Яд и сентенция
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Не знаю, что за жанр. Пусть будет "альтернативка".
|
В триклинии дома славного господина Нумы собрались встретиться трое его друзей. После долгой разлуки они смогут провести вместе время, облекая воспоминания в слова. Дела Империи разметали друзей по всему миру, одному пришлось наместничать в южной провинции, неспокойной после недавнего бунта; другой путешествовал по северу, собирая и каталогизируя легенды бородатых варваров; ну, а третий командовал флотом, занятым уничтожением пиратов на западе.
И только господин Нума так и оставался в столице, никуда не выезжая. Ему хватало собственного воображения, обладающего талантом миротворчества. Зачем ему терпеть дорожную тряску, глотать пыль, обливаться потом и кутаться в одеяла, постоянно страдать от дискомфорта. Зачем ему все это, если каждый день его разум путешествует по тысячам миров. Для здоровья пути фантазии безопаснее.
Выдумка показывает лишь одну грань реальности, но господин Нума счел, что в путешествиях все равно не сможет полно познать мир. Полнота ощущения - недоступное наслаждения для пытливого разума. Неидеальное тело ограничивает поток знаний, водопадом рушащийся на человеческий разум. Кажущееся лишним отсекается, теряется.
Так что владелец дома ожидал гостей, но еще больше ждал того, что они принесут нематериального. Его источник иссякал, не подпитываемый молодыми родниками.
Столица перестала рождать юные мысли, лишь перерабатывала идеи прошлого. Ветра нового дули только с периферии, сметая пыль с окостеневших разумов горожан.
В триклинии кроме самого хозяина уже присутствовали два его друга. Марцел и Сибил, которые не торопились начинать рассказ или вызнавать городские сплетни у Нумы. Без третьего друга, еще смывающего со своего мускулистого тела пыль западных дорог - кои проложены и по морю-океану, - они не собирались начинать разговор.
Потому Марцел и Сибил обсуждали пьесу годичной давности - безнадежно устаревший опус, бывший некогда модным. Насмешки уступили место серьезному спору:
- И все же, друзья, я склонен полагать, - говорил горячо Марцел, - что моды не существует. Не правы те, кто называет это явление временным обычаем!
- Так как же вы объясните тот ажиотаж, создаваемый вокруг данного произведения, - возражал Сибил, - ведь общеизвестно, что господин Барбан не идеальный творец. Он лишь ремесленник, рожденный удовлетворять публику, но творить - не его стезя. Они все, эти "бородачи", лишь ремесленники, паразитирующими на умершем гении своей культуры. Он удовлетворитель масс, создатель наслаждения - мимолетного явления.
Нума помалкивал, прислушиваясь к разговору. Он всегда больше отмалчивался, отдавая всего себя только фантазиям да славной жене.
- Все очень просто! - Марцел уселся на ложе и, помогая себе жестами, принялся надевать одежки на мысли: - Эффект наслаждения хочется испытать всем. Барбан это знает, потому на премьеру приглашает или своих друзей, или недалеких господ и матрон, которым все новое уже априори кажется обласканным Музами.
- И в этом скрывается успех дальнейший? - не без иронии спросил Сибил.
- О-о, нет же, дайте договорить, мой друг! Привлеченные к премьере зрители становятся, - он пощелкал пальцами, ища подходящее слово, - возбудителем моды!
- Ох, какая метафора, из вас литератор не выйдет, друг мой.
- Не каждому суждено написать "Элегии", поклон присутствующему среди нас творцу, - Марцел склонил голову, глядя на Нуму, - но вы отвлекаетесь.
- Молчу, молчу, продолжайте.
- И как всякий возбудитель, зрители, познавшие восторг от нового, но откровенно плохого произведения, стремятся поделиться своими впечатлениями с другими.
- Обычная реакция, но не в этом кроется тайна, как мне кажется.
- Извольте дослушать. Ощущениями они делятся не ради дарования радости, что означало бы умножение ее. Их цели отличны от познавших таинства творения - обыватель стремится, насмехаясь, унизить собеседника. В том цель его общения! Гражданин, каковым бы ни был его ценз, не сможет скрыть грязь под ногтями. Лак тут не спасет! И вот новые люди, в насмешку вещают - мы были первыми, узрели радость, недостойную вас, нижних!
- И все тут же стремятся познать эту радость? Пока она свежа, и тлен ее не задел. Я понял вас, мой друг.
- О, да! Все это соревнование, которым упрочивают положение среди своего окружения. Всякий, кто выступает носителем нового, кажется обывателям приносящим успех. Сказывается природная философия - мужское начало превалирует в обществе и ассоциируется с прогрессом. Кто мужчина, тот и воин - лидер, владыка! Обратно - раб, ничтожество.
