Дьяков Виктор Елисеевич : другие произведения.

Разница в возрасте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Дьяков Виктор Елисеевич
  
  
  
  
  
   РАЗНИЦА В ВОЗРАСТЕ
  
  
  
   ПОВЕСТЬ
  
  
  
  
  
   Местность, где степь сменяла горы, где Иртыш стремительным потоком вырывался из теснин ущелий на равнину, называлась Устье Каменных Гор, Устье. Так же назывался и город, основанный когда-то как крепость, форпост русской колонизации. По обе стороны крепости цепочкой вдоль берега расположились казачьи станицы. В советское время город стал областным центром Казахстана, известным переработкой стратегических руд, залегающих в окрестных горах. Именно стратегическое значение позволило городу и области занять к семидесятым годам особое положение: официально в составе Казахстана, но от Алма-Аты зависящих номинально, так как имели прямой "выход" на Москву. Впрочем, административная принадлежность к Казахстану тоже приносила свои "дивиденды": не позволяла РеСеФеСеРовским чиновникам держать область на том же "голодном пайке", что и российскую провинцию. Имея щедро оплачиваемый оборонный заказ, область и город жили по советским меркам довольно сытно и вольготно.
  
   Степь от устья гор не расстилалась ровным столом, то там, то здесь она вдруг вздыбливалась каменными выступами. Такая причудливая двуглавая гора торчала в двадцати километрах от города, ниже по течению Иртыша, неподалёку от местного аэропорта. Рядом располагалась бывшая станица, ставшая селом Захарово. Пологие вершины облюбовали военные под позицию для радаров, которые ощупывали электромагнитными лучами всю окрестную степь и предгорья, отслеживали посадки и взлёты самолётов в аэропорту. Позднее к подножию горы стали свозить старую радиолокационную технику, сделав здесь нечто вроде охраняемого кладбища-хранилища...
  
  
  
   Июнь 1975
  
  
  
   Десять солдат во главе с лейтенантом Владимиром Рогожиным производили консервацию радиолокационного комплекса привезённого из части, откуда они и были командированы. Солдаты шприцевали механические сочленения специальными смазками, вешали внутри КУНГов мешочки с селикагелем, обматывали спецбумагой рессоры ходовой части, закрывали и замазывали герметиком двери...
  
   Отправляя Рогожина в командировку, его как молодого офицера напутствовали официально и неофициально. Общий смысл тех распоряжений и советов сводился к тому, что солдат следует так загружать работой, чтобы вечером их не потянуло в самоволку, в село, к девкам. Лейтенант делал всё возможное, так что даже старослужащие к концу рабочего дня выглядели настолько "упаханными", что, казалось, только и думали, как скорее дождаться отбоя и заснуть. Рогожинская команда размещалась в казарме местной радиотехнической роты, обслуживающей расположенные на горе радары. Солдатам отвели место в спальном помещении, а лейтенанту на ночь ставили койку в канцелярии роты. Рогожин, заинструктированный своим и местным командованием, регулярно среди ночи вставал и проверял бойцов...
  
   В субботу после обеда, отправив солдат в ротную баню, лейтенант, успокоенный тем, что первая неделя его командировки прошла без проишествий, решил немного расслабиться и "прошвырнуться" по селу. Заранее припасённая "гражданка", рубашка и брюки "клеша", мгновенно преобразили официальное лицо в обыкновенного двадцатитрёхлетнего парня.
  
   Околица Захарова начиналась метрах в двухстах от КПП роты. Каждый "кулик" хвалит своё болото. Но, приглядываясь к селу, как ни пытался Владимир "вычислить" преимущества сёл и деревень родной Калининской области - ничего не получалось. Захарово выигрывало по всем статьям: крепкие зажиточные дома, асфальт на центральной улице, одетые на городской манер весёлые, довольные люди, много молодёжи... Ну, а сверкающий стеклянным фасадом новый Дом Культуры и разбитый за ним парк совсем доконали тверского человека. "Это как же так, там у нас сердце России, от Москвы рукой подать и нищета, грязь, бездорожье, свет не везде... в деревнях одни старики да старухи остались, а тут у чёрта на куличиках, до китайской границы всего-ничего и так живут!?"- возмущение и ревность, обида за родной край переполняли Владимира.
  
   В витрине Дома Культуры, как и в солидных городских кинотеатрах, помещалась афиша гласящая, что в восемнадцать часов в кинозале будет демонстрироваться американский фильм "Новые центурионы", а после его окончания начнутся танцы. Лейтенант, отправляясь в село, попросил местного старшину, чтобы тот на вечерней поверке проверил его людей, если он сам задержится. Пожилой прапор понимающе улыбнулся и заверил, что всё сделает. Он же и посоветовал сходить в ДК, где по выходным всегда бывали танцы.
  
   Просторный кинозал с обитыми дерматином сиденьями также с успехом мог конкурировать с любым городским кинотеатром, что вновь вызвало у Владимира ревностные чувства, от которых его отвлёк начавшийся фильм. Сопереживая главному герою, он всё же не мог взять в толк, почему тот учёбе в университете предпочёл службу в полиции. Хотя сам он пошёл в военное училище и обрёк себя на рутинную жизнь, отъезд из родных мест, ограничение свободы... Но советская действительность того времени почти не предоставляла иных возможностей для сельского парня с посредственным аттестатом получить образование и вырваться из деревенской убогости. Сёл подобных Захарово Володе видеть ещё не приходилось. Он, конечно, слышал даже о ещё более зажиточных в Грузии, Прибалтике, на Украине, но что такое возможно и в республике, которая никогда не слыла "богатой", стало для него настоящим откровением.
  
   Оставаясь на танцы, Володя предполагал, что немного посмотрит и пойдёт в роту проведать своих солдат, не сомневаясь, что на подобные мероприятия ходят в основном подростки-старшеклассники.
  
   На неё Володя обратил внимание сразу. Она стояла в окружении щебечущих подруг и, казалось, вся светилась счастьем, приветливостью ко всему сущему вокруг. "Ей где-то лет двадцать, видимо, на лето приехала из города",- Володя судил по росту, стати и модной для села причёске девушки. При этом он упустил, что подруги почему-то выглядят рядом с ней молоденькими неоформившимися соплюхами. Её наперебой приглашали парни на медленные танцы, а быстрые она танцевала в своём девичьем окружении.
  
   Танцевали под пластинки, но сам проигрыватель был скрыт и музыка лилась из усилительных колонок - всё было оборудовано с непровинциальным шиком. Репертуар тоже был соответствующим: "Цветы", Ободзинский, "Самоцветы"... Но Володя уже не обращал ни на что внимания, он видел только её. Расходящиеся от девушки флюиды доброжелательности создавали впечатление, что она получила какое-то желанное известие и спешит поделиться этой радостью со всеми. Каждого приглашающего её парня, она одаривала искренней улыбкой, никому не отказывала, что-то говорила, иногда убеждала. Танцевала она не то чтобы умело, искусно, но с какой-то неторопливой природной грацией, плавно покачивая круто расширяющимися от талии бёдрами, с ленцой перебирая длинными, но в то же время полными ногами в эффектных босоножках на высокой "горке". Рядом с дёргающимися и трясущимися в изображаемом экстазе подругами, она смотрелась необыкновенно женственной. В сравнении с ней тускнели даже уже вошедшие в "женскую силу" девушки постарше, которых, в отличие от ожиданий Володи здесь собралось немало.
  
  Лейтенант так загляделся на местную красавицу, что просмотрел момент, когда в зале появились его солдаты, тоже переодетые в гражданку, вернее двое из них, так называемые "деды", которые, уработавшись за неделю, вроде бы должны были спать "без задних ног". Узрев, наконец, подчинённых, Володя неприятно удивился, что те, увидев его, не задали стрекача, а просто попытались затеряться среди парней. Впрочем, приглашать девушек на танцы они не отваживались, но, видимо, сообщили "широкой общественности", что вот там стоит их лейтенант, так как Володя стал ощущать на себе любопытные и изучающие взгляды. Володя демонстративно не замечал "бойцов", намереваясь "разобраться" с ними завтра. Внимание его вновь привлекла та же девушка. И в тот момент, когда ноги понесли его к ней, он уже не думал о солдатах, о том, что они завтра всё расскажут остальным...
  
   Никто не заступил ему дорогу, и он беспрепятственно пригласил её. Словно лёгкий ток прошёл через его тело, через руки, когда они ощутили её талию, а его всего как бы обволокла её доброжелательная улыбка. Они танцевали медленный танец под знаменитую песню "Звёздочка моя ясная" в исполнении ансамбля "Цветы".
  
  - Почему вы не разрешаете ходить на танцы своим солдатам?- её укоризненный вопрос прозчал для Володи как некий "глас небесный".
  
  - Что вы сказали?- в горле его пересохло и говорить стало трудно, он по-прежнему ощущал себя элементом электроцепи.
  
   Он выглядел настолько смешно, что девушка не удержалась и негромко рассмеялась. Мелодия её смеха и блеск идеальных белоснежных зубов добавили напряжения в цепи - Володя едва сдерживал мелкую дрожь.
  
   - Тут ваши солдаты прячутся от вас, говорят здесь наш лейтенант и он нас накажет за то, что мы из казармы ушли.
  
  Володя в ответ, силясь, изобразил что-то вроде улыбки и попытался пошутить:
  
   - Серьёзно, вот уж не думал, что внушаю такой ужас.
  
   Вам не кажется, что это ненормально, держать ребят взаперти по целым неделям.
  
   Это не от меня зависит... есть устав, дисциплина,- никогда Володя не чувствовал себя так неловко, он отвечал, словно оправдывался, стесняясь её глаз, находящихся так близко, на одном уровне с его глазами - хоть Володя и был достаточно высок, метр восемьдесят, но и её немалый для девушки рост плюс каблуки их уравнивали. Со стороны же благодаря причёске и белой кофточке она казалась и выше и крупнее.
  
  - Неужто вы их накажете за то, что они сюда пришли?... Что такое "губа"? Они говорят что там бьют и издеваются,- в её глазах Володя читал протест, возмущение и... просьбу.
  
  - Ну что вы... нет, конечно... ну может быть поругаю немножко, не более,- словно испугавшись, уверял её Володя, одновременно подводя основу для продолжения разговора во время следующего танца.
  
   Переждав быстрый танец, Володя вновь устремился к девушке, вызвав перешёптывания и многозначительные улыбки. Его партнёрша выглядела несколько смущённой, она не могла не видеть, что проявление внимания со стороны заезжего лейтенанта приковывает и к ней взгляды всего зала. На этот раз, несколько успокоившись, Володя взял инициативу на себя:
  
  - Извините, позвольте узнать, как вас зовут? Она ответила, слегка опустив глаза:
  
   - Катя.
  
  - А меня Володя... Извините Катя, вы работаете или учитесь?- он автоматом выдавал стандартный набор фраз, используемых большинством молодых людей при знакомстве с девушками.
  
  - Сейчас ни то, ни другое,- девушка загадочно улыбалась, медленно двигаясь в такт музыке.
  
  - То есть, как?- не понял Володя.
  
  - Я только школу окончила, у нас сегодня последний экзамен был.
  
