Как это не было удивительным, но ночь для москвичей с 11-го на 12-е октября прошла более или менее спокойно, без особых волнений. Вовремя и без проблем прошли рабочие смены на заводах и крупных промышленных предприятиях мегаполиса. Да и криминал в этот вечер повел себя на удивление спокойно, без особых эксцессов, всего каких-то шесть вооруженных ограблений, десять квартирных краж, ни одного убитого или зарезанного в подворотне жителя столицы.
Но вот в деревне Жабкино, которая была расположена в каких-то десяти - пятнадцати километров от столицы, в ту ночь произошло самое настоящее сражение красноармейцев второго полка бригады особого назначения с будто бы прорвавшимися в село гитлеровцами. В набегавших вечерних сумерках жители этой подмосковной деревушки хорошо видели, как в их деревню прибыли первые красноармейские подразделения. Зисы - 5 с кузовами, заполненными красноармейской пехотой, остановились на самой окраине. Красноармейцы с винтовками в раках, попрыгавшие из кузовов этих грузовиков, тут же начать разбегаться по периметру поселения, создавая кольцо окружения вокруг самой деревни.
Подполковник Андрей Снегирев сначала одним батальоном создал схематическое кольцо окружения этой деревни, установив на возвышенностях ручные и крупнокалиберные пулеметы первого батальона. Затем это кольцо окружения командир полка насытил красноармейцами второго батальона. В некоторых местах рылись траншеи полного профиля, чуть ли не в рост человека. Действуя на грани интуиции, Снегирев свой резерв, третий батальон, который утром должен был бы заняться зачисткой деревни, расположил на пространстве между городами Видное и деревней Жабкино. Там же на возвышенности была сооружена огневая позиция полковой батареи, состоявшее из четырех 76 мм орудий.
Только-только были завершены земляные работы по строительству укреплений, рытью окопов и траншей для красноармейцев, как в самой деревне Жабкино началось подозрительное шевеление.
На деревенских улицах вдруг появились мордатые молодые парни приписного возраста, которые переходили от одно деревенской избы к другой, ведя оживленные беседы с хозяевами этих деревенских изб. В этот момент несколько винтовочных выстрелов прогремели в небольшом лесном массиве, который лежал между деревней Жабкино и Подольском шоссе. Как впоследствии Андрею Снегиреву стало известным, жители деревни с большим волнением отнеслись к этим выстрелам. Многие из них предположили, что захватившие Подольск немецкие танки двинулись на Москву, они начали собирать вещи для того, чтобы уходить в Москву. Вместе с деревенскими жителями в дорогу начали собираться и члены так называемой шабашкиной артели, которая уже почти месяц находилась в Жабкино.
Причем, бригадир этой артели, пожилой рабочий краснодеревщик, троих своих парней направил по направлению к перестрелке, чтобы они там выяснили, кто и в кого стрелял?! Но, как только эти трое парней вышли за околицу деревушки, то тут же, все еще находясь на дороге, ведущей в перелесок, оказались под обстрелом пулемета. Пули вокруг них так и свистели, так и зачпокали, но никто из этих парней не был убит или даже ранен. Тогда эти парни сползлись вместе, о чем-то пошептались, затем развернули свои залы и так ловко, перебирая ногами и руками, снова поползли обратно в деревню. Видимо, они посчитали целесообразным вернуться в деревню, чтобы переговорить со своим бригадиром, чтобы получить его указания на то, что они будут делать дальше.
Бригадир шабашников был очень горластым человеком, говорить нормальным человеческим языком он вообще не умел, разговаривая со своими шабашниками, он всегда и на все кричал матерным языком. Одним словом, услышав объяснения своих бугаев, бригадир очень рассердился. Тогда своим шабашникам он приказал, всех жабкинцев собрать вместе, а затем их распределить по группам и разослать по различным дорогам, ведущим из деревни, чтобы проверить, выпустят ли их или не выпустят красноармейцы. Но те никого, разумеется, не выпустили, по всем деревенским также стреляли из пулеметов, правда, красноармейцы стреляли выше голов людей, требуя, чтобы все вернулись в деревню, а завтра предстали ли бы перед проверяющими деревню людьми.
