Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.
Н. В. Гоголь
"Перлы навалом", было начертано над входом. То ли вывеска, то ли объявление. Конкордатс зашел, чтобы немного отвлечься: надо было чем-то перебить настроение. На нескольких столах рядками в одну нитку (на каждом столе рядок) были разложены мелкие округлые камушки. Похоже, что разложены они были в каком-то порядке, но вот в каком, Конкордатс сам понять не смог. Они не были отсортированы ни по величине, ни по форме, ни по цвету. По залу передвигалось с десяток посетителей. Была здесь и приличная публика, но тон задавали субъекты в черных масках. Они были более нахальны, более суетливы и менее уверены в себе, чем прочие. Одного из них Конкордатс будто ненароком пнул в проходе, другого задел локтем. Но они не стали задираться, и он, махнув на них рукой, принялся осматривать выставку. Посетители ходили меж столов, переговаривались между собой и со служителями, стоявшими, склонившись над крайним столиком, где камешки были пока еще не разобраны и лежали кучкой. Члены жюри - так они себя называли - изредка отвлекаясь на то, чтобы ответить на вопросы посетителей или огрызнуться на приставания черных, сортировали жемчуг. Они брали камешки, разглядывали их на свет, катали в пальцах, а некоторые даже пробовали на зуб, а затем вновь клали на стол, но не в кучу, а в рядок, который уже начал вытягиваться вдоль стола. Однако не сразу каждый объект их внимания занимал свое окончательное место. Некоторые перемещались несколько раз. Предшествовала каждому перемещению сходка. Члены жюри собирались в кружок и, трижды тряхнув навстречу друг другу кулаками, выбрасывали разом столько пальцев, сколько по их мнению заслуживал камешек. Потом один, самый уважаемый, производил подсчеты, сложив количество выставленных пальцев и разделив сумму на число участников.
Конкордатс, крайне заинтересованный происходящим, обратился к одному из экспертов с просьбой рассказать, чем они занимаются и тот отвечал весьма охотно и серьезно:
- Видите ли, сударь, мы сортируем жемчуг. То есть, определяем его сортность. Если вы взглянете на соседний стол, который мы готовили для просмотра в прошлый месяц, то увидите, что жемчуг на нем расположен в строгом порядке, определяемом качеством каждой жемчужины. Начиная с первого сорта и заканчивая 61-м.
- Другими словами 61 сорт еще является свидетельством качества? - с дружелюбным ехидством поинтересовался Конкордатс.
- Несомненно! - тут же откликнулся от соседнего стола человек в черной маске, - только, видать, очень скверного!
- Но одновременно, - подсказал другой черномасый, - показатель низшего качество все таки является свидетельством того, что это жемчужина по определению.
- Другими словами, все что находится здесь - жемчужины, и все что вне этого зала - никак не может претендовать быть жемчугом? - уточнил Конкордатс.
- Жемчугом является только то, что получило такой статус по заключению господ членов жюри! - отвечал ему первый черномасый.
- Обратите внимание, сударь, - гневно воскликнул уважаемый член жюри, с которым только что беседовал Конкордатс, - господа Бэ и Мэ - известные бузотеры и забияки. Они терпеть друг друга не могут, постоянно на ножах и единственное, что их объединяет - ненависть к нашему проекту.
- Я заметил, - отвечал Конкордатс. - Но может быть они в чем-то правы?
- Ну уж нет! - начал сердиться его собеседник, - ни Бэ ни Мэ не понимают, да и не хотят понять, нашей цели. Она им чужда. Они могут только критиковать, сами же не имеют никакой конструктивной идеи. Почему бы им самим не организовать свое предприятие по отмывке золота, например? Так нет же - специально приходят сюда, чтобы мешать работать. Скажу Вам по секрету, что лучше нас здесь никто в жемчуге не разбирается...
- А откуда вы его берете, достопочтенный сэр, - поинтересовался Конкордатс, чтобы сменить тему.
- Ищем и находим!
- Странно, - отвечал Конкордатс, - мне он попадается значительно реже.
- Не удивительно, - отвечал его собеседник, - у нас особая интуиция. Там, где Вы увидите просто камушек, мы узрим жемчужину. Так уж мы устроены.
- Позволено ли мне будет взглянуть на драгоценности?
