Джоча Артемий Балагурович : другие произведения.

Когда не стало света

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Три истории, объединенные общими главными героями. Кроссовер на темы вампиров, мистики и постапокалипсиса. Истории не основаны на каких-то уже существующих мирах и являются самостоятельными произведениями.

  1. КОГДА НЕ СТАЛО СВЕТА.
  
   Я шагаю по неширокой аллее. Каждое дерево знакомо мне еще с тех времен, когда их только высаживали по бокам протоптанной многими поколениями тропы, ведущей от города к кладбищу. На моих глазах они превратились в кряжистых великанов, расправивших свои ветви густым пологом над землей. Сейчас эти ветви уничтожило пламя, и лишь мертвые стволы, похожие на почерневшие языческие камни, торчат из земли. Но я все равно узнаю каждое дерево по корням, которые все еще цепляются за почву обугленными пальцами.
   Воздух наполняет тяжелый запах гари, смешанный со сладковатым смрадом от сгоревшей плоти. Мои сапоги ступают в пепел, нанесенный в аллею вечным ветром, который, сколько я помню, обитал здесь всегда. Шевелил пожухлую траву, заставлял трепетать багряные шапки деревьев, гнал дождь сквозь густые ветви, застилал легкой поземкой дорожку, и каждый раз его неслышное дуновение сопровождал или шелест упавшей листвы, или хруст тонкого наста, или звук неспешной капели. Сейчас был пепел. Мягкий и неслышный, поглощающий звук моих шагов, а ветру, похоже, было все равно.
   Наверное, впервые я шагаю так свободно при дневном свете. В иное время это было бы немыслимо, но сейчас... Сейчас день хуже ночи. Повисший над городом смог от пожаров и поднятый горячим воздухом пепел не оседают уже двое суток, не позволяя солнечным лучам коснуться израненной земли. Сегодня я рискнул покинуть свое убежище и уже через несколько минут понял, что с этого момента я живу в ином мире.
   Меня зовут Верджил Блэк. Я вампир. Да, из тех самых, про которых написано сотни глупых книжонок. Они настолько смешны и бессодержательны, что я иногда задумываюсь, как такие, как я, все еще существуют в реальном мире. Поверхностные истории, рассказанные несведущими людьми, переполненные выдумками и откровенной чушью, не ровня тем древним легендам и предубеждениям, которые, как я с недавних пор стал подозревать, и породили нас, вампиров. Иного объяснения нашему существованию я не нахожу.
   Я живу, если мне будет позволено так сказать, уже очень долго, но сегодня впервые поразился тому, на что люди могут обречь себе подобных. Мне приходилось бывать на многих войнах. Только там я мог отыскать действенное лекарство от монотонности моей вечно длящейся жизни. Я воевал среди сарацин в эпоху крестовых походов и вкушал кровь крестоносцев из их же стальных шлемов, я сражался с дикими племенами индейцев, высадившись с испанцами на побережье Америки, пока жрец одного из племен не вырезал сердце из моей груди. Позднее я примкнул к армии северян, когда разразилась гражданская война, и видел реки черной крови, которые заставили меня усомниться в собственной кровожадности. Я побывал на обеих мировых войнах, впоследствии затеянных человечеством, и вынес оттуда ощущение, что ничего более ужасного я никогда уже не увижу. Думал ли я, что стану свидетелем бойни, во сто крат более бессмысленной и страшной, чем все, что я повидал до сих пор.
   Я миновал аллею и оказался на окраине города. Пожары пылали до сих пор, то затухая, то вновь разгораясь. Не решаясь идти дальше, я наблюдал издалека редкие фургоны спасательных команд, вокруг которых суетились военные медики и солдаты национальной гвардии. Насколько я понял позднее, они даже не пытались собрать тела. Лишь делали короткие вылазки, чтобы отыскать редких выживших. Не имело смысла восстанавливать порядок или налаживать какую-то жизнь. Город был мертв, и с этим ничего нельзя было поделать. Те, кого успели эвакуировать накануне удара, вернулись теперь на пепелище, надеясь отыскать своих родных и близких, не поверивших в реальность угрозы. Меня самого спасли крепкие стены вросшего в землю старинного склепа, что находится на старом кладбище, основанном еще в колониальную эпоху. На протяжении последних лет этот склеп служил мне прибежищем.
   На мне поверх старомодного костюма был длинный черный плащ с глубоким капюшоном и потому я сошел за одного из тех несчастных, что с риском для жизни пробирались через карантинный кордон вглубь города. Оказавшись в городе, я с трудом узнал его некогда уютные улочки. От деревянных коттеджей пригорода почти ничего не осталось, а в редких уцелевших домах отсутствовали окна и двери. Значило ли это, что поисковые группы пытались отыскать выживших стариков и немощных, запертых в четырех стенах, или, может быть, двери выломали мародеры, которые во все времена не слишком считались с масштабами трагедии и моральными принципами. Ближе к центру города разрушения только нарастали. Двухэтажные каменные домики, покрытые черепицей, теперь походили на большие картонные коробки, в которых кто-то огромной тлеющей сигаретой выжег закопченные дыры окон. Крыши провалились вниз, а из выгоревших дверей наружу высыпались горы обвалившейся штукатурки, кирпичей и перекрытий. Зачем я сюда пришел? Чтобы убедиться в том, что это не продолжающийся сон, наполненный кошмарами? Все слишком реально, чтобы быть сном. Даже сном вампира.
   Так кого же я ищу здесь? Никого конкретно. Людей. Нет, пожалуй, впервые я решил отыскать того, кого в иное время пожелал бы встретить в последнюю очередь. Я свернул на едва узнаваемую улочку и пошел к западной окраине города. Уже пройдя порядочное расстояние, я забеспокоился. Высокий шпиль с крестом обычно заметен издалека. Дорогой я ошибиться не мог, и стройная часовня старой церкви должна была уже показаться над крышами уцелевших зданий. Мои опасения вскоре разрешились, сменившись одновременно необычной для меня скорбью. Шпиль часовни уничтожил огонь, некогда прекрасные цветные витражи в окнах церкви полопались, а от резных дверей остались только обугленные куски дерева, висящие на петлях. Сейчас здание мало чем напоминало храм. А ведь когда-то я обходил это место стороной. Предрассудки вампиров не более, но я тоже читаю глупые книжки. Я вспомнил старика священника, отца Клауса. Пожалуй, он был единственным, кто твердо верил в мое существование. Его считали сумасшедшим, но его службы, наполненные духовной энергией, жители города посещали с редким усердием. Интересно, что с ним стало?
   Я решился и ступил на занесенную черными хлопьями дорожку, ведущую к ступеням церкви. Поднявшись к входу, я зашел внутрь. То, что я оказался внутри церкви, не произвело на меня ни малейшего впечатления; против ожидания сей факт не вызвал во мне ни трепета, ни страха. Я был разочарован. Слабый звук, донесшийся из глубины центрального зала, заставил меня насторожиться. Я в нерешительности замер, раздумывая, не уйти ли мне, но немного опоздал с принятием окончательного решения. Показавшийся из-за остатков кафедры человек заметил меня и, тяжело вздохнув, устало сказал:
   - Воистину, настало темное время, если даже порождения ночи осмеливаются зайти в храм!
   Отцу Клаусу не откажешь в проницательности, несмотря на его преклонный возраст и подслеповатые глаза. В своем желтом дождевике, надетом поверх джинсовой куртки, и мешковатых штанах, заправленных в сапоги с отогнутыми голенищам, он не был похож на служителя церкви, но благообразный вид его седеющей головы, высокий лоб и тонкие губы сразу расставляли все по местам.
   - Вы узнали меня? - удивился я.
   - Зачем ты пришел сюда? - задал встречный вопрос священник. - Неужели я единственный, кто выжил и в чьих жилах продолжает течь кровь? Или, может быть, ты выбрался из своего логова, чтобы питаться мертвечиной?
   - Не говорите глупостей, - зло заметил я. - Вам прекрасно известно, что я не приемлю мертвую кровь.
   - Значит, все-таки ты пришел за мной. Решил посчитаться?
   - За что мне с вами считаться, отец Клаус? За ваши проповеди, поносящие и меня в том числе? Нет, мне ни к чему это. Вместо меня вас и вашего господина упрекает мертвый город за моей спиной, который не смогли сберечь звучавшие здесь молитвы.
   - Тут ты прав, - признался Клаус. - Это упрек всем нам. Тем, кто не прислушался к слову Господа и тем, кто не смог донести это слово до внемлющих. Ну а ты можешь ликовать. Зло овладело этой землей.
   - Вы будете удивлены, но во мне нет ликования. Скажу лишь, что я искренне рад, что вы живы. Кстати, почему вы до сих пор здесь?
   - Наивно полагал, что смогу чем-то помочь людям. Но пока ты единственный, кто посетил церковь, - признался Клаус, вздохнув.
   Он запрокинул голову и стал осматривать почти целиком выгоревший интерьер центрального нефа.
   - Теперь церковь не пугает даже тебя, - сокрушенно заметил он. - Как поменялся мир. Слуга господа и приспешник дьявола предаются спору на пепелище церкви. Не странно ли это?
   Клаус замолчал и, закрыв глаза, погрузился в размышления. Я счел за благо более не досаждать ему своим присутствием и тихо отступил к выходу. Он окликнул меня:
   - Ты снова пойдешь в город?
   - Да.
   - Зачем?
   - Хочу повидать кое-кого.
   - Там никого не осталось, уж поверь мне.
   - Как знать, - уклончиво заметил я.
   - Если ты замыслил отыскать для себя беспомощную жертву, то...
   - Успокойтесь, отец Клаус, я вышел не за кровью. Даю слово.
   - Много ли стоит дьявольское слово!
   - Не зли меня, старик! - я резко повернулся к нему, и по ужасу, отразившемуся на его лице, понял, что сейчас он видит мои глаза, блеснувшие красным огнем из глубины капюшона. Я успокоился и постарался сгладить так некстати прорвавшийся гнев: - Я никому не причиню вреда. Не в этот раз...
   - Если ты идешь на север... к дому Анны, то я не советую тебе ходить туда. Говорят, там горячая зона, - почему-то предупредил меня священник.
   Я замер. Призрачное сердце в моей груди почти ощутимо застучало. Откуда он знает обо мне и Анне? Слова старика неожиданно для меня самого дали ответ, зачем на самом деле я оказался здесь. Я бесцельно блуждаю по улицам города, неосознанно оттягивая момент, когда своими глазами увижу развалины ее дома. Она и только она удерживала меня в этом захолустном местечке. Неужели Анна значила для меня так много?
   Я сбежал по ступеням церкви, выбежал на тротуар и пошел быстрым шагом на север. Желание достичь успокоения подавляло мысль о том, что впервые за долгое время я оказался подвержен человеческому чувству. Эта мысль постоянно возникала вновь и гнала меня мимо почерневших фасадов, заставляла взбираться на горы мусора и перелезать через рухнувшие бетонные столбы. Клаус сказал, что там горячая зона. Радиация. Не знаю, как на вампиров влияет радиация. Меня пытались растворить в кислоте, жгли на бесчисленных кострах, кромсали плоть моего тела, травили, протыкали, вешали и топили - неужели новая разновидность смерти, порожденная современной наукой, совладает со мной? Будь что будет.
   - Эй! Стой! - окликнул меня кто-то сбоку.
   Занятый своими мыслями, я не заметил двоих людей, появившихся на боковой улочке. Они как раз вышли из уцелевшего здания бакалейной лавки. Один взвалил на плечо свернутые брезентовые носилки, до этого видимо приставленные у входа в здание, а второй поправлял на поясе громоздкий аппарат с множеством циферблатов. Оба были облачены в когда-то белые защитные костюмы, теперь порядком запачканные сажей. Их лица закрывали защитные маски, от которых гибкие шланги шли за плечи к укрепленным на спинах ранцам. Скорее всего, оба были из поисковой группы, которая занималась поисками выживших.
   Я остановился. Один из незнакомцев подошел ближе и махнул рукой в ту сторону, куда я как раз направлялся.
   - Вам лучше поскорее покинуть это место, - послышался его приглушенный маской голос. - Здесь крайне небезопасно. Пожалуйста, следуйте за нами. Мы выведем вас к ближайшему карантинному медпункту.
   Второй тем временем незаметно, как ему казалось, стал заходить мне за спину. Было понятно, что они принимают меня за одного из тех сумасшедших, что бродят по развалинам города. Мне не очень хотелось объясняться с местными властями и уж тем более раскрывать перед ними свою личность. Я сорвался с места и побежал к углу ближайшего здания. Позади послышалась приглушенная маской ругань. Похоже, один из людей споткнулся и упал, бросившись преследовать меня. Я мельком оглянулся и увидел, что второй остановился и помогает упавшему встать. Завернув за угол, я прижался к шершавой стене здания, прислушиваясь, не последуют ли за мной эти люди.
   - Ну и черт с ним! - донесся до меня раздраженный голос. - Мне уже надоело вдалбливать в головы этих сумасшедших, что здесь опасно!
   - Ладно, пошли, - согласился второй. - Доложим о нем на сборном пункте, и пусть военные принимают решение, что делать с этими идиотами.
   Голоса стали отдаляться, и я пошел в противоположную сторону. Идти было уже не так далеко. Достигнув нужного квартала, в первый момент я побоялся поднять глаза от замусоренной мостовой. Взглядом пробежал по оплавленной ограде, проследил извивы дорожки во внутреннем дворике и увидел на месте дома Анны лишь две стены, которые, казалось, устояли лишь потому, что поддерживали друг дружку. Здесь не было пожара. Какая-то сила обрушила здание, превратив в руины трехэтажный особняк. Я побрел по дорожке к останкам дома, убеждая себя, что я отыскал, наконец, ответ на мучивший меня вопрос, но чувство успокоенности, которого я жаждал, не пришло. Наконец, немыслимое дело, я стал утешать себя, что Анну и ее семью эвакуировали. Что ее тела нет под этими руинами. Я стал вслушиваться в безмолвствующие камни, чтобы убедиться окончательно в этом, я стал втягивать пропитанный гарью воздух, боясь уловить запах ее тела. Мои глаза ощупывали упавшие балки, горы кирпича, страшась натолкнуться на свидетельства ее смерти. Наверное, впервые я пожалел о сверхъестественной остроте своих органов чувств.
   Неожиданно я услышал слабое биение. Да, биение сердца. Оно доносилось откуда-то из-под одной из рухнувших стен. Распластавшись на земле, я заставил себя почти умереть, чтобы не единым звуком не нарушить вдруг разлившуюся по округе тишину, в которой сердцебиение зазвучало гулким эхом. Как мне показалось, определив правильное положение человека, я поднялся на ноги и ухватился ладонями за край бетонного перекрытия, приготовившись проделать трюк, не менее выдающийся, чем способности моих органов чувств.
   Я резко дернул плиту вверх и тут же бросился в открывшееся пространство. Плита какое-то время по инерции продолжала подниматься, разбрасывая в стороны пыль и куски кирпичей, а потом, встав почти вертикально, застыла. Мало кто поверит, что мое худощавое тело может обладать такой мощью. Свидетелей этому было и того меньше. Вложить в мгновение объективного времени изрядное количество времени субъективного - это еще один мой дар. На самом деле плита не застыла даже на секунду. Это я в исчезающий миг оценил то, что находилось под ней, схватил дрожащее, изломанное тело на руки и мгновенно отпрянул в сторону. Тут же на прежнее место рухнула плита, подняв облако пыли и окончательно уничтожив полость, которая позволила выжить человеческому существу. Сколько Анна пролежала так, задыхаясь в полуобморочном состоянии, я не знал. Со времени катастрофы прошло два дня. Ее тело было серьезно обожжено и выглядело страшно. Впервые я растерялся и не знал что делать.
   Неожиданно Анна негромко застонала, и это вывело меня из ступора. Я осторожно положил ее на землю, сорвал с себя плащ - благо смеркалось и мое необычно бледное лицо вряд ли кто разглядит в полумраке, и накрыл им девушку. Затем я осторожно подтиснул под нее края плаща, вновь поднял на руки и с максимальной скоростью, на которую был способен, ринулся обратно к церкви.
   Отец Клаус был все еще там. Может, он догадывался, что я вернусь, и зачем-то ждал меня? Я пронес Анну внутрь церкви и положил ее на одну из сохранившихся лавок. Распахнув плащ, я наклонил голову и прислушался к слабому сердцебиению. Отец Клаус подошел ближе, держа в руке зажженный фонарь, и я заметил краем глаза, как он побледнел от вида ран Анны.
   - Слишком поздно! - грустно произнес он. - Даже если сейчас мы доставим ее на сборный пункт, вряд ли она выживет. Раны слишком серьезны, и это чудо, что она протянула так долго.
   Все это я знал не хуже его. Зачем я принес ее именно сюда? Может быть, я ожидал чуда от этого места? О нет. Пора было признаться самому себе. Как часто я желал сделать ее равной себе, но прекрасно понимал, что потом никогда себе этого не прощу, и она не простит этого мне. Сейчас она умирала, и я захотел исполнить давно задуманное, чтобы спасти ее, даровав ей вечную жизнь. Но даже во благо я не решался покуситься на чистоту ее души и тела, если только...
   - Отец Клаус, я хочу поделиться с ней своей кровью, - произнес я медленно.
   Священник скривился в отвращении и возмущенно закричал:
   - Как можешь ты замышлять подобное в этих стенах и ожидать от меня благословения!
   Гнев Клауса был столь горяч и искренен, что я отругал себя за решение прийти сюда. Но Анна... Ради нее я готов снести всю эту религиозную чепуху.
   - Я люблю ее, - признался я тихо. - Как еще я могу помочь ей? Вы сами сказали, что обычные средства уже бессильны что-либо сделать.
   - Ты осквернишь ее душу! Она будет проклята твоим вмешательством! Если ты любишь ее, то оставь ее тело в покое! - страстно воспротивился священник.
   - Оставаться безучастным и наблюдать, как она страдает и умирает? - закричал я в ответ. - Это невыносимо даже для меня. Я не могу бездействовать, зная, что могу изменить это!
   Клаус в ужасе отпрянул, когда я обнажил свои клыки. Он принялся осенять себя крестом и бормотать молитвы, а я, не обращая на него внимания, склонился к необожженному участку шеи Анны, на котором билась слабая жилка. Я осторожно погрузил в ее тело острые, как иглы, клыки и стал пить ее мятущуюся кровь, тут же возмещая своей, бессмертной. Когда я закончил, то поднял голову и вгляделся в лицо девушки. Внешне ничего не изменилось. Только на шее появились отметины от моего укуса. Если все будет хорошо, от них не останется и следа, точно так же, как и от ужасных ожогов.
   - Присмотрите за ней, - в изнеможении сказал я съежившемуся в углу священнику. - В течение ночи должно все решиться. Я буду снаружи. Незадолго до рассвета мы вместе с ней уйдем, и вы никогда больше ни меня, ни ее не увидите. И не вздумайте вмешаться!
   Усевшись на ступенях перед входом, я стал наблюдать за заревом от пожаров, пылающим над городом. Правильно ли я поступил с Анной? Может, священник прав, и я должен был оставить ее в покое? Но тут в памяти возникла ее лучистая улыбка, звонкий смех, наши краткие, но нежные встречи на границе дня и ночи, и я понял, что больше всего на свете хочу все это ощутить вновь. Неважно, что думает священник, важно, что скажет она, когда очнется. Что сделано, того не воротишь. Оставалось ждать и надеяться, что Анна поймет меня и простит.
   Внезапно напротив церкви показалось несколько факелов, и передо мной из темноты на небольшую площадь выступило четверо человек. Двое волокли за собой огромный тюк. Один из двух оставшихся сгибался под тяжестью объемистого мешка. Лишь четвертый шел налегке, пользуясь, видимо, привилегией главного в этой компании. Он поводил факелом из стороны в сторону и, приметив здание церкви, направился прямиком ко мне. Он не замечал меня, так как на мне был черный костюм, а свое бледное лицо я склонил вниз, наблюдая за незнакомцами исподлобья сквозь упавшие на лоб пряди черных как смоль волос. Один из тех, что волокли тюк, окрикнул главного:
   - Фрэнк, это же церковь. Брось! Мы и так достаточно нагрузились. А нам ведь еще надо миновать кордоны со всем этим барахлом.
   - Да, Фрэнки, - поддержал второй. - Мы мотаемся здесь уже очень долго, а тот докторишка, которого мы встретили днем, сказал, что находиться здесь долго опасно.
   В ответ главный нетерпящим возражений тоном сказал, как отрезал:
   - Перекантуемся ночь здесь! Самое подходящее место. Раз внутри кто-то есть, значит и для нас будет безопасно. А рано утром слиняем.
   Главный вновь пошел к церкви, по-прежнему не замечая меня, а его напарники, схватившись за свою поклажу, недовольно переругиваясь, побрели следом. Когда я в полный рост встал перед ними, загораживая проход, этот Фрэнк от неожиданности вскрикнул как-то по-бабьи и отпрянул назад, а его товарищи с грохотом уронили тюк. А вот четвертого, который до сих пор не издал не единого звука, я недооценил. Что-то блеснуло у него в свободной руке и одновременно с вспышкой пороховых искр, вылетевших из револьверного ствола, и грохотом выстрела в мое тело вонзилась пуля. Меня отбросило обратно на ступени. Сзади скрипнули остатки дверных створок, и спустя пару секунд надо мной склонился испуганный отец Клаус.
   - Освободи дорогу, старик, а иначе последуешь за своим другом, - проревел опомнившийся Фрэнк. - А ты чего палишь без разбору! - видимо главный набросился на стрелявшего. - Второго уже убиваешь за день. Тогда доктора пришил, а теперь вон какого-то святошу!
   - Доктор не хотел наркоту отдавать, вот и получил промеж глаз! - недовольно огрызнулся человек.
   Я слушал этот разговор, жалея лишь о продырявленной рубашке. Клаус неуклюже пытался помочь мне встать. И почему он это делает? Неужели не знает, что его помощь мне ни к чему. Я отвел его слабые руки и, не поднимаясь в полный рост, с места прыгнул на спину Фрэнку, который обернулся к своим подельникам. Его поганая кровь меня не привлекала. Я просто оторвал ему голову и запулил ее, словно футбольный мяч, за пару кварталов от церкви. Тот, что еще продолжал сжимать в руке револьвер, от моего удара вместе с мешком полетел в одиноко стоящий бетонный столб, с хрустом ударился об него позвоночником и переломанный пополам упал вниз. Наверное, я убил бы и двоих оставшихся, если бы меня не остановил отец Клаус. То, что он сказал после, заставило меня моментально забыть о мародерах.
   - Она умерла, - грустно произнес он.
   Я стремительно взбежал по ступеням, немилосердно оттолкнул от входа старика, вошел внутрь церкви и приблизился к Анне. Она не дышала. Свет зажженного фонаря уложил на ее лицо глубокие тени, а следы от моего укуса темнели парой грязных кровоподтеков.
   - И добро и зло теряют свою силу, когда в мире воцаряется хаос, - сказал неслышно подошедший сзади Клаус.
   Он был прав. В мир явилось нечто, против чего оказалась бессильна магия старого мира. Потерпев неудачу, я уступил место возле тела девушки священнику. Я не мог плакать и лишь смиренно слушал столь ненавистные мне молитвы, полившиеся из уст Клауса.
   Незадолго до рассвета мы похоронили Анну в небольшом саду за церковью. Больше ничто не удерживало меня в этом городе. Я повернулся и, не слова не говоря, пошел прочь.
   - Куда ты направляешься? - крикнул мне вслед отец Клаус.
   - К людям, - ответил я и с сарказмом заметил: - Не сложно догадаться ведь, правда?
   - Если позволишь, могу я составить тебе компанию? - серьезно спросил он.
   Я кивнул, не спрашивая о причинах, побудивших священника сопровождать вампира.
   - Тогда подожди меня минутку. Я прихвачу некоторые свои вещи, - попросил он.
   Я остался стоять на улице, дожидаясь его. Клаус обернулся довольно быстро, неся в руках маленький саквояж, делавший священника больше похожим на доктора. Последний раз взглянув на сгоревшую церковь, он зашагал вслед за мной к окраине города. Мы молчали. Каждый думал о своем. На самом деле я был даже рад, что Клаус решил отправиться со мной. Часто я размышлял о том, что если вдруг поблизости от меня не окажется ни одного человека, верящего в мое существование, я просто исчезну, растворюсь облаком дыма, как устаревший миф, который перестали вспоминать. Надо ли говорить, что присутствие отца Клауса избавило меня от необходимости проверять истинность этого умозаключения. Ну а стану ли я частью нового мифа, покажет лишь будущее.
  
  2. КРИК НА ВЕТРУ.
  
   Возник сильный порыв ветра, неприятно скрипнула старая веревка, и мой молчаливый сосед повернулся лицом. О глазах ему теперь оставалось только мечтать, его продубленная ветром кожа потрескалась на скулах, а губы высохли и съежились, открыв овальную дыру рта. Грубая пенька встопорщила остатки выцветших волос за его левым ухом, все остальное давно слезло, подставив пасмурному небу голый череп.
   Веревка в очередной раз скрипнула, и висельник развернулся боком, давая возможность рассмотреть свою одежду. Сам он не представился, а по одежде так сразу и не скажешь, чем он занимался в свои лучшие годы. Когда он повернулся почти кругом, я заметил, что левый рукав его ветхой куртки пуст. Нехорошо, конечно, подозревать незнакомого тебе человека, но что-то подсказывало мне, что он обычный вор, к каковым в этих местах крайне суровое отношение. Видать, бедняга не усвоил урок, лишившись руки, и вот теперь оказался с веревкой за ухом.
   Я посмотрел мимо своего соседа на простирающуюся до самого горизонта однообразную степь. Неподалеку от виселицы среди жухлой травы вилась тропинка. Вдалеке я заметил человеческую фигуру и уныло подумал, что это уже не первый путник, который без всякого любопытства пройдет мимо, даже не взглянув в нашу сторону. Человек быстро бежал, часто спотыкался и иногда падал, скрываясь в высокой траве, но тут же вскакивал и бежал дальше. По мере того, как он приближался, я стал различать на нем бесформенную хламиду, которую человек пытался подобрать рукой, чтобы та не путалась в ногах. В другой руке он держал небольшой чемоданчик.
   - Верджил! Верджил! - еще издалека завопил человек.
   Отец Клаус, а это был именно он, выбежал на затоптанную площадку возле виселицы и пропал из виду. В следующую секунду я почувствовал, как усилилось давление на мою шею, и догадался, что старый священник неловко пытается вытащить меня из петли. Бесполезное занятие - петля затянулась до предела, а узел разбух от влаги и не желал скользить по веревке. Если так будет продолжаться дальше, мои сухожилия не выдержат, и старик скорее оторвет мне голову, чем вытащит из петли.
   Внезапно давление на шею ослабло, и от неожиданного толчка я завращался вокруг своей оси. Гнилой труп вора, балки двустолбной виселицы и плюхнувшийся в траву Клаус замелькали перед моими глазами сумасшедшим калейдоскопом. На фоне скрипа закручивающейся веревки послышался хлопок и близкий свист. Земля вдруг ударила мне в пятки, примятая трава понеслась в лицо, жесткие стебли сухостоя царапнули кожу, и я уткнулся носом в слегка влажную почву.
   Кто-то навалился на меня сверху, уцепился за плечо и через силу перевернул на спину. Совсем рядом послышался голос священника:
   - Господи, Верджил, ты жив? Я же предупреждал тебя, что тех, кто ворует скот, здесь вешают!
   - Оставьте его, - прозвучал незнакомый мне женский голос. - Он давно уже мертв. И, как я понимаю, получил по заслугам, если промышлял воровством скота!
   Чуть разлепив распухшие веки, я увидел подле себя пару армейских ботинок. Увы, рассмотреть их владелицу не было никакой возможности. Моя шея была переломана, и я не мог пошевелить свернутой набок головой. Валяться в таком положении было просто невыносимо. Да еще у ног женщины. Наверное, мне не следовало поддаваться гордыне и торопиться с трансформацией. Я вполне мог бы дождаться, когда незнакомка уйдет, но инстинкт, спровоцированный мелькнувшей мыслью, уже запустил процесс восстановления. Сломанные позвонки, будто брошенные игральные кости, застучали друг о дружку, пытаясь сложиться вновь. Моя грудь дернулась, проталкивая сквозь смятое горло застоявшийся в легких воздух, а мышцы шеи напряглись, растягивая петлю. Я изогнулся, хрустя всеми суставами, и блаженно расслабился, чувствуя, как теплая кровь вновь побежала по жилам.
