Утром 15-го октября 1941 года содержание приказа ГКО N 801 каким-то непонятным образом стало достоянием всех москвичей, они вдруг начали в подробностях обсуждать вместе с своими соседями и товарищами по работе. В приказе говорилось о военном положении столицы, проблеме ее эвакуации, то есть горожане заговорили о таких секретных вещах, о которых они не должен были бы попросту знать. Сам же приказ говорил:
"В виду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС -- т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД -- т. Берия организует их охрану).
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).
3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба -- в Арзамас.
4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД -- т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).
Председатель Государственного Комитета Обороны СССР
И. СТАЛИН"
Наиболее всего москвичи оказались потрясены словами, которые были употреблены в приказе, о том, что: "т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке". Все горожане эти слова восприняли, как прямое доказательство того, что Москву сдадут немецким войскам, что город защищать не будут. Именно эта часть приказа стала наиболее обсуждаемой среди москвичей всех поколений и возрастов. В частных домах, в частных и коммунальных квартирах тут же начались сборы в дорогу, в дорожный багаж начали упаковываться одежда, продукты питания, а также немало совершенно ненужных вещей на эвакуационных дорогах.
В этом месте следует обязательно упомянуть о том, что к этому времени, к 10-му декабря 1941 года, Москва начала организованную эвакуацию своих промышленных предприятий, квалифицированных рабочих и инженеров. Эшелоны с платформами, загруженные промышленным оборудованием, а также с теплушками, выделенными под эвакуируемых специалистов, один за другим, по четкому графику, покидали Москву. Они отправлялись на Восток, - на Урал и в Сибирь! 10-го октября также, но, вероятнее всего случайно, совпали две вещи, началась организованная эвакуация, которой была охвачена только малая часть населения Москвы, и внезапно по городу распространилась информация о скором падении самой Москвы.
Все же остальные московские предприятия, которые не вошли в заранее составленный и согласованный список предполагаемых к эвакуации фабрик и заводов, были брошены на произвол судьбы! Ни их рабочим коллективам, ни администрации ничего не разъяснялось, они как бы попросту в этом мире больше не существовало!
Ни один член советского правительства, ни один член городского совета не выступил перед москвичами по радио, не приезжал к рабочим на предприятия, чтобы им объяснить, что же ожидает Москву в ближайшем будущем. Никто из аппаратчиков в те времена ни единым словом не упоминал слово "эвакуация", не говорил людям о том, что же это такое, как простые горожане должны были бы себя вести, покидая город, отправляясь в эвакуацию!
А таких рабочих и членов их семейств общим счетом переваливало за два миллиона человек!
Если молодые и неженатые рабочие оказались легки на подъем, собрав немногие одежду, они покупали батон колбасы в дорогу, и они были готовы отправляться в эвакуацию.
В больших же рабочих семействах, где было до четырех детей, закипели немалые страсти! Женщины бились в истерике, бранились с мужьями по поводу и без всякого повода, желая понять, что им нужно брать в дорогу, чтобы детей обеспечить всем необходимым, чтобы сберечь детское здоровье на дорогах эвакуации. Не найдя нужного решения, родители начали встречаться с соседями, чтобы вместе с ними обсудить свои животрепещущие семейные проблемы. Естественным образом, но пока внутри рабочих коллективов, жилых домов начала создаваться чрезвычайно опасная ситуация готовящегося внутреннего взрыва. Тогда вместе начали собираться главы многих рабочих семейств, проживавших в одном подъезде, в одном рабочем бараком. Поначалу они по-соседски пытались разобраться в содержании приказа ГКО, а затем приступали к обсуждению вопроса, стоит ли или не стоит им отправляться в эвакуацию?! Обсуждался и такой вопрос, сможет ли рабочая семья выжить в оккупации под немцем?!
Одним словом, глубоко запрятываемая семейная паника медленно, но верно начала пробивать себе дорогу из души простого человека на улицы и проспекты Москвы. В ходе таких соседских бесед исподволь начали расти панические настроения, в городе стремительно росла лавина ничем не обоснованных слухов. Соседи больше запугивали друг друга, нежели обменивались правдивой или достоверной информацией! Стоит также отметить, что в этот критический момент, никто из москвичей не обращался к советской прессе и радио, простые москвичи уже давно перестали доверять газетам, журналам, радио и Совинформбюро.
Утром 15-го октября привычно и еще затемно проснулась, собралась и отправилась на работы в утреннюю смену большая часть мужского населения Москвы. Это утро пока еще некоим образом не предвещало того, что последующие двое суток, 15-е и 16-е октября 1941 года, станут самыми позорными днями в тысячелетней истории столицы великого российского государства!
Примерно в это же самое время по Ленинградскому шоссе уже ехал взвод мотоциклетной разведки 11-й танковой дивизии вермахта. Согласно боевому заданию этот взвод должен был проследовать по Ленинградскому шоссе, ведя поиск блокпостов, засад и других различных фортификационных укреплений на пути следования 11-й и 5-й танковых дивизий вермахта. Немецкие мотоциклисты разведчики особо, а едва ползли вперед по этому грубо мощеному советскому шоссе, с подозрением поглядывая по сторонам.
