Томсетт Элена : другие произведения.

Проклятье рода Ротенбургов, часть2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   Глава 10.
  
   В тот же день, переговорив со старой баронессой, я переехала на окраину города в конспиративную квартиру Ивана. Баронесса отнеслась к моему решению с пониманием.
   -Пожалуй, ты права, деточка моя, - только и вздохнула она. - Я ценю твой такт и твою порядочность. Гюнтер порой становится невыносим. Но только, - она запнулась, - только не бросай меня совсем, Элиза. Я буду очень по тебе скучать.
   -Ну, что вы, фрау Ульрика! - постаралась разуверить ее я. - Я вовсе не собираюсь уходить совсем. Просто, я думаю, будет лучше, если я стану жить в другом месте.
   -Хорошо, - покладисто согласилась баронесса. - Хочешь, я попрошу Гюнтера, чтобы он организовал машину, которая будет встречать тебе по утрам и провожать по вечерам? Мне так не хочется отказываться от наших вечерних чтений и маленьких музыкальных концертов.
   -Я хотела бы попросить вас вообще не говорить барону о том, что я живу в другом месте, - осторожно попросила ее я.
   -Он этого и не заметит, - засмеялась баронесса.
   Я сильно сомневалась в этом, но не стала разуверять баронессу.
   Больше месяца я не слышала от барона ни слова, обращенного ко мне, и видела его только урывками. Но когда я совсем уже уверилась в собственной безопасности и потеряла бдительность, разразился гром.
   Прибыв на работу в дом фон Ротенбургов в понедельник, после выходных, первым, кого я увидела в холле, был барон собственной персоной. Длинноногий, подтянутый и элегантный, он был одет с иголочки и собирался, по-видимому, в комендатуру. В тот момент, как я вошла, Минни как раз подавала ему фуражку. Он небрежным жестом положил ее на голову, надвинул черный полированный козырек почти на глаза, и посмотрел на свое отражение в зеркале.
   -Доброе утро, фройляйн Элиза, - вежливо поздоровался он с моим отражением в зеркале, не оборачиваясь ко мне.
   -Доброе утро, ваша светлость.
   Я сняла жакет и отвесила ему быстрый книксен.
   За его спиной, Минни округлила глаза, скорчила мне забавную и очень сердитую мину, и проворно удалилась на кухню.
   Барон обернулся ко мне и некоторое время в молчании смотрел мне в лицо. Мы стояли буквально в нескольких шагах друг от друга, и, судя по выражению его сверкавших сталью глаз, он находился совсем не в мирном расположении духа.
   -Я хотел бы знать, фройляйн, что происходит, - наконец, сухо сказал он. - Вы больше не ночуете в моем доме? Мама сказала, что вы сняли квартиру в городе.
   -Я зарегистрировалась в комендатуре, ваша светлость, как законопослушный немецкий подданный. И даже получила ваше письменное разрешение, - ровным голосом ответила я, в то время как сердце в моей груди заколотилось от страха, как заячий хвост.
   -Получила мое разрешение? - тихим зловещим голосом спросил он, делая шаг мне навстречу. - Какого черта? Я что, тебе мало плачу? С тобой здесь плохо обращаются?
   -Нет, ваша светлость, - сказала я, отступая от него. - У меня нет оснований жаловаться на вас как на работодателя.
   -Так в чем же дело?
   Я молчала.
   -Хорошо. Можешь идти.
   Я так же в молчании пошла к дверям, ведущим в гостиную.
   -Элиза! - почти сейчас же окликнул меня он.
   Барон догнал меня, преградил мне дорогу, остановился рядом со мной. У своего виска я слышала его прерывистое, возбужденное дыхание.
   -Элиза, может быть, нам достаточно притворяться слепыми и глухими, не замечать или делать вид, что ничего не происходит?
   У меня дрожало сердце, но, тем не менее, я каким-то чудом продолжала владеть собой.
   -Господин барон, - наклонив голову, чтобы не смотреть ему в лицо, сказала я. - Я ушла жить в другое место именно потому, что прекрасно вижу, что происходит. И мне это не нравится. Кроме того, вы скоро уезжаете, и я должна подумать о своем будущем.
   -Ты полагаешь, что я безмозглый и бесчувственный идиот? - неожиданно мягко спросил меня он.
   Я подняла голову и растерянно смотрела на него, не говоря ни слова.
   -Ты серьезно думаешь, что я дам тебе уйти?! Никогда! Ты последуешь за мной туда, куда поеду я!
   -Вы богохульствуете, ваша светлость? Насколько я помню Библию, эта фраза всегда имела отношение к ....
   -Остановись! - перебил меня он. - Ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Ты значишь для меня гораздо больше, чем жена!
   Он перевел дыхание.
   -Что же вы от меня хотите? - прошептала я.
   Барон посмотрел прямо мне в глаза.
   -Я уже говорил, что хочу тебя. Когда я увидел тебя впервые в казино, я влюбился, влюбился в первый и последних раз в моей жизни, неожиданно и бесповоротно.... я был счастлив! Но потом все так невероятно запуталось. И я не знаю, что с этим делать. В одном я твердо уверен - я не потерплю фальши!
   Он так же внезапно, как подошел ко мне, отступил на шаг, отвернулся и, снова обращаясь не ко мне, а к моему отражению в зеркале, официальным тоном осведомился:
   -Могу ли я навестить вас, фройляйн, чтобы посмотреть, как вы устроились?
   -Могу ли я сказать "нет"? - вздохнула в ответ я.
   -Нет.
   Он поправил фуражку, бегло улыбнулся мне и вышел на улицу. Я молча смотрела, как закрылась за ним парадная дверь, сознавая, что стою на пороге перемен. Было совершенно ясно, чем должен был завершиться его визит.
  
   Барон приехал ко мне на квартиру вечером того же дня, после того, как я, закончив домашние дела с фрау Ульрикой, пришла к себе и грела чайник в предвкушении кипятка, который поможет мне согреться. Ноябрь 1942 годы выдался морозный, температура опускалась почти до минус двадцати.
   Он поставил на стол неизменную бутылку коньяка, вывалил в вазочку кучу печенья, положил в другую яблоки и апельсины. Часть свертков осталась лежать нераскрытыми на столе. Я молча смотрела, как он распоряжается в моем доме.
   -Я не одобряю твоего решения, - наконец, внимательно посмотрев на меня, сказал он. - Но, тем не менее, мне бы не хотелось заставлять тебя делать что-то против твоей воли. По-моему, здесь тесновато?
   -Для меня одной места вполне достаточно, - сдержанно сказала я.
   Он еще раз задумчиво осмотрел комнату.
   -Тебе не страшно здесь одной? Хозяйка ведь, кажется, здесь не живет?
   Он снова был прав, хотя, бог его знает, откуда он все это так быстро пронюхал. По вечерам здесь действительно было жутковато. Небольшой домишко стоял не то что бы на окраине города, а скорее где-то на отшибе, недалеко от жиденькой лесополосы, разделявшей два района города.
   Я взглянула на него и уже не могла отвести глаз. Он стоял почти в центре комнаты, в серой с черным и серебром форменной шинели, слегка запорошенной снегом, только снятая фуражка лежала на столе, и тусклый свет лампы золотил его густые пушистые каштановые волосы, тщательно подстриженные и причесанные, ровными волнами обрамлявшие его жесткое красивое волевое лицо. Чувствуя, что он, в свою очередь, наблюдает за мной и боясь выдать себя, я забегала глазами, не зная, на чем остановить свой взор, лишь бы больше не смотреть на него.
   -Элиза, - увлеченная игрой в кошки-мышки, я не заметила, как он подошел ко мне и, останавливая игру, подняв своими длинными пальцами мой подбородок, заглянул мне в глаза. - Элиза, позволь я найду тебе приличную квартиру.
   -А чем вам не нравится эта? - пробормотала я, проклиная в душе этих подлых партизан.
   Освободившись от прикосновения барона одним уклончивым жестом, я подошла к окну и, чуть отодвинув штору светомаскировки, взглянула в ночь.
   -Господи, какая метель! Может быть, вы все-таки снимете шинель, господин барон, пока она не промокла насквозь?
   -Это означает, что ты приглашаешь меня к чаю? - серьезно спросил барон.
   -Да.
   -Благодарю.
   Повесив шинель на некое подобие вешалки, которое сиротливо торчало в углу, барон расстегнул свой мундир и присел за стол. Я всей кожей чувствовала на себе его взгляд. К счастью, чайник вскипел, и это позволило мне мирно заняться заваркой и приготовлением чая, благо все, что было нужно для этого, предусмотрительный барон принес с собой.
   Я налила ему чая, взяла чашку себе и села за стол напротив него. Барон, улыбаясь, смотрел на меня. Он уже согрелся, на щеках его играл ровный теплый румянец, из полуоткрытых алых от студеного ветра и горячего чая губ поблескивала ровная полоска зубов. Его светлые глаза сощурились и казались узкими и длинными; даже сквозь густую опушку ресниц я видела, как они поблескивали, когда его взгляд останавливался на моем лице. Темная прядь, выбившаяся из общей массы волос, непокорным вихром падала ему на лоб. Он вдруг показался мне таким красивым, что у меня задрожали руки. Я быстро поставила чашку на стол и уставилась в одну точку, пытаясь успокоиться.
   -Элиза, ты не слушаешь? - донесся до меня его удивленный голос.
   Я опомнилась.
   -Нет-нет, - пробормотала я, вздрагивая от прикосновения его пальцев к моей руке. - Я просто... я.... Мне что-то жарковато...
   Я поспешно стянула с себя толстый шерстяной джемпер и бросила его на кровать. Мне действительно стало жарко, но не от чая, а от мыслей о том, что стоит мне захотеть последовать совету моих друзей из леса, и барон, вероятно, не откажется разделить со мной мою сиротскую койку. Мне даже на какой-то миг захотелось этого. Он был такой красивый, а я еще даже не целовалась с мужчиной....
   Барон внимательно смотрел на меня, словно стараясь проникнуть в мои мысли.
   -Действительно, - наконец, медленно сказал он. - Действительно, становится жарко.
   Он гибким движением встал из-за стола, подбросил в печь поленьев, затем снял китель и повесил его на спинку стула. То, что он сделал потом, заставило меня покраснеть. Он нарочито медленными движениями начал расстегивать рубашку.
   -Иди сюда, - хрипловато сказал он, глядя на меня.
   Я не тронулась с места.
   -Иди сюда, - повторил он, глядя мне прямо в глаза. - Так не может больше продолжаться. Мы вымотали друг другу всю душу. Я знаю, что ты тоже хочешь этого, я видел твои глаза. Иди сюда и ничего не бойся.
   Я подошла к нему на ватных, подгибающихся ногах. Все также неотрывно глядя мне в лицо, он начал расстегивать пуговицы моей блузки. Наконец, рука его скользнула по моим ключицам вниз и сначала медленно и осторожно коснулась моей груди. Сжав зубы, я молчала, вздрагивая от каждого его прикосновения. Его пальцы становились все смелее и смелее. Я чувствовала, как у него участилось дыхание. Он медленно и нежно подтолкнул меня к кровати. Я делала все, что он хотел. Мы не сказали еще ни единого слова. В комнате слышалось только его учащенное дыхание. Я позволила ему снять с себя блузку, расстегнуть пояс юбки и уложить меня на спину на кровать. Он лег рядом со мной, и его рука продолжала скользить по моей груди, он неотрывно смотрел мне в лицо, как будто бы проверял, нравится ли мне это. Внезапно он склонился надо мной, и его губы коснулись моих губ, сначала нежно, затем все крепче и крепче, и уже не отрывались от них. Они были мягкие и нежные, он не сжимал зубов, как я, от этого его поцелуи казались такими глубокими и чувственными, что у меня кружилась голова. Наконец, он оторвался от моих губ, я почувствовала сожаление, но он уже целовал мои глаза, щеки, подбородок, его дыхание щекотало мне кожу, а его руки, став более настойчивыми, медленно продвигались вдоль моего тела к животу, сдвигая по дороге вниз мою юбку. Все это было так жутковато приятно, что я невольными движениями бедер помогала ему, и его рука, чувствуя мою поддержку, неожиданно скользнула еще ниже. Я вздрогнула и невольно свела ноги, оттолкнув его пальцы. Он не настаивал, его рука вернулась к моему животу, а губы вновь коснулись моих губ. Его медленные прикосновения завораживали меня. Я робко протянула руку и тихонько коснулась его обнаженных плеч. В ту же секунду сильное гибкое мужское тело крепко прильнуло ко мне, и я почувствовала, что я не хочу, чтобы он отстранялся. Но он уже снова лежал рядом и целовал меня. Прикосновения его пальцев к моему телу были похожи на теплые струи воды, струящиеся вдоль моего тела. Его губы переместились теперь к моей шее, он проложил ими дорожку к моим плечам и начал спускаться к груди. В тот момент, когда его губы, а затем и язык коснулись моего соска, я вскрикнула от острого мгновенного всплеска чувственного наслаждения, а его пальцы, воспользовавшись моментом, вновь скользнули вниз и запутались в светлых кудряшках моего изножья. Вздрогнув от необычных ощущений, я стиснула руками его плечи и почувствовала своей кожей мягкость его волос, и от этого его губы и, таким образом, голова оказались еще крепче прижатыми к моей груди. Его пальцы, пробираясь все дальше и дальше, причиняли мне такое невыразимое удовольствие, что я даже не сознавала, что лежу перед бароном совершенно обнаженной, в бог знает какой позе. Мое лицо горело, глаза были полузакрыты, свет оставленной на столе лампы позволял видеть его гибкое стройное тело, выражение его глаз, когда он, на секунду оторвавшись от меня, срывал с себя брюки и отбрасывал в сторону мою одежду. В следующую секунду его тело коснулось моего, крепкое бедро прошло между моими ногами, и я судорожно прижалась к нему, чувствуя, как страсть поднимается во мне от прикосновения его тела, его плеч, его рук, его губ, от взгляда его глаз. Когда он вошел в меня, я словно перестала ощущать свое тело, я стала единой с ним, послушно двигаясь вслед за его движениями, до тех пор, пока потолок крохотной полутемной каморки не стал казаться мне высоким небом с мерцающим на нем звездами, и одна из этих звезд не взорвалась внутри моего тела, трепещущего от наслаждения....
   -Я не твой первый мужчина, - прошептал он, когда наши тела перестали содрогаться в любовных конвульсиях, - но ты ведешь себя, как девственница. Что с тобой случилось, Элиза?
   Я закрыла глаза и обессилено положила голову ему на плечо.
   -Какая разница?
   -Большая, - он крепче прижал мое тело к себе и коснулся губами моих волос. - Расскажи мне.
   -Рассказать что? - пробормотала я, чувствуя чисто физическое наслаждение от прикосновения к его гибкому сильному сухощавому телу.
   -Кто был твой первый мужчина? - тихо спросил он.
   -Ревность, ваша светлость? - поинтересовалась я, вдыхая запах его тела, и медленно провела рукой по его спине.
   Он тихо рассмеялся, и я почувствовала, как эхо его смешка зародилось и прокатилось внутри его тела.
   -Нет, конечно, хотя, может быть, совсем чуть-чуть. Ты принадлежишь мне, и отныне ни один мужчина не посмеет коснуться тебя. Отныне у тебя есть только я. Я убью всех и каждого, кто осмелится посягнуть на мою прекрасную незнакомку! Так кто был он? - помедлив, все-таки спросил барон.
   Я вздохнула.
   -Это был директор нашего интерната. Мне было четырнадцать лет, когда я попала в детский дом, и, к несчастью, я уже была довольно привлекательной девчушкой. Впрочем, он не брезговал никем. Вы довольны, ваша светлость?
   -Он... он изнасиловал тебя? - изменившимся голосом спросил барон.
   -Вроде того, - неохотно подтвердила я. - Вы разочарованы?
   -Боже мой, что ты говоришь, Элиза! - прошептал он, сжимая меня в объятьях. - Я люблю тебя! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю....
   Это была наша первая ночь, которую я не забуду никогда.
   Через день я переехала на новую квартиру, почти в центре города, за два дома от здания, в котором располагалась комендатура. Барон мог заходить ко мне по нескольку раз за день, а после того, как фрау Ульрика на какое-то время улетела в Германию на похороны любимой тетки, он окончательно переселился ко мне. Мы были так счастливы вместе, что не замечали ни косых взглядов, ни пересудов за нашей спиной. Пару раз на улице я слышала, как мне вслед кто-то отпускал характерное русское выражение, но что значило это по сравнению с тем, что я увижу барона и вновь буду спать в его объятьях! На фоне этого восторженного исступления прошла наша очередная встреча с Таней в казино.
   -Тебя не узнать, - хитро прищурившись, сказала Таня, подавая мне традиционный чай с пирожными. - Между нами, Иван от тебя в восторге. Заполучить в наши руки помощника военного коменданта города, прусского аристократа, офицера Ставки, это что-то значит. Впрочем, Гвоздь, как всегда, недоволен. Он полагает, что фон Ротенбурга можно будет использовать только в качестве возможного заложника.
   Я молчала, довольно глупо хлопая глазами. Таня сразу же вернула меня с небес на землю.
   -Он, наверное, и как мужчина не плох, - коварно улыбаясь, продолжала Таня, с нескрываемым удовольствием глядя на мои вспыхнувшие щеки. - Конечно, не такой красавчик, как лейтенант Майер, но тоже ничего. Да ты не смущайся, Лиза, - понизив голос, добавила она, - так ведь даже лучше, не правда ли? Они бы все равно заставили тебя с ним спать.... комсомольское задание и все такое.... а так, он ведь всегда тебе нравился? И не слушай, что там всякие придурки на улице болтают и гадко хихикают, пальцем показывают: мол, эта шлюха спит с фашистом. Кто они такие, чтобы судить нас? После войны, когда все выяснится, они еще героями нас станут считать. Наша армия, - Таня сделала широкий жест, - бьет врагов на фронте, а мы здесь куем победу в тылу. У нас тоже служба, которая еще более суровая и жесткая, чем на фронтах. Выше нос, Лизка! Кстати, Иван хотел встретиться с тобой, когда сможешь.
   -Вот уж не знаю, когда смогу, - пробурчала я, постепенно, в течение ее речи, приходя в себя. - У меня теперь такая служба, как ты выразилась, что он сам должен понимать: ни сна не отдыха, ни днем не ночью.
   Таня посмотрела на меня, я на нее, и мы обе прыснули со смеха.
   - А этот строительный инструмент, - спросила я, когда мы перестали смеяться, - все еще верховодит в отряде?
   -Какой строительный инструмент? - не поняла Таня.
   -Гвоздь ваш этот, - пояснила я. - Или его уже в Шуруп переименовали?
   -Ой, Лизка, - покачала головой Таня, - там у нас такие дела творятся, даже говорить не хочется. И Гвоздь всем этим верховодит. Кстати, он по-прежнему очень интересуется твоим бароном. Ну, и тобой конечно.
   -Мной? - изумилась я. - Я-то тут причем?
   -Ты знаешь, - понизила голос Таня, - мне иногда кажется, что ты ему нравишься, и он тебя к твоему барону, ну как бы это сказать, ревнует, что ли?
   -Только этого мне еще не хватало! - вздохнула я.
  
  
   Глава 11.
  
   Вечером, на собрании партизанской ячейки, я случайно познакомилась с тем самым пацаненком, который в прошлом году, по приказанию Гвоздя, стрелял в барона возле комендатуры. Он не произвел на меня впечатления Гавроша, возможно потому, что выглядел смертельно напуганным. На мои осторожные расспросы он упрямо отмалчивался, правда, после упоминания рядом с моим именем имени барона фон Ротенбурга, посмотрел на меня с зажегшимся в его больших круглых мальчишеских глазах огоньком интереса.
   -Ты работаешь в доме барона фон Ротенбурга? - улучив минуту, шепотом спросил меня он.
   -Она спит с ним по поручению комсомола! - насмешливо ответил за меня Гвоздь, прислушивавшийся к нашему разговору. - И все потому, что ты был таким неуклюжим, что не смог убить его с двух шагов!
   Мальчишка сжался и испуганно посмотрел на меня.
   -Видишь, что приходится делать из-за тебя такой красивой девушке, как Лиза! - укоризненно сказал Гвоздь, ерничая. - Я не сомневаюсь, что, когда понадобится, она его точно убьет, не то, что ты! Она - моя невеста.
   Мальчишка отшатнулся от меня, как ужаленный, а затем, проследив за хозяйским жестом, каким Гвоздь положил мне на плечо свою руку, отпрыгнул он нас в сторону, как заяц.
   -Что с тобой, Семка? - удивленно спросил, заметив его телодвижения, Иван. - Ты в порядке?
   Мальчишка лишь энергично закивал вихрастой головой, подтверждая, что с ним все в порядке, не в силах вымолвить ни слова.
   Это меня заинтересовало. Мальчишке на вид было не больше десяти. Этакий крепкий и невысокий пацан, сразу видно, что не городской, очень уж застенчив. Что-то ему было от меня надо, я видела это. Во время собрания, после того, как я сбросила со своего плеча руку Гвоздя и уселась рядом с Таней, я несколько раз случайно ловила его быстрые тревожные взгляды.
   Размышляя об этом, я просидела все собрание, затем простилась с Таней и отправилась домой. Возле самого подъезда моей новой квартиры, крепкая шершавая ладошка внезапно ухватила меня за кисть, вынудив остановиться. Я вздрогнула и увидела, что стою уже в самом полутемном подъезде, а рядом со мной - маленький Гаврош с бледным лицом и стиснутыми от напряжения белыми губами.
   -Слушай меня! - быстро, сквозь зубы, почти прошипел он. - Если не хочешь, чтобы барона убили, не дай ему завтра поехать в Березняки!
   Он разжал пальцы, освободив мою кисть, и приготовился удирать. Но дверь подъезда стукнула, кто-то вышел, на мгновение блокировав ему выход, и этого времени мне оказалось достаточным, чтобы схватить его за шкирку и удержать возле себя. Без долгих разговоров, не выпуская ворота его куртки не на минуту, я протащила его через холл, в котором, к счастью никого не оказалось, и втолкнула внутрь свое квартиры, успев как раз вовремя. Минуту спустя, массивная дама со второго этажа, жена местного полицая, величаво проплыла мимо, удостоив меня милостивой улыбкой и вежливым приветствием.
   -Зачем ты это сделала? - одними губами спросил меня пацан, когда я очутилась в квартире рядом с ним. - Ты хочешь сдать меня барону? Какая тебе польза от того, что я умру?!
   -Дурак! - не совсем педагогично сказала я потому, что сама испугалась. - Барон не пьет кровь невинных младенцев! Он их выпускает на волю, как голубей. Хотя некоторые из них опасны!
   -Меня заставили в него стрелять, - сузив глаза от злости, почти нормальным голосом сказал пацан. - Как и тебя, я думаю, заставили с ним жить. Ты не похожа на обычную "подстилку". Так же как не похожа на невесту Гвоздя!
   -Спасибо за комплимент, дорогой.
   Я засмеялась и прошла на кухню.
   -Иди, сюда, - позвала его через минуту. - Я тебя покормлю и чаю попьем.
   Он осторожно вошел и сразу же застрял где-то посередине кухни, вынудив меня все время обходить его.
   -Садись и ешь, - вздохнула я, когда вскипел чайник.
   Он немного помедлил, глядя на разложенные тарелке, стоявшей на столе, бутерброды с салом, а потом схватил кусок хлеба с салом и впился в него острыми, белыми, как у бельчонка, зубами.
   Я усадила его на стул, поставила ему под нос чайку с горячим какао и, некоторое время сидела рядом с ним, наблюдая, как он ест.
   -Ты давно в отряде? - дав ему насытиться, осторожно спросила я.
   Вместо ответа он молча помотал головой.
   -Ты мне не доверяешь? - догадалась я.
   -А ты кому-нибудь доверяешь? - огрызнулся он в ответ.
   -Конечно! - заверила я его с чувством. - Я доверяю барону и, с некоторыми оговорками, себе.
   Пацан даже есть перестал от удивления.
   -Доверяешь фрицу? - недоверчиво переспросил он.
   -Когда ты вырастешь, ты поймешь, что есть такие игры, в которые любят играть мальчики и некоторый взрослые мужчины, совсем немногие из них, - терпеливо постаралась объяснить ему я. - У мальчиков это игра в честное слово, а у мужчин - игра в человека чести и дворянина. Если ты соблюдаешь правила их игры, таким людям можно доверять безоговорочно. Барон как раз такой мужчина. Впрочем, не заморачивайся. Расскажи мне, что с тобой случилось?
   -Почему я должен тебе доверять? - вновь ощетинился пацан. - Ты невеста Гвоздя, работаешь на Ивана, спишь с фрицем, и надуваешь каждого из них, а честное слово для тебя - всего лишь игра!
   -Господи, дай мне терпения! - взмолилась я. - Ну хорошо, объясни мне тогда, зачем ты пришел меня предупредить? Ты ведь уже выдал мне планы Ивана и Гвоздя, не правда ли?
   Он испуганно посмотрел на меня и положил кусок хлеба на стол.
   -Да ешь ты, ради бога! - с досадой сказала я, и продолжала, давая ему успокоиться. - Я не спрашиваю, что будет завтра в Березняках. Я просто постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы барон туда не поехал. Потому что я не сплю с ним, как ты выразился, по заданию Ивана, а потому что я люблю его. Иван лишь использует такое положение дел. Но он не знает всей правды, как знаешь ее ты. Ну что? Мы в равном положении сейчас, на твой взгляд? Можно играть в честное слово и доверять друг другу? Ты знаешь мой секрет, может быть, доверишь мне свой?
   Мальчишка вздохнул.
   -А с какой стороны ты тогда невеста Гвоздя? - набычившись, спросил он.
   -Я не невеста Гвоздя, - возразила я. - Откуда ты взял такую чушь?
   -Гвоздь сам сказал мне это, - уперся пацан.
   -Ты веришь всему, что говорит Гвоздь? - насмешливо спросила я, наливая ему еще какао.
   -Пей, и ешь, что ты остановился? Не хочешь говорить, не надо. Спасибо, что предупредил о Березняках. Кстати, зачем ты это сделал? Он же фриц?
   Пацан нахмурился и некоторое время молчал. Потом зыркнул на меня своими большими карими глазами и сказал:
   -Он меня отпустил тогда, когда я в него стрелял. Я его ранил. Ему было больно, я видел, как у него текла кровь. Он мог схватить меня и сдать в гестапо, а он сказал, беги, мол, дурак, я с детьми не воюю.
   -Ты понимаешь по-немецки? - удивилась я.
   -Совсем трошки, - от волнения по-украински сказал он.
   -И ты решил отдать ему долг, - скорее не спросила, а подвела итог я.
   -Что-то вроде того, - проворчал пацан.
   -Как тебя хоть зовут? - спросила я.
   -Семка.
   -Где ты живешь? В деревне? Или у Ивана?
   -Нигде.
   Мальчишка отодвинул от себя кружку с какао и полными отчаянья глазами посмотрел на меня. По-видимому, ему было необходимо кому-то выговориться, рассказать о тех страхах и кошмарах, которые, судя по его глазам и его встревоженному виду, уже давно мучили и преследовали его.
   -Они напали на нашу деревню, убили моего отца и всех других мужчин, женщин, детей.... Я был в погребе, лазил за картошкой. Это он убил моего отца, я видел его!
   Голос пацана пресекся от едва сдерживаемых слез.
   -Мне очень жаль, - вздохнула я, потрясенная его отчаяньем. - Это война. Нас всех могут убить в любой момент...
   -Ты не понимаешь! - почти закричал пацан. - Это он убил моего отца!
   Я сглотнула ставший в горле ком.
   -Гюнтер? Барон фон Ротенбург? - безнадежно спросила я.
   -Иван!
   Меня чуть удар не хватил от удивления. С пацаном явно было что-то не то.
   -Подожди, - попросила я как можно мягче. - Ты говоришь, что Иван убил твоего отца, и ты это видел. Правильно.
   -Да.
   -Кто тогда были "они"?
   -Партизаны, - обреченно сказал Семка. - Ты мне не поверишь, да и мне самому иногда это кажется ночным кошмаром! Сначала они прислали людей из леса звать наших хлопцев в партизаны. Но отец и другие не хотели идти потому, что немцы были не хуже прежних, они установили порядок, не мешали им работать и даже восстановили пару церквей в нашем селе, разрешили матери и другим ходить туда и молиться Богу. Тогда партизаны убили полицая в селе, чтобы немцы думали, что это сделали мы. Пришел карательный отряд. Пару наших казаков люди из СС повесили в наказание за это, потому, что не могли найти виновных. Но на этом дело не кончилось. Партизаны пришли вновь, а отец и другие вновь отказались идти в лес...
   Он шмыгнул носом.
   Я молчала, слишком растерянная и потрясенная его рассказом, чтобы задавать вопросы или просить его продолжать. Он закончил сам, без понуканий, после длительного молчания, словно картины происшедшего снова вставали перед его глазами:
   -Тогда они решили наказать село и сделать примером всем остальным, которые не хотели им помогать. Они ворвались в село на рассвете и перебили всех без разбора: немцев, наших мужиков, баб, детей, сожгли дома, не оставив от села ни головешки.... А потом объявили, что это сделали немцы! Но всем остальным в округе дали понять, что такое же случится с ними, если они откажутся идти в партизаны. И я пошел.
   -О господи! Бедный малыш...
   Он закрыл ладонями лицо, его плечи задрожали от рыданий, я увидела, как из-под пальцев его катятся крупные слезы. Прижав его к себе, я с жалостью почувствовала, как содрогаются его худенькие плечики. Уткнувшись мне в плечо, он плакал, и не мог остановиться. Я гладила его вздрагивающие плечики и не могла вымолвить ни слова, не зная, что сказать этому маленькому пацанчику, который пережил такое потрясение и такое горе, и, более того, должен будет теперь оставаться с ним до конца своей жизни.
   Дверь в прихожей хлопнула, в коридоре послышались быстрые шаги барона и в следующую минуту он уже вошел на кухню. Я совсем забыла, что он всегда приходит домой на ланч.
   -Что здесь происходит? - удивленно спросил он, глядя на меня и на оцепеневшего от ужаса в моих руках Семку. - Кто это такой, Элиза?
   По его лицу я видела, что он тут же почувствовал напряженность обстановки. В его голосе просквозили нотки легкой насмешки над нашими испуганными лицами и нелепостью ситуации, в которой очутился он сам.
   -Для твоего сына он слишком велик, для любовника - слишком мал, - сказал он, глядя на нас, снимая фуражку, расстегивая портупею, отбрасывая ремень на пол и расстегивая китель. - Кто вы такой, молодой человек?
   -Не бойся! - шепнула я Семке.
   В это время барон подошел к нам и, осторожно высвободив из моих рук тело пацанчика, развернул его к себе лицом.
   Секунду они смотрели друг другу в глаза, щуплый десятилетний мальчишка в потрепанной куртке, с взъерошенными белесыми волосами, и высокий темноволосый мужчина в серой, с серебром, немецкой форме.
   -А, старый знакомый! - наконец, небрежно сказал барон, узнавая его. - Какими судьбами?
   Обойдя Семку по дуге, он подошел ко мне, поцеловал мне руку, на минуту прижал к себе, вдохнув аромат моих волос, а потом, не выпуская меня из объятий, снова повернулся к пацану.
   -Что же ты стоишь, старый знакомый. Садись, будем завтракать.
   -Я уже ел, - буркнул Семка, исподлобья глядя на него, но не трогаясь с места.
   Я облегченно вздохнула, за спиной барона успокаивающе кивнула Семке головой и, забрав у Гюнтера китель и портупею с ремнем, на минуту вышла в коридор, чтобы повесить их на вешалку в прихожей.
   Когда я вернулась, они оба сидели за столом и разговаривали.
   -Значит, это ты слопал все мои бутерброды, - говорил барон, пододвигая Семке отрытую банку с мясными консервами, протягивая ему ложку и кусок хлеба.
   -Ты ешь сало? - удивленно спросил Семка, вновь с аппетитом волчонка накидываясь на еду.
   -Почему нет?
   В голосе барона звучал смех. Он повернулся на звук моих шагов, и я с удивлением увидела, что он улыбался.
   -Где ты его нашла, Элиза? - спросил он, усаживая меня себе на колени, потому что на кухне у меня было только два стула.
   -На улице, - сказала я, подмигивая Семке. - Сначала мы с ним не поладили, но потом нашли общий язык. Он выглядел таким голодным, что я решила его накормить.
   -Она добрая! - подтвердил Семка, орудуя ложкой. - Вам повезло, господин барон.
   -Это точно, - серьезно согласился барон. - Ну, а что ты делаешь на улице, Стефан. Бомжуешь?
   -Ага, - с полным ртом согласился Семка. - Живу на природе. Птичек слушаю.
   -Птичек? - не понял барон.
   -Ага. Птичек. Разных таких всяких. Соловьев, малиновок, галок, чижиков и попугаев. И вот тут одна такая птичка недавно пропела, что на барона Ротенбурга готовится покушение в Березняках. Завтра вас там убьют.
   Семка положил ложку и выжидательно посмотрел на барона. Я почувствовала, как тело Гюнтера напряглось, а потом снова расслабилось.
   -Какая интересная птичка! - только и сказал он. - Значит, именно поэтому ты пришел познакомиться с Элизой?
   Семка посмотрел на меня и кивнул.
   -Я пришел к вам, - уточнил он, глядя на барона. - Отдать вам должок. Теперь мы квиты.
   -Спасибо тебе, хозяйка, за хлеб за соль - по-взрослому произнес он, вставая и протягивая мне руку.
   Барон молча смотрел на то, как Семка пошел к двери. По его напряженной спине я видела, что он все время ожидает, что барон закричит, схватит его и отправит в гестапо, ведь, он, практически сознался ему, что связан с партизанами.
   -Стефан, - на самом пороге остановил его барон.
   Семка остановился и медленно обернулся к нему. Что ни говори, у этого мальчика была просто железная выдержка. Голос барона был так спокоен, что даже мне на секунду стало не по себе.
   -Стефан, - повторил барон, глядя прямо Семке в глаза. - Спасибо тебе за предупреждение.
   Семка чуть расслабился.
   Барон встал и подошел к нему.
   -Когда тебе надоест бомжевать на улицах и слушать птичек, - продолжал он, пристально глядя на мальчика. - Приходи в мой дом, на Главной улице. Я дам тебе работу. Придешь?
   -Приду.
   Семка кивнул и скрылся в дверях.
   Барон подошел к столу, сел и сам налил себе чаю. На некоторое время на кухне установилась тишина.
   -Иногда я удивляюсь тебе, Элиза, - не глядя на меня, наконец, сказал он. - Почему бы тебе не сказать мне правду? Это никак не отразится на наших отношениях. Тебя ведь мне подставили, не правда ли?
   Я тоже прошла к столу, села напротив него, положила на стол локти и, упершись в переплетенные пальцы рук своим подбородком, некоторое время наблюдала за тем, как он ест, потом мирно сказала:
   -Если бы меня тебе, как ты выражаешься, подставили, ты бы уже давно был трупом, Гюнтер.
   -Не скажи, - возразил мне барон, по-прежнему не поднимая на меня глаз, - в русской контрразведке порой попадаются очень умные и дальновидные люди.
   -Возможно, - согласилась я. - Но мне такие не попадались.
   -Это почти признание, - предупредил меня он.
   -Как тебе угодно.
   Я встала, подошла к нему, мягко высвободила из его рук чашку с чаем и села ему на колени.
   -Гюнтер, ты не пьешь чай, оставь его в покое. Я сделаю тебе кофе. Спасибо, что не тронул мальчика.
   Я провела пальцами по его густым каштановым волосам, коснулась его щеки.
   -Ты невыносима! - он стряхнул меня со своих колен, поднял меня на руки и, ногой открывая двери, принес в спальню и положил на кровать.
   -Почему ты думаешь, что все немцы - монстры, которые убивают детей и насилуют женщин? - спросил он, начиная расстегивать запонки рукавов своей рубашки. - Впрочем...
   Так и не снимая рубашки, он лег рядом со мной, притянул меня к себе и начал целовать, одновременно расстегивая мое платье.
   -Детей я не убиваю, а вот насчет русских женщин, точнее, одной из них.... поручиться действительно не смогу...
  