- Звучит логично, но не совсем я могу согласиться, - негромко сказал Нума.
Друзья обратили на него внимание.
- Выскажитесь! Хватит слушать ваших Муз, обратите внимание и на друзей своих. Не томите! - потребовали и Марцел, и Сибил по очереди.
- Что касается общения... - Нума почесал подбородок и обратил взор к потолку.
- Общение есть акт соревнования, - сказал Марцел уверенно.
- Передача информации, - поправил Сибил. - Тем же и мы заняты, друзья.
- Ради общения идут они на постановку. Не понимания ради, не познания радости, а во имя разговора. Зачатие бесед происходит в этот момент.
- Вы хотите сказать, что им просто требуются темы для разговоров, для казни времени? - уточнил Сибил.
Марцел молчал, не находя доводов для возражения. Ему не понравилось, что городской затворник влез в разговор и забрал лавр себе.
- Именно так, наверное, мой друг. Как одна из причин, вынуждающая их предаваться второсортному наслаждению. Обществу необходимы связи, вот новые люди выстраивают свои связи таким образом. Общность знания, единение культуры. Это неосознанный процесс, за которым очень трудно уследить. Не поддаться ему - невозможно!
- Отказ от единения, равносилен изгнанию из общины. Дикость, которую уничтожила цивилизация, но сохранил человек.
Сибил вздохнул, на него снова набросился черный зверь меланхолии. Многоликий демон, являющийся к нему холодными ночами, поджидающий среди пустынных дорог, притворщик и обманщик.
- И все же иерархия важна, - произнес Марцел.
- Причем тут она? - поморщившись, спросил Сибил.
Нума искоса глядел на друга, отстаивающего свою точку зрения.
- Да как вы не понимаете?! - всплеснул руками Марцел. - Возбудитель моды - есть первый человек, вкусивший плод чужого творчества. Привлеченные на представления его словами люди становятся - вторыми, третьими! Они не докажут, что лидеры, они упустили такую возможность! Они всегда будут вторыми пред теми, кого Барбан пригласил на премьеру.
- Но причем тут распространение?
- Их душе требуется удовлетворение, они расскажут иным, уже третьим о том представлении, занявшем их ум. И вторые станут первооткрывателями в глазах третьих, удовлетворятся тем, что смогли посмеяться над иными, не видевшими этого наслаждения. Вспомните, мой друг, какой конфуз случается, начни подобный второразрядный возбудитель рассказывать о событие тому, кто его уже лицезрел! Насмешка!
- И то правда, - Сибила захватила идея Марцела.
- Друзья, - снова встрял Нума, - не пора ли нам приступить к еде. Наш общий друг задерживается, но он поспеет ко второй перемене.
- Магнус, старый вояка, удовлетворится и вином, - рассмеялся Марцел, радостный оттого, что вернул себе венок победителя и его чрево получит желаемое наслаждение.
Нума улыбался, не желая сажать зерна разлада в своем добром доме. Он подозвал раба и распорядился, чтобы начинали пиршество.
Заиграли свирели, запела мягкоголосая рабыня, звуки рождались за скрытым занавесом, не отвлекая гостей своим видом от прибывающих триер-победителей голода. Разодетые в лучшие одежды рабы выносили блюда и выставляли их на столе, творя затейливую композицию, в центре которой оказалось огромная миска-корабль с томящейся в нем щукой под лимонной чешуей.
- Дары моря для покорителя соленой пустыни, - сказал Нума.
Друзья оценили.
- Но вкусов он родины давно не знавал, - добавил хозяин дома, когда рабы принялись окружать блюдо простыми деревенскими яствами.
То были постные каши, радующие крестьян после долгого дня; мясо вареное и жаренное с местными специями - вон, на склоне холма они зеленеют; горох и фасоль, служащие гарниром; рядом хлеб, ломтями нарезанный, устроился. Хлеб не знавал ни молока, ни изюма, был подан как отдельное блюдо.
Марцел сдержался, не стал выказывать недовольство, обижать друга он не хотел.
- Все с виллы моей: овощи с огородов, что вы видели, проезжая по дороге; мясо теленка, заколотого и освежеванного моими же рабами. Труд человеческий, а не золота пыль в этих продуктах сосредоточен.
Слуги поставили кувшин с парным молоком.
- Не слишком ли явно ваше стремление, заставить друга занять трон философа? - спросил Сибил с усмешкой. - Молоко да рыба - сочетание не для наших желудков.
- Воители отличны от граждан, - смеясь, сказал Марцел, - что нам с вами смерть и мученье - то им лишь радость. Едал он и не такое в походе.
- Молоко - украшение композиции, неудобства другу создавать, не намерен я.
- Приступим же к пиру? - не утерпел Сибил.
