Приведенный разумом без веры к отчаянию и отрицанию жизни, я, оглянувшись на живущее человечество, убедился, что это отчаяние не есть общий удел людей, но что люди жили и живут верою.
Я видел вокруг себя людей, имеющих эту веру и из нее выводящих такой смысл жизни, который давал им силы спокойно и радостно жить и так же умирать. Я не мог разумом выяснить себе этого смысла. Я постарался устроить свою жизнь так же, как жизнь верующих, постарался слиться с ними, исполнять все то же, что они исполняют в жизни и во внешнем богопочитании, думая, что этим путем мне откроется смысл жизни. Чем более я сближался с народом и жил так же как он, и исполнял все те внешние обряды богопочитания, тем более я чувствовал две противоположно действовавшие на меня силы. С одной стороны мне более и более открывался удовлетворявший меня смысл жизни, не разрушаемый смертью; с другой стороны я видел, что в том внешнем исповедании веры и богопочитании было много лжи.
Я понимал, что народ может не видеть этой лжи по безграмотности, недосугу и неохоте думать, и что мне нельзя не видеть этой лжи и, раз увидав, нельзя закрыть на нее глаза, как это мне советовали верующие образованные люди. Чем дальше я продолжал жить, исполняя обязанности верующего, тем более эта ложь резала мне глаза и требовала исследования того, где в этом учении кончается ложь и начинается правда. В том, что в христианском учении была сама истина жизни, я уже не сомневался. Внутренний разлад мой дошел, наконец, до того, что я не мог уже умышленно закрывать глаза, как я делал это прежде, и должен был неизбежно рассмотреть то вероучение, которое я хотел усвоить.
Сначала я спрашивал разъяснений у священников, монахов, архиереев, митрополитов, ученых богословов. Разъяснены были все неясные места, часто недобросовестные, еще чаще противоречивые; все ссылались на св. отцов, на катехизисы, на богословие. И я взял богословские книги и стал изучать их. И вот изучение это привело меня к убеждению, что та вера, которую исповедует наша иерархия и которой она учит народ, есть не только ложь, но и безнравственный обман.
В православном вероучении я нашел изложение самых непонятных, кощунственных и безнравственных положений, не только не допускаемых разумом, но совершенно непостижимых и противных нравственности, и, - никакого учения о жизни и о смысле ее. Но я не мог не видеть, что изложение богословия было ясно направлено не на изъяснение смысла жизни и учения о жизни, а только на утверждение самых непостижимых, ненужных мне положений и на отрицание всех тех, которые не признают этих положений. Это изложение, направленное на отрицание других учений, невольно заставило меня обратить внимание на эти другие вероучения. Другие оспариваемые вероучения оказались такими же, как и то православное, которое их оспаривало. Одни еще нелепые, другие менее нелепы, но все вероучения одинаково утверждали положения непостижимые и ненужные для жизни и во имя их отрицали друг друга и нарушали единение людей - главную основу христианского учения.
Я был приведен к убеждению, что Церкви никакой нет. Все различно верующие христиане называют себя истинными христианами и отрицают одни других. Все эти отдельные собрания христиан называют исключительно себя Церковью и уверяют, что их Церковь истинная, что от нее отпали другие и пали, а она устояла. Все верующие разных толков никак не видят того, что не оттого, что их вера осталась такою или иною, она есть истинная, а оттого они называют ее истинной, что они в ней родились или ее избрали, и что другие точь-в-точь то же самое говорят про свою веру. Так что, очевидно, что Церкви одной никогда не было, и нет, что Церквей не одна, не две, а тысячи две, и что все друге друга отрицают и только утверждают, что каждая истинная и единая. Каждая говорит одно и то же: 'наша Церковь истинная, святая, соборная, апостольская, вселенская. Писание наше святое, предание святое. Иисус Христос есть глава нашей Церкви, и Дух Святой руководит ею, и она одна преемственно выходит от Христа Бога'.
В самом деле, тысячи преданий и каждое отрицает, проклинает одно другое и свое считает истинным. Католики, лютеране, протестанты, кальвинисты, шекеры, мормоны, греко-православные, староверы, поповцы, беспоповцы, молокане, менониты, баптисты, скопцы, духоборцы, и пр., и пр., все одинаково утверждают про свою веру, что она единая истинная и что в ней одной Дух Святой, что глава в ней Христос и что все другие заблуждаются. Вер тысяча, и каждая спокойно считает себя одну святой. И все знают это, и каждый, исповедующий свою веру за истинную, единую, знает, что другая вера точь-в-точь та же - палка о двух концах - считает свою истинною, а все другие - ересями. И 1800 лет скоро, как идет это самообманывание и все еще продолжается.
В делах мирских люди умеют разглядеть самые хитрые ловушки и не попадают в них; а в этом обмане 1800 лет, миллионы живут, закрывая на него глаза. И в нашем европейском мире, и в Америке, где все по-новому, все - как будто сговорились - повторяют тот же самый глупый обман: исповедует каждый свои истины веры, считая их едиными истинными и не замечая того, что другие точь-в-точь то же самое делают.
Что же такое значит? Почему люди не отстают от этого учения? Ответ один, в котором согласны все свободомыслящие люди, - тот, что учение Христа хорошо и потому так дорого людям, что они не могут жить без него. Но почему же люди верующие в учение Христа, все разделились на разные толки и все больше и больше делятся, отрицают, осуждают друг друга и не могут сойтись в одном веровании? Опять ответ прост и очевиден.
Причина разделения христиан есть именно учение о Церкви, учение, утверждающее, что Христос установил единую истинную Церковь, которая по существу своему свята и непогрешима и может и должна учить других. Не будь этого понятия 'Церкви', не могло бы быть разделения между христианами.
Каждая христианская Церковь, т. е. вероучение, несомненно, происходит из учения самого Христа, но не одно оно происходит, - от него происходят и все другие учения. Они все выросли из одного семени, что соединяет их, что обще всем им. И потому, чтобы понять истинно Христово учение, не нужно изучать его, как это делает единое вероучение, от ветвей к стволу: не нужно, как это делает наука, история религии, изучать это учение, исходя от ствола к ветвям. Ни то, ни другое не дает смысла учения.
Смысл дается только познанием того семени, того плода, из которого все они вышли и для которого они все живут. Все вышли из жизни и дел Христа, и все живут только для того, чтобы производить дела Христа, т.е. дела добра. И только в этих делах они все сойдутся. Меня самого к вере привело отыскивание смысла жизни, т. е. искание пути жизни, как жить. И, увидав дела жизни людей, исповедовавших учение Христа, я прилепился к ним. Таких людей исповедующих, делами учение Христа, я одинаково и безразлично встречаю и между православными и между раскольниками всяких сект, и между католиками и лютеранами: так что, очевидно, общий смысл жизни, даваемый учением Христа, почерпается не из вероучений, но из чего-то другого, общего всем вероучениям.
Я наблюдал добрых людей не одного вероучения, а разных, и во всех видел один и тот же смысл, основанный на учении Христа. Во всех тех разных сектах христиан я видел полное согласие в воззрении на то, что есть добро, что есть зло, и на то, как жить. И все эти люди это воззрение свое объясняли учением Христа. Вероучения разделились, а основа их одна; стало быть, в том, что лежит в основе все вер, есть одна истина. Вот эту-то истину я и хочу узнать теперь.
Истина веры должна находится не в отдельных толкованиях откровения Христа, тех самых толкованиях, которые разделили христиан на тысячи сект, а должна находится в самом первом откровении самого Христа. Это самое первое откровение - слова самого Христа - находятся в Евангелиях. И потому я обратился к изучению Евангелий.
Знаю, что по учению Церкви смысл учения находится не в одном Евангелии, но во всем Писании и предании, хранимом Церковью. Полагаю, что, после всего сказанного прежде, софизм этот, состоящий в том, что Писание, служащее основанием моему толкованию, не подлежит исследованию, потому что толкование истинное святое единственно принадлежит Церкви, - что софизм этот нельзя уже повторять, тем более что толкование-то каждое разрушено противным толкованием другой Церкви. Все святые Церкви отрицают одна другую. Запрещение чтения и понимания Писания есть только признак тех грехов толкований, которые чувствует за собою толкующая Церковь.
Бог открыл истину людям. Я - человек и потому не только имею право, но должен воспользоваться ею и стать к ней лицом к лицу без посредников. Если Бог говорит в этих книгах, то он знает слабость моего ума, и будет говорить мне так, чтобы не ввести меня в обман. Довод Церкви о том, что нельзя допустить толкования Писания для каждого, чтобы толкующие не заблудились и не распались на большое количество толков, для меня не может иметь значения. Он мог бы иметь значение тогда, когда толк Церкви был бы понятен, и когда была бы одна Церковь и один толк.
Но теперь, когда толкование Церкви о сыне Божьем и о Боге в трех лицах, о деве, родившей без повреждения девства, о теле и крови Бога, съедаемом в виде хлеба, и т. п., не может вместиться в здоровую голову и когда толк не один, а их тысячи, то довод этот, сколько бы его ни повторяли, не имеет никакого смысла. Теперь, напротив, толкование нужно и нужно, такое, в котором бы все согласились. А согласиться могут все только тогда, когда толкование будет разумно. Все мы сходимся, несмотря на различие, только в том, что разумно. Если откровение это - истина, то оно не может бояться света разума: оно должно призывать его. Если все это откровение окажется глупостью, то тем лучше, и Бог с ним. Все может Бог, это - правда, но одного Он не может, это - говорить глупости.
