Двадцать первого числа Валентин ковырялся в гараже и застрял до темноты. Собрался было выходить, но услышал снаружи какую-то движуху и остановился у двери. Подумав, тихо закрыл гараж изнутри на ключ. А потом вернулся назад и спустился в яму снова. Дверь в отсеке была хорошая, усиленная, на случай фавнов. Судя по шуму, лучше было переждать, не выходя, а еще лучше - звонить в ветконтроль сразу, но останавливало то, что сам он фавнов снаружи не видел, а паникером прослыть не хотел. Когда снаружи раздалась пальба, Валентин решил, что правильно не стал звонить, потому что фавны оружия не носят, а против вооруженных людей ветконтроль и Охотники не работают, не обучены. И лишь после этого понял, что встрял. Потому что вычислить его мог только недавний гость Айриля, видевший их вместе. А это значило, что полиция решила не искать повод заняться клубом вплотную, а просто сдать их своим прикормленным. И тогда ясно, откуда Тренер взял адрес.
Валентин вздохнул и тихо пошел к оружейному сейфу. Выбивать свое же окно было откровенно жалко, да и палиться очень не хотелось, поэтому капитан мотоклуба "Последние рыцари" стоял с двустволкой в руках рядом с окном и думал. Думал он, пока стекло не разлетелось от выстрела снаружи. Когда это случилось, он вздохнул и сам себе попенял на то, что еще Витыч ему говорил, а он, дурак, не слушал: кроме охотничьего, нужно еще и другое оружие, на людей, и нет, пистолета недостаточно. Гаражи у "рыцарей" были хорошие: кирпичные, отапливаемые, в некоторых, как у капитана клуба, были устроены ремонтные ямы, еще часть оборудовали подъемниками, и довольно многие отсеки были соединены между собой. Валентин, капитан клуба, имел ключи от половины боксов, принадлежащих клубу, но бегать от незваных гостей, как крыса от кошки, ему претило. Зная привычки кавказцев, стрелять даже вторым было плохим вариантом: после этого визитеры могли применять хоть гранаты, если они у них были. А объясняли бы в любом случае, что он начал первым. Нужно было дождаться декларации о намерениях пришедших, а ее могло и не быть: с точки зрения Тренера, байкер подставился еще две недели назад, когда открыл визитеру дверь у Айриля дома. Вызывать своих значило подставить всех окончательно. Звонить сааланскому мальчику, в общем, тоже смысла не было, разве что попрощаться. Около гаражей ходило не меньше семи человек, а может, и десяток.
Валентин подумал, выбрал момент и выстрелил. Из патронов ближе всего были кабаньи, ими он и зарядил. Снаружи послышались матерные вопли. Он качнул головой: значит, не попал. Провел рукой перед окном и, не увидев реакции, осторожно выглянул. Снаружи никого не было видно. Оценив расклад, Валентин решил возвращаться в яму. Все было ясно, как божий день: сейчас пойдут выносить дверь, а у него восемь патронов в "тэшке" и один кабаний во втором стволе. У двери грохнуло, но она не поддалась. Байкер вздохнул, готовясь к неизбежному.
Раздался второй хлопок, потом послышалась придушенная брань и удивленный пацанячий голос, совершенно точно принадлежащий тому, кого там, снаружи, во втором часу ночи, быть никак не могло. А в следующую секунду Айриль да Юн крикнул в выбитое окно гаража:
- Валентин Аркадьевич, ты там?
- Я-то там, - отозвался Валентин. - А ты тут откуда?
- А я услышал шум, решил, что фавнов гоняют, пошел помочь, смотрю, а это вам двери ломают. Вот, я тут. Тебе взрывом дверь заклинило, отойди к стене или глаза прикрой, я сейчас тебя освобожу.
Валентин послушно отвернулся от двери. Сверкнуло так, что гараж, казалось, осветило молнией, потом лязгнуло раз, другой - и снаружи потянуло гарью и холодом.
- Привет! - сказал Айриль, входя. - Звони в полицию, они там снаружи лежат.
- Так и пусть полежат до утра, может? - предложил Валентин.
Айриль поморщился:
- Холодно. Они живые, могут заболеть. Я же сказал, что не хочу убивать. Они живы, только обездвижены.
Дальше были долгие препирательства с кем-то в колл-центре "111", объединяющем полицию, спасателей и скорую, по итогам которых им все-таки обещали наряд. Пока этот наряд ждали, Айриль подновил заклятие, после чего из куртки одного самого борзого полез синтепон, а сама она стала выглядеть так, как будто по ней пару раз проехали колесами, а потом надели снова. Валентин, хмыкнув, пошел запускать кофе-машинку. Он успел сварить кофе себе и Айрилю и наскоро затянуть полиэтиленом и скотчем разбитое окно, когда наконец подъехали стражи порядка. Они не очень поняли проблему, но Айриль был настойчив. Он предъявил разбитое окно и раскуроченную дверь и потребовал оформления материала в отделе. Так что пришлось полиции вызывать еще и автозак, а пока он ехал, Валентин позвонил своему заму Валькирычу и попросил его найти возможность подежурить. Тот, разумеется, сам из Озерков в третьем часу ночи не рванул, а отправил тех, кто жил поближе, и на всякий случай сразу впятером и при оружии. Они появились через полчаса, почти одновременно с автозаком. Оглядев диспозицию и прифигев, получили распоряжения и остались "на хозяйстве", а заодно сфотографировали все произошедшее и описали на своих страницах ВКонтакте. К полудню весь клуб и четверть города знали о случившемся, включая участие Айриля в инциденте.
В Старый дворец из Нового ехали на той же самой повозке, запряженной теми же самыми квамами: два желтых, два зеленых и два розовых. Только вместо гвардейцев на внешних местах сидели их провожатые, уже знакомые по именам. Апартаменты оказались такими же шикарными, только за окнами был другой парк, но и за ним виднелось все то же море. Алиса ерзала на сидении и пыталась поймать взгляд Полины, безучастно смотревшей на обочину, как и по дороге из города. Марина поддерживала разговор, пытаясь разрядить неловкость. Вроде бы получалось.
В этот раз сайни встретили их не в холле, а на галерее, и не тыкались носами в ладони, а вежливо заглядывали в комнаты, шевелили усами и уходили, пока не оставался один, которому понравился запах. Сайни, выбравшего Марину, звали Юц, и это короткое имя почему-то вызвало у нее дополнительную симпатию к говорящему существу, похожему на нутрию. Кто прибежал к Полине, а кто к Алисе, Марина не знала. Их расселили рядом с их охраной, "чтобы легко было позвать, когда нужно", но пройти в комнаты друг к другу мимо этих энцев и мон было невозможно. Марина поняла, что их разделили и общаться без контроля не дадут. Радовало ее только то, что комнаты были на одной галерее, и если кого-то из них решат увести без предупреждения, остальные все-таки будут знать об этом сразу. Ее комната была ближе всех к лестнице, и это настораживало правозащитницу. За следующей дверью поселился энц Гайям, за ним разместили Полину, после нее жил, конечно, энц Жехар, потом Алиса и мона Мейра, а предпоследняя и последняя двери достались маркизу да Шайни и моне Арель, совмещавшей при нем роли охраны и целителя. Впрочем, против общения в холле первого этажа охрана не возражала. Разговор, однако, все равно не клеился. Полина то смотрела в окно, то общалась с выбравшим ее сайни, Чаком, обмениваясь с ним короткими репликами на бытовые темы. Унриаль да Шайни, посидев у камина полчаса, пошел к себе в комнаты, тяжело опираясь на перила. Марина после обеда пыталась обиняками объяснить Алисе, что насчет свободы и безопасности тут все не так просто, как может показаться, но не была уверена, что ей это удалось.
Вечером пришел повидаться Дейвин да Айгит. Он прямо в холле задал Алисе несколько вопросов про инцидент с прыгунами над кораблем, она начала было объяснять что-то про физику потока воздуха, но он остановил ее.
- Лучше запиши мне все это, - сказал он и вручил ей тетрадь, чернильницу и сааланскую каменную ручку, пенну. Пенна выглядела как византийские стеклянные перья, только была выточена из чего-то, похожего на нефрит.
А через час после него заглянул и Димитри. Аристократы весело поздоровались, и Дейвин наконец отстал от Алисы с вопросами.
- Как вы тут? - спросил князь Полину, смотревшую, ради разнообразия, на угли камина.
- Спасибо, все отлично, - ответила она ровно.
- Вас предупредили, что завтра общаться между собой вам уже нельзя? - уточнил он.
- Нет еще, спасибо, что сказал, - Марина очень внимательно посмотрела на Димитри.
- Меня сюда больше тоже не пустят до конца суда, - развел он руками с мягкой улыбкой. - Поэтому я пришел сегодня. И вот еще что. - Он достал из привесной сумки два кожаных кошелька на круговых шнурах и подал Марине один из них. - Это на расходы. Считай компенсацией за консультации в Приозерске. - Другой кошелек князь отправил Полине прямо по воздуху. Она с той же полуулыбкой, от которой Марина начинала уже слегка закипать, позволила кошельку упасть на ее колени. - Твоя зарплата с мая. Я попросил снять со счета, здесь может понадобиться.
