Занятия в институте закончились. В лаборантской, тесной комнате, больше похожей на пенал, Екатерина Фокина, лаборантка, неспешно скручивала электрические провода и прятала их в шкаф. Преподаватель физики Александр Николаевич Фрычков сидел на стуле у окна и спокойно курил. Вдруг, вспомнив что-то важное, он вскрикнул:
- Мне же декан звонил!
- Чего Михал Борисович от вас хотел? - поинтересовалась Фокина.
- К себе вызывал для "серьёзного разговора", - лениво, после короткого раздумья, ответил Александр Николаевич. - Да ну его! Басов из тех людей, которые любят говорить одни гадости. Когда он был учителем физики, а я студентом, то очень злился на него. А сейчас воспринимаю Михаила Борисовича легко и даже с юмором.
- А почему он вам гадости говорит?
- Если человек не найдёт, к чему придраться... Я, ещё будучи студентом, понял, что когда сдаёшь экзамен или лабораторки, преподаватель должен у тебя найти ошибку. Лучше три.
- Будучи ещё студентом, уже в душу учительскую проникли?
- Это у всех преподавателей без исключения. Они счастливы, когда находят ошибку.
- А вы её специально допускали?
- Я её специально допускал. Но такую ошибку, которую можно было бы сразу исправить. Поставить точку, либо запятую. Но преподаватели же нашли, они же молодцы, им приятно. Они каждому студенту говорили: "Найди у себя ошибку". Я находил, другие нет. Бедные студенты, однокурсники мои, всё делали искренно, не знали, где допустили промах. А я знал. "Ну, вот! Молодец! Нашёл. Исправил. Вот тебе - "пять"".
- В каком году Басов к вам придирался?
- Семьдесят девятый год. Я поступил в институт, и это была моя первая сессия.
- Может, восемьдесят девятый?
- Семьдесят девятый. В шестьдесят девятом я пошёл в школу. В семьдесят девятом школу окончил. И в том же году поступил в институт. И группа у меня была "ноль семьдесят девять".
- Вас не собьёшь.
- Память у меня плохая, но одновременно столько крючков. К тому же меня не взяли в семьдесят девятую школу и это тоже я запомнил. Поэтому ошибки быть не может. Как же Басов меня "душил"! Я тебе об этом когда-нибудь расскажу, не сегодня.
- Почему не сегодня?
- Михал Борисович ждёт для "серьёзного разговора". Хотя могу и сегодня. Ничего не случится, если подождёт.
- Давайте.
- Суть дела заключается вот в чём. Как я тебе уже говорил, абсолютно неправильно преподавали у нас в школе. И всё, что я знал, я знал из учебников и пытался выучиться самостоятельно. Фактически я самоучка. Я читал учебники и пользовался наставлением Эмилии Михайловны - "Учите формулы". Это моя школьная учительница по математике. И соответственно, я формулы учил, запоминал, зазубривал. И поэтому, когда Басов велел мне написать формулу...
- Михал Борисович был вашим учителем?
- Он не был моим учителем. Он у нас вёл лабораторные работы. Он даже лекции у нас не читал. Перед лабораторкой Басов попросил меня написать первый закон Ньютона. Я пишу формулу. Эф равняется масса на ускорение. Он говорит: "Неправильно. Два". Сразу - "два"! Ты понимаешь, в чём его отличие от других преподавателей? Он не объяснял, почему - "два". Другим преподавателям, если я не понимал, за что мне "два", я говорил: "Два. Всё замечательно. В чём? В чём моя ошибка? Скажите и хоть кол после этого ставьте". И мне рассказывали. Подчас я выкручивался: "Как вы правы! Абсолютно верно!". И начинал расписывать. Те слушали и умиляясь, меняли своё решение и ставили мне "пять".
- Михал Борисович по делу к вам придирался?
- У меня сейчас есть только предположение. Формулу-то я правильно писал, так, как в учебнике. Но ведь сила и ускорение - векторные величины, и мне надо было бы над ними поставить стрелочки. А я их не рисовал. В учебниках не было стрелочек, а я копировал ту формулу, что была в учебниках. Так что "Два, Фрычков, и к лабораторной ты не допускаешься. Приходи завтра или в другой раз". Одним словом, за четыре месяца, до декабря, я из семи лабораторных работ получил доступ только к двум.
- Он что же, пять раз вам двойки ставил?
- Сколько я приходил, столько раз он меня и прогонял. Задавал один и тот же вопрос и - всё. Я не мог найти причины его придирок. Я пересмотрел все учебники. Так вот. Лабораторки заканчиваются, и две недели даются на то, чтобы "хвосты" подтянуть. И я в эти две недели приходил ежедневно и пытался защитить лабораторки. Беда заключалась вот в чём. В течение двух недель я допустился и сделал лабораторки у других преподавателей, это не возбранялось. Но защищать их нужно было только у Басова. Поэтому я и пришёл к нему. Всё показал. А ему плевать. Он мне говорит: "Забирай документы, уходи из института! Я у тебя не буду принимать лабораторки". Сейчас я уже взрослый человек и научился держать удар, стоять на своём, стоять над душой до победного. Например, декан или ректор не хотят подписывать документ, что-то буровят обидное в мою сторону, я смиренно рядышком стою, ничего не отвечаю на оскорбления. На нервы действую своим присутствием. Не тороплюсь никуда.