- Погоди, друг мой, позволь закончить приготовление.
Сибил не ожидал от скромного литератора замашек старого гурмана. Но в планы Нумы и не входило ублажать чрево, он усладу взгляду творил.
Рабы, повинуясь хозяину, продолжили рисовать картину из тарелок и мисок. Рядом с Сибилом утвердили они блюдо, заполненное жареным мясом.
- Свинина. Космата она, друзья, - пояснил Нума.
- Похоже, вашу задумку я понял, - Сибил улыбнулся.
Нума ответил скромным кивком, рабы же продолжили приготовление: поставили круглый столик на единственной ножке, исполненной в образе фавна, отдельно от основного пиршественного поля. Был столик этот подобен острову, но бросили рабы шелк, соединивший земли еды. Столик заставили колбасами, ветчиной и холодцом, бросили средь блюд клинок-победоносный.
- Запад Державы представлен, - говорил Нума.
Рабы на востоке стола оставили птиц: журавли, павлины, фазаны - каждое блюдо мало и отдельно, как остров, затерянный среди вод неспокойных. Тарелки неслись по столу, запряженные четверкой фарфоровых коней. Керамика славная, искусно исполненная восточными мастерами.
Козленок одинокий, затерявшийся в горах из паштета, был запечен с перцем, как принято у бородатых философов. В хитоне из трав он ожидал участи своей незавидной.
Пред Марцелом поставили блюдо с финиками, которые трудно найти в этом сезоне на рынке. Улитки оказались рядом - тарелка над желтым шелком, символизирующим песок южных провинций. Диковинные фрукты ожидали, когда их нарежут рабы, повинующиеся приказаньям господ.
- Я рад видеть, что вы почтили нас, друзей своих, потратившись на изысканный стол. Но стоило ли? - спросил Марцел, в тайне сожалея, что не привел с собой рабов, которых купил в провинции.
- Серебро тускнеет, если руки людские не касаются его, - ответил Нума скромно. - Монетам должна быть дарована жизнь.
- Вы склонны представить стол картой? - спросил Сибил, неотрывно следя за рабами, окончившими приготовления. - Так пусть же карта съедобная будет представлена нам!
- Магнусу хватит и соперника влаги, - поддакнул Марцел.
Еда на столе соблазняла их ароматами дальних стран, завоеванных провинций, где генералы боролись за спокойствие родного мира. Драгоценные травы горели в жаровнях, опьяняя собравшихся пировать. Театр теней танцевал на стенах, под сводами триклиния, не рукотворным был он, но рожденным из хаоса пламени.
В путешествиях нельзя попробовать всего, что представлено было на столе у Нумы. В его дом свезли яства достойные императорских вилл. Продукты, рожденные рядом с границей, путешествуют морем, чтобы поспеть на кухни владык. Капитанов пороли за несвежий продукт, не веря в неблагополучные ветры и грозные течения. Пенобородый Владыка морей всегда покровительствует отцам отечества, не лишая их малой радости.
- Извольте, друзья, - Нума улыбкой пригласил всех приступить к трапезе. - Окуните руки в Наше море, представленное здесь в скромном образе из шелков и еды.
- Да состоится же праздник! Приступим!
- А я бы желал отведать тех птиц, помнящих соль путешествий над гладью морской, - приказал Марцел и его раб передал блюдо, в котором дымилось филе журавля.
Птицы, не знавшие радости полета, были рождены лишь для гурманов. Мясо их нежно, кормят их жеваным хлебом - картина, представить которую не каждый решится у такого стола, - вкус же легок, как дуновение ветра.
Обглоданные кости рушатся на пол, вино не спешит покидать амфоры. Но черпаки наготове, рабы ожидают лишь приказа хозяев.
Марцел славился точностью, владел он и луком, и охотничьей пращой. Брошенные кости падали на мозаичные изображения костей, Сибил стремился побороться с другом, но рыбьи скелеты неудачный снаряд. Да и глаз его не видит ястребиного полета.
Нума ел медленно, больше пробуя, то, что сготовили рабы для гостей. Все ждал он вестей о прибытии Магнуса, и тот не заставил себя ждать.
- Здравствуйте, други! - разнеслось по коридору, ведущему в пиршественную залу.
Голос Магнуса подобным был прозвищу его. Воин, достойный стать скульптора вдохновителем, стремительно ворвался в триклиний, не давая рабам сообщить о своем приходе. За ним хвостом увязался крепкий парень, тень самого Магнуса, но не бывший его сыном.
- Здоровье-то как ваше? Хворы ль обелили лицо твое, Сибил, иль то дожди каменные виновны?
- Приветствую, Магнус, а ты бороду так и не сбрил. Достойно ли мужа носить варварскую маску?
