Аннотация: Первая часть романа по мотивам RPG "Мор. Утопия" ("Pathologic"). Антиутопия.
Фэндом: RPG "Мор. Утопия" ("Pathologic")
Рейтинг: NC-17
Disclaimer: все права на героев, события и мир RPG "Мор. Утопия" ("Pathologic") принадлежат компании Ice-Pick Lodge.
При создании рассказа использовались материалы о прохождении игры "Мор. Утопия" авторства Алексея Шунькова ака Stager и Призрака (журнал "ЛКИ" за 2005 год). Автор очень извиняется за вольное обращение с героями игры, многие из которых разительно отличаются от своих прототипов.
Предупреждения: angst, фем, слэш, гет, насилие, гибель героев... Мор, чума и глюки в ассортименте.
Дополнение-1: Маленькое пояснение для тех, кто еще не слышал о "Мор. Утопии" и не поддался очарованию этой странной игры. "Утопия" - единственный в своем роде этический симулятор. Действие развивается в маленьком провинциальном городке, охваченном вспышкой непонятной болезни. Для расследования в город прибывают двое ученых - атеист и скептик Бакалавр и хирург Гаруспик, наследник рода менху, единственных, имеющих право "раскрывать линии", то есть проводить хирургическое вмешательство в людские тела либо же заклание животных. Кроме того, в Городе появляется странная девушка Самозванка, обладающая чудесным даром предвидения. От их решения зависит, жить Городу или умереть...
Дополнение-2: Лейтмотив повести: группа "Наутилус Помпилиус", песни "Прощай, чужая земля" и "Поезд на небо", а также Зоя Ященко "Песня рядового".
Дополнение-3: песни в тексте принадлежат Зое Ященко и "Белой гвардии".
"Надо заново придумать некий смысл бытия..."
("Агата Кристи")
Пролог. "Северный экспресс".
Начало осени.
Столица.
Окраина.
Лет тридцать или сорок тому этот район планировалось превратить в образцово-показательные, нарядные, озелененные кварталы. С аккуратными пятиэтажными домиками, клумбами, дорожками, парками и магазинами. В сущности, замысел архитекторов был воплощен в жизнь почти полностью... только отпущенные на постройку средства урезали втрое, половину оставшихся фондов разворовали, а племянника тогдашнего Президента, главу строительного концерна, сослали в южные провинции. Район же остался - уродливый, тщетно шпаклюющий трещины на осыпающихся фасадах и пытающийся выглядеть респектабельно.
Кленовая улица. Где, надо заметить, растет единственный клен, чудом пробившийся сквозь асфальт. Отель, на мигающей неоном вывеске которого барахлит вторая буква. В вестибюле всегда воняет прогорклым оливковым маслом и старыми тряпками. Музыкальный автомат, хрипя и подвывая, наигрывает "Лунную реку" или "Прощай, Виолетта". В баре подают коктейль "Бычья кровь", а полусонный портье никогда не интересуется именами постояльцев. Сюда приезжают на такси или наемных машинах, и редко снимают номера более, чем на четыре часа. Либо же на ночь - с одиннадцати вечера до пяти утра.
На втором этаже отеля - тридцать номеров. Дважды по пятнадцать филенчатых створок, оклеенных бумагой "под сосну", с косо привинченными медными циферками. Истершаяся почти до ворса ковровая дорожка цвета "гостиничный якобы синий". Приглушенные звуки из-за дверей. Звуки, проходящие мимо сознания унылых горничных и постояльцев, что шмыгают по недлинному коридору. Именно шмыгают, торопливо заталкивая полученные ключи в замочные скважины, дергая разболтавшуюся ручку и исчезая за захлопнувшейся дверью.
Номер двадцатый.
Единственная комната - спальня, она же гостиная. Задернутые шторы. Давно вышедшая из моды широкая кровать с изголовьем и спинкой из гнутых прутьев и тусклыми шариками на столбиках.
Пальцы, впившиеся в перекладину. Человек на коленях посреди разворошенной постели, изогнувшийся в пояснице так, что кажется - гибкое тело вот-вот не выдержит напряжения и сломается пополам. С тем коротким хрустом, что издает переломленная с размаху о колено еловая ветка. Или розовый стебель. Низко опущенная голова, мотающиеся туда-сюда светло-русые пряди. На солнце они отливают в рыжину, однако даже самая чуткая кинопленка пока не в силах удержать и сохранить этот мимолетный оттенок. К тому же в номере все равно царит желтоватая полутьма.
...Боль и удовольствие...
Две стороны одной и той же монеты. Ему твердили, якобы это не так, он кивал, соглашаясь для виду и твердо зная - боль есть удовольствие. И удовольствие в финале всегда оборачивается болью. Иначе не бывает. Не может быть. Так устроен этот мир. Бесполезно спорить, бесполезно пытаться поступать по-своему. Две стоящих вещи в этом мире - удовольствие, жидкий огонь под кожей и частое биение загнанного сердца, и боль, исполняющая симфонию на оголенных нервах. Ослепительные белые вспышки перед слезящимися глазами, рыдающие всхлипы.
Скрип гостиничной кровати. Кислый, едкий запах наскоро удовлетворенной похоти, оставленный предыдущими постояльцами. Распахнутая плоть и острая резь от тонкого ремешка, туго перехватившего основание застывшего в эрекции члена. Ладонь на плече, резкие рывки назад и вперед. Монетка застыла на ребре, безостановочно крутясь, сверкая и не поддаваясь земному притяжению. Судорога и тепло чужого оргазма. Собственная оглушающая боль, награда и проклятие. Пальцы распускают ремень, обнимают, ласкают. Под беззвучный вскрик он выплескивается на несвежее белье. И обессиленно падает, лицом в мятую подушку, на углу которой видна расплывчатая метка прачечной. Падает, на несколько мгновений отрешаясь от мира, прячась там, где никто не сможет до него дотянуться. Где пустота, холодный ветер и тишина заброшенных городов.
Убегая в место, которого нет.
- ...Реми? Ты в порядке? Что, опять накатило? Натура ты уточенная, сам себя доведешь до обморока, а потом страдаешь...
- Работа у меня такая, - невнятно бормочет Реми. Растопыренные пальцы жадно шарят в воздухе. Сидящий на краю постели и переводящий дух партнер привычно вкладывает в них наполненный бокал. Взъерошенная голова приподнимается с подушки, слышатся торопливые и жадные глотки. - Еще.
- Обойдешься. Сам говорил, тебе через два часа гостей принимать.
- В жопу гостей, - отчетливо произносит Реми. - Влад, не зуди. Я знаю, что делаю. Налей мне выпить.
- Нет, - коротко стриженная темноволосая голова качается в жесте отрицания. По сравнению с тонкокостным, стройным приятелем Влад кажется грузным и обманчиво неуклюжим. Он до сих пор не может понять, почему Реми остановил свой выбор именно на нем. Зачем пожелал втянуть в круговерть своей любви, губительной и сладкой. Мог бы найти десяток более подходящих приятелей, а связался с провинциалом из глубинки... - Хватит с тебя на сегодня.
- Теперь еще скажи - "это для твоей же пользы", - ядовито предлагает Реми. - Ну хоть сигарету, а? Одну. Единственную. Только паршивую сигаретку, больше ничего!
Чирканье спички. Пляшущий огонек, уплывающий к низкому потолку сизоватый дым. Реми лежит на спине, полуприкрыв глаза и неспешно затягиваясь, краем уха слушая Влада. Напряжение уходит, сменяясь приятной, бездумной расслабленностью - как испаряющаяся пленка влаги, тающая на горячей коже.
- Папаша изволили прислать телеграмму. "Молнию". Завтра я уезжаю. Хочешь со мной?
- В вашу провинцию? - лениво фыркнул Реми. - Что я там забыл?