   Увидев вытянувшееся от удивления лицо Володи, Катя вновь негромко рассмеялась, видимо уже не в первый раз наблюдая за реакцией незнакомого парня, после того, как он узнавал её истинный возраст. До Володи только сейчас дошло, что все эти подружки и многие парни являются выпускниками местной школы, отмечающие её окончание.
  
   То, что так понравившейся ему девушке всего семнадцать лет, и она ещё недавно ходила в десятый класс, не остановило лейтенанта. Он уже так зарядился от её глаз и талии, что приглашал и приглашал её, не обращая внимания на парней, её подруг, своих солдат... Катя хоть и смущалась, но, несомненно, была польщена, и когда Володя предложил после танцев проводить её до дома, немного помедлив, согласилась. Впрочем, долго ждать не пришлось. Уже на следующем танце Катя со своей завораживающей улыбкой вдруг заявила, что собирается уходить, и если он не передумал, то может её проводить.
  
   Сумерки только начинали сгущаться - стояли самые длинные дни в году. Было тепло, лишь со стороны Иртыша иногда тянуло прохладой.
  
  - Вы не против немного прогуляться?- Катя неожиданно предложила то, чего в данный момент Володя желал более всего.
  
  Катя, облитая розовым отсветом невидимого за селом и лесопосадкой солнца, походила на некое неземное существо, во всяком случае в его глазах. Они молча удалялись от ДК, музыка доносилась всё глуше. Он из-подтишка поглядывал на неё, она же улыбалась самой себе, будто ничего не замечая.
  
  - Значит вас можно поздравить с окончанием школы?- наконец решился прервать затянувшееся молчание Володя.
  
  - Да, теперь и у нас начинается взрослая жизнь... Жутковато немножко, а, в общем, я с нетерпением ждала этого дня. На них обращали внимание и встречные и сидящие на лавочках и завалинках, на них смотрели из окон - её здесь знали все, а его никто.
  
  - А вы давно школу окончили?- в свою очередь спросила Катя.
  
  - Да, уже порядочно, шесть лет назад.
  
  - Я так и думала. Вы ведь потом в училище военном учились?
  
   - Да, два года как окончил.
  
  - А мне ещё предстоит... поступать, учиться,- Катя с удовольствием зажмурилась, не оставляя сомнений в том, как она этого хочет и ждёт.
  
  - И куда собираетесь?
  
   Володе очень хотелось перейти на "ты", тем более собеседница была намного моложе его, но у него ничего не получалось - девушка каким-то чудесным образом умудрялась держать дистанцию, незримую границу, которую он не решался нарушить.
  
  - В Алма-Ату поеду, в университет.
  
  - А на какой факультет, если не секрет?
  
  - На исторический.
  
   Володя удивлённо вскинул брови:
  
  - А вы в курсе, какие конкурсы у историков, тем более в КАЗгу?
  
  - Конечно, но думаю я поступлю,- в чарующей улыбке Кати читалась такая уверенность, что Володя не смог сразу найти аргументы в противовес. Он лишь спросил:
  
  - Вы, наверное, хорошо учились?
  
  - Да, у меня балл аттестата четыре и семь, а по гуманитарным предметам все пятёрки.
  
  - И всё-таки, как вам ... - Володя хотел сказать ей, что в данном случае почти отличного аттестата мало, что здесь и ещё кое-что иметь надо... Но не сказал, решив, что у неё, видимо, есть это самое кое-что, о чём спрашивать при первом свидании было неудобно.
  
  - Пойдёмте к Иртышу, я знаю место, с которого необыкновенно смотрится закат,- вдруг предложила Катя
  
   Не склонный к романтическим созерцаниям такого рода, Володя охотно согласился - сейчас он был готов идти за ней куда угодно. То было место паромной переправы. Река делала здесь замысловатый изгиб, раздваивалась, обходя с двух сторон поросший мелким кустарником остров. Они вышли на усыпанной мелкой галькой пустынный берег, поднялись на дебаркадер, у которого был пришвартован паром.
  
  - Его что, никто не сторожит?- спросил Володя, но Катя укоризненно покачала головой и указала в сторону реки и дальше, дескать, как можно спрашивать о чём-то, когда тут такое...
  
   Зрелище действительно впечатляло: степь за Иртышом на линии горизонта пылала сплошным багровым заревом. Володя обычно реагировал в таких случаях без излишних эмоций - ну красиво и красиво, и здесь сама заря его не особо тронула... Но вид застывшей в восхищении девушки, заставил замереть и его в неком благоговении. Так они простояли несколько минут, она, с немым восторгом глядя на закат, он тоже, вроде бы в сторону медленно сползающего в кроваво-красную трясину солнца, но видящего только её... Катя это почувствовала и, повинуясь женской природе, стала вроде бы невзначай себя демонстрировать. Она непринуждённо поворачивалась к нему то боком, то спиной, волнующе перетекающей от покатых плеч к овалу облитых тёмной короткой юбкой умопомрачительных бёдер, то и дела трогала волосы, из чего можно было сделать вывод, что она недавно сделала причёску, а до того, скорее всего, носила косу, по всей видимости толстую, длинную...
  
   Решив, что сеанс кокетства можно завершить, Катя погрозила пальчиком:
  
  - Вы не туда смотрите... А хотите, я вам скажу, почему я ушла с танцев и вас увела?
  
  - Скажите?- заинтересовался Володя, несколько смущённый, что его "поймали".
  
   Она взяла его под руку и повела с дебаркадера.
  
  - Я просто выполняла просьбу ваших солдат. Вы не обижаетесь на меня?- Катя без усилий трансформировала свою улыбку в виноватую.
  
  - Ах, вот оно что,- Володя рассмеялся, досадуя, что всё объяснилось столь прозаично.
  
  - А что вы подумали?
  
  - Ну, мало ли что... Так вы значит меня немного того, провели,- Володя говорил с шутливой строгостью.
  
   - Простите меня, я больше не буду,- она в свою очередь "сделала" покаянные глаза.
  
  - Да что вы... мне не за что вас прощать. Наоборот, я рад, что мои обормоты дали вам такое поручение, а ещё более, что вы взялись его исполнять,- откровенно признался Володя.
  
  - Так вы не станете их наказывать?
  
  - Не знаю, всё будет зависеть от вас,- он попытался затеять игривый торг, но с её стороны встречных шагов не последовало, более того, она оставила его локоть - они вновь шли по селу.
  
  - Давайте я вам расскажу о нашем селе, а вы мне о тех местах, откуда родом. Я вообще люблю общаться с людьми, которые много повидали.
  
  - Ну, я к этой категории вряд ли отношусь, не так уж много я успел повидать: деревня, интернат, училище, стажировка, часть... вот и всё.
  
  - А почему интернат...? Извините, у вас, наверное, семейные ...
  
  - Да нет, просто деревенька наша небольшая, школа-восьмилетка, вот и пришлось последние два года в интернате, в райцентре доучиваться. С того, наверное, в отличие от вас у меня и аттестат три с половиной, а ведь восемь классов без троек окончил. Дома бы учился, может и десять так же, и тоже в институт поступил... да видать не судьба.
  
   Володя говорил о себе без трагического пафоса, спокойно. Да и о чём можно было горевать, когда он шёл рядом с такой девушкой. Катя совсем не походила на сельскую жительницу, хотя многое говорило за то, что она выросла именно здесь на чистом степном воздухе, парном молоке и свежей пище.
  
  - А я так вообще почти нигде не была, но наши места знаю хорошо и много чего могу вам порассказать... Хотите...? До революции наше село было казачьей станицей... Катя говорила с некой таинственностью, и в быстро надвигавшейся полутьме, казалось, вот-вот оживут сказочные персонажи. Но её рассказ не содержал ничего мистического. Володя узнал, что Захаров был местный казачий атаман, а в Гражданскую часть станицы встала за белых, а часть ушла в горы партизанить в знаменитый отряд Красных Горных Орлов.
  
  - Мой прадед воевал в этом отряде,- с гордостью поведала Катя.
  
  - Так вы правнучка красного партизана?
  
  - Именно так,- с достоинством улыбалась Катя.- А сейчас у нас тут совхоз, передовое животноводческое хозяйство. Нашим мясом и молоком снабжается и Устье, и все рабочие посёлки и рудники в округе. У меня и отец и мать животноводы. А вам понравилось наше село?
  
   Володя, услышав про родителей Кати, удивился - по её внешности и непоколебимой вере касательно поступления в университет, он бы скорее поверил, что она дочь директора совхоза, имеющего вес и связи. Однако последний вопрос тут же переключил его мысли.
  
  - Понравилось...? Не то чтобы...- он опасался ненароком обидеть Катю, своим негативным отношением к достатку захаровцев.- Скажите, а сколько примерно у вас на селе частных машин?
  
  - Ой, много, наверное, в каждом четвёртом-пятом дворе машина или мотоцикл. Отец тоже купить собирался, да водить учиться не хочет.
  
   Разговор продолжался в уютной беседке в парке за Домом Культуры, откуда уже не доносилась музыка. Танцы закончились, но зато на освещённой площадке перед ним вовсю горланила и перекликалась молодёжь.
  
  - Ого,- присвистнул Володя,- богато живёте!
  
  - А у вас разве не так? Кстати, откуда вы родом?
  
  - С Калининской области. Так вот там у нас личных машин, если одна на сорок дворов будет, то это хорошо, да и то только у начальства, редкий рядовой колхозник и мотоцикл имеет.
  
  - У вас там, наверное, климат плохой... или земля...?- предположила удивлённая Катя.
  
  - Нормальная земля и климат тоже, сыровато правда, зато засух как у вас не бывает, леса кругом, грибы, ягоды... вёдрами заготавливаем. В огородах картошка в два кулака без удобрений вырастает, капуста с бычью голову, морковь, горох - всё растёт. Животноводство говорите у вас? Да разве здесь трава для скотины, вот на наших лугах трава так трава. Вот пшеница у нас плохо родит, зато рожь, лён, ... - Володя, забывшись, говорил с азартом, злостью.
  
  - А почему же тогда живёте бедно? - всё более изумлялась Катя.
  
  - Не знаю! - Володя осёкся, стал оглядываться, испугавшись, что слишком повысил голос, и их могут услышать, но в полутьме парка никого не было видно, и он успокоился.- Только мне кажется, надо сначала разобраться, почему тут у вас так хорошо живут, чудеса какие-то.
  
  - Почему... никаких чудес, у нас тут знаете, как работают.
  
  - Да везде работают... поверьте, везде одно и то же, в страду от темна до темна, и пьют также, не больше и не меньше. Только у нас в деревнях избы покосившиеся и ремонтировать не на что, крыши дранкой крыты... Вы знаете, что такое дранка...? Это такая щепа из дерева. Только у председателя дом железом крыт. А у вас тут у всех железо или черепица, асфальт, дома как игрушки новые сверкают, газ, электричество.
  
  - А у вас разве электричества нет?- даже в полумраке беседки было видно, что Катя удивлённо округлила свои и без того большие глаза.
  
  - Представьте, не во всех деревнях, а если и есть то только с осени включают и до весны, что такое газ, даже понятия не имеют... У нас там, между прочим, не самое плохое положение. Я тут в командировках помотался. В Сибири я видел даже соломенные крыши, хлеба вдоволь не едят... Прошлый год на полигон в Читу ездили, люди на "Транссиб" выходят, голодные, тушёнку у солдат выпрашивают. У нас то ещё что, хоть еды вдоволь, а за промтоварами раз в год и в Москву сгонять можно, от нас двести километров по прямой.
  