- В море мы воду бережем, да и бритва у меня отлична от тех, что цирюльники носят, - он погладил висящий на боку меч.
Атрибут воина он принес с собой, друзья давно привыкли, что Магнус никогда не расстается с ним. Гражданская жизнь не для него, императорского адмирала.
- А ты, Марцел, все пишешь письма Ему? Не даешь покоя своими вопросами? - обратился Магнус ко второму другу.
- Остер твой язык, но мечу не подобен. Будь любезен, сядь и остудись добрым вином. Письма мои еще послужат истории, о них мы не будем говорить.
- Будь по-вашему, други, я сяду, но только, чтобы хозяина дома уважить. Приветствую, Нума! Все ищешь чего-то среди этой зелени и вони столичной?
- Да, поиски мои бесконечны.
Нума жестом показал рабу, чтобы тот разлил гостям вина. Легкий, настоянный на пряностях напиток был разбавлен родниковой водой, за которой специальный раб ходил этим утром. Кувшин с водой хранился в леднике, дожидаясь часа начала обеда.
- Как язвами тело твое не покрылось, удивляюсь я.
- За городом с Музами общаюсь. Виллы мои знамениты.
- Еще бы! Сам Император дарил их тебе.
- Мне дарил, а ты отбирал. Но полно тут спорить, кто богаче из нас, Марцел уж и рот открыл, чтобы напомнить о мешке золотых, что тащит раб.
- Не открывал я, - пробубнил Марцел и занялся свининой.
- Магнус, долго ты шел, заждались тебя мы, - заговорил Сибил, чувствуя момент.
- О! Нума во всем виноват! - хозяин дома отставил бокал и захотел извиниться, не понимая, в чем это он провинился. - О, Нума, друг ждущий, дом твой ко дну пошел, колышется зеленое море над руинами собственности!
- Ох, большой я любитель растений, - Нума потер переносицу. - Мы двери оставили открытыми для друга.
- Только потому я вломился в дом этот славный. И для тебя я привез подарок из страны далекой, где пираты младенцев даруют злобному Богу!
- Надеюсь, что ты, друг, не собираешься нас угостить национальным пиратским блюдом, - саркастично заметил Марцел.
- Ешь, пока волк морей не отобрал тарелку. Я голоден! А для тебя, Нума, дерево стройное привез я с побережья западных островов, где пращники не давали нам пристать к берегам. Плодоносит древо диковинные фрукты, таких мы не видывали. Да пошел корабль, несущий фрукты в трюме своем, ко дну, не смог я подарок вам показать. Дождемся же урожая. Нума угостит всех нас, не минует и год.
- Подарок для Нумы ты привез, а нам, - сощурившись, заговорил Сибил, - этого юношу? Кто он?
- Это свободный гражданин, получивший венок за спасение триерарха. Негоже оскорблять юношу смелого.
- Он простит нашу неосмотрительность, но на вопрос ты не ответил.
Кроме спасения капитана корабля юноша, звавшийся Нованес, был славен умением слагать песни. Был он родом из провинциальной аристократии, спасен Магнусом с пиратского корабля, да и привезен в столицу. Магнус собирался вырастить из него своего приемника, все время пути до родных берегов посвящая его в таинства морского дела.
- Достойный соперник он тебе, Нума. Слышал я песни его о капризах Пенного Бога, о достоинстве воинском, о чести и славе, о борьбе. Разум светел его, тело крепко - из него выйдет достойный гражданин!
- Я ни с кем не соревнуюсь, ты знаешь меня, - сказал Нума, выслушав речь Магнуса.
Понять воина оказалось сложно, он торопился насытиться, набросившись коршуном на жаркое мясо. Хлеб он не обделял вниманием и долго, по достоинству оценивая, пробовал каждый ломоть.
- Оставь ложную скромность, - Магнус хотел устроить потешный поединок, вопреки желанию хозяина дома.
- Не скромен я, раз занят таким ремеслом. А ты, юноша, сядь. Не тушуйся, общество наше открыто для всех. Друг наш расписал тебя, как благородного воина, но что скажешь ты?
- Господа, - Нованес сел на краешек дивана, рядом с Магнусом, который так и не лег подобно другим. - Господа, я счастлив присутствовать средь вас, достойных, чей род дубу ровесник.
- И мы рады видеть тебя, обласканного сиянием Победителя, - сказал Сибил, поднимая кубок.
Все выпили, но Магнусу показалось этого мало:
- Дайте вина! Пусть греет нутро он мое. Мне соли бы вкуса забыть!
- Опять напьется, - пробормотал Марцел, оставивший опустевшее блюдо.