Видимо, вскоре такая же мысль о том, что из деревни никого выпускать не будут, дошла и до разума бригадира шабашников. Он весь вызверился, что-то громко пролаял на незнакомом деревенским языке. После чего в руках у каждого шабашника артели в руках появилось оружие, маузеровские винтовки и карабины, автоматы РП 38 и пулеметы МГ-34. Шабашники как-то подтянулись, постройнели, они стали более походить на солдат, только одетых в гражданскую одежду. Когда деревенские жители подсчитали количество этих шабашников с оружием, то очень удивились. Они-то думали, что шабашников в их деревне всего десять-двенадцать человек, а на деле оказалось сто восемьдесят один солдат. Шабашники бросили через плечо свое оружие, разделились на команды и направились пешими в сторону Москвы.
Подполковник Снегирев уже на следующий день рассказывал о том, что дружной и хорошо организованной атакой неприятель еще ночью гранатами уничтожил боевое пулеметное охранение, а затем неожиданной штыковой атакой прорвал окружение деревни Жабкино. В штыковой атаке погибли три красноармейца второго батальона, десять молодых бойцов получили ранения различной тяжести. Неприятель же потерял четырех человек, при осмотре убитых и раненных многие красноармейцы удивлялись тому, что это были очень странные люди, с головы до ног они заросли различной звериной шерстью.
Далее атакующий неприятель очень удачно обошел артиллеристскую позицию полковой батареи, но не стал ее атаковать с тыла, так как в этот момент он спешил скрыться на московских улицах. Но здесь в дело вступил третий батальон, лежавший в засаде, который в течение двадцати минут вел пулеметный расстрел то ли обезьян, то ли каких-либо других животных - волков, медведей и почему-то саблезубого тигра.
Три четверти жабкинских шабашника так и остались лежать на сырой подмосковной земле с оружием в руках, в различной стадии превращения в оборотней. Только небольшая их часть пустилась в бега, пытаясь скрыться от преследования красноармейцев в лесу. Им бы это дело, наверняка удалось бы, если не бронетранспортеры бригадной разведки, три из которых выползли из леса, прямо навстречу бежавшего к ним со всех ног неприятеля. Бронетранспортеры залаяли практически в упор из крупнокалиберных пулеметов, расстреливая толпу бегущего по дороге неприятеля.
Утром следующего дня капитан Бове, рассказывая Артуру о встречном ночном бое, говорил о том, что он собственными глазами видел, как саблезубый тигр скакнул через кювет подольского шоссе, чтобы тут же скрыться в придорожном лесу. Красноармейцы полка подполковника Снегирева настолько были напуганы этим боем с неизвестным и странным противником, что еще ночью категорически отказывались углубляться в лес для поиска или преследования этого противника. Поэтому только утром следующего дня было организовано преследование в лесу этих оборотней диверсантов, но ни одного человека так и не удалось разыскать!
По рации Артур Любимов приказал Андрею Снегиреву с рассветом разыскать все вражеские трупы, погрузить их на студебеккеры, и отправить в один московский научно-исследовательский институт для последующего вскрытия и проведения необходимых научных исследований. Так вот, когда все мертвые тела вражеских солдат были собраны, то их оказалось всего сто шестьдесят девять трупов. Таким образом, было установлено, что двенадцати немецким оборотням диверсантам удалось скрыться, что они, вероятнее всего, скрываются в москве. Дополнительное прочесывание леса ни к чему положительному не привело. У полполковника Снегирева моментально испортилось настроение, но ни его самого, ни красноармейцев его полка, ни в чем нельзя было обвинить. Второй полк бригады выполнил свое боевое задание, окружил деревню Жабкино, весьма удачно провел ночной бой с профессиональными вражескими диверсантами, потеряв убитыми всего тридцать человек и десять раненых.
Разведывательная рота капитана Бове провела, можно было бы сказать, образцово-показательный бой с противником. Несмотря на сплошную ночную темень, бригадные разведчики разыскали место последнего боя группы сержанта Когтева, а также установили местонахождение вражеской засады. Они ее окружили и, когда начались вначале очень вялые действия в самой деревне Жабкино, на вражескую засаду обрушились всей своей огневой мощью. Чуть ли не в полной темноте, да еще в ночном лесу, они успешно преследовали вурдалаков и один за другим выводили их из строя. Капитан Бове не забыл своего обещания Артуру Любимову и пару оборотней взял в плен. При допросе одного из вурдалаков выяснилось, что бойцы и сам старший сержант Нефед Григорович попали в плен и их допрос вел лично унтерштурмфюрер СС Донцигер, который любил принимать обличье саблезубого тигра. Ни один из пятерых красноармейцев этого допроса не выдержал, их останки закопаны в общей могиле на опушке леса.