- А тогда у вас такого опыта не было. Но что значит: "Бери документы и уходи!". Разве так можно? Ведь над ним был и деканат, и ректорат, и директор института, в конце концов. Или Михал Борисович вас просто пугал?
- Да нет. Он искренно хотел, чтобы я ушёл. Но у меня всегда на такие вещи в душе разгорается протест. Я себя спрашиваю: "А с какой стати? А с чего бы это? А почему?". Потом он мне говорит: "Иди, сдавай своему лектору".
- А лектором у вас кто был?
- Женщина. Считалась злой. Якобы мучила всех. Про её злость легенды ходили.
- А сразу нельзя было к ней напроситься?
- Должен был сдавать Басову, так как он вёл лабораторки. Ну, раз он сам отсылал меня к ней, говорю: "Тогда представьте меня. Должен же я объяснить, почему пришёл", - "Ладно. Пошли". Приходим, он ей говорит: "Этот идиот утверждает, что знает предмет в пределах курса", - "Да, знаю всё", - подтвердил я. А это был последний день. Она согласилась: "Ладно. Останься. У меня своих "хвостатых" полно, с ними разберусь и после них у тебя приму". Этот разговор состоялся в девять часов утра. Потому что я пришёл к Басову в восемь и до девяти стоял у него над душой. Он психанул и повёл меня к "злой женщине". Как я его ненавидел, ты не представляешь.
- Это понятно. Вот за что он вас возненавидел, остаётся только гадать. Может, в его отсутствие вы хвалились, что знаете весь курс, а Михал Борисович всё это подслушал и решил проучить?
- Не знаю. Но думаю, что скорее всего, судя по другим, он придрался к стрелкам. Я просто подумал и вспомнил, что стрелки я не ставил никогда. Почему? Потому что в учебниках их не было. А по правилам - да. Это векторные величины. И любая векторная величина должна иметь стрелку.
- Как сдавали "злой женщине"?
- Я стал дожидаться, пока она со своими "расправится". А там масса народа, несколько десятков человек. Аудитория забита, коридор забит. Она их волнами запускала, а главное, всем им дала задачи, чтобы решали. А я брожу среди этой массы народа, как неприкаянный. И некоторые стали ко мне обращаться за помощью. И я стал размышлять, решать. После того, как я решил тридцать задач...
- Не обманываете?
- ...я понял, что они повторяются. У неё оказалось ограниченное количество задач. И считай, с девяти утра, до пяти вечера, я всё решал эти задачи. Я их уже наизусть вызубрил. И в конце уже осталось два человека, парень и девушка. И я, разумеется. Она говорит: "Заходите". Мы заглянули. Даёт мне задачу. Смотрю и вижу, что эту задачу я уже раз пять или шесть решал. Не отходя готовиться, я сказал: "Она решается так". И пишу решение прямо у неё на столе. Она мне задала двадцать шесть задач. Весь свой арсенал. Всё, что было. И я, "не отходя от кассы", прямо у неё за столом, все эти задачи решил. Она своим глазам не верила. Как так? Не занимаясь, не раздумывая, щёлкает задачки, как белка орешки.
- Рок какой-то. Михал Борисович вас гнобил. "Злая женщина" двадцать шесть задач задала. Но это же нечеловеческие силы надо иметь, чтобы всё это выдержать. Возможно, если бы вы ошибались, то она бы вас так не мучила.
- Так вот. Она мне сказала: "Я не понимаю, за что вам Басов ставил "два"". Она пыталась найти, за что. Пыталась понять, что я не знаю. Она мне выдала задачи по всему курсу, по всем разделам. А я всё знаю, всё решаю. В конце концов, она мне на сообразительность стала задавать задачи. "Скажи, какими свойствами должна обладать верёвка, чтобы при приложении силы, груз сдвинулся мгновенно?". Я говорю: "Она не должна растягиваться и разрываться".
- И в заключение. У меня же было семь готовых лабораторок. Две я всё же при Басове кое-как защитил. Он дал допуск, и я защитил. Осталось пять, которые мне надо было защищать. Она говорит: "Две из пяти я тебе защищу, а с остальными приходи завтра".
- После такого испытания?
- А беда в том, что завтра у нас экзамен. А без защиты лабораторных не допускаешься к сдаче. И, откровенно говоря, я в этот момент не выдержал и расплакался. Есть всё же предел человеческому терпению.
- В такой ситуации каждый бы расплакался.
