В расположенном на окраине мегаполиса баре находилось с десяток человек. Большинство коротало время, сидя в отдельных кабинках, где они могли уединено славить пробегающего мимо Бахуса. Выпивку им подавали автоматы, достаточно было нажать нужную кнопку, приложить кредитку к сканеру и - вот оно, счастье томящегося.
Для остальных же предназначались столики в общем зале да огромная, как полоса аэродрома барная стойка. За стойкой сидело трое: парочка рабочих, зашедших сюда выпить после смены, и похожий на бродягу человек, скорчившийся возле работающего монитора.
Бейсбол, реклама, бейсбол, реклама - цикл движущихся картинок был неизменен. Казалось, что он вечен, ровесник человечества или хотя бы его отражение.
Хотя бы звук был выключен.
Мейер, ссутулившись, сидел в баре и невесело смотрел на полупустой стакан с самым дешевым пойлом. Стакан был наполовину пуст - только так, никак иначе. Так же пуст, как и электронный кошелек, банкомат даже не вернул карточку, рекомендовав Мейеру посетить отделение соцобеспечения.
- Вам надлежит немедленно явиться в центр занятости... - скрипел из динамика голос машины в след уходящему человеку.
Чтобы оплатить этот бокал, Мейеру пришлось потратить последние кредиты, которые оставались на карточке безработного. Система рекомендовала потратить эти деньги на еду, пока отделение соцобеспечения подыскивает ему работу, но Мейер проигнорировал советы электронного мозга и послал в задницу систему.
От этих советов ему легче не станет, а вот выпивка, пусть и на время, но подарит ему счастье.
Теплое, жаркое, как объятия женщины, счастье.
До конца счастья оставалось всего лишь полстакана. Мейер вздохнул, покосился на работающий монитор - цикл продолжался, - и залпом допил остаток. Внутрь ухнул заряд радости и тепла, так необходимые Мейеру сегодня. Химически сбалансированная жидкость упала на дно желудка, выпивка ударила в голову.
На одно сладостное мгновение наркотическая пелена застлала взгляд человека.
Забытье было недолгим, Мейер вскоре пришел в себя и раздраженно выругался. Он был опустошен, счастье ушло и не оставило после себя ничего. Только терпкий вкус еще ощущался на языке. Взяв пустой уже бокал, Мейер потряс его, чтобы все капли стекли на дно. Скопилось всего ничего, но это были последние миллиграммы его наслаждения.
Мейер вытряс себе в рот остатки напитка и с громким стуком поставил бокал на стойку. Хотелось еще. Очень хотелось, но денег на выпивку уже не было. В тощем животе все еще грел усваивающийся напиток, но туман уже улетучился, не в силах противостоять суровым ветрам реальности.
Открылась дверь в бар, впустив вместе с человеком холодный воздух и несколько снежинок. Зима в этом году ранняя.
Вошедший - рослый кучерявый красавец в военной форме, чеканя шаг, направился к стойке. Мейер недовольно покосился на его улыбчивую физиономию, поежился и пересел на другой стул, стоящий в самом углу, прямо под монитором.
Из динамика слышалась легкая стрекотня девицы, взахлеб рассказывающей о новейшей услуге, предоставляемой гостям Китая.
- Только сегодня услуга по криозаморозке доступна и негражданам! Спешите купить и покиньте "сейчас", чтобы проснуться в светлом будущем!
Мейер криво ухмыльнулся. Как будто это будущее возможно. Он пророчил этому миру новые беды, ситуация изменится только в худшую сторону. Нет, люди задумываются о будущем, но только о своем, личном. Вот для кого кривлялась на экране эта полуголая девица. А такие люди как Мейер ничего не могут поделать.
Так что, нет, никаких светлых будущев!
Мейер постукивал стаканом по стойке в такт своим мыслям. Выпускать рюмку нельзя было, иначе робот-бармен мог его отобрать и потребовать от человека покинуть зал. Зачем заниматься место - хотя полно свободных, - если ничего не приобретаешь. Мейер находил эту ситуацию забавной и очень похожей на ту жизнь, что осталась за дверьми бара.
Все точно так же: ты не имеешь права занять место, если ты никто. И плевать, что ты никому не помешаешь.
Беднякам в прошлом было неизмеримо лучше, им-то никто не запрещал бродить по свету, жить, где захочется. Нет, теперь даже самый паршивый клочок земли в горах кому-то принадлежит. Даже охранять не требуется, спутники из космоса сканируют местность постоянно, одиночке не скрыться.
- Безвольное поколение, - пробормотал Мейер.
Реклама сменилась, но цикл пошел по другому кругу развлечения. Бейсбол кончился, начались новости. Мейер поморщился и отвернулся, слушать эту брехню совершенно не хотелось. Страх, страх, только страх, низводящий зрителя до уровня животного, лишенного долговременной памяти.
