Единак Евгений Николаевич : другие произведения.

Последний поцелуй

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Е.Н.Единак
  
  Последний поцелуй
  
   Он закончил три класса из четырех румынской школы, когда в сороковом, как тогда говорили в селе, пришли русские. Ему исполнилось тогда десять лет. Рослый мальчишка, Ваня словно прирос к взводу, остановившихся в их селе на постой, солдат. Солдаты разбирали и чистили винтовки, приводили в порядок амуницию. Ожидали приказа двигаться дальше, на запад. Конечным пунктом дислокации взвода было припрутское село Болотино, где должна была расположиться застава.
   В серых холщевых штанах и в, неопределенного цвета, рубахе без пуговиц Ваня с раннего утра до поздней ночи не покидал взвода, временно расположившегося в старой водяной мельнице у запруды Куболты. Мельница пока не работала, так как хозяин бежал вместе с румынами за Прут, предварительно выбив из вала, заклиненные массивные зубья дубовых шестерен.
   Мука нужна была солдатам, крестьянам. Единственная мельница со старым, часто ломающимся бельгийским мотором работала через три дня на четвертый. Осмотрел мельницу сержант и беспомощно развел руками:
   - Колесо горизонтальное, а конической шестерни нет.
  Полез Ваня в заросли крапивы. Через несколько минут выволок, выброшенный когда-то за ненадобностью, полусгнивший, выработанный зуб шестерни. Весь взвод взялся за работу. Только мельника среди них не было. Стал Ваня "прорабом". Выбирает поленья, рисует на них линии, а солдаты, одолжив топоры у местных, старательно тесали зубья. Некоторые заготовки Ваня браковал, едва начинали отесывать. Скоро все зубья были забиты и заклинены в пазах.
  А Ваня уже не отходил от мельницы. Надо было подогнать зубья ворота с зубьями вала, на которых были нанизаны огромные каменные жернова. Тонкая работа. Недотешешь, клинит вал, а то и ломаются зубья. Стешешь больше, с треском проскакивает и снова ломается зубчатка. Ваня и домой не уходил, завтракал, обедал и ужинал со взводом.
  Наконец вал с жерновами завертелся. Нижний лежак был в порядке. Это Ваня подсмотрел еще при прошлом хозяине. С верхним пришлось повозиться. Обошлись клиньями. А без Вани никуда. Запустили солдаты жернова, а зерно не сыпется. Полез Ваня, а там ремень к трясуну перерезан. Может сам хозяин и порезал. Нашли старую шлею. Скоро пошла мука. Сначала она была темно-серого цвета, грязная. Потом пошла чище. Разовая, крупчатая, на зубах то и дело скрипел песок, но это была мука! Из нее пекли хлеб!
  Приходили молоть муку крестьяне. За работу расплачивались "процентом". Сами устанавливали размер оплаты. Время было тяжелое. Чаще всего приносили на мельницу не более полмешка пшеницы или ржи. Солдаты засыпали зерно, выгребали, ссыпали в мешки. А Ваня, как настоящий мельник, ходил по скрипучим ступеням переходов и внимательно прислушивался к звукам, в которых, казалось, разбирался он один. Иногда он давал знак:
  - Прекратить засыпку!
  Скоро жернов переставал крутиться. Словно гигантской вилкой, раздвоенным стволом несколько солдат поднимали жернов и Ваня лез внутрь, еще минуту назад, вращающегося механизма. То клин надо подбить, то ремень на трясуне ослаб. Минута, и снова по деревянной, сбитой из четырех прямых досок, трубе в мешки сыпется мука.
  Приехал нарочный. Привез приказ:
  - Взводу следовать до конечного пункта назначения.
  Провожать взвод вышли всем селом. Сержант на прощанье построил взвод. Сам с Ваней опустился в преисподнюю старой мельницы. Через минуту вышли. Все село ахнуло. На Ване вместо холщевых штанов и сорочки красовались брюки "галифе", гимнастерка с широким ремнем. Но главным были сапоги. Почти новые, давно возил в обозе запасливый сержант эти сапоги. Словно ждал момента вручить их Ване. Венчала Ванину голову пилотка с красной звездой. Все было впору, только на ноги надо было подматывать портянку. Ничего, ноги вырастут.
   На старенькой, гремящей полуторке взвод уехал. Еле уместились в кузове солдаты. Проехали плотину. А в гору машина встала. Не тянет! А тут еще крутой поворот на подъеме с с крутым обрывом справа. Всем селом на руках вынесли на перевал полуторку. Уже осела, поднятая машиной, дорожная пыль, а люди стояли и махали руками.
  На следующее утро у мельницы собралась толпа. Село большое. А мельника нет. Послали за Ваней. Делать нечего. Снял десятилетний Ваня солдатскую форму, одел холщовые штаны и вышел на работу. Скоро стал Ваня в селе незаменимым человеком. Без Вани нет хлеба! Установили сельчане Ване от помола процент и стал Ваня заправским мельником. Даже из соседних сел стали приезжать. Соседи попросились в помощники.
  Ровно год десятилетний Ваня пребывал в должности мельника. Между делом Ваня изредка ходил в школу. Русский алфавит выучил быстро. А потом началась война. Сначала в сторону Сорок прошли две колонны отступающих советских бойцов. А в июле пошли через село нескончаемыми колоннами немецко-фашистские войска. Старый, воевавший еще в русско-японскую, а потом, участвующий в брусиловском прорыве, сосед забрал у Вани всю солдатскую форму. Спрятал у себя на чердаке. Одни сапоги оставил. И наказал:
  - Не мыть, не чистить, дегтем не натирать! - немного помолчав, добавил. - Если хочешь остаться живым.
  Вернулся в село хозяин мельницы. Назначили его новые власти старостой в селе. Обошел он все свое хозяйство. Пришел первым делом к своей мельнице. А на дверях мельницы другие замки. Выяснить, что происходило с мельницей за время его отсутствия, не составило никакого труда. Решил наказать, посягнувшего на его собственность, Ваню. Русские солдаты-то, где они теперь? К этому времени, по слухам, немцы подошли к Киеву вплотную.
  Раздался негромкий стук в дверь. Вошел Ваня. Староста встал, чтобы сразу взять за ухо, что он всегда еще год назад любил делать с сельскими сорванцами. То, что происходило за окном хаты, где располагалась примария, сорвало его планы. Площадь перед примарией была заполнена плотной толпой, неведомо как, так быстро собравшихся, крестьян. Люди помнили вкус хлеба, печеного целый год из муки, которую молол Ваня.
  План примара поменялся мгновенно. Подойдя к Ване, он спросил:
  - Ключи от мельницы у тебя?
  Ваня достал из кармана связку ключей.
  - Пошли!
  Открыв, вернувшийся хозяин обошел все помещения мельницы. По деревянным скрипучим ступеням поднялись к бункеру засыпки. Затем, остерегаясь оступиться не скользких каменных ступенях, тучный староста спустился в гадес (преисподнюю). Так почему-то называли подвал водяной мельницы первые, поселившиеся в этих местах поляки. Они и построили первую по течению Куболты водяную мельницу.
  Где-то наверху шумела вода. Это был звук падающей воды, вытекающей через третий, самый малый шандор, служивший для поддержания уровня воды. Средний и ручьевой шандор так же были в исправности. Все три ворота с толстыми цепями были на месте. А он и не надеялся их больше увидеть. Одна доска дубового желоба была совсем светлой, недавно поменяли.
  - Кто менял?
  - Еще солдаты перед отъездом на границу поменяли. Прогнила доска. Вода уходила в ручей мимо лопастей колеса.
  Задав еще несколько вопросов, снова поднялись к засыпке.
  - Трясун кто ремонтировал?
  - Я сам. Только кузнеца попросил заклепать. Ремень трясуна три раза за год меняли. Ремни слабые. Все три раза я молол ему рожь бесплатно, за работу.
  Вышли, к переместившейся от примарии к мельнице, растущей толпе хмурых сельчан. Они рассчитывали вступиться за Ваню, которому только исполнилось одиннадцать лет.
  - Кто помогал Ване молоть муку? - своим зычным голосом обратился староста к толпе.
  Вперед вышли соседи Вани. Оглянувшись на мельницу, староста подозвал Ваню поближе:
   - С сегодняшнего дня за порядок на мельнице отвечает Ваня. Вы! - обратился староста к соседям, - как работали, так и будете работать.
  Староста дал Ване амбарную книгу, установил прейскурант. Оплата работников назначалась в зависимости от выхода муки. Обязательными стали две подписи: Ванина при приемке зерна и клиента при вывозе с территории мельницы готовой продукции. В конце рабочего дня Ваня с амбарной книгой под мышкой ежедневно направлялся в примарию. Хозяин требовал строгой отчетности.
  С шестнадцатого века живет в быту популярное слово магарыч (бакшиш). В переводе с арабского означает взятка, угощение. Испокон веков завершает все сделки магарыч и в Бессарабии. Не обошла эта древняя традиция и нашу мельницу, несмотря на то, что староста магарычи брать и пить строго-настрого запретил. Сам, любивший пропустить стакан-другой вина или стопку самогона, делал это дома за ужином, когда все земные дела ушедшего дня остались позади.
  Приехавшие из других сел, да и односельчане, несмотря на запрет примара, считали своим долгом оставить мельникам на обед "добрую" память в виде распитого жбана вина или сороковки (четвертушки) самогона. Магарыч оставляли за весами, в углу приемной, где взвешивали привезенное зерно. На время получасового обеденного перерыва взрослые соседи "старшего мельника" Вани, доставали шкалик и разливали для "аппетита" себе и клиентам. Уже неизвестно, кто был первым, но с двенадцати лет стали наливать полстопки и Ване.
  Пристрастился к зелью Ваня быстро. Скоро, отобедав, следил за тем, чтобы осталось ему и на ужин. Остатки прятал в места, о которых не подозревал сам хозяин мельницы. Закончив работу, рабочие подметали пол весовой, переводили в "ночной" режим шандоры и уходили домой. А Ваня, доставал кусок пожелтевшего сала и кусок подсохшего хлеба. Давил ударом кулака луковицу и ужинал. Обязательно под сто грамм.
  Домой Ваня шел в благодушном настроении. Он по праву считал себя в семье кормильцем. Старшая сестра вышла замуж в соседнее село. Младшей минуло семь лет, но с начала войны занятия в школе не возобновлялись. Люба, так звали младшую, помогала маме заканчивать уборку в огороде, Укладывали скирды из подсолнечниковых палок для печки и кукурузянку для единственной козы.
  Осенью темнело быстро. С темнотой заканчивалась работа и на мельнице. Керосиновые лампы на мельнице, несмотря на то, что она водяная, хозяин запретил. В соседнем уезде, еще до прихода русских от керосиновой лампы взорвалась мучная пыль. Погибших не было, но сильно обгорели мельник и его помощник.
  Однажды, когда начинало темнеть, примар с жандармом, стоя у окна, увидели, идущего домой, Ваню. Не понравилась примару Ванина походка, ох как не понравилась! Ваню слегка заносило из стороны в сторону.
  - Что будем делать! - спросил жандарм примара. - Надо отправить в школу.
  Примару не хотелось терять расторопного, почти бесплатного работника. Кроме того, во время войны школа возобновила работу частично. Первые три класса были, а четвертый уже будет только в будущем году.
  - Отправим в третий класс? - предложил жандарм. - На следующий год как раз пойдет в четвертый. Но если приохотился к стакану вина, найдет и после школы. Надо отучить!
  Отлучили от спиртного Ваню за один сеанс. Жандарм, увидев однажды открытую после работы широкую дверь мельницы, поспешил к примару. Вдвоем поднялись наверх. Под бункером засыпки спал пьяный Ваня. На толчки он только мычал.
  Спустились в весовую. Староста с жандармом и погрузили на каруцу все мешки с зерном, которое назавтра должны были молоть и мукой, которую должны были забрать заказчики. Все отвезли к старосте домой. Разгрузили. Вернулись на мельницу, закрыли входную дверь на засов и разошлись по домам. Никто не обратил внимания, так как мельница была на отшибе, над вытекающим из пруда, ручьем.
  Утром проснулся Ваня на тумбе, что у корыта, в которое сыпалась по деревянной трубе мука. На улице уже было светло. Подошел Ваня к двери, а она закрыта на засов снаружи. Тут и увидел Ваня, что в весовой ни одного мешка.
  - Все украли ночью!
  Сел на чурбан, заскулил. Тогда пустые мешки были дорогими, а тут еще и с зерном и мукой. Скулил, закрытый в мельнице Ваня долго. Выйти невозможно. Единственная дверь закрыта на наружный засов. Попробовал Ваня отодвинуть засов через щель колышком, бесполезно. Скоро послышались шаги. Засов открылся и в мельницу вошли мельник с жандармом.
  - Где мешки с зерном и мукой?
  Ничего не ответил Ваня, только заскулил громче. Послали за Ваниной мамой. Когда ей рассказали, что, напившись, Ваня спал в мельнице, а за это время украли мешки с зерном и мукой, женщина едва не лишилась чувств. Потом сказала:
  - Он не ночует дома второй раз. Первый раз сказал, что помог отвезти мешки родственнику. Было поздно, потому и заночевал. Я и поверила. Даже спросить не догадалась. А он напился! Дома будешь сидеть!
  - Нет, - сказал жандарм. - Надо вернуть мешки с зерном и мукой. Или отработать на эту сумму в счет оплаты долга. А кроме того, штраф!
  Когда жандарм назвал сумму, уже Ваня чуть не лишился чувств. Жандарм на селе был и бог и царь и судья и исполнитель.
  - Или двадцать пять ударов ремнем!
  Поскольку денег не было, сошлись на ремне. Бил жандарм вполсилы. Но на последний удар не поскупился. Ваня взвыл, вытянулся на скамейке.
  - Если еще раз увижу выпившим, назначу пятьдесят ударов, как самый последний! Понял?
  - Понял, понял! - спешно закивал головой Ваня.
  - Три месяца работать без оплаты, чтобы хозяин мог вернуть людям долг! - закончил вердикт жандарм.
  Пересыпал мельник зерно и муку в другие мешки, "рассчитался" с крестьянами. А Ваня с тех пор ни капли спиртного в рот не брал. С первого сентября пошел в четвертый класс. До сорок четвертого работал Ваня на мельнице. Во второй половине августа засобирался мельник в Румынию. Советские пушки уже громыхали за Днестром. А в Яссах жена у него, дети в гимназии. Пришел мельник к Ване домой в воскресенье. Дома, кроме Вани были мама и младшая сестра Люба. Старшая - Мария жила с семьей в другом селе.
  - Я уезжаю. Вот ключи. Береги мельницу! Даст бог, еще вернусь ... А пока живи, пользуйся. Всегда будет кусок хлеба! Только не пей больше ни грамма. Иначе сдохнешь, как собака под забором в грязи!
  В сорок пятом снова пошел Ваня в школу. Только классы уже были русскими. Быстро выучил Ваня писать и читать по-русски. До сорок седьмого считался Ваня хозяином мельницы. А в сорок седьмом организовали колхоз. Решением сельского схода мельница стала собственностью впервые организованного колхоза. Ване предложили остаться при мельнице заведующим. Но появились на полях первые тракторы. К ним семнадцатилетнего Ваню тянуло, словно магнитом. А тут и курсы организовали, потом МТС. Стал Ваня трактористом. Скоро освоил Ваня "железного коня" так, что по звуку мог определить, где какая неисправность. Через год стал Ваня самым молодым в районе бригадиром тракторной бригады.
  После вспашки обширного участка в низине под колхозный огород, пригласил председатель колхоза Ваню к себе домой:
  - Разговор есть!
  Пришел вечером Ваня, а у председателя уже стол накрыт. Налил председатель по стопке самогону.
  - За здоровье!
  - Не могу я ее пить, проклятую, зарок дал.
