Джонсон Елена Михайловна : другие произведения.

Неисторический материализм или Ананасы для врага народа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ностальгическая комедия. Что будет, если снежной зимой 1953 года, по соседству с морально устойчивыми и бдительными гражданами поселится человек из нашего времени? У него компьютер, салатики с заморскими деликатесам в прозрачных коробочках, шампуни и - о, ужас! - принтер, который печатает все подряд без одобрения партии и правительства! А еще, благодаря вшитой в руку капсуле, он может внезапно удрать в свое время, доводя власти до исступления. Кто-то на него стучит, кто-то ценит его самоотверженную дружбу. А автор ценит хэппи-енд и здоровый юмор.
  
  
  
  
  
  I
  Андрей, безусловно, спятил! Всегда был ненормальный. Во всяком случае, это официально заявила Британская королевская Академия наук несколько лет назад, когда он потребовал сдвинуть Стоунхендж на два километра, чтобы дать площадку для приземления инопланетному космическому кораблю. Да что там Британская Академия -над ним потешались все средства массовой информации.
   Но его друг Сергей не потешался, нет! Он лишь сочувственно предлагал ему отдохнуть, ни в коем случае не переутомляться и принять курс успокоительных. Ох и злился тогда Андрей, и Сергей не мог поклясться, что втайне не испытывал громадное удовлетворение и злорадство.
   Правда, потешались над ним недолго, потому что этот инопланетный корабль таки долбанулся об камни Стоунхенджа и потом долго не мог взлететь.
  Весь мир тогда помогал ему подняться в воздух как можно скорее, потому что эти нервные инопланетные паразиты подстегивали землян, накрывая города Земли светонепроницаемым колпаком и погружая их в кромешную тьму на сутки или двое.
   Поэтому Андрей в конце концов был признан техническим гением. Сергей, который решил было, что история со Стоунхенджем пошла Андрею на пользу и умерила его непомерное тщеславие, упорно придерживался совсем другого мнения и крайне сожалел о несомненной непрофессиональности пилотов корабля, которые, безусловно, могли бы получше рулить и вообще летать в какой-нибудь другой галактике.
  И сейчас, разглядывая официальное приглашение на бланке Отдела по Изучению фашизма, коммунизма и тоталитаризма Института всемирной истории, Сергей сердито фыркал, кожей чувствуя, что без Андрея тут не обошлось. На бланке стояла подпись Барсова. Это вам уже не шутки.
   Сергей подозревал, что он туда пойдет и в очередной раз позволит втянуть себя в такие передряги, после которых он обычно долго приходил в себя и позволял своей подруге Гуле внушать ему мысли о ценности тихой и спокойной семейной жизни, которую она, Гуля, ему несомненно организует, как только Сергей на ней женится.
  Барсов, хотя был всего лишь заместителем директора, являлся самой заметной личностью в их научном городке. Ну, и кроме того он был другом Серегиного отца, вместе которым они придумывали такие штуки, от которых мировую общественность брала оторопь от дерзости замысла и от смутного ощущения близости конца света или проникновения в чужие, запретные миры - что, в принципе, одно и то же.
   Хотя ему было где-то под шестьдесят, местные красавицы до сих пор млели, завидев его могучую рослую фигуру, и смотрели на него с плохо скрытым обожанием. Одного кивка его гривастой головы было достаточно, чтобы заставить зарубежных партнеров подписывать любые соглашения с Институтом и рассматривать выдвигаемые им идеи как гениальные. Хотя, выскажи их кто-нибудь другой, его назвали бы сумасшедшим.
  
  Сергей уже ощущал знакомое покалывание в области шейных позвонков, что означало, что его, Сергея Бахметьева, 27 лет от роду, хорошего программиста, имеющего устойчивое положение и престижную работу в банке, обуяло любопытство. Раз таинственное дело, ради которого Сергей приглашался в легендарный институт, благословил сам Барсов, оно обещало быть масштабным.
  
  Андрей встретил его внизу в вестибюле и, таща Сергея за собой на третий этаж, начал по дороге давать вводную, возбужденно рассказывая что-то о грандиозных планах международного сообщества искоренить коррупцию и насилие с помощью глобального международного психологического эксперимента, в котором Сергею уготована едва ли не главная роль.
   Когда запыхавшегося Сергея втолкнули в кабинет, его перехватил Барсов, усадил в глубокое кресло, сам сел напротив, и принялся его удовлетворенно рассматривать. Что он там увидел, Сергей так и не понял, но Барсов удовлетворенно кивал головой, бормоча: "Хорош, весь в отца! А повзрослел, а возмужал! Годишься, еще как годишься, да-а!".
  Андрей тем временем продолжал увлеченно рассказывать об эксперименте, упоминая при этом разные слова, вроде "кротовые норы в пространственно-временном континууме", от чего Сергей моргал и неопределенно мычал. Нет, он не имел ничего против кротовых нор, даже если они располагаются в пространственно-временном континууме, только при условии, что и континуум, каким бы он ни был, и кротовые норы будут находиться на безопасном от него расстоянии.
   Он слегка дернулся, услышав о визитах на сорок-пятьдесят лет назад, в прошлое, и обратно, но быстро справился с собой, надеясь, что к нему они не имеют отношения. Он представил себя, ползающего по кротовым норам из одного континуума в другой, и содрогнулся. Поэтому, когда он уразумел, что эти визиты довольно регулярно должен будет совершать именно он, "пока с полгодика, а там посмотрим", - то понял, что пришло время решительно встать и попрощаться.
  Он начал выбираться из кресла-ловушки, и решительного прощания не получилось.
   К тому же покалывание в области шейных позвонков не прекращалось, и его разум вступил в безнадежную борьбу с любопытством.
   - Ты, братец мой, совершенно уникальный психологический тип, - продолжал гудеть Барсов с лучезарной улыбкой. - Мы с тобой отлично поработаем.
   Сергей что-то булькнул и безвольно опустился обратно в кресло, пытаясь понять - хорошо это ли плохо быть уникальным психологическим типом, когда такие личности, как Барсов и Андрей находятся в непосредственной близости.
  
  
  - Смотри, какой он мягкий, - Андрей совал в руки Сергею какой-то небольшой плоский диск. - Его тебе вживят вот сюда, - он показывал на ладонь у основания большого пальца. - Он тебе совершенно не будет мешать.
  Сергей отталкивал от себя диск, словно ядовитую змею.
  Диск представлял собой временной портал, который приводился в действие простым нажатием на него любой частью тела, в которое этот диск вшит. Никакой посторонний предмет или человек, объяснял Андрей, не мог заставить его работать, как ни нажимай.
  - А если я там заблужусь и не смогу вернуться обратно? - в ужасе спросил Сергей.
  Анатолий Васильевич покачал головой.
  - Это в принципе невозможно, - мягко сказал он и начал объяснять Сергею что-то про биополе, которое непосредственно воздействует на диск и неповторимо, как отпечатки пальцев.
  Сергей отмахнулся - принцип путешествий во времени он совершенно не понимал и не считал это нужным: ездит же он в автомобиле, не зная, как устроен мотор. Его волновало другое - а вдруг этот диск сломается!
  - Да ты что, совсем не слушаешь? - возмутился Андрей. - Он в принципе сломаться не может - это же не механизм, а капсула!
  - Вот и отправлялся бы туда сам, - строптиво сказал Сергей. - Ну что ты ко мне пристал, ей-богу!
  - Я и отправлялся, - невозмутимо ответил Андрей.
  - Да? - заинтересовался Сергей. - Ну и как, вернулся?
  - Нет, - вздохнул Андрей. - Я и до сих пор там. Сижу и разговариваю там с пещерным идиотом, мечу бисер перед свиньями...
  - Сам свинья, - обозлился Сергей. - Кстати, - повернулся он к Барсову, - а действительно, почему Андрей сам не может отправляться в прошлое? Он-то знает об эксперименте уж по любому больше меня.
   Андрей надулся и стал упорно созерцать свои ботинки, а Барсов вздохнул.
  - У него не получится, - объяснил он. - Он с людьми не умеет сходиться. Я бы даже сказал, он их отталкивает. - Барсов развел руками. - Типичный кабинетный ученый.
   Он ободряюще похлопал Андрея по плечу, и тот переместил взгляд куда-то в область пуговиц на его пиджаке.
  - А вот ты, - подмигнул он Сергею, - исключительно контактен. Тебе даже усилий не надо будет прикладывать, чтобы расположить людей к себе. Вот тебе и весь секрет, - подытожил Барсов.
  
  Сергей продолжал молчать, понимая, что, сказав следующую фразу, он либо ввяжется в это дело, либо наоборот, откажется и уйдет. И никогда не узнает, как там было, в пятидесятых. Хотя с другой стороны, ну его, этот эксперимент! Еще застрянет там, в прошлом, без компьютеров и интернета,- мрак! Чем они там занимались, интересно? А кстати, правда, чем?
   Он покашлял и немного покряхтел, напряженно размышляя. Барсов безмятежно ждал - у него не было сомнений.
  - А делать-то там что? - хрипло спросил Сергей, сам себя проклиная. - Не просто же разговоры разговаривать?
  - Вот это уже разговор по существу, - одобрил Анатолий Васильевич. - Будешь преподавать в нашем институте английский и математику, ничего сложного. Между делом сойдешься с коллегами - там, вернее, тогда, это было проще чем сейчас. И будешь ненароком показывать им всякие вещи. Телевизор, гель для душа, часы, - в общем, всякую всячину. А мы тут будем наблюдать и тоже... работать. Остальное - наша забота.
  
  Дальнейшее Барсов рассказывал по дороге в лабораторию, из которой и будет вестись наблюдение, и где Сергей должен понять суть эксперимента.
  В случае, если Сергей поработает в прошлом хорошо, то с помощью спровоцированных им реакций на благополучие и сытость одного отдельно взятого, невесть откуда взявшегося человека можно будет построить психологическую модель манипулирования человеческим сознанием или хотя бы предсказуемости человеческих реакций. Причем легальными, простыми и дозволенными средствами, которые уж никто не назовет психотронными и никогда не сможет запретить.
  Таких, как он, лазутчиков планировалось заслать одновременно в разных странах в большие и маленькие города - психология жителей мегаполисов совсем не такая, как у провинциалов. Их сведения будут обобщаться и сводиться в единую систему в московском Институте Всемирной Истории - разумеется, под началом Барсова.
  Анатолий Васильевич продолжал журчать что-то про невероятно гибкую психику Сергея и про его адекватные реакции - вот льстец! - и про его уникальность, которая позволит ему подготовить плацдарм для других посланцев.
  
  Когда Анатолий Васильевич между прочим добавил, что в прошлом веке ему будут выплачиваться командировочные в неограниченном размере, благо в Печатном дворе их осталось огромное количество, Сергей встрепенулся и прислушался. Будущее - вернее, прошлое, - начало принимать привлекательные формы.
  
  
  
  . - А тот период материальной бедности и полного отсутствия всяких возможностей и свобод, куда мы вас посылаем, невероятно удобен для такого исследования, - продолжал Анатолий Васильевич. Он даже прикрыл глаза и почмокал губами, восхищаясь удобной для исследования убогой эпохой.
  - Меня с работы не отпустят, - торопливо сказал Сергей.
   Андрей фыркнул:
  - С чего ты взял? Уже отпустили. Твой Артемьев сказал, что поработает Инна Курицына, а ты иногда будешь возвращаться и все ее ляпы исправлять.
  - Курицына! - ахнул Сергей. - Да я после нее в жизни не разберусь! Она одни и те же платежки по три раза на дню акцептует, если ее за компьютер посадить. Я ей только в пасьянс разрешаю за компьютером играть, и то...
  - Ничего, - успокоил Андрей. - У тебя еще неделя - вот и поучишь.
  - Такую дуру... - проворчал Сергей.
  - Зато у нее ноги классные!
  Ноги у Курицыной действительно были классные, с этим Сергей не мог не согласиться.
  - А Гуля? - слабым голосом спросил он.
  - Что - Гуля? - недовольно переспросил Андрей. - Куда она денется? И при чем тут Гули-Мули, когда речь идет о международном эксперименте, равного которому...
  - Плевал я на твой эксперимент, - справедливо заметил Сергей, - если из-за него меня Гулька пилить начнет.
  Но все уже понимали, что ворчит он уже просто для порядка.
  Он немного помолчал и тихо поинтересовался, в какой именно год его собираются забросить.
  - В пятьдесят третий год, - с лучезарной улыбкой ответил Андрей.
  - Ну что ж, пятьдесят третий так пятьдесят третий не хуже, чем другие, - пробормотал Сергей. - Тысяча девятьсот, по крайней мере? А месяц какой?
  - Январь.
  - Не хочу в зиму, - запротестовал Сергей. - У нас и так лето короткое. Э, постойте, - сообразил он. - Так это же еще культ личности. А если меня посадят?
  Анатолий Васильевич опять немного покашлял.
  - Вообще-то, если хорошо поработаете - обязательно должны посадить.
  Сергей подпрыгнул и посмотрел на ученых с немым укором.
  - У вас же будет капсула, - мягко напомнил Барсов.
   - Ну да, - пробормотал Сергей без особого убеждения в голосе.
  Они вошли в лабораторию, в которой был устроен наблюдательный пункт.. Там было много компьютеров и дисплеев с бегущими по ним змейками и того, что Сергей в другом месте принял бы за гинекологические кресла, над которыми зачем-то соорудили блестящие металлические колпаки. Это производило бы очень сильное впечатление обители науки, если бы не банки и бутылки из-под кока-колы, чашки с недопитым кофе и недоеденные суши, которые громоздились на столах вперемешку с проводами. Провода тесно переплетались между собой и уходили в недра высоких шкафов. Их можно было бы принять за железные сейфы, если бы не ряды мониторов на их передних стенках. Шкафы тихо и важно гудели. Провода свисали со столов на пол, вились по нему, как черные блестящие змеи, и заполняли собой все свободное пространство. Свободного пространства, собственно, практически не было, потому что там, где оно могло бы быть, громоздились коробки из-под процессоров, колонок и оборудования, названия которого Сергей даже и не знал. Существующие в этом беспорядке два парня в белых халатах, поглощенные наукой и суши, оглянулись на Барсова и стали суетливо собирать банки в черный пластиковый пакет.
  - Опять свинство развели! - досадливо сказал Анатолий Васильевич, вытаскивая из проводов завязанный узлом засаленный галстук. - Это что такое?
  Галстук был вежливо вытащен из его рук с почтительной просьбой не помять, так как его надевали на официальных приемах.
  Переступая через провода и коробки, Сергей послушно пошел за Андреем к одному из компьютеров. На мониторе он увидел обычный дворик - маленький и заснеженный. В дальнем углу двора, огороженные металлической решеткой, стояли два огромных голубых металлических контейнера, похожих на гигантские фляги. Сергей вопросительно посмотрел на Барсова.
  - Это район возле гостиницы "Плес", - объяснил он.
  - Ага! - с умным видом сказал Сергей, ожидая, что кто-нибудь ему объяснит, зачем он должен созерцать какой-то двор, даже если он и расположен возле гостиницы "Плес".
  Эта гостиница располагалась в самом центре их небольшого научного городка. Маститые ученые, когда они уже вполне могли обойтись без дискотек и столичной суеты и хотели сосредоточиться целиком на семье, внуках и науке, - то есть науке, семье и внуках, - съезжались сюда, в маленький городок Средневолжск на берегу Волги, и в провинциальной тишине рождали гениальные идеи, жертвой одной из которых предстояло стать Сергею.
  - Кстати, - недоуменно сказал Сергей. - Откуда у "Плеса" такой двор? Там же с одной стороны - стоянка, а с другой - рынок...
  Андрей и Анатолий Васильевич не отрываясь смотрели на экран.
  - А почему там зима? - опять спросил Сергей. - Сейчас же июль месяц.
  Во дворе появилась толстая тетка в черном пальто с каракулевым воротником, которое туго обтягивало ее фигуру, как бы сложенную из трех пуховых подушек. В руках она несла кожаную бесформенную кошелку. Следом за ней шел мужчина в коротком черном пальто, каракулевой шапке пирожком и широченных брюках.
  - Посидим немного, - обратилась к нему женщина и уселась на скамейку возле подъезда.
  - Ну и чего вы на них уставились? - напомнил о себе Сергей.
  Анатолий Васильевич с сожалением оторвался от экрана.
  - Этого двора больше не существует, - сказал он. - И этих людей - тоже.
  - А... как же... как мы их видим тогда? - робко спросил Сергей.
  - Это Андрей там установил скрытые видеокамеры. Поэтому сейчас мы можем выбрать такой момент для перемещения, когда нас никто не видит. Андрею было труднее, чем вам.
  - Так ты там был? - спросил Сергей Андрея несколько ревниво. Он уже начал привыкать к тому, что его миссия будет уникальной, и ему в голову начала закрадываться смелая мысль, что он мог бы обойтись в этом деле без конкурентов.
  - Андрей, - обратился к нему Анатолий Васильевич. - Покажи ему, как перемещаться.
  - Сейчас, - кивнул Андрей. - Эти двое уйдут... А, собственно, ладно. Найду где-нибудь уголок.
  Он неторопливо снял висевший в углу песочного цвета тулуп, напялил цигейковую шапку, подошел к экрану и внимательно посмотрел на него.
  - Ты чего оделся, как бомж? - удивленно спросил Сергей, забыв, что он обиделся на Андрея. - Давай я тебе из дома хоть шапку приличную принесу.
  Андрей скроил презрительную гримассу:
  - Шапка - как раз по моде. Лопух, - не удержавшись, добавил он, нажал правой рукой на запястье левой - и исчез.
  Сергей начал было вертеть головой, но Анатолий Васильевич указал на экран. Прошло секунд тридцать, и Андрей вошел во двор со стороны улицы. Он молча прошел мимо сидящей на скамейке пары, вошел в подъезд и... оказался на кресле рядом с Сергеем, в нелепом тулупе, пахнущий морозом.
  - Ты... как... - бормотал Сергей. - Ты... почему...
  - Могу еще раз, - пожал плечами Андрей, снова нажал на левое запястье и через несколько секунд не спеша выходил из не существующего ныне подъезда давно снесенного дома навстречу давно ушедшим в мир иной людям, сидящим на давно превратившейся в труху скамейке. От этой мысли у Сергея закружилась голова.
  - Ладно! - сказал он решительно и протянул руку. - Вшивайте ваш диск.
  Обрадованный Андрей тут же воспылал к Сергею необыкновенной нежностью и любовью. Они с Барсовым, заботливо поддерживая его под руки, - их заботливость не уменьшалась от того, что Сергей сердито вырывался и убеждал их, что он пока отлично себя чувствует, - потащили его в глубь лаборатории, где его перехватили кокетливые девушки и усадили в кресло. Анатолий Васильевич тут же испарился - видимо, руководить, - а Андрей засунул диск в жужжащий шкафчик, который замигал зелеными, желтыми и голубыми лампочками, потом зарычал и выбросил из себя закрытый ящичек с отверстием, куда девушки нежно вложили левую руку Сергея.
  - Да не бойся, тебе еще никто ничего не вшивает, - успокоил Андрей, глядя на задергавшегося Сергея. - Биоэнергетическое поле твое снимаем. И переносим на диск.
  Шкафчик перешел на жалобный писк и замолчал.
  - Все поле сняли? - тревожно спросил Сергей.
  - Сейчас проверим, - сказал Андрей, вытащил диск и положил его на маленькую подставку перед компьютером.
  В подставке оказался разъем для шнура, который Андрей тут же подключил. Один шнур тянулся к ящичку, другой - к компьютеру, а третий, самый толстый, к большому металлическому сейфу, который стоял в углу лаборатории. На экране оказался все тот же заснеженный дворик. Он был пуст. Андрей удовлетворенно кивнул, нажал какую-то кнопку - и диск исчез. На экране что-то мелькнуло, Андрей чертыхнулся, судорожно нажал на ту же кнопку - и диск появился снова, а вместе с ним появилась невероятно грязная, лохматая собака, которая и держала этот диск в зубах. Собака встряхнулась, разбрызгивая вокруг себя мокрый снег, и, оскалившись, утробно зарычала на завизжавших девушек.
  - Песик, - заискивающе сказал Андрей. - Хороший песик. Отдай, сволочь, диск.
  Хороший песик диск отдавать не соглашался. Перенос из января пятьдесят третьего года в жаркий июль 200... не самым лучшим образом подействовал на его расположение духа.
  - Мой диск! - негодующе завопил Сергей.
  - На колбаску, - ласково сказала одна из девушек - длинноногая блондинка, на взбитых волосах которой чудом держалась белая шапочка.
  Колбаску пес согласился понюхать, но, видимо, не одобрил изменения, происшедшие с ней за последние пятьдесят с небольшим лет. Он поискал хоть какой-нибудь куст и, не найдя, нервно задрал лапу на штатив, где находилась подставка.
  - Мочи его! - отчаянно закричал Андрей. Собака дернула лапой и послушно намочила подставку.
  Вторая девушка уже подступала к собаке с флаконом в руке.
  - Может, не надо? - испуганно сказал Сергей.
  Но девушка решительно направила струю из распылителя на собачий нос. Пес сладко зевнул и повалился на бок.
  - Почему он мокрый? - поинтересовался Сергей, глядя, как Андрей подбирает изгаженный обслюнявленный диск.
  - Так собака же обсосала, - удивился его недогадливости Андрей.
  - Да нет. Пес. Он-то почему был весь мокрый и в снегу?
  - Так собака же из января месяца прибыла. Оттуда, куда ты у меня через неделю отправишься.
  - Из какого января? Ой, из прошлого? - ужаснулся Сергей. - А как она-то сюда попала? Ей же диск не вшивали.
  - Вот тебе первый урок, - объяснил Андрей, передавая диск девушкам, которые отмыли его и снова положили в жужжащий ящичек. - Диск захватывает вместе с собой в другое время все, что находится в радиусе семидесяти сантиметров вокруг него. Собака там, в прошлом, схватила диск зубами, и оказалась в этом радиусе. Поэтому ты, когда окажешься там, не тащи за собой чего попало. Особенно людей.
  - Людей? - удивленно переспросил Сергей.
  - Ну да, если рядом с тобой будет стоять человек, следи, чтобы он находился не ближе, чем на расстоянии семидесяти сантиметров от диска. Ну, - сказал он, поразмыслив, глядя на сопевшую в углу собаку, - и животных сюда тоже никаких не тащи. А то захочешь вернуться из какого-нибудь зоопарка и приземлишься сюда вместе со львом. Помни о семидесяти сантиметрах всегда, понял?
  - Да что ты мне все о львах толкуешь? - рассердился Сергей. - Ты мне расскажи, где я там жить буду. И как я на эту работу устроюсь...
  - Умница, - похвалил Андрей. - Зришь в корень.
  Сзади к Сергею ласково подкралась брюнетка и приложила к его носу маску. Оттуда пыхнул сладковато пахнущий газ, и Андрей погрузил внезапно обмякшего Сергея в кресло.
  
  II
  
  Потянувшись, Сергей зевнул, открыл глаза и увидел склонившегося над ним Андрея. Он поскорее зажмурился, но успел заметить внимательные глаза блондинки. Это зрелище наполнило его меньшим отвращением, и он снова открыл глаза.
  - Все в порядке? - спросила она.
  - Вас как зовут? - с внезапно проснувшимся интересом спросил Сергей.
  - Все в порядке, - решил Андрей. - Рука не беспокоит?
  - Вшили уже! - ахнул Сергей.
  - Катя, - вдруг сообщила блондинка.
  Однако на данный момент его уже больше тревожила рука. Он отнес ее как можно дальше от себя и с ужасом уставился на Андрея.
  - А если нажмется случайно?! - шепотом сказал он.
  - Диск только во вторник активируют, перед отправкой, так что жми на здоровье, -успокоил Андрей.
  Всю следующую неделю Барсов с Андреем давали ему инструкции. Сергей неплохо знал английский и высшую математику. Поэтому Андрей во время своего проникновения в пятьдесят третий год смотался в педагогический институт Средневолжска и узнал, что преподавателей по этим специальностям не хватало. Впрочем, их не хватало по всем специальностям, кроме физкультуры. Андрей намекнул, что в Средневолжск прибывает замечательный специалист с московским дипломом - Бахметьев Сергей Александрович. Вот только беда, квартиры у замечательного специалиста нет. В ответ на робкое замечание о новом общежитии в центре города, где туалеты, между прочим, не на улице, а на этаже, Андрей опечалился и сказал, что в таком случае универсальный специалист, знающий два таких нужных предмета и являющийся как бы сразу двумя специалистами в одном лице, лучше поедет работать в подмосковный городок Истру, где ему предоставляется однокомнатная квартира со всеми удобствами. Этого Валентин Николаевич Дьяконов, ректор института, вынести не мог.
  - А мы ему - двухкомнатную, - решительно сказал он. - Правда, дом деревянный и уборная в коридоре...
  Ломаться Андрей не стал и согласился, но для конспирации сделал вид, что уборной в коридоре он не особенно доволен.
  - Зато коллектив замечательный, - похвастался Дьяконов, и на этом они расстались. Андрей согласился, что хороший коллектив вполне заменяет собой хороший сортир, зашел за угол, нажал на диск и вернулся.
  - Вот так и не попытался нормальную квартиру с цивилизованным туалетом выбить, - проворчал Сергей.
  - Сюда сбегаешь пописать, - отмахнулся Андрей. - Там цивилизованные туалеты всего-то в паре домов, у членов горкома и обкома партии.
  - Да? - обрадовался Сергей. - А давай, устрой меня в обком.
  - Там - мафия, - вздохнул Андрей. - Вот приедешь - разберешься. Кроме того не забывай, что в пединституте твой дед в то время работал.
  Сергей взбодрился - деда он любил, - и подумал, что родственная поддержка не помешает. О том, что в 53-м деду едва исполнилось 30, и в Сергее он никак не сможет признать внука, он не учел.
  
  Из дома Сергей позвонил Гуле на работу, сообщил усталым хриплым голосом, что он уезжает в длительную опасную командировку, но просит не плакать и не волноваться, потому что будет по-прежнему появляться дома по вечерам, но иногда не ночевать дома. Встревоженная Гуля, полная самых мрачных сомнений, тут же примчалась домой и начала плакать и волноваться.
  - Так ты уезжаешь в командировку или будешь появляться по вечерам? - попыталась уточнить она, отказываясь понять, как можно совместить и то, и другое.
  - Иногда даже буду ночевать дома, - пообещал Сергей и тут же заполучил скандал.
  Гуля бушевала и требовала немедленно сообщить имя той стервы, с которой он собирается ей изменять под видом выдуманной командировки, а также тех друзей, которые собираются обеспечить ему прикрытие, предположив, что она - Гуля - такая дура, что поверит во весь этот подлый обман. И вообще, никто не заставляет его жениться насильно, но если он - обманщик и изменщик - вздумает увильнуть, то Гулины
  братья - горячие дагестанские парни...
  Сергей застонал и подумал, что прошлое - это как раз то, где он хотел бы оказаться немедленно, а Андрей, в общем-то, вполне милый парень. Он вздохнул и стал ждать вторника.
  III
  
  Во вторник в шесть утра Сергей был в лаборатории. Справа от него сидел Андрей, слева - Анатолий Васильевич, и они наперебой повторяли ему напоследок то, чему учили целую неделю.
  - Помни две главные вещи. У тебя есть четыре минуты, чтобы определить место и момент материализации, - давал наставления перед дальней дорогой Анатолий Васильевич. - Ты можешь перемещаться...
  - В пределах трехсот метров, да помню я, - нетерпеливо отмахивался Сергей.
  - ...Вытянув по направлению движения руку с диском, - наставительно продолжил Андрей. - Понял?
  Барсов брал Сергея за руку, вытягивал ее и пояснял:
  - Вот так будешь двигаться, за рукой.
  - Да знаю я, - возразил Сергей.
  - Повторение - мать учения! - подняв указательный палец, провозгласил Анатолий Васильевич. - Что надо сделать, чтобы стать видимым?
  - Отпустить диск.
  - Что произойдет, если ты отпустишь диск сразу, не осмотревшись?
  - Я приземлюсь за голубыми флягами, - терпеливо в сотый раз ответил Сергей. - Кстати, что это за штуковины?
  - Это газовые контейнеры. Раньше газ завозили на машине, в цистерне, и накачивали в эти штуки. Так что рядом с ними не кури.
  - Я вообще не курю, - оскорбился Сергей. - Слушайте, все-таки ужасно неудобно, что обратно я смогу возвращаться только в эту лабораторию. И от дома далеко, и от работы тоже. А у меня, похоже, времени совсем немного будет.
  - Тут пока ничего не поделаешь, Сережа, - вздохнул Барсов. - Не вшивать же тебе второй диск. Уж как-нибудь справишься. К тому же мне спокойнее, что ты будешь возвращаться сюда. Ситуация может потребовать нашего немедленного участия. И помни: мы будем следить за каждым твоим шагом и в случае опасности сразу вернем тебя сюда.
  - Да уж сам вернусь как-нибудь, - удивился Сергей.
  - Не скажи, - предостерег Анатолий Васильевич. - Может создаться такая ситуация, что ты не успеешь нажать на диск. Или не сможешь.
  Сергей насторожился:
  - Как так?
  - А вот так, - объяснил Андрей. - Вот арестуют, свяжут руки за спиной, и не дотянешься. Так что не хорохорься там особо, посланник будущего.
  - Ты смотри не засни у монитора, - занервничал "посланник".
  - Ну давай кофейку на дорожку, и пора, - скомандовал Анатолий Васильевич. - Семь часов уже.
  Катя притащила огромную тарелку с бутербродами.
  - А где я там обедать буду? - с набитым ртом поинтересовался Сергей. - У них хоть столовая в институте есть?
  - В магазин сходишь. Как простой советский гражданин. Помнишь, где у тебя деньги лежат?
   Сергей проверил наличие бумажника во внутреннем кармане щегольской дубленки и с любопытством рассмотрел деньги. Узкие длинные фиолетовые бумажки ему понравились. С них честным открытым взглядом на него смотрел улыбающийся шахтер с отбойным молотком на плече.
  Он открыл крышку "шпионского" кейса с цифровым замком. Крошечные видеокамеры и микрофоны лежали в кармашке, упакованные в мыльницу.
  - Переложи два комплекта в карман пиджака, - потребовал Анатолий Васильевич. - Пусть будут наготове.
  Наконец кофе был выпит, а бутерброды доедены.
  - Ну, ребята, - полез было с рукопожатиями Сергей.
  - Да ладно тебе, все равно через пару часов увидимся, - отмахнулся Андрей. - Ну, в путь!
  - Ни пуха, ни пера! - пожелал Барсов. - Давай там, соответствуй эпохе!
  Он подвел Сергея поближе к монитору и скомандовал:
  - Жми!
  И Сергей нажал. В то же мгновение он ощутил морозный воздух и вместо стен лаборатории увидел ослепительное сияние чистого снега. Помня инструкции, он внимательно огляделся, не отпуская диск. Людей в поле видимости не было - значит, можно было отпускать диск и становиться видимым.
  Белизна снега и воздух, чуть пахнущий печным дымком, поразили его. В последние годы видел такой снег только за городом.
  Морозец был градусов пятнадцать. Сергей неуверенно пошел по направлению к улице, с удовольствием прислушиваясь к давно забытому скрипу снега под ногами.. Когда он подходил к подъезду, который находился возле выхода со двора, из него вышла молодая женщина в длинном сером пальто. Сергей не сразу сообразил, что в ее облике было очень необычным. Девушка оглянулась, услышав, как снег скрипит под его ногами, и он понял. Во-первых, у нее не было сумки. Она не болталась на плече, не свисала с руки. От этого ее фигура имела четко очерченный, очень женственный силуэт. Во-вторых, ее руки были спрятаны в черную каракулевую муфту! Сергей сразу почувствовал себя как в музее народного быта, где посетителям разрешалось участвовать в разыгрываемых для них сценах. Он вежливо поздоровался, ускорил шаг, вышел на улицу и растерялся. Это улица Волкова, без сомнения. Но гостиницы "Плес" не было. Естественно, ведь она будет построена лет через тридцать. Не было и других привычных ориентиров. Зато ресторан "Волна", который Сергей прекрасно знал и часто водил туда Гулю, был на месте - со своими купеческими колоннами и роскошным полукруглым крыльцом. Правда, вместо стеклянных дверей были массивные деревянные, с огромными металлическими ручками, что придавало ресторану благородный, даже величественный вид. Напротив ресторана, через дорогу, между двумя фонарными столбами был натянут красный лозунг, на котором белыми буквами было написано: "Вперед, к победе коммунизма!". Видимо, таким образом подвыпившим и потерявшим ориентацию в пространстве посетителям "Волны" указывалось генеральное направление, на случай если они, выйдя из ресторана, сомневались, куда пойти.
  В данный момент жители Средневолжска шли на работу. Машин на улице не было совсем. Судя по дороге, на которой толстым слоем лежал снег, здесь ездили редко. Сергей пошел к "Волне", чтобы выйти на площадь, от которой можно было добраться до пединститута. Мимо него проехал маленький красный автобусик, битком набитый людьми.
  Площадь Сергей не узнал. Во-первых, в ее центре не было памятника Ленину, которому будет суждено простоять до двадцать первого века, - его просто забудут снести. Но это не главное. В его времени площадь ограничивалась с правой стороны огромным серым зданием технического университета - унылой длиннющей коробкой. Сейчас университета не было, и глаз радовал вид на прилегающие улицы с деревянными домами, за которыми под белым заснеженным пространством угадывалась Волга. Сергей посмотрел налево. Там протянулась гостиница "Советская" - с множеством полуколонн и высокими полукруглыми окнами. Первый этаж еще не пестрел яркими крылечками многочисленных магазинов, поэтому создавалось впечатление, что за этими окнами скрываются огромные деревянные кровати с малиновыми балдахинами над ними, глубокие вольтеровские кресла и дубовые комоды. Впрочем, вполне вероятно, что так оно и было. Перед входом - высоченными полукруглыми дверями - стояло деревянное корыто, занесенное снегом, а на чисто выметенном крыльце лежал веник - чтобы обметать снег с обуви. Он посмотрел на свои щегольские ботинки, топнул ногой, и снег сразу отвалился. Сергей еще раз посмотрел на веник, пожал плечами и двинулся дальше.
  Он прошел мимо парка - вот он совсем не изменился - и повернул налево, на Коммунистическую улицу, которая вела к институту. Она была еще вся деревянная, поэтому кирпичное четырехэтажное здание института он увидел издалека. Сразу за институтом простиралась деревня. Сергей даже вспомнил ее название, которое слышал от деда, - Лапшино.
  - Надо же, - удивился он, - оказывается, пединститут был построен на окраине.
  Когда он добрался до института, было без двадцати восемь.
  - Рано, - с досадой подумал он и приготовился, что придется долго ждать ректора.
  Он потоптался у входа, наблюдая за входящими людьми. Студентов пока было мало, заходили в основном преподаватели. Многие брали разложенные у входа веники и старательно обметали прилипший снег с валенок. У более модных молодых преподавательниц были войлочные сапоги или "бурки" с коричневыми носами и белыми голенищами. Все искоса поглядывали на Сергея. В красно-коричневой дубленке, норковой шапке (более вызывающие варианты на него пока решили не надевать), в остроносых черных кожаных ботинках, черных же изящного покроя узких брюках он производил впечатление. А его кейс явно разил мужскую часть преподавателей наповал. Они стыдливо прижимали к себе бесформенные черные или коричневые портфели, которые застегивались перекидывающейся крышкой с двумя замками. Сергей в свою очередь с завистью смотрел на портфели, решив про себя, что надо обязательно добыть такой для отца и для себя.
  
  Ректор Валентин Николаевич Дьяконов, как ни странно, был уже в кабинете. Когда Сергей вошел, он задумчиво разглядывал чернильницу с откидной металлической крышкой с шишечкой на верхушке и раздумывал, не долить ли туда чернил.
  - Здравствуйте, - поздоровался Сергей. - Меня зовут Сергей Александрович Бахметьев. - Он с любопытством взглянул на темный стол, покрытый зеленым сукном, и черные кожаные диваны, стоявшие у стены.
  - А! Наш молодой специалист, - приветливо посмотрел на него Валентин Николаевич. Его взгляд задержался на дубленке и замер на кейсе. - Присаживайтесь.
  Пока Дьяконов изучал документы и исподтишка разглядывал Сергея, тот с не меньшим любопытством рассматривал его кабинет, вбирая в себя все детали - чернильный прибор с впадинкой для перьевой ручки и мраморным прессом с промокательной бумагой, портреты Ленина, Сталина и тройной профиль Маркса, Энгельса и Ленина, симметрично расположенные между окнами.
  - У вас такое редкое сочетание - математика и английский, - наконец произнес Валентин Николаевич. Сергей кивнул.
  - Собственно, математика - моя основная специальность, - пояснил он, прикрепляя микрофон на липучке к нижней поверхности стола. - А английский оказался нужен для чтения литературы по специальности. Пришлось изучить.
  - А кстати, где ваша учетная карточка?
  - ???
  - Разве вы не член партии? - строго спросил Дьяконов, глядя в изумленные глаза Сергея.
  - Член, член, - энергично закивал тот головой, злясь на Андрея за то, что тот забыл такую существенную деталь.
  - Вы должны встать в парткоме на учет как можно скорее, - уже мягче произнес ректор и поднялся. - У вас, я смотрю, два диплома с отличием. Замечательно. Пойдемте, познакомлю вас с деканами.
  Сергей галантно пропустил ректора вперед и, выходя, успел прикрепить видеокамеру к портрету Дзержинского, который висел над дверью. То, что камера оказалась на страже революционного порядка, показалось ему особенно удачным, и он довольно растянул рот до ушей.
  Деканом факультета иностранных языков оказалась немного полная пожилая женщина в строгом черном костюме и белой блузке.
  - Очень приятно, - сказала она и заколебалась, глядя на пиджак и галстук Сергея. Его одежда ей казалась не соответствующей воспитательному процессу на факультете, но она не смогла найти в ней явных несоответствий социалистическим нормам преподавательской морали.
  Договорились, что Сергей приступит к занятиям через два дня, а пока посидит на семинарах, изучит материал и вселится в новую квартиру.
  Ордер на квартиру и ключи он должен был получить у проректора по хозяйственной части. Вернее, проректором Сергей назвал его по инерции, официально эта должность называлась "заместитель директора по АХЧ" - административно-хозяйственной части. От этого названия Сергею захотелось чихнуть или сказать кому-нибудь: "Будьте здоровы!"
  Он приготовился долго бегать по разным кабинетам, получая ордер, но заместитель директора по АХЧ Николай Петрович Свинин, внешность которого удивительно подходила к его фамилии, сразу протянул ему бумажку.
  - Вселяйтесь, - благодушно сказал он, - квартира семь, счастливый номер. У вас мебель уже пришла?
  Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что Свинин имел в виду прибытие мебели багажом. Свинин по-своему истолковал его молчание и поспешно сказал:
  - Ну, пока мы вам чего-нибудь соберем. У меня раскладушечка неплохая, так что пару дней перетерпите.
  - Огромное спасибо, - от души сказал Сергей и отправился осматривать апартаменты.
  
  IV
  
  Апартаменты впечатляли. Преподавательский дом находился в двух шагах от института, прямо позади него. Он был небольшой, двухэтажный, обшитый потемневшими от времени досками. Правда, крыльцо было большое, под навесом. На второй этаж вела широкая деревянная лестница, выкрашенная светло-коричневой краской, со скрипучими ступеньками. Направо и налево шел коридор, по три двери с каждой стороны. Сергей полюбовался сундуками, деревянными санками и колясками, стоящими в коридоре, и толсто обитыми дверями: казалось, что на каждой двери была пухлая перина, обтянутая черным дерматином.
  Квартира номер семь была на втором этаже, в правом углу коридора. Он вставил большой массивный ключ и открыл замок. Из соседней квартиры тут же выглянул полный мужчина в коричневой полосатой пижаме. Его волосы были зачесаны назад, и большие залысины придавали ему солидный вид.
  - Неужели молодое пополнение прибыло? - довольно сказал он, одергивая пижаму, что, на взгляд Сергея, было совершенно излишне - она так туго обтягивала его живот, что сидела на нем как приклеенная. - Николай Васильевич Хворов, - представился он, поглаживая облысевший лоб и протягивая пухлую ладонь. - А мы вас заждались. Проводим занятия, можно сказать, за двоих.
  - Скоро подключусь, - пообещал Сергей и, не входя в квартиру, оглядел ее.- А кто тут жил до меня?
  - Враг народа, - опечалился Николай Васильевич. - С виду такой беспомощный, а оказался шпионом. Арестован за попытку отравить Баренцево море.
  - Далековато отсюда до Баренцева моря, вы не находите? - изумился Сергей. Николай Васильевич сокрушенно вздохнул:
  - Не дремлют шпионы, не дремлют. Кто бы мог подумать. Его семья уехала от позора. Они собирались в спешке и мебель кое-какую оставили. Вам пригодится на первое время.
  Сергей кивнул и вошел в квартиру, Он чуть не растянулся, споткнувшись о высокий порог. В углу комнаты стояла темная высокая дубовая тумбочка. Нижняя ее часть была закрыта дверцей, а в верхней было две открытые полочки, то есть частично открытые, потому что по бокам они были огорожены решетчатыми стенками.
  - Крепкая вещь, - одобрительно заметил Николай Васильевич, который, оказывается, тихонько вошел следом. - Дубовая. Книги сможете поставить.
  Он не спускал взгляд с дипломата Сергея, ожидая, когда тот его раскроет. Сергей не стал его томить и, поставив дипломат на тумбочку, повернул несколько колесиков цифрового замка, которые издали замечательный щелкающий звук, поднял дверцу.
  - Вот это да! - выдохнул сосед. - Это что же, такой замочек?
  Сергей позволил ему поиграть с дипломатом. Николай Васильевич увлеченно покрутил колесики и спросил:
  - Это что же, такие колесики?
  Сергей кивнул головой.
  - А зачем?
  - Это замок такой.
  - А что же вам запирать-то?
  - Шпионы не дремлют, - туманно ответил Сергей, вешая на гвоздь дубленку. Николаю Васильевичу пришлось опять округлить глаза.
  - Это где же такие, в Москве продают? - спросил он, щупая галстук от Версаче и поедая глазами элегантный костюм.
  - А? Да, в Москве, - рассеянно согласился Сергей и пошел в другую комнату.
  Вместо двери в проеме висели полотняные занавески, с краев которых свисали мохнатые шарики на веревочках. Посередине половинки занавески были перехвачены такой же веревочкой с шариками, приоткрывая вход. Вторая комната была поменьше, и, чтобы войти в нее, надо было тоже перешагнуть через порог. У окна стоял дубовый стол на высоких прямых ножках. Под столешницей было два маленьких выдвижных ящика.
  - Вот и письменный стол, - обрадовался Николай Васильевич. - Только вам присесть не на что. Я вам сейчас табуреточку занесу. И на занятия пора. - Он озабоченно посмотрел на часы.
  - Ну, в общем, вы располагайтесь. А захотите вздремнуть... - добавил он, вынимая ключ из кармана пижамы...
  - Что вы, что вы, - замахал руками Сергей.
  - А то смотрите, - не настаивая, заметил Николай Васильевич. - У вас тут даже диванчика нет.
  - Все есть. В багаже, - заметил Сергей.
  Николай Васильевич взглянул на часы, спохватился, что у него через сорок минут начинается пара, и убежал. Сергей сокрушенно вздохнул, предвидя нервный утомительный день. Он немного потоптался, собираясь с мыслями, и от нечего делать открыл ящики стола. В щели одного из них между днищем и стенкой застрял лист бумаги, вырванный из тетради в косую линейку. Сергей с любопытством вытащил его.
  Почерк был крупный и неровный, наверное, писал ребенок лет семи.
  "Дарогой папачка, - было выведено нетвердой детской рукой. - Как ты жевеш в своей Камандеровке? Я жеву хорошо. Я скоро вырасту бальшой и тоже прейеду к тебе в тваю Камандеровку. А ище я дам Димке в нос. Он срезал нашу виревку для билья кагда мама развесила Олины пеленки и они пападали в лужу. Папа, а когда..."
  На этом письмо обрывалось.
  - Ах ты, черт! - расстроился Сергей, поняв, что означала эта "Камандеровка", и подошел к окну. - Ничего, ребята, - сказал он в пространство. - Еще пару месяцев продержаться как-нибудь, а там - конец "камандеровкам".
  Пора было приниматься за работу. Ему предстоял трудный день. Прежде всего, надо было надежно закрепить видеокамеру и микрофон. Он внимательно осмотрел голые стены. Они были побелены от потолка до пола. На них не было ничего, кроме проводки, которая в те времена шла прямо по стенам. Провода были толстые, обмотанные пестрой тканой изоляцией. На одной стене провод был двойной, и Сергей очень славно пристроил туда все наблюдательное снаряжение, которое Андрей отдельно упаковал для его квартиры. Он встал перед камерой, помахал рукой Андрею и Анатолию Васильевичу.
  - Раз, два, три, как слышимость, прием, - пропел он. - Учетная карточка, учетная карточка, раз, два, три. Андрей, ты забыл про учетную карточку. Я, как порядочный коммунист, преданный делу Ленина-Сталина, должен встать на учет, а ты - лопух, - заключил он, с наслаждением представив, как там бесится Андрей.
  Он торопливо посмотрел на часы и помчался на занятия, знакомиться со студентами и учебными программами.
  Пробегая по институтским коридорам, он искал взглядом деда. Тот работал как раз на физмате, где Сергею предстояло быть особенно осторожным, чтобы не делиться со студентами "лишними" знаниями, которых еще не существовало в пятьдесят третьем году. Против этого Андрей с Барсовым его особенно предостерегали.
  Деда он пока не увидел, но с любопытством разглядывал толпу студентов и преподавателей, которая наполняла коридоры во время перемены. Мужчины в широченных "клешах" и широких двубортных пиджаках казались квадратными. Почти ни у кого не было галстуков. Широкие расстегнутые воротники рубашек выглядывали из-под пиджаков. Многие студенты были в лыжных штанах с начесом. Зато женщины были несравненно женственнее, чем в его, Сергея, время. В длинных приталенных платьях с широкими развевающимися юбками, с кружавчиками, воротничками, какими-то затейливыми манжетами на рукавах, в прическах с кокетливыми локонами вокруг лба или уложенными короной косами они выглядели явно элегантнее. Даже их движения были более плавными и величественными. Про такую вещь, как "унисекс", они, к счастью, пока не знали.
  Сначала ему предстояло посидеть на семинаре по стилистике английского языка, дабы познакомиться со студентами и плавно влиться в преподавательский процесс. Работа на инфаке его не смущала, поскольку язык - он и есть язык, и никаких технических новшеств, связанных с возможным опережением своего времени, там быть не могло. В общем, в преподавании английского языка Сергей никаких сложностей не предвидел.
  - В свете борьбы с иностранными заимствованиями... - бубнил прыщавый низкорослый четверокурсник, - большое значение имеют труды Пешковского. Слова "турник", "калоши" и... - тут он запнулся. Видимо, преданности революционному делу было недостаточно, чтобы выучить все примеры.
  - Трансляция! - послышался шепот сбоку от Сергея.
  Полная круглолицая преподавательница постучала карандашом по столу.
  - Товарищ... то есть комрад Секретарева! Не подсказывайте. Ноу промтинг, плиз, - сказала она, ничуть не заботясь о том, чтобы ее произношение хоть в чем-то походило на английское. - Комрад Кутузов. Плиз, продолжайте.
  - Этим и прочим словам, - воспрял духом "комрад" Кутузов, - должна быть объявлена решительная борьба. Исконно русские слова - "мокроступы", "палка для вращения"... то есть советские люди должны противопоставить их словам, которые навязывает нам враждебный капиталистический мир.
  Сергей вытаращил глаза. Вот это да! Уж, казалось бы, что может быть дальше от идеологии, чем изучение иностранного языка, но нет! Советские коммунисты и тут не дремали! Ударим палкой для вращения по идеологически невыдержанному турнику! Не лезьте к нам, французы, со своими "галошами", или, что еще хуже, с "калошами", поскольку они развращают советских людей, напоминая им о беззаботной жизни легкомысленных французов на Лазурном берегу. Небось они и не вспоминают там, что жизнь есть классовая борьба, и даже свои калоши редко надевают, идя на пляж. А вот мокроступы - это по-нашему, по-советски! Сразу вспомнишь про мокрую слякоть и моментально станешь готов к борьбе за дело коммунизма, да не просто коммунизма, а коммунизма во всем мире!
  Он прикинул, сколько заимствований вошло в русский язык в двадцать первом веке, и печально посмотрел на студентов. Лучше им об этом не знать, пожалуй.
  После занятия преподаватель Зинаида Трофимовна Захарова решила проверить Сергея на знание английского.
  - Итак, - свысока начала она по-английски, желая поставить на место молодого неопытного выпускника и пообломать ему его московские крылышки, - вы есть заканчиватель московского высокого образовательного учреждения?
  Английский Сергей знал безупречно, и не только по учебникам. Он несколько раз смотался вместе с отцом в Америку к его другу, инженеру, да и у банка, в котором он работал, не было недостатка в английских и американских партнерах.
  - Вы имеете в виду - выпускник московского вуза? - машинально поправил он ее с безукоризненным английским произношением. - Кстати, почему семинар по стилистике английского языка велся по-русски? И должен ли я тоже вести занятия на русском языке?
  На ее лице мелькнуло изумление, но только на секунду. Зинаида Трофимовна тут же овладела собой, снисходительно кивнула головой и, сказав "по-английски":
  - Само собой разумеется, что я тоже хорошо сама себя чувствую, - величественной походкой направилась к кафедре.
  Остолбеневший Сергей смог только развести руками. Пока он переваривал последнюю фразу старшего товарища и где-то даже наставника, к нему подошла "комрад" Секретарева со своей соседкой по парте. Они тоже слышали этот весьма содержательный разговор.
  - А вы у нас будете что-то вести? - застенчиво спросила Секретарева. Ее подруга, симпатичная курносая девушка, молча улыбалась, рассматривая его.
  - Если вы не против, - галантно поклонился Сергей.
  - По-моему, она даже не поняла, что вы ей сказали, - вдруг фыркнула соседка Секретаревой и доброжелательно посмотрела на него. Сергей улыбнулся в ответ и, предвкушая содержательные семинары, понесся на физмат.
  Деда он увидел, как только вошел на кафедру. Он оторвал взгляд от толстой тетради, видимо с лекциями, и недовольно посмотрел на внука. Сергей несколько оробел, несмотря на то, что сейчас он был всего на три года младше его: деду, который, правда, не то что дедом, даже отцом еще не был, было тридцать, а Сергею - двадцать семь. Он узнал его по отсутствию фаланги мизинца на левой руке - оторвало фугасом на войне.
  Завкафедрой встретил его настороженно.
  - Ну что же, очень рад. Вот, разгрузите Владимира Ивановича немного, - сказал он, указывая на деда. - Знакомьтесь - товарищ Бахметьев.
  - Оч-чень приятно, - сказал Сергей, энергично тряся его руку.
  Дед нахмурился и с трудом высвободил ладонь.
  - Вам что ближе, высшая математика или физика? - спросил он. - Какой курс вам лучше отдать?
  - Если вам все равно, то математику, - вежливо сказал Сергей.
  - Мне не все равно, - заворчал дед, - чему вы там моих студентов научите.
  Сергей разозлился.
  "Дедом еще не стал, а уже поучает", - подумал он.
  - А почему вы решили, - резко сказал он, - что мне все равно?
  Звонок раздался как нельзя кстати, - еще немного, и они наговорили бы друг другу массу неприятных вещей. Завкафедрой с облегчением отвел их в большую лекционную аудиторию, где столы амфитеатром спускались вниз. Сергей примостился сзади и стал внимательно слушать лекцию деда по молекулярной физике. Читал он неплохо, по тетрадке не бубнил и вниманием аудитории владел. Про враждебный капиталистический мир и советских ученых, которые покажут кузькину мать мировой буржуазии, к счастью, не говорил. "Справлюсь", - решил Сергей.
  После лекции они немного поговорили об альфа-частицах, которыми Ферми бомбардировал ядра гелия, и дед подобрел - в этом Сергей явно разбирался лучше него. Но радовался он недолго. Вопрос деда, который был продиктован желанием сблизиться, поверг его в панику.
  - Вы где воевали? - поинтересовался дед.
  Сергей оторопел. Сказать, что не воевал, деду было невозможно - тот сразу же проникся бы презрением к трусу, который отсиживался в тылу.
  - Вы, конечно, были очень молоды, - продолжал дед, - но последние два года войны, наверное, успели захватить?
  - Да, успел, - пробормотал несчастный внук, который начал понимать, какую кашу заварил Андрей.
  - На Западном направлении, - торопливо сказал он, посмотрел на часы и сделал вид, что очень торопится. - Извините, мне надо за багажом.
  - Конечно, конечно, - спохватился дед. - Вам же надо устраиваться, а я вас задерживаю. Простите.
  Сергей помчался на свою квартиру, встал перед камерой и торопливо сказал:
  - Андрюха, срочно найди мне, где я мог воевать в сорок четвертом и сорок пятом. С фамилиями военачальников и прочими атрибутами. Давай быстрее, пока я портал перепрятываю.
  Его следующей задачей было забрать временной портал со двора и спрятать его в квартире, чтобы в следующий раз возвращаться из лаборатории сразу туда. Он побежал обратно в тот двор, из которого начал свое путешествие по пятьдесят третьему году. Андрей спрятал портал за газовыми контейнерами. Начало темнеть, когда Сергей добрался туда. К его удивлению, улицы были довольно неплохо освещены, фонари горели уютным желтым светом. Но во дворе фонарей не было, и сгустившиеся сумерки, хотя и помогали ему избежать любопытных взглядов, мешали поискам. Он наклонился и пошарил в заборе, отделявшем заднюю сторону двора от спортивной площадки школы. Ему нужно было найти кирпич, который Андрей пометил белой краской. В сумерках все кирпичи казались серыми. Пришлось включить фонарик. Кирпичей, помеченных белым в третьем снизу ряду, оказалось целых три. Видимо, два были случайно запачканы известкой. Сергей, молясь в душе, чтобы бдительным гражданам, проживающим в доме, не показались подозрительными его поиски, торопливо ощупывал забор. Наконец под его пальцами оказалась прохладная пластмасса, прикрывающая отверстие в кирпиче. Он нашел край пластинки и отломал ее. В глубине было отверстие, в котором лежал пластмассовый контейнер. Сергей торопливо сунул его в карман, разогнулся и увидел грозного гражданина, который направлялся к нему из-за газовых контейнеров.
  - Что вы тут делали? Я все видел! - обличающе начал он.
  - Раз видели, что же не помогли? - вознегодовал Сергей. - Стояли тут и смотрели, как я ползаю в снегу и ищу ключи? Где же ваша товарищеская помощь?
  - Какие ключи? - растерялся гражданин.
  - Которые мой сын тут обронил, когда играл у вас во дворе с вашими ребятами. Кстати, - продолжал наступать Сергей, - почему вы разрешаете им играть здесь? Безобразие, - заключил он и, обойдя раскрывшего рот гражданина, вышел со двора.
  - Ни тебе такси вызвать, ни автобус поймать, - ворчал Сергей, несясь пешком назад к дому. - А как я вывернулся, однако, - гордо сказал он. - Видел бы Барсов.
  Дома он раскрыл контейнер. Внутри лежал прибор, похожий на крохотный осциллограф. На миниатюрном экранчике была полукруглая шкала, где на равном расстоянии друг от друга светились зеленые точки. Сергей закрыл крышечку и оглянулся. Портал надо было спрятать абсолютно надежно, чтобы в его отсутствие с ним ничего не случилось. Он вынул из дипломата баночку с белой пастой, расковырял дыру за печкой и пастой надежно замазал портал. Паста моментально высохла. Все. Пора было отправляться назад, в будущее.
  
  V
  
  - C учетной карточкой я действительно лопухнулся, - признал Андрей, когда Сергей материализовался в лаборатории. - Держи. - Он вручил ему конверт с черным московским штемпелем.
  - Ты мотался в Москву? - удивился Сергей, разглядывая конверт.
  - Еще чего! У нас хорошая копировальная техника!
  Сергей недоверчиво вертел конверт в руках. Его терзали сомнения - в партийной документации он не разбирался.
  - Ты хоть представляешь, как она выглядит, эта партийная карточка?
  - Учетная карточка члена КПСС, - поправил Андрей. - Не волнуйся, мы в архиве уже выяснили, как все это выглядит. А ты молодец, - сказал он, помолчав. - Вникаешь потихоньку.
  - Кхе. Гм, - деликатно напомнил о себе Анатолий Васильевич. - Давайте проанализируем сегодняшний день. В целом неплохо, явных проколов вроде нет.
  Сергей немного подумал, стоит ли ему обидеться. Он-то собой очень гордился и считал, что сегодняшний день он прожил не просто хорошо, а даже отлично. В роли преподавателя он раньше никогда не выступал и немного трусил. Но Барсова заботило совсем другое:
  - Вот вам книжка - "Марксизм и языкознание". Извольте проштудировать и к месту цитировать.
  - Тоска какая, - возмутился Сергей.
  - Ничего, потерпишь, - отрезал Андрей. - Давай приниматься за дело.
  В лаборатории уже стояла мебель, которую предстояло переправить в квартиру Сергея, - самая шикарная, какую они только смогли достать.
  - Погоди, - возмутился Сергей, шаря глазами по лаборатории. - Дай дух перевести. Пожрать, наконец. У вас тут есть кому приготовить кофе, в конце концов?
  Сергей явно расстроился, не заметив в лаборатории блондинку, вшивавшую ему диск.
  - Вот оно что! - дошло до Андрея. - Кофе ему подавай. Если я его сварю, тебя устроит?
  Сергей огорченно молчал. Анатолий Васильевич усмехнулся и взялся за телефон.
  - Катюша? Вы не могли бы поухаживать за нами, неумелыми мужчинами? Ах, не успеваете снять измерения? Ну тогда извините. Просто тут вернулся Сергей, ему скоро возвращаться... ах, вот как! А как же измерения? Останетесь после работы? Поистине, Катюша, ваш вклад в науку просто неизмерим.
  Анатолий Васильевич оглянулся на Сергея.
  - Вот бабник, - возмущался Андрей. - Кофе ему, видите ли.
  - Надо же напряжение снять!
  - Очень ты там напрягался!
  Сергей вдруг почувствовал, что на самом деле очень вымотался.
  - Лучше бы я целый день за компьютером сидел. Или мебель таскал, - вздохнул он.
  - Нервное напряжение очень выматывает, - прозвучал нежный и немного сонный Катин голос. Она неслышно появилась в лаборатории и потянулась за кофеваркой, которая стояла на тумбочке сзади Сергея.
  - Скажите пожалуйста, - пробурчал Андрей. - Нервы у них!
  - У нас нервы, - согласился Сергей, ощущая ухом Катину мягкую грудь. Кофеварка, видимо, застряла между стеной и тяжеленным принтером, и Кате пришлось долго ее вытаскивать, склонившись над Сергеем. Уху было хорошо.
  За кофе Сергей расслабился.
  - Вообще-то, они ничего, - рассуждал он, прихлебывая горячий кофе и томно глядя на Катюшу. - Доброжелательные. То раскладушечку предлагают, то ключ от квартиры... Но, елки-палки, если у них там каждый мужик после "здравствуйте" спрашивает, где воевал, должен же я про войну что-то знать.
  - Кстати, насчет войны, - вспомнил Барсов. - Ты был отправлен на Белорусский фронт, в артиллерийские войска. Освобождал Гомель и Слуцк. Там, кстати, есть что рассказать. Гомель был полностью разрушен, освободителям даже переночевать было негде устроиться. А когда освободили Слуцк, увидели, что там есть очень симпатичные домики, только нашим они показались необычными - очень аккуратненькие и построены на западный манер. Сами дома - деревянные, а фундаменты - каменные, из плит. И ступеньки такие высокие, тоже из каменных плит сложены. Оказалось, что это были надгробия с русских кладбищ. Их так и укладывали, именами вверх. А при освобождении Слуцка ты был контужен.
  - Не хочу я быть контуженным, - попробовал возмутиться Сергей.
  - Хорошо, - хладнокровно пожал плечами Андрей. - Тогда сейчас мы тебе изобразим шрамы на теле. Какие бывают при разрыве снарядов. Без наркоза, между прочим, как на войне.
  - Ладно, контужен так контужен, - тут же согласился Сергей. - Я разве что говорю. Только здесь никому не говорите. А то потом так и приклеится.
  - А потом, - продолжал Барсов, - вас, Сережа, отправили в Москву. Всю дорогу вы были без сознания, ничего не знаете, ничего не помните. Так что ваш рассказ о войне будет коротким.
  - Я на Сталина должен на занятиях ссылаться, - пожаловался Сергей. - И еще на каких-то идеологических балбесов.
  - Да-а, - задумчиво протянул Барсов, вспоминая. - Сколько времени на это было впустую потрачено когда-то. Но, - успокоил он, - никто не знает, что именно говорили Сталин и компания про науку. Это я по своему опыту помню.
  - Как это? - удивился Сергей.
  - Дорогой мой, - рассмеялся Анатолий Васильевич. - В пятьдесят третьем мне было... - Барсов не стал уточнять, сколько, собственно, ему тогда было. - Достаточно, - сказал он, - чтобы кое-что уже соображать. И то, что там на каждом шагу надо ссылаться на классиков марксизма-ленинизма, он точно помнит. И еще он помнил, что почти в каждой группе студентов были завербованные сотрудники "первого отдела".
  Сергей вытаращил глаза.
  - Первый отдел - это представители НКВД. Стукачи, - пояснил Анатолий Васильевич. - Отвечают за политическую благонадежность сотрудников. У них тоже своя норма - на сколько человек в месяц доносить. Нарываться на арест пока рано, надо работать. А потом уже можно будет не ссылаться.
  - Я понимаю, - печально вздохнул Сергей, - что чувствовал Иисус Христос, идя на Голгофу.
  - А не поговорить ли Сереге с Владимиром Ивановичем? - предложил вдруг Андрей, допив свой кофе и печально поглядывая на Катюшу.
  - О чем? - насторожился Барсов.
  - Пусть сам подскажет, как Бахметьеву к нему лучше подмазаться.
  - Вот этого делать не стоит, - подумав, ответил Барсов. - Сергей будет чувствовать себя гораздо свободнее, если будет сам выбирать форму общения.
  - Почему? - обиделся Андрей. - Кто, как не сам дед, сможет ему рассказать, каких он тогда людей уважал?
  - Вот уж Владимир Иванович - последний человек, кто в этом нам сейчас может помочь, - твердо сказал Анатолий Васильевич, не обращая внимания на обиженно насупившегося Андрея. - Потому что сейчас, с позиций своего возраста, он будет говорить одно, а на деле окажется, что тот тип людей, которым он симпатизирует сейчас, в юности вызывал у него только раздражение.
  Андрей недоверчиво посмотрел на него.
  - Да-да, поверьте мне, старику, - сказал Барсов, слегка кокетничая, и удовлетворенно наклонил голову, услышав ожидаемое "Ну какой же вы старик", произнесенное хором Катюшей и Сергеем. - Жизненные ценности очень меняются с возрастом, - продолжал он. - В вашем возрасте, - повернулся он к Андрею, - уже можно это проследить. Покопайтесь в памяти, и вы согласитесь, что тех, с кем вы сейчас общаетесь с удовольствием, вы когда-то могли считать тупицами, или странными, или что-то в этом роде.
  Сергей и Андрей посмотрели друг на друга.
  - А вот и нет, - вдруг сказал Андрей, успокаивая подозрительно глядевшего на него Сергея. - Я тебя идиотом и тупицей никогда не считал.
  - Тогда вы были другим, - объяснил Барсов.
  - Но я и сейчас его идиотом не считаю, - неожиданно горячо сказал Андрей. - В меня никто так не верил, как Серега. Я ему на самом деле за многое благодарен, - добавил он, доведя Сергея до крайней степени изумления.
  - Это потому, что Сергей менялся с возрастом, как и вы.
  - Андрей, - обрел его друг, наконец, дар речи, - я сейчас прямо запишу, что ты сказал. Это на случай, когда ты снова начнешь намекать на мои крайне скудные умственные способности.
  - А что, я намекал? - удивился Андрей.
  - Сколько я себя помню, - кивнул Сергей.
  - Это, наверное, потому, что ты все время отвлекался.
  - От чего?!
  - От главного. Все время у тебя какие-то дурацкие отвлечения были. То плавать, то в футбол, то девчонок каких-то в кино водил. Про любовь. - В последнее слово Андрей вложил все презрение, на которое был способен.
  Сергей откинулся на спинку стула в крайнем изумлении, забыв про кофе. Действительно, насколько он помнил, Андрей в этих развлечениях никогда не участвовал. У него вечно были какие-то заочные курсы, дистанционные олимпиады и спецкурсы, которые Сергей считал занятием, недостойным настоящего мужчины. А в это время Андрей, оказывается, считал, что это он, Сергей, прожигает жизнь зря!
  - Это называется - жить полной жизнью, - вкрадчиво сказал Анатолий Васильевич. Андрей презрительно фыркнул.
  - Он человек науки, - примирительно сказал Сергей. - Его аппаратура - это и есть для него самая что ни на есть полная жизнь.
  - Н-да, - задумчиво сказал Анатолий Васильевич. - И в результате сейчас там - вы, а не он.
  Андрей насупился. Подобные разговоры всегда вызывали в нем чувство неловкости. И вообще, тратить время на пустую болтовню было не в его характере.
  - Ладно, - пробурчал он, забирая у него из рук недопитую чаш-
  ку. - Чаи гоняем, а дело стоит. Ночь скоро.
  Он подошел к дивану, примериваясь, с какой стороны за него удобнее ухватиться. Они должны были вдвоем с Сергеем перенести туда мебель и обставить квартиру так, чтобы вызвать у соседей жгучую зависть.
  Катя невозмутимо наблюдала за тем, как он ползает вокруг мебели с рулеткой, отмеряя семьдесят сантиметров. Сергей встал рядом и критически посмотрел на диван, советуя разобрать его на части, чтобы легче было маневрировать в довольно тесной квартире. Андрей спорил, доказывая, что справятся и так, потому что время дорого.
  - А вы что, хотите мебель до ремонта поставить? - с интересом спросила Катя.
  Сергей горестно вздохнул. В душе он надеялся, что про ремонт не вспомнят из-за надвигающегося вечера. Но Барсов был тверд.
  - Одной мебелью не удивишь, - внушительно сказал он, и через пять минут появились синие строительные комбинезоны, как на рекламных роликах, цветные пластмассовые ведра и большие кисти на длинных ручках. Сергей с Андреем одновременно нажали на диски и оказались на кухне. Андрей внимательно осмотрел квартиру, одобрил размещение видеокамер и микрофонов, пообещав в следующий раз послать его куда-нибудь во внешнюю разведку времен холодной войны, и расстелил на полу в маленькой комнате полиэтилен.
  Через десять минут они оба старательно возили кистями по стене.
  А через полчаса уставшие и измазанные побелкой с ног до головы участники эксперимента с отчаянием обозревали результат.
  - До чего же качественно раньше белили стены, - недовольно заметил Андрей. - Они, конечно, молодцы, но делать побелку на века...
  - У меня такое впечатление, что эта стена вся состоит из побел-
  ки, - пробормотал Сергей. - Во что мы с тобой ввязались, а?
  В дверь деликатно постучали.
  - О! - оживился Сергей. - Предвидится контакт с аборигенами.
  Это оказался, конечно, любопытный Николай Васильевич Хворов.
  - Мы с Раисой Кузьминичной, - начал он и запнулся, глядя на заляпанных побелкой друзей. Его пушистые светлые брови поползи вверх. - Ах, вы затеяли ремонт? - его взгляд упал на ведра и кисти. - Из чего это они? - полюбопытствовал он, дотронулся до пластмассы и с сомнением хмыкнул. - И что, удобная вещь?
  - Очень. Легкие и...
  - Зато на плиту не поставишь, - безапелляционно заявил сосед.
  - Зачем на плиту? - хором поразились путешественники во времени.
  - Холодец сварить, - объяснил Николай Васильевич.
  - Да, холодец, конечно, не сваришь, - нерешительно согласился Сергей, а Андрей робко полюбопытствовал:
  - А в кастрюле нельзя?
  - Ну что вы, - испугался Николай Васильевич. - Это же будет совсем не то. Я, собственно, что пришел. Меня Раиса Кузьминична послала.
  - И далеко она вас послала? - съязвил Андрей. Сергей наступил ему на ногу.
  - Да к вам, - не заметил иронии сосед. - Мы хотели вас на ужин пригласить. Вы же, наверное, не устроились еще.
  - Это очень соблазнительно - ужин! - согласился Сергей. - Да мы вот развели тут... - он обвел рукой весь беспорядок, который они успели учинить, - теперь хочется закончить побыстрее.
  Николай Васильевич с сомнением посмотрел на кисти, пробормотал что-то неодобрительное и вышел.
  - А комбинезоны даже не заметил, - обиженно сказал Сергей.
  Они стали смывать побелку дальше.
  - Вернусь - убью Катерину. Советчица нашлась, - сквозь зубы сказал Андрей, когда они в очередной раз несли воду с колонки. - Поди-ка смой побелку без водопровода, - проворчал он, открывая дверь в квартиру.
  - Ишь, размечтались, - рассмеялась незнакомая женщина, глядя на них в дверной проем из маленькой комнаты. - Водопровод им подавай. - Она стояла на табуретке рядом с дверным проемом и энергично скребла чем-то по стене.
  - Здравствуйте, - вежливо сказал Сергей. - Вы... мне, право, неловко... - стал он бормотать. - Это грязная работа...
  В комнате слышались еще чьи-то голоса, и, судя по звуку, скребли по всем стенам.
  - Кто же так воду носит? - рассмеялась еще одна женщина, которая сидела на плечах у Николая Васильевича и скребла под потолком. Побелка падала прямо на голову соседа, которую он предусмотрительно повязал носовым платком. Работа кипела вовсю. Трое мужчин и трое женщин - видимо, три супружеские пары - скребли стены какими-то скребками и тут же следом мыли их, распределившись по периметру стен. Приятели смущенно осматривались, не зная, как себя вести.
  - Э... вы, наверное, Раиса Кузьминична? - вежливо сказал Сергей, глядя наверх.
  - Нет, - засмеялась она. - Я - Мария Ивановна.
  - Очень приятно, - шаркнул ножкой Сергей.
  - Я работаю на кафедре педагогики, - сообщила она.
  - Значит, вы - Раиса Кузьминична? - спросил Сергей женщину с несколько лошадиным лицом, что стояла рядом с Хворовым и мыла стену.
  - А я - Серафима Петровна, - кокетливо сказала та, глядя на Сергея большими карими глазами.
  - Очень приятно, Сергей, - опять раскланялся Сергей.
   - Веду историю у ваших иностранцев, - сообщила она, окуная тряпку в ведро.
  - А! Значит, вы - Раиса Кузьминична, - догадался он, повернувшись к последней женщине. Она отвернулась от стены и рассмеялась.
  - Ты просто маньяк какой-то, - заметил Андрей, догадавшись, наконец, поставить ведро на пол.
  - А вот и нет. Я - Маргарита Николаевна, - весело сообщила женщина. Ее прическа была уложена, как у тургеневских барышень, - пышные взбитые волосы увенчивались изящной башенкой наверху.
  Сергей обомлел. Эта пара - Маргарита Николаевна и Григорий Иванович Кирюшины - была знакома ему с детства. Он до сих пор называл их иногда тетя Рита и дядя Гриша. Сколько он помнил себя, его родители всегда с ними дружили. Кирюшины были душой компании, потому что были наделены всяческими талантами и очень богатым интеллектом. Он не сразу, но все же пришел в себя и сказал:
  - Очень приятно, Сергей.
  - Да что вы говорите? - засмеялась она. - Ой, Гришенька, - обратилась она к мужчине с кудрявой шевелюрой, который стоял рядом и нежно смотрел на нее. - У тебя все волосы в побелке, - и она тыльной стороной ладони ласково провела по его голове, запачкав их еще больше. - Это мой муж. Он преподает философию марксизма-ленинизма.
  Сергей открыл рот и чуть было не спросил, что это за наука такая. К счастью, он быстро вспомнил, где находится, и вовремя прикусил язык.
  - Раиса Кузьминична жарит поросенка, - гордо сказал Николай Васильевич. - И пироги печет. Пойдем потом к нам ужинать.
  - Ах, неопытная молодежь, - улыбнулась Серафима Петровна. - Не умеете воду носить.
  - А как? - растерялся Андрей. Было задето чувство его профессиональной гордости.
  - Если два ведра повесить на коромысло, то в руке можно принести еще третье ведро, - пояснила она. - Вдвоем принесете два лишних ведра - меньше ходить за водой.
  - Так у меня и коромысла нет, - сокрушенно развел руками Сергей.
  - Гришенька, - нежно позвала Маргарита Николаевна. - Дай им наше коромысло. Сейчас Григорий Иванович вам принесет, - сказала она.
  - И наше возьмите, - отозвался молчавший до этого мужчина - видимо, муж Серафимы Петровны. Его лысину прикрывала длинная прядь волос, которые еще росли по бокам и были старательно уложены поперек головы. Они с Григорием Ивановичем направились к выходу.
  - Ну и взаимовыручка у вас. - поразился Андрей.
  - Так... как же? - удивился Николай Васильевич, стряхивая с себя побелку. - Ведь устраивается человек.
  Сергей посмотрел на стены. Они были отмыты, и его оттеснили в другую комнату, чтобы он не путался под ногами. Полиэтилен был уже снят - его оценили как вещь необычайно практичную, но непрочную. Женщины домывали пол.
  - Ну вот, - удовлетворенно сказала Серафима Петровна. - Завтра можно будет красить.
  - Я хотел обои, - заметил Сергей.
  - Где же вы их у нас достанете? - удивился Николай Васильевич. - За ними в Москву ехать надо.
  - Да я привез уже, - сказал Сергей. - Багаж пришел.
  - Так быстро? - хором удивились гости.
  - А... я его еще два месяца назад отправил, - нашелся Сергей, надеясь, что его не спросят, откуда он тогда знал, что его здесь возьмут на работу.
  Их пластмассовые ведра забраковали, сказав, что толстые ручки не наденутся на коромысло. Поэтому вместе с коромыслом принесли шесть железных ведер, и он помчался за водой, с негодованием обнаружив, что Андрей исчез. Впрочем, когда он возвращался, Андрей с коромыслом уже бежал ему навстречу.
  - Они тут так командуют парадом, что только держись, - прокричал он на бегу.
  Дома Сергей обнаружил, что все шестеро соседей сгрудились вокруг мужа Серафимы Петровны, издававшего восхищенные возгласы, и что-то увлеченно рассматривали. Это был принесенный Андреем пылесос, который мог работать в горячем режиме и моментально высушить стену.
  - До чего красиво сделано! - восхищалась Маргарита Николаевна.
  - Красненький, - соглашалась Мария Ивановна, сморщив курносый веснушчатый нос.
  - Уж очень легкий, - сомневался Николай Васильевич. - Ненадежная вещь. Самому легче дуть - что он тут высушит, крохотный такой.
  Андрей вернулся с тремя ведрами воды, Маргарита Николаевна сняла с плиты на печке кастрюлю с горячей водой, и все по очереди принялись отмываться на кухне. Андрей тем временем включил пылесос и направил струю горячего воздуха на стену. Пылесос взревел, как самолет на взлете, посеяв переполох среди гостей.
  - Ох, - воскликнула Серафима Петровна, хватаясь за сердце. - Я уже думала - воздушная тревога опять.
  - Эта фитюлька так гудит? - удивился Григорий Иванович.
  - Не подставляйте руку, - прокричал Сергей. - Обожжетесь.
  Но муж Серафимы Петровны, имя которого так и не удалось пока выяснить, уже дул на руку. Свалившиеся с лысины длинные пряди свисли до самых плеч.
  - Ничего себе дует, - приговаривал он озадаченно. - Это как же - такой маленький, а так дует.
  - Климушка, - ласково окликнула его Серафима Петровна. - Весь твой "золотой заем" растрепался.
  Сергей удивленно воззрился на Андрея. Тот прошипел ему в ухо:
  - Облигации раньше были такие. Государственные. "Золотой заем" назывались. Обязательные.
  Сергей похлопал глазами. Лучше надо было историю учить, в очередной раз сокрушенно подумал он.
  Потом все по очереди подставляли руку, трясли и дули на нее и восхищались советской техникой. Сергей счел пока за благо промолчать, что пылесос - японский.
  Мария Ивановна тем временем развернула кусок обоев.
  - Ой, - восхищенно воскликнула она, - какие плотные. Ах, золотистые! Ах, блестят!
  Все застыли перед обоями, как перед картиной. Мужчин красота рисунка мало трогала.
  - Не будут держаться, - говорил один.
  - Слишком тяжелые, - согласно кивал другой.
  Потом все недоверчиво рассматривали коробочки с клеем, говоря, что лучше и надежнее самим сварить клейстер. Андрей на глазах у всех залил клей теплой водой в ведре, и все отправились к Хворовым ужинать.
  - Ну, не знаю, как насчет возбуждения их зависти к нам, - шепнул Сергей Андрею, - но я им уже весь иззавидовался.
  Андрей, который, к негодованию соседей, сделал было неудачную попытку удрать обратно в двадцать первый век на полчасика, молча смотрел на стол, щеголявший вышитыми салфеточками, милыми домашними мисочками и вазочками. Стол уютно освещался розовым абажуром с бахромой. В середине красовался зажаренный целиком молочный поросенок с веточкой герани в зубах (за неимением укропа в январе). Вокруг него на тарелочках красовались пироги, вазочки с соленьями и блюдо вареной картошки. Все это великолепие издавало невероятный аромат.
  - Чем это пахнет? - удивлялся Сергей. - Вроде бы не специями.
  - Ты, наверное, удивишься, - прошипел в ответ Андрей, - но пироги пахнут пирогами, а жареный поросенок - жареным поросенком.
  - А я думал, специями. Гуля говорила, что без специй невозможно готовить.
  - Ха! Твоя Гуля! - язвительно сказал Андрей, глядя, как хозяйка кладет ему в тарелку кусок поросенка.
  К еде Андрей всю жизнь относился как к досадной помехе, отвлекающей от дела. Его вообще раздражала удивительная несовершенность человеческого организма. Он требовал время на сон, заставлял ощущать голод и усталость - все это нерационально и непроизводительно. Его родители тоже были люди науки, ели наспех, а искусство накрывать на стол вызывало у них презрение, которое они даже не считали нужным скрывать. Они называли это мещанством и уделом тупиц и бездельников.
  Но сейчас накрытый стол, и особенно жареный поросенок, вызвал в нем самые светлые чувства. К тому же соседи сэкономили им массу времени и сил.
  Раиса Кузьминична оказалась невероятно красивой. Она была моложе Николая Васильевича лет на десять и казалась его дочкой или младшей сестрой. Через ее плечо свешивалась толстая русая коса. Ямочки на щеках, прозрачная кожа и нежная улыбка делали ее необычайно привлекательной.
  Ужинали весело и шумно. В самый разгар веселья незапертая дверь медленно раскрылась, и на пороге появилась девочка лет трех в зимнем клетчатом пальтишке. Она задумчиво сосала варежку.
  - Валечка, нехорошо так без стука входить, - послышался женский энергичный голос.
  - О, Любовь Борисовна, милости просим, - зашумели все сидящие за столом. - А где же Михаил Андреевич?
  - Только с репетиции идем, - рассмеялась она. - Сейчас все расскажу. Вот только разденемся, и придем, - пообещала она, схватила дочку и исчезла.
  - Михаил Андреевич сегодня Тростникову с Паниной в аудитории запер, представляете, - сказала Мария Ивановна. - Они должны были танец к сегодняшнему дню отрепетировать, но пробаловались. Они ведь знаете какие.
  - Хулиганки, но талантливые, - кивнула Серафима Петровна. - Да, Клементий? - обратилась она к мужу.
  - Да уж, Клементий Николаевич, кому, как не вам, знать, - засмеялась Маргарита Николаевна.
  Сергею с Андреем пояснили, что Клементий Николаевич, впервые войдя к ним в аудиторию первого сентября, неосторожно поинтересовался, действительно ли это третий курс, английская группа.
  - Sorry? - переспросила его Тростникова.
  - We don"t speak Russian, - поддержала ее Панина.
  Клементий Николаевич, вообразив, что это группа, составленная из настоящих англичан, которых зачем-то надо учить истории партии на английском языке, побежал в деканат, требуя переводчика. Деканша была на уроке, а секретарь, добросовестная и исполнительная девушка, решила, что к ним в институт прибыла делегация из Англии. В панике она побежала к той же Тростниковой, оставив в деканате Клементия Николаевича, который судорожно решал, не обидятся ли англичане, если он расскажет им про девятнадцатый съезд партии и борьбу против мирового капитализма.
  Тем временем Тростникова, которая знала язык лучше многих преподавателей, с удовольствием согласилась быть переводчицей. С урока была срочно вызвана деканша. Побежали за ректором. Тот пулей поднялся на четвертый этаж, сетуя на "товарищей", которые не предупредили, и бросая распоряжения насчет совместного пения "Интернационала".
  Увидев Тростникову, безмятежно стоявшую в коридоре, он схватился за сердце.
  - Ради бога, только не сегодня, - простонал он. Тростникова была прочно связана в его сознании с неприятностями. - Идите в класс.
  - Пожалуйста, - пожала та плечами. - Только меня переводчиком попросили быть.
  Ректор недоверчиво посмотрел на нее.
  - А где же англичане? - спросил он.
  - Не знаю.
  Англичан искали по институту долго. Тростникова добросовестно помогала в поисках, отчего они не стали короче. Клементий Николаевич все это время ждал переводчика в пустом деканате, злясь на нерасторопность декана. Пара была сорвана, Тростникову чуть было не отчислили, но потом оставили благодаря заступничеству того же Клементия Николаевича.
  - Сам виноват, - сказал он. - Поддался на провокацию.
  Потом он отвел Тростникову в сторону и растолковал ей, что за это дело могут припаять статью. Тростникова повозмущалась, что у работников НКВД нет чувства юмора, но потом затихла, вспомнив, что из их дома накануне ночью увезли на черном вороне вполне славного и порядочного человека. С чувством юмора в то время действительно не у всех было хорошо.
  - У меня в их группе не будет семинаров? - с опаской спросил Сергей.
  - Как же, обязательно будет, - пояснила Маргарита Николаевна. - Она ведь уже на четвертом курсе.
  Сергей поник головой.
  - Ничего, не дрейфь, - заржал Андрей. - Предупрежден - значит вооружен. Может, она на Клементия Николаевича весь свой юмор истратила.
  Сергей от удивления чуть не подавился поросенком. Он первый раз слышал, чтобы его друг шутил - пускай неуклюже, зато от души.
  - Вы на флоте служили? - приветливо спросил Андрея Николай Васильевич. Видимо, выражение "не дрейфь" вызвало у него морские ассоциации. Андрей судорожно дернул головой.
  - Я тоже, - сказал Хворов, приняв это движение за кивок. - А вы где...
  - Он - на Северном флоте, - торопливо сказал Сергей, уловив тоскливый взгляд друга. - Обслуживал радиомаяки на пути следования американских конвоев с гуманитарной помощью, - вспоминал он то, что успел прочитать о войне за последнюю неделю.
  Он с любопытством покосился на кругленький животик Николая Васильевича, обтянутый розовой рубашкой с белыми костяными пуговичками. Интересно, налезала ли на него в свое время хоть какая-нибудь форма.
  Андрей стал выбираться из-за стола, заявив, что он хочет проверить клей.
  - Мы к вам сейчас присоединимся, - сказала Раиса Кузьминична, разливая чай.
  - Ну что вы, - смутился Сергей. - Вы нам и так столько помогли...
  Наклеивая первую полосу обоев, Андрей рассуждал об опасности мещанского быта, который засасывает, как приятное теплое болото.
  - Уж ты бы молчал, - возмутился вдруг Сергей. - Если бы не они, мы бы с тобой еще два дня стены размывали. Люди нам помогли, накормили, а ты тут рассуждаешь. Тоже мне, экскурсант!
  - Почему экскурсант? - искренне удивился Андрей.
  - Как почему? Они здесь, между прочим, без дисков живут и удрать им некуда. А ты... нажрался поросенка и судишь тут!
  Андрей надулся и покраснел.
   От ссоры друзей опять спасли соседи, потихоньку присоединившиеся к ним.
  Вновь прибывшие Любовь Борисовна и Михаил Андреевич Петровы энергично включились в наклеивание обоев.
  - Сделали танец мои гаврики, - удовлетворенно говорил Михаил Андреевич. - Сами довольны.
  - Гаврики? Почему Гаврики? А что за концерт у вас? - вежливо поинтересовался Андрей, примериваясь к новому куску обоев.
  - Художественной самодеятельности, институтский, - объяснила Любовь Борисовна. - Надо же и культурную программу... А гавриками он наших студентов называет.
  - Так неинтересно, - заявил Сергей, вспомнив свои студенческие времена. - Надо, чтобы сначала конкурс между факультетами, а потом - гала-концерт.
  - Какой-какой концерт? - заинтересовался Михаил Андреевич.
  - С лучшими номерами всех факультетов. И назвать все это дело - "Студенческая весна". Или зима. А обои-то все поклеили, - удивленно заключил он.
  - Сергей Александрович! Какая замечательная мысль! - вскричали все преподаватели хором.
  - Я думаю, - серьезно сказал Михаил Андреевич, - что вам надо возглавить это дело. Надо завтра с Валентином Яковлевичем поговорить. Вот вам и общественное поручение - будете председателем худсовета института.
   Сергей скромно потупился. Как тут быть с вопросами этики, он не знал. Но признаться, что эта замечательная идея вовсе не его, он тоже не мог.
  Соседи еще немного повосхищались творческим нестандартным мышлением нового специалиста, великолепными обоями ("держу пари - завтра отклеятся" - нетактично заявил Николай Васильевич) и стали прощаться. Было десять вечера, и все очень устали.
  - Я вам сейчас раскладушечку, - предложила Маргарита Николаевна.
  - Что вы, что вы, - испугался Сергей. - Мне сейчас Андрей все доставит.
  У соседей не было сил настаивать.
  - Быстро за мебелью, - скомандовал Андрей, когда все ушли.
  
  VI
  
  В лаборатории их все еще дожидались Барсов с Катюшей.
  - Невероятно, - восхищался Анатолий Васильевич, пока уставшие друзья сидели на диване. - За один вечер полностью отремонтировать комнату!
  - Это соседи, - мрачно буркнул Андрей.
  - Ты чего не в духе? - удивился Сергей.
  - Ведра - обругали, - начал загибать пальцы Андрей. - Комбинезо-
  ны - не заметили, клей - не одобрили, обоям не позавидовали. И пылесосу не позавидовали, - сокрушенно заключил он, чуть не плача и, надувшись, забился в угол дивана.
  - Истинный ученый должен обладать терпением! - заявил Анатолий Васильевич. - Это же только начало эксперимента. Сергей еще не опробовал другие группы - рабочие окраины, крестьян, властные структуры...
  - Какие-какие структуры? - подозрительно спросил Сергей.
  - Гм, - Барсов уставился куда-то в угол лаборатории. - Это так, к слову. Вы еще здесь даже и не начинали работать.
  - Кстати, - вспомнил Сергей. - Давно хотел сказать. Я перед... этим отъездом... отбытием...
  - Перемещением, - подсказал Барсов.
  - Вот именно, - согласился Сергей. - Я разговаривал с дедом о его молодости, работе в пединституте и вообще о том, что он делал в этот период. Так вот, он совершенно не помнит, чтобы у них на кафедре вел занятия кто-нибудь, похожий на меня. Он говорит, что так и вел физику с высшей математикой до шестидесятого года. А потом какая-то тетка из Нижнего Новгорода приехала. И высшую математику ей отдали.
  - Да, интересно, - задумчиво произнес Анатолий Васильевич. - Посмотрим, как дальше будут развиваться события. Может, еще и приедет тетка, - он поклонился в сторону Сергея, - из Нижнего Новгорода.
  Сергей покраснел. Барсов не очень-то жаловал просторечие и не упускал случая порассуждать про упрощение языка. "Я бы даже сказал - опрощение, - любил он говаривать молодежи, - которое вызывает обеднение духовности. Язык и душа так связаны, что вы даже себе представить не можете". И не дай Бог было кому-то перечить ему, если он впадал в одно из своих эпических настроений. Особенно его бесили слова "классно" и "прикольно". "Он на карусели покатался - ему классно. Сожрал гамбургер - ему опять классно. Посмотрел фильм какой-нибудь, где - апокалипсис, где душа целой нации наизнанку вывернута, - ему и тут классно!" - возмущался он. На робкое замечание какого-нибудь молодого ассистента: "Анатолий Васильевич, вы употребили слово "сожрали", - он только негодующе фыркал, уничтожал своего оппонента взглядом, и его голос приобретал трагическое звучание. "Возьмите бестселлеры! Которые особенно женщины любят писать. В первом романе она мужа назвала "захребетник". Хорошо, хотя и устарело немного. Но и во втором романе у нее "захребетник". И в третьем! И в четвертом! А я, между прочим, - оборачивался он к несчастному ассистенту, - кроме "сожрал", могу еще сказать - "откушал"! И - "отобедал"! И..." К счастью, у Барсова в институте было много других дел, кроме поучения молодежи, и рано или поздно его что-нибудь отвлекало.
  На сей раз он был слишком увлечен экспериментом, чтобы внушать Сергею доброе и вечное.
  - Вы удачно разместили микрофон у Хворовых. Супружеская кровать - самое место для откровенных разговоров.
  Андрей вытаращил глаза:
  - Ну ты и шустряк! Как ты к супружескому ложу-то пробрался? На святое, понимаешь ли, посягнул.
  - Кстати, о кроватях, - невежливо прервал их Барсов. - Давайте-ка быстро беритесь за мебель. У вас полчаса квартиру там обставить. Мы тут не собираемся всю ночь сидеть. Вперед!
  Ворча, Андрей поднялся с дивана. Они немного покружили вокруг него и потом решили переместиться сидя.
  Они одновременно нажали на диски - и оказались на кухне, сидя на диване.
  - Говорил же, надо по частям, - заворчал Сергей. - Таскайся с ним тут теперь.
  - Ничего, - успокоил Андрей. - Тут проемы широкие, целиком перетащим.
  Действительно, они нигде не застряли, и скоро диван стоял у сте-
  ны - вернее, у двух стен. Роскошный угловой красавец с покатыми подлокотниками. Снова нажали на диски - и вернулись с дорожными сумками, набитыми бельем, умывальными принадлежностями в красивых флакончиках и прочей дребеденью. Следующим рейсом прибыли мягкие стулья, полукруглый компьютерный стол небольших размеров, уютно вписавшийся в маленькую комнату.
  - Ну все, пока хватит, - сказал Андрей. - Я пошел.
  - Как пошел? Куда пошел? - забеспокоился Сергей. - А поесть? У меня же на утро никакой жратвы нет.
  Андрей вздохнул.
  - В круглосуточный бежать?
  - Нет, нет и нет, - капризно заявил Сергей. - Там сейчас только засохшие бутерброды для алкашей. Пошли в "Русскую трапезу". И, кстати, где мой холодильник?
  - Не все сразу. Барсов сказал, холодильник - через неделю.
  - Почему через неделю? Как через неделю? А как же я...
  - Так же, как твои соседи. Между рамами положишь. Зима на дворе.
  Сергей обреченно вздохнул. Дикие времена!
  Наконец Сергей счел, что обеспечен всем необходимым до следующего вечера. Они с Андреем были оба совершенно измотаны.
  - Половина двенадцатого, - посмотрел на часы Андрей. - Спокойной ночи.
  - Давай хоть пройдемся перед сном, - позвал Сергей. - Представляешь, погуляешь по зиме и вернешься в лето.
  - Нагулялся уже, - пробурчал Андрей, - пока за водой бегал.
  Но послушно натянул свой дурацкий тулуп, и они вышли во двор. Мороз был довольно крепкий. Снег скрипел под ногами. Фонари не горели, но ярко светила полная луна, отбрасывая голубоватые отблески на снег. Вкусно пахло дровами из сарая. Сергей задрал голову:
  - Звезды, - удивился он. - Близко как!
  - Это потому что кругом темно.
  - Да нет. Я же ведь как-никак за городом и у нас бывал - дачи, шашлыки, байдарки и прочее. Звезды, хоть и из леса, все равно у нас не так выглядят.
   Андрей поморщился. Он предпочитал, чтобы такие вещи, как леса, дачи и свежий воздух, происходили с другими людьми, по возможности, подальше от него и его лаборатории.
  - Темнота! - вздохнул он.
  - Темнота! - с готовностью согласился Сергей. - Прямо непохоже, что это город.
  - Да нет, - пояснил Андрей. - Это ты - темнота. То, что звезды кажутся близко, результат ненасыщенности космоса всяким хламом. Загрязнение космоса предметами искусственного происхождения предвидится гораздо позже.
  За двором чернели поля деревни Лапшино.
  - Странно, - сказал Андрей, помолчав, - как они все ринулись тебе помогать.
  - Дело не во мне, наверное. Просто у них психология такая.
  - Да, - согласился Андрей. - Наши бы не сбежались.
  Они оба молчали, глядя на погруженный в сонную темноту мир - мир то ли призраков, то ли грез, давно ушедший и такой реальный.
  - Наши бы просто не заметили, - сказал Сергей.
  - Дома большие, - кивнул Андрей.
  - Да еще телевизоры с компьютерами. От них не оторвешься.
  - Не оторвешься, - согласился Андрей. Это он знал по себе. - Так значит, ты им был вместо телевизора, - довольно сказал он. Сергей кивнул.
  - Ну, я пошел?
  - Спокойной ночи, - кивнул Сергей и отошел от него на положенные семьдесят сантиметров. Он даже не заметил, как Андрей исчез. Был - и нету. Сергею сразу стало невыносимо одиноко. Вот рядом его следы на снегу - а сам Андрей уже за шестьдесят лет от него. Не дойдешь, не доедешь.
  Потом он вспомнил своих соседей, уютный диван, который дожидался его в квартире, и потихоньку приободрился. Хотя, если вспомнить, какой год на дворе...
  - Интересно, кто из них меня заложит, - пробормотал Сергей и пошел домой.
  В темноте было почти не видно, как в окне второго этажа тихонько колыхнулась белая занавеска.
  
