина вздрогнула и еще плотнее закуталась в одеяло.
  -Ты чего не спишь, Эва? - сонно прошептала Эльжбета, переворачиваясь к ней лицом. - Мужа, что ли, вспоминаешь? Надеюсь, он с тобой все это время хорошо обращался?
   Неожиданно для самой себя Эвелина всхлипнула и уткнулась носом в ее теплое плечо.
   Эльжбета открыла глаза.
  -Перестань реветь.
   Она подгребла Эвелину поближе к себе, положила ее голову к себе на плечо и, давая ей время выплакаться, молча гладила ее по волосам до тех пор, пока Эвелина, вытерев тыльной стороной ладони мокрое лицо, не отстранилась от нее.
  -Прелестно.
   Эльжбете закинула руки за голову, и некоторое время смотрела в темный потолок.
  -Ну и чего ты так рыдала? - наконец не выдержала она. - Что произошло?
   Эвелина молчала.
  -Не хочешь, не говори.
  -Я просто не знаю, как сказать, - помедлив, раздумчиво, словно проверяя себя, сказала Эвелина.
  -Видишь ли, Эли, - мягко добавила она, поколебавшись, - я не уверена, что то, что я хочу сказать, является известной темой для молодой девушки из порядочной семьи, вроде тебя.
  -Ты знаешь, Эва, - несколько смущенно сказала в свою очередь Эльжбета, отводя взор от потолка. В полутьме спальни Эвелина увидела ее блестящие темные глаза. - Ты можешь спокойно продолжать. Я думаю, что то, что ты имела в виду, к сожалению, является уже знакомой темой для девушки из порядочной семьи, вроде меня.
  -Ты с Карлом?! - Эвелина широко раскрыла светлые глаза.
   Эльжбета только кивнула головой в ответ, отчего ее длинные темные волосы взметнулись и рассыпались веером по подушке. Эвелина изумленно смотрела на нее.
  -Кароль тебя убьет! Ты с ума сошла!
  -Только не надо читать мне мораль!
   Эльжбета уселась на кровати, поджав под себя ноги.
  -Все против нас! Но он такой красивый, такой упрямый и так любит меня! Никто еще не знает об этом, кроме тебя, но мне совсем не стыдно, даже если бы кто-то и узнал!
   Она подняла голову и с вызовом посмотрела на Эвелину.
  -Ты сумасшедшая, - убежденно сказала Эвелина, приходя в себя. - Такая же, как и твой непредсказуемый кузен!
  -Не трогай Острожского! - со смехом закричала Эльжбета, вскакивая с кровати. - Он самый замечательный кузен на свете! Он сказал, что по праву старшего после Кароля родственника он может благословить наш с Карлом брак, если Радзивилл не уймется!
  -А потом что? Будут друг другу морду бить?
   Эвелина взволнованно приподнялась на локтях, села на постели, не сводя с Эльжбеты взволнованных глаз.
  -Ты что, беспокоишься, что Кароль попортит несравненную красоту твоего мужа? - хитро прищурилась Эльжбета.
  -Кстати, - не дожидаясь ответа Эвелины, вспомнила она, - ты хотела что-то сказать мне. Готова поспорить, что это было не то, о чем говорят порядочные девушки, а только такие сумасшедшие, как ты и я.
   -Ну, перестань хмуриться.
   Эльжбета затормошила Эвелину.
  -И не волнуйся. Не будут они из-за меня друг другу морду бить! Я просто убегу с Карлом, и не надо мне никакого благословения. Поеду с ним в его Вестфалию, выйду за него замуж и буду счастлива. Назло врагам и Каролю!
  -Ты бросишь ради мужчины свой дом и семью? - недоверчиво переспросила Эвелина.
   Эльжбета несколько раз сморгнула, прежде чем ответить.
  -Да. А что? Ты бы не оставила ради Острожского все на свете?
  -Нет, - Эвелина медленно покачала головой, словно раздумывая над ее словами. - Я бы выбрала родину и семью. Мужская любовь - слишком ненадежная вещь, чтобы полагаться на нее.
   Глаза Эльжбеты стали черными и завораживающими, как омуты.
  -Прости, я забыла, что ты не любишь его, - просто сказала она через минуту.
  -Ты не понимаешь!
   Слезы выступили на глазах Эвелины.
  -Так объясни мне! - разозлилась Эльжбета. - Объясни, ради всех святых, в чем дело, и я постараюсь помочь тебе и Острожскому!
   Эвелина тяжело вздохнула.
  -Мне никто уже не сможет помочь!
  -Словом, пора в гроб ложиться, - подытожила Эльжбета. - Но ты мне все-таки расскажи, в чем дело, ведь я должна сделать надпись на твоем памятнике?
  -Ну, хорошо.
   Выждав некоторое время, давая Эвелине возможность начать объяснения, Эльжбета потеряла терпение и со вздохом сказала:
  -Я все поняла. Он тебе противен. Он тебя шантажировал, силой заставил тебя выйти за него замуж. Он карьерист, и сделал это только для того, чтобы не потерять расположение своего короля. Как мужчина он тебя совершенно не привлекает. Одно хорошо, он богат. И по бабам пока не бегает. Марина не в счет. Она сама на него вешается.
   Эвелина рассмеялась сквозь слезы.
  -Правда, он красив и смотрит на тебя так, словно сожрать готов, - невинно добавила Эльжбета. - Но это не в счет. Кароль тоже на тебя так смотрит.
  -Знаешь, - задумчиво сказала Эвелина, снова забираясь под одеяло, - я сильно переменилась за эти годы. Я уже не такая храбрая и самоуверенная, как ты.
  -И здравого смысла у тебя заметно поубавилось!
   Эльжбета фыркнула и прыгнула в постель.
  -Одного только понять не могу. Как это угораздило Острожского в тебя влюбиться? За что это такой дохлой рыбе, как ты, достался такой мужчина, как Острожский? Лучше бы уж, право, он на Марине женился. А тебе и Кароля хватит!
   Эвелина грустно улыбнулась, против воли, задетая словами Эльжбеты.
  -Я знаю, Эли, что ты так не думаешь. Ты просто провоцируешь меня.
  -Я? - Эльжбета сердито заворочалась под одеялом. - С какой стати! Зачем с тобой возиться, ты уже созрела для монастыря. Только смотри, а то выйдет так, что, оказавшись в келье, ты начнешь вспоминать греховные радости, которые получала со своим мужем!
   Эвелина прикрыла глаза и вздрогнула так ощутимо, что ощутившая это Эльжбета сначала беспокойно приподняла голову, а потом изумленно заглянула ей в лицо. Когда Эвелина открыла глаза, в них было глубокое отчаянье, которое потрясло Эльжбету.
  -Это было безумие! - сквозь прорвавшиеся, наконец, рыдания едва смогла вымолвить она. - Он раздевал и брал меня в пустых спальных Среднего замка, а не сопротивлялась не потому, что любила его, а потому, что хотела его использовать. Я чувствовала себя шлюхой в его руках. Валленрод насиловал мое тело, а с ним я насиловала свою душу! Я не могу, не хочу об этом вспоминать! Но все равно вспоминаю, каждый раз, когда он прикасается ко мне! О какой любви может идти речь?!
  -О, Господи!
   Эльжбета обхватила ее сотрясающиеся от рыданий плечи и, механически поглаживая узкую спину, чтобы успокоить Эвелину, с негодованием подумала о том, что она скажет своему высокомерному насмешливому кузену в следующий раз, когда увидится с ним.
  Эвелина отстранилась от нее и вытерла слезы.
  -Но самое главное, - шмыгнув носом, сердито сказала она, в то время, и в голосе ее прозвучало недоумение, - что теперь, заставив меня выйти за него замуж, он стал ко мне абсолютно равнодушен!
  - Равнодушен? - подпрыгнула Эльжбета. - У тебя совсем с головой плохо? Он с тебя глаз не сводит!
  - Только на людях, Эли, - Эвелина рассмеялась сквозь слезы. - Стоит нам остаться наедине, мы обязательно ругаемся.
  - Почему? - в голосе Эльжбеты прозвучало неприкрытое изумление.
   Эвелина грустно усмехнулась.
  -Видишь ли, я не так умна, как ты. Я согласилась на брак с ним при условии, что он не коснется меня без моего на то согласия.
   Эльжбета скорчила забавную гримаску, обрадованная тем, что заставила Эвелину улыбнуться, и с подчеркнутым легкомыслием сказала:
  -Всего то! Так пойди и скажи ему, что это условие больше недействительно! Готова поспорить, что он злится на тебя именно из-за этого, прямо сказать, глупого требования, и как только ты откажешься от него, он в ту же минуту отнесет тебя в постель!
  -Я... я боюсь, - с заминкой отозвалась Эвелина.
  -Чего? - не поняла Эльжбета. - Того, что он этого не сделает? Или того, что он будет слишком груб после столь долгого воздержания?
  -Я не знаю, - растерянно созналась Эвелина, сознавая, что она никогда не сможет рассказать Эльжбете, что произошло с ней в замке. - Я боюсь себя и боюсь его.
   Эльжбета некоторое время размышляла над тем, что она сказала.
  -Ага, - наконец произнесла она вслух. - Сейчас я тебя опять о чем-то спрошу. Только соображу, о чем. Значит, с Острожским все ясно. Он закусил удила и ждет твоих извинений. Ну, может и не извинений, - добавила она в ответ на негодующий взгляд Эвелины, - а, скажем так, инициативы. С тобой другое дело. Ты что, не хочешь извиняться?
  -Глупости! - вспыхнула Эвелина. - Одними извинениями здесь не обойдешься. Все это время в замке, как и сейчас, он чувствует мое отвращение к физической части брака. Я почти не могу сдерживать дрожь, когда любой мужчина прикасается ко мне с определенными намерениями. Я не могу это скрыть! Даже с Острожским, который всегда был очень нежен и внимателен со мной. Я пыталась... но это сильнее меня! И тогда он просто оставил меня в покое.
  - И что? Ведь это именно то, что ты хотела? Он ждет.
  - Ждет чего?!
  - Того, что ты постараешься забыть о том, что произошло в замке и полюбишь его.
  - Какой бред! Я никогда не смогу полюбить мужчину.
  - Не надо обобщать, Эва. Не любого мужчину, а его. Разве тебе так трудно его полюбить? Женщины валятся к его ногам пачками. Он красив, знатен, богат, умен, он столько много сделал для тебя, Эва! Разве он не стоит твоей любви?
  - Я не могу, Эли. В моей душе пусто, тихо и темно, как в лесу. Для того, чтобы полюбить, надо сначала влюбиться.
  -Так влюбись! - тихо сказала Эльжбета.
  -Я не могу! - также тихо ответила Эвелина, в то время как лицо ее стало неподвижным, как маска.
  -Почему?
  -Сердцу не прикажешь!
  -Чушь собачья! - вспылила Эльжбета. - Русские глупости! Еще как прикажешь, надо только захотеть! Ты просто трусиха! Ты боишься в него влюбиться! Но ты и так уже почти влюбилась, правда?
   Эвелина зажмурила глаза, затаила на минуту дыхание, посчитала до десяти, чтобы успокоиться. Соблазн был слишком велик. Она должна признаться в том, что мучит ее вот уже несколько месяцев после ее злосчастной свадьбы. Эльжбета поможет ей понять себя.
  -Хорошо, ты выиграла, - она открыла глаза. - Я не понимаю, что со мной происходит. Когда я полгода назад встретилась вновь с Острожским в Литве, я ... он мне понравился. Да, конечно, он почти силой заставил меня выйти за него замуж, он нарушил все мои планы воевать в Литве, но, в конце концов, он оказал мне услугу, хотя и женился на мне из карьерных соображений, выполняя волю короля.
  -Звучит обещающе, - подбодрила ее Эльжбета.
  -Но на этом все кончилось, - добавила Эвелина с недоумением. - Он честно выполняет все условия нашей сделки, и в настоящий момент мы живем с ним, как брат и сестра. Казалось бы, я должна радоваться этому, но я, как последняя дура, вдруг начала сомневаться в том, что я его вообще интересую как женщина. Хотя, начни он ко мне приставать с супружескими правами, я просто не знаю, как бы я себя повела. Мне кажется, что у меня с головой не в порядке! - неожиданно пожаловалась она тоном обиженного ребенка, от которого Эльжбете захотелось прижать к своей груди ее светловолосую головку и качать и баюкать ее, как маленькую девочку.
  -Ты думаешь, я совсем дура? - помедлив, спросила она, отважившись взглянуть на Эльжбету.
  -Я так не думаю, - Эльжбета внимательно смотрела на подругу. - Ты сказала, что в Литве он тебе понравился, не так ли?
   Прижав ладони к вспыхнувшему лицу, Эвелина покачала головой.
  -Я уже не знаю.
   Эльжбета подпрыгнула на постели, пружины жалобно скрипнули, спихнула не ожидавшую подвоха Эвелину на пол, и суровым тоном, подражая интонациям брата Кароля, произнесла.
  -Тебе и не следует ничего знать! В первую очередь ты должна повиноваться своему мужу!
  -Кстати, послушай, что я тебе скажу, - проказливо добавила она через минуту. - Знаешь ли ты, что вся Остроленка, а с ней и польский король, на тебя молиться готовы, потому что ради твоих прекрасных глаз Острожский, кажется, серьезно намерен осесть в Польше, завести детей и остепениться? Поверь мне, Эва, он тебя любит, очень любит!
   Эльжбета неожиданно соскочила с кровати, прошлепала босыми ногами по полу к иконе в углу спальни, осторожно сняла ее с гвоздя, на котором она висела, и бегом вернулась в кровать.
  -Обещай мне, Эва, - заговорщически понизив голос, сказала она, - что одну из своих с Острожским дочерей ты отдашь в жены моему сыну. Поклянись на иконе!
   Эвелина покраснела и рассмеялась.
  -Обещай!
   Эвелина помедлила, потом положила руку на прохладный оклад.
  -Клянусь, что отдам в жены княжну Острожскую сыну Эльжбеты и Карла фон Ротенбург. Только на таких условиях, хитрюга!
   Эльжбета побледнела так, что на лице ее темным огнем выделялись ярко горящие глаза, и срывающимся голосом сказала, в свою очередь, положив руку на оклад поверх ладони Эвелины:
  -Да будет так!
  
  
  

Глава 35.

  
  Краков,
  Польское королевство, 1410 г
  
   Они приехали в Краков на четырнадцатый день путешествия, как и предсказывал князь. Острожский успел приготовить к их приезду свой краковский дом, но воевода Ставский уговорил их перебраться в свой просторный старый дом, находившийся почти под стенами Вавеля. Сидя в четырех стенах одна, Эвелина недоумевала, зачем князь привез ее сюда. Острожский казался ей, как никогда, далек от нее. Он и воевода Ставский покидали дом рано утром, а возвращались поздно вечером. Завтракала и обедала Эвелина в полном одиночестве. Спала она тоже одна, в своей бывшей детской, теперь заново отделанной и превратившейся в уютную спальню. Бледный, мертвенный свет луны лился по ночам в открытое окно, не давая спать, зачаровывая и вселяя беспомощность и неуверенность в душу.
   Присутствие Карла фон Ротенбурга и Эльжбеты было единственной живительной струей, изменявшей течение ее жизни. Глядя на оживленное, счастливое лицо Эльжбеты, не сводившей глаз с ее рыжеволосого крестоносца и подмечая пылкие ответные взгляды Карла, Эвелина вдруг почувствовала себя ущемленной. Какой смысл считаться женой одного из самых богатых и красивых мужчин Польши и Литвы, и не быть ею на самом деле, все чаще и чаще всплывала в ее мозгу простая и казавшаяся ей ужасной по своему смыслу мысль. Но она уже ничего не могла изменить, даже если бы хотела этого. Она разрывалась от противоречивых чувств, наполнявших ее душу, и не знала, что делать.
   Так прошел май, наступил июнь. 24 июня истекал срок перемирия, заключенного по инициативе чешского короля Вацлава IV, и начиналась война. Краков бурлил, переполненный иностранными послами, собирающимися войсками и приездом практически всех государей соседних славянских стран.
   Солнечное июньское утро 25 июня началось в доме воеводы Ставского как обычно. Завтракала Эвелина в гордом одиночестве. Отец провел всю ночь в королевском дворце, где, по-видимому, был и Острожский. К обеду появились Эльжбета Радзивилл и барон Карл фон Ротенбург, посвятившие все утро верховой прогулке.
  -Как, Острожского еще нет? - удивился Ротенбург, заходя в гостиную и критически осматривая со всех сторон свой камзол, немного запыленный, но выглядевший все так же франтовато, в отражении венецианского зеркала на стене. - Как вы думаете, Эвелина, у меня еще есть достаточно времени до обеда, чтобы подняться к себе и переменить одежду?
  -Зачем вам перемена? Вы прекрасно выглядите, Карл, - скрывая улыбку, сказала Эвелина.
  -Вы думаете? - рассеянно спросил Ротенбург, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале. - Кстати, где же это черти носят нашего дорогого князя? Он, помнится, приглашал нас сегодня к обеду.
  -Острожский все еще у короля, - заметила Эвелина. - Думаю, он задерживается потому, что идут последние приготовления к отправке польской делегации на оглашение решения третейского суда во Вроцлаве. Князь все больше и больше проявляет склонность к дипломатической службе, и король активно поощряет его в этом. Ягайло не по себе, что с некоторых пор князь Витовт проявляет к нему повышенное внимание.
  -Так ведь поляки отвергли решение Вацлава Чешского, и с самого начала заявили о том, что никакой официальной делегации во Вроцлав не поедет! - удивился Карл. - Скорее всего, дело в этой грандиозной охоте, которую затеяли оба их величества с целью пополнения запасов продовольствия для армии. Черт возьми, впервые вижу такое оригинальное решение вопроса армейского фуража!
  -Это литовская традиция, - заметила вошедшая в гостиную Эльжбета, которая уже успела сменить одежду для верховой езды на домашнее платье. - Мне кажется, я случайно знаю, в чем тут дело. На завтра готовится большой прием в королевском дворце в Вавеле. Уже приехали князья Мазовецкие и Плоцкие, великий князь Витовт-Александр, чешские и венгерские вельможи, которые поддерживают польского короля с позволения их сюзеренов. Я думаю, завтрашний прием будет грандиозным. Почти все из нас приглашены на него. Мой брат, Кароль Радзивилл, будет в свите князя Витовта, я пойду с придворными великой княгини Анны, также как Марина и Елена Верех. Твой отец, Эвелина, будет среди знатных сановников короля, а Острожский займет свое место среди особ королевской семьи. Если мне не изменяет память, то вы, Карл, тоже получили приглашение в числе иностранных рыцарей.
  -А, черт! - спохватился Карл. - Кажется, я действительно что-то такое получал. Но, к несчастью, я плохо говорю по-литовски, еще хуже по-польски. Так что я слабо представляю себе, что я буду делать на приеме, где все говорят преимущественно на этих двух языках.
  -Не прибедняйтесь, барон.
   Эвелина оторвалась на минуту от разговора, чтобы дать распоряжение прислуге задержать обед на полчаса, а затем вновь обернулась к крестоносцу.
  -Вы прекрасно знаете, Карл, что в свите короля очень многие говорят по-немецки.
  -Да, действительно, - вынужден был согласиться Карл Ротенбург, который в последнюю минуту не мог удержаться от того, чтобы галантно добавить, стараясь поднять настроение Эвелине: - Но я бы предпочел остаться дома в компании Эльжбеты и вас. Впрочем, польский двор теряет от вашего отсутствия, несомненно, больше, чем вы! Бьюсь об заклад, ни Ягайло, ни кто-либо еще при краковском дворе еще вас не видел. Иначе вам бы не пришлось завтра сидеть дома! Острожский к вам несправедлив. Он попросту прячет вас от всех!
   Карл так увлекся в своем благородном негодовании, что не заметил, как в гостиную вошли задержавшиеся, но тем не менее, успевшие к обеду воевода Ставский и князь Острожский. Некоторое время они с веселым любопытством слушали страстную речь Карла, потом Острожский насмешливо сказал:
  -Браво, барон! Вы меня устыдили. Я был действительно несправедлив к Эвелине. Завтра днем, дорогая, - он отвесил вежливый полупоклон удивленной Эвелине и продолжал, - вы пойдете на королевский прием вместе со мной. Все необходимое вам для приема я уже распорядился поднять в вашу комнату.
  -А теперь, когда справедливость восстановлена, можем мы, наконец, получить обед?
  
   Платье, которое выбрал князь для Эвелины, чтобы одеть на прием, было настоящим шедевром портновского искусства. Эвелина влюбилась в него с первой минуты, как увидела. Жемчужно-голубого цвета, европейское по покрою, с открытыми плечами и низким лифом, с сильно зауженной талией и одновременно пышной юбкой, отделанное серебром и белыми алансонскими кружевами, оно пришлось ей удивительно впору, словно сшитое на заказ, а когда она взглянула на себя в зеркало, у нее самой перехватило от удивления дух. Молодая женщина, смотревшая на нее из глубины зеркала, была словно неземным существом, феей, о встрече, с которой мечтают маленькие девочки. Опасаясь, что на приеме короля могут быть европейские рыцари, которые видели ее в Мальборге, Эвелина долго не могла решить, что делать с волосами. Наконец, здраво рассудив, что поменять свою внешность ей все равно не удастся, она ограничилась традиционной женской прической польского двора, внеся в нее лишь легкий европейский нюанс. Починяясь ее указанием, Марженка подняла роскошные белокурые волосы Эвелины в высокую прическу, закрепленную и украшенную серебристой сеткой с мелким жемчугом. Несколько длинных волнистых прядей, словно ненароком выбившихся из прически, свободно вились у ее висков и ниспадали сзади на шею. Из ларца с драгоценностями, который князь также оставил в ее опочивальне, чтобы она могла выбрать из него украшение к совему наряду, Эвелина выбрала великолепное жемчужное ожерелье, оправленное в ажурные серебряные витые цепочки, скрепленные одна с другой и образующие тончайшую паутину, на которой, словно капельки росы, поблескивали жемчужины.
   Во взгляде князя, который она встретила, спустившись в гостиную, где в ожидании ее прихода уже находились Острожский, отец и барон Карл фон Ротенбург, было какое-то странное выражение. В установившейся с ее появлением в гостиной тишине, он медленно сказал:
  -Поздравляю вас, дорогая моя! Из всех драгоценностей в ларце вы безошибочно выбрали именно то, что моя мать завещала моей будущей жене.
  -Я даже не предполагал, что так точно угадаю с вашим платьем, - тут же добавил он. - Вы выглядите просто замечательно! Я буду горд представить вас королю.
   Карл фон Ротенбург без обычного ехидства сказал, склоняясь в поцелуе к ее руке:
  -Вы самая красивая женщина, которую я когда-либо видел в моей жизни! Острожскому просто неслыханно повезло, что он сумел жениться на вас.
   Отец ничего не сказал, но, опираясь на его руку, когда она входила в карету, Эвелина ощутила, как дрожат его пальцы.
  -Помоги нам бог, деточка! - тихо прошептал он, когда они все покидали карету перед кафедральным собором на Вавельском холме.
   Выйдя из кареты и расправив свое платье, Эвелина с любопытством огляделась по сторонам. До сих пор она была в Вавеле лишь раз, с отцом, в первый год после ее конфирмации. Собор, как и сам королевский дворец, запомнились ей чем-то сурово-торжественным и христиански величественным, огромным и необъятным после тесных стен и низких потолков отцовского дома в Кракове. Пребывание в Мальборге в какой-то степени стерло это впечатление величественной мощи Господней, которое осталось у нее после выстроенного в стиле ранней готики, со стрельчатыми окнами, словно стремящегося в небо, Вавельского собора. По странной ассоциации, он вдруг напоминил ей почему-то песочные замки, которые она так любила возводить из воды и мокрого песка, проводя время в гостях у тетки, на побережье Варяжского моря. Они были также затейливо красивы, вытянуты вверх, и рождали в ее душе гармонию торжественных церковных гимнов, в которых билась холодная волна Янтарного моря. Теперь, по-прошествие почти пяти лет, словно прожитых в другом мире, Эвелина смотрела на него иными глазами.
   Но Вавель все равно был прекрасен. Его стрельчатые своды, переливающиеся в ярком солнечном свете стекла мозаики, вызвали в ее душе теплое чувство покоя, возвращения в родной дом. И, несомненно, собор в Вавеле был больше, чем церковь Святой Богородицы в Мальборге. Больше, и словно роднее и просторнее, как будто славянские мастера, строившие этот храм, привнесли в его застывшие европейские формы частицу их широкого польского духа и горячего сердца.
   Задумавшись, Эвелина не заметила, что князь, отец и Карл фон Ротенбург ожидают ее. На лице Острожского снова появилось то самое задумчивое выражение, смысл которого Эвелина так и не могла никогда постичь. Он словно наблюдал за ней, пристально и испытывающе, готовый в любую минуту прийти ей на помощь. Только теперь, очнувшись от своих дум, Эвелина заметила, что площадь перед собором уже была запружена сотнями богато разодетых людей, также как и они, прибывшими на церковную службу, без которой не проходила ни одна трапеза короля. Людское море немедленно сомкнулось вокруг них. Отвечая на приветствия многочисленных знакомых, отец вскоре немного отошел в сторону. Карл Ротенбург увидел среди присутствующих пана Донатаса Доманского, симпатизирующего ему и неплохо говорящего по-немецки, и поспешил к нему. В это время к князю Острожскому и Эвелине, которая с чувством благодарности оперлась на крепкую руку мужа, подошел немолодой, высокий крепкого сложения мужчина, разодетый в пышный, в красно-фиолетовых тонах, европейский по покрою, костюм, поверх которого были одеты панцирь и наплечники, отделанные серебряными насечками.
  -Рад тебя видеть, дорогой князь! - дружески сказал он, обращаясь к Острожскому, но глядя на Эвелину.
   Позади него стояли трое крепких молодых людей, также богато одетых, с приветливыми улыбками на лицах.
  -Взаимно, мой дорогой пан Завиша! - с удивительной теплотой, которую Эвелина не так часто замечала в голосе князя, сказал Острожский.
   После того, как они обнялись, и князь по очереди приветствовал молодых рыцарей, видимо, сыновей польского пана, с которым он, судя по их улыбкам и замечаниям, которыми они шутливо друг с другом обменивались, был хорошо знаком, Острожский представил их Эвелине:
  -Пан Завиша Чарный, герба Сулимы, и его сыновья, Януш, Форбек и Зденко. Моя жена, княгиня Эвелина Острожская, дочь воеводы Ставского, вашего хорошего знакомого, пан Завиша.
   Молодые люди по очереди щелкнули каблуками, а польский пан, носивший столь известное в Польше имя, восхищенно сказал, касаясь кончиков пальцев руки Эвелины в традиционном поцелуе:
  -Вы просто красавица, дитя мое! Думаю, король Владислав простит вашему мужу все его многочисленные прегрешения, увидев вас.
   Эвелина невольно улыбнулась его чисто польской галантности, и тут же услышала голос Острожского:
  -После смерти моего отца я проводил много времени в доме пана Завиши, вместе с его сыновьями. Так что он мне вроде отца.
  -Хорош! - вскричал пан Завиша, живо оборачиваясь к Острожскому. - Тебе следовало помнить об этом, когда ты женился без отцовского благословения! Сильно боялся, видно, что, представь ты ее ко двору, невесту бы увели другие.
  -Я, например! - сказал неожиданно очутившийся рядом с князем и Эвелиной другой рыцарь, тоже польский пан, высокий, с темными кудрями, обрамлявшими его красивое, смуглое лицо, и по польской моде ниспадавшими до плеч. Он был в черном камзоле с надетой поверх него серебряной кирасой, совсем тонкой, парадной, с золотыми насечками и извивающимися геральдическим драконами и львами.
  -Честь имею представиться, прекрасная пани, пан Повала из Тачева, ваш покорный слуга и восхищенный рыцарь.
  -Знаменитый турнирный боец и завидный жених, - посмеиваясь, сказал один из сыновей Завиши Чарного, Зденко. - К сожалению, Повала, ты опоздал. Она уже замужем за нашим дражайшим князем Острожским. И мне не кажется, что она хотела бы поменять своего красавчика-князя на кого-либо из нас.
   Молодые рыцари и пан Повала рассмеялись, и разговор зашел о том, что в Кракове становится невозможно жить от все прибывающих и прибывающих вельмож и рыцарей, собирающихся на войну. Срок перемирия с Орденом, заключенного по инициативе Вацлава IV, предавшего Польшу крестоносцам, завершался 24 июня, и несмотря на вероломство чешского короля, Владислав Ягелло, считавший себя христианским владыкой в подлинном смысле этого слова, не мог нарушить своего слова, пусть даже данного заклятому врагу. Войска союзников, между тем, постепенно стягивались к границам Ордена.
  -Его высочество великий князь Витовт тоже будет сегодня на королевском обеде, - заметил пан Повала из Тачева, не любивший великого князя. - Уже неделя как его войска прибыли в Польшу. Литвины, курпы и русские полки из Червонной Руси.
  -Из Смоленска, - поправил Острожский.
  -Видел ли ты Витовта? - сразу же полюбопытствовал пан Повала, пропуская мимо ушей замечание князя. - У короля начался нервный тик, когда великий князь осведомился о твоем здоровье.
  -А где же мазуры? - одновременно с ним удивленно спросил младший сын Завиши, осматриваясь по сторонам. - Я видел княжича Земовита вчера вечером, но не могу найти его сейчас.
  -А я вам не подойду? - весело спросил, подходя к ним круглолицый, светловолосый молодой человек в светлом, серо-серебристом камзоле и серых штанах. Его панцирь был из черной вороненой стали, тоже с золотыми насечками и гербом его рода на левом плече.
  -Княжич Александр, сын его светлости плоцкого князя Земовита IV и княгини Александры, сестры короля, - сказал Эвелине на ухо Острожский.
  -Это потрясающая красавица рядом с вами, надо полагать, ваша молодая жена? - воскликнул молодой человек, ответив на приветствия. - Господи Иисусе, как она красива! - тотчас сказал он удивленно, не сводя глаз с Эвелины. - Представь же меня, Острожский, я горю желанием узнать имя прекрасной пани!
  -Где ваш отец, Александр? - спрашивал у плоцкого княжича между тем пан Завиша Чарный. - Говорят, его светлость не одобряет грядущую военную компанию.
  -Он всего лишь не хочет в ней участвовать, - живо отозвался княжич Александр. - Но все желающие из Мазовии пойдут под нашими с Земовитом стягами. Что касается его присутствия в соборе, то он уже в ризнице, где, кстати, должны ждать выхода короля и все остальные. Особенно мы с вами, князь, - он подмигнул Острожскому и вновь восхищенно посмотрел на Эвелину. - Как-никак, мы с вами тоже особы королевской крови. О, я благодарю небо за то, что во время сегодняшней службы и, возможно, за королевским столом, я смогу быть возле вас, моя прекрасная пани!
  -Полегче, Александр, - засмеялся Повала, - помни о том, что она замужем! И ей еще придется предстать под суровое королевское око. Возможно, что он посадит ее так, что она окажется ближе к нему, чем к тебе.
  -Вполне вероятно, - вполголоса заметил Завиша Чарный, обращаясь к Повале и стараясь сделать так, чтобы его больше никто не услышал. - Девочка просто чудо как хороша!
   Эвелина чуть не вздрогнула от раздавшегося почти рядом с ней, как ей показалось, звона колоколов, возвещавшего начало обедни. Людское море вокруг костела зашевелилось и, подчиняясь неписаным законам, колыхнулось в сторону церковных ворот пропускавших в свои недра людей, приглашенных послушать службу в обществе короля. Собор и внутри оказался также величественно красив, как запомнилось Эвелине. Прекрасные разноцветные мозаики из дорогого матового стекла, подсвеченные солнцем, бросали мягкие тени на лица людей. Князь Острожский и оказавшийся с другой стороны рядом с Эвелиной Александр, сын плоцого князя, время от времени наклонялись к уху Эвелины, называя ей находившихся рядом с ними в толпе людей.
   Этим утром в соборе Вавеля собрался весь цвет польского и мазурского рыцарства, а также иноземных гостей, князей и рыцарей, пожелавших принять участие в войне с крестоносцами. Перед алтарем, по обыкновению, были приготовлены две красного бархата подушечки для короля и королевы, по давней традиции слушавших службу также коленопреклоненными, как и их подданные. Рядом с ними, за местами ксендзов находились места для царственных особ и родственников короля. Эвелина не успела заметить, каким образом князь и плоцкий княжич сумели ненавязчиво и не толкаясь, протиснуться сквозь плотную толпу разряженных вельмож и занять свои места среди них. Она смотрела в лица людей, ей называли имена князя и княгини Плоцких, родителей княжича Александра, князя и княгини Мазовецких, посланников императора Священной Римской империи, Чехии, Венгрии, князей и бояр, литовских и русских, но в ее памяти не удерживалось ни одно из них. Все было так пестро и варварски красочно, что у нее не раз возникала мысль о восточном базаре или о тех рассказах, в которых описывался блеск и падение римской империи, которые она читала в книгах из библиотеки отца, тайком забираясь туда ночами.
   Ее удивило, что почти вся польская знать была в декоративных, легких, но в то же время боевых доспехах.
  -Это чтобы показать нашу решимость идти на бой с проклятыми крестовниками, - пояснил Эвелине словоохотливый княжич Александр.
   Словно по негласному договору, все королевские рыцари и придворные короля в тот день имели при себе оружие. Это глубочайшее нарушение обычного церемониала выглядело символично - словно вся Польша, представленная при дворе короля Владислава-Ягайло, взялась за оружие и уже не скрывала этого.
   С выходом короля и королевы из ризницы, служба началась. Эвелина хорошо помнила польского короля. Она видела его в первый раз на подобной же службе почти десять лет назад, в 1399 году, и за это время он почти не изменился. Все такой же высокий, со смуглым, нервным, подвижным лицом и светло-коричневыми, навыкате, большими глазами, с длинными темными прямыми волосами, спадающими на плечи его серого с черным и серебром камзола, без доспехов, по контрасту с его рыцарями, он преклонил колени и, опустив очи долу, принялся жарко молиться. Новая королева, графиня Анна Целейская, казалась лишь бесплотной тенью и в подметки не годилась молодой красивой польской королеве Ядвиге. Но она, как успела заметить Эвелина, была стройна, с белым холеным лицом, на котором застыло брезгливо-любопытное выражение, и красивыми каштановыми волосами, уложенными короной на голове.
  На взгляд Эвелины, служба тянулась слишком долго, и когда она, наконец, закончилась, у нее уже не возникало желание обедать. Время приближалось, скорее, к ужину.
   Толпа в костеле снова заволновалась и начала двигаться к выходу. Опираясь на сильную руку князя, Эвелина и по-прежнему сопровождавшие их старые знакомые, стали продвигаться по направлению королевского дворца Вавеля. Возле королевских покоев они остановились. Княжич Александр последовал за вошедшими первыми родителями, княгиней Александрой и ее мужем, плоцким князем Земовитом Четвертым, выражение лица которого отнюдь не свидетельствовало о его хорошем расположении духа. Вслед за ними двинулись княгиня Анна-Данута, вторая сестра короля, и ее муж, мазовецкий князь Януш Второй. Затем, после великого литовского князя Витовта-Александра и его супруги Анны Святославны, дочери смоленского князя, которой так восхищалась некогда юная Эвелина Ставская, последовали литовский князья, родственники Ягайло, в числе которых, под звуки труб, были объявлены и имена князя и княгини Острожских.
   Трапезная зала королевских покоев в Вавеле была поистине огромной. Щедро украшенная позолотой и фресками с изображениями великих событий в жизни Польши, с высокими лепными потолками, она несколько подавляла воображение Эвелины. Осторожно ступив на скользкий мраморный пол, Эвелина, замирая от непонятной робости, должна была пройти рука об руку с князем долгий путь через всю залу к располагавшемуся в его самом конце королевскому столу. При их появлении в зале наступила тишина. Гордо приподняв голову, но от волнения почти ничего не замечая, Эвелина прошла этот путь и почувствовала, что князь остановился перед креслом короля. Она подняла глаза и встретила пристальный удивленный взгляд Ягайло. С одной стороны за его столом сидели лица церковные, облаченные в традиционные, расшитые золотом и серебром облачения. С другой стороны расположились три наиболее знатных княжеских четы, глаза которых были устремлены на Острожского и Эвелину.
   В полной тишине улыбающийся, спокойный князь, показавшийся Эвелине невероятно красивым в своем белого атласа камзоле, отделанном золотом, склонившись в поклоне перед королем и королевой, выпрямился и посмотрел на Ягайло.
  -Разрешите представить вашему величеству мою жену, княгиню Острожскую, дочь пана воеводы Ставского, королевского рыцаря, - негромко сказал он.
   Толком не соображая, что она делает, Эвелина присела перед королем в европейском реверансе, склонив голову и опустив глаза.
   После продолжительного молчания, во время которого глаза всех присутствующих царственных особ за столом короля были в изумлении устремлены на Эвелину, послышался мелодичный голос плоцкой княгини Александры, любимой сестры короля:
  -Поздравляю вас, князь! Ваша супруга просто очаровательна.
  -Я рад, что ты внял голосу рассудка и моей просьбе, и женился на полячке, - наконец, сказал король, не сводя с Эвелины глаз. - Я и не предполагал, что где-то в польской глуши мог вырасти такой удивительно прекрасный цветок, место которому, несомненно, при дворе.
  -Великолепная пара, не правда ли? - услышала Эвелина голос княгини Анны-Дануты, обращенный то ли к княгине плоцкой, то ли к супруге великого князя литовского. - В нашем роду никогда еще не было такого красивого мужчины, как Зигмунт.
  -А вы говорили что-то о прекрасных литвинках, Витовт, - поддела великого литовского князя княгиня Александра.
   Эвелина встретила на миг взгляд желтых ястребиных глаз литовского князя, остановившихся на ее лице.
  -Эта девушка - самая красивая из всех, кого я видел! - пылко воскликнул княжич Александр. - Вы ведь простите Острожского и благословите это брак, мой король?
  -Этот брак уже благословила много лет тому назад моя покойная супруга, королева Ядвига, - важно заявил Владислав-Ягайло. - Мне остается только преклонить колени перед ее волей. Присоединяйтесь к нам, князь.
   И он указал место для Острожского и Эвелины наискосок от королевского стола.
  -Пожалуй, с вашей помощью мне удастся сделать еще более удачную карьеру при польском дворе, - насмешливо шепнул на ухо Эвелине князь.
  -Я готова сделать для вас все, что в моих силах, - не осталась в долгу она, впервые после долгого времени с момента их ссоры в Литве прямо взглянув в его искрящиеся глаза.
  -Клянусь Вижутасом! мне нравится ваша жена, Зигмунт, - сказал сосед Эвелины за столом справа, широкоплечий, немного диковатого виде мужчина с копной коротких черных волос и круглым, с крупными чертами лицом, словно вырубленном из камня.
  -Князь Свидригайло, славный герой войны в Жемайтии, - тут же представил его Эвелине Острожский. - Моей жене нравятся литвины, князь. В свое время мне стоило огромных трудов отговорить ее принять участие в восстании, нарядившись мальчиком-оруженосцем.
   Косматый, тяжеловесный, с квадратной челюстью и маленькими, темно-серыми глазами, литовский князь, одетый в короткий опашень, отделанный соболями, с любопытством взглянул на прекрасную хрупкую молодую женщину рядом с собой, словно оценивая, сможет ли она без посторонней помощи поднять хотя бы одну их тяжелых серебряных вилок с королевского стола. Затем они с Острожским принялись перебирать подробности компании в Жемайтии, а Эвелина, воспользовавшись моментом, стала сначала с удивлением и некоторой робостью, а затем все смелее, рассматривать пребывающих в королевскую трапезную все новых и новых людей.
   Она вновь увидела пана Повалу из Тачева, подмигнувшего ей издалека, затем прославленного и особо отмечаемого королем рыцаря Завишу Чарного Сулиму и его сыновей; затем на секунду ей показалось, что среди приглашенных за нижним столом мелькнуло знакомое лицо отца, а за левым крылом стола, где располагались иноземные послы и европейские рыцари, сверкнула на мгновение знакомая циничная улыбка барона Карла фон Ротенбурга. Из-за спины великого князя Литвы, время от времени бросавшего взгляды в сторону Острожского и Эвелины, грустно улыбнулся ей молодой Кароль Радзивилл, брат Эльжбеты. Сама Эльжбета расположилась в свите супруги властелина Литвы, княгини Анны Святославны.
   Именно литовская княгиня была первой, кто подошел к Эвелине после формальной части королевского обеда, когда некоторые из женщин, присутствующие на нем, стали собираться вокруг трех наиболее влиятельных дам польского двора, в то время как мужчины предпочитали обсуждать друг с другом свои дела.
  -Мне всегда хотелось взглянуть на мифическую невесту моего беспокойного племянника, - мягко сказала она, протягивая Эвелине руку.
  -Я, в свою очередь, всегда мечтала хотя бы издали увидеть вас, ваша светлость, - почтительно присев в реверансе, ответила Эвелина и, поколебавшись, добавила: - Во времена моего детства я восхищалась святостью покойной королевы и вашим мужеством и находчивостью, княгиня.
  -О да! - Анна рассмеялась приятным горловым смехом. - Мне пришлось такою стать, мое дорогое дитя. С мужьями, подобными нашим литовским князьям, их женам приходится быть мужественными и находчивыми!
  -Чем это вам не угодили литовские мужья? - притворно строго спросил, возникая рядом с женою, словно из-под земли, великий литовский князь Витовт.
   Эвелина вновь встретила быстрый и цепкий взгляд его янтарного цвета глаз, оценивающе скользнувший по ее фигуре. Ей невольно вспомнились все те слухи, которые ходили о любвеобильности могущественного владыки Литвы, который в былые годы готов был бросить битву для того, чтобы скакать в объятья своей юной супруги. Как справедливо говорил ей отец, великий литовский князь был чуть выше среднего роста, сухопар, но производил впечатление огромной мощи, которое складывалось, вероятно, из-за его большого личного обаяния, кипучей натуры и врожденной силы и властности, сквозившей в каждом его жесте и отражавшейся в каждом его движении. Он принадлежал к той породе людей, которые чувствуют себя властелинами, и заставляют других также признать это.
  -Разве вы недовольны своим литовским мужем? - не дождавшись ответа, шутливо спросил великий князь у Эвелины.
  -Я всегда думала, что он поляк, - заметила Эвелина.
  -Ерунда! Он литвин, и он воевал в Жемайтии как литвин! - сказал великий князь с апломбом.
  -Княгиня тоже воевала в Жемайтии! - раздался над ухом Эвелины знакомый голос.
   Она обернулась и встретилась взглядом с князем Наримантом, с которым она познакомилась в отряде Острожского почти год тому назад, нарядным, одетым на литовский манер. Молодой князь выглядел более зрелым и все таким же диковатым в манерах, хотя в его темных глазах и приятном выражении лица сквозило дружелюбие.
  -Не может быть! - удивленно сказала мазовецкая княгиня Анна-Данута, также приближаясь в маленькой группе людей, собравшихся вокруг великого князя и Эвелины.
   Эвелина скорее почувствовала, чем увидела, что Острожский прервал свой разговор с князем Свидригайло и оказался рядом с ней, все с той же неизменной любезной улыбкой на устах, но тем не менее настороженный и готовый в любую минуту прийти ей на помощь.
   В желтых рысьих глазах великого князя светился неподдельный интерес, когда он в той же насмешливой манере спросил:
  -И сколько же сражений выиграла прекрасная княгиня?
  -Всего лишь одно, - с улыбкой сказала Эвелина.
  -Которое спасло жизнь ее литовскому мужу! - тут же, подмигнув княгине Анне, добавил Острожский, и они с князем Наримантом засмеялись, переглянувшись между собой, над тем растерянным выражением, которое на секунду появилось на лице великого князя.
   Между тем, княгиня Анна-Данута взяла Эвелину за руку и увела к своему столу, где к ним тут же присоединилась княгиня Александра Плоцкая. Оказавшись в окружении столь высокопоставленных особ, к тому же под прицелом светло-голубых глаз короля Владислава-Ягайло, Эвелина почувствовала себя не совсем уютно. Ее глаза невольно обратились в сторону князя, он словно услышал ее немую просьбу о помощи, повернул в ее сторону свой красивый профиль и едва заметно, ободряюще кивнул ей.
  -Похоже, это действительно брак по любви, - обращаясь к мазовецкой княгине, заметила княгиня Александра, не сводившая с четы Острожских своего пристального взгляда с той самой минуты, как они появились в зале. - Я рада за Зигмунта. Девушка словно создана для него.
  -Для полячки она, пожалуй, весьма, - княгиня Анна-Данута замялась, подыскивая подходящее слово, - весьма европеизирована, что ли. Как покойница Ядвига. Она, впрочем, и похожа на нее, так что выбор Зигмунта меня не удивляет.
   Эвелина с облегчением увидела, что князь Острожский покинул общество великого литовского князя и его людей, и вновь направляется в ее сторону.
  -Я хорошо знаю вашего отца, дорогая, - сказала между тем княгиня Анна-Данута. - Что это за история о вашем исчезновении три года назад? Никто тогда не знал, что и думать. Говорили, даже, что вы, возможно, разделили судьбу бедной девочки из моих придворных, дочки Юранда из Спыхова, которую похитили крестоносцы.
  -Я слышала, дочь Ставского была где-то на Руси, на родине ее матери, - заметила княгиня Александра, внимательно приглядываясь к каждому жесту, слову и малейшим нюансам поведения Эвелины.
  -Мы встретились в Литве, дорогая тетушка, - приложившись к руке супруги Земовита Четвертого, сказал с улыбкой подоспевший на помощь Эвелине Острожский.
  -Но позвольте, что вы делали в Литве? - с изумлением спросила у Эвелины княгиня Александра. - Не принимали же участие в военных действиях, как мне только что сказала Анна-Данута?
  -Я возвращалась домой из Новгорода, - отвечала Эвелина прежде, чем князь успел открыть рот. - Отец потребовал, чтобы я немедленно вернулась в Польшу.
   Княгиня Александра посмотрела на Острожского, усмехнулась, хотела было что-то сказать, но потом передумала и промолчала.
   В тот момент раздался звук фанфар, возвестивший о начале королевского обеда. Все князья и придворные поспешили занять свои места, и долгая, утомительная, на взгляд Эвелины, процедура принятия пищи в присутствии тысячи людей за столом с церковными особами, началась. К величайшему облегчению Эвелины, Острожский был весьма воздержан в пище, что всегда, в свою очередь изумляло ее потому, что князь был молод, высок и в нем чувствовалась недюжинная физическая сила. Глядя на его скудные ужины и обеды в доме отца, да и сейчас, за королевским столом, она в очередной раз вспомнила старых, закаленных рыцарей-монахов из Ордена, предпочитавших простую, незатейливую, строго ограниченную пищу шумным возлияниям более молодой и светской братии. Один из них, приятель Валленрода, на самом деле считавший ее его племянницей, как-то раз сказал ей, что древний обычай христианских воинов - умеренность в пище и постоянные физические упражнения, поддерживают тело настоящего воина в идеальном состоянии сбалансированной гармонии духа и тела.
   Между тем, за столами царил подлинный пир чревоугодия. От духа обильно сдобренных чесноком и луком мясных блюд, жареных, пареных, копченых, в воздухе зала стоял устойчивый крепкий аромат, столь насыщенный и густой, что его можно было резать ножом, как сами блюда.
   Чаша Острожского, как заметила Эвелина, тоже всегда была полной. Он практически не пил, как и великий князь Витовт, для которого к пирам всегда готовили меха с крепким медом. Сам король был также весьма умерен в питие, что вовсе не распространялось на остальных его подданных. Княгиня Александра предпочитала хорошее бургундское вино, которым снабжали ее из подвалов Мальборга крестоносцы. Все остальные пили все, что ставили на стол. Впрочем, для послов, европейских рыцарей и монахов, тоже ставили европейское вино, прекрасные светлые и темные вина из солнечной Гаронны или знойной Испании, тенистых виноградников Италии и прохладных долин Рейна.
   Эвелина с удовольствием выпила бокал темного испанского вина и, внезапно почувствовав устремленный на нее взгляд Острожского, обернулась к нему.
  -Что-то не так, князь? - удивленно спросила она. - Я не должна пить?
  -Вам хочется пить?
   В его глазах мелькало какое-то странное выражение, вызывающее у Эвелины непонятное, словно сосущее ощущение где-то в области низа живота.
  -Почему бы и нет, - еще тише сказала она, не отрывая глаз от его лица. - Но я должна быть осторожнее. Я не привыкла много пить, а когда я пью в вашем обществе, дело вообще заканчивается постелью.
  -Это упрек или намек? - чарующе мягко спросил князь.
  -Как вам угодно, - пожала плечами Эвелина, вдруг с ужасом почувствовав, как знакомые мурашки физического влечения к этому мужчине вновь пузырьками шампанского пробежали по ее коже, словно в робком предчувствии и ожидания чуда. Предчувствия, которое обычно заканчивалось перекрывавшим всю полноту чувственного влечения острым страхом насилия, заставляющим ее буквально цепенеть от ужаса, вновь и вновь переживаемого ею от того, что случилось однажды декабрьской ночью в лесу.
   С противоположной стороны стола за Эвелиной с тревогой наблюдал воевода Ставский. Его умудренные опытом и знанием людей, зоркие, отнюдь не старческие глаза, ловили каждый нюанс взаимоотношений, развертывающихся в последнее время между его чудом обретенной дочерью, которую он уже не чаял застать в живых, и этим непонятным красивым молодым человеком, обласканным при дворе. Он был, пожалуй, единственным человеком, который осознавал всю глубину страстной любви князя к своей жене, но, забывая собственный опыт, он старался найти под эти чувством какое-то разумное, логическое основание, и не находил. Он с содроганием вспоминал тот ужасный, жестокий разговор, который состоялся недавно в доме его шурина и друга Твердислава Вереха, при котором, по требованию Острожского, присутствовала его дочь Марина. Обнаружившиеся затем факты потрясли его не меньше, чем похищение Эвелины. Маленькая, славная, разговорчивая племянница оказалась не только виновницей величайшей трагедии, случившейся в жизни Эвелины, но и шантажисткой, угрожавшей ей вновь. По лицу Вереха он мог судить, что тот также был глубоко потрясен. То, что говорил тогда Острожский, было откровением для воеводы - князь был намерен защищать Эвелину всеми доступными ему средствами, включая использование своих обширных связей при королевских дворах Польши и Литвы. Результатом этой беседы стало скоропалительное объявление боярина Вереха о помолвке своей старшей дочери с паном Станиславом Тенчинским, невзирая на то, что прекрасная литвинка была откровенно влюблена в мужа его дочери.
   Воевода Ставский вздохнул и выпил еще вина. Разговоры за его концом стола шли о войне. Недаром все польские витязи, словно по договору, одели на сегодняшний прием короля поверх их парадной одежды боевые доспехи. Возможно, это был последний большой официальный королевский прием в Кракове. Через неделю, в конце июня, истекал срок десятидневного перемирия с Орденом, который был заключен Ягайло по настоянию венгерского короля Сигизмунда, подобно чешскому Вацлаву IV пожелавшему быть посредником в урегулировании отношений между двумя державами. В то, что предотвратить неминуемую войну не удастся, не верил никто, кроме самого короля Владислава-Ягайло.
   От пронзительного высокого голоса придворного певца, на манер тех бродячих менестрелей, которые толпами подвизались в рыцарских замках, и при жизни королевы Ядвиги открыто поощряемых при польском дворе, пан Ставский поморщился. Менестрель хорошо почувствовал царящую при дворе атмосферу грозы, и вместо любовной лирики, по обыкновению, внезапно запел о звоне доспехов, стонах раненых и великих победах. Обстановка в зале постепенно накалялась. Молодые рыцари, успевшие принять лишнего, начинали вторить словам певца, притоптывая в ритм бодрящей мелодии, словно собираясь устроить репетицию грядущих сражений сейчас же, во время обеда.
   Когда, с некоторыми промежутками, поднялись и покинули собрание все три царственные супруги присутствующих королей, Острожский наклонился к уху Эвелины и негромко спросил:
  -Вы хотите остаться или мы тоже можем покинуть зал?
  -Насколько я понимаю, вам необходимо это сделать, - также негромко отвечала Эвелина. - Я слышала, как человек Витовта назначал вам вечерний прием у князя.
  -У вас хороший слух, моя дорогая, - удивился князь и, не ожидая ответа, добавил: - Я провожу вас домой, а затем снова вернусь во дворец. Мне действительно нужно увидеться с великим князем.
  -Не стоит так беспокоиться, - заметила Эвелина. - Я вполне могу вернуться домой с отцом.
  -Стоит, - отрезал Острожский. - Я не могу ни о чем думать, когда не уверен, что вы в надежном месте, и под замком, дорогая моя.
   Эвелина чуть не рассмеялась вслух. Закашлявшись, она схватила бокал вина Острожского и залпом выпила его до дна. Князь подал ей руку, она поднялась, чуть покачнувшись, и с удовольствием оперлась о его крепкую руку.
  -Вы знаете, князь, - неожиданно для самой себя разговорилась она в карете, - иногда вы меня поражаете. Иногда я боюсь вас...
   Они были в приятной полутьме кареты вдвоем, воевода Ставский захотел остаться в королевских покоях, чтобы продолжить пиршество. Эвелина чувствовала себя в приподнятом настроении. Вероятно, причиной этого было прекрасное терпкое темное вино, которое она выпила за обедом.
  -Чего же вы боитесь, сударыня? - невозмутимо спросил князь.
   Он сидел напротив Эвелины, расслабившись, откинувшись на сиденье и полузакрыв глаза. В полумраке кареты Эвелина видела лишь четкий очерк его лица и белый атлас камзола с мерцающей сталью, видневшегося из-под кружев воротника серебристого цвета панциря.
  -Вы непредсказуемы, - откровенно сказала Эвелина. Вино все-таки развязало ей язык. - И вы опасны. Это впечатление прямо-таки лучится от одного вида вашей фигуры, князь, оно окружает вас плотной аурой.
  -Правда? - уронил Острожский, не открывая глаз. - Вы не слишком много выпили, Эвелина?
  -Вы невероятно циничны, с одной стороны, - продолжала Эвелина, не обращая внимания на его слова, радуясь возможности высказаться, - и невероятно романтичны, с другой. Как вам это удается?
   Князь хмыкнул, но на этот раз не произнес ни слова.
  -И еще, - Эвелина наклонилась вперед, и положила свою ладонь ему на колено, обтянутое тонким сукном узких, по литовской моде, штанов. - Вы просто потрясающе красивы. Я никогда не видела такого великолепного образца мужчины, как вы. Впечатление от первой встречи с вами просто невозможно забыть. Когда вы только взглянули на меня, предлагая мне эту чертову вишню на поле в Мальборге, я была ошеломлена, словно от удара молнией. Ко мне даже вернулась способность различать цвета, которая, казалось, ушла из моей жизни навсегда.
   Князь открыл глаза. Не меняя позы, взглянул на Эвелину, и в его глазах блеснуло предупреждение.
  -Я весьма ценю ваши откровения, дорогая княгиня, - отчетливо произнес он, - но предпочел бы, чтобы они делались не под влиянием винных паров, а на трезвую голову, и подкреплялись в нашей супружеской постели. Если я уж такой великолепный образец мужчины, один взгляд на которого ошеломил вас, как удар молнии.
  -А как же ваша встреча с Витовтом, князь? - сквозь дымку своего приподнятого настроения спросила Эвелина с обидой.
  -Послушайте, княгиня, - возразил Острожский, внимательно приглядываясь к ней, - сейчас всего шестой час вечера. Вам не кажется, что это немного рановато для подобного рода вещей?
  -Но вы же сами предложили, - обиделась Эвелина.
  -Эвелина, вы слишком много выпили, - снова повторил он. - Кроме того, вспомните, вы взяли с меня слово не касаться вас.
  -Так значит, вот в чем причина, - с пониманием протянула Эвелина, стараясь унять тревожное волнение в груди, которое легкое опьянение, как ей казалось, делало еще приятней. Судя по всему, Эльжбета Радзивилл была права. - Ну, тогда, я освобождаю вас от этого слова!
   Эвелина прямо-таки ощутила, как мгновенно подобрался князь. Внезапно он тоже наклонился вперед, как и она, и они чуть не столкнулись головами. Его лицо было теперь так близко к ней, что Эвелина могла чувствовать его дыхание, когда он с какой-то непонятной язвительностью сказал:
  -Вот как? Вы так легко и необдуманно берете слово, и точно так же безответственно и бездумно легко отдаете его назад?
   'Он сердится, - подумала Эвелина, словно во сне, ибо сознание начинало потихоньку засыпать от усталости и напряжения этого дня, расслабленное алкоголем. - Я не хочу этого грубого вторжения в мое тело, но мне нравится, когда его губы целуют меня'. Даже не успев додумать эту мысль до конца, она внезапно легким движением подалась навстречу его лицу, столь близкому от нее в настоящий момент и, к величайшему изумлению не ожидавшего от нее такого поворота событий князя, коснулась своими губами его рта. В ту же секунду Острожский отстранился от нее, резко и поспешно, как от удара. С Эвелины мгновенно слетели все остатки опьянения. Она с ужасом уставилась в его загоревшиеся гневом глаза.
  -Похоже, это мне нужно бояться вас! - медленно произнес, наконец, князь, с какой-то непонятной яростью глядя в ее перепуганное лицо. - В следующий раз, когда вам захочется поиграться с моими чувствами, не пейте! Тогда у вас есть шанс еще сильнее меня задеть.
  -Почему вы так ненавидите меня?! - вскричала Эвелина со слезами на глазах. - Зачем тогда вы на мне женились? Ведь вы знаете, это был не каприз! Вы знаете, как я старалась! Я старалась, один бог знает, сколько я старалась...
   Она перевела дыхание.
  -Какого черта тогда вы провоцируете меня? - процедил князь сквозь сомкнутые зубы. - Зачем вы меня дразните? Чего вы добиваетесь? Занятия любовью значат для вас ни много, ни мало, как акт изнасилования. Когда вам хочется затащить меня в постель, чтобы использовать в своих целях, вы не думаете, что я всего лишь мужчина, мужчина из плоти и крови, который к тому же влюблен в вас как последний идиот!
   Князь так же внезапно вернулся в свое прежнее положение, откинулся на спинку сиденья кареты и снова прикрыл глаза, словно утомленный этой вспышкой ярости и одновременно желания, которую он только что пережил.
  -Мне очень жаль, - удрученно прошептала Эвелина, не глядя на него. - Мне, право, очень жаль, я вовсе не думала, что вы воспримете это таким образом. Я просто хотела, чтобы вы знали, что вы второй после отца человек, которому я безраздельно доверяю. Для вас, - она снова запнулась, - для вас я даже справилась со своим отвращением к мужчинам...
   Уставившись широко раскрытыми глазами в темноту кареты, Эвелина быстро говорила, словно опасаясь, что он может ее прервать, не дав высказаться до конца. Она не замечала, что князь уже открыл глаза и внимательно смотрит и слушает ее:
  - Вы стали совершенно безразличны ко мне после нашей свадьбы! Что я, по-вашему, должна была думать? Вы даже видеть меня не хотели, сослав меня в Остроленку! Ну, отпустили бы меня в монастырь! Нет! Я не понимаю, что вам нужно! Вы как-будто все время подозреваете меня в чем-то! Откуда вам знать, что мне неприятны ваши объятья, когда вы убегаете от меня, как черт от ладана! Да, я согласна, в замке я испытывала дискомфорт от связи с вами.... но вы же сами учили меня искусству любви! Я сбежала от вас три года назад потому, что не хотела этого навязанного мне вами и капитулом брака! Вы нашли меня, и я согласилась на этот брак потому, что подумала, что это судьба, мне, кажется, уже никуда не скрыться от вас... как и вам от меня! Давайте же вместе учиться, как с этим жить, раз уж вам никак не удается избавиться от меня! В чем вы меня подозреваете? Мне уже нечего желать, нечего хотеть, благодаря вам, у меня все есть! Я имею в виду то, что мне нет нужды для чего-то там вас использовать.
  -Мы приехали.
   Эвелина очнулась и осознала, что уже в течение определенного времени пол под нею перестал качаться, и карета остановилась у ворот краковского дома воеводы Ставского. Князь вышел первым и подал ей руку, чтобы помочь выбраться из кареты. Было еще не совсем поздно, часов семь вечера, и на улице светило позднее июньское солнце. Прищурив глаза от света после сумерек кареты, Эвелина машинально оперлась о руку князя и вышла наружу.
   Очутившись возле парадных дверей дома, она отняла у него руку и, стараясь казаться невозмутимой, сказала:
  -Простите меня, князь. Вам пора. Витовт ждет вас.
   Острожский снова бросил на нее внимательный взгляд, Эвелина до сих пор никогда не называла его по имени, иногда он с горечью думал, что она даже не знала его.
  -Я был горд сопровождать вас сегодня на королевский прием в Вавеле, - серьезно сказал он, глядя в ее лицо.
   Эвелина почувствовала, как румянец удовольствия начал проступать на ее бледных щеках.
  - В ответ на вашу искренность я хотел бы сознаться вам, что мне очень жаль, что мне пришлось насильно навязать вам этот брак и мое общество. Возможно, очень скоро вы поймете причины, заставившие меня сделать это. После того, как военная компания против крестоносцев кончится, у меня больше не будет причин от вас что-либо скрывать. И тогда вы сможете еще раз свободно и осознанно сделать свой выбор.
  -Что вы имеете в виду, князь? - несколько озадаченно спросила Эвелина, почти не надеясь на ответ. - Я ничего не понимаю.
  -Так и должно быть, дорогая!
   Эвелина с изумлением увидела его прежнюю ослепительную белозубую улыбку, которая всегда так подкупала и располагала к нему людей, улыбку, которая, как ей казалось, уже она уже не увидит никогда.
  