   На следующий день вернулась из Померании баронесса. С ее приездом я, как обычно, рано утром вышла на работу в дом фон Ротенбургов, никак не догадываясь о той сцене, которая ожидала меня днем. Фрау Ульрика долго говорила с кем-то по телефону, потом ушла в город, и вернулась домой к двум часам пополудни очень расстроенная.
   -Элиза, - сказала она, вызывая меня в комнату звонком, - присядь, деточка, я хочу поговорить с тобой.
   Я села на край предложенного мне кресла и сразу же поняла, что разговор будет неприятным - я никогда еще не видела у фрау Ульрики такого выражения лица.
   -Элиза, я только что вернулась в город и первое, что я услышала, было ужасно! Мне сказали, что мой сын, мой Гюнтер, барон фон Ротенбург, презирая общественное мнение и, о господи, свое социальное положение, в открытую живет с какой-то русской девкой. Снял ей квартиру в городе и... Боже мой, спутаться с русской проституткой! это уже переходит все границы! Я не думала, что доживу до этого! Я просто ушам своим поверить не могла! Гюнтер никогда не позволял себе ничего подобного!
   Она в упор посмотрела на меня.
   -Ты знаешь, кто это, Элиза? - помолчав, спросила она.
   Я никак не могла понять, она действительно не знает, о ком идет речь, или просто издевается надо мной.
   -Это я, фрау Ульрика, - наконец, подняв голову, тихо сказала я.
   -В смысле? - не поняла баронесса.
   -Это я та самая русская девка, - стараясь оставаться спокойной, повторила я.
   Баронесса закрыла глаза и глубоко вздохнула.
   -Итак, это все-таки произошло, - после долгого молчания совершенно бесцветным голосом сказала она. - То, чего я все время боялась. Мне следовало бы сразу догадаться. Он всегда так на тебя смотрел.... Да и я хороша! Держать в доме такую красивую девочку, имея взрослого сына, и надеяться, что ничего не случится....
   Она помолчала.
   -Надеюсь, это произошло не в моем доме?
   -Нет, - отстраненно сказала я.
   -Спасибо и на том, - вздохнула баронесса.
   Она несколько раз взволнованно прошлась по гостиной, совсем так, как делал это в минуты волнения барон, а затем снова посмотрела на меня.
   -Я совсем не хочу расставаться с тобой, Элиза, - со вздохом сказала она. - Я знаю, что я должна тебя выгнать, но не могу. Не знаю, почему. Я так к тебе привыкла, словно ты мне родная дочь. Честно говоря, мне даже стало легче, когда я узнала, что это ты, а не какая-нибудь шалава из казино.... Против тебя я даже не возражаю. Прости меня, деточка, но я прошу тебя об одном. Ты не уходи от нас, не бросай меня. Я знаю, что бываю несносна, но в этой страшной России ты единственный человек, к которому я по-настоящему привязалась. У меня больше никого нет, кроме тебя и Гюнтера. А сыновья.... Сыновья, как ты потом сама узнаешь, сыновья всегда уходят.
   Эту ночь, впервые со своего появления с матерью в Городе, барон провел со мной, а не под крышей дома фон Ротенбургов. Чего это стоило фрау Ульрике, я прочитала утром по ее лицу. Глаза ее припухли, между бровями залегла еще одна тоненькая морщинка. Но ее обращение со мной не изменилось. Мне было ужасно стыдно смотреть ей в глаза, но она просила меня не оставлять ее, и я не могла уйти. Тем более не могла отказаться от любви барона. Водоворот первой чувственной любви закружил нас обоих. Я вставала утром, ходила, что-то делала, а сама жила с мыслью о том, что и сегодня наступит ночь, и я снова буду лежать в объятьях барона, буду дышать его дыханием, целовать его губы, буду безраздельно принадлежать ему. Но, в то же время, бывали моменты, когда некий здравый внутренний голос пробивался до меня и твердил, не переставая: "Откажись от него, иначе все это плохо кончится. Нельзя любить и оставаться безнаказанной!" Но появлялся барон, и я немедленно становилась слепа и глуха ко всему окружающему миру.
   -Ты очень похорошела за последнее время, детка, - как-то вскользь заметила однажды фрау Ульрика, - стала настоящей красавицей.
   Я молча наклонила голову и поспешила уйти, выдумав на ходу какой-то благовидный предлог.
   -Элиза! - на пороге остановила меня она. - Поверь мне, я ничего не имею против тебя, наоборот, я была бы счастлива, имея такую красивую и милую невестку, как ты, но, к сожалению, обстоятельства против нас. Я знаю, вы в революционной России считаете, что аристократизм и чистота крови это только глупый пережиток, но это не так. Гюнтер очень серьезно к этому относится. Даже если он любит тебя, он никогда на тебе не женится. Его отец будет против, да и мне придется поддержать его в этом. Прости меня, дорогая, я очень расположена к тебе, это глупо, то, что я сейчас говорю. Ты мне очень нравишься, я, конечно, не знаю, кто были твои родные, но есть в тебе какой-то естественный аристократизм, что ли.
   Она помолчала, а потом посмотрела на меня и негромко добавила:
   -Я могу сказать тебе только одно, детка. Но ты должна пообещать мне, что никогда не упомянешь об этом Гюнтеру!
   -Хорошо, баронесса, - сказала я.
   На лице фрау Ульрики появилась усмешка.
   -Если он на тебе все-таки женится, я лично не буду закатывать истерик. Меня это очень даже устроит. Но я никогда не признаюсь в этом, ни Гюнтеру, ни его отцу! И ты тоже. Помни, ты мне обещала!
   После этого заявления я не знала, плакать мне или смеяться.
  
  
   Глава 12.
  
   К концу апреля, с наступлением весны, в Городе вновь подняли голову партизаны. Количество террористических актов катастрофически увеличилось, и в конце концов Гвоздю и его ребятам удалось подорвать бомбой военного коменданта, барона фон Шлезвица. К счастью, барон фон Ротенбург не стал после этого новым военным комендантом Города - все в штабе Украины уже были в курсе того, что Гитлер неожиданно потребовал его передислокацию в Берлин. Тем не менее, он все также оставался пока на своей прежней должности и активно занимался поиском и отловом партизан. Последние несколько недель я видела его всего лишь несколько раз, и от души надеялась, что это не является признаком того, что я ему надоела.
   Возвращаясь из казино после очередной встречи с Таней, я грустно обдумывала эту свежую мысль, причем, она меня так увлекла, что я заметила Гвоздя только после того, как он чуть ли не сшиб меня с ног возле подъезда.
   -Ты что, ослепла, что ли? - проворчал наш партизанский лидер, впихивая меня в подъезд. - О чем думаешь только, не понятно!
   -Что ты тут делаешь? - прошипела в ответ я. - Ты что, провалить меня хочешь?!
   -Нет, я рабочий, - ухмыльнулся он, подталкивая меня к дверям. - Если кто появится, скажешь, что потеряла ключ, и я здесь, чтобы сменить замок. Поняла?
   -Ты совсем больной? У нас там мальчик из Гитлерюгенда и эсэсовец на ресепшене сидят!
   -Ну, вот ты и объяснишь им ситуацию.
   -Ты знаешь, что они сделают? Позвонят в комендатуру, и им оттуда пришлют ремонтника. Что тебе от меня надо, Гвоздь?
   -Поговорить, - пробурчал он, тем не менее, успокаиваясь.
   -Тогда пошли на улицу, там безопаснее, - скомандовала я.
   -Почему бы не в квартиру? - нахально спросил он.
   Я посмотрела на него, как на слабоумного.
   -Если ты засветишься перед ребятами на ресепшене, да еще со мной, я гарантирую тебе, что ты будешь сидеть в кабинете у Гюнтера часов эдак через пять, не больше. Именно столько времени ему понадобится, чтобы найти тебя и притащить из леса.
   -Ты зовешь его Гюнтером? - проворчал Гвоздь, выходя вслед за мной из подъезда на улицу. - Неплохо-неплохо.
   -Это была ваша идея, - огрызнулась я, - что же, по твоему, мне называть мужика, с которым я сплю, его светлостью или обращаться к нему, используя его титул и воинские звания? И вообще, ты что, ревнуешь, что ли?
   -Может быть, и ревную, - неожиданно согласился он, взглянув на меня своими пустыми глазами. - Ты девка красивая, вот, думаю, уедет твой фашист, в отряд тебя к себе возьму. Будешь и со мной спать, тебе ведь не привыкать. Я все-таки свой, родной. Ох и любить тебя, Лизка, буду!
   Меня просто передернуло от его слов. Вот уж, ей богу, еще один лейтенант Эдди Майер! С ума они посходили, что ли, или это весна на них так действует?
   Прервав мечтания Гвоздя, почти рядом с нами, возле подъезда, резко затормозил бьюик барона фон Ротенбурга. В следующую минуту из него показалась высокая фигура барона и сопровождавшего его переводчика из штаба. Оглядевшись по сторонам, барон увидел меня и с легкой улыбкой, промелькнувшей на его губах, пошел нам навстречу. При виде Гвоздя глаза его расширились. К его чести, Гвоздь сориентировался моментально. Он посмотрел на меня эдаким лениво-презрительным взором, незаметно подмигнул мне, а потом плюнул мне под ноги, процедив сквозь зубы:
   -Недолго вам еще жировать, суки фашистские! И тебя тоже это касается, офицерская подстилка, б.... фашистская.
   И гордо расправив плечи, быстро пошел прочь, в противоположную от нас сторону.
   Барон, естественно не понял ни слова. Вопросительно выгнув бровь, он посмотрел на переводчика. Украинец замялся и с трогательной непосредственностью уставился на меня, словно моля о помощи.
   -Что, черт возьми, происходит? - вспылил барон. - Алекс, отвечайте же, в конце концов! Что он сказал? Как я полагаю, ничего хорошего?
   -Ты правильно догадался, Гюнтер, - я успокаивающим жестом положила свою ладонь на обшлаг его мундира. - Зачем тебе знать подробности?
   -Кто этот человек? - требовательно спросил барон, обращаясь уже ко мне.
   -Откуда я знаю? - пожала плечами я.
   -Ты с ним разговаривала.
   Замечательный аргумент.
   -Ну и что? Он спрашивал меня, не нужен ли нам рабочий.
   -Рабочий? - недоверчиво спросил барон. - Для чего?
   -Ну, починить там что или так, по хозяйству, - все также терпеливо отвечала я. - Я сказала, что нет. Вот и все. А он разозлился. Ну и...
   Барон грозно посмотрел на переводчика. Парень вздрогнул под его взглядом и все-таки сказал:
   -Ну, если перевести дословно, он обозвал фройляйн нехорошими словами, потому что она, - переводчик запнулся, но потом все-таки продолжил: - Она и вы живете вместе, но не женаты и, - он снова замялся, прежде чем закончить: - Ну и потому, что он не одобряет то, что русская фройляйн общается с немецким офицером.
   Я не смогла сдержать усмешку.
   -Вы большой дипломат, Алеша. Думаю, Гюнтер, ты сам понял, какие именно слова употребил этот рабочий? Теперь ты доволен? Представление окончено?
   Барон посмотрел на меня и неожиданно сказал, повергнув меня в состояние, близкое культурному шоку:
   -Извини меня за то, что тебе приходится это слушать.
   -Это моя вина, - коротко сказала я, отворачиваясь. - Никто не заставлял меня с тобой спать.
   Он молча взял меня за руку и повел в дом.
   Вечером мы, по странному совпадению, снова вернулись к этому разговору. Началось с того, что я никак не могла справиться с беспокойством, вызванным появлением Гвоздя. Он, определенно, пытался со мной поговорить. Почему я не выслушала его? Чем больше я думала об этом, тем больше я беспокоилась. Вдруг партизаны затевают очередную диверсию, и жертвой этой диверсии должен будет стать барон? Я никогда не прощу себе, если он пострадает по моей вине.
   Задумавшись, я не заметила, что он уже несколько раз обращался ко мне, и каждый раз я отвечала невпопад.
   -Что-то случилось, Элиза? - он внимательно смотрел на меня. - Моя мать?
   Я очнулась.
   -Нет, что ты. Фрау Ульрика очень любезна со мной.
   -Тогда что же?
   Мне давно хотелось честно рассказать барону о своих друзьях-подпольщиках, я очень боялась, что правда о моем "комсомольском поручении" каким-либо образом выплывет наружу, но рассказать ему об этом значило просто "сдать" их, я не сомневалась, что, открой я рот, барон немедленно переловит всех их как кроликов. Но молчать об этом тоже было нельзя.
   -Я не понимаю, что с тобой происходит, - между тем, говорил барон, серьезно глядя мне в глаза. - Ты.... Ты не беременна?
   -Нет! - вскричала я с таким ужасом, что он невольно усмехнулся:
   -Что в этом такого ужасного?
   -Этого не может быть! - категорично сказала я, и тут же сама испугалась, какое впечатление произвели мои слова на барона.
   Он как-то весь подобрался, глаза его сверкнули стальным блеском, когда он коротко спросил:
   -Почему?
   -Потому что, ... потому что со мной не может произойти такого! - выпалила я, в отчаянье пытаясь уцепиться за спасительную соломинку невозможности и даже кощунственности подобного предположения.
   -Ну почему же? - казалось, барона забавлял этот разговор, но на самом деле я видела, что он почему-то был весь напряжен, как натянутая струна. - Ты здоровая девушка, я тоже абсолютно здоровый молодой мужчина, мы живем с тобой вместе уже третий месяц, все очень естественно, я не понимаю, почему такой ужас в твоих глазах.
   -Но я не готова иметь детей! - выпалила я, не зная, чем еще я могу прикрыть истинную причину своего испуга.
   -В принципе? Или только от меня? - с легкой обманчивой улыбкой на губах спросил он, подходя к столу и наливая себе в рюмку коньяка.
   -Я не хочу иметь детей, пока идет война, - быстро ответила я, старательно отводя от него взгляд.
   -Ты поедешь со мной в Берлин? - спросил он, оборачиваясь ко мне.
   Его светлые глаза требовательно смотрели мне в лицо.
   Я помедлила, а потом, не отводя от его взгляда своих глаз, тихо спросила:
   -Зачем?
   Он со стуком поставил бокал на стол и сделал досадливый жест.
   -Мы опять возвращаемся к разговору о женитьбе? Я не могу на тебе жениться, Элиза! Хотел бы, но не могу.
   -Вот и ответ на ваш вопрос, ваша светлость, - как можно непринужденнее сказала я. - Я хотела бы поехать с вами в Берлин, но не могу. Я хотела бы иметь ваших детей, но не могу. Даже врагу я бы не пожелала быть бастардом, не только своему ребенку. Поэтому я останусь здесь.
   -С Эдди Майером? - сверкнул глазами он. - Тебе все равно с кем, лишь бы он на тебе женился?
   Не знаю уж почему, но меня вдруг просто затрясло от злости.
   Я подняла голову, подчеркнуто кротко посмотрела на него и ядовито поинтересовалась:
   -Вы полагаете, господин барон, что честь имеется только у потомков аристократических фамилий? И мне приятно слышать за спиной весь это мат на улице? И будет еще приятнее слышать его в чужой стране, нося под сердцем ваших незаконных детей?
   На секунду его взгляд зажегся обидой и одновременно злостью, он непроизвольно сделал шаг по направлению ко мне, я отступила от него и он тут же опомнился. Заложив руки за спину, словно боясь не справиться с ними и залепить мне оплеуху, он отошел к окну и уставился на улицу.
   -Причем здесь честь, - наконец, произнес он, не оборачиваясь. - Ты ведь не любишь его, как и не любишь меня. Зачем же тогда доводить дело до замужества?
   -Вы говорите о себе или о нем?
   Он обернулся и взглянул на меня с загоревшимся в его льдистых глазах опасным огоньком.
   -Я говорю об обоих, - мягко, почти вкрадчиво сказал он.
   -Между вами большая разница, - так же мягко сказала я, смотря ему в глаза. - Он может на мне жениться, а вы - нет. И знаете почему?
   -Боюсь даже подумать, - внезапно усмехнулся барон, и его напряжение спало, - надеюсь, не потому, что он любит тебя, а я нет?
   -Браво, ваша светлость! Как вы догадались?
   -Это было нетрудно. Что еще говорит женщина, когда хочет тебя оскорбить?
   -Я не хотела тебя оскорбить, - устало сказала я.
   -Иди сюда.
   Он протянул руку и привлек меня к себе. Стоило ему коснуться меня, как знакомая дрожь прошла по всему моему телу, я почувствовала ответный трепет его тела, а затем уже я потеряла способность что-либо различать в вихре кружившей нас страсти. Но я четко уловила тот момент, когда я, на сей раз совершенно осознанно, оторвалась от него в тот момент, когда его страсть достигла апогея. И не сомневалась, что он тоже заметил это.
   Поздно ночью я проснулась от того, что барона рядом со мной не было. Я повернула голову и увидела, что он курит в полураскрытую половину окна, сидя на подоконнике, в наброшенной на плечи рубашке. За окном стояла довольно теплая майская ночь. В лунном свете я отчетливо видела его великолепную фигуру и медальный очерк его лица. Поддавшись порыву, я негромко спросила:
   -Ты не спишь?
   Он одним движение загасил сигарету и в тот же миг, отбросив простыню, скользнул в постель рядом со мной, прижав меня к постели своим гладким прохладным телом. Совсем рядом с собой в темноте я увидела его лицо, казавшиеся темными серьезные глаза.
   -Скажи мне, моя прекрасная незнакомка, - тихо прошептал он мне почти на ухо, знаком приказывая молчать, - только не ври, пожалуйста, я знаю тебя уже достаточно хорошо, чтобы отличить, когда ты говоришь правду, а когда нет. Скажи мне одну вещь. Ты стыдишься нашей любви?
   -Нет, - быстро сказала я и, нежно отведя со лба упавший на его глаза вихор, попыталась коснуться губами его виска.
   Он вздрогнул, и я, прекрасно зная, какое впечатление производят на него мои ласковые прикосновения, почувствовала, как его тело напряглось в ожидании любви.
   -Нет, так дело не пойдет!
   Он отстранился от меня, а затем быстрым движением обхватил пальцами своей руки оба моих запястья, завел мои руки за голову и прижал их к подушке над моей головой так, чтобы я не могла ими пошевелить, одновременно удерживая мое тело на постели своим телом, прильнув ко мне вплотную.
   -Скажи мне правду, - его губы почти касались моего лица. - Я же вижу, как тебя корежит от прикосновения к моему мундиру, мундиру немецкого офицера.... Как меняется выражение твоего лица от этих злых замечаний на улице.... Я сказал тебе, что не женюсь на тебе, но это не значит, что я действительно этого не сделаю. Я не верю тебе. Я не верю в твою любовь. Скажи мне правду, не смей играть со мной! Я никогда не отпущу тебя. Я люблю тебя, я хочу твоих детей.... Отвечай мне сию же минуту, что тебе от меня надо...
   Я чуть шевельнула бедрами и увидела, как барон изменился в лице. Его лицо исказилось от желания, как от боли, и он, не говоря больше ни слова, склонился к моей груди.
   -Ты ведьма! - простонал он, отпуская мои руки, когда мы вновь сплелись в объятьях. - Но имей в виду, я так люблю тебя, что смогу и убить...
   -Я хотела бы умереть в тот момент, когда мы занимаемся любовью, - прошептала я.
   -Очень сомнительный комплимент!
   Он тяжело дышал, его тело содрогалось от сдерживаемого желания, в то время как его движения казались замедленными из желания продлить минуты наслаждения. В такие мгновения он доводил меня почти до полного любовного исступления и знал это. Я готова была вывернуться наизнанку навстречу ему. Но в тот же миг все внезапно прекратилось. Он вышел из меня так резко, что я вскрикнула, с легкостью перекатился на спину, а затем встал с кровати и пошел в душ. Это было ужасно. Внутри меня бушевал огонь, а я лежала и, как дура, смотрела в потолок.
   Спустя двадцать минут барон вышел из ванной, чистый, умытый, уже в рубашке и брюках. Приглаживая на ходу влажные волосы, он потянулся за висевшим на спинке стула кителем. Я не пошевелилась, даже когда он зажег свет. Проходя мимо кровати, он небрежно накинул на меня простыню, прикрывая ею мою наготу.
   -Гюнтер! - сказала я, когда он уже подошел к двери и потянулся за своей фуражкой, удивляясь тому, как холодно и спокойно прозвучал мой голос. - Если ты сейчас бросишь меня и уйдешь, ни сказав ни слова, я найду человека, который доделает то, что начал ты.
   -Ты говоришь, как шлюха, - обернувшись от двери, ледяным тоном сказал он.
   -Я и есть шлюха, по твоей милости! - я вскочила на ноги. - Только со шлюхами обращаются таким образом, как ты сейчас поступаешь со мной!
   -Только шлюхи ведут себя так с мужчинами, как сегодня ночью ты вела себя со мной! - барон казался бледным от едва сдерживаемого гнева.
   -Остановись!
   Я метнулась к нему, схватила с вешалки его фуражку и, нахлобучив ее поверх своих длинных распущенных волос, уселась на кровати, завернувшись в простыню, как в тогу. - Остановись и объясни мне, чем ты недоволен! В комендатуру тебя все равно не пустят - рабочий день начинается не в четыре утра.
   Барон молча остановился у двери и внимательно посмотрел на меня.
   -Что ты хочешь узнать?
   -Почему ты не кончил? - я встала и подошла к нему.
   Он безмолвно удержал меня от себя на расстоянии вытянутой руки.
   -Ты же получила удовольствие, не так ли? - все так же холодно спросил он.
   -Да, но не полностью. Я не почувствовала твоего. Ты больше не хочешь меня?
   -Не говори ерунды! - нахмурил темные брови он.
   -Но ты остановился! Почему?
   Он снова взглянул на меня, словно оценивая, стоит ли говорить или нет, а потом с откровенностью военного ответил:
   -Потому что я не хочу каждый раз чувствовать, как ты отстраняешься от меня в тот момент, когда я готов излить в тебя семя.
   -Во-первых, не каждый раз, а только в критические дни, - медленно поправила его я, глядя ему в глаза.
   -Во-вторых? - изогнул бровь он.
   -Месть? - с нервным смешком спросила я. - За то, что я не хочу плодить незаконных детей? Молчишь?
   -Все не так просто, - сдержанно возразил он. - Дело не только в этом.
   -Тогда в чем? В том, что я не люблю твой нацистский мундир?
   Я так разозлилась, что меня уже было трудно остановить.
   -Хорошо, я скажу тебе правду. Я ненавижу твой мундир, я ненавижу все эти побрякушки, шинели и фуражки людей, которые пришли в мою страну силой и завоевали ее,... но я люблю тебя! Тебя, Гюнтер, без мундира, шинели и фуражки! Ведь не приклеены же они, в конце концов, к тебе намертво?! Я могу смириться с тем, что время от времени ты ходишь во всей этой сбруе, но любить твою нацистскую форму как часть тебя я не могу.
   -Ну что тебе еще надо? - помолчав, спросила я с недоумением, видя, что он не трогается с места. - Что еще я должна сказать? Если я скажу, что я хочу тебя, ты снова назовешь меня шлюхой? Честно говоря, я и есть твоя шлюха. Не хочешь на мне жениться, ну и не надо. В Берлин я с тобой не поеду, но здесь, в Городе, я буду с тобой.... сколько ты пожелаешь! Я люблю тебя, я хочу тебя.... Я хочу тебя сейчас, в эту минуту! Что я должна сказать, чтобы ты остался со мной?
   -Позволь мне уйти, - холодно сказал он. - Я должен подумать.
   -Хорошо.
   Я сняла со своей головы его фуражку, положила ему ее на голову и бросилась на кровать.
   -Иди. Дверь открыта, - сказала я, спрятав лицо с закипающими в глазах слезами, в подушке. - Только не думай долго. Я не люблю ждать.
   Он повернулся и вышел.
  