- Пожалуйста! - и он отодвинулся, давая Конкордатсу возможность подойти к столу.
Не надо было быть специалистом, чтобы узнать среди лежащего на столе жемчужины. Несколько практически безукоризненных по форме горошинок, отливающих нежным - от мягко-голубого до снежно-белого - сиянием, сразу же бросались в глаза. С остальными было сложней. Еще с десяток ярких, однако неказистых, бисеринок можно было, поколебавшись, прибавить к тем нескольким почти безупречным. Но были там и такие, которые иначе как пустой породой, не назовешь.
- Да чего там, - отвечал эксперт, когда Конкордатс указал ему на один из таких экспонатов, - пускай будет. Все равно выше 50-го сорта ей не присвоят, а владельцу приятно.
- Но ведь есть люди, которые больше полагаются на мнение авторитетов, чем на собственное. Они станут считать этот камушек подлинной драгоценностью.
- И что с того? Мы должны творчески подходить к своим обязанностям. Не дело пытаться измерить красоту при помощи стандартов. Надо уметь смотреть на вещи широко, уметь заглянуть в глубь явления.
- Но, если камешек не имеет ничего общего с жемчугом, чем же он тогда жемчуг?
- В наши задачи не входит ничего доказывать, мы только находим и классифицируем.
- А это тоже жемчуг? - поинтересовался Конкордатс, рассматривая странный нелепый кусочек, напоминающий больше обломок кирпича.
- А почему нет? Смотрите, как крепко он сделан! - С этими словами господин член жюри постучал камушком по столу. - Действительно, как говорится, неладно тесан, да крепко сбит...
- А почему вот эта жемчужинка, - Конкордатс указал, - на маленький сгусток голубоватого сияния, расположенного в середине ряда, - лежит среди вот этих тусклых камешков?
- Жюри решило, что она слишком похожа на жемчужину, чтобы претендовать на высокую сортность. Жемчуг товар штучный, и чем больше в нем своеобразия, тем, по мнению жюри, он ценней. Конкордатс рассмеялся и от всего сердца поблагодарил высокочтимых членов жюри. И было за что! К нему вновь вернулось хорошее расположение духа.
Глава 24
Испытай один раз полет, и твои глаза навечно будут устремлены в небо.
Леонардо да Винчи
Алика, казалось, совсем не боится высоты. Они стояли на краю пропасти и смотрели вниз - на черную каменную россыпь, тянущуюся почти до самой воды. Конкордатс на всякий случай взял ее за руку. Кисть была послушной и даже робкой. Но вдруг Алика мягким, но уверенным движением высвободилась и отошла к скале, ограничивающей площадку с другой стороны. Положила ладони на ее шероховатую поверхность, прислонилась к камню щекой и замерла так. Конкордатс видел: ей нравится ощущать теплоту камня, и ещё, он вдруг почувствовал это, ей нравилось, что Конкордатс на нее смотрит. А она некоторое время стояла без движения, растягивая удовольствие от того и другого, а потом вдруг быстро повернулась и пристально посмотрела на него через плечо, поймав на любовании. И тут же засмеялась весело и неожиданно для нее уверенно. Он, смешавшись было от этого контрольного взгляда, от вызывающей хитрости, улыбнулся в ответ. Все стало понятно без слов. Конкордатс шагнул было к ней, - он уже ощущал горьковатый запах тяжелых светлых волос, теплую податливость ткани, - как вдруг Алика, легко отстранившись от скалы, помахала ему рукой и бросилась к краю пропасти. Это был разбег. Стремительный и легкий. Она бежала не для того, чтобы остановиться на краешке с желанием испытать себя или пережить острое чувство смертельной опасности. Конкордатс, успел. Потому что тело сработало раньше, чем включилась голова. Он перехватил ее почти на самом краю и следуя ее движению вывернулся, гася инерцию. Ноги ее пронеслись над бездной. Словно в танце они совершили широкий круг и вновь оказались около скалы. Она была легкой и удобной. Конкордатсу не хотелось отпускать ее с рук. Он нашел ее губы своими, и она ответила.
- Это не хуже, - прошептала она через несколько секунд с запинкой, словно переведя дыхание. - Но - другое. Ты что испугался, дурачок? Смотри. Ну, пусти, пусти же ... Соскользнув на землю, она подбежала к обрыву, и вдруг прыгнула.