  VII
  
  Рано утром в лаборатории Барсов снова и снова прокручивал записи разговоров супругов Хворовых.
  - Невероятно, - бормотал он, - какое полное отсутствие любопытства.
  Супруги болтали целый час перед сном, ни словом не упомянув его пластмассовые ведра, авангардную для того времени одежду и суперобои. Николай Васильевич заметил, что Сергей - приятный молодой человек, выразил надежду, что он будет хорошо работать, а Раиса Кузьминична пожелала, чтобы он поскорее женился и наладил художественную самодеятельность в институте.
  - Надо будет обсудить этот вопрос на следующем партсобрании, - зевнула она, и чета Хворовых погрузилась в спокойный глубокий сон.
  Их утренние разговоры касались уже работы. Было ясно, что они воспринимали Сергея как своего соседа и коллегу - но не более того.
  - Черт знает что! - злился шеф, думая, как задеть любопытство соседей, которое, наконец, перерастет в зависть. - Не с чем работать. Чем же их, черт побери, подцепить?
  Он открыл файл с разговорами в инфаковской аудитории, где Сергей преподавал английский. Там его ждали некоторые открытия.
  - Нинка, - послышался голос "комрад" Секретаревой. - От тебя, что ли, пудрой воняет?
  - Тише ты, - прошептала ее собеседница Нина. - Я не пудрюсь. Это Демин мимо прошел.
  - Точно, - заржала Секретарева. - Демин пудрится. На каждой перемене коробку достает. У него и тетради все жирные от пудры.
  Барсов не сразу вспомнил, что его современницы о компактной пудре еще не подозревали, а пудру добывали из круглых коробочек, где она лежала в виде тошнотворно пахнущего розового порошка. Вместо пуховок использовали неопрятные ватки.
  - А на зеркальце-то, - захихикала Нина, - фотографию Орловой прилепил.
  - А как ты думаешь, - спросила Секретарева, - Бахметьев пудрится?
  - Чем-то от него пахнет таким, - задумалась Нина. - Но не пудрой, по-моему.
  - Как он одевается смешно, - фыркнула Секретарева. - Ножки тоненькие...
  - Пиджак приталенный, как у барышни, - подхватила Нина. - Пижон! Интересно, - задумалась она, - откуда он английский так здорово знает?
  - Здорово знает, - согласилась Секретарева. - Скоро арестуют, наверное.
  - Наверное, - согласилась Нина.
  На этом Бахметьев был забыт.
  Барсов задумался. То ли переодеть Сергея, то ли подождать пока... "Подождать! - решил он. - Не менять же планы из-за двух глупых девчонок".
  В семь тридцать к нему присоединился Андрей. Хотя он понимал, что этой ночью произойти ничего еще не могло, он был разочарован, когда ночной дежурный, передавая ему смену, сообщил, что ночь прошла без приключений.
  - Спал как сурок, - коротко сказал дежурный сотрудник, вернее, младший научный сотрудник Слава. - В отличие от меня, - скорбно добавил он и отправился отсыпаться домой к жене.
  Андрей тоже чуть не заснул, слушая, как Сергей бодро тарабанит на своем безупречном английском, вызывая восхищенные и влюбленные взгляды студенток, а потом рассуждает о свойствах кварца, предсказывая создание электронных часов, которые будут намного точнее механических.
  Когда Барсов заглянул в лабораторию, измаявшийся от безделья Андрей посмотрел на него с немым укором. Однако шеф обрадовал его:
  - Отправляем к нему сегодня компьютер, - решил он. - И обеспечиваем средствами обратной связи. Спутники сегодня ночью проверили, так что мобильный тоже можно передать.
  Спутники, обеспечивавшие телефонную связь с пятьдесят третьим годом, были снабжены хитрым устройством Александра Павловича, которое могло преодолевать временные континуумы до ста пяти лет при отсутствии помех. Шестьдесят лет оно брало легко, связь была четкой - гораздо четче, чем в двадцать первом веке.
  - Удивительное дело! - ворчал Анатолий Васильевич. - Сложные задачи решаем запросто, с серединой двадцатого века мы можем качественную связь установить. А чтобы в двадцать первом поговорить с Америкой...
  - Да что вы, - удивлялся Андрей. - Вчера же отлично слышно было.
  - Ничего не отлично, - упирался шеф, - я свое эхо в трубке слышал и каждый раз думал, что мне Чак отвечает, а это мое собственное эхо было...
  Чак - то есть Чарльз Хьюард, их американский партнер, - тоже отправил вчера своего сотрудника в маленький городок Лэйквуд в штате Нью Джерси со всеми современными прибамбасами, включая компактный CD-плеер, компьютер и пирсинг по всему телу. Результаты были замечательные: посланника побили, чуть не вырвали ему все сережки из тела и украли плеер. Теперь его надо было перебазировать в другое место, потому что при воспоминании о Лэйквуде сотрудник начинал икать и мелко трястись. Это было тем более обидно, что наличие зависти проследить успели, а вот психологические нюансы, игру с психикой завистника проморгали. Спасать надо было посланника, поэтому пришлось его извлечь из пивного бара прямо на глазах у толпы. Впоследствии это дало богатую пищу для рассуждений специалистам по расследованию паранормальных явлений на много лет вперед.
  Пока Катюша со своей подругой с претенциозным именем Дора подбирала компьютерные игры, на экране монитора с изображением двора возникло некоторое оживление. Сергей установил видеокамеру на крыльце таким образом, что были видны ворота во двор и кусочек улицы за ними. У ворот остановилась машина - черная "Победа".
  - Какая прелесть. Прямо коллекционная, - с завистью сказал Андрей, глядя на нее.
  Из машины вышли два гражданина в кожаных куртках и один - в длинном драповом пальто с каракулевым воротником и черным мягким портфелем. Все трое встали у ворот, делая вид, что незнакомы друг с другом, и со скучающим видом стали смотреть в разные стороны.
  - За кем-то приехали, - констатировал Андрей.
  - Где у нас сейчас Сергей? - пробормотал Барсов.
  Маячок показывал, что Сергей после института мотается по городу и, скорее всего, делает экскурсию по магазинам.
  Прошло часа два. За это время в дом прошли обитатели всех квартир, кроме жильца квартиры номер семь.
  - Неужели уже за Серегой приехали? - поразился Анатолий Васильевич.
  - Что-то уж очень рано, - усомнился Андрей. Но шеф распорядился вызвать Митю с Иваном - двух толковых ассистентов, которые были страшно горды тем, что с них взяли подписку о неразглашении тайн эксперимента.
  Люди у ворот заметно поскучнели и, видимо, замерзли. Они притоптывали ногами, по очереди садились в машину, но не уходили. То из одного, то из другого окна жильцы дома бросали на них тревожные взгляды. Стало темнеть, и троица заволновалась. Их безучастный вид как ветром сдуло, они трусцой бегали вдоль забора, с волнением вглядывались вдаль, наглядно демонстрируя все неудобства и тяготы работы филеров.
  - Тяпнули бы, ребята, коньячку, - жалел их бородатый Митя, - и развеселились бы. А то пока вы его дождетесь...
  Сергей в это время охмурял какую-то девицу, встреченную им на улице, и пытался затащить ее в ресторан. Но, к чести девиц середины двадцатого века, она стойко сопротивлялась, показывая высокую моральную устойчивость, и соглашалась идти в ресторан только в том случае, если он, как порядочный человек, сначала познакомится с ее родителями. Сергей, который после дагестанских братьев испытывал легкую неприязнь к родственникам знакомых девушек, затосковал и собрался домой. Идти до дома при почти полном отсутствии транспорта в городе Средневолжске было минут сорок.
  - Ну и злые они будут, пока Серега добредет, - озабоченно сказал Андрей.
  Они действительно были очень злы. Андрей счел, что этому способствовало отсутствие коньяка и двадцатиградусный мороз. Вероятно, работа филера в основном сводится к мечтам о коньяке, горячем чае и теплой постели. Каждый мечтает о том, чего не имеет. Зато, когда они увидели приближающегося к дому Сергея, их радость не знала границ. Борщ, ожидавший их дома под рюмочку водки, стал ближе. Они пропустили его вперед шагов на пять и не таясь пошли за ним следом. Сергей, если и почувствовал их, не подал виду. Он спокойно поднялся на второй этаж, не оглядываясь на звук шагов за спиной, и вошел в квартиру.
  - Андрей, внимание, за мной пришли, - сказал он, глядя в камеру прямо от порога, и тут же раздался требовательный стук в дверь.
  Андрей раздраженно ругнулся. В том, что его слабохарактерный друг сейчас нажмет на диск и вернется, он нисколько не сомневался. "Маменькин сынок", - презрительно пробормотал он сквозь зубы и отвернулся от монитора, ожидая, когда Сергей материализуется в лаборатории. Однако Бахметьев почему-то медлил. Удивленный Андрей, не дождавшись его появления, снова повернул голову к монитору. Никаких признаков нервозности Сергей не проявлял, справедливо полагая, что раз он в любую минуту может удрать, то почему бы и не удовлетворить свое любопытство.
  Впустив непрошеных гостей в квартиру, он спокойно уселся на диван, закинув ногу на ногу. Поскольку на стульях стояли огромные сумки с вещами, суровые стражи закона несколько растерялись. Садиться на один диван со своей жертвой им не позволяла гордость и обида на то, что из-за него они почти три часа промерзли на улице, когда, по их расчетам, он должен был быть дома после работы. Снимать сумки со стульев, чтобы сесть, они считали ниже своего достоинства. Поэтому они топтались посреди комнаты, не совсем представляя себе, что делать дальше. Развалившись на диване, Сергей насмешливо смотрел на них.
  - Можете садиться, - милостиво разрешил он, предоставляя им самим думать, куда сесть.
   Видимо, к таким нахалам советская милиция пятидесятых не совсем привыкла. Секунд пять продолжалась пауза, во время которой все трое накапливали справедливую ярость.
  - Встать! - наконец прогремел один из кожаных товарищей.
  - Зачем? - удивился Сергей.
  - Милиция! - прорычал второй кожаный.
  - Позвать милицию? - уточнил Сергей.
  - Мы сами милиция, - зловеще сказал первый кожаный, который был ниже и коренастее второго.
  Сергей зевнул.
  - Вы пришли, чтобы сообщить мне об этом? - спросил он.
  - Встать! - снова зарычали они теперь уже хором.
  - Погодите, ребята, - нестерпимо поучительным тоном произнес Сергей. "Ребята" дернулись было, но он продолжал:
  - Вы сначала предъявите документы, как положено, представьтесь, объясните цель вашего визита. Вы что, не знаете, как это делается? Наша советская милиция не научила вас как следует работать? Или... - голос его стал вкрадчиво тихим, - вы не соблюдаете законы нашей советской милиции?
  - Ты тут не воображай, интеллигенция, - огрызнулся коренастый, сожалея о том, что у него нет повода сказать что-нибудь типа: "А еще очки надел!" или "А еще в шляпе!", поскольку ни шляпы, ни очков на Сергее не было. - Ты, между прочим, в убийстве обвиняешься.
  Сергей вытаращил глаза:
  - Ну, это еще не дает вам оснований мне "тыкать". Кстати, не откажите в любезности, меня мучает любопытство. Кого я убил?
  На первый план протиснулся человек в драповом пальто. Жестом он приказал своим кожаным соратниками очистить стулья от барахла. Тот, что повыше, мигом сбросил сумку на пол и услужливо подсунул стул под зад человека в пальто. Тот неторопливо уселся, открыл портфель, щелкнув сначала одним замочком, потом другим, и вытащил картонную серую папочку с завязками. Судя по толщине, в папке лежала одна-единствен-ная бумажка.
  - Вчера, - сказал он, - свидетели видели, как вы в одиннадцать часов пятьдесят минут вечера во дворе этого дома убили своего друга Анд-
  рея, - фамилия и отчество неизвестны, - который при свидетелях помогал вам вчера вечером делать ремонт.
  - И куда я дел тело? - поинтересовался Сергей.
  - А вот это вас надо спросить, - язвительно сказал человек в пальто.
  - Вы не представились, - заметил Сергей.
  - Убийцам не представляюсь! - гордо заявил сей достойный служитель закона.
  - Да с чего вы взяли, что Андрей убит? - поразился Сергей. - Вы место происшествия осмотрели? Неужели вы не видели, что там, где мы вчера с ним стояли, нет следов борьбы, орудий преступления, крови, в конце концов... Да вы дома-то у него были? Может, он сейчас себе спокойно чай пьет.
  Как видели сидящие у мониторов по ту сторону времени, места происшествия никто не удосужился осмотреть. Поэтому, естественно, напоминание о такой лишней, с их точки зрения, процедуре, когда и так все ясно, было оскорбительным. Видимо, "товарищи" были из НКВД и привыкли арестовывать политических.
  - Проверим, - угрожающе сказал следователь. - Мы все проверим. Назовите адрес потерпевшего!
  Вот тут Сергей растерялся, но виду не показал.
  - Он еще не устроился, - сказал он, понимая, что назвать какой-нибудь реальный адрес он не мог по той простой причине, что боялся назвать несуществующий еще номер дома или дать адрес какого-нибудь нежилого помещения.
  - Да что вы? - обрадовался следователь и вынул из портфеля перьевую ручку. Он оглянулся в поисках чернильницы, но не нашел ее.
  - У вас что, в доме чернильницы нет? - поразился он. Сергей любезно вынул шариковую ручку из кармана и подал следователю.
  Тот с недоумением взял ее и, не увидев того кончика, которым можно писать, стал вертеть ее в руках.
  - Нажмите на верхнюю кнопочку, - подсказал Сергей.
  - Да? - хитро прищурился следователь и подал ручку обратно Сергею. - Жми-ка сам.
  Сергей взял ручку. Кожаные товарищи напряглись и слегка пригнулись. Следователь вдруг сообразил, что это хитрое устройство сейчас выстрелит, и закричал:
  - Стой!
  Сергей, улыбаясь, неторопливо щелкнул ручкой и протянул ее обратно. Смущенный следователь осторожно взял ее и нашел искомый кончик.
  - А куда макать? - спросил он.
  - Не надо макать. У нее чернила внутри, - объяснил Сергей, наслаждаясь ситуацией.
  Следователь провел ручкой по бумаге и увидел чернильный след. Он не блестел, как после авторучки. Следователь потрогал его пальцем, увидел, что не мажется, и с удовольствием провел еще линию. Потом он снова принял полный достоинства вид и продолжил допрос.
  - Итак, адрес его вы сообщить не можете.
  - Могу, - вдруг сказал Сергей. - Он живет в лесу под елкой.
  - Вот паразит! - выругался Андрей, который не отрывался от монитора. Барсов чертыхнулся, схватил телефон и вызвал Митю с Иваном. Тем временем следователь продолжал проявлять чудеса проницательности.
  - Значит, вы закопали его в лесу под елкой, - догадался он.
  - Как же вам хочется, чтобы его кто-нибудь закопал! - вздохнул Сергей. - Нехорошо. Накличете еще. Он живет в лесу под елкой.
  - Позовите свидетеля, - распорядился следователь.
  Свидетель, видимо, ждал под дверью. Им оказалась пожилая, но очень энергичная женщина с короткой стрижкой.
  - Входите, Зоя Сергеевна, не бойтесь, - приветствовал ее следователь.
  - Я не боюсь, - с вызовом ответила та и подошла к дивану, на котором продолжал невозмутимо сидеть Сергей.
  Следователь оглянулся на своих кожаных оперативников. Один из них встал и придвинул женщине свой стул. Соседка села и уверенно заговорила.
  - Рассказывать, что ли?
  - Да, расскажите все, что видели вчера.
  - Все я видела, - начала женщина, поправляя коричневую полукруглую гребенку в зачесанных назад волосах. - Они вчера стояли, разговаривали.
  - Спокойно разговаривали или ссорились? - уточнил следователь.
  - Ссорились, - закивала женщина, - еще как ссорились. Вот этот, - ткнула она пальцем в Сергея, - так и наступал на него, и толкал, и толкал, и...
  - А дальше? - поторопил следователь.
  - А дальше вот так махнул рукой, так тот и упал. Захрипел, рукой за горло схватился и упал.
  - Так, - довольно кивнул следователь. - И кто это был?
  - Его друг Андрей и был.
  - Откуда вы знаете? - удивился Сергей. - Вы же его не видели!
  - И видела! - торжествующе сказала женщина. - И как за водой бегал, в тулупчике, - еще у моего зятя такой есть, желтенький. И как по коридору к Хворовым он с вами шел, видела. Да я его из тысячи узнаю. Носатенький такой.
  - Да, - повернулся Сергей к видеокамере. - Носатенький.
  - Пригласите Хворовых, - распорядился следователь.
  Один из кожаных вышел и через минуту вернулся с перепуганной Раисой Кузьминичной.
  - Сергей Александрович, - растерянно сказала она. - Что же это?
  - Да сам не пойму, - улыбнулся Сергей. - Добрый вечер, Раиса Кузьминична.
  - Скажите, пожалуйста, - обратился к ней следователь. - Вы видели вчера здесь друга этого молодого человека по имени Андрей?
  Раиса Кузьминична растерянно посмотрела на Сергея. Тот ободряюще улыбнулся.
   - Видела, - нехотя подтвердила Раиса Кузьминична. Она нервничала и, как девочка, теребила кончик косы, перекинутой через плечо. - Он что, враг?
  - А сегодня вы его видели? - не отвечая, продолжал допрос следователь.
  - Сегодня - нет еще.
  - Вот видите? - торжествующе сказал следователь. - А знаете, почему?
  - Почему? - испуганно пролепетала ничего не понимающая Раиса Кузьминична.
  - Потому что он убит! - выпалил следователь.
  Сергей развел руками.
  - Потрясающая логика, - признал он.
  - Опишите убитого! - потребовал следователь. - Во что он был одет?
  - Ну, комбинезон такой, синий, - стала перечислять Раиса Кузьминична. - Под ним...
  - Да нет, - досадливо поморщился следователь. - Верхнюю одежду!
  - Тулупчик такой светло-желтый.
  - Ага! - поднял указательный палец следователь.
  В это время в дверь постучали. Сергей привстал.
  - Сидеть, - скомандовал следователь и бесшумно пошел к двери. Однако она уже открылась сама, и в квартиру, безмятежно улыбаясь, вошел Андрей, одетый в светло-желтый тулупчик.
  - Вот именно он и есть, и тулупчик тот, - торжествующе воскликнула соседка. Потом она привстала со стула, сказала "ой!" и тихонько пошла к двери. Один из кожаных преградил ей дорогу.
  - Здравствуйте, Андрей, - обрадовалась Раиса Кузьминична. - Так вы живы?
  - Здрас-сьте, - почти натурально удивился Андрей. - А почему бы и нет?
  Следователь и товарищи в кожаном медленно наливались краской.
  - Минуточку, - протянул следователь. - Вы - Андрей?
  - Серега, что за шутники у тебя? Ну, Андрей я. А вы что, меня встречаете? - поинтересовался Андрей.
  - Так Сергей вчера не пытался вас убить?
  - Меня? Убить? Зачем?
  - Позвольте-позвольте, - заволновался следователь. - Вот тут у меня записано: "Захрипел, схватился рукой за горло и упал".
  - Это с какой же стати мне падать? - грозно сказал Андрей, в упор глядя на соседку. Та пряталась за спину кожаного. - Или я припадочный какой?
  - Так вот же - означенный Бахметьев Сергей Александрович вас ударил по голове.
  - Что же это делается, товарищи, а? - вопросил со своего дивана Сергей. - Просто нельзя по-дружески положить руку товарищу на плечо. Всего оклевещут.
  - А как же елка в лесу?
  - По-моему, - решительно сказал Андрей, - надо вызвать врача.
  - Не надо врача, - остановил его следователь. - Будьте добры, - жалобно попросил он, - ваш адрес?
  - В лесу под елкой, - невозмутимо ответил Андрей.
  Во взгляде следователя появилось затравленное выражение. Андрей с трудом сохранял серьезность. Его подмывало завыть или надеть игрушечные клыки и взять кого-нибудь за горло.
  Следователь ожил:
  - А как же прописка?
  Андрей покопался в карманах и достал самый удивительный документ в истории жилищного делопроизводства.
  "Вплоть до получения постоянного жилья в черте города, - гласила желтая бумажка с розовой полосой, делящей ее пополам по диагонали, - Трошин Андрей Алексеевич, одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, временно зарегистрирован в передвижном доме по адресу: Сосновая роща, квадрат С4, ячейка 32, ели 186-189. Председатель Исполкома Совета Народных Депутатов Ведин Д.П.". После подписи Ведина Д.П. стояла расплывшаяся лиловая печать.
  Следователь долго читал этот документ, шевеля губами. Потом вздохнул.
  - Что ели? - пытался он понять.
  - Ели - это есть искомые елки в лесу, - холодно сообщил Андрей.
  - Искомые? - следователь наморщил лоб. - А передвижной дом - это как?
  - Хотите, приходите в квадрат С4, ячейка тридцать два, - гостеприимно пригласил Андрей. - Только елки не перепутайте. Мой передвижной дом - между елками сто восемьдесят шесть и сто восемьдесят девять.
  Следователь молчал, силясь представить себе каменный дом на колесах в лесу.
  - Ну что, - потребовал Андрей, - едем в лес?
  Следователь взглянул в окно, за которым разливалась черная темнота.
  - Ячейка тридцать два, говорите? - деловито переспросил он.
  Андрей кивнул головой, следователь с удовольствием записал это шариковой ручкой Сергея.
  - В ближайшие дни проверим, - сообщил он и поднялся. - Ну
  что ж, - сказал он. - Раз убийство не состоялось... - Он недовольно посмотрел на соседку. - Надо быть сознательнее, гражданка Алексеева, и не заявлять непроверенные факты.
  Гражданка Алексеева не смутилась.
  - Я не могла промолчать. Мой гражданский долг - делиться подозрениями. Бдительность еще никому не мешала.
  Следователь, которого бдительность гражданки Алексеевой продержала на морозе три часа, только махнул рукой и увел за собой недовольных кожаных. Сергей вежливо проводил их до дверей и на прощанье легонько прикоснулся к портфелю следователя, проведя пальцем под крышкой.
  Когда соседки тоже исчезли, Андрей уставился на Сергея:
  - Ну скажи, ради Бога, - простонал он. - Почему в лесу под елкой?
  - Сам не знаю, - развел он руками. - Ляпнул, а потом сам удивился.
  - Не ты один удивился, - прорычал Андрей и вытащил сотовый телефон.
  - Ой, - удивился Сергей, - уже работает?
  - Тут из-за твоих приколов что только не заработало, - проворчал друг, набирая номер. - Алло, Дмитрий? - Яростно глядя на Сергея, он включил громкую связь. - Вы с Иваном фургон уже установили?
  - Нет пока, - раздался усталый голос Мити. - Темно уже, ничего не видно. Елки никак не можем найти - сосны одни. И дороги нет - мы с этим фургоном по пояс в снегу. А что, вы едете уже?
  - Нет, не едем, - Андрей продолжал в упор глядеть на Сергея. - Тут наш общий друг Бахметьев передает вам с Ванькой пламенный привет!
  - Ах, чтоб его!.. - выругался Митя, и было слышно, как запыхавшийся Иван тоже желает ему всего доброго. - Еще один такой финт, и я с ним лично разберусь. - Из трубки донеслось неясное ворчание. - Мы оба разберемся, - добавил Митя. - Ладно, если что - езжайте на маячок, только вот как вы без дороги... А вместо елок включим иллюзион.
  Иллюзионом они называли устройство для передачи голограмм, которые могли возникать на фоне светящегося поля, в лучах которого они, собственно, и отражались, или сливаться с окружающей средой. Для этого потребовалось еще восемь околоземных спутников. Денег на это не пожалели и заготовили изображения действующих руководителей государств и прочих исторических фигур, которые открывали и закрывали рот. Поэтому в их уста можно было вкладывать любые речи. Американцы и англичане озаботились поиском фонограмм с несколькими речами, на все те случаи, которые они предусмотрели. Барсов решил, что фонограммы ограничивают возможности, и пригласил пародиста - умного ироничного Яблонского, который не только талантливо имитировал речь, но еще мог замечательно импровизировать. Яблонский должен был дежурить в лаборатории с завтрашнего дня, а пока, на случай приезда следователя, запаслись молчаливой картинкой с тремя заснеженными елочками.
  Но Андрей решил, что в темноте следователь в лес не сунется. Таинственную ячейку тридцать два было не то что ночью, и днем не найти, поэтому он отослал обрадованных Митю и Ивана домой вместе с фургоном.
  Сергей пристыжено молчал.
  - Ладно, деятель, - мрачно сказал Андрей. - Поехали домой. Там твой Артемьев тебя ждет не дождется. Похоже, Курицына совсем необучаема. Съездишь к нему, ну и в лаборатории есть дела.
  - Шеф очень зол? - боязливо спросил Сергей, прежде чем нажать на диск.
  - Плюется огнем, - пообещал Андрей.
  Барсов действительно был мрачнее тучи, когда Сергей предстал перед его пылающими очами.
  - Да ладно, Анатолий Васильевич, - заискивающе сказал Сергей. - Ну, растерялся, так я бы выкрутился потом.
  - Он бы выкрутился, - саркастически хмыкнул Андрей. - Нажал бы на диск и улепетнул бы домой к мамочке.
  Сергей обиженно засопел. Барсов вздохнул.
  - Шутник! Вы хоть понимаете, что ваши шутки ставят тут людей в тяжелейшее положение? Ну что вам стоило сказать, что вы просто не знаете его адрес?
  - Да я уж потом сам понял, - вздохнул Сергей. - Мне его позлить захотелось. А где Митя с Иваном? - осведомился он.
  - Фургон во дворе ставят. Сейчас придут.
  - Ну, мне пора в банк, - заторопился Сергей. - Сколько у меня времени?
  - Сейчас пять, - посмотрел на часы Барсов. - До восьми справишься?
  Сергей кивнул и в дверях столкнулся с входившими в лабораторию Митей и Иваном.
  - Привет, ребята. Здорово в зимнем лесу погулять, когда на дворе июль, правда? - сказал он и успел выскочить до того, как пущенный Митей валенок попал в захлопнувшуюся дверь.
  - Еще издевается, - проворчал Митя, поднимая валенок.
  
  VIII
  
  Красивые ноги не спасли Курицыну от жестокого разноса. Ворча, что лучше уж он доплатит ей из своего кармана, только пусть она вообще ничего не делает, Сергей все же выкроил часок, чтобы забежать домой. Дома был большой сбор - в гостиной сидели родители, дядя Сергея с женой и дед. Дед печально поздоровался с Сергеем.
  - Вот, попрощаться зашел, - было первое, что сказал дед, увидев Сергея.
  - Может, сначала все же поздороваешься, - удивился Сергей. - Ты куда собрался-то?
  В ответ дед начал плести что-то невразумительное про то, что жизнь его была полна и насыщенна, но, когда разум угасает, надо вовремя уйти...
  - И вот так целый вечер, - пожаловалась мама.
  Дед поднял глаза и посмотрел на Сергея в профиль.
  - Погоди, - сказал он внуку. - Не двигайся.
  Сергей испуганно застыл. Дед долго смотрел на профиль внука, потом грустно вздохнул.
  - Елена, - обратился он к матери Сергея, - у вас с Александром, по-моему, в библиотеке было что-то про раздвоение личности.
  - Конечно-конечно, - Елена Валентиновна с готовностью бросилась к книжному шкафу.
  - Не суетись, - обиделся дед. - Я ведь еще не умираю.
  - Что ты, что ты, - всплеснула руками мать. - Ты только не волнуйся.
  - Ничего я не волнуюсь. Я что, по-твоему, уже впадаю в маразм?
  Сергей с жалостью смотрел на деда. Бедный дед. Невинная жертва эксперимента. Он начинает вспоминать вторую реальность, которую сейчас строит его родной внук.
  - Кстати, - начал он, придумывая, как бы поделикатнее изложить ему суть дела, - ты знаешь, я видел такой странный сон, как будто я работаю в пединституте.
  Из глаз деда ушло лунатическое выражение, и он вполне осмысленно взглянул на внука.
  - И будто я преподаю математику у вас на кафедре.
  - Так-так, - оживился дед.
  - И вот, представляешь, - вдохновенно продолжал Сергей, - я захожу к вам на кафедру первый раз, знакомиться. И ты там совсем молодой. Как будто на тебе темно-синий пиджак в полоску...
  - У меня это был единственный костюм, - подтвердил дед. - Потрясающе. А дальше?
  - Ты как будто сидел за столом - знаешь, такой деревянный, а посередине дерматином покрыт.
  - Какого цвета дерматин? - оживленно спросил дед.
  - Темно-коричневый.
  - Точно!
  - У тебя была такая тетрадка - в такой же обложке, как этот дерматин, с лекциями?
  - Была, была, - дед совсем оживился и перестал говорить умирающим голосом. - Ты лучше расскажи, что ты там делал?
  - Ну, ты на меня сначала наехал.
  - И правильно, наехал, - согласился дед. - Приехал там, весь... Слушай, - осенило деда, - а одет ты как был? - Он подозрительно осмотрел внука. - Вот как сейчас?
  Сергей сегодня не успел переодеться после института и вынужден был признаться, что именно так он и был одет.
  - Ах ты свинтус, - начиная что-то понимать, заявил дед.
  Внук сделал невинное лицо. Вообще-то, ему бы следовало помнить, что дед ученый и заставить его поверить в параллельные миры, переселение душ и прочую мистику было невозможно.
  Мама сердито смотрела на него и исподтишка грозила кулаком. Александр Павлович с независимым видом рассматривал обои, а дед, обретя былую мощь, встал посреди комнаты.
  - Ну, орлы, - сердито сказал он, - рассказывайте. А ты, - хлопнул он внука по спине, - хоть и взрослый, а мал еще деда дурачить.
  - Вообще-то, - сказал Сергей, - мне пора.
  - Куда пора? - немедленно поинтересовался дед. - Вот в чем весь вопрос. Куда это тебе пора, а? А ты, Александр, - обратился он к зятю, - как ни старайся, а врать не умеешь.
  - Вообще молчу! - обиделся зять.
  - Вот-вот, - кивнул дед. - В этом все и дело. Я бы тебе ни одной тайны не доверил - знаешь, почему?
  - Я, между прочим, еще ни о чем не проболтался, - гордо заявил Александр Павлович.
  - Именно! Ты еще ни о чем не успел проболтаться, но по загадочному выражению твоей физиономии уже видно, что у тебя есть тайна, которая так и рвется наружу. И я тебе скажу, какая это тайна, - торжествующе сказал дед. - Вы, негодяи, задумали перемещения во времени, а мне ничего не сказали! Ну, я Барсову задам перца!
  Сергею было очень любопытно посмотреть, как дед "задаст Барсову", но пока перед дедом стояли они с отцом, так что перца он скорее задаст им.
  - Я же Барсову подписку давал, - жалобно сказал он.
  - И я давал, - извиняющимся тоном сказал Александр Павлович. - Я так и думал, что вы догадаетесь.
  - Знаешь, дед, - осенило Сергея, - тебе, наверное, Барсов потому ничего не сказал...
  - Знаю, - махнул рукой дед. - Для чистоты эксперимента. Он хотел посмотреть, начнут в моей памяти появляться те события, которые там происходят при твоем участии, или нет.
  Он немного успокоился.
  - Любопытно. Очень любопытно, - приговаривал он. - "Эффект бабочки", конечно, полная ерунда, но все же эта обратная связь очень интересна. Вот что, - решил он. - Ты, Сергей, сам Барсову о нашем разговоре расскажи. А завтра я к нему приду - надо нам с ним будет кое-что проверить.
  
  В преподавательском доме Сергея ждали. Раиса Кузьминична, несмотря на стресс, успела в подробностях рассмотреть угловой диван и компьютерный стол. Теперь обитатели всех шести квартир с нетерпением поглядывали в окно, ожидая его возвращения. Уже почти собираясь ложиться спать, Хворов услышал, как кто-то ходит за стенкой. Николай Васильевич поразился, что он не услышал, как Сергей открывал дверь. Такого раньше не случалось никогда. Во-первых, всегда слышно, как внизу хлопает и открывается входная дверь. Потом скрипят ступеньки лестницы - каждая ступенька издает свой особенный звук. Затем слышны шаги в коридоре, скрежет поворачиваемого в замке ключа, стук закрываемой двери. Ни одного из этих звуков Николай Васильевич не слышал. Однако в квартире Сергея кто-то был.
  Николай Васильевич окликнул жену, которая домывала посуду в большом мятом алюминиевом тазу.
  - Коленька, ты звал? - вышла она из кухни, вытирая на ходу руки фартуком.
  Кода муж поделился с ней своими подозрениями, она встревожилась.
  - Это воры! - убежденно сказала она. - Конечно, там такая мебель... Через форточку пролезли! - убежденно сказал она. - Коля - вперед!
  Скинув фартук, она призвала под знамена Григория Ивановича Кирюшина, Клементия Николаевича Николаева, и операция по спасению имущества Сергея Александровича Бахметьева началась. Клементий Николаевич побежал под окно, на случай если вор сиганет в форточку вместе с диваном и столом, а Николай Васильевич, не внемля голосу разума, который в данный момент говорил голосом Григория Ивановича, стал бурно ломиться в дверь.
  - Давайте тихонько постучим, - уговаривал Григорий Иванович, - неудобно же. Может быть, это сам Сергей Александрович дома.
  - Не может! - категорически возразил Николай Васильевич, досадуя на интеллигентскую нерешительность соседа. Он снова разбежался, используя свое довольно увесистое тело в качестве тарана, и закричал:
  - Немедленно откройте!
  Дверь распахнулась, Николай Васильевич Хворов влетел в комнату и с разбегу врезался в диван, распластавшись на нем лицом вниз. Сергей изумленно наблюдал за ним. Трудно было представить такую прыть в этом толстячке с немного поросячьим лицом.
  - Вы не ушиблись? - вежливо осведомился он.
  Хворов что-то невразумительно простонал. Вслед за ним со смущенной улыбкой вошел Григорий Иванович.
  - Уж вы извините, - начал он. - Мы подумали, что у вас в квартире воры.
  - А, так вы пришли меня спасать? - догадался Сергей. - Поверь-
  те, - сказал он, помогая Николаю Васильевичу отлепиться от дивана и поднимая опрокинутые им стулья, - я вам очень благодарен.
  Больше всех была смущена Раиса Кузьминична.
  - Это я виновата, - сказала она, входя в комнату. - Я всех с толку сбила.
  После того, как рассмотрели Сергея, одетого совершенно необыч-
  но, - в обтягивающие синие брюки из плотной ткани, красную клетчатую рубашку и жилет, состоящий, казалось, из одних карманов, - все обратили внимание на новый предмет интерьера.
  - Ой, что это? - воскликнула Раиса Кузьминична.
  В маленькой комнате на странном угловом столе стояло диковинное сооружение, мерцающее голубоватым светом. Это сооружение имело светящийся экран, на котором было что-то написано.
  Николай Васильевич перестал щупать его джинсы, пытаясь угадать, брезент это или драп, и выпрямился.
  - Это не лампа, - убежденно сказал он, - и не кино.
  Сергей оглянулся и увидел, что в его квартиру потихоньку подтянулись все соседи. Женщин больше интересовал диван, а мужчины сгрудились вокруг компьютера. Сергей с чувством глубокого удовлетворения наблюдал, как Любовь Борисовна оглаживала бархатистую нежно-желтую обивку, а все остальные присаживались, оценивая мягкость, покатость и что-то там еще.
  - А где же полочка? - спросила Маргарита Николаевна.
  - Какая полочка? - не сразу понял Сергей. Потом он вспомнил, что над спинкой дивана в квартире Хворовых действительно была деревянная полочка с маленькими фигурными перильцами вокруг. На полочке стояли умилительные мраморные слоники, убывая по росту.
  - Полочки нет, - вынужден был признать он.
  - Ой, - хором воскликнули Раиса Кузьминична и Мария Иванов-
  на, - Клементий Николаевич!
  Клементий Николаевич мужественно нес свою вахту под окном, ожидая, пока вор будет схвачен. Он успел здорово промерзнуть, до того как Раиса Кузьминична распахнула форточку и толпа соседей нестройным хором стала зазывать его подняться наверх и пить чай. Когда он наконец поднялся, соседи на правах специалистов стали объяснять ему, что вот тут - компьютер, на нем можно писать, считать и даже рисовать. А вот если написать циферки колонками вот сюда и нажать большую кнопочку вот здесь справа (кстати, вот эта доска с кнопочками называется клавиатура), то вот тут будет общая сумма. А если исправить хоть одну циферку, то и общая сумма тут же исправится.
  Тут Сергей слегка встревожился, поскольку обрабатывал для банка взятые на флэшке данные, и поспешил переключить внимание всей компании на Word. Соседи стали развлекаться тем, что писали неправильно слова, восхищаясь тем, как они подчеркиваются красным.
  Через пять минут вспомнили, что Клементий Николаевич, который по их вине мерз на улице, до сих пор не напоен чаем. Сергей принес в комнату электрочайник фирмы "Тефаль". Мужчины его сначала попросту не заметили. Женщин поразило прозрачное окошечко, в которое был виден уровень воды.
  - Сейчас включим чайник, - сказал Сергей.
  Соседки разбежались по квартирам, чтобы собрать к чаю сладости, а мужчины продолжали рассуждать о том, каким образом на экране появляется изображение.
  - Кхе-кхе, - сказал Сергей немного громче. - Сейчас я включу чайник.
  - Вам помочь? - спросил Григорий Иванович, не оборачиваясь.
  - Нет, но... - Сергей догадался, как привлечь их внимание. - Мне нужна розетка.
  Единственная свободная розетка в комнате была занята компьютером, поэтому компьютер пришлось отключить.
  Пока компьютер выключали, мужчины, наконец, обратили внимание на чайник.
  - Чего у вас только нет, - поразился Клементий Николаевич. - Это что - электрочайник такой?
  Сергей кивнул.
  - Из Москвы привезли? - уточнил Николай Васильевич, оглаживая пластмассу. - Не расплавится?
  - Нет, пока внутри вода, - пояснил Сергей и включил чайник в розетку. Эффект был не совсем таким, как он ожидал. Без всякого предупреждения весь дом мгновенно погрузился во тьму.
  - Ну надо же, - посетовал Сергей. - Какая проводка слабая.
  Никаких инструментов у него под рукой не было, не говоря уже о проводах. Значит, нужна помощь извне. Правда, мужчины не растерялись. Григорий Иванович вызвался намотать новые проволочки на фаянсовых пробках вместо перегоревших.
  - Это нас не спасет, - решительно сказал Сергей и вытащил мобильный телефон. Его засветившийся ярко-желтым светом экранчик заставил всех забыть о временно постигшем их несчастье. Сергей потыкал кнопочки.
  - Андрей? Привет!
  - Я все знаю, - раздался как всегда недовольный голос Андрея. - Я не могу появиться, как всегда, так вот кстати. Так что озвучивай проблему.
  - У нас тут проблема, - как ни в чем ни бывало, продолжил Сер-
  гей. - Я включил электрочайник, и выбило пробки. Но дело даже не в этом, тут очень слабая проводка. У тебя есть...
  - Достаточно, дальше не надо, - пробурчал Андрей и отключился.
  - И тебе всего хорошего, - вздохнул Сергей.
  Одним он мог быть доволен: мобильный телефон сразил соседей наповал.
  - Это что же... - пробормотал Николай Васильевич. - Это как же?
  - Это телефон, - небрежно пожал плечами Сергей.
  - Позвольте, - Клементий Николаевич взял телефон в руки, и его "золотой заем" снова свесился за ушами до самых плеч. - Какой же это телефон? Тут и диска нет... А где же микрофон поместился? А мембрана? А динамик?
  Тут он нечаянно задел кнопочку, и экран опять засветился. Клементий Николаевич вздрогнул.
  - Какая прелесть, - сказала Серафима Петровна, поднося свечку. - Какой он... желтенький!
  - Ну, - улыбнулся Григорий Иванович, - я думаю, что цвет - не единственное его достоинство.
  Сергей склонился над Николаевым и начал объяснять:
  - Вместо диска - кнопочки. А мембраны тут нет. Это не угольный микрофон.
  - Молодой человек, - наставительно сказал Николай Василье-
  вич. - Не угольных микрофонов не бывает. Звуковые волны колеблют угольный порошок. А колебания...
  - Наверное, - смущенно покашлял Григорий Иванович, - тут совсем другая технология.
  Сергей одобрительно посмотрел на него и снял заднюю панель. Мужчины удивленно воскликнули, глядя на блок питания:
  - Там же ничего нет!
  - Просто в темноте плохо видно, - сказал Николай Васильевич. - А где такие продают?
  - Это мы с Андреем сделали, - соврал Сергей. - Это радиотелефон такой. Как рация.
  - Поразительно, - признали все.
  Тем временем поднялась суета. Принесли керосиновую лампу, и при ее свете Раиса Кузьминична поставила самовар. У Кирюшиных оказался хворост, у Николаевых - пирог с рыбой. Сидеть в полумраке за самоваром было очень уютно. Все забыли про мебель, компьютер и чайник, как будто они были просто игрушками - интересными, но все же игрушками, не стоящими продолжительного внимания. Стали говорить об институтских делах. Валечка, толстенькая дочка Петровых, сопя, уминала хворост, а Любовь Борисовна рассказывала подробности последнего партсобрания.
  - Разбирали жалобу Нины Павловны Серегиной, - говорила она. - Что ее муж уделяет ей мало внимания. Представляете, - она оглянулась на Сергея, - во всех подробностях. Мы просто не знали, что сказать. А наш секретарь...
  Имелся в виду секретарь парторганизации Валерий Алексеевич Булочкин, человек, который очень всерьез воспринимал вопрос урегулирования семейной жизни членов партии и внутрисемейной дисциплины коммунистов, особенно в интимной сфере. Все-таки, подумал Сергей, сказывается отсутствие порнографических журналов. Вся нерастраченная сексуальная энергия секретаря парторганизации так и толкала его в самую гущу интимной жизни подопечных коммунистов, где он был сексуальным гуру, а они - подотчетными.
  В данном случае речь шла о слабой сексуальной силе замученного общественной нагрузкой и суперактивной женой Серегина.
  - Булочкин кричит, что Серегин прежде всего - коммунист!
  Сергей неприлично громко заржал. Он слышал такую историю от деда, рассказанную уже в качестве анекдота. Оказывается, то, что для некоторых - анекдот, для наших отцов и дедов - серые трудовые будни.
  - А наш секретарь говорит: "Я не позволю, чтобы вы относились к своей жене, как Нехлюдов к Анне Карениной", - продолжала Любовь Борисовна.
  - Какая эрудиция! - всплеснула руками Маргарита Николаевна, и все захохотали.
  - Значит, - веселился Сергей, - в вашей парторганизации все коммунисты должны быть половыми гигантами? А если я вдруг стану импотентом, меня исключат из партии?
  Серафима Петровна звонко расхохоталась.
  - Надо в уставе коммунистической партии было записать: обязуюсь, мол...
  На нее с тревогой посмотрел Клементий Николаевич, и она сразу замолчала, бросив на Сергея быстрый взгляд больших карих глаз.
  Нагруженные инструментами и кабелями, в дверь постучали Митя с Иваном. Григорий Иванович поднялся.
  - Пойдемте покажу, где у нас пробки.
  - Ничего, не беспокойтесь, - поднялся Сергей, - мы сами все сделаем.
  Через час вспыхнул свет. На стене у дверей в квартиру Сергея висел беленький электрощиток, к которому тянулся от розетки толстый белый кабель. Сергей торжествующе включил чайник. Свет продолжал гореть.
  - Вот молодцы, ребята, - похвалил Клементий Николаевич. - Ну что ж, - поднялся он. - Пора и на боковую.
  Маленькая Валечка, показывая всем пример, уже спала, склонив стриженую головку на мягкий валик дивана и держа в кулачке недогрызенный хворост.
  Включившийся свет как будто послужил сигналом для прощания. Про компьютер никто и не вспомнил. Электрочайник, который услужливо вскипел, как и обещалось в инструкции, за две минуты, одиноко стоял в углу, обиженно исходя паром.
  - В темноте было уютнее, - пробормотал Сергей, когда все разошлись. Он подошел к видеокамере.
  - Андрей, я все провалил? Почему они убежали?
  Видеокамера безучастно пряталась за проводом. Мобильник тоже равнодушно молчал.
  
  IX
  
  Утром по дороге в институт Сергей встретил Зою Сергеевну Алексееву, бдительную соседку. "Не к добру", - подумал он. Зоя Сергеевна уверенно вышагивала по коридору, поглядывая на него с видом оскорбленного достоинства и не проявляя стремления здороваться.
  - Здрасьте, Зоя Сергеевна, - преувеличенно вежливо сказал Сергей.
  - Добрый день, - величественно кивнула она.
  Сергей остановился перед ней, и ей тоже поневоле пришлось встать.
  - Что же вы, - с укором сказал Сергей.
  Зоя Сергеевна независимо вздернула голову.
  - Я понимаю, вы волновались за Андрея - это хорошо. Он мой друг, и я даже признателен вам за то, что вы за него переживали. Но зачем же выдумывать, будто я его толкал, да еще будто он захрипел, когда он всего лишь шагнул из освещенного пространства в темноту?
  - А разве не хрипел? - удивленно спросила та.
  - Он же не больной!
  - Так разве вы не дрались?
  - Зоя Сергеевна! - укоризненно сказал Сергей и махнул рукой. Похоже, тетка действительно убедила себя в том, что она все это видела.
  Однако день прошел хорошо. Дед присутствовал на его лекции и остался доволен - еще бы, недаром он сам в двадцать первом веке рассказывал ему, чем он интересовался в пятидесятые годы и какой информации тогда не мог найти. После лекции дед долго тряс ему руку.
  - Вы, наверное, много в Москве в библиотеке сидели?
  - Пришлось, - вздохнул Сергей, боясь, как бы не сболтнуть лишнего про книги, которые выйдут позже, и открытия, которые будут сделаны лет через тридцать пять.
  - Вот только насчет кристаллов кварца вы заврались, - вдруг с укором сказал дед.
  На лекции Сергей распространялся о достоинствах кристаллов кварца, которые равномерно пульсируют, если через них пропускать электрический ток, и пророчил будущее электронным часам, как только будет достигнут прорыв в миниатюризации.
  - Почему же заврался? - возмутился Сергей.
  - Про миниатюризацию. Как ни уменьшай, а это какого размера будут часы? На руку их все равно не наденешь. Их вон разве что на площади на здание администрации повесить - да и то полздания закроет.
  Сергей молча вынул из кармана наручные электронные часы. Такой поворот событий он предвидел и захватил их как демонстрационный образец. В аудитории они ему не понадобились - времени не хватило. Но сейчас они пришлись очень кстати.
  - Это что? - не понял дед.
  - Часы.
  - Как?
  - Кварцевые. Вот часы, вот минуты. Если на эту кнопочку на-
  жать - секунды. А вот - месяц и число. А вот тут внизу выскакивает день.
  - А сбоку что за кнопочки?
  - Калькулятор.
  - Калькулятор! - зачарованно повторил дед. - А как же... А ток откуда?
  Сергей показал маленькую круглую батарейку.
  - От нее - ток? - спросил пораженный дед. - А как? Так миниатюризация уже... а как же я ничего про это не читал?! - недоуменно восклицал он.
  - Это опытный образец, - пояснил Сергей. - Их в мире пока... - он вспомнил своих коллег в других странах, - несколько штук.
  - А у вас-то они откуда? - допытывался дед. Сергей лишь улыбнулся и пожал плечами.
  - Теперь они - у вас, - сказал он, подумав.
  - Вы мне их отдаете? - поразился дед.
  Сергей отдал их деду с неспокойной душой: как бы тот не влип, рассказывая всем о чудесах техники, о которых в этом мире еще никто не знает.
  - Как вы устроились? - вдруг спросил дед.
  - Неплохо, - Сергей улыбнулся. - У меня соседи очень хорошие. Кроме одной.
  Он вдруг рассказал ему про Зою Сергеевну. Дед расхохотался, а потом посерьезнел.
  - Хорошо, что вы легко отделались и ваш Андрей вовремя пришел. А то если бы вас успели арестовать, то вряд ли бы выпустили.
  - Кстати, - вдруг спросил Сергей. - Вы не знаете, кто жил в моей квартире до меня?
  - Знаю, - дед помрачнел. - Замечательные люди жили.
  - Я так и думал, - кивнул Сергей. Дед удивился.
  - Вы же их не видели?
  В ответ Сергей вынул из кармана листок с детскими каракулями.
  - Это Володька писал, - грустно сказал дед, прочитав. - Ему не сказали, что отца арестовали. Кстати, обвинение предъявили совершенно идиотское.
  - Да, - вспомнил Сергей. - Действительно идиотское. Я никак не могу понять, почему им не припаяли что-нибудь более реальное?
  - Припаяли? - удивился дед.
  - Предъявили, - спохватился Сергей.
  - Чудесная метафора, - оценил дед. - Не припаяли, - с удовольствием попробовал он на вкус слово, связанное с его любимым занятием, - вернее, припаяли эту ерунду потому, что труднее опровергнуть. Свидетелей нет, Баренцево море далеко.
  - Так ведь невозможно отравить целое море, - горячо возмутился Сергей.
  - Попробуйте докажите. Вам скажут, что американские шпионы придумали такой яд, и все поверят. Нет доказательств, что такого яда нет, понимаете?
  - Не понимаю! Просто никому неохота искать.
  Дед помолчал.
  - Послушайте, - вдруг спросил Сергей. - А где они сейчас живут?
  - А вам зачем? - подозрительно посмотрел на него дед.
  - Надо бы им денег подкинуть, - сказал он, сожалея, что дед был такой зануда в молодости.
  - Да как же вы им подкинете? Не забывайте, что, если вы с ними свяжетесь, вы себя серьезно скомпрометируете. И потом, откуда у вас деньги?
  - Я ведь один пока, семьей не обременен...
  - Они в Казань подались, - нерешительно сказал дед. - Если вы туда соберетесь, я тоже для них передам сколько смогу.
  - Да я сам, - запротестовал было Сергей, но дед яростно взглянул на него. - Мы все сложимся, - решительно сказал он.
  Эта поездка была задумана не только из человеколюбия, но и по ряду других причин. Микрофон, который так ловко установил Сергей в портфеле следователя, исправно работал. Десятки микроскопических колючек держали его в подкладке плотно, как репей, и выдрать его можно было только с мясом. Таким образом, предоставлялась отличная возможность установить, как скоро планы гуманитарной поездки в Казань станут известны органам и как они будут следить за Бахметьевым и объяснять свои провалы.
  Барсов с удовольствием слушал, как следователь с нескрываемой завистью обсуждал бахметьевский диван и стол.
  - Все у него не как у людей, - ворчал он, придя домой от Сергея и поедая вожделенный борщ под водочку, "чтобы согреться". - Стол - треугольный, да еще светлый и блестит. Не дерево на нем, а черт те что. Диван, такой же дурацкий, - тоже треугольный.
  Портфель, видимо, был далеко от жены, потому что ее слов было не разобрать. Следователь, набив чем-то рот, недовольно ворчал на какую-то ее реплику:
  - Вася, Вася! Что Вася? Я же тебя на работу с собой не возьму обыск у него делать.
  Следователь Вася немного помолчал. Потом взорвался:
  - А ручка! Без чернил, а пишет. Вот откуда это у людей, а? У нас в магазине ведь таких нет?
  На работе Вася повторял среди коллег примерно то же самое, правда, появлялись все новые подробности. Ручка у него начинала стрелять, и перо появлялось из дыма - а он даже не вздрогнул, потому что у него стальные нервы. И стол становился все более блестящим, и крышка у него начинала откидываться, - в общем, если бы не его, Васина, удивительная находчивость, пропал бы он среди этих вещей.
  Видимо, Вася был известный враль, потому что ему никто особенно не верил, что Васю глубоко оскорбляло. Но чем больше он кипятился, тем насмешливее воспринимались его рассказы. Тем не менее определенный интерес к бахметьевский квартире все же появился. И Барсов очень рассчитывал, что за Сергеем будут присматривать. Он надеялся, что Васин начальник не будет хватать Сергея сразу. Так неинтересно - во всяком случае, неинтересно для эксперимента. В идеале начальник должен будет искать основания для ареста Сергея с целью последующего завладения бахметьевскими вещами. И тогда появится прекрасная возможность понаблюдать, как он будет их присваивать. Тут можно будет с ним поиграть, подкидывать новые обстоятельства то в пользу Сергея, то против. Очень, очень любопытно. Только бы начальник не оказался примитивным хапугой, который, не мучаясь сомнениями, просто арестует Сергея, скажем, за попытку продать американцам советский воздух - и никакой игры.
  На околоземный спутник в пятьдесят третий год была отправлена вся физиологическая, биологическая и генетическая информация Сергея, аналогичная той, которая была записана на его диске. В воскресенье четвертого февраля тысяча девятьсот пятьдесят третьего года в двенадцать часов дня спутник готов был выдернуть Сергея в Казань прямо из лаборатории.
  В субботу Владимир Иванович передал Сергею тощую пачку советских денег, и вид у него был чрезвычайно довольный:
  - Все их друзья были рады помочь, - сказал он. - Вы не боитесь?
  - Чему быть... - махнул рукой Сергей. Своей поездки он не скрывал, а, наоборот, оповестил о ней как можно больше народу, не упоминая, правда, ее цели - это было бы уже глупо. В пятницу Митя с удовольствием побежал к Барсову с распечаткой разговора начальника отдела НКВД и одного из филеров. Начальник дал приказ взять с собой некоего Cавченко и с ним вместе за Сергеем присматривать.
  - Мне и в Казань за ним ехать? - уточнил филер.
  - Нет, ты мне тут понадобишься. У нас вечером будет операция. Казанских товарищей я предупредил.
  Рано утром в воскресенье у Сергея зазвонил мобильный.
  - Все в порядке! - раздался довольный голос Андрея. - За тобой будут следить!
  Сергей вздохнул.
  - Мог бы и не будить. Все равно сейчас к вам заскочу.
  - Ничего, - заржал Андрей. - Настраивайся морально.
  - Всегда готов. Они не выстрелят мне в спину?
  - Только после того, как разоблачат как американского шпиона! А пока - не переживай!
  Дав отбой, Сергей посмотрел на часы. По меркам пятьдесят третьего день уже давно начался - семь утра! Магазины открываются в восемь, а универмаг - только в девять. У Сергея на сегодня были большие планы.
  Он пришел в маленький продуктовый магазинчик с деревянным прилавком. По дороге он делал вид, что не замечает человека в черном зимнем пальто, который с независимым видом шагал следом за ним.
  На деревянных же полках выстроились консервные банки с тресковой печенью, болгарским "Лечо", которое нахваливал ему дед, и колбаса. Красная икра в изобильном пятьдесят третьем продавалась в магазинах бочками. На полу стояли огромные алюминиевые фляги с молоком, сметаной и творогом. Молоко продавщица наливала черпаком в бидоны, и покупатели ревниво следили, чтобы она этим черпаком каждый раз его перемешивала.
  Покупатели с алюминиевыми трехлитровыми бидонами, о существовании которых Сергей успел подзабыть, с удивлением глядели на Сергея, протягивающего продавщице два прозрачных полиэтиленовых пакета.
  - Прямо сюда класть? - уточнила та.
  - Да, пожалуйста, - вежливо ответил Сергей.
  - Не протечет? - продолжала уточнять продавщица.
  - Не успеет. Мне недалеко, - успокоил Сергей.
  - Как знаете, - пожала та плечами и вонзила большой алюминиевый совок в икру.
  Сергей с любопытством оглядывался. Продавщица была в белом фартуке: на шее - тонкая длинная лямка, сам фартук начинался с середины объемистого бюста. На пышно начесанных волосах - белая накрахмаленная кружевная корона.
  Сразу за Сергеем стояла женщина в длинном сером пальто. Она, улыбаясь, смотрела на него.
  - Здравствуйте, Сергей Александрович, - приветливо сказала она.
  - Ой, Любовь Борисовна! - восхищенно воскликнул он. - Как вы элегантны!
  К комплиментам в пятьдесят третьем не привыкли, поэтому Любовь Борисовна вся зарделась от смущения. Ее серое пальто, лацканы и широкие обшлага которого были обшиты тончайшими полосками кожи, создавало удивительно женственный силуэт ее, в общем-то, совершенно не идеальной фигуры. Серая же шляпка, сделанная в форме то ли чалмы, то ли чего-то еще, делала ее лицо загадочным и нежным.
  - Любите икру? Не испортится? - улыбнулась Любовь Борисовна.
  - Обожаю! Так, - обратился Сергей к продавщице, - мне, пожалуйста, две палочки краковской колбасы и два батона докторской. А еще четыре банки "Лечо" и пять банок тресковой печени. И три... нет, четыре... нет... пять бутылок вон того молдавского портвейна.
  Покупатели уставились на него во все глаза. В те времена скоропортящиеся продукты покупали граммов по триста-четыреста, потому что холодильников у населения пока не было. Среди мертвой тишины удивленная продавщица клала на весы колбасу и доставала консервы, а потом щелкала на больших деревянных счетах.
  - Две тысячи триста девяносто четыре рубля шестьдесят три копей-
  ки, - испуганно выдохнула она. Сергей кивнул, вынул из-за пазухи небольшую спортивную сумку на ремне.
  Человек в черном пальто поднял серый каракулевый воротник и переместился поближе к прилавку, делая вид, что разглядывает банки на полках.
  - Пижон, - нерешительно сказал парнишка лет пятнадцати, но его никто не поддержал.
  Сергей усмехнулся и стал загружать сумку продуктами. Потом он достал из наружного кармашка сумки толстенную пачку денег, неторопливо отсчитал деньги, стараясь, чтобы человек в пальто смог оценить количество купюр. Судя по тому, как оживился человек в пальто, он оценил.
  Сдачу Бахметьев небрежно сунул в карман, надел сумку на плечо, кивнул на прощанье изумленной Любови Борисовне и гордо вышел из магазина, провожаемый восхищенными и завистливыми взглядами и прилипшим к нему филером.
  Теперь его дорога лежала в универмаг. Он вошел в небольшое двухэтажное здание и посмотрел по сторонам. Бетонный пол был почему-то засыпан тонким слоем опилок, которые неприятно мягко чавкали под ногами. Сергею пришлось пройти весь первый этаж, пока он наткнулся на отдел, в котором продавались сумки и портфели. Чудесный черный портфель из натуральной кожи стоил всего двести рублей. Сергей взял два - для отца и деда. Больше у него ничего не умещалось в руке. Обливаясь потом, он пошел к выходу. На колонне, которая подпирала потолок, он увидел небольшой автомат с маленьким серебристым раструбом в виде граммофончика. Под ним была щель с надписью: "Пять копеек". Спрашивать, что этот автомат умеет делать, Сергей постеснялся и смело опустил пятак в щель. Автомат зашипел и тут же выплюнул струю отвратительно пахнущего одеколона прямо ему в глаза. Сергей зажмурился, чуть было не выпустил сумки из рук и, плюнув на конспирацию, нажал на диск. Он так и появился в лаборатории - с зажмуренными глазами и обвешанный портфелями. Стоящий у входа в универмаг филер притоптывал ногами, нетерпеливо поглядывая на дверь. Не дождавшись Сергея, он вбежал в универмаг и через минуту выбежал обратно.
  - Савченко! - закричал он, забегая за угол универмага. - Его там нет!
  Савченко, одетый в такое же точно пальто и в такую же шапку пирожком, - небогато фантазией было средневолжское НКВД, - не поверил и тоже побежал в универмаг.
  - Упустили! - простонал он, выбежав обратно. Несколько секунд они помолчали, пытаясь представить, что с ними сделает подполковник Селиванов.
  Немного пометавшись возле универмага, сыщики помчались на автовокзал, потом к нему домой. Тщетно. Бахметьев исчез.
  В это время в лаборатории по-детски радовался Андрей, разгружая сумку.
  - Икорочка, - ласково сказал он, вытащив один пакет.
  - Не протухла? - заботливо спросил Сергей. - Пятидесятилетней давности...
  - С чего хоть, - с набитым ртом возразил Андрей.
  - Второй пакет - домой, - предупредил Сергей.
  - А колбасу-то зачем приволок? Ее и здесь полно!
  - А ты попробуй, - предложил Сергей.
  Андрей отрезал маленький ломтик.
  - Мясом пахнет! - удивился он, закусывая болгарским "Лечо". - Ух ты, ароматный какой.
  Сергей вытащил из сумки флэшку.
  - Перешли Артемьеву, ладно? Я хочу успеть к своим заскочить.
  Дома радовались икре и вкусной колбасе с мясом. Дед особенно смаковал "Лечо".
  - Чувствуете, как пахнет? - басил он, стоя поглощая болгарский деликатес. - Это вам не нынешние консервы, где один уксус. А? - гордо говорил он, как будто консервы были приготовлены по его личной рецептуре.
  Продуктам радовались, как экзотике.
  - Я после этой колбасы нашу уже есть не смогу, - говорила мать. - Надо же, как разучились готовить, - печалилась она.
  Сергей торжественно внес портфели.
  - Точно такой! - воскликнул дед и обнял Сергея. - Вот за это спасибо!
  Отец тоже любовно поглаживал замочки на крышке портфеля.
  - Высший класс, - восклицал он. - Наши все упадут!
  Сергей засмеялся:
  - Ладно, вы питайтесь, а я побежал.
  - Cынок! Куда?! - взывала мать, кинувшись следом.
  - Насыщайтесь калориями! И тщательно пережевывайте! - донеслось с лестницы. - Я вечерком загляну.
  - Тебе Гуля все время звонит, - доложила мать, свесившись через перила.
  - Вообще-то, - крикнул Сергей снизу, - я, наверное, в ближайшие дни буду очень занят.
  В кармане у него уже разрывался мобильный.
  - Ну вы чего! - возмущался он, примчавшись в лабораторию. - Ведь до двенадцати два часа еще почти!
  Он огляделся. Катюша расставляла бутерброды с икрой и тарелочки с нарезанной колбаской. Митя открывал портвейн. В воздухе витал аромат "Лечо", и чисто вымытая баночка с красной этикеткой стояла рядом с компьютером. Младшие и старшие научные сотрудники под руководством академика Барсова довольно облизывались и вожделенно смотрели на молдавский портвейн.
  - Ты чего так поздно? - осведомился Андрей, откусывая большой кусок бутерброда с икрой. - Чего так мало мажешь, Катерина?
  Довольный Сергей присел было рядом с ней.
  - Ишь, расселся, - сразу закричал Андрей. - Давай перемещайся скорее. Чего они зря простаивают, - он кивнул на экран. Там, в том кусочке улицы, который попадал в установленную Сергеем видеокамеру, виднелись два необычайно мрачных субъекта.
  - Откуда второй взялся? - удивился Сергей.
  - Он всегда был. Ты его проглядел, - объяснил Андрей. - Давай поводи их немного.
  Сергей обиделся:
  - Имейте совесть, - развел он руками. - Я с утра не присел, даже не позавтракал. - Он спрятался за Катюшу. - Вы как хотите - пока не поем, с места не сдвинусь.
  Катюша распрямилась, полная решимости прикрыть его своей девичьей грудью.
  - Конечно-конечно, - смутился Барсов. - Кушайте, пожалуйста.
  - Спасибо, - саркастически ответил Сергей, но его сарказма никто не заметил.
  Он накинулся на еду и тут же положил бутерброд на тарелку.
  - Нет, вы что, год не ели? Что вы на меня уставились? В конце концов, автобус на Казань еще только в четыре!
  Барсов с Андреем, которые напряженно смотрели на него в ожидании, когда он наконец закончит есть, немного смутились. Андрей умоляюще сложил руки на груди:
  - Серега, ну пожалуйста! Двигай давай. Вернешься - мы тут целый банкет закатим.
  - Сожрете ведь все, - с сомнением заметил Сергей.
  - А ты еще принеси. С запасом, - посоветовал Иван.
  Сергей вздохнул, посмотрел на часы и стал натягивать дубленку. Митя сунул ему в руки спортивную сумку.
  - Ты ее это... пополнее набей, - попросил он.
  Сергей скрипнул зубами, но, помня об истории про елку в лесу, дипломатично промолчал.
  Он еще не успел нажать диск, а все присутствующие, позабыв про еду, прильнули к экранам.
  - Весь вечер на арене, - вздохнул Сергей. - Экспериментаторы...
  Через минуту он вышел из своей квартиры номер семь. Скрипя по снегу теплыми зимними ботинками, он прошел мимо парочки встрепенувшихся сыщиков. Снег предательски заскрипел у них под ногами, когда они двинулись следом, но они были полны решимости не отставать. Сергей чуть-чуть прошел и остановился, как он сделал, проходя по улице в первый раз. Скрип позади него тут же прекратился. Он занес было одну ногу вперед, но поставил ее обратно. Снег сзади скрипнул и затих. Сергей усмехнулся. Он увидел на снегу фантик от "Мишки на Севере", который нечаянно выронил из кармана, проходя здесь утром. Он наступил на него ногой и пошарил в кармане. Есть! Давно завалявшаяся бумажка от карамели "Клубника". Пойдет. Он вытащил руку из кармана, зажав фантик между большим и указательным пальцем, и далеко отнес руку от себя. Бумажка демонстративно полетела в сторону. Сергей наклонился было за ней, потом разогнулся. Повернулся назад, посмотрел на свои окна - сыщики шарахнулись в сторону и стали разглядывать чей-то дом. Потом он решительно пошел вперед к продуктовому магазину. Он перешел на другую сторону улицы, не спеша обошел вокруг фонарного столба. Сыщики вознамерились было постоять в стороне, дожидаясь, пока он сделает полный круг, но, оказавшись по другую сторону столба, Сергей остановился, вынуждая их рвануть следом. Нервы у сыщиков оказались ни к черту, и они, топая ногами, пошли за Сергеем. Он пошел дальше, потом вернулся и дотронулся до столба. Сыщики подождали, пока он отойдет, и бросились рассматривать его. Савченко смотрел вслед Сергею, а второй трогал пальцем столб, нюхал и простукивал его.
  - Нервничают, - кивнул Андрей. - Посмотрим, как Серега их сделает.
  Серега, обозленный, что ему не дали спокойно перекусить среди своих, "делал" их изо всех сил. Он зашел в тот же продуктовый магазин, ласково улыбнулся продавщице и опять набил сумку продуктами. Оглянувшись, он увидел, что сыщики остались на улице, сохраняя остатки секретности. "Ну, погодите!" - подумал он и с полной сумкой пошел в универмаг. Возле каждой витрины он останавливался, подробно разглядывая отраженные фигуры филеров. Те, видя, что тоже отражаются и нарушают все правила слежки, бессильно топтались, но отойти не решались - боялись снова потерять.
  Войдя в универмаг, Сергей оглянулся. Сыщики остались на улице. То ли они боялись потерять его в толпе, то ли были уверены, что он никуда оттуда не денется. Зайдя за колонну, он снова нажал на диск и вернулся в лабораторию. Прежде чем материализоваться, он переместился за спины своих коллег, сгрудившихся у экрана, и отпустил диск.
  - Стоят. Чего ждут, олухи, - сердито сказал Митя.
  "Олухи" стояли недолго. Один из сыщиков что-то быстро сказал второму и побежал в универмаг. Через полминуты он выскочил обратно с выражением крайнего изумления и злобы на лице. Несколько раз они забегали в универмаг и выбегали обратно. Через пятнадцать минут, убедившись, что объект слежки опять безнадежно потерян, они снова поплелись к дому Бахметьева.
  - Что-то они не торопятся, - осуждающе сказал Сергей. - Резвость потеряли.
  Андрей вздрогнул и оглянулся.
  - Ах, ты здесь уже? Ну давай, двигай.
  - Опять двигай! - возмутился Серей. - Только и слышно. Загонял совсем.
  Тем не менее он безропотно нажал на диск и исчез. Зрители в лаборатории удивились, увидев, как он торопливо выскочил за ворота, подобрал что-то в снегу и вернулся в дом.
  Наконец запыхавшиеся филеры заняли пост у его дома. Вот он снова вышел из ворот - от Барсова не ускользнуло выражение изумления на лицах филеров. Пошел вперед. Занес ногу - остановился.
  Савченко сдвинул шапку на лоб и почесал в затылке. Из-под шапки шел пар.
  - Послушай, Козлов, - жалобно сказал он. - У меня такое ощущение, что это я уже видел.
  Козлов угрюмо молчал.
  Сергей сунул руку в карман.
  - Сейчас бумажка выпадет, - нерешительно сказал Савченко.
  - Чушь, - отрезал Козлов, и через секунду зачарованно смотрел, как фантик, делая широкую дугу, приземляется в снег.
  - Совпадение, - объяснил он дремучему Савченко.
  Напарник недоверчиво посмотрел на него и бросился поднимать бумажку. Это был просто фантик - к тому же липкий, от карамели. Он бросил вопросительный взгляд на Сергея - тот как раз оглянулся на окна. Сыщики все же успели вперить тоскующие взгляды в какой-то дурацкий дом напротив.
  - Мистика, - прошептал Савченко.
  - Ты еще скажи, что он сейчас вокруг столба пойдет, - насмешливо сказал Козлов. - О, черт! Что за хоровод опять!
  Он подхватился и резво побежал за Сергеем, который уже стоял за столбом, дожидаясь их. Выйдя из-за столба, они побежали было дальше, но остановились, вспомнив, что Сергей должен дотронуться до столба. Он не обманул их ожиданий.
  - Чур меня, - шепотом произнес Козлов, с трудом сдерживая желание перекреститься.
  - Послушай, - сказал Савченко. - Он сейчас из магазина с полной сумкой выйдет. А потом пойдет в универмаг и исчезнет.
  - Откуда ты знаешь? - тупо спросил Козлов.
  Савченко лишь махнул рукой.
  - Ой! Опять с полной сумкой, - через некоторое время констатировал Козлов. - Что он все время оттуда носит? Надо будет проверить продавщицу.
  - Давай в универмаг вместе с ним зайдем? - предложил Савченко. - А то вдруг он опять сбежит?
  - У меня еще никто не сбегал! - гордо ответил Козлов.
  - Правда? - насмешливо спросил Савченко. - А мне показалось...
  - Но на всякий случай зайдем, - поспешил согласиться Козлов.
  Они увидели, что Сергей зашел за колонну.
  - Что он там делает? - нервно спросил Козлов. Савченко помчался туда и тут же вышел с выражением полного недоумения на лице.
  - Нету, - прошептал он и развел руками.
  Сергей в лаборатории с любопытством наблюдал немую сцену: Савченко с Козловым неподвижно стояли, разведя руки, и думали свою трудную, неразрешимую думу.
  Потом они, не сговариваясь, сорвались с места и побежали.
  - Пора, - заторопился Сергей.
  - Эй, - схватил его за руку Митя. - Сумку выгрузи.
  - Все б тебе жрать, - возмутился Сергей, но положил на стол новые колбасы, вина, конфеты и даже сливочное масло.
  - Ты здорово с фантиком придумал, - признал Андрей.
  - Без тебя знаю, - огрызнулся Сергей и через двадцать секунд подбирал фантик у ворот своего - или все-таки не своего? - дома в пятьдесят третьем.
  Сыщики, видимо, на этот раз от универмага сразу прибежали к дому Сергея. Из окна он видел, что они первым делом стали искать подобранный им фантик.
  - Молодцы, ребята, хорошо поддаетесь дрессировке, - одобрительно сказал он. - Ну, пошли гулять, нечего зря простаивать.
  - ...Материя первична, - убежденно процитировал Козлов, в третий раз наблюдая полет фантика.
  - А вокруг стола побежим вторично. Или третично? - задумался Савченко.
  До столба он шел молча. Он устал. Ночью он ездил с другими гэбэшниками на задержание. Брали какого-то старика, который не сопротивлялся, а держался с молчаливым достоинством, что было особенно неприятно. Мол, вы меня хоть убейте, а я вас презираю. С обыском провозились до утра, надеясь найти хоть какой-нибудь компромат, но безуспешно. Презрение старика, молча наблюдавшего за ними, к утру стало осязаемым. Что очень утомляло. Поэтому пляски, которые заставлял их совершать Сергей, начали его изматывать.
  А Сергей таки заставил их поплясать, то двигаясь с места, то снова замирая, то срываясь в резвый аллюр. Вот он опять начал делать круг вокруг столба. Сыщики замерли, совещаясь. Сергей, зайдя за столб, осторожно выглянул. Сыщики стояли на месте.
  - Щас выйдет, - сказал один. - В прошлый раз вышел.
  "Фиг вам выйду", - подумал Сергей и исчез.
  - Ребята, а каким образом все видно? - спросил он в лаборатории, наблюдая вместе со всеми, как сыщики носятся в магазин и обратно.
  - Мы весь твой маршрут аппаратурой утыкали, - гордо объяснили Митя с Иваном.
  Савченко и Козлов ругались:
  - В прошлый раз он вышел, - растерянно говорил Козлов.
  - Это потому, что мы за ним не пошли. Надо все делать как обыч-
  но, - объяснял Савченко.
  - Молодцы, - похвалил Сергей. - У меня есть время еще на один раунд? - спросил он у Барсова.
  - Давайте последний раз, - скомандовал он. - Время поджимает, к сожалению.
  Савченко с Козловым помчались к его дому, и он едва успел подобрать фантик.
  На этот раз они повторяли за Сергеем все его фортели даже с некоторым опережением и покорно побежали вокруг столба. Правда, их лица выражали определенную задумчивость и даже работу мысли, но сосредоточиться им было некогда.
  Сергей снова вошел в продуктовый магазин.
  - Очень мне ваша икорка понравилась, - приветливо сказал он остолбеневшей продавщице, с удовлетворением наблюдая, что сыщики на этот раз вошли в магазин вместе с ним. Правда, спохватившись, что они нарушили цикл, они тут же выскочили обратно.
  Снова накупив продуктов, он пошел в универмаг. Савченко и Козлов буквально ворвались туда вместе с Сергеем и не отходили от него ни на шаг. Давно им не приходилось столько двигаться.
  - Видеокамеры так и летят, прямо не напасешься, - ворчал Сергей, прилепляя ее в углублении в неровном бетоне колонны.
  Сыщики, которые торопливой трусцой делали за ним второй круг, немного притормозили, ожидая, когда Сергей выйдет из-за колонны. Когда через десять секунд стало ясно, что не выйдет, на них было жалко смотреть. Покупатели универмага с интересом наблюдали, как нормальные с виду люди наматывают круги вокруг ничем не примечательной колонны, потом ползают около нее на коленках, стучат костяшками пальцев по полу и, наконец, даже не подойдя к прилавкам, опрометью выбегают из магазина.
  В лаборатории гора продуктов на столе росла.
  - На вас не напасешься, - проворчал Сергей, в очередной раз опустошая сумку.
  - Дорого бы я дал, чтобы посмотреть, как они составят отчет, - проворчал Барсов.
  - Я сейчас, - вдруг сказал Сергей, увидев, как неутомимые служители советского закона опять примчались к его дому. - Пусть они теперь думают, что я дома.
  - Только быстро, - попросил Андрей.
  Савченко с Козловым, которые до этого оживленно жестикулировали, вдруг замерли, увидев, как Сергей неторопливо выходит во двор. Он подошел к дровяному сараю, взял пару поленьев и пошел обратно в дом.
  - Это ведь он? - неуверенно спросил Козлов. - Или другой?
  - Это он. Хотя это не может быть он. Потому что его сейчас дома нету, - сообщил Савченко.
  Было без десяти двенадцать. Сергей посмотрел на часы - спутник должен перебросить его в Казань через десять минут.
  - Наконец-то, - проворчал Андрей, увидев его. - Никаких нервов на тебя не хватит.
  - Еще восемь минут, - тыкал Сергей пальцем в часы. - Успею перекусить.
  - Перебьешься, - хладнокровно сказал Андрей и усадил Сергея под какой-то колпак, напоминавший сушуар в парикмахерской. - Только о еде и думаешь!
  - Сами все слопали, - возмутился Сергей, глядя на пустые тарелки в лаборатории.
  - Молчи! - зашипел Андрей и нажал на кнопку. Сергей зажмурился. Так, с зажмуренными глазами, он сидел пару минут, пока не почувствовал, что под ним - снег и стало холодно.
  
  X
  
  Он открыл глаза. Справа от него был полуразвалившийся сарай, позади которого виднелся серый забор. Сергей выглянул за угол - в глубине двора стоял небольшой, довольно ветхий дом.
  Сергей поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла старуха, крест-накрест перевязанная шалью. Она подозрительно посмотрела на него.
  - Чего надо? - неожиданным басом спросила она.
  - Извините. Комаровы здесь живут? - вежливо спросил Сергей.
  Старуха чуть высунулась на крыльцо и ткнула рукой вбок.
  - Туда иди. Там они. Людка-то где, не знаю, а ребятня дома, поди.
  И она захлопнула дверь. Спускаясь с крыльца, Сергей услышал, как она стучит кулаком в стену и кричит:
  - Людка, открывай! Там тебя какой-то хлыщ спрашивает.
  Сергей, одетый по последней моде своего времени, невольно оскорбился. Тоже, рассуждает еще!
  Обойдя дом, он увидел летнюю веранду. Дверь распахнулась, и из нее выглянул закутанный в шубку мальчик лет восьми.
  - А мамы нет, - вежливо сказал он простуженным голосом.
  - А скоро она придет?
  - Сказала, что к обеду, - ответил мальчик. Он был бледен и худ. Сергей вошел в крохотную комнатку.
  - Это вы здесь живете? - огляделся он. На стене была черная тарелка радиоприемника. У бревенчатой стены, на которой висел тощий коврик с изображением лебедей, стояла железная кровать с никелированными шишечками. На ней горкой были сложены три подушки, накрытые белой кружевной тканью. Под окном стоял голый дощатый стол. Сергей посчитал - три доски, между ними - широкие щели. В углу в изголовье кровати стояла круглая печка "голландка". Сергей потрогал - чуть теплая. Перед печкой была маленькая лежанка с бортиками. Под кучей тряпья на ней спал ребенок.
  По всей комнате гуляли сквозняки - дуло из всех щелей.
  Сергей моментально продрог.
  - Не Рио-де-Жанейро, - пробормотал он и поежился.
  - Вы что-то сказали, дядя? - вежливо спросил мальчик.
  - Тебя Володя зовут?
  - Да, - удивленно ответил ребенок.
  - Погоди, я сейчас.
  Сергей снова поднялся на хозяйское крыльцо и забарабанил в дверь. Старуха нехотя открыла.
  - Ну, чего колотишь, как басурманин! - проворчала она.
  Сергей помахал небольшой стопкой сторублевых бумажек.
  - Сколько дров дашь на это? - спросил он. Бабка склонилась носом к деньгам и, разглядев, мощно взревела:
  - Та-а-хи-ир!
  За дверью раздалось шарканье.
  - Избу выстудишь, - продребезжал старческий голос.
  Но на крыльцо выглянул вовсе не старик, а мужчина средних лет, в валенках, серой вязаной шапке, которая многочисленными складками спускалась ему на лоб, и в подбитом мехом овчинном жилете.
  Бабка показала ему на деньги.
  - Дров просят, - объяснила она.
  - Долго соображаете, - поморщился Сергей. - Давайте быстренько погрузим их на веранду. Чего же вы соседей морозите, - упрекнул он.
  - Нянькаться я с ними буду! - буркнула бабка. - Комнату сдала, а как живут - не мое дело. У них мамка есть.
  - Ладно, дрова продаете или нет? - нетерпеливо сказал Сергей.
  - Охо-хо! - по-стариковски простонал Тахир и пошел к поленнице. Там он набрал охапку дров, выжидательно посмотрел на Сергея и добавил к охапке еще пару поленьев. Сбросил все на веранду и посмотрел на деньги.
  - И это все? - удивленно сказал Сергей.
  Тахир резвой трусцой принес еще охапку и протянул руку за деньгами.
  - Лоха нашел, козел? - вздохнул Сергей и спрятал деньги в карман. В глазах Тахира появилась тоска. - К соседям пойду, - пригрозил Сергей и повернулся уходить.
  - Так это же не все, - засуетился Тахир.
  - А я уже было подумал... - угрожающе сказал Сергей. - А ну давай помогу.
  Он несколько раз сходил к поленнице, и на веранде выросла внушительная куча дров.
  - Сколько за комнату у постояльцев берете? - осведомился он, протягивая деньги.
  - Тысячу рублей всего, - лебезя, ответил Тахир.
  - С дровами? - уточнил Сергей.
  - Э-э-э... - рука Тахира полезла в затылок. - Так дрова-то нынче дороги.
  - Та-ак, - угрожающе сказал Сергей. - Тысячу рублей, говоришь, да? А ну пойдем...
  Упитанный Тахир покорно потащился за щуплым Сергеем в комнату.
  - За это - тысячу рублей? - гремел Сергей, показывая на щелястый деревянный пол. - И за это - тысячу? - показал он на хилое окно, вокруг которого кто-то натыкал толстый слой ваты, но оттуда все равно тянуло морозным воздухом.
  - Так... Это... - мямлил Тахир. Он явно не был хозяином в доме.
  - Ты ей сын, что ли? - кивнул Сергей в сторону хозяйской половины.
  - Так, так, - закивал головой Тахир.
  - Так или не так, - передразнил Сергей, - а чтобы все заделал.
  Тахир с сомнением смотрел на огромные щели.
  - Что стоишь? - закричал Сергей. - Спекулянт чертов. Буржуйское отродье. Кулак недорезанный. В Сибирь захотел? Сгною! - топнул он ногой.
  "В Сибирь" - это я, кажется, неудачно сказал, - подумал он про се-
  бя. - Это революционеров туда ссылали. Про ГУЛАГ, может, надо было?"
  - Так я это, - всерьез испугался Тахир. - Не успел просто. Сегодня с соседом все и сделаем.
  - Завтра проверю, - величественно сказал Сергей. - Можешь начинать.
  Принеся с веранды дрова, он стал разжигать печь. Изведя полкоробка спичек, он сдался.
  - Дрова, что ли, сырые? - проворчал он.
  - Дядя, не так надо, - сказал Володя, с любопытством глядя на его упражнения.
  Он ловко вынул лишние поленья, сложил по три полешка в два этажа, насовал между ними щепочек и бумажек, и потихоньку огонь загудел. Мальчик протягивал к огню худые, почти прозрачные ручки и молчал.
  Это молчанье Сергею очень не понравилось. В конце концов, в комнате двое детей. Должен же кто-то хотя бы заплакать?
  - А это - Оля? - кивнул он в сторону детской кроватки.
  Володя кивнул.
  - А почему она все молчит? - не отставал Сергей.
  - Она почти все время молчит, - пожал плечами Володя.
  Сергей еще немного потоптался, убедился, что печка горит, и вышел. Он разыскал ближайший магазин, который, как и в Средневолжске, был больше похож на деревенскую лавку, и накупил там всего, что смог. Правда, чтобы купить молока, ему пришлось купить еще и бидон.
  Возвращаясь, он краем глаза заметил, что следом за ним во двор вошла женщина в клетчатом коротком пальто и шалях, намотанных на голове и вокруг шеи. Она прошла в комнату следом за ним и растерянно остановилась, глядя на топящуюся печь и разгружающего авоськи Сергея.
  - Что здесь происходит? Вы кто?
  - Людка! - возник у нее за спиной Тахир. - Отойди.
  Он протиснулся мимо нее в комнату с мешком пакли и инструментами.
  - Щас тепло делать будем, - геройски сказал он, преданно глядя на Сергея. - Отчего же не помочь трудовому народу?
  Сергей зло посмотрел на него и вывел Людмилу на веранду.
  - В общем, - он запнулся, не зная, с чего начать. - Я живу теперь в вашей бывшей квартире.
  Женщина поникла.
  "Дурак", - выругал сам себя Сергей. Он молча вынул из-за пазухи деньги и всунул ей в руку.
  - Никому не показывайте, - сказал он. - Это вам друзья собрали.
  Людмила подняла на него огромные карие глаза.
  - Это нам?
  - Вам, конечно, - сердито сказал Сергей.
  - А они верят, что мой муж невиновен? - требовательно спросила Людмила.
  - Верят, конечно. В общем, до весны вам хватит. А весной, - медленно и внушительно сказал он, - все изменится. Все будет хорошо. И ваш муж к вам вернется.
  Людмила тяжело вздохнула.
  - Говорят, оттуда никто не возвращается.
  - Скоро многие вернутся, - заверил ее Сергей. - Вам все передают привет.
  - И Кирюшины?
  Она не переспросила насчет мужа - видимо, сразу поверила, что Сергей знает что-то такое, о чем она в этой глуши еще не слышала.
  - Все! - сказал Сергей. - Абсолютно все сложились деньгами и передают вам привет.
  Людмила молча стояла, прижав руки в рваных варежках к груди.
  - Ну, я пошел, - торопливо сказал Сергей. - Про деньги - даже вида не показывайте!
  - Спасибо! - выдохнула она, полностью уверовав, что Сергей - если не сам Господь Бог, спустившийся на землю прямо в этот пригород Казани, то уж, во всяком случае, посланник Бога. Коммунистического Бога, разумеется, поскольку ее вера в коммунистические идеалы была незыблема. Несмотря ни на что. Все несчастья, которые приключились с ее семьей, произошли только оттого, что некоторые недобросовестные люди были плохими коммунистами. Просто позорили звание коммуниста!
  Сергей распахнул дверь в комнату.
  - Вернусь - проверю, - строго крикнул он ползающему по полу Тахиру и торопливо сбежал с крыльца, сделав вид, что он не услышал, как Тахир проворчал себе под нос: "Шайтан!"
  Людмила спохватилась, что даже не спросила, как зовут Посланника. Но потом решила, что это к лучшему. Гораздо спокойнее знать, что тебя прикрывает не конкретный, скажем, Иван Федорович, а абстрактная фигура в виде Посланника. Посланника Бога, или Судьбы, или Коммунизма там, на небесах.
  
  За воротами было безлюдно, и он нажал на диск.
  - Ой, Серега, слава Богу! - встретил его Андрей. - Ты чего так долго? Мы уже волноваться начали. Некоторые из нас, - уточнил он, глядя на пышногрудую Катюшу.
  - А что случилось? - поинтересовался Сергей.
  Андрей отвел глаза.
  - Там у нас видеосвязь не установлена, - признался он.
  Сергей ахнул.
  - Так значит, спасение утопающих - дело рук самих утопающих?! А трепался: мы, мол, глаз с тебя не спустим.
  - Так мы тебя уже собирались выдернуть оттуда, если бы через пятнадцать минут ты не вернулся. Ты чего целый час возился-то?
  - Так получилось, - отмахнулся Сергей, не желая вдаваться в подробности. Все, что он видел в Казани, было для него непривычно тяже-
  ло. - Мне там прикажете до вечера оставаться? - мотнул он головой в сторону компьютера, нацеленного на его дворик.
  - Ну хотя бы до четырех часов. Пока автобус в Казань не уйдет, - просительно сказал Андрей. - Пусть увидят, что ты благонадежно сидишь дома. А то ведь могут соседей арестовать, обвинят в пособничестве.
  - Да знаю, - махнул Сергей рукой, предвидя тоскливый день в четырех стенах. - Катюша, - жалобно сказал он. - Мне бы с собой почитать чего-нибудь. А вообще, - оживился он. - Скоро Анатолий Васильевич Катюшу со мной отправит? А то они все парами... А? - просительно смотрел он на Андрея.
  - Когда надо будет, тогда и отправит, - проворчал тот.
  Барсов считал, что отправить в прошлое женщину было категорически необходимо. Она бы продемонстрировала тамошним студенткам моды и косметику. Девушки намного живее реагируют на подобные вещи, чем мужчины.
  Сергей надулся.
  - А где Барсов? - капризно потребовал он, обижаясь про себя, что его не встречает весь кортеж.
  - Ему пришлось срочно в Финляндию улететь.
  - Вернусь около пяти, - пригрозил Сергей, - чтобы стол был накрыт. А то я в тот продуктовый магазин уже заходить боюсь.
  Сердобольная Катюша притащила откуда-то "Путеводитель по галактике" Дугласа Адамса на английском языке, зачем-то теплый плед и собрала пакетик с бутербродами.
  Сергей печально посмотрел на нее, вздохнул и отбыл.
  Из окна было видно, как замерзшие Савченко и Козлов жмутся к забору.
  - Замерзли, бедняги, - пожалел их Сергей, застелил диван желтым длинноворсным пледом и открыл Адамса.
  - Какая прелесть, - хохотал он, читая первые страницы. - Да, любопытно, - повторил Сергей, добравшись до сороковой страницы. На пятидесятой он сладко зевнул и, пробормотав: "Очень, очень интересно", задремал. Ему снилась Катюша в лосинах, обтягивающих упругую попку, и белой медицинской шапочке на взбитых волосах. Они с Гулей сидели на семинаре по стилистике и вырывали друг у друга галоши. Гуля кричала: "Мокроступы!"
  - Нет, галоши, - капризно возражала Катюша.
  - Мокроступы!
  - Кроссовки!
  - Мокроступы!
  - Босоножки!
  - Ах так! Тогда я уйду, - заявила Гуля и стала колотить в дверь аудитории, крича почему-то хриплым басом: "Откройте!"
  - Сейчас-сейчас, - пробормотал Сергей во сне и повернулся на другой бок. Но настырная Гуля все колотила, а бас становился все громче, и Сергей проснулся.
  Дверь его квартиры сотрясалась от ударов вполне наяву. Пытаясь понять, как Гуля попала в пятидесятые, польщенный Сергей встал с дивана и, шатаясь спросонья, пошел открывать дверь. "Умница какая, - думал он, нащупывая задвижку. - Нашла меня! Прямо коня на скаку... ой, какая гадость!" - уже вслух сказал он. Перед ним в сдвинутых на затылок шапках стояли вспотевшие Савченко с Козловым. Они по инерции рванули было вперед, полные рвения обыскивать квартиру в поисках объекта. Однако искомый объект стоял перед ними и сонным голосом осведомлялся, где Гуля.
  - Какая Гуля? - подозрительно спросил запыхавшийся Козлов.
  Сергей окончательно проснулся и посмотрел на часы. Половина четвертого. Сыщики, значит, забеспокоились, что упустили его и он ускользнул на вокзал.
  "А я вот дома, - злорадно думал он. - Вот посоображайте-ка теперь, кто едет в Казань". Однако долго соображать сыщикам не хотелось. Они упорно желали знать, кто такая Гуля и где она находится в настоящий момент - не на пути ли на автовокзал? Сергей сокрушенно вздохнул. Интересно, подумал он, как бы выкрутился Штирлиц? Хотя Штирлиц - это, кажется, из другой оперы.
  - Мы все равно ее найдем, - предупредил Савченко.
  - Кого?
  - Эту вашу Гулю.
  - Зачем? - спросил Сергей.
  - Запирательства не помогут! - хором сказали сыщики, вытирая пот со лба и размазывая прилипшие ко лбу волосы.
  Однако воспоминание о доблестном разведчике Штирлице уже вдохновило Сергея.
  - Гуля - мой товарищ по партии, - сказал он. - Она из московской организации.
  - Из московской? - ехидно переспросил Козлов. - А что же ты ее ждал?
  - Мне приснилось, - внушительно сказал Сергей, - как она объясняет мне полемику Ленина с Каутским. - Он от души надеялся, что Барсов оценит этот его ход.
  Во всяком случае, Савченко с Козловым его оценили. Их тоскующие глаза устремились в потолок, а фигуры приняли то, что, по их мнению, было независимой позой.
  - Что такое? - подозрительно спросил Сергей. - Вам незнакома суть их разногласий?
  - Э-э-э... А вы... - начал было Савченко.
  - Плохо в наших органах еще поставлена просветительская работа, - перебил его Сергей, сокрушенно качая головой. - Я думаю, надо поставить в известность товарища Гулю.
  - У нас хорошо поставлена просветительская работа, - сказал Козлов. - Не надо ставить в известность товарища Гулю.
  - А то я могу пригласить товарищей, - предложил Сергей. - Политинформации, политучеба...
  Савченко с Козловым затравленно переглянулись.
  - Мы обсуждали... на политинформации... про товарища Каутского.
  - Каутский нам не товарищ! - строго ответствовал Сергей.
  - Да-да! - поспешно сказал Савченко. - Тамбовский волк ему товарищ. А нам товарищ - Ленин. Владимир Ильич.
  - И Сталин, - добавил Козлов. - Иосиф...
  - Виссарионович, - закончил за него Сергей и направил указательный палец ему в грудь, как бы предупреждая, что не стоит упоминать имя идола всуе.
  Сыщики молча топтались у порога.
  Они должны были проследить, что объект отбыл на автовокзал, сел на автобус, и потом доложить, чтобы передать его казанским товарищам с рук на руки. Однако объект не желал помогать им действовать согласно полученной инструкции и злостно сидел дома.
  Задавать дальнейшие вопросы было опасно - бывшая шпана, которая с удовольствием работала кулаками, совсем не дружила с головой. Впрочем, этого от них никто и не требовал. Поэтому перспектива загреметь на политзанятия по наводке странного товарища из Москвы навевала на них панический ужас и желание срочно отбыть в дальнейшее пространство.
  Судя по заспанному виду, на вокзал объект не собирался. Поэтому, что делать дальше, Савченко и Козлов категорически не знали.
  - Ну что, орлы? - поинтересовался Сергей. - Вы тут у меня на постой расположились?
  "Орлы" задумчиво устремили взгляды вдаль. Даль открывала им желтый кусок мягкого дивана с брошенной на него книгой. Она, эта теплая даль, манила гораздо сильнее, чем заснеженный январь за окном, который проморозил их до позвоночного столба.
  - Ну давайте, вперед, в отдел, читать первоисточники, - подталкивал их к выходу Сергей. Орлы вздрогнули и дружно вышли из задумчивости и из квартиры Љ 7.
  - Четвертый том полного собрания сочинений, - кричал им вслед Сергей. - Каутский нам - не товарищ!
  Сыщики прибавили шагу и выскочили из дома.
  
  XI
  
  Взглянув на часы, Сергей решил убить еще час и совершить экскурсию по дому, осчастливив тех соседей, которые еще не имели чести его знать, знакомством с собой.
  Вдыхая в себя запах стирального мыла, - кто-то затеял стирку, - он стал спускаться по лестнице, ведя ладонью по широченным деревянным перилам. Налево от лестницы, судя по запаху, был туалет, а направо, почти напротив, - распахнутая дверь в квартиру. Эта квартира была намного меньше и проще его квартиры - комната всего одна, но начиналась квартира с кухни, которая отделялась от комнаты большой печкой. Рядом с этой печкой на двух массивных табуретках с облезлой краской стояла цинковая детская ванночка. Женщина в выцветшем ситцевом платье стирала, поставив в ванночку металлическую стиральную доску в деревянной раме и возя по ней бельем. Рядом с ванночкой лежал большой кусок черного стирального мыла. Сергей поморщился: запах мыла был, на его вкус, уж слишком резким.
  Услышав скрип ступенек, женщина оглянулась. Сергей остановился, предоставляя ей возможность себя рассмотреть. Однако если женщина и была в восхищении от его узких джинсов, клетчатой рубашки и жилетки с карманами, она очень искусно это скрыла. Во всяком случае, у Сергея было впечатление, что она посмотрела на него с большим неодобрением, перед тем как резко захлопнуть дверь. Пожав плечами, он пошел дальше по коридору, рассматривая двери - они были по обе стороны. Он вдруг почувствовал, что замерзает. В неотапливаемом коридоре было не просто холодно, а морозно. Его обогнал какой-то человек - видимо, возвращался из туалета. На нем были широченные брюки с ремнем. И рубашка, и серый шерстяной жилет, надетый поверх нее, были заправлены внутрь. Сергей зачарованно посмотрел на его прическу. Она представляла собой как бы множество торчащих вертикально вверх спиральных антенн, как у инопланетян. Черные антенны тесно переплелись между собой, им было тесно на голове, и они боролись за место под солнцем, вытесняя друг друга вбок и вперед, на лоб. Человек с антеннами замедлил шаг и с любопытством уставился на Сергея.
  - Не холодно? - дружелюбно осведомился он.
  - Да вот, не рассчитал, - рассмеялся Сергей. - Я еще не успел рассмотреть дом. Любопытно, знаете ли...
  - Конечно, - немедленно согласился незнакомец. - Надо же знать, где живешь. А вы наш новый сосед?
  Сергей кивнул и протянул руку.
  - Сергей, - представился он. - Бахметьев.
  Человек с антеннами протянутую руку энергично пожал.
  - Смышляев Коля.
  - Очень приятно, - сказали они оба хором.
  Коля Смышляев гостеприимно распахнул дверь в свою квартиру и осведомился, что Сергей преподает.
  "Как же они тут все повернуты на работе, - с тоской подумал Сер-
  гей. - Сейчас спросит, где воевал!"
  Он не ошибся. Торопливо рассказывая заготовленную версию, он осмотрелся. У стены сбоку стояла широкая кровать с железными спинками. На побеленной стене на длинном ремешке из натуральной кожи висел фотоаппарат. Сергей узнал его - у деда оставался такой же со времен его молодости. Чехол привинчивался к донышку фотоаппарата широким винтом. Дед до сих пор пользовался им, и в ответ на попытки подсунуть ему современные шедевры с кучей прибамбасов он с гордостью показывал старенькую "Смену". Он говорил, что им можно гвоздь забить и ему ничего не будет. С этим было трудно спорить - пластмассовые корпуса справлялись с гвоздями несколько хуже.
  У стены напротив возвышался радиоприемник на ножках, с огромными круглыми деревянными ручками.
  Перед окном стоял большой деревянный стол, который создателями, вероятно, был задуман как письменный. Однако сейчас он настолько был завален железками, проволокой, деревянными ящичками с какими-то большими деталями, индукторами, резисторами и прочими радиодеталями, что больше походил на лабораторный стол в физическом кабинете. За столом сидел подросток - уменьшенная копия папы. Антенны у него на голове были несколько гуще, серый жилет - уже, брюки - шире и мешковатей. На звук голосов он не обернулся. Справа от него стояло несколько сооружений в виде соединенных друг с другом радиодеталей на железных подставках.
  - Мой Генка! - с гордостью сказал Коля. - Радиоприемники собирает.
  - Зачем ему столько? - искренне удивился Сергей. Судя по тому, как обернулся подросток Гена, Сергей понял, что сказал что-то очень святотатственное. В глазах папы с сыном, устремленных на него с немым укором, плескалось столько изумления и обиды, что Сергей начал поспешно выкручиваться:
  - Можно же теперь что-нибудь другое собирать.
  - А что? - не перестал изумляться Гена.
  - Ну... микрофон какой-нибудь... или электрический звонок, или аппарат Морзе.
  Изумление в Гениных глазах сменилось интересом:
  - А я азбуки Морзе не знаю.
  - А я тебе книжку принесу, - вдохновился Сергей, старательно завязывая новый контакт с аборигенами. - Мы можем с тобой сделать два аппарата и друг с другом перестукиваться.
  - Так нету книжек, - удивился папа Коля. - И ключей нету.
  - Найдем! - легко пообещал Сергей - тем более легко, что доставать все равно будет Андрей.
  Делая вид, что он рассматривает детали, Сергей ловко прилепил камеру к деревянной полке над окном.
  Поражаясь, как легко здесь заводить знакомства, Сергей, выслушав многократные приглашения заходить в любое время, отбыл на банкет.
  Следующие две недели Сергей разрывался между занятиями, которые неожиданно потребовали большой подготовки, своим банком, где Артемьев вместе с Курицыной дружным дуэтом кричали без него "SOS", и домом. Дед потихоньку "вспоминал", как он собирал деньги для Комаровых, посещал лекции внука и обсуждал с Барсовым возможность лечения шизофрении и психических заболеваний с помощью измененных воспоминаний, вызванных посылаемыми в прошлое спецагентами. Гуля, пристыженная Александром Павловичем, постепенно смиряла свой гордый дагестанский нрав и готовила вместе с Сережиной мамой долму. Такая Гуля нравилась Сергею гораздо больше, и он доставлял ей разные сувениры из прошлого, вновь подумывая о свадьбе.
  В феврале ему поручили заниматься "Студенческой весной". Он, как чертик из шкатулки, появлялся в лаборатории и мчался за электрогитарами, нотами, фонограммами, выкачивал из Интернета сценарии.
  Иногда он, весь запыхавшийся, появлялся дома и хватал из маминых рук бутылку с подсолнечным маслом.
  - Там масло семечками воняет, представляешь? - возмущенно говорил он и исчезал.
  Через пару дней он снова появлялся, совал матери под нос бутылку подсолнечного масла изготовления тысяча девятьсот пятьдесят третьего года и восторженно кричал:
  - Мам, ты только понюхай - оно семечками пахнет, представляешь? Не то что ваше, выхолощенное.
   Мать только разводила руками. А Сергей уже мчался к отцу, мирно сидевшему у телевизора, и тряс его за плечо:
  - Пап, "Песню про черного кота" в пятьдесят третьем уже пели?
  - А? Что? - пугался отец, очнувшись от думы, которую он думал во сне.
  - Жил да был черный кот за углом, - объяснял Сергей.
  - Э-э-э... м-м-м-м... да вроде... - мучительно вспоминал отец.
  - Вроде не пели еще, сынок, - отзывалась с кухни мать, соображая, что делать с маслом из прошлого: от запаха, хоть и натурального, уже успели отвыкнуть.
  - Не пели? - огорчался Сергей. - А, ладно, какая разница. Все равно споем.
  Сергей неплохо играл на гитаре, и у него был небольшой, но очень приятный голос. Сам он на сцену лезть не собирался, но напевал песни студентам и репетировал вместе с ними. С танцами было хуже. Танцы он показывать не мог, а то, что изображали ему Тростникова с Паниной, вызывало у него большое недоумение.
  - Неспортивно! - решительно заявлял он. - Так каждый может. Нет, девчонки, надо круче.
  Пока "девчонки" соображали, что означает "круче" и прилично ли это, он уже мчался к группе студентов, играющих сценку по Чехову "Медведь".
  - Как ты на них смотришь, как смотришь! - кричал он парню, изображавшему старого Луку, который полез было с топором спасать свою хозяйку и обнаружил ее целующейся со злодеем, от которого и хотел спасать.
  - Как я смотрю? - обижался парень.
  - Ты смотришь, будто у тебя глюки.
  Парень каким-то образом сразу понимал, что глюки - это плохо.
  - Ты должен радоваться за них и тактично и смущенно исчезать.
  - А вы! - гневно обращался он к артистам, изображавшим госпожу Попову и Смирнова - Вы чего стоите рядышком, как пионеры-герои? За ручки держатся, тьфу! И от чего, по-вашему, Лука смущаться должен?
  Актеры краснели и что-то мямлили, вызывая целый тайфун возмущения новоявленного худрука:
  - Вы еще манифест коммунистической партии друг другу почитайте вместо объятий. Испоганили Чехова, тормоза несчастные! Чайники вы, а не артисты.
  Пока студенты пытались осознать свое сходство с этими предметами промышленной и бытовой техники, в лаборатории шел ожесточенный спор - заслать ли в прошлое видеомагнитофон, чтобы показать студентам, которые действительно неплохо танцевали, танцы для постановки, или отправить пару ребят, танцующих брэйк-данс.
  - Вообще-то, - размышлял Барсов, - наши коллеги в Великобритании уже рискнули продемонстрировать там видео.
  - И как? - поинтересовался Андрей.
  Барсов смущенно отвечал:
  - Выкинули в окно со второго этажа. Они зачем-то решили показать жесткое порно. Теперь мы должны повторить эксперимент с видео, но только с более мягкими показами. Я думаю, - решил он, - что это подходящий случай.
  Митя, как всегда, скептически поджимал губы и требовал отправить "туда" аппарат похуже.
  - Все обратно вернем, - успокаивал Андрей. Митя только качал головой, терзаемый предчувствиями.
  Видеомагнитофон вызвал сенсацию. Тростникова с Паниной, два парня с их курса, которые показались Сергею достаточно акробатичными, потом и соседи, привлеченные громкой музыкой, осматривали его со всех сторон, как Карлсон, ожидая увидеть что-то, кроме кинескопа, внутри. Телевышка в Средневолжске еще не была сооружена, и радости телевидения были жителям города незнакомы.
  - Какие цвета! - восхищался Григорий Иванович. - Насыщенные, и изображение не зернистое!
  Николай Васильевич никак не мог понять, почему изображение двигается. Но пульт дистанционного управления сразил всех наповал. Никто не решался делать комментарии, и все только включали и выключали изображение, каждый раз поражаясь, что экран то гаснет, то снова вспыхивает, подчиняясь нажатию кнопки.
  - Только корпус некрасивый, - сокрушалась Маргарита Николаев-
  на. - Цвет такой невыразительный, как сталь. И весь он такой... прямоугольный!
  Сергей не мог не согласиться, что среди кружевных салфеточек, полочек со слониками, круглых розовых абажуров и радиоприемников с их живым деревом, светлой радиотканью на динамиках, разноцветными мигающими индикаторами видеодвойка действительно имела бледный, невыразительный вид. Но неудачный дизайн, - Сергей даже обиделся на производителей, стыдно перед предками, честное слово, - полностью компенсировался мультиками, которые тщательно отобрала Катюша. "Винни-Пух" - не американский, Боже упаси, а наш, советский, с голосом Леонова, "Карлсон" и, наконец, танцы. Сергей осторожно начал с бальных, увидел, что Тростникова украдкой зевнула, и поставил кассету с брэйк-дансом.
  - Что за чудо, - вылупил глаза Николай Васильевич, увидев роботообразные движения танцоров. - Костюмы не концертные и шапочки какие-то дурацкие... И чего они, как...
  Про роботов Николай Васильевич еще не знал, и поэтому его мысль на этом заканчивалась.
  Однако, когда Сергей пояснил, что это есть социальный протест угнетенных африканских народов против американского рабства, все нашли в брэйк-дансе глубокий социальный смысл.
  - Между прочим, - пояснил Сергей, - этот танец требует большого мастерства. Вот смотрите, сейчас будет нижний брэйк. Эх, девчон-
  ки, - пригорюнился он, - этого вам никогда не смочь.
  Тростникова с Паниной во все глаза смотрели на то, как два танцора крутились, лежа на спине, а потом - встав на голову.
  - Так вот для чего шапочки! - догадался Хворов.
  - Шапочки не простые, - кивнул Сергей.
  - Нужен скользкий пол! - осенило одного из парней.
  - И музыку, - напомнил второй.
  Девушки снова и снова вглядывались в движения рук и ног. Из кухни, которую Сергей с Андреем успели покрыть линолеумом, доносились сопение и грохот - это парни пытались крутиться в нижнем брэйк-дансе. Никто уже не спрашивал Сергея, откуда он это достал. Все привыкли к тому, что он имеет доступ к самым необыкновенным и необъяснимым вещам.
  Психологов из двадцать первого века, которые вместе с Барсовым обрабатывали полученную информацию, поражало, насколько легко поколение пятидесятых воспринимало появление непонятных и новых для них вещей. Они нисколько не мучились попытками объяснить появление огромного количества непонятных предметов - начиная от станка для бриться "Жиллетт" и заканчивая компьютером. Объяснение было простым и очевидным: Сергей же прибыл из Москвы, где у него были крепкие связи, наверное, даже, с партийной организацией. А раз из Москвы - значит, все понятно. И никаких объяснений не требовалось. Наша советская наука и техника, как самая передовая в мире, просто еще не дошла до Средневолжска, вот и все. Правда, где-то в самом уголке сознания иногда робко возникал вопрос: почему те немногие жители Средневолжска, которым посчастливилось побывать в столице нашей Родины, не видели подобного в магазинах. Но Москва находилась далеко - аж за целых семьсот километров, и в нее ходили два вагона в составе поезда "Казань - Москва" - довольно часто ходили, раз в неделю. И на подобное шевельнувшееся сомнение тут же наваливался всей тяжестью жизненный опыт людей, переживших коллективизацию, разруху и голод двадцатых и тридцатых годов и немало повидавших в военные годы. Почему населению - хлеб с лебедой, а кому-то - шоколад с апельсинами? Доставали! Почему все женщины ходят в ситцевых платьях, шитых вручную, - швейную машинку-то не всякий имел, - а жена секретаря обкома - в импортной шелковой блузке? Да все просто, опять же - доставали! Потому что в закромах Родины есть все, да не на всех. Это было понятно и привычно. От магазинов, собственно, никто ничего особенного и не ждал. Сергей по какой-то причине был ближе к закромам, чем остальное население Средневолжска. Оно и понятно - Москва! Тут объяснять ничего не надо - где Москва, а где Средневолжск! В Москве, наверное, уже все есть. А Сергея в партийных кругах, похоже, крепко уважали! Потому что такие прозрачные ручечки, бутылочки, ви... види... - черт его знает, и не произнести даже - показывающие аппараты. В общем, все это еще заслужить надо. А нам в Средневолжске - где же заслужить. Далеко от нас пролетарская мировая революция, и не видать нам еще сто лет види... веди... а также апельсиновой газировки в прозрачных бутылках. Ах, эти бутылки! Из них что угодно выпьешь, все вкусным покажется. Вкус совсем не имеет значения, если бутылочка прозрачная, как стеклянная, и легкая, как перышко. И пробочка откручивается, и вовсе не надо вдавливать большим пальцем алюминиевую крышечку, как на молочных бутылках. А Бахметьев, похоже, эти бутылочки просто выбрасывает. Это уже просто... просто возмутительная бесхозяйственность.
  Брэйк-данс студенты все-таки сумели освоить, причем достаточно легко.
  Концерт был вечером. Сергей предупредил своих, что заночует здесь. Акимов был недоволен, и Курицына, горестно поджав длинные ноги, рыдала после очередного нагоняя.
  Генеральная репетиция проходила в творческой дружеской атмосфере, поражая случайно заглянувших в актовый зал преподавателей и представителей администрации обилием разговорной лексики.
  - Ты когда начнешь задник прибивать, тормоз! - кричали со сцены.
  - На баяне играешь, как чайник, - слышалось из-за кулис.
  - По-моему, ректор идет, - сказал Сергей.
  - Это у вас глюки, Сергей Александрович, - вежливо ответили ему.
  Эротическая сцена в чеховском "Медведе" пользовалась огромным успехом. Ее участники вовсю старались показать, что они не манифест коммунистической партии читают, а изо всех своих сил стараются смутить "старого" Луку. "Лука" очень качественно смущался и исчезал, вручая за кулисами топор ответственному за пожарную безопасность. Студентки очень интересовались, по-настоящему целовались артисты или только притворялись, и возбужденно хихикали.
  - А теперь, - торжественно объявила Тростникова со сцены, говоря в огромный прямоугольный микрофон - железный, с продольными разрезами, - мы покажем вам танец, который в сложный исторический период был создан нашими угнетаемыми африканскими братьями, которые, как смогли, попытались выразить свой протест против угнетения американскими капиталистами-рабовладельцами. Мы с вами, наши африканские братья! - патетически заключила она.
  Сергей за сценой слегка покраснел и решил, что "африканские братья" простят ему столь явную политизацию танца черных хулиганов. "Во всяком случае, хоть не посмеют освистать", - подумал он.
  На самом деле, танец пользовался бешеным успехом. Зал аплодировал стоя, выражая солидарность американским братьям и желание научиться верхнему брэйку. Долго еще танцоры в качестве общественной нагрузки обучали желающих всем тонкостям брэйк-данса. Африканским братьям написали письмо, выражающее солидарность. Африканские братья в Гарлеме письмо за подписью ректора института из далекой России каким-то чудом получили и долго чесали в затылке, искренне стараясь осознать свою роль в политической борьбе, о которой они до сей поры не подозревали. На всякий случай они вышли вечером бить морды прохожим, сначала - белым, а потом заодно и черным. Затем, напившись, решили ограбить ближайший банк, чтобы найти деньги для поездки в русский город Средневолжск - научиться танцевать негритянский танец брэйк-данс.
   После концерта участники собрались в деканате инфака. Туда заглянул и дед - поздравить. Физмату предстояло выступать через четыре дня. Дед пообещал догнать и перегнать, но потребовал, чтобы Сергей снабдил и его фонограммами. Ради справедливости. Насчет справедливости Сергей не возражал и пригласил всех заходить к нему домой запросто, дабы ознакомиться с чудесами советской техники.
  Поэтому следующие несколько дней были днями открытых дверей. Махнув рукой на Акимова, - сам виноват, нечего было соглашаться, - он принимал гостей, показывал им компьютерные игры, мультики на видео, складывал и раскладывал диван, демонстрировал микроволновку, распахивал холодильник "Део", в прохладных недрах которого яркими прямоугольничками красовались салатики в прозрачных упаковках, йогурты и газировка в пластиковых бутылках. "Вражескую" кока-колу и пепси было решено пока попридержать.
  Все вечера квартира была набита народом. Приходил дед со своими знакомыми - физиками, математиками и соседями. Приходили родственники и знакомые соседей по дому, робеющие студенты и совершенно ему незнакомые люди. По два-три человека сидели за компьютером и играли в DX-Ball и "Звездные войны". Диван стонал под желающими посмотреть мультики, "Гарри Поттера" (Барсов решил, что Роулинг не узнает) и "Кубанских казаков". Кто-нибудь требовал показать, что в микроволновке тарелка не нагревается вместе с едой, а остальные наливались на кухне газировкой.
  Сергей изнывал от нашествия, а в лаборатории ребята не отрывались от экрана, выбирая Барсову фрагменты для прослушивания.
  Барсов, прослушивая записи, тихо зверел.
  - Обыватели! Мещане! Одурели со своими слониками!
  - Анатолий Васильевич! - мягко укорял его Андрей. - Вы еще за герань их поругайте.
  Барсов поворачивал к нему красное злое лицо.
  - Вы только их послушайте, что они говорят. Перед ними - технические достижения, которые им и не снились, аналогов которым еще нет в их мире. А они больше всего восхищаются...
  - Газировкой, - вздохнул Митя.
  Действительно, газировка стала хитом номер один. Пустые бутылки уносили домой нарасхват, используя их вместо графинов и кувшинов. Барсов напрасно возмущался - унести компьютер было невозможно, а если бы и унесли, то не знали бы, что с ним делать. Разве что использовали в качестве подставки для цветов. С газировкой было понятнее и доступнее, а главное - куда проще в эксплуатации.
  Владимир Иванович - дед Сергея - был единственным, кто не отлипал от компьютера. Сергей помог ему раскурочить пару электронных часов, чтобы он смог воочию увидеть жидкие кристаллы, и объяснял про микросхемы и микрочипы. Про микрочипы дед все понял легко. Ему гораздо сложнее было понять, почему он до сих пор ничего не знал про этот прорыв в технике.
  - Отстал я от жизни в этой глуши! - восклицал он, двигая мыш-
  кой. - Но газеты! Да об этом надо было на каждой странице кричать!
  Просто жалко было на человека смотреть.
  А через два дня Сергея вызвал к себе парторг Булочкин. Вызвал не просто так, а через перепуганную секретаршу. Та передала ему служебную записку, в которой Сергею Александровичу Бахметьеву повелевалось явиться в большой перерыв и дать объяснения по поводу своего поведения. Записка, к ужасу секретарши, Сергея развеселила, и он с трудом дождался перемены.
  Валерий Алексеевич сидел, набычившись, за столом, наклонив голову и глядя куда-то вниз. Видимо, предполагалось, что его лысина должна здорово пугать посетителей, а вся поза в целом - довольно неудобная, кстати, - изображать скорбь по поводу заблудшего воспитуемого.
  - У вас шея болит? - сочувственно осведомился Сергей. Здороваться он не счел нужным, так как на предыдущей перемене они виделись мельком в коридоре.
  Булочкин поднял голову и строго посмотрел на него, используя тот ледяной взгляд, который он приберегал для самых проштрафившихся. Сергей тем временем прошел вглубь кабинета мимо длинного стола и присел возле сердитого парторга. Булочкин осуждающе покашлял: предлагать ему садиться он не собирался, так как он больше любил распекать стоящих членов вверенной ему коммунистической партией паствы.
  - Извольте объяснить, - сухо начал он, - по какому праву, не согласовав с парткомом, вы поете вместе со студентами безыдейные песни?
  - Что-то я запамятовал, - беспечно сказал Сергей. - Какую песню вы имеете в виду?
  - Ту, которую вы пели на "Студенческой весне"!
  Поскольку Сергей продолжал изображать непонимание, Булочкину пришлось процитировать: "Жил да был черный кот за углом!"
  Он швырнул авторучку на стол - несколько неудачно, поскольку она упала на чистую четвертушку бумаги и заляпала ее чернилами. Но Булочкин в данный момент был выше этого. Он лишь незаметно скосил глаза на свою грудь, помещенную в чистую белую рубашку, и убедился, что она не запачкана.
  - Правда, отличная песня? - радостно спросил Сергей. - Я рад, что вы ее запомнили.
  - Отличная? - прогремел Булочкин. - Это безыдейная песня! Нельзя же петь такие вещи без согласования с парткомом.
  - А с согласованием можно? - наивно переспросил Сергей.
  - И с согласованием нельзя.
  - Так зачем же согласовывать?
  Булочкин немного подумал.
  - Чтобы получить запрещение.
  Сергей развеселился:
  - Вот здорово! Очередь за запрещениями! Вы не находите, что это нонсенс?
  Булочкин немного подумал. Про Канта он слышал, а про Нонсенса - нет. Но признаться в этом безыдейному члену партии он не мог.
  - Читали мы вашего Нонсенса. Нет у него никакой коммунистической убежденности, - сказал он твердо.
  Сергей пришел в полный восторг. Глядя на его радостную физиономию, Булочкин осторожно взял забрызгавшуюся ручку и постучал ею по столу - правда, тут же об этом пожалел, потому что его пальцы запачкались чернилами.
  - Вы мне тут демагогию не разводите! Что это за черные коты? В то время как весь наш народ занят на народных стройках и борется с мировой буржуазией, у вас что, идейно выдержанных песен не нашлось?
  Сергей принял серьезный вид:
  - Одну секундочку. Это песня находится в списке запрещенных?
  Булочкин попытался припомнить, спускал ли ему кто-нибудь сверху список запрещенных песен. Выходило, что не спускал.
  - Вы сами, раз вы коммунист, должны были понимать, что эта песня развращает, расслабляет... - Булочкин почувствовал себя в сфере привычных понятий и поэтому уверенно перешел на крик, - ...и отвлекает внимание от важных мировых проблем! - уже на высоких нотах закончил он.
  Сергей разозлился. Орать на себя он не собирался позволять даже члену партии.
  - Ах так? - также зло спросил он. - Тогда перестаньте смотреть на свою рубашку и отвлекаться от мировых проблем.
  - При чем тут моя рубашка?!
  - При том, что она - не мировая проблема, а вы все время думаете о том, запачкалась она чернилами или нет, - объяснил Сергей. Не дав Булочкину опомниться, он продолжал.
  - Скажите, я тут, может быть, несколько не в курсе. А русские народные песни что, тоже запретили?
  - Какие русские народные? Почему запретили?
  - Ну как же! Они же безыдейные, все про любовь, а то и вовсе про какую-то березоньку да калинку-малинку. "Во поле березонька стояла", например. А "Калинка-малинка" вообще ни в какие ворота не лезет - скрестили дерево с ягодой! Это просто издевательство над нашей советской академией сельского хозяйства! Вы уж будьте добры, вывесьте в следующий раз перед концертом список запрещенных к исполнению произведений. Во избежание недоразумений.
  Булочкин напряженно размышлял. То, что он больше всего хотел понять, - это кто кого сейчас отчитывает. По всему выходило, что разговор для Булочкина не сложился.
  На всякий случай он предпринял еще одну попытку:
  - И, кстати, что за сборища у вас дома? Фильмы какие-то смотрите. Без одобрения...
  - Ну-ну! - укоризненно сказал Сергей. - По-вашему, советские фильмы будут производиться без соответствующего согласования? Это уж, позвольте, чересчур! Подвергать сомнению деятельность центральных органов!..
  Тут прозвенел звонок.
  Сергей поднялся:
  - Извините, у меня занятия.
  И он вышел, оставив Булочкина размышлять, каким образом он допустил, что Бахметьев до сих пор на свободе.
  XII
  
  На следующий день на факультет наведался работник НКВД для беседы с сотрудниками. Он послонялся по коридорам, останавливая студентов и тихонько с ними о чем-то разговаривая. Потом без стука вошел в деканат. Деканша, сидя за столом, увлеченно спорила с физруком, обсуждая предстоящие соревнования по волейболу.
  - Вы к кому, товарищ? - недовольно спросила она человека неопределенного возраста с блестящими залысинами.
  Человек, блеснув залысинами, осклабился.
  - К вам, конечно, - не останавливаясь, ответил он и прошел к столу. Он уселся на стул и посмотрел на физрука с таким видом, который показывал, что физрук тут слишком засиделся. Онемевшая от такой бестактности деканша собралась выплеснуть на него свое возмущение.
  - Разве вы не видите, что я занята! - холодно сказала она. - Подождите в коридоре.
  Залысины хищно блеснули, когда он обратил свой взор на физрука. Если бы преподаватель физкультуры был способен мыслить метафорически, он бы, наверное, подумал, что так смотрит Смерть из пустых глазниц. Этот взгляд нельзя было назвать холодным, потому что холод - это всего лишь отсутствие тепла. Он был абсолютно пуст и, как вакуум, всасывал в свою пустоту. Но мыслить метафорически физрук не умел, поэтому он просто сказал себе: "На редкость неприятный тип". Потом он поднялся и сообщил, что лучше уж он подождет в коридоре.
  Прежде чем деканша успела возразить, физрука в деканате уже не было, а незнакомец показывал ей развернутые корочки.
  Надо отдать должное деканше - она не заохала и не изобразила верноподданническую готовность служить. Она лишь устало вздохнула и приготовилась слушать.
  - Расскажите мне о вашем новом сотруднике, - вкрадчиво сказал работник органов.
  - Бахметьеве? - уточнила деканша.
  - Очень хорошо, что вы не запираетесь.
  Деканша вытаращила глаза.
  - С какой стати мне запираться?
  - А вот сейчас все и обсудим, - вкрадчиво сказал энкавэдэшник. - Он порочит при разговорах со студентами или с сотрудниками советскую власть?
  Деканша развела руками.
  - Честное слово, не знаю, - покаялась она. - Мы с ним все больше об институтских делах разговариваем.
  - А занятия? Вы посещали его занятия?
  - На нашем факультете? - уточнила деканша.
  - На вашем, конечно, - несколько раздраженно подтвердил посетитель.
  - Посещала.
  - Ну, и?
  - Ну, и... Что, собственно, вы хотите услышать? Занятия как занятия. По стилистике. Добросовестно дает материал, английским языком владеет прекрасно...
  Посетитель открыл рот, чтобы задать вопрос, но деканша опередила его:
  - На классиков марксизма-ленинизма ссылается.
  Она не стала добавлять, что после таких ссылок у слушателей оставалось неясное впечатление, будто классики в языкознании ни бельмеса не понимают и суются не в свое дело.
  - А откуда он так хорошо знает английский, вы не задумывались?
  - Задумывалась! - подтвердила деканша.
  У энкавэдэшника загорелись глаза. Он подался вперед, но деканша недоуменно молчала, не зная, что еще прибавить.
  - И что? - нетерпеливо поторопил посетитель.
  - И слава Богу, что в наших советских вузах так хорошо обучают специалистов. Хотя бы в московских, - добавила она.
  - А одежда? - не терял надежды сотрудник органов. - Одежда у него иностранная?
  - Скромная одежда, - пожала плечами деканше.
  - А давайте посмотрим! - сотрудник хитро прищурился.
  - Давайте! Он сейчас как раз на занятии. Идемте.
  Они вдвоем вошли в аудиторию, где Сергей Александрович Бахметьев в этот момент вещал о синтаксических выразительных средствах на английском языке. Следователь несколько секунд постоял в дверях, потом кивнул секретарше, и они вышли.
  - А откуда вы знаете, что он ссылается на классиков? - спросил он.
  - Ну, знаете! - возмутилась деканша. - Я, между прочим, английский язык тоже неплохо знаю. Я тут советской властью поставлена не баклуши бить. А насчет одежды - сами видите. Скромненько одевается.
  Джинсы Сергея и его серый свитер из тонкой дорогущей ангоры действительно не произвели на энкавэдэшника никакого впечатления.
  - В самом деле, - задумчиво сказал он. - И брюки старенькие, вытертые. И свитер скромненький. Галстук... Настоящих брюк у него нет, что ли?
  - Есть, - нетерпеливо ответила деканша. Ей уже хотелось скорее вернуться к вопросу о волейбольных соревнованиях. - Но он их редко надевает. Бережет, наверное.
  - И галстук какой-то... детский. Наверное, раз нет штанов, так он галстуком прикрывается. Хоть таким, - заключил следователь и пошел на физмат.
  Если бы Сергей слышал их разговор, он был бы крайне возмущен. Один его галстук, который показался следователю детским - красный, с коричневыми кружочками, в которых сидели желтые улыбающиеся рожицы, стоил дороже, чем одежда всей семьи энкавэдэшника.
  