Что же касается разведгруппы сержанта Когтева, то в том, что они попали в засаду, скрывалась какая-то загадка. Пленный рассказывал о том, что сначала появился унтерштурмфюрер СС Донцигер, который прошел к их командиру взвода, они долго говорили о каких-то действиях в Москве в ночь с 11-го на 12-е октября. А затем, когда Донцигер покидал место размещения их взвода, то он вдруг громогласно заявил о том, что к ним в гости пожалует новая группа красноармейцев, которых не нужно брать в плен, а следует расстрелять. Не подпуская на близкое расстояние. В самом начале столкновения оборотням удалось подстрелить трех красноармейцев, а трое других долго сопротивлялись и долго отстреливались. Захваченный пленным оборотень даже не был уверен в том, что им удалось бы справиться с этими красноармейцами, если бы не сам Донцигер, который зашел оборонявшимся в тыл и из снайперской винтовке их попросту расстрелял.
Затем Донцигер подошел к одному из убитых красноармейцев, ткнул его в бок своим сапогом и сказал:
- Ну, вот видишь парень, судьба все-таки на моей стороне! Мы с тобой месяц назад повстречались, тогда ты убежал от меня! Но я первым тебя разыскал и убил!
Выяснив все обстоятельства ночных событий, полковник Любимов набрал номер телефона и попросил его соединить с товарищем Берия, наркомом внутренних дел Советского Союза. Кто-то, видимо, один из секретарей поинтересовался тем, почему он звонит по простому телефону, на что Любимов сердито ответил, что другого телефона у него нет. Тогда человеческий голос на другом конце провода поинтересовался тем, не может ли товарищ полковник Любимов со своим рапортом товарищу Берия немного подождать, так как аппаратура показывает, что данная телефонная линия кем-то прослушивается.
Когда Артур Любимов положил телефонную трубку на рычаги, то капитан Бове удивленно поднял свои брови, явно интересуясь тем обстоятельством, что Лаврентий Павлович с ним так и не переговорил.
- Жора, кто-то начал прослушивать наши телефоны, поэтому мне посоветовали чего-то подождать.
Капитан Бове поднялся со своего стула и начал кружить вокруг телефонного аппарата, словно что-то вынюхивая. Минут через пять он сказал:
- Артур, кажется, у меня появилась новая способность?! Я чувствую, что с этой линией что-то происходит, но не здесь, а где-то там. - В этот момент он махнул рукой, условно показывая направление. - Почему бы мне со своими разведчиками не пройтись по этой телефонной линии до места, где находится нарушитель и у него не поспрошать, почему и для кого он это делает?
Несколько секунд Артур Любимов с удивлением смотрел на своего друга, а затем утвердительно махнул рукой, мол, давай, но все же командирским голосом добавил:
- Тогда возьми с собой майора Сергеева! Иван у нас спец по телефонам и радиостанциям.
Вскоре по вызову в кабинете появился майор Иван Сергеев. Ему не пришлось долго объяснять возникшую проблему, поэтому уже вдвоем, капитан Бове и майор Сергеев, покинули кабинет командира бригады. Только он снова устроился на стуле, собираясь немного подремать, так как не спал всю ночь, как раздался требовательный стук в дверь и в его кабинете появились трое военинженеров.
- Товарищ полковник, по распоряжению наркома обороны, мы должны установить вам первую и вторую кремлевку, это защищенные линии спецсвязи. Не могли бы вы нам подсказать, где у вас будет приемная с секретарем и кабинет?
- Какой кабинет, какая приемная, какие телефоны спецсвязи...? - От полного отчаяния вдруг не вскричал Артур Любимов.
В этот момент за спиной военинженеров появился лейтенант Трезубов.