  
   Глава 13.
  
   В тот же день я покидала в узелок свои нехитрые пожитки и переехала к Тане, которая снимала маленькую комнатку прямо над казино. Утром я побывала у баронессы и с грустным видом попросила ее дать мне отпуск на две недели в связи с болезнью моей любимой подруги. Старый хохол пан Гецель охотно взял меня на работу официанткой в казино. Лейтенант Эдди Майер, мой старый знакомый и вечный поклонник, был в полном восторге. В дни моих дежурств он не вылезал из казино.
   На пятый день моей трудовой деятельности в казино пришел барон. Он сел за столик, снял и положил перед собой на стол фуражку, и, оглядевшись по сторонам в поисках официантки, наткнулся взглядом на полную грудь Татьяны. Слава богу, это был ее столик!
   -Чего изволите, господин обергруппенфюрер? - нарочито развязно спросила Таня, глядя на него в упор призывным взглядом.
   Мои столики, как всегда, были полнехоньки, я носилась между ними, как заводная, успевая принимать заказы и одновременно улыбки молодых офицеров. Назло барону, я улыбалась чаще, чем обычно, но, тем не менее, старалась не смотреть в его сторону.
   В довершение ко всему, Александра, молоденькая девочка, по происхождению наполовину немка, наполовину полячка, которая пела у Гецеля на сцене романсы для увеселения господ офицеров, неожиданно раскашлялась и не смогла продолжить свое выступление.
   -Боже мой! Боже мой! Я разорюсь! Они побьют все мою посуду! - раскачиваясь, словно еврей на молитве, бормотал пан Гецель, смешно наморщив свое и без того морщинистое, как печеное яблочко, личико. - Только этого мне не хватало! Вы слышите? Они уже недовольны! Я разорюсь! Я разорюсь на этой забегаловке! Ах, какой ресторан был у меня когда-то в Одессе!
   -Пан Гецель, - мне неожиданно стало его жаль, я вспомнила, что именно здесь, в его казино, я когда-то впервые увидела восхищение в обращенных ко мне глазах барона фон Ротенбурга, и мне захотелось помочь ему.
   -Что тебе, деточка? - вздохнул он. - Я не смогу тебя отпустить сегодня, и не проси. Видишь, что делается?
   -Да нет, что вы! - улыбнулась я. - Я совсем о другом. Если хотите, я могу спеть сегодня за Александру несколько песен, я знаю весь ее французский и польский репертуар. Но только сегодня, хорошо? На один только вечер, а завтра вы кого-нибудь подышите.
   -Ты не обманываешь старого больного папашу Гецеля?- недоверчиво переспросил он, морща брови. - Я правильно тебя слышу? Ты хочешь спеть? Хочешь выручить старого больного человека? Ты ангел, деточка! Ты настоящий прекрасный светлый ангел! Татиа-ана-а!
   Воспользовавшись помощью прибежавшей на его зов Таней, они быстро переодели меня в шикарное блестящее золотистого цвета концертное платье с глубоким декольте, подобрали в прическу на макушке мои волосы и, закончив с этим, отойдя в сторону, глупо вытаращились на меня, как на диковинку.
   -Ты красивая, как стерва, Лизка! - наконец, выразила свое восхищение Таня. - Все эти кобели будут лизать тебе пятки! Твой барон умрет от разрыва сердца.
   -Барышня очень, очень хороша! - подтвердил пан Гецель, улыбаясь. - Ну, иди, иди, детка.
   Когда я в своем блестящем платье из темно-золотистого шелка, с длинным шлейфом, струившимся по полу, переливающимся при ярком свете прожектора, установленного за сценой, вышла на импровизированную сцену казино, в зале установилась глубокая тишина. Я немного дрожала, но, тем не менее, храбро взяла микрофон. Затем, когда я начала петь, я забыла обо всем, полностью поддавшись очарованию спокойного мелодичного старо-французского романса.
   После первого куплета я пришла в себя настолько, что осмелилась посмотреть в зал.
   Со всех сторон на меня были обращены лица людей, с которых постепенно исчезало все наносное, людей, переставших срывать свое истинное лицо. На меня смотрели и слушали мое пение ни офицеры и солдаты рейха, не проститутки из казино, а просто люди - мужчины и женщины, в сердцах которых теплились воспоминания и надежды прежней довоенной жизни, простые мечты о счастье и радостях мирного бытия, о любви, чистом небе над головой и счастливом смехе детей. Этот пятачок света, в котором стояла я, девушка в длинном платье, певшая незатейливую песенку о вечной любви, словно перенес их в счастливейшие моменты их прежней жизни, заставил их сердца забиться быстрее, чудодейственным образом очистил от скверны их нынешнего существования. И они на миг забыли о войне, зачарованные магией представления, разворачивающегося на их глазах. Мой голос парил над залом, повторяя простые незатейливые слова о любви, которые значили нечто свое для каждого из собравшихся здесь людей.
   Когда затихла последняя нота, стены зала казино вздрогнули от рева восхищенных офицеров. Немцы словно с ума посходили, они вскакивали на ноги и кричали: "Еще! Еще!", и как только я вновь взялась за микрофон, стало так тихо, что я могла слышать свое дыхание. Тогда я улыбнулась, повернула голову и взглянула на барона. Он сидел за своим столиком один, с потухшей сигаретой в зубах, а по его кисти текла кровь из пореза стеклом от слишком крепко сжатого его сильными пальцами бокала, смешиваясь с красным вином.
   Не спуская с него глаз, я запела тоже старинную, вековой давности песенку, которую некогда исполняла на сцене Комеди Франсез знаменитая Жанна Друэ в роли куртизанки. Если перевести ее слова на русский, то они звучали примерно так:
  
   Случилось так, что я полюбила человека,
   Которого не должна была любить,
   Мужчину с глазами волка
   И сердцем безжалостного тигра.
   Моя любовь стала центром моего мира,
   Но для него она была игрой.
   Я знала, что однажды он покинет меня, и он ушел,
   Унеся на подошвах своих сапог
   Осколки моего разбитого сердца.
  
   Я сошла со сцены в зал и, продолжая петь, пошла между столиками по направлению к барону. Свет прожектора преследовал меня. Все затаили дыхание. Ни для кого не было секретом, какие отношения связывали нас с бароном и, тем более, никто уже не сомневался, что эта песня была предназначена ему. Тем, кто не знал французского, их более грамотные товарищи быстрым шепотом, по строчке, переводили слова. Обстановка в зале стала напряженной, в гнетущей тишине все ждали развязки.
   Я подошла к столику барона, отодвинула стул, села прямо на стол перед ним и почти весь третий куплет пропела, обращаясь прямо к нему и глядя ему в лицо:
  
   В течение многих лет его глаза
   Преследовали меня в ночной тиши,
   Подобно навязчивому кошмару.
   Но сегодня я снова гляжу в эти глаза волка
   И мое сердце опять пропускает удар за ударом,
   Прикоснувшись к сердцу безжалостного тигра,
   Словно вышедшего из моих грез,
   Возрожденного к жизни
   Моей неумирающей любовью.
  
   Барон слушал меня с непроницаемым лицом, не поднимая затененных ресницами глаз. Повторяя рефрен, я поднялась и, протянув ему руку, заставила встать и его, а затем положила свою ладонь ему на плечо, вынудив его двигаться вместе со мной в медленном ритме песни, как в танце. Глядя на нас, некоторые офицеры также вставали и приглашали на танец своих дам. Я крепко прижалась к телу барона, сначала каменно неподвижному, потом почувствовала, как он, расслабившись, с тихим стоном привлек меня к себе, а затем услышала возле своего уха его тихий вкрадчивый голос:
   -Нет, ты не шлюха, моя прекрасная незнакомка, ты ведьма, ты Лорелея этого гнилого болота! Я вел себя как последний дурак, прости меня, Элиза, и пойдем со мной, я устал, я болен от разлуки с тобой...
   Я мужественно допела строфу до конца, хотя голос мой дрогнул. Под раздавшийся после этого гром аплодисментов барон неожиданно подхватил меня на руки и, под свист и улюлюканье толпы, вынес из казино, засунул в свою машину и увез.
   Возле дома он снова схватил меня на руки и почти бегом по ступенькам внес сначала в квартиру, потом в спальню, захлопнул дверь и, не зажигая света, прямо в темноте бросил меня на кровать. Я не услышала от него ни звука, пока он, раздирая в клочья, снимал с меня платье, и отбрасывал во все стороны ремень, портупею и прочие аксессуары своей роскошной офицерской сбруи. Я вздрогнула от наслаждения, когда его гибкое сильное тело обрушилось на меня, и не могла унять эту дрожь все время, пока он в исступлении не вошел в меня, и меня не стало колотить от восхитительных сладострастных спазмов наслаждения, которые он мне дарил. В последний момент я попыталась удержать его, но он с силой буквально пригвоздил меня к постели.
   -Ты будешь моей женой, Элиза, - немного погодя, обретя дар речи, хрипловато сказал он. - Завтра же днем, я договорился с гарнизонным пастором.
   -Это что, предложение? - только и смогла пробормотать я.
   -Да.
   Я вытянулась на постели рядом с ним и заметила:
   -Гюнтер, ты не понял. Я сделала это не для того, чтобы заставить тебя пойти на мезальянс. Я просто хотела, чтобы ты не сомневался в том, что я люблю тебя.... И я действительно не хочу незаконных детей.
   -Тогда это легко исправить, - спокойно сказал он. - И ты, и наши дети получат мое имя.
   -Гюнтер, мне не нужно твое имя, чтобы быть с тобой. Я никогда не сумею тебе отказать - я люблю тебя. Обещай, что в случае, если я забеременею, дашь свое имя нашим детям, и все.
   - Я хочу большего, - сказал он. - Я хочу никогда не расставиться с тобой, хочу, чтобы ты была со мной рядом всегда, всю жизнь. Я также хочу, чтобы ты была со мной счастлива. Я хочу наших детей, сына и дочь. Дочь, похожая на тебя! Эта девочка получит весь мир, все, что я имею и когда-нибудь буду иметь!
   -Главное, чтобы она получила твою любовь, - заметила я, целуя его в теплое плечо.
   -Как можно будет не любить твою дочь? - удивился он, улыбаясь и поднимая на меня хмельные от страсти глаза.
   -А как же твоя мать? Ваша голубая кровь и белая кость? Что скажет твое начальство здесь, да и в Берлине, когда узнает, что барон фон Ротенбург женился на русской?
   -Любой скандал рано или поздно покрывается другим скандалом. Не думай об этом. Война даже упрощает дело.
   -Но твой отец? И фрау Ульрика? - не сдавалась я.
   Он поднял голову и с легкой насмешкой спросил:
   -Ты не хочешь выходить за меня замуж? Еще несколько дней назад ты мечтала об этом. Не волнуйся, со своей семьей я разберусь сам.
   Честно говоря, я не придала большого значения этому странному разговору о женитьбе. Но к вечеру следующего дня барон вернулся из комендатуры веселым и счастливым, принес мне легкое ситцевое белое платье, и наутро я уже проснулась законной баронессой фон Ротенбург с соответствующим бумагами и документами и золотым обручальным колечком на среднем пальце. Свое обручальное кольцо барон снял сразу же после короткой церемонии бракосочетания.
   -Я с удовольствием буду носить его после войны, - твердо сказал мне он в ответ на мой раздосадованный вопрос. - Но сейчас будет гораздо безопаснее не привлекать к себе внимания. Милая моя, любимая, вспомни, сколько покушений было уже на мою скромную персону? Я не хочу, чтобы одно из возможных будущих покушений коснулось тебя. Ты знаешь, что делается в округе? Партизаны таскают жен, детей тех безумцев, которые выставляют их на всеобщее внимание. Ты мне слишком дорога, для того, чтобы так рисковать!
   -Меня можно было стащить у тебя и как любовницу, - сказала я со вздохом, признавая правоту его слов.
   -Нет, родная, это не одно и тоже. Вряд ли на меня можно было бы надавить, угрожая моей пассии, к тому же, из местного населения. Женщин в городе предостаточно. Никто не предполагает, что я не смогу заменить тебя при желании.
   -Ах, вот как! - в шутливом гневе вскричала я.
   -Жена - это уже серьезно, - улыбаясь одними глазами, сказал барон, усаживая меня к себе на колени. - Ради тебя я сделаю все. Кроме того, неизвестно еще, как посмотрят на этот брак твои соотечественники. Я не удивлюсь, если тебя забросают камнями.
   -Ну, хорошо, - сдалась я, снимая с пальца свое кольцо. - Тогда и я не буду пока его носить. Отдай мне твое кольцо, а я дам тебе свое.
   -Зачем? - внезапно насторожился он, как-то странно посмотрев на меня.
   -Я надену твое кольцо на цепочку и буду носить, как медальон. Моя мать носила так кольцо своего жениха.
   -Какая интересная традиция, - задумчиво сказал он. - Мой отец, помнится, тоже носил таким образом кольцо своей невесты. Впрочем, ты, кажется, сказала, что у твоей матери был померанский акцент?
   -Гюнтер, я не хочу говорить о своих родителях, - быстро перебила его я. - Пожалуйста, мне это неприятно. Как-нибудь потом. Ты дашь мне свое кольцо?
   -Только в обмен на твое, - усмехнулся он. - И только на хранение, поняла, врунишка? После войны, когда мы вернемся в Германию, мы снова обменяемся кольцами. И не забудь напомнить мне, что я должен тебе настоящую свадьбу.
   -Что ты имеешь в виду?
   -Свадьбу с великолепным белым платьем, фатой, цветами, приемом и со всеми прочими атрибутами этого мероприятия. Словом, такую свадьбу, о которой мечтают все женщины.
   Я засмеялась и вскочила с его колен.
   -Ты просто прелесть, Гюнтер! Но я не хочу никакой другой свадьбы. Меня не интересуют ритуалы, я хочу тебя. Тебя я уже получила, правда? Тогда зачем мне свадьба? Лучше скажи мне, ты останешься сегодня со мной, или тебе надо снова вернуться в комендатуру?
   -Конечно, останусь! У меня же сегодня брачная ночь!
   -О! Вот от повторения брачной ночи я не откажусь!
   -Каждый день? - поинтересовался он, пытаясь скрыть улыбку.
   -Каждую ночь, - поправила его я.
  
   Уже ночью, лежа в его объятьях совершенно обессиленная после занятий любовью, я чувствовала, что он тоже не спит. Я подняла голову и, глядя на его чеканный профиль, смутно вырисовывавшийся в полутьме, тихонько спросила:
   -Что тебя беспокоит, Гюнтер?
   Он некоторое время молчал.
   -Я должен поговорить с матерью, - наконец, произнес он. - Я хочу жить в моем доме, а не мотаться по квартирам. Кроме того, это несправедливо по отношению к вам обоим.
   -Фрау Ульрика будет очень недовольна, - прошептала я, мгновенно вспоминая разговор с баронессой.
   -Боюсь, у нее нет выбора, - сказал он совершенно спокойным голосом. - Если она перенесла то, что мы в открытую жили с тобой вместе почти три месяца, ей будет легче принять этот брак.
   -Она смирилась с этим потому, что надеялась, что это просто твоя блажь, которая рано или поздно пройдет, - тихо сказала я, помолчав.
   -Чем раньше она начнет привыкать к мысли о том, что эта блажь не пройдет, тем лучше, - отрезал барон.
   -Но, Гюнтер, - я потерлась щекой об его плечо. - Давай подождем еще немного. Позволь мне самой поговорить с фрау Ульрикой через неделю или через две.
   -А еще лучше, через месяц или через год, - усмехнувшись, хрипловатым голосом сказал он. - За это время придет добрый дядя и сделает это за нас?
   Он провел своими длинными пальцами вдоль моей ладони, наши пальцы переплелись и он поднес мою руку к губам.
   -Поразительно, - сказал он, целуя каждый мой пальчик. - У тебя тонкая кисть и длинные пальцы аристократки. Кто ты такая, моя прекрасная незнакомка?
   Я улыбнулась в темноте.
   -Ты все время возвращаешься к теме моих родителей, Гюнтер. Зачем тебе это?
   -Мне это совершенно ни к чему, - губы барона уже скользили вдоль моей кисти. - Я просто пытаюсь сочинить убедительную сказочку для маменьки. Я не хочу, чтобы она фыркала и заливалась слезами при каждом удобном случае. Я удивлен, что она еще до сих пор не вызвала сюда из Африки моего отца. Может быть, ты сознаешься, дорогая, что у тебя в роду были хоть какие-то, самые завалящие дворяне. Хоть петровские орлы, хоть польские паны из глубинки?
   Я перевернулась на спину и сделала вид, что задумалась. Загадка письма из семейного архива барона, прочитанного мной несколько месяцев назад, все так же не давала мне спать. Но спросить о нем, значило сознаться в том, что я рылась в его столе. С другой стороны, сознаться, что я рылась в его бумагах, было гораздо безопаснее, чем рассказать о своей причастности к партизанам.
   -Я прямо слышу, как в твоих мозгах щелкает калькулятор, просчитывая последствия возможного риска, - насмешливо прошептал мне на ухо барон. - Не волнуйся дорогая, даже если я сильно разозлюсь, ты знаешь верный способ успокоить меня.... Меня уже в жар бросает при мысли об этом способе....
   Я усмехнулась и сделала вид, что не замечаю, как он потихоньку развязывает тесемки моего ночного пеньюара.
   -Ты знаешь, Гюнтер, - решение пришло спонтанно, и мне уже трудно было остановиться. - Пожалуй, я действительно могу тебя порадовать.
   -Я так и знал, - он крепко сжал меня в объятьях. - Я всегда знал, что ты колдунья, моя дорогая! Ты можешь исполнять желания!
   -Несколько месяцев назад, я нашла у тебя в семейном архиве неотосланное письмо, написанное Герхардом фон Ротенбургом некому Анри, - несмотря на мою решимость, несколько неуверенно начала я.
   -Герхард фон Ротенбург - мой отец.
   Я всей кожей почувствовала, как напрягся барон, даже его рука, лежащая у меня на талии, внезапно стала тяжелой.
   -Кто такой Анри? - спросила я, вставая на постели на колени, чтобы лучше видеть выражение его лица.
   -Почему ты спрашиваешь? - вместо ответа спросил он.
   Я глубоко вздохнула и сказала правду:
   -Потому что на конверте было написано имя моего отца, и на нем также стоял дореволюционный адрес моих родителей в Санкт-Петербурге.
   -Я знаю только одного Анри, которому отец мог писать в Санкт-Петербург, - как-то странно глядя на меня, медленно произнес барон.
   -Как звали твоего отца? - помедлив, спросил он.
   -Моего отца звали Андрей Острожский, - ответила я, отворачиваясь от его испытывающего взгляда, который на минуту стал нестерпимо пронзительным. - Не смотри на меня с таким выражением, Гюнтер, я совсем не помню его. Его расстреляли большевики, когда я была ребенком. Анри - это ведь французский вариант имени Андрей, не правда ли?
   -Твой отец - князь Анри Острожский?!
   Барон неожиданно схватил меня за плечи и встряхнул так, что у меня клацнули зубы.
   -Только ради бога, не лги мне, Элиза! Это важно, очень важно! Как твое имя, как твое настоящее имя?!
   -Гюнтер, немедленно перестань меня трясти!
   -Как твое имя? - повторил барон, выпуская мои плечи так неожиданно, что я упала на спину на кровать.
   Он тут же очутился рядом со мной, сжал в своих объятьях и пытливо заглянул мне в глаза.
   -Ну, давай же, милая моя, чего ты боишься?
   -Если бы ты пожил при коммунистах как ребенок белого офицера-аристократа, ты бы меня понял, - огрызнулась я. - Думаю, что в приюте для детей врагов народа тебе бы тоже не понравилось!
   -Ты жила в приюте? - поразился он.
   -Да! Мое имя - Лиза, Елизавета Острожская. Ты доволен?
   -Ты даже не можешь представить себе, как я доволен! - в его голосе снова звучали изумление, но в то же время словно какая-то недоговоренность. - А кто была твоя мать? Помнится, во время нашей первой встречи в казино ты сказала, что у меня такой же акцент, какой был у твоей матери?
   -Да, мама была из Померании.
   У меня испортилось настроение, как случалось каждый раз, когда я вспоминала о своей прекрасной молодой матери, погибшей в расцвете лет.
   -Как ее звали? - не отставал барон.
   -Каролина фон Вирхофф, - без всякого энтузиазма сказала я только для того, чтобы он отстал.
   Он глубоко вздохнул. Мне показалось, что он даже не удивился, словно после того, как узнал имя моего отца, он заранее мог предвидеть мои ответы.
   Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Больше всего на свете сейчас мне хотелось спать.
   -Ты расстроилась? - он легко коснулся губами моего виска.
   -Да, - не открывая глаз, сказала я. - Я не люблю говорить о своих родителях.
   -А о своей бабке? - поддразнил меня он. - Приме Мариинского театра. Ты на нее похожа?
   -Если бы я была похожа на свою бабку, - с глубоким вздохом сказала я, - я бы сейчас выбросила тебя в окно, тебя и твои вопросы. Бабка у меня с кавалерами сильно не церемонилась. Даже с комиссарами, поклонниками, так сказать, ее таланта, у нее был разговор короткий: цветами по морде, и за дверь. Им это, кстати, жутко нравилось.
   Он тихо рассмеялся.
   -Я счастлив, что ты похожа не на нее, а на свою мать.
   Он внезапно перевернул меня на спину и прижал к постели своим сильным худощавым телом, нависнув надо мной. Мурашки восхитительного предвкушения его близости пробежали по моей коже.
   -Знаешь, ты зря надеешься, что я дам тебе спать, - вкрадчиво сообщил мне он.
   -За что? - простонала я, отвечая на его поцелуй.
   -За то, что ты опять пытаешься надурить меня, маленькая врушка.
   Я возмутилась и попыталась уклониться от его губ, но он был сильнее. Его дыхание снова защекотало мне ухо.
   -Имя Лиза в семье Острожских всегда было уменьшительным от одного из двух польских имен, но уж никак не от Елизаветы. Колись, дорогая, какое из них принадлежит тебе?
   -Откуда ты знаешь?!
   Я так удивилась, что перестала сопротивляться, и он буквально упал на меня, в последний момент едва успев чуть ослабить тяжесть своего тела, прижавшего меня к постели.
   -Я помню князя Анри, он часто бывал у нас в доме, когда я был ребенком, и я определенно знал твою мать, - восстановив дыхание, прерывисто прошептал он. - Так какими тремя женскими именами обычно называли в семье Острожских девочек?
   Целых вихрь противоречивых мыслей закрутился в моей голове. Не успев подумать, как следует, я пробормотала, только для того, чтобы он отстал, и я смогла придти в себя от потрясения, вызванного его словами:
   -Кристина, Алиция и Эльжбета!
   -Умница! - похвалил меня он. - Эльжбета - польский вариант Елизаветы. Но мне почему-то кажется, что тебя назвали Алицией.
   "Бинго! - подумала я, - вот уж, действительно, любовь творит чудеса!", в то время как он, задумчиво глядя на меня, продолжал:
   -Ты больше похожа на Алицию, чем на Эльжбету. Как тебя звали в семье? Ведь не Лиза, правда? Так как?
   -Бабушка звала меня Аля, - машинально ответила я, гадая, каким образом он пришел ко всем этим выводам. Может быть, он просто навел справки в соответствующих органах? Но сейчас идет война, многие архивы разгромлены, многие эвакуированы, даже если он сделал это, он не мог получить ответы так скоро!
   -Значит, я был прав. Ты - Алиция!
   От его прикосновений и поцелуев у меня кружилась голова, тот факт, что он так хорошо знал историю моей семьи, окончательно сбил меня с толку. Он был так откровенно, по-мальчишески счастлив, что я снова, уже со смутным опасением, повторила свой вопрос:
   -Откуда ты знаешь?!
   -Тебе надо поговорить с моей матерью, моя прекрасная незнакомка. Она будет безумно счастлива узнать, кто ты такая на самом деле. Только сначала, чтобы не доводить ее до инфаркта, я поговорю с ней сам.
   -Гюнтер, я боюсь!
   Он еще крепче сжал меня в своих объятьях.
   -Все будет хорошо, я тебе обещаю. Все твои беды кончились, малышка. Навсегда.
   Я уже собралась было спросить, что он имеет в виду, но в тот момент он снова закрыл мне рот поцелуем, и я с восхитительной дрожью удовольствия почувствовала, как он сильным плавным движением вошел в меня, после чего всякие мысли тут же испарились из моей головы.
  
  
   Глава 14.
  
