Колючая : другие произведения.

Голод

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чем человек отличается от животного? Что превращает человека в животное? Можно ли повернуть процесс вспять?.. Ответы каждый находит сам для себя. Философские беседы хороши в уютной гостиной, в кругу друзей, вдали от эпидемий и катастроф. Когда вопросы являются развлечением, а тяжесть ответов не приходится испытывать на своей шкуре. Эпидемия предоставила доктору Чиано возможность на собственном опыте убедиться, чем теория отличается от практики. А мораль - от инстинктов. Предупреждения: каннибализм, жестокость.
  1
  Джованни устал настолько, что готов был послать всё к чёрту. Но вместо этого заглотил ещё одну дозу кофеина, размышляя, что можно было бы и ширнуться, всё равно все собирались передохнуть. Почему бы и не станцевать свою дорожку смерти весело и по вене?
  - Если ты это сделаешь, я не выйду за тебя замуж, - строго сказала Амелита и забрала весёлую капсулу.
  - Мы всё равно не успеем пожениться, - пожал плечами Джованни. - А мне всегда бы...
  - Не смей так говорить, - зло потребовала Амелита. - Мы выживем. Ты, и я, и наши друзья с родными. Все мы. Мы не подохнем, как... как...
  - Конечно, нет, - сказал Джованни, обняв невесту. - Выживем и надерём этой сучьей болезни её капсид.
  Ложь всегда давалась легко, иначе трудно было бы работать врачом. Держать за руку, утешать, говорить, что есть надежда, и обещать перейти за грань человеческих сил, лишь бы вернуть жизнь в тела, искалеченные болью и временем. Ложь легко оттачивалась и на красавицах, которые охотно верили десяткам слов и припадали к широкой груди черноглазого римлянина.
  - И правда, смешно, чтобы мы - да умерли? - сказал Джованни, улыбаясь и втягивая в себя больничный запах, который насквозь пропитал Амелиту.
  Можно было бы трахаться, как кролики, но невеста решила блюсти свою честь до прекрасного апрельского дня, и Джованни не настаивал. Даже конец света не мог заставить её изменить своё мнение, и за это можно было только уважать. Похоже, Амелита и правда верила, что они выживут, и Джованни не рассказывал о том, что уже подцепил дрянь, которая выкашивает человека за человеком, развлекаясь в муравейнике большого города. Впрочем, в деревнях было ещё хуже: людям не хватало врачей, и они спокойно дохли на собственных ухоженных виноградниках, отравляя землю, в которую вложили столько труда. Даже Перусини пали под натиском крошки Вируса и оставили Пиколит в одиночестве.
  - Всё шутишь, - устало сказала Амелита и уткнулась носом в халат Джованни.
  Конечно, он шутил. Выбор был небогатым: либо плакать, либо смеяться. А гордый Чиано не собирался сдаваться какой-то маленькой сучке, даже если она уже начала убивать его тело.
  - Ну что, возвращаемся к страждущим? Расставить градусники, зафиксировать изменения и десяток раз помолиться, прежде чем плюнуть и ширнуться.
  - Я тебя буду долго и больно ненавидеть, - пригрозила Амелита, и Джованни засмеялся.
  - Детка, ради этого можно ширнуться дважды.
  Невеста была недовольна, а он собирался умирать. Гордо, с высоко задранной головой, плюя на чёртов вирус, который угнездился в его теле и пожирал лёгкие со рвением собаки, перед которой бросили горячую тушу.
  "Чтоб тебя вырвало, сука", - подумал Джованни и поцеловал невесту в макушку.
  Можно было бы прижать её к стенке и потребовать настоящий поцелуй, всё равно от обмена жидкостями хуже не будет, но Чиано сдержался: перед смертью не надышишься, и были люди, которые нуждались в его помощи.
  - Встретимся через пару часов. Я буду на третьем, носиться с градусниками и утешать всё ещё живых, - подмигнул Джованни и вышел из комнаты.
  Больница напоминала филиал ада. В ней было жарко и душно, а по коридорам сновали черти в форменной одежде, уворачиваясь от страждущих и отправляя их к администратору. Люди заламывали руки, просили о помощи, убедительно рассказывали, что попали сюда по ошибке и быстро-быстро уйдут, если доктор их примет и отправит в рай, где им самое место. Но черти уворачивались, даже не задумываясь о пластике своих движений, которые за десятки лет стали привычны, как дыхание. И Джованни танцевал с ними свою дорожку смерти, одаряя страждущих сочувственными улыбками и ставя диагнозы. Ведь это было так легко, ложь давно стала пятым элементом крови, и её уровень был высок вне зависимости от воспалительных процессов.
  - К вам скоро подойдут, - пообещал Джованни какой-то выцветшей старушке.
  Он даже не запомнил её имя, это было бесполезно. Пациентка была одной из многих, кто не доживёт до утра, поэтому не стоило тратить нейроны на бесполезную информацию.
  Во рту давно пересохло, и крепкий привкус кофе драл язык, напоминая о прекрасном похмелье, которое осталось далеко в прошлом и не собиралось появляться в будущем. Горели щёки. Джованни надеялся, что пациенты не видят вокруг него плёнки, которая глушит звуки и искажает образы, превращая людей в смазанные отпечатки на сетчатке.
  - Эй, Чиано, ты в порядке? - спросил кто-то, кажется, Луиджи.
  - Да, всё лучшим образом. Есть курить?
  - Для тебя и выпить найду, - хмыкнул неизвестный кто-то и протянул пачку. - Только вали на крышу. Или на улицу. Мы все умрём, но это не повод курить в больнице.
  - Спасибо, - сказал Джованни, глядя сквозь плотную плёнку. - Буду должен. Зажигалка?
  - Импотент без квартиры, - фыркнул всё тот же неизвестный и хлопнул по плечу. - Не задерживайся, нам ещё до конца света танцевать.
  Джованни улыбнулся, но ничего не сказал. Ему было больно говорить, выплёвывая слова из саднящего горла, к тому же, оставалось не так много времени, если верить оптимисту, засевшему в лёгких маленькой новогодней ёлочкой. И чертовски хотелось посмотреть на мир в последний раз, даже если он скрывался за парниковой плёнкой.
  Только Джованни не дошёл до выхода. По крайней мере, он не запомнил ни свежего воздуха, ни крепкого дыма, который отравил бы ёлку, пустившую корни в требуху. Зато пол отчётливо впечатался в лицо.
  
  2
  Джованни очнулся спустя несколько часов, а возможно, и дней. Время потеряло смысл, вцепилось в свой хвост и стало Уроборосом, пожирая само себя и стягиваясь тугим кольцом на грудной клетке. В ушах шумел прилив звуков, но вокруг Джованни была тишина, как будто те боялись подойти и прильнуть к нему, соблазняя, как юная практикантка, которой нужна рекомендация. Они нацепили чулки и кружева и столпились в метре от Джованни, возбуждённо переговариваясь и на доли секунды забираясь в одно ухо и выползая из другого, растеряв в пути одежду и бесстыдно хихикая.
  "Господи, как я голоден", - подумал Чиано, пытаясь открыть глаза и выбраться из плотного пузыря тишины.
  Желудок крутило так, словно вместо него была чёрная дыра, готовая пожрать тело носителя, если тот не проявит зачатков разума и не заглотит десяток-другой килограмм свежего ароматного мяса.
  Изо рта полилась слюна, и Джованни поморщился, утираясь. Сложно было считать себя человеком разумным, когда тело безжалостно брало верх и кидалось на удовлетворение первичных потребностей.
  Чиано сел и всё-таки открыл глаза. Мир взорвался ярким солнечным светом и столбами густого чёрного дыма. В ноздри ворвались гарь и вонь разложения, словно надо было увидеть свалку мёртвых тел, чтобы почувствовать себя...
  "Грязным. Самое правильное слово", - решил Джованни, поднимаясь и сдерживая тошноту: поле разлагающегося мяса было отвратительно.
  Он шёл медленно и осторожно, совершенно не хотелось рухнуть в гниющее мясо и стать таким же кормом для червей, как тысячи мёртвых танцоров. Голод подстёгивал и заставлял идти быстрее, бежать, найти еду, чтобы набить желудок тёплым и ароматным, но Джованни не желал проигрывать битву маленькому монстру, который засел внутри и уже начал пожирать мозг.
  Было сложно понять, почему он проснулся среди мёртвых. Кажется, он болел, но больные должны приходить в себя на кроватях, под пристальными взглядами врачей.
  "Хотя я мог умереть и воскреснуть три дня спустя. Неудивительно, что так хочется жрать. Могу только посочувствовать назаретянину. Хотя сомневаюсь, что он был дебилом со слюнявым подбородком".
  Рим горел красиво и густо, забиваясь в ноздри запахом палёных синтетики и волос. Джованни оглядывался в поисках людей, но никого не видел. Только бесполезные трупы пялились ему в спину, словно проклиная за то, что он ушёл.