  Убрал председатель бутылку со стола:
  - Ваня! На тракторе все время в копоти, одного мыла сколько уходит, чтобы отмыть лицо и руки! Принимай мельницу! Оплату в трудоднях положим нормальную, два человека подберешь сам!
  - Не вернусь я на мельницу! Меня настоящая техника тянет. Осенью открывают курсы шоферов. Пойду туда!
  Закончил Ваня курсы шоферов, но баранку крутил он не долго. Подоспело время Ване в армию. Прошел комиссию, другую. После медицинской комиссии военком задумался:
  - По росту и стати в морфлот бы тебя. Да нельзя пока. Из Молдавии не берут пока во флот. Какими гражданскими специальностями владеешь?
  - Тракторист, шофер, мельник ...
  - Может рисуешь, или на инструментах каких играешь? - спросил Ваню майор, прибывший за пополнением. Таких тогда называли "сватом".
  - Играю на трубе. - Ваня действительно с самого детства самостоятельно выучился играть на трубе двоюродного брата.
  Записали Ваню в музыкальный взвод.
  Прошло несколько занятий. Уже выучили "Подъем", "сбор", марш "Прощание славянки". На одном из занятий с самого утра присутствовал незнакомый капитан. До обеда он внимательно слушал музыкантов, потом отозвал Ваню в сторону. Взяв трубу, нажал на клапан и выпустил слюну. Протер носовым платком мундштук и коротко сыграл.
  - Повтори!
  Ваня повторил. А капитан вынимает из внутреннего кармана плотный лист картона. На нем буквы и значки какие-то: точки и тире.
  - До завтра выучишь наизусть. Несколько букв научись играть на трубе.
  Утром вызвал капитан Ваню в гарнизонный клуб.
  - Проиграй буквы, которые ты выучил! Не спеши!
  Ванина труба пропела весь алфавит. Потом цифры. У капитана, что говорится, глаза на лоб полезли:
   - Дай мне трубу! А теперь слушай и называй буквы. Не спеши.
  Капитан тщательно протер мундштук и заиграл.
   - Это "а". Это "в". "о".
   - Ты где нибудь учил раньше азбуку Морзе.
   - Нет, не учил, но слыхал, что есть такая.
   - А сейчас я сыграю слово! Три раза подряд.
   - Ура! Ура! Ура!
   - А сейчас? - капитан сыграл более продолжительно.
   - Сталин!
   - Сейчас я сыграю быстрее! Слушай!
   - Казарма!
   - Как ты успеваешь считать точки и тире? - вопрос был провокацией.
   - А я их и не считаю! Это как музыка. В каждой букве музыка. Слово тоже музыка.
  Повел капитан Ваню в кабинет. А там за столом сидит полковник. Капитан доложил и сказал:
   - Этого я забираю, товарищ полковник!
  Так из музыкантов попал Ваня на курсы связистов.
   Учился Ваня легко. Если передача ключом давалась ему как и всем, то на приеме он был непревзойденным. Скорость приема радиограмм у Вани соответствовала первому, самому высокому классу.
  Почерк у Вани был разборчивым. Словно средней величины бисер. С первого класса румынской школы почти все писали хорошо и красиво. Класс был небольшой. Учитель по несколько раз в течение урока успевал подойти к каждому. За плохое письмо учитель мгновенно ставил оценку. Линейкой по пальцам! Дети старались!
   - Сколько классов окончил?
   - Три. И четвертый коридор.
   - Это как?
   - До сорокового окончил три класса. Во время войны почти закончил четыре класса. Тоже на румынском. Потом румыны с немцами ушли. Потом около полутора лет в русской школе.
  - Так ты на румынском языке учился?
  - Да. Только после войны мы снова пошли в четвертый класс. Школа уже была русской.
   - Сам кто по национальности?
   - Украинец.
   Учебный класс состоял из нескольких комнат. Две комнаты с телеграфными ключами ка каждом столе, один большой зал со схемами на стенах. Кроме того, были комнаты, где изучали матчасть. В конце коридора за деревянной перегородкой был склад старой списанной аппаратуры.
   Неожиданно для всех Ваня увлекся радиотехнической литературой, по которой изучал русский язык. Без конца читал описания радиостанций, инструкции по использованию, устранение неисправностей. Попросил разрешения по вечерам заниматься в учебных классах. А потом неожиданно задал вопрос командиру роты связи:
   - Неужели в части нет обычной школы?
  Такая школа была. Стал Ваня ходить на занятия по своему выбору. Больше всего его интересовала физика. Особенно электро- и радиотехника. Командир роты махнул рукой.
   - Пусть ходит! Даже в увольнения не просится, не то, что удирает в самоволку.
   Закончилась учебка. Ваня служил на радиостанции, расположенной в автомобиле с глухой будкой. Вместе с тем, Ваня продолжал ходить в учебные классы. Попросил разрешения рыться в старых списанных радиостанциях. Некоторые из них были совсем раскуроченными. Ваня вынимал из общей кучи радиостанцию, открывал описание и схемы, внимательно изучал. Скоро взял в руки паяльник.
   Одну за другой восстанавливал Ваня радиостанции. Исправную радиостанцию включал, настраивал и выходил в эфир:
   - Раз, два, три, четыре ... Раз, раз ... И больше ничего ...
  Быстро засекли выход, давно списанной радиостанции контрразведчики. Доложили наверх. Вскоре последовал приказ:
  - Радиостанции найти, виновных в хищении и использовании не по назначению наказать.
  Пеленг указывал на работу раций в расположении роты связи. Этого только не хватало! Поиск вели оперативно. Вечером открылась дверь и в учебный класс вошла солидная команда в составе командира роты связи, командиров взводов, и контрразведчика. А Ваня в этот момент настраивал очередную восстановленную радиостанцию.
  Отремонтированные станции находились на полках деревянного, выброшенного за ненадобностью из склада химической защиты, стеллажа.
  - Чем занимаешься?
  - Восстанавливаю то, что можно восстановить. Зачем добру пропадать.
  Придумали для Вани должность: Начальник материальной части учебного класса роты связи. Списание любой аппаратуры шло через него. Все, что было возможно, восстанавливал. И ставил на полки стеллажа. Восстановленная аппаратура служила наглядным пособием для новых курсантов. Так, совсем незаметно прошли три года службы. Когда пришла пора демобилизации, вызвали Ваню к командиру части:
  - Предлагаем вам остаться на сверхсрочную. Старшиной. Это и зарплата, и обмундирование, питание, каждый год отпуск. Кроме того, предоставим возможность закончить общеобразовательные десять классов и дадим направление в среднее военное радиотехническое училище связи. А дальше от вас будет зависеть!
  - Согласен, товарищ полковник!
  - Проблем с алкоголем нет? - напрямик спросил командир части.
  - Нет! - сказал Ваня. - я совсем не пью уже много лет.
  - Почему много лет? Вам самому не так уж и много лет.
  - Так, пацанами еще до МТС баловались.
  - Он за три года всего несколько раз ходил в увольнительную. Всегда трезвый. Его так и прозвали в роте: "трезвенник".
  - Решено! Ждите приказ!
  В воскресенье выпала Ване очередная увольнительная.
  - Ваня! Пойдем! Разъезжаемся по разным концам Союза. Когда еще встретимся? Ты тут останешься, а мы с Кавказа и Прибалтики вряд ли еще когда будем в этих местах!
  - Пошли!
  В городе сослуживец из Ставрополья предложил:
   - Ребята! Пойдемте, посидим на "Веранде". - Это был ресторан на открытом воздухе.
   - По пятьдесят грамм, хлопцы! На прощанье! Когда еще свидимся?
  Ваня отказывался долго. В конце концов уломали.
   - Ладно! Ради дружбы, ребята! Но не более пятидесяти грамм.
   Подал кавказец официанту условный знак. Алкогольные напитки военнослужащим не отпускали. Особенно в разлив. Скоро две бутылки, одна с минеральной водой, другая с лимонадом стояли на столе. Подали холодные закуски. За ними сразу принесли второе. Ставрополец разлил в бокалы минеральную воду. Точно угадал! На четырех как раз одна бутылка.
   - Сразу до дна! - сказал ставрополец, - чтобы сразу налить лимонад!
   - Не чокаемся! - сказал кавказец. - Патрули могут быть переодетыми. Один в гражданском сидит с девушкой, а остальные, с повязками, в пределах видимости. Знак подадут, они тут как тут.
  В ресторане Ваня почему-то перестал колебаться. В него вселился какой-то веселый, бесшабашный черт.
  - Поехали!
   Выпили ребята "минеральную" воду из бокалов, сразу разлили "Лимонад". А расторопный официант поспешил убрать бутылку из-под минералки и попросил рассчитаться сразу.
   После ресторана солдаты пошли по городу. Ставрополец был в городе своим человеком. Знал все ходы и выходы.
   - Пойдем к одной бабке! Не самогон - чистая слеза. Только бабка продает по стакану и сразу же требует смываться.
   Узкими переулками шли доблестные воины к заветной бабке. Старуха жила в низеньком деревянном, почерневшем от времени, домишке, окруженном высоким, таким же черным, сплошным дощатым забором. Ставрополец постучал в мутное оконце. Открылась форточка. Зыркнув глазами в сторону калитки, старуха спросила:
   - По сколько?
   - Четыре гранчака!
   Старуха, словно ждала их, подала два стакана самогона, за ними молниеносно еще два:
   - Только пейте быстрее! И сразу через заднюю калитку! - пряча деньги в карман передника, почти прошептала старуха.
   Ваня, как и в ресторане, колебался недолго. Самогонное зелье обожгло глотку. Закусить нечем. Не подумали! Положили стаканы на подоконник. Старуха захлопнула окошко. Послышался стук опущенного шпингалета. Вышли наши воины мимо зловонного туалета через узенькую щель между кольями забора на другую, параллельную улицу.
   - А теперь куда?
   - Давай на танцплощадку! Когда еще погуляем? Через месяц дембель!
   - Ребята! - попробовал остановить их кавказец. - Со стороны ЖБИ перемахнем через забор. Там сегодня наш взвод в карауле. И сразу в казарму!
   - Трус! - коротко припечатал ставрополец. - Пошли ребята!
  Кавказец, пошатываясь, побрел в сторону роты связи. Хмелеющая на глазах тройка направилась в городской парк. Метров за двадцать до входа на танцплощадку тройку остановил повелительный окрик:
   - Ваши увольнительные документы!
  Ставрополец бросился бежать. Далеко не успел. Споткнувшись о бордюр, растянулся на тротуаре. Солдата, кинувшегося к Ване, наш герой припечатал к каменному забору. Тот медленно сполз на тротуар. В это время раздался свисток. На выручку к патрулю бежали трое патрульных и два милиционера. Ваня сражался дольше всех. Физически крепкий, он расшвыривал блюстителей воинского и гражданского порядка, как малышей. Один из милиционеров применил болевой прием. Ваня растянулся на асфальте. На него навалились патрульные. Связали.
  Очнулся Ваня на гауптвахте. Бровь разбита, сломан нос, все тело словно цепами молотили. Голова раскалывалась от боли. Видно старуха в самогон чего-то для забористости добавила. Утром построение нарушителей. Выкликнули Ванину фамилию.
  - Два шага вперед шагом марш!
  - За дисциплинарные нарушения в увольнении, распитие спиртных напитков, сопротивление патрульным - пятнадцать суток ареста!
  Ваня стоял окаменелый. Все рушилось в его мыслях.
  - Встаньте на место.
  С перепою и нетренированный к строевой службе, связист повернулся через правое плечо.
  - За грубое нарушение Устава строевой службы вооруженных сил СССР дополнительно десять суток ареста! - прорычал низкорослый майор, помощник военного коменданта города.
   В последний день отсидки на "губе" Ваню с утра вызвали к начальнику гауптвахты. За столом сидел все тот же майор, помощник военного коменданта. Ваня, по совету "бывалых", стоя по стойке "смирно" четко доложил о прибытии по вызову. За нечеткий или неправильный доклад могли впаять еще суток пять. Майор даже не приподнялся. Протянул небольшой пакет с документами о демобилизации, проездные документы до места призыва ...
  - Демобилизован! Круго-ом ма-арш!
  Вышел Ваня на улицу, как оплеванный.
   - Куда идти?
  Решил Ваня пойти в роту связи, попрощаться с товарищами, с которыми столько времени служил. Многих из них он учил радиоделу, как говорится, "вывел в люди".
   В проходной его остановили. Знакомые все ребята!
   - Ваши документы!
  Отдал Ваня документы и говорит:
   - Я попрощаться с ребятами! Дембель! Еду домой! Когда еще увидимся?
  Старший открыл Ванины документы:
   - На основании приказа Љ .... вы уволены в запас вчерашним днем. Вход на территорию воинской части посторонним строго воспрещен! Прошу покинуть помещение!
   Захотелось Ване взять сержанта, которого сам обучал азбуке Морзе, за шиворот, развернуть и изо всей силы ударить лицом об стенку караульного помещения. Но рядом были еще два солдата первогодка. Все с автоматами. Взглянул Ваня через широкое окно проходной на небольшой плац перед казармой, аллеи с каштанами, высаженными, по преданиям, еще до революции. В конце аллеи по диагонали виднелось здание красного кирпича, которое он целых три года считал своим домом. Вышел Ваня из караульного помещения, закинул солдатский вещмешок за плечо и медленным шагом направился в сторону железнодорожного вокзала.
   Ехал Ваня домой на второй полке общего вагона. Внизу целая семья из четырех человек спешно, словно до следующей станции им надо закончить обед, накрывала узкий столик. Ваня отвернулся лицом к стене, но дразнящий запах жареной курицы, малосольных огурцов и зеленого лука заставлял часто глотать слюну. Отец семейства, сказав что-то шепотом жене и поднялся. Дети за ним. Через несколько минут мужчина вернулся. Звякнули на столе друг об друга бутылки. Несмотря на но, что Ваня был голоден, уткнул лицо в угол полки.
   Женщина с детьми засобирались в тамбур.
   - Служивый! Вставай, перекусишь слегка. Давай, давай! Я сам в сорок седьмом познал голод, теперь по спине вижу: сыт человек или голоден. А ты еще и обижен! Спускайся, поешь! Куда едешь?
   Повернувшись в сидящему за столиком мужику, Ваня не мог оторвать глаз от его лица. Все лицо представляло собой месиво зарубцевавшихся шрамов. Глаза были без ресниц. Веки рваные. Правое ухо в виде небольшой круглой дырочки. Левого уха не было. Нос был рваный, только дырки. Ваня спрыгнул на пол, намотал портянки, рывком обул сапоги. Сел напротив мужика. Но смотреть на него уже не мог.
  - А ты не смотри! Глазам примелькается, тогда посмотришь. Вон, мои дети не засыпают, пока я им сказку очередную не расскажу. Уже избрехался весь. Вижу, чувствуют они, что на ходу придумываю, а все равно просят рассказать. А ведь они меня с рождения таким видят!
  Ваня заставил себя посмотреть в глаза, сидевшего напротив, мужчины. По телу пошла волной крупная дрожь, до тошноты:
  - Где вас так?
  - Лагерные псы. Вдвоем набросились на меня одного. Только псы не немецкие, советские. После войны до дома не доехал. Арестовали меня на узловой станции, когда выписывали проездные документы. Прочитала кассирша мои документы, позвонила куда-то. Тут меня и скрутили. Привезли в город. В комендатуре допрашивал молоденький капитан из НКВД:
  - Где воевал?
  - Я рассказал все как было. В сорок первом отступали, попал в плен. Потом концлагерь. Затем повезли поездом на запад. Мы оторвали доски в полу вагона, и по одному, спускались под вагон. Где поезд шел тише, отрывались и старались ложиться плашмя, чтобы не раздавило. Мне повезло. Помяло малость. Скорость была малая, ночь темная. А так, много наших на шпалах осталось.