- То, чего тебе недостает здесь, - перечисляя, Влад загибал пальцы. На указательном поблескивало золотое кольцо - массивное, широкое, несколько вульгарное. - Тишину. Месяц спокойствия. Никаких коктейлей, поклонниц и безумных вечеринок до утра. У нас даже синематографа нет, можешь себе представить? Я заказал двухместное купе в "Северном экспрессе". Поехали, Реми, - его голос стал умоляющим. - Поехали. Сколько можно прятаться по захудалым отелям и видеться полчаса раз в неделю? У тебя все равно сейчас ни съемок, ничего.
- У нас премьера через месяц, - терпеливо напомнил Реми. - В Академии. Явится лично Президент и прочие общественные сливки. Мы столько вложили в этот фильм, что я обязан торчать в первом ряду и приветливо скалиться публике. Иначе мне конец. Герр Зильберштайн меня кастрирует. Ржавым ножом.
- Ровно через двадцать дней я лично посажу тебя на экспресс до Столицы, - не отставал Влад. - Трезвого и вменяемого. Хотя бы двадцать дней мы можем провести вместе?
- Влад, давай не будем обманывать сами себя. Сколько бы мы не твердили о своей свободе, мы не вольны в своих поступках. Ты принадлежишь вашему семейному концерну. Я - "Иллюзиону", гори он ясным пламенем. Ты должен мчаться домой. Я обязан неотлучно быть здесь - на монтаже в последний миг всегда стрясается что-то непредвиденное. Влад, даже у дурной репутации есть пределы. Мне дозволяется хулиганить - от сих до сих. Если я перейду черту, меня выкинут за ворота.
- И прекрасно. Я подберу тебя и увезу, - невесело поддержал Влад, понимая, что в кои веки взбалмошная звезда синематографа права. - Ну хотя бы неделя, Реми? Что может случиться за неделю?
- Конкуренты украдут пленку, - с убийственной серьезностью предположил Реми.
- Тебе бы все шутки шутить. Комедиант.
- Стараюсь... Когда отходит твой поезд?
- Завтра. Одиннадцать утра. Лехтенский вокзал. Ну скажи, что ты едешь со мной. Скажи! - выхваченная сигарета описала искрящуюся дугу, улетев в угол комнаты. Прижатый к подушкам Реми тихонько рассмеялся.
- Я приду тебя проводить. И подумаю насчет поездки. Обещаю.
- Обещаешь поехать?
- Обещаю подумать. Слезь с меня, будь добр. Пора собираться.
"И так всегда, - Влад наклонился, подбирая разбросанные по полу вещи и скрывая разочарование. - Я подумаю. Позвони мне часа через два. Нет, сегодня я занят, завтра у меня дела и спустя неделю тоже дела. Шляться ночь напролет по коктейлям и дансингам, вот его дела. Невыносимый, безответственный, сумасбродный тип. Знает, что я жить без него не могу, и издевается. Он позвонит - и я брошу все и прибегу. Он не поедет. Будет до последнего звонка дразнить меня надеждой, но никуда не поедет. В этом весь Реми. Без остатка".
Утро выдалось дождливым, наполненным волглым мокрым туманом и тоской. Гулкое стеклянно-гранитное чрево огромного Лехтенского вокзала отражало людские голоса, свистки паровозов и выкрики газетных разносчиков. Пахло раскаленным металлом, горелым углем, птичьим пометом и почему-то свежими булочками с миндалем.
Периодически заволакиваясь серым паром, сияя надраенной медью и новехонькой голубой краской, локомотив "Северного экспресса" напоминал очертаниями пулю, готовую сорваться в полет. Кондукторы подсаживали поднимающихся в вагоны дам, носильщики подкатывали тележки с багажом, уезжающие прощались с остающимися - шла обычная суета перед отправлением поезда. Внушающая романтическим натурам возвышенные мысли о дальних странствиях, новых городах, открытиях и интересных знакомствах.
Владу Ольгимскому вид экспресса внушал исключительно отвращение. Все города по сути своей похожи один на другой, люди повсюду озабочены наживой и собственными мелкими делишками, и в роскошном двухместном купе первого класса он будет двое суток торчать в одиночестве. Мерзавец Реми вообще не соизволил придти. Видимо, дрыхнет мертвым сном после вчерашней попойки - то бишь "приема гостей".
Влад грыз незажженную сигару и медленно стервенел. Поездка выдалась на редкость отвратительной, дома его ждет унылая равнина, унылые ежедневные хлопоты и городок, чьи тротуары изучены до последнего камешка. В подобном состоянии люди начинают подозрительно часто проходить мимо оружейной лавки, пристально рассматривая выставленные под стеклом образчики зловеще мерцающего надраенной сталью товара. Родственники и друзья собираются на скромный поминальный ужин, а в нижней трети единственной городской газеты печатают краткую заметку в траурной рамке...
- Да вон же он! - прорезал невнятный гул веселый женский голосок. - Вон там, за колонной!
Держась за руки и смеясь, парочка бежала вдоль самого края перрона. Дама в дорожном бархатном пальто придерживала вычурную шляпку, за ее спутником в черном элегантно струился длинный шарф белого шелка. Следом едва поспевал носильщик с тачкой, нагруженной саквояжами и чемоданами. На миг Влад был уверен, что оживший кадр "Радужных зонтиков" ему мерещится. Однако с реальностью не поспоришь - к нему действительно бежал Реми, волоча за собой хохочущую девушку. Пассажиры невольно оборачивались им вслед, некоторые - те, что помоложе - улыбались, большинство неодобрительно поджимало губы.
- Едва успели, - выдохнул Реми. - Чуть в аварию не попали. Анна, это Влад. Влад, перед тобой воплощение многих совершенств и талантов - мадемуазель Анна Ангел. Да ты должен ее знать, она же твоя землячка!
Тоненькая блондинка, висевшая на локте Реми, кокетливо состроила ошарашенному Владу глазки. Память, поднатужившись, отыскала в уголке запыленный листок со сведениями - Анна Ангел, бывшая столичная певица кабаре, ныне проживает в Городе... Пару раз он сталкивался с ней на званых вечерах - смазливое личико, слащавый голосок, нравственность уличной кошки и амбиции вровень с колоколами городского Собора.
- Анна тоже возвращается домой, - как ни в чем не бывало жизнерадостно болтал Реми. - Вот мы и подумали, отчего бы тебе не составить ей компанию? А я, уж извини, поплетусь обратно на свои рудники, трудиться во имя киноискусства и герра Зильберштайна. Счастливого вам путешествия. Анна, дай мне знать, как доберешься, - под испепеляющим взглядом Ольгимского Реми аккуратно чмокнул девицу в гладкую щечку. - Влад, хватит глядеть букой. Учти, я тебе зверски завидую, - он отвлекся на миг, заметив: - Что-то всеми овладела тяга к перемене мест. Мадмуазель Анна, Влад, смотрите, кто с вами едет. У третьего вагона.
Влад невольно оглянулся, заметив только быстро промелькнувшую фигуру в разлетающемся черном кардигане, ловко вскочившую на подножку и скрывшуюся в дверях вагона. "Северный экспресс" вновь завернулся в клубящийся пар и пронзительно свистнул, отчего под высокой стеклянной крышей вокзала заметались голуби. Под выкрики "Второй звонок, просим господ провожающих покинуть вагоны!" затрезвонили колокольчики кондукторов.
- А кто это был? - от звонкого щебетанья Анны сводило зубы.
- Анна, - укоризненно протянул Реми. - Так нельзя. Даже мы, отсталая богема, знаем героев нашего города. Это мэтр Данковский, восходящее научное светило Университета. Интересно, куда он собрался?.. Мадемуазель Ангел, мое сердце разбито - ибо я остаюсь прозябать в Столице. Тебе пора, голубок, - он бесцеремонно шлепнул девицу пониже талии, направив ее в сторону поезда. Анна хихикнула.