  Можно было бы добраться до Тибра, отдаться его объятиям и впасть в Средиземное море, но Джованни почувствовал еду. Та словно ворвалась в тело, завладела всеми чувствами и повела за собой. Джованни нашёл бы её и с закрытыми глазами, потому что она стала его сердцебиением, его слюной, стекающей по подбородку, и его сутью.
  - Папа?
  Еда была маленькой. Но горячей. Восхитительно горячей, с быстрыми ударами за корсетом тонких рёбер и нежной печенью, которую не испортила длинная жизнь. Джованни помнил, где находятся самые вкусные органы, и жалел, что под рукой нет скальпеля, было варварством разрывать нежную плоть и набивать рот ароматным ливером, но голодные не выбирают и не привередничают.
  "Хорошо, Господи, как хорошо", - повторял Джованни, давясь горячими кусками и вырывая новые.
  Еда кричала и дралась, и аппетит становился сильнее. Как будто мясо подогревалось на медленном огне, но оставалось восхитительно свежим. Правильная температура для великолепного ужина.
  Джованни не раз вскрывал тела, но не подозревал сколько великолепных деликатесов хранит грубая оболочка кожи. И никогда прежде не смотрел, давясь слюной, на пульсирующий комок мышц: плотный, жёсткий, содрогающийся во рту так, что сложно удержаться и не заглотить его целиком. Джованни заставил себя медленно собрать языком горячую влагу, выступившую на неровностях сердца, и рвать лакомство на маленькие кусочки, растягивая удовольствие.
  - Дохлый! - крикнул кто-то.
  Джованни повернулся на голос и увидел людей. Людей, которых так долго искал, которые могли бы рассказать, что случилось и почему он пришёл в себя в куче мёртвых тел. Чиано поднялся и улыбнулся, размахивая рукой.
  - Они всё же тупые, - зло сказал другой человек.
  Звук был тихим, но Джованни услышал его. Тот прополз по каменной мостовой, прошелестел листвой и влился мурашками в ухо.
  - Стреляйте в голову. Или по ногам. Потом сожжём.
  Джованни прижался к земле и оглянулся, пытаясь понять, откуда идёт угроза, но не заметил опасности.
  "О ком вы говорите?" - хотел спросить Чиано.
  В этот момент прозвучал выстрел. Пуля чиркнула совсем рядом и почти оглушила, но Джованни услышал ругань. Казалось, что кто-то нажал на спусковой крючок его мозга и запустил мыслительный процесс.
  "Они... обо мне! Но почему? К чёрту почему!"
  Было опасно разбираться с вооружёнными психопатами, а Джованни хотел жить. Он пришёл в себя после болезни не для того, чтобы расстаться с мозгами.
  "Беги, Форест, беги", - засмеялся Чиано и последовал своему совету.
  Камень послушно ложился под ноги и складывался в бесконечное полотно, защищавшее от психов, которые разоряли город и убивали тех, кто был не с ними. К тому же, Джованни неплохо ориентировался на Эсквилине.
  "Сначала до Санта-Марии-Маджоре, оттуда недалеко до больницы", - решил он, свернув на очередную улочку.
  Конечно же, Рим не мог отвернуться от своего преданного сына и надёжно скрыл его от преследователей.
  
  3
  В базилике никого не было, и это удивляло. По мнению Джованни, люди должны были искать спасения у Бога и его приближённых. Впрочем, Чиано решил, что отсутствие перепуганных овец даже лучше. По крайней мере, на него никто не нападёт и можно спокойно отдохнуть.
  В желудке было приятно тепло, но тело было грязным, и это мешало. Джованни решил воспользоваться святой водой, всё равно не было других претендентов, хотя можно было бы добежать до Тибра и стать ещё грязнее.
  Было несколько стыдно раздеваться в церкви, под пристальным взглядом Марии, но Джованни подавил голос страха - в наготе не было ничего преступного, к тому же, одежда укрывала только от людских взглядов.
  "Ты же меня простишь, Пречистая?" - с улыбкой спросил Джованни, разглядывая мозаики.
  Конечно же, Мария не ответила. Или спасала кого-то, или стояла рядом с бесстрастными ангелами, пока те вычищали Землю от расплодившегося паразита.
  "Было бы хуже, если бы она мне ответила", - засмеялся Джованни.
  Смех ударился о стены раз, другой, и вернулся назад, кружа рядом с телом и вибрируя на коже. Джованни потянулся и начал смывать с себя трупы, с каждой минутой чувствуя себя всё больше человеком разумным, а не грязью могильной.
  Чёрная, мёртвая вода стекала с тела и складывалась на полу в гангренозные пятна. Джованни смотрел на неё и чувствовал себя живым и здоровым.
  Кажется, он болел. Потому и вырубился.
  Кажется, эта болезнь была смертельной. Потому он пришёл в себя на куче трупов.
  Кажется, у него не было ни одного шанса выжить. Потому было приятно чувствовать холод, царящий в базилике, и шлёпать босыми ногами по гладкому полу, как по лестнице Иакова, всё выше и выше, проникаясь силой и уверенностью.
  Джованни улыбнулся и вдохнул полной грудью. Всё-таки в святых местах что-то было, даже если для его описания не хватало слов. И это что-то обнимало тело, просачивалось сквозь кожу и закручивалось яркими рукавами, которые стремились к сытой и довольной чёрной дыре. Джованни никогда не чувствовал себя более живым и сильным. Кажется, ради этого стоило умереть.
  Совершенно не хотелось надевать грязные тряпки, и Джованни решил, что доберётся до больницы и голым. Если уж Мария не обрыдалась кровавыми слезами, то и людям стоило оставить при себе свои предрассудки. Правда, обувь была необходима.
  "Ты же простишь? Я же не со зла и не для греха, - сказал Джованни. - Просто босым опасно".
  Он оторвал пару полос ткани и обмотал ими ноги.
  "А теперь через вокзал в больницу. Главное, не попасться на глаза психам. А потом домой. Надеюсь, Амелита жива".
  Было странно вспомнить о своей невесте спустя несколько часов. Нормальный влюблённый должен был в первую очередь подумать о своём лучике света, а не об удовлетворении собственных потребностей. Наверное, Амелита и Джованни были далеко от любви. Впрочем, как он и его родители, и даже старшая сестра.
  "Я на самом деле был голоден", - хмыкнул Джованни и вышел под палящие лучи.
  
  4
  Синяя униформа ординанта и мягкие кроссовки окончательно помогли почувствовать себя человеком. Как будто не было ни болезни, ни пробуждения в куче отбросов.
  День клонился к закату, и Джованни опять почувствовал приступ голода. Жестокого, вцепившегося в кишки и требующего забить бездонную яму чем угодно, лишь бы исчезла боль и перестала течь слюна.
  В холодильнике было полно еды: овощи, фрукты, сыр и мясо. Амелита любила покупать побольше, на всякий случай, вдруг захочется посреди ночи съесть бутерброд. Не страдать же от голода? Часто приходилось выбрасывать испортившиеся продукты, но Джованни не боролся. Он и сам был не прочь перекусить на тёмной кухне.
  Организм отказывался от зелени и мяса из вакуумной упаковки. Бунтовал, несмотря на то, что желудок крутило от боли. Джованни решил не слушать тело, которое просто ещё не пришло в себя.
  Спустя полминуты стало ясно, что поступок был опрометчивым. Организм был голоден, но не хотел есть _это_. Маленькие дары, спрятанные в холодильнике, казались ядом. Джованни блевал в раковину, чувствуя, как желудок подбирается всё выше и выше к горлу, а по спине стекает горячий, едкий пот.
  "Огромная ошибка. Так даже со Шварцем не ошибались", - подумал Джованни, выплюнув из себя ещё немного собственных внутренностей.
  И тем не менее, хотелось есть. Жрать. Так, словно у Чиано во рту не было ни крошки в течение трёх смен, после которых он завалился спать. Однажды он устроил себе такое, а утром был готов съесть слона. Даже сырым. Сожрал бы и сейчас, только на кухне не было даже крысы. Зато на улице...
  На улице была ночь. И продолжали гореть костры. Где-то кричали люди, Джованни слышал их. Было страшно идти на голоса, но туда влекло, и ноги сами делали шаг за шагом.
  "Это инстинкты. Человек - стадное животное. Вот меня туда и тянет", - сказал Чиано, сплюнув густую, вязкую слюну.
  В пальцах бился частый пульс, и Джованни казалось, что он может ощутить их кончиками - запах единственно желанной еды. Желудок согласно вопил от восторга и прорывался сквозь мышцы и кожу, чтобы побыстрее добраться до пирующих и присоединиться к ним на этом празднике жизни.
  Город был полон звуков и запахов. Они врывались в Джованни и вовлекали в безумный танец. Безумный - потому что он не был правильным. Но разве осталось что-то правильное под красной луной? Только жизнь. И она была в каждой клеточке тела. Джованни чувствовал ее токи в воздухе, в камне, в деревьях и траве. Если бы не страх перед пирующими, Чиано закричал бы от восторга, радуясь силе, которую раньше не замечал.