   Через три дня, исключительно по своей инициативе, я вернулась на работу в дом фон Ротенбургов. Барон был против этого, но я уговорила его немного подождать, прежде чем говорить с матерью.
   -Что это за концерт вы с Гюнтером устроили в казино? - чуть ли не через минуту после моего появления в доме спросила меня баронесса. - Элиза, я, право, не ожидала от тебя такого. Все, кто приходят ко мне в дом, с придыханием рассказывают об очаровательной фройляйн, которая в среду вечером пела в казино для барона фон Ротенбурга. И о том, кстати, как изумительно они смотрелись, когда танцевали вместе под звуки этой бог знает откуда извлеченной песенки, которую сейчас напевают все. Песенки, которая даже во времена моей свободной молодости считалась весьма, весьма фривольной.
   Все это она выпалила на одном дыхании, но на этом поток ее красноречия не иссяк.
   -В городе, среди офицеров, - продолжала она, - уже ходит романтическая, в духе сентиментальных немцев, история о любви офицера рейха, прусского аристократа, и простой русской девчонки из казино. Что это за чушь, Элиза, я тебя спрашиваю? Я закрыла глаза на то, что вы с Гюнтером вместе живете, но такое паблисити ваших отношений... это уже слишком! Надеюсь, ты не останешься работать в казино на всю жизнь?
   -Нет, фрау Ульрика, - пряча улыбку, сказала я.
   -Вот и прекрасно! - неожиданно успокоившись, закрыла эту тему она, словно выговорившись и облегчив свою душу. - Тогда приступай к своим обязанностям. Сейчас мы пообедаем, и ты мне почитаешь, хорошо? Мне привезли новый французский роман!
   Она лукаво сверкнула глазами и, понизив голос, добавила:
   -Не одному же Гюнтеру слушать французские романсы, не правда ли?
   -Хотите, я спою его вам? - предложила я, проходя за баронессой в столовую.
   Фрау Ульрика остановилась и с интересом посмотрела на меня.
   -Он же предназначен для мужчины?
   -Сделаем исключение.
   Выражение лица баронессы стало задумчивым.
   -Ты знаешь, детка, а я ведь действительно ни разу не слышала, как ты поешь. На рояле ты играешь великолепно. Решено, после обеда мы устроим небольшой семейный концерт. Я уверена, что узнав об этом, Гюнтер тоже останется дома.
   Барон действительно вернулся домой к обеду. Я смотрела на него, когда он снимал к прихожей шинель, такого невозмутимо спокойного, стройного и подтянутого в своем простом, повседневном кителе, и вспоминала, с каким трудом мы сумели покинуть постель сегодня утром. Он обернулся и поймал мой взгляд. Его глаза вспыхнули желанием и одновременно мягкой насмешкой. Он уже сделал было движение по направлению ко мне, чтобы заключить меня в объятья, но я грозно посмотрела на него, а фрау Ульрика, заметив мой взгляд и его разочарование, внезапно развеселилась.
   -Я попросила Элизу спеть мне сегодня вечером, - доверительно сказала она, обращаясь к барону после обеда. - Ты останешься или тебе надо вернуться в комендатуру?
   -Конечно же, я останусь, - серьезно сказал барон. - Как я могу пропустить такое событие? Ее голос может соперничать с голосами в Ла Скале!
   Баронесса только недоверчиво покачала головой.
   Через несколько часов, когда я села к роялю и, как обычно, с благоговением положила пальцы на клавиши, она неожиданно попросила:
   -Ты можешь спеть мне какой-нибудь русский романс, Элиза? Одни мой хороший знакомый, муж моей дорогой сестры Каролины, просто восхитительно пел русские романсы. Он был русский, знаешь ли.
   Я с удивлением увидела, как по непроницаемому лицу барона просквозила откровенная насмешка. Пожав плечами, я немного подумала, что может больше понравиться баронессе и решила остановиться на одном из так называемых белогвардейских романсов. Когда я заканчивала последние строфы "Белой акации", баронесса плакала, хотя я могла поклясться, что она не поняла ни единого слова. Я перестала играть и вопросительно посмотрела на барона. Приняв из его рук платок, вытирая слезы и высмаркиваясь в него, баронесса не сводила глаз с нас обоих. Не замечая этого, барон старался встать так, чтобы он мог коснуться меня при первой же возможности.
   Баронесса нахмурилась, еще раз высморкалась и, ласково посмотрев на меня, поблагодарила меня за пение.
   -У тебя действительно потрясающий голос, детка. Ты так много напомнила мне... мою молодость, мою первую любовь. Спасибо тебе. А теперь можешь идти, дорогая, Вилс отвезет тебя домой, я с ним уже договорилась.
   Присев на прощание в реверансе, я поспешила уйти, гадая, что же такое случилось с баронессой. Я спустилась в холл, оделась и стала ждать Вилса, но он все никак не появлялся. Решив узнать у баронессы, ничего ли она не перепутала, я снова поднялась на второй этаж и подошла к гостиной. Оттуда слышались голоса барона и фрау Ульрики. Уже поднимая руку, чтобы постучать и войти, я услышала содержание их разговора и застыла с поднятой рукой. Потом опустила руку, подошла ближе к двери и стала слушать.
   Старая баронесса казалась настроенной воинственно.
   -Мне совсем не нравится то, что происходит, Гюнтер! Я, конечно, понимаю, что ты влюблен, но с этим затянувшимся романом пора кончать. Насколько я поняла, мы скоро возвращаемся в Берлин?
   Голос барона был по обыкновению спокоен и сух.
   -Именно об этом я и хотел поговорить. Элиза едет со мной!
   -Ты с ума сошел! С какой стати ты собираешься тащить малышку с нами? И потом, как ты объяснишь ее появление Марте?
   -Я даже слышать ничего не хочу о Марте, - твердо сказал барон. - Что было, то прошло.
   -Она несчастна, Гюнтер, - в голосе баронессы чувствовалась усталость. - Она поняла, что ошиблась, выйдя замуж за Зейдлица, и то, что она не может тебя забыть...
   -Боже мой! - с насмешкой в голосе сказал барон. - Неужели ты купилась на этот дешевый трюк, мама? Эта женщина никогда не любила меня.
   -А ты, Гюнтер, ты любил ее?
   Последовало молчание, после которого барон должен был признать справедливость слов своей маменьки.
   -Нет, не любил. Думал, что любил. Знаешь, мама, - он помедлил, - сейчас я даже рад, что все так получилось.
   -Рад? - вскричала баронесса. - Рад от того, что нарушил волю отца?
   -Я думаю, что отец как раз меня понял, - жестко отрубил барон. - Что за счастье жить с женщиной, которую ты не любишь, и которая тихо ненавидит тебя?
   Баронесса всхлипнула. Барон оборвал себя на полуслове и замолк.
   -Извини, мама.
   Я отчетливо слышала звук его шагов в гостиной - как всегда в минуты волнений он начинал ходить из угла в угол.
   -И вообще, мама, - наконец вновь послышался голос барона, - я не хотел бы возвращаться к этой теме вновь. Все уже решилось полтора года назад в Берлине. Каждый из нас выбрал свой путь. Уж если я не женился на Марте тогда, то тем более не сделаю этого сейчас.
   -Мы возвращаемся в Берлин, - тихо напомнила баронесса. - Ты встретишься с Мартой так или иначе, тебе никуда от этого не деться. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я закрыла для фон Тальков двери своего дома!
   -Никто не требует от вас этого, мама, - сухо сказал барон. - Я прошу вас только об одном. Позаботиться об Элизе. Она поедет со мной.
   -Но, позволь, в качестве кого? - возопила баронесса. - В качестве прислуги, твоей любовницы или кого?
   -Она не моя любовница, - тихо сказал барон.
   -Правда? - язвительно спросила баронесса в ответ. - А кто же она такая?
   -Она моя жена.
   В гостиной повисла напряженная тишина. Я мысленно посчитала до двадцати, прежде чем услышала какие-то звуки.
   -Что?! - наконец обрела голос баронесса. - Что такое ты говоришь?!
   -Я женился на ней неделю назад.
   -Ты шутишь?! Ты что, совсем рехнулся? Я немедленно вызываю из Африки твоего отца!
   -Мама, выслушай меня внимательно.
   -Я даже слышать об этом не хочу! Это недопустимо!
   -Это свершившийся факт. Элиза моя жена и я не собираюсь от нее отказываться. Лично для меня ее происхождение не имеет большой разницы, она красива, воспитана и умна. Все остальное меня не сильно заботит.
   -Вот как? А как же твои разглагольствования о фамильной чести?
   -Ты сама подала мне идею, что при желании можно договориться даже с фамильной честью, - усмехнувшись, сказал барон. - Так вот, я договорился!
   -Отрадно слышать. Что тогда ты хочешь от меня? Чтобы я благословила ваш брак? Этого никогда не будет!
   -Позволь спросить, почему?
   -Она тебе не ровня. Она плебейка без рода и племени. Вспомни, наконец, что ты последний барон фон Ротенбург, ты просто обязан жениться на аристократке.
   -Хорошо. Тогда я поставлю вопрос по-другому. Если бы Элиза была из благородной семьи, тебя бы устроил этот брак?
   -Гюнтер! - со слезами на глазах вскричала баронесса. - Не рви мне сердце! Ты же знаешь, что я действительно привязалась к этой милой девочке. Но у русских из коммунистической России просто не сохранилось аристократии. Вся русская аристократия иммигрировала за границу или была расстреляна после революции. Зачем ты об этом говоришь?
   -Мама, я, кажется, уже сказал тебе о том, что меня лично не волнует ее происхождение. Я затеял этот разговор только потому, что хорошо знаю твои сословные предрассудки и мне не хотелось бы видеть тебя расстроенной и обиженной.
   -Ты уже расстроил меня, Гюнтер.
   -Мама, ты когда-нибудь задавала себе вопрос о том, каково настоящее имя Элизы? - не поддаваясь на провокацию матери, продолжал барон.
   -Какая мне разница, каково ее настоящее имя! Я никогда не благословлю этот брак!
   -Мама, перестань упрямиться и веди себя разумно. Послушай меня.
   -Послушать тебя? - возопила баронесса. - Тебя? Который втоптал в грязь фамильную честь фон Ротенбургов, женившись на русской плебейке без рода, без племени? Какое счастье, что твой дед не дожил до такого позора!
   -Согласись, Элизу трудно назвать плебейкой.
   -Ну и что с того?
   -Ты никогда не задумывалась о том, что такое образование, манеры и великолепное знание нескольких языков очень трудно ожидать от простой девушки из коммунистической России?
   Барон сделал паузу. Фрау Ульрика смотрела в его серьезное, напряженное лицо и сосредоточенно размышляла. Пожалуй, в его словах была доля истины.
   -Теперь ты готова выслушать меня? - помедлив, спросил барон.
   -Хорошо, я слушаю. Только постарайся быть краток. Ты знаешь, что я всегда очень хорошо относилась к Элизе, но в жены тебе она не годится.
   -Вскоре после женитьбы, я спросил у Элизы о ее настоящем имени. То имя, которое она представила, после того, как я вытащил ее из барака смертников, было явно выдуманным. Я так и сказал ей об этом. Поколебавшись, она назвала мне свое имя, и тогда я понял, почему она вела себя так, словно опасалась всех на свете.
   -Ближе к сути, Гюнтер. Ты меня уже утомил. Мне совсем неинтересны чужие страхи и чужие тайны.
   -Правда? А я думал, что именно это привлекает тебя во французских романах.
   -Гюнтер, уже поздно. Говори мне, что хотел сказать, я и пойду спать. К твоему сведению, мне абсолютно все равно, что ты собираешься сказать. Ничто не сможет поколебать тот факт, что Элиза не годится тебе в жены.
   На губах барона промелькнула улыбка.
   -На вашем месте я бы не зарекался, мама. Настоящее имя Элизы - не Лиза, а Алиция Острожская. Вам ни о чем не говорит это имя?
   Баронесса пожала плечами.
   -Ты не хуже меня знаешь, что Острожские - это старинный русский аристократический род польско-литовского происхождения. У него традиционные связи с прусским королевским домом. Кстати, мы тоже с ними в родстве.
   -Так вот, мама, теперь слушайте внимательно. У Элизы был русский отец, но мать ее была немкой из Померании.
   -Померании? - в глазах баронессы блеснул интерес. - Я знаю только одну аристократическую семью в Померании, которая имеет связь с Острожскими. Конечно, если отец Элизы не был такой же увлекающийся болван, как ты, и не женился на белошвейке. Впрочем, на Острожских это не похоже.
   -А теперь, мама, отгадайте с трех раз, как звали мать Элизы, - не обращая внимания на выпад баронессы, предложил барон, откровенно усмехаясь.
   -Сейчас слишком поздно, чтобы заниматься разгадыванием загадок! - возмутилась баронесса, но затем, ее любопытство пересилило, и она, недовольно ворча, потребовала дополнительной информации. - Каково было полное имя ее отца?
   -Князь Андрей Львович Острожский.
   -Анри! - не удержалась от восклицания баронесса. - Анри Острожский!
   Глаза баронессы заволокло мечтательной дымкой воспоминаний.
   -Мы звали его Анри потому, что в его французском не было ни малейшего акцента. Он говорил по-французски как парижанин. У него вообще были поразительные способности к языкам. Он свободно говорил на всех европейских языках. А какой он был красавец-мужчина!
   -Но этого не может быть! - опомнившись, вскричала она в следующую минуту.- Анри женился на моей сестре Каролине!
   -Браво, мама! Вы с блеском разгадали эту трудную загадку. Мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы придти к такому же заключению. Я не так силен в генеалогии, как вы.
   Баронесса смотрела на него с таким выражением, словно увидела привидение.
   -Но позволь, Гюнтер, ты хочешь сказать, что Элиза дочь моей дорогой сестры Каролины и князя Анри Острожского?! Элиза дочь Каролины?! Это невероятно! Этого не может быть!
   -Ну почему же?
   -Этого не может быть! - не могла оправиться от потрясения от сделанного открытия баронесса. - То-то мне всегда казалось, что она чем-то напоминает мне Каролину, какой та была в ее возрасте. Было что-то такое знакомое в выражении ее глаз и ее улыбке. А как она играет на рояле! Она унаследовала от Каролины ее волшебные пальчики! Я иногда даже начинала думать, что у меня прогрессирует старческое слабоумие, когда мне в голову лезли такие мысли.... Оказывается, я была права! Элиза - дочь Каролины! Невероятно! Как ты сказал ее зовут?
   -Алиция.
   -Ну, конечно же, Алиция Острожская! Это имя было культовым в семье Анри!
   -Но отчего же она не сказала нам об этом с самого начала?! - неожиданно возопила баронесса. - Почему скрывала, что она моя племянница?!
   -Потому что она еще не знает этого, мама. Да и как ей было об этом узнать, если ты носишь имя моего отца, а не свою девичью фамилию?
   -Ты рассказал ей правду?
   -Нет.
   -Почему?!
   -Потому что вы абсолютно правы, мама, это удивительное совпадение. Настолько удивительное, что я начал опасаться, что оно может быть не таким уж и совпадением. Это может быть хорошо спланированная акция для того, чтобы ближе подобраться ко мне.
   -Что ты имеешь в виду, Гюнтер?!
   -Я возвращаюсь в Берлин, в ставку. Я полностью реабилитирован и даже получил повышение. Если Элиза каким-то образом связана с партизанами, возможно, они подставили мне эту милую девочку с соответствующей легендой, которая должна была обеспечить ей полное доверие со стороны семьи?
   Теперь уже баронесса укоризненно покачала головой.
   -Ты становишься параноиком, Гюнтер. Мне показалось, что ты влюблен в нее?
   -Я люблю ее, - задумчиво сказал барон. - Хотя меня не оставляет впечатление того, что она сказала мне не все, и что-то от меня скрывает. Даже ее связь с партизанами не остановила бы меня, если бы она честно призналась в этом. Я нашел бы способ нейтрализовать ее шефов из контрразведки.
   -Ты ей не веришь, что ли? Думаешь, она не та, за кого себя выдает?
   -Нет, я так не думаю. С одной стороны, зачем ей это? Я и так дал ей все, что она хотела. Кроме того, если это запланированный обман, почему она молчала до сих пор? Мне пришлось буквально клещами вырывать из нее каждое слово об ее семье. Но я уверен, что она сказала мне не все.... Почему-то у меня такое впечатление, что она снова мне врет. Но в чем? О ее происхождении, о том, что она шпионка или о том, что она каким-то образом связана с партизанами?
   -Опомнись, Гюнтер! Острожские не такой известный род, чтобы большевики знали о его существовании, о наших с ним связях, и тем более могли построить такую хитроумную комбинацию. У них просто мозгов на такое не хватит! Это невероятное, счастливое совпадение! Как и то, что ты так неожиданно влюбился и женился на ней. Очень даже в духе наших семейных традиций!
   -Я хотел бы просить вас, мама, помочь мне.
   -Помочь? В чем? Ты все уже сделал сам! - засмеялась баронесса, сверкая от счастливого возбуждения глазами. - Подумать только, моя невестка - дочь Каролины и Анри, юная княжна Острожская! Я верю Элизе. Я чувствую, я знаю, что она действительно дочь Каролины и Анри, она похожа на них обоих! Ты разрешить мне рассказать ей, что я ее тетка?
   -Я даже настаиваю на том, чтобы она узнала всю эту историю из ваших рук. Если это легенда, только вы, мама, сможете вывести на чистую воду "подставную утку".
   -Каким образом?
   -Воспоминания детства, фотографии, всякие милые семейные мелочи, которые невозможно подделать. Вся эта романтическая чушь и легенды из времен поражения крестоносцев под Грюнвальдом. Она должна их знать, если она из рода Острожских.
   -Ты не рассказал ей, часом, эту легенду? - подозрительно глядя на сына, спросила баронесса.
   -Я? - оскорбился барон. - Зачем мне это делать? Да я и не прислушивался к ней никогда по- настоящему. Обычный средневековый бред.
   -Или поставьте в своей комнате на комод фотографию, где вы вместе с Каролиной, а еще лучше, свадебную фотографию Анри и Каролины, и посмотрите, как она отреагирует.
   Баронесса посмотрела на сына со странным выражением, словно видела его впервые.
   - Что-то не так, мама?
   - Иногда ты пугаешь меня, Гюнтер. Ты стал такой подозрительный и недоверчивый, что временами меня просто оторопь берет. Зачем, скажи на милость, Элиза будет тебе лгать?
   -Не знаю. Вы сделаете то, что я вас просил, мама?
   -Конечно, сделаю. И, дай бог, потом все вместе мы посмеемся над твоими подозрениями. Если Элиза тебя простит.
   Мне надоело слушать весь этот бред. Неизвестно, до чего еще дойдет в своих умозаключениях мой дорогой барон. Это нужно было прекратить немедленно. Лучше уж было иметь дело со старой баронессой.
   Я легонько стукнула костяшками пальцев по панели двери, предупреждая о своем присутствии, потом толкнула приоткрытую дверь и вошла в комнату баронессы.
   Головы обоих немедленно повернулись в мою сторону.
   По-обыкновению, барон пришел в себя первым.
   -Мы слишком громко кричали, Элиза? - со своей обычной усмешкой спросил он.
   Баронесса выглядела смущенной, в то время, как глаза ее внимательно и восторженно разглядывали меня со всех сторон.
   -Ты опять подслушивала? - скорее утверждающим, чем вопросительным тоном, как-то даже весело сказал барон.
   -Это было нетрудно, господин барон, - кротко отозвалась я. - Сейчас полпервого-ночи, не бомбят, стоит абсолютная тишина, весь дом спит, я тоже пыталась спать, но ваш офицерский голос может с успехом заменить даже звуки бомбежки. К тому же, по вашим словам, я законченная лгунья и шпионка, так что где же еще вы могли найти меня в эту ночь?! Только под дверью этой комнаты.
   Баронесса засмеялась.
   -Я не подозревал, что ты осталась в доме, - вздохнув, сказал барон.
   Фрау Ульрика подошла ко мне и обняла меня за плечи.
   -Бедняжка Вилс неважно чувствовал себя сегодня и попросил у меня отпустить его. Я не предполагала, что он пришел ко мне еще перед тем, как отвез тебя домой, детка. Ты выглядишь усталой, Элиза.
   -Я совсем не хочу спать, - сказала я, посмотрев на нее.
   -И я тоже! - живо воскликнула баронесса. - То, что только что рассказал мне сейчас Гюнтер, просто лишило меня сна!
   В выразительном взгляде барона, который он послал мне поверх головы фрау Ульрики, проскользнула благодарность. Я сделала вид, что не заметила его взгляд, отвернулась к баронессе и предложила, надеясь на то, что она согласится:
   -Может быть, вы покажете мне эти фотографии, о которых говорил господин барон? У нас их было очень мало, бабушка опасалась хранить фотографии отца.
   -А мама? - живо откликнулась баронесса.
   -Мама умерла, когда мне было пять лет. От нее осталась целая коробка фотографий, я спрятала ее среди своих тетрадок, они все сохранились. Они стали мне чем-то вроде игрушек, - добавила я с грустной улыбкой, видя, как омрачилось лицо баронессы при упоминании смерти моей матери.
   В следующую минуту баронесса схватила меня за руку и заглянула мне в глаза:
   -Пойдем со мной, деточка. У меня тоже тонны и тонны этих фотографий. Я хочу, чтобы ты на них посмотрела!
   -Мама, уже поздно, - попытался призвать ее к порядку барон.
   -Вот ты и иди спать, Гюнтер! - обернувшись к нему, отрезала баронесса. - Тебе завтра рано утром идти в комендатуру. А мы с Элизой спать не хотим. Мы пойдем ко мне в будуар и будем до утра болтать, пить шампанское, есть шоколад и смотреть фотографии.
   Я невольно улыбнулась, в то время, как барон, подмигнув мне, подчеркнуто сокрушенно возопил:
   -Мама! Прошу вас! Вам не семнадцать лет! Какое шампанское! У вас же давление!
   -Я прослежу за ней, - сказала я, обращаясь к барону и одновременно принимая руку старой баронессы. - Обещаю вам, ваша светлость, мы не собираемся буянить, и никого не беспокоим. Почему бы вам не последовать матушкиному совету и не пойти спать?
   -Я тоже хочу шампанское и шоколад! - не сдавался барон.
   -Побойся бога, Гюнтер, ты никогда не пил ничего слабее коньяка! - усмехнулась баронесса. - Тебе станет плохо от дамской газировки!
   -Тогда я хочу шоколад!
   Баронесса уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я успела вмешаться.
   -Давайте позволим ему пойти с нами, - сказала я, мельком посмотрев на барона. - Он боится пропустить момент разоблачения большевистского шпиона, засланного в дом фон Ротенбургов с целью быть ближе к такому влиятельному офицеру ставки, как он.
   -Мне все равно, шпионка ты или нет, - барон пожал плечами, но я видела, что он был уязвлен, - меня больше волнует то, чтобы ты не попыталась от меня удрать. То, что ты оказалась дочерью маменькиной кузины и ближайшего друга моего отца волнует меня только в той мере, что теперь они будут счастливы с этим браком. Потому что потерять тебя в мои планы не входит! И, в довершение ко всему, мы, наконец, сможем жить дома, а не мотаться из одного конца этого холодного города в другой!
   Я не выдержала и рассмеялась шутливому отчаянию, прозвучавшему в его голосе.
   Баронесса остановилась и с интересом посмотрела на сына.
   -Вот уж никогда бы не подумала бы, Гюнтер, что ты такой неженка. Иди спать. Завтра утром я дам тебе полный отчет о результатах наших посиделок.
   -Я не могу спать без моей жены! - раскапризничался барон.
   Фрау Ульрика вздохнула.
   -Пожалуй, он не отстанет. Примем его в нашу дамскую компанию, Элиза? - и, не дожидаясь моего ответа, добавила: - Только ни шоколада, ни шампанского ему не дадим. Пусть пьет свой коньяк и кофе!
  
   Следующие пять часов были, пожалуй, самыми увлекательными часами в моей жизни. Баронесса не преувеличивала, в ее набольшего размера сундуке хранилось огромное количество старых фотографий. Первая же из них была настолько мне знакома, что у меня перехватило дыхание от внезапно подкативших к горлу слез: не широкой лужайке сидели прямо на подстриженной траве две смешные девочки лет пяти в кукольных платьицах и широкополых шляпках с лентами. Одна из них бала темноволосая и темноглазая, вторая русоволосая, со светлыми глазами. Длинные локоны девочек были растрепаны ветром, лукаво улыбающиеся личики доверчиво смотрели в объектив. У темноволосой подружки не хватало глазного молочного зуба.
   -Это моя мать, - справившись со своим голосом, сказала я, беря в руки фотографию и указывая баронессе на русоволосую девочку. - У нас была такая же фотография. Мама говорила, что здесь она и ее сестричка Ульрика были сняты в Баден-Бадене, куда с тех пор их возила каждое лето ее тетка.
   -Боже мой! - поднесла руку к губам баронесса. - Как давно это было!
   -Так вы, баронесса, и есть та самая маленькая сестричка моей мамы? - все еще не в силах поверить в такое удивительное совпадение, переспросила я осевшим голосом, и совершенно машинально повторила бессмысленную детскую считалочку на немецком, которую моя мать всегда со смехом упоминала вместе с именем своей маленькой сестренки-подружки.
   Баронесса посмотрела на меня так, словно увидела привидение, схватилось за сердце, захлопнула крышку сундука с фотографиями и прошептала:
   -Все, мне не нужны больше никакие фотографии! Это была наша с Линой игра, наш тайный знак, который никто не знал. Элиза, где мое лекарство?
   Барон вскочил на ноги в ту самую секунду, когда она медленно начала оседать на пол. В глазах у него плескалась паника. Меня всегда поражал тот факт, как сильно взрослые здоровые мужчины боятся женских обмороков.
   Я сунула в руки барона пустой стакан и голосом, не допускающим возражений, попросила:
   -Гюнтер, воды!
   Барон с облегчением вздохнул и бросился на кухню.
   Я уложила баронессу в кровать, нашла на комоде пузырек с сердечными каплями и с нетерпением начала ожидать возвращения барона. Он вернулся относительно быстро, со стаканом, наполовину наполненным водой из-под крана, причем дышал при этом так тяжело, словно пробежал половину марафонской дистанции.
   После того, как баронесса приняла капель и ей стало немного получше, я погасила в ее спальне верхний свет, включила ночник и, взглянув на ее все еще бледное лицо, сказала:
   -Хотите, я посижу с вами, фрау Ульрика?
   Баронесса слабо улыбнулась.
   -Пожалуйста, детка. Если тебе нетрудно.
   -Конечно же, нет, - уверила ее я. - Только сначала попробую воззвать к здравому смыслу его светлости и отправить его, наконец, спать.
   В глазах баронессы вспыхнул непонятный огонек и сразу же угас.
   -Попробуй. Он очень упрям, - со вздохом сказала она.
   Я повернулась к барону, который молча стоял рядом с постелью матери, слушая наш разговор.
   -Гюнтер?
   Он посмотрел на меня.
   -Ты хочешь, чтобы я ушел?
   Я встала и отвела его в сторону, чувствуя себя не очень-то уютно под пристальным взглядом баронессы, которая не сводила с нас глаз.
   -Гюнтер, иди спать, - приглушая голос, сказала я, кладя руку на его предплечье. - Пожалуйста. Не мучь себя.
   Он развернул меня к себе и испытывающе посмотрел мне в глаза.
   -Я уйду, если ты скажешь, что больше на меня не сердишься за подслушанный разговор, поцелуешь меня и пообещаешь, что придешь ко мне в постель, как только мама уснет.
   Мне стало смешно.
   -Хорошо, - сказала я, сдерживая улыбку. - Я на тебя не сержусь и обещаю, что приду к тебе при первой же возможности. Иди.
   -А поцеловать?
   Я услышала за спиной сдержанный смешок баронессы, привстала на цыпочки и коснулась губами его приоткрывшихся в ожидании поцелуя губ.
   -Иди! - повторила я.
   Он вздохнул, прошел к постели матери, о чем-то тихо переговорил с ней, потом прошел к дверям, на пороге обернулся, посмотрел на меня. В его глазах блеснула мягкая насмешка. Он кивнул мне и вышел.
   Я вернулась к постели баронессы. Она внезапно откинула одеяло и села на кровати.
   -Иди сюда, Элиза.
   Признаться, я ожидала чего-то подобного.
   -Это первый раз, когда я вижу Гюнтера таким откровенно влюбленным, - сказала баронесса, испытывающе глядя на меня. - И таким послушным.
   -Обыкновенный шантаж, - сказала я, пытаясь изобразить улыбку.
   -Как тебе это удалось? - неожиданно спросила она.
   -Я его люблю, - сказала я с внезапным вызовом, взглянула в глаза баронессы и, помедлив, совсем другим тоном добавила. - Фрау Ульрика, ложитесь в постель. Вы тоже устали, и вам надо отдохнуть.
   -Элиза, ты такая хорошая девочка, что просто кажешься нереальной, - сказала баронесса, укладываясь в постель. - Я так виновата перед тобой! Подумать только, я обижала тебя и Гюнтера, называла тебя бог знает какими именами, а ты.... ты дочка моей любимой Каролины!
   -Вы всегда очень хорошо относились ко мне, фрау Ульрика, - сказала я, не покривив душой, садясь рядом с постелью баронессы. - Вы всегда любили и защищали меня.
   Баронесса всхлипнула.
   -Я просто слепая дура.... Так любила Линочку, но не сумела узнать ее маленькую дочку...
   -Расскажите мне о маме, - тихо попросила я, беря баронессу за руку и успокаивающе поглаживая ее по руке. - Я так мало знаю о ней. Я помню ее присутствие, ее любовь, как она смеялась, тормошила меня, одевала меня, как куклу .... я, я обожала ее.... Но я была так мала, когда она умерла!
   Баронесса порывисто сжала мои пальцы.
   -Отчего она умерла? Когда?
   Я пожала плечами.
   -Голод. Холод. Зима 1927 года. Отца расстреляли в 1922, сразу после моего рождения. Бабушка говорила, что мама так и не смогла оправиться после его смерти...
   -Боже мой, Анри, великолепный Анри Острожский был расстрелян большевиками! Просто уму непостижимо! - вскричала баронесса. - Он был такой красивый, такой обаятельный, такой... необыкновенный! Знаешь, втихую от Лины, я ведь была влюблена в твоего отца!
   -Она знала это, - улыбнувшись, сказала я. - Я помню, что мама пыталась связаться со своей семьей после войны, но все было бесполезно. Она очень много рассказывала о вас, о жизни в Германии. Фрау Ульрика, вы разрешите мне посмотреть ваши фотографии? Не сейчас. Потом. Позже.
   -Конечно же, детка, - всхлипнула баронесса. - Давай посмотрим их вместе. Неси коробку, Элиза.
   Фотографий действительно оказалось очень много. Меня поразило то, что самое большее количество из них составляли фотографии моего отца. Он был снят в разных позах, в разных костюмах: в своей военной форме времен первой мировой войны, вместе с мамой, вместе с баронессой, были даже его свадебные фотографии.
   -Как и все мужчины в роду Острожских, Анри был очень красив, - грустно сказала баронесса, рассматривая снимки, на которых отец смеялся. Мама находилась рядом с ним, но казалась грустной и совсем не такой красивой, какой я помнила ее в жизни.
   На одном из них по правую руку от нее стоял высокий мужчина в офицерской форме, чем-то смутно напомнивший мне барона. У него были темные глаза, и от него исходила какая-то странная хищная, просто пиратская привлекательность.
   -Кто это? - подчиняясь мгновенному импульсу, спросила я.
   Фрау Ульрика нахмурилась.
   -Это отец Гюнтера, барон фон Ротенбург, - со вздохом сказала она.
   -Дядя Герхард? - переспросила я. - Мама часто о нем говорила. Он действительно похож на Гюнтера, точнее, Гюнтер очень похож на него.
   -К счастью, только внешне, - баронесса отложила в сторону фотографию. - Мой муж - очень резкий и жестокий человек. Вот Анри имел замечательный характер, ровный, жизнерадостный. Все просто обожали его.
   Я с интересом рассматривала другую фотографию. На ней были изображены мои родители, гуляющие по парку. Где-то слева находилась река, по берегам которой были художественно высажены разнообразные цветы. Лицо отца, как всегда, безупречно красивое, казалось грустным или расстроенным, мать вообще смотрела в сторону с таким видом, как будто хотела убежать от него.
   -Какая странная фотография, - не удержалась от замечания я.
   -Да, - рассеянно сказала баронесса, разглядывая снимок. - Пожалуй, это одна из редких фотографий, на которых Анри не кажется счастливым.
   -Моя бабка, в минуты откровений, говорила мне, что мама и отец не были счастливы в браке, - медленно сказала я, наблюдая за реакцией баронессы. - И она винила в этом маму. Якобы, до свадьбы с отцом, у нее был роман с другим человеком, имени которого она не говорила. Вам известно что-нибудь об этом? Это правда?
   -Почему ты спрашиваешь? - как-то странно взглянула на меня фрау Ульрика.
   -Мне интересно. Кто же еще мог знать об этом, как не вы, баронесса? Вы ведь были неразлучны с мамой в те времена. А моя бабуля могла и преувеличить. Она не слишком-то любила мою маму. Говорила, что если бы отец женился на той, на ком должен был жениться, он бы не кончил в большевистских застенках, а его лучший друг, которого он предал, вытащил бы его из страны даже ценой своей жизни.
   Лицо баронессы внезапно пошло красными пятнами.
   -Что с вами, фрау Ульрика? - испугалась я.
   -Что-то мне нехорошо, детка. Я, пожалуй, прилягу.
   Я помогла ей поудобнее устроиться в постели, аккуратно собрала все фотографии обратно в коробку, недоумевая, что могло так сильно расстроить ее.
  