- Поверь, так будет лучше, - разъяренное шипение Влада было резко пресечено в самом начале. - И для тебя, и для меня. Анна очень мила, только не позволяй ей сесть себе на шею. До свиданья, Влад. Надеюсь, ты выберешься к нам на премьеру. Мне... - крохотная, еле заметная пауза, выдержанная в точном согласии с театральными канонами, - мне будет тоскливо без тебя.
И, прежде чем наследник концерна Ольгимских нашел подходящие слова, Реми ушел. Просто развернулся на каблуках и ушел, затерявшись среди вокзального многолюдья. Влад растерянно таращился ему вслед, чувствуя себя не то обворованным, не то брошенным посреди пустынной степи. Он надеялся, что прощание выйдет не таким. Что он наконец скажет Реми все, что давно хотел сказать. Что...
- Внимание! В одиннадцать ноль-ноль с третьего пути отправляется поезд "Северный экспресс". Господ пассажиров просят занять свои места! - усиленный жестяными раструбами репродукторов голос пронесся по всем уголкам вокзала, заставив Влада сдвинуться с места и нехотя подойти к вагону. На миг у него возникло искушение наплевать на отцовскую телеграмму, послать все и всех, остаться в Столице. Разыскать Реми и заставить его выслушать...
- Влад! - мадемуазель Анна опустила окно и призывно махала ему платком, вопя, что корабельная сирена в тумане. - Влад, мы сейчас тронемся! Садитесь побыстрее!..
Смешавшись с толпой, Реми отошел шагов на тридцать, юркнув за киоск с пестрой вывеской "Товары в дорогу". Он успел сдернуть белоснежный шарф, привлекавший к нему внимание, и вытащить из кармана две вещи - неприметную шляпу пирожком и свернутую газету.
Вопреки уверениям критиков, Реми Шенье все-таки был хорошим актером. Нервное, подвижное, знакомое тысячам поклонниц по фотооткрыткам лицо словно поплыло, превращаясь в заурядную, полусонную физиономию мелкого клерка, коротающего ожидание нужного поезда за чтением газеты.
Выпуская из нарядной черной трубы с алыми полосами клубы дыма, свистя и шипя отработанным паром, экспресс неспешно выполз из-под сводов Лехтенского вокзала, начав долгий путь к Северным провинциям и границе Степи. Из своего шелестящего газетного укрытия Реми глядел ему вслед. Глядел спокойно, даже равнодушно. Порой он переводил взгляд на карту железнодорожных путей страны, висевшую на щите неподалеку. Словно против воли его взгляд снова и снова возвращался к точке в левом верхнем углу - точке, завершающей длинную одинокую ветку.
Город.
Эпидемия. День восьмой.
Глава 1. Данковский: Фонографическая запись.
В паспорте, он же подорожный лист, выданном столичной жандармерией, безликие фиолетовые строчки сообщали:
"Имя - Даниил Данковский. Возраст - двадцать восемь лет. Цвет волос - черный. Цвет глаз - черный. Рост - пять футов, восемь дюймов. Вероисповедание - гностик. Место рождения - Столица. Место проживания - Столица, квартал Шенгерт, улица Крепостная, дом 5. Род занятий - бакалавр, преподаватель естественных наук Университета. Семейное положение - холост. Особые приметы - шрам длиной 2 дюйма на левом виске, шрам длиной 1 дюйм в основании большого пальца правой руки".
Официальный документ умалчивал о том, что косо стриженая челка мэтра Даниила весьма элегантно спадает на высокий лоб и темные, глубоко посаженные глаза. Что у господина Данковского широкие черные брови, подбородок твердых очертаний и неожиданно яркий, крупный рот. Что выражение его лица и глаз обычно бывает скептическим, а губы имеют привычку складываться в меланхоличную усмешку. Паспорт умалчивал о том, что юные слушательницы Университета находили бакалавра неотразимым, не признающие замшелых авторитетов студенты признавали: "Данковский - это голова!", а старшие коллеги по цеху недовольно бормотали: "В наше время эдаких безбожников и дерзецов быстро прибирали к ногтю!.."
Сам мэтр не замечал в своей внешности ничего особенного. Куда больше он ценил собственный ум, справедливо полагая его недостаточно совершенным и ища способов расширить глубину своих познаний.
Именно жажда знаний погнала его сюда, в дальнюю провинцию. И, как он подозревал, страсть к познанию имеет все шансы его сгубить. Покинуть Город ему уже не удастся.
Костяной валик портативного фонографа марки "Ангельская песнь" исправно крутился, наматывая тишину. Будучи пунктуален, дотошен и предусмотрителен, мэтр день за днем создавал хронику гибнущего Города. В первые дни эпидемии он еще наивно рассчитывал на шумный доклад в Медицинском Обществе и монографию. Строгое академическое издание под лаконичным заголовком.
Д. Данковский "Песчаная Язва".
Теперь он надеялся только на то, что костяные валики с записями и Тетрадь уцелеют. Тетрадь - сотня клетчатых листов в синей ледериновой обложке, разбухшая от подклеенных записей с результатами опытов, заметками и примечаниями - содержала все сведения, которым ему удалось раздобыть. Иногда Тетрадь снилась ему, точно молчаливый укор совести и вызов познаниям, оказавшимся недостаточными. Он мог наизусть процитировать содержание первых страниц:
"Песчаная Язва, она же Чума, она же Песчанка. Вирусное заболевание, прежде не отмеченное нигде, кроме данного северо-западного региона страны. Предположительное время начала эпидемической вспышки - два месяца назад. Предположительный очаг возникновения - городской квартал под названием Кожевенники, примыкающий к мясоперерабатывающему боенскому комплексу (также см. стр. 12-15, "О Термитнике" и Приложение, карты 2-4). Косвенные данные позволяют допустить, что возникновение устойчивого вирусного штамма связано со старыми скотобойнями и могильниками просроченной мясопродукции, содержащимися в явном нарушении с требованиями промышленной санитарии и гигиены.
Способы распространения инфекции - воздушно-капельный и опосредованный, с участием переносчиков, как-то: крысы обыкновенные домашние, подвид "крыса черная", крысы обыкновенные дикие, подвид "крыса степная", и паразитирующие на них клещи видов "дихлофлория чернокрапчатая" и "долгунец кровососущий". При диффузном способе переноса степень концентрации вирусного материала настолько велика, что образует уникальные воздушные конгломераты, т. н. "чумные облака". При теплой и сырой погоде конгломерат сохраняет целостность до десяти часов кряду, преодолевая при том изрядные расстояния. Конгломераты сохраняются при дождевых осадках, однако рассеиваются при воздействии постоянных воздушных потоков силой не менее 10-15 м/сек и неустойчивы при ярком солнечном свете длительностью не менее 3-5 часов..."
Даниил резко помотал головой, прогоняя исподволь подкрадывающийся сон. В последние дни ему постоянно хотелось спать. Взглянул на часы - четверть двенадцатого. Он как раз успеет надиктовать все, что собирался. В полдень грядет традиционное "чаепитие у Евы" - нелепое и в своей идиотской нелепости чем-то прекрасное. Город подыхает, но ровно в полдень Ева Ян принимает гостей.
Сигареты в лавках давно пропали. Бакалавр выклянчил четыре пачки дешевого казенного курева у местного коменданта, клятвенно пообещав себе растянуть запас как можно дольше. Тщетно - миновало всего два дня, а половину добычи как бык языком слизнул.
Дым был горьким и оглушающим, дерущим нёбо.