Его лейтенантские нашивки, свежие, только припаянные, радостно блестели в сумрачном помещении. Военный казался лишним в этом заведении, где собирались в основном работяги да выпивохи вроде Мейера.
Лейтенант мог позволить себе заведение побогаче, но ему, очевидно, было все равно. На его раскрасневшейся от выпитого ранее физиономии навечно замерзла белозубая улыбка. Улыбался он не из вежливости, тем более, что роботам не принято улыбаться. Лейтенант на самом деле находился в благостном расположении духа.
- Видать, - подумал про себя Мейер, - обмывает новое звание. Пес.
Робот покатился в сторону Мейера, но не обратил на него внимания, схватил несколько бутылок, которые пылились в темном углу, и вернулся к военному. Незаметно смахнув пыль, робот откупорил бутылки, взял микшеры, достал стаканы, протер, промыл - все одновременно, благо шесть его рук выполняли множество операций в один момент. Не зря завсегдатаи прозвали его Шивой.
Мейер косился на машину и на наблюдающих за "бесплатным" представлением рабочих.
- Шива, - фыркнул он.
Ему-то было известно, как обычно изображается Шива, но попробуй он разъясни этим тугодумам, чем отличается Брахма от Шивы, его поднимут на смех. Им это было не интересно. Шива индус, значит, должен быть многорук! Многие наверняка верили, что индийцы в древности были все поголовно многорукими, но потом лишились лишних конечностей, чтобы влиться в цивилизованное общество.
Назвав таким образом китайского робота, завсегдатаи попали в цель - с этим Мейер был согласен. Шива продавал выпивку, содержащую алкалоиды, трансформирующие сознания. Раньше их использовали, чтобы открыть третий глаз, а теперь - чтобы закрыть все имеющиеся. Сам Мейер занимался этим же.
Трансформация, как она есть, но за разрушением личности не следует никакого созидания.
Мейер хмуро смотрел на дно бокала, словно то было окно в новый мир, из которого как попрет созидание, да как созидаст всех тут! Но ничего не происходило, просто пластик, чуть влажный, хранящий запах химии.
Облизывая края стакана, Мейер размышлял и не обращал внимания на военного. Старательно не обращал. Лейтенант же лучился радостью и не замечал сумрачного парня в углу. Мейер находился прямо под слепящим пятном работающего монитора и не слишком проявлял себя, надеясь просидеть в баре до утра. Быть может, бармен не обратит на него внимания.
Слабая надежда.
Работяги подсели ближе к лейтенанту и слушали, как он докатился до такой жизни. Счастливой, сытной жизни, о которой Мейер не желал мечтать. Крепко сбитый лейтенант осушал бокал за бокалом и становился все разговорчивее, травил байки о недавней командировке в Азию. Не упоминая имен и мест, он рассказывал о своих приключениях на рисовых полях, где приходилось его взводу "ловить задницами змей", а заодно и партизан. Последние больше походили на крестьян, но командованию виднее, где искать повстанцев.
Ловили их тоже в основном с помощью лазерных "сачков". Тела сражу же находили могилы в затопленных рисовых полях, обеспечивая урожайность в следующем сезоне.
Насколько помнил Мейер, события в Хэджу произошли год тому назад, если верить официальным выпускам новостей. Но кто им будет верить?!
- Кроме этих, - прошептал Мейер, покосившись на соседей.
Лейтенант участвовал в последней операции по замирению. Слово "мир" в последнее время стало хуже ругательства, состояние постоянной напряженности вошло в привычку, война и ее жестокость никого не удивляла, приелась. Подмена понятий произошла давно, Мейер помнил из курса мировой истории, который изучал в университете.
Теперь не повернуть назад, и мир стал синонимом войны.
- Это наша война! - громогласно сказал лейтенант.
- Ваша? - спросил Мейер, пересаживаясь ближе. - Почему же ваша?
Подвыпивший военный уставился на появившегося, как будто из самого сердца ночи, замарашку. Но выпито было достаточно, чтобы лейтенант доброжелательно смотрел даже на такое ничтожество, как Мейер.
- А чья же? Я с парнями там воевал. Боролись-то мы! Кто же как не мы?!
- А херли вы там делали? - как выплюнул Мейер.
- Ты что, дурак?! - влез рабочий. - Азиаты вконец уже! К ногтю их сразу надо было. А мы чего тут мялись стока лет?
- Тебе конкретно что сделал этот азиат-крестьянин, которого наш доблестный лейтенант выпотрошил? Уверен, что на глазах их собственных детей.
- Ты что, опомнись, какие дети, - ошеломленно уставился на него лейтенант. - Они все вооружены были.