   Выждав минуту, я рывком сел, упираясь в землю связанными за спиной руками. Прямо передо мной сидел побелевший, как мел, отец Клаус. Маска ужаса и неверия застыли на его лице, и только часто хлопающие глаза выдавали в священнике живого человека. Хорошо хоть, что старика не хватил инфаркт, а вот незнакомка оказалась не готова к воскрешению мертвеца.
   Пока опомнившийся Клаус неуклюже пытался развязать веревку, стягивающую мои запястья, я рассматривал лежащую в обмороке женщину. Кроме замеченных мною ранее армейских сапог на ней были брюки и куртка цвета хаки, явно великоватые для ее хрупкой фигуры. На рукаве куртки виднелся неизвестный мне шеврон. Чуть поодаль в траве валялся слетевший с головы берет под цвет одежды. На поясе незнакомки был широкий ремень, и я подозревал, что где-то под ее бедром находится кобура с оружием.
   Как только Клаус достаточно ослабил мои путы, я нетерпеливо высвободил руки и на четвереньках подобрался к лежащей женщине. Она оказалась еще совсем молоденькой, и к тому же жгуче рыжей! Волевой подбородок, резко очерченные скулы и тонкие губы делали ее похожей на мальчишку. Небольшой шрам на переносице, придававший густым бровям нахмуренный изгиб, делал, в общем-то, открытое лицо немногим более суровым, чем оно было на самом деле. Концентрируясь на вздернутом носике, веснушки веселым хороводом разбегались по щекам, а рыжие волосы, растрепавшись из тугой прически, рассыпались красной рекой по траве. Голова незнакомки была слегка повернута, и кожа шеи вызывающе белела, привлекая мое внимание.
   - Верджил, ты же не думаешь... - заволновался заметивший мой взгляд Клаус.
   - Я лишь хочу привести ее в чувство, - успокоил я его. - Кто она такая?
   - Сам не знаю, как и откуда она появилась! - ответил священник.
   Я склонился ниже, прислушиваясь к дыханию девушки, и почти сразу же что-то холодное уперлось мне в шею. Отец Клаус ойкнул. Я замер и, скосив глаза вниз, заметил руку незнакомки, сжимающую рукоятку револьвера. Похоже, именно это оружие было использовано, чтобы снять меня с виселицы. Ловко! Я поднял взгляд и, наконец, узнал цвет глаз девушки - синие с серыми крапинками по краям радужки. В них явно была растерянность, но не страх.
   - А ну отодвинься от меня! - процедила она сквозь стиснутые зубы.
   Я подчинился. Девушка уселась на земле и поудобнее перехватила револьвер, не переставая направлять его на меня.
   - Что все это значит? - легким движением головы она кивнула в сторону виселицы. - Ведь ты был мертв! В этом не может быть ошибки!
   Клаус, видимо, растерявшись, молчал, а ведь, скорее всего, именно ему незнакомка поверила бы, даже если бы священник понес какую-нибудь околесицу. Пауза затягивалась. Палец девушки на курке револьвера побелел от напряжения, а само оружие, казавшееся великоватым для ее худой руки, мелко подрагивало, вызывая у меня неподдельное опасение за собственную только что спасенную шкуру.
   - Эй, успокойся! С чего ты взяла, что я был мертв! Да ты сама посмотри, - я медленно поднял руки и перевернул все еще болтающуюся на моей шее петлю, демонстрируя незнакомке узел. - Эти бездельники даже не сумели как следует узел навязать, чтобы он сломал мне шею, а петля всего лишь сдавила глотку. Конечно, если бы не твое своевременное вмешательство, я бы задохнулся...
   Тут я лукавил, так как узел был в самый раз, и мои позвонки треснули в ту же секунду, как только я сверзился с повозки, отъехавшей в сторону. Девушка недоверчиво посмотрела на узел, и по ее лицу я понял, что все тонкости подобной казни ей в новинку.
   - Кто вы такие? - спросила она.
   - Меня зовут Верджил Блэк, - представился я. - А это отец Клаус, священник.
   На лице незнакомки отразилось недоверие. Кажется, она считала нас обоих жуликами. Револьвер в ее руке, клюнувший было стволом к земле, вновь вскинулся и уставился мне в грудь. После непродолжительного молчания девушка сказала, хмуро поглядывая на меня:
   - Неудивительно, что тебя вздернули, если учесть, как сейчас ценят домашних животных. Я вот думаю, что поторопилась снять тебя с виселицы! Не стоило мне вмешиваться в местный суд, - девушка пожала плечами. - Но что сделано, то сделано. Не вешать же тебя снова.
   Уж не знаю, что она там возомнила о себе, но оценивая ее угадывающуюся под мешковатой формой худенькую фигурку, я сильно сомневался, что она смогла бы вновь засунуть меня в петлю без посторонней помощи.
   Девушка резко встала и медленно попятилась, все еще удерживая меня на мушке. Потом убрала револьвер в кобуру и нагнулась, чтобы поднять берет, впрочем, не выпуская нас из виду. Парой ловких движений она собрала волосы под берет и натянула его на голову под залихватским углом. Покончив с этим, девушка повернулась к нам спиной и быстро пошла прочь по направлению к едва виднеющейся тропинке. Кобура с револьвером комично прыгала на ее бедре в такт широким шагам.
   - Постойте! Эй! - закричал Клаус.
   Девушка остановилась и нехотя обернулась.
   - Что еще!?
   - Хотели вы того или нет, но вы совершили благородный поступок. Кто вы?
   - Зачем вам знать?
   Клаус смутился:
   - Я хотел лишь помолиться за вас. Это меньшее, что я могу воздать вам за вашу доброту.
   Лицо девушки смягчилось.
   - Маршал РКК Алиса Риггс к вашим услугам.
   - Как я понимаю, вы одна из тех, кто пытается навести хоть какой-то порядок в округе?
   - Именно так, - кивнула она.
   РКК или Региональные Координационные Комитеты, второпях созданные сразу после Катастрофы, как органы, временно бравшие на себя бразды управления охваченными хаосом городами и поселениями, очень быстро сдали свои позиции и расписались в собственном бессилии. Многие считали, что это с самого начала было пустым занятием. Наступил полный коллапс цивилизации, и ничто уже не могло изменить ход истории. Время было упущено. Те, кто вчера был обязан поддерживать порядок и организовывать людей, теперь сами занимались мародерством, присваивали государственное имущество и распоряжались образовавшимся вакуумом власти так, как считали нужным. Комитеты были слишком слабы, чтобы диктовать свои условия. Единственное, что им оставалось, это пытаться наладить связь между разрозненными общинами и заручиться их поддержкой, постепенно налаживая хоть какое-то подобие централизованного управления. К сожалению, опытных кадров не хватало, и к работе зачастую привлекали таких вот юнцов, как Алиса, которые еще могли воспринять идеи, пропагандируемые идеологами РКК.
   - Извините меня за назойливость, но куда вы направляетесь? - поинтересовался священник.
   - В поселение ?17, - ответила девушка.
   - Странное название для поселка. Наверное, это место далеко отсюда, так как мы не слышали о таком.
   - А вы и не могли о нем слышать. Мы сами узнали о нем совсем недавно. Как его называют сами жители, нам неизвестно до сих пор - дали ему пока лишь учетный номер и месяц назад отправили туда маршала для сбора сведений и налаживания контактов. С тех пор от маршала не было вестей, и меня послали для прояснения ситуации.
   - Одну? - вырвалось у меня.
   Алиса высокомерно посмотрела на меня. Как бы невзначай она положила ладонь на кобуру и несколько самонадеянно произнесла:
   - Думаю, мне это по плечу. Выбирать все равно не приходится. В РКК слишком мало людей, чтобы снаряжать полноценный отряд в каждое мелкое поселение. Приходится рисковать.
   Я едва сдержался, чтобы не упомянуть о ее недавнем обмороке, который не вязался с ее бравыми заявлениями.
   - Мы могли бы составить вам компанию, - предложил Клаус.
   Желание священника покинуть эту негостеприимную местность было понятно. Мягко говоря, нам тут были не рады, также как в паре других окрестных мест, где мы побывали за время нашего совместного с Клаусом путешествия. И вина тут была не только моя. Часто веру, которую проповедовал священник, не принимали в общинах, где все вращалось вокруг скудных запасов пищи, незараженного клочка возделываемой земли, и опасений родить неполноценных детей. Никто не хотел слушать слова о Боге, когда вместо распятия на почетном месте висел счетчик радиации, а костюм химзащиты, сворованный с военного склада, вызывал большее благоговение, чем риза священника.
   - Вы думаете, я сослужу хорошую службу поселку, приведя в него вора? - насмешливо спросила Алиса.
   - Но вы приведете и пастыря божьего! - невозмутимо парировал Клаус.
   Девушка призадумалась. В конце концов, видимо, желание скрасить одиночество путешествия, а может быть, неуверенность в своих силах, таящаяся за внешней бравадой, пересилили подозрения в нашей неблагонадежности, и Алиса согласилась:
   - Что же, я не против, чтобы вы сопровождали меня, но учтите, если в поселении случится кража после вашего там появления, я буду точно знать, кого и как вздернуть на виселице! Уж поверьте, я учту замечание по поводу узла и на этот раз сделаю все, как полагается.
   - Справедливо, - кивнул я, сдерживая улыбку и пряча под ресницами угольки в глазах.
   - Надеюсь, вам не надо возвращаться в местный клоповник за вещами? - поинтересовалась девушка. - У меня нет времени ждать вас.
   - Нет, ничего существенного, - замотал головой Клаус и показал свой маленький чемоданчик, который ранее поднял с травы. - Все необходимое при мне.
   Алиса кивнула и критически осмотрела меня. Мой плащ, старомодный камзол и шляпу забрали вздернувшие меня поселенцы. На мне остались лишь белая рубаха со свободными рукавами и узкие брюки. Увы, моя обувь тоже отсутствовала.
   - Так и пойдешь? - скептически заметила девушка. Она повернулась к виселице и кивнула на моего бывшего соседа: - Ему башмаки уже точно не понадобятся.
   Возможно, эти башмаки когда-то и имели приличный вид, а затем уже под воздействием влаги и солнца за время, пока они были на ногах мертвеца, превратились в настоящие развалины, но я сильно в этом сомневался, так как на них до сих пор так никто и не позарился. Расшнуровывать и снимать ботинки с иссохшего трупа было не слишком приятным занятием. Едва я стал натягивать один из снятых башмаков на ногу, как сразу понял, что не смогу пройти в них и сотни метров, чтобы не заработать болезненные мозоли на пятках. Выбирать не приходилось, и я, недолго думая, отодрал оба рукава от своей некогда шикарной рубашки.
   Башмаки были слегка великоваты, но с импровизированными обмотками подошли в самый раз. Теперь единственное, что меня тревожило - это солнце. На протяжении того времени, что мы путешествуем с Клаусом, оно заставало меня в пути лишь пару раз, пробившись сквозь смог и пепел, все еще витающие в атмосфере. Тогда на мне были шляпа и плащ, сейчас же, если вдруг на меня упадут прямые лучи солнца, болезненных ожогов не избежать. Лицо и шею я хоть как-то мог спрятать, наклонив голову и укрыв длинными волосами, ладони можно было засунуть в карманы брюк, а вот плечи и руки оставались открытыми. Приходилось рисковать, тем более что я не хотел выдавать Алисе свою природу, а Клаус по нашему с ним негласному уговору должен помалкивать.
   Покончив со сборами, мы вышли на тропинку, и отец Клаус попытался завязать разговор с Алисой.
   - Наверное, вы лучше, чем кто-либо, знаете, что происходит в других местах. Я слышал, наш округ не так сильно пострадал, как соседние районы.
   - Да, конечно, - подтвердила Алиса. - В первую очередь удары были нанесены по промышленным центрам. Сельскохозяйственные округа пострадали меньше. Сейчас на границах нашего округа много беженцев. Они рассказывают ужасные вещи про зараженные земли. Проникнуть туда невозможно. Сильная радиация. Говорят, много людей укрылось в подземных убежищах и оказалось заложниками отравленной земли.
   - Не позавидуешь им, - покачал головой Клаус. - Быть запертыми в четырех стенах и не знать, что происходит снаружи.
   - Как знать, святой отец, - сказал я. - Может быть, люди здесь, на поверхности, исчезнут, не перенеся тягот столь тяжкого существования, а люди в убежищах, пересидев Катастрофу и ее последствия, выйдут на девственно чистую землю, как Ной после потопа, и начнут новую жизнь.
   - Кое-кто мог бы уже понять, что человечество всегда находило выход из самых ужасных обстоятельств, будь то чума, мировые войны или угроза массового истребления, - адресовал мне завуалированный упрек священник.
   - Может он и прав, - заметила хмуро Алиса, не уловив скрытого подтекста в словах Клауса. - Это сейчас мы еще пользуемся тем, что осталось от старого мира. Инструменты, оружие, химикаты, запасы одежды и медикаментов. Кое-какие машины и прочие приспособления, облегчающие нам жизнь. Но неизбежно все это когда-нибудь превратится в прах, рассыплется ржавчиной, и тогда человек останется один на один с бесплодной землей. Рано или поздно выжившие скатятся в каменный век и, как знать, не превратимся ли мы в зверей.
   В устах Алисы столь серьезные рассуждения звучали очень необычно, и я повнимательней присмотрелся к девушке. Слишком рано подростки взрослеют в этих новых обстоятельствах. Жизнь взваливает на их хрупкие плечи проблемы, которых не знали их сверстники во времена до Катастрофы.
   Алиса заметила мой пристальный взгляд и, смутившись, замолчала.
  
   До поселения мы добрались лишь к вечеру. Приземистые домики и вагончики на редь где сверкали в сгустившемся мраке пятнышками окон. За все время, пока мы шли, солнце так ни разу и не выглянуло, лишь сопровождало нас мутным пятном, притаившись где-то за пределами загрязненной атмосферы. Я почувствовал облегчение, когда мы ступили под крышу постоялого двора. Это было покосившееся бревенчатое строение, к которому был пристроен старый хлев со щелястыми стенами и прохудившейся крышей, из-под скатов которой свисали пучки соломы. Основное здание было двухэтажным, и до Катастрофы, видимо, было небольшой семейной гостиницей, обслуживавшей приезжих.
   Внутри было мрачновато. Электричество отсутствовало, а небольшой зал, уставленный деревянными столами и лавками, освещали чадящие масляные лампы, развешанные по углам. За небольшой конторкой суетился полный мужчина. Завидев нас, он, как мне показалось, испуганно встрепенулся, быстро глянул вглубь зала и, спрятав глаза, принялся нервно протирать конторку краем фартука. Я проследил его взгляд и заметил сидящую за одним из столов женщину. Лишь мои способности позволили рассмотреть ее подробнее в скудном свете ламп. Клаус и Алиса, похоже, вовсе не заметили ее. Женщина была не так молода, но изящество ее шеи и гордая посадка головы, подчеркнутые простой, но изысканной одеждой, привлекли мое внимание. Она повернула лицо, чтобы посмотреть на вновь вошедших. Ее глаза блеснули в свете лампы, осматривая нас из-под прищура век, а губы, казавшиеся черными, недовольно изогнулись в унисон излому тонких бровей. Женщина встретилась со мной взглядом и слегка удивилась, видимо поняв, что я без труда смог рассмотреть ее в сумраке. Как любая женщина, заметившая внимание мужчины, она инстинктивно легким движением головы тряхнула густой шапкой светлых волос, откидывая непослушные локоны со лба. Затем она отвернулась и, казалось, потеряла к нам всякий интерес.
   Мы с Клаусом выбрали отдаленный стол под одной из ламп и сели, а Алиса направилась к мужчине за конторкой.
   - Добрый вечер, - сказала она.
   Мужчина ограничился взглядом исподлобья, не переставая заниматься своим делом.
   - Я ищу Стэнли Когана. Не знаете, где я могу его найти?
   Я заметил, как мужчина коротко взглянул на шеврон на куртке Алисы, открыл было рот, но так ничего и не ответил.
   - Если вы ищете маршала РКК Стэнли Когана, то он ушел, - громко сказала та самая женщина, что сидела в глубине зала.
   - Ушел? Куда? - Алиса обернулась и попыталась рассмотреть говорившую.
   - Он не сказал. Просто ушел и все, - ответила женщина. - Так или иначе, но его нет в поселке.
   Женщина встала со своего места и вышла на свет лампы. Она пристально посмотрела на Алису и улыбнулась одними губами.
   - Вы знали маршала Когана? - поинтересовалась Алиса.
   - Встречалась, - пояснила женщина и представилась: - Меня зовут Арда Вари.
   - Алиса Риггс, маршал РКК.
   - Я так и поняла, - кивнула женщина. Посмотрев в нашу сторону, она спросила: - Вы не одна?
   - Им было по пути, - ответила Алиса.
   - Понимаю... - многозначительно произнесла Арда Вари. - Что же, приветствую вас в Виспервуде и приглашаю посетить Замок.
   - Замок? - переспросила Алиса.
   - Так мы называем усадьбу на холмах к северу от поселка, - разъяснила женщина. - Спросите любого в Виспервуде и вам покажут дорогу.
   Арда Вари развернулась и направилась к выходу из зала. Хлопок закрывшейся за ней двери как будто отрезал все до сих пор существовавшие звуки, и в зале воцарилась тягостная тишина. За конторкой, нарушив безмолвие, звякнул посудой мужчина, и Алиса, повернувшись к нему, спросила:
   - Кто она такая?
   - Она из Замка. Это все, что я могу вам сказать.
   - А маршал Коган... Вы хотели что-то сказать о нем.
   - Извините, но мне нечего вам сообщить...
   Обескураженная Алиса нахмурилась, закусив губу. Наконец она поинтересовалась:
   - У вас можно остановиться на ночь?
   - Пожалуйста. Вы, как я понял, не одна?
   - Со мной двое сопровождающих, - Алиса кивнула в нашу сторону.
   Мы с отцом Клаусом поднялись из-за стола и подошли к конторке.
   - Наверху есть две свободные комнаты, - сказал мужчина. - Решайте сами, как вы разместитесь в них.
   Он взял свечу, прилепленную оплывшим воском к металлическому блюдцу, зажег ее от лампы и повел нас на второй этаж. Когда мужчина, показав нам две соседние комнаты, спустился вниз, Клаус почему-то шепотом поинтересовался:
   - Странный прием, да?
   - Ничего необычного, - заметила Алиса. - Сейчас стоит остерегаться всех. Потому местные не слишком разговорчивы и настороженно относятся к незнакомцам.
   - А эта женщина? - заметил священник. - Она вела себя по-хозяйски!
   Алиса пожала плечами.
   - Надо будет сходить в этот Замок завтра.
   - Если хочешь, я схожу вместе с тобой, - предложил я.
   - Вот еще, - фыркнула Алиса. - Доброй ночи.
   Девушка вошла в свою комнату, и я услышал, как она, закрыв дверь, защелкнула задвижку. Неужели опасается нас, или ее тоже насторожил холодный прием?
   Я открыл дверь в нашу комнату и вошел внутрь. Единственную свечу, которую оставил нам мужчина, забрала с собой Алиса, и если я хоть что-то различал внутри комнаты, то священник тут же наткнулся на это что-то в темноте и забормотал непонятно кому адресованные извинения. Я отыскал на маленьком столике у окна огарок свечи и, щелкнув пальцами, запалил его. Отец Клаус, так и не привыкший к моим фокусам, охнул и быстро перекрестился.
   В комнате была всего лишь одна кровать, пара стульев и упомянутый мной столик, покрытый грязной клеенкой. Чистота белья на кровати тоже вызывала сомнения. Кровать была невелика, и на ней вряд ли можно было расположиться вдвоем. Отец Клаус в нерешительности замер, и я поспешил разрешить возникшую дилемму.
   - Если вы не против, святой отец, я пойду прогуляюсь. Для меня самое время. А днем отосплюсь.
   - Пойдешь охотиться? Боже, не начинай снова, Верджил! Неужели нельзя как-то обойтись без этого...
   - Мы уже много раз обсуждали это, - возразил я. - Вы сами вызвались сопровождать меня и должны смириться с тем, что я ищу себе пропитание несколько странным способом. Но не волнуйтесь. В ближайшее время я ограничусь охотой на диких животных.
   Клаус разочарованно всплеснул руками и зашептал молитву, усевшись на один из стульев. Я же, постояв немного возле двери, прислушался. В комнате Алисы была тишина. Я вернулся вглубь комнаты, перегнулся через стоящий возле окна стол и осторожно поднял оконную раму. Высунувшись наружу и посмотрев вниз, я оценил расстояние до земли. Затем я снял башмаки и обмотки. Встав коленками на стол, я выбрался на край окна, свесил ноги и, пригнувшись, спрыгнул вниз. Приземлился я почти беззвучно. Посмотрев наверх, я заметил на фоне еще слегка подсвеченного неба силуэт головы священника, высунувшегося из окна нашей комнаты. Я помахал Клаусу, поясняя, что со мной все в порядке, и осторожно ступая по жесткой земле, направился вдоль стены здания.
   В поселке была тишина. Не лаяли беспокойные собаки, не стрекотали сверчки. Даже ветра не было, который шевелил бы ветвями деревьев и шумел в крышах домов. Замеченные нами при входе в поселок огни окон все до единого погасли. Сами дома теперь выделялись темными силуэтами и были похожи на стадо коров, ожидающее нападения волков.
   Я стал оглядываться кругом, принюхиваться к воздуху и вслушиваться в эту необычную тишину. Почти сразу же я уловил в воздухе знакомый запах. Этот запах, всегда разный, специфический, но который не спутаешь ни с каким другим, я чувствовал много раз. Запах свежей человеческой крови. Сейчас он был едва уловим, но и того малого намека мне было достаточно, чтобы мои ноздри раздулись в вожделении, и я повернулся волчком, выбирая направление на его источник. Я пробрался вдоль стены постоялого двора, направляясь, как я предполагал, в нужном направлении. Дальше темнел лес. Я пересек открытое пространство и вошел под сень деревьев. Среди ветвей появился легкий ветерок, навевая волнами дурманящий аромат. Я удержался, чтобы не побежать, понимая, что в существовании этого запаха есть что-то ненормальное.
   Впереди послышались глухие металлические удары и скрежет. Деревья поредели, и я понял, что передо мной находится поляна. Что-то блеснуло среди стволов, и я, прикрыв свои чувствительные глаза, осторожно подобрался к границе зарослей. У противоположного края поляны находились двое. Один просто стоял, держа в руке фонарь на уровне груди, и положение головы незнакомца я определил по тлеющему кончику сигареты, которую тот курил. Второй человек, находясь в неярком круге света, рыл в земле яму. Лопата, вонзаясь в землю и ударяясь о корни, издавала те самые звуки, что я слышал. На краю светового пятна едва угадывался большой темный сверток. Запах крови усилился до такой степени, что его, наверное, смог бы учуять и обычный человек. Я мог лишь предполагать, что источник запаха находится в том самом свертке.
   Неужели я стал свидетелем убийства, когда преступники, чтобы замести следы, прячут труп в землю? Не зная, как повести себя в этой ситуации, я какое-то время решал, следует ли мне просто пойти по своим делам и забыть об увиденном, или дождаться, когда землекопы уйдут, а затем осмотреть могилу. Впрочем, ждать мне пришлось недолго. Яма, как я смог оценить со стороны, была не слишком глубока. Вскоре человек с лопатой выбрался из нее и, отложив инструмент, ухватился за край свертка. С видимым усилием он поволок его к краю ямы, затем разогнулся и ногами спихнул вниз. Первый мужчина носком ботинка поправил край свертка, торчащий наружу, а второй, подняв лопату, принялся забрасывать яму землей.
   Ни слова не говоря, незнакомцы потоптались на зарытой яме, утрамбовывая землю, затем оба вошли в лес с противоположной стороны поляны и скрылись из виду. Какое-то время среди деревьев мелькал огонек их лампы, но затем и он исчез. Выждав несколько минут и удостоверившись, что вокруг никого нет, я вышел на поляну и шагнул к темнеющему на фоне остальной земли взрыхленному участку почвы. Запах крови пробивался даже сквозь слой земли. Конечно, такую кровь я уже не мог принять, но любопытство пересилило, и я стал отрывать могилу с одного края. Уже через минуту, откинув с десяток горстей земли, я наткнулся пальцами на грубую холстину. На кончиках пальцев я почувствовал что-то липкое. Я поднес пальцы к носу, впрочем, уже и без этого догадываясь, что это. Холстина вся была пропитана кровью.
   Я не стал откапывать сверток целиком, а отыскав край холстины, попробовал открыть завернутое содержимое. Как я и предполагал, внутри был человек. Я увидел скулу повернутой набок головы. Касаться трупа мне не очень хотелось, но я все-таки пересилил брезгливость и попробовал повернуть голову так, чтобы рассмотреть лицо. Голова на удивление легко поддалась, и я, потянув сильнее, вытащил ее целиком наружу. Из отсеченной шеи еще капала кровь. Нечто подобное можно было предположить, памятуя об обилии крови. Что-то заставило меня ухватиться за край холстины и, преодолевая сопротивление нагруженной земли, раскрыть сверток дальше. То, что я увидел внутри, оказалось сколь неожиданным, столь и отвратительным. Поглощенный открывшимся зрелищем, я не заметил, как сзади кто-то подобрался ко мне. Когда я обернулся, то увидел давешнего землекопа, замахнувшегося на меня лопатой. В следующее мгновение лопата плашмя врезалась мне в живот, заставляя мои внутренности сплющиться и скакнуть к горлу. Я согнулся пополам и тут же на мой затылок обрушился второй жестокий удар. Последнее, что я запомнил, были мои белеющие на фоне черной земли голые ступни.
  
   Не знаю, сколько времени я был без сознания. Поначалу, когда я очнулся, мне показалось, что я до сих пор болтаюсь на виселице, а смутные воспоминания об Алисе и путешествие к безымянному поселку, который местные жители называли Виспервудом, были лишь бредом, вызванным моим обескровленным мозгом. Почему-то болели ладони и ступни, а не шея. Я шевельнул головой, ожидая почувствовать ставшее уже привычным давление петли, но лишь добился того, что в ноги и руки будто впились сотни игл, заставившие меня исторгнуть стон.
   - Смотрите-ка, он еще жив! - сказал где-то передо мной и чуть ниже сиплый мужской голос.
   - Кто же он такой? - прозвучал второй мужской голос, в котором проскользнули властные нотки.
   - Пришел с новым маршалом и священником, - отозвался смутно знакомый женский голос. - Я тебе говорила о них.
   Я осторожно приоткрыл веки и попытался оценить окружающую обстановку. Складывалось впечатление, что я нахожусь где-то под потолком просторной комнаты. Пахло металлом и кровью. Прямо напротив и внизу стоял широкоплечий мужчина. Лицо его было грубым с крупными чертами, но не лишенное некоторого налета аристократизма. Вьющиеся черные волосы с проседью густой шапкой обрамляли круглую голову незнакомца. Как я понял, скорее всего, он и был обладателем властного голоса. Второй мужчина, тоже в возрасте, держал фонарь и сразу напомнил мне того самого ночного землекопа, которого я видел в лесу. У него было сухощавое лицо, длинный тонкий нос, и нервно подергивающиеся губы, которые мужчина постоянно покусывал. Его редкие волосы были зачесаны на пробор и сверкали бриолином. По правую руку от первого мужчины стояла женщина. В ней я без труда узнал Арду Вари.
   - Не хватало, чтобы слухи распространились за пределы Виспервуда, - недовольно воскликнул обладатель властного голоса. - Чучельник, я же предупреждал тебя, что нам нужно закапывать подальше от поселка и поглубже. Первый же забредший сюда незнакомец сумел выследить нас.
   - Но Брайт, это чистая случайность. Кто же знал, что этот тип, едва заявившись в поселок, пойдет шляться по лесу, да еще ночью. Местные будут молчать, а с пришлыми мы как-нибудь управимся. Священник не в счет, а девчонка слишком молода и самонадеянна, чтобы представлять опасность.
   - А с этим что будем делать? - спросил Брайт.
   - Оставьте его мне хотя бы на время, - попросила Арда Вари. - Когда он мне надоест, Чучельник разберется с ним.
   Брайт поднял голову и посмотрел на меня.
   - Ладно, забирай его, - сказал он женщине. - Только не задерживайся к ужину. Мы ждем гостей.
