Яркое пятно неба, арена света в зените колодца - сжимается, схлопывается в игольное ушко. Или небо уносится ввысь, или я сам срываюсь в бездну. Темно, сыро, холодно. И затхло.
В моем рукотворном Аду.
На этом конце туннеля.
- Ты - с..., полкан! - дверь врезается в косяк, а стекла противно дребезжат, вторя свистящим эхом.
Именно так - с...! Я знаю.
Я не вскакиваю, не рычу вдогонку, не сбиваю кулаки о столешницу. Зачем?
Я достаю бутыль, граненую стопку, наполняю её мутноватой мерзостью, опрокидываю вовнутрь. Во славу и в упокой.
Начштаба немного жалко. Немного. Теперь его место посередине. Уже не со мной, но всегда против Них. Он отдает себе в этом отчет.
Я рассматриваю пустоту стакана. Я ведь тоже - между. Я, может, тоже хочу туда, а, начштаб? Где все легко и понятно, где конец всегда один. Я вздыхаю и убираю стекло в шкаф. Себя не обманешь - я здесь, они - там, все они - там, там и там, а я - тут, где могу хоть что-то сделать. С... . И трус.
Без стука и доклада - дверь открывается вновь. Хочу, чтобы это оказался начштаб? Хочу, не хочу - так позволяет себе входить только один человек в бригаде. Я слежу, как он медленно подходит, бесцеремонно присаживается на край стола. Мелкие черты лица и колючий взгляд. Хорек.
- Спек начштаба?
Я задерживаю дыхание, потом медленно, очень медленно выдыхаю воздух. Экономлю силы. Как кит, выброшенный на берег. Как хочется почувствовать в ладони шершавое тепло рукоятки. Не табельного - трофейного из наплечной кобуры.
- Задницу.
- Что?
- Задницу со стола убери.
- А, да - конечно, - он не двигается с места. - Опять нажрался? Там разведчики прибыли.
- Хорошо, будешь выходить - впустишь.
- Не забывайся, - в его глазах что-то мелькает - ярость?
Я польщен. Откидываюсь в мягком кожаном кресле - единственной вещи, принадлежащей мне, реквизированной в чьем-то родовом гнезде и сопровождающей уже второй год по раскисшим дорогам войны.
- Ты сам - не забывайся. Здесь любой готов вздернуть тебя, не задумываясь о последствиях. Достаточно щелкнуть пальцами.
Собеседник безразлично хмыкает:
- Не стоит так - со своим ангелом-хранителем.
Ты не ангел, ты - мой демон, мучитель, посредник и искуситель, нашептывающий и затягивающий шипастый ошейник из мягкого бархата.
- Конечно, - резонно замечаю в ответ, - но я ведь снова нажрался. Пошел. Вон. И позови людей.
- Поговорим завтра, - он встает и поправляет портупею.
Если оно наступит.
Сомневаюсь, что у Хорька нет возможности слышать, что здесь творится в его отсутствие, но он не может обойтись без демонстрации. С другой стороны, я давно уже перестал пытаться анализировать, какие из моих поступков являются следствием его психологических манипуляций.
Будь ты проклят - вместе со мной.
Далеко-далеко долбит канонада. Определяю на слух - отрабатывают мой левый фланг в четырнадцатом секторе. Вяло - теперь я знаю, что они знают, что там пустышка. Уверен - с наступлением сумерек примутся утюжить вторую линию по всей длине и, особо тщательно, в районе второго-третьего тактических квадратов. Ну и пусть. Там тоже, кроме сельскохозяйственной техники, ничего нет.
Мой резервный, относительно свежий бронетанковый - совсем в другом месте.
- Разрешите?
- Давай.
Рэйнждеры. Зеленолицые, сверкают белками, движутся-перетекают легко и молниеносно - бойцы не успели смыть краску, разоружиться и принять нейтрализаторы.
- Капитан, почему все еще под дурью?
- Нет смысла гасить - третьи сутки только догоняемся.
- Докладывай.