Откровением я называю то, что открывается перед разумом, дошедшим до последних своих пределов, - созерцание божественной, т. е. выше разума стоящей истины. Откровением я называю то, что дает ответ на тот не разрешимый разумом вопрос, который привел меня к отчаянию и самоубийству, - какой смысл имеет моя жизнь? Ответ этот должен быть понятен, и не противоречить законам разума, как противоречит, напр., утверждение о том, что бесконечное число - чет или нечет. Ответ должен не противоречить разуму, потому что противоречивому ответу я не поверю, и потому он должен быть не только понятен и не произволен, а неизбежен для разума, как неизбежно признание бесконечности для того, кто умеет считать.
Ответ должен отвечать на мой вопрос - какой смысл имеет моя жизнь? Если он не отвечает на этот вопрос, то он мне не нужен. Ответ должен быть такой, чтобы, хотя сущность его (как и сущность Бога) и была бы не постижима в себе, но чтобы все выводы последствий, получаемые от него, соответствовали моим разумным требованиям, и чтобы смысл, приданный моей жизни, разрешал бы все вопросы моей жизни. Ответ должен быть не только разумен, ясен, но и верен, т. е. такой, чтобы я поверил в него всей душой, неизбежно верил бы в него, как я неизбежно верю в существование бесконечности.
Откровение не может быть основано на вере, как ее понимает Церковь - как доверие вперед тому, что мне будет сказано. Вера есть вполне удовлетворяющее разум последствие неизбежности, истинности откровения. Вера по понятиям Церкви, есть налагаемое на душу человека обязательство с угрозами и заманками. По моим понятиям, вера есть то, что верна та основа, на которой зиждется всякое действие разума. Вера есть знание откровения, без чего не возможно жить и мыслить. Откровение есть знание того, до чего не может дойти разумом человек, но что выносится всем человечеством из скрывающегося в бесконечности начала всего. Таково, по мне, должно быть свойство откровения, производящего веру: и такого я ищу в предании о Христе и потому обращаюсь к нему с самыми строгими разумными требованиями.
Ветхий Завет я не читаю, потому что вопрос не состоит в том, какая была вера евреев, а - в чем состоит вера Христа, в которой находят люди такой смысл, который дает им возможность жить? Книги еврейские могут быть занятны для нас, как объяснение тех форм, в которых выразилось христианство; но последовательности веры от Адама до нашего времени мы не можем признавать, так как до Христа вера евреев была местная. Чуждая нам вера евреев занимательна для нас, как вера, например, браминов. Вера же Христова есть та вера, которой мы живем. Изучать веру иудеев для того, чтобы понять христианскую, все равно, что изучать состояние свечи до зажжения ее, чтобы понять значение света, происшедшего от горящей свечи. Одно, что можно сказать, это то, что свойство, характер света может зависеть от самой свечи, как и форма выражений Нового Завета, может зависеть от связи с иудейством.
И потому я оставляю писание Ветхого Завета, писание откровенное, по церковному выражению, в 27 книгах. В сущности же предание это не выражено ни в 27 книгах, ни в 5, ни в 138 книгах, как и не может выразиться откровение Божье в числе страниц и букв. Сказать, что откровение Божье выражено в 185 листах письма на бумаге, все равно, что сказать, что душа такого-то человека весит 15 пудов, или свет от лампы мерою - 7 четвериков. Откровение выразилось в душах людей, а люди передали его друг другу и записали кое-что. Из всего записанного известно, что было более ста Евангелий и Посланий, не принятых Церковью. Церковь выбрала 27 книг и назвала их каноническими. Но очевидно, что одни книги получше выражали предание, другие похуже, и эта постепенность не прерывается. Церкви надо было где-нибудь положить черту, чтобы отделить то, что она признает боговдохновенным. Но очевидно, что нигде черта эта не могла отделить резко полной истины от полной лжи. Предание - как тень от белого к черному или от истины ко лжи; и где бы ни провели эту черту, неизбежно отделены были бы тени, где есть черное. Это самое и сделала Церковь, отделив предание и назвав одни книги каноническими, а другие апокрифическими. И замечательно, как хорошо она сделала это. Она выбрала так хорошо, что новейшие исследования показали, что прибавить нечего. Из этих исследований ясно стало, что все известное и лучшее захвачено Церковью в канонических книгах. Мало того, чтобы поправить свою неизбежную при проведении этой черты ошибку, Церковь приняла некоторые предания из книг апокрифических.
Все, что было можно сделать, сделано отлично. Но при этом отделении Церковь погрешила тем, что, желая сильнее отринуть не признанное ею, и придать больше веса тому, что она признала, она положила огулом на все признанное печать непогрешимости. Все - от Духа Святого, и всякое слово истинно. Этим она погубила и повредила все то, что она приняла. Приняв в этой полосе преданий и белое, и светлое, и серое, т. е. более или менее чистое учение, наложив на нее печать непогрешимости, она лишила сама себя права соединять, исключать, объяснять принятое, что составляло ее обязанность, и чего она не делала и не делает.
Все свято: и чудеса, и деяния апостольские, и советы Павла о вине, и бред Апокалипсиса и т. п. Так что после 1800 лет существования этих книг, они лежат перед нами в том же грубом, нескладном, исполненном бессмыслице, противоречий виде, в каком они были. Допустив, что каждое слово Писания - святая истина, Церковь старалась сводить, уяснять, развязывать противоречия и понимать их; и сделала все, что может сделать в этом смысле, т. е. дала наибольший смысл тому, что бессмысленно. Но первая ошибка была роковая. Признав все святой истиной, надо было оправдать все, закрывать глаза, скрывать, подтасовывать, впадать в противоречия и - увы! - часто говорить неправду. Приняв все на словах, Церковь должна была на деле отказаться от некоторых книг. Таковы - вполне Апокалипсис и отчасти Деяния Апостолов, часто не только не имеющие ничего поучительного, но прямо соблазнительное.
Очевидно, что чудеса писались Лукою для утверждения в вере, и вероятно были люди, утверждавшиеся в вере этим чтением. Но теперь нельзя найти более кощунственной книги, более подрывающей веру. Может быть, нужна свеча там, где мрак. Но если есть свет, то его нечего освещать свечкой: он и так будет виден. Христовы чудеса - это свечи, которые приносят к свету, чтобы осветить его. Есть свет, то он и так виден, а нет света, то светит только поднесенная свечка.
Итак, читать 27 книг подряд, признавая каждое слово истинным, как читает Церковь, нельзя и не нужно, ибо придешь точно к тому же самому, к чему пришла Церковь, т. е. к отрицанию самоё себя. Для того чтобы понять содержание Писания, принадлежащего к вере христианской, надо, прежде всего, решить вопрос: какие из 27 книг, выдаваемых за св. Писание, более или менее существенны, важны, и начать именно с более важных. Такие книги, несомненно, суть четыре Евангелия.
Все предшествующее им может быть по большой мере только историческим материалом для понимания Евангелия; все последующие - только объяснение этих же книг. И потому не нужно, как это делают Церкви, непременно соглашать все книги (мы убедились, что это более всего привело Церковь к проповедованию непонятных вещей), а нужно отыскивать в этих четырех книгах, излагающих по учению же Церкви, самое существенное откровение, -отыскивать самые главные основы учения. Отыскивать я буду в этих книгах:
1. То, что мне понятно, потому что непонятному никто не может верить, и знание непонятного равно незнанию.
2. То, что отвечает на мой вопрос о том, что такое я, что такое Бог; и
3. Какая главная, единая основа всего откровения?
И потому я буду читать непонятные, неясные, полупонятные места не так, как мне хочется, а так, чтобы они были наиболее согласны с местами вполне ясными и сводились бы к одной основе.
Читая, таким образом, не раз, не два, а много раз, как самое Писание, так и писанное о нем, я пришел к тому выводу, что все предание христианское находится в четырех Евангелиях, что книги Ветхого Завета могут служить только объяснением той формы, которую избрало учение Христа, могут лишь затемнить, но никак не объяснить смысл учения Христа. Что послания Иоанна и Иакова суть вызванные особенностью случая частные разъяснения учения, что в них можно иногда найти с новой стороны выраженное учение Христа, но ничего нельзя найти нового.
К несчастью же, весьма часто можно найти, особенно в посланиях Павла, такое выраже-ние учения, которое может вовлекать читающих в недоразумения, затемняющие самое учение. Деяния же Апостолов, как и многие послания Павла, часто не только ничего не имеют общего с Евангелием и посланиями Иоанна, Петра и Иакова, но и противоречат им. Апокалипсис прямо уже ничего не открывает. Главное же то, что как ни разновременно они написаны, Евангелия составляют изложение всего учения; все же остальное есть толкование их.
Читал я по-гречески, на том языке, на котором оно есть у нас, и переводил так, как указывал смысл и лексиконы, изредка отступая от переводов, существующих на новых языках, составленных уже тогда, когда Церковь своеобразно поняла и определила значение предания. Кроме перевода, я, неизбежно был приведен к необходимости, свести четыре Евангелия в одно, так как все они излагают, хотя и разноречиво, одни и те же события и одно и то же учение.
Предисловие.
Соединение четырех евангелий сделано мною по смыслу учения. При этом соединении мне не пришлось почти отступать от того порядка, в котором изложены евангелия, так что при моем соединении не только не больше, но скорее меньше перемещений стихов евангелия, чем в большинстве известных мне конкордий и нашего четвероевангелия Гречулевича. В евангелии Иоанна по моему соединению нет совсем перемещений, а оно все изложено в том же порядке, как и в подлиннике.
В настоящем же изложении выпущены следующие стихи: зачатие и рождение Иоанна Крестителя, его заключение и смерть, рождение Иисуса, родословие его, бегство с матерью в Египет, чудеса Иисуса в Канне и Капернауме, изгнание бесов, хождение по морю, иссушение смоковницы, исцеление больных, воскрешение мертвых, воскресение самого Христа и указания на пророчества, совершившиеся в жизни Христа.