  
  
  

Глава 36.

  
  Краков,
  Польское королевство, июнь1410 г
  
   Через полчаса после ухода князя вернулся отец. Его лицо было хмуро и тревожно.
  -Какое счастье, что ты еще не успела раздеться, моя малышка! - ласково сказал он Эвелине. - Ягайло требует нас во дворец.
  -Вечером? - изумилась Эвелина.
  -Это приказ, - твердо сказал воевода Ставский, и в голосе его отчетливо послышалось беспокойство.
   В напряженном молчании они быстро доехали до все еще освещенного огнями Вавеля. Эвелина вновь привычным жестом вступила на подножку кареты и полной грудью вдохнула густой, терпкий вечерний воздух, пропитанный ароматами сирени и жасмина. Никто не встречал их у дверей. Воевода Ставский взял ее за руку и с опытностью придворного уверенно повел через полутемные пустые залы за собой. Отдаленные голоса слышались все ближе и ближе, в одном из них Эвелина уже с уверенностью могла опознать пронзительный голос короля. Отец распахнул последнюю дверь, и они оказались на пороге личных покоев короля Владислава Ягелло в Вавеле.
   Зажмурившись от яркого света, Эвелина вступила в залу вслед за отцом. Польский владыка был не один. Когда они вошли, он разговаривал с высоким, седым, представительным человеком с гордой осанкой и ястребиным профилем. Князь Земовит Мазовецкий, вспомнила Эвелина. Княгиня Александра тоже была здесь. Рядом с ней стояла выглядевшая растерянной княгиня Анна-Данута и ее супруг, высокий, крепкий как дуб, темноволосый и темноглазый, князь Януш Мазовецкий.
   При их появлении разговоры смолкли. Эвелина вновь ощутила себя под прицелом напряженно разглядывающих ее глаз. Низко присев в реверансе, она не поднимала головы до тех пор, пока не услышала голос короля:
  -Подойдите ко мне ближе, сударыня.
   Эвелина подхватила подол своего волшебной красоты жемчужно-голубого платья и послушно приблизилась к королю.
   Владислав Ягелло сидел на высоком, с подлокотниками кресле в глубине зала. Он все еще был в полном торжественном королевском облачении, великолепном черном, отделанным брильянтами камзоле, с горностаевым, обитым малиновым бархатом, плащом на плечах. Массивная золотая цепь лежала на его груди. Пальцы, унизанные перстнями, нервно барабанили по подлокотнику кресла. Украшенная сапфирами и алмазами, тяжелая корона Пястов была на его голове. Он выглядел торжественным и устрашающим одновременно.
   В следующий момент его светлые глаза остановились на прекрасном лице молодой женщины, стоявшей перед ним. 'Ядвига! - со смятением подумал он, жадно разглядывая ее совершенные черты, - более юная, более красивая, словно ее умершая в младенчестве дочь, превзошедшая мать своей небесной красотой'.
   Эвелина услышала его тяжелые слова, словно камнями падающие на нее.
  -Я хотел бы, чтобы вы назвали мне ваше имя, сударыня.
   Сбитая с толку непонятным ей значением вопроса, Эвелина подняла на него глаза и вежливо ответила:
  -Княгиня Эвелина Острожская, мой государь, урожденная панна Ставская, дочь воеводы пана Адама Ставского из Познани.
   Среди сиятельных особ, стоявших возле кресла Владислава-Ягелло, раздался приглушенный шепот, потом Эвелина увидела, как вперед, словно в сбывающемся дурном сне, выступила княгиня Александра Плоцкая. Ее красивое, величественное, обычно оживленное лицо было бледно и напряженно.
  -Почему вы не упомянули имени фройлян Эвелины Валленрод? - холодно спросила она, не сводя испытывающего взгляда с лица Эвелины. - Ведь именно так звали вас в тот раз, когда мы с вами встретились впервые! Такую красивую девушку трудно забыть!
   Эвелина почувствовала, как земля стремительно уходит из-под ее ног. Собрав последние остатки мужества, она гордо подняла голову, и смело встретила взгляд темно-карих пронзительных глаз плоцкой княгини:
  -Потому что это имя мне не принадлежит!
   Король нахмурился и выжидательно посмотрел на свою любимую сестру, а потом перевел взор на взволнованное лицо молодой женщины, стоявшей перед ним. Некоторое время он раздумывал, а затем повелительно сказал, обращаясь к кому-то, стоявшему за ее спиной.
  -Воевода Ставский!
   Шорох и легкое колыхание одежды, звуки звякнувшего легкого доспеха, подсказали Эвелине, что отец приблизился и занял место слева от нее.
  -Эта девушка, которая называет себя урожденной панной Эвелиной Ставской, на самом деле является вашей дочерью?
   Воевода Ставский оскорбленно выпрямился, глаза его блеснули гневом.
  -Да, ваше величество! - громко и ясно сказал он. - Эта девушка - моя дочь, Эвелина Ставская. С каких пор вы стали сомневаться в истинности моего слова, мой король?
  -Эта девушка - фройлян Эвелина Валленрод! - раздался такой же ясный и холодный голос со стороны, где стояла княгиня Полоцкая.
   Эвелина с изумлением увидела, как рядом с княгиней Александрой появился рыцарь Альберт фон Лихтенштейн, которого она хорошо знала по Мальборгу, младший брат великого комтура, неизвестно каким образом очутившийся в Вавеле. Скорее всего, он был посланником Ордена при дворе польского короля, мельком подумала она.
  -Что вы скажете на это, Эвелина? - с улыбкой на бледном лице спросил орденский посол.
   Годы, проведенные в замке, давали о себе знать. Выпрямившись, натянутая от напряжения, как тетива, горда подняв голову, Эвелина спокойно и твердо повторила, глядя прямо в самодовольное лицо немца:
  -Мое имя Эвелина Ставская, господин посол.
   Из-за спины рыцаря Лихтенштейна появилась длинная фигура брата Зигфрида, с непроницаемым каучуковым выражением худого аскетического лица. Почему-то в тот момент ярче всего Эвелина видела четкие стежки, какими был нашит на его белом рыцарском плаще черный орденский крест.
  -Эта девушка - фройлян Эвелина Валленрод, - холодно сказал монах, мельком взглянув на Эвелину.
   Рядом с бледной Эвелиной и суровым, стиснувшим зубы воеводой паном Ставским встал, выступив из тени у дверей, седой литовский воин в темной походной одежде с литовским беретом, который он сжимал в руках.
  -Эта девушка, - гортанным голосом сказал он, поклонившись королю, - панна Эвелина Ставская. Я воспитывал ее с детских лет, я готов поклясться в этом!
  -Поклясться на кресте, язычник? - высокомерно спросил брат Зигфрид.
   Гунар зыркнул на него черными глазам и твердо ответил, осеняя себя крестным знамением:
  -Да, мой государь!
   Король Владислав Ягелло раздраженно заерзал на своем кресле. Выражение его лица явно свидетельствовало о том, как не нравилось ему все происходящее. Мазовецкие князья перешептывались между собой, никто не знал, что предпринять. Упрямые, с холодным выражением на суровых, словно вырубленных из камня лицах, орденские послы стояли с обвиняющим видом, словно скала.
   Наконец, княгиня Полоцкая, внимательно наблюдавшая за Эвелиной, пересекла залу и остановилась рядом с молодой женщиной.
  -Дитя мое, - сказала она, беря в свою руку холодные тонкие пальцы Эвелины и с волнением глядя в ее прекрасное напряженное лицо, - вы ведь не станете отрицать, что именно вас я видела в Мальборге, не правда ли? Вы должны понимать, что вы так красивы, что не запомнить вас невозможно. Вы же не хотите, чтобы я поклялась на Библии, что вас представили мне в замке как племянницу комтура фон Валленрода? Мое слово станет решающим в вашей судьбе. Я не хочу вас губить. Скажите нам правду, Эвелина!
  -Скажите им правду, любовь моя! - раздался от дверей мягкий голос Острожского. - Скажите, раз им всем так хочется ее знать. Может быть, это сотрет самодовольную усмешку с лиц наших достойных рыцарей Христовых!
  -Господи Иисусе! - воскликнул король, просветлев лицом при появлении Острожского. - Заходите же скорее, Зигмунт, и разрешите, ради бога, этот неприятный инцидент!
   Эвелина, не отрываясь, смотрела на высокую гибкую фигуру мужа, спокойно и неторопливо идущего по проходу по направлению к ней и королю. Как все из них, князь не успел сменить свой парадный костюм для придворных приемов. Он был все в том же белом атласном камзоле, отделанном золотом, поверх которого был одет легкий серебряный нагрудник лат с насечками его родового герба. На низких, мягких, плотно прилегающих к ноге, литовских сапожках с каблуком, позвякивали шпоры. В ярком свете свечей его волнистые каштановые волосы, по обыкновению, подстриженные так, что густые пряди едва касались ворота его камзола, отливали червонным золотом.
  -Как вы предлагаете мне разрешить ваш спор, ваше величество? - спокойно спросил он, останавливаясь рядом с Эвелиной.
  -Эта девушка, ваша жена, - произнесла княгиня Александра, глядя на него, - является фройлян Эвелина Валленрод, не правда ли?
  -Видите ли, княгиня, - задумчиво сказал Острожский, переводя взор поочередно по лицам присутствующих, пока глаза его снова не вернулись к вопрошающему справедливости лицу плоцкой княгини, - в этом деле есть один небольшой нюанс, который заставляет меня, прежде чем сказать свое слово, просить принести мне Библию. Я не хочу, чтобы кто-то сомневался в моей честности только потому, что Эвелина моя жена, и я перед Богом и людьми поклялся защищать ее.
  -Говорите, Зигмунт! - нетерпеливо сказал король. - Никто из нас не подвергает сомнению вашу честность.
  -А вы, господа? - обратился Острожский к высокомерно молчавшим послам Ордена.
  -У меня нет оснований не верить вам, милорд! - неохотно разжал зубы рыцарь Альберт фон Лихтенштейн, в то время, как брат Зигфрид лишь коротко кивнул.
   В словно медленно развивающемся кошмарном сне Эвелина смотрела, как князь обернулся к ней, взял ее руку и поднес ее к губам. Подняв на него взгляд, она увидела непроницаемые, поблескивающие из-под полуопущенных ресниц, его темные загадочные глаза.
  -Благодарю вас за то, что вы так рьяно защищали нас, Эвелина, - тихо и, как показалось ей, с прозвучавшей в голосе грустной насмешкой, сказал он. - Мне очень жаль, что я был не в состоянии оградить вас от всего происходящего!
  -Я снова навлекаю на вас неприятности, - со слезами на глазах прошептала Эвелина.
  -Что бы ни случилось в этой зале, - понизив голос, сказал князь, - я хочу, чтобы вы помнили, что никто и ничто на свете не заставит меня отказаться от вас. Еще раз доверьтесь мне, и все будет хорошо.
  -Я верю вам, - ресницы Эвелины дрогнули.
   В следующую минуту Острожский повернулся к грызущему в нетерпении и раздражении ус королю. Подчиняясь знаку короля, мальчик-оруженосец уже стоял после него с ксендзом и с толстым фолиантом Библии в руках. Положив ладонь на затейливо украшенный переплет старинной книги, князь громким голосом сказал, глядя в лицо все более и более взволнованного происходящим польского короля:
  -Перед моим государем и Господом нашим я клянусь, что моя жена, княгиня Острожская, является урожденной панной Ставской!
   Эвелина побледнела так, что обеспокоенному воеводе на минуту показалось, что она сейчас упадет в обморок. Лицо Владислава Ягелло несколько прояснилось, но его темные брови вновь сдвинулись к переносью, когда он увидел возмущение, написанное на лице княгини Александры и сердитые лица орденских послов.
  -Дорогой племянник! - прищурив глаза, после небольшой паузы сказала Плоцкая княгиня, снова выступая вперед, - у меня нет сомнений в твоей искренности и честности. Но я готова также поклясться на Библии, что я видела эту девушку в замке Мальборг, где ее звали Эвелиной Валленрод.
   Эвелина сделала несколько шагов вперед и очутилась рядом с Острожским. Робко положив ладонь на обшлаг рукава его камзола, она взглянула на него светлыми, прозрачными, полными невысказанной боли глазами и тихо спросила:
  -Разрешите, я объясню княгине, в чем дело, князь?
  -Нет! - непроизвольно вырвалось у воеводы Ставского.
  -Говорите, Эвелина, - на секунду прикрыв глаза, словно от яркого света, произнес Острожский. - Видимо, без этого не обойтись. Моя тетушка на редкость упряма и недоверчива!
   Чуть замешкавшись, чтобы собраться с духом, Эвелина опустила голову, золотистые локоны, выбившиеся из-под тонкого газового покрывала, упали ей на грудь. Когда затем она посмотрела в полные негодования темные живые глаза Плоцкой княгини, та с невольным восхищением не могла не отметить, как изысканно красиво бледное, тонкое лицо этой молодой женщины, со светлыми, серебристо-льдистыми глазами, обрамленное пушистыми локонами бледного золота волос.
  -Я отвечу на ваш вопрос, ваша светлость, - негромко, едва покрывая стук собственного сердца, сказала Эвелина, не видя на лице княгини следов былой враждебности. - Да, мы встречались с вами в Мальборге, и меня представили вам под именем фройлян Эвелины Валленрод...
   На секунду в зале вновь установилось напряженное молчание. Послы ордена сменили свой надменный вид на выражение крайней озабоченности. На лице брата Зигфрида, всегда считавшего себя другом Эвелины, появилось недоумение, смешанное с вкравшимся вдруг в его душу подозрением.
  -Вы хотите сказать, Эвелина, что это имя не принадлежит вам? - резко, по-немецки, спросил он.
  -Да! - Эвелина подняла голову и взглянула ему в лицо. - Да, Зигфрид, комтур Валленрод никогда не был мне дядей! Он украл меня пять лет назад, когда я возвращалась домой в Ставицы из Ольштына, и угрозами и побоями заставил меня играть эту роль.
   Брат Загфрид недоверчиво прищурил такие же, как у Эвелины, светло-голубые глаза.
  -Почему же вы не пожаловались старому Конраду? - уже более мягко, спросил он. - Он же так явно благоволил вам!
   Эвелина с печалью взглянула ему в лицо.
  -Как я могла, Зигфрид! Валленрод угрожал, что отдаст меня ландскнехтам, если я скажу хоть слово о своем происхождении кому-либо в замке. Даже если бы Конрад узнал об этом, я, так или иначе, все равно бы осталась пленницей! Валленрод нашел бы возможность исполнить свою угрозу!
  - Какой позор! - тихо сказал брат Зигфрид.
   Король Владислав Ягелло резко выдохнул из груди воздух.
  -Это очень серьезное обвинение, дорогая моя! - тщательно подбирая слова, сказала княгиня Александра, с сочувствием глядя на белое, как мел, лицо Эвелины.
   Увидев, что Эвелина чуть заметно покачнулась, от волнения или от напряжения разговора, Острожский тут же обхватил ее своей теплой сильной рукой за талию и прижал к себе. Эвелина с облегчением прильнула к нему, чувствуя почти животное наслаждение от теплоты и надежности прикосновения к его крепкому худощавому телу.
  -Моя жена не предъявляет никаких обвинений рыцарям Ордена, - также негромко, но язвительно сказал князь, пробегая глазами по лицам присутствующих. - Кроме того, виновник происшествия, комтур Валленрод, уже заплатил за свое преступление. Она всего лишь удовлетворила ваше любопытство, ваше величество, ваша светлость и вы, господа крестоносцы. Теперь, когда вы узнали разгадку этой маленькой тайны, которая так беспокоила мою тетушку, можем ли мы удалиться, мой государь? Моя жена устала.
   Темные глаза Острожского встретились со светло-карими взволнованными глазами короля, до которого постепенно начинал доходить смысл сказанного молодой женщиной.
  -Удалиться? - смуглое лицо Владислава-Ягелло налилось кровью. - После того, что вы мне тут сказали?! Клянусь ранами Христовыми, это уже слишком!
  -Значит, ты считаешь, что история этой девочки слишком серьезное обвинение для рыцарей-монахов, дорогая сестра? - от ярости лицо Ягайло подергивал нервный тик. - Дочь знатного польского вельможи, приближенного к королю, невесту племянника польского короля украл из собственного дома немецкий комтур, принадлежащий Ордену, бог знает что сделал с нею, объявил ее своей племянницей, застращал и привез в рыцарский замок, и это, по мнению ее мужа и моей сестры, не стоит предъявления обвинений рыцарям Ордена?! Я разочарован твоим поведением, Зигмунт!
  -Валленрод мертв, - бесстрастно заметил брат Зигфрид. - Убит на поединке в Мальборге господином князем, - он кивнул в сторону Острожского. - Никто в замке и думать не мог, что фройлян Эвелина не приходится племянницей комтура Валленрода! Ее немецкий великолепен, ее поведение в замке также было выше всяких похвал. Ни у кого никогда не возникло ни малейшего подозрения, что она не была немкой!
   Он помедлил и, обращаясь к Эвелине, с неподдельным сочувствием в голосе произнес:
  -Поверьте, мне очень жаль, что все так произошло, фройлян Эвелина! Я ничего не знал об этом.
   Эвелина молча кивнула, не в силах произнести ни слова.
  -Ушам своим не верю! - закричал король. - И что же, это снова сойдет им с рук безнаказанно?
  -Вот уж никогда не думала, что ты так кровожаден, дорогой брат, - урезонивающе сказала княгиня Александра, обращаясь к Владиславу Ягелло, лицо которого сначала покраснело, а затем побледнело от гнева, глаза сверкали, а тонкие губы, поджатые в знак сильного неодобрения, слились в одну ярко-вишневую полосу.
  -Кроме того, мы стоим на пороге войны с Орденом. О какой безнаказанности идет речь? - вмешался, в первый раз за все время подавший голос ее супруг, князь Земовит Мазовецкий. - Хотя я и не уверен, что это мудрое решение с твоей стороны, государь.
  -Ты тоже так думаешь, девочка? - Владислав-Ягелло устремил свои блестящие от гнева глаза на Эвелину. - Ты тоже думаешь, что за все твои страдания никто не должен быть наказан?
   Эвелина выдержала взгляд безумных от ярости глаз короля. Рука Острожского, придерживающая ее за талию, теплая и сильная, придавала ей уверенности в себе.
  -Комтур Валленрод уже заплатил за свое злодеяние, - прерывающимся голосом сказала она, - а остальных пусть покарает Бог!
   Брат Зигфрид изменился в лице, увидев, как гневное и мстительное выражение на миг промелькнуло на прекрасном, с тонкими чертами лице молодой женщины, красотой и умом которой он всегда восхищался в Мальборге. Он повернулся к графу Альберту фон Лихтенштейну, своему другу и непосредственному начальнику в этой миссии, который тоже чувствовал себя неловко. Они поняли друг друга без слов, с одного лишь взгляда, недаром за годы, проведенные ими в замке, они стали ближайшими соратниками и духовными братьями в своем искреннем желании возвысить имя Ордена и Христа в этом языческом краю.
  -Разрешите откланяться, ваша светлость, - твердо заявил граф Альберт, обращаясь к королю. - У нас нет больше желания задерживаться в Кракове. Ваша светлость ясно продемонстрировала ваши дальнейшие намерения. Небольшой инцидент благополучно разрешен. От лица братьев Ордена и меня лично, - он взглянул в сторону Эвелины и Острожского, - мы выражаем наши глубокие симпатии князю и княгине Острожским, и надеемся, что годы счастливой жизни, которые им предстоит прожить, сгладят из их памяти неприятные воспоминания. Да пребудет с нами Господь, ныне и присно, и во веки веков!
   Бряцая шпорами, крестоносцы решительно и поспешно покинули зал королевских покоев Вавеля. Когда эхо их шагов замерло вдали, Острожский повернулся и встретил взгляд княгини Александры.
  -Вы довольны, тетушка? - обманчиво мягко прозвучал его голос. - Вы полностью утолили свое любопытство или хотите знать что-то еще?
  -Ради всего святого, Зигмунт! Я ничего не знала об этом! - возмутилась Плоцкая княгиня. - Почему ты не объяснил мне все это заранее?
  -Почему вы не спросили меня? - в голосе молодого князя послышалась сталь. - Вы же сразу обратились к королю! Вы подозревали меня и пана Ставского в обмане и подлоге, не правда ли?
  -У меня были на то основания! - огрызнулась княгиня Александра, тем не менее, теряя свой апломб.
  -А меня что, по-вашему, здесь вообще нет?! - возмутился Владислав-Ягелло, вскакивая со своего кресла.
   Тяжелая массивная корона Пястов мешала ему. Он снял ее и осторожно опустил на кресло, где только что сидел, а затем туда же полетел сброшенная им в сердцах горностаевая королевская мантия.
  -В чем, собственно, дело на этот раз? - рассудительно спросил князь Земовит Плоцкий, усаживаясь на широкий, устланный пушистыми персидскими коврами диван у стены. - По-моему, всем нам давно уже пора на покой. Этот грандиозный прием порядком утомил меня, да и вы, дорогая, - он мельком взглянул в сторону жены, - выглядите усталой.
  -Мы все останемся здесь до тех пор, пока не выясним все подробности брака нашего дорогого племянника! - безапелляционно сказал король.
   Он уже овладел собой и казался спокойным и хладнокровным, хотя под его тонкой смуглой кожей еще просвечивал лихорадочный румянец пережитого им недавно возбуждения.
  -Подробности? - приподнял бровь Острожский. - Помнится, вас не интересовали подробности, когда вы принуждали меня выполнить условия помолвки, заключенной по воле моего покойного отца и королевы. Тогда вас не смутил даже тот факт, что я был влюблен в другую, а вы и в глаза не видели панны Ставской, и не знали, где она!
  -Это был твой долг перед отцом и королевой, упокой господи ее душу! - загремел король.
  -Я выполнил его, - невозмутимо отозвался князь. - Что-то опять не так?
  -Мне не до словесных баталий, Зигмунт, - с досадой сказал король, устремляя на молодого человека укоризненный взгляд. - Я хочу, чтобы ты и твоя жена ответили на несколько вопросов, которые я вам задам.
   Князь Януш Мазовецкий придвинул княгине Анне-Дануте низкое удобное кресло и, дождавшись, согласно этикету, когда она усядется в него, прошел и сел на диван рядом с князем Земовитом Плоцким. В ожидании ответа Острожского король нетерпеливо расхаживал по залу взад-вперед.
  -Что же ты молчишь, Зигмунт? - наконец, не выдержал он.
  -Жду ваших вопросов, мой король.
  -Ваша светлость? - Владислав-Ягелло вопросительно взглянул на Эвелину.
   Она безмолвно присела в реверансе.
  -Сначала вы, князь.
   Король остановился перед Острожским.
  -Когда вы узнали, что ваша пассия из замка, Эвелина Валленрод, на самом деле является дочерью воеводы пана Адама Ставского?
  -Вскоре после того, как получил из ваших рук письмо великого магистра с известием о ее смерти, - с неуловимым оттенком сарказма в голосе сказал князь, быстро взглянув на воеводу Ставского.
   Король перевел взгляд на опущенную долу голову Эвелины. После слов молодого князя взоры всех присутствующих обратились к ней.
  -Знали ли вы, дорогая княгиня, - тон Владислава-Ягелло невольно смягчился и стал почти галантным, - что польский посол в замке Мальборг был вашим женихом?
  -Да, ваше величество, - тихо ответила Эвелина.
   Княгиня Александра вопросительно приподняла брови и посмотрела в сторону своего мужа, но глаза обоих мазовецких князей были прикованы к белокурой головке очаровательной молодой женщины, слушавшей в это время следующий вопрос короля.
  -Почему вы не просили помощи у него или у других членов польской делегации, приехавших выкупать пленных в Мальборг?
   Эвелина подняла голову и встретилась с пристальным взором короля.
  -Прежде чем привезти в Мальборг, - бесцветным голосом скзала она, - комтур Валленрод продержал меня почти полгода в подземельях Гневно, добиваясь повиновения. Мне также было сказано, что при любой попытке контакта с моими соплеменниками с целью обнаружить мое истинное имя и положение, он немедленно отдаст меня на растерзание ландскнехтам, а всем остальным заявит, что я уехала назад в Пруссию, к своим родным.
   Взгляд Владислава-Ягелло стал пронзительным.
  -Что же хотел от вас комтур Валленрод? Зачем он, рискуя своей репутацией, выкрал вас из дома тетки? Был ли в его действиях мотив сексуального насилия?
   Эвелина с трудом сглотнула ставший в горле ком.
  -Комтур Валленрод - рыцарь-монах, ваше величество, - прошептала она, поднимая на короля прозрачные серо-голубые глаза, в которых светилось неподдельное страдание, - ему нужна была красивая и умная молодая девушка, чтобы привлечь внимание высших чинов Ордена в Мальборге и сделать себе карьеру. Он выбрал меня. Плотские утехи не интересовали его, - еще тише добавила она.
  -Ну, конечно же! - внезапно громко воскликнул князь Земовит, все это время не отрывавший глаз от взволнованного красивого лица молодой женщины, смутно напоминавшего ему изображение Богородицы на иконах рыцарских костелов. - Как же я мог сразу не узнать ее! Эвелина Валленрод! Королева турниров в Мальборге! Очаровательная юная девушка, Белая Роза Ордена - его символ и эмблема, как говорил старый Конрад фон Юнгинген. Кто бы мог подумать!
   С неудовольствием оглянувшись на мазовецкого князя, король Владислав-Ягелло снова обратился к Эвелине:
  -Это правда, что когда посол Польши, князь Острожский, сделал вам предложение руки и сердца, вы отказали ему?
   Княгиня Александра насмешливо улыбнулась в сторону своего племянника.
  -Да, ваше величество, - коротко отвечала Эвелина.
  -Почему? - так же лаконично спросил король.
  -Потому что у комтура Валленрода имелись другие планы относительно моего будущего, - лицо Эвелины сделалось бесстрастным. - Он хотел использовать меня, а не выдать замуж. К тому же, за поляка.
   Ягайло некоторое время походил взад-вперед по зале, а затем снова остановился подле Эвелины.
  -Ваш отец, пан Ставский, был в Мальборге с миссией выкупа пленных. Вы видели его?
  -Да, ваше величество.
  -Он узнал вас? - король смотрел, как подрагивали скрывавшие от него выражение ее прекрасных льдистых глаз темные ресницы девушки, казавшиеся неправдоподобно длинными, густыми и темными на фоне белизны ее щек.
  -Нет, ваше величество, - уронила Эвелина, не глядя на него. - Прошло три года с момента моего похищения. За эти три года я превратилась из подростка в девушку.
  -Вы превратились в удивительно красивую девушку, - добродушно сказал Януш Мазовецкий, - девушку, увидев которую раз, трудно позабыть.
  -Мой бедный Зигмунт! - притворно вздохнула, воспользовавшись наступившей паузой, княгиня Александра, стремившаяся всеми силами разрядить обстановку. - Помнится, он был неутешен, когда гордая красавица Ордена не отвечала ему взаимностью. Особенно когда мой дорогой царственный брат кричал на весь Плоцк и топал ногами от ярости, услышав, что князь Острожский без его ведома сделал предложение фройлян Эвелине Валленрод.
   Некое подобие улыбки промелькнуло теперь уже на доселе напряженном лице княгини Анны-Дануты. Один пан Ставский, предоставленный сам себе, сжав зубы в ожидании несчастья, возносил молитвы всем святым за благополучие дочери, оставался серьезен и безмолвен, отойдя в дальний угол залы, откуда он имел возможность без помех наблюдать за происходящим.
  -Еще один вопрос, моя дорогая княгиня.
   Король Владислав-Ягелло подошел к Эвелине и взял в свою руку ее тонкую изящную ладонь, снова, в который уже раз, живо напомнившую ему хрупкие пальчики покойной жены, королевы Ядвиги.
  -Надеюсь, вы извините меня за нескромность, но я должен задать вам этот вопрос, поскольку речь идет о чести моего племянника. Мы с вами стали близким родственниками, чему я неизмеримо рад, и я еще раз прошу вашего прощения за свою настойчивость.
   Эвелина в глубине души застонала от отчаянья, поскольку она подозревала, о чем будет вопрос короля. Прежде чем он прозвучал, она беспомощно взглянула в сторону Острожского, не обращая внимания на то, что княгиня Александра перехватила ее взгляд. В темных глазах молодого князя, также обращенных к ней, мерцали одновременно нежность и ободрение, словно он забавлялся тем, как она собирается выпутаться из создавшегося положения.
   Немного помедлив перед тем, как заговорить снова, Владислав-Ягелло мягко спросил:
  -Были ли вы невинны, когда выходили замуж за князя Острожского?
   В зале установилась полная тишина.
  -Нет, ваше величество, - холодно и как будто отстраненно, словно это происходило не с ней, сказала, помедлив, Эвелина.
   Не успели затихнуть последние звуки ее голоса, а до сознания присутствующих дойти смысл сказанного ею, как в тишине залы прозвучал с чарующей небрежностью голос молодого князя:
  -Мне кажется, ваше величество, что в тот вечер в Плоцке, говоря о своем предложении фройлян Валленрод, я упомянул тот факт, что я ее скомпрометировал.
  -Так скомпрометировал, что комтур Валленрод вызвал тебя на поединок? - уточнил, усмехаясь, князь Земовит Мазовецкий.
  -Именно так, - любезно подтвердил Острожский, глядя на короля.
  -Что произошло? - неумолимо потребовал ответа Владислав-Ягелло, сжимая в своей ладони задрожавшие пальчики Эвелины.
   Теперь уже молодой князь взволнованно прошелся по зале, не замечая, как взгляды всех женщин, в том числе и его жены, с удовольствием следят за каждым движением его сильного, гибкого тела, с широкими плечами и узким поясом, стройность которого еще более подчеркивалась его придворным нарядом, не скрывавшим ни единой линии его обтянутой тонким атласом и гибкой сталью парадной кольчуги фигуры.
  -А что нам было делать, мой король? - Острожский остановился перед Владиславом-Ягелло и серьезно взглянул на короля. В его темных искристых глазах зажегся вызов. - Я связан помолвкой с девушкой, которой не знал, Эвелина - угрозами расправы со стороны деспота-дяди. В то время как мы молоды, и нас неудержимо влечет друг к другу.
  -Адюльтер? - удивленно приподнял бровь князь Януш.
  -Что же еще? - вздохнул Острожский. - Нас застали вдвоем сам комтур Валленрод и герцог Ульрих фон Юнгинген.
  -И ты убил комтура на поединке! - утвердительным тоном досказал за него король, не выпуская из рук ладошки Эвелины.
  -У меня не было выбора, - согласился Острожский. - Я безумно любил и хотел эту девушку. Любой ценой. Даже вопреки вашей и ее воле.
  -Мне кажется, ты говорил что-то о взаимном неудержимом влечении? - насторожился Владислав-Ягелло, а княгиня Александра тут же подлила масла в огонь, внимательно следя при этом за реакцией Эвелины на свои слова:
  -Если мне не изменяет память, мы получили из замка письмо о смерти прекрасной Белой Розы Ордена через несколько месяцев после ее обручения с польским князем?
  -У вас замечательная память, дорогая тетушка, - галантно сказал Острожский, улыбаясь.
  -Это было очередным подлым трюком крестоносцев, не правда ли? - с тяжеловесной галантностью спросил король Владислав, поднося пальцы молодой женщины к своим губам и касаясь их в поцелуе.
  -Нет, ваше величество, - Эвелина невольно покраснела при виде того, как насмешливо изогнулись пурпурные, безупречно очерченные губы Острожского. - Я... это был трюк, который я разыграла при помощи моих друзей.
   Кустистые брови короля взлетели вверх от удивления.
  -Чего ради? - недоверчиво переспросил он.
  -Я хотела проверить свои чувства, - с запинкой сказала Эвелина.
  -После обручения? - изумился Владислав-Ягелло. - Не поздновато ли, дорогая княгиня?
  -Она хотела избавиться от меня! - с иронией сказал Острожский.
   Князь Земовит Мазовецкий закашлялся, пытаясь совладеть с приступом накатившего на него веселья. Постучав его по спине, княгиня Александра откровенно улыбнулась, посмотрев на несчастное выражение, появившееся на лице Эвелины.
  -Бедная девушка! Бьюсь об заклад, за эти несколько месяцев настойчивость ухаживаний князя так напугала ее, что она добровольно вырыла себе могилу!
  -Отличительной чертой панны Ставской является неимоверная гордыня, - заметил князь после того, как выслушал сыпавшиеся со всех сторон шутки своих царственных родственников. - Побывав в замке под именем фройлян Валленрод, она решила, что ее репутация невозвратимо погибла, и она недостойна быть ни дочерью воеводы Ставского, ни моей женой.
   Княгиня Александра саркастически поджала губы.
  -Мне пришлось почти год гоняться за ней по всей Литве, - спокойно закончил Острожский, глядя на Эвелину с непонятным, встревожившим ее выражением в темных глазах, - прежде чем она немного утолила свою жажду мщения всем без исключения крестоносцам и не согласилась выйти за меня замуж. Поскольку к тому времени я уже знал, что она является той самой панной Ставской, на браке с которой настаивали вы и мой покойный родитель, а также требовало мое реноме честного человека, я получил немалое удовольствие, поведя, наконец, ее к венцу.
  -А затем мы почти три месяца не получали никаких известий от нашего дорогого племянника, - насмешливо сказала княгиня Александра.
  -Кто может судить меня за это? - тут же парировал ее выпад молодой князь.
   Впервые за все время с начала разговора на одутловатом лице короля показалось подобие улыбки. В душу стоявшего в тени и позабытого всеми пана Ставского хлынуло невероятное облегчение - судя по всему, долгий день и достаточно продолжительные расспросы утомили и одновременно успокоили подозрительное воображение короля. Призрак неминуемой катастрофы, разраставшийся в его душе с момента приглашения его с Эвелиной во дворец в столь поздний час, рассеялся, как утренний туман.
   Через четверть часа, торопливо спускаясь по ступеням Вавеля вниз, к площади, где ждала их карета, воевода искоса поглядывал на своих молодых спутников. С самой минуты выхода из королевских покоев никто из них не сказал ни слова. Князь молча предложил Эвелине руку, чтобы помочь ей спуститься вниз по лестнице, она также безмолвно оперлась на нее, и они в полном молчании достигли кареты. Ветер хлопал широкими полотнищами темных плащей. Очутившись на сиденье кареты, Эвелина откинула капюшон, в полутьме кареты блеснули при свете факелов в руках литовской гвардии-охраны через открытую дверь, отливающие серебром длинные локоны ее волос. Воевода умышленно сел на противоположное ей сиденье кареты и сделал вид, что занял его целиком, добиваясь того, чтобы князь сел рядом с Эвелиной.
   Острожский вошел в карету последним.
   Хлопнула закрытая его рукой дверца, в тот же миг Гунар на козлах пронзительно гикнул и лошади, подчиняясь привычному сигналу, взяли с места в карьер. Подпрыгивая по булыжной мостовой, карета описала на площади широкий полукруг, прежде чем, развернувшись, устремилась по темным улицам в направлении краковского дома воеводы.
   Пан Ставский прикрыл глаза и сделал вид, что он дремлет.
   Некоторое время в карете было тихо. Затем Эвелина отважилась искоса взглянуть в сторону мужа. Откинувшись на жесткую спинку сиденья, князь бездумно смотрел сквозь узкое окно на проплывающие мимо них темные глыбы домов, кое-где освещенные светом масляных светильников.
  -Спасибо, что вы не отказались от меня, князь, - сказала она, наконец, и чтобы привлечь внимание Острожского, положив руку на обтянутое атласом костюма его колено.
   Темно-фиалковые глаза молодого человека оторвались от созерцания пейзажа за окном и остановились на лице Эвелины.
  -Мне стоило слишком больших трудов вас заполучить, чтобы так легко от вас отказаться, - с холодной вежливостью сказал он, вновь переводя взгляд на темный проем неба, видневшийся за окном.
  -Уберите вашу руку, Эвелина, - через мгновение таким же бесстрастным тоном попросил он. - Она меня беспокоит.
   Эвелина не спеша убрала свою руку с колена князя; медленным откровенным жестом, чуть касаясь кончиками пальцев, проведя от колена наискосок через всю внешнюю поверхность его бедра, почувствовав, как моментально затвердели на нем мускулы, и услышав легкий, через стиснутые зубы вздох, молодого человека. Поражаясь собственной дерзости, она немного помедлила, прежде чем, стараясь подражать его безразличному тону, произнесла:
  -Несколько часов тому назад, в этой же карете, я сказала, что освобождаю вас от данного мне слова и всех условий, связанных с ним.
  -У меня хорошая память, - сухо сказал Острожский, по-прежнему не отрывая взгляда от окна. - Раз уж вы сами заговорил об этом, я хотел бы знать, что вы имеете в виду.
  -Я хочу, чтобы вы согласились попробовать для нас жить как муж и жена, - едва слышно прошептала Эвелина, бледнея от боязни снова очутиться в неловком положении.
   На этот раз ей удалось вывести князя из себя. Он обернулся к ней, и некоторое время удивленно смотрел ей в лицо.
  -Что с вами происходит, Эвелина? - наконец мягко спросил он. - Я ничего не требую от вас. Защищая вас сегодня перед королем, я защищал и себя. Вы вели себя безукоризненно, моя дорогая, я гордился вами. Мы развеяли все подозрения короля, почти не сказав ни слова лжи.
  -Мы ходили по краю пропасти, - прошептала Эвелина.
  -Нам обоим к этому не привыкать, - заметил Острожский.
   Эвелина покачала головой.
  -Я начала привыкать к безопасности, мой князь, - сказала она, вложив тонкий оттенок интимности в свое обращение к нему, и по мелькнувшему в глазах Острожского выражению вдруг поняла, что он услышал это.
   Ей было жутко и одновременно захватывающе интересно говорить с ним в такой необычной манере, острые иголочки возбуждения приятно покалывали все ее тело.
  -Я начала привыкать к вам, - помедлив, добавила он.
  -Вот как? - Острожский отвернулся, словно теряя весь интерес к беседе. - Сегодня поистине удивительный день. Вы не перестаете изумлять меня, моя дорогая Эвелина. Если я позволю продолжать вам в том же духе, вы еще, чего доброго, скажете, что вы успели полюбить меня.
   В его голосе послышалась то ли горечь, то ли насмешка.
  -Это бы так удивило вас, мой князь? - тихо спросила Эвелина - Думаю, что подобные признания вам приходилось слушать достаточно часто.
  -Вы меня с кем-то путаете. Я не дама, чтобы получать признания в любви.
   Карета остановилась на какое-то время, а затем снова затряслась по булыжной мостовой. Склонив голову на грудь, воевода Ставский спал, чуть слышно похрапывая во сне.
   Эвелина приоткрыла шторку кареты со своей стороны, и как это делал Острожский, выглянула в окно, за которым царила темнота. Он не хотел ее извинений, не хотел менять тех непонятных безликих отношений, которые установились между ними и ни к чему их не обязывали. Она была готова поверить, что сказку про любовь он придумал для короля, если бы не вспоминала, как он вел себя в замке. Впрочем, тут же с холодной насмешкой успокоила она сама себя, это было давно.
  -Почему вы замолчали, Эвелина? - услышала она откуда-то словно издалека голос Острожского.
   Она очнулась от своих мыслей и с удивлением обернулась к нему, отпустив шторку. Темные глаза князя все также пристально наблюдали за выражением, появившимся на ее лице.
  -Мне показалось, что вам не понравилось то, что я говорила, - честно ответила она.
  -И вы сдались? Так сразу? Ни за что не поверю!
   В его голосе послышался еле сдерживаемый смех.
  -Я изменилась, князь, - тихо сказала она.
   Он тихо рассмеялся.
  -Вы никогда не изменитесь, Эвелина. Я готов поклясться, что вы специально подмазываете меня, чтобы выведать о том, каковы военные планы Витовта.
  -О чем вы говорили с Витовтом? - с любопытством тут же спросила Эвелина.
  -О войне.
   Она видела, что он улыбался.
  -Сейчас все говорят о войне, - рассудительно заметила она. - Вы останетесь с Ягайло, или Витовт сумел переманить вас к себе?
   Даже в полутьме кареты она увидела, как князь удивленно приподнял брови.
  -Какая разница? - помедлив, сказал он. - Ягайло и Витовт воюют на одной стороне. В любом случае, и король, и Витовт предпочитают использовать меня как посредника на переговорах. Так что, судя по всему, мне уготована вечная участь курьера. С точки зрения мужа, в данном случае, я весьма неудобная кандидатура.
   Эвелина не успела ничего сказать. Карета остановилась, и через несколько секунд Гунар, соскочивший с козлов, открыл перед князем, сидевшим ближе к краю, тяжелую дверцу кареты, приглашая выйти. Посмотрев на князя блестящими смеющимися глазами, дрожащая от ночной прохлады и непонятного для самой себя возбуждения, Эвелина не удержалась от того, чтобы шепнуть в спину выходившего из кареты молодого человека:
  -Значит, вы даже не хотите попробовать роль мужа?
   Очутившись снаружи, Острожский обернулся, подал ей руку, чтобы помочь выйти из кареты, а когда Эвелина, опершись на его крепкую, словно железную, длань, осторожно ступила на булыжники мостовой, стараясь не запачкать подол своего платья, привлек ее к себе так неожиданно и пылко, что у нее захватило дыхание. В следующее мгновение его губы страстно прижались к ее рту, нежно и требовательно одновременно, и Эвелина почувствовала, как что-то внутри нее дрогнуло, залив все тело горячей волной непонятного желания и ужаса одновременно. Его поцелуй стал глубже и сильнее, не чувствуя ее сопротивления, он еще крепче прижал ее к себе, так, что через шелк своего платья Эвелина ощутила металлические планки его парадного нагрудника. Полностью поглощенная новыми чувствами, потоком хлынувшими и заполнившими ее душу, она, не сознавая того, что делает, обвила руками его шею и с жаром, которого он никак не ожидал, вернула ему его обжигающий поцелуй.
   Воевода Ставский, широко открыв от удивления глаза, наблюдал открывшуюся его взгляду картину через раскрытую дверцу кареты, в которой он по-прежнему находился, не в силах не только сдвинуться с места, но и пошевелиться. Возле кареты с такими же потрясенными лицами стояли старый Гунар и посыльный от короля, поджидавший прибытия князя у парадных дверей дома пана Ставского. Молодой пан Збышек из Олесницы, секретарь короля, наделенный живым воображением и чувством прекрасного, отметил, как удачно сочетается жемчужно-голубое платье красавицы-княгини и ее бело-золотистые волнистые локоны, выбившиеся из-под газового покрывала, с белым атласом камзола князя; а сочетание золотистых волос на серебристом нагруднике лат князя с черными насечками, было вообще вызывающе, варварски красивым. Вспомнив, что он на службе, восемнадцатилетний пан Збышек решительно кашлянул.
   Острожский нехотя оторвался от губ Эвелины и взглянул поверх ее головы. Чувствуя головокружение, Эвелина поспешно уцепилась за его пояс и также обернулась на раздавшийся откуда-то позади звук. Пан Збышек покраснел как маков цвет под недоуменным взором серо-голубых, чистых глаз княгини, а сама она, стройная, красивая, с рассыпанными по плечам белокурыми локонами волос, выбившимися из прически, напомнила ему один из прекрасных образов его ночных юношеских грез.
  -Его величество король Владислав-Ягелло срочно просит вашу светлость во дворец! - каким-то извиняющимся тоном сказал он, еще больше краснея. - Сейчас. Как можно скорее. Сразу же после вашего ухода он получил какое-то неприятное известие.
   Он взглянул на пораженную таким оборотом дела Эвелину и уже более твердым голосом добавил:
  -Поторопитесь, князь. Это срочно!
   В темных глазах Острожского плясали искры отражения факелов, которые держала у входа вооруженная охрана, когда он взглянул на Эвелину.
  -Мужайтесь, княгиня, - негромко, с мягкой иронией, как показалось ей, сказал он. - Похоже, на сегодняшнюю ночь вашим планам не суждено сбыться.
  -Может быть, вам еще удастся освободиться? - поддразнила его Эвелина, все еще удерживаясь за его пояс, глядя в его искрящиеся глаза, загадочные и непроницаемые, выражение которых и влекло и пугало ее одновременно.
  -Я бы не стал на это надеяться, - усмехнулся он.
  -Эвелина! - отец положил руку ей на плечо, - пойдем в дом. На улице холодно, да и князю пора идти. Возвращайтесь скорее, Острожский, мы будем вас ждать.
  -Ты готов, Збышек?
   Острожский смотрел на блаженное выражение лица молодого поляка, не отрывавшего взгляда от поднимающейся по ступеням лестницы к дверям особняка Эвелины.
  -Ага, - сердито буркнул юноша, с неохотой отводя глаза от созерцания прекрасного златокудрого видения, словно выпорхнувшего из снов. - Сейчас только рот закрою и поедем. Я никогда не видел никого, красивее вашей жены, князь. А я прожил на этом свете уже восемнадцать лет!
   Князь похлопал его по плечу.
  -Ты прав, мальчик, это действительно большой срок. Теперь мы можем отправляться?
  