- Чем же?
Взгляд Мейера был острым, как кинжал, бил в саму душу, заставлял выворачиваться наизнанку.
- Автоматами, - морщась, ответил лейтенант, - у каждого в доме был обнаружен целый арсенал. Гранаты еще, Тнт.
- Дай уточню, это оружие какого века? - Мейер оставил стакан в покое и сцепил пальцы.
- Огнестрельное и что?
- Очень страшное оружие, особенно против лучевого. Свинец, небось, неплохо поцарапал твою броню, да?
- Ты там не был, тебе не знать каково нам было, - мрачнея, сказал военный. - Ребро сломано, вот...
- Я-то там не был, но ни одна война не отличается от предыдущей. Это всегда конфликт силы. Сильный убивает слабого. Слабый может только защищаться. Что твои противники и...
- Господин, покиньте зал, - встрял бармен, схватив пустой стакан, и яростно его ополаскивая и протирая, - на вашем счету ноль, вы занимаете свободное место. Замечено повышение эмоционального фона, рекомендую прекратить диалог. Исполняйте оба требования.
- Погоди, - перебил его лейтенант, - налей ему за мой счет.
- На кой мне твои подачки? - поморщился Мейер, но так, для виду.
- Налей, налей, - замахал лейтенант. - И дай мне что-нибудь.
Его движения были плавными и замедленными, но он вернул себе уверенность. "Железная башка" успокоила его своим вмешательством. Жесткие слова нищего умника не смогли пробиться сквозь завесу наркотического тумана.
Робот исполнил требование: налил Мейеру воды, выдал военному сигарету с марихуаной и откатился к рабочим, которые от греха убрались подальше. На парочку спорщиков они украдкой поглядывали, но больше в диалог не лезли, побившись об заклад, что лейтенант выиграет в драке. Как же без драки?!
- Ты хотя бы понимаешь, что эти твои невинные крестьяне готовились нанести ракетный удар по нашим городам, по нашим детям? - спросил военный, делая затяжку.
- Я еще никогда не видел, чтобы соха использовалась вместо ракеты, - хмыкнул Мейер.
Бармен следил за ним с помощью третьего окуляра, делая вид, что обслуживает рабочих.
- Комиссия доказала, что... - начал было лейтенант.
- Знаю, знаю, я тоже новости видел. Но ты-то сам эти ракеты видел? Только честно.
- Нет, я же не ракетчик. Автоматическая пехота.
- Значит, ты доверился своему командованию.
- Правильно и что? Как еще я мог поступить? Я же солдат!
- Не спорю, - пожал плечами Мейер. - Но ты закрываешь глаза на то, что убивал людей просто так, ради сахарка.
- Просто так?! - воскликнул лейтенант. - Они представляли угрозу для всех нас! Что мы должны были ждать, пока они нанесут удар по нашим городам?! Превентивный удар был необходим! Я защищал к тому же и тебя, чем же ты мне теперь отплачиваешь?
- Хорошо, допустим, мой защитничек. Но каким образом отсталая страна, лишенная ресурсов, создала высокотехнологическое оружие, способное пробить наш ракетный щит? Ответь мне.
Лейтенант задумался, но ненадолго. У него в голове почти сразу созрел ответ, подбадриваемый мороком.
- Ракеты лишь одна угроза из многих, - сказал он, загибая палец.
- Верно, таких угроз я насчитал двадцать. И физическое оружие, и идеологическое. Наша пропаганда хорошо поработала, не дала тебе времени, чтобы осмыслить информацию.
- Что тут осмысливать? - не понял военный. - Вот же он факт. Вот все документы, - он вытянул руки, словно эти бумаги у него были с собой, - чего тебе еще не хватает. Выставляешь их невинными овечками, когда они своих детей травят, ставят над ними опыты! Они же специально науськивают своих детей против нас!
- Еще бы! - фыркнул Мейер. - Наши хозяева постоянно грозили им войной, вот они и старались подготовиться.
- Да причем тут это?! Ты перекладываешь с больной головы на здоровую!
- А кто тебе сказал, что наша голова здоровая?
- Я знаю! - упрямо сказал лейтенант и как-то странно посмотрел на собеседника. - Ты просто обижен на систему, вот и выдумываешь невесть что, - он стал говорить мягко, не желая обижать и без того несчастного человека: - Прости, приятель, но ты же неудачник, самоутверждаешься таким образом. Тебе работу надо, а не в баре просиживать.