- Дерьмо-доля.
Это я знаю без всяких глубоких рейдов. Как знаю и то, что правым флангом упираюсь в непроходимые топи, эти же болота больше, чем на треть вдаются в тыл, а левое крыло прикрывают соседи, не менее вымотанные и обескровленные. Впрочем, об этом в курсе даже противник.
Я знаю, и доклад подтверждает мои догадки, что сегодня по нам врежут со всей дури, что удар будет нанесен как раз в стык между бригадами, что мой фланг продавится, а соседи вообще не выдержат. Ах да - противник, конечно же, тоже располагает этой информацией.
Я знаю даже, что любой здравомыслящий командир, не дожидаясь атаки, уже отвел бы силы на вторую линию, на треть, на длину тех самых болот меньшую по протяженности, под защиту новых, еще не разбитых укреплений.
Я много чего еще знаю, каждому свое - кто-то лучше меня разбирается в моей мотивации, а я умею просчитывать оперативно-тактическую обстановку.
- Скопление, - заканчивает разведчик и легкими касаниями отмечает закачанные на планшет-навигатор обновления. - Как пить дать - слева и в ближайшие дни, может даже завтра.
Кто бы сомневался. Только сегодня.
- Свободны. Сутки - отдых.
Я, с..., вру всем, чужим, своим, своим-чужим и себе в том числе.
- И свистните Хорька на выходе.
Мне кажется, или я действительно обозвал особиста при подчиненных? Еще, что ли, выпить?
Наши возможности прогнозируемы, но наши действия оставляют след в истории, чем мы не боги, а? У нас разные мотивы, у нас разные цели, у нас разные средства. Каждый из нас - бог. Своего выдуманного мира. Невидимая машина, оцифрованная канцелярия взвешивает наши способности, учитывает слабости, помечает акупунктурные точки влияния. На нас - богов и божков десяти миллиардов убогих соподчиненных вселенных.
Это моя земля - участок суши, окруженный топью, это моя паства умирает сейчас в окопах, это мое сердце сейчас совсем в другом мире. Мне неважно "когда": "сейчас" - мое настоящее. Мне все равно "где": "здесь" - мое пространство. Я не рассуждаю "почему" - это еще скучнее, чем думать о месте и времени.
Можно ли назвать то, что я пытаюсь осуществить, предательством? Люди-марионетки и обстоятельства-декорации, труппа и трупы моего кукольного театра военных действий. Поиграем, Хорек, ты ведь тоже - декорация, статья в договоре между мной и дьяволом, обычным дьяволом, внутри вселенной которого распределена моя.
Вот, кстати, и ты - мой ангел-терзатель.
- Все слышал?
- Да. Слушай, полковник, не рискуй жизнью в этих избушках, перебирайся в бункер - смотри, как по квадратам лупят.
В командный прицеп, врытый в землю за второй линией. Где Хорек сможет не только слышать меня, но и видеть, а еще снимать биологические показатели. В стальной детектор лжи, по которому ударят высокоточным в первые же мгновения атаки. К тому же, если все пойдет по плану, за второй линией завтра будет небезопасно.
- Мне и здесь неплохо.
- Твою смерть расценят, как нарушение договора.
Я однажды подсмотрел секретные файлы личного дела. Сверхсложные расчеты вероятностей не предполагали моей случайной смерти. Но, из предосторожности, через полчаса-час я соберу свои вещи, список которых ограничивается потертым креслом, и переберусь в соседний дом. Всю жизнь я только и делаю, что меняю обстановку.
- Не боись. Не в том проблема. Где обещанные заградотряды?
Хорек теребит свой острый нос.
- На подходе два батальона, хотя ты меня не убедил, будто тех, что есть - недостаточно. Показатель подчиняемости бригады - в пределах нормы.
Еще бы. Представляю, как удивилось его начальство, когда боевой командир запросил сверх положенности особые части.
- Мало. Все штатные сегодня будут в четырнадцатом секторе. Новых разместим на второй линии.