  
  

Глава 37.

  
  Краков,
  Польское королевство, июнь 1410 г
  
   Эвелина прождала Острожского до утра. Какое-то странное неутолимое возбуждение словно жгло ее изнутри. Несмотря на уговоры отца, она отправилась спать только на рассвете, когда из королевского дворца прибыл посыльный, все тот же молоденький мальчик, личный секретарь Владислава-Ягелло, Збышек, который передал ей, что по приказу короля князь Острожский был вынужден срочно выехать к венгерскому двору.
  -Черт бы побрал эту придворную службу! - в расстройстве чувств жаловалась Эвелина Эльжбете Радзивилл. - Он вечно в разъездах. Я совсем не вижу его!
  -Это война! - сказала Эльжбета. - Завтра утром покидает Краков великий князь. Я возвращаюсь в Вильну с княгиней Анной. Карл остается в Кракове, он приписан к Иностранному легиону. Дай бог, встретимся после войны, Эва.
   Эвелина молча обняла подругу.
   С отъездом великого литовского князя и обоих мазовецких князей военные приготовления в Кракове словно активизировались. И отец, и Карл фон Ротенбург говорили только о войне. В воздухе уже ощутимо начинали греметь зарницы будущего сражения. В начале июля польское войско вышло на широкую равнину, раскинувшуюся по обеим сторонам Вислы. Но Острожского все не было.
   Эвелина чуть не плакала от досады и нетерпения. Упомянутая секретарем короля неделя прошла, но князь не возвращался. Исправно посещавший дворец по долгу своей службы королевского рыцаря пан Ставский, качая головой, говорил, что король пребывает в чрезвычайно нервном настроении духа и тоже ожидает новостей от Острожского.
   Все это время мысли Эвелины были полностью заняты князем. Мысль о войне и об его отъезде и раньше часто приходила ей в голову. Сама не сознаваясь себе в том, она ждала этого часа, чуть ли не мечтала о нем, воображая себе, что с отъездом Острожского все проблемы разрешаться сами собой, она перестанет страдать от своего двусмысленного положения полужены-полувдовы, будучи такой близкой и такой далекой ему. Но теперь она с неожиданным ужасом сообразила, что его ведь могут и убить! Что тогда? Монастырь? Этот призрак вновь и вновь мучил ее, ибо с потерей князя она, по сути, теряла все - и защиту, и любовь, и надежду на счастье. От второго такого удара ей уже не оправиться никогда. Это Эвелина знала точно. Кроме того, сейчас, в последнюю неделю перед неминуемым началом компании, разбираясь в своих чувствах, она внезапно ясно осознала, как сильно она привыкла к князю. Острожский по праву считался одним из самых красивых мужчин Польского королевства, он был также хорошо воспитан и образован. Иногда он напоминал ей крестоносцев. Ее сердце сжималось от страха, когда она начинала думать о том, что по возвращении она планировала разделить с ним постель, чтобы уговорить его разрешить ей принять участие в грядущей компании. Она хотела воевать! Она должна была выйти на поле и разделить с мужчинами победу или поражение в этой войне. Это была и ее война, и ее победа или ее поражение! Она даст ему все, что он пожелает, сыграет любовь, желание, страсть, все что угодно! Но она должна получить его разрешение и его поддержку пойти на войну! Но, в то же время, не ценой потери их брака. К концу недели, Эвелина устала ломать голову над тем, как ей умудриться сделать это, но, упрямо надеясь на лучшее, терпеливо ждала. Рано или поздно он должен будет вернуться в Краков. Тогда она с ним поговорит.
   Утром 30 июня воевода Ставский не выдержал и отправился во дворец собственной персоной. Через полчаса после его отъезда в гостиную вбежала взволнованная, запыхавшаяся Марженка:
  -Ваша светлость! Вернулся Гунар!
   Эвелина бросила на стол охапку цветов, которые она до прихода Марженки составляла в букеты и, подобрав подол платья, выскочила на крыльцо. Гунар был один из доверенных людей князя, который всегда сопровождал Острожского во все его поездки.
   Со смертельно усталым лицом, но тем не менее улыбаясь, запорошенный дорожной пылью почти до пояса, верный литвин соскочил с коня и пошел навстречу Эвелине.
  -Где же князь? - прошептала она одними губами, чуть не плача от разочарования.
  -Острожский у короля, в Вавеле, - хрипло сказал Гунар. - Насколько я понял, мы привезли очень важное известие. Сигизмунд Венгерский стал на сторону Ордена. Король колеблется.
  -О, боже мой! - Эвелина топнула ногой. - Не может быть! Бог не допустит этого! Все готово к выходу поляков на соединение с силами великого литовского князя! Он же не остановится в самый решающий момент, как это было на Куликовом поле?!
   Велев Марженке позаботиться о Гунаре, Эвелина вернулась в гостиную, но в тот день уже ничего не могла делать, работа валилась у нее из рук. Она выскакивала на крыльцо при каждом шорохе у ворот, и, в конце концов, так взвинтила себя, что стала самой себе противна. Опасаясь пропустить возвращение Острожского, она прошла в его опочивальню, легла на его кровать и, незаметно для себя, заснула.
   Очнулась она оттого, что кто-то тряс ее за плечо.
  -Эва! - услышала она прямо над собой хриплый голос Гунара. - Просыпайся, Эва!
   Эвелина открыла глаза и тут же вскочила на ноги. За окном угасал ясный июньский вечер.
  -Боже мой! - ахнула она. - Сколько время, Гунар? Князь вернулся?
  -Его светлость просил меня привезти тебя в его дом на Вавельском холме, - сказал Гунар, подавая ей темный плащ. - Поторопись, Эва. Я и так уже потратил много времени, разыскивая тебя!
  -Что случилось? - не поняла Эвелина, в изумлении глядя на серьезного Гунара.
  -Завтра на рассвете польская армия выступает в поход. Мы идем на Червинск, на соединение с силами Витовта.
  -На рассвете?
   Эвелина мигом завернулась в темный плащ, даже не стараясь скрыть от Гунара, как она поражена. Возле крыльца, к ее удивлению, стояла вовсе не карета, а пара оседланных лошадей.
  -Так скорее, - хмуро пояснил Гунар.
   Он был прав. Дороги Кракова были забиты повозками с провиантом для выступающего войска. Вспомнив время, проведенное в отряде Бартоломео Контарини, Эвелина чуть не сломала себе шею, пытаясь сократить путь, несколько раз, не долго думая, перепрыгнув через преграждающие путь повозки.
   Особняк Острожского на Вавельском холме был огромен и темен. Гунар провел Эвелину по слабо освещенному коридору, стукнул в дверь одной из комнат и, кивнув Эвелине, ушел.
   Она открыла дверь и сразу же увидела князя. Он сидел за столом с пером в руках и что-то быстро писал. Перед ним на столе стоял открытый ларец с бумагами. Эвелина смотрела на Острожского с удивлением и некоторым испугом. Сейчас, когда он еще не видел ее, и его черты не были прикрыты любезной улыбкой, выражение его лица было серьезно и сурово. Он был в одной рубашке и расстегнутом камзоле европейского образца, отросшие волосы стянуты сзади на шее темной лентой, как делали это европейские рыцари в замке. Во всем его облике не было ничего от поляка. Эвелине на какую-то долю секунды вдруг показалось, что она снова перенеслась в Мальборг, и ее сердце испуганно заколотилось. С досадой стряхнув с себя накатившую волну страха, она вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
   -Эвелина!
   Острожский поднял на шум голову, бросил перо на стол и поспешил ей навстречу.
  -Что происходит, князь?
   Эвелина вдохнула такой знакомый ей запах чистого белья и европейской туалетной воды, запах мокрой кожи и дождя, который всегда ассоциировался у нее с Острожским, и на секунду прижалась к его груди.
  -Мы выступаем на рассвете. У нас совсем мало времени, Эвелина. Слушайте меня внимательно и не перебивайте.
   Острожский отстранил Эвелину от себя.
   Только теперь она с жалостью заметила, что лицо его было бледным и осунувшимся, под глазами залегли темные круги.
  -Вот здесь, - он поставил на стол перед Эвелиной массивный дубовый ларец с затейливой резьбой и инкрустированным гербом на крышке. - Здесь все бумаги рода Острожских князей. Поверху - мое завещание. Война есть война, а у меня нет наследников, кроме вас.
   Эвелина вздрогнула и, умоляюще сложив руки на груди, смотрела на него с навернувшимися на глаза слезами.
  -Не говорите так, князь...
  -Увы, Эвелина, - он печально улыбнулся, - это мой долг. Если со мной, не дай бог, что-нибудь случится, в завещание вложено письмо королю. Он всегда поможет вам. Я оставляю все свои бумаги здесь, а не в Остроленке. В тайнике. Смотрите внимательней, вы должны суметь его открыть, если произойдет несчастье.
   Он подошел к картине, висевшей в рамке на стене, и снял ее. На чистой панели стены не было ничего. Но князь безошибочно приложил руку к тайному, известному одному ему месту, и массивная панель каменной кладки неслышно отъехала, обнажив небольшую выемку, в которой лежало несколько мешочков с деньгами и целая груда пожелтевших от времени документов в свитках, перевязанных ленточками, со свисающими печатями.
  -Я кладу это ларец в тайник. Подойдите сюда, Эвелина.
   Эвелина безмолвно повиновалась. Он взял ее пальцы в свою руку и приложил ладонью к шероховатой поверхности стены. Когда ее пальцы нащупали едва заметный бугорок на шершавой кладке, панель так же бесшумно, как открылась, стала на место.
   Она кивнула.
  -Я поняла, князь. Только не говорите так, словно вы собрались умирать!
  -Я очень прошу вас, сохраните эти бумаги, - словно не слыша ее, продолжал Острожский. - В случае же моей смерти, верните их королю, а сами постарайтесь устроить свою судьбу.
  -Я не намерен выслушивать сейчас ваши возражения! - сурово заметил он, чувствуя, что Эвелина собирается его перебить.
  -Хорошо, - прошептала Эвелина.
   Помолчали.
   За окном монотонно шумели раскачиваемые ветром кроны деревьев.
  -Князь, - наконец, со вздохом, но спокойно, отважилась сказать Эвелина. - У меня к вам просьба.
  -Говорите.
  -Я хочу принять участие в сражении.
   К ее удивлению, он даже бровью не повел, словно не расслышал, что она сказала. Эвелина уже открыла рот, чтобы повторить сказанное, когда ответ князя, прозвучавший в таком же спокойном, будничном тоне, поразил ее.
  -Хорошо. Как муж, я возражаю, но, зная то, чем продиктовано ваше намерение, просто не имею морального права вам этого запретить. Вы примете участие в сражении.
  -Вы поможете мне? - не веря ушам своим, спросила Эвелина.
  -Да. Я ведь расстроил ваши планы воевать в Литве, не правда ли? Вы пошли навстречу мне и сделали то, о чем просил вас я. Теперь моя очередь.
   Он гибким движением поднялся, прошел к большому дубовому шкафу, стоявшему в дальнем углу комнаты, открыл его дверцы и начал методично выкладывать на широкую двуспальную кровать перед Эвелиной полный набор воинского облачения европейского рыцаря, судя по размеру, вполне подходящий Эвелине.
  -Когда ваш кузен Бартоломео Контарини покидал нас, - с легкой насмешкой пояснил он в ответ на удивленный взгляд Эвелины, - я выкупил у него его запасные доспехи. Он ведь совсем еще мальчишка, примерно вашего роста и телосложения, не правда ли? Честно говоря, вы не застали меня врасплох. Как только прояснились цели и детали этой компании, я ожидал от вас нечто подобного. Это ваше право.
  -Я думаю, вам легче будет переодеться прямо здесь, а не тащить все это в дом Ставского. К тому же, мы ограничены во времени, - добавил он, еще раз мельком взглянув на Эвелину.
  -Я поеду с вами? - с замиранием сердца спросила она.
  -До Червинска, - коротко отвечал князь. - Потом я сдам вас в свиту нашего милейшего пана польского короля. Начнете свою службу его адъютантом, как в свое время я.
  -Но так я не увижу сражения! - запротестовала Эвелина. - Возьмите меня с собой!
  -Поверьте мне, - серьезно сказал Острожский, - это сражение будет таким ужасным, что мало не покажется никому. Кроме того, вы не знаете Ягайло. Он будет гонять вас взад вперед по всему полю, требуя постоянных отчетов о положении войск.
  -А где будете вы?
  -Я пойду с литовской конницей моего дяди, князя Сигизмунда.
  -Но почему? - изумилась Эвелина. - Поляки лучше вооружены и организованы!
  -Потому что я так хочу! - отрезал князь.
  -В соседней комнате, - добавил он после короткой паузы, - которая изначально была предназначена для вас, вы сможете отдохнуть. Мы выходим через несколько часов, на рассвете. Идите же, Эвелина.
   Острожский отвернулся от нее, стараясь скрыть, как прилила к его щекам кровь и бешено застучало в его груди сердце при мысли о том, как могли бы они провести эти несколько часов, если бы Эвелина любила его.
   Эвелина дошла было до порога, но затем остановилась в дверях и, немного поколебавшись, обернулась к князю.
  -Я не могу уйти, - тихо сказала она, вновь перешагивая порог в его комнату. - Я не имею права уйти, и, честно говоря, не хочу уходить.
  -Что вы имеете в виду? - насторожился Острожский.
  -Я... я хочу провести эту ночь с вами, князь, - она нервно облизнула пересохшие губы. - Я знаю, вы думаете, что это очередная блажь, как тогда, после приема. Но я действительно не могу с уверенностью сказать, люблю я вас или нет. Сегодня, сейчас, я хочу остаться с вами, провести эти несколько часов в вашей постели, чувствуя тепло вашего тела и дать вам тепло моего. Я не знаю, как вам это объяснить, но это словно то, что я должна дать вам взамен за ваше понимание и вашу любовь.
  -Эвелина, - негромко перебил ее он.
   Она остановилась и отважилась посмотреть на него. Его лицо было грустно, глаза мягко светились из-под полуопущенных ресниц.
  -Вы знаете, что я люблю вас и никогда от вас этого не скрывал, - сказал он, и, помолчав, глухо добавил: - Но такие жертвы мне не нужны. Запомните раз и навсегда, вы мне ничем не обязаны.
   Он не договорил, оборвав себя на полуслове.
  -Мы уже были любовниками, Эвелина. И вы, как и я, помните, что это такое, и как вы себя при этом чувствовали. Ничего не изменилось, я вижу это по вашим глазам. Я признаю, что после того, как я вынудил вас выйти за меня замуж, вы, согласно условиям нашего договора, действительно старались угодить мне, как могли. Возможно, будь у нас в запасе еще немного времени, мы могли бы попробовать еще раз. Но не в последнюю перед отступлением в поход ночь. Сейчас, несмотря на то, что я по-прежнему люблю и хочу вас, мое сердце может принять только искреннюю любовь и неподдельное желание. В вашем сердце их нет. Все остальное меня не интересует. Давайте договоримся, я уважаю ваши чувства и прошу в ответ уважать мои.
   Накручивая на палец пушистую прядь своих белокурых волос, Эвелина внимательно посмотрела ему в лицо, о чем-то мучительно раздумывая.
  -Вы ошибаетесь, князь, - наконец, тихо сказала она, - вы не понимаете, что происходит.
  -Возможно, - согласился Острожский, садясь на кровать и сбрасывая сапоги. - Я провел три страшно напряженных дня в Венгрии, а потом еще неделю не слезал с коня, добирась в Краков. Возможно, я действительно чего-то не понимаю, но я четко знаю то, что завтра утром мы должны выступить в поход, и у вас, наконец, будет прекрасная возможность, по вашему образному выражению, отомстить за себя и, раз и навсегда, свести свои счеты с жизнью. Это же так понятно, смыть пятно с фамильной чести, залив его кровью! Самое главное, потрясающе просто. Никаких чувств с вашей стороны и никакого уважения к чувствам других. Желаю успехов, княгиня!
   Он упал на постель, прямо поверх одеяла, и устало прикрыл глаза.
  -Вы не понимаете, - снова повторила Эвелина, не двигаясь с места. - Я отомщу за себя, но я не собираюсь умирать!
  -Правда? - спросил князь, не открывая глаз.
  -Я буду жить долго и счастливо, - уже громче сказала Эвелина, глядя на его усталое лицо с темными тенями под глазами, как ни странно, делавшими его еще более привлекательным. - Я хочу получить вас, Острожский. Мы будем жить с вами долго и счастливо, и у меня будут как минимум трое детей, ваших детей, князь. Потому что, в конце концов, вы перестанете упрямиться и примете то, что сами себе выбрали, со смирением истинного христианина.
  -Что это все значит? - спросил князь, открывая глаза. - Вы что же, мне угрожаете?
  -Чем я могу вам угрожать, - со вздохом сказала Эвелина и уже более нетерпеливо добавила: - Князь, мы теряет время!
  -Вы правы, - сказал Острожский, поднимаясь с кровати с ленивой грацией хищника, мягко и бесшумно, одним гибким движением.
   Он прошел мимо Эвелины к столу, налил себе в стакан кваса, выпил, снова наполнил стакан, но передумал и оставил его стоять на столе. Эвелина, помимо воли, не могла отвести глаз от его широких плеч и узких бедер, стянутых кожаными, плотно прилегающими литовскими штанами.
  -Вы правы, - снова повторил он уже будничным тоном, словно приглашая Эвелину к разговору. - Я действительно не понимаю, что происходит. Вас что же, не устраивает уже ваша постель? Что это за упрямое стремление непременно попасть в мою, хотел бы я знать?
   Видя, что при этих словах тонкую, белую кожу Эвелины густо залила краска румянца, Острожский добавил:
  -Идите спать. Если вы действительно собрались выступить в поход с польской армией, вам надо отдохнуть.
   Эвелина снова облизала пересохшие губы.
  -А вы? - негромко спросила она. - Где собираетесь спать вы?
   Князь обернулся к ней с насмешливой улыбкой на губах.
  -Какая вам разница?
  -Никакой, - прошептала Эвелина.
  -В таком случае, идите спать, - снова повторил он. - В вашем распоряжении четыре часа. Советую вам как можно лучше выспаться, ибо, если вы решили примкнуть к польской армии, завтра утром вам предстоит тяжелый день.
   Эвелина неуверенно посмотрела на него.
  -Вы хотите, чтобы я ушла?
  -Да, я так хочу, - с нетерпеливым движением сказал Острожский, чувствуя как горячая волна желания начинает заливать его тело, так, что тугая кровь толчками застучала в висках и внизу живота. 'Что, черт возьми, происходит? - почти с яростью подумал он, - последнее время она словно нарочно провоцирует меня! Сначала этот прием в Вавеле, на котором она выглядела такой красивой и беззащитной, что у него чуть не выскакивало из груди ей навстречу сердце. После приема, в полутьме кареты, еще более желанная и соблазнительная, она внезапно чуть не объяснялась ему в любви. Она слишком много выпила, - тут же с горьким смешком поправил себя он, - потому что в глазах ее, обращенных к нему, все также скользит недоверие и, время от времени, панический ужас, которые он так хорошо помнил со времен их пребывания в Мальборке. Ничего не изменилось, напомнил он самому себе. Просто девочке хочется хоть немного тепла и участия, а его неутолимое физическое влечение к ее прекрасному телу все время заставляет его быть с ней не более чем вежливым'.
   За Эвелиной с тихим стуком закрылась дверь.
  Очутившись в соседней комнате, где в самом деле, ей уже была приготовлена постель, Эвелина медленно, раздумывая, что же ей делать, переоделась в тонкую ночную рубашку и, распустив волосы, присела на кровать. За стеной было тихо. Осторожно, на цыпочках, она вышла в коридор. Из-под дверей комнаты Острожского не было видно света, видимо он уже спал. Эвелина шагнула к двери и легонько надавила на ручку. Дверь отворилась, тихо и бесшумно, без малейшего шороха. Глаза Эвелины, уже привыкшие к темноте, скользнули к белеющему пологу кровати и безошибочно выхватили на ней очертание тела князя и его голову на подушке. Она подхватила подол своей длинной ночной рубашки и на цыпочках приблизилась к кровати. Острожский спал. Больше не колеблясь, Эвелина юркнула рядом с ним под одеяло и чуть не задохнулась от пронзившего ее ощущения прикосновения к его телу, даже на расстоянии идущее от него сухое тепло. Она поерзала, устраиваясь поудобнее и стараясь случайно не коснуться князя, как вдруг обнаружила, что Острожский подгреб ее своей сильной рукой к себе, так, что она оказалась прижата спиной к его груди, и сонным хрипловатым голосом прошептал ей в затылок, шевеля свои дыханием ее волосы:
  -Лежите спокойно, Эвелина.
   Она на ощупь нашла его руку, положила теплую тяжелую ладонь с гибкими пальцами себе на грудь, ближе к сердцу и, счастливо вздохнув, закрыла глаза. Проваливаясь в сон, Острожский с мгновенной усмешкой подумал, что, к счастью или к несчастью, он так устал за последние несколько недель постоянных переездов по приказу короля, что присутствие рядом с ним теплого, мягкого, пахнувшего чистотой и лавандой тела Эвелины, доставляет ему чисто физическое удовольствие и только.
  
   Он проснулся за два часа до рассвета, когда за окном, несмотря на середину лета, все еще было темно. Длинные волнистые волосы Эвелины, рассыпавшиеся по его груди, щекотали ему кожу. Положив голову ему на плечо, она тихо спала, ее темные ресницы чуть подрагивали во сне, под бледной, алебастровой кожей просвечивал легкий румянец. Ее рука лежала на его бедре, и князь почувствовал, что его кожа под ее длинными тонкими пальцами горела, словно обожженная солнцем. Он пошевелился. Эвелина вздохнула во сне и еще крепче прильнула к нему, ее припухшие ото сна алые губы коснулись его шеи у основания груди, и он вздрогнул от желания, пронзившего его в ту же секунду. Она сама пришла к нему вчера ночью, она вернула ему слово не касаться ее, она не выказывала никаких признаков того неимоверного отвращения к его прикосновениям, которые он замечал в ней раньше. Может ли быть?! Он сам тут же с досадой оборвал себя. Прошло слишком мало времени.
   Он осторожно поднялся, чтобы напиться.
   Затаив дыхание, Эвелина наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц, гадая, что он сделает дальше. Она безмолвно молила господа, чтобы князь вернулся в постель, и бог словно услышал ее молитвы. Она снова всей кожей ощутила тепло его присутствия в постели. Помедлив, Эвелина вздохнула и тихонько открыла глаза. И сейчас же встретилась взглядом с темными, внимательными глазами князя. Развернувшись в ее сторону, опершись согнутой в локте рукой о подушку, Острожский рассматривал ее с непонятным любопытством. Его лицо было на расстоянии нескольких сантиметров от нее. Она даже слышала его дыхание.
   Его губы медленно и дразняще коснулись ее рта. О, эта прекрасная и восхитительная игра с его прикосновениями, поцелуями, ласками, которая так привлекала и всегда так обманывала Эвелину в тот момент, когда наступала минута, и он делал то, что в свое время Валленрод, и уже не мог остановиться. Другие находили это опьяняющим и приятным. Эвелина вспомнила томные глаза Эльжбеты Радзивилл, которая в порыве отчаянья созналась ей, что после отказа брата Карлу фон Ротенбургу, она просто отдалась барону, которого успела полюбить; и рассказывала о своей первой ночи любви с таким благоговением и восторгом, словно между ними с Карлом не было этих грубых минут утоления физической страсти, а они, склонившись голова к голове, сидя под розовым кустом, вместе читали Библию. Да, сначала это удивительное, просто божественное наслаждение, прижиматься губами к его губам, касаться пальцами его волос, видеть совсем рядом его красивое лицо с темными глазами, в которых горел огонь желания, его улыбку, чувствовать его горячее сильное тело, прижимающееся к ее собственному. Когда он прикасается губами к ее груди, ей хочется кричать от удовольствия, но она не может, просто не может терпеть всего остального, того, что происходит дальше. Но ей хочется умереть, когда весь этот восторг предыдущих чувств сменяется грубым вторжением в ее тело, после которого не остается ничего, кроме боли и унижения. Так было, было всегда, но тем не менее была и та волшебная, напоенная любовным томлением ночь во время ее болезни в Остроленке. Или она просто приснилась ей?
   Князь отстранился от ее губ.
  -Доброе утро, Эва.
  -Еще темно, - прошептала она, прижимаясь к нему все телом и приникая к его устам поцелуем. - У нас есть время. Я хочу, чтобы вы шли на битву с сознанием того, что у вас есть я, чтобы у вас было то, ради чего жить, а не только то, ради чего умирать.
   Не отрываясь от его губ, она обняла его за плечи, провела руками вниз вдоль по его спине, и все так же соблазнительно прижимаясь к нему, слегка прижала его бедра к своим. Сильное теплое тело князя вздрогнуло, едва слышный вздох вырвался через его стиснутые зубы.
  -Эвелина, прекратите немедленно, - пытаясь удержаться от искушения, хрипловатым голосом сказал он, но его тело уже предало его. - Слишком поздно. Вы не понимаете...
  -Я ничего не хочу понимать.
  -Я должен сказать вам, - начал говорить он, но его дыхание было неровным.
  -Вы скажете мне после.
  -Эвелина, для нас не будет 'после'! - почти простонал он, едва удерживаясь от искушения прижать ее к себе и заняться с ней любовью.
  -Что вы имеете в виду?
   Тяжело дыша, князь отстранился от Эвелины, некоторое время смотрел на нее. Глаза его были серьезны. Глядя ей в глаза, он быстро, сквозь зубы, проговорил, впервые обращаясь к ней на 'ты', и это обращение показалось ей необычайно волнующим и интимным:
  -Сейчас у тебя есть последний шанс доказать, что все, что ты говорила мне о любви, правда. Любовь не может жить в сердце, пораженном ненавистью и обидой. Откажись от мысли участвовать в сражении, доверься мне не как другу и покровителю, а как мужу, которому отныне принадлежит твоя любовь и твоя жизнь, и я отомщу за все твои унижения и обиды. Отомщу сполна, как может и должен делать это мужчина! Только тогда я смогу доверять тебе, как мужчина, как ты доверяешь мне, как женщина. И я буду знать, что если в результате этой ночи мы сотворим новую жизнь, я буду знать, что о ней будет кому позаботиться. Даже если мне суждено умереть на поле боя. Ты слышишь меня, Эвелина?
   От требовательных ноток, прозвучавших в его голосе, Эвелина вздрогнула.
   -Я не могу! - наконец, с трудом выдавила она из себя, не поднимая головы.
   Князь приподнял ее подбородок своими пальцами, чтобы увидеть выражение ее глаз, которые она тут же прикрыла ресницами.
  -Посмотри на меня, Эвелина! - попросил он.
   Она распахнула глаза и увидела боль и сожаление, промелькнувшие в его глазах, подобно теням ее души.
  -Тогда никогда больше не говори мне о любви! - тихо и жестко сказал он.
   Тихий стук в дверь и голос Гунара, что-то проговоривший о том, что им пора собираться, привел их в себя.
   Острожский гибко поднялся на ноги и, не говоря ни слова, принялся одеваться. Сдерживая слезы горечи и обиды от несправедливости его ультиматума, Эвелина, тем не менее, последовала его примеру. Она не собиралась отказываться от своего плана. Она должна сражаться! И она будет сражаться, хотя, возможно, для ее личной жизни цена этого желания будет высока. Она с досадой дернула непослушные завязки доспехов.
   Князь обернулся к ней, уже полностью одетый, и не говоря ни слова, помог Эвелине со шнуровкой ее европейских доспехов. Ловкими, резкими движениями человека, привыкшего иметь дело с доспехами, он закрепил концы всех ремней, предварительно убедившись, что Эвелина может свободно двигать руками, и проверил все заклепки и места соединения тонкой работы миланской брони Бартоломео Контарини.
  -Все в порядке. Вы готовы, Эвелина. Спускайтесь во двор, Гунар уже приготовил лошадей. Я буду там через несколько минут.
   Глотая слезы от непонятного чувства потери и жгучего сожаления от того, что она наделала, Эвелина, звякая шпорами, выскочила из его опочивальни и с грохотом сбежала по ступенькам крыльца.
  