К тому же сам день 15-го октября был пасмурным и холодным октябрьским днем. Видимость на дороге была отвратительной, да и температура поигрывала, то падал мокрый снег, то шел холодный дождь. Сильный и холодный северный ветер насквозь пронизывал жиденькие шинели немецких мотоциклистов, даже, несмотря на то, что поверх шинелей мотоциклисты укутывались в резиновые дождевики для сохранения тепла, для защиты от осеннего дождя со снегом! Немецкие стрелки сидели на мотоциклах, зябко поеживаясь, некоторые из них подремывали, одновременно мечтая о том дне, когда, наконец-то, закончиться эта проклятая война с этими непонятными русскими. Никогда еще немецкая армия так долго не была задействована в боевых действиях, она уже провоевала целых три летних и два осенних месяца, но ее конца и края пока еще не было видно. Сегодня, когда русская осень демонстрировала свой откровенно гадкий характер, некоторые офицеры немецких танковых дивизий все еще говорили своим солдатам о том, что еще одно небольшое усилие и Москва поддет, тогда и война закончится!
Унтер-фельдфебель, командовавший этим взводом мотоциклетной разведки, был совсем молодым парнем, ему еще пока не пришлось повоевать с русскими. Вчера парень был прикомандирован к 11 танковой дивизии вермахта, кто-то из командования дивизионной разведки этого молокососа прикрепил к лейтенанту Фогелю для обучения азам разведки. Но вчера вечером лейтенанту Фогелю здорово повезло, он был легко ранен русским снайпером, после чего его отправили на излечение в Германию. Этого же безусого парнишку, унтер-фельдфебеля, назначили исполняющим обязанности командира взвода мотоциклетной разведки!
Настолько много и настолько часто происходили замены офицеров в частях и подразделениях вермахта, наступавших на Москву, что в большинстве таких случаев кадровики были вынуждены задними числами оформлять новые офицерские назначения. Так и в нашем случае, полное имя этого унтер-фельдфебель никто из стрелков и гренадеров его взвода разведки попросту не запомнил, когда он появился в их взводе!
Сегодня, когда этот парень вступил в командование взвода, то рядовые стрелки и гренадеры сразу же обратили внимание на то, что этот парнишка фельдфебель совсем плохо ориентировался на топографических картах с непроизносимыми названиями русских деревень, поселков и городов. Как только взвод разведки покинул расположение своей части, то унтер-фельдфебель не отрывал головы от карты, сверяясь с названиями сел и деревень, пытаясь с определиться с местами, которые его взвод проезжал. В конце концов, этот фельдфебель окончательно запутался в названиях русских сел и деревень! Тогда он плюнул на работу с топографической картой, впал в дрему, только регистрируя проезжаемый его взводом километраж по брусчатке Ленинградского шоссе.
А по сторонам этого ужасно замощенного шоссе время от времени мелькали русские деревни и села, которые своим внешним видом внушали одно только сострадание. Немецкие мотоциклисты не понимали того, почему русские люди жили в таких полуразрушенных избах, некоторые из которых провалились в землю чуть ли не до подоконников. В русских деревнях не светилось ни единого окошка, а в крестьянских дворах не наблюдалось ни малейшего движения, не мычала домашняя скотина. Но за пять месяцев войны эти немецкие солдаты и не такого насмотрелись, поэтому сейчас все эти стрелки и гренадеры сидели в колясках и на задних сидениях мотоциклов, они дремали, уткнувшись носами в складки своих шинелей.
Впереди вдруг неожиданно возникли жилые дома какого-то русского города. Рядовые гренадеры встряхнулись от спячки, начали перекрикиваться со своим командиром взвода. Но на все вопросы своих подчиненных стрелков унтер-фельдфебель только упрямо махал рукой, требуя, чтобы взвод продолжал бы двигаться вперед. Шоссе, по-прежнему, оставалось свободным от какого-либо движения. Только ранним утром этого дня, когда взвод отправился на разведку и выезжал на это советское шоссе, то мотоциклисты внезапно наткнулся на какой-то русский легковой автомобиль, который стремительно ехал по этому шоссе. Тогда немецкие стрелки в одно мгновение располосовали его своими пулеметами МГ-34, превратив в дырявую рухлядь. Немецкие пулеметы прекрасно работали при любой русской непогоде и даже при сильном русском морозе.
Продолжая разведку, взвод мотоциклистов проскочил через неохраняемый железнодорожный мост, переброшенный через не очень большую и пока еще не замерзшую реку, как внезапно их мотоциклы прекратили бешено трястись по ухабам и рытвинам шоссе, они начали плавное движение по асфальту. Появление асфальтируемого шоссе становилось прямым указанием того, что немецкий взвод разведки сейчас находится на самом подъезде к советскому городу.
Когда немецкая армия пересекла границы СССР, то ее офицеры и солдаты на собственных задницах убедились в том, что между советскими городами в обязательном порядке имелись так называемые мощеные шоссе, но все они находились в ужасно плохом состоянии! Как русский человек в таких случаях говорил, не шоссе, а ухаб на ухабе! Когда же мосластые немецкие задницы вдруг получили облегчение, а их транспортные средства начинали плавно ехать по асфальтированному шоссе, то одна уж эта плавная езда говорила о том, что шоссе перешло в другое качество, оно стало улицей советского города.