  Барсов негодовал. Он был крайне возмущен трусливым и нерешительным Булочкиным, который начал было писать клеветнический донос на Сергея Бахметьева, но потом порвал его и бросил обрывки в корзину. Обрывки он, немного подумав, тоже вытащил и впоследствии сжег дома в печке.
  Из его внутреннего монолога, который иногда прорывался наружу, следовало, что он собирался обвинить Сергея Александровича в любовных связях с женой ректора - с пожилой крайне дородной дамой, с которой Сергей, кстати, был незнаком. А также в тайной незаконной переписке с представителями иностранных держав. Но потом его обуял страх, что Сергей на следствии обвинит его в том, что он не представил вовремя список запрещенных к исполнению музыкальных произведений, и его, Булочкина, тоже могут потянуть к ответу.
  - Даже донести как следует не может. Мозгляк! - возмущался Барсов, забавляя аспирантов, которые привыкли к его более интеллигентной речи.
  Дело кончилось тем, что после посещения деканата сотрудником НКВД к Бахметьеву пришли домой конфисковывать видеомагнитофон и принтер. Об их существовании узнали на физмате, где его нечаянно заложил родной дед.
  Дед требовал, чтобы такой аппаратурой был оснащен его родной физмат, красочно описывая ее преимущества.
  В результате было выписано постановление об их изъятии и о тщательном изучении вопроса.
  Митя, услышав это, переполошился и изъявил готовность немедленно забрать аппаратуру домой.
  - Зря, что ли, Бахметьев там микрофоны везде оставил? - возмущался он. - Раз мы узнали, надо вещи забрать. Видеомагнитофон теперь и не купишь! Одни DVD в магазинах.
  - Ни в коем случае! - остановил его Барсов. - Пусть они с этим у себя поразбираются. Понаблюдаем. Потом заберем.
  - Заберете, как же, - возмущался Митя, поднимая к небу страдальческий взгляд, но тут же снова устремляя его на экран, потому что к Сергею уже пришли.
  - Множительную технику дома иметь не положено, - объяснили ему, забирая принтер. - Мало ли что вы там напечатаете. Без санкции соответствующих органов.
  Возмущаться Сергей не стал, чем работников органов очень смутил.
  - А может, вы там уже напечатали все, что хотели?
  - Не все, но многое успел, - признался Сергей.
  - А ну показывайте, - сотрудники разделись и приготовились к обыску.
  Им пришлось прочитать несколько лекций Сергея по квантовой физике, выискивая в них крамолу, но им наскучило, и они разочарованно оделись.
  - А телевизор вам зачем? - поинтересовался Сергей, когда они и его стали упаковывать в мешок.
  - Не положено.
  - Как не положено? А зачем тогда телевизионную вышку в Средневолжске достраивают? Нет, я заявлю протест. Грабеж средь бела дня. Видеомагнитофон забирайте, а телевизор оставьте.
  Он, как мог, объяснил, что без магнитофона проигрывать кассеты все равно нельзя, и сотрудники, забрав заодно и кассеты, ушли.
  Потом они безуспешно копались с принтером, пытаясь заставить его печатать без компьютера. Они даже сообразили, в какое место надо класть бумагу. Но все же пришлось вызвать Сергея.
  - Почему не работает? - с ходу набросились на него. Признаваться в том, что к принтеру нужен еще и компьютер, Сергей не пожелал.
  - Краска кончилась, - лаконично ответил он. - Вы же не думаете, что принтер может без краски печатать?
  - А где краска? - потребовали у него.
  - Кончилась, - развел руками Сергей. - А больше нету.
  Про видеомагнитофон спрашивать его не стали. Хоть и поздно, но сами сообразили, что показывать кино ему вроде бы нечем - экрана на нем не наблюдалось.
  
  Последняя надежда Барсова была на работников НКВД.
  Барсов прослушивал то, что ловил установленный в портфеле следователя Васи микрофон. Вася исправно брал его с собой, однако был редко допускаем к телу своего начальника, мотивы поведения которого были Барсову особенно интересны, поскольку это был человек, наделенный практически неограниченной властью.
  Во-первых, он установил, что Савченко с Козловым не отразили в отчете периодически повторяющиеся рейсы Сергея, когда он водил их по своему маршруту, а потом внезапно исчезал. Это его расстроило и возмутило вначале, но потом он понял, что такому человеку, как их начальник, докладывать об этом было равносильно самоубийству. Сомнения и загадки были для него проявлением слабости или враждебной идеологии. Поэтому, подобно африканским царькам, он имел привычку расстреливать гонцов, приносящих новости, которые были непосильны для его коммунистического понимания.
  - Буржуазность разводишь! - топал ногами подполковник. - Не имеешь коммунистической убежденности! Потворствуешь врагам советской власти!
  Во-вторых, он понял, что Сергей Бахметьев был фигурой, которая не укладывалась в геометрически правильно устроенном нехитром мозгу Селиванова. Она раздражала его своей неправильностью и недоступными пониманию вещами. Поэтому у него было сильное желание Сергея взять, но пока он не мог придумать повода.
  Сергею было велено незамедлительно установить в подполковничьем кабинете микрофоны. Его ламентации о том, что это может быть его последним приключением в пятьдесят третьем году, были безжалостно пресечены. Приветствовалась неограниченная инициатива.
  - У вас уже большой опыт работы с властными структурами, - заявил Анатолий Васильевич, снисходительно похлопывая Сергея по плечу. - Вы у нас, батенька, оказывается, большой наглец, - сказал он голосом Владимира Ильича Ленина. - Действуйте, исходя из обстановки.
  Как это всегда бывало у Сергея, вначале он негодовал и клялся, что выходит из игры, но спустя примерно час у него появлялся азарт. Он начинал мысленно прорисовывать детали плана и, в конце концов, с нетерпением ждал момента его воплощения. Так получилось и на этот раз. Первую половину ночи он проворочался с боку на бок, боясь, что в тот момент, когда он в случае ареста захочет нажать на диск и улепетнуть в двадцать первый век, какой-нибудь конвоир окажется в радиусе семидесяти сантиметров и нечаянно переместится вместе с ним. Это Сергею было строжайше запрещено. Вторую половину он тоже не спал от перевозбуждения и утром был чрезвычайно снисходителен к "комрад" Кутузову, который на стилистике мямлил о том, что некоторые американские ученые заявляют, что стилей нет. Но наши советские ученые не позволили лишить мир такой замечательной вещи, как эти самые стили, и блистательно доказали, что стили, безусловно, есть. В его глазах читалась обида на советских ученых за то, что в результате их усилий ему, Кутузову, эти стили таки приходится учить, чего к этому семинару он не сделал и теперь напирал на противостояние американских и советских ученых.
  - Похоже, вы, мой друг, на стороне американских ученых. У вас лично, во всяком случае на сегодняшний день, стилей тоже нет, - сказал Сергей на своем великолепном английском. Кутузов, попытавшись понять, то ли его хвалят, то ли ругают, стеснительно улыбнулся и на всякий случай сказал "йес".
  - Это вы зря, - покачал головой Сергей. - У американских ученых гораздо меньше шансов схватить двойку, чем у вас.
  Секретарева с подружкой захихикали, бросив влюбленные взгляды на Сергея. Им в последнее время начал нравиться его стиль одежды, и они готовы были пересмотреть свое отношение к современным им несколько мешковатым мальчикам.
  Из института Сергей сразу пошел в НКВД. В дверях ему преградил вход часовой. Сергей предъявил ему красненькую книжечку, которую откопал в архиве Андрей, - "Член партийного контроля комиссариата внутренних дел", в которую он ловко вклеил фотографию Сергея. Судя по недоуменному виду часового, он подозревал, что текст был придуман Андреем. Часовой подозрительно взглянул на Сергея, но тот принял строгий начальственный вид и отрывисто бросил:
  - Шапка не по уставу. Где кабинет начальника?
  Часовой, под впечатлением красно-коричневой дубленки и великолепно отглаженных брюк, показал кабинет и поправил шапку. Секретарша в приемной поднялась ему навстречу.
  - Вы к кому?
  - Глупый вопрос, - нахмурился Сергей, положив ладонь на ее
  стол. - "Хватит с нее одного микрофона", - решил он. - На месте? - нахмурившись, осведомился он, кивнув в сторону раскрашенной под дерево двери.
  - Товарищ Селиванов занят, - категорично сказал она, грудью преграждая путь в кабинет.
  Сергей помахал корочками, и секретарша отступила. Чтобы окончательно сломить сопротивление, а скорее, чтобы укрепиться в своем победном шествии, Сергей по-барски сбросил ей на руки дубленку. Секретарша опешила, поразмышляла, то ли возмущаться, то ли выразить пиетет, и в конце концов сочла за благо повесить ее на рогатую вешалку, стоявшую у входа.
  Стучать Сергей не стал, а просто распахнул дверь. Товарищ Селиванов действительно был занят - пил чай из стакана в красивом серебряном подстаканнике и размышлял о странном новом жителе Средневолжска, о котором ему стало известно на следующий день после прибытия оного в их город. Компьютер и прочие вещи, о которых сотрудники прожужжали ему все уши, мало интересовали его сами по себе. Он размышлял о том, есть ли у него ценности и деньги. Пятьдесят третий год - не тридцать пятый, и за одни вещи брать его хлопотно. Приходилось заниматься слежкой и ждать более серьезного повода, такого как политический анекдот, например, что раздражало. Раздражала и неактивность соседей - доноса на Бахметьева до сих пор никто не написал.
  И еще от одной мысли ему становилось очень неуютно. Сергей Бахметьев явно хотел вступить в контакт с женой осужденного врага народа Комарова и, по данным слежки, собирался ехать для этого к ней в Казань. Однако, когда казанские товарищи в полной готовности ждали его на автовокзале в Казани, а местные пасли его здесь, он преспокойно разлегся на диване. Но главное не это. Главное, что, судя по всему, у жены сосланного Комарова все же кто-то появлялся. По словам соседей, этот кто-то был до жути похож на самого Бахметьева, который в это время лежал во Средневолжске на диване. И как в этих условиях проявлять революционную бдительность, спрашивается? Ведь башку снесут за подобные донесения.
  Появление Бахметьева застало начальника средневолжского отдела внутренних дел, погруженного во все эти думы, врасплох. Он просто не поверил своим глазам, когда увидел, что тот входит в кабинет, - и не робко, боком, как это делали все посетители, а уверенно, даже нагло, по-хозяйски осматривая кабинет и ощупывая взглядом каждый предмет мебели. Если бы товарищ Селиванов знал, что Сергей ищет, куда бы прилепить видеокамеру с микрофоном, он бы возмутился еще больше.
  Пока что он вытаращил глаза, обжегся чаем и закашлялся.
  - Вы к кому? - выговорил он возмущенно.
  Следователь не отличался оригинальностью. В его нехитро устроенном мозгу теснилось много мыслей - например, как Бахметьев посмел явиться к нему в кабинет, и как он посмел явиться к нему в кабинет без предварительного доклада, и как он посмел явиться к нему в кабинет, не прождав несколько часов в приемной, - и не такие люди ждали! Еще были мысли о том, как его пропустил часовой без специального пропуска и кого за это отдать под трибунал. Но все эти мысли вытесняли друг друга, сталкиваясь и разлетаясь в разных направлениях, и суммировались в одной классической фразе советских начальников: "Вы к кому?!"
  - Товарищ Селиванов! - сказал ему Сергей с мягкой укоризной и уселся в единственное кресло, кроме начальнического. Оно стояло чуть в стороне от длинного стола, который, образуя букву "Т", был приставлен к столу начальника.
  Селиванов посмотрел на Сергея, потом на чай. Он вспомнил, что сахар стимулирует умственную деятельность, и сделал большой глоток. Обжегшись, он обозлился как раз до нужной степени и встал, грозной горой возвышаясь над Сергеем. Сергей же, который, как известно, не сидел робко на краешке стула, а развалился в кресле, насмешливо посмотрел на него.
  - Да вы садитесь, - ободряюще сказал он.
  В лаборатории прильнувшие к монитору Барсов с Андреем переглянулись.
  - Сейчас он его или расстреляет, - предположил Андрей, начиная уважать своего друга детства, - или начнет перед ним стелиться.
  Селиванов открыл рот, из которого вырвался невнятный хрипящий звук, потом снова закрыл его и... сел.
  - По какому вопросу? - спросил он, смирившись.
  - У меня сомнения по поводу ваших работников, - заявил Сергей.
  - Каких работников? - опешил товарищ Селиванов.
  Сергей, не отвечая, сокрушенно покачал головой.
  - Следят совершенно непрофессионально. Такое впечатление, что они не обучены. - Он подозрительно посмотрел на Селиванова. Тот заерзал на своем стуле и снова отхлебнул чаю.
  Барсов одобрительно кивнул головой.
  "Прислан из московского комиссариата, - подумал Селиванов. - Комиссар для тайного надзора!"
  Сергей продолжал:
  - Они вычисляются моментально. А оторваться от них и ребенок сможет. Топорная работа, - продолжал он сокрушаться.
  Микрофон был уже надежно прикреплен к нижней части столешницы.
  - Ну а самое главное... - понизил голос Сергей и наклонился к Селиванову.
  - Что? - шепотом спросил Селиванов.
  - Нет идеологической базы! - страдая, сказал Сергей. - У меня такое подозрение...
  "Точно из московского! - тоскливо подумал Селиванов. - Глубоко законспирированный!"
  - Какое подозрение? - упавшим голосом прошептал он.
  - Что они не знают классиков марксизма-ленинизма! - выпалил Сергей и в изнеможении откинулся на спинку кресла.
  Он выдержал паузу, в течение которой Селиванов имел возможность прикинуть, сколько ему светит за отсутствие просветительской работы с персоналом и будет ли ему оказано снисхождение как работнику карающей системы.
  - Может быть, - начал Сергей утомленно - он очень хотел спать, - мне поставить в известность московских товарищей? Налицо явная необходимость политучебы без отрыва от производства.
  - Спасибо, не надо, - дрожащим голосом проговорил Селиванов. - Мы справимся своими силами. Организуем курсы марксизма-ленинизма...
  - Вы уверены? - требовательно спросил Сергей.
  - Конечно! Завтра и начнем.
  - Тогда я пошел, - сказал Сергей и, выходя из кабинета, вдруг оперся рукой о верхний косяк двери.
  Селиванов замер - вернется или не вернется. Сергей отлепился от дверей, обернулся, вежливо сказал:
  - Ну так я загляну на той недельке?
  - Конечно, конечно, - выдавил из себя Селиванов.
  - И не забудьте про политинформации!
  - Обязательно.
  - Каждый вторник!
  В приемной он не отказал себе в удовольствии сказать секретарше:
  - Где же моя шуба, милая?
   "Милая" секретарша, каждую минуту ожидавшая разноса от начальника за то, что пропустила чужого, кинулась надевать на него шубу, и он торжественно выплыл из кабинета.
  Камера над дверью Селиванова мигнула и заработала.
  Через пять минут Сергей сидел в лаборатории и пил кофе, заботливо сваренный нежными Катюшиными ручками.
  - Он здорово перепугался, - восхищался Андрей. - Здорово ты его! Прижмет теперь хвост.
  Барсов с Сергеем одновременно покачали головой.
  - Ничего не прижмет, - возразил Сергей.
  - Прижмет! Тебя, во всяком случае, тронуть побоится.
  Барсов усмехнулся.
  - Андрей, страх и лень - два великих стимулятора человеческой активности. Благодаря лени были совершены важнейшие изобретения человечества - чтобы облегчить тяжелую работу и прибавить время на сон, безделье и еду. А страх заставляет забывать даже про безделье. Он, будучи трусом, начнет завтра связываться с Москвой и запрашивать, облечен ли их полномочиями некто Бахметьев. А потом... - он взглянул на Сергея, - он примется за вас вплотную.
  Сергей допил кофе и аккуратно поставил чашку на стол.
  - Пока я еще не в застенках НКВД, - печально сказал он, - пойду-ка я в банк, разгребу проводки. Нашему Артемьеву, если что не так, расстрел - не оправдание.
  В дверях он оглянулся на Андрея и махнул рукой:
  - Эх! Связался с вами...
  Барсов встревоженно посмотрел ему вслед.
  - Что-то он не очень бодро выглядит.
  - Не выспался, - махнул рукой Андрей.
  - Похоже, пришла пора Яблонскому поработать, - озабоченно сказал Барсов. - Надо в тюрьме камеры устанавливать.
  Это было технически очень трудоемкое мероприятие - заброска в прошлое с точными пространственными характеристиками без предварительной координации. Собственно, эта координация и была самой кропотливой частью проекта. Просто заброситься в январь пятьдесят третьего в район Средневолжска было нетрудно. Но вот для возвращения в одну и ту же точку пространства, не выпадая при этом из течения прошлого времени, потребовалось около десяти лет работы и невероятные материальные затраты - спутники со сложнейшим оборудованием, разработка капсул с индивидуальной биоэнергетической информацией человека, настроенной на нужные временные кванты. Эти капсулы являлись, по сути, теми же спутниками, но только индивидуального пользования. Поэтому попутно пришлось еще решать проблемы такой миниатюризации, по сравнению с которой изобретение микрочипа - это детские игрушки.
  Для того, чтобы сейчас попасть в здание тюрьмы в пятьдесят третий год, требовалось либо находиться в точном месте вместе со всем оснащением этого проекта, либо при броске делать поправку на расстояние от лаборатории до нужного коридора здания тюрьмы. И то и другое было сложно.
  - С улицы туда точно не попасть, - размышлял Андрей. - У нас есть поправка на триста метров, на которые мы можем перемещаться до материализации, не больше. Тут нужна точность. Анатолий Васильевич, придется тащить оборудование в тюрьму, без этого никак.
  - Сам вижу, что никак, - угрюмо сказал Барсов.
  Здание бывшей тюрьмы НКВД находилось на территории нынешней тюрьмы, которая, к стыду потомков, значительно разрослась. Скромное белое двухэтажное здание с толстенными стенами еще царской постройки - бывший арестный дом - оказалось окруженным современными тюремными корпусами и высоченным забором. Жители города сейчас о нем и не подозревали. Поэтому они были очень удивлены, когда к воротам тюрьмы подкатили огромные автобусы с тарелками антенн, громоздкие ворота разъехались в стороны, обнажив грязный двор и старые постройки, к которым прилепилась церковь. По этому двору бегали люди, разматывая толстенные кабели. Церквушка не стала выглядеть лучше оттого, что к ее шпилю прикрепили огромный радар, который стал быстро вращаться, а потом вдруг взял да и исчез внезапно из виду. Некоторое время на его месте оставалось легкое облачко, но через несколько минут оно вдруг ярко осветилось и исчезло.
  - Параметры приняты, - заключил Барсов, глядя из окна автобуса.
  - Ишь ты, заключенных-то радиацией ликвидируют, мерзавцы! - с оттенком личной заинтересованности заметил гражданин с огромной золотой печаткой на толстом волосатом пальце.
  - Не-а, - уверенно откликнулся сидящий за рулем "мерседеса" гражданин, большую часть груди которого, туго обтянутой белой рубашкой, занимал ярко-желтый галстук с розовыми мужскими достоинствами. - Это им сознание изменяют. На законопослушное.
  - Кошмар, - ужаснулся гражданин с печаткой. - Это чтобы налоги платили?
  Гражданин с шаловливым галстуком сокрушенно вздохнул.
  - Лучше смерть, - заключили оба и разошлись.
  К зданию тюрьмы подъехала ничем не примечательная "ауди", и Барсов оживился. С неожиданной прытью он выскочил из автобуса и распахнул дверцу, из которой тяжело выбрался человек в шинели.
  В это время в подвале старого здания тюрьмы, в котором раньше расстреливали политзаключенных, Андрей подключал установку Бахметьева-старшего для улавливания квантов исчезнувшего в прошлом радара. Он держал в руках толстенный кабель, когда дверь позади открылась и он услышал голос Барсова.
  - У вас, я вижу, все готово? - спросил он.
  Андрей оглянулся, и кабель выпал у него из рук. Рядом с Барсовым стоял товарищ Сталин в шинели - точь-в-точь как на старых документальных кадрах: рыжий и рябой, волосы ежиком, хитрый прищур и в руках - трубка.
  - Полагаю, на вас можно положиться? - спросил он с характерным акцентом.
  - Его что, Серега оттуда прислал? - хрипло спросил Андрей Барсова, не сводя с вождя зачарованного взгляда.
  - Нет, это меня Анатолий Васильевич туда посылает, - уже без акцента ответил Яблонский.
  Барсов довольно потирал руки.
  - Похож? - спросил он Андрея.
  - Как две капли!
  - Гример хороший, - объяснил Яблонский.
  - Богатая идея, - одобрил Андрей. - Уж в Сталина-то они стрелять не будут.
  - Лишь бы поверили, что это Сталин, - озабоченно сказал Барсов.
  Яблонский прислонился к стене, закрыл глаза и сосредоточился.
  - Входит в роль, - благоговейно шепнул Барсов.
  Яблонский согласился на эту авантюру сразу. Он был настоящим актером и в душе, и на сцене. Изобразить Сталина своим современникам было нетрудно: все знали его лишь по акценту и паре неизменных атрибутов. Но заставить поверить работников НКВД - это был высший пилотаж, и отказаться Яблонский не смог.
  В помещение вошел молодой военный в немного необычной форме - Андрей не сразу узнал в нем Митю.
  - И ты туда? - вытаращил он глаза.
  - Кто ж поверит, что Сталин прибыл без сопровождения! - важно сказал он.
  - Действительно, - пробормотал Андрей, поражаясь, до чего быстро молодое поколение начинает важничать.
  Наконец на мониторах компьютеров появилось изображение кабинета Селиванова. Сам Селиванов сидел за столом с озабоченным видом и листал какую-то книгу. Было видно, что это занятие для него непривычное, - он морщил лоб, подолгу вглядывался в строчки и всем своим видом выражал страдание.
  - Политучеба, - догадался Барсов. - Значит, время - то самое. После визита Сергея. Ну что ж! - обратился он к Яблонскому. - Семь футов вам под килем. Общую задачу вы знаете. Надеюсь, вы там в коридорах никого не встретите. Действуйте по обстановке.
  Яблонский недовольно нахмурился. Он как раз жаждал встретить и сыграть. Тем более что зрители ему обеспечены - небольшая, но избранная аудитория. Это будет самое главное представление в его жизни. Он шагнул вперед, под металлический колпак, опутанный проводами.
  - Помните, как видеокамеры прикреплять? - тревожно спросил Барсов.
  Яблонский молча кивнул. Андрей подошел к колпаку, опустил рычажок на нем и торопливо отошел в сторону.
  - Ну, по...ка, - закончил Яблонский уже в прошлом.
  Он понял, что переместился, по изменившимся запахам, холоду, которым тянуло из маленьких окошек под потолком, и цвету стен. В его времени они были казенного зеленого цвета. Сейчас они стали темно-серыми, сплошь испещренными выбоинами на высоте человеческого роста. Когда Яблонский понял происхождение выбоин, он ужаснулся и впервые понял, во что ввязался. Ему стало страшно не за себя - диск был надежно вшит и он мог вернуться в любую секунду. Но выбоины свидетельствовали о беспощадной жестокости, которая будет продолжаться здесь как минимум до пятого марта. Неизвестно, сколько новых выбоин успеет появиться на этих стенах. Барсов предупредил его, чтобы он не смел вмешиваться и кого-то спасать, иначе невозможно будет предвидеть, как спасенный им человек впишется в историю.
  Раньше Анатолий Михайлович предполагал, что настоящее невозможно изменить, как ни изменяй прошлое. Оказалось, что он прав только наполовину. Невозможно было разрушить то, что было создано, - ни здания, ни люди, никакие материальные объекты уже не смогут рассыпаться в прах. Многочисленные опыты подтверждали это. Пару лет назад американские коллеги переместились в семидесятые, чтобы снести одно старое здание на окраинах Рочестера, облюбованное в двадцать первом веке местными люмпенами и наркоманами. В семидесятые годы, как им удалось выяснить, оно пустовало. Его многократно пытались снести, но защитники демократии и бедноты тут же организовывали публичные митинги и демонстрации, сопровождаемые шумихой на телевидении, и малина процветала, вселяя ужас в местных жителей. Его-то и избрали для эксперимента, надеясь, что если разрушить его в семидесятых, то оно как-нибудь исчезнет в настоящем. Барсов только посмеивался, уверенный, что кирпичные стены не развалятся. И точно: к разочарованию небольшой группы ученых и избранных журналистов, которые собрались ночью у печально известного дома, он продолжал незыблемо стоять. Один молодой журналист выразил сомнения по поводу добросовестности ученых - дескать, чего-то испугались и ничего не снесли. Некий старший научный сотрудник - знакомый Андрея, кстати, - тут же как бы невзначай подтолкнул его под колпак и отправил в семьдесят шестой год - полюбоваться развалинами дома, над которыми еще не успела осесть пыль разрушения. Для того, чтобы вернуть его обратно, потребовалась пара часов, в течение которых журналист не сходил с места, боясь, что его не найдут и он навечно останется там. Но нашли и вернули, правда, без часов, фотокамеры и бумажника, с фингалом под левым глазом - его как раз начали бить за фальшивые доллары. В его бумажнике оказались зеленые банкноты нового образца. Он весь трясся, но подтвердил, что здание разрушено до самого фундамента, и тут же потребовал материальной и моральной компенсации. Таким образом, было доказано, что обратного хода история не имеет.
  Однако в ней может появиться что-то новое, например, человек, спасенный Яблонским от расстрела и доживший до 200... года. Где и насколько неожиданно он появится, было на данный момент невозможно предсказать. А если он успеет произвести на свет потомство, то где-то в Средневолжске внезапно появится целая новая семья. То есть для семьи это вовсе не будет внезапно. А вот жители Средневолжска 200... года могут очень удивиться, обнаружив однажды утром новых соседей, - ведь должны они будут занимать какое-то место под солнцем. Не то чтобы этого самого места Барсову было жалко. Но справляться с этой проблемой он не был готов.
  Раньше Барсов был уверен, что измененное прошлое образует параллельную реальность, которая никак не сможет пересечься с нынешней. И опыты вроде это подтверждали. Однако воспоминания, которые стали появляться у Бахметьева-деда, все перевернули, и Барсов удвоил осторожность.
  Не отпуская диска, Яблонский оглянулся на дверь в подвал. Она, как и следовало ожидать, была заперта. Яблонский повел рукой вправо. Его не до конца материализовавшееся тело легко поплыло вслед за рукой и прошло сквозь стену. Он успел почувствовать запах известки и оказался в коридоре, тускло освещенном одной лампочкой, которая была расположена под самым потолком и защищена колпаком из металлических прутьев. Коридор был пуст. Он остановился и стал поджидать Митю.
  Митино появление было эффектным - он, пройдя сквозь стену, так увлекся легким парением, что поздно отпустил диск, и его материализовавшееся тело с размаху врезалось сзади в Яблонского. Тот беспомощно взмахнул руками и упал на пол, пролетев с метр вперед. Если бы часовые или дежурные надзиратели сейчас появились в этом коридоре, они обнаружили бы мало достоинства в позе обожаемого вождя.
  Когда Яблонский закончил ругать Митю - артистично, с грузинским акцентом, грозя ему лесоповалом, пожизненным заключением без права переписки и расстрелом одновременно, - они легко и беспрепятственно установили первую камеру - над дверью в подвал.
  Дальше поднялись на первый этаж, чтобы установить вторую камеру над дверью приемной Селиванова. От лестницы в подвал надо было идти по длинному коридору, по обеим сторонам которого были двери в камеры заключенных с глазками, повернуть направо за угол и пройти там коротким коридором, который упирался прямо в селивановскую дверь, обитую кожей. Здесь Митино сердце затрепетало и улетело куда-то по направлению к желудку, где продолжало жалобно трепыхаться. По коридору от камеры к камере шел надзиратель в военной форме и заглядывал в камеры через глазки. Митя уставился на него во все глаза. Еще бы! Раньше такие фигуры он видел только в черно-белых фильмах. Перетянутая широким ремнем гимнастерка, сапоги, фуражка... Сердце перестало трепыхаться, и Мите нестерпимо захотелось эту фигуру потрогать и рассмотреть детали - длинные погоны, бляху на ремне и гимнастерку.
  - Куда поперед батьки выскакиваешь, - зашипел ему в спину оказавшийся сзади Яблонский. - На два шага сзади!
  Митя подивился командирскому голосу пародиста и послушно отстал. Яблонский, заложив руки за спину, продолжал уверенно и неторопливо шагать вперед. Надзиратель, наоборот, настороженно остановился, положив руку на кобуру. В темноватом коридоре он не видел лица шагавшего ему навстречу человека и пытался понять, кто перед ним - начальник или заключенный при попытке к бегству. Если это начальник - непонятно, как он пробрался сюда мимо всех постов незамеченным. Для заключенного человек шагал уж слишком неторопливо и слишком уверенно.
  Когда до надзирателя оставалось не больше пяти шагов, Яблонский вынул из-за спины руку с трубкой и характерным жестом, который до одури изучал на документальных лентах, сунул ее в рот. Надзиратель, начиная узнавать знакомые черты, оцепенел и замер, объятый мистическим ужасом. Сталин был для него культовой фигурой - образом с плаката, голосом по радио и символом, на который указывали вышестоящие товарищи. Средневолжск и Иосиф Виссарионович были для него так же несопоставимы, как тот же самый Средневолжск и Майкл Джексон для Мити.
  Яблонский-Сталин остановился перед зачарованным надзирателем и повелительно ткнул в его сторону трубкой.
  - Фамилия! - негромко осведомился он. В его голосе не было вопросительных интонаций, зато было столько угрозы, что надзиратель затрепетал.
  - Скворцов, - пролепетал он, преданно поедая глазами вождя.
  - Товарищ Скворцов, - обманчиво мягким голосом произнес Яблонский. - Вы знакомы с военным уставом?
  - Так точно, товарищ... товарищ Сталин! - дрожащим голосом ответил несчастный Скворцов.
  Яблонский удовлетворенно кивнул. Начало ему понравилось.
  - А известно ли вам, товарищ Скворцов, как офицеры должны приветствовать генералиссимуса?
  Об этом товарищу Скворцову было известно очень мало, поскольку приветствовать генералиссимусов ему приходилось, прямо скажем, крайне редко. Один раз он видел генералиссимуса товарища Сталина в кино, и этим его контакты с генералиссимусами ограничивались. Он был бы рад, если бы этот рыжий генералиссимус никогда не сходил с экрана - по крайней мере, на вверенный ему этаж. Он готов был обожать его на экране и по радио, но сейчас, кроме липкого страха, он ничего не чувствовал. Он вытянулся, попытался молодцевато щелкнуть каблуками, но запутался и чуть не упал. Брови грозного вождя поползли наверх. Поспешно приложив руку к фуражке, Скворцов жалобно сказал:
  - Здравия желаю, товарищ генералиссимус, товарищ Сталин.
  Обеспокоенный молчанием, он поспешно добавил:
  - Разрешите доложить! За время моего дежурства никаких происшествий не произошло! То есть никаких случаев не случилось!
  Он подумал, надо ли еще что-нибудь сказать, но все предусмотренные уставом тексты докладов вышестоящим офицерам вылетели у него из головы.
  - Доложите, кто из начальства на месте, - потребовал Яблонский.
  - Начальник местного отделения подполковник товарищ Селиванов, - рявкнул Скворцов. - Разрешите проводить?
  - Не надо провожать, - остановил его Сталин. - Сделаем товарищу Селиванову приятную неожиданность. А вы, товарищ Скворцов, продолжайте обход.
  - Так точно, товарищ генералиссимус, - бодро отчеканил обрадованный Скворцов и зачем-то добавил: - Служу Советскому Союзу!
  - Служи, служи, - милостиво кивнул Яблонский и важно прошествовал дальше.
  Скворцов, вытянувшись во фрунт, провожал его взглядом. Когда Яблонский скрылся за углом, он облегченно вздохнул и на цыпочках пошел обходить камеры дальше.
  Селиванов в это время закрыл четвертый том сочинений Ленина и собрался было домой. Он второй день пребывал в смятенном состоянии духа. Вчера он послал депешу в Москву, в которой просил сообщить, действительно ли во вверенный ему район послан представитель от центра по фамилии Бахметьев с целью контроля над его деятельностью. В депеше он, с его точки зрения, весьма удачно выразил мысль о недопустимости самозванцев, с одной стороны, а также о своей невероятной преданности делу революции и советской власти, с другой стороны. Он также намекнул об организации политучебы во вверенном ему комиссариате внутренних дел, где роль пастыря он мужественно брал на себя.
  Ответа он ждал не раньше чем через две недели, а тем временем на всякий случай пришлось заняться политучебой. Из-за этого он был крайне раздражен, держа подчиненных в трепете. Поэтому, когда дверь стала тихонько открываться и в открывшейся щели мелькнула секретарша, которая не смела уйти домой раньше начальника, он вконец разъярился.
  - Куда?! - взревел он. - Вон отсюда! Ну, Дарья, я с тобой разберусь!
  Яблонский, с любопытством прислушиваясь к его начальственному рыку, полностью раскрыл дверь и остановился, ожидая реакции. Реакция последовала незамедлительно. Селиванов, увидев в дверях своего кабинета вождя мирового пролетариата, открыл рот, откинулся на спинку кресла и смотрел в молчаливом ужасе, ожидая самого худшего. Яблонский, поняв, что Селиванов пребывает в ступоре, решил его слегка оживить.
  - Встать! Доложить обстановку!
  Селиванов вздрогнул, вскочил, опрокинув кресло, и попытался "доложить обстановку" по всей форме:
  - Осмелюсь доложить... - дрожащим голосом начал было он.
  - Что за белогвардейские формулировки?! - возмутился вождь.
  - Не могу знать! - сказал Селиванов и замер, держа руки по швам.
  Яблонский покачал головой. Камеру над его дверью в коридоре он уже установил. Теперь ему требовалось узнать, где проходят на допрос к следователю заключенные второго этажа. Поэтому он потребовал, чтобы Селиванов провел его по всей тюрьме. Селиванов встрепенулся и пришел в ужас и негодование на часовых, которые не доложили о непрошеном госте. Он вышел из-за стола и зачем-то попытался маршировать по дороге к двери.
  - Вольно, - насмешливо сказал Яблонский.
  Селиванов, водя за собой по зданию комиссариата грозного гостя и его ординарца, связывал его визит с недавним посещением Бахметьева и проклинал себя за то, что послал депешу. Вспомнив о ней, он круто развернулся и стал докладывать генералиссимусу об организованных им политзанятиях. Вождь очень удивился:
  - А разве раньше вы их не проводили с составом?
  - Проводили! - соврал Селиванов, покрывшись потом.
  - Проверим, проверим, - неторопливо произнес генералиссимус.
  Селиванов попытался промычать что-то в ответ, но товарищ Сталин, который проявлял необыкновенный интерес к зданию тюрьмы, велел ему не отвлекаться. Он прикасался к стенам, к притолокам и был необычайно удовлетворен увиденным. На втором этаже они присоединились к совершавшему обход Скворцову, который, сочтя было, что гроза уже миновала, мелкой рысью помчался к вождю, обуреваемый непреодолимым желанием доложить, что во вверенном ему коридоре происшествий не произошло и случаев не случилось.
  Когда Барсов с Яблонским обсуждали этот его визит в прошлое, Барсов велел в случае встречи с энкавэдэшным начальством устроить основательную проверку, чтобы не возбуждать подозрений. Сейчас Яблонский был с ним от души согласен. Действительно, Сталин, явившийся из Кремля прямо в средневолжскую тюрьму в обстановке строгой секретности, - не было торжественной встречи на вокзале, делегаций, подносящих ему цветы, - выглядел бы довольно странно, если бы он ограничился только осмотром тюремных коридоров. Поэтому он распорядился открыть камеры. Это распоряжение привело Селиванова в смятение, поскольку синяки и ушибы на телах заключенных будут красноречиво свидетельствовать об отношении к ним работников комиссариата, даже если они не будут жаловаться.
  Однако жалобы на несправедливость обвинений с целью завладения имуществом посыпались дождем. Вид любимого вождя, которого боготворили даже заключенные, считая, что его обманывает недобросовестное окружение, дал им надежду. Яблонский был всего лишь человеком. Поэтому, увидев в камерах пожилых людей, женщин и даже несколько подростков лет четырнадцати, он распорядился принести все личные дела заключенных, а также акты об изъятии конфискованного имущества.
  Мысленно готовясь к самому худшему, Селиванов распорядился принести дела. Яблонский с Митей заперлись в кабинете и раскрыли первую папку. Сверху лежал листочек, криво вырванный из тетради в линейку, и содержал донос.
  "Виктор Алексеевич Баранов, являясь моим соседом по коммунальной квартире, часто высказывал критические замечания, направленные против советской власти. В частности, он заявил, что в нашей стране плохая легкая промышленность. Еще он рассказывал политические анекдоты против членов политбюро.
  А еще в его комнате я видел блокнот, в котором написаны всякие непонятные значки. Я так думаю, что это секретный шифр, которым он переписывается со своими коллегами-шпионами, потому что он является американским секретным агентом".
  После этого шли протоколы допросов, в которых сначала подследственный категорически отказывался от обвинений, а потом вдруг все подтверждал.
  Приговоры во всех папках не отличались большим разнообрази-
  ем - расстрел или десять лет лагерей без права переписки.
  Яблонский распахнул дверь, рядом с которой тоскливо подпирал стену потухший Селиванов.
  - Комнату осужденного Баранова сейчас кто занимает?
  - Не могу знать! - растерянно ответил Селиванов.
  - Товарищ Селиванов. А оправдательные приговоры у вас где хранятся?
  - Так... товарищ генералиссимус! Как же оправдательные, когда мне разнарядки надо было выполнять. А то ведь, сами знаете...
  Яблонский знал.
  - Показывайте разнарядки за два последних года.
  Разнарядки впечатляли. План посадки все же намного превышал план расстрела - стране нужны были рабы для народных социалистических строек. В бараки должна была переселиться треть работоспособного населения Средневолжска.
  - Ну что же, - грозно сказал он. - Работайте пока, товарищ полковник. И на досуге изучайте законы. Разнарядки теперь отменяются. Что там говорится об использовании служебного положения, а? Да еще с целью личного обогащения?
  Селиванов поник головой.
  - Враги народа, - забормотал он, - жалкие оправдания... служу народу по мере сил.
  - А конфискованные вещи где? - пожелал узнать генералиссимус.
  Подполковник Селиванов не успел упасть в обморок, потому что товарищ Сталин заторопился уезжать, пообещав прислать комиссию для расследования.
  - Товарищ Сталин, - почтительно взял под козырек "ординарец" Митя. - Самолет ждет.
  Селиванов очнулся и пожелал проводить, однако палец вождя повелительно ткнул в сторону картонных папок, горой возвышавшихся на столе.
  - Работайте, товарищ полковник! - посоветовал генералиссимус, зашел за угол и бесследно исчез вместе с ординарцем.
  
  XIII
  
  Дед пригласил гостей. Сергей удостоился попасть в число приглашенных, поскольку его рейтинг повысился после поездки в Казань. Ее подробностей никто не знал - Сергей всячески уклонялся от расспросов. Но Людмила Комарова написала деду письмо, в котором сообщила, что с некоторых пор она устроилась хорошо, помнит старых друзей и надеется на скорое возвращение мужа. Дед после этого проникся к Сергею уважением - за помощь попавшим в беду, несмотря на серьезную опасность, и за скромность. Поводом для встречи послужил приезд пассии деда из Белоруссии, Ниночки, от которой дед был без ума. Он познакомился с ней на фронте, где она была радисткой и передавала координаты для стрельбы в его артиллерийскую часть. Они виделись мельком - долгие встречи было трудно устроить во время войны. Переговаривались по рации украдкой от начальства, а потом встретились в Москве в шесть часов вечера после войны на Крымском мосту. И каким-то чудом нашли там друг друга. Теперь они готовились к свадьбе и ожесточенно спорили, кому куда переезжать - то ли деду в Гомель, то ли, наоборот, Ниночке в Средневолжск.
  Сергей знал, что дед поедет в Гомель и через пару лет там родится его мать. А пока ему предстояло встретиться со своей молодой бабушкой.
  Бабушку Сергей помнил хорошо, хотя потерял ее, когда ему было двенадцать лет. Дед тогда бурно горевал, спасался от тоски на работе и практически перестал бывать дома. Дом без бабы Нины действительно перестал быть домом. Перестал пахнуть пирогами, звенеть от веселья, - при бабушке к ним почти каждый день заглядывали гости, "спивали" песни, играли в лото и обсуждали последние литературные новинки. Она обожала возиться с маленьким Сергеем, восхищалась его детскими рисунками и вместе с родителями неукоснительно посещала его соревнования по футболу. Сергей тогда слишком рано, по мнению отца, ощутил пронзительное чувство невозвратимости утраты. Он очень волновался и радовался перед встречей с бабушкой. Его, правда, несколько смущало то, что бабушка еще не имела не только внука, но и сына, поэтому броситься ей на шею, чтобы снова испытать блаженное чувство защищенности, было бы несколько странно - во всяком случае, для бабушки Нины.
  В гостях у деда, который еще не знал, что он дед, кроме бабушки, которая еще не знала, что она бабушка, были Кирюшины, чета Петровых и еще какая-то незнакомая Сергею пожилая пара с дочерью Мариной.
  Марина была юной, стройной и молчаливой красавицей с косой, которая была короной уложена вокруг головы. В другое время Сергей бы непременно приударил за ней, но сейчас он, открыв рот, с неожиданной болью в сердце всматривался в свою бабушку. Он сразу узнал ее голос, интонации и черты лица. Свой звонкий и заразительный смех бабушка Нина сохранила до старости. Она изо всех сил кокетничала с дедом, который таял от удовольствия прямо на глазах. Пироги на столе были, безусловно, бабушкиного приготовления, и Сергей отдал им должное. Пока он жевал пироги, на письменный стол деда поставили патефон, вытащили толстенные пластинки, которые как-то очень быстро крутились, и организовали танцы. Дед с бабкой танцевали вальс. Бабушка, тонкая и грациозная, держала одной рукой широкую юбку на отлете, а дед, как заправский танцор, держал бабушку за талию, заложив вторую руку за спину. Сергей смотрел во все глаза - оказывается, в двадцать первом веке танцевать совсем не умели. Разве можно было сравнить привычное ему топтание на одном месте и стариковское шарканье ногами с этим праздником молодой плоти, каждый мускул которой играл и радовался жизни. Это было так заразительно, что он уже совсем было решился пригласить Марину, но спохватился, что ни вальс, ни танго, ни просто обычный медленный танец он не сумеет станцевать так, как они.
  Это было очень неловко. Все, кроме Сергея с Мариной, были в парах. Они одни сидели за столом, и Марина молча ждала приглашения.
  К облегчению Сергея, вальс кончился, и дед тут же поставил другую пластинку. Час от часу не легче - теперь танго! Бабушка с дедушкой разошлись вовсю. Дед двигался упруго и элегантно, с первобытной грацией. Бабушка таяла в его руках. Дед вертел ею, опрокидывал ее на спину на своих сильных руках, заставлял кружиться - как будто всю жизнь занимался бальными танцами. Сергей вздохнул - и пригласил Марину. Она обрадованно встала к нему лицом - но не повисла на нем, как это обычно делали девчонки на дискотеках, а встала несколько на отлете, положив одну руку ему на плечо, а другой взяв за руку. Это была классическая танцевальная поза, но у Сергея было чувство, что от него ждут акробатического трюка. Он шагнул вперед - Марина послушно подалась назад. Он начал топтаться с ней у стола. Пролетая мимо них, дед крикнул:
  - Эй, физик! Больше жизни!
  Чувствуя себя старым и неуклюжим, он готов был провалиться сквозь землю. Однако все плохое когда-нибудь заканчивается. Закончилось и это танго. Вернее, оно было прервано звонком в дверь. Сергей с облегчением сел за стол рядом с Мариной, которая ободряюще улыбнулась и сказала:
  - Вам, наверное, некогда танцевать? Владимир Иванович говорил, что вы очень хороший физик.
  - Ох, - с облегчением сказал Сергей. - Спасибо за тактичность. Это вы пытались сказать, что я плохой танцор, да?
  - Отвратительный, - засмеялась Марина. - Но я вас прощаю.
  Дед вошел в комнату вместе с соседкой снизу - толстой старухой в темно-коричневом платье в цветочек, темной косынкой на голове и огромных войлочных тапочках.
  - Вы уж простите, Эсфирь Марковна, - поклонилась она Марининой матери, - что я вас во время веселья тревожу.
  - Мы живем в одном подъезде, - пояснила Марина. - Мама - врач. У бабы Шуры, наверное, заболел кто-то.
  И точно. Оказалось, что заболела двухлетняя внучка.
  - Прямо всю окинуло и взбудеденькивает, - поясняла баба Шура. - Уж так боюсь, так боюсь! Скорую вызвала, да пока доедет. Уж не посмотрите ли? Как бы не померла.
  Эсфирь Марковна безропотно поднялась:
  - Пойдем, пойдем, Шура. Посмотрим.
  Когда они ушли, Сергей переспросил Марину:
  - А что это она говорила про внучку? Ее взбу... чего?
  - Взбудеденькивает! - засмеялась Марина. - По-моему, это значит, что у нее судороги.
  - А! - удовлетворенно сказал Сергей. - А еще... окинуло, кажется? Это как?
  - А это значит, что она покрылась сыпью, - с готовностью пояснила Марина.
  - О! - Сергей поразмыслил. - А вот если бы мне сейчас пришлось бабу Шуру переводить на английский, сел бы я в лужу. Вот уж не думал, что я столько русских слов не знаю, - сокрушенно сказал он.
  Пока накрывали стол к чаю, Эсфирь Марковна успела посмотреть внучку и вернуться, ведя за собой бабу Шуру. Та, как приклеенная, последовала за Эсфирь Марковной за стол, все время что-то приговаривая.
  - Вот спасиба, такая тебе спасиба, ага, - приговаривала она, внимательно следя за тем, чтобы бабушка Нина поставила для нее тарелку и нагрузила ее пирогами. - Пряма не знай, что бы делала, кабы не ты. Чайку покрепче давай, ага. Пусть мать-то посидит теперь, ладно, что пришла.
  - Бабушка! - потянулся было к бабе Нине Сергей, подставляя тарелку, и осекся. На него, к счастью, не обратили внимания, только баба Шура сказала, отнеся это на свой счет:
  - С мясом больно вкусный, давай с мясом положу тебе, ага.
  Дед постучал ложкой по стакану, который стоял перед ним в красивом потемневшем от времени серебряном подстаканнике:
  - Внимание! Как мне стало известно, вчера у Михаила Андреевича был день рождения. Он человек скромный, поэтому не стал широко оповещать о нем общественность. Но мы... - тут он потянулся за свертком, который его невеста с готовностью подала ему с письменного стола, - его поздравляем и желаем ему счастья!
  Михаил Андреевич округлил глаза:
  - Надо же, - умиленно повторял он, принимая завернутые в грубую оберточную бумагу подарки, - и откуда вы только узнали.
  Он сиял. Справа от Сергея раздалось знакомое деликатное покашливание. Смущенно улыбаясь, поднялся с рюмкой в руках Григорий Иванович. Его жена влюбленными глазами смотрела на него.
  - Сейчас Гришенька скажет тост, - объявила она.
  Григорий Иванович еще раз кашлянул и торжественно объявил:
  - О нашем имениннике можно говорить только в стихах:
  
  Когда он по аллее выходит на проспект,
  Мужчины зеленеют, а дамы смотрят вслед.
  Высок, красив и статен,
  Нам всем давно знаком,
  Прекрасный наш приятель, что с нами за столом.
  
  Так будь здоров и весел,
  Останься полон сил,
  Для женщин интересен,
  Друг наш - Михаил!
  
  Сергей энергично захлопал. Все зашумели, поддерживая, и дружно выпили и за друга Михаила, и за автора прелестного тоста.
  Баба Шура все это время шумно вздыхала, охала и всячески пыталась обратить на себя внимание Эсфирь Марковны. Еле дождавшись, когда станет немного потише, она простонала:
  - И вся-то я болю, сердешная, ага!
  Эсфирь Марковна невозмутимо наливала себе чай и делилась с Маргаритой Николаевной рецептом крыжовенного "царского" варенья.
  - Накалывать ягодки надо в двух местах, и обязательно толстой иголкой...
  - Ох, и везде-то болит, и никому-то я не нужна!
  Сердобольная Маргарита Николаевна повернулась к бабе Шуре.
  - И где у вас болит? - вежливо поинтересовалась она.
  - А становая жила, ага, - с готовностью откликнулась баба Шура.
  - Это где же такая? - спросила Эсфирь Марковна.
  - Не знаешь? - удивилась баба Шура.
  - Нет.
  Баба Шура неторопливо встала и обошла вокруг ничего не подозревающей Эсфирь Марковны, которая мирно прихлебывала чай с вареньем.
  - Вот здесь, - сказал она и с размаху ткнула пальцем ей в спину, попав прямехонько в болевую точку.
  Эсфирь Марковна подпрыгнула на месте и уронила ложку с вареньем. К тому моменту, когда она снова смогла дышать, баба Шура как раз закончила рассказывать ей о том, в каком месте спины у нее тянет, в каком - колет и в какой части организма у нее наблюдается полное "мление" вплоть до онемения.
  - Ох! - промолвила Эсфирь Марковна и отодвинулась от нее подальше.
  - А больше у вас ничего не болит? - осведомилась Маргарита Николаевна.
  - Болит, ох, болит, - пожаловалась баба Шура. - Коготышки болят.
  - Что? - вырвалось у Эсфирь Марковны.
  - Не знаешь? - опять поразилась болезная соседка.
  Эсфирь Марковна затравленно прижалась к мужу.
  - Да на лапостях, так и ноют коготышки, ага! - баба Шура вытянула ногу в огромном неуклюжем тапочке, похожем на футляр для скрипки, и помахала ею перед публикой для убедительности.
  К счастью для Эсфирь Марковны, невеста деда Нина, которую Сергей все время хотел назвать бабушкой, поневоле обижаясь, что она его не узнает, внесла пирог с яблочным вареньем, и внимание бабы Шуры полностью переключилось на него.
  Сергей сидел и пытался разобраться в своих чувствах. С одной стороны, он понимал, что молодая девушка, которой являлась его бабушка, не могла его узнать. С другой стороны, он вопреки собственному разуму надеялся, что ее сердце почувствует в нем родного человека. К общению с дедом он относился совершенно спокойно. Но, опять же, вернувшись к себе, он спокойно мог прийти к нему в гости, хоть и к постаревшему на пятьдесят с лишним лет. Поэтому он жадно ловил минуты общения с бабулей, которые подарил ему барсовский эксперимент.
  - Простите, - робко сказал он, пытаясь обратить на себя бабушкино внимание. - Вы ведь из Гомеля? Я слышал об этом городе. Он большой?
  Бабушка Гомель очень любила, поэтому с готовностью начала о нем подробный рассказ.
  - Эх, Владимир Иванович, - вздохнул Михаил Андреевич. - Чувствую, что увезет вас туда невеста.
  Владимир Иванович смущался и ничего не отвечал, прижимая к себе счастливую Нину.
  "Видеокамеру бы, - думал Сергей, - и потом деду показать".
  Удивительно, что дед ничего не говорил о возможной встрече Сергея со своей женой. Не может быть, чтобы он не представлял себе такой возможности, - скорее всего, просто боялся об этом думать. Казалось бы, радуйся, что у тебя есть шанс пообщаться с дорогим тебе человеком, которого уже нет с тобой в этой жизни. Но, с другой стороны, если этот человек тебя просто не узнает и ты не сможешь прижать его к груди, вряд ли это принесет удовольствие. Поэтому, вернувшись назад, Сергей не стал сразу делиться с дедом.
  - Даже не знаю, - озабоченно говорила мать. Она была расстроена. Дед был ее отцом, следовательно, бабушка Нина - ее родной матерью.
  - Давай не будем деду ничего говорить, - решила она, насыпая в борщ столовую ложку сахара вместо соли, - а то расстроится.
  - Ты думаешь, он не думает постоянно о том, что я с ней встре-
  чусь? - резонно возразил Сергей. - Он уже, наверное, "вспомнил", что я был у него в гостях.
  Дед и правда вспомнил. Потому через полчаса он позвонил и очень обрадовался, услышав, что внук будет ночевать дома.
  - Я к вам загляну на часок, - сообщил он и через десять минут позвонил в дверь.
  - Гули нет? - первым делом осведомился он.
  Гуля в отсутствие Сергея решила на всякий случай проявлять женское терпение и ласку, попросив маму звонить ей при каждом визите блудного сына, чтобы она могла встретить его, а затем проводить, махая вслед белым платком.
  - Ох, ради Бога, - поморщился Сергей. - Сегодня я ненадолго.
  - Что за баловство, борщ на ужин, - удивился дед.
  Пока накрывали на стол, он вздыхал, вертелся на месте и бросал нетерпеливые взгляды на Сергея. Наконец сели за стол.
  Александр Павлович попробовал борщ, сладкий, как сироп, и сморщился.
  - Привередничаешь, зятюшка, - вздохнул дед и от души угостился ароматным борщом. Его брови поползли наверх, он осторожно положил ложку и сказал:
  - Что-то мне опять странные вещи вспоминаются. - Он испытующе посмотрел на Сергея. - Мне кажется, или ты был...
  - Был, - вздохнул Сергей.
  - И видел?..
  - Видел, - вздохнул Серей еще более сокрушенно. - Она меня не узнала.
  - Просто удивительно, - саркастически воскликнул отец. - Молодая девушка, незамужняя, не узнает своего внука, который родится почти тридцать лет спустя. Безобразие!
  Дед еще немного повздыхал.
  - Ты бы с ней поговорил поподробнее.
  - Ага, поговорил, - возмутился внук. - Ты там на меня такие взгляды злобные бросал, я думал - драться начнешь. И что ты такой Отелло был в молодости? Сам-то меня там тоже за внука не признаешь!
  - А нечего было пялиться на мою невесту, - заявил дед.
  Сергей чуть не захлебнулся.
  - Да она же мне бабушка! - вскричал он, потрясая ложкой.
  - Вы подеритесь еще, - Александр Павлович на всякий случай убрал тарелки с испорченным борщом. - Дед приревновал покойную жену к внуку! С ума сошли? - поинтересовался он.
  - Да я же там не знаю, что он внук! - продолжал кипятиться дед.
  - Может, поснимать бабушку на видео? - спросил вдруг Сергей.
  Дед задумался.
  - Не снимай, - решительно сказал он. - Я и так все помню.
  - Знаешь, дед, - вдруг решил Сергей. - Я к тебе, дед, больше в гости там не приду. И не зови. Пока твоя Нина обратно в Гомель не уедет.
  - Тьфу, дурак, прости Господи, - выругался дед. - Да как я за этим отсюда прослежу-то?
  
  XIV
  
  Тем временем подполковник Селиванов тихо сатанел, пытаясь разобраться в последних событиях. Визит товарища Сталина до сих пор заставлял его трястись, вздрагивать каждый раз, когда открывалась дверь в его кабинет, и даже освободить несколько человек, которых еще не успели расстрелять по решению Особого совещания при НКВД - пресловутой "тройки". Он чуть не плакал, возвращая им часть незаконно конфискованного имущества. С арестом еврейской семьи "из бывших", которым удалось сохранить золотые украшения, - он уже совсем было нацелился на них, - пришлось повременить. Самое обидное, что приходилось проводить на всякий случай политучебу и конспектировать некоторые статьи Ленина наугад, чтобы при случае предъявить конспекты. Он впервые снял с полки книги из полного собрания сочинений, оставшиеся от его предшественника. Книги были покрыты толстым слоем пыли, и некоторые страницы были не разрезаны в типографии, из чего было видно, что их до него никто не открывал. Потому что кто же их читает-то?
  "Общество цивилизации расколото на враждебные и притом непримиримые классы", - старательно высунув язык, переписывал он из книжки в темно-синей обложке. Эта фраза ему понравилась.
  - Значит, к стенке всех - и нечего долго думать, - пробормотал он, листая страницы. - "Государство и революция", - прочитал он заглавие ленинской работы. - Так чего он от меня хотел? Зачем заключенных отпускать было? - закручинился Селиванов, запоминая цитату на случай, если придется оправдываться.
  Полезное все-таки дело - политучеба. Цитатами всегда можно отбрехаться. На заседаниях Особого совещания, лихо приговаривавших к расстрелу, других аргументов и не было. Ну, разве ругнешься пару раз - сволочами их назовешь или гадами. А против ленинской цитаты попробуй-ка возрази - сам быстро во врагах народа окажешься.
  В дверь тихонько постучали. Заместитель Селиванова, товарищ Голендимов, заглянул в кабинет - робко, зная крутоватый нрав шефа. Странный визит генерального секретаря, которого, можно сказать, случайно обнаружили в коридоре тюрьмы, заставлял его терзаться сомнениями.
  - Я все думаю... - откашлявшись для приличия, начал Голендимов.
  - Что ты делаешь? - взревел Селиванов, приходя в себя после испуга.
  - Думаю... - растерянно прошелестел заместитель.
  - И часто это у тебя? - поинтересовался начальник.
  - Не очень, - честно признался Голендимов. - После визита ... сами знаете кого... - раздумчиво сказал он, невольно цитируя Роулинг, - задумаюсь иногда, а так - нет.
  Селиванов подобрел. О визите он и сам хотел поговорить и даже где-то поискать поддержку.
  - И что надумал? - уже мирно спросил он.
  - Да вот, - Голендимов полностью втянул свое грушевидное тело в кабинет и закрыл дверь. - Странно все это. Не по-настоящему, - объяснил он и положил на стол Селиванову газету "Правда".
  Селиванов подождал объяснений, но Голендимов, видимо, счел, что все и так предельно ясно.
  - Мне что, всю газету читать? - взорвался начальник. Голендимов встрепенулся и развернул газету. Сложил ее аккуратно и снова положил, открыв уже на второй странице. Селиванов вздохнул.
  - Ну чего ты ко мне с этой газетой пристал? С меня вон, - кивнул он в сторону раскрытого тома Ленина, - и так хватит. Аж чешусь от него, - недовольно добавил он.
  - Там написано, - раскрыл, наконец, рот Голендимов, - что товарищ Сталин не мог у нас быть в этот день.
  - Так и написано? - ехидно спросил Селиванов. - Мол, товарищ Сталин не мог находиться в городе Средневолжске такого-то числа? Послал же Бог зама - дурака.
  - Это не Бог послал, - серьезно объяснил Голендимов. - Потому что Бога нет. А меня послал отдел кадров Поволжского комиссариата...
  - Знаю, знаю, - замахал руками Селиванов. - Так что написано-то?
  - А он в этот день не мог приехать, - продолжал объяснять Голендимов. - Потому что занят был.
  - Где?! - схватил газету Селиванов.
  Голендимов ткнул пальцем в небольшую заметку. Селиванов стал сосредоточенно шевелить губами.
  - "В Кремле... состоялась встреча... товарища Ким Ир Сена и товарища Сталина..."
  - Вы на дату внимание обратите, - подсказал зам. - Как раз в тот день, когда он у нас был. Как же он у нас мог быть, когда товарищ Ким Ир Сен у него как раз в это время оружие для войны с Южной Кореей выпрашивал?
  Селиванов быстро взглянул на него. Иногда он не мог понять, на самом ли деле Голендимов - дурак или тонко над ним издевается. Он предпочитал думать, что все-таки дурак.
  - Ты там не заговаривайся насчет оружия, - строго сказал он, и до него, наконец, дошло. Ким Ир Сен сам... - Не был! - заорал он. - Голендимов, так он у нас не был! Ты молодец!
  Голендимов скромно потупился.
  - Я вот думаю, - сказал он и, спохватившись, покосился на начальника. Тот благосклонно ждал.
  - Я вот думаю, - осмелел Голендимов, - кто же у нас все-таки был?
  Они надолго замолчали. Потом Селиванов горестно вздохнул и потянулся к телефону. Потребовал вызвать часовых, дежуривших в тот вечер у входа в комиссариат, а также Скворцова. Часовые никак не могли взять в толк, чего от них хотят. Услышав, что они пропустили в здание самого Сталина, они дружно обиделись и стали требовать справедливого революционного суда, где они докажут свою полную невиновность и революционную бдительность.
  - Разве мы товарища Сталина не знаем, - возмущались они, нелогично продолжая привычное им: - У нас муха не пролетит!
  - Что вы мне про муху тут рассказываете, - злился Селиванов. - Черт с ней, с мухой, она-то как раз пусть пролетает на здоровье. А вот люди у вас посторонние шастают...
  - Это вы про товарища Сталина? - враждебно осведомился Скворцов, который с некоторых пор ощущал себя особой, приближенной к генералиссимусу, прямо-таки близким другом, можно сказать. Селиванов поспешно завершил допрос, опасаясь, что сотрудники настрочат на него донос за непочтительное отношение к вождю пролетариата.
  - Если это и Сталин, - продолжал рассуждать Селиванов, - как он в здание просочился? Через три особо охраняемых поста! В самой секретной зоне. А самое главное, - обхватил он руками голову, - куда он делся потом? А ведь как похож, как похож, - закручинился он. - Может, все-таки он? Поговорил с товарищем Ким Ир Сеном и сразу - к нам, в Средневолжск? Или не он? - Он посмотрел на зама, лицо которого выражало крайний скептицизм, и протяжно вздохнул: - Часовые клянутся, что вечером из здания никто не выходил.
  - Он их загипнотизировал, - предположил Голендимов. - Я слышал про такое.
  - Гипноза не бывает, - отмахнулся Селиванов. - Это все буржуазные выдумки. Ты еще про колдовство расскажи. Не иначе как сговор, - пригорюнился он. Он предложил было всех расстрелять, но вовремя спохватился, что его, в таком случае, тоже поставят к стенке вместе со всеми за компанию. В его неповоротливом мозгу начала шевелиться неуютная мысль, что его надули.
  
  XV
  
  Cергей все же ухитрился познакомиться с Мариной, не без умысла Эсфирь Марковны. Она, прослышав о его технических чудесах, попросила его скопировать для нее большую медицинскую статью. Новый принтер у Сергея давно стоял, поэтому он охотно согласился. Роль посыльного, естественно, играла Марина. Она поражалась работе сканера, ахала, наблюдая, как из принтера выползают напечатанные листочки, а потом восхищалась цветным "Кинг Конгом" на видео. Cергей пошел ее провожать, напросился на чашечку чая и удачно пристроил видеокамеру с микрофоном в просторной столовой. Увидев гитару, он спел песню Олега Митяева "В осеннем парке", чуть ли не до слез умилив ее отца, который, оказывается, прошел всю войну.
  - Спиши слова, - хлюпая носом, попросил он.
  На следующий день Сергей принес плеер вместе с кассетой, на которую он напел еще пару песен о войне Митяева и Высоцкого. А через неделю они пели дуэтом, на радость соседям, которым война была тоже известна не понаслышке.
  - Наконец-то про войну стали песни душевные писать, - смахнув слезу, умилилась Эсфирь Марковна, отпуская дочь вместе с Сергеем на танцы и глядя вслед.
  Сергей потребовал, чтобы Марина научила его танцевать вальс и танго. Марина, хохоча над его неуклюжестью, боролась с его стремлением повиснуть на ней и потоптаться без особых усилий.
  - Не засыпай, физик! - теребила она его.
  Вообще, с Мариной оказалось на удивление легко общаться. Она очень здраво рассуждала обо всем, что происходило вокруг, нисколько не боясь быть откровенной с Сергеем.
  - Представляешь, - рассказывала она, - гомеопатию считают буржуазной наукой! Мамину коллегу сослали из Москвы куда-то в провинцию. А как наука может быть буржуазной?
  Сергей поражался, почему она не боится, что он на нее донесет, и вел к себе, смотреть мультики. Мультики успокаивали и создавали иллюзию: мой дом - моя крепость.
  - И где такое делают? - поражалась Марина. - Как с другой планеты. Все такое беззаботное...
  Сергей поражался ее проницательности. Она первая заметила, что практически все, что было в квартире у Сергея, "с другой планеты". Ее удивляли полуфабрикаты в красивых упаковках, зубная паста в ярких тюбиках, фаянсовая кружка с выпученными глазами и носом картошкой, мохнатая подушка с леопардом на диване, прозрачный цилиндр, в котором хранились компакт-диски, крючки на кухне для полотенец и сами полотенца. Собственно, в квартире не было ничего, что бы ее не удивляло. Она иногда бросала на Сергея долгие задумчивые взгляды, как будто пытаясь понять, кто он и откуда. Наверное, местные племена погружались в подобную задумчивость, когда к ним приезжали европейские миссионеры.
  - Где ты это берешь? - удивлялась она, наблюдая, как Сергей бросает разноцветную овощную смесь на тефлоновую сковородку. Сковорода ее, кстати, тоже очень заинтересовала - больше, чем сканер и компьютер. - Почему ее нельзя царапать вилкой? - допрашивала она. - Почему никто из моих знакомых не знает про тефлон?
  В квартире не было ванной, поскольку не было воды как таковой. Поэтому Сергей выставил на всеобщее обозрение шампуни, гели для душа, пены для ванн и прочие душистые банные принадлежности на полочке в кухне. Там Марина снова начинала удивляться, не в силах оторваться от красивых пузырьков и бутылочек.
  - Почему я таких в магазинах не видела? - вопрошала она, вдыхая ароматы и осторожно трогая содержимое пальцем.
  Сергей многозначительно пожимал плечам и жаловался:
  - Вот, гель для душа есть, а душа нет.
  - Пойдем к нам? - предложила Марина. - У нас есть вода, даже горячая.
  У нее в квартире оказался здоровенный титан на кухне - огромный цилиндр до самого потолка, наполненный водой. Его топили дровами, и тогда в ванной текла из душа горячая вода. В благодарность Сергей оставил в ванной значительную часть своих бутылочек к огромной радости Марины и Эсфирь Марковны. В тот же день с ними были ознакомлены все соседи трехподъездного трехэтажного дома, который позже назовут - "сталинской застройки". Соседи поражались и предупреждали Эсфирь Марковну.
  - Держись-ка ты от него подальше. Не иначе как он шпион - где он такое берет?
  - Так наше же все, советское, - тыкала пальцем в этикетки с русскоязычными надписями простодушная Эсфирь Марковна. - Тут - Москва, а там - Украина. Он из Москвы привез, - убеждала она. - Из спецраспределителя, наверное.
  Соседи продолжали качать головой и говорить, что вот они, порядочные люди, отроду такого в магазинах не видели. Неспроста все это, ох, непрост Мариночкин кавалер.
  Барсов в лаборатории потирал руки.
  - Интересно, интересно, - бормотал он. - Соседи - преподаватели, кстати, - на всю эту дребедень никакого внимания не обращали. А тут - пошло-поехало. Любопытно! Чую, пахнет доносом, - довольно заключил он к негодованию Сергея.
  Через несколько дней, читая очередную сводку с места, вернее, со времени событий у себя в кабинете, Барсов вдруг расхохотался, испугав секретаршу:
  - Я так и думал, - пристанывал он, хлопая себя по коленям. - Нет, это поразительно! - сказал он и пошел в лабораторию. - Вы знаете, - объяснил он Сергею с Андреем, которые давно не видели шефа таким взъерошенным, - что из достижений современной цивилизации у них на первом месте, согласно Митиной обработке данных?
  - Боюсь, что не техника, - осторожно сказал Сергей, наблюдая за веселящимся шефом. - Ею только дед заинтересовался. Да и то как-то странно.
  - Ага, и тебе странно? - обрадовался Барсов и потребовал, чтобы Сергей немедленно объяснил, что именно ему показалось странным.
  - Он сначала удивился, - пояснил Сергей, - а потом, когда я ему объяснил принцип действия, он сказал, что все это очень просто. И что давно пора эти компьютеры выпускать. И тут же перестал удивляться, а только ходит недовольный, что в Средневолжске этого до сих пор не продают. Он уже и в учколлекторе компьютеры заказывал...
  - Как в учколлекторе? - удивился Андрей.
  - Да вот так, - усмехнулся Сергей. - Убедил Дьяконова, что компьютеры необходимы для учебного процесса, - я деду учебный фильм по физике показал. И рассказал, как подсоединять сеть. Вот они и шуруют теперь - ищут компьютеры и возмущаются, что их в продаже нет. А в учколлекторе их уже сумасшедшими считают.
  - Так какой у нас там рейтинг по достижениям мировой цивилизации? - переварив услышанное, спросил Барсова Андрей.
  Барсов тяжело вздохнул.
  - Прокладки! - трагическим контральто произнес он.
  Сергей с Андреем одновременно рухнули в кресла.
  - Что?! - не веря своим ушам, переспросил Андрей. Барсов повернулся к Сергею.
  - Ты доставлял своей Марине прокладки, дамский угодник?
  - Было дело, - согласился Сергей. - Вы сами благословили.
  Барсов кивнул. Список забираемых Сергеем вещей, помимо тех, которые он сам рекомендовал, он всегда тщательно проверял.
  - Марина поделилась с подругами, и те только и рассказывают друг другу о прокладках, - пожаловался возмущенный до глубины души Барсов. Ему было до слез обидно за мировую цивилизацию и технический прогресс.
  - То-то она мне их целую кучу заказала, - сообразил Сергей.
  Катюша, до сих пор тихо сидевшая за компьютером в углу, тоже подала голос.
  - Ну и чего вы удивляетесь? - спросила она. - Я, например, без ваших компьютеров тоже прекрасно проживу, хоть сейчас, и даже с большим удовольствием. Но попробуйте лишить меня прокладок...
  Барсов всполошился.
  - Ты, Катюшенька, давай-ка базу данных заполняй. Не забивай себе голову всякой ерундой.
  - Прокладки - это не ерунда, - отрезала Катюша и снова погрузилась в компьютер.
  - Мы и не посягаем на святое, - саркастически пробурчал Андрей. Катюша сердито сверкнула на него глазами из-за монитора. Сергей встрепенулся.
  - Так это ж только женщины, - обрадовано сказал он. - А мужчинам-то прокладки не нужны!
  - Глубокая мысль, - согласился Андрей. - А главное - оригинальная.
  - Боюсь, что поводов для проявлений мужского шовинизма у нас мало, так что не резвись, - осадил его Барсов.
  - Только не говорите, что мужчины тащатся от туалетной бумаги или резиновых женщин, - попросил Сергей.
  - Нет, что ты, Сережа, - успокоил его Барсов. - Они, как ты изволишь выражаться, тащатся от шариковых ручек, особенно в прозрачном корпусе, и от пластиковых пакетов. Вероятно, потому, что резиновых женщин ты туда не завозил. Впрочем, пластиковые пакеты женщинам тоже нравятся. Так что электронные калькуляторы у них на третьем месте, и то слава Богу, - тяжело вздохнул Анатолий Васильевич. - Следующим номером будем перебрасывать автомобиль. Джип "лендровер", - сообщил он. - А теперь, Сереженька, поработаем-ка мы над твоей речью на юбилее вашего пединститута. Запишешься ты у нас в ораторы.
  Сергей уже не сопротивлялся.
  
  XVI
  
  Пединституту исполнялось пятнадцать лет со дня основания. Отцы города этим очень гордились, тем более что волею судеб в Средневолжске оказались бесценные научные кадры из так называемых немцев Поволжья, которых заманили в Россию без малого двести лет назад. Позже, в гражданскую и в Отечественную, их сослали сюда из всех советских земель, чтобы находились перед державным оком и не шалили. Среди них оказалось много людей интеллигентных и даже два профессора: один - физики, другой - биологии. Этим местный первый секретарь горкома партии Средневолжска необычайно гордился, будто сам профессоров взлелеял и выучил. И теперь при каждом удобном случае напоминал жителям города, что он, советский городской глава, человек прогрессивный, умеет ценить интеллигенцию. Хотя она есть предательская прослойка общества по сравнению с передовым пролетариатом, который мигом осуществит свою диктатуру, если эта интеллигенция возомнит о себе слишком много. Мнить о себе первый секретарь никому не позволял, но профессорами пользовался как флагом, помахав которым при случае, он задвигал его обратно и напрочь о нем забывал.
  Праздновать юбилей пединститута хотели сначала в актовом зале. Но примерно за месяц до юбилея профессор биологии Иван Сергеевич Бородин сумел опубликовать свой труд по орнитологии в московском журнале. Секретарь узнал об этом случайно, от своего помощника, в обязанности которого входило следить за центральной прессой. Тот увидел знакомую фамилию, фыркнул и сунул ее под нос секретарю:
  - Выскочка! - возмущенно квохтал он. - В обход нас в Москву сунулся. Вы давали ему разрешение, Аркадий Феофанович?
  Аркадий Феофанович вызвал к себе Бородина и долго распекал его за то, что сей труд не был вначале представлен пред его светлые очи на предмет дальнейшего благословения.
  - А разве вы разбираетесь в орнитологии? - наивно спросил Бородин секретаря.
  - Я - коммунист, - напыщенно ответил сей достойный муж.
  - А я-то думал, с кем мне проконсультироваться по поводу роли магнитных колебаний в определении путей миграции перелетных птиц! - обрадовался Бородин. - А что, все коммунисты уже изучили этот вопрос? А то мировая наука...
  - Колебания - это все ваши буржуйские штучки, - твердо ответил главный средневолжский коммунист. - А за миграцию перелетных птиц отвечаете мне головой - чтобы летели куда надо, а не куда захотят. И не суйтесь в пекло поперед батьки - все статьи сначала мне показывайте. А я уж решу, достойны они центральной прессы или нет.
  Изумлению Бородина не было предела. Но наивен он был только с виду.
  - Я доложу Москве о вашем стремлении взять на себя функции всесоюзной цензуры и печати, - сказал он. - Но вряд ли им понравится...
  Первый секретарь мгновенно остыл.
  - Да ты не так меня понял, Сергеич, - он сразу перешел на "ты" - мол, какие счеты между нами, коммунистами. - Просто обидно, что про твои успехи я не от тебя узнаю, а случайно, из журналов.
  Бородин сделал вид, что поверил, и они расстались не так, как вначале планировал первый, а вполне мирно. Зато теперь можно было похвастаться Бородиным и всенародно доложить - вот, стараниями городского партийного комитета наши профессора... Для этого актового зала было мало, и официальную часть торжества решено было проводить на центральной площади города - благо других не было. После митинга горожанам был обещан лыжный кросс.
  На митинг Сергей должен был прийти со своей девушкой. Роль девушки должна была сыграть Катюша. Сергей робко намекал, что, как порядочный человек, он обязан взять на роль девушки Гулю, но ему предложили не быть идиотом и не соваться в концептуальные понятия эксперимента. Сергей с готовностью заткнулся. Он с удовольствием участвовал в процессе выработки Катиного имиджа. Решили имидж разнообразить - от обтянутой джинсами попки и сапог на платформе до роскошных юбок из французского трикотажа и норковых свингеров.
  Одетая в джинсы и пушистый свитерок, Катюша лихорадочно выбирала подходящие заколки для волос.
  - Там, по-моему, таких точно нет, - одобрительно сказал он.
  - По-моему или точно? - потребовал Андрей. - Вот почему ты никогда не станешь настоящим ученым.
  - И слава Богу, - отмахнулся Сергей. - Каждому свое. Зато я гениальный экспериментатор. Куда бы ты без меня?
  - Нет, вы слышите, Анатолий Васильевич? - пожаловался Анд-
  рей. - У него уже звездная болезнь. А сам даже арестоваться пока не смог. Ни одного доноса. Серенько ты там живешь, - поддел он Сергея.
  Но Сергей не подделся. Он уже знал себе цену.
  - Я там слишком ярко живу, - пояснил он. - Настолько ярко, что все оторопели и не знают, как на меня реагировать. К тому же Селиванов боится...
  - Селиванов уже раскусил липового Сталина, - напомнил ему Барсов. - Так что близок час...
  - Ну-ну, - согласился Сергей. - Будем надеяться, что, кроме пули в затылок, у них найдутся и другие средства общения. Хотя бы на первых порах.
  Катюша, собрав небольшую сумку, встала рядом с Сергеем и поднесла правую руку к самым глазам.
  - А как же Марина? - вдруг закручинился Сергей. - Можно, я Катюшу представлю как сестру?
  Барсов немого призадумался.
  - Вообще-то, - сказал он, - было задумано, что ты будешь за Катюшей красиво ухаживать и дарить ей дорогие подарки типа шуб, машин и прочего. Но, в конце концов, - оживился он, - дарить можно и Марине. Так, пожалуй, даже интереснее. Давай, Катюша, - повернулся он к ней. - Косметику не забыла? До завтра хватит?
  Катюша кивнула и попыталась улыбнуться.
  Андрей бросил взгляд на стол.
  - Ты что делаешь? - вдруг запричитал он. - Ну что ты делаешь? Ведь было сказано - главное, красивые коробочки. Ты зачем шариковый дезодорант оставила?
  - Так спрей пахнет лучше, - оправдывалась Катюша.
  - Катя, - строго сказал Барсов. - Впредь никакой самодеятельности. Качество косметики совершенно не имеет значения. Бери что было сказано.
  Катюша вздохнула виновато и заново уложила большую косметичку.
  - Почему не прозрачная? - загремел Барсов.
  - Так ведь эта удобнее, - пролепетала Катюша.
  - Катерина!
  - Уже перекладываю, - пискнула она и снова подошла к Сергею.
  - Страшно? - спросил Сергей. - То-то. А то как меня отправлять - так моментом диск вшили. Посмотришь теперь, каково это, - проворчал он. - Жми давай.
  - Давай ты первый, - прошептала Катюша.
  Она появилась на кухне Бахметьева в пятьдесят третьем году с зажмуренными глазами.
  - Привет, - сказал Сергей ободряюще.
  - Я уже приехала? - не открывая глаз, спросила она.
  - И долго ты ехала? - насмешливо спросил Сергей, забирая у нее сумку. - Давай быстро осматривайся - любопытно же, по себе знаю, - и побежали в институт.
  По задумке Барсова Сергей должен был появиться в институте в субботу в большой перерыв, якобы для того, чтобы показать вуз Катюше. Ей надо было установить видеокамеру в женском туалете - единственном месте в институте, куда Сергей никак не мог пробраться. Еще она должна была поразить всех видом и повадками небожительницы, - Барсов с нетерпением ждал реакции студентов. Великая вещь - зависть! Недооцененная современниками, как и лень. Намного сильнее лени. Ибо побеждает ее, заставляя оттачивать изобретательность и интеллект, совершенствовать тело до изнеможения, чтобы доказать всему человечеству и соседу по площадке, что ты - умнее, избраннее, сильнее. Мощный двигатель истории человечества - зависть. Ибо развязывает войны, разлучает друзей, пестует чемпионов, питает академиков, заставляя их совершенствоваться из боязни, что их превзойдут другие - более молодые и удачливые. Короче говоря, заставляет крутиться не самое маленькое колесико в том механизме, который отвечает за прогресс человечества.
  Сергей одобрительно посмотрел на Катюшу: голубые обтягивающие джинсы со стразами заправлены в белые сапоги, короткий коричневый свингер, в воротник которого она очень мило окунала лицо. На голове - белая кожаная кепка с длинным козырьком. Он галантно подставил ей руку бубликом:
  - Вперед, - бодро скомандовал он.
  Звонок со второй пары едва успел прозвенеть, когда они вошли в институт. Катюша, позабыв обо всем, с любопытством осматривалась. Ее поразил запах - смесь старого дерева, тронутого древоточцем, из которого были сделаны шкафы, столы и огромные трюмо, и кожи. Кожей были обиты диваны в вестибюле и затянуты столешницы письменных столов в начальственных кабинетах. Студенты уже выбежали из аудиторий в коридор и поражали воображение лыжными штанами с начесом, пышными прическами с настоящими черепаховыми шпильками, черными сарафанами с надетыми под них белыми блузками. По коридору проплыла преподавательница с кафедры физики - в серой юбке, наглухо застегнутой белой блузке с кружевным воротничком, который для надежности скреплялся огромной брошкой: посередине большой синий камень и серебряное кружево вокруг. Она с удивлением посмотрела на Катюшу и даже замедлила шаг. Катюше захотелось спрятаться за спину Сергея, но он толкнул ее в бок, и она гордо выпрямилась, шагая походкой модели - заплетаясь ногами и слегка покачиваясь. Физичка покачала головой и отвернулась.
  Кафедра английской филологии наслаждалась сорокаминутным перерывом. Она была представлена девятью женщинами и одним мужчиной. Мужчина, Феликс Николаевич Зинчук, проигрывал в количестве: во-первых, он был один, во-вторых, росточком уж очень невелик; зато выигрывал в качестве. Он был лингвистический гений, выучил шесть языков, - правда, по книгам, - и вообще был эрудит.
  Весь преподавательский состав дружно отдыхал, большинство жевало бутерброды и листало планы уроков. Когда Сергей распахнул дверь и в проеме показалась Катюша, на несколько секунд на кафедре воцарилась тишина. Зинаида Трофимовна, специалист по стилистике, перестала жевать. Сергею захотелось поднять на место ее нижнюю челюсть и затолкать обратно в рот колбасу. Стояла мертвая тишина, нарушаемая чавканьем молоденькой Екатерины Владимировны, которая, поедая глазами Катюшу, не забывала энергично жевать черствый пряник. Первым ожил Феликс Николаевич.
  - Ду ю спик инглиш? - спросил он, горделиво оглядываясь вокруг и подтверждая репутацию местного гения.
  - Оунли э бит, - озадаченно покачала головой Катюша. Зинчук обрадовался. Кроме него, никто не знал других языков помимо английского, значит, он сможет единолично общаться с прекрасной незнакомкой.
  - Парле ву франсе? - энергично продолжил он диалог.
  - Но, - улыбнулась незнакомка. Зинчук улыбнулся еще шире.
  - Шпрехен зи дойч? - догадался он.
  Катюша вздохнула.
  - Вас как зовут? - невозмутимо спросила Екатерина Владимировна, дожевав пряник.
  Зинчук с сожалением посмотрел на нее. Что с нее возьмешь, верхоглядка, да и только.
  - Катя, - мелодичным голосом ответила Катюша, поразив Зинчука в самое сердце. Он обиженно уселся на место, но взгляда с нее по-прежнему не сводил.
  Кафедру постепенно заполнил неземной запах духов "Кензо", и женщины глубоко вдыхали незнакомый им аромат, не сводя с нее глаз.
  - Здравствуйте, - сказал Сергей. - Вот, показываю своей сестре институт. Она у меня специалист по биологии.
  - Будете у нас работать? - изумилась Екатерина Владимировна, оглядывая ее большую матерчатую сумку, украшенную бисером и расшитую блестками. - Вас, наверное, сослали, - догадалась она.
  - Нет, - рассмеялась Катюша. - Я просто приехала посмотреть.
  Почему-то все женщины почувствовали некоторую робость и поняли, что они просто обязаны показать залетной райской птице их институт.
  - Так надо вам кафедру биологии показать, - засуетилась Зинаида Трофимовна.
  - Я там никого не знаю, - сокрушенно сказал Сергей.
  - Я знаю, - поднялась Зинаида Трофимовна. - Давайте, я вас свожу.
  За ними пристроились Зинчук и Екатерина Владимировна. Впрочем, остальные тоже составили свиту, выскочив в коридор за всеми.
  Кафедра биологии уныло поблескивала пробирками в деревянных, выструганных местными плотниками штативах. В стеклянных шкафах стояли запыленные мензурки, какие-то трубки, большие пузырьки с резиновыми пробками и сильно потрепанное чучело совы. Катюша заинтересовалась химическими составами.
   - А формалин вам зачем? - удивилась она, понюхав один из пузырьков. На этот вопрос завкафедрой сам себе уже неделю не мог ответить - с тех пор, как формалин был выдан ему завхозом.
  - Раз выделили, значит, берите, - проворчал он. - Наверху лучше знают, что надо. Рассуждают тут. - И чуть слышно бубнил себе под нос: "Интеллигенция!" В это слово он вкладывал все презрение, какое только мог. У него имелись основания презирать интеллигенцию: они вечно дергали его заказами то на магнитофоны, то на стулья, которые без конца ломались, то на чернила. Стулья он чинил безропотно, а вот магнитофоны и чернила, не говоря уже о химикатах для биологического факультета, вызывали у него яростный протест. На стульях надо сидеть, это понятно. Заниматься же писаниной могут только дураки, которым нечего делать. Кто им за эту писанину, спрашивается, платит? Баловство одно. И магнитофоны - эти огромные ящики с медленно крутящимися бобинами. Ты что, сам не можешь вслух по книжке прочитать, если тебе приспичило? Так нет ведь - надо тебе на эту пленку свой же голос записать и потом, с шипением и присвистом, то же самое слушать. Да еще изволь для них лабораторию содержать. Поэтому исправно завхоз поставлял только стулья.
  Катюша, во всем своем блеске и великолепии, окруженная облаком неземных ароматов, была бесконечно далека от завхоза с его потной и грязной кепкой, безнадежного дефицита препаратов для химической лаборатории и горького разочарования Феликса Николаевича, оставившего надежду на монополию общения с богиней. Она повертела изящной головкой в поисках Сергея.
  Вот уж кто был ей под стать, вдруг подумала Екатерина Владимировна. Изящный, утонченный, стильный, обладающий таким чудом, как пластиковые бутылки, и раздающий прокладки! Ну и имеющий цветное кино прямо дома. Да, и еще какой-то там компьютер, но это уже неважно.
  В бесхитростные сердца членов кафедры английской филологии, а также кафедры биологии стали заползать нехорошие мысли. И здание института какое-то грязноватое и мрачное. И мебель старовата. И вообще, грубая красная или ярко-розовая эмаль на ногтях у женщин - как это раньше она казалась такой модной? А какие мягкие у Катюши сапожки! Явно неземного происхождения. От всего этого становилось тягостно и тянуло пойти на индийский фильм. Хотя индийский фильм после видеосалона Сергея Александровича...
  Как будто желая добить бедных женщин и разорвать в клочья сердца мужчин, Катюша достала из изящной сумочки нечто круглое, плоское, открыла это, вынула оттуда круглую штучку и попудрила ею носик, глядя в зеркальце на крышечке! Зинаида Трофимовна обиделась.
  - Через пять минут звонок, - сухо сказала она.
  - Это пудреница? - не поверила своим глазам Екатерина Владимировна.
  - Вы что, пудрениц не видели? - язвительно сказала Зинаида Трофимовна.
  - Таких не видела, - объяснила Екатерина Владимировна. - А почему пудра не высыпается?
  Катюша улыбнулась и протянула ей пудреницу. Пудреница была бережно принята и передана по рукам. Зинаида Трофимовна крепилась до последнего, глядя в сторону, но потом не удержалась и выхватила ее из рук Екатерины Владимировны.
  - Какой тонкий запах, - невольно воскликнула она, - никаких духов не надо!
  - Оставьте себе, - великодушно предложила Катюша, тут же приобретя в лице Зинаиды Трофимовны кровного врага.
  - А я недавно вернулась из Москвы! - воскликнула вдруг молоденькая лаборантка кафедры биологии. - Ходила, ходила по магазинам, а ничего похожего там не видела!
  Катюша пожала плечами.
  - Сережа! - томно попросила она. - Можно, я у тебя теперь на уроке посижу?
  Андрей по ту сторону времени только диву давался, наблюдая фурор, который наделала простая компактная пудра фирмы "Буржуа".
  - Мы им, понимаешь, обои, линолеум под паркет! Компьютер, понимаешь! Мобильный телефон, - стонал он, сидя перед монитором. - Цветные ведра, наконец! А они растаяли перед пудреницей и прокладками. Ну, бабье!
  Бабье, впрочем, вскоре позабыло про пудреницу и побежало на урок.
  Зато, когда студентки уставились на Катюшу во время урока, Андрей был просто счастлив. Катерина молодец, зря он ее раньше недооценивал. Как она умело выставляет напоказ весь свой дамский арсенал - вон и Барсов доволен. Мужчины не подозревали, что, как истинная женщина, она просто увлеклась процессом и забыла, где она находится.
  Девчонки просто шеи выворачивали, чтобы разглядеть ее тушь, пудреницы и прочую дребедень. Сергей не занудничал и не лез к ним со своими метафорами - учитывал ситуацию.
  После урока девушки обступили ее плотной толпой. Общежитские настойчиво приглашали ее в гости. Катюша нисколько не сопротивлялась, и вскоре они, торжествуя, повели ее к себе. Каждая старалась завладеть ее вниманием, горделиво оглядываясь на подруг, если удавалось взять ее под руку.
  Дальнейшее вспоминалось ей, как в тумане. Она помнила, что в выкрашенном свинцовой краской коридоре ей немедленно захотелось повернуть обратно, но девушки крепко схватили ее за руки и закричали, что уже почти пришли. Потом на нее напал неудержимый смех при виде лозунга у входа на второй этаж. "Учиться, учиться и учиться" - гласили белые буквы на красном кумаче. Подпись - Ленин. Небогатая мысль для вождя революции, не говоря уже о формулировке. Ей вспомнилось, как к ним в лабораторию приходил хронически улыбающийся японец, который тоже говорил исключительно инфинитивами: "Я посмотреть программу", "Я к вам приехать следуюсий года", и она хохотала, пока ее вели по коридору, показывали кухню с двумя плитами, одним столом и шестью студентами в очереди вскипятить чайник.
  Напротив был туалет, советский: все на виду, не прикрытое кабинками. Нам, мол, советским людям, скрывать нечего. У дверей сиротливо стояла проржавевшая раковина. Медный кран почему-то был расположен очень высоко, и струя отскакивала от выщербленной, почти плоской раковины, разлетаясь на тысячи брызг. Это тоже было ужасно смешно.
  Смех внезапно прекратился, когда из комнаты, в которую девочки долго и сердито стучали, выглянуло взлохмаченное существо, от которого нестерпимо воняло редькой. Ей сказали, что это и была редька, тертая редька, которую их соседка по комнате приложила к груди от кашля, но Катюша не верила, и ее долго убеждали.
  Андрей потом говорил, что у нее был ужасно испуганный вид, когда девочки тащили ее танцевать танго под патефон. Она категорически отказывалась составить однополую танцующую пару, вообразив, что еще немного - и ей предложат все ужасы лесбийской любви. Однако, как оказалось, девицы танцевали друг с другом - "шерочка с машероч-
  кой" - просто потому, что парней не было, а танцевать хотелось.
  Только она успокоилась, как ее вытащила в коридор востроносенькая Зина.
  - Ой, какая ты хорошенькая, я так тебя люблю, давай дружить! - выпалила она на одном дыхании. Катюша опять испуганно отпрянула.
  Не переводя дух, Зина понеслась дальше:
  - А какие у тебя бархатные щечки! - торжественно провозгласила она, снова пробудив в Катиной душе наихудшие подозрения. - Это у тебя пудра такая? - продолжила она.
  - Ах, пудра! - успокоилась Катя и вручила ей блестящую коробочку.
  - Какая прелесть, - Зина сделала удивленный вид, будто вовсе этого не ожидала.
  Девушки встревожено выглянули в коридор и подозрительно воззрились на Зину.
  - Я тут... красный уголок хотела показать.
  - Ах, красный уголок, красный уголок, - запищали девушки. - Мы сами оформляли. Пойдемте, покажем.
  Красным уголком оказался небольшой холл возле лестничной площадки. Девушки с гордостью показывали фикус в ведре, черно-белые фотографии с видами Москвы, развешанные на прибитых к стене рейках, и огромный радиоприемник на самодельной тумбочке с толстенными дверцами, проявляющими неудержимое стремление распасться на две доски, из которых они были сколочены. У стены стоял небольшой диван, обитый растрескавшейся кожей.
  - Это приемник? - уточнила Катюша, протянув в его сторону наманикюренный пальчик. Девушки дружно уставились на покрытый блестками ноготь. - Работает? - не успокаивалась она. Девушки немного помрачнели.
  - Вчера вроде работал, - неуверенно сказала Валя и включила черную эбонитовую вилку в розетку.
  Катюша зачарованно смотрела на толстенный рябой матерчатый шнур. Приемник утробно захрипел. Валя покрутила толстую ручку справа - вдоль длинной шкалы внизу поехала поперечная белая полоска. Послышался писк, а потом мелодичный мужской голос спел о том, что друга он никогда не забудет, если с ним подружился в Москве.
  - Работает, - зачарованно сказала Зина, которая этого явно не ожидала.
  - Очередное достижение советского сельского хозяйства, - похвастался радиоприемник, - продемонстрировала доярка колхоза "Красный коммунар" Клавдия Ивановна Иванова. Она неуклонно повышает надои... ежедневно она... хр-р-пиу-пш-сс-шш-хррр-оу-пссссс... Клавдия Ивановна - член коммунистической партии с тысяча девятьсот сорокового года, - неожиданно четко произнес радиоприемник и обессиленно замолк. Больше про доярку Иванову ничего узнать не удалось.
  - А почему здесь никого нет? - поинтересовалась Катюша.
  Валя вздохнула. Она сама обижалась, что никто не жаждет посидеть на диванчике и послушать про очередные достижения советского хозяйства. Приемник был ее собственностью. Ее отец привез его из деревни, когда купил новый, а старый, который он собирался выбросить, дочь упросила доставить в общежитие. Это ей зачли, как активное участие в общественной работе, и она очень надеялась, что теперь ее пригласят работать в комитет комсомола. Что очень выгодно - по ряду причин.
  По дороге обратно в комнату Валя, чувствуя себя практически членом комитета комсомола, немного попридержала Катюшу за локоть, рассказывая ей об общественной работе на факультете иностранных языков.
  - А чем у тебя реснички накрашены? - без всякого перехода спросила она.
  Катя без слов вручила ей тушь, и Валя углубилась в изучение надписей на флакончике, забыв про общественную работу.
  Вопреки ожиданиям, остальные у нее ничего не выпрашивали. Они принялись угощать ее чаем из граненых стаканов. Вместо конфет на столе были большие куски сахара в стеклянной вазочке, которые они кололи щипчиками для сахара - они ими, кстати, очень гордились.
  - Ты, наверное, много путешествовала? - поинтересовалась толстощекая девочка в круглых коричневых очках. - Где ты была?
  Катя была вынуждена со стыдом признать, что, несмотря на возможности, предоставляемые ее временем, она не посетила ни одной приличной европейской страны.
  - Ну, в Турции, на Мальдивах... на Мальте еще.
  Девочки ахали, поражались, прижимали ладошки к щечкам.
  - Ты, наверное, востоковед?
  Катюша смутилась. О Востоке она знала значительно меньше, чем о косметике.
  - Расскажи, как там?
  - Ну... - замялась Катя. - Я больше на море была.
  В глазах девушек загорелся еще больший интерес, и они немедленно пожелали узнать про ее морские приключения. Они предполагали, что Катя доставала сокровища с затонувших кораблей, или исследовала неизвестные виды животных, или открывала новые земли для расширения и прославления советской державы.
  - Об этом, наверное, нельзя рассказывать? - догадались девушки, видя, как она мнется.
  - Ну, в общем-то, да, - промычала Катя, сгорая со стыда. - Ой, я еще в Египте была, - вспомнила она и начала рассказывать все, что слышала от тамошних экскурсоводов. Видя, как загорелись девичьи глаза, она дала себе слово, что, когда она в следующий раз там окажется, она уж не ограничится пляжем и прогулкой по пустыне на квадропедах, а постарается все узнать о стране досконально.
  - Ах, девочки, - простонала толстая студентка. - Я хочу быть египтологом. Лазить по пирамидам...
  - Кто нас в Египет пустит, - одернула ее Зина.
  - Ну, ученых же пускают... наверное, - расстроилась толстушка.
  - А в прошлом году там была июльская революция, и выгнали англичан, - вспомнила Валя. - И теперь египеты - за нас!
  Расстались друзьями. Катя обещала в следующий раз принести фотографии - цветные! Девушки не очень поверили, что такие бывают, и Катя твердо решила уговорить Барсова отпустить ее сюда еще раз.
  На следующий день Зина с Валей были жестоко разочарованы, убедившись, что Катюша дала подарки обеим. Вообще со своими драгоценными вещами - пудреницами, тушью, румянами в красивых упаковочках, блеском для губ в футлярчиках разной формы - она обращалась так, как будто они для нее ничего не значат. Это было возмутительно. Они были готовы понять, когда девушка, раздобыв такую волшебную тушь в продолговатой пузатенькой упаковке, где щеточка приделана прямо к отвинчивающейся крышке, будет хвастаться, не делясь с подружками и дорожа каждой каплей. Но если она напичкана чудесами, которыми ничуть не дорожит, это вызвало справедливое негодование!
  Что касается преподавателей, то на следующий день о Катюше вяло вспомнили, немного посплетничали о том, кто может снабжать ее такими вещами, - наверное, какой-нибудь ее московский родственник ездил за границу. Сама она еще слишком молода, чтобы по заграницам разъезжать, - ты сначала заслужи! И докажи свою моральную устойчивость, которой у нее, судя по обтягивающим штанам, совсем нету! И стали обсуждать, какой все-таки милашка Радж Капур в новом индийском фильме "Бродяга".
  Андрей, убедившись, что женщины после занятий все дружно побежали по местным магазинам искать кепки и белые сапоги, раз уж пудрениц нет, немного утешился. Правда, на его взгляд, шляпки той поры были куда милее кепок на женских головках.
  Сергей тем временем, лежа на диване, размышлял, имеет ли он моральное право укреплять отношения с Мариной или, как порядочный человек, он должен жениться на Гуле. Марина такая нежная, беззащитная. Сергей при ней значительно расправлял плечи, мужественно хмурился и желал защитить.
  Что касается Гули - вот уж кого защищать не требовалось. Скорее, защищаться самому. Но зато какой вулкан страстей - смерть врагам! Очень сексуально - правда, если смотреть на этот вулкан ретроспективно. Во время извержения этого самого вулкана хотелось сбежать на урок в группу с Тростниковой, в сталинские застенки, в эпоху инквизиции - в общем, в какое-нибудь тихое, безопасное место.
  На этом его мысль заканчивалась. Потому что к нему в комнату вошла "сестра" Катюша. Одетая соблазнять. Согласно концепции. Сергей покосился на ее декольте, глубокий пупок, в который, согласно канонам "Тысяча и одной ночи", могла уместиться унция оливкового масла. Он немного поразмышлял, чем унция воды принципиально отличается от унции оливкового масла - не на сковороде, а в пупке. И попробовал представить, что подумает Смышляев-младший, увидев ее в соблазнительной кофточке, в которой были предусмотрены только две верхние пуговицы.
  - Какая ты у меня... - томно прошептал он.
  Катя села к нему на диван.
  - У тебя в холодильнике одни салаты в коробках! - заявила она. - Мне одной, что ли, в магазин идти? У тебя даже хлеба нет.
  "Тысяча и одна ночь" слегка померкла.
  - Ну, Катюш, что ты все о еде да о еде, - попробовал он увернуться. - Салатики можно и без хлеба...
  - Так! - Катюша решительно выдернула у него из под головы подушку. - Я хочу все, что есть в здешних магазинах! - азартно сообщила она.
  - Тогда пойдем на рынок. Заодно увидишь местную экзотику.
  Рынок чувствовался издалека: по крупным катышкам конского навоза, запах которого смешивался с запахом дерева, лыка, сена и еще чего-то деревенского. Рыночная площадь была запружена телегами, на которых товар везли из деревень. Катюша смотрела во все глаза. Через деревянные ворота вошли на территорию рынка, где с телег продавали керосин, мочала из лыка, живых кур, поношенную одежду, визжащих поросят, деревянные лопаты, блестящие цинковые ведра, коромысла и кучу неизвестных ни Катюше, ни Сергею вещей. Полюбовавшись на эти предметы старины, они отправились в длинный деревянный павильон, высокие стропила которого густо облепили голуби. С непривычки им показалось там темно, - окон было мало, и они находились слишком высоко. Когда глаза привыкли к сумраку павильона, они обнаружили, что стоят в ряду солений: тут бочками стояли огурцы, помидоры - и красные, и зеленые, капуста, моченая брусника в огромных стеклянных бутылях, моченые зеленые сморщенные яблоки и остро пахнущие черные грузди. Хотелось взять все.
  Мясной ряд вызвал у Катюши бурный восторг. Толстые тетки в грубых шерстяных кофтах и белых фартуках и нарукавниках двузубыми длинными вилками переворачивали куски мяса. Куры были покрыты остатками перьев, которые хозяйки должны были потом подпаливать на огне. Как чистенькие толстенькие младенцы, лежали розовые молочные поросята, свешивали с прилавков головы на длинных шеях огромные гуси.
  - Хочу мочалку! - зачарованно прошептала Катюша.
  Вышли с рынка, таща в руках пластиковые пакеты, украшенные иностранными надписями, которые были наполненные разной экзотической снедью. Из пакета торчала половина куриного крыла, которые продавали на рынке, чтобы смазывать сковородки. Когда Катюша клятвенно заверила, что смазывать сковородки этой гадостью не собирается, а хочет купить его исключительно в качестве сувенира, Сергей перестал сопротивляться.
  Народ, не скрываясь, глазел на пакеты, указывая друг другу на них пальцами.
  - А теперь - экскурсию по магазинам, - потребовала Катюша.
  Негодованию продавщицы местного магазина не было предела, когда среди соленых огурцов, молочных фляг и картошки в огромном деревянном ларе появилась дама в норковом невиданном одеянии. Продавщица вздернула голову и со скучающим видом повернулась к окну, обиженно потряхивая мелкими кудряшками, сожженными перманентом. Нет, мол, мне до вас дела, и не таких видали. Хоть ты и в кепке, а попляши-ка, пока я тебя замечу.
  - Какая прелесть, - воскликнула Катюша. - Это огурцы прямо в бочке, да? Ой, а это что? - показала она пальчиком на фляги. И хотя продавщица старательно таращилась в окно, но блеск бриллианта на колечке заметила и возмущенно вздернула плечи.
  - А как же молоко покупать? - не унималась Катя. - Как смешно! Прямо здесь из ладошек пить, - смеясь, предложила она. - Ой, а мяса нет!
  - И молока нет! - отрезала продавщица, вздернув на этот раз подбородок, поскольку все остальное уже было вздернуто. - Кончилось!
  Но Катюша уже не слушала. Ее заинтересовал большой топор в видневшейся за задней дверью подсобке, который лежал на большой колоде.
  - Я давно не видела, как рубят мясо, - сообщила она. - По-моему, никогда не видела. Отрубите-ка мне кусочек мяса, - обратилась она к продавщице.
  Та хранила гордое молчание, презрительно дернув плечом.
  - Катюша, мясо обычно либо заканчивается к обеду, либо поступает после обеда, - пояснил Сергей.
  - Ладно, - не огорчилась Катюша. - Мясо в нашем супермаркете купим. А зато икра есть, - удивилась она. - Ой, а какая дешевая... Дайте-ка нем икорочки полкило, - обратилась она к продавщице.
  Но продавщица уже превратилась в неприступную крепость. Она сделала вид, что углубилась в подсчет наличности в кассе, достала огромные деревянные счеты и стала делать пометки в большой кассовой книге, естественно, "не слыша" несносную покупательницу. Но она явно недооценила Катюшу.
  - Ой, - обрадовалась та, убедившись, что продавщица хамит. - Она нас не замечает! Какая прелесть! Сережа, - бурно радовалась Катя. - Прямо как в учебнике по экономике. Она материально не заинтересована, поскольку не имеет выручки с продаж. Поэтому она грубит. Социалистическая продавщица! Они улыбаются только за деньги. Здорово наглядно, да? Надо сюда студентов на уроки водить. О материальной заинтересованности.
  Строчки расплылись перед глазами продавщицы. Не уязвила! Ее рассматривают, как любопытный экземпляр, да еще и оскорбляют материальной заинтересованностью! А дамочка, кажется, вовсе и не расстроилась, что мяса нету. И про продукты забыла, коза расфуфыренная!
  Катюша, действительно забыв про продукты, продолжала рассуждать, прислонившись спиной к прилавку.
  - А все-таки какой грандиозный самообман! Мечтали о всеобщем счастье, а получили всеобщее социалистическое хамство.
  - Так обычно бывает, когда счастье внедряется насильно, - пробормотал Сергей, открывая для Катюши дверь.
  Продавщица проводила их взглядом, исполненным горького разочарования. А какой славный скандал намечался!
  Ночью ей снилось, как директор магазина, Нина Михайловна Новоселова, выдает ей только половину зарплаты, удержав за "плохую работу и хамское отношение к покупателю".
  - Вы не повышаете количество продаж, потому что раньше были материально незаинтересованы, - кричала она. - А теперь зарплата будет зависеть от выручки! И мясо не воруй, - заключила директорша, отбирая оставшиеся деньги.
  Продавщица проснулась в холодном поту и порадовалась, что живет она в замечательном социалистическом государстве, где на работе можно не напрягаться, мяса и молока воровать - сколько хочешь, а за капиталистические штучки с понижением зарплаты - пожалуйте в ГПУ. Все-таки молодец товарищ Сталин, что расстреливает всяких там капиталистов недобитых.
  