  
  
  

Глава 38.

  
  
   Впервые со времен детства к Эвелине вернулось ощущение полной безопасности. Она с наслаждением вдыхала свежий утренний летний воздух, как-то легко смирилась с тяжестью доспехов и долгим утомительным путешествием в седле. Острожский видел усталость в ее больших светлых глазах, но она не жаловалась, напротив, храбро улыбалась и не отставала от остальных. Никто среди людей Острожского, кроме Гунара, не догадывался, что она не мальчик-оруженосец.
   Рано утром 1 июля они подъехали к месту предполагаемой переправы у польского городка Червинска. Еще издалека, с высокого холма, Острожский указал Эвелине на целое море флагов и вымпелов, развевавшихся на равнине впереди них.
  -Король уже здесь. По официальному протоколу я отношусь к его свите. Ты поедешь со мной.
   Эвелина кивнула, оглядывая пологую равнину, от края до края заполненную вооруженными людьми, повозками с продовольствием и снаряжением, переносными кузнями и сновавшими там и здесь монахами и маркитантками. Казалось, вся Польша внезапно снялась с места и двинулась в военный поход на крестоносцев.
  -О господи! - внезапно вырвалось у нее. - Сколько же здесь народу!
  -Около пятидесяти полных полков, - отозвался Острожский, также оглядывая равнину. - Примерно столько же будет у Витовта, с той разницей, что его полки вдвое меньше по численности.
  -А где же тогда Витовт? - спросила Эвелина, прищурив глаза из-за нестерпимого блеска изгибавшейся змейкой на излучине реки Вислы, и стараясь разглядеть, что происходит на другой стороне.
  -Литвины уже переправились дальше по течению, - сказал Острожский, не сводя глаз с суеты возле бьющихся на ветру королевского вымпела и толкавшихся вокруг людей. - Поспешим, Эвелина! Я не хочу получить нарекание от Ягайло за опоздание.
   Он пришпорил коня и стремительно помчался с вершины холма, на котором они стояли, вниз по склону, в направление королевских вымпелов. Вскоре, из-за обилия собравшихся возле переправы людей ему пришлось сначала замедлить бег коня, а потом и вовсе передвигаться шагом. Эвелина догнала его и поехала рядом.
  -Князь, где вы были? - с упреком закричал, подъезжая к Острожскому, совсем молодой юноша с болтавшейся на боку сумкой, судя по всему, набитой бумагами, в котором Эвелина тут же узнала пана Збышека Олесницкого. - Король уже спрашивал о вас дважды! Пан Зындрам начинает нервничать. Кажется, его идея с воздушным мостом не пройдет. Кони упрямятся, и мы просто боимся за короля.
  -Воздушным мостом? - с любопытством спросила Эвелина. - Что это?
  -Сейчас увидите, - лаконично отвечал князь.
   Минуя строившиеся в походном порядке польские полки, Острожский, Эвелина и королевский писец пан Збигнев Олесницкий вышли к излучине реки в том самом месте, где развевались королевские вымпелы, и часть которого не была видна с того места на холме, где стояли прежде Эвелина и князь. По мере того, как они подъезжали ближе и ближе, недоумение Эвелины все возрастало. Почти вся прибрежная полоса Вислы перед королевским шатром была заполнена связанными в большие плоты бревнами, громоздившимися друг на друге и по всему берегу на расстоянии, которое нельзя было охватить взглядом. Возле самой воды стояли десятка два переносных кузниц. Кузнецы, все как на подбор, здоровые, смуглые, черноволосые, с мускулистыми обнаженными торсами, блестящими от пота, вызванного напряженным физическим трудом, живо напомнившие Эвелине Гойту из Мальборка, без устали колотили молотами, соединяя странные конструкции, назначение которых Эвелина не знала и, как ни старалась, не могла понять. Плоты, постепенно связывая и соединяя один с другим, выкладывали на берегу возле воды. В седом, крепком, кривоногом человеке с торсом богатыря и ногами карлика, с умным суровым лицом и темными живыми глазами, успевшими цепко оглядеть Эвелину, когда она в сопровождении Острожского и пана Олесницкого появилась на берегу, она, поколебавшись, узнала лучшего полководца польского короля, пана Зындрама Машковецкого.
   В тот же момент, обернувшись на возгласы, раздавшиеся с другой стороны, Эвелина увидела короля. В богатой мирской, а не военной одежде, за исключением крепкой кольчуги, украшенной золотыми изображениями польского герба, в пурпурном плаще, подбитом горностаями, в небольшой шапке с короной на голове, Владислав-Ягелло, сидя на коне, спорил о чем-то с одним из вельмож-иностранцев из его свиты. Подвижное лицо короля покраснело от возбуждения, ветер развевал его длинные, темные, прямые волосы.
   Увидев Острожского, король немедленно прекратил спор и сделал ему знак приблизиться.
  -Не отходи от меня, - тихо сказал Эвелине Острожский, прежде чем двинуться навстречу королю Владиславу.
  -Эта ваша идея - чистейший бред, князь! - сразу же заявил король, как только Острожский и Эвелина приблизились. - Кони не пойдут по такому мосту. А что мы будем делать с пушками? Мы их утопим!
  -Пан Зындрам уверил меня, что идея замечательная, - дипломатично отвечал Острожский. - По крайней мере, все уже говорят о неком воздушном мосте, по которому, с божьей помощью, польский король в одночасье переправит на другой берег Вислы всю свою огромную рать. Я вижу, пан Зындрам уже начал работу?
  -Хотел бы я знать, как он собирается переправить все эти вязанки дров на тот берег! - вполголоса сказал пан Олесницкий за спиной Эвелины.
  -Несколько хороших пловцов сделают это запросто, - уверенно сказал Острожский. - В воде вся эта махина не имеет своего веса. Если пан Зындрам и Александр Плоцкий рассчитали все верно и закрепили понтоны как следует, мы можем начать.
  -Такое не под силу человеку! - прогнусавил за спиной Владислава Ягелло один из представителей духовенства, то ли сам вавельский епископ, то ли кто-то из его окружения.
   Король беспокойно задергал плечом.
  -Совершенно верно, - тут же отозвался Острожский, оставаясь спокойным и уверенным, что, судя по всему, ободрило окружавших их людей. - Но нам поможет бог, ваше преосвященство, не правда ли?
   Не дожидаясь ответа священника, и видя, что король тоже молчит и сомневается, Острожский вернулся к берегу, на котором шел завершающий этап работ по скреплению плотов.
  -Все готово! - подняв к Острожскому красное от напряжения лицо, сказал пан Зындрам. - Люди тоже готовы. Помоги нам бог, князь!
  -В этом месте Висла неглубока, но течение довольно сильное, - вполголоса заметил Острожский. - Я не удивлюсь, если ваших пловцов отнесет течением далеко на юг, но если тросы окажутся недостаточно длинными, все эти сооружения пана Зындрама поплывут, ко всем чертям, вниз по течению, и уже никакая сила не сможет их остановить.
   Эвелина оглянулась еще раз, чтобы посмотреть на короля. Смуглое лицо Владислава Ягелло было почти багровым от волнения и содержания речей, которые ему нашептывали на уши, с одной стороны, пан Федушку, а с другой - кто-то из церковной братии Вавеля. Острожский проследил за направлением ее взгляда, увидел скептическую гримасу Збышека Олесницкого, явное беспокойство на лице пана Зындрама и неуверенность на лицах самых крепких и сильных пловцов, отобранных для того, чтобы доставить связанные в один узел несколько десятков тонких, крепких сыромятных ремней, пропитанных дегтем, на тот берег. Там их надлежало разобрать и закрепить, затем, с помощью специальных воротов, уже установленных на том берегу несколько дней назад, подтянуть понтоны так, чтобы по ним, как по мосту, могли пройти люди, кони и повозки с пушками и боеприпасами.
   Эта идея, выдвинутая паном Зындрамом Машковецким и княжичем Земовитом Плоцким, была так оригинальна, проста и отличалась дешевизной исполнения, что, раз услышав о ней на военном совете короля в Червинске, Острожский принял ее целиком и полностью, несмотря на недоверие придворных сановников и иностранных рыцарей, а также части духовенства. Он знал о том давлении, которое сейчас оказывается на короля Ягайло в целях отговорить его от этого мероприятия, замечательно экономившего для польской армии время и деньги, необходимые для переправы.
   Беспокойство на лице княжича Земовита окончательно убедило его, что медлить больше нельзя.
   Эвелина вдруг с изумлением увидела, что он, как много лет назад на мосту в Мальборге, разорвав застежки легкой парадной кольчуги, одетой поверх камзола, соскочил с седла и пошел по направлению к королю.
  -Ваше величество, - преклонив перед королем колено, ясным громким голосом сказал он. - Я прошу вас о милости!
  -Что такое? - встрепенулся Владислав-Ягелло, подозрительно посмотрев на коленопреклоненного князя.
  -Я прошу у вас позволения самолично доставить канаты, стягивающие мост, на другой берег Вислы. Вы знаете, я хороший пловец.
  -Ты с ума сошел, Зигмунт! - рассердился король. - Эта идея абсурдна! Ты утонешь на глазах всего войска. Только этого мне не хватало!
  -Я не утону, мой король! - твердо сказал Острожский, и, покосившись на каноника пана Тенчинского, добавил: - Бог поможет мне, я надеюсь. Я сделаю это для вас и для Польши!
   Не дожидаясь, пока Владислав-Ягелло начнет возражать, князь еще раз почтительно наклонил голову, и, быстро поднявшись, поспешил к берегу. Воевода Зындрам и княжич Земовит встретили его вопрошающими взглядами, в которых сквозили одновременно надежда и беспокойство.
  -Закрепите к бухтам легкие сыромятные ремни, - быстро сказал Острожский, срывая камзол и нижнюю рубашку и наклоняясь, чтобы снять сапоги, - и сделайте их подлиннее, возьмите одну из тех больших связок, которые достались нам от татар Витовта. Мили две-три, я думаю, хватит. Земовит, обвяжи меня ремнем вокруг пояса, и через двадцать минут я буду на том берегу. Вслед за мной пускайте остальных, только самых крепких. Ремни достаточно крепкие, мы выловим бухту и начнем крепить канаты. Это в любом случае будет надежнее, чем, если в воду кинутся все наши люди и половина из них перетопнет. А переправляться на лодках у нас нет времени. И поторопись, Ягайло колеблется!
   Княжичу Земовиту не надо было повторять дважды. Несколько минут спустя, обвязанный вокруг пояса крепким легким сыромятным ремнем, Острожский вошел в воду, прошел несколько метров, постепенно продвигаясь все глубже и глубже, а затем, мягко оттолкнувшись от дна, поплыл короткими сильными гребками, преодолевая течение, к противоположному берегу. Вслед за ним, в молчании, стали входить в воду несколько десятков отобранных лично воеводой Зындрамом и княжичем Земовитом пловцов.
   Эвелина, которой перед уходом князь шепнул держаться поближе к пану Олесницкому, заразившись волнением остальных, затаив дыхание, смотрела на нырявшие в волнах точки - голову князя и следовавших за ним полукругом пловцов, упрямо движущиеся по направлению к видневшимся на том берегу конструкциям для закрепления канатов. Время от времени она, подражая княжичу Земовиту, бросала взгляд на бухты тонких сыромятных ремней, закрепленных к основной связке. Ремни медленно, кольцо за кольцом, разматывались, не останавливаясь ни на минуту.
   Четверть часа спустя княжич Земовит, напряженно всматривающийся в прибрежную полосу противоположного берега, неожиданно вскрикнул так громко, что Эвелина вздрогнула:
  -Он вышел на берег! Зындрам, Корибут уже на том берегу!
   Словно в подтверждение его слов бухта сыромятных ремней начала разматываться быстрее, виток за витком, пока не утянула в воду Вислы вслед за собой тяжелую бухту основного каната.
  -Они установили ворот, - вполголоса сказал Эвелине пан Олесницкий. - Посмотри, как быстро дело пошло!
   Он не успел закончить фразы, как огромная куча деревянных плотов, разложенных на берегу, вздрогнула, сдвинулась с места, и все они, скрепленные друг с другом, с тяжелым плеском начали медленно сползать в воду. Пан Зындрам утер пот и перекрестился.
   На глазах нескольких сотен тысяч людей происходило чудо: словно неведомая божественная рука прокладывала по воде широкую, мощеную бревнами дорогу, готовя победоносный путь огромному польскому войску, стоявшему на берегах Вислы в ожидании переправы.
  -Хвала Иисусу Христу! - громко сказал король и осенил себя крестным знамением.
  -Теперь все будет хорошо, - убежденно сказал пан Олесницкий, словно разговаривая сам с собой. - Бог покровительствует нам! Мы победим!
  'Я больше не хочу умирать, - внезапно подумала Эвелина, и даже растерялась от этой кощунственной мысли, пришедшей ей в голову. - Я совсем не хочу умирать, - мысленно уточнила она про себя. - Я хочу увидеть поверженные в прах штандарты и знамена крестоносцев, и поляков, входящих в чудо чудес - циклопедические ворота Мальборга и поднимающие мост Высокого замка. Я хочу увидеть озаренное радостью победы лицо отца, хочу снова жить с ним под одной крышей, слышать его раскатистый голос, распекающий за оплошность прислугу, и я хочу, чтобы рядом был он... князь Острожский. Мой муж'.
   Реальность этой мысли неожиданно испугала ее. Много лет она жила, словно в тисках душившего ее отчаянья и желания смерти, освобождения от того тяжелого груза, который обрушился на ее плечи практически в полудетском возрасте, и жег ее изнутри, подобно отраве. За последний год что-то внутри нее изменилось. Длинная, крепкая цепь позора и отчаянья в какой-то момент со звоном лопнула и упала к ее ногам. Она больше не была рабой своей ненависти и обиды, она стала свободной. Эвелина Валленрод умерла тихо и незаметно, но не от эпидемии холеры в замке Мальборг, не перед алтарем в деревенской церквушке подле священника, сделавшего ее княгиней Острожской, а в тот самый момент, когда на ее глазах, словно чудо, возник созданный не Господом, а руками людей, необычный, крепкий и широкий мост, по которому, словно посуху, польский король мог переправить на другой берег в течение дня всю свою многочисленную армию, шедшую мстить проклятым рыцарям за все унижения и страдания, которые испытала, в том числе и она.
   Эвелина так задумалась, что пропустила минуту, когда на скользкие от воды бревна у берега вступили кони первого полка польской армии. Она не видела, как захрапев от испуга, попятились назад кони, и как пан Завиша Чарный и его сыновья, сойдя с коней, собственноручно повели их по мосту в поводу, давая пример остальным.
   Лицо короля было ясным и вдохновенным, ветер развевал его длинные темные волосы, на смуглом лице от все усиливающегося летнего зноя выступили румянец, и капельки пота высыпали блестками на его висках. Он дал знак всем людям в свите занять свои места и, сорвавшись с места, поскакал к мосту впереди них.
   Пан Збышек Олесницкий сердито окликнул Эвелину:
  -Эй, парень! Так и будешь стоять, открыв рот? Пошевеливайся, а то потеряешься. Мне за тобой только следить не хватало!
   Эвелина пришпорила коня и устремилась за остальными в надежде найти на другом берегу князя Острожского и вновь присоединиться к нему.
   Но на другом берегу князя уже не было. Появившийся невесть откуда Гунар, отозвав Эвелину в сторону, скупо выдавил из себя, что князь, совместно с паном Зындрамом, командирован заниматься размещением походного польского лагеря, и что она сможет увидеть его лишь поздней ночью или завтра утром, когда, возможно, закончится формирование войск.
  -Ты останешься в свите короля, Эва, - прямо сказал Гунар. - Потому что так велел князь. Он найдет тебя сразу же, как освободится. Я буду все это время с тобой.
   Однако ни ночью, ни утром следующего дня увидеть Острожского Эвелине не удалось. Князь был подвижен и неуловим, как молния. Когда с формированием войск было закончено, выяснилось, что он уже на военном совете в шатре короля. Ввалившись в его походную палатку, грязная, усталая, и раздосадованная Эвелина упала прямо на застланный коврами земляной пол и уснула как убитая в тот же момент, как голова ее коснулась мягкого ворса ковра. Проснулась она лишь на следующее утро от звуков конского ржания, громких голосов и звяканья железных предметов, то ли мечей, то ли пик, то ли лошадиной сбруи. Гунар принес ей воды. Она ополоснула лицо и сразу же спросила:
  -Ты видел князя?
  -Конечно, видел, - усмехнулся в усы литвин, поливая ей из кувшина. - Он здесь ночевал.
  -Что? - ужаснулась Эвелина. - И ты не разбудил меня?
  -Мы пытались, - стараясь сохранить серьезность, сказал Гунар, удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться при виде выражения, появившегося на лице Эвелины.
  -Кто это мы? - подозрительно спросила она.
  -Я. И князь.
  -Представляю, как вы при этом потешались, - огрызнулась уязвленная Эвелина, покончив с умыванием и вытирая поданным Гунаром полотенцем лицо.
  -А что происходит сейчас? - через минуту спросила она, пристегивая к поясу меч.
  -Прибыл Витовт, - коротко пояснил литвин. - Со своим войском. В нем литвины. Русские, татары и кого только нет, всех не упомнишь.
  -И Лугвений? - воскликнула Эвелина с любопытством.
  - Нет, говорят, Лугвений остался в Литве, на случай непредвиденных обстоятельств. В качестве полноправного наместника великого князя.
  -А Свидригайло? Наримант?
  -Эти все здесь. И все Корибуты, в полном составе.
  -Надо полагать, князь снова занят, - вздохнула Эвелина.
  -Более чем когда-либо, - ответил Гунар, заправляя выбившийся из-под берета волнистый белокурый локон Эвелины. - Ягайло спихнул на него венгерских послов, которых вовсе не вдохновляют военные действия против Ордена, платящего им за предательство полновесными золотыми монетами.
  -Я думала, что венгры у Витовта, - удивилась Эвелина.
  -По-видимому, он погнал их поганой метлой.
  -Не думаю, - покачала головой Эвелина. - Говорят, король Сигизмунд предлагал Витовту королевскую корону в обмен за разрыв с Польшей!
  -Меня короны не интересуют, - отрезал Гунар. - А тебе, вояка, советую поторопиться, свита короля уже давно на конях, и только твоя незначительность и тот факт, что князь и пан Олесницкий хорошие знакомые, спасает тебя от выволочки за опоздание и расхлябанность. Хотя, на твоем месте, я бы остался здесь, если уж тебе дома не сидится.
  -Еще чего! - оскорбилась Эвелина. - Я сюда не в палатке сидеть приехала! Давай, пошевеливайся, а то, чего доброго, и приятельские отношения князя с каждой собакой в стане польского короля не спасут нас от выволочки.
  
   Эвелина увидела Острожского лишь вечером 4 июля, когда он вновь присоединился к свите короля. Владислав-Ягелло был также явно рад его возвращению, хотя и не скрывал того, что в настоящий момент предпочел бы видеть его подле Витовта, чтобы быть спокойным, что за его спиной не происходит неприятных неожиданностей.
   Огромное войско союзников быстро двигалось по направлению к границе Орденских земель. В лагерях был установлен полный военный походный порядок, на рассвете всех будили звонкие утренние рожки и, после короткого быстрого завтрака, почти 39-и тысячная союзная армия, миля за милей, неуклонно шла вперед. После первых дней неудобств и неизбежных трудностей пребывания, хотя и неопознанной, среди сотен вооруженных мужчин, Эвелина, к собственному удивлению, довольно скоро приспособилась к походной жизни, вспомнив суровые уроки выживания, которые давал ей в Гневно, а затем в Мальборге, комтур Валленрод. Пребывание на свежем воздухе, изнурительные переходы, обильная еда из походного котла даже пошли ей на пользу: она похудела, словно вытянулась, гибкая и сильная, как лоза, на бледном лице появился румянец, глаза стали ясные и блестящие, а губы потрескались и запеклись от солнца. Она уговорила Гунара каждый день, после ужина, когда поляки и литвины отправлялись к своим полковым кострам, отойдя в сторонку, за походные шатры, в качестве подготовки к будущему сражению, посвящать час или два обучению приемов боя на мечах. Восставший было сначала против самой мысли о том, что его обожаемая, нежная и хрупкая, как цветок, госпожа, собирается идти воевать с крестоносцами, хотя по виду с трудом может даже приподнять тяжелый меч, Гунар скоро понял, как глубоко он ошибался.
   Еще будучи подростком, Эвелина, как и многие ее сверстники в Польше, уже неплохо владела мечом. Во время пребывания в Мальборге, втайне от остальной братии, ей давал уроки фехтовального искусства сам брат Зигфрид, ученик Куно фон Лихтенштейна, считавшегося лучшим бойцом Европы. Молодой госпитальер, весьма чувствительный к красоте племянницы гневского комтура и глубоко пораженный ее стремлением овладеть этим чисто мужским видом деятельности, тем не менее, обнаружил у нее недюжинный талант к искусству фехтования и, как сумел, постарался его развить, покоренный ее быстрыми успехами и целеустремленностью.
  Теперь, двигаясь в рядах польской армии к границам Ордена, Эвелина решила сделать все от нее зависящее, чтобы быть в состоянии принять участие в сражении. Гунар только диву давался, откуда у нее брались силы и выносливость настаивать на подобного рода баталиях каждый день после долгих утомительных переходов, которые выматывали даже его. Но, увидев, что она умеет держать в руках оружие и полна решимости сражаться, он сдался, и в свою очередь, постарался научить ее, тому, что знал и умел сам.
   Во время одного из таких поединков на окраине польского стана, за палаточным лагерем поляков, и застал их вечером 4 июля князь Острожский. Незамеченный, он некоторое время с любопытством наблюдал за ними, а потом хлопнул в ладоши и негромко окликнул:
  -Гунар!
   Старый литвин немедленно остановился и стал вглядываться в темноту, узнав голос князя.
  -Иди отдыхать, - сказал Острожский, выходя из тени. - Я присмотрю за ней.
   Эвелина даже не заметила, как исчез Гунар, она во все глаза смотрела на приближающегося к ней князя. Даже при скудном освещении было видно, что он, по обыкновению, чист и подтянут, как будто находился не в армии, идущей в поход на врага, а на королевском приеме в Вавеле. Сама она представляла, по ее мнению, весьма жалкое зрелище: растрепанная, мокрая от пота, с лицом, пылающим от возбуждения поединка, с облупленным от солнца носом и потрескавшимися губами. Князь приблизился к ней, взял в руку ее пальцы, на секунду задержав в своей ладони, поднес к губам.
  -Вы замечательная девушка, Эвелина, - медленно сказал он, не отрывая взгляда от ее покрасневшего лица, - у вас душа крепкая и гибкая, словно клинок меча, а ваша воля и целеустремленность меня иногда просто пугают.
  -Вы не хотите сразиться со мной? - через минуту, помолчав, неожиданно для Эвелины предложил он.
  -С вами?
  -Гунар слишком стар для вас, моя дорогая. Я наблюдал за вами. У вас отличная реакция, и он побеждает только за счет своего богатого опыта и нескольких трюков, с которыми вы незнакомы. В следующий раз просите его показать вам эти трюки, и посмотрите, что получится. Даже сейчас вы вполне готовы для того, чтобы сразиться со среднестатистическим рыцарем. Не советую вам выбирать богатырей, но уж если он вам попался, никогда не надейтесь на свою физическую силу. У вас гибкая кисть и быстрый удар. В один прекрасный день они могут спасти вам жизнь. Итак? Вы готовы?
  -Я не буду сражаться с вами, князь, - сказала Эвелина, опуская меч. - Я устала!
  -Я тоже устал, - возразил он.
  -Тогда пойдемте спать, - предложила она, краем глаза следя за выражением его лица.
  -Вы боитесь? - поддразнил ее он.
  -Конечно, боюсь! - мрачно сказала Эвелина. - Я хорошо помню тот удар на ристалище Мальборга, которым вы, словно кабана, сразили наповал комтура Валленрода. Он был вторым после Куно Лихтенштейна!
  -Но вы не комтур Валленрод, - откровенно улыбнулся князь. - К тому же, я могу научить вас такому удару.
  -Научить? Да вы в десять раз сильнее меня!
  -В бою никогда не стоит полагаться только на физическую силу.
  -У меня ее нет, - согласилась Эвелина.
  -У вас есть ум, - заметил князь. Немногие из рыцарей, даже самых опытных и сильных, используют его во время схватки. Думайте прежде, чем махать мечом, и вы победите. Ну же, Эвелина!
   Он молниеносным движением выхватил из ножен меч и подскочил к Эвелине. Даже не успев сообразить, в чем дело, Эвелина, тем не менее, непроизвольным заученным ударом подставила под лезвие его длинного, как у крестоносцев, меча, направленного ей в грудь, свой меч и отпрыгнула в сторону.
  -Неплохо, - ободрил ее князь.
  -Сейчас же прекратите! - с возмущением закричала она. - Не то я буду звать на помощь! Вы что, с ума сошли? Вы же меня убьете!
  -Ну, допустим, вас весьма сложно убить, - возразил Острожский, тем не менее, вкладывая в ножны меч.
  -Лучше не рисковать, - буркнула Эвелина, переводя дыхание.
  -Вы прямо как Ягайло, - не удержался от усмешки князь.
  -Ягайло - хороший король!
  -Даже так? - удивился Острожский, пряча улыбку.
  -По крайней мере, он никогда не подставляет зря своих людей!
  -Это точно, - уже серьезно согласился князь, - что еще вы успели узнать о положительных качествах нашего короля за время пребывания в его свите?
  -Он несчастный человек, - помолчав, сказала Эвелина, - потому что хочет быть хорошим для всех. И он жутко переживает о расколе Польши, о том, что Земовит Плоцкий и Януш Мазовецкий не идут сражаться в наших рядах, а Конрад Силезский и Казимир Штеттинский воюют на стороне крестоносцев. И с ними короли Яромир Пражский с чехами и Габор Буда с мадьярами, такими же славянами, как и мы!
  -Ну, не все так плохо, - возразил князь. - С нами Земовит и Александр Плоцкие, будущее Мазовии. С нами Ян Жижка и Ян Сокол с чехами, если вы уж так переживаете о предательстве славян.
  -А венгры? Что сказали вам венгерские послы? - жадно спросила Эвелина, глядя в лицо Острожского и подходя ближе, чтобы как следует разглядеть выражение, появившееся на его лице.
  -К сожалению, наш общий знакомый герцог Ульрих фон Юнгинген обошел нас и с венграми, Эвелина. Король Сигизмунд получил взятку из сокровищниц Высокого замка в размере 40 тысяч флоринов, и как только мы пересечем границу Орденских земель, я думаю, нам следует ждать от него объявления войны.
   Эвелина ахнула, но потом, подумав, сказала:
  -Вацлав Чешский тоже объявил нам войну и тоже взял деньги от крестоносцев. Но он не послал против нас своих регулярных войск! Более того, он дал своим людям свободу выбирать, на чьей стороне сражаться, и те, у кого есть честь и совесть, примкнули к Ягайло!
  -К Ягайло и Витовту, дорогая, - поправил ее князь. - Что случилось с вашей пламенной любовью к великому князю?
  -Ягайло опасается предательства Витовта, - подумав, все-таки сказала Эвелина, испытывающе посмотрев на Острожского.
  -У Витовта больше оснований опасаться предательства со стороны короля. Ягайло нерешителен, подвержен чужому влиянию, особенно влиянию духовенства, которое не любит Витовта, видя в нем язычника. Король слишком рационален, он может в решающий момент отвернуть от поля боя, как это было в 1380 году во время Куликовской битвы в Московии, когда он практически подставил своего татарского союзника Мамая. Татары в войске Витовта до сих пор помнят это. Кроме того, Ягайло весьма беспокоит этическая сторона конфликта, который разворачивается между поляками и литвинами, объявленными язычниками, и рыцарями Ордена, так называемыми защитниками христианства. Разве этого мало?
   Эвелина тяжело вздохнула.
  -Что же будет, князь?
   В ответе Острожского прозвучала мягкая насмешка.
  -А что говорят по этому поводу наши бывшие друзья крестоносцы, которые, кстати, сильнее нас? А вслед за ними повторяет и наш король? 'Deu fide!' - 'Доверься богу!'. Пока нет никаких оснований беспокоиться - мы движемся, и довольно быстро, судя по размерам нашей армии, к границе с Орденом. Судя по всему, на этот раз, Ягайло намерен ее перейти. Герцог Ульрих, в свою очередь, настоящий рыцарь, он не даст нам сделать это безнаказанно. Так что, тренируйтесь, Эвелина! Вы ввязались в мужское дело и поскольку вы упорствуете в своем праве защищать свою честь лично, не надейтесь на пощаду. Если вы окажетесь в бою во время сражения, как вы мечтаете, вам придется использовать всю вашу силу, ловкость, мужество и отвагу, чтобы остаться в живых.
   В темноте ночи лишь блики дозорных костров освещали лицо князя, остававшееся серьезным, без обычной искры насмешки в темных глазах.
  -Я боюсь, - прошептала Эвелина, глядя ему в глаза.
  -Охотно верю, - голос князя сразу же стал язвительным. - Вы еще не хотите просить меня отправить вас домой?
  -Никогда! - пылко воскликнула она, смерив его негодующим взглядом.
  -Подумайте как следует. Дня через два-три будет уже поздно.
  -Даже не мечтайте об этом! Я буду сражаться! Я найду и убью всех своих врагов и станусь жива!
   Князь, круто развернувшийся с намерением отойти после данного ей совета, с ее последними словами остановился и вновь повернул к ней свое красивое лицо, освещенное отблесками пламени костров.
  -Вы остановились, Эвелина?
   Она с удивлением посмотрела на него, в то время как князь, отбросив упавшую на глаза темную прядь отросших волос, со странным выражением в голосе добавил:
  -Вы забыли упомянуть, что после того, как останетесь живы в сражении, заведете как минимум троих детей. Моих детей.
  -Думаю, мне придется откорректировать свои планы, - с вызовом глядя на него, сама ужасаясь тому, что говорит почти помимо ее воли ее язык, выпалила Эвелина. - Потому что я окончательно уверилась, что наш брак - чисто благотворительная акция с вашей стороны. Вы не любите и не хотите меня. Подать нищему вовсе не значит сделать его членом своей семьи!
  -Придержите свой язык, моя прекрасная княгиня! - тихо и угрожающе сказал Острожский.
  -Иначе что?
   Эвелина уже не могла остановиться, ее сотрясала нервная дрожь при мысли о том, что сейчас он снова скажет ей, что он на самом деле думает о девушке, у которой нет сердца. Тогда она уже никогда, никогда не сможет посмотреть ему в глаза, и ей действительно придется сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы достойно умереть в бою, потому что его любви и уважения на этом свете не заменит ей никто другой.
   То, что он ответил, было так неожиданно, что ввергло ее в состояние, близкое к облегчению до помешательства, хотя смысл его слов по-прежнему был весьма угрожающим:
  -Иначе, - князь словно подобрался, как для прыжка, и его подвижное лицо затвердело, - иначе я просто наплюю на все меры предосторожности, принятые для того, чтобы дать вам участвовать в этом вашем сражении, отнесу вас в палатку и наглядно продемонстрирую то, что значит для меня наш брак!
   Он повернулся и исчез, словно растворился в темноте.
  -Это все обещания! - вдогонку ему крикнула Эвелина.
  -Не испытывайте моего терпения, княгиня! - послышался ей в ответ раздраженный голос князя. - Если вы снова спровоцируете меня на физическую близость, тогда вы точно окажетесь в обозе!
  -Вас невозможно спровоцировать даже на физическую близость со мной, - прошептала Эвелина, едва удерживаясь от слез. - Вы не нуждаетесь в моей любви.
  -В вашей душе нет любви!
   Эвелина вздрогнула, потому что темнота вокруг нее вдруг внезапно расступилась и она совсем рядом с собой увидела князя.
  -В вашей душе сейчас только ненависть и обида. Возможно, когда вы выпустите пар, убив во время сражения парочку крестоносцев, мы сумеем вернуться к разговору о любви. Если оба из нас останутся живы.
  -Я останусь жива! - упрямо заявила Эвелина, и тут же, спохватившись, спросила, видя, что Острожский собирается исчезнуть уже окончательно:
  -Вы ночуете в лагере, князь?
  -Я посплю несколько часов, - сказал Острожский, устало проводя рукой по глазам. - А на рассвете уеду вперед. Моя миссия с венграми завершена, и я снова могу вернуться к своим непосредственным обязанностям в сторожевые полки.
  -Возьмите меня с собой, - чуть помедлив, дрогнувшим голосом попросила Эвелина. - Хотя бы один раз, князь! Вы не пожалеете, я не буду вам обузой! Я хорошо езжу верхом. И я буду слушаться! И не буду вас провоцировать!
   В ее сорвавшемся голосе прозвучала отчаянная мольба и затаенная надежда на чудо, перед которой князь никогда не мог устоять, впрочем, в этот раз он не видел необходимости ей отказать.
  -Повиновение, полное и безоговорочное! - безапелляционным тоном сказал он.
  -Да, мой князь! - с готовностью согласилась Эвелина.
  -Только ради того, чтобы увидеть, как вы умеете повиноваться, я, пожалуй, готов рискнуть, - сказал князь, едва удерживаясь от желание подразнить ее подольше, прежде чем согласиться окончательно.
  