Есть ему перехотелось, с винным Богом соревноваться - не его ремесло. Поджав ноги, он позволил рабу омыть свои руки и сцепил их в замок. Беспокойный вечер намечался. И Магнус рано пришел, и чужестранца привел он с собой.
- Марцел, - Магнус разлил вина и себе и Нованесу, - какие вести принес ты с юга? Спокойно ль там?
- Угу.
"Поморщился, как от зубной боли, - подумал Нума и тут же себя одернул: - Нет! Обветшалая фраза!"
- Что немногословен, друг мой? Обидел тебя кто-то? Так ты скажи, я в миг покараю наглеца! При мне мой меч и право на смерть.
- Оставь его, Магнус, - встрял Сибил. - Душа у вина улетучится.
- И то верно. Мудр ты, диктатор дорог.
Сибил покраснел и забормотал какие-то глупости, не желая принимать такой титул, распространенный в былые времена. Он еще помнил проскрипции, составленные Императором, ставшим Богом десятилетие тому назад. Ныне ж спокойно в Империи, но страх у знатных остался.
Магнус только смеялся и продолжал осыпать приятеля незаслуженными титулами - он имел на то право, как получивший Власть от самого Императора. В чем сила такого титула, дарованного в шутку? Хоть коня называй ты консулом, да в сенат он не войдет.
Нованес с вином был осторожен, прикрываясь кубком, словно щитом. Был он смугл, на голове пламенела шевелюра. Он был бы популярен средь матрон, а мужья их могли бы поступиться законом и рискнуть соблазнить славного юношу. Мода востока отравляла и отцов, и матерей.
Пир красного вина был в самом разгаре, друзья соревновались, рассказывая истории. Год был бурным для каждого, у каждого в запасе имелась история. Марцелу помогал раб, подсказывающий хозяину забавные слухи, бытовавшие в то время на юге. Сибилова память не нуждалась в рабах, а Магнус брал голосом своим. Ему бы в театре читать монологи, да какой же знатный пойдет в это место разврата.
Нума по обыкновению молчал, Нованес брал с него пример, прислушиваясь к речам славных. Внимания он не привлекал, затененный фигурой могучего патрона.
Вина было выпито много, но жажда разговора не была утолена. Языки же заплетаться начали у друзей.
- Пусть рабы развлекут нас, - приказал хозяин дома, когда Марцел закончил говорить, и беседа зашла в тупик.
Выбежали танцовщицы, привезенные из храма востока, где они мистерии исполняли во славу диких Богов. Марцела танец их заинтересовал.
- В моей провинции такого я не видал, откуда они друг мой?
- Знать не знаю, но торговец говорил, что пиратами они были захвачены. Хотел я подарить им свободу, но они отказались.
- Подари их мне, я смогу распорядиться такими слугами.
- О, да, тогда они не только рабской свободы лишатся, - засмеялся Магнус. - Пусть уж Нума заботится о женщинах этих.
- Слыхал я, что есть на востоке племя воительниц, - проговорил Сибил. - Друзья?
- Не видел, но тоже слышал, - ответил Марцел.
- У "косматых" женщины за вилы берутся, когда мужья бегут прочь от легионов, - сказал Магнус и засмеялся.
- То не воины, а защитники земли и дома, - заметил Нума. - Мой друг говорит о воительницах, мужам подобных.
- Мужи на востоке женщинам подобны, - вставил Марцел.
Но на него никто внимания не обратил, его провинция культурно являлась тем же востоком, который он обличал.
- Наши бородатые грамматики много пишут о воительницах, но то лишь фантазии полет, - сказал Нума, чтобы удовлетворить любопытство друга.
Танцовщицы закончили танец и скрылись за занавесью, отдыхая в прохладной тени. В триклинии было жарко, но друзья не сбрасывали дорогих одежек. Только лишь Магнус наслаждался жаром огня. Придвинул он жаровню к ложу своему, Нованес едва заметно поморщился, но не посмел пересесть.
- Мы реку вина осушили, языки наши утратили красоту остроты, - заговорил Сибил, Магнус отставил полный кубок вина. - Развлечься же надо нам, усладу для слуха получить.
- Но кто говорить будет? Голоса у певцов, прости уж Нума, друг дорогой, хуже павлиньих в доме твоем.
- Да пусть хоть Нованес! - Сибил сел на ложе и указал на юношу. - Магнус хвалил его как славного воина слова. Пусть порадует он наши сердца красивым сложением. Метафор младых он творец, я уверен.
- Господа, в обществе вашем сердце трепещет мое, - негромко сказал Нованес.
- Оставь, то не пираты! - Магнус хлопнул могучей ладонью по спине юноши, заставляя его встать. - То господа великомудрые, но лишенные острых клинков. Они лишь засмеять способны тебя, но не посмеют оскорбить. Сеять раздор в доме почтенного Нумы не принято у нас. Смелей, покажи им свое ястребиное сердце!
