Аннотация: Из воспоминаний моего отца. После ранения и госпиталя он возвращается на фронт, но не в танковые войска, а в пехоту.
От Вислы до Одера
Первый Белорусский фронт. Пулавский плацдарм. Еще он назывался Радомский. Впереди город Радом. Неподалеку от нас расположилось Войско польское. Началась фронтовая жизнь. Чувствовалось, что скоро наступление. Через наши позиции шныряли туда-сюда разведчики. Под Новый 1945-й год наши устроили в полночь канонаду. Немцы ответили салютом по своему времени.
12 января утром мы услышали звуки канонады слева. Это 1-ый Украинский фронт начал наступление. Мы еще два дня находились в строгом подготовительном режиме. Вот наступила ночь на 14 января (старый Новый год). Не спалось. Предчувствие подсказывало нам: что-то будет. Много курили (в пайке выдавались папиросы). Видели, как через траншеи прошли штрафники.
И вот началось! Немецкий передний край был весь в огне. Разрывы наших снарядов, мин, бомб даже нас оглушили. Каково же было фашистам!
Длился этот кошмар часа два. А потом мы пошли вперед... В первый день мы шли во втором эшелоне. Со второго дня все время впереди. Особенно тяжело было очищать от немцев окопы и траншеи. Прорвали оборону, (немецкие позиции позади) и пошли вперед по пересеченной местности. Стало жарко, хотя был морозец.
Меня послали с донесением от батальона в штаб полка. Найди, попробуй штаб этот во время такого движения войск. И попал я под артиллерийский обстрел. Разрывы крупных снарядов зрелище захватывающее. Страшно, но красиво!
17 января удалось заскочить, выполняя задание, в почти освобожденную Варшаву. Там еще шли бои: немцы удерживали отдельные дома. Мое участие было незначительным - пострелял немного уже под самый конец, когда оставалось всего несколько очагов сопротивления. За эту операцию, как участник боев, награжден медалью "За освобождение Варшавы", но сам считаю ее не совсем заслуженной. В самых тяжелых боях в польской столице я не участвовал.
Но в освобождении других населенных пунктов участие принимал. Мы шли вперед с тяжелыми боями, освобождали польские города. Запомнились бои за крупные - Лодзь, Познань... Когда шли бои, я был в окопах, но во время движения и затишья состоял в помощниках старшины Марусова, как наиболее грамотный. По тем временам семилетка и один курс училища было хорошим образованием! В вещмешке у меня была вся ротная документация. Иной раз, пользуясь положением, ухитрялся на марше подъехать на ротной подводе. Я не жалел, что не попал в танковые части. Воевать в пехоте мне нравилось больше: от тебя больше зависит. В танке же ты к месту прикован. Да и Мать-землица, как говорили старые солдаты, надежней брони прикроет.
Мы продвигались вперед довольно быстро. Враг откатывался, но во многих местах оставались отсеченные от основных сил группировки и мелкие группы. Однажды я, возвращаясь из штаба полка, услышал выстрелы. Группа наших солдат никак не могла справиться с немецким снайпером. Видно это был какой-то фанатик или власовец, потому что, хотя и был обречен, однако сдаваться не хотел и продолжал вести огонь и положил уже несколько наших бойцов. Били по всем возможным местам, где он мог оборудовать свое гнездо и залпами и из пулемета - бесполезно. Поползал я вокруг, присмотрелся и понял: немец сидит на одной из сосен с очень густой хвоей. А сосна растет в низине. А так как там было много более удобных мест для укрытия, то и подумать не могли, что он скрывается меж ветвей. Я понаблюдал за ней и заметил на сосне движение веток. Я попросил карабин, не из ППШ же его бить! Прикинул, где фриц мог устроить свое убежище. Целился тщательно. А руки дрожали: хотелось не осрамиться. Потому что стрельба, особенно из винтовки, у меня всегда получалась хорошо. И снял я немца с первого выстрела. То-то было радости. Ну и мне приятно. Я сразу отдал оружие и пошел по своим делам. Мол, помог товарищам, но есть задание и поважней. Солидным, обстрелянным бойцом хотелось выглядеть. Что ж, это естественно для такого возраста - мне ведь еще и 19 лет не было. Хотя солдаты хотели со мной поближе познакомиться, и фляги уже стали доставать. Но мне нужно было срочно доставить донесение.
29 января мы вышли на границу с Германией. В это время в часть пришел запрос на молодых солдат, хорошо проявивших себя в боях и подходящих для дальнейшей службы в армии в качестве офицеров. Набирались курсанты в военные училища. Направить фронтовика в училище можно было только с его согласия. И вот замполит батальона вызвал меня и сказал, что у начальства есть решение направить на учебу меня. Согласовано оно и с командиром нашей роты старшим лейтенантом Горбом.
Старший лейтенант Горб очень хорошо ко мне относился. Ценил за добросовестность и дисциплинированность. И вообще присматривал за мной. Часто одергивал меня, если я горячился в бою. И помню однажды, когда выкликивали добровольцев на какое-то дело, и я попытался сделать шаг вперед, он ухватил меня сзади за ремень. Звал он меня "Гошка". Одна из причин его ко мне такого отношения заключалась в том, что его сын, молодой совсем парень, погиб незадолго до этого.
После этого разговора с замполитом я взволновался не на шутку. В полку я считал, нахожусь на своем месте, все у меня получается. В бою, кажется, не последний. И вот теперь, когда вступили в Германию, оставить действующую армию? Честно сознаться, очень хотелось стать офицером, но стыдно было часть оставить. В общем, отказался я. Стали вызывать в штаб ежедневно. А я стою на своем упорно. Подходили со всех сторон. Упрекнули даже, мол, не по-комсомольски это. Я это опроверг. Сказал, что комсомолец должен быть там, где трудно, а офицером успею стать после войны. Однажды вызывает замоплит прямо из траншеи: "В последний раз спрашиваю, сержант Карман, даете согласие на направление вас в военное училище?" Сержантом назвал, видно, с намеком. Мол, согласишься, и звание повысим. Но я на это не поддался: "Никак нет, товарищ капитан". "Ну, тогда принимай роту. Старшина Марусов ранен".
Отец с однокурсниками Стародубского педагогического училища в 1946 году. Его комиссовали после подрыва их танка на территории Польши. После войны отец был вновь переведен в танковые войска.