- Я ей говорю: "завтра экзамен". Она сжалилась и сказала: "По закону, за один раз можно защитить только две лабораторные работы". Но она взяла грех на себя.
- Не грех она взяла на себя, а как это сказать...Совесть в ней, наконец, проснулась. Она рассудила, что если её и придут душить коллеги по кафедре или из ректората, то она скажет так-то и так.
- Она мне пятёрки поставила, защитила все лабораторки.
- И все на пять?
- Конечно. Понимаешь ли, ведь я знал все формулы. Все!
- Таких-то и ненавидят, которые всё знают. "За что же вы меня возненавидели?", - "Да потому, что ты всё по моему предмету знаешь. Мы таких ненавидим!".
- В принципе - да. Я тебе говорил, что преподаватель должен найти ошибку. А если не находит, говорит: "Иди отсюда, - "два"!", - "А в чём ошибка?", - "Догадайся сам". Так слушай дальше. Вечером я возвращаюсь домой. Звонит наш староста и говорит, что экзамен по математике переносится на послезавтра. И у меня появился день, чтобы подготовиться к экзамену. И я этим воспользовался, успел написать шпаргалки.
- Потому что все силы бросили, чтобы сдать лабораторки?
- А к чему готовиться, если выгонят? Если экзамена не будет? Тем более я считал, что знаю математику.
- Вы сидели и шпаргалки писали весь день?
- А почему? Много формул, а у меня не хватало времени, чтобы их выучить. Мне бы не один, а хотя бы три дня для подготовки. Но судьба мне этих трёх дней не дала. Я исписал два маленьких листочка. И то написал только те формулы, которые не знал. Надел свой счастливый пиджак, в котором чувствовал себя комфортно. Положил в широкие накладные карманы пиджака шпаргалки и отправился на экзамен. Народа много. Преподаватели входят и выходят. Это первый курс, первый семестр. Беру билет и иду готовиться. А сдавать можно любому преподавателю. Их там было четверо. Я достал шпаргалку и сижу, переписываю те формулы, которые не знал. Меня залавливает преподавательница. Она отбирает мою шпаргалку и говорит: "Вон из аудитории". Ну, ладно. Беру билет, беру написанный наполовину ответ и иду на выход. Оглядываюсь и вижу, что она села и у кого-то начала принимать экзамен. А тут свободная парта. Я сел, достал вторую шпаргалку, быстро дописал всё, чего недоставало, и пошёл без раздумий сдавать экзамен. Там одна преподавательница только что освободилась. Я к ней. Она посмотрела, стала задавать вопросы, говорит: "На "четыре" ты отвечаешь. Если хочешь, я задам тебе ещё несколько вопросов и поставлю "пять"". - "Нет. Пусть будет "четыре"". Мне надо было поскорее убежать. Она мне ставит "четвёрку", я беру зачётку и выхожу из класса.
- А в спину крик: "Держите!".
- Не-не-не-не. Они же не звери. Если уж так получилось, то чего теперь.
- А какие ещё экзамены были?
- По физике, естественно. По-моему, это как раз был второй экзамен.
- Кому вы его сдавали?
- Ей же.
- "Злой женщине"?
- Да. А почему? Там тоже четыре преподавателя, она "самая страшная", к ней никто не хочет идти. Но когда другие заняты, то приходится идти к ней. А я-то её знаю, и она меня знает. Она меня уже гоняла, испытала. Соответственно, я пошёл к ней. Она меня увидела, взяла зачётку, раскрыла её, поставила "пять" и говорит: "Бери билет".
- Ну, она молодец. Вот тут она молодец, - вытирая платком брызнувшие из глаз слёзы, прокомментировала Екатерина. - До этого, конечно, она вела себя подло. Поэтому она и поставила вам "пятёрку" перед билетом. Ей совестно стало. Наверно, домашним стала о вас рассказывать и её пристыдили, сказали: "Что ж ты так себя повела?". И она им пообещала: "Я на экзамене исправлюсь".
- Так вот. Я взял билет, подготовился, ответил. Понимаешь, я шпаргалками пользовался редко. Когда не было времени подготовиться. Но готовил их всегда. Это была моя добрая традиция. Я могу тебе свои шпаргалки показать. Хочешь?
- Хочу, - засмеялась Фокина, - вы мне их уже показывали.
Дверь в лаборантскую приоткрылась, и в образовавшейся между дверью и дверным проёмом щели появилась голова студента Бедина.
- Можно войти? - поинтересовался студент.
- Лучшему ученику всё можно, - затушив сигарету и подмигнув лаборантке, сказал Фрычков. - Заходи, Борис. Выкладывай, какая у тебя проблема.
- У меня вопрос личного характера, - глянув на Фокину и покраснев, признался "лучший ученик".
- Пойду, нос попудрю, - пропела высоким голосом догадливая лаборантка.
Взяв со столика косметичку, она оставила студента с преподавателем секретничать.