   Брайт развернулся и отворил обнаружившуюся за его фигурой металлическую дверь. Когда он вышел, сухощавый Чучельник собрался было выйти следом, но задержался на пороге:
   - Смотри не перестарайся, Арда. Если ты его испортишь, мне он уже ни к чему.
   Чучельник отдал женщине фонарь и выскользнул за дверь, и уже снаружи раздался его постепенно затихающий смех. Женщина каблучком притворила тяжелую дверь, и смех замолк окончательно. Она подошла ближе ко мне и подняла фонарь, высвечивая мое лицо.
   - Не притворяйся! - сказала она. - Я знаю, что ты давно уже слушаешь наш разговор.
   Я раскрыл глаза шире и попытался шевельнуться. Женщина, заметив мои попытки, тут же предупредила:
   - Не дергайся, иначе раздерешь свою шкуру на куски!
   Она опустила фонарь вровень с моей грудью и я, повернув голову из стороны в сторону, смог рассмотреть, что мои ладони пригвождены изогнутыми крюками к массивной деревянной раме, поставленной вертикально. То же самое было проделано с моими ступнями. Подо мной на полу блеснула черная лужа, и я догадался, что это кровь, вытекшая из моих ран.
   - Где я? - спросил я глухо.
   - Ты в Замке, - ответила женщина.
   - Зачем я вам понадобился?
   - Мне ты не к чему! Ты нужен Чучельнику - он тебя приволок, - ответила женщина, но затем игриво добавила: - Разве что ты поживешь чуть дольше, чтобы удовлетворить мое любопытство.
   Она подступила ближе, и я почувствовал ее ладонь на своем бедре.
   - Знаешь, а ты особенный! Это я поняла еще там, в постоялом дворе. Нечасто встретишь в этой глуши такого сильного человека, - продолжила она ворковать. - Может, я даже освобожу тебя на время, если ты будешь сговорчив.
   Женщина облизнулась, и ее глаза засверкали влагой. Против моей воли ее рука будила во мне желание, и я дернулся сильнее, рискуя разорвать ладони, чтобы прогнать это наваждение. Но крюки держали меня намертво. Боль затопила мой мозг, и сквозь ее пелену проник недовольный голос Арды:
   - Ну-ну, не торопись так! Не сейчас. Мне еще предстоит прекрасный ужин, - женщина хохотнула. - А знаешь, мы ждем на него маршала Алису. Детка беспокоилась о тебе. В течение дня она расспрашивала о тебе в поселке, но, ничего не добившись от местных, обязательно заявится сюда. А с ней увяжется и этот священник. Как его... отец Клаус, если не ошибаюсь.
   Из слов Арды выходило, что с момента той злополучной встречи в лесу я провисел здесь остаток ночи и весь следующий день. Наверное, Клаус и Алиса, хватившись моего отсутствия, принялись меня искать, не подозревая, какая опасность им угрожает. Я заскрежетал зубами.
   - Не трогайте их!
   - Извини, но, к сожалению, это невозможно, - притворно сочувственно ответила Арда. - Так же, как и старина Коган, они задают слишком много вопросов. Рано или поздно они догадаются, как, впрочем, и ты, что здесь происходит.
   Женщина опустила фонарь и повернулась к двери.
   - Я вернусь к тебе, когда завершится ужин. К тому времени я буду сыта, и мы займемся с тобой более приятными вещами.
   Арда выскользнула за дверь, и я услышал, как снаружи в петли вошел засов. Послышался слабый звук удаляющихся шагов, и наступила тишина. В комнате было темно, и лишь под самым потолком справа от меня находилось узкое зарешеченное окошко без стекла, сквозь которое проглядывала чернота неба. Я сжал ладони, обхватив пальцами основания крюков, и попытался выдернуть их. Бесполезно. Я лишь разбередил раны и почувствовал, как из них вновь засочилась кровь. В лучшие времена, когда я не упускал случая насладиться человеческой кровью, моих сил было достаточно, чтобы освободиться из подобного плена. Но по иронии судьбы последнее время я перебивался лишь кровью животных, подкрепляя ей обычный человеческий рацион. Я всегда пренебрежительно относился к Клаусу, но все-таки невольно поддавался его влиянию, стараясь избегать охоты на людей. Как оказалось, это было ошибкой.
   Из окна под потолком повеял слабый ветерок. Проникая внутрь комнаты, он касался моего полуобнаженного тела. Снаружи не раздавалось ни звука. Наверное, я задремал, и очнулся с ощущением, что только что слышал отдаленный крик. Я насторожился. Ветер вновь ворвался в окошко, и теперь я явственно расслышал женский крик. Алиса! Арда говорила, что должна прийти Алиса! От бессилия я зарычал и изогнул грудь. Ветер ударил в мое разгоряченное тело снова, и вместе с ним моей щеки коснулось что-то смутно знакомое. Я помнил это ощущение, но не испытывал его уже очень давно. С тех самых пор, когда мрак закрыл солнце. Я улыбнулся и повернул лицо к оконцу, готовясь встретить старую подругу. Сквозь решетку, выглянув промеж тяжелых туч, на меня смотрела полная луна.
   Я стал жадно впитывать лунный свет, чувствуя, как остатки моей крови внезапно начинают бурлить, заполняя истощенные жилы. Мои обессиленные мышцы налились мощью, штаны на моих бедрах натянулись и, не выдержав, лопнули по шву, моя грудь раздалась вширь, пальцы на моих ладонях удлинились, исторгнув из своих кончиков жесткие и длинные когти. Я захотел завопить от радости, но моя потяжелевшая челюсть и вытянувшееся небо позволили издать лишь приветственный вой, обращенный к сверкающей луне. Крюки, пронзавшие мои ладони и стопы, я ощущал теперь, как слабые булавки, казавшиеся лишь досадной помехой на пути к свободе. Я сжал кулак правой руки и рванул крюк, с треском выдирая его из дерева. Освободив одну руку, я тут же обхватил ей деревянную раму, чтобы удержаться, затем освободил другую руку, согнулся пополам и поочередно выдрал крюки из ступней. Окончательно освободившись, я спрыгнул вниз на холодный земляной пол. К тому моменту мой облик лишь отдаленно напоминал человеческий.
   Мне легче было передвигаться на четвереньках, но я заставил себя встать на ноги и с размаху ударил сжатыми кулаками в стальную дверь. Дверь не шелохнулась. Я пришел в неистовство и в ярости обрушился на нее всем своим весом. Казалось, от такого мощного натиска содрогнулось все помещение. С потолка посыпались куски штукатурки, вдоль дверной коробки зазмеились трещины, дверь прогнулась и распахнулась настежь. По пустому коридору забренчал погнутый засов.
   Упав на четвереньки, я метнулся к узкой лестнице, ведущей наверх. Выскочив из подвала, я на секунду замер, ориентируясь в пространстве. Похоже, я находился в каком-то сельскохозяйственном хранилище или мастерской. Деревянная надстройка, возведенная над врытым в землю бетонным основанием, имела широкий вход, закрывающийся воротами. Сейчас ворота были распахнуты настежь, и меня обдал поток свежего воздуха. Я выбежал наружу и увидел высвеченное лунным светом трехэтажное здание, похожее на старинный особняк. На самом верхнем этаже светились окна.
   Вновь раздался крик, и теперь я был уверен, что это кричала Алиса. Понимая, что не успеваю на помощь, я сделал единственное, что хоть как-то могло отвлечь хозяев усадьбы от их ужасного занятия - я взвыл так, что мой долгий вой разнесся по всей округе, разорвав тишину ночи и отдаваясь эхом в холмах. Вой постепенно затих, разносимый ветром все дальше и дальше, а я, более не раздумывая, в два прыжка достиг стены здания. Вонзив свои когти в рыхлую кладку, я подтянулся и уцепился когтями за лепное украшение на стене. Отыскав выщерблину ступней, я бросил свое тело вверх и добрался до декоративного балкона второго этажа. Повиснув на его основании, я раскачался, и мое обретшее поразительную гибкость тело взлетело свечой вверх. Оказавшись на краю балкона, я прыгнул по диагонали и уцепился пальцами за край одного из освещенных окон. Побелка и кирпич под когтями стали крошиться, не выдерживая моего веса, и я в отчаяния заскреб ногами по стене, ища хоть какую-то опору. Когда мои пальцы уже срывались с края окна, я ощутил ступней выступающий из стены кирпич, и отчаянно оттолкнулся от него вверх. Пробив стекло сжатым кулаком, я поспешил ухватиться рукой за раму двустворчатого окна. Не давая себе передышки, я вскочил в проем окна и, выломав телом часть оконной рамы, ввалился внутрь комнаты.
   Моему взгляду открылся ярко освещенный зал. Свечи стояли повсюду. На камине у дальней стены, на широком столе, на комоде возле окна, в розетках, во множестве укрепленных на люстре под высоким потолком. Теней почти не было. От такого обилия света я слегка растерялся, но зрелище в центре комнаты вывело меня из секундного замешательства. Первое, что мне бросилось в глаза, это обнаженная Алиса, лежащая вдоль длинного стола. Ее тело в ярком свете сияло идеальной белизной. Рыжая голова и волосы в низу живота создавали еще больший контраст с белизной кожи, будто предвосхищая будущие кровоточащие раны. Руки и ноги Алисы стальными скобами были закреплены на краях стола, шею также охватывал стальной обруч, не дававший девушке поднять голову. Лишь одними глазами она неотрывно следила за сверкающим лезвием ножа в руке Чучельника. Тот только начал делать тонкий надрез ровно под правой грудью Алисы, и кровь тоненьким ручейком стекала из рассеченной кожи на подставленный сбоку серебряный поднос.
   Во главе стола сидел Брайт, спиной ко мне сидела Арда, а с другого конца стола находился отец Клаус, крепко привязанный к своему стулу. Я встретился взглядом со священником, и хотя узнать меня в нынешнем обличье было сложно, я понял по едва промелькнувшей искре радости в его глазах, что он догадался, кто скрывается под звериной маской.
   Арда еще только начала оборачиваться, Брайт же среагировал молниеносно. Ружья, развешанные на стене, как оказалось, были не просто украшением залы. Не задумываясь, я прыгнул прямо на стол, а позади заряд дроби вынес на улицу остатки разломанной оконной рамы. Присев на корточки над Алисой, я перехватил запястье Чучельника и сомкнул на его руке, сжимающей нож, свои челюсти, дробя кости и раздирая сухожилия. Чучельник, истошно вопя, дернулся, и рука с ножом остались у меня, а он, продолжая орать, пытался зажать обрубок руки, из которого хлестала кровь. Мой бок пронзила боль, и я, повернувшись, как ужаленный, вырвал из руки Арды вилку, оставшуюся торчать у меня между ребер. На глаза мне опустилась кровавая пелена. Наверное, я не смог бы сознательно ударить женщину, но в ответ на боль это получилось инстинктивно. Из-под моих когтей брызнула кровь, и Арда рухнула на пол, истошно крича.
   Я услышал, как Брайт передергивает затвор ружья. Избегая нового выстрела, я подпрыгнул вверх и вонзил когти в потолок. Изумленный Брайт глазел на меня снизу, не веря собственным глазам, пока я не обрушился на него сверху. Перехватив ствол ружья, я вырвал оружие из рук Брайта и с размаху разбил о стену. Брайт попытался защититься рукой, но это ему не помогло. Вместе с рукой я снес ему и голову, и как из какого-то причудливого сосуда принялся пить кровь, фонтаном забившую из обезглавленного тела.
   Вот это был настоящий пир! Закончив с иссякшим телом Брайта, я мотнул лицом, стряхивая обильные капли крови, которая потоками залила мне подбородок, грудь и бедра. Сбоку, вжавшись в угол, скулил Чучельник, прижимая к себе изуродованную руку. Краем глаза я заметил движение и увидел уползающую подальше от стола Арду. Ее высокая прическа растрепалась, и светлые волосы, вымазанные в крови, волочились по полу грязной паклей, оставляя влажный след. Одним прыжком я преодолел расстояние до женщины и наступил ей на поясницу, для верности вонзив когти в ее тело. Арда Вари повернула ко мне свое обезображенное лицо и, выдавливая кровавые пузыри, глухо зашептала:
   - Дьявол, кто же ты такой?
   Я ощерился, демонстрируя острые клыки, картинно поднял ладонь и щелчком вычистил когтем большого пальца из-под когтя среднего кусочек застрявшего там тела мертвого Брайта.
   - А как ты сама думаешь? - коверкая слова изменившимся горлом, прорычал я. - Неужели ты считаешь, что ваше жалкое пиршество может сравниться с настоящим злом, которое я имею честь представлять здесь! Будь довольна тем, что ты участвуешь в кровавой оргии, достойной самого Вельзевула!
   Я склонился над ней, обхватил ее шею пальцами и вздернул, как безвольную куклу, вверх. Арда, не доставая ногами до пола, обеими руками вцепилась в мое запястье и захрипела:
   - Подожди! Нет! Ведь ты похож на нас. Люди лишь овцы! Стадо, служащее для нашего пропитания! Так за что ты убиваешь нас, если сам питаешься их кровью!
   Она была права. Это стерва говорила правду. Еще тогда, когда я обнаружил в лесу на дне ямы завернутые в холстину обглоданные куски человеческих тел, я понял, с кем имею дело. Следовало признать, что я мало чем по сути отличаюсь от обитателей Замка. Я пил человеческую кровь, а эти твари питались человечиной.
   Заметив нерешительность в моих глазах, Арда заторопилась, выплевывая слова вместе с алыми сгустками:
   - Останься со мной, и ты всегда будешь вкушать свежую кровь. Людишки, что живут в поселке, еще долго будут служить нам пищей!
   Арда сглотнула, переводя дыхание. Я опустил ее на пол и ослабил хватку, а она продолжала увещевать меня, кивая на Алису:
   - Посмотри на эту девушку. Ее кожа нежна, кровь молода, а ее тело невинно. Не этого ли ты мог желать больше всего. Давай разделим ее вместе. Брайт слабак и невежда, а ты силен и красив. Ты понравился мне с самого начала. Помнишь, ведь я не дала убить тебя! Чучельник пригодится нам. Он был искусным хирургом до Катастрофы и умеет изумительно препарировать жертву, не давая ей умереть до самого последнего момента. Ну же, соглашайся!
   Ее слова вливались в мое сознание, как тихая музыка. Обещанное ей я предвкушал сладким медом на своих губах. Что за наваждение! Передо мной вновь стояла притягательная Арда Вари, томно прикусившая свою темно-вишневую губку и изгибом брови суля невиданное наслаждение. Я как будто со стороны смотрел на себя, подходящего к столу с распнутой Алисой. Кровь, залившая ее тело, сложилась в завораживающие узоры на алебастровой коже. В широко распахнутых глазах девушки я увидел узнавание и понял, что мой звериный облик уже испарился.
   Чучельник, поднявшись с пола, опирался обрубком руки о стол. Он заискивающе улыбался и говорил, кивая головой:
   - Да, мой друг, она должна быть приятна на вкус. Арда знает, что говорит!
   Я наклонился над Алисой и расслышал ее слабый шепот:
   - Верджил, не надо. Верджил...
   Но тенета внушения ведьмы убаюкивали мое сознание, избавляя от угрызений той скудной частички совести, что заронили в меня Анна и Клаус. Я склонился ниже к самой шее девушки и обнажил клыки, приготовившись припасть к обещанному источнику молодости...
   - Остановись, Верджил Блэк! - раздался сзади голос священника. - Именем той, которую ты любил когда-то, Анны, остановись, если она что-то значила для тебя!
   Голос был не тверд, но преисполнен глубины и проникновенной интонации. Он словно скальпель, взрезал дурман, навеянный на меня словами Арды. Я почти коснулся клыками шеи Алисы, и так и застыл, скачком придя в себя. Отведя глаза в сторону, я обозрел часть комнаты. Стены были залиты кровью, в углу валялся обезображенный труп Брайта. Рядом, уткнувшись носом в стену, лежала его голова. Я перевел глаза в другую сторону и заметил, как Чучельник тянет руку к разделочному ножу, все еще зажатому в его же собственной оторванной мной руке, лежащей на том самом подносе, в который Чучельник собирал кровь Алисы.
   Сзади раздался звук хлесткого удара и тяжелый шум падения.
   - Заткнись, старый идиот! - визгливо крикнула Арда.
   Я обернулся и увидел, что отец Клаус вместе со стулом упал. Арда, всего лишь секунду казавшаяся мне привлекательной, сейчас демонстрировала улыбку смерти. Она подошла ко мне и мягко опустила ладони на мои плечи, заставив вздрогнуть от отвращения.
   - Значит, тебя зовут Верджил. Мне нравится это имя. Не останавливайся, Верджил. Ведь нас еще ждет незабываемая ночь любви!
   Чучельник, наконец, добрался до ножа, выдернул его из расслабленной кисти и ударил, метя мне в лицо. Я вовремя отшатнулся, но Арда вдруг с поразительной силой вцепилась мне в шею, заставляя откинуться назад и подставить Чучельнику беззащитную грудь. Тот завизжал, взгромоздился на стол и, выставив перед собой нож, прыгнул прямо на меня. Единственное, что я смог предпринять, это увернуться вбок, одновременно поворачиваясь кругом. Повисшая на мне Арда поменялась со мной местами, и не успевший отвернуть Чучельник вогнал в ее тело длинное лезвие. Руки ведьмы ослабли, и она сползла на пол. Чучельник попытался выдернуть нож из ее тела, а я, не дожидаясь, пока бывший хирург предпримет новую попытку напасть на меня, ухватил его за шкирку, оторвал от пола и выкинул из комнаты через то самое окно, в которое сам проник сюда ранее. Короткий крик Чучельника прервался глухим ударом, и наступила тишина. Посмотрев на Арду у своих ног, я убедился, что она мертва. Все было кончено.
   Я подошел к отцу Клаусу и поднял его вместе со стулом. Освободив священника от пут, я направился к столу, чтобы помочь Алисе, но меня остановил ее взгляд. В нем царил безраздельный ужас. Ужас в том числе и передо мной. Наверное, этот ужас теперь был запечатлен в ее душе навеки. Вперед вышел Клаус и, обернувшись ко мне, тихо сказал:
   - Тебе лучше исчезнуть, Верджил. Я позабочусь о ней.
   Обойдя стол стороной как можно дальше, я открыл дверь и вышел в коридор. Я побежал по ступеням вниз, минуя второй этаж, выбежал в просторный вестибюль первого, толкнул массивные двери входа и выскочил на улицу.
   Перед моим мысленным взором стояли глаза Алисы. Они жгли меня, заставляя бежать прочь от Замка. Лишь на окраине поселения прохладный ветер привел меня в чувство. Я остановился и обессиленный, уселся на пригорок в траву. Поселок до сих пор находилось во мраке. Ни одного зажегшегося окна. Как странно... Неужели жители Виспервуда так запуганы обитателями Замка, что даже не решаются зажечь свет, заслышав крики в ночи? Может быть, я зря вмешался в жизнь этих овец, как назвала их Арда? Стоило оставить все, как было. Кто я такой, чтобы судить Арду, Брайта и Чучельника. А как же Алиса? Для нее я ничем не отличаюсь от обитателей Замка. Вряд ли в том ужасе, который царил в обеденном зале, она смогла отделить кровавую вакханалию, разыгранную мной, от приготовлений к садистскому пиршеству, на котором ей была уготована роль главного блюда. Я вспомнил слова Алисы о зверях, в которых могут превратиться люди. Она была права, только ошибалась, считая, что это будет в будущем. Звери среди людей существовали всегда и только ждали своего часа.
   Я встал и побрел прочь от поселка. Не имело смысла дожидаться Клауса. Наше с ним совместное путешествие подошло к концу. Мои инстинкты не искоренить, они зиждутся на моей природе, и будет лучше, если впредь я буду путешествовать один. Я зашагал быстрее, соперничая с подталкивающим меня в спину ветром, и неожиданно подумал, что вскоре по округе поползут слухи. Теперь их некому сдерживать. Как знать, может быть, они послужат основой нового мифа, в котором я займу достойное место. Чего еще желать в этом мире потерявшему сердце вампиру?
  
  3. ПОСЛЕДНЯЯ ОБИТЕЛЬ.
  
   Мог ли я когда-нибудь предположить, что буду проводить спиритические сеансы и заниматься предсказанием будущего, чтобы обеспечить себя пропитанием? За свое долгое существование я занимался многими странными вещами, но вот осесть в качестве медиума и владельца небольшой лавки магических безделиц было для меня в новинку. Странно, что в этом мире, лишенном достатка и благополучия, люди по-прежнему находят время и средства на всякую сверхъестественную чушь. И, тем не менее, мое скромное предприятие хоть и не назовешь процветающим, все же позволяло мне иметь постоянный источник свежей крови. Да, всего лишь пол унции свежей крови, и я устрою вам разговор с вашим умершим дядюшкой, сеанс призыва духов леса или снятие навета, который пал на вашего безумного родственника, когда того покусала больная лучевой болезнью собака. Казалось, прошли те времена, когда шаманы, маги и чародеи были такой же обыденностью, как кузнец или пекарь, но вот эти времена вернулись вновь в весьма необычной форме, причудливо перемешав суеверия и чертовщину с железом машин, ядерной физикой и электроникой. Мир рухнул, надорвавшись тяготами сложных знаний и порожденных этими знаниями плодов прогресса, - остались лишь осколки скорлупы из бетона и стали, среди которых копошатся люди, ищущие, как когда-то, простые ответы на извечные вопросы - что там за границей жизни, что ждет меня по ту сторону черной реки? Всего лишь за пол унции крови я готов дать им эти ответы - подвох ли это, или правда - каждый волен решить самостоятельно.
   Визит очередного страждущего застал меня в глубине длинного барака, который я облюбовал под свое предприятие. Когда я только еще решал, стоит ли мне обосноваться здесь, здание представляло собой жалкое зрелище. Насквозь худая крыша не позволяла укрыться в нем от дождя, а жуткая смесь из солярки и мазута, покрывавшая толстым слоем деревянный пол и ржавые стены, делала это место и вовсе малопригодным для сколько-нибудь длительного нахождения внутри людей. Раньше это, скорее всего, был какой-то гараж или ремонтная мастерская, но с тех пор содержимое стоявших рядом прохудившихся цистерн загадило все вокруг вонючей жижей, поэтому даже потерявшие все беженцы не желали останавливаться в этом месте, а жители образовавшегося неподалеку стихийного поселения заглядывали сюда разве что затем, чтобы начерпать со дна дырявой цистерны немного мазута для растопки очага. Так что, когда я выбрал барак в качестве своего очередного убежища, никто не выказал претензий по поводу этого самовольного захвата.
   Если честно, поначалу я и не планировал показываться людям и затевать свое смехотворное предприятие. Я подыскивал безлюдное местечко, где мог бы залечь на длительное время и не беспокоиться, что на меня наткнется какой-нибудь бродяга. Довольно просторный подвал, обнаружившийся под бараком, как будто подходил для моих целей, но все портила разлитая наверху дрянь, которая за долгое время так и не вымылась дождями и грозила при очередной грозе стать причиной пожара. Тогда я с сожалением покинул это место и решил наведаться в ближайший поселок с твердым намерением наконец-то в полной мере утолить свою жажду. Прежде присутствие рядом отца Клауса заставляло меня блюсти данное ему обещание не покушаться на людей, но наши дороги уже давно разошлись, а потребность в свежей человеческой крови становилось все настойчивей.
   Поселок, как и многие подобные ему в округе, образовался вокруг возведенного на этом месте сразу же после Катастрофы лагеря РКК для приема беженцев, покинувших небольшой городок Скайденс, ставший невольной жертвой бомбардировки располагавшейся неподалеку базы ВВС. В центре поселка по-прежнему был развернут полевой госпиталь и пункт раздачи пищи, а значительную площадь вокруг занимали ряды армейских палаток, но с тех пор поселение значительно разрослось за счет выстроившихся на окраинах лачуг и самодельных хижин. Вела ли здесь РКК свою деятельность по-прежнему, я не знал, но привычной для их лагерей военизированной охраны по периметру поселения не обнаружилось, и я беспрепятственно прошел на территорию поселка, смешавшись с пестрой общиной живших в этом месте людей.
   Бродя по узким улочкам, я примечал потенциальные жертвы и с нетерпением ожидал наступления ночи. Жизнь в этом месте била ключом, заставляя меня припоминать другие места, другие времена и города, полные людей. Мое, казалось, бесцельное блуждание, как выяснилось позднее, вело меня во вполне определенное место этого палаточного лабиринта. Я понял это, когда осознал вдруг, отвлекшись от мыслей о прошлом, что уже какое-то время ощущаю знакомый аромат, зову которого я следую. Запах свежей человеческой крови становился сильнее и вместе с ним стали громче голоса, крики. Ряды палаток расступились, и я вышел на границу импровизированной площади, все пространство которой занимали люди, что-то кричащие, иногда вскидывающие, как по команде, вверх руки или одновременно испускающие вздох разочарования. Запах крови манил вперед, заставляя протискиваться среди людей к центру столпотворения, хотя я уже представлял себе, что увижу там.
   В центре свободного пространства, ограниченного тесно стоящими людьми, схватились двое. Огонь, разведенный в установленных по краям арены железных бочках, и пламя факелов, укрепленных на деревянных столбах, едва освещали полуобнаженные тела противников. Поначалу сложно было отделить их друг от друга, пока один из бойцов, освобождаясь от клинча, не оттолкнул второго в толпу. Не будь людей, бедняга упал бы навзничь, но его толкнули на арену обратно, не дав упасть. Теперь, когда оба бойца оказались в круге света по разные стороны арены, я смог рассмотреть их как следует. Первый, что едва не упал, отброшенный своим противником, был худощав и лыс. Он еле стоял на ногах, и поначалу я принял его за немощного старика, невесть как оказавшегося на бойцовой арене, но приглядевшись, понял свою ошибку. То, что казалось сморщенной кожей старика, на самом деле было одним большим иссеченным рубцами ожогом, под которым страшным рельефом бугрились мышцы. Чем дольше я вглядывался в этого человека, тем сильнее внутренне содрогался, представляя себе, через что ему пришлось пройти. В контраст изуродованному бедняге его соперник был невероятной горой тугих мышц, перекатывающихся под блестящей от пота кожей. Здоровяк крепко стоял на ногах и если и устал, то вида не подавал. Единственное, что объединяло этих двоих - кровь, сочащаяся из разбитых губ и бровей, вперемешку с потом обильно покрывающая их тела.
   Люди кричали, призывая противников продолжить бой. Изуродованный ожогами боец, скорее от усталости, чем подчиняясь крику зевак, качнулся вперед. Здоровяк ринулся навстречу и обрушил на беднягу серию мощных ударов. От первого обожженный едва увернулся, второй удар задел плечо, и боец устоял только чудом. От третьего удара никакой возможности увернуться не было, и кулак здоровяка неотвратимой кувалдой опустился на единственную защиту - подставленную руку. Раздался отчетливый хруст, на предплечье обожженного бойца обильно брызнула кровь, а сам он запнулся и распластался на земле, судорожно зажимая прорванную сломанной костью кровоточащую дыру. Здоровяк победоносно воздел сжатые кулаки вверх, наслаждаясь ревом восхищенной толпы. Его поверженный противник был недалеко от меня. Я сделал шаг внутрь бойцовского круга и склонился над лежащим человеком.
   "Он убьет тебя, если ты поднимешься вновь", сказал я тогда.
   "Провидец из тебя аховый", сказал он в ответ с усмешкой, пытаясь рассмотреть мое лицо, скрытое тенью глубокого капюшона. "Лучше скажи, чего я не знаю".
   "Пол унции твоей крови в обмен на предсказание", ответил я, слегка задетый его словами.
   "Бери, пока есть", сказал он, разжимая окровавленные пальцы, меж которых сочилась кровь.
   Крупные капли крови, срывающиеся с острого кончика выпирающей сломанной кости, быстро наполнили мою подставленную горстью ладонь. Поднеся кровь к лицу, я вдохнул ее вожделенный аромат, прежде чем выпить до последней капли. Он смотрел на меня со смесью интереса и непонимания. Я не лукавил, давая этому бедняге обещание. Мои чувства обостряются до предела, когда свежая кровь оказывается внутри меня, а в особенности этот эффект проявляется сильнее после долгого голода. Как сейчас. Чем-то это было похоже на действие наркотика. Я как будто, покинув свое тело, на мгновение воспарил в вечернее небо, наблюдая с высоты, как поверженный боец встал, зажимая поврежденную руку, как разъярённый упрямством противника, здоровяк набросился на него, обрушивая жестокие удары...