Стихи эти выпущены в настоящем изложении потому, что, не заключая в себе учения, а, описывая только события, совершившиеся перед проповедью Иисуса, во время и после нее, усложняют изложение. Стихи эти, как бы они ни были понимаемы, не содержат в себе ни противоречия с учением, ни доказательства его истинности. Единственное значение этих стихов для христианства было то, что неверующему в божественность Иисуса они доказывали ее.
В изложении каждое отступление от обычного перевода, каждое вставленное разъяснение, каждый пропуск объяснены и доказаны сличением разных вариантов евангелий, контекстами, филологическими и другими соображениями.
Относительно вообще всех отступлений в моем изложении от принятого церквами текста, читатель должен не забывать того, что столь привычное нам представление о том, что евангелия, все четыре, со всеми стихами и буквами, суть священные книги, есть самое грубое заблуждение.
Читатель должен помнить, что Иисус никогда сам не писал ни какой книги, как Платон, Филон или Марк Аврелий, даже не как Сократ передавал свое учение грамотным и образованным людям, а говорил толпе безграмотных; и что только долго после его смерти люди стали записывать то, что слышали о нем.
Читатель должен помнить, что таких записок было очень много различных, из которых церкви выбрали сначала три, потом и еще одно евангелие. Выбирая эти наилучшие евангелия, церкви, по пословице 'не выберешь дубинки без кривинки', должны были захватить в том, что они вырезали изо всей огромной литературы о Христе, и много кривинки. Что много есть мест в канонических евангелиях столь же плохих, как и в отвергнутых апокрифических.
Читатель должен помнить, что священно может быть учение Христа, но никак не может быть священно известное количество стихов и букв, и не могут сделаться священными стихи отсюда и досюда только потому, что люди скажут, что они священны.
Кроме того, читатель должен помнить, что эти отобранные евангелия все таки дело тысяч разных умов и рук человеческих, что они отбирались, прибавлялись и толковались веками, что все дошедшие до нас евангелия 4-го века писаны слитным письмом, без знаков, и потому и после 4-го и 5-го веков подлежали самым разнообразным чтениям, и что таких разночтений евангельских книг насчитывают до пятидесяти тысяч.
Все это должен помнить читатель, чтобы не сбиться на тот привычный нам взгляд, что евангелия, как они понимаются теперь, так точно и пришли к нам от Святого Духа.
Читатель должен помнить, что не только не предосудительно откидывать из евангелий ненужные места, освещать одни другими, но, напротив того, не разумно не делать этого, а считать известное число стихов и букв священными.
С другой стороны я прошу читателя моего изложения евангелия помнить то, что, если я не смотрю на евангелия, как на священные книги, сошедшие от Святого Духа, я еще менее смотрю на евангелия, как на памятники истории религиозной литературы. Я понимаю и богословский, и исторический взгляд на евангелия, но я смотрю на них иначе, и потому прошу читателя, при чтении моего изложения, не сбиться ни на церковный взгляд, ни на привычный в последнее время образованным людям исторический взгляд на евангелия, которых я не имел.
Я смотрю на христианство не как на исключительно божественное откровение, не как на историческое явление; я смотрю на христианство, как на учение, дающее смысл жизни. Я был приведен к христианству не богословскими, не историческими исследованиями, а тем, что 50-ти лет от роду, спросив себя и всех мудрецов моей среды о том, что такое я и в чем смысл моей жизни и получив ответ: ты случайное сцепление частиц, смысла в жизни нет и сама жизнь есть зло, - пришел в отчаяние и хотел убить себя. Но, вспомнив то, что прежде, в детстве, когда я верил, для меня был смысл жизни, и то, что люди, верующие вокруг меня, - большинство людей, не развращенных богатством - веруют и имеют смысл жизни, я усомнился в правдивости ответа, данного мне мудростью людей моей среды, и попытался понять тот ответ, который дает христианство людям. И я стал изучать христианство в том, что из христианского учения руководит жизнью людей, приложение которого я видел в жизни, и стал сличать это приложение с его источником.
Источником христианского учения были евангелия; и в евангелиях я находил объяснение того смысла, который руководил жизнью всех живущих людей. Но рядом с этим источником чистой воды жизни я нашел незаконно соединенную с ним грязь и тину, которая одна заслоняла для меня его чистоту; рядом с высоким христианским учением я нашел связанное с ним, чуждое ему, безобразное учение еврейское и церковное. Я находился в положении человека, который бы получил мешок вонючей грязи, и только после долгой борьбы и труда нашел бы, что в этом мешке, заваленные грязью, действительно лежат бесценные жемчужины; понял бы, что он не виноват в своем отвращении к вонючей грязи, и не виноваты, но достойны любви и уважения те люди, которые собрали и хранили этот жемчуг вместе с грязью.
Я не знал света, думал, что нет света истины в жизни; но, убедившись в том, что люди живы только этим светом, я стал искать его источник, и нашел его в Евангелии, несмотря на лживые толкования церквей. И, дойдя до этого источника света, я был ослеплен им и получил полные ответы на вопросы о смысле моей жизни и жизни других людей, ответы, сходящиеся со всеми мне известными ответами других народов, и, на мой взгляд, превосходящие все.
Я искал ответа на вопрос жизни, а не на богословский вопрос или исторический, и потому для меня главный вопрос не в том, Бог или не Бог был Иисус Христос, и от кого исшёл Святой Дух и т. п.. И одинаково не важно и не нужно знать, когда и кем написано какое евангелие и какая притча может или не может быть приписана Христу. Мне важен тот свет, который освещает 1800 лет человечество, и освещал, и освещает меня.
На том бы могло и кончиться это вступление, если бы евангелия были книги, открытые теперь, если бы учение Христа не подвергалось 1800-летним лжетолкованиям. Но теперь для понимания учения Иисуса необходимо ясно сознать главные причины этих лжетолкований. Самый привычный и сросшийся с нами прием лжетолкований состоит в том, что под именем христианского учения проповедывается не учение Христа, а церковное учение, составленное из объяснений самых противоречивых писаний, в которые только как малая часть входит оно (учение Христа), изуродованное и подогнутое под требования объяснения других писаний. Главная причина тех лжетолкований, которые так изуродовали учение Христа, что его трудно видеть под их толстым слоем, состоит в том, что со времени Павла, который не поняв хорошенько учение Христа, да и не зная его таким, каким оно выразилось потом в евангелии Матфея, связал его с учением о фарисейском предании и потому со всеми учениями Ветхого Завета.
Источник его - безобразное послание Павла, 1 Кор. Х1,1 'Будьте подражателями мне, как я Христу' С первых слов он говорит: подражайте мне, т.е. я ваш учитель, тогда как Иисус сказал, что нет учителей, кроме владыки (отца), потом о причастии и т.д. Учение Христа проповедует непосредственное общение человека с Богом и вот фарисей Павел, не понимая учения, подхватывает слова и торопится поскорее всех научить какой-то внешней вере в воскресшего и искупившего мир Христа. Когда Павел учит, евангелия еще нет, и учение Христа почти неизвестно, и Павел, переменив одно суеверие на другое, проповедует его миру. И многие принимали его, одни заменяя им иудейство, другие эллинство. Но являются евангелия Матфея и Луки, и в них выясняется вся сторона учения Христа: его подгибают под суеверие Павла, примешивают иудейства, и вера во Христа представляется верою в нового прибавочного Бога - мессию. Павел обыкновенно считается апостолом язычников - апостолом протестантов. Он и был таким по внешности, по отношению к обрезанию, например. Поучение о связи Ветхого Завета с Новым внесено в христианство Павлом, и это-то учение о предании, этот принцип предания были главной причиной извращения христианского учения и непонимания его.
Со времени Павла начинается талмуд христианский, который называется церковью, и учение Христа делается не учением единственным, божественным и полным, а одним из зве-ньев цепи откровения, начавшегося с начала мира и продолжающегося в церкви до сих пор.
Лжетолкователи эти называют Иисуса Богом, но признание его Богом не заставляет их придавать словам и учению, приписываемому Богу, больше значения, чем словам Пятикнижия, Псалмов, Деяний апостольских, Посланий, Апокалипсиса и даже соборных постановлений и писаний отцов церкви.
Лжетолкователи эти не допускают иного понимания учения Иисуса, как такого, которое было бы согласно со всем предшествующим и последующим откровением; так что цель их не в том, чтобы объяснить значение проповеди Христа, а только в том, чтобы найти наименее противоречивый смысл всем самых невозможно разноречивым писаниям: Пятикнижия, Псалмов, Евангелий, Посланий, Деяний, т. е. всего, что считается священным писанием.
Объяснений таких, имеющих целью не истину, а согласование несогласимого, т. е. писаний Ветхого и Нового Завета, очевидно, может быть бесчисленное количество, и таково оно и есть. Таковы послания Павла, постановления соборов, начинающиеся формулой 'изволися нам и Св. Духу'. Таковы постановления пап, синодов, хлыстов и всех лжетолкователей, утверждающих, что их устами говорит Св. Дух. Все они употребляют один и тот же грубый прием утверждения истины своего толкования тем, что толкование их есть не людское толкование, a толкование Св. Духа.
Бывает церковное толкование, которое нельзя опровергать, потому что нельзя понять, на чем оно основывается. Опровергать такое толкование все равно, что опровергать толкование того мужика, который говорил, что настоящее имя распятого жезана, потому что сказано: распятого же за ны (иже с ним).