- Ну, тогда послушай меня, - вздохнул Мейер, не обидевшись, и так знал, что неудачник. - Я знаю, что мои слова пройдут мимо твоей дубовой головы, но все равно послушай. Может пригодиться. Когда-нибудь твое командование спокойно пожертвует тобой, станешь ты новым агнцем. Только не рассчитывай на лавры Иисуса, не тот масштаб личности. Пропагандистскую машину надо кормить, тебя разберут на кусочки, будут носить твое имя как икону. Превратят в образ. Надругаются над твоими костями и все сделают они, - Мейер указал пальцем на монитор. - Для них ты не человек! Так что продолжай свою службу, будь верным псом, и когда-нибудь тебя закопают, выдав кривую медальку. Бывай!
- Послушался бы ты меня лучше, парень. Молодой еще, - сказал лейтенант в спину уходящему.
Мейер его уже не слушал. Быстрым шагом он направился к выходу, поднимая воротник куртки и застегивая пуговицы. На улицы холодно, аж яйца звенят! А ему еще в очереди на место в ночлежке отстаивать целых два часа. Утро не скоро, нигде не спрятаться, даже в баре не отсидеться. Он и так тянул слишком много.
Придется забить на гордость и идти завтра искать работу. Иначе трудовой лагерь, перевоспитание, суровые надзиратели и, вероятно, "лоботомия".
На одной чаше весов была гордость, на другой - разум. Мейер выбрал последнее.
Прошло десятилетие, о конфликте в Корее забыли сразу, найдя новую тему для обсуждения. Причины и последствия никого не волновали, читатели и зрители были ослеплены яркими картинками с мониторов и журналов. Лейтенант со своими парнями иногда вспоминали то страшное лето в минуты редкого отдыха - времени на меланхолию у них не оставалось.
Дел у военных всегда много, где-то охладить, где-то подогреть, тут не переусердствовать с готовкой - работа однообразная, скучная, но психологически выматывающая. Кухня войны оставалась неизменной с появления регулярных армий, собранных из механических и биологических элементов.
Очередной конфликт, скучный, но необходимый фирме.
Перелет в Пномпень подходил к концу, Мейер приканчивал вторую бутылку, чтобы как-нибудь справиться с раздражением. Его нервировало все: и тощие стюардессы из аборигенов; и впередисидящий лысеющий гражданин, чья перхоть снегом осыпалась на спинку кресла; и постоянный шум, гвалт, непрекращающиеся разговоры из экономкласса; и раздражающий, вызывающий тошноту запах пластика.
Мейер уже два раза запирался в туалете, чтобы успокоить нервы, но лекарства мало помогали. Успокаивающего вещества дозволялось взять на борт всего несколько доз. Этого едва хватало, чтобы удовлетворить старого знатока фармакологии.
Единственным светлым пятном был сидящий в соседнем кресле молодой бизнесмен с чувственным ртом и красивыми глазами. Но он большую часть перелета спал, и Мейер не стал его беспокоить.
Вот его-то сон посещал только после употребления тела древнего божества, ответственного за сны. Никакие иные средства не помогали. Гормональные снотворные оказались неэффективными - Мейер сразу же сказал своему врачу, что это бессмысленная попытка. Алкоголь иногда помогал, да и то с добавлением психоделиков. Правда, сны от такого союза получались красочными и страшными, так что ни о каком оздоровлении не могло быть и речи.
Постоянный шум, невозможность уединиться раздражали Мейера и нивелировали действие легких седатиков. Только частые командировки спасали его голову от взрыва, в неразвитых странах было тихо, оглушительно тихо по сравнению с цивилизованной частью мира.
Разве что насекомые раздражали, но от них можно было защититься. А то что рожа шелушится после этого крема - не страшно, он не ведущий и своим рылом не торгует. Небольшой слой штукатурки и язвы будут прикрыты, кожа примет красивый, человечески-розовый оттенок. Посмертная маска при жизни.
Уговорив последнюю бутылку, Мейер ощутил, как самолет пошел на посадку. Его сосед зашевелился, изящно выполз из-под одеяла и, причмокивая пухлыми губками, начал позевывать. Мейер искоса глядел на соседа, делая вид, что заинтересован статьей в журнале.
Этот журнал познал ад, несколько часов к ряду его мяли потными руками, сворачивали, разворачивали, бросали на пол, даже топтали пару раз, затем снова брали и опять мяли, мяли, мяли. Если бы не глянец, то можно было подумать, что Мейер собирается посетить сортир, где бумага кончилась.
Впрочем, в таком случае он воспользовался бы услугами стюардессы.
Самолет мягко сел, затормозил и вырулил на стоянку. Мейер начал нетерпеливо притоптывать, желая выбраться из этой душной коробки для самоубийц. Подъехал трап, открылась дверь, и Мейер с десятью такими же счастливчиками спустился вниз, сел в микроавтобус и отправился в аэропорт.
Сразу по приземлению Мейер оценил, в какой дыре он оказался.