  - Никогда бы не подумала, что у нас в стране...
  
  - Работают, говорите,- перебил её Володя,- В нашей деревне девчата с двенадцати лет коров доят и своих и колхозных, в каникулы подрабатывают, когда доярок не хватает, и лён теребят,- он непроизвольно бросил взгляд на невидимые сейчас, нежные ладошки Кати, явно не знавшие, что такое коровье вымя,- Я сам пацаном летом овец пасти подряжался... С того у нас оттуда молодёжь вся разбегается, с детства хлева нанюхавшись... я вот в училище, другие вербуются кто куда. У вас тут гляжу жить можно, не разбегаются.
  
  - А у нас дома вообще никакой скотины нет,- как будто с некоторым сожалением поведала Катя,- мама молоко с работы приносит, отец мясо. Мама так и говорит, хватит и того, что мы с отцом всю жизнь на скотнике провозились, а вот вы, то есть я и брат, так жить не должны,- сама того не ведая, она объяснила Володе, как ей удалось, живя в селе, выглядеть как барышня.
  
  - Значит у вас так можно, скотину не держать, а у нас нет, с голоду помрёшь, в колхозе не то, что молока с мясом, дранки поганой крышу починить не дадут...
  
  
  
   К дому Кати они подходили, когда на небе уже сверкала звёздная россыпь, а большинство окон перестали светиться. Навстречу довольно часто попадались тихие пары и шумные ватаги. Пару раз им дорогу заступали задиры из местных юнцов, и лишь активное вмешательство Кати позволило Володе избежать возможных стычек. Он же досадовал, что не представился случай подраться, ибо тогда, возможно, их отношения приобрели бы более близкий характер, сократилась бы эта постоянно ощущаемая дистанция. Володя уже жалел, что затронул "социально-экономичес- кую" тему, вместо того, чтобы вести дело к объятиям и поцелуям. Сейчас же даже намёка на такое сближение не было, и время уже было упущено. А ему так хотелось, хотя бы, подержать в своих руках её руки, кажущиеся такими мягкими, спросить, что означает колечко на мизинце... А потом... потом придвинуться вплотную и в полумраке почувствовать тот ток, который он ощущал от прикосновений к её талии во время танцев. Может быть, повезёт ощутить не только талию, но и, как бы нечаянно, изгиб бедра, или ещё чего-то такого манящего и пьянящего... А чёрт, и дёрнуло же его затеять этот дурацкий разговор, почему здесь кроют дома железом, а у них дранкой...
  
   Катя шла, глубоко задумавшись - услышанное от Володи произвело на неё впечатление. И лишь возле дома она вновь заулыбалась. А Володя, понимая, что приближается "цейтнот", попытался "отложить партию":
  
  - Слушайте Катя, давайте встретимся завтра, там же, у беседки, или, если хотите, я зайду за вами, когда вам будет удобно.
  
   Катя взялась за калитку своего крашенного голубой краской забора и несколько мгновений так и стояла, словно собираясь с духом.
  
  - Вы меня извините Володя, но... Понимаете, мне с вами очень интересно, вы так много знаете... Вы только не обижайтесь, но между нами такая большая разница в возрасте... Извините... Здесь много девушек более подходящих вам, и они будут рады с вами познакомиться... Не обижайтесь... А мне... понимаете, я очень хочу учиться, мне надо серьёзно готовиться, ведь скоро уже ехать на экзамены... Всему своё время... мне ещё рано, мне сейчас пора учиться. Поймите, вам лучше найти девушку более подходящую вам по возрасту,- глаза Кати виновато улыбаясь, вновь контактировали с его глазами, но вызывали уже не дрожь, а настоящее смятение - её слова были подобны ушату ледяной воды. Володя не сразу собрался ответить:
  
  - ... Да, я понимаю... Но неужто... разве мы не можем быть друзьями?
  
   В ответ Катя лишь грустно покачала головой:
  
  - Мне надо во что бы то ни стало выучиться... здесь мне делать нечего. Я мечтаю изучать историю нашего края, написать книгу... Я уже давно это задумала. Вот для чего мне нужен именно университет, а не областной педвуз, я хочу быть учёным-историком, а не учителем истории.
  
  - Да, конечно... я вас понимаю... может вы и правы...- растерянно бормотал Володя.
  
  
  
   Нетвёрдым шагом, словно под небольшим "градусом" он шёл в роту по освещённой фонарями улице. "Ишь, разница в возрасте... мне всего-то двадцать три, а она будто я старикан древний... Ну и свидание... прямо какая-то воспитательная беседа, дескать, нечего взрослому дядьке за молодыми девчонками ухлёстывать... И какая самоуверенность, истфак КАЗгу... Неужели и в самом деле не понимает, что туда с улицы, тем более с села не попасть...? Ну и чёрт с ней, как пришла, так и ушла... жаль, даже не подержался..."
  
  - Стой, кто идёт!- окрик часового заставил вынырнуть из потока мыслей.
  
  - Лейтенант Рогожин, прикомандированный!
  
   Ночь была достаточно светлой, и часовой сразу узнал лейтенанта, хоть тот и был в "гражданке", а кричал, чтобы показать, что он бдит.
  
  - Мои-то, самовольщики вернулись, или нет ещё?
  
   Часовой помедлил, отвечать или нет, ведь на посту не положено разговаривать, но видимо решив, что лейтенант его "закладывать" не станет, ответил хитро, не "подставляя" сотоварищей:
  
  - Какие ваши? Никто никуда не ходил, все в казарме, на месте.
  
  - Ну и отлично,- лейтенант понял, что его солдаты уже вернулись.
  
   В канцелярии он, не раздеваясь, повалился на свою койку и долго не мог заснуть, переживая перипетии минувшего вечера.
  
  
  
  Октябрь 1981
  
  
  
   Площадка под двугорбой горой была уже настолько уставлена "уходящей на покой" техникой, что когда капитан Рогожин во главе колонны привёз очередной зенитно-ракетный комплекс, то ему с трудом нашли место. Назад порожние тягачи предстояло гнать уже не ему - прямо отсюда, из Захарова он должен был на автобусе ехать в аэропорт и оттуда самолётом в Алма-Ату, на сборы. С семдесят пятогого года он бывал здесь всего пару раз, также мельком, приехал-уехал. Тоской и холодом веяло от угрюмого, в серо-пенных бурунах Иртыша. Офицерское пальто плохо защищало от ветра. Зябко ёжась, Рогожин зашёл в канцелярию роты.
  
  - Ну что упихал свои "гробы"?- спросил его местный командир, тоже капитан, но уже немолодой для этого звания, лет тридцати пяти.
  
  - Да, с божьей помощью. Слушай, ты не в курсе, во сколько автобус отходит, до аэропорта доехать?
  
  - Через два часа и десять минут,- местный капитан высчитал время по своим часам.
  
  - Отлично, пообедать успею,- удовлетворённо потянулся Рогожин, разминая затёкшие от долгого сидения в кабине тягача суставы.
  
  - Обожди чуток, у нас минут через сорок обед поспеет.
  
   Рогожин с интересом взглянул на капитана, чем-то родным, знакомым с детства, тверским повеяло от этого "поспеет". Было бы время, он, конечно, разговорился с этим недавно прибывшим по замене офицером, может земляк...
  
  - Да нет, спасибо... Я как женился, солдатской пищи в рот не беру. Не могу, изжога. В селе же столовая есть, я лучше туда схожу...
  
  
  
   Он шёл тем же путём, что и шесть лет назад от шлагбаума на КПП, мимо совхозных скотных дворов. Сейчас, во влажной октябрьской хмари, раскинувшееся вдоль берега село не смотрелось столь красочно как тогда, безоблачным июньским днём. Казалось, что всё здесь постарело, краски полиняли, строения подсели. Даже запах был другой. Владимир помнил, как он удивлялся, что в Захарово почти не пахло деревней, даже вблизи скотных дворов. Сейчас от здешних коровников исходил хорошо ему знакомый запах навоза, прелой соломы, коровьей мочи. Степь, тополя вдоль шоссе, ведущего в город, деревья и прочая растительность возле домов и в огородах были сплошь жёлтыми, но в то же время какими-то бледными, по сравнению с сочными осенними красками его родных мест - эту осень язык никак не поворачивался именовать золотой.
  
   Уже в селе Владимир отметил, что его первоначальные ощущения оказались верными - за шесть лет Захарово заметно "осунулось". Заглянул в магазин - на полках хлеб, консервы из минтая и пыльные трёхлитровые банки с яблочным соком. Того относительного изобилия шестилетней давности, когда здесь же без ограничения можно было покупать колбасу и масло, на полках стояли дефицитные в других местах консервы печени трески, тушёнки и даже сгущённого молока, а в кондитерском отделе рядом с отвратительными алма-атинскими конфетами можно было увидеть и куда более качественные карагандинские и томские... Сейчас ничего этого не было и в помине.
  
   "И здесь всё подогнали под общую гребёнку, кончилась лафа",- констатировал увиденное Владимир, но удовлетворения не испытал, напротив, стало обидно, что и этот оазис достатка захирел. Проходя мимо переулка, ведущего к паромной пристани, он не мог не вспомнить тот июньский вечер... Но ничего не защемило у него в груди, ведь за шесть лет случилось столько всего, что вечер, так долго будораживший потом разум и чувства, ушёл, отодвинулся и сейчас воспринимался им сквозь толщу пережитого. Заморосил дождь и Владимир припустил бегом, что было делом нелёгким, так как в руке он нёс увесистый чемодан - жена всегда, даже в кратковременные командировки снаряжала его "по полной программе".
  
   Народу в столовой было немного. Владимир встал в очередь из трёх человек. Крайний, слегка пьяненький мужичонка механизаторской внешности, попытался завязать разговор с "кэпом", но Владимир уклонился. Он устал от напряжённого марша по горным дорогам. Сейчас хотелось скорее добраться до аэропорта, купить билет на завтрашний утренний рейс и заснуть, если повезёт, в аэропортовской гостинице, а если нет, то прямо в зале ожидания на скамейке.
  
   Время наплыва посетителей, видимо, миновало и на кассе и на раздаче управлялась одна средних лет женщина. Правда, в некотором отдалении от стойки, там, где размещались котлы и электроплиты находилась ещё одна работница столовой. Она стояла спиной к залу и мыла бидоны из-под молока. Что-то знакомое в её большой, обтянутой синим сатиновым халатом, фигуре Владимир уловил сразу. Вымыв очередной бидон, она обернулась... Это была Катя, и в то же время вроде бы и не совсем она. Шесть лет назад она тоже была крупной, но в то же время удивительно грациозной, с плавными жестами, округло-мягкой... Сейчас это была мощная, кряжистая молодая женщина "стахановского типа". Бросалось в глаза, как сильно она раздалась, прежде всего, в плечах и спине, так что сзади... Нет, на мужика она не походила, но на спортсменку, толкательницу ядра или метательницу диска, вполне. Нежные мягкие движения сменились уверенными, резкими, сильными. Она как пушинки поднимала порожние сорокалитровые бидоны, переворачивала их и укладывала на специальные стеллажи для сушки.
  