  
   Глава 15.
  
   Вечером следующего дня, я читала баронессе бессмертную историю о любви Тристана и Изольды. Читала, естественно, на французском языке, которым в совершенстве владели она и барон. За окном шумел ветер, но в доме было тепло и уютно. Верхний свет был выключен, я сидела с книгой на диване, рядом со мной на низком столике горела настольная лампа, и это было единственным освещением комнаты, не считая света, идущего от пылающих дров в камине. Баронесса, млея от восторга, сидела в кресле, расположенном ближе к камину. Барон расположился на ковре возле камина. Он полулежал, опершись на согнутую в локте руку. Перед ним, на подставке камина, стоял неизменный бокал с коньяком. Он был в белой рубашке, с расстегнутым воротом, и темных форменных брюках. Его густые каштановые волосы, отросшие чуть длиннее обычного, были в беспорядке, одна из темных прядей упала на глаза. Наклонив голову, он слушал, как я читала, иногда, время от времени поднимая на меня взор, и я видела его хмельные от счастья глаза.
   Я дошла уже до середины баллады, как в коридоре внезапно послышался шум, громкие гортанные голоса, чьи-то шаги, а затем дверь распахнулась, и в гостиную стремительно вошел невысокий темноволосый человек с одутловатым лицом и темными густыми усами. Вместе с ним были еще несколько человек в серых эсэсовских и черных гестаповских мундирах, брюки которых были украшены генеральскими лампасами, а мундиры увешаны орденами.
   Барон вскочил на ноги. Я посмотрела на фрау Ульрику и увидела, что ее челюсть буквально отвисла при взгляде на мужчину в сером френче с усами.
   -А, фон Ротенбург, отдыхаешь?
   Мужчина стремительно прошел на середину гостиной и остановился. Вспыхнул зажженный, видимо кем-то из сопровождавших его людей, свет и теперь я уже сама узнала, кто именно стоял перед нами. Но все еще не могла поверить своим глазам.
   -Счастлив видеть вас в моем доме, мой фюрер, - сказал барон. - И вас, господа.
   Он дернул шнур звонка, вызывая прислугу, чтобы предложить неожиданным гостям выпивку и закуску, в то время как Гитлер, подойдя к нему, похлопал его по плечу и проговорил:
   -Я только что прибыл в Город из Берлина, по пути в мой штаб на Украине, в Волчьем Логове, и решил навестить тебя. Надеюсь, я не помешал?
   -Баронесса, - он приблизился к фрау Ульрике и склонился в поцелуе к ее руке, - рад видеть вас в добром здравии.
   Затем его взор остановились на мне, и, как это обычно случалось со всеми остальными, глаза его, сфокусировавшись на моем лице, изумленно расширились.
   -Мадмуазель, - после мгновенной паузы галантно сказал он, - я слышал ваше чтение, оно бесподобно. Как и вы сами. Вы так красивы, что похожи на мифическое существо, на прекрасную Фрейю из арийских легенд!
   Так как я в изумлении смотрела на него, он взял в свои руки мою руку, и с чувством, заглядывая мне в лицо, спросил:
   -Вы говорите по-немецки, прекрасная Фрейа? Или вы француженка?
   В этот момент барон, очутившийся вдруг возле нас, ответил за меня:
   - Мой фюрер ... господа офицеры. Разрешите представить вам мою жену. Баронесса Алиция фон Ротенбург.
   -О, да вы действительно Фрейа! - вскричал Гитлер, вновь завладевая моей рукой. - Я и не знал, что ты женился, фон Ротенбург! Да еще на такой очаровательной девушке. Откуда вы родом, прекрасное дитя?
   -Алиция - дочь моей сестры, Каролины фон Вирхофф, - опередила меня с ответом баронесса.
   Гитлер расхохотался.
   -Ну, конечно же, фон Ротенбурги в своем репертуаре. Никакой демократии!
   Потом он снова обернулся ко мне.
   -Не бойтесь меня, Фрейа, я не причиняю вреда прекрасным женщинам. Простите, если я был слишком экспансивен, но ваша несравненная красота поразила меня в самое сердце. Ротенбург - счастливчик, он может наслаждаться семейным счастьем и покоем возле камелька!
   -Не хотите ли присоединиться к нам, ваша светлость? - спросила я после того, как он умолк.
   Гитлер с интересом посмотрел на меня.
   -Что вы имеете в виду, дитя мое? Чтение французских баллад? Я не понимаю по-французски.
   -У меня есть "Кольцо Нибелунгов", - сказала я, глядя в его темные живые глаза.
   Поверх головы Гитлера я поймала предупреждающий взгляд барона.
   Но, совершенно неожиданно для меня, Гитлер пришел в восторг от такого предложения. Он захлопал в ладоши и в довольно категоричной форме приказал своим сопровождающим рассесться, кто где найдет, на диванчиках в гостиной. Денщик барона и Минни вкатили в гостиную столик, уставленный бутылками и второй, с закусками, и старые вояки с удовольствием вытянули ноги, ожидая продолжения представления. Гитлер опустился на диван рядом со мной, по-прежнему не сводя с меня глаз.
   Минни принесла из библиотеки и, с вежливым книксеном, подала мне книгу, я открыла дорогое фамильное издание "Песни о Нибелунгах", принадлежащее роду фон Ротенбургов на протяжении нескольких столетий, перевернула несколько тяжелых гладких мелованных страниц и начала читать не с начала, а с того момента, когда Зигфрид впервые встречается с Брунгильдой.
   Гитлер слушал меня очень внимательно, и в глазах его я видела отражение пламени битв и пролитой крови в истории Зигфрида.
   Прошло полчаса.
   -Как я люблю этот старый померанский акцент! - внезапно вскричал Гитлер, вскакивая на ноги и увлекая меня за собой. - Благодарю вас, моя прекрасная Фрейа, я давно уже не получал такого удовольствия от чтения, и давным давно так чудесно не проводил время! Но дела зовут, и, к сожалению, я должен покинуть ваш гостеприимный дом.
   Генералы также вскочили на ноги, словно по невидимой команде.
   Гитлер снова поцеловал мне руку.
   -Надеюсь вскоре увидеть вас вновь, в Берлине, - сказал он. - Буду очень рад нашей новой встрече. Уж не обессудьте, но сейчас я заберу вашего мужа с собой в Волчье Логово. Не надо хмуриться! На день или на два, моя дорогая Фрейа. У меня есть к нему разговор.
   -Фон Ротенбург, - обернулся он к барону. - Приведите себя в порядок. Вы едете со мной. Жду вас в холле, через пять минут.
   Гитлер стремительно пошел к дверям.
   -Прощайте, прекрасная Фрейа! - уже от порога снова обернулся ко мне он.
   Я непроизвольно улыбнулась его восторженной, почти мальчишеской непосредственности, которая никак не вязалась с его репутацией кровавого убийцы, и к моему величайшему изумлению, прежде чем скрыться в дверях, он сверкнул мне улыбкой в ответ.
   -Чудеса! - тихо пробормотала баронесса, подходя ко мне и ласково обнимая меня за плечи.
   -Не дрожи, малышка, все уже закончилось. Он называл тебя прекрасной Фреей! Кто бы мог подумать! Представляю, что скажет Гюнтер, когда вернется из Логова....
   Барон смеялся, рассказывая, что за время его трехдневного пребывания в Логове, Гитлер, с завидной последовательностью каждое утро начинал с того, что осведомлялся о здоровье его очаровательной жены.
  
   Уже в далеком 1954 году Гюнтер рассказал мне, что, собственноручно срывая с него погоны в 1944 году, после подавления заговора генералов, Гитлер наклонился ближе к его уху и сказал:
   -Я оставляю тебе жизнь, фон Ротенбург, только потому, что она не имеет для тебя цены. Ты уже потерял свою прекрасную Фрейю. Если бы она была жива.... она бы никогда не допустила твоего участия в этом заговоре против меня! В ее глазах было столько любви и добра.... Живи без нее, фон Ротенбург! Живи! Это самое страшное наказание для тебя!
  
   Следующие за его возвращением из Логова несколько недель я была абсолютно и просто неприлично счастлива, счастлива так, как никогда в жизни. У меня первый раз в жизни была настоящая семья. Фрау Ульрика не отпускала меня от себя не на шаг, сдувая с меня каждую пылинку. Барон являлся теперь домой каждый день в половине пятого, как по часам. К величайшему счастью баронессы, мы проводили время до ужина все втроем, читая ей вслух по очереди немецкие или французские романы и музицируя, а потом, после ужина, когда баронесса, понимающе улыбаясь, уходила к себе, мы оставались с Гюнтером одни. Когда его руки соединялись у меня на талии, и я ощущала его дыхание на своих губах, мне казалось, что наступает конец света. Я не верила в то, что стала его женой. Это было так прекрасно, что не могло быть правдой. Меня замучили дурные предчувствия, которые исчезали только в его объятьях. Я не могла объяснить себе, в чем дело - боялась ли я, что он разлюбит меня, или того, что его убьют партизаны? По всем параметрам, у меня не были никаких причин для беспокойства: пылкие ночи нашего медового месяца убеждали меня в том, что его чувства ко мне не слабеют; партизанские акции в Городе в настоящее время были направлены куда угодно, но больше не касались барона. Видимо, это была интуиция.
  
  
   Глава 16.
  
   В начале июня события вновь начали разворачиваться с катастрофической быстротой и предопределенностью.
   В понедельник утром, когда барон ушел в комендатуру, а фрау Ульрика отдыхала от воскресного визита к одной из своих подруг, во время которого старушки как следует приложились к обманчиво сладкой русской сливовой наливке, я сидела и читала у себя в комнате наверху.
   Легкий стук в дверь немного удивил меня. В первую минуту я подумала, что это пришла Минни, которая, не желая беспокоить баронессу, хотела бы обсудить со мной меню на сегодняшний обед и ужин. К моему изумлению, на пороге мялся с ноги на ногу денщик барона, рыжий Вилс.
   -К вам гости, - краснея, как девушка, выпалил он.
   -Ко мне? - удивилась я, глядя на него во все глаза и раздумывая о том, какова вероятность того, что это сумасшедший Гвоздь, который снова решил заявиться ко мне в гости. - Кто это?
   -Это немецкий офицер! - сказал Вилс с нажимом.
   -Лейтенант Майер?
   Вилс снова покраснел, на этот раз от обиды и негодования.
   -Это не лейтенант Майер, ваша светлость. Это какой-то незнакомый генерал.
   -Он не представился?
   -Нет. Как только он вошел, он сразу потребовал встречи с господином бароном или с госпожой баронессой.
   -Ты его не знаешь?
   -Нет, - растерянно сказал Вилс. - Я начал служить у господина барона только здесь, в Городе. Возможно, это один из его берлинских знакомых. Я подумал, что вы....
   -Хорошо, Вилс, - заинтригованная, я отложила книгу. - Я иду. Где он?
   -Я провел его в гостиную.
   Поправив перед зеркалом свое легкое светлое утреннее платье, сшитое по моде начала века, которую я так любила, я вышла в коридор, сбежала вниз по лестнице и остановилась на пороге гостиной.
   Возле камина в гостиной стоял высокий мужчина в серой с серебром гитлеровской форме. Со спины было трудно определить, сколько ему лет. Его высокая фигура была подтянутой и сухощавой, и могла принадлежать как тридцатилетнему, так и пятидесятилетнему мужчине. Но на его серых форменных брюках были лампасы генерала. Судя по тому, что он все еще находился в шинели и фуражке, он только что зашел. На звук моих шагов он обернулся, и в следующую минуту в его темных глазах отразилось изумление.
   -Каролина! - непроизвольно воскликнул он.
   Я мгновенно узнала черты лица с фотографий, которые хранились в архиве моей матери, и тех, которые недавно показывала мне фрау Ульрика - лицо отца барона.
   -Ваша светлость господин барон фон Ротенбург, - произнесла я, подходя ближе.
   Старый барон фон Ротенбург внимательно смотрел на меня. У него было узкое породистое лицо, которое словно состояло из одних углов, но оно дышало такой властной силой и энергией, что казалось необычайно привлекательным. В отличие от барона, у него были темные глаза, искристые и притягательные. Он был такой же высокий и стройный, как Гюнтер. Честно говоря, в первую минуту, когда я увидела его со спины возле камина в гостиной, я на какое-то мгновение приняла его за барона.
   В следующую минуту он шагнул ко мне и протянул мне руку. Я, не колеблясь, положила свои пальцы на его ладонь. Он тут же поднес мою руку к своим губам, хотя глаза его оставались темными и настороженными.
   -С кем имею честь, барышня? - вежливо спросил он.
   -Алиция Острожская, - сказала я с улыбкой. - Я и не предполагала, ваша светлость, что так похожа на мою мать, что вы приняли меня за нее.
   Темные глаза барона на миг вспыхнули от какого-то непонятного чувства, но сразу же погасли.
   -Я полагал, что вы ответите - Алиция фон Ротенбург, - сухо сказал он. - Именно под таким именем представил мне вас фюрер. Впрочем, я мог и перепутать. Он был так восхищен моей невесткой, что нес какой-то вздор про прекрасную Фрейю из скандинавских легенд...
   -Простите, ваша светлость, я еще не привыкла к этому имени.
   Он усмехнулся.
   -Ульрика проявила просто поразительную тупость и слепоту. Вы вылитый портрет вашей матери, Алиция. И, несмотря на то, что я очень любил и восхищался вашей матерью, я должен сказать, что вы красивее ее. Я вижу в ваших чертах и черты Анри.... красавчика Анри Острожского.
   -Я полагала, что мой отец был вашим, другом, ваша светлость, - сказала я, предлагая ему снять шинель и забирая из его рук фуражку.
   -О да, конечно.
   Он прошел в гостиную и сел на диван.
   -Ваша мать была моей невестой, - отрывисто сообщил мне он. - Анри был женихом Ульрики. До тех пор, пока не познакомился с Каролиной и не влюбился в нее.
   Я посмотрела в его непроницаемое лицо, взяла со стола колокольчик и позвонила, чтобы вызвать Минни.
   -Вы хотите что-нибудь выпить, ваша светлость? - спросила я старого барона. - Чай, кофе, водку, коньяк?
   -Сразу видно, что вы моя невестка, барышня, - искривив губы в улыбке, похвалил меня он. - Видимо, вкусы моего сына вам хорошо знакомы. Мне, пожалуйста, коньяк и кофе. А где Ульрика?
   -Баронесса спит, - коротко сказала я, давая распоряжения немного растерявшейся при виде старого барона Минни.
   -Спит?!
   Барон театральным жестом поднес руку с часами ближе к глазам.
   -В половине двенадцатого дня?
   -У нее была тяжелая ночь, - дипломатично заметила я, подавая ему чашку кофе.
   -Ну да, полагаю, что это так.
   Барон взял чашку, отхлебнул из нее глоток и поставил на низкий столик возле дивана. Глаза его снова устремились ко мне.
   -Вы просто мисс выдержка и благоразумие, барышня.
   Мне начал надоедать его сарказм. Я тоже взглянула на него и невинным тоном заметила:
   -Я выросла в детдоме, ваша светлость. Мне пришлось научиться выдержке и благоразумию.
   -Это шутка? - поднял бровь барон.
   -Вовсе нет. Моего отца расстреляли сразу же после моего рождения, мать прожила еще пять-шесть лет после его смерти. По-видимому, вы действительно прокляли их брак, господин барон. По крайней мере, мама в это верила.
   Старый барон так внезапно вскочил на ноги, что у меня на секунду замерло от страха сердце.
   -Это неправда! - вскричал он. - Я никогда не желал зла Каролине! Я любил ее. Любил больше жизни! Она не могла думать обо мне так дурно! Она знала, как я любил ее!
   Я встала на ноги, разговаривать сидя с высоким ростом бароном было весьма неудобно для моей шеи.
   -Брак моих родителей не был счастливым, - сказала я, глядя прямо ему в глаза. - Вы можете чувствовать себя удовлетворенным, ваша светлость. Мама до конца жизни сожалела о своей ошибке. А теперь присядьте, пожалуйста, и выпейте свой коньяк. Это вас успокоит. Вам нет нужды разговаривать со мной так, как вы хотели бы говорить с моей матерью. Это несправедливо.
   Старый барон посмотрел на меня с таким удивлением, словно увидел говорящую собаку, но, тем не менее, снова опустился на диван, налил себе в бокал коньяку, выпил его одним залпом и неожиданно засмеялся:
   -Теперь я понимаю, почему Гитлер называл вас Фреей. Валькирии были известны тем, что не знали страха.
   -Фрейа не была Валькирией, - машинально поправила его я. - Фрейа была богиней. Дочерью Одина, богиней молодости, красоты и любви.
   -Вы точно такая же зануда, как и Каролина, барышня, - пробормотал про себя старый барон. - Просто поразительно. Глядя на вас, даже язык не поворачивается назвать вас русской. У вас даже акцент Каролины! Я ни капли не удивился, когда Ульрика сообщила мне, что мой сын по уши влюблен в дочь Каролины. Это должно было произойти. Надеюсь, он более удачлив, чем я? - он посмотрел на меня и, не дожидаясь моего ответа, тут же с насмешкой добавил: - По крайней мере, он оказался гораздо умнее меня, он женился на вас мгновенно. Что значит, один из теоретиков блицкрига! Что же вы молчите, барышня?
   -Слушаю вас, - объяснила ему я, стараясь быть предельно вежливой. - На какой именно вопрос вы хотите получить ответ в первую очередь?
   Старый барон хлопнул вторую рюмку коньяку, и глаза его заметно потеплели.
   -Тебе пальца в рот ни клади, малышка, - сказал он. - Сколько еще Ульрика собирается спать? Часа два-три? Зачем она тогда меня вызывала? Я, черт возьми, пролетел тысячи километров, чтобы узнать, что моя дорогая Пенелопа спит без задних ног, когда ее Одиссей явился спасать ее от чудовищ.
   -Каких чудовищ? - не поняла я.
   -Надо полагать, от мезальянса, - язвительно усмехнулся старый барон. - Она мне всю плешь проела, зудя про ужасный выбор моего сына! Надо полагать, то, что вы дочь Каролины и Анри, открылось совсем недавно?
   Я собиралась было ответить, как дверь в гостиную отворилась, и на пороге появился барон, вернувшийся домой на ланч.
   -Отец?!
   В его голосе прозвучало удивление.
   -Вот уж не никак не ожидал вас здесь увидеть! Что, дела идут так плохо, что наши доблестные войска вынуждены были покинуть африканские колонии?
   -К счастью, нет. Потому что я больше предпочитаю встречу с тигром, чем с твоей матерью, - пробормотал старый барон.
   Барон иронично приподнял бровь и подошел ко мне.
   -Он тебя не обижал? - спросил он, поднося мою руку к губам.
   -Меня трудно обидеть, - сдержанно сказала я вполголоса.
   -Ланч для его светлости! - слишком громко от усердия объявила Минни.
   В ту же минуту в гостиную вошла старая баронесса.
   Воспользовавшись тем, что его родители с вызывающим видом уставились друг на друга, барон увлек меня вглубь гостиной, его руки тут же легли мне на талию, он привлек меня к себе и, стараясь быть сдержанным, слегка коснулся моих губ своими губами в беглом поцелуе. Затем его губы скользнули по моему виску и запутались в моих волосах.
   -Я скучал по тебе, моя прекрасная незнакомка, - с нежной насмешкой то ли над собой, то ли надо мной, прошептал он.
   Я подняла голову и вернула ему его поцелуй.
   -Немедленно остановись, ведьма, - простонал он, не в силах оторваться от моих губ. - Иначе я за себя не ручаюсь. Будешь потом сама разбираться с моими родителями....
   Негромкое демонстративное покашливание старого барона заставило меня легонько отстранить молодого барона от себя. Обернувшись к старому фон Ротенбургу, я увидела выражение его лица и онемела от изумления. В его глазах стояли слезы. Секунду мы смотрели друг на друга, потом он мигнул, раз, другой, и слезы исчезли, лицо снова стало жестким и насмешливым.
   -Не хочу вас прерывать, дети мои, но, Гюнтер, пожалуйста, оцени тот факт, что твоя мать вызвала меня из Африки именно по поводу твоей женитьбы. Поэтому приди в себя, выпусти из объятий свою барышню, и ответь мне, что ты можешь сказать в свое оправдание.
   -Оправдание? - удивился барон, взглянув на отца. - Посмотри на мою жену. Ты думаешь, мне есть необходимость в чем-то оправдываться?
   Герхард фон Ротенбург мельком взглянул в мою сторону.
   -Согласен. Хотя тот факт, что она дочь Анри и Каролины - скорее недостаток, чем достоинство в моих глазах.
   -Мне нет дела до ваших тайн, - сказал барон. - Для меня довольно того, что Элиза происходит из хорошей семьи, и мама не будет без конца стонать по поводу мезальянса. Со своими тайнами разбирайтесь сами.
   -Ее имя Алиция! Алиция, а не Элиза! - неожиданно резко сказал старый барон. - Если ты уважаешь семейные традиции, прошу тебя вспомнить, что это имя основательницы нашего рода. По странному совпадению, ее тоже звали Алиция, она тоже была из рода могущественных в то время польско-литовских князей Острожских, и она была красива. Ее мать называли самой красивой женщиной Польши, и Алиция Острожская была копией своей матери. Полячки всегда считались самыми красивыми женщинами Европы.
   Барон внимательно смотрел на своего отца.
   -Это значит, что ты не возражаешь против этого брака?
   -Нет, - старый барон снова посмотрел на меня, и я вздрогнула от странного чувства. Теперь, когда они стояли рядом, было видно, как сильно они похожи - высокие, стройные, сухощавые, длинноногие, обладавшие врожденной способностью элегантно носить военную форму, присущую мужчинам из потомственных военных семей.
   -Кроме того, - старый барон усмехнулся, - твой брак признал сам Гитлер. Когда ты вернешься в Берлин, можешь сразу же ожидать приглашений на частные приемы от нашего фюрера. За полуторачасовую беседу, которой я удостоился в ставке, Гитлер всю плешь мне проел, расхваливая достоинства моей невестки, которую он упорно называл прекрасной Фреей. Что вы там ему читали, барышня? - барон Герхард фон Ротенбург вновь посмотрел на меня. - Песнь о Нибелунгах?
   -Да, - буркнула я. - Спеть, простите, не успела.
   -А вы поете?
   -Да, - сказала я, поднимая на него взгляд. - А еще я могу дышать, есть и спать. Мне продолжать, ваша светлость?
   Я чувствовала, как смеется Гюнтер, спрятав лицо в мои волосы. Вопреки замечанию отца, он так и не выпустил меня из объятий.
   Темные искристые глаза Герхарда фон Ротенбурга уставились на меня в упор.
   -Не стесняйтесь, прошу вас, барышня! - вежливо сказал он. - Только начните с того, что вы не можете делать.
   Этот тип, пожалуй, будет еще почище, чем его сынок, сердито подумала я про себя, и не удержалась от замечания:
   -Я не могу держать язык за зубами!
   Гюнтер уже открыто расхохотался. Баронесса тоже едва сдерживала улыбку, глядя на растерянное выражение, на минуту промелькнувшее на надменном лице старого барона.
   -Ну, вы хотя бы прилично играете на рояле?- без всякой надежды на положительный ответ, спросил он.
   -Вот это я могу вам обещать, ваша светлость! - вскричала я, освобождаясь из объятий молодого барона. - Вы будете меня слушать? Кто из немецких композиторов вас больше всего привлекает? Бах, Бетховен, Моцарт, Штраус?
   -Штраус? - переспросил барон, оживляясь.
   Я подошла к роялю, села, как обычно, с благоговением открыла крышку, сняла с клавишей вуаль и проиграла несколько вступительных аккордов из "Голубого Дуная".
   -Вы любите Штрауса, барышня? - старый барон также приблизился к роялю и стал за моей спиной.
   -Это один из моих любимых композиторов, - сказала я. - Я думаю, его по праву называют королем вальса! Вы слышали Легара, ваша светлость?
   -Француз или еврей? - поднял брови барон.
   -И то и другое! - подтвердила я. - А Кальман? Имре Кальман. Вы слышали Кальмана?
   -Кто это? - спросил барон.
   -О, ваша светлость! Как можно не знать Кальмана! Как Штраус считается королем вальса, так Кальман может по праву считаться королем оперетты! Мое сокровенное желание перед войной было попасть в Венскую оперетту и услышать Кальмана! Вы не слышали о его опереттах?
   -Оперетта?
   Я увидела, как породистый нос старого барона пренебрежительно сморщился.
   -Вы не понимаете! Только послушайте! Я уверена, вы уже слышали это!
   Я сделала глубокий вздох и в следующую минуту из-под моих пальцев вырвались звуки самой зажигательной мелодии, которую я слышала до сих пор.
   -Чардаш! - вскричал старый барон. - Кажется, я припоминаю. Играйте, Алиция, играйте!
   Я положила пальцы на клавиши, набрала в легкие побольше воздуха и выдала ему арию Марицы из, как говорится, одноименной оперетты.
   Барон никак не ожидал, что я унаследовала голос моей бабушки, примадонны Мариинского театра.
   -Боже мой, вот это голос! - только и сказал он, когда я закончила. - Да вам самой можно петь в Венской оперетте, Алиция!
   -Гюнтер мне никогда не позволит! - сказала я, наслаждаясь его изумлением.
   -Я слышал вашего Кальмана перед войной, в Вене, - сказал Герхард фон Ротенбург. - Мне больше всего понравилась его "Королева Чардаша".
   -Сильва!
   Я отвернулась к роялю. Пальцы сами собой набрали несколько вступительных аккордов дуэта Эдвина и Сильвы. Я негромко начала напевать партию Сильвы. К моему величайшему изумлению, старый барон неожиданно подхватил мотив, исполняя партию Эдвина. У него оказался довольно хороший, хотя и не профессионально поставленный голос и великолепный слух. Когда мы закончили дуэт, мы смотрели друг на друга совсем другими глазами.
   -Да вы просто артист, ваша светлость! - воскликнула я, переводя дыхание.
   Он шутливо нахмурился.
   -Это оскорбление, моя дорогая Фрейа! Я аристократ в пятидесятом поколении! Я не могу быть артистом!
   -Боже мой, какой моветон! - сказала я, улыбаясь. - Хотите, я сыграю вам что-нибудь из Легара, который, как вы совершенно верно изволили заметить, француз и еврей в одном флаконе?
   -Нет, не хочу! - сказал старый барон, усаживаясь на диван.
   Мы оба с удивлением заметили, что фрау Ульрики и Гюнтера уже не было в комнате. Воспользовавшись нашим энтузиазмом, они потихоньку исчезли из гостиной, предоставив нас самим себе.
   -Что же вы хотите?
   -Чего-нибудь старорежимного и классического. Вы можете сыграть Бетховена, Фрейа? Я знаю, у вас нет нот, и как только я вернусь в Африку, я пошлю вам самолет с нотными бумагами всех классиков и современных композиторов. Гюнтер просто слепой, если он до сих пор не заметил вашего таланта! О, у меня возникла гениальная идея!
   Я с улыбкой посмотрела на его вдохновенное лицо.
   -Боже мой! - он взглянул на меня и наморщил лоб. - Вы так прекрасны, моя Фрейа, что иногда даже меня, повидавшего на своем веку немало красивых женщин, оторопь берет.
   -Вы льстец, ваша светлость! - сказала я.
   -Не больше, чем любой другой мужчина, - живо возразил барон.
   -Ваша гениальная идея? - напомнила я.
   -Боюсь, она не кажется мне уже такой гениальной, - со вздохом сказал старый барон. - Я хотел предложить вам, моя Фрейа, слетать в Вену, чтобы послушать венскую оперу, но, к сожалению, идет война и Вена совсем не такая, какой она была в мирные времена.
   -Я обещаю вам поход в Венскую оперу или оперетту, когда закончится война! - оживляясь, сказал он. - Вы согласны, прекрасная Фрейа?
   -До конца войны еще надо дожить, - теперь уже вздохнула я. - Давайте оставим бесплодные мечтания и я сыграю вам Бетховена. Что вы предпочитаете?
   -У вас нет нот.
   -Ну, ваша светлость, если вы готовы меня слушать, я сыграю вам без нот. Бетховен - также и мой любимый композитор. С чего начнем? Лунная соната вас устроит?
   -Еще как!
   Барон Герхард фон Ротенбург уселся на диване, вытянул поближе к камину свои длинные ноги и полузакрыв глаза, приготовился слушать.
   Я играла ему почти четыре часа, пока обеспокоенная фрау Ульрика не нарушила наш импровизированный концерт и не позвала нас к ужину.
  
  
   Глава 17.
  