- Ежедневный отчет, день восьмой, - отчетливо произнес Данковский в латунный раструб. - Эпидемическая ситуация по-прежнему ухудшается. По весьма приблизительным подсчетам служителей-мортусов, на сегодняшний день умерло около семи тысяч человек, больше десяти процентов городского населения. Их тела хоронят во рвах за городской чертой. Сейчас активно обсуждается предложение сжигать трупы, что, впрочем, никак не скажется на санитарной обстановке. По меньшей мере три с половиной тысячи больны Песчанкой на разных стадиях, и я даже примерно не могу сказать, сколько еще жителей инфицированы. Вакцины по-прежнему нет, и, боюсь, уже не будет...
Он замолчал, невидяще глядя перед собой, выстраивая ровные, выверенные строчки тезисов и доказательств. Догоревшая до фильтра сигарета обожгла ему кончики пальцев. Вздрогнув, бакалавр утопил окурок в консервной банке с водой и заговорил снова:
- Развитие болезни характеризуется стремительностью и необратимостью процесса. Оно может быть условно разделено на три стадии.
В течение Первой стадии, она же "Инкубационная" (длится от 4 до 24 часов, в зависимости от возраста и физического состояния субъекта) заразившийся Песчаной Язвой испытывает резкий подъем температуры до 38-42 С, зуд, озноб, головокружения, рвотные позывы, непроизвольные мускульные сокращения конечностей, век и глазных яблок, эффект онемения в кончиках пальцев рук и стоп. Наблюдались также повышенная чувствительность кожных покровов с связанное с этим непроизвольное стремление почесать зудящее место, и спазматические боли в правом подреберье.
Вторая стадия (условно поименованная "Экземной") является самой краткой, бурной и, если так можно выразиться, антиэстетичной. Характеризуется помрачением сознания больного, галлюцинациями и бредом. По всей поверхности тела заразившегося кожный покров сходит пластами, образуя мокнущие язвы, причиняющие чудовищную боль. Спустя 3-6 часов язвы замещаются сухим струпом, а нервные окончания по всему телу полностью утрачивают чувствительность.
Третья, "Финальная", стадия длится от 12 до 36 часов. После потери кожной чувствительности больные возвращаются в сознание - и заявляют о хорошем самочувствии, убедительно подтверждаемом тестами! Однако именно на этой стадии Песчанка особенно заразна. Процесс размножения бактерий становится лавинообразным, основные очаги их распространения - органы, ответственные за метаболическую и гормональную деятельность организма (печень, почки, селезенка, надпочечники, поджелудочная железа). Начинается некротический процесс, захватывающий как клетки опорно-двигательного аппарата, так и легкие.
Пребывающий в Третьей стадии Язвы субъект гиперактивен и обуреваем стремлением покинуть район карантина, порой проявляя невероятную изобретательность в достижении своей цели. Третья стадия сопровождается патологическими изменениями психики - бежавшие субъекты в 85% случаев сооружают себе некие демонстративные "костюмы", непременно включающие просторное одеяние и самодельную маску. Выбравшись из оцепленных районов, они словно забывают о цели своего бегства, бесцельно перемещаясь по улицам и даже не пытаясь скрыться. В связи с этим сотрудникам муниципальной полиции и добровольцам карантинного патруля даны строжайшие указания по превентивным мерам... говоря человеческим языком, они стреляют без предупреждения. И еще запах. Песчанка пахнет корицей. Зараженные районы воняют, как мастерская кондитера...
Данковский невесело усмехнулся.
- Ремиссия третьей стадии является ложной, - продолжал бакалавр. - На самом деле в организме больного происходит массированный некроз живых тканей. Сухой струп с эпителия стремительно распространяется вглубь, органика замещается субстанцией, похожей на мелкий песок. Чем дальше, тем больше, по мере омертвения мышц больной вместо подъема сил начинает испытывать недомогание. Теперь уже жертва болезни не в состоянии передвигаться, однако, что самое жуткое, пребывает в ясном сознании - до самого конца. Как только процесс достигает жизненно важных органов, наступает смерть. Трупы, которые нынче предполагается сжигать, похожи на иссохшую мумию, сотню лет пролежавшую в степи. Однако они по-прежнему острозаразны.
Он потянулся за новой сигаретой. Равнодушный фонограф прилежно зафиксировал для Медицинского Общества щелчок зажигалки и легкую невнятность речи Данковского.
- Исследование образцов живой зараженной ткани позволило выделить культуру вируса, предположительно вида Spirulina platensis. Иммунная система человека против песчанки бессильна, любые опробованные лекарственные средства способны, самое большее, купировать симптомы. Все возрастные группы подвержены инфекции в равной мере...
Бакалавр запнулся, вспомнив вдруг, что за все дни эпидемии не встречал ни одного больного моложе пятнадцати лет.
- ...кроме, пожалуй, детей. Данное соображение пришло мне в голову только что. Какого-либо разумного объяснения детскому иммунитету у меня пока нет. Надо будет заняться этой проблемой вплотную. Известные нам иммунокорректоры не слишком помогают, если помогают вообще. Во всяком случае, нет существенной разницы между заболеваемостью лиц, регулярно принимавших иммунокорректоры поколения Д, и тех, кто относится к современной медицине скептически. Удивительно, но в куда большей степени способствует укреплению иммунитета местный вид горячительного напитка, крепкие настойки на основе "бурой" или, как ее еще называют, "кровавой" твири, - короткий язвительный смешок. - Я уделил довольно большое внимание этому вопросу и выяснил, что наилучшее воздействие оказывает шестидесятичетырехпроцентная Tinctura Tvirinae при двух частях бурой твири, одной части савьюра и одной - редкой травы под названием "белая плеть". Надо сказать, население Города осведомлено о чудодейственных свойствах местного самогона. С начала эпидемии немалые запасы твириновки смели с прилавков, и сейчас ее можно купить только у спекулянтов, по совершенно астрономической цене. Но вот чего местные жители не знают - так это того, что Tinctura Tvirinae является не более чем паллиативом. Возможно, она и делает организм несколько более устойчивым к заразе, но пьяному или трезвому конец один - смерть. Дальнейшие работы в этом направлении считаю бесперспективными.
Он помолчал, рассеянно стряхивая белесый пепел в банку, раздумывая над необходимости упоминания очередной странности Города. С одной стороны, это было фантазией чистой воды, с другой - против фактов не попрешь. Только глупец откажется добавить лишнюю монетку в копилку своих познаний.
- Необходимо также упомянуть феномен "Порошочка", - известил фонограф Данковский. - Среди подростков имеет распространение "игра в лекарей". Дети измельчают и смешивают в самых невообразимых сочетаниях те медикаменты, которые им удается раздобыть, составляя так называемый "Порошочек". Мне удалось раздобыть образец и провести его анализ, выяснив, что основными компонентами смеси являлись Б-корректоры, салициловая и оксимазолиновая кислоты, а также банальнейший метамизол натрия, ментол и вещества, входящие в состав патентованных средств от мигрени и профилактики геморроидальных заболеваний. Эдаким лекарственным коктейлем можно запросто отравиться либо получить серьезнейшее расстройство желудка, однако в двух зафиксированных и подтвержденных свидетелями случаях имело место быть спонтанное прерывание Первой стадии песчанки, сопровождаемое общим упадком сил, кашлем и отчего-то пероральным кровотечением. Дальнейшую судьбу пациентов мне проследить не удалось, и потому я не могу с уверенностью заявить, является действие "Порошочка" кратковременным, пролонгированным... или это не более, чем эффект плацебо.
Город наполнен слухами, пророками, пьяными, мародерами, патрулями и умирающими. На главной площади - виселицы: приказ Љ1 Инквизитора Лилич "О чрезвычайных мерах по укреплению порядка и восстановлению законности" в действии. Вчера отмечены поджоги в квартале Кожевенники, более прочих пострадавшем от эпидемии. Со дня на день ожидается прибытие эшелона спасательных бригад Департамента чрезвычайных ситуаций. На них возлагают большие надежды, но, впрочем, с ними или без них, финал уже близок. Если в самые ближайшие дни не произойдет чудо, город умрет... Конец записи.