  - Прятался я в лесах. Даже не знал, где я. Потом наткнулись на меня партизаны. Воевал в отряде до сорок четвертого. Потом весь партизанский отряд, за исключением стариков и мальчишек, влился в состав наступающих частей действующей армии. За тридцать-сорок километров до Берлина тяжело ранило в живот. Помучались со мной доктора. Вытащили с того света. Демобилизовали по ранению уже после войны. А потом арестовали.
   По этапу повезли на восток. Уже за Уралом, поезд остановился среди леса. Многие, среди них были власовцы, бандеровцы, были белорусы, во время войны служившие в полиции, предатели. Сорвали они дверь вагона с роликов и бежать. И я, сдуру, за ними. Нагнали меня два пса. Искусали лицо и руки, пока охранники псов не остановили. Потом лагерный лазарет. На удивление, лицо зажило быстро. Даже доктора удивлялись. Руки вот такие. Там, в госпитале, только стали разбираться со мной. По документам выходило, что я служил у немцев карателем. Дотошный попался следователь. Совсем мальчишка, но рыл глубоко. Я еще был в лагерном лазарете, а он уже выяснил, что мы не только однофамильцы с тем карателем. Имена и отчества были одинаковыми. Спасибо следователю, человеком оказался.
  А всех остальных, что меня задержали, включая терзавших меня собак, мне что, до смерти ненавидеть? А ты сейчас ненавидишь! И себя больше всех. За что, не знаю. Муть у тебя на душе. Потерял ты себя, вижу. Рассказывай!
  Разлил пиво изуродованной рукой, подвинул Ване кусок курицы. Жадно выпил пиво Ваня. Жажда мучила его еще до отправления поезда. Стал есть курицу. Мужик снова разлил пиво. Выпив, стал Ваня рассказывать. Все рассказал, как было.
  - Сейчас еду домой. Не знаю, куда податься? Как в глаза смотреть? Выходит, что меня из армии выгнали! Всех увольняют в запас, а меня, после того, что предложили остаться на сверхсрочную, выгнали. Даже проститься с ребятами не дали.
  - Ты сам себя погнал метлой поганой! И ребят подвел! Никуда тебе не надо подаваться, мил человек. От себя не спрячешься. Работать иди, куда душа тянет. С работой ты не пропадешь! А вот по тому, как ты, парень, пиво пил, как глотал его, скажу. Нельзя тебе ни пива, ни водки! Вообще никаких спиртных напитков в жизни. Сейчас выпей еще стакан, утоли жажду и завязывай. Не клянись никому, себе тихо скажи, что это последний стакан. Иначе плохо кончишь. Не для водки ты милый, для работы! Помни!
  Отошел от пережитого в дороге Ваня. Искусанный лагерными псами, мужик с семьей сошел с поезда в Киеве, а Ваня все переваривал его простые и беспощадные слова. Куда ни кинь, всюду прав мужик! Так доехал Ваня до очередной узловой станции. Там снова пересадка. За час до прибытия поезда на станцию, стал готовиться Ваня к выходу на перрон. Вдруг кого из знакомых встретит! Начистил сапоги, поправил погоны, значки за классность и разряд начистил суконкой. Блестят, как новые.
  Прибыл Ваня домой. Во дворе мама у дворовой плиты возится. Сестренка в огороде копается. Выросла, совсем невестой стала. Увидела сестренка Ваню, завизжала, бросилась на шею. Мама, сидевшая у плиты на низенькой неокрашенной скамеечке, увидев Ваню, охнула. Так и осталась сидеть. Силы покинули ее.
  На следующий вечер собралась родня, соседи, друзья. На столе вино, самогон. Налили. Ваня перевернул свою стопку вверх дном:
  - Пейте на здоровье! А я завязал!
  Гости пили, поздравляли демобилизованного, в шутку подбирали подходящую невесту. Только мама, наблюдая, как судорожно дергается Ванин кадык при виде пьющих мужиков, молчала. Неспокойным было материнское сердце!
  На неделе поехал Ваня в районный военкомат. Оформили документы, вышел Ваня на центральную улицу. А там доска объявлений:
  Требуются рабочие, строители, сварщики, электрики, монтажники ... В самом низу одно слово: "Радист" с опытом работы не менее двух лет. Ваня не раздумывал. Скоро стоял Ваня у, служившей конторой строящегося консервного завода, сдвоенной будки на колесах.
   Встал в, медленно продвигающуюся внутрь вагончика, очередь. В это время, входивший в будку мужчина, спросил, идущую рядом, молодую женщину:
   - Радиста у нас так до сих пор нет? Пищепром и минстрой требуют сведения каждый день к десяти часам утра. А телефонные линии в это время перегружены. Срывается график поставки стройматериалов, оборудования.
   - Я радист!
  Мужчина, который, как оказалось впоследствии, был директором строящегося завода, повернулся:
   - Кто радист?
  Ваня выступил на два шага вперед и, не отдавая себе полного отчета, отчеканил:
   - Демобилизованный радист первого класса для трудоустройства на работу прибыл!
   - Пройдемте!
   Провел директор Ваню в небольшую, уставленную забитыми и опечатанными ящиками, комнату. Ваня всмотрелся в этикетки на зеленых продолговатых ящиках.
   - Наши, только устаревшие модели ...
   - Что, вызывать монтажников из Кишинева?
   - Зачем? Завтра с утра радиограммы будут переданы!
   - Ну-ну! Завтра и посмотрим!
   - Разрешите обратиться, товарищ директор!
   - Слушаю.
   - Сегодня радиостанция будет установлена. Только, согласно инструкции, в комнате работающей радиостанции необходима, обитая железом дверь и два замка. Один внутренний, второй на штанге по диагонали! Кроме того, окно должно быть зарешеченным, чтобы не мог пролезть даже ребенок.
   - Вижу инструкции знаете. - директор обратился к женщине. - пригласите главного механика и начальника столярного цеха.
   - Еще одно! - вспомнил Ваня. - У этого окна буром необходимо сделать шурф глубиной не менее трех метров. Все остальное должно быть в комплекте радиостанции.
   - Дайте мне ваши документы! - сказал директор.
  Ваня отдал директору все бумаги. Тот скрылся за дверью, на которой была надпись: "Отдел кадров". Скоро прибыли главный механик и мастер столярного цеха. Ваня каждому из них поставил задачу.
   - К какому числу должно быть готово?
   - Сейчас! Максимум через два-три часа. Покрасите завтра. - раздался голос, стоящего в дверях, директора.
   Через полчаса трехметровый шурф был готов. Машина с буровой установкой уехала. А Ваня распаковывал ящики, раскладывал по столам аппаратуру. Скоро засверлили коробки окна, установили и приварили решетки. Вскоре было готово и заземление. Двери сняли с петель и унесли в столярный цех. Обивать дверь там сподручнее. Ваня сложил, как положено, в углу пустые зеленые ящики, попросил веник и тряпку. Перед монтажом необходима влажная уборка, Потом проветрил помещение. Он чувствовал себя на коне, хозяином положения.
  Скоро все разъемы были соединены. Ваня подключил шнур питания.
  Защелкали тумблеры. Все в порядке. Прошелся по всем диапазонам приемника. Порядок. Проверил выходную мощность передатчика без передачи сигнала (вхолостую) и при нагрузке (при замкнутом ключе). Привинтил к столу телеграфный ключ. При выключенном передатчике прогнал все азбуку Морзе. Рука помнила каждый знак.
  Из приемной директора принесли папку, в которой, среди остальных документов была карта рабочих частот Пищепрома и дополнительно карта частот по остальным ведомствам на случай экстренных ситуаций.
  На основной карте нашел позывные главной станции Пищепрома и всех дочерних станций по районам. Ваня, впервые за последнее время, чувствовал себя нужным человеком и хозяином положения. С удовлетворением ощущал на себе любопытные взгляды девчат из отделов сбыта, снабжения и бухгалтерии. В это время принесли, обитую железом, дверь. Навесили. Засверлили отверстия и закрепили свозь стену широкую полосу металлической штанги. По центру широкого паза засверлили еще одно отверстие и закрепили массивную шпильку с кольцом для второго, навесного замка с контролькой.
  Рабочий день приближался к концу. Осталось установить аккумуляторные батареи, зарядное устройство и умформер. Но это завтра. Розетки есть. Подача электроэнергии бесперебойная. Аккумуляторы и умформер на случай аварийной ситуации.
  На следующий день с утра в эфир понеслись позывные вызываемой основной станции, за которой последовали позывные вызывающей станции. Основная станция (матка) долго молчала. Потом понеслась в эфир морзянка: Повторите. Так была установлена радиосвязь строящегося консервного завода с министерством. Отпала необходимость в упрашивании телефонисток:
   - Девушка, быстрее, пожалуйста. Оформляйте срочный!
  Прошло около года. Ваня жил в общежитии вдвоем с, тоже непьющим, главным экономистом. Страна праздновала Первомай. Перед демонстрацией стало традицией до выхода на центральную улицу городка "окропить" пролетарский праздник. Так было и в тот раз. Всегда собирались в кабинете начальника отдела сбыта. В тот день его не было. Радиостанция была открытой.
  - Ваня! Прими на пятиминутный постой. На улице свежо. Возьмем в честь праздника по пятьдесят грамм.
  - Пожалуйста, ребята, только я не пью.
  Разлили водку. Налили и Ване.
   - Ребята, я не могу, мне врачи запретили! - попытался отказаться Ваня.
   - Ваня! Пятьдесят грамм на твой вес? Это же ровно ничего. Нельзя подводить коллектив! Ты что в секту непьющих записался?
  Уговорили Ваню. После демонстрации Ваня вернулся в общежитие. На второй этаж он подняться не успел:
   - Ваня! Зайди к нам! - это была комната девчат, ждавших переселения в женское общежитие.
  Не мог Ваня пройти мимо предложения девушек. Усадили его как почетного гостя. Ваня был парнем видным. Многие девчата засматривались на него.
   Через час Ваня с некоторым трудом поднялся на второй этаж. Все комнаты были открыты. Все праздновали Первомай.
   - Ваня! С Первомаем! Давай к нам!
  В свою комнату Ваня попал, как сейчас говорят, на автопилоте. Проснулся. Голова трещит. Тошнит.
   - Ваня! Тридцать грамм! Как рукой снимет! А в одиннадцать заводской автобус везет всех в лес. На Маевку!
   Когда заводской автобус вернулся с Маевки, Ваню в комнату занесли четверо дюжих ребят. Здоровый, мускулистый был парень! А потом! Пошло, поехало! К двенадцати районные радиостанции заканчивали сеансы связи с основной, министерской. В двенадцать открывалась рабочая столовая. Перед обедом компания избранных запиралась в радиостанции и, выпив по сто грамм, бежали обедать. После обеда Ваню, как правило никто не тревожил.
   Однажды Ваня, вернувшись с обеда, уселся за рабочий стол. Чего-то не хватало душе! Открыл Ваня тумбочку. Из глубины достал бутылку самогона. Варили его уже по новой технологии, из сахара. А вместо дрожжей - томатная паста. Полно на складе. Тем более, что в дело шла и бомбажная. Налил Ваня стопку. Опрокинул. Налил еще одну. Вторая последовала за первой. Ваня уронил голову на телеграфный ключ и ...
   К концу рабочего дня, так сложилось давно, директор уходил почти всегда последним. Уже никого нет, а радиостанция открыта. Вошел директор в кабинет. А радист Ваня спит, уронив голову на ручку ключа. Растолкал директор Ваню. Тот поднял голову, а посреди лба глубокая вмятина от ручки телеграфного ключа. Директор вызвал сторожа и дежурного сантехника. Те перетащили Ивана в комнату для приезжих. Закрыли. Запер директор радиостанцию и пошел домой.
   Наутро проснулся Ваня, не мог даже сориентироваться, где находится. Вошедший сторож рассказал ему о событиях вчерашнего вечера. Зайти в "радиорубку", как ее в последнее время называли, не мог. Ключи у директора. Умылся в туалете Ваня, причесался. Постучал в кабинет директора. Тот даже не поднял глаз от бумаг.
  - Как будем дальше жить, Иван Николаевич? - впервые назвал директор Ваню по имени-отчеству.
  - Больше не повторится! Вы же знаете! Я целый год работал, в рот не брал ее, проклятую. А тут...
  - Еще раз, Иван Николаевич! Не надо напиваться! Достаточно, чтобы от вас пахло алкоголем! Ясно?
  - Ясно!
  Ясно было Ивану Николаевичу ровно три недели. Директор, направляясь после работы домой, зашел в продовольственный магазин. Выйдя из магазина шел по длинной сосновой аллее, в нишах которой были установлены скамейки. Тогда молодежи на заводе было много! По вечерам влюбленные парочки, уединившись, до глубокой ночи сидели на скамейках. На одной из скамеек лежал пьяный. Приблизился к спящему директор, всмотрелся. Иван Николаевич!?
  Потряс директор карманы пиджака. Зазвенели ключи. Директор не раздумывал. До середины шестидесятых перед праздниками пишущие машинки учреждений помещали в один кабинет, закрывали, пломбировали и комиссионно расписывались. А тут в кармане пьяного ключи от, перекрывающей довольно большое расстояние, радиостанции. Забрал директор ключи, пошел домой. Из дома позвонил участковому. Тогда он был единственным на весь городок. Лишь в шестьдесят втором дали по штату второго. Перетащили Ивана Николаевича в общежитие.
   Наутро вышел директор из калитки своего двора. На краю канавы сидел радист. Увидев выходящего директора, Иван Николаевич на коленях пополз к директору:
  - Не губите! В рот больше не возьму, проклятую. Буду работать день и ночь. Туалеты буду чистить! Только не в тюрьму!
  - Иван Николаевич, встаньте с колен! Люди смотрят. Рассказывайте по порядку!
  Весь завод знал. Если директор переходит в обращении на "вы", дело "пахнет керосином".
   - Я ключи от конторы, радиостанции и аккумуляторной потерял. Или вытащил кто-то.
   - При каких обстоятельствах?
   Стал Ваня рассказывать. Директор перебил его.
   - Пошли в контору! У меня через пятнадцать минут планерка. Я должен подготовиться.
   В конторе сразу же прошли в отдел кадров. Там же находился стол начальника первого отдела, который подчинялся только КГБ и директору.
   - Дайте ему несколько листов бумаги. Побольше. Дверь закрывайте на ключ! Никто ничего не должен знать! - повернувшись к Ивану Николаевичу, продолжил. - Максимально подробно за всю неделю! С кем, когда и что пил? Как напился вчера? Куда ходил? Где мог потерять ключи?
  Сам того не подозревая, советский директор и начальник первого секретного отдела завода повторили воспитательные воздействия, проведенные мельником-примаром и румынским жандармом с еще юным Ваней на мельнице более полутора десятилетия назад. Только сейчас провинившегося никто не бил.
  Все замки директор приказал поменять в тот же день. Снятые замки и, вынутые из кармана Ивана Николаевича ключи отдал начальнику первой части и приказал, опечатав в пакет, спрятать в сейф поглубже. На всякий случай. Начальник первого отдела понимающе кивнул головой. Если делу дать огласку, Ване грозил срок. Не показалось бы мало директору и остальным, в том числе и начальнику первого отдела, который обеспечивал и контролировал режим секретности на предприятии.
  В тот же день собрали весь коллектив. Не открывая тонкостей дела, говорили о пьянстве на производстве и дома, о трудовой дисциплине. Решением общего собрания постановили: замеченных в распитии алкогольных напитков с Иваном Николаевичем ожидало наказание вплоть до увольнения.
  Ивана Николаевича не уволили. Перевели слесарем КИП и Автоматики самого низкого разряда. При соответствующей работе, поведении и отказе от алкоголя возможно повышение разряда до соответствующей квалификации. Радиостанцию приняла молодая девушка, закончившая радиотехнический техникум связи и имевшая первый разряд по радиотелеграфному спорту. Замена была достойной.