   Я скачком вновь оказался на краю освещенного круга, и привычные шоры пали на мой разум. Раненный боец, отрицательно качнув головой на вопрос рефери, не желает ли он сдаться, пытался подняться, прижимая к груди сломанную руку. Наверное, наш краткий разговор он не воспринял всерьез, раз не стал дожидаться моего ответа. Впрочем, я и сам сомневался, будет ли ему полезно то, что я увидел.
   "Погоди, я обещал тебе предсказание", все же крикнул я вслед ему.
   Он обернулся, ожидая продолжения, и рядом стоящие зеваки стали невольными свидетелями нашего дальнейшего разговора.
   "Ты умрешь, скорее всего", сказал я.
   "Я это знаю, помнишь?", ответил он.
   "Он ударит сразу, едва ты встанешь".
   "Ожидать другого было бы глупо", усмехнулся он.
   "Ты упадешь после первого же удара и больше не встанешь, а он будет в ярости колотить твое неподвижное тело".
   Насмешка исчезла с его лица, осталась лишь обреченность. Я сделал паузу, раздумывая, говорить ли дальше, но когда он уже готов был отвернуться, поторопился сказать:
   "Но он успеет ударить только три раза, а затем повалится рядом".
   На его лице отразилось непонимание. Люди, недовольные возникшей заминкой, подхватили моего собеседника со всех сторон и вновь вытолкнули в круг. На какое-то время я потерял его из виду, оказавшись за спинами зевак, и лишь по последовавшему всплеску одобрительных воплей понял, что драка продолжилась. Продираясь сквозь толпу, я все еще надеялся, что явленное мне видение всего лишь ничего не стоящий плод изголодавшегося по свежей крови организма. Увы, пустая надежда. Когда я, наконец, оттолкнул последнего загораживавшего мне вид зеваку, оказалось, что здоровяк, упав на колени, избивает уже недвижное тело моего недавнего собеседника. Один удар, второй... Лицо здоровяка налилось кровью и готово было вот-вот лопнуть от натуги. На происходящее не имело смысла смотреть дальше, и лишь из любопытства узнать, до конца ли сбудется мое видение, я про себя продолжал считать удары. Здоровяк в третий раз опустил кулаки, выбив из обожженной груди облако брызг пота и крови, и взметнул кулаки вновь, как какая-нибудь не ведающая ни жалости, ни усталости машина. Его лицо в этот момент перекосила ужасающая гримаса, и я не сразу сообразил, что это не проявление злобы и ярости, до сего момента владевшие им, а выражение нестерпимой боли. Здоровяк замер, зарычал, схватившись за грудь, и без звука повалился набок, пуская из уголка рта ручеек розоватой пены.
   Толпа замерла, шокированная неожиданной развязкой. Признаться, я тоже был несколько ошарашен. Ближайшие ко мне зрители стали искоса посматривать на меня, и я сообразил, что это те, кто слышал наш с обожженным бойцом разговор. Мне вдруг сделалось неуютно среди этих людей. Будто я был повинен в смерти обоих бойцов. Пора было покинуть это место, но тут вниманием всех без исключения, в том числе и моим, завладело нечто невероятное. Лежавший до этого момента неподвижно, обожженный боец шевельнулся и раскрыл глаза, с трудом разлепив веки из-за загустевшей крови, коричневой маской покрывавшей его лицо. Люди в восторге закричали, приветствуя неожиданного победителя, а он, повернув голову, секунду смотрел на распластавшегося рядом здоровяка, который был мертвее мертвого.
   Обожженному бойцу помогли встать, его приветственно хлопали по плечу, а он, игнорируя восторги в свой адрес, крутил головой, пока взглядом не отыскал в толпе меня. Что-то было в выражении его лица, заставившее меня подумать, что наш разговор не завершен. Я шагнул навстречу и подставил ему плечо, помогая выбраться на край площадки. Люди тем временем стали расходиться.
   "Из-за чего была драка", спросил я, не замечая даже намека на то, чтобы победителю причиталась какая-то материальная награда.
   "Грошовый спор", ответил он, не углубляясь в подробности.
   Он попросил помочь ему добраться до госпитальной палатки РКК, и я согласился.
   "Ты врач?" спросил он, пока мы шли.
   "С чего ты взял?"
   "Догадаться, что у этого борова не все в порядке с сердцем, было несложно даже для меня", ответил он. "На то я и рассчитывал, ввязываясь в драку. Но вот определить с точностью до удара, когда его настигнет приступ - на это способен лишь очень хороший специалист".
   Кажется, мой собеседник даже не допускал мысли, что мое предсказание имеет не столь прагматичную природу, но стоило ли развенчивать его заблуждение?
   "Нет, просто угадал", ответил я.
   "А я вот не угадал, и едва не отправился на тот свет", уныло заметил он. "Кстати, у тебя неплохо получилось с этим твоим предсказанием. При должной сноровке можно хорошо подзаработать, облапошивая олухов вроде тех, что глазели на драку".
   Так я познакомился с Ховардом Пейтоном, человеком со слишком горячим прошлым, как он сказал про себя с изрядной долей иронии. Его высказанная в шутку идея показалась мне интересной, и на прощание я предложил Пейтону разыскать меня у старых бараков, если у него возникнет желание наладить деловое сотрудничество.
   Он появился через два дня. Выглядел он, прямо скажем, не лучше какого-нибудь лежалого синюшного трупа, который лишь по странному недоразумению продолжает передвигаться. Его лицо и видимые из-под одежды участки тела были сплошь покрыты черными синяками, а там, где их все же не было, белели обрамленные покрасневшей кожей шрамы от ожогов. При свете дня он выглядел жалко и отталкивающе. Но я рад был его появлению. Поначалу помощник из него был аховый. Единственная здоровая рука не позволяла поднять что-то тяжелее куска битого кирпича, не говоря уже о каких-то сложных манипуляциях, а общая слабость заставляла Пейтона часто отдыхать. Но я был не в обиде. Пейтон оказался словоохотливым и находчивым малым, дававшим ценные советы, как лучше выполнить дело. Для начала мы на скорую руку залатали крышу. Все кровельные работы пришлось выполнять мне, но Пейтон приспособил кусок железа под волокушу и умудрялся отыскивать по округе старые листы кровельного железа, которые когда-то сорвало с крыш бараков и разбросало по соседнему перелеску.
   Видя, как при свете дня я кутаюсь в глухой плащ и поглубже натягиваю капюшон, мой помощник поначалу сильно удивлялся этому, сам предпочитая погреться на солнышке в те редкие моменты, когда светило показывалось из-за туч. Я отшучивался тем, что страдаю редкой разновидностью аллергии и не выношу солнца, и вскоре Пейтон перестал обращать внимание на мою липовую фобию.
   С огромным трудом мы вычистили внутренности гаража, выкинув наружу весь сломанный хлам и отдраив полы и стены. Сохранившиеся металлические стеллажи на первых порах послужили предметами нехитрой обстановки в дополнение к нескольким крепким деревянным стульям, которые Пейтон разыскал на ближайших городских развалинах. Оттуда же мы совместными усилиями приволокли дубовый стол, который должен был занять центральное место в моей приемной. Из обнаружившихся в гараже старого электродвигателя и нескольких аккумуляторов от грузовиков Пейтон предложил смастерить ветряк, от которого можно было бы запитать освещение. Мне эта идея показалась слишком сложной, но энтузиазм, а главное техническая подкованность моего напарника, позволили нам реализовать и эту идею. Конечно, самодельный винт, оснащенный жестяными лопастями, водруженный вместе с импровизированным генератором на близстоящий фонарный столб, был шумноват, но зато производимого им электричества, днем запасаемого в аккумуляторах, хватало не только на несколько лампочек внутри барака, но и на самодельную световую вывеску, украсившую фасад нашего пристанища.
   Мы долго спорили, какое название дать нашему совместному предприятию. Что-то длинное и информативное попросту невозможно было отобразить при помощи тех небольших уцелевших сегментов неоновых трубок, что смог раздобыть Пейтон, и в итоге мы сошлись на названии "Алый глаз". При этом последнее слово в названии за недостатком всех букв, пришлось дополнить большим красным фонарем.
   На все у нас ушло около двух недель. Пейтон за это время достаточно оклемался и выглядел уже не так жалко, как в первый день нашей совместной деятельности, хотя по-прежнему сохранял пугающий вид из-за своих ожогов. К слову, пару раз нам пришлось отваживать бродяг, решивших занять наш облагороженный барак, и в немалой степени отпугнул их внешний вид моего напарника. К тому же внешность позволяла Пейтону превосходно отыгрывать роль привратника, первым встречающего посетителей: его инфернальное обожженное лицо как нельзя лучше соответствовало атмосфере таинственной загадочности, слегка щекочущей нервы обывателя. В сочетании с полумраком моего кабинета и, как я наделся, с моими неплохими актерскими способностями это позволит настроить посетителей на нужный лад и заставит принять за чистую монету весь тот полумистический бред, под соусом которого я планировал вытягивать из них специфическую плату.
   К слову, пришлось серьезно поломать голову над тем, чтобы процесс сбора крови не выглядел, как злонамеренное покушение на целостность плоти клиента, а производил впечатление безобидного фокуса, являвшегося неотъемлемой частью мистического ритуала. От использования игл и колюще-режущих предметов я отказался сразу, так как любое орудие членовредительства, будь то нож убийцы, угрожающего вашей жизни, или скальпель хирурга, желающего вас спасти, вызывает одинаковый страх. А чувство страха строго противопоказано моему начинанию. К тому же у меня не было возможности поддерживать необходимую стерильность подобных инструментов при многократном применении. Старый надежный способ тесного контакта также не годился. Вряд ли кто-то добровольно позволит впиться в себя парой острых клыков, даже если их обладатель способен проделать все совершенно безболезненно и без вредных последствий. Такое можно провернуть только с человеком, который знает, кто ты, и который доверяет тебе настолько, что готов поделиться кровью.
   Однако, кое-какие навыки, приобретенные мной за долгую жизнь, позволили решить и эту проблему. Когда-то давно, путешествуя по крохотному островному государству, мне довелось познакомиться с лекарем, практикующим хирургические операции без использования каких-либо дополнительных инструментов кроме собственных рук. Не могу судить, насколько благотворным в результате оказывалось его лечение, но пару простейших приемов манипулирования плотью я смог у него перенять. Особым образом воздействуя на кожу, можно было при должной сноровке заставить ее разойтись небольшой ранкой, края которой начинали сочиться кровью, а затем, проведя пальцами поверх ранки, заставить ее закрыться, не оставив на поверхности кожи ни малейшего следа. Эта манипуляция всегда приводила клиентов в восторг, на короткое время подавляя в них инстинктивную тревогу от вида свежей крови, оговоренное количество которой я успевал за это время собрать в подставленный сосуд.
   Но если клиенты воспринимали этот процесс, лишь как дополнительное развлечение, для меня это было сродни пытке мучимого жаждой путника посреди безводной пустыни, вынужденного ловить иссушенным ртом последние капли влаги из опустевшей фляги и бредить миражом недостижимого водоема. Возникало ли у меня желание поддаться искушению и накинуться на ничего не подозревающего человека, дабы в полной мере насладиться живительным источником крови? Да, и не раз. Поначалу я едва сдерживал себя, старательно пряча глаза, начинавшие тлеть алым огнем, и пару раз, когда посетители замечали этот блеск, приходилось отшучиваться тем, что это отражение света лампы в специально сделанных на заказ еще до Катастрофы контактных линзах, призванных придать пущий эффект моим мистификациям. Но постепенно я научился сдерживаться, убедив себя, что не стоит разменивать долгосрочную перспективу на сиюминутную выгоду.
   Когда все было готово к открытию, оставалось только провернуть несколько рекламных фокусов в поселении, чтобы слух о медиуме, умеющем предсказывать будущее и разговаривать с духами умерших, распространился по округе.
  
   - Эй, Верджил, поторопись, клиент ждет! - приглушенно прошипел Пейтон, заглядывая из-за приоткрытой двери в кладовку.
   - Займи его чем-нибудь. Я буду через минуту, - сказал я, прикрывая дверцу стального шкафчика, служившего мне в качестве сейфа. Внутри я хранил мои запасы свежей крови. Слишком долго ее хранить не удавалось, так как у нас не было полноценного холодильника, но несколько пробирок я исхитрялся сохранять на черный день, поместив их в термос, обложенный льдом, и регулярно заменяя более свежими порциями. Пейтон, наверное, думал, что я прячу в сейфе те редкие ценные вещицы, которыми клиенты иногда расплачивались за наши услуги, и я предпочитал поддерживать его в этом заблуждении. Естественно, кровь не выступала в качестве оплаты явным образом, а служила лишь необходимым ингредиентом для раскрытия моего дара. Клиенты охотно верили в такое объяснение, ну а Пейтон, считавший это чистой воды надувательством, скорее всего даже и не предполагал, что для меня колбы с кровью намного ценнее бесполезных безделушек и еды, которую мы брали в качестве основного средства оплаты.
   Заперев сейф, я покинул кладовку и направился в свой кабинет. Надеюсь, пока потенциальный клиент ожидал моего появления, внешность Пейтона и обстановка кабинета довели его до нужной кондиции. Внутри кабинета в кресле посетителя сидел немолодой, но еще крепкий седовласый мужчина. С порога я сразу определил, что передо мной не самый удобный тип клиента, которого можно было бы ожидать. В пользу этого говорило и то, что развешанные по стенам кабинета чучела птиц, стоявшая на моем столе колба с заспиртованной двуглавой саламандрой и настоящий человеческий череп, располагавшийся в центре того же стола в качестве вместилища для окуривающей смеси, совершенно его не заинтересовали. Усаживаясь за стол, я мельком посмотрел на лицо незнакомца. Свет настольной лампы при общем приглушенном освещении позволял хорошенько его рассмотреть - ведь малейшее изменение выражения лица клиента являлось ключом в моем деле. Лицо же этого пожилого мужчины ничего не выражало, было сосредоточенным и погруженным вовнутрь. Готов был поспорить, что этот человек пришел сюда не за предсказанием, но я предпочел отыграть свою роль до конца.
   - Добро пожаловать в "Алый глаз", мистер...
   - Ричард Бертон к вашим услугам, - представился он.
   - Чем могу помочь, мистер Бертон?
   - Уже поздно, мистер Блэк, а моя невестка с внуком до сих пор не пришли домой. Мне сказали, что ее видели направлявшейся сюда. Я подумал, что они задержались у вас по какой-то причине.
   Я пожал плечами.
   - Сегодня, увы, вы единственный посетитель. Да и что бы здесь делать молодой женщине с ребёнком?
   - Может быть, вашему привратнику что-то известно?
   Я дёрнул толстый шнурок, укрепленный на стене справа от стола, и в глубине барака мелодично прозвенел звонок. Обычно Пейтон, проводив посетителя в кабинет, удалялся за дверь, предоставляя мне на контрасте с его ужасным видом производить на потенциальных клиентов приятное располагающее впечатление. Но на случай, если вдруг во время встречи мне понадобится срочная помощь, мы установили эту систему сигнализации. Пейтон вошел в кабинет через пару секунд, и мне почему-то показалось, что он в течение всего моего разговора с Бертоном стоял за дверью.
   - Какие-то проблемы, мистер Блэк? - спросил Пейтон, соблюдая публичную чопорность в общении.
   - Нет, никаких проблем, Пейтон. Мистер Бертон всего лишь хотел бы узнать, не посещала ли нас сегодняшним днем молодая женщина с ребенком?
   - Сегодня никого не было, да вы и сами это прекрасно знаете, - без заминки ответил Пейтон.
   Бертон, обернувшийся, чтобы в полумраке рассмотреть вошедшего Пейтона, повернулся обратно и разочарованно обвел взглядом кабинет, затем встал с кресла.
   - Прошу извинить меня за причиненное беспокойство, - хмуро сказал он.
   - Раз уж вы здесь, может быть, я смогу помочь разыскать вашу невестку при помощи своих способностей, - предложил я, питая слабую надежду извлечь хоть какую-то выгоду даже с этого угрюмого визитера. - Бесплатно. Всего лишь пол унции вашей крови, и я...
   Бертон шумно втянул воздух ноздрями, и впервые на его лице сквозь маску нейтральной учтивости проступило выражение брезгливого отвращения.
   - Я глубоко верующий человек, мистер Блэк, - ответил он, раздраженно перебив меня. - И считаю, что любое проявление дьявольского промысла подлежит искоренению. Я лишь надеюсь, что ваша деятельность, получившая популярность в округе, является всего лишь безобидным мошенничеством, что, кстати, также заслуживает порицания.
   - Тогда странно, что вы ищете члена своего богобоязненного семейства в этом месте, - с сарказмом заметил я.
   Бертон пристально всмотрелся в мое лицо.
   - Почему вы назвали ваше заведение "Алый глаз"?
   - Никакого особого смысла в этом названии нет, - я пожал плечами. - Это единственное подходящее словосочетание, которое мы смогли изготовить из подручных материалов.
   Более не задерживаясь, Бертон шагнул к двери, заставив Пейтона торопливо посторониться.
   - Всего доброго, мистер Блэк, - Бертон нахлобучил на голову широкополую шляпу, которую все это время держал в руках, и, пройдя от кабинета по узкому коридору к выходу, незамедлительно покинул "Алый глаз".
   - Странный тип, - произнес Пейтон приглушенно.
   Я не обратил на его замечание внимания, вслушиваясь в затихающие шаги нашего набожного посетителя. Мой слух и мое обоняние были намного острее обычных человеческих, впрочем, как и зрение. Как только я убедился, что Бертон действительно ушел, я повернулся к Пейтону.
   - Где они?
   - О ком ты, Верджил? - Пейтон талантливо разыграл непонимание, но минуту назад, когда я задал ему вопрос про невестку и внука Бертона, Пейтон не счел нужным скрыть гримасу досады и даже испуга, видимо, полагая, что в полумраке его лицо невозможно как следует рассмотреть. Бертон тогда действительно остался в неведении, но я видел Пейтона, словно при свете белого дня, и буря эмоций, разыгравшаяся на его лице, едва не побудила меня поднажать на моего делового партнера немедленно. Но тогда я сдержался, допустив, что Пейтон имеет веские причины скрывать правду от Бертона, теперь же, когда мы остались одни, его продолжающиеся попытки увильнуть от ответа вызывали лишь раздражение.
   - Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду, - сказал я с нотками легкой угрозы в голосе. - Подумай хорошенько, прежде чем ответить снова.
   Лицо Пейтона покраснело, сделавшись похожим на кусок только что нарубленного свежего мяса с белыми прожилками жира, на которые походила контрастно выделявшаяся сетка шрамов.
   Я ждал, но моему терпению был предел. Пейтон мельком посмотрел мне в лицо и, лишний раз убедившись, что я настроен крайне серьёзно, глухо проговорил:
   - Они в подвале.
   - Какого дьявола, Пейтон! - раздосадовано воскликнул я. - Не хватало нам еще поссориться с местными! Мы с таким трудом заработали себе репутацию в поселке, и вот теперь по твоей милости нас могут обвинить в похищении!
   - Постой, Верджил! - протестуя, Пейтон поднял руки. - Никакого похищения не было! Девушка сама попросила помощи. Я всего лишь предложил ей укрытие до наступления ночи. Выслушай ее сам, и ты поймешь, что я не мог выдать ее этому лицемерному святоше!
   Пейтон повел меня в кладовку, а я только сейчас сообразил, что все то время, пока я старательно упаковывал в сейф пробирки с кровью, у меня под ногами притаилась женщина с ребёнком. Странно, что я не почувствовал их присутствие. Пейтон сдернул мешковину с пола и с усилием рванул складную ручку, откидывая тяжёлый подвальный люк в сторону. Снизу полился тусклый свет, и я автоматически отметил, что со стороны Пейтона было крайне опрометчиво оставлять включенным освещение в подвале, если он не желал привлечь внимание посторонних к этому укрытию. Возможно, он просто не захотел оставлять беглецов в полной темноте и осознанно пошёл на этот риск.
   Я медленно спустился в подвал вслед за Пейтоном. Подвал был довольно просторным, и в нем нашлось место как для запасов еды длительного хранения и овощей впрок, так и для всяческого хлама разной степени полезности, который необходимо было убрать из помещений барака наверху, но не хотелось выбрасывать. Протиснувшись мимо цистерны с чистой водой, мы прошли через самодельную трансформаторную, заставленную аккумуляторами, и оказались на пороге небольшого закутка, в котором, как мне было известно, Пейтон устроил что-то вроде небольшой мастерской.
   Пейтон задержался на пороге закутка, загораживая мне проход, и я услышал, как он кому-то сказал внутри:
   - Дженни, я привел мистера Блэка. Расскажи ему то же, что рассказала мне.
   Пейтон прошел внутрь, давая мне возможность, пригнувшись, войти следом. Закуток был небольшим помещением, отделанным изнутри фанерой. На стенах висели инструменты, мотки проводов, обрезки шлангов. Дальнюю часть занимал рабочий стол, над которым болталась лампа, оправленная в самодельный конусовидный плафон, отчего свет прекрасно освещал заваленный разобранными механизмами стол, но едва выхватывал из полумрака остальные части комнатки. Как я помнил, справа у стены стоял старый диван, потому я, прикрыв глаза от света лампы, повернулся в ту сторону. Пейтон попытался приподнять лампу так, чтобы она лучше освещала комнату, но я остановил его.
   - Не надо, Пейтон.
   На диване, подогнув под себя ноги, сидела молодая девушка довольно приятной наружности. На ней была мешковатая одежда - что-то вроде комбинезона. Ее непокрытые темные волосы, небрежно стянутые в конский хвост, растрепавшись, густыми волнами ниспадали на плечи. На руках она держала объемистый сверток, и по слабым толчкам крохотного сердечка, частящим на фоне размеренного материнского, я понял, что это спящий ребенок. Чем дольше я рассматривал ее, тем сильнее злился. Если поначалу девушка показалась мне всего лишь миловидной, то сейчас, вдыхая аромат ее кожи, всматриваясь в ее настороженные, но отнюдь не напуганные большие глаза, я почувствовал себя очарованным ее неброской, но притягательной красотой. Ах, бедняга Пейтон, разве мог он устоять против этого.
   - Меня зовут Верджил Блэк, - представился я, не без сожаления избавляясь от наваждения. - А вы Дженни Бертон.
   - Да, мистер Блэк, - кивнула девушка. Ее голос был под стать внешности - негромкий, но богатый на едва различимые оттенки, как послевкусие хорошего вина, которое лишь намекает на свое благородное происхождение, да и то только тем, кто знает в этом толк.
   Я присел на краешек верстака и сложил руки на груди. Пейтон и Дженни молчали, не торопясь рассказывать мне свою историю. Разумно, если желаешь понять, о чем осведомлен собеседник, а что можно и утаить.
   - Почему вы скрываетесь от Ричарда Бертона, - спросил я напрямик.
   - Я убила его сына, - негромко произнесла Дженни. Пейтон раскрыл было рот, торопясь сгладить произведенный негативный эффект, но девушка продолжила говорить, будто испугалась, что я больше не пожелаю ее слушать: - Мы поженились с Саймоном год назад. Его семья очень религиозна, и глава семейства, Ричард Бертон чрезмерно придирчиво относился к выбору сына. Думаю, я была не первая, с кем у Саймона были отношения, но по названной мной причине все эти знакомства оканчивались неудачей. Сама я не религиозна, но понимаю людей, ищущих поддержку в вере. Когда я начала встречаться с Саймоном, я не предполагала, насколько деспотичным окажется его отец, и насколько сильно подвержен его влиянию Саймон. После Катастрофы все изменилось. В одиночку не выжить, а в особенности молодой девушке, потерявшей родителей. Я ухватилась за эту возможность присоединиться к хорошей семье, пускай даже излишне строгой в отношении некоторых вопросов. Я продемонстрировала кроткий нрав, и старший Бертон благословил наш с Саймоном брак. Какую огромную и безоговорочную власть старший Бертон имеет в семье, я поняла лишь когда стала жить с ними в одном доме, но решила мириться с этим, хоть мне и не нравилось, что Саймон не способен даже в мелочах настоять на своем мнении. Отдушиной было ожидание ребенка, и в конце прошлого месяца он, наконец, появился на свет. Мальчик. Роды принимали врачи РКК - их госпиталь является практически единственным доступным местом в округе, где могут оказать квалифицированную медицинскую помощь. Ребенок родился здоровым, и я впервые благодарила провидение за то, что оно свело меня с Саймоном и подарило нам это прелестное дитя. Мы назвали сына Робертом.
   Дженни замолчала, аккуратно развернув одеяльце, в которое был укутан ребенок, и продемонстрировала нам мирно посапывающего младенца.
   - Не могу представить, что произошло между вами и вашим мужем, - невольно вырвалось у меня при виде маленького розового личика, смешно перебирающего губами во сне. - Появление детей иногда становится причиной конфликта, но, насколько я понял с ваших слов, этот ребёнок был желанным в вашей семье.
   - Так и есть, мистер Блэк. Поначалу Саймон был счастлив не меньше моего, и я даже стала мечтать, что однажды мы вырвемся из-под опеки его отца и заживем своей собственной жизнью, - глаза Дженни стали грустными. Она опустила взгляд на ребенка, в этот момент переживая что-то неприятное. - Но все обернулось настоящим кошмаром. Ричард Бертон почти сразу же невзлюбил внука. Он о чем-то долго говорил с врачами РКК, когда он и Саймон пришли забирать меня домой. Вскоре я стала замечать, что и Саймон стал вести себя холодно по отношению к малышу. Он стал сильно раздражаться, когда ребенок плакал, иногда подолгу пристально смотрел на мальчика, и выражение лица мужа в эти моменты пугало меня. Я стала бояться оставлять Роберта одного, а однажды ночью, по привычке встав с постели, чтобы успокоить проснувшегося малыша, застала Саймона стоящим рядом с кроваткой. Лицо его было какое-то отстраненное, будто он смотрел не на своего сына, а на бездушную вещь. Я окликнула его. Он посмотрел на меня с ненавистью. Затем выкрикнул что-то про пустое дитя и взмахнул над ребенком рукой. Только в этот момент я заметила в его руке нож. Что мне оставалось делать? Я оттолкнула Саймона со всей силой, на которую была способна, и он, запнувшись, упал и покатился по винтовой лестнице. Меня же занимал лишь ребенок. Я взяла Роберта из кроватки, и только потом обратила внимание, что Саймон лежит без движения. Он сломал себе шею и был мертв. Меня охватила паника, и единственной разумной мыслью было бежать из дома Бертонов. Я даже не взяла с собой вещей и одежду. Бежала на окраину поселка, моля, чтобы маленький Роберт своим криком не привлек ко мне внимание. Холодный ветер привел меня в чувство, и лишь тогда я в полной мере стала осознавать все последствия произошедшего.
   - Почему вы решили искать убежища здесь? - поинтересовался я.
   Дженни переглянулась с Пейтоном, и тот легонько кивнул, видимо, давая девушке право выложить все начистоту.
   - Как я уже сказала, в панике я бежала куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от дома Бертонов. Было ясно, что меня и ребенка вскоре хватятся и будут искать. В поселке у меня нет хороших знакомых, да и Бертоны слишком известная там семья. Никто не захочет конфликтовать с ними и давать мне прибежище. Сначала я думала пойти к маршалу РКК и признаться ему во всем. Но здесь у РКК мало власти. Их суды лишь формальность. Всем в округе заправляют несколько влиятельных семей, сумевших после Катастрофы подмять под себя остальных. Бертоны были одной из этих семей. Тогда я решила найти временное убежище, чтобы переждать остаток ночи и следующий день. Затем, если повезет, я раздобыла бы еды и воды, а на следующую ночь убралась бы вместе с ребенком подальше от этих мест. Я знала, что где-то здесь есть старые бараки ремонтной мастерской, по большей части сгоревшие в пожаре и непригодные для жилья. Уже почти светало, когда я столкнулась в окрестностях с мистером Пейтоном. Может быть, я и смогла бы избежать встречи с ним, но от холода настолько окоченела, что буквально валилась с ног. Наверное, он принял меня за одну из тех беженок, что продолжают покидать выжженные территории, и предложил мне свою помощь. Он привел меня сюда, дал одежду, - Дженни повела плечами, имея в виду комбинезон, - И накормил. Видя, что он порядочный человек, я не смогла дальше лгать ему и рассказала ему обо всех своих злоключениях. Я не знала, как он поступит, узнав, что я убила мужа, но рассказав все, почувствовала огромное облегчение. Мистер Пейтон не прогнал меня и ребенка, но сказал, что вы можете и не проявить такого сочувствия. Поэтому он предложил переждать день в подвале и вести себя тихо, пока он не решит, что делать дальше.