Даниил потянулся к фонографу и нажал клавишу. Шорох механизма смолк. Бакалавр с отвращением утопил очередной окурок, выщелкнул валик с записью, надписал дату и прислушался.
Внизу, на первом этаже, гулко и важно отбивали время старинные часы семейства Ян. Двенадцать исполненных собственной значимости ударов. Почти одновременно с ними затрезвонил входной звонок.
Глава 2. Ева Ян: Полуденный чай.
Особенно сильно твирь начинала пахнуть к осени. Терпкий, щекочущий обоняние запах отцветающей травы густыми волнами приходил с равнины, облаком накрывая Город.
Окно в кухне Омутов, ветшающего особняка на западной окраине Города, выходило в Степь. Золотисто-рыжая, колышущаяся под ветром, она тянулась до самого горизонта.
В детстве Ева была уверена: в мире есть только Город и окружающая его бесконечная Степь. Теперь она знала, что густо заросшее диким разнотравьем плоскогорье тянется от силы на полсотни лиг к югу, сменяясь лесополосой и Белым Побережьем. Газеты писали, что Сенат ведет диспуты о том, сколь нелепо оставлять такое количество плодородной земли без обработки. Дескать, давно пора истребить заросли твири, идущей на изготовление дурманных зелий, распахать Степь и засеять полезными культурами. К примеру, рожью. Или ветвистой морозоустойчивой пшеницей.
Наверное, это было бы правильным решением. Но Ева не могла представить себе запахов осени без вяжущего, нежного привкуса твири. Как не могла представить себя где-то, помимо Города. Месяц назад, когда еще не появились кордоны и ходили поезда, у нее была возможность уехать. Она даже собрала чемоданы и списалась с родственниками в Столице.
"Северный экспресс" ушел без нее. Друзьям она сказала, якобы проспала отправление. Все покивали, понимая: Ева просто струсила.
Она вытерла руки передником и покосилась на плиту. На противне желтоватыми кувшинками распускались меренги. Раньше она пекла к чаю сразу два или три десятка пирожных. Теперь с мукой стало трудно - как, впрочем, и с любыми другими продуктами - и она слепила всего шесть штучек. По одной на каждого гостя. Еще к столу будет подана буханка хлеба и самую малость прокисшее варенье. Пир на весь мир.
Сквозь открытую форточку до нее донеслись приглушенные детские голоса. Отодвинув застиранную занавеску, Ева выглянула в окно. На заднем дворе Омутов сохранилась площадка для игр: песочница, ржавеющий скелет горки, скрипучие качели на цепях и пересохший бассейн. Пятнадцать лет назад она играла на этой площадке. Десять лет назад - верила, что здесь будут играть ее дети. Пять лет назад Ева Ян смирилась с мыслью, что ей никогда не придется кричать в открытую форточку: "Пора ужинать!".
Так получилось. В этом нет ничей вины.
На площадку частенько наведывались ребята из окрестных домов. Даже сейчас, в разгар эпидемии. Мальчик качается на качелях, две девчонки возятся в песочнице, возводя кособокую башню. На улице, прислонившись к чугунной ограде, за игрой детей наблюдает прохожий.
Узнав вызывающе-алый шарф, Ева недовольно поджала губы. В своей доброте и смирении госпожа Катерина даже не подозревает, какую ошибку совершила, приблизив девицу без рода и племени. Всего за месяц жизни в Городе бесприютная сирота на удивление ловко обзавелась уймой полезных знакомств и явно метила в наследницы фамилии Сабуровых.
Точно ощутив чужую неприязнь, Клара-почти-Сабурова подняла голову и зашарила взглядом по окнам Омутов. Ева поспешно выпустила занавеску из пальцев, словно обжегшись о ветхую ткань.
Она не понимала - чего, в сущности, боится. Девчонка не в силах причинить ей вреда. Да, о ней ходит множество странных слухов. Якобы она и целительница, и медиум, и ведьма в одном лице. А по мнению Евы Ян - не более, чем самозванка и авантюристка.
- О чем я только думаю, - пробормотала Ева. Сняла противень с огня, глянула на фарфоровый циферблат часов, потрескавшихся, с отбитым краем. В ее доме, как и во всем городе, вещи стремительно приходили в негодность. Витые стрелки показывали половину двенадцатого. Еще немного, и заявятся гости. Они приходят каждый день, даже желчная Мария. Потому что лучше компания в обшарпанной гостиной Омутов, чем одиночество дома.
"Чаепития обреченных", - так со смешком именовала ежедневные сборища Анна Ангел. Дерзкая на язык, элегантная, яркая, шикарная Анна. Столичная штучка, певица кабаре, волею судеб занесенная в провинцию. Еве она нравилась - несмотря на все ее заскоки.
И, может быть, из своей комнаты наверху спустится Даниэль.
Вообще-то господина бакалавра естественных наук звали Даниил. Мэтр Даниил Данковский. Из-за особенностей местного говора его очень скоро переименовали в Даниэля. Поначалу он возражал, потом смирился.
Бакалавр жил в ее доме уже третью неделю.
Когда его не было, Ева украдкой поднималась в комнату на втором этаже. Рассматривала заваленный книгами и бумагами стол. Осторожно касалась пальцем блестящего тубуса микроскопа. Собирала брошенные на пол вещи и аккуратно раскладывала по местам. Вдыхала запах Даниэля. Тосковала. Боязливо щелкала выпуклой клавишей "Пуск" на передней стенке новехонького фонографа. Оживляла прибор, вслушиваясь в чуть искаженный мембраной ровный голос.
Столичный бакалавр дотошно изучал признаки Язвы, а Ева безошибочно определяла признаки иной болезни. Под названием "Очередная безнадежная влюбленность глупой Евы Ян". Она ничего не могла с собой поделать. Она была очарована и покорена. А мэтр Даниэль видел в ней лишь еще одну будущую жертву Песчаной Чумы. Потенциальную больную, которую необходимо спасти. То, что иногда они оказывались в одной постели, ровным счетом ничего не означало. И ничего не меняло.
Встав на цыпочки, Ева достала с полки жестяную банку с облезшей позолотой. Аккуратно насыпала в чашки чай, слабо отдающий жасмином. Вздохнула. Разложила меренги по десертным тарелочкам. Расставила чашки и угощение на столе. Заглянула в тусклое зеркало, встретившись взглядом с вечно опечаленной блондинкой. Она и в лучшие времена не могла считаться красавицей, а сейчас превратилась в бледное, угасающее подобие былой Евы Ян. Только глаза и пепельные волосы еще оставались привлекательными, все остальное постепенно меркло, истаивая и истлевая.
В глубинах дома мерно отбивали положенные удары старые часы. С последним "бум" у дверей забрякал колокольчик.
* * *
Маленькую темноватую прихожую Омутов заполнили молодые дамы. Поскрипывали каблуки, шуршали платья, звякали кольца на вешалке. Мария и Юлия по дороге успели повздорить и теперь обменивались завуалированными колкостями. Лара кротко и безуспешно старалась их помирить, не в силах уразуметь - младшей Каиной и мадемуазель Люричевой эта традиционная перебранка необходима, как воздух. Пока они грызутся между собой, все остальные в безопасности.
Едва войдя, едва скинув модное пальто и сдернув кокетливую шляпку, Анна жизнерадостно провозгласила:
- Выше нос, обреченные! У нас есть повод для радости! Ева, душечка, бокалы на стол!
Из болтавшейся на локте корзинки - раньше девушки из приличных семей держали в таких наборы для рукоделия, а теперь ходили в лавки за продуктами - она вытащила бутыль темного стекла с длинным горлышком и торжественно помахала ею в воздухе.