  - Скучаешь, милый? - спросила какая-то девица, обдав Джованни тяжелыми запахами немытого тела и алкоголя.
  "Да", - сказал он, глядя в расширенные зрачки.
  - Ты такой неразговорчивый, - расхохоталась она. - А я тебя видела. Ты на меня смотрееел. Я тебе нравлюсь?
  В очередной раз скрутило желудок, и Джованни едва удержался, чтобы не блевануть желчью. Это определенно не стало бы хорошим началом отношений, даже если пьяная девица спутала его с кем-то другим.
  - Ты пошёл следом за мной? - прошептала она, уткнувшись губами в его ухо.
  Вонь грязного тела почти сводила с ума, но девица пахла едой, и за это можно было простить многое. Даже бред, который она несла, стягивая с Джованни штаны. Это напоминало студенческие вечеринки, когда все упивались и не различали лиц и гениталий, сваливаясь в одну большую кучу, а с утра притворялись, что ничего не произошло.
  На секунду Чиано удивился, что не против наглых рук, грязного запаха, слюнявых губ и мягкой груди, в которую его ткнули лицом, но потом перестал думать. Девица пахла едой, и этого хватило, чтобы забыть обо всём остальном.
  Она была влажной и горячей и вцепилась в тело так, словно боялась утонуть - или хотела затянуть на самое дно, под корягу. Джованни захлебывался ею. Запахом грязи, приправленным запахом еды, который вливался прямо в желудок и вырывался наружу десятком алчущих пастей. Следовало испугаться своих инстинктов, но самый главный из них вырубил сознание, чтобы тело вдоволь напилось горячей, густой жидкости и набило брюхо ароматными внутренностями.
  Пьяная дура билась и мычала, впившись зубами в пальцы Джованни. Ему казалось, что кости треснут под напором её челюстей, но он не мог оторваться от мягкой груди, под которой билась Вселенная, пойманная в тиски вкусного тела.
  Чиано кончил, когда в нёбо ударила струя крови из шеи девицы. Пьяная еда несколько раз дернулась и затихла, а Джованни запрокинул голову и расхохотался. Смех взлетел высоко в небо и потянул за собой тело. В звёздную бесконечность, столь могущественную, что не осталось вопросов о смысле, потому что эта сила и есть смысл, эта свобода и есть бесконечность, эта жаркая кровь и есть...
  "Она была обдолбана. Чёрт, как меня прёт. Она была обдолбана. Интересно, чем она шырнулась?"
  - Кто там? Джу, ты там?
  В голосе были тревога и опасность. А ещё поллитра виски. И не было ничего хуже агрессивного алкоголя. Только Джованни было море по колено. Он смог бы перейти Тибр по воде и не намочить лодыжки, и его совершенно не пугал какой-то пьяный человек, который пах, как еда.
  "Только я больше не голоден... Но разве это что-то меняет?" - засмеялся он, и звёзды замигали в ответ, тут взорвавшись болью в затылке.
  Земля взметнулась вверх и ударила Джованни в лицо.
  
  5
  Джованни неосторожно пошевелился, в голове что-то хрустнуло, и он застонал от боли. Казалось, будто его ударили резиновой дубинкой по голове. Или вчерашняя еда была настолько набита алкоголем и наркотой, что похмелье стоило бы переждать под капельницей.
  Джованни сел, и желудок тут же подкатил к горлу. Пробуждение могло бы быть более приятным, но Чиано решил, что прийти в себя не на разлагающихся трупах - тоже хорошо.
  Воздух был сухим и теплым, кровать - удобной, а похмелье - убийственным.
  "Надо выбирать, что ем", - поморщился Джованни и проглотил желудок.
  "Это хорошая мысль".
  Голос был нежным, так говорят мамы, но отстранённым, словно святая спустилась на землю, неся на своих плечах огромную тайну, которой нельзя упасть и ослепить людей.
  "Меня похвалили?"
  Если бы не болела голова, то можно было бы убедительнее смеяться. Только Джованни мечтал о топоре. Или даже о гильотине, чтобы всё закончилось быстро и безболезненно. Чик - и готово.
  "А вот это - глупая мысль".
  "Я что, болтаю вслух без остановки? Можно я сойду на этой станции?" - с иронией спросил Джованни.
  Женщина рассмеялась, и Чиано недовольно поморщился. Звук был приятным, но болезненным.
  "Прости, я постараюсь быть потише. Но... ты не понял?"
  "Не понял что?"
  "Неважно, Джованни. Это - неважно".
  "Ты знаешь мое имя?"
  "Не надо так удивляться, Джованни. Некоторым известно больше, некоторым - меньше. Но если захочешь, ты узнаешь, как меня зовут".
  "Чёрт побери, я тебя даже не вижу, а ты предлагаешь мне отгадать своё имя", - буркнул Чиано.
  "Ты не видишь меня, потому что твои глаза всё ещё закрыты. Посмотри в своё сердце, и ты узнаешь моё имя".
  "Бред", - сказал Джованни и открыл глаза.
  В незнакомой комнате никого не было. Солнце разбивалось об оконную решетку и падало на пол. На узкой кровати было казённое белое бельё, а на Джованни - серый тренировочный костюм.
  "А ещё я сошёл с ума, - фыркнул он. - И разговариваю с Девой. Это ты?"
  "Идиотами не рождаются", - ответила женщина.
  "Ими становятся. Хотя с точки зрения науки, идиотами и рождаются. Но тебя нет в комнате, а я с тобой разговариваю. Значит, ты... Дева? Дух? Глюк? Я вчера перебрал, знаешь ли..."
  "Знаю, поэтому ты и здесь. Хорошо, что мои люди нашли тебя. Иначе тебя бы нашли другие. И ты был бы мёртв".
  "Как страшно, - фыркнул Джованни. - Один раз я уже умирал. И ничего, живее всех живых. Только опять голодный".
  "В этом твоя ошибка. Ты ешь, но не думаешь".
  "А ещё я разговариваю с женщинами, которых нет в комнате, о Мария".
  "Меня зовут не Мария".
  "Вот только не надо огорчаться, обижаться и злиться. Не люблю женские слёзы", - поморщился Джованни.
  Женщина молчала, и Чиано был доволен её молчанием. По крайней мере, глюк отступил и оставил его в одиночестве. Можно было обследовать комнату и понять, где он оказался, если уж было не вспомнить, как.
  За окном всё так же горел Рим, и это значило, что Джованни был жив.
  "Конечно, я мог попасть в свой персональный ад. Или рай, всегда мечтал увидеть Рим в огне. Только... Только почему так хочется жрать?"
  Мария ничего не сказала. Чиано не знал, радоваться или обижаться. Дева обратила на него внимание, а потом оскорблённо замолчала. Следовало устыдиться и попросить прощения, но Джованни куда больше заботила жажда. По сравнению с ней даже качественный приход был несусветной глупостью.
  "Я - не приход. И не Мария!"
  Джованни поморщился. Мамы умеют быть очень строгими и повышать голос так, что звенит в ушах, хотя громкость осталась той же. Наверное, это умение было тайным и исключительно женским и передавалось из поколения в поколение.
  Головная боль постепенно отступала, и жизнь становилась всё лучше.
  "Ещё бы..."
  "Если ты опять подумаешь о еде..."
  Угроза не была закончена, и Джованни не знал, чего бояться.
  "Спускайся вниз. Время завтрака. Заодно и познакомимся".
  Чиано задумчиво посмотрел в окно, но спустя секунду пожал плечами и подчинился мягкому приказу. В конце концов, Мария в голове - не так уж и плохо. А если она ещё и покормит...
  Желудок заурчал, выражая свою любовь к многообещающим глюкам, и Джованни улыбнулся.
  "Тебя зовут Сестра", - сказал он.
  "Да".
  "Приятно познакомиться, Сестра".
  "Мне тоже, Джованни".
  Он не ожидал, что внизу будет столько людей. Много людей вокруг огромного обеденного стола, на котором лежали другие - пахнущие едой. Джованни почувствовал их до того, как увидел, и во рту тут же скопилась слюна. Желудок снова рванулся вперёд, и Чиано пришлось приложить немало усилий, чтобы не побежать и не впиться острыми ногтями в ароматную плоть.
  "Мы не животные, Джованни. Не забывай об этом", - сказала Сестра.
  Она сидела во главе стола, глядя на Чиано и сквозь него. Словно на её плечах и правда была непосильная ноша, а перед взором - тайны Вселенной. Было смешно вспоминать о своём вечернем откровении, которое теперь казалось таким жалким.
  "Доброе утро, Джованни".
  Многоголосие ворвалось в голову. От него даже начало подташнивать, но Чиано в очередной раз загнал желудок на место и сел за стол, пытаясь сдержать голод и не накинуться на еду.
  "Доброе утро... все".