   Дженни замолчала, робко опустив глаза. Я не винил Пейтона за то, что он принял участие в судьбе этой девушки. Ее рассказ показался мне правдивым, да и старый Бертон произвел на меня в точности такое впечатление, как его описала Дженни. Но настоящая причина, почему семейка Бертонов, со слов девушки, дружно невзлюбила ребенка, оставалась для меня загадкой.
   - Ты должен был рассказать мне, - сказал я, повернувшись к Пейтону. - Старый Бертон не дурак и наведался сюда уже к концу дня. Нам повезло, что он не стал переворачивать наш барак вверх дном. Но оставаться здесь дольше девушке и ребенку нельзя, так как Бертон может заявиться сюда вновь, чтобы провести полноценный обыск. Нужно решать немедленно, что делать дальше.
   - Я уже думал об этом, Верджил, - сказал Пейтон. - Дженни говорит, что на востоке за рекой в паре дней пути есть небольшая религиозная община. Она появилась недавно на территории заброшенного миссионерского центра. Говорят, там находят убежище больные и калеки. Все те, кто не смог найти свое место среди людей. Дженни с ребенком могла бы побыть там какое-то время, пока Бертоны не успокоятся. Вряд ли они станут искать ее в таком месте. Я уверен, там не откажутся ей в убежище, когда выслушают ее историю.
   Я нахмурился, подозревая, что скажет Пейтон дальше. Но по его взгляду я понял, что он уже принял окончательное решение и обсуждать иные варианты вряд ли станет.
   - Ты решил пойти с ней, - высказал я и так очевидное.
   - Одной с маленьким ребенком ей будет трудно туда добраться, - ответил Пейтон, пряча виноватый взгляд. - Да и Бертон наверняка не один занят поисками. Дженни нуждается в защите. После того, как мы доберемся до миссионерского центра, я хотел бы остаться там еще на какое-то время, пока опасность не минует. Там я придусь как раз ко двору с моей-то внешностью, так что смогу, не выделяясь среди тамошних обитателей, проследить, чтобы никто из сподручных Бертона не подобрался незаметно.
   Все звучало логично, и я даже верил, что Пейтон искренне хочет помочь девушке, хотя ее привлекательность наверняка в немалой степени поспособствовала тому, чтобы Пейтон решился на столь самоотверженные поступки. Мне жалко было терять друга и партнера, но тут я ничего поделать не мог. Отговаривать Пейтона было бы слишком малодушно и эгоистично с моей стороны. Я невесело вздохнул, мысленно вглядываясь в так некстати нагрянувшую перспективу одиночества.
   - Хорошо, Пейтон, - сказал я, заметив, как он облегченно расслабился. - Думаю, не стоит тратить время и дожидаться дня, чтобы купить необходимые припасы на дорогу в поселке. Возьмите с Дженни все, что может понадобиться, здесь в кладовке и незамедлительно отправляйтесь в путь.
   Пейтон что-то хотел сказать в ответ, но тут вдруг наверху раздался приглушенный звон разбившегося стекла. В течение секунды мы все, замерев, напряженно вслушивались в разлившуюся тишину. Конечно, это могла быть какая-нибудь безобидная склянка, упавшая с верхней полки, но после всего услышанного от Дженни в голову настойчиво лезли не такие безобидные объяснения. Я жестом призвал Пейтона и Дженни сохранять молчание и оставаться на месте. Однако едва я покинул закуток мастерской, моего носа коснулся едва различимый запах дыма, а уши уловили тихое потрескивание. Теперь сохранять тишину не имело никакого смысла. Все решали считанные минуты. Я обернулся и негромко крикнул, старательно подавляя панические нотки в моем голосе:
   - Пейтон, Дженни, быстро следуйте за мной. По дороге берите все, что подвернется под руки из съестного и теплой одежды!
   К чести Пейтона он не стал задавать лишних вопросов, а я не стал вдаваться в подробности, чтобы раньше времени не пугать Дженни, если я все же ошибся. Но я не ошибся... Выйдя, наконец, к люку, ведущему из подвала, мы увидели, как из проема люка вниз проникают клочья дыма, а наверху отчетливо гудит пламя. Сверху вновь послышался звон стекла, затем еще и еще, и я, не выдержав, ухватил идущую сразу за мной Дженни за предплечье и потянул за собой. Торопливо поднимаясь по лестнице, я каждую секунду ожидал, что поток огня перекроет нам выход, но когда моя голова оказалась над поверхностью пола, я с облегчением убедился, что положение не столь безысходное, каким его живописало разыгравшееся воображение.
   Открытого огня в кладовке пока не было. Она не имела окон, и тот, кто устроил поджог, не мог сюда забросить бутылку с горючей смесью. Но и безопасным это место оставалось лишь на время. Густой дым стелился из-под закрытой двери, ведущей в жилую часть барака, и постепенно заполнял комнату, вытесняя воздух. Мигнув, погасла лампочка, и в темноте можно было отчетливо видеть, как в зазоре под дверью блестит огонь. Замерев на секунду, я лихорадочно соображал, что же следует предпринять. Дженни, выбравшаяся следом за мной, инстинктивно закрыла ребенка и встала рядом, боясь потерять меня в темноте. Пейтон, покинувший подвал последним, включил предусмотрительно захваченный из подвала фонарь и бросился к двери, намереваясь ее открыть. Я не успел его остановить, и когда дверь распахнулась, поток горячего воздуха устремился внутрь кладовки, увлекая за собой тяжелые клубы дыма, а затем и клочья пламени, уже охватившего все пространство находившихся за дверью комнат. Дженни вскрикнула и отступила вглубь кладовки, а Пейтон, схватившись за обожжённую дверной ручкой ладонь, споткнувшись, едва не упал в раскрытый подвальный люк. Я пинком захлопнул дверь, так как к ее раскаленной металлической поверхности невозможно было прикоснуться рукой.
   - Извини, Верджил, - сиплым от боли голосом сказал Пейтон, поднимая с пола выпавший фонарь. - Это наверняка проклятые Бертоны устроили, как пить дать!
   Ребенок Дженни, проснувшийся от резкого запаха дыма и жаркого воздуха, заплакал, и девушка постаралась его успокоить.
   - У нас не так много времени, чтобы придумать, как отсюда выбраться, - сказал я, уже начиная ощущать недостаток кислорода. - Мы здесь в ловушке. Огонь рано или поздно проникнет сюда, если раньше мы не задохнемся.
   - Отсюда только один путь наружу, - сказал упавшим голосом Пейтон, отступая к Дженни.
   Я осматривал стены гаража, которые мы изнутри так старательно обшивали фанерой, заполняя зазор до стены всевозможным мусором, который мог сгодиться на роль утеплителя. В этом был резон, так как иначе барак в холодное время вымерзал бы насквозь, но это и сыграло с нами злую шутку, сейчас превратив наше жилище в раскаленную духовку, изнутри в изобилии напичканную огнеопасными материалами. Железо за обшивкой было намертво приварено к стальному каркасу, и даже мне пришлось бы потратить уйму времени, чтобы пробиться наружу, а времени как раз у нас и не было. Мое самообладание стремительно съеживалось, уступая место страху. Не страху за себя, а за людей, что находились сейчас рядом. Я мог распахнуть дверь и прорваться сквозь огонь, не считаясь с ожогами, выбить с разбегу входную дверь и добраться до укромного места, где залег бы, пока моя плоть не восстановится. Но Пейтона и Дженни с маленьким Робертом ждала неминуемая гибель в огне. Продолжая оббегать глазами неумолимо заполняющееся дымом пространство кладовки, я на мгновение задержал взгляд на лицах своих товарищей по несчастью. Дженни глотала широко открытым ртом воздух, пытаясь куском шерстяного шарфа прикрыть лицо продолжавшего плакать младенца, чтобы хоть как-то защитить его от дыма. Пейтон же был словно парализован. Его недвижный взгляд на выбеленном лице был неотрывно прикован к низу двери, из-под которой все настойчивей сквозь дым пробивались языки пламени. Только сейчас я сообразил, что Пейтон уже испытал нечто похожее и знал, что его ждет впереди. И это знание сковало его волю и разум.
   Но я пока еще не собирался покорно ожидать своей участи. Поняв, что выломать часть стены не удастся, я обратил свой взор на потолок. Он был достаточно высок, даже с учетом того, что часть высоты скрадывали наспех сколоченные из брусьев и все той же фанеры перекрытия. За ними, выше уже была односкатная крыша, собранная из листов кровельного железа. Я уже не помнил точно, в каких местах мне пришлось самостоятельно латать прорехи в крыше, и оставалось лишь надеяться, что часть из этих кустарных заплат находилась над кладовкой. По краям кладовки стояли высокие, почти под самый потолок металлические стеллажи, которыми можно было воспользоваться за неимением лестницы, чтобы подняться вверх.
   - Сбрасывай все со стеллажей, Пейтон! - мой окрик не сразу вывел Пейтона из оцепенения, и мне пришлось встряхнуть его за плечи.
   Не разбирая, что лежит на стеллажах, мы стали на пару сметать все на пол. Вряд ли все это уцелеет в огне, так что не имело смысла что-то беречь. На секунду я подумал о запасах крови, которые хранились здесь же, в сейфе, но времени на то, чтобы забрать их, уже не было, и мне пришлось смириться с их потерей. Как только стеллажи оказались пусты, я ухватил один из них за край и передвинул его ближе к центру кладовки.
   - Что ты задумал? - спросил Пейтон, тем не менее, сообразивший ухватиться за другой край и выровнять положение стеллажа.
   - Выберемся через крышу, - ответил я, хватаясь тем временем за край второго стеллажа. - Помнишь, когда мы еще начинали ремонтировать эту халупу, ты шутил, что однажды покрытую мной крышу сдует ветром? Теперь молись, чтобы над нами была одна из тех дыр, что я заделывал.
   Теперь, когда между стеллажами было достаточно небольшое расстояние, я поставил ногу на нижнюю полку одного из них, ухватился рукой за верхнюю полку другого и оторвал вторую ногу от пола, проверяя, выдержит ли такая импровизированная лестница мой вес. На особую осторожность не было времени, и я стал взбираться дальше, а следом за мной с другого края стеллажей то же самое проделывал Пейтон. Доски и листы фанеры, образовывавшие фальш-потолок, в большинстве своем ничем не крепились. У нас тогда попросту не оказалось гвоздей и шурупов в нужном количестве. Теперь же это упущение позволяло нам с Пейтоном довольно быстро разобрать часть фальш-потолка без особых усилий. Предупредив Дженни, чтобы она отошла в дальний угол кладовки, мы принялись сбрасывать вниз доски и куски фанеры. Когда проделанное нами отверстие оказалось значительным, я поднялся еще выше, протискиваясь к самой крыше. В мечущемся свете фонаря и клубах дыма, который застилал глаза, было сложно определить, какой участок крыши можно отогнуть, так что пришлось действовать на ощупь. Если в этом месте заплатка не отыщется, придется передвигать стеллажи и разбирать фальш-потолок в другом месте.
   Но нам в очередной раз повезло. Мои пальцы соскочили со сравнительно гладкой поверхности намертво закрепленного участка крыши и уперлись в шершавую корку ржавчины, которая тут же отслоилась и посыпалась мне на лицо. Отплевываясь, я забрался еще выше, рискуя опрокинуть уже начавшие шататься стеллажи, и уперся локтем в кусок ржавого железа, опираясь другим локтем в край неразобранной части фальш-потолка. Пейтон пододвинулся ближе ко мне и, отложив фонарь на верх стеллажа, тоже уперся руками в край железного листа. Поначалу тот не сдвинулся ни на миллиметр, и я подумал, что ошибся. Прилагать чрезмерные усилия я боялся, так как рисковал сломать доски фальш-потолка, на которые я опирался. Отбросив осторожность, я надежнее уперся ногами, подавляя в них дрожь, и удвоил нажим. Что-то лопнуло снаружи, и кусок железа немного приподнялся, а сквозь образовавшуюся щель повеяло током свежего воздуха. Вместе с Пейтоном мы не ослабляли нажим, и в итоге с натужным скрежетом лист металла выгнулся наружу, открывая моему взору кусочек чистого звездного неба.
   - Выбирайся на крышу, Пейтон, - сказал я. - А я спущусь вниз и помогу Дженни с ребенком забраться наверх. Будь готов помочь ей сверху.
   Пейтон кивнул и, уцепившись за края образовавшегося отверстия, стал выбираться наружу. Я же, рискуя поломать ноги, спрыгнул вниз. Дым к тому времени уже настолько заполнил кладовку, что свет прихваченного мной фонаря был совершенно бесполезен.
   - Дженни! - позвал я, на ощупь пробираясь между стеллажами к дальней стене кладовки.
   Не получив ответа, я испугался, что она в обмороке или того хуже - задохнулась. Но спустя секунду, услышав неподалеку от себя кашель и всхлипы, я протянул на звук руки и наткнулся на скорчившуюся у стены девушку. Чтобы взобраться наверх, Дженни пришлось удерживать малыша одной рукой. Я помогал ей, поддерживая за талию. Уже поднявшись к самому потолку, Дженни протянула вверх ребенка. Наверное, тот находился в полуобморочном состоянии, но когда Пейтон вытащил его на свежий прохладный воздух, засучил ножками и снова закричал. Если те, кто устроил поджог, все еще находились поблизости, то могли заметить движение на крыше, услышать скрежет металла или крик ребенка, но тут я лишь уповал на то, что наш побег скроет дым от пожара, а звуки поглотит треск пламени, пожирающего внутренности барака.
   Подтолкнув Дженни выше, я помог ей пролезть через дыру в крыше. Теперь настала моя очередь выбираться. В дыре наверху замаячил Пейтон, протягивая мне руку.
   - Скорее, Верджил, внизу все вот-вот вспыхнет!
   Пламя уже давно проникло внутрь кладовки, а образовавшийся благодаря проделанному нами отверстию в крыше ток воздуха лишь способствовал быстрому распространению огня вдоль стен помещения. Дышать внутри было практически нечем. Последние клубы дыма густым потоком вырывались наружу, готовясь уступить место чистому ревущему пламени. Возможно, огонь уже ослабил пол под стеллажами, или я, потеряв осторожность, слишком торопился оказаться на свежем воздухе, но когда я оттолкнулся от стеллажей, одновременно пытаясь уцепиться за края дыры в крыше, один из стеллажей повело, и я, потеряв опору, полетел вниз. Пейтон попытался поймать мою руку, но к этому моменту, увы, наше общее везение исчерпало себя. Я приземлился на упавший стеллаж, и всю правую сторону тела прострелила нестерпимая боль от сломанных ребер. Второй стеллаж тоже не устоял и стал медленно заваливаться на меня сверху, а я ничего не мог поделать от парализовавшей меня боли. Я судорожно упирался ладонями в пол, пытаясь выволочь свое изломанное тело с опасного места, но не успел. Второй стеллаж грохнулся сверху, намертво припечатав меня к полу. От его падения вверх к самому потолку устремился поток искр.
   - Я спущусь за тобой, Верджил! - закричал Пейтон, уже свешивая вниз ноги. - Держись!
   Но я прекрасно понимал, что если сейчас Пейтон спрыгнет вниз, то обратно забраться уже вряд ли сможет.
   - Нет, Пейтон! Стой! - заорал я. - Помоги Дженни добраться до убежища! Не думай обо мне! Я выберусь!
   Верил ли я сам в то, что говорю? Не было времени, чтобы трезво оценивать свои шансы. Главное сейчас, чтобы Пейтон прислушался ко мне. На лице Пейтона отражалась внутренняя борьба.
   - К дьяволу, Пейтон! Уматывай, пока крыша не рухнула в огонь. Спаси ребенка!
   Пейтон зарычал от бессилия, и впервые в его облике я заметил что-то звериное, дикое. Так человек, потеряв доверие к разуму, теряет контроль и отпускает на волю свои первобытные инстинкты. Высокие языки пламени с воем устремились в дыру в крыше, и Пейтон исчез, оставив меня одного в центре бушующей геенны. Пора бы и мне дать волю звериному инстинкту выжить любой ценой. Одежда на мне уже горела, спекаясь с кожей, а скудные остатки раскаленного воздуха выжигали легкие. Жгуты боли хлестали мое измученное тело, заставляя двигаться, не обращая внимания на клочья кожи, остающиеся приваренными к раскаленному металлу, и горклый запах собственных горящих волос. Осколки сломанных ребер пронзали мои внутренности, когда я, извиваясь, выполз из-под упавшего стеллажа и стал подниматься на ноги. Железная дверь, перекошенная от жары, услужливо упала наружу, подняв тучу искр и открыв передо мной огненный туннель, в который превратились внутренности барака.
   Я сделал шаг, второй в это горнило, ощущая, как языки пламени сдирают с моего тела остатки одежды вместе с кожей. Мне вспомнилось обожженное лицо Пейтона, его покрытый сплошь ужасными шрамами торс, и теперь я в точности знал, что пришлось испытать ему когда-то. Я зажмурил глаза и ринулся вперед, все равно сквозь смеженные веки ощущая пламенеющий путь. Это был отчаянный бег почти вслепую, и если бы я споткнулся и упал или врезался в горящую стену, то сил и воли подняться вновь у меня не оставалось. Но я устоял, с разбегу ударился в объятую огнем входную дверь, рассыпавшуюся под весом моего тела кусками лопнувшего металла и прогоревших досок, и вырвался навстречу сильному ветру, ожегшему холодом немногие уцелевшие нервные окончания в моей прожаренной коже не хуже пламени.
   Упав в изнеможении на колени, я разлепил распухшие веки. Передо мной маячил какой-то неразличимый силуэт. Знакомый голос прокричал:
   - Где они? Отвечай! Они были внутри? Какого дьявола...
   Пейтон был прав. Бертон устроил этот пожар, и все это время наблюдал, как мы жаримся внутри. Волна ярости, превосходящая по силе всю боль в моем теле, затопила мой разум. Я шире раскрыл глаза, чтобы видеть этого ублюдка. Да, это был он. Он заметил мой взгляд, и его лицо, искаженное злобой, внезапно вытянулось от удивления, а затем побелело от страха. Он попятился от меня, вскинул пистолет и, не целясь, выстрелил. Пуля попала мне в плечо, развернула, но я не упал, намереваясь встать и придушить Бертона.
   - Сдохни, красноглазая тварь! - кричал он, продолжая стрелять.
   Еще три пули попали в меня, и через отверстия, проделанные ими, мое тело покинули последние силы. Даже бушевавшая во мне ярость не могла заставить плоть двигаться. Я упал, распластавшись на каменистой земле, и уставился широко открытыми глазами в ясное ночное небо. Звезды, умиротворяюще перемигиваясь, манили к себе, призывая оставить искалеченное тело и обещая избавление от боли.
   Небо загородило лицо Бертона. На нем все еще читались следы недавнего страха, но в голосе уже слышалась прежняя невозмутимость:
   - Отец был прав. Иногда я начинал думать, что это старая выдумка, но каждое слово предсказания истинно.
   - Что дальше, Бертон? - спросил кто-то, стоящий вне поля моего зрения.
   - Половина дела сделана: красноглазый защитник пал, - ответил Бертон, отодвигаясь и исчезая из вида. - Осталось выяснить судьбу ведьмы и ее отпрыска.
   Вскоре послышался его голос где-то неподалеку:
   - Выяснили, была ли внутри девчонка?
   - Если была, то точно сгорела, - ответили ему.
   - Пит заметил на крыше дыру, - послышался другой голос. - Через нее мог кто-то выбраться до того, как внутри все начало гореть.
   - Вот дрянь! - выругался Бертон. - Она точно сбежала!
   Бертон вновь подошел ко мне и наставил на мое лицо дуло пистолета.
   - Говори мне, куда она отправилась!? - зарычал Бертон, и его побагровевшее лицо, обрамленное сединой, наверное, источало не меньший жар, чем раскаленные останки догорающего барака. - Я буду вгонять в тебя одну пулю за другой, пока ты не скажешь!
   Бертона кто-то схватил за плечо.
   - Сюда спешат люди из поселка. У нас нет на это времени. Пора уходить.
   - Эту тварь я все равно пристрелю! - Бертон прицелился, готовясь выстрелить мне в переносицу.
   - Не трать на него патроны, Бертон. Он и так сдохнет от ожогов.
   Бертон с видимым сожалением отвел пистолет и пропал из поля зрения. Его шаги и шаги его подельников отдалились и стали неразличимы, потерявшись в треске догорающего пожара и завываниях ветра. Будто только присутствие моих мучителей еще заставляло мое сознание цепляться за плотское существование. Я в последний раз сделал глубокий вдох, и осколки ребер, вонзившись в легкие, последним всплеском безумной боли отправили мое сознание в небытие.
  
   Черное. Серое. Да уж, преисподняя не впечатляла буйством красок. Где адское пламя, где клубы серного дыма? Мысль о пламени заставила меня непроизвольно съежиться, но это место явно не соответствовало моим представлениям об узилище для грешников. Я попытался сфокусировать взгляд. Серое по-прежнему оставалось серым, без малейшего намека, что бы это могло быть. Может, я все еще остаюсь в мире живых, а передо мной предрассветное пасмурное небо, и я очнулся там, где остался лежать, потеряв сознание? Я ощущал свои руки и ноги, но кожи не касался холодный ветер, а на лице не ощущались капли дождя. Мысль, что моя плоть не смогла восстановиться, и все это, и ветер, и дождь, на самом деле есть, но ощущать их я уже не способен, вызвала волну страха и заставила усиленно вращать глазами, и двигаться, чтобы убедиться, что это не так.
   - Тише, мистер Блэк! Тише, - раздался совсем рядом знакомый женский голос, а на мое плечо легла ладонь, мягко, но настойчиво препятствуя мне подняться.
   Я повернул голову и отыскал взглядом говорившую. Теперь я понял, где находился. Это был передвижной госпитальный бокс РКК, располагавшийся в центре поселка, а серое ничто над моей головой оказалось плотным брезентовым пологом большой утепленной палатки. Я лежал на раскладной кровати, а у изголовья стояла немолодая, но привлекательная белокурая женщина, одетая в форменный комбинезон медицинской службы РКК. Я был знаком с ней. Ее звали Элизабет Поллард. Она была старшим медиком госпиталя и единственным хирургом в этой глуши. Пейтон как-то сказал, что только ради этой женщины стоило бы навестить это безрадостное место, но, увы, у него не было ни единого шанса заинтересовать ее. Он тогда еще с грустью произнес: "Ее красоту оберегает острый ум, но он редко ранит, укрытый в ножны доброты". А вот у меня, в отличие от Пейтона, была возможность сблизиться с Элизабет. Правда, тогда я преследовал сугубо приземленные цели, нежели желал завести романтические отношения. Подбивая клинки к Элизабет, я рассчитывал добраться до запасов консервированной крови, которыми должен был располагать госпиталь РКК, но когда обнаружил, сколь скудны эти запасы, счел низким пытаться воспользоваться ими. Элизабет была слишком умна, чтобы рано или поздно не заметить, что что-то со мной не ладно. Тогда пришлось бы открыться ей или покинуть это место. Я решил не доводить дело до сложного выбора, и мы расстались. Пейтон обозвал меня за это бессердечным болваном. По крайней мере, в одной части своего эпитета он был очень близок к истине. Теперь, заметив подвешенную над моей головой капельницу с плазмой, я с иронией подумал, что часть тех запасов, послуживших поводом для нашего с Элизабет знакомства, все равно перекочевала в мое тело.
   - Как я сюда попал? - спросил я с опаской, ожидая почувствовать, как расползаются запекшиеся раны на моем обожженном лице.
   - В поселке заметили пожар и поспешили на помощь, - сказала Элизабет, поправляя подушку, чтобы немного приподнять мне голову. - Увы, когда они добрались до вашего жилища, было слишком поздно. Все выгорело дотла, а вас нашли лежащим без сознания в ужасном состоянии. Люди боялись, что вы умерли, когда принесли вас сюда, - заметив выражение скепсиса на моем лице, Элизабет мягко улыбнулась. - Вы удивлены, что люди обеспокоены вашей судьбой? Хоть вы и поселились на отшибе, Верджил, они принимают вас за своего. Вы зарабатываете себе на жизнь несколько экстравагантным способом, но, насколько мне известно, в округе у вас была масса поклонников.
   - Немного неожиданно такое слышать, - признался я.
   Элизабет нахмурилась:
   - Но и враги, видимо, у вас тоже имелись, - сказала она. - Кто на вас напал, мистер Блэк? Люди слышали стрельбу, а в вашем плече я обнаружила пулевое ранение. К счастью, пуля прошла насквозь, и мне не пришлось ее вытаскивать из вас.
   Я медлил с ответом, соображая, что еще могла Элизабет узнать обо мне за то время, пока я был под ее присмотром. Судя по ее словам, мне повезло, что в темноте под коркой из крови, копоти и грязи люди не обратили внимания на трансформацию моего тела, а когда Элизабет отмыла меня, поблизости не оказалось свидетелей моего изначального состояния, которое тогда вряд ли чем-то отличалось от куска хорошенько прожаренного бифштекса. Одно пулевое ранение все же не успело затянуться, и это позволило Элизабет сделать очевидные выводы. Что же, не было особого смысла скрывать от нее детали произошедшего.
   - Бертон и его подручные подожгли "Алый глаз", - наконец ответил я.
   - Бертон? Что вы с ним не поделили? Хотя, постойте, не отвечайте. Дайте, я угадаю. Он обвинил вас в богохульстве и дьяволопоклонничестве. На него это похоже, только я не думала, что он докатится до поджога и убийства.
   - Нет, все дело в его невестке, - сказал я, решив, что об исчезновении Дженни и ее ребенка и так, скорее всего, уже известно в поселке. - Она убежала от Бертонов, взяв маленького сына, и попросила укрытия у нас. Старший Бертон как-то узнал, где она и ребенок, и пришел за ними.
   - А Дженни то чем ему насолила?! - с толикой недоверия спросила Элизабет, затем, когда до нее дошел весь смысл сказанного мной, ее лицо исказил ужас и она медленно вымолвила: - Но тогда... Перед домом нашли вас одного, а Дженни и ребенок...
   Я поспешил успокоить ее, пока ужасные картины смерти девушки и младенца не заполонили ее воображение.
   - Нет, Дженни и ее сын живы, - сказал я, - По крайней мере, я надеюсь на это. Я помог им и своему другу Пейтону выбраться через крышу из горящего барака, затем поспешил за ними, но не успел далеко уйти от пожара. Наткнулся на Бертона и его банду.
   Элизабет испытала заметное облегчение.
   - Дженни скромная и приятная в общении девушка. Саймону Бертону очень повезло с ней. Не могу себе представить, чтобы кто-то желал ее смерти. Она рассказала, почему сбежала от Бертонов?
   - Накануне вечером Дженни показалось, что Саймон пытается убить ее ребенка и, защищая сына, она столкнула мужа с лестницы. Саймон сломал шею, а Дженни, испугавшись, сбежала вместе с сыном. Когда немного пришла в себя, попыталась найти убежище в старых бараках на остаток ночи и встретила Пейтона. Он привел ее к нам.
   - Какая-то дикая история, - покачала головой Элизабет. - Саймон был так рад появлению сына. Я помню, каким счастливым он был, когда забирал Дженни и малыша домой.
   - Дженни сказала, что в тот вечер Саймон назвал ее сына пустым ребенком, - сказал я, вспоминая разговор с Дженни. - Ваши врачи ведь принимали роды и обследовали новорожденного. В нем не было ничего необычного?
   - Нет, насколько мне известно, - Элизабет покачала головой, и ее лицо непроизвольно тронула улыбка. - Обычный совершенно здоровый ребенок. Единственное необычное в нем - это редкое по нынешним временам отсутствие изъянов. После Катастрофы родить полностью здорового ребенка большая удача. Но все равно это не столь уж необычно, чтобы приравнять к аномалии. - Элизабет призадумалась, затем сказала после некоторого перерыва: - Да, я припоминаю, что старший Бертон слишком настойчиво интересовался здоровьем ребенка. Но мальчик был здоров, и в чем-то обвинять Дженни у старика нет причины. Разве что он, вконец свихнувшись, принял родимое пятнышко на коже младенца за метку дьявола...
   Мне стало любопытно, Элизабет случайно употребила это пришедшееся к месту словосочетание, или сказать так у нее был реальный повод?