- Право же, слово теряется. Найти достойное Вас я невмочь.
- Смелее, разум наш в красном тумане пребывает, - подбодрил Сибил.
- Тогда слова мои вам бесполезны, зачем в пустую воздух мне сотрясать?
- О, какой дерзкий, пасынок воина, - Марцел повысил голос, недовольный услышанным.
- А разве он не прав, ты, чья кожа солнцем была сожжена?! Давай, Нованес, порази этих снобов своими речами. Пусть столичные эпикурейцы познают мощь твоей мысли.
- Я не приемлю это учение, - проворчал Марцел, но его никто не слушал.
- Эпикур говорил не о наслажденье телесном, ошибка толкователей, подавших мудрость его так, - сказал Нума, но и его слова разбились о стену пренебреженья.
- Давай же, Нованес, будь ветром, наполняющим паруса попавших в болото либурн! Устали грести мы зловонную жижу, - не унимался Магнус.
- Пусть так, поведаю мысли свои я, - сдался юноша.
- Скажи нам о себе, - потребовал для начала Сибил.
Нованес был сыном торговца, потратившего немалые деньги на обучение потомка. Рабы из столичных и восточных философских школ и грамматики натренировали ум его, но с телом занимался лично отец. Готовил он сына к службе пехотной, открывающей путь ему в магистраты. Путь доблести маячил вблизи, но напали грозные пираты на прибрежный город - славный курорт. Пограбили, да увели в плен знатных господ. Многих выкупили, но либурна с Нованесом, попав в шторм, была отброшена далеко в море, где на нее и наткнулся великий Магнус Победитель.
- Это уже моя история, - сказал воин.
Пираты не мучили юношу, сам он заслужил уважение разбойников моря, трудился со всеми и на веслах сидел без приказа хлыста. То было не раболепия голос, а пытливость ума, стремящегося познать открывшееся взору. В море влюбился Нованес и решил стать капитаном.
- В префекты назначение твое, но только после квестуры, - сказал Нума, заботясь о судьбе юноши. - Триерархами становятся только чужестранцы, а ты гражданин.
- Командиры моих соединений так же из переселенцев, но достойные то господа. Что плохого, если юноша стремится стать воином? - возразил Магнус.
- Репутация.
- Ах, оставь! Предку нашему Великому не требовалось проходить все ступени служебные. Он Великим стал благодаря отваге своей.
- И деньгам, - вставил Марцел, - каждый мог легионы набрать - вот где сила была. Теперь же Император лично за всеми следит. Его Власти подчиняются воины.
- Таланты великим не делают тебя, золото обманет, заведет в пески, где сгинешь ты с легионами смелыми. Как было то, вы помните, други мои.
- Скажи нам, Нованес, о народе своем, бывшим некогда диким и страшным, - продолжил расспросы Сибил.
Были то варвары, выходцы с востока, основавшие полис на западных берегах. Под склонами гор великих, вблизи котла пенного Бога утвержден был оплот цивилизации философов, да ждал, когда к ним придут воины твердые, способные объединить целый мир. Роднились философы с варварами дикими, чьи богатства привлекали полководцев. Золота было много, торговля шла бойко, да войны страшные прокатились по земле той.
Позже стали они первой провинцией, форпостом цивилизации на пути в земли "косматых". Дальше пошли легионы, и провинция стала частью Империи, ее исконной землей. Давно это было, друзья в доме Нумы знали историю Державы своей.
Нованес пел о жизни в провинции, об искусстве, родителями которого были три народа. Город переселенцев и торговцев, молодая жилка на карте путей Империи, искусство в нем было отличным от столичного. Умельцы привлекались богатством знатных, творили они мозаичные картины, да красили по влажной стене. Не ремесло то было, а искусство достойное дворцов.
Не роскошью то было, а творением мира, культуры всего региона.
Марцелу не нравились замашки провинциала, знавал он искусство и запада, и востока, да не видел в нем ничего интересного. Мода побуждала знатных щеголять привозными картинами, приглашать мастеров, да есть кислые фрукты, добытые на краю мира. Только лишь мода, а не желание познать красоту.
Провинциалы, славные торговцы, умели красочно расписать свои деяния, да продать их как можно дороже глупцам в тогах. Новые люди спешили стать родителями течений в культуре, да захиревали источники те, не способные бороться за жизнь. Питались источники эти не из народной души, не было корней у растений диковинных.
"Лишь ростки наблюдаем мы" - подумал Марцел, но не стал перебивать Нованеса.