   Перед тем, как лечь в постель, я спустилась в холл, чтобы, как обычно, пожелать баронессе приятного сна. В холле было пусто. Удивленная тем, что заставило баронессу нарушить свои привычки, я уже собралась было снова подняться наверх, как услышала глухие голоса, доносившиеся из библиотеки. Моя вечная привычка совать нос в чужие дела и на этот раз не дала осечку. Вместо того чтобы уйти, я бесшумно подошла к дверям библиотеки, из-под неплотно неприкрытой двери которой выбивалась полоска света, и прислушалась.
   -Похоже, Гюнтер действительно влюблен.
   Голос старого барона бы сух и резок.
   -Впрочем, неудивительно. Девочка настоящая красавица и умница. Одно меня удивляет, Ульрика, как ты сразу не смогла увидеть ее сходство с Каролиной?
   -Ну, знаешь, - в голосе баронессы прозвучала досада. - Во-первых, она красивее Каролины, кровь Анри дала ей эту неповторимую славянскую привлекательность и обаяние. Во-вторых, для меня она гораздо больше похожа на Анри, чем на Каролину. В Каролину был влюблен ты. Так что в этой малышке каждый из нас видит черты именно своего дорогого и любимого человека....
   -Они оба мертвы, Ульрика, и Каролина и Анри. Все что у нас есть, это Гюнтер и Алиция. Мы должны думать о них.
   -Что ты имеешь в виду?
   Старый барон помедлил.
   -На Украине скоро станет очень опасно. Военная разведка приносит донесения о небывалом подъеме и активизации русских войск. Я рад, что Гитлер простил Гюнтера, и он возвращается в Ставку. Но и в Берлине вам будет небезопасно.
   -Почему? - с недоумение спросила баронесса.
   -Потому что рано или поздно мы проиграем войну. Надо быть полным идиотом, чтобы полагать, что одна нация может выиграть мировую войну. Гитлеровская империя рассыплется на составные, как это случалось со всеми империями мира: империей Александра Македонского, римской империей, империей Наполеона и тому подобными. И когда это случится, нам нужно быть как можно дальше от Европы. Я хочу ходатайствовать, чтобы Гюнтера перевели на южный фронт, ко мне в Африку. Вы обе присоединитесь к нам. В этом случае, когда мы узнаем о поражении Гитлера, мы сможем сразу же эмигрировать в Южную Америку. Я высококвалифицированный военный инженер, аристократ, никогда не был замешан в гитлеровских еврейских погромах, Гюнтер также выдающийся военный теоретик, чист с точки зрения бессмысленного геноцида какого-либо народа. Даже если союзники устроят подобие военного суда, мы оба будем оправданы в течение часа. Америка, те же самые Штаты, примут нас с распростертыми объятьями. Кроме того, тот еврей-коммунист, с которым Гюнтер дрался на дуэли и которого потом тайно вывез из страны, сейчас в Америке, занимается политикой. Он, несомненно, нам поможет.
   -Но, Герхард, - прошептала баронесса, - то, что ты говоришь, это ведь прямая измена Германии!
   -Мне плевать на Германию Гитлера! - взорвался старый барон. - Этот профан поставил страну на грань истощения и истребления! После войны мы будем строить новую Германию. Американцы вернут нам наши земли и недвижимость, если мы будем с ними союзниками. А мы будем! Америка станет новой мировой державой.
   -А как же Россия?
   -Не знаю. Как-нибудь договорятся, я думаю. Только умоляю тебя, Ульрика, не болтай об этом со своими друзьями в рейхе, когда вы вернетесь в Берлин. Гестапо загребет тебя в ту же минуту. И не только тебя, Гюнтера и Алицию вместе с тобой. Я сказал тебе об этом потому, что мне нужна твоя поддержка, чтобы уговорить Гюнтера согласится на мой план. Гюнтер должен сам просить Гитлера о переводе на Юг, после того как об этом попрошу фюрера я лично.
   Баронесса издала короткий смешок.
   -Тогда ты обратился не по адресу, дорогой. Единственным человеком, который может повлиять на Гюнтера в настоящий момент является Элиза.
   -Элиза? - недоуменно переспросил старый барон. - Это еще кто?
   Баронесса засмеялась.
   -Извини, это имя, под которым мы знали Алицию до тех пор, пока не обнаружилось, кто она такая на самом деле. Девочка сильно пострадала при большевиках, так что она с большой неохотой раскрывает свое настоящее имя. Годы в детдоме сделали ее очень замкнутой и подозрительной.
   -Вот и великолепно, - сказал старый барон. - Значит, она умеет держать язык за зубами. Я поговорю с ней сегодня же. Алиция умна. Я почти уверен в ее поддержке.
  
   На следующий день, барон Герхард фон Ротенбург остановил меня, когда мы выходили из столовой после завтрака. Гюнтера уже покинул дом, отправившись в комендатуру, фрау Ульрика ободрительно подмигнула мне и ушла в свою комнату, видимо, надеясь насладиться несколькими минутами передышки от сарказма барона, прежде чем он закончит беседу со мной. Впрочем, я заметила, что отношения между родителями барона никак нельзя было назвать нежными или супружескими - всю неделю, которую старый барон провел в нашем доме в Городе, он спал в своей спальне один.
   Барон жестом пригласил меня пройти в гостиную, закрыл за нами дверь, уселся на диване, предварительно подождав, пока сяду я, и некоторое время задумчиво смотрел на меня, прежде чем начать разговор. Начал он его, надо сказать, весьма примечательно.
   -У меня в замке, - сказал он, - есть портрет Алиции Острожской, дочери Эвелины и Луи Острожских, которая, согласно договору между семьями, стала женой сына основателя нашего рода, Зигмунта фон Ротенбурга. Вы - просто копия этого портрета, моя прекрасная Фрейа. Я покажу вам его, когда мы вернемся в Германию.
   -Вы же говорили, что я похожа на мать? - спросила я чисто из вредности.
   -Туше. Иногда я думаю, что влюбился в Каролину именно потому, что она напоминала мне этот портрет, - заметил старый барон. - Разрешите?
   Он ослабил узел галстука и повесил на спинку стула свой китель.
   -Я хотел бы поговорить с вами, прекрасная Фрейа, именно о вашем возвращении в Германию. Гюнтер получил приказ прибыть в ставку в конце сентября, не правда ли?
   Его темные глаза блеснули.
   -Ваша светлость, - внезапная догадка молнией промелькнула у меня в мозгу, - это вы устроили ему прощение Гитлера, не правда ли?
   Некое подобие улыбки появилось на лице барона.
   -Может быть, - уклончиво сказал он. - Более того, я не хочу, чтобы Гюнтер оставался в Берлине. Очень скоро там тоже станет небезопасно. Я хочу, чтобы он уехал со мной на Южный фронт.
   -Значит, вы действительно думаете, что война проиграна? - тихо спросила я.
   -Еще нет, - живо сказал он. - Но Гитлер становится непредсказуем. Мы не можем рисковать.
   -Кто это мы?
   -Мы - это состоятельные генералы-аристократы, буржуа и владельцы крупных капиталов. Политика Гитлера ставит страну на дорогу к национальному кризису. Нам не выдержать натиска всей Европы, да еще в ситуации, когда у Гитлера начинает быстро развиваться мания величия на фоне прогрессирующего маразма. Он не прислушивается к советам опытных специалистов, и возомнил себя самим господом богом. Подобная ситуация не доведет до добра. Я не хочу рисковать. Я хочу спасти свое состояние и свою семью. С деньгами проще, я уже предпринял шаги для переброса моего основного капитала в Америку. Теперь на очереди семья. Кроме того, у нас появились вы, очаровательная барышня.
   Его глаза снова испытывающе уставились на меня.
   -Что же вы молчите, прекрасная Фрейа?
   -Что вы хотите, чтобы я сказала, ваша светлость? То, что вы правы?
   -Вы так думаете?
   -Да, - твердо сказала я. - Я тоже думаю, что Германии не выиграть войну. Скорее всего, вы и ваши друзья генералы-аристократы и предприниматели уже начинают искать союзников среди капиталистов в Америке и других частях света, чтобы продать им мир, не так ли?
   Барон Герхард фон Ротенбург посмотрел на меня почти с уважением.
   -Возможно. Но это не повод для нынешнего разговора. Если вы интересуетесь политикой, мы продолжим нашу беседу на политические темы позже. Сейчас меня волнуют проблемы практические.
   -Ваша светлость, - я предложила ему выпить и подвинула в его сторону столик, предварительно приготовленный заботливой Минни и полностью сервированный для чаепития. - Скажите мне сразу, чего именно вы от меня хотите. Я прекрасно понимаю, что вы говорите именно со мной, причем в отсутствие Гюнтера, для того, чтобы попросить меня как-то на него повлиять. Что вы хотите, чтобы я сделала?
   Барон снова некоторое время внимательно смотрел на меня.
   -Ну, тогда все становится неизмеримо проще, - после долгой паузы сказал он. - Надеюсь, вы также согласны с моим заключением, что после окончания войны Европа и Германия станут не самыми лучшими странами для проживания? По-крайней мере, на последующие десять-пятнадцать лет.
   Я наклонила голову в знак согласия.
   -Где бы вы хотели жить? - внезапно спросил меня он. - В Южной Америке? В Штатах? В Венесуэле?
   -Лично я? - я смотрела прямо в темные искристые глаза барона. Он словно предлагал мне какую-то непонятную игру по своим правилам. - Лично я предпочитаю Соединенные Штаты.
   -Почему?
   -В Латинской Америке слишком беспокойно. Если у вас имеются какие-либо проблемы с законом, например, вы - военный преступник или просто любитель пожечь евреев в концлагерях, возможно, Латинская Америка будет идеальным местом для укрытия от военного трибунала, но если вы чисты или оправданы трибуналом, Американские Штаты дадут вам больше возможностей для бизнеса и предпринимательства. Возможно, я в чем то и ошибаюсь, в данном случае я просто использую свой здравый смысл.
   -Фрейа, вы прирожденный политик и предприниматель! - засмеялся старый барон. Я впервые видела его искреннюю улыбку. Она оживила его жесткое лицо и сделала его почти привлекательным.
   Он внезапно наклонился ко мне и, глядя мне в глаза, начал медленно говорить:
   -К сожалению, мой сын не настолько умен, как вы. У него в голове принципы чести и лозунги национал-социалистов перемешаны в такой вопиюще-ужасной комбинации, что временами меня просто оторопь берет. Иногда он не желает прислушиваться к доводам здравого смысла. Мое мнение он игнорирует, считая меня солдафоном и жестоким капиталистом, для которого деньги заменяют все его вздорные принципы чести, порядочности, патриотизма и любви к ближнему. Ульрика, как вам известно, также умом особо не блещет. Я хочу, чтобы с Гюнтером на эту тему поговорили вы. Вы умны, он любит вас, он не отвергнет то, что вы скажете, сразу же, безоговорочно и бесповоротно, как отвергает все, что предлагаю я. Мне нужно только то, чтобы он принял идею своего перевода в Африку. Если нам удастся его уговорить, дело сделано. Общими силами мы дожмем и все остальное. У вас обоих вся жизнь впереди. Вы согласны со мной, Алиция?
   Он впервые назвал меня по имени. В его устах оно прозвучало как-то изысканно сдержанно, словно он пробовал на вкус хорошо выдержанное вино.
   -Я попытаюсь, - уклончиво ответила я, стараясь понять, что именно так задевает меня в его поведении. Эта пиратская хищная привлекательность так и сквозила в каждом его слове и каждой ноте его голоса. Должно быть, от одуряющей летней жары у меня действительно стал плавиться мозг.
   -Я на вас надеюсь.
   Тон его голоса снова стал сух, как песок в пустыне Африки.
   Пожелав ему хорошего дня, я с облегчением вышла в коридор.
  
  
   Глава 18.
  
   Старый барон Герхард фон Ротенбург пробыл в Городе больше недели. Все это время, в конце июля 1943 г. стояла такая жара, что мы даже по ночам спали с открытыми окнами. В те дни, когда Гюнтер задерживался в комендатуре или отправлялся на разъезды по области, я ночевала в своей старой спальне на втором этаже. Воров мы не опасались, все нижние окна в доме были заделаны решетками, а второй этаж находился так высоко, что никому бы и в голову не пришло карабкаться по гладкой, накаленной за день солнцем, стене.
   В ту ночь было так жарко, что я оставила даже дверь своей спальни полуоткрытой, чтобы обеспечить хоть какую-то циркуляцию воздуха в комнате. Окна тоже были открыты. Слабый ветерок чуть колыхал тонкие белые занавески. Из полуоткрытой двери едва тянуло свежестью.
   Я лежала в постели и думала о своем разговоре со старым бароном фон Ротенбургом. В его рассуждениях была безупречная логика опытного политика и военного. Он не был нацистом, и, как я знала от Гюнтера, заработал свои лампасы генерала за участие в военных сражениях, а не в результате штабной работы. К тому, что он говорил, следовало прислушаться. Пожалуй, он был прав и в другом - говорить об этом деликатном деле с Гюнтером нужно было именно мне, а не ему, и уж тем более, фрау Ульрике.
   Шел второй час ночи, когда я, наконец, забылась тяжелым сном.
   Проснулась я от легкого шороха. На фоне более светлого проема окна в полной темноте спальни, я увидела высокую стройную фигуру барона. Приоткрыв один глаз, я слабо удивилась тому, что он вернулся раньше, чем обещал, но чувствовала себя такой сонной и усталой, что лишь успела пробормотать: "Гюнтер, не закрывай дверь, пожалуйста" и тут же снова погрузилась в сон. Сквозь сон я почувствовала, как его гибкое сухощавое тело скользнуло в постель рядом со мной, его кожа была прохладной, и я с наслаждением приникла к нему, как только он привлек меня к себе. Из-за жары я спала без одежды, прикрытая только легкой батистовой простыней. Его твердые губы мимолетно коснулись моих губ, я на секунду ощутила легкий знакомый запах хорошего коньяка, смешанного с его дыханием. Затем его губы начали медленное дразнящее путешествие вниз по моей шее, к груди. Когда его губы коснулись моего соска, я вздрогнула от наслаждения и все также не отрывая глаз, погрузила пальцы в его густые волосы, удивилась на секунду тому, что они казались жестче, чем обычно, но сейчас же забыла об этом потому, что он легонько прикусил мой сосок, и желание его близости внезапно вскипело в моей крови. Я положила свои ладони на его плечи, медленно провела пальцами вдоль его спины, его тело напряглось, но прикосновения его губ к моей груди оставались все такими же нежными и дразнящими. Теперь они перестали выписывать круги вокруг моих сосков, и начали смещаться ниже, вдоль моего живота. Его гибкие длинные пальцы безошибочно нашли тайный бугорок внутри моего тела, я выгнулась, прошептав его имя, а потом его губы заменили его пальцы внутри меня. Все это было так странно и так восхитительно греховно, что мое тело плавилось от восторга, я откликалась на каждое его движение, на каждый вздох. Еще никогда он не был так выдержан, так изысканно порочен в своем желание доставить мне удовольствие; каждое его прикосновение было настолько чувственным, что я вскрикивала от восторга. Он дразнил и мучил меня этой изысканной пыткой до тех пор, пока меня не стала бить дрожь от предчувствия экстаза, которую я уже не могла сдержать никакими усилиями воли. Тогда он быстрым и сильным движением вошел в меня, так сильно, что у меня замер дух. Его губы запечатали мне рот поцелуем, он буквально пил мое дыхание, в то время как его естество мощно двигалось внутри меня, пригвоздив меня к постели. Волна экстаза накрыла меня с головой, он на секунду остановился, прижав к себе мое трепещущее от наслаждения тело, осыпая легкими поцелуя мое влажное лицо и гладя по голове, как ребенка, а потом снова, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, начал двигаться внутри меня, втягивая мое тело в новое головокружительное путешествие к вершине наслаждения. Еще никогда за все время наших отношений, я не испытывала такого восхитительного безумия страсти. Обычно он был нежен и бережен со мной, как с иконой, и мне приходилось буквально просить его так сильно не жалеть меня. В этот раз он был почти груб, он не сдерживал своей силы и своего желания, и это было так порочно возбуждающе, что я металась под ним в экстазе, чувствуя себя дорогой проституткой во французском борделе, насилуемой с ее согласия и для ее удовольствия, и получающей удовольствие от этого насилия над ее роскошным телом. Барон, между тем, проявлял чудеса выдержки. Я почувствовала приближение его экстаза только после того, как он довел меня до наслаждения в третий раз. Его сильное тело завибрировало, я обхватила его плечи, прижалась губами к его губам, мои руки птицами летали по его спине. Полностью потеряв стыд, я еще глубже прижала его бедра к своим бедрам, надавив на его позвоночник в районе крестца. Он вошел в меня так глубоко, словно коснулся моего сердца. В то же миг он оторвался от моих губ, выгнулся и мощным финальным ударом пронзил мою плоть. Одновременно с тем, как его теплое семя пролилось в мое тело, я услышала его тихий вздох, и он прошептал имя, от которого у меня замерло сердце.
   -Каролина!
   Даже не соображая толком, что делаю, я столкнула его с себя так сильно и резко, что он мгновенно откатился с меня на другую половину кровати.
   Не заботясь о том, что я была полностью обнажена, я вскочила с кровати и дрожащими пальцами зажгла лампу. В неясном свете пламени я увидела на подушке бледное, с прикрытыми глазами, лицо барона Герхарда фон Ротенбурга.
   Я вскрикнула и уронила на пол лампу.
   Я не помню, сколько времени прошло с той минуты, как я тупо смотрела в наступившую темноту, втайне надеясь, что все это мне мерещится, или эта была лишь одна из сцен моего ночного кошмара.
   -Гюнтер никогда не должен узнать об этом, - наконец, прозвучал в темноте холодный голос старого барона.
   -Вы сумасшедший? - прошептала я, чувствуя, как горячие слезы бессилия закипают на моих глазах.
   -Именно так поступил с Каролиной твой отец, Анри Острожский. Он пришел ночью в ее комнату и просто взял ее. Она была вынуждена выйти за него замуж.
   Голос старого барона был сух, как февральский снег.
   -Но причем тут я? Почему вы наказываете меня и Гюнтера?
   -Гюнтер никогда не узнает об этом! - в голосе старого барона звучало тяжелое предупреждение.
   -Я вам не моя мать! - свистящим от бешенства шепотом сказала я. - Мне плевать на все ваши приказы! Вы меня не запугаете! Я не буду с вами спать втайне от мужа! Я люблю Гюнтера, и он любит меня. Мне все равно, что случилось в вашей жизни, мне все равно, кто был прав, и кто был виноват! Я буду делать то, что считаю нужным! Если я посчитаю, что Гюнтеру нужно будет узнать о том, что здесь произошло, он об этом узнает! Это так мерзко, так подло с вашей стороны, ваша светлость! Я была о вас лучшего мнения!
   -А мне показалось, что тебе понравилось, - вкрадчиво сказал Герхард фон Ротенбург.
   Он уже поднялся с постели и теперь стоял передо мной, полностью обнаженный, совершенно не стесняясь своей наготы.
   Я размахнулась и хладнокровно ударила его по лицу, вложив в этот удар всю силу и все свое разочарование. Он перехватил мою руку и, вывернув ее, повалил меня лицом на кровать. В следующую секунду он вошел в меня сзади, вошел все так же сильно и властно, как сделал до этого, и, что самое позорное, мурашки предвкушения наслаждения пробежали по моему телу. Он навалился на меня сзади, прижав меня лицом к постели и продолжая движение, прижался губами к моему уху.
   -Маленькая дурочка, - прерывисто шептал он, - неужели ты думаешь, что я не чувствую, как твое тело откликается на мой зов, и я не понимаю, как сильно я хочу тебя? Я осознал это в ту же самую минуту, как понял, что ты не Каролина. Мне пятьдесят лет, а я влюбился в тебя, как пацан! Я двадцать лет прожил без женщин и надеялся, что эта горькая чаша меня уже миновала! Ты думаешь, что я не презираю сам себя, делая то, что я сейчас делаю?!
   Он глухо застонал, изливая в меня свое семя.
   -Я расторгну ваш брак, я женюсь на тебе, я сделаю для тебя все! Я богат, я очень богат. Ты будешь жить, как принцесса. А ночью мы будем любить друг друга, как любили сегодня, лишь минуту назад. Я знаю, я чувствую, что я дарил тебе наслаждение. Я не хочу врать. Гюнтер узнает об этом. Все будет честно. Я люблю тебя!
   -Отпустите меня!
   К моему изумлению, он послушался. Я вывернулась из-под него, вскочила на ноги, схватила с постели простынь и, завернувшись в нее, отбежала к двери.
   Обернувшись, я посмотрела на него и, призвав на помощь всю свою выдержку, сказала:
   -Я люблю своего мужа. Я не оставлю его. Вспомните, ваша светлость, Гюнтер - ваш сын! То, что случилось сегодня ночью, уже не изменить. Но я вам клянусь, что это случилось в первый и последний раз. Я вас не люблю, и не хочу. Если вы расскажете обо всем Гюнтеру, я уйду. Если вы попробуете принудить меня спать с вами при живом муже, я убью себя или вас. Вы понимаете это?! Я не Каролина! Я сделаю то, что сказала!
   Герхард фон Ротенбург некоторое время в молчании смотрел на меня. Его взгляд был холодным, несмотря на лихорадочный блеск его глаз.
   -Прекрасная Фрейа! - произнес он, наконец, и в голосе его прозвучала горькая насмешка. - Хоть в чем-то фюрер оказался прав. Ты действительно прекрасная Фрейа, красивая и жестокая, как настоящая богиня!
   Он помедлил, прежде чем продолжить.
   -Хорошо, я принимаю твои условия. Но и ты должна пообещать мне кое-что в обмен, Алиция фон Ротенбург, - сказал он, наконец.
   Он сделал паузу, прежде чем продолжить.
   -Если по каким-то причинам вы с Гюнтером не сможете жить вместе и расстанетесь, я должен быть первым человеком, кто узнает об этом. Я возьму тебя в ту же минуту, как узнаю, что ты свободна, я помогу тебе с разводом, я вытащу тебя из тюрьмы, если возникнет такая необходимость. Я усыновлю твоих детей и уничтожу твоих врагов. Я переверну весь мир, чтобы спасти тебя. Ты должна мне обещать это, Алиция фон Ротенбург! Обещай!
   Я внимательно смотрела на него. Начинало светать, летние ночи коротки. Парадоксально, но в предрассветных сумерках он выглядел даже лучше, чем такой молодой мужчина, как Гюнтер. На его подтянутой, сухощавой фигуре не было ни капли жира, под смуглой кожей перекатывались туго свернутые кольца мышц, темные волосы, хотя и тронутые сединой, густой волной обрамляли продолговатое жесткое лицо с темными, завораживающими глазами. Ни капли не стесняясь свое наготы, он стоял передо мной, выпрямившись, откинув назад плечи, и ждал моего ответа.
   Я подошла к нему, сняла с себя обмотанную вокруг моего тела батистовую простыню и протянула ее ему. Глаза его расширились при взгляде на мое обнаженное тело, прикрытое лишь волной упавших до пояса спутанных светлых волос.
   -Я обещаю, - сказала я, посмотрев прямо ему в глаза. - Прикройтесь и уходите, ваша светлость. Уже светает.
   Он взял из моих рук простыню. Губы его искривились в улыбке.
   -Благодарю.
   Он закутался в простыню на манер римского патриция и пошел к двери.
   -Ты - дочь своего отца, Алиция! - взявшись за ручку двери, сказал он, не оборачиваясь. - Несмотря на все, что произошло с нами, я всегда испытывал привязанность к Анри. Именно из-за его твердого характера.
   Он обернулся. Его темные глаза были глубокими, как омуты.
   -Я хочу жить с тобой, Алиция. Я хочу иметь от тебя детей. Пусть не сейчас, но я умею ждать. Это случится, я в этом уверен. Спасибо за минувшую ночь. Она будет моим последним воспоминанием на смертном одре.
   Я слышала, как за ним закрылась дверь, как стих в коридоре шелест его шагов. В голове не было ни одной мысли. Тело казалось легким и невесомым, как после бани, только легкая боль и ломота в мышцах напоминала о событиях минувшей ночи, которые казались сном.
  
   Утром, за завтраком, вокруг длинного стола вновь сидели только барон Герхард фон Ротенбург, фрау Ульрика и я. Гюнтера не было. Впрочем, старая баронесса, увидев мое обеспокоенное лицо, сразу же сказала мне, что поздно ночью приходил посыльный из комендатуры и передал, что барон вернется только сегодня к обеду. В городе вновь случилось чрезвычайное происшествие - партизаны подложили взрывчатку к зданию городской мэрии и комендатуры, и только благодаря счастливой случайности удалось вовремя предотвратить взрывы.
   Герхард фон Ротенбург покачал головой, но ничего не сказал. Он был необычайно молчалив в течение всего завтрака. Я тоже молчала, мне даже не хотелось есть. По-прежнему стояла одуряющая жара. Я выпила стакан сока, расковыряла свою утреннюю овсянку, но не смогла скрыть гримасу отвращения при взгляде на нее. Краем глаза я успела заметить беглую усмешку на лице старого барона, который уловил выражение моего лица и правильно истолковал его.
   -Яйца и бекон, Алиция? - в следующую минуту предложил мне он.
   -Боже мой, Герхард, о чем ты говоришь! - ужаснулась баронесса. - Это такая тяжелая и нездоровая пища! Особенно на завтрак.
   Герхард фон Ротенбург снова усмехнулся, но ничего ей не ответил.
   Когда мы уже вставили из-за стола, он бросил на стол использованную салфетку и, обращаясь одновременно к нам обоим, сказал:
   -Сегодня вечером я возвращаюсь в Каир. Мне здесь больше нечего делать. Дождусь Гюнтера, чтобы попрощаться с ним and then off you go!
   Баронесса недоуменно захлопала глазами.
   -Я был счастлив познакомиться с вами, Алиция, - продолжал барон, обращаясь ко мне и игнорируя недоумение, написанное на лице его жены. - Очень рад, что вы стали членом моей семьи.
   Его лицо было абсолютно непроницаемым.
   -В знак того, что я действительно счастлив с выбором моего сына, я хотел бы сделать вам маленький свадебный подарок.
   Он стремительно приблизился ко мне, взял мою руку и, прежде чем я успела даже пикнуть, надел на средний палец моей руки старинное кольцо с необыкновенным фиолетовым, светящимся словно изнутри, камнем. Затем, склонившись в поцелуе к моей руке, он поднял на меня свои темные искристые глаза, в которых на миг просквозило такое иступленное желание, что краска прилила к моим щекам.
   -This ring used to belong to a beatiful lady which picture you will see on the wall of my castle, - продолжал он на английском. - Her husband gave it to her on their wedding day. Since thеn every eldest son, the heir of the family, gives this ring to his beloved wife. I want you to have this ring. With this ring I am giving you all my heart. I will not bother you any more. But you should remember our agreement, my beautiful Alicia.
   -Что он сказал? - недоуменно спросила меня баронесса, не понимавшая английского языка.
   -Это подарок, - пролепетала я. - Он делает его от всего сердца и хочет, чтобы я взяла кольцо.
   Барон Герхард фон Ротенбург поощрительно улыбнулся. Его глаза вновь стали безразличными.
   -Хорошо, детка, - рассеянно посмотрев на меня, сказала баронесса. - Иди к себе. Ты выглядишь усталой.
   Я с облегчением выскочила в коридор. Пройдя несколько шагов, я вдруг почувствовала, что у меня закружилась голова и словно чья-то неведомая рука сдавила изнутри мой желудок. Стремясь сдержать тошноту и головокружение, я прижалась к стенке в нескольких шагах от дверей столовой и несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула. Черные мошки продолжали кружить перед моими глазами. Тогда я потихоньку, по стеночке, сползла на пол и попыталась расслабиться.
   В этот момент из столовой я услышала необыкновенно раздраженный голос баронессы.
   -Герхард, ты сошел с ума! Зачем ты отдал ей это кольцо? Кольцо Алиции фон Ротенбург!
   -Именно потому, что она единственная женщина в семье со времен прекрасной полячки, которая носит это имя.
   -Не притворяйся, что ты не понимаешь символическое значение этого жеста! Ротенбурги дарили это кольцо только любимой женщине, которая становилась женой!
   -Она и есть жена Гюнтера, - холодно сказал старый барон. - И он ее любит. Чем ты недовольна?
   -Следуя вашей семейной традиции, ты должен был отдать кольцо Гюнтеру, а он, в свою очередь, должен был подарить его своей жене.
   -Какая разница, - все также холодно ответил Герхард фон Ротенбург. - Это всего лишь традиция. Кроме того, если мы уж заговорили о традициях, я не могу отдать это кольцо Гюнтеру, пока я жив.
   Установилось напряженное молчание, которое было нарушено дрожащим от возбуждения голосом баронессы.
   -Значит, ты дал ей кольцо как женщине, которую ты любишь?!.... которую ты хотел бы иметь своей женой?! Ты мерзавец, Герхард! Алиция - жена твоего сына!
   -Ульрика, перестань придумывать всякие глупости. Я дал Алиции кольцо потому, что она мне нравится. Это все.
   -Тогда скажи мне, где ты был сегодня ночью? - безжизненным голосом спросила баронесса.
   -Ульрика! - повысил голос Герхард фон Ротенбург. - Не суй свой нос в чужие дела! Наш брак был сделкой! Я не любил тебя, ты не любила меня. И мы оба это знали. Я никогда не заводил любовниц, за тобой водились грешки, но, бог с тобой, я не в претензии.
   -Алиция - жена твоего сына! - закричала баронесса.
   Ответ барона был произнесен таким тихим и жестким голосом, что я едва различила слова:
   -Если бы она мне позволила, я бы развел их мгновенно. И я бы женился на ней в ту же минуту! Потому, что эта девочка - моя единственная любовь, я отдал ей свое сердце в тот момент, как ее увидел. Моя влюбленность в Каролину было лишь увлечением наивного юнца. Я не смог простить ей измены, и в результате сломал жизнь нам обоим. Я люблю Алицию и мне все равно, что она жена моего сына. Я сделаю все, чтобы получить ее. Ты знаешь, Ульрика, Ротенбурги влюбляются лишь раз в жизни и навсегда. Не вынуждай меня на крайние меры. Я и без того зол и разочарован. Алиция любит своего мужа. Она не хочет меня. Я дал ей кольцо, потому что хочу, чтобы оно было у нее. Ничего не случилось и ничего не случится, пока этого не захочет она. Так что закрой рот и дай мне пройти, Ульрика. И не вздумай болтать. Этим ты только повредишь своему сыну.
  
