Хартха был отличным пастухом. Рыбы его слушались так, словно он на рыбьем языке разговаривал. Мастер своего дела, талант. Других талантов, правда, за ним не водилось. Скорее, наоборот - недотепа был, увалень. Выглядел так, словно забыл что-то, а вспомнить никак не может. Спина серая, вся в пятнах. Зубы большие, а нижняя челюсть маленькая. Плавал медленно, неуклюже. Странный он был, Хартха. На женщин внимания совсем не обращал. Сестра моя с ним как-то пыталась познакомиться. Увидела, как он на поверхности моря качается - Хартха любил на воде поваляться - подплыла, хвостиком махнула и говорит: "Что это вы, господин, просто скучаете, или волну подходящую ждете?" Так он думал-думал, молчал-молчал, а потом хрюкнул и сказал: "Извините". Набрал воздуху и нырнул. Забавный был тип, что ни говори.
Да чего уж теперь.
Кашалот по имени Хартха неподвижно лежал на волнах. Его спина возвышалась над водой, похожая на большой серый валун, покрытый пятнами лишайников. Берег находился совсем близко, и кашалот слышал, как на мелководье плещутся человеческие дети.
Видеть его они не могли, а почему не могли - это была тайна Хартхи.
Солнце стояло в зените. Море стало теплым, как дельфинье молоко. Дети играли с большим надувным мячом - бегали по колено в воде, месили ногами пену, поднимали брызги выше головы. Хартха слушал плеск и ребячьи выкрики. Он никуда не спешил и мог бы пролежать так до захода солнца - или пока дети не разойдутся по домам. Но вышло иначе.
Кто-то плыл вдоль берега. Этот кто-то имел внушительные размеры и пользовался звуковой локацией. Тихая песня сонара пронизывала море, отражалась от поверхности воды, от песчаного дна, от тела Хартхи. Сигнал "свой - чужой". Судя по характерному "у-и-с-с" в конце каждого импульса, это приближался Борго. Ну да, точно он - похрюкивает по привычке. Хартха сипло свистнул, обозначая себя: так полагалось. Песня тут же сменилась приветственными возгласами. Хартха вздохнул. Он хотел побыть один.
Борго подплыл к нему, потерся боком.
- Ты чего не с тунцами? - спросил он весело.
Хартха выпустил маленький фонтан.
- А что с ними сделается, - сказал он.
Борго пихнул его плавником в живот.
- Смотри, - сказал он. - У нас за этот сезон уже два стада увели.
- Так то на севере, - лениво возразил Хартха. - Там их промышляют. А тут они вроде под охраной...
- Под охраной, - передразнил Борго. - Вот зазеваешься, получишь гарпуном под хребет, будет тебе охрана.
Хартха, ничего не отвечая, покачался с боку на бок. Кашалоты немного полежали молча.
- Вот, - вдруг сказал Хартха. - Слышишь? Опять дети этот звук сделали.
Борго прислушался.
- От них полным-полно звуков, - заметил он. - Я удивляюсь, как ты в этом гаме что-то различаешь. И вообще - не дети, а детеныши. Личинки китобоев.
- Нет, ты послушай, - возразил Хартха. - Вот, опять. Ты знаешь, что это такое? Это им весело.
- А, - сказал Борго. - Подумаешь. Дельфины тоже хохотать умеют.
- Дельфины - это дельфины, - сказал Хартха терпеливо. - Они все время хохочут, у них язык такой.
- Хватит болтать, - сказал Борго. - Айда заботиться о братьях наших меньших.
Хартха скосил в его сторону маленький тусклый глаз и подумал: "Покой. Не о чем тревожиться. Все будет хорошо, только не надо ничего делать. Покой". Он сосредоточился... "Покой. Ти-ши-на".
Борго запыхтел, помахал хвостом и вдруг сказал:
- Ладно, как знаешь. Что-то и меня разморило... сосну-ка я полчасика, никуда эти рыбы не денутся.
Если бы Хартха мог, он бы улыбнулся. Но кашалоты улыбаться не умеют - так же, как и смеяться.
- Ты это, за берегом последи, - сонно пропел Борго. - Ладно?
- Легко, - сказал Хартха.
Он опять слушал голоса детей.