- Спасибо, - ответила Полина все так же ровно.
- А зачем бы могло понадобиться? - уточнила Марина.
- Вы свободны в передвижениях по городу, ограничение одно: выходить можно только с охраной, это вопрос вашей безопасности. Слушания начнутся послезавтра, и если у вас будет настроение погулять по городу, попробовать наши лакомства, что-то купить или развлечься - самое время потратить на это день. Потом вам будет не до того.
Мою охранницу звали Мейра. Оглядев ее украдкой, пока мы ехали, я сразу поняла, что она, конечно, формально-то мелкомаг, но некоторых недомагов может поучить и колдовать, и вообще уму-разуму. Она носила два цвета, красно-коричневый и зеленый. Мейра выглядела не красивой, а миленькой, лицо у нее было, на мой вкус, слишком вытянутое, но такое приветливое, что назвать ее несимпатичной язык бы не повернулся ни у кого, кроме, может, самых отъявленных злыдней, которые и на солнце пятно найдут без телескопа.
День у нас начался с того, что Мейра пришла ко мне и предложила, уж раз начиная с первого дня суда мне нельзя выходить за пределы дворцового парка, с толком потратить оставшееся время, чтобы было что вспомнить. Я и согласилась. И не пожалела. Завтракали мы с ней уже в городе, а вернулись только после ужина, и отлично провели время. Мы позавтракали, потом облазили рыбный рынок, а после забрели в квартал цеха художников и посмотрели, как кто-то из явно наших девчонок рисует портрет заказчика сухой кистью в земной манере прямо при публике. Насколько я поняла, это был вступительный урок какого-то открытого цикла, но ей аплодировали, а ее сайни ходил со шкатулкой и собирал деньги за зрелище. Выбравшись из квартала художников, мы пошли обедать, потом отправились к парфюмерам, и я прикупила себе мыльную соль, которую Мейра нахваливала, а после этого она предложила зайти в швейный цех, точнее, не в сам цех, а в его лавки, и я долго рассматривала все, что там было выставлено на продажу. Потом я поняла, что малость подустала, и призналась Мейре, а она кивнула: ну конечно, настало время полдника. Полдник у саалан, как выяснилось, существует для того, чтобы есть сладости и выпечку. И половина кондитерских города, оказывается, в эти часы работает как кафе. То есть купить и унести с собой в лавку, цех или домой тоже можно, но можно съесть и прямо там, на скамье за столом. А потом стол и скамьи опять перевернут и прислонят к стене. Под конец трапезы я опасалась, что слипнусь, и на всякий случай прикупила себе флягу в соседней лавочке, сразу наполнив ее водой. После полдника мы зашли в храм Потока послушать проповедь. Было забавно, но ничего нового, так что мы не остались до конца, а пошли к ювелирам. Там я заметила, что блинчики с творогом и фруктами уже как-то забылись, и вода тоже закончилась, и вообще холодно, и мы снова пошли искать трактир. А за ужином Мейра рассказала мне про охранницу маркиза да Шайни, мону Арель. Оказывается, она служила в императорской гвардии, потом вышла замуж и с мужем вместе занималась перевозками из предгорий в столицу. А потом его убили ящеры, и она от горя начала потихоньку сходить с ума. Обратилась с этим к достопочтенному в столичном храме, тот присмотрелся - и увидел, что у нее открылся Дар в позднем возрасте. Она ужасно тяжело перенесла инициацию, год не вставала, еще два года еле ходила, потом поправилась - и вот, она мелкомаг, сопровождающий целитель в службе Старого дворца. Эта служба обеспечивает безопасность и комфорт всех гостей государя и в Старом дворце, и в его загородной резиденции, где мы пробыли три дня. Арель так и осталась немного печальной и неразговорчивой после смерти мужа, а может, после инициации, но молодому маркизу да Шайни сейчас, наверное, и не до бесед, в таком-то состоянии. Я, пока слушала про Арель, подумала много разного, но ничего не сказала.
Утром в холле, дожидаясь энца Гайяма, объяснявшегося с охранницей да Шайни, Марина Лейшина присмотрелась к женщине повнимательнее: что-то было неправильным в ее облике. Мона Арель была одета в темно-синий и розовый. Два цвета, насколько она помнила статьи Ревского, значили дворянское достоинство, приобретенное в браке, но и вторая мона, опекавшая Алису, Мейра, тоже носила два цвета, а эта выглядела как-то не так. Разглядев наряд Арель, Лейшина сказала вслух: "О как". На женщине было розовое платье вполне земного покроя, отлично посаженное по фигуре. А поверх него мона надела традиционный сааланский синий эннар. По возрасту розовый ей был уже в самый раз, седины у нее хватало, и кожа начинала выцветать, но мона все равно была ошеломительно красива. Наконец, Гайям, закончив с ней объясняться, весело махнул Марине рукой:
- Я свободен, пойдем! - и спрыгнул с галереи вниз, не тратя времени на пересчет ступенек ногами. Марина с трудом удержала лицо.
В городе было шумно и полно землян и разговоров о них: прибыли журналисты освещать предстоящий процесс. Все таверны предлагали зимнюю еду - похлебки и пироги. Попробовав тесто, Марина поняла, что проблем с религиозными ограничениями у нее тут не возникнет: эти ребята делили выпечку не только на сладкую и сытную, но и на пышную, то есть на закваске, и тонкую, то есть пресную. На рынке торговали соленым, вяленым, сушеным, моченым, копченым провесным и копченым дымным, засахаренным и всем подряд. Это не считая тканей, шерсти, разнообразной утвари и украшений. Энц Гайям оказался прекрасным гидом и рассказывал истории районов города, улиц, домов и площадей, не умолкая. По-русски. Выглядел он еле-еле на тридцать, но Марина уже успела понять, что судя по всему, глазам верить не стоит, и большую половину своего возраста этот парень куда-то спрятал. Цветной каймы на его одежде не было, зато в волосах он носил желтую ленту.
В таверне, куда они зашли пообедать, его, кажется, знали все, от подавальщицы до последнего посетителя. С ними он трещал на сааланике так же бойко, как с Мариной на ее родном языке. Она не утерпела и спросила его, откуда такие познания.
- Купил по случаю, - подмигнул он ей, не отрываясь от тарелки с похлебкой. - Вы тут не первые из Нового мира и вряд ли последние. До вас я водил хаатских купцов, аристократов с южного побережья, капитанов с Островов... да кого только не сопровождал. Появились вы, теперь можно будет работать и с вами. Вам, как и всем, надо будет ходить и ездить по столице, выяснять, где поесть, как переночевать, как купить необходимое. Вы будете искать помощь и найдете меня и таких, как я.
- Это твоя работа? - спросила Марина, допивая травяной чай.
- Сопровождать приезжих? - улыбнулся он, отодвигая тарелку. - Да, и это тоже.
- А еще что ты делаешь?
Он подмигнул еще раз, все с той же яркой улыбкой, и не стал отвечать.
До вечера Марина успела побывать с ним и на набережной, пустой и ветреной, и на пестром и шумном рынке, и на площади, где выступали жонглеры, и в еще одной таверне, где маг показывал иллюзии. Правда, из таверны они довольно быстро ушли, потому что смотреть дурную копию приключений Тома и Джерри ей было скучно. В храм Потока она не пошла, и энц Гайям предложил возвращаться домой, чтобы ей завтра не выглядеть усталой.
Полина за это же время обошла парк в компании энца Жехара. Он выглядел немолодым и был очень спокойным и молчаливым. Соотечественницы, похоже, не находили его красивым, судя по поведению двух его коллег. И мона Мейра, и мона Арель смотрели на него, как на сайни - дружественное существо, не имеющее пола и гендера. У него были правильные черты лица, хорошая осанка и ровный благозвучный голос. С Полиной он вел себя равнодушно-вежливо, она отвечала тем же, и ее это вполне устраивало. На темно-коричневом эннаре энца Жехара единственной яркой деталью оказалась бирюзовая кайма. Смотрелось, на взгляд Полины, довольно идиотски, но она постаралась не обращать внимания на эту мелочь.
В парке листья успели не только облететь, их уже смели и убрали, так что представить себе, как выглядели эти кроны, Полина не смогла. Обратив внимание на перевернутые плоские плетеные корзины под деревьями, лежащие то там, то тут, она спросила провожатого:
Набережная была строгой, изящной и совершенно безлюдной. Порт с нее выглядел красивой сказочной картинкой с корабликами, а дворцовый парк - рисунком акварелью и тушью. Впечатление от прогулки портил только резкий холодный ветер, дувший вдоль побережья. Полина довольно быстро начала зябнуть и сказала своему провожатому, что хочет вернуться.
В своих апартаментах она попыталась согреться в горячей ванне, потом, так и не победив озноб, попросила своего сайни, Чака, добыть второе одеяло. Он принес какой-то яркий плед, укрыл ее и лег ей на ноги. Греясь, она продремала до ужина. Энц Жехар коротко спросил ее, все ли в порядке, когда Чак привез тележку с едой, она утвердительно кивнула и закрыла дверь.
- Чак хороший, - поблагодарила женщина своего нового приятеля.
Он обрадовался и уткнулся мордой ей в колени.