   - Элизабет, когда я выбрался из огня, Бертон навел на меня пистолет и упомянул про какое-то предсказание. Так что расскажите мне все, что вам известно об этой странной семейке.
   Элизабет пододвинула раскладной стул ближе к моей кровати, и сев на него, пристально посмотрела на меня.
   - Вы вправду хотите услышать это? - насмешливо спросила она. - Ах да, вы же специалист по потусторонним силам, загробному миру и магическим наукам. Вот не думала, Верджил, что вы всерьез верите во все это. Мне казалось, что то, чем вы занимаетесь - лишь броская обертка из таинственности и щекочущей нервы эзотерики, которая помогает вашим клиентам отвлечься от безрадостной действительности и раскрыть перед вами свою душу, ну и кошелек, конечно. Нет, я не осуждаю вас. Ваши приемы ничуть не хуже тех, что использовал каждый второй психотерапевт до Катастрофы. Но когда дело касается попытки преднамеренного убийства, безопасней поискать более прозаичные причины, толкнувшие Бертона на этот поступок, чем вникать в старые байки.
   Интересно, что бы она сказала, заглянув сейчас под повязку на моем плече? Пошатнулось бы ее рациональное представление о реальности, или она нашла бы подходящее научное объяснение увиденному феномену? Отчасти, конечно, я был согласен с ней. Большинство страшилок, таинственных историй, легенд и преданий в лучшем случае являются искаженными отголосками имевших место в реальности событий, на самом деле никак не связанных с проявлениями каких-то сверхъестественных сил. Но по понятным причинам я смотрел несколько шире на происходящее, чем приверженцы материалистического взгляда на мир.
   - Все-таки, если Бертон повредился умом, хотелось бы узнать, какие тараканы у него в голове, - дипломатично ответил я, решив не оспаривать ее точку зрения.
   - Да, в этом есть какой-то смысл, - кивнув, согласилась Элизабет. - Бертоны - старое семейство. Может быть, одно из старейших на континенте. В числе первых переселенцев они перебрались в Новый Свет, и вооруженные фанатичной верой и редким трудолюбием, с успехом обосновались на новом месте. Такие семьи очень консервативны в вопросах религиозного воспитания и на протяжении многих поколений чтут старые семейные традиции. Кажется, один из членов семьи даже посвятил себя служению Богу, но это все, что мне известно о жизни Бертонов до Катастрофы. Говорят, сразу после Катастрофы старший Бертон с семьей забаррикадировался в своем загородном доме и угрожал расстрелять всякого, кто приближался на расстояние выстрела. В какой-то степени его можно понять. В городах творился хаос. Округу наводнили мародеры и бандиты. Спешно образованные РКК не смогли быстро взять ситуацию под контроль, и люди выживали, как могли. Долго так продолжаться не могло, и Бертону все равно пришлось высунуть нос из своей крепости. Вакуум власти грозил покончить даже с теми, кому, как и Бертонам, посчастливилось пережить Катастрофу. Они и еще несколько старых семейств сумели навести относительный порядок в том, что осталось от города. По довоенным меркам их методы расценили бы, как неоправданно жестокие, и когда РКК организовала здесь свой лагерь, нам пришлось закрыть глаза на некоторые вещи ради сотрудничества с Бертонами и другими семьями, поделившими между собой власть. В самом начале моего пребывания здесь меня как-то попросили навестить старую мать Бертона. Она уже не могла передвигаться самостоятельно из-за тяжелой болезни, а появление квалифицированных врачей давало надежду, что она протянет еще немного. Несмотря на тяжелый недуг старая Бертон пребывала в здравом уме и в отличие от прочих членов семьи, показавшихся мне чересчур угрюмыми, была весьма дружелюбна. Пока я проводила ее осмотр, мы разговорились. Как все старые люди, жалуясь на свои болячки, она с горечью посетовала, что жизнь ее что до Катастрофы, что после мало чем отличается от затворничества в монастыре. Семьей всегда руководили мужчины, а положение женщин низводилось до роли безропотной домохозяйки. Всему виной, по словам старой Бертон, была чрезмерная подозрительность, иногда граничащая с боязнью, мужской половины Бертонов по отношению ко всякой молодой женщине, которой "посчастливилось" войти в семью. Такое странное отношение проистекало из старого семейного предания, изложение которого в отличие от Библии, занимавшей почетное место в доме, старательно скрывалось от посторонних глаз. Но, тем не менее, этот то ли обрывок личного дневника, то ли фрагмент из старой монастырской книги бережно передавался из поколения в поколение Бертонов, имея для них не меньшее значение, чем святое писание. Из любопытства я попросила рассказать мне об этом предании. Наверняка, старший Бертон не позволил бы распространяться о семейных тайнах с чужаками, но его мать прожила достаточно на этом свете, чтобы перестать бояться гнева мужской половины семьи. Неизвестно, как давно происходили события, описываемые в предании. Безымянный родоначальник семьи Бертонов, рано лишившийся родителей, прозябал в нищете и голоде. Город, в котором он жил, пожирала чума, а страну раздирала междоусобная война. Всех, кто способен был держать оружие в руках, отлавливали и, вручив деревянный щит и зазубренное копье, отправляли в мясорубку сражения. Не имело никакой разницы, на какой стороне и за что он сражался. Это был лишь способ сменить одну разновидность смерти на другую. В первом же бою новобранец попал в плен. Ненависть сторон в этой войне, испытываемая друг к другу, была столь велика, что оказавшимся в плену выжившим оставалось только позавидовать тем, кто пал в бою. Слышать крики истязаемых товарищей, ожидая в темнице своей очереди, было не меньшей пыткой, и безумие готово было поглотить пленника прежде, чем палач приступит к работе. Может быть, в безумии было единственное спасение, потому что когда каленый прут, прожигая кожу, вонзался между ребер, всякая молитва и проклятия были лишь сотрясением воздуха, а падение сознания в небытие служило только кратковременной передышкой. Когда все тело пленника покрывали глубокие ожоги, словно складываясь в рунические письмена, а палач вознамерился содрать остатки уцелевшей кожи с бедняги ржавыми крючьями, обезумевший пленник отринул господа, понося его отборными ругательствами, и воззвал к самому дьяволу. Палач разразился хохотом под кожаной маской и вонзил крюк в тело пленника. Может быть, палач с самого начала был воплощением дьявола, а может к этому моменту пленник окончательно лишился рассудка, но ему стало чудиться, что глаза палача под маской озарились красным светом, и, склонившись к пленнику, его мучитель прошептал: "Твое семя послужит платой за твое спасение, а печать на твоей груди будет тебе напоминанием". С этими словами палач рванул вонзенный в тело пленника крюк, выписывая на его истерзанной груди подобие символа. Пленник потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что кроме него в живых поблизости никого не осталось. Палач, истязавший его, был мертв, навалившись своей тушей пленнику на грудь. Вывихнув пальцы и ободрав ладонь, пленник смог освободить одну руку и воспользоваться ножовкой, висевшей на поясе мертвого палача, чтобы освободиться. Выбираясь из темницы, он каждую секунду ожидал, что его заметят и вновь закуют в цепи, но вокруг были только мертвецы. Тела палачей и тюремщиков вперемешку с их жертвами, растерзанные какой-то ужасной силой, попадались на каждом шагу. Пленник сумел выбраться с вражеской территории и вернуться к своим. Его встретили как героя, а раны на его теле послужили доказательством его необычайной стойкости. Он умолчал, какую цену уплатил за свое спасение и какой тайный смысл скрывается за замысловатым шрамом на его груди. Оправившись от ран, он продолжал сражаться в бесчисленных битвах. Будто ища в смерти искупления, он бросался в самую гущу схватки, но словно дьявольское провидение оберегало его от смерти. Число шрамов, покрывавших его плоть, постоянно росло, почти скрыв начертанный на его груди символ, и вместе с ними росла его слава. Он уже давно не был простым солдатом, продвинувшись по службе благодаря своей отваге. Но все войны рано или поздно заканчиваются миром. Старый ветеран, скопивший достаточно на безбедную жизнь, закончил воинскую карьеру и отошел от дел. Поселился в тихом месте и вскоре взял в жены молодую девушку, выкинув из головы зловещее предсказание. Несмотря на почтенный возраст, он зачал ребенка. Мальчика. Когда ребенку исполнился месяц, молодая жена исчезла вместе с ребенком, не сказав ни слова на прощанье. Старый воин и его соратники бросились разыскивать ее. Вскоре стало известно, что похожую по описанию молодую женщину с ребенком в сопровождении закутанного во все черное монаха видели на пути в отдаленный монастырь. Воин испытал определенное облегчение, узнав, что его жена и ребенок живы. Да и сам монастырь, куда они направлялись, названный из-за своей удаленности от обжитых мест Последней обителью, пользовался репутацией благонадежного места. Тогда старый воин подумал, что жена как-то прознала про его прошлые грехи и напророченную судьбу для его наследника, и решила из страха навлечь на себя и ребенка беду укрыться в монастыре. Дав себе слово, что вернет жену и ребенка, чтобы это ему не стоило, старый воин погнал лошадей, спеша добраться до монастыря. Прибыв к монастырским стенам затемно, он в нетерпении стал стучать в ворота, спеша увидеть свою жену и ребенка, попытаться все объяснить и замолить свои прегрешения. Но из монастыря к ним никто не вышел. За каменными стенами было тихо, словно это место обезлюдело. Сочтя, что монахи поглощены вечерней молитвой, старый воин и его соратники перебрались через стену, надеясь оправдать свое бесцеремонное вторжение крайней необходимостью, но во дворе никого не обнаружили. Они бросились к монастырскому дому, и на его ступенях нашли смертельно раненого монаха. Предчувствуя недоброе, вооружившись факелами и обнажив мечи, они принялись обыскивать монастырь - строение за строением. Всюду они находили растерзанные тела монахов, будто какой зверь рвал их тела на части. Наконец, добравшись до молельни, они распахнули широкие двери и, войдя внутрь, обнаружили там сбежавшую девушку и ее дитя. Пол молельни был густо залит кровью, по углам лежали мертвые монахи, а скамьи были разбиты в щепы, окружая свободное полукруглое пространство подле алтаря. Факелы, воткнутые в стены, и ряды уставленных на полу в замысловатый узор свечей освещали сам алтарь и стоявшую подле него девушку. Обнаженная, покрытая пятнами крови, она читала нараспев странный стих на непонятном языке. Перед ней на алтаре лежал ее ребенок, плачущий и беспомощный. Старый воин понял, что стал свидетелем свершения павшего на него проклятия. Но, как и тогда, на пыточном ложе, он не признал власть ужасной судьбы и бросился к своей жене, питая иллюзии, что она одурманена дьявольским вмешательством. Но едва он и его товарищи сделали шаг к алтарю, из темноты, буквально из ниоткуда у них на пути появилась темная фигура. То ли свет плохо освещал неизвестного, то ли одет он был весь с ног до головы во все черное, а может, соткан был целиком из первородной тьмы, потому как лишь красные глаза угрожающе светились на фоне темного силуэта, заставив в ужасе остановиться вошедших. Сопровождавшие старого воина товарищи готовы были броситься наутек, но сам он, не испытывая страха, а только ярость, проревел воинственный клич и бросился на врага, намереваясь раз и навсегда избавиться от проклятия. Ободренные, его товарищи ринулись следом. Тьма вокруг таинственного незнакомца рассеялась, словно упали сброшенные темные одежды, и перед людьми предстал демон в ужасном зверином обличье. Отступать было поздно, и воины вступили в бой с прислужником дьявола. Много раз их клинки погружались в звериную плоть, и черная кровь, изливаясь из ран, дымилась и разъедала благородную сталь, но демон, казалось, был неуязвим. Один за другим товарищи старого воина погибали от нанесенных чудовищем ран, но и сам демон постепенно слабел. Наконец старому воину сопутствовала удача, и он сумел вогнать свой меч в грудь своего врага по самую рукоять, пронзив черное сердце. Красноглазый демон пал, немедля рассыпавшись в пепел. Старый воин огляделся и понял, что в живых остался он один. Все его товарищи были мертвы. Но время оплакивать их жертву еще не пришло. Воин повернулся к своей жене, ожидая, что с гибелью демона с нее спадут дьявольские чары. Но его надежды не оправдались. Внешне она ничуть не изменилась. Даже в этом зловещем окружении она по-прежнему казалась невинной молодой девушкой, но ее взгляд, обращенный к мужу, не позволял обмануться, выдавая в ней совсем другое естество. В ее глазах не было страха, вины или, наконец, безумия, которое бы объясняло все случившееся с ней. В них читалась досада и затаенная тоска. "Почему ты мешаешь мне?" - спросила она. "Ты похитила моего сына, и я хочу вернуть его", - ответил старый воин. "Этот ребенок уже не твой", - сказала она. "Что ты сделала с ним?" - закричал старый воин, едва сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть с пути жену и не броситься к сыну. "Сделала?" - удивилась молодая девушка. - "Его судьбу определил ты сам, воззвав к истинному отцу этого младенца. Ты же потерял на него права, не захотев умереть от руки палача". При этих словах грудь старого воина ожгло пламенем, и он, закричав от боли, стал срывать с себя одежду. Под ней, источая кровавый пар, светилось огнем дьявольское клеймо. А девушка, спокойно наблюдая за его корчами, продолжала говорить: "Теперь Он твой повелитель, а не тот, кому ты продолжаешь молиться и кого почитаешь. Пади на колени и склони голову, и, может быть, тебя пощадят". "Ну, уж нет! Вы оба умрете, порождения дьявола!" - закричал старый воин и поднял в ослабевшей руке свой меч. Он промедлил всего мгновение, все еще видя перед собой беззащитную девушку, и это едва не стоило ему жизни. За это мгновение его жена преобразилась до неузнаваемости. Ее волосы обратились в черные перья, пальцы исторгли длинные когти, грудь проросла алой чешуей, а глаза, мигнув, смотрели желтым звериным оком. Она бросилась на старого солдата, выкрикивая что-то на непонятном языке, и лишь в последний момент выставленный меч, пронзивший ее тело, не позволил ведьме разодрать горло старому воину. Ее тело, как и тело ее красноглазого защитника, подернулось серой коркой и стало рассыпаться в прах, унося с собой отголосок ее последних слов: "Мы вернемся...". Старый солдат опомнился и увидел своего сына. Сдерживая слезы, он занес меч над ребенком, намереваясь разрубить его, но у него не хватило духу принести господу такую жертву и пресечь свой род. Свидетелей его слабости не было, и он, забрав проклятое дитя, покинул монастырь. С того времени его прямые потомки, к коим причисляют себя Бертоны, пытаются искупить перед господом прегрешения своего предка и не допустить свершения дьявольского ритуала. Моя собеседница слышала рассказы о еще нескольких похожих случаях в истории семьи, один из которых якобы вынудил семейство Бертонов оставить Старый Свет и искать прибежище в колониях, но мне сложно поверить в реальность описываемых событий, - завершая рассказ, сказала Элизабет. - По мне, так чересчур нелепый повод третировать женщин в этой семье.
   Замолчав, Элизабет стала наблюдать, как я отреагирую на все услышанное.
   - Действительно, слишком невероятно, чтобы быть правдой, - согласился я, а про себя подумал, что таких историй за свой долгий век я слышал немало. Когда нечто подобное тебе рассказывает в сыром подвале старый алхимик и по совместительству анатом-самоучка, между делом вскрывающий грубой пилой череп разбухшего утопленника, накануне выловленного под мостом, ему поневоле начинаешь верить, но в устах Элизабет пересказ семейного предания Бертонов с явными нотками скептицизма звучал, как заезженный сюжет безликого бульварного романа.
   Однако сомнительная история не повод валяться без дела. Я рывком сел на кровати и скинул ноги вниз, на секунду испытав сильное головокружение.
   - Верджил! Немедленно ложитесь обратно! - воскликнула Элизабет, не ожидавшая от своего серьезно раненного пациента такой прыти, и запоздало попыталась воспрепятствовать мне.
   Жестом я остановил ее, все еще испытывая легкое головокружение.
   - Со мной все в порядке, Элизабет. Дырку в плече вы заделали, а большего мне и не требуется, - сказал я, с сожалением выдергивая из вены иглу капельницы, через которую в мое тело поступала живительная эссенция.
   - Что вы собираетесь делать дальше, Верджил? - спросила Элизабет.
   - Мое жилище сгорело, мой деловой партнер в бегах. Да и Бертон вряд ли оставит меня в покое, если я останусь здесь, - сказал я, вздохнув. - Попробую отыскать Пейтона и Дженни.
   - У вас есть догадки, куда они могли отправиться?
   Элизабет была порядочным человеком, и я мог ей доверять, но все-таки у меня были сомнения, стоит ли посвящать ее в планы Дженни и Пейтона. С другой стороны, она знала округу лучше меня и могла рассказать, как добраться до упомянутого Пейтоном миссионерского центра.
   - Могу я надеяться, что сказанное мной не станет известно в поселке? - спросил я, в итоге решив довериться ей. - Если до Бертона дойдут сведения о том, куда отправилась Дженни, то им с ребенком несдобровать.
   - Конечно, Верджил! - на лице Элизабет в укор мне отразилось справедливое негодование. - К тому же утром я все равно покидаю Скайденс. Мне предложили возглавить один из региональных комитетов в Ричмонде, так что у меня не будет возможности даже нечаянно выболтать ваши секреты. - Элизабет опустила глаза, смутившись по непонятной причине. - И если уж об этом зашла речь, изначально я хотела предложить вам отправиться вместе со мной. Вас ведь теперь ничто не держит здесь. Вы могли бы пожить у меня, пока не подыщете собственное жилье. Открыли бы свое дело снова на новом месте.
   Элизабет подняла глаза, ожидая мою реакцию на ее планы.
   - Я не могу просто так оставить это, - ответил я. - Пейтон был мне хорошим другом. Хочу удостовериться, что Бертон не добрался до него и девушки с ребенком. Они собирались разыскать заброшенный миссионерский центр, где недавно обосновалась какая-то религиозная община. Пейтон говорил, что это где-то на востоке в двух днях пути отсюда.
   - Жаль, - с грустью в голосе ответила Элизабет на мой отказ принять ее предложение. - Да, я знаю, о каком месте вы говорите. Если выйти на дорогу, идущую от Скайденса на северо-восток, то по ней можно добраться до моста через реку и дальше до небольшого городка Кларкфилд. Сам город в плачевном состоянии, но севернее за окружной дорогой расположен уцелевший миссионерский центр "Церковь всех святых". Пару месяцев назад там объявился священник, Бартоломью Клаус. Он открыл там небольшой приход и организовал прибежище для больных и калек, - мои брови при упоминании имени священника взлетели вверх, и Элизабет, заметив это, поинтересовалась: - Вам, кажется, знаком этот человек?
   - Мы путешествовали вместе какое-то время, - признался я, про себя еще не решив, чего испытываю больше: радости от новостей о старом священнике или сожаления от обстоятельств, при которых мне пришлось расстаться с ним. - Потом наши пути разошлись.
   Элизабет ожидала, что я расскажу про это знакомство подробнее, но я замолчал, не от нежелания рассказывать, а от нахлынувших воспоминаний о тех временах, когда Клаус и я, покинув маленький городок, служивший нам обоим домом, отправились в дорогу.
   - Очень самоотверженный и смелый человек, - продолжила Элизабет, отвлекая меня от воспоминаний. - Сейчас мало кого заботит судьба людей, не могущих позаботиться о себе самостоятельно или лишенных нормального человеческого общества из-за физических недостатков. Несколько раз он и его помощники обращались к РКК за медикаментами и продовольствием, но, насколько мне известно, им удалось организоваться в самодостаточную общину. Надеюсь, ваш друг, Пейтон, и Дженни с ребенком смогут без приключений добраться до этого места и найдут там убежище.
   Мне тоже хотелось бы на это надеяться, но пускать такие дела на самотек было не в моих правилах. Теперь, когда цель моя была ясна, а начало пути для ее достижения ожидало за порогом госпитальной палатки, на передний план вышли сугубо материальные вопросы. От моей одежды вероятно мало чего осталось, а вещи, хранившиеся в гараже, и того хуже, превратились в пепел. Но, как выяснилось, Элизабет заранее позаботилась об этом, вручив мне охапку одежды и тактично задернув брезентовую перегородку, позволяя мне облачаться в относительном одиночестве.
   Одежда представляла собой стандартный комплект обмундирования маршала РКК. Нижнее белье, теплые носки и рубаха пришлись мне в пору, брюки оказались чуть великоваты, но заправленные в высокие ботинки армейского образца, сидели неплохо. Плотный свитер с кожаными вставками на плечах и локтях надежно укрыл мою шею и запястья, и при желании я даже мог натянуть его ворот на подбородок и нижнюю часть лица. Форменная куртка на молнии с меховым подбоем и с множеством удобных карманов довершала мой гардероб. Когда я покинул загородку, чтобы продемонстрировать себя Элизабет, та по-матерински поддернула рукав моей куртки и, по-видимому, удовлетворившись моим внешним видом, вручила мне кожаные перчатки и теплую шапку с удлиненным козырьком и застегнутыми на макушке "ушами".
   Однако одеждой дело не ограничилось. Элизабет принесла объемистый, но вместе с тем удобный рюкзак, и стала складывать в него набор для оказания первой помощи, пару бутылок чистой воды, немного еды из тех запасов, что на всякий случай хранились в госпитале, термос с горячим чаем, типовой походный комплект, включающий в себя универсальный нож, спички, моток крепкой веревки, упаковку твердого спирта и стальную посудину, которую можно было использовать и как маленький котелок, и как кружку. Когда рюкзак заполнился доверху, внутренний голос укорил меня, что моя реабилитация слишком дорого обошлась госпиталю.
   Когда я покидал госпиталь, в прощальном взгляде Элизабет читались тоска и разочарование. Мне захотелось утешить ее тогда, пообещав позднее разыскать ее в Ричмонде, но я решил, что не стоит провоцировать пустые надежды. Я надеялся, что ей повезет на новом месте, и она наконец-то отыщет себе достойную пару.
   Оставляя за спиной Скайденс, я испытывал смешанные чувства. Здесь я, пускай и ненадолго, обрел спокойное пристанище и нашел новых друзей. Я мог бы назвать это место родным и прожить здесь еще немало времени, если бы последние события не лишили меня почти всего, что я обрел здесь. Поправив рюкзак за спиной, я последний раз посмотрел на редкие огни спящего поселка, притаившегося в тени темной громады обезлюдевшего города, и, развернувшись, пошагал прочь по дороге, освещенной взошедшей луной.
  
   До предместья Кларкфилда я добрался без особых проблем. Плотная одежда одинаково хорошо защищала как от ночного холода, так и от солнечных лучей, которые все чаще заглядывали под клочья гари и пепла, все еще остающиеся в атмосфере. Место навевало тоску полным отсутствием движения. Но так было практически везде, где люди покинули выжженные пожарами города, частью расселившись по округе, но в основном подавшись дальше на юг, где, по слухам, разрушения были не столь масштабны. Ориентируясь на дорожные указатели, какое-то время я шагал по окружной городской дороге, забитой брошенными машинами и густо усыпанной хрустящими хлопьями смерзшегося за ночь пепла. Спросить дорогу до миссионерского центра было не у кого, так что пришлось полагаться полностью на указания Элизабет и собственное чутье.
   Сделав в полдень остановку в опустевшем придорожном кафе, за неимением специфической для меня пищи, я решил перекусить тем, что собрала мне в дорогу Элизабет. С немалым аппетитом поглощая бутерброд, начиненный копченым мясом, я с удовольствием запивал его еще горячим чаем из термоса и глазел по сторонам, подмечая всякие мелочи, вроде оставленной в спешке детской игрушки на соседнем столике, раскрытом кассовом аппарате, из которого торчали теперь никому уже ненужные банкноты, или остановившихся часах над входной дверью. Пока мой взгляд блуждал по этому запечатленному в застывших предметах моменту из прошлого, на глаза мне попался пришпиленный к журнальной стойке рекламный буклет, на обложке которого в числе прочих местных достопримечательностей упоминался миссионерский центр "Церковь всех святых". Дожевывая бутерброд, я выхватил выцветший буклет и разложил его перед собой на столике. На странице, посвященной миссионерскому центру, крикливый слог зазывал на лекции какого-то заезжего проповедника, обещавшего поведать о точной дате конца света, попутно призывая внести пожертвования в городскую казну на обустройство муниципальной ночлежки для бездомных, открытой под патронажем все той же "Церкви всех святых". Все это меня мало интересовало, разве что мне стало любопытно, какую дату назвал тот проповедник, читая свои лекции практически накануне Катастрофы, сильно смахивающей на тот самый конец света. А вот на оборотной стороне странички обнаружилось то, что я рассчитывал отыскать: довольно подробная схема проезда к "Церкви всех святых".
   Согласно схеме с буклета путь пешком до миссионерского центра занимал не больше пары часов, однако на деле добраться до нужного мне места оказалось не так-то легко. Узкое автомобильное шоссе, взбираясь вверх к холмам, проходило через обширную парковую зону. До Катастрофы это были, наверное, очень живописные места, но сейчас по неизвестной причине практически все деревья погибли, и их упавшие стволы загромождали шоссе, образуя непроходимые завалы. Мне приходилось часто огибать эти завалы, стараясь не терять из виду дорогу, и до "Церкви всех святых" я добрался, когда уже начало смеркаться.
   Территория, принадлежавшая миссионерскому центру, была огорожена двухметровым металлическим ограждением, на которое я наткнулся сразу же, миновав мертвый парк. Шоссе, поворачивая, шло вдоль ограждения, и я пошагал по обочине дороги, надеясь отыскать ворота. Дорога вывела меня на автомобильную парковку и, разминувшись с забором, вновь нырнула в чащобу подступившего мертвого леса. Широкие ворота, окаймленные каменными столбами, преграждали путь внутрь огороженной территории. Над воротами нависало слегка покосившееся название этого места, набранное искусно выкованными чугунными буквами. Взобравшись на крышу единственной оставленной на парковке машины, я попытался рассмотреть в сгущавшихся сумерках, что находится за оградой. Мое внимание сразу же привлекло приземистое двухэтажное здание, выстроенное в современной манере и не слишком походившее на церковные постройки. Когда-то часть фасада здания имела сплошное остекление, придавая ему футуристический вид, но с тех пор от огромных окон не осталось и следа, и их место заняли куски фанеры, делавшие здание похожим на ничем не примечательный склад. В редких уцелевших окнах мерцал теплый свет, давая понять, что это место не безлюдно.
   Большего разглядеть в темноте не удалось. Спрыгнув с машины на землю, я подошел к воротам и после недолгого размышления несколько раз ударил кулаком в их металлическую поверхность. Железо ворот оказалось довольно толстым, и мои удары прозвучали глуше, чем я рассчитывал. Я уныло подумал, что придется отбить всю руку, прежде чем мой стук привлечет кого-либо из обитателей этого места, но неожиданно совсем рядом раздался громкий собачий лай, вызвавший у меня секундную оторопь. Лишний раз убедившись, что разозленный пес не сможет перебраться через ограду, я сделал вывод, что облюбовавшие это место смиренные последователи отца Клауса оказались не такими простаками, какими представлялись мне до этого.
   - Заткнись, Лапка! - послышался из-за ворот скрипучий голос. - Сейчас посмотрю, кто там.
   Я приготовился к тому, что сейчас откроются створки ворот, и чуть отошел назад, но обитателям этого места вновь удалось застать меня врасплох. Сбоку от ворот, скрипнув, отворилось маленькое оконце, и через него меня окатил резкий поток слепящего света. Непроизвольно зажмурившись от рези в глазах, на какое-то время я стал совершенно беспомощным. Так же, как вспыхнул, луч света внезапно погас, вернув меня в успокаивающую темноту. Раздался скрип отпираемого замка и скрежет петель отворившейся двери.
   - Проходите быстрее, - раздался совсем рядом уже знакомый скрипучий голос.
   Таращась ослепшими глазами в темноту, я почувствовал, как чей-то влажный нос, обнюхивая, тычется в мою ладонь. Прямо впереди на земле маячило приглушенное световое пятно опущенного вниз фонаря. Ориентируясь на него, я шагнул вперед.
   - Осторожно, не споткнитесь, - предупредили меня из темноты, и сильная рука, особо не церемонясь, втащила меня в узкий проход располагавшейся сбоку от ворот неприметной двери. - Давненько вы у нас не были. Подождите секундочку, я запру дверь и проведу вас в здание.
   Я терпеливо ждал, размышляя, почему меня впустили внутрь без особых вопросов. Кажется, меня принимали за кого-то другого. Мне это было на руку, и пока я предпочитал помалкивать.