К этому моменту молодой унтер-фельдфебель, командир взвода разведки, уже и сам догадался о том, что его взвод разведки следует по городской улице какого-то советского города.
Самым большим городом на его топографической карте была именно Москва.
Любой бы опытный немецкий офицер на месте этого без года неделя командира взвода, тут же приказал бы свои стрелкам и гренадерам срочно развернуться и, как можно быстрее, бежать из этой городской ловушки. Но этот молодой чудак, унтер-фельдфебель, решил немного подождать, посмотреть, куда эта дорога выведет его взвод. К тому же этот молодой парень слишком уж верил в силу и мощь немецкого оружия. Пару раз он попытался по рации связаться со штабом своего полка 11-й танковой дивизии, но радиосигнал не проходил, видимо, сейчас слишком большое расстояние их разделяло. Тем временем, разведвзвод продолжал наматывать километры на колеса своих мотоциклов, продвигаясь вперед по Ленинградскому шоссе.
Этот разведвзвод впервые с противником столкнулся на мосту через какие-то железнодорожные пути, когда он начал подниматься на этот мост, то его обстреляли красноармейцы. Два русских пулеметчика, охранившие этот мост, открыли внезапный огонь из четверенных зенитных пулеметов по приближающемуся противнику. Но, к сожалению, красноармейцы, дежурившие у пулеметов, были новобранцами и в свое время не получили толковой подготовки одиночного бойца, попросту говоря, они из пулеметов не умели хорошо стрелять. Своими внезапными пулеметными очередями молодые красноармейцы повредили два мотоцикла, ранили четырех немецких стрелка. Остальные десять немецких мотоциклов сумели развернуться и, прикрывшись от огня зенитных пулеметов возвышенностью, принялись своими пулеметами расстреливать красноармейцев, которые в этот момент с винтовками в руках пошли на них в атаку.
После десяти минут встречного боя, разум все же взял вверх в голове командира немецкого взвода разведки, который приказал гренадерам возвращаться в распоряжение своего полка. Взвод только успел развернуться в обратную сторону, снова переехать железнодорожный мост, как мотоциклисты заметили, что в топливных баках их мотоциклов заканчивается бензин. Найти какую-либо бензоколонку в этой стране было невозможно, но на топографической карте фельдфебеля имелась отметка о наличии такой бензиновой станции в московском пригороде. Десять мотоциклов свернули с Ленинградского шоссе, и отправились на розыск этой заправки.
В тот момент одна из женщин, мимо дома, которой проехали эта мотоциклетная колонна, подошла к телефону и, услышав родные гудки, быстро набрала городской номер. Ей ответил молодой голос:
- Лейтенант Трезубов у телефона!
- Немцы тут, у нас! - Испуганно прошептала эта женщина.
- Какие немцы? Почему немцы? И где тут, у вас? - Переспросил парнишка.
И тогда женщина, набравшись сил, попыталась четко объяснить тому парнишке возникшую ситуацию, связанную с появлением немецких мотоциклистов. Мальчишка внимательно выслушал рассказ напуганной женщины, после чего попросил ее успокоиться и ее вызов перевел на мужчину с приятным баритоном в голосе. Женщина и этому приятному баритону объяснила возникшую ситуацию. Ни разу не прервав женщину, мужчина дождался конца ее рассказа, а затем вежливо попросил:
- Не волнуйтесь и не беспокойтесь. уважаемая! Все будет в полном порядке. Мы приняли от вас информацию! Сейчас займемся этими блуждающими немцами. Вы только время от времени позванивайте нам, чтобы проинформировать о том, чем они сейчас занимаются.
Тогда эта неизвестная женщина совсем успокоилась, она приступила к наблюдению за немецкими мотоциклистами, обещав звонить каждые полчаса. Ее же собеседник, полковник Любимов, набрал телефон полковника Дмитрия Морозова и коротко тому приказал:
- Поднимай по тревоге любой свой батальон! Бойцов батальона загрузить в студубеккеры! На полной скорости летите в Химки! Там сейчас объявилась блуждающая группа немецкой разведки на мотоциклах. Ты, Дмитрий, должен сделать так, но ни один из немецких разведчиков не ушел бы живым. Если твои красноармейцы смогут, то возьми пленного языка, поговорим с живым немцем. Приступай, полковник, к немедленному исполнению приказа.
А затем на штаб бригады обрушилась лавина телефонных звонков. Москвичи начали со штабом бригады делиться информацией о появлении немецких солдат или подразделений на мотоциклах или на бронетранспортерах на улицах Москву. Москвичи в таких звонках почему-то говорили о том, что немцев они видят у Белорусского, Курского, или у Павелецкого вокзалов. Один звонивший москвич в деталях рассказывал о том, что собственными глазами наблюдает выгрузку немецких солдат из вагонов поездов, только что прибывшего к перрону Курского вокзала. Артур Любимов с внутренним удовольствием наблюдал за тем, как работали молодые командиры штаба его бригады. Что он правильно поступил, назначив лейтенанта Трезубова руководителем группы телефонных операторов. Основной задачей этих девчонок и мальчишек была успокоить звонивших людей, а не просто получить требуемую информацию.