- Дружить-дружить?
- Дружить, - подтвердила Полина.
Вечер весь потратился на то, чтобы согреться, и больше она не выходила из комнаты. А утром, попытавшись выйти в холл, встретила у двери энца Жехара, и он сказал, что пока у нее есть время до начала заседания, лучше заняться подготовкой к нему или размышлениями, потому что в холл до заседания все равно нельзя, а можно будет только вечером. Полина кивнула и закрыла дверь. Ей показалось, что прошло часа три, когда он постучал ей в дверь снова. За это время она успела позавтракать, почитать, одеться, собрать все, что хотела взять с собой, посмотреть в окно, снова почитать и поболтать с Чаком для тренировки в сааланике.
Если вам скажут, что в путешествии в другой мир, за звезды, самое страшное - это огромные зубастые ящеры и ядовитые рептилии, не верьте. Самое страшное - таможенный досмотр перед входом в портал. Он у саалан проходит в два этапа. Сначала их техник осмотрит вас, потом вы предъявите для осмотра багаж. Если вы случайно забыли в кармане любой прибор на батарейках или аккумуляторах, петарду, газовый баллончик или шокер, каждый предмет вам укажут и попросят предъявить все по очереди. Запрещенные к провозу вещи отложат в пакет, его подпишут вашим именем и оставят в хранилище храма. Потом вас вместе с багажом поставят на весы. Если совокупный вес превысит центнер, придется доплатить за каждый лишний килограмм пять тысяч рублей. Будьте готовы к тому, что с той стороны звезд вы окажетесь без электробритвы, зубной щетки на батарейках, часов, диктофона, цифровой камеры, фитнес-браслета и уймы вещей, привычных как воздух, зато с очень большим грузом важных и не слишком удобных предметов. Например, пленочные камеры немногим тяжелее цифровых, а вот объективы, трепетно лелеемые владельцами, весят очень даже ощутимо. Легкую, но так быстро заканчивающуюся фотопленку мы распределяли из расчета по три килограмма на каждого участника экспедиции, включая и тех, кто не вез фотокамеру. Фотокорреспонденты везли с собой около десяти килограммов невероятно дорогого груза: винтажные камеры прошлого века и объективы к ним. Нам, журналистам, пришлось выучить стенографию и скоропись, чтобы попасть в эту экспедицию: стук печатной машинки недопустим в зале суда, даже если бы ее удалось протащить в портал вместе с запасом лент и бумаги. Нам остались только записи в блокнот. Авторучки проносить в портал не запрещено.
После выхода из храма с той стороны вас встретит доброжелательный и улыбчивый местный гид - скорее всего, дружный с досточтимым, поддерживающим портал. Он покажет вам отель и таверну и поможет найти носильщика. Кстати, носильщик не будет человеком. Это похожее на бобра разумное существо, сайни. Скорее всего, сайни, несущий ваш багаж, попробует остаться с вами на все время вашего пребывания, но соглашаться на это не стоит. Угостите его чем-нибудь вкусным - фруктом, половинкой пирожка или жареным орехом, - и он пойдет искать следующего человека. А в отеле будут свои сайни, один из них и станет вас опекать. Сайни в столице саалан много, столько же, сколько и людей.
Жизнь столицы Аль Ас Саалан, Исаниса, совершенно не похожа на нашу. Идея записи каждого слова, сказанного в суде, для открытой публикации, привела жителей столицы в восторг. Мы все не по разу ответили на вопросы о нашей работе, о назначении газеты и журнала как явления, о телевидении и радио. Кстати, свои версии TV здесь есть. Их обеспечивают техники саалан. Нам объяснили, что на процессе в зале ратуши галерея будет поделена между нами и ними поровну, чтобы они могли провести трансляцию процесса для столицы.
И о ящерах. Их в городе почти не бывает, за этим строго следит гвардия империи, вооруженная длинными мечами и топорами. С гвардейцами дежурят дворяне-офицеры, приданные к отрядам. Но предосторожности предпринимаются привычно и постоянно: все повозки крытые, и крыша нависает над упряжными животными, чтобы летающие рептилии не могли напасть на омнибус или возчика с грузом. Паромобили, встреченные нами в столице, тоже с большими крышами и ярко раскрашены. Все пять. Все это делается, чтобы отпугнуть ящеров.
В Саалан к людям, даже незнакомым, очень доброжелательны. Точно так же, как к сайни. Симпатизируют тут и квамам, упряжным и вьючным животным. Здесь не любят ящеров, мелких ядовитых рептилий, а еще море и морских обитателей. Но охотно едят все, что удается добыть в воде, начиная с водорослей и заканчивая рыбой. Большую часть добытого в море составляют съедобные моллюски. Это основная пища обычных горожан Исаниса - не считая молочных продуктов, выпечки и фруктов. И наша тоже, конечно, пока мы здесь.
Добродушие местных жителей не отменяет политической вовлеченности. Предстоящим процессом живо интересуются все, начиная с рыночных торговцев и заканчивая дворянами. И все спрашивают, насколько заинтересованы и вовлечены в процесс мы сами и наши читатели. Взять интервью, не оказавшись под перекрестным огнем встречных вопросов и мнений, практически нереально. Мы отшучиваемся, как можем, и спрашиваем в ответ.
Наместника Озерного края в столице империи знают мало. Он направлен в край с другого континента, Ддайг, где у империи тоже есть территории. Димитри да Гридах пользуется уважением, но достаточно формальным, в отличие от его заместителей. Дейвин да Айгит, как оказалось, живая легенда страны и лучший воин империи, а Асана да Сиалан известна как прекрасный охотник на ящеров и очень заботливая владелица своих земель. Кстати, увидев в столице свинью, везущую повозку, с сайни на месте возчика, я, просмеявшись, спросила гида, энца Бренна, кто автор идеи. Он очень серьезно ответил, что продуктовая курьерская служба из восьми повозок основана виконтессой да Сиалан и принадлежит ей. А расспросить о подробностях я не успела: была засыпана вопросами о предстоящем процессе. Пришлось признаваться, что ничего не знаю и как раз за этим приехала. Лицо собеседника стало несчастным, он так надеялся узнать что-то новое. Таких, как энц Бренн, в Исанисе около полумиллиона, а во всей империи Аль Ас Саалан - миллионов десять, по подсчетам Академии Аль Ас Саалан. И все хотят знать, как сложатся отношения Нового мира (нашего с вами) и империи, их родины.
Пока я ужинала в таверне фруктовым пирогом и травяным чаем, ко мне подошло человек семь - просто спросить, что я сама обо всем этом думаю, и многие ли со мной согласны с нашей стороны звезд. Когда я спросила их, а что думают они и чего бы они хотели как итога, все сказали примерно одно. Что они хотят прекращения ссоры и быть понятыми. Хотят ли они понять нас? Узнаем уже завтра.
Татьяна Кожевникова, для Комсомольской Правды, 23.02.2028.
Димитри не любил Старую ратушу. С ней были связаны два эпизода его жизни из числа самых неприятных. Первый магистр Академии саалан окончил свою жизнь именно в этих стенах, а сам Димитри однажды провел тут несколько часов с шаром правды в руках. Сейчас он сидел в свидетельском кресле первого ряда и ждал начала процесса. Справа от него расположился Дейвин да Айгит, за ним задумчиво изучал обстановку Макс Асани. По другую руку от князя оглядывал пришедших Айдиш, за ним устроился Унрио, рядом с которым сидела женщина из службы Старого дворца, опекавшая его. Князь скользил взглядом по залу, дожидаясь появления главных представителей второй стороны. Пока на противоположном ряду кресел сидел только Стас Кучеров. Мельком глянув на Унрио, Димитри подумал: вот они, законы светской жизни в действии - всего десяток дней назад молодой маркиз рассказывал, как старую сплетню, один из самых тяжелых моментов жизни князя, а сегодня его собственная жизнь становится частью салонных разговоров этой зимы в самое неудачное для него время.
Сплетен и пересудов было не избежать совершенно точно. Собравшиеся и входящие в зал представители столичной аристократии, получившие места в зале Старой ратуши, были поражены видом маркиза. Принеси князь его скелет в зал и положи на стол Совета, это не вызвало бы большего шока, чем появление того дряхлого старика, в которого превратился за восемь лет в Новом мире молодой да Шайни, едва миновавший пору юности. Даже то, что искра его жизни еле тлеет и это видно всем, не так пугало, как его вид. Унрио, впрочем, держался мужественно и испуганных косых взглядов в свою сторону, казалось, не замечал.
Журналисты Нового мира, рассаживающиеся на галерее, удивлялись другому: до сих пор им не доводилось одновременно видеть столько юных, свежих и не тронутых временем лиц сильных мира сего. Косметическая медицина Земли, в том числе хирургия, могла многое, но по сравнению с восстанавливающей силой Потока это выглядело жалкими попытками закрасить разрушения краской.
Наконец, из Старого дворца прибыли и представители Озерного края. С галереи защелкали фотоаппараты: пользуясь световым шаром, созданным кем-то из магов, корреспонденты фиксировали начало процесса. Димитри видел, как собрана и сосредоточена Марина Лейшина, заметил он и испуганные глаза Алисы. Он послал ей ободряющий взгляд и глянул на Полину. Та рассматривала потолочные балки зала и чему-то улыбалась.