   Гюнтер не вернулся домой к вечеру, потому что в городе было объявлено военное положение. Барон Герхард фон Ротенбург уезжал назад в Африку, так и не поговорив со своим сыном. Фрау Ульрика была расстроена утренним разговором так сильно, что даже не вышла провожать своего мужа. Я была единственной, кто остался пожелать ему счастливого пути.
   Прощаясь со мной, он долго смотрел мне в лицо, а затем вдруг неожиданно заключил меня в кольцо своих рук, как делал Гюнтер.
   -Думай обо мне хоть иногда, Алиция, - тихо попросил он.
   Я мягко высвободилась из его рук, он тут же разжал объятья и выжидательно уставился на меня. Я нашла его руку и вложила в него простой конверт, тонкий на ощупь, потрепанный и порванный в нескольких местах.
   -Что это? - спросил он, с недоумением глядя на конверт.
   -Это предсмертное письмо моей мамы, адресованное вам, ваша светлость. Я нашла его в ее бумагах и с тех пор всегда носила с собой. Оно чудом сохранилось в моей одежде, когда меня нашел Гюнтер. Возьмите его. Оно ваше.
   Он уставился на конверт почти с мистическим ужасом. Автомобиль возле дома, поджидавший его, несколько раз коротко нетерпеливо бибикнул, давая ему знак поторопиться, чтобы не пропустить самолет.
   -Прочитаете его потом, - быстро сказала я, глядя ему в лицо. - Идите, ваша светлость, вам пора.
   Его глаза еще раз скользнули по моему лицу.
   -Я любил Каролину, - сказал он, и, помедлив, добавил: - Любил, как мог.
   -Я верю вам, ваша светлость. Моя мать тоже любила вас. И до конца своей жизни сожалела о совершенной ошибке.
   -Но это было ничто, по сравнению с тем, как я люблю тебя, Алиция.
   -Мне очень жаль, - помолчав, сказала я. - Но я люблю Гюнтера.
   -Если бы у Каролины был твой характер, малышка, она была бы счастлива. И я тоже, - вздохнув, произнес он. - Я рад, что моему сыну так повезло. Я не прощаюсь. Мы еще увидимся, Алиция фон Ротенбург, - он усмехнулся и добавил: - Моя прекрасная Фрейа.
  
  
   Глава 19.
  
   Гром разразился на следующей неделе, через три дня после отъезда старого барона. Во вторник Гюнтер вернулся из комендатуры поздно вечером, отказался от ужина и, запершись в своем кабинете, не спал всю ночь - из-под двери его кабинета пробивалась полоска света.
   Такого еще не бывало. Обычно, как ни поздно возвращался барон из комендатуры, он всегда приходил в нашу спальню, и всегда будил меня, именно потому, что старался двигаться как можно осторожнее и бесшумнее, но я очень чутко спала.
   В ту ночь я не то что бы я встревожилась, но смутно почувствовала что-то неладное, однако вскоре уснула, полагая, что барон слишком добросовестно относится к своей службе.
   Наутро барон не вышел к завтраку, а попросил Минни принести ему завтрак в кабинет. Мне все больше и больше становилось не по себе. Наконец, после обеда, на котором барон так же не присутствовал, Минни вошла в гостиную, где я по привычке читала фрау Ульрике все тот же нескончаемый французский роман, и сказала, что барон просит меня зайти к нему.
   Ничего не подозревая, я спокойно вошла в кабинет. Барон поднялся мне навстречу из-за стола, я увидела его бледное лицо, темные круги под глазами и самое страшное, услышала его безжизненный, сухой, как бумага, голос:
   -Читай.
   Он протянул мне два литка, сколотые простой канцелярской скрепкой. Я села в предложенное мне кресло и развернула их. В следующую минуту мне чуть не стало дурно - это был один из моих отчетов друзьям-подпольщикам, которые они заставляли предъявлять в письменной форме. Речь в нем шла о подпольной работе в доме барона. На столе барона, завернутый в ту же, знакомую мне промасленную тряпку, лежал пистолет Ивана. Тошнота липким комом подкатила к моему горлу.
   Помедлив, делая вид, что читаю, я осторожно взглянула на барона. Он заметил мой взгляд, усмехнулся, загасил в пепельнице окурок сигареты и, подойдя к столу, взял с него лист бумаги, густо исписанный чьим-то убористым почерком, делавшим перевод, и начал читать вслух:
   -Я, Елизавета Кружкова, вступая в ряды молодежной подпольной организации по борьбе с ненавистным фашизмом, обязуюсь отдать все свои силы этой святой цели. В интересах этого дела я обязуюсь проникнуть в дом обергруппенфюрера СС, барона фон Ротенбурга, и, вступив с ним в половую связь, получить достоверный источник информации о положении дел в Энском территориальном округе. Покинув с бароном пределы моей Родины, я обязуюсь честно служить своей Родине за рубежом. В случае провала моего задания, я клянусь, что приложу все свои усилия на то, чтобы лишить фашистскую Германию возможности использовать человеческий потенциал в лице барона фон Ротенбурга вплоть до его физического уничтожения...
   Этот своего рода шедевр эпистолярного жанра Иван заставил меня подписать на историческом собрании комсомольской ячейки полтора года назад.
   По мере того, как барон читал, он приближался ко мне. Я невольно поднялась ему навстречу, не чувствуя под собой ног от страха. Листки моего отчета рассыпались на полу у моих ног. Наконец, барон дочитал документ до конца и умолк. Он стоял почти рядом со мной.
   -"Вступив с ним в половую связь, получить достоверный источник информации", - с жестким смешком процитировал он.
   Он был оскорблен. Я видела это по его гневным глазам. Но все равно не могла предположить, чем все это кончится - барон судорожно сжал в руке листки бумаги, так, что побелели суставы и несколько раз, с размаха, хлестко ударил меня ими по лицу.
   -Бесчувственная девчонка! Кукла! Дрянь!
   Он отбросил смятые листки на пол.
   -Твои друзья в гестапо. Не взбреди мне в голову фантазия взглянуть на захваченный архив, ты бы сидела там же! Баронесса фон Ротенбург! В камере гестапо у Эдди Майера! У тебя есть хоть капля мозгов?! Фанаты! Фанаты до такой степени, что теряют все человеческое!
   Оглушенная, я стояла и хлопала глазами, как идиотка. Барон был вне себя от ярости, я никогда еще не видела его в таком состоянии.
   -И я! Я тоже хорош!
   Он крупными шагами ходил взад вперед по кабинету.
   -Зачем?! Ну, зачем ты это сделала?!
   Он снова остановился передо мной, поднял за подбородок мое лицо к себе.
   -Зачем? Ведь с тобой-то хорошо обращались. Мать любила тебя. А я, я....
   Он не договорил.
   Схватил со стола пистолет и почти насильно вложил его в мою бессильно опущенную руку, сжав мои пальцы на рукоятке.
   -Стреляй! Ты провалила задание! Время избавиться от меня.
   Он поднял мою руку с пистолетом на уровень своей груди, так, что дуло пистолета упиралось в его китель на уровне сердца.
   -Стреляй же, - голос его был спокоен.
   Я попятилась.
   -Ты с ума сошел, Гюнтер!
   -Тебе надо всего лишь нажать на курок, - жестко сказал он, глядя мне в лицо.
   Я с отвращением отбросила пистолет на пол.
   -Я не могу....
   -А как же святая цель?!
   -Я не хотела...
   -А что ты хотела? Что?! - сорвался барон.
   Я чувствовала, что еще минута, и все закончится. Я потеряю все, но главное, главное, я потеряю любовь барона. Сейчас он кричал на меня, потому, что любил, но когда он станет спокойным...
   -Ну, хорошо, я допускаю, что тебя заставили, - уже более спокойно стал говорить он, не прекращая вышагивать из угла в угол, - хотя, как можно заставить предавать человека, который любит? Впрочем, в жизни всякое случается. Почему ты не сказала мне?! Кажется, я дал тебе понять, что могу помочь тебе избавиться от любых обязательств такого типа на определенных условиях.
   -Помочь? - хрипло сказала я, поднимая голову. Подступавшие к горлу слезы царапали мне горло. - Ты предложил мне сделку! Я становлюсь твоей любовницей, а ты берешь меня в Германию и прикрываешь мой шпионаж!
   Он повернулся ко мне с гневным отрицающим жестом:
   -По крайней мере, это была честная сделка! Тебе не надо было врать и притворяться, что ты меня любишь.
   -Но я люблю тебя! - закричала я. - И я хотела, чтобы ты меня тоже полюбил. Я не могла рассчитывать на твою любовь, заключив с тобой сделку!
   -Зато ты могла рассчитывать на мою любовь, заключив вместо этого сделку со своими хозяевами! Ничто до подписания этой бумажки, датированной мартом этого года, не могло толкнуть тебя в мою постель! И после этого ты смеешь говорить мне о своей любви?!
   Он отвернулся от меня и устремил взгляд в полуоткрытое окно, за которым шумел воскресный летний день.
   -Этот клочок бумаги ничего не значил для меня, - тихо сказала я. - Я подписала его только для того, чтобы от них отвязаться. Я люблю тебя, Гюнтер!
   Он снова повернулся ко мне. Минуту он смотрел мне в глаза, и я видела в них отражение всех тех чувств, которые бушевали и в моей душе, но более того, застилавшую и покрывавшую их темной тенью боль от предательства обманутой любви. И все равно, я не могла ожидать, что он мне скажет:
   -Я тебе не верю!
   Все это казалось таким нереальным, словно происходило в кошмарном сне. Летний безоблачный день, солнце, заливавшее светом чистый двор и игравшее паутинкой отсветов в листве качавшихся на ветру крон серебристых тополей, крики детей, резвящихся на улице, косые квадраты отражения солнечных лучей на светлом паркетном полу. Все это казалось таким мирным и обычным. Кроме того, что передо мной стоял мужчина, которого я любила больше всего в жизни, и я не могла его в этом убедить, не могла удержать. Он просто не хотел слушать меня сейчас, просто не мог поверить мне.
   Не знаю, сколько мы простояли так, глядя друг на друга.
   Молчание нарушила баронесса. Обеспокоенная сначала нашими возбужденными голосами, а затем установившейся паузой, она отважилась заглянуть в кабинет и при виде наших хмурых лиц не могла сдержать своего удивления.
   -Гюнтер! Алиция! Что здесь происходит?
   Бледный барон подобрал с полу пистолет, бросил его в ящик стола и, чтобы не отвечать на вопросы матери, сделал вид, что занялся бумагами, лежащими на столе.
   -Алиция? - баронесса обернулась ко мне. - Ты что, деточка?
   -Что? - машинально переспросила я.
   -Ты плачешь?!
   -Плачу?
   Я провела рукой по щекам, они были мокры от слез.
   -Он что, обидел тебя? - не сдавалась баронесса.
   -Да! - вмешался барон.
   Он резко поднял голову от бумаг, подошел ко мне и протянул мне несколько листов, взятых им со стола.
   -Это - немецкие документы на твое настоящее имя, - сказал он отстраненно. - Собирай свои вещи и уходи. Твои донесения, - он бледно усмехнулся, - не дойдут до гестапо.
   Я как загипнотизированная смотрела, как он бросил в пламя камина мое "торжественное обещание" и "полугодовой отчет".
   -Это все, что я могу для тебя сделать. Я теперь уходи. Уходи с глаз моих!
   -Гю-юнтер! - ахнула баронесса. - Что ты говоришь?
   -Уходи! - твердо повторил барон.
   Ничего толком не соображая, я как зомби пошла к двери. Уже взявшись за ручку двери, я внезапно вспомнила о Гавроше.
   -Гюнтер, - я обернулась, и тут же встретила жесткий и предупреждающий взгляд его прищуренных от гнева глаз.
   Он лишь поднял ладонь правой руки, призывая меня к молчанию и явно показывая его нежелание продолжать разговор на эту тему. Но я и сама стремилась покончить с тем, что я хотела сказать, как можно скорее, потому что нараставшие в груди боль и отчаяние от непоправимости случившегося, начинали уже накатывать волнами все усиливавшегося прилива слез.
   -Гюнтер, умоляю тебя, пойди в комендатуру и помоги мальчику. Скорее всего, его взяли вместе со всеми остальными. Мальчику 10 лет, его зовут Семен. Это тот Гаврош, который стрелял в тебя возле комендатуры. Помнишь, ты еще кормил его на старой квартире, когда застал нас вместе? Этот мальчик потом спас тебе жизнь, предупредив о засаде в Березняках! У него нет родных. Его принудили быть в партизанах!
   Я слабо помню, как я покинула кабинет барона. Потрясение и ужас от утраты всего, что я имела и любила, были настолько велики, что казалось, подчас стирали целые фрагменты моей памяти. Он никогда не простит меня, никогда, твердил мне внутренний голос, потому что он поверил мне, он все время меня подозревал, и только недавно окончательно поверил в то, что я была искренна с ним. Здесь было нечто даже больше, чем шпионаж в пользу врага, здесь было предательство его доверия, его любви. Для него. И я не смогу вновь достучаться до его сердца, чтобы доказать ему, что это не так. Он больше никогда не поверит мне, что бы я не говорила, чем бы я не клялась, даже если я выну из груди мое сердце и брошу к его ногам.
   Только повернув к лестнице, я обнаружила, что он шел следом за мной, подтянутый, напряженный, как струна, и злой, как черт. Я спустилась вниз по лестнице, надеясь, что он, наконец, оставит меня в покое, но этого не произошло. Обогнав меня в холле, он распахнул передо мной входную двери и снова, с тем же бесстрастным от гнева выражением лица проговорил, как выплюнул:
   -Уходи!
   -Куда ей идти, Гюнтер?! - запричитала за его спиной баронесса.
   -Туда, откуда она пришла! - отрубил барон. - Мне без разницы! Я не хочу ее видеть! Никогда!
   Не говоря ни слова, я вышла из дома и тут же вздрогнула от звука с грохотом захлопнувшейся входной двери.
   Не вытирая катившихся по моему лицу слез, я побрела по улице, толком не соображая, куда я иду и что мне делать. Через несколько минут я услышала за своей спиной чьи-то поспешные шаги.
   -Госпожа баронесса!
   Я обернулась и увидела рядом с собой рыжего Вилса.
   -Фрау Ульрика велела мне привести вас обратно, - с жалостью и недоумением глядя на меня, сконфуженно пробормотал он.
   -Зачем?
   -Я не знаю, - растерялся Вилс.
   -А что барон? - помедлив, спросила я.
   -Я не знаю, - повторил Вилс. - Его светлость снова закрылся в кабинете и не хочет ни с кем разговаривать. Он не велел пускать вас обратно, но баронесса просила, чтобы я привел вас к ней.
   Парень был заметно смущен. Он не понимал, что происходило.
   Я посмотрела на него невидящим взглядом и, не отвечая, снова побрела по улице, куда глаза глядят.
   Когда я немного пришла в себя на следующее утро, я обнаружила, что нахожусь на своей старой квартире возле здания комендатуры, которую несколько месяцев тому назад снимал для меня барон. Как я там очутилась, я совершенно не помнила, видимо, ноги сами принесли меня по знакомому маршруту. Я умылась, переоделась, привела себя в порядок, села на кровать и задумалась о том, что же я буду делать.
   Звук шагов отвлек меня от раздумий. В двери повернулся ключ. Я вскочила и заметалась по комнате, ища место, где я могла бы спрятаться. Так и не придумав ничего более оригинального, я в последний момент угрем скользнула под тяжелую бархатную штору, сдвинутую к углам от окна, чтобы дать доступ света в комнату.
   В следующую минуту дверь открылась, и в спальню вошел человек. Остановился, видимо, осматриваясь по сторонам, затем, по звуку шагов, я услышала, что он подошел к кровати. Я с ужасом вспомнила, что, кажется, не заправила ее, но теперь было слишком поздно для того, чтобы пытаться что-то исправить. Я затаила дыхание, молясь про себя, чтобы незнакомцу не пришла идея заглянуть под штору.
   Человек подошел к окну. Долгие несколько минут он, видимо, смотрел на улицу, потом повернулся и вышел из спальни, оставив дверь открытой. Я перевела дыхание и чуть расслабилась.
   Из гостиной послышался звук набираемого телефонного номера.
   -Ее здесь нет, Эдди, - услышала я отчетливый голос барона, и мое сердце упало в пятки.
   Он некоторое время помолчал, видимо, слушая лейтенанта Майера, а потом снова начал говорить:
   -Усиль патрули на всех концах города. Найди мне этого парнишку, может быть, он знает, куда она делась. Установи своих людей возле казино, и поговори с ее подружкой. Наверняка она в курсе, где Алиция. Расспроси в гестапо своих друзей-партизан. Мы должны ее найти! Мне все равно, связана она с ними или нет! Какая разница! Эдди, ты понимаешь, что она моя жена?! Я хочу ее найти! Спроси их хотя бы, где ее можно искать! Скажи им, что я освобожу всю их теплую компанию, если они отдадут мне ее!
   Он замолчал на какое-то время, а потом уже с раздражением сказал:
   -Имей в виду, если я даю им слово освободить их, если они приведут мне Алицию, я действительно это сделаю! Мне плевать на твои карьерные штучки. Потом снова можешь их всех переловить. По-крайней мере, будет, чем заняться. И еще, лейтенант, ни одна живая душа не должна узнать, что Алиция - моя жена. Понял? В противном случае, я не дам за ее жизнь и пенни. Расклей листовки с ее портретом и напиши, что она в меня стреляла. Это будет хорошей причиной, которая обеспечит ей безопасность среди партизан и одновременно объяснит, почему я ее ищу.
   В его серьезном голосе не было и намека на насмешку, когда он добавил:
   -Найдешь мне Алицию, я гарантирую тебе повышение по службе. Что? Берлин? Черт с тобой, я возьму тебя с собой в Берлин. Только найди мне ее!
  
   Оставшись одна после того, как барон ушел, я задумалась. Его распоряжения Эдди по телефону означали, что на меня объявлена охота. Уже сегодня к полудню весь город будет оклеен листовками с моей фотографией, информацией о том, что я стреляла в немецкого офицера и, судя по всему, суммой вознаграждения за мою поимку. Барон был умен - при таком раскладе я даже носа не успею высунуть на улицу, как мои дорогие соотечественники сразу же настучат на меня в комендатуру. Эдди Майер, а с ним все районное гестапо, тоже будет землю носом рыть, чтобы найти меня и, таким образом, заслужить перевод с бароном в Берлин. Я не могла понять только одного - зачем он меня искал. Он выгнал меня из дома, запретил прислуге пускать меня на порог, и что теперь? Теперь он ищет меня по всему городу. Для чего? В нем проснулась совесть? Или он соскучился и решил простить раскаявшуюся грешницу?
   Я передернула плечами при мысли о том, каким взглядом он меня встретит, если я вернусь к нему. Такой высокомерный, гордый, самолюбивый и обидчивый тип, как Гюнтер, к тому же в недалеком прошлом преданный своей бывшей невестой, этой Мартой, никогда меня не простит. Меня внезапно охватила злость на саму себя. Какого черта я не призналась ему, что была связана с партизанами? Он давал мне столько поводов рассказать ему об этом и несколько раз прямо намекал, что, в подобном случае, сможет мне помочь отвязаться от них. Но я все медлила и медлила с признанием. Довела дело до того, что влюбилась в него сама, и после этого признание стало еще более проблематичным - я открыто боялась, что в таком случае потеряю его доверие и его любовь. И все-таки это произошло. Я его потеряла.
   Может быть, он ищет меня для того, чтобы развестись? Тогда, вернувшись в Берлин, он сможет жениться на своей Марте, которая осознала свою ошибку и хотела вернуться к нему. Интересно, что скажет на это его отец, барон Герхард фон Ротенбург, который буквально умолял меня дать ему знать, если у нас с Гюнтером все пойдет не так. С какой стати я вообще о нем вспомнила? Даже если я и сумею передать ему весточку о себе, что произойдет? При лучшем раскладе, он меня найдет и женится на мне. У моего ребенка будет отец, а у меня муж. Но для того, чтобы старый барон на мне женился, он будет должен развестись с фрау Ульрикой. Тогда я войду, так сказать, в его семью, имея в своих активах двух врагов - старую баронессу и Гюнтера. Потому, что Гюнтер никогда не простит и ничего не забудет. И я тоже. Я не смогу жить с его отцом, а думать о сыне. Словом, куда ни кинь, везде клин. Но ведь должен же быть какой-то выход!
   Пока я видела только один - уйти к партизанам. Для этого мне нужно было связаться с Таней. Таня находилась в казино, а за казино барон распорядился следить в первую очередь. К счастью, при своей стройности, я легко могла переодеться в мальчишку. Я вскочила на ноги, моментально приняв решение. Я пойду в казино. Но идти надо было немедленно, пока барон еще не успел активизировать все патрули и не расклеил везде листовки с обещанием вознаграждения за мою поимку. Мне надо было успеть. Но где мне найти одежду? В квартире, помнится, было несколько рубашек Гюнтера и несколько смен его белья, все остальное он успел перевести домой после того, как мы переехали. Я подбежала к шкафу. Точно, пара рубашек и это все. Я открыла второе отделение и вскрикнула от восторга - на вешалке сиротливо висели одни из его сменных форменных брюк.
   Пацан из меня вышел довольно приличный, несмотря на то, что я почти помыла брюками и рубашкой Гюнтера пол, чтобы они не выглядели слишком чистыми. Брюки оказались мне не так уж и велики - барон был узок в поясе, я в длину я просто укоротила их ножницами, найденными на кухне. Хуже было с рубашкой - она была мне просто катастрофически велика, особенно в плечах. Я отрезала у нее низ, плотно обмотала этим куском свою грудь, потом одела поверх повязки рубашку, но не стала застегивать ее на пуговицы, а просто завязала узлом на животе. Затем широкой лентой, оставшейся от низа рубашки, подвязала свои волосы и натянула на них забытую кем-то в шкафу шапку, в довоенном стиле кепи. Получился такой мальчик из предместья, вроде и не люмпен, а так, опустившийся сынок буржуазных родителей. После этого я сгребла и выбросила остатки своей одежды в мусорное ведро, сняла с цепочки на шее золотое обручальное кольцо барона, положила его на видное место на столе в гостиной и бодро, чтобы больше не раздумывать, выскочила на улицу.
   В казино я попала в тот счастливый промежуток времени, когда завтрак уже окончился, а к вечернему приему посетителей только начали готовиться. Добрый пан Гецель чуть не упал в обморок, увидев меня. Таня подскочила ко мне и быстро увлекла меня в глубину комнат.
   -Откуда ты взялась, ненормальная! - прошептала она, вталкивая меня в свою подсобку. - Ты, что, совсем одурела? Зачем ты сюда пришла? Ведь Иван четко сказал: на случай провала - улица Лесная, 6! - Но, присмотревшись ко мне, уже более сочувственно спросила: - Тебе что, плохо?
   -Барышня просто герой! - пробормотал пан Гецель, появляясь на пороге Таниной каморки. - Я бы так никогда так не смог. Стрелять в мужика, с которым спишь.... Эх, молодость-молодость! Подлая штука война! Жаль только, что ты его не убила.
   -Не убила? - переспросила я, оправившись от шока, вызванного такими молниеносными и согласованными действиями барона и Эдди Майера.
   -Нет. Барон ранен, но цел. Он словно заговоренный. Но ты все-таки молодец! Иван искал тебя. По всему городу сегодня клеят листовки с твоим портретом и описанием твоего преступления. За твою поимку объявлено просто неприлично огромное вознаграждение. Куда ты ему стреляла, детка?
   -Не туда, куда вы подумали, - буркнула я, искоса взглянув на ухмыляющегося толстяка.
   -Что же еще может заставить нашего неприступного аристократа так рьяно на тебя охотиться? - удивился пан Гецель. - Он прямо носом землю роет!
   -О боже! - внезапно побледнев, вскричал он.
   Я проследила за его взглядом и, через приоткрытую дверь, соединявшую подсобные помещения и собственно зал казино, увидела, что туда вошел барон фон Ротенбург со своим адъютантом и тремя офицерами гестапо.
   -Наверняка кто-то из этих ищеек засек тебя!
   -Уходи скорей! - прошептала мне Таня, подталкивая к выходу из подсобных помещений казино. - За твоей спиной дверь черного хода.
   -Ну же, Лиза! - прикрикнула она на меня, так как я не сдвинулась с места, как завороженная, уставившись на барона.
   Только увидев его сейчас, я поняла, как сильно я была в него влюблена. Несмотря на ужасную сцену в его доме, несмотря на то, что он вышвырнул меня из его дома практически без ничего, и запретил даже упоминание моего имени, я была готова простить ему все и вернуться к нему в ту же минуту. Сейчас, в полутьме приемной казино, я смотрела на него и не могла отвести от него глаз. Он был бледнее, чем обычно, из-под его офицерской фуражки виднелась белая полоска бинта. На минуту мне захотелось перемахнуть через стойку, подбежать к нему, броситься ему на шею, получить от него поцелуй, хоть на секунду испытать ощущение от прикосновения его губ, почувствовать, как его сильное тело в ответном порыве прильнет ко мне, заглянуть в его холодноватые серо-льдистые глаза, сказать ему, что он скоро станет отцом и увидеть, как озарится радостью его лицо... Боже мой, как я хотела быть с ним! Но что я могла поделать? Сейчас он был холоден и обозлен моим предательством. Он был опасен. На мои глаза невольно навернулись слезы.
   Таня буквально вытолкнула меня на улицу.
   -Беги, малахольная! Иди на явку. Лесная, 6. Иван переправит тебя к партизанам.
  
  
   Глава 20.
  
   Иван действительно переправил меня к партизанам. Во время этого трудного, почти недельного путешествия по лесам, я окончательно убедилась в том, что я беременна. Меня тошнило даже от вида еды, я еле держалась на ногах от слабости, пару раз чуть не хлопнулась в обморок. Но, сжав зубы, я шла вперед, объясняя свою слабость женскими недомоганиями. Я хорошо понимала, что если о моей беременности узнает хоть одна живая душа, меня заставят убить моего ребенка или сошлют меня с ним в какую-нибудь далекую сибирскую колонию. Мне срочно нужно было что-то предпринять для того, чтобы обезопасить себя и ребенка, а так же дать ему имя, пусть не такое громкое, как у его отца, но хоть какое. Потому, что это был наш единственный шанс выжить.
   На подходе к лагерю партизан я все же не удержалась и потеряла сознание от слабости. Мне показалось, что это длилось всего несколько минут, но открыв глаза, я увидела, что лежу в полутемной землянке, на каком-то подобии топчана, покрытого шинелью. Надо мной склонилось лицо незнакомого человека, довольно молодого, синеглазого, с темными волнистыми волосами и гладко выбритым подбородком.
   -Очнулась, спящая красавица? - весело спросил он, блеснув белыми ровными зубами.
   Парень оказался комиссаром партизанского отряда, которым руководил один из заводских приятелей Ивана, известный под именем Ястреба. Они оба долго и внимательно рассматривали меня, когда я немного оклемалась и предстала пред их ясны очи на второй день моего появления в отряде, а затем тот, которого называли Ястребом, со вздохом сказал:
   -Садись, самый ценный агент Ивана. Как тебя зовут то?
   -Лиза, - сказала я, опускаясь на шаткий раскладной стул.
   Ястреб плеснул в стаканы мутной самогонки, протянул один из них мне и добавил:
   -Давай рассказывай, что с тобой приключилось. Чего ты там со своим бароном не поделила? И почему он как ошпаренный кот носится сейчас по всему району и чуть ли икру не мечет.
   Я осторожно понюхала самогонку и решила, что поберегу здоровье.
   -Барон в меня влюбился, - буркнула я, не выдержав напряженной паузы, установившейся в землянке.
   -Это меня не удивляет, - улыбнулся, как солнышко, молодой комиссар, глядя на меня своими светлыми, голубыми, как летнее небо, глазами. - Я бы и сам в тебя влюбился. Так что же произошло?
   Я впервые пристально посмотрела на него и с невольным удивлением отметила, что, вопреки тяжелым походным условиям жизни в лесу, парень был одет в чистую гимнастерку, аккуратно затянутую широким ремнем, выбрит и подтянут.
   -Он меня расколол, - помедлив, неохотно поведала я. - Во время облавы, вместе с людьми были захвачены архивы группы Ивана. В них было и мое дело.
   -Почему же он не сдал тебя в гестапо? - тихо спросил Ястреб.
   -Потому что он в меня влюбился, - снова устало повторила я.
   -И что было дальше? - подал голос комиссар.
   -Он выгнал меня на улицу, - подняв голову, сказала я. - И велел бежать на все четыре стороны, пока мной не заинтересовалось гестапо. Этого достаточно, или вы хотите знать что-нибудь еще?
   -Хочу.
   Ястреб встал с лавки, на которой он сидел, и подошел ко мне. Я невольно поднялась ему навстречу.
   -Он выгнал тебя после того, как ты стреляла в него?
   -До того, - коротко отозвалась я.
   -Сначала ты в него стреляла, а потом он тебя отпустил? - уточнил для верности молодой комиссар.
   Я кивнула.
   -Зачем ты в него стреляла? - не унимался молодой человек.
   -Потому, что он меня расколол, - терпеливо, как маленькому, пояснила ему я. - У меня был четкий приказ от вашего Гвоздя, что в случае провала я должна попытаться убить барона.
   Молодой комиссар как-то странно посмотрел на меня, но промолчал.
   -Ходят слухи, что барон фон Ротенбург возвращается в Берлин, - снова вступил в разговор Ястреб.
   Я пожала плечами.
   -Ну и что?
   -Он предлагал тебе поехать с ним?
   -Да, - сказала я растерянно, не понимая, к чему он клонит.
   -И ты согласилась? - не отставал он.
   -Какое это имеет значение? - ответила я вопросом на вопрос. - Это было до того, как мы... ну, скажем, поссорились.
   -Любит ли он тебя достаточно для того, чтобы простить? - неумолимо последовало в ответ.
   -Что вы имеете в виду? - изумилась я. - Вы что, товарищ, не понимаете, что барон не придушил меня в тот же день только потому, что, как истинный ариец, не хотел об меня руки марать? Вы что же, хотите сыграть на чувствах этого фашиста? Возможно, вы не понимаете, с кем имеете дело, дорогой товарищ! Если он и ищет меня теперь, то только потому, что жалеет, что я так легко отделалась! Теперь, когда он немного отошел от шока моего предательства, он захочет меня наказать!
   -Ничего не понимаю! - сказал Ястреб, нахмурившись. - С течением времени мужчины отходят от гнева, а не становятся еще более сердитыми. Особенно, влюбленные мужчины.
   -Только не барон! - твердо сказала я. - Он считает, что я оскорбила его лично! Предала его любовь. То, что я связана с партизанами или стреляла в него, для него несущественно. А на этот свой гребаный рейх ему глубоко наплевать! Он псих! Для него существуют только законы чести.
   Я на секунду умолкла, чтобы перевести дыхание.
   Ястреб задумчиво смотрел на меня.
   -Ты знаешь, Лиза, - наконец, сказал он, - что барон фон Ротенбург оклеил объявлениями с твоим портретом весь город? Пообещал огромное денежное вознаграждение за твою поимку? И сейчас просто землю роет, подбираясь к партизанским отрядам в соседнем лесу!
   -Да что вы? - ахнула я с изрядной долей сарказма в голосе. - А я-то думала, что он мне памятник поставил, и каждый день носит к нему свежие цветы!
   Молодой комиссар негромко рассмеялся, блеснув в полутьме землянки своими белыми крепкими зубами.
  