Полковник Любимова вернулся в свой кабинет, когда там впервые зазвонила кремлевская вертушка. С большой осторожностью Артур Любимов взял трубку в руки и произнес:
- Алло! Полковник Любимов слушает!
И тут же услышал голос Лаврентия Павловича:
- Привет, Артур! Теперь с тобой можно разговаривать по безопасной линии связи, никто нас не сможет прослушать. В первых же словах хочу тебя поблагодарить за ротмистра Беляева. Цепочка, которую мы с его помощью начали раскручивать, далеко потянулась. Мои следователи работают и день, и ночь, не покладая рук, а конца и края этой цепочки пока не видно. Похоже на то, что ты в чем-то был прав! А теперь только для твоей информации, Хозяин попросил меня позвонить и сообщить тебе о том, что он Москвы, независимо от ситуации с войсками под Москвой, покидать не будет. Так, что окапывайся и готовься к боям в городе, а одним из твоих бойцов станет Иосиф Виссарионович, готовь для него винтовку.
Когда телефонный разговор с Лаврентием Павловичем закончился, то Артур Любимов какое-то время оставался в одиночестве в этом столь роскошном для него кабинете. Все это время он думал о том, начнутся или не начнутся бои на улицах и проспектах этого великого города.
В тот день обстановка в Москве изменялась каждые пятнадцать минут телефонные линии связи начали приносить информация о том, что в городе началось массовое увольнение рабочих. Директора заводов и фабрик, видимо, по указке своих недальновидных руководителей или по своей собственной инициативе начали выдавать рабочим небольшие суммы денег, а также трудовые книжки на руки. Произведя расчет рабочего, они ничего ему не обещали и попросту выпроваживали его за двери предприятия или завода, оставив того без средств существования. Но, как оказалось, эти руководители плохо знали свой рабочий класс! Вскоре, оказавшиеся на улице рабочие потребовали разъяснений в отношении того, что именно происходит? Но ни один из руководителей не мог им дать вразумительного ответа в отношении того, что же происходит в городе. И тогда на улицы этого великого города начал выползать монстр неподчинения, беспредела!
- 2 -
Когда, выбравшись из окруженного немцами Киева, Артур Любимов появился в Москве, то с кем бы он ни встречался, с кем бы тогда ни разговаривал или не беседовал, все его разговоры в обязательном порядке сводились к обсуждению одного вопроса, будут ли или не будут немцы брать Москву. Начнут ли они ее штурм или же с Москвой они поступят таким же образом, как поступили с Ленинградом или Киевом, замкнув ее в мощные тиски блокады или заставив защитников города его покинуть!
Люди, с которыми полковник Любимов разговаривал, не скрывали своего мнения, но эти их мнения полюсно разнились. Одни считали, что немцы обязательно будут штурмовать Москву, что город сейчас находится под прямой угрозой захвата и оккупации, другие же полагали, что немцы постараются окружить Москву, как с Киевом, отделив линией фронта ее от остальных регионов Советского Союза. Но чем ближе вермахт подступал к городу, тем меньше становилось защитников такой идеи, которая опровергалась на практике и самой жизнью. Немцы любой ценой стремились захватить столицу Советского Союза.
Одна идея подменялась другой, по которой также начали высказываться многочисленные точки зрения о том, но теперь уже о том, нужно или не нужно защищать столицу первого пролетарского государства?! Одни полагали, что Москву надо обязательно защищать до последней капли крови, другие же скользко говорили о том, что в свое время Кутузов сдал Москву французам, но Россия тогда не пала, не склонила головы перед оккупантами!
В таких разговорах Артур Любимов обращал внимание на одну любопытную деталь, которая иногда остро колола ему глаза. Говоря о сдаче или об обороне Москвы, все его собеседники почему-то внутренне оставались уверенными в том, что дела на линии фронта никогда такими плохими не станут и вопрос об обороне Москвы ни когда не станет повесткой дня! Другими словами, его собеседники попросту поигрывали общими словами, не более того, они не вкладывали в них какого-либо глубоко смысла! В иные моменты Артур Любимов тоже относил себя к категории таких людей, он и сам был глубоко уверен в том, что божественный гений Иосифа Виссарионовича может решить любимые проблемы, встающие перед государством, которое он возглавляет!
Когда же ситуация на фронте приняла совсем дурные обороты, когда немецкие мотоциклисты действительно начали появляться на московских улицах, то Артур Любимов вдруг осознал, что внутренняя его уверенность в незыблемости советской власти поколеблена и вот-вот рухнет, что наступают смутные времена безвластия. Он вдруг начал понимать московских горожан, которые оказались в еще более худшем положении, они были попросту брошены городскими властями на произвол судьбы, были низведены до полного непонимания происходящих событий, как на фронтах под Москвой, так и в самом городе. Горожане до глубины души оказались перепуганными обывателями каждодневной информацией о кровавых злодеяниях, творимыми фашистами в захваченных советских городах или на захваченных территориях. В октябре месяце они оказались предоставленными самим себе даже государством, которое в свое время им запрещало думать инакомысляще.