В её отсутствие Бедин признался Фрычкову, что у него большие проблемы в общении с женщинами.
- А почему ты именно ко мне пришёл за советом? - удивился Александр Николаевич.
- Острота вопроса велика, а посоветоваться не с кем. Ни родни, ни друзей. В прошлом году остался сиротой, родители погибли в автокатастрофе. Если бы жил в коммуналке, расспросил бы соседей. А так как живу в отдельной квартире...
Дверь в лаборантскую резко открылась, вошла Фокина и с порога спросила:
- Александр Николаевич, мы будем сегодня обедать? Будем варить картошку?
- Конечно будем, Катенька. Но прежде мы должны решить вопрос вселенского масштаба. А потом уже все вместе пообедаем. Правильно, Боря? Одна голова хорошо, а две лучше. Я тебе сейчас изложу свои соображения, а Катенька, как человек опытный, нам тоже что-нибудь подскажет. Ты не стесняйся её присутствия. Вопрос житейский, а мы тут все свои. Я твою проблему освещу на своём примере.
Посмотрев на смазливую лаборантку и красуясь перед ней, Фрычков стал учить студента уму-разуму.
- Путь к сердцу женщины долог, полон опасностей и лишений, - говорил Александр Николаевич. - Я, например, сначала закончил институт, затем аспирантуру, в это же время работал на двух халтурах. Выгуливал собак за деньги и "бомбил" по ночам на ржавой "копейке", которую мне по случаю за умеренную плату уступил сосед. Разумеется, давал платные уроки. И только сколотив небольшой капиталец и находясь уже в довольно-таки зрелом возрасте, я рискнул предложить руку и сердце прекрасной даме, в которую был влюблён. Так что, Борис, готовься к длинной дороге.
- Вы до слёз его доведёте, Александр Николаевич, - заступилась за студента лаборантка. - К тому же квартира в Москве, насколько я слышала, стоя под дверью, у Бедина уже есть. Халтурить по ночам ему не надо. Сходите лучше к декану, он вас уже битый час дожидается. Руководство капризно и не любит, когда подчинённые им пренебрегают. А мы пока что с Борисом чай заварим и картошку для супа начистим.
Проводив Фрычкова, Фокина закрыла за ним дверь лаборантской на замок и, подмигнув Бедину, сказала:
- А теперь, мой друг, за дело.
Студент, находясь в полной растерянности, взял в одну руку нож, а в другую картофелину.
- Не торопись, - остановила его лаборантка, и силой усадила Бориса на стул.
Затем сама уселась к нему на колени и прошептала на ухо:
- Есть более короткий путь к сердцу женщины. Я тебе его покажу.
2
Комнатёнка в общежитии Комбината железобетонных конструкций, которую занимала Фокина, была чудовищной. Маленькая, с низким потолком и крохотным окошком. Через огромную щель под хлипкой дверью беспрепятственно заползал запах переваренных пельменей, смешанный с вонью от тараканьей отравы и душком от кипячёного белья. Из коридора доносилась бесконечно повторяемая песня "Снится мне деревня". По коридору, мимо Катиной двери, беспрестанно, то в шлёпанцах, то в сапогах кто-то бродил. Невидимые люди громко кричали, словно находились в лесу и заблудились. При этом они смеялись и ругались одновременно. Но несмотря на всё выше перечисленное, были и свои плюсы. В общежитии никто из института, в котором работала Катерина, не проживал. Учитель физики на досуге мог свободно навещать свою лаборантку, не опасаясь быть узнанным студентами или коллегами-преподавателями. Мог даже безбоязненно поваляться с ней на кровати, в те дни, когда Катина соседка по комнате уезжала к матери в деревню. Как было, например, в этот выходной.
Фрычков и Фокина лежали на продавленной общежитской койке, вплотную придвинутой к холодной стене с обшарпанными обоями. Надо было что-то приготовить, но ни ей, ни ему не хотелось вставать.
- А чего ты чай не хочешь вскипятить? - поинтересовался Александр Николаевич.
- Ну, если ты хочешь чай, флаг тебе в руки, - огрызнулась Катерина.
- Нуждаюсь.
- Ладно. Сколько нам варить сосисок? Одной пачки хватит на двоих? Ты очень голодный?
- Ну, как тебе сказать.
- Я думаю, открытую пачку сварю. Не такие мы сегодня голодные. Или ты голодный?
- Я сегодня не ел ничего, но пока что голода не испытываю.
- Двумя сосисками ты удовлетворишься?
- Удовлетворюсь.
- А если что, у нас есть бананы, они сытные. Хотя тебе обжираться нельзя. Ты же собирался снова стать стройным, как в юности, - похудеть, - засмеялась Екатерина.