У Конкордатса оборвалось сердце... Сердце? Но Алика не упала, а, вскинув руки, взмыла по крутой дуге вверх. Это было необычайно красиво: стройная изящная фигура, скользящая по крутой дуге, раскинутые, как крылья, руки.
- Не дурачок, а дурак, - подумал он, ощутив неловкость, - Пора бы привыкнуть... Алика, набрав высоту, стремительно понеслась вперед, затем сделала несколько крутых пируэтов и нырнула вниз. Она резвилась, как стрижонок, впервые отведавший полета. Но вдруг длинная широкая юбка спарашютировала, и Алика, ойкнув, резко изогнулась, подхватив подол, отчего потеряв устойчивость, закрутилась будто в водовороте. И снова Конкордатс залюбовался ею. Биение юбки, с которой она никак не могла управиться, взволновало его. Охваченный внезапным чувством восторга, он закричал что-то ликующе-озорное и, разбежавшись, прыгнул с кручи... Конечно, он испытал ощущение полета. Только за то время, что стремительно несся вниз, не успел им насладиться. Удар был так силен, что Конкордатс на некоторое время потерял способность воспринимать происходящее. Если бы у него была жизнь, то после такого приземления он с ней неминуемо расстался бы.
Первое, что ощутил Конкордатс, придя в себя, было легкое касание ее рук.
- Ты слишком приземлённый, - прошептала Алика и коснулась его щеки. - Больно?
- Хорошо, - ответил он, пытаясь придержать её руку. Но она отстранилась: 'Не надо!'
- Рожденный Конем летать не может, - сказал он неожиданно для себя. Очень даже к месту. Неужели сам сочинил?
- Откуда это? - спросила она, взглянув на него с интересом.
- Сущий, наверное, забыл, - сделал он самое достоверное предположение. - А я приспособил к себе.
- Ты всё-таки удачно приземлился, - проговорила она серьезно и протянула ему ладошку, то ли извиняясь за недавнюю резкость, то ли, чтобы помочь встать.
- Да, - ответил он, и не отпуская ее руку, но и не опираясь на нее, стремительно поднялся. Они возвращались в город уже затемно. Возле ее калитки задержались на минуту. Конкордатс наклонился было к ее лицу, но получил только ладошку с отстраняющим движением и строгий взгляд.
- Ты меня пригласишь к себе?
- Нет.
Дверь захлопнулась. Конкордатс постоял немного соображая. А почему, собственно, "нет"? Он толкнул калитку и решительно вошел во двор. Шагах в пяти от него стоял Ерофеич и ладил к скамейке какую-то дощечку. Увидев Конкордатса, выпрямился и строго спросил, будто и правда так думал:
- Ко мне?
- К тебе, - ответил Конкордатс, приходя в бешенство и хватаясь за рукоять меча.
Глава 25
Если противник наступает на тебя, отступи - дай ему провалиться.
"Учебник по дзюдо"
- Ну-ну, - ответил Ерофеич спокойно и перехватил поудобней молоток. - Что так рано?
- Отчет пришел дать... - клинок с сухим шорохом выехал на четверть и отбросил тусклый длинный блик на куртку.
- О делах благородных? Ну-ка, ну-ка. - Ерофеич словно бы не понимал опасности. Он стоял спокойно, глядел насмешливо. - Только вопрос у меня к вам, благородный рыцарь. Вы собираетесь меня наказать, как простолюдина или сражаться со мной, как с равным?
Конкордатс ничего не собирался. Просто приступ гнева застлал ему разум, и рука, почуяв волю, сама привычно схватилась за оружие. Но слова Ерофеича опередили взмах меча. Необходимость отвечать, заставила мозг работать. А действительно, Ерофеич благородный или простолюдин? И вообще, по каким признакам определить, кто здесь кто, если у них не было предыдущей жизни, где все расписано строго по ранжирам? Да и благороден ли здесь сам Конкордатс, тем более, обнажив меч против безоружного? Он растерялся. Глупое положение, из которого нет выхода. Меч обнажен, намерение обозначено. Бросив его в ножны, не применив на деле, можно дать повод для злых кривотолков, ибо такое поведение вполне могут истолковать как браваду, позерство, не свойственные бойцу, а то и объявить трусостью. Но напасть на безоружного...