   Острожский брал с собой Эвелину в ночные рейды дважды. Она ничего не боялась и вела себя безукоризненно, хотя в первый раз, пробираясь промозглым холодным дождливым утром по мрачному лесу, у нее зуб на зуб не попадал от холода и возбуждения. Они скакали вперед до рассвета, оглядывая окрестности, а через час после этого, князь повернул коня назад. Второй раз они выехали не за несколько часов до рассвета, а с вечера, до того, как стемнело. Они ехали всю ночь напролет, сначала по пологой равнине, потом по редкому подлеску, испещренному мелкими ручьями и озерцами, которые они пересекали, лишь замочив копыта лошадей. Рано утром у них на пути оказалось первое серьезное препятствие, довольно широкая, но судя по всему, неглубокая, с быстрым течением, речушка.
   Впервые за все время, как они были в пути, князь обернулся, чтобы посмотреть на Эвелину, а затем, не сходя с коня, направил коня в воду. Белые бурунчики немедленно забурлили у ног его скакуна, конь было попятился, но повинуясь руке всадника, пошел вперед, все глубже и глубже, пока его копыта не оторвались на какую-то минуту от дна, и он не проплыл нескольких метров прежде чем его ноги коснулись песчаного дна вновь.
   Немного поколебавшись, Эвелина последовала за ним.
  -Здесь большая переправа немного выше по реке, - выйдя на берег, сказала она Острожскому, поджидавшему ее в тени деревьев.
  -Ценю ваше прекрасное знание местности, - тень улыбки скользнула по его сосредоточенному лицу. - Но переправа у Дрвеси сейчас самое последнее место, где бы мне хотелось оказаться. Там крестоносцы.
  -Что? - вскричала Эвелина, пораженная до глубины души, потому что, сколько она не таращилась в этом направлении, она не могла увидеть ничего, кроме казавшихся маленькими на расстоянии домиков на берегу и качавшихся на ветру берез и тополей.
  -Откуда вы знаете?
  По губам князя снова пробежала усмешка.
  -Идите сюда.
   Как только она приблизилась, он указал ей куда-то поверх крон деревьев, волнуемых ветром, как раз в том направлении, куда она только что смотрела сама.
  -Взгляните внимательней. И смотрите не на домики и хорошенькие березки, а чуть выше крон тополей у реки. Там столько штандартов, что, похоже, основные силы Ульриха стоят и поджидают нас на берегу.
   Эвелина напрягла свое зрение и, наконец, увидела поверх верхушек деревьев на берегу качающиеся тонкие тени верхних частей полковых знамен.
  -Кажется, я что-то вижу, - неуверенно сказала она.
  -Не ищите штандартов, - посоветовал князь, - смотрите на отблески на солнце, которые дают навершия древков знамен, сделанные из стали.
   Эвелина немедленно последовала его совету, и вскоре уже с увлечением считала число скачущих на солнце бликов, которые она могла заметить со стороны переправы.
  -Их действительно много! - через некоторое время с удивлением, смешанным с тревогой, сказала она. - Что мы будем делать, князь? Вернемся назад?
  -По законам военной разведки полагается подойти ближе, - поддразнил ее он. - По крайней мере, так бы сделали рыцари Ульриха. Я уверен, что они уже давно шастают вокруг польского стана. Не волнуйтесь, Эвелина, никто не собирается нас ловить. Напротив, магистр, судя по всему, дал приказ позволить нам подъезжать чуть ли не вплотную, только бы мы обнаружили его, и приняли его условия боя.
  -Он может закрыть переправу и навязать Ягайло сражение в том месте, где это выгодно ему!
  -Браво, мой дорогой разведчик! Именно этого нам надо избежать. Но, чтобы убедиться, стоит ли у Дрвеси все войско или только передовой полк, нам нужно подойти ближе. Вы подождете меня здесь или поедете со мной?
  -А как вам удобнее? - откровенно спросила Эвелина.
  -В данном случае, - серьезно сказал князь, - мне было бы удобнее, если бы вы остались в этих кустах и сидели в них тихо, как мышь, чтобы не произошло. Даже если бы в двух шагах от вас прошло бы все войско Ульриха с развернутыми знаменами и барабанным боем.
  -Я буду сидеть тихо, - согласилась она. - Езжайте, князь, и возвращайтесь скорее. Я что-то беспокоюсь.
   Князь кинул ей, развернул коня и скрылся в рощице. Прислушиваясь к звуку копыт его лошади до тех пор, пока он не смолк вдали, Эвелина постаралась уверить себя, что она в полной безопасности, иначе бы он не оставил бы ее здесь одну. Она отпустила полудикого литовского коня на волю, прекрасно зная, что он явится на ее условный свист немедленно. Забравшись в ближайшие, на вид не очень колючие кусты, не забыв предварительно проверить, нет ли поблизости от них муравейника, она улеглась на спине, прикрыла глаза полой своего плаща и некоторое время слушала шелест листьев, перебираемых легкими дуновениями ветерка, жужжанием пчел, вдыхала знакомые запахи летнего леса. Незаметно для себя, она уснула.
   Громкий звук голосов почти над ее головой заставил ее вздрогнуть и проснуться.
  -Черт бы побрал этих проклятых поляков! - жаловался молодой голос по-немецки. - Тащатся как дохлые мухи. Это не война, а какой-то балаган! Подумать только, собирать подобное войско только для того, чтобы проучить нахальных язычников, у которых то и оружия приличного нету! Сколько мы еще здесь простоим? Да еще целая куча предосторожностей ко всему. Что, братья Ордена думают, что у этих дикарей есть понятие военной разведки?
  -Вчера ночью наши скауты видели татар, - заметил другой, более густой по тембру голос, видимо, принадлежавший рыцарю постарше.
  -А, татары! - пренебрежительно возразил молодой. - Видал я их во время похода маршала Вернера фон Теттингена! Трусливые, как зайцы. Бегут, как только палец им покажешь. И сами с ноготок, и лошади у них недомерки. Как и у литовцев. Бьюсь об заклад, у этого язычника Витовта даже сторожевых полков нет. По крайней мере, мы прошли мимо литовской части войска так близко, что слышали их храп, и никто и ухом не повел!
  -Перестань болтать, Фред, - отозвался третий голос, - раздраженный и почти старческий. - Если ты претендуешь на звание военного разведчика, тебе лучше закрыть рот и поторопиться доставить сведения твоему командиру.
   Всадники проехали почти рядом с полосой кустарников, у самой рощицы, где притаилась Эвелина. Переведя дыхание и перекрестившись, что ее не заметили, Эвелина посмотрела на солнце. Судя по нему, она проспала несколько часов. Солнце стояло уже высоко, время близилось к полудню. Князя не было.
   Медленно прошел час. Потом второй. За ним третий. Несколько раз, осторожно осмотревшись по сторонам, Эвелина выходила из своего убежища к реке, чтобы напиться. В рощице было полным-полно грибов, но она опасалась развести костер, чтобы их пожарить, хотя чувствовала, как ее желудок все громче и громче урчал от голода. На исходе четвертого часа, уставшая от долгого ожидания и измученная от голода, Эвелина вышла на поляну у реки и, уже не скрываясь, стала собирать в траве душистую землянику, чтобы хоть как-то заглушить спазмы в животе. Время от времени она поднимала голову, чтобы осмотреться по сторонам.
   Подняв голову в очередной раз, она ахнула от неожиданности. Прямо на нее несся всадник на огромном белом скакуне, в развевавшемся на ветру белом плаще с черным орденским крестом. Застыв на месте, Эвелина непослушными пальцами правой руки шарила по траве, пытаясь нащупать рукоятку меча.
   Когда всадник подскакал ближе, он на ходу отстегнул застежки шлема, и Эвелина с облегчением увидела золотисто-каштановую шевелюру и темные глаза Острожского.
  -Вы напугали меня, князь! - в следующую секунду, обретя голос, сердито сказала она, выпрямляясь в полный рост.
  -Вам повезло, что вас увидел я, а не кто-нибудь другой! - не более вежливо заявил ей рассерженный ее неповиновением Острожский. - Вы же, кажется, обещали мне тихо сидеть в кустах?
  -Вы же, кажется, сказали, что здесь безопасно? - возразила ему Эвелина. - В то время как лес просто нашпигован крестоносцами!
  -Вы что же, видели кого-нибудь? - заинтересовался князь.
  -Трех или четырех разведчиков-немцев, идущих с польского берега, - отвечала Эвелина, и не удержавшись от искушения подковырнуть его, добавила: - Помнится, они обсуждали недостатки польской сторожевой службы.
  -А что вы это время делали вы? - спросил князь, словно не замечая насмешки.
  -Сидела в кустах! - сердито сказала Эвелина. - И дрожала, как осиновый лист. А вы, как я посмотрю, подались на службу Ордену? - она кивнула на его белый с черным крестом, плащ крестоносца.
   Князь спешился, скинул на землю белый плащ, отстегнул рыцарские шпоры со своих литовских сапог, потом свернул все это в большой узел и закинул в кусты.
  -Всего лишь позаимствовал одежду у одного из вояк сторожевого полка Ордена, который, как видите, тоже не отличается совершенством.
  -И зачем она вам понадобилась? - подозрительно спросила Эвелина.
  -Мне захотелось поближе посмотреть на войско нашего общего друга герцога Ульриха, - ответил он с любезностью, надевая свой собственный темный походный плащ. - Охрана у него, к слову сказать, тоже ни к черту не годится.
  -Ну и как, посмотрели? - полюбопытствовала Эвелина.
  -Посмотрел.
   Князь закончил с переодеванием и занялся подпругой своего коня.
  -Я бы советовал вам также позаботиться о вашей лошади, не поворачивая головы в сторону Эвелины, сказал он. - Мы возвращаемся.
   Эвелина заложила два пальца в рот, как учил ее Гунар, и свистнула, втайне опасаясь, что свист получится не очень громкий, и ее маленькая гнедая литовская лошадка из конюшен самого князя Витовта, слывшего большим знатоком и любителем лошадей, не услышит ее. Но прошла минута, и раздавшееся неподалеку дробное цоканье копыт стало райским звуком для ушей Эвелины.
  -Подумать только! - пробормотал князь, не отрываясь от подтягивания ослабшей подпруги своего седла. - И это звезда Ордена, блистательная Эвелина Валленрод!
   Эвелина покосилась на него и заметила:
  -В вас тоже трудно узнать прежнего великолепного посланника польского короля в замке. Вы выглядите скорее как литовский разбойник.
  -Весьма любезно с вашей стороны договорить то, что вы затем подумали.
  -Вы знаете, что именно?
  -Догадываюсь. Кем я и являюсь на самом деле, - продолжил ее недосказанную фразу он.
  -Ну, допустим, я не собиралась грубить.
   Перекидываясь колкостями, они переседлали коней, со всеми предосторожностями выехали в открытую пойму у реки, а затем переправились через нее тем же способом, что и раньше. Очутившись на другом берегу, князь пришпорил коня и взял направление на юго-запад. Пригнувшись к луке седла, чтобы защитить свою голову от хлеставших по лицу низко свисавших веток деревьев, Эвелина безмолвно, как тень, следовала за ним.
   Когда впереди них лес сменился мелколесьем, а потом перешел в пологую равнину, на которой то там, то здесь виднелись одинокие деревца, и они, миновав ее, поднялись на небольшой холм, она с облегчением увидела внизу в долине развевающиеся знамена и пестрые краски движущегося польско-литовского войска.
   Эвелина была разочарована и несказанно удивлена, увидев, что они направляются не в сторону польских полков, а в идущее немного впереди и поодаль литовское войско Витовта.
  -Что это значит, князь? - возмущенно спросила она, но ответа не получила.
   Острожский, придержав коня у группы всадников с развевающимися флагами и гербами великого литовского князя, загарцевал на месте, удерживая разгоряченного коня, а затем, перебросившись парой слов с одним из них, проскакал прямо к шатру князя Витовта. Удивленная Эвелина последовала за ним, но один из свитских князя немедленно преградил ей путь, она отступила, но сквозь ряды людей могла видеть облеченного в красный плащ Витовта и слышать негромкий голос Острожского, который, спешившись, приблизился к нему и быстро сказал:
  -Ваша светлость, на противоположном берегу у переправы на Дрвеси стоят крестоносцы!
  -Авангард? - отрывисто спросил Витовт.
  -По моему мнению, основные войска. По крайней мере, за штандарт великого маршала и самого герцога Ульриха фон Юнгингена могу поручиться. И, как минимум, за сорок остальных.
  -Покажите мне на карте!
   Некоторое время Витовт в молчании смотрел на принесенный ему немедленно свиток выделанной кожи с точной картой местности, а потом что-то тихо сказал, что именно, Эвелина не смогла разобрать точно. В следующую минуту Острожский вернулся, вскочил на коня, развернул его и сквозь расступившуюся вновь перед ним свиту, выехал навстречу Эвелине.
  -Быстрее! - только и сказал он, пришпоривая коня. - Надо предупредить Ягайло.
   Появление Острожского в польском стане произвело точно такое же впечатление, как и в литовском. Королевская свита раскрыла перед ним ряды так же молниеносно и незамедлительно и сразу же замкнула их, словно проглотив князя. Эвелина успела увидеть среди свитских короля пана Збышека Олесницкого, утомленное лицо которого сразу бросилось ей в глаза. Затем она услышала недовольный голос самого короля, после первых же слов князя ставший спокойным и деловитым:
  -Ты предупредил Литву?
  -Да, мой король. Великий князь остановил своих людей весьма своевременно, нас пока не заметили. Через полчаса он будет в вашем шатре.
  -Збышек, немедленно пошлите за членами совета, - резким голосом сказал король. - Остановите войско. Немедленно! Я хочу, чтобы все польские члены совета были здесь не позже, чем через четверть часа. Острожский, останьтесь со мной до прихода Витовта, а затем будьте готовы уехать с ним. Я решил удовлетворить желание моего брата, вы отправитесь вместе с так любимой вами литовской конницей, которую вы же и тренировали. Это было и ваше желание, не правда ли?
  -Благодарю вас, ваше величество, - поклонился Острожский. - Позвольте мне оставить в вашей свите оруженосца. Мальчик слишком юн, чтобы подвергать его опасности сражаться в рядах литвинов, а рядом с вами он получит несравненно лучшие уроки военного дела, чем мог бы дать ему я.
  -Не скромничайте, князь, - брюзгливо сказал король. - Вы просто щадите мальчишку.
  -Вы и королева в свое время тоже щадили меня, - заметил Острожский, тщательно подбирая слова. - Я принимаю эстафету и стараюсь быть справедливым к нему.
   Эвелина прикусила губу от досады. Если Острожский уедет вперед с литвинами Витовта, у нее останется не слишком много шансов его увидеть, хотя свита его величества короля Владислава Ягелло, пожалуй, действительно была для нее одним из самых безопасных в польско-литовском войске мест.
   Великий литовский князь прибыл даже раньше, чем его предполагал увидеть Ягайло и Острожский. В качестве свитского короля Эвелина имела возможность присутствовать на проходившем в шатре Владислав Ягелло военном совете, который был весьма непродолжительным, поскольку все присутствующие срезу и без колебаний согласились с точкой зрения короля.
   Переправившись через мелкую речушку, поляки и литвины обошли армию крестоносцев стороной, и двинулись в направлении на Дабровно.
  
  
  
  

Глава 39.

  
  Дабровна
  
  
   За последующие два дня пребывания в свите короля Эвелина узнала множество самых разнообразных сведений из области военного дела, стратегии и функционирования разведки. Судя по донесениям сторожевых полков, которые со всех сторон стекались в шатер Владислава Ягелло из рук запыленных гонцов, бросавших поводья у самых стен шатра и без помех проводимых прямо к королю, после того, как союзная армия уклонилась от сражения с рыцарями у Дрвеси, крестоносцы теперь двигались им наперерез. По расчетам королевских стратегов, они намеревались нагнать их на линии, образуемой деревушками Фригново - Рихново - Грюнвальд. По сведениям пана Зындрама из Машковиц и донесениям шпионов маршала Польши, пана Збигнева из Бжезя, армия крестоносцев состояла приблизительно из 51-52 полков и насчитывала примерно 27 тысяч человек, против 39 тысяч воинов, выставленных со стороны Польши и Литвы.
   Эти цифры несколько успокаивали Эвелину, которая, как и большинство молодых оруженосцев, с жадным любопытством прислушивалась ко всему, о чем говорилось на заседаниях военных советов в королевском шатре. Однако разговор плоцкого княжича Земовита с командиром второй польской хоругви, Гончи, рыцарем Анджеем из Брохоциц, случайно подслушанный ею, снова заставил ее забеспокоиться.
  -У крыжаков больше 20 тысяч тяжелой кавалерии! - горячился молодой Земовит. - Ты знаешь, что это такое? Это отборные рыцари Ордена и Европы, на огромных конях, в полном рыцарском вооружении, сильные и тренированные.
  -У нас около 30 тысяч голов всадников! - с гордостью сказал рыцарь Анджей.
  -Из них только 18 тысяч поляков можно с большой натяжкой назвать тяжелой кавалерией, - отмахнулся от него весьма разумный в военном деле молодой плоцкий княжич, мнение которого высоко ценили советники Владислава Ягелло и сам король. - Литовская конница князя Сигизмунда, не спорю, обладает большой мобильностью, но они легко вооружены, и в сражении против рыцарей у них нет шансов одержать победу.
  -А татары Джелаль-эд-Дина? - сумрачно спросил рыцарь Ян Сумик из Набжоз, который 16 лет служил у турецкого султана в должности паши.
  -Поставьте татар против тяжелой рыцарской конницы Европы и посмотрите, что получится! - живо возразил ему молодой княжич. - Они побегут, как только увидят рыцарей. Татары хороши при внезапных набегах и для того, чтобы добивать побежденных. Вы не согласны?
  -Но пехоты у нас больше! - возразил упрямый рыцарь Анджей.
  -Святая правда! - отозвался княжич Земовит, потянувшись за стаканом воды, чтобы промочить пересохшее от разговоров горло.
   Он чем-то неуловимо напоминал Эвелина рыцаря Фалавье, который мог с упоением рассуждать о военном деле часами, забыв о времени и еде. Однако, в то время как молодой француз был несколько мечтателен и любил перебирать перипетии дел минувших, юный плоцкий княжич стоял обеими ногами на земле: он был практичен и не строил себе никаких иллюзий.
  -У нас даже есть артил-лерия! - запнувшись, выговаривая трудное слово, продолжал неугомонный рыцарь Анджей.
  -Шестнадцать пушек! - вскричал княжич Земовит. - Против ста пушек у магистра!
  -Ничего! - пробубнил из угла старый рыцарь, пан Ружа из Бискупиц, приглашенный в шатер короля из уважения к его заслугам и благодаря участию почти во всех военных кампаниях за последние сорок лет. - На что нам эти пушки да татары! Трупами закидаем, как обычно. Какая там еще тактика да стратегия! Головная боль одна!
   Княжич Земовит скривился так, словно проглотил лимон и с негодованием отвернулся, в то время как пан Завиша Чарный, пан Добко из Олесницы, князь Острожский и еще несколько поляков, слышавших его слова, лишь переглянулись.
  -На стороне Ордена лучшие полководцы Европы, - хмуро сказал пан Повала из Тачева, - Куно фон Лихтенштейн, Альбрехт фон Шварценберг, Вернер фон Теттинген, Ричард Йорк и Габор Буда, а также принцы Конрад Силезский и Казимир Штеттинский.
  -Ну, допустим, Казимира Штеттинского хорошим полководцем не назовешь, - пробурчал княжич Земовит, вспоминая прошлое.
  -Согласен, ему не хватает дерзости и изобретательности. Но под руководством такого тактика, как Ульрих фон Юнгинген, он может творить чудеса, - возразил Острожский.
  -Я что-то не пойму, мы собрались здесь для того, чтобы восхвалять достоинства крыжаков или попытаться найти, как побить их? - вновь подал голос старый польский рыцарь из угла шатра.
  -Мы и думает над этим! - огрызнулся нетерпеливый пан Добеслав из Олесницы. - У нас же здесь лучшие полководцы Востока. Пан Бжезя, пан Зындрам и, главное, княжич Земовит.
   Под необидные смешки остальных покрасневший от возмущения молодой плоцкий княжич сердито отвернулся от остальных и, в знак возмущения, уселся рядом со старым рыцарем в самом темном углу шатра.
  -Панове, мы здесь собрались не шутки шутить, - раздался увещевательный голос пана Бжезинского, маршала Польши. - Рассаживайтесь по местам, скоро прибудут его величество король Владислав Ягелло и его светлость великий князь Литвы.
   Продолжал переговариваться, знатные и доблестные рыцари Польши, мнением и знаниями которых никогда не гнушался воспользоваться король Владислав Ягелло, постепенно заняли приготовленные для них места, после чего не прекращающийся на минуту разговор вновь коснулся тактики и стратегии войны с крестоносцами.
  -Тяжелая кавалерия, легкая кавалерия, - говорил пан Повала из Тачева. - Для меня это один хрен. Если умные головы, - он покосился в сторону княжича Земовита, занявшим место между Острожским и паном Зындрамом из Машковиц, начальником Польской Краковской хоругви и фактическим главнокомандующим польской армии, - находят здесь тяжелую конницу и легкую, и говорят, что польские рыцари - легкая кавалерия, я не возражаю. Но когда начинают рассуждать о том, что для сражения с тяжелой рыцарской конницей не годятся поляки, которые, видите ли, конница легкая, это мне уже не нравится! Ни один тяжелый рыцарь Ордена не устоит перед польским рыцарем, типа меня или вас, пан Завиша, как ты нас не назови.
  -Это правда, - сдержанно сказал рыцарь из Гарбова, и все с ним согласились.
  -К сожалению, не все союзное войско состоит из таких славных рыцарей, как вы и пан Завиша, - придя на помощь закипающему вновь княжичу Земовиту, сказал Острожский. - Кроме вас, у нас есть пехота, есть литовская конница, есть татары, да и мало ли кто еще. Только действуя сообща и используя сильные стороны каждого вида наших войск, мы можем попытаться победить крестоносцев.
   Повала из Тачева упрямо покачал головой.
  -Поляки могут противостоять кому угодно и победить!
  -Ну, хорошо, допустим, поляки могут противостоять тяжелой рыцарской коннице, - согласился княжич Земовит, по молодости вспыльчивый и готовый идти в бой за свои убеждения. - А литвины и татары?
  -За литвинов я не отвечаю, - добродушно сказал пан Повала. - За них да татар пусть у князя Витовта голова болит.
  -И напрасно! - почти закричал княжич Земовит. - Потому что одного доблестного польского войска, которое вы так возносите, недостаточно для того, чтобы победить крестоносцев!
  -Охолонь, парень, - посоветовал ему пан Повала, с неприязнью глядя на молодого княжича.
   Заметив, что пан Зындрам внимательно прислушивается к его словам, княжич Земовит сказал уже тише, обращаясь к краковскому воеводе:
  -Допустим, крестовники поставят пушки перед своими рядами, как они всегда делают, и начнут обстреливать польское войско с большой дистанции, что тогда?
  -Тогда мы налетим и раздолбаем их пушки к чертовой матери, - проворчал рыцарь Анджей.
  -Пока мы, образно говоря, будем 'лететь' в нашей тяжелой броне да по колдобинам поля, они поубивают половину тех, кто будет 'лететь' за нашей спиной. Пушки рыцарей - серьезная проблема для кавалерии!
  -Но Витовт-то с ними воевал! - заметил пан Добеслав Олесницкий.
  -Ядро армии Витовта - легкая конница и татары. Они настолько подвижны, что пушки не причиняют им вреда, они даже не успевают выстрелить больше двух-трех раз, - сказал Острожский, принимавший участие в войне за Жемайтию.
  -Постой-постой! - задумчиво проговорил пан Зындрам, поочередно оглядывая взъерошенного плоцкого княжича и невозмутимого Острожского. - Ребята то дело говорят! Если крыжаки выставят впереди пушки, первой в бой должна идти конница Витовта. Даже если за пушками поставят кавалерию, литвины сумеют продержаться до тех пор, пока в сражение не ввяжутся поляки...
   Стоя в карауле у полога королевского шатра, Эвелина потихоньку наблюдала за Острожским. Князь ни разу не посмотрел в ее сторону. В светло-коричневом походном полукамзоле, поверх которого была одета легкая, крепкая, миланской работы кольчуга, он, по-обыкновению выглядел спокойным и элегантным, словно сидел в своей собственной гостиной, а не на широкой низкой лавке, застланной сомнительной чистоты ковром в походном шатре польского короля. Привалившись спиной к жесткому полотнищу и полузакрыв глаза, князь, казалось, дремал, но это впечатление было обманчиво. Кроме того, что он неожиданно вставлял несколько замечаний в общий разговор, Эвелина видела, как поблескивали из-под полуопущенных ресниц его темные глаза. Он слушал, наблюдал, и одновременно, расслабившись, в тщательно скрываемом нетерпении ожидал появление великого князя и короля.
  -Наша пехота вооружена кое-как, - жаловался на другом конце шатра пану Винценту Грановскому, сремскому кастеляну и старосте Польской земли, каштелян вислецкий пан Флориан из Корытниц. - Рогатины, самострелы, шестоперы, просто смотреть больно! И у пана Витовта точно такая же история. Как мы сможем выставить их против копейщиков Ордена и лучников этого англичанина Ричарда Йорка, чтоб его черти взяли, чего ему дома не сидится!
  -Зато пехоты у нас много, - продолжал гнуть свою линию старый польский стратег из угла палатки, обращаясь к сверкающему глазами и старающемуся сохранять спокойствие княжичу Земовиту. - Да и чем вам, пан Флориан, самострелы не угодили? Посадите парней на елки, как это делают литвины, и они вам всех этих английских лучников как белок посшибают.
   Смешливый княжич Александр Мазовецкий, из последних сил сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос, плюхнулся на лавку рядом с Острожским.
  -Дрыхнешь, или вспоминаешь о своей прекрасной молодой жене? - толкнув его локтем в бок, жизнерадостно спросил он.
  -И то, и другое, - отвечал Острожский, открывая глаза. - Веди сюда Земовита. У меня есть идея, хотелось бы с ним обсудить. Пока его там наши ветераны не заклевали.
   Вскоре княжич Земовит и князь Острожский, а затем присоединившийся к ним пан Зындрам из Машковиц, а чуть после и пан Бжезинский и пан Миколай, подканцлер королевства Польского, уже оживленно обсуждали то ли какие-то военные маневры, то ли прочие соображения о тактике и стратегии будущего сражения. Как Эвелина не прислушивалась к их разговору, ей было трудно его понять.
   Отказавшись от попыток разобраться в деталях и сущности военных операций, Эвелина снова принялась рассматривать собравшихся. Большинство из них в ожидании короля занимались, естественно, дискуссиями на военную тему, сформировавшись в немногочисленные кучки, подобно той, которая сложилась постепенно вокруг пана Зындрама, командира Большой хоругви Краковской земли.
   За две недели пребывания в свите короля Эвелина уже хорошо узнала многих из них в лицо, тем более что подавляющее большинство было знакомо ей по той, казавшейся сейчас еще более далекой, жизни в отцовском доме до похищения. Пан Завиша Чарный, пан Флориан из Корытниц, пан Ян из Тарговиска, пан Эватиан из Острова были друзьями ее отца, в качестве командира пятой Земли Познанской хоругви также присутствовавшего сейчас в шатре короля. Пан Добеслав из Олесницы, чьим племянником был писец короля, Збышек Олесницкий, в свое время, шутя, учил маленькую Эвелину Ставскую геральдике, а пан Сендзивой Острогорский был первым человеком, кто рассказал семилетней девочке об ужасных перипетиях сражения на Ворскле. Но, одновременно с тем, она видела много новых и незнакомых ей лиц. Почти все командиры полков собрались сейчас в шатре короля.
   Эвелина с любопытством поискала глазами предводителей союзных славянских полков и наемников. Они все тоже были тут и держались особой кучкой. Она внимательно пригляделась и узнала темную густую шевелюру молодого чеха Яна Жижки, которого, подобно княжичу Земовиту в Польше, считали восходящей полководческой звездой Чехии. Рядом с ним командир четвертой, Святого Георгия, хоругви, состоявшей из наемных чехов и моравов, Ян Сокол, казался высоким и стройным, как журавль. Она узнала и Гольша Моравянина, предводителя сорок девятой хоругви барона Яна Енчиковца Моравского, в которой служили одни моравяне, присланные на подмогу польскому королю Владиславу самим бароном в память о милостях короля, в свое время оказанных его отцу. Наконец, она увидела пана Гневоша из Далевиц, краковского подстолия и командира пятидесятой хоругви, в которую был определен Карл фон Ротенбург, так как в ней состояли все наемные рыцари из чехов, моравов, силезцев, и даже померанских немцев, а также изгои-крестоносцы, в основном из рыцарей-гостей Ордена, которые решили принять участие в войне под знаменами Польши. Пан Збигнев Олесницкий, которому, как и Эвелине, было 19 лет, отчего она уже не в первый раз, обмолвившись, называла его Збышком, показал ей пана краковского подстолия буквально на днях, сказав, что он происходит из знатного рода Стшегомя, который носит название от силезского города 'Тишгоры', откуда он и был родом.
   Полог шатра с шумом распахнулся и внутрь стремительно вошел великий литовский князь Витовт-Александр, появившийся, как всегда, неожиданно, подтянутый, полный энергии, словно рассыпающий ее вокруг себя электрическими искрами. Эвелина с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть от испуга, когда, резко одернутые руками оруженосцев, распахнулись полотнища полога шатра. Вместе с Витовтом пришли стройный, красивый, с четким суровым профилем и светло-каштановыми волосами, дядя Острожского, князь Сигизмунд Корибут, командир литовской конницы; княжич Семен, сын Лугвения, лучшего полководца Витовта, оставленного оборонять Литву, и еще с десяток литовских и русских князей и вельмож, из которых Эвелина почти никого не знала, за исключением молодого князя Нариманта и Кароля Радзивилла, брата Эльжбеты.
   С противоположного конца королевского шатра, где была устроена небольшая молельня для короля, появился сам Владислав-Ягелло в сопровождении Альберта Ястшембца, епископа познанского.
   Поскольку все, таким образом, были в сборе, оруженосцев, мелкую сошку из свитских и просто всех лишних, без долгих слов выдворили на свежий воздух. Эвелина осталась стоять в карауле, только теперь уже не с внутренней, а с внешней стороны королевского шатра. Хоть приглушенный, но довольно явственный звук голосов и шум споров достигали ее ушей, но слышать что-либо определенное она уже не могла.
   Смирившись с этим, Эвелина уставилась в звездное небо, пытаясь отыскать Полярную звезду и Большую медведицу, чтобы определить направление, в каком завтра предстоит двигаться войску. Она знала, что это совершенно бесполезное занятие, поскольку все в войске союзников прекрасно знали, что они двигаются по направлению к Дабровне, и где именно она находится, просто ей нужно было хоть чем-то заняться, чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей. Ее успели сменить на посту раньше, чем закончилось собрание в королевском шатре.
  
  
   13 июля передовые полки союзной армии достигли Дабровны и после нескольких часов ожесточенного штурма, взяли город. Весь гарнизон крестоносцев, защищавший Дабровно, был вырезан без остатка, а сам город спален дотла. В ожидании неминуемой встречи с армией магистра, оба государя не хотели затруднять себя хлопотами о пленных, и дали отрядам, бравшим Дабровно, полную свободу действий. Благородный гнев поляков и литвинов, побывавших в руках рыцарей Христовых, на своем собственном опыте или на горьком опыте своих родных, живых или погибших, испытавших жестокое иго немецких рыцарей, вылился в чудовищный погром, завершившийся огромным пожарищем, в которое превратился несчастный город, пылающий подобно факелу на фоне быстро темнеющего закатного неба. Никто не сомневался, что армия магистра, шедшая союзникам наперерез, также могла издалека наблюдать пожар и дым, застилавший все небо до горизонта, который также должен был продемонстрировать им решимость союзных войск сражаться до конца.
   Эвелина оказалась на окраине пылающего Дабровно, будучи одним из гонцов короля Владислава Ягелло, посланных им к командирам Серадзского и Познанского полков для того, чтобы передать им распоряжение о прекращении погрома. Но город уже ничто не могло спасти. На своем пути по выжженному, продолжающему пылать Дабровно, Эвелина видела следы ожесточенных боев, трупы, плавающие в крови, остекленелыми глазами уставившиеся в небо, затоптанные в грязь и кровь, белые Орденские плащи с черными крестами, стаи собак, грызущие еще не остывшие трупы. Словно потерявшие рассудок в опьянении битвы, польские рыцари и литвины скакали по гулким улицам пустынного вымершего городка с факелами и поджигали то, что еще не горело.
   Отыскав командира Серадзского полка, пожилого усатого поляка с чубом, словно у запорожца, Эвелина передала ему приказ короля и, из последних сил удерживая позывы рвоты от запаха горелого мяса и вида бойни, свидетелем которой она оказалась, постаралась как можно скорее выехать за городские ворота. Но как она не торопилась, ей не удалось сдержаться. Кубарем скатившись с коня возле самых крепостных ворот Дабровно, Эвелина упала на колени и, не останавливаясь, в течение нескольких томительно длинных минут извергала из себя содержимое желудка, поскольку перед самым отправлением в путь непредусмотрительно съела завтрак. Побледнев так, что ее лицо приняло зеленоватый оттенок, и по-прежнему держась руками за горло и за живот, она привалилась спиной к теплой, начавшей перегреваться от разгорающегося в городе пожара каменной крепостной кладки, закрыв глаза, чтобы больше не видеть трупов и следов разрушений, попыталась отдышаться и успокоиться. Даже в подземельях комтура в Гневно на заре своей впечатлительной юности, она не испытывала подобного омерзительного чувства тошноты.
   Здесь, возле стены горящего Дабровно, и обнаружил ее князь.
  -Вы с ума сошли! - закричал он, поднимая Эвелину на ноги и встряхивая, как мешок с картошкой. - Вы что же, хотите сгореть заживо, упрямая девчонка?! Вы же собирались, черт возьми, собственноручно убивать крестоносцев до последней капли крови. Ну-ка, немедленно придите в себя! Вас, к тому же, послал с приказом король!
  -Я передала приказ, - слабым голосом ответила Эвелина, цепляясь за его рукав, чтобы устоять на ногах. - О господи, князь, неужели так необходимо это было делать!
  -Это война! - жестко ответил Острожский.
   В освещении от пламени пожара его лицо казалось суровым и четким, словно выбитом из камня.
  -Вставайте немедленно! - скомандовал он. - И помните, вы ввязались в мужское дело!
  -Я до конца своей жизни этого не забуду, - прошептала Эвелина, огромными от ужаса и слез глазами глядя на дымившиеся развалины.
  -Думаю, что то, что вам придется увидеть завтра или послезавтра, будет еще более незабываемым, - сухо сказал князь.
  -И послушайте меня! - он неожиданно схватил Эвелину в объятья и прижал к себе так крепко, что она видела его лицо совсем рядом со своим. - Я повторяю вам это в последний раз, потому что другого шанса сказать вам это у меня, возможно, уже не будет. Если вам хоть немного дорога ваша жизнь, держитесь подле короля! Забудьте о том, что вы слабонервная барышня. Вам ведь нужно отомстить и выжить, не правда ли? Вы же собирались иметь детей, мужа и все остальное?
  -Вы были правы, князь! - сказала Эвелина, глядя в его темные глаза, в то время как ее шевелившиеся губы чуть не касались его рта. - Я должна была остаться дома и дать вам возможность и право отомстить за меня самому. Но тогда бы я никогда не поняла глубину той жертвы, на которую обречены мужчины, идущие на войну!
   Острожский отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала.
  -Возвращайтесь к королю! - коротко сказал он.
  -А вы?
  -У меня свои дела.
   Он помог Эвелине взобраться в седло, потом по-литовски, не касаясь ногами стремян, взлетел на спину своего белого арабского жеребца, сразу же заплясавшего на месте, возбужденного громкими звуками и испуганного треском и пламенем со всех сторон.
  -Отправляйтесь к королю, - повторил Острожский, крепкой рукой удерживая его на месте.
  -Когда я смогу вас увидеть? - спросила Эвелина, также с трудом сдерживая грызущую удила от беспокойства лошадь.
  -Не знаю. Езжайте, Эвелина!
  -Не раньше, чем вы мне ответите!
   Он сердито сверкнул глазами.
  -Что за, ей богу, непонятный интерес к моей персоне? Вы же уже добились своего! Вы присутствуете на бойне, увидеть которую так мечтали! Завтра крови будет еще больше, надеюсь, достаточно для того, чтобы вы почувствовали себя полностью отомщенной!
  -Не говорите так, князь! Вы же знаете, что у меня есть все основания жаждать мести!
  -Я убил для вас Валленрода! Что вам еще нужно? Увидеть, как будут рубиться, как мясники на бойне, лучшие и достойнейшие люди с обеих сторон? Вы просто не представляете, что такое рукопашный бой! Рыцарские турниры - это медовые пряники по сравнению с тем, что вам предстоит увидеть. Заклинаю вас, Эвелина! - он снова сделал движение по направлению к ней, удерживая своего скакуна на безопасной дистанции от нервной лошадки Эвелины, - не вздумайте лезть в бой! Держитесь возле Ягайло!
  -Когда я смогу вас увидеть? - снова повторила Эвелина, не сводя с него глаз. - Мне надо с вами поговорить, князь.
  -У меня нет времени, моя дорогая, совсем нет! Ни минуты. То, что я разговариваю с вами сейчас, значит, что я манкирую службой и жизнями моих людей. Крестоносцы уже близко. Завтра или послезавтра мы с ними встретимся. И мы должны знать, где они. Я должен ехать. Помните, что я вам сказал. Я хочу увидеть вас живой!
   Он развернул коня и, в последний раз взглянув на Эвелину, поскакал вдоль горящих домов улицы, из окон которых начинал валить дым, к крепостным воротам, половина которых уже успела развалиться под ударами ворвавшихся в город союзников. Эвелина подобрала поводья, заметив, как дрожат ее руки. Ей также нужно было спешить назад, к королю.
  
  
  

Глава 40.

  
  
   Грюнвальд, 14 июля 1410 г.
  
   Союзная армия покинула Дабровно вечером 13 июля, и на рассвете следующего дня достигла озера Любень. Вокруг него расстилалась почти пологая равнина с небольшими холмами и возвышенностями возле деревени Стебарн, которую немцы называли Танненбергом, и Людвигово. Примерно в трех милях от них находилась третья деревушка - Грюнвальд, название которой литвины из свиты великого князя Витовта произносили как Жальгирис. Расстилавшаяся от края до края равнина была густо испещрена перелесками, а ближе к Любени начинался настоящий густой Жевалдинский лес.
   Эвелина знала, что отход армии союзников к озеру Любень был предпринят по совету великого князя Витовта для того, чтобы выиграть время и окончательно договориться с королем Владиславом Ягелло о примерном плане грядущего сражения. Утром 14 июля от барона Жулавы она обнаружила также, в чем заключалась причина столь поспешного отъезда Острожского прошлой ночью. Оказалось, что сторожевые полки и разведчики князя прикрывали марш армии, введя в заблуждение разведку магистра. Только к середине дня магистр, наконец, обнаружил правильное направление отхода союзной армии, и тогда стало ясно, что противостояния уже не избежать. Под проливным дождем, начавшимся во второй половине дня 14 июля, рыцари-крестоносцы Ульриха фон Юнгингена произвели утомительный 25-и километровый марш-бросок с тем, чтобы ночью с 14 на 15 июля сконцентрировать свои основные силы возле деревни Грюнвальд, в трех милях от того места, где располагались союзники.
   Решив, хоть и с опозданием, подчиниться требованиям князя, Эвелина старалась держаться поближе к королю. Проливной дождь не утихал, к вечеру он еще более усилился, кроме того, поднялся ветер, настолько сильный, что полотнища королевского шатра оглушительно хлопали, грозя быть сорванными совсем. Свитским короля никак не удавалось установить палатку для походной часовни Ягайло, который решил воспользоваться моментом и вновь просить совета и молить прощения за надвигающееся кровопролитие у Бога.
   Злополучный тент, в конце концов, к вящему облегчению короля, был установлен, но как только Владислав-Ягелло проследовал в него, к королевскому шатру прискакал на взмыленном коне чуть не валившийся с ног от усталости разведчик. Его принял вместо короля главнокомандующий польской армии пан Зындрам из Машковиц и маршал Польши пан Бжезинский.
  -Крыжаки численностью примерно в две хоругви подошли со стороны Грюнвальда и стоят меньше, чем в двух милях от нашей армии! - лаконично доложил гонец.
   У Эвелины забилось сердце от тревожного ожидания страшных новостей. Но ничего не случилось.
   После этого, в течение получаса, прибыло еще три гонца, каждый из которых называл разное количество хоругвей, подходивших к Грюнвальду и строившихся в боевые порядки. Пан Зындрам и пан Бжезинский послали гонца в часовню к королю. Владислав-Ягелло не прореагировал, оставаясь глух ко всему, что не касалось его беседы с Богом.
   Затем, в течение следующей четверти часа, у полога королевского шатра стало многолюдно. Эвелина с возрастающим ужасом наблюдала, как гонцы и разведчики, входя к пану Зындраму и пану Бжезинскому, по очереди докладывают им о все новых и новых хоругвях крестоносцев, накапливающихся напротив польско-литовской армии.
   Еще через полчаса пан Зындрам послал второго гонца к королю и первого - в расположение полевого стана великого князя, разбитого примерно в полумиле от польского, ближе к озеру Любень. Обескураженный свитский короля чех Бениаш Веруш вернулся с сообщением о том, что король раздражен тем, что его отрывают от молитвы, и просит их предпринять соответствующие меры, более не затрудняя его. Почти вслед за ним прибыл посыльный великого князя, которым оказался князь Кароль Радзивилл.
  -Его высочество великий князь Литвы, - коротко, по-военному сказал Радзивилл, - начал выстраивать свои войска в боевые порядки к северу от озера Любень. Он советует вам, пан Зындрам, начать делать тоже самое, возможно, к западу и югу от литовской армии. Великий князь просил вас не медлить, господин воевода. Ситуация серьезная и, хотя крыжаки не будут атаковать ночью, нам следует быть готовыми к тому, чтобы вступить в сражение завтра рано утром.
  -Ну, что ж! - помолчав, сказал неторопливый воевода Зындрам из Машковиц и посмотрел на бледнеющего от сознания падающей на их плечи бремени ответственности пана Бжезинского. - Значит, время пришло. Пошлите гонцов к каждому из командиров с приказом поднимать людей. Вы останетесь с королем, пан Бжезинский, я лично займусь построением армии. Великий князь прав, мы не можем медлить ни минуты. Когда король закончит мессу, поставьте его в известность о принятых мерах.
   Эвелина не стала слушать, о чем еще говорили в королевском шатре. Несмотря на проливной дождь, она выскочила на улицу, чтобы успеть переговорить с уже садившимся на коня Каролем Радзивиллом.
  -Господин князь! - окликнула она его.
  -Что такое? - высокомерно спросил литвин, оглядывая ее щуплую фигурку с ног до головы.
  -Мой господин, князь Острожский, - начала было говорить Эвелина.
  -А, оруженосец, - смягчился Радзивилл, и во взгляде его проскользнуло любопытство. - Твой князь с его светлостью строит полки, и велел тебе передать, если ты вылезешь, чтобы ты сидел возле Ягайла как мышь. Понял?
   В этот момент загрохотал гром, с треском прокатившийся раскатами по всей долине. Дождь, казалось, еще больше усилился. Не утруждая себя дальнейшей беседой, Кароль Радзивилл умчался в сторону озера, оставив Эвелину, мокрую до последней нитки, стоять под проливным дождем.
   Эвелина вернулась в шатер короля одновременно с ввалившимся туда, мокрым и взъерошенным, паном Збышком Олесницким.
  -Вот это гроза! - прокричал ей на ухо он. - У крыжаков уже посносило палатки и отнесло их ветром прямо на стан Гойты, пан Енджей ругается, как Витовт, а пан Миколай Повала, так тот смеялся над этим до слез, пока не начали срываться палатки и у третьей хоругви, у него, в том числе. А что нового здесь делается?
   Эвелина пожала плечами.
  -Ничего. Все как было, так и осталось. Король молится и ничего не хочет слышать. Пан Зындрам отправился в войска, а господин подканцлер не знает толком, что делать.
  -Вот и хорошо! - не совсем к месту сказал пан Збышек, - пусть Витовт и пан Зындрам занимаются военными приготовлениями, это их стезя, а его величество тем временем вымолит у господа нашего победу над проклятыми рыцарями. Сколько времени, Эван?
  -Два часа до рассвета, - растерянно отвечала Эвелина.
  -Йезус Крайст! Похоже, нам спать уже не придется. Правда, и крестовники не спали, шлепали по лужам аж от самой Остроды...
   Он все говорил и говорил, будучи в том приподнятом состоянии духа, который складывается в результате нервозности перед грядущими переменами, которых ожидали так долго, что, очутившись на пороге их, немного теряешься от быстрого осуществления своих самых затаенных замыслов и часто спрашиваешь сам себя, а не мерещится ли это, сон это или реальность.
   Эвелина уже давно не слушала его. Она размышляла о том, что должно было произойти на рассвете у Грюнвальда. Основываясь на донесениях разведки, пан Зындрам был убежден, что стоявшие на поле под Грюнвальдом рыцарские полки были основными силами армии магистра. По-видимому, не сомневался в этом и князь Витовт, поскольку он первым стал строить в боевые порядки свои войска. Это могло значить только одно. Сражение. 'В штабе у Ягайло, - думала она, у нее нет абсолютно никакого шанса участвовать в боевых действиях. Разве что если вся королевская рать будет уничтожена, и крестоносцы доберутся до обозов, стоявших за озером Любень, чтобы присоединиться к сражающимся. Если эта битва состоится, ей нужно примкнуть либо к польским полкам, либо к литовским. Князь категорически запретил ей это делать. Но раз она ввязалась в мужское дело, - упрямо повторяла про себя Эвелина, значит надо продолжать его до конца. Иначе просто не стоило все это затевать. Если она выживет, она сумеет договориться с князем о прощении, - с неожиданным теплым чувством в груди подумала она. - А пока надо ждать, что принесет рассвет!'
  
  
  Раннее утро 15 июля 1410 г
  
   Эвелине повезло. В 5 часов утра подканцлер Польши пан Бжезинский послал ее в войска, к пану Зындраму из Машковиц. Большая Краковская хоругвь стояла на самом переднем плане, там, где кончался редкий лесок, и начиналось неровное поле, поросшее густой зеленой травой. Пробираясь среди стоявших польских колонн, Эвелина с любопытством осматривалась по сторонам. Никогда в жизни она не видела такого огромного сборища вооруженных людей. Ржали кони, слышалось позвякивание оружия, пахло дымом костров, срочно заливаемых водою, то там, то здесь проносились на конях посыльные, раздавались окрики и брань или царило напряженное молчание перед битвой.
   Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы в такой неразберихе все-таки обнаружить пана Зындрама на самом переднем фронте, перед рядами своих воинов. Протолкавшись к нему и передав послание пана Бжезинского о том, что король появится перед войсками, как только закончится утренняя месса, Эвелина взглянула в сторону позиций крестоносцев и замерла от удивления.
   Было чуть больше пяти часов утра 15 июля 1410 г. Напротив польских полков безмолвно стояли крестоносцы - с флагами, на огромных лошадях, привезенных со всех концов света, казавшихся просто гигантскими по сравнению с мелкорослыми лошадками литвинов и татар, которые приходилось видеть Эвелине. Стояли, одетые во все белое - белые плащи с черными крестами, белые попоны на лошадях, - в металлических шлемах, тускло отливающих серебром при свете поднимающегося солнца. Частокол пик, ровный, как подстриженный газон, высился на фоне рассветного неба. Все они казались одинаковыми сказочными великанами, возникшими из зубов дракона за одну ночь, чтобы беспощадно убить храброго рыцаря, посмевшего восстать против их хозяина. В безмолвном молчании развевались на ветру отрядные флажки и полковые знамена. Одно из них Эвелина узнала сразу и безошибочно, знамя с широкой белой полосой на красном поле - хоругвь Куно фон Лихтенштейна, великого комтура Ордена, дяди Карла фон Ротенбурга. Перед ровным строем рыцарей тускло и зловеще отливали металлом трубчатые тела бомбард.
   Это было поразительное зрелище. Никогда прежде ни одна из армий Европы не производила столь внушительного впечатления - стройные ряды бесчисленных воинов, одетых в белое, в шлемах, с мечами, с колыхаемыми ветром знаменами, молчаливые и неподвижные, словно сам рок.
  -Черт бы побрал этих крыжаков! - услышала за своей спиной Эвелина голос пана Зындрама. - Уж так они любят сыграть на чужом воображении! Чего рот открыл, парень? Никогда такого видать не приводилось?
   Эвелина оторвалась от созерцания завораживающего зрелища армии герцога фон Юнгингена, и посмотрела на краковского воеводу. Старик выглядел озабоченным.
  -Скачи к пану Бжезе и скажи ему, что нам нужен король. Если Ягайло не появится перед рядами своих воинов хотя бы на полчаса, их боевой дух падет так низко, что он может распрощаться с наемниками. Я делаю, что в моих силах, но я не король и не пан Витовт!
   Эвелина развернула коня и поскакала в ставку короля.
   Там царила еще большая неразбериха. Вся свита короля, все, как один, собрались в королевском шатре подле пана Бжезинского, лицо которого приобрело зеленовато-землистый оттенок, и подавленно переглядывались друг с другом. Одни пан Збышек, в силу своей молодости, вероятно, выглядел более жизнерадостным.
  -Похоже, месса подходит к концу, - шепнул он Эвелине после того, как она передала пану Бжезинскому слова командира польской армии и присоединилась к остальным, хотя ей до смерти хотелось вернуться назад к пану Зындраму.
   Еще через полчаса звуки песнопений, доносившиеся из походной часовни Ягайло, смолки, а затем, в окружении архиепископа Гнездненского Миколая Куровского и епископа познанского Альберта Ястршембца появился и сам король, бледный после бессонной ночи, проведенной в великом беспокойстве и чтении молитв, с темными кругами под глазами, лицо которого было серым и усталым. Длинные темные волосы его, тем не менее, были аккуратно причесаны, а вся одежда короля, состоящая из черного бархата с серебром придворного костюма, поверх которого была одета серебряная, с эмблемами Польши, кольчуга, и наброшен отороченный горностаями темно-малиновый королевский плащ, свидетельствовала о том, что Владислав Ягелло, хоть и провел всю ночь в молитвенных бдениях, но все-таки помнил о своем королевском достоинстве.
   При появлении Ягайло все разговоры смолки. Глаза свитских, маршала Польского королевства пана Бжезинского; пана Миколая, подканцлера королевства Польского; пана Яна Обиховского, Каштеляна Срешского; пана Клеменса из Мошкожова, Каштеляна Вислецкого; пана Эватиана из Острова, Каштеляна Краковского; пана Енджея Тенчинского, Каштеляна Войницкого; пана Винцента Грановского, Каштеляна Сремского и старосты Великой Польши, которые в это время находились в королевском шатре, устремились на короля. Эвелина заметила, что, несмотря на бледность и усталый вид, Владислав Ягелло выглядел все-таки лучше, чем она ожидала, по крайней мере, он не был растерянным или нервным.
  -Шановне панство! - ясным голосом сказал он, - мы стоим на пороге великого дня в истории всей Польши и в жизни каждого из нас. Что бы он ни принес нам, мы должны встретить это со смирением и достоинством. Надеюсь, это будет день великой славы для Великой Польши, над которой распростер десницу покровительства всемогущий Господь!
  -Амен! - нестройным хором повторили все присутствующие в королевском шатре.
   Не проронив больше ни слова, король Владислав Ягелло вышел из шатра в окружении святейших лиц, пана Бжезинского и пана подканцлера. Вслед за ними чуть ли не бегом устремилась королевская свита, моля Господа только об одном, чтобы король не утерял свою решительность и дал сигнал к началу битвы.
  