- Не в этом дело, - сделал вид, что обиделся Фрычков, - Я могу обжираться. Для того, чтобы похудеть, надо всего-навсего знать, как механизм похудения работает. Откуда берётся в организме жир и так далее. Организм, если ты не знаешь, использует энергию. А энергию он берёт из расщепления углеводов. Но запасов углеводов у человека всего на сорок минут какой-либо деятельности. Бега, прыжков, занятий с лаборанткой и так далее. А дальше снова надо есть или углеводы доставать. Так вот, мы подходим к самому главному. Организм жир не просто накапливает, через сорок минут интенсивных занятий он этот жир начинает расщеплять на углеводы и воду. А вы смеётесь над нами, полными людьми. Как говорится, пока толстый сохнет, худой возьмёт и сдохнет. Одним словом, если я хочу похудеть, мне надо сорок минут бегать, не меньше. За сорок минут сжигаются все углеводы, а дальше я уже работаю на своё похудение. Но если я беру и ввожу в организм углеводы... Самое простое - это сахар. Например, марафонцы, когда бегут, где-то на тридцать пятом километре у них жира не остаётся. Они все худые, ты это знаешь. Так вот. Они всегда берут с собой кусочек рафинированного сахара. И на тридцать пятом километре они его заглатывают. Сахар - вроде и не допинг, чистый углевод. И им как раз хватает энергии, чтобы без приключений пробежать остающиеся семь километров. Это чисто физиологическая штука и относится ко всем живым существам.
- А если у американского марафонца вытрясти из трусов сахарок, то он проиграет? - начала дурачиться Екатерина, - Например, наш резидент говорит разведчику: "У тебя очень важное задание. Мы должны стать чемпионами мира. Тебя же учили воровать в разведшколе? Ты должен будешь у американского спортсмена из трусов украсть два кусочка сахара", - "Вы шутите?", - "Какие шутки! Два куска рафинада из трусов у того верзилы". Хороший анекдот может получиться. На воровской сходке воры хвастаются. Первый говорит: "Я обворовал дворец". Второй: "Я украл из музея Джоконду". А третий говорит: "Это что. Вот я украл из трусов у американского марафонца два куска сахара...". Над ним стали смеяться. "... и за это получил очередное воинское звание в разведке и боевой орден Красной Звезды". И смеявшиеся до этого над ним воры сразу притихли.
- А почему? - включился в игру Фрычков, - Потому что это было государственное задание.
- "Да. Меня вызвали в Кремль и Сам мне сказал: "Понимаете, такое дело. Нам сегодня никак нельзя проиграть. Вам всё объяснят в соседнем кабинете", - сочиняла на ходу Фокина, - И там я получил большое воинское звание и важное государственное задание".
- Кстати говоря, я не шучу. Но в твоём рассказе есть неточность. Американец, перед тем как бежать, проверил бы наличие у себя в трусах двух кусочков сахара. И твоему придуманному разведчику - вору должны бы были дать задание не украсть, а подменить сахар.
- Конечно! - восторженно закричала Екатерина, - Поэтому ему дали очень похожие по форме квадратики. Более того они и по вкусу были похожи на сахар. Но это был не сахар. А что это было?
- В магазинах сейчас молоко обезжиренное продают. Скоро станут продавать обезуглеводенный сахар.
- Безуглеводный сахар, - смеялась Фокина, - Это ты здорово придумал. Разведчик говорит бывшим приятелям-ворам: "По вкусу и внешнему виду рафинад не смог бы отличить от настоящего даже главный технолог сахарного завода имени Мантулина. Но когда на тридцать пятом километре марафона американец стал сосать сахарок и даже грызть его, а сил не прибавлялось, он впал в бешенство. Стал плеваться, кинулся к ларьку, торговавшем на тридцать пятом километре исключительно сахаром и приобрел там себе целую пачку. Но и в ларьке сидели наши люди и продали ему муляж коробки с рафинадом. Американец, конечно, прилично отстал от других спортсменов, но надеялся, подкрепившись, наверстать упущенное преимущество".
- И чем же всё закончилось для обманутого атлета? Сошёл с дистанции? - предположил Александр Николаевич.
- Да нет. Сошёл с ума. А наш спортсмен занял первое место.
- Откровенно говоря, когда у человека энергии нет, а он прёт, он просто умирает. С ума сойти не получится.
- С ума сходят от избытка углеводов, - смеялась Екатерина и вдруг, разом посерьёзнев, вся задрожала и взмолилась, - Женись на мне, я тебя очень прошу. Я тебе ребёночка рожу.
- Мне вон жена двоих родила. И тоже сначала всё смеялась. А теперь не то, что смеха, даже улыбки от неё не дождёшься. Волком смотрит, словно я и не муж ей, а чужой человек.
- Ну, пожалуйста. Я любить тебя буду до самой смерти. Сделаю для тебя всё-всё-всё. Буду тебе помощницей во всех твоих делах.