  Люди приветливо улыбнулись и склонили головы, готовясь к молитве. Джованни с удивлением смотрел на них, пока не натолкнулся на взгляд Сестры. Она сияла, и ей было невозможно противостоять.
  Чиано не молился с детства, но эту науку было сложно забыть.
  "Господи, благослови нас и эти дары Твои, вкушаемые нами от щедрот Твоих. Во имя Христа, Господа нашего, аминь".
  Еда билась в оковах и мычала, но её мнения никто не спрашивал. Джованни последовал примеру своих соседей и взял вилку с острым ножом. Нельзя было забывать, что он - не животное.
  Сестра первой приступила к завтраку. Спустя доли секунды ноздри защекотал острый запах крови, но Джованни удалось сдержаться и не накинуться на еду, запихивая в себя огромные куски. Он помнил, что он - человек.
  
  6
  "И всё же, я не понимаю", - сказал Джованни.
  "Чего?" - спросила Сестра.
  "Ничего. Мы произносим молитву и едим людей. Меня это не особо шокирует, и у меня нет позывов к рвоте, но... Мы едим людей. После молитвы".
  Сестра улыбнулась и погладила Джованни по спине.
  "Мы не едим людей. Мы едим то, что дал нам Господь".
  "Но..."
  "Не перебивай. Люди давно ушли из города. Люди. С большой буквы "эль". Не такие, как мы, но люди. Здесь остались мы и животные. Ты видел их тем вечером? Они пили, объедались, принимали наркотики, разрушали то, что было создано не ими, и предавались свальному греху. Они - не люди".
  "Кто дал нам право судить?"
  "Бог".
  Джованни споткнулся от удивления. По его мнению, уверенность Сестры превосходила все разумные границы. Человек не мог решать, кто из людей достоин гордого звания, и было нелепо считать, что Бог выдал кому-то право судить. Каждый мог иметь собственное мнение и даже высказывать его вслух, но считать себя большим человеком, чем другие?
  "Да ладно тебе, Джованни, - улыбнулась Сестра. - Ты сам говорил, что не все достойны".
  "Находясь под влиянием эмоций! - возмутился Чиано. - Но я никогда не говорил, что кто-то - не человек, и потому можно его убить..."
  "Ты просто ел людей. Девочку. Такую маленькую, трогательную, беззащитную. Она звала своего папу, а ты разорвал её живот и съел её внутренности, помнишь?"
  Джованни помнил. И голод, и кровь на своих руках, и вкуснейшее мясо во рту.
  "Или та женщина, которую ты убил, чтобы утолить своё желание. Ты рвал их руками, ты ел их руками, как животное, как будто Господь не возвысил нас над ними и не дал нам столовых приборов".
  "Но я не считал их животными. Я просто хотел есть".
  "И шёл на поводу у своих желаний. Потому что Господь сделал тебя тем, кто ты есть. Новым. Сильным. Живым. Питающимся животными".
  Кожа покрылась мурашками от спокойной уверенности Сестры. Джованни решил, что та безумна, как мартовский заяц. Или даже хуже. Как...
  "Как кто?" - спросила Сестра, и Джованни вспыхнул.
  "Я могу хоть о чём-то думать, чтобы об этом тут же не узнавали другие?"
  "Ты разговариваешь со мной. Ты думаешь обо мне. И ты не закрываешь свои мысли. Разве ты можешь услышать то, что о тебе думаю я?"
  "Нет".
  "Тебе предстоит многому научиться. В том числе, и вере. Господь ничего не делает просто так, Джованни. Я не хочу спорить с тобой, просто подумай, почему Новые Люди питаются мясом тех, кто выглядит, как люди, но не приемлют мяса себе подобных? Мы не пахнем едой. Они - да. Всё очень просто. А я пойду к новенькой. Она приходит в себя".
  Сестра была безумна. Или просто верила, а потому нашла Господа и в новом мире.
  Джованни не содрогался от ужаса, набивая чёрную дыру человечиной, и не терзался приступами морали, он просто хотел есть и делал то, что требовал его организм. Но разделять людей на едоков и еду? Это было выше его понимания.
  "Почему бы и нет?" - спросил кто-то, и Джованни выругался, оглядываясь.
  Чиано уже надоела привычка других людей вламываться в его сознание, как к себе домой, и болтать, словно их пригласили.
  "Я Марио", - представился Новый Человек.
  "Заходи, будь как дома", - с раздражением сказал Джованни.
  "Ты привыкнешь, хотя меня это тоже бесит, - улыбнулся Марио. - Даже не подрочить спокойно, тут же набегает толпа вуайеристов и дает советы. А потом приходит Сестра, и всё, шесть часов, хотя я так и не пустил салют в честь полуночи".
  Джованни расхохотался, хотя в словах было мало смешного. Если всех так тянуло в общий разум, этому было невозможно сопротивляться.
  "Но у Сестры получается скрывать свои мысли. Значит, и у нас есть шанс. Не так ли?"
  "Не знаю", - пожал плечами Чиано.
  "Где оптимизм и энтузиазм? Право слово, Господь выбрал странных людей для нового эксперимента. Мог бы тусовку и поинтереснее подобрать".
  Джованни не ответил и старался не думать, просто продолжал гулять. Пока не почувствовал запах еды.
  "Какого?.."
  "Ты ещё не был у загона?"
  Марио явно хотел поообщаться, и ему было плевать на желания Джованни. Впрочем, и от него была польза. По крайней мере, у него была информация о новом социуме, из которого было пора бежать.
  "Некуда, - сказал Марио и хлопнул Джованни по плечу. - По одиночке нас отстреляют неизменившиеся. Пули в голову будет достаточно. Особенно, если она разрывная. Потому что мы для них - животные. Сестру это очень обижает".
  "А я-то думал, что заработал бессмертие, - ухмыльнулся Джованни, разглядывая людей в камерах. - Что это?"
  "Ты дурак или притворяешься? Мы в тюрьме. Удобно жить, удобно обороняться, удобно хранить пищу".
  "В тюрьме?"
  "Да. Колючая проволока, вышки, собаки и прочая муть из блокбастеров. В облегчённом варианте. Добро пожаловать в Новый Мир".
  "Какая... мерзость".
  Джованни никогда не считал себя святым или образцом для подражания. Его даже не заботили новые потребности организма: если надо, то надо. Можно было, конечно, побороться с собой, довести себя до истощения и безумия, а потом всё равно кого-нибудь сожрать, но Джованни не был мазохистом и предпочитал есть столовыми приборами. Но держать людей в загоне?
  "Главные правы. Их надо держать под рукой. Потому что когда начинается Голод, заканчивается разум. И нас легко убить".
  "Мне нас жалко", - с иронией сказал Джованни.
  "Смейся-смейся. Но когда твои мозги растекутся по мостовой..."
  "Я обделаюсь, как любой свежий приличной трупячок".
  "Весельчак".
  "Они - люди".
  "Но пахнут, как еда, - сказал Марио. - Трахаются, как кролики. Валяются в дерьме, как свиньи. Грызутся за объедки, как шакалы. Хочешь, я провожу тебя к эксперименту?"
  Ухмылка Марио не обещала ничего хорошего, хотя Джованни не мог представить себе ничего хуже клеток, набитых людьми, которых собирались съесть. Было бы в нем больше дурости и меньше инстинкта самосохранения, он устроил бы революцию и выпустил бы пташек на волю. Но Чиано отличался прагматизмом: кушать хочется всегда.
  "Очень показательно. Две самки. Десяток самцов. Ты думаешь, самцы защищают самок? Наивный. Девочки выполняют почти всю работу. А еще их трахают. И кормят остатками. Они получают еды ровно на двенадцать... человек. Но самки с каждым днем всё слабее. И они - люди? Пусть так, но я счастлив быть Дохлым".
  Марио презирал тех, кто был за решеткой. А те пылали ненавистью.
  За исключением самок, которые ничего не хотели.
  За исключением Амелиты, которая пахла едой.
  
  7
  Первым побуждением Джованни было вытащить Амелиту из клетки. Спасти из ужасного заточения и избавить от участи еды на столе Новых Людей. Конечно, Марио увидел его мысли и тут же высмеял. Это подлило масла в огонь, и Чиано метнулся к клетке.
  "Зря. Они убьют нас обоих. Их больше, и мы безоружны".
  "Плевать!" - рыкнул Джованни.
  "А я ещё хочу пожить. Подумай головой, а не сердцем. Лучше прийти вооружёнными и с людьми, если тебе так нравится эта самка".
  "Над ней будут издева..."
  "Подумаешь, - пожал плечами Марио. Она там не первый день. Несколько часов погоды не сделают".
  Чиано хотел разбить равнодушному ублюдку морду. Он даже сжал кулаки. Но так и не ударил. В этом не было никакого смысла, разве что выпустить пар, а злость могла пригодиться, чтобы вытащить Амелиту. Увезти её из Нового Мира в другой, тоже новый, но не такой равнодушный.