- Вы не поверите! Позавчера выменяла на барахолке около Театра! На старую лисью шубу! - Анна расхохоталась, блестя зубами и светлыми глазами, напрочь позабыв о гибнущем городе за окнами. - Кому она теперь нужна, эта шуба? Мы ведь все равно не дотянем до зимы, а, Мария?
- Ты - не дотянешь, - отрубила Мария Каина. - Тебя раньше кто-нибудь придушит в темном переулке.
Анна скривилась и показала в спину Марии язык. Совершенно не учтя того обстоятельства, что Мария как раз стояла перед мутным зеркалом, безуспешно стараясь взбить челку. Жесткие и прямые волосы младшей Каиной приводили мадам Руфину, хозяйку модного салона, в отчаяние - они стойко не поддавались любым парикмахерским ухищрениям, включая крученый перманент на аммиачном растворе. До начала эпидемии все городские девицы чинно разгуливали по Променаду элегантно завитыми, словно овечки с пасхальных открыток. Только Мария вышагивала, надменно встряхивая угольной гривой и принципиально отказываясь надевать шляпку.
Пестрый ручеек перетек в гостиную, привычно занимая давно облюбованные места. Когда-то гостям Омутов предлагался вполне достойного вида гарнитур из десяти стульев, но время и превратности судьбы привели к тому, что хозяйке пришлось обставить комнату весьма разномастной мебелью. Анна Ангел забралась на кривоногий диванчик, изящно подтянув под себя ножки, налево и направо демонстрируя шелковые чулки и остроносые туфельки на шпильках. Мария предпочитала один из двух уцелевших стульев - старый, обитый посекшимся зеленым репсом в золотую полоску, с жалобно ноющими пружинами. Второй стул на правах хозяйки занимала Ева. Скрипучую кресло-качалку приглядела Юлия, покосившийся пуфик, из недр которого упорно лезли клочки соломы - Лара.
По молчаливому уговору единственное более-менее приличное кресло с темной кожаной обивкой и высокой спинкой считалось принадлежащим только и исключительно мэтру Данковскому.
Порывшись в буфете, Ева, к своему крайнему изумлению, обнаружила в глубинах напрочь забытый стеклянный поднос и бокалы. Хрусталь слегка запылился, но выглядел вполне достойным стола и хорошего вина. Еще она разыскала в ящиках погнувшийся штопор, и неуверенно ткнула острием в желтую бутылочную пробку.
- Между прочим, слышали сегодняшние новости? - Анна терпеть не могла тишины либо тех редких мгновений, когда в центре внимания оказывалась не она. - Инквизитор опять жаждет крови. Говорят, уже состряпан приказ об аресте нашего доблестного коменданта. У Колодцев стряслись волнения, а еще Карающий Бич сегодня утром сцепился с старостой Оюном. Да не в Соборе, прямо на площади!
- У-у, - Юлия закатила глаза и ловко забросила меренгу в ротик с тонкими губками. - Собор уцелел? Жертвы были? Они долго мучились?
- Юлия, - укоризненно протянула Лара, на которую раскованные шутки мадемуазель Люричевой действовали скверно. Лара Равель, воплощенное смирение и добродетель, никогда не могла понять, как можно смеяться над постигшей город трагедией.
- Коменданта-то за что под замок? - раздраженно осведомилась Мария. - Он, конечно, старый недоумок и поет с голоса своей полоумной женушки и новообретенной дочурки, но никаких особых прегрешений вроде не допускал... Делал, что мог. Кто другой на его месте давно бы уже опустил руки или сбежал, а он держался до последнего.
Не принимавшая участия в разговоре Ева Ян наконец сумела до половины загнать штопор в неподатливую пробку, но провернуть его у нее не хватало сил. Она ожесточенно дергала и тянула проклятую утварь, та не поддавалась. В такие моменты Ева особенно остро чувствовала свою беспомощность. Как в детстве, когда ей хотелось убежать и спрятаться в чулане.
- Отдай-ка, - она даже не заметила, когда по крутой полутемной лесенке со второго этажа сбежал постоялец. Даниэль забрал у нее бутылку, одним круговым движением кисти извлек наружу злосчастный штопор с насаженной на него пробкой и кривовато усмехнулся. - Все хорошо?
- Все хорошо, - как заклинание, шепотом повторила Ева Ян. Гостьи, заметив бакалавра, мгновенно оживились, прихорашиваясь, всякая на свой лад.
По гостиной поплыл сладковатый мускатный аромат. Анна и Юлия хищно раздули ноздри. Убежденная трезвенница Лара согласилась на символическую "капельку" на дне бокала, и сняла со стены гитару с вылинявшим бантом на грифе.
Ева купила гитару года два назад, на уличной распродаже старых вещей. Купила, совершенно не умея играть, толком не зная, ради чего ей понадобился инструмент - ветхий, кособокий, с растрескавшимся желтым лаком на корпусе и дребезжащими струнами. Она принесла покупку домой и поставила в угол прихожей. На следующем же чаепитии Лара Равель с первого взгляда влюбилась в громоздкое чудовище, настроила и добилась пристойного звучания. Ева предложила отдать гитару ей. Лара наотрез отказалась, заявив, что лучше будет играть, приходя в гости. В недоумении пожав плечами, Ева уступила. Логику Лары не понимал никто, кроме самой Лары.
Голосок у мадемуазель Равель был тихий и, если можно так выразиться, бесцветный. Анна Ангел пела и играла куда лучше нее, однако Марии Каиной категорически не нравились фривольные столичные шансонетки. Дабы не доводить дело до постоянных раздоров, было решено: на чаепитиях в Омутах поет только Лара и те, кто согласен ей подпевать.
Песни Лара сочиняла сама. Что удивительно, выходившие из-под ее пера творения звучали вполне недурно. Как метко заметила Юлия, они походили на осенние дни в Степи - задумчивые, наполненные уходящим летним теплом и дремотной печалью.
Когда ты вернешься, все будет иначе -
Нам бы узнать друг друга.
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга...
Когда ты вернешься -
Ко мне, в наш город обетованный...
Когда ты вернешься -
Такой невозможный и такой желанный...
Под негромкий аккомпанемент Лары застольная беседа потихоньку катилась своим чередом. Анна с жаром повествовала о сегодняшней сцене подле Собора, живописуя словесную дуэль между старостой боен и присланным из Столицы Инквизитором, получившим у горожан прозвище Карающий Бич. Данковский, очевидец утреннего происшествия, уверял, что сплетники преувеличили, обратив муху в упитанного слона. С Инквизитора разговор перепрыгнул на возможность создания вакцины против Песчанки.
- Если кто сможет ее состряпать, эту вашу хваленую панацею, так это либо Бурах, либо Рубин, - заявила Люричева, помахивая длинным янтарным мундштуком. Раньше в изящную безделушку непременно была бы воткнута тоненькая "Истинная леди", но теперь полки табачных магазинчиков опустели. Перейти на самокрутки Юлия не пожелала и теперь вертела в пальцах мундштук, иногда машинально поднося его к губам, затягиваясь впустую и запоздало вспоминая об отсутствии папироски. - Кстати, Стаха я вчера видела. Лара, хочешь добрый совет? Ты бы заставляла его есть хотя бы раз в день. Иначе он скоро сойдет за собственное отражение.
Лара покраснела и быстро опустила голову. Анна фыркнула, Мария строго поджала губы. Во исполнение долга перед гибнущим городом Лара всякий день по несколько часов трудилась сестрой милосердия в Карантинном госпитале. И тихонько, боязливо обожала распоряжавшегося там Стаха Рубина, об чем знали все обыватели. Сама Лара Равель не призналась бы в собственных чувствах даже под угрозой мучительной смерти.