- Ты мне сейчас всё, что хочешь, пообещаешь, а как добьёшься своего, будешь вести себя так же, как моя жена. Был бы я учёным или философом, одним из тех подвижников, кто толкает вперёд прогресс или человеческую мысль, мне бы понадобилась помощница. Но я же ничтожество! Человек, не нашедший себя! Такому помощница не нужна.
- Не говори так! Ты красив, у тебя золотое сердце, я тебя безумно люблю.
- Я красив? - засмеявшись, спросил Фрычков.
- Да, - убеждённо ответила Фокина.
- Стоит мне только подняться с постели и подойти к зеркалу, висящему на стене, как ты будешь уличена в неискренности.
- Вы, мужики, ничего не понимаете в своей красоте. Вам невдомёк, почему одних любят, а другими пренебрегают. Мужчина не в состоянии на себя смотреть глазами женщины.
- Это точно. С этим я согласен. И всё же ты мне льстишь. Есть хочется ужасно. Сосисок будет мало, свари ещё и кашу.
Включили свет. Екатерина принялась перебирать гречневую крупу, а учитель физики стал её допрашивать.
- Что случилось? Почему ты избегала встреч со мной?
- Ничего не случилось, просто в меня влюбился один студент.
- Ого! Вот это новость. Что значит "студент влюбился"? - удивился Александр Николаевич. - Как это произошло?
- Подменяла на вахте Галину Михайловну. Вредная баба, но попросила - не откажешь. В-общем, дежурила. Закончилась лекция, у студентов перемена. Все бегают, ходят туда-сюда, а один студент стоит возле вахты и всё смотрит на меня.
- Выглядит он как?
- Ну, такой...
- В тот день как выглядел?
- Да так же, как и в следующий, и в остальные дни.
- Брючная пара, белая рубашка?
- Нет. Джинсы и свитер в полоску, самый обыкновенный.
- В какую полоску?
- В чёрно-серую. С портфелем ходит. В очках парень.
- Стрижётся коротко?
- Обыкновенно.
- Как "обыкновенно"? Я, например, волосы зачёсываю назад.
- Нет, он назад не зачёсывается. У него маленькая чёлочка. А сзади волосы сняты. Как обычно мужчины стригутся. Или женщины под мальчика. Ну, вот. И значит, я сижу на вахте...
- И улыбаешься ему.
- Нет, я занимаюсь своими делами. Беру с собой или журнал, или газету с кроссвордами.
- Чтобы скоротать время?
- Ну да. Значит, сижу на вахте. На перемене студенты бегают. Кто на улицу покурить, кто в ларёк за соком, за сырками, за кофе. Куда-то выходят, по своим делам. Отдыхают. Покурить и всё такое. А этот стоит и стоит. И смотрит на меня, в мою сторону. В-общем, я определила, что он смотрит на меня. Постоит и идёт дальше. В другую смену опять, стоит и смотрит. Он, конечно, ходит на свои занятия, всё это понятно. Не то, что вместо занятий стоит и смотрит.
- А кого ты ещё подменяла?
- Всех, кто в отпуске или заболел. Ну, слушай. Стоит студент день, второй день стоит. Я поняла, что он на меня смотрит, любуется.
- Стала позировать.
- Нет, не стала позировать. Веду себя совершенно естественно.
- Это как? Сидишь и ногти красишь?
- Нет. Я ногти крашу в общежитии.
- Ну, давай, говори.
- И когда никого не было, он подошёл, решился. По-моему, я сама к нему обратилась. Вежливо поинтересовалась: "Вы что-то хотели спросить?", - "Я бы хотел с вами встретиться за стенами института". Говорю: "Нет. Вы очень молодой для меня".
- Ты правильно его отшила. Это же неприлично! За такое обращение приличные девушки оплеухи дают.
- Что "неприлично"?
- "Хочу с вами встретиться".
- Это прилично. Но он на самом деле для меня молодой. Я ему так и сказала. Прямо, без обиняков: "Вы для меня очень молодой, мне нужно кого-то постарше. Годков пятидесяти пяти или хотя бы сорока". Он говорит: "Наверно не пятидесяти пяти и не сорока, а тридцати?". Я согласилась: "Тридцать подойдёт". Не помню, сказал он "извините" или не сказал, но мы разобрались с этим. А потом он у меня спросил телефон. Я говорю: "Знаете, - нет. Я не могу вам дать номер своего телефона. Потому, что мне просто неудобно. Самое большее, что могу вам дать, это адрес своей электронной почты. Можете мне туда что-то написать". Дала ему адрес почты, сказала: "Пишите". И он мне стал писать письма.
- Что пишет?