Жаркий и влажный климат, насекомые, похожие на капуцинов тощие аборигены, которых не допускали до сложных операций и обслуживания прилетевших гостей. Но тут было тихо, та самая оглушительная тишина, ради которой Мейер согласился на эту, скажем прямо, непопулярную работу.
Самолеты ревели на летном поле, в аэровокзале стоял обычный гвалт - отменили несколько рейсов, деньги возвращать представитель фирмы отказывался, кто-то опаздывал, кого-то ограбили, - но Мейер все равно наслаждался тишиной. Аэропорт был границей, воздушная граница на земле. Стоит выйти из здания, сесть в приготовленный для него автомобиль, и - мир стихнет! Наконец-то этот ад закончится.
В машине был кондиционер, так что Мейер не сумел насладиться жарким азиатским климатом во время поездки. Сквозь тонированное окно он смотрел на проносящиеся мимо дома. Казалось, что он стоит на месте, а город за окном движется, проносится мимо, боясь показать свои желтоватые дома-пагоды, широкие и пустые проспекты, тенистые улочки, в которых спрятались от жары аборигены, многочисленные и бесполезные храмы, архитектурные излишества - абсолютно неуместные в этой части мира.
Далеко за городом находилась свалка, с которой поднимался дым, видимый за много километров от источника. Машина, взбираясь на гору, открывала чудесный вид на этот сигнальный костер. Мейер нахмурился, он-то ожидал увидеть больше грязи и меньше цивилизации, но столица и должна была быть приспособлена для туристов. В таких странах живут за счет любопытствующих бездельников.
Проехали реку, на берегах которой стояли дома на сваях - Мейер улыбнулся бедноте, словно старым друзьям. Ради них-то он сюда и приехал, сбежал от цивилизации. Здесь правовые нормы отступали, человек имел больше возможностей, чтобы удовлетворить свои потребности. У Мейера была работа, но он рассчитывал разделаться с ней за пару дней, а потом предаться доступным удовольствиям.
Наверняка и тут есть какой-нибудь ночной квартал, где туристам не боязно ходить.
Машина выехала из города и двинулась по широкой, но плохой дороге вглубь страны. Мейер не опасался за свою жизнь, во-первых, железа в этом тарантасе больше, чем на сталелитейном заводе, во-вторых, боевые действия начались на границе, еще не скоро они докатятся до столицы. А быть может - и это вероятнее всего - повстанцы будут отброшены на территорию соседней страны, куда доблестная армия Коалиции не преминет вторгнуться.
- В мужском мире принято вторгаться, - пошутил про себя Мейер и записал остроту.
Он не боялся, что водитель его услышит. Машина хоть и допотопная, но пассажир отделен от водителя непрозрачной перегородкой. Захоти тут Мейер подрочить - его ничто не остановит. Но Мейер не хотел или не мог, но не признавался в этом сам себе. С водителем можно было связаться, можно было даже опустить перегородку, но Мейер хотел побыть один, наслаждаясь кондиционированной прохладой и минеральносбалансированной водой из диспенсера.
Фирма оплачивала все затраты на транспортировку его тела, так что Мейер мог наслаждаться относительным комфортом и поглядывать на мир за окном.
Они пронеслись мимо изуродованных тайфуном домов, жители которых занимались зачем-то восстановлением своих ветхих жилищ. Мейер считал это глупостью, природной для всех развивающихся стран. Крестьяне не могли не знать, что на границе начался военный конфликт, который вполне может докатиться и до них. Огнеметы работают с большей отдачей, чем силы природы, так что крестьяне занимались мартышкиным трудом.
Темные, худые и мелкие они действительно напоминали обезьянок. Разве что побритых. Когда-то их выставляли в зоопарках, когда идея гуманизма начали победное шествие в европейских умах. Теперь же зоопарк работает в каждом доме, обслуживает отдельно каждую западную семью. С монитора можно было наблюдать за жизнью дикарей, не опасаясь болезней или укусов.
Удобно, что и говорить.
Мейер заметил озерное блюдце, расположенное у самого горизонта. Начались рисовые поля, некоторые затопленные и брошенные, на других работали в рабской позе крестьяне. Завидев летящую по дороге машину, они отрывались от своих дел и провожали ее, махая руками. Наверняка что-нибудь выпрашивали, количество попрошаек в этих странах могло поразить неподготовленный ум цивилизованного гражданина мира.
Кончились поля, начались пестрые джунгли, смотреть в которых Мейеру было не на что. Он и на картинках насмотрелся этих тропических лесов.
Часто встречались лесозаготовили, лес был прорежен вырубками, по которым сновали в разные стороны машины с огромными колесами или на гусеничном ходу. Эмблем на машинах не было, пользуясь разрухой в государстве, фирмы успевали нажить капитал.