- Что ты задумал?
- Исполнить договор.
Готов повторить это даже на полиграфе. Дурак ты, Хорек, что говорят твои психограммы? Да, я мыслю неординарно и многоуровнево, да, умею находить нетривиальные решения, и да - я лжив, беспринципен, самостоятелен и трудноуправляем в критических ситуациях. Что я задумал - они тебе не точно не скажут.
А поэтому занимайся тем, за чем приставлен - наблюдай и побуждай, не лезь в координацию.
- Соседи не готовы. Они свой фланг сдадут. Меня обойдут и загонят в болото. Я не смогу держать позицию оговоренный срок.
Одним, для того, чтобы стоять насмерть, достаточно пулеметов, нацеленных в спины. Для других, таких, как я, нужны уздечки покрепче. У любого бога есть ниточка, хотя бы одна.
- И что ты предпримешь?
- Ударю справа. Из четырнадцатого. Сегодня. Положим штрафников, бросим в брешь мотострелковый полк и закрепимся здесь, - я показываю намеченный участок на планшете.
Удивлен? Это только начало.
- Но ведь это планировалось, как дезинформация!
Я улыбаюсь.
- Я знаю, что они знают, что я знаю. Вполне приличный план.
Хорек все еще не верит - и правильно делает. Но - не на этом этапе.
- У тебя же бронетехника слева! Твоих стрелков отрежут и раздавят - без вариантов.
- Когда они закрепятся...
- Если.
Я качаю головой.
- Заградотряды пойдут не за штрафниками - они будут подстегивать мотострелков.
Хорек хмыкает и воздерживается от комментариев.
- И, когда они закрепятся, то станут костью в горле. На некоторое время.
- Считаешь, что дашь соседям подтянуться?
- Точно.
- Ценой пехотного полка, батальона штрафников и двух рот особистов? Я должен согласовать.
А вот это - не стоит. Аналитики могут догадаться.
- Свобода принятия решений - часть договора, - напоминаю я, - и ждать - просто нет времени.
Уходя, Хорек обернулся:
- Ты сможешь поднять штрафников?
Я, лично - смог бы. Но меня там не будет.
- Их поведет начштаба.
Я ударил справа, предвосхищая прорыв левого фланга. Я вывел один из своих полков на удачную, но совершенно бесперспективную позицию. Я создал противнику проблему и защитил свой центр и правое крыло. Я добился своего.
Сжатая пружина чужой военной машины не могла быть повреждена силами мотострелкового полка. Своими действиями я лишь подтолкнул её, щелкнул предохранителем, нарушил хрупкое равновесие созревшей лавины. Все очевидно - я не оттянул вражеское наступление, я его ускорил.
Они перешли в атаку почти мгновенно. Смели соседей, чиркнули по мне слева и попытались зайти во фланг и прижать к болотам. Основные силы ушли далеко в тыл и завязались с не успевшим зацепиться пополнением.
Если бы соседи закрепились - их бы все равно сломали, но с задержкой на неделю и вместе со мной.
А так я устоял. Мой фланг между двумя линиями был укреплен лучше самих линий обороны. Пропавшими бронемашинами. Практически каждый дом в деревне был разобран по бревну и снова сложен вокруг тяжелого танка. Прорвать эту третью линию с ходу не удалось, и после - оказалось невероятно сложным. Тыл прикрыли свежие, не измотанные в боях особисты, разместившиеся на второй линии. Оказалось - они умеют неплохо воевать даже если между ними и противником не маячат спины штрафников. Они держались ровно столько, чтобы дать мне возможность передислоцироваться. Как я и планировал.
Война громыхала артиллерийскими залпами далеко позади, а бригада стояла на позициях, обусловленных моим договором. Истекая кровью, теряя сознание от голода, задыхаясь от болотных испарений. Еще месяц, согласно обязательствам, и даже дольше. Я ведь не обещал удержать весь фронт - я отвечал только за свой участок. По договору.
Я не рассчитывал выжить - предмет соглашения был иным.