Судебная коллегия занимала свои места. Среди выбранных жребием оказался и дед Хайшен, герцог да Кехан. Димитри наклонил голову, приветствуя его, и получил в ответ короткий теплый взгляд. Пять герцогов и семь князей выбраны были, чтобы слушать это дело. Судьей выпало быть тринадцатому, им стал князь да Гранна. Все правила были соблюдены строго: нечетное число, больше десятки и меньше трех пятерок. Но посмотрев на состав суда, князь понял, что Академия твердо намерена защищаться всеми доступными средствами. Кроме Аизо да Кехана, в той или иной мере связаны с Академией были все. Семья да Кехан оказалась единственной, соблюдающей правило отсечения родственных и иных близких связей после принятия обетов. Все остальные высшие церковные чины этим пренебрегали более или менее открыто. У Димитри не было никаких причин сомневаться в честности выбора, но результат смотрелся странно.
Императорский совет в полном составе разместился на северной части кресел, чтобы видеть и истцов, и ответчиков одинаково хорошо. Димитри мельком глянул туда, заметил Вейена да Шайни и сразу же отвернулся, еще раз мысленно поблагодарив Полину за уроки.
Полина, повернув голову, спросила Жехара:
- Здесь собирается парламент?
- Парламент? - переспросил он. - У нас нет такого совета. Тут заседает городской магистрат, собираются советы гильдий, проходят общие собрания королевского совета и Академии, и два или три раза в год назначается большой государственный совет. А само здание принадлежит городскому магистрату, они построили его для себя. Остальные арендуют у них залы, этот и малый, он в другом крыле.
- Благодарю, - Полина наклонила голову, давая понять, что разъяснение ее устраивает, и повернулась к центру зала.
Там уже занимали свои места за столом Совета судьи, и с минуты на минуту можно было ждать объявления начала процесса. А, нет, поняла она, все-таки сперва озаботились формальностями. Приглашение переводчиков, подтверждения доверия к ним представителей сторон, все эти совсем не лишние мелочи. Только какое тут к черту доверие, когда один из них в сером, а второй в цветах да Шайни. О, князь заявил отвод тому, который в рыжем и розовом, сейчас позовут другого. Этот в коричневом эннаре с кирпичной и оранжевой тесьмой. Разница невелика, решила она. Но тут же вспомнила, что это лицо она мельком видела в резиденции, и значит, причина отвода была в опыте или качестве работы первого переводчика. Наконец, все признали, что готовы и можно начинать. К столу судей пригласили Марину Лейшину. Объявлял приглашение переводчик, так что по-русски прозвучало идеально.
Марина поприветствовала суд, потом собравшихся - и начала речь. Она заявила иск к империи за причиненный ущерб экономике края, культурным ценностям и человеческому потенциалу. Затем перешла к деталям. Первыми прозвучали сводки МЧС за восемнадцатый и девятнадцатый годы о ликвидации аварии, об эвакуации, о подготовке противоэпидемиологических мероприятий, которые, к счастью, не потребовались, но были проведены с соответствующими затратами. Затем она упомянула уничтожение уникальных культурных ценностей мирового значения - подробно, с цитированием писем и статей из международной прессы. И наконец, подняла вопрос о репрессиях. Эта последняя ее справка слушалась как бесконечный некролог по людям, бывшим сердцем города и края и значившим для культуры и искусства не меньше, чем погибшие здания и коллекции музеев. Королевский совет успел впасть в задумчивость, заскучать, испугаться и начать раздражаться, а Марина дважды охрипла и трижды попросила воды, пока озвучивала иск.
Наконец, она произнесла: "У меня все, уважаемый суд", - и ее отпустили на место. Коллегия начала совещаться. Прямо за столом, не смущаясь полного зала свидетелей.
Половина реакций зала ни Полине, ни Марине доступна не была. Стас сидел и ждал, пока обстоятельства явят себя сами, и это было, пожалуй, лучшее, что он мог сделать. Алиса чувствовала, что обстановка довольно напряженная, но у нее хватало ума не вертеть головой по сторонам. А вот Дейвин отлично видел, что Муан да Горие с нехорошим прищуром смотрит на Вейена да Шайни, и заметил, как внимательно Брайда да Алгей слушает речь Лейшиной, разглядывая людей Нового мира, в том числе журналистов на галерее. И не только они показали отношение к происходящему. Присутствующие в зале определялись с точкой зрения на вопрос. Кто-то сочувственно смотрел на князя, кто-то избегал встречаться глазами с Вейеном да Шайни, некоторые бросали осуждающие взгляды на Унриаля. Не проронив ни слова, знать империи советовалась. От судейского стола доносились негромкие реплики на сааланике, переводчик молчал.
Наконец, суд заявил, что иск будет рассмотрен - ради сохранения третьей точки для Аль Ас Саалан.
Пока Марина Лейшина заявляла иск, а суд обсуждал, будет ли он принят, в Озерном крае праздновали День защитника Отечества. Охотники и ветконтроль встретили праздник на работе, как и часть полиции. "Последние рыцари" занимались ремонтом гаражей. А во Фрунзенском РУВД Айриль добивался продвижения материала. Дежурный вяло отговаривался тем, что хулиганы пока не дали внятных объяснений своих действий, а Дагрит да Шадо занят и не может их допросить. Кончилось все тем, что Айриль пообещал ему дождаться, пока эти олухи выйдут из отдела, и спросить их обо всем самостоятельно. После этого он попытался выйти на улицу. Ему тут же предложили подождать, не торопиться и не беспокоиться, журнал почитать и даже чай. Дагрит да Шадо освободился через каких-то четверть часа. Увидев Айриля, он скривился:
- А, да Юн... что там у тебя? Твои бандиты получили по заслугам и пришли жаловаться?
- Ты не хочешь заниматься этим? - Айриль был сама невозмутимость. - Хорошо, я свяжусь с графом да Онгаем, пусть решает он.
Дагрит скрипнул зубами и пошел брать объяснения. Через два часа, опросив даже не всех задержанных, он уже вынужден был звонить в ГУВД с докладом и получать инструкции. Еще через час в отделе был следователь из города. А вечером Айриля пригласили на беседу, и оперуполномоченный объяснил ему, что кроме хулиганских действий вменить пока ничего невозможно, а по новым практикам, существующим в крае, поместить этих деятелей под стражу тоже нельзя. Дагрит присутствовал при разговоре молча, но не скрывал удовольствия.
- Хорошо, - сказал маркиз да Юн. - Тогда я вынужден решать проблему сам. В конце концов, ущерб нанесен моей курьерской службе.
Дагрит да Шадо не смолчал.
- Ты что, хочешь сказать, что намерен сам наказать обидчиков? - хмыкнул он, не скрывая насмешки.
- Я не закон, чтобы их наказывать, - спокойно ответил Айриль. - Но объяснить им, что не стоит повторять таких визитов, смогу. Я брал уроки у Вейена да Шайни и думаю, что справлюсь с этой задачей.
Дагрит побагровел и вытаращил глаза.
- Ты хочешь сказать, что Онтра оплатила тебе практику у старика да Шайни?
- Я хочу сказать, - светски улыбнулся Айриль, - что маркиз Вейен со мной занимался в зиму перед выпуском, с листопада до весеннего солнцеворота. А все остальное - дело семьи да Юн.
Вернувшись после заседания в Старый дворец, Полина обнаружила, что Чак лежит, уткнувшись носом в ее постель.
- Чак, ты здоров? - спросила она.
- Да, - вздохнул он, - и нет.
- Что с тобой?
- Я понял, что ты когда-нибудь уедешь навсегда, к себе за звезды, и я не смогу больше дружить с тобой, - грустно сказал сайни.
Полина посмотрела ему в мордочку. Вдоль носа легли две заметные мокрые дорожки.
- Сможешь, - уверенно сказала она. - Не плачь об этом.
- Но как? - сайни всплеснул лапами, как человек. - Ты же уедешь! А потом и запах твой истает. Как я буду знать, что ты есть?
- Я оставлю тебе подарки, и у тебя будет что-то, что как бы немного я.
- Вещи тоже недолго хранят запах, - вздохнул сайни. - Это не поможет.
- Подарить вещь, конечно, не поможет, - согласилась женщина. - Но есть что-то понадежнее запаха.
- Что же? - сайни поднял голову и посмотрел на Полину довольно скептически.
- Музыка, - ответила она. - Все сайни умеют свистеть и гудеть. А я люблю петь. Да, я уеду. Но мои песенки останутся тебе в подарок.
- Да! Правда! - он обрадовался и даже заплясал на месте, перебирая лапами. - Там, внизу, где огонь, есть китар, я не смогу его принести, но если ты пойдешь туда, то можно играть и петь там.
- Хорошо, - улыбнулась она. - Спроси энца Жехара, есть ли там кто-то, и если никого нет, мы выйдем.
Чак убежал, через минуту в дверь заглянул Жехар и сказал:
- Мистрис, вы можете спуститься в холл, я послежу, чтобы кроме вас там никого не было.