  XVII
  
  Один из недобитых капиталистов ходил в это время вокруг огромного "лендровера", поблескивающего темно-зелеными боками, и пытался представить себе, как он перебрасывается с ним в прошлое на свою маленькую кухоньку.
  - Андрей, - робко сказал он, когда его озабоченный друг в очередной раз возник в лаборатории прямо из воздуха, - ты думаешь, он там поместится в моей квартире?
  Андрей с жалостью посмотрел на него.
  - Ты готов, мой общественно-социальный гений?
  Общественно-социальный гений полез в машину и устроился рядом с Катюшей, мучимой невозможностью посплетничать с подружками, и оттого несколько грустной. Вообще-то, у нее имелись и более серьезные причины для грусти. Или для веселья - это как посмотреть.
  Анатолий Васильевич Барсов, резюмирую итоги Катюшиного, как он выразился, "performance", то есть, проще говоря, поведения, по-отечески обнял ее:
  - Ах ты моя умница, - нежно произнес он. - А еще не хотела шариковый дезодорант брать. На тебя уже есть коллективный донос!
  - Ах они лицемерки, - завизжала Катюша. - Кто написал?
  - Коллективный донос! - сказал счастливый Анатолий Василье-
  вич. - Группа студенток, у которых ты сидела на уроке.
  - И Тростникова?- поразился Сергей.
  - Нет, - Барсов покачал головой. - Я бы в ней очень разочаровался. - Слава Богу, это не она. Девочки, которые живут в общежитии, написали. Требуют проявить бдительность и обратить на тебя внимание, как на американскую шпионку. Потому что ты носишь вещи, которые не продаются в Москве. Весь вечер сочиняли!
  - А при чем тут шариковый дезодорант? - возмутилась Катюша.
  - А ты его в маленький перерыв вынула в аудитории, помнишь?
  - Ну да. Вы же сами велели все, что можно, показать...
  - Вот-вот. Именно шариковый дезодорант и поразил их в самое сердце. Уж они его так подругам описывали... Самое смешное, что те не поверили.
  - Я знаю, как их добить! - мстительно сказала Катюша. - Я его им подарю.
  - Ах! - притворно встрепенулся Сергей. - Какое коварство!
  Сумки с мясом, рыбой и прочей снедью, которая была пока дефицитом в замечательном социалистическом государстве, были уже затарены в "лендровер", а Сергей печально размышлял о том, что, кроме своего банка, где он переделывал базу данных и исправлял все, что натворила Курицына, он никуда не успел зайти.
  - Диски не нажимайте, - предупредил Андрей. - Переброс у нас сегодня не индивидуальный.
  - Почему? - меланхолично поинтересовался Сергей.
  - Джип - не диван, - объяснил Андрей. - Если он у нас перенесется по частям, не соберем потом.
  Он завел машину под большой металлический колпак на территории гаражей Института, откуда уже радостно скалили зубы Митя и Иван.
  - Привет, - сказал Митя. - А мы тебе зимние шины поставили.
  - Вот спасибо, - уныло сказал Сергей. У него привычно закружилась голова, все поплыло перед глазами - но всего лишь на долю секунды.
  - М-да, - услышал он смущенный голос Андрея, - не очень удачно.
  Пятьдесят третий был погружен в черную зимнюю темноту. Джип, как и планировалось, стоял перед воротами дома, чтобы его никто не смог заметить в десять часов вечера, - Средневолжск в это время замирал, и все законопослушные граждане сидели дома. Однако их машина оказалась не единственной. У ворот, чуть поодаль, стоял черный воронок - зловещая тупорылая машина НКВД.
  - Запросто могли прямо внутри них материализоваться, - проворчал Андрей, сокрушаясь, что он не посмотрел на монитор перед отбытием.
  Через двор, по направлению к воротам, шли люди в военной форме. Что-то было не так. На крыльце стояли жильцы дома, которые тревожно жались друг к другу. Среди военных, торопливо шедших к воротам, была женщина, которая явно шла не по своей воле. Она без конца оглядывалась, замедляла шаг, но ее твердой рукой направлял военный, следовавший за ней вплотную.
  Из черного воронка высунулся водитель.
  - Вы как здесь оказались? - требовательно спросил он Андрея, открывшего дверцу.
  - Странный вопрос, - пожал тот плечами.
  - Вас же только что тут не было, - не унимался водитель. - Я даже шума мотора не слышал. - Он высунулся еще дальше из машины и включил фары. - Вон, - добавил он, - даже следов от колес нету. - Он озадаченно посмотрел на Андрея.
  Сергей вышел из машины и неслышными шагами обошел ее сзади.
  - Рука Москвы! - наклонился он к водителю. Тот испуганно отпрянул и замолк.
  Ворота отворились, и оттуда вывели Зою Сергеевну Трофимову - бдительную соседку, настучавшую в свое время на Сергея. Почувствовав, что ворота за ней закрываются и рвется ниточка, связывающая ее с домом, она попыталась сделать шаг назад.
  - Здесь какая-то ошибка, - закричала она. - Я сама всегда проявляла бдительность... Вы не можете!
  - Не агитируй, - грубо толкнул ее в спину военный.
  Сергею стало ее жаль.
  - Вы там потише толкайте, - сказал он. - Еще неизвестно, кого следующего туда затолкают.
  - Что-о-о? - взревел военный. Сергей в упор посмотрел ему в глаза. Первым отвел взгляд военный, слегка смутясь.
  - Я выполняю приказ, - уже тише сказал он.
  - Вот и выполняйте, - так же тихо ответил Сергей. - А толкать приказа не было.
  Зоя Трофимовна жалко посмотрела на соседа и покорно села в машину. Военные прыгнули следом так лихо, будто везли невесть какого международного террориста, а не обычную провинциальную мещанку.
  - Так, - деловито сказал Андрей. - Ты тут не раскисай давай. Это бы и без тебя все происходило, а ты здесь - всего лишь наблюдатель.
  - Я не могу понять, - потрясенно сказал Сергей. - Я столько поводов давал, и меня ничего... А она так изъявляла свою преданность, и ее...
  - Ты еще скажи, что на ее месте должен был быть ты! - насмешливо сказал Андрей.
  - Но ведь и правда я, - удивился Сергей.
  Андрей только махнул рукой.
  - Отъедь на полметра, - попросил он.
  Сергей, ничему не удивляясь, отвел машину на полметра вперед. Андрей наклонился, вынул из-под снега маленькую черную коробочку и сунул ее в карман.
  - Я пошел домой, - сообщил он. - Вы тут сами машину во двор закатывайте. Да, вот еще! - он сунул Сергею в руку маленькую бумажку.
  - Что это? Права? - Сергей удивился. - У меня же есть.
  Андрей молча покрутил пальцем у виска.
  - Ах да, - сообразил Сергей. - Год не тот.
  - Маленько не тот, - язвительно сказал Андрей. - Завтра долго не спите. Не на отдыхе!
  - У меня завтра свободный день! - возмутился Сергей.
  - Сельсоветы открываются в восемь, - невозмутимо ответил Андрей и исчез.
  
  Колхоз имени Ильича уныло чернел покосившимися бревенчатыми стенами. Посередине деревни находилось нечто неопрятно-хозяйственное - огромные весы под навесом, на которые, наверное, въезжали груженые машины, грязный транспортер, сарай непонятного назначения и рядом - еще один сарай, служивший гаражом для смешных маленьких тупоносеньких тракторов. Посреди всего этого лежали покореженные проржавевшие части каких-то механизмов.
  Венчала все это зрелище тощая облезлая рыжая собака, взгляд которой был исполнен обиды на мир, которому не помешало бы иметь немного больше сосисок.
  - Апокалипсис! - пробормотал Сергей, в ужасе глядя на пейзаж. - Вот это вот... вот это... - ткнул он в пространство дрожащим от негодования указательным пальцем, - кошмар!..
  - Ну, Сережа, - успокаивающе сказала Катя. - Ты, по-моему, слишком вошел в роль. У тебя другая миссия.
  - Хочу другие декорации для своей миссии, - капризно заявил он.
  Поехали по домам. Деревня казалась пустой, даже дым из труб не шел.
  - Наверное, у них время обеда еще не настало, а завтрака уже прош-
  ло, - предположила Катя.
  Все объяснялось проще. Жители деревни натопили избы с утра, и в горячих еще печах поддерживалась в теплом состоянии нехитрая еда.
  Постучали в крайний дом. В окне колыхнулась занавеска, и в нее высунулась старушечья физиономия, обвязанная клетчатым шерстяным платком с длинной бахромой, которая нелепо свисала из-за ушей. Физиономия неподвижно рассматривала диковинную машину и яркую парочку, одетую так, как человек вообще одеваться не может. То, что им нужна сама хозяйка этой физиономии, она даже предположить не могла. Поэтому некоторое время она задумчиво смотрела на Сергея с Катюшей, которые подскакивали перед воротами, размахивали руками, орали и всячески изображали из себя идиотов, побуждая меланхоличную бабулю впустить их в дом.
  Наконец, внемля громкому клаксону, в окно выглянул мужичок, увидел машину, отпрянул от окна, потом снова выглянул и рысцой помчался открывать покосившуюся калитку.
  Сергей еще немного попрыгал по инерции, включил скрытую камеру и вошел в дом. Снаружи он выглядел гораздо лучше, чем внутри. У окна стояла узкая железная кровать, под ней разложен лук, и на вбитых в стенку гвоздях висело тряпье, претендующее на громкое звание одежды. И грубый самодельный стол. И все. Ни стула, ни традиционного шифоньера или серванта. Только прибитая к стене доска, она же лавка.
  - Простите, вы не знаете, тут никто не продает дом? - спросил Сергей.
  - А? - переспросил мужик. - Чего это?
  - Да вот, - вступила Катюша. Мужик замахал руками и отодвинулся, издали пожирая Катюшу глазами и двигая носом - наверное, пробовал на нюх запах ее духов. Катюша обиженно потопталась и пояснила. - Мы хотим купить дом. Для дачи.
  - Мать! - закричал мужик. - Они хотят купить дом. Для дачи.
  - Дак наш покупайте, - недолго думая предложила старушка. - Только пусть Степан, ирод, паспорта отдаст.
  - А вы где будете жить? - поинтересовался Сергей. - У вас еще один дом есть?
  Мужик посмотрел на Сергея как на ненормального.
  - В город поедем, - объяснил он. - Устроюсь на завод, дадут общежитие. Все лучше, чем тут... Поживем, как люди. Там хоть жратва есть, - объяснил он. - А сколько за дом дашь? - приступил он к делу.
  Сергей опешил.
  - Мы... мы еще посмотрим. Нам бы поближе к речке, - объяснил он.
  - Да кака тут речка, - закричала вдруг бабка. - Кака така речка - ручей всего. А дом у нас рядом с сельпо. Хороший дом. Крепкий.
  Катя взяла Сергея за руку:
  - Мы еще посмотрим. Повыбираем, - сказала она. - Если что - через часок к вам зайдем. Нам бы побольше.
  - Побольше-то подороже будет, - уговаривал мужик.
  Невероятно, но во всех домах, куда они заходили, наблюдалась одна и та же картина. Буквально все стремились продать свои дома, заставить ирода Степана отдать паспорта, без которых нельзя было уехать в город и устроиться на работу, и зажить в городских общагах, как люди.
  По мере того как они обходили дома, за ними пристраивался растущий хвост желающих переехать в город. Они ходили за Катюшей и Сергеем по пятам, дружно хаяли дома соседей и горласто требовали идти в сельсовет за паспортами.
  Сергей, наконец, решил остановиться на пятистенном доме, который был ближе всех к лесу.
  - Все, - решительно объявил он. - Все свободны.
  Разочарованные крестьяне, кляня удачливого односельчанина, отправились в свои недотопленные дома.
  Счастливый хозяин, Жилин Захар Петрович, отец двух взрослых сыновей и муж одной мощной решительной бабенки, пошел вместе с Сергеем в сельсовет разыскивать "этого Степку, чтоб ему там на том свете сковородки лизать". Похоже, председатель сельсовета особой популярностью не пользовался. Жилина мучали сомнения, на месте ли Степан. Сергей раз в пятнадцатый слышал, как поминали председателя, но никто не разу не назвал его по отчеству.
  Как и боялся Захар Петрович, сельсовет встретил их в лице замерзшей секретарши, по совместительству кассирши, а также бухгалтерши. Она сидела за маленьким заляпанным чернилами столом, который еле помещался между окном и черной круглой железной печкой. Перед печкой, на прибитом к полу листе железа, лежало три полена, и замотанная в платки секретарша мучительно раздумывала, то ли их спалить сразу, то ли подождать еще.
  - А Степан где? - хмуро спросил Жилин, пока Сергей с Катюшей с любопытством осматривались вокруг.
  - Придет, - неуверенно сказала секретарша. - Надо-то че?
  - Его и надо.
  Жилин решительно повернулся и зашагал к самому крепкому дому, который был неподалеку.
  - А это удобно? - усомнилась Катюша.
  - Тут его до весны не дождесся, - не оборачиваясь, пояснил Захар Петрович.
  Пресловутый Степан, скорее всего, только что сладко спал, потому что на его розовой щеке отпечатались складки подушки.
  - Я только на минутку отошел, - зевая, пояснил он и украдкой снял сеточку с волос. Вернее, ему только показалось, что украдкой, потому что Катюша тут же заинтересовалась:
  - Ой, а что это у вас, чтобы прическу не помять, пока вы спите, да? А можно посмотреть?
  Председатель густо покраснел и махнул рукой:
  - Я и не спал вовсе! Я тут... за документом зашел.
  - Ну-ну, - язвительно заметил Жилин. - Видал ты в глаза эти документы. Феня с документами-то сидит, не ты!
  - Ты потише, - внушительно выпятил живот Степан. Жилин успокаивающе похлопал его по плечу, отчего свиноподобный Степан присел.
  - Ты мне паспорт отдай, - требовательно сказал он. - Я дом продаю.
  - Как это продаю, как это продаю! - засуетился Степан. - А я? Без меня не продашь!
  - Да знаю. Ты бумажки подписывать должен. Феня покажет, где, а ты распишешься, - захохотал Захар Петрович, довольный, что "уел" председателя.
  Степан насупился:
  - Ты... это... дом продавай, а паспорт не отдам.
  - Это как так - не отдам? - взревел Жилин, как павлин, которому наступили на хвост. Катюша однажды слышала, как громко и противно орет павлин в зоопарке. Сходство было полным.
  - А вот так, - пояснил Степан. - Сам знаешь, не положено, и все.
  - Это как это не положено? - не унимался Жилин. - Как же я в городе без паспорта на работу устроюсь?
  - Не положено, - отрезал председатель - Потому как линия партии на укрепление сельского хозяйства.
  - Я - свободный человек, - бушевал разъяренный Жилин.
  - Ты что, - пожелал узнать Степан, - против линии партии?
  - А городские, значит, куда хошь могут ехать? Без всякой линии? Нет, я так не согласный. Отдавай паспорт.
  - Не могу. Сам понимаешь, что мне за это будет.
  Что за это будет, понимали все. То, что он с должности слетит, это понятно. Но могли еще и десять лет без права переписки припаять.
  - Ну, ты это, придумай чтой-нибудь, - предложил Захар Петрович. - А я тут... эта... когда дом продам...
  Но Степан оказался труслив.
  - И не говори, - замахал он ручками. - И слушать не хочу. Хоть озолоти. На что мне деньги твои там? С собой их туда не возьмешь.
  Сергей подмигнул Жилину, чтобы он вышел и оставил их одних. Дождавшись, когда хлопнула дверь, он подмигнул:
  - Правильно! Рисковать - так за большие деньги.
  - М-м-м, - замотал головой Степан.
  Сергей наклонился к нему, вынул пачку с лиловыми шахтерами, которые радостно улыбались, видимо, прославляя хорошо оплачиваемый доблестный труд, и внушительно сказал:
  - Сто тысяч!
  - Нет-нет, - по инерции продолжал мотать головой Степан, а потом до него дошло. Он выпучил глаза и спросил так же шепотом:
  - Сколько?
  Сергей, продолжая заговорщически глядеть ему в глаза, медленно покивал головой.
  - За сто тысяч сможешь найти способ?
  - Смогу, - хрипло сказал Степан. - Постараюсь. То есть смогу. Ну очень постараюсь.
  Сергею с Катюшей только этого и надо было. Они потребовали, чтобы Степан начал готовить документы, пообещали приехать в следующую среду, прилепили микрофон к коврику с тремя лебедями и отбыли, оставив Степана обсуждать способ заработать сто тысяч рублей со своей женой. Их размышления были недолгими: паспорт выдать, взятку взять и тут же написать донос на обоих: мол, паспорт выдал, потому что хотел застукать врага народа, который идет против линии партии. А про деньги умолчать.
  За этот день они успели посетить еще пару колхозов. Жители везде одинаково желали продать дома, получить паспорта и переехать в город, однако председатели попадались разные: были и такие, которые искренне стояли за линию партии, на переговоры не шли и грозили сообщить куда следует. Лишь один искренне сочувствовал товарищу, желавшему получить паспорт, но при всем том весьма твердо пожелал следовать букве закона, потому что он, как облеченный властью человек, обязан эту власть поддерживать, "как солдат, выполняющий приказ". Сергей с Катюшей порадовались наличию в советском обществе непродажных людей и покатили домой по темной дороге, освещаемой лишь фарами их внедорожника.
  
  XVIII
  
  В Институте Всемирной Истории наблюдалось оживление: к Барсову съезжались руководители эксперимента всех стран-участников. Частично, чтобы обсудить результаты, а частично, чтобы успокоить российского коллегу, который посыпал голову пеплом, рычал на сотрудников и в редкие свободные минуты восклицал, что пора на пенсию, выращивать кабачки. Насчет кабачков он, правда, слизал у классиков, но его можно было понять - у него были все основания причислять себя к великим. С мрачным удовлетворением он выслушивал уверения в том, что он, Барсов, велик и могуч и сам Институт и многие международные программы без него пропадут, равно как пропадут без него и безутешные сотрудники.
  А дело было в том, что российская часть эксперимента провисала. Точнее, все шло не так. Все страны действовали примерно по одинаковому сценарию, и всем аналитикам было что анализировать, обобщать и открывать. Потому что граждане всех европейских стран в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году крайне бурно и деятельно реагировали на реалии 200... года, не оставляя без работы ни психологов, ни социологов. Только русские граждане не желали ничего замечать, благодушно запивая все тех же жареных поросят газировкой из пластиковых бутылочек, лениво поглядывая на цветной экран монитора или телевизора, чтобы снова углубиться в обсуждение своих проблем.
  Анатолий Васильевич рассаживал гостей у себя в кабинете. Пожилой традиционно белобрысый финн Эдвард Куолемяки, волосы ежиком, попивал настоящее французское "перно", неторопливо беседуя с флегматичным немцем Томасом Диттером, который разложил у себя на коленях несколько фотографий. На них пожилая немка в белом кокетливом фартуке, сидя среди многочисленных подушечек, окруженная патефоном, вышитыми салфеточками, радиоприемником на ножках, смотрела телевизор. Вернее, видео. Это была эротическая немецкая комедия, и выражение лица благочестивой немки менялось от шокированного до заинтересованного, пока она не увлеклась настолько, что забыла об окружающих и с подростковым восторгом впилась взглядом в экран.
  Вошел лучезарный американец и энергично пожал руку Анатолию Васильевичу.
  - Можно начинать, - радостно сказал он. - У нас отличные результаты.
  Барсов укоризненно посмотрел на него:
  - До начала еще десять минут, - мягко возразил он.
  Американец пожал плечами. По его мнению, раз он здесь - нет смысла задерживать начало встречи.
  Поляк и француз вошли вместе, оба нагруженные фотографиями, рулонами с диаграммами, компакт-дисками и туго набитыми большими сумками.
  Первым выступал американец. Его распирало от гордости за свою сообразительную и предприимчивую нацию. Начав с открытого грабежа и кражи артефактов из будущего, его сограждане очень скоро перестали удовлетворяться просто их обладанием. Парфюмерию, продукты, DVDдиски стали продавать.
  - Господи, DVD-диски-то зачем? - поразился Куолемяки.
  - А на сувениры, - объяснил американец. - Они блестят, и таких ни у кого нету. А уж когда сообразили, каково назначение CD-плееров, то нашего агента скрутили, приставили пистолет к виску и потребовали показать, где он берет такие вещи.
  Выработанная совместно концепция предполагала такие случаи и допускала кратковременное перемещение обитателей пятьдесят третьего в наше время. Поэтому агент согласился. В условленное время бандитствующий предприниматель оказался в современном супермаркете, где чуть не сошел с ума. Но не от внезапного осознания того, насколько велика пропасть между его техническими знаниями середины двадцатого века и достижениями века двадцать первого, как предполагал Барсов, а от высоченных, по его понятиям, цен. Он метался по всем отделам, сгорая от желания унести с собой все - от презервативов до растворимого кофе в пакетиках, но его финансов едва хватило на плохонький галстук с Симпсонами.
  - Мы наблюдаем за ним сейчас, - жизнерадостно сказал америка-
  нец. - Он пытается скопить деньги на первую партию товара. Правда, на прошлой неделе он узнал, что крупная строительная американская компания выпустила огромную партию электрических выключателей двадцать первого века. Причем компания произвела их сама, подглядев у кого-то дома. В результате он стал страдать тяжелым неврозом, облысел и развелся с женой. Сказал на суде, что жена слишком много ест.
  В Германии дела обстояли ничуть не хуже. Там предпринимательская жилка забилась даже у добропорядочных домохозяек. Томас Диттер, пустив фотографии по кругу, рассказал, как Хельга Уолтерс, вначале с негодованием отвергнувшая саму идею телекомедии, потом стала хвастаться ею перед подругами. Дальше - больше. Сообразив, что подруги валят в ее дом толпами, прихватывая с собой родных и знакомых, она стала брать с них деньги за вход. Постепенно цены обогнали стоимость билетов в кинотеатры чуть ли не втрое, но толпа зрителей только увеличилась. Ее ближайшая подруга, которая живет с ней по соседству, устраивает мужу скандалы, требуя такого же зажигательного секса, телевизора и нового источника дохода.
  Наблюдается большой подъем швейной промышленности - женщины хотят себе модных платьев. Старые ателье, выпускающие традиционную продукцию, пытаются задавить новых конкурентов, не гнушаясь поджогами, обливанием готовых платьев всякой гадостью прямо в магазинах.
  - Взывание к их совести и порядочности - пустой номер, - озабоченно сказал Диттер. - Пробуем разные виды воздействия. Пока наиболее действенный рычаг - страх перед разоблачением. На наказания и штрафы им наплевать, но, когда мы попробовали вывешивать фотографии хулиганов во всех магазинах и на улицах, моментально помогло. Стыдно им, видите ли. Знакомые осуждают и перестают здороваться. Но мы продолжаем экспериментировать.
  Когда настала очередь Барсова, он тяжело вздохнул.
  - У нас нет таких масштабных результатов, - сказал он. - Предпринимательство, как вы понимаете, было невозможно в Советском Союзе. Но если невозможна деятельность, то возможны хотя бы мечты о ней. Однако ни от кого мы не слышали таких идей, как торговля артефактами. Если не считать одного случая мелкого хулиганства, когда с нашего агента содрали галстук в клубе на танцах и попытались обменять его на бутылку водки.
  - А как реагируют на его одежду в публичных местах? -поинтересовался поляк.
  - Когда он приходит в ресторан или на танцы, от него шарахаются, как от зачумленного, и обзывают пижоном, - печально поведал Бар-
  сов. - Мы имеем только один донос на агента женского пола. Студентки были сражены ее косметикой в красивых упаковках - так они решили упрятать ее в тюрьму.
  - Меня больше всего удивляет следующее, - задумчиво продолжал он. - Прошу внимательно посмотреть этот сюжет.
  Он вставил диск, и на экране появились Савченко и Козлов, которые, высунув язык, гонялись за Сергеем по кругу, теряли его, бежали к его дому, где все начиналось сначала.
  - Видя непонятные им вещи и сталкиваясь с явлениями, которые мы могли бы назвать мистическими, - взять хотя бы исчезновения наших агентов на их глазах и прочее, - они не пытаются понять или хоть как-то объяснить суть происходящего. Инопланетян, например, вспомнить.
  - Ну, коллега, - густым басом произнес француз Поль Кастлер, обладатель роскошной седой шевелюры. - Инопланетяне для них - буржуазные выдумки. Вы знаете, - он пригладил свои волнистые волосы, - мне крайне любопытно то, что вы сказали. В вашей стране люди действительно как будто не замечают того, что рядом с ними происходят удивительнейшие вещи. Им гораздо интереснее продолжать решать свои проблемы. А ваш агент Ба-хметь-ев, - он постарался аккуратно выговорить трудную фамилию, - интересует их только как человек, который способен достать полезные вещи для учебного процесса, и просто как интересный собеседник. И не более того. Любопытно, крайне любопытно.
  Он положил ногу на ногу и замолчал.
  - Мне кажется, - раздался голос самого юного участника, симпатичного поляка Тадеуша Лозински, - ваши люди делятся на две категории: люди интеллигентные, которые гораздо более сосредоточены на духовном мире, чем на материальных вещах. И сотрудники вашего эн-ка-вэ-дэ, - запинаясь, произнес он, - которые, вы меня простите, не кажутся слишком умными. Для них сложно задумываться о чем-то, кроме собственной безопасности. Ну и своего обогащения, конечно. Они, простите, - Тадеуш приложил ладонь к сердцу и смущенно захлопал ресницами, - слишком примитивны. Прошу прощенья.
  - Я и сам пришел к такому же выводу, - сказал Барсов и налил себе минералки.
  Куолемяки разочарованно проследил за ним - он был не против, чтобы ему подлили еще "перно".
  - Хотя это и странно, - продолжал Барсов. - Самая бедная страна - разумеется, в те времена, - поспешно добавил он, видя, как самодовольно усмехнулся американец, - а сосредоточена на духовном мире больше, чем на материальном.
  - Я давно хотел проследить эту зависимость, - встрепенулся
  финн. - Видите ли, у меня своя теория. Мне кажется, что чем развитее страна в экономическом отношении, тем меньше ее граждане думают о духовных ценностях. Меньше читают, меньше беседуют между собой на философские темы. Я не имею в виду крайности, - уточнил он. - Конечно, если страна будет голодать, то вряд ли она будет озабочена проблемами войны и мира в творчестве Льва Толстого. Все в разумных рамках, господа. Предлагаю сосредоточить на России основное внимание.
  Барсов, естественно, остался доволен. Когда ректор института мягко попенял ему на паникерство, Анатолий Васильевич с достоинством ответил:
  - Я-то понимал, что в России эксперимент принимает неожиданный и интересный оборот. Просто я боялся, что остальные не поймут.
  - Видишь, - добродушно усмехнулся ректор, - не дурней тебя оказались.
  
  Сергей стоял перед входом в ресторан "Волга". Барсов поручил ему установить видеокамеры и телефоны ни много ни мало в "правительственном" номере гостиницы, расположенной над рестораном. В том самом двухкомнатном "люксе", в котором всегда останавливались многочисленные московские проверки. А их было очень много. Не доверяла Москва власти на местах, ох не доверяла. Все должны думать одинаково, смотреть в одну сторону, слушать одни и те же песни и читать одни и те же книги. Их много, а Москва-матушка - одна. Вот и проследи тут, чтобы вольнодумством не баловались. Комиссии партийного контроля, комиссии по выполнению решений съезда партии, комиссии по проверке идеологической работы - те ли фильмы идут в кинотеатрах, как комплектуются библиотеки, как обсуждаются в массах достижения советских передовиков, перевыполняющих планы... В общем, номер почти не пустовал. И Барсову было крайне любопытно узнать степень убежденности проверяющих товарищей, а также их моральный облик.
  Сергей решил действовать через официанта. Вечером в единственный ресторан города было не попасть. Важный швейцар в черной униформе с золотыми полосками и в черной фуражке возвещал сквозь двери: "Мест нет. И неизвестно". Зато днем он был почти пуст. Прекрасная возможность подкупить какого-нибудь официанта. Когда он обедал здесь с Мариной на прошлой неделе, он приглядел одного пухлого рыжего парня. Убедившись, что Сергей все время заказывает все самое дорогое из того, что есть в меню, в его речах стала проявляться некоторая подобострастность. К тому же Сергей "прикормил" его неплохими чаевыми, которые рыжий шустренько прятал в блокнот и улепетывал из зала - перепрятывать.
  Сегодня официант был в зале. Сергей выбрал стол в центре. На белой камчатной скатерти стояли солонка, перечница, горчица и тарелка с хлебом. На столе уже были расставлены тарелки и столовые приборы. В ожидании официанта можно было брать хлеб, мазать его горчицей, посыпать солью и перцем и съедать совершенно бесплатно в неограниченном количестве.
  - Харчо, эскалоп, заливное и чай с лимоном, - потребовал Сергей. - А что, сегодня осетрины нет? - огорчился он.
  - Вообще-то нет, но для вас есть, - изогнулся официант.
  - Тащи! - скомандовал Сергей.
  Такого жареного картофеля, который прилагался к эскалопу, Сергей раньше нигде и никогда не пробовал. Пресловутый картофель "фри", который готовили из замороженной картошки в "МакДональдсах", ему в подметки не годился. Без всяких фритюрниц он был замечательно вкусен. Его запах чувствовался от самых дверей и возбуждал необыкновенный аппетит. Набив им рот, Сергей подозвал рыжего официанта.
  - Тебя как зовут? - промычал он, вновь набивая рот картошкой.
  - Володя, - ответил официант, нисколько не удивляясь.
  Сергей обошелся без лишних предисловий.
  - Слушай, мне надо попасть в правительственный "люкс".
  Официант испуганно захлопал глазами.
  - Я же в гостинице не работаю.
  - Ну ты же знаешь тех, кто работает? Сведи!
  - Не, - замотал головой Володя. - Я их плохо знаю. Неудобно просить. Тем более правительственный. Там же этих полно.
  - Кого? - прикинулся непонимающим Сергей.
  - Ну, - замялся Володя, не зная, каким приличным словом обозвать соглядатаев из НКВД, - людей. Которые следят.
  - Ну ты же сообразительный парень, - сказал Сергей и раскрыл кошелек. В кошельке виднелись очень крупные купюры. Выложив на стол сумму, равную двухмесячной зарплате официанта, Сергей вопросительно взглянул на него. Официант обиженно отвернулся. Сергей вздохнул. Конечно, куда ему эти деньги девать? Жратвы ему в ресторане и так хватает, а больше тратить деньги в городе Средневолжске было решительно не на что. Вещей в магазинах никаких не было, соблазнов - тоже. А просьба Сергея была уж очень неудобной. Подумав, Сергей деньги забрал. Зато вытащил из одного кармана калькулятор. Он всегда носил его с собой с той же целью, с которой американские пионеры носили в карманах цветные бусы, когда направлялись в индейцам. А из другого кармана он вынул начатую пачку сигарет "Dunhill". У официанта загорелись глаза. Вот это - другое дело. Этого ни за какие деньги нигде не купишь. В смысле сигареты. Калькулятор он вначале не оценил, так как никогда не видел ничего подобного раньше.
  Радостно схватив пачку, официант осведомился, сколько штук он может из нее взять. Услышав, что все, он просто зашелся от счастья.
  - Получишь целый блок таких, если получится, - пообещал Сергей.
  - Постараюсь, - с энтузиазмом сказал Володя и испарился на кухню хвастаться сигаретами.
  Через день Сергей уже устанавливал аппаратуру в номере. Парень, который проводил его туда, был ему очень благодарен за те две пачки сигарет, которые Володя счел возможным выделить из всего своего блока. Испытывая легкое раскаяние, Сергей снова достал из кармана калькулятор. Парень сначала взглянул на него равнодушно, но по мере объяснений Сергея взор его светлел. Забрав калькулятор, он предложил сбегать за чаем и даже предложил ему в этом номере переночевать, поскольку ближайшие три дня в нем точно никто жить не будет. Он очень удивился, когда Сергей отказался. Чтобы он не мозолил глаза, Сергей послал-таки его за чаем.
  Он установил аппаратуру так, чтобы широченная кровать под балдахином была видна во всех ракурсах и чтобы балдахин не загораживал возможное место действия.
  Впоследствии Барсов был этим очень доволен. Ибо "облико морале" у большинства партийных товарищей практически полностью отсутствовал. Во всяком случае, нисколько не мешал им пользоваться радостями жизни.
  
  Митинг по случаю юбилея пединститута обещал быть многолюдным. Все хотели посмотреть на представителей интеллигенции, особенно на Ивана Сергеевича Бородина, который удостоился чести напечатать статью в центральном журнале, тем самым навеки прославив родной город. На него смотрели как на собственность этого самого города и грелись в лучах его славы. Мол, знай наших, вот мы какие: захотим - и про птичек в московском журнале все, как есть, пропишем, захотим - лыжный кросс побежим, а захотим - выполним разнарядку по посадке той же самой интеллигенции на нары, - пусть лес валят или осуществляют великие стройки коммунизма. Вот осуществят - а мы потом погордимся.
  Народ на митинг подтягивался довольно дружно, очень одобрительно относясь к последующему лыжному кроссу. Это Сергея очень удивляло, поскольку победителю вместо приза была обещана грамота общества ДОСААФ, что, как известно, расшифровывается как Добровольное общество содействия армии и флоту. Грамоты все жаждали так, как будто вся их дальнейшая жизнь зависела от нее. Поэтому народ, собравшийся на площади, щеголял лыжными штанами и куртками с начесом, и подавляющее большинство держало в руках лыжи. Когда на деревянную трибуну вышли похожие на грибы упитанные партийные бонзы в черных драповых пальто и зеленоватых шляпах, Сергею на минуту показалось, что они будут вещать скорее о спортивных достижениях города, нежели о чем-то имеющем отношение к высшему образованию. Однако среди лыжников он узнал многих преподавателей института.
  Они изумленно глазели на подъехавшего на сверкающем джипе роскошно одетого Сергея. Но их изумление плавно перешло в ступор, когда из джипа выпорхнула одетая в норковый свингер и белые сапожки Катюша. На ее голове красовалась белая кожаная кепка, а мелированные волосы заставили мужчин растерянно хлопать глазами, а женщин бледнеть от зависти.
  По сценарию Сергей, как молодой специалист, приехавший из Москвы, и, более того, приехавший из Москвы добровольно, должен был держать речь пятым - после ректора, проректора, секретаря партийной организации и знаменитого Ивана Сергеевича. Рядом с черными фигурами начальства, одинаково выпирающие животики которых придавали им особую осанку людей, жизнь которых удалась, он смотрелся как веселый какаду рядом с унылыми грачами. Его улыбающаяся физиономия нарушала торжественность момента, и руководство института всячески хмурилось, сдвигало брови и пыталось показать, что оно совсем не завидует коричневой дубленке и изящным ботинкам, а также не вожделеет его спутницы.
  Толпа на площади послушно дремала, терпеливо выслушивая пламенные панегирики советскому строю, партии и правительству, при которых получаются такие замечательные пединституты и выдающиеся Иваны Сергеевичи. Речи повторялись почти слово в слово. Собственно, в произнесении их не было необходимости, потому что они были вполне предсказуемы. Поэтому фраза "дорогие россияне", произнесенная голосом Владимира Владимировича Путина, диссонансом врезалась во всеобщее благолепие.
  В руках у Сергея не было бумажек. Он не пытался выпятить живот для солидности, а, спрятав одну руку в карман и второй оживленно жестикулируя, покачивался на носках.
  - Никакой мягкотелости! - заявлял он. - Чему нас учил товарищ Ленин? Он учил нас непримиримости классовой борьбы. Те, кто внимательно читал его работы, понимают, что наш замечательный советский строй держится на постоянном... - Сергей помолчал, борясь с соблазном сказать "насилии", но счел, что это слишком прямо, - постоянной жестокой борьбе. - Ему пришлось повториться, но это не имело значения.
  - Да, почти восемь миллионов наших сограждан сидят в концлагерях. Ну и что? - вопросил он, выбросив правую руку вперед, а в левой зажав свою клетчатую кепочку с пупочкой, - ну совсем как вождь, только цветовая гамма слегка отличалась. - Да, мы расстреляли еще десять миллионов человек. И поделом! Они не хотели согласиться с нашей великой идеей и жить в нашем счастливом обществе - и их не стало!
  Начальство срочно перестало дремать. На лице секретаря парторганизации появилось жалобно-недоуменное выражение, - ведь так все славно начиналось! Дьяконов в ужасе округлил глаза, а проректор схватился обеими руками за пухлые щеки.
  - С ума сошел? - шипел секретарь парторганизации Валерий Алексеевич Булочкин, протягивая к нему сзади руки и дергая за рукав. - Замолчи сейчас же.
  - В великом тысяча девятьсот семнадцатом году, - продолжал он, и Булочкин благоговейно отстал, - мы отобрали частную собственность и забрали ее себе. - Бедный Булочкин опять насторожился. - Некоторые могут сказать, что эту частную собственность собственным трудом и недюжинным умом заработали себе те, кому она принадлежала. Другие могут пойти еще дальше и заявить, будто экспроприация экспроприаторов была грабежом под идейным прикрытием.
  Сергей сделал паузу, во время которой люди в черном привалились друг к другу, схватившись за сердце.
  - Чушь! - резко выкрикнул Сергей. Дьяконов подпрыгнул, а Булочкин присел. - А как же насчет поделиться, господа? С трудовым классом, который не знает ваших там законов экономики, зато отлично умеет орудовать лопатой? А не хотите делиться - пожалуйте в лагеря, лес валить. А надо будет, - Сергей чиркнул ладонью над толпой, и толпа присела, в ужасе прикрывшись лыжами, - и расстреляем!
  И не надо обвинять нас в жестокости! Мы не только эксплуататоров и их потомков расстреляем! Мы расправимся со всяким, кто будет говорить, что, дескать, владельцы частных предприятий давали им хорошо оплачиваемую работу и что при них они жили гораздо лучше, чем сейчас, не зная лишений. И не надо нам говорить, - грозно заявил Сер
  гей, - что расстреливать детей жестоко. А может, этот ребенок нам опасен? Может быть, он захочет жить богато, как жили его отец или дед? И начнет составлять заговоры против советской власти! Надо будет - уничтожим половину населения, если это - враги великой идеи!
  Люди испуганно посмотрели друг на друга, желая убедиться, что толпа не стала вдруг в два раза меньше.
  В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Сергей поднял ладонь вверх, будто успокаивая толпу, и приложил горевший желтым огонечком телефон к уху.
  - Серега, - послышался ленивый голос Андрея. - Похоже, тебя дома будут ждать орлы из НКВД. Будь готов!
  "Ну вот, - тоскливо подумал про себя Сергей. - Уговорил я их все-таки. То-то Барсов доволен!"
  - Так точно, товарищ Гуля! - сказал он вслух. - Линию партии разъяснил. Уже заканчиваю.
  - Ты там не очень-то резвись, - встревоженно предупредил Андрей.
  - Так точно, - бодро отрапортовал Сергей. - Привет Иосифу Виссарионовичу и всем товарищам по партии.
  Он сунул телефон в карман и как ни в чем не бывало посмотрел на толпу. Толпа остолбенела и не отрывала от него сотни настороженных глаз.
  - В конце концов, - продолжал вещать Сергей, - сыну Марины Мнишек было всего три года, когда его повесили рядом с матерью. Потому что, - кровожадно заключил он, - враг - он и в три года враг.
  Сергей поискал взглядом подполковника Селиванова и, найдя, бурно ему обрадовался.
  - И давайте поприветствуем людей, которые помогут нам в трудном деле освобождения нас от врагов великой идеи - ленинской идеи! Пусть в их руках не дрогнет карательное оружие!
  И, глядя на свирепо покрасневшего подполковника, начал энергично ему аплодировать. Возле Селиванова мгновенно образовалось пустое пространство. Стоявшие рядом люди опасливо отшатнулись, некоторые матери похватали на руки детей, а глава местного НКВД бешено вращал глазами, сатанея от невозможности расстрелять Сергея прямо сейчас.
  Руководство института с Иваном Сергеевичем давно спустилось с трибуны, оставив Сергея одного. На площади стояла мертвая тишина. Сергей довольно усмехнулся, торжественно выпрямился и громко, отлично поставленным голосом запел:
   "Вихри враждебные веют над нами,
  Темные силы нас злобно гнетут..."
  Зрители начали невольно стягивать с себя шапки и принимать революционную осанку.
   "В бой роковой мы вступили с врагами", - нерешительно подхватил молодой сотрудник НКВД Скворцов.
  Через секунду вся толпа пообещала свято и смело поднять знамя борьбы за рабочее дело. Правда, знамя великой борьбы всех народов они собирались поднять как-то вяло, без особой убежденности в голосе. Подполковник Селиванов, свирепея на глазах, тоже вынужден был, скрежеща зубами, скомандовать:
  "Марш-марш вперед, рабочий народ!"
  Под эту бравую песню Сергей спустился с трибуны по шатким деревянным ступенькам, которые больше напоминали строительные леса. Булочкин подскочил к нему и, брызгая слюной, визгливо закричал:
  - Ты что делаешь? Ты чего же это, мать твою, творишь?!
  - Цитирую Ленина-Сталина, - гордо сказал Сергей. - Я наизусть знаю его работы. Вы с ними не согласны?
  Булочкин замолчал, забыв закрыть рот, и Сергей начал пробираться к Марине, которую он заметил еще стоя на трибуне. Все это время она смотрела на него сначала с обожанием, потом - с удивлением и в конце - с некоторой опаской.
  Дьяконов сзади подергал его за воротник.
  - Сергей Александрович, - спросил он нерешительно. - А про товарища Сталина и товарищей по партии - это... на самом деле?
  - У меня с товарищами из ЦК прямая линия, - гордо ответствовал Сергей и пошел к Марине.
  Марина ждала его на том же месте.
  - Ты это специально? - спросила она, взяв его за рукав.
  - Умница! - восхитился Сергей. - Когда ты догадалась?
  - Когда ты сказал, что революция - это грабеж, - страшным шепотом сказала Марина.
  - Ты сделай вид, что идешь к пединституту, а я тебя там в переулке встречу. Познакомлю с сестрой и покатаю на машине.
  Марина задумчиво покивала головой, потом безнадежно сказала:
  - Теперь тебя посадят!
  - Ты беги, беги, - торопливо сказал Сергей. - В машине поговорим.
  Марина понуро побрела с площади. Сергей, заметив, как Селиванов рванул бежать в сторону НКВД, - наверное, выписывать ордер на обыск и арест, - стал потихоньку пробираться к машине, размышляя о том, как будет переживать Марина после его исчезновения.
  В машине Марина бурно возмущалась
  - В каком мире ты живешь? - восклицала она. - Ты что, не понимаешь...
  - Тш-ш-ш, - шипел Сергей, прижимая ее к себе. - Послушай, - плел он, придумывая на ходу. - Меня, если и арестуют, то на два-три дня. Меня Москва прикроет, - многозначительно добавил он. - Я здесь по заданию.
  - Правда? - недоверчиво спросила Марина, но успокоилась. - А теперь ты выполнил задание? Ты теперь уедешь?
  Сергей молчал, соображая, как он будет без нее, когда выполнит задание Барсова.
  - Не уеду, - твердо пообещал он. - Надолго не уеду. Весной я обязательно за тобой вернусь.
  Марина горестно вздохнула, потом поразмыслила.
  - А весна совсем скоро, - осенило ее.
  - И какая интересная у нас будет весна! - многозначительно пообещал Сергей, имея в виду ветер перемен, который должен будет наступить после смерти Сталина.
  - Я надеюсь, - промурлыкала Марина, имея в виду их с Сергеем возможную свадьбу.
  Обратно возвращались с предосторожностями. Марину высадили в безлюдном месте и отправились домой.
  Подходя к воротам, Сергей набрал номер Андрея.
  - Ну и?.. - вопросил он недовольно. - Почему не информируешь? Ждут нас там уже?
  - Как раз тебя набирал, - ответил Андрей, что-то жуя. - Пока не ждут. У них там в кабинете Селиванова дискуссия - то ли ты по поручению Сталина вещал, то ли врал.
  - Да? - заинтересовался Сергей. - И к чему склоняются?
  - Селиванов настаивает, что врал. Горлом берет. Остальные тебя очень арестовывать опасаются. А Селиванов тебя ненавидит - прямо жуть! Барсов в восторге. Психологи их базар слушают и слова непонятные говорят. Про Сталина ты здорово придумал. Можешь к нам пока заскочить.
  
  Сидя с Андреем и Катюшей в "МакДональдсе", - психологи посоветовали Барсову, что им следует расслабиться, чтобы не принимать последующий арест слишком близко к сердцу, - Сергей испытывал странные чувства. Глядя на веселые мордашки детей, вожделенно разворачивающих хэппи милзы с игрушками, на улыбающегося гипсового МакДональда, по которому ползала малышня, на стаканы фанты со льдом, он пытался осознать вторую реальность - с Селивановым, застенками НКВД, страхом смерти, поселившимся рядом с уютными абажурчиками и молочными поросятами.
  Когда он доедал картошку "по-деревенски", макая ее в кислый соус, в "МакДональдс" ворвался запыхавшийся Митя.
   - Анатолий Васильевич передал - пора возвращаться. Вас решили брать, - возбужденно верещал он, глядя блестящими глазами на Сергея. Потом он разом озаботился:
  - Вы как хотите, а имущество оттуда надо вывозить. А то конфискуют, и ищи потом...
  Сергей вдруг разозлился.
  - Барахольщики чертовы! - заорал он. - Меня там, может, расстреляют на месте, а этот только об оборудовании думает.
  Митя покраснел и растерянно захлопал ресницами.
  - Так ведь... Анатолий Васильевич сказал, что безопасно...
  - Ладно, - вздохнул Сергей. - Проехали. Пошли.
  - А что, - забеспокоился Митя, забегая вперед, - вы думаете, они прямо в квартире будут стрелять?
  - Иди уже!
  - Ну Сергей Александрович! Ведь Анатолий Васильевич сказал...
  - Изыди! - громовым басом прорычал Сергей, и Митя испуганно умолк.
  Барсов был радостно возбужден. Видеокамеры с телефонами были везде добросовестно натыканы Сергеем, поэтому собравшаяся у мониторов группа психологов сосредоточенно созерцала разные картинки и оживленно обменивалась впечатлениями.
  - Обратите внимание, как радостно возбужден Селиванов, - с легким польским акцентом говорил симпатичный брюнет. - Его возбуждение носит явный сексуальный характер. Сублимация сексуальных потребностей в садизм по отношению к заключенным, независимо от их пола...
  Сергей поежился.
  - Здравствуйте, - громко сказал он, стараясь заглушить неприятные для него разговоры. - Насчет возможных проявлений садизма считаю необходимым заявить: я - не мазохист, - решительно сказал он. - Даже ради великой науки.
  - Конечно-конечно, - поспешно сказал Барсов. - Мы не допустим...
  Сергей внимательно посмотрел ему в глаза, увидел в них бешеный азарт и печально вздохнул:
  - Не забудьте, Анатолий Васильевич. Я на вас надеюсь.
  Он скорбно следил вместе со всеми, как черный ворон, набитый энкавэдэшниками во главе с подполковником Селивановым, воинственно раздувающим ноздри, приближался к дому.
  - Пора, ребята, - торопливо сказал Барсов.
  - Может, мы подождем, когда они внедрятся в квартиру? И потом как-нибудь, потихонечку... - заныл Сергей, но осекся, встретившись с яростным взглядом Андрея.
  - Идем, уже идем, - поспешно сказал он, и они с Катюшей, одновременно нажав на диски, оказались в своем временном пристанище в пятьдесят третьем.
  Катюша была горда этим заданием и предвкушала его с азартом, которого раньше не подозревала в себе. Впрочем, ее задача была несравнима с задачей Сергея: ей не предстояло, как ему, отправиться в тюрьму НКВД: она должна была исчезнуть прямо из квартиры, поэтому особых поводов для волнения у нее не было. Задача Сергея была сложнее - выдержать пребывание в камере и пару допросов. Конечно, по сравнению с обреченными людьми, не имеющими возможности уйти в любой момент в другое время, он был просто счастливчик, но счастливчик, изнеженный демократией и рассуждениями о правах человека, хоть и лицемерными. Во всяком случае, у него была стойкая иллюзия, что его личность должна быть неприкосновенна. Поэтому любые сомнения по этому поводу наполняли его демократическую душу справедливым негодованием и, если признаться честно самому себе, страхом. Поэтому в последние секунды перед приходом органов он представлял себе Яблонского в тюремных коридорах. Наблюдая за ним из лаборатории, Сергей восхищался его уверенностью и некоторой бравадой. Он прислушивался к себе, надеясь обнаружить в душе прилив оптимизма, не обнаружил его и помрачнел.
  Длинный требовательный звонок в дверь раздался, когда он развалился на диване, взяв в руки Дугласа Адамса. Катюша сидела у видеомагнитофона и смотрела совершенно идеологически невыдержанный фильм "Особенности национальной охоты".
  Дверь открыл Сергей.
  - А, это вы, - небрежно бросил он, увидев одетого в шинель Селиванова, который бил копытом от возбуждения. Сзади него с мрачными физиономиями стояло еще двое личностей в военной форме. - Что-то вы не торопились, - зевнул он и побрел обратно к дивану.
  - Гражданин Бахметьев?! - торжественно вопросил Селиванов.
  - Запомнил наконец, - удовлетворенно сказал Сергей, ложась на диван и закидывая руки за голову.
  Селиванов, не ощутив привычного страха, в который раз растерялся перед этим московским выскочкой. Теряя под собой опору, он грозно заорал:
  - Встать!
  "Ну вы, блин, даете", - поразился с экрана актер Булдаков.
  - Орать начнете у себя в кабинете, - наставительно заметил Сер-
  гей. - А у себя дома командую я, понятно?
  Катюша прибавила звук:
  - Нельзя ли потише, - недовольно сказал она. - Не слышно ничего.
  Из-за спины побагровевшего Селиванова выдвинулся суровый молодой лейтенант и, пока товарищ полковник искал подходящие слова, внушительно произнес.
  - Мы вас арестовывать пришли!
  - Да-да, конечно, - вежливо согласилась Катюша, потягиваясь и обнаруживая невероятно сексуальный пупок на аппетитном животике.
  - Не есть добже, - заволновался поляк в лаборатории, глядя на монитор. - Они же есть бандиты. Могут девушку снасильничать!
  Однако все помыслы Селиванова были направлены на Бахметьева. Он не мог простить незаслуженно понесенную политучебу и жаждал крови.
  - На диванчике полеживаешь, да? - брызгая слюной, заговорил
  он. - Лежи-лежи! Недолго тебе осталось!
  - Ты давай не отвлекайся, - спокойно заметил Сергей, открывая книжку. - Твое дело понятых звать.
   - Без тебя знаю, - сварливо отозвался Селиванов, чувствуя, что сбивается с тона, и послал лейтенанта за понятыми.
  Катюша увлеченно пялилась в экран, а Сергей натянул на себя пушистый плед, перелистывая странички.
  - Ну, слушаю вас, подполковник. Чего мне лепить будем?
  Лейтенант в ужасе закрыл глаза. Селиванов побагровел бы еще сильнее, если бы смог, но вместо этого побледнел и хрипло проорал:
  - Документы на стол!
  Сергей рассеянно взглянул на него поверх книги:
  - Паспорт и партбилет в верхнем ящике стола.
  - Другие документы. Быстро!
  - Ну, извините, других нет.
  - Щас найдем, - угрожающе сказал Селиванов и выдернул верхний ящик.
  - Нехорошо, подполковник! Совсем нехорошо. Протокол нарушаете! Без понятых не положено...
  Селиванов растерянно смотрел на валявшийся на полу ящик, в котором, кроме паспорта и партбилета, действительно ничего не было. Сергей усмехнулся про себя. Кроме тощей папки с лекциями, во всех его многочисленных ящиках была девственная пустота.
  Перепуганная Серафима Петровна, конвоируемая молчаливым военным, вошла в комнату.
  - Сергей Александрович, здравствуйте, - выдавила она, с жалостью глядя на соседа. То, что он продолжал беззаботно валяться на диване, она сочла за проявление шока.
  - Я уверена, здесь какая-то ошибка, - неуверенно сказал она.
  Селиванов яростно швырял ящик за ящиком. По мере того как груда пустых ящиков росла, его охватывало отчаяние. Как все жестокие люди, он был трусоват. Сейчас он чего-то явно не понимал. Ни на одном обыске - а таких обысков он провел сотни - он не сталкивался с подобным. У него складывалось впечатление, что вся квартира была декорацией, которой никому не приходило в голову пользоваться на самом деле. И это начинало наводить его на мысль, что Голендимов все же был прав - не надо было связываться с Бахметьевым. Вон он лежит - спокоен и весел. И, похоже, забавляется ситуацией изо всех сил. Ох, не так ведут себя при обысках, не так. Ведь копошилась у него в глубине сознания мысль, что Бахметьев все же может быть связан с Москвой. В который раз жажда мести оказалась сильнее разума. Придется все-таки соблюдать протокол. Тогда потом можно будет извиниться и сказать, что ошибся. Лучше, мол, проявить революционную бдительность, чем упустить врага.
  Подполковник вдруг спохватился, что он ворочает ящики один, а в квартире царит подозрительная тишина. Оглянувшись, он увидел, что два его помощника сидят на диване рядышком с Катей и увлеченно наблюдают, как один из незадачливых охотников летит на стуле по небу, привязанный к метеорологическому зонду. От такого предательства ему стало совсем обидно.
  - Немедленно! - дрогнувшим голосом сказал он. - Приступить к выполнению служебных обязанностей.
  Помощники встрепенулись и усердно заметались по квартире, открывая дверцы шкафов, прощупывая карманы одежды, которой, кстати, оказалось на удивление мало, и зачем-то заглядывая под кресло.
  - В компьютер загляните, - подсказал Сергей. - Там могут быть вражеские текстовые файлы.
  Селиванов подозрительно посмотрел на него и на всякий случай скомандовал:
  - Проверить!
  Старательный лейтенант добросовестно осмотрел системный блок, снял с него непривинченную крышку и доложил:
  - Подозрительных бумаг нету. Только железки.
  От железок Селиванов лейтенанта отогнал на всякий случай - вдруг потом эта штука не заработает, а в ней, говорят, голые бабы есть. Селиванов рассчитывал привлечь какого-нибудь "ботаника" из заключенных, который, конечно, научит его включать компьютер.
  Стоя посреди разоренной квартиры, спиной к возмутительно продолжавшему лежать Бахметьеву, подполковник узрел книжные полки и, воспряв духом, ринулся к ним. На них стояла новенькая "История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)" издательства тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Он по привычке немного подумал, к чему бы тут придраться, но вовремя увидел на обложке, что учебник одобрен ЦК ВКП(б). Как назло, кроме книг, снабженных в предисловии цитатами Маркса, Энгельса и Ленина, там не было ничего.
  - Сказать вам пароли и явки? - раздался позади него насмешливый голос Сергея.
  Селиванов резко развернулся, и глаза его удовлетворенно засверкали из-под нахмуренного лба. Он ринулся к Сергею и выхватил у него толстую книжку в блестящей черной обложке, на которой что-то было написано на вражеском империалистическом языке.
  - Вы немецкий шпион! - торжествующе выкрикнул он.
  - Книга на английском языке, - мягко заметил Сергей.
  - Неважно, - отмахнулся радостный Селиванов. - Значит, английский. Что в ней написано?!
  - Вообще-то здесь материал для домашнего чтения студентов, - улыбнулся Сергей. - Почитать?
  - Читай давай, - потребовал подполковник. - И не пробуй соврать. Я сразу пойму.
  - Ну что ж, - сказал Сергей голосом сказочника, который сидит среди малышей. - Садитесь поудобнее.
  Селиванов послушно взял стул и поставил его поближе к дивану. Двое сопровождающих его военных встали сзади. Про Катюшу, которая продолжала сидеть перед видеомагнитофоном, все забыли.
  - Будем просвещать органы. "Далеко-далеко, - начал Сергей, - на не нанесенных на карту задворках нефешенебельного района Западного Спирального Рукава..."
  - Ага, - удовлетворенно сказал подполковник Савельев и стал судорожно записывать адрес.
  - "...Рукава Галактики, - продолжал переводить Дугласа Адамса Бахметьев, - находится маленькое, никому не известное желтое солнце..."
  - С Азией, значит, тоже установлены агентурные связи, - вставил Савельев. Он просто засветился от счастья.
  Сергей невольно засмеялся и продолжал:
  "Вращаясь вокруг него на расстоянии девяноста двух миллионов миль, там прозябает совершенно незначительная маленькая зеленовато-голубая планетка, чьи произошедшие от обезьян формы жизни настолько невероятно примитивны, что до сих пор полагают, будто изобретение цифровых часов было Бог весть каким достижением. У этой планеты есть, вернее, была одна проблема: большинство ее обитателей были в основном очень несчастны".
  Полностью успокоившийся и невероятно счастливый Селиванов откинулся назад и азартно потер руки.
  - Пропаганда! - вскричал он. - Грубая антинародная пропаганда.
  Ты - международный империалистический агент и враг народа.
  - Ну, это ты меня недооценил, - возмутился Сергей. - Я - не какой-то там мелкий агент. Я - шеф, понял? Хозяин я.
  - Что-о? - вылупил глаза Селиванов, силясь понять всем своим полковничьим умом, о чем речь.
  - Ну, - торопливо сказал Сергей, боясь, что забегает вперед, - к этому мы вернемся попозже. Устал я от вас, - пожаловался он и натянул плед на голову.
  Селиванов злорадно захохотал, - мол, от нас не спрячешься, - и вдруг смех застыл у него в глотке. Потому что холмик, явственно обозначавший не очень худенькое тело его поверженного врага Бахметьева, вдруг опал и ярко-желтый плед плоско опустился на диван. Обомлевший Селиванов осторожно приподнял плед. Кроме блестевшей черными боками книжки Дугласа Адамса, под ним ничего не было. Потому что Барсов с Андреем, внимательно наблюдавшие за происходящим, не упустили момент и вытащили Сергея из-под пледа прямо в лабораторию. Он так и приземлился на пол в положении лежа.
  - Ну вот, - заметил Андрей, - а ты боялся, что мы не будем следить.
  - Вот когда вы перестанете играть в свои игры, а начнете спасать меня, тогда и посмотрим, - мудро рассудил Сергей.
  Андрей фыркнул и помог ему встать.
  В лаборатории все психологи сгрудились у мониторов, наблюдая за реакцией, готовые фотографировать зрачки, выражение лица и позы во всех ракурсах. Сергей присел на стул рядом с Барсовым.
  - Молодец! - похвалил тот его. - Правильно Андрей говорил, что у тебя удивительное самообладание!
  Сергей второй раз за время эксперимента здорово удивился.
  - Андрей так говорил? Впрочем, после того, что он вытворял со мной с самого детства, это неудивительно.
  Услышав голос Сергея, психолог из Польши подскочил к нему и энергично потряс его руку.
  - Бардзо смело! Браво! - воскликнул он.
  Остальные повернулись к нему, торопливо изобразили нечто вроде аплодисментов и снова вперили горящие взоры в экраны мониторов.
  - Ну, - скромно заметил Сергей, - тут я мог бы и сам нажать на диск...
  - Сто раз тебе объяснял, - вскипел Андрей. - Если бы ты сам нажал, то сюда перенесся бы диван и все в радиусе семидесяти сантиметров. А это не тот эффект.
  Селиванов оказался отличной фотомоделью, потому что все его движения стали делиться на фазы, в течение которых техники спокойно успевали прицелиться и снимать. В объектив видеокамеры попадали все присутствовавшие к квартире, включая Катюшу и Серафиму Петровну.
  Селиванов замер, потом медленно приподнял книгу. Постепенно до него дошло, что под ней никого не было.
  - Эй, - негромко сказал он и провел рукой по пледу.
  Вместе с лейтенантом они приподняли диван. Под диваном Бахметьева не было, что было неудивительно, поскольку расстояние между стоящим диваном и полом составляло не больше пяти сантиметров.
  Серафима Петрова привстала на цыпочки.
  - А где Сергей Александрович? - удивленно спросила она, трогая за плечо лейтенанта, который загораживал ей диван.
  Это как будто послужило сигналом к началу паники. Савельев подскочил, повернулся к сопровождавшим его младшим чинам и, отнеся руки с растопыренными пальцами назад, будто изображая пингвина, дико заорал:
  - Где?!
  "Сваливает ответственность на нижестоящих", - прокомментировал Сергей.
  - Он был рядом с вами, товарищ подполковник, - пробормотал растерянный лейтенант.
  - Молчать! Упустили!
  - Товарищ подполковник, - умоляюще сказали хором подчинен-
  ные. - Через дверь никто не выходил. Там же за дверью наши сотрудники стоят.
  Савельев снова повернулся к дивану, потряс плед, перелистал книжку, а потом накинулся на Катю.
  - Где твой брат?
  Катюша вздохнула и нажала паузу:
  - Он же вам сказал, что он - Хозяин. Он уходит, когда хочет, и, когда хочет, приходит.
  - Как уходит? Куда? - озадаченно спросил Савельев. В его голосе появились жалобные нотки.
  Барсов посмотрел на Сергея:
  - Электрошокеры проверил?
  Электрошокерами они называли замечательное устройство, которые им подарили братья по разуму, застигнутые Андреем за невинными шалостями в Пермской области. Элегантные цилиндрообразные создания развлекались тем, что нагоняли необъяснимый страх на местных жителей, срезали деревья лучом и проецировали следы, возникавшие на песке ниоткуда на глазах у изумленных аборигенов деревень. На исследование аномальных явлений были потрачены огромные средства, посланы экспедиции, одну из которых возглавлял Андрей. Он вошел в контакт с хулиганящими инопланетными подростками, нисколько не заботя себя законами земной этики. Постращал их для начала, а потом, увлекшись, сам немного поэкспериментировал с чужеземной техникой. Цилиндрические подростки были в восторге, пригласили в гости (правда, не называя адреса) и на прощанье подарили замечательные крохотные приборчики. Если их направить в сторону несимпатичного тебе человека, они сгущали пространство вокруг него, насыщали его электромагнитными волнами, и это сжатое пространство каким-то образом очень нешуточно лупило в нос. Эффект был потрясающий - противник испытывал жуткий страх во время трансформации пространства, потом от всей души получал по носу. После этого наступало нервное потрясение, поскольку земляне привыкли соотносить удары с чьим-нибудь вполне материальным и видимым глазу кулаком. Самое замечательное было в том, что они не требовали смены элементов питания, заряжаясь то ли от солнечной энергии, то ли черт его знает от чего еще.
  Сергей, вздохнув, нажал на диск и приземлился на кухне.
  Катя тем временем продолжала дожимать Селиванова:
   - А вот куда и как он уходит - об этом ни вам, ни мне знать не полагается, - внушительно сказала она. - Лично я его об этом даже спрашивать боюсь.
  - Так не бывает, - горячо запротестовал Селиванов и завертелся на месте от возбуждения, простирая руки к дивану. - Как же... он же тут только что... из двери никто не выходил.
  На лице Серафимы Петровны застыло торжествующее выражение. Она явно болела за Бахметьева, и это наполнило сердце Барсова невыразимой радостью.
  - Из дверей точно никто не выходил, - подтвердила она.
  - Что вы мне тут голову морочите? - заорал Селиванов. - Выхо-
  дил - не выходил! Что за фокусы! Вылазь, тебе говорят! Хуже будет!
  Он хватал валявшиеся на полу ящики, заглядывал в них и бросал обратно. Вдруг вид стоящих на месте, остолбеневших сотрудников привел его в необузданную ярость.
  - Почему не ищете? Вы мне ответите за укрывательство! Я вас... вы у меня...
  Перепуганные сотрудники бросились к шкафам и стали открывать и закрывать дверцы.
  Селиванов первый застыл на месте, услышав на кухне шаги, и шепотом скомандовал:
  - Проверить! Карчемкин! - обратился он к одному из подчинен-
  ных. - Встать у окна! Никого не впускать и не выпускать.
  Карчемкин нервно оглянулся на окно, ожидая, что через него каждую минуту может влететь нечистая сила. Он вытащил пистолет, лихорадочно соображая, что он слышал про серебряные пули и чеснок в далеком детстве.
  - Ворносков! На кухню - за мной!
  Он хотел скомандовать "За мной ползком!", но перед женщинами, безмолвно наблюдавшими за ним, хотелось выглядеть героически. Даже несмотря на то, что одну из них он сейчас будет арестовывать.
  - Вор носков? - удивленно пожала плечами Катюша.
  - Ворносков, - хриплым шепотом пояснил Карчемкин. - Фамилие у него такое.
  Он опасливо покосился на Катюшу, смутно подозревая, что она ведьма.
  Тем временем Селиванов, возглавляя их с Ворносковым маленький отряд, осторожно выглянул на кухню из-за дверного проема. Зрелище, которое он там увидел, наполнило его полковничью душу негодованием и глубокой тоской. Хозяин - то есть проклятый враг народа Бахметьев - сидел за столом и смачно и беззаботно поедал ананас! На столе лежала гора бананов, ананасов и еще каких-то неизвестных органам фруктов империалистического происхождения, которые Сергею только что вручили в лаборатории.
  "Ешь ананасы, рябчиков жуй!" - воскликнул бы Селиванов, если бы когда-нибудь читал Маяковского. Нахала требовалось призвать к порядку, запугать и стереть в порошок. Так никто никогда не вел себя при аресте: всегда был необходимый трепет в достаточном для селивановского самолюбия количестве, липкий ужас и обреченность в глазах арестовываемого и его родственников. И уж конечно, моментальное и безоговорочное повиновение. Он никак не мог придумать команду, которая заставила бы Бахметьева вскочить, вытянув руки по швам. К тому же он категорически не понимал, как тот смог очутиться на кухне.
  Его убогая фантазия смогла подсказать ему только команду "Встать!", в которую, надо признать, вкралась большая доля сомнения.
  - Встать! - тем не менее скомандовал он.
  - А что, вы там уже все поискали? - поинтересовался Сергей. - Я тут перекусываю немножко. Хотите? - протянул он ему дольку ананаса.
  Селиванов с негодованием затряс головой. Кушать деликатесы из рук врага - так низко он пока еще не пал, нерешительно подумал он. Вот когда он отправит брата и его сестрицу в тюрьму - тогда другое дело.
  Сергей тем временем вздохнул и открыл прозрачную баночку с салатом, в котором угадывались креветки и грибы. Селиванов молча стоял и встревоженно наблюдал, как быстро Бахметьев его поглощает. Так ему, пожалуй, ничего не останется.
  Он вытащил пистолет.
  - Встать, руки за голову, - скомандовал он. - Пройдите в комнату.
  - Ладно уж, - вздохнул Сергей. - Пошли.
  Селиванов сделал было шаг вслед за Сергеем, но потом спохватился и скомандовал лейтенанту Ворноскову:
  - Ведите его в комнату. А я тут пока... проверю. Да, - спохватился
  он. - Продолжайте обыск.
  Оставшись на кухне один, он торопливо доел салат, откусил от ананаса, от банана, прожевал, обливаясь ананасовым соком, потом схватил какой-то серовато-зеленоватый маленький ворсистый фрукт. Поморщился - шкурку надо было счистить. Заглянул в холодильник, и его глаза загорелись нездоровым блеском. Водка в литровой империалистического вида бутылке с надписью "Смирнов" на этикетке, фрукты, пакеты с надписью "Креветки", "Шампиньоны", коробочки с салатиками, какая-то диковинная рыба в столь же диковинной упаковке, тоненько нарезанная. Селиванов, рассматривавший все эти чудеса, не сразу услышал деликатное покашливание Карчемкина. Он резко захлопнул холодильник и оглянулся.
  - Разрешите доложить, обыск закончили. Ничего не обнаружили.
  - Плохо искали, - злобно сказал Селиванов. - Холодильник очистите тут.
  Карчемкин удивленно хлопал глазами.
  - В сумки, говорю, сложите все из холодильника и заберите с со-
  бой, - злясь, пояснил Селиванов.
  - В сумки? - растерянно повторил Карчемкин.
  С сумками был непорядок. Не было у оперуполномоченных сумок. Пистолеты были в кобуре, а вот сумок не было. Рванув на себя дверцу кухонного шкафчика, Селиванов обнаружил странные сумки из тонкого шуршащего материала с яркими рисунками. Он видел в городе похожие и с удовлетворением подумал, что завтра его жена пойдет в магазин с такой же.
  Пока Карчемкин нагружал сумки бахметьевской снедью, Селиванов мстительно заявил Катюше:
  - Ну что, изловили твоего Хозяина.
  - Он сам пришел, - пояснила Катюша.
  - Сам, - громко захохотал Селиванов. - От нас еще никто не убегал. Итак, гражданка Бахметьева, собирайтесь. Проедете с нами.
  Катюша, улыбаясь, продолжала сидеть в кресле.
  - Можете, конечно, прямо так пройти, - осклабился полковник. - Но на улице мороз, а вы - девушка нежная...
  - Вы полагаете, мне стоит одеться? - светло улыбнулась Катюша и встала. - Спасибо за заботу.
  Карчемкин дернулся, но Катюша направилась в маленькую комнату. Селиванов, грубо оттолкнув ее за плечо, ворвался первым и выглянул в окно, убедившись, что на улице под ним стоит охрана.
  - Вы полагаете, я буду прыгать в окно? - насмешливо сказала Катя.
  - Не будешь, - согласился Селиванов и пошел назад к двери. - Никуда ты от нас... - злорадно начал он и оглянулся. В комнате никого не было.
  Очутившаяся в лаборатории Катюша блаженно улыбалась и наблюдала, как озверевший Селиванов чуть не выбросился из окна, хрипя от злости и бессилия. Позже он все свалит на дежурившего под окном сотрудника, которого на следующий же день приговорят к расстрелу за предательство, измену, пособничество врагу народа и далее по списку. Однако к концу заседания в кабинете следователя, где будет заседать пресловутая тройка, совершенно внезапно появится товарищ Сталин, который, жестикулируя трубкой, замогильным голосом потребует немедленно осужденного освободить.
  Это повергло членов тройки в глубокую печаль. Правда, сквозь генералиссимуса немного просвечивала стена и растаял в воздухе он как-то совсем невежливо, но Селиванов этому почему-то совсем не удивился. Однако судьи не пожелали выслушивать горячие уверения замороченного подполковника в том, что все это - проделки Бахметьева, который на самом деле - Хозяин, а участливо предложили ему немного отдохнуть и осужденного с извинениями отпустили.
  Пока же Катюша с чашкой кофе в руках уселась в кресло, ощущая приятное облегчение. Она величаво кивала головой, выслушивая комплименты, милостиво приняла пыльный одуванчик от Мити, который заявил, что она - театр Станиславского и Немировича-Данченко в одном лице, и стала с тревогой наблюдать за Сергеем.
  Тем временем Селиванов, делая броски с пистолетом, принимал картинные позы, отчаянно крича: "Окружай!", "Живьем брать гадов!" и прочие красивые фразы, которые он слышал краем уха в кино про войну. Самому ему участвовать в боевых действиях не приходилось, а все больше после таковых, воровато пробегая по разоренным боями магазинам и жилым домам. Это уже потом он решил, что быть в банде и хватать по мелочи не так интересно, как служить в органах НКВД, сея страх и уже практически законно забирая имущество осужденных. Он никогда не сталкивался с сопротивлением, и потому о приемах ведения ближнего рукопашного боя имел самое смутное представление. Бой с тенью его вполне устраивал: по нему никто не стрелял, поэтому кричать и воображать себя смелым и отчаянным можно сколько угодно. Его куцые энкавэдэшные мозги попросту не воспринимали некую потусторонность происходящего, которая бы повергла в ужас человека с мало-мальским воображением. Решив свалить Катюшино исчезновение на конвойного, дежурившего под окном, он совершенно успокоился и теперь самозабвенно играл в войну. А в том, что сбежавшую девчонку он в ближайшие дни найдет, он совершенно не сомневался.
  Набегавшись, он приказал арестовать конвойного Меджитова, щуплого узбека, невесть как попавшего сюда и на свою беду оказавшегося в роковой для него час под Катюшиным окном. Тот покорно сдал оружие и обреченно поплелся к машине под прицелом недавнего товарища по оружию. Переменчива судьба служителей главной опоры революции!
  В комнату вошел одетый, подтянутый и лучащийся оптимизмом Сергей.
  - Ну поехали, посмотрим, что там у вас, - распорядился он, с любопытством наблюдая за полковничьими упражнениями.
  Тот с сожалением остановился и уставился на Сергея.
  - Можете еще попрыгать, я подожду, - великодушно разрешил он.
  Селиванов весь подобрался и одним прыжком оказался перед ним:
  - Куда дел девчонку? - потребовал он и замахнулся. В тот же момент в глазах у него потемнело, сердце сжалось и юркнуло прямо в печень, его откинуло назад, и он полетел на пол от сокрушительного удара в нос.
  Карчемкин с Ворносковым в ужасе наблюдали, как колбасит их начальника, совершенно не понимая, что происходит. Тот встал и, ревя, как носорог, ринулся на Сергея. На полдороге его лицо исказилось, он дернулся, зашатался и снова рухнул как подкошенный. Вскочив, он заметил выглядывающих из-за занавески подчиненных. В их глазах плескался ужас.
  - Взять его, - скомандовал он. Подчиненные в страхе попятились. Они-то видели, что Сергей стоял на расстоянии, не вынимая рук из карманов, и мистический страх, доселе чуждый простым комсомольским сердцам, парализовал их.
  Сергей понимающе взглянул на них.
  - Когда товарищ подполковник перестанет кривляться, мы пое-
  дем, - успокоил он.
  Подполковник постоял немного, шатаясь, и подумал, что лучше и качественнее он сможет разобраться с ненавистным врагом у себя в кабинете. У них в штате как раз для этого был один садист-костолом. Не то чтобы Селиванов сам не справился. Но что-то его смущало, и он бы предпочел крушить врага в хорошей компании, запивая это дело стаканом водки.
  Потом, дыша в затылок Сергею, Селиванов выводил его из дверей квартиры. За ним следовали Карчемкин с Ворносковым, нагруженные пакетами с едой из бахметьевского холодильника. В дверях Сергей попытался расшаркаться и пропустить Селиванова вперед, однако тот дернулся и злобно зашипел.
  - Пардон, просто хотел быть вежливым, - сообщил Сергей.
  В коридоре стояла Серафима Петровна, скорбно подперев щеку ладонью.
  У лестницы, чуть не плача, Смышляевы с ненавистью смотрели на военных. Сергей помахал им рукой:
  - Я к вам скоро загляну, - пообещал он.
  - Лет через двадцать! - уточнил Селиванов.
  Пока его вели по двору, все обитатели дома смотрели из окон ему вслед, и на их лицах была нешуточная печаль.
  - Надо же, - удивился поляк. - Ненавидеть должны его. Потому
  что - зависть. А они жалеют!
  Ученые задумчиво чесали в затылке, а Сергей, обернувшись, помахал всем рукой. Жаль, подумал он, что нельзя объяснить соседям, что все это понарошку, и в то же время ему было удивительно тепло от того, что они так за него переживают. Он представил, как они, собравшись вечером, скорее всего у Хворовых, будут горевать и говорить о нем всякие хорошие слова, и у него защипало в носу.
  
  XIX
  
  Сергея первого усадили в воронок. Карчемкин с Ворносковым проворно обежали машину и распахнули дверцы, чтобы усесться по обе стороны от него. Селиванов открыл рот, чтобы скомандовать шоферу, но Сергей его опередил:
  - Ну, трогай, трогай давай.
  Селиванов, чуть не подавившись, оглянулся на него. Сергей безмятежно улыбался.
  - У меня еще куча дел, - объяснил он.
  - У меня тоже, - процедил сквозь зубы Селиванов, глядя на него в упор.
  Сергей нервничал, хоть и не подавал вида. Все-таки в тюрьме он еще не был. Тюремная камера рисовалась ему темным помещением с черными ноздреватыми каменными стенами, где бегают крысы и царит зверский холод.
  Когда его провели через три поста и открыли перед ним дверь камеры номер двадцать шесть, чтобы тут же запереть ее снова, и втолкнули внутрь, помещение оказалось несколько более приспособленным к проживанию, чем он ожидал. Кроме него там было еще четыре человека - трое мужчин и один подросток лет четырнадцати. Подросток мерно раскачивался, сидя на кровати и сунув ладони между худыми торчащими коленками.
  - Батюшки, тебя-то за что? - удивился Сергей.
  Мальчик, не отвечая, продолжал раскачиваться.
  - У него отца расстреляли, - хмуро пояснил молодой мужчина, который сидел на фанерном стуле у окна.
  - А он-то почему здесь?
  - Будто сам не знаешь. Он теперь как сын врага народа проходит. Недоносительство, сотрудничество с иностранной разведкой...
  Мальчик перестал качаться и замер.
  - Вот так целый день и сидит, - сказал старичок в круглых очках. Он был небрит, худ и грязен. - Болен он.
  Старичок поправил очки с треснувшим стеклом и замолчал.
  - Я хочу домой, - вдруг жалобно сказал подросток.
  - А ты помолчи! - вдруг закричал лежащий на кровати мужчина, приподнимая голову с серой, плоской, как блин, подушки. - Тебе хоть расстрел не грозит.
  - А вам грозит? - спросил Сергей.
  - Да, - глухо ответил тот и снова лег, не глядя, как мальчишка размазывает слезы по скуластым щекам.
  - Захар Африканович, не изводите себя, - мягко сказал старичок. - Ведь еще ничего не известно.
  Захар Африканович молча дернулся на кровати.
  - И потом, - продолжал старичок, - фортуна так переменчива, так переменчива, что бывают совершенно неожиданные повороты судьбы.
  - От души с вами согласен, - с энтузиазмом поддержал его Сер-
  гей. - Я тоже считаю, что мы будем переживать неприятности по мере их поступления. Вас как зовут? - обратился он к старичку.
  - Вениамин Карлович, - протянул тот сухонькую ладошку. - Вот из-за имени и сижу. Из-за отчества, вернее, - поправился он. - Хорошо, что батюшка не дожил... А вот он, - показал он на молодого мужчину, - Терентий Патрикеевич. А вас сюда за что, не сочтите за любопытство? - в свою очередь спросил он Сергея.
  - А за то же, за что и всех вас, - весело ответил Сергей. - То есть ни за что. Просто так. Полагаю, здешнему ГПУ понравилась моя мебель. Желают меня расстрелять, а мебель конфисковать. Приговор мне объявили по дороге в тюрьму, - объяснил он.
  - Ну и чего вы веселитесь? - вдруг накинулся на него Захар Африканович. - Вот погодите, сейчас вас вызовут на допрос, а обратно приволокут и бросят в угол, как мешок тряпья. Тогда посмотрим, останется ли у вас ваш идиотский оптимизм.
  - Ну зачем же вы так, - огорчился старичок.
  - Посмотрим, - согласился Сергей. - Но это будет потом. А пока я еще в игре.
  Он огляделся. Ему нужен был повод подойти к окну и подняться на стул, чтобы прикрепить видеокамеру. Она должны была быть напротив двери и как можно выше, чтобы в ее обзор попадали все, кто в ней находится, включая надзирателей. Последние должны были попадать в кадр сразу же, как только откроют дверь.
  - Как тут у вас вид из окна? - спросил он, выглядывая на пустой заснеженный тюремный двор, который немного оживляла вышка с часовым. Часовой явно замерз и дул на руки. - Не дует? - продолжал он, проводя рукой вдоль рамы. - А это что такое? - уставился он на стену над окном и пошарил там ладонью. - А, нет, показалось, - сокрушенно сказал он. Установив камеру, он повеселел и уставился на Захара Африкановича.
  - По-моему, что бы вам сейчас не помешало, так это рюмка хорошей водки. Да и всем остальным тоже, - добавил он, зачем-то помахав рукой в сторону окна.
  В лаборатории Митя с Андреем переглянулись.
  - В "Поле чудес" играет! Он, видите ли, добренький у нас!
  Сердобольный француз встрепенулся, увидев, что девушки уже упаковывают барсовский коньяк "Хенесси", семгу, хлеб и ветчину.
  - Мальчику надо бы валерьянки, - заметила Катюша.
  - За ней еще в аптеку бежать. Будет с него "Сникерса" для нача-
  ла, - ворчливо ответил Митя.
  - Не надо в аптеку, - вздохнул Барсов и вынул из кармана упаковку валерьянки в таблетках. - Вы думаете, я с ней расстаюсь в последнее время?
  Что касается Захара Африкановича, то, услышав про водку, он просто взвился.
  - Послушайте, вы! - закричал он. - Вы что, издеваетесь над нами?
  Вениамин Карлович грустно вздохнул.
  - Мне бы кашки овсяной. Не принимает у меня желудок здешней баланды.
  При словах о водке четвертый мужчина слез с кровати и нервно заходил по комнате.
  - Водка! - иронично сказал он. - Думаю, что нам теперь до конца жизни даже чаю хорошего не попробовать. Да что вы все о еде, - перебил он сам себя. - Мне сына-то теперь не увидеть, вот как! Ему скажут, что его отец - враг народа!
  Сергей посмотрел на них на всех и опечалился. В таких нервных условиях он не согласен был работать.
  - Все понимаю, - сказал он - но, поверьте мне, у вас все будет хорошо.
  - Вы либо идиот, - нервно воскликнул Захар Африканович, - либо провокатор.
  - Ни то, ни другое, - убежденно сказал Сергей. - Я - очень хороший человек. Просто не все это сразу замечают.
  Он отошел к дверям и нерешительно подергал. Заключенные насмешливо наблюдали за ним.
  - Простите, - смущенно сказал Сергей. - Вы не могли бы отвернуться? Мне надо тут поправить...
  Убедившись, что на него не смотрят, он быстро нажал на диск.
  - А простыню зачем притащил? - спросил Андрей.
  - Так она сама как-то... Она с кровати свешивалась.
  Они взглянули на монитор. Кровать мужчины, который сокрушался, что не увидит сына, оказалась без простыни. Это, судя по всему, вызвало его огромное негодование.
  - Ну, понимаю - сам сбежал, - говорил он, возмущенно простирая руки над кроватью. - Но если ты порядочный человек, то чужую простыню...
  - Ох и зануда! - вздохнул Сергей, махнув рукой, на которой висела простыня. - Я понял! - продолжил он. - Чтобы заставить человека забыть большое горе, надо изводить его мелкими неприятностями!
  - Как это сбежал? - удивился Вениамин Карлович. - Отсюда не сбежишь. Увели, наверное.
  Психологи, наблюдавшие все это в кабинете у Барсова, замерли в ожидании, что скажут заключенные об исчезновении Сергея.
  - Обвинят его в том, что он - подставной агент ГПУ, - предположил умудренный годами и жизнью седой психолог из Москвы.
  - Неужели на допрос уже увели? - поразился Вениамин Карло-
  вич. - Так ведь даже и дверь вроде не открывалась...
  - Ха! - презрительно воскликнул Захар Африканович. - Он наверняка подсадная утка НКВД.
  Седой психолог торжествующе поднял указательный палец.
  - Не говорите ерунды, - хором заявили Терентий Патрикеевич и Вениамин Карлович. - Если бы он был подсадной уткой, его бы не стали так рассекречивать.
  Седой психолог смущенно кашлянул.
  Вениамин Карлович охнул и сел на кровать.
  - Я знаю, - прошептал он. - Он, наверное, американский шпион.
  Терентий Патрикеевич и Захар Африканович задумчиво покивали и устремили глаза на дверь, за которой, как они считали, скрылся Бахметьев.
  - Если шпион, тогда конечно... - неуверенно протянул Терентий Патрикеевич, не совсем представляя себе, что такого есть в организме американских шпионов, что позволяет им исчезать из запертых и охраняемых помещений. Наверное, изобрели что-нибудь. На то они и американцы.
  - Что делать будем? - вопросил Терентий Патрикеевич.
  - Сидеть, батенька, - развел руками Вениамин Карлович.
  - Да нет. Со шпионом-то что делать?
  - А зачем нам здесь что-то делать? - рассудительно заметил Захар Африканович. - Вон НКВД пусть делом займется.
  На том обитатели камеры и порешили. И в самом деле, у них своих забот хватало. На разоблачение шпионов у людей, сидящих в тюрьме, как-то не остается энергии.
  Сергей подошел поближе к монитору.
  - Фу, - сморщилась Катюша. - Ну и запах.
  - Я скоро весь этим провоняю, - возмутился Сергей. - Вечером, как хотите, а я приду в душ.
  - Эй, смотрите, к ним гости, - заметил Митя.
  Дверь камеры действительно распахнулась, и на пороге показался разгневанный Скворцов.
  - Заключенный Бахметьев?! - рявкнул он.
  Ответом ему была мертвая тишина. Скворцов удивленно оглянулся.
  - Заключенный Бахметьев?! - вопросил Скворцов, удивленно озираясь. - Где заключенный Бахметьев?
  - Как где? Вы же сами его увели, - в свою очередь удивились заключенные.
  - Как увели? Кто?!
  - Так ваши же. Они ведь не представляются, - ответил за всех Терентий Патрикеевич.
  Скворцов молча захлопнул дверь.
  - Сейчас придет целая команда. Двигай, Сергей, - похлопал его по плечу Барсов.
   - Опять двигай, - проворчал он для порядка, подхватил увесистый пакет и оказался прямо в камере.
  Заключенные уставились на него.
  - Вас же только что тут не было, - пробормотал мальчик.
  - Ну да, - согласился Сергей. - Вот! - Он поставил на стол пакет.
  - Как это? - хором спросили все, жадным глазами глядя на пакет.
  - Я, братцы, продал душу дьяволу. Теперь прохожу сквозь стены.
  Дверь резко распахнулась, и в нее ворвался Селиванов с двумя военными.
  - Встать! Обыск! - проорал он и увидел Бахметьева.
  - А ты откуда взялся? - вырвалось у него.
   Сергей притворился очень удивленным:
  - В каком смысле? Вы же меня сами привезли. Но, если хотите, могу уйти домой.
  Озадаченный Селиванов повернулся и выбежал разбираться со Скворцовым.
  Тот в это время сидел в своем кабинете и беседовал с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который невесть как там оказался. Когда Скворцов вошел, он мог поклясться, что там никого не было. А когда он поднял голову от стола, генералиссимус как ни в чем не бывало сидел у окна и молча хмурился.
  Селиванов застал Скворцова в тот момент, когда он, оживленно жестикулируя, горячо уверял подоконник в гуманном обращении с заключенными. В пылу рвения он как-то не заметил, что вождь исчез, забыв откланяться.
  Селиванов был так озабочен душевным состоянием своего верного подчиненного, что на время даже забыл о новом заключенном, которого он давно мечтал заполучить в одну из камер вверенного ему учреждения.
  
  Когда надзиратель заглянул в глазок камеры, заключенные вместе с Сергеем Бахметьевым сидели за столом, сытые и пьяненькие, и дружно распевали:
  "Ближе к сердцу кололи мы про-офили,
  Чтобы слышал, как бьются сердца-а!"
  Вениамин Карлович сидел рядом с мальчиком, которого, как оказалось, звали Сашей, и время от времени дружески похлопывал его по плечу.
  Надзиратель не поверил своим глазам: Бахметьев вовсе никуда не сбежал, а наоборот, разливал всем в рюмки - хрустальные! - темно-золотистую, характерно маслянистую жидкость. Он ворвался в камеру. На столе валялись разноцветные бумажки от конфет, рыбьи кости и отчетливо несло перегаром.
  - Эт-та что...
  - Нет, ребята, - решительно встал Сергей. - Ваша братия меня сегодня утомила.
  Он вырубил надзирателя электрошокером и, когда тот оказался на полу, быстро подскочил к нему и брызнул в нос из баллончика. Надзиратель блаженно закрыл глаза, свернулся на боку калачиком, подложил ладонь под щеку и захрапел. Они уложили его на кровать Захара Африкановича и накрыли одеялом.
  - Нет, ты скажи, - домогался Терентий Патрикеевич. - А вот где ты все это взял?
  - Я ж тебе говорю, чудак, - проникновенно говорил Сергей. - Я фокусником работаю. Из цилиндра кроликов доставал. А ведь семгу легче достать, чем кролика, правильно?
  - Нет, почему? - не соглашался Терентий Патрикеевич.
  - Как почему? Семга-то не убегает, она же дохлая!
  Вениамин Карлович смотрел на всех добрыми глазами и покачивал головой.
  - Ах, молодежь, молодежь. Надзирателя усыпили... Расстреляют нас завтра, как пить дать.
  Сергей подлил ему еще коньяка.
  - Надзиратель сам уснул. Между прочим, на посту уснул, что является служебным преступлением. А во-вторых...
  Он не успел сказать, что будет во-вторых, потому что дверь распахнулась и в дверях камеры возник конвоир.
  - Заключенный Бахметьев, - прокричал он и осекся. - Это что та-
  кое? - не веря своим глазам, спросил он, глядя на недопитую бутылку.
  - Ишь ты какой, - восхищенно сказал Сергей, - прямо сразу не в бровь, а в глаз! Это, брат ты мой, - поучительно сказал он, поднося бутылку этикеткой к самому носу конвоира, - такой замечательный коньяк, какого ты никогда не видел. И не увидишь! Поэтому - пробуй.
  Конвоир попятился. Все было не так, неправильно. Его встречали так радушно, будто он пришел в гости к добрым знакомым. По губам его мазнул кусок невероятно ароматной красной рыбы, а в руках очутилась рюмка.
  - М-м-м, - замотал он головой. - Я не могу. Нам нельзя, - добавил он нерешительно.
  - Ха! - саркастически воскликнул Сергей. - Твой начальничек в кабинете сейчас водку хлещет. Значит, и тебе можно. Давай, только быстро. Нам с тобой задерживаться нельзя.
  - Нельзя! - благодарно сказал конвоир.
  - Поэтому быстро садись, глотни, и пошли.
  Конвоир благодарно поднес рюмку к губам. На мгновение у него появилось желание спросить, а как, собственно, коньяк оказался в камере, но ему вдруг показалось, что это не так уж важно.
  Он решил отложить вопросы на потом. Когда бутылка уже опустеет. Он лихо махнул коньяк - обжигающий, замечательный коньяк! - и закусил рыбкой. И какой рыбкой, мама родная! Он даже не представлял себе, что может быть такая рыбка.
  Перед ним очутилась вторая рюмка коньяка и необыкновенная прозрачная баночка с аппетитным салатиком. Боже, какой салат! Там были продукты, названий которых конвоир не знал, но они так и таяли во рту.
  Кажется, потом была водка, потому что коньяк кончился. Зверь, а не водка, потому что с перцем. Ее, вроде бы, враг народа Немиров принес.
  - Ну что, друг, пошли? - услышал он чей-то голос. Кажется, это был голос его замечательного друга Бахметьева.
  - Пошли! - с готовностью согласился конвоир. - А куда?
  - А на допрос, - пояснил друг Бахметьев.
  - Не, - помотал головой конвойный. - Туда не надо. Там тебя бить будут. Селиванов Кузю привел.
  - Так. А кто у нас Кузя? - осведомился Бахметьев.
  - О, - округлил глаза конвоир, пристраивая голову у Бахметьева на плече. - Он такой... огромный. И страшный.
  - Разберемся, - решил Бахметьев. - Ты, главное, не упади. За меня держись, понял?
  - И вовсе я не упаду, - оскорбился конвоир, встал и повис на шее у друга Бахметьева.
  - Ты, главное, за меня держись, - озабоченно повторил Сергей, и они потихоньку двинулись к выходу, провожаемые восхищенными взглядами собутыльников - то есть сокамерников.
  В коридоре конвоира совсем разморило, и Сергей аккуратно уложил его прямо на пол. Чтобы ему слаще спалось - и дольше, он и его побрызгал из баллончика.
  Знакомая секретарша Дарья удивленно захлопала ресницами, увидев заключенного Бахметьева, элегантно одетого, одного, без конвоира. Сергей подмигнул ей, на секунду склонился над ее столом и резко распахнул дверь в селивановский кабинет.
  - Так, - с ходу начал он, обращаясь к громиле, который, увидев его, плотоядно усмехнулся и начал вылезать из-за стола. - Ты - Кузя?
  - Что-о? - оскорбленно взревел детина двухметрового роста. - Какой я тебе Кузя?
  - Извини, но тебя так здесь все называют, - подчеркнуто вежливо сказал Сергей. - А на самом деле ты кто?
  Селиванов встрепенулся. Кузины кулаки - это хорошо, но он не любил, чтобы в его кабинете забывали, кто здесь начальник.
  - Так, - сказал он, тоже вставая, чтобы возвышаться над жерт-
  вой. - Заключенный Бахметьев. Ваша фамилия? Имя? Отчество?
  - У-у-у, совсем ты, брат, плох. Бахметьев я, Сергей Александрович.
  Селиванов обмакнул ручку в чернила и стал старательно выводить буквы в первой строчке протокола. Сергей наклонился над столом и доверительно спросил.
  - А как обстоят дела с политинформациями во вверенном вам учреждении?
  Селиванов издал невнятный звук. Слово "политинформация" было для него как красная тряпка для быка.
  - Все паясничаете, заключенный Бахметьев? - вкрадчиво сказал
  он. - Вы, кажется, забыли, в каком учреждении находитесь? Так мы вам сейчас напомним!
  - О нет, я не забыл, - прервал его Сергей. - Я нахожусь в органах советской власти, которые призваны обеспечивать социалистическую законность. Я прав, подполковник?
  Насчет этого подполковник не был уверен. Но слово "законность" ему очень не понравилось. Поэтому он выкрикнул вторую из двух своих любимых команд:
  - Молча-ать!
  - Молчу, - согласился Сергей.
  Селиванов скрипел зубами. Ему очень хотелось начать пытать Бахметьева, сокрушить его челюсть Кузиным кулаком, но что-то пока удерживало его от этого. Болталась где-то в уголке сознания трусливая мысль, что не так прост этот арестованный. Иногда у него возникало ощущение, что тот с ним играет, как кошка с мышкой.
  "Хозяин", - мелькнуло у него, но эту мысль он попытался загнать поглубже в подсознание. Он старался не замечать недоуменных взглядов Кузи, у которого давно чесались кулаки, и заставлял себя продолжать вести допрос, по возможности придерживаясь протокола.
  - Как давно вы сотрудничаете с американской разведкой? - начал он.
  - А почему вы решили, что я с ней сотрудничаю? - заинтересовался Сергей.
  - Почему? - торжествующе ответил Селиванов. - Вы даже не потрудились спрятать улики.
  Он вынул из сейфа бутылку смирновской водки, ананас, продукты в упаковках и банках с иностранными надписями и книжку Дугласа Адамса.
  Книжку Сергею стало жалко - во-первых, она была не его, а Андрея, во-вторых, она ему нравилась, а в-третьих, он предвидел, что ему придется объясняться с Митей.
  - Книгу придется вернуть. Казенное имущество, - сказал он со вздохом.
  Селиванов усмехнулся и открыл коробочку с салатом. Он рассчитывал на то, что за целый день Бахметьев успел проголодаться, - обед в камеру намеренно не приносили, - и начал медленно смаковать его.
  - Ах, и хорош салатик, - причмокивал он. - Угощайся, - подвинул он коробочку костолому Кузе.
  Он поглядывал на Сергея, рассчитывая уловить в его глазах голодное выражение.
  - Ишь ты, как набросился, - сочувственно сказал Сергей. - Не кормят вас тут, что ли? Ты вон тот попробуй, с креветками и шампиньонами.
  - Хочешь? - несколько растерявшись, продолжал свою роль Селиванов. Хотя чувствовал, что пытка голодом провалилась. Об обильном застолье в камере он еще не знал.
  - Нет, спасибо, вы сами ешьте, не стесняйтесь, - радушно предложил Сергей.
  Селиванов еще немного поел, изо всех сил чавкая, но наконец даже он почувствовал, что пауза затягивается. Он облизнул жирные губы, вытерся рукавом и подтянул к себе листки протокола:
  - Итак, откуда у вас эти вещи?
  - Из магазина, я полагаю, - пожал плечами Сергей.
  - Ах, из магазина? Неувязочка получается, гражданин Бахметьев. Нет в наших советских магазинах таких вещей. И упаковочки такие... - он постучал по пластиковой коробочке деревянной перьевой ручкой, с которой облезла местами зеленая краска, - у нас не производятся.
  - Ну молодец, - восхищенно сказал Сергей. - Догадлив. И ведь правда, не производятся.
  - Так откуда у вас эти вещи? - снова спросил польщенный похвалой Селиванов, приготовясь записывать.
  - Так это всем американским шпионам такие выдают.
  - Как это? - не понял Селиванов. На его памяти еще ни один арестованный не сознавался в шпионаже - во всяком случае, до физического воздействия. А тут... Вот так рыбку он подцепил! Ай да удача! Ему уже представлялся стремительный взлет карьеры, награды, благодарности... - Надо срочно дожимать, - решил он.
  - Об этом, пожалуйста, поподробнее.
  - Все очень просто. Приходишь, регистрируешься, что ты американский шпион...
  - Как регистрируешься? Где?
  - В Кремле, - пояснил Сергей. - Регистрируешься там, что ты - американский шпион, и тебя ставят на довольствие. И все.
  Селиванов бросил ручку.
  - Так. Значит, отказываемся сотрудничать со следствием, да? - теперь уже с нешуточной угрозой произнес он.
  - Ну почему же. У меня и справка есть, - радостно сказал Сергей и протянул бумажку.
  - "Справка, - дрожащим голосом прочитал несчастный Селива-
  нов, - выдана в том, что Бахметьев Сергей Александрович прошел регистрацию в качестве американского шпиона в установленный срок. Данная справка является основанием для выдачи ежемесячного шпионского пособия. Действительно по первое февраля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года".
  Сергей с удовольствием слушал, покачивая ногой в такт. Он гордился этой справкой, потому что текст диктовал самолично. А уж Митя с Иваном доводили корочки, подпись и печать до полного технического совершенства. В подлинности подписи не усомнился бы ни один эксперт, поскольку она была сканирована с подлинной.
  Селиванов растерянно взглянул на него.
  - Ты дальше читай, - предложил Сергей.
  - А что дальше?
  - Как это что? Подпись! - оскорбленно воскликнул Сергей. Еще бы! Митя столько с ней провозился, что ее должен был кто-нибудь оценить.
  - "Заведующий отделом... - Селиванов запнулся, вглядываясь в буквы, - отделом американских шпионов! - растерянно произнес он. - Вышинский А.Я." Вышинский А.Я.! - шепотом повторил он, глядя на Сергея.
  - Он самый! Андрей Януарьевич, бывший генеральный прокурор, а ныне - сотрудник МИДа.
  Селиванов чуть не плакал. Ему срочно требовалось подумать. Он нажал кнопку, вызывая конвойного. Прошла минута - никого. Он нажал еще раз.
  - Никто не придет, - спокойно объяснил Сергей.
  Селиванов метнул на него злобный взгляд и стал колотить по кнопке звонка кулаком. Но никто и не подумал являться на зов.
  - Черт! Заснули они, что ли? Посмотри, что там, - скомандовал Селиванов нахохлившемуся Кузе. Тот распахнул дверь и застыл в дверном проеме.
  - Что такое? Дарья! - позвал он.
  Селиванов выбежал в приемную, забыв про Сергея. Тот, воспользовавшись моментом, схватил книгу, нажал на диск, сбросил книгу на руки Андрею и снова вернулся в подвал. Не торопясь отжимать диск, он огляделся и повел левую руку в сторону, материализовавшись в коридоре, недалеко от приемной. Впереди него оказался товарищ Скворцов, который озабоченным шагом спешил к начальству.
  - Товарищ полковник, разрешите обратиться, - сказал он, растерянно наблюдая, как тот трясет бесчувственную Дарью, которая спала, сидя за столом. Дарья не просыпалась, и ее голова от тряски стукалась о стол, производя твердый ритмичный стук.
  - Товарищ подполковник! - крикнул Скворцов.
  Селиванов оставил Дарью в покое, и она снова повалилась на стол, продолжая спать.
  - Ну что тебе? - недовольно оглянулся Селиванов.
  - Разрешите доложить, - четко, по форме, отрапортовал Сквор-
  цов. - Конвоир Хасанов найден спящим в коридоре. Не можем разбудить.
  Селиванов оторопел.
  - Как "не можем разбудить"?
  - Не просыпается. Лежит, как бесчувственный, и все. И перегаром разит.
  - Чего-чего? - не понял Селиванов.
  - Пьяный он, товарищ подполковник. Странно это. Он с поста-то вроде не отлучался.
  Селиванов открыл было рот, чтобы приказать арестовать пьяного конвоира, но оглянулся на Дарью и промолчал.
  - И дежурный по второму этажу пропал, товарищ подполковник, - добавил Скворцов.
  - Как пропал? - шепотом переспросил Селиванов.
  - Вы ее на диванчик уложите, - негромко посоветовал Сергей из-за подполковничьей спины. - Видите - плохо человеку.
  Селиванов спохватился, что заключенный Бахметьев находился без присмотра у него в кабинете, и запоздало похолодел. Там секретные бумаги, оружие и Бог знает что еще. Вдруг его осенило:
  - Твоя работа? - спросил он, опасаясь услышать утвердительный ответ.
  - Я же в камере сидел, - напомнил Сергей. - А потом - с вами все время...
  - Ты в кабинет без конвойного вошел, - вдруг сообразил Селиванов.
  - Так что же было делать, если он по дороге заснул. А мне, - развел он руками, - было крайне любопытно с вами поговорить. Поэтому, не обессудьте, я уж сам дошел.
  - А чего это он по дороге заснул? - подозрительно спросил Селиванов. - И потом, - спохватился он, - чего это тебе было любопытно со мной поговорить?
  - Я все думал, - нарочито медленно сказал Сергей и остановился.
  - Ну? Чего думал-то? - поторопил подполковник.
  - Да вот, - вздохнул Сергей, - хватит у вас фантазии обвинить меня в чем-нибудь, кроме шпионажа, или нет. Не хватило, - с сожалением заключил он и вдруг потребовал:
  - Ну давайте, ведите меня в камеру уж кто-нибудь. Или опять самому тащиться?
  - Я тебя сам отведу, - встрепенулся Селиванов и с негодованием посмотрел на Скворцова. Мол, все приходится делать самому.
  Открыв дверь, подполковник сразу почувствовал, что что-то в ней не так. Прямо скажем, в тюремных камерах крайне редко ощущались вкусные запахи. Он повел носом и вошел внутрь. Все заключенные мирно спали и даже не проснулись, не вскочили встревоженно, как обычно. Селиванов подошел к столу - там лежали какие-то яркие красивые бумажки, видимо, обертки от чего-то необыкновенного, чего не досталось ему, Селиванову. И коньяк, с досадой подумал Селиванов, ему тоже не достался. Эта мысль наполнила его раздражением, переходящим в ярость, и он стал обходить спящих, срывая с них одеяла. Они лениво отмахивались, не просыпаясь, и мычали что-то типа "отстань". Вот тут Селиванов действительно очень удивился - а где же страх?
  Откинув очередное одеяло, он увидел лицо пропавшего надзирателя. Надзиратель спал беззаботно, как младенец, причмокивая губами и чему-то улыбаясь во сне. Ярость Селиванова была столь велика, что как-то вытеснила удивление и законный вопрос: каким образом человек, всегда проявлявший служебное рвение и непримиримость к врагам народа, вдруг оказался на постели одного из них и заснул прямо при исполнении служебных обязанностей? Поэтому вместо того, чтобы попытаться подумать, он взревел:
  - Встать!
  Надзиратель подтянул коленки к подбородку и засопел. У Селиванова потемнело в глазах. Он вытащил пистолет из кобуры и замахнулся, от всей своей полковничьей души желая разбить безмятежный лоб спящего сотрудника. Этого Сергей допустить не мог. Он поспешно сунул руку в карман. Селиванову в лицо пыхнуло чем-то дурманяще-сладким, и он провалился в блаженное забытье.
  Проснулся он оттого, что ему было жестко и холодно. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой зеленую стену, которую загораживало что-то темное. Он поморгал глазами в надежде, что препятствие исчезнет, но оно, наоборот, стало ближе и превратилось в лицо надзирателя, который изумленно таращился на своего начальника.
  Состояние бешенства за последние два дня стало у Селиванова привычным. Он обнаружил, что они оба лежат на твердом бетонном полу коридора, вернее, того маленького рукава коридора, который вел к лестнице в подвал. Камер там не было, поэтому туда никто не заглянул. Кто-то ввинтил лампочку и зажег там свет.
  Сергей предусмотрительно брызнул в нос Селиванову меньшую дозу снотворного, чтобы они с надзирателем могли проснуться примерно в одно время.
  - Ты что тут делаешь? - спросил Селиванов, стараясь сдерживать кипящую в нем злобу.
  - А вы, товарищ подполковник? - спросил надзиратель, испуганно глядя на него и пытаясь подняться. Затекшее тело слушалось с трудом. - Как мы здесь оказались? - изумленно спросил он, оглядываясь кругом. - И... почему мы тут спали? Вместе?
  - Это ты меня спрашиваешь? - взорвался Селиванов. - Это я должен тебя спросить. Почему ты спал в камере у заключенных врагов народа?
  На лице надзирателя отразилось такое искреннее недоумение, что Селиванов дальнейшие расспросы прекратил. "Всех расстрелять", - думал он, с трудом поднявшись и торопливо шагая к своему кабинету. Он подергал ручку - заперто. Возмутительно! Он вспомнил, что секретарша тоже заснула за своим столом, и повел плечами, ощущая противный озноб. Дарью расстрелять вместе со всеми!
  Обдумывая, кого и как он будет расстреливать, Селиванов спустился вниз и подошел к часовому.
  - Почему мой кабинет заперт? Где секретарша? - отрывисто спросил он.
  - Так ведь, товарищ подполковник! - растеряно сказал часовой. - Четыре утра. Дарья Тихоновна сдала ключи и ушла. А вы где...
  Он осекся, взглянув в глаза подполковнику, и вытянулся, щелкнув каблуками.
  - Ключи, - требовательно протянул руку Селиванов.
  Часовой поспешно снял ключ с доски и протянул начальнику. Селиванов направился к лестнице, потом решительно развернулся, вернул ключ, потребовал машину и уехал домой, к перепуганной жене. Засыпая, он вспомнил про вещи, оставшиеся в квартире Бахметьева, и ему сразу стало хорошо.
  - Завтра я тебе такой холодильник привезу - под потолок, - похвастался он жене. - Будет где мясо хоть полгода хранить.
  - Под потолок не бывает, - задумчиво сказала жена.
  - У меня бывает!
  Придется заказать грузовик, решил он и, вполне успокоенный, заснул.
  В девять утра жители преподавательского дома по улице Коммунистической увидели, как к дому подкатил грузовик, из которого выскочил давешний военный в форме подполковника и три грузчика в телогрейках. Они деловито взбежали на второй этаж и стали вскрывать дверь в квартиру номер семь. Замок не поддавался. Один из грузчиков, пыхтя, стал пытаться просунуть в дверную щель отвертку, приналег плечом на дверь, и она открылась.
  - Тьфу, черт, замок-то отпертый был, - выругался он.
  Подполковник, оттеснив его плечом, быстро вошел в квартиру и замер. Ему показалось, что перед ним мелькнула какая-то тень, по воздуху проплыл диван, желтея уютным пушистым пледом и все исчезло. Квартира была пуста. Только слегка колыхалась полотняная занавеска на двери и на стене, на том месте, где раньше стоял компьютерный стол, белела какая-то бумажка. Селиванов подошел поближе и прочитал надпись, сделанную красными чернилами: "ФИГ ТЕБЕ, СЕЛИВАНОВ!".
  Он быстро сорвал бумажку и оглянулся. Так и есть - все грузчики успели прочитать, и теперь на их лицах блуждало глумливое выражение. Взбеленившийся Селиванов приказал немедленно обыскать все квартиры в доме. Никаких следов бахметьевского имущества там, конечно, не оказалось. Поскольку оно было заботливо вытащено хозяйственным Митей при содействии Андрея как раз перед носом у подполковника. Бедный Селиванов никак не мог поверить, что остался без холодильника под потолок, обещанного жене. Он уже и место для него определил. Он немного побегал по коридору, снова вбежал в бахметьевскую квартиру, поорал на грузчиков и стал думать, чего бы еще полезного совершить.
  