  Сначала Иван Николаевич чистил, шабрил и притирал задвижки, заглушки и вентиля. Потом перевели дежурным прибористом. Однажды, когда сухой пар при температуре около четырехсот градусов на выходе из ТЭЦ прорвался через контрольный вентиль, манометр и грозил аварией, Иван Николаевич не стал поднимать из постелей и вызывать аварийную бригаду. Чтобы не прерывать производственный процесс, Иван Николаевич самостоятельно грамотно, не подвергая риску чьи-либо жизни и здоровье, устранил неисправность. Главное, сам не пострадал и не был прерван производственный цикл.
  После доклада сменного инженера на планерке подняли соответствующие приказы и инструкции. Иван Николаевич действовал в строгом соответствии с технологическими нормами, сам того не зная. Единственным его нарушением было то, что действовал он в одиночку, а не вдвоем. Поскольку Иван Николаевич больше полугода не употреблял алкоголь, выполнял производственные задания с оценкой на "отлично", ему повысили разряд и выписали единовременную премию.
  У Ивана Николаевича словно выросли крылья. Его, как говорят, "голубой мечтой" был переход в лабораторию КИП, где ремонтировали и налаживали, недавно внедренные, электронные мосты контроля и регулирования температуры, давления, объема жидких и газообразных сред. С помощью мостов осуществлялся постоянный контроль их расхода с соответствующей автоматической записью на диаграммах: от суточных циклов до месяца.
  Скоро Иван Николаевич занял рабочий стол, на котором занимался, в основном, электронными мостами. Отремонтированные и налаженные им мосты всегда без проблем проходили проверку госповерителя. Иван Николаевич самостоятельно научился прогонять и регулировать по всей шкале показания прибора. Поверительное клеймо на электронные мосты, отремонтированные Иваном Николаевичем ставили, как правило, с первого захода. Коллеги по цеху, такие же слесаря искренне поздравляли Ивана Николаевича с успехом. Были и такие, которые молча, с завистью провожали глазами движения рук госповерителя, оставившего клеймо на, сданном в эксплуатацию, аппарате.
  Были и провокации. Пытались соблазнить Ивана Николаевича магарычем, вечеринкой, заставить его выпить первый глоток. А там пойдет! - были уверены "доброжелатели". На одной из свадеб Иван Николаевич пил только минеральную воду. "Доброжелатель", подмигнув дружкам, налил в бокал Ивана Николаевича "Московской". Иван Николаевич, подняв бокал с "минералкой", стал пить. Сделав глоток, притормозил. Скосив взгляд, увидел выражение лица налившего вместо воды водку. Иван Николаевич видел, кто подлил ему "воду". Он, как ни чем не бывало, словно пил минералку, выпил водку до дна. Потом движением кисти поднял всю компанию:
  - Выйдем все!
  Через минуту Иван Николаевич в сопровождении компании вернулся и сел за стол. Не вернулся только один. Тот, который наливал водку. На второй день по поводу выбитого зуба обратился к зубному врачу. Направили на рентген. Нижняя челюсть слева оказалась сломанной. Жалоб и заявлений пострадавший не писал. В амбулаторной карте больного было написано: "Со слов пациента, возвращаясь вечером выпившим со свадьбы, споткнулся и упал." С тревогой, а некоторые с надеждой ждали сотрудники последствий от выпитого бокала водки. Не дождались. Иван Николаевич остался непьющим. Никто так и не узнал, стоило ли ему это усилий воли или нет. Никто больше его не провоцировал и не "шутил".
  В самом начале нового сезона на заводе появился новый сотрудник. Вернее сотрудница, недавно закончившая энергетический факультет Львовского политехнического института. Имя у нее было удивительное: Злата. Назначили ее главным энергетиком. А вскоре, в нарушение всех приказов и инструкций, ее, не имеющую стажа работы по профилю, нагрузили еще одной, казалось, чисто мужской должностью: заведующей электротехнической лабораторией. В те годы некому было работать.
  Внешность Златы никак не соответствовала ее имени. Волос был не золотистый, не рыжий и не соломенный, а иссиня-черный. Короткой ее стрижке ни завивка, ни укладка не были нужны. Ее природная курчавость, казалось, не просила даже расчески. Матовая бледность излишне смуглого лица выдавала ней возможного потомка турок или татар, захвативших и разрушивших в самом начале шестнадцатого века Рогатин, ее родной город. Весь ее внешний облик дополняли невысокий рост, длинная тонкая шея, крохотные уши, короткий, с еле заметной горбинкой нос и насыщенно-зеленые, почти изумрудные, как у кошки, глаза.
  Мужики, втайне претендовавшие на должность зав лабораторией, были ошарашены стилем работы Златы. Она ни разу не повысила голос. Но никто не смел и ослушаться ее. После обхода завода заходила в кабинет. Садилась за стол. С первых дней работы генераторы сигналов различных частот, частотомер, только появившиеся тогда электронные счетчики импульсов, осциллограф и другая аппаратура, пылившаяся высоко на полках, перекочевала на, венчающий ее рабочий стол и, изготовленный по ее эскизу, невысокий стеллаж. Начальник столярного цеха, обычно затягивающий исполнение заказов, после любезной просьбы Златы, самолично контролировал исполнение заказа. На установку стеллажа прибыл лично, суетился и больше мешал.
  Но поразившим мужиков, особенно радиолюбителей, было то, что на ее столе постоянно дымился паяльник. Едва кончалась бумажная работа, которую она, как и все остальное, выполняла тщательно, на рабочем столе появлялись самодельные шасси, невиданных доселе, постепенно обрастающих деталями, радиоконструкций. Злата со студенческих лет занималась любительским радиоконструированием.
  Среди КИПовцев пронесся слух. Злата конструирует универсальный, с расширенным диапазоном возможностей, испытатель ламп, диодов и транзисторов. Многие мечтали сконструировать такой аппарат. В продаже в конце пятидесятых такой роскоши не было. Были отдельные схемы в, популярном тогда, журнале "Радио". Но, чтобы в комплексе? Да еще с такими возможностями? Девка?
  В лаборатории КИП стало традицией оставаться после работы и заниматься радиотехническим творчеством. Один, занятый в свободное время поиском по селам упавших метеозондов, комбинировал и из сверхминиатюрных ламп пытался собрать приемо-передатчик для связи с любимой девушкой. Другой копировал и собирал радиостанцию с кварцевой стабилизацией частоты по схеме "Недра". Как правило, все состязались в разработке радиоприемника, размером не больше спичечного коробка. Иван Николаевич еще на радиостанции начал и недавно закончил сборку, налаживание и калибровку лампового вольтметра с зеркальной, повышенной точности, шкалой.
  А тут, универсальный испытатель ламп! И кто? Бегает по всему заводу в простых спортивных, за четыре рубля, брюках и синем халатике. Как пацаненок! Нет, главный энергетик была больше похожа на строптивого цыганенка! Но техническое любопытство перевесило мужское высокомерие и амбиции Ивана Николаевича. Постучался как-то в конце рабочего дня в узенькую дверь.
  - Открыто! Входи!
  Иван Николаевич вошел. Злата как раз возилась с испытателем ламп. Иван Николаевич подошел поближе. Боже мой! Еще не видя схемы, не зная технических возможностей, гость был сражен наповал! И чем? Компоновкой деталей и монтажом! Все, казалось, было на своем месте! А монтажные жгуты! Будучи знакомым с высококлассным монтажом последних, подчас секретных военных радиостанций, он был на грани шока. Перед ним на столе стояло само совершенство монтажа! И это при сочетании многожильной проводной системы и, только начинавшего в те годы развиваться, печатного монтажа.
  Наметанным взглядом Иван Николаевич оценил. Печатную плату травила сама! А полуда какая!? Как зеркало! Каким припоем она лудила? Он наклонился ближе. Давая ему возможность рассмотреть конструкцию, Злата отстранилась. Только сейчас Иван Николаевич ощутил запах, который мгновенно лишил его, видавшего виды молодого мужика, разума. Это не были духи! Это был природный запах чистого девичьего тела! Какая-то волшебная, еле ощутимая смесь аромата раздавленной фиалки с привяленным, недавно скошенным на берегу Куболты, сеном.
  Он знал себе цену, Иван Николаевич ... В армии и сейчас чувствовал на себе вожделенные взгляды девчат. Он не был святым. Но ни одна еще не захватила его сердце так, чтобы он почувствовал: вот те силки, которые меня не отпустят. Так было и сейчас. Ощущая свою мужскую неотразимость, Иван Николаевич, чтобы лучше рассмотреть незнакомую деталь, наклонился ниже и протянул руку к интересующей его детали. При этом, словно невзначай, он коснулся предплечьем того, чего не надо было касаться. Ох, как не надо было!
  Неженской силы пощечина отбросила его голову в сторону. Заболела почему-то шея! Кабинет поплыл. Иван Николаевич приложил ладонь к, горящей щеке. У него не стало ни сил, ни эмоций. Уйти? Остаться? Что делать? Получив удар такой силы от мужика, он знал, что он бы с ним сделал! А тут?
  Перед ним стояла девочка-подросток. Глядя в его глаза своим изумрудным кошачьим взглядом, она спокойно, словно ничего не произошло, спросила:
  - Так какая деталь вас интересует?
  В глазах ее плясали черти. Иван Николаевич видел это, но не мог с собой совладать. В голове его колотушкой стучала одна и та же мысль:
   - Как бы кто не вошел? Как бы кто не вошел? Как бы ...
  Щека его горела меньше. Но почему-то онемела. Казалось, онемел его язык, он сам весь онемел! Чтобы как-нибудь выбраться из глупой ситуации, в которую полез самостоятельно, машинально показал пальцем на деталь.
   - А-а ... Это действительно относительно новая вещь. Разработано в Киевском институте электродинамики. Это ОКР (опытно-конструкторская разработка). Мне подруга жменю передала. А по простому - это мостиковая схема двухполупериодного выпрямителя, как селеновые АВСки. Только слаботочные и малогабаритные. Есть кремниевые и германиевые. Для испытания транзисторов такие мостики в самый раз. Если понадобятся, обращайтесь!
  В это время открылась дверь. В кабинет вошел старейший работник завода, ведущий в групповой лаборатории разработки по новым методам консервирования фруктов и ягод - лиофилизацией ( высушивание под глубоким вакуумом при температуре, близкой к абсолютному нулю). Он подошел к Злате, галантно поклонился и поднес ее кисть к своим губам.
  - Вы остерегайтесь, Златонька, этого многоопытного дамского сердцееда! Остерегайтесь! Хотя талантлив, как дьявол! Иван Николаевич! - старейшина консервной промышленности повернулся к нему. - Почему бы вам не поступить и закончить факультет радиоэлектроники?
  - Надо подумать! - благодарный старику за такой легкий выход из щекотливой ситуации, Иван Николаевич шутливо раскланялся и вышел.
  - Хорошо, что я стоял правой половиной лица к окну. Не заметил, кажется, старый дьявол! Слава богу! - спускаясь по лестнице, подумал незадачливый ухажер.
  Однажды, монтируя приборный щит на автоматической линии, почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Иван Николаевич не любил, когда кто-то стоял за спиной и смотрел на его работу или читал то, что читал он сам. Он хотел повернуться, чтобы отослать наблюдателя подальше, но в это время услышал:
  - Монтаж грамотный, но уродлив до безобразия! Двойка!
  Стих звук удаляющихся каблуков. А он по настоящему чувствовал себя первоклассником, схватившим двойку. Он по новому оглядел свой монтаж.
   - А ведь права, черт бы ее побрал! - про себя выругался Иван Николаевич.
  Такое же замечание он получил совсем недавно. От руководителя группы наладчиков Киевского института сахарной промышленности. Иван Николаевич вспомнил тщательно выполненный Златой монтаж испытателя ламп и транзисторов.
  - Двойка! - громко, словно выругался Иван Николаевич. - Двойка! И дурак!
  
  Не будем описывать динамики отношений слесаря КИП и Автоматики с главным энергетиком и зав лабораторией завода, так как для этого потребовалось бы написать целый роман. Кабинет главного энергетика стал основной точкой притяжения в межличностных отношениях молодых людей целого завода. Неженатые молодые инженеры и техники, наладчики, приезжие консультанты ... Все упорно подбивали клинья, чтобы расширить ту крохотную щель, через которую могли бы найти путь к сердцу девушки нетрадиционной технической ориентации - девушке-радиоконструктору.
  Старше Златы почти на восемь лет, по сути без образования, но с оригинальным, нестандартным мышлением, Иван Николаевич часто преподносил сюрпризы в решении задач, над решением которых безуспешно бились, без преувеличения, целые коллективы специалистов. Он поражал Злату смелостью, с которой он, закончивший "три румынских класса и коридор", брался за решение, казалось невыполнимых даже в условиях НИИ задач. Несколько бессонных ночей на заводе и на техническом совете после придирчивого изучения, выносили вердикт:
  - Это, казавшееся невозможным, сделано! Сделано впервые! Надо оформлять заявку!
  Добросовестные кураторы предлагали помощь в поступлении в институт на заочное, предлагали себя в руководители будущих курсовых и дипломной. Нечистоплотные же аккуратно, до мельчайших подробностей срисовывали схемы, фотографировали и подав заявки, получали втихаря авторские свидетельства на изобретения. На ученых советах утверждались темы предстоящих диссертаций.
  На упреки Иван Николаевич легкомысленно отмахивался:
  - Мое от меня не уйдет! У меня еще уйма идей! Я не жадный!
  В конце ноября темнело быстро. Было совсем темно, когда они возвращались с работы. Неожиданно, встав на пути девушки, Иван Николаевич просто сказал:
  - Злата! Я тебя люблю! Давно ... Прошу тебя, выходи за меня замуж! - и опустился перед девушкой на одно колено. Взяв в обе свои мозолистые руки ее небольшую, словно детскую, кисть, поцеловал сначала пальцы, а потом, повернув, прижался губами к ладошке.
  Стояли так, казалось, целую вечность. Наконец Злата заговорила:
  - Скажу как есть! Я тебя люблю! Тоже давно! Но у меня были "консультанты" доброжелатели. Да и записки в дверных щелях нахожу. Это, скорее, твои соперники. Все они утверждают, что ты алкоголик. Запойный. Вот этого я боюсь. Боюсь обмануться. У меня на этой земле больше никого нет. Родители погибли в один миг, когда мне было три года. Я их совсем не помню. Бабушка рассказывала. Когда упала бомба, мама, упав, скорее всего уже мертвая, случайно укрыла меня собой. А потом, когда я училась в институте, умерла бабушка. Сердце у нее было больное. - помолчав, Злата продолжила. - Ах, как я боюсь ошибиться!
  - Все, что говорили, правда! Было! Клятвам не верю! Но скажу просто. Пока мы будем с тобой вместе на этой земле, в рот спиртного не возьму. Не губи, поверь! Говорят, на руках носить буду, пылинки сдувать буду! Этого мало. Я вручаю тебе мою жизнь. Она твоя! Распоряжайся!
  Свадьба в заводской столовой была скромной. После свадьбы молодые поселились у старшей сестры Ивана, более десяти лет назад переехавшей на постоянное место жительства в городок. Большой просторный дом, четыре комнаты. Два входа. Один боковой, другой через веранду.
  Две комнаты заняли молодые, в двух осталась, два года назад овдовевшая сестра. У ее покойного мужа было высокое давление. Когда позапрошлой осенью он вскапывал огород, внезапно уперся грудью в лопату, затем, как стоял, завалился набок. Поскольку он был трудоспособного возраста, вскрытие производил судмедэксперт. Выйдя из морга, коротко сказал, ожидавшим результата, родственникам:
  - Кровоизлияние. Обширное ... Шансов у него не было.
  Сын Марии, курсант Рязанского военно-радиотехнического училища приехав вечером накануне похорон, следующим вечером уехал. У него как раз шла зачетно-экзаменационная сессия.
   - Живите, Сережа, скорее всего домой не вернется. Будет мотаться по Союзу. А ты, доченька! (С самого начала их знакомства она называла Злату дочкой). Располагайся так, как тебе понравится. Тесно нам не будет.