Согласование всех откровений может быть бесконечно различно, учение Бога, сошедшего на землю, чтобы научить людей, по самой цели сошествия на землю, не может быть понимаемо различно. Если Бог сошел на землю, чтобы открыть истину людям, то наименьшее, что он мог сделать, это то, чтобы открыть истину так чтобы все ее поняли; если же он этого не сделал, то он не был Бог. Если же истины божеские таковы, что и Бог не мог их сделать понятными для людей, то люди уже никак не могут этого сделать.
Если Иисус не Бог, а великий человек, то учение его еще менее может породить разногласия, учение великого человека только тем и велико, что оно понятно и ясно высказывает то, что другие высказывали непонятно и неясно. То, что непонятно в учении великого человека, то и невелико; и потому ни одно учение великого человека не порождало сект. Только такое толкование, которое утверждает, что оно есть откровение Св. Духа, что оно единственное истинное, что все остальные ложь - только такое толкование порождает разногласие и вытекающую из него взаимную враждебность церквей между собою.
Сколько бы ни говорили церкви всяких исповеданий о том, что он не осуждают другие исповедания, молятся о присоединении и не имеют к ним ненависти, - это несправедливо. Никогда ни одно утверждение, какого бы то ни было догмата, начиная с Ария, не вытекало не из чего другого, как из осуждения во лжи противоположного догмата.
Заявление же о том, что выражение такого-то догмата есть выражение божественное, Св. Духа, есть высшая степень гордости и недоброжелательства к другим людям: высшей гордости, потому что ничего нельзя сказать горделивее, как то, что сказанные мною слова сказал через меня сам Бог; и недоброжелательства потому, что признание себя в обладании единой несомненной истины, включает утверждение о лживости всех несогласных. А, между тем, только это самое говорят все церкви, и из этого одного вытекает, и вытекало все зло, которое во имя веры совершалось и совершается в мире.
Но, кроме того временного зла, которое производит такое толкование церквей и сект, оно имеет и другой важный внутренний недостаток, придающий неясный, неопределенный и недобросовестный характер их утверждениям. Недостаток этот состоит в том, что все церкви, признав последним откровение Св. Духа, сошедшего на апостолов и перешедшего и переходящего на мнимо избранных, нигде не выражают прямо, определенно и окончательно, в чем состоит это откровение, а, между тем, на этом мнимо продолжающемся откровении основывают свою веру и называют ее Христовой.
Все церковники, так же, как и магометане, признают три откровения. Но по магометанской вере считается, что после Моисея и Иисуса, Магомет есть последний пророк, объясняющий значение откровения Моисея и Иисуса, и это откровение Магомета всякий правоверный имеет перед собою. Но не то с церковной верой. Она, как и магометанская, признает три откровения: Моисеево, Иисусов и Св. Духа, но она не называет себя по имени последнего откровения - святодуховскою, а утверждает, что основа ее веры есть учение Христа. Так что учение они проповедуют свое, а авторитет этого учения приписывают Христу. Церковники, признавая последним откровением, объясняющим все предшествовавшее, кто Павла, кто одни, кто другие соборы, кто пап, кто патриархов, должны бы были так и сказать и называть свою веру по имени того, кто имел последнее откровение. И если последнее откровение - отцы, или послания восточных патриархов, или папские постановления, или силлабус, или катехизис Лютера или Филарета, то так и сказать, и так и назвать свою веру, потому что последнее откровение, объясняющее все предшествующее, всегда и будет главным откровением.
Но они не делают этого, а вместо того, проповедуя самые чуждые Христу учения, утверждают, что эти учения проповедовал Христос. Так что по их учению выходит, что Христос объявил то, что он искупил своею кровью род человеческий, павший в Адаме, что Бог - Троица, что Св. Дух сошел на апостолов, и перешел через рукоположение на священство, что для спасения нужны семь таинств, что причастие должно быть в двух видах и т. п. Выходит, что все это есть учение Христа, когда в учении Иисуса нет ни одного намека, ни о чем этом.
Лжеучители эти должны называть свое учение, свою веру, учением и верою Св. Духа, а не Христовой; потому что Христовой верой можно называть только ту веру, которая откровение Христа, дошедшее до нас в евангелиях, признает последним откровением. Казалось бы, что это так просто, что не стоило бы и говорить про это; но, как ни странно это сказать, до сих пор еще не отделено учение Христа, с одной стороны, от искусственного, ничем не оправданного согласования его с Ветхим заветом, с другой стороны - от тех произвольных дополнений и извращений учения, которые делаются во имя Св. Духа.
До сих пор одни, называя Иисуса вторым лицом Троицы понимают его учение не иначе, как в связи с теми мнимыми откровениями третьего лица, которые они находят в Ветхом завете, в посланиях, соборных, отческих постановлениях и проповедуют самые странные веры, утверждая, что это вера Христова.
Другие, не признавая Иисуса Богом, точно так же понимают его учение не так, как оно могло быть проповедуемо им, но как оно понимается Павлом и другими его толкователями. Признавая Иисуса не Богом, а человеком, эти толкователи лишают Иисуса самого законного человеческого права отвечать за свои слова, а не за лжетолкователей его слов. Стараясь объяснить учение Иисуса, эти ученые толкователи навязывают Иисусу то, чего он никогда не думал говорить. Представители этой школы толкователей, начиная с самого популярного и них, Ренана, не потрудившись выделить из учения Христа того, чему учил сам Христос, от того, что на него наклепали его толкователи, стараются понять смысл явления Иисуса и распространения его учения из событий жизни Иисуса и условий его времени.
Задача, которую им предстоит решить, состоит в том, что 1800 лет тому назад явился какой-то нищий и что-то наговорил. Его высекли и повесили. И с тех пор, несмотря на то, что было много и много праведников, погибших за свою правду, - миллиарды людей умных и глупых, ученых и безграмотных, не могут отделаться от мысли, что этот, только этот человеке был Бог. Как объяснить это удивительное явление? Церковники говорят, что это произошло от того, что Иисус точно был Бог. И тогда все понятно. Но если он не был Бог, то как объяснить то, что именно этот простой человек всеми признан Богом? И ученые этой школы старательно разыскивают все подробности жизни этого человека, не замечая того, что, сколько бы ни отыскали подробностей (в действительности же ровно ничего не отыскали), если бы они даже восстановили всю жизнь Иисуса до мельчайших подробностей, вопрос о том, почему он, именно он, имел такое влияние на людей, остался бы все-таки без ответа.
Ответ не в том, в какой среде родился Иисус, и кто его воспитывал и т.п., и еще менее в том, что делалось в Риме, и что народ был склонен к суеверию и т. п., а только в том, что проповедовал этот человек такое особенное, что заставило людей выделить его из других и признать его Богом тогда и теперь? Казалось бы, первое, что надо сделать, это - постараться понять учение этого человека и понять, само собой разумеется, именно его учение, а не те грубые толкования его учения, которые распространялись и распространяются после него. А этого-то и не делают. Эти ученые историки христианства так обрадовались тому, что они поняли, что Иисус не был Бог, и так им хочется доказать, что учение его не божественное и потому необязательно, что, забывая то, что чем больше они докажут то, что он был простой человек, и что учение его не божественное, тем дальше они будут от разумения занимающего их вопроса.
Дело не в том, чтобы доказать, что Иисус не был Бог и что потому его учение не божеское, и не в том, чтобы доказать, он не был католик; а в том, чтобы понять, в чем состояло, во всей чистоте его, то учение, которое было так высоко и дорого людям, что проповедника этого учения люди признали и признают Богом.
И потому, если читатель принадлежит к огромному большинству образованных, воспитанных в церковной вере людей, но отрекшихся от ее несообразностей со здравым смыслом и совестью (остались ли у такого человека любовь и уважение к духу христианского учения, или он по пословице: 'осердясь на блох, и шубу в печь', считает все христианство вредным суеверием), я прошу такого читателя помнить что то, что отталкивает его, и то, что представляется ему суеверием, не есть учение Христа. Что Христос не может быть повинен в том безобразном предании, которое приплели к его учению и выдавали за христианство; что для того, чтобы судить о христианстве, надо изучать только одно учение Христа, как оно дошло до нас, т.е. те слова и действия, которые приписываются Христу.
Изучая, таким образом учение Христа, такой читатель убедится, что христианство не только не есть смешение высокого с низким, не только не есть суеверие, но есть строгое, чистое и полное метафизическое и этическое учение, выше которого не поднимался до сих пор разум человеческий, и в кругу которого, не сознавая того, движется человеческая деятельность, политическая, научная, поэтическая и философская.
Если читатель принадлежит к тому ничтожному меньшинству образованных людей, которые держатся церковной веры, исповедуя ее не для внешних целей, а для внутреннего спокойствия, я прошу такого читателя помнить, что учение Христа, изложенное в этой книге, несмотря на одинаковость названия, есть совершенно другое учение, а не то, которое он исповедует. Вопрос для него не в том, согласно ли или несогласно предлагаемое учение с его верою, а только в том, какое учение согласнее с его разумом и сердцем - его ли церковное учение, составленное из согласований всех писаний или одно учение Христа.
Если же читатель принадлежит к тем людям, внешне исповедующим церковную веру и дорожащим ею не потому, что они верят в истину ее, а по внешним соображениям, потому что они считают исповедание и проповедание ее выгодным для себя, то пусть такие люди помнят, что сколько бы у них не было единомышленников, как бы сильны они ни были, на какие бы престолы не садились, какими бы ни называли себя высокими именами, они не обвинители, а обвиняемые, - не мною, а Христом.