   Человек в форме, стоящий в очереди, не мог не привлечь её внимания: не прерывая работы, она задержала на нём свой взгляд... Она подошла к нему, когда он съел примерно половину первого блюда, наваристого тёмно-красного борща, щедро забелённого сметаной.
  
  - Приятного аппетита... Мы, кажется знакомы?- Катя улыбалась, но её глаза уже не излучали былой радости, доброжелательности.
  
  - Спасибо. Присаживайтесь Катя,- Владимир ощущал некоторую неловкость, он никак не ожидал, что она вот так, запросто явится к нему за стол. Немногочисленные посетители столовой с интересом посматривали на них. Катя же держалась раскованно, даже с некоторым вызовом - она сильно изменилась не только внешне.
  
  - Что-то долго вы у нас не появлялись,- Катя говорила спокойно и громко, не таясь.
  
  - Да, так вот вышло... Я ведь далеко служу, сюда только в командировки приезжаю,- Владимиру было неудобно и есть, и разговаривать, к тому же он почему-то испытывал чувство необъяснимой вины.
  
   Катя уловила его состояние и попыталась помочь:
  
  - Володя, вы не стесняйтесь, ешьте, у нас тут хорошо готовят.
  
   Владимир, словно находя в еде некий выход из неловкой для него ситуации, вновь принялся за борщ... Он очень хотел её спросить... но не решался, ведь судя по всему мечты Кати шестилетней давности не осуществились.
  
  - Как ваши дела...? Гляжу, у вас две звёздочки прибавились... поздравляю.
  
  - Угу... Спасибо,- поблагодарил, проглатывая очередную ложку Владимир.- Хотя поздравлять меня особо не с чем. Это всё ерунда, вышел срок, присвоили звание,- он покосился на свои погоны и пренебрежительно махнул рукой.- Где сидел там и сижу, капитан на капитанской долж- ности, в академию не пускают,- он, прочувствовав ситуацию, специально не скрывал свои проблемы, чтобы Кате было не так неприятно поведать о своих неудачах, в чём он не сомневался.
  
  - Вы, наверное, уже женаты?- по тому, как она слегка побледнела, можно было предположить, что это сейчас самый важный для неё вопрос, но Владимир, уткнувшись в тарелку этого не заметил и ответил довольно буднично:
  
  - Да, уже четвёртый год, сыну два года.
  
   Катя на мгновение напряглась, замерла... и заговорила с нарочитой весёлостью:
  
  - А я уже и замуж успела сходить и развестись, и тоже сына родила,- она безразлично рассмеялась, не обращая внимания на жующих за соседними столами. Владимир чувствовал фальшь, но спросить, что же с ней такое приключилось, почему она оказалась посудомойкой в столовой, не решался. Он то и дело озирался, стесняясь громкоголосия собеседницы. Когда, доев борщ, он стал прятать глаза уже в гуляш, она сама напомнила ему об их единственном свидании:
  
  - Вы, наверное, уже забыли наш разговор тогда... ведь столько времени прошло?
  
   Владимир покраснел и поднял глаза от тарелки:
  
  - Я всё помню.
  
  - Я тоже,- она сказала это тихо, со значением.
  
   Владимир, перестав жевать в упор, неотрывно смотрел на Катю:
  
  - Что у вас случилось?
  
   Она как-то враз обмякла, будто в ней исчез стержень, ослабла плоть. Устало махнув рукой, она отвернулась в сторону, но Владимир успел заметить, как в её глазах блеснули слёзы.
  
  - Легче сказать, что со мной не случилось... Помните, как я перед вами хвастала...? Господи, какая же я была дура... молодая, небитая, никого и ничего слушать не хотела, себя всех умней считала. Совсем ведь жизни не знала, а туда же... Помните, как я вам советы давала, жить учила?
  
   Владимир ничего не ответил, опустив глаза он ждал рассказа Кати. Она же, видимо, воспринимала его как исповедника.
  
  - Вы, конечно, поняли, что ни в какой университет я не поступила... Тут даже не в самом факте дело, а в том, как это произошло... Конкурс дикий ... Я хоть и наслышана была, но даже представить себе не могла такое, это даже не поступление в ВУЗ, а какая-то война, битва за существование. В общем, за сочинение мне поставили тройку, хотя в школе у меня даже четвёрки случались крайне редко. Представляете, я русская, окончившая русскую школу, имеющая пять в аттестате получаю за сочинение написанное по-русски три, а казахи четыре и пять... И это ещё были цветочки. Конечно, я была потрясена, и вроде бы должна была понять, что не туда лезу... Но не доходило до меня, что я из села, да ещё из области, которая у республиканских властей костью в горле. Вы же в курсе, что Протазанов Кунаеву фактически не подчиняется, что хочет то и делает, и потом... потом я русская и без блата.
  
  - Неужто вы совсем безо всякой поддержки решились туда поступать? Я ведь тогда думал, что у вас что-то или кто-то есть. КАЗгу ведь очень серьёзная контора.
  
  - Я тоже думала... Снабдили тут меня грамотами всякими, да чем-то вроде рекомендательных писем по линии комсомола. Там на них даже не взглянули. Это здесь я была активистка, отличница, а там... Мне после первого же экзамена уехать надо было, чтобы хоть в наш устинский "пед" успеть поступить, но меня чёрт понёс историю сдавать, всё доказать чего-то хотела.
  
   В столовой почти никого не осталось, а Владимир, совсем забыл, для чего держит в руках вилку, и что недоеденный гуляш уже остыл.
  
  - На билет я ответила от и до, но экзаменатор, ещё относительно молодой казах, начал задавать дополнительные вопросы о Ермаке. Я просто не могла тогда знать, что они считают Ермака врагом своего народа, если бы среди них хоть немного пожила... Минут десять я ему всё про Ермака говорила, я всё знала, все даты, битвы, походы, осады. А он меня спрашивает:"Как вы считаете, кто всё-таки такой Ермак?" Я опять, открыватель Сибири, русский Колумб...
  
  - А он вам, что не Колумб, а Кортес,- предположил Владимир, узнавший за восемь лет службы в Казахстане отношение казахской интеллигенции ко всему, что связано с именем Ермака.
  
  - Ещё хуже,- Катя невесело усмехнулась.- Бандит, грабитель, насильник, убийца, колонизатор... Потом спрашивает, как погиб Ермак. Я как в учебнике, что де хан Кучум напал ночью на спящих казаков... А он аж визжит, ложь говорит, его убил в честном поединке казахский батыр Сатабек. В общем, говорит, не знаете вы истинной истории республики, в которой живёте... А по истории у меня в школе вообще даже четвёрок никогда не было, одни пятёрки.
  
  - А он вам, что двойку поставил?
  
  - Да нет, наверное, испугался, что я пожалуюсь, и его национализм наружу выйдет. Тройку поставил. Но на этом ещё не кончилось.
  
  - Так вы и дальше сдавать остались?- недоумевал Владимир.
  
  - Я хоть и наивная была, но не до такой степени, чтобы после двух троек на что-то надеяться. Когда за документами пришла подошёл ко мне один слащавый тип и говорит: "Вы девушка не торопитесь, если хотите можно пересдать". Я то, идиотка непуганная, и поверила, даже обрадо- валась, хотя вроде бы поумнеть должна была после Ермака.
  
  - Ну и как, пересдавали?- не сообразил сразу, что она имела в виду Владимир.
  
  - Всё это оказалось не бесплатно...- Катя скривила свои, по-прежнему сочные губы в бессильной злобе и вновь на глаза её готовы были навернуться слёзы.
  
  - Взятку вымогали?- спросил, было, Владимир, но взглянув на лицо собеседницы, наконец догадался, ведь она была красива и соблазнительна. Он вспомнил и то, как сам готов был за ней, семнадцатилетней девчонкой, помани она его... - Понятно,- тихо проговорил Владимир и, вновь опустив глаза в тарелку, стал ковырять вилкой холодный гуляш.
  
  - КалбитыЈ проклятые... и ведь не одной мне... всем кто посимпатичней и за кого вступиться некому... Потом я узнала, что в их среде ходит такая байка, де казаки столько их женщин поизнасиловали, потому надо восстановить справедливость, а я то со станицы бывшей родом, так что должна...- Катя сдержала слёзы, но голос её дрожал.
  
  - Ну и что же дальше,- Владимир решил узнать всё и переборол смущение.
  
  - Тогда я сделала вид, что не поняла... Сейчас, конечно, я бы им всё сказала, но тогда... Вы ведь помните, какая я была тогда... Домой приехала, меня не узнали, одежда висит и взгляд как у тронутой. Три месяца проболела, мать меня в Устье, к невропатологу возила. Подружки, все хуже меня учились, кто в институт, кто в техникумы поступили, а мне, поверьте, даже жить тогда не хотелось. Не знаю, когда бы это состояние у меня само собой прошло, но тут мама моя на работе застудилась сильно, заболела, и на меня все заботы по дому свалились. Потом... ох потом... Отец, как мама слегла, погуливать стал. В общем, пришла беда отворяй ворота, пошло поехало, младший брат школу стал пропускать... Катя говорила и смотрела на Владимира, и он как будто чувствовал немой укор: а где ты в это время был, почему не появился, не помог, когда мне было так тяжело... Чтобы отогнать наваждение Владимир энергично заработал челюстями, а потом спросил:
  
  - Но вы всё же вышли замуж?
  
  - Мама через год умерла... от всего... На меня как затмение нашло, отца убить была готова. Его иждивенкой оставаться не могла, на ферму пошла, где мама работала. Помните, вы мне говорили, что в ваших сёлах девчонки с малых лет...? Вот и мне пришлось доярского труда хлебнуть. Думала, не выдержу, руки страшно болели, пока не привыкла...
  
   Его взгляд поймал руку Кати, безвольно как плеть висящую вдоль спинки стула - в этой крупной, сильной, с набухшими венами сухой рабочей ладони не было ничего общего с той пухлой ладошкой барышни, которую ему так хотелось тогда потрогать... Катя, устремив взгляд куда-то за собеседника, продолжала рассказ:
  
  - Тут парень стал за мной ходить, наш, местный, на год старше меня, тогда он только из армии пришёл. А я и дома оставаться не хотела, и на ферме этой... Через год развелись... чужой человек, совсем, ни каких общих интересов, ни газет, ни книг не читает, даже политикой не интересуется. Кроме своего мотоцикла ничего знать не хотел... Со свекровью тоже конфликтовала. Рожала уже разведённой... Вот так.
  
  - И сколько сейчас вашему сыну?
  
  - Третий год.
  
  - Столько же, сколько и моему,- Владимир, было, улыбнулся, но увидев выражение лица Кати тут же подавил улыбку и взялся за компот.
  
  - С маленьким ребёнком я уже не могла работать на ферме, да признаться и не хотела. У меня снова появилась потребность учиться, и чтобы иметь основания для поступления в "пед" на заочное отделение, я устроилась в нашу школу секретарём. За учебники взялась, подготовилась, чего там, почти ничего и не забыла. Поступила, хоть и не хотела в пед, а пришлось. Потом, когда уже начала учиться и отпала необходимость в школе за копейки сидеть, мамина подруга меня вот сюда, в столовую устроила. А здесь и место хлебное и работа не такая уж тяжёлая, с фермой не сравнить. Сейчас на втором курсе, у отца живу, помирились, а куда деваться... сын в саду, брата из армии ждём. Вот такая у меня сейчас жизнь. А у вас как дела семейные?
  
