Аннотация: Ах, какая была держава! Как нас все боялись! И куда всё делось? Победили в войне - и сидим в говне.
Иосиф Бродский. Часть 3. Политика.
Вопрос: - За что вас преследовали, ведь вы - поэт далекий от политики?
Бродский: - На самом деле нельзя быть вне политики. Я не писал в официально признанной манере, потому что это было скучно. Если человек не делает того, чего от него ждут, его считают врагом государства.
(Джейн Б. Катц, "Artists in Exile", N.Y., 1983)
Вечерний Ленинград, 14 марта 1964 года
Суд над тунеядцем Бродским
Просторный зал клуба 15-го ремонтно-строительного управления вчера заполнили трудящиеся Дзержинского района. Здесь состоялся суд над тунеядцем И. Бродским. О нем писалось в статье "Окололитературный трутень", напечаанной в номере Љ 281 нашей газеты за 1963 год.
Выездную сессию районного народного суда открыла председательствующая - судья Е.А.Савельева. Народные заседатели - рабочий Т.А.Тяглый и пенсионерка М.И.Лебедева.
Зачитывается заключение Держинского райотдела милиции. Бродскому - 24 года, образование - 7 классов, постоянно нигде не работает, возомнив себя литературным гением. Неприглядное лицо этого тунеядца особенно ярко вскрывается при допросе.
- Ваш общий трудовой стаж? - спрашивает судья.
- Я этого точно не помню, - отвечает Бродский под смех присутствующих.
Где уж тут помнить, если с 1956 года Бродский поменял 13 мест работы, задерживаясь на каждом из них от одного до трех месяцев. А последние годы он вообще нигде не работал.
Рисуясь, Бродский вещает о своей якобы гениальности, произносит громкие фразы, бесстыдно заявляет, что лишь последующие поколения могут понять его стихи. Это заявление вызывает дружный смех в зале.
Несмотря на совершенно ясное для всех антиобщественное поведение Бродского, у него, как ни странно, нашлись защитники. Поэтесса Н.Грудинина, старший научный сотрудник ленинградского отдела Института языкознания Академии наук В.Адмони, доцент Педагогического института имени А.И.Герцена Е.Эткинд, выступившие на процессе как свидетели защиты, с пеной у рта пытались доказать, что Бродский, опубликовавший всего несколько стишков, отнюдь не тунеядец. Об этом же твердила и адвокат З.Топорова.
Но свидетели обвинения полностью изобличили Бродского в тунеядстве, во вредном, тлетворном влиянии его виршей на молодежь.Об этом с возмущением говорили писатель Е.Воеводин, заведующая кафедрой высшего художественно-промышленного училища имени В.И.Мухиной Р.Ромашова, пенсионер А.Николаев, трубоукладчик УНР-20 П.Денисов, начальник Дома обороны И.Смирнов, заместитель директора Эрмитажа П.Логунов. Они отмечали также, что во многом виноваты родители Бродского, потакавшие сыну, поощрявшие его безделье. Отец его А.Бродский по существу содержал великовозрастного лоботряса.
С яркой речью выступил на процесе общественный обвинитель - представитель народной дружины Дзержинского района Ф.Сорокин.
Внимательно выслушав стороны и тщательно изучив имещиеся в деле документы, народный суд вынес постановление: в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года выселить И.Бродского из Ленинграда в специально отведенные места с обязательным привлечением к труду сроком на пять лет.
Это постановение было с большим одобрением встречено присутствовавшими в зале.
Интересно, что же такое, "развращающее молодежь", написал Бродский, что вызвало праведный гнев "общественности"?
29 ноября 1963 года в газете "Вечерний Ленинград" появилась статья "Окололитературный трутень", подписанная Я. Лернером, М. Медведевым и А. Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за "паразитический образ жизни". Из стихотворных цитат, приписываемых авторами Бродскому, две были взяты из стихов Бобышева, а третья, из поэмы Бродского "Шествие", представляла собой окончания шести строк, от которых отрезаны первые половинки. Стихотворение "Люби проездом родину друзей..." было исковеркано авторами фельетона следующим образом: первая строчка "Люби проездом родину друзей" и последняя "Жалей проездом родину чужую" были объединены в одну "люблю я родину чужую".
Графоманов в СССР всегда было полно, но судили и приговорили к ссылке и принудительным работам одного Бродского. Надо отдать должное Софье Власьевне и Галине Борисове (перевожу с "диссидентского": Советской Власти и Государственной Безопасности) - нюх на настоящий талант у них был отменный.