  - Прямое включение, - сказал Андрей. - Серега, давай медленно шагай вот отсюда - вон туда. - Андрей быстренько настроил аппарат, и...
  - Товарищ подполковник, что это? - спросил грузчик, вытянув указательный палец в сторону входной двери. Там появилась еле заметная переливающаяся дымка, которая служила силовым экраном. Из дымки вдруг вышел Сергей Бахметьев собственной персоной. Он медленно шел по направлению к маленькой комнате за полотняной занавеской и внимательно смотрел по сторонам, не обращая внимания на присутствующих в квартире людей.
  - Как вы тут оказались? - взревел Селиванов. - Руки вверх!
  Он вытащил пистолет.
  - Товарищ подполковник! - испуганно воскликнул один из грузчиков.
  - Вроде все забрали, - раздумчиво произнес Сергей, проходя мимо Селиванова.
  Если бы Селиванов был способен хоть что-нибудь замечать вокруг, он бы увидел, что сквозь Сергея немного просвечивала стена.
  - Руки за голову! Стоять! Сидеть! Лежать! - надрывался Селиванов, потрясая пистолетом. Сергей, не обращая на него никакого внимания, прошел через комнату и исчез за полотняной занавеской. Селиванов, топоча сапогами, вбежал туда, терзаемый нехорошим предчувствием. И недаром - Бахметьев опять исчез.
  
  - Никакой наблюдательности, - вздохнул психолог. - Хоть бы испугались, что, мол, что-то тут сверхъестественное. Поудивлялись бы для приличия, откуда Бахметьев вдруг появился. Только о холодильнике своем и думает! Поразительно!
  
  - В отдел! - издал клич Селиванов и помчался к машине.
  - Сейчас в камеру побежит, - вздохнул Сергей. - Никакого покоя.
  И, подхватив пластиковый пакет, исчез из лаборатории.
  Действительно, прежде чем прийти в свой кабинет, Селиванов помчался в камеру. Пыхтя от нетерпения, он ворвался туда, как только конвоир отпер дверь. Заключенные мирно сидели за столом и поедали "быстрые завтраки" из цветных пластмассовых мисочек. На столе лежали пустые пакетики.
  - "Каша "Быстров". Овсяная с изюмом", - прочитал конвойный, взяв пакетик со стола.
  - Кто посмел? Откуда? - завопил Селиванов.
  - На столе было. Когда мы проснулись. Разве не вы принесли? - простодушно удивился Саша.
  Сергей скромно дожевывал кашу.
  Когда Селиванов был особенно злобен, из всех слов русского язы-
  ка - других языков он не знал - в его памяти оставалось только одно слово: "Стоять!". Причем было совершенно неважно, сидели при этом те люди, которым адресовалась команда, или уже и так стояли. Сейчас он был не просто злобен - он был взбешен. Исчезнувший холодильник и, наоборот, невесть откуда появившаяся каша "Быстров", особенно если она с изюмом, кого угодно выведут из себя. Поэтому то, что все в камере случайно как раз стояли в тот момент, когда он прокричал то единственное, что помнил, его нисколько не смутило. Главное, что, прокричав "Стоять!", он немного успокоился и стал деловито сгребать красные красивые пластмассовые мисочки.
  Вениамин Карлович был очень тронут тем, что сам начальник отдела внутренних дел убирает у них со стола грязную посуду.
  - Спасибо! - вежливо сказал он.
  Селиванов не стал рассматривать это как сарказм. Потому что, к счастью для Вениамина Карловича, он не знал, что это такое. Быстро заперев дверь, он побежал в свой кабинет, прижимая мисочки к груди. Секретарша Дарья Тихоновна испуганно вжалась в стул, встретившись с ним взглядом.
  - Скворцова ко мне! - рявкнул Селиванов, промчался к своему столу и вынул из сейфа початую бутылку водки.
  Скворцов прибежал через две минуты, запыхавшийся и встревоженный.
  - Сядь, - коротко скомандовал Селиванов, наливая и ему полстакана.
  Он склонился к Скворцову и что-то прошептал. Скворцов побледнел, залпом выпил водку из мутного граненого стакана и кивнул головой.
  - Помни, никаких резких движений. И чтобы он тебя не видел. А то снова исчезнет. И не промахнись - прямо в голову. Но не торопись. Как только я почешу нос...
  - Черт побери, - выругался Митя в лаборатории. - Ничего не слышно. Андрей, - крикнул он в глубь лаборатории. - Помехи пошли. Звук почти пропал.
  - Пропал, пропал, - проворчал Андрей, подходя к компьютеру. -
  Сам-то контур не можешь изменить?
  Он подошел к компьютеру и слегка повернул двойную решетку, похожую на огромное барбекю.
  - Хасанова послать за заключенным Бахметьевым, - тут же услышали они голос Селиванова, так ясно, как будто он был рядом.
  - Ну вот, - удовлетворенно сказал Андрей, - в следующий раз помехи сам устраняй. И повадился же Селиванов с Серегой по душам беседовать...
  Они отправились немного передохнуть. Ночь они практически не спали, наблюдая за Селивановым и разбирая пожитки Бахметьева, которые они "вывезли" из его квартиры. У монитора остался дежурить молодой ассистент, которому было велено в случае чего всех будить и бить тревогу.
  Дарью срочно послали в комиссариат с какими-то бумагами, Хасанов отправился за Сергеем. Селиванов пригласил Кузю, не объясняя причин, - надо же будет кому-то все убрать потом, - и налил себе еще водки.
  На этот раз Сергей вошел в кабинет Селиванова не один - его ввел Хасанов и хотел было, как обычно, выйти дожидаться в приемную, но Селиванов остановил его.
  - А ты тут постой на всякий случай, а то заключенный у нас очень шустрый. То исчезает, то мебель вывозит, то... Ты как, милый человек, в квартире оказался сегодня?
  - Материализовался, - улыбнулся Сергей.
  - Так-так... А вещи из квартиры куда мать... матерьзовались?
  - А вам зачем?
  - Как это зачем? - заволновался Селиванов. - Вещи-то не твои уже. Конфисковали их в пользу трудового народа.
  Сергей расхохотался:
  - А суд? Ведь суда еще не было. А приговор, значит, уже вынесен? Вот так социалистическая законность.
  - Ну и что? - упорствовал Селиванов. - Распоряжаться мебелью не имел права. Все равно ее конфискуют после суда. Значит, она уже не твоя. Так куда же вы, заключенный Бахметьев, вещи спрятали?
  Скворцов чуть приоткрыл дверь в приемной и поднял пистолет на уровень бахметьевского затылка. Палец дрожал на курке.
  - Облегчите свою участь, - мягко вещал Селиванов. - Иначе это будет отягчающим обстоятельством на суде.
  - Куда же я мог их спрятать, - притворно удивился Сергей, - если тут у вас безвылазно сижу, под замком?
  - Так я ж тебя видел! - крикнул было Селиванов, но тут же взял тоном ниже: - Мы же вас все видели в квартире у вас.
  - Знаю-знаю. Когда вы за холодильничком приехали, который обещали жене на кухню. Чтобы мясо по полгода хранить.
  - Я там... мы... откуда ты... какой, к черту, холодильник? Что вы мне голову морочите, гражданин Бахметьев? Как вы оказались в квартире?
  Скворцов прищурился. Он боялся не заметить сигнала Селиванова. Продолжая держать бахметьевский затылок на прицеле, левой рукой он вытер пот со лба.
  - Я вас не понимаю, - удивлялся в это время Сергей. - Я-то шучу, а вот вы... Ну сами подумайте. Как я мог оказаться в квартире? Что же я, по вашему, - сбежал?
  - Вот это самое, сбежал! - обрадовался Селиванов.
  - А потом пришел обратно? В камеру, никем не замеченный? Вы бы вернулись добровольно? - спросил Сергей.
  Над этим Селиванов как-то не подумал. Он был готов поверить, что Бахметьев сбежал, - но чтобы пришел обратно! С другой стороны, он своими глазами видел Бахметьева в квартире. Как он туда попал? И как вернулся? Значит, у него есть сообщник, который его выпустил, а потом обратно впустил. Зачем выпустил, еще понятно, - пособник американского империализма. А все же зачем Сергей вернулся? С едой и мисочками? Наверняка чтобы сделать какую-то пакость ему, подполковнику Селиванову с помощью своих сообщников. Но какую? Эти вопросы были для Селиванова слишком сложны. Его рука невольно потянулась к носу.
  Сергей, заметив раздумье на челе подполковника, резко наклонился к нему через стол, чтобы стимулировать его умственную деятельность, например, потребовав в камеру кондиционер и свежую прессу. И в это время грянул выстрел. Слоноподобный Кузя, на беду свою оказавшийся на одной линии огня с Бахметьевым, дернулся и откинулся назад на стуле. На его лбу расцвел огненно-красный цветок, а на лице навечно застыло изумленное выражение.
  Ничего не понимающий Сергей оглянулся и заметил в дверях остолбеневшего Скворцова, который не отрывал взгляд от Кузиного лба, продолжая сжимать пистолет в вытянутой руке.
  - Ты что наделал? - раздался горестный голос Селиванова.
  Сергей вскочил, в одно мгновение оказавшись позади подполковника. Он опасался второго выстрела Скворцова.
  - Это ты, значит, меня хотел убрать? Ну все, шутки кончились, подполковник! Во сне тебе буду являться! С Кузей.
  Сергей помолчал, наблюдая за немой сценой, и добавил:
  - И наяву!
  Селиванов вздрогнул.
  Сергей, не затягивая сцену прощания, поспешно нажал на диск и отбыл.
  
  XX
  
  В лаборатории слегка встревоженный ассистент как раз раздумывал, стоит ли будить Андрея или пусть еще немного поспит, раз уж все обошлось, когда прямо перед ним материализовался Сергей, исполненный справедливого гнева.
  - Так, - желчно протянул он, глядя на открытую бутылку минералки, стоящую рядом с компьютером. - Значит, водичку пьем, да?!
  - Сергей Александрович... - растеряно сказал ассистент. - А... вы как себя чувствуете?
  - Прекрасно, молодой человек! Просто прекрасно. Чего и вам желаю.
  Он захватил бутылку минеральной воды и пошел в лаборантскую, из которой раздавался мощный храп Андрея. Немного постоял, наблюдая за безмятежным выражением его лица, накапливая злость, и стал потихоньку лить на него воду. На лице Андрея сначала появилось блаженное выражение, и он стал причмокивать, ловя губами тоненькую струю. Потом воды стало чересчур много, и это перестало ему нравиться. Он стал отмахиваться рукой и потом сел, не открывая глаз.
  - Выключите водопад, - потребовал он и проснулся. - Ой, Сере-
  га, - удивился он. - Ты чего пришел? За едой? Слушай, а на меня тут вода какая-то налилась...
  - За тобой я пришел! - мрачно сказал Сергей. - Я тебе во сне собирался явиться.
  - Да? - удивился Андрей. - Зачем? Ты же не девушка, чтобы мне во сне являться, - хихикнул он.
  - Чтобы посмотреть в твои глаза, - медленно проговорил Сергей. - В твою наглую, бесстыжую морду!
  - Слушай, ты чего? - всерьез встревожился Андрей. - Что случилось-то? - он внимательно посмотрел на мрачную бахметьевскую физиономию и осторожно спросил:
  - Ты вполне хорошо себя чувствуешь?
  - Ах, как вы все интересуетесь моим самочувствием! Право, я тронут!
  Он решительно сдернул с обиженно сопевшего Андрея одеяло и потащил его в лабораторию к компьютеру.
  - Душа моя, - ласково обратился он к ассистенту, - не будешь ли ты любезен прокрутить сей захватывающий сюжет немного назад?
  - Конечно-конечно, - засуетился тот и подскочил к другому монитору.
  Через несколько секунд мокрый Андрей с изумлением уставился на дырку в Кузином лбу.
  - Опаньки! - воскликнул он. - Это кто стрелял?
  - Некто Скворцов, небезызвестный вам. В меня стрелял, заметьте!
  - Это они решили тебя убрать, когда у нас были помехи! - ахнул Андрей.
  - Удивительная проницательность!
  - Всего минуту не было звука! Всего одну минуточку! - потрясенно повторял Андрей. - Значит, убрать решили. Правильно! Нет челове-
  ка - нет проблемы. Ну, Селиванов, погоди!
  - Ладно, - Сергей решительно встал. - Даю вам сутки на выяснение отношений с Селивановым. И выработки стратегии на случай засад и прочих противозаконных антисоветских действий. И засим удаляюсь в родные пенаты, дабы искать утешения и понимания у родных и близких.
  - Ну Серега, ты... а впрочем, отдохни, конечно. Пусть Селиванов пока помучается. - Андрей повеселел. - Представляешь, он будет постоянно тебя ждать в каждом темном углу и маяться от неизвестности.
  - А пошел ты к черту! - с чувством сказал Сергей. - Ты хоть понимаешь, что я чудом жив остался?!
  Андрей виновато потупился:
  - Хочешь - можешь вообще туда не возвращаться. Тебя никто не обвинит. Только вот что шеф скажет?
  Сергей немного подумал. Не хотелось ждать выстрела в спину. Но зато хотелось увидеть Марину.
  - Думаю, что шеф скажет тебе много теплых слов. И поделом. Впрочем, поживем - увидим, - скорбно заключил он и пошел домой искать утешения в домашних радостях.
  Мать с отцом были на работе. Он немного походил по квартире из угла в угол, постепенно успокаиваясь. В конце концов, никто особенно не виноват, что видеокамера не дала изображения Скворцова, который целился сквозь узкую щель. И помехи бывают, тут уж ничего не поделаешь. Подобных ситуаций не учли, когда планировали все это мероприятие, полагаясь на то, что смогут видеть все движения противника. Сергей пытался понять, мог ли Барсов ожидать от сотрудников НКВД откровенного бандитизма или же он все-таки полагался на соблюдение всех формальных процедур - суда, приговора, а потом уже... Сергей поежился. В привычной домашней обстановке все, что с ним случилось, казалось абсолютно нереальным.
  Пока он в душе смывал с себя запах тюрьмы, зазвонил телефон.
  "Марина", - подумал Сергей, и как был, в пене, выскочил из ванной. Уже услышав Гулин голос, он сообразил, что Марина не знает номер его телефона. К тому же ей сейчас было бы за семьдесят, если она вообще дожила до этих лет. "Здорово было бы ее разыскать сейчас", - подумал он.
  - Алло, алло... - надрывалась Гуля. - Елена Валентиновна! Алло! А Сергей не возвращался?
  - Возвращался, - запоздало сказал Сергей. - Я на два дня возвращался. То есть вернулся. А может, и больше.
  - С тобой все в порядке? - озабоченно спросила Гуля. - У тебя голос какой-то...
  Сергей растрогался. Все-таки Гуля составляла большую часть его жизни.
  - Ты за меня волновалась? - уточнил он.
  Гуля горячо заверила, что добросовестно за него волновалась и всячески помогала в этом его родителям. Сергей совсем раскис и томным голосом позволил ей приехать, потрогать его лоб и накормить.
  Похоже, Гуля не расслаблялась во время его отсутствия и поддерживала постоянную боевую готовность. Потому что через двадцать минут она уже звонила в его дверь, нагруженная судками, пакетами, кастрюлями и мисками. Сергей с большим удовлетворением наблюдал, как на столе появляются жареные баклажаны, салат, зразы с грибами, солянка, фаршированные перцы, семга и пирог с яблоками.
  - Гу-у-ля, - утомленно говорил Сергей, полной ложкой зачерпывая солянку и одной рукой обнимая ее за талию. - Умница моя, - повторял он, пробуя перцы.
  После пирога с яблоками он снова решил на ней жениться. Пришедшие домой родители застали умилительную сцену: Сергей в отцовском махровом халате сидел на диване, а Гуля в его рубашке расположилась на полу, облокотившись спиной о его колени. Сергей умиротворенно грыз фисташки.
  Мать хмыкнула и ушла на кухню готовить ужин.
  - А-а-а, привет, голубки, - приветствовал их Александр Павлович. - Воркуем? - он хитро подмигнул Сергею.
   С кухни вернулась потрясенная мать. Гулины кулинарные произведения, которые остались в изрядном количестве, все-таки произвели на нее впечатление. Она даже согласна была проигнорировать рубашку сына на дагестанской красавице, несмотря на то, что это была явная демонстрация определенного сближения.
  - Это ты все сама наготовила? - уточнила она.
  - Сама, сама, - встрепенулась Гуля. - Думала, вдруг Сережа приедет, голодный, усталый, а дома никого нет. И тут я...
  Из кресла в углу раздался громкий всхлип. Все замолчали и посмотрели туда - это верный себе Александр Павлович усиленно тер глаза, изображая растроганность.
  - Я тоже пришел домой голодный, усталый, - силился он сказать, переполняемый эмоциями. - И никто, никто меня не кормит. - Он хитрым глазом посмотрел на Гулю. - Меня-то кормить будешь? - потеряв терпение, спросил он.
  - Конечно, конечно, - Гуля изобразила радость и нерешительно поднялась.
  Пока женщины на кухне собирали на стол, Александр Павлович испытующе посмотрел на Сергея.
  - Девушка уже купила белое платье?
  - Батя, - с укором сказал Сергей. - Девушка, которая приготовила обед из пяти таких блюд, заслуживает благодарности.
  - Насколько долог будет процесс изъявления благодарности? - уточнил отец. - Ты на ней опять женишься?
  Этого Сергей пока не знал. Гуля, конечно, пикантная дагестанская девушка, и взрывы ее ярости были даже забавны. К тому же она явно любит заботиться о нем, что позволяло Сергею томиться негой и ощущать некоторую свою значительность.. А Марина так нежна... К сожалению, она очень далека от его, Сергея, настоящей жизни. А вот Катюша... Катюша хороша! И с ней можно говорить о его теперешнем двусмысленном существовании сразу в двух временных измерениях.
  - Жизнь - тяжелая штука, - поведал он отцу.
  Александр Павлович хмыкнул и громко потребовал супа.
  
  На все попытки разбудить его на следующее утро Сергей протестующе мычал что-то про социалистическую законность и врагов народа. Махнув рукой, родители ушли на работу, оставив завтрак на столе. Хотя в прошлом он спал не меньше, чем в двадцать первом веке, но был вымотан эмоционально. Проспав до двенадцати, он сидел на кухне, лениво дожевывая фаршированный перец, и думал о Марине. Правда, он вынужден был признать, что Марина не умела готовить так вкусно, как Гуля. Зато каждое слово с ней было исполнено особенного значения, и она была вся такая... тоненькая, беззащитная и очень трогательная. Ее хотелось прижать, защитить... Сергей вздохнул. Ему захотелось разыскать следы Марины в настоящем. Он отключил мобильный телефон - Гуля упорно домогалась его все утро - и вышел на улицу.
  Он не ходил по родному городу больше месяца. Оказывается, раньше он и не подозревал, какой он шумный и как раздражающе быстро носятся машины. И сколько их, Боже мой! А рекламные щиты! Какая безвкусица! То ли дело раньше - тихо, просторно! И как величественно выглядел ресторан "Волна" с его массивными деревянными дверями, полуколоннами и огромными полукруглыми окнами. Или гостиница "Советская", за которой так и угадывались альковы, камины, занавески из темно-красного бархата, неспешные разговоры... А нынешняя гостиница "Плес" ассоциировалась только с факсами, совмещенными санузлами и серыми бетонными стенами.
  Немного потосковав о степенном прошлом, он зашагал по суетному настоящему. Центральная средневолжская улица еще сохранила все дома постройки конца сороковых - маленькие, двух-трехэтажные дома с затейливыми балкончиками и подъездами, имеющими выход в обе стороны: в большие тенистые дворы, по которым будто и не прошли эти шестьдесят лет, и на современные шумные улицы.
  Старый дом с трогательными балкончиками, украшенными фигурными каменными столбиками, с выступающими вперед фонарями стоял как ни в чем не бывало. Правда, двери, выходящие на улицу, были наглухо заколочены и из благородного сдержанно-кремового он был перекрашен в вульгарный канареечный цвет, но в остальном дом был прежний. Сергей посмотрел на знакомые окна на втором этаже. Невероятно, но в них по-прежнему были старые оконные переплеты. На секунду ему показалось, что за окном мелькнул знакомый силуэт.
  Немного поколебавшись, он вошел во двор. Там было тихо. Липа во дворе стала совсем огромной. Сейчас под ней была детская песочница.
  Подъезд был открыт. Сергей вошел в него и взялся за перила, ощутив рукой знакомую выщерблину. Это сосед Энгельманов - маленький, проказливый Ромка - проковырял новым перочинным ножиком две недели назад - то есть пятьдесят с лишним лет и две недели назад. Давненько, однако! И Ромка теперь, наверное, не маленький, хотя, может быть, все такой же проказливый. Решив не думать о временных парадоксах, Сергей поднялся на второй этаж и остановился у Марининой двери. За ней было тихо. Наверное, все на работе. И живут там, скорее всего, чужие люди - хотя кто знает...
  - Вы кого-то ищете, молодой человек? - раздался сзади надтреснутый старушечий голос.
  Сергей вздрогнул и оглянулся. Старушка, которая стояла позади него, была совсем незнакомой.
  - Да, в общем, - пробормотал он. - Здесь когда-то жили Энгельманы. Знаете, Эсфирь Марковна, Григорий Вульфович. Еще у них была дочь Марина, красивая такая, с косой. Через плечо.
  Поскольку старушка - кокетливая бабушка с челкой в кудельках и в затейливой шляпке - сосредоточенно смотрела на него, он добавил:
  - Эсфирь Марковна... У нее такие короткие вьющиеся волосы - почти рыжие... Она врачом была.
  Лицо старушки почему-то принимало все более удивленное выражение. Это раздражало Сергея.
  - Может быть, Ромку помните? Из девятой квартиры? Он еще перила проковырял, когда ему перочинный нож подарили.
  Поскольку старушка все еще молчала, он торопливо добавил:
  - Он не злой был, озорной просто.
  - Как была фамилия Ромки? - осевшим голосом спросила старушка.
  - Смешная какая-то... То ли... нет, не помню. Что-то про глаза.
  - Косогляд? - тихо-тихо переспросила старушка.
  - Точно, Косогляд, - обрадовался Сергей и был готов обнять старушку, как родную. - У него был отец Эдик... Эдуард Осипович.
  - Молодой человек, - медленно сказала старушка. - Не могли бы вы объяснить, почему вы назвали его отца Эдик? Ведь в те времена, когда его так называли, вас и на свете не было. И Марина... Когда вы родились, она была уже почтенной дамой - Мариной Григорьевной.
  - Конечно. Э-э, видите ли, - Сергей призадумался. Вопрос был не в бровь, а в глаз.
  - Понимаете, - начал он выдумывать, - мои родители были с ними знакомы. - Он немного запнулся. Старушка смотрела на него в упор, и это здорово нервировало. - Вот я и привык - Эдик да Эдик. Дядя Эдик, - поправился он.
  - Эдуард Осипович умер в конце шестидесятых, - еле слышно сказала старушка, поднося руку к левой стороне груди. - Вы тогда еще не родились.
  - Да что вы говорите, - искренне огорчился Сергей. - Как жаль!
  У старушки округлились глаза. "Зря я это сказал", - подумал он.
  - А Ромка... то есть, я хочу сказать, Роман Эдуардович?
  - Молодой человек, - сказала старушка, как-то странно глядя на не-го. - Скажите, пожалуйста, сколько вам лет?
  - А... Э-э, двадцать семь. То есть... Вы извините, - пробормотал Сергей, - мне надо срочно идти. Меня там срочно ждут. Мне надо... - И он бегом помчался вниз.
  Старушка встревоженно стояла на лестнице, глядя ему вслед. Ее шляпка от волнения сбилась набок, а кокетливые кудельки прилипли к вспотевшему лбу.
  - Роман Эдуардович уехал в Израиль еще в семьдесят третьем го-
  ду, - крикнула она вслед ему и уже тише добавила себе под нос:
  - Лет за пять до его рождения. Ничего не понимаю.
  
  "Черт знает что, - злился Сергей, шагая по улице. - Никого не осталось. Один умер, другой уехал! Только про Марину ничего не выяснил. Хорошо хотя бы, что она дожила до возраста почтенной дамы".
  Он не был уверен, что хочет видеть Марину почтенной дамой. И вообще, он начал чувствовать, что немного потерялся где-то во времени. Сергей немного постоял, разглядывая старую улочку. Хоть она и была испоганена рекламой, новыми стеклянными дверями и современными крылечками, приляпанными к старым домам, за ее пределами он чувствовал себя не очень уютно.
  Сергей решил навестить пединститут. Он теперь находился почти в центре города, и от деревни, окружавшей его когда-то, ничего не осталось. На месте деревянного преподавательского дома стояла четырнадцатиэтажная башня общежития.
  В вестибюле, надо признать, стало гораздо веселее. Вместо темно-зеленых стен - деревянные панели, вокруг колонн - объявления, написанные мультяшными буквами.
  Но восхитительный запах кожи и старого дерева исчез.
  Он поднялся на третий этаж и постоял перед аудиторией, в которой вел семинары по стилистике всего несколько дней назад. Ну, если, конечно, не считать тех пятидесяти с лишним лет... да и Бог с ними!
  На кафедре у деда ничего не изменилось, если не считать новых столов. Но они стояли на месте старых, а преподаватели проводили перемены все так же, уткнувшись в конспекты. Только студентов стало гораздо больше.
  Сергей еще немного постоял в коридоре. В общем-то, делать в институте ему было абсолютно нечего. Пошатавшись по коридорам, он почувствовал, что пора встряхнуться и вернуться в свой собственный мир. Вздохнув, он сказал себе, что ничто так не отрезвляет, как работа под началом Артемьева. Стоит только заглянуть в компьютер Курицыной, и все душевное томление как рукой снимет.
  Правда, на этот раз Курицына напортачила не так много. Она зарделась в ответ на удивление Сергея, что кое-что все-таки было сделано правильно, и подтянула мини-юбку повыше, до предела открывая стройные ноги.
  - Если бы у тебя в голове был такой же порядок, как с ногами, - тут же проворчал Сергей, пресекая ее попытки картинно положить ногу на ногу, обнажив еще и бикини. - И о чем ты только думаешь! Ты посмотри, что ты напринимала позавчера...
  Он склонился над компьютером, возмутительно игнорируя ее бюст, который как раз сегодня очень удачно выпирал из кружевного лифчика. Он открыл базу данных и углубился в работу.
  - Хочешь, расскажу прикол? - предложила Курицына, не в силах отойти от него. - А лес такой загадочный, а слез такой задумчивый...
  Не дождавшись реакции, она хихикнула сама.
  - Тупость какая, - пробормотал Сергей, не отрываясь от работы. - Ты иди, иди, - спохватился он. - Займись чем-нибудь. Кофе, что ли, принеси.
  Курицына обиженно ушла. Сергей, как всегда, подивился, зачем Артемьев ее держит, и снова впился глазами в экран монитора. Однако сегодня ему работалось не так, как всегда, - грызло неясное беспокойство.
  Артемьев ворвался в кабинет как ураган:
  - Сергей Александрович! Как вы вовремя! Не могли бы вы просмотреть квартальный отчет? Он в электронном варианте странно выглядит.
  - А кто его составлял? - не оборачиваясь, спросил Сергей.
  Артемьев замялся.
  - Понимаете... опытных экономистов мало... Инна должна набираться опыта.
  Сергей с изумлением оглянулся.
  - Курицына делала отчет?!
  Артемьев смущенно потупился. Сергей выжидательно смотрел на него. Не дождавшись пояснений, он сухо сказал:
  - Если вам захотелось дать Курицыной поиграться, этот отчет можете оставить себе. Мне его даже не показывайте. Я сам сделаю.
  Когда Артемьев уже был в дверях, Сергей, не оборачиваясь, спросил:
  - Может быть, она ваша незаконная дочь?
  Артемьев замер:
  - Откуда вы знаете?
  Давно Сергей так не удивлялся.
  - А что, правда дочь?
  - А вы не знали? - разочарованно сказал Артемьев.
  - Нет.
  На лице Артемьева отразилась сложная гамма чувств. Из которых, судя по всему, главными были два - запоздалое желание заклеить себе рот, а потом - убить Сергея.
  - А что, вы это скрывали? - уточнил Сергей.
  - Вообще-то, да.
  - Бог мой, да почему?
  - Ну, ее мать так хотела. Инне было уже двадцать лет, когда мне сказали, что она моя дочь. Мать не хотела ее травмировать.
  Сергей с изумлением воззрился на шефа.
  - Как можно травмировать, сказав, что у нее есть отец?
  - Ну, не знаю, - растерянно пожал плечами Артемьев. - Ее мать не хотела... Все это так сложно. Инна могла бы задавать себе вопрос, почему у нее не было отца двадцать лет, и винить в этом меня.
  - А почему не мать?
  - Ну ведь отец-то я!
  - А вы в этом уверены? Вы сделали тест на отцовство?
  - Тест, конечно, не делали. Зачем? Ведь ее мать мне сама об этом сказала. Какой смысл ей врать? Да я и сам вижу. Она на меня похожа.
  На взгляд Сергея, Курицына с ее внешностью Барби и длинными ногами нисколько не напоминала низкорослого круглолицего Артемьева. Он смерил его долгим взглядом.
  - А что, не похожа? - смущенно спросил Артемьев.
  Сергей пожал плечами и отвернулся к монитору.
  - Какая у вас зарплата?
  - При чем тут моя зарплата? - вспыхнул Артемьев, но Сергей его уже не слышал - он был весь в базе данных.
  К вечеру его энтузиазм угас. Что-то мешало ему работать. Уже дома он понял, что. Сокамерники. Мальчишка вроде немного отъелся и стал почти нормально общаться. Даже Захар Африканович, сокрушавшийся, что не увидит сына, стал немного бодрее. Черт его знает, но, похоже, его присутствие действовало на них благотворно. И Селиванов может без него совсем обнаглеть. Сергей еще немного послонялся по квартире, дождался отца, попрощался и обреченно зашагал к лаборатории.
  Он был уверен, что застанет там только дежурного ассистента, - рабочий день был давно закончен, и Андрей с Барсовым давно должны были уйти домой. Однако там была вся компания во главе с Анатолием Васильевичем, которая шумно дискутировала о чем-то. Экспрессивный француз стоял на столе и что-то возбужденно кричал, стараясь заглушить голос немца, а Барсов чертил у себя в блокноте. Поляк, оживленно жестикулируя, нашептывал ему в ухо.
  XXI
  
  Появления Сергея никто не заметил.
  - Добрый вечер, - удивленно сказал он.
  Поляк скользнул по нему взглядом, явно не видя его.
  - Добрый вечер! - крикнул Сергей погромче, и все взгляды обратились к нему.
  - А, все-таки решили вернуться? - приветливо спросил Барсов, засовывая блокнот в карман.
  - Как там все? Живы? - хмуро спросил Сергей.
  Андрей отвел глаза.
  - Живы пока, - сказал он. - Надзирателя вот собрались расстреливать. С минуты на минуту ждем. Приговор был уже.
  - Вы тут все спятили, что ли? - закричал Сергей. - Это вам тут кино, что ли? Его же из-за нас расстреляют.
  - Это есть детячество! То есть, ентшульдиген, ребячество, - возмущенно сказал немец. - Вы должны были просмотреть архивы НКВД. Если этот надзиратель был расстрелян, значит, гешефт не ваш!
  - Гешефт? - изумленно переспросил Митя.
  - Ну, не ваш тьело! - раздраженно поправился немец. - Ведь он уже того, стрелян, ферштеен? Больше пятьдесят лет назад!
  - С одной стороны, - начал француз, - вы не можете спасать всех, кто был расстрелян. Это уже свершившийся факт. С другой стороны - куда вы здесь денете всех спасенных вами? Тут и так наблюдается перенаселенность населенности, то есть населения. Хотя, конечно, всех жалко, но наша миссия...
  - Тюремные архивы... - гнул свое немец. - Надо спасать только тех, кто был стрелян из-за нашего вмешательства. А остальных пусть стрел... стрелить... расстрелить.
  - Вот, - пожаловался Барсов Сергею. - Эта канитель уже весь вечер длится. А ваше мнение?
  - Кого спасем, после пятого марта обратно отправим. А может, их и сюда забирать не придется. Вы как хотите, - решительно добавил он, - а своих расстреливать не дам. Кстати, - спохватился он. - Что там с тюремными архивами?
  - Сожгли все архивы, - ответил Барсов. При этом он нисколько не выглядел опечаленным.
  - Как можно сожгли? - кипятился немец. - Нельзя сожгли! Непорядок.
  - Еще в пятьдесят третьем сожгли, - объяснил Барсов. - Сразу после смены власти. Скрывали следы. А это значит, что расстреляли практически всех.
  - С одной стороны... - начал немец, - это не ваша вина. Но, с другой стороны, вмешательство...
  - Но как же гуманитарная функция человечества? - простер руку поляк.
  - Поделом ему! Он сам людей избивал и расстреливал! - перебил его француз.
  - И так - уже три часа, - сообщил Андрей.
  - Да погодите вы! - рявкнул Сергей. Все изумленно воззрились на него.
  - Вы сами говорите, что вмешательство нежелательно.
  Этот тезис возражений не вызвал ни у кого.
  - А надзирателя я сам подставил. Его расстреляют из-за меня. Он же надзиратель, а не заключенный. Значит, если его расстреляют - это будет вмешательство. Может, его все равно расстреляют, но это будет позже и не из-за меня. И если мы его из-под расстрела уведем - наоборот, мы избежим вмешательства.
  И с этим все вынуждены были согласиться.
  - Значит, пока, - продолжал Сергей, - спорить не о чем. Надзирателя надо выручать.
  - С одной стороны... - горячо начал немец.
  - Герр Диттер! - с укоризной сказал Анатолий Васильевич. Он подмигнул Сергею и кивнул головой в сторону компьютера.
  Никто не заметил, как Сергей отбыл в прошлое, где над надзирателем нависла нешуточная угроза.
  Селиванов был у себя в кабинете. Это несколько опечалило Сергея, потому что там подполковнику было легче расправиться с ним: Сергей боялся, что он все еще не оставил этой мысли. Однако надо было спешить.
  У Селиванова сидели Скворцов и Голендимов.
  Они разошлись вовсю и вместе с надзирателем предлагали заодно расстрелять Хасанова, который напился пьяным, спал в коридоре, видел, как Скворцов застрелил Кузю, и слишком много знал. Вообще, заключили они дружно, Хасанов поддался разлагающему влиянию Бахметьева. Раз он напился вражеского коньяка. Вот если бы он поделился с начальством, тогда вражеское влияние не сказывалось бы так сильно. А так - придется расстрелять. Убрать как-нибудь потихонечку.
  - Но больше никаких расстрелов у меня в кабинете! - взорвался Селиванов. - Только после Кузи все убрали! Так ты мне тут всех сотрудников перестреляешь. - Он печально посмотрел на испорченный ковер.
  - Я же не виноват, - потупился Скворцов, - что он как раз в тот момент наклонился, когда вы до носа дотронулись.
  Селиванов промолчал. Ему не хотелось признаваться, что он забыл о том, что этот жест он сам сделал условным знаком, и к носу потянулся просто так.
  Внезапно дверь в кабинет распахнулась, и в него ворвался Бахметьев.
  - Всем вон! - рявкнул он, шагая к Селиванову.
  - Стреляйте! - истошно закричал перепуганный подполковник. Скворцов потянулся к кобуре, суетливо пытаясь вытащить пистолет. Сергей шагнул к нему поближе и зачем-то сжал запястье левой руки. У Скворцова потемнело в глазах, ему на секунду показалось, что он оказался в странном помещении, наполненном людьми. Потом Скворцов ощутил, что его кто-то сильно схватил за локти сзади. Через несколько секунд галлюцинации прекратились, и он обнаружил, что сидит на стуле в кабинете Селиванова. Кобура была пуста.
  - Что за черт?! - кричал Селиванов, протирая глаза. - Скворцов! Вы заодно?
  Не успел он подумать, что хоть Голендимов его ни за что не предаст, как тот вдруг тоже исчез вместе с Бахметьевым, чтобы тут же появиться снова с вытаращенными глазами, бледным лицом и без оружия.
  - Предатели! - вопил Селиванов. - Всех арестовать!
  Внезапно он подумал, что предателей оказалось слишком много. Похоже, из непредателей остался он один. Парализованный от страха и непонятности происходящего, он молча наблюдал, как бывший заключенный Бахметьев возвышается над дрожащими Скворцовым и Голендимовым, которые смотрели на него снизу вверх, как загипнотизированные.
  - Всем вон! - кратко повторил Сергей, и они послушно встали со стульев и вышли, не оглядываясь.
  - А вы, - приказным тоном заговорил Сергей с Селивановым, - если не хотите умереть самой страшной смертью, немедленно отмените приказ о расстреле надзирателя... Я жду, - сказал он после паузы и придвинул к нему телефон.
  Селиванов наконец смог разжать челюсти.
  - Я не могу, - торопливо заговорил он, - там подпись членов Особого совещания... Нужно снова заседание собрать...
  - Не юли! - прикрикнул Сергей, наблюдая, как подполковничья рука тянется к ящику письменного стола. - Руки на стол!
  Однако Селиванов был и не в таких бандитских переделках. По скорости вынимания пистолета он всегда опережал противника. Он ухмыльнулся и резко сунул руку в ящик стола. Но пистолет достать не успел. Потому что вдруг стол исчез. Вместе с пистолетом. Он был так сосредоточен на столе, что не успел заметить, что на пару секунд вместе со столом исчез и Бахметьев.
  Селиванов продолжал сидеть на стуле, тупо глядя на то место, где еще секунду назад был его стол. Стол начальника, заметьте. За которым он чувствовал себя как за надежной броней. Потому что на нем был мраморный чернильный прибор, телефон-вертушка, протоколы последних заседаний, бутерброды с колбасой и пистолет. Без стола он был как без одежды - весь голый и незащищенный. К тому же, хоть он не читал в детстве сказок, - честно говоря, он вообще ничего не читал, - у него начали закрадываться мысли о всякой чертовщине. К исчезновениям Бахметьева он уже привык, но чтобы целый стол! С мраморным письменным прибором! Впервые к его привычной злобе стал примешиваться неконтролируемый страх. Он поднял голову и встретился глазами с заключенным Бахметьевым. Впрочем, с каким там заключенным?! Он только притворялся заключенным! А сам преследовал цели.... Какие же цели он преследовал? В обход линии партии и правительства? Страх мешал ему думать. Взгляд Бахметьева был холодным и беспощадным. Он медленно подошел к сейфу мимо продолжавшего вжиматься в свой стул Селиванова.
  - Считаю до трех! - грозно сказал он.
  Селиванов бы и рад был вскочить, но не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Страх перед чем-то неподвластным ему победил все остальные чувства.
  Между тем Бахметьев продолжал как-то нехорошо ухмыляться. Подполковник Селиванов не любил, когда так ухмыляются. Это значит, что человек перестал бояться и решился на что-то, от чего Селиванову может стать очень неприятно. Подполковник Селиванов издал невнятный хриплый звук.
  - А что у нас в сейфе? - осведомился Бахметьев.
  Селиванов продолжал молчать. Не потому, что ему нечего было сказать. А потому, что язык отказывался двигаться.
  - Я и так знаю, - продолжал Сергей. - Табельное оружие, пара циркуляров из Москвы - разнарядка на первую категорию и вторую. Правильно? Сколько человек по плану ты должен расстрелять, а сколько - отправить в лагеря лет на двадцать пять. И бутылка водки.
  Селиванов зажмурился: откуда он знает? Видит насквозь! - ахнул он. Да человек ли он, в конце концов? Или этот... вурдалак какой-нибудь. Про вурдалаков он помнил - бабушка рассказывала в детстве. Тогда он, затаив дыхание, слушал ее, лежа на печке и закрываясь от страха одеялом. Но тот страх был веселым и захватывающим - он знал, что этого не бывает. А вот теперь, оказывается, бывает, и одеяла поблизости не наблюдалось...
  Когда он снова открыл глаза, сейфа уже не было. Зато был Бахметьев, который навис над ним грозной тенью и, схватив за шиворот, поднял со стула. Селиванов уже не сопротивлялся, сообразив, что он легче сейфа, и по этой причине Бахметьева лучше не злить. Изумленная Дарья Тихоновна, которой в последнее время приходилось удивляться уж слишком часто, наблюдала, как заключенный Бахметьев держит за шиворот ее начальника, а бледный начальник того и гляди упадет в обморок. Видать, отчего-то нехорошо стало подполковнику. Спасибо заключенному Бахметьеву, что он так заботливо придерживает его за воротник. А то вот-вот рухнет начальник прямо на стол секретарши.
  - Ну? - немного невежливо встряхнул Селиванова Бахметьев.
  Дарья испуганно замерла, но подполковник почему-то совсем не рассердился.
  - Я... это самое... Скворцова позови, - с трудом скосил Селиванов глаза на секретаршу.
  - Да, позови-ка нам срочно Скворцова, - согласился Сергей.
  Дарья судорожно схватилась за телефон, и через полминуты рысцой примчался Скворцов. Вскоре Сергей потребовал, чтобы его проводили в камеру, - что и было выполнено с чрезвычайной поспешностью и осторожностью. Казнь надзирателя была отложена, члены тройки были приглашены на завтра подписывать новый протокол, а обитателям камеры, в которой некогда жил Сергей, созданы максимально благоприятные условия.
  Вениамин Карлович стал получать на завтрак манную кашу. Заключенных распорядились больше пока не вызывать на допросы и закрывать глаза, если в их камере неожиданно окажутся невесть как проникшие туда посетители. Правда, члены тройки выпучили глаза, услышав про такое неслыханное дело, как оправдательный приговор, но Селиванов заткнул всем рты, сославшись на новые секретные распоряжения Самого. А про новый гуманный режим для заключенных он и заикаться не
  стал - тут никаким циркулярам не поверят.
  Бахметьева освободили со всевозможными справками в надежде, что он никогда больше не посетит данное учреждение.
  После некоторых колебаний Селиванов нерешительно наведался в камеру двадцать шесть. Немного постояв, он аккуратно прикрыл дверь, стараясь не смотреть на бутылки йогурта на столе. Он с большим удовольствием отметил, что Бахметьева там не было. А йогурт - он что ж, он не опасный. Хотя очень напоминает об опасности, если вдуматься, как он появился в камере.
  Селиванов рано успокоился. Когда он вошел в свой кабинет, бывший заключенный Бахметьев уже поджидал его там.
  - Я все сделал, все, как вы сказали! - поспешил заявить подполковник.
  - Молодец, - кивнул Сергей. - А, с другой стороны, куда вам было деваться? Теперь слушайте меня внимательно.
  Селиванов замер. Он уже начал понимать, что Бахметьева действительно надо слушать внимательно.
  - Теперь вы видите, что я могу делать то, чего ни вы, ни кто другой не понимаете и понимать не должны?
  Селиванов закивал так энергично, будто хотел, чтобы его голова сорвалась с плеч и подкатилась к ногам Бахметьева.
  - Я читаю все ваши мысли! - внушительно заявил Сергей и вперил в Селиванова взгляд, который ему казался проницательным.
  Взгляд действительно был впечатляющим: нахмуренные брови, сморщенный лоб и вытаращенные глаза говорили либо о паранойе, либо о чрезвычайно грозном могуществе. Селиванов продолжать кивать.
  - Если вы только подумаете о том, чтобы меня убить или причинить мне какой-нибудь вред, то в ту же секунду окажетесь там, где сейчас находится сейф. Понятно?
  Селиванову было абсолютно непонятно, как он там окажется, но не верить в это он не мог. Поэтому он сильно опечалился и неуверенно посмотрел на Сергея.
  - Ну, чего спросить-то хотите? - вздохнул Сергей, видя, что Селиванов безуспешно пытается вытолкнуть из себя какой-то звук.
  - А я все время об этом думаю, - испуганно признался он. - Не получается не думать.
  - Знаю, - мрачно сказал Сергей. - Тяжело с вами. Ну ладно, думай-
  те, - разрешил он.
  Селиванов издал хрипящий звук и вопросительно посмотрел на Бахметьева.
  - Ну, спрашивайте, - разрешил тот.
  - А... а надзиратель... он... тоже - американский шпион?
  - Он тут вообще ни при чем. Это я его усыпил.
  - А зачем тогда ты... вы его спасаете?
  Сергей вздохнул.
  - Этого вам не понять. И не пытайтесь. Но помните: если вы хоть пальцем шевельнете, чтобы мне навредить, то в ту же секунду! Даже если меня не будет рядом! Последуете за сейфом и столом. Будете гореть в вечном огне, - зловеще добавил он и вышел.
  В коридоре тюрьмы он посмотрел на часы - было полдевятого. Он подавил в себе желание явиться в свою опустевшую квартиру и подбодрить безутешных соседей и поспешно отбыл домой, родителям на радость.
  Путь домой лежал через лабораторию, где его встретил полный впечатлений Митя: тяжеленный железный сейф Селиванова, приземляясь в лаборатории, сильно долбанул его по ноге.
  - Ты, терминатор! Летающий сейф! - наскакивал он на Сергея. - Смотри, куда барахло сваливаешь. Он же тонну весит! Ты зачем его сюда забросил?
  - Так, может, там оружия целый арсенал, - оправдывался Сергей, с облегчением ловя одобрительный взгляд Андрея. - Я же не могу предусмотреть, откуда он пистолеты выхватывать начнет. А так и попугал заодно.
  - Я полагаю, - бесстрастно сказал Барсов, не глядя на своих иностранных коллег, - что наша программа изначально предполагала достаточно большое вмешательство в прошлое. Можно сказать, на нем она и основывается. Поэтому дальнейшие споры о невмешательстве должны это учитывать. Завтра явитесь на работу в институт, - обратился он к Сергею. - По расписанию. Как ни в чем не бывало.
  - Ладно, явлюсь, - пробурчал Сергей. - К занятиям, между прочим, еще и готовиться надо.
  - Давай-давай, не ворчи, - запальчиво воскликнул Митя. - Ишь, цену набивает.
  - Без стола заниматься не согласен, - заявил Сергей. - Вот ты мне завтра его и доставишь.
  - Да ты меня инвалидом сделал, - крикнул вдогонку ему Митя, но Сергей уже был на пути домой.
  - Как там, сын? - спросил Александр Павлович, глядя на его измученное лицо. - Тяжело?
  - Культ личности, батя. Темные люди, - пробормотал он и завалился спать.
  
  ХХII
  
  Перед отбытием на работу в прошлом он заглянул на работу в настоящее, захватил материалы для квартального отчета, заверил встревоженного Артемьева, что все сделает в срок, и отбыл в свою квартиру.
  Полюбовавшись вдоволь на пустые стены, он аккуратно запер дверь и пошел на работу - к третьей паре. В институте только начинался большой перерыв, и Сергей очень удивился, обнаружив на кафедре физики и математики кучу народа - завкафедрой английского языка, секретаря парторганизации института Валерия Алексеевича Булочкина и даже Григория Ивановича Кирюшина. Без своей супруги он выглядел не таким умиротворенным, зато очень сосредоточенным. Все они сидели и слушали Булочкина, который оживленно о чем-то вещал.
  - Мы вынуждены признать, что не сразу разглядели вражескую, предательскую сущность этого человека, который работал с нами бок о бок. И сейчас мы должны дать оценку его провокаторской деятельности и аморальному поведению. Прошу высказываться. Поактивнее, товарищи.
  Заинтересованный Сергей, никем не замеченный, потихоньку протиснулся внутрь и скромненько уселся на краешек стула.
  Валерий Алексеевич подозрительно оглядел всех членов закрытого партийного собрания. Его взгляд уперся в Зинаиду Трофимовну Захарову и выжидательно уставился на нее. Та нерешительно подняла руку.
  - Мы проявили недостаток политической бдительности, - заученно произнесла она. - Сергей Александрович всегда вел себя подозрительно. Он окружил себя вещами, которых не должно быть у советского человека. Я считаю, что он должен быть исключен из партии.
  Зинаида Трофимовна возвела очи к небу, пытаясь вспомнить, что еще она должна была сказать, и беспомощно замолчала. Булочкин неодобрительно нахмурился и перевел взгляд на преподавателя с кафедры физики, фамилию которого Сергей никак не мог запомнить: то ли Лаховский, то ли Лопухновский, - во всяком случае, Сергей не помнил, чтобы когда-нибудь с ним общался.
  Лаховский - или все-таки Лопухновский? - заговорил гораздо решительнее.
  - Бахметьев всегда вел аморальные разговоры, - сообщил он, - не проводил общественной работы...
  - А "Студенческая весна?" - перебил его чей-то знакомый голос. Сергей поискал глазами и увидел сердито нахохлившегося деда.
  - Буржуазные песни, возмутительная любовная сцена, - отмахнулся Лаховский. - А как же политические, моральные устои! Он не должен больше находиться в наших рядах. Мы должны уволить его с работы и выселить из преподавательской квартиры.
  - Благодарю вас! - кивнул довольный Булочкин. - Безусловно, такие, как Бахметьев, - это чуждые элементы. Мы должны заклеймить его позором.
  Он повернулся к Кирюшину.
  - Послушаем теперь представителя от комиссии по партийному контролю, - предложил он.
  Сергей подался вперед, сгорая от любопытства.
  "Дядя Гриша" деликатно кашлянул и встал.
  - Мы жили с Сергеем Александровичем в одном доме, - начал
  он. - Конечно, его окружало много необычных для нас вещей, которые он привез из Москвы. Но нельзя по вещам судить о человеке. На меня он произвел впечатление как хороший специалист, болеющий за дело, и просто порядочный человек.
  - Григорий Иванович! - Булочкин постучал карандашом по сто-
  лу. - Сейчас не время проявлять мягкотелость.
  - Товарищи! - повернулся Григорий Иванович к аудитории. - Мы все работали вместе с Сергеем Александровичем, гордились его замечательной идеей "Студенческой весны", не гнушались теми подарками, которыми он легко делился со своими друзьями. Неужели мы тогда лицемерили? Или лицемерим сейчас?
  - Спасибо, Григорий Иванович! - Булочкин швырнул карандаш на стол. - Это не что иное, как политическая близорукость. Не ожидал от вас. Позвольте спросить, как вы можете говорить о его порядочности, если он арестован органами НКВД как враг народа и американский шпион?
  - Уверен, что это недоразумение, - убежденно сказал Григорий Иванович.
  Серей был готов его расцеловать.
  - Позвольте, позвольте, - заволновался Булочкин. Это что же - органы НКВД ошиблись? Ну, знаете, Григорий Иванович! За такие разговоры...
  - А что они, не люди, что ли? - подал голос дед. - Человеку свойственно ошибаться.
  - А с вами, Владимир Иванович, у нас будет особый разговор, - значительно сказал Булочкин. - Ваша терпимость, знаете ли... Вы и Комаровых жалели...
  - И сейчас жалею, - сердито загудел дед. - Замечательные были люди. Надеюсь, что товарищи там разберутся, где положено, и они к нам вернутся.
  - Ну, это просто... - развел руками Булочкин. - Критиковать действия органов... Куда это вас, товарищ Бахметьев, заведет? Итак, время идет. Проявляйте сознательность, товарищи. Кто еще хочет высказаться?
  Высказывания посыпались одно за другим. Сергей узнал о себе много нового. Оказывается, он пытался завербовать половину членов кафедры физики и математики, критиковал действия партии и правительства, рассказывал политические анекдоты, вел буржуазный образ жизни, страдал низкопоклонством перед Западом, по последним данным, сидел когда-то за убийство, и вообще - он не тот, за кого себя выдает. Булочкин расцветал на глазах.
  - Спасибо, товарищи. Ясно одно: он не может больше оставаться в рядах коммунистов. И вообще в наших рядах. Мы должны уволить его с занимаемой должности и выселить из занимаемой квартиры. Ставлю вопрос о голосовании: кто за то, чтобы исключить врага народа Сергея Александровича из рядов КПСС?
  Почти все руки молниеносно взметнулись вверх. Но Булочкин был недоволен: в протоколе должно быть записано - "проголосовали единогласно"!
  - А вы, товарищ Бахметьев?
  - А я против, - пробурчал дед.
  Булочкин сердито хмыкнул.
  - Товарищ Кирюшин?
  - Я тоже против, - решительно ответил Григорий Иванович.
  Члены собрания смотрели на них с ужасом, словно между ними и остальной публикой пролегла невидимая черта: они осмелились возразить секретарю парторганизации - отверженные люди, на которых опасно даже смотреть.
  - Так нельзя, товарищи! - закричал Булочкин, перекрывая шум. - Решение должно быть единогласным.
  Сергей встал со стула и стал протискиваться к столу председательствующего Булочкина.
  - Григорий Иванович, Владимир Иванович, - говорил он на ходу, - разрешите пожать вам руку.
  Сам Гоголь мог бы позавидовать немой сцене, свидетелем которой стал Сергей. Он стоял перед ними, живой и невредимый, отпущенный на свободу, что означало, что с него сняты все обвинения. Булочкин был изумлен и обижен - как же так? Вот и извольте тут проводить политическую работу, когда все так меняется, - на что прикажете ориентироваться?
  Дед и Кирюшин радостно обнимали его и хлопали по плечам, а остальные смущенно молчали: вот уж сели в лужу, на самом деле.
  - Не ожидали! - радостно говорил дед. - Научились у нас все-таки разбираться.
  Он с укором посмотрел на Булочкина - тот обиженно отвернулся, но все-таки вынужден был сказать:
  - Ну что же, Сергей Александрович...
  - Здравствуйте, Валерий Алексеевич, - мягко сказал Сергей.
  Тот сморщился, будто проглотил жабу, но все-таки заставил себя произнести:
  - Здравствуйте. Ну, раз вас выпустили, то, конечно, решение отменяется. Что ж, работайте, Сергей Александрович.
  - Да уж поработаю, - иронично сказал Сергей. - Вы как будто бы не рады?
  - Ну, почему... - глядя в сторону, сказал Булочкин, торопливо собрал свои бумаги со стола и откланялся.
  Лаховский-Лопухновский стал суетливо объяснять:
  - Сергей Александрович, вы должны меня понять: у меня двое детей, я не мог подвергать их...
  - Я понимаю, - усмехнулся Сергей. - Каждый сам за себя. По крайней мере, вы не плели обо мне уж слишком нелепых небылиц. Кстати, Вера Павловна, - обратился он к красной от смущения физичке, которая уверяла, что Сергей сидел за убийство, - как вы не боитесь стоять рядом с убийцей?
  Вера Павловна схватила портфель и выбежала с кафедры, правда, при этом высоко подняв голову.
  - Ну вот, - притворно расстроился Сергей, обращаясь к деду, - всю обедню я им испортил. Так они все складно пели...
  - Сергей Александрович, - тронул его за плечо Григорий Ивано-
  вич. - Вечерком просим к нам на ужин. Супруга будет очень рада за вас.
  - С удовольствием, - искренне сказал Сергей.
  На третьей паре была стилистика. Открыв дверь, Сергей не сразу вошел в аудиторию. Ему почему-то было очень важно, как его встретят Тростникова и Панина. Они всегда были "барометром" настроения группы, а ее мнением Сергей очень дорожил.
  Он вздохнул и, собравшись с духом, вошел. Дружное "ура!" резануло его по ушам, вызвав райскую музыку в душе. Студенты повскакали с мест и обступили его, бурно выражая свою радость.
  - Мы все думали, - объясняла Панина, - какая несправедливость: впервые в жизни получили преподавателя, который прилично знает язык, и того забрали.
  - Каким чудом вас выпустили? - спрашивали его.
  - Именно что чудом, - улыбнулся Сергей. - Слушайте, мы заниматься сегодня будем?
  Никогда еще студенты не внимали своему преподавателю так пристально, как в этот раз. Со стилями расправлялись, как повар с картошкой, на радость Сергею.
  - Даже заканчивать не хочется, - вздохнула Тростникова, когда прозвенел звонок.
  На лекцию по физике Сергей летел, как на крыльях. Студенты привычно встали, услышав, что входит преподаватель, и, увидев Сергея, зааплодировали.
  - Ну-с, где мы с вами остановились в прошлый раз? - радостно потер руки Сергей.
  Один серьезный розовощекий третьекурсник поднял руку.
  - Да, Саша? - приветливо спросил он.
  - А можно спросить: как там, в тюрьме?
  Сергей немного поколебался.
  - Ну, ничего хорошего там, конечно, нет, - осторожно сказал он.
  Но... - он посмотрел на напрягшуюся мордочку студента, - не смертельно.
  Сашино лицо сразу разгладилось, и в глазах появилось облегченное выражение. Сергей поспешно добавил:
  - Вполне можно пережить. Сейчас там стало немного... гуманнее.
  Весь день к нему подходили люди, расспрашивая, что он видел в тюрьме. Он был первым человеком, вернувшимся оттуда. Раньше не возвращался никто - чтобы некому было рассказывать, что там было на самом деле. Поэтому приговоренные к трем или четырем годам заключения продолжали сидеть десятилетия, - если выживали в лагерях, конечно, - чтобы никогда не встретиться с теми, кто находился по эту сторону гигантской решетки, разделившей страну на две неравные половины.
  Сразу после лекции его разыскала Маргарита Николаевна, вся лучезарная и счастливая:
  - Сереженька, - обняла она его. - Какое счастье, Боже мой! Меня Гришенька с уроков вызвал и все рассказал.
  Сергей поцеловал ее в щеку, чуть не сказав: "Спасибо, тетя Рита". Отметив про себя, что его родители удачно выбирали себе друзей, он подивился, как искренно она ему радуется, - его современники не умели так.
  - У тебя взгляд стал совсем другой, Сережа, - удивленно сказала Маргарита Николаевна, отодвигаясь от него и глядя ему в глаза.
  - Маргарита Николаевна! - торжественно сказал Сергей, с удовольствием заметив, что она стала называть его по-родственному - на "ты". - Вы не представляете, как я рад вас видеть.
  - Вечером - к нам, - заявила Маргарита Николевна. - На пельмени! Да, - добавила она. - Владимир Иванович тоже придет. Он очень за вас переживал.
  "Может, родственные чувства взыграли", - подумал Сергей. Он, как ребенок, предвкушал вечернее торжество у Кирюшиных.
  Уже у выхода он встретил Николая Васильевича Хворова.
  - А я уже слышал, - похвастался тот, пожимая ему руку и хлопая по плечу. - Они уже, сволочи, из партии собрались вас исключать. Булочкин тут выслуживается, партсобрание устроил...
  Вдруг он спохватился и смущенно замолчал. Сергей оглянулся - чужих ушей вроде бы рядом не было.
  - Я там присутствовал, представляете? - сказал он.
  - Как? - удивился Хворов.
  - Они меня не заметили, я опоздал. Вы бы слышали, что они там плели! Я и убийца, и вербовал их в разведку... Сергей засмеялся. - Видели бы вы потом их лица. Булочкин так разозлился, что тут же убежал. Он им до этого объяснял, что органы власти в принципе ошибаться не могут.
  Хворов облегченно вздохнул.
  - Сергей Александрович, - сказал он. - У вас там вся мебель куда-то исчезла. Вы не переживайте, мы вам соберем, кто что сможет. Вот только компутэр...
  - Компьютер, Николай Васильевич, - рассмеялся Сергей. - Это все ерунда. Но все равно спасибо.
  - Вечером увидимся, - крикнул ему Хворов и убежал.
  Сергей немного постоял, соображая, куда двигаться дальше.
  Желание посмотреть, обставил ли уже Митя его квартиру, пересилило все остальные. Он быстро зашагал к дому и, повернув за знакомый угол, ускорил шаг. Он уже успел соскучиться по старому, темному от времени деревянному патриарху и его обитателям. Увидев дом, он остановился и немного постоял, прислушиваясь к незнакомому чувству: ему казалось, будто это место - его настоящий дом, который тесно связан с его прошлым - светлым и теплым. Он поднялся по лестнице, с наслаждением вдыхая простые домашние запахи: стирального мыла, - кто-то опять стирал белье, - жареного лука и духов "Красная Москва". Квартира оказалась пуста. Ностальгическое настроение Сергея как ветром сдуло. Он подошел к проводам на стене, убедился, что камера на месте, и погрозил в нее пальцем:
  - Вы чего там, совсем про меня забыли, что ли? Митя!
  Тут же зазвонил мобильный телефон. Это был обиженный Митя.
  - Ты думал, ты будешь мне сейфы на ноги скидывать, - захлебываясь, помчался он с места в карьер, - а я буду в одиночку тебе мебель таскать?
  - Почему в одиночку? - удивился Сергей. - А Иван где?
  - Занят он.
  - Чем? - ревниво спросил Сергей.
  - Ты думаешь, - продолжал негодовать Митя, - кроме твоей мебели, нам уже и заняться нечем? Ты тут заявляешься на секунду, только чтобы опять что-нибудь срочно забрать, - кто тебя знает, что тебе вдруг понадобится. А я тут бегай, как сумасшедший, то здесь, то в прошлом по лесу. Ты думаешь, тебе тут волшебная лампа Аладдина? Надо же все подготовить на всякий случай. - Он немного помолчал. - Тут вообще суеты хватает - одних бумаг и графиков обрабатываем черт знает сколько. В общем, возвращайся сюда, если тебе нужна мебель.
  Через секунду Сергей сидел в лаборатории и ругался с Митей и Андреем.
  - Имейте совесть, - доказывал он. - Мне надо квартальный отчет делать - не могу же я Артемьева кинуть.
  - Подождет твой Артемьев.
  - Не подождет! Отчет надо в срок сдавать. Я и без вашего эксперимента его неделю составлял...
  В результате Андрей отпустил-таки его в банк, несмотря на горячие Митины протесты, с тем условием, что Сергей предоставляет им обставить квартиру на свой вкус и не будет при этом ворчать. Сергея терзали смутные сомнения, когда на последнем условии Митя настаивал особенно упорно. Но отчет действительно надо было делать, и он махнул рукой.
  Артемьев сидел в своем кабинете, не ожидая от жизни ничего хорошего. Однако хорошее все же появилось - в лице Сергея, который пообещал, что целых два часа будет заниматься базой данных, а потом отбудет в таинственном и пугающем направлении, указанном Институтом Всемирной Истории. Артемьев порозовел и попросил привезти ему замечательный портфель под старину, который он видел у Владимира Ивановича Денисова, который, по слухам, приходится Сергею дедом. Если люди не врут, то портфель где-то раздобыл сам Сергей. Если бы его кожа не была новой, то Артемьев подумал бы, что он куплен в антикварном магазине. Здорово научились делать вещи - почти как в пятидесятые, добавил Артемьев, и Сергей кивнул.
  Уже уходя, он спохватился, что не видел сегодня ни Инну Курочкину, ни ее замечательные ноги. Артемьев, приняв вид отчаянного человека, поведал, что сослал ее в приемную, отвечать по телефону: "Внешторгбанк слушает", - и соединять клиентов с нужными отделами. Есть надежда, что скоро она запомнит некоторые номера и даже начнет правильно соединять. Правда, последние слова Артемьев произнес с некоторым сомнением.
  Уже перед самым уходом он забежал к родителям занести матери раритетные брикетики какао, которые она любила грызть в раннем детстве, а отцу - сигареты "Золотое руно". Не слушая восторженных возгласов, он позвонил Кирюшиным. Голос Маргариты Николаевны нисколько не изменился с годами. Правда, Григорий Иванович стал говорить немного медленнее, но его голос не потерял теплоты.
  - Вечерком увидимся, - брякнул Сергей напоследок и поспешно добавил: - Как-нибудь.
  - Не забудь, Сережа, что у Григория Ивановича день рождения в следующую пятницу. Обязательно приходи. Ты знаешь, - понизила голос Маргарита Николаевна, - Григорий Иванович последнее время так постарел - начал путать события. Он утверждает, что видел компьютер в молодости, представляешь? Это когда мы еще на территории института жили. В деревянном доме! Компьютеры! И неблагоустроенный туалет.
  - Ну, - растеряно сказал Сергей, - а вам так не кажется?
  Маргарита Николаевна немного помолчала и призналась.
  - И мне кажется. Ну, да что с нас взять. Стареем потихоньку.
  - Нисколько! - горячо заверил Сергей. - Скоро увидимся! Я к вам обязательно приду.
  И отбыл - к Кирюшиным же, но к Кирюшиным молодым, ждущим его с пельменями и наверняка кучей всяких вкусностей.
  Но сначала он заглянул в свою квартиру и обмер. В большой комнате красовалась длиннющая стойка бара, за которым стояло стилизованное дерево, где на каждой ветке было гнездо, слегка наклоненное вперед. В каждом таком гнезде - их было штук пятнадцать - стояли бутылки: виски, мартини, чинзано, ликер "Айриш Крим" - и ни одного советского напитка. Ах да, простите, была одна бутылка нижегородского - не горьковского, заметьте, - шампанского. На одной стене была выложена полоска дикого камня. У барной стойки стояли высокие круглые стулья, на полу лежала огромная медвежья шкура - синтетическая, "зеленым" на радость. Над стойкой на полке, привинченной к стене, красовался телевизор - уже не с видеомагнитофоном, а с DVD. У правой стены в углу скромно стоял треугольный диван, края которого были слегка загнуты кверху. Чтобы гостям было совсем уже интересно, над диваном была развешана коллекция ножей и кинжалов. Сергей снял один со стены и вынул из ножен. Кинжал был незаточенный, сувенирный, но достаточно похож на настоящий, чтобы его снова арестовали. В маленькой комнате все стало по-прежнему: компьютер и стенка с шифоньером для одежды.
  - Ну, Митька, - погрозил Сергей кулаком видеокамере, прекрасно понимая, что выбором мебели дирижировал, конечно, Барсов.
  У Кирюшиных собрались обитатели всех квартир, кроме несчастной Зои Сергеевны, которая так и не вернулась. Рядом с Кирюшиными сидел Владимир Иванович Денисов (он же дед), который любовно смотрел на внука.
  "Все-таки кровь - не вода", - подумал Сергей, убеждая себя в том, что дед уже чувствует в нем будущего родного человека.
  - С воз-вра-щень-ем! - дружно прокричали все и захлопали в ладоши.
  Сергей торжественно поставил на стол бутылку кубинского кофейного ликера, которая вызвала живейший интерес.
  - Вот молодец, - восхищенно приговаривал Клементий Николаевич, вертя бутылку в руках, - не успел выйти на свободу - и уже такую штуку раздобыл. Написано: "Куба", - удивился он, вглядываясь в этикетку.
  - Да ну, - не поверил Григорий Иванович. - Куба! Ну-ка, ну-ка, как ее откупоривать? Риточка, где у нас штопор?
  - Не надо штопор, - авторитетно объяснил Николай Васильевич, - видите, тут отвинчивается?
  Сергей оглядел стол. Нехитрые домашние закуски, которые в складчину собрали все жильцы преподавательского дома, красиво уложенные в фарфоровые салатницы, украшали праздничный стол. Ярко-красные соленые помидорки и огурчики, домашнее сало с чесноком, вяленая рыбка - летний улов Клементия Николаевича, грибочки - это уж Серафима Петровна собственноручно собирала и солила. Ну, как всегда, икра и колбаска - этим никого не удивишь - и умопомрачительный запах пельменей, которые Маргарита Ивановна гордо внесла на огромном блюде.
  - Сереженька, садись поближе к пельменям, - весело скомандовала она.
  - Да у вас сегодня, можно сказать, второе рождение, - подхватил
  дед. - Ну, - сказал он, когда все торжественно выпили по рюмке ликера, пожмурились от наслаждения и закусили горячими пельменями, - как там, в тюрьме?
  - М-м-м, - Сергей качал головой, дожевывая пельмень. - Какая вкуснятина! Сто лет таких не ел. В тюрьме таких не дают, - объяснил он.
  - Ну, расскажите, Сергей, - серьезно попросила Серафима Петров-
  на. - Как там - очень страшно?
  Сергей кивнул.
  - Повезло вам, что вы так быстро оттуда выбрались, - мрачно сказал ее супруг.
  - И что цел остался, - от души сказал Сергей. - Там прямо при мне одного застрелили...
  - Господи, - побледнела Маргарита Николаевна. - А как же социалистическая законность? Я думаю, - решительно сказала она, - что от товарища Сталина скрывают положение дел. Сергей, вы должны написать ему письмо.
  - Да-да, - поддержали ее все. - Прямо сегодня. Напишите, Сергей, ведь сколько людей страдает.
  - Эх, товарищи дорогие, - сокрушенно сказал Сергей, - вы думаете, что Сталину никто об этом не писал?
  - Ему наверняка не передают писем. Это все его окружение. Они обманывают его...
  - Я не верю, - горячился Сергей, - что руководитель государства может не знать основных проблем...
  - Но товарищ Сталин всегда выступал против... против врагов народа! - перебила его Серафима Петровна.
  - Когда количество врагов народа скоро превысит количество самого этого народа, то что-то тут не то, - глубокомысленно заявил Сергей.
  Все молчали. Говорить так о Сталине было не принято. Тем более при свидетелях. К тому же иллюзия, что от благородного отца народов скрывают правду, была сильна.
  - Но как же так? - растерянно сказал Григорий Иванович. - Ведь шпионы...
  Сергей пожал плечами.
  - Ну вот я один из них.
  - Да, но вас же просто оговорили, - вскричала Маргарита Николаевна.
  Сергей одарил ее сияющей улыбкой:
  - Вот именно.
  - Но вы же не хотите сказать, что всех оговаривают, - горячилась Серафима Петровна.
  Он пожал плечами.
  - Я сидел в камере, битком набитой такими шпионами. Один из
  них - четырнадцатилетний подросток.
  - Может, они настоящие, - предположил Николай Васильевич.
  - А много в Средневолжске закрытых предприятий, военных заводов, армейских частей? Что здесь делать шпиону, скажите на милость?
  - В принципе, - вздохнул дед, - делать здесь им решительно нечего.
  - Но, Владимир Иванович, - воскликнула Раиса Кузьминична. - Как вы можете? А агитировать против советской власти?
  Тут уж Сергей возмутился не на шутку.
  - А вы вспомните, как Иван Сергеевич Бородин агитировал против советской власти. Ведь тоже могли посадить, помните?
  Историю с Иваном Сергеевичем все помнили, и она ложилась темным пятном на представления о социалистической справедливости даже самых ярых сторонников советской власти - преподавателей научного коммунизма и философии марксизма-ленинизма.
  Иван Сергеевич Бородин ездил в командировку в Норвегию. Небывалый случай! Никому из Средневолжска и близлежащих городов еще не удавалось выехать за границу. Ну, только первый секретарь обкома партии как-то ездил в дружественную нам социалистическую Болгарию, а тут вдруг - командировка в капиталистическую страну, да еще не члена обкома или горкома. Нет, Бородин, конечно, был коммунистом - попробовал бы он остаться беспартийным профессором в педагогическом вузе! Кто бы ему позволил!
  Но он не был даже членом парткома института. Поэтому то, что его выпустили, было настоящим чудом. Просто норвежцы обратились в Москву с настоятельной просьбой прислать к ним Бородина, без которого они никак не могли полноценно обследовать место зимовки каких-то там птиц, и выразили уверенность в том, что советское правительство понимает значимость международного сотрудничества в области орнитологии, поскольку птички границ не знают. Советское правительство решило показать себя европейской страной, которая не боится иногда выглянуть из-за своего железного занавеса, и Бородина решили отпустить, первоначально тщательно проверив. Сначала перешерстили всю его родословную. Убедились, что церковнослужителей в его роду не было, а был дедушка - профессор нижегородского университета. Дедушку ему решено было простить. Но с него потребовали кучу характеристик, которые рассматривались на заседаниях последовательно парткома института, горкома и обкома партии. Потом их рассматривала комиссия в Москве. После этого его инструктировали в трех разных инстанциях, как себя вести, что можно говорить, а что - нельзя. И на всякий случай, уже под конец, пожелали убедиться, что он умеет пользоваться ножом и вилкой.
  Иван Сергеевич уехал туда, так до конца и не веря, что Норвегия существует. Но вернулся оттуда уже в некотором обалдении. Его на каждом углу расспрашивали о поездке, и он охотно делился впечатлениями.
  - Какое там оборудование! - восклицал он. - А транспорт! До любого гнездовья можно в любой момент добраться. И не надо машину за месяц выбивать. Там и у каждого преподавателя есть машина. И они живут в своих домах.
  - Ну и что? - удивилась молоденькая Екатерина Владимировна с кафедры английской филологии. - И мы в своем доме живем...
  Иван Сергеевич с жалостью посмотрел на нее, мысленно сравнив европейский аккуратненький пятикомнатный коттедж с ее развалюхой, но ничего не сказал.
  - И с кем ни поговорю - каждый по пять-шесть стран объездил, - вздыхал он. - Сравнивают, в путешествия собираются. А магазины... - Тут в его глазах появлялось удивленное выражение и он надолго замолкал. Зато его супруге было что рассказать про магазины:
  - У него и было-то двадцать норвежских крон всего, - возбужденно рассказывала она. - А когда он открыл чемодан - Боже мой! Как факир - вытаскивает оттуда и вытаскивает! Мне - шерстяную кофту, дочке - шерстяную кофту, мне - трикотажный костюм, дочке - спортивный костюм и какие-то кеды необыкновенные, и всякие ручки сувенирные, и моей маме - туфли...
  Преподаватели пединститута слушали, как зачарованные.
  - Наше счастье, что мы не знаем, как убого мы живем, - вздохнул кто-то.
  На второй день возле группы слушателей возник Булочкин, хмурый и зловещий.
  - Иван Сергеевич, пройдите в партком, - сказал он и, не оборачиваясь, прошел мимо.
  Слегка струхнув, Бородин последовал за ним. Через десять минут он вышел оттуда, притихший и печальный. И тут же побежал разыскивать коллег и умолять их никому не рассказывать, что он только что говорил, будто в Норвегии жить хорошо. Оказалось, что Булочкин грозил ему всевозможными карами за то, что он посмел расхваливать капиталистическую страну.
  - Какое вообще право вы имели рассказывать о поездке без санкции парткома? - страшным шепотом восклицал он.
  И тут же распорядился, чтобы на ближайшем открытом партсобрании он прочитал лекцию на тему "Угнетенные рабочие Норвегии под капиталистическим игом".
  - Тогда и вам досталось, Маргарита Николаевна, помните? - коварно сказал Сергей.
  Маргарита Николаевна покраснела. Она не любила об этом вспоминать. До Булочкина она успела пригласить Ивана Сергеевича Бородина к своим студенткам, - она была куратором на третьем курсе. Он еще не дошел до нее, зато вездесущий Булочкин успел увидеть красочное объявление, не отражающее классовой борьбы, встречу запретил, а Маргариту Николаевну пригласил в партком и в самых резких выражениях предложил ей больше не выступать с инициативой и проявлять политическую бдительность. И согласовывать свои действия с соответствующими органами.
  - Подумаешь, - отважно махнула рукой Маргарита Николаевна. - Просто Булочкин - дурак.
  - О! - Сергей поднял указательный палец. - А он секретарь парткома, между прочим. За такие речи...
  - Ну, Сергей Александрович! - мягко сказал Григорий Иванович. - В принципе, это все можно понять. Ведь наша страна действительно окружена врагами.
  - Почему? - невинно хлопая глазами, поинтересовался Сергей.
  - Как почему? - воскликнули все за столом. - Мы же - социалистическая страна...
  - Ну и что?
  - Как что?! Как это что?! Не ожидал от вас такой наивности, - покачал головой Клементий Николаевич.
  Дед молчал, опустошая вазочку с грибами и с любопытством поглядывая на спорщиков.
  - Наша страна представляет для них угрозу. Они же боятся, что их рабочие последуют нашему примеру и тоже поднимут революционное движение...
  Сергей закрыл глаза и отчаянно замотал головой.
  - Тогда я чего-то здорово не понимаю, - сказал он. - Советское правительство с самого семнадцатого года спускало баснословные деньги для этого - и ничего! Никакого пожара мировой революции. Может быть, потому, что никаких оснований завидовать нам у них нет. Я думаю, что они наоборот нас жалеют. Так что насчет мирового революционного движения - это вряд ли. Я думаю, - Сергей таинственно понизил го-
  лос, - что все будет совсем наоборот. У советской власти явно чего-то не получается.
  - Ну, - подумал немного Григорий Иванович, - рабочее движение набирает силу...
  - Да ничего оно не набирает, - пробурчал Сергей. - Что они, дураки, что ли? Там самый последний дворник лучше нас живет...
  - Но зато справедливость и равенство, коммунистические идеа-
  лы! - пылко воскликнула Раиса Кузьминична.
  - Давайте-ка за них и выпьем, - легко согласился Сергей, решив, что не стоит слишком уж нажимать. - За то, чтобы социалистические идеалы не слишком отрывались от жизни.
  - За социализм! - согласился дед.
  Оказалось, что ликер кончился, - в пылу спора его как-то уж очень нервно наливали. Пился он на редкость легко.
  - Давайте пойдем ко мне, - великодушно предложил Сергей. - Выберем еще ликерчика. Коллективно. По-социалистически.
  - Да-да, - энергично согласился Михаил Андреевич. - И выпьем за социализм.
  - За социализм и за чудесные пельмени хозяйки, - предложил Сергей встречный тост. - А то никто не оценил. Хозяйку обидели из-за...
  - Из-за Сталина, - вдруг хихикнул Николай Васильевич.
  Всем вдруг стало ужасно смешно.
  - Маргарита Николаевна! - тоненько смеялся Клементий Николае-
  вич. - Уж вы простите великодушно...
  - Иосифа Виссарионовича! - вторил неожиданным басом Коля Смышляев.
  Все стали выбираться из-за стола и вдруг ощутили предательскую слабость в ногах.
  - Ой, - удивилась Маргарита Николаевна, плюхаясь обратно на диван, - вроде и не пила совсем...
  - Это вы готовить устали, - объяснил Сергей.
  - Ох и устали! - пожаловалась хозяйка.
  Григорий Иванович мужественно держался. Он не готовил праздничный ужин, и ему было трудно объяснить, отчего он тоже вдруг очень устал.
  Спотыкаясь и пошатываясь, компания побрела к дверям квартиры номер семь.
  - А может, нам уже хватит? - осенило Григория Ивановича.
  - Не-ет, - покачал пальцем Клементий Николаевич. - Мы должны выпить за социализм! Или за хозяйку? - задумался он. - Да! Еще были пельмени.
  - Значит, нужно две бутылки, - решил Коля Смышляев, который вдруг стал проявлять чудеса сообразительности.
  Сергей, посмеиваясь про себя, распахнул дверь своей квартиры, и вся компания застыла в дверях.
  - О! Тут все по-новому! - воскликнула пораженная Раиса Кузьминична.
  Сергей заметил, что за время ужина в квартире произошли кое-какие изменения. Телевизор уже стоял не на полке, а на длинной тумбочке с затемненным стеклом, на которой красовались еще видеомагнитофон и DVD-плеер. А внутри была большая коллекция фильмов.
  Но больше всего соседей заинтересовала барная стойка.
  - Как в кино! - восхищенно сказал Смышляев-сын, вертя головой и шелестя пружинками.
  - Вот и не верь после этого, что ты американский шпион! - шутливо хлопнул его по спине Николай Васильевич.
  - А правда, - поинтересовалась Серафима Петровна, - откуда все это?
  - Привез из Японии, - скромно сказал Сергей. - Я полгода читал лекции в токийском университете.
  - Ах, какой умница! - восхитилась Маргарита Ивановна.
  - Как же вас за границу выпустили? - поинтересовался Николай Васильевич, рассматривая бутылки.
  - Японцы сильно приглашали, - пояснил Сергей. - Они там одну компьютерную программу придумали, а как ее использовать, сами не поняли. Ну, а я нашел в ней еще несколько возможностей и им об этом написал. Они меня и пригласили, - совершенно правдиво сказал он. - Потом мы с ними вместе еще пару программ написали. Их до сих пор используют, - похвастался он.
  Мужчины с умным видом кивали головой, пока женщины вытаскивали из гнездышка огромную бутылку мартини.
  - А что значит "программу писали"? - спросил дед.
  Сергей включил компьютер, открыл Excel и стал показывать, как эта замечательная программа сама считает, суммирует, извлекает корни и делает кучу других полезных вещей. Дед громко ахал:
  - Эту программу вы сами написали? - спросил он.
  Сергей немного подумал и, нисколько не смущаясь, кивнул головой.
  Дед встал и торжественно пожал ему руку.
  - Гениально! - сказал он. - Теперь я спокоен за моих студентов.
  Сергей слегка порозовел, мысленно извинился перед Биллом Гейтсом и предложил тост - за соседей.
  Под вино все закуски, включая пельмени, потихоньку перекочевали в квартиру Сергея, и, попивая мартини, все стали смотреть "Властелина Колец" с эффектом долби диджитал. Женщины повизгивали, когда звук раздавался то сбоку от них, то сзади, восхищались вином и диким камнем на стене Сергея и к одиннадцати часам ушли спать в состоянии полного умиротворения и некоторой идеологической дезориентации. На следующий день они рассказывали своим коллегам по кафедре о замечательном стереоэффекте японских телевизоров, вызывая скептические усмешки и советы не болтать лишнего - мол, целее будете. Соседи вспомнили свои вчерашние бунтарские разговоры, но сочли за благо не высказывать вслух новые оппозиционные соображения.
  
  XXIII
  
  Скворцов в это время стоял в пищеблоке и думал, долго ли еще продлится это безобразие - кормить заключенных нормальной едой вместо баланды. В последнее время Селиванов стал вести себя очень странно. Сам злой, как собака, а чего-то боится. И еще - в расстегнутом вороте его гимнастерки он однажды отчетливо увидел крестик! Правда, Селиванов тут же застегнулся, но Скворцов мог голову отдать на отсечение, что крестик был! Конечно, сам товарищ генералиссимус, то есть Генеральный Секретарь ЦК КПСС и как там его еще, почему-то зачастил в их город, но про манную кашу он ничего не говорил!
  А насчет крестика надо подумать. Что-то такое нехорошее с ним приключилось в последнее время, что его очень тревожило и подсказывало, что пистолет не всегда сможет защитить его от того смутного и тягостного, что приключилось с ним в кабинете Селиванова. Рассказать кому-то он бы ничего толком не смог, но поднять пистолет на Бахметьева он, пожалуй, больше не решится. Нет, что ни говорите, а крестик нужен позарез. Вот только достать его где? Церкви-то он сам с наслаждением крушил, церковное золото наравне с другими тащил и батюшек самолично расстреливал. Может, вот она, расплата?
  Скворцов украдкой перекрестился и сел писать донос на Селиванова.
  Селиванов же у себя в кабинете беседовал со своим грушеобразным заместителем:
  - Скоро прижмем этого Бахметьева. Я уже сообщение в МИД послал, в отдел американских шпионов. Самому Вышинскому.
  - Сообщение? - удивился Голендимов. - Какое?
  - Плохо, мол, работает ваш американский шпион. Никак себя не проявляет. Зря, мол, проедает спецпаек.
  Голендимов с сомнением посмотрел на своего начальника. Что-то подсказывало ему, что не стоило посылать такое донесение. Что-то не так с этим отделом американских шпионов. Замучают теперь проверками.
  Селиванов же мечтал, что теперь, может быть, его назначат на высокую должность шпиона, которому станут выдавать продукты в красивых коробочках, вместо расстрелянного им собственноручно недобросовестного американского шпиона Бахметьева. Сообщение он отправил с дипкурьером - проще говоря, с шурином и огромным хряком, которые поехали в Москву на ВДНХ, чтобы участвовать в выставке свиней, - один в качестве зрителя, а другой, не шурин, - в качестве участника. Поэтому ждать осталось, наверное, совсем недолго.
  Между тем его сообщение расторопный шурин действительно доставил, и теперь сотрудники НКВД чесали в затылках, пытаясь понять: то ли Селиванов, который всегда отличался выполнением планов по разнарядкам на посадку и расстрелы, сошел с ума, то ли он послал зашифрованное сообщение.
  - По-моему, - осторожно говорил один из высокопоставленных сотрудников московского НКВД, который очень гордился своими широкими галифе и скрипящими сапогами, - отдела американских шпионов в МИДе нет. По-моему, у Андрея Януарьевича совсем другая должность.
  - Конечно, другая, - язвительно соглашался другой высокопоставленный сотрудник, который, совсем наоборот, гордился своими усами, как у Сталина. - Андрей Януарьевич Вышинский - министр иностранных дел, а не какой-то там начальник отдела.
  - Я думаю, - продолжал разговор товарищ в галифе, - что отдела американских шпионов в МИДе вовсе не существует.
  - Еще бы, - энергично поддерживал его товарищ с усами. - Конечно, не существует. Если только его не открыли этой зимой.
  - Не должны бы, - сомневались галифе с сапогами. - Особенно паек.
  - Что - паек? - уточняли усы.
  - Не могут им выдавать спецпаек, - волновались галифе. - С какой стати?
  - Не за что им платить паек, - соглашались усы. - Они же враги народа. Им не паек, их к стенке надо ставить.
  На всякий случай, после долгих сомнений и совещаний, решили нанести визит самому Вышинскому, предварительно запасясь диковинным свидетельством Бахметьева для более предметного разговора, и отправили ему депешу с просьбой срочно принять меры по неотложному делу. Поэтому однажды на столе у Селиванова зазвонил телефон, который он громко называл "правительственным". На самом деле это был телефон для связи с Москвой, притащенный из кабинета Голендимова - вместо того, который Бахметьев отправил куда-то в неизвестном направлении.
  Начальственный бас сообщил, что к Селиванову направляется комиссия для проверки и встречи с американским шпионом Бахметьевым, и потребовал, чтобы Селиванов обеспечил присутствие последнего. И то и другое Селиванов легко пообещал, слишком быстро забыв о том, что Бахметьев - "Хозяин".
  
  Над головой Селиванова сгущались тучи. Начальство из Москвы не могло решить для себя, то ли он все наврал про американского шпиона, чтобы скрыть свои собственные, им пока неизвестные, грешки, то ли он сумасшедший, то ли просто дурак. Селиванов был в отчаянии. Его заявление насчет того, что Бахметьев - Хозяин и заставить его прийти будет затруднительно, популярности ему совсем не прибавило. А рассказы про исчезновения и внезапные появления уж вовсе ни в какие ворота не лезли, - за дураков он их держит, что ли?
  На квартире Бахметьева устроили засаду. Заодно, от нечего делать, стали проверять условия содержания заключенных и приведение приговоров в исполнение. Этого Селиванов никак не ожидал.
  Скворцов, естественно, тут же настучал про манную кашу для Вениамина Карловича и разрешение свиданий прямо в камере, без всяких там обысков, да еще с принесением продуктов. Вениамина Карловича для восстановления статус-кво сразу же бросили в ледяной карцер, предварительно раздев до нижнего белья.
  - Какое варварство! - потрясенно восклицали поляк с французом, и даже немец пробурчал что-то про бесчеловечность, слушая жалобные крики Вениамина Карловича. Тот просил дать ему хотя бы пиджак, потому что на полу и на железной кровати без матраца лежал иней.
  - Загубят старика, - запечалился Андрей.
  Барсов вздохнул и велел срочно вызвать Бахметьева.
  
  Вениамин Карлович уже совсем загрустил. Солнце село, и в карцере настала кромешная темнота. Холод пробирал до костей. Сесть на кровать с голой панцирной сеткой было невозможно, потому что ледяное железо, казалось, выжигало все внутренности. Он метался по карцеру и прощался с жизнью.
  Вдруг сзади него раздался какой-то шорох. Вениамин Карлович, до жути боявшийся крыс, подскочил на месте.
  - Это я, - раздался голос Бахметьева, и сзади него зажегся фона-
  рик. - Одевайтесь!
  - Сереженька! - с облегчением простонал Вениамин Карлович. - П-погибаю!
  Он проворно натянул валенки и теплый тулуп. Сергей, светя фонариком, нашел розетку и включил масляный обогреватель на всю мощность.
  Потом он напоил старика горячим чаем с коньяком и сунул ему термос с пельменями в бульоне.
  Вениамин Карлович, оживший от тепла, капризно оглянулся вокруг.
  - Даже сесть негде, - пожаловался он.
  Сергей чертыхнулся и исчез.
  - Эй! - встревоженно позвал Вениамин Карлович. - Термос-то зачем забрал?
  Он недолго размышлял о том, как Бахметьев сумел так вовремя проникнуть в карцер, нагруженный одеждой и обогревателем. Красный огонек уютно светился в темноте, масло, нагреваясь, потрескивало, коньяк приятно грел внутренности, и Вениамин Карлович приободрился.
  Через пару минут сзади него снова раздался шорох.
  - Спаситель вы мой! - умилился старик, наблюдая, как Сергей расставляет раскладной столик и стул, водружая на него вожделенный термос с пельменями.
  - Ну как? - спросил Сергей, глядя, как Вениамин Карлович умащивается на стуле рядом с обогревателем. - Тепло?
  - Просто чудесно, - кряхтя, ответил Вениамин Карлович. - А вы-то, дружок, как смогли сюда пробраться?
  - Повезло, - кратко ответил Сергей.
  - А выбираться как будете?
  - С боями. Короткими перебежками, - ответил Сергей. - Будут спрашивать, откуда у вас эти вещи, - отвечайте все как есть.
  - То есть как? - встревожился Вениамин Карлович. - Сказать, что вы принесли?
  - Да!
  - Так я же вас выдам!
  - Вот и хорошо. Так и надо.
  - Но Сережа! Голубчик! Вы же погубите себя.
  - Ни в коем случае.
  Вениамин Карлович дожевал пельмень и отложил ложку.
  - Послушайте, Сергей Александрович. Это, конечно, не мое дело, но как вы умудряетесь буквально проходить сквозь стены? Вы ведь не один из этих, - он кивнул головой в сторону двери. - Не из чекистов, правда? У меня такое впечатление, что они сами вас боятся.
  Вениамин Карлович внимательно смотрел на Сергея своими проницательными выцветшими от старости глазами и ждал ответа.
  - Вас что больше интересует, - помедлив, уточнил Сергей. - Как я сюда проник или...
  - И как проникли, - согласился Вениамин Карлович. - Любопытство мучает, можно сказать, днем и ночью. Но, если вы не можете сказать...
  - Не могу, - поспешно заверил его Сергей.
  - А... В таком случае, не соблаговолите ли сказать, вы на чьей, так сказать, стороне? Собственно, - смутился старик, - глупый вопрос. Я... э-э... Видите ли, я тут вдруг подумал: а откуда у вас ключи?
  - Какие ключи?
  - Ах да, действительно. Зачем вам ключи! Как-то я... гм... не подумал. Извините. Гм. Понятно.
  - Я рад, что вам все понятно, - вежливо сказал Сергей и исчез.
  Вениамин Карлович уставился на то место, где он только что находился, и пробормотал:
  - Ключи ему действительно не нужны. Понятно. Гм.
  Ему почудилось, что в карцере запахло серой.
   Андрей видел, как старик потянул носом, и потом сказал самому себе:
  - Впрочем, если с нами нечистая сила, то это... гм. Это...
  Вениамин Карлович расстегнул верхнюю пуговичку тулупа, - в карцере становилось тепло.
  - Да, - продолжал он витийствовать. - Если нечистая сила с нами, значит, она - против них. А если против них нечистая сила, то... гм. То это хорошо! Да! - он покосился на обогреватель. Красный индикаторный огонек ободряюще подмигнул. - Это очень хорошо! - пришел к окончательному заключению Вениамин Карлович и задремал.
  - Вы подумайте! - возмущался Сергей по ту сторону времени. - Нечистая сила! Почему он меня за ангела не принял? А? - он вопросительно посмотрел на Анатолия Васильевича. - Люди радуются, когда с ними Бог. А этот радуется, что с ними нечистая сила. Нет, ну все у них в мозгах коммунисты перепутали.
  Барсов от души расхохотался.
  - В данном случае перепутали не коммунисты. И потом, Сергей, уж извините, для ангела вы слишком материальны.
  Сергей, негодуя, удалился доделывать свой отчет, так и не поняв, похвалили его только что или обругали.
  
  Тем временем в кабинете Селиванова проходил самый настоящий допрос. Полагая, что немец по имени Вениамин Карлович Штольц - следовательно, немецкий шпион - потихоньку отдает в карцере Богу душу, московские чекисты искренне пытались понять, каким образом вовсе не склонный к жалости Селиванов вдруг стал кормить врага народа манной кашей.
  - Вы что тут с ними церемонитесь? Что за мягкотелость? Или они вас разагитировали?
  - Вы не понимаете! - тупо уставясь на сучок в половице, повторял Селиванов. - Он сначала забрал у меня сейф с... ну, в общем, с казенным имуществом. Потом стол. А потом...
  - Потом, потом, - передразнил его чекист в галифе. - У вас что, оружия нет? Или патроны кончились? Как вы могли позволить кому-то забрать у вас сейф?
  - Так ведь я не успел... ничего не мог поделать. Он вдруг раз - и не-
  ту, - разводил руками Селиванов, чувствуя, что ему никто не верит. Во всяком случае, сам бы он не поверил, вздумай ему кто-нибудь рассказать такое. Тем не менее он упрямо продолжал бубнить дальше: - Он усыпил мой персонал. И потом появился в камере с едой... из отдела американских шпионов.
  Чекисты переглянулись. Они не очень-то верили в существование отдела американских шпионов, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Может быть, они были просто не в курсе последних реорганизаций в Министерстве иностранных дел. Поэтому им так надо было увидеть Бахметьева с его удостоверением.
  - Кстати, - встрепенулся Скворцов. - Когда к нам приезжал товарищ Сталин, он лично приказал гуманно обходиться с заключенными.
  Селиванов открыл было рот, желая сказать, что Сталин был ненастоящий, но тут же его закрыл, быстро сообразив, что, кроме него и Голендимова, никто об этом не знает.
  Чекисты переглянулись.
  - К вам приезжал товарищ Сталин? - в один голос вскричали они.
  - Конечно, - приосанился Селиванов, чувствуя, что он встает на твердую почву. - Вот товарищ Скворцов вам подробно расскажет...
  Товарищ Скворцов тут же гордо подтвердил, что товарищ Сталин действительно наведывался во время его дежурства, и даже дважды, и велел заключенных не бить, не пытать, относиться к ним гуманно и почем зря не расстреливать.
  - Очень Иосиф Виссарионович нашу деятельность одобрил.
  Чекисты еще раз переглянулись.
  - Подождем пока, - одними губами произнес чекист в галифе.
  Его друг с усами важно кивнул: сажать Селиванова пока, при вновь открывшихся обстоятельствах, пожалуй, не стоило. Однако разговоры насчет гуманности их обоих очень встревожили. В визит Сталина в никому не известный Средневолжск они не очень-то поверили, но... кто его знает. Раз уж появился отдел американских шпионов...
  - Ну, - бодро приподнялся чекист с усами, распорядившийся запереть Штольца в карцер и лично проследивший, чтобы с него содрали всю одежду, кроме нижнего белья, - пойдем посмотрим, жив ли там наш старик.
  Он подумал, что запер его в карцере совсем некстати. Вернее, некстати было это новое поветрие с гуманностью.
  Чекист попытался весело засмеяться, но его смех вышел больше похожим на зловещее карканье.
  Скворцов пожал плечами.
  - Три часа при такой температуре... Помрет, конечно, к утру.
  Слегка струсившие чекисты, тоже с тоской размышлявшие о гуманности, вскочили.
  - Пошли, - скомандовали они хором.
  Пока Скворцов открывал дверь карцера, Селиванов трясущимися губами повторял, что чекисты подвели его под монастырь и теперь грозный Бахметьев утащит его в преисподнюю, туда, где его уже дожидались сейф и стол. С мраморным письменным прибором!
  - Хватит чушь пороть! - оборвал его чекист в галифе, который гораздо больше опасался земных карательных органов, чем потусторонних. Но в его голосе уже не чувствовалось былой уверенности.
  Наконец Скворцов справился с замком и распахнул дверь, заранее привычно ежась от холода, которым всегда веяло из карцера, стоило только открыть дверь. Вместо этого на него пахнуло теплом.
  - Штольц! - заорал Скворцов и осекся, увидев Вениамина Карловича в теплом тулупчике. Старик сидел на стульчике рядом с железной печкой очень странной формы и читал какую-то цветную газетенку при свете ручного фонарика.
  - Это как?! - вытаращили глаза чекисты. - Одежда... откуда? А стол? А стул... А...
  - И еще горячий чай и пельмени, - довольно сообщил Вениамин Карлович.
  - Кто принес? - хором закричали усы и галифе.
  - Сергей Александрович Бахметьев, - объяснил Вениамин Карлович.
  Чекист с усами свирепо посмотрел на Селиванова.
  - Я вам говорил, - обрадовался он, - я говорил, что он сквозь стены проходит.
  Но чекисты не пожелали ему поверить.
  - Не болтайте чепухи, товарищ Селиванов. Все гораздо проще. Среди вас предатель. Кто-то открыл вашему Бахметьеву дверь.
  - Но я... - залепетал Селиванов. - Я все время с вами. И вооб-
  ще... - посмотрите, что он тут принес. У нас такого и нет ни у кого.
  Товарищи из Москвы все никак не желали внять голосу разума.
  - Как он вообще сумел проникнуть в здание? Черт те что тут у вас творится!
  Потом они увидели масляный обогреватель, блестящий металлический термос и газету за 22 июня 200... года.
  Селиванов с облегчением вздохнул. Дальнейшее было ему знакомо. Чекисты, конечно, понеслись вниз допрашивать часовых у входа, дежурных по этажу, надзирателей в коридоре. Естественно, все пугались, не понимая, о чем их тут спрашивают, и категорически заявляли, что мимо них не то что человек с печкой - муха пролететь не могла.
  Наконец чекисты устали бегать и слушать про муху и сорвали голос. Они вернулись в карцер, откуда они забыли выставить Вениамина Карловича, выгнали его обратно в камеру и стали рассматривать незаконно доставленные туда вещи.
  Больше всего их заинтересовала печка. Она напоминала чугунную батарею отопления, но была легкая, светло-серая, на колесиках и с двумя рычажками сбоку.
  - Смотрите, - позвал успокоившийся Селиванов. - Тут буквы иностранные.
  - "Сам-сунг", - прочитал чекист с усами.
  - Сам - чего? - не понял Селиванов.
  - Не наша она, - догадался чекист. - Бахметьев, говорите, притащил?
  - Я ничего не говорю, - обиделся Селиванов. - Это шпион Штольц говорит...
  - Значит, Бахметьев все-таки шпион! - осенило сразу обоих чекистов.
  - Но как все-таки он сюда пробрался?! - удивились галифе.
  - Значит, точно американский шпион, - осенило усы.
  Они оба немного успокоились. Раз американский шпион - тогда понятно. Этот и сквозь стены пройдет - на то он и американский шпион.
  Селиванову стало скучно. Какая разница, как пробрался. Главное, что за ним никак не уследишь и что он, этот американский шпион, теперь неизвестно что с Селивановым сделает за немца.
   Чекисты теперь разглядывали газетку, которую Вениамин Карлович обнаружил в кармане тулупа.
  - Ничего не понимаю, - взволнованно говорили галифе. - Вроде газета ваша, средневолжская, только как-то странно.
  - "Сабвуферы, тонирование", - прочитал Скворцов, перегнувшись через его плечо. - Это еще что за штука такая?
  - "Лечение зубов, - продолжали галифе, и его брови полезли на-
  верх, - светокомпозиты, металлокермика. Доступные цены". Доступные
  цены? - повторил он, и его брови, казалось, уже покинули лоб. - Это как?
  - А вот, - ткнул пальцем Селиванов. - "Девушки"... "средневолжские красавицы"... "красивые девушки". И телефоны даны, - озадаченно добавил он.
  - Что бы это значило? - задумался Скворцов. - Может, ателье какое?
  - Да нет, вы посмотрите, - тыкал пальцем Селиванов. - Телефоны-то какие. Раз, два, три, четыре, пять...
  - Вышел зайчик погулять, - перебили его усы. - Я тоже считать умею.
  - Да ведь телефоны восьми... то есть девятизначные. А у нас четырехзначные только.
  - А вот, смотрите, - возбужденно перебил его Скворцов. - "Компьютерный набор, верстка, распечатка"... Это что, а? - жалобно спросил он.
  - Я вам говорил, я вам говорил, - заикаясь от возбуждения, воскликнул Селиванов. - Там, где Бахметьев, там что-то... что-то... - Селиванов задумался. - У Бахметьева есть такая штука - компьютер называется. И там еще какая-то машинка печатает то, что на экране. И даже картинки.
  - Вражеские листовки, прокламации? - обрадовались московские чекисты хором. - Значит, так: Бахметьева разыскать, квартиру обыскать, компьютер этот сюда доставить.
  - Обыскивали уже, - безнадежно махнул рукой Селиванов. - Нету там ничего. Одни лекции.
  - Значит, плохо искали! - заявил чекист в галифе.
  Селиванов пожал плечам. Если они думают, что будут искать лучше...
  Чекисты и в самом деле так думали. Бахметьевскую квартиру обыскивали долго и вдумчиво. Чуя спиной насмешливый взгляд Селиванова, чекисты старались вовсю. К сожалению, обыскивать было практически нечего. В шкафах и в ящиках совершенно ничего не было. Компьютер безжизненно темнел отключенным экраном, и что с ним делать, чекисты решительно не знали. Бар вызвал некоторое оживление, однако бутылки, опустошенные участниками засады, не представляли особого интереса. Назначение сверкающих круглых дисков, упакованных в плоские коробочки, осталось совершенно непонятным. К тому же они были совершенно одинаковыми, несмотря на то, что на коробочках были разные надписи. Чекисты безуспешно пытались отгадать их назначение. Версия Скворцова, что ими хорошо пускать солнечные зайчики, была с негодованием отвергнута. Простукивание стен тоже не принесло никаких результатов.
  После обыска чекисты несколько приуныли. Ситуация оказалась сложнее, чем они предполагали. Версий никаких не вырисовывалось. Если, конечно, отбросить всякую чертовщину. Про пришельцев еще не знали, а потому и не принимали к сведению. Присутствие Бахметьева было все желаннее. Причем - живого Бахметьева. Впрочем, одно предположение все-таки было. И оно объясняло все. И непонятный газетный листок, и электрическую печку, и проникновение в карцер через заслон часовых и замков. Американский шпион! Настоящий.
  - Завтра! - воскликнули возбужденные чекисты. - Завтра же взять его в институте.
  - Да, - опечалился Селиванов. - Вам легко говорить. А как его возьмешь?
  - Как хотите! - дружно ответили московские гости.
  Селиванов с удивлением отметил, что чекисты вдруг стали говорить хором.
  