Китар, сааланская гитара, в зале действительно был. Красивый, странного зеленоватого дерева с ярко-вишневыми вставками и грифом цвета меда. Полина взяла инструмент в руки, пробежала пальцами по струнам, Чак присел у ее ног и превратился в неподвижный столбик со ждущим взглядом. В камине еще горел огонь, рыжие блики плясали на полированных досках пола, и россыпь звонких нот в пустом холле, казалось, добавила тепла воздуху и стенам.
"На пряничные крыши, на карамельный град, обрушился однажды волшебный снегопад" - вплелись слова в россыпь звуков, и сказка для сайни началась. Энц Жехар сидел на ступенях лестницы на галерею, кажется, с трубкой в зубах, и дожидался, пока его подопечная закончит свое странное занятие. На галерее стоял энц Гайям и слушал так же внимательно, как Чак. Наверное, даже внимательней, ведь он-то знал русский, в отличие от сайни. Сказка закончилась, потом завершилась и мелодия. Сайни, вытянувшись столбиком, бегло просвистел куплет, не допустив ни одной ошибки, и Полина, улыбнувшись, подтвердила:
- Да, Чак. Именно так.
Бережно отставив инструмент обратно к стене, она пошла к лестнице на галерею. Энц Жехар учтиво поднялся и развернулся на ступенях, пропуская ее. Энц Гайям исчез за своей дверью до того, как Полина успела подняться на галерею.
В апартаментах женщина погладила сайни по переносице и сказала:
- Завтра снова. А сейчас я буду читать.
- Хорошо, - моргнул довольный Чак. - Я пойду за ужином. - И действительно убежал, насвистывая новую песенку.
Второй день слушаний по процессу "Озерный край против империи" начался с сюрприза всем собравшимся. Князь Димитри, выйдя к столу Совета, попросил судей быть его свидетелями и, получив их согласие, публично, при всей столичной знати, произнес полное отречение от старых богов, соответствующее всем требованиям Академии. Присутствующие недоумевали, внимая раскатывающимся по залу древним словам клятвы.
"Сим словом отрекаюсь от старых господ и владык, ведомых и неведомых мне, и всех их дел, и всех даров, известных и неизвестных мне, и всего служения им, совершенного мной явно и тайно, ведомо и неведомо, и всего их искусства, и всей их гордости".
Когда князь Димитри закончил говорить, по залу пронесся волной общий вздох, вырвавшийся у всех присутствующих одновременно.
Князь да Гранна, не скрывая своего удивления произошедшим, объявил перерыв в заседании на два часа. Все разошлись по тавернам. За тарелкой сырных оладьев Полина пыталась узнать у изумленного энца Жехара смысл этого ритуала. Он долго размышлял, прежде чем ответить. Потом спросил:
- Зачем тебе знать это? Это между ним и Академией.
- У нас в обычае, - легко ответила Полина, - есть похожие свидетельства веры, и я хотела знать, не должна ли я произносить что-то подобное, прежде чем начать говорить.
- Это дело твоей веры, - ответил ее страж.
После оладьев принесли фрукты и новый чайник чая, и энц Жехар учил Полину есть какой-то микроананас, распадавшийся на дольки с семенами внутри. Вкус долек был похож на апельсиновый крем. Потом он учил ее сааланской игре с цветными камешками, а она показывала ему, как играть в коробок. Не то чтобы они были сильно рады обществу друг друга, но эти два часа надо было куда-то деть. А раскладывать камни и кидать коробок по столу всяко лучше, чем сидеть, глядя мимо спутника в стену. Наконец, эти два часа, больше похожие на два с половиной, а то и на полных три, закончились, и они вернулись в ратушу.
Димитри как раз готовился выйти к столу Совета, перелистывая какие-то бумаги. Полина пришла не последней, сразу после нее в зал очень быстро вошла запыхавшаяся Алиса и ее мона, обе розовые от быстрой ходьбы. Как только они заняли места, да Гранна пригласил к столу Димитри.
Князь говорил так же долго, как Марина Лейшина днем раньше. Его рассказ содержал всю историю его правления краем с дня появления в качестве легата императора и заканчивая прошедшим январем. Когда он рассказывал о первой зиме, Полина заметила, что некоторые из присутствующих в зале начали морщиться и шевелиться, и на лицах этих людей был написан заметный, хотя и очень вежливый, протест. "Партия войны, - поняла она, - думали, что обойдется, и сейчас начнут рассказывать, что все не так страшно и было". А потом остановила себя: "Звезда моя, а мы ведь не дома и не можем знать, что они будут делать, так что остановись-ка на том, что им не нравится услышанное, и давай просто понаблюдаем".
Димитри тем временем попросил суд выслушать графа да Айгита, да Гранна предложил ему подождать решения, и суд начал совещаться. Совещались они недолго - минут десять, по оценке Полины, - и решили, что слушать будут. Видимо, надеясь сократить выступление графа в последующие дни. Дейвин вышел к столу и в зале стало так тихо, что был слышен шорох бумаги на галерее: журналисты Земли вручную стенографировали процесс. Граф докладывал технические характеристики купола, описывал параметры гнезд фауны, говорил о феноменах в зоне отчуждения вокруг ЛАЭС, потом перешел к теме безлидерного сопротивления. Во время речи князя публика переглядывалась и перешептывалась, а тут подобралась и притихла. Описав общую структуру Сопротивления в крае, граф перешел к их результатам. Некролог получился только немногим менее внушительный, чем у Марины Лейшиной. Но Дейвин не остановился и на этом, а зачитал все преступления погибших, не подлежащих из-за коррупции судебному преследованию до аварии.
Князь да Гранна уточнил, есть ли у графа да Айгита доказательства сказанного, достаточные для судебной коллегии. Дейвин, помолчав несколько секунд, ответил: "Не с собой, прикажите послать за шкатулкой, или я предоставлю завтра". Да Гранна, поблагодарив его, отпустил на место едва ли не взглядом и произнес, обращаясь к Димитри: "Продолжай, князь". И Димитри продолжил, удивив Полину до онемения и вызвав у Лейшиной понимающую улыбку. Он зачитал документ, который вошел в материалы процесса как "Письмо двадцати". Это письмо написали бывшие вассалы да Шайни, присягнувшие князю как наместнику края. В документе они рассказывали о том, что делали до прибытия легата и как пытались смягчить последствия аварии для города. В конце письма были, конечно, просьбы о прощении к старому маркизу и просьбы учесть их работу как часть возмещения ущерба, нанесенного империей краю. Это письмо подписали да Онгай, да Макай и те немногие прочие, к кому у Сопротивления не было вопросов. Всего подписей было двадцать, и князь огласил все имена.
Полина заметила, что присутствующие в зале начали поворачивать головы куда-то к креслам боковой стены зала, северной, как ее назвали энц Жехар и мона Арель. Там сидел молодой на вид человек с красивыми четкими чертами лица и холеными локонами ниже плеча. Его изящные сухие руки покойно лежали на подлокотниках кресла, а лицо не выражало ничего особенного, хотя он знал, что на него смотрит больше половины присутствующих. Полина осторожно глянула на него из-под ресниц раз, потом другой. Да, неуловимое сходство между ним и Унриалем да Шайни могло указывать на родство. А все цвета клана в его одежде подтверждали, что это его глава. Значит, вот так и выглядит старый маркиз да Шайни, всесильный дед Унриаля и Айдиша, отправивший двух внуков в экспедицию, из которой они могли не вернуться. Красив, молод, элегантен. Как и положено внелетнему магу и кавалеру двора. Он слушал письмо совершенно спокойно. Всем видом он показывал, что его люди поступили правильно, они защищали интересы сюзерена, как бы их действия ни выглядели. Все видели, что у него нет никаких претензий и даже вопросов к авторам письма.
После окончания слушаний судьи остались совещаться, маги ушли из зала прямо по порталу, причем Димитри взял с собой и Макса Асани, и Стаса Кучерова. Остальным участникам процесса предложили занимать места в повозке и отправляться в Старый замок сразу. Охрана единодушно, не скрывая сожалений и сочувствия, заявила, что лучше будет пообедать уже в замке, потому что город гудит и появляться там сейчас - значит провоцировать любопытных на попытки разговаривать, а до конца слушаний это запрещено. Мона Арель предложила всем подопечным службы Старого дворца высказать пожелания к обеду, чтобы не ждать курьеров из трактира слишком долго. Алиса определилась быстрее всех, Марина задумалась, но тоже справилась с задачей, Полина пожала плечами и сказала, что предпочтений у нее нет, а Унриаль да Шайни только молча махнул рукой. Когда повозка прибыла, сайни уже ждали своих людей внизу, в холле, и беспокойно просили поторопиться, пока обед не остыл. Нервировать заботливых малых существ не хотелось никому, все разошлись по комнатам, к еде и отдыху.
Алиса, обедая с моной Мейрой, посетовала ей за едой, что у нее уже вся попа плоская от этих заседаний, а прошло всего два дня, и попросилась в парк побегать. Мейра подумала и пошла с ней. Марина поблагодарила своего сайни за заботу и блаженно вытянулась на постели, пользуясь возможностью подремать. Длинные дни другого мира ей были довольно утомительны. Юц пристроился у нее в ногах, как кот, и тоже прикорнул. Унриаль немедленно уснул, едва Арель оставила его в покое с едой.