Не очень понятно только, зачем надо было фальсифицировать стихи Бродского? Можно ведь было, наверное, найти действительно принадлежавшие ему строки, выражающие недовольство общественным строем, нищетой простого народа, всепроникающей ложью и произволом властей. Лень, наверое, было авторам статьи искать стихи Бродского, распространявшиеся самиздатом. И так сойдет. А недовольство, хоть политика Бродского и вправду не интересовала, прорывалось время от времени. Куда же от этого денешься? Нет-нет, да и не выдержишь, выскочит раздражение наружу:
... уже российская пристрастность
на ваши трудные дела -
хвала тебе, госбезопасность,
людскому разуму хула.
.....
Не то страшит меня, что в полночь,
героя в полночь увезут,
что миром правит сволочь, сволочь.
Но сходит жизнь в неправый суд...
("Петербургский роман", 1961)
Или еще откровеннее, перекликаясь с запрещенным Цветаевским "Крысоловом":
Нас ведет КРЫСОЛОВ! КРЫСОЛОВ!
Вдоль па-не-лей и цин-ковых крыш,
И звенит и летит из углов
СВЕТЛЫЙ ХОР ВОЗВРАТИВШИХСЯ КРЫС.
.....
Как он выглядит - брит или лыс,
Наплевать на при-ческу и вид,
Но СЧАСТЛИВОЕ ПЕНИЕ КРЫС
Как всегда над Россией звенит!
Вот и жизнь,
Вот и жизнь
Пронеслась,
Вот и город
Заснежен
И мглист,
Только пом-
Нишь безум-
Ную власть
И безум-
Ный уве-
Ренный свист.
Так запомни лишь несколько слов:
Нас ведет от зари до зари,
Нас ведет КРЫСОЛОВ! КРЫСОЛОВ!
Нас ведет КРЫСОЛОВ -
Повтори.
("Шествие", 1961)
Судили Бродского, кстати, не только за "тунеядство". Вот как он сам вспоминает свой процесс в интервью журналу "Quatro", год 1981:
"Главным было обвинение в тунеядстве, но было еще девятнадцать пунктов. Мне больше всего понравилось обвинение в развращении молодежи путем распространения произведений таких запрещенных авторов, как Ахматова и Цветаева."
Было у Бродского и еще одно политически невыдержанное стихотворение, которое обвинители могли бы вменить ему на суде, но просмотрели, упустили:
ПАМЯТНИК
Поставим памятник
в конце длинной городской улицы
или в центре широкой городской площади,
памятник,
который впишется в любой ансамбль,
потому что он будет
немного конструктивен и очень реалистичен.
Поставим памятник,
который никому не помешает.
У подножия пьедестала
мы разобьем клумбу,
а если позволят отцы города, --
небольшой сквер,
и наши дети
будут жмуриться на толстое
оранжевое солнце,
принимая фигуру на пьедестале
за признанного мыслителя,
композитора
или генерала.
У подножия пьедестала -- ручаюсь --
каждое утро будут появляться
цветы.
Поставим памятник,
который никому не помешает.
Даже шоферы
будут любоваться его величественным силуэтом.
В сквере
будут устраиваться свидания.
Поставим памятник,
мимо которого мы будем спешить на работу,
около которого
будут фотографироваться иностранцы.
Ночью мы подсветим его снизу прожекторами.
Поставим памятник лжи.
Лжи действительно было не просто много - ложью и полуправдой была пропитана вся жизнь каждого подсоветского человека, ежечасно, с утра до вечера, 365 дней в году. Ложь била в глаза вывешенными на стенах домов лозунгами и плакатами, сочилась со страниц газет, била по ушам бравурными звуками из никогда не выключавшейся радиотрансляции, булькала из телевизора, ушатами выливалась на обязательных для всех политинформациях, на школьных уроках истории и обществоведения, на лекциях по истории партии, философии марксизма, политэкономии, научного коммунизма в институтах. Ложь надо было запоминать и повторять на экзаменах. Вот как вспоминает об этом сам Бродский в беседе с Мириам Гросс, журналсткой газеты "Observer", в 1981 году:
"И.Б. ... Ахматова обронила, что коммунизм невоможно понять, если человек не знает, каково это - просыпаться в СССР по утрам от звуков радио и слушать его весь день.
М.Г. А его нельзя было выключить?
И.Б. Технически говоря - да. Можно. Но послевоенные годы многое сохранили от атмосферы повсеместных чисток, все друг за другом следили, и выключенное радио тут же вызвало бы подозрения, особенно если учесть, что мы жили в коммуналке.
.....
М.Г. Вы были шокированы хрущевскими откровениями о Сталине?
И.Б. Нет, мое поколение - тех, кому было лет шестнадцать-семнадцать, - ничто не могло шокировать. Мы знали, что нас повсюду окружает ложь, двуличность, бессердечие, мы и сами лгали. Чтобы шокировать нас, нужно было что-то посильнее смерти Сталина. Таким шоком стали события в Венгрии."