  - Да так, по разному,- не захотел распространяться на эту тему Владимир, к тому же уже поджимало время. Катя, впрочем, не обиделась - ей просто надо было выговориться самой.
  
  - Поверите... рассказала, и будто легче стало... Послушайте Володя, скажите... только откровенно, я сильно изменилась?
  
   Вопрос прозвучал неожиданно, как бы с мольбой и надеждой одновременно - она свыклась со своим положением красавицы и как женщина боялась потерять этот дар. Такая откровенность говорила о том, что ему, человеку с которым шесть лет назад провела всего один вечер, она почему-то безоговорочно доверяет. Владимир помялся и с усилием выдавил из себя:
  
  - Да нет, в общем... Ну конечно... тогда вы были девушкой, а сейчас уже женщина...
  
   Он смущённо умолк. Она поняла из его слов больше, чем он сказал и, улыбкой поблагодарив за тактичность, снова спросила:
  
  - А я очень красивая была... тогда?
  
  - Да... невероятно...- Владимир виновато потупил взор.
  
   Катя продолжала улыбаться, как бы самой себе, но постепенно улыбка гасла.
  
  - Кончу институт, найду единомышленников, и буду бороться за отделение нашей области от калбитов. Я их ненавижу и эту власть, что отдала область с русским населением в Калбитстан,- она уже не улыбалась.
  
  - Но Катя, ведь эти границы нарезала та самая власть, за которую сражался ваш прадед, которым вы так гордитесь.
  
  - Уже не горжусь. Это прадед по отцовской линии, мужик иногородний, а прадед по матери у меня казак, он имел чин хорунжия и с атаманом Аненковым в Китай ушёл.
  
  - Тоже гордиться особо нечем, Аненков зверь был и армия его тоже...
  
  - А как же иначе, казаки за землю свою сражались, здесь не до жалости, - резко перебила Катя.- Потому большевики весь наш край под калбитов и загнали, специально, чтобы казаков унизить, чтобы мы, их потомки, забыли от кого произошли...- она грузно подалась вперёд, упёршись в стол, который, казалось, вот-вот разлетится под напором этой огромной, словно свинцом налитой бабы, готовой без пощады крушить всё, что она ненавидит.
  
   Разговор приобрел явно антикоммунистический характер, и хоть капитан Рогожин, член КПСС, не был идейным большевиком-ленинцем, а всего лишь пассивным носителем партбилета... Тем не менее, продолжать в том же ключе он побоялся. До автобуса оставалось менее получаса, и это был удобный предлог для сворачивания разговора.
  
  - Знаете, Катя, в вас сейчас говорит обида за те экзамены. Но поверьте, в таких ВУЗах везде похожая ситуация, ведь их мало, гуманитарных, не то, что технических. Вон у нас знаете, что творится при поступлении в Военно-Политические училища, или академию имени Ленина? Мрак, замполиты рассказывали, партбилеты воруют друг у друга, пурген в пищу подсыпают, лишь бы соперника свалить, конкурс уменьшить,- Владимир упомянул о пургене в надежде немного разрядить обстановку, но Катя даже не улыбнулась.- И потом, я ведь тоже давно уже живу в Казахстане и, на мой взгляд, казахи не заслуживают такой ненависти. Ей богу это не злой народ и с ними вполне можно жить и ладить.
  
  - Вы так говорите потому, что здесь вы сторонний наблюдатель, потому что ваша родина далеко отсюда и у вас её никто не отнимал. А моя родина здесь и я не хочу, чтобы на наших магазинах рядом со словом хлеб значилось калбитское нан, не хочу, чтобы безнаказанно шельмовали наших национальных героев создавших Россию, таких как Ермак.
  
   Владимир укоризненно покачал головой, и уже не таясь посмотрел на часы.
  
  - Извините, у меня через пятнадцать минут автобус.
  
   Осознав, что собеседник, которого она так долго ждала и которому открылась сейчас уйдёт, скорее всего, опять надолго, может быть навсегда, Катя вновь обмякла, но тут же подобралась и на прощание с весельем в голосе и тоской в глазах призналась:
  
  - Знаете, а мне уже не кажется, что между нами такая уж большая разница в возрасте...
  
  
  
   В номере аэропортовской гостиницы капитан долго не мог заснуть, рискуя проспать вылетающий утром самолёт. Как и шесть лет назад он не мог думать ни о чём ином кроме их встречи с Катей. Бытие определяет сознание - марксистская истина как бы высвечивалась перед его глазами. Тут же возникало и множество прочих ассоциаций. Он вспоминал её прежнюю... Господи, куда всё девалось, всего-то шесть лет прошло. Неужто это она, с огромными лапищами, ворочающая бидоны, с горящими ненавистью глазами... Рогожин уснул тяжёлым беспокойным сном, и никогда не дающий сбоя "внутренний будильник" разбудил его в шесть утра с превеликим трудом...
  
  
  
  Март 1997
  
  
  
   Таможенный контроль в устьинском аэропорту оказался намного формальнее, чем в Домодедово. Рогожин с интересом осматривал зал ожидания, где не был более десяти лет, пытаясь уловить те новшества, что здесь, несомненно, должны были появиться после того, как Казахстан обрёл независимость, и Устье стало для России хоть и ближним, но зарубежьем. На первый взгляд вроде бы ничего не изменилось, но казалось, что здесь давно уже ничего не подновляли, не красили, не ремонтировали. Приглядевшись, Рогожин отметил и ещё одно существенное отличие от середины восмидесятых, когда он здесь был в последний раз, улетая на новое место службы в Подмосковье - в зале было необычно много казахов, едва ли не половина, и объявления делали сначала на казахском, а уж потом на русском языке.
  
   То, что общественный транспорт здесь стал работать из рук вон плохо Рогожин почувствовал когда, обменяв в аэропорту рубли на тенге, более часа прождал автобус, и насилу добрался до города. В городе, казалось, всё осталось как в прошлом, что и составляло разительное отличие от Москвы. В глаза бросалось почти полное отсутствие иномарок, здесь, как и в советские времена было абсолютное засилье "Жигулей", "Москвичей", "Запорожцев", "ЗИЛов", "ГАЗов". Только всё это было сейчас в основном старым, грязным, дребезжащим, ревущим изношенными двигателями, хлопающим неотрегулированными карбюраторами. Вместе с неубранным, застарелым снегом и не сколотым льдом на тротуарах, растрескавшимся, разбитым асфальтом на проезжей части... - всё это делало некогда по советским понятиям богатый и зажиточный город, похожим на человека, которого болезни и старость застали врасплох. Неприятные впечатления, возникшие после непродолжительной прогулки по городу своей молодости, несколько сгладились, когда Рогожин без проблем устроился в гостиницу. В отличие от прошлых времён здесь было полно свободных мест и цена в сравнении с российской и прочей СНГшной, более чем божеская.
  
   Рогожин приехал в командировку на одно из местных предприятий от московской фирмы, в которой сейчас работал. До распада Союза, это был процветающий оборонный завод. Сейчас он существовал в основном за счёт сдачи помещений в аренду. Это, конечно, не удивило Рогожина, к такому он привык, ибо видел повсеместно, как Москве, так и на всём постсоветском пространстве.
  
   На заводе его ждали. В здании управления было малолюдно и холодно. Рогожину приходилось бывать здесь в пору своей службы - он привозил сюда электронные приборы на ремонт. Тогда все три этажа здания буквально кишели народом, все куда-то спешили, носились с бумагами, кого-то искали, о чём-то хлопотали... Сейчас он шёл вслед за сопровождавшим его охранником и лишь эхо от их шагов гулко отдавалось в конце длинного коридора.
  
  - Здравствуйте, я Рогожин Владимир Николаевич, представитель фирмы "Блок плюс" из Москвы,- назвался Рогожин, оказавшись в кабинете, где за письменным столом восседал полный, наполовину лысый человек лет пятидесяти в толстом домашней вязки свитере - в кабинете было довольно прохладно, и даже раскалённый докрасна обогреватель не поднимал температуру выше десятити - двенадцати градусов.
  
  - Да-да... мы вас ждём, прошу, садитесь. Только вот раздеваться не предлагаю, сами видите, у нас тут с отоплением проблема... Я начальник отдела снабжения завода Сивохин Пётр Петрович. Вы в наших краях не впервые?- глаза хозяина кабинета как-то воровато бегали.
  
  - Да, я здесь много лет служил в Армии и на вашем заводе тоже бывал.
  
  - Ну и хорошо, значит гид вам не нужен. Уже где-то остановились?
  
  - Да, с этим всё нормально,- Рогожин решил не уточнять, что он остановился в гостинице. Сивохин ему пока не внушал доверия.
  
  - Небось, помните, какое тут у нас предприятие было... блеск... А сейчас вот разруха и запустение,- Сивохин тоскливо посмотрел в частично затянутое утренней изморозью окно, - несмотря на календарную весну по ночам морозы "давили" за десять градусов.
  
   Рогожину показалось, что начальник снабжения тянет время, говоря обо всём, только не о конкретном деле, о котором руководителями завода и фирмы была достигнута предварительная договорённость, правда, чисто условная, на уровне телефонных переговоров.
  
  - А вы значит сейчас в Москве?
  
  - Да, работаю там,- ответил Рогожин тоном давая понять, что не желает развивать данную тему, так как в глазах хозяина кабинета читалась откровенная зависть. - Насколько я понял конкретно нашим вопросом будете заниматься вы лично, и потому хотелось бы сразу, так сказать, внести полную ясность.
  
  - Вы, видимо, хотите выяснить, насколько я уполномочен вести с вами переговоры?- Сивохин натужно усмехнулся.
  
  - Вот именно... Вы меня извините, но мой директор по телефону договаривался с вашим директором и я думал, что буду иметь дело с ним, либо... Если конечно вы им уполномочены...
  
  - После того разговора наш директор вызвал меня, и я ему сообщил, что конденсаторов, которыми вы интересовались, у нас нет, - понизив почти до шёпота голос, сообщил Сивохин.
  
  - Не может быть... Тогда зачем же вызвали представителя фирмы!?- Рогожин изумлённо взирал на начальника снабжения, не понимая, что всё это значит.
  
  - Это я вас вызвал, без ведома директора... просто подсмотрел ваш факс и... А на проходной предупредил своих людей, чтобы, как только появится человек из Москвы сразу ко мне вели, а не к директору. Извините, я вам сейчас всё объясню... Дело в том, что сейчас во главе завода казахи, и директор, и его зам. У нас с самого развала Союза идёт национализация руководящих кадров. Вам это конечно без разницы, но понимаете, с ними вы всё равно каши не сварите, они же совершенно не компетентны, но ужасно подозрительны и тщеславны... Помурыжат и отфутболят, потешив свою калбитскую гордость тем, что русские из Москвы к ним приползли, а они им отказали.
  
  - Я всё-таки вас не понимаю Пётр Петрович. К чему все эти разговоры в пользу бедных, если вы утверждаете, что у вас нет того, что нужно нам!?- всё более злился Рогожин.
  
  - Официально нет, по документам они не проходят, но если поскрести, то можно и найти,- вновь заговорщицки понизил голос Сивохин.
  
  - И сколько вы там наскребёте, грамм сто-двести?- пренебрежительно спросил Рогожин. У него возникло невесёлое предположение, что вся его затея, в которую он втравил своего директора, провалится, и командировку придётся оплачивать из своего кармана.
  