- Неплохую статейку можно написать, - Мейер опустил стекло и сделал несколько фотографий.
Потом можно будет обработать на компьютере, сделать фотографии четкими и добавить на борта грузовиков и бульдозеров нужные этикетки. Найти хозяина всего этого чудесного предприятия не составит труда, а потом и выпросить с него отступных можно будет. Если кто будет жаловаться, что фотографировал он в движении, то можно сослаться на вооруженных лучевыми ружьями охранников - они на самом деле присутствовали и отгоняли всякого любопытствующего, в основном, конечно, из аборигенов.
Мейер, предаваясь мечтаниям, опустил спинку кресла, снял ботинки и растер влажные ступни. Он наконец-то смог задремать.
Машина пронеслась сквозь джунгли, мимо нескольких деревень, где ее пытались преследовать брюхатые от голода дети. Они радостно вопили и подбрасывали в воздух пустые бутылки из-под лимонада, увидев заморского гостя. Водитель нервно теребил джойстик минопускателя, но не решился нажать на пуск. Взрыв наверняка разбудил бы пассажира, а вероятность того, что аборигены начнут стрелять, незначительна.
Добравшись до северо-восточной гряды, водитель сбросил скорость и поехал медленней. Дорога была изрыта проходящей военной техникой, следы гусениц танков и ступоходов роботов становились опасным препятствием. Водитель старался объезжать препятствия, делая плавные повороты. Его пассажир не проснулся, даже когда машина остановилась на первом КПП.
Лагерь располагался на месте разрушенной повстанцами деревни, превращенной с одной стороны в свалку, а с другой - в рабочий полигон. Там испытывали технику, снимали в аутентичных декорациях репортажи, располагались беженцы.
Машина вырулила на стоянку и заняла ряд среди двадцати таких же бронеавтомобилей.
Мейер был вырван из объятий сна сигналом о прибытие. Он огляделся, потянулся и, обувшись, вышел из машины. Открыв дверь, он сразу же окунулся в жаркие объятия местной природы. Почуяв добычу, на него устремился целый авиаполк насекомых. Мейер достал из сумки спрей, побрызгался и, поставив оборону от налета, отправился к коменданту.
Тянуть с работой Мейер не хотел, в этих джунглях все равно не сделать репортажа, достойного экстренных выпусков. Основные материалы соберут его коллеги, а ему достаточно будет сочинить сносную историю, чтобы оправдаться перед руководством. Один, максимум два дня - и что-нибудь в его текстовом редакторе появится. В крайнем случае, можно будет воспользоваться старыми, взятыми еще из двадцатого века материалами, да прогнать их через автокорректора.
Многие его коллеги занимались тем же, но Мейер славился умением находить слова самостоятельно. Поэтому руководство его ценило и закрывало глаза на некоторые эксцессы.
Переговорив с комендантом, Мейер получил копию рабочих документов, перекинулся словами с прессекретарем и удалился, намереваясь посетить полевую кухню. Там Мейер поел, бегло осмотрев документы, в которых имелась только статистическая информация. Все эти сухие факты следовало обработать, придать им эмоциональную окраску, чтобы обыватель заинтересовался, чтобы он был захвачен событием на то время, которое требовалось.
Руководство назвало срок - три дня, которые эта новость будет занимать умы граждан. Значит, заряд бодрости в статье Мейера должен выдохнуться на третий день. Однажды он переусердствовал и своей заметкой всколыхнул население целого города, к счастью, информация об этом не прошла в открытые источники. Больше Мейер не хотел допускать такой фатальной для карьеры ошибки. Эмоции необходимы, желательно не заштампованные, но не слишком яркие, чтобы они оставили после себя только образ в подсознании населения.
Убрав документы в сумку, Мейер закончил обед.
- Не первый год работаю, сделаю нормально. Надо бы еще фотографий наделать, с лесниками повезло, конечно, но мало, - думал он, уплетая лапшу быстрого приготовления.
Закончив сбалансированный обед, Мейер отправился на прогулку по лагерю, оставив сумку в сейфе. С собой он захватил планшет и фотоаппарат - этих инструментов будет достаточно, чтобы собрать материал. От авиации противника его защитит спрей, от наземных бронированных чудовищ - плотная облегающая синтетическая ткань брюк и твердый пластик обувки.
Мейер фотографировал поврежденные огнем и взрывами дома, разрушенного поселения. Особо он уделял внимание дырам от пуль, заставил одного солдата ковыряться отверткой во входном отверстие, чтобы добыть свинца. Солдат достал пулю и некоторое время позировал перед Мейером, но фотографии оказались загубленными, так как на соседней стене оказался след от лазерного оружия. Только на следующий день, когда он сортировал фотографии, оплавленный сливающийся с фоном след был обнаружен.