Такие читатели пусть помнят, что им доказывать нечего, что они давно сказали, что имели сказать, что если бы они даже и доказали то, что хотят доказать, то доказали бы только то, что доказывают, каждое для себя, все сотни отрицающих друг друга исповеданий церковных вер; что им не доказывать нужно, но оправдываться. Оправдаться в кощунстве, по которому они учение Иисуса Бога приравняли к учениям Ездры, соборов и Феофилактов и позволяли себе слова Бога перетолковывать и изменять на основании слов людей. Оправдываться в клевете на Бога, по которой они все те изуверства, которые были в их сердцах, свалили на Бога-Иисуса и выдавали их за его учение. Оправдываться в мошенничестве, по которому они, скрыв учение Бога, пришедшего дать благо миру, подставили на его место свою святодуховскою веру и этою подстановкою лишили и лишают миллиарды людей того блага, которое принес людям Христос, и, вместо мира и любви, принесенных им, внесли в мир секты, осуждения, убийства и всевозможные злодейства, прикрываясь именем Христа.
Для этих читателей только два выхода: смиренное покаяние, и отречение от своей лжи, или гонение тех, которые обличают их за то, что они делают и делали.
Если они не отрекутся ото лжи, им остается одно, гнать меня, на что я, оканчивая свое писание, готовлюсь с радостью и со страхом за свою слабость.
Ясная Поляна. 1883 г.
Л.Н.Т. Если бы это было только нравственное учение о том, как вести себя в существующем порядке вещей, то понятно, это не было бы пламя, которое охватывает все, а была бы свечка, которая горела бы, освещая тех, которые близки к ней.
Если бы это было только учение церковное о том, что Бог сходил в мир спасти людей, учение это никто бы не знал, как мы не знаем верований зулу и чуваш, и никто не заботился бы о нем. Оно не только затухло бы, но никогда бы и не разгорелось бы.
Если бы это было учение социально-революционное, то оно давно бы разгорелось и потухло, как разгорались и тухли такие учения везде, где есть люди. Но искра не потухла и не потухнет, потому что Иисус не говорит ни о правилах, как жить человеку в обществе наилучшим образом при существующем порядке, ни о том, как молиться Богу и что такое Бог, ни о том, как переустроить общество. Он говорит истину о том, что есть человек, и в чем его жизнь. И человек, понявший, в чем его жизнь, будет жить этой жизнью. Человек, понявший смысл жизни, не может уже в другом видеть смысла. Когда он понял, что есть жизнь и что смерть, он не может не идти к жизни и не бежать от смерти. И что бы ни стояло на дороге к жизни: нравственные правила, Бог, верования людей, общественное устройство, - человек понявший жизнь, будет идти к ней, не обращая ни на что внимания и в своем стремлении включая все явления жизни: и нравственность, и богопочитание, и общественное устройство.
Иисус Христос открыл свое учение не для того, чтобы сообщить людям, что он Бог, не для того, чтобы улучшить жизнь людей на земле, не для того, чтобы свергнуть власти.
Иисус Христос постоянно повторял, что не он говорит то, что он говорит, а что говорит то Бог в душе каждого человека.
Как читать Евангелие
и
в чем его сущность?
В том, что преподается, как учение Христа, так много странного, неправдоподобного, непонятного, даже противоречивого, что не знаешь, как надо понимать его.
Кроме того, понимается это учение не одинаково: одни говорят, что все дело в искуплении; другие, что все дело в благодати, приобретаемой через таинства; третьи, что все дело в повиновении церкви. Церкви же, опять различные, понимают различно учение: католическая признает происхождение Духа от Отца и Сына и непогрешимость папы и считает спасение возможным преимущественно через дела: лютеранская не признает этого и считает спасение возможным преимущественно верою; православная признает происхождение Духа только от Отца и для спасения считает необходимым и дела и веру.
Англиканская, епископальная, пресвитерианская и методистская, не говоря уже о всех других церквях, все понимают христианское учение каждая по своему.
Ко мне часто обращались и обращаются молодые люди и люди из народа, усомнившиеся в истине учения церкви, в которой они воспитаны, спрашивая меня, в чем состоит мое учение, как я понимаю христианское учение? Такие вопросы всегда огорчают и даже оскорбляют меня.
Христос - Бог по учению церкви - сошел на землю, чтобы открыть людям божескую истину для их руководства в жизни. Человек, - простой, глупый человек, - если он хочет передать людям важное для них указание, всегда умеет передать его так, что люди поймут его. И вдруг Бог пришел на землю только за тем, чтобы спасти людей и Бог этот не сумел сказать то, что ему нужно было сказать так, чтобы люди не перетолковали его слова так, что все разошлись в их понимании.
Не может этого быть, если Христос был Бог.
Не может этого быть и тогда, если Христос не был Бог, а великий учитель. Великий учитель только потому и великий учитель, что он умеет высказать истину так, что она ясна, как солнце, и уже нельзя ни скрыть, ни затемнить ее.
И потому в обоих случаях в евангелиях, передающих нам учение Христа, должна быть истина. И действительно, истина находится в Евангелиях для всех тех, кто с искренним желанием познать истину и без предвзятой мысли и, главное, без мысли о том, что в них находится какая-либо особая, недоступная человеческому уму мудрость:.
Ясная Поляна. 22 июля 1896 г.
Л.Н.Т. И приходит то ужасное время, когда является понятие веры, не πιστις - веры, о которой говорил Христос (внутренняя неизбежность, которая становиться основой жизни), а веры как следствия усилия воли, при которой можно сказать: я велю верить, я хочу верить, ты должен верить. Приходит время, когда все лживые легенды становятся на место учения, все собираются в одно, формируются и выражаются как 'догма', т.е. постановления. Мне стало ясно, что если бы Евангелия были открыты наполовину сожженные или стертые, было бы легче восстановить их смысл, чем теперь, когда по ним прошли недобросовестные толкователи, имеющие прямою целью извратить и скрыть смысл учения.
ВВЕДЕНИЕ.
Значение Заглавия.
Евангелие от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна.
Мр. I,1 Начало Евангелия Иисуса Христа, сына Божия,
Перевод Л.Н. Толстого. Возвещение о благе1, по2 Матфею, Марку, Луке, Иоанну,
Начало Возвещения о благе Иисуса Христа3, сына Божия4.
Примечание.
1) Слово Εύαγγέλιου (ЕВАНГЕЛИЕ) обыкновенно не переводят. Под этим словом разумеют книги Нового Завета об Иисусе Христе, и другого смысла этому слову не приписывается. Между тем, слово это имеет определенное, связанное с содержанием книг значение. Буквальный перевод слова Εύαγγέλιου по-русски - благовест. Перевод этот неправилен: 1) потому что 'благовест' на русском языке имеет другое значение; 2) потому что оно не передает значения обоих составных слов Εύ и αγγέλιου. Εύ - значит хорошо, добро, благо, верно, αγγέλιου значит не столько сообщенная весть, известие, сколько самое действие сообщения известия. И потому точнее всего слово это переводится выражение возвещение. А потому сложное слово Εύαγγέλιου должно быть переведено: благовозвещение или возвещение блага - или понятнее по-русски: возвещение о благе.
2) Слова κατά Ματναίου и т. д. означают то, что возвещение о благе сделано по рассказам или записям, или по указаниям и вообще по сведениям, сообщенным об этом возвещении Матфеем, Марком, Лукою, Иоанном. И так как неизвестно, каким образом передавали свои сведения евангелисты, и не сказано, чтобы евангелисты сами писали, - то предлог κατά должен быть переведен предлогом по, выражающим то, что сведения о возвещении, каким бы образом они ни были переданы, сообщены Матфеем, Марком, Лукою, Иоанном.
3) Слово Χριστός означаете 'помазанник'. Значение этого слова соединено с преданиями евреев. Для смысла же содержания возвещения о благе слово это не представляет значения и может быть безразлично передаваемо: 'помазанник' или 'Христос'. Я предпочитаю слово Христос, так как 'помазанник' получило в русском языке другое значение.
4) Выражение 'сын Божий' принимается Церковью, как наименование исключительно Иисуса Христа. Но по Евангелию оно не имеет этого исключительного значения: оно одинаково относится и ко всем людям. Это значение ясно выражается во многих местах Евангелия.
Говоря народу вообще, Иисус Христос говорит (Mф. V, 16): Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.
В другом месте:
Мф. V, 45: Да будьте сынами Отца вашего Небесного.
Лк. VI, 36: Итак будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд.
Mф. VI, 1: Иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.
- 4: И Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
V. 48: Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный.
VI, 6: Помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.
- 8: Ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него.
- 14: Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный.
И многие другие места Евангелий, в которых сынами Бога называются все люди. Но мало того, в Евангелии Луки находится место, в котором говорится не только о том, что под словами 'сын Бога' должно разуметь всякого человека, но и то, что Иисус называется сыном Бога не в каком-нибудь исключительном смысле, а только в том, что он, Иисус, как и все люди, произошел от Бога, и потому сын Божий. Излагая родословную Иисуса, Лука, восходя от матери к деду, прадеду и далее, говорит (III, 23-38): 'Иисус:был сын...Еносов, Сифов, Адамов, Божий'.
Итак, слова: Иисуса Христа, сына Божия - обозначают то лицо, кем сделано это возвещение. Лицо это названо так, как оно названо людьми - Иисусом; кроме того, названо Христом, т. е. избранником Божьим; кроме того, названо сыном Божим.
Заглавие это определяет содержание книги. Сказано, что в книге возвещается людям благо. Значение этого заглавия необходимо помнить для того, чтобы уметь отбирать в книге места более существенные от менее важных. Так как содержание книги есть возвещение блага людям, то все, что определяет это благо людей, и есть самое существенное, все же не имеющее целью возвестить благо, - менее существенно.
Итак, заглавие полное будет:
Возвещение истинного блага, сделанное Иисусом Христом, сыном Божим.