Вот уже почти сто лет Россия живет, накрытая густой пеленой вязкой лжи. Развалился совок, власть захватили люди с холодными мозгами и горячими насосами для перекачки крови, а без лжи государство все так же не может существовать. Ложь меняет окраску, мутирует, принимает новые формы, но не исчезает, оставаясь востребованной вновь и вновь.
Появляются новые мифы: об эффективных менеджерах, о великих военных победах, о замечательной жизни в насквозь прогнившем и развалившемся совке. Воскресают и старые - об окруженной врагами стране, которая, если бы не ядерный щит, давно была бы порабощена и разграблена. Так ведь кроме внешних врагов все время поднимают голову и враги внутренние, и сколько ни уничтожали врагов народа, сколько ни гноили по тюрьмам, лагерям и психушкам инакомыслящих, как ни прижимает родная власть пятую колонну сейчас, а счастья все нет.
Ах, какая была держава! Как нас все боялись! И куда всё делось? Победили в войне - и сидим в говне. А побежденные нами враги опять живут в десять раз лучше, чем победители. Зря, видно, государство с предателями цацкается. Стрелять их надо! Сталина на них нет!
Так кто же все-таки прав: ностальгирующие по сладкой жизни в замечательном Советском Союзе или те, для кого эта жизнь была невыносимой? Не может же так быть, чтобы правы были одновременно и те, и другие?
Любопытно, что думал по этому поводу сам Бродский? Вот несколько высказываний, позаимствованных из его многочисленных интервью уже на Западе.
"Величайшее преступление коммунизма в том, что он разрушает экзистенциальную свободу граждан. Людей умышленно ограничивают, обирают, притесняют. Посмотрите вокруг: там меньше смеются, чем здесь, люди там менее счастливы, чем здесь. Там тебя ничего не ждет, никаких перспектив, жизнь без будущего. Самое страшное, что делает коммунизм с человеком, - оболванивание, и это на всю жизнь. Поэтому несправедливость во имя коммунизма задевает меня больше, чем несправедливость на Западе. Коммунизм означает безысходность, это источник зла, он излучает зло."
(Виллем Г. Вестстайн, газета "Vrij Nederland", 11 сентября 1982 года).
"Все мы выросли в определенной мифологической структуре, то есть привыкли рассматривать любую борьбу как битву между добром и злом, демоном и ангелом. Последняя война просто была борьбой двух демонов. В этом сражении фашизм и коммунизм были равными партнерами, в каком-то смысле братьями. Это было сражение между двумя демонами, и один демон проиграл. Для Восточной Европы, откуда я родом, в каком-то смысле понимание того, что между коммунизмом и фашизмом нет разницы, очень старая мысль. Еще школьниками мы столкнулись с их структурным сходством: одно и то же авторитарное устройство, система, цель которой - подчинить себе личность."
(Хелен Бенедикт, журнал "Antioch Review", Љ 1, зима 1982 года).
"Вопрос: Какой момент жизни в СССР был для вас самым тяжким?
Бродский: Психиатрическая тюремная больница в Ленинграде. Мне делали жуткие уколы транквилизаторов. Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело."
(Джованни Буттафава, журнал "L"Expresso", 6 декабря 1987 года).
"Дело в том, что в Советском Союзе человек родится с очень ограниченными возможностями выбора позиции. Либо он раб этой системы, либо ее враг - а я считал, что это достаточно ограниченный выбор, поскольку с таким же успехом можно делать что-то другое, то есть игнорировать эту систему. Но когда игнорируешь эту систему, она решительно начинает считать тебя врагом. И соответственно с тобой обращается."
(Ларс Клеберг и Сванте Вейлер, "Divertimento sztokholmskie...", Warszawa, 1988).
"В России произошла совершенно фантастическая история, никто этого не может понять. Произошел колоссальный антропологический сдвиг. Когда мы говорим о преступлениях режима, мы не говорим всего, не говорим всей правды. В сущности произошел огромный антропологический регресс. Дело не только в том, что кого-то убивали, дело в том, что жизнь миллионов людей в течение многих поколений шла не так, как должна была идти. <...> Люди рождались и умирали, проживая не свою жизнь. А это не проходит бесследно. Зародились совершенно новые инстинкты. Россия - это абсолютно новый антропологический зоопарк. Разговор с русским может быть интересен, если ты и вправду антрополог. Но не тогда, когда ты занимаешься политикой или философией. Целые поколения выросли в эпоху абсолютной беззаконности. Мысли о собственной инициативе искоренялись в зародыше. Исчез инстинкт действий. Его кастрировали. Так же, как и волю русского народа. Между прочим, причиной этого не был, строго говоря, страх.
