Зря я приказал привести сюда вторую девицу, подумал Свальд, глядя, как Фарлаф тащит между столами худую, заморенную полонянку. Эта его добыча и раньше-то не была красавицей - а теперь, после девяти дней на море, её качало на каждом шагу. Щеки ввалились, и глаза стали казаться ещё больше, распахнувшись на половину лица...
Худое тело прикрывало потрепанное платье, под которым мелькали босые ноги. Что скажут на это воины брата? Свальд содрогнулся, потому что понял - они начнут болтать, что ярл Огерсон схитрил, подарив брату рабыню, пригодную лишь для работы в свинарнике. Но сделал это на пиру, который устроили в его честь. И вел себя при этом так, будто неприглядная девка - драгоценный дар.
Это даже хуже, чем сплетни о том, что с его корабля сбегают рабыни. В конце концов, девок-то он поймал и вернул, к тому же сбежали они из-за оплошности его воина, а не его собственной. Тогда как привести на пир рабыню, годную лишь для черной работы, приказал он сам. И это даже не оплошность - это глупость. Такое прощается обычному воину, но не ярлу...
- Эта страшная девка, брат, всего лишь служанка той красавицы, которую я тебе подарил. - Звенящим голосом объявил Свальд.
Взгляды всех в зале обратились на него. Воины помоложе смотрели с недоумением. Те, что постарше, сохраняли невозмутимость. Пусть ярл сначала договорит, а потом уж станет понятно, смеяться тут или молча ухмыляться...
Фарлаф, успевший дойти до Красавы, за спиной которой замер Сигурд, подтолкнул Забаву вперед. Она замерла по левую руку от сестры. Столько взглядов - и все пялятся на неё. Хотелось опустить голову, скукожиться, стать незаметной...
Вот только внутри словно вставала непонятная сила, не дававшая ей это сделать. Даже не гордость - Забава, с детства битая теткой Настой, понятия о таком не имела. Скорее просто упрямство. И поэтому она застыла с прямой спиной, вскинув голову. Только взгляд немного приспустила, стараясь ни на кого не смотреть.
А потом на неё светло и страшно сверкнул глазами воин, сидевший за столом напротив, прямо перед ней. Глаза у него были странные, светло-серые. С черными дырками зрачков...
Тот чужанин, что приходил к ним в чулан на корабле, разряженный в рубаху дивного красного шелка с синим отливом, сейчас стоял за столом. И что-то говорил - чужая речь звучала резко, грохочуще. По левую руку от него сидел человек со страшными глазами.
- Ночью, на стоянке, она ударила по голове моего человека, поставленного стеречь добычу. - Объявил тем временем Огерсон. - А потом выкинула за борт голову дракона с моего драккара, спрыгнула и уплыла, цепляясь за неё. Да, и ещё сманила с собой вторую девку, заставив её бежать вместе с собой. Но мы вернули обеих беглянок. Не знаю, какая из неё выйдет рабыня, однако если ты, брат, захочешь принести жертву богам, тебе не надо будет искать, кого взять для этого - она вполне подойдет...
Свальд смолк, потому что Харальд шевельнулся, выкинув перед собой прямую руку. Опер её о стол раскрытой ладонью, а сам немного откинулся назад, вскинув голову - и прищурился, разглядывая полонянку.
С того места, где стоял Свальд, нельзя было понять, на какую из двух девок брат смотрит так пристально. Но ярлу Огерсону почему-то казалось, что Харальд глядит на вторую, изможденную и жалкую. Обойдя при этом вниманием темноволосую красавицу.
- Значит, она сумела сбежать, Свальд? - Наконец спросил брат. - Дала одному из твоих людей по голове, украла твоего дракона и уплыла на нем? Что ж, будь она мужчиной, я бы взял её в свой хирд.
Викинги ответили дружным хохотом. Харальд медленно, как бы нехотя, улыбнулся. Свальд, опускаясь на свое место, облегченно выдохнул. Воины смеются - значит, все воспринято как развлечение. Плох тот пир, на котором не расскажут забавную историю... дважды плох тот, на котором никто ни разу не рассмеялся.
В конце концов, все вышло не так уж плохо. Он развлек воинов, рассказав им про рабыню, посмевшую бежать, и заставил улыбнуться брата.
Харальд, не глядя на него, повел ладонью. Рядом тут же привстал из-за стола Кейлев, состарившийся, но ещё крепкий викинг, смотревший за Хааленсваге, когда хозяин уходил в походы. Как человек, близкий к ярлу, он сидел по левую руку от него...
- Убери отсюда девок. - Негромко приказал Харальд. - Эту, светловолосую, с синими глазами - помыть и ко мне в опочивальню. А вторую...
Он на мгновенье задумался. Красавица все-таки подарок брата. Да и потом... жизнь женщин, приходящих в его опочивальню, коротка. А зима на севере долгая.