Полина во время еды болтала с Чаком, угощая его из своей тарелки, он ужасно стеснялся, но был очень рад. А потом выбежал в коридор, нашел энца Жехара и спросил его, могут ли они вдвоем с Лин спуститься в холл. Энц Жехар не сразу понял, что речь идет о Полине Бауэр, порученной его заботам, но сообразив, разрешение дал. Радостный Чак, вернувшись к своему человеку, сказал: "Лин, уже можно! Пойдем петь!" И Полина, улыбаясь, пошла за ним вниз по лестнице к камину. Энц Гайям нарисовался внизу немедленно, уже совершенно не скрываясь, и сел прямо за спиной у Чака - разумеется, в отдалении, потому что его никто не приглашал. Но смотреть и слушать ему никто не мог запретить, вот он и слушал. Полина, отчасти развлекаясь происходящим, пела Чаку "Ночную дорогу" Визбора, не замечая того, что энц Жехар, сидящий на лестнице, повернул к ней голову и замер с погасшей трубкой в руке, а энц Гайям смотрит на нее распахнутыми глазами, полными совершенно детского восторга. Но когда-нибудь все кончается, кончилась и песня, и Полина предложила Чаку не запоминать следующую, а просто поиграть с ней в эту музыку. Заинтригованный сайни некоторое время пытался понять смысл игры, потом догадался: "Это же догонялки, но звуками!" - "Да", - засмеялась Полина и начала ноябрьскую песенку про сладкий сон поздней осени другого мира, так похожей на ту, что была за дверью. А сайни свистел, догоняя мелодию и голос, а порой забегал вперед и останавливался, и его хвост выписывал петли по полу от удовольствия.
За звездами заканчивался последний день идиллии. В гостиной замкового крыла два существа разных видов, рожденные в разных мирах, вместе играли в музыку. Алиса с Мейрой развлекались сериями отжиманий и приседаний в парке. Унриаль видел сладкий сон о золотой осени в городе, похожем на обе столицы одновременно. Марина Лейшина, пользуясь невнимательностью охраны, слушала голос подруги через открытую дверь апартаментов.
А в Санкт-Петербурге разворачивался вполне банальный конфликт, каких город видел множество с девяностых годов. То есть конфликт был бы банальным, не случись в нем Айриля да Юна. Разумеется, он поймал всех участников атаки на гаражи "Последних рыцарей", едва они вышли из отдела. Тихо, по одному, он связывал их магией и утаскивал в присмотренные дворы. Первому, оставляя его, обездвиженного и с заблокированной речью, сидеть на скамейке остановки, он сказал:
- Посиди тут пока... консерва. Я за остальными пошел.
Он вернулся к оставленной жертве через почти час, приподнял голову мужчины за подбородок и заглянул в его глаза. Оттуда плеснуло животным ужасом. Айриль улыбнулся чуть подкрашенными губами:
- Не трусь. Жив останешься.
В памяти пойманного Айриль рылся только чуть аккуратнее, чем во время допроса на практике у маркиза Вейена. Кристалл для записи, бывший у мага в руках, успел нагреться и поменять цвет за десяток минут с небольшим, потраченных им на снятие памяти. Потом, оставив обмякшее тело на скамейке, он пошел во двор ко второму. Через полтора часа, собрав все кристаллы, Айриль вернулся в гаражи к "рыцарям". Но Валентин не согласился на обработку записей по сааланским методикам у него в гаражах.
- Извини, но нет, - твердо сказал он. - Тут электрика, экипа... если про занавески ты не ошибся, дороговато выйдет.
- Да, - согласился Айриль. - Ты прав. Я тогда домой. Хорошего вечера, завтра свяжемся.
Дома он устроился в ванной комнате, подальше от холодильника, плазменного экрана и прочих приборов, и начал монтировать из кристаллов связную историю. Процесс занял почти три часа. Завершив его, маркиз да Юн взял камень с полной версией событий, минуты три потоптался в прихожей, поставил портал и шагнул в него.
Самвел Вартанович Ваникян на этот вечер никаких дел не планировал и гостей не ждал. К тому, что здесь пока не найти ни нормальных девок, ни хорошего коньяка, он был готов. Коньяк он привез с собой как раз для такого одинокого вечера. На плазменном экране пошли первые кадры "Убить Билла", мужчина пригубил напиток и оперся локтем на подлокотник дивана, но вдруг услышал в квартире непонятный шорох. Отставив бокал, Тренер потянулся за револьвером и не успел. Чертов сааланец, приемный сын Полины Бауэр, уже вошел в его гостиную.
- Здравствуйте, Самвел Вартанович. Простите, что я не предупредил вас звонком, но, думаю, теперь мы в расчете, вы ведь тоже пришли ко мне без предупреждения.
- Зачем ты пришел? - выговорил Тренер.
- Я пришел... - визитер ненадолго задумался, потом сказал, - показать вам другое кино.
- Вот как? - Тренер уже понял, что у него неприятности, но положение обязывало держать лицо.
- Да, - сааланский голубок застенчиво улыбнулся и разжал ладонь. В его руке лежал фиолетовый кристалл размером с абрикос. - Вы выключайте экран, он не понадобится, я сейчас инициирую запись и будет, хм, голограмма.
Разумеется, фильм был документальный. Всех семерых можно было списывать со счетов. Быстро он управился. А Дагрит, тварь, ведь обещал, что проблем не будет... Гвайр, его дядюшка, попрочнее был все-таки. И умер хорошо, легко и быстро. С этим так не будет.
- Вы правы, Самвел Вартанович, - кивнул красивый мальчик, - Дагрит теперь так просто не отделается.
И Самвел Ваникян вдруг понял, что он не может отвести взгляд от медово-карих глаз сааланца и вся его жизнь со вчерашнего дня, через московские окраины и тоску столичных транспортных пробок, через лагерь в Пермском крае и арест, через поезда, тренировки и сборы, через больницу и последние дни спортивной карьеры, через победы и поражения, через первые дни в спортивной секции, через бабушкину дачную благодать и строгую и мрачноватую квартиру родителей в подмосковном Королеве льется куда-то мимо него в зеленоватый прозрачный камень. Когда он смог пошевелиться и заговорить, была уже ночь. А смазливый подонок, уходя, небрежно заметил:
- Я не буду против, если вы покинете край до конца недели. Впрочем, решать вам.
Вернувшись в квартиру, Айриль встретил под своей дверью целый пикет. Его ждали соседи из четырех квартир под ним с сообщением, что он устроил им протечки, и его квартирная хозяйка, которой не понравилось, что он сменил замок без ее согласия. Скандал был страшный. Айриль не сразу понял, как так вышло, ведь все было в порядке, еще когда он уходил, а сейчас протекали обе трубы в ванной комнате и стояк в туалете, причем очень конкретно. Хозяйка недоумевала, повторяя, что полностью ремонтировала сантехнику только перед сдачей квартиры внаем. Разумеется, жить там дальше было невозможно. Стояки пришлось перекрыть сразу, и внесенная оплата за три месяца оставалась хозяйке по условиям договора. Айриль даже не пытался возразить - к концу разговора он начал подозревать, что сам и стал причиной протечки. Признаваться он не стал, да в этом и смысла не было. Колдовать в ванной, кажется, было плохой идеей: похоже, пластиковые трубы, как и занавески, не пережили даже косвенного контакта с Потоком. С утра он все равно отправился в Адмиралтейство на прием к дежурному заместителю Скольяна да Онгая и передал ему все кристаллы с пометкой: "Для графа да Айгита, срочно". А потом поплелся обратно, думая, что же делать. Конечно, можно было вернуться в Приозерск и попросить Асану да Сиалан приютить его, но вряд ли он бы выглядел хорошо после этого. И Айриль позвонил Валентину.
В гаражах его приняли как своего: рассказали, как ремонтировали дверь, как меняли окно, представили тем, кто был там, когда он появился, выслушали рассказ о перипетиях со съемной квартирой и посочувствовали. Потом Валентин позвал его в свой гаражный отсек, усадил там на лавку, порылся в ящиках и подал ему связку ключей.
- На, держи. Это от квартиры Полины. Перебирайся туда. Она поймет. У нее трубы металлические, я сам ставил, так что проблем быть не должно.
Айриль побледнел, потом покраснел, взял ключи, чуть не плача, вежливо поблагодарил и пошел собирать вещи. Хозяйка, конечно, дала ему неделю на то, чтобы съехать, но целую неделю жить без воды в городских условиях он бы не смог. В его интересах было убраться из съемного жилья, переставшего быть жильем, как можно быстрее.
