Профессия журналиста судящим о ней по фильмам представляется этаким необременительным увлекательным времяпрепровождением, наполненным интересными встречами, весёлым трёпом с коллегами и победоносными успехами в борьбе с бюрократией. Всё это, конечно, тоже присутствует, но в очень умеренных дозах. А самое главное в ней то, что остаётся за кадром - трудная, порой изнурительная работа над текстом. Надо не просто собрать материал, а оформить его так, чтобы он был понятен, читабелен, грамотно выстроен. Особенно осложняется эта задача, если редактор Брон.
День сдачи материалов называется газетным днём. В такой день посторонним в редакцию лучше не соваться. Даже с интересной темой. Все "писарчуки", отрешившись от мира, сосредоточенно "гонят строки". Фоном - непрерывный стрёкот пишущей машинки и назойливое зудение телефонных дисков, прокручивающихся под пальцами пытающихся дозвониться до нужного человека, чтобы уточнить факт, цифру или фамилию.
Но когда открывается дверь и из своего кабинета выходит Брон, рабочие шумы сразу стихают, и повисает напряжённая, настороженная тишина. Интересно, что явление редактора народу происходит всегда одинаково. Брон каждый раз, появляясь в дверях с чьими-то оригиналами в руках, на несколько секунд застывает в молчании, не отрывая глаз от текста. В это время атмосфера редакции наполняется почти ощущаемым напряжением. И у каждого из нас в голове только одна мысль: "Чьё?"
Именно так к нам выходил Брон.
Наконец Брон отрывает глаза от текста и произносит: "Володя..." или "Виктор Семёнович..." или называет какое-то другое имя, и у всех неназванных отлегает от сердца: "Не меня!". А далее может быть совсем не страшное, например, Брон просто уточнит какую-то фразу и удалится. Но может попросить проверить цифру или дату, и это уже хуже, потому что тут как повезёт. Идти в цех сегодня некогда, а звонить можно бесконечно долго и не факт, что там, куда ты бьёшься, возьмут трубку. Завод живёт своей жизнью и начальник цеха, парторг или предцехкома не дежурит весь день у телефона, а порой вообще не появляется в кабинете. Но хуже всего третий вариант, когда редактор возвращает текст на доработку или переделку. Потому что на тебе висят ещё 250 строк, которыми ты только начал заполнять лист, а около телефона лежат два фото, под которые надо написать текстовки. Эти текстовки, хотя и не входят в планируемое задание - что там пять строк текста под каждый снимок? - но топать ради этой мелочёвки в отдалённый цех, чтобы проверить живы ли изображенные на них передовики, не уронили ли они высокой чести ударников комтруда или просто уточнить фамилии, поскольку заводской фотограф парень не шибко грамотный и свободно может что-нибудь напутать - глупо. А про телефонную связь я уже рассказал.
Порой случалось, что написать материал корреспондент просто не успевал, потому он усаживался рядом с машинисткой и, заглядывая в листок с пометками, диктовал "с колёс". На снимке Галя Рогова, ставшая в последствии одной из самых ярких журналисток Брянска, именно таким образом делала многие свои материалы. За машинкой Валя Макаренкова.
Получив расчёрканный текст с массой вопросительных знаков на полях и устные рекомендации, призванные способствовать достижению совершенства данного творения, корреспондент с чувством безнадёжного отчаяния смотрит на мерзкую бумагу, и, ощущая собственную никчемность, несостоятельность и неполноценность, откладывает едва начатую заметку и с тяжёлым сердцем приступает к шлифовке забракованного творческого продукта. Настроения никакого. И тут вновь открывается дверь, и вновь, не отрываясь от текста, выходит редактор и вновь называет имя, но уже другое. И уже тот, другой, берёт из его рук "возврат", а у первого вдруг улучшается настроение, потому что, оказывается, не он один такой никчемный, несостоятельный, неполноценный неумеха. Но самое интересное и неожиданное случается, когда во время обзора редактор вдруг говорит о той злополучной заметке, что "это очень даже неплохой материалец", и что после некоторой доработки он приобрёл законченность и вполне заслуживает быть названным лучшим материалом номера.
Говорят, в других редакциях работать было много легче, но у нас выпуск газеты сводился к напряжённому, порой изнурительному труду над текстами. А если учесть, что все мы пришли в журналистику практически "с улицы", то нетрудно представить, каково нам приходилось... Так продолжалось год-полтора. А потом или приходили опыт, умение, а вместе с ними самоуважение, не позволяющее халтурить, или человек просто уходил в другую редакцию, благо заводов тогда в Брянске было много.
Если вести речь о специальной подготовке, то в доступном мне для общения профессиональном пространстве было всего лишь два-три выпускника журфака. При этом, не все они были лучшими в нашей профессии. Более того, было такое, что "краснодипломник" нашего Брянского университета за три месяца в газете (дело было уже, правда, в десятых годах нашего века) не сумел написать даже простенькой информации, потому что... Вообще не умел писать. Когда я поинтересовался у него, как так получилось, он ответил, что отлично сдавал устные экзамены, а практики у них, как таковой, не было.