- Товарищ полковник, прошу вас не беспокоиться! Этими вопросами буду заниматься я. Пока вас не было, я их все проработал. Нашел хороший кабинет с приемной, в которой я буду постоянно находиться. Вам подобраны две секретарши, которые будут отвечать на телефонные звонки. Так, что не беспокойтесь, с завтрашнего дня вы будет работать в новых условиях. А вас, товарищи военинженеры, прошу пройти за мной. Я вам все покажу и расскажу, как и где ставить телефонные аппараты!
Когда за военинженерами и лейтенантом Трезубовым закрылась дверь, то полковник Любимов почувствовал, что работа с товарищем Сталиным, имеет свои определенные минусы, его же товарищи по партии поначалу начали ограничивать его в свободе передвижения. Он, молча, подошел к деревянному диванчику и удобно пристроился на нем, предстоял длительный сеанс ментальной связи с Лаврентием Павловичем. Ему было нужно доложить наркому результаты работы бригады особого назначения, проделанной за сегодняшнюю ночь.
- 2 -
Плюгавенький инженеришко московской городской телефонной службы стоял перед полковником Любимовым и с каким-то отрешенным видом поглядывал в окно его кабинета. Дело пока происходило в старом кабинете полковника, в новый кабинет он еще не успел переехать, хотя как сообщил его помощник, лейтенант Трезубов, что там уже было все готово к его переезду. Но в этот момент с задания вернулись капитан Бове и майор Сергеев, которые привезли с собой этого телефонного инженера Василия Беляева.
Беляева они забрали в бригаду прямо с его рабочего места, хотя на подобное действие ни Бове, ни Сергеев не имели никакого законного права. Но они еще раз убедились в том, что форма командира войск НКВД очень много значит и влияет на сознание простых людей?! Даже в кадрах МГТС ни один кадровик, хотя в прошлом они сами были работниками этого же самого НКВД, не заикнулся о том, что они не имеют права предоставлять личное дело инженера пятого разряда Василия Беляева в руки какому-то там капитану войск НКВД, что для этого нужна санкция районного прокурора.
Сейчас Любимов сидел за столом и внимательно изучал это самое личное дело, изредка бросая взгляды на этого плюгавенького человечишко. Гражданин Василий Беляев пятидесяти двух лет, не женат, не служил, не воевал, одним словом, во всех графах у него стоит предлог "не". Капитан Бове вместе с майором Сергеевым, по-прежнему, хороводились в кабинете своего командира. Они, видимо, вообще не собирались уходить и оставлять полковника один на один с арестованным. Слегка рассерженный этим обстоятельством, полковник Любимов совсем уж собрался перейти в игру с вопросами и ответами, чтобы затем этого человечишку выкинуть за шкирку из своего кабинета, чтобы заняться реальными проблемами по своей бригаде.
Ведь, даже вина этого инженера МГТС не была прямо доказана, он не был схвачен на месте преступления. Бове, спевшийся с майором Сергеевым, от казармы различными зигзагами прошел до неприметного серого зданьица, в котором, как, оказалось, располагался районный филиал городского МГТС. Здесь же все дело заклинилось на этом инженере. Телефонные пары на выходе из этого здания, по утверждениям Бове, были чисты. Но кто, кроме самого капитана Бове, мог бы доказать, что на телефонных парах, входящих в это здание, имелись какие-то технические повреждения, которые сам же Бове отнес к категории - прослушивания. Правда, приемная наркома Берии тоже утверждала тот факт, что телефонная линия товарища полковника Любимова кем-то прослушивалась. Так, что в чем-то капитану Бове можно было бы верить.
Далее в дело вступил опытный телефонист! Этот командир НКВД, благодаря своей технической специальности, хорошо разбирался в телефонном деле. А из-за того, что на нем была форма командира войск НКВД, мог бродить повсюду, где ему заблагорассудится. Майор Сергеев прошел в это здание и прошелся по всем комнатам, чтобы ознакомиться с установленным там техническим оборудованием. Следует отметить, что майор НКВД обнюхал каждый уголок, где имелось хоть какое-либо техническое оборудование. Затем майор Сергеев твердой рукой указал на инженера Василия Беляева и сказал, что этот инженер или сам подслушивал чужие разговоры, или же хорошо знает, кто мог организовать такое прослушивание на его техническом оборудовании.
Капитан Бове, по-честному и прямо этот вопрос переадресовал инженеру Беляеву, но тот молчал и ни на какие вопросы не захотел отвечать. Тогда и было этой двойкой, капитаном и майором, решено доставить этого мутного инженера полковнику Любимову. Пускай, мол, он сам в этом деле разбирается.