   В это время в городке стали уплотнять приусадебные участки. На новое строительство выделяли только шесть соток. У Марии было пятнадцать. Ранней осенью, придя с работы, Иван Николаевич со Златой застали сестру в самых расстроенных чувствах:
   - Приходили из архитектуры и горсовета. Сделали обмер участка. Сказали, что шесть соток выделят очередникам под частное строительство. Я сказала им:
   - Мы живем двумя семьями.
   - Ну и что? - спросил архитектор. - Площадь вашего дома позволяет проживать трем жильцам.
   - Но брат, - соврала я, - весной будет строиться. Зачем же ему искать участок. А я старею.
   - Давайте, - продолжила после короткого раздумья сестра, построим на той половине огорода времянку. И место будет занято и мне на старости хватит! И вместе все будем!
   Назавтра в архитектуру и горсовет пошла Злата. Вернулась она с разрешением на строительство быстро.
   - В архитектуре сказали, если весной не начнем строительства, участок могут передать другим.
   - Не успеют! - сказал Иван Николаевич. - Я уже выписал через завод камень, котелец и цемент. Через неделю начинаем копать траншеи для фундамента.
   Вечером, во время ужина Злата сидела задумчивая, словно прислушиваясь к чему-то. Внезапно она побледнела, выскочила из-за стола и, прикрыв рот ладонью, выбежала на улицу.
   - Что с ней? - недоумевая, спросил Ваня. - Отравление, что ли?
  Мария истово перекрестилась:
   - Слава богу!
   - Что с ней?
   - Что с ней? Что с ней? Отравление у нее, от тебя, дурак!
   Ваня, понимая и не понимая до конца, повернулся к входящей на кухню, Злате. Злата, с покрасневшими от слез глазами, смотрела на Ваню с улыбкой.
   - Неужели? - еще не приходя в себя, спросил Иван Николаевич. - когда?
   - Когда, когда? - какая разница? Господи! Помоги, чтобы все было хорошо! - повернувшись к Ване, уже приказным тоном сестра сказала. - Никаких строек! Ничего тяжелого не поднимать! Отныне стирать все буду я. А ты, лучше бы колодец выкопал, пока что. Воды для стирки надо будет много!
  Заплакала Ванина старшая сестра счастливыми слезами.
   Ночью, лежа в постели, молодые супруги, пожалуй впервые вели себя целомудренно. В окно смотрела полная луна. Злата, закинув руки за голову, смотрела вверх широко распахнутыми глазами. Иван Николаевич, лежал, подставив ладонь под щеку, и смотрел на Злату, словно видел ее впервые. В свете луны ее зеленые глаза приобрели еще более яркий изумрудный оттенок. Иван Николаевич, бережно погладив ее шею и грудь, неожиданно для себя тихо произнес:
   - Кися!
   Злата неожиданно напряглась. Затем руки ее обвили Ванину голову и шею. Повернувшись в постели, она навалилась на его грудь. Взяв в свои ладошки его виски, она бесконечно долго целовала мужа. Больше всего досталось глазам.
   - Папа! - не сдерживаясь крикнула Злата. Обняв голову Ивана Николаевича, прижалась к его губам щекой, повторила:
   - Папа! Я вспомнила! Папа любил брать меня на руки, кружился со мной в вальсе под любую музыку. Потом подходил к окну и, повернув мое лицо к солнцу, говорил:
   - Кися!
  Помолчав, Злата неожиданно ошарашила Ивана Николаевича:
   - Я вспомнила его. Как перед собой вижу! Ваня! Ты очень похож на него! Очень! - немного помолчав, с грустью добавила. - А вот маму никак не могу вспомнить ...
  Ивана Николаевича новость о беременности Златы подстегнула. С ребятами из передвижной механической колонны договорился быстро. Через неделю широким буром был вырыт колодец. Поставили бетонные кольца, водрузили ажурно отлитый из железобетона, сруб с воротом. На конце тонкого тросика на карабине вращалось ведро. Одним словом, объект строители-буровики сдали, что называется, "под ключ".
  Разобрали часть забора с параллельной улицы. Ежедневно урчали машины, завозя на усадьбу камень, котелец, железобетонные столбы, гравий, песок. С бригадой строителей договорился Иван Николаевич быстро. К осени стало меньше заказов. А сама осень, как на заказ, была сухой.
  Только молодые не времянку решили строить, а высокий светлый дом. Обидевшись вначале, Мария азартно взялась за дело. Кухарила, бегала по магазинам за продуктами, еженедельно на базаре закупала овощи. А молодые, уже будущие родители по вечерам сидели допоздна, рисуя планы дома, раз от раза все больше и замысловатее.
  До морозов дом был поднят и накрыт красной черепицей, привезенной родственниками Златы из-под самого Рогатина. Окна, не доверяя никому, делал двоюродный брат Ивана Николаевича. Привезли лесоматериалы, сложили часть в дом, часть под забор и тщательно укрыли от непогоды.
  Первого мая Злата решила остаться дома. Она была уже в декретном отпуску, но в коллектив тянуло. А тут какая-то тяжесть в пояснице. Иван Николаевич пошел на завод. Вместе с коллективом прошли до центральной площади. А у Златы начались схватки. Мария побежала к соседу, имевшего мотоцикл с коляской. Благо больница была недалеко. Из мотоциклетной люльки Злату уже поднимали санитарки и шофер санитарной машины.
  Роды были тяжелыми, плод был большим. Врачи стали подумывать о кесаревом сечении. Но Злата со своей задачей справилась на пять. К концу дня в родильном отделении заорала здоровая, крупная девочка. Ослабевшая от тяжелых родов, Злата, едва взглянув на дочь, улыбнулась и сказала:
  - Первого мая. Пусть будет Маей! - и в отличие от многих рожениц, уснула. Даже врачи стали беспокоиться. Спала и дочка. А вокруг здания больницы, выкуривая сигарету за сигаретой, возбужденно ходил Иван Николаевич. К жене и дочке не пускали, сказали, что завтра. Бог весть какие мысли посещали Ваню в те часы. Домой его увела Мария:
  - Завтра с утра и пойдем! Тогда и увидим!
  Послеродовый период проходил у Златы благополучно. На удивление всему персоналу, молока у миниатюрной Златы было столько, что после кормления заставляли сцеживать и кормили других детей, мамы которых не имели молока. На пятый день высохла и самостоятельно отпала пуповина.
  Когда девочку привезли домой, Мария, едва взглянув на ребенка, с трудом скрыла свое разочарование. Мая была похожа на папу. Мария хорошо помнит маленького Ванюшу. А Марии так хотелось, чтобы племянница была похожа на мать, на Злату. Но, успокоила Мария себя: детей и родителей не выбирают. Главное, Ваню не тянет на спиртное!
  Как и Мария, Ваня также ощущал разочарование. Ему было не все равно кто: мальчик или девочка. Ваня хотел дочку. Но при этом она должна быть похожей на маму, на Злату.
  Все было, как у людей. Девочка росла здоровой, Злата быстро поправлялась. Несмотря на обилие выделяемого молока, она даже стала набирать в весе. Дом строился. Каждая суббота стала для коллектива электроцеха и КИПовцев субботниками. Люди приходили без приглашения. В коллективе решили переселить новоселов в свой дом к октябрьским праздникам. Так и случилось. Только Мария была недовольна, ревновала девочку даже к собственной матери.
  Мая росла, Злата вышла на работу. Все заботы о девочке с радостью взяла на себя Мария. Когда-то еще у нее будет свой внук? Ее Сережка только курсант! Ваня закончил заочное отделение техникума, собирался везти документы в институт. Решил во львовский, где училась Злата. А Мая, тем временем пошла в школу. Училась без напряжения, охотно.
   В это время познакомился с Иваном Николаевичем и я. В то время я начал свое увлечение с усилителя низкой частоты, приемников прямого усиления. Потом меня увлекла контрольно-измерительная аппаратура. До недавнего времени у меня сохранялся и работал простой тестер, не уступающий по техническим параметрам заводским. Однажды вместе с более маститыми любителями мы были у Ивана Николаевича. Это было время начала черно-белого телевидения. Антенны, водруженные на вышки высотой 15 - 20 метров с одним, а то и двумя уровнями растяжек, были направлены на Кишинев, потом и на Черновцы.
  У Ивана Николаевича в то время был один из первых серийных телевизоров КВН-49 с огромной линзой, наполненной дистиллированной водой. Такие телевизоры тогда были у многих. Ваня, всегда переполненный идеями, выискал в журнале "Радио" схему и описание конструкции части блока строчной развертки (пусть простит меня читатель за обилие радиотехнических терминов), выполненный на триодах с двумя индуктивностями, керамическими конденсаторами и массой мелких маломощных резисторов. Все это устройство заменяло одну лампу октальной серии с наружным металлическим колбой-экраном. Питание осуществлялось от блока питания самого КВН.
  Сигнал тогда был слабым. На экране "снежило", с трудом угадывались черты лица диктора. И вот, Иван Николаевич, вытащив родную лампу, вставил в гнездо, сконструированное им, устройство. Изображение стало чуть четче, но было далеким от желаемого. Иван Николаевич подкручивал миниатюрный подстроечный конденсатор, сдвигал и раздвигал витки, намотанных им, индуктивностей. Изображение, если менялось, то в худшую сторону. Вывел Иван Николаевич режимы на оптимальный вариант. Все! Больше не выжмешь. Придется мириться!
  Злата занималась с Маей в соседней комнате. Послышался ее, больше похожий на девчоночий, звонкий голос:
  - А какая несущая частота, электронщики?
  Ваня пожал плечами. Мы тоже посмотрели друг на друга. Никто не замерял частоту, да и осцилограф, и частотомер были единственными на заводе. А я тогда был совершенно "зеленым".
  А голос Златы продолжал:
  - Не имеет значения точность частоты! Важно, что она по самой функции блока высокая. Возьми спички, намотай ватку, со спиртом протри керамические конденсаторы снаружи и внутри трубочки и посмотрите. Конденсаторы сняты с БУ аппаратуры?
  - Да!
  - Наверняка осевшая пыль, плюс влажность в доме создают для высокой частоты токопроводные условия. Конденсаторы дают утечку, уже не говорю о шунтировании. Это же высокая частота!
  Иван Николаевич достал флакон наполненный, так называемым, абсолютным спиртом. На четверть флакон был заполнен силикагелем. Навернули тампончики. Тщательно протерли всю керамику, подстроечный конденсатор. Особенно много черноты, считай грязи, достали из внутреннего просвета трубочек керамических конденсаторов. Меняя вату, окунали тампончики в, налитый в крохотную рюмку, спирт, протирали до полной чистоты. Потом долго сушили на краю кухонной плиты. Наконец решились. Вставив устройство в панельку, мы с изумлением заметили, что изображение на экране стало значительно более четким. Вот тебе и женщина-радиолюбитель!
  
  Вернувшись с очередной длительной командировки в Киевский институт пищевой промышленности, Иван Николаевич заметил, что Злата побледнела, похудела, лицо ее потеряло привычно задорное выражение.
  - Ты не заболела?
  - Да нет вроде! Работала много, перенервничала с комиссиями, стала чувствовать, где у меня сердце. А так ничего.
  Все улеглись. После трехнедельной разлуки, соскучившись, Иван Николаевич ласкал Злату. Рассказывая мне через несколько лет, той ночью он ощутил уплотнения на левой груди любимой жены.
  - Ты чувствуешь уплотнения? С чего бы это?
  - Да! Думаю, что это связано с женским циклом.
  - Болит?
  - Чуть-чуть, когда трогаю сама. Когда трогаешь ты, не болит.
  Наутро, позвонив на работу, пошли к врачу. Сначала направили на рентген. Врач долго и озабоченно изучал снимок:
   - Разденьтесь по пояс.
  Ошупывая молочную железу слева врач нашел те же уплотнения, которые обнаружили они с супругом вечером. Под мышкой слева доктор прощупал такие же уплотнения, только более болезненные.
  - Наши условия не позволяют провести полноценное обследование и установить точный диагноз. Необходимо подъехать в республиканские учреждения. Я дам направление.
  Провожая пациентку, доктор еле заметно подал головой знак Ивану Николаевичу, с которым были знакомы много лет. Проводив Злату домой, по дороге на работу, зашел к врачу.
  - Ничего утешительного сказать не могу, Ваня! Подозреваю онко. Боюсь, что поздновато вы обратились. Даю направление и записку моему коллеге, чтобы он оперативнее провел вас по кабинетам.
  - А если в Киев? - Иван Николаевич вспомнил руководителя группы наладчиков, брат которого, по рассказам, был заместителем директора онкологического института.
  - Без проблем! С этим направлением можете ехать хоть в Москву. Ваня! Только не задерживайтесь. Чем раньше, тем лучше. Постарайся с женой говорить поделикатнее, чтобы не травмировать ее известием.
  - Мне кажется, она догадывается! - сказал Ваня.
  - Езжайте хоть завтра. И так, боюсь, чтобы поздно не было.
   Иван Николаевич низко опустил голову. Помолчав, доктор, у которого в отделении Иван Николаевич неоднократно ремонтировал медицинскую аппаратуру, а дома телевизор, сказал:
   - Ваня! Только об одном прошу тебя! Не пробуй залить проблему рюмкой. Это ее убьет ...
   В Киеве Злату положили в тот же день. Потом три дня обследования. Без споров вывод был однозначным: поздно! Метастазы распространились в подмышечные и надключичные лимфоузлы, легкие, печень, средостение. Были выявлены небольшие, но множественные очаги метастазов в позвоночнике. И все это в таком молодом возрасте.
   Оперировать было поздно. От радиотерапии Злата отказалась сама. Назначили общеукрепляющее лечение. Злата сама отдавала во всем себе трезвый отчет. На обратном пути Ване было особенно тяжело. Но Злата вела себя так, словно не Ваня ее, а она сопровождала его на консультацию в медицинское учреждение, одна надпись на вывеске которого, означает окончательный, не подлежащий обжалованию, приговор. По крайней мере, таким было отношение людей к онкозаболеваниям пятьдесят-шестьдесят лет назад.
   Первый серьезный звонок прозвучал на заводе. Несмотря на запрещение врачей, Злата вышла на работу. Спускаясь по лестнице, по которой она ежедневно бегала вверх-вниз много лет подряд, ощутила, что нога ее не ступила в привычную точку, а задержалась, словно ее кто-то удержал и потянул книзу мягкой, но сильной рукой. Злата оступилась и, схватившись за перила, едва удержалась на ногах. Тут же последовал прострел, казалось, по всему позвоночнику.
   С приступом острого радикулита Злата слегла. От госпитализации отказалась. Не имея медицинского образования, он знала, откуда этот радикулит. Маю Мария забрала к себе. Девочка молчаливо приняла изменение ситуации в семье без слез и истерики. У девочки оказался мамин характер. Уходя в школу, н забывала зайти к маме и сказать:
   - До встречи!
   Вернувшись, первым делом заходила в мамину комнату и, поцеловав в щеку, рассказывала о школьных делах. Потом уходила к тете Марии, обедала и выполняла домашнее задание. Вечером никогда не забывала навестить маму.
   Иван Николаевич взял очередной, причитающийся ему отпуск. Потом за свой счет. Он никому, даже старшей сестре, не позволял ухаживать за Златой. Часто приезжала Люба, младшая сестра. Пыталась подменить Ваню в, казалось, не мужских делах по уходу за больной. Ваня благодарил, отказывался и отсылал сестру домой.
   Злата держалась стойко. При виде входящего в комнату Ивана, она всегда улыбалась своей, присущей только ей, улыбкой. Однажды Иван Николаевич ушел в магазин за продуктами. Возвращаясь, еще от калитки услышал плач его Златы. Она плакала как ребенок, навзрыд, с громкими всхлипываниями и икотой. Ваня пошел к сараю и стал громко ругать ни в чем не повинного Тузика. Тузик, прижавшись животом к земле, лежал, положив мордочку на лапы. Он смотрел Ивану Николаевичу в глаза не собачьим, казалось, все понимающим взглядом. Потом коротко негромко тявкнул. Он невольно принял участие в театральном действии, предупреждая Злату, что хозяин во дворе.