   В 6 часов утра поднялось солнце. Король по-прежнему оставался в своей ставке, не считая того короткого момента, когда он проехал по рядам польского войска, встретившего его громкими приветственными криками и явным облегчением, засветившимся в глазах обеспокоенных людей.
   В половине седьмого в королевской ставке появилось три польских рыцаря, в полном воинском вооружении, в шлемах с поднятыми забралами, с развевающимися за их спинами отрядными флажками. Приоткрыв рот от восхищения, Эвелина смотрела, как спрыгнув с лошадей на землю так, что грохот доспехов был слышен, наверное, в рядах крестоносцев, великолепные в своей суровой воинской красе и превосходных, завоеванных в боях, иностранной работы латах, украшенных родовыми гербами, пан Завиша Чарный из Гарбова, пан Миколай Повала из Тачева и пан Лис из Тарговиска, со скрежетом преклонив колено перед королем, просили у него разрешения вести армию в бой.
   Король Владислав Ягелло посмотрел на их склоненные в поклоне головы и сказал:
  -Нет!
   Королевская свита и командиры хоругвей, находившиеся в тот момент подле короля, удивленно зашумели.
  -Позвольте спросить, ваше величество, чего мы, в таком случае, ждем? - стараясь быть максимально вежливым, спросил пан Завиша Чарный, скрывая нетерпение.
   Ягайло дернул плечом и, отводя с глаз длинные темные волосы, спокойно начал говорить голосом, чуть громче необходимого, чтобы его услышали не только три известных своей доблестью польских рыцаря, но и все люди, собравшиеся вокруг него:
  -Мы ждем, пока солнце раскалит их доспехи так, чтобы им стало нечем дышать, чтобы они запарились и почувствовали усталость, еще не вступая в битву. Пусть они томятся все утро на жарком солнце, в то время как наши войска стоят в благостной тени. Когда они будут изнывать от жары и жажды, когда долгое ожидание сделает их более нервными и уязвимыми и замутит их рассудок, который, по их словам, позволяет им выходить победителями в большинстве боев, когда они сами, на своей шкуре испытают все значение психологической атаки, так часто применяемой ими на практике, только тогда мы пойдем в бой!
   Поляки встретили вдохновенную речь короля шквалом одобрительных возгласов и аплодисментов.
   Эвелина все еще находилась под ее впечатлением, когда скакала с поручением от пана Бжезинского на передний край войск в распоряжение литовских полков Витовта. Она нашла великого князя объезжающим ряды литовских и части польских рыцарей и своим громким уверенным голосом ободряющего солдат.
  -Какого черта там делается в ставке у Ягайло? - напустился на нее он. - Что, черт возьми, происходит?!
   Когда Эвелина, стараясь быть по возможности краткой и точной, объяснила ему тактику короля, великий литовский князь разразился целым рядом замечаний по поводу состояния здоровья своего кузена, с использованием эпитетов, от которых у нее начали гореть уши.
   Его продолговатое бледное лицо раскраснелось, янтарные ястребиные глаза то метали молнии, то сверкали, как кусочки расплавленного золота.
  -Я, черт побери, поговорю с ним сам! - неожиданно закончил свою экспансивную речь он и, не обращая внимания на ошалелый вид молоденького оруженосца, посланного к нему гонцом, поскакал прямо в расположение ставки польского короля.
  -Как вам понравился великий князь в повседневной жизни, а не на королевских приемах, в общении с дамами? - раздался у нее под ухом вкрадчивый голос Острожского.
   Эвелина быстро обернулась к нему и вспыхнула от радости. Ее стремление все время оказаться в передних рядах польско-литовского войска было вызвано именно желанием хоть одним глазком увидеть князя. Как и все польские командиры, он был в полном боевом вооружении рыцаря, за исключением шлема, пристегнутого к седлу. Его темные искристые глаза улыбались Эвелине, лицо потемнело от солнца и обветрилось, так, что его каштановые волосы, выцветшие на солнце, казались почти такими же светло-золотистыми, как у Эвелины.
   У князя замерло сердце, когда он увидел улыбку, с которой поспешно обернулась к нему Эвелина, улыбку столь ясную и счастливую, что он на одно мгновение даже перестал сожалеть, что поддался ее чарам и разрешил ей находиться в войсках.
  -Я так рада видеть вас, князь! - не удержавшись, воскликнула она.
  -Даже оруженосцы смотрят на тебя влюбленными глазами, как девушки! - пошутил появившийся рядом с ними, словно из-под земли, князь Кароль Радзивилл. - Прехорошенький мальчик, между прочим. Я слышал, родственник?
  -Почти, - сказал князь, отворачиваясь в сторону, чтобы скрыть разочарование. - Совсем еще ребенок. Пан Бжезинский послал его к великому князю, и Эван был, хм, немного удивлен реакцией Витовта на то, что он услышал.
   При этих словах пан Кароль Радзивилл расхохотался.
  -Могу себе представить! Я слышу эту реакцию великого князя с самого утра. С тех пор, как проклятые крыжаки стали мозолить нам глаза и действовать на нервы. И вправду, почему бы не ударить по ним рано утром, учитывая то, что они устали, как собаки, отмахав за вчерашний день больше 20 миль по проливному дождю?
  -Его королевское величество считает, что если заставить их подождать и пожариться в железных доспехах на солнце, они будут не только еще более утомленными, но, ко всему, более нервными и уязвимыми, - дипломатично скзала Эвелина.
  -Не знаю, как крыжаки, но литвины, да и поляки точно станут нервными, как барышни! - сразу же заявил на это пан Кароль Радзивилл, переставая смеяться. - А еще более нервным будет великий князь!
   По рядам литовского войска ветерком прошелестело волнение.
  -Великий князь возвращается, - заметил, поглядев в сторону ставки короля, князь Острожский.
  -Мрачнее тучи! - высказал общее мнение пан Кароль Радзивилл, присматриваясь к выражению лица приближающегося Витовта. - Значит, приказа к атаке нет. Что будем делать, князь?
   Острожский покачал головой.
  -Посмотрим, что скажет Витовт.
   Великий князь ничего не сказал. Вернувшись к войскам, он вновь начал бесконечное движение по рядам воинов, подбадривая оробевших, обещая нетерпеливым скорое наступление и поднимая дух разочарованных крепкими солдатскими шуточками и словечками.
  -Возвращайтесь к королю, дорогая! - шепнул Эвелине Острожский.
   Она взглянула ему в лицо и, воспользовавшись тем, что пана Кароля Радзивилла на секунду кто-то отвлек, тихо сказала прямо в его удивленное лицо:
  - Поверьте мне, князь, я не послушалась вас и поехала на войну не потому, что хотела этого, а для того, чтобы отомстить и выжить, и быть достойной вас. Эва Ставская и Эвелина Валленрод умрут сегодня на поле боя. Останется только Эвелина Острожская, которая начнет жить заново, с вами и для вас!
   Пришпорив коня, не дожидаясь ответа князя и все время опасаясь, что он окликнет ее, Эвелина галопом понеслась к польскому лагерю.
  
  
   Когда она достигла ставки Ягайло, оказалось, что короля там уже не было. Вняв совету кузена, великого литовского князя Витовта, подкрепленного, по всей вероятности, весомыми словесными аргументами, его величество польский король появился на поле перед войсками.
   Бросившись по его горячим следам, Эвелина оказалась в расположении Большой Краковской хоругви в тот момент, когда король заставил свои войска слушать утреннюю мессу. На лицах стоявших в первых рядах рыцарей пана Завиши Чарного, Флориана из Корытниц, Домрата из Кобылян, Скарбека из Гур, Станислава Харбиновского, Яса из Тарговиска, застыло выражение, которое трудно было передать словами. Русские и литовцы князя Витовта, за исключением той части его войска, которое было православным и обходилось своими собственными священниками, а также татар, тоже были тут. Сам великий князь, присоединившийся к королю Владиславу Ягелло, выглядел как святой Себастьян, пригвожденный стрелами к столбу. Эвелина протолкалась в ряды королевской свиты, заняв свое место рядом с паном Збышком.
   Слушание утренней мессы заняло еще полчаса. Солнце поднялось выше, и становилось действительно жарко, несмотря на то, что союзные войска находились в тенистом подлеске. Утирая со лба пот, Эвелина начала думать, что в плане короля, пожалуй, была определенная доля истины. В 8 часов утра, после того, как месса, к вящему облегчению, как поляков, так и литвинов, наконец, завершилась, король Владислав Ягелло обратился к войскам с краткой речью.
  -Братья и соотечественники, поляки и литвины, славяне и татары, все, кто пришел сегодня сюда под стягами двух великих государств Польши и Литвы! Наступил день, который все из нас ждали, но никто не мог предположить, что он наступит так быстро! День, когда мы совместными усилиями, наконец, раз и навсегда свергнем тиранию, которую возложили на нашу многострадальную землю так называемые рыцари церкви! Снова и снова крестоносцы, по обыкновению, с благословения церкви и папы, с христианским крестом за их спиной приходят к нам для того, чтобы отнять у нас землю, завещанную нам дедами и отцами, а нас и наших потомков обратить в покорных рабов! Высоко в своей руке они держат сверкающий крест, на котором погиб в муках за все человечество Сын Божий Иисус Христос, но сами, погрязнув в грехах и лжи, бессовестно и откровенно творят зло, прикрываясь его священным именем! Но не те истинные слуги Божии, кто, громко и во всеуслышанье выкрикивают о своей любви к нему, а те, кто своими благородными делами угождают ему! Мы пойдем в бой с несокрушимой верой в нашу правоту и победу, с глубокой любовью к Господу в наших сердцах! И мы умрем за них! За свободу! К победе!
   Армия разразилась восторженными криками и рукоплесканиями, и все уже с нетерпением ожидали, что долгожданный сигнал к началу боя будет отдан сейчас же, немедленно.
   Но ничего не произошло. В томительном ожидании прошло еще полчаса. Люди начали волноваться, в то время как король дал знак архиепископу Гнезненскому и епископу Познанскому приготовиться служить еще одну мессу.
  
  
   В половине девятого неподвижные ряды крестоносцев внезапно дрогнули, и от них отделились два рыцаря. В белых плащах с крестами, на белых лошадях, вооруженные как для битвы, но с белым знаменем парламентариев, они поскакали по направлению к польскому флангу союзного войска. Когда они приблизились на расстояние примерно в 29 ярдов к первому ряду Большой Краковской хоругви, стоявшей впереди остальных, всадники остановились, и один из них крикнул в полный голос:
  -Литвины и поляки, герцоги Витовт и Ягелло! Сколько еще вы собираетесь стоять здесь и смотреть на великую армию крестоносцев? Может быть, вы опасаетесь выйти из кустов, в которых вы прячетесь, и сразиться с нами, согласно традициям, принятым в христианских государствах? Или причиной вашей нерешительности является отсутствие или недостаток у вас военного оружия? В таком случае, наш доблестный магистр посылает вам дополнительное оружие!
   С этими словами они размахнулись и одновременно бросили свои собственные мечи, направленные в землю острием вниз, так, что они, задрожав, воткнулись в землю буквально в нескольких шагах от первого ряда польских полков.
  -Один из герольдов принц Казимир Штеттинский ! - сказал возле уха Эвелины вездесущий и всезнающий пан Збышек из Олесницы.
   Подождав некоторое время, пока в рядах поляков стихнет ропот, вызванный столь вызывающим поведением крестоносцев, один из герольдов, в котором дальнозоркий пан Олесницкий по гербу с изображением грифа на белом поле безошибочно узнал принца Казимира Штеттинского, поднял руку, призывая к тишине. Когда поляки, застыв в тяжелом, напряженном молчании, приготовились его слушать, он таким же громким и ясным голосом продолжал по-польски:
  -Если же вы, герцоги Витовт и Ягелло, обеспокоены тем, что в лесу, в который вы себя загнали, вам недостаточно места для маневра, наш великодушный и благородный даже к язычникам магистр сказал, что он готов отвести все наше войско на милю назад, чтобы дать вам больше места!
   При этих словах теперь уже второй рыцарь, с гербом, изображающим черного орла на желтом поле, взмахнул рукой, закованной в броню перчатки, и взглядам союзной армии вновь представилось поразительное зрелище. Все как один, словно по неслышной команде, войска крестоносцев одновременно развернулись, и строго сохраняя боевые порядки, отошли на милю назад.
  -Это Конрад Белый Котнер! - мрачно сказал Эвелине пан Збышек Олесницкий, - он единственный из всех князей Силезии, сочувствующих крестоносцам, со своими войсками лично участвует в походе великого магистра.
   В первых рядах Краковской хоругви послышались сдавленные проклятия и крики ярости. С трудом преодолевая психический гипноз происходящей на ее глазах сцены, Эвелина вытянула шею, чтобы посмотреть, что происходит, но единственное, что ей удалось увидеть, была широкая спина пана Зындрама, горячо увещевавшего пана Завишу Чарного не кипятиться и приберечь весь свой запал для битвы.
  -Когда она будет, эта битва! - кричал в ярости гарбовский пан. - Сначала одна месса, потом другая, теперь проклятые крыжаки опозорили нас бранными словами, а в следующий раз что, мочиться на нас начнут?! И вы прикажете мне это терпеть?! Я не святой, как некоторые! Я всего лишь воин, воин с честью и сердцем воина, а не трусливого зайца!
   Эвелина повертела головой по сторонам и неожиданно для самой себя увидела возле короля Владислав Ягелло, буквально в нескольких метрах от нее самой, сухопарую фигуру великого литовского князя.
  -Сцена вполне в духе герцога фон Юнгингена, - услышала она среди других голосов знакомый насмешливый голос князя Острожского, обращенный к Витовту. - Весьма чувствительно и по-рыцарски благородно, вы не находите? Словно мордой в грязь, но как изящно! Мне всегда казалось, что именно это замечательное качество так ценит в крестоносцах моя дорогая тетушка, плоцкая княгиня Александра!
   Великий князь сухо рассмеялся.
  -Так вот откуда у вас это восхитительное умение говорить гадости под маской комплиментов? Вы способный ученик, князь! Это я, грешный, сколько с ними не общаюсь, так и не могу научиться всем этим трескучим фразам и умением вставать в эффектную позу.
  -Зато вы научились у них воевать! - спокойно отозвался Острожский.
   Конец этой примечательной беседы Эвелине дослушать не удалось. Оставшийся на протяжении всей речи герольдов абсолютно невозмутимым, король Владислав Ягелло, по натуре человек весьма вспыльчивый и нервный, на сей раз проявил просто изумительную выдержку. Подождав, пока крики и волнение, вызванные словами крестоносцев в рядах союзной армии, стихнут, он послал своих свитских, одним из которых оказалась Эвелина, поднять оружие. Выдергивая из земли тяжелый двуручный меч крестоносца, Эвелина краем глаза увидела кривую ухмылку, блуждающую по лицу силезского князя.
   Король принял у пана Збышека, поднявшего второй меч, увесистый клинок, и медленными, картинными движениями, рассчитанными на аудиторию, тщательно очистил его от прилипших на конце лезвия комочков сырой земли. Потом поднял темноволосую голову, и глаза его устремились прямо в глаза принца Казимира Штенттинского. Несколько секунд он буравил его взглядом, а затем снова посмотрел на сверкнувший в лучах солнца клинок, и громким ясным голосом сказал:
  -Передайте своему магистру, что я принимаю оба меча и его выбор позиций. И вверяю себя воле Божьей!
  -Тебе бы тоже неплохо довериться воле Божьей, предатель! - неожиданно прозвенел в установившейся тишине по-юношески звонкий голос. - Особенно после того, как ты лишился своего оружия!
   С лица князя Конрада Белого Котнера сползла ухмылка. Он побледнел и с суеверным ужасом уставился в бледное лицо молоденького оруженосца, поднявшего с земли его меч. Принц Казимир Штеттинский также почувствовал себя неуютно.
   Герольды развернули коней и, поскольку их миссия была завершена, ускакали в сторону крестоносцев.
  -Кто это у нас такой храбрый?! - обернувшись к своей свите, зловеще спросил король после того, как герольды скрылись из виду. - Кто это сказал?!
   Замирая от ужаса перед тем, что она наделала, Эвелина, тем не менее, вскинула голову и шагнула навстречу королю, преклонив перед ним колено.
  -Я, мой государь!
  -Подойди ко мне, - коротко сказал король Владислав.
   Поднявшись с земли, Эвелина подошла ближе к королю Владислав Ягелло и снова преклонила перед ним колено. Она не видела, как к ее хрупкой фигурке были прикованы глаза многих из знатных рыцарей и принцев, таких как пан Завиша Чарный, князь Острожский, пан Повала из Тачева, пан Лис из Тарговиска и даже сам пан Бжезинский. Каждый из них по своим личным причинам был обеспокоен тем, что Ягайло хочет наказать дерзкого мальчишку, сбившего спесь с польских принцев, воющих на стороне крестоносцев.
  -Кто ты такой? - ворчливо спросил король.
  -Эван, племянник и оруженосец князя Острожского, - стараясь, чтобы ее голос не дрожал, сказала Эвелина.
  -Один из Корибутов!
   Эвелина кивнула.
  -Если ты хочешь наказать парня за длинный язык, - неожиданно вмешался великий князь, - то лучше отдай его мне, кузен! Я люблю языкастых.
  -Какого полка? - спросил король, все также обращаясь к Эвелине.
  -Свитский, - опередил Эвелину пан Бжезинский. - Оставлен князем на попечение пана Збигнева Олесницкого, вашего секретаря. Шустрый парнишка.
  -Зачислите его в мою свиту официально! - неожиданно для Эвелины и всех остальных сказал Владислав Ягелло, глядя сначала на нее, а потом на князя Острожского, который оказался стоящим за ее спиной. - Надеюсь, князь не возражает?
  -Сочту за честь, ваше величество, - поклонился Острожский.
   Затем, обернувшись к Эвелине, в то время как внимание всех остальных было отвлечено явными приготовлениями к началу битвы, которые делал король, он наградил ее таким взглядом, что Эвелине захотелось провалиться сквозь землю.
  
  
   Прошло еще полчаса.
   Свита короля покинула передние ряды польского войска и переместилась по направлению к озеру Любень, заняв позицию примерно на одинаковом расстоянии между обозом и основными силами армии, на невысоком холме возле деревни Ульново, где король Владислав Ягелло решил устроить свой наблюдательный пункт. Отсюда он мог прекрасно наблюдать за развитием боя и использовать тактические маневры.
   Вопреки европейской моде лично сражаться в рядах своих войск в решающих сражениях, мудрый и осторожный король придерживался тактики, заимствованной у татар - расположив свой штаб на холме, быть готовым в случае победы примкнуть к армии, а в случае поражения, просто повернуть в другую сторону и отправиться вербовать себе новых людей.
   Место для наблюдательного пункта было выбрано превосходно. С довольно высокого, но пологого холма, возвышавшегося над поросшей мелколесьем равниной, Эвелина могла прекрасно видеть прямо перед собой колышущееся море польской армии, а чуть правее - полки союзников. Из путаных, но довольно понятных объяснений пана Збышека она поняла, что на левом фланге, кроме поляков, стояли чешские наемники и добровольцы, а также добровольцы из моравов и молдаван. На правой стороне, у великого литовского князя, в последовательности, соответствующей их близости к польской армии, расположились русские, литовцы и, на самом правом краю, татары Джелаль-эд-Дина.
   Крестоносцы выстроились точно напротив союзной армии, между видневшимися на горизонте деревнями Стембарком и Людвигово. Перед внушительной армией, одетой во все белое, вытянулась полоса пушечных жерл, за которыми виднелась пехота и лучники. Против польских полков стояли силы Ордена под предводительством самого великого комтура, Куно фон Лихтенштейна, Эвелина отчетливо видела Большую хоругвь его комтурства - знамя с широкой белой полосой на красном поле.
   Напротив литовцев также стояли регулярные силы Ордена, по крайней мере, первая хоругвь, герб которой Эвелина смогла различить, имела знаменем широкий черный крест на белом фоне, и предводителем ее обычно являлся великий маршал Ордена.
  -Точно, - скупо подтвердил наблюдения Эвелины неулыбчивый князь Федушко. - Скорее всего, это и есть силы великого маршала Фридриха фон Валленроде.
  -Но он же умер! - от неожиданности подобного заявления, сделанного самым что ни на есть будничным тоном, но от которого у Эвелины перехватило дыхание, громко выкрикнула она.
  Пан Збышек удивленно оглянулся на нее, но промолчал.
  -Ничего подобного, - сказал князь Федушко, с искрой вспыхнувшего в его глазах интереса посмотрев на Эвелину. - Откуда вы это взяли, молодой человек?
  'Я сама это видела! Своими собственными глазами!' - чуть не закричала в полный голос Эвелина, но тут же моментально опомнилась и нашла в себе силы ничего не значащим жестом пожать плечами:
  -Кто-то упоминал при мне об этом...
  -Сплетни! - убежденно сказал чешский князь. - Впрочем, возможно вы слышали о смерти на рыцарском турнире другого Валленрода, гневского комтура.
   Стараясь успокоить бешено застучавшее сердце, Эвелина сглотнула, облизала пересохшие губы и внезапно осипшим голосом подтвердила:
  -Да, наверное. Я припоминаю, что речь шла о Валленроде, но не знала, что их было двое.
   Король неожиданно обвиняющим жестом вытянул вперед правую руку и выкрикнул, словно условный сигнал атаки:
  -Литва самовольно вступила в бой!
   Затем, на глазах у изумленной Эвелины, вперед на гарцующем коне вынесся сам великий князь Витовт, возглавивший наступление литовской и татарской конницы. В отличие от своего предусмотрительного кузена, великий литовский князь всегда шел в наступление в первых рядах своего войска, ибо свято верил в идеалы рыцарской доблести и неуязвимости героев.
  -Краков - Вильна! - все-таки произнес условленный сигнал к атаке король, сознавая, что ничего уже нельзя изменить.
   И сейчас же, словно угадав эти слова по движению его губ, что было совсем уж невероятно на таком расстоянии, над рядами литовских и русских полков великого князя пронесся сильный голос, подобный рыку льва, голос великого князя:
  -Ли-и-и-и-и-и-и-тва-а-а-а-а-а-а-а-а!
   Томительное ожидание закончилось.
  
  
  
  

Глава 41.

  
   День 15 июля 1410 г
  Полдень,
  Поле Грюнвальда
  
  
   События начали разворачиваться с пугающей быстротой и хаотичностью, напоминая Эвелине дурной сон. Устрашающие бомбарды великого магистра успели выстрелить дважды и практически не причинили вреда литовской и татарской коннице Витовта, рассыпавшейся по полю и несущейся навстречу инфантерии Ордена с гиканьем и свистом, подняв наизготовку мечи, и неостановимым потоком выпуская стрелы. Бело-красные стяги с изображением Погони, надутые ветром, как паруса, хлопали над их головами. В одно мгновение сметя и уничтожив обслугу пушек, ставших, таким образом, совершенно бесполезными, легкая кавалерия великого князя, ободренная первым успехом, устремилась прямо на пехотинцев.
   За 20 -30 шагов до стройных рядов рыцарской пехоты, специально тренированной для борьбы с легкой кавалерией литвинов, заученно прикрывшейся от тучи стрел и первого натиска рукопашной битвы, в воздух внезапно взвились сотни татарских арканов, выдернув практически весь первый ряд пехотинцев и дезорганизовав остальных. Вслед за тем дикая конная орда ворвалась прямо в середину построения рыцарской пехоты и вступила с ними в рукопашный бой, круша, рубя и коля все попадавшееся им под руку.
   Постояв под их ударами на месте несколько минут, пехотинцы Ордена не выдержали натиска, дрогнули и побежали. В рядах поляков, стоявших на левом фланге и еще не вступивших в бой, послышались одобрительные возгласы и аплодисменты. Эвелина с тревогой смотрела на сражающихся, она толком не представляла себе, где может быть в это время князь Острожский, и безуспешно пыталась разыскать его глазами в пестром клубке легкой кавалерии великого литовского князя.
  
  
  -Проклятье! - вскричал герцог Ульрих фон Юнгинген, во главе двух своих резервных полков стоявший позади войска крестоносцев и лично наблюдавший за сражением с высокого холма возле Грюнвальда, подобно королю Ягайло.
   За его спиной развевалось не ветру белое орденское знамя с черным крестом и черным же орлом посредине.
   Он еще раз взглянул на поле боя, чтобы окончательно убедиться в провале артиллерии и пехоты остановить Литву, а затем повернулся к двум высшим военным чинам орденской армии, великому комтуру Куно фон Лихтенштейну и великому маршалу Фридриху фон Валленроде, находившимся подле него.
  -Двигайте вперед ваши полки, Валленроде! - решительно приказал он.
  -Но наша пехоты будет смята нашей кавалерией, Сир, - осмелился возразить великий маршал, удивленный словами магистра.
  -Атакуйте Витовта, маршал! - в гневе закричал Ульрих фон Юнгинген прямо ему в лицо. - Сейчас! Немедленно! Меня не интересует, что будет с этой пехотой! Затопчите их всех насмерть, если понадобится, только остановите Литву!
   Раздосадованный маршал Фридрих фон Валленроде развернул коня и поскакал к своим полкам тяжелой рыцарской конницы, чтобы лично повести их в бой.
  
  
  -Что они делают? - с недоумением спросила Эвелина, обращаясь к пану Бжезинскому, также не отрывавшему взгляда от разворачивающегося на поле захватывающего зрелища.
   Медленно и постепенно, все больше и больше набирая ход, чтобы потом прокатиться по противнику как раскаленная лава, сминая и сжигая все на своем пути, навстречу литвинам и татарам, а также убегающей от них пехоте крестоносцев, неумолимо двигалась тяжелая рыцарская конница.
  -Вот тебе и блестящий стратег! Вот тебе и лучший военачальник Европы! - откровенно радовался княжич Земовит Мазовецкий. - Вы только взгляните, ваше величество! Герцог фон Юнгинген только что своими руками начал уничтожать свою же пехоту! В самом начале сражения!
   Широко открыв глаза, Эвелина напряженно наблюдала, как несчастные ландскнехты, убегающие от диких татар и литовцев, внезапно остановились, пораженные ужасом при виде поднимающейся от земли пыли из-под копыт лошадей собственной кавалерии, несущейся прямо на них. В следующую секунду передние из них были уничтожены ею без остатка. Уцелевшие, при виде этого душераздирающего зрелища, справедливо опасаясь своей тяжелой конницы больше, чем противника, бегом бросились назад, чтобы принять смерть от литовцев и татар. Самые крайние ринулись по направлению к лагерю крестоносцев, и это были те редкие счастливчики, которым удалось спастись.
   Король вскинул голову и истово перекрестился.
  -Слава Иисусу Христу! - воскликнул он. - Мы победим!
   Но когда тяжелая рыцарская конница кончила топтать собственную пехоту, тупой клин традиционного построения тевтонских рыцарей уступом вперед, как нож в масло, врезался в ряды легкой литовской кавалерии Витовта, татарской конницы Джелаль-эд-Дина и прикрывавших их с левого фланга русских полков.
   Положение внезапно изменилось. Когда татары увидели несущуюся с холма тяжелую кавалерию крестоносцев, на огромных конях, закованную в броню, облаченную в белые плащи с черными крестами, с пиками наперевес, они снова, еще раз, воспользовались неожиданным для немцев оружием - арканами. Снова первый ряд тяжеловооруженных рыцарей рухнул под копыта огромных тяжелых орденских коней, подобранных специально для того, чтобы выдержать вес закованного в броню рыцаря. Но это была последняя победа кавалерии Витовта.
   Перед лицом рукопашного боя, в который храбро и хладнокровно вступили ко всему привычные русские и суровые литвины, татары испугались и побежали назад, оставив на произвол судьбы литвинов и русских. С громким улюлюканьем и боевыми возгласами часть рыцарской конницы погналась за ними, в то время, как основные силы хоругви под командованием маршала Валленроде продолжили упорный и ожесточенный ближний бой с войском Витовта.
   Даже с такого дальнего расстояния свита короля, как и заломившая руки в тревоге за жизнь князя Эвелина, слышали стоявший в воздухе неимоверный гул от боевых кличей, криков и воплей сражающихся, ржания испуганных коней, встававших на дыбы и опускавшихся, сбрасывая своих седоков под копыта других лошадей, испуганных ужасными рукопашными схватками, треском ломающихся копий и грохотом от ударов секир и мечей о щиты, окованные или отлитые из целых кусков железа. На фоне всей этой ужасной какофонии звуков Эвелина могла отчетливо различить вполне устойчивый кошмарный писк гудения стрел. То там, то здесь ветер неожиданно взметал полотнища полковых знамен, изредка до ушей в молчании наблюдавшей за схваткой королевской свиты доносилось пение обрывков гимнов крестоносцев, с которым они обычно выходили в бой против язычников - 'Да вознесется Христос!'. Звон мечей грохотал по полю подобно раскатам грома.
   Резервные полки поляков, так и не вступивших пока в бой, и крестоносцев, с застывшим в глазах ужасом наблюдали поднимающуюся к небу пыль, не умолкающие голоса людей, возносивших к небу проклятия и молитвы, сознавая, какой жестокой и ужасной была эта схватка, продолжавшаяся примерно с полчаса.
  
  
   Наблюдая за развитием событий из своей ставки возле Грюнвальда, герцог Ульрих фон Юнгинген приказал, не глядя, одному из рыцарей своей свиты:
  -Отзовите маршала! Он нам еще понадобится.
   Через десять минут еще не остывший от ярости сражения великий маршал Ордена Фридрих фон Валленроде вернулся с поля боя и присоединился к свите магистра.
  -Татары побеждены, - рапортовал он, - но эти проклятые литвины научились сражаться! Это будет жестокое сражение, мой магистр, до последней капли крови!
  -Мы победим! - уверенно и несколько высокомерно сказал Ульрих фон Юнгинген, снова обращая глаза к полю боя, ожидая, наконец, увидеть беспорядочное отступление литвинов.
   Но там ничего не изменилось.
  -А что, поляки Ягелло все еще чего-то ждут? - снова обернулся он, отыскивая глазами великого комтура Куно фон Лихтенштейна.
  -Да, Сир.
  -Хорошо. Подождем еще немного. А потом, - по четко очерченным устам герцога фон Юнгингена промелькнула презрительная усмешка, - потом, видимо, все-таки придется на них напасть!
  -Берите подкрепления с вашего фланга, господин великий комтур, и разделайтесь с литвинами! - немного погодя приказал он. - Как только они начнут отступать, немедленно ударьте по полякам.
  
  
   Шел второй час сражения на правом фланге, а поляки все еще не вступали в бой. Великий князь слал гонца за гонцом, король внимательно выслушивал каждого, заверяя, что союзники вступят в бой так скоро, как он сочтет это необходимым, но приказа к атаке не давал.
  Эвелина смотрела на хмурое, становившееся все темнее и темнее от гнева и беспокойства лицо воеводы Зындрама из Машковиц, главнокомандующего польской армии, и чувствовала, как холодные щупальца страха заползают все глубже и глубже в ее сердце, вызывая паническое желание закричать, бросить все и убежать куда глаза глядят, лишь бы не стоять здесь рядом с королем в ожидании увидеть, как на ее глазах начнется бойня.
   Наконец, король Владислав Ягелло повернулся к своему окружению, все на минуту затаили дыхание, ожидая услышать долгожданные заветные слова, но он будничным тоном сказал:
  -Пан епископ, я хочу еще раз отслужить мессу. Просить у Господа нашего прощения за ту кровь, которую проливают сейчас два христианских народа, сражаясь между собой.
   Эвелина явственно услышала, как ругается за ее спиной, поминая всех христианских и нехристианских святых, нетерпеливый княжич Земовит.
  -Государь! - неожиданно выступил веред обычно сдержанный и молчаливый, никогда не обсуждавший приказы короля пан Зындрам из Машковиц. - Вы не считаете, что пришло время двинуть в бой польские силы? Литовцы изнемогают под натиском крыжаков, и если мы ударим сейчас, мы не только спасем от смерти многие христианские души, но можем также переломить ход сражения в нашу пользу. Ибо, если литовцы отступят или побегут, они оголят правый фланг нашего войска, и тогда магистр ударит одновременно спереди и с правого фланга, а потом, пользуясь случаем, обойдет нас с тыла и затянет петлю.
   Он не успел закончить. Из рядов польского войска внезапно донеслись яростные крики: 'Измена! Измена!' и, взглянув в том направлении, Эвелина увидела, как отделившись от левого фланга польского войска, быстро убегал в сторону крестоносцев небольшой отряд, численностью примерно в 300 человек.
  -Наемники! - сказал пан Бжезинский, внимательно рассматривая их отрядный флажок. - Судя по всему, чехи.
  -Дождались! - тяжело уронил пан Зындрам из Машковиц. - Государь, разрешите начать наступление!
  -Как же вы будете наступать, - с сарказмом сказал князь Федушко, - если у вас войско разбегается в разные стороны, как зайцы?
  -Бегут наемники, - неторопливо объяснил краковский воевода, оборачиваясь к нервному, злому на язык венгерскому магнату. - Чехи. Потому что войско деморализовано долгим ожиданием, и у людей стали сдавать нервы.
  -Так это ваша работа! - раздраженно сказал король, недовольный тем, что он вынужден слушать подобные, пусть и завуалированные замечания в свой адрес, вместо того, чтобы обратиться к мессе. - Езжайте к войскам, пан Зындрам, и сделайте так, чтобы их моральный дух укреплялся, поднимаясь все выше и выше, готовя их к грядущим подвигам. А я помолюсь за всех нас и попрошу Господа даровать нам победу!
   Пан Зындрам низко наклонил голову, чтобы скрыть свое возмущение словами короля, и отъехал в сторону. Эвелина никогда не видела старого, закаленного в боях известного польского военачальника таким расстроенным. Король, между тем, вошел в палатку, где была расположена его походная часовня и вскоре оттуда донеслись звуки богослужения на латинском языке.
  -Если король не даст приказа о наступлении через полчаса, - наклонившись к уху пана Зындрама, сказал подканцлер королевства Польского пан Бжезинский, - то, я думаю, нам надо брать всю ответственность командования на себя.
  -Да вразумит его Господь! - с чувством отозвался польский военачальник.
  
  
   Ждать еще полчаса не пришлось.
   Не успел смолкнуть дробный цокот копыт поскакавшего к передовым полкам Большой Краковской хоругви пана Зындрама из Машковиц, как, вздымая на своем пути тучи пыли и извергая во все стороны проклятья на польском и немецком языках, к наблюдательному пункту короля возле Ульново подлетел на запаренном жеребце выскочивший прямо из пекла битвы великий литовский князь.
   В первую минуту Эвелине показалось, что во все стороны от него летели ощутимые почти физически электрические искры переполнявшего его негодования.
   Витовт был без шлема, который, по-видимому, он сорвал и бросил сразу же после того, как покинул сражение, не заботясь о том, куда, зная, что его все равно потом найдет оруженосец; его длинные густые рыжеватые волосы были взъерошены, янтарные глаза налиты кровью, словно у быка, а подвижное лицо все еще перекошено ожесточением боя, в котором он все еще, по-видимому, мысленно пребывал. В спешке, а может быть, и умышленно, он не вложил в ножны свой меч, и с лезвия клинка, густо обагренного кровью, стекали и капали на траву алые капли крови, рассыпаясь веером во все стороны, когда, потрясая мечом, князь Витовт, подлетев к походной часовне короля, то ли рыкнул, то ли выплюнул короткое и свирепое:
  -Где Ягайло?
   Онемевшая королевская свита во все глаза смотрела на него, словно проглотив языки. Один вечно недовольный князь Федушко, брезгливо стряхивая со своей начищенной, как пятак, брони крохотные пятнышки попавшей на нее крови, брызнувшей с меча Витовта, ворчливо сказал:
  -В своей часовне, ваша светлость.
   Великий князь одним юношески гибким движением спрыгнул с седла на землю, издав при этом клацнувший металлический звук и, бросив поводья лошади Эвелине, оказавшейся по случайности, рядом, не опуская из рук обагренного кровью меча, распахнул полотнище входа в палатку и скрылся внутри.
  -Эх, вот бы посмотреть! - мечтательно и в то же время кровожадно сказал молодой княжич Земовит Мазовецкий, вожделенно созерцая захлопнувшуюся с шумом парусину палатки.
  -Услышишь! - успокоил его пан Бжезинский, с надеждой ожидая дальнейшего развития событий.
   Ему не пришлось долго ждать. Эвелине, как и всей свите короля, не понадобилось даже напрягать слух, чтобы услышать разговор, происходивший в палатке.
   После целого каскада ругательств на всех доступных великому литовскому князю языках, которые он извергнул из себя в качестве вступления к беседе с кузеном и королем Польши, из которых стало очевидно, что он застал его коленопреклоненным, за чтением молитв, и Витовт явно не одобрял этого занятия, великий князь перешел на личности:
  -У тебя что, задница вместо головы?! Или ты, как на Куликовом поле, думаешь отсидеться в кустах и потом безнаказанно удрать? Не выйдет, дорогой братец! Как только магистр разделается с Литвой, он возьмется за тебя! Это не великодушный русский дурак князь Дмитрий Иванович, который дал тебе уйти! Ульрих фон Юнгинген разделает тебя так, что тебе уже никто не поможет! Да и помогать будет некому!! Венгры и чехи Польшу уже давно продали и разделили, Мазовецкие и мазурские князьки сразу же перебегут на сторону победителя! А от твоих идиотских молитв пользы еще меньше, чем от ночного горшка!
   Эвелина мельком заметила восхищенное выражение, появившееся на подвижном лице пана Збышека Олесницкого. Все с нетерпением ожидали продолжения.
  -Хочешь заняться молитвами, поручи командование войском любому из твоих полководцев! А потом хоть лоб себе расшиби! Опомнись, Ягайло!
   Из палатки послышались странные звуки, глухие и булькающие, словно великий князь, тряс короля, а потом швырнул его на пол.
  -У него ноги затекли, - шепнул Эвелине пан Олесницкий. - Король всегда жалуется на ноги, когда поднимается с колен после молитвы.
   Голос великого князя за полотнищем шатра внезапно стал тихим и угрожающим:
  -Ели ты не придешь в себя и не начнешь вести себя как король, а не как старая дева, готовящаяся к постригу, литовцы и русские умрут, сражаясь, защищая твою задницу; а потом, когда крестоносцы окружат тебя с правого фланга, зайдут в тыл полякам и разобьют твою армию ко всем чертям, польское панство, то, которое уцелеет, конечно, даст тебе такого пинка под зад с польского трона, что ты будешь лететь по всей Европе, как мяч для лапты, пока не приземлишься в том самом вонючем литовском болоте, откуда ты вылез! А все эти рыцари и их вшивые короли будут хохотать и улюлюкать тебе вслед!
   Он передохнул и добавил:
  -Все, я закончил! Возвращаюсь в войска! Я не намерен, черт побери, терять всех своих людей только потому, что у тебя хрен трясется! Помни о том, что я сказал! Если Литве придется отступить, твоя армия поляжет под копытами рыцарской конницы вся, без остатка! Я знаю поляков! Они храбрецы, хотя, на мой взгляд, слишком болтливы и обидчивы. Они умрут, но не сдадутся крестовникам! Тогда ты у своего Господа свою вину за их кровь до конца жизни не отмолишь!
   Поляки из королевской свиты быстро переглянулись между собой, ожидая стремительного появления великого князя, но Витовт какое-то время медлил, прежде чем покинуть шатер короля, и княжич Земовит, воспользовавшись этим моментом, чтобы взглянуть на поле сражения, вдруг радостно воскликнул:
  -Панове! Поляки вступили в бой! Я слышу 'Богородицу'!
  -Без приказа короля, - пробормотал князь Федушко.
  -Слава Иисусу Христу! - вскричал обрадованный пан Бжезинский, и вся свита короля, столпившись на месте, стала с упоением наблюдать за развевавшемся на ветру знаменем Большой Краковской хоругви, в первых рядах которой уже сражались с крестоносцами Куно фон Лихтенштейна виднейшие вельможи и рыцари Польши, а также все заслуженные и опытнейшие воины, превосходившие прочих мощью и числом.
   Подхваченное ветром знамя с изображенным на красном фоне белым, с распростертыми крыльями орлом, увенчанным короной, было хорошо видно всем - и крестоносцам, и союзникам, и резервным полкам.
   В этой обстановке выход князя Витовта из королевского шатра успела заметить только Эвелина, которая специально дожидалась этого. Зная о стремительности передвижения великого литовского князя, о которой в Литве ходили легенды, она, не теряя ни секунды, пришпорила своего коня, но чуть было не опоздала, потому что Витовт, одним прыжком взлетев в седло, собирался уже, по своему обыкновению, по-татарски неожиданно и резко сорваться в галоп.
  -Ваша светлость! - крикнула Эвелина, боясь опоздать.
   Великий князь железной рукой сдержал вставшего на дыбы коня.
  -Что такое?
  -Мой князь, - быстро спросила Эвелина, моля бога, чтобы он ее узнал. - Мой князь, князь Острожский, что с ним?
  -А-а, языкастый оруженосец, - вспомнил Витовт, и глаза его блеснули. - Жив твой князь, или был жив, когда я уезжал.
  -Возьмите меня с собой, ваша светлость, - быстро скзала Эвелина. - Я хочу сражаться! У меня старый должок к крыжакам!
  -У тебя в первую очередь долг перед твоим князем! - загремел Витовт. - Сиди, где он тебе велел и не высовывайся! Там, где сейчас князь, пахнет смертью.
   Резким татарским гиканьем заставив своего коня сорваться с места и помчаться, прижав уши от свистящего ветра, к позициям литовских полков, великий князь исчез также неожиданно и быстро, как и появился.
  -Мой долг перед моим князем - сражаться и умереть за него! - дерзко крикнула Эвелина ему вслед, но великий князь уже, видимо, не мог ее слышать.
   Разочарованая и еще более обеспокоеная тем, что происходит, Эвелина вернулась в ставку короля.
  -Где ты был? - набросился на нее пан Збышек.
   Эвелина уже собиралась вяло огрызнуться, но в эту минуту увидела короля. В боевых доспехах, малиновом с горностаями королевском плаще, в небольшой походной короне на голове, Владислав Ягелло, уже в седле, стоял на самой вершине холма, и глаза его были прикованы к полю сражения.
   Проследив за направлением его взгляда, Эвелина похолодела - на правом фланге королевской армии бело-грязная масса крестоносного войска все глубже и глубже теснила ряды разноцветного литовского воинства. Наконец, литовская конница, стоявшая с самого края оголенного татарами правого фланга, стала медленно отступать, а рыцари, разразившись победными кликами, устремились за ней.
  -Витовт отступает! - с ужасом сказал барон Жулава.
   Король дернул плечом и не проронил ни слова, сосредоточившись на наблюдении бегства литовской конницы.
  -Отступает только конница князя Сигизмунда Корибута! - заметил пан Бжезинский, также не сводивший глаз от происходящего. - И под началом самого великого князя: я вижу красное знамя с Погонью. Русские и та Литва, которые расположены ближе к польскому флангу, стоят на месте.
  -Это тактический маневр! - немедленно заявил уверенным голосом княжич Земовит. - Взгляните, ваше величество, куда он направляется? Прямым ходом в Шевалдинский лес, где до сих пор незадействованные стоят литовская пехота и лучники, и куда убежали в начале боя его крымские татары. Готов поклясться, великий князь произведет переформирование своих полков и вернется в бой!
  -В лесу за Мореной стоят резервные польские полки, - внезапно сказал король, указывая рукой направление, в котором продолжала отступать литовская конница. - Ты, парень, - он обернулся и, не глядя, ткнул пальцем в Эвелину, - скачи туда и скажи командирам, что король велит им поддержать литвинов. Быстро!
  -Тридцать седьмая пана Винцента Грановского, Каштеляна Сремского и старосты Великой Польши хоругвь, сорок вторая пана Эватиана из Козелува, Каштеляна Сандецкого и сорок третья пана Яна Менжика из Домбровы, - скороговоркой сказал Эвелине пан Бжезинский. - Скачи, парень! они хорошо знают князя Острожского, а ты, к тому же, свитский короля.
   Он сунул Эвелине в руки скрещенные палочки виноградной лозы, так называемые вицы, которые в польской армии издавна служили сигналом к объявлению войны или приказом к выступлению.
  -Поторопись!
   Эвелина пришпорила коня, сожалея о том, что не знает татарский трюков великого князя, великолепный каурый жеребец которого срывался с места, подобно стреле. Тем не менее, ее выносливая быстрая литовская лошадка преодолела расстояние в две мили до небольшой речушки Морены, впадающей в озеро Любень, за рекордно короткий срок. Выскочив из мелколесья, чтобы форсировать Морену, не сходя с коня, и быстрее передать приказание короля, Эвелина на одну минуту остановилась на берегу и взглянула в сторону, откуда доносились звуки боя и грохот копыт отступающей конницы. Тучи пыли, продвигавшиеся в ее направлении, и свист нескольких шальных стел у нее над головой, убедили ее, что медлить нельзя.
   Она ввалилась в расположение трех резервных полков за Мореной вся мокрая, грязная, выкрикивая во весь голос имена командиров и громогласно провозглашая себя гонцом от короля. От воткнутой в землю возле центрального шатра хоругви, разделенной на два цвета, белый и красный, с изображением форели на каждом, отделился невысокий польский рыцарь в доспехах и шлеме с поднятым забралом, и недовольно взглянув на Эвелину, добродушно сказал:
  -Перестань орать, парень, и объясни, в чем дело.
  -Его величество король Польский и Литвы Владислав Ягелло велел вам поддержать отступающую литовскую конницу, которую преследуют крестоносцы! - на одном дыхании выпалила Эвелина, радуясь, что нашелся кто-то, кому она может передать приказ.
  -А еще кое-что ты не забыл, парень? - выслушав ее, почти ласково спросил польский рыцарь.
  -А, вот это!
   Эвелина вытащила из-за пазухи вицы и протянула их на раскрытой ладони поляку. Оруженосцы и еще несколько польских рыцарей, явно прислушивающихся к разговору и подошедших поближе, начали ухмыляться.
  -Сколько тебе лет, парень? - спросил первый поляк, принимая из рук Эвелины королевские вицы. - Пятнадцать?
  -Да, - кивнула Эвелина.
  -Ты чей?
  -Оруженосец князя Острожского! - гордо отрапортовала Эвелина, и уже более уныло добавила: - Прикомандирован к свите его величества польского короля.
   Поляк хлопнул ее по плечу.
  -Тогда дуй назад к королю и скажи, что мы ударим по крыжакам, как только они выйдут в лес и пересекут Морену. Все понял?
  -Все, - кивнула Эвелина. - За одним исключением, кто вы такой? Пан Бжезинский обязательно спросит, кому я передал приказ.
  -Пан Бжезинский - серьезный человек, - без улыбки согласился поляк, в то время как окружавшие их рыцари уже потешались вовсю. - А передал приказ ты, парень, пану Яну Менжику из Домброва, командиру 43-й польской хоругви. И еще тебе совет на будущее. Сначала спрашивай, кто с тобой говорит, а потом уже рассказывай, зачем тебя послали.
  -Но вы же сами сказали, прекрати орать и скажи, что тебе надо! - пробормотала Эвелина. - Я и сказал!
  -Немедленно прекратить смех! - гаркнул пан Ян Менжик, оборачиваясь к своим людям, - Пацан первый раз на войне. Гойта, труби общее построение, Франек - к пану Грановскому, Игнац - к пану Каштеляну Сандецкому. Поднимайте людей, живо! А ты, парень, скачи назад.
  