Разумение жизни.
Ин. I, 1. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. 2. Оно было в начале у Бога.
Л.Н.Т. Началом1 всего2стало3 разумение4 жизни. И разумение жизни стало за Бога5. И разумение-то жизни стало Бог6. Оно стало началом всего за Бога7.
Примечание.
Прежде чем объяснять перевод первого и дальнейшего стихов Введения, необходимо дать себе ясный отчет о значении существующих переводов.
Церковный перевод первого стиха не только не имеет никакого смысла, но при том значении, которое он дает глаголу ήν, и не может иметь его. Перевод такой: 'В начале было Слово'. Это не есть перевод мысли, а перевод слов. Мысли не выходит, а каждому отдельному слову дается мистическое и произвольное толкование. Чтобы найти смысл этих выражений, необходимо отрешиться от церковного толкования и разобрать каждое слово. Смысл первого стиха только тогда поймем, когда его поймем в связи со всем введением и заглавием. Введение (Ин. I, 1-18) говорит о том, какой получается смысл по возвещению. И вот первые слова выражают этот смысл.
1) Предлог έν означает пребывание в чем-либо. С глаголом движения он означает перемещение и пребывание в чем-либо.
2) Άρχή означает начало не только временное, а и основное, - начало всех начал; и потому я перевожу - начало всего.
3) Ήν (от глагола είυαι - быть) означает кроме существования и перемену и часто может и должен переводится словами: делаться, становиться,
4) Λόγος имеет одиннадцать главных значений:
1) слово; 2) речь; 3) беседа; 4) слух; 5) кpаcнopечиe; 6) разум, как отличие человека от животного; 7) рассуждение, мнение, учение (это то самое, которое переведено 'sermo' в Вульгате); 8) причина, основание думать; 9) счет; 10) уважение и 11) отношение (λόγος έγέυετο πρός - быть в соотношении с кем-нибудь).
Задайте ученику, знающему греческий язык, но не знающему церковного учения, перевести первый стих Иоанна, и всякий ученик для толкового перевода этого места, по смыслу дальнейшего, откинет семь невозможных в первом предложении значений слова λόγος именно значения: слово, речь, беседа, слух, красноречие, счет и уважение. Он будет выбирать между значениями: разума, причины, рассуждения и соотношения. Все эти четыре значения, даваемые слову λόγος при переводах, подходят к смыслу предложения; но каждое из них отдельно - недостаточно. Разум есть слово, определяющее только способность человека мыслить. Рассуждение есть только действие этой способности. Соотношение есть то, что дает материал способности мыслить. Причина есть одна из форм мышления. Каждое значение порознь определяет одну сторону деятельности мысли. Λόγος же здесь имеет очевидно, самое широкое и основное значение. Значение это лучше всего определяется в таком же введении о том же предмете того же писателя. Там, 1 Послан. Ин. I, 1 сказано: λόγος τής ζωής т.е. смысл жизни. Для передачи этого слова по-русски я нахожу наиболее подходящим слово разумение, потому что это слово соединяет все четыре возможные значения слова λόγος.
Разумение есть не только разум, но и действие разума, ведущее к чему-то; не только причина, но и искание ее; не только рассуждение, но и рассуждение, выясняющее причину, и не только отношение, но и разумная деятельность по отношению причины; а с прибавлением слова τής ζωής, которое прибавляет Иоанн в 1 Послании, значение становится вполне точным и ясным - разумение жизни. Я, не отрицаю никакого другого перевода; можно поставить и слово 'разум' или 'премудрость' и даже оставить 'слово', приписав ему более широкое, несвойственное ему значение; можно даже оставить, не переводя слово 'логос'; смысл всего места будет тот же самый.
Итак, перевожу дословно первое предложение 1-го стиха так: В начале всего стало разумение жизни. И перевод этот представляется совершенно ясным, если иметь в виду заглавие, т.е. возвещение Иисуса Христа о благе. В начале всего, или началом всего стало разумение жизни по возвещению Иисуса Христа.
5) Второе предложение 1-го стиха χαί ό λόγοζ ήν πρόζ τόυ Θεόν в церковном переводе еще более безнадежно - непонятно. Для устранения этой непонятности, прежде всего надо обратить внимание на слово 'Бог'. Слово 'Бог' служит как бы определением того, что есть 'логос'. И потому необходимо знать, что автор понимает под словом 'Бог'.
В заключение этого введения, в 18-м стихе и в I Посл. Иоанн. IV, 12 сказано, что Бога не видел никто никогда. И потому для того, чтобы эти первые стихи не были поняты превратно, для того, чтобы читатель не связал со словом 'Бог' такого понятия, которого не соединяет с этим словом писатель, нужно помнить, как писатель понимает это слово. Только при таком указании на то, что слово 'Бог' не надо и нельзя понимать, как что-то понятное, определенное, смысл первых стихов можете быть понятен.
Πρόζ с винительным падежом имеет 11 значений: 1) к, ко; 2) по направлению; 3) в большей части значений того же предлога с дательным падежом; значений этих три: а) подле, б) в, на и в) кроме, сверх того; 4) для, в виду чего-либо; 5) относительно чего-либо; 6) против, супротив чего; 7) наравне, за кого, за что-нибудь; 8) по отношение чего-нибудь; 9) по случаю чего-нибудь; 10) во время чего; 11) почти, около чего-нибудь. Самое простое и прямое значение есть к, ко.
Слова ήν πρόζ τόυ Θεόν в буквальном переводе, как они и переведены по-славянски, значат было к Богу. Но это не имеет никакого смысла. Перевод 'у Бога' - 'erat apud Deum', 'bei Goott' - тоже не имеет смысла, но имеет еще тот недостаток, что предлог πρόζ с винительным никогда не значит apud - 'y' Я нарочно выписал все значения πρόζ с винительным, чтобы ясно было всякому, что слово 'у' никогда, ни в каком случае не может значить πρόζ с винительным. Apud значит: у, перед, подле, и больше ничего не значит. Единственный филологический повод к тому, чтобы перевести πρόζ с винительным через apud, есть тот, что πρόζ с винительным иногда, очень редко значит то же, что он значит с дательным, именно 'подле'. И apud иногда значит 'подле'. Не говоря уже о том, что из тысячи случаев употребления πρόζ с винительным будет один, где он будет иметь значение 'подле', если даже допустить, что πρόζ значит в этом случае apud, то все-таки выйдет, что 'слово было подле Бога', а не 'у Бога'. Для церковного перевода это был единственный выход из затруднения. Церковный перевод 'у Бога' получил мистическое толкование, и Церковь удовлетворилась им, забыв совершенно то, что это не есть перевод, а произвольное толкование. Но так как я ищу смысла в книге, которую я читаю, и не позволяю себе давать произвольного значения словам, то я должен был или откинут эти слова, как непонятные, или найти их значение, соответственное законам языка и здравого смысла.
Для того чтобы придать второму предложению какой-нибудь смысл, можно, понимая πρόζ в значении 'слова' или 'мудрости' дать предлогу πρόζ то (5-ое) значение, которое он имеет в греческом языке, именно: относительно, по отношению к чему-нибудь; так что слово πρόζ может быть переведено в этом месте одним родительным без предлога, а именно так: И разумение было или стало разумение Бога. И тогда перевод выйдете такой: По началу было разумение. И разумение было разумение Бога. Но тогда значение предлога πρόζ будете передано натянуто.
Можно также придать слову πρόζ значение разумения, деятельности разума, всегда обращенной к чему-нибудь; и тогда предлог πρόζ можно перевести в его прямом и первом значении - к, подразумевая то, что разумение обращено к чему-нибудь. И тогда перевод будет такой: разумение было или стало (обращено) к Богу. Но тогда, или будет прибавлено лишнее понятие 'обращено' или перевод будет не совсем ясен.
И можно дать еще слову πρόζ значение равенства, замены одного другим. Значение это выражается вполне народным словом 'супротив'. (Быки супротив коней не сработают; он его супротив отца почитает, и т. п.). И тогда третий перевод будете такой: Началом всего стало разумение. И разумение стало супротив Бога, т. е. что разумение заменило Бога.
Два первые перевода имеют почти одно и тоже значение, но оба они не вполне точны. В первом значении слово πρόζ (два раза повторенное и потому очевидно нужное для выражения мысли) совсем опущено; во втором - для того, чтобы дать значение этому предлогу, к нему прибавляется новое слово 'обращено'. Третий перевод выражает ту же мысль, но имеет то преимущество, что он передает πρόζ предлогом же и ничего не прибавляет другого.
Чтобы решить между этими тремя переводами, нужно разобрать все четыре связанные между собою предложения (ст. 1-й и 2-й), в которых употреблен предлог πρόζ.. Четыре предложения следующие: 1) в начале был логос или началом стал логос; 2) логос был к Богу или логос стал πρόζ τόυ Θεόν; 3) логос был или стал Бог; и 4) в начале или началом логос был или стал πρόζ τόυ Θεόν.
Во всех трех переводах одинаково ясна одна часть мысли и неясна другая. Именно ясны: первое предложение, что по началу или началом было или стало разумение: и третье, что разумение было или стало Бог.
В значении первого предложения, что по началу было разумение, началом стало разумение, и третьего, что разумение было или стало Бог, согласны все три перевода и согласен церковный перевод. По началу было разумение или началом стало разумение и оно стало или было Бог. Это - главная мысль. И одно вытекает из другого.
Второе предложение объясняет эту мысль, объясняет то, каким образом разумение стало или было Бог, и четвертое предложение повторяет только первое и второе предложения. Сказано, что оно стало Бог тем, что оно было или стало πρόζ τόυ Θεόν. Три значения πρόζ, подходят к этому: 1) разумение было или стало разумением Бога; 2) оно было или стало обращено к Богу; и 3) оно было или стало супротив, вместо Бога.