Таким образом, вдобавок к своей должности комбрига, полковник Любимов получил и должность бригадного следователя, благодаря усилиям своего друга разведчика. Тем более, его дико заинтересовало, кто же это такой заинтересовался его телефонными переговорами. Снова посмотрев на Василия Беляева, Артур Любимов самому себе задал мысленный вопрос о том, почему же он сейчас не спешит прибегнуть к своему испытанному методу допроса, при помощи мысленного зонда. Этот метод он всегда применял с незнакомыми и нежелающими давать показания людьми. И вдруг сам же себе ответил на этот вопрос, потому что Василий Беляев не инженеришко и не человечишко, а нечто другое и гораздо большее.
- Вот и я это приметил, - тут же влез в размышления Любимова, друг и соратник капитан Бове, - чего-то он притворяется. Мне также показалось, что он, в принципе, готов к сотрудничеству, но для этого Василию нужно что-то преодолеть внутри самого себя?
- Слушай не мешай думать! Сам не решил этой задачи, тогда позволь другому нормальному человеку над этим хорошенько подумать.
Обиженный таким резким отпором друга, капитан Бове повернулся к майору Сергееву, и они начали свой бесконечный разговор, начинавшийся со слов: "а ты помнишь?".
Полковник Любимов снова углубился в изучение личного дела инженера Василия Беляева, надеясь там обнаружить зацепку для начала с ним разговора. О военной службе в личном деле Беляева ни в Первой Мировой войне, ни в Гражданской войне не полслова не упоминалось. Но возраст Василия был именно таким, что он должен был бы послужить во благо отечества или царя батюшки в Первую мировую войну, или же давить краснопузых в Гражданскую войну! Только этим обстоятельствами, можно было бы объяснить тот факт, что в личном деле Василия Беляева все было хорошо и отлично для советского работника, начиная с 1921, когда он после гражданской войны вернулся в Москву и начал работать на телефонной станции.
К этому времени Беляеву исполнилось тридцать два года, но в его личном деле было не совсем понятно непонятно, чем же этот человек занимался с семнадцати до этих тридцати двух лет. А ведь, если предположить, что он пошел по военной линии и служил царю батюшке, то к этим годам он мог бы дослужиться до звания царского штабс-капитана, подполковника или даже полковника?
- Ротмистр он, Артур! Он был ротмистром 1-го лейб-драгунского Императора Петра Великого полка! - Снова влез в мысли друга полковника капитан Бове, просто у этого орангутанга в облике человека имелась внутренняя потребность без мыла влезать туда, куда его не просят.
И тогда полковник Любимов решил пойти ва-банк. Он отложил личное дело Василия Беляева в правый верхний угол своего письменного стола. Но таким образом, чтобы сам Беляев мог бы увидеть свою фотографию на своем личном деле. Он так долго держал взгляд своих глаз на инженере, что Василий Беляев непроизвольно ответил на этот взгляд и посмотрел ему в глаза. И тогда, полковник Любимов спокойным голосом спросил:
- Товарищ Беляев, а вы знаете немецкий язык? А если знаете, то, на каком уровне?
От этого вопроса почему-то очень сильно вздрогнул капитан Бове, а инженер Беляев никак не отреагировал, внешне, по крайней мере. Он посчитал, что это пустой вопрос и на него следовало бы ответить. Приятным баритоном он сказал:
- Я неплохо владею разговорным немецким языком и свободно могу изъясняться с верхнешвабским диалектом.
- Хорошо, отлично, - но уже на вехнешвабском диалекте продолжил беседу Артур Любимов, - понимаете, именно с вами мы оказались в некотором затруднении. Наша бригада особого назначения занимается подготовкой диверсантов для действия в тылах нашего противника. Поэтому нам особенно нужны люди со знанием немецкого языка. В вашем личном деле имеется упоминание о том, что вы немного знаете немецкий язык, но...
- Да я неплохо знаю немецкий язык и мой верхнешвабский акцент неотличим от истинного верхнешвабского акцента.
- Иными словами, вы владеете немецким языком в такой степени, что даже сами немцы не смогут разобраться в том, что вы не истинный немец из Баварии? - Артур Любимов продолжал на немецком языке гнуть свою линию.