   - Эй, Лапка, хватит метить столбы! - нетерпеливо закричал мой провожатый. - Беги скорее внутрь, или я оставлю тебя снаружи на ночь, и тогда не гавкай мне потом!
   Глаза мои пришли в норму, и теперь я прекрасно мог рассмотреть моего нового знакомого. Это был сутулый мужчина неопределенного возраста, но старше среднего, худощавый обладатель густой шевелюры рано поседевших непокорных волос, торчащих в разные стороны. Одет он был в грубые холщовые штаны, щеголяющие в самых неожиданных местах небрежно прилаженными заплатами, и теплую стеганую безрукавку поверх старого шерстяного свитера неопределенной расцветки. Довершали его гардероб легкие не по сезону сандалеты, едва налезавшие на ступни поверх толстых шерстяных носок. Собака, проскользнувшая в проем двери, была под стать своему хозяину: лохматая псина неопределенной породы, без излишних церемоний пристроившая свой шерстяной зад на мои ботинки, вместе со мной выжидая, когда хозяин закончит возиться с замком двери.
   - Опасно в одиночку ходить в этих местах, да еще и в темень, - сказал мой провожатый, освещая фонарем дорожку, по которой мы зашагали к дому. - Наверное, у вас что-то срочное?
   - Мне нужно переговорить с отцом Клаусом, - ограничился я ответом.
   - Само собой, - кивнул мужчина. - Преподобный будет рад вашем визиту. Всякая шваль в городах считает вас бездельниками, но они просто не знают, как РКК выручает нас.
   Слова моего собеседника лишь подтвердили мою догадку. Меня приняли за сотрудника РКК, и виной тому был, видимо, фирменный шеврон на моей куртке и эмблема на головном уборе. Не порядочно было выслушивать в свой адрес незаслуженные комплименты, но и исправлять недоразумение мне как-то не хотелось раньше времени.
   К зданию мы подошли не с парадного входа, широкие двери которого, как выяснилось, были наглухо забаррикадированы огромным седельным тягачом, припаркованным вплотную к дверям, а сбоку к служебному входу, пространство перед которым едва освещал тусклый фонарь. Мужчина заколотил в дверь, а его собака почему-то отбежала подальше и с порядочного расстояния стала опасливо следить за происходящим.
   - Открывай, Пако! Это Сэм! У нас гости! - обернувшись ко мне, он пояснил: - На ночь запираем все двери и выставляем охрану. Мало ли кому вздумается перебраться через ограду.
   За дверью громыхнул засов, и она отворилась. На мгновение осветившийся проем входа целиком загородила огромная фигура. Собака издалека испугано заскулила, и Сэм поторопился успокоить ее:
   - Не тронет он тебя, Лапка, не бойся.
   Свет фонаря осветил отворившего дверь громилу, и я ощутил даже некоторую солидарность с испуганной Лапкой. Пако был одноглазым гигантом, чья лысая, как колено, голова едва протискивалась под притолоку двери. Единственный глаз Пако был свиреп за двоих, и провоцировал едва ли не более явную угрозу, чем обрез дробовика, зажатый в огромных ручищах гиганта. Удостоверившись, что Сэм - это действительно Сэм, Пако перевел свой сканирующий взгляд на собаку за нашими спинами, и я услышал, как Лапка, подвывая, стремглав бросилась в темноту.
   - Пако, прекрати пугать мою собаку! - возмутился Сэм. - Достаточно того, что ты до усрачки пугаешь всех новичков. Преподобный уже, наверное, заколебался отпаивать их чаем.
   Пако, ничуть не изменившись в лице, точнее сказать, даже ни разу не моргнув, как будто не желая упускать ни единого мгновения из происходящего вокруг, проигнорировал гневную тираду Сэма и развернул свой глаз на меня. Мда, Лапка вызывала у меня все больше и больше понимания. Будь у меня шерсть на спине..., а, какого дьявола, она готова была прорасти у меня прямо сейчас, она зашевелилась бы не хуже волос на моей макушке, и только наличие шапки скрывало мою нервозную реакцию на этот пронзающий взгляд. Говорят, зверье безошибочно чует в таких, как я, родственную душу. Это не совсем так. Как и среди людей, среди животных есть крайне проницательные особи, но большинству из них мое естество недоступно. Та же Лапка никак не отреагировала как-то по-особенному на меня, но вот Пако был как раз из той редкой породы, кто пускай даже неосознанно, но безошибочно распознает, с кем имеет дело. Я не на шутку испугался, что он сейчас выстрелит из дробовика мне в лицо, или попросту вцепится огромными ручищами мне в горло и удавит прямо тут, на месте, потому как взгляд его единственного глаза красноречиво говорил мне, что Пако видит во мне глубоко упрятанного зверя.
   - Эй, Пако, прекращай строить из себя швейцарского гвардейца! - встал на мою защиту Сэм. - Не видишь, кто пришел? Проводи маршала к преподобному, а мне еще Лапку по твоей милости разыскивать!
   Пако нехотя посторонился, продолжая утюжить меня тяжелым взглядом. Это мало походило на приглашение зайти внутрь, но иного мне не оставалось, и я протиснулся мимо него в длинный коридор. Пако захлопнул дверь и набросил на петли засов. Я посторонился, давая ему дорогу, и здоровяк, более не удостоив меня взглядом, потопал по коридору вглубь здания. Коридор вывел нас в просторный холл, скудно освещенный парой лампочек, горящих в полнакала. Если бы не мое чувствительное зрение, я бы поостерегся передвигаться здесь в темноте, так как все пространство холла было заставлено какими-то ящиками, тюками и непонятными конструкциями. Однако Пако, несмотря даже на единственный глаз, шел уверенно, и мне пришлось поторапливаться, чтобы не отстать. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и, миновав внутреннюю галерею, опоясывающую пространство зала, подошли к неприметной боковой двери, через щель под которой пробивалась полоска света.
   Пако опять встал так, что полностью загородил дверь, и на удивление деликатно постучал в дверь. Послышался скрип отодвигаемого кресла, мягкие шаги приблизились к двери, и та распахнулась. За фигурой Пако я не видел открывшего дверь человека, но голос узнал сразу.
   - О, Пако! Что-то нужно, дружище?
   Вместо ответа здоровяк немного сдвинулся в сторону и указал на меня через плечо большим пальцем. Отец Клаус вытянул шею, до боли знакомым движением поправил очки на переносице и, щурясь, попытался рассмотреть меня в скудном свете все той же пары ламп, болтающихся под потолком холла.
   - Что-то вы припозднились... - начал говорить священник, но когда я стянул с головы шапку, его глаза поначалу округлились, затем лицо старика просветлело: - Верджил! Вот так сюрприз!
   Клаус обогнул массивную фигуру Пако и, приблизившись, обхватил меня за плечи.
   - Давненько мы не виделись, Верджил! - старик искренне радовался встрече.
   - Я тоже рад вас видеть, преподобный, - ответил я.
   Отец Клаус повернулся к Пако.
   - Пако, спасибо, что проводил его ко мне. Не думаю, что кто-то сегодня еще пожалует к нам в гости. Пожалуйста, сходи за Сэмом и скажи ему, чтобы шел в дом. Уже слишком холодно, чтобы оставаться ночевать во флигеле, - перехватив настороженный взгляд здоровяка, обращенный на меня, отец Клаус мягко улыбнулся. - Насчет нашего гостя можешь не волноваться. Мы с ним старые знакомые!
   Пако нехотя сдвинулся с места, повернулся и потопал по галерее тем же путем, что мы пришли сюда.
   - Проходи, располагайся, - Клаус посторонился, махнув рукой внутрь комнаты. - Нам о многом нужно поговорить.
   Комнатка, в которой обитал Клаус, оказалась небольшой, но довольно уютной. У окна, одного из тех редких, что сохранились на фасаде здания в своем первозданном виде, стоял массивный стол, почти целиком занятый стопками книг, листами с какими-то записями и старенькой печатной машинкой. В углу примостилась старомодная лампа с матерчатым абажуром, распространяющая мягкий свет по всей комнате. Перед столом стояло обитое коричневой кожей деревянное кресло. У дальней стены находился небольшой камин, за чугунной решеткой которого лениво трепетал уставший огонек. По следам свежей кладки я определил, что камин обустроили здесь недавно. Напротив стола, у противоположной стены, располагался раскладной диван, укрытый шерстяным пледом. Диван, как я догадывался, мог с успехом служить Клаусу местом для сна, но на данный момент, так же как и стол, был завален всевозможными книгами и бумагами.
   Извинившись за беспорядок, священник сгреб в кучу часть книг и бумаг, освободив место на диване.
   - Присаживайся, - сказал Клаус, сам располагаясь в кресле.
   - Неплохо вы здесь устроились, - заметил я, поудобнее устраиваясь на диване. - Кто этот здоровяк, Пако?
   - Бывший военный. Оставался верен долгу до самого конца, - с грустью сказал Клаус. - Когда вспыхнули беспорядки, пытался урезонить мародеров. Ему выкололи глаз, пырнули в живот и отрезали язык, чтобы не слышать его ругательства, а затем приколотили к стене склада, который он охранял. Он освободился и добрался до здешнего леса, где как-то сумел выжить. Когда мы только начинали обустраиваться здесь, наткнулись на него, когда заготавливали дрова. Или, вернее, он нас выследил. Его историю рассказал нам здешний охранник, Сэм, наблюдавший в бинокль все происходящее. Долгое время Пако присматривался к нам, а мы к нему, прежде чем мы пришли к взаимопониманию.
   - Он знает, кто я.
   - И я знаю, кто ты, не забывай, - Клаус пристально посмотрел на меня, и в уголках его губ наметилась улыбка. - Но, несмотря на это, я все равно рад тебя видеть, Верджил.
   - Даже после того, что произошло в Виспервуде?
   Клаус вздохнул и опустил глаза, соединив кончики пальцев рук, будто собрался зачитать молитву.
   - Я часто вспоминаю те события, - признался он. - И я помню, что наряду с ужасом и отвращением от всего происходившего я, к своему стыду, испытал в какой-то момент чувство удовлетворения от свершившейся кары. Нет, Верджил, я не принял это и не принимаю до сих пор, но с того момента для себя я решил, что всякое бездействие, пускай даже облаченное в благостную молитву, не сделает этот мир лучше. Поэтому я здесь, пытаюсь делать для нуждающихся в помощи все, что в моих силах.
   - Что стало с той девушкой из РКК? - спросил я, пытаясь припомнить ее имя.
   - Алиса? Я мало что знаю о ней, - покачал головой Клаус. - Я покинул Виспервуд практически сразу как ты исчез. Слышал от знакомых из РКК, что она попросилась в чистильщики.
   - Что еще за чистильщики? - название вызвало в моей памяти неприятные ассоциации.
   Клаус сморщился, видимо, испытывая схожие чувства.
   - Какой-то шишке в РКК пришла "светлая" мысль организовать из бывших военных силовое подразделение, призванное выполнять превентивные мероприятия по выявлению и уничтожению бандитских анклавов и отдельных антиобщественных элементов. Без излишней бумажной волокиты, разбирательств и судов. Поводом послужили участившиеся случаи покушения на жизнь функционеров РКК, подобные тем, что произошли в Виспервуде, но я считаю всю эту затею очень опасной.
   - Как вышло, что вы оказались здесь? - спросил я, меняя тему. - В РКК очень уважительно отзываются о вашем начинании.
   - Я уже сказал, Верджил, что после всего случившегося в Виспервуде меня одолевала собственная никчемность. Может быть, я испытывал кризис веры, и чтобы окончательно не лишиться ее, я решил ввязаться в это рискованное предприятие. Об этом месте, "Церкви всех святых", мне было известно еще до Катастрофы. Я не очень-то надеялся, что оно пустует, но мой расчет оказался отчасти верным: единственными обитателями здесь оказались охранявший территорию Сэм и его собака. По дороге сюда ко мне присоединились некоторые беженцы, поверившие в то, что я смогу организовать им быт и защиту в этих обезлюдивших местах. С этого все началось. Мы связались с РКК, и на первых порах их помощь была бесценна. К нам присоединялись новые люди. Мы наладили свое небольшое фермерское хозяйство, распахав часть огороженной территории, выстроили теплицы, отремонтировали ограждение и привели в порядок здание, приспособив его под жилье. Сейчас небольшой избыток продуктов мы отдаем РКК на нужды их лагеря, расположенного дальше на севере. Взамен получаем редкие медикаменты, топливо для генератора и принимаем направляемых ими сюда не совсем обычных беженцев. Не везде сейчас готовы тратить пищу и лекарства на тяжелобольных и калек. Мы принимаем их и оказываем им посильную помощь.
   Клаус замолчал, потом, поудобнее откинувшись в кресле, сказал:
   - Теперь, когда я рассказал о себе все, пришла твоя очередь поведать мне, что ты поделывал после того, как мы расстались. Увидев тебя в одежде РКК, я, если честно, растерялся.
   Признавая справедливость слов Клауса, я решил пока ограничиться в своем рассказе лишь событиями, предшествовавшими пожару. Слушая мой рассказ о спиритическом салоне, священник невольно улыбнулся.
   - Я много раз размышлял, Верджил, как ты будешь справляться со своей природой, после того, как мы потеряли друг друга из виду, - пояснил Клаус в ответ на мой вопросительный взгляд. - Все время, пока мы путешествовали вместе, ты старался соблюсти негласный договор, позволявший мне, несмотря на очевидные неустранимые противоречия, примириться с твоей сутью. Когда наши пути разошлись, ничто не сдерживало тебя, и я даже начал испытывать чувство вины за все возможные жертвы твоего влечения, которые я мог бы предотвратить, будь я по-прежнему подле тебя. Однажды я даже хотел разыскать тебя, но понял, что это безнадежная затея. Ты приятно удивил меня, отыскав гуманное решение этой проблемы. Не то чтобы я был в восторге от подобных основанных на крови сатанинских ритуалов, как раз наоборот, но все же я свыкся с мыслью, что ты, как и все мы, сотворен в этом мире с какой-то целью, и не мне править судом над тобой.
   Клаус и не подозревал, насколько его опасения на мой счет были небезосновательны. Ему бы следовало благодарить Пейтона, подавшего неплохую идею, а не радоваться моему несуществующему милосердию. Но я не стал разочаровывать старика. Он мне нравился, и здесь я жертвовал честностью взамен на возможность дать ему шанс сохранять остатки иллюзорного представления о мерзостях окружающего мира.
   - Значит, ты тоже отыскал для себя пристанище, - отметил Клаус. - Тогда что привело тебя сюда? Ты искал меня или есть иная причина твоему появлению?
   - Я разыскиваю молодую девушку с маленьким ребенком на руках. Их должен сопровождать мой друг, Пейтон. Они сказали, что отправятся сюда, и я пообещал разыскать их.
   Клаус задумчиво потер седую щетину на подбородке.
   - Знаешь, ты не первый, кто расспрашивает меня о девушке с ребенком. Сегодня поутру здесь был мужчина, представившийся отцом девушки. Увы, но ни она, ни твой друг, которого бы я, судя по твоему описанию, уж точно бы запомнил, здесь не появлялись, - ответил он, явно испытывая тревогу. - Что произошло, Верджил? Почему ты разыскиваешь их?
   Я нахмурился. Значит Бертон как-то прознал, куда решили сбежать Дженни и Пейтон. Мне не хотелось впутывать старика в эту историю, но теперь, кажется, от рассказа мне не отвертеться.
   Выслушав мой рассказ целиком, Клаус какое-то время сидел молча, обдумывая все сказанное мной. Наконец, он наклонился ко мне почти вплотную и негромко произнес:
   - Зная, кем ты на самом деле являешься, я настроен не так скептически, как твоя знакомая из РКК, потому спрошу напрямик: в этой истории с предсказанием может быть хотя бы крупица правды?
   - Слишком дословное следование старой сказке, - с сомнением покачал я головой. - Предпочитаю пока думать, что действия Бертона и его сына - следствие психического расстройства, вышедшего за рамки безобидной фобии.
   - До встречи с тобой и в особенности до Виспервуда я без сомнения согласился бы с тобой.
   - В Виспервуде были обычные маньяки, возомнившие себя высшими существами, - с плохо скрываемым раздражением заметил я. - В них не больше сверхъестественного, чем в вашем телохранителе Пако.
   - Может и так, - задумчиво произнес Клаус. - Ты собираешься искать своих друзей дальше?
   - Теперь даже не представляю, где они могут находиться. Одно радует: Бертон их тоже, по-видимому, не смог найти.
   - Бертон... Знакомая фамилия. На протяжении всего твоего рассказа я пытался вспомнить, где ее слышал. Кажется, так звали священника в Кларкфилде. Да, точно, Лайнус Бертон. У него был небольшой приход в рабочем квартале.
   - Элизабет упоминала, что кто-то из Бертонов стал священником, - оживился я.
   - Вполне возможно, что мы говорим об одном и том же человеке, - кивнул Клаус. - С ним связана одна очень странная история, произошедшая незадолго до Катастрофы. Припоминаю даже, что в среде священнослужителей ее активно обсуждали какое-то время. В приходе произошел сильный пожар. Церковь и хозяйственные постройки выгорели дотла. Сам Бертон погиб в огне, а из пожара удалось спасти только его приемную дочь. Это, безусловно, трагическое событие вряд ли послужило бы причиной кривотолков, но когда муниципалитет предложил расчистить площадку и отстроить церковь заново, конгрегация местных церквей, являющаяся собственницей земли, по прямому указанию папского престола отказалась проводить какие-либо восстановительные работы. Мэрия подала в суд, так как сгоревшая церковь создавала неблагоприятную атмосферу в районе, но до рассмотрения дела так и не дошло. Произошла Катастрофа, и никому уже не было до этого дела.
   - Только вот с Пейтоном и Дженни эта история никак не связана, - разочарованно произнес я. - Это не поможет мне разыскать их.
   - Знаешь, Верджил, как называлась та сгоревшая церковь?
   - И как же?
   - Последняя обитель. Прямо как в том предсказании.
   - Слишком натянутая связь, но за неимением других зацепок нелишне будет осмотреть это место, - сказал я, поднимаясь с дивана. - Пожалуй, не буду терять время и отправлюсь туда прямо сейчас.
   - Подожди здесь до утра. Куда ты пойдешь на ночь глядя? - заметив мой насмешливый взгляд, Клаус грустно улыбнулся в ответ. - Хотя, кому я это говорю...
   Он встал с кресла и шагнул к платяному шкафу. Ни слова не говоря, он обмотал шею длинным шарфом, облачился в кургузое пальто и, присев на край дивана, стал натягивать на ноги вылинявшие войлочные ботинки. На мой вопросительный взгляд, он, кряхтя, пояснил:
   - Провожу тебя до нужного места. Я бывал там до Катастрофы и знаю дорогу.
   - Отец Клаус, это не развлекательная прогулка, - попытался я отговорить его. - Бертоны могут быть поблизости, и, увидев меня, пустят оружие в ход без промедления.
   Священник, не обращая на мои слова внимания, извлек из-под стола уже знакомый мне по нашим совместным приключениям старенький саквояж и уложил в него томик святого писания и деревянное распятие, до этого занимавшее место над камином.
   - У меня тревожные предчувствия насчет всей этой истории, - произнес священник, застегивая саквояж. - Тебе может понадобиться моя помощь. А о моей безопасности тебе не стоит волноваться. Меня все равно не отпустят одного.
   Когда Клаус, натянув на голову шерстяную шапочку, распахнул дверь кабинета, проход в коридор перегораживал Пако. Ничуть не удивившись его присутствию, Клаус сообщил ему:
   - Собирайся, Пако, мы отправляемся в город, - Пако при этих словах свирепо уставился на меня, затем протестующе воззрился на Клауса. Впервые я был на стороне здоровяка. Но священник остался непреклонен: - Поторопись! Иначе нам придется уйти без тебя.
   Пако уже без неприязни, но с мольбой посмотрел на меня, и я вынужден был, извиняясь, развести руки в стороны:
   - Я пытался его отговорить, но ты, наверное, уже и сам знаешь, что его упрямству позавидовал бы осел.
   Пако шумно вздохнул, окатив нас тяжелым укоряющим взглядом, и потопал по коридору, позволяя нам покинуть кабинет отца Клауса.
  
   Время приближалось к полуночи, когда я, отец Клаус и Пако вышли за ворота "Церкви всех святых". Холодный ветер на открытом пространстве заставлял ежиться и прятать лицо за поднятый воротник куртки. Луна пряталась где-то в вышине, разливая бледное молоко по низким облакам, и Пако, принявший на себя роль проводника, включил электрический фонарь, чтобы освещать нам дорогу. Мне свет фонаря только мешал, но с этим неудобством пришлось смириться, находясь в компании обычных людей. Миновав парковку, мы повернули в сторону, противоположную той, откуда пришел я сам, а вскоре и вовсе, разминувшись с шоссе, мы стали подниматься по узкой дорожке вверх по склону холма. Мне оставалось всецело полагаться на знание местности моими спутниками, но нарастающие сомнения в правильности выбранного пути вынудили меня поинтересоваться:
   - Куда мы идем? Город ведь в другой стороне.
   - Так и есть, Верджил. Ты, наверное, добирался до нас по шоссе, идущему через парк? - Клаус обернулся и, дождавшись моего кивка, продолжил: - Даже днем та дорога труднопроходима, а ночью к тому же и опасна. Но, к счастью, есть другая возможность быстро добраться до города. С вершины холма, на который мы поднимаемся, вниз над парком идет старая канатная дорога. По ней мы доберемся до городской ярмарки, а от нее рукой подать до окраины города.
   Мне оставалось только подивиться тому размаху деятельности отца Клауса и его последователей, при котором им даже удалось запустить и поддерживать в рабочем состоянии канатную дорогу, но, прибыв на место, я понял, что все намного скромнее. Механизмы, приводившие в движение подвесные вагончики, были неисправны, а провода ближайшей ЛЭП, от которой они питались до Катастрофы, были оборваны в нескольких местах и сиротливо свешивались с опор вниз. Из двух путей канатной дороги уцелел лишь один, и на посадочной площадке нас ожидал единственный вагончик. Когда мы все забрались в него, Пако без видимых усилий стал проворачивать за ручку систему шкивов, укрепленных под крышей вагончика, и наше транспортное средство, покачиваясь, стало медленно скользить вдоль натянутых тросов.
   Луна наконец-то показалась из-за туч и осветила редкие верхушки деревьев мертвого леса, проплывавшего под нами.
   - Красивое было место, - грустно заметил отец Клаус.
   - Что здесь случилось? - спросил я. - Мне показалось, что город не так уж и сильно пострадал. Почему люди оставили его?
   - Сэм был свидетелем всему произошедшему. Он рассказывал, что удары наносились по промышленному комплексу, располагавшемуся много восточнее города. Там же находилось химическое производство. Ударная волна докатилась даже сюда, а за ней пришло ядовитое облако, накрывшее половину города. Началась паника. Эвакуация была плохо организована, и многие погибли, так и не успев покинуть свои дома. Из города ветер погнал отраву дальше, и она стала распространяться в сторону холмов, почти целиком поглотив парк. Но выше холмов отравленный воздух не поднялся, и возвышенность, где находится миссионерский центр, осталась нетронутой. Потом пошли дожди, и яд проник в почву, в итоге погубив все деревья. В самом городе из-за всеобщей неразберихи на железнодорожном перегоне произошла авария. Состав, перевозивший цистерны с горючим, столкнулся на переезде с грузовиком. Несколько цистерн сошло с рельс, топливо вылилось на землю и загорелось. Организованного тушения пожара не было, и когда огонь потух сам собой, та половина города, которая не подверглась заражению и оставалась относительно безопасной, превратилась в пепелище. Части национальной гвардии, расквартированные неподалеку, пытались поначалу взять ситуацию под контроль, но было уже слишком поздно. Они отстояли у огня несколько зданий, в том числе продовольственные склады, но на большее у них не хватало людей и технического оснащения. Позднее, не дождавшись подкрепления, многие из них дезертировали, а те, кто остался верен приказу до конца, столкнулись с мародерами, которые всегда рано или поздно появляются после катастрофы. Пако один из немногих уцелевших после стычки с бандитами. Даже не знаю, как ему удавалось выживать в отравленном лесу так долго.
   Я посмотрел на здоровяка. Пако невозмутимо, как машина, крутил шкив, и кажется, даже не слушал наш разговор. К тому времени вагончик преодолел уже порядочное расстояние, и я устремил свой взгляд вперед вдоль уходящей чуть вниз посеребренной лунным светом струны троса. Мы потушили фонари, чтобы не растрачивать аккумуляторы, и для меня лунного света было достаточно, чтобы как следует осмотреть округу. Вдалеке замаячил ажурный силуэт гигантского обзорного колеса, и я понял, что наше путешествие по канатной дороге подходит к концу.
   Отец Клаус оказался прав, утверждая, что до города мы доберемся быстро. Покинув безжизненное царство застывших каруселей и пустых аттракционов, мы вступили в городскую черту. Под луной, лишенный прямого света и красок, город казался нетронутым и спящим. Днем, как я полагал, к черному и серому обгоревшие стены и пепел вряд ли добавляли много новых цветов, но сейчас иллюзия сохранялась в полной мере и лишь скользящие по сторонам лучи фонарей разрушали ее, натыкаясь на слепые проемы окон.
   Теперь роль проводника принял на себя отец Клаус, уверенно прокладывающий путь через городские кварталы и освещавший себе дорогу одним из фонарей. Пако отдал свой фонарь мне и следовал за священником по пятам, сжимая наизготовку в обеих руках дробовик. Признаться, впервые я был рад находиться в компании с бывшим военным. Компенсируя несколько беспечное поведение Клауса, Пако был предельно собран и готов был отреагировать на малейшую угрозу. Это успокаивало меня, так как даже моей нечеловеческой реакции могло оказаться недостаточно, если мы столкнемся с превосходящим числом противников. А Бертон, как я помнил, был не один.
   Проходя мимо одного из зданий, я мельком скользнул взглядом по его высвеченному луной фасаду, и мне показалось в нем что-то знакомое. Я остановился и, повернувшись, прошелся лучом фонаря по укрепленной над входом вывеске, убеждаясь, что я не ошибся. Передо мной был бар "Алое око". Даже компоновка букв на вывеске была той самой, а посреди последнего слова точно также вместо одной из букв был закреплен фонарь. Будь в наличии электричество, я был уверен, вывеска сияла бы хорошо знакомыми мне цветами. Совпадений было слишком много, чтобы оказаться обычной случайностью. Мои спутники, ушедшие вперед, остановились, дожидаясь меня. Но меня всецело занимал столь удивительный феномен, и я, желая разгадать эту загадку, шагнул к дверям бара.
   Толкнув массивные двери, я едва не вытряхнул все еще остающиеся в рамах осколки толстых стекол, за которые цеплялись покореженные жалюзи. Под моими ногами захрустели осколки стекла лопнувших окон, обильно усеивающие пол. Внутри все еще ощущался запах горелого дерева, но, судя по всему, внутренности бара не слишком сильно пострадали. Я обшаривал фонарем небольшой зал, не до конца понимая, что может подсказать мне ответ. Мое внимание привлекли развешанные на стене за барной стойкой фотографии. Большинство оказались повреждены огнем во время пожара или позднее влагой, беспрепятственно проникающей с улицы. На уцелевших были незнакомые мне люди - возможно, владельцы бара или примечательные личности, посещавшие это заведение. Разочарованный, я развернулся и направился к выходу. Луч фонаря скользнул по развешанным по стене рекламным плакатам и зацепил край какого-то объявления. Задержавшись, я всмотрелся в запечатленного на черно-белой фотографии человека. Улыбающийся молодой парень показался мне неуловимо знакомым. Этот прищур глаз и улыбку я уже видел и не раз на чьем-то лице. Не до конца еще веря в свою догадку, я пробежал глазами небольшой текст под фотографией: "Уважаемые гости! Сотрудник нашего заведения, Ховард Пейтон, нуждается в вашей помощи. Жертвуя собой, он вынес из охваченной огнем церкви девочку. Она жива и полностью здорова. Но наш герой получил серьезные ожоги. Имеющихся в его распоряжении средств и медицинской страховки недостаточно, чтобы оплатить дорогостоящие пластические операции. Просим вас оказать посильный вклад в его лечение и дальнейшую реабилитацию. Контактные телефоны клиники приведены ниже".
   Позади заскрежетала, вновь отворяясь, входная дверь, и сопровождаемые хрустом стекла шаги замерли за моей спиной.