  Иван Николаевич, подавив в себе рыдание, постоял еще несколько минут. Он прошел на кухню, положил на стол авоськи и с сухими глазами вошел к Злате. Глаза ее были сухими. Поговорив ни о чем, поднял, уже, казалось, ничего не весившую, словно пушинку, свою жену, перенес ее на диван, на котором в последнее время в приглядку проводил ночи сам. Поменяв постель, перенес Злату в ее кровать и, укрыв, аккуратно подоткнул одеяло.
  Затем Иван Николаевич прошел в гостинную. Там, в серванте, всегда, несмотря на то, что Иван Николаевич уже много лет не употреблял алкоголь, стояли бутылки. Тупо и долго, словно впервые увидев, смотрел Иван Николаевич на бутылки. Стараясь не стукнуть стеклом о зеркало, из глубины ниши достал ажурную сувенирную бутылку с дважды перегнанным абрикосовым самогоном. Его принес при рождении Маи Любин муж, Митя. Так и простояла ажурная бутылка более десяти лет.
  Стараясь лить по стенке, бесшумно налил Иван Николаевич полный большой фужер. Прошел на кухню, сел за стол, потом встал. Долго смотрел он на наполненный прозрачной, как слеза, домашней водкой фужер. Потом прошел в ванную. Посмотрев на свет, понюхал. Открутил кран. Под шум льющейся воды вылил самогон в умывальник. Прополоскав фужер, помыл руки, лицо. Тщательно и очень долго вытирал руки. Потом пошел к Злате.
  Присев на край ее кровати, ее любимой роговой расческой причесал ее волосы. Крупные ее кудри за время болезни отросли. Только сейчас они стали мягче, волос более редким. Причесывая, заметил по всей ее голове проблески серебряных нитей, седину.
  Злата медленно подняла свою руку и положив ее на Ванину, чуть слышно произнесла:
  - Не надо! Дочка на тебе ...
  Иван Николаевич кивнул головой.
   Однажды, после обеда Злата взяла в свои, совсем уже слабые, высохшие и пожелтевшие руки, Ванину мозолистую руку. Как когда-то он припал к ее теплой ладошке, впавшими прохладными губами прильнула к его широкой ладони:
   - Ваня! Мне так захотелось фиников. Тысячу лет их не ела.
   Раньше она любила дешевые финики, предпочитая их пирожным, шоколаду и конфетам. Финики продавались только в центральном гастрономе городка, в двух километрах от их дома. Ваня прикинул:
   - Никого из соседей сейчас с машиной дома нет. - Машин тогда вообще было мало. - пойду пешком!
  Когда он входил с кульком фиников во двор, увидел Марию, вяжущую к ажурным прутьям козырька над крыльцом полотенце и траурный платок ...
  - Она все чувствовала и все знала! Специально послала меня в магазин! Злата, моя, Злата! И поцеловала меня на прощанье! А я, дуб, ничего не понял! - молча и больно стучало в его голове.
  Нелепой круговертью пронеслись дни после кончины Златы. На похоронах Иван Николаевич выглядел старым, безропотно ждавшим и своего часа, родственником, пришедшим по долгу к дальней родне. Он безучастно сидел на косо срезанном пеньке у сарая и непрерывно курил. Лицо, уши и нос его пожелтели поздней осенней желтизной. Глаза его были сухими. Ничего не видя, взгляд его был направлен куда-то вдаль. Когда его о чем-то спрашивали, он поворачивал голову вместе с прямо смотрящими, как у слепого, мутными неподвижными глазами.
  Готовили Злату к похоронам сотрудники всего завода. Так и хоронили всем заводом. По дороге на кладбище к процессии примыкали новые, подчас незнакомые люди. Процессия растянулась на два квартала.
  Потом три дня, девять дней. На сороковинах сидели все свои: родня и сотрудники электроцеха и лаборатории. Иван Николаевич со дня смерти жены не проронил ни слова. Только глаза его бесцельно смотрели перед собой. Словно видели что-то, невидимое другим.
  - Ваня! Уже не вернешь! А жить и помнить надо!
  - Где там? Не спит, не ест! - это был голос Марии. - Девочку поднимать надо!
  Мария кивком головы указала на, высокую для своего возраста, девочку, в черной косынке и траурном платье, разносившую вместе со взрослыми женщинами угощение по столам. Все невольно повернули головы. Побледневшая и похудевшая за прошедшие недели Мая была точной копией папы.
   Неожиданно Ваня, впервые со дня кончины Златы, зарыдал каким-то низким хриплым утробным рыком. Все пришедшие на сороковины оцепенели. Никто его не успокаивал. Пусть выкинет из себя всю боль!
  
  Отпуск без содержания еще не закончился, когда Иван Николаевич вышел на работу. Не прошло и недели, когда Ивана Николаевича вызвали к главному инженеру. В кабинете главного был начальник лаборатории КИП.
  - Иван Николаевич! Лида (радистка), как работающая с высокой частотой, с пятницы уходит в декретный отпуск. Не смог бы ты на время декрета заменить ее на радиостанции. Не забыл еще азбуку Морзе? - пошутил главный инженер.
  Словно угадали Ванино тайное желание. Ему, против обыкновения, хотелось побыть одному. Он согласно кивнул головой.
  - Азбуку не забыл. А вот рука, боюсь, уже не та. Большой перерыв. Ключа давно не чувствовал. Второй ключ необходимо привинтить ... Неподключенный. За несколько дней восстановится.
  - На время замещения должности сохраняется ваш оклад по основному месту работы согласно разряда. Плюс за вредность.
  Начальник КИП привел Ивана Николаевича в комнату, где располагалась радиостанция. Представил их друг дружке, хотя надобности в том не было. В кабинете когда-то плавали облака сизого дыма и воздух был насыщен табачным перегаром. Сегодня едва ощутимо пахло лавандой. Да и технику частично поменяли. Испытанная временем старая надежная радиостанция все также выделялась на фоне обоев черным "Муаром! Вместо старых радиотелефонных "Урожаек" появились две новые, для связи с колхозами и соседними заводами. Чтобы частоту не перенастраивать.
  Закрепил Иван Николаевич телеграфный ключ. Уселся поудобнее. Первые точки-тире были неловкими. Перерыв в работе был длительным. Но через двадцать минут Лида с удивлением повернулась к Ивану Николаевичу:
  - Иван Николаевич! Тренируйтесь по другим текстам. Возьмите хотя бы инструкции по технике безопасности. А это ваше! Глубоко личное!
  - А что, понятен почерк?
  - По стуку вашего ключа легко читать тексты, переданные на самой высокой скорости. Вы лучше про себя думайте. Даже ключу не доверяйте!
  Иван Николаевич опустил голову. Он действительно передавал азбукой Морзе письмо покойной Злате:
  - Дорогая, милая, ненаглядная, неповторимая, единственная любимая моя Златонька. ...
  - Спасибо тебе Лида! Ты права!
  К концу первого дня Лида сказала:
  - Все, Иван Николаевич! С завтрашнего дня садитесь за основной ключ. Вы словно не выходили из этой комнаты все эти годы!
  - Лида! Кто будет брать твое молоко за вредность? В декретном отпуску эта льгота сохраняется.
  - Будет приходить Виктор, мой муж
  - Я скажу на выдаче, а он пусть забирает и расписывается за мою порцию. Я молоко не пью.
  - А дочка ваша? Ей тоже нужно молоко!
  - У моей сестры корова. Так, что молока нам хватит на всех!
  Потекли медленные бесцветные дни. Работа, столовая, дом. Вечером подготовка к установочной сессии, ремонт радиоприемников и телевизоров. Соседи и знакомые ценили его как специалиста. Мая полностью перешла жить к тете. Дочь с отцом виделись только по вечерам и все больше отдалялись друг от друга. Проходя мимо открытого окна времянки на половине сестры, услышал слово, которое пригвоздило его к земле. Он не мог ошибиться. Слух у Ивана Николаевича был отменный. Он услышал:
  - Мама! Куда ты положила ситечко?
  Ивану Николаевичу показалось, что он сходит с ума. В ту секунду он был уверен, что ответит его Злата! Но Иван Николаевич услышал голос Марии, его сестры и тети его Маи:
   - Ой, с возрастом память подводит! Доченька! Посмотри в шуфлядке справа внизу.
   - Есть, мама! Спасибо!
   Иван Николаевич не мог двинуться с места. Из горла его рвались рыдания. Он почувствовал, что сейчас он завоет с хриплым рычанием, как тогда, на сороковины. Он поспешил уйти. Потом, уже лежа в кровати, он без конца воспроизводил короткий разговор дочери и сестры. Давящие грудь тиски постепенно отпускали его душу.
   - Кому же его дочь скажет: "Мама!"
  Он не мог представить себе, что Мая обратится с этим словом к другой женщине. Златы больше не будет! Заменить ее никто не сможет! Мая выбрала сама! Пусть будет так! Обида улетучилась. Книга со схемами, которую он держал в руках, упала на грудь. Иван Николаевич впервые за много дней провалился в глубокий сон.
  Приближался период установочной сессии. Несмотря ни на что, Иван Николаевич решил продолжить учебу. По радиотелеграфу Иван Николаевич проинформировал Ангелину, это была старший администратор связи Молдпищепрома, о необходимости отъезда на сессию. На время сессии пообещали прислать одного из радистов стажеров.
  
  На первом пути Львовского железнодорожного вокзала остановился поезд. Среди покидающих вагон пассажиров был Иван Николаевич. Чтобы не терять времени, решил взять такси. Скоро он был на Заводской, где у одинокой старушки пять лет жила Злата. Он поднимался на третий этаж по скрипучим с невообразимыми лабиринтами деревянным лестницам. Чтобы подняться на третий этаж, ему необходимо было выйти во внутренний дворик на длинную террасу и по ней до первого поворота налево. Потом снова узенькая деревянная лестница.
  Проходя мимо открытой форточки, ощутил острый запах шоколада. Злата рассказывала, что совсем рядом, в пятидесяти-шестидесяти метрах от дома старушки находится шоколадная фабрика. Здесь все пропитано этим запахом. Этим воздухом дышала Злата! Не может быть, чтобы в огромном пространстве этого района города не сохранились частички воздуха, которыми дышала Злата. А может эти частицы сохранились и проникают в его легкие сейчас, тут, где она бегала по этим шатким скрипучим лестницам. Спокойно ходить Злата не умела. Вот и дверь с пузырящейся от старости краской. На двери эмалированный старый польский герб и номер квартиры. 17. Он остановился, перевел дух, несмотря на то, что поднимался совсем невысоко. Ему не хватало воздуха от волнения! Так можно сойти с ума!
  Звонка не было. Надо подергать за цепочку. Рычажок в самом верхнем углу двери завибрировал. По ту сторону двери раздался мелодичный звонок колокольчика. Наконец послышались шаги. Голос за дверью спросил:
  - Кто там ест?
  Иван Николаевич растерялся, потом вспомнил, что сама Злата была, по ее рассказам, древних польских кровей.
   - Я от Златы! - понимая бессмысленность положения, ответил гость.
   - А- а ! Златка! Злота моя дзевчина!
  Защелкали замки. Потом массивный засов. Дверь открылась. В узком коридоре стояла сгорбившаяся древняя сухая старушка, за спиной которой на противоположной стене висело католическое распятие. Об этом распятии рассказывала ему Злата!
   - Гдзе есть Злата? - удивленно и обеспокоенно спросила старуха. - Пшейдж.
  Ваня понял, что старуха приглашала его войти. Он разделся, с портфелем прошел в большую комнату. Вытащил из портфеля фотографии. подал их женщине. Она принялась рассматривать фото. Вот сама Злата. А тут их свадебная фотография. Фотография маленькой Маи. Потом все вместе. Последней была фотография похорон, где Злата лежала в гробу.
  - То есть кто? - спросила старушка, указывающая пальцем на лицо покойной Златы.
  Иван Николаевич опустил голову.
   - Злата? Длячего умэрла? ( Почему умерла?).
  Иван Николаевич стал рассказывать. Он говорил на смешанном украинском диалекте, старушка - по польски. Но они великолепно понимали друг друга. Старушка сидела на стуле прямо, окаменелая. Потом встала, подошла к распятию и, прочитав молитву по-польки, перекрестилась:
   - Матка божа. Земия спочива в покою (Матерь божья. Пусть отдыхает в земле спокойно).
   Иван Николаевич только сечас увидел, что комнат больше нет:
   - Где же я буду спать? Может лучше в гостиницу?
   - Прошу прошения. Меня зовут Иван. Как ваше имя?
   - Пани Ядвига!
  Иван Николаевич понял, что отчества хозяйки ему не добиться.
   - Пани Ядвига! Я буду вас стеснять!
   - Нет! Нет!
  Пани Ядвига прошла в угол комнаты и задернула полог, закрывающий часть комнаты от пола до потолка.
   Утром Иван Николаевич пошел в институт, сдал документы, прошел краткое собеседование. Потом всех заочников собрали в одной аудитории. Ждали лектора. В это время в соседнем ряду в ответ на шутку, а может быть и шутливые ухаживания, молодая женщина воскликнула, обращаясь к соседу:
   - Сумасшедший! Прекрати!
  Но слово "сумасшедший" у не прозвучало так, что у Ивана Николаевича пошел мороз по коже, по спине забегали мурашки. Женщина сказала нечто похожее на:
   - Шумашедший! - Точно так в минуты близости и любовных игр, шутя, кричала ему Злата.
   - Злата! - невольно вырвалось у Ивана Николаевича.
   - Откуда вы знаете мое имя? - повернулась к нему женщина.
   - Мою жену звали Златой. - ответил Иван Николаевич.
  До конца лекций Иван Николаевич ловил на себе взгляды женщины.
  Во время обеденного перерыва Иван Николаевич спустился в обширное цокольное помещение, где была столовая. Положив на стойку поднос, развернул одну из бумажных, стопкой лежавших, салфеток. На салфетку положил ложку и вилку. Одновременно, больше почувствовал, чем увидел, вставшего позади него в очередь очередного клиента. Скосив глаза, увидел, что это была соседка по аудитории, которую, как и покойную жену звали Златой. Иван Николаевич любезно предложил ей место впереди себя.
  - Нет, нет! Пожалуйста!
  Положив на поднос еду, Иван Николаевич продвигался к кассе. Мельком увидел, что двигающаяся за ним женщина положила на поднос те же блюда. У кассы, неожиданно для себя, сказал кассирше:
  - Считайте вместе! - пусть это будет поманой Злате, подумал он.
  - Нет, мне так неудобно! - не очень сопротивляясь, сказала Злата.
  Вытащив из внутреннего кармана бумажник, развернул его. Там была внушительная стопка двадцатипятирублевок. Иван Николаевич даже не заметил, что его соседка цепким, но мгновенным взглядом оценила содержимое его бумажника. Расплатившись, Иван Николаевич вместе с новой знакомой сели за один столик. Минуту ели молча. Потом женщина спросила:
   - Почему вашу жену звали Златой? Вы что, развелись?
   - Нет, моя жена умерла!
   - Давно?
   - Очень давно! Кажется прошла тысяча лет!
   - И вы с тех пор один? Не женились?
   - Нет! - был короткий ответ Ивана Николаевича.
  Сам разговор ему был неприятен.
  В конце лекций Злата неожиданно предложила:
  - Давайте сходим в органный зал. Подруга должна была приехать из Самбора еще утром. Но ее нет. Не пропадать же билету!
  О львовском органном зале, расположенном в бывшем костеле, рассказывала ему в свое время его Злата. Костел Марии Магдалины, по ее рассказам, был построен более трехсот лет назад. Много раз перестраивался. Сам орган насчитывает свыше четырех с половиной тысяч труб.