- Уходим, полковник!
- Как?
- Болотом.
- Пешком или, может, на танке?
Смерть и ночь - ад вокруг меня нисколько не беспокоит. Маленькая искра - лучик света, далеко-далеко, в нейтральной горной стране. Гарант исполнения договора - его обязательность для обеих сторон. Я свои условия выполнил.
Завтра-послезавтра нас втопчут в грязь, разутюжат танками и утопят в трясине. Я спокоен и трезв, как никогда.
- Смотри!
Шасси армейского внедорожника на огромных камерах из армированной резины, перетянутых широкими ремнями. Вся конструкция максимально облегчена, из защиты - тонкие фанерные листы и две антенны вертолетного стелс-генератора. Да - на этом можно уходить по болотам.
- Не хочу.
- Я всегда знал, что придется уходить, я ведь твой ангел-хранитель. Полковник, если ты откажешься, я уйду один. Ты ведь не сможешь подохнуть спокойно, зная, что я выжил!
Как я тебя ненавижу. Не думай, Хорек, что знаешь все мои больные места. Оно у меня одно.
- Пошел ты...
- Полковник, ты ведь не хочешь, чтобы твоя жена, твои дети, оказались за рубежом без средств к существованию! Они ведь сдохнут с голода и не одна тварь не станет помогать вдове и сиротам героя чужой войны! А, полковник?
Я смотрю ему в глаза и понимаю, что, действительно, не смогу умереть спокойно, если он останется жив. Вру, конечно - я просто хочу еще раз посмотреть в другие глаза. С... . И трус.
Выстрелы раздаются все ближе и ближе - это уже не оборона, это разрозненные очаги сопротивления. Водитель, его водитель, поворачивает ключ зажигания. Мотор радостно урчит и машина, покачиваясь, словно лодка, трогается с места, набирает скорость.
Я слышу, как свистят пули. Только бы не в колеса. Интересно, кто стреляет - свои? Возможно - мне не в чем их упрекать. Однако, надеюсь, что все-таки чужие.
Быстрее-быстрее, мы мчимся, пружинисто перепрыгивая через кочки. Наперегонки с проклятиями.
Что-то с тупым ударом обжигает мне бок...
- Жми!... Оторвемся!... Чтоб не вертушки!... Генератор!... В пульсации бесполезно!... Врубай сплошной фон!... Минут десять выдержит!... Жми!... !!!
Жизнь то замедляет, то ускоряет свое течение. Картинки мечутся калейдоскопом, а звуки нечленораздельно растягиваются, превращаясь в мычание. И наоборот. Цвета тускнеют, размываются, смешиваются в один, терракотовый, грязный. Темнеет, словно кто-то убавляет яркость...
- Эй! Полковник!!!...
О чем там врут расчеты вероятностей?
Чернота.
Арена света в зените колодца. Черные стены, мелькают с невообразимой скоростью, словно мчишься сквозь глотку невероятного чудовища. Длинную, изогнутую, ребристую глотку - скользкую и дурно пахнущую. Где черные кольца мрака чередуются с кольцами абсолютной тьмы, отмеряя километры последних мгновений жизни, а пятно света медленно увеличивается - миллиметр за миллиметром.
- Не боишься? - тихий, грустный голос и вторящее ему эхо. - Боишься... боишься... бойся... бойся...
- Нет!
- Не бойся, - и снова кривляющаяся какофония: - Нет... нет... бойся... бойся!
- Не боюсь!
- Это не конец, - Голос, он звучит сверху, а голоса - отовсюду: - Это... это... конец... конец!
Мне больно, боль идет изнутри, я и сам - просто боль и ничего кроме боли. Я кричу, просто кричу. Беззвучно.
- Это только начало, - утешает Голос, а голоса смеются: - начало... начало... конца... конца!
Меня бросает на стенки, вращает, как в воронке, как в громадной центрифуге и вдруг, снизу:
И я останавливаю полет. Я упираюсь в черные стены - нет, не руками, не ногами, у меня они отсутствуют, я упираюсь чем-то... душой? Болью. Пульсирующей болью в скользкие и шершавые стены.