- Зато наш Потрошитель опять куда-то запропастился, - закончила фразу Юлия.
- Не повторяйте чужих глупостей, - чуть резче, чем следовало, бросил Данковский. - Бурах предан своей религии и своему ремеслу, порой даже чересчур предан, это верно. Он частенько отказывается признавать соображения логики, но он - не Потрошитель. И никогда им не был.
- А я уверена - его слишком рано оправдали! - Мария раздраженно плеснула в свой бокал остатки темного, почти черного вина. - Никто ведь не отрицает, что убийства с расчленениями начались со дня его приезда в Город? Он и возвращение свое отметил тем, что устроил бойню в железнодорожном тупике!
- Человек имеет право защищаться, когда на него нападают, - вступилась Люричева.
- Его арестовали над трупом этой несчастной степнячки! - стояла на своем Каина-младшая. - Он зарезал ее и собирался...
- Ее, как и многих, сгубила Чума, - сухо уточнил бакалавр. - Если делить вину по справедливости, я тоже приложил руку к ее смерти. Мне были нужны образцы живой, но зараженной ткани. Бурах достал эту ткань. Бедная девушка умерла ради того, чтобы десятки человек смогли выжить, - он исподлобья глянул на притихших гостей Омутов. Ева невольно вздрогнула. Ее пугало, когда взгляд Даниэля становился таким - сумрачным, прицельно-безжалостным. Даже Мария, самоуверенно полагавшая себя будущей Хозяйкой города, смутилась, пробормотав что-то неразборчивое. Отмечая мимолетное поражение соперницы, Анна довольно громко хихикнула.
В кои веки Лара совершила разумный поступок, вклинившись в досадную паузу с мелодичным аккордом:
А в море ночи черные, а в море ночи длинные,
Встают со дна флотилии погибших кораблей...
И движутся, как призраки, под спущенными флагами,
Их провожают к берегу Нептун и Водолей...
А над высоким берегом летали чайки белые,
И маленькая барышня кормила их с руки.
Смотрела в море черное, смотрела и печалилась -
Ее в ночное плавание не взяли рыбаки...
Наведавшись на кухню, Ева вернулась с пофыркивающим чайником, обходя гостиную и заново наполняя опустевшие чашки. Слабо заваренный настой блекло-соломенного цвета был почти лишен вкуса, однако никто не отказался от своей порции. Завершив положенный ритуал, Ева Ян украдкой перебралась к креслу бакалавра. Бочком присела на кожаный валик, готовая исчезнуть при малейшем проявлении неудовольствия. Обычно Даниэль весьма сдержанно относился к робким попыткам хозяйки усадьбы сесть поближе к нему, но сегодня принял ее вторжение благосклонно. То ли слишком устал, то ли в самом деле не имел ничего против ее соседства. Люричева понимающе хмыкнула, синие глаза Анны Ангел стали раздраженными.
"Салонные танцы, - с легким оттенком былой насмешливости подумала Ева. - Как это важно, как значительно - кто с кем сидел во время чаепития. Маленькие милые игры. Традиции. Сплетни. Сети и решетки. Расчерченные на тротуаре клетки, по которым прыгают на одной ножке дети. Мне хочется дотронуться до его волос, но я этого не сделаю. Лара мечтает пройтись по Променаду под руку с доктором Рубиным, но ей словно зашили рот и она молчит, глядя в пол. Мария и Анна ненавидят меня, потому что им самим хочется сидеть рядом с Даниэлем - но тут мой дом, и они вынуждены считаться с моим правом. Анна, говорят, пытается окрутить младшего Ольгимского - а Влад с трудом терпит ее присутствие. Юлия в душе смеется над всеми нами. Наверное, она единственная права. Город умирает, но мы сидим тут и светски болтаем о пустяках. Потому что ничего не можем изменить".
- ...Самая модная тема столичных журналов - недоказанные преступления, - увлеченно рассуждала мадемуазель Люричева. Зажатый меж ее пальцев мундштук вычерчивал круги и спирали. - Когда преступник вроде бы известен и очевиден, но доказать его вину совершенно невозможно...
- Это вроде "Дела о пропавшем наследнике"? - заинтересовался Данковский. - Пять человек сопровождают ребенка на прогулке по старому парку, тот отбегает в сторону - и больше его никто не видит. Только между нами, дамы - я полагаю, один из опекунов таки прикончил бедного мальчика. Теперь ходят устойчивые слухи о передаче фамильного достояния семьи Рогайль в руки боковой ветви.
- А еще было похищение Алой жемчужины, - нехотя поддерживая беседу, припомнила Мария. - Ее ведь так и не нашли, верно? И та девушка из Бод-Бадера, что отправилась покататься по реке на катере с женихом и подружкой. То ли катер перевернулся, то ли кто-то столкнул кого-то за борт... Подружка осталась живехонька и клянется, якобы ничего не помнит, а ее спутников выудили пятью милями ниже по течению...
Вдоль реки гуляют кони,
Волны катятся лазурно.
У Марины на ладони
Крест на линии Сатурна...
Опоздали на смотрины,
И ко гробу опоздали.
А под камнем у Марины -
Сон, исполненный печали.
Вьются волосы-колечки,
А на платье - пелерина,
Видишь, там, на том крылечке -
Дети, Ася и Марина...
Вдоль реки гуляет ветер,
Ходят кони над рекою,
Никому на этом свете
Нет ни счастья, ни покоя...
- тоненько и старательно выводила Лара. Бакалавр, прислушавшись, почти беззвучно замурлыкал в такт, заметив:
- Приятная мелодия, хоть и простенькая. Но запоминающаяся. Марина, надо думать, обобщенный лирический образ, вроде тоскующей Виолетты на причале или Дженни, вечно ждущей милого с войны?
- Марина... - бездумно повторила Ева, обводя взглядом гостиную. Юлия и Мария, как обычно, спорят вполголоса. Грациозно свернувшаяся на диванчике Анна: лазоревый взгляд неподвижен, пальцы обхватили тонкую стеклянную ножку бокала, да так крепко, что костяшки побелели. С чего бы это столичная певица так взволновалась? - Марина... Что-то знакомое, только никак не могу вспомнить...
Песня завершилась. Даниэль отставил чашку, изобразив бурные аплодисменты. Лара в очередной раз смутилась, втянув голову в плечи, и вздрогнула, когда бакалавр повторил вопрос: Марина из ее песни - конкретный человек или вымышленная романтическая героиня?
- Она придуманная... - еле слышно пролепетала Лара, прячась за корпусом гитары.
- Да ничего подобного! - нехорошо оживилась Каина. - Ты же Марину Вербу имеешь в виду? Верба жила здесь, в городе, несколько лет тому.
Объясняя, Мария развернулась к Данковскому. Ева наконец сообразила, о ком идет речь, и украдкой поежилась. Не к добру это, вспоминать покойников.
- Милая была девушка, актрисой стать мечтала, - продолжала Мария. - Стихи писала, вроде как Лара, рисовала недурно. Однажды собралась с духом, поехала в Столицу и поступила в тамошний театр, как его... Анна, ты-то должна знать, вы ж с ней с детства были подруги, не разлей вода!
- "Лунные дожди", малый драматический, - сухо откликнулась Ангел. Разговор, похоже, был ей совсем не по душе. Однако Младшая Каина напрочь не замечала неприязненных взглядов столичной певицы, невозмутимо рассказывая:
- Вербу приняли. Она вернулась, такая радостная, счастливая. Говорила, что продает свой особняк и переезжает жить в Столицу. Дом у нее и вправду был хороший, Влад Младший его собирался купить. Потом... потом она пропала. Начались поиски. Дня через три Вербу отыскали. На Курганах, около брошенной фермы. Она повесилась в бывшей конюшне. Ни записки не оставила, ничего. Просто ушла в степь, забралась в пустой дом и покончила с собой.