Понятно, что во многотиражки приходили люди неподготовленные. Хорошо, если они ещё имели гуманитарное образование... Впрочем, почему хорошо? У нас в "Автозаводце" начинали карьеру двое корреспондентов, которые имели незаконченное (добавлю, так никогда и не законченное) высшее техническое образование. Оба они стали замечательными журналистами, работали в самых читаемых областных газетах. Ещё один окончил иняз, трое, включая редактора, имели дипломы преподавателей русского языка и литературы, один инженерное образование и опыт работы в конструкторском бюро завода. Я назвал только тех, кто постиг трудную журналистскую науку. Так что роль учителя и воспитателя во многотиражке приходилось исполнять редактору. Нам повезло с учителем. Недаром, тех, кто прошёл обкатку в "Автозаводце" называли "выпускниками школы Брона". О других журналистских школах в Брянске я не слышал.
Но вернёмся к строкам. О качестве их поговорим позже. Пока о количестве. На полосе размером А3 умещается примерно 670 строк. Значит, в номер входит, грубо говоря, 2680. Минус: название газеты - чуть более 100 строк, фото - здесь очень по-разному: от 400 до 200 строк в номер, ну ещё строк 150-200 на заголовочные комплексы, в который входит сам заголовок, подзаголовок, рубрика. Итого получается 2100 - 2200 строк в номер. Хитрости вёрстки - всякого рода заставки и бомбочки, врезки способны "съесть" ещё строк 50 - 70. Можно набрать текст более крупным шрифтом, заменив петит корпусом, например. Но в любом случае, даже если ещё разогнать строки, то есть увеличить между ними расстояние, меньше 2000 строк в номер не пойдёт. Как ни крути, а пятеро корреспондентов, чтобы наполнить четыре газетных полосы, должны сдать в номер по 400 строк. В неделю выходит 800 строк.
При этом во время планёрки оговаривается и количество материалов, и их объём. Стандартное задание выглядело так: две информации о важных текучих событиях по 50 строк, два материала на конкретно указанные полосы. Тут уже возможны варианты. Точные размеры редактор укажет, когда будут нарисованы макеты всех полос. То есть это могут быть два материала по 150 строк, может быть один материал 200 строк, а другой в 100. Такие мелочи, как 30 строк туда или сюда в расчёт не берутся. Когда готов макет, корреспондент подгоняет строки под отведённое материалу место. Другое дело, если материал сдан раньше. В таком случае редактор или ответственный секретарь ориентируется на реальные размеры.
Вот так выглядел главный редакторский инструмент времён высокой печати. Называется он "строкомер". С виду обычная металлическая линейка. Есть там и сантиметры. Но это так, на всякий случай. Главные же деления - "петит" и "корпус" - позволяют прикинуть на макете газетной полосы количество строк. Этот до сих пор хранится у меня дома. А вручил мне его Александр Самойлович, когда в 1982 году назначим меня своим заместителем.
А на этом снимке я с тем же самым бессменным редакторским оружием двадцать лет спустя редактирую газету "Брянскэнерго".
Но сколько это - 400 строк? Стандартная газетная строка состояла из 24 знаков, включая пробелы. Для удобства машинистка настраивала ширину текста на 48 знаков, и корреспондент, вычитав его и исправив ошибки, пересчитывал строки, умножал их на два и проставлял цифру в правом верхнему углу первой страницы. Заверив сей документ личной подписью, нёс его редактору.
Конечно, делать газету "с колёс" было трудно. Хотя штурм в газетный день был делом, в общем-то, обычным, но у редактора всегда имелся запас материалов, по каким-то причинам не пошедших в прошлый номер. Их в первую очередь он и размещал по полосам. Откуда же при таком раскладе брался задел? Ну, прежде всего, редактор писал и сам. Он классно работал с документами. Официальные отчёты о работе предприятия, протоколы партийных мероприятий, оперативных совещаний различных уровней не шли сырыми в номер, а, побывав у него на столе, превращались в содержательные интересные статьи. Брон умел выделить главные проблемы, после двух-трёх звонков внутри завода, представлял ясную картину их решения, подкрепляя свои выводы мнениями специалистов. От прикосновения его пера занудные, плохо воспринимаемы технические документы становились яркими, интересными статьями, привлекавшими внимание читателей от рабочего до руководителей высшего звена.
Ну а нам "писательство" редактора было полезно не только потому, что обычно занимало не менее трехсот-четырёхсот строк в номере и давало нам некоторое снижение нагрузки в газетный день, это был своего рода пример высококачественной журналисткой деятельности, своего рода методический приём, призывающий "делай как я". Чуть позже, оказавшись за соседним с ним столом, и я под его влиянием пристрастился к подобной аналитике. Это было интересное занятие - перемалывать массив сухих данных и выстраивать из низ актуальную и интересную статью. Брон говорил, что только тот материал будет интересен читателю, в котором ты сам досконально разобрался. Отчёты, приказы, постановления, данные без обработки, чаще всего доступны только специалистам, а любой материал, помещённый в газету должен быть понятен каждому.