  "А потом сожрать, когда верх возьмёт желудок и не оставит ей никаких шансов. Подумай об этом. С тобой она будет только пищей. Здесь же... по крайней мере, живёт. И не особо жалуется".
  Марио вызывал отвращение. Джованни и сам без усилий приспособился к новым условиям жизни, но всё ещё не мог принять некоторые стороны многогранной медали.
  "Если хочешь что-то сделать, иди к Сестре. И проси у неё помощи. Только вряд ли ты её получишь, если быть честным. Сестра считает их животными. А совокупляться с животными - грех".
  "Она - не животное!"
  "О да, она твоя расчудесная невеста, которая послушно раздвигает ножки за яблоко. Хотя бабы по природе своей порочны. Предложи им гнилой фрукт, они на него купятся и не поморщатся".
  Джованни ударил, наплевав на злость, смысл и выживание. Он просто хотел размазать ублюдка по горячему асфальту, пусть даже Марио был прав в том, что было самоубийством лезть в клетку.
  "У тебя хороший удар, - сказал Марио и сплюнул кровь. - Только я всё равно не пахну едой. И не собираюсь отвечать тебе страстью. Хочешь - лезь туда. Только через минутку, я хочу быть подальше".
  Джованни со злостью посмотрел на Марио и ушёл.
  Он был готов встать на колени и умолять, чтобы вытащить Амелиту из клетки. Сестра отказала. Её не убедили ни просьбы, ни упоминание Господа. Она была уверена, что каждый находится там, где ему предназначено быть, и должен смиренно принимать происходящее.
  "Но это бред! Понимаешь? Бред! Она - моя невеста. Даже если пахнет едой. Даже если я не могу быть с ней, почему не дать ей уйти?"
  "Потому что она нужна. Потому что она самка. Потому что у неё будет потомство, которое обеспечит нас едой. Джованни, мы должны заботиться о себе. А люди - не бесконечны. Мы не можем позволить себе спокойно отказываться от самок. Не сейчас".
  "Если я приведу кого-нибудь в замену, ты отпустишь её?"
  "Нет. Это будет не замена, а пополнение. Подумай, Джованни. Просто подумай. Если бы ты просил за мужчину, то можно было бы что-нибудь сделать. Но ты просишь о ценном ресурсе..."
  "Который заперт в клетке с животными! Амелита не доедает! Как она сможет принести потомство?"
  "Её оплодотворяют. К тому же, скоро мы переведём её в другую клетку. Отдельную. А на её месте окажутся другие. Потому что мы должны обеспечить своё будущее. Мы не можем позволить голоду взять над нами верх. Пойми же..."
  "Ты взываешь к разуму, а не к сердцу!"
  "Я могу воззвать к твоему желудку", - мягко улыбаясь, сказала Сестра.
  Она не стала скрывать мысли, и Джованни увидел всё, что скрывалось за этими словами. Безумие. Голод. Капающую слюну. Красные глаза. Бойню.
  "Мы и такой эксперимент проводили. Этот мужчина не хотел есть. Он пытался быть вегетарианцем, как в прошлой жизни. В итоге он сломал свою клетку и убил пятерых животных. Джованни, ты должен принять себя таким, какой ты есть. И понять, что место твоей подружки там, где она сейчас находится. В этом мире ничего не происходит просто так. Всё предопределено. Это - судьба. Иногда она сурова и преподаёт жестокие уроки, но... Я хотела бы сказать, что сочувствую тебе, но сначала ты должен поверить".
  "Хрена лысого!" - крикнул Джованни, и Сестра поморщилась.
  "Ты думаешь, мне приятно слушать твои крики?.."
  "А мне плевать. Я хочу, чтобы Амелиту выпустили".
  "Нет".
  "Тогда я выпущу её сам. И пусть меня убьют, я..."
  Пощёчина была неожиданной. Джованни не знал, что невесты Господни могут позволить себе физическое насилие, но видимо, в Новом Мире были Новые Правила. Если уж монашка не стеснялась есть человеческое мясо, то отвесить оплеуху было в порядке вещей.
  "Думай, Джованни".
  Странно, но голос Сестры не изменился. Оставался всё таким же нежным, заботливым, даже понимающим. Несмотря на пощечину и откровенную жестокость слов.
  "Куда ты её выпустишь? В Рим? В горящий Рим? К животным, которые низводят своих самок до уровня приза в драке? К Голодным, которых мы ещё не привели к себе? В какую жизнь ты хочешь отпустить её? Здесь она будет в безопасности и сыта. Потому что её жизнь нам выгодна".
  "Это - ложь!"
  "Это правда. И ты поймешь. Хватит одного вечера без ужина".
  Сестра светилась добротой и пониманием. В её глазах была нежность. В руках людей, схвативших Джованни, была сила.
  "Ты просто должен понять", - сказала Сестра.
  Она не ограничилась словами. Она показала, какие сутки ожидают Чиано, и тот едва не закричал от ужаса, пытаясь вырваться из крепкой хватки. Безуспешно. Сестра знала, кому поручать грязную работу.
  "Ты не можешь! Не можешь!"
  "Ты поймешь, Джованни".
  Чиано ненавидел это место и этих людей. Больше всего, он ненавидел Сестру, которая искренне верила в то, что делает.
  Ненавидел. Но не мог вырваться из хватки.
  
  8
  Если мерить комнату шагами, то не так страшно. Джованни пришёл к этому выводу ближе к закату, когда успел перебрать все свои фобии.
  Хуже всего было лежать и ждать, когда начнётся Голод. Как в той картинке, которую показала Сестра. Если бы Джованни был на улице, то просто побежал бы, вынюхивая еду и не обращая внимания на чёрную дыру, которая с каждой секундой становилась всё больше и скручивала внутренности в тугой узел.
  Если мерить комнату шагами, то тело думает, что оно на охоте. Что скоро будет еда. Маленький и примитивный обман, в который и поверить-то сложно, но с ним легче проживать минуту за минутой, шаг за шагом.
  Джованни пытался выбить дверь, и в его голове хохотал Марио, рассказывая, что сам прошёл через нечто подобное. Правда, у него не было подружки, зато была уверенность, что не следует держать людей в клетках.
  "К утру я был готов сожрать собственную мамочку, только на её счастье, она давно умерла и истлела".
  "Заткнись".
  "Какой ты недружелюбный", - обиженно сказал Марио, но Джованни всё ещё слышал его смех. Чувствовал всей кожей.
  Решётки не поддавались. Чиано десятки раз проклял выбор Дохлых. Если бы он был в обычной квартире, то давно выбрался бы, спас Амелиту и нашёл бы еду. Точнее, наоборот, нашёл бы еду, а потом - спас Амелиту.
  "Радуйся, что они не решились поселиться в психушке, - сказал Марио, обгладывая пальцы своего ужина. - Было бы намного хуже. Представляешь, белые мягкие стены, ни входа, ни выхода, ни маленького окошечка. Всё для того, чтобы ещё больше сойти с ума".
  Джованни радовался. Он никогда не задумывался над тем, как чувствуют себя больные, которых помещают в замкнутые белые помещения, и не хотел думать сейчас. Просто радовался тому, что может видеть твёрдые серые стены и разбивать о них пальцы в кровь.
  Когда солнце зашло, голод стал почти невыносимым. Кишки крутило и выворачивало, как будто кто-то накручивал их на раскалённые шампура, и Джованни рычал от боли. А Марио - пел песенки. Обычные попсовые песенки, которые каждый день крутили по радио. Каждое слово впивалось в мозг, буквы пожирали мягкие ткани, а шампура закручивались всё сильнее.
  "Прекрати!" - потребовал Джованни.
  Марио запел с большим воодушевлением, и Чиано упал на пол, зажимая уши. Конечно, безуспешно. С тех пор, как Дохлые начали говорить прямо в его голове, было невозможно укрыться от назойливых голосов.
  Джованни пытался выцарапать песню из головы и почти не замечал боль: та, что засела в кишках, была сильнее.
  "Хочешь, я приведу тебе твою девочку? - предложил Марио. - Я могу договориться с охранниками, Сестра не узнает. Вы сбежите и будете жить долго и счастливо. По крайней мере, ты".
  "Заткнись", - рыкнул Джованни.
  "Моё дело - предложить".
  Чиано не понимал, почему с ним так жестоки. Он сделал всё правильно. Его желание спасти невесту было естественным. Каждый нормальный человек должен был испытывать такие чувства, видя своих любимых в подобной ситуации. Даже если любимыми были животные. Домашние питомцы. Можно не поморщившись сожрать чужую собаку, но хотеть спасти свою.
  "Ты мне нравишься. Нет, правда, нравишься. Ты такой смешной. Не хочешь принимать реальность. Знаешь, даже жаль, что дело в твоей девочке. Был бы это твой друг или брат, Сестра преподала бы тебе более жестокий урок. Вас бы посадили в одной комнате. Сначала - ты получил бы сполна его ненависть. Животные так искренне нас ненавидят. А потом - сожрал бы. Потому что это - твоя суть".