- Да, можно и так сказать! -
Неохотно согласился Василий Беляев, он пока не мог разобраться в том, что же с ним происходит в эти последние несколько недель. В середине сентября у нему в московскую квартиру с неожиданным визитом нагрянул однокашник по Тверскому кавалеристскому училищу подполковник Твердохлебов. С ним они проучились вместе, вышли в большую жизнь корнетами в далеком 1897-м году. После этого их пути разошлись, он практически всю свою жизнь прослужил и провоевал Первую мировую в 1-м лейб-драгунском Императора Петра Великого полку, где вырос до ротмистра, командира эскадрона, а в конце шестнадцатого года его документы с заявкой на досрочное присвоение звания "подполковник" были направлены в Главный штаб в Санкт-Петербурге. Но началась революция, которая одним росчерком пера зачеркнула всю его предыдущую жизнь, он остался у разбитого корыта. Последние двадцать лет он терпеливо ожидал, когда же вернется прежняя жизнь, но лишь дождался того, что немцы снова вторглись на территорию его великого отечества.
Вечер и ночь он, ротмистр Василий Беляев, провел с подполковником Твердохлебовым за бутылочкой беленькой. Они вспоминали прошлое, учебу в кавалеристском училище, как дрались с немцами на фронтах Первой мировой войны. Твердохлебов рассказывал о том, как он воевал у генерал-лейтенанта Шкуро и бил красных казаков Примакова. Перед уходом подполковник ему предложил пойти на сотрудничество, Твердохлебов прямо не говорил о том, с кем именно нужно будет сотрудничать. Но он много болтал о том, что его работа в рамках такого сотрудничества принесет скорый конец комиссарам и тогда, наконец-то, вернется старая жизнь. Василий Беляев тогда не ответил ни "да", ни "нет", но он так же не сказал Твердохлебову о том, что пару дней назад заходил в районный военкомат и оставил там заявление, в котором просил снять с него бронь и отправить рядовым красноармейцем в действующую армию на фронт.
Вскоре из военкомата пришло письмо-отписка, в котором говорилось о том, что его возраст достиг критической отметки, поэтому его не могут призвать в армию в рамках рядового состава, а царским офицером или командиром РККА он не является. Беляев был сильно разозлен таким ответом, который ставил жирную точку над его жизнью, превращая ее в пустую и никому, даже ему, не нужную жизнь. Василий из тайников достал свой старый офицерский наган, почистил и уже приготовился пустить себе пулю в висок. Но снова послышался звонок в дверь его комнаты, на пороге стоял подполковник Твердохлебов. Снова была распита бутылка водки, и Василий Беляев согласился на сотрудничество... с немцами, так, по крайней мере, говорилось в листе бумаги, который он подписал по пьяни.
Все это Василий Беляев на одном дыхании выложил полковнику Любимову. Он был настолько взволнован, что не обратил внимания на тот факт, что они оба все еще продолжают говорить на верхнешвабском диалекте немецкого языка.
- 3 -
Артур Любимов и капитан Бове вышли к воротам Покровских казарм, чтобы проводить и на прощание пожать руку русскому ротмистру Василию Беляеву, который отказался стать немецким шпионом и нашел в себе смелость рассказать правду о своей жизни. Лаврентий Павлович первоначально не поверил словам Артура Любимова, когда тот начал ему рапортовать об аресте некого телефонного инженера, и даже его переспросил:
- Ты, Артур, что, хочешь передать в мои руки только что завербованного немецкого агента. Ты действительно хочешь, чтобы я занялся его дальнейшей разработкой.
- Так точно, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! В моей бригаде нет специалистов, которые могли бы заняться дальнейшей разработкой "пятой колонны" в городе Москва!
- Ты, случайно не сбрендил, Артур! Не сошел ли с ума! О какой "пятой колонне" ты говоришь? В Москве нет, и не может быть "пятой колонны"! - Краснея лицом, настаивал нарком внутренних дел Советского Союза.
- Тогда, не создавайте специальной бригады по расследованию деятельности "пятой колонны" в Москве. Тогда, мы посмотрим, как завтра или послезавтра начнут развиваться события на московских улицах и проспектах.
- Ты, Артур, полагаешь, что это так серьезно?
- Так точно, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! Только вы мне этого мужика верните, когда прекратите с ним работу.