   На следующей неделе им с Ястребом было уже не до веселья. Методичный барон окружил и обезвредил два крупнейших партизанских отряда в соседнем лесу и вплотную подвел своих людей к пограничным базам отряда Ястреба.
   Ругаясь матом, грязный и небритый, Ястреб вызвал меня в штабную землянку. Вместе с ним на этот раз был уже не только молодой комиссар, но и Иван с Таней.
   -Ты должна быть в курсе, Лизавета, какой именно информацией о партизанском движении владеет твой барон? - почти с порога спросил меня Иван.
   -Он не мой! - дежурно огрызнулась я.
   Передо мной на струганный стол легла штабная карта Горельских лесов, почти такая же, какая была у барона. Я поднатужилась, вспоминая тот день, когда барон делал пометки на своей карте в кабинете, и попыталась как можно точнее вспомнить расположение тех пяти отметок его красного карандаша, которые я видела. Моя зрительная память никогда не подводила меня. Все еще визуально воображая перед собой карту барона, я попросила у Ивана карандаш и уверено обвела на ней пять красных кружков.
   Некоторое время Ястреб тупо смотрел на эти красные кружки, а потом схватился за голову.
   -Как давно он знал об этом? И откуда? - зло спросил он, буравя меня глазами.
   -Из доносов, - любезно пояснила я, в свою очередь вызывающе глядя на него. - Из доносов, которые ворохом лежали в почтовых ящиках комендатуры. Доносов, которые писали ему граждане нашего города.
   -И ты их ему переводила? - подняв на меня глаза, тихо спросил молодой комиссар, который до сих пор не участвовал в разговоре.
   -А что мне оставалось делать? - возмутилась я. - Иван приставил меня к барону с целью быть в курсе всех его дел. Я докладывала Ивану о том, какую именно работу предложил мне барон фон Ротенбург, и получила его приказ согласиться на это!
   -Охолонь, Борис! - хмуро заметил Иван, поглядев на молодого комиссара, но было видно, что думал он в это время о чем-то другом.
   В эту минуту у входа в землянку раздался какой-то шум, а затем, пригнув головы, внутрь вошли несколько человек в шинелях и вместе с ними маленький щуплый парень, который выглядел так, словно его прокрутили через мясорубку, а затем для верности по нему еще несколько раз проехал каток.
   Иван пригляделся к нему и в удивлении воскликнул:
   -Гоша? Ты откуда?
   -Отряд Сокола был окружен и захвачен сегодня ночью, - нервно облизав губы, сказал парень.
   Молодой комиссар вскочил на ноги.
   -Не может быть!
   Парень снова облизал потрескавшиеся от холода и ветра губы и как-то подозрительно даже не посмотрел, а покосился в мою сторону.
   -Все операции по захвату ведутся при участии помощника военного коменданта, барона фон Ротенбурга, - продолжал он. - Он выпустил меня специально для того, чтобы я оповестил всех, что он ищет девушку. Вот эту девушку.
   Пошарив в кармане куртки, парень выложил на стол листовку с моим портретом. Взгляды всех присутствующих обратились ко мне. Парень тоже смотрел на меня в упор, с непонятным недоверием, словно пытаясь раз и навсегда решить для себя, стою ли я таких жертв и усилий.
   -Барон фон Ротенбург заявил, - снова начал говорить парень, не сводя с меня тяжелого взгляда, - что знает, что эта девушка где-то у партизан. Он обещал, что как только мы отдадим ему девушку, он уйдет и уведет из леса своих людей. В настоящий момент его абсолютно не интересуют партизаны. Ему нужна девушка.
   В землянке установилась тишина.
   -У твоего парня совсем крыша поехала! - то ли с осуждением, то ли с одобрением произнесла Таня, нарушая общее молчание. - Может быть, отдадим ему Лизку и вся недолга?
   Я попыталась было вскочить с лавки, но почувствовала на своих плечах тяжелые ладони молодого комиссара. В его взгляде, обращенном ко мне, сквозило сочувствие.
   -Что это значит, Лизавета? - тем временем серьезно спросил Иван, зондируя меня пронзительным взглядом.
   -Я не могу сказать вам ничего нового! - с тихой яростью сказала я. - Он меня расколол и выгнал из своего дома! Это то, что произошло. Я не знаю, что все это значит! В том, что этому придурку от меня надо, разбирайтесь уж как-нибудь сами, без меня. Я его немецкой логики не понимаю. Может быть, он хочет на мне жениться. А может, сварить в котле с кипящим маслом.
   Парень из леса шмыгнул носом, в то время как Таня откровенно усмехнулась. В тот же миг грубая шершавая рука молодого комиссара вдруг ласково погладила меня по щеке. В полутьме землянки, освещенной лишь тусклым светом керосиновой лампы, никто не мог видеть его жеста. Я вздрогнула, и молодой комиссар снова опустил свою ладонь на мое плечо.
   -Скажите ему, - помолчав, предложила я, - что вы уже отправили меня самолетом на Большую Землю. Неделю назад. И он отвяжется. Если он не врет, и по каким-то непонятным причинам, жаждет именно моей крови.
   -Ну, причины у него, допустим, самые что ни на есть понятные, - будничным тоном сказал Иван. - Весь вопрос в том, поверит ли он нам или нет. И что это за мелодрама? Еще немного, и я поверю, что барон фон Ротенбург к тебе неравнодушен! В таком случае, нам просто сам бог велел отдать тебя ему и получить в твоем лице ценного агента.
   -А если он ищет ее для того, чтобы отомстить? И он ее убьет? - неожиданно спросил молодой комиссар. - Замучает в застенках гестапо?
   -Убьет ведь только меня, - взглянув на Ивана, высказала я очевидную мысль, которая, так или иначе, отражалась на лицах находившихся в землянке людей. - Все остальные спасутся. И партизаны в лесу выживут. Может быть, вы действительно отдадите меня ему? Он дал вам слово, и он сдержит его.
   -И вы поверите на слово фашисту?! - перебив меня, возопила Татьяна. - Да у вас размягчение мозгов! Сначала он разделается с Лизкой, а потом со всеми нами! Ну, скажите мне, что помешает ему разгромить отряд Ястреба после того, как Лизка окажется в его руках?!
   -Барон фон Ротенбург - потомственный аристократ. Он дал нам слово чести, - бесцветным голосом сказал Иван.
   -Ах, ах, ах! - закричал в волнении молодой комиссар. - Какие сладкие сказки! Слово чести! У фашистов нет чести, и только последний дурак купился бы на такую дешевую уловку!
   -Значит, я последний дурак, - спокойно сказал Иван.
   Молодой комиссар затравленно посмотрел на него.
   -Я не это имел в виду, - пробормотал он.
   Парень из отряда Сокола, сидя на лавке, клевал носом. Иван кивнул Тане, она помогла ему подняться и вывела его из штабной землянки на воздух, для того, чтобы затем отвести его отдохнуть. Через приоткрытый полог я видела, как медленно кружась, падали на землю первые желтые кленовые листья - ранние предвестники осени.
   -Ну, что будем делать? - тяжело спросил Иван, положив ладони на стол.
   -Мы не может отдать Лизу! - горячо отозвался молодой комиссар.
   Я поднапряглась и вспомнила его имя. Кажется, его звали Борис.
   Иван посмотрел на него и понимающе усмехнулся.
   -Да разве ж я об этом говорю? Что нам делать с бароном фон Ротенбургом?
   -Я не знаю! - вспылил молодой комиссар. - Надо уводить отряд глубже в лес. Туда, где у нас запасная база. А еще лучше, если еще дальше, в болота.
   -У Ротенбурга собаки, - сообщил Ястреб. - Они находят нас по следам. Скоро зима. Если уйдем в болота, то оттуда выхода нет. Этот проклятый барон просто будет стоять в лесу и ждать, когда мы все передохнет от голода и холода.
   -Но не будет ведь он гоняться за нами по лесам до самой зимы? Ему давно пора вернуться в Берлин, в Ставку.
   Молодой комиссар явно нервничал.
   -Все это очень хорошо демонстрирует тот факт, который ты, Борик, не хочешь признавать, - лениво высказался в свою очередь Гвоздь. - И все потому, что ты запал на куколку Лизавету.
   -Какой же такой факт? - задетый за живое словами Гвоздя, спросил молодой комиссар.
   -Очень простой. На Лизку сейчас можно ловить Ротенбурга, как на живца. Он сам показал нам его слабое место.
   -Еще чего! - возопил молодой комиссар. - Лиза такой же человек, как и мы, я не позволю никому играть ее жизнью! Она и так еле ноги унесла из той авантюры, в которую вы ее втравили!
   -Это была не авантюра, Борик, а комсомольское задание. И Лизка его с блеском выполнила. Даже лучше, чем мы предполагали!
   Гвоздь гаденько усмехнулся и подмигнул мне.
   Ястреб тяжело поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен. Проходя мимо меня, он небрежно потрепал меня по рассыпавшимся по плечам волосам.
   -Не бери в голову, малышка, - грубовато проворчал он. - Никто тебя ему не отдаст. Без твоего согласия.
   Выйдя из землянки на свежий воздух, я долго стояла на окраине лагеря, пытаясь решить, как же мне поступить. Хотела ли я вернуться к барону? Прижавшись щекой к шершавой коре березы, я думала, и слезы катились по моему лицу, и без того мокрому от дождя. Почему он искал меня? Что ему надо? Решил ли он сорвать на мне зло за свое обманутое доверие, стереть меня в порошок и на этом успокоиться.... Или он все-таки успел полюбить меня? В глубине моего сердца теплилась слабая надежда на чудо. Но она была такой слабой, что казалась почти нереальной.
   -Я дам тебе шанс встретиться и поговорить с бароном, - внезапно раздался за моей спиной негромкий голос Ивана.
   Я вздрогнула и быстро обернулась к нему, с застучавшим сердцем и широко раскрытыми глазами.
   На лице Ивана не было ни тени эмоций.
   -Зачем вы это делаете? - тихо спросила его я, неотрывно глядя в его холодные, бледно-голубые глаза.
   -Ротенбург определенно неравнодушен к тебе, Лиза, - буднично пояснил Иван. - Я не первый год на свете живу, слава богу, повидал всякого. А уж по части понимания человеческой души могу всякому фору дать. Фашист то он, Лизонька, тоже человек. Видел я, как он на тебя в казино тогда смотрел. В самом начале. Я тебя с того случая и приметил. Подумал еще тогда, что ты подружка какая этого нашего аристократа ссыльного. Потому когда Таня тебя в отряд привела, да ты к тому же русской оказалась, я понял, что ты - наш выигрышный лотерейный билет. Я ведь тогда еще кое-что заметил, что никто другой до сих пор не замечает.
   Он наклонился ко мне и негромко продолжал:
   -Ведь и ты к нему неровно дышишь, Лиза, не правда ли?
   Меня прошиб холодный пот.
   -Да ты молчи, Лиза, не говори ничего. Только послушай, что я тебе скажу. Мой тебе совет, встреться ты с бароном, раз ему так хочется. Глядишь, и о чем-нибудь договоритесь.
   -Это о чем? - машинально спросила я, все еще не в состоянии освободиться от холодного липкого страха, заползающего мен в душу.
   -Ну как о чем? - рассудительно продолжал развивать свою мысль Иван. - Может быть, чем черт не шутит, он возьмет тебя с собой в Германию, а там, глядишь, и женится.
   -О боже! - невольно вырвалось у меня. - Да вы понимаете, что говорите? Фон Ротенбург женится на русской! Курам на смех!
   -А и не женится, беды никакой тоже не будет, - искоса взглянув на меня, сказал Иван. - Зато ты сможешь снова послужить своей Родине!
   -Послушайте, Иван! - взмолилась я со слезами на глазах. - Я жить хочу, вы понимаете? Я хочу иметь семью, мужа, детей. Просто жить. Ну сами подумайте, какая из меня Мата Хари?
   -Эх, Лизавета! - вздохнул Иван. - Ну кому ты врешь? Я ведь тебя насквозь вижу!
   Из землянки вышли и приблизились к нам Ястреб, Гвоздь и молодой комиссар.
   Борис обеспокоенно посмотрел на мое залитое слезами лицо, потом перевел взгляд на Ивана, и нахмурился.
   -Что здесь происходит? - спросил он, подходя ко мне и беря меня за руку. - Ты плачешь?
   -Да вот, пытаюсь уговорить Лизавету встретиться со своим милым, - вздохнул Иван. - Уговорить его хоть людей не гробить столько. А она ни в какую.
   -Он мне не милый! - ледяным тоном произнесла я. - И я не хочу его видеть, а уж тем более говорить с ним! Я хочу забыть все, как дурной сон.
   Я повернулась к Ястребу и с недоумением спросила:
   -Зачем вы вообще с ним разговариваете? Уводите отряд в леса, как предлагал Борис. Он не будет гоняться за нами до самого Рождества, Гитлер ждет его в Берлине.
   -Гитлер? - поднял бровь Иван. - Откуда ты знаешь?
   -Слышала! - огрызнулась я.
   Иван со значением посмотрел на Ястреба.
   -Что я тебе говорил? Это девочка - наш счастливый билет.
   -Слушай, Лиза, - он перевел взгляд на меня. - Если ты не пойдешь и не поговоришь с ним по своей воле, мы просто свяжем тебя, заткнем тебе рот кляпом, посадим в мешок и отдадим барону. Никто не собирается ради твоих прекрасных глаз рисковать столькими людьми. Если он увезет тебя в Германию, наш человек найдет тебя и поможет тебе с ним работать. Пойми, деточка, у тебя нет выбора. Твой барон нам нужен. Будет лучше, если ты сделаешь все по своей воле. Лучше тебе и твоему барону. Ты меня поняла?
   В его светлых выцветших глазах была ледяная угроза. Я лихорадочно размышляла, что я могу предпринять. Похоже, выбора у меня действительно не было. Я должна была рискнуть, встретиться с Гюнтером и попытаться спасти нас обоих.
   Выдержав паузу, я медленно произнесла, глядя на Ивана:
   -Хорошо, я встречусь с ним.
   -Вот и умница! - кивнул Иван.
   -Они должны встретиться на открытом месте! - быстро сказал Борис, взволнованно переводя взгляд с меня на Ивана. - Он не должен приближаться к ней ближе, чем на расстояние трех шагов! Мы все должны присутствовать при разговоре. Если мы идем на такое беспрецедентное нарушение всех правил безопасности, мы должны принять хотя бы элементарные меры предосторожности!
   Иван посмотрел на него с видимым неудовольствием, как на надоедливого комара, и снова обратился ко мне:
   -Тебе нужно постараться убедить его, что ты его любишь, Лиза. Ты должна сделать так, чтобы он простил тебя и взял с собой в Берлин.
   Я усмехнулась и посмотрела на Бориса.
   -Как вы это представляете? С расстояния трех шагов? Барону фон Ротенбургу этого будет недостаточно. Да еще в присутствии стольких свидетелей.
   -Он сказал, что хочет с ней поговорить, - напомнил Борис. - Он также сказал, что уведет своих людей, если они не договорятся. Он обещал, что она пойдет с ним по доброй воле! Зачем вы принуждаете ее уйти с ним любой ценой?! Она не хочет этого! Она ... она такая слабая и беззащитная....
   Иван некоторое время сверлил его сердитым взглядом, а потом вздохнул и сказал:
   -Ты понимаешь, насколько важным источником информации может стать для нас такой человек, как обергруппенфюрер СС, барон фон Ротенбург, офицер штаба в Берлине? Тот факт, что он развил просто бешеную энергию, чтобы получить назад Лизу, означает только одно - она для него много значит. Он даже пошел на переговоры с подпольем и партизанами. За такое его в Берлине по головке не погладят. Мы должны отдать ему Лизу. Физически он ей ничего не сделает, это я тебе обещаю.
   Гвоздь открыто ухмыльнулся и посмотрел на Бориса.
   -Он прав, Борик. Будет просто трахать до тех пор, пока она ему не надоест, и все.
   Иван некоторое время молчал, потом снова посмотрел на меня.
   -Делай то, что считаешь нужным, чтобы он забрал тебя с собой, - наконец, сказал он.
   Борис порывисто отвернулся. Я видела, каким бессильным невидящим взглядом он уставился на стену землянки.
   -Я знаю, что у вас с Лизаветой уже завязались какие-то там романтические отношения, - увещевательно продолжал Иван, глядя на него. - Но в настоящее время идет война, и ради святой цели победы над фашизмом люди каждый день жертвуют своими жизнями, не то что своими романтическими привязанностями.
   -Найдешь себе другую, - снова сказал Гвоздь, хлопая Бориса по плечу. - Еще лучше! Молодую и красивую, у которой не будет в любовниках офицеров рейха.
   -Заткнись, трепло! - сдавленным от бешенства голосом сказал Борис.
   Иван снова с каким-то странным задумчивым выражением смотрел на меня.
   -Как тебе это удается, Лиза? - неожиданно проникновенным голосом сказал он, обращаясь ко мне. - Все эти молодые кобели просто глотку готовы перегрызть за тебя друг другу. Да что молодые, посмотри ты на меня поласковее, и я буду сражаться за тебя, как собака за кость.
   -Дурная наследственность! - буркнула я. - Насчет них, - я кивнула в сторону Бориса и Гвоздя, - я, может быть, еще бы подумала, а вот у вас шансов нет никаких!
  
  
   Он стоял на поляне между деревьев, все такой же, каким я его помнила. Высокий, подтянутый, в чистой с иголочки серой с черным и серебром эсэсовской форме, с непокрытой головой. Заложив руки за спину, он ждал.
   Я подошла и остановилась на краю поляны, прислонившись головой к стволу березы. Мои длинные, отросшие почти до пояса волосы, распущенные по плечам, развевал легкий сентябрьский ветерок. На мне была подогнанная по моей фигуре мастеровитой Таней полевая советская военная форма без погон.
   Он словно почувствовал мой взгляд, обернулся и увидел меня. Глаза его расширились, он сделал было нетерпеливое движение по направлению ко мне, но тут же остановился.
   -Алиция! - только и произнес он.
   Я не могла отвести от него взгляда.
   "Я тебя нашел!" - сверкнули торжеством его глаза.
   "Зачем, Гюнтер?" - ответила ему усталым взглядом я.
   Тогда он быстрым шагом пересек поляну и остановился возле березы, не доходя нескольких шагов до меня.
   -Я был неправ, - тихо сказал он. - Я не должен был тебя отпускать. Пойдем домой, Алиция.
   -Нет, - также тихо ответила я.
   -Почему?
   Я собралась с духом, опустила глаза и, молясь про себя, чтобы он поверил мне, почти прошептала:
   -Потому, что ты был прав. Я была с тобой только потому, что мне велели. Я не люблю тебя.
   -Я тебе не верю!
   Он отвел упавшие мне на лицо пряди волос.
   -Ты обещал, что уйдешь и уведешь с собой своих людей, если я встречусь с тобой, - все так же, не поднимая глаз, сказала я.
   -Посмотри на меня.
   Я подняла на него глаза, и с болью увидела, как помрачнело его лицо.
   -Посмотри на меня, и скажи мне это в лицо, - повторил он.
   -Я не люблю тебя, - отчетливо сказала я, глядя прямо в его серо-серебристые глаза.
   Он поднес руку к глазам, сжал своими длинными аристократическими пальцами переносицу и вздохнул:
   -Я все равно тебе не верю. Условием того, что я уйду и уведу своих людей, было то, что они отдадут мне тебя. Я не уйду без тебя. Ты моя жена, ты пойдешь со мной!
   -Даже если я не хочу быть с тобой?
   -Все зашло слишком далеко, Алиция. Это не игра. Даже если ты не любишь меня, я все равно хочу получить тебя назад. Ты - моя, я ни за что не откажусь от тебя!
   -Они погубят тебя! - едва слышно прошептала я.
   -Говори громче, - попросил он, - я тебя не слышу.
   -Подойди ближе, - прошептала я.
   Он словно ждал этого. Шагнув мне навстречу, он прижал меня к себе, я с наслаждением вдохнула такой знакомый запах, который принадлежал ему: легкая смесь дорогих мужских духов, свежего белья и кожаного ремня и портупеи.
   -Гюнтер, ты сделал ошибку, - тихо и быстро заговорила я. - Ты показал им свое уязвимое место. Они будут шантажировать меня и тебя, заставят тебя работать на них, а потом подставят и тебя и меня. У нас нет шансов выстоять против них! Это не люди, это система.
   -Я сумею тебя защитить, - тихо сказал он.
   -Нет, не сумеешь! Ты честный человек, а они нет. Я принесу тебе несчастье, хуже того, может быть и бесчестье! Оставь меня. Уходи и уводи своих людей, уезжай в Берлин и постарайся выжить. Найди меня после войны. Послушай совета отца. Я хочу, чтобы ты выжил! Ты нам нужен.
   -Кому это нам? - подозрительно переспросил он.
   -Через секунду оттолкни меня от себя, - быстрой скороговоркой сказала я. - Ударь. Оттолкни так сильно, чтобы я упала. И уходи. Но будь осторожен. Скажи им, что я не нужна тебе больше. Давай же, не медли. А то ты погубишь меня, себя и нашего ребенка. Эти люди непредсказуемы!
   Я почувствовала, как он вздрогнул от моих слов и еще крепче прижал меня к себе. Потом он схватил меня, встряхнул, как мешок с мукой, неожиданно впился мне в губы жгучим жестким поцелуем, затем так же неожиданно залепил мне такую оплеуху, что у меня потемнело в глазах, и тут же, с силой отшвырнув на землю, обернулся и, не оглядываясь, пересекая поляну, широкими шагами пошел прочь. Упав на кучу опавшей осенней листвы, и почти не ударившись, я не смогла сдержать слез от боли и одновременно облегчения. Он понял. Он спасен. Если я сумею выстоять, все будет хорошо.
   В этот момент со стороны партизан раздалась одинокая пулеметная очередь. Я подняла голову и с ужасом увидела, что барон упал. После минуты звенящей тишины начался ад. Немцы обрушили в сторону партизан целый шквал пулеметного огня. Партизаны не остались в долгу. В лесу началась настоящая бойня. Прикрывая голову руками, я проползла несколько метров, отделявших меня от того места, где упал барон, и, склонившись над ним, перевернула его на спину. Глаза его были закрыты, он находился без сознания. Трясущимися руками я вытряхнула его из его кителя, разорвала на нем рубашку, чтобы взглянуть на его рану. Пулеметная очередь прошила ему плечо, но не задела, ни сердца, ни легких. Рана была тяжелой, но если оказать ему медицинскую помощь, он будет жить. Моих знаний и возможностей было явно недостаточно. Где я могла найти для него врача?! Я едва могла оторвать голову от земли, чтобы не попасть по пулеметный огонь. Кроме того, партизаны начали рвать самодельные гранаты, и в моем горле запершило от дыма и ядовитых испарений, которые изрыгали плоды их народного творчества. Единственное, что я могла сделать, это постараться оттащить его под прикрытие какого-нибудь дерева. К счастью, нам повезло. Совсем недалеко, на окраине поляны, я еще раньше приметила сваленное дерево, и сейчас, вспомнив о нем, я, как можно быстрее, надрываясь от усилий, протащила безжизненное тело барона под его укрытие, затаилась рядом и стала ждать.
   Прошло почти полчаса, прежде чем я поняла, что бой постепенно начинает удаляться от нас в сторону. Еще через несколько минут передо мной в кустарнике вынырнула рыжая голова Вилса.
   -Он жив? - быстро спросил Вилс, указав глазами на тело барона.
   -К счастью, да, - сказала я с облегчением. - Помоги мне, Вилс. Нам надо унеси его отсюда, ему нужна помощь.
   Парень кивнул, подошел к барону, взвалил его себе на плечо, а потом посмотрел на меня.
   -Вы идете, ваша светлость?
   -Ее светлость останется со мной! - раздался с другой стороны поляны голос Ивана.
   По странной прихоти подсознания, моей первой мыслью было то, что его немецкий казался довольно приличным. Потом я увидела, что он держит на прицеле Вилса и барона.
   -Если ее светлость хоть пошевельнется без моего разрешения, я застрелю обоих, - сказал Иван, обращаясь ко мне, но не сводя глаз с застывшего на месте Вилса. Я видела, как на лбу парня выступила испарина от страха и напряжения.
   В следующую секунду в кустах мелькнула какая-то тень, Иван выстрелил в этом направлении наугад, но тут же стал медленно оседать на землю. В глазах его застыло немое удивление. Я проследила за направление его взгляда и увидела торчащий из его груди нож. Кусты зашевелились, и оттуда опасливо выглянула вихрастая голова маленького Семки.
   -Это ты кинул нож? - спросила я слабым голосом, не в силах поверить в происходящее.
   Семка кивнул.
   Недалеко от нас затрещали ветки под ногами бегущих людей.
   -Помоги барону! - быстро сказала я пацаненку.
   Семка снова кивнул.
   -Лиза! Лиза! - раздался совсем близко голос Бориса.
   Семка дернул Вилса за рукав, и они оба побежали в противоположную сторону. Я увидела, как спустя минуту Семка оглянулся, показал мне поднятый вверх в успокаивающем жесте большой палец и, что-то сказал Вилсу, после чего они дружно скрылись в густом подлеске.
   -Лиза!
   Борис выскочил на поляну, и по инерции пробежав несколько шагов, чуть не сбил меня с ног. Воспользовавшись случаем, я упала, притворившись, что потеряла сознание. Я была почти вся, с ног до головы, перемазана к крови барона, так что выглядела более чем правдоподобно.
   -Лиза!
   Борис упал передо мной на колени и стал дрожащими руками ощупывать мое тело, проверяя, не ранена ли я.
   Я застонала и открыла глаза.
   -Там.... там Иван, - проговорила я, с его помощью поднимаясь на ноги. - Он ранен.
   -Потом, - ответил он, вскидывая меня на руки. - Сейчас нам надо выбраться из этого пекла. Ты не ранена?
   -Нет, - пробормотала я, обхватывая его руками за шею и буквально обмякнув в его объятьях от облегчения, что все, наконец, скоро закончится. - Это не моя кровь.
   -Успокойся, моя девочка, - бормотал мне на ухо Борис на ходу. - Все закончилось! Ты свободна! Я убил этого немецкого барона, а из отряда Ястреба, скорее всего не останется в живых никто. Мы уйдем в сторону фронта, я помогу тебе. Потом мы поженимся, и будем жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас....
   Я закрыла глаза и благополучно потеряла сознание.
  
   Отряд Ястреба был вырезан полностью. Карательную экспедицию возглавил новый помощник коменданта Города, мой старый знакомый, лейтенант Эдди Майер. Спастись удалось только мне, Борису и Тане.
   Борис оказался хорошим навигатором. Через две недели нашего штурм-броска по Горельскому лесу, мы вышли почти к линии фронта начавших наступление советских войск.
   Нас обнаружили, допросили, накормили, отмыли и отравили в тыл для выяснения обстоятельств. Молодой комиссар Борис вскоре отправился на Западный фронт, а мы с Таней продолжили наше путешествие вглубь страны. Посовещавшись, мы решили назваться сестрами и принять фамилию Тани. Таким образом, я в одночасье получила документы на имя Алиции Ковалевской. Под эти именем в начале ноября 1943 года мы и прибыли в дом ее родни в волжском городе Саратове.
   В феврале 1944 года, когда на Украине уже вовсю гремела канонада советских пушек, на свет появилась моя маленькая дочь, названная Каролиной в честь моей матери. Малышка Каролина фон Ротенбург была записана в метриках как Каролина Ковалевская.
   Молодой комиссар Борис геройски погиб в апреле 1945 года при штурме Берлина.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

62

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"