Третий день слушаний по тяжбе Озерного края против империи стал гражданской казнью Унриаля да Шайни. Начался он выступлением досточтимого Айдиша. Половина присутствующих в зале знала, что они кузены и Айдиш с детства опекал и любил Унрио. Но у стола Совета родственным чувствам не было места: досточтимый докладывал свой взгляд на поведение наместника края. Его рассказ был долгим, он занял чуть больше полутора часов по времени столицы, а по меркам Земли и больше двух часов. Пока он говорил, Марина успела переменить позу раза четыре, а Полина - развернуть шаль и накинуть ее на плечи, а затем и укутаться: в зале было прохладно. Досточтимый рассказал историю присоединения края со дня своего появления в Санкт-Петербурге. Он отметил, что поведение молодого маркиза не вызывало вопросов у представителей Академии ни во время появления второй экспедиции в будущей колонии, ни после объявления открытого присутствия. Затем похвалил разумный и взвешенный подход маркиза к вопросам интеграции под руководством Гаранта. Потом описал злополучный день, когда Гарант оставил край и своего подопечного, да и весь бренный мир заодно. После этого эпизода его рассказ изменился. Он стал говорить короткими сухими фразами, глядя в стол Совета, и казалось, что речь дается ему с ощутимым трудом. Но он все же рассказал обо всех решениях Унриаля да Шайни и обо всех подписанных им распоряжениях, приведших к катастрофе. Потом он перешел к описанию осени после аварии на ЛАЭС, упомянув перебудораженный эвакуацией край, озадаченных жителей городов и поселков, на которых свалились их соседи, растерянные, огорченные и нуждающиеся в самом необходимом, потому что эвакуировали их с минимальным багажом. Айдиш рассказал, как в те же самые города и поселки, не затронутые бедой, начали прибывать эвакуированные из Санкт-Петербурга люди, и тоже без вещей и представления о том, как жить дальше, как терялись дети при переездах, как они пытались попасть обратно в город, убегая из дома, и как Святая стража сбивалась с ног, возвращая их родителям. Упомянул переполненные школы, очереди в поликлиники, больных, лежащих в коридорах и приемных покоях больниц. Сказал он и о появлении Димитри в крае, и о том, что князю пришлось железной рукой наводить порядок, вычищая скверну, поразившую людей, казавшихся чистыми и верными и уличенных в недолжном и омерзительном. Но ни словом не обмолвился о том, в каком состоянии Димитри нашел молодого маркиза. Так и не дождавшись этого, Марина с Полиной одновременно глянули друг на друга, не заметив, как подобрались и напряглись их охранники. Но женщины только обменялись недоуменными взглядами и вновь повернулись к столу Совета, куда уже выходила Хайшен.
Досточтимая говорила короче и точнее, она называла цифры, даты, имена, опять цифры и снова имена, сравнивая действия команд двух наместников. Закончив сравнение, она сказала, что, с ее точки зрения, условия были не равны, поскольку и опыт маркиза нельзя сравнивать с опытом князя, хотя бы в силу возраста, и край они получили в совершенно несравнимых условиях, и задачи перед ними стояли разные. Но то, что Унриаль да Шайни неописуемо распустил людей и ухитрился не заметить того, что его вассалы забыли о долге и Пути, нельзя не отметить, подчеркнула она, и это, к сожалению, то единственное отличие, которое не объяснимо ни опытом, ни возрастом. Наконец, этот кошмар закончился, и судьи объявили перерыв на обед.
В трактире, между овощным супом с острыми сырными пирожками и вторым блюдом, запеченными ракушками, энц Гайям сказал Марине Лейшиной:
- Не думал, что у вас там все так было... Здесь этого не рассказывали, конечно.
Она пожала плечами, рассматривая обстановку трактира:
- У нас еще и не так было за эти девять лет. Когда было только это, перечисленное сегодня, наше терпение еще не полностью кончилось.
- Что, было еще что-то? - энц Гайям посерьезнел и стал внимательнее.
- Еще только третий день, - пожала она плечами. - Все услышишь сам, мы же рядом сидим.
Обед закончился, все снова собрались в ратуше, и Унриаль да Шайни был вызван к столу Совета. Ему разрешили, из сочувствия к его состоянию, отвечать сидя, но он отказался, заявив, что порядок должен быть соблюден, и он будет соблюден.
Маркиза допрашивали долго, тщательно занося в лист каждое его подтверждение: "да, подписал", "да, отдал такой приказ", "да, сделал", "да, приказал сделать". Он отказался только признать вину за пожар в Эрмитаже, и тогда ему дали шар правды и попросили подтвердить сказанное с шаром в руках. Унриаль выдержал и это, но после того как досточтимый забрал у него шар, мельком бросил взгляд в сторону кресел, где сидел его дед, сразу же отвернулся и некоторое время выглядел поникшим.
Начавшая тихо закипать Марина отметила для себя, что ни одна же собака из этих тринадцати рож не почесалась спросить ни о причинах, ни об авторстве некоторых приказов. Все свалили на одного, оказавшегося крайним.
Заседание кончилось, участников процесса опять проводили из зала под охраной в повозку и отправили в Старый дворец. Около крыльца была порядочная толчея, но зеваки стояли тихо. Похоже, они успели подойти к ратуше после окончания трансляции, типа той, что Полина наблюдала на Кэл-Алар во время дуэли Димитри с его политическим оппонентом. Судя по тому, как тщательно убрали в середину повозки Унриаля да Шайни, прикрыв его от взглядов, охрана опасалась, что в повозку полетят гнилые овощи или что похуже. Во дворце их ждал полдник, горячий чай и сладости, но маркиз отказался от еды, судя по тому, что огорченная Арель вышла из комнаты вместе с сайни, везшим полную тележку. Сама Полина задержалась в холле и с удовольствием протянула озябшие руки к огню, едва не касаясь языков пламени. Энц Жехар посмотрел на нее очень пристально, но ничего не сказал. Вернувшись в свои апартаменты, она присела на стул у стола и некоторое время сидела, глядя в окно. Встав, перевесила поближе длинную юбку и жилет из пальтового сукна, потом долго пила горячий чай, потом все же спустилась в холл снова вместе с Чаком, укутавшись в шаль.
Энц Гайям уже ждал там, делая вид, что смотрит в окно на замковый парк. В тот вечер Полина выбрала для сайни две очень простых и старых песенки. Одной исполнилось сто лет, и это была "Баллада о свечах" Лобановского, сохраненная Полиной в репертуаре из принципа, хотя называть сайни имя опального автора смысла не имело. Второй стала "Это осень, мой друг" Юнны Мориц - просто потому, что Полине нравилось стихотворение. Аранжировку она делала сама, компонуя вариант Мищуков с менее известными и тривиальными, и оно удивительно удачно получилось на китаре. Она сама осталась довольна, и Чак тоже был рад. Энц Гайям, уходя вверх на галерею, запнулся за ступеньку и едва не упал, но выровнялся и быстро ушел. Энц Жехар покосился на коллегу, потом внимательно посмотрел на Полину. Провожая ее до комнаты, он глянул ей в глаза и сказал:
- Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
Она ответила очень закрытым взглядом и с холодком произнесла, глядя прямо ему в лицо:
- Все, что я здесь делала сегодня и раньше, делается для моего сайни и ни для кого больше.
Он кивнул и ушел к себе.
Дейвин да Айгит вечером получил срочную почту из Озерного края. Два письма могли и подождать, но кроме них, в почте была маленькая шкатулка с кристаллами от Айриля да Юна. Граф открыл шкатулку, достал отдельно упакованную берилловую призму, осторожно взял за торцы и вгляделся в камень. Затем поступил так же с гранатовым октаэдром. Потом пересмотрел по очереди восемь небольших аметистов квадратной огранки.
Потратив на это около двух часов по сааланскому счету, граф вспомнил весь русский мат, который знал, и принялся ходить по кабинету из угла в угол, пугая сайни. Проведя так с полчаса, он сел за письменный стол и до полуночи писал послесловие к докладу, надеясь, что суд примет его завтра.
Но утром Дейвин не успел передать судьям документ до слушаний. Едва все собрались, коллегия начала разбираться с ролью Алисы в бедах края.
Первым, как и вчера, говорил досточтимый Айдиш. Он рассказал, как по Новому миру распространился "манифест убитого города", как множились его сторонники, как формировалось Сопротивление. Полина чуть поморщилась, слушая. Досточтимый, говоря о Сопротивлении, имел в виду только боевое крыло и рассказывал только о стычках саалан с боевиками, но ни разу не упомянул позиционную войну с крылом мирным. Потом Айдиш уместил в одну короткую фразу всю историю ареста барышни: "И наконец, она была задержана". Марина приподняла плечо в кресле и скрестила ноги под сиденьем, услышав это. О последующих событиях он рассказывал гораздо подробнее, с искренним сочувствием ко всем участникам. Зал ужасался бессмысленному упорству Алисы, восхищался ее храбростью и дерзостью, восторгался настойчивостью Димитри и Дейвина, добившихся от нее признания, ради пользы империи пожертвовав своим добрым именем.
А потом к столу вызвали Макса, и он рассказывал, кто он, откуда взялся, что такое Созвездие Саэхен, кем ему приходится Алиса и как Созвездие и дом Утренней Звезды приняли ее с ее поступками и решениями. Когда он произнес "она была лишена Дара и отправлена в мир, где родилась", по залу пронесся вздох ужаса. Впечатлен был даже Вейен да Шайни, до этого времени смотревший на происходящее с не слишком активным интересом.
Алису вызвали к столу и около часа спрашивали о ее взаимоотношениях с Созвездием и ее роли в аварии на ЛАЭС. Девушка отвечала вроде бы спокойно и по делу, но на ее лице все время проявлялась кривая усмешка.