Да, подремал я в лагуне чуток. Потом к моей селедке поплыл, а он, вроде, к своим тунцам направился. Так весь день и прошел. Вечером слышу - летит Хартха ко мне сломя голову. "Дно, - кричит, - дно трясется!" Что-что, а слух у него всегда был отменный, самому Патриарху впору. Я нырнул, животом ко дну прижался - точно, подрагивает. И тут я соображаю, что вокруг гул стоит, низкий, словно финвал сигнал бедствия подает. Тихо-тихо, но чувствуется. Ну, я-то не вчера родился, знаю, что это такое. "Быстро, - говорю, - бери моих селедок и дуй в открытое море. По пути тунцов захватишь". "А ты?" - спрашивает Хартха. "Я, - говорю, - к остальным поплыву, в атоллы. Спешить надо, а я плаваю вдвое быстрее тебя, уж извини. Надо всех собрать, чтобы в океан уходили. Часа три есть еще, успеем". Признаться, досадно было, что Хартха прежде меня опасность обнаружил... но мозги - они, ребята, важнее тонкого слуха. Да, мозги и опыт, думаю, опыт и ум! и наладился уже к остальным плыть. Тут, слышу, Хартха кричит: "Что происходит-то?" Вот чудак, думаю, землетрясения никогда не видал... Хотя такого сильного я тоже раньше не видал, честно говоря.
...А эти двое Хартхе на подмогу рванули - героизм проявлять, рыбу спасать от стихийного бедствия. Малолетки, дурачье несмышленое. Хоть и отпрыски Патриарха.
Мимо проплыла стая серых китов. Дамы взволнованно щебетали, мужчины хранили молчание. Вожак зычно ревел: "Пово-рот! Сто-ой, раз-два! Да осадите же, не слышите, что ли - ребенок отстал!" Киты собрались в кучу, поджидая отбившуюся от стаи девочку. Та с писком крутилась на месте: потеряла от страха азимут. Дородная тетка с обкусанным плавником отделилась от женской стаи и отправилась девочке на помощь.
Пронг и Крайга снисходительно поглядывали на китов. Пускай обыватели спасают свою шкуру. Храбрым кашалотам предстоит важное дело - уберечь общественное богатство! Разве господин Хартха справится в одиночку? Нет, такое ответственное дело нельзя оставлять на одного. Тем более, на господина Хартху, хи-хи.
Тунцы мерно работали хвостами, не обращая внимания на селедку. Их перемещения казались хаотичными, но на самом деле весь косяк плыл в одном направлении, послушный гипнотическому приказу Хартхи. Кашалот мысленно бубнил: "Вперед... Вперед... Сзади - нет еды, нет света... Вперед... Еда впереди...". Когда-то он именно так обнаружил свой дар - целый день гонялся за рыбьим стадом, измучился, устал, и, растеряв окончательно всех подопечных тунцов, мысленно возопил: "А ну быстро все сюда, твари безмозглые!" Через полминуты рыбы собрались перед ним и застыли в воде, словно длинные капли живого серебра. "Ничего себе", - подумал он. С этого и началась его тайна.
Потом были соплеменники, которые приходили ругать бездельника Хартху, а уходили почему-то в прекрасном расположении духа. Были гарпунщики, у которых прямо из перекрестья прицела пропадал кашалот. Были дети - личинки китобоев - которые резвились рядом с Хартхой и не видели его.
Но чаще всего были тунцы и селедка, селедка и тунцы. Вот и теперь он тратил время на стадо тупоголовых рыб.
Позади плелись подростки. Они все время о чем-то шушукались, и это раздражало Хартху. Если бы мальчишки не увязались за ним, он сейчас мог бы заняться по-настоящему важным делом. Впрочем, из всего на свете можно извлечь пользу.
Он пристроился позади стада, фыркнул в воздух и захлопал по воде хвостом.
Тунцы запаниковали, принялись трещать и биться. При этом они глушили селедку, в ужасе сновавшую вокруг них. Воцарился хаос. Пронг, пытаясь перекричать тунцов, требовал, чтобы Крайга прекратил безобразие. Крайга смущенно оправдывался, но его не было слышно.