- Мария, прекрати, - взмолилась Ева.
- Кому достался особняк после смерти Вербы? - после некоторого молчания вдруг спросил бакалавр.
- Ей, - хмыкнув, Люричева показала сигаретой на Анну Ангел. Та сердито вскинула подбородок. - В бумагах Марины отыскалось что-то вроде завещания. Иногда в шутку составляют такое - мол, в случае внезапной смерти все мое движимое и недвижимое имущество, а также свои долги отказываю такому-то и такому-то... Оказалось, бумага вполне действенна. Так наша блистательная Анна одним махом стала законной владелицей Верб.
- Совершенно законной, - хмыкнув, подтвердила Мария. - Анна, дорогая, мне тут нашептали, якобы ты хранишь в комоде веревку покойницы? Знаете, мэтр Даниэль, у нас верят, якобы нет более могущественного талисмана удачи, чем веревка самоубийцы. А нашей Анне удача ой как необходима. Похоже, ее звезда меркнет и в Столице ее не жалуют, как прежде.
- Клевета, - звенящим голосом заявила Анна, сбрасывая ноги с дивана. Каблучки глухо стукнули о паркет.
- Насчет веревки или насчет твоей бесталанности? - Каина прищурилась, став похожей на хищную птицу перед броском - на маленькую кривоклювую пустельгу. Ева закатила глаза, понимая, что скандал все-таки грядет, неизбежный, как сумерки и дождь. - Коли ты такая прославленная и знаменитая, как уверяешь на каждом перекрестке, чего ж примчалась в наше захолустье? Думаешь, я не знаю, что ты пыталась наняться в "Одинокую звезду", вертеть со сцены голым задом? Это единственное, что у тебя неплохо получается, опыта много!
Но столичную знаменитость, раскрасневшуюся от злости и выпитого вина, уже несло. Она вскочила, слегка пошатнувшись на высоких шпильках, и обличающе ткнула пальцем в Марию:
- Да уж побольше, чем у тебя, пророчица ты наша непризнанная, весталка нетронутая! Чокнутая Катерина отыскивает свои видения на дне флакона с морфием, а ты - в бутылке! Кому знать все кабацкие сплетни, как не тебе - ты ж оттуда не вылезаешь! И добро бы хоть парня там подцепила, так нет! С вечера до утра накачивается твириновкой в обществе придурковатого антрепренера и запойного архитектора!..
- Анна, заткнись. Ты пьяна, - холодно отчеканила Мария Каина.
- Кто, я?! - Анна пронзительно расхохоталась, запрокидывая голову. Тщательно уложенные волны золотых локонов дрожали. - На себя посмотри! Кликуша чокнутая!
Ева услышала тяжкий вздох. Даниэль поднялся из кресла, намереваясь вмешаться и положить конец безобразной сцене в гостиной Омутов.
- Прошу прощения, мэтр! - Ангел послала ему воздушный поцелуй и промаршировала к выходу из гостиной, попутно умудрившись изо всех сил наступить острым каблуком на ногу Ларе. Та еле слышно ойкнула, едва не выронив гитару.
Четыре женщины глядели ей вслед. Черноволосая, решительная, с рождения озлобленная на весь мир Мария. Остроносенькая Юлия с модной короткой стрижкой и изящным мундштуком в уголке чуть подкрашенного темной помадой рта. Запуганная серая мышка Лара с расширенными от страха глазищами. Лара упорно не расставалась с черной кружевной шалью, твердя, что носит траур по умершему лет пять назад отцу. Ева Ян была уверена, что штабс-капитан гвардии в отставке Альберт Равель заслужил место на кладбище, сведя в могилу жену и исковеркав жизнь дочери. Лара частенько вела себя так, что хотелось надавать ей оплеух. Чтобы заставить вспомнить, кто она такая, и вынудить хоть немного уважать себя.
Одевавшаяся в прихожей Анна Ангел с грохотом уронила что-то. Выругалась вполголоса. Ее голос заглушил трезвон дверного колокольчика. Щелкнул замок, певица открыла дверь, заговорила с кем-то. До Евы долетело приглушенное "Да, он здесь", заставившее ее сердце екнуть от дурных предчувствий.
- Мэтр Данковский, это за вами! - громко выкрикнула Анна. - Вестовой от коменданта! Срочно зовут! Ева, душечка, всего хорошего! Спасибо за гостеприимство, завтра увидимся! Мария, кланяйся от меня призракам!..
- Ненавижу ее, - сквозь зубы процедила Мария.
- Взаимообразно, полагаю, - хмыкнула Юлия.
- Если там не окажется ничего серьезного, к вечеру я вернусь, - вполголоса обещал приунывшей Еве бакалавр. - И постараюсь раздобыть нам съестного к ужину. Не грусти. Все наладится.
Хоть что-то хорошее в этот день жизни Евы Ян да произошло - уходя, Даниэль поцеловал ее. Мимолетно, коснувшись холодными губами тонких завитков над ухом.
Сохранившиеся детские воспоминания о том, как возводился Собор - на руинах прежнего, в одну ветреную зимнюю ночь тихо, как-то виновато рухнувшего под собственной тяжестью. Развалины снесли, на их месте постепенно образовалась огромная черная яма, казавшаяся окрестным ребятишкам бездонной, доходящей до самого центра земли. Пробираясь на стройку, они подолгу стояли над котлованом, глядя вниз, следя, как желтая степная земля, легкая и рассыпчатая, пронизанная корнями трав, сменяется плотной сизовато-серой глиной, а та - темно-красной почвой с неяркими оранжевыми прожилками. На дне ямищи всегда стояла лужа затхлой бурой воды. Дети бросали туда камешки, прислушиваясь к отдаленному "плюх".
Потом возник фундамент, взметнулись каменные стены, в окнах появились разноцветные витражи, на крышу легли свинцовые черепичные плитки. В Столице заказали колокола, и горожане собрались посмотреть, как их поднимали и развешивали на трех башнях.
Прекрасный Собор умер, не родившись. Епископат никак не мог подыскать священников, достойных служить в великолепном новом храме. Или те любыми средствами увиливали от назначения в такую глушь. Спустя два или три года после завершения строительства наконец приехал пожилой настоятель. Началась хлопотливая подготовка к церемонии торжественного освящения, но в самый ее разгар священник умер от простуды.
В тот год подросток, некогда увлеченно лазавший по недостроенному Собору, уехал в Столицу. Учиться. Думалось - на пять быстрых лет, оказалось - на годы. Долгие годы странствий, годы познаний. Вернувшись, он застал Город не слишком изменившимся, а Собор - ветшающим и по-прежнему запертым. Епископат больше никого не прислал.
"Никакой это не дом Господень, но просто большая каменная коробка, гулкая и пустая", - всякий раз невольно думал он, проходя мимо. Площадь вокруг Собора была усыпана облетевшей листвой, прохожий мимоходом пинал неопрятные легкие кучки, и те разваливались. Парочка влажных листьев прилипла к высоким шнурованным ботинкам с широким рантом. Он приостановился на углу, вытирая ботинок о чугунную тумбу и краем глаза заметив показавшегося в переулке прохожего. Горожанин, едва сообразив, кого видит перед собой, испуганной крысой шмыгнул в подворотню.
"Вот она, дурная репутация, - беззлобно хмыкнул человек. - А также быстро сползший налет цивилизации. Иду себе, ровным счетом никого не трогаю, но все шарахаются..."
Его до сих пор не покидало удивление перед тем, с какой стремительностью и легкостью выпускник Хирургической кафедры столичного Университета превратился в Потрошителя, убийцу и всеобщее пугало. В гаруспика, гадающего по теплым внутренностям только что убитой жертвы. В истинного наследника своих предков. В степного менху.
На днях Артемию Бураху исполнилось ровно тридцать.