  - Ну, это зависит от того, как мы с вами договоримся. Если ваши условия окажутся приемлемыми, то найти можно килограммов стопятьдесят, - Сивохин с издевательской улыбочкой наблюдал как вытянулось лицо собеседника.
  
  - Сколько...!?- не поверил Рогожин.- И это всё у вас нигде не числится!? Ну и ну... И как же это вам удалось... с бумагами то!?- он уже смотрел на Сивохина чуть не с восхищением.
  
  - Вы не могли бы говорить потише... не в наших интересах, чтобы нас услышали,- предостерёг начальник снабжения чересчур бурно выражавшего свои чувства Рогожина.
  
  - Ну а всё-таки, поделитесь секретом, я ещё не разу не встречал, чтобы такое количество ценных деталей, шло "мимо кассы"?- уже тише вопрошал Рогожин.
  
  - Никакого здесь секрета нет, я же говорил, нынешнее руководство не петрит, думают, раз завод стоит, так любой бывший обкомовец справится, деньги с арендаторов собирать. Ну а таким как я старым работникам грех рот разевать... Я ведь здесь двадцать лет на снабжении, на складах знаю, где какая гайка лежит... Ну не я, так кладовщики мои. А бумаги... я какую хотите могу бумагу из любого дела и из любой картотеки изъять, или задним числом сделать. В общем, вам беспокоиться нечего... Давайте лучше займёмся подсчётами,- он встал из-за стола,подошёл к двери и запер её. - Какую цену вы предлагаете?
  
   Рогожин на несколько секунд замер и спокойно, обыденным тоном произнёс:
  
  - За зелёные, КМ пятые сто двадцать долларов за кило, а за коричневые, КМ шестые - сто.
  
   Сивохин с улыбкой покачал головой:
  
  - Владимир Николаевич, я знаю, что в Москве вы перепродадите зелёные не менее чем за триста, а коричневые за двести шестьдесят. Я также понимаю, что кроме вас я здесь никому такое количество конденсаторов не продам... Давайте не считать друг друга за идиотов. Вы согласны?
  
  - Согласен,- слегка покраснел и опустил глаза Рогожин.- Назовите вашу цену.
  
  - Сто пятьдесят и сто тридцать.
  
  - По рукам.
  
   Цена, предложенная Сивохиным, была более чем приемлемой, а учитывая количество товара, сделка сулила самое малое двадцать тысяч "зелёных" чистого барыша. Потому Рогожин согласился не торгуясь.
  
  - Что ж, прекрасно... очень хорошо,- Сивохин, довольно потирая руки, ходил по кабинету.
  
  - Надо всё-таки сначала посмотреть товар, взвесить,- Рогожин хотел полностью исключить возможность покупки "кота в мешке".
  
  - С этим проблем не будет, люди, которые участвуют в деле, все заинтересованы. Так что не беспокойтесь... Есть правда тут ещё одна сложность,- только что сияющее лицо начальника снабжения омрачилось.
  
  - Что ещё? - довольно грубо спросил Рогожин, подумав, что торг не кончен.
  
  - Нет, нет, дело не в цене, не беспокойтесь ...- тут же всё поняв, успокоил его Сивохин.- Это уж чисто моя проблема.
  
  - Надеюсь, мы её преодолеем?- спросил Рогожин.
  
  - Я тоже надеюсь...только боюсь здесь наскоком не взять,- недовольно морщил лоб Сивохин.- Есть тут у нас ещё один человек, кто знает о существовании этих конденсаторов... ну, кроме моих людей... Понимаете? Плохо то, что мимо него, ну никак не проскочить.
  
  - А кто он?
  
  - Главный инженер... Не поставить его в известность я не могу, он меня потом похоронит.
  
  - А почему вы с ним раньше не согласовали?- удивился Рогожин.
  
  - Я не был уверен, что мы с вами так легко договоримся, и вообще.
  
  - Так чего тут думать, возьмите его в долю и всего дел.
  
  - Тут не в деньгах дело.
  
  - А в чём, он что казах?
  
  - Да нет, русский, как и я старый заводчанин... А может вдвоём мы его скорее уломаем? Давайте так, сейчас у нас обед, а после я его приглашу, и мы попробуем прийти, так сказать, к консенсусу,- шегольнул горбачёвским канцеляритом Сивохин.
  
  
  
   Главный инженер Глазков Виталий Сергеевич, оказался совершенно седым, худощавым мужчиной с бледным морщинистым лицом. Уяснив суть дела, он сразу же стал испепелять негодующим взглядом Рогожина:
  
  - Так значит вы из Москвы... приехали с целью нажиться на халяву?!
  
  - Сделка взаимовыгодна, у вас стоит производство и эти старые конденсаторы всё равно уже никогда не будут востребованы,- попытался урезонить его Рогожин.
  
  - Да плевать я хотел на вашу выгоду. Я не согласен и не позволю...
  
   На помощь Рогожину поспешил Сивохин:
  
  - Подожди Сергеич, дело то стоящее. Действительно они у нас мёртвым грузом лежат, а по документам я всё что угодно списать могу, ты же знаешь... Неужто будем дожидаться, пока эти калбиты прознают про них, и сами догадаются куда-нибудь толкнуть?
  
  - А мне всё равно, но москвичам не отдам и тебе не позволю. Хватит, и так ползавода растащил со своей компашкой. Только попробуй... ты меня знаешь!- Глазков угрожающе потряс пальцем перед лицом мгновенно побагровевшего Сивохина.
  
  - Это чем же вам так москвичи насолили?- с усмешкой осведомился Рогожин.
  
  - Чем?!- Глазков резко повернулся к откинувшемуся на стуле оппоненту, в его сузившихся глазах плясало бешенство.- Вы... вы нас тут бросили... как собак... под калбитов подложили... хоть бы признали сволочи, а то ведь вид делаете, что нет миллионов русских, которых унижают все эти "хозяева страна"...! Так нет, наших страданий мало, вам надо ещё что-то с нас поиметь...!
  
  - Да брось ты Сергеич, при чём здесь человек-то, он, что в Кремле сидит что ли? Он же почти местный, служил здесь, обстановку знает. Тебя послушать, так вся Россия теперь виновата... Нельзя так, политика политикой, а дело делом,- Сивохин, несмотря на обидные высказывания в свой адрес старался выглядеть рассудительным.
  
  - Нет... я не позволю... и не советую действовать в обход меня! Ты меня знаешь, я такое могу устроить, мало не покажется!- с этими словами Глазков покинул прохладный кабинет, хлопнув напоследок дверью.
  
   По тому как скис Сивохин Рогожин понял, что дело дрянь.
  
  - Неужто к директору побежит?- спросил он упавшим голосом.
  
  - Да нет, это исключено. У него есть другие возможности нам помешать... Вот что Владимир Николаевич, боюсь, вам придётся задержаться, пока мне удастся его уломать.
  
  -Что-то я сомневаюсь, что такое возможно, и чем это он тут вам угрожал, мафия что-ли?
  
  - Мафия не мафия, но кое- что есть... Он состоит в некой организации, которая борется за образование славянской автономии в Казахстане,- объяснил Сивохин.
  
  - Тогда почему же он нам препятствует?- недоумевал Рогожин.
  
  - Он на Москву в страшной обиде, просто ненавидит... Мне бы вас предупредить, чтобы вы спектакль разыграли, что де с другого места, не из Москвы приехали... Эх, от радости, что так быстро договорились, я совсем забыл о его аллергии на Москву.
  
  - А чем она вызвана-то, аллергия эта?
  
  - В прошлом году он со своими единомышленниками, борцами этими, черт бы их побрал... В Москву они ездили, просить официальной поддержки, моральной, а главное материальной. Собирались по телевидению российскому выступать, рассказать, как тут нас притесняют... В общем, планы наполеоновские, ну а на выходе пшик получился. Ваши главковерхи не захотели с Назарбаевым отношения портить и делегацию эту бортонули. Вот он с тех пор и бесится...
  
  
  
  Автобусы ходили настолько плохо, что Рогожину пришлось идти пешком от завода до пункта междугородней связи. Он позвонил в Москву шефу, сообщил, о возникшей задержке, и о "клондайке", обнаруженном им на заводе. Получив указание не упускать "добычу" и оставаться в Устье сколько потребуется, он стал долго и упорно дозваниваться к себе домой в Подмосковье...
  
   Позвонив на завод на следующий день, Рогожин узнал, что дело с места не сдвинулось. Оставалось выжидать и довериться Сивохину. Оказавшись совершенно незанятым, Рогожин пошёл бродить по городу, попытался навестить своих бывших сослуживцев, ранее осевших здесь, но никого не разыскал: по имеющимся у него адресам либо жили новые люди, либо никто не открывал. Временами у Рогожина создавалось впечатление, что вокруг лишь декорации того прежнего Устья, а на самом деле это совсем другой город. Он решил выяснить, насколько свободно можно приобрести обратный авиабилет на Москву, но агентства на прежнем месте не оказалось и пришлось ехать в аэропорт.
  
   От аэропорта даже в пасмурную погоду хорошо просматривалась двугорбая гора. Сейчас её вершины были пусты - на них отсутствовали радары. Рогожину вдруг захотелось посмотреть на нынешнее Захарово, ведь от аэропорта до него было всего несколько километров. Зачем? Он бы и сам не смог объяснить какая сила заставила выйти его на шоссе и остановить попутку.
  
   Последний раз Рогожин был здесь четырнадцать лет назад, и уже тогда село, как и вся область были приведены к "общему знаменателю" и ничто не напоминало об относительном благоденствии семидесятых годов. Сейчас упадок здесь был ещё более ощутим, чем в городе. Заколоченные нежилые дома встречались то там, то здесь. Некогда щегольский стеклянный фасад-витрина Дома Культуры неприятно серел грязной фанерой. Забор вокруг парка и та беседка... всё было разломано и растащено, по всей видимости, на дрова. Он пошёл в сторону, где когда-то располагалась рота. КПП, шлагбаума не было, от казармы и складов остались одни полуразрушенные стены. Пусто было и на площадке, куда свозилась отслужившее своё техника, только обрывки колючей проволоки на уцелевших столбах позванивали под порывами ветра с Иртыша. Казахстану было не по средствам содержать здесь радиотехническую роту, да и не за чем.
  
   Рогожин брёл по селу, подняв капюшон зимней куртки - пошёл мокрый снег. Ему встречались одни старики и старухи, безразличные, закутанные в затрапезные одежды, не обращающие на него внимания. Казалось, что не только вся молодёжь, но и люди среднего возраста разом собрались и покинули село. Дом Кати, он сразу его узнал, тоже стоял заколоченный, закрытый ставнями и возле него, также как и у прочих нежилых домов, отсутствовала ограда палисадника. Рогожин смотрел на дом, возле которого он простился двадцать два года назад с Катей, полной надежд и замыслов, и подумал, что уже шестнадцать лет назад в этом доме не было радости, а сейчас нет и самой жизни.
  
  - Вы случайно не домом интересуетесь...? А то он продаётся,- пожилая женщина в ватнике, пуховом платке и женских сапогах типа "прощай молодость" шла от соседнего дома.
  
  - Да нет,- машинально ответил Рогожин, собираясь идти дальше, на шоссе, ловить попутку до города... но задержался.- Извините, вы говорите продаётся... А кто продавец?
  