"Впереди - еда", - подумал Хартха. У него слегка закружилась голова, и на какое-то время он потерял способность слышать окружающий мир. "Впереди - свет, впереди - чистая вода. Всё хорошо. Каждый спасется, никто не умрет. Впереди - еда, впереди - свет". Тунцы, нервно виляя всем телом, устремились по прежнему курсу. Глупые, но организованные селедки, как только их перестали бить хвостами, тотчас собрались обратно в косяк и поплыли следом. Хартха перевел дух.
- Так, - сказал он. - Вдвоем, я полагаю, справитесь. Сумеете их до впадины довести?
- О чем речь, господин Хартха, - ответил Пронг. Крайга смущенно помахал левым плавником.
- Плывете до впадины, там ждете. Если волна пойдет сильная, ныряйте вместе со стадом, поняли?
- Так точно! - хором.
- Все, я на вас надеюсь, - сказал Хартха, развернулся и поплыл прочь.
- Эй, господин, а вы-то куда? - крикнул Крайга.
- Дело одно осталось, - пробормотал Хартха. Рокот усилился, теперь к нему присоединились глухие взрывы, толчками отдававшиеся во всем теле. Надо было спешить.
До сих пор в толк не возьму, что такого могло случиться, чтобы он их бросил? Куда поплыл? Мальчишки сами виноваты, конечно - пока за рыбой гонялись, катер-то и прозевали. Ну, это понять можно. Гул в воде такой стоял, что я себя не слышал. Как их разделало-то... в страшном сне не приснится. Видать, рядышком плыли, когда их полоснуло. Может, и живы бы остались, если б не второй катер. Тот аж перевернулся, когда их на винты намотал. Страшное дело, Патриарха жаль - сил нет. Да... Всех жаль, и Патриарха, и ребят, и матерей их, да и Хартху тоже. Хоть и пентюх, а все живая душа.
Лагуна теперь выглядела совсем по-другому: никто не лез в воду, никто не кричал и не дурачился. Люди словно чуяли беду. Попрятались в палатки, закрылись в "домиках на колесах". Побережье опустело.
Хартха плыл к берегу, пока под брюхом не заскрипел песок. Дно круто поднималось к полосе прибоя. Дальше плыть было нельзя. Вне воды Хартха не смог бы сделать и вдоха - вес жира и мышц сокрушил бы его ребра и смял легкие, как полиэтиленовый пакет.
Его план мог не сработать. Отвести глаза стайке ребятишек или китобойной команде, конечно, сложнее, чем пасти селедку. Но то, что он собирался сделать сейчас, было в тысячу раз трудней. Хартха выставил дыхало из воды, сделал несколько глубоких вдохов и начал думать.
Страх. Непереносимый ужас, от которого расширяются зрачки и опорожняется кишечник. Страх смерти и боли, страх одиночества и потери близких. Страх быть изгнанным из стаи, страх тьмы и неизвестности. Хартха оживлял в уме образы, веками нагонявшие панику на его сородичей. Глубина. Кракены. Акулы. Гарпун, протыкающий легкое. Слип китобойного сейнера с распластанным на нем трупом. Ему стало дурно от ужаса, сам собой вспомнился кошмар, что приснился накануне, и Хартха забился на отмели, взбивая хвостом соленые брызги. Страх...
...они услышали.
Люди бросали палатки и коттеджи, в купальниках выскакивали на улицы и, не разбирая дороги, бежали от побережья. Прыгали в машины, нашаривая неверными руками ключи зажигания, прижимались к рулю, рвали с места и уносились прочь. Любовники покидали кровати в "лав-отелях", полицейские бросали свои посты. Владельцы сувенирных лавок улепетывали, оставив магазины без присмотра. Дети вопили и били пятками оземь, пока родители волочили их за собой, как кули с картошкой. И все они огромной лавиной текли вглубь страны, дальше и дальше от курортного городка, который через пару часов должен был стать эпицентром землетрясения.
Все шло так, как рассчитывал Хартха, а потом случилась беда.
Когда он ударил по берегу, в лагуне дрейфовали два быстроходных глиссера. Местная молодежь выбралась на морскую прогулку: понырять с аквалангом и пострелять мурен из гарпунного ружья. До людей долетели лишь отголоски направленного гипнотического излучения, поэтому они почувствовали смутную тревогу. Что-то неладно, надо возвращаться на берег. Завели моторы. Легкие катера за несколько секунд набрали полную скорость и понеслись - один впереди другого. Но до суши они не добрались. В двухстах метрах от берега первый глиссер взлетел над водой и оглушительно хлопнул о волны днищем, выбросив людей за борт, а второй на полном ходу задрал нос, перевернулся и взмел винтами розовый фонтан.