  "Заткнись! Заткнисьзаткнисьзаткнись!"
  "И моя тоже. Я бы тоже сожрал. Правда, предпочитаю ножом и вилкой. Так привычнее и приличнее. Я же не животное, в конце концов".
  Джованни пытался вырвать из себя чёрную дыру. Кожа рвалась под острыми ногтями, но Голод не становился меньше.
  "Милый, ночь только началась, - смеялся Марио. - Не надо убивать себя так рано. Представь, что тебе осталось пережить всего шесть часов, чтобы получить вкусную, сочную порцию. Что предпочитаешь? Лично я больше всего люблю печень. А ты?"
  Джованни плакал и захлёбывался слюной. Он ненавидел Марио, Сестру, Новый Мир, Новых Людей, Господа и себя.
  "Признай, что съел бы", - предложил тюремщик.
  "Да! Да! Дадада!" - крикнул Джованни.
  Сожрал бы. У него не было ни малейших сомнений. Но это ничего не доказывало.
  "Даже обычные люди ели себе подобных", - выпалил Джованни.
  "Да", - согласился Марио.
  Только эта истина не делала сытым и не снимала боль.
  Чиано бился головой о стену, чтобы хоть как-то отвлечься, но мог думать только о дымящихся почках, щедро политых густой кровью. Слюна забивала носоглотку, мешая дышать и разъедая язык. Джованни сплёвывал её, но казалось, что он превратился в одну сплошную слюну, цель которой - обволочь свежее мясо и переварить его.
  "К утру я сойду с ума, - понял Чиано. - Если уже не сошёл".
  Джованни захихикал и ещё раз стукнулся головой о стену. Ему повезло: он потерял сознание.
  
  9
  Первым был голод. Вторым вернулось обоняние. Запах еды забрался в носоглотку, проник до желудка и подстегнул голод. Третьим стало ощущение собственной силы. Казалось, что можно было перевернуть весь мир, разломать все клетки, разорвать все преграды между голодом и едой.
  Потом были другие чувства и ощущения.
  Разум вернулся последним, когда сытое тело было покрыто быстро засыхающей кровью.
  Джованни ощущал себя пустым и полным одновременно. Живот вздулся и последние куски мяса застряли где-то в пищеводе, давя на лёгкие так, что было сложно вдохнуть. Но это было приятно: совсем без еды хуже, чем с небольшим недостатком кислорода. Зато в сердце и душе не осталось ничего. Все чувства были связаны с физиологией. И это было прекрасно. Не осталось никаких сомнений, кому и где место. Исчезли все иллюзии.
  Конечно, слабый голосок верещал, что так неправильно и не должно быть, но Джованни игнорировал его. Каждый умирает в одиночку, даже если об этом впервые громко заявил псих. А поэтому надо любить себя. Может быть, повезёт, и получится полюбить и других.
  "Извращённый ход мыслей, но..."
  Джованни лениво отбился от незванного гостя, и в голове воцарилась тишина. Была и польза от голодной диеты: всё встало на свои места, и Чиано научился быть в одиночестве.
  "За это надо вынести огромную благодарность садистке", - улыбнулся Джованни, лениво отмахиваясь от жирных мух.
  Можно было бесконечно валяться, щуриться на солнце и переваривать пищу. В голове не звучали посторонние голоса, совесть сдохла и разлагалась остатками обеда, а жизнь стала простой и понятной. Правда, по-прежнему было неясно, что готовит будущее, но с проблемами надо разбираться по мере поступления, а не выдумывать их заранее.
  Первая свалилась пинком в ребра через несколько минут блаженной дремоты. Джованни выругался и подпрыгнул, чувствуя, как набитый живот прибивает его к полу клетки.
  "Хватит валяться, - строго сказала Сестра. - Ты... ты весь в крови. Грязный. Пора привести себя в порядок и стать человеком. И приступить к работе".
  Чиано посмотрел на садистку, но ничего не сказал: вышел из клетки, чтобы отмыться и надеть чистую одежду. Он и в самом деле должен был стать частью этого общества, а потому было глупо спорить и пытаться отстоять своё право на трёхразовое питание и безделие.
  Джованни послушно выполнял любые приказы. Говорили мыть пол - он мыл. Тщательно, как у себя дома. Отправляли на занятия по единоборствам - он усердно тренировался, знакомясь с новыми возможностями своего тела. Посылали в город за припасами - он шёл. В конце концов, он и сам нуждался в чистом и новом. Джованни радовался, что ему не приказывали заниматься с едой, потому что это было - всё ещё - выше его сил. Стоило представить, как он моет и бреет людей, готовя их в последний путь на обеденный стол, как к горлу подкатывал непроглатываемый комок. Но нельзя было не признать, что организованное потребление пищи было на пользу всем. Людей поглощали целиком, и община в полсотни Новых вполне могла обойтись всего парой тел вместо того, чтобы украсить улицы Рима пятидесятью надкушенными трупами.
  Правда, обижало, что Джованни не пускали на охоту. Было скучно находиться в пределах тюрьмы, когда другие загоняли пищу, несмотря на то, что дом Царицы Небесной был огромен.
  Ветер доносил свежие запахи с Тибра, и Чиано чувствовал себя пойманным в ловушку, подобно запертым в камерах. Конечно, у него было больше свободы и возможностей, но он был зверем за забором. Впрочем, с этим можно было смириться, главное - не оказываться рядом с кухней, а просто стирать, гулять по территории и наслаждаться ясным небом и жарким солнцем.
  День проходил за днём, а с ними отступали мелкие обиды и крупные недопонимания. Джованни закрутил роман с одной из новоприбывших, и жизнь стала совсем обычной. Конечно, Сестра была бдительна и не допускала "греха", но совместных прогулок было достаточно, чтобы получать удовольствие от каждого часа.
  "Сначала я ничего не понимала, - сказала Мария. - Эти люди... Мне нужна была помощь, всё вокруг было таким непривычным, чужим, и я так обрадовалась, когда увидела их. Думала, они мне помогут. А они аж носы расшибли, так торопились помочь".
  "Стреляли?"
  "Да. Что-то кричали. Стреляли. Даже попали. Вот это были ощущения".
  Джованни нравился её оптимизм. Мария со смехом рассказывала, как на неё охотились, а она бежала по улицам Рима, зажимая огнестрельную рану в боку.
  "Вот тогда я возрадовалась тому, что фанатично занималась спортом. Иначе оставалось лечь и умереть, потому что эти обдолбанные ублюдки не хотели отставать. А потом появились наши и вытащили мою красивую тушку с линии огня. А как ты?"
  "Мне нечем похвастаться, - печально сказал Джованни. - Меня не подстрелили".
  Мария показала язык и потащила его дальше.
  Она была красива и умна. С ней было весело. Но главным её достоинством было то, что она не пахла едой.
  Джованни чувствовал себя счастливым.
  
  10
  К хорошей жизни привыкаешь легко и быстро. Всего-то и надо найти пару компромиссов с собой, чтобы начать получать удовольствие, и можно спать абсолютно спокойно. Пока посреди ночи не разбудит гневный крик.
  Джованни подпрыгнул от неожиданности и задумался над тем, насколько крепки его нервы. Спокойный человек отмахнулся бы от любого покушения на здоровый сон и продолжил бы спать, как будто ничего не случилось. Чиано же - в который раз - подпрыгнул, чувствуя, как в горле колотится сердце.
  "...наружу! На нас напали!"
  В голосе Сестры не осталось ни мудрости, ни благоразумия. Она нервничала. Если бы Джованни знал её хуже, то решил бы, что она паникует. Было из-за чего.
  В голове воцарилась какофония голосов и криков. Чиано не знал, куда бежать: к западному крылу тюрьмы или к центральному входу. А может быть, стоило помочь на севере или юге? Нападающие пёрли со всех сторон, и община в сотню Новых Людей не могла им противостоять. Сестра - не могла. У неё не было таланта тактика или стратега. Единственное, чего она требовала, чтобы все вступили в бой, а это было глупо. Джованни часто играл в компьютерные стратегии и точно знал, что хаотичное столкновение выгодно только при значительном преимуществе и равнодушии к жизнями пушечного мяса.
  "И где же те Главные, о которых ты так восторженно вздыхал?" - спросил Чиано у Марио, с которым столкнулся у северного крыла Креста.
  "А чёрт их знает, - улыбаясь, бросил Марио. - Зато драка! Драка-то какая! Ух! Я так долго ждал, когда кто-нибудь появится. Подумай сам, во всех этих фильмах появляются такие навороченные мужики и бабы с огромными пушками в руках и гасят злодеев. А мы же злодеи".
  Джованни покачал головой. Всё-таки, Марио совсем не дружил с собственной крышей, и его было невозможно вылечить. В первую очередь, потому, что он не считал себя больным.
  "Ну же! Взбодрись!"
  "И сдохни?" - буркнул Чиано.