- Сражаться как с равным, - ответил он сурово, тяня время и стараясь угадать, что придумал Ерофеич, ибо, как он вдруг понял, он определенно что-то придумал.
- Это правильно. Представь сам, - в голосе у отставника появились доверительные нотки, - если бы ты зарубил меня сгоряча, так сказать, неспровоцированно, безоружного, какую бы заработал репутацию?
Конкордатс кивнул. Неожиданно для себя. И тут же пожалел о том.
- Ведь для людей незнающих молоток против меча - не оружие. А если бы я поразил тебя, то это было бы для тебя тем более неудобно. Ну, как же? Репутация и прочее. Поэтому нам надо бы уравнять оружие. Для приличия.
Конкордатс проглотил это молча.
- Нет ли у вас, благородный дон, - откуда только взялось это неведомое "благородный дон"? Но оно так ладно влилось в речь, будто именно так и надо было обращаться к Конкордатсу - Нет ли у вас, благородный дон, запасного меча?
У Конкордатса не было запасного меча.
- Хорошо. У меня есть ещё один молоток. Только, вот незадача, боек у него не 500-граммовый, а 750 - граммовый. Не желаете?
Конкордатс презрительно выпятил нижнюю губу.
- Вы правы: опять неравенство оружия. Или вот что.
Ерофеич, оглянулся и указал в сторону двух совершенно одинаковых лопат, воткнутых в землю.
- Острые и очень удобные. Не желаете ли сменить меч на орало? Вижу, что тоже нет. Эхе-хе, незадача. Придется отложить наш поединок до того времени, пока мы подберем устраивающее обоих оружие.
Ерофеич говорил серьезно и убедительно. И вся эта ересь в его изображении приобретала смысл, да она и имела, наверняка, смысл в этом нереальном бессмысленном мире. И Конкордатс, не знал, как воспринимать сказанное. Потому что в глазах у Ерофеича плясали чертики, и эти чертики, в отличие от самого Ерофеича - серьезного, вдумчивого и заботливого, словно отец родной, откровенно глумились над Конкордатсом. И тот, чувствуя облегчение от того, что ситуация, пусть и таким образом, разрешилась, твердо пообещал себе: я подберу оружие и поединок состоится.
- Ну а пока... Могу ли я предложить вам, господин Конкордатс, стаканчик доброго вина?
Приглашает в дом? К Алике? Неужто он не только вхож, но и ввож? Что у них? Ну, если он ведет себя, как хозяин, нетрудно предположить.
Конечно, сейчас было бы самым правильным с достоинством удалиться, пойти к себе, обдумать, как устроить поединок, а вечером прислать секунданта. Но ему вдруг остро захотелось узнать, что их связывает. Может быть, для того только, чтобы испытать жгучую горечь и разочарование и насладиться этим. Это все же лучше, чем неопределенность, в которой он сейчас находился. Конкордатс, сглотнув комок, кивнул головой.
- Нет, уважаемый Конкордатс, не туда, - Ерофеич угадал его движение, - у Алики мы кроме чая ничего не обретем. Пойдемте-ка ко мне. Там сыщется и добрая выпивка, и хорошая закуска. Да она и спит еще, почитай. Утро ведь раннее.
Конкордатс с удивлением обнаружил, что действительно, забрезжило утро. Словно поздний вечер, минуя ночь, превратился в предрассветный час.
- Не будем мешать ей, - продолжал меж тем Ерофеич, - она поздно ложится. Знаете, - продолжил он доверительно, - этих молодых особ хлебом не корми, а дай им помечтать на ночь о принце. И вдруг сказал просто, без интонации: "Да и незачем тебе к ней идти..."
Конкордатс рванул головой, но Ерофеич мягким жестом остановил его.
- Не серчай ты, чудак человек. Ты себя без одежды-то видел когда?
Конкордатс опешил. Что было за этими словами? Что-то было. Но не желание обидеть или посмеяться, а что-то более серьезное. Что-то многое объясняющее.
- Видел, - ответил он тихо.
Теперь обомлел Ерофеич.
- Врешь!!! Ну-ну, это я сгоряча. Да кончай ты за ножичек хвататься, порежешься.