Он сам во всем признался, простак. На что надеялся - не знаю: может, и не надеялся ни на что. Как только море успокоилось, приплыл прямо к Патриарху и говорит: так, мол, и так, по моей вине погибли ваши мальчики, готов принять любое наказание. Вообще, Патриарх у нас милостив - пока правит, всего двоих приговорил, не то что в старые времена. Да, милостив, великодушен, но тут разгневался. Еще бы: это его младшие сыновья были. Последние, видать - стар уже Патриарх наш, на покой пора. Так что его решение любой сможет понять, и никто осуждать не вправе. Не нужен нам этот кит. И морю всему не нужен. Так он и сказал. Простые слова, в общем-то, а как подумаешь, что они означают...
Хотя, если разобраться, как оно выходит? Хартха любил на берег смотреть, да? Ну вот и добрался до своего берега.
Он плыл, а за ним следовали охранники. Со стороны это, должно быть, выглядело красиво: трое китов, один впереди, двое поодаль, слаженно скользят под волнами, порой поднимаясь к поверхности, чтобы сделать вдох. Как ожившие субмарины, как слитки глубинного мрака. Он плыл, стараясь думать только о хорошем. О хорошем никак не получалось, и Хартха вовсе запретил себе думать. Охранники - он видел их впервые - молчали, только тихонько сканировали дно. Дно постепенно повышалось. Колония водорослей заклубилась вокруг головы, зеленые нити облепили глаза. Крошечный рачок попал под веко. Хартха сморгнул его и сильнее заработал хвостом. Охранники отстали. Они слышали Хартху. Сигнал "свой - чужой" может пройти пол-океана. Никогда приговоренным не удавалось убежать: в море везде есть уши. Будь ты хоть трижды гипнотизером, невозможно скрываться всю жизнь. Океан тесен.
Воды становилось все меньше, грудные плавники начали задевать дно. Похоже, пора. Раз, два, три... Хартха утробно закричал и прыгнул вперед. У людей - распятие и колесование, у китов и дельфинов - смерть на суше. Слишком мучительно для самоубийства, но в самый раз для позорной казни. Песок облепил тонкую кожу Хартхи, раковины впились ему в бока. Он закричал еще раз, но теперь его никто не услышал. В воздухе звук распространяется намного хуже, чем в воде. Короткий фонтан брызнул из его дыхала. Ребра затрещали, печень сдавило, желудок сжался. Хартху вырвало, он дернул хвостом и потерял сознание.
- Красавец. Отличный экземпляр. Как он у вас очутился, говорите?
- Просто повезло, коллега. Спасатели разгребали завалы, у них была куча техники на этом чертовом побережье. Вы же помните - все в руинах, ни единого целого здания...
- Да, да... Ужасное землетрясение, ужасное...
- Зато почти без жертв. Ущерба на сотню миллионов - и всего пятеро погибших. Фантастика. Да, спасатели... вот они-то его и нашли. Увидели, что он еще дышит, подогнали "катерпиллар", столкнули в воду. И, представьте, ожил! Ожил, да еще уплывать не хотел! Все к берегу жался, будто ждал кого-то.
- Вас ждал, наверное, хе-хе.
- Да, может, и так! Может, и так. Хотя вряд ли - у него были повреждены грудные плавники, далеко бы не уплыл. Ну, вызвали меня из института. Вы не поверите: когда я его увидел, произошла феноменальная вещь. Будто кто-то мне начал говорить - возьми кита к себе. Возьми кита к себе... Представляете? Голоса в голове, как говорит молодежь. Я подумал: а чем черт не шутит? И позвонил своим аспирантам, чтобы выезжали.
- Ну что ж, голоса были правы, доктор. Этот кашалот - мировая знаменитость. Первый крупный кит в неволе. Я смотрю, он у вас совсем поправился. Когда будете на свободу выпускать?
- Посмотрим. Он мне как сын родной. Бывает, мы с ним разговариваем, хм, да. Знаете, так - он там, в бассейне, я здесь. Мне кажется, он меня понимает. Черт знает что такое.
Они стали смеяться, а Хартха лежал в бассейне и слушал их смех.