  "Почему сразу сдохни? Сценарии писали люди, которые верили в своё превосходство. Они же изображали мертвяков тупыми. А мы - умные. Значит, у нас есть шанс".
  "Весело сдохнуть?"
  "И это говорит весельчак?"
  "Мне такой шикарный сон снился", - пожаловался Джованни.
  "All your dreams came true", - фальшиво пропел Марио.
  "Лучше не надо. А то... Ух ты, охренеть, сколько их".
  "Мясо само идёт к нам в клетки. Если мы заловим хотя бы треть из них, то нам хватит еды на месяц. Посмотри, там ещё и девочки есть!"
  Марио получал удовольствие. Нужно было быть слепым, чтобы не увидеть этого. А Джованни не мог понять, почему. Как можно наслаждаться бойней? Как можно кайфовать с того, что тебя могут убить?
  "И ты - медик? Не изучал элементарного? Это гормоны, мужик. Адреналин! А я - адреналиновый торчок", - расхохотался Марио, бросившись в самую гущу схватки.
  Люди пёрли со всех сторон, не жалея себя. Это была самоубийственная акция. Не для всех, но для многих. В голове то и дело вспыхивала белая боль Новых, а перед глазами - пролетали брызги крови Старых.
  "Если мы не начнём думать и отражать атаку слаженно, то передохнем все".
  "Все не помрут. А у выживших будет больше еды. Не хочешь сделать ставку? Ты сдохнешь, а я выживу. Ставлю... Ставлю на кон три своих ужина. Только учти, я заберу себе твою девочку. Обеих".
  Джованни фыркнул. Он чувствовал страх Марио, даже если тот был щедро сдобрен бравадой.
  "Договорились. Мы оба выживем, ставлю на это. И тогда я заберу три твоих ужина. Если же я подохну, то можешь рассчитывать на мои завтраки и обеды".
  "Ты так щедр".
  В голове кричала Сестра, отдавая бессмысленные приказы. Джованни игнорировал её, просто выстраивал схему боя, чтобы понять, куда бежать, если станет совсем плохо. Судя по воплям, бежать надо было прямо на небеса, в объятия Господа, который дал новую жизнь.
  "Если Мария спустит лестницу", - улыбнулся Джованни, слизывая с рук горячую кровь.
  Голоса тухли один за другим. Быстрее, чем удавалось выводить из строя напавших людей.
  "Кажется, я запутался в собственных кишках, - со смехом скзал Марио. - И как они помещались в таком маленьком мне?"
  "Загадка природы. Заглядывал в женскую сумочку?"
  "О да. Они постигли главный закон".
  "Ты только голову не потеряй, а живот я тебе заштопаю. У меня нежные руки, красавчик. Обещаю, что больно не будет".
  "Уже больно!"
  "Вот когда я до тебя доберусь, не будет", - весело сказал Джованни.
  "Хреново скрываешь страх".
  "Зато не паникую", - огрызнулся Чиано.
  Он не верил, что можно выжить. Он не был готов к тому, чтобы воевать. Его организм был сильнее, чем когда-либо, но даже медведь не может противостоять своре бешеных собак. Джованни боялся, но не боятся только трупы и дураки. Он не был ни тем, ни другим. Он хотел жить. По возможности, долго и счастливо. С любимой женщиной и богатым столом.
  "Ты ещё о доме, дереве и ребёнке вспомни", - посоветовал Марио.
  "Это тоже входит в план".
  Джованни не верил, что выберется. Главные молчали, Сестра паниковала, голосов становилось всё меньше, людей - всё больше. Из мясорубки было не выбраться. От пули - не уйти. Чиано пытался держаться подальше от стены, но его прижимали к ней, словно готовя к расстрелу.
  "Знаешь, что самое подлое? Мы не можем залезть в их мозги и прочитать их планы. Представляешь, как круто было бы всё выяснить и неожиданным хуяком закончить драку?" - сказал Марио.
  "Не представляю".
  Было даже странно, что они продержались так долго. Двор был покрыт человеческими телами, и ноги скользили по крови, тело ломило от усталости. Казалось, будто они сражаются за свои жизни уже вечность, хотя Джованни был уверен, что прошло не больше часа.
  "У них пять главарей. По одному с каждой стороны".
  Голос был новым, Чиано ни разу не слышал его до этого. Но что особенно радовало, он был спокойным и уверенным. Как у Сестры в первую встречу.
  "Сверните врагу шею, и его пальцы ничего не смогут сделать. Ваш главный - девица в зелёном спортивном костюме. Оторвите ей голову и киньте ею в противника. Других - не убивать. Калечить. Ломайте им руки и ноги, но они должны остаться живыми".
  Чужая уверенность похожа на глоток чистой колодезной воды. Она освежает и дарит силы бороться дальше, потому что победа близка вне зависимости от того, что видят глаза.
  "Кто это?"
  "Не знаю. Первый раз слышу", - сказал Марио и тут же окончательно запутался в собственных кишках и упал.
  На его счастье, как понял Джованни секунду спустя, когда рядом просвистели три пули.
  "А ты везунчик".
  "О да, детка. О да. Ты только сейчас понял?"
  Марио фонил болью, и от этого тошнило.
  "Ты видел цель?"
  "Полсотни метров направо".
  "Лежи тут. Если что, мои ужины на твоей совести", - сказал Джованни и прижался к стене.
  "А кто меня зашьёт?" - возмутился Марио.
  "Ангелы спустятся с небес и исцелят. В конце концов, мы же дети Господни", - ухмыльнулся Чиано.
  Было чертовски страшно пробиваться к главарю людей. Намного проще драться с врагом лицом к лицу, видеть, кого убиваешь и кто пытается убить тебя. Но чиркающие пули...
  "Не думай об этом, Джованни, - мягко сказал Голос. - Ты справишься. Остальные - прикроют".
  "Убирайся из моей головы. Я не камикадзе. Не мешай".
  "Как хочешь".
  Казалось, что Голос улыбнулся. Снисходительно и ободряюще. Как хозяин собаке. Если бы не желание жить, то Джованни плюнул бы на затею с шеей и продолжил бы отрывать руки. Но совсем не хотелось умирать, не попытавшись спасти свою драгоценную задницу.
  Ему и правда помогали. Чиано не знал, почему. Почему другие не пытаются свернуть шею, а прикрывают собой его самоубийственный бег? Но с каждой секундой он был всё ближе к девице в зелёном костюме.
  "Сдохни, сука", - рыкнул Джованни, зная, что та его не услышит.
  Зато он насладился треском её шейных позвонков. И стекленеющим взглядом знакомых глаз.
  "София?"
  Чиано не понимал, что его сестра делает в Риме. Она должна была быть на каком-то задании у чёрта на куличках и не имела права вернуться в горящий город, в котором ей не было места.
  "София!"
  "Джованни. Надо деморализовать их".
  В Голосе было понимание и сочувствие, только он нихрена не понимал. Каждый шаг давался с новой болью. Сначала - Амелита. Теперь - София. Кто должен был стать следующей, чтобы Джованни окончательно родился в Новый Мир?
  "Я прошу тебя, - мягко сказал Голос. - Обернись. Они ждут".
  Чиано сморгнул слёзы и посмотрел на людей, которые боролись со слишком агрессивной едой.
  Роды - тяжелый процесс. Приходится оторваться от привычного и знакомого, чтобы попасть в Новый Мир, далекий от сказки. Тяжелый - и неизбежный.
  Джованни заорал от боли, но оторвал голову главаря северной группы.
  Он кричал, идя против еды и чувствуя, как длинные волосы щекочут пальцы.
  Он кричал бы и дольше, если бы сознания не коснулась ласковая прохлада Голоса, который нёс утешение.
  
  11
  "Кто ты?" - спросил Джованни, зашивая Марио.
  "Я - тот, кто спас вас", - ответил Голос.
  "Спаситель?"
  Чиано не мог не смеяться, даже если его руки были по локоть в крови, а скользкие кишки Марио пытались вывалиться из брюшины и мешали зашивать рваные раны. В царящем безумии не хватало только Сына Божьего. Хотя где ему появиться, как не в тюрьме Царицы Небесной?
  "Нет. И да. Спаситель, но не Мессия".
  "И как тебя зовут, спаситель, но не Мессия?"
  "Маттео".
  "Какое-то незвонкое имя. Неужели все приличные имена разобрали другие спасители?" - насмешливо спросил Джованни.
  "Похоже на то. Но я не жалуюсь".
  "Какая просветлённая мудрость".
  Было больно дышать. От грубости становилось легче, но за ней невозможно было прятаться вечно. Чиано должен был признать, что убил сестру. И убил бы ещё раз. И в третий. Он просто не подозревал, что она может оказаться в Риме. Джованни не знал, убил бы он Софию, если бы разглядел её лицо до того, как хрустнули шейные позвонки. Сердце было уверено, что нет, что можно было бы найти выход из безвыходной ситуации. Ведь они были одной семьёй. Но разум знал, что София пристрелила бы брата, не задумавшись ни на секунду. Потому что любила, а это тело было всего лишь телом, а не маленьким Джованни, который умер в больнице и был выброшен на братскую свалку.