Именно в середине октября в жизни простого москвича наступил критический и переломный момент, когда внутренний страх этого человека перед наступающей смертью в лице немецкого солдата начал пересиливать его же страх перед неотвратимостью наказания за непослушание городским властям. Причем этот смертный страх был выплеснуться готов через пологи домов на московские улицы и проспекты, чтобы под собой погрести все то хорошее, что москвичи нажили в своей городской жизни - порядок, спокойствие и относительное процветание!
К тому же сами местные или городские власти как бы самоустранились от решения всех этих проблем и страхов, которые будоражили население столицы великого государства пролетариата и крестьян! Вот уже в течение длительного времени они вообще не появлялись в поле зрения горожан, ими также не был предпринят ни единый шаг для того, чтобы действенным правлением развеять все их смертные беды и страхи своих же москвичей. Сегодня, как это чувствовал Артур Любимов, наступал критический момент, когда страхи законопослушного москвича достигли такого уровня и такого накала, когда средний горожанин внутренне был готов перейти, перешагнуть Рубикон, разделявший закон и эти внутренние страхи москвичей. И тогда, как это снова понимал Артур Любимов, Москва начнет тонуть в полном безвластии, на улицы города выплеснется черная паника, которая в той или иной мере, но обязательно затронет каждого москвича.
Артур Любимов хорошо понимал, что речь идет, по крайней мере, о полутора-двух миллионах горожан, которые могут оказаться захваченными паникой, попадут под ее непосредственное влияние. Когда паника заставит москвичей выйти на улицы, то большинство грабежей и поджогов, как он полагал, будут связаны с гастрономами, продуктовыми магазинами и лавками. Любая паника несет в себе все же некоторую осмысленность, москвичи в том положении, в котором они оказались в октябре 1941 года, были вынуждены первым делом думать о решении проблемы продуктовых запасов или для своего последующего выживания в оккупированном городе, или на период бегства из него! Причем, грабежи продуктовых магазинов могли принять массовой характер, в результате чего москвичей, принявших участие в октябрьской панике, было практически невозможно остановить.
Но пока мы вели разговор о панике, в которой могли принять законопослушные граждане, добропорядочные москвичи, которых еще можно было бы остановить, не позволить им быть захваченными этой паникой! Но нам не следует забывать и о другом очень важном факторе, что вокруг этих двух миллионов добропорядочных горожан, роились городской криминалитет, фронтовые дезертиры, мародеры. Причем, их в городе были не десятки или пара сотен человек, а несколько, если судить по секретным сводкам НКВД, сотен тысяч человек, которые уже нарушили законы военного времени, сейчас они в Москве укрывались от действия этих законов.
Целая армия военных и гражданских преступников с оружием в руках пребывала на территории Москвы в октябре 1941 года. Если же законопослушному москвичу еще требовалась дополнительная раскачка или он должен был бы оказаться в совершенно для него невыносимых условиях для того, чтобы преступить действующий закон, то преступные отщепенцы ни в чем таком уже не нуждались. Став уголовниками уркаганами, дезертировав из армии, криминалитет тем самым уже преступил закон, а сейчас ожидал удобного момента, чтобы выйти на улицы города и, ради спасения себя и своих жизней, начать грабить, убивать, набивать златом свою мошну.
Артур Любимов прекрасно понимал, что, если в действиях с законопослушными москвичами, красноармейцам его бригады следует проявлять всяческую предосторожность, чтобы тем самым их не подвинуть на преступления против действующих законов. А для того, чтобы отдельные случаи паники не переросли бы во всеобщую панику с участием миллионов горожан, это в свою очередь бы означало, что красноармейцам его бригады надо было бы железной рукой очищать Москву от криминального элемента! Не позволить криминалитету объединиться с недовольными рабочими, уничтожить их, прежде чем они начнут вместе с рабочими организовывать грабеж магазинов и поджогов.
Тяжело вздохнув, полковник Любимов вызвал к себе начальника штаба бригады полковника Молокова. Некоторое время они обсуждали повторную возможность проведения зачистки рабочих бараков, а также других мест, в которых криминалитет мог бы базироваться. Вдвоем они тщательно проработали боевые задачи на день каждому полку бригады, набросали краткие схемы осуществления той или иной операции. В ходе обсуждения планов сегодняшнего дня Любимов и Молоков пришли к единому мнению о том, что пока не будет получено достоверной информации о прорыве немецких частей в город, подразделения бригады на улицах города использовать до ротного уровня. Такое использование частей и подразделений бригады, позволяло им патрулировать, держать под своим контролем, как можно больше московских улиц и кварталов.
Оба полковника пришли к твердому убеждению в том, что их бригаде не следует более устраивать облав с применением полков или даже с участием батальона. Усиленная бригадными разведчиками каждая рота бригады была способна окружить и произвести зачистку любого подозрительного барака, проверить документы у проживающих в нем горожан, а затем в течение пары часов его обыскать. Причем, бойцами этой роты могут быть задержаны все лица без документов или с оружием на руках, еще в бараках можно будет произвести селективный отбор задержанных. Те, кто будет задержан с оружием в руках, будут передаваться в руки комендантского взвода капитана Владимира Лыкова. Лица, задержанные из-за отсутствия документов, будут направляться в то место, где с ними проведут предварительные беседы. В зависимости от результата допроса, они будут передаваться или в ведение НКВД, или в ведение московской милиции.