Потом всех отпустили на обед. Полина настолько ушла в свои мысли, что заметила это, только когда энц Жехар позвал ее: "Мистрис Бауэр! Тебя спрашивают, что ты хочешь есть". Она выбрала что-то, не замечая внимательного взгляда энца Жехара, так же рассеянно начала есть, заметила, что суп довольно острый, попросила воды, и только закончив с порцией, заметила необычный цвет блюда. Суп был ярко-синий. Энц Жехар улыбнулся, с интересом глядя на нее:
- И как тебе?
Полина задумалась, отправила в рот последнюю ложку и высказалась:
- Остро, но нравится.
- Хорошо, - кивнул он.
Второе блюдо, корзинку из рыбного филе, наполненную овощами, она ела уже внимательнее, но все равно была погружена в свои мысли или казалась такой. Едва положив прибор, она сказала: "Я готова, можем возвращаться". Энц Жехар тут же отодвинул тарелку и встал. Они быстро перешли площадь и вернулись в ратушу. Заняв место за спиной Полины, энц Жехар быстро глянул в сторону северных кресел, где располагался государственный совет.
Полина не заметила этого, но заметила Марина, как раз подходившая к своему креслу. Сделать она все равно ничего не могла, да и времени у нее не было, ведь суд, заняв места, сразу объявил продолжение заседания и вызвал ее к столу Совета. С полчаса ей задавали вопросы о формате дипломатических отношений между Созвездием и краем. Потом, наконец, ее отпустили, и к столу позвали отставного достопочтенного Озерного края, Вейлина. Лейшина не удержалась и, уходя на место, на полпути к столу поприветствовала его довольно издевательски:
- Ой, здравствуйте, Вадим Юрьевич! - сказала она. - Ну что, как вам нравятся последствия вашей политики?
Князь да Гранна остановил ее.
- Мистрис Лейшина, вы успеете спросить его об этом во время диспута сторон.
Вейлин ускорил шаг и до первого вопроса смотрел только на председателя коллегии.
Досточтимый подтвердил, что вторые претенденты на край были сюрпризом для империи. Местные жители, добавил он, вообще не были в курсе того, что их мир используется как транзитная станция для путешествий между мирами, да и о присутствии наблюдателей от Созвездия не догадывались. Алиса выглядела для них как обычный террорист, каких там достаточно во всякие дурные времена. Потом он объяснял, что такое террор и терроризм и чем террорист отличается от диверсанта, которым и надо считать Медуницу. Наконец, его отпустили.
- Простите, могу ли я задать вопрос? - прозвучал в наступившей тишине голос мистрис Бауэр.
- Спрашивай, - разрешил князь да Гранна.
- Почему за три дня слушаний никто не упомянул действия мирного крыла в конфликте с администрацией империи? - четко произнесла мистрис. - От нас вам вреда, получается, было так мало, что им можно пренебречь? Для меня, как для лидера мирного крыла Сопротивления, это как-то даже обидно, мы старались и думали, что наши действия заметны, по крайней мере, судя по реакции администрации империи. И кстати, почти тысяча расстрелянных по сфабрикованным приговорам за некромантию, по удивительному совпадению нелояльных власти, куда делись из ваших докладов, господа, и почему эти люди не упомянуты? Нет уж, давайте эти факты тоже рассматривать в общей сумме. Вы вправе пренебречь ими, но в этом случае нам придется повторить все, что мы делали до этой весны.
Переводчик старательно повторил все сказанное на сааланике. Димитри глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Он планировал совершенно другое развитие событий, и своей короткой речью Полина поломала ему всю игру. Он видел, к чему все идет, и собирался оспорить решение, начиная с приговора Унриалю. Теперь все его построения зашатались.
- Полина Юрьевна, - произнес он с места, - избавьте меня от продолжения противостояния с вами. Я заметил все, что вы делали, могу дать вам слово дворянина.
- Прошу порядка в зале! - произнес да Гранна.
Несколькими рядами выше Димитри Марина заметила Онтру да Юн, и та смотрела на Полину с гордостью.
Князь да Гранна объявил окончание слушаний на сегодня. Присутствующие, казалось, впервые увидели Полину Бауэр и рассматривали ее очень внимательно.
В Старом замке стол для полдника был накрыт в холле. Причем сразу на десять персон. Я прикинула, глядя на приборы, и поняла, что кроме Димитри, Дейвина, Макса и Стаса, ждут еще Хайшен и Айдиша. Я вопросительно посмотрела на Мейру. Она улыбнулась:
- Сегодня можно. Завтра будет первый вердикт, сегодня можете поговорить, наконец.
Покурить перед расстрелом, значит, все-таки позволят. Хотя какой там нахрен расстрел. Скорее всего, будет какая-то архаика. Впрочем, еще как развернется, выступление Полины было для них вроде сюрпризом. И для князя, кстати. Он как раз вошел в зал, посмотрел на спускающуюся с галереи Полину и спросил:
- Ну и зачем ты это сделала?
- Ты что имеешь в виду? - уточнила она.
Я присмотрелась к ней. Вроде она не улыбалась, но выглядела довольной. Или веселой, я не поняла.
- Вот это твое выступление, - терпеливо повторил Димитри, - зачем оно было?
Полина ему улыбнулась так, что у меня мороз прошел по всей спине.
- Видишь ли, я многое могу понять и со многим согласиться, но так грубо и такой дорогой ценой меня ни разу в жизни не пытались отмазать. Особенно обидно, что я об этом не просила.
У князя вдруг стало очень спокойное лицо, и я испугалась. Такое лицо я у него видела.
- Ты хочешь сказать, - произнес он чуть замедленно и как будто задумчиво, - что я нанес тебе оскорбление тем, что пытался тебя защитить?
- Ну, допустим, оскорбления все-таки не было, - сказала она все тем же веселым тоном. - Но только потому, что твоя затея не удалась. Я не приму безопасности такой ценой, учти.
- Полина, - он укоризненно покачал головой. - Я хотел завтра опротестовать вердикт и получил бы их обоих под свою ответственность уже через пару дней. Да, могло быть грязно, но игра была верная.
- Да черта с два тебе бы их отдали, - засмеялась она, и я вдруг поняла, что вижу. Они ругались. Прямо при всех ругались между собой, и этого никто не понимал, а мне было страшно.
- Правда? - улыбнулся он страшной змеиной улыбкой. - Давай же, друг мой, расскажи мне о моей родине то, чего я не знаю о ней.
- Ты все это знаешь о своей родине, - резко сказала Полина. - Ты прекрасно видел, что их двоих наметили в жертву общим ожиданиям. Виновный нужен не нам, а вам, чтобы ваш совет и ваш свет могли, совершив это ритуальное убийство, выдохнуть и жить себе, как жили. А что: все по-честному, один ваш, один наш, два формальных виновных есть, они и расплатятся за все. И можно будет ничего не менять. Их обоих сунули в эту мясорубку, не оставив выбора, поскольку сопротивляться они не могут. Их и отдадут в уплату за общие грехи. А если ты их заберешь, придется искать решение уже всерьез, и чьи-нибудь интересы могут пострадать. Это же человеческая жертва, жертва старому богу, ты что, сам не видишь этого?
- И какому же? - тяжело спросил Димитри.
- Безответственности, - голос Полины был очень жестким, когда она сказала это слово.
Хайшен подошла к князю и положила руку ему на локоть.
- Пресветлый князь, она права. Я не могу сказать, что ты не прав, но она права.
- Хватит ли у меня средств рассчитаться еще и за это благодеяние, вот что мне интересно, - вздохнул он.
- Так ты считай его подарком, - ответила Полина со смешком.
Я ерзнула на лавке у стены и заметила, что наша охрана куда-то убралась, видимо, от греха подальше, сайни тоже попрятались и еда стынет на столе. И сказала:
- А досточтимый Айдиш-то где? Сто раз уже можно было добраться.
Молча наблюдавший сцену да Айгит ответил мне:
- Да, действительно, интересно, что его задержало.
Стас наконец перевел взгляд с пространства между Димитри и Полиной куда-то к двери. Унриаль да Шайни безучастно смотрел в камин на протяжении всего разговора, но вдруг повернул голову и посмотрел Полине в лицо. Но его взгляда она не заметила, потому что как раз в это время дверь открылась и вошел досточтимый Айдиш в сопровождении двух имперских гвардейцев, с перевязанной головой и порядком офигевший. За ними тремя шел еще один гвардеец и нес багаж досточтимого.
- Айдиш! - удивленно сказала Хайшен. - Что произошло?
- Насколько сильно тебе повредили? - спросил Дейвин.
- Ерунда, - отмахнулся досточтимый, - пара кружек горячего питья, сладости и как следует поспать, и завтра буду в порядке. Разукрасили меня, конечно, на совесть, но выступать в суде мне это не помешает. До конца суда я остаюсь здесь, так что в край вернусь уже в приемлемом виде.
Все наконец сели за стол, сайни вылезли из-под лестницы и побежали за горячим чайником на кухню.
Димитри смотрел в стол и крутил в руках ложечку. Потом поднял голову и, глядя Полине в лицо, произнес:
- Я ошибся. Ты права. Что суд перебудоражит всю столицу, я ждал, но такое...