- "Только один вопрос. Дорогая Екатерина Эдуардовна, я хотел бы разъяснить для себя раз и навсегда, что именно препятствует вам согласиться на встречу со мной за пределами института. Каковы эти обстоятельства. Счастливый брак, от которого, может быть, даже есть дети? Другой поклонник? Скрытая неприязнь ко мне, неопытному и настырному, но чем-то отталкивающему? Или же вы сильно заняты на работе, для таких пустяков, как встреча со мной? Я уверен, что вы не станете придумывать причину только для того, чтобы отвадить меня, и ваш ответ будет правдивым. Если вас в самом деле связывают служебные, семейные или иные обязательства, то я смирюсь с этим и не стану вмешиваться в привычное течение вашей жизни. С любовью, Борис". Вот такое письмо он мне написал. Я читаю и думаю: "Что же такое? Пишет совершенно другой человек". То, что он из себя представляет в реальности, совершенно не соответствует тексту этого письма. Хотела письмо удалить. Но, жалко стало, оставила на память. Читаю, перечитываю. Думаю, надо ответить. Ответить вежливо, чтобы не обидеть человека. Всё-таки, он испытывает ко мне симпатию. Он же не нахамил мне, не нагрубил, а очень вежливо спросил. Я ему понравилась, хочет встречаться. Но... Так сложились обстоятельства - не тот человек. И я ему написала, ответила: "Здравствуйте Борис. Вы правы. Меня связывают романтические обязательства. Ну не то, чтобы обязательства... Вы правы. У меня есть другой поклонник. Нас с ним связывают романтические отношения. Дружба и любовь". Такие вот дружески-любовные отношения. Смешно?
- Нет.
- Он прислал мне новое письмо. Уточняет: "Речь идёт о дружбе или это нечто большее? Как вы понимаете, я задаю этот вопрос не из праздного любопытства". Я дала ему определённый ответ: "С другом меня связывают романтические отношения". Он присылает новое сообщение: "Екатерина Эдуардовна, честно признаться, мне сначала даже было жаль, что этому человеку так повезло с вами. Ведь он не одинок в своих нежных чувствах к вам. Но мне претит мысль, что я своим навязчивым желанием женской ласки, испорчу жизнь двум хорошим людям. Поэтому я сдержу своё слово и отказываюсь от всяких претензий на ваше сердце. Поздравляю с Днём рождения и желаю вам не увядать и не черстветь сердцем до конца дней. То есть ещё лет сто". Он через вахтёра передал мне цветы и шампанское. Цветы, очень красивый, большой букет я оставила на работе, - чего мне с ним по городу и в транспорте тащиться. А шампанское, если помнишь, мы выпили с тобой.
- Помню. Очень хорошее дорогое шампанское.
- Потом он прислал мне открытку с розой: "Дорогая Екатерина Эдуардовна, желаю вам ни в коем случае не чувствовать себя такой же одинокой, как эта роза на открытке. И чтобы всегда был рядом кто-то, на кого можно положиться". Потом, через какое-то время прислал ещё одно письмо с художественным описанием того, что видит. "Извините, если забиваю вам голову не интересными для вас вещами. Мне вдруг захотелось покрасоваться красноречием перед любимой женщиной". Такой вот парень Борис. В письмах один человек, в жизни другой.
- Дальше что?
- Всё. Приглашение в театр отклонила. Звал в кафе - не пошла. Заманивал на экскурсию - отказалась.
- На какую ещё экскурсию?
- В Коломенское. Всё-таки поездка в Коломенское, предполагает романтические отношения.
- Или тёплую погоду.
- Это само собой. Или не обязательно тёплую погоду, главное, чтобы было с человеком девушке интересно. Ну, не знаю! Парень хороший, правильный. И обижать его не хочется. Но не мой это парень.
- Не твой?
- Не мой.
- Не тронул сердца красавицы?
- Ну почему же. Наоборот. Сердце тронул. Вот письма - одно, а человек совсем другой. Я не знаю, может эти письма не он писал, а кто-то написал по его просьбе.
- После того, как этот Борис с тобой разоткровенничался, ты стала как-то по-особенному смотреться в зеркало?
- Нет, не стала. Я всегда смотрюсь в зеркало одинаково и до, и после его откровений.
- Не думала ли ты: "А как это всё может быть у нас с Борисом? А если и будет, то чем кончится?".
- Думала. Ничем хорошим это не кончится. Он мне сказал, что девственник.
- А думала о том, как это может быть?
- Немножко думала.
- О том, что бельё новое придётся покупать? Куда его приводить, где встречаться?
- Ну, в принципе - да. Хотя о том, куда привести даму, мужчина должен заботиться. Но я не об этом думала. Я просто не представляю себя лежащей рядом с ним в постели. Я совершенно себе этот момент не представляю. И чего с ним делать, я тоже не представляю.
- Это после того, как он сказал, что девственник?
- Нет, - засмеялась Фокина и радостно улыбаясь, поправила себя, - да.
- Но всё-таки мысли лукавые посещали?
- Посещали. Но я пришла к выводу, что ничего хорошего из этого не получится.
- А не жалела, что не встретился тебе такой раньше?
- Если бы такой встретился, когда-то, давно, может, что-то хорошее и получилось бы.
- Не думала об этом?
- Думала. Но ведь он же мне попался сейчас, а не раньше.