Затем в кабинете полковника Любимова собрались командиры бригады, до внимания которых были доведены принятые командованием решения. Затем прошло совещание, на котором обсуждались операции по проверки документов, которые должны были проводиться в рабочих бараках и в жилых домах.
Командиры, с большим удобством расположившись на стульях за широким и длинным столом, попивая чай из стаканов с подстаканниками, внимательно слушали своего командира бригады. Затем полковник Алексей Молоков подробно описал действия каждого ротного командира, передал ротным и батальонным командирам карты города с подробным описанием маршрута следования каждой ротной колонны по городским улицам. За ночь каждая рота должна было отработать один барак! Городская милиция для сопровождения или для поддержания операции не привлекалась. Районные отделения НКВД также заранее не уведомлялись об осуществлении такой операции. Каждый командир роты получал сопроводительное письмо за подписью товарища Берия, наркома внутренних дел. В письме говорилось о том, что данный командир роты действует по его личному указанию.
Лаврентий Павлович долго ломался и не хотел подписывать такое количество писем, в которых простой командир роты действовал как бы по его приказу, но ни словом не говорилось о том, а какая именно операция осуществлялась. К удивлению Артура, наркома внутренних дел уломал его адъютант, лейтенант Трезубов. В самый накал телефонного разговора полковника с наркомом этот лейтенант совершенно неожиданно попросил Любимова передать ему телефонную трубку. Тот с громадным удивлением в глазах, протянул лейтенанту Трезубову телефонную трубку, а лейтенант Трезубов попросту заявил Лаврентию Павловичу о том, что сам лично проследит за прохождением каждого такого письма. Этим лейтенантским заявлением вопрос был решен и закрыт, вскоре фельдъегерь доставил в штаб бригады письма, подписанные наркомом Берией.
Когда совещание закончилось, перед самым выходом из кабинета командира бригады, один из ротных командиров поинтересовался, задав вопрос о том, а кто же это такой капитан Лыков. В кабинете командира бригады тотчас же воцарилась тяжелая и гнетущая тишина. Некоторые командиры хорошо знали о целях, с которыми капитан Лыков появился в их бригаде, другие же мало чего знали о комендантском взводе этого капитана.
Полковник Любимов в тот момент стоял у своего стола, он беседовал с подполковником Николаем Гавриловым, на роты его полка и полка Андрея Снегирева ложилось основное бремя выполнения этой ночной операции. Артур повернулся лицом к командиру роты, капитану, задавшему этот вопрос и постарался ему объяснить:
- Товарищ капитан Лыков временно прикомандирован к нашей бригаде, он и его бойцы комендантского взвода исполняют весьма специфические функции. Они приводят в исполнение судебные приговоры и вердикты трибуналов.
- Так он палач что ли? Будет расстреливать невинных людей?
- Вы не правы, товарищ командир роты! Вам не следует в таком непримиримом тоне говорить о человеке, которого вы не знаете и с которым не знакомы. Для вас, товарищ командир роты, я во второй раз разъясняю, что взвод товарища капитана Лыкова приводит в исполнение смертные приговоры судов и трибуналов. Если вам недостаточно этих моих слов, то задержитесь, немногим позже я задачи, которая стоит перед комендантским взводом капитана Лыкова!
Артуру Любимову не понравилась вопрос, да и сам этот разговор с ротным командиром. К слову сказать, это и не было разговором в истинном понимании слова, а была какой-то непонятной перекличкой двух совершенно разных людей. Такое понимание ситуации более всего и обеспокоило полковника Любимова.
В этот момент Артур Любимов заметил начальника Особого отдела своей бригады, майора Немчинова, который собрался покинуть его кабинет. Он взмахом руки обратил на себя его внимание. Когда Алексей Немчинов в нему подошел, то Артур поинтересовался тем, как прошла проверка командиров бригады.
До крайности удивленный таким неожиданным вопросом, майор Немчинов осторожно пояснил своему командиру, что Особый отдел бригады никаких проверок командиров особой бригады не проводил и не планирует проводить. Тогда Артур в свою очередь пояснил майору суть своего вопроса. Он сказал, что его не интересуют командиры бригады, которые ранее служили, отбывая свое наказание, в его штрафной роте. У него с такими командирами проблем не было! Сейчас же его интересовали те командиры бригады, которые были переведены в бригаду тогда, когда он находился в киевской командировке, и с ним, как командиром бригады, их кандидатуры не обсуждались.
Майор Немчинов весьма серьезно воспринял обеспокоенность командира бригады к данной проблеме, пообещав Любимову немедленно заняться решением этой проблемой.