- Вторую запри там, где её никто не тронет. Завтра переведешь в дом рабов.
От стола, где сидел чужанин со страшными глазами, к Забаве с Красавой подошел крепкий старик. С ярко-белыми волосами, заплетенными в две короткие косицы - и не поймешь, то ли сам от рожденья такой беловолосый, то ли это седина выбелила голову. Подошедший что-то сказал, и чужане, приведшие их на пир, с гоготом отошли.
Старик махнул повелительно рукой, глядя на полонянок. Потом зашагал к выходу, не оглядываясь. Красава, не придав этому значения, по-прежнему стояла столбом, глядя на стол с двумя чужанами - тем, что их сюда привез, и тем, у которого были страшные, светло-серые глаза.
- Вроде бы нас зовут. - Сказала Забава, глянув на сестру.
Она и сама не знала, зачем открыла рот. Может, потому, что Красава здесь была единственным человеком, кто говорил на одном с ней языке. К тому же если сестра попадет впросак, то её же и отругает - и обвинит в злом умысле. Промолчала, дескать, нарочно, чтобы её снова под беду подвести...
Но Красава , гордо глянув, сказала:
- Это тебя зовут. Вот ты и иди, тебе в такой одежде тут не место. А меня, может, ещё за стол к чужанскому князю посадят. Вон вокруг сколько баб - значит, тут так положено.
Забава молча развернулась и пошла за белоголовым, уже в дверях услышав, как Красава, громко охнув, принялась жаловаться:
- Ты что, зверь? Я же вашему князю даренная! Куда тащишь?
Белоголовый старик оглянулся, лишь выйдя во двор. Нахмурился, глядя мимо Забавы. Она тоже повернулась, кинув взгляд в ту сторону.
Молодой чужанин за руку вытаскивал Красаву во двор. Старик разразился трескучими словами, с двух сторон набежали женщины...
Забава не знала, куда утащили Красаву, но её саму две крепкие, могучие тетки в шерстяных платьях повели назад, за дома. Втолкнули под низкий навес, едва поднимавшийся над землей - и она поняла, что очутилась в бане. Только в чужанской, вырытой в земле и выложенной по низу камнями.
Женщины, что привели Забаву, уцепились за её потрепанное платье, живо раздели и затолкали за дверь в стене, делившей землянку надвое. Одна, заскочив следом, швырнула ведро воды на каменку, примыкавшую к стене.
И Забава наконец помылась и пропарилась, раз за разом поливая себя настоем золы. На выходе из парилки поджидавшие её тетки неожиданно опрокинули ей на голову ведро ледяной воды. Сердце тут же заколотилось как бешенное, а воздух в груди разом кончился.
Пока она приходила в себя, четыре сильные руки начали её вытирать. Потом нарядили в рубаху и платье из шелка, торопливо причесали, оставив влажные волосы незаплетенными. Забава даже не сопротивлялась, испуганно косясь на шелк, укрывший её тело.
Смутное подозрение становилось все сильней и сильней. Простую рабыню, отданную в услужение, в шелка не нарядят... неужто она заняла место Красавы? И это её поведут к чужанину на потеху? Ох, что ей за это будет от сестры...
И все же Красавин гнев не так страшен, как то, что её саму бросят чужанину на поругание!
Бежать бы - да рано. Места она не знает, куда бежать, тоже неизвестно. Припасов нет, а на ней только шелковые наряды, в которых ночью по северным краям не побегаешь. Даже в корабельном чулане, по дороге сюда, Забава мерзла. А что будет, когда придется ночевать где-нибудь в лесу, под открытым небом?
Страшное, безнадежное отчаяние стиснуло сердце. Одно хорошо - обрывистые скалы, за которыми шумит море, совсем рядом. Если станет совсем невмоготу, надо лишь вырваться из дома и добежать до обрыва...
Женщины вывели Забаву из бани, потащили по двору и завели в тот же дом, где пировали чужане - только на этот раз в дверь с другой стороны. Прошагали по проходу, крепко держа Забаву за руки. И оставили одну в громадных покоях, освещенных только двумя светильниками. Загремел засов, закрывшийся с той стороны...
Тут оказалось непривычно тепло, и каменный пол под ногами укрывали ковры, в которых тонули ноги. С трех сторон поднимались каменные стены - а вместо четвертой стены над покоем нависал крутой скат крыши, обрезанный потолком. В середине красовалась громадная кровать, укрытая мехами. По углам выстроились высокие сундуки, тоже застеленные мехами...
И при виде всей этой красоты у Забавы стало легче на сердце. Теперь она могла бежать. Жалко только, что в покоях не было окон.
Зато имелась крыша. И на одной из стен висели мечи - острые, судя по блеску на лезвиях. С края висели два клинка поменьше, как раз по её руке. И копье с топором...