Собеседником моим в одной из здешних колоний строгого режима был немолодой уже дневальный штрафного изолятора - назовём его Петровичем -- треть своей жизни проведший в зонах. А мой интерес к нему состоял в том, что мужик был "кумовской" -- то есть, осведомитель. Впрочем, для дневального -- это дело обычное. Любопытно другое: он снабжал нужными сведениями оперчасть не из корысти или страха, а исключительно, по его словам, из идейных соображений. Хотя и от чая или сигарет, когда давали, не отказывался...
Себя он в разговоре несколько раз сравнил со Штирлицем в преступном мире. "Разведчиком" же стал лет семь назад. После очередного выхода на волю решил взяться за ум: вернулся в семью, устроился на работу. За время его "командировок" сын подрос, и хотя был шустроват, но учился хорошо.
Вот только со старыми дружками Петрович полностью порвать не смог и пускал их в дом, как сам сказал, сдуру. Они-то за его спиной пацана к воровскому делу и пристроили. Как-то вечером паренёк сознался, что уже в краже участвовал, а
завтра опять на дело идут, но на этот раз взрослые с собой ножи берут... Петрович обомлел, но быстро очахнул и принял решение... Что там им тогда руководило: страх ли за сына, злость ли на дружков, только понял, что выход один. И, не откладывая, в тот же вечер всех сдал, вытребовав у милиции, как условие, чтобы сына не трогали... И такая его после этого ненависть, если верить ему, ко всему преступному миру обуяла, что стал он мстить беспощадно и за короткое время превратился в лучшего агента местного угро.
-- Когда шпионить начал, -- рассказывает Петрович, -- интересно жить стало. Всё продумываешь -- как разговор повести, и как ответить, чтобы не заподозрили. Меня ценили в ментовке, потому что мелочь не сдавал, а больше крупных. Бывало опер, с которым я на связи, спросит: а по этому делу что знаешь? Ничего, говорю. А узнать сможешь? Чтобы я да не смог! А воровать приходилось только для того, чтобы не
разоблачили.
Так оно было, нет ли, но однажды не спасли Петровича заслуги перед властью, и получил он очередной срок. На вопрос, не сам ли себя сдал из усердия, улыбнулся: нет, но может быть и помог кто-нибудь из других бойцов невидимого фронта. Вытаскивать из передряги его никто не собирался, но, по его словам, за заслуги перед государством в переполненную камеру СИЗО не бросили, а оформили подписку о невыезде. А отбывать наказание этапировали в хорошую зону благополучной для зеков Брянской области.
Не стал ждать, когда секретной почтой в местную оперчасть идут документы по его поводу, а оглядевшись немного, сам пошёл к куму (так на блатном жаргоне называют оперуполномоченного). " Я теперь навечно кумовской, -- объяснял он мне,- и на свободе, и другими ходками. Зато пацан мой институт заканчивает, инженером будет. Женился недавно. Пишет: пап освободишься, приезжай погостить.
Не знаю уж, идейный борец с преступностью мой собеседник или же просто так устроился в жизни, только большой пользы он уже ни милиции, ни тюремному начальству не принесёт: раз уж назначен был дневальным штрафного изолятора, то есть практически гласным информатором, значит подсвечен дальше некуда. Отсюда, возможно, и непреодолимое желание объясниться.
Как бы там ни было, идейных среди "стукачей" мало. Да и Петрович скорей всего, придумал эту благородную мотивацию. Большинство по сути дела приторговывает информацией. А кто-то крепко сидит на крючке у милиции и просто вынужден с ней сотрудничать. Но на все мои попытки получить у брянских оперов хотя бы самые общие сведения о деятельности их "подсобного аппарата", те отвечали вежливыми улыбками и разводили руками: мол и рады бы рассказать, но права не имеем. Удалось только выяснить, что благодаря информации, получаемой от осведомителей, раскрывается более половины всех преступлений. Узнав от своих агентов "кто и как", розыскники начинают искать свидетелей и доказательства, если это удаётся, то справедливость торжествует, если нет, то приходится закрывать дело в сейф.
В несгораемых шкафах райотделов будто бы хранятся данные о многих преступниках, cовершивших тяжкие преступления, даже об одном убийце, расчленившем свою жертву. Увы, доказательств, которые были бы убедительными для суда, добыть тогда не удалось... Правда, закон "Об оперативно-розыскной деятельности", принятый лишь в 1995 году, на основе которого и ведётся негласный надзор за преступным миром и который, кстати, гарантирует соблюдение прав законопослушных граждан, предусматривает использование данных, полученных оперативным путём на суде. Имеются ввиду аудио и видео запись, а так же показания осведомителей, которых в таком случае должны допрашивать в закрытом судебном заседании. Однако пересказ разговора, состоявшегося с подозреваемым в камере СИЗО, не весть какое убедительное для суда свидетельство. Потому, насколько мне известно, в нашей области попыток поддерживать обвинение таким образом не предпринималось.