Пел он неплохо, неограненный камень предстал пред друзьями, звонкий голос ручьем разливался по жаркому триклинию, омывая возлежавших на ложах друзей. Слова были ясны, как удары меча, не требовалось их трактовать. Пел он о радости и чести людской, достойной простого гражданина. Слова те бальзамом на души гостей проливались. Опьянение отступало, завидев гордости чувство, которому суждено было разбиться, встретившись с этими строками:
Проклятая жажда золота, но ваша жажда отлична.
Голод снедает нутро ваше, неспособность насытиться.
Души пусты, обманутые образом бескрылого сна.
Идет война граждан с самими собою, гибнут
В огне искушений они. Власть кидает им кости обглоданные.
Император славит праздник телес, но не духа.
Арбитры изящества завладели виноградною палкой.
Армия жадных торопится к рынку, крича: "Я - гражданин".
В бессильной попытке достичь наслаждения трона,
Притронуться к стопам восседающего на нем Императора.
Голос Нованеса затихал с последними словами его песни. Закончил он так:
- Искусство вечно, а жизнь коротка. Хватит обманываться, граждане.
Певец не дождался рукоплесканий собравшихся в триклинии. Молчанием оценили его труд. Угли в жаровнях трещали, тени страшили собравшихся в зале.
- Весьма, кхм, интересная песня, - сказал Сибил, не в силах терпеть тишину.
- Ткань повествования сшита паршиво, - был краток Марцел.
- "Искусство долго" - так говорил врач, имея в виду иное, нежели ты, - поправил Нума.
- Вот видите, - Нованес взмахнул руками и повернулся к молчавшему Магнусу.
Воин был хмур и не открывал рта. Думы тяжелые наморщили лоб его.
- Что вас не устраивает, господа? То, что я уличил вас в животном? Забыли вы мудрость отцов да пришли сюда пировать. Набить животы - вот ваше стремление!
- Змееныш, как смеешь ты!..
- Оставь его, Марцел, - вмешался Нума. - Он молод и горяч, юности бурный рост.
- Слепоте старости ее не понять, - огрызнулся Нованес.
- Оставь свои оскорбления, не стремились мы уязвить тебя. Не таланты твои обсуждали собравшиеся здесь.
- Отчего же критика сурова твоя, господин?!
- Речи твои, показались мне, - Нума потеребил кожу на подбородке, - странными. О чем пел ты, разъясни.
- Неужели не ясно? Ваш образ жизни кажется мне нечестивым, но вас можно понять. Вы подвержены власти зловредного Гения.
- Тут подробнее.
- Вы все стремитесь перещеголять человека, названного богом! Он вас отравляет, опьяняет богатствами, ласкает изяществами, чтобы ослепли вы и не слышали криков народа!
- Ты говоришь об Императоре? - уточнил Сибил, не веря ушам своим.
- О ком же еще? Кто как не он умами вашими овладел.
- Но Император не виновник разврата, язвящего граждан, - произнес Магнус, выйдя из оцепенения. - Вижу, что зря привел тебя в дом Нумы.
- О том же говорил я вам в пути, да слушать не желали вы, адмирал.
- Был глух я и не ведал угрозы.
- Объясни, - Нума подался вперед. - Не могу я понять, как такие мысли рождаются в голове твоей светлой. Чьи язвы поразили тебя.
- Не я болен, а вы! Как вы не понимаете?! В вас же сидит эта болезнь разложения, этот поиск наслаждения. Поиск пустого, чтобы насытить бедность души. Для того животы свои набиваете, чтобы не помнить о прошлом великом, когда гражданин правил миром, а не человек, одевший пурпур.
- Император наш защитник, он первый из граждан, но он не владыка мира сего.
- То ложь и обман, прикрывшая язвы, - Нованес прижал руки к груди, истова веря в то, что говорил. - Взгляните! Магистраты лишь почетные звания, вольноотпущенники правят повозкой финансов. Они же заняли квестуры в провинции. Нет больше правды в нашей Державе, остались лишь декорации прошлого! Ему нет нужды с вами, знатными, бороться. Достаточно вас развратить, подсунуть жирную ногу свиньи зараженной. Съедите ее, уподобитесь твари неразумной...
- Полно, не желаю его слушать, - сказал Марцел, вставая. - Пришел я сюда, не изменника речи выслушивать. В Богов он не верит, зато верит в себя!
- Сядь! - приказал Нума. - И вы все умолкните, эти речи не желаю я слышать.
- Вот... - Нованес собрался посмеяться над стариками, испугавшимися мальчишки.
- Молчи, неразумный! - прикрикнул хозяин дома голосом, превосходящим адмиральский. - Сядь, хватит нам ссор! Угощу я вином вас сладким, помогающим раздоры забыть, сон благодатный он навевает, вас успокоит.
- Не хочу я вина, - лицо Магнуса напоминало море штормящее.