  - Как кто, хозяйка.
  
  - А где она сейчас?
  
  - В городе, в Устье живёт... А вы что, будете покупать?- женщина смотрела недоверчиво.
  
  - Надеюсь, она недорого возьмёт?- вопросом на вопрос ответил Рогожин.- Вы не в курсе сколько, и в каких деньгах?
  
   Деловые расспросы растопили лёд недоверия, женщина несколько растерялась:
  
  - Я даже не знаю... вы уж сами у неё спросите, но, наверное, недорого, сейчас ведь покупателя днём с огнём не сыщешь. Но тенге, зверобаксы эти не возмёт, это точно, лучше в долларах.
  
  - Ну а рубли российские как?- решил проверить авторитет российской валюты Рогожин.
  
  - Ой... не знаю, вы уж сами с ней договоритесь. Вот я вам адрес дам, если хотите. Могу и дом показать, она ключи мне оставила.
  
  - А хозяйку-то как зовут?- Рогожин внутренне весь напрягся, хотя внешне оставался совершенно бесстрастным.
  
  - Мезенцева Екатерина Степановна.
  
  - Хорошо, давайте адрес.
  
  
  
   Он долго не решался войти в этот пятиэтажный дом, двор которого был заставлен старыми ржавеющими легковушками, а детская площадка превращена в свалку. Рогожин помнил эти дворы совсем другими, здесь устраивались конкурсы снежной скульптуры, заливались ледовые площадки, где пацаны гоняли шайбу, мечтая попасть в основной состав местной хоккейной команды "Устинки", а девчонки грезили лаврами чемпионок фигуристок... Как давно это было, где и чем сейчас занимались те уже выросшие мальчики и девочки? Не до хоккея и не до фигурного катания стало городу, некогда так удачно лавировавшему между Москвой и Алма-Атой.
  
   Чего он ждал от этой встречи? Неужто, просто любопытство: как сложилась судьба той, что когда-то его отвергла, а потом явно жалела об этом? А сейчас... по прежнему жалеет? Так или иначе, но что-то толкало его... В то же время, что-то и сдерживало: в качестве кого он заявится, что скажет? Ведь у неё уже взрослый сын, скорее всего новая семья. Будь Рогожин занят... но наступавшим вечером делать было нечего и ноги опять понесли его... по указанному адресу.
  
  - Могу я видеть Екатерину Степановну,- чуть заметная дрожь в голосе выдавала волнение. Наверное, оно же было и на лице Рогожина, но полумрак лестничной площадки скрывал это.
  
  - А вы кто... по какому вопросу...?- нервной скороговоркой донёсся голос парня не снимавшего цепочки с едва приоткрытой двери.
  
  - Что...? Да нет, я ...- Рогожин не знал, как представиться, и если бы дверь перед ним захлопнулась, он бы не решился позвонить ещё раз. Возможно, парень так бы и сделал, но тут к двери подошёл ещё кто-то, шумно шлёпая тапочками, и он услышал её голос... Конечно, голос несколько изменился, но это была она.
  
  - Кто там? - спросила она сына.
  
  - Не знаю, тебя спрашивают... мужик какой-то... надоели уже эти твои жалобщики.
  
  - Ладно, отойди... Вам кого?
  
  - Екатерина Степановна?
  
  - Да, это я.
  
  - Извините я...
  
  - Кто вы и по какому вопросу?
  
  - Я... Я Владимир... Рогожин.
  
   Длившееся несколько секунд молчание показались ему вечностью. Чувствуя, что в него всматриваются, он невольно снял шапку и провёл рукой по вдруг повлажневшему лбу и поредевшим с лёгкой сединой волосам. Цепочка, звякнув, упала и дверь распахнулась.
  
   Неосознанное желание вернуть мгновения того летнего вечера 75-го, даже зная метаморфозу произошедшую уже к 81-му... вот что незримым магнитом тянуло его сюда, в эту квартиру и всё, что он делал, вроде бы и не думая об этом: пробивал командировку, убеждал шефа... ездил в Захарово - всё это в конце концов делалось только ради этого.
  
   Время обошлось с ней сурово. Впрочем, наверное, так показалось ему, ведь в сознани ярко отпечатался её образ того вечера. Возможно, для почти сорокалетней женщины она смотрелась не так уж плохо, но ему она казалась чрезмерно обрюзгшей, говорящей хриплым, как бы прокурен- ным голосом. В ней, казалось, нельзя было уловить ни единой черты той Кати. Он видел сгустки тёмно-синих вен на толстых ногах, шерстяные носки и шлёпанцы, а в памяти всплывали полные, но чудной формы икры, плавно переходящие в тонкие лодыжки и небольшие ступни в белых босо- ножках. Он видел сухие неопределённого цвета космы, а в сознании - она то и дело подносит руку к густым тёмным волосам взбитым в высокую причёску... Он видел одутловатое, красноватое лицо, а сознание - тугие щёчки цвета спелого яблока. В ней даже не осталось бабьей рабочей мощи 81-го года. Она не ждала гостей... тем более такого гостя, и предстала в самом неприглядном виде, не успев даже переодеть повседневный халат.
  
   Екатерина Степановна выглядела растерянной, суетливо пригласила в комнату, но там был настоящий бедлам: посередине на письменном столе возвышалась пишущая машинка, а кругом набросаны листы бумаги, газеты, обиходные предметы. Дверь во вторую комнату была плотно закрыта, но пару раз чуть приоткрывалась, - видимо сын подсматривал.
  
  - Извините, здесь у нас беспорядок, пойдёмте лучше на кухню.
  
   Стандартная советская кухня, не более пяти "квадратов", тоже не являла собой образец зажиточности и порядка, хоть здесь было достаточно чисто. Она захлопотала у газовой плиты, а он, присев на старый, облезлый табурет, по-прежнему не знал как себя вести, что говорить. Первой преодолела неловкость она:
  
  - Вы, наверное, проездом?
  
  - Да... опять в командировке, только теперь уже не в армейской.
  
  - Отслужили...? Вы сейчас где живёте, у себя в Тверской области?- она всё помнила о нём.
  
  - Да нет... Так получилось, что моё последнее место службы было под Москвой. Я туда как раз отсюда по замене перевёлся. В девяносто четвёртом под сокращение попал... ехать некуда, родители умерли... Так и остался в военном городке. Там хоть крыша над головой есть, а пенсию я, слава богу, успел выслужить.
  
  - К пенсии-то ещё и подрабатываете?- она бросала на него взгляды, тут же отворачивалась, продолжая колдовать над сковородкой, издававшей шипение и хлопки, похожие на выстрелы.
  
  - На майорскую пенсию у нас сейчас не прожить. В фирме работаю, в Москве, снабженцем. Каждый день на электричке туда и обратно мотаюсь. Вот и сейчас по делам фирмы приехал, в Захарово случайно оказался, увидел ваш дом заколоченный, а тут как тут соседка, не хотите ли дом купить. Ну и адрес дала...
  
   Барьер неловкости был окончательно преодолён, когда она накрыла на стол, а он достал бутылку московской "кристалловской" водки, которую вёз с собой на случай, если бы заводских пришлось "поить". Она не по-женски легко выпила первую рюмку, за встречу.
  
  - Ну как вы там живёте в России, в Москве,- хоть она всячески пыталась прикрывать рот, но было видно, что и с зубами у неё не всё в порядке, и вновь память навеяла её белозубую улыбку, тот без единой щербинки жемчужный ряд на фоне пухлых сочных губ, которые ему так и не суждено было поцеловать.
  
  - Да как всегда... кому-то хорошо, кому-то плохо, кто-то посерёдке. Аксиома жизни она во все времена одна и та же.
  
  - Да нет... у нас тут эта аксиома не проходит, у нас всем плохо,- чувствовалось, что водка на неё подействовала, прежде всего на жесты и движения.
  
  - Не может быть, кто-то выиграл от всех этих перемен и здесь,- возразил Рогожин.
  
  - Почти никто... Калбиты не кавказцы, они и сами ни жить, ни работать в условиях рынка не могут, и другим не дают. У нас буквально всё развалено... предприятия, колхозы. Частное предпринимательство, если только оно не под патронажем вышестоящих калбитов, в полном загоне, фермерских хозяйств, как таковых, фактически нет.
  
  - В общем-то, государственные предприятия и у нас все на боку лежат.
  
  - У вас хоть для частников условия какие-то есть, а у нас... Калбиты все командные высоты захватили, русским предпринимателям палки в колёса ставят постоянно, а сами... ну вы и сами помните, какие из них хозяева...
  
   О прошлом стали вспоминать после второй рюмки. Рогожин предупредительно осведомился сколько ей наливать, на что она, усмехнувшись, ответила:
  
  - Не бойтесь, я не опьянею, лейте полную.
  
   Действительно после второй, она даже как бы стала трезвее и начала рассказывать о себе:
  
  - После окончания института я вновь замуж вышла и из Захарова перебралась к мужу, вот в эту квартиру. Он на титано-магниевом комбинате работал бригадиром спасателей. Ирония судьбы, но он меня старше был на целых девять лет. Тем не менее, жили мы хорошо, я ему была благодарна, как ни как с ребёнком взял. Потом на комбинате авария случилась, муж наглотался ядовитых газов, когда рабочих спасал, болел, высох как мумия и умер в девяностом году. А я до девяносто третьего в школе работала, больше не смогла... Не смогла калбитскую историю преподавать, Ермака с Аненковым бандитами именовать, а Амангельды Иманова борцом с колониальным режимом. Не смогла предков своих сибирских и семиреченских казаков с грязью мешать, а Абая, Мусрепова и Алимжанова, выше Пушкина, Толстого и Бунина ставить...
  
  - Понимаю... Вам бы надо было попытаться куда-нибудь в Россию уехать. Тут же недалеко, в Барнаул, или Новосибирск.
  
   - Многие у нас именно так и поступили. За примером далеко ходить не надо, мой брат вон с
  
  семьёй куда-то в Сибирь подался. Письмо прислал без обратного адреса, дом уговаривал продать... - Она умолкла, с ней буквально на глазах происходила какая-то перемена, будто из неё, как в голливудских фильмах, лезло наружу совершенно другое существо. - Нет... я отсюда никуда не поеду, это земля моих предков,- она вдруг заговорила с угрожающей твёрдостью, и стало очевидным, что водка всё-таки на неё подействовала.
  
  - Подумайте о сыне.
  
  - Я и так... Знаете, Володя, сколько я усилий приложила, чтобы его в калбитскую армию не призвали. Но бросить свою землю, отдать им её... Если бы я была мужиком... В Приднестровье горстке русских удалось отстоять свою землю и не пойти под молдован, а нас здесь больше шести миллионов и мы подчинились калбитам, позволили низвести себя до нации второго сорта...? Нет, мне просто стыдно за своих земляков,- её лицо выражало крайнее негодование.
  
  - А вам не кажется, что всё дело именно в казахах? Я ведь тоже знаю их не понаслышке.
  
  - Ну и что за "батырские" качества вы в них увидели?- с усмешкой спросила Екатерина Степановна.
  
  - А вы сами, неужто...? Они же очень терпимы, понимаете, терпимы к любому другому народу, с ними можно сосуществовать, по человечески общаться... Вот вы говорите, они не кавказцы, да я бы, ей богу, с казахами дело предпочёл иметь, хоть они и не такие предприимчивые,- убеждённо говорил Рогожин.
  