  "Ты уверен?"
  "Да. Так проще", - сказал Джованни.
  "Я тебе сочувствую".
  "Не надо лгать! - с раздражением потребовал Чиано. - Откуда тебе знать, что я чувствую?"
  "Мы с тобой - одно целое. Раздельны, как пальцы, но одно целое".
  "И ты - шея?"
  "Да".
  "От скромности не умрёшь", - фыркнул Джованни и наложил последний шов, закончив зашивать Марио.
  "Я просто честен. И не страдаю ложной скромностью. И тебе не следовало бы. Ты спас своих людей".
  "Убив других".
  "Они напали. Если это может облегчить твои страдания".
  "Да, да. А теперь расскажи мне о том, что они не люди", - ядовито сказал Джованни, отмывая руки.
  "Люди. А ты - каннибал".
  Чиано затрясло. Маттео мог бы быть и понежнее. Пусть даже таким же жестоким, как Сестра, которая закрыла Джованни в комнате страха, но понежнее. В конце концов, не все готовы так быстро...
  "Расстаться с моральными нормами? - насмешливо спросил Маттео. - С привязанностями? Я тебя не осуждаю, но ты мне неприятен. Ты отвратителен со своими двойными стандартами. Ах, я не буду есть эту девочку, мы с ней писали на соседних горшках! А вот эту вижу первый раз и потому могу съесть живьём, мы же не можем есть мёртвое мясо. А если я её не съем, то сожру соседку по горшку. Но я не каннибал, нет. Каннибалы - те, кто ест знакомых. А я же не ем..."
  "Прекрати!"
  "...знакомых. Я их защищаю. Я просто жертва обсто..."
  "Заткнись!"
  "...ятельств. Это проклятая болезнь. На самом деле, я не такой. Поэтому я не убиваю себя, а питаюсь живыми людьми".
  "Убирайся из моей головы!" - заорал Джованни, но Маттео не умолкал.
  Он видел все страхи Чиано и добавлял новые, высказывая обвинения, в которых нельзя было признаться без посторонней помощи. Казалось, будто по сознанию проходятся скальпелем, вскрывая слой за слоем и вытаскивая наружу всю грязь, что копилась годами и только и ждала возможности выплеснуться и забрызгать окружающих фекалиями обид и подавленных желаний.
  "Я - не такой как ты! - крикнул Джованни. - Я - человек! И не могу просто так отвернуться от своих привычек! Я не могу видеть в них просто мясо! Да, мне наглядно показали, когда я голоден, то мне плевать на всех и вся. Но это инстинкты! Не они делают меня человеком! Чем я тогда отличаюсь от животного? Чем, скажи?!"
  "Моралью и совестью?"
  Насмешка бесила. Казалось, что Маттео не слышит, не желает слышать то, что ему говорят. Джованни почти завидовал: намного проще быть равнодушным маньяком, который готов жрать всё, что движется и пахнет едой. Если бы жизнь была столь проста, то в ней не было бы боли. Оголодал - убил соседку по лестничной клетке и пошёл на работу, счастливый и довольный.
  "Да, чёрт побери, да! И не смейся!"
  "Я не смеюсь. Я внимательно тебя слушаю. Учусь давно забытому. Как усмирять плоть и возвышать разум над телом. Это интересно, правда".
  "Если бы у меня был выбор!"
  "У тебя есть выбор, - мягко сказал Маттео. - Остановись. Совсем. Не доводя себя до голодного безумия. Просто - остановись. Или это тоже против морали и совести?"
  "Да пошёл ты!" - рявкнул Джованни.
  "На другой стороне реки есть лагерь людей. Достаточно просто подойти к нему поближе".
  "А вот и остановлюсь! Только отдайте мне Амелиту!"
  Приказ прозвучал истеричной просьбой, но Чиано не мог переиграть.
  Маттео молчал так долго, что желудок подкатил к горлу, и бравада Джованни растаяла без следа.
  "Хорошо. Забирай её".
  Шея и голова согласились слишком легко со строптивыми пальцами, и Чиано заподозрил подвох, но на выходе из тюрьмы его ждала Сестра. И Амелита. Запуганная и округлившаяся Амелита, которая с ужасом смотрела на своего жениха и отшатнулась, когда он протянул ей руку.
  "Всё будет хорошо", - сказал Джованни.
  Конечно, она не услышала.
  
  12
  Джованни придирчиво изучал отражение в зеркале, в сотый раз поправляя смокинг и привычно не замечая уродливого шрама, который перечеркнул лицо. Зима была тяжелой: по городу прошлись эпидемии, а после непривычно жаркого лета морозы были особенно жестоки. Чиано никогда не видел столько снега на улицах родного города. Но весна всё исправила, вернув надежду. Можно было не сомневаться, что вместе с отчаянием тёмных дней исчезнет и проблема пропитания. Но не это заставляло сердце биться чаще и вертеться перед зеркалом.
  Джованни женился и хотел, чтобы всё было идеально.
  Весеннее солнце играло на чёрной ткани и приятно согревало, но сердце по-прежнему бешено колотилось. Чиано нервничал и не мог представить, что творится с его невестой, которая прихорашивалась в другом крыле, в окружении своих подруг. Хотя его женщина могла просто радостно щебетать.
  Джованни улыбнулся, представив, как невеста поправляет подвязки и корсаж. Собственно, можно было ограничиться этими деталями свадебного платья, но все настаивали на полном комплекте - длинной юбке, фате и перчатках. Видимо, они ничего не понимали в экстравагантных свадьбах и пытались соблюсти приличия. Чиано не настаивал, решив, что разворачивать подарок судьбы - не менее увлекательно.
  В горле пересохло, когда за Джованни зашли и предложили пройти в часовню. У него появилось настойчивое желание не рисковать и сбежать, потому что легче самому отказаться от мечты, чем с размаху столкнуться с непробиваемой реальностью, но Чиано сжал кулаки и пошёл к алтарю, повторяя про себя слова клятвы.
  "Каждый день... Заботиться... Солнце... И счастье. И весь остальной бред. Чёрт, чёрт, чёрт!"
  Джованни хотел, чтобы рядом был кто-то, кого он знал с детства. Кто знал его с детства. Но Господь написал новую историю, и в ней не было места старым привязанностям. Чиано смирился с этим на Рождество и не собирался терять гармонию, которой добился с таким трудом.
  Часовня утопала в весенних цветах. Её украшали с любовью и азартом, а потому - немного перестарались, но на желанном празднике не бывает слишком много счастья. Даже если оно простое - из крокусов и тюльпанов.
  Сердце пропустило удар, а потом заколотилось, когда зазвучала музыка и по проходу поплыла невеста. Джованни не хватило бы слов описать свои эмоции: от обострившегося желания сбежать до детского восторга, который он испытывал каждый раз, сидя на церковной скамье и пожирая глазами воздушных женщин, спрятанных за белым облаком легких тканей. Только на этот раз он стоял у алтаря.
  Чиано не слышал речей священника, он любовался женщиной, которая делала его счастливым одной улыбкой. Он не помнил ни фразы из собственной клятвы, но это было неважно, слова - это всего лишь слова, особенно, когда их невозможно произнести вслух. Но он ощущал, как Голод свернулся в маленькую, незаметную точку и, впервые за долгое время, отступил. Даже самые тёмные животные инстинкты испугались простого человеческого счастья, и Джованни почувствал в себе силы преодолеть любые препятствия.
  После холодной и тяжелой зимы сложно было рассчитывать на свадебный стол, который ломился бы от еды, но Сестра сделала шикарный подарок, Чиано оценил её жест.
  Амелита была до слёз хороша в белом. Лёгкая ткань с трудом скрывала большой живот, положив на который руку можно было почувствовать биение новой жизни. Джованни поцеловал пальцы своей жены и разрезал шёлковую преграду. Тут же выступила слюна, и желудок требовательно заурчал. Запах Марии тоже изменился, Чиано почувствовал её Голод, как свой собственный.
  Амелита неразборчиво просила не трогать её, а Джованни с трудом разбирал слова. С каждым днём речь животных становилась всё менее понятной, и этому можно было только радоваться: с головой хватало болтовни людей.
  "Я тебя люблю", - сказал Чиано, положив руку поверх руки Марии.
  "А я тебя сильнее", - с вызовом сказала жена.
  Джованни не стал спорить, всё равно она победит, как в любой из словесных дуэлей. К тому же, Голод становился всё сильнее, и приходилось постоянно сплёвывать.
  Острый нож легко разрезал кожу, пропитанную ароматными маслами. Самка закричала, и этот вопль едва не превратил чету Чиано в безумных животных. Но оба сдержались.
  "Чур, мне ножку плода", - сказала Мария, вытирая подбородок.
  "Как пожелаешь", - ответил Джованни. Он не мог отказать любимой женщине в такой малости.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"