- Придется испить тебе, друг мой, чтобы этот разговор не чернил душу твою. Жди, я сейчас же вернусь.
Марцел и Сибил переглядывались, что не укрылось от внимания Магнуса. Нума ушел на кухню, чтобы найти вино, которое обещал друзьям. Он не боялся, что гости ослушаются приказа его. Пенаты дома не позволят им покинуть триклиния, не испив вина забвения.
- Что вы глазами стреляете, какой сговор замыслили? - спросил воин у оставшихся друзей.
Нованес не решался уходить, подчинившийся могучему окрику Нумы. Старый, пухлый поэт голосом мог править доспехи души воина, поднимать легионы на битву, подобно полководцу мифическому. Духи удержат от бегства его, хозяин запретил ему покидать вселенную дома.
- Придется нам, Магнус, забыть обо всем, что было сказано в комнате этой, - вздохнул Сибил.
- Раздор меж нами част был, прости меня друг, - сказал Марцел, прямо глядя на воина. - Но это все прошлое.
- О чем вы?!
Но ему не ответили, разговоры в присутствии царя подземелий они не вели. Молчание и покаяние теперь было обетом друзей. Тени средь них нашептывали страшное, пророчили гибель Империи, что думать о жизни своей. Многие годы друзья творили Державу, направляемые Властью Его, они довольны свершенным остались.
Хозяин дома не долго искал вино дорогое. Красное зелье, впитавшее солнца энергию, не спасет гостей от страданий. В сундуке у кровати Нума хранил самое ценное, спасение старика от мучения и позорности смерти. Быстрое средство, подобное милосердной стреле.
Его-то он взял и разлил по кубкам, лично принес в триклиний к друзьям и врагу. Каждому кубок он предложил, но только Магнус запротестовал.
- Хватит напиваться, Нума. Нет в душе моей баланса, я потерял опору.
- Испей, будь с нами в этот страшный час. Мы миру спасение творим здесь. Час гибели отодвигаем, то жертва наша.
- Не понимаю.
- Разуму поддержка нужна, пей же.
Магнус взял свой кубок и залпом осушил. Вино было сладким, приторным с неестественными нотками вкуса.
- Ох, не разбавил ты это, - поморщился воин. - Тяжко идет.
- Иначе Царь долго идти будет к нам, - сказал Сибил, бросив на пол пустой кубок.
- Вы яд подмешали?! - закричал Нованес. - Вы убийцы!
- Нет, мы радеем за будущее, - ответил Марцел хмуро. - Проводим тебя мы в царство подземное.
- Смерть? - удивился Магнус. - Что ж, пусть так. Смерть перехитрила все же меня, я сам виноват, что спас змея из плена.
- Вы безумны! Я правду вам говорил, а вы убить решили меня! Но я не собираюсь сдаваться так просто.
Выкрикнув это, Нованес сунул пальцы в рот, чтобы исторгнуть выпитое. У него почти получилось, но вставший Магнус скрутил юношу. Яду требовалось время, чтобы его действие стало необратимым.
И такое время настало.
- Почему вы убили себя? Ведь достаточно смерти моей? - спросил Нованес, видя, как старики падают на ложа свои.
- Тебе не понять, дух чужестранный, - Марцел.
- Не гражданин ты, а оборотень, - Сибил.
Рабы, поняв, что случилось с их господами пришли в дикий ужас, но господа успокоили их, потребовав бумагу и перья. Написали завещания они и письма к супругам. Рабы отправились последнюю волю хозяев выполнять.
Давно завещание Нумы написано и хранилось в храмовой библиотеки. Слабое здоровье сделало его осторожным человеком, и теперь он мог умирать спокойно, не волнуясь за близких. Жена не поймет, что побудило его ядом испортить вино, но встретившись в царстве темном, он все объяснит. Пусть верит, что смерть эта не импульс безумный, а долг гражданина исполненный.
Магнус же ничем не владел, вся его собственность принадлежала Ему. Император позаботится о семье своего славного воина, накормит их и обогреет зимой. Власть зиждется на доверии, иначе священного права лишается она.
Нованес стонал, молил о пощаде, пытался сбежать от трехглавого пса.
- Пришел наш час, но слов у меня нет. Музы слетаются к цветам распустившимся, - сказал Нума, когда чернота накрыла разум его. - Но лишены молодые мудрости возраста.
Смерть наступила быстро и опасная мысль, высказанная юношей, не вырвалась из дома, не пошла чумой гулять по улицам городов. Не добралась она до дворца, где правил Богоподобный. Мысль умерла вместе с родителем, понявшие мысль отправились следом, стеречь нечестивца.
Рабам не понять той силы, что скрыта в страшных словах. Только свободный может понять, проводником чего стали уста юноши.