  - А подчиняться этому грязному быдлу, терпеть от него унижения вам не приходилось?
  
  - В вас говорит ненависть, вы им простить не можете... Я вас понимаю, но поверьте, я сталкивался со многими нациями бывшего Союза и более незлого народа найти трудно. А насчёт унижений... Сейчас многие озлоблены, и месть вымещают на русских, кавказцы, прибалты, даже украинцы - все претензии предъявляют. И у вас такая же история... Только я уверен, до такого как на Кавказе здесь не доходит, я слишком хорошо знаю казахов. Хотя и они бы могли счёт предъявить, не меньше чем другие. Вон сколько их Советская власть уморила в тридцатые годы, то ли два, то ли три миллиона, никто не считал... а в пятидесятые лучшие пастбища как Целину распахали, сейчас там ни урожаев, ни скота нет. А они, тем не менее, не озлобились всенародно, как те же чечены. Нет, здесь вы не правы,- подвёл итог своей тираде Рогожин.
  
  - Володя, многое из того, что вы сказали, я неоднократно слышала. Для этого достаточно включить наш алма-атинский телеканал, сутками мозги промывают. Только вот от вас этого не ожидала услышать.
  
  - Но ведь это правда!
  
  - Правда, это то, что здесь исконная русская земля, которую мои предки полили своими потом и кровью, и я всю свою оставшуюся жизнь буду продолжать бороться за отделение русских областей от калбитов.
  
  - Катя, это же бессмысленно, здешние русские никогда не возмутся за оружие, казахи не дают такого повода, и Россия не стремится вас присоединять, у неё и без того проблем по горло.
  
  - Значит, создадим своё независимое русскоязычное государство, но народ, находящийся по сравнению с нами на низшей ступени развития не будет диктовать нам свою волю,- как заклинание тихо проговорила Екатерина Степановна.
  
  - Диктат ведь осуществляет не народ, во всяком случае, казахи на такое не способны, а националистически настроенные чиновники,- раскрасневшийся Рогожин устало повернул голову к вдруг резко зашипевшей сковородке, на которой что-то разогревалось.
  
  - Ой, господи... совсем забыла... пироги сгорели... Слава богу, кажется немножко...- она сняла дымящуюся сковородку и стала выкладывать пироги на тарелку гостя.
  
   Рогожин, стараясь не обжечься, принялся есть. И тут его словно осенило:
  
  - Так вы, наверное, в какой-то политической организации состоите?
  
  - Надеюсь, вы не станете доносить на меня,- она улыбнулась. - Как вам пироги, не сильно пригорели?
  
  - Что...? А... нет, очень вкусно, спасибо.
  
   Он взглянул на неё и тут же отвёл взгляд - огоньки злобы в её глазах вкупе с одутловатостью и нездоровым румянцем лица делали её улыбку весьма зловещей. Она заметила и не стесняясь спросила:
  
  - Ужасно я выгляжу?
  
  - Да все мы уже не в том возрасте,- попытался уклониться Рогожин.
  
  - Говорят, что внешне я напоминаю вашу Новодворскую. Неужто и в самом деле?
  
  - Ну что вы Катя, таким бесполым существом надо родиться, а вы... вы же были просто потрясающе красивы, и извините, аппетитны,- Рогожину стало неудобно за некоторую несдержанность, и он поспешил перевести свои высказывания в иную плоскость.- Если вы на неё и похожи, то не внешне, а характером, непримиримостью, извините, упрямством.
  
   Но Катя не обратила внимания на последние слова Рогожина, потому что покраснела явно от упоминания своей былой аппетитности.
  
  - А вот вы и сейчас неплохо смотритесь, всё так же подтянуты, стройны, сразу видна офицерская выправка... Помните, я вам всё про разницу в возрасте талдычила. Представляю, как вы тогда возмущались. Даже вспоминать смешно. А сейчас я, наверное, просто старухой вам кажусь?
  
   Рогожину не хотелось развивать эту тему:
  
  - Что было, то прошло Катя.
  
  - Действительно, не стоит ворошить. У вас то, как семейная жизнь?
  
  - Да по всякому. Многие проблемы те же, что и у вас. Сына вот тоже от Армии спасали. Никогда бы не подумал, что мне, бывшему кадровому офицеру это придётся делать. Только вы своего от казахов, а я своего от Чечни. И вообще проблем выше крыши. Помните, в советские времена основная проблема была товары, а сейчас товаров всяких полно, зато с деньгами проблема. Соблазнов много, да и чужое богатство морально гнетёт. Насмотришься у нас там, в Подмосковье на эти терема и иномарки, а потом думаешь, не тому наше поколение всю жизнь учили, сейчас деньги надо уметь делать, а нас то этому как раз и не учили,- Рогожин невесело покачал головой, разлил водку и сразу без всякого тоста, словно заливая внутренний пожар, выпил.
  
  - Что же у вас в фирме мало платят?- она не обращала внимания на свою полную рюмку.
  
  - Двести долларов, а жизнь у нас дорогая, если не изловчишься, то особо не разбежишься.
  
  - Для нас двести долларов это сказочная зарплата,- она, подперев голову руками задумчиво смотрела на Рогожина,- Как же мы всё-таки по-разному стали жизнь оценивать, не верится, что всего шесть лет назад в одной стране жили.
  
  - Слушайте Катя,- Рогожин уставился в пирожок лежащий перед ним и словно до чего-то с трудом доходил, своим уже несколько отяжелевшим от водки умом,- вы случайно Глазкова не знаете, он тоже вроде в какой-то организации состоит типа вашей.
  
  - Какого Глазкова... Виталия Сергеевича?
  
  - Да, кажется он Сергеевич. Он на приборном заводе работает главным инженером.
  
  - Совершенно верно. А откуда вы его знаете?- насторожилась Екатерина Степановна.
  
  - Да вы не беспокойтесь, я его знаю постольку поскольку. Я ведь на этот завод приехал кое что для своей фирмы закупить и, представляете, именно он стал камнем преткновения. Вчера имел с ним неприятный разговор. Раскричался на меня, что де Москва вас бросила и тому подобное. В общем, теперь вся моя миссия из-за него под угрозой.
  
  - Узнаю его, это он может... Неврастеник, весь пар в гудок выпустит, а толку ни какого. Это поправимо, я могу помочь вашему горю,- она неожиданно радостно заулыбалась, так что стала напоминать ту, прежнюю Катю - видимо, она искренне обрадовалась представившейся возможности чем-то быть ему полезной.
  
  - Вы можете его попросить?!- встрепенулся Рогожин.
  
  - Зачем просить. Я ему скажу, и он сделает всё, что нужно, - в её словах не было никакой рисовки, просто абсолютная уверенность.- Ну что звоним? Уже семь часов, он наверняка дома.
  
  - Если это вас не затруднит, я даже не знаю, как вы ему объясните наше с вами...
  
  - А никак,- она встала и прошла в прихожку, к телефону, достала откуда-то, из висящей на вешалке верхней одежды записную книжку, прошла в комнату и вернулась оттуда уже в очках, нашла номер в книжке. Сейчас она не смотрелась неловкой, тяжело передвигающейся немолодой бабой - это была обличённая властью начальница, готовая отдавать приказы подчинённым.
  
  - Это квартира Глазкова...? Позовите Виталия Сергеевича... Это Мезенцева... Добрый вечер Виталий Сергеевич... Вчера к вам на заводе обращался некто Рогожин Владимир Николаевич... Откуда я его знаю, к делу не относится... В общем, слушайте, вы сделаете всё, о чём попросит этот человек... Я знаю, что он из Москвы... Надеюсь повторять вам не надо... Я, понимаете, я знаю его... Всё, сейчас я даю ему трубку, и он с вами переговорит...
  
   Она поманила Рогожина и тот, буквально сорвавшись с табуретки, подскочил к телефону.
  
  - Слушаю Рогожин, добрый вечер.
  
  - Это Глазков...- последовало молчание,- Однако, вы жук... Как вам удалось выйти на Екатерину Степановну, если не секрет,- флюиды недоброжелательности Рогожин ощущал, будто они передавались по телефонному кабелю.
  
  - Да никакого секрета, с Екатериной Степановной мы знакомы уже давно. А то, что она знает вас, я узнал чисто случайно, и она великодушно согласилась посодействовать.
  
  - ... Хорошо, приходите завтра на завод,- трубка загудела частыми гудками.
  
  - Не знаю, как вас и благодарить,- растроганный Рогожин не мог поверить, что всё решилось так просто.
  
  - Чего уж там. Это я вас должна благодарить, что не забыли, нашли, зашли. И потом, признаюсь, я не совсем бескорыстна.
  
  - Вы так мне помогли, что теперь я перед вами в долгу. Не знаю чем я смогу быть вам полезен, но сделаю всё, что в моих силах,- уверял Рогожин.
  
  - Володя, я право не знаю, как вас просить... В общем, вы совершенно правы, прежде всего надо думать о детях, вот и я хочу кое-что сделать для своего сына.
  
  - Вы всё-таки хотите переехать? Что ж, я могу помочь. В Подмосковье можно и жильё найти и прописаться. Кавказцы вон валом валят, украинцы тоже, ну уж, а русским сам Бог велел. Вот только деньги...
  
  - Вы меня не поняли,- довольно холодно перебила его Екатерина Степановна.- Я со своей земли бежать не собираюсь. Я о сыне, Павле говорю. Здесь его из-за меня травят, калбиты, а ещё пуще те русские, которые ради должностей и подачек окалбититься готовы. Он и так техникум был вынужден бросить, там его избивали. Я хочу, чтобы он образование получил в Москве.
  
  - Ну что же, и здесь могу посодействовать, да и мой сын вашему ровесник. Сложность в том, что в государственный ВУЗ на бесплатное отделение сейчас не гражданам России попасть трудно. Другое дело на платное отделение, или в негосударственный ВУЗ, здесь никаких проблем, за исключением, конечно же, денег,- Рогожин развёл руками.
  
   Они разговаривали уже в комнате, и вновь пару раз приоткрылась дверь из комнаты сына.
  
  - Не думайте, что если я так живу,- она обвела рукой непрезентабельное убранство своей квартиры, то у меня совсем нет средств. Я конечно не миллионерша, но на сына деньги найду. Просто... понимаете, у меня почти никогда не было семьи по большому счёту... Ужасно, конечно, но что есть, то есть, я привыкла жить как на бивуаке... Ну ладно, об этом, наверное, не стоит... А что касается средств... Вы, конечно, и сами догадались по тому, как я разговаривала с Глазковым, что в своей организации я далеко не рядовой функционер, а организация наша хоть и носит полуподпольный характер, весьма и весьма влиятельна, фактически партия...
  
  
  
   Примерно через час Рогожин походкой слегка нетрезвого человека направлялся к гостинице. Он не ощущал себя человеком только что решившим сложнейшие проблемы. На сердце, пожалуй даже отчётливее чем раньше, давило осознание давней безвозвратной утраты... Только теперь он не сомневался, что тяжесть от неслучившегося, что промелькнуло в его жизни лишь мгновенным благоуханным дуновением, испытывает не только он. Он отчётливо понимал и то, что это ощущение уже не покинет его никогда.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"