  
   Возвращаясь в ставку короля, Эвелина зажарилась так, что от нее валил пар, как от загнанной лошади. Она сняла шлем, перед этим хорошенько убедившись, что ее волосы надежно спрятаны под одежду и стянуты сеткой для волос, обычной для богатых рыцарей и оруженосцев из хороших домов.
   Владислав Ягелло уже не стоял на холме. Наблюдая за ходом сражения, как это было, когда она покинула ставку, а находился среди своих советников, обсуждавших стратегические возможности победы. Здесь были пан Миколай, подканцлер Польши, пан Бжезинский, маршал королевства, пан Винцент Грановский, староста великой Польши, княжич Земовит Мазовецкий и некоторые другие, кого Эвелина не видела в лицо. На холме стоял бледный пан Збышек из Олесницы.
  -Эван, - шепнул он Эвелине осевшим голосом. - Посмотри!
   Эвелина уставилась на поле боя, ожидая увидеть нечто страшное, но, на ее взгляд, там ничего не изменилось. Все так же храпели испуганные кони, раздавался ужасный лязг и грохот оружия, свистели стрелы, кричали и корчились в предсмертных муках раненые и умирающие, слышались яростные восклицания на польском и немецком языках, чтение молитв и ругательства. Пожалуй, крестоносцы чуть громче, чем это было раньше, то там, то здесь, начинали петь свой победный гимн.
  -Все, как предсказывал великий князь! - сумрачно пояснил ей подошедший к ним сзади княжич Земовит. - Отступление литвинов оголило правый фланг нашего войска. Магистр, не будь дураком, бросил туда дополнительные девять полков во главе с великим маршалом Валленродом, и часть из них зашли к нам в тыл. Если бы не литвины, которые остались с Корибутом, князем Острожским, и русские полки, которых Витовт тоже оставил на него, нам бы пришлось плохо. Но они уже потерял половину своих людей, и бог его знает, что делается в русских полках!
   К королевскому стану подскакал на взмыленной лошади весь покрытый запекшейся черной и свежей алой кровью гонец.
  -Пане кралю, - прохрипел он, и по его выговору Эвелина догадалась, что он литвин. - Князь Сигизмунд Корибут убит, один смоленский полк уничтожен полностью, князь Острожский велел передать, что через полчаса мы будем перебиты все до единого, если не вернется великий князь, или вы не пошлете нам подкрепления!
   Король Владислав Ягелло уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, как ветре донес с поля боя громкое триумфальное пение гимна крестоносцев 'Да вознесется Христос на небеса!', которое в ходе сражения обычно означало поражение противостоящей Ордену армии.
  -Что случилось? - оглянувшись по сторонам, спросил король.
   У Эвелины екнуло сердце.
  -Кто это поет? - нервно спросил Владислав Ягелло. - Это похоже на победный гимн крестоносцев, не так ли? Это ведь они поют? Мы проиграли? Отвечайте же, черт вас всех подери!
   Между тем, пение смолкло и вновь послышались звуки сражения, еще более громкие и ожесточенные, чем были до сих пор, хотя Эвелина с трудом могла себе вообразить что-то еще более ужасное, чем те картины битвы, которые она мельком имела возможность наблюдать, пробираясь к Морене.
  -Хотел бы я знать, что там произошло, - задумчиво сказал княжич Земовит, и они с паном Олесницким переглянулись.
  -Это не было победным гимном крестоносцев! - поспешил, между тем, разуверить короля бледный от беспокойства пан Бжезинский.
  -На 'Богородицу' это тоже не было похоже! - ворчливо сказал король, по очереди осматривая лица всех своих советников и придворных.
   К королевскому стану подлетел еще один гонец, спрыгнул с коня и, пошатываясь, подошел к маршалу Бжезинскому.
  -Послан паном Зындрамом из Машковиц к его величеству королю Польши, - прохрипел гонец.
  -Чтобы объяснить, куда исчезла Большая хоругвь Польши, честь хранить в бою которую принадлежит Краковскому полку, не так ли? - язвительно подхватил король.
  -Так точно, ваше величество! - все так же хрипло, но уже более твердым голосом сказал гонец. - По-видимому, крыжаки приняли знаменосца Большого Краковского полка пана Марцина из Вроцимовича, держащего Большой флаг Польши с белым орлом, за самого короля. Эскадрон рыцарей Ордена пробился к нему и, желая поскорее завершить кровавое побоище, ранили его и сбили польский флаг. Однако краковские рыцари, во главе с паном Завишей Чарным, благодарение Иисусу, спасли флаг и отогнали крестоносцев. Взгляните сами, государь!
   Он протянул руку в сторону сражающихся, и глазам всех присутствующих предстало гордо развевающееся посреди битвы красное польское знамя с распростершим крылья и увенчанным золотой короной белым орлом - символ непобежденной Польши.
   Владислав Ягелло на секунду прикрыл глаза.
  -Хорошо! - тихо сказал он.
  -Взгляните, государь! - теперь уже закричал мазовецкий княжич Земовит. - Витовт! Витовт!! Великий князь возвращается в сражение, с татарами и Литвой! Хвала Иисусу Христу!
   Вместе со всеми остальными Эвелина с острым холодком восторга наблюдала, как, выскочив из мелколесья, литовская конница великого князя и татарская орда Джелаль-эд-Дина, заново переформированные Витовтом, развив огромную скорость, неслись через поле по направлению к правому флангу поляков, где бились остатки литвинов и русских, и где, по предположению Эвелины, был сейчас князь Острожский. Полки великого князя ворвались в сражение подобно шторму. Было видно, как пришедший в неистовство от близости идущего боя Витовт, чувствующий себя в битвах, как рыба в воде, в качестве наглядного примера для своего войска, немедленно сразил собственным мечом двух крестоносцев из передних рядов, попавшимися ему под горячую руку.
  -Ли-и-и-и-тва-а-а-а-! - несся по полю боевой клич полков великого князя, с энтузиазмом подхваченный поляками, сражавшимися на правом фланге:
  -Литва! Литва возвратилась! И с ними Витовт!
   Перекрывая шум битвы, до Эвелины донеслось эхо зычного голоса великого князя, кричавшего в упоении битвы рыцарям:
  -Слишком рано празднуете победу, господа крыжаки! Мы покажем вам, чего стоит Литва! Молитесь, молитесь за свои души!
  -Витовт вернулся! - со слезами, выступившими на глазах от избытка чувств, торжественно сказал Владислав Ягелло. - Пан Бжезинский, пошлите еще два-три резервных полка поддержать атаку великого князя!
   Эвелина напрасно мозолила глаза маршалу Польского королевства, надеясь, что он выберет в качестве гонца ее. Не обращая на ее маневры никакого внимания, пан Бжезинский послал с приказом вступить в бой к свежим, не участвовавшим в сражении 25-ому епископа Познанского, 26-ому Каштеляна Краковского и 27-ому воеводы Краковского Яна Тарновского полкам, другого гонца.
   Эвелине не оставалось ничего иного, как снова возвратиться к пану Олесницкому и княжичу Земовиту, наблюдавшим сражение с холма у королевской ставки.
  
  
  
  Вторая половина дня, 15 июля 1410 г
  
   Было 2 часа дня, самое жаркое время суток этого самого долгого в жизни Эвелины дня. Она чувствовала себя совершенно разбитой и обессиленой. Солнце немилосердно палило голову и раскалило кольчугу до такой степени, что к ней больно было притрагиваться. Первый раз за весь день Эвелина со смутным чувством уважения подумала, что в тактике короля, которую он объяснял командирам в самом начале дня, был определенный здравый смысл.
   Бой в настоящий момент вступил в его решающую стадию, когда рыцари сражались друг с другом индивидуально, стремясь поразить противника, словно на турнире. Сила была то на одной, то на другой стороне.
   Резервные полки, пришедшие на помощь литвинам после возвращения в сражение великого князя Витовта, а также общий подъем боевого духа союзной армии, которому способствовало присутствие искрометного лидера, подобного великому литовскому князю, с оружием в руках сражавшегося среди своих людей и своим личным примером вдохновлявшего их на подвиги, привели к тому, что, под объединенным натиском поляков и литвинов бело-черная масса рыцарской армии стала медленно откатываться назад.
  -Они отступают! Крыжаки отступают! - вопили, не заботясь о присутствии короля княжич Земовит, пан Олесницкий и Эвелина, самые молодые в свите короля.
   Владислав Ягелло снисходительно смотрел на них, в то время как выражение его лица явно свидетельствовало о том, что он, хотя и доволен отступлением крестоносцев, но одновременно и обеспокоен этим.
  -Государь!
   Пан Миколай, подканцлер Польского королевства, указал ему на движение, происходившее в глубине войск Ордена, которое можно было видеть даже со столь далекого расстояния.
  -Резерв армии! - сказал, приглушив голос, пан Бжезинский. - Молодежь, кто-нибудь из вас в состоянии рассмотреть их знамена?
   До боли напрягая глаза, Эвелина всматривалась в колыхавшиеся полотнища полковых знамен крестоносцев, но, как ни старалась, смогла рассмотреть лишь два из них. Три красных клобука на белом поле принадлежали полку командорства Рагнеты, комтура которого, графа Фридриха фон Цоллерн, она знала еще со времен пребывания в Мальборге. Красного орла командорства Бранденбургского она помнила потому, что, по слухам, его комтуром был Марквард фон Зальцбах, в свое время участвовавший в убийстве малолетних детей князя Витовта.
  -Я вижу знамя с белым ключом на красном поле! - медленно сказал пан Збышек Олесницкий.
  -Полк великого казначея Ордена, - пробормотала Эвелина, не замечая, что пан Бжезинский внимательно смотрит на нее.
  -И красный крест на белом поле, - добавил княжич Земовит. - Убейте меня, если я что- нибудь понимаю!
  -Госпитальеры? - умышленно спросил у Эвелины пан Бжезинский.
  -Полк Святого Георгия, барона Георга Керцдорфа! - сказала Эвелина.
  -Я так и знал, - покивал головой маршал Польши, обращаясь к пану подканцлеру и королю Владиславу Ягелло, также с интересом начавшим рассматривать Эвелину. - Резервные полки магистра, элитные рыцари Ордена, но не его особый полк. Эй, оруженосец!
   Эвелина испуганно оглянулась на его резкий голос, отвлекший ее от неприятных воспоминаний, всколыхнувшихся в ее душе при виде таких знакомых, и таких чужих штандартов Ордена крестоносцев.
  -Ты, судя по всему, не раз побывал в замке с князем Острожским. Иди сюда, ты будешь весьма полезен его величеству, когда ему захочется узнать, что за черт сражается под тем или иным знаменем. И пусть пан Олесницкий тоже поторопится!
  -И еще. Пошлите кого-нибудь предупредить пехоту. Как только новые полки рыцарей вступят в сражение, пусть они выходят из леса. Все разом!
  
   Обеспокоенный капитан Дитрих фон Дитгейм осадил лошадь перед ставкой великого магистра.
  -Я побывал везде, ваша светлость! - рапортовал он непосредственно Ульриху фон Юнгингену, - И я уверяю вас, что польская и литовская пехота еще нигде не была задействована. Полагаю, они прячутся в этом проклятом лесу! Мы должны найти, где они, и чем скорее, тем лучше!
  -Не беспокойтесь, капитан, - уверенно, как он привык говорить, чтобы своим четким тоном и холодным выражением лица придать своим словам больше весомости, сказал магистр. - Мы побеждаем! Я чувствую это, и очень скоро мы лично присоединимся к битве, для того, чтобы в решающий момент разбить этих язычников и всех тех, кто им помогает. Литовская и польская пехота не выступят! Они нас боятся.
  
  
   Было почти 6 часов вечера, когда Владислав Ягелло распорядился переместить свой штаб на другую позицию, на холм возле деревни Людвигово, ближе к полю сражения, чтобы лично принять участие в командовании армией.
   Эвелина, которая в очередной раз думала, что уже ничто в ходе этой битвы не сможет ее удивить, снова стала свидетелем изумительного зрелища, которое заставило ее забыть обо всем, кроме того, что она непосредственно наблюдала.
   Когда новые полки отборного рыцарского войска Ордена достигли сражающихся и вступили в бой, неожиданно, словно по сигналу короля, в этот момент поднявшего руку, из мелколесья начала высыпать польская и литовская пехота. Вооруженные чем попало: деревянными дубинами, рогатинами, палками и ножами, издавая крики, которыми они пользовались при травле крупного лесного зверя, они приближались все ближе и ближе к сражающимся, сначала быстрым шагом, потом, перейдя на бег, и их было столько, что, добравшись до облеченных в белое крестоносцев, они облепили их со всех сторон, как черные муравьи. Рыцари убивали их десятками, сотнями, смущенные и раздраженные их смехотворным оружием и устрашающими криками, оказавшись одновременно под ударом польской кавалерии и пехотинцев, которые, несмотря на страшные потери, все пребывали и прибывали, словно в дурном сне, выскакивая из леса, и, казалось, им несть числа. Кровь текла ручьями, мертвые и раненые валялись на земле, мешая живым сражаться. Белоснежные с утра плащи рыцарей Ордена стали красными от крови, как фартуки на бойне у мясников. Они уже не могли отличить своих от чужих, так страшны и одинаково обагрены кровью убитых и раненых казались они друг другу - поляки и немцы, литовцы и иноземные рыцари, сплетенные в одном едином клубке с облепившей их со всех стороной пехотой.
  -Господи! - воздев глаза к небу, закричал внезапно один из них громовым голосом, по которому Эвелина безошибочно узнала великого комтура Куно фон Лихтенштейна. - Ты, который ведет нас в бой и указывает нам дороги! Освободи нас от этих тлей! А уж остальное мы сделаем для себя сами!
  
  
   Ульрих фон Юнгинген со своего поста, который неожиданно оказался ближе к полю боя, чем в начале сражения, тоже слышал крик великого комтура.
   Сидя на коне, с непокрытой головой, чтобы лучше видеть происходящее; он, не веря своим глазам, смотрел на поле боя, и, по мере того, как он сознавал, что происходит, его подвижное, волевое лицо с четкими чертами и гордым выражением, становилось бледнее и бледнее; пока не превратилось в серую маску при мысли о том, что его великолепная, несомненно, лучшая, чем у этих язычников, армия, может проиграть битву, потому что эти проклятые язычники дерутся не на жизнь, а насмерть. В горле неожиданно запершило, когда он увидел, что союзники все больше и больше теснят крестоносцев на всех флангах. То там, то здесь, он стал замечать застывшие в нелепых позах, порубленные и истыканные пиками трупы самих рыцарей Ордена в их залитых кровью белых плащах с черными крестами. Затем на правом фланге рыцарского войска началась паника. Ульрих фон Юнгинген на секунду прикрыл глаза, чтобы не видеть, как, срывая на ходу шлемы и доспехи, сдавались в плен, или убегали по направлению к обозу некоторые из рыцарей, пока маршал фон Валленроде железной рукой не навел там порядок.
   Он сейчас же открыл глаза, ругая себя за слабость, и нахмурился. Затем повернулся к окружающим его людям и увидел бледные, сосредоточенные лица своего резервного, личного, особого подразделения - Большой когорты, в которой состояли все отборные, элитные рыцари Ордена, и Малой когорты, которую он сформировал накануне сражения из наиболее прославленных рыцарей-иностранцев.
  -Пришло время, когда мы должны защищать дело Иисуса Христа своими собственными жизнями! - громким твердым голосом сказал он. - Мы пойдем и поможем нашим братьям по вере сокрушить поганых язычников! За мной! Все, кто любит меня и готов умереть за свою веру и нашего Господа!
   Более не тратя попусту времени и слов, великий магистр Ульрих фон Юнгинген пришпорил свою лошадь и поскакал вперед, чтобы лично вести за собой в бой десять элитных полков Ордена, свежих и неутомленных, прекрасно вооруженных и обученных, которые могли в одночасье изменить ход сражения и добыть долгожданную победу ему и величайшую славу Господу.
  
  
  -Белый флаг с черным крестом и черным орлом! Это личный полк герцога Ульриха! - вскричала Эвелина, указывая рукой в направлении помчавшегося в бой нового резерва крестоносцев.
  -И мы, кажется, очутились прямо у него на пути! - медленно и с каким-то странным выражением в голосе добавил пан Бжезинский.
  -Знамя! Королевский штандарт! - закричал князь Федушко, увидев несущуюся по направлению к наблюдательному пункту короля под Людвигово тяжелую рыцарскую конницу, по роковой случайности, оказавшегося на пути следования резерва великого магистра, спешащего, чтобы присоединиться к сражающимся.
  -Уберите знамя с орлом! Здесь нет никого, кто бы мог вас защитить, ваше величество! Только свита! Мальчишки и слуги Господа!
  -Парень, - наклонился к уху Эвелины пан Бжезинский. - Скачи к ближайшему польскому полку, кажется, пана Миколая Клиты из Вислиц, пусть отведет своих людей назад, чтобы прикрыть короля. У нас не осталось больше резервов. И гони во всю прыть!
   Радуясь возможности что-то сделать, Эвелина лихо гикнула, подражая великому литовскому князю, и ее маленькая выносливая лошадка послушно перешла с места в галоп. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы достигнуть ближайших с левого фланга к королю польских полков, ожесточенно рубящихся с наседавшими на них крестоносцами.
  -Пан Клита - гонец от короля! Королевский гонец! Пан Клита! - изо всех сил, пока не охрипла, орала она, но, казалось, безрезультатно.
   Рыцари, оруженосцы, лучники были заняты в сражении. Тогда она схватила за плащ первого попавшегося ей на глаза польского рыцаря сложением похлипче, учитывая свои физические возможности, и, рывком развернув его к себе, выкрикнула ему в лицо:
  -Ваш командир! Пан Клита! Где он?
   Молодой оруженосец сердито отшвырнул ее руку и указал ей по направлению в самую гущу боя:
  -Он там!
  -Так позови его! Гонец от короля!
   Оруженосец, беззвучно шевеля губами, послал ее подальше и вновь ввязался в сражение.
  -Черт бы побрал вас всех, идиоты! - в сердцах сказала Эвелина, беспомощно переводя взгляд с высокого рыцаря с красным клобуком, сражающегося в гуще крестоносцев, судя по всему, и бывшего тем самым командиром, которому ей нужно было передать приказ, на белую тучу приближавшихся к королевской ставке полков магистра.
   Больше не колеблясь, она вытащила из ножен меч, подхватила один из валявшихся на земле щитов убитых поляков, и, выкрикивая вслух то, что она думает об идиотах, не выполняющих королевских приказов, вспомнив уроки Гунара и князя Острожского, стала мечом расчищать себе дорогу по направлению к пану Клите. Ловко отбивая удары, орудуя щитом то как щитом, то как ударным инструментом, она, к своему собственному удивлению, сумела пробиться к поляку в красном клобуке настолько близко, чтобы прокричать:
  -Пан Клита?
  -Он самый! - подтвердил здоровенный поляк в красном клобуке, вращая мечом так, что от него во все сторону летели искры.
  -Чего надо? Да ты, вроде, не наш будешь? - покончив со своим противником, взглянул на Эвелину он.
  -Гонец от короля! - снова закричала Эвелина, уворачиваясь от прямого удара рыцаря в белом плаще, и, огрев его мечом сбоку по плечу так, что он вскрикнул скорее не от боли, а от неожиданности. Эвелина тут же подалась назад и закрылась щитом.
  -Чего надо? - повторил пан Клита, с кряхтением вытягивая меч из начавшего заваливаться тела другого крестоносца, сократив, таким образом, число находившихся между ними противников.
  -Король в опасности! - выкрикнула Эвелина, стараясь приблизиться к нему на наикратчайшую дистанцию, но так, чтобы не оказаться помехой для его меча. - Он и его свита на пути резерва крыжаков, идущих в бой под рукой самого магистра! Если вы не отступите, чтобы прикрыть короля, последствия могут быть самыми непредсказуемыми! Король приказывает вам отступить!
  -Я не могу отступить, черт вас всех подери! - закричал в ответ пан Клита, лицо которого налилось кровью от напряжения сдержать трех рыцарей, плотно насевших на него.
   Эвелина тут же пришла ему на помощь и, после некоторых усилий, вновь действуя неординарным образом, как учил ее князь, ошеломила одного из них, одновременно врезав ему в лицо ребром щита, в то время как ее твердая рука с мечом воткнулась ему под ребро, сокрушив пластины кольчуги.
  -Сразу видно, что ты свитский, парень! - прохрипел пан Клита, разделываясь в это время с двумя остальными, - уж больно хитро ты дерешься. Только я не могу отступить, понял?! Ты видишь, что здесь творится? Мы так увязли с проклятыми крыжаками, что если мы сдвинемся с места, то они вынуждены будут двинуться за нами, а уж если мы отступим, то на помощь к ним придут еще их товарищи справа, подумав, что мы - слабое звено. Тогда король будет в еще большей опасности, чем сейчас!
   Осознав справедливость его слов, Эвелина выскочила из битвы, не получив ни царапины, и изо всех сил понукая коня, поскакала назад, молясь про себя о том, чтобы не было поздно. Но на полдороге ко второму полку, сражавшемуся поблизости, она взглянула на поле и поняла, что опоздала. Белая лавина 16-и полков великого магистра уже перерезала ей дорогу, разлившись широкой волной, отделявшей поле боя со сражающимися на нем противниками, от Эвелины, и находившегося буквально в нескольких десятках метров наблюдательного пункта короля.
   Недолго думая, Эвелина поскакала туда, где виднелось красное польское знамя с белым орлом.
  -Что происходит? - встретил ее бледный пан Бжезинский. - Где поляки?
  -Они не могут отступить, они слишком завязли в битве, - скороговоркой сказала Эвелина. - Кроме того, если они отступят, то приведут врага за собой и привлекут внимание к королю. В любом случае, уже поздно...
  -Если они опознают королевский штандарт, нам конец! - сказал княжич Земовит, не отрывая глаз от приближавшегося белого вала крестоносцев.
   Эвелина тоже смотрела в этом направлении, как зачарованная, рыцари были уже так близко, что она могла видеть детали их вооружения и одежды.
  
  
   Проскакав в каких-то двадцати метрах от совершенно беззащитной ставки Польского короля, магистр Ульрих фон Юнгинген, видевший перед собой только сражающиеся с варварами и несущие потери его дорогие полки, даже не повернул в их сторону головы.
   Шестнадцать рыцарский полков, все как один, торопясь за своим магистром, миновали на пути ставку польского короля, лишь бегло взглянув в ее сторону. Словно десница Божия, к помощи которого так часто прибегал король, теперь распростерлась над его головой, и сохранила его в этот ужасный момент полной беспомощности и ожидания неминуемого поражения, отвернув взгляды крестоносцев, скользнувшие по бесстрашно развевавшейся прямо на их пути королевской хоругви.
   Замерев в молчании, король Владислав Ягелло и его свита неподвижно стояли на невысоком холме, под развевающимся и хлопающим на ветру полотнищем Большого Королевского штандарта, с изображенным на красном поле Белым Орлом Польши, распростершим крылья и увенчанным золотой короной. Им всем казалось, что на несколько долгих томительных минут, они словно выпали из времени и сражения, зависнув где-то высоко между небом и землей, словно сам Господь решал, жить им или умереть.
  
  
   Внезапно хриплый вздох вырвался из груди пана Бжезинского. От протекавшего мимо королевской ставки белого моря орденских плащей отделился один рыцарь и поскакал прямо по направлению к польскому флагу и стоящему под ним королю. Свита напряженно ожидала его приближения, пан Бжезинский поднял руку, призывая всех оставаться неподвижными, ибо малейший звук, малейшее движение могли выдать их противнику. Пан Збышек Олесницкий, княжич Земовит, еще один из литовских Корибутов, родни короля, осторожно сомкнулись в круг возле короля. Никто из них не был вооружен достаточно для того, чтобы сражаться с тяжеловооруженным рыцарем, несшимся с копьем наперевес прямо на короля.
   Эвелина тихо вытащила из ножен меч и встала чуть позади пана Олесницкого.
  -Збышек! - шепнула она, - что если дать ему скакать на короля, а ударить сбоку?
  -Мы безоружны! - прошелестел в ответ он.
  -Ты и Земовит достаточно тяжелые, чтобы наскочить на него сбоку, и свалить с коня. А дальше то уж с ним легко будет разделаться!
  -Можно попробовать, - после непродолжительного раздумья кивнул королевский секретарь. - Пусть подъедет поближе. Он, кажется, не уверен, кто мы такие, но надо не пропустить момент, когда он откроет рот, чтобы позвать остальных.
  -Надо не дать ему его открыть! - посоветовал с другой стороны княжич Земовит. - Ну что? Если он смотрит на меня, сбоку налетаешь ты, если на тебя - наоборот. Идет? Погнали!
   Бледный и напряженный, король Владислав Ягелло уже выступил вперед, чтобы с мечом в руках защитить себя самому, как рыцарь крестоносец, сосредоточивший все свое внимание на грузном всаднике под королевским штандартом, почувствовал неожиданный сильный удар сбоку от столкновения с легковооруженным всадником, почти юношей, который тем не менее, выбил его из седла. В ту же минуту вся свита короля, кроме подканцлера королевства и маршала Великой Польши, а также епископов, сорвалась с места и прикончила бедного рыцаря, прежде чем он успел крикнуть на помощь своих товарищей.
  -Все мы в руце Божьей! - пролепетал архиепископ Гнезденский, когда мимо королевской свиты проскакал и исчез из виду в направлении идущего сражения последний рыцарь Ордена в белом плаще.
   Эвелина с удивлением смотрела на убитого крестоносца. Она узнала его. Это был Дипольд Кекериц, барон фон Дибер, один из германских рыцарей, любивших принимать участие в рыцарских турнирах в Мальборге, приятель барона Карла фон Ротенбурга.
  
  
   Между тем, на поле между Грюнвальдом, Стембарком и Людвигово начался финальный этап великого сражения. Шестнадцать полков во главе с магистром достигли сражавшихся и вступили в бой. Эвелина не видела в разворачивающейся на ее глазах кровавой бойне никакой системы, она всегда с трудом понимала, как в такой мешанине можно что-то планировать и как-то командовать. Но княжич Земовит и пан Олесницкий, с которыми она успела сдружиться в этот долгий и тяжелый день, обменивались замечаниями, из которых она поняла, что полки Ульриха фон Юнгингена стремятся соединиться с теснимыми силами крестоносцев.
   Вспомнив о великом магистре, Эвелина вдруг почувствовала смутное сожаление: герцог Ульрих фон Юнгинген, которого она хорошо знала по Мальборгу, был всегда с ней любезен и старался помочь. Именно он, будучи другом комтура Валленрода, в свое время поддержал князя Острожского и Эвелину после примечательной сцены адюльтера. Даже среди врагов у него была репутация храброго рыцаря и человека чести.
  -Смотрите! - прервал ее раздумья княжич Земовит. - Пан Бжезинский! Великий князь, судя по всему, дал приказ к началу окружения! Он рассредоточил центр и укрепил фланги. Еще немного, и все они, во главе с магистром, окажутся в огромном котле!
   Эвелина честно старалась различить укрепленные фланги и рассредоточенный центр, но не видела ничего даже отдаленно напоминающее намек на окружение. На ее взгляд, ничего не изменилось. Многочисленное союзное войско по-прежнему яростно сражалось с заметно поредевшими рядами крестоносцев. Впрочем, было очень трудно сказать, так ли уж много из них выбыло из строя - белые одежды рыцарей стали красными от крови, и казалось очень сложным различить, кто из них крестоносец, а кто нет. Однако, люди, сражавшиеся на поле, несомненно, это знали. С нового наблюдательного пункта короля поле сражения просматривалось великолепно. Эвелина видела практически каждое из полковых знамен, видела Большой стяг с изображением Погони, под которым рубился, как рассвирепевший барс, убивая каждого на своем пути, закованный в железные латы великий литовский князь. На какую-то долю секунды ей показалось, что она увидела рыцаря в знакомых серебристых доспехах с голубым гербом Доленга, принадлежащим князю Острожскому, и в сердце ее вспыхнула искра ликования - значит, князь остался жив! Громкий громоподобный голос Витовта, подбадривающий своих воинов, было слышно даже туговатому на ухо пану подканцлеру Миколаю.
  -Окружение почти завершено! - после продолжительного молчания, во время которого он сосредоточенно наблюдал, за ходом битвы, не отводя от поля глаз, наконец, с триумфом сказал княжич Земовит, поворачиваясь к пану Бжезинскому. - Великий князь сделал свое дело! Теперь победа в наших руках! Это только дело времени.
  -Сплюнь через плечо! - посоветовал ему пан Збышек Олесницкий, а один из окружавших короля епископов, несомненно, слышавший, что сказал молодой мазовецкий княжич, неодобрительно посмотрел на обоих и назидательно сказал:
  -Осени себя крестным знамением, молодой человек!
   Княжич Земовит торопливо перекрестился, чтобы не раздражать короля, и снова устремил свой взор на поле битвы. Теперь уже даже Эвелина могла видеть, что окружение было завершено. Медленно, подобно щупальцам гигантского спрута, различные части союзного войска: литва, русские, татары, молдаване - справа; поляки, богемы, моравы - слева, обхватили войско крестоносцев таким плотным кольцом, что из него не мог убежать никто.
   Но сражение все еще было жестоким и страшным. Крестоносцы продолжали биться храбро и упрямо, не желая признавать поражения и продолжая борьбу до последнего. Их длинными, острыми мечами они без труда разделывались с легкой кавалерией литвинов и пехотинцами, но их оставалось все меньше и меньше, и они устали. Пот заливал им глаза, застилая поле боя, железные шлемы мешали ориентироваться в ожесточенном рукопашном бою, когда на них нападали одновременно со всех сторон. Те из них, кто с проклятьями сбрасывали шлемы, чтобы лучше видеть, тут же лишались головы в результате метких ударов поляков, орудующих булавами, и литвинов, предпочитавших щелкоперы, разбивавшие незащищенные головы как спелые орехи.
   На залитом кровью поле Грюнвальда началась, по сути, настоящая бойня. В ход пошло практически все: не только мечи и пики польских и литовских рыцарей, сабли и стрелы татарских союзников, но и дубины, рогатины, сильные кулаки пехотинцев, в большинстве своем, крестьян, полных ненависти и жажды отомстить за убитых товарищей.
   Эвелина все с тем же чувством смутного сожаления видела, как окруженный горсткой лучших рыцарей Ордена, в числе которых были великий маршал фон Валленроде, великий комтур Куно фон Лихтенштейн, брат Зигфрид и храбрый командир хоругви Св. Георгия, доблестный Георг Герцдорф, великий магистр Ульрих фон Юнгинген старался оттеснить пехотинцев-крестьян и перестроить своих рыцарей. Но все было напрасно. Осознав, что перед ними сам великий магистр, на него напали скопом со всех сторон, поляки, литвины, татары, конные и пехотинцы. Один за другим были зверски убиты брат Зигфрид, комтур фон Лихтенштейн, пал, сраженный сразу несколькими мечами и стрелами храбрый Георг Герцдорф и, наконец, смертельно раненый литовской рогатиной, упал под копыта растоптавших его безжизненное тело лошадей с громким предсмертным возгласом: 'Христос, спаси меня!' великий магистр Ордена герцог Ульрих фон Юнгинген.
   Рыцарь в серебристых латах с голубым гербом Доленга подхватил из рук сраженного маршала Валленроде тяжелое знамя Ордена, и в то же время бас великого князя Витовта, который нельзя было спутать ни с каким другим, воскликнул так, что эхо от его крика прокатилось по полю, подобно грому:
  -Победа!
   Его тут же подхватили тысячи глоток, в одночасье завопивших в упоении битвы это короткое слово, навсегда покончившее с надеждами крестоносцев захватить в свои руки контроль над Восточной Европой:
  -Победа! Победа! Победа!
  -Да здравствует великий князь! Слава Витовту! - раздалось на правом фланге, где находились литовцы.
  -Да здравствует король! - кричали, потрясая оружием, поляки, запевшие 'Богородицу'.
   В ставке короля были также хорошо слышны и молитвы крестоносцев, просящих помощи и защиты у Бога. Когда магистр был убит, многие из них стали бросать оружие, ища путей отступления из окружения, но у них было мало надежды выбраться из него.
   Эвелина поискала глазами серебристого рыцаря с голубым гербом Доленга, которого в последний раз видела возле великого князя, но он пропал, словно испарился.
   Было 20 минут восьмого. Великая битва закончилась. Началась охота за теми, кто выжил и убежал за помощью в лагерь крестоносцев, где остатки пехоты и горстка рыцарей приготовились принять их последний бой.
  
  
  Вечер, 15июля 1410 г
  
   В разоренный лагерь крестоносцев Эвелина прибыла вместе со свитой короля в начале девятого. Кругом валялись трупы и завалы из поломанного и целого оружия, кучи покореженных кольчуг и броней павших коней. Под ногами хлюпало от скопившейся на земле крови. Королю тут же бойко доложили, что в лагере найдены сотни рыцарских знамен, огромные запасы оружия, продовольствия и воска, а также целые телеги с кандалами, приготовленными предусмотрительными рыцарями для язычников.
   Эвелина в растерянности озиралась по сторонам, каждую минуту ожидая услышать спокойный насмешливый голос князя за своей спиной и увидеть улыбку в его усталых темных глазах. То, что она наблюдала в захваченном стане крестоносцев, превзошло все ее опасения и даже больше напоминало дурной сон, чем само сражение, о жестокости которого она могла только догадываться по отдельным его фрагментам на расстоянии, но не видела воочию.
   Возле телег с кандалами слышался громоподобный голос великого князя, немного охрипший, но все такой же характерно- примечательный. Эвелина прислушалась к тому, что он говорил.
  -Наденьте наручники на пленных, наденьте на них те рабские ошейники, которые они приготовили для нас! - в порыве справедливого негодования кричал великий князь. - Пусть они на своих шкурах почувствуют, что это такое, сидеть на цепи, подобно псам! Пусть они узнают, что чувствовали наши бедные крестьяне, когда они хватали их во время набегов и тащили на цепях в Мальборг, превращая в своих рабов!
   Чуть дальше, возле винных складов, обрадованные своей находкой союзники, разбивали бочки с дорогими заморскими винами, и пили вино, черпая его ковшами, рыцарскими перчатками, шлемами. Эвелина с изумлением увидела, что когда один из литвинов, не найдя под рукой ничего подходящего, с кряканьем сел на землю и стянул с ноги сапог, а потом зачерпнул вино им и стал пить прямо из сапога, его товарищи, с криками и радостными восклицаниями, последовали его примеру.
   Пан Олесницкий и княжич Земовит откровенно развлекались, наблюдая за этой сценой, в то время, как король Владислав Ягелло нахмурился.
  -Немедленно прекратите пьянство! - приказал он пану Бжезинскому. - Иначе к завтрашнему утру у нас будет не армия, а стадо перепившихся свиней!
  -Но государь, - слабо возразил пан подканцлер, - как мы можем остановить людей...
  -Разбейте бочки, пусть вино выльется на землю, - безапелляционно сказал король. - Я не потерплю пьяных в своем лагере!
   Эвелина не стала слушать перепалку до конца. Орудуя локтями и кулаками, она пробилась поближе к великому князю, успевшему уже завершить благородную миссию заковывания в цепи в воспитательных целях пленных крестоносцев.
   Он увидел ее, и лицо его омрачилось.
  -А, храбрый оруженосец, - тем не менее, приветствовал ее он. - Ты что же, не пьешь вместе с остальными?
  -Мой князь не велит мне пить, - сказала Эвелина, напряженно глядя ему в лицо, выражение которого ей определенно не нравилось. - Вы не подскажете, где я могу его найти?
   Кто-то сзади положил ей руку на плечо. Эвелина, со вспыхнувшей в сердце надеждой, обернулась, замерев от ожидания увидеть Острожского, но это был хмурый Гунар.
  -Э-э, ваша светлость, - обращаясь к великому князю, проговорил с некоторой заминкой в голосе он. - Разрешите мне поговорить с парнем?
   Эвелине показалось, что князь Витовт облегченно вздохнул и незамедлительно ретировался. А Гунар, посмотрев в ее усталое, потемневшее от пота и пыли лицо, коротко и спокойно сказал:
  -Мы не можем найти Острожского. Великий князь видел, как он упал в самом конце боя, но ни самого князя, ни его тела найти пока не удалось. Просто ума не приложу, куда он делся!
   Покачнувшись на сразу же ставших ватными ногах, Эвелина мягко присела на землю и шепотом, ни к кому не обращаясь, пробормотала:
  -Он не мог умереть! Он заговоренный! Он никогда не бросит меня одну...
   Словно сквозь вату она слышала неподалеку голос великого князя, который не умел говорить тихо.
  -Вы нашли тело Острожского?- отрывисто спросил у оруженосца Витовт.
  -Пока нет, ваша светлость! - развел руками тот.
  -Ищите! Князь спас мне жизнь дважды, я его должник. Самое малое, что я могу для него сделать, это похоронить его с почестями, как собственного сына. - Ищите! - закричал он, и желтые рысьи глаза его налились кровью. - Ищите! Переберите все трупы на поле по одному, если понадобится, но найдите мне его тело!
  -Доманский! - он щелкнул пальцами, подзывая одного из своих молодых командиров. - Возьмите сотню Острожского и найдите князя. Где Радзивилл?
  -Он тяжело ранен, ваша светлость, - поспешил доложить ординарец.
  -Я спрашиваю, не что с ним, а где он! - загремел великий князь. - Проводите меня к нему.
  
  
  

Глава 42.