  Погуляв по городу, они снова направились к политеху. Органный зал находился недалеко от института. Зал действительно представлял собой уникальное зрелище. Особое впечатление на Ивана Николаевича произвел алтарь со сценами из жизни Марии Магдалины.
  Первые звучания органа не оказали на Ивана Николаевича особого впечатления. Но потом, его, музыканта-трубача захватила поистине неземная музыка. В это время он почувствовал на своей кисти руку своей соседки. Убрать руку ему показалось невежливым. Женщина сама пригласила его в органный зал. После концерта они вышли на улицу. Злата держала Ивана Николаевича под руку. Сказать, что ему было неприятно, ничего не сказать. Рука женщины была тяжелой, не то, что легкая воздушная рука его Златы.
  У арки, венчающей длинный проезд в небольшой внутренний дворик, за которым виднелся такой же проезд на соседнюю улицу, Злата остановилась:
  - Я тут живу. Запрошую на чашку кави! - пригласила она Ивана Николаевича.
  Отказываться было неудобно. Снова путешествие по лабиринтам переходов, скрипящих деревянных лестниц и этажей старых, построенных несколько веков назад, львовских домов. Все так же как у старушки Ядвиги, только сложнее.
  - Самостоятельно выбраться отсюда будет сложно. - подумал Иван Николаевич.
  Злата открыла дверь. Уже в прихожей Иван Николаевич сориентировался, что, пригласившая его женщина, живет одна. Только запахи квартиры отдавали нежилым, гостиничным духом. Иван Александрович снял обувь и вошел в гостинную. Злата прошла в другую комнату и скоро вышла в домашнем, откровенно открытом на груди, китайском, с павлинами, длинном халате. Предложив гостю помыть руки, открыла ванную комнату и прошла на кухню.
  Пока он мыл руки и вытирался, на кухне слышался перезвон посуды. Выйдя в гостинную, с удивлением увидел накрытым небольшой столик, который он вначале принял за журнальный. На столике стояла бутылка коньяка, какие-то микроскопические булочки с дорогой колбасой, сырами и икрой. Хозяйка расставила рюмки и бокалы.
  Иван Николаевич понял, что влип прочно. Самой главной опасностью, пожалуй, была бутылка коньяка. Пить ему нельзя, это однозначно. Все остальное не представляло для него особого интереса. Хозяйка его не волновала.
  - Зачем я согласился подняться? Надо было распрощаться и уйти.
   Хозяйка, тем временем, села наискось-напротив так, чтобы были видны из под полурасстегнутого халата ее длинные ноги. Налила рюмки:
   - За что выпьем?
   - Вообще-то я не пью. Мне врачи запретили. Опасно для сердца. - соврал Иван Николаевич.
  - От такого коньяка сосуды сердца только расширяются! Такой здоровый и симпатичный мужчина. Стыдно отказаться.
  Иван Николаевич пить не хотел. Он знал, что единственная рюмка может стать роковой.
  - Зачем я вообще приехал во Львов? - пронеслось в голове.
  Хозяйка оказалась настойчивой. Наконец Иван Николаевич сдался.
  - Если я после бокала водки не начал снова пить, то от рюмки? Правда, тогда я челюсть сломал ...
  Чокнулись, выпили. Злата пододвинула ему блюдо:
  - Возьми канапки с икрой, сыром ...
  Иван Николаевич понял, что канапка - это бутерброд. Хозяйка налила снова. Иван Николаевич сделал предостерегающий жест рукой.
   - Никаких "но". Совсем крохотные рюмки!
  От третьей рюмки Иван Николаевич категорически отказался. Поднялся, чтобы уйти.
   - Может останешься?
  Хозяйка подошла вплотную, глядя в глаза. А на него с укором смотрели изумрудные глаза его Златы. Его!
   - Оставайся, не пожалеешь! Вижу, у тебя давно женщины не было. Зачем мучать себя?
   Обстановка, близость женщины будили в нем знакомые ощущения. В молодости, особенно в армии, он не был святым. А Злата уже развязала его галстук. Разделись. Легли. И неожиданно Иван Николаевич почувствовал себя совершенно беспомощным. Чем больше в мыслях было желания, тем сильнее какой-то внутренний тормоз глушил все его мужское естество.
   Новая Злата обняла его и потянула на себя. Затем закинула назад правую руку. Вытянулась. Под мышкой новой знакомой поражала густотой кустистая растительность. И запах! Трудно было назвать это запахом! У Ивана Николаевича перед глазами встала его милая миниатюрная Злата. С самого начала их близких отношений он отметил, что Златка никогда не брила подмышек. Но она, удивительным образом выбирала время, и в его отсутствие стригла волос под мышками и других местах, которые он так любил.
   Однажды, вернувшись из командировки к восьмому марта Иван Николаевич привез и подарил жене небольшой пакет. Когда она его открыла, лицо ее приняло недоуменное, изумленное выражение. Она подняла глаза на Ваню. А он улыбался. Ее взгляд стал растерянным, словно ее застали за каким-либо неподобным, постыдным деянием. А Ваня распаковал небольшую коробочку и вынул электрическую машинку для стрижки волос.
   - Ты себе? - с надеждой в голосе спросила Злата.
   - Нет, это тебе! Тут есть разные накладки. Разреши я тебя постригу. Ты сделаешь мне невероятный подарок.
   Злата сопротивлялась недолго. В конце концов это касалось только их двоих. Закрепив накладку, которая, по его мнению, обеспечит нужную длину ее нежных волосиков, он приподнял Златкину руку. Злата вздрогнула всем телом, когда он прикоснулся машинкой к ее коже. Она вся напряглась. Машинка зажужжала. А Злата закрыла глаза. Ваня чувствовал как расслабляется ее тело. Другую подмышку Злата подставила сама. В тот день стрижка ограничивалась только подмышками. А потом! ... Это стало их тайной традицией. Он тщательно и нежно выстригал ее волос ... А потом начиналось невообразимое ... Под неплотно прикрытыми веками, перекатываясь, плавали Златкины глазные яблоки. За ее короткое тихое "а" Ваня готов был отдать жизнь.
   А запах Златкиного тела, почему-то особенно подмышек! В период между стрижками Ваня любил, когда она откинув назад руки, закрывала глаза. Это стало элементом их любовной игры. Ваня зарывался лицом ей под мышку и неистово вдыхал, напоминающий размятую фиалку, запах. Потом он едва прикасался губами к ее волоскам.
   - Щекотно! - чуть слышно шептала она.
  Это было своеобразным сигналом. Ваня начинал обцеловывать всю ее подмышку. Сначала одну, потом другую. Затем, чего поначалу страшно стыдилась Златка, поцелуи его переходили в тщательное вылизывание кожи Златкиных подмышек, плеч и шеи.
  Первые годы их совместной жизни Злата, кожа которой всегда была атласно-сухой, сильно стеснялась своей чрезмерной потливости во время их интимной близости. Ваня тоже потел. Потом, когда оба лежали в изнеможении, Ваня целовал ее груди, живот. Затем Злата напрягалась. Это Ванины губы находили небольшую воронку, на дне которой притаился ее маленький пупок. Припав к воронке, Ваня с силой высасывал и вылизывал скопившийся обоюдный пот. Ее и его.
   - Тебе не противно? - шепотом спрашивала она.
   - Нет! Что ты? Я бы так выпил всю тебя по капельке до конца.
  Он понимал, что переступает некую общепринятую грань отношений в постели. Но он также знал и то, что это их отношения, их светлая тайна, в которой нет места другим.
  А сейчас Иван Николаевич видел густой волос, на расстоянии ощущал этот, без преувеличения, крепкий насыщенный мужской запах. Он видел, с сероватым оттенком, черноту кожи ее подмышек. И тут же! Несмотря на выраженную природную смуглость кожи Златы, кожа под мышками и всюду-всюду была матово белой. В отличие от вытянутых морщинистых черных сосков, лежащей рядом женщины, кожа златкиных сосков, как и все остальное, была розовой, как губы младенца.
   Он, выросший в деревне, раннем детстве бегавший по улице и купавшийся в озере голышом, не любил общие помывки в армии. После армии никогда не ходил в общие мужские бани. Он считал противоестественным видеть, как мужики, намылив мочалки, с остервенением натирали друг другу спины. Он не допускал, чтобы ему кто-либо тер спину. Сам он, несмотря на просьбы, находил повод для отказа. Эти "охи" и "ахи" в общей бане были для него чем-то сродни содомии. Он всегда мылся сам.
  Недаром один из старейших работников завода, продолжающий на пенсии работать сварщиком, по ложному доносу прошедший в свое время застенки тюрем и ГУЛАГ, так же никогда не мылся в общей мужской бане. Проходя через общий зал к душевым кабинкам, старый сварщик, отсидевший в неволе и не видевший женщин восемнадцать лет, отворачивал голову, комментируя по своему:
   - Пидорасы!
  И снова этот запах! Лежащая рядом с ним женщина повернула с наклоном голову и судорожно, с наслаждением втянула носом запах содержимого ее подмышки. Иван Николаевич почувствовал нарастающую тошноту.
  Иван Николаевич бессильно лежал рядом, проклиная себя за слабохарактерность и безволие, позволившие ему попасть в этот ад.
  - Да ты милый, что, импотент?
  Иван Николаевич скрипнул зубами.
   Женщина перегнулась через него. Долго наполняла доверху бокал коньяка. Потом подала бокал Ивану Николаевичу:
  - Выпей! Тебе надо расслабиться! Ночью сам проснешься, тогда и почувствуешь себя мужиком! Пей!
  Словно загипнотизированный Иван Николаевич залпом вылил в себя коньяк.
   - Спи! Утром все будет хорошо!
   "Злата" собрала посуду, рюмки, бокалы и бутылку. Тщательно завернула в тряпочку и спрятала в свою сумочку небольшой флакончик. Вернувшись, так же тщательно под краном вымыла всю посуду. Затем, стараясь не касаться пальцами, вытерла все досуха. Затем настала очередь ванной. Протерла столик и все остальное, чего могли касаться ее и Ванины руки. Проверила пиджак. Забрала все деньги и бумаги, оставив, предварительно протертый, паспорт. Протерла ключ и держа через салфетку, повесила в прихожей на вешалку, как предварительно договорилась с хозяйкой, сдавшей ей на три дня квартиру. Затем настала очередь всех дверных ручек.
  Подошла к "гостю", который храпел с каким-то прерывистым стоном. Осмотрела рубашку, свитер. Ошупала карманы брюк. Ничего интересного: Пачка сигарет, зажигалка, расческа, мелочь. Уже хотела отбросить брюки на ноги жертвы, когда обратила внимание на плотный широкий пояс. Стала осматривать. Под круговым клапаном тонкая змейка.
  Расстегнула.
   - Вот это карась!
  По кругу пояса в потайной узкий карман были аккуратно уложены пятидесятирублевки. Много! Считать было некогда. Уложила в сумочку, после чего подошла к телефону.
   - Алло! Это я. Товар подготовлен.
   Тщательно протерев, положила телефон на место. Подошла к входной двери. Когда услышала шаги людей, обутых в кроссовки с мягкой подошвой, повернула рычажок замка. Открылась дверь. В квартиру вошли два молодых, спортивного телосложения, человека.
   - Ничего не трогать! Я все протерла. Вас никто не видел?
   - Порядок! Три часа ночи ...
  Ивана Николаевича быстро одели. Он только храпел. Протерли пряжку, ремень и туфли. Даже галстук повязали. Выглянув в коридор, словно пьяного выволокли жертву на лестничную площадку. "Злата" протерла рычажок английского замка и снова дверные ручки. Дверь захлопнулась.
   Закинув руки через свои плечи, почти стоя выволокли во двор. Там стояла машина "Москвич-пирожок". Ваню, как мешок, бросили на пол. Один из молодых людей сел на боковое сиденье. Впереди были водитель и "Злата". Петляя по извилистым улицам Львова, машина мчалась к центру города. Выбрав место потемней, машина притормозила. Водитель выскочил и с легким треском отклеил бумажные фальшивые номера. Номера забрали с собой.
   Машина мчалась на восток. Не доезжая Винников остановились на обочине, поближе к обрыву насыпи. Водитель открыл заднюю дверь.
   - Как пациент?
   - Десятые сны видит.
  Ивана Николаевича выволокли и столкнули по насыпи вниз. Машина снова помчалась на восток. Перед окружной развилкой в очередной раз поменяли номера, оставив только ее, родные. На развязке повернули направо по окружной
   -В чистом поле снова остановились. Сначала, скомкав, на обочине сожгли номера. Пепел тщательно растерли. "Злата" вынула из сумочки тряпицу, в которой был завернут флакон из-под клофелина. Флакон в тряпочке давили на асфальте, пока под каблуком не перестало хрустеть стекло. Приспустив боковое стекло, осколки рассыпали на ходу. У стадиона повернули направо. Там и выбросили тряпочку. Расстались в центре города, когда на востоке начала алеть заря. Расплатившись с подельниками, "Злата" сказала:
   - Лечь на дно. Я позвоню.
  
   Было уже совсем светло. Пассажир одного из автобусов, направляющихся в Винники, заметил в самом низу насыпи лежащего человека. Автобус остановился. Иван Николаевич продолжал храпеть. Оставив на обочине метку, автобус остановился у поста ГАИ на развязке. Включив сирену, в сторону Львова помчалась милицейская машина. Привезли в реанимацию. Открыл глаза наш герой ближе к вечеру. Он ничего не помнил.
   Когда дознаватель попросил пациента назвать себя, Иван Николаевич задумался и снова уснул. Дознаватель уже не уходила. Из истории болезни следовало, что у больного тяжелейшее отравление клофелином. В разговоре с дознавателем дежурный врач сказал.
  - Он мог не выжить. В крови до сих пор у пациента доза, практически несовместимая с жизнью. Крепкий организм или ... алкоголик.
  Лишь на третий день Иван Николаевич стал давать показания. К этому времени его, обзвонив морги и больницы, нашла пани Ядвига. В конверте с фотографиями, оставшимися у нее, она нашла бумаги, которые навели ее на след так внезапно свалившегося на голову и тут же пропавшего мужа ее бывшей квартирантки, почти дочки. Она приехала в больницу, захватив с собой конверт и все бумаги.
  В тот день с Иваном Николаевичем беседовали два следователя. Один из них привез с собой толстенный большой альбом с фотографиями. Полусидя, переворачивая страницы, Иван Николаевич внимательно вглядывался в лица, изображенных на фотографиях людей. Основное большинство были женщинами. Внезапно он выкрикнул:
  - Стоп! Это она! - и тут же засомневался.
  - А может и не она. Эта блондинка, а та была брюнеткой.
  Один из следователей спросил:
  - Вы можете нарисовать прическу той женщины, простым черным карандашом? Чтобы по размерам прическа подходила к фотографии.
  Иван Николаевич нарисовал прическу довольно быстро. Вытащив ножницы из планшета, следователь вырезал прическу и приложил к фотографии.
  - Это она! Точно!
  - Каких либо особых примет, шрамов и татуировки не заметили?
  - Нет! - уверенно заявил пострадавший.
  - Это она! - сказал другому следователю эксперт. - Аделина Клячко. Ее лагерное погоняло - Ада Гитлер. У нее привычка часто нюхать у себя под мышкой!
  - Точно! - оживился Иван Николаевич. - она при мне нюхала. Меня чуть не стошнило!
  - Она клофелинщица и нимфоманка. - продолжал следователь.
  - Что такое нимфоманка? - недоуменно спросил Иван Николаевич.
  - Ваня! - сказал пожилой, все время читавший книги, пациент, лежавший на койке у окна. - я тебе потом объясню!