  XXIV
  
  В штате Флорида стояла очень жаркая осень. Институт Психологии Социальных Катаклизмов находился недалеко от океана. Измаявшиеся сотрудники распахивали настежь окна, держали включенными вентиляторы, литрами пили минералку, а в обеденный перерыв бегали купаться в океане.
  Компьютерная лаборатория находилась на первом этаже. Дерек Макферсон изнывал от жары. Одновременно он негодовал на толстого ведущего специалиста Майкла Уайта, который всегда был свеж и подтянут, будто жары вовсе не было. Благоухая дезодорантом, он незримо нависал над Дереком и, казалось, всегда был в курсе, сколько он выпил бутылок минералки, сколько раз ходил в туалет и какого цвета автомобиль у его очередной пассии. Если не Майкл, то его заместитель, Дональд Ватсон, всячески портили Дереку жизнь. Ватсона он ненавидел гораздо больше. Потому что тот постоянно носил белозубую американскую улыбку, справедливо гордясь своими зубами, а еще больше - своим стоматологом. У Дерека было неприятное ощущение, что у него слишком много зубов. Иногда он пережевывал ими жевательную резинку, иногда - просто проветривал, но зубы всегда были снаружи. Все тридцать два. Правда, Дерек их не пересчитывал, боясь обнаружить, что их у Ватсона гораздо больше.
  - Вы ведь не забываете об ответственности, старина? - говорил Ватсон, стараясь, чтобы зубы оставались на виду. - Я сделал для вас все, что мог, так что теперь уж не подводите меня.
  Он приятельски хлопал его по плечу и смотрел на монитор, снисходительно позволяя Дереку вспоминать, как его, безвестного программиста, Ватсон когда-то заметил и предложил мистера Уайта в качестве младшего научного сотрудника.
  Дерек тогда был лаборантом в колледже Ки Веста, куда Ватсон иногда захаживал читать лекции. В их лаборатории группа программистов делала какую-то бухгалтерскую программу под руководством Ватсона, и у них что-то провисало. Несколько дней они допоздна засиживались в лаборатории, глядя в мониторы воспаленными от бессоницы глазами, и не могли понять, где ошибка. Дереку тогда приходилось сидеть вместе с ними, потому что он должен был быть на подхвате - найти в компьютере какие-то старые инструкции, заварить кофе или распечатать очередное озарение программиста. От скуки он стал разглядывать цифирки на экране, и ему показалось забавным одно сочетание цифр.
  - Сколько шестерок! - ткнул он пальцем, собираясь сказать, что тут получилось как раз девять знаков Сатаны.
  Ватсон вгляделся в экран, позвал бородатого старшего специалиста колледжа и о чем-то с ним посовещался. Долгожданное "Эврика!" сорвалось наконец с их уст.
  - Ну конечно, - радостно восклицал бородач, пожимая Дереку ру-
  ку. - Тут лишняя шестерка. Как вы догадались?
  Дерек только моргал, принимая незаслуженные поздравления, и был неприятно удивлен, обнаружив на следующий день, что его перевели в младшие программисты. Пришлось ему тайком срочно брать частные уроки, потому что обычные курсы тянулись слишком долго и за это время коллеги могли раскусить, что его познания более чем скромны.
  Правда, потом он втянулся и стал на самом деле неплохим программистом. Затем снова появился Ватсон и предложил ему обслуживать некий важный международный эксперимент.
  - Там очень сложная программа. Но самое главное - следить за параметрами, - объяснял Ватсон. - Нам нужен человек, сознающий ответственность.
  Дерек заверил, что он - как раз такой человек.
  Ему объяснили, что для выполнения какого-то международного эксперимента нужно следить за пространственно-временными настройками спутника, летающего по орбите со скоростью вращения Земли. Они, эти настройки, не должны были сбиться ни на секунду. Поэтому под страхом вечного отлучения от Института, от шефа и от всех милостей Божьих он должен был следить за тем, чтобы эти настройки не сбились. Даже на секунду. Даже на долю секунды. От этого зависит безопасность участников эксперимента.
  Дереку нравилось, что от него зависит безопасность участников эксперимента. Это давало возможность ощущать свою значимость и при этом особенно не напрягаться. Но мистер Уайт с Ватсоном отнимали у него эту значимость, постоянно напоминая ему, как мальчишке, о его ответственности. Дерек не собирался подвергать участников эксперимента опасности. Он не был злым человеком. Но Майкл Уайт постоянно его проверял - сам или через подчиненных. Дерек ненавидел, когда ему не доверяли. И он ненавидел Ватсона за то, что он не упускал случая напомнить, насколько Дерек ему обязан.
  
  Вот и сейчас в офис программистов, вслед за своей чеширской улыбкой, снова вплыл Ватсон.
  - У вас все в порядке? - осведомился он.
  Дереку захотелось спросить, не мешают ли ему зубы говорить. Он молча освободил место у монитора.
  - Сегодня на вас ложится особая ответственность, - торжественно сказал Ватсон. - Мы с мистером Уайтом уезжаем на целый день. Так что я на вас надеюсь, старина!
  - Хорошо, сэр! Не беспокойтесь, - вежливо сказал Дерек, продолжая его ненавидеть. Ватсон еще немного поговорил о важности эксперимента и отбыл.
  Сегодня лаборантка Кэтрин пришла в глубоком декольте. Обмахиваясь отчетом, который они делали на пару с ассистентом Эндрю, она мечтательно смотрела в окно, за которым расстилалась голубая океанская даль.
  Эндрю по счастливой случайности был ее парнем. И Кэтрин мечтала в обед сбегать с ним искупаться. Разумеется, для блага дела. Чтобы потом качественнее работать. Но Эндрю задерживался у своей тетки - старшей сестры своей матери, в доме престарелых и, похоже, мог явиться только к концу обеда. А купаться одной было совсем неинтересно. Поэтому она бросала все более долгие взгляды на Дерека.
  - И не думай! - замахал руками Дерек, которому тоже хотелось купаться. - Компьютер нельзя оставить без присмотра. Иди без меня.
  Кэтрин вздохнула. Одной купаться не хотелось. Стрелка больших электронных часов над стеклянными дверями неуклонно приближалась к часу, а Эндрю все не было.
  - Дерек! - сказала она хорошо поставленным контральто. - До пля-
  жа - пять минут! Ну пожалуйста!
  - Ни за что! - в ужасе отпрянул Дерек. - Майкл тут же пронюхает. Да и параметры...
  - Дерек, - промурлыкала Кэтрин. - Майкл сегодня на конференции. И потом, с этими параметрами уже три месяца ничего не случалось.
  - Не могу!
  - Ну пожалуйста! Тем более что Эндрю скоро придет.
  Дерек посмотрел в окно. Белые прозрачные занавески призывно колыхались на сквозняке, напоминая парус.
  - А вдруг он задержится...
  - Я сейчас ему позвоню, - оживилась Кэтрин, чувствуя, что он сдается, и вытащила мобильный телефон.
  Эндрю заверил, что он уже подъезжает, и Дерек согласился. Чтобы не проходить мимо кабинета розовощекого Майкла, где его могла увидеть секретарша через распахнутые двери, они с Кэтрин, как школьники, вылезли в окно и помчались бегом.
  Секретарша Майкла тоже посмотрела на часы у себя в кабинете и с облегчением разогнула спину. Можно было позволить себе чашечку кофе и гамбургер. Она взглянула в окно, - там свернулся под пышным цветочным кустом одинокий котенок. Секретарша любила животных.
  - Кис-кис, - нежно позвала она.
  Котенок оживился и вскарабкался на подоконник по плющу.
  - Ах ты мой пушистенький! - Секретарша осторожно сняла его с подоконника и прижала к груди. - Ты мой голодненький!
  - Мр-р-р! - согласился котенок.
  Сердобольная секретарша скормила ему остатки гамбургера. Сотрудники Института очень удивились бы, если бы увидели ее, умиленно гладящую котенка.
  Тут зазвонил телефон, - это была ее подруга. Секретарша увлеклась обсуждением предстоящего школьного вечера, где должны были выступать их дети. Котенок подождал, не перепадет ли ему еще чего-нибудь. Потом он решил обойти кабинет - там больше ничего не было. Но вот из щели в дверях вкусно пахло.
  Он толкнул пушистым лбом дверь, и она открылась. Котенок пошел по коридору на запах и зашел в лаборантскую. Там как раз никого не было. Вкусный запах шел от стола. Котенок мягко запрыгнул на него и подвигал усами. Весь стол был усыпан крошками. Здесь, похоже, недавно тоже ели гамбургеры.
  
  Шедший по коридору местного отделения НКВД российского города Средневоложска Сергей и не подозревал, что судьба эксперимента сейчас находится в пушистых лапах обожравшегося гамбургерами котенка. Ему надо было быстренько навестить своих подопечных.
  В последние дни он свято соблюдал приказ - больше не исчезать на глазах у людей, даже если это энкавэдэшники. И Скворцов стал забываться и потихоньку наглеть, дивясь необычной пугливости начальника Селиванова и дожидаясь, когда сработает написанный на него донос.
  Вид самодовольного Бахметьева он принял как личное оскорбление. Строго говоря, самодовольным Сергей не был - скорее, он был просто довольным, поскольку после своей гуманитарной миссии в двадцать шестую камеру он собирался на свидание к Марине. Но выражение лица Бахметьева Скворцов всегда принимал как личное оскорбление, и сейчас, как доверенное лицо самого Иосифа Виссарионовича, он не мог пройти мимо. К тому же он помнил приказ - Бахметьева взять в институте! А тут он сам пришел. Какая наглость!
  Котенок в это время старательно вылизывал бумажку из-под гамбургера, которая валялась возле мышки компьютера.
  - Гражданин Бахметьев! - услышал Сергей холодный окрик. - Предъявите пропуск!
  Вкусные крошки кончились, и котенок стал яростно тереться щекой о бумажку, боднув мышь.
  Курсор на мониторе дернулся, экран ярко осветился, показав ряд цифр. Потом он поехал вниз и остановился. Котенок посмотрел на экран, - он очень одобрил движение курсора. Но, на его взгляд, он мог бы бегать быстрее. Котенок возбужденно махнул лапкой и нажал на Enter. Переваривая новые параметры, компьютер низко загудел. Котенок вздрогнул, прыгнул на клавиатуру, немного пометался по клавишам и, наконец, выскочил в окно, унося с собой великую тайну.
  Впоследствии, уже будучи вполне пожилыми людьми, и бывшая секретарша, и Дерек ненавидели кошек. Дерек в своей ненависти дошел до того, что завел кошку исключительно для того, чтобы класть возле мышки компьютера кошачью колбасу, а потом, дождавшись, когда кошка вспрыгнет на стол, с мефистофельским хохотом прогонять ее оттуда.
  Как бы то ни было, не успел котенок спрыгнуть со стола, лучи, направленные на Землю со спутника, который находился в это время над Синайским полуостровом, тут же изменили свое направление. Один из них - принимающий - вытянулся, многократно отразился от поверхности Земли и упал точнехонько на Сергея Бахметьева. Другой - выпускающий - уперся прямо вниз, почти под спутником.
  
  Очнулся Сергей в полной темноте, лежа на чем-то холодном и твердом. Он попытался двинуть затекшими ногами и застонал. Недалеко от него раздался ответный тихий стон. С огромным усилием Сергей приподнялся и попытался нащупать стену. Стены не было. Сергей отполз немного в сторону и снова пошарил вокруг себя руками. Никаких результатов. Тогда он попытался на ощупь исследовать пол. Пола тоже не было. То есть то, что было под ним, было не полом. И не цементом. На ощупь это было похоже на дикий камень - шероховатый, с торчащими из него острыми выступами. Сергей встал на четвереньки. Вдыхая странный сухой воздух, наполненный незнакомыми запахами, он сразу понял, что он больше не в здании НКВД.
  Рука нащупала небольшой гладкий округлый предмет неправильной формы. Сергей взял его в обе руки и попытался понять, что это такое.
  Под его пальцами оказались круглые, слегка овальные отверстия. Это интересно. Так. Под ними, ровно посередине было еще одно отверстие, чуть другой формы. Какой-то геометрический символ? А под нижним отверстием... под нижним отверстием что-то лязгнуло и отвалилось вниз. Сергей взвизгнул и отшвырнул Это в сторону. Потому что Это был череп!
  - Пресвятая дева Мария! - только и смог сказать ошарашенный Сергей. Не потому, что он был католиком. Просто знакомые ему восклицания типа "Господи!" или "Боже мой!" несколько вяло передавали обуревавшие его чувства. Правда, эти чувства обуревали его недолго, а потом разом его покинули. Когда он снова пришел в себя, он почувствовал, что кто-то ткнулся ему в коленку.
  - Темно, - сказал он. - И нет света.
  Неподалеку от него снова раздался стон, на этот раз чуть громче.
  - Темно и нет света, - удовлетворенно повторил он, испытывая удовольствие от логики этого изящного построения.
  - Где я? - пожелал узнать некто, распростертый на полу. Сергей пополз на голос, по-прежнему не решаясь встать.
  - Пока не знаю, - бодро ответил он. - Вы кто?
  Судя по всему, распростертый товарищ тоже несколько взбодрился, потому что выдал витиеватую длинную фразу. Суть ее сводилась к тому, что Сергея он узнал и потому рад возможности высказать ему все, что он о нем думает. Он также сообщил, что близко знаком с его матерью и желает ему множества захватывающих приключений в довольно далеких от дома местах. Сергей слушал, как зачарованный. Однако длинная речь человека, в котором он узнал Скворцова, не прояснила, где он находится, как он тут оказался и почему Скворцов тоже здесь.
  Для начала он попытался вспомнить, каким образом он сюда попал. Он точно помнил, что диск не нажимал. Скворцова он встретил в коридоре НКВД. Скорее всего, Скворцов обманом затащил его куда-нибудь в подвал - убийца несостоявшийся, черт бы его побрал.
  Хотя в таком случае почему он сам с ним остался? Да еще стонет, причем так старательно, будто ему за это платят.
  Скворцов все больше оживал и сразу стал действовать на нервы Сергею.
  - Верни меня назад! - заорал он, когда все нецензурные слова кончились. И тут же потребовал, чтобы ему показали, где сейф.
  "Чокнулся", - с ужасом подумал Сергей и от страха встал с четверенек.
  - И стол! - кричал Скворцов, пытаясь подняться. - С мраморным письменным прибором!
  Дался им этот мраморный прибор!
  - Что ты с ним будешь здесь делать? - поинтересовался он. - И, кстати, неплохо бы для начала выяснить, где мы.
  Скворцов надолго замолчал. Тишина была полной. Раньше Сергей никогда не испытывал такой абсолютной тишины. Как будто мир исчез вместе со звуками. И тишина была космосом, который всасывал в себя и сводил с ума. Сергей начал понимать, почему Скворцову захотелось увидеть сейф и стол, которые он в свое время "умыкнул" из селивановского кабинета. Они были понятными и привычными. Они были Символами Незыблемости Миропорядка и началом Точки Отсчета. Своей собственной Вселенной, раз уж других нет.
  Сергею тоже до смерти захотелось, чтобы поблизости вдруг оказалась Точка Отсчета и Символ Незыблемости. Хотя бы в виде пакетика из-под чипсов. Он нажал на диск и привычно зажмурился. Никакого эффекта.
  "Спокойно, - подумал Сергей, покрывшись холодным потом. - Наверное, я слишком глубоко под землей. Надо выбраться на поверхность, и все будет хорошо". Он осторожно выпрямился и сделал несколько неуверенных шагов, вытянув руки вперед.
  - Стой! Куда? - дернулся Скворцов.
  - Да погоди ты, - досадливо отмахнулся Сергей. - Надо хоть приблизительно понять, где мы.
  - А ты разве не знаешь? - спросил Скворцов голосом человека, который потерял надежду.
  - Пока нет.
  - Погоди-погоди, - заволновался Скворцов. - Почему это ты не знаешь? Ты всегда куда-то исчезал, но ведь потом возвращался. Ведь правда? Ведь правда?! - настойчиво повторил он, волнуясь.
  - Исчезать-то исчезал, - пробормотал Сергей. - Только немного не так. Не нравится мне все это, - проворчал он себе под нос.
  - Правильно, - согласился Скворцов. - Не так. Совсем не так. Потому что ты без меня исчезал. Слушай, зачем я тебе нужен?
  - Нисколько не нужен, - согласился Сергей.
  - Ну так верни меня обратно, - воскликнул Скворцов, радуясь, что такая хорошая идея пришла ему в голову. - А уж потом сам как-нибудь потихонечку. Ведь одному легче возвращаться. Ведь легче? Ведь легче?
  - Легче, - рассеянно ответил Сергей, наклоняясь, чтобы нащупать, что лежит под ногами. Это был пакет, который он нес в двадцать шестую камеру, - он, видимо, выронил его. - Отправлю, - пообещал он, - когда соображу, как. Понимаешь, - попытался он объяснить. - Раньше я переносился сам. А сейчас - не сам.
  - А! - попытался переварить эту мысль Скворцов. - Но ведь это неважно. Главное, чтобы ты выбирался сам. Выбирался сам.
  Он начал повторять концы фраз, видимо, чтобы убедить кого-то в безупречной правильности своих суждений.
  Тем временем Сергей понял, что если впереди и есть стена, то она очень далеко. Он развернулся на девяносто градусов и пошел в другом направлении. Все это ему категорически не нравилось. Во первых, ходить в кромешной темноте было опасно - можно было пересечь какой-нибудь невидимый луч, провалиться в пропасть, наткнуться на вооруженную охрану и Бог знает что еще. Во вторых, и в главных, он привык надеяться на диск. Если ситуация переставала нравиться, всегда можно было сказать: "Я не играю", - и, как говорил Андрей, "улепетнуть к мамочке". Теперь диск молчал.
  Скворцов вдруг испугался, что Бахметьев оставит его одного.
  - Если ты уйдешь, - дрожащим голосом заявил он, - я тебя расстреляю.
  - Ладно, - согласился Сергей. - Но только если я уйду.
  Скворцов порадовался сговорчивости Бахметьева.
  Сергей осторожно сел. Он подумал о том, что не стоит удаляться от того места, где он оказался. Может быть, та неведомая сила, которая забросила его сюда, вдруг возьмет да сама по себе и вытащит его обратно. Он снова нажал на диск. И снова безрезультатно.
  - Эй, - встревожено окликнул его Скворцов. - Ты чего никуда не идешь?
  - Думаю, - раздраженно сказал Сергей. - Сам сказал - стоять! Вот и стою.
  - А по-моему, ты сидишь! - неуверенно ответил Скворцов.
  - А вдруг у меня под ногами пропасть!
  Скворцов взвизгнул и тоже осторожно сел, не выпуская пистолета из рук.
  - У меня есть спички, - вспомнил Скворцов.
  - Что же ты молчал? - обрадовался Сергей. - Зажигай!
  Скворцов вынул из кармана коробок спичек и вдруг засомневался.
  - А вдруг нас увидят?
  - Кто? - оторопел Сергей. - Здесь вроде нет никого. Зажигай давай, не бойся.
  Скворцов чиркнул дрожащими руками. Спичка зажглась, но сломалась, и горящая головка спикировала на пол.
  - И что вы все нервные такие?! - возмутился Сергей. - Дай сюда. Здесь тебе магазинов нет, спички беречь надо.
  Скворцов беспрекословно протянул ему коробок. Сергей потряс
  его, - спичек было меньше половины. Он осторожно зажег спичку, и они попытались осмотреться.
  - Ничего не понимаю, ничего не понимаю, - пожаловался Скворцов, всматриваясь в сгустившуюся темноту за пределами маленького освещенного круга. Они находились в каком-то просторном помещении. Сергей поднес спичку к полу. Похоже, он был из природного материала. Сергей сделал несколько шагов вперед, и спичка начала жечь пальцы. Но он уже успел увидеть, что буквально в шаге от него была стена.
  - Иди сюда, - позвал он. - Не бойся, пол ровный. Шагай на голос.
  Скворцов неуверенно шагнул, начиная подозревать, что поблизости не было ни одной партийной организации. А жаль, потому что у него как раз вдруг появился вкус к политинформациям. С каким бы удовольствием он сейчас посидел в селивановском кабинете, слушая пересказ какой-нибудь ленинской работы и рассматривая портрет бородатого Карла Маркса на стене над креслом начальника. Маркс был изображен местным художником, - коммунистом, конечно, - и борода у него вышла замечательная. Правда, она была больше похоже на черное пятно, но зато ее было много. И один глаз у немецкого идеолога был так это по-свойски прищурен, - не пропадем, мол, товарищ Скворцов. Очень сейчас Скворцову не хватало товарища Карла Маркса!
  Между тем Сергей нащупал шероховатую стену и, держась за нее, пошел вдоль стены направо, чтобы определить контуры и размер их темницы. Он чувствовал под рукой какие-то вырубленные в ней линии.
  - Пожертвуем еще одной спичкой, - решил он. - Эй, боец невидимого фронта! Иди сюда, ребусы разгадывать будем.
  Скворцов оглянулся. Кроме него тут, вроде бы, никого не было. Скворцов оскорбился, чего это он невидимый-то, но подошел.
  Сергей осторожно зажег спичку и поднес к самой стене.
  На стене были лошади. Много лошадей.
  Вдруг Скворцов сдавленно хрюкнул и показал рукой куда-то в сторону.
  - Там что-то есть, - сказал он страшным шепотом.
  Сергей поднял спичку повыше, от души жалея, что у них нет с собой фонарика. Чуть в стороне от той стены, у которой они стояли, виднелась какая-то большая неподвижная темная масса почти что в половину человеческого роста.
  Спичка догорела, и несколько шагов они прошли в темноте. Скворцов охнул - это его коленка наткнулось на что-то твердое.
  - Спички так и летят, - проворчал Сергей и вспомнил Митю. До него вдруг дошло, как далеко от него теперь Митя и все остальные. И вполне возможно, что он потерян навсегда. Хорошо еще, если только в пространстве. Дальше думать не хотелось. С тяжелым сердцем он зажег третью спичку и поднял ее как можно выше. На высокой платформе, сложенной из огромных плит, лежали лошади с оскаленными мордами, очень худые и длинные.
  - А почему они в белую тряпку завернуты? - шепотом спросил Скворцов.
  - Потому что они - мумии, - чуть не плача, ответил Сергей.
  Эндрю застрял в пробке уже практически в пяти минутах езды от Института Психологии Социальных Катаклизмов.
  Когда он вошел в компьютерный офис, его первым потрясением было зрелище, которое открылось ему из окна, - резвящиеся в воде Кэтрин и Дерек.
  Второе потрясение, гораздо более сильное, он испытал, глядя на экран.
  - Этого не может быть, - сказал он себе и уселся к компьютеру.
  Спутник в настоящий момент летел над Атлантическим океаном, приближаясь к Великобритании. В это время у него должны были быть совсем другие настройки! Он немного побегал по офису, выглянул в ок-но - Кэтрин и Дерек уже вылезали из воды и вели себя вполне прилично. Впрочем, это сейчас его мало волновало.
  Потом он выскочил в коридор и помчался в кабинет Майкла Уайта.
  Секретарша напомнила ему, что все начальство сейчас на конференции.
  - Понятно, - кивнул Эндрю, хотя ему как раз было все непонятно.
  Спутник сейчас искажал направление пространственно-временных параметров, делая связь с прошлым односторонней. То есть из настоящего в прошлое связь была, но с нарушением пространственной ориентации. Теперь человек, перемещаясь, попадал в прошлое, но совершенно не в то место, где он находился в настоящем, как это было раньше. То есть если до этого он перемещался только во времени, оставаясь на том же месте, то теперь он мог попасть... черт знает куда он мог попасть. С каждым километром, который пролетит спутник, направление теперь будет меняться.
  А связь из прошлого с настоящим, скорее всего, исчезла совсем.
  Он снова помчался в офис босса.
  - Миссис Робертс, - спросил он осторожно. - Скажите, пожалуйста, в наш компьютерный офис никто не заходил в течение последнего, скажем, получаса?
  Секретарша удивленно взглянула на него:
  - Здесь никого не было, - убежденно сказал она. - А что случилось?
  - Катастрофа случилась! - простонал Эндрю. - Две катастрофы. - Он попытался сосчитать, сколько стран участвуют в эксперименте и сколько человек могут потеряться во времени и пространстве. - Нет, четыре катастрофы случилось. Нет, случилось... восемь катастроф! Бесчисленное количество катастроф, - заключил он, сообразив, что в каждой стране перемещаются по нескольку участников эксперимента.
  - Миссис Робертс, - умоляющим голосом сказал он. - Пожалуйста, вспомните хорошенько! Может быть, мистер Уайт заезжал ненадолго с конференции?
  - Да ничего подобного! - решительно ответила миссис Робертс. - Здесь вообще никого не было. Ни одного человека. Кроме котенка. Вас котята интересуют?
  - Нет, - пробормотал Эндрю. - Котята не интересуют. При чем здесь вообще котенок?! - рассердился он.
  - Я же вам объясняю, - терпеливо ответила секретарша. - Здесь был только котенок. И ни одного человека.
  - Понятно, - пробормотал Эндрю и посмотрел на часы. До конца обеденного перерыва оставалось еще двадцать минут, значит программистов днем с огнем не сыщешь. Бог знает, что могло произойти за это время. Эндрю покрылся холодным потом. Надо всех предупредить, чтобы никто не отправлялся в прошлое.
  - Срочно вызывайте мистера Ватсона и мистера Уайта, - хрипло сказал он. - А лучше обоих.
  - И не подумаю, - отрезала миссис Робертс. Она была хорошей секретаршей и свято блюла интересы шефов. - Это важная конференция. Их нельзя беспокоить.
  - Да вы понимаете, что произошло? - доказывал Эндрю. - Надо всех предупредить...
  - Не говорите глупостей, Эндрю! Мне платят деньги за то, чтобы мое начальство могло спокойно работать.
  Эндрю помчался обратно в офис и уставился в монитор. Надо попытаться хоть частично восстановить параметры как можно скорее. Он взялся за мышку и недовольно подвигал указательным пальцем. К нему прилипла... Он посмотрел на палец внимательно. К нему прилипла серая шерстинка.
  Эндрю осмотрелся. На клавиатуре тоже были шерстинки. Странно. Везде кошачья шерсть. Такое впечатление, будто кошка расхаживала по клавиатуре. Ну конечно! Тот самый котенок, про которого говорила секретарша.
  Так, файл с копиями параметров исчез. Эндрю стал искать файл в остальных компьютерах через сеть. Чертов котенок! Он, похоже, неплохо разбирается в системных файлах, потому что уничтожил все подчистую. А до конца обеда еще пятнадцать минут, и не факт, что программисты сразу все наладят. Остаются еще компьютеры боссов. Но миссис Робертс встала грудью у кабинета начальников.
  Эндрю шумно вздохнул.
  - Миссис Робертс, вы ведь не хотите, чтобы вас уволили?
  Миссис Робертс уперла руки в бока.
  - Меня? - презрительно сказала она. - Да шеф говорил, что заваривать кофе так, как я, никто...
  - Ну, дело ваше, - зловеще проговорил Эндрю. - Если вы берете на себя такую ответственность... Когда они узнают, что вы могли их предупредить и злостно промолчали, то не знаю, что с вами будет. Смотрите, я вас предупредил. За дальнейшее отвечаете вы.
  - Стойте, стойте, - встревожилась секретарша.
  Разговоры про ответственность ей совсем не понравились. Про ответственность ей никто ничего не говорил. И в ее должностных инструкциях про ответственность тоже ничего не было. Но оказываться крайней ей не хотелось.
  - Кстати, - вспомнил Эндрю. - Котенок - ваших рук дело?
  - При чем тут котенок? - секретарша решила, что Эндрю забыл, о чем он только что ей тут говорил. - Я просто взяла его покормить.
  - Откуда взяли?
  - С улицы, - растерялась секретарша. - В окошко.
  - В окошко! - воскликнул Эндрю. - Вы взяли его в окошко. А куда он делся?
  - Ушел...
  - Ушел! Он в наш офис ушел! И стал тыкать там своими проказливыми лапами, или что там у него еще, прямо в наш компьютер... Да нас всех под суд отдадут, - распалился он. - А вас - в первую очередь.
  Перепуганная секретарша взялась за телефон.
  
  XXV
  
  "Святая троица", как в последнее время называли Андрея, Митю и Ивана, бегала между компьютерами, порталами и датчиками, пытаясь обнаружить, куда делся Сергей. Его не находила ни одна камера слежения. Но это еще полбеды. Мог просто выйти из строя видеоретранслятор. Его не обнаруживал ни один микрофон. Митя было оптимистично предположил, что радиоретранслятор тоже вышел из строя, но Андрей предложил ему не быть идиотом, и он печально заткнулся. Диск, вшитый в Сергея, не подавал сигналов, и вот это тревожило больше всего.
  К вечеру должен был вернуться из Франции Барсов, - он собирал там данные, чтобы его команда психологов и социологов могла их обработать. Андрей хотел к его приезду хотя бы установить причину, по которой Сергей, как выражался Иван, "слетел со связи".
  Они стали проверять портал, через который шла переброска на кухню Сергея и обратно.
  - У него две кухни, - рассуждал дотошный Митя. - В его квартире здесь и в его квартире там.
  - Где это - здесь и там?! - злился Андрей. - Они обе здесь, в Средневолжске.
  - Здесь - это в настоящем, - серьезно объяснял Митя, - а там - это в прошлом. Предлагаю во избежание путаницы его квартиру в настоящем называть квартира "Н", а в прошлом - квартира "П".
  Андрей, слушая его, просто выходил из себя.
  - Тебе нечем мозги занять? - бесился он. - Что ты сейчас лезешь со своими аббревиатурами!
  - Для системы, - объяснил Митя.
  Иван только махнул рукой:
  - Пусть называет как хочет. У меня идея! Надо проверить, как работает переброска туда-сюда.
  - В квартиру "П"... - начал было Митя, но Иван зарычал на него, сверкнув глазами.
  - Ты про идею начал, - кротко сказал Митя.
  - Так вот, - Иван внимательно посмотрел на датчик, который должен был показывать работу бахметьевского диска. - Не нравится мне эта кривая. Видите, где у нее пик? Тут какое-то искривление.
  Все соглашались, что пик какой-то нехороший, ну и искривление, конечно, налицо.
  - Предлагаю перебросить туда что-нибудь, и посмотрим, появится оно в кухне Сергея или нет.
  - В кухне "П", - тут же вылез Митя и как ни в чем не бывало преданными глазами посмотрел на Ивана.
  - Иди ты... и........!!! - сказал Иван.
  - Ну ты даешь, - почти восхищенно раскрыл рот Митя.
  - Итак, - продолжал Иван, успокоившись. - Если в квартире "П"... А, черт! - спохватился он и покосился на довольно осклабившегося Ми-
  тю. - Короче, если там у него это появится, пробуем вернуть это назад.
  - А если не появится? - мрачно спросил Андрей.
  - Тоже пробуем вернуть назад!
  Андрей махнул рукой:
  - Играйтесь, если вам охота. Может, и сообразите чего-нибудь. А я поехал на полигон.
  Полигоном они называли площадку, оборудованную на территории бывшей ракетной части, где они переоснастили радары и установили свое оборудование. Там работала целая команда бывших военных специалистов, которых тщательно отобрал лично директор Института. Андрей хотел вместе с ними проверить все оборудование.
  - Хочешь, я с тобой? - предложил Митя.
  - Да нет, попробуйте здесь. Вдруг и правда какая-нибудь мысль возникнет, - безнадежно сказал он и отбыл.
  Экспериментаторы размышляли, что им лучше отправить назад. Митя склонялся в пользу какой-нибудь кошки или собаки. Осторожный Иван не соглашался.
  - Вдруг их там при переброске наизнанку вывернет, - рассуждал
  он. - Подождем пока. Давай вещь перебросим.
  Вещь нужна была большая, чтобы ее было легко заметить на экране. Митя поискал глазами. Ему всего было жалко.
  - Вон, сейф! - предложил Иван. - Хоть избавимся от него.
  Сейф, заброшенный из кабинета Селиванова, Митя не любил, помня, как он ударил его по ноге.
  - Сейф не жалко, - согласился он. - Давай.
  
  Далеко от города Средневолжска, на реке Оке, в небольшом районном центре Соцслав, что в переводе на русский означало "Социализму слава", старый счетовод сидел в кабинете главного бухгалтера и вяло переругивался.
  - И что ты мне посчитал, - возмущался бухгалтер. - И какую ты мне зарплату посчитал? А где экономия заработной платы, я спрашиваю?
  - Экономия как экономия, - как автомат, отвечал счетовод, понимая, что бухгалтер ворчит больше для порядка.
  Ему становилось от этого легче, потому что денег было мало, а те, что после выплаты зарплаты останутся, он все равно не сможет потратить на покупку новой печатной машинки, о которой мечтал уже три года. Потому что финансовые статьи предусматривали покупку бумаги, которую тратить было особенно некуда - с прошлого года еще много оставалось, - и на покупку новых стульев, которые и так было некуда девать.
  - Какой ты счетовод с таким инструментом? - бухгалтер потрясал счетами, где все железки были настолько погнуты, что костяшки задевали друг за друга.
  - Где я тебе другие возьму? - равнодушно отвечал счетовод, глядя в окно. - Они же с неба не свалятся!
  И в эту секунду прямо на их глазах в кабинете появился огромный железный сейф, который подмял под себя стул и потом повалился на бок, сломав еще два стула.
  Оба старика некоторое время молча смотрели на него.
  - Хорошо, однако, что нам в следующем квартале новые стулья да-
  ют, - глубокомысленно изрек главный бухгалтер, не отрывая взгляд от сейфа.
  - Хорошо, - согласился счетовод. - А как ты думаешь, откуда он вдруг появился?
  - А! Ты тоже его видишь?
  Счетовод протянул к нему руки и потрогал.
  - Железный, - заключил он. - Большой.
  Он вдруг попятился.
  - Этого не может быть, - заявил он. - Так просто сейфы не появляются.
  - Нет. Сейфы так не появляются, - эхом отозвался бухгалтер. - А этот почему появился?
  Счетовод немного пощелкал на счетах, чтобы успокоиться.
  - Как атеист с тысяча восемьсот девяносто девятого года... - важно начал он.
  - А что было в тысяча восемьсот девяносто девятом году? - вежливо поинтересовался бухгалтер.
  - В тысяча восемьсот девяносто девятом году я родился, - ответил счетовод. - Я прямо так атеистом и родился. Так вот, как атеист с тысяча восемьсот... впрочем, ладно. Как атеист, я заявляю: чудес не бывает. И Бога нет. А может, и есть.
  - Нет, - встрепенулся бухгалтер. Он тоже вырос в атеистической семье и не мог так вот сразу отказаться от годами насаждаемых убеждений. - Бога нет.
  Сейф немного задрожал и так же внезапно исчез, оставив, впрочем, вполне материальный след - три сломанных стула.
  - Наверное, все-таки есть, - решил бухгалтер. - А как ты думаешь, что он нам сказать хотел?
  Пока они додумывали эту мысль до конца, сейф появился в супружеской постели ответственного работника дружественной Грузии, чуть не придавив его насмерть в тот момент, когда он раздумывал, каким образом посадить соседа за то, что тот как-то нехорошо поглядывал на его жену. Ответственный работник решил, что это - Предупреждение, и поклялся соседа не трогать. Сейф, видимо удовлетворившись, тут же исчез. Потом он появился на "птичьем базаре" в районе Авачинской Губы, перепугав местных бакланов, и утонул в океане.
  Митя с Иваном напряженно всматривались в показания приборов.
  - Нету сейфа, - наконец вынужден был признать Митя, и они погрузились в тяжелое раздумье.
  Телефон зазвонил перед самым приездом Барсова.
  - Алло, - печально ответил Иван.
  - Хэллоу, - радостно приветствовал его баритон Майкла Уайта. - Я звоню предупредить. У нас тут есть маленький неприятност. Вы пока не перемещайтесь ни в одном направлении. Могут быть большой неприяност.
  - У нас уже "неприятност", - мрачно ответил Иван. - У нас главный участник эксперимента пропал!
  - Эт-то, наверное, есть Сергей Бахметьев? - все так же радостно уточнил Майкл.
  - Эт-то он и есть, - согласился Иван. - Вернее, его уже нет. Что делать будем? - пошел он в наступление, поняв, что все проблемы, вероятно, возникли из-за того, что американские партнеры что-то прошляпили.
  - О-о, не беспокойтесь! - ответил Майкл, и энергия прямо-таки переполняла его. - Мы уже принять меры. Мы уволить двух работников.
  - Да нам плевать, кого вы там уволили, - заорал Иван. - Что у вас произошло-то?
  Майкл радостно повествовал о том, что произошло, не забывая поминутно заверять, что у них - "ноу проблем". Трубка булькала и прямо-таки истекала оптимизмом.
  - "Проблем" у тебя - выше крыши, - клятвенно заверил его Иван. - Я не знаю, что там ваши законники постановят, но если Бахметьев не отыщется к завтрашнему утру, я лично тебя так далеко упрячу, что ни один спутник тебя не спасет, даже если они целой стаей над тобой летать будут. К Ивану Грозному в эпоху пойдешь, понял? Который на кол любил сажать.
  Трубка опять заверещала, и Иван, слушая, все больше мрачнел.
  - Мы с Андреем к вам вылетаем завтра, - зловеще пообещал он.
  Трубка булькнула что-то менее радостное, и Майкл отключился.
  - Они параметры своего спутника все начисто сбили, - объяснил он Мите. - Видимо, в этот момент Серегу куда-то и забросило.
  - Так что они, восстановить их не могут, что ли? - возмутился Митя.
  - Восстановить-то они их к вечеру восстановят. Но чтобы Бахметьева вернуть, надо сообразить, какие настройки у спутника были в тот момент, когда его перебрасывало. А их компьютер не зафиксировал.
  Иван и не знал, что Митя способен так виртуозно материться. Из двухсот тридцати слов горячей Митиной речи Иван насчитал семь цензурных: "За одним-единственным спутником им поручили следить..."
  Барсов и Андрей появились почти одновременно. Андрей только успел сказать, что на полигоне все нормально, как в лабораторию вошел лучезарный Анатолий Васильевич.
  - Ну, орлы, работы нам невпроворот! - сообщил он, азартно потирая ладони, и его взгляд споткнулся о печальные физиономии парней. - Выкладывайте, - тут же погрустнел он.
  Выслушав новости, он, в отличие от Мити, не стал терять время на комментарии. Сообщив, что координаты они с Андреем рассчитают сами, он позвонил в Ки Вест.
  - Для спутника надо перепрофилировать луч на более широкозахватный. Никак не меньше ста квадратных километров, - решительно сказал он Уайту. - Почему не получится? Я знаю ваш спутник как облупленный. А я говорю, получится. И без дополнительного микрочипа получится. Потому что на новый чип времени нет. Как это никто не сможет? Да Андрей запросто на двести квадратных километров вам его перепрофилирует, - сердито сказал он и швырнул трубку.
  - Лузеры! - презрительно сказал он и со вздохом набрал телефон Бахметьевых.
  - Александр Палыч, - сказал он. - Виноват я перед тобой. Через два часа мы вылетаем во Флориду, сына твоего искать. И ты с нами. Похоже, без тебя там не разобраться.
  Уже через час вся команда подъезжала к аэропорту.
  
  - Мумии! - потрясенно повторил Скворцов. - Так это мы куда ж попали-то, мама родная! В самые что ни на есть пирамиды?
  Сергей обессилено молчал. "Если я когда-нибудь выберусь отсю-
  да, - думал он, - как же я напьюсь с Андреем!" Правда, из того, что он читал когда-то про египетские пирамиды, следовало, что выбраться из них практически невозможно. Он помнил про покатые коридоры, по которым человек должен был скользить вниз и уже не мог подняться обратно по скользкому полу, и про множество других ловушек, причем все они были смертельные. Так что шансов надраться с Андреем или без него у него практически не было. Его душила злоба на коварных древних арабов.
  - Что ты там нашел? - спросил он у Скворцова, который, судя по его кряхтенью, низко склонился над мумиями лошадей и внимательно их ощупывал.
  - На них даже мяса нет, - пожаловался Скворцов. - Высохли совсем.
  - Какого мяса? - вытаращил глаза Сергей, хотя это было бессмысленно в полной темноте. - Зачем тебе их мясо?
  - Как это зачем? - оскорбился Скворцов. - Вяленое мясо. Съели бы...
  Сергей содрогнулся. Мысль питаться мумиями не пришла ему в голову.
  - Проголодался, что ли? На вон бутерброд. Я как раз его в двадцать шестую камеру нес. - Сергей зашуршал пакетом, в котором были продукты для заключенных.
  - Дай! - голодным голосом сказал Скворцов и пошел на звук шуршащего пакета, растопырив руки.
  Сергей нашел бутерброд с колбасой.
  - Вот, держи.
  Скворцов нащупал бутерброд, а потом стал ощупывать самого Сергея.
  - Ты что, меня хочешь съесть? - удивился тот.
  Скворцов, сопя, продолжал шарить по нему руками, пока не схватил вожделенный пакет с едой. Прежде чем Сергей успел что-то сообразить, он выхватил пакет у него из рук и издевательски захохотал, наставив на него пистолет.
  - Я у тебя его конфисковал, понятно?
  - Да ради Бога, - пожал плечами Сергей. - Все равно уж... Чем долго мучиться...
  "Черт с ней, с едой, - подумал он. - Только агонию продлевать. Если уж выхода нет, так нет".
  Он вдруг подумал, что Скворцов оказался вместе с ним, потому что находился от него в радиусе семидесяти сантиметров. Это значило, что диск действовал. Во всяком случае, в тот момент, когда его подхватила неведомая сила, она повиновалась диску, иначе Скворцов остался бы в здании средневолжского НКВД и не действовал бы сейчас ему на нервы. А это значит, что он может снова активизироваться. Наверняка ребята в лаборатории сейчас пытаются что-то сделать. Эта мысль его немного взбодрила, и он решил попробовать вернуться назад, на то место, с которого он отошел.
  - Куда? - закричал Скворцов. Похоже, он впадал в истерику.
  - Хочу встать туда, где мы оказались вначале. Может быть, эта штука, которая нас сюда забросила, заберет нас обратно...
  Что-то щелкнуло. Сергей прислушался. Похоже, Скворцов снял пистолет с предохранителя.
  - Это из-за тебя мы тут оказались, - заорал он с набитым ртом. - Это все ты со своими фокусами. Так получай! - ожесточенно вопил он, нажимая на курок. Сергей бросился на пол.
  - Идиот! - пытался он воззвать к его разуму. - Ты сейчас какой-нибудь обвал вызовешь. Не смей стрелять, дубина!
  Но Скворцов был совершенно невменяем и стрелял во всех направлениях, не переставая.
  Сергей, стараясь не шуметь, пополз к стене. Он продолжал двигаться ползком, держась одной рукой за стену. Вдруг стена прервалась. Сергей пошарил руками. Это был тоннель, ведущий, вероятно, в другой зал. Сергей, не раздумывая, пополз туда. Стрельба прекратилась, - видимо, у Скворцова кончились патроны.
  - Эй! Ты где, гнида буржуазная? - кричал он воинственно. - Стой, не уйдешь!
  Постепенно его интонации становились все жалобнее - он перестал слышать Сергея, и ему стало страшно оставаться одному с лошадиными мумиями. К тому же, пока Сергей дышал рядом, тишина не была такой полной.
  - Ты где? - позвал он уже вполне укрощенно.
  Сергей лежал тихо, прислушиваясь. Не услышав ответа, Скворцов стал шарить по карманам.
  - Спички, что ли, ищет? - подумал Сергей.
  Но Скворцов нашел вовсе не спички, а запасную обойму и снова стал стрелять куда попало, на этот раз - чтобы заглушить тишину.
  Сергей стал исследовать второе помещение на ощупь, боясь зажечь спичку. Скворцов ему надоел, и он решил немного от него отдохнуть. Ему показалось, что под руками что-то вроде саркофага, - может быть, это действительно был саркофаг. Рядом стоял небольшой металлический сундучок. Сергей стал старательно водить по нему руками. Сундучок был очень бугристый - видимо, весь покрытый узорами. На крышке был какой-то металлический горшок с длинными широченными ушками. Он взял его в руки, раздумывая, стоит ли зажигать спичку. Очень не хотелось, чтобы его заметил Скворцов, и он попытался на ощупь определить, что это такое. Если предположить, что ушки должны торчать не вверх, а вниз, то это вполне могло оказаться головным убором. Надо лбом был вытянутый выступ, а ушки оказались сплетены из металлических колец.
  - Для каски сгодится, - решил Сергей и примерил.
  "Каска" оказалась чуть тесновата, но держалась на голове вполне нормально. Ушки свисали до самых плеч.
  Он потянул крышку сундучка - она открылась. В нем проснулось любопытство. Прежде чем засунуть туда руку, он помедлил. А вдруг там змеи? Он слыхал о таких штучках! Он решил еще немного поискать вокруг - вдруг найдется что-нибудь вроде палки. Палка нашлась на самом саркофаге - длинная металлическая дубинка. Сергей обрадовался. Можно пошарить ей в сундучке, а еще можно гонять ею Скворцова. Правда, горестные вопли ревностного энкавэдэшника, уверенного, что Сергей унесся из пирамиды обратно в Средневолжск без него, затихли вдали.
  Он сунул палку в сундучок и немного пошуровал ею. Змей там не оказалось. Вместо них позвякивали какие-то металлические предметы типа монет или украшений.
  Потеряв интерес к сундучку, - украшения все равно не разглядеть в темноте, - он поднялся и, вытянув руки перед собой, принялся бродить по залу. Он наткнулся на небольшой каменный столб ему по пояс, в который была вделана металлическая трубка, расширяющаяся кверху.
  - Факел, - догадался он.
  Несколько факелов были приделаны к стене. Больше ничего интересного в зале не было.
  Теперь оставалось только ждать. Сергей сел на пол, привалился к стене и закрыл глаза. Он очень устал.
  
  Рано утром, почти на рассвете, небольшая группа египетских археологов стояла перед наполовину ушедшим под землю входом в древнюю примитивную небольшую пирамиду, которая давно привлекала узких специалистов, не страдающих гигантоманией.
  - Со времен великого Мисра! - благоговейно шептал один из нанятых рабочих, бедуин в белой рубахе до пят и в черной шали, повязанной вокруг головы. - Великой Гумхурии Миср Аль-Арабии!
  - Нет, - раздраженно поправил его ученый в европейском костюме, но тоже с шалью вокруг головы. - Сколько раз повторять, что это было за тысячи лет до Мисра!
  - Спокойнее, Хафез! - предостерегающе сказал его коллега. - Пусть себе думают, что это египетская пирамида. А то они ничего делать не будут.
  Хафез был ужасно горд, что он открыл тайну происхождения египетского народа. Он считал, что их прародителями была африканская ветвь скифов, обожествлявшая лошадей. Именно при скифах появились первые фараоны, имена которых канули в Лету в результате социальных катаклизмов. Хафез, который, можно сказать, вычислил местонахождение одной из тех первых пирамид, перед которой он сейчас стоял, собирался открыть их имена всему просвещенному человечеству.
  Почти наполовину скрытое тростниковыми зарослями, это сооружение стояло тут уже не менее шести с половиной тысячелетий. А то и семи. Теперь было трудно распознать в ней пирамиду, - за ней не ухаживали, как, например, за Хеопской. Тысячи туристов не гладили ее до блеска в своем желании дотронуться до самой Истории, ученые не расчищали и не укрепляли землю вокруг нее. Всеми забытый и покинутый, некогда могущественный скифский фараон медленно уходил под землю. Узкий вход был завален огромными камнями, и его ловушки таили несколько неприятных сюрпризов для ничего не подозревающей экспедиции. Они оберегали тысячелетний покой фараона.
  Небольшая группа египетских ученых почтительно взирала на Хафеза. Похоже, он не зря их сюда привел.
  - Ну! - Хафез сложил ладони перед лицом ковшиком, а потом провел ими по лицу. - Начнем, пожалуй.
  Рабочие в своих белых рубахах сначала пали перед пирамидой ниц и попросили прощения за вторжение.
  - Мы прославим тебя, о великий и могучий, - пообещал низкорослый бедуин Хусейн. Он ни за что бы не стал работать за деньги - не потому, что у него были принципы. Просто есть много гораздо более легких способов их получить. Есть же у человека жены, в конце концов. Но, как большинство арабов, он испытывал великий трепет перед фараонами, справедливо полагая, что с их уходом великая страна Египет погрузилась в глубокий сон.
  Куски песчаника, закрывающие вход, невозможно было убрать руками. Взрывать их тоже никто не решился. Это было бы непочтительно. Поэтому их обвязали веревками, и небольшой трактор, выползший из тростника, стал пытаться оттащить их в сторону. Камни не поддавались. Люди облепили их, как муравьи, и толкали, пока трактор тянул. Медленно-медленно, почти незаметно, первая глыба стала поддаваться.
  К тому времени, как половину камней убрали, - их гора лежала неподалеку, - солнце поднялось высоко. Бедуины зароптали, требуя отдыха и полуденного сна. Бедный Хафез, который пританцовывал рядом от нетерпения, совсем загрустил, но его хитрый коллега Омар, который знал бедуинов несколько получше, сделал большие глаза:
  - Фараон нас ждет. Он разгневается на того, кто будет лениться.
  - Но фараон ждал нас целых семь тысяч лет, - возразил Хусейн, боязливо поглядывая на пирамиду. - Что с того, если он подождет еще немного?
  - Долгое ожидание делает фараона нетерпеливым, - объяснил Омар и внушительно добавил: - Бойся гнева фараона. Ты видишь, мы тоже не стоим в стороне. Мы работаем вместе с вами.
  - Вы тоже боитесь гнева фараона? - спросил Хусейн, совсем струхнув. Омар закатил глаза.
  - О да! Фараоны страшны в гневе! Но мы позаботились о вас. - Омар подошел к тростниковым зарослям и, кряхтя, вытащил оттуда целый ящик минеральной воды.
  - Там еще есть. Два раза по столько, - объяснил он рабочим. Арабские рабочие не менее падки на халяву, чем русские. Кроме того, они хотели услужить фараону, хоть и скифскому. Поэтому работу продолжили.
  
  Сергей проснулся, но открывать глаза не спешил. Втайне от себя он надеялся, что кошмар останется во сне и сейчас он увидит рядом с собой либо Андрея, либо селивановскую физиономию. Довольно милая, кстати, физиономия.
  В конце концов глаза все-таки пришлось открыть - не потому, что он надеялся что-то увидеть в темноте, а просто по привычке. Рядом не было даже Скворцова.
  Тишина и безделье угнетали больше всего. Да и голод уже давал о себе знать. Сергей прикинул, чем бы ему заняться. Факелы! Можно было попытаться их зажечь. Даже если он изведет на это целый коробок спичек. При свете факела можно попробовать найти выход. Потому что если Андрей его когда-нибудь и найдет в этом склепе, то Сергей, похоже, уже не сможет этого оценить.
  Он встал и начал искать столбик с факелом. Это оказалось непросто. Когда он их не искал, этих столбиков ему попалось три или четыре. А сейчас он несколько раз пересек зал из конца в конец, хлопая перед собой ладонями, как при игре в жмурки, - и ничего!
  Можно было, конечно, потратить еще одну спичку, но это было бы слишком просто. К тому же, именно этой спички ему может не хватить, чтобы зажечь факел.
  Он продолжал бродить, хлопая в ладоши, пока не услышал какие-то звуки. Как будто скребли по камню. Скворцов, наверное, стены царапает. Сергей вздохнул и протянул вперед руку. Вот же он, факел! Он нащупал его верхний край. Из металлического раструба торчала деревянная палка. Вполне сухая и толстая. На верхнем конце палки были намотаны какие-то нити, которые рассыпались под пальцами. Сергей зажег спичку и поднес к факелу. Он был из золота. "Еще бы, - усмехнулся Сер-
  гей. - Помру среди золота от голодной смерти".
  Сухие волокна на конце факела зажглись моментально. Сергей попытался осторожно поднять факел. Он легко вынулся из подставки. Теперь можно было осмотреться.
  Фантазия у египетских фараонов была небогатая. Похоже, золото было единственным металлом, который они признавали. Причем в неограниченном количестве. Прямо как новые русские. Саркофаг, сундучок, или скорее большая шкатулка, ручки для факелов, украшения - все было из золота, которое тускло блестело в призрачном дрожащем свете огня. Слава Богу, что факелов много! Все-таки при свете веселей. Он вынул еще два факела из подставок и, крепко сжимая под мышкой дубин-
  ку, - тоже, кстати, золотую! - двинулся в сторону единственного коридора, через который он и вошел в этот зал.
  Звуки стали громче. Где-то очень далеко Скворцов что-то бормотал на незнакомом языке. Совсем умом тронулся, бедняга. И голос у него какой-то странный.
  Вдруг Сергей развернулся и побежал обратно в зал. Этот голос принадлежал не Скворцову! Он зажег все факелы на стенах и столбиках, - хоть столбики-то оказались мраморными, - присел на корточки у стены за саркофагом и приготовился дорого продать свою жизнь.
  
  Последний кусок скалы был, наконец, оттащен в сторону и покоился среди тростниковых зарослей, огромный и величественный. Хафез подумал, что надо бы обращаться с ними почтительнее - камни семитысячелетней давности интересны сами по себе.
  Перед ними чернел вход в пирамиду. Заманчивый и пугающий. Вокруг мирно пели какие-то птицы, в траве шуршали ящерицы. Как будто только что не произошло ничего выдающегося. Как будто они пели так с тех самых пор, как здесь упокоился могучий повелитель и отшумел великий город, который не оставил следа.
  Впереди ждала слава. А также град из сухих пауков и змей, которые посыпались на них, как только они поднялись на верхнюю ступеньку перед входом. Рабочие закрыли головы руками и, причитая, выскочили обратно. Ученые же с интересом стали рассматривать древних насекомых и рептилий, которые усыпали пол. Пауки были огромные, с мохнатыми лапами. Они хоть и высохли, но отлично сохранились.
  - Наверняка они были ядовитыми, - предположил Омар. - Надо будет биологам показать. Может быть, это вымерший вид.
  К негодованию бедуинов, они сбегали за коробкой из-под минералки и аккуратно собрали в нее все, что высыпалось, - до последней паучьей лапки.
  - Интересный механизм, - Хусейн рассматривал верхнюю ступеньку. Она состояла из четырех больших плит и одной маленькой, которая находилась посередине и уходила вниз сантиметров на десять, если на нее наступить.
  Дальше шли осторожно. Рабочие прятались за спины ученых, и это их чуть не погубило. Кто-то из шедших впереди, видимо, тоже на что-то наступил, потому что сзади на них полетел огромный камень и с грохотом упал в десяти сантиметрах от Хусейна, замыкавшего шествие. Если бы истлевшая веревка, которой он был обвязан, не оборвалась, он бы со свистом врезался в группу рабочих, убив несколько человек.
  - Эй, фараон! - обиженно крикнул Хусейн. - Ты чего дерешься?
  - Не беспокойся, - сказал Омар. - Он по привычке. Видишь, он в последний момент передумал тебя убивать.
  Хусейн огляделся. На стене узкого коридора что-то блеснуло. Он крикнул Хафезу, чтобы тот посветил фонарем. Это был кривой кинжал с золотой рукояткой, осыпанной драгоценными камнями. Он свисал с каменного штыря, вбитого в стену.
  - Какая красота, - прошептали ученые. - Ради одного этого кинжала стоило сюда войти. Это будет самый драгоценный экспонат в нашем...
  - Не тронь! - закричал Хафез, но было поздно. Хусейн решил вооружиться кинжалом на случай, если фараон опять захочет его убить и не успеет передумать.
  Как только меч перестал удерживать своей тяжестью каменный штырек, тот втянулся в стену, сбил брусок, который не пускал туго натянутую тетиву, и наружу вылетела стрела, которая, впрочем, плавно спикировала на пол, - тетива за семь тысяч лет успела потерять упругость.
  - Великий фараон не любит, когда трогают его вещи, - строго сказал Хафез, и Хусейн бросил кинжал.
  - Я рискую навлечь на себя гнев фараона, - спокойно сказал Омар и уложил кинжал и стрелу в коробку с пауками.
  Видимо, предки египтян сочли, что на данном отрезке пути умертвили всех нечестивцев, имевших наглость потревожить покой фараона, потому что больше сюрпризов не было.
  Коридор кончился, и они оказались в небольшом зале, уставленном горшками, амфорами и охапками истлевшей травы. Похоже, это был провиант для фараона. Из этого зала было два выхода. Один коридор был прямо напротив входа, другой шел из правой стены. Немного подумав, решили пойти направо. Узкий коридор, видимо, был чем-то вроде музея, который должен был возвещать о богатстве и военной славе фараона, потому что на стене были развешаны кинжалы разных видов. Рабочие, увидев их, старались держаться подальше. Вдруг Омар замер и внимательно вгляделся вдаль.
  - Ну-ка, - возбужденно сказал он, - выключите фонари!
  Фонари выключили, и все убедились, что из глубины пирамиды пробивается свет.
  - Как это может быть? - слегка растерялись они.
  Впрочем, мрачные своды пирамиды и дух тысячелетий легко настраивали на мистический лад. Они решили, что свет может быть только в покоях всемогущего фараона.
  Ученые торопливо прошли через зал с саркофагами многочисленных жен фараона, которых умертвили после его смерти, чтобы ему не было скучно, не обращая внимания на роскошные погребения. Проскочили через еще один коридор, устремляясь к источнику света, и вошли в главный зал.
  - О, великое чудо! - благоговейно простонали ученые, глядя на горящие факелы. - Они горят семь тысяч лет!
  Они обвели глазами зал, в котором покоился сам великий предок, давший начало всему египетскому народу. Все факелы - а их было немало на стенах и мраморных столбах - были зажжены, и в зале было светло, как днем. Посреди зала красовалась большая шкатулка с драгоценностями фараона. Крышка шкатулки была открыта, и золото и драгоценые каменья переливались при свете факелов. Сам саркофаг стоял на возвышении у задней стены. А за саркофагом, сжимая в руке золотой фараонский жезл и напялив царский головной убор, сидел на корточках сам фараон в белых одеждах и яростно сверкал глазами.
  Живописная группа египтян застыла в проходе. Вдруг Хусейн пал ниц и распростерся у ног великого фараона. Вслед за ним попадали и все остальные рабочие. Глядя на него, ученые нерешительно сложили ладони ковшиком.
  - Опа-на! - произнес Сергей. Такого поворота событий он не ожидал.
  - Опа-на! - благоговейно повторил Хафез. - Древний язык африканских скифов!
  - А что он сказал? - не поднимаясь, поинтересовался осторожный Хусейн.
  - Это очень мощное заклинание, - объяснил Омар. - Великий фараон призывает смерть на голову того, кто желает ему зла.
  В дальних недрах пирамиды пронесся и замер отчаянный вопль Скворцова, который окончательно заблудился. Хафез подпрыгнул и схватился за стоящего впереди молодого ученого Сулеймана, который учился в Москве и ни в какую мистику не верил. Сулейман дернулся и повалился прямо на руки Хафезу.
  - Мы не желаем тебе зла, - торопливо проговорил Хусейн, проклиная в душе тот час, когда он согласился на эту работу.
  Сергей неторопливо поднялся, отряхивая джинсы и лихо сдвигая набок золотой фараонский шлем. Он лихорадочно соображал, как ему теперь держаться. Эти носатые типы в шалях на бритых головах приняли его за божество, это ясно.
  Он принял полный достоинства вид и взмахнул жезлом.
  - Аг-х, быр-кавыр аль аманай, жрать давай! - неторопливо проговорил он.
  Ученые мгновенно присоединились к рабочим на полу. Сулейман, придя в себя, застонал.
  - Нет, ребята, - озабоченно сказал Сергей. - Так дело не пойдет. Этак мы с вами тут долго прокувыркаемся.
  Он подошел к ближайшему человеку, который судорожно вжимал в пол свой вспотевший лоб, и попытался его приподнять. Тот замотал головой и продолжал лежать.
  Сергей стал вспоминать, что он знает по-арабски. Выходило - ничего.
  Может, подойдет узбекский?
  - Салам алейкум, - внушительно сказал Сергей и помахал жезлом снизу вверх, как бы приглашая всех встать.
  - Ас-салам алейкум, - обрадованно согласились Хафез с Омаром и осмелились взглянуть на фараона.
  Выглядел фараон немного странно. Во-первых, для семи тысяч лет он слишком хорошо сохранился. К тому же их слегка смущали джинсы и отличный белый кашемировый свитер. В третьих, кожаные ботинки ну никак не тянули на египетские сандалии, в которых разгуливали фараоны. Даже в сочетании с жезлом и фараонским головным убором.
  Заметив слегка задумчивое выражение их лиц, Сергей предостерегающе поднял жезл. Омар с Хафезом сочли за благо отбросить все сомнения. В конце концов, этот странный человек - или все-таки божество? - оказался здесь явно мистическим путем. Вполне возможно, что это сам фараон принял одно из современных воплощений, готовясь общаться с современниками.
  Делая многочисленные реверансы и поминутно кланяясь, Хафез подобрался к саркофагу. Он послушно открылся. Сергей, вслед за Хафезом, с любопытством уставился на того, кто в нем лежал. Да, в таком виде фараон куда менее годен для общения.
  - Ну что, пошли, - предложил Сергей, встретив одобрительный взгляд тех египтян, которые были в пиджаках. Те, что в длинных рубахах, до сих смотрели в землю. От Сергея не ускользнуло, что самый молодой, услышав последнее предложение, навострил уши и силился что-то понять.
  - Не хватало еще, чтобы он русский знал, - испугался Сергей и надул живот посолиднее.
  - Ахр - рамадан - басурман - Рамзес! - как заклинание произнес он и ударил себя жезлом в грудь.
  Сулейман спохватился и почтительно согнулся.
  - Тутанхамон - фараон - бир - ахры - Магомет есмь! - важно добавил Сергей и, помахивая жезлом, двинулся к выходу. Вокруг него, всячески выражая свое почтение, двигались арабы.
  Проходя через зал с лошадиными мумиями, который он теперь, наконец, смог разглядеть во всех подробностях, он подобрал дубленку, которую сбросил с плеч, - в России, вернее, в Советском Союзе была зима!
  Омар покосился на дубленку и окончательно уверовал, что Сергей Бахметьев - существо божественного происхождения. Между тем божество остановилось, набрало в грудь побольше воздуха и заорало страшным голосом еще одно мощное заклинание, доселе неизвестное египтологам:
  - Сквор-цо-о-ов!!!
  В глубине пирамиды раздалось неясное бормотанье и топот. Через несколько секунд в зал ворвался всклокоченный человек с сумасшедшими глазами и в неизвестной военной форме. Сулейман вытаращил глаза: он узнал этот мундир и штаны с галифе.
  - Это - московский агент советской охранки! - шепнул он на ухо Хафезу. Хафез и сам видел раньше таких на фотографиях в газетах.
  Он взглянул на ожившего фараона. Тот смотрел на советского агента с явным неодобрением. Видимо, он желал разделаться с этим невесть как забравшимся сюда агентом Москвы - наверное, в целях антирелигиозной пропаганды. Говорят, они там в Советском Союзе все безбожники! Он крепко взял Скворцова под руку, чтобы тот не убежал, и вся процессия двинулась к выходу.
  Оказавшись на воле, Сергей зажмурился - он никогда раньше не видел столько света - и с наслаждением вдохнул свежий, напоенный незнакомыми ароматами воздух.
  Когда он открыл глаза, он увидел поляну, окруженную зарослями, а на поляне - маленькие "форды" образца пятидесятых.
  - Якши! Белль! Зер гут! - довольным голосом сказал он и залез в гостеприимно распахнувшую дверцы машину.
  Через час обалдевший шофер подрулил к зданию университета.
  Найденных в пирамиде людей со всем почетом устроили в лучших комнатах университетского общежития, приставив к ним в качестве обслуги двух любопытных студентов. Правда, им забыли прислать поесть, видимо, решив, что раз уж они обходились без еды семь тысяч лет, то она им вообще не нужна.
  Сергей подошел к окну. С третьего этажа открывался прелестный вид на город с небольшими мазаными домами и восточным базаром неподалеку от общежития.
  Хафез с Омаром между тем, не жалея ног, извещали ученое сообщество о сделанных ими находках и о доставленном, невзирая на трудности и опасности, земном воплощении скифско-африканского фараона. Правда, фараона из-под самого его носа чуть не умыкнул московский шпион. "Красная рука Москвы", - вздохнул Хафез.
  Зачем Москве понадобился их фараон, египетским профессорам было не совсем ясно, но про "руку Москвы" они прекрасно поняли.
  Никогда еще в провинциальном египетском университете не было так оживленно. Весь ученый и неученый состав собрался в единственном большом помещении, предназначенном для лекций. Что делать с фараоном, никто себе не представлял, но всем хотелось на него посмотреть.
  Решив, что фараона надо встречать почтительно, они приготовили для него кресло, притащенное из ректорского кабинета, и поставили на стол наскоро собранное угощение. Сам глава городской администрации скромно приготовил для себя стул. Изнывавшего от скуки и голода Сергея, который не выпускал из рук золотой жезл, доставили туда со всеми возможными почестями и усадили в кресло, почтительно кланяясь. Скворцова в кресло не посадили, посмотрели на него хмуро и пристроили в углу, далеко от еды. "Так тебе и надо, - злорадно подумал Сергей. - И так весь пакет сожрал".
  Сергей примерился к самому спелому банану и взял его с большого блюда. Ученое сообщество зашевелилось, достало блокноты и, замерев, наблюдало, как Сергей его чистит. Не обращая внимания, что как минимум шестьдесят человек смотрят ему в рот, он с наслаждением откусил большой кусок.
  - Он ест! - благоговейно пронеслось по залу, и все шестьдесят человек застрочили авторучками в блокнотах.
  Хафез тем временем рассказывал, при каких обстоятельствах был найден прародитель, поедающий сейчас банан. Прародитель дремал в кресле, наслаждаясь едой, и покачивал головой.
  К тому времени как Хафез закончил говорить, Сергей успел съесть пару лепешек и повелительно ткнул в его сторону жезлом.
  - Каля-баля! - важно сказал он. - Бай-бай! И мыться!- он изобразил жестами, что хочет спать.
  - Он говорит! - снова прошелестело в зале, и перья опять забегали по блокнотам.
  Глава городской администрации решил, что дальше он единолично будет общаться с фараоном, который выглядел вполне благодушным, особенно когда поел. Он сказал, что, не желая отягчать расходами городскую казну, решил поселить высокого гостя у себя дома. При этом он поглядывал на золотой жезл и прикидывал, много ли золота осталось у фараона. Обрадованные ученые мужи, которые решительно не знали, как вести себя с прародителем, согласились.
  На следующий день было решено повезти его в окрестности Каира, показать ему усыпальницы его потомков. Скворцова же, которого за покушение на фараона следовало бы просто зарезать, отвели в полицию. С Москвой в то время у Египта как раз налаживались неплохие отношения, поэтому решено было их не портить, а Скворцова отправить домой с ближайшим самолетом.
  
  XXVI
  
  Самолет приземлился в Москве ровно в полдень. К удивлению Скворцова, его встречали хмурые люди в погонах, которые, вместо того чтобы поздравить со спасением, увезли его в Управление и стали задавать неприятные вопросы. У них были основания быть хмурыми. Потому что в египетских газетах появилась фотография Скворцова на фоне какого-то культового сооружения вместе со статьей под названием "Красная рука Москвы посягает на святыни".
  - Как вы оказались в Египте? Что вы делали в пирамиде? Зачем вы хотели похитить фараона?
  Скворцов все валил на Бахметьева и кричал, что его надо расстрелять, потому что из-за него он чуть не умер голодной смертью, замурованный в пирамиде. На вопрос, какого черта ему понадобилось в Египте без документов и как он смог туда проникнуть, минуя все таможенные барьеры, Скворцов ответить не мог, а только заикался и просил есть.
  - А чем там занимается Бахметьев? - спросили его.
  - Он - самозванец. В данный момент он работает фараоном, но все врет, - без запинки ответил Скворцов и этим спас себя от расстрела, потому что его тут же признали душевнобольным, жертвой международного шпионажа и отправили в больницу подлечиться.
  Что касается прародителя-самозванца, то на следующий день его действительно повезли смотреть пирамиды и жестами попытались объяснить, что всем великим мужам, покоящимся в них, он дал свое божественное семя. Слово "Хеопс", произнесенное с большим чувством, сопровождалось многочисленными тычками и жестами в его сторону. Прародитель понял, что ему приписывается незаслуженное авторство, пустил слезу и погладил пирамиду, растроганно приговаривая: "Хеопсик, дорогой!"
  Выдержав торжественную паузу, свита усадила прародителя в машину и отправила его домой.
  У главы администрации, Мурада, была дочь на выданье - сухощавая девица с выпирающими коленками и локтями, которая называла себя стройной. Впрочем, полной ее назвать действительно было никак нельзя. Она накрыла на стол во дворе, красиво разложив на блюде фрукты. Увидев их, Сергей разочарованно поморщился, - питаться второй день фруктами, как он их ни любил, было грустно. Однако стройная Будур вынесла из дома дымящуюся баранину, и он просветлел.
  Мурад решил поучить прародителя современному арабскому.
  - Баран! - ткнул он пальцем с блюдо. - Ме-е-е.
  - Ме-е-е, - послушно повторил прародитель, радостно сверкнул глазами и впился в мясо зубами.
  Будур плотоядно взглянула на прародителя. Разморясь от жары, он последовал примеру Мурада и снял с себя рубашку, оставшись только в синих фараонских штанах в обтяжку. Для своего семитысячелетнего возраста он изумительно сохранился. Правда, животик несколько полноват, но зато плечи - широки и мускулисты, грудь - волосата, а улыб-
  ка - ослепительна.
  Будур взяла блюдо с фруктами и вручила его прародителю.
  - Ба-нан! - нежно произнесла она, касаясь желтого плода пальчиками такого же цвета.
  - Ба... - начал Сергей, тоскуя, как вдруг замер. Он почувствовал знакомое головокружение! Сработало! Его нашли!
  Он радостно зажмурился.
  Мурад со стройной Будур застыли на месте, увидев, что прароди-
  тель - вполне телесный, обладающий отменным аппетитом, - вдруг растаял в воздухе. Боковым зрением Мурад увидел заглядывающего через калитку Хафеза, который стоял там как громом пораженный.
  - О, великое чудо, - пробормотал Хафез и упал в обморок.
  Когда он очнулся, он робко поинтересовался у главы администрации про жезл и головной убор, но Мурад уверил его, что великий прародитель исчез вместе с ними. Придя в себя после шока, он даже обиделся на прародителя. Так хорошо сидели, интересно беседовали - и вдруг на тебе, исчез, не прощаясь.
  Впоследствии Хафез прослыл великим лингвистом, начав восстанавливать древний язык африканской ветви скифов. Скифские заклинания "Опа-на" и "Скворцов" обошли все газеты просвещенного арабского мира и сделали его знаменитым.
  
  Головокружение у Сергея прошло, и он почувствовал, что ему немного прохладно.
  - Ура! - крикнул он и открыл глаза.
  Он находился на городской улице, сидя на вычурном арабском стуле и прижимая к груди блюдо с экзотическими фруктами. Деревянные дома за заборами были окружены кустами сирени, которая почти распустилась. По деревянным тротуарам гуляли местные барышни в резиновых ботиках, хотя тротуары находились высоко над землей и были недоступны для весенней грязи. Они недоуменно смотрели на по пояс голого Сергея, который вместе со стулом оказался посреди улицы, на самой середине раскисшей весенней лужи, с надкушенным манго в руке.
  - Здрас-сте! - кивнул он двум барышням, которые застыли, глядя на него. - Это, простите, Средневолжск?
  - Средневолжск, - тоненько пискнув, ответила девушка, у которой из-под берета свисали две тоненькие косички.
  Сергей снова зажмурился.
  - Ну, Андрей! - сказал он сквозь зубы. - Если я когда-нибудь вернусь...
  Однако становилось холодно. Черт, знал бы, хоть бы вещи из Египта с собой прихватил. Он встал и огляделся. Раз это Средневолжск, то генеральное направление он сумел определить довольно быстро.
  Чавкая по весенней грязи летними египетскими сандалиями, он припустил по направлению к Коммунистической улице, к преподавательскому дому.
  Когда, заляпанный грязью, он появился перед своим домом, который Митя обозначил как "П", по двору бродило несколько кур, а Серафима Петровна бросала им что-то из пестрой эмалированной миски.
  - Здрас-сте, - проговорил Сергей посиневшими губами, прижимая к себе дурацкое блюдо.
  Серафима Петровна выронила миску, и куры со всех ног побежали клевать высыпавшееся пшено.
  - Сережа, это вы? - воскликнула она. - Откуда? Как? Господи, вы же замерзли совсем.
  - З-замерз, - согласился Сергей, клацая зубами.
  - Клементий! - пятясь задом, воззвала Серафима Петровна. - Клементий! Пойдемте в дом, Сережа. Клементий! - жалобно повторила она, когда перепуганный супруг выскочил на крыльцо. - В-вот. Нашелся, - показала она.
  Клементий Николаевич повел себя по-мужски. Он решительно повел Сергея в дом, постучав по пути в квартиру Кирюшиных, завел в квартиру и открыл фанерный шифоньер, прикидывая, во что бы его одеть. Сергей покосился на свои заляпанные грязью ноги.
  - Сережа! - раздался сзади голос Маргариты Николаевны.
  Сергей подскочил и чуть не расплакался от счастья.
  Через полчаса, чистый и одетый в рубашку и брюки Григория Ивановича, - его размер подошел, - он сидел за столом, уминая вкуснейшую гречневую кашу под умиленные взгляды соседей. Он осторожно пытался выяснить, в какое время он попал. Три дня назад его выдернули из зимы пятьдесят третьего. Судя по тому, что здесь сейчас была весна и под глазами Маргариты Николаевны появилась новая морщинка, с момента его исчезновения прошло несколько больше, чем три дня.
  Соседи участливо смотрели на него и начали осторожно интересоваться, где он был целых три с половиной года.
  - Сколько? - поперхнулся кашей Сергей.
  - Ну конечно, - участливо вздохнула Маргарита Николаевна. - Там вам, наверное, казалось, что прошло намного больше времени.
  Слово за слово, до Сергея постепенно дошло, что его считали канувшим где-то в ГУЛАГе. Большая часть репрессированных уже вернулась, но где-то по стране еще бродили измученные люди, выбиравшиеся из лагерей своим ходом.
  В бывшей квартире Сергея снова обосновались Комаровы в полном составе. Сергей встрепенулся.
  - Можно мне туда заглянуть?
  - Конечно! Люся только рада будет. Они ваши вещи все сберегли.
  Сергей надеялся, что видеокамера, микрофон и временной портал до сих пор там.
  Люся Комарова уже пришла с работы и кормила детей. Оля подросла и выглядела вполне здоровой девочкой. Володю было совсем не узнать, но он, как ни странно, вспомнил Сергея.
  Люся растерянно взмахнула руками.
  - Батюшки! Как неожиданно. А вот ваши вещи все... тут.
  Она растерялась. Этот человек ей, конечно, когда-то здорово помог и, главное, предсказал все правильно: ее муж действительно вернулся весной сразу после смерти Сталина. Но отдавать мебель, а тем более жилплощадь совсем не хотелось.
  Сергей вежливо попросил разрешения посмотреть кое-какие личные вещи.
  - Конечно-конечно, - пролепетала Люся и пошла было за ним в маленькую комнату, но Сергей помедлил на пороге и сердито оглянулся на нее. Люся отстала.
  Обои в комнате были прежние. Еще бы! Этакую невидаль вряд ли тут решатся тронуть, разве что они совсем истлеют. Видеокамера по-прежнему выглядывала из-за электрических шнуров. Сергей посмотрел прямо в ее глазок, вздохнул и ничего не сказал.
  
  В компьютерном офисе Ки Веста все программисты, столпившись вокруг Александра Павловича Бахметьева, не отрывали взгляд от экрана.
  - Вот сейчас-сейчас, - как заклинание, бормотал Майкл Уайт, который оказался довольно-таки деятельным мужичком.
  Когда из России прилетели злобные программисты, которые начали ругаться, еще не спустившись с трапа самолета, его команда уже восстановила все параметры и занялась вычислением посекундных координат спутника. Но Майкл категорически не понимал, как можно сделать луч спутника широкозахватным без нового чипа. Как у всякого ортодоксального американского программиста, у него в крови было заложено непонимание того, что лучшие достижения в программировании достигались благодаря хакерству или злостному отступлению от инструкций. Собственно, в России это началось задолго до развития компьютеризации. Барсов прекрасно помнил, как в дремучий безкомпьютерный век, где-то в семидесятых годах двадцатого столетия, его, молодого инженера, судьба забросила в окрестности Североморска испытывать новое оборудование для измерения скорости движения ледников. Они должны были работать совместно с американской командой опытных инженеров. Когда развернули оборудование и стали его устанавливать, оказалось, что не хватает кое-каких крепежных деталей. Американцы долго выходили на связь со своим головным институтом, что в те времена было непросто сделать из окрестностей Североморска, и требовали полный комплект. В головном институте растерялись - полный комплект до Североморска мог дойти не раньше чем через две недели. Так долго ждать русским было совсем неохота. Они кое-что покумекали и все прекрасно собрали. Правда, матерились очень. И на американцев злобились, которые работу не по правилам в принципе отвергали. Правда, кривиться американцы перестали, когда убедились, что собрано надежно - так, что обратно уже и не разобрать. Но до конца они все равно не перевоспитались. Однажды Барсов чуть не погиб, возвращаясь на небольшом самолете с ледников. Внезапно, как это бывает на Севере, погода испортилась, началась метель и видимость упала до нуля. Они летели в сплошной белой пелене, потеряв ориентацию, и кружили в районе аэродрома, до последнего надеясь, что американцы выедут на "Буранах" им навстречу и зажгут опознавательные огни. Огней они не дождались, сели наобум на последних каплях бензина и злые и обиженные поехали на базу. По дороге их чуть не занесло снегом. В свой домик они приехали под утро, где американцы справляли по ним поминки по всем правилам, искренне печалясь. Им просто не пришло в голову выехать им навстречу, потому что при нулевой видимости инструкция не разрешала выезжать.
  Поэтому Барсов нисколько не рассердился на Майкла за то, что он не озаботился широкозахватным лучом. Без специального чипа он генетически не мог этого сделать. Когда Андрей начал свои манипуляции с главным компьютером, Майклу чуть не стало плохо с сердцем, и он так измучил всех своими паническими ахами и охами, что Иван решительно вывел его на улицу и подтолкнул в сторону ближайшего кафе.
  - Раньше, чем через час, не возвращайся, - напутствовал он его, и Майкл, держась за сердце, сам счел за благо удалиться.
  Через час он удовлетворенно смотрел на обновленные параметры спутника, и тут же опробовал его, выдернув Сергея из Египта, правда, не совсем удачно. Из временного континуума выпало три с половиной года. После этого он смирно сидел в сторонке и время от времени наливал всем минералки.
  - Раз уж он проверил видеокамеру, то портал наверняка прове-
  рит, - заверял всех окружающих и самого себя Андрей. - Ну давай, двигай ластами, рохля, - злился он, глядя на печальную бахметьевскую физиономию.
  Сергей повернулся было к двери, но потом подошел к окну.
  - Воспоминания! Размышления! - шипел Андрей. - Нет бы о деле думать. Разнюнился...
  - Позвольте, Андрей, - возмутился было Александр Павлович, но вид сына, который не трогался с места, возмутил и его. - Что же ты про портал никак не вспомнишь, смотришь, как баран...
  - Ну, он много пережил, Александр Палыч, - стал урезонивать его Андрей.
  - Так вот и шел бы к порталу, - не желал успокаиваться Бахметьев-старший.
  Сергей, наконец, словно вняв их увещеваниям, вдруг развернулся и, взяв с места третью скорость, резво потрусил на кухню. Там Люся мыла посуду в большом тазу, и Сергей сердито попросил ее выйти.
  Люся, которая к тому времени успела проникнуться состраданием к бедному Бахметьеву, оставшемуся без кола, без двора, поспешно вышла, на ходу вытирая руки фартуком.
  Портал был на месте. Сергей сел на табуретку напротив него и протянул к нему руки, собираясь вынуть.
  - Ага! - удовлетворенно крикнул Андрей и подвигал риской на отправляющем механизме, прицеливаясь.
  - Ну, ты снайпер! - восхищенно сказал Александр Павлович.
  На колени Сергею плавно спикировал мобильный телефон. Сергей просиял от счастья и вскочил, сжимая телефон в руках.
  Через пару секунд телефон зазвонил. Голос Андрея показался ему таким родным, что он чуть не расплакался.
  - Значит так, Серега, - будничным голосом сказал он. - Ты меня слышишь?
  - Слышу. - Больше Сергей не стал ничего говорить.
  - Эй, ты в порядке? - встревожено спросил Андрей. Он ожидал больших эмоций.
   - В порядке, - соврал Сергей. Он решил дать волю своим чувствам, когда вернется домой.
  - Молодец, - не поверил Андрей. - Значит так! Бери в руки портал. Взял? Так, видишь маленький экранчик и под ним - круглую ручку?
  Сергей признал, что экранчик видит.
  - Теперь самое главное, - немного тревожно сказал Андрей, - когда ручку поворачиваешь, огонек зажигается?
  Сергей осторожно повернул ручку - экранчик засветился уютным желтоватым светом.
  - Слава Богу, - теперь уже радостно сказал Андрей. - Значит, все работает. Теперь посмотри на шкалу на экранчике. Там есть такая цифер-
  ка - восемь. Видишь циферку восемь? - заботливо спросил Андрей.
  - Не тупой, - огрызнулся Сергей.
  - Так. Теперь от циферки восемь отсчитай три маленьких деления вправо. Отсчитал?
  - Отсчитал.
  - Ты правильно отсчитал?
  - Иди к черту. Что я, до трех считать не умею?
  - А тогда скажи, - коварно спросил Андрей - Циферка девять стала ближе или дальше?
  - Ближе, - внимательно вглядываясь, ответил Сергей.
  - Серега. Теперь вникай. Поверни ручку так, чтобы третье деление справа от циферки восемь оказалось напротив выступа внизу посередине. С поворотом каждого деления ты услышишь щелчок. Только не ошибись. Деления отсчитывай вправо. Повернул?
  - Повернул, - затаив дыхание, ответил Сергей.
  Андрей немного помолчал, собираясь с духом.
  - Ну, с Богом, - наконец сказал он. - Жми на диск. Телефон не забудь.
  - Ага, - радостно сказал Сергей и поднес левую руку к правому запястью.
  - Ну, ты чего? - закричал уже Александр Павлович, отталкивая Андрея.
  - Пап, и ты там? - удивился Сергей. - Я сейчас. Я только одежду Григорию Ивановичу отдам. А то у них тут в магазинах нет ни фига. Да и с деньгами у них...
  Он побежал к Кирюшиным, разделся и растроганно обнял всех по очереди.
  - Зачем же вы снимаете? - удивилась Маргарита Николаевна.
  - Все в порядке, - повторял Сергей, пожимая всем руки. - Не беспокойтесь. Увидимся, - крикнул он, выбегая из квартиры в одних трусах.
  - А как же фрукты, - распахнул дверь на лестницу Григорий Иванович. - А блюдо...
  - Это - вам! Они спелые. Ешьте!
  Оказавшись вне зоны видимости, он наконец нажал на диск. Сработало! Он погрузился в знакомый мрак, из которого вынырнул в родной лаборатории.
  У него на шее тут же повисла рыдающая Катюша.
  - Получилось, - прорыдала она. - Тебя нашли!
  - Признаться, я тоже немного волновался, - сказал Сергей, стараясь вложить весь сарказм, который был у него в наличии. - А что, уже не надеялись?
  - Надеялись! - сказала Катюша, немного успокаиваясь. - Ребята все в Америку улетели, тебя спасать, а меня не взяли. - Она горестно вздохнула и стала набирать телефон Барсова - сообщить, что Сергей в лаборатории благополучно приземлился, правда, немного голый почему-то.
  В этот момент в лаборатории раздался такой грохот, будто кто-то решил снять дверь с петель. Это ворвалась Елена Валентиновна, мама Сергея. Ворвалась и изумленно застыла, созерцая своего сына в трусах, старательно обнимающего пышногрудую блондинку.
  - Так, - констатировала она. - Я, значит, там волнуюсь, сижу на телефоне, жду сына. - Она бросила убийственный взгляд на Сергея, который продолжал обнимать Катюшу.
  - Отпусти девушку! - потребовала она. - И немедленно объясни, почему ты без штанов.
  - Я не могу ее отпустить, - объяснил Сергей. - Потому что тогда мне будет холодно. А я и так замерз.
  - Ты ее используешь вместо грелки? - удивилась мама.
  Катюша обижено отодвинулась. Но в ней тоже проснулся интерес.
  - Между прочим, - тоже поинтересовалась она. - А почему ты голый?
  - Ну, не совсем голый, - оскорбленно ответил Сергей, потирая
  грудь. - Вообще-то вся моя одежда осталась в Египте. Там, видите ли, жарко, - объяснил он. - А перед тем, как перебросить меня из Египта в Средневоложск, - где было довольно холодно, кстати, - никто не соизволил меня предупредить, чтобы я успел надеть ботинки, рубашку, - загибал он пальцы, - свитер, дубленку и шапку. Впрочем, заметим в скоб-
  ках, - продолжал он язвительно, - меня точно так же никто не спросил, хочу ли я в Египет!
  - В Египет? - удивилась Катюша.
  - Стоп-стоп, - встревожился Сергей. - А что, вы сами этого не ожидали?
  Катюша засуетилась:
  - Елена Валентиновна, надо бы Сережу одеть.
  - Кирюшины и то сразу одели, - пожаловался Сергей, начиная стучать зубами.
  На него напялили кое-какую одежду Андрея, которая нашлась в лаборатории. Сергей, запахнувшись в его белый халат, уселся в кресло.
  - Рассказывай, - потребовал он.
  Катя вздохнула и рассказала все, что знала.
  - То есть во всем виноват котенок, - заключила Елена Валентиновна, внимательно ее выслушав. - Прямо детский сад какой-то.
  Сергея мучила другая мысль.
  - Раз так, то это чистая случайность, что я оказался в Египте.
  - Это, конечно, ужасно, - сочувственно заметила Катюша.
  - Нет, - не согласился Сергей. - Это как раз не ужасно. Там, по крайней мере, было сухо и тепло. Но ведь я мог оказаться где угодно. В Северном Ледовитом океане, например. Среди акул.
  Катя покачала головой.
  - В Северном Ледовитом океане нет акул.
  - Ах, простите, - возмутился Сергей. - Конечно, оказаться там без акул - это совсем другое дело.
  - Спокойно, Сереженька, - засуетилась Елена Валентиновна. - Все уже позади.
  - Завтра ребята из Америки прилетят, - некстати вспомнила Катю-
  ша. - Они там в Ки Весте всех выстроили, - прыснула она.
  Елена Валентиновна гордо поднялась с кресла.
  - Все это, конечно, очень трогательно. Сережа - домой, - скомандовала она.
  
  На следующее утро Сергей проснулся от звона посуды и голосов на кухне. Запахнувшись в махровый халат, он, спотыкаясь, вышел из спальни. Первым, кого он увидел, был Андрей, открывающий бутылку водки. Увидев Сергея, он внезапно покраснел.
  - Э... привет, герой! - робко сказал он.
  Анатолий Васильевич Барсов, которого Елена Валентиновна приставила к мясорубке, пришел ему на помощь.
  - Ну, Сергей Александрович, - сказал он - благодаря Андрею вы сегодня просто во второй раз родились, честное слово.
  - Благодаря Андрею я во все это ввязался, - возразил Сергей, но все же уселся с ним рядом.
  Пили за счастливое возвращение Сергея, за русских программистов и за введение в Ки Вестском Институте должности кошачьего дрессировщика. Так что мечта Сергея надраться с Андреем была полностью реализована.
  Расставались уже под вечер. Андрей, покачиваясь, пытался попасть в рукав пиджака:
  - Главное, ты здесь, - все время повторял он, пытаясь развить эту мысль дальше. - Главное, ты вернулся... Главное, мы тебя нашли... А где у вас, собственно, дверь?
  - Ты, когда выйдешь, - заботливо объяснял Сергей, повернув его лицом к двери, - направо не ходи. Там река, тебе туда не надо. Ты налево ходи.
  - А там что? - лениво поинтересовался Андрей.
  - А там - твой дом. Понял? Направо не ходи, налево ходи.
  Андрей кивал головой. Но кивал он как-то уж слишком часто, и Серей слегка тревожился.
  - Дай-ка, - предложил он, - я тебе фломастером поставлю крестик на левой руке. Вот, - удовлетворенно сказал он, рассматривая жирный кривой красный крест на левой кисти. - Сюда пойдешь.
  Андрей послушно кивнул и подставил ему правую руку. Сергей поставил крест и туда. Пока они озадаченно рассматривали оба креста, пытаясь сообразить, что бы они могли означать, в прихожей возник почти трезвый Барсов.
  - Пошли, - сказал он, - такси уже внизу. Оно всех развезет.
  Таксист действительно всех развез, но это было непросто, потому что Андрей все время совал ему под нос левую руку с красным крестом и требовал, чтобы таксист отвез его "прямо туда".
  
  На следующее утро Артемьев радостно приветствовал Сергея в банке.
  - А где Курицына? - поинтересовался тот.
  - А я ее уволил, - беспечно махнул рукой Артемьев.
  - Понятно. Решились на тест?
  - Вот именно. Давно надо было. Вот, познакомьтесь, - Артемьев показал на тщедушного подростка в растянутом свитере с редкой растительностью на подбородке. - Он тут без вас столько сверхурочных отпахал!
  - Валера, - повернулся к нему "подросток", протянув руку.
  На вид "подростку" оказалось лет тридцать при ближайшем рассмотрении, и в базе данных у него был полный порядок.
  С Валерой дело пошло куда веселее, чем при Курицыной, и к шести часам они с чистой совестью закончили рабочий день.
  Сергей потоптался у банка и нерешительно пошел к лаборатории. "Я только взгляну, как там дела, - уговаривал он сам себя, - и тут же вернусь домой".
  У входа в Институт его встретил незнакомый охранник.
  - Пропуск, - потребовал он.
  Сергей похлопал себя по карманам. Пропуск он не взял, потому что в лабораторию не собирался.
  - Вы к кому? - подозрительно спросил охранник.
  - К Трошину Андрею и к Барсову Анатолию Васильевичу.
  - Вам назначено?
  - А как же!
  Парень его неохотно пропустил, и Сергей поднялся на второй этаж, кипя негодованием.
  "Уже я им и не нужен стал, - обидчиво думал он. - Уже и из списков вычеркнули. Быстро же они меня забыли. Спасли, и ладно! Хоть за то спасибо", - растравлял он себя, хмуро открывая дверь, и тут же устыдился, потому что был встречен громким "ура!".
  - Я знал, что ты придешь! - хлопал его по плечу Андрей.
  - Ты всегда все лучше меня знаешь!
  - Но пришел же!
  - Серега, смотри, - гордо сказал Иван. - Мы теперь сами все спутники ведем. Уайту ничего не сказали, чтобы он не обижался, а сами потихоньку все скопировали. Андрюха уже и на полигоне все подключил. Теперь хоть все коты Ки Веста будут на клавиатуре танцевать...
  - Погоди-погоди, - испугано сказал Сергей. - А ты мне-то зачем это рассказываешь?
  - Ну как же! Теперь абсолютно безопасно...
  - Где-то я это уже слышал, - поморщился Сергей.
  - Да смотри!
   Митя на его глазах перенесся в его квартиру в пятьдесят третий.
  - Привет из квартиры "П", - помахал он рукой перед камерой и вернулся. Следом за ним в прошлое переместились по очереди все, демонстрируя полную безопасность перемещений.
  - Чего это вы разрезвились-то?
  - Так ведь там такие события развернулись, пока мы тебя искали. Хочешь записи посмотреть?
  Сергей обреченно вздохнул, некстати вспомнил охранника, который не хотел его впускать, и беспрекословно уселся за компьютер.
  - Только недолго, - предупредил он. - Я матери обещал. Завтра у Кирюшиных день рождения. Я поклялся, что повезу ее в магазин за подарком.
  - Отдыхай пока, - махнул рукой Андрей и нажал Enter.
  
  Сергей увидел роскошный кабинет - не чета савельевскому - большого начальника. Огромный стол, середина которого затянута зеленым сукном, видимо, для проведения совещаний, и помпезный письменный стол самого начальника. Справа от стола угадывалась большое окно, - вид из него, правда, разглядеть не удавалось. Сам начальник тоже присутствовал. Сидя за столом, он сердито хмурил брови и рассматривал бумажку, лежавшую на столе. Потом, проворчав: "Черт знает что", он нажал кнопку селектора на столе и буркнул:
  - Пригласите!
  
  Сергей вопросительно посмотрел на Андрея.
  - Не узнаешь? - ухмыльнулся он. - Твой непосредственный начальник. Андрей Януарьевич.
  - Вышинский? - обрадовался Сергей. - Ну прямо музей! С живыми экспонатами.
  
  XXVII
  
  Недовольный Вышинский разглядывал своих посетителей из НКВД. Помня, что он сам недавно начальствовал в этой системе, он принял высокомерный начальственный вид. Посетители по той же причине смущались и были крайне вежливы.
  - Товарищ Вышинский, - приподнялся один из них. - Будьте добры, это ваша подпись? - он показал ему уголок бахметьевского удостоверения, которое отобрали в тюрьме у Бахметьева.
  Сергей гордо ткнул в экран пальцем: "Это - мое!" Митя с Иваном хором зашипели.
  - Разумеется, моя, - брюзгливо ответил Вышинский, поджав гу-
  бы. - У вас ко мне все?
  - Точно ваша? - уточнил второй посетитель.
  - По-вашему, я не в состоянии узнать собственную подпись? - тут же вспылил Вышинский. - Как вы смеете тратить мое время? Вы понимаете вообще, - срываясь на визг, закричал он, - с кем вы разговариваете?
  Полковник в широченных галифе полностью открыл удостоверение.
  - Разрешите уточнить, - вежливо сказал он. - Это вы подписали это удостоверение?
  - Разумеется, я! - крикнул министр, и его взгляд упал на слова "отдел американских шпионов".
  - Агг-г-х-р-гм, - вырвалось из самой глубины его души. Любой филолог скажет вам, что это выражение означает некоторую озабоченность.
  - Эт-то что такое? - конкретизировал он свое предыдущее высказывание.
  - Вы подписывали это удостоверение?
  - Да вы что? - всплеснул руками министр. - Какой отдел шпионов?
  - Так у вас нет такого? - вежливо уточнил один из посетителей.
  - Нет, конечно, - заверил Андрей Януарьевич уже немного тише.
  - Это ваша подпись?
  - Подпись моя. То есть не моя.
  - Прошу уточнить. Ваша или не ваша? - уже твердо сказали оба посетителя одновременно.
  И тут Андрей Януарьевич встал и разразился одной из своих знаменитых гневных речей. Он кричал о безответственности некоторых работников внутренних дел, об их безграмотности. О том, как некоторые, идя на поводу у врага, то ли по недостатку ума, то ли по злому умыслу подвергают опасности родную коммунистическую державу и его, министра, здоровье, которое, между прочим, является национальным достоянием. Брызгая слюной и простирая правую руку вверх, он вещал что-то про помесь шакала и свиньи и отбросы общества. Чекисты слушали, как зачарованные. Министр разорялся в лучших традициях предвоенных судебных процессов, где он был государственным обвинителем в те времена, которые чекисты вспоминали с ностальгией, а потому слушали, не перебивая. И только когда он намекнул на целесообразность физического уничтожения недобросовестных работников того фронта, на который с надеждой взирает все прогрессивное пролетарское человечество, они закрыли рты и решительно встали.
  - Прошу не оскорблять, - сказал посетитель в галифе. - Сейчас не тридцать седьмой год.
  - И вообще, - оскорбился второй. - Советую вам вспомнить, как ваша подпись оказалась на таком, с позволения сказать, документе.
  Уже у самых дверей они оглянулись и решили уточнить:
  - А как же отдел американских шпионов?
  - Вы с ума сошли? - снова закричал Вышинский.
  - Так он существует?
  - Конечно, нет! Только такие безмозглые...
  Они аккуратно прикрыли за собой дверь, за которой продолжали извергаться страшные проклятья, теперь уже на голову бедной секретарши. Когда он немного устал, он распорядился послать в Средневолжск специального человека для полного выяснения обстановки с американскими шпионами.
  
  - В основном все, - сказал Андрей, нажимая на Stop. - Запись из номера гостиницы, где эти ребята резвились, мы тебе показывать не будем.
  - Здрасьте! - тут же возмутился Сергей. - Я там аппаратуру устанавливал, а теперь еще и посмотреть не могу.
  - Мы беспокоимся за твою нравственность, - вдруг заржал Анд-
  рей. - Я чувствую ответственность перед Еленой Валентиновной.
  - А что там такое было, что мне уже и посмотреть нельзя?
  - Там московские ребята в номере так резвились, что нашим деятелям и не снилось. Наш всероссийский прокурор, которого один раз застукали, просто неопытный ребенок по сравнению с ними.
  - Так что, они друг с другом резвились? - заинтересовался Сергей.
  - Ну уж нет. С ориентацией у них все в порядке. Они с девушкой резвились. Которую ты знаешь, между прочим.
  - Да? И кто?
  - Тебе за подарком пора!
  - Иди к черту! - обиделся Сергей. - Говори, кто, а то я туда, - ткнул он пальцем в экран, - больше не отправлюсь.
  - Кстати, - вспомнил Андрей. - Анатолий Васильевич передавал тебе огромный привет и просил, чтобы послезавтра ты был свободен в первой половине дня. С Артемьевым он договорился.
  - Он договорился! - развел руками Сергей. - Он договорился! Артемьев мне даже и не сказал ничего... А я, может... у меня, может, психическая травма...
  - Это была Зина! - заявил Андрей.
  Сергей изумленно ахнул:
  - Это которая из моей группы? - поразился он. - С инфака?
  Митя с Иваном тоже хихикнули. Квадратная Зина с большими красными руками и короткими ногами казалась так же далека от мира куртизанок, как курица от райской птицы.
  - Что она вытворяла! - восхищенно сказал Митя и закатил глаза.
  - Ты иди, иди, травмированный, - ласково сказал Андрей. - А послезавтра часиков в одиннадцать давай-ка пред светлые очи Анатолия Васильевича.
  - Да, - вдруг вспомнил Сергей. - Меня там охранник еле пропустил.
  - А он новый, со всеми знаменитостями познакомиться не успел. Так что ты на него не обижайся. Есть еще кое-где дремучие люди, которым ты неизвестен, что поделать! - разливался Андрей, подталкивая его к выходу.
  
  У Кирюшиных собралась компания, знакомая Сергею с детства. В центре восседал дед, старый друг Григория Ивановича. Он, его собственные родители, Арбенины - супружеская чета, влюбленная в русскую словесность, задавали вечеринке тот неуловимо изысканный тон, благодаря которому все посиделки у Кирюшиных превращались в маленькие домашние КВНы - остроумные, веселые и теплые.
  В коридоре висела огромная газета, изготовленная руками внуков, - с поздравлениями в виде японских хокку и с кучей фотографий со смешными комментариями. Больше всего Сергею понравилась композиция, где вырезанная из фотографии голова отца именинника была вклеена вместо головы на портрете какого-то мастерового, который одной рукой чесал макушку паяльником, а в другой держал книгу обложкой к зрителю. На обложке был наклеен вырезанный из репродукции пухлый херувимчик с лицом Григория Ивановича. Под всем этим была подпись - "Сделай сам!". Каждый, проходивший мимо, считал своим долгом сострить.
  В гостиной Арбенины затеяли викторину - кто лучше всех знает Григория Ивановича. Сам именинник сидел в кресле. Сергей тихонько присел на диван и стал его рассматривать. Его волосы, хоть и седые, были все так же кудрявы, улыбка - такая же, чуть смущенная, а карие глаза все с такой же теплотой взирали на окружающий мир, который, похоже, ему положительно нравился.
  - Любимый писатель Григория Ивановича! - выкликала Арбенина, пряча за спиной приз.
  - Иван Шмелев! - выкрикнула Маргарита Николаевна.
  - Протестую! - басил дед. - Жену не допускать.
  - Дисквалифицируем жену, - согласилась Арбенина. - Любимый певец Григория Ивановича.
  - Марк Бернес! - выкрикнул дед.
  - И угадал, - согласились оба Арбенина, и Нина Антоновна Арбенина вытащила, наконец, из-за спины приз - неизвестную фотографию Григория Ивановича.
  - Надеюсь, никто не возражает против того, чтобы вручить приз имениннику? - сказала она.
  Никто, естественно, не возражал. Сергей встал за спину Григорию Ивановичу и вместе с ним стал рассматривать фото. Это была давняя черно-белая фотография тех времен, когда Кирюшины еще жили в деревянном преподавательском доме на улице Коммунистической.
  - Ваш день рождения, когда вам исполнялось двадцать шесть лет. Помните? - спросила Нина Антоновна.
  Сергей вдруг присел и, стараясь быть незаметным, стал пробираться в дальний конец стола. На фотографии, недалеко от самого Григория Ивановича, он узнал самого себя. Как раз в тот момент, когда супруг Арбенин щелкнул фотоаппаратом, он подливал наливку Серафиме Петровне, склонившись над серебряной рюмкой, поэтому надеялся, что его не узнают. Проклиная все технические достижения на свете, он уселся рядом с Ольгой, дочерью Григория Ивановича.
  - Все старые друзья, - растроганно сказал Григорий Иванович. - Вот Серафима Петровна с супругом. Ах, как мы славно жили тогда. А вот... ну, Сережу тут почти не видно. Был у нас такой интересный сосед...
  Сергей судорожно схватил рюмку.
  - Предлагаю тост за именинника, - торопливо сказал он.
  - Погоди, - удивленно сказал дед. - Чур, первый тост - мой. На правах старого друга. Ну, - он раскрыл объятия. - Мой верный друг, мой друг старинный, - нараспев произнес он. - Столько мы с тобой пережили. Столько видели - и не дай Бог никому.
  Григорий Иванович кивал головой, влюбленными глазами глядя на деда.
  - Только посчитать, сколько раз менялась страна, пока мы жи-
  вем, - сказал он.
  - И сталинский культ, - начал загибать пальцы дед, - и Советский Союз до перестройки. Слово-то какое несуразное, ну да ладно. И сама эта перестройка, не к ночи будь помянута. Ну и, слава Богу, опомнились- таки. Опять как люди живем. Но многое помним, да, Гриша?
  - А помнишь, Витя, - тихо сказал именинник, - какие мы наивные были с тобой в молодости? В коммунизм как верили, а? Ведь жизнь готовы были отдать. Как же нам мозги промывали тогда! А мы и сникли. Сколько сил потрачено зря, и душевных, и... - Григорий Иванович махнул рукой. - Чему студентов я, я лично учил! - Он в свое время учил студентов научному коммунизму и считал, что жизнь прожита зря.
  - Гриша! - торжественно сказал дед. - Как бы то ни было, твои бывшие студенты помнят твои лекции до сих пор. Ты их думать учил, Гриша. Ты их любить свою страну учил. Какой бы она ни была. Ты их учил, что у людей должна быть совесть. Что нельзя предавать своих. Потому что, Гриша, в страшные мы с тобой работали времена. И пережить их, и не опуститься при этом мы смогли только потому, что есть такие светлые люди, как ты. За тебя, дружище.
  Дед полез к Григорию Ивановичу обниматься, не выпуская бокала из рук, и Сергей невольно встал. Уж он-то лучше всех здесь знал, что дед сказал святую правду.
  В комнату вошла Ольга с огромным блюдом, на котором лежали фрукты. Сергей вытаращил глаза. Это было То Самое блюдо. Из Египта.
  - Откуда это у вас? - хрипло спросил он, глядя во все глаза.
  - Ага, - обрадовалась Маргарита Николаевна. - Ты тоже заметил? Правда, необычное? - похвасталась она. - Я такого в магазинах ни разу не видала.
  "Еще бы! - подумал Сергей. - Никто и не подозревает, скорее всего, что оно, во-первых, из чистого золота, а во-вторых, украдено многоуважаемым Мурадом у египетских археологов". Он помнил, что Хафез не раз допытывался у главы городской администрации, откуда у него это блюдо. Оно ему подозрительно напоминало как раз такое же, которое таинственным образом исчезло с университетской кафедры археологии за день до того, как университет собирался передать в музей находки из очередного египетского захоронения. Мурад поблескивал маленькими черными глазками, уверял, что это - дешевый сувенир из местной лавки, ему никто при этом не верил, но не пойман - не вор.
  - Оно у нас с пятьдесят третьего года, - продолжала Маргарита Николаевна. - Это у нас наш сосед оставил. Сережа. Так он и исчез куда-то потом. Замечательный был человек. Славный такой.
  - Он, кстати, очень самостоятельно тогда мыслил, - вставил Григорий Иванович. - Да ты его помнишь, Витя, - обратился он к деду. - Он еще...
  - Помню-помню, - дед подмигнул Сергею и шумно потребовал. - Ты лучше блюдо покажи.
  Блюдо пошло по кругу, и Сергей вздохнул с облегчением. Он еле досидел до конца вечера, боясь новых воспоминаний. Разговор, к счастью, уже перекинулся на другое время - Олино школьное прошлое, относительно недавнее. Оля вспоминала, как их учительница по рисованию стала расспрашивать детей в пятом классе про любимых художников.
  - А мы с папой незадолго до этого как раз альбомы с репродукциями рассматривали, - вспоминала Ольга. - И мне там запомнились картины Николая Ге. Да и фамилия понравилась. Вот я и сказала, что мой любимый художник - это Ге.
  Учительница очень оскорбилась. Она стала кричать, что "такого художника не бывает".
  - Прямо так и сказала: "Не бывает такого художника - Ге", - смеялась Ольга. - А еще она усмотрела в фамилии личный, обидный для нее намек и поставила мне в дневник "кол" за поведение. И классной руководительнице нажаловалась. Потом они вместе на меня кричали, что я грубая и дерзкая - такую гадкую фамилию придумала. Пришлось папе на следующий день брать альбомы и идти в школу, вести просветительскую работу среди учителей.
  - Ну и что? - заинтересовалась Елена Валентиновна. - А они что?
  - Им неловко было, конечно, - смущенно улыбнулся Григорий Иванович. - Но "кол" не исправили.
  