Разговор со старым опером-пенсионером несколько приоткрыл завесу таинственности. Однако и он был немногословен. Сколько работает против преступного мира осведомителей узнать невозможно: если такие цифры и есть, то они предназначены для высшего начальства. Тем более, что на связи у сотрудника может быть несколько человек, из которых половина "просто ходит". То ли информацию они дают легковесную, то ли доверия им нет, но только таких особо не задерживают, хотя и не гонят, а вдруг что-то выплывет. Опера иной раз и на улице встречи со своими осведомителями устраивают, вроде бы на глазах у всех. Только так даже безопасней: короткую информацию можно и на ходу передать, зато в милиции светиться не надо и "явочную" квартиру лишний раз использовать. А работник угрозыска мимо себя просто так ни одного знакомого зека не пропустит: обязательно остановит и поговорит с каждым о том о сём. Если кто-то и смотрит, пускай попробует отделить "плёвна от зёрен".
Серьёзных же агентов, вхожих в в штабы преступного мира, принимают с соблюдением всех конспиративных предосторожностей, потому что криминальная "контрразведка" усиленно выявляет соглядатаев. Проверяет, подбрасывая "дезу", выслеживает, вычисляет, через кого могла просочиться в ментовку информация. Выявленного лазутчика "ломают": жестоко бьют, но не до смерти, и объявляют, извиняюсь за выражение, "сукой". Однако полной уверенности у них в том, что нашли того, кого искали нет -- никто, даже будучи крепко бит, в сотрудничестве с милицией не признается. Впрочем, в этой среде так много засланных, что ошибки бывают достаточно редки, хотя и бывают, конечно.
Информаторы на вполне законном основании получают за свою работу вознаграждение. Расценки не оглашаются. Известно только, что оно не достаточно велико. Хороший осведомитель, дающий показания на воров-домушников, может заработать в месяц на премиях рублей пятьсот( исходите из цен 1999 года). Важная информация, стоит дороже, только те, кто её в силах добыть, в деньгах, как правило, не нуждаются. Зато для малооплачиваемых счётных работников, помогающих отделам, ведущим борьбу с экономической преступностью, это желанная прибавка к жалованью.
Взаимоотношения опера строят со своими подопечными индивидуально. С людьми приличными -- вежливо и уважительно, с криминальными элементами -- попроще и разговоры с ними ведут на понятном блатном наречии. Такие типы, как тот, что показан в фильме "Улицы разбитых фонарей" тоже встречаются, однако ведут они себя без киношной гротесковости. По райотделу как по дому родному не ходят, а норовят поскорей проскочить в знакомый кабинет. Да и опера с ними в самодеятельности не выступают и лишних разговоров не ведут: кум это всё-таки не брат родной. Как сознался ветеран, сто граммов наливать своим младшим партнёрам ему приходилось, но "дурью" наркоманов снабжать -- никогда. Не только потому, что противозаконно, а за работой угрозыска зорко следит и своё начальство и прокуратура, но и потому что, не смотря на желание приблизить осведомителей психологического единения с ними не возникает: мораль у работника милиции и его помощника -- разная. Ну и отношения изначально строятся определённо: ни опер зависит от того, что принесёт ему осведомитель, а тот старается добыть то, что нужно милиции.
Однако насильно сотрудничать с оперчастью или угрозыском заставить трудно. Даже в зоне, где возможностей для принуждения достаточно. Да того и не требуется, потому что хватает добровольцев: льготы-то даются за помощь хоть и негласные, но ощутимые. И подкормят и даже срок могут скостить. Недаром в тех местах говорят: "Кто стучит, тот не звонит". То есть не сидит от звонка до звонка.
Однако не всё в жизни стукачей так серьезно. Из нашей повседневной жизни интересных примеров мне узнать не удалось, в колониях же иной раз бывают просто анекдотические случаи. В одной из зон находился просто одержимый манией всех сдавать. Его и прозвали за это Сексотом (а надо сказать, что первоначально, в 20-30 годы слово это было не ругательством, а просто аббревиатурой, расшифровывающейся как секретный сотрудник). Наверное, бывал поначалу бит, но потом на него махнули рукой: что взять с больного? И вот что однажды вышло. Сели как-то блатные перекинуться в картишки, а он тут как тут. Увидев играющих в карты, воодушевился и, не скрывая прыти, бросился к выходу. Окликнули: "Вась, возьми десятку, только не закладывай." Остановился. Задумался. Вздохнул: красненькая в те времена была хорошими деньгами для зоны, много чего на колонийском "черном рынке" можно было за неё купить. Долго мял купюру, но в конце концов бросил её на стол и помчался к куму... Самое интересное, что блатной авторитет, потешавший корешей психологическим экспериментом с Сексотом, вечером того же дня рассказывал этот анекдот в оперчасти, куда пришёл на очередную встречу с сотрудником, у которого был на связи.
Услугами негласных соглядатаев пользуется не только угрозыск, но и другие, имеющие на это право, силовые структуры. Сиё не значит, конечно, что все мы под колпаком: компетентными органами отслеживаются лишь те поступки и замыслы, которые представляют угрозу общественному порядку. А моральный аспект... Милиции помогают не только завербованные агенты, но и обычные граждане, сообщающие дежурному о случайно увиденном или услышанном. Каждый выбирает, сам с кем сотрудничать -- с властями или криминалом. Ибо умолчание о преступлении есть пособничество преступникам. Не будем вслед за уголовным миром осуждать этих людей: какие бы они ни были, они работают для нас.