  Молоденькая медсестра, потупив взгляд и наклонив голову вышла из палаты. Когда за ней закрылась дверь, один из следователей сказал:
  - Клофелин она обычно дает глубокой ночью, после бурных постельных сцен. Один раз попалась из-за своего пристрастия. Про таких говорят, что у них "бешенная матка". Когда на нее находит, совращает подростков, не брезгует бомжами, а может, чего и похлеще. Ехала в купе поездом Ленинград-Москва. Там купе на двоих. Ада стала приставать к, едущему в одном с ней в купе, мужчине. Тот, сославшись, что ему надо привести себя в порядок в туалете вышел. Женщина-проводник поняла пассажира с ходу.
  Мужчина вернулся в купе, а проводница вызвала милиционера. Узнав в чем дело, расспросил о внешности. Сомнения исчезли. Ада Гитлер уже несколько месяцев была объявлена во всесоюзный розыск. Ориентировка была и у транспортной милиции. А тут как раз станция Бологое, единственная остановка. Группа захвата блокировала несколько вагонов. Возможны были сообщники. Так случайно и взяли ее. На ней был труп. На клофелин не поскупилась.
  - Она во Львове второй раз. Была лет пять назад. Скоро она тут не объявится. У нее нет стандартных схем. В этот раз избрала в ВУЗе заочников. Заметьте, в первый день! Когда больше вероятности, что человеку негде оставить деньги и носит он их с собой. Работает только наверняка, после изучения "клиента". Следующий раз может объявиться неожиданно. От Бреста до Владивостока.
  Иван Александрович вспомнил взгляд "Златы" на его бумажник у кассы в институтской столовой.
  - Сколько денег пропало? - продолжал расспрашивать следователь.
  - В бумажнике было около тысячи рублей. Плюс три тысячи в пятидесятирублевых купюрах. Рассчитывал на Лычаковке заказать и установить на нашем кладбище самый дорогой памятник Злате, покойной жене. Там, рассказывают, огромный комбинат по изготовлению памятников.
  По тем временам это были огромные деньги. Считай машина!
  
  Установочная сессия была провалена из-за отсутствия самого заочника. Домой Иван Николаевич возвращался без командировочного удостоверения и зачетной книжки. Единственным оправдательным документом его отсутствия на работе была выписка из истории болезни и больничный лист.
  Старшая сестра, едва взглянув на брата по приезду с "сессии", сразу определила причину его отравления клофелином.
  - Ваня! Опять, по новой? Смотри! Девочка нутром чувствует, что с тобой происходит. Переживает, плачет. Ваня! Девочка сирота при живом отце!
  - Ты бы меньше ее настраивала против меня!
   На работе, как говорят, все было тоже "не слава богу". Перевели его обратно в лабораторию КИП дежурным прибористом. За зарплатой Мария установила самый жесткий контроль. А Иван Николаевич, еще не напиваясь до потери сознания, втягивался в "объятия зеленого змия". Сначала он бегал на вокзал, брал у буфетчицы в долг. Скоро кредит ему закрыли.
  Недаром он был в свое время одним из лучших рационализаторов завода. По его заявке сварщик сварил трубу с воронкой и несколькими отводами. Для отвода глаз привинтил Иван Николаевич манометр, датчик расходомера, манометрический термометр, покрасил и тайно установил свое устройство между двумя вертикальными трубами, по которым подавалась горячая вода. Технология была предельно проста. Наливал в трубу через воронку пару ведер компота, с том числе и бомбажного, добавлял сахар и дрожжи. Через две недели фруктово-ягодная бражка была готова. Открутил средний вентиль, нацедил бражки и: "Ваше здоровье!"
  Удивлялись все. На работу приходит нормальным. Проходит два-три часа, а Иван Николаевич уже лыка не вяжет. Покрывали его первое время и рабочие и инженерно-технический персонал. Проводили воспитательные беседы. Сначала употребление бражки он упорно отрицал. Потом нашли его рационализацию. Выставили в главном цехе вместо карикатуры. Дали строгий выговор. Заставили написать заявление об увольнении по собственному желанию без даты. Дату напишут при первом же нарушении. Потом инженер по технике безопасности на совещании у директора заявил:
  - Товарищи! Мы подаем заразительный пример. Так скоро по всему заводу будут бражку делать. Надо убрать!
  Однажды сработал сигнал тревоги на стерилизаторах. По пьяному недосмотру Ивана Николаевича резко повысилась температура в стерилизаторах объемом более полутора тонн, повысилось давление. Была прямая угроза взрыва и гидродинамического удара. Могли пострадать десятки людей. Терпение коллектива лопнуло. Не дожидаясь увольнения по статье, заявление на увольнение по собственному желанию подал Иван Николаевич. Так он, впервые стал безработным.
  Стал Иван Николаевич подрабатывать случайными заработками. То холодильник кому-то отремонтирует, телевизор, радиоприемник. Ремонтируя телевизор у одной разбитной бабенки, после магарыча остался у нее ночевать. Так и жили они. Все, что днем Иван Николаевич нахалтурит, вечером пропьют.
  А Мая росла, училась. От отца отдалилась настолько, что часто не замечала его. А он приходил в свой дом, уносил инструменты, тестеры, унес оба телевизора. Положила новая сожительница глаз на дом, построенный им когда-то со Златой при помощи всего завода.
  - Зачем он тебе? Живем у меня. Дом продашь. Машину купим. На море поехать можно и извозом заниматься. Все свежая копейка будет в доме. А дом Марии все равно Мае достанется. Не на улице остается дочка.
  Загорелся идеей Иван Николаевич. Узнав о его затее, Мария воспротивилась:
  - Костьми лягу, а дом продать не дам! Дом принадлежит Мае!
  Не сдавалась сожительница. Отпечатала на машинке объявления, развесила по всем столбам. Соседки сорвали, где видели объявления. Целую кипу принесли Марии. Марию хватил удар. С кровоизлиянием положили ее в больницу. А в это время покупатели подкатили. Встали соседи стеной. Да что толку? Иван Николаевич единственный и полновластный хозяин дома.
  Сбили покупатели цену до смешного, купили дом. Одна из соседок причитала:
  - Опомнитесь, пока не поздно! Девочка подрастает! Если обездолите ребенка, не будет вам счастья в этом доме, помяните мое слово.
  В течение двух дней дом был переоформлен на новых хозяев. Первым делом, не дожидаясь выписки Марии из больницы, возвели забор на границе усадеб, которую установили сами. Привели землеустроителя, архитектора, пришел бывший уже хозяин Иван Николаевич. Оформили все по закону, только без совести.
  Мая в это время жила одна. Не оставляли ее соседи. Обедать приготовят, на ужин позовут. Люба, младшая сестра отца, навещала. Молочное всегда привозила. Привозила битую, ошмаленную соломой курицу или кролика. Звала Маю к себе, пока Мария в больнице. Отказалась девчонка, жила одна, держала в доме и во дворе порядок. Даже козочку содержала, кормила, доила. Летом сосед-старичок, имевший небольшое стадо, гнал на пастбище и Маину Белку,
  Вернулась из больницы Мария. С трудом поправлялась. Правая половина тела, нога и рука словно не ее. У Маи оказался характер Златы. Следила за приемом лекарств, ежедневный массаж, гимнастика. Поправлялась Мария, говорили соседи, больше Маиной любовью.
  Мая в это время продолжала учиться в школе. Сталь закаляется в огне. Успевала написать письмо Любе, телефона у нее в селе тогда еще не было. Регулярно переписывалась с пани Ядвигой, которую называла бабушкой. Закончила девочка девять классов. Куда податься? А тут письмо прислала бабушка Ядвига, приглашает к себе погостить. Собралась Люба, поехали они вместе с Маей во Львов. На следующий день сосед пани Ядвиги пошел с девочкой по городу, навещая каждый техникум.
  И вдруг видят вывеску: Львовский радиотехнический техникум. Мая загорелась. Зашли они в зал приемной комиссии. Член приемной комиссии придирчиво изучала документы Маи. И вдруг:
  - Ты дочка Златы?
  - Да. Мама давно умерла.
  - Я вижу по документам. Мы с ней учились. Потянуло ее в Молдавию! Она могла стать большим ученым.
  Зачислили Маю в техникум по результатам собеседования. Возвращались они с соседом пани Ядвиги, как на крыльях. Дома все рады. Люба слезу пустила. Одна Пани Ядвига, несмотря на свои восемьдесят лет, держалась стойко, рассуждала трезво.
  Обзвонила всех своих оставшихся старых подруг и знакомых. Многие работали в свое время на высоких должностях. Зашевелилась и провернулась машина чисто человеческих отношений. До начала учебного года получила Мая львовскую прописку на правах совладелицы квартиры. Пани Ядвига ликовала:
  - Тераз умиерам спокойние! (Сейчас я умру спокойно).
  Наказывала Мае:
   - Будет дочка, назовешь ее Златой!
   - У меня будут две дочки, - отвечала Мая. - Злата и Ядвига!
  Старуха прослезилась, но ходить стала прямее.
   - Муше жичь, абэ народжини Злата и Ядвига ест инна. (Я должна дожить до рождения Златы и Ядвиги второй).
   Пани Ядвига, великолепно знавшая украинский и русский языки с возрастом говорила только на польском.
  
  Иван Николаевич в это время купил старенькую копейку. Больше проводил времени под машиной, нежели за рулем. А оставшиеся деньги новая хозяйка прочно прибрала к своим рукам. И продолжали пировать.
  Скоро машина Ивана Николаевича окончательно встала на прикол. Чтобы восстановить, нужна была уйма денег. А денег новая жена не давала. Ловила его по дороге от клиентов, обыскивала его карманы. Бывшие сослуживцы, встретив Ивана Николаевича, коротко поздоровавшись, спешили пройти мимо. Да и Иван Николаевич, вдруг возомнивший о себе, как о лучшем специалисте-универсале, будучи трезвым, стыдливо старался расстаться быстрее. Выпивший, строил грандиозные планы поменять машину, устроиться не мифическую работу и получить должность. Зарплата у него будет самой высокой в городе.
   А между тем Ивана приглашали на выполнение технических работ все реже. Ремонтировал водопроводные краны, чистил забившуюся канализацию, собирал из готовых секций заборы, помогал забить свинью, выполняя самую грязную работу. Иногда везло. Заказывали кладбищенские оградки и кресты из труб. Но там ему перепадало совсем мало. Подсчитав, сколько электроэнергии потребил его самодельный сварочный трансформатор, жена делила прибыль так, что Ивану Николаевичу оставались копейки.
   Скоро почти все перестали назвать его по имени отчеству. Для всего городка он стал просто Ваней. Приноровился Ваня и к новым финансово-экономическим и товарным взаимоотношениям со своей сожительницей. Когда в конце работы приходило время расчета с клиентом, тот вручал договорную сумму. Чтобы не нести домой "ведьме" (так он уже называл сожительницу), он возвращал часть денег, говоря:
   - На эти деньги налей мне еще сто грамм, а остальное в бутылочке я заберу с собой.
  Приходя домой, прятал бутылочку в водосточный желоб, под стрехой, в мусоре, за туалетом, а то и просто прикапывал в огороде, помечая место.
   Был холодный ноябрьский вечер. Два дня подряд моросил мелкий, мгновенно пропитывающий насквозь одежду, дождь. А перед заходом солнца на северо-западе появилась узкая полоса оранжевого, к горизонту постепенно переходящего от бирюзового до темно-голубого и, наконец, ультрамаринового неба.
   - К морозу ... - говорили старики.
   С наступлением темноты Ваня закончил работу. Завтра с утра за ним должна приехать машина. В соседнем селе, как назло, к зиме потекли резьбовые стыки водяного отопления. Вымыв руки, сели с хозяином за стол. Оба поклонялись Бахусу до самозабвения. Ужинали долго, неизменно сопровождая каждое, поданное хозяйкой, блюдо очередной чаркой дважды перегнанного самогона.
   Наконец, хозяйка, попросив прощения, унесла бутылку и стала убирать со стола. Намагарыченные, в один вечер ставшие самыми близкими "друзьями", неохотно встали. Хозяин, держась за стенку, потом за косяк двери, пробирался в дом.
   Ваня, поднявшись, вытащил из кармана заработанные деньги. Разделив, долго раздумывал, куда их положить. Наконец, меньшую сумму спрятал в потайной карман своего неизменного портфеля. Если спрятать больше, "ведьма" может заподозрить. Она и без того, в последнее время, часто вроде "случайно", встретив клиента, уточняла сумму заработка.
  Держа в руке портфель, пошатываясь, вышел за калитку. Кругом была сплошная темень. Но Ваня уверенно выписывал синусоиды, направляясь в сторону дома его сожительницы. Чтобы не обходить лишних полквартала, Ваня свернул в узкий переулок, в конце которого была калитка в огород соседа. Чуть дальше узкая калитка в огород его "ведьмы". Неоднократно, проходя этим маршрутом, он уверенно, цепляясь за штакеты и сетку забора, преодолевал свой путь на "автопилоте".
  Угадывая в темноте большие лужи, обходил их. На мелкие не обращал внимания. Внезапно ноги его разъехались и, высоко подняв ногу он, не выпуская ручку портфеля, стал валиться набок. Земли он не достиг. Он так и остался в полете! В руке он держал не портфель, а нежную, изящную и теплую руку его Златы! Держась за руку любимой, сам того не осознавая, он летел в свою бесконечность.
  В полете они упали, как падали много раз тысячу лет назад, на теплую широкую постель, зарывшись лицом в мягкую подушку в байковой наволочке. Байковые наволочки Злата научилась шить у пани Ядвиги. На них она спала у хозяйки пять лет. Перейдя в собственный дом, Злата, на удивление соседям и знакомым шила только мягкие байковые наволочки. Лица их зарылись в тепло пушистой байки. Нет, это уже не байка, это теплые мягкие губы Златы. Их уста слились в бесконечном, совершенно безумном поцелуе. А лицо его уже было в самом заветном месте, куда стыдливо долго не пропускала его Злата.
  Он ощущал мягкость и теплоту ее естества, зарываясь в него, о чем он всегда мечтал в своих любовных грезах, все глубже и глубже. Он уже дышал только Златой, ее упоительным ароматом раздавленной фиалки. Он никогда не дышал так свободно и легко! Наконец, он делал то, о чем постоянно мечтал! Проникая все глубже, погружаясь с головой, он с божественным наслаждением пил теплую, нет, не теплую! Он пил горячую Злату! Ему не надо было даже дышать! Ему достаточно пить, поглощать, наполняя себя ее бесподобно будоражащей плотью. Затем наступило то, что уже невозможно предотвратить, ни приблизить, ни остановить. Его большое тело вытянула сладостная, долгая, сильная как ураган, бесконечная судорога.
  Тело Ивана Николаевича нашли, направляющиеся на работу, соседи. Уже начинало светать. Он лежал ничком, погрузив в глубокую лужу лицо до самых ушей. В правой руке он продолжал сжимать ручку портфеля. Не трогая тела, позвонили в милицию. На удивление, приехали быстро. Следом, словно ждали вызова, появилась машина со следователем прокуратуры.
  Множество фотографий в разных позициях. Затем окоченевшее тело с трудом перевернули лицом вверх. Вместе с головой оторвалась и поднялась, венчиком примерзшая к лицу ледяная корка. Узкий нос с длинными крыльями был прижат ко дну ямы так, что ноздрей не было. Снова фотографии. Описание. С, трудом, поочередно разгибая пальцы, освободили ручку портфеля. Тело погрузили и отвезли в морг.
  Я вышел из операционной, когда мне сообщили сногсшибательную новость. Я пошел к моргу. Судебно медицинский эксперт с сотрудниками прокуратуры и милиции стояли на крыльце морга и курили.
  - Это твой знакомый?
  - Да! В прошлом это был один из самых талантливых моих наставников в радиотехнике.
  - Пищевод и желудок наполнены жидкой грязью. Словно хотел выпить лужу. Легкие до мелких бронхов заполнены грязной водой. Вероятно концентрация алкоголя в крови была так высока, что не сработал безусловный охранительный рефлекс, чтобы бессознательно повернуть голову набок и хотя бы дышать. - сказал судмедэксперт.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"