Голос молчит. Я чувствую, как тысячи игл вонзаются в мою боль, чувствую онемение, распространяющееся в местах уколов.
- Там мой мир!
- Там твой ад... ад... ад... - смеются голоса.
- Возвращайся, - соглашается Голос, - в свой мир.
- В Ад!!!
Пятно неба уносится ввысь, а я срываюсь в холодную затхлую бездну.
Не самое желанное зрелище. Машина, островок травы, скучающий водитель и Хорек с парой разовых шприцов-ампул в руках.
- Быть тебе, полковник, генералом... Чтож ты соскочить-то вздумал... Кто тебе даст?... После такого номера!... Аналитики на тебя ставили, у них еще планов... Мы, благодаря твоим художествам, группу армий связали... Да и мне без тебя...
Я хриплю невнятно, Хорек на мгновение замолкает, потом хлопает меня по щеке:
- Живой? Нормально. Едем дальше, пока вертушки не вернулись. Стелсу хана.
- Тварь, - давлюсь я липкой пеной, - я там свет видел. И тоннель.
- Правда? - оживляется водитель. - Мне один черт рассказывал, буддист или кришнаит, кто их разберет, что эта фигня, ну, движение к свету, на самом деле процесс рождения в новом теле. Душа в младенца вселяется во время родов. Если, не дошел человек до конца, вернулся, значит - ребенок мертвым родится. Полковник, вы там, в дырку, акушеров не видели?
Водитель неприятно смеется. Я убил еще и младенца. Очень смешно.
- Чушь все это, - Хорек смотрит на часы и вкалывает в меня еще какую-то дрянь. Тело наполняется легкостью, душа - эйфорией. Он продолжает. - Доказанный факт - туннельная галлюцинация у умирающих вызывается гибнущими от недостатка кислорода клетками мозга. Вдоль зрительной коры движутся концентрические волны возбуждения, воспринимаемые сознанием, как полет сквозь туннель. Эффект Кована - нам даже энцефалограммы показывали.
Теперь смеюсь я, а водитель недоуменно замолкает.
Ты, как всегда, прав, Хорек. Мелькающая тьма и увеличивающееся пятно света - фантом, химера, бред задыхающихся зрительных окончаний. А Голос, не твое тявканье, Голос - иллюзия, порожденная агонизирующим слухом.
Вы крепко привязали меня к моему аду, да, Хорек? Неправда! Я сам ковал эти скрепы. Я остаюсь не потому, что кто-то так хочет. Это моя Вселенная, маленькое, грязное, пропахшее напалмом мироздание и сейчас мои звезды выстроились таким образом, что я могу поменять своего персонального хранителя. Загляни в свой туннель, спиралью нарезов ввинчивающийся в канал ствола. Успеешь увидеть вспышку света, очищающее пламя, толкающее навстречу твою смерть? Успеешь, рогатый ангел на перепончатых крыльях?
Я жму на курок, для таких демонов, как ты, свинец предпочтительнее серебра, легко перекатываюсь, спасибо за транквилизаторы, и стреляю в водителя. Никто не знает, что у меня, кроме табельного, есть еще и трофейный, под унитарный патрон противника. Такая же пуля, наверное, сейчас сидит во мне самом. Это если будет расследование, в чем я сильно сомневаюсь.
Я поднимаюсь, укладываю рядом Хорька и его водителя, забираю идентификаторы, планшеты, ломаю жетоны и иду к машине. Прощайте, может быть, когда-нибудь встретимся в светлом конце тоннеля, рожденного умирающим сознанием. Позже. Я не тороплюсь. Слишком многие ждут меня там, не такие, как вы, те, перед кем я никогда не найду слов оправдания. Здесь, в своем аду я могу только одно. Генеральские звезды, дивизия и новый ангел-хранитель. Новая игра и новый договор. На этот раз с собой.