Два первых перевода сходятся в одном, именно, в том, что разумение есть то, что выразило Бога. Разумение было разумение Бога, значит: разумение выразило Бога. Разумение было обращено к Богу и стало Бог, значит то же: слилось с Богом, выразило Бога.
Третий перевод выражает то же самое именно: разумение стало супротив, т. е. вместо Бога, выразило Бога. И этот перевод включает в себя смысл обоих первых. Стоит только поставить вместо неловкого в этом месте слова 'супротив' слово за, означающее замену, и получается самый широкий и полный, и дословно точный перевод, удерживающий и падеж подлинника: и разумение стало за Бога.
6) В третьем предложении 1-го стиха χαί Θεόζ ήν ό λόγοζ я переставляю слова и перевожу: разумение-то стало Бог. Я ставлю слово 'разумение' впереди слова 'Бог', потому что по духу русского языка подлежащее должно стоять впереди сказуемого, a λόγοζ есть подлежащее, потому что оно стоит с членом; а сказуемое Θεόζ без члена. Частица то, которую я ставлю после слова 'разумение' есть член русского языка, всегда употребительный в народной русской речи, именно тогда, когда нужно отличить подлежащее от сказуемого: 'мужик-то' или 'мужик - от пень' т.е. мужик похож на пень. 'Пень - от мужик', т. е. пень оказался мужиком. 'Ходить-то трудно', и т. п. Глагол είναι, кроме значения быть, жить, существовать имеет значение происходить, делаться, становиться. Если сказано, что в начале было разумение или слово, и сказано, что слово было к Богу, или у Бога или за Бога, то уж никак нельзя сказать, что оно 'было Бог'. Если оно было Бог, то оно не могло быть ни в каком отношении к Богу. И потому в этом месте неизбежно перевести глагол ήυ - стало, а не 'было'.
7) Переведенные таким образом стихи 1-й и 2-й получают определенное значение. Понятие о Боге предполагается известным и говорится о том источнике, из которого явилось это понятие. Говорится; по возвещению Иисуса Христа началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни, по учению Иисуса, заменило понятие Бога или слилось с ним.
Если бы нужно было подтверждение такого понимания этих двух стихов, то 18-й стих, заключающий все рассуждение и прямо выражающий ту мысль, что Бога никто не познал, а явил сын в логосе, и все рассуждение, говорящее то же самое, и следующие стихи, говорящие о том, что логосом все рождено и без него ничто не рождено, и все дальнейшее учение, развивающее ту же мысль,- все подтверждает то же самое.
Смысл этих стихов такой: По возвещению о благе Иисусом Христом в основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо Бога. Разумение жизни стало Бог.
Оно-то по возвещению Иисуса Христа стало основой и началом всего вместо Бога.
Ин. I, 12, а тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божьими,
Л.Н.Т. Но все те, которые поняли, его, всем тем он дал возможность стать сынами Бога, верою в значение его.
Примечание.
В 12-м стихе сказано, что разумение дало людям возможность сделаться сынами Бога. Для того, чтобы понять, что значит это выражение - сделаться сыном Бога, - о чем подробно и ясно изложено в беседе с Никодимом (Ин. Ш, 3.21), нужно вспомнить то, что сказано сначала. Разумение есть Бог, следовательно, сделаться сыном Бога значит сделаться сыном разумения. Что значит сыном? В 3-м стихе сказано, что все, что уродилось, родилось от разумения. То, что родилось, то есть сын, следовательно, все мы сыны разумения, и потому, что же значит: сделаться сыном разумения? На этот вопрос отвечает 4-й стих. Он говорит, что жизнь находится во власти разумения, и потому сыновность разумению двоякая: одна естественная - все сыны разумения; а другая, зависящая и от воли людей, от признания зависимости своей жизни от разумения. Точно так же, как плотская сыновность тоже всегда двоякая: всякий непременно - хочет ли или не хочет - сын своего отца и всякий может признавать и не признавать отца. И потому сделаться сыном разумения, значит, понять то, что жизнь во власти разумения. Это самое сказано в 9-11 стихах. Сказано, что люди не признавали того, чтобы жизнь была вся в разумении. И в 12-м стихе сказано, что, однако, поверив в значение разумения, они могли сделаться вполне сынами его, потому что все люди произошли не от похоти мужчины и от кровей женщины, а от разумения. Стоит признать это, чтобы и по происхождению и по признанию быть вполне сынами разумения.
Ин. I, 14. И слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины: и мы видели славу Его, славу, как единородного от Отца.
И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать:
Ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа.
Л.Н.Т. И разумение сделалось плотью и поселилось среди нас, и мы увидали учение - учение его, как однородного4 от5 Отца, законченное6 учение Богоугождения7 делом8.
Потому что от выполнения10 его все мы постигли11 Богоугождение вместо12 богоугождения.
Потому что13 Моисеем дан закон. Богоугождение же делом произошло через Иисуса Христа.
Примечание.
4) Μουογενήζ - кроме значения, рожденный, один, единственный, значит однородный, eines Geschlechts, одного рода, свойства, одинаковый по сущности с кем-нибудь; μόυος в этом соединении значит не единый, но один, как и во многих подобных словах, как то μονοχρόυοζ - одновременный, μονολόυοζ - говорящий один, и многие другие. В Евангелии Иоанна только четыре раза употреблено это слово: 1) в настоящем случае; 2) 'Бога не видел никто никогда; однородный сын сущий в небесах, он явил' (I, 18); 3) 'Так возлюбил Бог мир, что отдал однородного сына своего единственного, чтобы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел бы жизнь вечную' (Ш, 16); и 4) 'Верующий в Него не будет судим, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал в однородного сына Божия' (Ш, 18). Все четыре раза слово это употреблено в одном и том же смысле однородности.
5) Παρά. Во многих местах у Иоанна предлоги употребляются в смысле сказуемого, так употреблено πρός в первом стихе; так употребляется и здесь παρά, оно означает исшедший от. Тоже как παρά Θεού значит сошедший от Бога.
6) Вместо πλήρης стоит во многих списках πλήρης, т. е. винительный падеж, и относится к δόξα, а не к λόγος, и означает совершенное, полное, законченное. Родительный падеж χάρις и άληθείας; может зависеть и от πλήρη и от δόξα. В обоих случаях смысл один и тот же: совершенно ли полно было то разумение, которое дало нам учение, или совершенно полно выполнено было учение разумения. Я предпочитаю относить к δόξα, а не к λόγος, потому что δόξα в том самом древнем варианте, который я принимаю, стоит после и как бы умышленно повторено.
7) Χάρίς значит: 1) прелесть, приятность, любезность, красота; 2) благосклонность; 3) благодарность; 4) все то, что вызывает благодарность - благотворение; 5) дары, жертва и само жертвоприношение, богоугождение, culte. В этом месте я перевожу χάρις; через богоугождение, потому что в 16-м стихе говорится, что Христос дал нам χάριυ άντί χάριτος, т. е. одну χάριυ вместо другой. Одна же χάρις есть закон Моисея, т. е. закон богоугождения, следовательно, χάρις Христа есть богоугождение по учению Христа.
8) Άληθεία значит правда, истина, действительность, реальность. Для выражения двух первых значений слово истина передает его вполне, но для выражения реальности, действительности, чтобы передать это понятие, нужно бы употребить перифразу и сказать на деле, и я употребляю это выражение. Принимая же каноническое размещение слов, именно: 'И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины, и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца',- перевод будет тот же: И разумение вселилось среди нас, разумение совершенного богоугождения истиною (или на деле) и мы поняли учение его, как однородного учения, исходящего от Отца.
9) Стих 15-й об Иоанне Крестителе поражает своею неуместностью, и по нарушению смысла, и прямо филологически. Речь в 14-м стихе идет о совершенной славе, или учении благодати, или служении Богу, в 16-м же стихе то же слово πλήρης - в форме существительного πλήρωμα - связывает дальнейшее изложение о благодати, и вдруг в середине этих стихов является стих о свидетельстве Иоанна Крестителя, ничем не связанный ни с предыдущим, ни с последующим. Стих этот не входит в изложение и должен быть печатан мелким шрифтом в виде прибавления.
10) Πλήρωμα значит полнота, преисполненность, совершенство, выполнение. Я перевожу выполнение, потому что все это место Иоанна, говорящее о значении учения Иисуса Христа по отношению к закону Моисееву, очевидно, находится в тесной связи и как бы только разъясняет 17-й стих 5-й главы Матфея, где употреблено то самое слово πληρώόαι в смысле выполнения: ουχ ήλθον χαταλυσαι τόυ υόμου, άλλά πληρώόαι.
11) Λαμβάυω значит принять и понять, т. е. взять в себя - έυ σοί λαμβάυω. Понять совершенно передает λαμβάυω, но так как понять в новом нашем русском языке получило исключительно отвлеченное значение, то я передаю глаголом, имеющим более широкое значение и вполне соответствующим большинству значений λαμβάυω - постигаю.
12) Άυτι имеет вполне значение латинского pro и русского вместо и так и должно быть передано. Передача предлога άυτί через воз по-славянски и űber по-немецки - Gnade űber G-nade значит по-русски 'благодать на благодать', sur и après по-французски - grâce sur grâce или après grâce, - как переводит Рейс, - ничем не оправдывается. (Один английский перевод, по особенности предлога for - for grace, - имеет отчасти в одном смысле значение вместо).
13) Ότί стоит во всех древнейших списках и значит потому что.