- Хорошо! Тогда я высылаю машину за твоим несостоявшимся шпионом, мы создам специальную группы из десяти следователей для быстрого расследования его связей.
Когда прибыл "паккард" наркомата внутренних дел, то Артур Любимов отвел Василия Беляева в сторону и ему сказал.
- Ни пуха, ни пера тебе ротмистр в новой жизни! Постарайся, чтобы тебе все-таки не было бы стыдно за то, что прожил зря жизнь и ничего не сделал. Даже ребенка не родил. Я будут ждать твоего, возвращения, ротмистр. В моей бригаде всегда найдется командирская должность для честного царского офицера.
Он долго стоял у ворот казарм и смотрел на москвичей, проходивших мимо. Артур Любимов давно обратил внимание на то, что жители столицы кое-чем отличаются от жителей других советских городов. Взять, к примеру, киевлян по одежде они на голову выше простых москвичей, те любят приодеться неприметней и одежду выбирают темного цвета. Иного москвича можно и не приметить, но киевлянин всегда на виду, он южанин и его одежда пестрит яркими летними красками. Вот и сейчас, когда зима на пороге, 7 октября выпал первый снежок, правда, он тут же растаял, москвичи одеты в демисезонную одежду каких-то темных и мрачных оттенков.
Да и на городских улицах сейчас, когда еще не закончились рабочие смены на заводах и фабриках, в основном молодые парни и женщины, но вот шагают они по улицам куда быстрее, чем жители других городов. Словно у всех них имеется какая-то точная и определенная цель, к которой москвичи так стремятся. Артур Любимов полюбил москвичей всем своим молодым сердцем. Всего год назад он сам едва не стал москвичом.
Но повседневные заботы по бригаде, когда каждый день ее работы в Москве превращается, чуть ли не в настоящий бой с противником, снова завладели мыслями молодого полковника. Как же с ним могло случиться такое, чтобы за последние три дня бригада под его командованием в мирном городе потеряла убитыми тридцать пять красноармейцев, среди них такие замечательные люди, как сержант Когтев и старший сержант Григорович! На теле Нефеда Григоровича медики бригады насчитали восемьдесят две колото-резаные раны, сердце старика не выдержало изуверских пыток, он умер от разрыва сердца. Артур Любимов сердцем чувствовал, что нужно было бы предпринимать какие-то меры для того, чтобы исправить это положение.
Но социально-политическая обстановка в Москве стремительно ухудшалась с каждым часом. Москвичи, которых до этой поры держали в ежовых рукавицах, когда им было нельзя сделать и шага в сторону, за что органы внутренних дел тут же расстреливали на месте, сразу же почувствовали веяние свободы. Этот слабый ветерок появился в том момент, когда партийные и городские власти уже не могли больше говорить экивоками о реальной ситуации на подступах к городу. Вместо того, чтобы готовить москвичей к обороне, они забились в щели укрытий и внимательно наблюдали за поведением Иосифа Виссарионовича Сталина, что его действиями оправдать свое малодушие и трусость.
Одним словом, в середине октября в Москве создалась ситуация, когда власти не стало, а ее представители, потеряв веру в силу красноармейца, начали готовиться к эвакуации из города. Причем они думали только о самих себе, своих ближайших родственниках и больше ни о ком, народ для них перестал существовать.
Артур Любимов на минуту отвлекся от своих горестных мыслях и снова побрел в свой кабинет, но уже в тот, который для него подготовил лейтенант Трезубов. Перед наступлением самого тревожного времени суток, ночи, он решил встретиться и переговорить с командирами полков и других подразделений бригады о работе с подростками.
Новый кабинет встретил его запахом краски, ярким освещением, плотными светомаскировочными занавесями на окнах, удобным креслом и множеством телефонных аппаратов под правую руку. Артур Любимов сразу же обратил внимание на то, что мебель в его новом кабинете была расставлена аналогичным образом, как и в кабинете товарища Сталина. Письменный стол в углу, длинный стол для большого количества участников совещаний стоял перед письменным столом. Небольшой столик для чая и задушевных бесед с друзьями и приятелями стоял в другом углу кабинета. Но Артур Любимов едва не впал в ступор, когда увидел свою приемную. Это было нечто фантасмагоричное, яркое освещение тремя люстрами, стол для красивой девушки секретаря и стол для товарища лейтенанта Трезубова и множество стульев и кресел для командиров, ожидающих приема у комбрига.