- Не вспоминала, в связи с этим, всю свою жизнь?
- Я боюсь вспоминать прожитую жизнь. Я живу настоящим.
- А почему боишься вспоминать?
- Вспоминать? Нет. Много хорошего. С папкой много ходили, гуляли, фотографировались. Он меня очень любил.
- После встречи с Борисом ты стала на себя как-то по-другому смотреть?
- Нет. Прихорашиваться я не стала больше, чем обычно.
- На работе...
- Я всегда прихорашиваюсь на работе. Там не только Борис, ещё и другие мужчины мне улыбаются.
- Посоветовалась ли с мамой? Поделилась ли с ней?
- Нет. Ну зачем? Это же глупость! И так понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
- И как тебе теперь быть?
- Да как-как? Жить, как жила.
- Да?
- Да. Вот Александр Николаевич со мной рядом.
- Почему сразу не решилась рассказать обо всём этом своему нежному другу?
- Потому что глупость.
- Месяц от меня скрывала, держала в тайне. Письма любовные от него собирала, коллекционировала. Хранила в тайне.
- Глупость потому что. Ничего хорошего из этого не получится, если какие-то шаги навстречу делать. И так понятно.
- Как ты это поняла?
- Нутром.
- "Нутром". Опытом прожитой жизни?
- У меня крупа кончилась, подай пакет.
- Давай пофантазируем. Стоишь ты у зеркала и думаешь о Борисе. Что тебе в нём нравится и что не нравится? Скажешь: "Цветы мне такие никто никогда не дарил. Только Борис".
- Почему? Цветы мне многие дарили. И букеты были не хуже, чем тот.
- Ну, вот. Хорошо бы мне такие цветы подарил... Кто?
- Хорошо бы мне вместо цветов денежный эквивалент, - уставшим голосом сообщила Екатерина. - Я подумала о том, что на цветы он потратил много денег. А на эти деньги он мог бы купить мне хорошие продукты. Например, мясо и фрукты. Или конфет, опять же. Хороших, шоколадных.
- А ты не думала написать ему ответное письмо и указать в послании все эти свои соображения?
- А я всё это сказала ему словами. "Борис, если вам уж очень хочется мне что-то подарить, не дарите мне таких огромных букетов. Мне их ставить некуда и негде. Ни в общежитии, ни на работе". Всё. Он понял.
- А что же не договариваешь?
- Я так и сказала: "Если вам хочется мне что-нибудь преподнести, дарите что-то маленькое, компактное. А уж что именно, это ваше дело".
- Шоколады? Или на духи французские намекала? А может, обручальное кольцо?
- Он разберётся. Он парень умный. Если захочет подарить, разберётся, что подарить.
- А как ты выяснила, что он девственник?
- Он сам сказал.
- При каких обстоятельствах?
- М-м. По-моему, когда я на вахте сидела, он сказал.
- Так ни разу он тебя и не подождал возле института?
- А зачем меня ждать? Меня не надо ждать.
- Как он тебе сказал, что он девственник?
- Он сказал, что ему всегда нравились девушки постарше. Сказал: "Я не целованный девственник".
- Что это за разговоры такие? Ты до этого говорила, что с ним не разговариваешь. Что он только письма тебе пишет. А тут такие интимные беседы, которые ведутся только в постели между любовниками.
- Разговаривает-то он, я сижу и слушаю. Улучил момент, сказал.
- Что он девственник?
- Да.
- Ну и как ты на это отреагировала?
- Ну как? Молча.
- Ухмыльнулась?
- Не ухмыльнулась.
- Сказала: "Это поправимо. Этот недостаток, Борис, мы с вами вместе исправим"?
- Нет, этого я не говорила. Девственниками все были когда-то. С этим он сам, без меня разберётся, я думаю.
- Значит, с мамой не советовалась?
- А чего советоваться?
- Только с кастеляншей посмеялись над ним.
- С какой кастеляншей?
- С той, что мыло, тряпки уборщицам выдаёт.
- Тамара Петровна?
- Да.
- И Тамара Петровна, и буфетчица, и все вахтёры. И весь институт, кроме тебя, знает.
- Они свою прожитую жизнь вспоминают, греясь в лучах вашей пылкой любви?
- Тамара Петровна вспоминала. Она когда-то работала в универмаге продавщицей. К ней подходили покупатели, что-то спрашивали, делали покупки. И к ней очень часто подходил парень. Он стоял рядом, неподалёку, чуть-чуть в стороне и смотрел на неё. И она поняла, что парень не просто стоит. А у него есть какой-то романтический умысел.
- А потом к Тамаре Петровне подошла его мама и сделала ей выговор. Сказала: "Что это вы с моим мальчиком сделали?", - "С каким мальчиком?", - "С моим сыном. Он не ест, не спит. Голову потерял парень". Знаю я эту историю наизусть. А студенты над Борисом не смеются?