Стоило пропустить такую деталь и пиши пропало. Инструменты редактуры тут нельзя применить, чтобы спасти снимок, современные технологии позволяли выявить любое вмешательство в цифровые данные. Вот у военных имелись хитрые технологии, но они не давали прессе доступа к своим устройствам. Иногда выдавали обработанные фотографии, сделанные непосредственно с места боевых действий. Обработку же никаким образом невозможно было выявить.
Закончив с руинами, Мейер отправился на полигон, где в порядке очереди снимались самые шокирующие кадры. Захваченный у повстанцев дизельный танк разгоняясь, крушил и сминал хлипкие постройки аборигенов. Для крупных издательств были организованы проезды по живым трупам - умирающим от болезней беженцам, некоторые даже пытались выползти из кадра, мешая работе журналистов.
- Да пристрелите их уже! - орали недовольные операторы.
- Не могем! Работающего огнестрела нет. Дерьмо допотопное, - отвечал офицер оцепления.
- А заткнуть ты эту хренотень можешь? - спрашивая про танк, орал оператор. - У меня пишет только ее выпердыжи!
- Я тебе что механик?
- Ладно уж тебе, - осадили оператора друзья, - сам потом наложишь хруст. Чипсы потопчешь, да и все.
- Да, верно, чего тут думать? Ерундой страдаешь.
- Аутентичность! - выпятив губы, сказал недовольный оператор.
Мейер дождался своей очереди и сделал нужные снимки. Очередь двигалась медленно, и все одуревали от жары, запасы воды были выпиты еще с утра, до кухни далеко. Мейер притащил с собой бутылку и поделился с коллегами, послушал сплетни. Разговор скоротал время.
Военные работали медленно, часто меняя технику. На отработавший кадр танк навешивалась новая броня, снималась старая, устанавливались дополнительные орудия. Его забрасывали краской, а в следующий раз поливали из огнеметов и лучевых ружей.
Мейеру пришлось заплатить военным, чтобы его пропустили ближе к месту действия. Он не боялся риска, рокочущий танк не мог его испугать. Мейер был счастлив, что смог договориться с коллегой из столичного департамента, позволившему ему поснимать вмятые в грязь тела аборигенов. Солдаты по его просьбе лопатами разгребали тела, чтобы найти подходящий объект съемки.
Следующим пунктом программы было посещение лазарета для аборигенов. Он располагался на дальнем конце свалки, среди разбитой техники, огороженный колючей проволокой. Комендант опасался распространения болезней, вот и выгнал "шаманов" с их больными за границы лагеря. Аборигенов лечили местные врачи, которые могли проводить только простейшие операции - ампутации, а потом перевязки. Частыми случаями были гангрены и иные пережитки Доглобального периода.
Никакой техники, конечно, не было. "Шаманы" работали руками, не всегда даже в перчатках. К счастью, им запретили резать и зашивать больных - анестезии у них не было никакой.
Облачившись в костюм биозащиты, Мейер ходил от палатки к палатке и снимал разлагающихся живьем раненых. Те, кто мог еще послужить своей стране, отправлялись на полигон. Таких было немного, вот почему стоимость натурных съемок была непозволительно завышена. Мейер не мог себе позволить излишних трат.
Лазарет для освободительной армии находился в другом конце лагеря, на расчищенном от развалин поле. Земля была обработана огнем и химией, насекомые и бактерии были уничтожены. Чтобы пройти в палатки, Мейер должен был перетерпеть неприятную процедуру дезинфекции. Он перенес все, только чтобы попасть внутрь и встретиться с героями конфликта.
Несколько интервью, фотографии улыбающихся широкоплечих парней - Мейер остался доволен. Но кое-чего не хватало, того, что заставит зрителя переживать вооруженное столкновение вместе с этими ребятами. Требовались слезы, сочувствие, трехдневный катарсис! Требовалась смерть.
И Мейер обладал правами, которые позволяли ему пройти в отдельный бокс, где старались вылечить неизлечимо больных воинов победоносного принуждения к миру.
- Языки есть? - спросил Мейер у врача.
- Опоздал ты, брат, один едва соображает еще, но его нельзя...
- Слушай, чего ломаешься, как девка, - Мейер незаметно передал доктору деньги. - Все же нормально у нас, да?
- Да, конечно, - врач и бровью не повел. - Пошли, - он подозвал медсестру и приказал ей: - Капитану Сывилу адреналин, через пять минут он должен быть как огурчик.
- Зелененьким, - неудачно пошутил Мейер.
Врач хмуро посмотрел на него и отчитал:
- Ваши шутки неуместны в храме Асклепия.
- Ладно, ладно тебе, гиппократ, - Мейер замахал руками, - буду как мертвец.
