По репродуктору мы слышим гимн,
Бодрей в семье у Михалковых лица,                      
Хоть никому не выбраться живым,      
От милой бабушки с косой   не смыться.
 
Она всех с нивы общей сострижет,
В снопы увяжет, почивать уложит,
И тех, кто в жизни вырвался вперёд,
Ну и отставших непременно тоже.

Пожалуй, в этом равенство и есть,
С престижного погоста ближе к раю,
Там с памятников тихо льётся спесь,
От центра явно убывая к краю.

Наш нищенский подчёркивая быт,
На глупости исконной ставя метку,
Одели с дуру в мрамор и гранит
Простую, только с кухни табуретку.

"Шагает, как хозяин человек",
Там, где-нибудь у них в гнилой   Женеве,
А нам тут остаётся рабский век,
В котором табуретка всех важнее.

На кладбищах почётные места
Скульптурные позанимали монстры,
Убийцы в образочках и крестах
Покой теперь хлебают полной горстью.

Причем могилы эти все в цветах,
Там много странного всегда народа,
Записки тут же пишутся в кустах
От двоечников в стиле псевдоскорбном.

Мол, я мечтаю так же, как и вы,
Хотел бы побывать на вашем месте,
Но чтобы не снесло полголовы,
Мозгами всё забрызгав в новом мерсе.

Так не бывает никогда, малыш,
Романтик не способен быть бандитом,
Знай, в это сунешь кончик носа лишь-
Судьба сидеть, а может быть убитым.