Такого не должно было бы существовать в красноармейских казармах, но оно существовало. Поэтому Артуру Любимову ничего не оставалось делать, как пройти в кабинет и расположиться в кресле, которое на порядок было удобнее колченого стула в старом кабинете. Как только он устроился в кресле, то внезапно загорелся зеленый индикатор на пульте с множеством телефонных аппаратов, послышался голос лейтенанта Трезубова и тот произнес:
- Товарищ полковник, вы не будете против того, если я зайду в кабинет и вам представлю сотрудников вашего аппарата.
Удивление Любимова не знало границ, он оказался в ситуации, когда кто-то за него принимает решение и навязывает людей, которых он сам не выбирал. Но и говорить слово "нет" Любимов пока не решался.
- Хорошо! Сказал он и нажатием индикатора отключил интерком.
Через минуту лейтенант Трезубов вошел в кабинет, а за ним потянулся небольшой хвост гражданских лиц.
- Товарищ полковник, с нами будут работать две секретарши Надя и Таня. Они будут сменять друг друга каждые сутки, сегодня работает Таня, а завтра у нас будет работать Надя. Вашим личным водителем автомобиля станет Иван Мкртчало. Автомобиль будет выделен наркоматом внутренних дел, и сегодня его доставят в наше распоряжение. У вас также будут личная подавальщица Ольга и личный повар Саша Белых. Каждый день он будет получать наркомовский паек, и готовить вам завтраки, обеды и ужины. Помимо этого вам выделили отдельную квартиру в центре города, в которой будут работать горничной Люся, а Саша Белых будет вам готовить и там.
Впервые в жизни Артур Любимов оказался в подобной ситуации, внутри себя он ощущал, что сейчас ему не стоит вставать в позу и отказывать от всего того, что его помощник только что перечислил. Такое его поведение, наверняка, вызовет недоумение у того человека, который санкционировал подобное действие. А может, его даже арестуют за несогласие жить по тем законам общества, куда его стремительно втягивают. Любимов утвердительно кивнул головой, он хорошо также понимал, что эти блага, по понятиям других, а не его, разумеется, свалились на его голову не просто так. Это была своего рода плата за все то, что проделал для этих людей своей работой.
Отрешившись от этих мыслей, полковник Любимов освободил работников своего аппарата, но лейтенанта Трезубова попросил задержаться в кабинете. Он повел себя, таким образом, словно всегда занимал аналогичное положение в обществе.
- Товарищ лейтенант, я был бы очень признателен за то, если каждый к своему приходу на столе буду находить информацию о положении на фронте. Причем, не сообщение Совинформбюро, а реальную информацию о фронте. Мне нужна будет ежедневная милицейская сводка по Москве и Московской области. Желательно, найти двух или трех молодых командиров, которые из нашего штаба получали бы информацию по всем событиям, в которых участвовали бы бойцы нашей бригады. И на основании этой информации готовили бы нашу сводку по бригаде с рассылкой только по двум адресам.
В этот момент Любимов подумал о том, что лейтенант Трезубов поинтересуется и спросит, по каким именно двум адресам отправлять эту секретную информацию. Но лейтенант этого не сделал, он, наверняка, знал оба адреса, по которым полковник собирался направлять свою информацию. Кивнув, как и полковник, утвердительно головой, Трезубов поднялся на ноги и направился в приемную, но Любимов его остановил, протянул лейтенанту Трезубову лист бумаги с написанным от руки списком командиров бригады и попроси пригласить их на совещание к 15.00. Совещание по вопросам взаимодействия с московскими подростками началось точно в установленное время.
В ту ночь очень многие патрули бригады останавливали или задерживали московских подростков, нарушивших комендантский час, и доставляли их в расположение Покровских казарм, где с ними специально подобранные молодые командиры бригады вели воспитательные беседы. Причем, это были не просто ничего не значащие беседы, проводимые для отметки галочкой. Это были просьбы о помощи в борьбе с превосходящими силами противника. Уже на второй день таких бесед появилась подростковая группа, которая на свои плечи взвалила все работу по общению с молодой московской шпаной, начинающими уркаганами и просто подростками.