  Домой шли пешком. Родители восторгались вечером у Кирюшиных, а Сергей печалился о том, как он дальше будет с ними общаться. Придется Барсову либо самому с ними объясняться, либо затевать новый эксперимент - по стиранию памяти при проникновении в прошлое.
  
  Пред светлые очи Барсова он явился ровно в одиннадцать и тут же поделился своими опасениями.
  - И блюдо у них вдруг появилось А они говорят, что с пятьдесят третьего, - сбивчиво говорил он, - когда я им это блюдо только позавчера, то есть позапозавчера оставил. Хорошо еще, что пока они в меня не всматриваются. А если они вдруг сообразят, что я и их сосед - один и тот же человек, да еще вспомнят, что компьютеры я им тогда показывал. Ой-ей-ей! - схватился он за голову. - Маргарита Николаевна же говорила, что им стало вспоминаться, что они компьютеры еще в деревянном бараке видели! С их впечатлительностью они...
  - Да, - опечалился Барсов. - Таких реакций никто не предвидел. Конечно, - приосанился он, - мы же - первые. Пионеры, можно сказать. Первопроходцы. Мы - прямо в неизвестность...
  - Я в курсе, - невежливо перебил его Сергей. - От Кирюшиных-то мне теперь всю жизнь прятаться?
  - Я к тому, - пояснил Барсов, - что последствия были непредсказуемы. А теперь - ты туда отправляйся, а я тут с ними сам разберусь. Мы входим в следующую стадию эксперимента.
  Сергей сник. Следующая стадия эксперимента, насколько он знал, была намного сложнее. И опасней.
  
  Очередной проверяющий, жаждущий разобраться с американскими шпионами вообще и с Бахметьевым в частности, уже прибыл в Средневолжск.
  - Нечего ему давать прохлаждаться, - кратко изложил суть дела Андрей. - Чего он там зря в гостинице просиживает?
  - Андрей, не мельтеши, строго сказал Анатолий Васильевич и усадил Сергея за стол.
  Прибывший в Средневолжск полковник Иванов вовсе не считал, что он просиживает в гостинице зря. Наоборот, как ему казалось, он затеял умную и тонкую игру с администраторшей и горничными, задавая им наводящие вопросы, отвечая на которые, любой будет выведен на чистую воду. Потому что эти вопросы были продуманной системой, призванной тут же обнаруживать противоречия, так как были составлены им самим при помощи некоторых шпионских книг.
  - Что за идиот, - удивлялись горничные, жалуясь двум соглядатаям из местных органов, которых полковник Иванов оставил на десерт. - И вот долдонит про одно и то же. Не останавливались ли иностранцы, или люди с иностранным акцентом, или необычно одетые. Или, может быть, у кого-то из постояльцев горничные видели иностранные купюры в кошельке.
  Горничные возмущались и заявляли, что по кошелькам не лазят. И расплатиться никто иностранными деньгами не предлагал. Поросенком старая крестьянка предлагала расплатиться, а больше никакой валюты в городе Средневолжске замечено не было.
  - Та шо вы маетесь, - сердобольно сказала горничная Олеся. - Сказано вам - не было никакой иностранщины тут, и все. А то вы меня одно и то же уже по третьему разу спрашиваете. Може, вам водочки налить? А то умаялись, видать, совсем.
  Слегка смущенный Иванов отошел от проницательной хохлушки и обрушил свою систему на официантов. Те знали его вопросы уже наизусть.
  - Иностранцев, людей в странной одежде, с валютой и акцентом не видели, откуда они в Средневолжске возьмутся? И вопросов подозрительных никто не задавал.
  Из этого Иванов сделал только один справедливый вывод. Система подвести его не могла, это ясно. Следовательно, шпионы очень хорошо маскировались. Или были завербованными средневолжцами. Как Бахметьев. И Иванов решил ждать, когда в квартире Бахметьева сработает засада.
  Долго ждать ему не пришлось. Нет, засада не сработала, поскольку Сергей Бахметьев сейчас изо всех сил флиртовал с Катюшей в лаборатории. Но зато в номере зазвонил телефон, и некто голосом пославшего его генерала велел:
  - Доложите о результатах, товарищ полковник.
  Товарищ полковник поведал о том, что результатов пока нет, но вот засада...
  - Вы что, неделю собираетесь ждать? - недовольно перебили
  его. - На засаду он полагается, понимаете ли! Остается только девочек в номер позвать! Безобразие! Вы, товарищ полковник, ножками побегайте, в институт сходите, с соседями побеседуете.
  - Вроде, похоже получилось, - сказал довольный Яблонский, кладя трубку.
  Расстроенный Иванов, который как раз приглядел себе хорошенькую хохлушку Олесю, вышел на улицу. Он успел пройти до площади имени Ленина, когда увидел невероятную, блестящую, огромную машину. Полковник сделал стойку и уже готов был бежать за ней пешком. Потому что он сразу понял, что машина нехорошая. Не советская это машина. Поэтому, когда стало ясно, что машина подъезжает к нему, полковник пожалел, что не переоделся в штатское, и поспешно положил руку на кобуру.
  Сергей смотрел на полковника и ухмылялся. Тот вышагивал по площади, высоко поднимая ноги и выбрасывая их вперед. Иногда он резко дергал шеей, делая сходство с гусем совершенно законченным. Сейчас, когда Сергей подъехал к нему на своем "лендровере", Иванов засуетился. Сергей увидел кобуру, а на ней ладонь полковника, и это ему совсем не понравилось. Надеясь, что Андрей не ошибался, когда говорил, что шлепнуть он его не сможет по той причине, что Бахметьев ему нужен живым, он радостно сказал:
  - Здравия желаю, товарищ полковник.
  - Здравствуйте, - несколько неуверенно произнес Иванов.
  - Я вас слушаю, - все так же радостно продолжал Сергей.
  Иванов немного пожевал губами. У него проскользнуло подозрение, что он чего-то не понимает.
  - А что такое? - удивился он.
  - Ну, вы же со мной приехали познакомиться.
  Иванов спохватился, что у него была фотография, которую он тщательно не изучил. Потому что обычно разыскиваемые преступники не представлялись ему прямо на улице. Почему-то надеясь, что это не Бахметьев, он решил уточнить.
  - А кто вы, собственно, такой?
  Сергей покачал головой.
  - Товарищ полковник. Боюсь, вы никогда не станете генералом. Моя фотография лежит у вас в правом нагрудном кармане кителя.
  - Вы - Бахметьев? - упавшим голосом спросил полковник Иванов, решительно не представляя, что теперь делать. Не стрелять же в него на площади, в конце концов. Да и попробуй застрели. Самого за это под расстрел подведут. Скажут, что сам шпион, убрал свидетеля. И дело с концом.
  Сергей кивнул головой и распахнул дверцу машины.
  - Садитесь.
  Иванов похолодел. Перед его мысленным взором промелькнула вся его не слишком разнообразная жизнь.
  - Ну? - нетерпеливо спросил Сергей. - Так я вам нужен?
  - Ну... нужен, - полковник вдруг вспотел.
  - Зачем?
  Иванов потоптался у машины. Разговаривать, когда он стоит, а преступник сидит, было унизительно. А садиться - страшно.
  - Я вооружен, - предупредил полковник и спохватился: "Зачем я это сказал?"
  - А я - нет, - успокоил Сергей. - Не бойтесь. Я не причиню вам вреда.
  Полковник Иванов потоптался у машины еще немного и отважно сел, удивляясь, как так получилось, что он оказался на улице совсем один. Он представлял себе поимку Бахметьева несколько иначе. Что он его выследит, проявив удивительную находчивость, вызовет команду НКВД, а уж те будут его брать с риском для жизни. А теперь вот никто его не спасет, если...
  Он так силился представить себе, каким может быть это "если", что плохо слышал, что ему говорил Бахметьев.
  - А? - очнулся он.
  - Я спрашиваю, - терпеливо повторил Сергей, - о чем вы хотели меня спросить?
  - Ну, вообще-то... мы хотели бы знать, что там за история с отделом американских шпионов...
  - Ах, это, - усмехнулся Сергей. - Ну, это для дураков. Для Селиванова, например. Его так интересует мое барахло, что пришлось придумать. Иначе ведь он не способен ничего понять, правда? - он вдруг подмигнул Иванову.
  - Ага, - кивнул полковник. - А кстати, откуда это... как его... вещи? Мы уже и Госплан запрашивали. У нас такого не производят.
  - Серьезно работаете, - сказал Сергей. - Действительно не производят. Но, - поднял он указательный палец, - где-то ведь производят, правда?
  - Правда, - вынужден был согласиться Иванов, немного подумав. - А где?
  Он вдруг тоже подмигнул Бахметьеву.
  - Хотите посмотреть? - оживился тот.
  - Неплохо бы, - согласился Иванов.
  - Только с пистолетом туда нельзя.
  "Вот она, ловушка!" - подумал Иванов и снова запаниковал. А как отказаться? Вдруг Бахметьев потом на допросе сболтнет, что Иванов струсил, тогда его свои к стенке поставят. Он чуть не плакал. Как ни поворачивай, а выходил ему, полковнику Иванову, полный конец.
  - Не хотите - не надо, - пожал плечами Сергей.
  - Поехали, - обреченно сказал Иванов.
  - А только с пистолетом вас туда не пропустят. Вы его спрячьте хотя бы.
  Спрятать - это другое дело. Полковник воспрял духом. Он сунул пистолет в карман кителя и скомандовал:
  - Везите.
  
  Ехать оказалось совсем недалеко.
  - В лесу, что ли, прячетесь? - съязвил Иванов, увидев, что Сергей въезжает на шаткий деревянный мост через реку.
  На том берегу была совершенно необжитая часть Средневолжска: небольшое количество частных покосившихся домов, за ними - луг и лес. Сергей порулил по разбитой дороге, свернул куда-то между домами, дернул за рычаг - и на генерала Иванова накатила дурнота. В глазах потемнело и закружилось.
  - Газ, - успел он подумать обреченно, но внезапно все прояснилось, и он глубоко вздохнул.
  Перед ним высилась стена какого-то большого светлого здания. Иванов вяло удивился, почему он не видел его с моста, и услышал энергичный голос Бахметьева:
  - Приехали. Прошу, - и он распахнул дверцу.
  Иванов вылез, отчаянно труся, и протер глаза. Под ногами была ровная асфальтированная площадка. Асфальт был необыкновенно гладкий, из него не торчала щебенка, и вдоль стены здания были аккуратно расставлены огромные невиданные машины с иностранными буквами сзади. Они нисколько не были похожи на новенькую "Волгу", которой он так гордился. До того, как увидел эти машины.
  - Не отвлекайтесь, полковник, - напомнил ему Сергей, - нас ждут великие дела. Вперед!
  Он взял его под руку. Иванов вертел головой - нападения, вроде бы, не предвиделось. Вокруг него сновали люди, очень странно одетые. На женщинах в основном были синие или голубые брюки, обтягивающие и без стрелок, и светлые башмаки из какого-то мягкого материала. И на мужчинах брюки были точно такие же. И точно такие же башмаки. Только большего размера.
  Иванов поморгал. На мужчинах и женщинах были почти одинаковые куртки. Правда, на некоторых женщинах одежда была более светлая.
  - Это ваша униформа? - показал он на джинсы. Сергей заржал.
  - Вроде того.
  Они подошли к огромным стеклянным дверям. Они были закрыты. Сергей, таща генерала под руку, продолжал идти. Иванов задергался.
  - Откройте дверь, - приказал он.
  Двери послушно разъехались в стороны.
  - То-то же, - удовлетворенно сказал полковник. Правда, он скоро расстроился, увидев, что двери точно так же раскрываются и перед другими, не дожидаясь никаких приказов.
  Войдя внутрь, он остановился и замер. Огромное помещение уходило вдаль и было сплошь заставлено высоченными стеллажами с невиданными, непонятными, загадочными вещами. Между ними спокойно ходили люди, как будто ничему не удивляясь. Много людей. И все они были американскими шпионами. Хотя говорили по-русски чисто, без акцента. Сколько шпионов, Бог ты мой! В тюрьму города Средневолжска они точно все не поместятся.
  Сергей потянул его за рукав.
  - Ну, пойдем? Что вас интересует?
  Иванов двинулся следом, держась за Сергея, как ребенок. У первого стеллажа они остановились. Там были... полковник затруднился, как бы это назвать одним словом. В общем, там были разные цветные баночки. И флаконы. На них было написано что-то на нерусском языке. Сергей объяснил, что это - хозяйственные товары. Шампуни, какие-то гели. Гели, сказал Сергей, это для душа, но полковник Иванов точно знал, что гель - это что-то из химии. Наверное, какое-то химическое оружие. Еще там были яркие цветные коробки с нарисованными пенящимися пузырьками и красивые белые штуковины с круглой дверцей посередине.
  - Эт-то что? - генерал ткнул пальцем в такую картинку.
  - Стиральные машины, - объяснил Сергей. - Сейчас мы посмотрим настоящую такую.
  Он повел его куда-то вправо, но Иванов постоянно останавливался.
  - Это такие ручки? - поинтересовался он, указывая на прозрачную упаковку с толстыми разноцветными цветными штуками, которые были прикрыты колпачками.
  - Это фломастеры.
  - А это такие тетради? - поразился Иванов, глядя на цветные обложки с какими-то встрепанными людьми, под которыми были написаны тоже иностранные слова. Это были, наверное, замученные шпионами русские.
  - Что с ними делали? - ужаснулся Иванов. Пытали, наверное, каким-то особенно зверским способом, потому что на лицах этих людей застыло совершенно нечеловеческое выражение.
  Сергей, правда, объяснил, что это какие-то музыкальные группы. Знаем мы эти отговорочки. Сами придумывали не раз. А какие тут папочки, блокнотики, ручечки, карандашики! Игрушечки просто. Иванов представил себе, как бы поразились его коллеги, и решительно прижал к животу две пластиковые папки и засунул в карман приглянувшийся ему блокнот.
  В следующем ряду стеллажей генерал заметил нечто знакомое - такое он уже видел на квартире у Сергея во время обыска. Это называлось "компьютер". Ими тут был уставлен весь стеллаж, и они все были включены. На них появлялось одно и то же изображение, - экраны горели то красным, то желтым светом, и по ним проплывали разные буквы. Иванову захотелось такое же - Селиванов говорил ему, что там показывают голых баб. Это были, наверное, какие-то другие компьютеры, потому что ни на одном из них голых баб не было. А спрашивать неудобно.
  Поражаясь, что никто из людей не пугается и не подает сигнал тревоги при виде него, советского полковника Иванова, одетого в форму, он оглядывался вокруг. Нет, некоторая реакция все-таки есть, потому что некий молодой человек, одетый в оранжевую майку с короткими рукавами, тихо рассказывал про оперативников. Правда, он выражался немного странно - что-то про оперативную память.
  Заметив, что на него начинают как-то странно поглядывать, он отвел взгляд от парня в оранжевой майке и последовал дальше. Сергей показал ему агрегат, который он видел на картинке, - стиральную машину. Иванов на секунду позабыл о своей идейно-политической миссии и заинтересовался устройством. Таких машин не бывает, но люди их деловито рассматривали, спрашивали о количестве оборотов в минуту, открывали и закрывали дверцу и выдвигали какие-то ящички сверху, которые открывались при нажатии кнопочки. Зачем стиральной машине кнопочки и ящички, скажите на милость? Опять какая-то хитрая антисоветская пропаганда, только Иванов не мог понять, какая.
  - Сергей Александрович! Сережа! - вдруг раздалось у них над ухом, и полковник подскочил от неожиданности.
  К Бахметьеву подошла пожилая пара, видимо, супружеская, и стала его нежно обнимать.
  - Сереженька, - приговаривала женщина с пышной короной волос на голове, - как мы вас давно не видели.
  Рядом с ней стоял худощавый супруг и смущенно улыбался.
  - Как родители? - тихонько спросил он.
  - Сам их уже несколько дней не видел, Григорий Иванович, - ответил Сергей, пожимая ему руку.
  - Приглядываете стиральную машину? - спросила женщина приятным мелодичным голосом. - Вроде у вас есть дома "Бош".
  Полковник раздул ноздри. Бош - это явно француз. Тут и французские шпионы? Вот уж гнездо так гнездо.
  - Да, - согласился Сергей, - мама ей очень довольна.
  Странно, почему "ей". Ведь бош должен быть мужчиной.
  - Я вот знакомому показываю, - объяснил Сергей.
  Григорий Иванович заинтересованно посмотрел на полковника.
  - Какая у вас интересная форма, - азартно сказал он. В нем заговорил историк. - Я давно такой не видел.
  - Я думаю, - сказал полковник, стараясь звучать зловеще, - что скоро вы будете очень часто ее видеть.
  - Правда? - обрадовался Григорий Иванович. - Ожидается выставка? Это было бы очень, очень интересно! А вы, наверное, в оргкомитете?
  "Тупые они какие-то", - раздраженно подумал полковник.
  - А мы внучке подарок присматриваем, - объяснила Маргарита Николаевна. - Свитерочек теплый на зиму.
  - Мы сейчас тоже в ту сторону прогуляемся, - сказал Сергей и двинулся было следом за ними, но его остановили двое молодых людей.
  - Серега, - окликнули они. - Как ваше ничего себе?
  - Ну, молодежь, не будем вам мешать, - заторопился Григорий Иванович и улыбнулся. - Скоро увидимся.
  - Привет, - радостно обернулся Сергей к Мите с Иваном. Он испытал огромное облегчение, увидев, что они здесь. - Дела идут?
  - Еще как идут, - кивнул Иван. - Гуляете?
  - Да вот, - неопределенно сказал Сергей. - По магазинам решил пройтись.
  - Мы тут Гулю только что видели. С подругой, - предупреждающе сказал Митя. Сергей завертел головой.
  - Ладно, - мрачно сказал Иван. - В общем, мы тут... тоже... гуляем, в общем.
  И они пошли дальше. Полковник Иванов помрачнел. Он только что слышал, как две юные девицы с голой поясницей, тыкая в его сторону пальцем, интересовались друг у друга, что это за чучело. Одна из них дошла до того, что предположила, что это - местный "Коля-дурачок". Полковник Иванов, которого действительно звали Коля, совсем не был согласен с тем, что он дурачок. Также он пожелал вслух опровергнуть, что он "хиппует, хоть и старый". Однако раскрывать себя было рано. Вот он приедет сюда с командой чекистов, тогда посмотрим, кто дурачок. Прикидывая про себя, что он сделает с мерзкими девицами, которые, чуть не выпадая из штанов, шли за ним, гнусно хихикая, он величественно двинулся дальше.
  Вдруг он остановился как вкопанный: прямо перед собой он увидел нечто знакомое - серп и молот на красном фоне, а также знакомый лысый профиль. Он вгляделся повнимательней: священная символика была нанесена на одежду! Прямо на майки и даже на ботинки - красные ботинки с серпом и молотом. Топтать советскую святыню! Можно даже сказать - втаптывать ее буквально в грязь!
  Но венцом всего была футболка с портретом Ленина и надпись под ней: "Ленин - клевый чувак, мать его так!".
  Причем слова, написанные огромными буквами, занимали всю футболку, и поэтому слово "так" находилось уже на уровне причинного места, очень художественно повторяя его очертания.
  Иванов стоял, медленно наливаясь гневом.
  - Вам кроссовочки показать? - обратился к нему молодой человек в оранжевой майке, приятно улыбнувшись.
  Иванова прорвало.
  - Всем стоять! - проревел он. - Антисоветчина! Не позволю!
  Молодой человек стер с лица улыбку и испуганно отскочил. Иванов вытащил пистолет и стал потрясать им в воздухе.
  - Вы арестованы! - метался он. - На выход! По одному!
  Сергей дергал его за китель:
  - Вы с ума сошли! Замолчите!
  Но Иванова, когда он чувствовал себя при исполнении, было невозможно остановить. Он хватал с прилавка майки, крича, что все пойманы с поличным и сопротивление бесполезно.
  Вдруг он почувствовал, что сзади его резко схватили за локти и сжали с боков. Пистолет вылетел у него из рук, и расторопная охрана поволокла ретивого генерала за собой.
  Чертыхаясь, Сергей шел следом. Полковник Иванов изо всех сил брыкался и готовился дорого продать свою жизнь. В кильватере, рассекая толпу, бежали Митя с Иваном.
  В кабинете охраны на полковника надели наручники.
  - Террорист! - сразу определил начальник охраны. - Вооруженное нападение средь бела дня. - Он свирепо посмотрел на охранников. - Кто у нас сегодня дежурит на входе?
  Он с ненавистью посмотрел на полковника, который продолжал дергаться, подробно рассказывать что-то про роту автоматчиков, грозить пятьдесят восьмой статьей и брызгать слюной.
  - Сволочь! - с чувством сказал начальник охраны, набирая но-
  мер. - Развелось вас тут... на чеченца вроде не похож, а туда же! Пострелять ему захотелось! Морда уголовная.
  В кабинет ворвался Сергей.
  - Погодите, - сказал он, запыхавшись, - он не террорист.
  Ему вовсе не хотелось, чтобы Иванова увезли в тюрьму. Насмотрится там лишнего, и после этого нельзя будет возвращать его обратно. А в настоящем держать полковника категорически не хотелось.
  Начальник охраны выпучил глаза:
  - С пушкой - не террорист? Да он бы сейчас столько народу тут положил...
  В кабинет ввели, бережно поддерживая под руки, перепуганного продавца. Он полковника опознал. На вопрос: "Вы уверены?" - он покрутил пальцем у виска и с чувством сказал:
  - Разве его с кем перепутаешь? Вырядился, как музейный экспонат, я и подумал, что ему символику для антуража надо.
  Больше от него ничего добиться не смогли. Он только дрожал и все время повторял одну и ту же высокоэмоциональную, но малоинформативную фразу:
  - Вот сука! Ну и сука!
  - Он не террорист, - повторил Сергей. - Да погоди ты, - он досадливо прервал Иванова, который верещал, что за "уголовную морду" в адрес советских полковников полагается отдельное наказание. Хотя какое еще наказание могло быть после того, как полковник уже всех расстрелял и закопал, было трудно себе представить.
  - Он просто сумасшедший, - уверял его Сергей.
  - А пушку где взял? - начальник охраны положил трубку и стал внимательно рассматривать пистолет. - Да еще пистолет-то какой. Музейная редкость. И в хорошем состоянии... - Он его быстро разобрал и снова собрал - Как новенький, - удивился он и внимательно посмотрел на Сергея.
  - Сумасшедший, говоришь? А тебе он кто?
  - Сосед, - соврал Сергей, не желая называть себя его родственником. Чтобы и его не сочли сумасшедшим - по наследству.
  - А с какой стати ты о нем печешься?
  - Мне просто сказали, что он из сумасшедшего дома сбежал. У него сестра одинокая и боится, что он домой вернется. Он буйный. Вот она и попросила меня его найти и обратно в сумасшедший дом отвезти.
  Начальник охраны внимательно посмотрел на него и задумался.
  Тут дверь снова распахнулась, и в кабинет вошли Митя с Иваном.
  - Вот и санитары, - обрадовался Сергей.
  Начальник отдела потребовал написать расписку, что он принимает на себя полную ответственность за все последствия.
  Митя с Иваном скрутили генералу руки и повели к выходу.
  - Оружие верните, - пытался обернуться полковник. - Враги народа!
  - Кстати, где оружие стащил? - поинтересовался начальник охраны, пряча пистолет в стол.
  - Служебное! - извивался полковник.
  - Иди-иди давай! - подтолкнули его сзади ребята из охраны. - На компот опоздаешь.
  Митя с Иваном и Сергей с трудом справлялись с буйным полковником. Оказавшись на улице, Сергей возмутился.
  - Вы что себе позволяете? Я веду его в приличное место, а он среди толпы пистолетом машет. Там же женщины были! И дети!
  - Они все враги народа, - не задумываясь, выпалил полковник.
  - Вот и поговори с ним! Вы хоть понимаете, что вас сейчас могли в тюрьму посадить за терроризм? Лет на пятнадцать - двадцать!
  - Меня? - поразился Иванов, выпятив грудь. - Советского полковника?
  - Сбрендившего, заметьте, полковника! - справедливо заметил Ми-
  тя. - Вон, своему другу скажите спасибо, а то сидеть бы вам и сидеть.
  Иванов выпятил нижнюю губу. Выражать признательность другу Бахметьеву он не собирался.
  Митя с Иваном осторожно отпустили полковника. Тот обиженно оглянулся на магазин и потребовал, чтобы его немедленно доставили в ГПУ.
  И он сел в машину, где его уже дожидался Иван.
  - А вы что здесь делаете? - попробовал возмутиться Иванов.
  - А мы вас проводим, - объяснил Иван.
  - В ГПУ! - величественно махнул рукой полковник.
  - Смотри ты! - поразился Митя. - Он еще и приказывает!
  Когда они немного отъехали от стоянки, полковник почувствовал знакомую дурноту. Он хотел закричать, но ощущение стремительного падения в глубокую пропасть парализовало его. Как и в прошлый раз, это продолжалось несколько секунд, а когда он пришел в себя, огромный магазин скрылся за углом и они снова ехали по ухабистой дороге среди убогих домишек.
  Переехав через мост, Митя остановился, распахнул дверцы и скомандовал:
  - На выход!
  Полковник Иванов вышел, полагая, что с машиной какие-то неполадки. Однако Митя коварно захлопнул дверцу и рванул с места.
  - Стой! - завопил обманутый полковник и помчался следом. Но машина уже въехала на мост и посреди моста вдруг побледнела и буквально растаяла у него на глазах. Полковник протер глаза. Машины не было. Ее не было на мосту, и ее не было на лугу, простиравшемся за ним.
  Полковник крепко прижал к груди пластиковые папки - единственное доказательство того, что магазин все же был.
  Потоптавшись на мосту, он ринулся в ГПУ пешком. Через полчаса от него отъехал грузовик с вооруженными солдатами, два пустых грузовика и автомобиль, везущий первого секретаря обкома и вездесущего Селиванова. Впереди на черной "эмке" ехал сам полковник Иванов, воинственно раздувая ноздри и живот.
  Промчавшись через мост, "эмка" запетляла по ухабам, лихо свернула в знакомый проулок и резко остановилась.
  Вместо огромного здания перед ним расстилалась великолепная свалка, заваленная отбросами и битыми кирпичами.
  Из "Москвича" вылез раздосадованный первый секретарь. Он как раз собирался в гости к шурину, и ему было достоверно известно, что там должен был быть холодец и пироги с мясом. Но беспощадный полковник обрушился на него с обвинениями, будто он, первый секретарь, проморгал у себя под носом целый район из огромных домов. Да еще в котором живут шпионы. И что он, секретарь, за это ответит. И теперь секретарь готовился к самому худшему. Потому что обстановку в городе он, судя по всему, не контролирует.
  - Ну вот, - сказал он, - я же говорил, что у нас за рекой таких домов нет. Такую стройку ведь не спрячешь, - добавил он, зажимая нос носовым платком. Немного подтаяло, и отбросы начали весьма громко заявлять о себе.
  Он немного успокоился.
  Потрясенный полковник оглядывался вокруг. Никаких следов! Ни стоянки с машинами, ни здания, ни людей, которыми только что кишело это место.
  - Как же так! - повторял он, размахивая папками. - Я же своими глазами... Я и адрес запомнил - на большой синей табличке.
  Первый секретарь округлил глаза и беспомощно оглянулся.
  - И какой адрес? - поинтересовался он.
  - Старо-Никольская, дом 8, вот! - победно выкрикнул полковник и оглянулся. У всей его свиты были недоуменные лица и честное старание понять, о чем это он.
  - В моем городе, - негодующе сказал секретарь, - таких старорежимных названий нет.
  - Как это нет? - петушился полковник Иванов. - Это вот, - топал он ногой, - какая улица?
  - Тут нет улиц, - растерянно ответил Селиванов, - это вообще просто...
  - Заречный район это называется, - объяснил секретарь. - Тут все дома почти в одну линию стоят - какие тут улицы! Вот освоим этот рай-
  он - тогда и улицы разметим.
  Полковник рассердился. Как он ни был взбешен, у него хватило ума больше не обвинять первого секретаря. Крепко сжав руками папочки - свидетельство его безусловного здравомыслия и правоты, - он стоял, бессильный что-либо доказать, коварно покинутый Бахметьевым, и не без основания полагал, что имел глупый вид.
  Селиванов сочувственно смотрел на него. Похоже, этот Бахметьев его достал. Он подошел поближе. Иванов жалобно взглянул на него.
  - Тут правда был магазин, - шепотом сказал он.
  - Я верю, - так же шепотом кивнул Селиванов.
  - А сейчас его нет.
  - Это - Бахметьев. Он и не такое может...
  Иванов просиял и протянул руки с папками.
  - Вот, видите? Это - доказательство.
  - Необычные папочки, - согласился Селиванов. - Я таких никогда не видел.
  - У меня еще и кнопочки есть!
  Селиванов оглянулся:
  - Это все штучки Бахметьева.
  - Да, но как ему удается? Целый магазин, и куча народу, и вещи... там про Ленина такое было! Впрочем, раз он американский шпион...
  Если посреди города внезапно появляется и тут же исчезает целый огромный магазин с кучей народа, значит, это проделки американских шпионов. Хорошо, что есть американские шпионы. А то множество непонятных явлений было бы очень сложно объяснить.
  Иванов спохватился и замолчал.
  - Только вы никому не рассказывайте, - попросил он. - Все равно никто не поверит.
  - Никто не поверит, - с тоской согласился Селиванов.
  
  - Никому ничего не расскажут, - усмехнулся Барсов. - Иванов эту историю с магазином ни за что в отчет не включит!
  - Как это не включит? - не согласился француз. - Должен включить. Посмотрим, какие предположения сделают в Москве. Кстати, почему у ваших людей такая вера в сверхъестественные способности американских шпионов?
  
  К великому сожалению француза, Иванов не разделял его точки зрения. Потому что знал, что в Москве никто не будет трудиться делать выводы. А найдут простое и элегантное решение проблемы - шлепнут полковника Иванова, а отчет выкинут и забудут, будто его никогда и не было.
  Первый секретарь все-таки успел к шурину и с порога потребовал водки. Он приник прямо к горлышку и пил долго и вдумчиво.
  - К черту такую работу! - заявил он наконец, оторвавшись. Его жена удивленно округлила глаза.
  - А ты закусывай, - ласково сказал шурин. - Жив ведь.
  Первый секретарь долго крутил головой, но рассказывать ничего не стал. Не говорить же, в самом деле, что московский проверяющий, полковник разведки, сбрендил. За такие вещи и к стенке недолго. Секретарь вздохнул и молча принялся за холодец.
  
  XIX
  
  Марина ничего не понимала. Бахметьев опять пропал, и ходили слухи, что он снова арестован. Преодолевая страх, Марина решилась прийти к справочному окошечку в НКВД - в здание, которое даже дети старались обходить стороной.
  За окошечком сидел чекист. Он пытался мирно отшить толстую тетку в ватнике и клетчатом платке.
   - Как ты есть дежурный, ты должен передачку принять, - монотонно говорила тетка, больше чтобы настоять на своем.
  - Говорят тебе, не положено. Заключенному Каретникову только позавчера передача была, а положено раз в месяц.
  - А я вчерась не все сложила в узелок-от. Он, мобыть, от голода там загинается.
  - Говорят тебе, не положено.
  - Дак чего ты тут стоишь? Коли стоишь, следовает, положено. Ты, как есть дежурный, узелок-от возьми да сбегай.
  - Тьфу ты! - злился дежурный. - Говорят тебе, не положено.
  Марина долго ждала, потом не выдержала и сунулась в окошечко.
  - Простите, а Сергей Бахметьев...
  Дежурный подскочил и по пояс высунулся в окошко. От его сонливости не осталось и следа.
  - Ах, Бахметьев! - засуетился он. - Конечно-конечно. Сейчас-сейчас.
  Он лихорадочно накручивал телефон.
  - Сейчас все узнаем.
  Он наконец дозвонился.
  - Сейчас к вам спустятся и все расскажут.
  За ней действительно спустился очень радостный человек в форме и пригласил в приемную. Едва она успела присесть на диванчик, как внутрь ворвались вооруженные люди и закричали, что она арестована.
  Однако не успела она испугаться, как следом за ними так же шумно и заполошно ворвался еще один человек, видимо, их начальник, закричал: "Отставить!" - и просил Бахметьеву ничего не сообщать.
  - Как же я ему сообщу, если я не знаю, где он? - удивилась Марина.
  - Конечно, не знаете, - тут же согласился начальник, подмигнул правым глазом и добавил многозначительно: - А вы все-таки не сообщайте.
  Потом он предложил ей чаю с лимоном и сел напротив нее, задавая странные вопросы.
  Дверь снова открылась, и в кабинет гусиной походкой вошел еще один военный.
  - Чай пьем, товарищ Селиванов?
  - Вот, проводим работу среди посетителей, - объяснил он, очерчивая рукой широкий круг, как бы предлагая невидимым посетителям присоединиться к Марине.
  - В курсе уже, - сказал военный и присел рядом с Селивановым.
  - И где же ваш друг Сергей Бахметьев? - спросил он прямо в лоб.
  - Так я у вас хотела узнать. - Марина была ошарашена. - Я думала, что он у вас.
  - А я думаю, вы знали, что его у нас нет, - жестко сказал военный. - Мне бы очень хотелось с ним встретиться. Очень много вопросов, знаете ли. Вы не поможете?
  - Конечно, помогу, - пообещала растерянная Марина. - Как только он появится.
  - И когда он, по-вашему, может появиться?
  - Он в субботу в клуб на танцы обещал, - пискнула Марина, понимая, что несет чушь.
  - Может, он и жениться на вас обещал? - полковник Иванов потер руки. - Вы знаете, - радостно сказал он, - я думаю, он появится у нас гораздо быстрее, если вы тут у нас немного задержитесь.
  - Товарищ полковник, - встревоженно сказал было Селиванов, но подумал, что мстить Бахметьев за это будет не ему.
  Иванов махнул рукой Ворноскову и Карчемкину, которые болтались в приемной, и те вошли в кабинет.
  Марину спас товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Потому что как нельзя более вовремя умер. О чем и сообщила секретарша Дарья, вбежав в кабинет.
  Во время суеты Марина боком выскользнула из кабинета и торопливо пробежала к выходу. В дверях часовой спросил у нее пропуск, но Марина всплеснула руками:
  - Какой пропуск, его и выписать-то некому. Там такое делается!
  Часовой выпучил глаза.
  - Ой, там такое делается, - повторила Марина. - Сталин-то умер.
  Внутри у Марины все пело.
  - Горе-то какое! - фальшиво добавила она и вышла, оставив позади обомлевшего часового.
  Она ждала, что теперь Сергей должен объявиться, и не ошиблась.
  
  Он появился со своей красавицей сестрой в то время, когда вся страна была погружена в траур. Первым, кого Сергей с Мариной встретили, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, был не кто иной, как Булочкин. Он весело спускался, вытаскивая на ходу из внутреннего кармана записную книжку.
  - Здравствуйте, - вежливо поздоровался Сергей, понимая, что опять испортил секретарю парткома настроение. - В гости приходили?
  - Ну, не совсем в гости, - пробормотал Булочкин, занятый вытаскиванием маленького карандашика. - Скорее, по делам...
  И тут он взглянул на своих собеседников. Сергею еще никогда не приходилось видеть, как деловито настроенный, разбрызгивающий энергию мужчина в одну секунду превращается в соляной столб. Сергей не очень хорошо знал, почему столб был соляной и откуда он взялся. А теперь как-то вдруг понял. И даже испугался за Валерия Алексеевича.
  - Опять вы, - хрипло сказал парторг.
  - Не стоило так за меня волноваться, - мягко ответил Сергей.
  - Вас что, совсем выпустили? - глупо спросил Булочкин.
  - Должна вас огорчить - совсем, - вмешалась Катя, оскорбленная заСергея до глубины души. - Со справкой об освобождении и с извинениями.
  Сергей никак не мог понять, за что Булочкин так его невзлюбил. Как оказалось позже, ничего личного. Просто уже второй раз подряд он пытался вытащить из сельской школы свою родственницу и устроить ее в институт. Родственница закончила исторический факультет, где английский язык тоже проходили - между делом, правда, но зато он был занесен в диплом. То есть родственница собиралась преподавать его с чистой совестью, к огромному негодованию студентов. Вот уже второй раз она резала кур и мчалась в Средневолжск с большой корзиной деревенских гостинцев. Сейчас она как раз собиралась внедряться в бахметьевскую квартиру, - и вот он, этот Бахметьев, будь он неладен, да еще с сестрой. Как он будет отправлять родственницу обратно, Булочкин даже боялся себе представить. Потому что, приехав во второй раз с деревенским творогом, маслом, курами, яйцами и медом, родственница намекнула, что гостинцы эти от себя отрывали, потому что в деревне не то что в городе - голодно, спасибо партии и правительству. И неплохо бы продукты эти уже отработать.
  Его грустные раздумья прервал нетерпеливый гудок подъехавшего грузовика. Пахнув снегом и морозом, который ничуть не ослабел в начале весны, в коридор вошли два мужичка в огромных подшитых валенках и ватниках.
  - Здрасьте! - степенно поздоровались они с Булочкиным.
  Парторг затравленно кивнул головой и стал меньше ростом.
  - Показывай, хозяин, квартиру.
  Один из них вынул из-за пазухи мятую бумажку.
  - Квартира, значит, семь. Этаж второй? - деловито спросил он, поднимаясь по лестнице.
  Сергей набрал побольше воздуха в грудь, но прежде чем он успел что-то сказать, Катюша выступила вперед, распахнув свингер и поставив руки на упругую талию.
  - Ах ты, гиена поганая! Ах ты, воронье бандитское! Так ты о своих кадрах заботишься? - наехала она на Валерия Алексеевича, почему-то на "ты". - Так-то ты защищаешь своих коммунистов? - наступала она на него.
  - Это недоразумение, - пробормотал бедный Булочкин. - Заказ отменяется, товарищи, - обратился он к мужичкам.
  - Отменяется, так, значить, отменяется, - с готовностью согласились они. - Вот только заплатите за, значить, беспокойство, и будет, значить, все в аккурат.
  Булочкин беспрекословно вытащил деньги.
  - Я же не знал, что вас освободят, - начал он объяснять Сергею, но этим только больше рассердил Катюшу.
  - Да уж, - язвительно подхватила она, продолжая теснить его вверх по лестнице. - Его освободили, но совсем не с вашей помощью, - перешла она опять на "вы". - Где вы были, когда вашего коммуниста оклеветали? Почему...
  Сергею даже стало жалко вспотевшего парторга.
  - Ладно, Катюша, оставь его в покое.
  Булочкин согласно кивнул.
  - Он просто поставил не на ту лошадь. Не к тем примкнул, правда, Валерий Алексеевич?
  - Вот именно, - тут же согласился Булочкин.
  - Так какой же он после этого парторг?
  Катюша не желала смягчаться, но испытала явное облегчение, когда Булочкин, протиснувшись мимо нее, торопливо вышел на улицу. Когда он шел домой, скрипя ботинками по голубоватому снегу, он удивлялся тому, что он должен был, оказывается, поддерживать своих оклеветанных коммунистов. Непонятно, почему. Раз арестовали - значит враг. Так всегда было. Поэтому - это правильно. И еще он думал о том, что его родственница - вполне милая женщина. Ну, поворчит немного, но это ничего. Таким образом он постиг, что все познается в сравнении.
  Встретили Сергея с Катюшей радостно, но с большим оттенком печали. Николай Васильевич Хворов, который жил за стенкой, естественно, выглянул из своей квартиры, как только Сергей вставил ключ в замочную скважину.
  - Ага! - закричал он. - Я же говорил, что вы вернетесь!
  Он с удовольствием посмотрел на раскрасневшуюся от схватки с Булочкиным Катюшу.
  - Вы - оттуда? - многозначительно спросил он.
  - Оттуда, - подтвердил Сергей, понятия не имея, что Хворов имел в виду. - Мы с Катюшей немного отдышимся, - попросил он, - а вечером все увидимся.
  Хворов просиял и тут же опечалился.
  - Какие настали времена! - тяжело вздохнул он.
  Из квартиры выглянула его красавица-супруга. Глаза у нее были заплаканные, потому что они с Любовь Борисовной Петровой как раз говорили о том, что пропала страна, потому что Сталин - отец родной - будет завтра похоронен, и все теперь темно и непонятно.
  - Хорошо, что вы вернулись, - тем не менее сказала она, собираясь снова заплакать, чтобы Сергей составил ей компанию. Ему необязательно было плакать, достаточно было просто сказать, как он расстроен, и что все хорошее теперь кончилась, и такой замечательный Сталин навсегда ушел, и другого такого...
  Однако Сергей не торопился это говорить, а вместо этого улыбнулся и заявил, что Раиса Кузьминична все хорошеет. Это было приятно, хотя и не совсем то, что она собиралась услышать.
  - Какое огромное горе! - начала она, приглашая Сергея присоединиться горевать. - Как же мы теперь будем жить?
  Сергей немного подумал, не переставая улыбаться.
  - Перестанем собираться по субботам? - предположил он.
  - Ах, что вы, - негодующе возразил Хворов. - Что теперь будет со страной?
  - А что с ней может быть такого? - удивился Сергей.
  - Ну как же, - растерялись Хворовы. - Кругом враги, и теперь все империалисты накинутся на нас...
  - Мне казалось, - сказал Сергей, - что при Сталине как раз и накинулись.
  - А теперь-то как накинутся, когда Сталина с нами нет, - зловеще пообещал Николай Васильевич.
  - Может быть, может быть, - покивал Сергей.
  Наступила многозначительная пауза.
  - Хотя, с другой стороны... - начал Сергей.
  Раиса Кузьминична нахмурилась. Никаких "с другой стороны" она не хотела признавать. Это нарушало приятное чувство единения, которое создавала скорбь по вождю.
  - С другой стороны, теперь есть Венгрия, Болгария и прочие. Они как-то живут себе без Сталина и совсем ничего не боятся.
  - Это потому что Сталин их защищал. Он держал на своих плечах весь социалистический мир.
  - Наверное, ему было трудно, - поддержал ее Сергей. - Учитывая, как нас не любят. Интересно, почему?
  - Как почему? - не поняла Раиса Кузьминична.
  Продолжать разговор Сергей не пожелал, а вместо этого еще раз сказал, что вечером приглашает всех к себе, и отбыл.
  Но зерно сомнения было посеяно. В квартиру Хворовы вернулись с выражением некоторой озадаченности на лице и, к удивлению Любови Борисовны, заговорили о том, кто что приносит вечером к Бахметьеву в связи с его возвращением.
  Через несколько минут Сергей с Катюшей услышали оживленное хлопанье дверей и голоса соседей - дом обсуждал их возвращение.
   - Какие они милые, - умиленно сказала Катюша, перебирая бумажки с инструкциями, которые ей дал Барсов.
  Сергей мялся, не зная, как ей сказать, что он хочет пойти к Марине. Но Катюша сама его опередила.
  - Не теряй времени, - сказала она. - Анатолий Васильевич ведь велел...
  Барсов велел пообщаться с возможно большим количеством народа в этот день перед похоронами Сталина. Его интересовало, насколько искренна всенародная скорбь, которая, как всем известно, охватила страну, - даже те семьи, в которых были репрессированы родственники, оплакивали вождя.
  - Хорошо, я к Энгельманам, - быстро сказал Сергей и умчался.
  Марина бросилась ему на шею.
  - Они тебя выпустили? А делали вид, будто тебя там нет.
  - Зря ты туда ходила, - упрекнул Сергей. - Если бы Сталин умер на день позже, так бы и сидела там до сих пор.
  Навстречу ему в прихожую вышли Григорий Вульфович и Эсфирь Марковна, неся на лице приличествующее случаю выражение скорби.
  - О, Сергей! - сердечно пожал ему руку Григорий Вульфович. - Я и не сомневался, что вы выкарабкаетесь.
  - А я кексик испекла, - сообщила Эсфирь Марковна. Забыв скорбеть, она радостно предложила попить чаю.
  Григорий Вульфович, потирая руки, вынул из темного буфета с виноградными листьями бутылку водки.
  - Ну, как вообще настроение? - осторожно спросил Сергей.
  - Отличное, - потер руки Григорий Вульфович.
  - Кха-кха! - громко кашлянула Эсфирь Марковна.
  - Ах, да, - лицо Григория Вульфовича снова приняло скорбное выражение. - Горе какое!
  - Да ладно вам, Григорий Вульфович, - рассмеялся Сергей. - Хотя, говорят, на самом деле все переживают.
  Скорбная гримаса моментально сползла с лица Григория Вульфовича.
  - Переживают - это не то слово! Все ревут, как... - он махнул ру-
  кой. - Я, может быть, старый дурак и ничего не понимаю. Я тут встретил во дворе соседку, у которой муж уже восемь лет в лагерях, и спрашиваю: "Ну чего ты ревешь, дура?! Может, наоборот, теперь у тебя муж вернется".
  - А она? - с любопытством спросил Сергей.
  - Не только она. А все! Все, кто был во дворе, как накинутся на ме-
  ня, - пожаловался Григорий Вульфович, - и давай орать! Что неизвестно, что со страной теперь будет, и что они все осиротели, и что я враг народа. Вот так номер, - недоумевал он, - Сталин умер, а я - враг народа. Или это я его убил? Я им говорю, - продолжал Григорий Вульфович с легким еврейским акцентом, отчего его пламенная речь приобретала юмористические нотки. - Ну скажите вы мне, умные женщины, которые много выстрадали в этой жизни: чего стоит такая страна, если она зависит от одного старого некрасивого грузина? Неужели в ней нет никого, кто может, наконец, сделать нас счастливыми? Да разве вы, женщины, которых лишили таких замечательных мужей, были так уж счастливы и богаты в этой жизни? Ну что вы опять ревете?
  - А они?
  Григорий Вульфович тяжело вздохнул.
  - Я же говорю - как обезумели все. Так на меня накинулись - еле ноги унес. Боюсь теперь во двор выйти.
  
  XXX
  
  Выйдя от Энгельманов, Сергей отправился в НКВД. Его бывшие сокамерники еще сидели, и Сергей уговорил Барсова, что "своих" он должен освободить. Барсов нисколько не сопротивлялся, поскольку желал посмотреть, поддадутся ли Селиванов с Ивановым воздействию Бахметьева.
  По старой памяти Сергея беспрепятственно пропустили в кабинет Селиванова.
  - Ну что вам опять надо? - тяжело вздохнул он. Подполковник справедливо предполагал, что внезапное сумасшествие Скворцова после его загадочного путешествия в Египет произошло единственно по причине гнева Бамхетьева, и теперь опасался.
  Сергей был краток. Он потребовал, чтобы всех обитателей камеры двадцать шесть немедленно освободили.
  Селиванов прижал руки к груди.
  - Честное слово! - сказал он, вытаращив для убедительности гла-
  за. - Иванов не даст. Сейчас пока он тут хозяйничает. Я, со своей стороны, - торопливо добавил он, - всей душой. Но - бессилен.
  - Хорошо, - пообещал Сергей. - Завтра, в крайнем случае, послезавтра Иванов сам будет умолять их освободить. А пока, - он наставил палец в сторону Селиванова, и тот испуганно попятился, - береги их как зеницу ока.
  Ночью в правительственном номере гостиницы московский полковник Иванов спал тяжелым похмельным сном. Ему снилась всякая гадость - будто он гуляет ночью один на кладбище и ему там ужасно холодно и страшно. Он почувствовал, как с него сползает одеяло и он мерзнет уже наяву. Не открывая глаз, он потянул одеяло на себя и скорее почувствовал, чем услышал рядом с собой какой-то шорох. Сон слетел с него в одно мгновение, потому что с некоторых пор полковник Иванов стал несколько нервозен. Он осторожно открыл один глаз. Рядом с ним колыхалась какая-то белая фигура. Иванов зажмурился и попытался залезть под одеяло. Оно тут же снова с него поползло.
  - Молчи и слушай! - раздался тихий гнусавый голос.
  - Привидений не бывает! - счел своим долгом шепотом заявить Иванов.
  Фигура тут же засветилась призрачным светом и двинулась на Иванова, пройдя сквозь стол.
  - Я пришел за тобой! - прогнусавило привидение. - Слишком много невинных душ ты погубил!
  Иванов в ужасе молчал, глядя перед собой.
  Андрей, который управлял в лаборатории иллюзионом, заворчал:
  - Ну, чего он не торгуется? Мол, все сделаю, только не губи? Тупой какой-то!
  Иванов не мог торговаться, потому что все его мыслительные способности были парализованы от страха. В общем-то, это было понятно: трудно было полковнику КГБ торговаться с привидением в период тотального атеизма. Поэтому он молча готовился быть перенесенным в преисподнюю или на кладбище - он не совсем хорошо знал, куда уносят призраки полковников НКВД.
  - Тебе осталось только одно земное дело, - нараспев произнес призрак, не дождавшись, пока Иванов сам начнет торговаться. - И от того, как хорошо ты его сделаешь, зависит срок твоего пребывания на этом свете. Ты слышишь меня? - осведомилось привидение уже несколько раздраженно, потому что Иванов продолжал молчать.
  - Какое дело? - разомкнул наконец уста Иванов. Ему удалось нащупать пистолет под подушкой, и он сразу почувствовал себя увереннее.
  - Утром... - начал было призрак, но Иванов прервал его весьма невежливым образом. Он выхватил пистолет и стал палить прямо в него.
  - Получай, получай, - торжествовал полковник, выпуская всю обойму.
  - Ты глуп, - с сожалением сказало привидение и приблизилось к нему вплотную.
  Иванов обнаружил, что он весь уже находится в белой светящейся субстанции и, очевидно, приближается к преисподней.
  - Нет! - наконец запротестовал он. - Ты сказал, что у меня тут еще есть дело. Скажи, какое!
  - Слушай! - прогнусавило привидение и поведало ему, что утром первым делом полковник должен освободить всех из камеры двадцать шесть. На всякий случай привидение перечислило всех поименно. Полковник немедленно поклялся всех освободить и даже предложил расписаться на чем-нибудь кровью.
  - И помни! - напутствовало его привидение. - Ты будешь жив лишь до тех пор, пока кто-нибудь не окажется расстрелянным по твоей вине.
  На следующее утро полковник Иванов примчался в НКВД с самого утра.
  - Что с вами? - ужаснулся Селиванов, взглянув на него. Его мундир был застегнут не на ту пуговицу, и волосы стояли дыбом.
  Селиванов нисколько не удивился, когда московский начальник приказал освободить...
  - Заключенных из камеры двадцать шесть, - закончил он за Иванова.
  - Откуда вы знаете? - поразился он.
  Селиванов поник головой.
  - Товарищ полковник! - сказал он грустно. - Я тут до вас уже такого навидался...
  Иванов почему-то не пожелал уточнять, чего именно навидался подполковник Селиванов. Через час счастливые сокамерники Сергея покинули здание тюрьмы, вежливо провожаемые сотрудниками НКВД.
  
  Следующие два месяца слились для Сергея в сплошную беготню с одной работы на другую, из прошлого - в настоящее. Его беда была в том, что он был ответственным человеком и, работая в институте, готовился к занятиям очень тщательно. Дело осложнялось тем, что он не должен был допустить на занятиях слишком очевидной утечки информации. Занятия в пединституте заканчивались в час, и он мчался в банк к Артемьеву, выручать Валеру, даже не замечая, что переходит из одного времени в другое. Когда он сидел в банке, ему казалось, что Панина с Тростниковой сейчас сидят в облупленном общежитии в двух кварталах от банка за дощатым столом, накрытым скатертью с бахромой, и листают толстые тетради в клеенчатой обложке. Их средние пальцы всегда запачканы чернилами, потому что авторучки всегда "текут".
  Он пробовал возмущаться, доказывая Барсову, что у него все равно нет времени полностью включиться в эксперимент - ходить на танцы, в рестораны, провоцировать коллег. Анатолий Васильевич снисходительно улыбался, предлагая Сергею предоставить другим людям заботу о концептуальной стороне эксперимента.
  - Это вы мне так вежливо говорите, чтобы я знал свое место? - возмущался Сергей.
  Барсов опять улыбался и кивал головой, приводя Сергея в бешенство. Еще он любил беседовать с Сергеем в лаборатории перед тем, как он стартовал в прошлое, и выслушивать его рассуждения о жизни. Сергей, чувствуя, что Барсов его внимательно слушает, разливался соловьем.
  - Разучились люди писать друг другу письма, - философствовал он. - Электронные писульки - это не письма, а так - обмен информацией. Вы можете себе представить, чтобы Алексей Толстой написал такие письма, например, Жемчужникову по электронной почте? Да ничего подобного. Вот послушайте.
  Он очень увлекся письмами Толстого в последнее время, потому что использовал их на уроках по стилистике и помнил некоторые из них почти наизусть.
  - Вот как он описывает село Погорельцы, где когда-то отдыхал: "Здесь есть мебели из карельской березы, семеро детей мал мала меньше, баня, павлины, индейки, знахари, старухи, слывущие ведьмами, старый истопник Павел, бывший прежде молодым человеком, Андрейка и чернослив, Тополевка с Заикевичем, пасмурные дни, изморось, иней на деревьях, игра в кольцо, которое повешено на палочке, сушеные караси, клюква, преждевременно рождающиеся младенцы, к неимоверному удивлению их отцов..."
  Сергей приоткрыл глаза и посмотрел, какое впечатление это произвело на Барсова. Судя по всему, Барсов был потрясен.
  - Шедевры могут появляться только на бумаге! - заключил Сергей.
  - Гусиным пером, - вставлял Барсов, и Сергей подозрительно смотрел на него. Но Барсов был вполне серьезен.
  - Написание писем - это целый обряд, - вполне серьезно пояснял Анатолий Васильевич. - А обряды надо как следует обставлять. Красивая бумага с вензелем, конвертик какой-нибудь необычный, ручка удобная.
  - Вот-вот, - обрадовался Сергей. - И письма хранили для потомков.
  - Ты прав, - сказал Барсов и посмотрел на часы. - Ну давай, отправляйся, а то опоздаешь. У вас там сегодня комиссия партийного контроля. Пишите письма, - добавил он, хлопая Сергея по плечу.
  Комиссия партийного контроля была священной коровой, и все внимательно следили за ее заседаниями, которые происходили по вечерам. Сергея решили загрузить партийной работой как молодого специалиста. Целую неделю после занятий он ходил на кафедру философии лесотехнического института и с отвращением листал протоколы партийных собраний, постановления, ход выполнения решений и прочую партийную ерунду. Короче говоря, его очень возмущало, что он "пахал как вол в этой нудятине" только ради того, чтобы кучка идиотов в двадцать первом веке могла от души поржать. Но Андрей очень серьезно объяснил ему, что, помимо кучки идиотов, заседания комиссии партийного контроля еще анализирует психолог.
  - Не могут они просто в архивах протоколы посмотреть, что ли? - возмущался Сергей.
  - Так ведь ты их там задираешь, а они и дергаются, психологам на радость, - объяснил Андрей.
  Действительно, Сергей говорил на заседаниях такие вещи, что сам поражался, как его до сих пор не исключили из партии. Однажды, еще в самом начале, он наткнулся на протокол какого-то партийного собрания, где обсуждался некто товарищ Ощепков, кандидатура которого выставлялась на городскую партийную конференцию. Ему туда очень хотелось, потому что на конференции выдавали обтянутые кожей папочки с буквами, тисненными золотом. Эта папочка придавала человеку значительность и солидность. Но кто-то высказал мнение, что поскольку товарищ Ощепков развелся в данном учебном году, то он не достоин представлять высокое звание коммуниста.
  Товарищ Ощепков заявил в ответ, что он "развелся с санкции партийного комитета института, поставив его в известность заранее и получив необходимое одобрение". Рассуждения о личной жизни примерного коммуниста тоже были подробно занесены в протокол.
  Вечером в институте, куда Сергей притащился голодный и злой, потому что не успел закончить настройку новой программы в банке, он стал возмущаться.
  - Черт знает что! - говорил он. - Одни лезут в личную жизнь, другой на эту конференцию рвется так, что готов унижаться и оправдываться в том, в чем он и не виноват вовсе...
  - Как это не виноват! - пугался Булочкин. - Личная жизнь коммуниста должна быть безупречной.
  - Вот именно, - возмущался Сергей. - Поэтому продолжать изображать любовь, если она вдруг ушла, - безнравственно. Куда честнее просто развестись.
  - Так давайте всем дадим волю, - багровел Булочкин, - и завтра все у нас разведутся, и начнется свободная любовь...
  - Как бы не так, - доказывал Сергей. - Вы можете себе представить, чтобы Кирюшины развелись? Или Петровы?
  Тут вступила Любовь Борисовна, поглядывая на смущенно зардевшегося Григория Ивановича.
  - Действительно, надо больше доверять людям, - сказала она. - Наши коммунисты - не животные, в конце концов.
  Булочкин был категорически не согласен.
  - Коммунист - образец, - доказывал он. - Он должен быть кристально чист.
  - Жить с нелюбимой женой - это, по-вашему, кристальная чистота, да? - язвительно спросил Сергей.
  - А вот пусть любит. Да и вообще, любит - не любит, это не коммунистические рассуждения.
  - Как это? - удивлялся Григорий Иванович. - Коммунист - это прежде всего человек...
  - Не по-коммунистически рассуждаете, - не сдавался Булочкин. - И вообще, есть инструкция, что разводы не одобрять. Вот и все.
  - Ну и что? Инструкция - не закон, и от вас зависит, как ее применять. Изучите опыт церкви, в конце концов, - предложил Сергей.
  - У нас церковь отделена от государства! - испугался Валерий Алексеевич.
  - Отделена - не отделена, а разводы тоже запрещала. Как и ваша инструкция. И каковы были социальные последствия?
  - Каковы? - с любопытством спросили все, кроме Булочкина.
  - Измены, бытовые убийства, сожительства вне брака... Сплошная грязь и безнравственность.
  Булочкин замахал руками и стал испуганно уверять, что наши коммунисты на такое не способны, и все опять началось сначала. Аргументы от Булочкина отскакивали, не производя на него никакого впечатления. На то он и был парторг. Потому что мнений разных может быть много, а парторг - один. С той единственной идеей, которую вложили в него партия и правительство.
  
  В следующий раз Сергей опять задержался в лаборатории, потому что Барсов, в очередной раз его пожалев, предложил перед отправкой попить кофе.
  Глядя, как Андрей разговаривает по телефону, Сергей вдруг заявил:
  - Без телефонов им было лучше.
  - Правда? - заинтересовался Барсов. - Почему?
  - Им приходилось встречаться. Там постоянно кто-то к кому-то приходит.
  Сергей у себя в прошлом тоже стал иногда принимать гостей по вечерам и, дремля под застольные разговоры, отдыхал душой.
  - Застолье, - разглагольствовал он, - это наше великое русское национальное достояние.
  - Ну да! - поразился Анатолий Васильевич.
  - Там попробуй отстать от событий - и на тебя будут как на больного смотреть! Как на отверженного!
  - Тяжело тебе там живется, - посочувствовал Барсов.
  Сергей сделал паузу, пытаясь понять, послышалось ли ему или в голосе шефа действительно прозвучала ирония. Анатолий Васильевич смотрел на него честным открытым взглядом. Некоторым могло бы показаться - слишком открытым.
  - Постоянно приходится быть в курсе событий. Они без конца обсуждают какой-то фильм, который они все смотрели. И книги. Там книги - штучный товар. Поэтому, если попадется какой-нибудь там Герберт Уэллс, все его читают, а потом смысл ищут. Это у них вместо водки. Философствовать любят - хлебом не корми.
  Эти застольные философствования потом долго исследовались психологами. Мнения были разные. Кто-то говорил, - практичные американцы, разумеется, - что в русской архитектуре невозможно найти ни одной строго прямой линии из-за того, что занятый философскими беседами народ просто не в состоянии был их провести. Русские, дескать, так увлечены рассуждениями под влиянием огромных пространств своей родины, что предпочитают распить бутылку водки и порассуждать о загадочной русской душе, чем выйти и пропахать в этом пространстве, например, какую-нибудь борозду.
  Эксцентричные французы горячо протестовали, говоря, что деятельность русских больше устремлена в духовную сферу, нежели в практическую. Поэтому их, русских, надо оберегать как интеллектуальный генофонд человечества.
  Американцы опять возражали, что, пока французы рассуждают, они, американцы, как раз заняты тем, что оберегают этот самый российский генофонд непосредственно у себя в Америке, приняв в Штатах лучших ученых и даже предпринимателей из России и доверив им совершать самые выдающиеся достижения в американской науке.
  
  XXXI
  
  У него было очень мало времени общаться с Мариной, и она обижалась. Барсов хмурился и требовал отношения с Мариной перевести в лоно дружеских.
  - Я люблю ее, - восклицал Сергей. Но сам понимал, что у них нет будущего. И это наполняло его невыразимой тоской.
  Катюша тем временем, выполняя поручение Барсова, завершала то дело, которое они начали с Сергеем больше месяца назад, - покупку дачи. Собственно, процесс покупки оказался предельно простым. На темно-зеленом "лендровере" она пару раз съездила в деревню Сосновка, которую они зимой приглядели с Сергеем, - она показалась им самой живописной. Там родственники из двух домов согласились съехаться в один, как только поняли, какую сумму им предлагает эта странная, необычно одетая и пахнущая заморскими ароматами дама. На эти деньги, собственно, они могли полностью отремонтировать свой дом и подворье, сделать к нему большой пристрой и целый год ни в чем себе не отказывать.
  После этого оставалось только зарегистрировать покупку в сельсовете - то есть сделать пару записей в журнале. Потом Кате выдали какую-то книжицу, по которой она должна была платить за дом ежемесячную символическую сумму, - и этим дело кончилось!
  - Нет, что-то хорошее там есть, - рассуждала Катюша, попивая капуччино в "МакДональдсе" вместе с Андреем. - Сходил себе в сельсовет - и все. Ни тебе регистрационных палат, ни всяких дурацких бюро инвентаризации, ни очередей, ни нервотрепки. И при этом абсолютно все зарегистрировано.
  - Не по-государственному рассуждаешь, - ухмылялся Андрей. - Чиновников-то кормить надо, а кто на твоей покупке руки нагрел?
  - Там сейчас так здо-орово, - мурлыкала Катя. - Грязи нет, травка везде. Живописно так. Речка такая вьется. Правда, дом такой грязный - ужас. И запах! Слушай, а кто будет помогать его перестраивать?
  - Кто, кто, - ворчал Андрей. - Уж, конечно, не мы с Митькой и с Иваном. Нам и так дел хватает.
  - Конечно, хватает, - соглашалась Катюша. - Но ведь кто-то будет?
  - Анатолий Васильевич уже дал Бахметьеву инструкции, - уклончиво ответил Андрей.
  - Ты что, мне сказать не можешь? - обиделась Катюша.
  - Да нет, почему... Вам дадут одного специалиста.
  - Как одного? - подпрыгнула Катюша. - Ты смеешься?
  - А что, по-твоему, целые стада строителей должны прыгать туда-сюда во времени? Это, между прочим, секретный проект.
  - Ну вот, - Катюша надулась. - По-вашему, мы с Бахметьевым вдвоем будем строить? Я, между прочим, женщина, - напомнила она.
  - Наймете рабочих. Из местного населения. А наш специалист будет им объяснять, что делать. Типа, будет прорабом.
  Катюша молчала. Она представляла себе все несколько иначе. Что в деревню прибудет отсюда бригада строителей, за пару недель все аккуратно сделает, а они с Сергеем приедут в середине июня в сказочный терем к лесу задом, к реке передом. А теперь получалось, что им на этой стройке придется вкалывать самим.
  - А стройматериалы? - спросила она, продолжая дуться. - Как мы их туда доставим?
  - Вот это - единственное, о чем вам не придется беспокоиться. Их вам будут доставлять прямо к дому.
  За окнами "МакДональдса" сгущались ранние декабрьские субботние сумерки. На набережной Волги было людно - дети катались с крутого берега на санках, лошади вальяжно везли расписные сани, кто-то запускал фейерверки. Когда Катя была здесь, ее тянуло в тишину пятидесятых. Там ей, наоборот, не хватало шума и суеты двадцать первого века. Зато было по-домашнему уютно. Сейчас ей снова захотелось в тот мир, где больным давали гоголь-моголь, девушек не называли телками и в долг "до получки" давали охотно и без расписки. По субботам на крыльцо выносили самовар, и жильцы дома наслаждались первым майским теплом.
  Но на этот раз она твердо пообещала родителям провести выходные дома.
  Дома младшая сестра увлеченно смотрела по телевизору передачу "Растим репу" - реалити-шоу, которое повергало Катюшу в глубокую тоску. Его участники должны были, работая на садовом участке, показать, как интеллигентно они способны поливать репу и прочие корнеплоды, полоть сорняки в позе креветки, разговаривая при этом о высоких материях, собирать цветы папоротника на кладбище в полночь, беседуя об умном, а зимой - шоу тянулось второй год - делиться опытом засолки огурцов и искусством изготовления отваров от геморроя, сглаза и отрыжки, демонстрируя яркий маникюр и светские интонации. Сейчас двое представителей очень средней молодежи, - судя по протяжному "ты чё-ё-ё!", двоечники из какого-то отдаленного ПТУ, или, как их теперь называют, "колледжа", - выясняли отношения. "Ты куда уксус засовал? - вопила лошадиного вида девица, подавляя тщедушного пэтэушника из "колледжа" своим бюстом. - Тебе сказано было - не марай, не так ли?" Фраза "не так ли" ей удалась почти без пацанского акцента. Видимо, сказывалась скрупулезная работа высокоинтеллигентных режиссеров. Потом появилась группа молодых людей, натужно изображая веселье, и в стиле рэп озвучила плакат, который они дружно поднимали над головой: "Труд дежурных уважай, здесь не пачкай, не марай! Йоу!".
  Следом выскочила ведущая - объявить всем телезрителям, что участники "Репы" будут выступать ведущими в некоей шоу-программе, куда допустят только тех, кто знает слово "отнюдь". И будут демонстрировать его использование в великом русском языке.
  Катюша решительно вытолкала Ксюшку с кресла и переключила канал.
  - Мама, - крикнула она, пытаясь перекричать оскорбленные Ксюшкины вопли. - Ты что ей смотреть разрешаешь? У нее же двойка по русскому будет.
  - Ты не понимаешь, - бушевала Ксюшка. - Они там строят любовь!
  - Вот, - развела руками мама. - Слышала? Строят любовь! Прямо по Чехову! По Антон Палычу!
  Катюша попила с мамой чаю, обсудила с отцом последние новости про его визит на дачу - "снега по крышу намело, еле расчистил" - и пошла звонить Сергею.
  - А наши там на крыльце чай пьют, - грустно сказала она.
  
  Барсов приказал собрать бригаду рабочих к следующему воскресенью.
  - У меня же отпуск только в конце июня, - удивился Сергей.
  - Время поджимает. В октябре уже оборудование заберут.
  - Как заберут? А как же...
  - Что - как же? - сердито переспросил Барсов. - Ты думал, ты всю жизнь будешь на два фронта жить? Тебе же легче будет. Не придется на двух работах вкалывать. Ты посмотри на себя, меня твой дед и так уже пилит, что ты похудел.
  Сергей надулся.
  - Я думал, что смогу потом туда иногда заглядывать, - обиженно сказал он.
  Барсов прищурился.
  - Ты хоть приблизительно представляешь себе, в какую сумму обходится каждый ваш переброс?
  - А надо там гидроэлектростанцию в какой-нибудь глуши постро-
  ить, - предложил Сергей. - И качать оттуда энергию сюда - пока там она никому не нужна
  - Думали уже, - буркнул Барсов, удивленный тем, что Сергею эта мысль пришла в голову так легко. - Так и сделаем, наверное. Экологи сейчас работают. Ладно, скажу тебе по секрету - для России, похоже, сроки эксперимента продлят. Потому что сейчас главной твоей задачей будет вовсе не постройка дачи. На самом деле этим в основном прораб займется.
  Прораб появился у них в субботу. Чтобы к воскресенью привыкнуть к головокружительной мысли, что он оказался в царстве теней. Только тени уж очень энергичные и с отменным аппетитом. И запахи - еще более живые, чем тени. Запахи дерева от санок с гнутыми полозьями, дегтя от смазанных лыж - все это круглый год стояло в просторном коридоре. И еще - сушеной малины, развешанных пучками трав на веранде, кур, которые бродили по двору, сушащихся лыковых мочал, зеленого лука в огороде, разрытой петухами земли, духов "Красная Москва" и стирального мыла.
  Он ходил весь вечер, нервно поводя ноздрями.
  - Прямо музей запахов, - восхищался он.
  Катюша встревоженным шепотом спрашивала Сергея, могут ли прорабы в принципе интересоваться запахами. Потому что они должны обращать внимание исключительно на жесткую дисциплину на стройке. Но все ее опасения развеялись на следующее утро.
  - Вам было назначено на восемь! - обрушился он на тех троих работяг, которых Сергей с Катюшей смогли нанять. - А сейчас - восемь ноль пять! Это недопустимо!
  Катя с ужасом увидела, что он опять задвигал носом.
  - Ты пьян! - заявил он одному из рабочих, у которого лицо было похоже на сморщенную варежку. - Свободен. Ты уволен.
  Уволенный рабочий ошарашено сдвинул кепку на затылок.
  - То ись как? - поинтересовался он.
  - Так, - коротко объяснил прораб. - Тут тебе не профсоюз. Алкаши мне не нужны. Вы двое - за мной.
  Оставшиеся двое мужичков переглянулись и неохотно зашли во двор.
  - Меня зовут Виктор Николаевич, - представился он и критически осмотрел их тщедушные фигурки. -Что-то сдается мне, силенки у вас маловато. А тебе чего? - не оборачиваясь, спросил он уволенного.
  Тому, раз его уволили, естественно, тут же захотелось поработать, и он с укором сказал:
  - Не разбираешься, дак не говори. Это не сегодняшним пахнет, а вчерашним. Я, может, один только раз и выпил-то. Я, может, теперь до следующего случая и в рот не возьму.
  - Ну, посмотрим, - проворчал прораб. - Значит так, орлы. Этот дом надо весь раскатать по бревнышку. Чтобы к следующему воскресенью здесь ничего не было. Сделаете за неделю - каждому по десять тысяч. Бревна и доски можете забрать себе.
  "Орлы" тут же оживились.
  - Ско-о-лько? - воскликнул один из них. Второй толкнул его в бок и что-то прошипел.
  - Я к тому, - пришел в себя первый, - что маловато будет.
  - Не наглей, - спокойно отреагировал прораб. - Это раз в десять больше, чем вы ожидали. Значит так. Условия такие. Кто придет хоть раз выпивши - уволю. Деревья на участке не ломать. Не справитесь за неделю - за каждый день просрочки буду из десяти тысяч вычитать по пятьсот рублей.
  - Н-да, - проговорил тот, у которого лицо варежкой.
  - Н-да-а-а, - задумчиво повторили остальные, почесывая в затыл-
  ках. - Вона, значит, как.
  - Отказываетесь? - деловито спросил Виктор Николаевич.
  - Не-а, ты че, - испугались они. - Только инструмент надо. Голыми руками не больно раскатаешь.
  Прораб подвел их к сараю и распахнул дверь. Помимо ломов, кольев и топоров, там был крохотный трактор и еще какое-то непонятное колесо с мотором.
  - Лебедкой пользоваться умеете? - поинтересовался Виктор Николаевич.
  Рабочие смущенно молчали.
  - Ладно, это я научу.
  - А может, еще пару человек дашь?
  - А дам, чего ж не дать, - легко согласился Виктор Николаевич. - Значит, тридцать тысяч делим уже на пятерых. Это будет...
  - Не-не, - испугался рабочий. - Не дели. Сами справимся.
  Виктор Николаевич присел на крыльце и велел рабочим подходить по одному. Смущенные колхозники потупились и скромно стояли на месте. Не обращая на них внимания, прораб достал из сумки фотоаппарат и канцелярский журнал.
  - Ты, - ткнул он пальцем в крайнего справа.
  Раздумывая, не дать ли деру, - слишком диковинно все это выгляде-
  ло, - он опасливо подошел и остановился шагах в трех.
  - Эй, ты погоди, што ты! - заволновался он, когда прораб навел на него камеру.
  Но было уже поздно - раздался щелчок. Мужичок запоздало стянул кепку и стал приглаживать волосы.
  - Красавец, - согласился Виктор Николаевич и щелкнул еще раз. - Имя, - потребовал он.
  - Степан, - застенчиво сказал мужик, шмыгнул носом и снова надел кепку на вспотевшую лысину.
  Виктор Николаевич деловито записал в журнал все: фамилию, отчество и адрес. Степан отвечал, как загипнотизированный, покорно и обреченно.
  После того как формальности были улажены, оказалось, что остальных двоих звали Семен и Дормидонт.
  - Как? - вытаращил глаза прораб, на минуту утратив деловитость.
  Дормидонт вздохнул.
  - Это матушка, - объяснил он неожиданным басом, - обет дала. У ней все детишки мертвые рождалися, дак она Богу обещала, что, мол, если кто живой останется, дак она его назовет необычно.
  Дормидонт еще раз тяжело вздохнул и помолчал, размышляя, что, может быть, было бы лучше, если бы Бог был в то время занят другими делами и матушку не услышал. Потому что, если бы ему самому доверили решение такого ответственного вопроса, он бы несомненно предпочел, чтобы его мать навсегда осталась девственницей.
  - Бывает, - посочувствовал Виктор Николаевич.
  Калитка заскрипела, и во двор просочилась худая морщинистая старуха, вредная Потаповна.
  - Это вы, что ль, новые хозяева будете? - спросила она, критично оглядывая Катюшу - девицу, совершенно непригодную для крестьянской жизни.
  Она представила себе, как та будет возиться в огороде, со своими наманикюренными ногтями и в золоченых босоножках, - как у царицы прямо босоножки-то, и впрямь невидаль, - и заранее злорадно расхохоталась. Разумеется, про себя.
  Не дожидаясь ответа, она полюбопытствовала:
  - Что за шатер у тебя за домом стоит? Цыганский, што ль?
  - А! - расцвел Виктор Николаевич. - Это я вам еще не показал. Это будет ваша бытовка.
  - Ну, - раздумчиво произнес Дормидонт. - Если готовка, тада конечно...
  - Не готовка, а бытовка, - нетерпеливо поправил прораб. - Там вы будете обедать и хранить одежду. Ну, и если дождь сильный, сможете там переждать.
  - Это они о чем? - спросила Катюша у Сергея.
  - Понятия не имею.
  Поспешив за остальными за дом, они увидели там желтый шатер - один из тех, в которых летом продают пиво, с огромной надписью "Красный Восток", прозрачными окошками и свеженаклеенной пленкой на том месте, где раньше было изображено пенное пиво. Дабы не вводить строителей в смущение. Ибо человек слаб, но строитель стократ слабее. И в неравном поединке с алкоголем уже и не делает попыток бороться. А наоборот, радостно сдается.
  - Батюшки-светы! - простонала Потаповна.
  Рабочие молчали, как громом пораженные, ходя между двумя деревянными столами и стульями, узким изящным шкафчиком и длинной лавкой в стиле кантри и выглядывая в прозрачные окошки.
  Во дворе послышался шум. Степан испуганно шмыгнул за спину Дормидонта, который объяснил:
  - Это старуха у него бушует. Страсть как не любит, когда Степка на работу налаживается.
  - Может, это... покричит и уйдет, - предположил Степан. - Не найдет она нас тута.
  Но она нашла. Чутье вывело ее на провинившегося супруга моментально, и она ворвалась в шатер.
  - Я, значить, в дому колгочусь, а ты куда, паразит, наладился? Опять зенки зальешь бесстыжие, работничек? А ты, - накинулась она на Катюшу, которая оскорбляла ее своим нерабочим видом, - не отвлекай его от работы. Ишь, надумали! В поле работы нонче - страсть, а они тута заманивают.
  - Ни в коем случае! - моментально и очень решительно ответил Виктор Николаевич, оттесняя в сторону растерявшихся Сергея с Катей. - Без согласия семьи не берем. И не просите, - обрушился он на дергающегося Степана. - Так что - до свидания, - кивнул он его супруге и равнодушно повернулся в ней спиной.
  Степанова супруга растерялась. Она настроилась на долгую и яростную битву и не была готова к такой легкой победе. Неинтересно легкой.
  - За какие-то гроши, - снова завела она, - он будет от дома бегать. И ладно бы в дом чего принес, а то ведь пропьет все!
  - Замолчи, дура! - шипел огорченный Степан. - Такие деньжищи пропить. Эх, ты! Одно слово - баба. Волосы длинные, ум - короткий.
  Женщина остолбенела. Такое она слышала от мужа в первый раз. Обычно он молча моргал или вяло оправдывался.
  - Очистите территорию, - твердо приказал им прораб.
  Степан потащил жену к воротам, что-то сказав ей по дороге.
  - Что-о-о? - взревела она неожиданно звучно. - Сколько? И что же ты молчал, скотина?
  - Зато ты болтала без умолку, - огрызнулся раздосадованный супруг.
  Старуха решительно развернулась и потащила мужа обратно.
  - Ладно, пусть работает, - прорычала она, делая вид, что неохотно сдается.
  Прораб решительно покачал головой.
  - Я его уволил, - напомнил он. - До свиданья.
  - Как так до свиданья?! - напирала на него Степанова супружни-
  ца. - Говорят тебе, вертается он.
  Виктор Николаевич делал грозный вид.
  - Здесь я беру, кого хочу. Семейные скандалы мне не нужны. Они мешают работе.
  - Дак не будет скандалов! - пообещала старуха, и в ее голосе появились жалобные нотки. - Кабы он мне сразу про деньжищи такие сказал.
  - Еще не факт, что он их получит, - объяснил прораб. - Будете тут бегать и скандалить, значит, он не успеет в срок. А я плачу такие деньги недаром! А за скорость. Понятно?
  - Понятно, как не понятно, - закивала старуха и для убедительности приложила обе руки к груди. - За какой срок тебе надо эту, работу, значит, сделать?
  - Неделя! - отрезал прораб, все еще делая вид, что сопротивляется. Старуха заискивающе посмотрела ему в глаза.
  - Успеют! - она так свирепо глянула на мужа, что Виктор Николаевич понял - успеют.
  - Ну, - он задумчиво почесал в затылке.
  - Чего стоять-то задарма? - занервничала старуха. - Вона, идите, работайте ужо. Неча стоять.
  - Распорядок дня такой! - объявил прораб. - Рабочий день - с восьми. А не с пяти минут девятого. Обед - с полдвенадцатого до двенадцати. Полчаса, а не тридцать пять минут. И не тридцать две, - внушительно добавил он.
  Обалдевшие мужики неподвижно внимали ему, силясь понять, о чем это он. Часов они сроду не имели. В избе ходики висели, конечно. Но чтобы всерьез приходить куда-то в назначенное время и обедать по часам - это было непонятно. Хорошо, конечно, что будет обед. Даже два. Второй обед прораб обещал с четырех до полпятого. Остается только понять, что значит - ровно полчаса, а не тридцать две минуты.
  Напоследок Виктор Николаевич пояснил, что скоро вся деревня бросится наниматься на стройку, и тогда он, прораб, будет увольнять нерадивых работников. То есть, как поняли рабочие, тех, которые обедают тридцать две минуты. И приходят в восемь ноль пять.
  Правда, впоследствии все оказалось гораздо сложнее. Но пока, схватив инструменты, работяги бросились разбирать крышу, а Катюша с Сергеем удалились в шатер выражать восторги прорабу.
  - Какой вы деловой человек, - удивлялась Катюша, - неужели за неделю разберут?
  - Ох, черт, забыл совсем. Нет, - сказал он Катюше. - Не за неделю, конечно. Какая неделя, скоро июнь на дворе. За пять дней должны разобрать, не больше.
  И он побежал во двор.
  - Если успеете все разобрать за шесть дней, - крикнул он наверх, - плачу всем намного больше.
  - А если за пять? - донеслось сверху.
  - То еще больше! - пообещал прораб.
  С крыши полетели на землю первые доски и какая-то пыль.
  - Надо еще народ, - озабоченно сказал прораб. - Чтобы внизу все складывать в штабеля. Иначе через час тут по двору будет не пройти.
  Однако нанимать народ пока не понадобилось. Степанова жена оказалась бесценным организатором труда. Прикинув, что ее доходы будут зависеть не только от Степана, а еще и от Семена и Дормидонта, она побежала к их женам. Одна из них в это время кормила кур, другая возилась в огороде, и сначала они слушали ее вполуха. Но уже через пятнадцать минут они побросали свои дела и помчались разыскивать своих детей, братьев и остальных домочадцев.
  Скоро довольно большая толпа ворвалась во двор Бахметьевых - Катюша считалась родной сестрой Сергея - одновременно с двумя бригадирами колхозных полей, которые взывали к совести рабочих.
  - Трудодни не запишу, так и знай! - грозили они. - По пять трудодней за каждый прогул сниму!
  - На что мне твои трудодни! - храбро кричал сверху Семен. - Себе их запиши!
  - Под суд отдам! - грозил толстый дядька в широченных сатиновых штанах и серой рубахе. Как оказалось потом, он был главным бригадиром в этой деревне.
  Степан слегка струхнул, но в бой вступила жена Дормидонта:
  - Под суд он отдаст! - пошла она на него, уперев руки в крутые бо-
  ка. - Поглядите на него, люди добрые! Это кого ты под суд отдашь? А кому надысь колхозный трактор огород вспахал? А кто на колхозной машине курей в город возит?
  - А кто у Маруськи в магазине вечерами просиживает? - присоединилась к ней сестра Семена - тоже не мелкая женщина. - У самого жена в шелковой кофте ходит да в туфлях на каблуках щеголяет, как коза, - а для нас потом в магазине ничего нету? Это кто кого под суд отдаст?
  - Да тише вы, тише, - замахал руками толстяк. - Вот глупые бабы.
  В ответ на это бабы подняли такой визг, что все бригадиры сочли за благо удалиться, попытавшись взять с колхозников обещание, что они отработают свои трудодни потом. Но такого обещания ему никто не дал, потому что такие деньги, которые они собирались получить за всю стройку, уже начали кружить им голову.
  - Хорошо, что, видимо, у них у всех рыльце в пушку, - удовлетворенно сказал Сергей. - Не будут наших сильно прижимать.
  Но все одновременно подумали, что надо бы привезти несколько рабочих из города. Они все-таки не такие подневольные люди, как крестьяне.
  - У них тут прямо крепостное право, - поражалась Катюша. - Ни паспортов, ни отпусков по собственному желанию...
  Виктор Николаевич усмехнулся.
  - Историю проходили? - спросил он.
  - Проходили, - уныло ответила Катя. - Я все больше историей возникновения христианства на Руси интересовалась. Я думала, в двадцатом веке все одинаково было... А тут как другая планета. Ужас!
  - Ужас, - согласилась Клавдия, жена Дормидонта. - Вперед, - скомандовала она, и родственники принялись энергично складывать доски и стропила по кучкам и убирать строительный мусор.
  - Мужики, оставьте мне стропила, - кричал с крыши Степан. - У меня крыша просела.
  - Ладно! Я тогда вон те доски возьму, - отвечал Дормидонт.
  Около двенадцати Сергей с удивлением сказал, что крыша уже разобрана.
  - Ломать - не строить, - озабоченно сказал прораб и посмотрел на часы.
  За стол в шатре уселись ровно в двенадцать. Жены развернули узелки и разложили по тарелкам хлеб, холодные картофелины и зеленый лук.
  - Так они у нас много не наработают, - сказал Сергей.
  - Все предусмотрено, - важно ответил Виктор Николаевич и открыл шкаф. Внутри аккуратной стопкой красовались пять огромных пицц в коробках.
  - Там в шкафу - портал, - объяснил он.
  - Ура! - кратко резюмировал Сергей. - Я что-то тоже проголодался.
  Все удивленно разглядывали незнакомое яство.
  - Пирог - не пирог, - удивлялась Клавдия, - откуда взял? Кто испек-то?
  - Какой тебе пирог с колбасой? - не соглашалась Зинаида, самая старшая и опытная, грозная жена Степана.
  - А что там за сопли такие? - удивлялся Степан, подцепив начинку вилкой. За ней тянулись желтоватые нити.
  - Это сыр, - растерянно сказал Сергей, видя, что никто не решается пробовать незнакомое блюдо. - Он расплавился.
  - Сыр в пироге! - удивились все. Но запах был такой аппетитный, что скоро от пицц остались только крошки.
  - А вкусно! - удивлялись рабочие. - Чудно только. Сказать кому, что ел пирог с сыром и колбасой, никто не поверит!
  
  Виктор Николаевич оказался действительно деловым прорабом. Всю следующую неделю он носился по двору с записной книжкой, куда все время что-то записывал маленьким карандашиком, и со свистком. Свисток возвещал начало рабочего дня, обед, возобновление и конец работы. Обед в виде борщей, котлет и салатов постепенно перестал поражать воображение деревенских жителей. Однако дисциплина, которую безжалостно насаждал прораб, заставляла их все чаще произносить: "Батюшки-светы!" - знак несказанного удивления. Как он и предвидел, от желающих наняться на работу не было отбоя, потому что суммы, которые шепотом передавались по всей деревне, были баснословны. Таких денег они не пропустили через руки за всю свою жизнь.
  На второй день всем были выданы рабочие комбинезоны и каски. На грудь были приколоты значки с фотографиями, что повергло всех в состояние абсолютной трезвости и высокой работоспособности.
  Прораб безжалостно уволил Семена на второй день, когда тот пришел на работу с большого похмелья и чуть не придавил всех раскатившимися бревнами. Правда, он вручил ему тысячу рублей, и Семен грустно напивался целых две недели, ходя у ворот бахметьевского дома и вопя, что без него "дела не будет".
  Однако он ошибался. Как и Виктор Николаевич. Дом и надворные постройки были разобраны и вынесены со двора не за одну неделю. И не за пять дней, а за четыре. После чего прораб торжественно выплатил всем по двенадцать тысяч рублей. Мужья торжественно передали деньги женам, прослезились и выразили готовность не только работать до конца, но и вообще служить Виктору Николаевичу верой и правдой.
  В четверг, когда они пришли на работу ровно в восемь, их поджидал во дворе бульдозер и группа незнакомых людей. Им выдавались комбинезоны. Рабочие обиделись.
  - Это как же, новеньких берешь? - ревниво спросили они.
  - Теперь работы много будет, - пояснил Владимир Николаевич. - Втроем мы до зимы провозимся.
  Понимая, что рабочие как раз и рассчитывали, что дом будет строиться до зимы и каждые четыре дня они будут получать баснословные деньги, он добавил:
  - Теперь работа будет более квалифицированная, так что зарплата повысится.
  Все приободрились и стали наблюдать, как бульдозер стал расширять котлован.
  Остальные выравнивали лопатами стенки. Работа закипела.
  
  Сергей тоже не сидел сложа руки. В городе у него были кое-какие дела. Наскоро заполнив в институте очередной отчет, он пошел на городскую площадь. Там он долго слонялся, зачем-то прикасаясь рукой то к стене гостиницы, то к деревянному фонарному столбу. Он долго осматривался, шевелил губами и смотрел на здание городского обкома партии. Потом вздохнул и вошел внутрь.
  В кабинете первого секретаря сидел очередной проверяющий из Москвы. Они по привычке зачастили в Средневолжск, который теперь был в центре их коммунистического внимания. Обсуждалась идейно-политическая обстановка в городе. Проверяющий снисходительно подсказывал первому секретарю, как усилить работу среди населения и внедрять светлые коммунистические идеалы.
  - И воспитывайте свои кадры, - наставительно говорил он, развалясь на стуле и потягивая горячий чай из стакана в подстаканнике. - А то у вас тут даже работники внутренних органов какие-то нестойкие. То с ума сходят, то терпимость проявляют к несоветским явлениям. И еще у вас Бахметьев дом купил. И строительство разворачивает. Надо проследить.
  Что за Бахметьевым надо следить, первый секретарь знал и без него. Подозрительный тип! Но теперь со строительством дело пойдет легче. Пусть-ка объяснит, откуда он деньги берет. За каждую досточку отчитается. И бревнышко. И еще размерчики дома снимем. Чтобы неположенные метры не добавлял.
  А за эксплуатацию труда колхозников вообще можно по статье привлечь. И за отвлечение рабочей силы во время посевных работ - отдельная статья. Так что долго за Бахметьевым следить не придется. Скоро он окажется в довольно ограниченном пространстве, где, чтобы следить за человеком, достаточно посмотреть в небольшой круглый глазок.
  В кабинет боком вошла секретарша:
  - К вам посетитель, - доложила она. - Без записи. Просит принять. Говорит, что у него срочное дело.
  Секретарь недовольно поставил чай на стол.
  - Как без записи! - недовольно прогудел он. - Ты что, сама не знаешь, что делать?
  Секретарша кивнула и молча повернулась к двери.
  - У кого наглости хватило? Без записи! - пробормотал Первый.
  - У Бахметьева, - ответила секретарша, берясь за ручку двери.
  Московский проверяющий и Первый одновременно вскочили, пролив чай.
  - Запускай! - прокричали они хором.
  Бахметьев вошел, как всегда, уверенно. Трепета перед начальством он и в своем времени не испытывал, а партийные бонзы в прошлом его только забавляли. Особенно их сердитые взгляды. Вот как сейчас.
  - Разрешите присесть? - спросил он, отодвигая стул и садясь без партийного благословения.
  Бонзы хранили суровое молчание.
  Сергей решил не начинать разговор первым. Он откинулся на стуле, сложил руки на груди, и благосклонно окинул взглядом помещение. Знакомые скучные портреты святой троицы - Ленина, Маркса и Энгельса на боковой стене в дешевых рамках, полированный шкаф в углу, большой стол, за которым помещался первый партийный секретарь. Прямо за его спиной на стене темнел огромный прямоугольник, где краска не успела выцвести, закрываемая, видимо, портретом Сталина. Кумир теперь был повержен. Формально во главе страны стоял Маленков, но ходили слухи, что это ненадолго. Поэтому заказывать новые портреты пока не торопились.
  Потом взгляд Сергея упал на огромный мраморный чернильный прибор с двумя чернильницами на столе у Первого. Совсем как у Селиванова. Сергей усмехнулся.
  Проверяющий не выдержал и нарушил молчание первым.
  - И что вы здесь нашли смешного? - напыщенно начал он. - Вы пришли в государственное учреждение...
  Сергей одарил его светлой улыбкой, объяснив в возможно более доступной форме, что и в государственных учреждениях иногда бывает смешно. Например, наличие в кабинетах государственных чиновников мраморных письменных приборов.
  - Пишут-то все равно авторучкой, - пояснил он, приглашая посмеяться.
  Бонзы хранили скорбное молчание. У московского проверяющего на столе стоял такой же письменный прибор, хотя он тоже писал авторучкой.
  Первый немного посопел. Потом он сдвинул брови, взял из подставки длинную черную авторучку с сужающимся кверху концом, покраснел и поспешно положил ее обратно.
  - Слушаю вас, - сказал он как можно суровее.
  Бахметьев закинул ногу на ногу и пошарил руками под столом.
  - Я строю дом, - радостно сообщил он.
  - Я знаю! - поспешно ответил Первый.
  Сергей сделал вид, что он ужасно польщен таким вниманием Первого. Он благодарил, прижимал ладонь к тому месту, где, как он полагал, находилось сердце, и приглашал заезжать в гости, когда дом будет готов.
  - Я построю для вас отдельную комнату. Кроме гостевой, - пообещал он. - С отдельной ванной и с видом на озеро.
  Первый с тоской покосился на проверяющего и с трудом выдавил:
  - Обойдусь!
  Сергей посмотрел на него с упреком. Потом изобразил обиду. Я, мол, вам от чистого сердца, как отцу родному... Пауза становилась все тягостней.
  Первый покашлял, снова схватился за авторучку и сказал, что у него слишком мало времени, чтобы тратить его на пустые разговоры. Сергей обвел взглядом стаканы с чаем:
  - Я понимаю. Чай стынет. Я вас надолго не задержу.
  И с печалью в голосе поведал, что у него проблемы с рабочей силой. Несправедливый и мстительный председатель колхоза вместе с секретарем местной партячейки запугивает местных рабочих. Не будет ли Первый так добр и не подскажет ли, где бы поискать рабочих из города?
  Московский проверяющий не мог поверить своим ушам.
  - Вы пришли к первому секретарю обкома партии, чтобы попросить у него рабочих для строительства своей дачи? - переспросил он.
  Этого Сергей не отрицал. Кто же, как не первый секретарь обкома, владеет всей информацией в городе? - объяснил он.
  Первый секретарь наливался справедливым гневом.
  - Ну, знаете ли, - начал он возмущенно. - Мы еще посмотрим...
  - Конечно, с председателем колхоза я справлюсь сам, - успокаивающе перебил его Сергей. - Я читал колхозный устав и знаю, что это - дело добровольное. Выйти из него можно в любой момент.
  Выражения лиц Первого и Проверяющего выразили большое сомнение.
  - Кто позволит во время посевной... - сказал Проверяющий.
  - В крайнем случае, - сказал Сергей, - я привлеку внимание международной общественности.
  - Ну да! - презрительно сказал Первый. - Кто вам позволит...
  - Я уже послал ребятам из Болгарии информацию, - беспечно заметил Сергей. - Они теперь ждут, как развернется дело.
  Бонзы переглянулись. Проверяющий строго нахмурился. Первый засуетился. Подвел его подлец Бахметьев. Ляпнуть такое при Проверяющем! Значит, мол, не охраняет Первый железный занавес, раз просочилась туда информация от подлеца Бахметьева. И как он смог! Почту просматривают всю, все письма за пределы страны и с подозрительными адресами лично на стол Первому ложатся!
  - Как это - "послал информацию"? - строго спросил он.
  Сергей небрежно пояснил, что информацию он послал с дипломатической почтой, через одного знакомого сотрудника болгарского посольства.
  Московский проверяющий взял это дело на заметку - доложить в МИД, путь перетряхивают посольство и высылают дипломата из страны.
  - Вы, товарищ Бахметьев, не смейте такое дело, - у Первого всегда были трудности с грамматикой. - Вы мне такое дело, - произнес он еще раз голосом судьи, выносящего смертный приговор, - такое дело - внеслужебные контакты с иностранцами - не смейте! Вы в Советском Союзе находитесь, а не как-нибудь!
  Лицо Сергея выразило большое сожаление. Не какое-нибудь там мелкое сожаление мелкого собственника, а Большое Сожаление Гражданина за Державу.
  - Посол будет очень огорчен, что его сотрудников чураются, как чумы.
  Московский проверяющий сморщил лоб. Его мозг сканировал слово "чурается" в поисках, во-первых, антикоммунистической направленности, а во-вторых, просто в поисках смысла.
  - Может быть, даже пошлет ноту, - сообщил Бахметьев.
  Все немного помолчали. Первый и Проверяющий вспоминали, не сказали ли они чего-нибудь идейно незрелого. Все-таки Болгария - социалистическая страна. А вдруг они и правда устроили международный скандал?
  Сергей посматривал на дверь и прилегающую к ней стену.
  - Так не поможете с рабочими? - уточнил он.
  - Нет, - с сомнением ответил Первый и еще раз посмотрел на Проверяющего. Выражение лица у Проверяющего отсутствовало.
  Сергей, похоже, нисколько не сожалел, что Первый оказался таким несговорчивым. Он легко попрощался и встал. Выходя, он с размаху хлопнул рукой по притолоке над дверью.
  - Комар, - объяснил он изумленным бонзам.
  Комар, видимо, попался живучий, и Сергей добросовестно хлопал по стене в разных местах. Наконец в мертвой тишине он вышел из кабинета. Видеокамеры теперь могли снимать служебную жизнь Первого во всех ракурсах.
  Вечером он опять долго бродил по площади, на этот раз с теодолитом. Площадь ему, видимо, понравилась, потому что он часто прикасался к домам, гладил фонарные столбы и был особенно нежен с ручкой двери гостиницы "Советская".
  Вечер пятницы запомнился средневолжцам надолго. В тот самый час, когда среднестатистические местные жители стали возвращаться с работы, до Первого через открытое окно кабинета донесся многократно усиленный громкоговорителем голос, который сообщал, что в двадцать часов по московскому времени на центральной площади состоится шоу. Помолчав, голос на всякий случай сообщил, что шоу - это представление. То есть состоится первое представление европейского шоу, совершенно бесплатно. Вход на площадь детям до шестнадцати лет будет запрещен.
  - Что за... - выругался Первый и выглянул в окно.
  На площади пока ничего не происходило. На ней стояли люди, которые, задрав головы, искали возможный источник звука. А бархатный мужской голос разливался соловьем, обещая пленительное зрелище, необычное, волнующее, и повторял многозначительно, что дети до шестнадцати категорически не допускаются.
  Такого голоса средневолжцы не слышали никогда. Он был вкрадчив и невероятно сексуален. Жители были заинтригованы.
  Первый был взбешен. Никакого распоряжения местной филармонии он не давал и сексуальный голос не санкционировал. Он схватился за телефон.
  Жители города Средневолжска в подавляющем большинстве телефонов не имели. Поэтому они просто стучались в двери соседям, сообщая потрясающую новость. При этом оказывалось, что все об этом уже знали и вынимали из шкафов лучшие наряды.
  Директор филармонии никак не мог понять, почему Первый так разгневан. Он клялся, что никакого шоу не организовывал, к громкоговорителям непричастен и голос у него не разлагающий и не безнравственный, а вовсе даже идейно выдержанный. А за события на площади он ответственности не несет, на то правоохранительные органы есть.
  Первый снова растерянно выглянул в окно. Там, притулившись к зданию театра, который стоял как раз напротив гостиницы "Советская", уже возвышался небольшой помост, покрытый красным ковром. Это было тем более поразительно, что Первый не слышал ни стука топоров, ни переругивания рабочих.
  Вокруг площади стояли небольшие блестящие столбики, между которыми были натянуты красные бархатные канаты и стояло милицейское оцепление. Проявляя исключительную заботу о нравственности подрастающего поколения, многочисленные милиционеры безжалостно гоняли ребятню. Женщины изумленно рассматривали милиционеров, выражения лиц которых были совсем незнакомыми. В них было слишком много уверенности и совсем мало верноподданности. Кроме того, их можно было нюхать, как цветы. От них пахло чистотой и деньгами. Жители Средневолжска редко нюхали деньги, но могли совершенно уверенно понять, когда ими пахнет.
  Под клонящимся к закату теплым июньским солнцем толпа горожан взволнованно бурлила. Ребятня, сообразив, что высокий помост им отлично виден и за канатами, радостно свистела. Первый закрыл окно и бросился на площадь. Он пытался наскакивать на милиционеров с криком: "Кто разрешил?" Милиционеры строго требовали не хулиганить и потихоньку проталкивали его поближе к помосту. Первый был крайне оскорблен и даже изумлен, услышав, как к нему обращаются "гражданин". Как к простому смертному. Куда катится мир!
  Вокруг помоста тоже стояло оцепление. Первый оказался в самом переднем ряду возбужденных граждан, и в то же мгновение над площадью пронесся мажорный аккорд. Абсолютно манящий и безыдейный. Он не призывал к социалистическому созиданию. Он призывал к тому, чтобы население отправилось в ближайшее бистро потягивать буржуазные напитки или удалилось в лесок неподалеку и провело там незабываемую ночь вдали от строек коммунизма и социалистического соревнования.
  Но, поскольку ближайшее бистро находилось за сто двадцать тысяч километров, а лес пока кишел комарами, народ замер и напрягся.
  Музыка была неземной. Она обещала райские кущи и плотские наслаждения, она томила и звала. Невесть откуда на помост поднялась девушка в длинном вечернем платье, на которое была накинута искрящаяся золотая шаль. Шаль блестела на солнце, распущенные волосы струились, изгибы тела вызывали дрожь. Девушка, танцуя, приблизилась к вертикальной палке, которая возвышалась в середине помоста. Первый поразился, почему раньше он шеста не замечал. Девушка всего лишь погладила палку, а у мужчин на площади что-то сжалось в низу живота. На помост вышло еще четыре девушки, и Первый зажмурился, женщины распахнули глаза, а мужчины... мужчины затрепетали! На девушках были коротенькие костюмчики, которые сзади немного прикрывали попу, а спереди скорее открывали, чем прикрывали. У них были невероятно длинные ноги, вдетые в блестящие серебристые туфли на высоченных каблуках. А пышные груди почти выпадали из декольте.
  Первый секретарь встрепенулся и накинулся на ближайшего милиционера.
  - Кто организатор? Где? Прекратить!
  Милиционер строго посмотрел на него и потребовал не хулиганить.
  Тем временем девушка у шеста сбросила с себя шаль и, схватившись за него, стала медленно вращаться. Она повернулась к публике спиной, и по толпе прокатился протяжный вздох: декольте на спине открывало верхнюю часть ягодиц. Девушка повела плечами и сбросила с себя платье, оставшись в крохотных трусиках, назначение которых было непонятно, и в прозрачных черных туго натянутых чулках, которые держались на ногах черными же резинками с огромными бантами. Она ловко подтянулась, обхватила ногами шест. Горожане, не веря своим глазам, которые никогда раньше не видели даже "срамных" частей тела своих собственных жен, взирали, как четыре девушки подскочили к солистке, потом отбежали в сторону, и солистка осталась в чем мать родила! Она сделала несколько изящных па и в сопровождении своих танцовщиц спустилась с помоста со стороны театра, оставив жителей Средневолжска переваривать это зрелище. Милиционеры окружили помост. Когда через несколько секунд они отошли от него, помоста не было. Средневолжцы уже были просто не в состоянии чему-либо удивляться, поэтому они тупо посмотрели сначала на то место, где только что возвышался помост, а потом - в спину стройно удалявшимся милиционерам, организованно уносившим канаты прямо вместе с металлическими столбиками. Они свернули в ближайший переулок, и больше их никто никогда не видел.
  Первый секретарь стоял на месте, остолбенело глядя в ту сторону, в которую только что удалились милиционеры. Метаться по площади в поисках организатора было бесполезно - площадь была пуста. Девушки исчезли бесследно вместе с помостом, и привлекать к ответственности было совершенно некого. Он оглянулся, и глаза его встретились с гневным взглядом проверяющего из Москвы:
  - Потрудитесь объяснить! - процедил он сквозь зубы.
  Первый в глубине души желал, чтобы ему самому кто-нибудь объяснил, что происходит. В частности, его очень интересовал вопрос, куда делся помост. Пусть не сам помост, но его составные части. Однако Проверяющего интересовали более глобальные вещи. Например, кто организовал, кто разрешил и кто допустил. А главное - кого наказать.
  Первый всплеснул руками и помчался обратно в кабинет созывать экстренное совещание.
  