  
  Грюнвальд, 16 июля 1410 г
  
   Эвелина с самого утра бродила по полю, усеянному трупами, залитому кровью так, что земля чавкала у нее под ногами, не в силах больше впитать в себя кровь, словно влагу после обильного дождя. Переворачивая тела и внимательно всматриваясь в безжизненные, искалеченные лица людей, она хотела только одного, найти, наконец, тело Острожского. В ушах ее безостановочно звучал голос великого князя: 'Я видел, как он упал! Ищите!'. Он не мог умереть, шептала она про себя, я видела его после того, как он был ранен, и если бы ни этот проклятый эскадрон великого маршала Ордена, прошедший прямо по усеянному ранеными полю возле Стембарка, он был бы жив! Раз за разом она прочесывала злополучный участок поля между Стембарком и Людвигово, и не находила ничего, кроме тысячи трупов, громоздившихся горами в местах наиболее ожесточенных столкновений. Она с дрожью в сердце узнала бледное, мертвое, разрубленное вместе со шлемом лицо герцога Ульриха фон Юнгингена, навек застывшие в недоумении, выпученные водянистые глаза великого комтура Фридриха фон Валленроде, изувеченное тело храброго брата Зигфрида, защищавшего магистра до последнего вздоха, лорда Рейвона, английского мужа леди Джейн. Забыв о времени, о голоде и о жажде, о палящих лучах полуденного июльского солнца, не обращая внимания на запах разложения, начинавший разливаться в воздухе, она бродила, словно потерянная, между трупов, переворачивая время от времени лицом вверх один или другой, и ей казалось, что она сходит с ума, потому что князя среди них не было.
   Гунар остановил ее, когда солнце стало медленно скатываться к горизонту. Она взглянула на него пустыми усталыми глазами, казавшимися звездами на ее бледном лице, и отстраненно сказала:
  -Я не могу его найти!
  -Литвинам тоже этого не удалось, - сказал Гунар первое, что пришло ему в голову, лишь бы что-то сказать.
  -Может быть, он жив?!
   Гунар медленно покачал головой.
  -Его нет среди раненых, но его нет и среди мертвых.
  -Он жив?! - повторила она.
  -Его нет среди живых.
  -Но не забрал же Господь его прямиком на небо! - рассердилась она. - Оставь меня! Я буду продолжать поиски. Если он убит, я найду его тело, если нет - я буду молиться Господу о том, чтобы он сохранил ему жизнь, быть может, раненому, затерянному бог знает где, но живому. И он вернется ко мне! Он всегда возвращался!
   Чуть не плача от жалости. Гунар схватил ее в охапку и как следует встряхнул.
  -Эвелина! Ты слышишь меня, Эвелина! Очнись! Смирись с неизбежным! Мы не можем найти его тела потому, что проклятые крыжаки растоптали раненых насмерть, и в луже той крови, в которой ты сейчас стоишь, может быть, есть капля и его крови ...
   Эвелина с ужасом уставилась себе под ноги, только сейчас осознав, что стоит, забрызганная кровью почти до колен. Гунар встряхнул ее еще раз, стремясь убедиться, что она пришла в себя окончательно.
  -Эвелина! Очнись!
   От резкого толчка старого литвина, не рассчитавшего свои силы, Эвелина потеряла равновесие и упала на колени. Застежка ее шлема лопнула и, повредив по дороге сетку, под которую были убраны ее волосы, шлем скатился к ее ногам. Тяжелая волна длинных светлых блестящих на солнце волос, упала ей на плечи, покрыв ее с головой пышным покрывалом, концы которого почти коснулись разрубленных тел, на которые она упала.
  -Черт побери! - только и сказал Витовт, не отводя глаз с застывшей на коленях скорбной фигуры мальчика-оруженосца, превратившегося внезапно в золотоволосую девушку.
   Гунар обернулся и буквально в нескольких метрах от себя увидел короля и великого князя, о присутствии которого на поле вчерашнего сражения они с Эвелиной и не подозревали.
  Король Владислав Ягелло безмолвно всматривался в фигуру Гунара, пытаясь вспомнить, откуда же знаком ему этот литвин. Пан Збышек Олесницкий только за голову схватился, узнав в Гунаре ординарца Острожского, доверившего, уходя к литвинам, его заботам мальчишку-оруженосца. Польская свита короля и литовское окружение великого князя, которые, повидав раненых, отправились на поле боя, захватив с собой нескольких уцелевших крестоносцев для того, чтобы опознать трупы магистра и остальных столпов Ордена, принявших свою смерть в битве, лишь безмолвно наблюдали за происходящим, открыв рты.
  -Литвин! - наконец, требовательно произнес князь Витовт, прочистив горло. - Подойди сюда.
   Услышав его голос, Эвелина подняла голову и посмотрела в его сторону. Гунар помог ей встать на ноги.
  -Эвелина Острожская! - благоговейно вскричал мазовецкий княжич Александр, мгновенно узнав предмет своих воздыханий.
  -Жена Острожского! - произнес, не веря своим глазам, великий князь. - Что же это творится такое, господи всемогущий!
  'Призрак Эвелины Валленрод!' - с ужасом подумал про себя попавший в плен к союзникам барон Дитгейм, начиная молиться.
   Еще раз мысленно поблагодарив мужа за то, что он настоял на гибкой миланской кольчуге в качестве ее доспеха, а не на тяжелых цельных латах, которые предпочитали польские рыцари, Эвелина, собравшись с силами и затаив дыхание, приблизилась к королю и упала перед ним на колени.
  -Ваше величество! - подняв к нему бледное прекрасное лицо с казавшимися на нем огромными, полными боли серо-голубыми глазами, почти прошептала она. - Простите меня! Только желание отомстить за все мои страдания в руках крестоносцев заставило меня, переодевшись в мужскую одежду, примкнуть к союзной армии, чтобы сражаться и победить... или умереть! Князь предупреждал мнея, но я не хотела его слушать! Я была неправа. Только любовь двигала мною сейчас, когда я пыталась отыскать тело своего мужа, чтобы похоронить и оплакать его.... Простите меня, мой король!
   Рыцари, поляки и литвины, не сводили с Эвелины глаз, потрясенные красотой и отчаяньем молодой женщины, стоявшей перед двумя государями.
   Король испытывал странное чувство. Перед ним словно снова стояла Ядвига, более молодая и более прекрасная, чем он запомнил ее, но такая же до безрассудства отважная, гордая и последовательная в своем самоотречении во имя долга до конца, какой всегда казалась ему эта вечно юная в его памяти наследница Анжуйского королевского дома, давшая ему корону и научившая его быть королем.
   Витовт смотрел на молодую жену Острожского и думал о своей жене, оставшейся ждать его в Вильне, о такой же золотоволосой синеглазой красавице-смолянке, с которой он прожил почти тридцать лет и которую до сих пор любил пылко и горячо, как юноша.
   Глядя на Эвелину, Карл фон Ротенбург с дрожью сердечной вспомнил о прекрасных темных глазах Эльжбеты Радзивилл, с которой ему, видимо, снова будет так сложно встречаться, потому что Кароль Радзивилл, судя по всему, выживет и не допустит брака сестры с крестоносцем. Пан Доманский почти воочию увидел в хрупкой, светловолосой дочери воеводы Ставского нежные черты боярышни Елены Верех и вспомнил их прощальных поцелуй на крыльце дома боярина в Кракове почти три месяца назад. А взятый в плен, сражавшийся в рядах крестоносцев, князь Казимир Штеттинский, приведенный на поле боя в числе других, чтобы опознать магистра, с изумлением и восторгом глядя в прекрасное лицо молодой девушки, обрамленное светло-золотистыми волосами, печальное, но отражавшее всю силу ее духа, вдруг потрясенно прошептал, так громко, что услышали почти все, стоявшие рядом с королем:
  - Гражина!
   Как-то даже отрешенно князь Штеттинский подумал, что в той вздорной литовской сказке о красавице Гражине, жене литовского князя из Новогрудка, над которой он смеялись накануне сражения с язвительным герцогом фон Юнгингеном, видимо, все-таки была какая-то доля истины. Эта прекрасная хрупкая молодая женщина ради любви к своему мужу надела доспехи, сражалась на поле под Грюнвальдом как мужчина и выжила. В то время как муж, судя по всему, погиб.
  -Что с воеводой Ставским? - тихо спросил своего секретаря стряхнувший с себя наваждение король, вспомнив об отце Эвелины.
  -Убит, - сказал пан Олесницкий, заглянув в свои длинные списки, которые он, по настоянию короля, составлял весь этот долгий, кошмарный день.
   Владислав Ягелло скорбно покачал головой. Он так устал, так смертельно устал от этого изнурительного похода, вида всех этих искалеченных тел, запаха крови и войны; от тяжести греха сражения христиан с христианами; от сознания, что все эти реки крови, текущие по выцветшей от солнца траве Грюнвальда пролились по его вине, потому что в свое время он не сумел сделать нечто, что могло бы остановить кровопролитие. Он никогда не был любителем бранных забав, подобно Витовту. Но кажется, сейчас и его дорогой брат потрясен размерами этой человеческой катастрофы.
  -Встаньте, Эвелина! - глухо сказал он. - Мне не за что вас прощать. Напротив, я должен благодарить вас за тот урок, который вы нам даете! Только любовь, любовь в этом грешном мире способна спасти нас!
   Он повернулся к пану Зындраму из Машковиц и коротко сказал:
  -Распорядитесь немедленно снять с пленных кандалы, воевода! Мы не звери, прикрывающиеся именем Христовым! А у вас, Збышек, список раненых и пленных крестоносцев уже готов?
  -Да, мой король! - поклонился пан Олесницкий, лицо которого посерело от усталости и недосыпания.
  -Хорошо. Немедленно посылайте его в Мальборг. И прикажите кому-нибудь позаботиться о бедной девочке...
   Он помолчал, вновь взглянул на отрешенное лицо прекрасной молодой женщины, которой помогли подняться на ноги услужливые и галантные поляки в количестве, явно превышающем надобность в их помощи, увидел тени воспоминаний и сожаления, скользившие по лицам пленных крестоносцев, и подобравшись, чтобы принять снова королевский вид, а вместе с ним тяжелое бремя ответственности за а все происходящее, произнес:
  -Сейчас я призываю вас, господа и панове, вернуться к исполнению нашего долга и продолжить наше скорбное шествие для того, чтобы отдать дань уважения поверженному врагу.
   Эвелина села на пригорок, освобожденный от развороченных трупов для нее Гунаром и паном Завишей Чарным, и бессмысленным взглядом смотрела в спины удалявшихся вельмож. Смысл происходящего все еще не доходил до ее сознания, хотя она слышала замечание пана Олесницкого о том, что воевода Ставский найден и опознан среди убитых. Лишь когда Гунар подошел к ней и присев рядом, снизу вверх заглянул ей в лицо, она посмотрела на него и как будто очнулась.
  -Что же теперь будет, Гунар? Отец убит, князь, по вашим словам, тоже. Что же мне делать?
  -Успокойтесь и езжайте домой, - сказал Карл фон Ротенбург, подходя сзади и садясь подле Эвелины прямо на землю. - Для вас война закончилась.
  -Карл!
   Эвелина порывисто подалась к нему.
  -Хоть вы живы, благодарение Господу! Эльжбета счастливица...
   Обычно ехидный барон, никогда не отказывающий себе в удовольствии сказать острое словцо, на этот раз выглядел невеселым и хмурым. Он, как и Эвелина, был все в том же облачении, в каком сражался вчера днем во время великой битвы, за исключением шлема и оружия, из которого при нем оставался всего лишь неизменный тяжелый длинный меч крестоносца. Другой меч, судя по виду, тщательно протертый и вычищенный, он держал в руках.
  -Это меч Острожского, Эвелина, - сказал он и осторожно положил тяжелый клинок на колени Эвелины.
   Перед ее глазами оказалась рукоять, украшенная драгоценными камнями, от старинного дорогого оружия шла непонятная силы, словно лучи полуденного солнца, сверкнувшие на секунду по лезвию клинка, который на два пальца обнажила из ножен Эвелина, завораживал ее, как опасный блеск в темных глазах князя.
  -Спасибо, Карл, - тихо прошептала она.
   Ротенбург лишь скупо кивнул в ответ.
  -Хотите, я провожу вас в Остроленку? - помедлив, спросил он.
  -Ягайло просил пани Эвелину ожидать его аудиенции сегодня вечером в королевском шатре, - подал голос доселе молчавший Гунар.
  -Значит, о вас есть кому позаботиться, - заметил Карл, поднимаясь. - В любом случае, если вам понадобится моя помощь, позовите меня, Эвелина, и я приду.
  -Ты видел Зигфрида? - неожиданным вопросом остановила его Эвелина. - Он здесь, на поле, возле трупа герцога Ульриха, которого он боготворил.... И Куно фон Лихтенштейн, ваш дядя.... И лорд Рейвон, и Дипольд фон Кекериц, и граф де Лорш.... И Острожский! Боже мой, Карл! Никогда в моей жизни я не видела столько трупов людей, которых я знала, одновременно. Это кошмар какой-то! Не уходите, Карл, когда я вижу вас живым, я не чувствую себя захлебывающейся в море крови! Побудьте рядом со мной, князь просил меня что-то сделать для вас, - она нахмурила брови, мучительно пытаясь припомнить слова Острожского, сказанные им накануне боя, касающиеся Карла фон Ротенбурга, но не могла сосредоточиться.
  -Простите, Карл, - наконец, с виноватой гримасой сказала она, качая головой. - Я вспомню, обязательно вспомню, но не сейчас. Где мой отец, Гунар? - через минуту спросила она. - Я хочу его увидеть. Пойдемте с нами, Карл.
   Пробираясь вслед за молчаливым литвином между наваленными горами трупов в направлении Ульново, где по-прежнему располагался обоз польского войска, Эвелина вдруг что-то вспомнила, обернулась к Ротенбургу и порывисто схватила его за рукав камзола.
  -Что, Радзивилл умер?
  -Не знаю, - отстраненно сказал барон. - Когда я видел его в последний раз сегодня утром, он был еще живой. И такой же упрямый, как обычно.
  -Вы чем-то расстроены, Карл?
  -Да, черт возьми! - выпалил барон. - Если он умрет, не дав благословения на наш брак с Эльжбетой, она никогда не избавится от дурацкого чувства вины перед ним, даже если мне удастся уговорить ее выйти за меня замуж. Никогда! Если он выживет, он тем более не допустит этого! Я навсегда останусь для него проклятым крестоносцем!
  -Я вспомнила, - медленно произнесла Эвелина, резко останавливаясь, так, что Карл, идущий позади нее, чуть не столкнул ее в колею с отстоявшейся кровью. - Князь просил меня встретиться с Витовтом! Это каким-то образом связано с вами, барон.
   Она обернулась к Ротенбургу.
  -Вы знаете, что это может быть?
  -Не знаю, - повторил Карл, думая о своем.
  -Ну, хорошо. Идите за мной, - Эвелина впервые внимательно посмотрела на него, в какую-то минуту стряхнув с себя состояние отрешенности от всего происходящего, в которое она впала вчера вечером, узнав о смерти князя.
  -Я хочу увидеть отца, а потом мы отправимся к Витовту, и я сделаю то, о чем просил меня князь. Не волнуйтесь Карл, Острожский всегда думает о том, о чем забывают другие. Он поможет вам с Эльжбетой даже из могилы, я уверена в этом! Идемте со мной.
  
   К величайшему удивлению Эвелины, воевода Ставский оказался жив, хотя довольно тяжело ранен. Острый длинный меч крестоносца, направленный сильной и умелой рукой, разбил его латы в местах скрепления между туловищем и плечом, и нанес ему удар чуть пониже шеи, который мог бы оказаться смертельным, если бы опытный воевода в последний момент не успел на полдюйма уклониться влево, и спасти, таким образом, свою жизнь.
   Появление у его постели Эвелины, в полном воинском облачении, но с непокрытой головой и рассыпавшимися по плечам и спине длинными светло-золотистыми волосами, показалось ему в первый момент чудесным видением, волшебным сном, посланным ему милостивым Провидением для того, чтобы в смертный час облегчить его страдания. Но когда он убедился в том, что перед ним не сон и не видение, а живая Эвелина во плоти, гнев его, несмотря на довольно плачевное физическое состояние, был ужасен. Он даже почувствовал себя настолько лучше, что, прижав к ране ладонь, попытался приподняться и сесть в постели.
  -Ты сошла с ума, Эвелина! - тяжело дыша, с трудом сказал он. - Или всех твоих приключений тебе показалось мало?! Ты хочешь снова попасть в историю? Князь...
  -Князь уже ничего не скажет, - устало заметил Гунар, укладывая воеводу в постель. - Успокойтесь, мой господин! Что сделано, то сделано. По крайней мере, она сражалась достойно, как мог бы сражаться на ее месте ваш сын! Вам есть, чем гордиться.
  -Что скажет король! - простонал Ставский, прикладывая руку ко лбу.
  -И это тоже уже позади, - успокоил его старый литвин. - Если он что-то и скажет, то сделает это сегодня вечером, для чего он специально пригласил Эвелину в свой шатер. Скорее всего, ее не распнут и не повесят, а просто-напросто отправят домой, вместе с вами и навоеванным вами добром.
   Эвелина хотела было уже вмешаться и успокоить отца, как услышала где-то недалеко от себя голос великого литовского князя. Она обернулась, чтобы убедиться, что не ошибается и увидела, как искривилось, словно от боли, подвижное лицо Ротенбурга. Взглянув внимательней в ту сторону, откуда ей послышался голос Витовта, Эвелина поняла, в чем была причина.
   В дальнем углу, на наспех накиданных плащах, лежал умирающий Кароль Радзивилл, один из любимых молодых литовских командиров Витовта, брат Эльжбеты, который так не хотел брака своей сестры с крестоносцем, что находил в себе силы сопротивляться этому даже на смертном ложе. Оставив отца на попечение Гунара, Эвелина подошла ближе. Она знала о той глубокой симпатии, которую питал к ней с первой встречи молодой литовский вельможа. Возле изголовья ложа Радзивилла стоял великий князь.
   Широко раскрытые светлые глаза Радзивилла, мутные от боли, устремились прямо в лицо Эвелине через плечо Витовта, который стоял к ней спиной, и потому не мог ее видеть.
  -Прекрасный ангел, Эвелина Острожская! - прошептал он пересохшими губами. - Спасибо тебе, Пресвятая Дева, что ты послал ее к моему ложу в мой последний час!
   Он застонал и протянул руку в ее направлении.
  Великий князь оглянулся и тоже, в сою очередь, увидел Эвелину. 'Эта девушка действительно похожа на ангела! - быстро подумал он. - Есть в ней что-то чистое и невинное, словно солнечный свет'.
  -О Кароль! - Эвелина присела рядом с ложем Радзивилла, взяла его руку в свои ладони. - Мужайся, дорогой, не умирай!
  -Я уже одной ногой на том свете, Эвелина, - прошептал он.
  -Ты не умрешь! - убежденно сказала она, вытирая поданной монахом тряпкой капельки обильного пота, выступившие у него на лбу. - Только не сдавайся, Кароль!
  -Обещай, что ты позаботишься об Эльжбете, - переведя дыхание, снова прошептал литвин. - Ты сильная, ты поможешь ей!
  -У Эльжбеты есть Ротенбург, - осторожно сказала Эвелина, отнимая влажную ткань от его лба.
  -Нет! Только не крыжак! - вскричал Радзивилл, отталкивая ее руку и, потеряв сознание, вновь заметался в жару.
  -Прекрасная княгиня заступается за убийц ее горячо любимого мужа? - раздался за ее спиной голос великого князя Витовта, интонация которого на какое-то мгновение напомнила ей голос Острожского.
   Карл фон Ротенбург, прислушивающийся к разговору, с безнадежным жестом отвернулся.
  -Очень даже в духе благочестивого короля Ягайло! - продолжал тем временем великий князь, глядя в бледное лицо молодой женщины, обернувшейся к нему с первыми звуками его голоса. - Весьма по-христиански!
  -Ротенбург - не крестоносец! - сказала Эвелина, в свою очередь, уставившись в желтые пронзительные глаза великого князя. - Если мне не изменяет память, он сражался в рядах польского рыцарства 15 июля, и сражался доблестно, спросите кого угодно!
  -Ого! - воскликнул великий князь, любуясь ее порозовевшим от возмущения лицом. - Не завидую вашим врагам, сударыня! Я прощаю вам вашу дерзость только потому, что вы женщина, и прекрасная женщина. И еще потому, что вы жена моего племянника.
  -Вы напомнили мне, князь!
   Эвелина вынула из-под кольчуги пакет из плотной бумаги, который отдал ей во время беседы в Кракове князь Острожский, и протянула его Витовту.
  -Мой муж просил передать вам это перед сражением. Тогда у меня не было случая, но надеюсь, еще не поздно.
  -Держу пари, что новость протухла, - проворчал Витовт, тем не менее, принимая из ее рук пакет.
   Разорвав его быстрым движением сильных пальцев, он извлек на свет тонкий листок бумаги, на котором рукой Острожского было написано всего несколько строк. Прочитав их, великий князь сначала побелел, потом покраснел, потом лицо его приняло землистый оттенок. Эвелина с некоторым злорадным удовлетворением наблюдала за сменой красок на его лице, до тех пор, пока Витовт не схватился за свои усы и не гаркнул, повернувшись в сторону одного из своих оруженосцев, совершенно забыв, что он находится у ложа умирающего Радзивилла:
  -Найдите мне барона Карла фон Ротенбурга, европейского рыцаря, воевавшего в польском Иностранном легионе! Сейчас! Немедленно!
   Литовский юноша, сорвавшись с места, исчез в проеме шатра, приспособленного для раненых. Говорили, что этот шатер был одним из штабных шатров Витовта, который щедрый великий князь отдал в распоряжение монахинь после сражения с тем, чтобы разместить в нем раненых, тысячами лежавших на голой земле под открытым солнцем.
  -Проклятые крыжаки! - простонал в забытьи Кароль Радзивилл, словно точившая его изнутри ненависть к крестоносцам пробилась наружу при одном лишь упоминании имени Карла Ротенбурга.
  -О Господи! - сказал Витовт, отнимая руку от усов и прижимая ее ко лбу, словно у него внезапно разболелась голова. - Господи всемогущий! Есть ли предел человеческой низости и подлости! Есть ли предел терпению твоему, Господи!
   Эвелина удивленно смотрела на него, не понимая причин глубокого отчаянья, явно прозвучавшего в голосе великого литовского князя.
  -Что, черт возьми, происходит? - тихо спросил Карл Ротенбург, приближаясь к Эвелине. - Вы читали это письмо?
   Эвелина отрицательно покачала головой.
  -Вы знаете барона фон Ротенбурга? - неожиданно обратился Витовт к Эвелине.
   Эвелина взглянула на Карла и сказала:
  -Да, ваша светлость.
  -Что конкретно вы о нем знаете? - придвинувшись ближе к Эвелине, с каким-то болезненным любопытством, спросил могущественный владыка Литвы.
  -Немного, - тщательно подбирая слова, медленно сказала Эвелина. - Я знаю, что ради того, чтобы вытащить барона из ольштынской тюрьмы, князь Острожский в свое время рисковал головой.
  -Вы знаете, почему?
  -Нет, ваша светлость.
   Как показалось Эвелине, Витовт облегченно вздохнул.
  -Вы знакомы с ним лично? - через минуту снова спросил он.
   На лице Эвелины отразилось недоумение.
  -Да, ваша светлость, - тем не менее, снова ответила она. - Мой муж и барон Ротенбург были хорошими друзьями.
  -Даже так! - пробормотал великий князь как бы про себя. - Порази меня Вижутас, если я понимаю, откуда он это узнал. Не от Нариманта же, в самом деле!
   Он на некоторое время замолчал, погрузившись в раздумья. Глядя на бледное, воспаленное лицо Кароля Радзивилла, Эвелина тоже молчала. Когда через несколько минут великий князь заговорил, и заговорил снова о Ротенбурге, Эвелина по-настоящему забеспокоилась.
  -Что-то этот мальчишка-оруженосец куда-то пропал! Вы случайно не в курсе, дорогая княгиня, барон фон Ротенбург уцелел в сражении? Вы видели его после битвы?
  -Да, ваша светлость, - снова повторила Эвелина и выразительно посмотрела на Карла.
   Тот пожал плечами и замотал головой, пытаясь выразить ту простую истину, что он не имеет ни малейшего подозрения, зачем он так срочно понадобился великому князю и не имеет за душой никакого проступка, которого мог бы стыдиться.
  -Черт побери! - восхитился тем временем Витовт. - Вы чем-то похожи на Корибута. Он всегда все знал, и знал гораздо лучше, чем остальные из моего окружения.
  -Почему вы говорите о князе в прошедшем времени? - подняв на него глаза, спросила Эвелина.
   Великий князь, никогда не отличавшийся сдержанностью и хорошими манерами, заглянул в ее чистые, прозрачные, серо-голубые глаза, прекрасное бледное лицо Богородицы и, что случалось с ним крайне редко, помедлил с ответом, а заговорив, попытался выразить свою мысль не с присущей ему прямотой военного, а скорее в духе уклончивости кузена Ягайло, которую всегда от всей души ненавидел:
  -У вас есть основания говорить о нем в настоящем времени?
  -У меня нет оснований говорить о нем в прошедшем! - спокойно сказала Эвелина, не сводя своих волшебных чистых глаз с лица великого князя. - Пока тела Острожского не нашли, никто и никогда не заставит меня поверить, что он мертв!
   Великий князь растерянно кашлянул и вспомнил о предмете разговора до обсуждения этой щекотливой, на его взгляд, темы. Он собственными глазами видел упавшего, сраженного сразу несколькими отборных тяжелых рыцарей легковооруженного Острожского, поведшего в смертоносный бой литовские и русские полки после его, Витовта, отступления, но предпочел сейчас не напоминать этого прекрасной золотоволосой княгине, чей рассудок едва не повредился от горя.
   Вместо этого он снова задал вопрос о Ротенбурге.
  -Если вы так уверены, что барон фон Ротенбург выжил, вы, случайно, не знаете, где его можно найти?
   Эвелина вздохнула и поднялась на ноги, потому что Кароль Радзивилл снова впал в беспамятство, и теперь его можно было доверить заботам молчаливой монахини, а самой начать думать о том, чтобы вернуться в польский стан к началу аудиенции с королем.
  -Он за вашей спиной, ваша светлость, - не глядя больше на Витовта, сказала она. - Разрешите мне покинуть вас, князь?
  -Конечно, идите, - проговорил Витовт машинально, еще не воспринимая до конца смысл сказанных ею слов.
   А затем, поняв, что она сказала, быстро обернулся и увидел Карла, который со своего места мог хорошо слышать последние слова Эвелины и, справедливо рассудив, что иного выхода у него нет, двинулся навстречу великому князю.
  -К вашим услугам, ваша светлость! - склонив голову, сказал он.
   Витовт пристально смотрел на него, в то время, как в мозгу его явственно всплыли, словно выжженные каленым железом, слова короткой записки Острожского: 'На шее барона Карла фон Ротенбурга два креста. Один из них одел ему князь Наримант в 1390 году перед сражением, в котором погибли все, кто знал его тайну, кроме шестилетнего мальчика, его сына. Второй - копия того, что принадлежит его отцу, которого он не знает, но который, я уверен, сумеет опознать крест'.
  -Покажите мне ваш нательный крест, барон, - немного резче, чем намеревался, от волнения, произнес великий князь.
   Темно-янтарные, почти медового цвета, глаза Карла фон Ротенбурга несколько секунд неотрывно смотрели в желтые рысьи, хищные, прищуренные глаза великого князя. Слова Витовта звучали приказом. Карл поколебался, но все-таки расстегнул пуговицы камзола и выковырнул из-под рубашки свой нательный крест. Великому князю хватило секунды, чтобы рассмотреть его.
  -Другой! - еще более резко потребовал он и, не дожидаясь, пока барон вытащит на свет божий серебряную цепочку со вторым крестом, которую он сразу же заметил на его шее через ворот распахнутой рубашки, он подошел к нему почти вплотную, и своей рукой, затянутой в темную кожаную перчатку, резким движением выдернул из-под одежды крест.
   Карл в растерянности смотрел, как приоткрылся в немом изумлении рот великого князя.
  -Этого не может быть! - тут же выпалил Витовт ему в лицо.
  -Как пожелаете, ваша светлость, - невозмутимо ответил Карл фон Ротенбург, начиная смутно догадываться, в чем дело.
  -Нет, постой! - Витовт снова поднес крест к своим глазам. - Это ваш крест? Вы уверены?
  -Абсолютно! Он был на моей шее всегда, - вежливо ответил Карл фон Ротенбург, делая шаг назад в тайной надеже на то, что князь выпустит его крест из своих пальцев, и жесткая, крепкая, довольно толстая и тяжелая, старинной работы цепочка, перестанет резать ему шею и душить его.
   Витовт и в самом деле разжал пальцы, позволив молодому человеку освободиться. 'Значит, боярин Верех был прав! - лихорадочно думал он. - Это, несомненно, крест моего старшего сына, да и как можно забыть, или с чем-либо перепутать легендарный крест Гедемина! Его носил на шее мой отец, затем я, а в день рождения своего первенца одел на шею ему. Выходит, Корибут обо всем знал, знал и не сказал мне ни слова! Даже не обмолвился никогда! Впрочем, что бы это изменило? - внезапно подумал он. - Я не могу признать этого парня своим сыном и наследником. По легенде, он умер, зверски умерщвленный крестоносцами, да он и сам крестоносец, он всегда будет крестоносцем в глазах литвинов. Господь спас ему жизнь, но как сын и наследник он для меня потерян!'
  'Должен ли я сказать о нем Анне? - его мысли приобрели уже совсем другое направление. - И что мне с ним, черт возьми, делать? Я не могу оставить его просто так! Возможно, он мой сын, мой несчастный Витень! А возможно, и нет! На нем лишь копия креста Гедемина. Настоящий крест был у Нариманта, и, следовательно, теперь он у Острожского. Вот кого я бы без колебаний признал своим сыном и провозгласил своим наследником завтра же!'.
  -Его светлость князь Кароль Радзивилл только что отдал богу душу, - нарушил тишину бесстрастный голос монахини, после чего она тихо забормотала молитвы.
  -Бедная Эльжбета! - тихонько сказала Эвелина, перекрестившись, с горечью заметив, как вертикальная морщинка пересекла чистый лоб Карла.
  -Эльжбета Радзивилл? - переспросил великий князь, оторвавшись от своих мыслей, словно проснувшись, и в глазах его вспыхнула искра вдохновения.
   Конечно же! Он знал теперь, как распутать все это запутанное дело к всеобщему удовлетворению!
  -Кажется, я слышал что-то об Эльжбете Радзивилл, связанное с вашим именем, барон, - повернулся он к Карлу.
  -Кароль Радзивилл не дал нам разрешения на брак, - с горечью пояснил великому князю барон фон Ротенбург.
  -Вы просили у него ее руки? Он был, если не ошибаюсь, единственным оставшимся в живых мужчин этой ветви Радзивиллов?
  -Да, единственный, - все с тем же выражением непоправимой потери подтвердил Карл фон Ротенбург. - И я бы предпочел, чтобы он остался жив! Тогда бы у меня оставалась надежда, что в один прекрасный день его сердце смягчится от страданий Эльжбеты и моего искреннего желания сделать для нее все, что в моих силах и больше.
   Витовт смотрел на него с удивлением. Он никогда не слышал о том, чтобы Эльжбета Радзивилл как-то отличала кого-либо из литовского окружения ее брата. Сейчас, когда он уже нашел решение, вся ситуация показалась ему даже забавной.
  -Вы хотели бы пойти ко мне не службу, барон? - спросил он с ноткой гордости за свою репутацию и положение, которыми был обязан никому иному, ни черту, ни богу, а только себе самому.
   Карл и Эвелина обменялись быстрыми выразительными взглядами.
  -Соглашайтесь, Карл! - тихо сказала Эвелина. - Вам несказанно повезло. У Витовта репутация справедливого и щедрого государя. Если вы храбры и преданны, он наградит вас по заслугам, независимо от того, откуда вы пришли. С вашим военным искусством, отвагой, преданностью долгу у вас есть надежда в один прекрасный день стать богатым и влиятельным человеком в Литве, и тогда уже снова просить у князя руки Эльжбеты Радзивилл!
   Насмешливый взгляд и полупоклон, который отвесил Эвелине великий князь, заставили ее грустно улыбнуться, вновь вспомнив мужа, который, несомненно, приобрел многие привычки и даже выражения великого князя, служа в юности под командованием Витовта в Литве.
  -Почему бы и нет? - между тем, задумчиво сказал Ротенбург. - Война, судя по всему, еще не закончилась, стало быть, у меня есть реальный шанс отличиться и заслужить вашу милость, князь. Я с благодарностью принимаю ваше предложение и признаю в вас моего суверена!
   Карл обнажил из ножен свой меч, взял его пальцами обеих рук за клинок, так, что острое лезвие лежало плоско, удерживаемое кончиками его пальцев, и, опустившись на одно колено перед великим князем, на вытянутых руках протянул ему свой меч.
   Витовт взял предложенный ему в знак службы и повиновения тяжелый двуручный меч Карла, с которым барон никогда не расставался, и кончиком его острия попеременно коснулся по очереди его плеч, головы и сердца, а потом воткнул меч острием вниз у ног коленопреклоненного молодого человека.
  -Отныне вы мой вассал, барон! - торжественно сказал он. - Служите мне честью и правдой, и вы не пожалеете об этом. Для начала, в знак моего особого расположения к вам, причину которого знал лишь князь Острожский, и знаю отныне я один, вы получите владения и место в моей свите, которое занимал пан Кароль Радзивилл. Я лично готов благословить ваш брак с Эльжбетой Радзивилл. Титул князя Радзивилла вы получите через брак с нею.
  -Не благодарите меня! - тут же со смехом воскликнул он, взглянув на ошарашенное лицо Карла, только что успевшего подняться с колен. - Я только восстанавливаю справедливость! Все остальное зависит от вас.
   В шатер влетел, словно задутый ветром, один из посыльных короля Владислава Ягелло, держа в руках кипу свернутых свитков с печатями короля.
  -Ваша светлость господин великий князь! - с поклоном сказал он, - его величество король Владислав Ягелло просит вас пожаловать в его штаб. Он хочет уточнить списки раненых, убитых и пленных с обеих сторон, и умоляет вас присоединиться к нему во время поминальной службы о погибших.
   Витовт закатил глаза, показывая, что он думает о слушании еще одной мессы в обществе короля, но сделал это так, что его могли видеть только Карл и Эвелина, а затем, отослав посыльного и уже собираясь покинуть шатер, обратился к Карлу:
  -Приведите себя в порядок и отправляйтесь в мой стан, барон. Возможно, вы будете мне нужны уже сегодня вечером.
  -А вас, сударыня, - сказал он, обращаясь к Эвелине, - я тоже надеюсь увидеть сегодня вечером в шатре Ягайло. Я думаю, у короля есть, что вам сказать!
  -Что вы имеете в виду, ваша светлость? - встревожено спросила Эвелина, чувствуя недоброе.
  -Кажется, я слышал, что поляки нашли тело Острожского.
  
   'Это не может быть князь!' - думала Эвелина, с ужасом рассматривая гору свеженарубленного мяса, которая лежала на темном походном плаще Острожского, расстеленном на ровном месте в тени под двумя качающимися на ветру березами на поле у Стембарка.
   Княжич Александр Мазовецкий подвел ее к ней уже полчаса тому назад, а она все также изумленно смотрела на изувеченный труп, не в силах пошевелиться.
   'Это может быть кто угодно, но не он! - снова и снова повторяла себе она. - В нем нет ничего, что указывало бы на то, что это останки Острожского, за исключением того, что они лежат на его плаще.... На нем была его миланская кольчуга! - вспомнила она, - он никогда не расставался с ней. Я должна быть сильной! - напомнила она сама себе. - Я вмешалась в мужское дело и, как справедливо заметил Острожский, должна вести себя как мужчина, а не слабонервная барышня. Я должна осмотреть труп. Прежде всего, я уверена, что это не князь. Так мне будет немного легче'.
   Она опустилась на колени перед горой развороченного мяса, от которой шел сладковатый запах смерти и начала внимательно вглядываться, пытаясь различить в трупе хоть какие-то черты человека.
  -Господи Иисусе! - сказал, отворачиваясь от наблюдения прекрасной молодой женщины, опустившейся на колени перед трупом мазовецкий княжич Александр, обращаясь к безмолвно стоявшему рядом с ним пану Завише Чарному. - Эта девушка не только потрясающе красива, у нее мужественное сердце и твердый характер!
  -И еще более твердая рука, - добавил пан Завиша, вспоминая, как сражался гибкий, тонкий юноша бок о бок с великолепным в бою князем Острожским, владевшим, как немногие из поляков, искусством сражения одновременно двумя мечами.
  -Не понимаю, что случилось с князем, - помолчав, сказал, нахмурив брови, он. - Как это он позволил себя убить?
  -Ты думаешь, это Острожский? - кивнув в сторону останков на походном плаще князя, спросил у пана Завиши княжич Александр.
  -Бог его знает, - покачал головой в ответ тот. - Я бы за это не поручился.
  -А княгиня? - снова указывая глазами в том же направлении, спросил мазовецкий княжич, и не договорил до конца.
  -У девочки сердце, как камень.
   Пан Завиша нахмурился, чтобы гримаса сострадания к коленопреклоненной фигуре молодой женщины, укрытой волнами распущенных светлых волос, застывшей возле тела убитого воина, словно олицетворение вечной женской скорби, не исказила черт его жесткого, словно продубленного ветром лица.
  -Что она делает? - глотая вставший поперек горла ком от набухших внутри слез сострадания, спросил, подъезжая к ним, пан Повала из Тачева, чрезвычайно чувствительный к виду женских слез, и еще более - к слезам молодой жены князя Острожского, красота которой поразила его глубоко в сердце еще со времен королевского приема в Кракове, а мужество и отвага, проявленные ею на поле боя, вознесли на недосягаемый пьедестал. - Может быть, нам стоит вмешаться? Сил моих больше нет на нее смотреть!
  -Постой, Повала!
   Пан Завиша Чарный остановил двинувшегося было к месту нахождения Эвелины рыцаря одним движением руки. Он внимательно смотрел на Эвелину, в полном молчании продолжавшую свой ужасный крестный путь опознания трупа.
  -Похоже, она пытается раз и навсегда установить для себя, принадлежат ли эти останки князю Острожскому или нет. И я готов поручиться своей честью, что, когда она составит свое мнение, я соглашусь с ним с закрытыми глазами. Девочка не выглядит слабонервной дурочкой. Давайте дадим ей закончить...
   Княжич Александр и пан Повала из Тачева, бросив последний взгляд на светловолосую голову Эвелины, с неохотой отвернули прочь своих конец и последовали за паном Завишей Чарным.
  
   'Лица нет, и головы, собственно, тоже', - Эвелина впала в странное состояние, подобное оцепенению, распространявшееся, между тем, только на ее чувства, и словно заморозившее их вместе с сердцем, в то время как голова ее оставалась горячей, и мозг работал четко и ясно. Клок волос - это все, что мы имеем в этой части.... Успокойся, дура! - тут же приказала она сама себе, - ты же знаешь, что это не Острожский!'
   Что у нас дальше? Остатки кольчуги.... О господи, кольчуги! Не лат, как у большинства польских рыцарей, а кольчуги... какую всегда предпочитал Острожский на манер крестоносцев, не связывающую движений и более прочную. Немедленно остановись! - сердито приказала она самой себе, почувствовав прокатившийся по телу озноб. - Это может быть кто угодно, даже рыцарь-крестоносец! Поляки притащили мне лишь один из неопознанных трупов. Успокойся и продолжай! Кольчуга из мелких и крепких колец, порубленных в нескольких местах. Вполне может быть крестоносцем. На руках толстые полоски стали, скрепленные на локте, почти нетронутые и неповрежденные в схватке. От локтя идет еще одна полоса, заканчивающаяся перчаткой. Эвелина вспомнила гибкую кисть князя с длинными сухими пальцами, без каких-либо украшений на ней, за исключением кольца с голубым камнем и эмблемой Анжуйского дома на оборотной стороне. Князь никогда не расставался с ним, и однажды, давным-давно, еще во время пребывания в замке, на вопрос Эвелины ответил, что это кольцо его отца. Немного позднее, увидев оборотную сторону кольца, и узнав эмблему Анжуйского королевского дома, Эвелина была удивлена, она сразу же подумала, что слухи о родстве королевы и этого литовского племянника короля, видимо, не были лишены под собой оснований.
   Конечно же! Она должна снять перчатку с руки трупа. И вопрос решится сам собой. Эвелина попробовала было стянуть перчатку голыми руками, но сталь доспехов была слишком крепкой для ее пальцев. Тогда она поднялась на ноги и растерянно огляделась по сторонам. Вокруг не было ни души. Ветер трепал свесившиеся почти до земли ветки молодой березы, хлопал незакрепленным концом плаща, на котором лежал бездыханный труп. Невдалеке виднелись лишь силуэты монахинь ближайших монастырей, склоненные над телами в поисках раненых или отпевавшие мертвых.
   Отчаявшаяся Эвелина подняла с земли камень и, снова присев перед трупом, стала методично стучать им по застежке цельной железной перчатки, защищавшей руку трупа во время боя, пытаясь отбить крепления и освободить рукавицу.
  'Господи, что я делаю! - стонала и молилась одновременно в душе она. - Прости меня, Господи, но я не могу иначе. Я должна знать наверняка!'.
   С тихим звоном тяжелая пластина отлетела в сторону. Затаив дыхание, Эвелина смотрела на освобожденную от крепления перчатку правой руки трупа. Еще одно движение, и она будет знать наверняка, князь это или не князь. Она перевела дух, перекрестилась, нервно облизнула губы и быстро сорвала перчатку с руки трупа. Увидела сильную, крепкую мужскую кисть с длинными пальцами и почти без обычных драгоценностей, а потом перед ее глазами мелькнуло серебряное кольцо с голубым камнем.... И в ту же секунду земля завертелась перед ее глазами с все ускоряющейся быстротой и поплыла все дальше и дальше, пока не исчезла совсем...
  
  -Александр, веди себя прилично! - проворчал пан Повала, обращаясь к мазовецкому княжичу, продолжавшему оглядываться в сторону одинокой березки, дрожавшей на ветру, все время, как они ехали в противоположном направлении, в сторону польского обоза. - В конце концов, она жена твоего кузена!
  -Возможно, уже вдова, - со вздохом сказал княжич Александр, в очередной раз оборачиваясь назад. - Повала! - тут же закричал он. - Я не вижу ее! Она упала!
  -Посмотри, как следует, кавалер! - недовольно отозвался поляк, тем не менее, останавливаясь.
  -Клянусь ранами Христовыми, она упала! - вскричал княжич Александр, взглянув внимательней и, пришпорив коня, поскакал назад, не обращая внимания на окрики обоих поляков.
   Пан Завиша Чарный и пан Повала из Тачева взглянули друг на друга, без слов развернулись и побежали вслед за ним. Когда они вновь оказались у трупа князя, над распростертой на траве фигурой Эвелины склонился уже не только мазовецкий княжич, но и пожилая монахиня, поспешившая на его отчаянные крики о помощи.
  -Бедная девочка! - прошептал пан Завиша пану из Тачева, указывая глазами на снятую с руки трупа перчатку. - Она, наверное, опознала его...
  -Бедной девочке неплохо бы быть поумней в ее положении, - низким голосом сказала монахиня в ответ на несколько сумбурные восклицания польских рыцарей, спрашивающих наперебой, что случилось с княгиней и не ранена ли она, к их ужасу, легонько похлопав Эвелину по щекам.
   Когда темные ресницы Эвелины дрогнули, и она открыла глаза, в первую минуту она не могла понять, что с ней и где она находится. Затем взгляд ее упал на бренные останки, по-прежнему покоящиеся на плаще князя Острожского, рядом с которыми, в тени березы, уложила ее монахиня.
  -Завиша! - сказала она, поднимая глаза и обращаясь только к польщенному этим пану из Гарбова. - Завиша, это не Острожский! Это не его кольцо!
  -Иезус Крайст! - воскликнул пожилой поляк с чувством, и, к негодованию остальных, подхватил Эвелину на руки и закружил вокруг себя.
  -Черт бы тебя подрал, Завиша! Что ты вытворяешь! - возмущенно закричал пан Повала из Тачева, встревоженно глядя на побледневшее лицо Эвелины, которая, смеясь от облегчения, приложила руку к глазам и снова покачнулась, когда устыженный поляк поставил ее на ноги. - Она едва жива от усталости, волнений, может быть, страдает от потери крови от этих проклятых мелких ран, которые сразу то и не заметишь, а крови от которых выходит ведро.
  -С барышней все в порядке, - уверила его монахиня, подбирая подол своей рясы, чтобы вернуться к тем, чьи души сейчас нуждались в ее опеке. - Только ей сейчас надо не на конях скакать или по жаре лазить между разлагающимися трупами, а в уютном домике в тенечке попивать лимонад. Потому что при ее хлипком сложении первые месяцы беременности самые опасные.
   Эвелина выпрямилась и напряглась, как струна.
  -Что ты сказала, монашка? - еще больше побледнев, так, что лицо ее стало бледно-синеватого оттенка, отчего серые глаза казались неимоверно большими и глубокими, прошептала она вмиг пересохшими губами.
   Понимающе покачав головой, монахиня уже более мягко проворчала:
  -Отправляйся домой, маленькая дурочка! И моли Господа о том, чтобы в положенный срок у тебя родился здоровый ребенок!
  -Этого не может быть! - вскричала Эвелина, опираясь на руку пана Завиши из Гарбова.
  -Ты не похожа на слабонервную идиотку, - скзала монахиня, подбирая полы своей рясы, чтобы отойти от Эвелины в поисках других раненых. - Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Время покажет.
  
  
  
  
  
Конец первой книги
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"