Мейера провели в палату, где находилось тело, к которому тянулось несколько десятков трубок, по которым текли лекарства. От такого лечения больной скорее сам копыта отбросит, но Мейер не стал высказывать эту мысль в слух. Капитан - отличная икона для трехдневного репортажа, который запустят через неделю на канале его фирмы. Капитан не просто солдат, он командир! Уязвимость простого солдата объяснима, а вот раненый и даже умирающий офицер - вот где настоящий трепет!
Идеальная икона рынка.
- Что с ним случилось? - спросил Мейер.
- Ранение в грудь, пуля раздробила ребра, разлетелась сама на отдельные фрагменты. В полевом лагере мы не обладаем возможностями лечить подобные ранения. Лекарства только против лазерных ожогов. Капитану не повезло, чистая случайность.
- Случайность, конечно, - без тени иронии согласился Мейер. - А звание в момент исполнения задания какое?
- Лейтенант.
- Жаль, я надеялся, что он был штабником.
- Чем богаты, - пожал плечами лекарь и спросил: - Могу оставить вас наедине? Судя по данным, он очнется, - он сверился с планшетом, - вот прям сейчас.
Труп на кровати дернулся, его руки конвульсивно задрыгались, медсестра бросилась к телу, чтобы поправить выпавшие из тощих конечностей иглы. Капитан Сывил успокоился, обласканный вниманием стареющей медсестры и наркотиками. Переборщили с адреналином, как понял Мейер. Но капитан пришел в себя и это главное. Мейер включил камеру на запись, подправил фильтр звука и дождался, когда врачи оставят его в покое.
Доктор и медсестра ушли, Мейер закрыл на защелку пластиковую дверь и приблизился к умирающему. Долю мгновения он хмурился, уставившись в отощавшее от смертной тени лицо, но вскоре узнал человека. Память у Мейера была всегда отменной, даже наркотики и алкоголь не смогли замедлить его синапсы.
- Какая встреча, - хмыкнул Мейер, - теперь ты капитан. Будешь отмечать повышение?
- Я бы хотел, да не могу, - улыбнувшись, ответил гость из прошлого. - Та красавица за свой счет напоила меня.
- Эта крыса крашеная тебя одурманила да и только, - Мейер придвинул стул и уселся у кровати больного. - Ну, что скажешь?
- Хорошо.
- Еще бы! Да прекрати ты так идиотски улыбаться! Ты хуже обдолбавшегося пацаненка из гетто.
- Но мне же хорошо, - капитан скуксился.
- Ты подыхаешь, сукин сын! Ты это понимаешь? Дохнешь, как я тебе и говорил! Я оказался прав, а ты, говно, облажался! Я же говорил, что Они тебя убьют!
- И что? - спокойно, протрезвев, спросил Сывил.
- Как что? - Мейер смутился и развел руками. - Тебя же убило твое собственное правительство, - он зашептал. - Ты так и не послушался моего совета, вот и подыхаешь теперь тут.
- Твой совет, - капитан ухмыльнулся, - грош цена твоему совету.
Неожиданно он заговорил трезво, расчетливо, как может говорить только опытный стратег, хладнокровно отправляющий на смерть миллионы.
- Тобой манипулировали! - заорал неожиданно для себя Мейер. - Тебя вели к этой кровати, даже не за ручку! Ты сам, дерьмо, шел сюда, в эту кровать, где дохнешь в луже своего же говна!
- А что ты хотел? Чтобы я каждый день думал о твоих словах?
- Ну да!
- И всю жизнь мучался, как ты?
Мейер не нашелся, что сказать. Побледнел.
- Я жил... долго жил, - говорил спокойно, умирающий. Он был полностью удовлетворен, его голос затихал. - Я познал счастье, не отказывался от наслаждений. Был полон, а ты? Ты так и не изменился за эти года. Все тот же нищий духом.
- Я жил не хуже тебя, - огрызнулся Мейер. - И это ты нищий! Тебя опоили кукловоды! Ты заполнен их говном, а я живу сам по себе, мои мозги не одурманены. Я волен!
- Потому твои волосы седы, красные глаза наркомана с лопнувшими сосудами, тяжелые мешки под ними. Одутловатое, нездорово располневшее лицо и тело. Достойный вид, достойного гражданина. Что дали тебе эти твои думы? Только это умирающее в муках тело. А я же... я умираю спокойно.
Капитан закрыл глаза и тихо умирал, продолжая улыбаться. Мейер пустым, как объектив камеры, взглядом неотрывно следил за уходящим человеком. Его аргументы разбились при виде того наслаждения, которого он был лишен. Наслаждения полноты, счастья и покоя, выполнившего все человека, у которого не осталось долгов. Он был кончен, отработанный материал.