  По Сосновке ходила куча разных сплетен. В каждой семье, сами того не замечая, постоянно возвращались к разговорам о доме. Или, вернее, о Доме. И о его Хозяине. Он, несомненно, более богатый и могущественный, чем их главный агроном. Или даже чем председатель их сельсовета. Некоторые делали более смелые предположения и говорили, что даже сам секретарь партийной организации не сравнится с ним в размахе и фантазии. Каждый хотел поработать на строительстве хоть пару дней и обеспечить себе приятную и безоблачную старость.
  Однако прораб подбирал людей придирчиво и даже привез несколько человек из города.
  Когда Сергей приехал на стройку в следующее воскресенье, он остановился в воротах и протер глаза. Вроде адрес тот же, но то, что он раньше называл воротами, исчезло, и теперь на въезде красовались несколько другие - такие Сергей видел в кино. Это были, строго говоря, тоже ворота. Но каждая створка была метра три в длину и представляла собой скорее закрывающийся забор. Как в ковбойских коралях. На месте дома красовался фундамент раза в полтора больше бывшего дома. На дне уже был бетон и начинали подниматься стены. В углу двора, несколько уменьшившегося, скромно стоял желтенький бульдозер. Рядом с ним высилась гора пенобетонных блоков - самых крупных, какие Митя только мог найти. Чтобы дом строился быстрее.
  Сергей зажмурился - двор кишел рабочими в синих комбинезонах. Из котлована по пояс высовывался неутомимый прораб, показывая, как ровно класть стену, и заодно покрикивая на тех, кто пялился на блоки, раскрыв рот.
  Но самое невероятное ждало его впереди. Сквозь толпу рабочих с зычным криком "Поберегись!" к Виктору Николаевичу протискивался Селиванов с мешком цемента на плече!
  - Чего встали? Работать! - периодически покрикивал он, одним глазом наблюдая, слышит ли его прораб.
  Сергей зажмурился. Когда он снова открыл глаза, видение не исчезло. Селиванов уже стоял с Виктором Николаевичем и, преданно глядя ему в глаза, что-то говорил. Сергей ужаснулся. Пробираясь к нему через двор, он с неудовольствием заметил, что это место стало уж очень многолюдным.
  Селиванов повернул к нему голову и на секунду замер, а потом зашептал что-то в ухо Виктору Николаевичу с удвоенной силой.
  - Добрый день, - вежливо сказал Сергей.
  - Кому добрый, а кому - нет, - туманно ответил бывший подполковник.
  - Что вы здесь делаете? - поинтересовался Сергей. - Поменяли место работы?
  - Я строитель по профессии, - заявил Селиванов и, увидев, что Сергей вопросительно поднял брови, поспешил внести ясность: - Вы зря сюда явились. Вас здесь на работу не примут.
  Виктор Николаевич деликатно покашлял, взял Бахметьева под руку и с преувеличенной вежливостью сказал:
  - Сергей Александрович, позвольте доложить обстановку.
  Сергей Александрович моментально принял важный вид и скомандовал обомлевшему Селиванову:
  - Не стойте тут. Займитесь делом.
  Селиванов, опечалившись, поспешно отошел.
  - Вы что? - зашипел Сергей. - Это у Анатолия Васильевича такое чувство юмора? Он же тут бомбу подложит. Или ножом кого-нибудь пырнет! Бандит ведь, хоть и подполковник...
  - Не переживайте! Это ненадолго. Тут один кандидат психологических наук эксперимент по социальной психологии ставит. Для докторской. Желает посмотреть на поведенческие особенности при перемене социальных ролей. В смысле, когда шеф и бывший подчиненный вдруг меняются местами.
  - Это он желает посмотреть, как Селиванов будет себя со мной вести?
  Виктор Николаевич смутился.
  - Меня самого этот тип бесит. Ходит тут, то указания дает, то подлизывается. И на всех стучит.
  - Так выгоним его в шею. А? - безнадежно предложил Сергей.
  Виктор Николаевич вздохнул.
  - Мне этот ваш Барсов сказал, что эта ситуация близка к экстремальной. Бывший заключенный и начальник. Но, - оживился он, - это всего на два дня. Ваш кандидат в доктора сказал, что ему хватит. А потом я его так далеко пошлю...
  - Вместе пошлем, - поддержал Сергей и пошел осматривать строй-
  ку. - Кстати, - озабоченно сказал он, - Андрей сказал, что тут уже все на меня доносы настрочили. И агроном, и вся верхушка. Так что сюда могут наведаться гости.
  - Приходили уже. Агроном. Требует вернуть людей на поля. Даже на городских покушался.
  - А они что? Деревенские?
  - Боятся. Деньги деньгами, но тут под суд отдать грозят. За саботаж. Вот они и страдают. И деньги терять не хочется, и в тюрьму боятся попасть. Предлагают по вечерам работать. Хоть по ночам.
  - А может, посоветовать им подать заявление о выходе из колхо-
  за? - предложил он.
  Виктор Николаевич покачал головой:
  - В том-то весь и фокус - они должны сами решить.
  Сергею это категорически не понравилось.
  - Получается, мы ввели их в соблазн, поманили деньгами и теперь будем наблюдать, как они себя поведут?
  Виктор Николаевич кивнул головой.
  - Так нечестно!
  - Они сами должны найти выход.
  - Провокация это называется, - проворчал Сергей.
  Виктор Николаевич развел руками. Чтобы не волновать Бахметьева, он решил ему пока не говорить, что на стройку приезжали два ужасно деловых человека в штатском. Несмотря на жару, они были в черных костюмах, в белых рубашках и в галстуках и очень этим гордились. Представиться они отказались, но ходили по стройке, долго смотрели на экскаватор, о чем-то шептались и даже записали его номер. Виктора Николаевича это позабавило, потому что номер был приляпан вездесущим Митей и выглядел совсем как настоящий. Правда, три шестерки в сочетании с названием некоей темной силы - 666 САТанАТАМ - могли бы смутить человека суеверного, но гости таковыми, видимо, не являлись. Потому что они без всякого колебания все аккуратно переписали в свои книжечки и поинтересовались друг у друга, не обозначает ли "САТ" сокращение от Саратова. Насчет "АТАМ" им почему-то было все понятно. Если так, оставалось только за них порадоваться. Вообще-то Митя имел в виду строчки из "Мефистофеля": "САТанА ТАМ правит бал". Но "правит бал" на номере не уместилось.
  Потом гости поинтересовались заказчиком. Довольно-таки навязчиво поинтересовались. Будто в гости к нему собрались. Имя спрашивали и городской адрес. Виктор Николаевич бахметьевские координаты им не дал. Пусть сами посуетятся. Гости, правда, очень настаивали. Грозились туманно, что, мол, если не скажет, то очень пожалеет. Но Виктор Николаевич храбро ответил, что время, мол, совсем уже не то и что, мол, он выполняет заказ на законно купленном участке и никому не позволит совать нос в его дела.
  - Берия вон всех пугал, расстреливал направо и налево, и где он теперь?
  - Где? - испугались люди в черном.
  - Сегодня какое число? - неожиданно спросил Виктор Николаевич.
  - Второе июня, - растерянно ответил один из них. - А что?
  - Значит, гуляет еще, - задумчиво сказал Виктор Николаевич. - Но ничего, недолго ему осталось. Меньше месяца.
  - Как меньше месяца? До чего меньше месяца?
  Виктор Николаевич по возможности постарался принять зловещий вид:
  - До ареста.
  Гости расхохотались. Правда, немного ненатурально.
  - Вы со своими провокаторскими разговорчиками дождетесь! - пригрозили они.
  - А вот поговорим с вами после двадцать шестого июня! - многозначительно пообещал прораб.
  Гости повозмущались - как и положено государственным людям в таких случаях, громко фыркая и выражая свое негодование всеми доступными им способами. И отбыли, продолжая негодующе качать головами. Они, в отличие от просвещенного Виктора Николаевича, не читали газеты "Правда", которая еще только должна выйти двадцать девятого июня, то есть ровно через двадцать семь дней. Там, с некоторым опозданием, будет написано, что Берия Лаврентий Павлович арестован как враг народа двадцать шестого июня одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. И двадцать третьего декабря будет расстрелян в подвале Лубянки. И Никита Сергеевич Хрущев, который заявит народу о культе личности Сталина, ниспошлет на страну благодатную оттепель и отучит людей прислушиваться в страхе к шагам на лестнице по ночам, начнет свое восхождение точно так же, как те, от кого он отречется под благоговейное молчание двадцать второго съезда, - обагрив руки кровью. И неважно, что это будет кровь тирана, который, собственно, кроме смерти, ничего и не заслуживает. Дело не в тиране. А в том, что новый вождь н е с м о ж е т и н а ч е. Но об этом через двадцать семь дней в газете ничего не напишут.
  А пока Сергей стоял у котлована и наблюдал, как он на глазах перестает быть котлованом, а превращается в подвальный этаж.
  - Тут на каждый кирпич по человеку, - сказал он сам себе.
  - Не кирпич, а пенобетонный блок, - услышал он сзади знакомый голос.
  - Плохо работаешь, - повернулся он к Селиванову. - Отвлекаешься. Ты сейчас что должен делать?
  Селиванов немного помолчал, в упор глядя на Сергея.
  - Слушай, хозяин! - с угрозой сказал он, вложив в слово "хозяин" все презрение, какое мог. - Если ты попробуешь меня уволить, я напишу куда следует, что ты у государства материалы воруешь и превышаешь установленные размеры дома.
  Сергей беззаботно махнул рукой.
  - Хоть сейчас пиши. Тут уже до тебя знаешь сколько народа написало? Ого-го! Весь район, как улей, гудит. Так что будешь халтурить - моментально уволю. Иди, говорю, кирпичи класть!
  Селиванов среагировал моментально. Сергей даже зауважал его за выдающийся артистизм и вживание в роль. Он неуловимо быстро надел на себя выражение лица своего парня, чуть смущенного добряка, - мол, стараюсь, как могу, а между своими людьми чего не бывает?
  - Да я стараюсь, Сергей Александрович. Учусь, можно сказать, на ходу. Вы уж меня не выдавайте, что я не строитель.
  - По-моему, это сразу видно, - заявил Сергей.
  - Я копать могу. Яму. Глубокую.
  - Молодец, - хлопнул его по плечу Сергей. - Голендимову уже выкопал яму? Глубокую?
  
  Селиванов зарделся, как маков цвет. Он знал, что весь НКВД зашевелился, как огромный муравейник, уничтожая архивы и валя вину друг на друга. И поспешил послать в Москву несколько "расстрельных" приказов с голендимовскими подписями, присовокупив к ним донос. Правда, в Москве всем было не до этого - замести бы следы самим, взвалив как можно больше вины на органы на местах. Поэтому Селиванова быстренько с занимаемой должности уволили - за превышение полномочий и злоупотребление служебным положением. Потому что на то и начальник, чтобы его увольнять в первую очередь. А Голендимов, несмотря на донос, пока сел в селивановское кресло. Откуда он будет смещен ровно через год и направлен в мордовскую колонию строгого режима на должность обычного надзирателя. Где зэки, узнав о его предыдущей должности, задушат его подушкой ночью в сортире.
  - Ладно, работай пока, - махнул Сергей рукой. - Я не злопамятный.
  
  В кабинете Первого, несмотря на позднее время, собралась вся городская власть по случаю чрезвычайной ситуации: министр внутренних дел, председатель Комитета государственной безопасности и начальник городского отдела милиции. Директор филармонии, который притулился на стульчике в углу, чувствовал себя до крайности неуютно и старался казаться возможно незаметнее. Он никак не мог понять, чего от него хотят, потому что шоу не видел, просидев весь вечер у себя в кабинете и пытаясь разобраться, в чем его, собственно, обвиняет Первый. Он полагал, что все представители силовых структур собрались здесь исключительно по его душу, и мысленно прощался с семьей.
  Начальник милиции, который на шоу был и милицейское оцепление видел, чувствовал себя еще неуютнее, поскольку за людей в милицейской форме, как ни крути, должен был отвечать он. Между тем он готов был поклясться, что ни одного из милиционеров на площади он раньше не видел. Более того, он никогда не видел в милицейской форме столь молодцеватых рослых орлов, да еще и с интеллектуальными лицами. Он бы и хотел иметь у себя в подчинении подобные кадры, но не имел. Категорически. Может, и хорошо, что не имел, потому что командовать ими без некоторого чувства смущения он бы не смог.
  Министр внутренних дел был зол и требовал объяснить ему скопление милиции на площади.
  Главный милиционер разводил руками и клялся, что распоряжения вывести милицию на площадь он не получал, что все милицейские наряды находились на своих обычных постах и на площади не были, поэтому быть ответственным за чужих милиционеров он не желал.
  Председатель органов безопасности молча делал пометки у себя в блокноте, чем до крайности нервировал окружающих.
  - Вы мне деталями тут не увлекайтесь пока, - постучал Проверяющий карандашиком по столу. - Вы мне главное объясните. Как это, с позволения сказать, шоу вообще могло иметь место?!
  Все взоры обратились на директора филармонии. Директор побледнел.
  - Это не я! - поспешил он заявить. А потом спросил:
  - Какое шоу?
  Поскольку никто ему пока не удосужился объяснить, о чем идет речь. Кроме того, слово "шоу" вызывало у него смутные ассоциации со швейной промышленностью.
  Все наперебой стали объяснять ему, какое безобразие имело место быть на площади. Директор филармонии схватился за сердце:
  - У меня и артисток таких нет! - вполне искренне воскликнул
  он. - Да и где я помост-то возьму? Чтобы его разобрать и собрать? И откуда у меня громкоговорители?
  Слабая материальная база филармонии ни у кого не вызывала сомнений. От директора филармонии отступились. Недоуменное выражение на его лице было настолько неподдельным, что подозревать его в сговоре с кем-то тоже было невозможно.
  Таким образом, ситуация складывалась более чем странная. Никто к проведению шоу не был причастен, однако оно состоялось - весьма успешно и до жути организованно.
  Проверяющий, глядя в упор на Первого, пожелал узнать, кто тут вообще отвечает за порядок в городе. И как главный идеолог города мог такое допустить? И как он будет этого не допускать в дальнейшем?!
  Главный идеолог пообещал выставить на площади круглосуточное дежурство и провести разъяснительную работу среди населения.
  
  В июне занятий в институте стало меньше. Да и в банке Артемьев дал, наконец, отпуск. И теперь Сергей с Катюшей смогли ездить в деревню каждый день, благо она была в двадцати минутах езды от города.
  Дом рос буквально на глазах, постепенно став центром множества пересудов. Каждый, кто не был занят на поле, хоть раз бегал к дому постоять и посудачить с соседями. Все стройматериалы вызывали у них оживление и смех, особенно половые доски с пазами. Каждому понятно, что пазы - это баловство, просто курам на смех. Веками доски клались просто рядышком. Ссыхались потом, конечно, и щели появлялись. Но если щели становились уж особенно большими и в них начинали проваливаться мелкие предметы, то полы разбирали и сбивали заново, поплотнее. А тут - пригоняют половицы так, что и лезвие ножа не просунешь. И таракан не проползет.
  Пенобетонные блоки вызвали большое возмущение начальства. Сам первый секретарь обкома партии приезжал своими глазами разобраться и запретить.
  - Где вы их взяли? - тыкал он пальцем в коричневатую гору, которая быстро таяла - рабочие продолжали класть стены, не обращая никакого внимания на суетящееся начальство. Им платили за скорость. И когда они не работали, они думали о том, что вот за эти двадцать минут могли бы заработать рублей двести. Это ощущение было новым и азартным. А первый секретарь - что ж, это уже старо и неинтересно. Тем более что все его слова известны наперед.
  - Какая вам разница? - пожимал плечами Сергей. - Не украл, во всяком случае.
  - А это еще надо доказать! - горячился секретарь.
  - Ну, если вы думаете, что такое количество можно незаметно откуда-то вывезти, то вы и доказывайте, - пожимал плечами Сергей.
  - А может, вы сговорились, - рассуждал секретарь
  - С кем?
  - С охранником.
  - Каким?
  - Завода.
  - Какого?
  Тут секретарь ненадолго замолчал. Немного подумав, он решил, что, кроме кирпичного завода, на пятьсот километров вокруг есть только небольшая фабрика по производству валенок и еще стеклозавод. Валенки и стекло отпадают. Значит, диковинные камни украдены на кирпичном.
  Секретарь уехал на запыленной "Волге", дрожа от бешенства, и с ходу наслал на кирпичный завод прокурорскую проверку. Когда выяснилось, что ничего подобного завод не производит, негодованию Первого не было конца. Целых две недели он не мог думать ни о чем, кроме бахметьевского дома. Он ездил туда каждый день и наблюдал, как устанавливаются пластиковые окна, выводится полукруглое крыльцо с колоннами. Увидев колонны, он подпрыгнул и помчался запрещать.
  - Это что? - направлял он на колонны гневный указательный па-
  лец. - Вы что себе позволяете?
  - А чего? - удивлялись рабочие, легонько оттесняя его со своего пути.
  - Где хозяин? - метался секретарь. - Вы что себе позволяете? Колонны в частном доме!
  Сергей вежливо просил показать закон, запрещающий ставить колонны в частном доме.
  - Усадьбу себе строите, да? - наскакивал первый.
  Сергей вздыхал, объяснял, что все дома в деревне называются крестьянскими усадьбами и колонны ставит себе любой, кто захочет.
  - Что вы мне голову морочите! - возмущался секретарь.
  Тут Катюша, спокойно улыбаясь, - за одну эту улыбку Первый был готов ее расстрелять, - брала его под руку и вела по деревне. В каждом третьем дворе торчали белые колонны. Они были сделаны из легкого, но прочного пластика и практически ничего не стоили. Поэтому Андрей посылал их Сергею в неограниченном количестве, и они с Барсовым с любопытством наблюдали, как колхозники водружали их у входа в старые разваливающиеся избы, иногда веревкой приматывая к крыльцу. Колонны вздымались выше крыш их домов, выглядели совершенно нелепо, но наполняли бесхитростные крестьянские сердца невероятной гордостью.
  Секретарь был вынужден заткнуться и уехал, пребывая в полном убеждении, что колонны - мраморные. Уже через два часа вместо него примчались два проверяющих лица по поводу незаконной торговли мраморными изделиями. Они перещупали все колонны, одну из них потребовали распилить, увидели, что она пустая внутри, и уехали, совершенно неудовлетворенные тем, что никого не смогли арестовать или хотя бы привлечь к ответственности.
  - А что я сделаю? - объяснял следователь, вызванный в обком. - Они там чуть ли не из картона дом строят. За это к ответственности не привлечешь. И стены из камня какого-то дурацкого - на свалке, наверное, нашли. Да он развалится у них через неделю.
  "Через неделю" Первого не устраивало. Этот возмутительно огромный и роскошный дворец не имеет права на существование в частном секторе. Он не должен существовать ни одного дня. Первый так и сказал следователю. Но тот впервые его не поддержал.
  - Я просчитал его стоимость. Он одним рабочим платит столько, сколько... - он немного пошевелил губами, потом махнул рукой и выложил перед секретарем цифры.
  Они долго вместе щелкали на счетах, и через двадцать минут Первый посмотрел на следователя безумными глазами. Получалось, что только зарплата рабочим приблизительно была равна годовому бюджету их города. А если прибавить еще стоимость стройматериалов, экскаватора и отделки...
  - Не может быть! - потрясенно произнесли они хором. Эти цифры не просто поражали воображение. Они внушали страх. Потому что ни один советский чиновник, как ни воруй, не мог заработать столько.
  - Хоть с работы меня снимайте, - хрипло сказал следователь, - я на него дела заводить не буду! Кто его знает, кто он такой. А у меня жена и дети.
  Первый немного подумал.
  - А версия со шпионом?
  Следователь нервно моргнул.
  - Никаких шансов.
  Секретарю не хотелось расставаться с этой мыслью.
  - Он распространяет политические слухи. Про арест Лаврентия Павловича Берия, и можно еще материал пособирать...
  - Во-первых, это время уже прошло. Во-вторых, какой шпион будет так явно сам себя сдавать? Нет, здесь что-то посерьезней. Послушайте моего совета, - сказал следователь как можно убедительней. - Оставьте вы его в покое. Тут так все странно... мы проверим, конечно. Запросы пошлем и прочее. Но он нас раздавит, как мух. С его возможностями... сами понимаете.
  Первый понимал. Если в машине правосудия что-то сработает не
  так, - а предугадать, как сработает советская машина правосудия, было в принципе невозможно, - то она обрушится всей своей мощью на самого секретаря. А мощь у советского правосудия была что надо! Единственным ее недостатком было то, что она была не совсем управляема. Вернее, управление этой мощью не имело практически ничего общего с правосудием. Поэтому, на радость руководителям эксперимента, высокое начальства оставило Бахметьева в покое. На данный момент их гораздо больше интересовали события в городе.
  
  А в городе Средневолжске на следующий день после шоу целый день вещал на площади громкоговоритель. На этот раз громкоговоритель был хриплый и невнятный, и голос был какой-то нудный. Голос неразборчиво бубнил что-то о зловредном разлагающем влиянии Запада, который завидует замечательному социалистическому соревнованию и перевыполнению норм труда на заводах и стройках. И злостно отвлекает от созидательного труда сомнительными шоу. Но наши советские граждане должны быть выше этого. Они не должны поддаваться на провокации Запада и не должны собираться на площади. А должны, наоборот, укреплять свои семьи по вечерам, а днем перевыполнять нормы труда на рабочих местах.
  На площади дежурили наряды милиции. Средневолжцы, возвращаясь по вечерам с работы, норовили обходить площадь стороной и старались не слушать призывы к социалистической бдительности. Громкоговоритель бубнил все дни напролет и замолкал только к ночи, чтобы утром включиться опять.
  На четвертый день после шоу немного сонное население отправилось на работу. Громкоговоритель наконец-то молчал: видимо, весь набор призывов к бдительности был исчерпан.
  Зато вдруг заговорил совсем другой голос:
  "При абсурдной однопартийной системе осуществление принципов демократического справедливого государства становится таким же обманом народа, как пресловутые коммунистические идеалы..."
  Жители Средневолжска вдруг поняли, что путь на их рабочие места, независимо от того, где они находятся, лежит через площадь. Их присутствие на площади совершенно необходимо, хотя бы для того, чтобы выразить свое единогласное осуждение.
  Но на этот раз помост был каким-то образом укреплен между театральными колоннами почти под крышей, на уровне высоких окон второго этажа. Собственно, помостом это назвать было трудно. Скорее, это была сцена, на которой стоял седоватый человек в костюме и говорил в микрофон. Он говорил очень спокойно и неторопливо, как бы размышляя вслух и приглашая слушателей порассуждать вместе с ним.
  На площади метались работники обкома партии. С окрестных улиц туда стекались работники городской милиции и выстраивались в живое оцепление, сдерживая людей. Тех, кто пытался пройти на работу через площадь, отправляли в обход. Возражения о том, что люди могут опоздать на работу, не принимались.
  Первый секретарь обкома охрип, отдавая распоряжения. Правда, от его распоряжений было не очень много практической пользы. Начальник городской милиции и сам понимал, что надо любыми способами снять со сцены непрошеного оратора. Но для того, чтобы забраться на такую высоту, нужно было специальное оборудование. Зато от криков Первого было, с его точки зрения, много пользы теоретической: московский проверяющий должен был убедиться в его стремлении ликвидировать антигосударственные проявления и оценить его лояльность к советской власти в сложной ситуации.
  У Проверяющего была другая точка зрения. Он теперь был абсолютно убежден, что Первый ситуацию в городе не контролирует. Вон, бегает бестолково и ждет, когда доставят высотное оборудование. Нет чтобы ворваться в театр и снять оратора изнутри, со второго этажа. Ну и что, что театр с утра закрыт, а у его директора нет телефона. Нечего ждать, пока посланная за ним машина доставит его с ключами.
  А оратор в это время перешел на сельское хозяйство. Он говорил, что тоталитарная коммунистическая система невыгодна прежде всего экономически. При этом он не произносил таких сложных и непонятных слов, как "экономика", "тоталитаризм" или "отнюдь". Вместо этого, доверительно усмехаясь, - мол, мы-то с вами понимаем, - он говорил, что Москва, дескать, решает за каждый район, какие культуры он будет сажать. А заместитель первого секретаря обкома партии по сельскому хозяйству отдает приказ каждому колхозу, что он будет сажать. Нет, может быть, он, конечно, настолько сообразителен, что лучше председателя колхоза знает, что земля его колхоза родит. Но это вряд ли. Потому что он, конечно, приказал председателю колхоза "Рассвет" засеять поля одной люцерной. А люцерна там, конечно, не взошла, и главный агроном колхоза и председатель колхоза пытались ему доказать, что люцерна там не взойдет. И даже показали ему химический анализ почвы, ясно доказывающий, что люцерна там расти не может. Зато могут расти овес и свекла. Однако заместитель по сельскому хозяйству химии не знал. Наверное, у него на сельскохозяйственном факультете по химии была двойка. Хотя злые языки говорят, что сельскохозяйственного факультета зам по сельскому хозяйству не заканчивал вообще. Зато заканчивал Высшую партийную школу. И поэтому заставил сеять люцерну. Которая, конечно же, не взошла. Как не взошли и непосеянные свекла и овес.
  А вот если бы каждый колхоз сеял то, что подходит для его местных условий, то свободный рынок бы отрегулировал потребность...
  Услышав о свободном рынке, Первый подумал, что неплохо было бы в срочном порядке вызвать роту автоматчиков.
  Тем временем милиция взламывала двери в здание театра. Милиция в городе Средневолжске была довольно щупленькая. Поэтому, пока она справлялась с дверями, оратор успел попрощаться со зрителями, развернулся и вошел в театр в раскрытые окна второго этажа. Сцена аккуратно приняла вертикальное положение, прижавшись к стене театра, а потом на глазах у изумленных зрителей растворилась в стене, как будто ее никогда и не было.
  Ворвавшиеся в театр милиционеры обыскали все закоулки, однако ни сцены, ни людей в нем не обнаружили.
  Весь день по городу патрулировали усиленные наряды милиции. В Москву полетела срочная депеша с грифом "Секретно". К вечеру Первый был снят с высокой должности и переведен на должность председателя колхоза "Рассвет". С приказом, чтобы люцерна в срочном порядке взошла.
  А на должность Первого был назначен заместитель председателя Комитета государственной безопасности.
  Вечерний спектакль на следующий день шел в присутствии солдат внутренних войск. Актеры сбивались с ролей, публика нервно вздрагивала, натыкаясь везде на людей в черных костюмах с безупречной военной выправкой. Они сидели в зале, иногда торопливо проходили между рядами.
  Однако в театре больше никаких событий не происходило.
  Зато на центральной улице, которая, конечно, называлась "проспект Ленина", на следующий день появился ярко-красный павильон, на котором огромными желтыми буквами было написано невиданное слово: "Супермаркет".
  В "Супермаркет" тут же выстроилась огромная очередь посмотреть, потому что такого на памяти жителей города, даже самых старых, еще не было.
  В "Супермаркете" ловко орудовали два молодых человека в белых рубашках с короткими рукавами и в галстуках. Они продавали цветастые леденцы на палочке с непроизносимым названием "Чупа Чупс", яркие сладости, брелки для ключей в форме разных фигурок, которые зажигались, если на них нажать кнопочку, кока-колу в металлических баночках, которые можно было открыть без помощи ножа или открывалки.
  За вторым прилавком были вещи посерьезнее. Там продавали разные глянцевые журналы, которые предлагали рецепты блюд, моды, дешевые туры в Египет, тренажеры и безопасный секс.
  Все это продавалось по баснословно дешевым ценам. Молодые люди не успевали раскладывать товары по ярко-зеленым пакетикам с надписью "Life Style".
  В павильон, расталкивая толпу, ворвался наряд милиции. Потребовав разрешение на торговлю и полистав журнальчики, толпу из павильона выгнали, сам павильон оцепили, а молодых людей арестовали. Их посадили в черный воронок, оставшийся от сталинских времен, - молодые люди при этом не забывали профессионально улыбаться, - и увезли в здание КГБ.
  Те, кто успел ухватить журнальчики, испытывали непривычно волнующее чувство, что судьба выкинула им козырную карту и позволила хоть немного, да обхитрить власть. Вечером женщинам - счастливым обладательницам журналов - было чем заняться. Правда, их немного смущал тот факт, что рецепты блюд начинались со слов: "Возьмите 350 граммов осьминога", или: "Возьмите спелый ананас", или: "Разморозьте в микроволновке свежемороженый рататуй". И еще они не совсем понимали, что значит: "При приобретении туров в Египет обращайтесь к туроператорам фирмы "Вояж". Даже если некоторые из них могли примерно прикинуть, где взять доллары, слово "туроператор" вызывало у них ассоциации с операторами машинного доения.
  Председателю КГБ тоже было чем заняться вечером. Он думал, как он доложит руководству "наверху", а также московскому проверяющему, куда делись два арестованных продавца из особо охраняемой камеры КГБ.
  В Москву полетела очередная депеша с привычным грифом "Секретно". Новый председатель колхоза "Рассвет" злорадно потирал руки.
  
  В конце августа произошло два знаменательных события. Во-первых, все-таки, как и предсказывал Виктор Николаевич, был арестован Берия.
  Во-вторых, снаружи дом был практически готов. Он стоял, красуясь огромной лоджией и дворянского вида крыльцом, возвышаясь над деревней двумя этажами.
  Эти два события поразили двоих сотрудников из политотдела, которые вспомнили разговор с прорабом месячной давности. И теперь они пытались понять долю его участия в аресте Берия.
  Когда они прибыли для выяснения обстоятельств, у бахметьевского дома стояло все население Сосновки, свободное на тот момент от сельскохозяйственных работ. Оно было взбудоражено двумя новостями: во дворе сверлили землю. Или даже - сверлили Землю. Может быть, хотели просверлить дырку насквозь. Дормидонт авторитетно объяснил односельчанам, что это называется "бурить". Но все своими глазами видели, что ее именно сверлила какая-то очень громкая машина, ввинчивая туда огромное сверло. Которое называлось бур.
  Внук Потаповны, вездесущий Петька - вредный ребенок одиннадцати лет, - объяснил, что в середке Земли - огонь. Поэтому насквозь ее просверлить не смогут. Да и таких длинных буров не бывает. Значит, в Америку через дырку ездить не будут. А это, наверное, ищут нефть.
  Вторая новость - во двор завезли диковинные блестящие плитки. По виду - мраморные. И ими, как говорили сосновцы, занятые в строительстве, будут выкладывать стены в ванной и в туалете. А это могло означать только одно: что в их родной деревне Сосновка будет дом с ванной и туалетом. Как в городе.
  Сосновцы уже чувствовали, что они начинают гордиться этим. Что не мешало им ненавидеть хозяев, которым не надо будет бегать на улицу по естественной надобности.
  Правда, они не совсем понимали, каким образом в ванной потечет вода.
  Когда товарищи из политотдела, опять одетые в черные костюмы, вылезали из машины, Дормидонтова жена, которая прибежала пообедать заодно с мужем на халяву, как раз объясняла односельчанам, что сверлят не Землю, а просто - землю, чтобы добраться до воды. И эту воду потом при помощи насоса будут подавать в дом.
  Сосновцы недоверчиво качали головами. Если бы это было так просто, то все бы это делали. Колодцы и без этой диковинной машины выкапывали. Да и про насосы слыхивали - не в глуши живем.
  - Посторонись! - важно сказали люди в черном, обливаясь потом, и протиснулись на территорию двора. - Где ваш главный?
  - Вы ко мне? - спросил Сергей.
  - Нет, - ответили они, смерив его взглядом. - Тут другой был.
  - А, это мой прораб. Он в доме, стены штробит.
  Сергей махнул рукой в сторону крыльца.
  - Туда идите.
  Политотдельцы посмотрели на крыльцо с колоннами и почувствовали себя немного менее значительными.
  Виктор Николаевич действительно был внутри и проделывал желобки в стене какой-то диковинной дрелью. Вокруг него стояли жители Сосновки и чесали в затылке. Им сказали, что желобки - чтобы запрятывать туда электрические провода. Они пытались сообразить, для чего их надо запрятывать, если провода всегда были сверху - прямо на стене!
  - Вы гражданин Потанин? - строго спросили они у Виктора Николаевича.
  - Учти, - сказал он какому-то рабочему в синем комбинезоне. - Не мельче трех сантиметров. Слушаю вас! - важно добавил он, поворачиваясь к гостям.
  Его брови удивленно поползли наверх. На дворе стояла жара, рабочие надевали комбинезоны прямо на голое тело. Катюша бегала по двору в коротеньких шортах и топе до пупа. А эти двое стояли при полном параде - в галстуках и костюмах. Воротнички их белых рубашек потемнели от пота, и к тому же Виктор Николаевич справедливо подозревал, что они не пользовались дезодорантами.
  - Вам не жарко? - вежливо поинтересовался он.
  Люди в черном проигнорировали вопрос и потребовали укромное местечко, чтобы поговорить.
  - Отчего ж не поговорить, - легко согласился Виктор Николаевич и повел их в шатер.
  Там гости раскрыли папку, которую один из них до этого держал под мышкой.
  - Второго июня сего года вы заявили, что через месяц будет арестован Лаврентий Павлович Берия. Откуда это было вам известно?
  - А я предсказатель! - заявил прораб. - По совместительству.
  - Прекратите паясничать! - строго одернул его один из них. - Откуда у вас была информация?
  Виктор Николаевич расхохотался.
  - Вы полагаете, что руководство страны будет делиться со мной своими секретными планами?
  - Здесь вопросы задаю я! - хором отчеканили они оба.
  - Который из вас? - весело спросил прораб.
  В шатер вошел Сергей. Виктор Николаевич подмигнул ему и сказал:
  - Вот, Сергей Александрович! Интересуются секретными планами товарищей Хрущева и Булганина.
  - Нездоровое желание, - заметил Сергей, не обращая внимания на протестующие возгласы товарищей. - Объясните им, Виктор Николаевич.
  - Объясняю, - все так же весело продолжал прораб. - Если вы интересуетесь дальнейшей судьбой Лаврентия Павловича, то он будет расстрелян незадолго до Нового года. А вообще-то, если вы полагаете, что некто, - Виктор Павлович многозначительно поднял указательный палец вверх, - счел нужным сообщить мне некую информацию... - он помолчал, давая товарищам возможность осмыслить, насколько важными персонами являются и прораб, и его хозяин Сергей Александрович Бахметьев, - то это не значит, что я должен делиться ею с кем попало.
  - В самом деле, - согласился Сергей. - Ваше любопытство может завести вас слишком далеко. Но, если вы с этих пор будете сидеть тихо, - великодушно пообещал он, - то, может быть, вас и не тронут.
  Один из товарищей заикнулся было, что они не "кто попало", но второй дернул его за рукав, и они направились к выходу.
  - Эй, - окликнул их Сергей, когда они выходили из шатра. - Хотите, я предскажу вам вашу судьбу?
  - Нет, большое спасибо, - хором воскликнули они и поспешно удалились. В те благословенные советские времена было так легко пустить пыль в глаза!
  
  Новый Первый нервно напивался в кабинете. Он уже выслушал доклад о странных предсказаниях гражданина Потанина, который был всего-то шабашником на стройке у Бахметьева. Но владел информацией, которой не владели официально облеченные властью лица.
  Кроме того, перед ним лежали журналы, конфискованные в "Супермаркете".
  Ему было ясно, что в одном из отстающих колхозов района скоро появится новый председатель. Он даже представлял себе, кто будет этим председателем.
  Часом раньше его вызвал к себе председатель КГБ и распек за то, что он не конфисковал журналы у населения и не занес в протокол пофамильно тех, кто эти журналы приобретал. Теперь он отдал ему невыполнимый приказ конфисковать журналы к окончанию следующего дня и представить ему списки тех, у кого они были найдены.
  Может быть, новому Первому было бы немного легче, если бы он знал, что председатель КГБ сам получил головомойку от московского руководства.
  У обоих крепла уверенность, что к этим событиям причастен гражданин Бахметьев. Который во время самих этих возмутительных происшествий, как удалось установить, сидел в своей деревне и как ни в чем не бывало строил дачу.
  На следующий день Первый лично сидел перед микрофоном в маленькой радиорубке городской радиостанции и призывал средневолжцев добровольно приносить журналы в проходную здания КГБ. Листовки с этим же призывом были расклеены ночью.
  Когда он вернулся в свой рабочий кабинет, зазвонил телефон. Пожелавший остаться неизвестным гражданин сообщил, что на боковой стене здания городской милиции наклеен огромный плакат, сообщающий, что сигареты "Marlboro" - для настоящих мужчин.
  Первый застонал, положил трубку и вызвал к себе всех помощников на сверхсрочное, суперэкстренное совещание.
  С тех пор совещания в его кабинете проводились каждый день. И все до одного были сверхсрочные и суперэкстренные.
  
  ХХХII
  
  Лето клонилось к закату. Дом - гордость Сосновки, предмет ее зависти, ненависти и благоговения (это был очень сложный состав, психологам на радость) - победно возвышался над деревней. О его убранстве и отделке ходили местные легенды.
  Сам Барсов снизошел до того, чтобы прибыть туда на денек на шашлыки. На следующий день местные жители судачили о том, сколько было выпито и съедено, какие непотребные шорты, бесстыдно оголяющие попу, были на двух девицах. О том, что было надето на верхней части их тел, и говорить не стоило, - не было на них ничего, заслуживающего упоминания. То ли нижнее белье, то ли купальники - тьфу, бесстыдство сплошное.
  Во дворе, среди великолепных старых яблонь, оставшихся от прежних хозяев, был сложен самый настоящий фонтан. Сначала аборигены презрительно фыркали, когда Сергей с прорабом прикатили на тачке огромные камни с ручья. Взрослые, мол, люди, а занимаются таким баловством, что и сказать стыдно. Потом эти камни были сложены в небольшую горку. А в поздние августовские сумерки над этой горкой вдруг вспыхнули разноцветные огоньки и зажурчала вода. Это был настоящий фонтан! Из таких же камней был сложен мангал.
  - И как поют жалобно, страсть! - вздыхали жители Сосновки, слушая, как Сергей с Марининым отцом распевают на два голоса песни Визбора и Митяева. При этом они ожесточенно спорили, как их надо правильно петь.
  - Во времена моей молодости, - доказывал Григорий Вульфович, - эту ноту пели не так.
  - Да не было этой песни во времена вашей молодости, Григорий Вульфович, - доказывал Сергей. - Анатолий Васильевич, скажите ему.
  Анатолий Васильевич молча улыбался и смотрел на чистую спокойную реку, которая бежала среди лугов. Стояла тишина. Лишь в некоторых дворах стучали молотки - это бывшие рабочие тратили заработанные деньги, благоустраивая свои дома.
  Марина сидела рядом с Сергеем, слушала, как он поет, и была абсолютно счастлива.
  Катюша тоже была довольна, - она только что искупалась в реке и совсем не ревновала Сергея к Марине. Какой смысл ревновать, если через пару месяцев Марина останется здесь, а Катюша и Сергей... на этом мысль заканчивалась. Она очень смутно представляла себе, какой будет их жизнь после завершения эксперимента.
  Марина осталась на даче погостить, у нее были каникулы. Григорий Вульфович, пожив у Сергея пару дней и полюбовавшись домом, отправился в город, разносить сплетни среди соседей.
  Марина, считая Катюшу сестрой Сергея, искренне к ней привязалась. Она восхищалась, с каким вкусом она выбрала кафель для ванной, занавески и скатерти. Ее особое восхищение вызывала фигурка неопределенного зверя на липучке, которую Катюша прилепила к компьютеру.
  А еще она полюбила плескаться в ванной, - для подогрева воды не надо было тратить дрова. О цене на электричество в советское время говорить не приходилось - электроэнергия текла почти даром.
  В Сосновке о доме ходили легенды. Просвещенный Петька не отлипал от забора и обо всем докладывал Потаповне.
  - Там тетки прям с утра на крыльцо с мокрыми волосами вышли. И все распаренные, будто из бани. У них, бабушка, видать, баня - внутри.
  - Будет ерунду болтать! - сурово говорила бабка. - Баня внутри! Выдумал тоже.
  - Точно - внутри, - возбужденно говорил Петька. - Во дворе только беседка...
  При упоминании беседки Потаповна надолго разражалась монологом о том, что люди хозяйственные не будут переводить доски на беседку, потому что людям серьезным некогда в беседках сидеть и чаи гонять. Беседка - это воплощение праздности и лени, падения нравов, развращенности духа и признак близости конца света. В любом случае, людям, которые просиживают вечерами в беседке, не приходится ждать от жизни ничего хорошего.
  - Бабка, слышишь? - теребил ее наблюдательный Петька. - У них во дворе и туалета нету.
  - Как это нету? - пугалась Потаповна. - А где же они, прости господи, это самое-то - не в доме же?
  Петька пожимал плечами.
  Однажды он принес совершенно сногсшибательную новость. Во дворе появился огромный стол с сеткой посередине.
  - Такой большой и зеленый, - захлебывался Петька. - Под яблонями стоит. И они там белый мячик дощечками гоняют. Круглыми такими.
  - Это называется ракетки! - снисходительно объяснил сосновский почтальон Захар Васильевич, который зашел к Потаповне на чаек. - В настольный теннис они играют, темнота деревенская! Я сам когда-то играл.
  Он целый год прожил в городе, поэтому сосновцы считали, что он имеет право обзываться деревенщиной.
  Они втроем бросились к дому и прилипли к забору, который предусмотрительно был сделан из фигурного кирпича, чтобы всем все было видно. Во дворе хозяин дома действительно азартно сражался в теннис с каким-то дядькой, которого он называл Андрюхой.
  - Получил? - радовался он, когда мячик покатился к яблоне.
  Андрей, пыхтя, наклонился за мячиком.
  - Сейчас я тебя разделаю, - пообещал он, - как Бог черепаху! Я просто случайно...
  - Конечно, - издевался Сергей. - Куда мне до тебя. Я все никак не научусь тебе на ракетку попадать!
  Андрей поднял с земли теннисный шарик и встретился с горящим взглядом человека по ту сторону забора. Он смотрел сквозь отверстие в кирпиче, как будто страстно хотел испепелить взглядом разделяющий их забор. Однако входить в контакт было рано, и Андрей отвернулся.
  Однажды утром по селу прокатилась новость: "Эти-из-Дома" только что пронесли к реке лодку. Причем несла лодку на плече одна девица, весьма хрупкая на вид. И лодка была резиновая!
  Это было возмутительно. В Сосновке многие кормились рыбалкой, но управляться с лодкой всегда считалось делом мужским и непростым. А тут с ней легко справлялась несерьезного вида девица, которую соплей перешибешь! Мужики обиделись и припустили на реку.
  Катюша бросила - именно бросила - лодку на берег и легко стащила ее на воду. Потом выгребла на середину реки, разделась, оставшись в двух узких полосках материи, и улеглась загорать. И все. Больше никаких действий не происходило.
  Гадая, почему для загара понадобилась лодка и почему девице не загоралось в своем собственном дворе, сельчане уселись на берегу. Лодку легонько несло течением.
   - От дура, - удивлялись все.
  Река в Сосновке впадала в Волгу в десяти километрах от села, и сосновцы стали гадать - проснется девица до того, как лодку вынесет в Волгу, или после.
  Катюша делала вид, что дремала, а на самом деле прислушивалась, крикнет ей кто-нибудь, чтобы предупредить об опасности, или нет. Но люди на берегу только переговаривались между собой и никакой заботы об уносимой течением Кате проявлять не собирались. Звуки по воде разносились далеко, и Кате показалось, что, когда лодка скрывалась за поворотом, до нее донеслось злорадное хихиканье. Катя вздохнула и села за весла. За поворотом ее ждал на берегу Сергей с машиной.
  - Какие они черствые! - возмущенно сказала Катюша, подгребая к берегу. - Никто даже не предупредил, что меня уносит.
  - Хорошо еще, что не утопили, - примирительно сказал Сергей. - Мы же для них - трутни, бездельники. Оскорбляем их одним только фактом своего существования. Нормальная человеческая реакция трудового люда на богачей и бездельников.
  Они поставили лодку на багажник машины и поехали к дому. Марина хотела к их приезду пожарить грибы, которые они собрали накануне. Она с удовольствием готовила на их кухне, где из раковины текла горячая вода, плита зажигалась без спичек и все было так нарядно и удивительно.
  В это время Петька замышлял грабеж среди бела дня. Яблоки, которые росли в его собственном саду, были ничуть не хуже. Просто в этот сад давно пора было забраться. Чтобы он не воображал себя таким уж неприкосновенным. К бывшим хозяевам снесенного дома Петька лазил неоднократно и считал это своим неотъемлемым правом. Новый дом, хотя он сам себе в этом не признавался, его несколько пугал. Психотерапевтов в деревне Сосновка не было. Поэтому некому было Петьке подсказать, что лучший способ бороться со страхом - это идти ему навстречу. Пришлось Петьке самому до этого додуматься. И, заметив, что от дома отъехала машина, он понял: пора. Справедливо рассудив, что раз хозяева поехали на машине, то они направились далеко и надолго, Петька пробрался к заднему забору и отважно залез в сад. Почувствовал он там себя крайне неуютно, потому что во дворе сада как такового не было, а значит, не было и кустов, в которых он мог бы спрятаться при опасности. Но яблоки из чувства долга рвал и клал себе за пазуху.
  Через пару минут Петька осмелел. Ничего страшного не происходило, не загудели никакие сирены, как он боялся, капканов и ловушек тоже на замечалось. Совсем освоившись, он стал расхаживать по двору, рассматривая беседку и фонтан. Рядом с беседкой стояли какие-то не то раскладушки, не то стулья, на которых лежали необычные красивые продолговатые подушки. Петька посидел на каждом шезлонге, разглядывая беседку. Она зарастала диким виноградом, который послушно вился по натянутым нитям, и Петьке показалось, что под крышей беседки висела довольно большая виноградина. Яблоки сразу показались ему неинтересной добычей. Он решительно вынул их из-за пазухи, сложил горкой на земле, чтобы не мешали, поплевал на ладони и стал карабкаться наверх по столбику, поддерживающему крышу. Добравшись до середины, он ойкнул: небольшой гвоздь, который не до конца был вбит в столб, пропахал длинную кровавую полосу у него на груди. Немного повисев на столбе, он упрямо потянулся за виноградиной. Она оказалась еще твердой и неспелой, но Петька все равно ее сорвал и осторожно полез вниз.
  Спустившись, он спиной понял, что что-то не так. Медленно повернувшись, он оказался лицом к лицу с хозяином дачи, который стоял, заложив руки за спину, и смотрел прямо на него!
  Петька обомлел и замер. Его душа порывалась бежать без оглядки, но ноги словно приросли к земле. Спустя несколько секунд бежать уже было глупо.
  Они оба немного помолчали. Потом Сергей негромко заметил:
  - Кровь.
  Петька скосил глаза и шмыгнул носом.
  - Ага, - ответил он неожиданно тонким голосом.
  Сергей пожал плечами.
  - Об гвоздь, что ли?
  - Ага, - повторил Петька, снова шмыгая носом.
  - Ну-ну, - сказал страшный хозяин дачи и опять помолчал. - Надо смазать чем-нибудь, наверное, - предложил он. - От заражения крови.
  - Не-а, - возразил Петька, сразу перестав бояться. - Жжется.
  - По-моему, - задумчиво сказал хозяин, - у нас есть что-то, что не жжется. Я вчера руку порезал - вот, видишь? - показал он Петьке порезанный палец.
  - Вижу, - признался Петька.
  - Мне чем-то таким помазали, что не жжется. Катя! - крикнул он.
  Во двор вошла девушка небесной красоты. Петька только сейчас рассмотрел, какая она красивая. Разноцветная. Как райская птица.
  - Ты чего здесь делаешь? - удивленно спросила она.
  - Он яблоки воровал, - объяснил хозяин, кивнув на кучку яблок, которые лежали у его ног.
  Райская девушка удивилась:
  - Да? А зачем? Так бери, сколько хочешь. Кстати, у тебя царапина. Идем, помажем. Яблоки-то забери, - засмеялась она, когда Петька послушно пошел за ней следом.
  Потаповна хватилась Петьки через два часа. Он должен был принести воды из колодца и исчез.
  - Вот чертенок, - ругалась она, стоя за воротами и высматривая внука. - Не дождесся его. Хоть самой за водой тащись.
  Пробегавший мимо соседский мальчишка сказал:
  - Ой, а он в новый дом за яблоками полез.
  Потаповна всплеснула руками:
  - И что?
  - Они его споймали и в дом увели.
  - Как увели? - вскричала Потаповна. - Как споймали? Когда?
  - Так давно еще. Его вот так за руку схватили, - мальчишка, сделав зверское лицо, изобразил, как именно его схватили, - и прямо в дом взяли и увели.
  - Ах, супостаты! Убили-и! - истошно вопила бабка, несясь по деревне.
  Сообразив, что одной являться в проклятое место опасно, она помчалась к дому почтальона.
  - Ой, уби-и-ли-и! - закричала она еще во дворе. - Петьку мово уби-и-ли-и! Бери топор, Васильич!
  - Ты что орешь, как оглашенная? - поинтересовался Захар Васильевич, выглядывая на крыльцо.
  - Эти, которые из Дома, - запыхавшись, объяснила бабка, - заперли Петьку мово и не выпускают. Чего с ним делают, не знаю. Ой, убили! - снова завелась она.
  Захар Васильевич не отличался большим человеколюбием, но ему было очень любопытно попасть в Дом. Поэтому он послушно взял топор и, вопя для храбрости вместе с ней, понесся по деревне. Когда они подбежали к Дому, их уже сопровождала компания из восьми человек. Они все вместе штурмовали ворота, которые, к их большому удивлению, были незаперты.
  Они неловко потоптались на крыльце, попытались одновременно протиснуться в дверь и застряли.
  - Пуститя! Меня вперед пуститя! Мой внук-от, - пропыхтела Потаповна и первая ворвалась в прихожую.
  Сметя с пути вышедшую им навстречу Марину, они вбежали в гостиную и замерли. За каким-то светящимся ящиком рядом с хозяином сидел целый и невредимый Петька и оживленно тыкал в кнопки. Они с хозяином поочередно орали:
  - Ах, так? Ну тогда я - вот так!
  На экране мельтешили фигуры, в которые они внимательно вглядывались.
  - Петечка-а! - картинно воздела руки бабка и бросилась его обнимать.
  Петька не давался и обиженно кричал:
  - Ну бабушка, не мешай! Ну вот, видишь, я из-за тебя проиграл.
  Сергей обернулся на крик и изумленно воззрился на Захара Васильевича с топором и на пеструю толпу позади него.
  - Э-э... Доброго, значит, здоровьичка! - нерешительно произнес почтальон и спрятал топор за спину.
  - Здра... здравствуйте! Вы ко мне?
  В комнату протиснулась негодующая Марина и, потирая ушибленный бок, спряталась за Сергея.
  - Они меня уронили, - пожаловалась она.
  - Зачем? - искренне удивился Сергей.
  - Отдавайте Петечку мово-о-о! - не желала сдаваться Потаповна. Признавать, что внуку ничего не угрожало, значило, во-первых, потерять лицо перед соседями, а во-вторых - разрушить весь интерес.
  - Бабушка, ну дай я еще поиграю, - ныл Петька, окончательно подрывая бабкин авторитет.
  - Идем домой, деточка, бабушка тебя не оставит, - сахарным голосом говорила Потаповна, беря его за руку.
  - Не хочу! - заявил внук.
  Сергей счел, что ему пора вмешаться.
  - Раз бабушка зовет - надо идти, - заявил он. - Ты потом заходи, когда захочешь. Доиграем, - пообещал он.
  Петька надулся. Так все было хорошо, он уже практически освоил компьютер и выиграл пару первых сражений в "Мортал Комбат", и вот бабка все испортила.
  Вперед выступил Захар Васильевич.
  - Вот видишь, - сказал он укоризненно. - Играют они. А ты орешь, как оглашенная. Очень у вас в доме красиво! - обратился он к Сергею и провел рукой по стене. - Сами красили?
  - Это не краска. Это специальное покрытие такое, - вежливо объяснил Сергей.
  - Гм. Ну, значит, ошибка вышла. Вы уж извиняйте. Вот, всполошила старуха, - показал он на Потаповну. - Кричит, мол...
  Потаповна засуетилась.
  - Тебе было велено воды принести! - обрушилась она на Петьку, перебивая болтливого почтальона. - А ты, паршивец, где ведра бросил? - И, схватив внука за локоть, поспешно потащила его прочь.
  Остальные соседи с любопытством осматривались вокруг. Полукруглые дверные проемы без дверей, навесные потолки, прорезанные в стенах проемы для ваз, абстрактные картины и занавески прямо на стенах, рельефные обои, жалюзи на больших пластиковых окнах, невиданные огромные растения в горшках вызывали восторг, доходящий до полного онемения.
  - А чисто как! А светло! - восхитилась соседка Потаповны, не решаясь сдвинуться с места.
  Соседям показали дом, включая ванную с раздвигающимися пластиковыми шторками, благоухающий туалет и сверкающую чистотой и разноцветной посудой кухню.
  - Прямо дворец! - восхищались соседи.
  - Ну, во дворе у нас пока не очень, - скромно сказал Сергей, выйдя вместе с ними на крыльцо.
  Возле фонтана они задержались, глядя на тоненькие струйки, стекающие по камням.
  - Фигурная вещь, - одобрил Захар Васильевич.
  Теннисный стол тоже вызвал его восхищение: он не был сколочен из неровных досок, ударяясь о которые, теннисный мячик летел вбок, а был гладкий, как зеркало. И стоял на изящных металлических ножках.
  Сергей тяжело вздохнул. Ему хотелось спросить, чего они, собственно, стоят как вкопанные, но он был полон решимости быть вежливым.
  - Хорошие нынче стоят погоды! - вздохнул Захар Васильевич, приглашая к светской беседе.
  - М-да-а! - согласился Сергей, мучительно думая, что бы еще сказать.
  - А яблочки у вас хорошие уродились.
  - Хотите? - спросил Сергей, протягивая руку к ветке.
  - Можно попробовать, - согласились все гости хором. - Анис?
  - Наверное, - пожал плечами Сергей, - не знаю даже.
  - Анис! - утвердительно сказал Захар Васильевич, попробовав
  плод. - Можно собирать, а то попадают скоро.
  - Кстати, - крикнула Катюша с крыльца, - а что с таким количеством яблок делать?
  Обрадованные соседи наперебой пустились в пространные объяснения по поводу зимнего хранения яблок и изготовления из них повидла, варенья, вина и прочих полезных вещей. Сергей с Катюшей через равномерные промежутки времени добросовестно кивали головами и по очереди говорили:
  - Да-да, конечно!
  Или:
  - Нет, что вы!
  Захар Васильевич беседой был очень доволен. Исчерпав тему яблок, он сказал:
  - Ну что ж!
  - Да-да, конечно, - поддержал его Сергей.
  - Прощевайте, пожалуй. Пойдем. Надо еще там по хозяйству маленько...
  - Счастливо, - вежливо сказал Сергей.
  
  С этого дня начался контакт местного населения с обитателями Дома. Говоря о них, сосновцы поджимали губы, качали головами и говорили, что у порядочных людей такого быть не может. И тут же шли к ним: кто - помыться в ванной, кто - за водой, если неохота было идти к колодцу. Петька приходил играть на компьютере и читать книжки.
  - А это кто? - спрашивал он, показывая на человека в скафандре.
  - Это - космонавт, - отвечала Марина, которая тоже прошла ликбез у Сергея. - Сейчас готовятся космос осваивать, и вот у космонавтов такие костюмы космические будут. Скафандры называются.
  - Умница моя, - восхищался Сергей, жалея, что ему не придется быть с ней рядом, когда Юрий Гагарин полетит в космос.
  Он иногда спрашивал ее, не скучно ли ей рядом с ним на даче. Марина молча смотрела на него влюбленными глазами, а Сергей чувствовал себя последним подлецом.
  Беда в том, что Сергей считал себя обязанным жениться на трех женщинах сразу: на Гуле, Катюше и Марине. В принципе, он готов был жениться на любой из них. Его останавливало только то, что при этом могли обидеться остальные.
  Марина была восхитительна. Хрупкая и доверчивая, она заслуживала самой преданной любви. Они проводили очень много времени вдвоем, заставляя Катюшу озабоченно хмурить лоб и быть с Мариной преувеличенно вежливой. Они мило говорили о жизни, о хозяйстве, о прелестях природы, о писателях-классиках и о странных слухах, которые доходили из города.
  Но иногда Сергею хотелось поговорить о компьютерах, о том, что он, судя по всему, подводит Артемьева, и об эксперименте. А также о тех слухах из города, которые уже дошли до Сосновки, и о тех, которые дойдут в ближайшем будущем. Тогда он скучнел, сворачивал разговор и шел к Катюше, с которой он мог говорить решительно обо всем. Марина недоумевала, чем она обидела Сережу, и ревновала к Кате, забывая, что она - "сестра" и ревновать глупо.
  Сегодня присутствие Сергея требовалось в городе. Барсов перебрасывал туда очередную группу ребят, которые должны были обеспечить техническую поддержку очередного включение иллюзиона. Катюша попросилась с ним, заявив, что от деревенской жизни она стала забывать, как включается компьютер. Барсов, услышав об этом, слегка встревожился и сопровождать Сергея разрешил.
  Катюша в этот вечер была особенно обворожительна. Она собрала на затылке свои слегка вьющиеся волосы, в обтягивающем летнем платье она казалась необычайно привлекательной. Марина закусила губу, увидев, как Сергей ею залюбовался.
  - Можно с вами? - спросила она.
  Сергей растерялся. Присутствовать при проведении одной из акций эксперимента она не могла. Барсов этого не допустит.
  Марина расстроилась.
  - Не хочу тут весь вечер сидеть одна! - заявила она. - Хочу домой.
  На это Сергей согласился. Они с Катюшей подвезли ее к дому.
  - Большой привет Григорию Вульфовичу и Эсфирь Марковне, - крикнул Сергей. - Они по тебе, наверное, очень соскучились. Созвонимся, - крикнул он по привычке. - То есть завтра мы за тобой заедем.
  И они поехали домой, оставив Марину в полном недоумении. В ее душу стало заползать подозрение, что от нее отделались.
  Во дворе дома, вернее на его крыльце, собрались почти все соседи. Они пили чай.
  Увидев подъезжающий к дому знакомый "лендровер", они оживились.
  Маргарита Николаевна Кирюшина помахала рукой.
  - С приездом, - пропела она. - У вас сегодня опять вечеринка?
  Действительно, однажды соседи с удивлением наблюдали, как из его квартиры выходили буквально толпы плечистых парней в рабочих черных халатах. Точнее, выходило три толпы с интервалом в тридцать минут. Они тихонько спускались по лестнице и за воротами сбрасывали на руки Сергею свои халаты. Они с Катюшей засовывали их в сумки и относили в дровяной сарай. Потом Сергей проводил их на площадь, где они стояли в оцеплении, и, проводив туда последнюю группу, отбыл в деревню на скромненьком "Москвиче". "Лендровер" стоял у ворот деревенского дома и обеспечивал ему алиби.
  Сергею пришлось по своей инициативе заменить несколько досок в лестнице и укрепить ее толстым брусом. Иначе своим скрипом по ночам она выдавала бы тех, кого Сергей выпускал из квартиры.
  Катюша ждала ребят дома и обеспечивала им благополучное отбытие назад.
  Сегодня Сергей должен был обнаружить свое присутствие в городе.
  Дома он посмотрел на часы, вынул из печки портал, передвинул ручку на одно деление вправо и отошел подальше.
  - Привет, Саша! - сказал он светлому парню, одетому в серые мешковатые брюки и клетчатую рубашку - он должен был слиться с местным пейзажем.
  - Сейчас Валера прибудет, - сообщил он и чихнул.
  Валера действительно появился через пару секунд. Сейчас оба парня нисколько не напоминали тех вышколенных продавцов, которые орудовали в "Супермаркете". Валера держал в руках диск.
  - Андрей передал, - сообщил он. - С записью вчерашних событий.
  Накануне на городском пляже загорали отдыхающие горожане, наслаждаясь жарким воскресным днем. К виду потных людей в форме, которые сновали по пляжу, высматривая что-то в туманной дали, все уже привыкли и принимали их за досадную, но неотъемлемую часть пейзажа.
  Люди в форме не могли позволить себе расслабиться. За это лето им приходилось ходить с обысками и изымать у населения купленные у непонятно откуда взявшихся торговцев телевизоры с непроверенными цензурой видеокассетами. Они охотились за несанкционированными ораторами, прочесывали радиостанцию, сами не зная, что они там должны найти, ждали в засадах, патрулировали город. В патрулировании они не видели особого смысла, потому что им лишь дважды удалось кого-то задержать: первый раз - продавцов в "Супермаркете", а второй - раздающую листовки длинноногую девицу. Прохожие недоуменно вчитывались в строки, предлагающие посетить магазин современных моющих средств, цены которых "вас приятно удивят". Где находится этот магазин, девица охотно показала: это была захудалая будочка, в которой продавался зубной порошок и стиральное мыло и никаких современных моющих средств не наблюдалось. Унылая тощая продавщица ни о каких возможных переменах в жизни магазина не слышала, страшно перепугалась и твердила, что трудовую дисциплину не нарушала и что у нее дома двое маленьких детей. В последнее было трудно поверить, поскольку до рождения детей было необходимо пройти через некий романтический этап, который редко подразумевает пористую серую кожу и длинный сморщенный нос.
  Тем не менее продавщицу трогать не стали, а девицу сразу повели на допрос в самому председателю КГБ. Девица не запиралась, а объяснила, что ночью должны были магазин обить ярким оранжевым пластиком и завезти товар. Пластик, пояснила она, это такая тонкая пластмасса. А кто организатор - это она сказать точно не может. Ее наняли на работу и заплатили ей деньги. Адреса работодателя она, конечно, не знает. А заплатил он ей долларами, которые и были обнаружены в кармане ее джинсового комбинезона с диковинными застежками на плечах.
  Девицу заперли в камере, к которой приставили сразу двух охранников. На всякий случай у нее отняли комбинезон, полагая, что в трусах она далеко не убежит. Однако, когда надзиратель в очередной раз заглянул в камеру и не обнаружил ее, он не очень удивился. Было только непонятно, зачем она прихватила с собой тощий матрас и умывальник.
  Итак, теплым августовским днем жители Средневолжска тихо загорали под ласковым солнышком, жмурясь и не обращая внимания на людей в черном. Кроме людей в черном, им еще приходилось не обращать внимания на людей в форме.
  Как вдруг на пологом высоком холме над берегом Волги появился человек, устанавливающий микрофон.
  "Раз, два, три, - сказал он. - Проверка".
  Отдыхающие на пляже моментально проснулись и оживились. Люди в форме напряглись. Про проверку им никто не сообщал. Вот же они, исправно несут службу. Что их без конца проверять-то? Или это все же очередная провокация?
  Рабочий сцены проверил микрофон, который ни к чему не был подсоединен, но тем не менее работал исправно, и удалился. Вместо него появился вихляющий задом глумливого вида конферансье.
  - Дорогие горожане, - начал он и подмигнул командиру милицейского отряда, который положил руку на кобуру и раздумывал, то ли стрелять сейчас, то ли подождать. - В этот замечательный воскресный день вас приветствует городской центр досуга.
  Люди в черном наморщили лбы, припоминая, есть ли у них в городе таковой. Они переглянулись и дружно сделали шаг вперед.
  - К нам сегодня пожаловали высокие гости, - заявил конферансье, изогнувшись. - Первый из них, правда, не слишком высок, но он тоже желает поприветствовать вас.
  С другой стороны холма на вершину стал подниматься человек. Сначала появилась кепка, которая всем показалась смутно знакомой. Потом - небольшая бородка, и на вершину собственной персоной вышел Владимир Ильич Ленин. На его груди алел красный бант. Он подошел к микрофону и заложил большие пальцы за жилетку. Слегка картавя, он выкрикнул:
  - Зд"авствуйте, това"ищи!
  Сзади него из-за холма появились девушки в купальниках, которые, танцуя, протягивали к нему руки, изображая любовное томление.
  Конферансье фамильярно наклонился поближе к вождю мирового пролетариата.
  - Вы тоже хотите отдохнуть в такой прекрасный день? Будьте осторожней, Владимир Ильич. Впереди - опасная река, бездна, можно сказать.
  Вождь немного покачался на пятках, не обращая внимания на хлынувшую снизу на холм толпу милиционеров, потом вытянул вперед ладошку и заявил:
  - П"авильной до"огой идете, това"ищи!
  После чего счел за благо поспешно удалиться. Девицы, не забывая вилять туго обтянутыми попками, стали удаляться следом, напоследок послав милиции воздушный поцелуй. Командир милицейского отряда выстрелил первым. Поднялась пальба. Милиционеры стреляли из положения лежа, то припадая на одно колено, то приставляя руку с пистолетом на левую, согнутую баранкой. Целились сначала тщательно, потом палили отчаянно "в белый свет". По какой-то мистической причине пули не причиняли девицами ни малейшего вреда. Когда милиция достигла вершины, холм был пуст.
  Зрелище Сергею не понравилось.
  - Ленина и поинтереснее изображали, - заявил он. - А почему иллюзион так быстро выключили? Этот двойник и сказать ничего не успел толком.
  - У Барсова своя задумка, - туманно ответил Саша.
  Валера поставил другой диск - запись из кабинета нового Первого. Он сидел за столом лицом к камерам. Несколько человек сидело перед ним, внимательно его слушая.
  Первый был встрепан, красен лицом и очень сердит.
  - Нужно несколько человек расстрелять! - кричал он. - Устроить показательный процесс. Чтобы неповадно было. Иначе этому конца не будет.
  Все остальные согласно кивали. Начальник милиции - несколько неуверенно, а председатель КГБ - с энтузиазмом.
  - Так некого расстреливать пока, - робко сказал главный милиционер.
  Председатель КГБ так не считал.
  - Глупости, - заявил он. - Всегда есть кого расстрелять. Да любого можно расстрелять, - разгорячился он. - Что мы, не придумаем оснований, что ли...
  Первый секретарь устремил глаза в потолок:
  - Хорошо, если мы изъяли все теле... телеаппараты, в общем. А если они подпольные просмотры устраивать будут? Мало ли, какие у них там пленки остались? Через магазины они не проходили, никем не санкционировались...
  Проверяющий из Москвы - судя по всему, их уже было двое - постучал карандашиком по столу. Темноволосый человек в военной форме, который сидел рядом, ему ободряюще кивнул:
  - Боюсь, вы не понимаете всей серьезности ситуации, - тихо начал
  он. - Дело не только в телевизорах и просмотрах. Хотя это, конечно, очень серьезно. Дело в последовательном и изощренном развращении. Вчера у них оказались журнальчики с картинками буржуазной жизни - кстати, наверняка американского производства. Сегодня они смотрят стриптиз, завтра они у неизвестных торговцев покупают ананасы...
  - И я покупал, - признался милиционер. - Я думал, через торговую сеть...
  - Какая политическая близорукость! - воскликнули проверяющие хором.
  - Вкусные, - оправдывался милиционер.
  - Вкусные! - передразнил его Проверяющий. - И что у нас получается? Сегодня он ананасы вкусные поел, а завтра что?
  - А что завтра? - не понял Первый.
  - А завтра ему снова захочется ананасов! - трагически воскликнул Проверяющий. - Пойдет в магазин и что он там увидит? Ананасов наша страна не импортирует! Вот и начнет у него недовольство советской властью развиваться. А там еще журналы, рисующие будто бы беззаботную буржуазную жизнь. Откуда вчера в парке на танцплощадке взялся джаз? - вдруг спросил он Первого. Тот развел руками.
  - Надеюсь, вы все понимаете, - поднял палец Проверяющий. - Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст! Это подрывная работа. И мы должны пресечь ее, пока не поздно. Иначе...
  - Иначе, - очень спокойно сказал человек в военной форме, - вы не просто положите партбилеты на стол. Тут все гораздо серьезнее.
  Первый занервничал и встал.
  - При первом же очередном проявлении антисоветской пропаган-
  ды, - сказал он голосом Левитана, объявляющего об очередном поражении советских войск, - стрелять на месте! Под мою ответственность.
  - Но... мирное население, - начал начальник милиции.
  - Стрелять! - срывая голос на фальцет, крикнул Первый. - И не разводить мне тут... либеральность, понимаешь! Это мирное население бы тоже все пострелять, - сказал он, немного успокоившись. - И Бахметьева - первого. Чувствую я, что это его рук дело.
  Председатель КГБ достал свой блокнот.
  - Очень хорошо, - сказал он. - Значит, его расстреляем. Надо будет только его грамотно взять.
  Валера выключил телевизор.
  - Погодите, погодите, - растеряно сказал Сергей. - Это меня расстреляют?
  - Сначала суд будет, - успокаивающе сказал Саша.
  Против расстрела Сергей категорически возражал. И против суда тоже.
  - Вы тут развлекайтесь, - предложил он, - а я, пока меня еще не взя-
  ли, - на дачу!
  Против этого Барсов не возражал. В городе очередное представление иллюзиона подготовят Валера с Сашей. А Сергей сейчас пусть контактирует с сельским населением.
  
  Сергей все ждал, когда сельское население его подожжет. Черная зависть должна была вложить в руки селян спички и тряпку с бензином, спалить к чертовой матери залетного белоручку, бездельника, который оскорбительно сорил деньгами. Но поджигать его никто, к его удивлению, не собирался. Сергей знал, что Андрей с Митей даже заключили пари: Митя спорил, что соседи сожгут дом еще до того, как он будет достроен, а Андрей утверждал, что он с месяц простоит.
  Похоже, Андрей выигрывал. Дом пока стоял, вызывая возмущение районных партийных властей. Власти насылали бесчисленные проверки, присылали повестки с предложениями перестроить дом, поскольку он превышал установленные размеры. Сергей кивал головой, но предлагал проверяющим перестроить дом самим. Проверяющие дом перестраивать почему-то не соглашались. Попадая внутрь и видя проведенный из скважины водопровод, душ, кухню с электрической плитой, проверяющие свирепели.
  - Откуда? - тыкали они пальцем в водопроводные краны.
  Сергей пожимал плечами, объяснял им про такое изобретение человечества, как электрический насос, придуманный лет сто с лишним назад, и предлагал им сделать в своих домах то же самое. Проверяющие почему-то обижались и начинали тыкать пальцем в плиту. Тут Сергей напускал туману и говорил, что достал по случаю. Нет, не здесь, конечно, и не в Средневолжске. Электроплитки же существуют, почему бы не сделать большую плиту? Вот и сделали ее на таинственном экспериментальном заводе. Штучный экземпляр.
  Комиссии докладывали об этом в комиссию партийного контроля и последовательно всем секретарям обкома. Секретари недоумевали. Штучный товар полагалось в первую очередь поставлять беззаветным служителям коммунизма. Первый даже сгоряча предложил было послать бульдозер и дом разрушить. Потом, подумав о том, что, судя по электрической плите, за месяц с небольшим построенному из непонятных строительных материалов дому и мебели, Сергей может оказаться птицей более высокого полета, чем он сам. Выполняющим секретную миссию. И сразу догадался, что дом для бульдозера слишком крепок, поэтому распоряжение пока отменил.
  
  Они гуляли с Мариной по берегу реки, даже рыбачили по вечерам. Сергей ограничивался нежными поцелуями под луной, помня наставления Андрея.
  - Смотри там, - предупреждал он, - будь осторожен. А то оглянуться не успеешь, как появится тут какой-нибудь дедуля, который прижмет тебя к сердцу и назовет папой, пролив слезу.
  В один из августовских вечеров Сергей с Мариной возвращались домой. Они уже подходили к дому, когда услышали догоняющий их громкий топот и знакомое подвывание Потаповны:
  - Помира-а-и-ит!
  Она пронеслась мимо них, как скорый поезд, и голос ее затих вдали.
  - Что у нее там опять случилось? - спросила Марина. - Опять нафантазировала чего-нибудь.
  Топот раздался уже с другой стороны, и Потаповна, гудя, как паровоз, теперь мчалась им навстречу.
  - Помирает! - заявила она, уткнувшись прямо в Сергея.
  - Кто помирает?
  - Петька мой! Помира-а-и-и-т! - опять заголосила она.
  Сергей всерьез перепугался.
  - Да что случилось-то?
  Потаповна схватила его за руку и поволокла:
  - Скорее! Помирает Петька-то!
  Петьку было жаль. Поэтому они с Мариной помчались вслед за Потаповной без дальнейших разговоров. Запыхавшись, они вбежали в избу.
  Петька совсем не выглядел умирающим. Наоборот, он был жизнерадостен и весел, как никогда. Он сидел на табуретке и улыбался. На его голове красовался плотно надетый по самые брови горшок. Потаповна протянула к нему дрожащую руку.
  - Вот, полюбуйтесь, люди добрые!
  - Правда, я на космонавтика похож? - радостно спросил Петька.
  - Ну, в общем-то, определенное сходство есть, - признал Сергей и потянул горшок. Горшок тянулся только с Петькиной головой.
  Потаповна горестно подперла щеку ладонью.
  - И как я завтра картошку сварю? - пожелала она узнать.
  - А может, разбить? - предложила Марина.
  - Скажешь тоже! Разбить! - возмутилась Потаповна. - Горшок-то у меня такой один. На огороде они не растут, горшки-то!
  Сергей смутно помнил, что сходные эпизоды показывали по телевизору. Дети всовывали куда-то руку или голову, и к ним вызывали МЧС. И накачанные дяди из МЧС обильно поливали застрявшие части тела подсолнечным маслом. Было не совсем понятно, почему это не могла сделать мама.
  Теперь вместо МЧС был Сергей, и подсолнечное масло у них было в изобилии.
  Он вернулся через десять минут с пластиковой бутылкой масла.
  - И где ж ты такое берешь, голубь залетный! - вздохнула Потаповна.
  Петьку вывели во двор, чтобы не пачкать в избе подсолнечным маслом. По дороге горшок наделся еще глубже и закрыл Петьке глаза. Он немного погрустнел и сказал, что он, пожалуй, больше не хочет играть в космонавтов. Сергей с Мариной решили уложить его на землю, чтобы масло затекло под горшок.
  - Может, лучше поставить его вверх ногами? - предложила Марина.
  Петька уже не возражал. Его под руки подвели к забору и помогли встать на руки, опираясь ногами о невысокий забор.
  - Закрой глаза, - скомандовала Марина, и Сергей стал поливать его подсолнечным маслом. Потаповна не смогла стерпеть такого расточительства - сбегала в избу и вернулась с мутным граненым стаканом, пытаясь поймать в него стекающие прямо на землю струйки масла. Струек было много, все они в стакан не попадали, и Потаповна страдала.
  - Ну что ты будешь с этим иродом делать! - охала она.
  Наконец горшок издал негромкое "чпок" и отделился от Петькиной головы. Зажмуренного Петьку повели к Сергею отмываться, а неизрасходованное масло оставили Потаповне.
  Когда благоухающего, сверкающего чистотой Петьку вернули бабке, она, к его большому удивлению, вовсе не ругалась. Полбутылки масла, что ни говори, может растопить и не такие суровые сердца.
  
  Валера с Сашей, собственно, прибыли заменить Сергея в городе, поскольку Барсова сейчас не меньше интересовали события в деревне. Там все окрестные села приезжали посмотреть на Дом и пообщаться с хозяином. Психологи не успевали составлять таинственные графики и писать кандидатские диссертации.
  Иллюзион включили сразу в нескольких местах - на центральной площади, у вокзала и в Заречном районе. Голос в микрофоне - скорбный и трагический - объявил, что предлагает гражданам посмотреть запись вчерашних событий. Изображение появилось на стенах домов. Сначала возникло искаженное лицо Первого, который кричал:
  - Стрелять на месте! Под мою ответственность. Стрелять! И не разводить мне тут... либеральность, понимаешь...
  Граждане застыли. Огромные изображения были видны отовсюду. И три физиономии Первого, брызгающего слюной, громко прокричали: "СТРЕЛЯТЬ!" Было от чего прийти в ужас.
  Потом показался игривый Владимир Ильич, призывающий идти в бездну. Потом - снова Первый. И панорамная съемка доблестной милиции, стреляющей в девиц. Только на этот раз почему-то девицы не успели скрыться за холмом. Сраженные пулями, они медленно падали на землю, истекая кровью. При этом они оборачивались к милиционерам с немым вопросом: "За что?", и сразу становилось видно, какие они хрупкие и по-детски беззащитные. Зрелище продолжалось меньше минуты. Пять тел, растерзанных и окровавленных, недвижно лежали на земле. Население Средневолжска дружно схватилось за сердце. Первый, наблюдающий всю картину из окна, упал в обморок.
  Председатель КГБ накручивал телефонный диск.
  К городу стягивали войска.
  Сергей страдал. Он всегда знал, что эксперимент закончится рано или поздно и он навсегда покинет дом на берегу реки, начинающего шустро осваивать компьютер Петьку, бестолковую Потаповну и последний оплот коммунизма. Но самое главное - он покинет Марину. Иногда днем, пока Марина с Катей занимались хозяйством, он придумывал себе неотложные дела в соседних деревнях и наведывался в лабораторию.
  - Когда эксперимент закончится, все оборудование заберут? - мрачно спрашивал он Андрея в тридцатый раз.
  - Все, - терпеливо отвечал Андрей.
  - Точно?
  - Абсолютно.
  На тот раз Сергей внес некоторую новизну в их беседу:
  - А если я там останусь?
  Андрей вздохнул.
  - Этого тебе никто не сможет запретить. Пожалуйста, оставайся. Но шансов вернуться назад у тебя не будет никогда. Если ты к этому готов - оставайся.
  - Готов! - мужественно ответил Сергей.
  - Тогда я могу только позавидовать твоему мужеству! - сказал Андрей. - Жаль только, что Марина не сможет этого оценить.
  - Почему? - немного испуганно спросил Сергей.
  Андрей молча крутил пальцем у виска.
  - А, ну да! Но все равно она этого стоит.
  - Стоит, стоит, - соглашался Андрей. - Они и не таких жертв стоит. Когда тебя там раскусят и арестуют или сошлют куда-нибудь за незаконные трудовые доходы, тогда ты и будешь себе это повторять в качестве утешения. Ну, и ты останешься без всех благ цивилизации, к которым привык. Без телевизора...
  - Телевидение там скоро будет! - горячо возражал Сергей.
  - Ну да. Одна правительственная программа. Черно-белая. Дальше. Без телефона. Даже обычного, не говоря уж о мобильнике. И - без продуктов. А вкусно поесть ты любишь! - ехидно добавил Андрей.
  - Ну почему без продуктов! Марина так готовит...
  - Историю надо было лучше учить, - в который раз наставительно сказал Андрей. Уже через год в Советском Союзе даже хлеб будет трудно купить. Так что, - похлопал он Сергея по плечу, - смелый ты человек.
  Сергей, чувствуя себя не очень смелым, отбывал в Советский Союз, где действительно начинал ощущаться некоторый дефицит продуктов.
  Июль баловал долгими теплыми вечерами. Дед иногда приезжал погостить на даче и пообщаться с Сергеем - он собирался уезжать к невесте, бабушке Нине, в Гомель. Сергей ему завидовал и говорил сам себе, что вот и он тоже может уехать к своей невесте - из двадцать первого века в середину двадцатого.
  Но он сам уже понимал: он пропадет здесь, как пропадает выращенная в аквариуме рыбка, если ее выпустить в реку.
  - Изнежен, слаб, - негодовал он сам на себя, пытаясь примерить на себя маску героя.
  Он пытался понять, было ли его чувство навеяно романтикой неизбежной разлуки или он и в самом деле был влюблен.
  Он мучительно решал, что ему делать. В глубине души он надеялся, что связь с будущим возобновится. Может понадобиться еще один эксперимент. Собственно, связь времен может иметь и другие причины, вполне меркантильные. Коммерческие, например. Правда, они могут понадобиться лет через двести.
  В конце концов, живут же здесь люди, и вполне счастливы. Вот Марина, например, со своими родителями. Правда, трудно сказать, как бы они чувствовали себя, не будь с ними рядом Сергея.
  Он смотрел на Марину, когда она сидела в шезлонге, блаженно закрыв глаза. И твердо решал - останусь.
  Пару часов спустя, глядя на пустые прилавки магазина, он внутренне содрогался, - нет, так жить невозможно. Он привык, что если есть деньги, то на них можно покупать вещи и продукты. Ощущение, когда деньги, в общем-то, бесполезны, было, на его взгляд, уж слишком экстремальным.
  "Останусь!" - решал он, идя по улицам Средневолжска и любуясь еще не облупленными стенами домов, которые в его времени будут объявлены памятниками старины. Он представлял себе, как они с Мариной будут здесь гулять, и это ему вполне нравилось. Правда, среди городских домов еще не был построен "МакДональдс", фирменные магазины одежды, ледовый дворец и тренажерный зал с бассейном, в котором он привык заниматься два раза в неделю. Да, и парикмахерский салон! И душ, как у них на даче. В городе провести воду он уже не сумеет. А в Сосновке, как справедливо предсказывал Барсов, дом могут отобрать в любой момент как построенный на нетрудовые доходы. Нет, так жить он не сможет.
  Вечером он доставил из будущего мясо, и они стали готовить шашлык - ждали в гости Кирюшиных и Петровых. Увидев костерок, у дома останавливались соседи и гадали, какой у них нынче праздник. В мангале потрескивали дрова, в сторонке стояла кастрюля с маринующимся мясом. Цветы, которые заботливо выращивала Катюша, уже почти все зацвели, и запах дыма смешивался с ароматом пионов и еще чего-то душистого и летнего.
  Посмотрев на местного почтальона Захара Васильевича, который жадно смотрел на мясо из-за забора, Сергей, следуя инструкциям, пригласил его войти.
  - Благодать какая, - сказал Захар Васильевич, глядя на фонтан и аккуратно разбитые газоны. Потом он скосил глаза на мясо и робко сел на краешек шезлонга, поближе к кастрюле.
  - Что делается-то, слыхали? - спросил он. - Ужас прямо!
  - А что случилось? - полюбопытствовал Сергей.
  Захар Васильевич поведал ему последние деревенские новости. Оказывается, колхозники повезли с утра, как обычно, продукты в город на рынок. Главный агроном выделил лошадь, и несколько женщин, обнимая банки с творогом и сметаной и уложив в телегу связанных кур, чинно ехали торговать. Но у самого города дорогу им преградили военные и без всяких объяснений отправили обратно.
  - Потаповна пыталась их лесом обойти, - обиженно рассказывал Захар Васильевич. - Да этих военных и в лесу что муравьев - под каждым кустом сидят. Никого в город не пускают. Это что же такое делается, а? - вопросил он. - Никак, война опять какая готовится?
  Видимо, никого не выпускали и из города. Потому что позвонил Валера и сказал, что расстроенные Кирюшины вернулись домой. Движение пригородных автобусов отменили, и вообще, похоже, в городе вводят комендантский час.
  Этого Сергей допустить не мог. Он созвонился с Барсовым и через минуту стучал в дверь Кирюшиных.
  Разрешая забрать Кирюшиных на дачу столь сложным путем, - сначала Сергея нужно было перебросить в город через лабораторию, потом Кирюшиных доставить в Сосновку при помощи джипа, оборудованного временным порталом, - Барсов, разумеется, преследовал свои цели. За Сергеем была установлена слежка. Органам было известно, что он на даче, поэтому пока им было трудно обвинить его в организации беспорядков в городе. То есть обвинить его могли бы, конечно, в любом случае, но им нужны были очевидные доказательства. Значит, Сергея было удобнее брать в городе. И им прямо-таки до смерти хотелось Сергея в городе увидеть. Ну что ж, решил Барсов: хотят увидеть - отчего ж им не помочь.
  Кирюшины Сергею очень обрадовались. Первый вопрос, разумеется, был, каким образом ему удалось пробраться в город. Григорий Иванович был очень смущен - его пылкие убеждения о торжестве коммунистической идеи были здорово поколеблены видом суровых вооруженных солдат. Маргарита Николаевна была нешуточно напугана.
  - Ходят слухи о комендантском часе, - сказала она.
  - Да Бог с ним, - беззаботно сказал Сергей. - Поехали в Сосновку. Там никакого комендантского часа, я вам обещаю. Только шашлык, река и полная свобода.
  - Но как... - растеряно начал Григорий Иванович, но Сергей уже подхватил нераспакованные сумки.
  Когда они вышли во двор, рабочие, которые вторые сутки копали яму для телеграфного столба - к этому времени в ней можно было бы похоронить слона, - встрепенулись и побросали лопаты. Некоторое время они смотрели на Сергея, не веря своим глазам. Они не могли понять, как они оба могли пропустить тот момент, когда Бахметьев в дом входил. Хорошо еще, что они заметили, как он выходил. Один из них вытащил черную эбонитовую трубку и стал в нее что-то взволнованно говорить.
  - Не валяй дурака, - услышал он раздраженный голос. - Мне пять минут назад докладывали, что Бахметьев на даче.
  - Да вот же он, - растеряно говорил "рабочий". - С соседями в свою машину садится. С теми, которые делали попытку к нему сегодня уехать.
  Человек на другом конце провода чертыхнулся и положил трубку. Сергей не торопился. Он предложил Маргарите Николаевне проверить, выключен ли в коридоре свет, потом Григорий Иванович захотел подняться за книгой. Затем он с ними немного поболтал, прежде чем сесть в машину, и повернулся к "рабочим". Те поспешно схватили лопаты и чуть не провалились в яму, выбраться из которой им было бы довольно сложно.
  - Я говорю, - медленно и четко произнес Сергей, - надо бы в магазин по дороге заехать. Тот, что на улице Коминтерна. На углу улицы Красноармейской. Надо к шашлыкам вина купить. И хлеба. И колбасы.
  После чего все сели в машину.
  Выходя из магазина, нагруженный покупками, он с удовлетворением увидел, что издалека подъезжает черная тупорылая машина - точь-в-точь немецкий фольксваген "жук". Сергей поболтал с Кирюшиными, держа машину в поле зрения.
  - Какой теплый август, - жмурясь в предвкушении дачного вечера, говорила Маргарита Николаевна. - Наверное, вода еще теплая.
  Машина уже тормозила, и два человека, которые с трудом умещались на заднем сиденье, стали на ходу открывать двери.
  - Сейчас мы проверим, - весело сказал Сергей и запрыгнул в маши-
  ну. - Ну что, - он обернулся и подмигнул Григорию Ивановичу. - Посмотрим, на что он способен?
  Он похлопал по рулю и резко рванул с места.
  - Как же мы проедем? - озабоченно сказал Григорий Иванович, на минуту вернувшись в суровую реальность. - Там ведь посты.
  - Разберемся, - крикнул Сергей и включил музыку.
  Маргарита Николаевне вздрогнула, услышав за своей спиной разухабистые звуки русской народной песни "Казачок", почему-то на немецком языке. Она обернулась и стала рассматривать колонки, позабыв о сложной морально-политической ситуации.
  Черный "жук" сразу и безнадежно отстал. В зеркале заднего вида Сергей видел, что из-за угла, с улицы Первомайской, вылетела машина, в простонародье называемая "козел". Сергей порадовался за хорошую радиосвязь во внутренних войсках. Народу в ней умещалось побольше, и Сергей опасался, что по ним начнут стрелять. Втягивать милейших Кирюшиных в перестрелку он совершенно не хотел и выжал из машины сто пятьдесят километров. Влетев на мост через Волгу, который вел в Заречный район, он успел предупредить:
  - В этой машине от скорости иногда голова кружится.
  После этой поездки у Кирюшиных осталось смутное впечатление, что машина Сергея развила такую сумасшедшую скорость, что в одно мгновение выехала за городскую черту, сразу попав в какой-то другой незнакомый им город, миновав все посты. Просто удивительно, сколько высоких домов было в этом новом неизвестном городе. Правда, он как-то уж слишком быстро промелькнул. Постовые, вероятно, просто не знали тех дорог, по которым их вез Сергей, поэтому их никто не остановил, и они за десять минут лихо добрались до Сосновки.
  - Замечательная машина, - похвалил Григорий Иванович, немного неуверенно выбираясь из нее.
  
  Пока на даче наслаждались природой и умело приготовленными шашлыками, в МВД проводилось очередное заседание.
  - Посты говорят, что он не проезжал, - нервно доказывал человек в военной форме. - Мои люди не могли ошибиться.
  Все присутствующие в кабинете очень нервничали из-за человека в штатском со зловещей фамилией Воронов. Потому что ГРУ - организация вспыльчивая и приговоры исполняющая моментально и неукоснительно. Причем разводить такую канитель, как суды и адвокаты, в условиях отстаивания социалистического образа жизни ГРУ считало излишним. С КГБ и прочими структурами ГРУ разбиралось особенно строго, не упуская случая лишний раз показать, кто в стране хозяин.
  - Ваши люди не заметили, как он обратно на дачу приехал, - веско сказал человек в штатском. - Однако Бахметьев уже там.
  - Не может быть, - потрясенно воскликнуло местное руководство хором. - До Сосновки полчаса с лишним езды. Это если на очень хорошей машине.
  Однако начальник милиции грустно покивал головой.
  - И Кирюшины с ним, - доложил он.
  Воронов презрительно усмехнулся и потребовал карту.
  - Тоже мне, - буркнул он. - Вот смотрите.
  Через минуту все откинулись и посмотрели друг на друга.
  - Ничего не понимаю, - вынужден был признать человек в штатс-
  ком. - Тут даже по прямой шестьдесят километров. Даже если ехать со скоростью сто пятьдесят, это как минимум полчаса. Но прямой дороги нет. Самая короткая дорога - восемьдесят километров. Чтобы за пятнадцать минут... - он задумался. Потом просиял:
  - Ну точно американский шпион, - сказал он.
  Теперь все стало понятно. И как его не заметили постовые, и как он преодолел восемьдесят километров за пятнадцать минут. Американский шпион, что тут удивительного! И, совершенно счастливые, участники специального секретного совещания стали разрабатывать план действий.
  
  Марина сидела в шезлонге, углубившись в "Доктора Живаго". Такая мелочь, как то, что книга будет издана несколькими годами позже, - пока Пастернак, наверное, и не подозревал, что он ее напишет, - Сергея нисколько не смущала.
  Григорий Иванович успел бегло просмотреть эту книгу утром и был в легком недоумении.
  - Вот видите, - поучительно говорил он Сергею, - как советская власть откровенно признается в своих ошибках. Не боятся печатать такие книги у нас. А вы говорите!..
  Он все больше убеждал себя в том, что все в порядке у них с властью, и такая свобода мысли радовала его все больше, по мере того как он убеждал в ней себя и окружающих. Большей частью, конечно, себя.
  Из дома вышла Маргарита Николаевна с еще одной книгой в руках. Сергей обрадовался: он специально оставил "Страх" Анатолия Рыбакова на столе в кухне, рассчитывая, что кто-нибудь из гостей ее найдет.
  - Потрясающе! - сказала она. - Там такое про Сталина! Я открыла как раз на той страничке, где про смерть Орджоникидзе...
  Она уселась на скамеечку в беседке и раскрыла книгу.
  Сергей усмехнулся. Представить себе, что на даче из всех возможных занятий выберут именно чтение...
  - Григорий Иванович, - позвал он. - Погоняем мячик?
  Не успели они пристроиться за теннисным столом, как из дома выбежала Катюша.
  - Так нечестно! - закричала она. - Сами играете, а мы, несчастные женщины, должны скучать? Поедем все на острова!
  "Несчастные женщины" приподняли головы, явно не желая, чтобы их трогали и куда-то тащили от захватывающего чтения.
  Катюша улучила момент и шепнула Сергею, что звонил Барсов. Товарищ Воронов распорядился установить в их доме подслушивающие устройства, и надо было предоставить им такую возможность, хотя бы на часок оставив дом.
  Вообще, насчет распространения "диссидентской" литературы среди местного населения Сергей очень возражал. Насколько он знал тех людей, которым он эти книжки подсовывал, они начнут широкие дискуссии. Преподаватели, например, запросто могут устроить диспут среди студентов и навлекут на себя гнев партийных бонз. Однако указания Барсова выполнял, надеясь, что он не забудет потом оградить людей от неприятностей.
  Получив обещание, что эти книги они получат в подарок, Кирюшины заразились всеобщим азартом: собирали удочки, мячи, упаковывали в невиданные корзинки с отделениями еду, смазывали в лодке уключины, чтобы весла не скрипели. Острова посреди реки действительно были райским уголком с бившим чистейшим ключом, обильными зарослями шиповника и земляники и отличной рыбалкой. Так что времени размещать аппаратуру у ГРУ было больше чем достаточно.
  На острове, играя в волейбол, Сергей с Катюшей поглядывали на заброшенную "трансформаторную" будку, которая находилась недалеко от берега между Сосновкой и соседним Сенькино. Будку эту Сергей с Андреем приметили давно и знали, что тяжелая дверь с черепом и надписью "высокое напряжение" вела в довольно просторный подземный бункер. Сейчас возле будки наблюдалось некоторое оживление. Возле нее копошились несколько незагоревших "крестьян", возле которых не было видно ни кос, ни лопат, но зато наблюдались в изобилии наклеенные пышные усы и белые косоворотки. От настоящих крестьян они отличались так же, как павлин от курицы.
  Возвращаясь обратно на своем "лендровере", который дожидался их на берегу, Катюша не упустила случая крикнуть в открытое окно копошившемуся в густой траве "крестьянину":
  - Бог в помощь! Вы что там, клад нашли?
  Ряженый "крестьянин" злобно посмотрел на нее, неумело вырвал из земли клочок травы, потерял равновесие и от неожиданности с размаху сел на землю. Из машины раздался дружный хохот.
  
  Вечером довольный Воронов лично уселся возле специально привезенного из Москвы оборудования. Медленно крутились бобины огромных магнитофонов, шуршала проволока. Он допустил к прослушиванию только председателя КГБ. Они ждали откровений.
  Магнитофонов было целых два - дорогое и редкое оборудование, которое Москва не пожалела для крамольного, впавшего в немилость города.
  Пишущая проволока все шуршала и шуршала, не донося ни единого звука. Видимо, обитатели дачи были в саду. Потом женский голос весело сообщил, что все устали и неплохо было бы поспать. С этим согласилось еще несколько голосов, потом мужской голос - явно Бахметьева - сообщил, в каком месте у него синяк от мяча и какие последствия в интимной жизни ему могут от этого грозить. Председатель КГБ сконфузился и покраснел. Воронов перестал клевать носом. Тишина, которая наступила после этого, разнообразилась храпом. От скуки Воронов пытался определить, кто его издает, и преуспел в этом, сделав вывод, что либо Кирюшин, либо Бахметьев.
  В шесть вечера все стали потихоньку просыпаться. Военные схватили карандаши и оживились.
  - Мясо уже замариновалось! - сообщила Марина.
  - Сережа! - крикнула Катюша. - Неси кастрюлю в сад. И разжигайте там с Григорием Ивановичем мангал.
  - Шифровка? - с энтузиазмом предположил председатель КГБ.
  Воронов вздохнул и предложил дежурить по очереди.
  Через сутки он заскучал. Ему надоело выслушивать кулинарные рецепты, обсуждения результатов рыбалки и игры в теннис. Однако через четыре дня, когда он совсем потерял надежду и с некоторой тревогой думал о том, что он будет докладывать московскому руководству, он был вознагражден.
  Он рассеяно прослушивал рассуждения Маргариты Николаевны о том, как летний отдых способствует хорошей работе в течение учебного года, как вдруг с другого магнитофона, который писал с микрофона в Бахметьевском кабинете, явственно послышался голос Бахметьева.
  - Слушаю, товарищ генерал!
  Воронов встрепенулся. Бахметьев говорил негромко, но, видимо, он находился у самого микрофона, поэтому слышимость была отличная.
  - Подрывная группа полностью ликвидирована, - между тем докладывал Бахметьев. - Настроение населения нормальное. Да, думаю, город уже вернулся к нормальной жизни.
  Потом наступила пауза, в течение которой Воронов мог вытереть вспотевший лоб и полностью переварить услышанное. Как подрывная группа ликвидирована? Без его, Воронова, личного активного участия? Между тем Бахметьев заговорил снова, и Воронов обратился в слух.
  - Нет, боюсь, не все в порядке, - докладывал Бахметьев кому-то таинственному и, видимо, очень могущественному. - Тут полковник Воронов из ГРУ развил ненужную активность. Как бы он тут не наломал дров. Население беспокоится. Простите, не слышу? Да, ввел комендантский час. Не справился с ситуацией, все делает слишком явно. Посты на дорогах выставил... Не справляется...
  Потом голос Бахметьева напрягся, будто ему только что сказали что-то важное.
  - Сейчас ликвидировать? А может, дать ему шанс? Скажем, два дня? Все-таки старается человек, хоть и ограничен. Что? Дать сутки? Если сообразит вывести войска? Слушаюсь. Мне ликвидировать лично? Ах, для этого есть специальные люди? Слушаюсь. Но прошу вас дать ему не один, а хотя бы два дня. Вдруг вникнет в ситуацию. Слушаюсь. Служу Советскому Союзу!
  И Бахметьев умолк.
  Воронов тихо выключил магнитофон. Потом снова включил и стер запись. И пошел будить председателя КГБ, радуясь, что именно он дежурил в этот момент у магнитофона.
  А Сергей свернул в трубочку бумажку с сочиненным Барсовым диалогом, надеясь, что он сыграл достоверно, положил ее в карман и усмехнулся.
  
  Эксперимент был закончен. Сергей, измотанный нервным напряжением, был рад. Даже несмотря на то, что Марина была его любовью и его болью. Чужой мир. Другая планета. Без поддержки он сошел бы здесь с ума через неделю.
  Прощаясь с соседями, он клял себя за слабость последними словами и снова решал остаться.
  Он вернулся в свою "квартиру "П" тридцать первого августа. Обошел всех соседей, которые радостно поздравляли его с началом нового учебного года, и присел попить чаю у Хворовых. Ему было особенно неудобно, что завтра все будут недоумевать, почему он не явился на занятия и исчез, никого не предупредив. Это неожиданное исчезновение тоже было запланировано. Им, видите ли, было интересно, какие сплетни разойдутся в связи с этим.
  В его кармане завибрировал мобильный телефон.
  - Андрей, наверное? - улыбнулся Николай Васильевич.
  Это действительно был Андрей, который требовал, чтобы Сергей возвращался к себе.
  - Ну, - поднялся Сергей из-за стола, - спокойной ночи.
  Сказав себе, что по крайней мере с Кирюшиными, правда значительно постаревшими, он увидится уже завтра, он окончательно понял - не останется.
  Вернувшись в свою квартиру, он увидел, что она пуста. Хозяйственный Митя отодрал от стены даже панель под дикие камни.
  Андрей предупредил, что спутниковая связь, открывающая временное окно на территории Средневолжска, будет отключена через час.
  - Ты что? - закричал Сергей. - Я же с Мариной не попрощался.
  - Ну и дурак! Долгие проводы - лишние слезы, - категорически отрезал Андрей. - Жми на диск.
  - Ага. Сейчас, - растеряно пообещал Сергей. - Уже жму.
  - Давай, старичок, - ласково сказал Андрей. - Тут тебя Катя уже заждалась.
  Сергей торопливо спустился и побежал к Марининому дому. Последний раз он смотрел на знакомые окна, где все еще были живы, и Ромка, став Романом Эдуардовичем, еще не уехал в Израиль, а ковырял новым перочинным ножиком перила в подъезде.
  Улица была пуста. Вдали горел одинокий фонарь, на небе появились первые звезды.
  Стараясь впитать в себя всю эту улицу до последних деталей, Сергей нажал на диск.
  Вопреки всеобщим ожиданиям, он не обрадовался накрытому в институте столу. В конференц-зале собрались все руководители эксперимента - психологи, программисты, пародист Яблонский и даже отец вместе с дедом. Сергей вспомнил, что отец сделал для эксперимента одну важную установку.
  - Прямо потомственность - семейственность, - грустно усмехнулся он.
  Катюша одиноко сидела в уголке. Понимая, что Сергей тоскует по Марине, она не стала заговаривать с ним.
  Барсов, довольный, как именинник, поднял первый тост.
  - Справились на "пять", - заявил он Сергею и Катюше. - Идите сюда, я вас обниму по-стариковски.
  - Я тоже ужасно скучаю, - шепнула Катюша, оказавшись рядом с Сергеем в могучих объятиях Барсова.
  После этого они уселись за стол рядом.
  - А помнишь... - мечтательно начал Сергей.
   Не дождавшись Сергея перед началом учебного года, Марина обиделась. Через две недели Григорий Вульфович вынул из почтового ящика конверт, надписанный бахметьевской рукой.
  - Жених пишет, - обрадовал он вечером Марину.
  В благоговейном молчании они с Эсфирь Марковной ждали, пока она вскрывала письмо. В конверте оказались какие-то документы.
  - Ничего не понимаю, - пожаловалась Марина и протянула бумаги матери.
  Эсфирь Марковна вчиталась и охнула:
  - Дарственная на дачу! Гришенька, ты помнишь, какая там дача?
  - Широкая душа! - прослезился Григорий Вульфович.
  Марина негодующе тряхнула головой:
  - Он решил откупиться от меня дачей!
  - Мариночка, - мягко сказал Григорий Вульфович. - Такая дача - это не тысяча рублей и не какое-то там кольцо с бриллиантом, чтобы про нее сказать - "откупиться". Что-то тут очень-очень странное.
  Он опустил руку, в которой держал документы, и оттуда выпала записка.
  - Это, наверное, мне, - сказала Марина и медленно прочитала: "Никогда не снимай со стены картину и часы".
  - Ничего не понимаю, - опять сказала она.
  Через неделю, в воскресенье, Энгельманы поехали в Сосновку.
  Эсфирь Марковна по-хозяйски открыла шкафчики на кухне:
  - Чего только тут нет. Гриша, посмотри, в какой интересной пачке макароны... ой!
  - Что случилось, Фирочка? - поинтересовался Григорий Вульфович и поднял глаза на жену.
  Она растеряно смотрела на него, держа в одной руке пачку макарон, а в другой - пухлый конверт, из которого выглядывала толстая пачка денег.
  Дачу у Энгельманов не отобрали. Она была записана на целую семью, и их решили не трогать. Марина несколько раз находила в разных местах огромные суммы денег, которые позволили им пережить самые тяжелые времена.
  Однажды она нашла в старом лыжном ботинке какие-то необычные деньги - маленькие банкноты непривычного цвета. Они были завернуты в записку, почерк которой был ей мучительно знаком.
  "Ты очень догадливая девочка, - было написано рукой Сергея. - И я не сомневаюсь, что ты и так уже все поняла. Я буду любить тебя и через года. То, что ты видишь, - деньги, которые войдут в обращение в шестьдесят первом году, после денежной реформы. Их тебе хватит надолго. Марина! Когда мы увидимся в следующий раз, ты будешь уже намного старше меня".
  - Я так и думала! - прошептала она.
  Много лет ее не оставляло чувство, что она что-то упустила. Какая-то важная деталь ускользнула от нее.
  Проворочавшись до рассвета в постели, она поняла, что она должна сделать.
  Включив везде свет, она подошла к той картине, которую Сергей собственноручно повесил на стену задолго до своего исчезновения. Довольно милый пейзаж с заснеженным лесом. Она вскарабкалась на стул и стала внимательно его рассматривать. На одном дереве была изображена сорока, сидевшая на ветке. На ее голове что-то блеснуло, когда Марина осветила ее фонариком. Пришлось подложить на стул толстый словарь, чтобы лицо Марины оказалось на одном уровне с картиной. К голове сороки был прикреплен крошечный плоский круг, в середине которого блестело стекло. Марина осторожно протерла его рукавом халата. Потом она сбегала к зеркалу, привела себя в порядок и слегка подкрасила губы.
  Вернувшись к картине, она прокашлялась.
  - Дорогой Сережа! - сказала она, глядя в круглое стеклышко. - Спасибо тебе за дачу, за деньги. За то, что ты позаботился обо мне и о нашей семье. Это нам очень, очень помогло.
  Она на секунду замолчала, порывисто вздохнула и решительно продолжила.
  - А еще больше спасибо тебе за то, что ты подарил мне чудесные полгода. Самые лучшие полгода моей жизни. Ты знаешь, Сережа, мне действительно очень помогли деньги, которые ты так заботливо нам оставил. Но было бы гораздо лучше, если бы ты был со мной все эти годы.
  Тут она почувствовала, что сейчас расплачется, и поспешно отошла от картины.
  Много лет спустя она окончательно переселилась на дачу. Денег Сергея было достаточно, чтобы жить безбедно и с комфортом. На даче она и состарилась. Новый век она встречала там с двоюродной сестрой и ее семьей, которые любили гостить у богатой родственницы.
  А спустя несколько лет, когда она сидела в старом шезлонге у себя во дворе, ей показалось, что она увидела у своих ворот до боли знакомую фигуру.
  - Молодой человек! - несмело окликнула она. - Вы ко мне?
  Человек у ворот вздрогнул и надвинул бейсболку поглубже на глаза.
  - Нет, - хрипло сказал он. - Извините. Мне просто хотелось разглядеть дом.
  И, повернувшись, он медленно зашагал прочь.
  Мировая научная общественность подводила итоги эксперимента. Россия опять была в центре внимания. Потому что, как всегда, все в ней пошло не так. Во всяком случае, не так, как у других. На привозимые из будущего артефакты реагировали не отдельные личности и не отдельные концерны, а целая государственная машина. Причем не с точки зрения использования их в своих интересах, а с точки зрения идеологии. А отдельные личности в большинстве своем реагировали так непредсказуемо или не реагировали вообще, что в ближайшие два года наблюдался парад защиты кандидатских и докторских диссертаций. Тем хватило всем - историкам, философам, социологам и, конечно, психологам. Но самое главное - секретное психотронное оружие в конце концов все-таки было создано. Это произвело разрушительное действие в некоторых областях промышленности. Владельцы оружейных концернов, которые ценой подкупов, интриг и даже заказных убийств развязывали войны для успешной торговли оружием, вдруг в последний момент обнаруживали, что им гораздо больше хочется спонсировать молодых гениев, которые создавали картины из старых болтов, радиодеталей и разбитой кофейной чашки. Итальянская мафия прекратила свое существование. Старые мафиози стали выращивать фиалки в своих имениях, а молодых было некому учить. Гаишники перестали вымогать взятки и стали аккуратно выписывать квитанции. Даже жены ничего не могли с ними поделать. Суды стали неподкупными. Адвокаты могли со спокойной совестью уйти на покой, поскольку судьи добросовестно разбирались в делах и даже выносили оправдательные приговоры невиновным. Учителя перестали подсказывать во время единых государственных экзаменов, а проверяющие комиссии перестали выдавать экзаменационные работы родителям для исправления ошибок.
  - Куда катится мир! - в ужасе воскликнул один папа, когда председатель экзаменационной комиссии отказался от острова в Тихом Океане в обмен на пятерку его чаду. Правда, это не помешало любящему папаше выкупить весь институт.
  Судья Гаагского трибунала Карла дель Понте расплакалась перед телекамерами и пообещала уйти в отставку и ловить бабочек в знаменитой южноамериканской долине. Жизнь стала налаживаться.
  Руководители проекта съехались в Стокгольм для получения Нобелевских премий. Участники эксперимента тоже должны были получить заслуженные награды.
  Сергей с Катюшей прогуливались по тихой шведской улице неподалеку от королевского дворца. После эксперимента они не могли долго обходиться друг без друга, потому что им больше не с кем было делиться воспоминаниями. Психологи смогли программировать нечистых на руку государственных деятелей и олигархов, но так и не научились лечить ностальгию.
  Навстречу им шел сияющий Барсов. Он предвкушал вечерний банкет в королевском дворце и скорое возвращение домой. Когда между ними оставалось буквально несколько шагов, прямо перед Барсовым неизвестно откуда, казалось, прямо из воздуха появился человек. Он был высокий и узкоплечий. Его волосы были аккуратно поставлены вертикально вверх и покрашены в геометрически правильную красно-зеленую клетку.
  - Хиппует. И необычайно горд собой, - прокомментировала Катюша и презрительно отвернулась.
  Человек осторожно улыбнулся и приблизился к ней.
  - Посмотрите, что у меня есть, - сказал он мелодичным голосом и показал им то, что было у него в протянутых руках.
  На его ладонях стоял небольшой полупрозрачный куб, который вспыхивал то оранжевым, то голубым цветом, и в его глубине появлялись незнакомые пейзажи, которые все время менялись.
  - Ну и что? - пожал плечами Сергей. - Подумаешь!
  И отвернулся. Человек махнул рукой, и куб исчез.
  - Между прочим, - сказал человек, - ему не требуется никаких источников питания.
  Потом у него в руках оказалась довольно большая пластиковая коробка.
  - Что это? - спросил Барсов.
  Человек обрадовался.
  - Это такой утилизатор мусора! - начал он радостно объяснять. - Смотрите!
  И он стал кидать в коробочку обрывки бумаги и всякий мусор, который он доставал из кармана. Мусор бесследно исчезал.
  Барсов нетерпеливо взглянул на часы.
  - Все это прекрасно, - сказал он, - но вам, дорогие мои, надо еще подготовить речь на банкете.
  И, подхватив Сергея с Катюшей под руки, он повел их к гостинице.
  Человек печально посмотрел им вслед, прикоснулся к левому запястью и исчез, прихватив с собой неудачно приземлившегося рядом с ним воробья.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"