   - Кто-то знакомый? - спросил отец Клаус.
   - Мой друг, Пейтон, - ответил я, не оборачиваясь.
   - Тот самый, что сопровождал девушку и ребенка?
   - Именно. Я не сразу узнал его. Ожоги до неузнаваемости изменили его лицо с тех пор. Я никогда специально не расспрашивал, как он получил их, а сам он предпочитал не вдаваться в подробности. Но вот эти подробности, как выясняется, очень интересные. Оказывается, Пейтон тот самый человек, что спас приемную дочь священника из пожара в церкви, о которой вы мне рассказывали.
   - Вот как? - сложить дважды два для Клауса не составило труда. - Значит та девушка, Дженни, может оказаться тем самым выжившим ребенком и приемной дочерью преподобного Бертона?
   - Я практически уверен в этом. Если так, выходит, Пейтон и Дженни знали друг друга еще до Катастрофы, но почему-то скрыли это от меня. Странно, что они снова оказались в одном месте с Бертонами...
   Отец Клаус хмыкнул.
   - Вот уж в этом как раз нет ничего странного, - сказал он. - После пожара девочка осталась сиротой. Ее, скорее всего, отправили в приют на время, пока социальная служба не отыщет кого-нибудь из родственников ее приемного отца. Наверное, эти поиски были прерваны с Катастрофой, и во всеобщей сумятице девчушка оказалась брошена на произвол судьбы. Единственным близким человеком для нее оставался твой друг. Какое-то время он, наверное, опекал ее, а когда она повзрослела, посоветовал завершить то, что не смогла довести до конца социальная служба. Вместе они разыскали Бертонов. Дженни им фактически не родня, и это позволило ей сойтись с сыном Бертона. Убедившись, что жизнь Дженни устроилась, твой друг решил наконец-то подумать о себе. Деловое сотрудничество, предложенное тобой, оказалось как нельзя кстати. Ну, как тебе моя история?
   - Очень похожа на правду, - согласился я. - Когда у Дженни возникли проблемы, она разыскала Пейтона и попросила у него помощи. Пейтон жил в Кларкфилде до Катастрофы и, наверное, какое-то время после, прежде чем они вместе с Дженни перебрались в окрестности Скайденса. Он прекрасно знает, где здесь можно укрыться. Место безлюдное и опасное для того, кто незнаком с местностью. Обидно, что он до конца не доверял мне. Но я не виню его. Дженни для него единственный близкий человек, и он решил не рисковать. Может быть, до встречи с ним Дженни и планировала направиться к вам, в "Церковь всех святых", и это как-то узнал Бертон, но Пейтон решил по-другому, мне для правдоподобности сообщив первоначальные планы девушки.
   - Думаешь, они где-то здесь, в городе? - спросил Клаус.
   - Скорее всего, - кивнул я. - Но если Пейтон не захотел, чтобы я его отыскал, то, может быть, мне и не следует упорствовать. Хорошо, если бы и Бертоны бросили поиски и отправились домой. Тут я с ними в одном положении, так как не имею ни малейшего представления, где в этом городе может прятаться Пейтон. Единственное известное нам место, связанное с ним - это сгоревшая церковь, но вряд ли они там.
   - Кстати, до нее отсюда лишь пара кварталов, - заметил Клаус. - Неудивительно, что твой друг тогда оказался на месте пожара. Находясь здесь, на работе, он мог услышать о пожаре в церкви, и бросился на помощь.
   - По-видимому, все так и было, - согласился я. - Раз уж мы здесь, пойдемте все-таки взглянем на эту церковь.
   Пако дожидался нас у входа в бар, перекрывая проход внутрь и настороженно озираясь по сторонам, синхронно поводя стволом дробовика. Услышав скрип отворяющихся дверей, он сместился в сторону, освобождая нам путь, ни на секунду не оставляя без наблюдения пустынную улицу. Ведомые отцом Клаусом, мы двинулись дальше по улице к церкви, но теперь я старался держаться поближе к старому священнику. Пользуясь этим, Клаус спросил меня:
   - Куда планируешь отправиться потом, когда разберешься с этим делом?
   Я пожал плечами.
   - Если все же разыщу Пейтона, попробую уговорить его и Дженни пойти вместе со мной в Ричмонд. Думаю, Элизабет не откажется нам помочь.
   - Вы могли бы остаться у нас на какое-то время, - предложил священник.
   - Бертону известно об этом месте, - возразил я. - Он может заявиться повторно и не быть столь любезным, как в первый раз. Зная, как он поступил с нами, для вашей общины это серьезный риск, - я немного помолчал и добавил: - К тому же, вряд ли я смогу надеяться на ваше покровительство для моей аферы с магическим салоном.
   Клаус кисло сморщился, и я с неожиданным чувством сожаления понял, что мое последнее замечание попало в точку. Но что-то подсказывало мне, что думать о планах на будущее еще рановато.
   - Вот мы и на месте, - сказал негромко священник, останавливаясь.
   Линия домов в этом месте прерывалась, разделенная довольно обширным открытым пространством, занимавшим большую часть квартала. В глубине, в паре сотнях метрах от дороги торчали почерневшие зубья обвалившихся стен церкви. Дорожка, ведущая к остаткам каменных ступеней входа, была засыпана мусором и битым кирпичом. От этого опустошенного места веяло смертью и одиночеством. Однако мои обостренные органы чувств подсказывали мне, что ощущение смерти в этом месте можно выразить не только подходящей фигурой речи, но и сопроводить вполне овеществленными свидетельствами. Как выяснилось позднее, чутье не подвело меня и в этот раз. Пока я рассматривал развалины церкви, Пако отошел немного в сторону и, присев на корточки, стал что-то рассматривать на тротуаре в свете фонаря, который позаимствовал у отца Клауса. Священник, присоединившийся к нему, спустя секунду сообщил мне о вполне ожидаемой находке:
   - Здесь следы крови, Верджил.
   Уже какое-то время я был настороже, готовый по примеру Пако немедленно отреагировать на угрозу, но чувства опасности против ожидания, не возникало, словно вокруг не было, кроме нас троих, ни единой живой души. Пако шарил лучом фонаря по тротуару, пытаясь отыскать другие пятна крови, могущие привести к ее источнику: живому или мертвому человеку, но мое чутье уже безошибочно вело меня к темной громаде здания, располагавшегося как раз напротив разрушенной церкви.
   На первое тело я наткнулся почти сразу, как только ступил на проезжую часть улицы. Даже беглого осмотра хватило, чтобы понять, что лежащий передо мной человек мертв. Разодранный живот и вывалившиеся наружу внутренности не оставляли ни единого шанса выжить. Не останавливаясь, я пошел дальше, заметив еще одно тело. Очередному бедняге разорвали горло, когда он пытался перезарядить свой револьвер. Рука мертвеца все еще сжимала опустошенное оружие, а вокруг были рассыпаны так и не снаряженные в барабан патроны. У стены здания находились еще двое, и я направился к одному из них, чье лицо, несмотря на кровавую маску, показалось мне знакомым. Приблизившись, я узнал старика Бертона.
   Он сидел, привалившись к стене, и кровь, сочащаяся из рваной раны на его голове, залила ему лицо и грудь. Присев возле него, я приложил пальцы к артерии на его шее и ощутил слабое биение пульса. Бертон был еще жив. Мне захотелось привести его в чувство, но в этот момент он сам открыл глаза. Блуждающий взгляд сосредоточился на мне и на мгновение застыл, шокированный узнаванием.
   - Ты... выжил! - прохрипел Бертон. Мелькнувший было страх в его глазах потух, сменившись мукой и сожалением. - Но я ошибался... Не ты... Он ее защищает!
   - Пейтон? Где он?
   - Там... - выдохнул Бертон.
   Он больше не смотрел на меня. Вернее, его взгляд, на удивление осмысленный, был устремлен куда-то сквозь меня, и я невольно обернулся, ожидая увидеть уже знакомые обвалившиеся стены и почерневшую от сажи кирпичную кладку, но представшая перед моим взором картина заставила меня замереть на месте. На фоне чистого звездного неба, освещенное до самого шпиля лунным светом, ввысь возносилось величественное здание церкви. Сквозь витражи стрельчатых окон изнутри пробивался бледный свет, делая церковь похожей на огромный призрак, свысока взирающий на меня мертвенным взглядом. Не веря собственным глазам, я повернулся к моим спутникам, желая убедиться, что не я один наблюдаю сие видение, и обнаружил, что Клаус, не обращая ни малейшего внимания на сияющую в ночи церковь, будто не было в ней ничего примечательного, проверяет, жив ли лежавший рядом еще один из Бертонов.
   Я медленно поднялся, оставив раненого Бертона взирать в одному ему ведомую даль отстраненным взглядом, повернулся и медленно побрел через дорогу, не отводя глаз от церкви, будто боялся, что она исчезнет, если я потеряю ее из вида.
   - Куда ты? - окликнул меня Клаус.
   - Пейтон и Дженни, должно быть, внутри церкви, - рассеяно ответил я.
   - Какой церкви, Верджил?! - растерянно воскликнул священник. - О чем ты говоришь?
   Но я уже не слушал его, шагая к выбеленной лунным светом Последней обители. Листва от несуществующих деревьев серебряным пологом укрывала дорожку, ведущую к входу в храм. Окна по-прежнему флегматично следили за моим приближением, и я, так и не дождавшись, что иллюзия развеется, поднялся по каменным ступеням и толкнул тяжелые дубовые створки дверей.
   Просторную залу, куда я ступил, заливал все тот же виденный мной снаружи рассеивающийся, словно сквозь легкий туман, бледный свет, исходящий от горящих неестественно белым пламенем свечей, в изобилии укрепленных на свисающей из-под купола люстре и в развешанных по стенам подсвечниках. Там, куда не достигал этот свет, луна чертила на полу и стенах ажурные тени оконных рам. Казалось, зал был пуст, но приглядевшись, я заметил стоявшего у самого алтаря спиной ко мне человека, чья полная неподвижность поначалу ввела меня в заблуждение.
   - Пейтон!? - крикнул я, скорее желая нарушить мертвенное безмолвие, чем привлечь его внимание.
   Он не торопясь обернулся и приветственно махнул мне рукой.
   - Знаешь, последний раз, когда я был здесь, это место выглядело иначе, - сказал он, когда я приблизился. Кажется, его совершенно не удивило мое появление.
   - Оно сгорело, Пейтон, - сказал я, остановившись в паре шагов от него.
   - Верно... - задумчиво произнес он. - Как и ты, мой друг. Ты здесь за этим? Напомнить мне, что я бросил тебя в огне?
   Мне захотелось немедленно возразить ему, но я осекся, сообразив вдруг, что он, возможно, принимает меня за порождение этого призрачного места.
   - Вовсе нет, - ответил я, не подавая вида и решив пока воспользоваться этой подвернувшейся возможностью избежать объяснений отсутствию на мне каких-либо следов от ожогов. - Я здесь, чтобы помочь тебе и Дженни. Все закончилось. Люди Бертона мертвы, а сам старик при смерти. Вам ничто не угрожает.
   - Нет, не закончилось, - покачал он головой. - Когда старый развратник Бертон, убоявшись окончательно погрязнуть в грехе, сошел с ума и предал это место очистительному огню, желая погубить себя и предмет своего вожделения, я не позволил ему забрать Дженни с собой. Но во второй раз она должна отыграть свою роль до конца.
   - О чем ты, Пейтон? Где Дженни?
   Вся эта странная ситуация, это место и сам разговор начинали выводить меня из равновесия. Хотелось встряхнуть Пейтона хорошенько, чтобы он, наконец, очнулся от своего полу-сомнамбулического состояния и рассказал мне, что здесь происходит.
   - Она забежала сюда, пока я был занят снаружи, и спряталась где-то здесь, - флегматично ответил Пейтон. Он повернулся ко мне спиной, посчитав говорящим дополнением к мучающим его разум видениям, и во всю мощь своих легких крикнул: - Дженни!!!
   Эхо его голоса покатилось под сводами и, отразившись от стен, вернуло едва различимое биение объятого страхом сердца. Теперь мне было известно, где спряталась девушка. Пейтон стоял совсем близко от ее укрытия, и сделай он еще один шаг вперед, неминуемо обнаружил бы ее. Уже какое-то время копящееся подспудное ощущение тревоги заставило меня шагнуть к Пейтону и схватить его за плечо, заставляя остановиться.
   - Послушай, Пейтон, чтобы ты там не задумал, не вздумай причинить вред Дженни и ее ребенку.
   Стремительно обернувшись, он сбросил мою руку со своего плеча.
   - Да кто ты такой, чтобы вставлять мне палки в колеса? - угрожающе заговорил он. - Ты сгинул в огне! Я видел это собственными глазами. Пора бы тебе окончательно исчезнуть со сцены, как тем назойливым Бертонам, что лежат снаружи.
   Он неожиданно проворно замахнулся на меня, будто желая развеять мой призрак, и я едва успел перехватить его руку. Впервые с начала нашей встречи здесь на его лице промелькнули сомнения в моем бесплотном происхождении. Мое долготерпение к этому моменту почти иссякло, и как это часто бывает, когда я ослабляю контроль своего естества, в глубине моих глаз затлели красные угольки, отражение которых я заметил в расширившихся зрачках Пейтона.
   - Не может быть... Тебя не существует! - воскликнул он. - Нет и не было никакого красноглазого защитника! Я сам сочинил эту ложь, обрядив себя в одежды раскаявшегося грешника и оболгав свою невинную жену, причислив ее к ведьмовскому племени. Она попыталась скрыться от меня, похитив избранное дитя, и эти сердобольные глупцы, монахи, укрывшие ее, сами того не подозревая, привели ее к жертвенному алтарю. Последнего из них, что встал у меня на пути, я ослепил, наполнив его опустошенные глазницы алой кровью, и заставил беспомощно слушать крики обреченной жертвы. Это о нем я лжесвидетельствовал, как об исчадье ада, вставшем на защиту ведьмы. Спустя поколения мои потомки поверили в сочиненную мной ложь, принимая ее за непререкаемую истину. Единственная правда в ней лишь то, что я не смог тогда погубить свое дитя. За это я был обречен на вечные скитания и плотские муки в этом бренном мире в ожидании подходящего момента, когда ткань мироздания, отделяющая миры друг от друга, истончится, подточенная людской жестокостью, и семя моих потомков вновь породит исключительное дитя. Тогда я смогу провести ритуал снова в освященном месте, таком как это, и, наконец, освободиться от терзающего мою бессмертную плоть клейма и от самой этой вечной жизни! Но каждый раз, когда я оказываюсь в шаге от избавления, на мое проклятие глупцы, истово верующие в сочиненную мной ложь, вмешиваются в мои планы. Ведь в каждом из них, во всем моем проклятом роду есть частица меня, и они узнают дитя и жертву, избранных мной. Ослепленные верой, за долгие века они убили множество невинных женщин и детей, но на этот раз ни они, ни это место, ни ты, кем бы ты ни был на самом деле, не остановят меня.
   Свободной рукой он неожиданно выхватил нож и с непостижимой для человека скоростью ударил меня в живот. Нужно было догадаться, что он вооружен чем-то подобным, раз смог располосовать Бертонов, как свиней на бойне. Лезвие без сопротивления прошло сквозь мою плоть, и в первые мгновения я даже не ощутил боли, только тупое присутствие инородного тела чуть ниже желудка. Лицо Пейтона приблизилось вплотную, и он рванул рукоятку ножа вверх, вспарывая клинком мои внутренности, затем оттолкнул меня, и нож, зажатый в его руке, покинул рану. Поток темной крови, почти черной в бледном свете, выплеснулся наружу, заляпав Пейтона с ног до головы. Лезвие ножа в его руке, почернев от крови, слегка дымилось. Я упал набок, чувствуя, как внутри меня вместо боли ширится ледяная пустота, заставляя мое коченеющее тело сгибаться дугой.
   Пейтон смотрел на меня свысока какое-то время, желая убедиться, что я больше не встану. Потом он отвернулся и начал яростно расшвыривать лавки, отбрасывая их к самым стенам. Дженни пряталась за одной из них, и как только Пейтон оказался рядом, вскочила и бросилась бежать. Одним прыжком он настиг ее и, схватив одной рукой за шею, другой вырвал из объятий девушки заплакавшего ребенка. Я не мог помочь ей, мне оставалось только смотреть, как, прижимая к себе младенца, Пейтон бросил Дженни на алтарь, продолжая душить ее одной рукой.
   Задыхаясь, она царапала его руку, пыталась оттолкнуть ногами, но постепенно ослабнув, затихла, потеряв сознание. Пейтон положил ребенка рядом, не обращая внимания на его крики. В его руке вновь появился тот самый нож, которым он ударил меня. Он взмахнул этим клинком наотмашь, рассекая девушке горло, и ее кровь веером разлетелась по зале, окропив мне лицо мелкими каплями. Запах свежей крови, насытивший бледный воздух, дурманил, заставляя меня желать большего, но, увы, этот источник силы, покидающий тело ритуальной жертвы, был для меня недостижим.
   Моя собственная кровь, слишком ленивая сама по себе, словно алая патока медленно сочилась из раны, забирая с собой остатки сил, а мое призрачное сердце стучало все реже и реже, готовое вот-вот окончательно обернуться пустотой в груди. Бледный свет померк, и меня обступила тьма. Вот уже в который раз я пытался опознать незнакомое место, примеряя его на роль преисподней. Несмотря на непроглядную темень что-то еще более темное шевелилось на границе скудных ощущений. Что-то неприглядное, ничтожное и вместе с тем опасное. Позади меня раздался тихий смешок, намекая, что в этом лишенном ориентиров месте все же существует понятие направления.
   - Ты явно продешевил, решив обменять бессмертие плоти на бессмертие души, - раздался из темноты тоненький похожий на детский голосок.
   - Где я? - спросил я, не ощущая собственное тело, но почему-то зная, что занимаю некое определенное место в пространстве.
   Вновь что-то неуловимое и вместе с тем внушительное по размерам переместилось с места на место, и тоненький голосок прозвучал чуть ближе:
   - Это нечто, средь, между... - мой таящийся во тьме собеседник, видимо, затруднялся подобрать нужное слово. - Безымянная точка, в которой пересеклись два мира, исчезающе малая, но одновременно бесконечная в своей непрерывности, где ничтожное мгновение времени, что миры касаются друг друга, длится вечность. Но чтобы тебе было понятней, я сравнил бы это место со станцией метро, где поезда отходят в обоих направлениях. Я отправляюсь в мир смертных, а твой путь лежит в противоположном направлении. Только по прихоти жертвенного клинка мы увидели друг друга в окна вагонов встречных поездов и даже удосужились поболтать немного.
   - Значит, пока мы с тобой тут болтаем, Пейтон пытается завершить свой ритуал, но завершит он его лишь тогда, когда минует вечность в этом месте?
   - Хм, примерно так, - согласился мой собеседник. - Только не забывай, что вечность штука относительная. Судя по тому, что ты здесь, твоя вечная жизнь все же закончилась.
   - Как-то уж очень неторопливо она заканчивается, - с мрачной иронией заметил я. - Не похоже, чтобы мы двигались куда-то. Скорее кто-то просто дернул стоп кран в этом твоем метро, и мы застряли здесь. Может быть даже, этот кто-то намеревается пустить поезда в обратном направлении.
   Мой собеседник замолчал надолго, и мне подумалось, что мои шутливые предположения оказались неуместны. Он давно уже там, куда стремился, а я несусь сквозь тьму в бездну забвения в полном одиночестве.
   - В твоих догадках есть разумное зерно... - внезапно совсем рядом раздался голос моего собеседника. В нем еще преобладали нотки детской беспечности, но признаки тревоги уже пробивались грубоватыми басами. - Но ради чего Ему это делать? Ради тебя, темного противоестественного существа? Ты явно не стоишь затраченных усилий.
   - Возможно, дело вовсе не во мне, а в людях, которых Он желает защитить.
   - Тогда причем здесь ты? Ты попытался, и у тебя не вышло. Теперь ты совершенно бесполезен, как битая карта, отброшенная на край игорного стола.
   - Как знать, - я надеялся, что, пожав плечами, не ощущаю всего лишь иллюзорную память разума об утерянном теле. - Может быть, под рукой у него не оказалось никого подходящего, кто мог бы исполнить Его волю, стать ее проводником в материальном мире, способный вместить в себя кусочек Его силы и не погибнуть, и он решил вернуть меня в колоду в ином качестве.
   - Ты ангелом мнишь себя? - теперь угроза явно превалировала в голосе моего неосязаемого собеседника.
   - В моем положении выбирать не приходится, - напомнил я.
   - Действительно, - мне показалось, или я услышал голос незнакомца одновременно с множества сторон. - В таком случае было слишком опрометчиво с его стороны допускать нашу встречу. Ведь у меня совершенно иной взгляд на твою судьбу.
   Приятно было осознать, что твои руки, ноги и все прочие части тела находятся на своих местах, если бы это осознание не было следствием касания моей кожи со всех сторон чего-то омерзительно холодного и осклизлого или, наоборот, провокационно теплого и липкого. Съежившись, я поджал ноги и обхватил их руками, наклонив голову к коленям. Мне представлялось, как нечто огромное сжимается вокруг меня, пытаясь своими многочисленными конечностями раскрыть меня, словно ту устрицу. От внезапно возникшего смрада, возвестившего о возвращении моего обоняния, я начал задыхаться, и единственным моим желанием сейчас было увидеть хоть кусочек света в этой удушающей тьме.
   И он, этот свет, появился вдруг, словно кто-то прочел мои мысли. Он разгорелся за моей спиной, разбрасывая брызги пламени, и покосившись за плечо, я обнаружил, как расправляются огненные крылья, прорастающие из моей спины. Порожденное крыльями облако света раздалось в стороны, отодвинув стену мрака, и я увидел их, вернее его, многоликого, тянущего ко мне из бесформенной тьмы многочисленные руки, лапы и щупальца. Будто в единое существо были спаяны люди, звери и птицы и уж совсем неведомые существа, вывернутые наизнанку внутрь подобия утробы, в центре которой я находился. Обожженные светом, лица и конечности отпрянули во тьму, и оттуда завопили нестройной многоголосицей:
   - Не верь Ему! Он обманет тебя, как обманул того беднягу, что взывал к нему, распятый на столе палача. То же самое будет и с тобой!
   Тьма стала таять, а вместе с ней замолкли и голоса. Я обнаружил, что вишу полностью обнаженный в воздухе под самым куполом церкви и в следующую секунду уже падаю вниз. Прямо подо мной, у алтаря я увидел Пейтона, занесшего обеими руками свой клинок над плачущим ребенком. Кляня на чем свет стоит того, кто не оставил мне ни секунды на размышления, я неуклюже распластал дарованные мне крылья огненным пологом, и теплый свет разлился вокруг, наполнив церковь красками и придав ее внутреннем убранству объем.
   Пейтон повернулся, привлеченный устроенным мной светопреставлением, и в существе, взглянувшем на меня звериными глазами, я едва узнал человека. На опасения, на страх времени не было, и я, сложив крылья, рухнул на него сверху, сбив с ног. Едва я коснулся его тела, ладони мои исторгли огненные языки пламени, которое, змеясь, охватило запястья. Одежда Пейтона под моими объятыми пламенем пальцами загорелась, стала съеживаться и расползаться, открывая изуродованное тело. На обнажившейся груди, покрасневшей от жара, проступил сплетением белесых шрамов странный символ, к центру которого я немедленно прижал свою ладонь. Источающая огонь, она стирала клеймо на груди Пейтона, оставляя за собой обугленную плоть. Он кричал, извивался, пытаясь высвободиться и беспрестанно понося меня на разных языках. Он в исступлении вонзал в меня клинок и рвал когтями кожу, надеясь вынудить меня защищаться. Но я в своем стремлении выжечь источник его бессмертия и проклятия одновременно был неумолим, и кровь, покидающая мои раны, лишь заставляла сильнее разгораться разлитый по моим рукам огонь.
   Последний завиток уродливого шрама скрылся под моей ладонью, исторгнув меж пальцев стайку искр, и тело моего врага застыло неподвижно. Его искаженный криком рот был полон тьмой еще не всех покинувших его ругательств, глаза застыли, постепенно стекленея, а из разжавшейся руки упал оплавленный клинок. Огонь на моих ладонях угас, крылья рассыпались облаком искр, и в тот же миг будто сотни хрустальных колонн где-то в вышине раскололись на множество осколков, породив многоголосый хорал. Вскинув голову, я увидел, как стены призрачного храма, ломаясь, рушатся вниз. Спасаться было поздно, и я, схватив затихшего ребенка с алтаря, прижал его к груди и, согнувшись, закрыл своим телом, ежесекундно ожидая, что мне на спину упадут каменные глыбы. Но на мои плечи, на склоненную голову опускались лишь крупные хлопья пепла, который чьей-то волей был вознесен в виде стен призрачного храма. Пепел постепенно заполнял открытый в молчаливом крике рот Пейтона и укрывал мягким саваном тело погибшей девушки. Ребенок у меня на руках сопел и беспокойно толкался, требуя к себе внимания.
   Сквозь опускающийся, словно снег, пепел, пробился луч фонаря. Он на мгновение ослепил меня, а затем ушел в сторону. Кто-то подошел ко мне и встал рядом. Второй человек остановился за моей спиной.
   - Где ты был, Верджил? - спросил отец Клаус. Он обвел фонарем пространство вокруг меня, поочередно высветив покрытые пеплом тела Пейтона и Дженни. - Что здесь случилось? Ты побежал в развалины, а когда мы с Пако последовали за тобой, ты словно испарился! Мы потратили уйму времени, разыскивая тебя, пока вдруг не поднялся сильный ветер, вихрем закрутивший в воздухе пыль и пепел огромным столбом высотой едва ли не до самой луны. Когда мы уже думали уносить отсюда ноги, в центре вихря сверкнула молния, чего в этих краях давненько не наблюдалось. Затем все также внезапно прекратилось, как и началось, и мы наткнулись на тебя.
   - Я сам не знаю в точности, где побывал, - промямлил я, пытаясь встать на ноги.
   - Позволь, я возьму ребенка, - предложил Клаус.
   Я передал ему сына Дженни, но когда стал разгибать колени, преодолевая слабость в ногах, тяжелая рука Пако, стоявшего позади, опустилась мне на плечо, не давая подняться.
   - Прости меня, Верджил, - сказал Клаус холодным отчужденным голосом, отступив от меня на несколько шагов. - Я не могу быть уверенным, что ритуал, в котором ты, судя по всему, принял участие, не был доведен до конца. Я должен взять на себя грех и прекратить эту череду кровавых попыток призвать в наш мир богопротивное создание. А ты мне можешь помешать в этом.
   - Но ритуал не был доведен до конца! Я прервал его!
   - Откуда тебе это знать? - спросил Клаус. - Хотя ведьма мертва, пустое дитя и его красноглазый защитник уцелели.
   - Проклятье, Клаус, - я дернулся, пытаясь вырваться, но добился лишь того, что Пако до боли стиснул мое плечо. - Все это ложь! Пейтон рассказал мне правду! Он сам выдумал эту историю! Не было никакой ведьмы и ее защитника! Пейтон был тем единственным, кто заключил проклятый договор и пытался его исполнить. Дженни такая же безвинная жертва, как и этот младенец у вас на руках.
   В глазах Клауса мелькнула искра сомнения, но к моему великому разочарованию мгновенно угасла:
   - Даже если все так, как ты говоришь, я не могу рисковать, - покачал головой священник. - Тебя самого могли ввести в заблуждение.
   Я устало опустил голову, бессильный разрушить владеющее им заблуждение.
   - Ты словно один из этих тупоголовых Бертонов, поверил в ложь, едва услышав ее.
   - Это не так, Верджил, - смягчившись, ответил Клаус. - Мне довелось познакомиться с этой историей еще до того, как я встретил тебя. Я был в числе тех священников, кто изучал все обстоятельства произошедшего в Последней обители и еще нескольких похожих случаев до этого. Ныне из числа тех, кто понимал всю серьезность произошедшего тогда, остался я один, и теперь я вынужден в одиночку принять тяжелое решение.
   Он едва уловимо кивнул, и мне в спину уперлось дуло обреза дробовика. Выстрел последовал без промедления, и через разверстую дыру в моей груди наружу вместе с кровью и кусками плоти на свободу вырвался призрак моего сердца, забирая с собой дар бессмертия. На этот раз софиты погасли окончательно и бесповоротно. Занавес над бесконечным представлением моей долгой жизни наконец-то опустился. За кулисами уже заждалась смерть.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"