Весь день, 15-го октября 1941 года, части и подразделения бригады особого назначения, разбитые на патрули, провели на московских улицах. Красноармейцы и командиры бригады вовремя появлялись в тех местах, где наблюдались какое-либо волнение, собиралась молодежь или люди пожилого возраста. Патрули проходили по улицам, заходили в торгующие точки, интересуясь у продавцов, как идет торговля? Или же эти самые патрули проверяли замки, на которые были заперты другие магазины. В московском пространстве ощущалось какое-то общее волнение. Вся Москва внешне выглядела пока еще спокойно, но появились признаки того, что это спокойствие может быть нарушено в любую минуту.
Вечером, когда стемнело, студебеккеры с бойцами в кузовах один за другим покидали ворота Покровских казарм. Третий полк полковника Дмитрия Морозова снова уходил на патрулирование города. Второй полк подполковника Снегирева из Спасских казарм ротными колоннами отправлялся на зачистку рабочих бараков в Лефортово, а первый полк подполковника Николая Гаврилова - для зачистки Сокольников.
- 3 -
Полковник Любимов шел вдоль строя гражданских лиц, выстроенных в две шеренги, которые стояли у задней стены своего барака. Этот рабочий барак в Сокольниках своим внутренним интерьером, расположений жилых комнатушек, центральной кухни, туалетов ничем не отличался от барака номер пять по Малой Почтовой улице. Разве что тем, что в нем гражданских лиц проживало несколько больше, чем в бараке номер пять. Артура Любимова всегда удивляло способность человека выживать и здравствовать в таких местах, где бы ни одно другое разумное животное не выжило.
Люди в шеренгах стояли как кучками, семьями, отец, которым обычно был мужчина в возрасте сорока-пятидесяти лет, выдвинувшись слегка вперед, чтобы своими плечами и грудью прикрыть жену и детей в возрасте тринадцати-пятнадцати лет. Но были и семьи, в которых женщины исполняли роль главы семейства, на шаг впереди они стояли плечо в плечо со своими мужьями. А одна женщина с младенцем на руках вообще стояла впереди своего мужа и других троих детей, сплошь одними мальчишками. В строю было немало подростков, парней и девчонок, с которыми было совсем плохо. Если взрослые, их отцы и матери, уже научились скрывать выражение своих лиц, то мордашки этих шестнадцатилетних выражали сплошную ненависть. Они всей своей маленькой и растущей душой ненавидели красноармейцев роты старшего лейтенанта Голубцова.
Ровно в полночь бойцы роты старшего лейтенанта Голубцова незваными гостями ворвались этот барак, расположенный на одной из парковых улиц Сокольников. Они потребовали, чтобы главы семейств брали с собой документы, одевались бы теплее, на улице было морозно, и выходили строиться бы на улицу, после чего будет проведена проверка документов. Жильцам бараков не давали времени на то, чтобы они осознали то, что с ними сейчас происходит. Семьи под наблюдением двух-трех разведчиков проходили по коридорам барака и выходили на улицу к противоположной от входа стене барака, где их другие красноармейцы, молча, только изредка подталкивая прикладами винтовок и автоматов, выстраивали вдоль этой стены. Таким эффективным способом освобождалась одна жилая комната за другой, а всего таких комнатушек в бараке было восемьдесят.
Когда на построение была выведена вторая сотня жильцов, то внезапно в этой страшной тишине сначала послышался треск кем-то разбитых стекол окна, тут же металлически оглушительно прогремела короткая автоматная очередь. Через секунду послышался долгий, завывающий и почти звериный крик женщины, от которого Артуру Любимову захотелось сжаться в комок и исчезнуть из этого мира. Женщина выла, каталась по земле и кричала:
- За что? За что, гады, убили моего Серегу? Ничего плохого он вам не сделал!
К полковнику подбежал старший лейтенант Голубцов, который мало чем походил на нормального командира РККА. Дрожащую руку старший лейтенант поднес к виску головы и отрапортовал:
- Парень в возрасте двадцати лет пытался бежать через окно барака! Он убит автоматной очередью сержанта...
Артур Любимов жестом руки прервал рапорт командира роты. Ему было понятно, что сейчас произошло именно то, что и должно было произойти, к чему они так готовились. Парень дезертировал из армии, у него не хватило смелости на то, чтобы сдаться властям и пойти по суд, который, возможно, присудил бы его опять-таки к расстрелу. Вот и попытался парень использовать свой единственный шанс спастись! От этой мысли ему и, по все очевидности, капитану Голубцову стало настолько мерзко, что им обоим захотелось отойти в сторонку и застрелиться. Но ни полковник, ни старший лейтенант этого так и не сделали, с бледными лицами они продолжили наблюдать за тем, как красноармейцы работали с жителями этого барака!
Последнюю семью привели из барака и поставили последними в этой длинной очереди желающих пройти проверку документов, получить индульгенцию на спокойную жизнь. Но для начала все жители этого барака должны были пройти все уровни ада. Полковник Любимов, затянутый в шинель начал обход этих двух шеренг жильцов барака, чтобы тут же убедиться в том, что работе его ментального зонда сильно мешают дети. Они настолько крепко и сильно его ненавидели, что их мощные флюиды ненависти перебивали ментальные каналы и не позволяли ему разобраться в том, что же на деле думали взрослые. Он тут же прекратил свой проход, вышел в центр строя и громким командным голосом произнес:
- Граждане, прошу сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления законным властям! После проверки документов, вы вернетесь к нормальной жизни и работе. Будут арестованы и препровождены в изоляторы временного содержания только те граждане, у которых не окажется документов или правильно оформленных документов. Но и их отпустят на свободу, если они докажут правильность своих документов. Для убыстрения процесса проверки паспортов, прошу глав семейств на два шага выступить вперед.