В переводе 16 и 17 стихов я отступаю от обычного перевода. Отступления, делаемые мною, подтверждаются требованиями языка, ясностью получаемого смысла, связностью всей речи и строгою соответственностью с предшествующим. Как в переводе слова λόγος - слово, γίγυομαι - творю, так и теперь в переводе слова δόξα - слава, μουογεής - единородный, предлога άυτι - сверх, воз, ώς - quasi, als, χάρις - благодать и глагола λαμβάυειυ в этом месте словом получить - пусть требуют объяснений не от меня, но от прежних переводчиков. Только желание подвести слова под вперед утвержденное мнение могло заставить переводчиков давать такой несвойственный языку и все-таки темный перевод этого места.
Δόξα означает воззрение, догмат, учение, верование; только в редких случаях оно имеет значение славы, а то в смысле русском народном - слава.
Церковный перевод передал δόξα в этом месте словами gloria, Herrlichkeit, слава. Но смысл этих слов неприложим к разумению, и потому Церковь придала и слову слава то настоящее значение учения, верования, которое оно имеет, и потому говорит: 'мы видели его славу как единородного сына', понимая под словом слава не вполне Gloria, а что-то другое. Часто Церковь слово слава употребляет прямо в смысле верования, учения, как напр. в выражении όρθή δόξα - православие или правоверие. Я ставлю учение вместо славы, как слово более точное, но готов и оставить слово слава, если придать ему значение верования. Значение μουογεής - однородного - подтверждается версией этого места у Оригена, там стоит άλήθώς μουογευής ώς παρά παιρός, т. е. истинно однородного, как от Отца. Παρά παιρός есть только объяснение того, что значит μουογεής - совсем такой же, как от Отца.
Χάρις переведено словом gratia, brase, Gnade, благодать. Первые два - gratia и grace--значат прелесть, но слова эти, хотя и переведены так, понимаются не в этом значении, а в том, которое получили эти слова после. Точно так же и слово Gnade, означающее милость, не понимается в значении милости, а в значении другом, данном слову после. То же со словом благодать означающим благой дар: оно понимается не в смысле благой дар, а в том смысле, который дан этому слову после.
Но если понимать слово χαρις в значении церковной благодати, то 17-й стих, где сказано: 'и благодать вместо или за благодать', нарушает этот смысл. 'И благодать вместо благодати' значит, что прежняя благодать заменена новой; но это значение было противно церковному смыслу, и потому переводчики должны были изменить значение предлога άυτι, на котором зиждется весь смысл, и совершенно произвольно передали его воз, на sur, űber, по-английски for. При этой переделке получился тот смысл, который был нужен, именно тот, что от Христа мы получили прибавление благодати. Но при этом произвольном переводе объяснение всего места и в особенности 16-го стиха стало еще труднее. Сказано: 'от полноты его мы получили благодать на благодать' и слова эти объясняют тем, что мы получили от Иисуса Христа, добавляет к благодати, полученной через Моисея. Но вслед затем говорится, что закон Моисеем дан, благодать же и истина Иисусом Христом, т. е. благодать и истина противополагаются закону Моисея.
Трудность перевода этого места состоит в том, что в 14-м стихе говорится, что разумение стало плотью, и мы увидали его учение или славу, как однородного от Отца, преисполненного (как понимает Церковь) χάρις и истины. Как ни понимать χάρις, до сих пор ясно, что λόγος был полон χάρις и истины. Но в 16-м стихе, начинающемся с ότι, говорится, потому что от полноты Иисуса Христа мы получили χάρις вместо - или за - χάρις и ничего не сказано об истине, тогда как в начале говорится, что он Христос, был полон χάρις и истины, и в 17-м стихе опять говорится, что χάρις и истина от Иисуса Христа. Если бы не было 16-го стиха, все бы еще кое-как можно бы связать: λόγος был полон χάρις и истины (хотя и очень неловко сказано: вместо того, чтобы сказать, что он научил нас, дал нам χάρις и истину, сказано, что он был полон), но если он полон χάρις и истины, то ясно то, что сказано в 16-м стихе, что закон Моисеем дан, т. е. не χάρις и истина, a χάρις и истина даны Иисусом Христом. Но 15-й стих, стоящий в середине и как будто разъясняющий связь 14-го с 17-м, совершенно нарушает ее. Если даже переводить (что невозможно) άυτι через на и χάρις через благодать на благодать и под первой благодатью разуметь закон Моисея, - непонятно, почему сказано в 17-м стихе, что благодать и истина даны через Иисуса Христа, было бы сказано, что добавление благодати, а не благодать и истина. Чтобы придать смысл этому месту, надо переводить χάρις через богоугождение и άλήθεια через слово делом, на деле; и тогда выходит тот смысл, что совершенное учение богоугождение на деле дал нам Иисус Христос, потому что от совершенства его мы получили радостное, свободное, жизненное богоугождение, вместо богоугождения внешнего. Закон дан Моисеем, но богоугождение, исполняемое на деле, дано нам - Иисусом Христом.
Воплощение разумения.
Мр.I, 4. Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов.
Л.Н.Т. Явился Иоанн Купало1 в степи и проповедовал купанье в знак2 перемены жизни3, в знак освобождения от заблуждений4.
Примечание.
1) Βαπτίζω - купаю, омываю. Я предпочитаю народное выражение 'купать' слову 'крестить', потому что 'крещение' получило церковное значение таинства и не выражает самого действия, выражаемого глаголом Βαπτίζω.
2) Είς я перевожу: в знак, как оно весьма часто переводится, так как значение в здесь не применимо.
3) Μετάυοια - слово в слово - передумание, изменение мысли. 'Покаяние' верно бы передавало значение слова, если бы слово 'покаяние' не получило свойственного ему церковного значения. Я ставлю слово обновление, имеющее в народном языке значение покаяния, но не столько в смысле раскаяния, сколько в смысле внутреннего изменения.
4) Άμαρτία - значит грех, но не в смысле греха религиозного, но греха в смысле ошибки, огреха; и потому я перевожу это слово через заблуждение.
Мф. III, 2. И говорит: покайтесь, ибо приблизилось царство небесное.
Л.Н.Т. Иоанн говорил: одумайтесь, потому что наступило1 царство небесное2.
Примечание.
1) Ήγγιχε есть перфект и означает то, что совершилось и теперь совершается. Глагол, значит приближаюсь. В форме перфекта он означает то, что царство Бога уже приблизилось так, что больше приближаться не может. И действительно по всем пророчествам царство Бога было в будущем и приближалось. Теперь же оно совсем приблизилось. И потому ήγγιχε должно быть переведено в этом месте теперь пришло, наступило.
2) Царство небесное. Слова эти получили свое церковное значение. Они означают царство, составленное из всех верующих, царем в нем Иисус Христос. Очевидно, не об этом царстве небесном мог до Иисуса говорить Иоанн Креститель. В устах Иоанна Крестителя и Иисуса Христа слова эти должны иметь значение понятное для всех тогдашних слушателей. Царство небесное для всех слушающих евреев означало пришествие Бога в мир и воцарение его над людьми, то, чем переполнены все пророчества Захарии, Иосии, Малахия, Иоиля, Иеремии. Особенность смысла речей Иоанна Крестителя от других пророков состоит здесь в том, что тогда, как другие пророки неопределенно говорили о будущем воцарении Бога, Иоанн Креститель говорит, что царство это наступило и воцарение совершилось. Все почти пророки при этом воцарении Бога предсказывали внешние чудесные, страшные события, один только Иеремия предсказывал воцарение Бога в людях не внешними явлениями, а внутренним соединением Бога с людьми. И потому утверждение Иоанна Крестителя о том, что царство небесное наступило, не смотря на то, что не было никакого страшного явления, надо понимать так, что наступило то внутреннее царство Бога, о котором предсказывал Иеремия
Проповедь Иисуса.
Ин.II, 19-34 включительно.
Сказано только, что, увидав Иисуса Христа, Иоанн сказал: 'Он идет за мной, но был прежде меня'. А не говорит, Христос ли он. И потому, как в этом месте, так и в последующих, относящихся до указаний на то, что Иисус был Христос, надо отделять указание на то, что он Мессия, от учения, с которым они часто слиты. Был ли или не был Иисус, учение которого охватило большую половину мира, тем Христом, с точки зрения иудеев, которого они ожидали, - есть вопрос совершенно чуждый учению.
Для евреев, переходивших в христианство, он мог иметь значение, и потому понятно, почему в Евангелиях часто затемняется смысл мест; затемняется он только для того, чтобы доказать, что Иисус был Христос, то есть помазанник; что, как Давид и Саул были помазаны, так и Христос был помазан Иоанном.
Для людей же не еврейского закона и ничем не убежденных в том, что Иисус был истинный посланник Божий, утверждения Иоанна об Иисусе, если бы они и были сказаны,- совершенно не нужны.
Стихи Ин. I, 19-34; Мф. Ш, 16, 7; Мр. I, 10, 11 и Лк. Ш, 21, 22, имеют содержанием удостоверение и доказательства того, что Иисус Христос есть сын Божий.
Был ли Иисус Христос сын Божий по понятиям иудеев, для нас, не иудеев, совершенно безразлично. Если бы не было других доказательств его сыновности Богу, кроме голоса, который 1880 лет тому назад неизвестно кто слышал, то это предание о голосе с неба не убедило бы никого в его избранности и сыновности Богу.
Для того же, кто понял истинность Иисуса и сыновности его Богу так, как они объяснены в 1-й главе, предания о голубе и голосе с неба, по меньшей мере, излишни.
Первые ученики.
Ин. I, 51. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и ангелов божьих восходящих и нисходящих к сыну человеческому.