.....
Как-то Ахматова сказала нечто необычное: "Достоевский не знал всей правды. Он считал, что если ты зарубил старуху-ростовщицу, то потом до конца жизни тебя будут грызть муки совести и, в конце-концов, ты признаешься, и тебя отправят в Сибирь. А мы знаем, что можно утром расстрелять десять-пятнадцать человек, а вечером, вернувшись домой, намылить жене голову за то, что у нее скверная прическа." <...> Выражаясь брутально, пусть XIX век не учит нас жить. В двадцатом столетии мы увидели совершенно иной образ. В XIX веке существовала идея народности. Идея справедливости, которую каким-то способом следует достигнуть. В ХХ веке идея народа как носителя некоей истины - попросту уровень детского сада."
(Беседа с Адамом Михником (Польша) 1995).
И, наконец, самая важная, на мой взгляд, мысль Бродского, с которой трудно не согласиться:
"... могу сказать проще - например так: я всегда предпочту страну, из которой можно уехать, стране, из которой нельзя."
(Свен Биркертс, журнал "Paris Review", Љ 83, 1982 год).
В советские времена граница была на замке и любая заграничная поездка считалась огромной привилегией, заслужить которую было далеко не просто. Пройдя многочисленные проверки и комиссии, заверив характеристики и собрав подписи от парткома, профкома и черт знает еще какого "кома", лояльный гражданин мог получить разрешение на посещение одной из стран социалистического содружества (Восточного блока), так же надежно изолированной от капиталистического Запада, как и Советский Союз. Попасть же "за бугор" простому гражданину великой державы было не проще, чем слетать на Луну.
Выпускали в заграничные турне известных артистов и спортсменов, в задачу которых входила пропаганда преимуществ социалистического образа жизни. Однако, даже многократно проверенные и перепроверенные знаменитости время от времени сбегали из-под надзора приставленных к ним "искусствоведов в штатском", просили во вражеских странах политического убежища и становились невозвращенцами. Вот несколько наиболее громких имен из числа "выбравших свободу" граждан СССР только в 70-е и 80-е годы прошлого века:
1970-е
Барышников, Михаил Николаевич
Восленский, Михаил Сергеевич
Годунов, Александр Борисович
Дронников, Николай Егорович
Кольман, Эрнест Яромирович
Леонская, Елизавта Ильинична
Макарова, Наталия Романовна
Пртопопов, Олег Алексеевич
Белоусова, Людмила Евгеньевна
Корчной, Виктор Львович
Суворов Виктор (Резун, Владимир Богданович)
Элдер, Александр
Ростропович, Мстислав Леопольдович
Вишневская, Галина Павловна
Шевченко, Аркадий Николаевич
Курдаков, Сергей Николаевич
1980-е
Шостакович, Максим Дмитриевич
Могильный, Александр Геннадьевич
Полозов, Вячеслав Михайлович
Тарковский, Андрей Арсеньевич
Федоров, Сергей Викторович
Но это всё мировые знаменитости. Что же касается простых граждан, мечтавших высвободиться из горячих объятий любимой родины, то им, говоря простым языком, ничего не светило. Некоторые решались на нелегальный переход границы, но счастье сопутствовало далеко не всем.
Переплыть Черное море на лодке удалось Марату Каримову с напарником. Такой же подвиг в одиночку совершил скульптор Олег Соханевич.
Совершенно невероятна история пловца-марафонца Юрия Ветохина, арестованного при попытке уплыть из Крыма в Турцию на надувной лодке. В результате - год в тюрьме под следствием, и восемь лет пыток в Днепропетровской психушке. Через два года после освобождения он купил билет на круиз "Из зимы в лето" (из Владивостока до экватора и обратно, не заходя в иностранные порты) и выпрыгнул из иллюминатора в открытый океан. Двадцать часов плыл без еды и питья и сумел доплыть до Индонезийского острова Бацан. Получил политическое убежище в США, где и живет до настоящего времени. Его книгу "Склонен к побегу" можно прочитать здесь:
Еще один перебежчик, Александр Шатравка, вместе в братом перешел границу в Финляндию, был арестован финнами и выдан назад в СССР. После многолетних мытарств по лагерям и психушкам, уже во второй половине 80-х был выпущен из СССР. Живет в США. Его книга "Побег из рая" выложена здесь:
http://karel500.livejournal.com/22869.html
Были и попытки угона самолетов, нередко заканчивавшиеся трагически, как это случилось с семьей Овечкиных, известых по названию семейного музыкального ансамбля "Семь Симеонов" (см. ВИКИ).