Передняя линия шеренги качнулась и сделала два шага вперед, но тут же заголосила малышня, ей не понравилось, почему папа и мама ушли вперед, а их оставили на месте. Они попытались воссоединиться со своими родителями, но перед ними вдруг выросла стена из людей с оружием, красноармейцы ласковыми голосами начали уговаривать эту барачную мелюзгу оставаться на своем месте.
Артур Любимов зашагал вдоль строя, сознание детей фонило в ментальном диапазоне, но все же позволяло полковнику разбираться в том, о чем же думали их родители. Вслед за полковником шли взводные командиры роты, которым было поручено вести проверку паспортов. С первыми двумя семьями было все в порядке, они имели действительные паспорта, правда, вторая семья имела на одного сына больше, чем было записано в их паспорте. Это был шестнадцатилетний парень с умным и вдумчивым взглядом карих глаз, он стоял вместе со своими братьями, мал, мала меньше, а самого младшего из них нежно держал на руках. Немного подумав, Артур Любимов решил не поднимать по этому вопросу паники, а вернуться к нему, когда пройдет весь строй.
Глава третий семьи был явно дезертиром, вместо паспорта он лейтенанту Кислову протянул на проверку красноармейскую книжку. Лейтенант кивком головы попросил его выйти из строя и отойти в сторону, где должны были быть собраны выявленные дезертиры. Парень, молча, поцеловал плачущую супругу, двух детей и, понурив голову, отправился на указанное место. Артур стоял и смотрел на дезертира Ивана Зубина, который пять лет назад приехал в Москву по лимиту. За это время он успел жениться, с супругой нарожать детей. Повозившись в мозгах этого парня, Любимов уже знал о том, что рядовой красноармеец Зубин не враг своему отчеству. Его полк был разбит под Ржевом, а этот красноармеец пешком добрался до Москвы, чтобы спрятаться у своей супруги.
Артура Любимова очень обеспокоило семейство некого рабочего Грымзина, которое проживало в комнате номер шесть. С документами у них было все в порядке, все дети самым аккуратнейшим образом были перечислены в паспортах матери и отца. Но как это могло случиться, чтобы в этой же комнате был найден труп красноармейца и два пистолета ТТ с четырьмя обоймами. Что-то внутри полковника Любимова останавливало от разбирательства всего вышеуказанного на этом месте, поэтому он приказал разведчикам, все семейство отдельным студебеккером отправить в расположение бригады и уже там провести расследование.
Когда Артур Любимов прошел весь строй, то даже простому глазу было заметно, насколько сильно поредели его ряды. Тридцать человек, мужчин, женщин и взрослых подростков не имели паспортов или каких-либо других документов, свидетельствующих о том, что же они собой представляют. В десяти комнатушках было найдено оружие, два автомата шмайсер, две винтовки СВТ38 и шесть пистолетов.
Главам этих семейств старший лейтенант Голубцов разъяснил ситуацию. Заодно он их проинформировал их о том, что, если до десяти утра следующего дня они не дадут правдоподобного и документального разъяснения того, как оружие попало в их жилые комнаты, то они без суда и следствия будут расстреляны. Мужики утвердительно кивнули ему головой в знак того, что все поняли, и сами, без команды, сложив руки за спину, медленно побрели к грузовикам. Их жены стояли и молчали, никто из них не кричал так, как та первая женщина, чьего мужа расстреляли на ее глазах, но женские слезы потоком катились из их глаз. Эти женщины давно поверили в то, что бедные и несчастные люди никогда не найдут правды на этой земле.
Тогда Артур Любимов вспомнил о парне с карими глазами, имя которого не было упомянуто ни в паспорте матери, ни отца. Он чувствовал дикую усталость, истощенность своего головного мозга. Ему страшно хотелось вернуться в свой новый кабинет, отвернуться от всех бед и несчастий, поставить между собой и жизнью секретаршу Надю или Таню и забыться в комфорте и уюте. Но этого парня на месте не оказалось, а его младшие братья испуганно жались друг к другу. Полковник Любимов своим ментальным зондом проник в их сознание, на него тут же обрушилась лавина детских страхов и непонимания сложившейся ситуации. С большим трудом, на грани своей способности, Артуру Любимову удалось все-таки выяснить, что никакого парня они не знают, а страшно бояться за отца и мать. Тогда Артур подошел в женщине, матери этой подрастающей московской шпаны, и строго посмотрел ей в глаза.
Губы женщины начали сами собой нашептывать:
- Мы не знаем, кто он? Он просто зашел в нашу комнату и сказал, что на время останется с нами. Когда отец ему строго-настрого сказал, что у нас нет на него документов, то этот парень ответил, чтобы мы по этому вопросу не беспокоились, что он может влиять на разум человека. Мы ему поверили.